(Не)добрый молодец Алексей Птица
        Недобрый молодец #1
        Вадим Белозёрцев, студент четвёртого курса факультета геодезии, решил поехать с группой сокурсников на раскопки в Козельск. Не сколько ради истории, а скорее из-за девушки, что была в той группе. Да, он хотел любовных приключений, а получил совсем другие. Всё, как и в жизни. Несчастная любовь, отчаянье, и вконец, прогулка незнамо куда. А незнакомо куда, привела в другое время. В Смутное время. А довеском к приключениям, там оказались ещё и мертвяки.
        (Не)добрый молодец
        Глава 1
        Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца
        «В лето 7106, от Рождества Христова 1598 года, вступил на престол Борис Годунов; дарами, ласкательством, обещаниями и угрозами привёл к тому бояр и народ, что его на царство выбрали и посадили мимо Фёдора Никитича, которого он в ссылке постриг. Царевича Димитрия убил во Углече в лето 1583. Тогда же, назвавшись именем царевича Дмитрия, чернец Гришка Отрепьев Рострига, женившись в Польше, привёл с собою в Россию множество поляков и литвы, которые рассеялись по всей России и многиям россиянам творили озлобления».
        «В лето 7112, а от Рождества Христова 1604 года, Фёдор Борисович Годунов по смерти отца своего наречён на царство от всех чинов московского народа, который ему и учинил присягу; однако же, в войске больша часть дворян взволновались и предались Ростриге почти со всеми полками. Но Рострига старанием князя Василия Ивановича Шуйского убит позорною смертию; мёртвый сожжён, и пепел его развеян. Фёдор Борисович на престоле был шесть недель».
        Гусиное перо на мгновение повисло в воздухе. Капля дорогих чернил упала с него на выскобленный добела деревянный стол и расплылась чёрной уродливой кляксой.
        - Эх, ты ж!
        Старый монах досадливо махнул рукой, глядя на расползающееся пятно.
        - Эх, будь ты неладна! - вслух сказал он, - где промокашка? Промокашка нашлась на полу, куда сам же её невзначай смахнул. Подняв кусок разлохмаченной верёвки, старец стал протирать стол, обдумывая только что написанный текст. Вроде всё хорошо. Закончив протирать стол и очистив от чернил руки, он снова взял в них рукопись.
        Все буковки выглядели ровными и тщательно выполненными. Хорошо! Полюбовавшись своей работой, монах вздохнул и перекрестился на образ, висевший в углу. Благо, что клякса упала на стол, а не на рукопись. Столько труда было бы насмарку…
        Чернец ещё раз вздохнул, подошёл к иконе и очистил в лампадке еле видный фитилёк. Огонёк под пальцами издал трескучий звук, очищаясь от остатков нагара, и засветил ровным пламенем, освещая скорбный образ богоматери.
        Монах снова вздохнул, ещё раз перекрестился и опять сел к столу. На сегодня работа была окончена, и он, взяв песочницу с мелким песком, почти пылью, аккуратно посыпал им лист пергамента, дав высохнуть чернилам свеженаписанных строк. Встряхнул лист и задумался. Размышлял он недолго и, решившись, дописал ещё несколько строк.
        «В лето 7116, а от Рождества Христова 1608 года, случилось в земле русской великое бедствие: мертвецы стали вставать, да на люд нападать. Откуда сия напасть пришла, то никому не ведомо, да видно, за грехи наши тяжки, да междоусобицу. Не прощает никому земля предательство, на то доля наша тяжкая, токмо верующие, да оружные справляются с ними, а всем остальным препятствия и смерть чинится, ну, да на то Воля Божья. А пошло сиё бедствие от Ростриги, сожжённого тотчас опосля смерти. А ежели кто пострадает от мертвецов, так тот бесноватым становится».
        Инок снова отстранил от себя написанный текст и, близоруко прищурясь, осмотрел рукопись. Вот теперь она выглядела законченной! Бережно взяв в руки лист, он положил его к остальным, что вскоре должны были стать книгой. Внезапно за дверью послышался шум. Отставив дела, старый монах успел только поправить клобук, съехавший на затылок, как дверь распахнулась настежь.
        - Иеремий! Напали!
        - Кто?
        - Так вестимо кто, поляки у ворот стоят или казаки, все они один лях!
        - Иду! Иду! Опять? Господи, да деется-то што? Третьего дня только отбились от мертвяков, упокоив всех, а теперь энти припёрлись. Да не упокоить-то всех, а и отличи, попробуй, бесноватых от живых ночью! Эх, народу много побили за три года голода и неурожая.
        - Быстрей, Иеремий! Они уже у стен! - кричал насмерть перепуганный молодой послушник.
        - Иду, иду я! - старый монах засуетился и, побросав вещи, быстро вышел из кельи.

* * *
        - Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца! - мальчишка лет семи вприпрыжку прибежал на поле, где работал отец.
        Ещё не сильно пожилой крестьянин вытер пот рукавом домотканой рубахи и посмотрел на сына.
        - Какого рожна брешешь? Шо гуторишь, откель мертвец?
        - Не знаю, тятя. Мы с братом рыбачили на запруде. Там течение слабое, бросили бредень, потянули, а он чижолый, еле вытянули. Глядь, а там мертвец, и шевелится, мы - тикать. Братуха в лес побежал, а я к тебе в поле.
        - Мертвец встал? - нахмурил брови отец, довольно крепкий и ещё не старый селянин.
        - Да, тятя.
        - Так, може, он живой, а вы его за мертвеца приняли?
        - Не, тятя, он уже весь распухший, раскорёженный, морда нечеловечья ужо, лохмы кожи свисают и зубы видны через щёку. Ужас, я и в портки надул от страха, а братишка, вроде, и наложил в них.
        Вспомнив это, малец, по глупости малолетской, невольно хохотнул.
        - Ладысь. Беги к мамке и предупреди её обо всём, а я соберу народ и на речку.
        Отрок согласно кивнул и бросился бежать. Голые, чёрные от грязи пятки так и замелькали за его спиной. Мужик отвернулся и окинул взглядом свой инвентарь. Что за напасть случилась, непонятно, однако, надо собираться скопом и итить, упокаивать снова. А может просто труп или бесноватый это?
        - Трифон, - окликнул мужик крестьянина с соседнего участка. - Сынок мой прибегал, говорит, мертвеца сети притащили, да он вроде как дышит, почти што живой.
        - Так это, живой, наверное?
        - Нет, малолетка не станет мне врать, и описал мертвеца не первого дня. Надо иттить, упокаивать.
        - Вот етить твою разтудыть. Идём, а чем упокаивать будем, не лопатами же деревянными?
        Мужик окинул взглядом свою лопату и согласился с Трифоном. Плуг тоже деревянный, а косы с собой и не было. Ладно, хоть нож широкий прихватил.
        - Надо дубинки выломать и идти.
        - Да, я себе дрын выломаю и пойдёмо, но, поди, наврал тебе мальчонок.
        - Пойдём, раньше сходим, раньше возвратимся.
        - И то дело, - крякнул Трифон и направился к перелеску, чтобы сломать подходящее деревце.
        Через десяток минут крестьяне, вооружившись дубинками, отправились в сторону запруды. Довольно быстро они вышли к речке, и уже издалека услышали дикий женский вопль. Оба поневоле ускорили шаг, страшась того, что могут увидеть. Наконец, они выбежали с дрекольем к берегу.
        Визжала старая Аглая, что пришла на речку стирать бельё. Вернее, пришла она с внучкой, но внучка, увидев мертвеца, так побежала с речки, что уже и видно не было. А у Аглаи от страха ноги отнялись. Старая клуша не смогла убежать от разлагающегося мертвеца. А тот, делая неуверенные шаги к ней, протягивал руки с длинными ороговевшими ногтями, уже превратившимися в когти.
        - М, ммм, мя… мяс…… агрх, - неуверенные шаги, трясущаяся голова на шее, объеденной рыбами, и протянутые вперёд руки.
        - Мамочки! - старая женщина попятилась и собралась сбежать, но левая нога поскользнулась на мокрой траве, и она упала на спину, распластавшись перед мертвецом, а тот сразу впился в неё гнилыми зубами, пуская то ли слюну, то ли слизь. Аглая завизжала, словно девчонка.
        Такую картину застали оба крестьянина и сразу бросились на помощь, ужасаясь от происходящего. Руками они побоялись оторвать мертвеца от старухи, но дрекольем не получалось. Наконец, Трифон смог отодвинуть голову мертвеца от груди Аглаи, а отец мальчика тут же с размаху саданул по мертвецу, перерубив ему шею.
        Они ещё долго возились, разжимая зубы мертвеца на голове, что и не думала помирать. Всё же, разжав хватку, отбросили прочь, но она так и продолжала клацать челюстями. Конец этому положила дубина Трофима. Хрясь, и расколотый череп показал зелёно-чёрное содержимое.
        - Ааааааа! Аааааа! - орала старуха, пока крестьяне несли её в деревню. Там ей омыли раны, приложив к ним распаренные лечебные травы. По деревне поплыл слух. Толпа селян отправилась на речку, чтобы прочесать её, но кроме одного мёртвого тела ничего больше не нашли. Тело сожгли там же, а пепел закопали в овраге.
        А ночью случилось продолжение истории. К вечеру старуха совсем занемогла и стала метаться в горячечном бреду. Ничего не помогало, она пылала жаром, как печка. Дед, что был ей супругом, направился к местной знахарке.
        - Ты бы помогла чем, Серафима, совсем старуха занемогла.
        - Что же я сделаю, коли её мертвец укусил? Только молитва животворящая может ей помочь. Иди к священнику, проси его.
        - Так далеко он, и не пойдёт на ночь глядя.
        - Тогда сам молись, дённо и нощно. А то оборотится в кого другого.
        - Ото ж, твоя правда, - пригорюнился старик. - Пойду я, жаль ладана не достать, налью хоть конопляного в лампадку.
        А ночью всё село поднял истошный крик Агашки, внучки Аглаи.
        - Ааааа, бабка умерла и снова поднялась, аааааа!
        Пока все собрались, пока сбежались, а Аглая уже успела перегрызть горло своему старику, и откель только силы взялись. Взглянула она на людей, да как прыгнет, а все - врассыпную. Трифон бежал быстрее всех, проломив соседский забор и грохнувшись наземь.
        Кто-то с ходу запрыгнул в колодец, кто-то спрятался в овин, кто - на стог, кто на крышу, кто в землянку. А старуха, дико визжа, стала искать себе поживу, гоняясь за всеми подряд. Волна страха донеслась до дома кузнеца, схватив со стены топор, он выскочил из дома. Люди, бежавшие во все стороны, завидев его, стали собираться вокруг, вооружаясь всем, что попадало под руку. Кто схватил нож, кто ухват, кто косу, кто багор. Собравшаяся внушительная толпа кинулась обратно. А старуха, так напугавшая всё село, уже бросила старика и забралась в хлев, где схватила порося, жадно его пожирая.
        Там её и нашёл кузнец. Толпа галдела, а Трифон заорал: «В голову её бей, в голову». Кузнец не стал спорить, и когда старуха обернулась к нему, оскалив остатки зубов, он с размаху врезал по её голове топором.
        Хрясь, и череп старухи раскололся, как спелый арбуз, потекла серо-зелёная жижа. Тело ещё немного постояло и рухнуло на землю, упав рядом с истерзанной свиной тушей. Толпа кинулась во все стороны.
        К утру всё прояснилось. Не желая больше рисковать, оба трупа были брошены в дом. Туда же затащили внучку, несмотря на её рыдания, и кинули убитого поросёнка. Поднесли смоляной факел, и дом озарил столб огня. Ревущее пламя поднялось к небу, уничтожая и мёртвых, и живых. Дикий рёв огня поглотил слабые крики связанной девчонки. Вскоре все стихло, а к вечеру от дома стариков остались лишь одни угли и серый пепел.
        Такие истории стали появляться в разных уголках большой страны, где-то они имели единичные случаи, а где-то приобретали размер стихийного бедствия, внезапно начинаясь и также внезапно заканчиваясь. А в стране и без этого наступила Смута, или как писали в летописях гораздо позже - Смутное время.
        Глава 2
        Попаданец
        'В лето 7114, а от Рождества Христова 1606 года Василий Иванович Шуйский избран царём и самодержцем Всероссийским после гибели Ростригиной. В бытность его боляре и весь народ российский разделились на разные части. Междоусобные войны, разбойничества и нашествие поляков и шведов под видом спомогательства так утомили Россию и власть царскую умалили, что некоторые бояре, выбрав на царство польского королевича Владислава, постригли царя Василия Шуйского и польскому королю отдали. И было разорение во всей земле русской, какого и от татар не бывало.
        Плач и стон стоит во земле русской, а все боляре каждый во свою мошну смотрит, да власти делит. Оскудела русская земля людьми честными, людьми любящими, да добро творящими, только голь перекатная по дорогам ходит, да убивцы и душегубы по лесам прячутся, честному народу жить не дают. Да на Христа Спасителя всяк надежду возлагает, да на его волю уповает. Днесь воскресе земля Русская, да смочь ли кто ношу ту взять?'
        Иеремия отложил перо и задумался. Дума его была тяжкой и нерадостной. Да что тут можно поделать? На всё воля Божья! Монах вздохнул и, ткнув гусиным пером в чернильницу, добавил в летопись ещё одну строчку.
        «В тоже лето 7114, а от Рождества Христова 1606 года, из лесу близ монастыря вышел необычный отрок, речь его странна, а одежда неведома. Да на то всё воля Божья!»
        Устало задув свечу, монах навел порядок на столе, покрестился на икону с горящей под ней лампадкой. Махонький огонёк трепетно дрожал, освещая лик божий. Ладан же распространял в келье благостный воздух. Прочитав «Отче наш» три раза, монах размашисто перекрестился и, покряхтев, улёгся спать. Перед его глазами долго кружились кони да люди, упыри да убивцы, пока не замельтешили чёрной круговертью, погрузив монаха в крепкий сон.
        ПОЛДЕНЬ XXI ВЕК
        Вадим Белозёрцев ака «avral» сидел перед компьютером и играл по сети в Warcraft, а именно: - в Wrath of the Lich King, когда в его комнату в общежитии зашёл приятель.
        - Опять хнёй страдаешь?
        Вадим поморщился. Что значит опять? Наоборот, опять… пришёл Олег. И не просто так пришёл, а права качать. Надоел уже. Вечно лезет со своими нравоучениями: «Зачем институт бросить хочешь?». И тут же: «А пойдём бухать!». Что за тип… Тоже мне, друг называется.
        Хотя он сам виноват. Ну, а какие могут быть друзья, с такой замкнутостью и нелюдимостью? Разве что животные, хотя Олег с его жизненной позицией недалеко от животных ушел. Хрен с ним, поиграю ещё. Мысли Вадима перескакивали с одного на другое, настроение портилось, а Олег не отставал.
        Сам Вадим представлял собой худого, довольно нескладного парня двадцати лет от роду, русоволосого, голубоглазого и скромного до безобразия. Роста среднего, ума большого, комплексов многих. Даже не многих, а оооочень многих.
        Учился Вадим на четвёртом курсе Государственного университета землеустройства по специальности «Геодезия и дистанционное зондирование». Будущая профессия его откровенно не радовала, но, что поделать, родители решили, что она - самое то. Без куска хлеба не останется.
        Будучи «бесхребетным» юношей, он облегченно вздохнул, когда за него всё решили, и благополучно поступил на бюджет, но чем дальше, тем меньше этому радовался. Страшно неинтересной оказалась эта самая геодезия, вот она ему и не зашла. А ещё на их факультете почти не было девчонок. Точнее, была одна, толстая и похабная Рита Нахамкис, которую с большим натягом можно было назвать девочкой. Весьма импозантная особа, ну в её семье все такими были, импозантными… Поэтому от неё стоило держаться подальше, а то, мало ли что.
        Так или почти так думали и все остальные его однокашники, правда, Риту это нисколько не трогало. Она могла, ничуть не смущаясь, подойти к любому парню, с размаха хлопнуть его по заду и спросить: «Хочешь меня?»
        Вопрос обычно ставил в тупик. Изредка кто-то мог выдавить из себя ответ: «Нет!». Но это бывало крайне редко, и большинство старалось уйти, как от ответа, так и подальше, дабы не нервировать даму. Рита же ждала ответного хлопка, но открыто на него никто не решался, и тогда она искала следующую жертву…
        Белозёрцев вздохнул, прервав размышления.
        - Что ты от меня хочешь? Видишь, я «рублюсь»?
        Приятель взглянул на плоский экран старенького монитора, где вовсю бушевали масштабные магические схватки. Взрывы, потоки стрел, огняи ещё какой-то непонятной лабуды мелькали на нём, как в калейдоскопе, быстро сменяя друг друга. Объёмно-плоские фигурки игроков непоколебимо размазывали врагов по карте развернувшегося боя. Игра шла онлайн, и поэтому любое отвлечение от экрана грозило резким проигрышем всей команды. И Олег это знал. И в его адрес тут же пойдёт поток оскорблений и неприятных пожеланий.
        - Видишь? Не мешай!
        - Так я и не мешаю! Давай подсказывать буду?
        Вадим не ответил, напряжённо вальцуя своего противника. В это время послышалось шипение и скрежет открывающейся пробки на бутылке. Вадим раздражённо повернулся и увидел, как приятель, зажав в руке бутылку пива, присосался к ней губами. Бутылка, откупоренная варварским способом, хлестнула вверх фонтаном белой, резко пахнущей пены. И теперь, кряхтя от наслаждения, Олег судорожно сглатывал пенящуюся жидкость.
        - Ять… сколько тебе раз говорить, что не хрен ко мне с пивом ходить? Мне это не нравится.
        - А что тебе вообще нравится, Вадик-падик? - передразнил его мнимый товарищ. - ЖооЗ?
        - Не ЖООЗ, а ЗОЖ, косноязычный ты наш. На тебя пиво плохо влияет. Ещё марихуану покури и вовсе дебилом станешь.
        Скосив глаза на этикетку, Вадим прочитал на ней: «Крепкое». В это время картина боя на экране компьютера резко сменилась, и герой Вадима, получив критический удар, благополучно издох.
        - Твою мать! - Вадим резко отодвинул от себя выдвижную клавиатуру и разразился детскими ругательствами.
        - Опять всё насмарку, меня забанят из-за этого. Щас в личку начнут писать, что я никто, руки из жопы и…
        - Да ладно тебе, ты лучший, Вадик, - Олег энергично размахивал бутылкой пива, - ты их всех одной кнопкой заклацаешь. Это они тебе завидуют, черти. Ты даже в соревнованиях по игре хотел участвовать, но тебя просто не взяли из-за сессии.
        И Олег невозмутимо отхлебнул из бутылки.
        - Да, но всё равно ты мне помешал!
        - Не спорю, - рыгнув, Олег снова сделал очередной глоток пива. Он знал, что сейчас Вадик немного позлится и успокоится. Не впервой чудаку буянить. Олег про себя Вадика иначе, как чудаком, и не называл, но всё же ценил. Белозёрцев помогал ему с учёбой, и очень сильно помогал. Глупо терять человека, благодаря которому вытянул не одну сессию. Чудак он или не чудак, какая разница, главное, что задачу свою он выполнял.
        - А ты летом что будешь делать? - Олег перевёл разговор на другую тему.
        - Домой поеду.
        - Ааа, правильно. Дома хорошо. В твоей Рузаевке чудо, как хорошо.
        Вадим промолчал. Какое Олегу дело до его небольшого городка. Ну, не очень там хорошо, ну и что. Он же не лезет к нему с критикой и советами…
        - Что молчишь?
        - Думаю, как бы тебя повежливее послать.
        - Да ладно, я тебе ещё пригожусь! - и Олег подмигнул.
        Вадим поморщился, Олег действительно оказывался полезен, но Вадиму не хотелось об этом вспоминать. С ним всегда можно было снять уступчивых девушек на один вечер. А вот без него не получалось. Вадим вздохнул.
        - А ты зачем спрашиваешь?
        - Так это, - Олег снова отхлебнул из бутылки, - ты слышал, парни с юрфака собираются в поход?
        - И что?
        - Так там Снежана будет.
        Вадим замер, сердце ёкнуло. Снежана, красивая крашеная блондинка с нежной белой кожей и длинными ногами давно пленила сердце Вадима. Вот только шансы на ответную симпатию совсем отсутствовали. Были бы деньги или харизма, пополам с мужской красотой, тогда да, а при нынешнем раскладе - увы.
        - И куда они едут?
        - В Козельск.
        - А зачем?
        - Да там такое дело. Сын нашего профессора увлекается раскопками на местах боёв. А под Козельском в лесах много было сражений, вот он туда и собрался, да других на это дело подбил. Сам он не первый раз в подобном участвует, знает всё, а вот девчонки - нет. Но зачем-то им захотелось тоже поехать. Точно не знаю, я не вникал, слухи только.
        - И сколько человек едут?
        - Семеро, но чем больше соберется компания, тем лучше. Пока только пять парней и две девчонки: Снежана и Ритка наша. И это, бро, плохая для тебя новость.
        - ???
        - Ритка хвастается, что обязательно с тобой переспит. Нравишься ты ей чем-то. Так что, если хочешь поехать с ними, я поговорю с сынком, он возьмёт тебя. Будет у вас любовный треугольник, - и приятель хохотнул, тут же сделав очередной глоток.
        Пиво пошло не туда, и он поперхнулся. Откашлявшись, мнимый друг прочистил горло и сказал.
        - Шутка плохая, сознаю. Но если ты хочешь не упустить шанс поиметь Снежану, надо пробовать. Подойдёшь к Снежане и скажешь: «Снежаночка, меня Маргарита везде преследует, помоги мне, можно мне переспать с тобой в твоей палатке?». А? Как идея? - и он одним богатырским глотком допил злополучное пиво.
        Вадим скривился. Что тут скажешь: и хочется, и колется. От мысли хоть рядом побыть со Снежаной у него по телу пробежала приятная дрожь. Переспать вряд ли получится, нереально это, но всё же. Хотя бы прикоснуться рукой, ну или коленом, сидя у костра.
        - Я согласен, но зачем Снежане ехать в лес комаров кормить?
        - А, ну так лучший друг профессорского сынка - это Алмаз Сурепов, у того и денег немеряно. Не у него, конечно, у родоков, но когда это смущало девушек? Может, и она им заинтересовалась. Но самое главное, ей, по слухам, сразу пойдёт зачёт на сессию. Зимнюю, правда, но зимой готовься к лету, а летом - к зиме. Да, «художник»? - и Олег снова захохотал.
        Художником звали Вадима, но не за умение рисовать, а за худобу. Худой или художник, так вроде красивее было, и он не обижался.
        - Хорошо. Я поеду с ними.
        - Лады. Поможешь мне тогда с сессией?
        - Помогу, - буркнул Вадим и отвернулся обратно к монитору.
        Олег одобрительно хлопнул товарища по плечу и вышел из комнаты.
        И вот, ровно через два месяца, Вадим стоял на перроне Киевского вокзала, чтобы сесть в электричку, следовавшую в Калугу. Он стоял немного в стороне от группки студентов. Вместе с ним стоял и Олег, непрерывно наставляя, не забывая при этом смотреть на других.
        - Смотри-ка, Ритка-то Нахамкис, что делает? Во даёт!
        Одетая в добротный камуфляж Маргарита Львовна Нахамкис в это время достала из рюкзака большую курительную трубку, изогнутую крючком, и, насыпав туда табака, зажгла её толстой спичкой.
        Деловито пыхнув густым дымом, она с наслаждением втянула его в себя, а потом, округлив губы, стала выдувать из него колечки. Она даже не закашлялась, видимо, долго тренировалась, надеясь произвести впечатление. И своего добилась.
        - Видал, сосун какой? Это тебе не Вош энд Гоу какой-нибудь! Знойная женщина, мечта свободного художника! Бойся!!! - и, хлопнув Вадима по плечу, Олег ушёл, а Вадим направился к вагону.
        Железнодорожный вокзал в Калуге встретил группу студентов обычной суетой и гомоном. Десять человек, одетых в разнородный камуфляж и увешанных рюкзаками, ковриками и маленькими лопатками, направились на автовокзал, который располагался прямо напротив железнодорожного вокзала. Здесь они купили билеты и стали ожидать рейсового автобуса, переговариваясь и громко смеясь над шутками.
        Пока Вадим жадно рассматривал смеющуюся Снежану, Ритка успела забить новую трубку и громко пыхала ею, распугивая как мужиков, так и женщин. Прохожие недоумённо смотрели на упитанную девушку и её трубку, только качая головами.
        - А давайте поедим, вон столовая, - махнул рукой Алмаз Сурепов, и вся группа, подхватив рюкзаки и сумки, с радостью направилась обедать.
        - Я плачу за всех! - крикнул Алмаз, получив одобрительно-смущённое кхеканье парней и восторженное щебетание девушек.
        «Как же, за них заплатили, крохоборки»… - с обидой подумал Вадим и, схватив на линии поднос, встал в общую очередь. Обед получился плотный и для всех бесплатный.
        «Ну, хоть что-то, раз ничего другого не предвидится», - сумбурно подумал Вадим и зашагал к автостанции вслед за остальными. Вскоре подошёл автобус и тёплая компания, толкаясь рюкзачками, быстро заскочила в него.
        Через час они прибыли в город-герой Козельск, а ещё через час уже бодро шагали по заросшему лесу к местам жестоких боёв. Найдя подходящий для лагеря участок, они принялись его расчищать и устанавливать палатки. Потом последовал нехитрый ужин, песни под гитару и крепкий здоровый сон.
        Несколько дней группа занималась раскопками, и всё это время Вадим выцеливал Снежану, а его выцеливала Ритка. Они дышали целебным лесным воздухом, копались в старых, оплывших от времени траншеях и беспрерывно болтали друг с другом. Наконец, Снежана соизволила заговорить с Вадимом и даже пригласила в свою палатку, где жила ещё с одной девочкой, которая присоединилась к группе в последний момент.
        Вадим пришёл и даже успел немного поговорить с девчонками, пока его вежливо не попросили на выход. Окрылённый, он вернулся себе в палатку, долго думал, вспоминая её взгляды и слова, и всё-таки решился вечером вновь прийти к Снежане. Как говорил Олег, лучше один раз получить по морде за попытку поцеловать, чем всю жизнь потом об этом жалеть.
        Расхрабрившись не в меру, Вадим быстро направился к палатке Снежаны. Уже подходя, он услышал весьма характерные звуки. Не веря своим ушам, парень приблизился вплотную к палатке. Так и есть, Снежана вовсю занималась любовью с кем-то ещё. А он тут со своими дурацкими поцелуями…
        - Давай, давай! - послышался хриплый голос девушки, и шум резко усилился.
        - Что? Как же так, как же так! - бормотал Вадим про себя, пятясь в сторону от палатки. Волна обиды, гнева и отчаянья, поднявшись откуда-то, захлестнула его. В голове зашумело, он резко развернулся и, не разбирая дороги, быстро побежал, куда глаза глядят. Пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами, он сначала бежал, потом, запыхавшись, побрёл, не запоминая, куда, и вскоре заблудился. И осознал это далеко не сразу.
        Ведь уже наступила ночь, и его окружал темный лес. Развернувшись, Вадим поспешил обратно. Ночная сырость, обычный страх и усталость снизили накал чувств и прояснили мозги. Обида ушла, уступив место страху. Он стал искать лагерь, петляя по лесу, но только ещё больше зашёл вглубь. Поняв, что ночью бесполезно искать выход, и он всё равно ничего не найдёт, Вадим присел возле широкого дерева и решил ждать утра. Через некоторое время небо стало сереть, потом светлеть, запели птицы. И наконец, наступило утро.
        Вадим огляделся. Местность показалась ему совсем незнакомой, видимо, он ушёл далеко от лагеря. Надо идти обратно, и Белозёрцев пошёл, пытаясь найти дорогу. Через некоторое время под ногами захлюпало болото, придется поворачивать обратно. Он вернулся, но опять впереди оказалось болото, он стал метаться из стороны в стороны, пока совсем не потерял голову. Остановился, достал телефон. Связи не было, ни одной палки! Чертыхнувшись, Вадим бросил телефон обратно в карман и двинулся дальше.
        Поскальзываясь на выступающих корнях, судорожно хватаясь руками за торчащие из воды ветки, кусты и кочки, он пытался найти выход из болота и не находил. Он устал, вымотался, покрылся липкой грязью с головы до ног, но так и не нашёл пути назад. А потом, неведомо откуда, на болото опустился туман.
        В животе уже давно урчало, никакой еды не было, ведь он шёл к Снежане, и не стал с собой ничего брать, кроме фонарика и телефона. А вот сейчас оказался полностью беспомощным. В его кроссовках хлюпала вода, камуфляжная куртка и штаны были истрёпаны сучьями и ветками. Руки покрылись кровоточащими ссадинами и царапинами, и что дальше делать, он не знал.
        Но тут Белозёрцев почувствовав под ногами твёрдую почву и пошел вперед, сам не зная куда. Он просто брёл и брёл в тумане, пока тот не стал постепенно редеть и истончаться. Резкий порыв ветра вдруг сдёрнул клочки слабой дымки, ещё цеплявшейся за ветки, и Вадим резко вывалился на ковёр из опавших прошлогодних иголок.
        - Хрр, хрр, - хрипел он всей грудью, отчаянно радуясь тому, что смог вырваться из цепких объятий огромного болота. Вадим пытался сдерживаться, но усталость и собственная беспомощность навалились на него тяжёлым покрывалом, и он зарыдал, содрогаясь всем своим худым нескладным телом. Да и было отчего. Нарыдавшись, он сел и вытер с лица слёзы, а успокоившись, огляделся.
        Лес казался вроде бы прежним, и в то же время совсем другим. Что-то было в нём не так. Вадим долго не мог понять, что, и только гораздо позже до него дошло, что лес оказался древним и очень мрачным. Деревья гораздо толще, кроны мощнее, и нигде не были видны следы деятельности человека. А вокруг не должно было быть глухих и по-настоящему таёжных углов.
        А сейчас лишь только звериные тропы указывали на то, что здесь кто-то живёт. Не было ни старых следов былых боёв, ни участков давно заброшенных дорог, ни старых, сгнивших столбов электропередач или строений. Ничего не было, только лес кругом. Вадим снова достал телефон, глянул в него. Всё оказалось ещё хуже, чем вчера. Не было даже намёков на то, что связь есть или должна вот-вот появиться. Зарядка была уже 50 процентов и уменьшалась с каждой минутой.
        С трудом поднявшись на ноги, Вадим побрёл вперёд, стараясь придерживаться одной линии. Продираясь через заросли, он окончательно истрепал одежду, а к тому времени, когда вышел на берег небольшой речки, его хвалёные китайские кроссовки фирмы «Nike» почти развалились. Ходьба по болоту и по пересечённой местности не оставила им никакого шанса уцелеть.
        «Надо было берцы купить, - пожалел сам себя Вадим. Но что уж теперь?». Хлюпая кроссовками, он спустился к берегу небольшой узкой речки и умылся. Очень сильно хотелось есть. Но с собой не было ни крошки еды, а вокруг не наблюдалось ничего съедобного.
        Вадик с трудом нашёл немного земляники и с тоской посмотрел на мальков, резвившихся на мелководье, но как их поймать, он даже не представлял. А голод уже вовсю давал о себе знать. Был вариант с лягушками, но зажигалку он потерял, когда бродил по лесу, а палочками разжигать огонь не умел. Поэтому обед из жареной лягушки отменялся.
        Он хотел было прыгнуть в речку и тем самым оглушить мальков, но понял, что это бред его уставшего от всех перипетий мозга. Оглянувшись, он обломал маленькое деревце и сделал из него тонкий дрын, чуть заострённый на конце. С ним и пошёл дальше.
        Посмотрев по сторонам, Вадим здраво рассудил, что лучше идти вдоль берега вверх по течению. А там будь, что будет. Шёл он довольно долго, постоянно оскальзываясь и раздвигая высокую траву, пока река не вывела его. Деревья стали редеть, и он буквально вывалился из леса, остановившись на опушке.
        Деловито прогудел большой шмель, торопясь спикировать на цветок клевера, прошуршала в траве большая мышь, цвиркнула в вышине какая-то птица. Прямо перед Вадимом оказался небольшой луг, а за ним, зажатое со всех сторон полями,виднелось на малом пригорке небольшое село.
        Белозёрцев вздохнул с большим облегчением и радостно рассмеялся. И откуда только силы взялись! Он подхватился и быстро-быстро засеменил вперёд, хлюпая водою в кроссовках. Да только сначала левый, а потом и правый подвели его, быстро лишившись подошвы. Она ещё держалась, но уже не позволяла идти спокойно.
        Остановившись, Вадим люто заматерился, чего за собой раньше не замечал. И тут из осоки кто-то поднялся. Он оглянулся. Твою мать - человек… был когда-то… То есть, труп, то есть…
        - Ааааа, - Вадима накрыла волна ужаса, он бросился бежать, но в разорванных кроссовках не сильно-то и побегаешь. А мертвец молча кинулся за ним. Вадим оглянулся, мертвец догонял. Кого-то он ему напоминал? Точно! Это же из фильма америкосов про этих, как его, про живых мертвецов!!!
        А что нужно делать, что нужно делать? Нужно в голову стрелять, стрелять из чего? Нет, в голову бить надо, в голову бить. Вадим упал, а мертвец подобрался, готовясь сделать последний прыжок. Они ударили одновременно, Вадик выкинул перед собой дрын, а мертвец кинулся на него, оскалив зубы.
        Тонкое, слегка заострённое древко вонзилось глубоко в глазницу черепа, выдавив из него целый фонтан чёрной слизи. Мертвец дёрнулся и затих, его челюсти разжались, и из них вывалился длинный, уже порядком почерневший язык. Вадик тоже дёрнулся и быстро-быстро засучил ногами. Окончательно потеряв кроссовки, он задал такого стрекача, что через минуту оказался вблизи крайних домов села. Впопыхах он и не заметил, что из его кармана вывалился телефон, а потом выскочил и фонарик.
        Добежав до одного из домов, он поскользнулся голой ногой в грязи, упал и врезался головой в лежащую недалеко от дома чурку. Сознание вспыхнуло миллионом белых искр и тотчас погасло. Он отключился.
        Глава 3
        Борьба за выживание
        Вечер. Вадим Белозёрцев понял это сразу, как открыл глаза. Солнце красным яблоком медленно закатывалось за горизонт, предвещая близость ночи. Жужжали мухи, шевелилась от ветра листва каких-то кустов. Красота. Он лежал на клочке сена, что кинули на землю под него. Вокруг стояли люди: несколько мужиков и одна старуха. Одетые в какое-то домотканое рваньё, которое Вадим видел вообще в первый раз, да и сам покрой этой одежды оказался для него незнаком, может только в учебнике по истории он видел его. Точно! В учебнике по истории! Блин, что за недоразумение?
        Подняв голову, Вадим произнес стандартную фразу.
        - Где я?
        - О, борзо обаче, - сказал один из мужиков.
        Остальные слова Вадим разобрать не смог, они были для него сплошной абракадаброй. Старуха тоже что-то затараторила, баять, обадить, нети, алкать.
        - А вы кто вообще? Это что за село? Что за странная одежда? - Вадим не переставал надеяться на лучшее.
        В ответ послышалась целая мешанина слов, смысла которых он решительно не понимал. Всё это было для него чужеродной речью, совсем непонятной. Сказанные им слова тоже не доходили до сознания обступивших его людей. Да и одеты они были странно, словно в одежду незапамятных времён.
        Ноги босы, впрочем, как и у него самого, на тело наверчены какие-то портки, по-другому и не скажешь. На старухе колыхался безразмерный балахон, да платок на голове из ветхой ткани. Оба мужика были весьма грубой наружности, кудлаты, с лицами, заросшими густым волосом. Да и одежда на них была под стать. Свободные рубахи, подпоясанные верёвками, портки, опять же, а в руках они держали топоры.
        Селяне снова заговорили. По их жестам и поведению Вадим понял, что их намерения не так уж и безобидны, его и прибить могут. Запросто. И Вадим испугался! Волна запредельного страха накрыла его с головой, перед глазами потемнело, и он перестал вообще что-либо соображать.
        Хотелось куда-то бежать без оглядки, спрятаться, скрыться, вернуться в лагерь. И хрен бы с этой Снежаной, век бы её не видеть, лишь бы выжить. Страх, страх, страх полностью заполнил сознание Вадима. Затылок словно раскалывался на сотни маленьких осколков, звеневших на все лады. Он сильно тряхнул головой, пытаясь избавиться от звона. От тряски в голове зашумело громовым набатом и резко всё замолкло.
        Крикливые голоса окружающих крестьян звенели в предвечерней тишине занудным тонким комариным писком. Снова накрыла сильная боль, ударив в виски хлёстким выстрелом. На несколько мгновений он потерял сознание, а когда очнулся, то мир сначала поплыл, а потом резко сфокусировался на одном месте.
        Смутно и не сразу, но он стал разбирать речь окружающих. Очень плохо, скорее, по наитию, чем понимая произносимые слова, но всё же, разбирая. Они говорили по-русски, но на старорусском, многие слова которого имели другой смысл или впоследствии переродились.
        Собственные слова давались Вадиму с великим трудом, нехотя собираясь в громоздкие фразы, малопонятные для местных аборигенов. Да и кто они такие, он так и не разобрал, он и сам себя не понимал, но пытался сказать так, чтобы его поняли. Ему просто хотелось выжить.
        - А может быть, он из этих, из мертвяков? - крестьяне, как ни в чём не бывало, продолжали свой диалог.
        - Да не, Мирон, не. Живой он, только полоумный и одет непонятно во что. Может литвин, але поляк?
        - Не, не поляк, литвин, стало быть. Так не будем его резать?
        - Так что вы гуторите мужики! Он же живой, но худой, видно, работящий, - влезла в разговор мужиков старуха.
        - Какой он тебе работящий? Глянь на его руки, ни одной мозоли нет старой, все свежие и истерзан весь ветками, а не битвой с кем-то.
        - Но это же он мертвяка завалил возле реки.
        - Да, мертвяк по ней приплыл, выполз и на этого наткнулся. А и парень тоже выполз, только из леса. Его Маришка издалека видела, как он из лесу скорее выполз, чем вышел.
        - Значится, воин.
        - Та не, холоп он, и не боевой. Боярский человек, отбился от боярина, аль заплутал, и попал сюда. Вдоль речки шёл, людей искал. Видно, долго шёл. Но вот что на нём за одёжа, мне непонятно. И цвет необычный, издалека и не увидишь, и ткань ненашенская. И ни лён, и ни шерсть. Не пойми какая!
        - Так басурманская ткань, не иначе. Слыхал я, что на Востоке какой только ткани нет. Она это! Честно говорю, она! И цвет будто бы блёклый, а крепка, крепка.
        До Вадима стало доходить, что это и не сон, и не бред, и не съёмки фильма «Холоп-2», а самая, что ни на есть, реальность. Да не виртуальная реальность, а обычная, житейская. Но как же он попал сюда?
        Всё этот гадский туман. Знал же, что ничего хорошего он не приносит, да толку-то. И всё ещё из-за Снежаны, повёлся, понимаешь, на её красоту и длинные ноги, слюни пустил. И Олег его подбил, сам предложил этот поход, за Снежаной, блин. Езжай, вдруг что обломится? Вадим не хотел винить себя за собственную глупость. Зачем, когда есть те, на кого можно всё свалить…
        Но, всё же, он не смирился с тем, что его забросило непонятно куда. Может быть, он ошибается, это аномалия, которая в любой момент рассеется. И откуда здесь живые мертвецы? Или это местная причуда? Может быть, это другой мир, магический?
        А может быть, он уже умер и это его персональный ад или рай? От этой мысли Вадим весь похолодел и ущипнул себя за руку. Нет, всё было нормально, и кожа отозвалась тупой болью. Гм, если он умер, то почему ощущает боль? А может, он в тумане нанюхался чего-то, и его накрыло наркотическим бредом. Почему нет? Может, из Калуги облако химии приплыло с гадостью какой, да накрыло его.
        Или местные наркоманы рассыпали китайскую соль, она попала в костёр, раскурилась сама и поползла дурманом в лес. Версии нагромождались в его уставшем мозгу, как ледовые торосы в Арктике, чем дальше, тем фантастичнее.
        Он оглянулся вокруг. Нет, всё казалось реальным, и в то же время необычным. Убогие домишки, рассыпанные по обеим сторонам просёлочной дороги, отсутствие любых признаков цивилизации. Люди, мало похожие на людей, а скорее, на сказочных персонажей.
        Ни одной машины, или хотя бы железа какого-то в округе также не наблюдалось. Вадим поднял голову вверх, может самолёт пролетит или квадрокоптер. Но небо отдавало глубокой синевой и постепенно темнело. Никаких инверсионных воздушных следов на нём не виднелось. Вадим перевёл взгляд вниз.
        Крыши убогих одноэтажных домишек были застелены либо старой, давно перепревшей соломой, либо кусками коры. «Дранкой», - всплыло у него в мозгу. Ничего похожего на листы жести, шифера или черепицы и в помине не было видно. И это уже становилось очень странно. Но внутренне Вадиму по-прежнему верить в то, что случилось, категорически не хотелось! Правда, местным это не нужно знать.
        - Дайте еду, эээ брашно.
        - А, так ты сначала нам расскажи, кто ты, а потом берсень дадим. Большего и не получишь, - сказала бабка, загадочно поблёскивая глазами. Была она похожа на миниатюру бабы-яги, но не по канону. Слишком она беззубая, да и нос совсем небольшой, ну, а седые патлы и древний вид, это, да, было.
        - Зовут меня Вадим Белозёрцев.
        - О, как! Я же говорю, холоп, да не от простых бояр.
        - Не, какой же он холоп? Имя странное, и фамилия есть, а не прозвище. Это литвин, да из поместных людей. Дурачком прикидывается. Ну, да ничего, расскажет. Староста из Козельска приедет к вечору, пусть он и решает. Да, Марья, твой же он сын, что скажешь?
        - Так закрыть его в сарай и пусть ждёт.
        - Я исти хочу! - прервал я их торг.
        - Ладно, берсеня принесу тебе (крыжовника), - ответила старуха и ушла.
        Один из мужиков ткнул в Вадима деревянными вилами и указал направление пути, загнав в дощатый, пустой сейчас сарай. Судя по обилию навоза, здесь жили овцы и козы. Этот запах вышибал слёзы из глаз, но Вадим терпел, голод и жажда жизни оказались сильнее.
        Сопротивляться заключению он не стал, надеясь заглушить чувство голода подачкой крестьян. Вскоре явилась бабка и принесла в берёзовом рваном туеске несколько жменей крыжовника. Вадим, еле сдерживаясь, подхватил туесок и мгновенно опустошил его. Кисло-сладкие ягоды лопались соком у него во рту, набивая оскомину, и проваливались внутрь желудка, немного усмиряя в нём пожар голода.
        Желудок, мучивший хозяина голодными позывами, поглотил весь крыжовник и отозвался на это резкой болью. Всё, теперь понос обеспечен. Вадим горько усмехнулся про себя. Но другой еды не было, и он сомневался, что сможет её скоро найти. А бабка всё не уходила.
        - А ты и вправду поместный чоловик, вона весь холёный! - рассуждала она. - Руки-то у тебя белые, что у девицы на выданье. И ноги лаптей, та босоногости не ведали, и рожа твоя больно хитрая, а на басурманина не похож, хоть и морда холёная. Ладно, стало быть, сын мой прискачет, он разберётся. Может, пристроит к работе, а может и прочь погонит, много сейчас вас таких по дорогам шастает. Кто ты, нам неведомо, и не похож ты ни на кого, значится, нам знакомого, - вынесла свой вердикт бабка.
        Сказав эти слова, старуха ретировалась, захлопнув за собой бревенчатую дверь с толстыми щелями. Вадим нехотя встал и прильнул к промежутку из продольных досок. Если бы он хотел сбежать, то вырвать пару жердин не составляло бы особого труда. Весь вопрос в том, что делать дальше?
        Сил у него почти не осталось, а этот гадский крыжовник грозил обернуться для него очередной бедой. Он снова прислушался к животу, но тот стоически молчал, переваривая гадкую пищу. А ведь есть ещё бактерии, вирусы, грязь. Бррр. Нельзя исключать и заражение крови.
        Вадим невольно вспомнил коронавирус, который совсем недавно терроризировал всю страну. Ну, как терроризировал, больше нагнетания было, чем самой болезни. Он тоже переболел этой дрянью, даже не температуря. И плюсы смог в ней найти, вроде того, что две недели не чувствовал запахов. Вот бы сейчас это ему пригодилось! Вадик поморщил нос от ядрёного запаха свежего навоза.
        Мысли с вируса сами собой перескочили на ходячих мертвецов, их ведь тоже накрыл неизвестный науке вирус. В том, что это были живые мертвецы, он не сомневался. А может, и не живые мертвецы, а мёртвые мертвецы, как их классифицировать? Мистикой или болезнью? Насмотрелся он на них в фильмах и в книгах читал про зомби-апокалипсис. Но почему это произошло здесь и почему в деревне их не сильно боятся? Одни вопросы.
        Вадим попытался достать свой телефон, но его не оказалось в кармане. Он похолодел. Связь с цивилизацией окончательно прервалась. Он вывернул все карманы, но они были пусты. И телефон, и фонарик канули, что называется, в лету. Вадим опустился на корточки, прислонился к стене и прикрыл глаза. Оставалось только надеяться и ждать. Ждать и надеяться.
        Постепенно темнело, и к сараю направилось стадо овец, подгоняемое девчонкой-подростком. К девчонке присоединился один из давешних мужиков, который, открыв дверь убогого сарая, выгнал оттуда сначала Вадима, а потом загнал внутрь овец.
        - Пошли. Староста приехал.
        - А как это село называется? - решился спросить у угрюмого мужика Вадим.
        - Седьмицы.
        - А речка?
        - Клютома.
        - Ааа.
        - Пасть свою захлопни.
        Но до старосты им было не суждено дойти. Внезапно с противоположной стороны села послышались громкие крики, резкие звуки и топот коней.
        - Эсь, никак напали, ироды. Опять душегубцы, да грабители. Ратуйте, люди!
        Мужик оставил пленника и бросился бежать, очертя голову. Вадим покрутил головой в разные стороны и увидел, как из-за крайнего дома выскочили три всадника с саблями наголо.
        Ни их внешний вид, ни их настрой не сулили ничего хорошего. Несмотря на некую инфантильность, присущую его поколению, Вадим не был дураком. Родители работали на «железке», а Вадим рос обычным парнем, как и любой другой в небольшом городке в глубинке России. В данном случае, в Мордовии. Он даже драться умел, но не любил это занятие от слова совсем.
        Надежда хотя бы поесть умерла внутри Вадима окончательно и бесповоротно. Сейчас больше было шансов потерять голову, чем живот. Не разбирая дороги, Вадим сиганул через невысокий плетень и помчался вперёд, надеясь уйти от вооружённых всадников.
        - Эххх, кудаааа! - послышалось сзади него, но это только удесятерило силы убегавшего.
        - Куда подальше, - хотелось ему крикнуть в ответ, но кричать не было ни сил, ни желания. Несмотря на свою худобу, а может быть и благодаря ей, Вадим хорошо бегал. Дрался плохо, а бегал хорошо.
        Уже стемнело, и разбирать дорогу было трудно, в конце концов он оступился, споткнулся и полетел головой вперёд в заросли глухой крапивы. Прокатившись кубарем, Вадим затих, упав на поломанные жгучие стебли.
        Один из всадников, который погнался за ним, остановился, покрутил головой, смачно выругался и, развернув коня, ускакал. Вадим немного полежал, потом осторожно поднялся, высматривая врагов. Но всё вокруг было спокойно, и он решился выползти из своего убежища, сразу же наткнувшись на заплесневелый сруб старого колодца.
        Вода находилась совсем близко, и Вадик, недолго думая, стал жадно пить чистую родниковую воду, зачерпывая её ладошкой. Как давно он не пил хорошей вкусной воды. Вода в речке не внушала ему доверия, а мокрая одежда и общая обстановка не провоцировали жажду.
        Но вот сейчас он остро почувствовал, как ему хочется пить. Зачерпывал воду ладонями он долго, пока не напился вволю. Закончив, прислушался, словно заяц, навострив уши. По селу шёл вой убиваемых, насилуемых и характерный шум грабежа. Ничем помочь жителям он не мог, следовало позаботиться о себе, но как же хотелось есть! Он поднялся, и тут же мелкие лягушки, испугавшись, запрыгали от него в темноту.
        Отойдя от колодца, Вадим стал осторожно пробираться через огороды, подальше от дороги, туда, откуда ощутимо несло прохладой в вечернем воздухе. В одном огороде он остановился, чтобы накопать неизвестных ему корнеплодов и сорвать несколько найденных там же огурцов. Рассовав всё добро по карманам и за пазуху, он выбрался к реке и быстро зашагал вдоль неё, постоянно оступаясь и скользя по влажной траве.
        Наконец, он посчитал, что отошёл достаточно далеко от села, чтобы спокойно устроиться на ночлег. Остановившись на небольшом удобном пятачке, он тщательно умылся, а потом стал доставать из карманов добро, наворованное с крестьянских огородов.
        При свете звёзд и тонкого серпа Луны он осмотрел прихваченные корнеплоды и огурцы и принялся тщательно их мыть. Удовлетворившись мнимой чистотой овощей, схватил первый попавшийся огурец и жадно стал его есть. А потом приступил и к неизвестным корнеплодам. Вкус неведомого овоща, что оказался впоследствии репой, больше напоминал клубни топинамбура. Его Вадим успел попробовать ещё в детстве.
        В общем, то, что он сейчас торопливо жевал, обладало слегка сладким привкусом плотной, но мягкой мякоти. Съев порядка пяти репок, он пересчитал остальные, их оказалось одиннадцать штук. Довольно неплохо, если учесть, что он уже сожрал пять штук.
        Внезапно послышался шум, и в темноте показалась маленькая тёмная фигурка. Вадим отшатнулся в испуге и схватился за дрын. Тень замерла, а потом от неё прозвучал тоненький детский голос.
        - Тятя, дай исти!
        - Ты кто? - Вадим от звука человеческого голоса едва не подпрыгнул, намереваясь просто дать дёру.
        - Агафья!
        - Какая Агафья? - по-глупому переспросил он.
        - Из села.
        Девочка робко придвинулась ближе и теперь при свете звёзд и Луны Вадим смог немного рассмотреть её. Девочка не была похожа на мертвячку или на известную ему по сказкам нечисть.
        - Что ты тут делаешь?
        - Я сбежала.
        - А, ну да, там кто-то напал.
        - Я сбежала раньше.
        Вадим принюхался, от девочки ощутимо несло костром. Да и при ближайшем рассмотрении её одежда имела следы горения, а волосы и вовсе оказались наполовину сожжены. Возрастом девочка была около 10 лет, и её явно привёл к нему голод. Да и вообще, ребёнок без взрослого долго не проживёт хоть где.
        - Есть хочешь?
        - Да!
        - На! Но у меня только огурцы и хрень какая-то.
        - Девочка было схватила один огурец, но он не дал.
        - Подожди, он грязный, его помыть нужно.
        - Я так съем.
        - Нет, сейчас помою и ешь.
        Он помыл все овощи и тогда только отдал их девочке.
        - А почему от тебя костром воняет?
        - А меня хотели сжечь!
        - За что? - не понял Вадим.
        - К нам мертвяк пришёл, бабку укусил, а она начала на всех нападать. Её упокоили и занесли в избу вместе с дедом, которого она загрызла. А у меня родителей нет, бабка с дедом воспитывали, вот меня на всякий случай туда и кинули с ними. А потом запалили избу, а я, когда разгорелось, под избу залезла, там щель маленькая оставалась, и убежала. А в село боялась иттить, - хрустя репкой, вещала проголодавшаяся, как волк, девочка.
        - А тут, я гляжу, ты сидишь и жрёшь! И на наших не похож.
        - А что же ты не испугалась меня?
        - Я своих больше боюсь, чем чужих. Они поймают и обязательно убьют, а чужие, вона, огурцами кормят! - не по-детски серьёзно ответила девочка.
        Вадим только подивился её сообразительности.
        - А лет тебе сколько?
        - Почитай двенадцать зим исполнилось!
        - Угу, понятно.
        - А ты тоже сбежал?
        - Да, напал кто-то.
        - Мертвяки?
        - Нет, всадники живые.
        - Ага, казаки, небось, с Окраины или поляки, или воры!
        Вадим промолчал, девчонка тоже заткнулась, съедая все его запасы, но отнять овощи у него рука не поднялась.
        Отвлёкшись, Вадим стал проверять наличие своих карманов и вообще всего, что у него оставалось от прошлой жизни. А было там совсем немного. Помимо попутного мусора, вроде листьев и травы, нашёлся бумажный билет на автобус, платок и около тридцати рублей мелочью. На этом всё. Фонарик он благополучно потерял в процессе скитаний, да он бы уже и сел. Толку-то теперь от него.
        Кроме найденного, у Вадиме имелась майка, куртка с капюшоном и штаны. Всё грязно-серого с зелёными разводами цвета. На ногах не осталось ни кроссовок, ни носков. И то и другое уже давно порвалось и потерялось. Теперь на изрезанных и исколотых ногах видны были только грязные следы навоза, земли и травы, по которой он шёл.
        Вадим опустил ноги в прохладные струи воды, чтобы дать им очиститься от грязи и скопившейся крови. Что будет дальше, он не знал, и как ему теперь жить, тоже.
        Поболтав ногами по воде, он стал думать, что делать. Чувство голода пока притупилось, но без обуви далеко не уйти. Да и куда идти? Те, кто сейчас хозяйничали в селе, в гости его явно не ждали. И это не было сказкой. Такое не придумаешь, и не состряпаешь на скорую руку. Он действительно попал неведомо куда. Это была или параллельная вселенная, или прошлое, или ещё что.
        Вадик был почти дипломированным геодезистом без практики. Что он умел? Карты рисовать, измерять рельеф земли, да работать в специализированных программках, вроде ГИС «Интеграция». Конечно, ещё немного его научили ориентироваться на местности, пользоваться измерительными приборами и прочими инструментами. И на этом всё! Самостоятельно он читал про способы выживания, поиск еды в лесу и похожие трудности, но реальность оказалась намного хуже. Ноги опухли и стали ощутимо болеть, а что будет дальше?
        Обуви нет, огня нет, кругом демоны… Что делать, неизвестно. Он оглянулся. Девочка, наевшись, свернулась клубочком и уже вовсю посапывала. И что теперь с ней делать, он сам ведь, как ребёнок, а тут ещё ответственность за кого-то придётся брать? Так ничего для себя и не решив, он забрался в густой кустарник, росший у самой реки, и, поворочавшись там, как медведь, заснул.
        Река же послушно несла свои воды дальше, кустарник шелестел под порывами ночного ветра, а птицы возились в листве, устраиваясь на ночь. Мир продолжал жить своей жизнью, даже не заметив присутствие в себе чужеродного элемента.
        Утро для Вадима наступило с пением соловья на этом самом кустарнике. А может быть, это был и не соловей, он ведь не орнитолог, чтобы узнать сразу птаху. Повернувшись, он внезапно ощутил, что он не один спал в кустарнике! Рядом с ним пыхтела грязным носом давешняя девчонка, что прижалась к его боку и спала, свернувшись в калачик.
        Покряхтев, словно старый дед и стараясь не разбудить девчонку, Вадим осторожно выполз из кустарника, чтобы обозреть окрестности. Тут же шмыгнула в траву ящерица, плеснула на мелководье рыба, квакнула на отмели невидимая лягушка, закричала сойка в лесу. Вадим громко вздохнул, тяжело ступая по мокрой траве. Его ноги за ночь опухли ещё больше. Их нужно было перемотать и вылечить, что очевидно. Осталось только понять, как и где это сделать. Взгляд упал на девочку, что неведомым образом уже оказалась стоящей возле него.
        При свете дня теперь он смог хорошо её рассмотреть. Девочка оказалась светловолосой и очень грязной, с перепачканным в золе и грязи длиннополым платьем и сильно обгоревшими волосами. Сгорели и ресницы, и брови, оставив на молочно-белой коже красные пятна ожогов. Лицо простоватое, конопатое, нос курносый, глаза голубые, характер, очевидно, нордический.
        Эх…Утро выдалось хмурым, и более чем. Лёгкий прохладный ветерок ворошил мелкой рябью поверхность небольшой речки. Низко пронеслась парочка серых уток, громко закрякав. Высокий камыш тихо закачал длинными стеблями, плеснула рыба.
        Кстати, о рыбе. «Не репой единой, - вспомнил Вадим название корнеплода, - надо бы и рыбки наловить».Но чем, вот же вопрос. «Морду» Вадим плести умел, дед в своё время научил. Но огня-то не было!
        - Я хочу есть! - напомнила о себе девочка.
        Не привыкший о ком-то заботиться, Белозерцев нахмурился.
        - Я тоже хочу, но осталось три репки и один огурец, как делить будем?
        Девочка потупилась.
        - Мне две репки.
        - Ладно.
        Он поделил овощи и каждый стал хрумкать своими. Для завтрака сойдёт, но что делать дальше? Подкрепившись, Вадим решил остаться здесь на один день, всё равно он не знал куда идти, хотя у него и оказался рядом проводник из местных. Но даже двигаться сейчас для Вадима оказалось тяжело. Его ноги жутко распухли и нещадно болели, а ещё немилосердно жалили комары, и деться от них было просто некуда.
        Скудный завтрак немного притупил чувство голода, но нужно что-то придумывать на обед!
        Кинув взгляд на замызганную девчонку, он бросил ей.
        - Иди, искупайся, - и отвернулся, обдумывая, как лучше сделать приспособление для ловли рыбы.
        Наломав ивовых прутьев, Вадим принялся мастерить небольшую морду, плетя два конуса, один большой, другой намного меньше. С горем пополам у него это получилось. Найдя кусок бревна, привязал его шнурком, оставшимся от обуви, к корзине и отволок морду к камышам. Здесь он утопил корзины, воткнул в них еловые ветки и вернулся обратно.
        Теперь требовалось только ждать, и пока Вадим решил попробовать сплести себе обувь, вроде тех же лаптей. Изготавливались они из лыка, его надо было драть, но как драть, и с какого дерева, Вадим не знал. Поэтому городил конструкцию в меру своего понимания и навыков.
        Получилось грубо, и передвигаться в такой обуви оказалось очень больно. А ещё у него не было ничего острого. Из металла у Вадима остались только монетки из прошлой жизни. Достав одну из них, Вадим принялся искать на берегу реки подходящий камень, чтобы сточить край монетки. Да только не так просто оказалось его найти. Это же не горы, а равнина, да ещё и песок кругом.
        Через какое-то время он смог найти нужный экземпляр под корнями куста, куда его видимо забросили рыбаки или прохожие. А может быть, речка во время наводнения вынесла на берег. Провозившись до обеда и изрядно намучившись, Вадим получил желаемое. Как говорится, если долго мучиться, что-нибудь получится.
        С помощью острого края монетки он распластал рукава куртки на полоски и разрезал майку. Можно было бы и трусы, но «хозяйство» надобно беречь, а то, поди, откусит жаба какая во сне, и больше не будет ему нужна никакая Снежана. Да и Агафья мала ещё для подобных зрелищ.
        Настало время вытягивать и вершу, или морду, и Вадик побрёл к камышам. Там, где вода доходила по грудь, а парень был чуть выше среднего роста, он нащупал руками искомое и потянул к берегу.
        Судя по весу,рыба попалась в морду. Уже на берегу Вадим оценил свой улов и оказался весьма доволен. Несколько крупных карасей, один налим, две небольшие щучки и сом. Вадим стал вынимать извивающуюся рыбу по одной и пластать монеткой на тонкие куски.
        Хорошо было бы её завялить, но средняя полоса России - это не Средняя Азия, здесь солнце нежаркое, да и соль у него, опять же, отсутствовала. Очистка и обработка рыбы заняла довольно много времени, солнце уже стало клониться к закату, когда Вадим управился с ней. Дальше он сложил чистые куски рыбы, очищенные от костей и шкуры, в листья лопухов. Всё это время Агафья занималась своими детскими делами, с любопытством посматривая на него. А увидев его синие, сделанные из вискозы трусы и вовсе обалдела, от переизбытка эмоций сунув в рот грязный пальчик.
        - Ты руки чаще мой, - обратил на неё внимание Вадим, - и не суй в рот палец. А то микробы заведутся.
        - Какие микробы? - широко распахнув глазёнки, еле выговорила Агафья.
        - Мелкие и жирные. Вон у мертвяков видела черви какие ползают! А они в земле живут, яйца откладывают.
        - Яйца, черви?
        - Да.
        - А что у тебя за портки такие короткие?
        - Трусы это.
        - Трусы? А что это?
        - Это трусы. Хватит уже болтать, надо идти к людям.
        - В деревню не пойду, там меня убьют.
        - Я в деревню и не собираюсь. Там и меня могут убить. Ладно, пойду я.
        - Я с тобой!
        - А ты знаешь, куда идти можно?
        - Знаю, а ещё я тебе лапти связала, смотри!
        Вадим с удивлением посмотрел на вынутые из травы новые лапти. Пока он ловил рыбу, девчонка времени даром не теряла и приготовила ему лапти. Грубо и плохо, но связала.
        - Молодец! - удивился он, - спасибо!
        - Возьмёшь меня с собой?
        Белозёрцев с сомнением посмотрел на мелкую девчонку, да только куда деваться. Она здешняя, а он пришлый, да ещё с другого мира.
        - Ладно, возьму, всё равно сидеть у реки бесполезно, нужно искать людей, а вместе с ними еду и кров. А ночевать на одном месте две ночи просто опасно. Деревня недалеко, и кто-то из её грабителей может заглянуть и сюда. Получим тогда приключений на свои задницы.
        Девчонка только кивнула, размазав сопли по лицу, она уже приготовилась было плакать, упрашивая, чтобы не остаться одной. Вадим вздохнул. Искать приключений в его планы не входило.
        - Пойдём тогда. Есть тут что тихое и спокойное поблизости? Город там или посёлок?
        - Монастырь есть рядом, там нас защитят и примут! - пискнула в ответ девочка. Я поведу. Правда, дорогу я плохо знаю. Один раз только туда на богомольство и ходили. А ты не здешний?
        - Нет, я далеко отсюда живу. Веди уже, давай.
        Девчонка подхватилась и, подняв какую-то палку с земли, бодро зашагала впереди, смешно подкидывая обрез своего истерзанного платья.
        Глава 4
        Прибытие в монастырь
        Путь их проходил по еле заметной тропе в лесу. Девчонка сначала молчала, но постепенно осмелела и беспрерывно болтала, щебеча, как маленькая птичка. Общество мелкой, грязной, да ещё полулысой девчонки Вадима совсем не радовало, но одному здесь оказаться ещё хуже, а так получилось даже веселее. А девчонка закидывала его вопросами: кто он, откуда, да чем занимается. Вадим отделывался разными непонятными для неё словами, единственным знакомым из которых оказался город.
        Так, отвечая на вопросы девчонки, он бодро шёл за ней в обрезанной одежде иновых лаптях, держа в руках сплетённый из прутьев свёрток, наполненный рыбой. Идти в непривычной обуви оказалось весьма неудобно, опухоль на ступнях немного спала, но при каждом шаге мозоли, раны и потертости напоминали о себе. Лапти-то из лыка, а не из кожи. Чтобы хоть как-то приспособить неудобную обувь, он положил внутрь листы мать-и-мачехи с подорожником, ногам стало немного помягче и идти оказалось легче.
        Сами же ступни он обложил листами подорожника, сложив их плотным прессом и обвязав надёрганными из ткани нитками. В такой обуви быстро идти не получалось, но он уже и не спешил, а то неизвестно, куда успеет. Пройдя небольшой перелесок, они углубились в лес, где вскоре вступили под сень вековых елей.
        Здесь царила тишина и темнота. Солнце только-только стало опускаться за линию горизонта, а внутри уже наступил вечерний сумрак. Вадим не боялся леса и присутствующих в нем животных. А боялся он людей, самых жестоких хищников на земле, поэтому и ушёл от реки. Вдоль берега идти, к тому же, оказалось крайне тяжело, тучи комаров клубились над водой, выискивая себе аппетитную жертву.
        А ещё страшно хотелось есть и ему, и девчонке. Попадались же только грибы, которые пришлось есть сырыми: и пресловутые сыроежки, и белые, остальные они собирали и несли с собой, надеясь найти огонь и зажарить их на костре.
        Они ушли уже далеко от речки, двигаясь по еле видной тропинке, вьющейся между могучими стволами в глухом лесу. Девочка уже давно шла рядом с ним, а не впереди.
        Вадим уже хотел остановиться, чтобы немного отдохнуть, когда впереди уловил неясное движение. Быстро среагировав, он шепнул Агафье.
        - Прячемся!
        Девчонка тут же отскочила в сторону, укрывшись под кроной пушистой невысокой ели. Сам Вадим спрятался под другой.
        А по тропинке, не заметив их, тяжело двигался человек, одетый во всё чёрное. Когда он подошёл ближе, Вадим понял, что это был то ли монах, то ли кто-то ещё из этого племени. Уж больно одежда напоминала рясу, да и голову незнакомца покрывала чёрная складная шапочка. Человек нёс за спиной небольшой мешок, явно для него неудобный.
        «Надо помочь! - решил Вадим, - заодно и к людям выйдем». И выскочил из-за ёлки.
        - Ааа! - заорал монах.
        - Не бойтесь, я свой!
        Монах взглянул на него, отпустил мешок и без сил рухнул на землю, непрерывно крестясь.
        - Извините, что напугал, - хотел сказать Вадим, но получилось что-то вроде: «Не пужайся, не вели гневаться», или ещё как-то. Вадим уже постепенно стал привыкать к своей новой речи, но ему не хватало практики. Нужно было больше разговаривать с аборигенами, чтобы говорить на их языке более свободно. Впрочем, Агафья в этом ему невольно сможет помочь.
        Монах оказался уже пожилым мужчиной.
        - Кто ты? - еле слышно произнёс он.
        - Я мимо проходил, путешествую, а тут на село напали, я и сбежал.
        - Кто напал?
        - Разбойники, лихие люди. Я только трех на лошадях видел, еле сбёг от них, потом прятался, и вот сейчас иду, людей хороших ищу.
        - Эхе-хех, где их теперь, хороших-то, найти. Одни лиходеи кругом, да мертвяки из земли лезут, спасу нет. Так и их похуже есть, те одержимыми зовутся. Я уж подумал, что всё, на одержимого попал, конец мне, и помолиться не даст, загрызёт. А я в село иду, надеялся там хлеба купить, но видно не судьба.
        - А у меня рыба есть, но нет огня. Была ещё репа, но я её уже съел.
        - Мы съели! - вынырнула из-под ели девочка.
        - А это кто?
        - Агафья, прибилась ко мне, из того же села.
        - Эх, отрок, отрок, - укоризненно покачал головой монах. - Кто ж ты такой? Ладно, утром разберёмся. Пойдём место для ночлега устраивать. Есть у меня и огниво, и трут, мигом костёр разожжём.
        Уже вместе они сошли с тропинки и, немного поплутав по лесу, нашли подходящее место под старой елью, нижние ветки которой давно ссохлись, и сама она вот-вот собиралась упасть от прожитых годов. Вывороченный корнями соседского дерева ком земли защищал от посторонних глаз их костёр.
        Наломав лапника, они смастерили себе постели и заодно набрали сушняка для очага. Чиркнув огнивом, монах разжёг костёр, огонь запылал жарким пламенем, даря и тепло, и уют. Нанизав на тонкие прутья куски рыбы, они обжарили их на костре, и сразу, обжигаясь, принялись употреблять нехитрый ужин.
        Монах ел осторожно, а Вадим, еле сдерживаясь, торопливо и почти не жуя, проглатывал рыбу. Девочка жевала неспешно, смешно при этом дуя на неё и морща свои белёсые бровки.
        - Да, оголодал ты, отрок. Да и не мудрено. Издалека идёшь?
        - Издалека, обувка вон вся развалилась. Заплутал я в лесу, отбился от своих. Вышел на село, не успел познакомиться да поспрошать, как на него напали поляки.
        - Ммм, а чей будешь?
        - Я Вадим Белозёрцев, так меня зовут.
        - Вадииим, - протянул монах, словно пробуя имя на вкус. - Редкое имя, ты литвин?
        - Да, - не стал спорить Вадим, а сам подумал: «Какой из меня, блин, литвин?»
        - А чьих будешь? Ты же из поместных дворян, коль и имя, и фамилию имеешь? И к чьим вотчинам принадлежишь? Ближний боярин к тебе кто?
        Вадим стал перебирать в уме фамилии бояр, которые слышал ещё в школе, но в голову ему ничего подходящего не лезло. Она была пуста, как барабан. Потом в сознании все же промелькнуло что-то из истории.
        - Романовых бояр я человек.
        - А, слышал. Странно, что ты далеко от их вотчины оказался. Ну, да это твоё дело.
        - А вы куда идёте?
        - Я-то? В монастырь. Оптина пустынь. Слыхал о таком?
        - Слыхал, как не слыхать. Большой он.
        - Да какой большой. Ты что? - махнул рукой монах. - Церковь, да два дома дворовых, да избы и подсобные постройки, вот и весь монастырь. Даже стены толковой вокруг нет, так, штакетник из тонких брёвнышек, а нужна большая и высокая. Мертвяки до нас ещё не доходили, да их уже меньше стало. Схлынула их волна покамест, но то ли ещё будет! Ведь кто-то же поднял их из сырой землицы да на живых людишек натравил. От них зараза пошла, бесноватые те же появились, мертвяками покусанные. А ишо, я ужо упоминал, одержимые, коих от нормального люда не всякий отличить может. Но не буди лихо, пока оно тихо. Не ровен час, появятся, а мы беззащитны перед ними. Токмо одной молитвой и спасаемся.
        - А возьмите меня с собой, а то у меня никого не осталось? Я у Романовых на птичьих правах был. Отец погиб, мамка померла, а братьев и сестёр Бог не дал, - начал врать Вадим.
        - Выгнали, чтобы не кормить, и службу не дали? - прямо спросил монах.
        - Да, - не стал спорить Вадим. - Не успел я военному мастерству обучиться, да и к грамоте больше склонен, чем к службе.
        Нужные слова словно сами собой всплывали у Вадима в голове, наверное, от страха. Он и не думал ничего про службу, но логично, что в это время любой дворянин должен был уметь воевать. Собственно, изначально он и был для этого предназначен.
        - Знакомо. Да уж, сколько сейчас боярских холопов по дорогам ходят, побираются. А ещё и боевые холопы есть. Вона слышал, Болотникова гурьба была?
        Вадим кивнул, смутно припоминая, кто же это такой - Болотников?
        - Ну, так вот. Он же боевым холопом был, да его на все четыре стороны отправили со двора. Он и пошёл. А что умеют боевые холопы? Воевать, а больше и ничего. Вот он и разошёлся, а бояре, как поняли, что он только пограбить, а не против Годунова, так и хлопнули его. Щас-то Шуйский на престоле… Ещё тот злыдень, да токмо что поделать. Давай спать уж ложиться. Возьму я тебя с собой, нам люди нужны. Ты, видно, и грамотный, и умный, да и руки на месте. Возьмём. И…
        - А как же я? - звонко и плаксиво прозвучал голосок Агафьи.
        - А девчонку возьмёшь с собою или одну в лесу бросишь? - отчего-то лукаво спросил его монах, - Чай, не твоя она кровь! Вдвоём нам легче будет идти.
        - Возьму, вместе спасались, вместе и в помощь пойдём, - не стал колебаться Вадим. - Жалко одну бросать.
        - О то дело! Грех ребёнка в лесу бросать. Мне-то тяжело будет её защищать, а вдвоём всё сподручнее: и защищаться, и в лесу путешествовать.
        - А как вас звать-то, величать?
        - Отец Анисим меня величают. Давай молитву прочитаем и спать.
        Монах стал вслух читать, а Вадим вслед за ним повторять еле слышно, боясь, что тот поймёт, что он не знает ни одного слова. Всё обошлось, и вскоре путники улеглись и заснули, спрятавшись под кроной очередной ели. Летом звери не агрессивны, и потому одинокая волчица, что вышла на ночную охоту, почуяв человеческий дух, обошла стороной молодую ель.
        Рысь, спрыгнув с соседнего дерева, деловито повела ушами с кисточкой и не проявив к людям никакого интереса, неслышно заскакала в сторону протоптанной зайцем тропы. И только древний лесовик, больше похожий на еловую шишку, зашевелился, спрятавшись в глубокой норе под корнями векового дуба. Окончательно проснувшись, он вылез оттуда и повёл своим сучком на месте носа.
        - Человеческим духом пахнет! - проскрипел он на лесном языке и пополз в сторону запаха.
        Наткнувшись на ель, за ветвями которой спали люди, он было сунулся, чтобы украсть у них чего, но почувствовав святую силу монаха, тут же отпрянув, оставив на опавшей хвое ребристый след.
        - Чур меня, чур! От напасть!
        Его чешуйчатое рыльце сморщилось и, ругаясь на своём лесном языке, он заспешил в другую сторону. Больше за ночь никто из нежити и зверей не посетил место ночлега. А других людей рядом и не было.
        Проснулись путники почти одновременно. Сначала закряхтел монах, потом простонал и сам Вадим. Тело за ночь окоченело и ломило болью, особенно сильно беспокоили истерзанные дорогой ступни.
        Это заметил и старик.
        - А ну, показывай, что там у тебя!
        Вадим раскатал травяные обмотки и показал ступни. Не сказать, что они стали хуже выглядеть, но и улучшений не наблюдалось.
        - О-хо-хо. Ты всегда ходил в обуви?
        - Да.
        - И даже в детстве?
        - Да.
        - Тогда ты не так прост, как хочешь казаться.
        - У моих родителей была возможность покупать мне обувь. И я многое забыл, на нашу вотчину напали. Не знаю кто, может быть, разбойные люди, может поляки, а может и мертвяки. Начался кромешный ад и ужас, и я многое не помню. Просто забыл и всё.
        Монах на эти слова только покачал головой и подкинул хворост в костёр. Вадим уже мог внятно изъясняться с монахом. Ещё попадались, конечно, некоторые оговорки, но в целом он уже мог сносно выговаривать новые для него слова. Да и монаха он стал понимать намного лучше, чем раньше. Мозг, попав в непростые условия и пребывая в состоянии стресса, разблокировал какие-то механизмы неизвестных коммуникативных навыков и дал возможность разговаривать на старославянском языке. Да он ведь и есть родной, видимо, дала о себе знать родовая память.
        Ничего больше не спрашивая, монах стал разворачивать слежавшиеся в кашицу листья подорожника. Воды у них с собой не было, поэтому он оборвал свежие берёзовые листья и обтёр ими ступни Вадима.
        - Так, нагноение пока слабое, сейчас почистим и смажем мазью. Эх, что только нам не приходится делать в дороге, вьюноша. И лечить, и спасать, и причащать, и отпевать. Но мы знаем, на что идём, и готовы к любым испытаниям. Разожги пока костёр, а я пойду, воды найду.
        Отец Анисим полез в свой мешок, покопавшись там, вынул небольшой котелок и отправился искать лесной бочажок. Пока Вадим, ползая на коленях, собирал дрова, складывал их горкой, бил кресалом, пытаясь зажечь сначала бересту, а потом и поленья, монах уже возвратился с полным котелком воды. Агафья тоже не сидела без дела, а искала хворост и несла его Вадиму, попутно собирая грибы да ягоды.
        Спустя некоторое время радостно запылал костер, облизывая жаркими язычками пламени закоптелые бока котелка. Немного зажарив над костром грибы, найденные в лесу, путники съели их и разделили рыбу, оставшуюся с вечера. Да ещё пара ржаных сухарей была добавлена монахом в общий котёл.
        Вода вскипела, и Вадим, намочив платок, принялся обтирать израненные ноги. Монах внимательно следил за его действиями, потом достал маленький туесок с мазью дегтярного цвета, имеющую едкий специфический запах, и принялся наносить её на ступни Вадима.
        Перевязав ноги обратно своими тряпками, Вадим вопросительно посмотрел на монаха, тот правильно понял его взгляд.
        - К вечеру опухоль спадёт, идти будет легче, а вот твои лапти никуда не годятся. В них только по болоту ходить, а не по лесной дороге. Но ты других и не умеешь делать?
        - Их Агафья мне сплела.
        - Ммм, молодец, девонька, молодец, но нужно лыко драть и трепать его, чтобы мягче становилось. Ладно, пойдёшь пока в них, а я по дороге другого лыка надеру, да вечером перед сном свяжу тебе хорошие лапти.
        Так они и сделали. Монах пошёл вперёд, отыскивая нужную дорогу, а Вадим взялся нести его мешок. Отец Анисим прекрасно ориентировался в лесу, то и дело посматривая вверх на облака или внимательно рассматривая деревья. Вскоре они вышли на узкую тропинку и зашагали уже по ней. Шли они довольно долго, так как старик в силу возраста быстро идти не мог, а Вадим хромал, да и Агафья порядком притомилась. Тропинка вывела их к перекрёстку с лесной дорогой, возле которой они и остановились.
        - Стой и слушай! - монах не вышел на дорогу, а спрятался за сосну и остался стоять там чёрной тенью. - Как услышишь что-то необычное, шепни, понял?
        Вадим кивнул, конечно, нужно поберечься. Он всегда был сообразительным, особенно здесь. Чем дальше, тем ему больше казалось, что в эти условия он попал навсегда, и вся его прошлая жизнь нереальна. Как будто бы и не было ни детства, ни учёбы в Москве, а всё время лес, лес, лес и эти странные и непонятные для него люди.
        Он внимательно прислушался, но вокруг царила тишина, нарушаемая только пением птиц и шуршанием мелкий зверей в траве, лес жил своей обычной жизнью. Не трещала возмущённо сорока, не слышалось ржание или топот коней, только шумела листва, щебетали птицы, да жужжали вездесущие оводы.
        - Пойдём, отрок, пока всё тихо.
        За такое обращение Вадик не обижался на монаха, у него действительно было лицо не двадцатилетнего юноши, даже мужа, а лицо подростка, лет семнадцати, по местным меркам. Мелкие, едва пробивавшиеся на его лице усики, да куцая бородка, которую он специально не сбривал, вот и вся мужественность.
        Путники пересекли перекрёсток и дальше пошли по узкой тропинке, прихотливо вьющейся сквозь лес. Уже отойдя довольно далеко, они услышали негромкий топот, который доносился с лесной дороги. Чей-то конный отряд пролетел по ней, скача неведомо куда. Ну, и скатертью дорога, стало быть.
        Остановившись, они ещё некоторое время с тревогой прислушивались, а потом снова двинулись вперёд. Наступающий вечер застал их на небольшой лесной прогалине, где они и решили заночевать. Пока Вадим ходил за водой, разжигал костёр и жарил на нём грибы, монах вязал ему лапти.
        Ужин оказался в очередной раз постным: только грибы, земляничный чай, горсть черники, да чёрствая краюха ржаного хлеба. Зато грибов было много, и живот оказался ими плотно набит. Размотав повязку на ногах Белозёрцева, монах одобрительно качнул головой и смазал его ступни свежей мазью, и тут же протянул ему новые лапти. Вадим примерил их, монах переплёл пару элементов, и они сели по ноге, как влитые.
        - С обновкой тебя, путник Вадим.
        - Спасибо вам за всё, отец Анисим, и за лечение, и за лапти, - Вадим прижал к груди руки и невольно задрожал от еле сдерживаемых слёз.
        - Ну-ну, ты же не детка, ты уже вьюноша! - монах, не трогая Белозёрцева, лишь словами пожурил его. - Все мы рано или поздно спасаем друг друга, но главная борьба идёт за наши души между диаволом и Господом. Самое ценное в человеке - это душа! Она и бессмертна, и всемогуща, а тело… Тело - тлен. А теперь давай ложиться спать. Завтра нам нужно засветло прийти в Пустынь. На это нужно много сил. Спи, отрок.
        На следующее утро ступни Вадима выглядели уже намного лучше. Смазав их и перемотав, они подкрепились варёными грибами, очередной маленькой краюхой хлеба и поспешили отправиться в путь. Тропинка постепенно всё больше расширялась и стала выглядеть утоптанной. Людей пока видно не было, лишь иногда вблизи появлялись звери.
        То заяц проскочит мимо, то лисица мелькнёт облезлым рыжим хвостом, то мыши, зашуршав лестной подстилкой, метнутся прочь. Более крупные хищники так и не появились. Волк и медведь стороной обходили людей. А вот крупные птицы иногда срывались с ветвей деревьев, громко ударяя крыльями и пугая путников, старого и молодого. Ночью, где-то недалеко от них жутко ухал филин, пугая всё живое вокруг, но сейчас он и другие совы спали, как спала и лесная нежить.
        Постепенно лес стал редеть, всё больше радуя открытыми полянками и молодыми деревцами, пока, наконец, не выпустил их на волю. Впереди они заметили несколько двухэтажных вытянутых домов, в центре между ними высилась небольшая деревянная церковь, с маленькой звонницей наверху.
        - Вот она, благословленная Оптиная пустынь! Как же я долго не был здесь! - монах чуть было не прослезился, но быстро взял себя в руки. - А ты хоть знаешь, отрок, почему она так названа?
        - Нет.
        - Раньше она Макарьиной называлась, а после того, как Опта умер, стала Оптиной пустынью называться. Был когда-то здесь один вольный человек, который на Козельской засеке жил. Стал он разбойником, а потом явилась к нему Богородица во сне и сказала, чтоб оставил он душегубство и все силы свои направил на добро, грехи свои тяжкие замаливая. Вот и стал он основателем сей пустыни, её первым настоятелем. Давно это было, но мы его труд и веру помним. Придём, сам увидишь. Но маленькая у нас пустынь, что тут говорить. Пойдём скорее, меня уже, наверное, заждались, - и монах ускорил шаг, а вслед за ним поспешили и Вадим с Агафьей.
        Монах заинтриговал его, да и голод уже давал о себе знать, а тут хоть какая-то радость и возможность нормально поесть. Люди, жильё, уверенность в будущем. Вадим почти смирился с окружающей его действительностью. Правда, надежда на возвращение у него ещё оставалась, но совсем слабая. Хочешь или не хочешь, но придётся интегрироваться и выживать в новом мире.
        Они дошли до пустыни. Вблизи оказалось, что зданий не два, а три. Ещё одно скрывалось за церковью, и было небольшим странноприимным домом для немногочисленных паломников. Паломников действительно оказалось очень мало, потому что пустынь находилась в глухом лесу, и мало кто знал к ней дорогу.
        Странноприимный дом представлял собой небольшой барак. Внутри находились лавки да полати, комната для приёма пищи, удобства во дворе, как и везде. Обычное суровое убранство, без всяких излишеств. Печка имелась одна, но большая и хорошая. Окна все затянуты бычьими пузырями, старыми и потемневшими, сквозь которые и свет-то почти не пробивался, но Вадиму уже было всё равно. Ему хотелось хотя бы раз поспать не на голой земле, а на кровати. Пусть это простые полати, то есть нары, но зато в тепле и с крышей над головой.
        Скидывая с себя на ходу вездесущих кровососов: комаров да клещей, он с любопытством осматривался вокруг. Заметив прибывших, к ним стали подходить люди. Было их немного: несколько пожилых монахов и монахинь, послушники и сам нынешний настоятель.
        Им оказался благообразный старик, который тепло приветствовал отца Анисима.
        - А мы, было, думали, что сгинул ты насовсем, и искать уже - не найдёшь, и весточки не пришлёшь.
        Отец Анисим в ответ поклонился и ответил.
        - Да, было дело, еле отбился по пути от мертвяков, да и отрока с девкой малой встретил, что о разбойниках предупредил.
        - Об этом говоришь? - кивнул настоятель на Вадима.
        - Да, в лесу встретил, из поместных он, говорит, что все погибли только он один и выжил, да и сам пострадал.
        - Ну, поговорим о том опосля, а сейчас пойдём, Анисим, поедите с дороги, да отдохнёте от пути длинного.
        Поприветствовав других монахов и монахинь, что проживали отдельно от остальной братии, они прошли сразу в столовую. Здесь им накрыли на стол, и Вадим смог, наконец, наесться. Каша из пшена, листья ревеня, солёные огурцы ещё прошлого урожая и варёная рыба - стол оказался небогат, но весом.
        После еды глаза Вадима стали постепенно закрываться, да и дело уже шло к вечеру. Агафья, что ни на шаг не отходила от него, тоже стала клевать носом, и одна из монахинь отвела её к себе. А Вадима один из послушников отвёл в странноприимный дом, где Белозёрцев улёгся на полати, укрытые тонкой дерюжкой и, не в силах справиться с нахлынувшей на него усталостью, крепко заснул.
        Глава 5
        Беседа
        Отец-настоятель Оптиной пустыни Варфоломей стоял на коленях перед иконой и молился, когда в дверь кельи тихопостучали. Варфоломей дочитал молитву и тяжело поднялся с колен.
        - Заходи, Анисим, я давно жду тебя.
        Отец Анисим, спокойно ожидающий приглашения, потянул дверь кельи на себя, она оказалась не заперта. Анисим знал, что настоятель его ждёт и ждёт с вестями. Он вошёл.
        - Садись, Анисим, - кивнул настоятель на грубый табурет у небольшого стола. - Ну, рассказывай, что видел, что слышал. А то в нашей глуши токмо медведи бают, да волки воют, да собаки наши лают, вот только мы их не разумеем. Что в Москве-то творится?
        - Эх, творится там неладное, Варфоломей. Да ты и сам о том без меня ведаешь. Совсем Русь оскудела справедливыми да честными. То, что при Бориске трёхлетний недород случился, то ещё не вся беда казалась, и то, что Расстрига власть взял да поляков привёл, то лишь половина беды, что на Русь обрушилась. Боярский раздор, да напасть страшная и нелепая, - вот наша беда! Поднялась из могил мертвечина, да явились ею укушенные, что в народе прозвали бесноватыми, а хуже них только одержимые бесами. Бают, что поляки с нечистью договор какой заключили, чтобы люд русский с земли своей извести, да власть с их помощью захватить. На всё, твари поганые, готовы, и душу дьяволу продать, и людей отдать!
        Настоятель вздохнул, покачал в сомнении головой.
        - Твоя правда, Анисим. До твоего ухода в Москву мы о той напасти страшной и помыслить не могли. Не было мертвяков здесь, и не слышали мы о них. Мало и сейчас о них знаем. Рассказывай дальше.
        - Борис, бают, - продолжил Анисим, - умер своей смертью да из-за поражений от Расстриги, а может, околдовал кто. Видели накануне его смерти, как старуха в чёрном во дворце ошивалась, а никто и не знает её. Сглазили али прокляли! Начал сохнуть он и помер. Фёдор шестнадцати лет взошёл на престол, да предали и его бояре. Невмочь им с худородным царём ниже его быти. Переметнулись один за другим к самозванцу, а тот и рад, всю Москву прелестными грамотами засыпал. Вызвал Отрепьев к себе бояр московских и приказал: «Или вы изничтожите Фёдора Годунова, да мамку его, Малюты Скуратова дочь, или я вас всех вместе с ними. А не то не искупить вину перед ним вовек».
        И бояре изничтожили всю семью Годунова, а труп Бориса выкинули из склепа на поругание, а потом всех в одной могиле закопали, за оградой монастыря убогого, одна только дочь Ксения и выжила.
        Да судьба её незавидной оказалась. Красавица, она внимание Расстриги привлекла. Да токмо полякам Гришка обещал жениться на полячке. Ксению Гришка обесчестил, наигрался, а потом в монастырь постриг, что на Белоозере.
        Тут и свадьба подоспела. Мария Мнишек стала царицей, а Гришка объявил себя императором, чем Сигизмунда III прищемил. Тот с ним тайные грамоты заключал, да деньгами снабжал, а тут вона как дело пошло. Да всё кувырком пошло, бояре недовольны, но сапоги лижут, духовенство всё недовольно, но вслух не ропщет.
        А ляхи да немцы-наёмники по Москве всех задирают да грабят. В дома врываются, добро отнимают, девок бесчестят. Зароптал народ, а всё пуще бояре. И пошла потеха, заговор созрел. Шуйский Васька пойман с поличным был, да каялся и плакал, другие бояре вступились за него. Даже Басманов, уж на что пёс верный Гришке стал, а и то слово за Шуйского замолвил. Да только зря. Убили его потом. Голицын кинжалом вдарил, да с Красного крыльца скинул, ну это опосля сильно было. До того сказ ещё дойдёт.
        - Так это, Анисим! Шуйского навроде давно хотели казнить, да смиловали, и ещё до свадьбы то было? - усомнился Варфоломей, до которого вести, всё же, доходили и раньше.
        - Да-да, запамятовал я. Шуйского Гришка помиловал ещё до свадьбы, а след передумал и вернул из ссылки, и простил, дабы не мешали они ему и дали жениться на полячке.
        - Про то я знаю, что дальше-то было?
        - А дальше? Дальше Васька новый заговор образовал, да и недовольных много уж случилось. И братья наши во Христе тут ему помогали, да и как не помочь, когда он во главе церкви хитрого грека поставил, а старца Иова прочь от себя отринул и в дальний монастырь сослал. А сам обычаи все наши понарушил, веру предал. Двух чернецов, что про него правду народу говорили, поймали и тихо утопили в реке. Ничем не брезгует ирод! Да судьба к нему не благосклонна оказалась. Как ты, так и тебе. Проклял его Иов страшным проклятием.
        - Ммм, неужели мертвецы встали из-за этого? - невольно перевёл разговор настоятель.
        - Не ведаю того, отец-настоятель. Только лишь слухи по земле Русской идут. Слухами и земля полнится, а чем дальше, тем слухи страшнее. Как будто бы их поднимают да в противовес друг другу!
        - А что не так с мертвецами?
        - Так не к ночи будет поведано. Разные они.
        - Как это разные? - удивился настоятель, - Мёртвые они и есть мёртвые. Может, только скелет или свежий труп, а або ничем больше отличаться они не могут.
        - А вот так. Одни, не ведомо почему, из земли восстают, другие по речкам приплывают, а те, кого они кусают, потом на людей живых нападают и загрызают их, если смогут. А самые опасные становятся те, кого укусил мертвяк. Они, вроде, как и живые: болеют, в бреду мечутся, а потом встают, и не мёртвые они, но уже и не живые. А как переродятся, то начинают, аки волки бешеные, на всех кидаться и убивать, не разбирая, человек ли перед ним али скотина. Вот их и называют бесноватыми.
        И чем сильнее и поганее при жизни был человек, тем сильнее он становится после укуса. Создатель наш не берёт таких ни в ад, ни в рай. Вот они и бродят по земле, алкают крови и убийств. Да не так просто их упокоить. На куски иных рубят, а голова, если цела остаётся, то зубами так щёлкает, аж жуть.
        И зубы уже не человеческие вырастают, а звериные клыки, если сразу не убить нелюдь. А с каждым убийством нелюдь только сильнее становится, так бают. И только святая молитва их упокоить может, но не всякому то дано. Только истинно верующий во Христа на то способен! И чудотворная сила идёт к тем, она же и упокаивает мерзких нелюдей. Да, говорят, что оружие есть, что может с одного раза и мертвяка, и бесноватого упокоить. Да мало о том кто ведает. А ещё бают, что не токмо поляки договор с нежитью заключили, но и Шуйский, только не с нежитью, а с ведьмами с Севера. Меня Бог миловал с ними встретиться, только слышал. Вот отрок про них, кажется, больше знает. О мертвяках, не о ведьмах, - счёл нужным пояснить в конце свою мысль отец Анисим.
        - Об отроке поговорим позже, Анисим, а что там дальше было с Шуйским?
        - Так Васька Левая рука (шуя - левая рука, десница-правая) восстание всё же поднял. Бросились они, значитца, на штурм, а стрельцы и сопротивляться не стали, поляки почти все разбежались, немцы одни и сражались. Народ бает, Расстрига из парадных покоев в баньку бросился по потайному ходу. По нему он проник в каменные палаты, а с них уже через окно спрыгнул, да неловко, ногу повредил. Высоко больно было. Тут его караул казаков южной окраины подхватил и в ближние хоромы спрятал, так его всё равно нашли и на площадь перед хоромами привели, дак и глумиться начали.
        А Гришка плакаться стал: «Мол, дозвольте на Лобном месте перед народом повиниться». А заговорщики побоялись этого. А ну-ка, если он прощение у народа вымолит? Тогда уж не снести мятежникам собственной головы, всех казнят. Пока они журились, купец из мятежников по имени Мыльник ружьишко поднял и выстрели в Гришку. Тому сразу и каюк, да его стали добивать, Бога гневить.
        А Мыльник рядом стоял, да орал: «Нечего, мол, еретикам оправдываться, получи благословление!» А в Расстригу и стреляли, и ножами кололи, пока не добили. А в это время толпа пластала поляков, кто не успел бежать, да не боевые холопы или дворяне нападали, а все подряд, кто случился к тому времени у места быти. Кто пограбить хотел, кто справедливости, а кто и за компанию приключился.
        - Господи! Что деется-то, что деется? - отец Варфоломей, прервав Анисима, обратился к образам и несколько раз перекрестился на них. То же самое сделал и отец Анисим.
        - А Шуйские и на том не успокоились, - продолжил отец Анисим свой рассказ, - раздели тело, и давай его таскать по всему городу. Бросили в грязь на рынке, а рядом тело пса его верного - Басманова. Народ-то до вечера возле них теснился, тогда мятежники принесли прилавок из торговых рядов и взгромоздили на него тело Расстриги. А Басманова так и оставили под прилавком.
        Так и на этом не остановились, а подвергли тело торговой казни. Псы Шуйские приехали, да давай тело его мёртвое хлестать кнутом, приговаривая, что убитый вор и изменник, и зовут его Гришка Отрепьев. Опосля нашли во дворце хари маскарадные и самую страшную бросили на вспоротый живот Гришки, а в рот ему сунули дудку. А сами пошли в царские палаты, власть делить и думу боярскую думать. А в народе бают, ведьмы в оплату приказали так сделать, чтобы силу себе набрать.
        Анисим замолк, переводя дух. В горле совсем пересохло, да и стар он стал, чтобы речи длинные сказывать.
        - Вот, поди же ты, на всё готовы люди ради власти. Эх, Русь-матушка, что же с тобой предатели делают, - в сердцах вскричал настоятель, горько качая головой.
        - Мне один «рыцарь» баял, - продолжал отец Анисим, - что долго они судили-рядили. И Голицины, и Шуйские, и Романовы, и Мстиславский на себя корону возложить хотели. Многие и вовсе предлагали царство на множество княжеств разделить. Всё никак власть поделить не могли. Но Шуйский и здесь вылез сухим из воды, его избрали.
        Начали короновать, а тело Расстриги так и лежало в грязи, медленно разлагаясь, потом по приказу Васьки забрали его с площади. Труп привязали к лошади, выволокли в поле, там и закопали у обочины дороги. Народ напужался и молчал.
        Да токмо не так долго это было. Начались зловещие знамения да колдовство. И ляхи-то старались, да злорадствовали. А может, и вправду мы Бога прогневили, и наслал он на нас напасть Великую, грех сатанинский, да испытание проклятием. То мне неведомо, но бают, знамения случились тотчас.
        - Какие знамения? - насторожился настоятель.
        - А когда труп Лжедмитрия везли через крепостные ворота, то налетела буря и сорвала с них верх. Потом грянули холода, и вся зелень в городе пожухла. А подле ямы, где Гришку захоронили, люди видели голубые огни, поднявшиеся прямо изнутри, и земля шевелилась.
        - Да не может быть такого, врут всё, поди? - усомнился Варфоломей.
        - Так может и врут, а токмо с того времени и обрушились на нас бедствия с мертвецами. В Москве духовенство собралось решать, что делать с трупом колдуна и чародея. А как его иначе называть, коль он из простого холопа до царя дорос? Колдун и чернокнижник он, иначе и не скажешь. По совету монахов выкопали его из ямы и провезли по улицам города, чтобы все видели, что Гришка мертвее мёртвого, потом увезли в село Котлы.
        А вот там, бают, и случилось то самое, труп начал шевелиться. Три монаха принялись читать молитву, пока остальные стали складывать огромный костёр. Гроб с телом бросили на него, облили маслом и подожгли, а пепел потом развеяли на все четыре стороны. Вот. А после того избрали патриарха Филарета Фёдора Романова. Он же и отправил во все стороны людей, чтобы оповестить, как с новой напастью бороться, да упредить людей, не знающих о том. Вот такие дела творятся в Земле Русской.
        Настоятель помолчал, задумавшись. Годами он был немного моложе отца Анисима, когда-то считался посадским человеком, да в чернецы подался. И вот стал настоятелем этой пустыни.
        - Да, многое ты мне поведал, Анисим, очень многое. В нашей глуши таких вестей и не сыщешь, а народ приходит, спрашивает. Сам знаешь, не прокормиться нам самим без крестьянской помощи. А крестьянам что нужно? Не токмо пища для желудка, но и новости. Слухи, страхи, вспомощничества и уверенность, что они первыми узнают о любой опасности. Вот о мертвяках мы им как раз и поведаем. Миссию свою ты полностью выполнил, а и денег привёз?
        - А то как же! - Анисим распустил широкий пояс и извлёк оттуда множество мелких серебряных чешуек. Это оказались серебряные копеечки. Воши, как их называли в то время. Да и как им такими мелкими не быть?
        На Руси испокон веков не имелось серебряных рудников, и всё серебро шло в страну с Запада или Востока. Вот и скудно на монету серебро искать. А чешуйки штамповали кустарным способом из серебряной проволоки. И видны на них только всадника рельеф да буквы, и более ничего.
        - Слава Богу, дошёл ты до нас, и не токмо с вестями, но и с деньгами! А что же за отрока ты нашёл? Кто он и откуда? Непонятный какой-то и словно не русский. На вятича не похож, на мокшу или черемиса тоже. Немец али поляк? Тоже не похож. И одет странно, никогда такую одежду, да цвета такого не видал.
        - То история отдельная. Непонятный он, вроде и врёт, а вроде и не врёт. Говор удивительный, по-нашему говорит неправильно и всё время слова ищет, а то говорит словечки, по слуху вроде и русские, а по пониманию странные, не понимаю я его. Коверкает всё до неузнаваемости. Литвин он. Только не чистокровный, а и поляков днесь кровь в нём есть, и латгаллов, а то и немцы приложили семя своё к его предкам. Вот он и не похож ни на кого. Бает, что служилый дворянин его батька у Романовых был. Да проверить сейчас трудно, да и надобно ли?
        - То мы не сможем сделать, да и зачем? Пристроим пока. А как он насчёт мертвяков?
        - Так вроде и не боится их, бает, что на их поместную деревню они напали, а он испужался и многое забыл. Может, он и испужался, да токмо, кажется мне, что свой страх он страхом и выбил. Не видно по нему, что он сильно их опасается, будто знает, что управа на них есть. А ещё одежда на нём странная. Я, когда он спал, пощупал её. Даже и сказать ничего не могу. Вроде и ткань, а плотная. Видно, что уже временем потраченная, но лён или шерсть уже давно бы разлезлись, а энтой хоть бы хны. Непонятно. И вообще, он странный, словно не от мира сего.
        - Мм, может, его направил кто?
        - Так, а зачем? Кому мы здесь нужны? Да и не токмо мы, а вообще? Эх, грехи наши тяжкие, кажный день что-то необычное происходит. Не знаешь, то ли удивляться, то ли горевать. И думаю, что не бесноватый он и даже не одержимый, - предвосхитил Анисим вопрос настоятеля.
        - Почему?
        - Так девчонка к нему прибилась, и хоть пигалица ишо, да дурному делу не препятствие. А он приютил и кормил, хоть сам голодный, аки волк. А ишо, спрашивал я его, будет ли брать её с собою или нет? А он и отвечает, что жаль, мол, девчонку, с ним пойдёт, и сказал искренне, чувствую я. А ежели одержимым или бесноватым оказался, то вовеки веков таких слов не произнёс бы. Нет у них ни сердца, ни души, не сказал бы он так.
        - Твоя правда, Анисим, ты повыспроси его завтра как след, кто он и что он. А более того, что умеет и что дальше намерен делать. Там и посмотрим. Парнишко-то, навроде, простой, но и ухо востро с ним держать надобно. Может, он нам и вспоможет в чём. Жизнь нашанехитрая, лишними руки не окажутся. А там видно будет, али к нам прибьётся и пользу какую принесёт, али пойдёт туда, куда и шёл. Наш скит-то мал, да на месте удобном расположен. Надо думать, а не гадать, сейчас любые руки нам важны. А богат ли он али беден?
        - Не знаю, но ничего у него с собой не увидел я: ни вещей, ни денег, только то, что на нём, да звенел монетками мелкими. Я таких и не глядал ни разу. Он одну показал. Цифирь какая-то на ней видна, больше ничего не уразумел.
        - Эхе-хех. Ладно, Анисим, утро вечера мудренее, завтра всё вызнаешь, да и я поспрашаю, а там будет видно, как поступить. Ступай уже к себе, отдыхай. День непростой, тяжёлый, а завтра снова работать. Ступай.
        Анисим кивнул и, перекрестившись на образа в углу кельи, вышел, оставив настоятеля наедине с собственными мыслями.

* * *
        Вадим крепко дрых сном праведника, когда над его ухом кто-то стал кричать. Хотелось послать крикуна далеко и надолго, но Вадик сдержался. Хай живе, студент, и перевернулся на другой бок. Но не тут-то было.
        - Вставай, отрок, солнце уже поднялось, а ты спишь. Вставай!
        Вадим протёр глаза, и тут же всё вспомнил! На мгновение он зажмурился, не решаясь открыть глаза и увидеть то, что и должен был увидеть. Судорожно вздохнув, он распахнул сомкнутые веки. Так и есть…
        - Ну, отрок, ты и горазд спать, вон даже храп Акима тебя не разбудил, - склонившись над ним, произнес отец Анисим.
        Что за Аким, Вадим не понял, когда засыпал, он никого не видел, да и сейчас в небольшой комнатушке с четырьмя деревянными лежанками никого кроме них не имелось.
        - Ушёл уже он, - пояснил Анисим. - Ему воды нужно натаскать для скотины. Я тебе покажу наше хозяйство, а ты мне расскажешь, что умеешь. Я вчерась с настоятелем поговорил, он согласился оставить тебя у нас. А ты потом решение примешь: или трудником будешь, или послушником. Пойдём.
        Вадим внутренне весь сжался, но вышел вслед за монахом, боязно, да он так толком ничего и не умел.
        - Отец Анисим, а когда можно будет, эээ… потрапезничать?
        - А мы сейчас узнаем, что ты умеешь, и тогда разберёмся с тобой, по заслугам и еда будет. От нас ещё никто голодным не ушёл, ведь наш долг помочь любому страждущему! Увы, мы не всесильны. В последние годы по всей земле русской царит разброд и шатание, да о чём уж там говорить… Оскудела округа, то и нас коснулось.
        - Угу.
        Вадим задумался.
        - А какой год сейчас, отец Анисим?
        - Так лето 7114, а если от Рождества Христова, то 1606 год, а ты, никак, забыл?
        - Нет, себя проверяю, запутался. Когда мертвяк напал, я и про себя забыл, еле отбился.
        - О, как! А как ты, отрок, отбился от него?
        - Вырвал кол из ограды и в глаз ему саданул, он и сдох.
        - Вот так вот вдарил, и он сдох?
        - Да, испугался я сильно и от страха ударил.
        - Ммм, а оружно умеешь ли ты бороняться, али копьём, али мечом и щитом?
        Вадим поневоле потянулся рукой к своему коротко остриженному затылку. Вот вопрос так вопрос. А и действительно, умеет ли он? Память услужливо стала показывать варианты его умений. В армии ему не довелось послужить, даже солдатом. Драться руками и ногами мог, но не всерьёз, что называется. Так, применял пару приёмчиков в уличной драке, ходил то на дзюдо, то на самбо, но ничему толком и не научился.
        Что ещё? Ну, ножом умел владеть, метал как-то по малолетству в деревья, рапиру в руках держал. Друг на секцию ходил, приносил с собой, чтобы потренироваться с кем-то. Бегали как-то с палками вместо мечей, когда совсем уж мелким был. На этом всё. В огнестрельном оружии, впрочем, он разбирался и даже мог стрелять, у деда ружьё было, тот показывал внуку.
        - Ножом владею, дротиком, да огнестрелом. Вадим чуть было не сказал: «Ружьём», но вовремя прикусил язык.
        - Огнестрелом? Пищалью?
        - И пищалью, и пистолем, - вспомнил название средневекового пистолета Вадим.
        - Мм, неужто правда?
        - Правда, правда! - заверил его Вадим.
        - Ну, пищали у нас нет, а вот топор есть. Топором владеешь?
        Вадим пожал плечами, а что там владеть?
        - Владею! И многим прочим инструментом тоже, молотком или пилой.
        - Пилой? Слыхом о том не слыхивал, хотя, погоди, так ты, может, пильник или тёрщик. Говорил в Москве один иноземец, что такое возможно. У них в Голландии целые пильные мельницы есть. Но то иноземный инструмент, а у нас только топор и есть самый главный инструмент.
        - Ну, наверное, топором я могу.
        - А на поле работать ты умеешь?
        - Умею, и копать, и убирать, и все остальное. Картошку там или помидоры.
        - Картошку?
        Вадим снова почесал затылок. Опять лоханулся. Какая картошка в 16 веке?
        - Это корень такой редкий. А так я любую зелень, огурцы и вообще всё могу выращивать.
        Вадим ни секунды в этих навыках не сомневался, спасибо деду с бабкой, научили.
        - Угу, а считать ты умеешь?
        - Да.
        - А ну-ка, сосчитай, сколько дров вон в поленнице.
        Вадим подошёл к поленнице и стал громко считать: - раз, два,… тридцать два… семьдесят девять… девяносто шесть.
        Отец Анисим молча смотрел и никак не выражал своё удивление.
        - А читать и писать ты умеешь?
        - Умею, но плохо. Читать лучше, писать хуже, - тут Вадим перестраховался. Он и не видел ещё местных, по большей части церковных книг, но подозревал, что там мало что сможет разобрать.
        Он, всё же, языка своих древних предков не знал. В голове всплыли картинки с витиеватыми буквицами старославянского алфавита. Нет, прочитать и тем более написать эти загогулины ему будет невозможно. Но постепенно научиться в этом разбираться для него, человека двадцать первого века, не должно стать серьёзной проблемой.
        - Хорошо, поможешь мне книги разобрать. Да и посмотрим, что ещё ты умеешь, и к чему можно будет тебя пристроить. А вот то, что батька тебя с оружием не научил обращаться, это удивительно!
        - Научил, но я больше к огнестрелу приучен, с саблей и топором не слишком ловок.
        - Значится, в огненные стрельцы прочил тебя тятя твой.
        - Да, или в дьяки.
        - Ладно, пойдём, обойдём наше хозяйство, и я тебе расскажу, что да как. Нас всего тута двадцать семь человек. Настоятель, а с ним десяток чернецов, да три монахини, послушниц две, возраста пожилого. Вдовые все, более из женщин никого. Остальные десять - это трудники и послушники, кто готовится стать иноком, кто ради знаний пришёл, кто укрыться на время, а кто и поработать за кусок хлеба. Поле у нас небольшое, только гречиху да горох и растим. Хлеб покупать приходится, но зато у нас есть кузня и рисовальщик, тем и живём, отрок.
        - Так это всего двадцать шесть человек насчитали, а назвали двадцать семь?
        - Так правильно, со мной будет двадцать семь, а с тобою - двадцать осемь. А уж если Агафью считать, что с тобой прибегла, так и вовсе двадцать девять. А ты, молодец, сразу уловил! Ну, так слушай, и пойдём дальше.
        Вадим внимал и ходил по территории вслед за Анисимом, нагуливая зверский аппетит. Они пошли сначала на поле, полюбовавшись им, вернулись к зданиям. Зашли в церковь, поднялись на звонницу, оттуда направились обозревать дом, где жили монахи. На женскую половину с отдельным входом они не заходили.
        - А когда же можно будет поисти? - не выдержал Вадим пыток голодом.
        - Так ты, отрок, завтрак уж проспал. Кто рано встаёт, тому и Бог подаёт! Теперь токмо обеда дожидаться. А он будет… - и монах, закрыв глаза ладошкой, посмотрел на солнце. - А он будет часа через два.
        Вадим сглотнул густую слюну и промолчал, всё равно выбора у него нет.
        - Ну, пойдём в кузню сходим, затем - в общую келью, где книги наши хранятся, а потом и потрапезничаем.
        Вадим только послушно кивнул головой, одни хождения, а ещё нужно бы помыться, да одежду постирать. А тут, как хвост за собою тянут, но интересно, а ещё его посетила тоска. Тоска по быту и комфорту, а тут… Нужник бы найти.
        - А…. - Вадим завис, сказать «туалет» он не решился. Очевидно, что такого слова в словаре чернеца не существовало. А как же сказать тогда? Нужник? Спрашивать у монаха Вадим не стал: деревьев много в лесу, обойдётся.
        - Идём к кузнецу. Зовут его Елизарий, он сложный человек, и боевым холопом был, и казаковал, но случилось в его судьбе, что обратился он к Богу. В большой монастырь не пошёл, а вот прибился к нам. Да навыки кузнечные успел перенять у старого кузнеца, а тот уж давно помер. Светлая память старику. Посмотрит он на тебя и дело скажет.
        Вадим обречённо кивнул. Эх…
        Глава 6
        Проверка
        Кузня представляла собой одно из помещений, стоящих в стороне от всех остальных. Она располагалась на краю монастырского комплекса, огороженного высоким бревенчатым забором. Забор был невысоким и защищал, главным образом, от крупных диких зверей, впрочем, и от людей тоже, но больше от зверей. Люди всё равно найдут возможность перелезть через небольшую преграду.
        Кузнец оказался коренастым широкоплечим мужиком непонятного возраста с лысой головой, густой чёрной бородой и длинными усами, порыжевшими на концах. Был одет он в кожаный фартук и погружен в привычное дело. Когда монах с Вадимом вошли, он перебирал железные заготовки, выбирая, какой бы заняться.
        - Елизарий, Бог в помощь! - с порога приветствовал кузнеца Анисим.
        - Бог в помощь! - отозвался тот в ответ, хмуря густые брови. - Кого ты это с собой привёл?
        - А вот, хочу проверить отрока, говорит, что из поместных, и толк в оружие знает, но в пищалях да ручницах. А саблей да пикой не научен бить.
        - Да? А что же с другим оружием?
        - Говорит, что плохо, не учили его к военной, а учили к государевой службе, да не ратником, а писцом. Вот, поди, как интересно, но стрелять из ручниц и пистолей обучили, не знамо, почему.
        - Угу, врёт, поди? - и кузнец перевёл взгляд тёмных глаз на Вадима.
        Вадим же молчал, не вмешиваясь в разговор. Пусть думают, что хотят, да и пищаль он ни разу в глаза не видел, как и ручницу. Хрен ещё разберёшься в них.
        - Пожалуй, пищали у меня нет, дорогое удовольствие, а как бы и была, да не дал недорослю в руки. Коли себя не убьёт, то других поранит, как гав сказать. А вот ручница у меня есть. А ну-ка, давай посмотрим на твои умения, отрок. Как звать-то тебя?
        - Вадим.
        - Ммм, Вадим, а имечко рода есть?
        - Ааа, - Вадим снова замешкался, мучительно соображая, о чём его спрашивал кузнец. Всё же, он не отчество спрашивал, а скорее всего, фамилию. - Белозёрцевы мой род прозывается.
        - А не Фомы ли Белозерцева ты племяш?
        - Нет. Я не Белозерцев, а Белозёрцев, - поправил кузнеца Вадим.
        - Хто вас, литвинов, разберёт? Ну, да ладно. Сейчас ручницу и порох найду, там и разберём, хто ты такой есть.
        Кузнец поискал в дальнем углу и вытащил на свет божий странную железную трубу с тонким железным хвостом. Это и оказалась та самая ручница. Все вместе они вышли из кузни и остановились немного поодаль. Кузнец сходил в жилую пристройку и принёс небольшой холщовый мешочек с порохом.
        - На, держи ручницу, если правильно сможешь её удержать.
        Вадим взял железную трубу, глухую на обратном конце, от которой шёл назад металлический стержень. Всё очевидно, единственное, трудно понять, как держать её. Наконец, Вадим догадался, что лучше всего её держать перед собой, зажатой под мышкой.
        - А пуля где?
        - Гляди-ка, разумеет! - усмехнулся в бороду кузнец. - На, держи! - и он протянул Вадиму большую мозолистую ладонь, в центре которой лежал чёрный свинцовый комочек.
        - Угу, - Вадим аккуратно насыпал внутрь трубки пороха, поискал пыж, но не нашёл. Пожал плечами, оторвал лист лопуха, завернул его в ствол и утрамбовал найденной палкой. А что делать? Дед говорил, что без пыжа и хрен не выстрелит, а ни войлока, ни ткани рядом не имелось. Кузнец молчал, с интересом наблюдая за приготовлениями Вадима. А тот, убедившись, что обтюрация пороха худо-бедно создана, вкатил пулю, плотно прижав её той же палочкой к травяному пыжу.
        - Дайте фитиль?
        Кузнец, улыбаясь, разжёг трут и протянул его Вадиму. Сгибаясь под тяжестью неудобной трубки, Вадим поднёс горящий фитиль к запальному отверстию. Вспыхнул огонь, и тут же грянул выстрел. Поневоле пошатнувшись от отдачи, Вадик с удовлетворением констатировал попадание пули в дерево, что росло у кузни. Но это был, скорее, плевок, чем выстрел, и плевок, как настоящий, так и моральный. В лицо настоящему оружию.
        Дуб в один обхват стоял относительно недалеко, но сам факт… На грохот выстрела повылазили со всех углов обитатели монастыря.
        - Всё хорошо, не пужайтесь, - прогудел кузнец. - Это я тут тренируюсь по воробьям стрелять.
        Народ собравшейся было поглазеть на шум, покачал в удивлении головой и стал неспешно расходиться по своим делам, с любопытством поглядывая на новичка.
        - Теперь верю, пойдём обратно в кузню, расскажешь о том, что в ней увидишь.
        Они зашли в кузню, и ещё минут тридцать Вадим называл то, на что показывал кузнец. Ничего особенного там и было. Мехи, горн, щипцы да молот, ну и ещё то немногое, часть из которого Вадим не узнал, а часть просто не мог правильно назвать. После тест-опроса кузнец вручил Вадиму саблю и заставил показать умение с ней работать, потом пришёл черёд топора и копья. Успехов ноль. Вадим знал, как держать оружие и даже пытался им бить, но попытки егооказались весьма неуклюжи и неуспешны. Кузнец с лёгкостью отбивал их железным прутом.
        - Да, странен твой родитель, научил тому, что мало кто знает, а простейшего не показал. Ну, да Царствие ему небесное, а как подручный ты мне, может, и пригодишься, если захочешь.
        Вадим кивнул.
        - Всему своё время, - пожурил обоих отец Анисим, - пойдёмте обедать, время уж приспело, да и заслужил ты, Вадим. А не заслужил, так заслужишь.
        Обедать они пришли в трапезную, где в один ряд стояли козлы, а на них уже настелены вырубленные топором доски. Обед оказался не сильно вкусным. Луковая похлёбка, тушёные овощи с гороховой кашей, да краюха ржаного хлеба грубого помола. На сладкое оказался сваренный из лесных ягод взвар без грамма сахара.
        - Ну, тапереча пойдём в нашу библиотеку, посмотрим, что ты знаешь-разумеешь, - произнес монах, едва они закончили трапезу.
        Библиотекой оказалась просто более просторная, чем остальные, келья. Вдоль её стен стояли сколоченные из дерева открытые шкафы, на полках которых лежали и стояли книги в кожаных переплётах. Сделаны они были, в основном, из листов пергамента и очень редко из заграничной бумаги.
        Отец Анисим осторожно снял с полки одну из книг и аккуратно разложил её на столе, открыв на первой странице.
        - Вот, смотри! Это поучения Исаака Сирина. А вот и Псалтырь, Жития святых, Святое Писание и другие книги. Наша гордость, собирали отовсюду, но мало их у нас.
        Книг и на самом деле имелось немного. Кроме них, место в шкафах занимали рукописные свитки, закладные и другие грамоты, просто отдельные листы пергамента из более редкой и дорогой бумаги. Стояли пузырьки с чернилами, лежали связки гусиных перьев, а также старые, а то и новые, обложки книг.
        Вадим смотрел в книгу и разбирал только отдельные буквы и иногда слова. Тем не менее, он попытался прочесть хотя бы одну страницу. Это удалось, но с великим трудом. Поэтому он смог разобрать от силы пару абзацев, остальное осталось за гранью его понимания. Это же заметил и Анисим.
        - Дааа, интересно мне, отрок, кто тебя учил? И почему ты, навроде и читать умеешь, а слов не разумеешь?
        Вадим промолчал, а что отвечать? Врать что-то правдоподобное не получалось, а говорить правду просто глупо.
        - А может, напишешь мне буквицы, да азбуку, или слова сможешь?
        - Напишу.
        - Так вот тебе тогда чернила, перо и…
        А вот листы пергамента монаху было жалко изводить на напраслину, но и проверить отрока надобно было. Покопавшись на одной из полок, он выудил оттуда уже ветхий листок, отпавший от неизвестной и, вероятно, утерянной книги.
        - Вот, на нём напиши.
        Вадим сел на табурет и с сомнением посмотрел на гусиное перо. Чернильница оказалась бронзовой, с вычурной крышкой, сделанной в виде маковки церкви. Макнув в неё перо и нахмурив брови, Вадим решился вывести для начала букву «А» и сразу же посадил кляксу на пергамент.
        Монах только вздохнул, но сдержался от ругательных слов. Понимая свою вину, Вадим уже более аккуратно макнул перо, тщательно стряхнул лишние чернила и заскрипел им по пергаменту.
        А, Б, В и ещё О, П, Р, С, Т получились похожими на те, что он увидел, а вот слова, что он написал, пыхтя и высовывая от напряжения язык, слабо напоминали те, что были изображены в книге.
        Отец Анисим приблизил к глазам накарябанные Вадимом слова и буквы, и вздохнул.
        - Будем тебя переучивать, отрок. Где моя буквица? - он полез на полку и, немного порыскав, выудил тоненькую книжицу с буквами и короткими фразами. - О то ж тебе, для понимания. Возьми! Научишься, цены тебе не будет. Да тренироваться будешь не здесь, и не с чернилами, а возле леса. Расчистишь площадку на песке, да и будешь чертить по нему палочкой.
        Сначала толстую возьмёшь, потом тоньше, а в конце просеешь мелкий песок на глину и будешь старым пером по ней вазюкать, почерк вырабатывать и тонкость письма. Если совладаешь с энтим, то быть тебе писцом. А ежеле нет, то обычным приказчиком у купца или мелким подъячим, и то сумлеваюсь я в том. Ну, да грамотный человек всегда себе на кусок хлеба заработает, а ты, хоть и порченый малый, но всё же разумение имеешь. Того у тебя не отнять.
        - Спасибо и на этом, - Вадим слегка качнул головой, - а кузнец может меня научить саблей работать или топором?
        - То наука нехитрая, но надобно ли это тебе?
        - Может, и не надобно, но больно страшно сейчас по лесу одному ходить, да и вообще, не ровен час, мертвяк придёт, чем отбиваться будем? И каждый человек нужон тогда!
        Вадим, как мог, старался подладиться под местный говор, постепенно получалось, но всё равно была заметна разница между его словами и речью местных.
        - То дело ты гуторишь, и правда наша. Скажу я кузнецу, лишний боец не помешает монастырю, особенно сейчас. Понял я о тебе почти всё, вот только скажи, что у тебя за одёжа такая интересная? Сколько живу, не видал я ни разу такого цвета и такой ткани.
        Вадим напрягся, потом замялся и, поколебавшись, ответил.
        - Батя достал давно. У кого, не знаю, но ткань необычная, в лесу хорошо скрадывает и плотная, не лохматится долго, но уже и ей скоро каюк придёт. А мне денег надо заработать, чтобы нож и копьё купить, да и одеться тож.
        - Ну, о том пока рано говорить, а тебе не прочь бы и помыться. Банька-то видел где? Ну, а раз видел, то иди, найдёшь Митрича, который у нас навроде старшего по баньке и по всему хозяйству, он тебе расскажет, как затопить, там и помоешься. Только воды сам натаскаешь, да постираться тебе надобно, но то Агафье, монахине старшой скажешь, она поможет.
        Так оно и получилось. Натаскав воды в бочку и запалив очаг в баньке, Вадим помылся, там же и постирал свои штаны, куртку и трусы. Как быть с единственным нижним бельём, он не знал, оставалось только стирать, как можно чаще, пока они не сотрутся окончательно. Хорошо, что трусы,сшитые из искусственного материал, обещали прослужить долго. Китайскому химпрому форева!
        Быстро помывшись, Вадим взял чистые портки и рубаху, что ему выделила Агафья, переоделся в них, а потом отправился на речку, чтобы отстирать там свои вещи песком и щёлоком. На это он потратил довольно много времени.
        Уже глубоким вечером все собрались в церкви на молитву. Каждый стоял на предназначенном ему месте: монахи на клире и впереди, послушники - немного позади, а дальше уже и все остальные. Вадим стоял вместе со всеми и усердно делал вид, что молится, осеняя себя крестами. И делал это долго, пока на него не обратили внимание.
        Митрич, тот, что был тут за завхоза, недоумённо взглянул на него, Вадим напрягся и тут же понял, почему. Оказывается, он крестился тремя пальцами, а все остальные - двумя. Он быстро убрал лишний палец и стал так же, как и все остальные, прикладывать два. Незаметно к нему присоединилась Агафья, с самым серьёзным видом крестившаяся, как и все.
        Её помыли и даже кое-как состригли волосы, что нелепо свисали с одной стороны, когда на другой стороне от них почти ничего не осталось. Глянув на неё, у Вадима не осталось сомнений, что девочка под платком, скорее всего, щеголяла лысиной. Вряд ли ей оставили сколько-нибудь длинные волосы. Остригли наголо и привет. Ну да, потерявши голову, по волосам не плачут. А волосы-то что? Новые нарастут!
        После общей молитвы все разошлись по кельям, а Вадим направился вместе с Акимом спать в странноприимный дом. Аким оказался крестьянином маленького роста, «трудником», как здесь таких называли. Он работал в хлеву и на огороде, выращивая скотину в монастыре.
        В келье их жило двое, потому как места пока хватало всем, и спали в одном помещении по двое, а не по четверо. Войдя, Вадим упал на полати, еле прикрытые каким-то старым, но чистым тряпьём из дерюжки. Аким поступил также, и через минуту по комнате поплыло густое амбре, распространяемое его грязными ногами. А всю комнату огласил могучий храп. Как мог издавать столь громкие звуки человек меньшего роста, чем Вадим, было решительно не понятно.
        Но сон все равно пробился сквозь запахи и звуки, и под аккомпанемент могучего храпа быстро накрыл Вадима с головой. Глаза сами собой закрылись, и он погрузился в мир грёз. Грёзы у него случились разные: и красивые, и безобразные. Снился лес, могучий, вековой, глухой, с редкими полянами и огромным буреломом, сквозь который пробиралась тщедушная человеческая фигурка. Кто это, он ли или кто другой, Вадим не понял.
        Видения сменяли друг друга, не оставляя после себя ничего, кроме неприятного осадка. Потом, на грани сознания мелькнули белые, длинные ноги Снежаны, одна из которых неожиданно ударила Вадима в бок.
        - Снежана, ты чо, охренела? - спросонья он спросил темноту.
        - Тихо ты, какая ещё Снежана? Совсем одурел, это я, Митрич. Давай, собирайся быстро и на караул иди.
        - Эээ, кого караулить? - не понял Вадим, пытаясь рассмотреть нависшего над ним человека.
        - Как кого? Нас от мертвяков. Тебе что, Анисим ничего про то не сказал?
        - Нееет, - заблеял, словно козёл, Вадик.
        - Ясно, старый хрыч, только о себе думает. Ну, то наша забота - их покой охранять. Нас, трудников и послушников, всего десять, поэтому дежурим каждую ночь по четыре человека, вот ты ещё пришёл, помогать должен. Я не дежурю, потому как старшой, кузнец тоже, потому как кузнец. Тебе и ответ за нас держать, а то имаешь еду нашу, как простоквашу. Геть с полатей - и вперёд. Вот табе ключ, церковь отопрёшь, да на засов дверцу боковую закроешь изнутри. Оттуда на колокольню взойдёшь и смотреть будешь.
        Вадим ошарашенно пялился на Митрича. Глаза понемногу привыкали к темноте, и Вадим смог уже его хорошо рассмотреть, а тот продолжал.
        - Смотри, огня не разжигай, как бы прохладно не стало. Да ты и не знаешь, поди, как можно аккуратно-то делать. Как на колокольню взойдёшь, так смотри в оба на все четыре стороны. Увидишь што подозрительное, сразу в колокола бей, они у нас хоть и небольшие, но звонкие. С Валдая заказывали, бронза с серебром, заливистые, прямо край. Мы тут и повыбегаем.
        Если мертвяков увидишь, то бей редко и тягуче, чтобы мы поняли и поспешили на помощь, увидишь всадников каких, да оружных, тогда не жалей сил, трескай билом по рубашкам, что есть силы, то и мы поймём, да на помощь придём. Понял, али не допёр?
        - Понял, понял, - Вадим потёр ладонями лицо и стал натягивать на ноги лапти. Ступни его почти зажили, спасибо мази лечебной отца Анисима, а раздеваться на ночь он не стал, так и спал в рубахе, да портках новых. Старая одежда ещё не высохла, и он не стал её трогать.
        Скрипнула дверь, и Вадим шагнул в ночную прохладу. Вокруг царила пугающая тишина, время, скорее всего, около трёх или четырёх утра, но горизонт только-только начинал сереть. Кого будить после своего дежурства, Митрич не сказал, а Вадик и забыл спросить, да уж поздно о том думать. Сгребая росу с высокой травы, он побрёл в сторону колокольни, пробираясь сквозь темноту.
        Было несколько не по себе, уже не чёрное, а серое небо хмуро нависало над головой, а отовсюду мерещились разные страшные твари и зыркали огненными глазами демоны. Да и мертвяк мог внезапно подняться из мокрой травы, как это уже один раз с ним и случилось.
        Вадима передёрнуло от жутких воспоминаний, и он ускорил шаг, надеясь как можно быстрее добраться до колокольни, чтобы оказаться в относительной безопасности. Добравшись до маленькой боковой калитки в церковь, он открыл замысловатым бородчатым ключом небольшой бронзовый замок и распахнул дверь. Пахнуло слабым запахом воска и ладана, он хлопнул дверью и, нащупав засов, задвинул его за собой.
        Стало темно, как у негра в… ну, понимаете, где… Свечи у Вадима с собой не было, зато сверху сочился очень слабый свет, отбрасываемый луной и звёздами. В этом неясном мерцании стало возможным разглядеть лестницу, что вплотную примыкала к стене церкви. Осторожно держась за её перила, Вадим стал медленно пробираться наверх и вскоре достиг колокольни.
        - Эх, - вырвалось из него от нахлынувшего восторга от открывшейся перед ним картины. Колокольня находилась очень высоко, оставив внизу любое из деревьев, и оказывалась со всех сторон открытой как ветру, так и свету.
        Над головой Вадима застыли пять небольших колоколов, чьи бил? жёстко фиксировались верёвками, намотанными на вбитых в стену крюках. Ни ветер, ни дождь, ни снег не смогли бы их сорвать со своих мест. Только человеческая рука имела власть их снять и заставить вещать на весь мир. Или нечеловеческая…
        Вадим вздохнул и, вращая головой, стал смотреть на все стороны света, пытаясь запечатлеть те мгновения, что пропустил, когда поднимался на колокольню. Вокруг стояла полная тишина, лишь угрюмо шелестел листвой дремучий лес, да проплывали по небу серые облака. Никакого движения, никаких огней, всё темным-темно. Лишь смутные тени скользили на краю леса, вспыхивая мрачными огоньками звериных глаз. А ещё в небе, изредка бесшумно хлопая крыльями, пролетали совы.
        Огромный филин, усевшись напротив колокольни на сук могучего дуба, таращил свои жёлтые глаза и вдруг разразился на всю округ нечеловеческим хохотом. Вадим вздрогнул, вспомнилось всё пережитое, эмоции хлынули через край, и он в ужасе отшатнулся вглубь колокольни, невольно отступив к лестнице. Филин разразился ещё более громким хохотом и, зловеще хлопая крыльями, улетел.
        Постепенно начало светать, и небо стало окрашиваться сначала в серый, а потом и в бледный свет. Солнце ещё и не показалось, когда окончательно посветлело. Сначала нерешительно, а потом все бодрее и бодрее принялись петь на разные голоса птицы, приветствуя утро. Вслед за ними из-за горизонта выкатилось и ясное солнышко, окончательно установив новое начало дня. На душе сразу стало светло и радостно. Ночные тени ушли, испуганные ярким светом солнца, и жизнь заиграла свежими красками.
        - Эй, на колокольне! Всё спокойно?
        Вадик вздрогнул от неожиданности, полностью погружённый в созерцание природной красоты.
        Кричащим оказался Аким, который, видимо, и должен был подменить Вадима, но совсем не спешил этого делать.
        - Спокойно, - отозвался на его крик Вадик.
        - Ааа, тады хорошо, а я пока в отхожее место схожу, - и Аким махнул рукой в сторону далеко стоящего от зданий обширного помещения. Вадим уже понял, о чём он. Туалет представлял собой прямоугольный невысокий сруб с дырками в полу. Был он мужским, но имелся и женский, он стоял чуть в стороне и казался намного меньше по размерам. И вонял он не так сильно, а может, это только показалось Вадиму. Он пожал плечами и остался и дальше стоять на страже. Постепенно стали просыпаться другие обитатели Пустыни.
        Засуетились монахини, неспешно протопал к кузне кузнец Елизарий, или по-простому Елизар, вышел и отец Анисим.
        - Эван ты где! Давай, слезай, на сегодня караул твой окончился.
        Вадик пожал плечами и стал спускаться с колокольни вниз.
        Глава 7
        Чернила
        - Ну что, Анисим, рассказывай о нашем отроке. Что вызнал, да что прознал? Стоит ли его чему учить или подкормить, да отправить на все четыре стороны?
        - Прознал много, не знаю, хитёр ли отрок или точно память потерял, но счёт и грамоту он знает. Да грамоту непростую, как будто не кириллицу он знает, а латиницу или вообще, адскую смесь от обоих алфавитов.
        Настоятель поморщился и отмахнулся.
        - То католики его ересью замучили, везде ляхи гадят, да подгаживают, ничего, переучим.
        - Да, это можно сделать легко. Много у Вадима всяких странностей и по письму и остальному, но вот счёт он знает, этого не отнять, любые суммы вычисляет и складывает, и отнимает, и делит, и умножает, того и я не ведаю, что он ведает!
        - Да, не воин он, а купец, и отец его, вестимо, не посадский дворянин, а купец личный, - настоятель гневно повёл рукой, передвинув псалтырь на новое место.
        - Так, може, оно и так, но вот стрелять с ручницы он сподобился, да ловко, с первого разу в дерево попал, а сабли и не ведает, да и топор в руках неумело держит, хоть и работать им умеет. А Елизар говорил, что никто с первого раза не только никуда не попадал, так и вообще боялся. Значит, держал он в руках огнестрел.
        - Ну, тут его папаша так учил. На сложное обращал внимание, думал, простому он и сам научится, но, видимо, не сподобился.
        - На всё воля Божья! - нейтрально отозвался отец Анисим, - ну, а что с отроком-то делать, к какому делу приучать?
        - Давай к кузнецу, пусть ему помогает, раз понимание имеет, потом к Митрофану, что книгами ведает. Пусть он его учит, да пользу с того имеет, да и по лесу, что надо будет, тебе поможет. Опять же,в деревню сходить, на которую напали, посмотреть, что там есть. Ну, это чуть позже, пусть пыль уляжется.
        - Понял я, Варфоломей, всё сделаю.
        - Да, и научи его креститься и молитвы читать, а то противно смотреть, как отрок только вид делает, что молится. Мать у него, видно, литовка была, а то и полячка, всё, небось, пыталась его отучить от веры православной. Да не быть тому! Учи, Анисим!
        - Так и я подумал, так и сделаю, всему научу: и молитвам, и остальному. Выйдет от парня польза. Выйдет.
        Они оба перекрестились, и Анисим ушёл к себе.

* * *
        Утро Вадима началось с похода к кузнецу.
        - Ну, что, отрок, как там тебя звать, забыл я уже…
        - Вадим, - вздохнул Вадик.
        - Угу, Вадим, значится. Ну, тогда для начала перебери весь инструмент, да в кузне прибери, и жди меня. А то некогда мне, много работы разной, а я пока до настоятеля схожу.
        Вадик пожал плечами и, взявшись за кучку прутьев, стянутых лыком, принялся выметать и убирать ненужный мусор. Все разбросанные железки разложил на места так, как он себе это представлял. Заготовки в одну сторону, готовые изделия - в другую. Весь валявшийся инструмент Вадим разложил у места работы кузнеца, да развесил по стенам, и стал ждать. К тому времени и кузнец вернулся.
        - Бачу, ты всё правильно сделал, а хочешь, научу ковать?
        - Если только ножи и тесаки, а то я безоружен. В подарок дадите?
        - Эк, ты сразу, да в галоп зарядил, паря. Железо денег стоит, а у тебя за душой ничего и нет, гол, как сокол, а чтобы заработать, тебе долго ещё стоять возле меня, да помогать придётся.
        - Ну, тогда и не надо, заработаю, так и куплю. Спасибо, не надо ничему учить! - Вадим повернулся и вышел из кузни. «Тоже мне, благодарная работа, лучше уж книжки перебирать, как-то спокойнее», - подумал он.
        И позвоночник целее и руки не будут отваливаться, зрение, правда, будет портиться, но Бог миловал, очки Вадим не носил. Родители успели ему сделать микрохирургическую операцию на глаза, хватит от неё эффекта и здесь надолго. Может быть.
        Провожаемый удивлённым взглядом кузнеца, Вадим направился искать отца Анисима. Хотелось спать и жрать. Завтрак оказался ни фига не сытным, так, похлёбка, да луковица к ней, даже хлеба не дали, ироды…
        Чувствуется, что сосущее чувство голода будет его теперь постоянно преследовать. Надобно поучиться стрельбе из лука, а то он вовек себя тут не прокормит. Сдохнуть от голода - так себе перспектива, не радостная совсем. Но опасностей на самом деле оказалось гораздо больше.
        Гражданская война не прибавляла уверенности в нынешнем будущем, а ещё мертвяки, путешествующие по непонятным маршрутам, и остальные опасности, вроде тех же волков или эпидемий. Короче, тихий ужас и смерть ровно посередине. Вадиму мучительно захотелось обратно в своё время, прочь от всего ужаса, что он здесь уже прочувствовал на себе. Это будет его целью! Ведь он же как-то попал сюда, а если был вход, то есть и выход. Надо обязательно о том узнать.
        Пока он, неторопливо следуя из кузницы, обдумывал положение, в котором оказался, навстречу попался один монах, потом другой, и сразу отец Анисим.
        - Тааак… Это откель ты идёшь, такой сумрачный?
        - Из кузни.
        - Ага, тебя уже отпустил Елизарий?
        - Да, я у него убрал всю кузню, а он денег хочет за нож, который я мог бы выковать с его помощью. Дак у меня нет, а помощь за еду я не хочу ему оказывать. Не хочет за так учить, так тому и быти. У меня душа не лежит к железу, а тут ещё и заставляют. Не хочу!
        - Эван, парень, ты какой своенравный. За еду работать он не хочет! Так и на все стороны тогда иди, раз так.
        - Ну и пойду! - на Вадима накатило глупое состояние несогласия. Не нужны его знания и умения, как будто здесь каждый второй и читать, и писать умеет. Ну и ладно. Знали бы они, кто к ним попал, так берегли бы, как зеницу ока. А то, нашли ему дело - кузнецу помогать, с таким и каждый дурак справится, молоточком бить по раскалённой железяке, да мехами работать до изнеможения. Это пускай местные тренируются, а ему надо бы идти дальше, крупный город искать. А ещё у него остались металлические рубли, ещё российские, их можно и на деньги здешние обменять, а там видно будет.
        - Ты осади, парень, уйдёшь, когда скажут, и когда сам захочешь, но не по-глупому. Не готов ты идти сейчас никуда в одиночку. То не токмо мне ведомо, но и всем в округе. И Агафья опять же на тебе, мы хотели её здесь оставить, но она не хочет, хочет с тобою идти, если ты уйдёшь. Говорила она о том тебе?
        Белозёрцев вспомнил, что девчонка вечно крутилась у него под ногами, как только видела его, но он почти не разговаривал с ней. Некогда.
        - Не говорила.
        - Ну, мне говорила. Я тебя привёл сюда, я и отпущу, в ответе я за вас теперь обоих. Так и знал, что с кузнецом не получится, не тот ты, паря, человечишка для него. Ладно, пойдём с книжником нашим познакомлю. Он тебя к делу другому пристроит, к слабому, но нужному. Серафим его зовут, инок он, как и я, но отцом величать его не след тебе, в годах он моложе меня будет и не заслужил пока к себе такого обращения.
        Вадим кивнул, тем проще будет общаться с иноком Серафимом, раз так.
        Вскоре они пришли в другое здание, в котором не располагалось келий для монахов и послушников, а в разных помещениях неизвестного назначения находились женщины. Ещё в одном находилась мастерская для переписки книг.
        Серафимом оказался высокий и худой монах, с поникшим взглядом, безликими чертами лица и тонкими пальцами, суетливо перебирающими края собственной одежды.
        - Серафим! Привёл тебе отрока для обучения. Считать и читать умеет, писать тоже, но не по-нашенски… Нужно поправить его умение, чтобы писал, как должно, а не по иноземному. Справишься?
        - Справлюсь, - тонким фальцетом ответил тот.
        - Ну и хорошо. Учись отрок, и будет тебе счастье! - после этого двусмысленного напутствия отец Анисим кивнул Вадиму и вышел из библиотечной кельи.
        Как только за ним закрылась дверь, Серафим обратился лицом к Вадиму.
        - Вижу, тебе не терпится приняться за дело? Думаешь, что нашёл себе лёгкую работу? Да? Нет, тут ты, литвин, ошибаешься, труд переписчика тяжёл. Работа переписчика кропотлива, и времени на неё уходит очень много. Не успеет солнышко подняться, а ты уже перья раскладываешь, оно уже зашло, а ты сидишь и пишешь под светом свечи. А света у нас немного, - кивнул монах на небольшое окошко, затянутое помутневшим бычьим пузырём. - Поэтому работаем при свечах и днём, и ночью. И это ещё не всё! Руки тоже нужны не грубые, а глаза сильные, чтобы не уставать. А ну, покажи руки!
        Вадим даже вздрогнул от неожиданности, когда услышал пронзительный фальцет Серафима. В недоумении он протянул руки вперёд.
        - Так, руки чистые, мозолей нет, пальцы тонкие. Подойдёшь. А теперь, вот тебе первое задание - сделать чернила! Сможешь?
        - Ммм, так я не знаю, из чего.
        - А я расскажу, я расскажу, - пробормотал еле слышно Серафим и стал перебирать барахло на полке. - Вот она, заветная, да, да, - бормотал он про себя еле слышно, копаясь среди мелких предметов. - Так! Слушай и запоминай!
        «Ако если чернила заробити хошь, то сходи к дубу, поклонись ему во весь поклон, да собери орехов с листьев тех, которые чернильными зовутся. Отмерь равный вес от них, да добавь столько же вишневого клея, а как всё перемешаешь до праха, добавь мёду и оставь в сенях на две седьмицы, шоб вгнилось яко дрождие. А как по угноению клею, то добавь доброго мёду кислого, опосля вложи двенадцать железных пластинок, одинаковых с лица. Да на верёвку их свяжи и в тепло оставь весь ковш. И кажный день в обе седьмицы приходи и мешай три раза на дню, пока не устоятся. Опосля назначенного срока тронь языком, если не будет чувствоваться сладость, то медком разбавь, пока сладость не явится».
        - Угу, а есть эти самые чернильные орешки, мёд и вишнёвый клей?
        - То надобно тебе собрать. Мёд у Митрича спросить, чернильные орешки в лесу набрать, да высушить, да смолоть и провеять. Железные пластины по числу апостолов у кузнеца спросить. А за вишнёвым клеем тебе нужно в деревню сходить, да самолично сковырнуть с дерева. То слёзы вишни, смола её, их надобно много набрать, а то лето быстро пройдёт, а осень пора страды, а там уж и зима.
        - Это прямо квест какой-то, - пробормотал про себя Вадим. - Сходи туда, возьми то, потом туда, и туда, и туда… А получишь - чернила, а не золото.
        Серафим сделал вид, что не слушает бормотание Вадима и продолжил.
        - А сейчас займись порядком. Надобно убрать пыль, всё расставить, и вот тебе связка гусиных перьев. Их очинить, как вот это, - Серафим показал образец, - и сложить в кувшин, что на столе стоит. Как сделаешь, так можешь идти к кузнецу за пластинами.
        Вадим молча стал выполнять требуемое. Наведя порядок и намучавшись с перьями, он получил в руки от вернувшегося Серафима листок с азбукой.
        - А теперь пора тебе тренироваться. Отец Анисим говорил, что буквы у тебя и на русские даже не похожи. Иди на песке тренируйся, как научишься, меня позовёшь, я гляну, если понравится, то будешь помогать мне.
        Вадим по своей привычке пожал плечами и отправился тренировать каллиграфию на песке. Быстро найдя подходящее место возле странноприимного дома, он принялся чертить на песке буквы тонкой палкой. Не стило, конечно, но и песок - не бумага. Вдоволь намучившись, ушёл на обед, а потом заявился к кузнецу.
        - Здорово, Елизар, а я к тебе от Серафима.
        - Што, сбежал к нему?
        - Не сбежал, а ушёл, и не к нему, а к отцу Анисиму. А тот меня самолично привёл и в руки ему передал. Да я хотел уйти вообще, но Анисим придержал меня. Я ему сперва помог, теперь и он мне. Да и помощь вам в Пустыни не лишней будет.
        Кузнец хмыкнул.
        - То верно! А ты, паря, глупый, сердце своё не слушаешь, а сразу бежишь куда. Осмотрись, здесь никто не держит, захочешь, всегда уйдёшь. Только одному сейчас нигде не сладко, лиходеи да тати по дорогам ходят. Так и не то страшно. Только выйди за ворота, так и мертвяка увидишь, а то и на отряд ляхов нарвёшься, а они никого не щадят.
        - А они ненавидят русских?
        - Нет, им всё равно, да и кого русичем сейчас назвать? Кто казаком хочет поминать себя, кто вятичем, кто рязанцем, кто московитом или кромичем. Кажный щас сам за себя, а не за общее. Блажь то, не едины мы, как пальцы растопырены во все стороны. Да и казаки меж собой не едины, донские не любят запорожских, а те - яицких. Эх, да что о том говорить, только душу бередить. А ты чего пришёл?
        - Серафим послал меня чернила делать. Нужны двенадцать железных пластин, да чтобы нанизаны на верёвку оказались, как бусы.
        - Аа, понятно. У него чернила заканчиваются, а сам ко мне не хож, вот и воспользовался оказией. Не любит он меня, а я его. Гадкий он и личину свою скрывает. Ну, что же, поможешь мне, и я тебе помогу.
        Вадим вновь пожал плечами, круг замкнулся, деваться некуда.
        - Помогу.
        - Тогда за дело!
        И весь день до самого позднего вечера они калили железо. Вадим работал мехами, стучал маленьким молоточком, бегал за водой и выполнял всё, на что указывал ему кузнец.
        - Хорошо поработали, - уже вечером сказал Елизар. - Завтра придёшь, ещё поможешь с утра, я тебе пластины и отдам. Есть у меня, токмо дырок в них наделать надобно. Как раз ты и сделаешь. Да, и Акиму я скажу, пусть сегодня он дежурит. Вымотался ты, паря, не след тебя мучить. Ему не сильно-то тяжело будет, знаю я его, пройдоху.
        Вадим умылся у бочки, смыв с себя грязь и пот и, добравшись до палатей, без задних ног задрых в общей келье. На этот раз он проснулся, как только заслышал голоса людей вставших раньше его. Встав, оделся и отправился завтракать, а потом - к кузнецу, проигнорировав Серафима.
        - Пришёл, ну, давай, покажу тебе, как в пластинах дырки делать. - Сказал кузнец вместо приветствия.
        Они быстро с этим управились, а потом Елизар взял кусок железа, разогрел его и, вынув из домны, стал охаживать сначала большим молотом, а потом и маленьким.
        - Вот, держи! Это наконечник для копья. Короткого, как ты и хотел, для сулицы. Завтра с Митричем пойдёшь, тебе всё равно в лес надо, или с Анисимом, они тебе помогут древко под него выбрать. То долгая песня. Сначала срубить, потом высушить надобно.
        - А можно у вас нож потом будет купить? - решился спросить Вадим.
        - Можно, отчего же нельзя. Тебе боевой?
        - Нет, перочинный.
        - Перочинный? Это штоб перья очинять? Маленький штоль? Так будешь приходить ко мне, сделаем, и денег не возьму. Небольшая в нём нужда, и железа хватит. Надо на болото сходить, руды набрать, а то у меня совсем уже заканчивается. Так у тебя деньги есть?
        - Есть, но не знакомые они вам.
        Вадим вынул монетку рублёвого достоинства и показал её кузнецу.
        - Эка невидаль! Я такое никогда и не видел, да и невозможно такое сделать. Ни англицкие, ни немецкие купцы того не привозили. Мала, а всё чётко пропечатано, и по-русски написано. Надо же! Да буквы какие-то и русские, и одновременно иноземные. А металл незнакомый. Откуда они у тебя, паря? - кузнец удивлённо поднял глаза на Вадима.
        - Не знаю, туманом занесло. Был туман, мы шли, мертвяки напали, я побежал, споткнулся, упал, провалился в болото. Выбрался. А потом нашёл у себя в карманах вот это! - и Вадим показал на мелкую монетку в руке Елизара.
        - Не иначе из Ада выбрались мертвецы, а проваливался ты в преисподнюю, адовы эти деньги! - и кузнец дернулся, чтобы выбросить рубль в огонь.
        - Чертям деньги не нужны, - парировал Вадим. - Отдай обратно, Елизар. Чертям души нужны, а не золото да серебро. Видно, там кто-то до нас неизвестный погиб. Мастер был редкостный, да кошель прорвал и рассыпал деньгу, вот и попала она ко мне вместе с болотной жижей.
        - Лады, бери обратно, но интересная монетка. Не стоит её показывать каждому встречному. Здесь она тебе не пригодится, вот в Москве али в Новгороде можешь, как диковинку, и продать заморскому купцу. То может быть. А тут одна морока с ней будет. Лучше спрячь, целее будет, и она, и твоя голова, послушай меня…
        - Спасибо, я так и сделаю.
        - Добро. Иди к Серафиму, отдай ему железные пластины, а наконечник пусть здесь пока полежит. Тебе всё равно надо с копьём тренироваться, так лучше это делать без наконечника. А то неча всё ломать.
        Вадим кивнул и, взяв злополучные пластины, отправился к Серафиму. Тот корпел, сидя за столом и аккуратно выводя буквы на листе пергамента.
        - Пришёл? Что принёс? - запищал он своим странным фальцетом.
        - Пластины принёс.
        - Угу. Ложь вон на полку. Нет тебе пока работы, тренируйся по буквицам на песке и добывай остальное. Вон возьми кувшин под мёд, - и Серафим снова склонился над пергаментом, выписывая пером буквицы.
        Вадим хмыкнул, но про себя, молча забрал небольшой кувшин и тут же вышел. Остаток дня он тренировался чертить на песке буквы, и в принципе быстро набил руку, а к вечеру подошёл к Митричу.
        Митрич, благообразный старичок с длиннющей бородой и крепкими хваткими руками, прищурил глаза и хитро взглянул на кувшинчик.
        - Это тебя Серафимушка послал? Вот уж подколодный, от всего найдёт уход. Работает с книгами, помогает только по церкви, на поле не ходок, а гонору-то, гонору… Нет у меня мёду, пчёлы ещё борти не наполнили. Весна поздняя была, холодно, пчёлы поздно проснулись, надо идти диких искать.
        - Так они злые, дикие-то! Закусают!
        Вадим знал, о чём говорил, вернее, боялся.
        - А то ж! У тебя бы мёд отнимали, и ты бы грызанул за милую душу. Пойдёшь завтра со мной?
        - Пойду. Мне ещё чернильных орешков набрать надобно, да древко для сулицы выломать.
        - Ха, я так и понял, тогда завтра на весь день пойдём. Одному щас опасно ходить. А вдвоём мы и спрячемся, и в четыре глаза, и в четыре уха слышать и видеть будем. У тебя молодые глаза, а у меня старые. Возьмёшь дубинку, на всякий ужас, а я топорик, да пчелиные вещи. Справимся, чай. Сегодня с вечора заступишь до полуночи. Как луна взойдёт, пойдёшь, Акима разбудишь, а сам ляжешь почивать. А с утра я за тобой зайду, пойдём по утренней зорьке искать. Пока пчёлы спят… Знаю я, где они жили, но может, перелетели или погибли, а то и хозяин леса разорил. Всякое бывает. Иди, вечеряй, и на колокольню, караулить.
        Вадим кивнул и ушёл. На колокольне стало свежо. Ветер быстро нагнал тучи, и они полностью заволокли небо. Быстро сгустилась тьма, заморосил мелкий дождь, завыл ветер. Постепенно внутри периметра монастыря жизнь замирала. Немногочисленные его обитатели спешили завершить все дела и укрыться в своих кельях. И тут он услышал, как по лестнице кто-то взбирается, вернее, догадался, потому как видел маленькую фигурку в белом платочке, что вошла в дверь звонницы.
        - Тебе чего, Агафья?
        Девочка, пыхтя, влезла на звонницу.
        - А ты тута?
        - Тута! Чего пришла?
        - А мне скучно. Разрешили с тобой побыть. Мы же с тобою вместе пришли!
        - Ну, побудь, пока не стемнело, а потом сразу спать.
        - Ага, а расскажи мне что-нибудь?
        - Что?
        - Жутко интересное!
        - Сказку что ли?
        - Да!
        Вадим почесал затылок и начал по памяти рассказывать про путешествия Синдбада-морехода.
        - И вот, могучая птица Рух…
        - А у нас тоже есть могучие птицы, - дослушав рассказ, сказала девочка. - Это филин и беркут, они служат колдуну. Мне дед баял о том.
        - Злой колдун-то?
        - Нет, он не злой, он недобрый. Дед говорил, что он живёт в заповедном лесу, поклоняется колесу и не любит людей. Он сильный очень, но в мирские дела не лезет и найти его непросто, но кто захочет, завсегда его найдёт, если надо.
        - И что он может?
        - Многое, но никому не помогает, насмерть изводит. Если кто согласится выполнить его желания. Он хочет мести!
        - Агафья!!! - долетел снизу голос монахини.
        - Бегу! - сунулась со звонницы девочка и скатилась вниз по лестнице, оставив Вадима одного.
        - И откуда она знает такие истории? - сам себе задал Вадим вопрос, наблюдая за тем, как стремительно замирает жизнь в монастыре. Первыми скрылись женщины, потом ушёл кузнец и трудники, последними исчезли в домах монахи. Наступила тишина.
        - Оуу, воуууу! - раздался откуда-то с востока волчий вой. Вадим вздрогнул. - Оууу, - послышалось гораздо ближе. И вскоре Вадим различил еле видимую тень, что неслась сквозь лес, а за ней бежали пара волков, преследуя добычу. Они быстро пронеслись мимо и вскоре догнали жертву. Послышалось жалобное блеянье, шум борьбы, переходящий в предсмертное хрипение, и тут же все смолкло.
        Звуки в ночной тиши, несмотря на дождь, разносились далеко. Вадим поморщился. Стало противно, накатила тоска, пополам с печалью. А где-то кто-то жрёт тушёнку и лапает Снежану. А мама уже, наверное, с отцом сидят на кухне и пьют чай, просматривая телевизор. Отец, как обычно, материт всех чиновников, мать только хмыкает. А он тут… Они даже не знают, что он исчез из их мира.
        Да, его будут искать, приедут волонтёры, подключат милицию и МЧС, но ничего не найдут. Ведь он бесследно исчез в болоте. Шёл, шёл и внезапно утоп. Только следы найдут, да и то, старые. Вадим вздохнул, вот тебе и фунт лиха, повёлся на одно, а получил совсем другое.
        А кто виноват? Он сам! Самому и из всего теперь выплывать надо. И здесь есть свои Снежаны, да может и лучше прежней, и еда есть, экологичнее той. Да много чего есть, вот только того, что он потерял, здесь не будет никогда. Да и выжить - та ещё задача, есть над чем задуматься. И мысли не сильно его радовали. Может попытаться найти этого колдуна?
        От этих дум Вадим на глазах мрачнел, черты его лица заострялись, а глаза смурнели. Время шло, взошла луна, и Вадим спустился вниз, чтобы разбудить Акима.
        - Вставай, тебе караулить.
        Но Аким продолжал храпеть во всю мочь своей глотки или делал вид, что крепко спит и храпит. Вадим пожал плечами, взял глиняную кружку, зачерпнул из широкого кувшина воды и влил в раскрытый рот Акима.
        - А? Что? Брхллл! Ты сдурел, малый, совсем? Вот я табе!!! - Аким замахнулся кулаком.
        - Караулить пора.
        - Да я тебя щас как…
        Вадим отпрыгнул.
        - Митрич сказал, что тебе дежурить следующему, звать его, али как?
        - Хрен с тобой. Ещё раз воду зальёшь, придушу! - пригрозил кулаком Аким и, собравшись, ушёл на колокольню.
        Глава 8
        Приключения в лесу
        Митрич ожидаемо встал пораньше и пришёл будить Вадима.
        - Вставай, лежебока, пора в путь.
        Вадим вздрогнул, резко проснувшись, и открыл глаза. Перед ним стоял Митрич, выделяясь на фоне темноты белым пятном седой бороды. Мозг, затуманенный сном, нехотя вспоминал события прошлого дня. Надо вставать.
        - Угум!
        Кряхтя, как старый дед, Вадим скатился с лежанки, натянул свой камуфляж, сунул ноги в лапти. Выйдя на улицу, он зябко поёжился от влажного ночного холода и побрёл умываться. Плеснув в лицо ледяной воды из деревянной бочки, вытерся рукавом куртки и направился вслед за Митричем.
        Вместе они дошли до ворот, где их ждал послушник. Он быстро стянул запор с ворот и распахнул одну из створок, приглашая на выход. Вадим переложил на плечо небольшую дубинку и подхватил мешок Митрича, который был больше, чем у Вадима, а кроме того, тот ещё держал в руках топорик довольно угрожающего вида.
        - Ну что, отрок? Пойдёмо потихоньку, да по холодку.
        Вадим только кивнул и зашагал вслед за Митричем. Небо только серело, но всё вокруг уже стало отчётливо видно. Они пошли сначала по просёлочной дороге, что вела к Оптиной Пустыни, а потом свернули с неё на более узкую тропинку и вскоре затерялись между деревьев. Птицы к этому времени проснулись, стали щебетать напропалую, будя всех остальных обитателей леса своими пронзительными трелями, отчего идти стало намного веселее.
        В лесу пахло свежестью и грибами, а ещё молодой зелёной хвоей. Промелькнула рыжая шкурка облезлой летом белки, простучал дятел, пытаясь достать из ствола короеда. Среди веток качались на бесчисленных паутинках пауки, отбегая от капель росы, которые словно бриллианты вспыхивали в лучах солнца.
        Путники всё дальше и дальше отходили от монастыря, углубляясь в лес. Но пока не наблюдалось ни пчёл, ни деревца, которое можно срубить под древко для копья.
        - На обратном пути поищем, если не попадётся нужного деревца, - пояснил Митрич, видя переживание Вадима. - А чернильных орешков сейчас наберём. Осталось совсем немного пройти, и выйдем на полянку, а на ней растёт огромный дуб. Мы их завсегда с него снимали. Токмо нужно под ноги смотреть. На зелёной листве они ещё слишком молодые, а вот на опавшей листве их много, и они уже зрелые и перезрелые. Вот из таких как раз и получаются отличные чернила.
        - Да я не устал, мне и самому интересно. А почему Серафим за ними не пошёл?
        - Эх, Серафим, Серафим, - покачал головой старик. - Раньше он со мной завсегда ходил, а сейчас обленился или брезгует. Не разберёшь его. Бог с ним! Наше дело - мёд набрать, да сулицу тебе справить. Чует моё сердце, понадобится она тебе, и весьма скоро.
        И они пробирались по лесу ещё достаточно долго, пока не вышли на полянку, в центре которой действительно рос огромный вековой дуб. Вадим таких никогда и не видел, причём, не только вживую, но даже на картинках. А посмотреть реально было на что! Кряжистое туловище векового дерева,всего исполосованного трещинами и столетними шрамами, стремилось к небу, вздымая к нему руки-ветви. Узловатые и раскидистые, они задирались во все стороны параллельно земле, уходя затем ввысь.
        Его крона казалась необъятной и заслоняла собой солнце, не давая пробиться сквозь вековую тень любой травке. Зато вся земля под деревом оказалась усыпана павшей листвой. Желудей, правда, они не увидели, так на то кабаны дикие и нужны, чтобы подъедать всё за великаном - деревом.
        Митрич показал искомые листочки с чернильными орешками, и вскоре Вадим набил ими всю походную суму. Вторая часть квеста была им пройдена, теперь следовало найти древко, и миссия будет полностью выполнена. Ах да, ещё мёд и вишнёвый клей!
        Они побродили ещё немного, пока опытный в таких делах Митрич всё же не нашёл улей, укрытый в старом дупле берёзы.
        - Ага, вот и он. Щас мы его, быстренько.
        - Митрич, а как же мы его возьмём, пчёлы же покусают нас?
        Вадим боялся пчёл ещё с детства, а ос и того больше.
        - Кого покусают, а кого и не тронут, - усмехнулся в бороду Митрич.
        - Значит, мне лезть?
        - Пошто тебе? Я полезу, а ты помогать будешь.
        - А как пойдём назад, ведь мы уже далеко отошли от Пустыни и дороги нет, да ещё и с мёдом, да покусанные? - усомнился в здравости решения Митрича Вадим.
        - А ты рази ветер не засёк?
        - Нет, а как бы я его засёк?
        - Так по облакам. Куда они плывут, туда и ветер дует, пока не переменился. А солнце смотрел?
        - Нет, - погрустнел Вадим, он уже понял, что дальше скажет Митрич.
        - Вот и оно! А если бы смотрел, то вопросов глупых не задавал. Давай костёр разжигать, только небольшой, а я сейчас пойду гнилушек наберу, попугаем пчёлок.
        Набрав немного сухих веточек, через несколько минут Вадим разжёг костёр, а Митрич, натаскав гнилушек, заставил их неистово дымиться. Как только они стали сильно дымить, он сложил их в связанную ивовую клеть и полез наверх, помогая себе верёвкой. Вадим, как мог, старался быть полезным. Добравшись до нужной ветки, Митрич заработал топориком, вырубая из дерева мешающий ему кусок.
        Тут пчёлы, что до этого просто гудели, не выдержали и стали одна за другой покидать улей или борть, если правильно его называть. Но, окуренные дымом, они быстро теряли боевой настрой и спешили ужужжать куда подальше. Митрич тем временем быстро опустошал пчелиные запасы мёда, срезая соты деревянной лопаткой и укладывая их в кожаный мешок.
        Взяв, сколько посчитал нужным, он споро спустился и, скинув мешок и взяв толстый кусок коры, отправился снова наверх, чтобы заложить ею проделанную в борти дыру и даже обвязал для плотности верёвкой и смазал рыбьим клеем по краю выреза. Закончив работу, он спустился вниз, и они с Вадимом отбежали от дерева.
        - А ты посмотри-ка, много мёда набрали. Хорошая семья, надо от хозяина леса их защитить. Щас пчёлки успокоятся, а мы Потапыча отвадим от энтого дерева. Да и духов лесных надобно задобрить.
        - Это как? - удивился Вадим.
        - Увидишь, заодно и древко сулицы вырубим. Так, ложи мешок здесь, сверху вещи и пойдём покамест вон туда, я в той стороне видел неплохие деревца. Вадим кивнул, и они направились в указанную сторону.
        Последующие часа два они с Митричем искали и рубили подходящие молодые деревца, а потом вкапывали вокруг дерева остро вырубленные колья. Там же они подобрали и древко для сулицы, которое необходимо было ещё и высушить, но это уже в кузне.
        Солнце только перевалило через зенит, когда они успели всё сделать, что хотели. Митрич развязал небольшой мешочек и достал краюху хлеба, два небольших свежих огурца и два солёных прошлогодних, пяток сваренных вкрутую яиц и кусок старого сала.
        - Вот, Ва-дим, - и Митрич сам себя прервал, - ох, и странное у тебя имечко, ну и ладно. То не ты виноват, а твой тятя. Вот смотрю на тебя, ты как с креста снятый, видно, что голодал, хоть и дворянин. Простой ты, без гонора и всех этих заморочек. Просишь, а не требуешь, ждёшь, а не берёшь. Любо это всем, ешь, половина - твоё, половина - моё, подкрепляйся.
        Вадим удивился, кивнул и аккуратно разломил краюху хлеба, отобрал для себя пару яиц из пяти, взял пару огурцов и смачно ими захрустел, с удовольствием потребляя нехитрую пищу. Хорошо! Трапеза, впрочем, быстро закончилась, не успев толком и начаться. Митрич, усмехнувшись, вынул из мешка кусок медовой соты и отдал её Вадиму.
        - Ешь, только вощину в руку сплюнь и в мешок сунь, нам ещё из неё свечи топить.
        - Ага, - только и сказал Вадик и принялся с аппетитом уминать мёд. Он съел не всё, половину оставил для Агафьи. Девчонки сладкое любят. Жалко её, ладно он, почти взрослый, а ей, такой маленькой, столько всего пережить пришлось. Пусть хоть сладкого поест. Тёплое чувство причастности к судьбе несчастной девочки на минуту овладело им, и он спрятал кусок сотового мёда себе в мешок. Митрич только усмехнулся и ничего не сказал.
        - Ну, пошли, што ли? - Митрич дождался окончания трапезы и стал собираться в обратный путь. Лешего ещё надобно задобрить.
        Он подхватил яичную скорлупу и собрал все малые крошки от хлеба и, подойдя к старой ели, положил возле рваного вида норы.
        Вадим кивнул и, подхватив свои новоприобретённые вещи, пошёл за Митричем. По пути они решили сделать небольшой крюк, чтобы захватить участок, где проходила лесная дорога, ведущая из знакомого Вадиму села. Лучше бы они этого не делали.
        Возле самой дороги, под старым полусгнившим стволом древней ели они наткнулись на мертвяка. Нашли они его по запаху сгнившей плоти, не увидев сначала. Вадим хотел уйти и не искать никого и ничего, но Митрич решил иначе и, выставив перед собой топор, отправился искать труп.
        То, что это был мертвяк, а не просто погибший от чего-то человек, они поняли по клацанью зубов полусгнившего черепа.
        - Куда ж ты шёл? - тихо пробормотал Митрич, глядя на полусгнивший труп, над которым кружили толстые мухи, поблескивая зелеными брюхами.
        В ответ на эти слова мертвяк дёрнулся и сделал попытку двинуться им навстречу, но безуспешно. Его тело уже представляло собой только страшный и жуткий на вид костяк, лишь только голова имела остатки человеческого подобия. Жутко клацая зубами, мертвец сильно дёрнулся в сторону, Митрич от испуга отшатнулся и упал, а Вадима захлестнула волна невообразимого смрада.
        Судорожно сглатывая и отгоняя от себя виденье американского сериала, Вадим, стараясь не смотреть на эту гниль, шагнул вперёд и со всей силы обрушил удар дубинки на голову мертвеца. Череп издал мерзкий хруст и распался на куски, выпустив из себя чёрную и зловонную жижу. Сильный и тошнотворный запах разложившейся плоти резко ударил в нос, как отравляющий газ.
        Вадим откинул дубинку и бросился к ближайшему дереву, не в силах сдержаться от позывов рвоты. Но его желудок, и так не балованный пищей, наотрез отказался выдавать обратно еду, полученную с таким трудом. Особенно мёд. Рядом запыхтел Митрич, отводя его подальше от смердевшего падалью трупа.
        - Как ты его, молодец! Век не забуду! Молодчага. Сёдня всем скажу, а тебе тарелка отборных щей в награду. Из деревни он, знавал я его в жизни, а вот теперь и после смерти довелось узнать. Чуть не убил, антихрист. А теперь ходу, надо в Пустынь до темноты дойти, предупредить всех, что с деревни мертвяки идут, стало быть, беда там. Надо идти в деревню, спасать и хоронить, но не одним человеком, да не с топором. И силу святую и оружие лучшее прихватить. Кузнеца эта задача, он многое в своей жизни поведал, а уж кровушки на его руках красной и не сосчитать. До локтя ею покрыты. А тут кровь черна, как душа колдовская, но делать это дело нужно. Не ровен час, к Пустыни придут, а они придут, раз этот шёл. Да и другие есть, совсем другие мертвяки. Анисим сказывал. Много их разных, как чума они размножаются. Только от чумы люди навсегда помирают, а эти встают и дальше бродят, а то и других сжирают или заражают. Ох, прогневили мы Господа нашего своей враждой, ох, прогневили. Как теперь спасаться будем, как спасаться?
        - Я мертвяков не боюсь, - пожал плечами Вадим. Он действительно не боялся. «Да и, скорее всего, их и не так много на самом деле, - думал он. - А не то уже бы давно всех сожрали, и весь этот мир превратился в царство мёртвых, а не в живых. А сам он и не нашёл бы никого».
        Митрич всю дорогу качал головой и бормотал про себя, а Вадим шагал молча. Не до разговоров ему было. Противно на душе, противно на сердце. Дубинку он там и бросил, не стал мараться, новую вырубит или найдёт. Да, подложила ему свинью судьба, да куда бежать, куда скрыться? Он вздохнул и зашагал быстрее, нагоняя Митрича. А тот и сам ускорил шаг, и вскоре они уже стояли перед воротами Пустыни.
        - Открывайте скорее, а то сами пойдёте по ночи в лес, искать себе на задницу хворобы.
        За воротами послышалась суета, торопливые крики. Ворота распахнулись, и они вошли внутрь. Митрич сразу побежал на доклад, а Вадим отправился мыться. Яростно оттирая руки, он старался отделаться от заразы, которую сам себе придумал. Вечерял он отдельно от всех. Впервые накормленный досыта, получил чарку хмельного мёда, настоянного на бруснике, и отправился спать. Ночью в келье он был один, Аким куда-то ушёл, и рядом его место пустовало.
        Утро наступило, как обычно, и хмурый и нелюдимый после сна Вадим вышел на порог странноприимного дома. Оглядевшись, он убедился, что его караулили всю ночь, так, на всякий деревенский случай. Что же, и он также бы поступил на их месте.
        - Что, Аким, не спалось? - поддел он своего соседа.
        - Ещё б с тобою спать рядом? А после с мертвяками якшаться? А? - Аким окрысился, зло поблёскивая глазами. - Я бы с тобою и срать рядом не сел, не то што спать. Но вижу, что живой ты. Иди к Анисиму, он тебе всё скажет, а то бы я тебя быстро и одним ударом! - и Аким показал на лежащий с ним рядом здоровенный тесак.
        - Хорошо, - кивнул Вадим и отправился искать отца Анисима. На тесак он не обратил внимания. Хотел бы, прибил, но не сложилось.
        Анисима он нашёл довольно быстро и предстал перед его очами.
        Тот внимательно посмотрел на Вадима, хмыкнул и сказал.
        - Ступай пока к Серафиму, отдай ему всё, что собрал для чернил. Митрич мёд уже отдал. Пока пусть у него всё лежит, завтра за вишнёвым клеем пойдём в деревню. Готов? - И Анисим прищурил левый глаз.
        Вадим дёрнул плечом.
        - Оружие дадите, тогда готов буду.
        - Ну-ну, ты сам у нас, как молоток: бац, и всё, черепушка на куски. Ладно, иди, некогда мне с тобой тут лясы точить.
        Вадим пожал плечами и направился к Серафиму.
        - Я принёс чернильные орешки, и отец Анисим сказал, что Митрич мёду передал, - с порога заявил Вадим.
        Серафим хотел было вспылить, но, взглянув на Вадима, почему-то осёкся.
        - Вон ступка стоит, возьми, выйди во двор, выпотроши все орешки в неё и измельчи, порошок я сам просею и мёду добавлю. Осталось только вишнёвого клея найти. Вы завтра идёте в деревню?
        - Не знаю, а вы разве не идёте?
        В глазах Серафима сначала мелькнула ярость, потом страх, и сразу же после этого какая-то запредельная обречённость.
        - Нет, я не могу.
        - Хорошо. Как позовут, так и пойду. Вернусь, дадите мне написать на пергаменте, я вроде научился.
        Серафим только кивнул и отвернулся от Вадима, дав понять, что он не держит его и говорить с ним больше не собирается. Вадим пожал плечами и вышел. На овсяной кисель с выпечкой он заработал, а на всё остальное ему было наплевать. И он отправился к Елизару.
        Кузнец не работал, а задумчиво смотрел на саблю, что держал сейчас в руках.
        - Ааа! Пришёл, убивец мертвяков.
        Вадим сморщил нос от такого грубого намёка, но промолчал.
        - А ты не морщись, ты скольких убил мертвяков?
        - Пока двоих.
        - Угу, я так и думал. А живых убивал?
        - Нет.
        - Угу, и это тоже мне понятно. В общем, ты мертвяков не боишься, а живых опасаешься?
        - Я не убивал и не хотел бы этого делать. А мертвяки и так уже мёртвые, я их просто упокаиваю. Мне противно это делать, но по-другому я не умею.
        - Интересно ты мыслишь. А я вот уже стольких убил, что и не запомнил всех. А вот с мертвяками ещё не сталкивался, но теперь придётся. Надо в деревню идти, а у нас ни одного воина, одни монахи да послушники. Ты вон умеешь стрелять, да только у меня есть всего одна пищаль и то, разбитая. Я ложе ей новое сделал, но кремнёвый замок через раз работает. Сломан был, я отремонтировал, но всё равно плохо. Пищаль да ручница - вот и всё из огнестрела, что у меня есть.
        - Таким огнестрелом мертвяков не убить, нужно холодное оружие, - решил пояснить Вадим.
        - Какое, какое?
        - Ну, огнестрельное и неогнестрельное, то есть холодное. Ну, там сабли, пики, ээээ, бердыши, - пояснил свою мысль Вадим.
        - Ммм, вот оно как у иноземцев зовётся. Да, сабля есть и не одна, а сулица твоя ещё не скоро будет готова. Я древко ошкурю да на просушку положу. А вот за бердыш спасибо. Правильно ты мне сказал. Есть у меня где-то от него лезвие, а нет, так перекую и древко подберу. Не до жиру, быть бы живу. Тебе бы её дать, но боюсь, что ты его не удержишь и удар не сможешь нанести.
        Вадим посмотрел на себя и согласился с кузнецом. Он никогда не был толстым или упитанным. Вечно худой, вечно остроносый, с тонкими руками и ногами, он и здесь не стал толще, скорее, наоборот. Конечно, лишения и голод никого не красят и жирок не прибавляют, но хотелось бы и окрепнуть. Ничего, лиха беда начало, наест ещё мышцы и злость придёт. Она у него есть, но нужно её направить в нужное русло. Инфантилизм - такая штука, в суровых условиях она либо сразу убивает, либо сразу исчезает, другого не дано.
        - Ладно, надо подумать. Завтра не пойдём, пойдём через день, подготовиться надо. Ты получишь сулицу, насажу я наконечник на старое древко, оно короче, но лучше так, чем никак. Дубинку ты свою бросил зря, но найдём тебе другую. Шестопёр лучше или клевец, да и кистень подойдёт, но им пользоваться надо уметь.
        - Кистень? Это гирька на цепи и короткой ручке? - вспомнил вдруг картинку из книги Вадим.
        - Да, а что?
        - А мне подойдёт, да тренироваться нужно, только цепь подлиннее нужна, чтобы можно было на расстоянии ударить.
        - Не обещаю длинную, но чуть длиннее, чем обычно, сделаю. Накину ещё пару-тройку колец, самое то будет. Вот с тобой и решили. Сулица и кистень, с остальными сложнее будет, но не впервой, придумаем что-нибудь. Приходи завтра: и поможешь, и опробуешь оружие.
        Вадим кивнул и вышел из кузни. Время близилось к вечеру. Он с удивлением поймал себя на мысли, что всё больше понимал речь местных аборигенов, она словно фильтровалась в его мозгу, трансформируясь в привычные слова и понятия, а вот обратные процессы проходили пока достаточно сложно. Он время от времени оговаривался, вставляя в беседу неизвестные местным слова и обороты речи. Но это скоро пройдёт, наверное…
        В трапезной его перехватил отец Анисим.
        - Пойдём, отрок, к настоятелю. Митрич нам рассказал многое, но ты сам убил мертвяка, расскажешь лично. Надобно нам многое знать.
        Вадим по своему обыкновению хотел пожать худыми плечами, но внезапно передумал.
        - А может, сначала повечеряем?
        - А ты разве голоден?
        - Да, мы так бежали с Митричем, что я сразу похудел.
        Отец Анисим невольно улыбнулся.
        - И Митрич тоже бежал и худел?
        - Да, он быстрее меня бежал!
        Анисим весело хмыкнул себе в бороду и, поправив скуфью, потянул Вадима за собой. Вадик спорить не стал и последовал за ним. Что там они хотели услышать особого, он даже не задумывался. Ну, хотели и хотели. Вскоре они пришли в библиотечную келью. Анисим вышел и вернулся минут через десять вместе с настоятелем. Тот внимательно посмотрел на Вадима, неторопливо сел на единственный стул и начал разговор.
        - Давно я хотел с тобой поговорить, отрок. Ты зовёшься Вадимом Белозёрцевым?
        - Да.
        - А отца твоего как звать - величать было?
        - Анатолий Викторович.
        - Анатолий? Редко имя у твоего отца. Ну, что же, необычных ты кровей, это понятно. Но где было твоё поместье?
        Вадим лихорадочно соображал, что бы сказать такого, максимально правдивого. Для этого он даже представил в уме карту. Для геодезиста это было не очень сложно. Ничего подходящего на ум ему не шло, и он бахнул первое, что всплыло в голове.
        - С Гомеля мы.
        Оба монаха многозначительно переглянулись.
        - Отец православный был?
        - Да, а мамка нет, но она окрестилась уже здесь, когда замуж за отца вышла, - начал вдохновенно врать Вадим.
        - Понятно тогда, почему ты молитв не знаешь и крестишься как басурманин, но видим, что ты уже перенимаешь наши правила. Это радует наши сердца и дух Господа нашего. А теперь расскажи, что ты знаешь о мертвяках? Почему не испугался его, как Митрич?
        - Не знаю, не боюсь их и всё.
        Вадим замолчал, молчали и оба монаха, выжидательно глядя на Вадима. Очевидно, его объяснения никак не удовлетворили их любопытство. И их красноречивое молчание только это подчёркивало.
        - Мне их не жалко, - объяснил Вадим. - Они что-то вроде опасных тварей, которых надо безжалостно уничтожать. А если ты их не уничтожишь, они уничтожат тебя. Они не думают, не чувствуют, их цель только убивать. Они тупы и медлительны. Я их ненавижу, а не боюсь. Их нужно уничтожать, пока они не уничтожили нас.
        - Ммм, неожиданно мудро для отрока. Сколько тебе лет, Вадим?
        Вадиму было двадцать, но он постеснялся об этом говорить и решил скостить себе пару лет. Это в войну люди, чтобы попасть на фронт, добавляли пару годков, а здесь, чтобы не прослыть удивительным, нужно было уменьшить, а то больно лицо его по-детски выглядело.
        - Восемнадцать мне годков осенью будет.
        - Угу, здраво рассуждаешь. Да и отроком тебя называть уже и не сподручно, но молод ты покуда, чтобы величать по-другому. А что ещё знаешь о мертвяках?
        - Бить их надо в голову или отсекать череп, а потом его раскалывать. Это не настоящая жизнь у них, а ложная. От дьявола они. Подняли их колдовской силою, а дьявол наслал их подобно чуме. Кусая, они заражают здоровых и передают дьявольскую болезнь дальше.
        В библиотеке царил полумрак, который рассеивала горящая свеча, при словах Вадима пламя её дрогнуло и отклонилось вправо, как будто бы подул незримый ветерок.
        - Не стоит упоминать врага человеческого в пору, когда он максимально силён. Он слышит, а нам того не надобно, - со вздохом сказал отец Анисим.
        Настоятель строго посмотрел на Вадима и подтвердил.
        - В святом доме не слышит он, сила веры у нас велика, но при каждом упоминании своего проклятого имени он беспокоится и ищет того, кто посмел назвать его. А пламя, что даёт жизнь и очищает, связано с ним тоже, как единство и борьба противоположных сущностей духовного мира. Но и в самом деле, не стоит сейчас произносить его имя. Мы поняли тебя, отрок. Ты, как ни странно, прав.
        Вадим кивнул, а настоятель продолжил.
        - Никто, наверное, не знает, как смогли они подняться от вечного сна, но то, что мертвяки, кусая, делают «бесноватых», мы знаем. Это сродни бешенству, что передают со своей слюною лисы и волки. А заражённые обращаются на второй день в ещё более коварные существа, только уже не такие медлительные, как изначальные монстры. Мы их назвали бесноватыми, это люди, но уже совсем другие. Весь их смысл и существо направлены на то, чтобы нападать на других, и конца и краю этому не видно. Как справляться с этой напастью, я не знаю. Но вера наша крепка, а руки сильны. Мы справимся. Есть ещё одни, коих мы называем «одержимыми», но о них мы практически ничего не ведаем.
        Вадим слушал настоятеля молча, а его мысли уже бродили совсем далеко. Он задумался то том, почему мертвяки всегда нападают и хотят сожрать? Видимо, дело было в усиленном метаболизме этих псевдоживых людей. Им нужна пища для своих внутренних потребностей и обеспечения существования, причем пища нужна животная и как можно больше. Белок, белок и ещё раз белок, его они, как в топку, кидали в себя. Что-то вроде животных реакторов. С настоятелем он был полностью согласен и солидарен, но на счёт веры и победы сильно сомневался.
        - Отец Варфоломей, в деревне нас может застать всякое, и многим туда идти не следует. От мертвяков всего можно ожидать, да и разбойники, что напали, тоже неизвестно куда делись.
        - На это не смотри, то нашего ума дело. Кузнец говорит, ты уже не раз мертвяков убивал. Парень ты пришлый, но умелый, пойдёшь с кузнецом и Анисимом, да два послушника вам в помощь пойдут. Впятером справитесь, но на сегодня накладываю на тебя епитимью молиться до полуночи. Благость на тебя должна снизойти, иначе колдовская зараза проникнет в тебя и поработит собою. Ты вчера уже соприкасался с тленом,Бог миловал, но скверна изворотлива и всегда неожиданна. Иди в церковь и молись, отрок, и тем спасёшь не токмо свою душу, но и наши.
        Вадим вздохнул и поклонился, потому как спорить бесполезно, и они с отцом Анисимом вышли из библиотеки.
        Глава 9
        Возвращение в село
        Вадим стоял на коленях перед алтарём и усердно молился. Делал он это не в одиночестве, рядом молились ещё два послушника, но только перед Вадимом лежал псалтырь. Естественно, а как иначе? Ведь послушники бормотали молитвы по памяти, а Вадим читал их вслух. Делал он это весьма коряво, то и дело сбиваясь или замолкая на полуслове.
        В слабом свете немногочисленных свечей старославянские буквы расплывались и плясали, как тени вокруг алтаря. Неверный свет только мешал читать книгу. Вадим стоически терпел и пытался сойти за дисциплинированного послушника. Но оба присутствующих товарища то и дело оглядывались на него, молча удивляясь его косноязычию. Да и вообще, им было невдомёк, почему он вообще тут находится и при этом не знает самых простых молитв.
        Время шло, все безостановочно молились, отбивая поклоны и постоянно крестясь. Вадим сначала чувствовал себя не в своей тарелке, стоя на коленях перед образами, затем свыкся, непрерывно бормоча вслух молитвы. Наконец, он вообще перестал понимать, что он бормочет. Буквы постепенно сливались в сплошное пятно, а глаза начали слипаться.
        Очень хотелось спать. День получился длинным и насыщенным самыми разными событиями и разговорами. Было отчего устать, да и все дни казались один хлеще другого. Вадим находился в церкви уже, почитай, пятый час. Вечеряли они не позже шести вечера, а сейчас время неумолимо подбиралось к полуночи.
        Бормоча вслух молитвы и даже почти запомнив парочку самых коротких из них, Вадим стал клевать носом, грозя читать Псалтырь уже им. А святость всё никак не посещала его, не приходила и всё тут. Одно радовало: он всё больше и больше проникался русским духом. Точнее, не чем-то национальным, а поистине духом времени, в которое он поневоле попал. Именно русским временем русского царства.
        В том, что он попал именно в прошлое, больше не возникало никаких сомнений. Слишком уж декорации здесь оказались аутентичные, и всё представление затянулось почти на две недели. Да и мертвяки как-то быстро разуверили его в том, что он ошибается.
        При воспоминании о мертвяках его передёрнуло, сонная пелена спала с глаз, а буквицы стали хорошо различаться, словно под лупой. Отблеск от свеч вздрогнул и передал теням трепет маленького огонёчка, что плясал на фитиле каждой из них. Вадим встрепенулся и невольно поднял глаза на икону, висевшую перед ним.
        Старая икона, окантованная простым деревянным окладом, написанная неизвестным живописцем, сейчас словно обрела возможность видеть. И она смотрела прямо в его душу чем-то непонятным, чего он не мог никак объяснить. Образ святой богоматери словно бы опустился на него сверху и наполнил душу. Благость, наконец, пришла к Вадиму, благость и успокоение. «Тишина, покой, умиротворение», - только такие слова приходили ему на ум, и только так он чувствовал себя в этот момент.
        - Отрок, да ты, никак, спишь! - внезапный окрик отца Анисима громом прогрохотал возле уха. Вадим вздрогнул и очнулся.
        - Я молюсь!
        - Я вижу, как ты молишься! Стоишь с закрытыми глазами и посапываешь. Я думал, ты и вправду благости получил, а он глаза закрыл и спит, стоя на коленях. И где ты такому научился?
        - Я молился, а не спал, и икона смотрела на меня.
        - Икона смотрела? Богородица? Гм, ну, может быть и так. Пойдём, пора отдыхать. Завтра отправимся в деревню. Идёт кузнец, я, ты и два послушника, как и говорил настоятель. Пять человек - это и много, и мало, смотря с чем нам придётся столкнуться. Ну, да это не твоего ума дело. Иди спать, ты отработал свою епитимью. Если благости и не набрался, то дух свой перед походом закалил, а разум очистил. Полезно молиться перед боем или ещё каким важным делом. По себе ведаю, то и тебе советую, отрок. Будешь внимать мне али другим важным людям, проживёшь долго. А нет, так и думать о том неча. Всё, дуй спать, а я ещё помолюсь. Я уж старик, мне спать много не надо. Ступай.
        Вадим поклонился и ушёл, направившись в свою келью. Аким в ней уже вовсю храпел и даже присвистывал в обе дырочки. Захотелось пить. Вадик подошёл к кувшину, зачерпнул глиняной плошкой воды и стал пить, громко сглатывая прохладную влагу. Аким, видимо, услышав раздающиеся звуки, проснулся, закряхтел и, повернувшись на другой бок, снова заснул, но уже без храпа. Вадим бросился на свой лежак и уже через пару минут отдался в крепкие объятия Морфея.
        Утром, проснувшись и ополоснув лицо, Вадим направился к трапезной, где уже собрались почти все назначенные в поход. Здесь он узнал, что ближе к утру в пустынь прибежали выжившие от нападения крестьяне и сбивчиво, перебивая друг друга, рассказали, что произошло в селе. В принципе, особо нового они ничего не рассказали, и запланированный поход не отменяется, всё равно придётся идти туда на разведку, потому как у них и святая сила, вроде как имеется и боевой командир. А крестьяне што? Поразбежались, куда глаза глядят, и всё на том.
        К трапезной Вадим пришёл вслед за кузнецом, повстречав по пути отца Анисима. Руководство отрядом сразу взял на себя кузнец.
        - Ну, раз я самый опытный, то мы с вами сейчас боевая пятёрка. И не смотрите на меня так, да, вы монахи, а я кузнец. Этот вот малый вообще не пойми кто, однако же, идёт с нами, - кивнул он на Вадима. - Анисим, ты с чем воевать пойдёшь?
        - С верой, с правдой, с надеждой, и с топором! - показал Анисим на небольшой топор, засунутый за верёвочный пояс.
        - Ага, а вам, Сергий и Пётр, вручаю по копью тогда.
        - А у нас и ножи есть, - отозвался один из послушников по имени Сергей.
        Второй, что назвался Петром, тут же вынул из-под рясы длинный и широкий нож, больше похожий на кинжал. Такой же показал и другой.
        - Вот это добре! У меня будут бердыш и сабля, а молодому дадим сулицу и кистень.
        Кузнец нагнулся к большому кожаному мешку и, порывшись в нём, передал Вадиму что-то вроде короткого дротика, но весьма умело сделанного. Древко оказалось и вправду старым, да ещё и со старым наконечником. Новый, видимо, кузнец пожалел и отремонтировал тот, что был. А вот кистень оказался очень удобным. Короткая деревянная ручка, похожая на ручку нунчаков, заканчивалась длинной цепью. Цепь соединяла шипообразную увесистую гирьку из железа или чугуна с рукоятью кистеня.
        Взяв кистень в руки, Вадим опробовал его, несколько раз ударив по воздуху. Несмотря на свой неказистый вид, оружие хорошо держало баланс и удобно лежало в ладони. Теперь следовало немного потренироваться, и в целом оно могло очень сильно пригодиться и выполнить ту задачу, для которой, собственно, и предназначалось.
        - Ну, что? Готовы?
        Все промолчали, но кивнули. Всё ясно было и без слов. Шли неведомо на что, и неведомо что ждало их на каждом повороте лесной дороги и в деревне. По поводу деревни, пожалуй, вообще мало что можно было предсказать. Аким, который стоял на воротах, с готовностью отворил их и выпустил отряд на дорогу.
        Не оглядываясь, все пятеро бойцов двинулись вперёд, навстречу своей судьбе. У каждого за спиной висел мешок для возможных трофеев или продуктов, а в руках лежало оружие, вселяя ощущение защиты. Каждый надеялся на лучшее, но при этом предполагал худшее.
        Идти предстояло довольно далеко, километров пятнадцать. Дорога прихотливо извивалась, пробираясь сквозь лес. Вывернув из чащи, она побежала через редкие здесь поля, засаженные рожью, овсом или гречихой. Прошедший два дня назад дождь весь без остатка впитался в песок, оставив после себя только редкие лужи, насыщенные бурой грязью.
        Всё вокруг дышало первозданным природным естеством. Через дорогу перескакивали лягушки с красными пятнышками на серой шкурке, разбегались ящерицы и попискивали невидимые в густой траве мыши. Жаворонок с прикольным хохолком долго сопровождал их, время от времени вспархивая с дороги. Отлетев на пару метров, он опускался обратно, чтобы снова вспорхнуть и лететь дальше.
        Природа словно и не замечала людских проблем, что ей до них? Птицы пели, мыши бегали, стрекотали кузнечики. Гадские оводы, или бзыки, как их называли крестьяне, безудержно летали над головами вспотевших от долгой ходьбы людей. Их нудное жужжание и укусы изрядно бесили путников.
        - Словно мухи над мертвяками вьются, - пробурчал кузнец, провожая взглядом целый рой оводов, жужжащих вокруг. А тех становилось всё больше. Отец Анисим недобро взглянул на Елизара.
        - Ты бы не каркал уж! И так на душе тошно.
        - А я что? Я ничего, закусали просто, сволочи, - и кузнец с размаху бахнул себя по шее ладонью, прихлопнув очередного кровопийцу.
        Послушники Пётр и Сергей только хмыкнули, вертя головами и отмахиваясь копьём от оводов. Вадим молчал, как рыба. О чём тут говорить, оводы слетелись на них со всего леса, ведь от всех разило таким острым запахом пота, что его, наверное, чувствовали даже мертвяки.
        Так, непрерывно переругиваясь и перебрасываясь незначительными фразами, небольшой отряд продвигался дальше. Вокруг, если не обращать внимания на громкое щебетание птиц, было тихо. Лес то придвигался вплотную, то отступал дальше от дороги, постепенно мельчая. Пару раз ради любопытства Вадим заходил в него, завидев там шляпку красноголовика или даже белого гриба. Вадик любил грибы, как-то не лежала у него душа к рыбной ловле и уж тем более к охоте. А вот такая тихая охота приносила ему удовольствие. Мама всегда хвалила его по малолетству за приносимые домой дары леса.
        Все уже порядком устали, когда впереди показались сначала верхушки деревьев, а потом и сами дома села Седмицы. Путники невольно замедлили шаг, напряжённо всматриваясь вперёд. До сей поры никто им на пути ещё не попался: ни мёртвый, ни живой, и это настораживало.
        - Так, Пётр и Сергий, копья наизготовку и вперёд, - скомандовал кузнец. - Анисим, ты справа иди, а ты, отрок, слева, а я сзади пойду.
        - Это как же так! - вскричал Пётр, молодой ещё парень с жидкой бородёнкой и еле заметными усиками, - мы, неумехи, вперёд на смерть идём, а самый опытный из нас позади скрывается?
        - То моё дело, как идти. Я старший, вся вина на мне, а ты придержи язык, а то располовиню тебя надвое! - и Елизар угрожающе взмахнул бердышом. Тот свистнул в воздухе, и Пётр заткнулся.
        - Если вы побежите, - начал объяснять кузнец, - я мертвецов остановлю, дам вам время, чтобы спастись. Если же меня завалят первым, вам убежать будет намного труднее. Я не раз и не два смотрел в глаза смерти, чтобы трусить сейчас. Запомни это, Пётр, пока не поздно. А не то погибнешь смертью лютой. Да и село не мертвяки захватили, а конный да оружный отряд. Кто угодно мог им быти, хош казаки, хош поляки.
        Пётр угрюмо замолчал, молчали и все остальные. Вадим с сомнением посмотрел на свою короткую сулицу и взмахнул ею, чтобы проверить, как она лежит в руке. Потом взял кистень и, отойдя немного в сторону, ловким ударом смахнул голову чертополоху, порадовавшись своей ловкости. Второй и третий удар оказались не такими удачными и лишь причесали высокую траву.
        - Давно не косили, плохой знак, - молвил кузнец, с усмешкой глядя на попытки Вадима. Кузнец шутил, но оставался максимально серьёзным.
        - То так, - отозвался и Анисим, поневоле сжавшись от предчувствия неожиданной засады.
        - А мертвяки засады могут устраивать? - неожиданно озвучил общую тревогу послушник Сергей, молодой парень с простым и глуповатым лицом.
        - А хто их знает, этих мертвяков, есть ли у них разум, али весь уже сгнил? А может они и различаются между собой, об этом никто не знает.
        Вадим если и не знал, то однозначно догадывался, но информации пока было очень мало, в этом кузнец был прав на сто процентов. Внезапно резкий порыв ветра сорвал с крыши пук соломы и бросил его в лицо Петра. Тот вздрогнул и невольно заорал от неожиданности.
        Его не слабый крик пронёсся по деревне, заглядывая в открытые двери и пробитые окна.
        - Шуметь нельзя, - негромко изрёк Вадим. - Они не любят шума, как услышат, так сразу бредут на звук и ищут жертву.
        - Откуда знаешь? - накинулся на него отец Анисим.
        - Из опыта своего печального, - поэтически ответил Вадим. - Просто я умею думать и запоминать. Запоминать и сравнивать, а потом анализировать.
        - Чаго сказал? Анали… тьфу ты… Господи, откуда у тебя эти поганые словечки, отрок? - сплюнул отец Анисим, так и не разобрав последнее слово Вадима.
        - Сами в голову приходят. Я их не зову, а они всё равно приходят.
        - Блаженный што ли? - осведомился Пётр.
        Вадим промолчал, зачем с дураком спорить?
        Тем временем отряд подошел к крайней избе. Изба и в лучшие времена ничем не выделялась из похожих, а сейчас и подавно ничем не могла обратить на себя чьё-либо внимание. Рябиновый куст, покрытый сплошь гроздьями ещё зелёных ягод, скрывал за собой небольшое крыльцо.
        За этим домом можно было рассмотреть и следующие избы, утопающие в зелени кустарников и фруктовых деревьев. Дом был пуст, только следы разорения и человеческой беды незримо присутствовали в нём. Лежала битая глиняная посуда, да трепыхался на дереве домотканый лоскуток, но людей видно не было. Ни живых, ни мёртвых.
        - Никого! - констатировал Сергей.
        - Никого! - подтвердил и Елизар, внимательно осматривая окрестности. - Здесь никого, а что дальше - неизвестно. Здесь явно побывала чья-то шайка. Добро всё забрали, людишек то ли увели, то ли побили.
        - То пока неясно, - отозвался отец Анисим. - А ты, Вадим, вон видишь, вишня растёт. Дуй до неё и сгребай всю смолу, какую найдёшь.
        Вадим взглянул в указанном направлении и действительно заметил уже старую вишню. Пожав плечами, он направился к ней. Сорвав лист лопуха, начал счищать с коры слюдяные потоки вишневой смолы. Было её тут не очень много и требовалось дополнительно найти ещё с пяток деревьев. «Будем искать!» - сам себе сказал Вадим и потопал вслед за остальными, что снова вышли на дорогу.
        Да это было объяснимо. Никто не хотел рисковать и бродить по огородам, выискивая врагов или выживших. Может то и правильно было, а может и нет. Огороды, в основном, не имели высокого бурьяна. Только заросли малины, крыжовника и смородины изредка привносили сумятицу в ряды грядок огурцов, тыкв или репы. Но между домами иногда попадались места, заросшие то крапивой, то коноплёй.
        Всё было спокойно, поднявшийся было ветер внезапно стих и еле шевелил верхушки деревьев, не желая спускаться вниз. Вадим усиленно принюхивался, но странное дело, он не чувствовал тошнотворного запаха тлена. Они шли дальше, осматривая дом за домом, находя иногда либо еду, либо что-то из утвари или одежды.
        Оружия или чего-то подобного пока не находилось. Грядки оказались нетронутыми и Вадим, нисколько не сомневаясь, обобрал пару рядков с огурцами, смачно хрустя ими и поглядывая при этом, что ещё можно сожрать. Крыжовник и смородина только наливались соком и сладостью и кроме поноса ничего ему не сулили. И Вадим милостиво оставил их дозревать до своего следующего посещения села.
        Странно, но не было видно ни одной животины, совсем ни одной. Не блеяли козы, не визжали от голода свиньи, не мычала недоенная корова. Следы животных были видны повсюду, особенно смачные и уже высохшие лепёшки коровьего навоза, а вот самих животных нигде не наблюдалось. И Вадим стал догадываться, почему, но пока не спешил делиться своими мыслями с остальными.

* * *
        Владислав Зенжинский не помнил себя. Иногда в его расстроенном болезнью мозгу проплывали какие-то виденья, которых он не только не понимал, но и вообще не осознавал. Их сборный отряд ляхов, казаков и местного разбойного люда кочевал от села к селу, пробавляясь грабежом встречных и разоряя сёла.
        Оставалось их немного, человек двадцать, но зато половина конных, а уж оружными были все. Народ подобрался лихой и не любящий задарма рисковать своей шкурой, да ещё в открытом бою. Царевич Димитрий, что оказался Гришкой Отрепьевым, нанял их ещё в Путивле, и они не с честью, и не с правдой служили ему. То бежали из-под Кром, то снова возвращались в месяцы затишья. А после его позорной смерти и вовсе покинули Москву и разбрелись в поисках добычи и пропитанья насущного.
        Сначала их отряд был большим, но в один нехороший момент они нарвались на боевых холопов местного боярина. Удача отвернулась от разбойников, и они трусливо бежали, потеряв убитыми и ранеными половину своих товарищей. После этого их отряд превратился в обыкновенную шайку разбойников и постепенно стал уменьшаться, пока не сократился до двадцати человек.
        Но и этого количества вполне хватало, чтобы грабить беззащитных крестьян. Вот и последние виденья в наполовину мёртвом мозгу Зенжинского говорили о том же. Впятером они ворвались в село, отсекая тех, кто попытался бежать по дороге в монастырь. Остальные быстро перекрыли другой путь и бросились грабить, врываясь в избы. Кто оказывал сопротивление, того сразу полосовали саблями, остальных пощадили.
        Юрко и ещё один из ретивых запорожских казаков сразу стали задирать юбки понравившимся бабам и девкам, остальные рыскали по домам в поисках наживы. Несколько человек местных ушло из села, остальные не смогли.
        Весь вечер и всю ночь разбойники беспробудно пьянствовали и охальничали, успокоившись только под утро и никто из них не видел, как один из убитых внезапно зашевелился, заворочал головой и поднялся на том самом месте, где был убит накануне мертвяк. Того уже сожгли чуть поодаль, а обгорелые кости упокоили здесь же, вырыв глубокую яму.
        Но судьбе было угодно наказать грабителей, ведь одного из крестьян они убили совсем недалеко от этого места, и он, смертельно раненый, на последнем издыхании дополз до места упокоения мертвяка, где и испустил дух. И вот теперь тело крестьянина получило вторую жизнь. Грудная клетка приподнялась и сделала попытку вдоха, но мёртвые лёгкие не нуждались в воздухе, а мёртвая кровь, ставшая чёрной, в кислороде.
        Та нечистая сила, что поднимала мёртвых, могла это сделать только два раза: первый - после проведения соответствующего ритуала, а для второго раза должны совпасть ряд условий. И это случилось. Свежая кровь легла на пепел мёртвого, и он вновь восстал, теперь уже в другом теле.
        После двух попыток тело дёрнулось, смогло приподняться на локтях и привстать над поверхностью. Голова трупа задёргалась, глаза в орбитах шевельнулись и, покрутившись в разные стороны, зафиксировались на недалеко стоявших избах. На беду, там промчалась девка, ревущая белугой.
        Голова мертвяка скособочилась и, уловив направление движения, дала команду ногам. Тело трупа выпрямилось, послушно развернулось в нужную сторону и зашагало в сторону домов. Из одной избы в это время вывалился пьяный лях и, закачавшись на пороге, громко испортил воздух.
        Неверная поступь выдавала в нём мертвецки пьяного человека. Шагнув в сторону сарая, он на полпути остановился, распустил шнурок своих штанин и начал мочиться. Закончив своё дело, он развернулся и попытался войти обратно в дом, но природный компас его тела временно сбился. Качнувшись, лях изменил направление, споткнулся об лежащий деревянный чурбан и полетел оземь, громко ругаясь.
        - Пся крев! Курва!
        Пока он барахтался на земле, пытаясь вернуться в вертикальное положение, мертвяк успел подойти вплотную, незаметный в ночной темноте. Почувствовав запах живого тела, он напал, вгрызаясь прямо в шею застигнутого врасплох ляха.
        Высшая ирония Созидателя оказалась в том, что убийцы были достойно наказаны своей же жертвой. Лях пытался дать отпор, он и дал его, довольно быстро спихнув с себя тело монстра и трезвея на глазах. Но его покусанная шея, плечо и предплечье начали обильно кровоточить.
        Смертельный яд неизвестного вируса быстро проникал в кровь, туманя сознание. Движения жертвы, сначала излишне резкие и испуганные, всё больше замедлялись и замедлялись, пока и вовсе не прекратились. Лях, успев достать широкий нож, полоснул труп, отрубив тому правую руку, что тут же повисла на разбитой лучевой кости. Другим взмахом он почти перерубил шею мертвяку.
        На этом жизненная энергия поляка угасла, и он свалился на землю, потеряв сознание. Мертвяк же, потерзав для порядка ухо ляха и откусив его, отстал. Громко урча и пережёвывая ухо, он отправился искать новую жертву. Ею оказалась женщина, которая спала на сеновале, вся в слезах, прижимая к себе горемык детей.
        Дети, напуганные видом монстра, успели сбежать, а вот женщина - нет, став очередной жертвой мертвяка. По селу вновь стала подниматься тревога. Хватая детей, крестьяне принялись убегать в лес. Спаслась большая часть села, остальные не смогли этого сделать по разным причинам.
        Услышав шум, на крыльцо вышел Зенжинский и тут же нарвался на мертвяка. На этот раз всё получилось не так, как с другими. Мертвяк напал, но просчитался.
        Увидев ходячий труп, Зенжинский не растерялся и, выхватив саблю, мигом развалил тело пополам, но оно продолжало ещё дёргаться и ползти вперёд, пока лях не отсёк трупу голову. С других домов сбежались остальные разбойники.
        - Это что за пся крев? - Зенжинский пнул покатившуюся голову трупа.
        - Это вроде тот, кого мы сегодня убили в селе, - подсказал гайдук Сеноп.
        - Ммм, - Зенжинский, будучи под алкогольными парами, сотворил вопиющую глупость. Он подхватил левой рукой отрубленную голову за волосы, как всегда любил делать с поверженным врагом и поднёс её к глазам, чтобы лучше рассмотреть.
        Голова мертвяка сразу же воспользовалась этой оплошностью ляха и, клацнув зубами, грызанула его за большой палец.
        - Ааа! - поляк бросил голову и ещё в воздухе ударил по ней саблей, разрубив почти полностью. Выпустив из себя чернильного цвета кровь, смешанную с мозгом, голова затихла.
        По руке Зенжинского потекла кровь из прокушенного пальца. Очень громко ругаясь, он пошёл к бочке с водой, чтобы промыть рану, но было уже слишком поздно.
        На этом воспоминания Зенжинскогоне обрывались, они просто перетекали в бессвязные видения. Временами наступало просветление, и он снова становился самим собою, но только до тех пор, пока не одолевало непрерывное чувство голода. Он всё время хотел жрать, и только насытившись, вновь обретал разум. Он мог бы себя поздравить с новым статусом бесноватого, если бы мог. На его менталитет солдата удачи и обыкновенного бандита наложилось нынешнее состояние, и он обрёл животную сущность, причем животного бешеного.
        К вечеру следующего дня село полностью опустело, спасшиеся от напасти крестьяне бежали из него без оглядки, частью выбрав направление, прямо противоположное монастырю. Спаслось их всё же много, в основном дети и несколько женщин и мужчин.
        А вот разбойники полегли почти все, а кто не погиб, тот в ужасе бежал из села. Остальные, переродившись в бесноватых, гонялись какое-то время за оставшейся живностью, пока всю её не сожрали.
        Больше в селе делать было нечего. Петрушку и укроп переродившиеся не жаловали, репу не копали, а потому отправились в лес. Но лесные звери им не обрадовались и убегали от незваных гостей. Несколько бесноватых разбрелись в разные стороны, остальные, подчиняясь стадному инстинкту, пошли вслед за Зенжинским к реке. Здесь они и стояли, молча пялясь на воду и пытаясь схватить плещущуюся в ней рыбу.
        Один из них, не в силах сдержать мук голода, бросился в воду за рыбой, но вода быстро выбила у него почву из-под ног и унесла вместе с собой. Его то ли мычание, то ли рычание ещё некоторое время оглашало берега реки, пока вода окончательно не унесла тело вниз по течению.
        Зенжинский и сейчас стоял в полукоматозном состоянии, бездумно пялясь в бегущие волны реки. Чувство голода медленно разъедало его внутренности, временами пробуждая в голове человеческие чувства, что иногда даже брали вверх над животным началом. Рядом также застыли его пятеро подельников, экономя энергию в отсутствии пищи. Они могли стоять так очень долго. Всё же они являлись полуживыми, а не мёртвыми и существовали благодаря несколько другим законам.
        Внезапно со стороны села послышался человеческий вскрик. Зенжинский встрепенулся, его глаза загорелись адовым огнём, и он повернулся в сторону села. Некоторое время ничего не было слышно, но потом ветер донёс приглушённые расстоянием звуки человеческой речи.
        Медленно поворачиваясь и делая первые шаги, вся шестёрка мертвяков целенаправленно двинулась в сторону села. С каждым шагом их движения становились всё более уверенными и быстрыми. Скованность одеревеневших от долгого стояния мышц уходила, и вот уже вся свора полумертвецов, жадно вслушиваясь и внюхиваясь, устремилась в село.
        Глава 10
        Бой
        Вадим, немного осмотревшись и поняв, что явная опасность отсутствует, уже более смело шагал вперёд, выискивая среди изб вишнёвые деревья. Найдя нужное, он с удовольствием содрал с его коры смолу и пошлёпал дальше, стараясь не наступать на острые ветки ногами в лаптях. Они, кстати, были хоть и не сильно удобными, но всё же это оказалось лучше, чем шагать босиком. Нужно ещё научиться их вязать, потому как купить кожаную обувь здесь практически невозможно. А уж сколько она стоит?
        Хорошо, что стёкла на земле не попадались, металлические гвозди или пластины тоже, но шишки, сучковатые ветки, камешки и острая трава изрядно ранили ноги.
        Вадим спокойно набивал маленький мешочек вишнёвой смолой, когда услышал испуганный вскрик. Кажется, это был Сергей, а может быть и Пётр. Перехватив удобнее сулицу, Вадим поспешил к товарищам.
        Основная группа монахов обшаривала ближнее подворье, в отличие от него, возившегося среди фруктовых деревьев в соседнем доме. И теперь оттуда слышался непонятный шум. Вадим выскочил из-за угла дома и застыл от страха, попав сразу в разгар развернувшегося сражения.
        Пётр в ужасе беспорядочно бил копьём по воздуху, а в его шею впился зубами здоровый,нет, не мертвяк, по виду вроде бы живой, а вроде и нет, судя по его поступкам. Послушник Сергей медленно отступал, весь белый от ужаса, время от времени тыкая копьём в напавшего на него бесноватого. Чуть в стороне от них находились кузнец и отец Анисим.
        Отец Анисим молился, видимо, надеясь на чудо или святость, но чуда не происходило. Елизар усилено крутил бердышом, отбиваясь сразу от четверых бесноватых, и только длина его грозного оружия не давала им возможность напасть и сожрать глупого монаха. У мертвецов в руках имелось оружие: у кого сабля, у кого кинжал и даже копьё.
        У одного из нихоказалась отрублена левая рука, но он сражался, как ни в чём не бывало. Культя даже затянулась почерневшей и запёкшейся, словно от жара, кровью. Да и все напавшие мертвяки мало походили на те трупы, что шагали, как пресловутые зомби. Эти, пусть и с пустым взглядом, как на подбор, чёрных глаз, но были значительно бодрее и «живее».
        И это шокировало Вадима, он просто не знал, что предпринять. Да и вообще, зомби ли это? Всё же в его сознании бесноватые пока не укладывались: он не знал, чего от них ожидать, и на что они способны. Мертвяки мертвяками, но это точно не они. А нападавшие казались неутомимыми. Не издавая ни одного звука, они продолжали нападать всей толпой.
        Страшный животный ужас накрыл Вадима с головой. Он взглянул на свою сулицу. Короткое древко с таким же маленьким наконечником не внушало никаких надежд. Это против зомби-мертвяков оно могло помочь, а против полуживых бесноватыхналичие такого оружия казалось очень спорным противовесом. Один из трёх мертвяков, что нападали на кузнеца, заметил новую мишень и одним прыжком оказался почти рядом.
        - Ургггггххххххххх! - прорычал-прошипел он и уставился прямо в глаза Вадима.
        - Мамаааа! - Вадим, что есть силы, ткнул сулицей и промахнулся. Монстр легко перехватил его копьё своей рукой, которая уже больше походила на звериную лапу, и вырвал из рук Вадима. Последнее, что запомнил Вадим, это толстые ороговевшие длинные ногти какого-то мерзко-коричневого цвета, на конце имевшие траурный чёрный цвет навеки въевшейся грязи.
        Страх удушающей волной бросился Вадиму в голову, он высоко подпрыгнул, упал, уходя от удара второй руки монстра, покатился по земле, вскочил и бросился бежать. Он не чувствовал ни рук, ни ног. Его ступни едва касались земли, с такой огромной скоростью он бежал. Наверное, ни один чемпион по бегу на любые дистанции не смог бы его обогнать в этот момент.
        Он скорее не бежал, а летел по воздуху, и лишь только частое мелькание его лаптей указывало, что это не так. Они же его и привели в чувство. Один из топотков зацепился за веточку придорожного кустарника и слетел с ноги. Потеряв его, Вадим неосторожно наступил голой ступнёй на еловую шишку, валявшуюся на дороге, от полученной боли взвыл и резко полетел в пыль и дорожную грязь.
        Небо и земля несколько раз прокрутились перед его глазами, и он замер, тихо хныча и скуля в придорожной пыли. Минута слабости длилась недолго, инстинкт самосохранения заставил его снова встрепенуться и прислушаться, нет ли погони. Никто его не преследовал, только со стороны села слышались душераздирающие крики убиваемых.
        К голосу Петра присоединился и голос Сергея, и непонятно было, кто из них ещё жив, а кто уже и ни жив, и ни мёртв. Вадим машинально провёл руками по одежде. Как ни странно, но заткнутый за верёвочный пояс кистень не выпал, хоть в процессе бегства это было бы и естественно.
        Короткая рукоятка кистеня, отполированная кузнецом, удобно легла в правую ладонь, неся успокоение и смелость. Осознание своего бегства, а также крики заживо съедаемых товарищей прошлись по его душе словно пенопласт по стеклу.
        Вадим оглянулся, за его спинойвилась дорога в Оптину Пустынь, где можно найти спокойствие и умиротворение. Впереди его ждала только смерть, но что будет дальше, когда он прибежит в монастырь, крича в ужасе о мертвяках? А через пару дней они явятся туда за ним. Можно сбежать и оттуда, но от собственной совести не убежишь. Она всегда будет с тобой, а также память, которая всегда услужливо напомнит о проявленной трусости.
        Вадим не считалсебя воином, но и трусом быть не хотел. Не зная, на что решиться, он упал на колени прямо посреди пыльной вековой дороги и стал молиться. Его начала колотить дрожь, сердце стучало, словно пытаясь выпорхнуть из его груди и скрыться в небе. Он боялся, он смертельно боялся смерти.
        - Мама, мамочка, спаси меня, спаси!
        Но природа оказалась к нему глуха: нет здесь ни матери, ни отца, он один, совсем один, жалкий, слабый неумеха. И когда он уже почти сломался, почти решился бежать, несмотря на весь позор, перед его глазами вдруг вспыхнули голубые детские глаза.
        - Возьми меня с собою!
        Он вспомнил Агафью, как она доверчиво прижималась к нему, прося защиты, как беспомощно смотрела, надеясь на его снисхождение. Если он струсит, то беда придёт и туда. Он струсит, струсит другой, третий, а от судьбы не уйдёшь, либо ты станешь сильнее, либо умрёшь. И ладно бы только он, умрут и другие, которых не защитит больше никто, наверное.
        Душевная борьба, что происходила в его сердце, тронула чашу весов, на одной из которых лежала огромная глыба страха, а на другой… На другую упала лишь одна маленькая, виртуальная слезинка ребёнка, которому он помог. Да и как он посмотрит в глаза кузнецу, если сбежит, он здесь и так чужой, и не с предательства следует начинать. Но где взять силы побороть страх? Вадим упал на колени и принялся истово молиться вслух.
        - Отче наш, сущий на небесах… Помоги, помоги, помоги! Дай сил мне, дай мужество, подскажи, подскажи, подскажи…
        Слёзы текли по его лицу, рот дрожал и кривился в судороге страха и страдания. А он всё никак не мог ни на что решиться. Бежать или спасать! Спасать или бежать! Вот крик Петра взвился на высокой ноте и резко оборвался.
        - Боже, помоги! Дай силы! Дай мне силыыыыы!
        Резкий порыв ветра взъерошил верхушки деревьев, зашумела листва, и наступила тишина. Никто не отозвался на его призыв. Лес равнодушно молчал, занятый своей привычной жизнью. Каждый человек делает свой нравственный выбор сам. И никто другой ему не указ, даже высшая сущность!
        Вадим опустил голову, посмотрел на землю. В густой пыли дороги боролись муравей и гусеница. Гусеница была и больше муравья, и сильнее, но муравей не уступал, непрерывно кусая её и стараясь обессилить. Вадим с тоской взглянул на дальний поворот дороги, которая вела в Пустынь.
        Что же, он не видел другого выхода, кроме как идти на помощь. Начинать новую жизнь с предательства не хотелось. Предательством не купишь ни жизнь, ни славу, да и деньги, в числе пресловутых тридцати сребреников, быстро закончатся. А дальше что? Он ведь не дурак, всё понимает. Всё или ничего!
        Он поднялся из пыли, с тоской ещё раз обернулся назад и, больше не оглядываясь, потопал вперёд. Подобрав утерянный лапоть, нацепил его на ногу и уже быстрым шагом направился к месту боя. Вновь зашумел ветер, играя листвой и хвоей, а на Вадима снизошла благодать. Он понимал, что идёт умирать, понимал, что это глупо, понимал, что можно не идти, но повернуть назад уже не мог.
        С каждым шагом его решимость крепла, а все прежние желания и мечты постепенно растворялись и утрачивали всякий смысл. Какая уж там Снежана, что растаяла давно и безвозвратно. В принципе, ему было глубоко наплевать и на Елизара, и на Петра с Сергеем. Но вот что-то не давало ему покоя и ныло в области сердца. Трусом помирать и предавать как-то было не в его правилах, пусть и весьма малых.
        Не по-русски это как-то. Сам погибай, а товарища выручай. Руководствуйся, прежде всего, совестью, а потом уж выгодой. Выгода тоже имелась, в случае успеха. Вот только Вадим отдавал себе полный отчёт в том, что воин из него никудышный. Он слаб, он убог, он трус!
        Нет, он не трус. Вадим шмыгнул носом и, сжав зубы, уверенно пошёл вперёд, уже ни о чём не думая. На его мозг опустилось полное осознание ситуации, в которую попал, и теперь ум лихорадочно искал выход из непростого положения.
        Довольно быстро Вадим вернулся к месту боя и увидел всю развернувшуюся картину. Петра нигде не было видно, а Сергей барахтался на земле, слабо отбиваясь от бесноватого, который колол его кинжалом. Одного бесноватогоуже упокоили, и он валялся распластанной тушей на небольшом бугорке, а вот второй все ещё клацал зубами,валяясь на земле без отрубленных бердышом ног, с ненавистью зыркая на кузнеца.
        Трое бесноватых теснились перед Анисимом и Елизаром, которые стояли спиной к спине, сжимая в руках бердыш и топор. Стараясь не производить резких движений, Вадим стал подкрадываться к сражающимся. Он догадывался, что мертвяки реагирует либо на звук, либо на движение. Но времени оказывалось слишком мало, чтобы незаметно подкрасться. Решив, что быстрота и натиск - это его единственное преимущество, Вадим выпрямился во весь рост и кинулся вперёд.
        На ходу замахнувшись кистенем, он раскрутил его и резко ударил бесноватого. Гирька с треугольными наростами ударила в предплечье ходячего трупа. Оно хрустнуло, но это ни к чему не привело. Бесноватый оказался по-прежнему жив, то есть, никак не отреагировал на травму. Бросив терзать свою жертву, он оглянулся и ощерился, показав длинные, чуть ли не звериные клыки.
        Вадима обдала невообразимая вонь. Вспомнился мертвяк, которого он упокоил в лесу. Дальше Вадим действовал по наитию. Он ощутил длину цепи и тяжесть смертельного груза на конце её, сделал шаг в сторону и, с оттяжкой раскрутив цепь, ударил что есть мочи по черепу монстра.
        Чугунная гирька влетела в левую глазницу мертвяка, смачно чпокнул выбитый ею глаз, а рука Вадима уже начала новое движение. Гирька кистеня подскочила в воздухе, раскрутилась ещё раз и обрушила свой удар на лоб монстра, расколов черепную кость. Как бы ни был силён бесноватый в своей жизненной мёртвости, но и у него предел прочности имел ограничения. Третий удар, уже добивающий, расколол череп монстра, выплеснув из него мерзкое содержимое.
        Вадим тут же отбежал в сторону, сдерживая рвотные позывы. Бой был в самом разгаре, и мертвяков оставалось ещё трое, ещё трое из нападавших уже, видимо, кипели в адском котле. Они успели среагировали на новую угрозу, но напасть на Вадима не смогли. Елизар, увидев неожиданную помощь, пошёл ва-банк. В один из боевых моментов он внезапным и очень сильным уколом вонзил в тело бесноватого бердыш и оставил его там, повалив монстра на землю.
        Сам же выхватил саблю и напал на второго, выкрикнув своему напарнику.
        - Анисим, бей!
        Старый монах мгновенно среагировал, выпростав из рукава уже окровавленный чёрной кровью топор, и с размаху ударил им третьего бесноватого. Монстр успел убрать голову, и удар топора пришелся ему в грудь, разрубив её и застряв там. Это успел увидеть Вадим. Подскочив, он вновь раскрутил кистень, и чугунная гирька с силой опустилась на затылок мертвеца, превратив его голову в крошево. Мертвяк упал, вырвав топор из рук Анисима.
        В это время Елизар из последних сил пластал саблей своего противника, который отмахивался от него такой же саблей. Видимо, в жизни этот бесноватый командовал отрядом разбойников. Удар сабли кузнеца наткнулся на саблю монстра и отбил её в сторону, чтобы тут же схватиться вновь.
        На стороне кузнеца сражались опыт и отвага, а на стороне бесноватого поляка - безумие, вызванное болезнью, и нечеловеческая сила. Онатаковал, несмотря на то, что сабля кузнеца уже пару раз прошлась по его плечам и бокам. Кузнец стал уставать, но продолжал обмениваться ударами с монстром, и ещё неизвестно чем бы закончилась их битва, если бы ему на помощь не пришли Вадим и отец Анисим.
        Удар кистенем раздробил кисть монстра и выбил из неё саблю, а последующий удар топором лишь за малым не отрубил поляку вторую руку. И тут бесноватый вместо того, чтобы идти напролом, вдруг повернулся и бросился бежать, причём так быстро, что пока они соображали, он скрылся за стеной ближайшего дома.
        Ни Вадим, ни Елизар с Анисимом не ожидали от него такой прыти, и не смогли помешать ему.
        - Убёг, зараза! - с досадой сказал кузнец.
        - Убёг, - подтвердил с горечью Анисим.
        - Убёг, - повторил за ними и Вадим, но с откровенным облегчением.
        На хрен ещё гоняться за ним! Но пока они разбирались с этим, начал вставать тот, в которого Елизар воткнул бердыш. Кузнец, не теряя времени, обрушил на него удар сабли, пока монстр пытался вырвать из своего тела тяжёлое оружие. Череп мертвеца треснул, расколовшись, как спелый арбуз, и бой закончился.
        Вокруг них теперь лежали пять трупов,застыв неподвижными грудами переродившегося мяса. Поодаль лежал с разорванным горлом и послушник Пётр, испустив последний вздох, а вот послушник Сергий оказался ещё живой. Кузнец подобрал свой бердыш и одним движением перерубил шею Петру, упокоив его навсегда.
        - Возьми бердыш, Вадим, добей Сергия.
        - Я? Я не смогу. Он же ещё живой.
        - Пока ещё живой, - устало сказал кузнец. - Не можешь добить бердышом, бери саблю, - и кузнец протянул её Вадиму.
        Тот отрицательно покачал головой, переводя взгляд то на кузнеца, то на Анисима, то на дрожащего, словно в лихорадке, послушника. Елизар смотрел, не мигая, отец Анисим отворачивал глаза, морщась то ли от вони, исходящей от мертвецов, то ли от осознания того, что придётся убить ещё живого послушника.
        - Ты же говорил, Вадим, что ещё ни одного живого не убивал? Вот теперь придётся. Смотри, он уже начинает становиться чужим, ещё немного, и он нападёт на нас, забыв себя.
        И действительно, какие-то изменения с телом послушника уже начали происходить,и они стали заметны даже не вооружёному взгляду.
        - Бей, пока не поздно!
        - Ну, как же так, как же так! - беспомощно бормотал Вадим, ища поддержки у монаха.
        - Бей! - зло взглянул отец Анисим. - Потом покаешься за грех свой.
        - Я не могу, я не убийца!
        - Ты делаешь добро, а не зло. Ты не добрый молодец, но если не переступишь через себя, то не сможешь дальше сопротивляться злу. Я не могу его упокоить, это будет для меня тяжкий грех, и я не отмолю его у Бога. Елизар не хочет, он сделал многое за всех нас, и он воин и командир наш. Он приказал, ты должен исполнить, иначе не будет тебе прощенья, и епитимья не поможет. Я сказал тебе всё. Дальше будет твой выбор. Я приму его, как есть, слово за Елизаром.
        - Я не могу, не могу! Если бы он напал на меня, тогда да.
        - Считай, что он напал. Пощади его, пусть он умрёт человеком, а не исчадием ада, тем самым ты спасёшь его душу, и спасёшь всех нас. Он был братом нам, ты чужой, тебе легче, я не могу. Ты должен!
        - Агрххх!
        Вадим резко развернулся и, что есть силы раскрутив кистень, обрушил удар тяжёлой гирьки на голову послушника. Головапослушника дёрнулась, плеснув на землю ярко-алой кровью.
        - Живой ещё был, - задумчиво произнёс кузнец, - видимо, они не так быстро перерождаются.
        - За пару часов, - угрюмо подтвердил отец Анисим, - не раньше.
        Вадим с ужасом понял, что его обманули и заставили убить ещё живого человека. Выронив кистень из рук, он прижал ладони к лицу и горько разрыдался.
        - Поплачь, отрок, так тебе легче будет. А то люди, бывает, уходят в себя и не слушают более никого.
        - Тяжек сей грех, но и другого выхода не было, - произнес отец Анисим и горько вздохнул.
        С минуту постояв, начали собираться в обратный путь. Отец Анисим хотел сразу уйти, но кузнец не согласился с ним, объяснив, что мертвецов здесь больше нет, а вот ценности наверняка остались. Да и похоронить надобно хотя бы своих. Вадим молчал, погрузившись целиком в переживания. Но движение - это жизнь и, шагая вслед за остальными и машинально собирая и перенося различные вещи, он немного отходил от пережитого стресса, постепенно отпуская от себя ситуацию.
        По деревне они бродили ещё полдня, пока солнце не стало клониться к горизонту, собрав много трофеев из брошенного в разных местах оружия, нужных предметов обихода и вещей. Всё забрать им за один раз всё равно не удастся, и они потратили ещё два часа, чтобы отнести все трупы в одно место и сжечь их, обложив сухим хворостом и полив найденным маслом. После чего ушли, полностью навьюченные добычей, но многое пришлось оставить на месте. В конце концов, крестьянское добро не сильно-то и нужно. Вернутся люди в свои дома, будут искать.
        Шли молча, каждый думал о своём, постепенно старик монах стал сдавать. Ноша оказалась для него тяжела, а сил в бою потрачено много, да и возраст уже сказывался. Вадиму тоже было тяжело, но его худоба не являлась признаком слабости, всё же, он жилист и молод. А в последнее время всё лишнее и вовсе ушло из его организма,вроде остатков энергетиков и никотина. Навесив на себя множество вещей, он пёр поклажу, не снижая темпа. А вот отец Анисим с каждым метром сдавал.
        Между тем вечер постепенно вступил в свои права, и с каждой минутой темнело всё сильнее и сильнее, отчего становилось банально страшно. К ночи поднялся сильный ветер, лес зашумел листвой и кронами. Бестелесный шёпот вместе с сумерками стал наполнять округу, заставляя всё чаще вспоминать имя Господа. Уже не только отец Анисим, но и Елизар принялись потихоньку шептать молитвы.
        Вадим шёл молча. Что толку читать молитвы? Не сказать, чтобы он был закоренелым атеистом, в Бога верил. Но вера его являлась, скорее, данью традиции, чем зовом сердца. Бабушка верила, мать почти верила, отец в церковь тоже, бывало, ходил, а Вадим только считал, что верит. Вот и сейчас он вымотался до морального отупения.
        Сегодня он убил живого человека, а про мертвяков и говорить нечего. А что будет дальше? Вместе с думами пришло и безразличие к собственной жизни. Видя, что монах стал отставать, он крикнул кузнецу.
        - Елизар, надо медленнее идти, а проще вообще весь груз кинуть, кроме еды и оружия. Мертвякам вещи и котелки не нужны.
        - То дело ты говоришь, - согласился с ним Елизар. - Анисим уже стар, а идти ещё далеко. Да и лучше живыми дойти, чем со всем добром в лету кануть. Только надобно не просто всё сбросить, а хоть немного сховать. Лес рядом, спрячем.
        Так они и сделали, сгрузив лишнее под старую ель и забросав все ветками и лесным мусором. Выйдя обратно на дорогу, под светом звёзд и узкой серповидной луны они продолжили путь. До монастыря осталось совсем немного, когда их дорогу перегородила смутная тень.
        Первым её заметил Вадим. Отец Анисим уже к этому времени почти висел на плечах Елизара, а тот был полностью занят тем, что нёс и его, и оружие. Вадим предупреждающе крикнул. Мертвяк на мгновение застыл, а потом резко устремился вперёд.
        Елизар оттолкнул от себя отца Анисима, а сам схватился за саблю. Вадим действовал, словно в тумане. Вспомнилась игра детства, когда они швыряли палки по пустым банкам, сбивая их с асфальта. В числе прочих вещей он нёс и топор отца Анисима.
        Сил у Вадима оставалось мало и поэтому, сделав неимоверное усилие, он, что было мочи, швырнул топор, целясь в голову мертвяка. Топор, один раз прокрутившись, врезался в грудь монстра обухом, заставив на мгновение отклониться от основной цели. Этого мгновения хватило Елизару, чтобы разрубить чудовище пополам. Второй удар раскроил череп мертвяку, и всё было кончено.
        - Сколько же их ещё по лесу бродит, - проговорил отец Анисим.
        - А Бог его знает! - отозвался кузнец. - Но если ещё есть, то, боюсь, мы сегодня не отобьёмся и не дойдём до Пустыни.
        - Дойдём, - отозвался на это Вадим. - Он один был.
        - Почём знаешь? - осведомился кузнец.
        - Они либо по одному ходят, либо сразу группой. Если вышел один, а других нет, значит всё.
        - А вдруг ещё один выйдет, но токмо дальше? - спросил Анисим.
        - Ну, выйдет и выйдет, убьём и дальше пойдём, - равнодушно отозвался Вадим.
        - Второй раз ты жизнь нам спас, отрок. Зачем вернулся? - тут же спросил кузнец.
        - Не знаю, не смог уйти. Всё равно пропадать, так уж лучше вместе.
        - Не перестаю тебе удивляться, Вадим. Ладно, нам бы дойти.
        - Дойдём, - уверенно отозвался Вадим, и они продолжили свой путь.
        К воротам Пустыни уставшие путники вышли аккурат к полуночи. Мгла застила неверный блеск узкого серпа ночного странника. И лишь только тусклый отсвет многочисленных звёзд освещал их путь, пугая население Оптиной Пустыни.
        Глава 11
        Пустынь
        Как их запустили в ворота монастыря, как он добрался до полатей, Вадим не помнил. Всё делалось им почти автоматически. Он снимал с себя груз, помогал довести отца Анисима, слушал ободряющие слова. Куда-то шёл, что-то делал.
        Потом он вспомнил, что его отвели в баню и, сорвав одежду, помогли помыться, заодно проверив тело на наличие царапин и укусов. Ничего не найдя и не стесняясь его наготы, пожилая монахиня помогла ему одеться и осторожно довела до трапезной.
        Чарка хмельного мёда да давно остывшая каша с мясом насытили его. Хмель ударил в голову, хоть медовуха крепкой и не казалась. Лёжа уже на полатях, Вадим никак не мог заснуть и ещё долго ворочался в каком-то странном полусне. События прошедшего дня мелькали у него перед глазами в поистине дьявольском калейдоскопе.
        Мерзкие рожи бесноватых злобно скалились и пытались дотянуться до него, чудились разбитые черепа, отрубленные руки и ноги. И всё это шевелилось и пыталось подползти и напасть. Злобный хохот, не иначе как дьявола, стоял в ушах Вадима. Потом перед глазами всплыл послушник, которого он убил, и кровь, ярко-красная кровь. Вадим замычал в страшной тоске, пытаясь отделаться от этого наваждения.
        - Спокойно, мальчик, спокойно! - прохладная женская ладонь опустилась ему на лоб, успокаивая. На краю сознания он услышал, как пожилая монахиня стала громко читать молитву изгнания злого духа. Он не просыпался, но, вслушиваясь в её мелодичный успокаивающий голос, чувствовал, что боль, телесная и моральная, стали оставлять его. Потом, сквозь сознание, внезапно пробился чистый детский голосок, что повторял за монахиней слова молитвы и молился так искренне и так благостно, что на душе становилось спокойнее, а разум и мысли очищались от скверны.
        Женский и детский голоса то затихали, то вновь становились громче, убирая с сердца Вадима грех и страдания. Постепенно голоса слились в один звуковой фон, который убаюкивал, облегчал боль и успокаивал зверя ненависти, разбуженного случайно. Вадим метался на топчане всё меньше и меньше, пока его лицо, обильно покрытое потом, не расслабилось.
        - Агафья, - прошептал он, улыбнувшись, и тут же забылся крепким здоровым сном.
        А монахиня всё читала и читала молитву, держа руку на лбу отрока. Она чувствовала его боль и, как могла, старалась убрать её. Наконец отрок затих. Она сняла руку с его лба, но продолжала ещё какое-то время читать молитвы, а вслед за ней повторяла слова и маленькая послушница. Слабый огонёк свечи мягко потрескивал, освещая первые морщины на белом челе отрока. Близилось утро.
        - Совсем ещё юный и какой-то беззащитный, - думала монахиня.
        Когда-то и она была такой, но жизнь прожить - это не реку перейти. Всё случилось у неё: и молодость, и красота, и любимый, всё она имела, и всё прошло, да быльем поросло. Монахиня вздохнула, чего уж теперь… Она нашла свой покой здесь, и сегодня ей нужно вовремя предупредить настоятеля о плохом или уведомить его поутру о хорошем.
        - Агафья, - ты сможешь побыть с ним до утра и не заснуть?
        - Да, мать Ефросинья, - пискнула тоненьким голоском девочка.
        - Смотри, он успокоился. Трудно пришлось ему, странный он, словно бы чужой здесь. Одет странно, говорит странно, ведёт себя странно. И в то же время он добр, отзывчив и неприхотлив. Не ропщет, но слово своё имеет. Вроде и не воин, а воевать не боится. Может быть, Елизару и удастся из него защиту монастырю сделать, а себе замену. Ты смотри за ним, мало ли что может случиться. Тогда прибежишь. Если плохое, то к отцу настоятелю и Елизару, ежели хорошее, то ко мне. А днём дам тебе покой, выспишься всласть. И мёду получишь.
        - Хорошо! - обрадовалась девочка, а монахиня вышла .
        Пламя свечи продолжало гореть какое-то время, пока воск полностью не оплавился. Дымящийся огарок так и остался лежать на глиняном блюдце, напоминая о ночном бдении Агафьи. Она очнулась от дремоты ранним утром. Посмотрела на отрока, тот спокойно спал, посапывая во сне, словно младенец. Никаких признаков демонической болезни у него не наблюдалось.
        - Слава тебе, Господи! - пропищала Агафья и мелко перекрестилась три раза, бормоча при этом благодарственные молитвы. Он решила сообщить хорошую новость монахине, но остановившись на пороге кельи, решила не торопиться и присела на грубую скамью. Сон, словно обух топора по голове, тут же отключил её.
        Вадим открыл глаза и, стряхнув остатки сна, привстал на локтях. С удивлением оглядевшись вокруг, он тут же заметил Агафью, что крепко спала на маленьком столе, пуская слюнки от сладкого сна. Ей снился мёд, сочные, текущие тёмной сладкой жидкостью соты. Она схватила их и стала лопать, причмокивая от удовольствия. Внезапно появилась пчела, громко зажужжала и позвала её по имени мужским голосом.
        - Агафья, Агафья!
        - А! - подхватилась со скамьи девочка.
        На неё удивлённо смотрел Вадим.
        - Ты что тут делаешь?
        - Сторожу тебя!
        - Всё со мной хорошо, ступай!
        - Ага, - и Агафья, подобрав юбку, метнулась из кельи вон. На улице неспешно набиралась светом нового дня ранняя заря. Агафья добежала до дома, где жили монахини и, повстречав мать Ефросинью, тут же поспешила рассказать, что с отроком всё хорошо, и он проснулся.
        - Молодец! Ступай отдыхать теперь, - ответила ей Ефросинья и направилась в сторону кельи, где отдыхал отрок. Рядом с крыльцом странноприимного дома, который имел несколько входов, сидел Аким. Он прислонился к стене и, задрав голову вверх, громко храпел, широко разинув рот.
        - Плюнуть бы тебе в горло, дураку стоеросовому, - ругнулась в сердцах монахиня. - Спишь опять, да рот разинув! Ты где должен сидеть? В коридоре возле кельи, а ты, прохвост, сбежал. Через рот и душа выйдет, а вместо неё напасть проникнет. Тьфу на тебя, тьфу, тьфу!
        На последнем «тьфу» Аким продрал глаза и уставился на монахиню.
        - Ты что, старая курица, удумала? А вот я тебя сейчас огрею палкой, чтобы не плевалась тут. Я охраняю твой покой от ирода пришлого, что под отрока прячется, а ты меня тут поносишь. Ишь, курва старая!
        - Ах, ты ж, пёс смердящей, поганец лихоимский, битюк приблудный, кочерыжка гнилая, я настоятелю всё расскажу, как ты его покой охраняешь. Завтра же пойдёшь с мертвяками воевать, да Пустынь спасать.
        Тут до Акима дошло, что он берега потерял и, быстро переключившись с грозного тона, он принялся лебезить перед старухой.
        - Ты, Ефросинья, пошто меня позорить идёшь? Я же раб верный, работник честный, помощник известный. Да и тебе сколько раз помогал, а ты поклёп на меня хочешь навести!
        - Ах, вот ты как заговорил! Поклеп, говоришь, навести? А кто спал, а не бдил? Ты только бздеть, старый карачун, и умеешь, да ещё и хавало своё раскрыл, монахине угрожал. А сейчас опамятовался, как прикипело! Ишь ты, какой двуличный, одна личина твоя, как девица румяная, добра да сладка, а другая - как задница у козла, вся в навозе, да шерсти козлиной. Тьфу на тебя, тьфу. Иди к настоятелю, да винись, а я всё равно скажу ему, чтобы епитимью на тебя наложил, да и поделом тебе, дураку. Да, стой. Не сейчас иди. Я вернусь, тогда и пойдёшь, расскажешь, потом найдёшь меня. Понял, старый пень?
        - Не старый я ещё, - пробурчал в ответ Аким. - Иди, я покараулю.
        Монахиня отвернулась от него и направилась к туалету, а потом и помыться. Вернувшись через минут тридцать, она встретила Вадима, что стоял в келье и выслушивал наставления Акима.
        - Отрок! Тебя ждёт настоятель. Ужо заждался, а то прожрался вечор и почивать лёг, как боярин, а его тут охраняй и паси.
        Вадим с удивлением посмотрел на вошедшую, монашка кивнула и, сочтя свою миссию выполненной, ушла. Пожав плечами, Вадим подошёл к кадке, набрав плошкой воду и неспеша выпил её. Чувствовал он себя довольно погано. А Акима словно бы прорвало: злоба, страх, зависть - все чувства к непонятному отроку смешались в нём.
        Он ещё не знал, что вчера испытал Вадим и, видимо, даже не догадывался. Аким понял только то, что кузнец перебил всех мертвяков, оба послушника погибли, а отрок и Анисим чудесным образом выжили. Поэтому и злобствовал.
        Ростом Вадим выдался выше Акима, но телосложение имел более хлипкое, да и по годам был намного младше. Выходя из кельи, он не мог обойти Акима, не отодвинув его. А тот злорадно улыбался, щеря рот без нескольких зубов.
        - Веди к настоятелю, Аким.
        - Ишь, какой, я тебе холоп, шо ли, сам и иди!
        - Так ты же послан за мной.
        - Ну и что, а ты попробуй, выйди.
        Аким явно напрашивался на драку, надеясь поколотить наглого подростка. Вадим поискал взглядом кистень, но нигде не обнаружил, а выход из кельи загораживал Аким, позади которого и находилась дверь. И что делать? Ярость внезапно ударила Вадиму в голову.
        Он вчера умирал, спасал и снова умирал, а какой-то смерд стоит сейчас перед ним, ведёт себя как животное, при этом ещё и изгаляется. И, не найдя лучшего решения, Вадим резко ударил Акима ногой в живот.
        Тот согнулся от боли и, сделав шаг назад и отклячив зад, отворил им дверь, вывалившись при этом наружу. Вслед за ним шагнул Вадим и молча принялся бить Акима. Кровь прилила к глазам, и от ярости он ничего не понимал, по-прежнему дубася неразумного мужика до боли в кулаках.
        - Тварь, ненавижу! Я там… а ты тут ни хера не делал… ещё и упрекаешь… тварь, скот…
        Лишь междометия и откровенные ругательства, которым не место на страницах книги, сплошным потоком лились из него. Аким был сильнее Вадима, но чувство правоты, ярость и пережитый совсем недавно страх и вина за невольное убийство, удесятерили силы отрока.
        Ему столько пришлось пережить, постоянно делать усилия над собой, а здесь какой-то сморчок, что не видит дальше собственного носа, молотит языком почём зря, да ещё и ударил по больному. Вадима откровенно трясло, он все ладони уже отбил о крепкий череп дрянного мужичка, а тот даже и не пытался сопротивляться.
        - Э! Что тут творится? А ну-ка, охолонь! Охолонь, я тебе говорю! - какой-то монах, проходивший мимо, заметил драку и подбежал разнимать сцепившихся.
        Но Вадим уже пришёл в себя, он перестал нападать на мужика и отступил в сторону, с ненавистью глядя на Акима. Тот, почувствовав, что гроза миновала, открыл глаза и осмотрелся.
        - О, Пафнутий! Ты видишь, шо творится? Убивают прямо с утра и это в божьем доме!
        Чернец нахмурился.
        - Ты, отрок, и в самом деле, что творишь? Это ты вчера ходил с Елизаром?
        Вадим ничего не ответил, только нахмурился, не желая отвечать на риторический вопрос.
        - А! Тогда понятно. А ты, Акимушка, что сказал? Небось, стал посмехаться над ним? Ты завсегда так поступаешь с более слабыми, чем ты. Грех это, Аким, а отрок вчера троих мертвяков завалил, наравне с Елизаром, если бы не он, так и нам бы пришлось идти туда или ждать их уже здесь. Так что, думай, что говоришь, голова садовая.
        Аким осёкся на полуслове.
        - Тады ладно, а и работать пора ужо, - и, подхватившись, он взял топор, который лежал на том месте, где он прилёг отдохнуть, и быстро ушёл.
        - Так, а тебе чем сказали заниматься, отрок?
        - Зовут меня Вадим, а не отрок. А сказали идти к настоятелю.
        - Угу, тогда иди со мной, отведу, - монах не стал обращать внимания на вызов Вадима.
        Через пару минут они стояли перед домом, где располагалась келья настоятеля. Пафнутий вошёл в дом, оставив Вадима на улице. Ждать пришлось довольно долго. Видимо, монах всё подробно рассказывал настоятелю. Наконец, он вышел.
        - Вадим, настоятель наложил на тебя епитимью, пойдём в церковь, помолиться нужно.
        Вадим долгим и тяжёлым взглядом, которого до этого за собой не замечал, посмотрел на монаха, но ничего не ответил. Много слов - мало дела. Сейчас он решил для себя, что из Пустыни надо уходить. Ему неинтересно было молиться по каждому поводу и принимать различные наказания только лишь из-за того, что кто-то подумал, что он не прав. Жизнь в России научила его, что прав тот, у кого больше прав, а не тот, кто действительно прав. Сила, конечно, в правде, но, правда - она у каждого своя.
        Он промолчал и последовал за Пафнутием, твёрдо решив для себя, что из Пустыни будет уходить. Но делать это нужно не сейчас, немного позже, а помолиться? Что ж, пробормотать несколько десятков абзацев и постоять на коленях - это не трудно. Гораздо труднее будет выжить без еды, оружия и элементарных вещей, вроде обуви и одежды. От этой мысли его возникшая решимость уйти несколько поблекла.
        А с одеждой у него уже сейчас проблемы, как бы ни хороша казалась его камуфляжная куртка, но после вчерашнего похода она тоже изрядно пострадала. А заденет монстр рукой капюшон, так и вовсе сорвёт и задушит его. То не следует так ходить. Ещё неделя-две, и одежду придется выбрасывать на тряпки.
        Тем временем они вошли в церковь.Вадим снова стал у давешней иконы. Молясь, он пытался разобраться в своих чувствах к Богу. Верит он или не верит? Ведь и мертвяки служили доказательством существования чего-то нелогичного, как и вера. Не могло такого быть и не могли они появиться. И что это за вирус или паразиты, что преображают человеческое тело? Рептилоиды-инопланетяне, сбой генома, трансмутация неизвестного вируса или что-то ещё, более фантастическое и нелогичное, вроде тёмной магии? Колдуны тут уже есть, раз о них рассказывают, а вот если ещё и некроманты присутствуют? И вообще, неужели он попал не просто в прошлое, а в магический мир? Или в мир, где существуют Боги и нежить? Ответа Вадим не знал.
        Сейчас же он прокручивал в голове то, что вчера делал и что видел. Вывод напрашивался только один - ему просто повезло. В том, что он смог заставить себя, что не ошибся, что попал в удачный момент, что смог ударить, что не испугался и снова не сбежал. Но он слаб, очень слаб, и ему крайне сложно выживать в этом мире.
        Вадим вздохнул. Самое начало семнадцатого века совсем не отличалось комфортом. Натуральное хозяйство, постоянные голодовки, распри и смертоубийство, разорение и грабёж. Да ещё угораздило попасть в Смутное время. Гражданская война с непонятными целями и составом игроков была в самом разгаре. Все эти мутные события он знал слабо. Что там, в учебнике истории говорится о том времени, пара страниц или пара параграфов?
        Находясь в церкви, Вадим чувствовал, тут ему и лучше дышится, и проще не вспоминать плохое, и вообще становится легче на душе. Может быть, в этом и состояла его вера, может, он так верил, но под сенью икон ему становилось спокойнее. В церкви он находился сейчас один. До прихода Вадима тут стояли и другие люди, но все они вышли, едва завидев его. Пафнутий тоже, сотворив пару молитв и перекрестившись на все иконы и алтарь, удалился, искоса посмотрев на вошедшего отрока.
        Чуть позже негромко скрипнула деревянная дверь церкви, в ответ дрогнуло пламя немногочисленных свечей, и в церковь вошёл настоятель в сопровождении отца Анисима.
        Вадим обернулся и посмотрел на монахов. Лицо Анисима осунулось, под глазами залегли глубокие тени, а сам он будто бы уменьшился в росте. Да и немудрено, после того, что пришлось пережить.
        Как Вадим выглядел сам, не догадывался. Зеркал здесь он не обнаружил, а в воде трудно рассматривать все нюансы собственного лица. Он только чувствовал, что начал зарастать щетиной, ещё не жёсткой и довольно редкой, но природа брала своё. А может быть, это и к лучшему, сколько можно под ребенка косить?
        - Молишься, Вадим? - обратился к нему настоятель. - Грех замаливаешь свой?
        Вадим молча смотрел на настоятеля. Только сейчас он понял, что действительно стоило замолить свой грех и… Но, странное дело, убивал он по приказу, а значит и грех этот стоило разделить на двоих, а то и на троих. Стоило, но глупо всё. Вадим опустил голову, мучимый сомнениями. Убивал он, значит, ему и ответ держать и перед собой, и перед Богом.
        - Да, замаливаю грех свой, - кратко ответствовал он настоятелю, и через секунду добавил, - каюсь.
        - Вижу, вижу, отрок. Но слабо ты молишься, без неистовства, без веры! А грех твой тяжёл. Тяжёл.
        - Может быть, отец настоятель, но он стал бы тяжелее, если я сбежал и предал Елизара и отца Анисима.
        Анисим тяжело вздохнул на эти слова. Настоятель посмотрел на него, покачал в сомнении головой и ответствовал.
        - То правильно ты говоришь, отрок. Грех предательства ещё более тяжкий, недаром Иуду помнят до сих пор и проклинают за это. Но ты убивал и мёртвых, и живых, покаяться нужно в том. Послушник Сергей был хорошим человеком, готовился в иноки и не имел никогда плохих мыслей. Ну, на то воля Божья, слаб он оказался перед мертвецами, они его и погубили. А ты, сотворив грех, избавил его мучений в аду после обретения дьявольского бессмертия. Упокоил ты и его, и других, но каждый из нас не должен ожесточаться. Не должно ему нравиться карать собственной рукой, пока не благословят его на это. Беззаконие порождает только беззаконие, а следом и десять святых заповедей будут нарушены от осознания своей правоты и могущества. Страх Божий помогает оставаться людьми, ведь не все люди сильны в духе своём и нравственны. Каждый держит в себе зверя, а многие подчас выпускают его на свободу. На то и должен страх быти.
        Вадим промолчал, ожидая продолжения речи от настоятеля, и оно не замедлило состояться.
        - Тебе нужно молиться каждый день, отрок. Впереди ждут непростые времена, и мы все будем дённо и нощно молиться за спасение Отечества и народа от раскола и мерзопакостной напасти, что лишает нас человеческого обличья. То ниспосланные Господом нашим испытания за грехи наши тяжкие. Но ты уже сделал вклад в борьбу с выпавшими испытаниями, и я оценил твои заслуги. Отныне ты будешь работать вместе с кузнецом и во всём помогать ему. Вижу, что духовная служба не для тебя и незачем мучить и принуждать против воли твоей. Ты способен принести много пользы на другой ниве, а эту оставь для тех, кто более к ней приближён. Помолись ещё и ступай к иноку Серафиму, заверши с ним все дела и можешь идти к кузнецу. Принят ты в нашу общину на усиленный кошт, поэтому не подведи нас!
        Вадим посмотрел настоятелю в глаза, кивнул и, отвернувшись, принялся громко молиться. Настоятель так же, как до этого Пафнутий, перекрестился на иконы и удалился из церкви, оставив в ней отца Анисима. Отец Анисим отошёл к алтарю, какое-то время крестился, шепча слова молитвы, потом обернулся и подошёл к Вадиму.
        - Второй раз ты меня от смерти спасаешь, отрок. Диву даюсь, как это может быть. Видно, это судьба, и каждый волен её принять или не принять. Я принимаю. Благодарю тебя, отрок, за твою помощь. Проси, что хочешь за то.
        У Вадима перед глазами сразу появились сияющие золотые монеты, разные дорогие вещи и прочее добро. Он встряхнул головой и оглянулся вокруг: церковь явно была небогатой, никакой позолоты, серебряных окладов у икон и остальных излишеств он в ней не заметил. Да и что можно взять с полунищего старого монаха из затерянной в лесах небольшой Пустыни?
        - А лапти научите вязать, и писать, как следует, и молиться правильно, и пищу в лесу добывать, и уметь нужное направление пути искать, а не блукать по лесу? Ииии…. И всё, - сам себя прервал Вадим.
        - Нда, отрок, умеешь ты удивлять, даже стариков. Я думал ты денег попросишь или ещё чего, а ты всё о насущном, да о духовном. Научу я тебя всему, что знаю. Конечно, научу.
        - Мне бы оружия ещё путёвого найти.
        - Оружие тебе кузнец даст. Вы с ним снова пойдёте в село. Других он больше брать не будет. Так и сказал: «Я с этим отроком вместе в бою стоял, в бою видел, в бою доверяю, а иных на смерть не пошлю». Сделаю я всё для тебя, недобрый молодец, мало нас осталось, держаться нужно вместе, а то заживо сожрут, и косточками не подавятся, - отец Анисим вздохнул.
        Вадим вспомнил Акима и согласился, что сожрут, особенно, если таким образом, как Аким, вместе держаться… Ему захотелось проучить Акима, взять с собой и пустить вперёд. Он хитрый, всё равно выживет, как пить дать.
        - А почему вы меня НЕдобрым молодцом зовёте?
        - Ах, прости, так тебя Елизар стал величать. Говорит, добрый молодец- то косая сажень в плечах, а ты, уж прости, больно худ, хоть и высок, и в плечах узок, а когда надо, дерёшься наравне с любым добрым молодцом. Вот и вышло у него не «добрый» молодец. То блажь его, научишься саблей махать, да пику кидать, плечи сами собою раздадутся. А покамест о том глупо речи вести, жил ты до этого неспешно, да за спиною батюшки своего. А теперь вот нужда тебя принесла к нам, наберёшь ещё своего. Ладно, иди к Серафиму, а потом к кузнецу, ты свою епитимью выполнил.
        Вадим кивнул и, перекрестившись, чтобы, значит, не выделяться, вышел из церкви. Серафима в келье он не застал, не оказалось его и в библиотечной комнате. Нашёлся он только за церковью, где делал что-то, непонятное для Вадима.
        - Я принёс вишнёвую смолу для чернил.
        Серафим вздрогнул и повернулся к Вадиму.
        - Что?
        - Я говорю, что принёс смолы для чернил.
        - А! Это! Давай!
        Вадим достал мешочек со смолой и протянул Серафиму, тот взял его молча, не глядя.
        - Ты ничего не хочешь мне сказать, Серафим? - Вадим немного разозлился.
        - А? Я? Нет. Ступай, ступай, - словно отгоняя муху, отмахнулся Серафим и погрузился в раскладывание странной фигуры, похожей на перевёрнутую книзу пирамиду. Вадим пожал плечами, мало ли какие причуды у этого странного малого. Забрал смолу и ладно.
        Развернувшись, Вадим отправился к кузнецу и не видел, что Серафим обернулся ему вслед и прошептал.
        - Как же ты справился с мертвяками, и что они собой представляют? Ммм, надо понять, надо понять. А купец тот тогда на рынке другое балагурил, совсем другое. И сказ про то мне непонятен, надо ещё раз в книгу тайную глянуть, вспоможет она мне.
        Словно в лихорадке, Серафим повторял эту фразу, собирая из щепочек и веточек непонятную конструкцию, но всего этого Вадим уже не видел и не слышал. Он неспешно направился к кузнецу, который, как обычно, возился в кузне. Кузнец поднял глаза, заметил Вадима и, прекратив работать, обратился к нему.
        - Вот ты где!
        Вадим кивнул и пожал плечами. Мол, а где мне ещё быть?
        - Меня прислал настоятель работать с тобой, Елизар.
        - То верно, разговор был о том. А вообще, я хотел тебя поблагодарить, что ты вернулся. Это поступок уже не отрока, а воина. Повезло тебе, что мертвяки да бесноватые нам попались, если бы среди них оказался хоть один живой шляхтич, располовинил тебя одним ударом. Да и даже не заметил того. Страшно умелые они бойцы… Неумеха ты ещё, всё на азарте и страхе сделал, но точен и решителен, то нас и спасло. А мертвяки другими оказались, страшными. Ты хоть помнишь что?
        - Сначала немного, а потом ничего, - честно признался Вадим.
        - Я догадался, - кивнул кузнец и скрылся в глубине кузни. - Вот твой кистень, я его доработал по твоей руке, должен стать удобнее.
        Вадим взял в руку давешний кистень. Действительно, гирька на конце цепи стала гораздо послушнее. Может, и он сможет когда-нибудь стать солдатом удачи и на равных сражаться с тем же шляхтичем. А лучше сразу стать боярином.
        - Нет, домой, домой, - мелькнула у него паническая мысль, отчего заныли ноги в новых лаптях. На хрен все эти средневековые изыски, на хрен. Только домой!
        Он перевел взгляд на ноги. Хорошо, что ему среди захваченных ценностей досталась ткань, из которой он сделал онучи, и ногам стало немного легче ходить по земле. Эх, а дома он ходил в кроссовках и горя не знал, а здесь… Эх!
        - Спасибо! - вслух ответил он кузнецу, отвлёкшись от собственных мыслей. - Спасибо!
        - Ещё сделаю, коль понравилось. Ты мне всё-таки жизнь спас и до конца сражался, не испужался и не сбёг, аки заяц трусливый. Нужно тебе ещё одно оружие, но уже не столько от мертвяков, сколько от людей. Да научить тебя им пользоваться. Много там я видел брошенных сабель да копий, но не успел собрать, надо бы вернуться, принести оружие сюда, да и по одежде тех, что там бросили, пошарить. Да ещё, небось, валяются по кустам те, кто не поднялся и кого свои же убили. Разбойнички они, да непростые. Если не золотишко, то серебрушка какая и была при них. Но времени у нас на то не оказалось, да ты и сам в курсе. В общем, идти надо. Вот если посчастливится найти, где они бросили своё добро или не смогли взять с собой, когда в мертвяков обратились, туда идти надо. И схрон свой проверить. А пока мы с собой взяли три сабли, копья свои, да несколько кинжалов. Сулица твоя где-то там так и осталась.
        Вадим кивнул. Да, сулицу и он даже не помнил, как потерял.
        - Вот и я говорю, - продолжил кузнец, - не умеешь ты с ней обращаться. Она всё равно для тебя, как палка какая. Коров только подгонять ею, да подкалывать их в брюхо. Не пойдёт она тебе, не твоё… Надо оружие новое тебе подбирать. Видел я что-то в схроне нужное, ну или в селе поищем, может и найдём, что по твоей руке, или новое сделаем. Так что, не журись.
        Вадим по всегдашней своей привычке пожал плечами и принялся помогать кузнецу, как говорится, меньше слов, да больше дела. Да и дел навалилось много, а языком болтать нужно, как раз, как можно реже. А в работе всегда можно и забыться. Работа она такая, затягивает, руки делают, а голова думает.
        - Завтра снова пойдём в село и в схрон оставленный заглянем. Я тут тебе отобрал чего, вот, посмотри. Это котелок, - кузнец показал походный котелок без ручки, но с проушинами под верёвки. - Ложка, огниво, кресало, нож! Всё твоё, да может, обувь тебе справим какую кожаную. Посмотрим. Надо в село пойти, и денег поискать. Готов?
        - Готов, - кивнул Вадим.
        - Ну, тогда за работу, - и Елизар принялся разжигать очаг.
        Глава 12
        Село
        Утром следующего дня Елизар с Вадимом вышли из ворот Пустыни, направившись в сторону схрона. Их провожал сам настоятель, отец Анисим и ещё несколько обитателей монастыря, в том числе и Серафим. Что забыл здесь Серафим и для чего пришел, неясно, но странный взгляд инока настораживал.
        Впрочем, через несколько минут Вадим уже забыл о нём. Впереди лежала пугающая своей пустотой дорога. Что ждало в пути - неизвестно. Вадим с кузнецом медленно и спокойно шли по дороге, пока находились в зоне видимости с колокольни Пустыни.
        Но вот очередной поворот заслонил путников высокими деревьями, лес угрожающе придвинулся со всех сторон, замолчали птицы, а на душе сразу стало погано. Солнце внезапно скрылось за облаками, добавив толику хмурости на душе и так не радостным путникам.
        Июль 1606 года от Рождества Христова не баловал тёплой погодой, да и вообще ничем хорошим не баловал. Набежавшие издалека тучи спровоцировали затяжной дождь, что тут же стал падать на плечи двух смельчаков. Елизар, правда, только поёжился, а Вадим пожал плечами. Накрапывающий обложной дождь был неприятен, но не смертелен.
        - Хреново, что дождь пошёл, запах от мертвяков прибьёт к земле, да мухи попрячутся, а то бы показывали хоть немного, где гады могут затаиться, - с сожалением произнес кузнец.
        - А ты думаешь, что мы не всех ещё упокоили? - засомневался Вадим.
        - Не всех. Что тут думать. Село не то, чтобы большое, но всяко больше народу там полегло. Да мы и не полностью его и прошли в прошлый раз. Может, в бане какой или погребе кто из них сидит, а и по лесу бродит, как тот, что нас на обратном пути застал. Всяко может быть.
        - Да, - согласился с этим Вадим и больше ничего не добавил.
        - Ты тайник, где мы оставили добро, помнишь?
        - Да, под старой елью, ещё нужно километра два пройти.
        - Километра?
        - Ммм, - Вадим понял, что в очередной раз прокололся и никак не мог вспомнить название мер длины в Смутное время.
        - Может, вёрсты?
        - А что-то я подзабыл, чем меряем мы, - потерянно произнес Вадим.
        - Да? Так аршин, сажень, верста, да милями мы всё меряем.
        Вадим лихорадочно соображал, что сказать: верста или миля, хотел было ляпнуть, что миля, но вспомнил старые песни, случайно услышанные давным-давно, и ни в одной слова «миля» не было. А вот вёрсты были.
        - Так, пожалуй, что пару вёрст ещё идти.
        - Да, пожалуй, что и так, - согласился кузнец, - не меньше.
        Поправив пустые заплечные мешки, они двинулись дальше в путь. Дождь по-прежнему не прекращался, нудно изливая на них обильную небесную влагу. При малейшем касании ветви деревьев грозили сразу обрушить на неловких путников мириад разноцветных капель. Деревья: ёлки да сосны словно копили влагу, готовясь с радостью отдать её неразумным людям.
        Наконец, Вадим заметил знакомый просвет и указал на него Елизару, тот тоже узнал местность и, свернув с дороги, они направились к схрону. Тайник оказался нетронутым, лишь звериными следамибыла утоптана земля возле него. Но запах железа и тряпок отпугнул обитателей леса.
        Быстро разбросав в разные стороны ветки, они открыли спрятанную добычу. В основном здесь лежало железо, пара котелков, ком разной одежды, отрезы холста и кожи. Присутствовала даже пара сапог, но их размер не подошёл ни Елизару, ни Вадиму, и в довершении всего красовались два кинжала и две сабли. Больше ничего полезного в схроне не было.
        Елизар молча забрал обе сабли и кинжал, а второй кинжал протянул Вадиму.
        - Кинжал - твой, посмотри его, а остальное заберём на обратном пути. В селе будем искать только деньги, оружие, обувь и хорошую одежду. Больше пока ничего унести не сможем. Да и пошарим ещё по погребам, может, где копчёности и сало с маслом осталось, тоже возьмём. А может, кто из жителей вернётся, потому всё забирать не след. Половина-то населения у нас уже живёт, сбегаются потихоньку, ждут, когда мы полностью село проверим.
        Вадим только кивнул. Ну, так и так… Он вынул кинжал из ножен, которые повесил себе на пояс. Кинжал оказался так себе, из плохого железа, что сразу стало понятно по выбоинам и раковинам на лезвии. Заточен плохо и имел следы ржавчины. Ржавчина могла появиться и сейчас, но всё равно видно, что это плохое оружие.
        - Да, перековать надо, плохая поделка, - тоже невысоко оценил лезвие кузнец. Он взял в руки другой кинжал, размером поменьше, вынул его из ножен. Кинжал оказался намного лучше, но гораздо короче и тоньше.
        - Возьмёшь его? - предложил Елизар Вадиму.
        Вадим взглянул на кинжал и отказался, не нравились ему такие ножи, всё равно он из плохой стали, хоть и более приятный на вид. Смысл менять шило на мыло?
        - Ну, как хочешь, - резюмировал кузнец и убрал кинжал в мешок.
        Сабли оказались интереснее, но тоже сделанные явно обычным мастером и недорогие, обе казацкие. Их кузнец также отправил в мешок и, завязав, закинул его себе за спину.
        - Ну, пошли, што ли?
        Вадим кивнул и накинул капюшон на голову. Сразу стало хуже слышно и видно. «Нет, лучше без него, да и пора выбрасывать эту одежду, одни дыры, но уже после похода в село. Так и сделаю», - решил он для себя.
        Кузнец не стал ждать, а вышел на дорогу, за ним пошёл и Вадим. Идти до села оставалось ещё вёрст пять, когда они словно вошли в полосу отчуждения. Здесь не пели птицы, не скакали по ветвям белки, не шуршали в траве мыши, не бегали и не рычали крупные звери. Да и Елизару с Вадимом что-то расхотелось бегать или петь. Оба настороженно оглядывались по сторонам, невольно сбавив шаг, а то, мало ли что…
        Вокруг казалось тихо, как на кладбище. Точнее, на кладбище живут и птицы, и мелкие животные, а вот тут сейчас было тихо, как в могиле.
        - Бесноватые или мертвяки, - почему-то шёпотом произнес Елизар. Вадим пожал плечами, ну а кто ещё? Конечно они, чему тут удивляться. С утра в туалет сходил, пил и ел мало, так что, какаться от страха не с руки. То же самое, видимо, подумал и Елизар.
        - Эх, где наша не пропадала, доставай кистень, - и кузнец переложил в руки бердыш. До этого тот торчал у него за спиной, притороченный к мешку. Вадим выпростал из-за пояса кистень и оставил его свободно висеть в руке. Они прошли ещё буквально полверсты, когда обнаружили впереди три человеческие фигуры, явно чего-то ожидающие.
        - Будем нападать?
        Вадим застыл, пристально глядя на бредущие навстречу ему фигуры. Какая-то неясная мысль запала ему в голову. О! Лассо! Можно стать ковбоем и арканить эти фигуры, а потом их быстро упокаивать. Но всё равно и здесь имелись свои сложности, и он отмёл эту идею. Глупо… Да и не ковбой он, и даже не кочевник.
        - Ты что застыл? Идём вперёд или обходим?
        - Нормальные герои всегда идут в обход, - ответил на это Вадим. - Давай так, я иду вперёд, а ты прячешься. Они замечают меня и нападают, я буду отступать и, как только они окажутся спиной к тебе, ты выскакиваешь из леса и рубишь им бошки. Двоих уж точно, а с третьим и я помогу.
        - Дело говоришь, паря, - с удивлением посмотрел на него кузнец, - Так и сделаем. Я пойду потихоньку слева по лесу, а ты так и иди вперёд, сначала к ним, а потом от них.
        - Угу, - на том и расстались.
        Кузнец скинул мешающий ему мешок и нырнул в густую лесную поросль, почти скрывшись в ней. А Вадим пошёл вперёд. Бесноватые, а это оказались именно они, заметили его, как только он подошёл к ним на расстояние зрения близорукого человека. Видимо, у них зрение было не очень, да и зачем им оно сильное?
        Все три монстра, не сговариваясь, тут же ринулись к добыче. Но один оказался сильно побит, поэтому двигаться быстрее не смог, а вот первые два оказались весьма и весьма скорыми. С диким рёвом они бросились на Вадима, желая сбить его с ног и затоптать. Ну и сожрать, в конце концов.
        Вадим подпустил их немного ближе, а потом бросился бежать, бесноватые не отставали. Он уже пробежал место, где сидел в засаде Елизар, но того там не оказалось, как не появился он и минуту спустя. А положение становилось критическим. Нужно сейчас либо бежать со всех ног, либо принимать бой, к которому Вадим оказался не готов.
        «Почему Елизар не выбегает, почему?» - билась у него в голове одна и та же мысль. Ответов на то могло быть множество, но какой из них правильный - неизвестно. Не в силах принять верное решение, Вадим нырнул под полог векового леса и сразу же наступил в промоину, где скопилась вода. Чертыхнувшись, он выскочил из неё и оглянулся.
        Бесноватые, один за другим, неотступно двигались за ним. В отчаянье Вадим ринулся вперёд и, увидев большую раздвоенную берёзу, побежал к ней. У её подножия стоял огромный, ещё не старый боровик, словно приглашая себя сорвать. Но Вадиму было сейчас не до грибов, он нырнул в развилку и обернулся назад, держа наготове кистень.
        Расчёт его полностью оправдался: первый бес уже был тут как тут и, не думая, полез в развилку, чтобы достать такую близкую и желанную добычу. Второй же, спеша за «товарищем», поскользнулся и застрял в том самом бочажке, куда провалился до него и Вадим. Не в силах скоординировать свои действия, монстр плескался в нём, как та свинья, спасающаяся от вездесущих оводов. Тем временем первый бес просунул голову и руку с вилами в развилку и тотчас получил по ней гирей кистеня.
        Вадим успел два раза прокрутить его для усиления удара и что есть мочи вломил грузиком по голове монстра. Удар пришёлся в центр черепа, который хрустнул, но не треснул. Нужно добить! И пока беспытался что-то сообразить ушибленным черепом, Вадим, бросив кистень, вынул кинжал и что есть силы ударил ему в глазницу. Лезвие кинжала пробило череп, и бес издох.
        Второй монстр в это время вставал на четвереньки и собирался тоже напасть, но удар кинжалом сверху вниз нарушил его планы. Кинжал пробил затылок и застрял в черепе: то ли удар оказался более слабым, то ли череп более крепким, но зрелище вызывало приступ тошноты у Вадима.
        Вадим смог быстренько отскочить к своему кистеню, правда, добивать монстра ему не пришлось. Словно чёрт из табакерки, из леса вынырнул Елизар и одним ударом снёс башку с плеч беса. Вторым ударом он добил его и с противным скрежетом вынул из черепа кинжал.
        - Точно, подмастерье делал, говно потому что, - и кузнец показал огромную зазубрину на кинжале, по которому стекала тёмная кровь и слизь. Брезгливо воткнув оружие в землю несколько раз, кузнец очистил лезвие и отдал его обратно Вадиму. Вадим взглянул на клинок и заметил, что зазубрина на лезвии имелась не одна, но что поделать. Хреновый металл, хреновое оружие.
        - А ты где был, меня тут чуть не убили?
        - В лесу ещё двое сидели, только потеряные какие-то, видимо они и в жизни не сильно отличались умом и храбростью, пришлось их сначала упокаивать, а потом, к тебе бежать. Третий, кстати, ещё бродит по дороге, будешь упокаивать?
        Вадим мотнул головой.
        - Мне и этих двоих хватило!
        - Ну, как знаешь, - и кузнец выскочил обратно на дорогу, почти сразу послышался его громкий «кхех», и ещё один монстр прекратил своё существование. После долгой паузы послышался удивлённый крик кузнеца.
        - О! Смотри, мертвяк оружие не потерял своё!
        В это время Вадим задержался возле трупов и кинжалом принялся обыскивать их, выволакивая спрятанное добро из одежды, морщась при этом от брезгливости. Рассекая остатки лохмотьев на бесе, первым напавшем на него, Вадим заметил кошель. Кинжалом выволок его наружу и бросил на землю рядом с трупом. Наскоро осмотрел и, подхватив с земли, вышел к Елизару.
        Кузнец стоял над вторично убитым бесом и задумчиво крутил в руках поясок с ножнами. Поясок оказался сделанным из гнутой медной проволоки на кожаной основе, потому и не порвался до сих пор. На поясе висели простые ножны, обшитые толстой воловьей кожей. Они, видимо, путались в ногах беса, лишая его преимуществ перед своими же собратьями, но сбрасывать их он не собирался. Это для него, видимо, осталось на уровне инстинктов. Моё, не отдам.
        Из ножен торчала рукоять, отлитая в виде ястребиного клюва, возможно, серебряная, если смотреть по окислам. Судя по ножнам, это может оказаться короткая сабля восточного типа. Кузнец дёрнул за рукоять и вытащил уже слегка тронутое ржавчиной оружие. Им оказался весьма интересный клинок с широкой елманью на конце и крутым изгибом посередине.
        - Клыч! - отрывисто бросил Елизар. - Турецкая сабля. Это трофей кого-то из казаков или гайдуков, что погибли в селе. И ведь хранил, не расставался с ним ни днём, ни ночью, видно, дорог был.
        Кузнец взмахнул клинком.
        - Лёгок, не по мне, да и короткий уж больно, бери себе, - и кузнец протянул саблю Вадиму.
        Вадим с некоторой опаской принял в руки клинок и осмотрел его. Тот казался простым. Вычурная рукоять в виде головы то ли орла, то ли ястреба не выглядела богатой, скорее, наоборот. Остатки позолоты сильно портили впечатление от неё. Да и сам клинок не блистал красотой, он был просто гармоничным.
        В начале довольно узкий, в конце он заканчивался широкой елманью, имеющей бритвенно-острый кончик, что позволяло не только рубить, но и колоть лезвием. Сам клинок весил немного, примерно около килограмма, может быть чуть больше. Для слабых и неопытных рук Вадима это оружие могло оказатьсясамым подходящим.
        На клинке выделялось стильное клеймо мастера в виде арабской вязи, да блестели остатки позолоты на гарде и на доле. Клинок выглядел старым и очевидно побывал во множестве рук, что стёрли былую роскошь рукояти. Но лезвие его выделялось чистой кромкой, без зазубрин, а несколько небольших разводов ржавчины тут же удалились, едва Вадим потёр их пальцами.
        - То добре клинок, и в бою добыт, - сказал Елизар, наблюдая за манипуляциями Вадима.
        - Так не мною же!
        - Вдвоём мы одолели мертвяков, отрок, значит, и добыча поровну. А что у тебя в руках за кошель?
        Гм. Вадим вспомнил, что держал кожаный мешочек, в котором сквозь кожу чувствовались ребра небольших монет.
        - Да нашёл тут у одного, а у другого ничего не нашёл, - пояснил Вадим и передал кошель Елизару.
        - Так, так, так, - Елизар схватил кошель и высыпал его содержимое прямо в грязь дороги, размокшей от дождя. Благо - это песок, а не чернозём, и монеты не утонули в нем. На чистом, промытом дождём песке тут же заблестели разнородные серебряные кружочки.
        - Грош, двойной грош, полугрош, трояк, - начал перечислять монеты Елизар. - О! Даже ефимок есть! А ещё шостак, полторак, солид, ну и полугрошиков куча. Ну что, Вадим… Поздравляю тебя! После этого можно в село и не идти, с такой-то добычей! Да, повезло.
        Вадим промолчал. Ладно бы золото было, а то серебро, пополам с медью. Чему тут особо радоваться?
        - Да, не хотелось бы в село идти, но, всё же, придётся, - продолжал кузнец. - И оружия пошукать ещё, хотя мы им уже и так разжились, и денег поискать, да и продуктов собрать. Мертвяки всю скотину выгнали или сожрали, поэтому не разживёшься ничем. А нам ещё зиму прожить надо, и не на одной каше без масла, да. К тому же, сейчас и купить ничего, и главное, не у кого. С мясом проблемы будут. Ближайшая деревня тоже не близко от нас, а до Козельска ещё вёрст десять пехом шлёпать, да всё по лесу.
        Вадим кивнул, а в голове у него промелькнула мысль, что до зимы они вряд ли протянут. Но на всё воля Божья, и он поневоле перекрестился. Кузнец только усмехнулся и пошёл вперёд, а Вадим подумал, что в такой обстановке поневоле начнешь в Бога верить, да и не только в Бога… Он хмыкнул и уверенно зашагал вслед за кузнецом.
        Пристёгнутая к поясу трофейная сабля тут же начала бить его по ногам, мешая идти. Вздохнув, Вадим снял её и сунул в заплечный мешок. Толку-то от неё сейчас? Кистень ближе и понятнее, да и выручал не раз. А килич или клыч пусть пока отдохнёт от дел ратных.
        - Освятить его надобно и рукоять немного переделать, - снова включился в разговор кузнец. - А то вобрал он в себя дух смердящий и смерти предыдущих владельцев. Нехорошо это, мешать будет. По себе знаю, лучше снять с него чёрное проклятье, вот тогда он заслужит, как полагается. Новую жизнь получит. Сталь добрая, мастер делал, но не для богача, а для уважаемого воина, потому до сих пор и цела.
        Кузнец оглянулся на Вадима и, замолчав, снова пошёл вперёд. Вадим постепенно догнал его, и они бок о бок вышли на окраину села. Оно встретило их той же пустотой, что и окружающий лес.
        - А ты заметил, Вадим, что как только мы перебили всех бесноватых, то начали свиристеть птицы? - кузнец остановился, прислушиваясь к «говорящей» тишине.
        - Ммм, вроде, да.
        - Начали петь, начали, - кузнец покачал головой, - а вот в деревне снова тихо. Значит, есть они ещё тут. Валяются по кустам или прячутся где. Нужно осмотрительнее быть. Не ровен час, нападут.
        Переглянувшись, они стали осторожно заходить и обшаривать дома, начав с тех, в которых не побывали в прошлый раз. Село молчало, пялясь на пришедших открытыми дверями изб, да тёмными проёмами окон и воротами разрушенных сараев.
        Впереди показалось большое строение, им оказался дом старосты. Возле его крыльца лежали несколько полуобъеденных скелетов, да и внутри было не лучше. Но здесь кузнец разжился ещё парочкой топоров, копьём и хорошим ножом. Выйдя из дома, они подошли к возвышающемуся земляному горбу, поросшему травой. Видимо, отдельный подвал для хранения мяса, ледник, если по-другому. Дверь, ведущая в подвал, была целой и заперта не только деревянной щеколдой, но и подпёрта толстым дрыном.
        Подойдя, они открыли её, и тихий скрип дверцы нарушил мёртвое безмолвие неглубокого подземелья. Внутри стояла тишина. Тишина и темнота.
        Вадиму хотелось заорать туда.
        - АААА! Мертвяки, выходи! - Ну, или ещё что-нибудь похожее. - Шкуры вонючие, враги ё!
        Что хотел сделать кузнец, оставалось неясным, но он сказал.
        - В подвале кистенем и бердышом орудовать бесполезно, места мало, сомнут, тут только кинжалом работать или пищалью. Эх, вот пищаль найти будет добре. И ты мастер с неё стрелять.
        - А может, где и были?
        - Может и были, дак то ж мертвяки, бросили всё, да незнамо где. Они же себя не помнят. Где померли, там и оружие осталось, но сомневаюсь, что у них пищали имелись. Може, пистоли? Да найди их сейчас? Хотя, судя по всему, многие погибли в бою со своими же, вот и оружия потому много валяется. А кто чуть позже обернулся, если его в бою поранили, да сразу не убили. Вот они и лезут: то один, то другой, хотя уже давно должны бродить все вместе. И тот бес, который от нас сбежал, в богатой одежде, он тоже куда-то делся. Может, где-то тут прячется.
        - Так что делать будем, Елизар?
        - Нужно лезть, но без огня, это всё равно, как на Голгофу. Давай факел сделаем и бросим туда. Обождём и осмотрим всё.
        Вадим пожал плечами, он-то не против, решение казалось очевидным. Поискав вокруг, они набрали пук сухой травы, содрали березовую кору с дерева. Затем обернули всё это вокруг палки, связали сухими стеблями, подожгли кресалом и кинули в темноту погреба. Факел запрыгал по земляным ступеням и, зашипев от влажности, осветил внутренности погреба.
        Взорам Вадима и кузнеца открылось небольшое пространство со свисающими крюками, на которых ничего и не виднелось. Дальше искрил ледник, поблёскивающий в свете пламени искорками прошлогоднего льда. Спустившись уже без опаски, они собрали с поверхности льда несколько больших пластов свиного сала.
        - Жаль, что больше ничего нет, - кузнец с досадой осмотрел почти пустой ледник. Всё выволокли, ироды. Ладно, давай набивать мешки, и в обратный путь.
        Выскочив из погреба, они осмотрелись. Наверху ничего не произошло во время их отсутствия, всё также пустынно и тихо, только ветер шевелил листву кустарников и деревьев, и это пугало. Всюду чудились мертвяки.
        «Особенно весело будет здесь ночью, наверное», - подумал Вадим и поёжился. А кузнец всё не успокаивался в своей жадности.
        - Нужно ещё поискать. Место в мешках есть пока. А то грех возвращаться назад полупустыми.
        Вадим ничего не сказал, грех он видел совсем в другом, но по своей привычке промолчал. Надо, так надо, и они двинулись дальше вдоль села. Но тут возле одной избы из бурьяна вдруг поднялся бес и с боевым мычанием бросился на Елизара. Удар бердыша навечно упокоил несчастного, а они пошли дальше. Добыча прирастала, но особенно ценного ничего они больше найти не смогли. Видно, что крестьяне небогатыми оказались, а отряд, напавший на село, небольшим.
        Время уже подошло, между тем, к подани, по старославянским часам. Уж и вечер недалёк. Вадим взглянул на солнце, время, скорее всего, около четырёх дня. Напоследок они решили осмотреть ещё одну избу, которая казалась немного больше остальных, а возле неё размещалось большое двухэтажное здание, похожее на сенной сарай.
        В доме трофеев обнаружилось мало, разжились они только медной монетой, крупой да хорошей кухонной утварью. Пора бы возвращаться обратно. Здесь уже становилось опасно, а трофеев становилось всё меньше. Но кузнец так не считал.
        - Ты, Вадим, залезь-ка на сарай, чует моё сердце, можно там найти что-нибудь интересное. Видишь, два трупа лежат поодаль от него, а вона ещё третий валяется. Битва тут небольшая была, тепереча и не разберёшь, кого с кем. А може, кто выжил и наверх взобрался, да ждёт чего или кого. А то и издох, а с собой имеет что ценное.
        Вадим согласился, так вполне могло оказаться, и направился к сараю, попутно сбросив с себя мешающий ему мешок. На чердак вела грубо сколоченная из жердей лестница, покрытая мхом. Схватившись за неё обеими руками, Вадим полез наверх. Не ожидая подвоха, на какое-то время он успел расслабиться, а зря.
        Как только его лицо оказалось над уровнем пола второго этажа, глазам открылась неприятная картина. Впереди, на расстоянии пары шагов, сидел на корточках мертвяк. Сидел, словно затаился. Вадиму в нос ударила волна зловония, которого он не ощущал раньше. Вадим бросился вниз, но чуть замешкался, а вот бес оказался намного шустрее.
        Он прыгнул, и сразу оказался у края сеновала. Быстро запустил руку вниз и схватил Вадима за капюшон куртки. От неожиданности и страха Вадим резко ударил ногами и свалил лестницу. И тут же повис в воздухе, надеясь, что бес не удержит и выпустит его из своих лап. Но не тут-то было.
        Наоборот, мощная лапа монстра ещё крепче сжала капюшон, и Вадим заболтался в воздухе, не в силах вырваться и произнести хотя бы слово. Капюшон плотно пережал горло, и он мог только сипеть, что и делал, пытаясь позвать Елизара. Но тщетно. Елизар не слышал, он оказался занят, осматривая колодец.
        Болтаясь в воздухе, Вадим с ужасом стал понимать, что жить ему осталось совсем недолго. Кислорода в лёгкие поступало всё меньше, надежды на то, что монстр отпустит его, тоже не оставалось. Но и бес, рыча от злости и голода, не мог сделать ничего путного. Его сил уже не хватало на то, чтобы втащить к себе добычу. Она слишком велика, да ещё и сопротивлялась, но жрать-то хотелось. И тогда бес решил схватиться за жертву обеими лапами.
        В это время Вадим невольно взмолился Богу, желая, чтобы капюшон оторвался от истерзанной куртки. Но иномирная ткань не собиралась рваться, сопротивляясь до конца. Всё случилось практически одновременно, треснула ткань и, ухватившись за добычу второй рукой, монстр не удержал равновесия и рухнул вместе с Вадимом вниз.
        В полёте капюшон наполовину оторвался, а пуговицы куртки разлетелись в разные стороны. Вадим упал на ноги, каким-то невероятным движением выпутался из рваной куртки и резко отскочил в сторону, отделавшись только ушибами и синяками. Бес же упал вниз головой со всего маху и сломал себе позвоночник, но это не остановило его от попыток убить Вадима.
        Тряся свёрнутой набок головой, он стал подниматься, когда свист раскрученной в ярости гирьки кистеня проломил ему висок и навсегда упокоил. Вадима трясло, он начал громко кричать, зовя на помощь.
        - Елизар, Елизар!
        - Чего тебе? - через пару минут в сарай просунулась лысая голова кузнеца.
        - Меня бес, бесноватый чуть не убил.
        Кузнец оглядел поле боя и пожал плечами.
        - Но не убил же! Ты наверхлез?
        Вадим долго-долго смотрел на кузнеца, потом плюнул, приставил ещё целую лестницу обратно и вскарабкался по ней вновь наверх, держа одной рукой кистень. Быстро высунувшись, он тут же нырнул обратно, страхуясь. Наверху никого не было: ни живых, ни мёртвых, только ветер гулял по полу, шевеля тонкие былинки прошлогоднего сена. Там, где сидел мертвяк, что-то виднелось.
        Вадим вылез на второй этаж и, шагнув вперёд, стал пристально рассматривать находки. Ими оказались камзол, разрезанный на куски, шерстяное одеяло, залитое кровью, и одинокий пистоль с резной рукоятью.
        - Есть! - невольно вырвалось у Вадима. Схватив оружие, он быстро осмотрел сарай и начал спускаться вниз.
        - С добычей тебя, отрок, - удивился кузнец. - Вот и огнестрел ты получил, да вот беда: ни пуль к нему, ни пороха. Осмотри мертвяка, может он с собой что носил, он же отбивался от своих подельников чем-то.
        Вадим пнул труп беса, но на его теле ничего не нашлось: ни мешочка со свинцовыми пулями, ни мешочка с порохом. Вадим вспомнил, что видел на полу что-то, похожее на пули, и полез обратно. Пули действительно валялись на полу, но Вадим смог найти только пять штук, да горстку пороха, просыпанного и уже порядком отсыревшего.
        - Вот же, Маша-растеряша! - Вадим зло сплюнул и спустился обратно. - Пойдём восвояси, Елизар, а то темнеет уже, и я боюсь.
        Кузнец хмыкнул на это чистосердечное признание.
        - Ну, ещё не темнеет, но нам действительно пора. Смотри, я вот тут нашёл ещё один кошель, поскромнее того, что обнаружил ты, но сейчас поделим. Нам настоятелю долю отдавать ещё нужно. Поэтому, тебе четверть от найденного, мне четверть, а всё остальное в Пустынь отдадим. Согласен?
        - Согласен!
        Вадим не был жадным, да и какой смысл сейчас жадничать, он уже разжился нужными трофеями, а там посмотрим. Обувь бы ещё.
        - А сапоги найти тут можно или у настоятеля попросить?
        - Можно, но не думаю, что на твои ноги что-то найдётся. Надо на ярмарку в Козельск ехать, там всё есть. Но пошли уже, а то скоро закат, а за ним и вечор. Должны поспеть, если сейчас прямо выйдем. Даже до темноты успеем. Готов?
        - Готов! - отозвался Вадим и, закинув на плечи мешки, полные добычи, они отправились в обратный путь. Позади них осталось по-прежнему молчаливое село, ждущее своих хозяев. Оно провожало их долгим взглядом пустого и мёртвого жилья, заставляя Вадима передёргивать плечами. Как будто ему вслед кто-то смотрел недобрым взглядом. Но за первым же поворотом это чувство ушло, и дорога пошла веселее.
        Глава 13
        Сговор
        На обратном пути Вадим с кузнецом опустошили весь тайник и навьюченные, словно ослы, поплелись дальше. До Пустыни они добрались благополучно. Их впустили, сразу же начав выспрашивать, но Елизар, отвечал кратко, а Вадим и вовсе молчал. Вместе они дошли и, разгрузившись от трофеев в кузне, отправились каждый по своим делам. Вадим, было, последовал в свою келью с собранными трофеями, но его остановил кузнец.
        - Стой. У нас много сейчас свободных келий. Нечего больше с Акимом в одной спать. Он тебя не любит, да и ты его. Пойдём, повечеряем, а опосля сюда придём. Подождёшь меня здесь, пока я к настоятелю схожу, да и вот твоя доля денег, возьми! - и кузнец протянул Вадиму новый кошель с трофейными монетами. Крупных среди них не было, да и их ценность не имела для Вадима никакого смысла.
        - Как придём обратно, займись чисткой клыча своего, да и пистоль осмотреть треба, на что он годен. Ладно, идём.
        Их уже с нетерпением ждали в общей столовой, сразу начав расспрашивать о походе. Вадим больше отмалчивался, а кузнец говорил кратко, отделываясь общими фразами. Больше всех усердствовал Аким. А как, да что, да почему? А какие трофеи? А много ли мертвяков было, а сколько осмотрели, а ещё осталось? Вопросы сыпались, как из рога изобилия.
        Елизар даже разозлился и грубо ответил ему.
        - Аким, ты пошто меня тиранишь своими расспросами? Хочешь узнать, али трофеев взять, так сходи и узнай, там много чего ещё путного осталось, всего и не унесёшь.
        Зря он это сказал, как оказалось впоследствии. Да и все заметили, с какими толстыми мешками они возвратились из села. И как ещё дотащили такой вес? Закончив ужинать, все разошлись. Вадим отправился в кузню, а Елизар к настоятелю. В кузне царило спокойствие и теплота. Ровно гудел огонь в горне, лежали на своих местах инструменты, а о мертвяках даже не вспоминалось.
        Белозёрцев взял в руки ножны с турецкой саблей и осторожно потянул рукоять на себя. Клинок вышел легко, словно только того и ждал. Замечательный клинок! Вадим полюбовался холодным блеском оружия и аккуратно положил на верстак, потом снял с себя куртку и принялся срезать с неё капюшон. Завтра же он отдаст весь прежний прикид на тряпки и переоденется в местную одежду, чтобы стать, как в пародии на слоган в рекламе Газпрома, то бишь - не выделяться!
        Отрезанным капюшоном он стал очищать лезвие от пятен ржавчины и попытался отполировать его с помощью золы и песка. Получилось на удивление хорошо, клинок полностью очистился от ржавчины и даже немного заблестел. Это принесло чувство удовлетворения Вадиму. Вложив саблю обратно в ножны, он взялся за пистолет. Дедовское ружьё было и проще, и одновременно сложнее древнего экземпляра пистоля, что лежал сейчас перед ним.
        Пистоль или пистолет, как по привычке называл его Вадим, представлял собой короткоствольное оружие со слегка изогнутой ручкой, заканчивающейся латунным яблоком. Ложе его вытесали из орехового дерева, ствол имел довольно крупный калибр. Кремниевый замок пистоля выглядел изрядно загаженным, и Вадим взялся его почистить. Приступив к разбору, он заметил, что самого кремня в зажиме нет.
        Дело это несложное, и Вадим, имеющий опыт в обращении с ружьём, довольно быстро разобрался в механизме пистоля. Взяв тряпочку, он попытался очистить ствол от нагара, но без масла и керосина это получалось плохо. К тому времени, когда возвратился кузнец, пистоль оказался почти вычищен, вот только машинного масла Вадим не нашёл, о чём сразу сказал Елизару.
        - Ружейное масло? Это что ещё за хрень? Есть у меня костное масло, его дам, но чуть.
        - А мне чуть и нужно.
        Обрадовавшись, Вадим с благодарностью принял маленький кусочек твёрдого масла и, размазав его по лоскуту, оторванному от капюшона, начал натирать ствол и механизм пистоля, переключившись затем на клыч. Кузнец же, понаблюдав за действиями Вадима, принялся за свою работу.
        - Настоятель очень доволен тобой, сказал, что можешь заселяться в келью, которая недалеко от моей, а Аким пусть один спит и храпит себе в удовольствие. И от дежурств ночных тебя тоже освободили. Пусть другие дежурят, раз сами не могут ходить в село. То, я думаю, справедливо будет.
        Вадим кивнул. Конечно, справедливо. Теперь хоть полуночные бдения прекратятся, и не надо будет мёрзнуть по ночам.
        - Я смотрю, тебе полностью нужна новая одежда?
        - Да, - согласился Вадим.
        - Хорошо, скажу Ефросинье, она сошьёт тебе новую, вместо старой, а пока походи в той, что у тебя в келье лежит, а эту сдай ей на тряпки, да на лоскутки, порадуй бабу необычной материей, а то она, глупая, и не верит, что есть такая.
        Вадим кивнул, обязательно порадует. Всё отдаст, кроме трусов, которые приходилось часто стирать и надевать поутру не высохшими до конца, да видимо, придётся в скором времени и с ними расстаться. Замены всё равно им нет, так что, будет ходить, как все, проветривать хозяйство в штанах. Тоже вариант.
        А кузнец продолжал.
        - Вот с обувью беда, нет ничего. Деньги, чтобы купить, есть, а купить не у кого. Что же, разберёмся с мертвяками и пойдём в Козельск. Он тут недалеко, можно было бы и на челне по Жиздре сплавиться, но все челны маленькие и старые. А так лучше пешком, через лес.
        Вадим кивнул, ну нет, так нет, потерпит.
        - Ну, пойдём, оружие своё возьми. В церковь сначала зайдём, там положишь его у алтаря. Братья всенощную будут стоять, заодно и его очистят от скверны, то благое дело.
        - Так это когда же оружие благим делом казалось? - не выдержав, спросил Вадим.
        - Оружие само-то, да, не благое, но смотря в каких руках и на какое дело пущено.
        - Так известно на какое, чтобы убивать.
        - То так, да не так. Ежели ты свой дом родной от ворога защищаешь или, положим, зверя какого убиваешь, то на благое дело направлено. А ежели для грабежа, да на убийство, то на воровское да нехорошее. Понял али нет?
        Вадим вздохнул, философский дискурс ожидаемо свалился в банальщину. Спорить бесполезно, в какую сторону повернёшь, то и доказательство. Да, руки могут быть одни и те же, а действия разные. Перестав дальше развивать эту тему, Вадим последовал за кузнецом. Забрав свои вещи из кельи Акима, он переселился в другое здание, где жили иноки и привилегированный персонал монастыря.
        Предоставленная Вадиму келья оказалась небольшая, но довольно уютная. Топчан, икона в углу, табуретка и стол. Всё, что нужно. Вспомнилась Агафья, но её к нему пока не пускали. Раздевшись, он накрылся грубым домотканым одеялом и заснул.
        На следующий день Вадим приступил к работе с кузнецом. Временами приходил и отец Анисим, учил его всяким премудростям, начиная от правописания до вязания лаптей. Оружие в церкви освятили. По словам отца Анисима, приходил сам настоятель и все три инокини. Жизнь шла своим чередом, и Вадим стал потихоньку втягиваться и привыкать. Да и как по-другому?
        С кузнецом они переплавили несколько кинжалов и сделали парочку новых. Себе Вадим заказал небольшую финку и показал примерный желаемый рисунок на ней. Кузнец, удивлённо покачивая головой, сделал что-то похожее. Время шло, Вадим учился, никто не высказывал желания в очередной раз посетить село. Зато стали поправлять забор вокруг монастыря, на всякий случай.
        Все выжившие крестьяне устали сидеть внутри монастыря, время шло, а им нужно обрабатывать поля, да собирать овощи и фрукты, иначе зимой и без всяких бесов и мертвяков все от голода вымрут.
        Обстановка неизвестности плохо влияет на людей. Назрела необходимость идти в Козельск, но настоятель не решался некого туда отправлять. Одного кого отправить в это время - значит, потерять. Двоих или троих, да без кузнеца - также опасно. Ведь бойцов у настоятеля оказалось всего двое - Елизар да пришлый отрок Вадим, остальные только создавали видимость бойцов, чем таковыми являлись. Отец Варфоломей это понимал и не отправлял.
        Охрана и защита Пустыни оказались для него дороже личной выгоды и новостей. В конце концов, кто-то же должен был прийти к ним. О том, где находится обитель, знали как жители Козельска и нескольких окрестных деревень, так и паломники. Но за это время никто в Пустынь не приходил. День шёл за днём, а ничего не менялось, как считал настоятель и Вадим, но так не считали другие.
        Например, инок Серафим с жадностью прислушивался к разговорам о мертвяках. Его душа жаждала знаний, а мертвяки, неизвестно откуда взявшиеся и размножающиеся подобно чуме, казались интересны.
        Его прямо тянуло к запретным знаниям. Он каждый день молился, замаливая грех познания, но что-то иррациональное внутри заставляло его вновь и вновь идти на риск. Очевидно, что ему нужен был хоть один экземпляр мертвяка, чтобы изучить его. Но для этого придется идти в село, а он боялся, да и идти одному глупо. Настоятель уже говорил несколько раз, что пора бы очистить село полностью и вернуть туда крестьян, поэтому надобно спешить. «Но нужен подельник, - думал Серафим, - да такой, чтобы в любом случае держал язык за зубами».
        Такого можно только заинтересовать трофеями, найденными в брошенной деревне. Да и сам Серафим рассчитывал разжиться деньгами или нужной ему утварью. Людей в Пустыни обитало немного, и Серафим уже несколько раз в уме перебрал тех, кого можно будет соблазнить походом в деревню. Таких, по его мнению, оказалось двое - Митрич и Аким. Митрич вскоре отпал, потому как шибко опасался и любое упоминание о мертвяках тут же выводило его из душевного равновесия. Оставался Аким.
        Но и Акиму не так просто было предложить поход, особенно тайный. Тут нужно знать тонкости души крестьянина, и Серафим догадывался, что можно предложить Акиму за его помощь.
        Зависть! Акимом всегда двигала зависть и жадность, на этих чувствах Серафим и собирался сыграть. Застав Акима одного за ремонтом стены, Серафим издалека начал разговор.
        - Здравствуй, Аким!
        - И тебе не хворать! - грубо ответил тот.
        - Всё в руках Божьих, - сделав скорбное лицо, заметил Серафим. - А что-то ты не в настроении?
        - Какое уж тут настроение, когда пашешь изо дня в день и ничего? А некоторые сходили два раза в деревню, и уже в почёте и уважении. Едят от пуза, работают в своё удовольствие, да ещё и подарками их одаривают. Виданое ли дело, чтобы отроку несмышлёному дарить пистоль да саблю?
        Серафим с мнимым сочувствием покачал головой.
        - Твоя правда, Аким, а ещё они и денег добыли в селе, и мальчишке тоже изрядно досталось. Но то они сами нашли, не в праве мы их осуждать.
        - Чтооо? - возмущённо вскричал Аким, - ещё и деньги? И много?
        - Ну, много али немного, я не знаю, учёт не вёл, но настоятель при мне говорил, что много, и сказал, что серебра нужно и отроку отсыпать.
        - Серебра??? Ах, ты ж, ах, ты ж… - Аким не находил слов от переполнявшего его негодования. Ему хотелось сквернословить, но в присутствии инока он остерёгся это делать, и в сердцах выпалил. - Нет в мире справедливости!
        - Справедливость есть всегда, Аким. Вот только она даётся в руки тем, кто её заслуживает или хочет заслужить, а то и сам захочет взять.
        - Угу, угу. И как её взять? - прищурил глаз тот.
        - Думай, Аким, мне и самому то неведомо.
        - Надо в деревню идти и пошукать там монет, да вещей.
        - Согласен, надобность в том есть, - отозвался Серафим и грустно улыбнулся. - Но меня не берут с собой, а один я не смогу.
        - Да, да, - Аким зачесал макушку левой рукой в задумчивости.
        - Нужно придумать, для чего выйти из монастыря. Да и не выпускают в село никого без разрешения настоятеля, а ночью так и вовсе страшно и опасно.
        Прекратив чесать затылок, Аким принялся перебирать свою пегую бородёнку, словно искал в ней не то блох, не то ум. Как водится, не нашёл ни того, ни другого, что и неудивительно.
        - Думай, Аким, как мы можем того достичь и сходить в село, и я думать о том буду.
        Аким кивнул, продолжая чесать уже спину, а Серафим спокойно развернулся и собрался уходить. Удочку он закинул, и Аким будет думать, но, сделав всего два шага, Серафим внезапно обернулся.
        - От Елизара я слыхал, что ляхи там погибли, а у ляхов есть и оружие дорогое, и монеты водятся, сказывают, что и золотые дукаты.
        При упоминании золота, глаза Акима полыхнули каким-то сверхъестественным огнём, и он застыл, переваривая полученную информацию, а Серафим ушёл. Дело сделано, теперь нужно только ждать, когда Аким дозреет и сможет перебороть свой страх. Жажда наживы - страшна, она перемелет и страх, и унижение.
        Аким дозрел через два дня. Видимо, в нём неустанно боролись жадность и страх за свою шкуру. Серафим тоже боялся, да ещё как, но и им двигала жадность, но жадность к славе и власти. Он сейчас всего лишь простой инок-библиотекарь в заштатном монастыре. А если сможет овладеть другими знаниями, то достигнет как успеха, так и власти, и даже славы! Серафим с детства страдал грехом тщеславия, в чём себе никогда не признавался. Да и сейчас он просто убедил себя в том, что, овладев запретными знаниями, пустит их во благо церкви и людей. Спасёт их, понимаешь, от чёрной напасти. Воистину благими намерениями устлана дорога в Ад!
        Никаких других возможностей в монастыре у Серафима не было, только лишь перспектива всю жизнь возиться с книгами, ремонтируя и переписывая их и, собственно, на этом всё. Настоятель ещё не стар, так что и здесь ничего не светило. А вот мертвяки сулили ему будущее, как это ни странно, казалось бы, со стороны.
        Довольно давно Серафим в библиотеке наткнулся на одну книгу, которая своей обложкой резко отличалась от остальных. Надпись на старогреческом гласила, что это житие святого Агриппия, а на самом деле книга и вовсе не имела названия. Была она тонкой, но, как оказалось, с подвохом.
        Первые несколько листов у книги отсутствовали, многие заляпаны чем-то бурым, отчего текст на них оказался не читаем, но в целом примерно половину из всего, с трудом, но можно было разобрать. Текст написан на старогреческом, но как-то странно, и Серафим немало времени потратил на то, чтобы понять, о чём там шла речь. А шла она, как он, в конце концов, разобрался, о демономании колдунов. В книги приводились разные примеры, один из которых весьма заинтересовал Серафима.
        В нём описывался похожий случай поднятия мертвецов с кладбища неким колдуном и направлении их на магистратуру славного города Бремен. Книга, очевидно, являлась переписанной каким-то греческим монахом с аналогичной, но латинской. Каким образом сей опус попал в Пустынь, Серафим и не догадывался, видно, случайно, а может и по злому умыслу.
        Сначала Серафим крестился и отбрасывал гнусную книженцию, но любопытство и тяга к тайным знаниям оказались гораздо сильнее, и он снова хватался за неё обеими руками. Однажды поздно вечером, когда он вглядывался в слабо видимый текст, между написанных строк стали проявляться другие.
        Серафим и не понял, как это произошло. Он потёр глаза, и буквы стали видны чётче, они складывались в понятные ему слова и предложения. В испуге он оттолкнул книгу, а когда снова взял её в руки, то листы, залитые чем-то бурым, очистились и текст, написанный на них, стал различим.
        «Трактат о чёрных силах природы. Часть третья». Оказалось, так называлась книга, но она и в самом деле была неполной. Часть её оказалась утеряна, а часть прочитать ему так и не удалось. Но и этих отрывочных знаний о чёрных силах природы оказалось достаточно для Серафима, чтобы он стал неофитом.
        Чтение поглотило его, перед ним раскрывался совсем другой мир. Мир христианства, но христианства чёрного. Книга небольшого формата оказалась для него словно дверкой в другой мир. Мир волшебства и огромных возможностей. Но она быстро закончилась, не дав ему никаких практических знаний. А ему хотелось большего, намного большего, узнать, например, природу мертвяка, а для этого его стоило изловить и изучить.
        В книге он нашёл примерный рисунок колдовской ловушки для монстров, и её стоило опробовать вживую. То есть, не вживую, а… в общем, опробовать на нужном образце, а это оказалось сделать нелегко. Нужны сообщники, а таковых не нашлось, кроме жадного Акима. Серафим думал даже обратиться к отроку, но что-то его останавливало, то ли взгляд того туманный, то ли обычное неприятие чужого человека, но к Вадиму он так и не обратился.
        Оставалось надеяться на Акима, его Серафим и собирался использовать без лишних объяснений, для своих тёмных делишек. А может быть и не тёмных, а даже светлых. Ведь если он поймёт природу мертвяков и узнает, как с ними бороться и упокаивать, то он станет светочем знаний. А кроме того, достигнет невиданных высот уважения и власти. Эх, мечты, мечты…
        Через два дня Аким направился к Серафиму, подловив того возле церкви, и как он считал, совершенно случайно. Но Серафим специально изменил своим привычкам и стал гораздо чаще бывать во дворе, чем в келье. Этим он давал возможность Акиму как бы случайно найти его, не привлекая лишнего внимания и договориться обо всём без свидетелей. Так оно и получилось.
        Аким подошёл и первым начал разговор.
        - Я вона подумал и решил, а и хватит мне бояться мертвяков. Запугали нас они, а не так страшен чёрт, как его малюют, а волков бояться, так и в лес не ходить.
        Сказав это, Аким рот прихлопнул, чёрта поминать в святом доме как-то не принято, и неизвестно, как к этому ещё отнесётся Серафим. Серафим отнёсся предсказуемо и слегка пожурил Акима.
        - Не упоминай подручных врага Господа нашего, не бери грех на свою душу. Она у тебя святая и на многое способна. Раз согласился пойти в село, значит, снял с себя грех трусости. На благое дело идём, не токмо ради наживы, но и ради понимания, как бороться с этой напастью.
        - А настоятель как, не против будет? - с опаской спросил Аким.
        - Настоятель не против, - успокоил его Серафим, - но уточнил, чтобы мы не кичились этим и не говорили, куда ходим. А ещё сказал, что мертвяков в селе и не осталось, всех Елизар упокоил, а кого не смог, те разбрелись по лесам окрестным. Так что, кто ходит по грибы, по ягоды сейчас, да бортничает, они не в меньшей опасности могут оказаться, чем мы. Ну, да на то воля Божья! - закончил Серафим.
        Помолчав, он добавил.
        - Но не след и пренебрегать оружием и осторожностью. Опасность велика и непредсказуема, я возьму с собой топор и нож, а что ты с собой, Аким, сможешь взять?
        Аким задумался, был он, всё же, предусмотрительным человеком, сказать прямо - хитрым. А потому привык хорошо всё обдумывать, кроме того, что языком своим не владел. Узду бы на язык надеть, и всё сделалось бы у Акима хорошо, но узды у него на свой язык не оказалось.
        - Так это, у Елизара бердыш есть и копья, но копьё плохо против мертвяков работает, так он говорил. А вот бердыш, тот в самый раз будет.
        - Но Елизар не даст бердыш, я разговаривал с ним, - пресёк сразу последующие вопросы Серафим.
        Он, конечно, лгал о том, что получил разрешение от настоятеля, и о том, что ходил к кузнецу. Но делал он это так, что и сам порой верил в то, что говорил. Настоятель ничего не знал о его намерениях. Сам же Серафим, рассказывая об этом Акиму, вкладывал в свои слова всё убеждение, которое имел вообще по жизни. Аким сначала стушевался, мозг его лихорадочно заработал в поиске выхода и вскоре его нашёл.
        - Так можно и рогатину присуропить, чай, на медведя с нею ходют, а мертвяк-то похлипше будет хозяина леса, и намного. С нею и пойду, да топор большой с собой прихвачу, с ним сподручнее будет башки мертвякам рубить. Елизар сказывал, что можно мертвяка рубить по-всякому, но упокоить можно только если голову отсечь. Ну и лапы, само собой, чтобы схватить не успел.
        - Мудрость в твоих словах вижу, Аким, - Серафим приторно улыбнулся, подлив яд лести в свои слова.
        Аким запал, полностью проглотив наживку. Он даже не ощущал острого крючка у себя во рту, на котором болтался, словно лещ по осени.
        - А когда пойдёмо?
        - Так поутру через пару деньков. Готов будешь к тому времени?
        - Так завсегда готов. Два денька, и рогатину починю, и обдумаю всё, да Елизара с мальчишкой порасспрашиваю.
        - Ты осторожнее будь. Если расспрашиваешь, то издалека заходи, да о разном говори: что, да как в лесу им виделось, да на речке, а потом уж о селе выведывай. Вон у нас Жиздра рядом, и по ней мертвяки могут сюда приплыть. Скажи, что опасение имеешь.
        - А! Так и скажу, спасибочки за заботу, Серафим, спасибочки.
        - Ну, тогда встретимся накануне вечером, обговорим всё и порешим, что да как делать, а я с настоятелем переговорю, скажу, что в лес идём по нужде большой, по ремонту, да по запасам на зиму решить. Настоятель согласие даст, не переживай. А я и за тебя словечко замолвлю.
        - Ещё раз, Серафим, говорю тебе спасибочки, помог ты мне. Духом я воспрял, а то Аким то, Аким сё, да всё плохой, да неумеха.
        Серафим одобрительно кивнул.
        - Ступай, Аким, готовься к походу. Думается, он мне хоть и первый будет, да не последний. В первый раз всё разузведаем, да посмотрим, а потом и хабара наберём и тебе, и мне, и Пустыне всей.
        - То верно, то верно, - быстро закивал Аким и, перекрестившись, потопал дальше по своим делам. Серафим взглянул ему вслед, тонко улыбнулся и ушёл в библиотеку.
        Глава 14
        Начало конца
        Наконец наступил день, запланированный Серафимом для похода в село. Настоятель отец Варфоломей выслушал его просьбу о выходе из Пустыни в лес и выдал целую гору условий. Серафим только кивал и покорно слушал.
        - И смотрите, не нарвитесь там на мертвяков! Они сейчас везде шастают.
        - Мы ненадолго, до обеда вернёмся.
        - Хорошо, тогда ступайте, с Богом! - напутствовал настоятель.
        В назначенный день самым ранним утром Серафим с Акимом вышли за ворота и направились в лес. Как только деревья заслонили их от глаз отчаянно зевающего служки, они сразу же поменяли направление.
        Выйдя на просёлочную дорогу, ведущую к селу, они быстрым шагом направились к цели своего путешествия. Сначала Аким судорожно оглядывался во все стороны, боясь просмотреть мертвяков, потом устал. И от усталости и скуки стал задавать много глупых вопросов.
        - А что, если их много будет?
        Серафим в самом благостном настроении, шагающий рядом по дороге и неся объемный, но лёгкий мешок за спиной, обернулся к Акиму.
        - Кого?
        - Мертвяков!
        Серафим хмыкнул и решил порадовать своего спутника достижением инженерной мысли.
        - Что будет? Смотри!
        Одним натренированным движением Серафим быстро сбросил с себя мешок и вынул из него несколько досок, медных стержней и ещё гору всякого хлама. Сложив всё на земле, быстро собрал некую шестиугольную конструкцию, описание которой нашёл в книге. Ко всей конструкции он привязал верёвку и отступил немного назад, чтобы полюбоваться созданным им шедевром.
        - Вот с помощью этой конструкции мы их всех поймаем и упокоим, да и вообще, кузнец их всех, почитай, и извёл. Может один где спрятался или два, так нам много и не надобно!
        Аким подивился на созданное чудо, почесал в голове и хмыкнул.
        - Ну, раз так, тады да… Но рогатина надёжнее будет.
        В ответ Серафим кивнул и показал топор, который взял с собой.
        - Я тоже так думаю, но нужно пробовать.
        Дальше они пошли молча, прислушиваясь к пению птиц. Шли они быстро и чем дальше, тем всё больше таял их страх. Сказывалась уверенность в том, что Елизар всех мертвяков здесь упокоил. Блажен, кто верует!
        Но им действительно повезло. Ни в окрестных лесах, ни в самом селе мертвяков они так и не встретили, только лишь их останки. Побродив по домам, наполнив мешкиразличным трофеями, даже попытавшись задействовать конструкцию, они повернули обратно.
        - Может, ещё побродим? - просительно произнес Аким.
        - Нет, нам пора, и это может быть опасно. Ты уже набрал себе добычи и даже деньгой разжился.
        Аким в ответ скривился и подкинул на ладони горсть меди, найденной по домам и в карманах незадачливых мертвецов. Мелочи оказалось очень мало, а надежд разбогатеть - много.
        - Ну, ладно, а когда пойдём в следующий раз, завтра?
        - Нет, завтра будет подозрительно, пойдём послезавтра.
        - Лады, - и Аким повернул обратно в Пустынь, следом за ним направился и Серафим.
        До Пустыни они добрались довольно быстро, солнце только прошло зенит. Молчаливый послушник на входе окинул их вялым взглядом и отвернулся. Войдя во двор монастыря, они разошлись каждый в свою келью и на время забыли о приключениях.
        Через сутки Серафим и Аким, как и договаривались, снова встретились у ворот. Настоятель на этот раз разрешил бродить им до вечера, и Серафим подготовился намного лучше, чем в первый раз. Ну, он так посчитал. Также они вышли за ворота и направились в сторону села. На этот раз они шли намного бодрее и веселее, и совсем не обратили внимания на то, что перед селом резко замолкли в лесу птицы. Правда, потом они снова запищали, но гораздо тише.
        Обойдя дома, уже осмотренные и разграбленные, монахи прошли дальше. По пути им достались дома, которые успели осмотреть кузнец с Вадимом, но весьма поверхностно. Аким, словно почувствовав добычу, коршуном ринулся в ближайшую избу, тут же скрывшись внутри.
        Серафим же, оставив Акима, стал осторожно пробираться огородами между домов. В руках он наготове держал конструкцию, которую он изготовил в качестве магической ловушки. Если бы это увидел Вадим, то здорово удивился, а скорее, просто посмеялся над наивным дурачком. Но Вадим работал с кузнецом и о походе Серафима даже не подозревал.
        Аким, обшарив избу, выскользнул из неё, потрясая горшком с прогорклым маслом. Добыча его радовала, оглядевшись, он сразу же юркнул в другую хату. Серафим поморщился, увидев счастливого Акима. Ну, что за дурак? И стал рассматривать лежащий впереди упокоенный труп.
        Осторожно подойдя, он бросил свою ловушку на обезглавленного мертвяка и стал напевать запретные псалмы, надеясь на какой-то эффект. Но гнилое мясо, оно везде гнилое мясо, и кроме вони в ответ ничего больше Серафим не получил. Не особо огорчившись, Серафим пошёл дальше, и им тут же «повезло», они наткнулись на бесноватого.
        Они не знали, что им оказался Зенжинский, что выжил после встречи с Елизаром, но не ушёл из села, а спрятался в нём на время. Больше в округе не осталось ни мертвяков, ни бесноватых. Всех уже упокоили.
        Честь схлестнуться с ним выпала Серафиму. Внезапно из-за угла дома вышла однорукая человеческая фигура и направилась прямо к нему, дико хрипя от ярости. Серафим с глупым облегчением подумал, что вот он сейчас и узнает всё, ну и узнал, конечно.
        Мертвяк шёл к нему, непрерывно бормоча, а в его единственной руке лежал здоровенный тесак. Наскоро собрав свою шестиугольную конструкцию, Серафим, словно ковбой, метнул её бесу в голову. Серафим, хоть и был монахом, но отличался ловкостью и сноровкой. Конструкция повисла на толстой шее беса и заболталась на нём.
        Чернокнижник тут же стал нараспев петь псалмы, мертвяк замешкался на какое-то время, а потом, встряхнувшись, вновь пошёл на него. Инок отшатнулся и громче стал напевать протяжные слова на древнегреческом языке. Но всё тщетно. До него не сразу дошло, что его жизнь в опасности, а когда дошло, то…
        Он успел отшатнуться назад, когда тесак монстра в человеческом обличье просвистел мимо его лица. Зенжинский содрал с себя наброшенный шестиугольник и громко заревел. Нелепая конструкция, разваливаясь на куски, осыпалась на землю. Серафим схватился за топор, больше не помышляя ни о чём. К сожалению, владел топором Серафим очень плохо, да и вообще забыл, когда брал его в руки.
        В это время из дома выскочил Аким, радостно потрясая найденным кошелем. Он поднял глаза на Серафима и тут же сдал назад от неожиданной картины.
        - Помоги! - в отчаянье заорал Серафим.
        - Бог поможет! - отозвался в ответ Аким и, сунув кошель за пазуху, решил броситься наутёк. Но ум он ещё не потерял, а потому подхватил лежащую невдалеке рогатину и побежал дальше. Не успел он отбежать далеко, как замедлил шаг. Нет, дорогу никто ему не преградил, все мертвяки уже лежали упокоенными, один Зержинский вышел на тропу войны.
        Аким добежал до конца деревни и, остановившись, стал чесать свою «репу». Вот добежит он до монастыря, а что будет дальше делать? Настоятель с него спросит, а уходить из монастыря и некуда. Не каликом же перехожим становиться? Надо возвращаться, если Серафим спасся, то и хорошо, он его всё равно не сдаст, потому как, что он скажет настоятелю? А если погиб, то можно поживиться, да и добить его, только тело перенести в другое место, подальше от деревни.
        Да то наука не сложная. Соорудит волокушу наскоро, да перетянет куда надобно, а потом вернётся и скажет, что на них напали, еле отбился, да пришлось заодно и Серафима упокоить, или оставить там помирать, пусть его Вадим этот добьёт снова по приказу. Всё для себя решив, Аким мотнул бородёнкой и, убрав топор, взял рогатину на изготовку и, крадучись, направился к месту, где оставил товарища.
        Серафим тем временем отмахивался топором от напавшего на него беса, но тот, поймав топор, выкрутил его из рук Серафима. Тонко подвывая от охватившего его страха, Серафим бросился бежать ещё быстрее, чем Аким. Но убежать ему Зенжинский не дал, а швырнул в него свой тесак, попав по касательной в правое плечо. От сильного удара и боли Серафим свалился наземь. Не помня себя от страха, снова вскочил и попытался бросился наутёк.
        Но Зенжинский, резко оттолкнувшись, внезапно прыгнул на него, свалил наземь и, впившись зубами в раненое плечо, принялся слизывать струящуюся кровь. Серафим заверещал, пытаясь оттолкнуться от нападающего ногами, внезапно у него в голове всплыла строчка из прочитанной книги.
        - Афектум мемори, винтус арго! - Серафим, сам не зная почему, вдруг выкрикнул это прямо в звероподобную рожу беса.
        Услышав фразу, тот перестал терзать монаха и отстранился, и в это время удар рогатиной столкнул его с тела Серафима, прижав к земле. Это сделал Аким, что вернулся Серафиму на помощь. Втиснув рогатину глубоко в землю, Аким, выхватил из-за пояса топор и одним ударом раскроил голову Зенжинскому, упокоив того навсегда.
        - Хух, ну ты теперь мне обязан, Серафим, как пить дать, обязан. От смерти я тебя спас, но я смотрю, вовремя успел, или мертвяк тебя успел поранить?
        - Кинжалом ударил, - отозвался Серафим, мучительно думая, увидел ли Аким то, что бес в него практически вгрызся. Всё же, наверное, не видел. - Я уже почти успел убежать, когда он кинул его в меня.
        - Странный какой-то мертвяк!
        - Я слышал о таких, он переродившийся, их бесноватыми ещё называют, - пояснил Серафим. - Спасибо, что спас меня, я этого не забуду.
        - Так, вестимо, должок за тобою, должок! - погрозил ему Аким кривым пальцем, измазанным в грязи. - А я обязательно спрошу его.
        Серафим, не стал с ним препираться, а молча поднялся с земли, и тут же охнул. Кинжал, как оказалось, пропорол его рясу и рассёк кожу до мяса, рана сразу же закровоточила, а бес ещё добавил тем, что впился в неё зубами. Серафим похолодел. Это что же, он теперь превратится в мертвяка или в беса? Он уже не обращал внимания на разорванный подрясник, занятый тяжелыми думами. Надо что-то делать? Может быть, поможет молитва? А может быть, книга? Вряд ли, и в тоже время, те слова, что он произнес, явно помогли остановить беса, значит, она работает? Он же до этого их ведь не знал?
        Спеша обратно в Пустынь, то один, то другой украдкой посматривали друг на друга, прикладывая к ране и царапинам свежий лист подорожника. У Акима тоже имелись царапины, но их он получил, пока лазил по избам и бегал от бесов. Уже вечерело, когда они подошли к Пустыни и после проверки вошли в неё. Каждый сразу же побежал к себе, замирая от страха. Серафим при свете свечей осторожно промыл полученную рану, которая уже перестала кровоточить. Слава Богу, тьфу, в общем, хорошо, что на воротах не заметили, что его ряса намокла от крови, и он стал истово молиться, пытаясь спастись от безумия.
        Аким же первым делом побежал в баню, где, смыв с себя грязь и чужую кровь, заметил небольшие припухлости на месте порезов. Впрочем, на него никто не нападал, и ничего страшного в том он не видел. Посчитав, что всё обошлось, он, помолившись, отправился отдыхать, надеясь, что вскоре царапины заживут. Вечер плавно перешёл в ночь, укрывшую темным покрывалом Пустынь, притихшую перед наступающей трагедией.
        Ночью у обоих вернувшихся поднялась температура, но у Серафима она оказалась больше. С утра они смогли встать на ноги самостоятельно. Аким даже пошёл на огород и начал там работать, тело немного ломило и кружилась голова, но в целом он чувствовал себя нормально.
        Серафим же очнулся поздним утром, с ужасом посмотрел на своё тело, которое где-то опухло, а где-то истончилось, и понял, что произошло самое худшее: он заразился. Но почему он сразу не умер и до сих пор жив? Эти вопросы мучили его, как исследователя, а ещё он надеялся, что чтение запретных псалмов сможет ему помочь. То, что зараза медленно проникала внутрь тела из-за слюны беса, ему было невдомёк. Всё же, как он думал, его рана оказалась, во-первых, неглубокой, а во-вторых, нанесена кинжалом.
        Серафим принялся истово молиться, а потом, бросив псалтырь, начал судорожно искать ответ в «Демонологии», но ничего не нашёл. Ему нужна была следующая часть, которая отсутствовала. Бросив всё, он поспешил в церковь, надеясь на божественное провидение, но на полпути почувствовал себя очень плохо и вернулся обратно. С трудом добравшись до постели, он буквально рухнул на неё, обливаясь горячечным потом, и до вечера не вставал. А вскоре прекратил своё земное существование вообще.
        В голове у него звенел набат, и звучали разные голоса. Голоса то ли светлых ангелов, то ли падших и весьма настойчивых. Своими громкими воплями они перемешивали ему мозг, превращая его в кисель. Послушный их зову, Серафим внезапно встал и, выставив перед собою руки, пошёл по направлению к книжной полке. Взгляд его наткнулся на пресловутую книжку. Руки тут же схватили её и, раскрыв наугад, поднесли вплотную к глазам.
        - Ад копус тум сальвандум, анимам туам дар дебес! (Чтобы спасти своё тело, ты должен отдать свою душу!)
        - Что я должен сделать для этого? - спросил сам у себя несчастный.
        Ответ не замедлил себя ждать, краткий, как выстрел и ёмкий, как приказ. Серафим снова задал вслух вопрос, тут же получив ответ, задав следующий вопрос, он захлопнул книгу и отправился искать Акима. А голоса в его голове продолжали звучать, становясь все громче и громче, направляя и заставляя. Он постепенно становился одержимым, минуя стадию мертвяка и быстро проходя этап бесовщины или бесноватого.
        Между тем Оптина Пустынь продолжала жить своей жизнью, на Акима и Серафима никто не обращал внимания. Аким постоянно пропадал и халявил, а Серафим держался отчуждённо, и к нему без особой нужды не лезли.
        Серафим нашёл Акима за воротами Пустыни, когда тот, по своему обыкновению, валялся в лопухах, отдыхая и отлынивая от работы. Серафим знал, где его искать, он чувствовал Акима, ведь тот тоже нёс в себе частичку бесовского огня.
        - Я пришёл отдать тебе долг, Аким!
        Аким тут же встрепенулся и взглянул на подельника. Ему не понравился застывший и отрешённый взгляд Серафима, и Аким немного насторожился. Но потом он увидел зажатый в руках монаха кошель, и сразу же потерял всякую бдительность.
        - Эге, долг платежом красен. А я и не ждал, что ты так быстро решил его отдать. Давай, давай, заберу!
        - Держи! - протянул кошель Серафим, и когда Аким жадно его схватил, бросился на бывшего подельника.
        Его тонкие, но сильные пальцы схватили за горло Акима и стали сжиматься. В жизни слабый и меланхоличный, переродившись, Серафим явно получил нечеловеческую силу. Не ожидавший подобного, Аким попытался сопротивляться, но всё, на что его хватило - это высунуть язык, хватая ртом воздух, и стать от этого ещё страшнее.
        - Хррр, - попытался он позвать на помощь, но огромные лопухи надёжно скрывали их от посторонних глаз, а жалкий хрип не донёсся ни до чьих ушей.
        - Хрр, хрр, - звал на помощь Аким, но жадность не доводит никого до добра. Довольно быстро руки Акима ослабли, и он прекратил сопротивляться. Как только он затих, Серафим воздел руки вверх.
        - Я принёс жертву тебе, о Великий падший! - опустив их, он взялся за труп, чтобы спрятать подальше от людских глаз. Напоследок он разгрыз вену и слизал кровь с руки Акима. Спрятав труп, Серафим лёг рядом и застыл, погружённый в свои мучительные видения. Так они пролежали до самого позднего вечера, а когда поднялись, это уже были не люди.
        Первым заметили отсутствие Акима. Но нигде не могли его найти, как и Серафима, они оба вышли за ворота Пустыни, но обратно так и не вернулись. Как только солнце спрятало свои лучи за линией горизонта, из леса показались две фигуры. Одна шаталась словно пьяная, а другая, наоборот, держалась очень прямо, и не подумаешь, что так может ходить человек.
        - Аким, Серафим? - обрадованно вскрикнул один из трудников, что стоял на воротах и раскрыл створки. Аким мгновенно прыгнул внутрь, и тут же раздался долгий, полный ужаса крик, услышанный многими в Пустыни. Но обитатели не поняли, что это.
        Переродившийся Аким, убив жертву, тут же отправился искать следующих, Серафим его словно вёл. На пути им попалась инокиня Марфа, потом послушник Павел, а потом и все остальные. Ужас объял Пустынь. Посчитав, что дальше Аким справится и без него, Серафим повернулся в другую сторону и отправился в трапезную. Не дойдя до неё пары шагов, он окончательно потерял человеческий облик и стал нападать на всех встреченных, убивая их зажатым в руках топором. Конец Пустыни был предрешён.
        В это время Вадим с кузнецом решили поужинать в кузне. Взяв с собой хлеба и котелок с кашей, они по очереди с аппетитом поглощали сытное горячее варево. Хлебая деревянной ложкой, Вадим пытался подцепить небольшие кусочки мяса и сала в каше. Удавалось плохо. Кусочков было немного, и все терялись в крупяном изобилии.
        Они только что закончили тренировку по фехтованию саблями, минуло уже три недели, как Вадим оказался в монастыре, но успехи в овладении оружием ещё были слабые, отчего кузнец только горестно качал головой, Вадим же смурнел.
        Прошёл почти месяц, как он попал в прошлое. За это время он уже изрядно пообвык и даже приобрёл нужные навыки. На нём было похожее одеяние, что и у остальных, а всё его тряпьё давно превратилось в лохмотья. Одежда, что он сейчас носил на себе, по статусу принадлежала вольному человеку из боевых холопов. Монахи оценили его вклад в защиту монастыря по достоинству, одарив такими вещами. К тому же, всё натуральное, даже чересчур.
        На ногах, правда, «сидели» лапти, ну и что? Зато на его поясе висела сабля, и торчал кистень, засунутый туда же. А ещё ему принадлежал пистоль, что лежал в походном мешке, сшитом инокиней. На мешке были даже приделаны лямки для удобства. Там же находился походный котелок, мешочки с пулями, порохом, крупами, даже с солью имелся. Всё от того, что Вадим, готовясь к любым неожиданностям, собирал себе походный набор. А ещё огниво, нож и множество других мелочей, вроде деревянной большой стопки, ложки и прочего нужного добра.
        Это был неприкосновенный запас, который он постоянно пополнял, а то, мало ли что. Вадим боялся. Боялся, что снова окажется никем и ни с чем. Это стало почти его навязчивой идеей, когда он привык и немного смирился со своим попаданием. А ещё вокруг него постоянно крутилась маленькая Агафья, прося его рассказать что-нибудь интересное или выпрашивая мёд. Невольно и о ней приходилось думать.
        В общем, он готовился в любой момент свалить отсюда, кузнец это понимал и не осуждал. Скорее, просто делал так, чтобы пока у Вадима не возникало такого желания. Они спокойно ели, не обращая ни на что внимания.
        Стало вечереть, и дневные насекомые прекращали свою деятельность, постепенно скрываясь в укрытиях, гнёздах и норках. Вместо них появлялись вездесущие комары, что тут же начинали пить кровь из всего живого.
        - Вот же, поганые звери! - пробурчал кузнец, растирая место укуса, ругаясь сквозь зубы.
        - Это не звери, это насекомые, и кусают не самцы, а самки, - решил просветить своего наставника Вадим.
        - Что за насекомые? - удивился тот.
        - Нууу, маленькие, - Вадим уже пожалел, что сказал об этом, опять сболтнул не то. Они же тут не знают ничего про биологию. Додумать эту мысль Вадим не успел. Вдруг на территории всего небольшого монастыря поднялся вой и истошные крики.
        - Что случилось? - вскочил на ноги кузнец.
        А Вадим словно почувствовал, что… В груди у него всё похолодело.
        - Зомби! - вырвалось у него, но он тут же поправился. - Мертвяки это, Елизар! Проникли как-то.
        И он очень захотел оказаться неправым.
        Вокруг уже вступала в свои права вечерняя темнота, и по всей Пустыни видны были только мечущиеся тени, да слышен дикой вой, заглушаемый утробным урчанием двух тварей, утративших человеческое обличье. Кузнец схватил саблю, одним движением сунул в ещё не потухший горн кусок тряпки и быстро запалил факел, лежащий в кузне. Елизар порой работал до глубокой ночи и факелы у него были всегда наготове.
        Факел зачадил, а потом и запылал. Чистый жаркий свет горящего пламени распугал по сторонам темноту. Вадим поджёг второй факел и тоже обнажил саблю.
        - Эх, мой бердыш возле кельи остался. Взял днём, да забыл там, но смотри, Вадим, биться будем вместе. Боюсь я, что уже и живых придётся убивать. Раз мертвяки проникли, то и нашим конец.
        Вадим кивнул, ему всё стало понятно.
        С факелами и с саблями в руках они поспешили на помощь людям, но с помощью запоздали. По странному стечению обстоятельств, им не попался сразу ни Серафим, ни Аким, да и трудно понять в обличье бесов, кто есть кто, они только находили истекающих кровью людей, часть из которых издавала последнее издыхание, а часть оказывалась живой и громко молила о помощи.
        - Я не могу убивать! - сказал Вадим, когда увидел еле живую монахиню.
        - Я тоже, - сквозь зубы ответил ему кузнец, - ищем зачинщиков и тех, кого ещё не укусили.
        Но пару человек кузнец всё же добил, видя, что их уже невозможно спасти. Небольшие размеры Пустыни позволили довольно скоро, переходя от одного здания к другому, выявить и поймать Акима. Только это уже был не Аким, он бросился на них, утробно урча. Удар сабли кузнеца был страшен. Не издав ни одного звука, Аким упал замертво, а они пошли дальше.
        Вадим вдруг вспомнил об Агафье. Вместе сюда пришли, вместе и уходить нужно. Хоть бы она спаслась и дождалась, пока он найдёт её. Убить девочку он не сможет, даже если она станет зомби. Лучше уйти, а не брать на себя грех.
        В это время Серафим поймал и приговорил Митрича. Затем, покружив по двору, монстр направился в сторону, где жил отец Анисим, настоятель и другие иноки. Отца Анисима он застал врасплох, как только тот шагнул на крыльцо, а отца Варфоломея поймал в коридоре, куда тот вышел узнать, что случилось.
        Через несколько минут всё было кончено. Сделав своё чёрное дело, Серафим побежал к выходу, оставив истекающих кровью монахов лежать на полу и молить о помощи тех, кто ещё мог это делать. Напоследок он у всех попил крови, одновременно заражая.
        Вадим шёл вслед за кузнецом, когда внезапно из здания выбежал Серафим и мгновенно бросился на Елизара. Тот сразу отреагировал, ударив по бесу саблей, но Серафим сумел вывернуться и напал сам.
        Кузнец еле успел отскочить от чересчур шустрого одержимого. Он снова ударил, но сабля наткнулся на древко топора монстра и выскочила из руки кузнеца. Он замешкался, а Серафим успел размахнуться и ударить его топором, разворотив всё плечо. Больше ничего сделать Серафим не успел, Вадим взмахнул клычем, и голова не успевшего одержать триумф монстра упала на землю, залив её своей чёрной кровью. А кузнец пошатнулся и произнес.
        - Всё!
        - Елизар, Елизар! - Вадим не знал, что делать. Тебя не инфицировали, тебя ударили оружием, от этого не заражаются!
        Кузнец посмотрел на свою грудь, провёл мокрой от крови рукой по ней.
        - Нет, топор у него явно в крови нечистой был. Всё, отвоевал Елизар Тимофеевич своё, пора и в царствие небесное, а ты, отрок, мне в этом поможешь. Хочу умереть человеком, а не тварью адовой! Боюсь, что всех Аким с Серафимом успели положить и никому пощады не будет. Пока я ещё живой, идём собирать остальных и всех нести в церковь, а я тебе скажу, что делать, пока не поздно.
        Вадим опустил голову, не в силах ничего сказать. Кузнец отшатнулся и направился к зданию с монашескими кельями. Вскоре он выволок оттуда несколько человек, в том числе настоятеля и Анисима. А дальше они всю ночь собирали и упокаивали погибших и раненых, снося их в церковь. Нашлась и Агафья, она пряталась на звоннице, откуда её и достал Вадим, уже отчаявшись отыскать девочку.
        Как только он поднялся туда, она, увидев его, принялась плакать.
        - Агафья, ты жива?
        - Живаааа! - заревела девочка, кинувшись Вадиму на шею и крепко обняла, - Аким меня чуть не убил! Я спряталась под лавку, а он не заметил и к другим пошёл. Аааа!
        Вадим поймал в руки тонкое и худенькое тельце девочки, обнял и начал шептал ей на ухо слова утешения. И одна только мысль стучала ему в голову: «Какое счастье, что он кому-то здесь нужен и не одинок! А защищать - это долг любого мужчины!»
        - Успокойся, мы уже упокоили и Акима, и Серафима. Вот только в живых они никого не оставили. Пойдём вниз. Кузнец тоже ранен. Говорит, что заражён, а я не верю. Да трудно его переубедить, может, ты сможешь?
        Девочка молча кивнула, по-прежнему всхлипывая и уткнувшись ему в плечо хлюпающим носом. Вадим успокаивающе похлопал её по спине, и они спустились вниз. Оставив Агафью возле церкви, он принялся снова помогать кузницу.
        Наконец, они собрали всех, кого смогли найти. Крестьяне, уже, что называется пуганые, смогли разбежаться, кто куда. Кузнец взглянул в глаза Вадиму, прощаясь.
        - Поройся, отрок, под наковальней, найдёшь себе добычу. Один ты остался, значит, везёт тебе. Выжил сейчас, выживешь и дальше, и девчонку свою сберёг. А деньги пригодятся. Будешь уходить, забери всё, что можешь унести с собой, остальное сожги вместе со всеми постройками, а я тут сам справлюсь.
        - Подожди! Ты же не бесноватый? Сколько уже времени прошло, а ты ведь ничего не чувствуешь в себе. Да и многие разбежались, кто их будет направлять? А я всё равно уйду, не сейчас, так чуть позже. Нет здесь мне толку оставаться. Не хочу я.
        Елизар на это ничего не ответил, улыбнулся и, пошатываясь, зашёл в церковь, с грохотом захлопнув за собой тяжелую дверь. В правой руке он нёс горящий факел. Вадим отступил назад, в непонимании и испуге, и молча ждал, больше ни на что не надеясь. Он догадывался, что сейчас произойдёт, но всё же до конца не верил. Как так могло получиться? И почему Аким и Серафим превратились в бесов? Они же не ходили в село? Кто их укусил, или они сами переродились? Но отчего и почему? Много вопросов, а ответов ни одного!
        Через несколько минут потянуло дымом, а ещё через какое-то время внутри церкви загудело пламя, пытаясь вырваться через окна. Оно быстро объяло жаром весь храм, и он запылал огромным чудовищным факелом. Вадим сразу остался один в этом мире. Этот мир был для него чужим и, как оказалось, населён ужасами. И в самый пик отчаяния он почувствовал, как его руку схватила тонкая девчачья ладошка.
        - Я с тобой! - пропищал девчонка.
        Белозёрцев крепко сжал её ладонь, и из него тут же хлынули слёзы, заструившись по измазанным грязью щекам. Он долго ещё стоял в оцепенении рядом с девочкой, пока не прогорела вся церковь и не появилась ранняя зорька, осветив алым пламенем всё небо. После этого он опустил узкую ладошку девочки и без сил опустился на землю. Правда, сидеть долго в оцепенении ему не позволила Агафья. Сморщив свою мордашку, она изрекла на редкость наставительным тоном, что выглядело несколько странным в её исполнении.
        - Хватит сидеть, тебе кузнец что сказал?
        Вадим, поднял на неё голову и усмехнулся.
        - И то верно, нужно думать о живых, о мёртвых думать уже поздно.
        Он медленно встал, и пошёл по Пустыни. Обойдя её по кругу, взобрался на крышу кузни вместе с Агафьей и забылся тяжёлым сном. Кузню Вадим посчитал самым безопасным теперь местом. По его коже пробегали жуткие мурашки, а он, не в силах прорваться сквозь тяжелый сон, лежал и дрожал от пережитого ужаса, пока не очнулся. Рядом лежала, свернувшись калачиком, девочка и тихо посапывала.
        Спал он едва ли часа три, а может и того меньше. Проснувшись, Вадим привстал на локтях и оглянулся. Солнце уже поднялось над горизонтом и жаркими лучами высвечивало весь ужас трагедии, произошедший ночью. В центре монастыря дымились остатки сгоревшей церкви. В воздухе остро пахло горелым человеческим мясом и смертью.
        Вадима передёрнуло, обхватив плечи, он смотрел на то, как от сгоревших останков церкви поднимался чёрный дымок. Там были все: и Елизар, и Серафим, и Варфоломей, и отец Анисим. Все: и правые, и виноватые, глупцы и умные. Его затрясло. Что же это такое?
        Вадим пришёл в этот мир практически без ничего, его встретили, приютили, дали возможность выжить и жить. Научили многому, и это всего лишь за месяц. А что теперь? Кому он нужен? Как жить, куда идти? Слёзы стали душить его. Опустив голову вниз, он уткнулся в колени.
        Скупые, уже не мальчишеские, а мужские слёзы стали стекать по его грязному лицу. Светлые дорожки словно пробивали себе нелёгкий путь через сажу и песчинки на его лице. В это время проснулась Агафья и удивлённо посмотрела на Вадима. Поддавшись тому же горестному чувству, она принялась реветь. Как ни странно, её слёзы быстро привели Вадима в душевное равновесие.
        Что он, действительно, расплакался, как сопливая девчонка? Ему стало противно за себя. Да, вокруг царили смерть и ужас. Страх, что называется, Божий. Ну и что теперь? Слезами горю не поможешь, а ему есть о ком заботиться и ради кого жить дальше и стать сильным. Елизар бы только усмехнулся. Вот он был воином, настоящим, а он что, разве хуже? И он сможет, и это будет лучшим подарком памяти Елизара, он станет не хуже, а лучше, а потом, вернётся в свой мир, во что бы то ни стало.
        Смахнув слёзы рукавом, Вадим спустился вниз, бряцая саблей. Оглянулся. Везде пусто. Вадим не хотел обманываться и, обнажив саблю, пошёл бродить по домам и пристройкам. Обойдя весь периметр Пустыни, он никого не нашёл: ни живых, ни мёртвых. Мёртвые сгорели в церкви, а живые убежали. Крестьяне, скорее всего, вернутся, но ему не до них. У него своя жизнь, и свой путь, да и Агафью оставлять им как-то не с руки.
        Вот найдёт к кому её пристроить в надёжное место, тогда и оставит, а сам пойдёт дальше. А сейчас не время. Рыская по монастырю, он попутно собрал всё оружие, как своё, так и кузнеца. Всё сложил во дворе кузни, посмотрел на бердыш, на ручницу, на пищаль бывалого вида.
        Их утащить с собой ему нереально, и он решил спрятать всё найденное. Для этого Вадим вырыл яму рядом с кузней и, обернув оружие тканью, промасленной костным маслом, закопал до лучших времён. После этого он обыскал все кельи, прибавив к своим вещам ещё небольшое количество денег. Всю церковную утварь, сделанную из серебра, он также решил закопать.
        Сундук, найденный в келье настоятеля, был заполнен до краёв церковной утварью, по большей части медной или вовсе оловянной. Его он оставил. Мало ли, вдруг, он не вернётся, а тому, кто придёт, ещё службу надо нести.
        Личные вещи, ткани и орудия обихода Вадим решил отнести в подвал главного здания, после чего закрыл вход дверцей, подперев её камнем и бревном. Со всем этим он провозился весь день и сильно устал, как морально, так и физически.
        Умывшись и поужинав остатками вчерашней еды, он снова залез на крышу кузни и долго смотрел на то, как заходит над лесом солнце. Как только уставшее солнце закатилось за верхушки сосен, сразу потемнело. С каждым часом воздух насыщался чернильной темнотой, пока совсем не стало ничего видно. Тогда Вадим лёг прямо на крышу и, примостив голову на найденную подушку, принялся смотреть вверх. Рядом с ним примостилась и Агафья.
        Мириады звёзд кружились перед ними, словно радуясь тому, что их могут лицезреть. Они водили хороводы туманностей далёких галактик, перемигивались разноцветным светом, пытаясь затмить друг друга, и им не было никакого дела до того, что творилось сейчас на земле. Полная луна, затмевая свет звёзд, поднялась на небосклоне, осветив всё вокруг своим холодным нереальным светом.
        Где-то вдалеке прозвучал волчий вой, вслед ему завыл второй зверь, и через минуту оба звериных крика смолкли, захлебнувшись в диком рычании. Мрачно захохотал филин, наслаждаясь тёмной ночью. Мерзким истошным криком где-то на болоте закричала выпь. Вся природа застыла в своей мрачной красоте. Под эту лесную какофонию, Вадим и заснул, смертельно устав и больше не обращая ни на что внимания.
        Он заснул, а ночные птицы и звери продолжали свой шабаш, наслаждаясь темнотой ночи и запустением человеческого жилья. Ночная птица спорхнула с высокого дерева на крышу бани и снова захохотала, призывая тёмные силы. Из трубы бани замерцал полупрозрачный дым, послышался тихий вздох и неясное бормотанье.
        От этих звуков Вадим проснулся. В это время филин снова громко захохотал, схватив тисками страха сердце Вадима. Не желая больше бояться, Вадим решился на крайние и, в принципе, бесполезные меры.
        - Ах, ты ж, тварь! - он вынул из-за пояса пистоль, пошурудил в походном мешке, насыпал пороху на полку, загнал пулю в ствол и, щёлкнув кремнёвым замком, выстрелил.
        Оглушающий грохот и сноп огня словно сдёрнули птицу с конька бани и швырнули её в темноту леса. Вряд ли он попал в цель, но эффекта своего выстрел достиг. Неясное бормотание, дикие звериные крики и прочая чертовщина, происходящая на месте сгоревшей Пустыни, сразу же прекратилась.
        - Так их, так их! - в ужасе бормотала Агафья, пытаясь спрятаться уже даже не за ним, а в нём.
        - Спокойно, Маша, я Дубровский! - нервно хохотнул Вадим, вспомнив бессмертное произведение Пушкина.
        - Я не Маша, я Агаша! - обиделась девочка и тут же переспросила его, - а кто такая Маша и Дубровский?
        - Книжные герои, ты их всё равно не знаешь. Давай отдыхать, они больше не вернутся сегодня.
        Послушав ещё тишину, Вадим снова провалился в сон и проспал до самого утра. Больше никто их тревожить не посмел.
        Глава 15
        Навстречу судьбе
        Проснувшись рано утром, Вадим передумал палить Пустынь. Всю нечисть он уничтожил. А люди ещё вернутся сюда. Позавтракав, он собрал все вещи, спрятал деньги в кошель, нагрузил Агафью по мере её детских возможностей и, подхватив тяжёлый походный мешок, вышел из Пустыни. Уже отойдя в лес, Вадим запалил костёр, зажарилна нём курицу и они с Агашей отобедали. Покончив с едой, они вновь нагрузились мешками и зашагали в сторону села. Вадим пожалел, что бердыш не смог взять с собой. Тот оказался просто тяжёл и потому бесполезен в борьбе с мертвяками.
        Сытый и отдохнувший Вадим шёл, помахивая кистенем, так он чувствовал себя увереннее и спокойнее. Агафья следовала за ним по пятам, неся небольшой мешочек со своими вещами. Но навстречу им так никто не попался и, дойдя до первого дома, Вадим, наделав факелов, стал поджигать строения, один за другим. Сухое дерево сначала нехотя, а потом всё быстрее принялось заниматься огнём. Зачем он это делал? Он посчитал, что выжившие уйдут в Пустынь, а здесь лучше всё спалить, предотвратив распространение вируса, от греха подальше. Всё равно избы все старые, людям страшно будет возвращаться сюда, а когда всё сгорит, то и возвращаться проще, и жильё новое строить вместе легче. Беда сближает.
        Когда над избами стал подниматься чёрный дым пожаров, Вадим с Агафьей зашагали дальше. Вадим даже не собирался заходить в дома, а только поджигал их и уходил. Он даже не узнал, что в одном из домов застыли в ступоре два монстра, которые потом и сгорели, не сумев выбраться.
        В селе Вадиму никто из монстров больше не попался. Видимо, они с Елизаром действительно всех уничтожили. Это славно, всем, кто вернется, будет легче тут жить. Вадим оглянулся на горящее село, чистый огонь очищает от скверны, оставляя только пепел. Найдя на окраине чьё-то полуразложившееся тело, он начал искать, чем подтолкнуть его в дом и сжечь. Рядом валялись старые грабли, ими Вадим и затянул тело в избу, чтобы не касаться руками, и поджёг дом. Подождав пока занялось пламя, бросил взгляд в сторону реки и, повернувшись, направился к ней.
        - Пойдём, Агаша, к воде, - сказал он девочке и зашагал вперёд.
        Подойдя к берегу реки, Вадим долгое время смотрел на пылающее перед ним село. Стоял он на том самом месте, с которого и начал свой путь в этом мире. Помнится, что это было буквально вчера, и в то же время он чувствовал, что прошла целая вечность. Сегодня он попытается вернуться обратно в свой мир. Надо только вспомнить дорогу.
        Ночь застала их уже довольно далеко от села. Вадим разжёг костёр в удобном месте, свернул голову кудахчущей курице, которую взял с собой, и зажарил её на импровизированном вертеле, точнее, жарила его Агаша, а он только помогал ей советами. Сытный ужин подействовал на уставших путников благотворно. Наступила ночь, и Вадим решил потратить её на поиски пути в свой мир.
        А вдруг снова туман, и вдруг он сможет провалиться в свою покинутую реальность или перейти ту невидимую грань, которая отделяет его от прошлого привычного существования. Конечно, Вадим не собирался Агашу оставлять здесь, он думал, что сможет её пристроить и помогать в своём мире. В конце концов, пойдёт работать и будет её содержать, ведь она ему стала как родная сестра. Разберётся, в общем.
        Подхватив мешок, он устремился в ночь, надеясь найти обратный путь. Вскоре под его лаптями захлюпала вода болотистой местности, и вокруг поплылихлопья туман. В ночи бродил он долго, пока не понял, что больше не может идти, Агафья тоже устала, не понимая, куда они бредут. Выбившись из сил, Вадим нашёл толстое дерево, забрался на него, втянул туда Агафью и остался сидеть в могучей развилке, крепко привязав себя и её к стволу верёвкой. Было жутко неудобно, но жизнь одна и глупо погибнуть в самом расцвете сил.
        Утро застало его всего окоченевшего на треклятом дереве. Он размял затекшие конечности, спустился сам, помог слезть Агафье, и онипошлёпали в обратную сторону. Шли они долго, ориентируясь по солнцу, пока снова не вышли к селу, которое спалили вчера. Вадим постоял, глядя издалека на обгоревшие остатки изб, зло сплюнул, поправил лямки мешка и направился в обход, держа путь на Козельск. Агафья молча шла за ним, иногда забегая вперед, и развлекала своими детскими вопросами.
        - А почему небо голубое? А почему ты странный? А почему мы идём обратно? А откуда ты научился из пистоля стрелять? - ну и так далее.
        Вадим хмурился и обстоятельно отвечал на все девчачьи вопросы, скорее даже машинально, чем целенаправленно, а сам мучительно думал, как же так получилось, что он не смог найти выход из этого мира.
        Да, ему не повезло в очередной раз, но разве это повод унывать! У него есть еда, оружие, предметы обихода, даже сестра появилась! Так что же расстраиваться!
        Завернув к одному из огородов, они набрали овощей и последовали дальше, держа путь через лес. Никто им не попадался и не нападал. Птицы щебетали и резвились на ветвях деревьев.
        Заслышав шум идущих мимо людей, старый филин открыл жёлтые огромные глаза и выглянул из дупла. Хотел гукнуть, но передумал. Этого он уже видел ночью, хай идёт, не интересен он. Его ожидают другие дела, и людишки попроще, а не то, что этот, стреляющий громом. А этот дурачок пусть идёт своим путём, а все пути неисповедимы, и каждый выбирает по себе. Филин закрутил назад голову и прикрыл глаза, снова заснув.
        Вадим, не заметив филина, всё шагал вперёд, прикидывая, когда пора будет остановиться и сделать привал. Нужно успеть сегодня до темноты выйти к Козельску или к какому-нибудь жилью. Успеют ли они, то было ему не ведомо.
        Ну и ладно. Вадим грустно хмыкнул и ускорил шаг. Сейчас они пообедают, обжарив овощи на костре, и можно идти дальше. Человек привыкает ко всему, привык и Вадим, хоть и с грустью, но смотрел он теперь только вперёд, ведь назад пути больше не было. Не было…
        Они шли по лесу и, в конце концов, вышли к излучине реки Жиздры, что несла свои воды к городу Козельску. Место это оказалось дальше, чем они рассчитывали, от Пустыни. Сориентировавшись, Вадим повернул к Козельску. Довольно скоро он понял, почему к ним в Пустынь никто долгое время не приходил.
        Возле реки шатались сразу трое мертвяков, а чуть дальше, там, где белела песчаная просёлочная дорога, бродили ещё трое. Возможно, что и в лесу тоже остались мертвяки или бесноватые, но отсюда их пока заметно не было.
        - Аглаш, прячься, пока я с ними разбираться буду. Они мне тут жизнь испортили, должен я долг отдать Елизару, иначе не будет мне покоя, да и выхода всё равно другого у нас нет.
        - Я боюсь, Вадя!
        - Не бойся, я с тобой. Вон берёза удобная, на неё лезь и жди.
        - Ага, - и Аглаша убежала к дереву.
        Вадим остановился, нехотя снял мешок, достал пистоль, а вместо него положил кистень. Зарядив огнестрел, он стал осторожно подбираться к трём мертвякам.
        Два из них бесцельно бродили вперёд-назад, словно контролируя речную гладь. Один же стоял по пояс в воде и бессмысленно пялился в набегающую волну. Видимо, пытался поймать рыбу. Вадим был очень зол, вся ненависть к бесам из-за всего произошедшего прокатилась по телу жаркой волной, а руки наполнились силой. Прячась за кустами, он резко вынырнул из-за ветвей и сильным ударом сабли смахнул голову первому мертвяку. На звук стал поворачиваться и мычать второй монстр, но ещё один удачный выпад помог и ему расстаться с собственным черепом. Два контрольных удара саблей в голову окончательно упокоили монстров.
        В это время «рыболов» дрогнул и, развернувшись, пошёл на шум, медленно рассекая воды огромным туловищем. Вадим спокойно ждал мертвяка на берегу, чтобы не лезть самому в воду. Взмах, и очередная голова покатилась по мокрой траве, тут же добитая вторым точным ударом. Упокоенное тело рухнуло рядом и осталось лежать на земле как немой укор людям.
        Но не всё оказалось так хорошо, как вначале. Трое мертвяков, которые шарахались по просёлочной дороге, заслышали шум. Повернув обезображенные морды, они принялись высматривать добычу. А добыча в это время спокойно шла им навстречу. Радостно урча, все трое быстро устремились вперед.
        Вадим шагнул в сторону, выбирая наиболее удобную позицию для обороны. Этой премудрости его научил Елизар. Шагнув за высокий куст терновника, Вадим затаился. Мертвяки упорно шли к нему в надежде полакомиться свежей человечинкой. Зло ощерившись, Вадим направил пистоль в голову первому показавшемуся мертвяку, и нажал на курок.
        Прогремел выстрел, тяжёлая свинцовая пуля насквозь пробила череп зомби, тот, неловко взмахнув лапами, тут же рухнул. Два его подельника разошлись по обе стороны куста, желая поймать добычу самостоятельно. Вадим взмахнул саблей и с оттяжкой ударил ей по шее одного мертвяка, срубив тому голову. Развернулся и ударил второго, сабля проскрежетала по кости и развалила голову надвое, забрызгав кусты чёрной слизью. Добить первого уже стало для Вадима делом техники.
        Посмотрев на зомби, он даже не стал обыскивать тела. На них болтались лишь какие-то просто невообразимые лохмотья, и разжиться чем-то ценным оказалось невозможно. Сплюнув, Вадим вернулся обратно к оставленным вещам, заряжая на ходу пистоль, и не зря. Возле брошенных мешков стояли уже два беса, неизвестно откуда взявшиеся, ещё более истасканные, чем предыдущие мертвяки.
        Вадим выстрелил. Первый, получив в упор пулю, сразу же отправился к праотцам, замаливать грехи, а вот оставшийся заставил Вадима изрядно попотеть. Сразу убить беса не получилось, началось противостояние, и они словно стали танцевать неведомую никому пляску смерти. Бес оказался юрким и ловким, и все удары Вадима не достигали цели. Монстр, казалось, понимал ценность своей головы и оберегал её от ударов. Ну да, по сравнению с мертвяком, он не утратил полностью сознание и понимал, что к чему, плюс, переродившись, бес приобрёл скорость, выносливость и бесстрашие.
        Пришлось менять тактику и отрубать ему руки. Сначала одна, а потом и другая конечность упали на землю. Вадим отпрыгнул, решив немного передохнуть. Зомби, даже лишившись обеих рук, продолжал идти на него, клацая зубами.
        Белозёрцев сделал шаг назад, перенёс вес тела вперёд и с оттяжкой ударил саблей мертвяка. Круглая голова монстра покатилась по земле. Упокоив беса, Вадим подошёл к вещам, крикнул Агашу, что наблюдала за сражением с дерева. Не успел он её позвать, как девочка кубарем скатилась с дерева и мигом оказалась рядом.
        - Ты воин, воин, я тебя люблю, люблю!
        Белозёрцев прижал её к себе и ласково провёл рукой по белой косе, растрепавшейся от бега, уже изрядно выгоревшей на солнце. Через мгновение мешок вновь повис за его спиной, и они снова зашагали к Козельском тракту. До города оставалось едва ли четыре километра, а там будет ясно, что, да как.
        Больше к ним никто не вышел и не поднялся из небытия, и путешественники продолжили свой путь, внимательно оглядываясь по сторонам. Но везде царили покой и умиротворение. Сначала несмело, а потом всё сильнее заголосили лесные птицы, снова радуясь жизни и услаждая слух путниковразноголосым пением. Значит, мертвяков поблизости нет.
        Вадим почистил клинок о землю, протёр тряпкой и сунул в ножны. В руках он оставил на всякий случай пистоль. Поправив мешок, он широко зашагал дальше, с осторожностью осматриваясь вокруг. Беда ещё не миновала, она всего лишь временно отступила, и нужно быть предельно внимательным. Они шли по лесному тракту, неспешно и осторожно, аккуратно проходя повороты и в любой момент готовясь снова принять бой. Даже Агафья предусмотрительно смотрела на деревья, отмечая наиболее удобное для быстрого спасения.
        Вадим и не догадывался, как сильно он изменился. В Пустынь заходил незрелый юноша с информационной кашей из интернета в голове, а вышел матёрый воин, битый жизнью и отчаявшийся. Это был уже не наивный отрок, а ко многому привыкший человек, в том числе и к собственной новой жизни. И даже эту жизнь можно потерять в любой момент. Да, ему ещё многое предстоит понять и многому научиться, но разве у него есть выбор?
        - Стой! - внезапно крикнула ему Агафья, чьё острое зрение выхватывало всё происходящее гораздо быстрее, чем глаза Вадима. Ещё бы не отвлекалась то на ёжика, шуршащего в траве, то на бегающую белку, так и вовсе помощницей незаменимой могла быть.
        Вадим сам уже успел заметить впереди нечто, похожее на заставу или баррикаду, но обходить её не счёл нужным. И похоже, что это живые люди, а не зомби или бесы. Заставуохраняли неизвестные, но кто именно, трудно издалека разобрать. Может крестьяне, может горожане, а может и обычные работники.
        - Стой, мертвяк!
        - Я не мертвяк, и вы это прекрасно видите.
        - Видим. Ты кто такой и откель?
        - Из Оптиной Пустыни, трудником был у кузнеца.
        - Врёшь, поди? На пути к ней с десяток мертвяков ходит, не пройти там, да и по лесу много их шатается.
        - Так я сейчас восьмерых и упокоил, потому и прошёл.
        - Так врёшь же? - через засеку, сооруженную из сваленных стволов деревьев, перегнулся здоровый детина в армяке. - Сейчас мы тебя стрелою пощекочем, дурашка.
        - Выстрелы слышал? - усмехнулся Вадим. - А теперь на это посмотри. Сейчас я и из тебя мертвяка сделаю, только навсегда.
        Вадим вынул из-за пояса пистоль, наставил его прямо на детину и взвёл курок. Порох на полку, правда, не насыпал, да не на то расчёт.
        - Ты казак, шо ли?
        - Нет, я из поместных. Стрелять батька научил, а кузнец из стрельцов был, с саблей научил работать. Показать?
        - Не, мы верим.
        - Можете верить, али не верить, но дайте мне с собой человечка и пойдём, посмотрим, кого я там упокоил.
        - Так это, не пойдёт так. Мы тебе не доверяем, вдруг обманешь?
        - Ну, так идите без меня, а меня пропустите в Козельск.
        - А ты в Козельск идёшь?
        Глупый вопрос Вадим хотел проигнорировать, но всё же ответил.
        - В Козельск. На службу хочу наняться. Знаю, как мертвяков убивать.
        - Так ты, в самом деле, с Пустыни идёшь?
        - Да.
        - А почему, што с ней?
        - Нет больше Пустыни и села рядом с ней тоже нет. Мертвяки пришли, был бой. Погибли почти все, остальные разбежались, один я и выжил, да вот и девочка, что со мной, Агафья. Пустынь сгорела,раненые не захотели в мертвяков оборачиваться, а нас не покусали. Мы ушли.
        - Ммм, - здоровяк не нашёлся, что сказать. - Ладно. Петро, Ерёма, Славичь, ходь до реки, гляньте, что, да как там. Да бердыши свои не забудьте. Если мертвяки там, то сразу назад, а мы пока поговорим с путником и вас подождём.
        Вышеназванные ополченцы быстро перебрались через засеку и, с любопытством посматривая на Вадима и Агафью, прошли мимо.
        - Иди сюда, - махнул рукой детина, - только пистоль свой убери. А то насчёт стрелы я не шутил, право. И девчонку свою веди.
        Вадим пожал плечами, взял Агафью за руку и, обойдя засеку, они встали перед детиной.
        - Фомой меня кличут. Меня воевода Козельска здесь поставил с ватагой небольшой. По всем дорогам путь перекрыли, а обозы только с охраной ходят. В Пустынь пока не ходили, не до того нам было. А ты не врёшь?
        - Нет, не с руки мне врать. В село отряд ляхов зашёл, порубали многих, а что там потом произошло, я и не знаю. Вот только через несколько дней мертвяки стали в Пустынь приходить. Мы с кузнецом Елизаром бить их стали, да в село пошли впятером на разведку. Там двоих послушников мертвяки загрызли, насилу вырвались от них.
        Потом ещё несколько раз ходили, выбивали мертвяков. А потом… - Вадим на мгновение задумался. - Потом они пришли к нам, неизвестно как, и всех заразили, тех, кого не успели сожрать. Я спасся, да девчонка со мной. Кузнец многих порубил, но и его зацепили, а раз зацепили, то и он решил погибнуть. Они все сгорели в церкви.
        Вадим замолчал и задумался. Детина, назвавшийся Фомой, поправил пояс, тронул пальцем лезвие топора и продолжил беседу.
        - Так ты говоришь, что знаешь, как мертвяков упокаивать?
        - Да. Это просто. Рубить головы им надо, а опосля разбивать черепа, тогда только они упокаиваются, а то могут и укусить, даже если голова отрублена будет. В голове у них всё дьявольское сосредоточено. В мозгах всё. От головы все беды, от головы.
        - Твоя правда. - Фома вздохнул. - Всё от головы, и рыба с неё гниёт и человек. Ну, если всё окажется, как ты и гуторишь, то отведут тебя в Козельск к самому воеводе, а ты и ему расскажешь: что, да как. Глядишь, и пристроит тебя куда. Вои сейчас всем нужны. Время щас такое - смутное…
        Тут как раз вернулись ушедшие с проверкой, благо идти недалеко.
        - Точно вой говорит. Все мертвяки побиты. Восемь тел: кто с развороченной головой, а кто и вовсе без головы. И как ловко он их порешил. Там ещё двое пришли из леса полакомиться своими, так мы и их добавили. Всего десять мертвяков. Можно воеводе сказать и награды требовать. Чай, не каждый день по десятку мертвяков упокаивают.
        - То да, а если посадский не врёт, то их ещё больше в Пустыне упокоили. Но тех считать не будем, то неизвестно. Лады тогда. Идите в Козельск, я тебе в провожатые дам Якима, он до воеводы доведёт. Тому и расскажешь судьбу печальную Пустыни. Во всех подробностях расскажи.
        Вадим по привычке пожал плечами, кивнул, и они с Агафьей отправились вслед за молодым парнем. Яким оказался словоохотливым отроком, не обременённым ни мозгами, ни семьёй. Из оружия у него имелся только засапожный нож, да короткое копьё. Так себе оружие.
        Вадиму оставалось только радоваться, что его не стали грабить, да и поверили почти сразу. И на том, как говорится, спасибо. Могло быть значительно хуже. Но время, видимо, было такое - смутное… А ещё то, что с ним была девочка, успокоило пограничников. Психология, однако!
        Яким беспрерывно болтал то о мертвяках, то о Козельске, внезапно перескакивая то на лес, то на животных в нём.
        - А вот ты через лес шёл или по дороге?
        - По-разному я шёл.
        - Угу, а я вот думаю, что по лесу сложнее идти. Мертвяки могут прятаться везде: и под корнями, и в промоине какой. И не найти их никак, и не увидишь их.
        - Птиц слушай, - коротко отозвался Вадим.
        - Птиц? При чём тут птицы?
        - Они молчат, когда мертвяки близко, и животных тоже не видно и не слышно.
        - Дааа? А ты не брешешь?
        - Брешут собаки, - вспомнил фразу из старого фильма Вадим, - а я дело говорю. Будешь слушать меня, дольше проживёшь.
        - Ааа?
        Вадим поморщился и перестал разговаривать с глупым отроком. Тот какое-то время молчал, потом скрепы его языка не выдержали испытания молчанием, и он снова затараторил.
        - А вот и Козельск скоро. А ты от воеводы куда пойдёшь?
        - Не знаю.
        - А ты иди на постоялый двор «У Мирона», там и кормят хорошо, и подавальщицы весьма путёвые. Тебе понравится.
        Вадим пожал плечами, не до подавальщиц ему сейчас. Хватит уже одной Снежаны, с верхом… Но совет про постоялый двор принял. Это уже лучше, чем ничего. Неизвестно, чем ещё закончится поход к воеводе. Так что, сведения Якима по-всякому пригодятся.Всё решив для себя, Вадим молча пошёл вперёд. Агафья молча следовала за ними.
        Совсем скоро стали видны крыши небольшого посада Козельска. Да, собственно, стена за ним оказалась весьма невысокая и деревянная. От любого приступа она и не защитила бы, но Вадима это слабо волновало. Высокие стены у крепости Козельск или низкие, ему наплевать на то. Хотелось уже осесть где-нибудь и зажить нормальной жизнью. Пусть суровой и некомфортной, но жизнью, а не борьбой за существование, а лучше и вовсе вернуться в свой мир.
        Вадим вздохнул, а Яким продолжал тараторить, потихоньку вынося мозг своей трескотнёй.
        - А вот, пожалуй, если мы премию у воеводы получим, то я себе жупан куплю и к Анфиске посватаюсь. А что? Она девка справная, мне подойдёт в самый раз. Как глянет на меня, так я, раз, и всё, поплыл. Так и хочется взять её и мять, мять, мять.
        Вадим поморщился, ему тоже хотелось бы помять кого, и не только помять, мужская природа завсегда своё поёт. Невольно вспомнилась Снежана, а с этим воспоминанием пришло и другое. Как она, тьфу, Вадим зло сплюнул и переключился на рассматривание показавшихся строений. Приближался так называемый посадский городок, который вырос, вплотную примыкая к обветшалым стенам крепости. Было довольно интересно смотреть на многих людей. Он же видел только крестьян да монахов в Пустыни.
        Но долго разглядывать встречных не пришлось. Яким подвел Вадима и Агафью к стражникам, которые, держа бердыши в руках, бегло осматривали проходящий народ. Ими оказались стрельцы государевы. В кафтанах, в шапках, с саблями на боку, только пищали отсутствовали, а остальное всё присутствовало, чин чинарём.
        - А мы к воеводе, - затрещал сразу Яким. - Фома послал. Вот человека Бог к нам привёл. Из Оптиной Пустыни идёт, говорит, что всех там мертвяки порешили, никого в живых не осталось.
        - Сам вышел? - недоверчиво поинтересовался один из стражников.
        - Сам, - пожал плечами Вадим. - С боем шёл, насилу вырвался.
        - Удачлив ты, паря, да то и по роже твоей видно, хотя больно молодой ты. Проходите, раз так, и пошлину не возьмём. Сколько мертвяков упокоил?
        Вадим на мгновение задумался. Восемь плюс два, плюс два, плюс ещё вроде два. Он уже и не помнил, скольких всего окончательно отправил в царство Аида. Пожав плечами, он ответил.
        - И двух десятков, пожалуй, не будет.
        Стражники переглянулись, усмехнулись и один из них произнес.
        - Проходи, ежели так, воев мало и вои нам нужны. А ты по виду из поместных будешь?
        Вадим только кивнул, и они с Агафьей шагнули за ворота. Быстро прошли до центра города и застыли напротив резных трёхэтажных хором, где жил воевода.
        - Ну, что? С Богом? - спросил у Вадима спутник.
        Вадим пожал плечами, ну, а с кем же ещё? И они пошли вперёд.
        Глава 16
        Козельск
        Хоромы охраняла стража из двух человек. Допрос Якима повторился, только тут его плохо знали. Пришлось бедняге отчаянно ругаться, доказывая то, что он был не только свой, но ещё и прибыл по делу, а не просто пришёл сюда попрошайничать. Вадим же равнодушно молчал, по своему обыкновению. Да и к чему сотрясать воздух, когда очевидно, что он здесь в гостях, а не дома. Агафья пряталась за его спиной, с любопытством оглядываясь вокруг.
        Яким с жаром приводил разные факты своей правоты, когда проходящий мимо другой стражник крикнул охранникам.
        - Да хватит вам изгаляться над Якимом. От Фомы он, от Дылды, что на засеке у Жиздры стоит. Мало их там, а мертвяки почти каждый день лезут. Слышь, Яким, ты же знаешь, что Фома в опале у воеводы? Пошто горячишься? Стой и жди. Выйдет дьяк, примет и тебя, и твоего спутника. Ему всё и расскажете, а сейчас замолкни. А то от твоей трескотни глаза скоро у всех на лоб полезут.
        Стражники, перестав спорить, принялись гоготать, подтверждая слова товарища. Яким надулся, как индюк, но счёл за лучшее промолчать. Молчал и Вадим, с любопытством оглядываясь по сторонам и любуясь красотой деревянного здания.
        Они отошли в сторонку и терпеливо ожидали, когда из хором вышла пожилая матрона, а вслед за ней сразу же выпорхнула небольшая стайка девушек, одетых совершенно по-разному. Вадим хмуро посмотрел на женщин, облаченных в глухие одежды, и невольно зацепился взглядом за девушку, идущую первой.
        Светлые льняные волосы выбивались у неё из-под красиво повязанного платка, а глаза необычного лазурного цвета грозно смотрели по сторонам. Чёрные тонкие брови были нахмурены, а красивые изогнутые губы зло поджаты. Девушка была хороша, но оценить достоинства её фигуры было невозможно из-за скрывавшего их длинного платья. Вадим вздохнул и отвернулся, но красивое лицо девушки запало ему в душу.
        Эх, война - войной, а девушки - девушками. Что тут говорить, пока будет жив хоть один настоящий мужчина, женская тема всегда будет актуальна. Такие мысли промелькнули в голове у Вадима и тут же скрылись. А пока он размышлял, стайка девушек скрылась из поля зрения. Их увели под охраной куда-то в сторону, а на крыльцо вышел дородный мужчина. Это и был, по всей видимости, тот самый дьяк.
        - Какой хрен, Яким, тебя принёс? Ты где должон быть? Не на засеке ли?
        Густой мужской бас сразу же заполнил собой весь двор. Яким быстро смахнул с себя шапку и принялся кланяться. А дьяк, окинув всех грозным взглядом, вопрошал.
        - Так ты и не один пришёл. А кто это с тобой? Служилый поместный, что ли? Или безземельный? Откуда приблудился?
        - Так из Оптиной Пустыни он пришёл. Говорит, что погибли там все. Мертвяки напали, да покусали всех, а они, кто ещё живой был, сами себя сожгли, чтобы Бога не гневить.
        - То правда всё?
        Дьяк обратил свой грозный взор на Вадима. Вадим, простоявший всё это время молча, нехотя ответил.
        - Правда. Ещё отряд ляхов приходил в село, что рядом. Почти все там остались и они же в мертвяков и превратились. Спаслись немногие.
        Дьяк нахмурился и кивнул.
        - То ведомо мне, поймали мы одного из них. Рассказал обо всём, потому и не ходили туда. Мертвяков много, а людей воинских у нас маловато будет. Так ты оттуда? И как живым вышел?
        Вадим не стал отвечать и молчал, рядом с ними начали собираться зеваки, бабы прохожие, да и стражники стояли, развесив уши. Всем было интересно, что расскажет Вадим. А Вадим молчал и кривил рот. Что-то за последние несколько дней он часто стал кривиться. Не нравилось здесь ему, и вообще, он что, сказочник или пустомеля? И дьяк его понял.
        - Так ты к воеводе идёшь?
        - Да.
        - А! Тогда лады! Савва, проводи его сначала ко мне, а потом и к воеводе пойдём.
        Яким остался во дворе с Агафьей, а Вадим в сопровождении стражника проследовал внутрь хором воеводы. Пройдя полутёмными коридорами, они вошли в просторную комнату с большими, но узкими окнами, вдоль стен которой стояла добротно сделанная мебель.
        - Ну, сказывай, кто ты и что ты. Откуда в Пустыни взялся и как выжить смог? Да чего хочешь и к чему стремишься? К службе аль к вольностям? Может, в дружину вступить захочешь? Воевода у нас добрый и справедливый, деньгами не обидит.
        Вадим молчал и рассматривал комнату, не торопясь отвечать. Дивно ему до сих пор вокруг и интересно, оттого и молчал. Не любитель он говорить, а сейчас и подавно. Его внимание привлёк великолепный стол из морёного дуба, примитивная, но ладно скроенная мебель с красивой резьбой, да и вообще, все, что он раньше видел только на картинках, сейчас смог рассмотреть и даже пощупать. Но молчать долго, значит, нарваться на неприятности.
        - Вадим меня зовут, по батюшке Иваныч, а фамилия рода моего Белозёрцевы. С Литвы я, на службу шёл к боярам Романовым, но вот так и не дошёл. Попали мы в засаду, мало кто спасся, я бежал, потом заблудился, долго плутал по лесам. Вышел незнамо куда, да по пути всё растерял. Местами глухими шёл, аж страшно стало.
        Да и мертвяки попадались, насилу ушёл, одного упокоил, и то со страху. Вышел к селу, а оно, оказывается, от Пустыни недалече было. Крестьяне чуть не убили, думали, что я пришлый, да вор, раз не мертвяк. Пообносился я, да и исхудал, с лица спал. Вот и обознались, значица. В сарай меня умыкнули до утра, а в вечер напал на село отряд гайдуков да ляхов, а може, и казаки с ними участвовали, то мне неведомо.
        Некогда мне было их рожи рассматривать. Пока все бегали и ратовали, я жерди повыбивал, да через дыру вылез. И в огороды. А они на конях, да рубят всех, кого хотят. Я ходу, у колодца в глухую крапиву нырнул, да и был таков. К реке выбрался, а дальше уже шёл, следы заметая, да чтобы погони не оказалося. Шёл, шёл и к Пустыни вышел.
        - Так, - прервал его дьяк, - слыхал я о том отряде. Банда Зенжинского то на село напала.
        - Не знаю, я их по именам не спрашивал. В Пустыни меня приняли, обогрели, накормили, да приставили к кузнецу. У него я и работал: то оружие чинить, то по хозяйству что. Да пошли мы в село по указу настоятеля, потому как никого оттуда не приходило и даже ляхов не видать. Ну, долго ли, коротко ли, собралось нас пятеро, да не воины все, окромя кузнеца. Елизар темнил, не говорил, кем до кузнеца был, но воем он оказался хорошим.
        Мертвяки там напали. Двоих послушников разорвали, да на нас страху нагнали. Мы с отцом Анисимом, как могли, отбивались, и если бы не Елизар, то всех бы оставили на корм мертвякам. Через неделю мы снова вернулись и порешили изрядно бесов, думали, что очистили село. Но не тут-то было. Успокоились мы, набрали оттуда скарба и стали жить, как и прежде. Да токмо беда пришла, откуда и не ждали.
        Долго думал я, как так получилось, что изнутри на нас мертвяки напали. Не могли они через забор перелезть, а вот, поди ж ты. Ни тревоги не было, ни суеты взбалмошной, а мертвяки тут как тут, и давай на иноков и трудников нападать. Испугались мы, стали отбиваться. Двое их оказалось, и оба наши. Трудник и монах. Мыслю я, сами они ходили в село али в лес. Там и нарвались на мертвяка, а он успел их зацепить, заразой адовой одарить. А они смолчали, струсили, не стали об этом говорить. За жизнь свою боялись, Бога продали и дьяволу душу свою бессмертную отдали. За то и наказаны, будут гореть вечно в гиенне огненной!
        Тут Вадим дал волю своему возмущению, смешав его с духовным экстазом, так ему показалось правдоподобнее. Да и дьяку всяко полезнее думать о нём будет. А то пришёл неизвестно кто, неизвестно откуда, да ещё и объяснить толком не может ничего. Да и чувствовал Вадим злость на этих подонков, струсили, не захотели сдохнуть по-человечески, сдохли, как собаки бешеные, да других на тот свет вместе с собой уволокли, сволочи… Вадим передохнул и продолжил с прежним жаром.
        - А мертвяки злобствовали, пока всех не перекусали. Поздно мы очнулись. К тому времени, как оба мертвяка упокоены были, уже все заразились от них, и Елизар тоже. Вошли все зараженные в церковь, занесли и остальных. Кто уже мёртв оказался, того на руках принесли отпевать, кто ранен тяжело, тому помогли, а кто легко, тот и сам дошёл. Сами они решились, я отговаривал, как мог.
        А отец Анисим говорит мне: «Не твоего ума это дело, отрок, нас судить. Сами виноваты перед Богом, сами и смерть очищающую примем. А как только сгорит всё, поджигай и остальное. Нечего здесь мракобесию жить. Пусть всё сгорит синим пламенем. Захотят люди вернуться, заново отстроят, а не захотят, так пусть трава да лес о нас помнят, на том и закончим».
        Заперли они двери, выгнали меня, да запалили святой огонь от свечей церковных и пели псалмы, очищающие от скверн. А огонь гудел и ревел, словно подпевал. Слышно было до тех пор, пока все в огне не сгорели. Вечная им память! - Вадим снял с себя шапку и замусолил её в руках, стирая с лица искренние слёзы. Остатки копоти и сажи, грязи и пыли тут же смешались со слезами и чёрными струйками поплыли по его лицу. Вадим плакал, вспоминая все скитания и приключения, что выпали на его долю, а также всех тех, с кем связала жизнь в этом мире, и кто остался в запертой церкви.
        - Эх, - горестно вздохнул дьяк, который поверил рассказу Вадима. - Знавал я отца Анисима, хороший был и человек, и инок редкой святости. То знакомо мне. Да что тут уж скажешь? Смерть захотел принять мученическую, но во славу Господа нашего. Подвиг это, подвиг. Да что тут можно поделать… Расскажу я о тебе воеводе. Сам-то ты как хочешь дальше жить? Чем заниматься будешь, куда пойдёшь?
        - Не знаю, хотел при монастыре остаться, и грамоте я обучен, и стрелять из пистолей да пищалей умею. Да и мертвяков упокаивать научился. Но не свезло, да и иноком не с руки мне становиться, не хотел я монашеский постриг принимать. А вот священником и можно бы стать, если не мертвяки тому помеха.
        - То добре. Каждому свой путь: кому в церковь, кому в вои. А твоё воинское умение важное, но хлипок ты ещё. Боюсь, не возьмёт к себе воевода. Ему сильные и опытные воины нужны в дружину. Хочешь, можешь в ополчение пойти, туда берём всех, кто знает, как за саблю держаться.
        - Благодарствую, не по мне это, пойду в Калугу, а там видно будет.
        - Гм, понятно. А деньги-то у тебя есть?
        Вадим кивнул.
        - Есть немного, месяц протяну, а там уже решусь, что делать дальше. В Пустыни всё сгорело, да и небогатые они монахи были. Но можно пособирать много полезных вещей и в село сходить. Сам я взял только то, что смог один унести.
        - Оно и понятно. Лады. Только не поведу я тебя к воеводе. Не примет он тебя, не по чину ему. Молод ты ещё и умения воинские только по словам твоим. То, что смог выжить, то скорее удача твоя, чем доблесть воинская. А историю твою я расскажу, дивная она. Может, Наталье понравится, дочке воеводиной. Ох, и умная девка, да своенравная, и сказания любит. Да и жизня пошла, ни дня без приключений. А ей всё сказки…
        В Козельске разрешаю быть тебе три дня без платы, а потом плати пошлину и живи, где хочешь. Но если вдруг напасть какая случится, то тогда в ополчение пойдёшь, на то воля воеводы будет. А не пойдёшь добровольно, то заставим сами. У тебя вона и сабля имеется, и пистоль, Яким сказывал, в наличии. Вадим удивился, когда это Яким успел шепнуть дьяку о пистоле, но промолчал, кивнул, слегка поклонился и вышел.
        Забрав Агафью, что с волнением ждала его на входе, они отправились куда глаза глядят. Уже полегчавший мешок слабо давил на плечи, и Вадим спокойно шёл по улочкам небольшого городка. Всё оружие он заранее припрятал в мешок, кроме клыча, который сейчас при ходьбе бил его по худым ногам, успокаивая. Клинок находился в затёртых деревянных ножнах и ценности собой не представлял, по мнению дьяка. Ну, что же, это только радовало. Вадим, выйдя из терема в город, с любопытством оглядывался по сторонам.
        Яким, которого уже и след простыл, рекомендовал постоялый двор «У Мирона». А так как Вадим другого и не знал, то, спросив у первого встречного дорогу, направился туда.
        Мужик, которого он остановил, дал такие указания.
        - Ты это. Как пойдёшь прямо, сверни у церкви, да мимо крыльца её пойдёшь, оборотись на ворота выездные, а глядишь, возле них изба большая, да двухэтажная. Вот то дом купца Миколы. Ты мимо него пройдёшь и оборотись обратно к церкви, да иди вперёд, там и увидишь постоялый двор. Вывеска ещё на нём. А не найдёшь, так ещё у кого спросишь. Чай, подскажут.
        Вадим только вздохнул, не удивляясь путаным объяснениям, и отправился искать постоялый двор. Городок оказался маленький, и долго бродить в поисках нужного здания им не пришлось. Вадим скорее догадался, чем нашёл по объяснениям мужика постоялый двор. Вывеска над длинной приземистой избой действительно имелась, да только кто её мог прочесть? Большинство-то неграмотные.
        Вот и на вывеске красовались еле различимые буквы, и это были явно не те, что обозначали название русской гостиницы. А сама вывеска привлекала изображенной на ней рожей сильно бородатого мужика. Видимо, это и должно по задумке неизвестного художника обозначать некоего Мирона. Вадим взглянул на неё и согласился, что это точно Мирон, и никто другой. Широкая бородатая рожа, как у мультяшного купца Колывана только подтверждала его догадки.
        Громко хмыкнув, Вадим пнул дверь то ли трактира, то ли постоялого двора. Хрен тут разберёшь на Руси, что и как правильно зовётся. Смутное время, блин… Внутри оказалось не лучше, чем снаружи. Чад от очага, хоть и уходил вверх, но людей в зал набилось так много, а работать печи нужно было так часто, что дым вырывался и в общий зал.
        Вадим поморщился от резко шибанувшего в нос едкого запаха пота, перегара, смрада кухни и нечистого дыхания, пополам с желудочными газами. Агафья, что шла рядом, громко чихнула. В общем, не вкусно находиться в трактире. Но что тут поделать, выбор мест для отдыха оказался небогат. Присев на край лавки, придвинутой к длинному столу, Вадим положил обе руки на стол, а заплечный мешок опустил на ноги.
        - Офици… эй, половой, еды!
        На него покосились, но без враждебности. Подскочивший юркий мужичок сразу задал вопрос о наличии финансов.
        - Деньга-то есть? А то ныне времена пошли непростые, а воровские.
        Вадим молча выудил из-за пазухи несколько медных пулов и медную деньгу, с медными же полушками и бросил их на стол.
        - Какая красота! - половой закачал в удовольствии головой. Те посетители, которые были рядом, покосились на мелкие деньги и дальше занялись своими делами. Деньги небольшие, а парень слишком серьёзный, да при сабле.
        - Чаво будете трапезничать? Есть мясо жареное, дичь запечённая, яйцо варёное, каша ячневая, каша гречневая, каша просяная, каша заморская укус-укус, каша гороховая да бобовая. И разные разности: репа печёная, брусника мочёная, толокнянка толчёная.
        Половой, видимо имел дар стихоплётства, поэтому шпарил названия блюд наизусть, сам радуясь своим умениям. При упоминании гороховой каши Вадим поморщился, оно и чувствуется, что большинство выбрало именно её. Да и самая дешёвая она, стало быть.
        - Гречу и мяса.
        - Что пить будете? - продолжал удивлять половой. - Есть водка хлебная, пиво целебное, квас похмельный и узвар отменный.
        Услышав новую рифму, Вадим аж завертел головой в удивлении. А из глубины зала послышался чей-то голос.
        - Ха, Баюн, опять ты новенького посетителя узрел и деньгу зарабатываешь, словечками своими сыгрываешь, да былью опутываешь? - крикнул сидящий за соседним столом мужик, одетый как стрелец.
        Вокруг засмеялись.
        - А что, может, подкинет кто деньгу за говорильню мою. Кому легко, кому сладко, а Баюну весело и деньга идёт.
        Вадим, уж насколько был молчалив и нелюдим, но остроумную речь ценил и даже любил. Пусть она часто была и про него. Взяв одну деньгу из серебра, что помещалась на его ногте, он подвинул её к Баюну.
        - О! Благодарствую, благодарствую. Мигом всё принесу и служивого накормлю. Так что пить будете?
        «Педик что ли? - подумал Вадим. - А может, просто местный клоун или шут. Не разберёшь, кто шут, а кто блаженный. Оба пургу метут, но один складно, а другой, ну да ладно…».
        - Ааа, неси узвар. И хлеба белого краюху.
        - Хлеба белого царского немае, зато чёрного мужицкого скоко хошь ломаем.
        - Ну, тогда мяса жареного, гречки варёной, узвара отменного, да хлеба ячменного. А сеструхе моей каши молочной, мяса пареного, да молока вареного.
        Половой улыбнулся, оценив шутку, и умчался в недра кухни столь большого заведения. Ожидая еду, Вадим оглянулся вокруг, стараясь более подробно рассмотреть окружающих. А тут, как оказалось, есть на кого посмотреть, целое сборище разных типов.
        В основном тут трапезничали и останавливались крестьяне из близлежащих сёл, тех, что побогаче. Путники победнее спали под открытым небом, прямо на телегах. Кроме крестьян здесь ещё ошивались калики перехожие, горожане из Посада, мелкие ремесленники, вольные люди и стрельцы. А может, и ещё кто, всех разве поймёшь?
        Но вот принесли заказанную еду. На стол встал небольшой глиняный кувшин с узваром, мясо жареное в отдельной плошке, тоже глиняной, и каша в глубокой деревянной тарелке. Агаше всё приволокли в двух мисках деревянных, да поставили горшок с молоком и кружку к нему подали глиняную. Половой по имени Баюн, а может, это было его прозвище, поставил ещё кружку и положил рядом хлеб. Неожиданно он склонился и прошептал прямо в ухо Вадиму.
        - Глаз здесь держи востро, много тут людишек воровских. Ты меня деньгою одарил по доброте душевной, а Баюн добро помнит. Как спать пойдёшь, наверх залезай, хозяину скажи, что на верхних полатях любишь спать, добавишь полушку, он и разрешит. Мешок свой под голову положи, не ровен час, унесут. И совет. Видно, что ты пришлый, но ещё не огрубевший. Сходи на рынок, да поспрошай, кто на постой берёт из горожан. Деньги всем нужны, а потесниться завсегда можно. И столоваться можно у них же, харч здесь неважный, но я принёс, что получше. Девку с собой бери на одну полку, она мелкая ещё, за дитё сойдёт, и тебе проще. И не сиди долго тут, спать иди, то лучше будет. Понял ли? - и Баюн, хихикнув, отстранился от него.
        Вадим кивнул.
        - Так, люди добрые, кому пива бродного, кому мёда хмельного али вина ледяного, да на березовом соку намешанного?
        - Давай, Баюн, неси медовухи, и вина неси, праздновать будем, торг ныне хороший был, - прогудел мощный мужик с длинной окладистой бородой. Ему тут же начали вторить и его собутыльники.
        - Неси, неси, Баюн, да гусли возьми, повесели нас, а мы тебя денюжкой одарим.
        - Так бегу, бегу, только другому скажу, чтоб подменил меня, пока я развлекаю вас.
        Баюн унёсся обратно на кухню, а Вадим с Агафьей приступили к еде. Они уже изрядно проголодались, и молодые организмы требовали всё больше топлива в свою топку. Наевшись и напившись, Вадим взял Агафью за руку, и они сразу же покинули общий зал, несмотря на то, что вернувшийся Баюн запел какие-то песни.
        Хозяин постоялого двора, как и предсказывал Баюн, запросил с него полушку и отвёл в дальний угол длинной комнаты отдыха. Это оказалось приземистое помещение, внутри которого стояли сколоченные двойные полати, наподобие армейских, и где отдыхали простые человеки.
        - Вот твоя полать, залезай и спи. Завтракать будешь?
        - Да.
        - Тогда с тебя ещё деньга.
        Вадим вынул небольшой кошель, куда сложил мелкие монеты, и выудил оттуда деньгу, размером с огромную вшу.
        - Серебро? - сощурил глаза дородный хозяин.
        - Серебро, - подтвердил Вадим и передал ему на кончике пальца эту мелкую хрень, называемую здесь деньгами.
        - Угу. Тогда утром подойдёшь, скажешь про завтрак. Каша ячневая будет, узвар, да яйцо варёное три штуки.
        Вадим кивнул, и хозяин ушёл. Вадим тут же улёгся на полать, застеленную тонким войлоком. Агаша примостилась у него в ногах, легли валетом. Девке сложнее тут, и Вадиму приходилось с ней вставать, чтобы отвести в туалет, то бишь просто за кусты.
        Внутри помещения людей пока оказалось немного. Солнце уже село, но время не позднее, и большинство из тех, кто купил себе постель на ночь, ещё сидели в общей зале, пьянствуя и развлекаясь. Да может, и не пьянствуя, а прислушиваясь к чужим разговорам, тоже ведь интересно.
        Вадиму же не интересно подслушивать, он устал и очень хотел спать. Глаза его постепенно стали закрываться, он обнял мешок, положенный под голову вместо подушки, лёг на живот и заснул, чувствуя под собой саблю.
        Глава 17
        Ратуйте, люди!
        Вадим проснулся не от того, что его кто-то домогался, дыша в ухо чесночным перегаром, и не из-за того, что из-под головы был вырван походный мешок. Нет, совсем нет. Проснулся он от жуткого зуда. Чесалось всё пузо. Холщовая рубашка задралась, под неё кто-то проник и всего его искусал. Первая мысль возникла, что это гадские комары, но оказалось, что нет.
        Вадим поднял голову и оглянулся вокруг. На соседних полатях, как внизу, так и вверху, спали люди. Агаша тоже спала, тесно к нему прижавшись. Снизу доносилось мирное посапывание небольшого мужичка-крестьянина с длинной бородой. Через две койки раздавался могучий храп, вперемешку с нелепым бормотанием, да не один, создавая настоящую какофонию звуков. Со всех сторон слышались всхлипы, вскрики, вздохи, побулькивания и пришёптывания, громкий пук и скрип деревянных полатей.
        Дух стоял тяжёлый, дышалось по-настоящему трудно, к тому же, воняло мокрыми портянками, напоминая запах псины. В дополнение ко всему добавлялась вонь от перегара и желудочных газов. Комары, залетая в небольшие окошки, дохли прямо на лету, поражённые ещё в воздухе русским духом. Получается, кусали Вадима не комары, но тогда кто? Вот в чём был вопрос.
        В помещение свет из узких окошек почти не проникал, и темнота стояла кромешная, хоть глаз выколи. Вадим подождал немного, пока его глаза не смогли привыкнуть к темноте, и стал осматривать полать и себя самого. На животе он обнаружил многочисленные следы от укусов, а на полати шеренгу мелких насекомых красно-коричневого цвета, размером чуть больше клеща. И эта цепочка постельных кровопийц тихо и сосредоточенно шагала прямо к нему, чтобы забраться под рубаху и насладиться вкусом его крови. Сволочи! Вадим впервые наблюдал подобных насекомых, но догадаться об их природе смог. Это оказались постельные клопы.
        В ярости Вадим принялся их давить. Насекомые дохли, распространяя после своей гибели довольно стойкий и весьма специфический запах, но стоически шли в самоубийственную атаку.
        - О, уже клопов давить начал, служивый! - прозвучало с соседних полатей, и на Вадима взглянул молодой мужик в обветшавшей форме стрельца, до того заштопанной, что это оказалось заметно даже в темноте.
        - Это клопы?
        - Ну, а кто же? Они скучать нам не дают, поедом едят, кровопивцы. Эх! - мужик зевнул во весь рот. - Пьют и пьют нашу кровушку, почище дармоедов царских да бояр. Комары и те сдохли, а энти нет. Целую дорожку протоптали до нас. Ну, мы-то не первый день ночуем, нас уже попробовали, а вот новеньких они любят и ищут, да и кусают злее. Зато, как насладятся свежей кровушкой, пару дней никого не трогают, постоянных, то бишь, переваривают новую кровь. А ты молодой, да сеструха совсем мелкая, как же им не прийти к вам. Однако, судя по всему, ты для них даже слаще неё оказался.
        - Наверное, - буркнул Вадим.
        - А тебе Баян, небось, шепнул, что лучше наверху спать? Тот ещё шутник, ох и прохвост, вроде и нормальный мужик, наш, посадский, а уж такой подлец, каких и свет не видывал. И петь умеет, и плясать, а гадости да розыгрыши пуще жизни любит. Не верь ему, христопродавцу, обманет. Ты пощёлкай клопов, они сразу поймут, что уже не смогут тебя кусать безнаказанно, и уйдут, а ты доспишь спокойно. А нет, так вон там, внизу, полать есть свободная, на неё приляг. Да мешок здесь оставь, что, вроде как твоё место будет, и девке твоей удобнее спать. А то вона, калачом свилась, как ужовка. А придёт кто, я скажу, что ты там спишь.
        - Угу, - Вадим хрюкнул, продолжая ожесточённо бить клопов, но переезжать, оставляя без присмотра Агафью и свой мешок, не посчитал нужным. Тоже мне, дурачка нашли! Стрелец вроде как заснул, а Вадим продолжал сражаться с клопами. Раздавив всех, кого нашёл, он повернулся на другой бок и снова заснул.
        Неизвестно, какие планы были у стрельца, но он не посмел их тронуть ночью. Может, не хотел, а может и побоялся. Проснулся Вадим вслед за остальными. Люди постепенно стали вставать, громко при этом ругаясь и издавая другие звуки, резкие для уха Вадима. Он хотел ещё поваляться, но не получилось. Началось движение туда-сюда одевающихся, ругающихся, кашляющих людей. Кто-то прыгал на одной ноге, натягивая лапоть, кто-то сидел на кровати, свесив чёрные немытые ноги прямо на голову соседа. В общем, развлекались, как могли.
        Портянки и портки за ночь у многих высохли, что не добавило, впрочем, свежести воздуху. Наконец кто-то распахнул дверь на улицу и впустил в помещение волну чистого, свежего, ароматного утреннего воздуха. Восхитительная струя ветра, пахнущего хвоей и травами, выманила наружу гнусные миазмы мужского коллектива. Сразу захотелось дышать полной грудью, и жизнь показалась на порядок веселее. Вадим спрыгнул с полатей и стал одеваться, попутно проверяя целостность вещей.
        Всё же, он не досчитался шапки, которую кто-то смог умыкнуть ночью. Ругаться с хозяином не хотелось. Да и шапка старая уже и ему не нравилась. Пока лето, она не сильно-то и нужна. Вадим оделся, собрал вещи. Разбудил Агафью, она тоже оделась, взяла свой узелок. Уже уходя, Вадим бросил взгляд на непокрытые головы товарищей по несчастью. Большинство отпускали волосы, изредка их подравнивая, от случая к случаю. Вадим поступал также, но это было некомфортно.
        Проблем и так много, а парикмахеров здесь не наблюдалось. Агашу, что ли, попросить обкорнать его.
        - Как спала, пигалица? - обратился он к девочке.
        - Хорошо спала, только ты меня постоянно ногой лягал.
        - А тебя клопы не кусали?
        - Так я им привычная. Я травки заветной набрала с собою перед городом, и под платье сунула, а они не любят её. Они же везде есть.
        - А почему мне не дала травы этой и не предупредила?
        - Так я думала, что ты знаешь и привычный.
        - Ладно, - махнул рукой Вадим, - пойдём завтракать.
        Проведя рукой по волосам, он вновь подумал, что надо искать цирюльника, хотя он вообще тут есть? Вздохнув, Вадим подхватил вещи, и они направились завтракать. Завтрак был заказан, и они смогли спокойно поесть кашу-размазню, запив её даже не узваром, а стаканом холодного, только из погреба, молока. Больше здесь делать нечего и, пнув дверь и пропустив Агафью вперед, он вышел из помещения душного постоялого двора.
        Что дальше делать, Вадим не знал. Наниматься в ополчение ему не хотелось, в дружину тем более, даже если бы ему и предложили. Оставался вариант идти в Москву. Но путь предстоял долгий и неясный. Сначала нужно хотя бы доехать до Калуги, а оттуда уже и до Москвы недалеко. До Калуги оставалось километров сто, да ещё триста до Москвы или может чуть больше. Москва-то не та была, что в его время, но всё же. А куда девать Агашу? Он привязался к ней, но понимал, что ей долго с ним ходить нельзя, девочке нужна спокойная жизнь. Пристроить бы к кому-нибудь и оставить. Жалко, конечно, но есть ли другой выход?
        А что сейчас делать, он даже не представлял. Отойдя от постоялого двора, Вадим остановился на дороге и почесал еле видную светлую щетину. Странно, у него были волосы русые, а щетина лезла рыжая. Не фонтан, короче, будут у него борода и усы, не фонтан. Но как же их брить тогда и чем? Опасной бритвы тут и в помине не было. Мыло, и то роскошь! Не саблей же бриться???
        Видел он как-то опасную бритву, та ещё штука, надо здорово постараться, чтобы ею качественно побриться. И особым образом держать, и морду лучше круглую иметь, так легче приноровиться. И всё равно, вся рожа исполосована будет, несмотря на предосторожности. В общем, придётся бороду с усами отращивать, чай, с ножницами-то получше дело обстоит в этом мире.
        Он поморщился от подобных перспектив и они зашагали в центр города, высматривая торговую площадь. Там можно будет что-нибудь продать и что-нибудь взамен купить. Сейчас у него и у Агаши всё необходимое для жизни присутствовало, окромя сапог. А это проблема. Одни лапти у него уже развалились, вторые, поновее, сейчас красовались на ногах, но долгие пешие прогулки и битва с мертвяками плохо сказалась на них. И с этим надо что-то делать. Вот он и надеялся решить эти проблемы, направив свои лапти на рынок. Да и Агаше надо купить, а то лето короткое, скоро осень, а потом и зима. В чём ходить будет девка?
        Довольно скоро очередная улочка привела их на торговую площадь с длинными и разнородными рядами открытых прилавков. Дальше тянулись штатные лавки, располагающиеся в жилыми домах. Торговля животными, кормами, овощами-фруктами проходила за городом, не в силах разместиться в черте города. Да и грязи от этих торжков и вони, что только им быть в поле, а не в городе.
        Выйдя на площадь, Вадим окинул взглядом ряды, сразу выделяя нужные лавки. Увидел он и оружейную мастерскую, да не одну, и кузнеца, и шорника, и ещё Бог весть кого. Торговали здесь и платьем, и всякими безделушками, а вот лавки башмачника нигде не наблюдалось, но Вадим не отчаивался. Медленно шествуя вдоль прилавков, ему приходилось отбиваться от назойливых торговцев.
        - Покупай, покупай, на товар мой налетай!
        - У всех смотри, а у меня бери. Нет лучше, нет вкуснее, нет прекраснее и румянее, только у меня бери любой пирожок, да клади в роток.
        Вадим хмыкнул, и они прошли дальше. Не пирожками едиными, да и есть пока не хотелось. А торговцы продолжали надрывать свои глотки.
        - Вот, смотри, какой товар, только от иноземца взял. В руки берёшь и делай с ним, что хошь!
        - Девице красной пригодится, жёнке любимой сгодится, матери важной в дом прекрасно.
        - Эй, народ, налетай, сбитень покупай! Хорош и вкусен, а мастер в нём искусен. Продавец хорош, купи хотя бы на грош!
        Вадим снова хмыкнул и, не удержавшись, купил по стакану горячего сбитня себе и Агаше. И действительно, пряное медовое питьё изрядно согрело и подняло настроение. Вскоре он заметил долгожданную лавку с болтающимся над ней подобием сапога из дерева. Увидев вывеску, он обрадовался, и они направились прямо к ней.
        Пузатый купец, владелец лавки, спокойно стоял за прилавком, который на ночь наглухо перегораживался деревянной стенкой и замыкался на замок. Он хмуро и неприветливо уставился на Вадима, мельком взглянув на его грязные лапти.
        - Чего желаете? Любая обувка на заказ и готовая тоже имеется.
        Вадим пошевелил пальцами в лаптях, выражая своё скрытое сомнение словами торговца. Мысленно пересчитал оставшиеся финансы, отметил, что они не пели романсы и даже не пищали. Финансов оказалось достаточно. Кузнец завещал ему все свои сбережения, да и достаточно других монет он нашёл в разных кельях. Монахи вместе с настоятелем не обладали большими деньгами или спрятали их, а может, просто не думали о том. В общей сложности серебра у Вадима имелось по здешним меркам довольно много, и даже крупные монеты лежали в кошеле. А вот золотых не оказалось вообще, да оно и к лучшему.
        - Мне бы кожаную обувь али другую какую, но покрепче.
        Вадим не знал, как называлась здесь и сейчас обувь: сапоги, понятно, а вот остальные поделки были самые разные, и названия имели такие же. Башмаки, туфли, чувяки или ещё как, прошли как-то эти названия мимо его сознания. Не до того ему.
        Торговец окинул взглядом Вадима, ещё раз посмотрел на его потрёпанные лапти и сказал.
        - Могу предложить кожаные поршни.
        Вадим взглянул в ту сторону, куда показал торговец. На верёвках, подвешенных под потолком, висела обувь, сильно похожая на кожаные сандалии со шнуровкой. Это было лучше, чем лапти. Но хуже, чем сапоги или башмаки, но ни башмаков, ни сапог в лавке что-то он не заметил. Одни лапти, поршни, да ещё непонятные изделия, которые оказались не интересны Вадиму.
        - А башмаки есть?
        - Башмаки? То к иноземцам надобно, у меня нет ничего. Могу предложить чёботы или сапоги, но есть ли деньга на это?
        - А сколько стоить будет? И какие они?
        Торговец усмехнулся и вынул из-за прилавка короткую обувь, похожую на нечто среднее между ботинками, поршнями и сапогами.
        - Вот чёботы, цена им пять копеек нашими деньгами или трояк польскими, могу взять турецкими или ещё какими, если есть по весу серебра.
        - А сапоги?
        - Пол ефимка, но на тебя надо шить отдельно, готовых нет.
        - А чёботы, но чтобы крепче и лучше?
        - Гм, ещё три копейки накинешь или полторак дашь, и подберём, раз на серебро богат.
        - Ноги дороже денег, побережёшь, глядишь, и спасут, когда от мертвяков убегать будешь.
        Торговец посмурнел.
        - То твоя правда. Мертвяков расплодилось, просто жуть. Да и Болотников со своим войском бродит где-то, а ещё и бандитов разных развелось, всех и не упомнишь. Едва Хлопка угомонили, да шайку по лесам разбили, так другие лезут лиходеи, и не поймёшь, чего больше бояться: то ли люда разбойного, то ли мертвяков богопротивных.
        - Мертвяков надо бояться, купец. Укусит раз, и себя потеряешь, ничего чувствовать не будешь, вроде и живой, да неживой. Страшно это, видел я их не раз, да больше десятка упокоил. Лучше в бою сдохнуть, чем потом ужасом дьявольским по лесам скитаться. И главное, не осознаёшь ты себя. Ум твой умер, а тело ещё живое вроде. Страшно это.
        - Эх, твоя правда, паря. Вот, смотри, чёботы, как раз на тебя.
        Из-под прилавка снова оказались явлены очередные то ли полуботинки, то ли короткие сапоги, но уже больше похожие на ботинки с высоким берцем. И кожа у них казалась мягче, и подошва на подошву похожая, и в носке пригожи.
        - Меряй по себе.
        Вадим быстро скинул лапти и сунул ноги в новые чёботы. Обувка немного жала в носках, а в середине оказалась большевата, но это лучше, чем лапти, от которых у Вадима уже образовались ороговевшие мозоли.
        - Беру! - и Вадим выложил из кошеля две монеты: полторак и трояк польский. - И на сестру что-нибудь есть?
        - Кажи ногу? - глянул на Агашу купец. Та, хоть и мала возрастом, а быстренько выпростала ножку и явила её под нос купцу.
        - Гм, - глядя на маленькие грязные пальцы девочки, хмыкнул купец. - Нога ещё будет расти, сколько тебе годочков?
        - Та, почитай, двенадцать зим ужо, - раскраснелась Агаша, скоро и в девки выйду.
        - Ну-ну, - ещё раз хмыкнул купец. - На бабу чёботы переводить не советую, есть у меня из обрезков обувка. Не лапти уже, но и не чёботы, в самый раз ей будет.
        Он нырнул в лавку и вскоре вынес оттуда искомое. Агаша, примерила обувь и сказала, что ей впору. Может, они ей и жали, либо, наоборот, оказались большими, но мудрая девочка рассудила, что пока дают, надо брать. Жмут, так растянутся, а большие, так ещё лучше, дольше поносит.
        - Сколько? - спросил Вадим.
        - Цена - копейка!
        - По рукам!
        - По рукам! - и они расстались, довольные сделкой.
        Вадим сразу же переобулся в новую обувь и неторопливо пошёл дальше. Агаша тоже не стала снимать купленные чоботы, а стоптанные лапти сунула в свой заплечный мешок и, схватив руку Вадима, принялась её исступлённо целовать.
        - А ты меня замуж возьмёшь!
        - Ты, девчонка совсем, какой замуж? - опешил Вадим.
        - Так и что? На следующий год мне уж тринадцать годочков пойдёт, кровь ронять буду первую, и сразу на выданье. У нас, почитай, в селе все так замуж выходили, в пятнадцать уже старая считалась или родители лучшую пару искали.
        - Нет, мне бы с собой разобраться. Рано ещё мне жениться.
        - А сколько тебе лет?
        - Двадцать, - обронил Вадим.
        - Двадцать? - широко распахнула глаза девочка. - Ты уже такой старый!
        Вадим только хмыкнул на это.
        - Вот пристрою тебя и пойду в Москву, одному сподручнее идти и отбиваться, и вообще.
        - Я хочу с тобою, я хорошая, справная, у меня и титьки скоро вырастут.
        Вадим, грустно глянул на неё, опустил свою ладонь ей на повязанную платком голову и сказал.
        - Погибнем мы, Агаша, если пойдём вместе: и тебя не смогу защитить, и сам сгину.
        Девочка всё поняла, и горькие слёзы брызнули из её глаз.
        - Не журись, я вернусь и присмотрю за тобою, но пока нам надо просто выжить здесь. В плохие руки тебя не отдам и не брошу. Нельзя бросать тех, за кого в ответе, - вдруг произнес он чью-то старую и давно забытую фразу. - В ответе.
        Переключившись на другое, он вспомнил, что ещё хотел что-то спросить и вернулся обратно.
        - А остановиться на постой где можно? - обратился он вновь к купцу.
        - Так почти у всех можно, деньга каждому нужна. А молодому парню лучше остановиться там, где девок молодых много. Оно, глядишь, и понравится кака.
        Вадим промолчал, подумав, что где много девок, там много и проблем. А где много проблем, там жизнь хреновая. Торговец правильно понял молчание Вадима и сразу же предложил новый вариант.
        - А тогда к Марусе-швее иди. У неё дом большой, да детей полна горница, всех и не прокормить, а для гостя завсегда лучший угол найдётся. Да и сеструхе твоей с ними лучше всего быть. Она вон где живёт! - и торговец ткнул пальцем вперёд, указывая путь. - Пройдёшь отсюда три дома, повернёшь за угол, отсчитаешь ещё два и увидишь большой дом с резным крыльцом, тот и есть Маруси дом.
        Вадим благодарно кивнул, и они направились в указанном направлении. Дом в посаде нашёлся довольно быстро. Во дворе играли трое ребятишек, подтвердивших, что они пришли по нужному адресу. Один из них позвал мать, которая тут же вышла на крыльцо.
        - Комнату снять хочу у вас, я с сестрою.
        Женщина, бывшая когда-то довольно симпатичной, а сейчас уже поблёкшая от жизни, полной лишений, кивнула головой.
        - А кто посоветовал?
        - Торговец обувью.
        - Ммм, столоваться будешь?
        - Буду.
        - Тогда проходи, цена за день с ночью - деньга цельная. Если завтракать будешь, обедать и вечерять, так ещё полушку добавь, в самый раз будет. Токмо это за тебя, если с девкой, то две.
        Вадим пожал плечами, с такими ценами он и месяц проживёт здесь без проблем, а дальше видно будет. Придётся наниматься к кому или заново в Пустынь сходить и вырыть остаток добра. Всё равно пищаль может сгнить, а там и сабли спрятаны, да и остальное. Но трудно донести всё одному. А кого возьмёшь с собою, те и обмануть могут. Надо в Москву шлёпать. Жаль, на коне Вадим скакать не умел, как это полагается приличному попаданцу. Да и автомат Калашникова охолощенный, но рабочий, взять не догадался, ну, да не суть…
        Комнатка, в которую его привела хозяйка, оказалась дальней и самой, пожалуй, уютной. Огороженная стеной, плетёной из веток, она была мала, но внутри находились и топчан, и табурет. Стола не имелось, да он и не нужен.
        - Это твоё место, сестра будет спать с моими детьми, место есть. А в дневное время пусть хоть с тобою, хоть с моими находится.
        - Хорошо, пусть будет так. Размещайся, Агаша, а я ещё по городу прогуляюсь.
        Заплатив, Вадим вышел инаправился бродить по окрестностям. Козельск жил обычной жизнью, но везде чувствовалась настороженность людей. В воздухе витала готовность к любым неожиданностям. Чувствовал её и Вадим, но он пока отдыхал душой, находясь среди горожан. Пусть это было и не его время, и не Москва, но он отдыхал.
        Погуляв по городу до наступления темноты, он вернулся обратно, отужинал и отправился спать, не обращая внимания на возню и крики пятерых детей. Да, у хозяйки их оказалось не трое, а пятеро, такие дела. Агаша стала шестой. Убедившись, что с ней всё в порядке, Вадим прошёл в свою комнату и улёгся на топчан. Сон настиг его быстро и ожидаемо.
        День шёл за днём, Вадим шатался по городу, пытаясь наняться к кому-нибудь, но не преуспел в этом. Агаша же оказалась весьма довольна приёмом и не собиралась никуда уезжать. Ну, что же, так тому и быть, а ему пора в путь-дорогу.
        На третий день своего пребывания в Козельске Вадим засобирался в Калугу. Пешком идти не хотелось, да и одному путешествовать так себе удовольствие, особенно сейчас. В общем, выйдя на торговую площадь и осмотревшись, он решил ехать с обозом.
        Пройдясь по торговым рядам, Вадим остановился перед лавкой оружейника и решил в неё зайти. Пистоль был с ним, сабля тоже, а вот пороха и пуль у него и не осталось почти, особенно пороха.
        Лавка оказалась на удивление просторной. Столы, тянущиеся вдоль стен, былизаполнены холодным оружием и защитными средствами. Вадим скептически осмотрел разнообразные шлемы, кирасы и щиты. Очевидно, что он себе не мог позволить подобную амуницию. К тому же, носить шлем или щит для него бы оказалось тяжело. Главное его преимущество в бою - это ноги и ловкость. Убежать проще всего, а со щитом быстро передвигаться тяжело, да и с каской на голове тоже.
        - Что надобно? - поинтересовался хозяин, заметив любопытство Вадима.
        - А пищали и пистоли у вас есть?
        Ремесленник отрицательно качнул головой.
        - Того не держим. Нет мастеров в Козельске, а все иноземные сидят в Москве, даже в Калуге их не сыщешь. У воеводы есть несколько стрельцов с пищалями, да и те уж старые да вымученные. Тебе с этим в Тулу надобно. Раньше был и у нас арсенал хороший, но кончился.
        - У меня есть пистоль, нужно подремонтировать его. И порохового зелья с пулями где достать можно?
        - Кажи пистоль!
        Вадим вынул пистоль и положил его на прилавок перед оружейником. Тот тщательно осмотрел оружие и изрёк.
        - Починять и мы сможем, тут работы на полдня, а пороха я тебе продам, да и пуль отольём тебе скоко хошь, свинец у нас есть, под ствол твоего пистоля сделаем.
        - Хорошо, сколько возьмёшь за всё?
        - Ну, за ремонт, пожалуй, возьму пять копеек, да за зелье пять, и копеечек три за пули.
        - Идёт! - они хлопнули по рукам, после чего Вадим вышел и направился искать подходящий торговый караван. Как раз к обеду его оружие отремонтируют.
        Долго нужной оказии искать не пришлось. За городом ночевали торговцы из Коломны, назавтра они как раз собирались покинуть Козельск и ехать в Калугу, а оттуда уже и до дому.
        - А возьмёте ли меня с собою, братия? - обратился Вадим к старшему, на которого ему указали местные после расспросов.
        Коренастый русобородый мужик поднял на Вадима светло-голубые глаза и изрёк.
        - А откель будешь?
        - Литвин я, в Москву треба ехать, а пока хотел бы с вами до Калуги добраться, коль возьмёте.
        - Взять-то возьмём, а чем владеешь, что умеешь?
        - Писать, читать разумею, да саблей махать могу, да мертвяков упокаивать.
        - А и не врёшь ли по мертвякам?
        - Нет, почти два десятка уже в Ад низвёл и чаю, на том и не остановлюсь. Не с руки сейчас. Много их ходит по земле нашей, да других заражают. Страшно мне то, да неча делать, ак воздаст нам Господь за прегрешения наши. Так и защищаться от сей напасти всем миром должно.
        - Эк ты заговорил, словно инок проповедь речёт! - удивился мужик.
        - Так я с Оптиной Пустыни иду. Мертвяки её всю уничтожили, вот и приходится от беды уходить.
        - Да ужжжж. От беды к беде идём, на беде едем. Но неча её кликать, коль мастерство своё знаешь, то вона к кусту иди и сруби его, а я посмотрю.
        Вадим пожал плечами и направился к довольно большому кусту жимолости, что разросся в небольшое деревце. Подойдя, вынул клыч и примерился порубить деревце. Занёс даже руку, но неожиданно вспомнился Елизар.
        «Оружие отрок попусту не обнажай, ветки да палки не руби им, коли на то острая нужда не возникнет. Не для того оно делалось, чтобы палки рубить и о них клинок тупить. Против живого создано. Оружие нужно своё уважать. Как следишь за ним, так и оно тебе и в бою будет помогать, клинок врага своим клинком встречать. А другое, что рубить? Так на то и топор есть, и кистень, и рубилово какое, а сабля гордость воя. А гордость нужно беречь, как и доблесть свою. Понял ли меня, отрок?»
        Вадим очнулся от воспоминаний, посмотрел на саблю, заботливо отполированную и вычищенную своими руками, и спрятал её обратно в ножны.
        «Спасибо тебе, Елизар, за науку и за заботу, пусть земля будет тебе пухом, а в Раю вечная жизнь!» - мысленно прошептал Вадим.
        Ещё раз, взглянув на куст, что надобно показательно срубить, он нехотя достал кистень и, размотав гирьку на железной цепи, принялся усиленно раскручивать её в воздухе.
        Гиря металась рассерженным шмелём, добавляя Вадиму чувство уверенного владения оружием. Поймав удобный момент, он направил движение гирьки в ствол жимолости. Тяжёлый чугун с треском впился в тонкий ствол и расщепил его. Деревце подломилось и, пугая насекомых, уронило крону на ветки других деревьев. Добивать ни в чём не виноватую жимолость Вадим не стал и отошёл от неё.
        - Что, пожалел саблю?
        - Сабля не топор, не рубить должна, а в сабельных ударах озорничать, клинок врага встречать. Разумение на то должно. Бес попутал меня, коли я забыл уроки наставника, да вовремя вспомнил. Ты сказал снести куст, я выполнил. Берёшь или не берёшь в обоз?
        - Беру, как не взять такого молодца, что и кистенем владеет, и саблей. Возьму. Харч у тебя свой будет, али с нами будешь кормиться?
        - С вами. Много я не унесу с собой, а путь долгий, да и готовить одному не с руки.
        - Тогда с тебя деньга за кажный день, на том и порешим, ежели ты не супротив того?
        - Нет не против, по рукам?
        - По рукам. Захар меня зовут, старшой я здесь. Приходи тогда поутру, как солнце взойдёт, собираться будем. А как над лесом поднимется, так в путь-дорожку пойдём. Смотри, не опоздай.
        - Ежели опоздаю, то нагоню, вы же не быстро будете ехать?
        - Так-то да, быстро на наших подводах не поедешь. Да и не опаздывай, а то могу и передумать.
        Вадим кивнул и, хлопнув друг друга по ладони, они расстались. Захар остался со своими людьми, а Вадим повернул обратно в город. Дойдя до дома, где остановился на постой, отобедал с хозяйкой и снова ушёл. На это раз он спешил к оружейнику. Оружие оказалось готово и, забрав отремонтированный пистоль, Вадим получил также обещанный порох и пули.
        Пули покоились в кожаном кошеле, напоминающем денежный, а порох оказался закупорен в коровьем роге. Рог изнутри вычищен, высушен и доверху набит пороховым зельем. Навскидку его бы хватило выстрелов на двадцать. Проверив зелье, Вадим повесил его на пояс за верёвочку, прикреплённую к рогу. Попутно он купил ещё немного костного масла, что заменяло тут оружейное. Вернувшись домой, он выложил всё своё богатство на стол и принялся вычищать и полировать.
        - А что это ты делаешь, служивый? - спросила ненароком подошедшая хозяйка. Пять её детишек уже были у стола, любопытно рассматривая действия Вадима и задаваясь тем же самым вопросом. Но они побоялись спросить, а хозяйка - нет.
        - В поход готовлюсь, завтра поутру пойду в Калугу, судьбу испытывать.
        - А пошто саблю свою салом мажешь?
        - А чтоб не ржавела.
        - Да как это. Вот у меня чугунок стоит, весь уже чёрный от нагара и воды, а всё никак не ржавеет.
        - Так он на то и чугунок, коль из чугуна сделан, а ежели из железа чистого, давно уже бы заржавел. Чем сталь лучше, тем беззащитнее она от воздуха и воды.
        - Ааа, вона как! - протянула хозяйка, дивясь на него, но не уходила.
        Она всё крутилась вокруг молодого парня, пытая его вопросами, а чумазые дети молча слушали, тихо посапывая и поблескивая любопытными глазёнками. Младшие сосали пальцы, сладко причмокивая, а старшие грели уши, понимая и не понимая взрослые разгворы. Девки, одетые в рваньё, трясли куцыми косичками, а пацаны внимательно вертели кудлатыми головёнками. Тут же вертелась и Агафья, всем видом показывая причастность к происходящему и осведомленность.
        Смазав и почистив клыч, Вадим убрал его в ножны и приступил к пистолю. В комнате повисло благоговейное молчание. Самый старший из детей, мальчик с труднопроизносимым именем, тихо подошёл к столу и робко спросил.
        - А чаво это?
        - Пистоль это, огнестрел, стреляет пулями. Вот курки, вот кремнёвый замок. Нажимаем на крючок, он спускает курок, курок бьёт по кремню, а тот сыплет искрами, вот полка для пороха розжига. Он горит и поджигает основной заряд. Тут пыж закупоривает и не даёт сгоревшим газам просочиться мимо. Газы толкают пулю, пуля летит и убивает, ну или ранит. Понял? - ответил Вадим, радуясьвозможности блеснуть своими познаниями. Да всё не впрок.
        Мальчонка отрицательно покачал кудлатой головой и убежал. Вадим усмехнулся. Он бы тоже на его месте не понял, но запомнил на всю жизнь. Как знать, может быть и вырастит из этого мальчугана будущий Кулибин, если выживет. От этой мысли Вадим нахмурился, припомнив все прошедшие события. Ну, что тут скажешь?
        Смазав пистоль и ещё раз проверив работу кремнёвого замка и курков, Вадим всё уложил рядом с топчаном и, завершив вечер сытным ужином, лёг отдыхать. Сначала не спалось, а потом, когда он уже почти заснул, началось…
        - Ратуйте, люди, ратуйте! - послышались крики со всех сторон от дома. Поначалу тихая, ночь внезапно разорвалась громкими звуками беды и ненависти. Сначала робко и неспешно, а потом всё быстрее и сильнее стал бить набат, тут же подхваченный колокольнями окрестных церквей. Вскоре над всем Козельском поплыл медный перезвон церковных колоколов. На город надвигалась беда.
        Вадим буквально скатился с топчана. Ошарашенно вертя головой во все стороны, он с тревогой посмотрел в единственное круглое окно. За слюдяным щитом виднелись горящие факелы и силуэты бегающих в разные стороны людей.
        - Ратуйте! Ратуйте! Ратуйте! - неслось со всех сторон. Прямо Рататуй сплошной. Вадим ещё не привык к этому слову, и оно билось в его сознание образом крысы из мультфильма.
        Судорожно натягивая портки, он лихорадочно соображал, кто бы это мог быть. В голове варьировались десятки вариантов: от мертвяков до инопланетян. Маруся тревожно металась по избе, дети в голос выли, старшие рыдали, младшие им вторили. Царил бардак.
        Положение осложнялось ещё тем, что дом находился за городской стеной, в посаде, и значит, кроме доблести его защитников перед врагами не существовало больше никаких преград.
        Натянув портки, Вадим подпоясался саблей и схватил пистоль. Не глядя на детей и хозяйку, он стал на ощупь насыпать порох на полку. В темноте забить заряд и пулю в ствол пистоля с первого раза не получилось. Заплечный мешок и боевой кистень остались лежать у топчана, пока он, прижавшись носом к слюдяному окну, всматривался во двор. За окном метались лишь световые пятна. Это редкие человеческие фигуры бегали с факелами, а вслед за ними бежали другие. Только кто это, разобрать оказалось невозможно.
        Хозяйка зажгла свечу и со страхом смотрела на действия молчаливого Вадима. А тот продолжал готовиться к бою, получалось пока плохо. Руки дрожали, порох просыпался на землю, сабля не желала выходить из ножен.
        В это время в дверь громко забухали чем-то тяжёлым. Маленький палисадник затрещал под тяжестью грузных тел. Раздался чей-то пронзительный крик, быстро утонувший в мешанине разных звуков. А в дверь ещё более настойчиво замолотили кулаком, а может и не кулаком, а лапой.
        Дети перестали плакать, сжавшись в пёстрый комок тел, голов, рук, и ног, они приникли к матери и, обхватив её руками, печально замерли. Агафья растерянно стояла рядом. Вадим мельком взглянул на них, и его сердце защемила тоска. Блестели в неровном свете свечи испуганные глазёнки детей. Маруся потеряно смотрела вперёд, ни на что уже не надеясь и мысленно распрощавшись с собственной жизнью.
        - Агафья, - крикнул Вадим, - наведи порядок, возьми из мешка кинжал и готовься к бою.
        Странно, но его звонкий, почти уверенный голос заставил вскочить со своего места Агафью и схватиться за кинжал. Пища своим ещё детским голосочком, она принялась командовать остальными, быстро войдя во вкус.
        А перед глазами Вадима резко возник образ матери, такой близкий, родной и любимый. Вспомнилась бабушка, мать отца, её доброе лицо, изрезанное густыми морщинами. Заботливые и любящие руки, всегда поддерживающие в трудный час. Готовые вытирать и его слёзы, и его сопли. Вадим отвернулся, не в силах сдержать слёз отчаянья. Он не понимал, что происходит, точнее, не понимал, как такое смогло произойти. Город был защищён со всех сторон засеками, там стояли вооружённые люди, но…
        Ясно становилось одно: на Козельск кто-то напал поздним вечером. И ничего хорошего ждать не приходилось. А единственная защита их в доме - толстая дубовая дверь, в которую сейчас кто-то непрерывно ломился.
        Перед Вадимом возникла дилемма, откроешь - можешь погибнуть, не сумев дать отпор, не откроешь - погибнешь, когда её вынесут несколько человек или зомби. Он вздохнул и подошёл к двери. Страшась того, что за ней может ожидать, приложил к толстым доскам ухо.
        За дверью слышалось дыхание, и оно не походило на человеческое. В отдаление слышались мужские и женские крики, но очень глухо. Дубовая толстая дверь плохо пропускала звуки. Вадим отступил, оглянулся. Вдова сидела, обняв ребятишек, и с ужасом смотрела на него. А дверь стала ещё пуще содрогаться от ударов.
        - Мама, а нас всех убьют?
        Вадима передёрнуло, он огляделся. Дом представлял собой надёжное убежище, но дверь и окно казались ненадёжными. Дверь открывалась наружу, и её могли легко заблокировать, потом огонь или просто груда тел у входа - и возникает реальная возможность помирать от голода или обезвоживания. Но можно и обождать какое-то время, но дверь всё сильнее и сильнее содрогалась от ударов.
        Кто-то снаружи чувствовал или знал, что здесь скопилось много беззащитных людей. Что делать? Ждать или нападать?
        Проблема выбора решилась сама собой. В этот момент круглое слюдяное окошко разлетелось вдребезги от могучего удара. Осколки пробарабанили по стенам, и в избу сразу проникли все наружные звуки и запахи.
        Все застыли от ужаса, и на несколько мгновений повисла гнетущая тишина. Кровь застучала звонкими молоточками в голове у Вадима. Он мгновенно вспотел, хотелось бежать, куда глаза глядят. Страх накрыл его с головой, забирая с собой весь разум. Он хотел бежать, бежать без оглядки. Он, может, так бы и сделал, если бы не детские крики и протяжные бабьи причитания рядом.
        Маруся тонко завыла, предчувствуя близкую гибель, и настолько этот тонкий женский вой забил по нервам Вадиму, что он очнулся от испуга, накрывшего его с головой. Мозг, что почти поддался волне дикого страха, стал потихоньку возвращаться обратно к окаменевшему от ужаса Вадиму.
        В это время в окошко просунулась обезображенная вирусом или невесть чем рука. Вадим окончательно очнулся. Мертвяки! А он, было, грешным делом, подумал, что это разбойники или ляхи.
        В это время в окошке показаласьуже голова беса и оглушительно заорала, рассеяв все сомнения.
        - Мы все умрём! Аааа! Аааааа! - заорала в ответ Маруся.
        Бес пытался залезть в хату, но застрял в плечах. Непрерывно воя и бормоча непонятно что, он судорожно дёргался, пытаясь проникнуть внутрь. Видимо перерождение не лучшим образом отразилось на его интеллекте. Вадим поднял пистоль и уже хотел выстрелить, когда до него дошло, что оглушительный грохот выстрела в замкнутом помещении ударит по нему самому же.
        Положив пистоль на пол, он дёрнул из ножен саблю и пошёл к мертвяку.Резко прозвучал свист, и голова беса заскакала по полу, корча рожи. Дети запищали, вдова отвернулась в ужасе. Чёрная кровь потекла по полу. Нужно откинуть тело назад. Вадим оглянулся и увидел ухват. Схватив его, он упёрся в тело мертвяка и вытолкнул его из избы.
        Отрубленная голова мертвяка каталась по полу и клацала зубами в попытке дотянуться до людей. Вадим ухватом подцепил её и вышвырнул вслед за остальным телом. Вдова продолжала тонко верещать, но Вадим больше не обращал на неё внимание. Косолапя и передвигаясь рывками, к окну устремился следующий мертвяк.
        Вадим метнулся к пистолю и, выставив его наружу, нажал на курок. Выстрел, прогремевший в ночной тишине, опрокинул мертвяка наземь. Пробитый пулей, череп перестал служить своему хозяину. Но это было только начало атаки. От двери в сторону окна уже шуршали ещё двое бесов.
        Пока они шли, Вадим успел сбегать в свою комнату, вынуть из мешка пули и порох в мешочках и разложить их перед собою. К моменту, когда следующий мертвяк просунул голову в окно, пистоль оказался перезаряжен.
        Клыч снова пошёл на замах и, ударив по шее беса, отсёк его голову. Ухват отправил тело обратно в ночную тьму, а выстрел из пистоля встретил следующую тварь. Пуля пробила череп, тело беса упало под окно. Отрубленная голова первого мертвяка продолжала кататься по полу, пока не оказалась нанизанной на остриё клинка, как на вертел. Нажим, хруст и уже упокоенная часть тела покинула пределы комнаты.
        Уже четыре трупа и ещё одна неупокоенная голова теснились под стеной дома. Но грохот выстрелов привлёк внимание других бесов, и они один за другим стали перемещаться к дому Маруси. Все нападавшие, за исключением одного, явно были бесами, а не зомби, то есть укушенными, а не поднятыми из могил, так что дело принимало серьёзный оборот. Видимо, где-то недалеко резко возник очаг заразы и поймал в свои сети многих людей, скорее всего, это воинский отряд, а может, они пришли откуда-то, соединившись в большую стаю. Да сейчас это не важно.
        - В дальнюю комнату, быстро, все, бегом! Я сказал, быстро! - Вадим выплёвывал из себя слова скороговоркой, словно боясь, что забудет их.
        Он по нескольку раз повторял одно и то же, и со стороны, возможно, это казалось глупым, но ему стало всё равно. Он боялся за женщину и детей, поэтому они только мешали и отвлекали. А ему нужен простор для действий. Подхватившись вместе с детьми, женщина убежала в дальнюю комнату. А Вадим встретил нового мертвяка. Безмозглые, они лезли по трупам своих сородичей, не считаясь с потерями. Ещё один из них потерял голову от запаха жертвы, а его тело, отвалившись, упало на землю вдоль стены.
        Следующий лишился головы по той же схеме, и Вадим, уже не стесняясь, поставил ногу на череп и ударом в глазницу вышибал из неё мозги. Отталкивая от окна очередной труп, он старался это делать, как можно сильнее, чтобы тело оказывалось дальше от окна. Падая, оно освобождало путь своим собратьям, что с маниакальным упорством лезли за добычей, лишаясь, в буквальном смысле, своей неразумной головы.
        Ещё парочка упокоенных нашли своё пристанище вдоль стены избы, окончательно загородив окно. А мертвяков оказалось ещё много, но все они находились далеко от дома, и Вадим решился на отчаянный шаг. Взглянув в щель окна, он убедился, что рядом никого нет, и распахнул дверь наружу.
        Выстрел в упор в очередного беса, спешащего на помощь собратьям, дал ему время, чтобы оттащить от окна несколько трупов. Сделав это, Вадим снова юркнул в избу, захлопнув за собой дверь. К тому времени со всех сторон стали подтягиваться ещё бесы, но осталось их немного, штук пять. Ещё трое попытались действовать по испытанному варианту, лезть в окно. А двое остались снаружи, бесясь от ярости и злобы, но в конце концов решили, что мяса и так вокруг достаточно.
        Окно к тому времени опять оказалось плотно закупорено трупами, и проникнуть через него в избу бесы не могли. Вадим отошёл к дальней стене и присел отдохнуть. С клыча стекала густая чёрная кровь, от окна доносилось довольное урчание, а в комнате невыносимо воняло смертью и падалью. Дышать было просто нечем, но бой ещё не закончился. Пока рядом находились мертвяки, оставалась опасность погибнуть каждую минуту.
        Нехотя и осторожно Вадим снова открыл настежь дверь и резко выскочил наружу. Оба мертвяка не обратили на него внимания, занятые пожиранием себе подобных. Первый удар клыча обрушился на череп ближайшего, расколов его надвое, как нож раскалывает переспелый арбуз.
        Второй мертвяк лишь обернулся, заметив грозившую ему опасность. С оскаленной морды свисали клочья кожи и мяса, капала густая, почти чёрная кровь. Вадима передёрнуло от отвращения.
        Светлый лик луны откидывал серебристые лучи на врагов, стоявших неподвижно напротив друг друга. С одной стороны находился человек, с другой - уже не человек. Словно белое и чёрное, добро и зло, вечное и временное, они сошлись в непримиримом бою. Они являлись антагонистами одного и того же, происходящие из одной сущности, но приобрётшие разную природу. Сейчас они могли только убивать, никаких переговоров, никакой половинчатости мер. Один должен стать кормом, а другой, в случае победы, просто остаться человеком. Одно живое, другое - мёртвое, выясняли, кто из них сильнее.
        Мёртвое существо зарычало и, раскачиваясь из стороны в сторону, протянуло свои длинные, как у орангутанга, руки, с твёрдыми ороговевшими когтями на длинных сильных пальцах. Оно видоизменилось, превратившись из человека в монстра. Когда-то это был известный гайдук Серко, а стал богопротивный монстр, желающий и умеющий только убивать.
        Живущий только страданием и кровью живых людей, он не умел более ничего. Только убивать и убивать. А когда-то и он был таким, как все люди. Когда-то и он хотел любить и любил, но влияние извне, собственная глупость и нежелание достойно погибнуть превратили его в монстра.
        Напротив монстра стоял человек, невольно оказавшийся не в том месте и не в то время. Не желающий и не умеющий до этого убивать, но вынужденный это делать почти каждую неделю. Из обычного человека он превратился в воина, в чём-то умелого, где-то бездарного, но вынужденного с оружием в руках защищать жизнь. Наверное, он тоже стал в каком-то роде монстром, но убивая или упокаивая, он был вынужден защищать не только себя, но и других. И на войне, как на войне, или ты, или тебя…
        Клыч Вадима застыл в одном положении, контролируя попытки монстра напасть, а тот внезапно перестал жевать и решил показать боевые навыки. Прыгал он плохо, но передвигаться быстро ещё не разучился. Удар правой лапой прошёл ощутимой волной совсем рядом с Вадимом.
        Без какой-либо паузы монстр нанёс удар уже левой. Вадим еле успел отскочить. Монстр, покачиваясь, уклонялся то влево, то вправо, нанося очень сильные и опасные удары. Раньше это был воин, и его боевые навыки ещё не утратились.
        Вадим отступал, направляясь в сторону открытой двери. Возле неё лежал заряженный пистоль, пока же он пытался действовать клинком, получалось плохо. Зомби оказался силён и непредсказуем, и всячески старался ранить Вадима.
        До двери оставалось уже совсем недалеко, когда из темноты выбежал ещё один неведомо где бродивший мертвяк и, радостно оскалившись, бросился в бой. Краем глаза уловив движение, Вадим тут же среагировал и,прекратив сражаться, резко отпрыгнул к двери. Промахнувшись мимо цели, мертвяк столкнулся с собратом, и оба покатились по земле.
        Вадим успел дотянуться до пистоля, грохнул выстрел, и очередной череп разлетелся на куски, а клыч снёс голову другому зомби, и количество упокоенных увеличилось. На том, собственно бой и завершился. Вадим хлопнул дверью, сдвинул деревянный засов и откинулся спиной к стене.
        - Твою мать, как же меня всё это задрало. Чем же я кому не угодил, что меня забросило сюда! И ещё эти мерзопакостные зомби! Господи, дай мне сил!
        Крик его души повис в воздухе, наполненном тяжёлым удушливым смрадом полусгнивших тел. Никто ему не ответил, да и не мог ответить, и Вадим замолчал, отдыхая уже теперь в полном молчании. Лишь только его прерывистое тяжёлое дыхание и писк детей нарушали тяжёлую могильную тишину.
        А ночь продолжала дышать за окном смрадным дыханием. Временами через щели окна слышались крики, скрип и звон колоколов. Дети пугались и прижимались к матери и друг к другу, но женщина всё же оставила их и подошла к Вадиму.
        - Чем тебя отблагодарить?
        Вадим открыл глаза и посмотрел на неё. Чем она могла его отблагодарить? Да, ничем, собственно.
        - Не стоит благодарности, я защищал себя, прежде всего, и ещё ничего не закончилось, Маруся, - Вадим закашлялся. От беспрерывного смрада перехватило горло, но выходить второй раз он уже опасался. Позывы рвоты от мерзкого запаха уже несколько притупились, но зато скрутило резкой болью живот.
        Женщина ещё постояла рядом, рассматривая его со странным выражением лица, но Вадиму было не до неё.
        - Нам нужно продержаться до утра, а потом разберёмся.
        - Ты только скажи, я отблагодарю,сделаю всё, что ты захочешь.
        Вадим кивнул, не понимая, что ему может сделать многодетная мать, и снова провалился в полудрёму. В дверь ещё один раз кто-то попытался ломануться, но стукнув пару раз, отошёл. Остаток ночи прошёл без изменений, дети заснули, легла отдохнуть и хозяйка.
        Утро для Вадима началось с осознания, в какую задницу он попал. Воздух в запертом помещении приобрёл запах скотомогильника. Ладно бы это оказался просто запах, но от него во рту становился просто чудовищный привкус тлена и разложения. Вадим не сдержался и сплюнул прямо на пол.
        - Хозяйка, есть у нас вода? Чистая вода? А лучше пиво, - хриплым от першения в горле голосом, спросил Вадим.
        Тут же заплакали все дети, заслышав его голос. Вадим взглянул в сторону окна, от которого несмело пробирались тонкие лучи солнечного света. Утро, видимо, уже наступило, и было часов семь утра, примерно. Пора бы действовать дальше.
        - Есть! Есть у меня пиво, сейчас в подпол спущусь и достану, - ответила Маруся.
        На глазах изумленного таким ответом Вадима, хозяйка сдёрнула в углу пыльную рогожку и обнажила прорезь деревянного люка, ведущего вниз. Люк был грубым, но подогнан хорошо. Толстое кольцо зелёным обручем меди лежало сверху, призывая поднять его. Маруся схватилась за кольцо, дёрнула, и с лёгким скрипом люк распахнулся.
        - А чего же ты не сказала, что есть подпол в избе? - опешил Вадим. - Там же ведь мы все могли спрятаться?
        - Так я перепугалась и думала, что и ты, служивый, об этом знал!
        - Не знал я, - коротко ответил ей Вадим и подошёл к люку. - Я держу!
        - Не надо, - крышка упала на пол, а вдова зажгла свечной огарок и полезла по приставной лестнице вниз.
        Через несколько минут в комнату оказался доставлен небольшой деревянный жбан с потёками холодной влаги на крутых боках. На стол поставлена глиняная кружка, пробка из жбана выбита, и холодная, тёмная, пенящаяся струя хмельного напитка потекла в кружку.
        Не удержавшись, Вадим схватил кружку обеими руками и прижал ко рту. Прохладное, необычного вкуса пиво потекло ему в пищевод. Судорожно сглатывая, он наслаждался терпким вкусом тёмного напитка. Выдув одну кружку, он тут же налил следующую. Рядом опустилась ещё одна кружка, и требовательный взгляд немолодой женщины уставился ему в глаза.
        Жбан вмещал примерно пять литров, и Вадим поделился пивом с хозяйкой. Та выпила целую кружку и отступилась, а Вадим осилил ещё две, пока хмель, принятый на голодный желудок, не притупил обоняние и чувство страха.
        В голове зашумело, во рту появился привкус хмельной горечи и мучившая Вадима тошнота и резкие желудочные боли на время отступили. Настроение поднялось, пофигизм в здоровом смысле этого слова снова посетил молодого человека. Ещё бы коронавирусом переболеть, чтобы не чувствовать этот омерзительных запах, и тогда вообще можно на всё наплевать. Но там своя зараза, а здесь - своя.
        - Детей покорми пока, Маруся. А я выйду, гляну на село, посмотрю, что там творится.
        Вадима накрыло волной опьянения от пива, и от пережитого. Он проверил пистоль и обнаружил, что пороха осталось едва на десять выстрелов, а скорее всего, только на девять. Запас пуль оказался больше, но без пороха они не имели никакого смысла.
        Зарядив пистоль, Вадим взял саблю и осторожно потянул на себя деревянный засов. Дверь тихо скрипнула и стала отворяться, впуская внутрь избы яркие солнечные лучи. Вадим помог ей, распахнув рывком, и вывалился на свет божий.
        Вокруг царила тишина, и только трупы мёртвых и заново упокоенных дополняли безмолвный пейзаж. Возле дома лежала груда мертвецов, сваленная кое-как. Часть из них уже успели обглодать сородичи, часть валялась неповреждённой. На первый взгляд Вадим насчитал их то ли пятнадцать, то ли семнадцать штук. Оглянувшись, увидел ещё несколько трупов, но это оказались не мертвяки, а посадские люди, загрызенные ими насмерть. Подробнее рассмотреть всех погибших не позволяло расстояние, но улица казалась полностью усеянной ими. Возможно, там были и вновь упокоенные, но Вадиму пока не до проверок.
        Сначала следовало оттащить всех мертвяков от дома, чтобы они не воняли и не привлекали лишнего внимание. Но касаться их голыми руками Вадим брезговал, да и боялся случайно заразиться. Тогда как их убрать? Он обошёл весь дом, осмотрел сарай-пристройку, пока не увидел старый заржавленный серп, порыскав, нашёл ещё один.
        Саблю пришлось убрать в ножны, а пистоль заткнуть за пояс. Сейчас, с двумя ржавыми серпами в руках, он казался похожим на персонаж ужастика «Жнец» и, по сути, являлся таким.
        Крепко сжимая серпы обеими руками, он направился к упокоенным и вонзил их в тело ближайшего. Нехотя брызнула чёрная кровь и стала сочиться из ран, быстро иссякая. Он потянул тело на себя и принялся отволакивать его в сторону. Транспортировка второго тела пошла быстрей, а там третье, и дальше по накатанной схеме.
        Но вскоре его хмельная психика стала сдавать сбой. Всё же, он не туши животных оттаскивал, а зомби. В конце концов, не выдержав, он бросил серпы и, подхватив найденную жердь, стал переваливать мёртвые тела с её помощью, стаскивая их к дороге.
        Увлекшись, он на несколько минут забыл об опасности, за что чуть не поплатился. Сгребая очередное тело в сторону, Белозёрцев освободил из-под него ещё не упокоенную голову мертвяка, что клацнула зубами почти перед его лицом, здорово напугав.
        - Ёшкин кот! Ять! Да твою ж мать!
        Выхватив саблю, Вадим одним ударом развалил голову пополам и отпрянул, с трудом унимая зашедшееся в ужасе сердце. Резкий всплеск адреналина изрядно встряхнул его, убрав и хмель, и апатию, и вообще всё. Он ещё раз оглянулся. Вроде никого! Резко захотелось в туалет. Обежав избу, он присел за кустами, а потом бегом вернулся в дом.
        - Ну, что там? - встретила его Маруся вопросом.
        - Никого не видно. Только мёртвые лежат, а живые все попрятались.
        - Ой, что деется, что деется-то! А делать-то что будем?
        Вадим поморщился и посмотрел на притихшее многочисленное семейство. Три девочки и четыре мальчика и все мал-мала меньше. Плюс Агафья. Хрен его знает, что делать? Были бы взрослые, а так…
        - Надо забаррикадироваться и сидеть в подполе, пока продукты не кончаться.
        - А окно как же?
        - Окно сейчас досками заложим.
        - А у меня ставни есть на зиму! - и хозяйка бросилась куда-то вглубь избы.
        К вечеру, пользуясь тем, что вокруг так никто и не объявился, Вадим закрыл ставнями окно. Детям позволили сходить в туалет и нанесли воды из колодца. Что будет завтра, он не знал, но сегодняшний день прошёл, и ладно.
        Глава 18
        Поиск выхода
        Ночью раздавались неясные звуки и ходьба возле дома. Вадиму даже чудилось чавканье, а может, это ему просто чудилось. Досаждал только запах, который, казалось, проникал повсюду, и от этого никак невозможно было отделаться. Накормленные дети спали, причём, они все засыпали на полу, но когда Вадим проснулся, то с удивлением обнаружил у себя под боком половину из них, прижавшихся к нему и сопевших во все дырочки. Агаша, отвоевала для себя его левую половину, а малыши целиком правую. Оставалось только ждать хозяйку под боком, но приличия есть приличия.
        С этим ничего поделать было нельзя, и он осторожно встал с топчана, стараясь не потревожить малышей. Сколько сейчас времени, он не знал, но ночь прошла. Услышав, как он стал шлёпать босыми ногами по полу, пришла хозяйка.
        - Завтрак готов, садись за стол.
        Вадим вздохнул. Вот же, блин! Теперь и детей не бросишь. На Марусю ему было, в принципе, наплевать, а вот детей жалко. К тому же, Агафья, висела на нём трёхпудовыми гирями, спасёт их, спасёт и её. Впервые Вадим почувствовал себя мужчиной, не носителем мужских половых достоинств, а действительно мужчиной.
        Оказывается, мужчиной становишься не тогда, когда спишь первый раз с девушкой, а почти всегда, когда первый раз берёшь ответственность за кого-то другого. Эта мысль возникла у него в голове и ушла, уступив место новым заботам. Уминая за обе щёки кашу, Вадим размышлял, пытаясь своим мозгом человека двадцать первого века понять, что теперь делать.
        Очевидно, что по всем повадкам это были обычные зомби по мотивам американского кинематографа. Но больше информации о них не имелось. Могут ли они развиваться или не могут. Сколько существуют и отчего умирают, и, самое главное, как и чем их лучше убивать. И умирают ли они ещё от чего-то, кроме физического повреждения мозга. Много вопросов теснилось в голове у Вадима, ответов на которые не имелось.
        Ему нужен дробовик или короткое ружьё, но многозарядное. В Европе ещё можно было сделать хотя бы двуствольный пистоль и к этому времени они уже существовали. А вот в России-матушке всё, как обычно, приходится догонять, а не бежать впереди. А ещё нужна плотная одежда, желательно кожаная, закрывающая всё тело. И оружие.
        Сабля и пистоль - хорошо, но лучше иметь что-то вроде стилета-переростка или короткой шпаги, с толстым четырёхугольным лезвием. Чтобы бить уже наверняка. Клыч - отличное оружие, но иногда его удара не хватало, чтобы окончательно дорубить шею, а ещё нужно раскалывать череп с одного удара. Сабля на это решительно не годилась. И необходимо древковое оружие, чтобы держать зомби на расстоянии от себя. Да и много чего ещё нужно.
        Вадим вспомнил омерзительные подробности, и у него сразу же пропал аппетит и всего передёрнуло.
        - Что, каша пригорела? - тут же отреагировала хозяйка, с тревогой заглядывая ему в глаза.
        Вадим посмотрел на неё, потом на детей. И как она одна собирается поднять всю эту ораву? Бесстрашная женщина. В его время даже один ребёнок - испытание для молодых мамаш, а два - уже кошмар и ужас. Говорят, после третьего становится всё равно, но он не имел такого опыта. Отвлёкшись от своих мыслей, он ответил хозяйке.
        - Нет, с кашей всё нормально. Надо идти на разведку. А кто тут рядом жил?
        - Так многие жили: и Пётр кожевенник, и торговцы, и другие посадские.
        - А мужчин много среди них с оружием?
        - Так, почитай, что все мужчины с оружием ходют. Кто с ножом, кто с топором, а кто и с пикой. Лес-то рядом, и ноне не те времена, чтобы без оружия ходить. Даже бабы и девки с ножами нонче ходют.
        Вадим замолчал. Ясно, что ничего не ясно. Люди были, люди жили, люди служили, люди и мертвяков запустили. Да уж, а ему отдуваться теперь за всех детей. Но выхода нет другого, надо собираться на разведку и обследовать прилегающие улицы. Может быть, всё не так уж и плохо. Он подошёл к двери и приложил ухо к доскам.
        За дверью царила тишина, зато прекрасно было слышно, как сопели и пищали дети и покашливала хозяйка.
        - Всем молчать! - громко сказал Вадим и снова прильнул ухом к двери. Стало лучше слышно, но ненамного. Окно было закрыто ставнями, и они ничего не знали о том, что творится снаружи.
        - Помоги мне! - обратился Вадим к Марусе. - Я возьму ухват, если кто стоит за дверью, чтобы не пустить его в избу, а ты отодвинешь засов и толкнёшь дверь. Поняла?
        - Поняла.
        Так они и сделали. Хозяйка сдвинула засов и распахнула дверь, а Вадим встал перед выходом, выставив перед собой ухват. Солнечные лучи стремительно ворвались во мглу, больно ударив по глазам.
        Вадим невольно зажмурился от яркого солнечного света. Перед глазами поплыли яркие световые пятна. Что-то на мгновение заслонило свет, и он смог открыть глаза. Так и есть, очередной мертвяк пожаловал в гости. Слегка раскачиваясь, он шёл к двери, собираясь войти в избу. Вадим шагнул вперёд и, уперев ухват в грудь мертвяку, резко оттолкнул его назад. Мертвяк не успел среагировать и упал навзничь, дав шанс себя упокоить вторично.
        Удар саблей, ещё удар, и Вадим судорожно вздохнул. Не успев порадоваться своей победе, он мгновенно обернулся в одну, а потом и в другую сторону. Улица была пуста, только в самом её конце стояли две унылые фигуры. Да и этот зомби приблудился сюда случайно, заинтересовавшись своими мёртвыми сородичами.
        - Надо открывать ставни, Маруся. Найди пока плетёнку какую, да закрой ею окно, иначе мы в доме задохнёмся. А я пойду пока посмотрю, может, кто и остался в живых.
        Идти далеко Вадим не стал, начав с ближайшего дома. Дом был небольшой, а настежь открытая дверь ясно давала понять, что с его обитателями всё кончено. Но войти сюда, всё же, необходимо. У них заканчивались свечи, необходимо найти и создать их запас. Да и продуктов бы не помешало собрать.
        Держа наготове клыч, Вадим наступил за порог и сразу же отпрянул. Увиденная картина разорванных тел и одного вновь обращённого мертвяка была настолько омерзительна, что он долго потом вспоминал её. Его психика просто не выдерживала этого.
        - Это роботы, просто роботы. Они уже не люди, они механизмы, а механизмов жалеть не надо, - повторял он сам себе, пытаясь бороться с окружающим кошмаром.
        Отступив, он походил вокруг дома, найдя несколько ненужных ему мелочей, вроде топора и вил. Но надо было решаться всё равно. Один раз отступив, он это сделает ещё раз, а потом и ещё. Это путь к гибели, и он это понимал. Преодолеть психологический барьер оказалось очень сложно. Беса надо упокоить, и пусть им оказалась маленькая девочка без рук и ног, но это нужно для неё же самой. Вадим собрал всю волю в кулак, зашёл обратно и одним ударом развалил голову мертвяку-ребёнку, после чего вышел снова на яркое солнце.
        Его трясло, как в лихорадке. Сначала от ненависти к самому себе, потом от ненависти ко всему миру, а потом уже и от ненависти к тем, кто всё это осуществил и принёс заразу в этот мир.
        - Всё равно, я найду, я докопаюсь до истины, - повторял он сам себе, слабо веря в это. Это и будет его цель в этом мире. Неспроста же его сюда забросило и именно в это время. Значит, у него есть миссия, миссия, ради которой он и прибыл в этот мир. Миссия не выполнима? Может быть, а может быть и нет. Время покажет. Главное сейчас для него - выжить. Выжить любой ценой.
        Вадим снова вспомнил о детях и поправил сам себя. Пока только выжить, а там будет ясно. Да и какую цену он должен заплатить? Сплюнув на землю, Вадим вернулся к дому, на крыльце которого стояла Маруся.
        - Там все мёртвые, надо в другой дом идти. Ничего не нашёл. А где хмельное, что можно найти? Не могу уже смотреть на всё это, голова кругом идёт.
        - Так это надо в корчму идти. Она вон там, на другой улице.
        - Угу, - Вадим посмотрел в ту сторону, куда указывала Маруся.
        - А свечи у нас ещё остались?
        - Нет, один огарок.
        Вадим снова кивнул, ссыпал с полки пистоля порох обратно в мешочек и засунул пистоль за пояс. Оглянувшись, он зашагал с одной саблей в руке к следующему дому. Странное дело, больше ему на этой короткой улице никто не попался. Два мертвяка, что маячили в конце улицы, тоже куда-то исчезли. Зайдя в один дом, он разжился парой свечек, в другом набрал муки, в третьем нашёл сливочное масло и сметану.
        Везде видна одна и та же картина. Распахнутые настежь двери, выбитые окна, павшие тела и следы борьбы. Мертвяков было больше, и откуда их столько взялось, оставалось сплошной загадкой. Мешок постепенно заполнялся нужными вещами. В последнем и довольно большом доме Вадим нашёл не упокоенного мертвяка. Сдав назад, он вынудил того покинуть место засады и спокойно снёс ему голову, добив её уже на земле.
        Дальше идти он не стал. Мешок уже почти полон, да и день постепенно клонился к вечеру. Дойдя до избы Маруси, он сгрузил все вещи и доделал решётку на окно. Солнце почти село, когда он зашёл в избу, снова забаррикадировавшись в ней.
        Первая половина ночи прошла спокойно, а вот вторая принесла много страха и неприятных эмоций. Снова зашевелились образы в ночи, и вдоль стены избы стали двигаться медленные или быстрые шаркающие тени.
        Дети спрятались на печке, хозяйка легла вместе с ними, а Вадим остался караулить комнату, а с ним села и Агаша. Его топчан перетащили ближе к двери, наискосок от окна. Здесь он и прилёг, карауля подступы. Сон к нему пришёл почти сразу же, сказалась усталость, но это был даже не сон, а какая-то полуявь, полубыль.
        В ней он продолжал бродить по окрестным домам, сражаться с мертвяками, спасать детей, спасать самого себя и ещё много чего. Потом ему стала сниться церковь, но не обычная, православная, а совсем другая. Готический стиль, непонятный алтарь с перевёрнутым крестом, молящиеся все в чёрных балахонах и скрывающие свои лица, а свечи все сплошь чёрные.
        - Грёбанные сатанисты, вы и здесь всех уже достали, - заорал Вадим и проснулся. Взгляд его ошарашенно метнулся по сторонам и остановился на окне, забранном хлипкой решёткой. За ней кто-то стоял. Неожиданно Вадим заметил, как через прутья что-то просовывается.
        Сон как ветром сдуло. Вадим подскочил на топчане, одновременно вынимая из ножен саблю, и бросился к окну. Так и есть, напротив окна стоял мертвяк, когда-то бывший женщиной, и пытался зачем-то просунуть в комнату длинный и узкий язык.
        Не думая ни секунды, Вадим ударил клинком, как копьём. В ответ послышался вой низкой тональности, переходящий в ультразвук.
        - Твою же мать! - выругался Вадим. Сейчас зомби сбегутся со всех окрестностей. Так оно и оказалось. На звук отовсюду стали собираться мертвяки и бесы. Было их, правда, не очень много, штук семь. История стала повторяться, так как все они стали ломиться в окно. Но на это раз Вадим решил изменить тактику и воспользоваться кистенем. Места в комнате для этого было достаточно, цель понятна, а результат предсказуем.
        Как только первый мертвяк проломил решётку, он сразу получил по-своему кумполу тяжёлой гирькой. Но с первого раза упокоить мертвяка у Вадима не получилось. Всё же, навык он немного потерял. Добив зомби, желающего свежей плоти, Вадим приступил к следующему. Те же не меняли свою тактику, следуя друг за другом согласно негласной очереди.
        Они даже сами оттаскивали тела своих же павших товарищей, дабы те не мешали им проникнуть к жертвам. Вадим всех их и упокаивал, ожидая новых резервов. Но противник не захотел их подтягивать, либо они уже у него закончились. На этом, собственно, боевые действия и закончились, ну а ночь? А ночь - нет. До утра оставалось ещё очень много времени, часа два, не меньше.
        - Давайте все в подпол, да нож с собой возьмите, - скомандовал он всем.
        У Вадима появились нехорошие предчувствия. Благо Маруся сразу всё поняла и быстро отправила детей в погреб, а затем спустилась и сама, захватив с собой огромный нож. Агаша пыталась что-то ему сказать, но он, не слушая её, отправил вслед за остальными. Вадим же остался в комнате. Подумав, он взял лавку и только хотел прислонить её к окну, как внезапно в неё ударила с силой какая-то тварь и стала дальше бить её чем-то.
        Слышалось хлопанье крыльев, и Вадиму даже почудилось, что крылья были кожистыми. Кто-то рвался в круглое окно, но оно оказалось слишком узким для того, чтобы пропустить крупное тело. Вне себя от страха, Вадим вынул из-за пояса пистоль, насыпал на его полку запальный порох и, прислонившись спиной к лавке, взвёл курки. Оторвав куски ткани, он заткнул ими уши и, резко повернувшись к окну, откинул лавку и спустил курок.
        Грянул выстрел, он вышиб обратно всю дрянь, что пыталась проникнуть в окно. Дикий клёкот огласил воздух, но быстро захлебнулся собственной кровью. Снова захлопали крылья, и томительный тоскливый вой послышался уже в отдалении и резко оборвался. Несколько мгновений Вадим всматривался в темноту, потом перевёл дыхание.
        Ночь, взорванная оглушительным грохотом пистолетного выстрела, мгновенно успокоилась и застыла в своём мертвенно-томительном бессилии. Вадим опёрся о стену плечом и посмотрел в окно. Рядом ничего не происходило. Он выдохнул.
        Видимо, лимит происшествий на сегодняшнюю ночь уже исчерпан, а вот вдалеке происходило что-то непонятное и очень страшное. Трудно было понять, что. Какие-то неестественные огоньки бродили между тёмными громадами одноэтажных построек. Слышались пугающие душу и сердце заунывные звуки и шарканье бесчисленных ног по земле.
        Вадиму резко стало плохо, а на стену лёг отблеск свечи. Это Маруся высунулась из погреба. Вадим обернулся на неё, взял лавку и снова прислонил её к стене, получилось хреново. Не обращая внимания на хозяйку, Вадим стал ходить по комнатам, пытаясь найти что-нибудь подходящее по размеру, чтобы заткнуть окно. Возле печки он увидел пивной жбан. Схватив его, прикинул по размерам окна и вставил в проём, крепко прихлопнув. Полюбовавшись на жбан, подбил его топором и завалился без сил спать.
        Сколько он проспал, Вадим не знал. Когда он всё же очнулся от тяжёлого сна, то Маруся с детьми уже возилась на кухне. Он с силой потянулся, разминая одеревеневшие от неудобного лежания мышцы.
        - Сейчас утро?
        - Скорее, день, - ответила Маруся. - Петухов-то всех изничтожили, но я привыкла чувствовать время. День сейчас уже.
        - Пора, - решил Вадим. - Пора снова наружу, жаль, через дымоход не вылезешь и не посмотришь. А то я бы мигом вылез, и дверь не открывая.
        Маруся только вздохнула на его слова. Вадим ещё раз проверил свои запасы пороха и здорово расстроился. Пороха было немного, а он ещё и много просыпал вчера от страха. Самому создать, но он не химик, а геодезист, да и где тут взять селитры?
        Пистоль остался за поясом, а в руку легла рукоять кистеня. Засов покинул своё место, и Вадим, пинком распахнув дверь, вывалился наружу под скупые лучи солнца. Погода стояла хмурая, и на этот раз солнечный свет не так сильно ударил по глазам, как вчера. Рядом никого не было, только добавилось ещё трупов мертвяков, да разрушений.
        Оглянувшись несколько раз, Вадим снова пошёл вдоль улицы, не пропуская ни одного дома. А делал он это потому, что за ночь тут мог поселиться кто-то из мертвяков, точнее бесноватых. На улице невыносимо воняло, но одному захоронить трупы ему было тяжело. Хотя…
        В одном из домов Вадим нашёл шкуру медведя и с помощью её и жерди перетащил всех упокоенных им возле избы Маруси в дом напротив. Сделав факел, он подпалил дом со всех сторон и пошёл снова осматривать улицу. Жирный столб дыма уже поднимался к небу, когда он дошёл до конца улицы, обследовав все дома.
        Впереди начиналась ещё одна улица, примерно посередине которой находился трактир. А уже вслед за ней начинались стены Козельска, остался ли там кто живой или нет, отсюда не увидишь. Осмотревшись, Вадим направился к трактиру, надеясь найти там водку или вино.
        Ещё раз оглянувшись по сторонам, Вадим махнул кистенем и осторожно направился к трактиру. Трактир выглядел довольно большим, и он опасался там нарваться на большое количество мертвяков. Не успел он подойти ко двору трактира, как ему навстречу шагнул труп, одетый в одежду стрельца, и громко замычал.
        Вадим отпрянул назад, краем глаза ухватив пороховницу на поясе бывшего стрельца.
        У мертвеца имелся порох! А может, и ещё у кого, это и решило исход дела. Вадим шагнул вперёд, гирька кистеня свистнула и проломила мертвяку череп, тот сделал ещё один шаг и завалился назад.
        Вадим, как коршун, кинулся к пороховнице и тут же срезал её ножом с пояса мертвяка. Пороховница перекочевала в его мешок, а сам он пнул калитку закрытого двора трактира и тут же пожалел об этом. Глазам его открылся большой двор и стоявшие и лежащие здесь трупы и полуживые бесноватые. Их оказалось очень много, не меньше трёх десятков.
        Половина из них щеголяла остатками воинских одежд: здесь были и польские гусары, и русские стрельцы, и украинские гайдамаки и даже кто-то из восточных народов. Некоторые дожирали лошадей, которых во дворе растерзали уже давно. А некоторые просто стояли, наслаждаясь тишиной. Заслышав шум открывшейся калитки, они синхронно повернули головы в сторону Вадима и уставились на него.
        - Я это… Тут это… Извините, в общем, чуток адресом ошибся, мне дальше нужно, в крепость, - и Вадим выскочил обратно со двора. Но его не собирались отпускать просто так. Один из мертвяков неожиданно издал громкий клич «Геть!», и вся мёртвая масса двинулась вслед за Вадимом.
        Ежесекундно оглядываясь, Вадим побежал назад. Но мертвяки оказались неожиданно прыткими. Вот и его улица, но в дом вести нельзя, надо как-то обмануть их. Вадим заскочил в крайнюю избу, зная, что там нет мертвяков, и тут же выскочил, поняв свою ошибку.
        На ходу он снёс голову ближайшему зомби и, забежав за стену следующей избы, оглянулся. И полез на крышу. Размахивая кистенем, он упокоил то ли двоих, то ли троих, зарядил пистоль и выстрелил вниз, снеся голову ещё одному, и сбежал.
        Нырнув в заросли, он стал пробираться к своему дому, а, добравшись до него, крикнул женщине, чтобы прятались и заскочив, быстро захлопнул за собой дверь, закрыв её на засов. Потом одумался и снова отворил её, но не до конца, и выглянул наружу. Мертвяки бродили по улице, ища его. Собрав продукты и вещи, Вадим окончательно закрыл за собой дверь, готовясь к ночи.
        Глава 19
        Воевода
        Воевода Козельска Иван Никитич Романов, по прозвищу Каша, сейчас восседал в палате с ближниками и держал совет. Русоволосый, с голубыми глазами и чёрной бородой с проседью, он уже многое пережил на своём веку. И опалу в цепях, и поселение в ссылке, даже боярином успел побывать при Лжедмитрии I, и вот теперь он воевода в крохотном Козельске. Строго оглядев всех откровенно усталым взглядом, он произнёс.
        - Што будем делать, братия? Враг у ворот. Засеки прорваны, люди разбиты, а мертвяки захватили весь посад, и теперь там живут только они. Если это можно назвать жизнью. Сколько у нас погибло в посаде людей?
        - Много, в основном старики и дети неразумные, - ответил думный дьяк Апокся, - остальные убегли. Кто - куда глаза глядят, а кто и за стенами спасся.
        - Сколько ратников у нас есть: и собственных, и тех, что с засек спаслись?
        На это вопрос ответил правая рука воеводы сотник Всеволод Кишка.
        - С засек дошло едва ли пять десятков, да у нас две сотни наберётся, да ополчение кликнем. Глядишь, полтысячи и соберём.
        - Угу, а мертвяков кто считал? И откуда их столько взялось, кто-нибудь знает?
        Все заёрзали толстыми попами по стульям да лавкам. На этот вопрос никто не знал, что ответить. Да и что говорить, если не знаешь, как так получилось. На две засеки с юга и запада напали мертвяки, числом не меньше сотни и пошла потеха. Засеки сопротивлялись недолго, и защитники бежали почти в полном составе. Добежав до города, они напугали население посада и стали спасаться в городе.
        Начавшаяся суматоха только добавила бардака. Кто-то сразу все понял, кто-то не понял вовсе, а кто-то узнал слишком поздно. Усугубила всё ночная темень. Кто смог, тот сбежал, кто не смог, тот остался в посаде. Каждый день откуда кто-то приходил, и его после проверки впускали. Раздевали донага, хоть мужского, хоть женского полу, и если ран не было, то пропускали, а если царапины или раны на теле находили, то прогоняли обратно. А уж, что там и как было, никто не интересовался.
        С каждым днём приходило всё меньше и меньше, пока людской ручеек совсем не иссяк, а вокруг стали бродить лишь одни бесы. Ни один воин за всё это время так и не пришёл. Долгое молчание прервал думный дьяк Апокся.
        - Бают, воевода, что сражение было неподалёче. Шуйского отряд схватился с отрядом очередного самозванца, а могёт и холопа Болотникова. Сражение жаркое было, кого побили, кого ранили, остатки разошлись по своим местам, а наутро все убитые и мёртвые обернулись и напали на живых. Шуйского люди все погибли, а из супротивника его кто сбежал, а кто и выжить смог. Иных у меня догадок нет, но уж больно много среди мертвяков тех, кто одет в воинскую справу, да глядишь, у некоторых и оружие есть. Не крестьяне то, и не горожане, а почти все вои, да приблудных с собою принесли к городу. Вот они-то и хозяйничают сейчас в посаде.
        - То верно баишь, Апокся. Было то. Слухи и до меня от верных людей дошли. Но мы ворота от сей напасти и мерзости успели закрыть, да вот еды не припасли вдоволь. А мертвяков много. Да и людей отправлять на борьбу с ними жаль, порешат всех, да заразят. Што делать тогда будем?
        - Так пять сотен людей нешто не упокоют всех мертвяков, воевода? - удивился сотник Кишка.
        - Так ты что, хочешь всех отправить воевать? А ежели там их больше сотни, а то и две, да все накинутся, да давай драть и кусать. Думаешь, справимся? Чаю, нет. Надо по стенам стоять, да стрелять по ним, и охотников отряд направлять на истребление нежити. Помощи нам ждать неоткуда, да и сами, думаю, справимся. Авось их меньше станет, поразбредутся по лесам да весям, и нам легче их уничтожить будет.
        Все совещавшиеся согласились с воеводой. Людей надо поберечь и охотников направить, да проверять их каждый раз. Человек слаб, завсегда утаить или обмануть хочет. А это пресекать надо, а то и род человеческий пресечётся. А ещё молиться почаще Богу, и во всех церквях молебен заказать. Когда гудение ближников понемногу стало стихать, воевода продолжил.
        - На стенах посты круглосуточные выставить, да штоб не спали. Кого на посту спящим застанут, того на первый раз в яму посадить на сутки, на хлеб и воду. Кого поймают во второй раз, того в охотники насильно записать. А кого и в третий раз увидят, того без оружия и хлеба вытолкнуть за ворота на все четыре стороны. Вольному воля, а спасённым рай. Обо всём рассказывать мне тотчас: и днём, и ночью. Нешто есть у кого ещё што мне сказати? - и воевода обвёл всех суровым взглядом.
        - А вот вечером третьего дня изба горела в посаде, не иначе, как человек жёг её.
        - Так-то, верно, прячутся же ещё по углам от мертвяков люди, но через седьмицу-две прекратится в посаде жизнь. Мертвяков много, живых мало. А нам нужно о себе подумать. Думайте вы, думать буду и я. А сейчас пора мне.
        Воевода, кряхтя, поднялся и, придерживая саблю, висевшую на поясе, вышел из палат. Несмотря на весь свой опыт и давившую на него ответственность, воевода не знал, что делать. Голод он пережил, лишения всяческие тоже, болезнями разными страдал ещё с малолетства, а вот мертвяков ходячих ещё не видел, да и не слышал о них никогда. А тут, эвано что!
        И людишек надо в строгости держать и страхе, не дать заразе с их помощью проникнуть в город, и чтобы паника не захлестнула души испуганных людей. Приходилось действовать очень жёстко, сильно жёстко. И не хотелось бы, но пожалеешь одного, пожалеешь другого, а дальше уже и жалеть некого будет. Такова жизнь, и нелёгкая доля человека, облечённого властью. Романов был боярином, куда уж выше. А ещё надобно и о своей семье позаботиться и о дочери тоже.
        Уж на что пригожая девка удалась: и на лицо хороша, и телом пышна. А вот характерец вельми блаженный оказался: и то ей не так, и это не этак, и вообще, хочет она, как вой, на лошади скакать, да мертвякам одним ударом головы сносить. А и его уже забодала своими приставаниями, и сотника охранной сотни, чтобы научил её клинком махать. Да только сабля тяжела для женской руки, то и дело, что кинжалом научили её владеть, да пращою.
        А и пистоль освоила она, и пищаль хотела, да пустое то, еле держит и то, и другое. Пищаль вообще неподъёмная для неё, а пистоль в руках дрожит. Стрелять научилась, а попадать - нет. Вот и ходит, гордится собою, то ли девка, то ли воин. Эх, а получилось всё наполовину: и вой с неё, как со свиньи хвост, и девка, уже ратным трудом порченная. Эх, и кому же ты, Наталья Романова-то, достанешься.
        Воевода разочарованно покачал головой и вошёл в свой терем. Не успел он пройти в дом, да усесться за стол вечерять, как тут как тут, прискакала из своей светлицы и Наталья.
        - Батюшка, а что ты так долго в хоромах своих штаны просиживал? Неужели думу тебе подсказать некому али все только твоего слова и приказа ждут? Али не слушается кто и ругать себя заставил?
        Иван Никитич Романов рассерженно посмотрел на свою любимую дочь. Толстая, пшеничного цвета коса лежала у Натальи на высокой груди, а белый, расшитый красными узорами сарафан не скрывал полноту её фигуры. По мнению отца, она была несколько худовата, но, сколько он её не кормил, девка пухлеть больше не собиралась. А сейчас и вовсе не до жиру, быть бы всем живу.
        - Ты пошто отцу своему единокровному вопросы гадкие задаёшь, девка? Как ты смеешь так разговаривать со мной? Вызову сейчас тётку твою, да выпорю на конюшне собственноручно.
        Наталья потупилась, но так, совсем чуть-чуть.
        - Я нечаянно, батюшка. Любопытство меня замучило. Страсть, как хочется узнать, что в городе происходит. А и в посаде не всё ладно. По ночам там то ли волки воют, то ли мертвяки скулят. А иногда, почти в самом начале, выстрелы бухают, и дома иногда горят.
        - Угу. То сражается ещё кто-то с мертвяками, и дома сами по себе не горят. Да недолго это продолжаться будет. Задавят мертвяки числом храбреца. Да и странно, что он к воротам не выходит.
        - Так, батюшка, далеко оттуда. Пока пройдёт он вдоль посада, всех мертвяков соберёт. А они же у ворот всё время ходят, но близко не подходят, словно понимают, что тут их упокоить могут.
        - А ты-то откуда, Наталья, про то знаешь?
        - Так я же, почитай, кажный день на стенах появляюсь и смотрю по сторонам. А за ночь всё, что было, мне стражники пересказывают. И где, и как, и когда. А я всё запоминаю и думаю, почему и отчего так случается.
        «Вот же умная девка», - про себя подумал воевода, а вслух сказал.
        - Ты чего ещё удумала, дщерь моя? Ты ещё ночью ходила на стены? Не ровен час, слетишь с них и поминай, как звали. А то и обратишься в безобразину мёртвую. А? Каково тогда тебе будет?
        Наталью передёрнуло от осознания такой перспективы. Нет, она видела, что мертвяки бывают и в детском обличье, и в женском, но на себя их участь как-то не примеряла. Её психика обходила стороной подобные возможности, оберегая свою хозяйку от понимания того, что беда может коснуться каждого, невзирая на положение и богатство.
        - Я не думала об этом, папенька.
        - Так подумать уже пора. Чай ты, дочь моя, не ребёнок уже, а девица на выданье, да краше тебя и во всём мире не сыскать. А дурью всё маешься. Жениха тебе надобно смелого, да умного, да шоб знатный был. Но время сейчас такое, не до свадеб. А то глядишь, повенчаешься с кем, а он возьми, да и умри через месяц, и хорошо, если в бою, а если так вот, от зубов мертвяка. И душу не Богу отдашь, а дьяволу, и весь род свой проклянёшь мерзостью подобной. Думать надо, Наталья, да беречься от участи подобной. А ты всё сказками, да лыцарями живёшь. Зря я тебе учителя иноземного приставил. Плохому он тебя токмо научил. Ну, да это моя блажь, я за неё и отвечу. А сейчас ступай в свою светлицу, да думай о моих словах.
        Девушка блеснула в негодовании фиалковыми глазами и мгновенно успокоилась.
        - Ну, папенька, зачем ты гонишь меня? Мне приятно быть возле тебя и слушать. Расскажи хоть что-нибудь. Мне же интересно, да и помогут мне слова твои. А то, не ровен час, нападут на нас под покровом ночи, так я может быть и жизнь свою спасу благодаря им.
        - Ладно, дочь моя. Дай отцу поисти, а потом и сказ мой услышишь.
        Наталья послушно замолчала и стала смотреть, как отец насыщается едой. Иван Никитич не торопился, спокойно вкушая сытный ужин. Позволил он себе и хмельное. Больно день оказался тяжёл, а каков будет следующий, то ему и неведомо. Наконец, он насытился и, отодвинув от себя тарелки и кружки, откинулся на спинку стула.
        - Ну, спрашивай, дочь моя, что ты хотела узнать?
        Девушка уже давно приготовила кучу вопросов, но опасалась, что отец на них не ответит. Скорее всего, он выслушает два и всё. И поэтому мучительно искала наиболее подходящий и наиболее ёмкий.
        - Папенька, а когда мы мертвяков с посада выгоним и много ли их там?
        Иван Никитич невольно крякнул. Дочь выбрала самый сложный вопрос и задала его.
        - Много мертвяков, больше сотни. А когда выгоним, на то ответ я дать не могу. Обождать сперва надо. Пусть они походют ещё, може сами сдохнут, може кто порубает. У меня воинов полтысячи, ежели их всех пустить биться, назад многие не возвратятся. А бабы не скоро ещё новых нарожают, да их ещё вырастить нужно, да воспитать, да обучить воинской премудрости. На то время нужно, да воля, да деньги царские. А у нас ни государства сейчас нет, ни царства. Воинов беречь надо, в бой их завсегда успеешь послать, а вот найти и на свою сторону переманить - не завсегда.
        - Но, батюшка, ежели сотня наших воинов выйдет, неужели они не смогут зарубить сотню мертвяков?
        - Могут, а ежели там не сотня, а ежели они ещё в лесу есть? А так, может и специально кто их подослал к нам, да ждёт своего часа, когда мы ослабнем? А? Кто ответ за то нести будет перед Господом и Козельском? Про всё воевода думать должен, на то он и воевода. Мне Козельск для справы даден. Потеряю его, более ничего мы не получим и по миру пойдём. А ты, Наталья, за простого холопа замуж выйдешь или поместного дворянина, у которого из вещей токмо сабля, да дырявые сапоги за душой. Поняла? Девка ты дурная! Ну-ка марш отсюда к себе, и чтобы не видел я до завтрашнего утра тебя больше.
        Наталья поняла, что запахло жареным и, взмахнув на бегу толстой, с руку толщиной, косой, убежала прочь. Отец вздохнул и, осушив ещё одну чашку вина заморского, отправился отдыхать.
        Добежав до светлицы, Наталья уставилась на себя в зеркало. Рассмотрев отражение со всех сторон, она вылезла в окно и взглянула в сторону посада. Вечерело. В воздухе появились многочисленные комары и стали противно и нудно пищать, предупреждая, что готовы укусить и напиться горячей девичьей кровушки. Да только не они сейчас страшны, другая напасть есть, да пострашнее их.
        Воздух, насыщенный ароматами леса и города, был приятен. Пахло не только хвоей от леса, но и тёплым хлебом, запах которого доносился из рядом стоящей с теремом пекарни. Вдыхая этот воздух, хотелось жить и радоваться, а не бояться и умирать.
        Наталья взглянула вниз и увидела сад, в котором росли вишни и яблоки. Вишни должны были вот-вот налиться ярким соком, а пора яблок ещё не наступила. Она снова посмотрела вдаль. Там виднелась стена, а за ней находился посад, сейчас захваченный мертвяками, и чего уж там творилось, неизвестно никому из горожан. Но догадаться то нетрудно. Наталья горько вздохнула.
        Ей хотелось любви и приключений. Да только бабья доля не сладкая, и никто не считается с ней. Этот мир мужской, и мужчины в нём правят безраздельно. Женщины слабы, их доля рожать и воспитывать детей, а мужчины стоят на страже их общего дома. Нет мужчины, и дом будет разорён, женщины его пойдут по рукам али в рабство. Другого не дано. Никто не будет никого жалеть, мир жесток. Только с оружием в руках можно спасти свою семью и никак иначе.
        Всё это Наталья понимала, но у неё под женской грудью билось храброе сердце, и она пыталась научиться тому, что, казалось бы, не должна уметь женщина. У неё уже что-то получалось, но только отчасти. Между тем, вечерело, воздух наливался густой темнотой, все запахи становились гуще и насыщеннее.
        Внезапно ветер поменял направление и стал дуть со стороны посада. И тут же воздух наполнился мерзким зловонием. Наталья в сердцах захлопнула окно и присела за стол. Настроение сразу испортилось, и она решила отвлечь себя вышиванием. Взяв цветные нитки, иголку и пяльцы с полотном, девушка приступила к вышивке. Уже через час небольшой узор был готов, а она снова приобрела присутствие духа и решилась выйти во двор, чтобы посмотреть и послушать.
        Выйдя во двор и обернувшись в сторону посада, стала с любопытством прислушиваться в надежде узнать новые события, но не услышала ни выстрелов, ни отсветов от пламени горевших изб. Не было слышно ни криков или клекотания, которые она иногда слышала. Тишина! Пожав плечами, девушка в сопровождении своих тетушек, ушла обратно в светлицу и легла спать. Тётушки всегда тенью ходили за ней, вот и сейчас, одна из них осталась вместе с нею.
        Ночью её мучили светлые сны, в которых она сражалась наравне с мужчинами, и где к ней прискакал рыцарь на белом коне. У рыцаря оказалось громадное копьё, на остриё которого он нанизывал мертвяков.
        Один удар, и на лезвии висели уже десятки монстров, ещё удар - и второй десяток. Рыцарь отбросил отягощённое мертвыми телами копьё и взялся за меч. Сияющий белым огнём клинок выскальзывает из ножен и обрушивается на головы врагов. Как перезрелые тыквы, лопались головы проклятых, разбрызгивая мерзостным содержимым во все стороны. Мертвяков становилось всё меньше и меньше, и вот она, победа!
        Вне себя от радости, она бросается к всаднику и хватается за стремя его коня. Всадник быстро спешивается и, припадая на одно колено, протягивает ей в руке неведомо откуда взявшийся букет невиданных цветов. «Розы», - слышится ей во сне. Рыцарь красив, как Бог и галантен, как настоящий мужчина, о которых она только слышала, но никогда не видела.
        Аромат чудных цветов, зажатых уже в её руке, кружит голову и туманит мозги, и вот она уже оказывается в крепких объятиях рыцаря. Её уста сливаются с его и… На этом сон резко обрывается. Наступает утро. Утро очередного дня, в котором завсегда найдётся место и славному подвигу, и подлому предательству. Такова жизнь.
        Глава 20
        Выживание
        Вадим готовился к бою. Первым делом он принялся проверять пистоль, саблю и кистень. После многих битв он заметил, что кровь мертвяков разъедает металл, не сразу и не быстро, но постепенно это происходит. Особенно данный факт касался плохого железа.
        Лезвие ножа уже тронула ржавчина, хоть он им почти не пользовался, а вот клинок сабли - нет. Но тут дело могло быть и в том, что саблю освятили в церкви. Всё может быть. Вадим тщательно отмыл и вытер клыч, и в свете мерцающей свечи стал осматривать его. Клинок отблёскивал чистым лезвием, лишь несколько небольших зазубрин от ударов по толстой черепной кости доказывали его работу.
        А вот гирька из чугуна потемнела ещё больше и по всей поверхности покрылась небольшими рыжими оспинами. Чугун от этого пока не утратил своей силы и прочности, но информация к размышлению у Вадима, тем не менее, появилась. Осталось докопаться до истинной природы столь странной болезни и додуматься, как от неё спастись, и он вообще будет в шоколаде.
        Отложив в сторону холодное оружие, Вадим занялся огнестрельным и принялся осматривать пистоль. Вычурные спусковые курки уже изрядно стёрлись, а скобы, скрепляющие ствол, разболтались от частого использования. Пистоль был откровенно плох. Да и пуль к нему осталось всего пара десятков, а пороха? А пороха…
        Вадим заглянул в захваченную в бою пороховницу и обомлел. Чёрно-серые крупинки дымного пороха, спёкшиеся в одну массу, оказались залиты сначала кровью, а потом ещё чем-то, но теперь вся эта масса не соответствовала ни своему названию, ни основному предназначению.
        Всё! У него нет больше запасов пороха. Ещё раз осмотрев слипшуюся массу, Вадим в сердцах швырнул её в огонь печи. Мгновенно полыхнуло так, что часть огня вырвалась даже в комнату, а основная струя ярко-синего пламени ударила вверх, в трубу.
        Громкий рёв неизвестного вещества, сгорающего почти с той же отдачей, что и твёрдое ракетное топливо, всех напугал. Дети захныкали, Маруся упала на пол и заползла под стол, а Агаша мигом залезла на печку. Вадим просто охренел от такого неожиданного эффекта. Зачем он спалил такое ценное вещество, это же почти пластит получился. Но кто же знал?
        Через некоторое время все немного успокоились, и Маруся вылезла из-под стола. Вадим открыл кожаный мешочек с порохом и взглянул внутрь, там оказалось практически пусто. Всего на два выстрела и то, с большим натягом. И сам пистоль при произведении следующего выстрела явно готов уже развалиться. Прикинув на глаз количество оставшегося пороха, Вадим решил, что лучше иметь один гарантированный выстрел, чем осечку.
        - Пфф, - сказал он вслух.
        - Тетёша заболела, - внезапно сказала Маруся. Вадим непонимающе посмотрел на неё.
        - Какая Тетёша?
        - Дочка, самая младшая, и Слав тоже прихворал. Вон они, лежат на печке.
        Вадим испуганно посмотрел туда. Встал и подошёл к больным детям, прикоснулся рукой к их головам. Лбы у детей явно горячие. Теперь Вадим ощутимо испугался. Чем могли заболеть дети, обычной хворью, вроде ОРЗ или гриппа, или они заразились тем, что сейчас бродило вокруг в монструозном обличье? Сие было неведомо.
        - Агаша, ты как? - обратился он к своей названной сестре.
        - Не знаю, вроде не болею, - растерянно сказала та.
        - Хорошо, блин, но что же делать?
        Чем лечить детей и, собственно, как? Вадим только и знал, что таблетки, микстуры и порошки. Было ещё малиновое варенье в детстве, какие-то непонятные горчичники и банки. На этом познания Вадима в медицине заканчивались. А вот проблемы только начинались.
        А если дети ночью обратятся в зомби и захотят немного мяса, чисто от матери откусить или от братишек с сестрёнками? Что тогда делать? Убивать? Как-то он ещё не расчеловечился и сделать это будет сложно, да и надо ли?
        - Это всё от антисанитарии, - чертыхнулся он вполголоса. - Ни мыла нет, ни щёлока, ничего нет. Пиво и то уже давно закончилось. Нужна водка для дезинфекции, а где её взять? Правильно, в трактире. А в трактире полно мертвяков, а у него всего один патрон, то есть заряд остался. Что же делать, что же делать? Осталось только застрелится, один выстрел и все проблемы решены. Но он не для того сюда попал, чтобы покончить жить самоубийством. Не дождётесь, суки!
        А за окном уже наступила ночь и сразу же, даже сквозь стены, стала отчётливо слышна ночная жизнь посада. Что-то шмыгало, кряхтело, скреблось, стучало и верещало. Ночная жизнь мертвяков проявлялась во всём своём мрачном великолепии.
        А в это время двое из пятерых детей сражались за свою жизнь. Дети сражались, а всем остальным предстояло просто пережить эту ночь. Вадим отчётливо понял, что выжить всем вместе в одинокой избе посреди посада у них не получится. Одному ему, на крайний случай, с Марусей и Агашей, ещё можно, а вот с детьми - нет. Нужно пробираться в Козельск и пытаться войти туда. Может, удастся договориться, может, ещё как, но идти надо. Вот только, впустят ли их?
        - Нам ночь нужно продержаться, - сказал Вадим, - потом будет видно, и я буду искать путь в город. Надо уходить отсюда, иначе мы все здесь погибнем. Стены избы - плохая защита, ненадёжная. Мертвяков много, и я один с ними не справлюсь. У меня и пистоль уже еле работает, в общем, надо уходить.
        Маруся кивнула и, закрыв лицо руками, заплакала навзрыд, а Вадим сел на топчан и застыл, опёршись о стену. Мучительно долго тянулись минуты, отсчитывая часы. Он находился в какой-то прострации. Этот полусон или полуявь держал его в напряжении и в то же время давал телу немного отдохнуть.
        Опять кто-то пытался выбить жбан из окна, но Вадим не реагировал, у него всё равно не имелось возможности вести долгий бой, ведь порох закончился. Ночь, медленно истекая минутами, постепенно уступала место утру, а Вадим почувствовал, что он как будто ощутимо постарел. Дети выжили, но были очень слабыми, им необходимы лекарства и свежие продукты, да много чего ещё, в том числе и вино. Всё это могло быть в трактире, а могло и не быть, но Вадим всё равно стал готовиться к походу.
        Нужно придумать что-то сильное и мощное для упокаивания зомби. Святой магии у него не имелось, не постиг он её ещё, огнестрела тоже. Сабля только одна, значит, требовалось срочно придумать, что делать.
        Дождавшись утра, Вадим распахнул дверь, и привычно окинул взглядом окрестности. Мертвяков оказалось поблизости всего двое. Одному он сразу вышиб мозги, с другим расправился позже, встретив его у соседней избы. Так он и путешествовал: от одного мертвяка к другому. Время стремилось уже к обеду, когда Вадим решил дойти до трактира. Ему повезло, что попадались либо мертвяки, либо только недавно переродившиеся бесы, что не имели ещё продвинутых навыков убийства.
        Дойдя до здания, он прикинул, сможет ли забраться на крышу. В принципе, если всё сделать быстро, то получится. Трудно будет потом отбиться от зомби, потому как нечем. Сабля - это сабля, а не копьё, сверху ею рубить или колоть неудобно.
        Возле трактира со стороны улицы Вадим заметил целых три зомби, а сколько их ещё внутри двора - неизвестно. Вадим шмыгнул за угол забора и стал осторожно идти вдоль стены постоялого двора или трактира. Хрен тут разберёшь, чем они отличаются друг от друга. Затея поначалу удалась. Мертвяков здесь не оказалось и, проходя вдоль забора и продираясь сквозь крапиву, Вадим оставался незамеченным.
        Рядом с забором росла старая кряжистая берёза с удобной развилкой. Недолго думая, Вадим принялся влезать на неё, осторожно пробираясь по веткам. Как только он взобрался достаточно высоко, то сразу же смог хорошо рассмотреть весь внутренний двор.
        Здесь стояли и бродили мертвяки в большом количестве, двери же в трактир распахнуты настежь, и там явно кто-то прятался. Рассмотрев двор, Вадим обратил внимание на второй этаж. Одно из окон в нём отсутствовало, а другое оставалось целым. Можно попытаться проникнуть внутрь через него. Кроме этого, во дворе находилась пустая конюшня, она была совсем недалеко от забора и, собственно, берёзы. При желании можно легко перелезть с дерева на её крышу.
        Вадим ещё раз осмотрел двор, весь усыпанный погибшими людьми, и не только. Кругом валялись обглоданные костяки коней, лежали они и за воротами двора, что красноречиво показывало общую картину развязавшейся здесь трагедии. От конюшни можно взять лестницу и, пробежав буквально с десяток шагов, поставить её к пристройке, а оттуда взобраться на крышу. Трудно, но возможно. На втором этаже постоялого двора можно легко держать оборону. Осталось только придумать, как быстро расправляться с мертвяками, и можно совершать нападение.
        Больше здесь делать было нечего, и Вадим засобирался вниз. Слез с дерева и отправился к вдове с Агашей. Выйдя снова на улицу, он, всё же решил расправиться с тремя мертвяками, бродившими вдоль забора. Их станет меньше и вообще, ни дня без упокоения и отработки навыков. Всё для фронта, всё для победы, так сказать. Приняв решение, он направился навстречу этим бесам.
        Они не сразу заметили его, а когда заметили, то было уже поздно. Сабля очертила полукруг и обрушилась на первого из них. Разрубленный мертвяк рухнул на землю, второй не успел прийти на помощь и тоже был наскоро упокоен, а вот третий, не переставая идти, вдруг сильно заорал.
        За забором послышались ответные крики, и всё тут же пришло в движение. Не дожидаясь, когда толпа зомби выскочит со двора, и наплевав на возможные трофеи, Вадим срезал с первого им убитого кошель, что болтался у того на поясе, и бросился бежать.
        Привычный маршрут через кусты, высокую крапиву и по чужим дворам, достаточно быстро привёл его к своей избе. Мертвяки вроде бы отстали. Теперь следовало подготовиться к следующей атаке, или как получится. Маруся встретила его слезами, заболел ещё один ребёнок, итого уже трое. Нужно срочно искать выход, события, мелькали, словно в бешенном калейдоскопе и Вадиму пришло в голову, что нужна механическая тачка. Осталось найти что-нибудь подобное, но ничего похожего здесь не было. Откуда здесь тачки?
        Выслушав Марусю, Вадим отправился искать крестьянскую повозку и смог найти их целых две. Лошадей, естественно, он не нашёл, они если не сбежали, то уже погибли. Дальше он стал ваять «повозку смерти», как он сам её обозвал от безисходности. Четыре колеса легко оторвались от повозки с помощью найденного топора. Дальше-больше.
        Колёса он прикрепил к оси, а оси соединил между собой с помощью нескольких брёвен и жердей. Подумав, присоединил и оставшиеся четыре колеса от другой повозки, сделав их двойными, как у грузовиков.
        Возился он долго, сооружая что-то вроде тарана. В ход пошла вся логика и понимание основ механики. Лошадей не было, как не было и механизма, с помощью которого можно запустить всю эту конструкцию. А она должна ехать, кровь из носу. Сложно всё оказалось, но в условиях смертельной опасности, его мозг думал совсем по-другому, не как в любое другое время.
        Вадим помогал себе и матом, и руками. Провозился с ней он очень долго и всё равно не закончил. К осям он стал присоединять лезвия кос, подобно тому, как он видел это в колесницах на рисунках из учебника истории. Ничего не получалось, здесь нужна скорость и пространство, которых не невозможно организовать. У него ведь ни лошадей, ни мотора.
        Облегчив, насколько это возможно, получившуюся боевую повозку и обогатив её торчащий во все стороны арсенал колющими и режущими предметами, Вадим отправился спать. Ночь опять началась хреново, и спать было также невозможно, как и вчера. Дети кричали, метались в бреду, они еле-еле удерживались на грани жизни. И Вадим это прекрасно чувствовал.
        В разгар ночного шабаша он не выдержал, подошёл и посмотрел на детей. Ничего не изменилось, только ещё и Агаша заразилась, хоть болела и не так сильно. Вадим мрачнел, наливаясь какой-то запредельной ненавистью и гневом. Схватив саблю, он сдвинул затвор влево и открыл дверь. Темнота за порогом, что называется, онемела от неожиданности, а потом щедро распахнула свои объятия. Из темноты вынырнули сразу два беса и, радостно крича, попытались наброситься на Вадима.
        Вадим не стал ждать их приближения, а сам пошёл в атаку. Свистнула сабля, хрустнул разрубленный позвоночник первого мертвяка и тут же дополнился вторым. Темнота в ответ на это взорвалась дьявольским хохотом. Со всех сторон замычало, захохотало, заулюлюкало, и из мрака потянулась вереница очередных зомби.
        Ярость успокоилась на третьем, ненависть угасла на пятом, на шестом наступила усталость, и Вадим поспешил скрыться обратно в избу. Неизвестно почему, но остаток ночи прошёл спокойно, и его не тревожили ни стуком, ни звуком, ни чем-либо ещё.
        Утром Вадим снова приступил к работе и стал мастерить на повозке что-то вроде решётчатого ограждения. Как нынешние танки увешиваются экранами динамической защиты, и не только, так и он попытался сделать что-то похожее, как говорится, из говна и палок, то есть из верёвок и жердей. Голь на выдумки хитра, а тут ещё и выжить надо.
        В конце концов, получилась небольшая площадка с торчащими во все стороны жердями и поломанными копьями. Будь у Вадима чуть больше времени, он бы сделал механизм с коловоротом, чтобы отбрасывать наступающих мертвяков с помощью движущихся по кругу жердей, но не было ни сил, ни материалов для этого. А идея неплохая. Лезвия, значится, расположены по кругу, кто-то сильный раскручивает барабан, который молотит клинками всех, кто попытается подойти к повозке.
        Он уже почти закончил, когда выбежала Маруся и стала его уговаривать.
        - Послушай, Вадим, не надо уходить, не надо бить мертвяков, нам нужно увезти детей внутрь города.
        - Нам нужно? - удивлённо переспросил Вадим. Он как бы жалел детей и помогал, чем мог, но с хозяйкой его ничего не связывало, совсем ничего. Разве что, Агашу пристроить.
        - Помоги мне довезти детей до ворот, спаси нас, и Бог наградит тебя по достоинству!
        Вадим пристально взглянул на уставшую женщину и заколебался. С одной стороны, детей было жалко, с другой стороны, он им не отец и спасти всех будет затруднительно, да и вообще, что дальше делать, он даже не представлял. Видимо, это осознавала и сама вдова, поэтому решилась на крайние меры. Она была готова и на большее, но это не интересовало Вадима.
        Он вообще уже откровенно устал от неопределенности своего существования. Поэтому, задумавшись, решил, что это наилучший выход из создавшейся ситуации.
        - Хорошо, пусть будет так, мы пойдём к главным воротам, если люди в Козельске живы, то там они будут обязательно. Собирай детей, мы повезём их на этой повозке. Агаша, ты как себя чувствуешь?
        - Уже лучше. А ты?
        - Нормально. Помоги Маруси, я повезу вас.
        Маруся радостно кивнула и побежала собирать детей и нехитрый скарб, а Вадим принялся убирать часть жердей со своего сооружения. Через час нагруженная повозка тронулась в путь. Конструкция оказалась максимально простой. Оси передних колёс регулировались обыкновенной палкой с ручкой, привязанной к ним. А сама повозка двигалась благодаря усилиям Вадима, толкавшего её сзади.
        За рулевой палкой следила Маруся, а все дети разместились в повозке, сидя на бревне, как птички. Те, что болели, лежали закутанными в тряпки и были привязаны верёвками к повозке. Перекрестившись, Вадим плюнул на руки, хлопнул и столкнул повозку с места. Скрипя всеми четырьмя колёсами, повозка нехотя устремилась вперёд, с трудом вписываясь в повороты и буквально чудом не съезжая на обочину. Мертвяков было мало. С теми немногими, попавшимися навстречу, Вадим довольно легко расправлялся, и они двигались дальше.
        Путь Вадим выбрал неблизкий, но зато он пролегал вдали от постоялого двора. Уж слишком много там оказалось бесов, не типично много. Немного отдохнув перед преодолением очередного участка трудной дороги, Вадим вспомнил о кошеле, накануне срезанном с мертвяка, о котором в суете неотложных дел и забыл совсем. Сунул в мешок, решив, что потом разберётся, а сейчас вспомнил.
        Развязав кошель, он обнаружил там несколько золотых монет. Их оказалось немного - всего три, и совсем небольшие, такие, как российский рубль образца 1997 года. Вот только что сейчас могло дать ему это золото?
        Бросив монетки обратно в кошель, он снова ухватился обеими руками за повозку и принялся толкать её дальше. Постепенно они проехали весь посад не встретив никого, медленно, но неумолимо повозка катилась по дороге к воротам. А на стенах их уже ждали.
        - Эй! А ну-ка, стой! Куда прёшь? Осади назад! Кто такие?
        Грубые недружелюбные окрики и команды следовали одна за другой, пугая детей и заставляя напрягаться Вадима. Он и так уже в готовности держал одну ладонь на рукояти сабли, а другую на пистоле. Толпившиеся на стене стражники заглядывали через зубцы, прорубленные в деревянных стенах, и громко обсуждали между собой случившееся.
        - Я поместный дворянин по имени Вадим Белозёрцев. Со мной женщина из посада, у которой я столовался. Маруся её зовут. С ней её дети, они ослабели от плохой пищи и от страха. А ещё моя сестра Агафья, пропустите нас во внутрь, мы выжили, но больше сил сопротивляться нет.
        Из-за парапета высунулся десятник и заорал ещё громче.
        - А почём нам знать, кто ты? Может, ты мертвяк, и жёнка твоя мертвячка, и детки твои тоже уже все сдохли.
        Вадим внутренне похолодел, он не ожидал такой отповеди, хоть и предполагал что-либо подобное.
        - Она не жена мне. Я же говорю, она с Посада. Зовут Маруся Швея.
        Тут Маруся, что интенсивно оглядывала стены, ища знакомые лица, всё же, смогла рассмотреть одно из них.
        - Матвей, Матвей! Это я, Маруся. Ты же знаешь меня? Помнишь, я угощала тебя едой? И жене твоей платье выткала, и дочке маленькой связала рубашку да пинетки. Или не помнишь уже? Пожалуйста! Умоляю! Спасите нас! Спасите!.. Мертвяки уже всех одолели. Кругом одни только мёртвые, и мои малыши болеют, но они не мертвяки, нет, они живые. Спасите, спасите нас, умоляю! - она стала рыдать, продолжая сквозь всхлипывания говорить дальше. - Нельзя так, не по-христиански это. Мы же чудом выжили, пустите нас в город! Умоляююююю…
        Вадим угрюмо молчал, наблюдая за муками матери, он уже всё понял, надежда умерла, едва родившись. Зря она сказала про то, что дети заболели, ох зря. Это смертный приговор для тех, кто сидит за стенами.
        - То не наша забота, пущать или не пущать. Мы тут для стражи выставлены. Та, что ли, Маруся? - обратился старший стражник к своему подчинённому.
        - Та, - признал тот.
        - Ну, с ней разобрались, а вот с тобой, служивый, не всё ясно.
        Вадим пожал плечами.
        - Меня думный дьяк знает. Приводил меня к нему Яким с засеки, что на пути к Оптиной пустыни лежит. До воеводы не пустили, но со мной дьяк переговорил.
        - Ммм, ну тогда жди, доложим ему. А что с детьми, почему лежат?
        Вадим промолчал, оставив вопрос для Маруси. Что-то ему стало казаться сейчас, что их попытка безнадёжна. Без больных детей их ещё бы приняли, а с больными… Но надежда всё равно оставалась, несмотря ни на что.
        - Дети отравились, - ответила та, - маленькие совсем, суют в рот всё подряд. А время-то нонче вона какое, и пища плохая, да устали, и от страха тоже.
        - Ммм, отравились, значит. Ладно, сообщим воеводе, а он как скажет нам, так и будет, - и старший ушёл.

* * *
        В это время, Иван Никитич Романов беседовал с одним из своих приближённых, когда к нему в зал ворвался сотник Кишка.
        - Боярин! Чудо-чудное творится! Сейчас к главным воротам поместный дворянин приблудный вышел, да с ним старуха - Маруська-швея с детьми. Как они выжили, непонятно, но этот блаженный посадский привёз их на повозке самодельной, да странной, а ещё и мертвяков троих по дороге играючи умертвил. Наши со стены видели то.
        - Постой-постой, какой поместный? Как вышел? Разве в Посаде ещё живые остались?
        - Да, выходит, что так.
        - Не может того быти! - в крайнем раздражении боярин аж пристукнул посохом по столу. - А ну, пойдём, посмотрим сверху на этих мертвяков.
        Воевода быстро собрался и, скинув шубу, являющуюся символом статуса, направился на стену, прихватив с собой, на всякий случай, пищаль, подаренную когда-то ему Лжедмитрием. Он и не видел, как его дочь Наталья, гуляющая по двору с тётушками, тоже пожелала направиться к стене, услышав то, о чём шла речь.
        Глава 21
        Бой под стеной Козельска
        Боярин Романов, широко шагая и явно торопясь полюбопытствовать, поднялся на стену и огляделся. Он взошёл на парапет стены и посмотрел вниз, на людей, ждущих перед главными воротами в Козельск. Всё оказалось так, как и говорил Кишка. Рано постаревшая тётка с многочисленным выводком разновозрастных детей и молодой парень с исхудавшим, скуластым лицом и ожесточённым, если не сказать затравленным, взглядом.
        Парень казался бывалым, в истасканной уже, но ещё хорошей одежде и даже в чоботах, что лишний раз указывало на то, кто он есть. И всё же его лицо сохраняло какие-то совсем уж детские черты, как часто бывает, когда обычному юноше вдруг приходиться сражаться за свою жизнь не на жизнь, а на смерть. Сабля и пистоль на поясе доказывали, что он воин. Может плохой, может хороший, но воин. А вот с детьми не всё казалось ясным. Романов попытался рассмотреть их сверху, и ему стало нехорошо. Больны они были, вот только, чем?
        - Апокся, как думаешь, чем больны дети?
        Думный дьяк, стоящий тут же, посмотрел вниз, но только пожал плечами. Романов кивнул на тётку.
        - Надобно сказать ей, чтобы детей размотала и показала.
        Апокся кивнул и крикнул вниз.
        - Тряпки свои размотай и показывай деток, да всех показывай, а то мертвяки вас, может, покусали, а вы утаиваете…
        Маруся, по-прежнему рыдая, стала разматывать тряпки с детей, что еле двигались, но всё ещё были живы. На их тельцах высыпали характерные язвы, и даже Вадим, один раз взглянув на них, понял, что дети больны банальной корью, ещё вчера этих признаков не было видно, а сегодня они рассыпались во всей красе по всему телу, почему-то не тронув лицо.
        - Они больны оспой, боярин, - сразу же определил Апокся. Романов и сам это уже понял.
        - Вижу! В город их не пускать, надо бы вообще убить, но это за нас сделают и мертвецы. Гнать их от ворот. Кишка, дай выстрел, пусть проваливают все вместе отседа.
        Кишка кивнул и зычно заорал.
        - А ну пошли вон! Нечего здесь подыхать, вас мертвяки уже заждались. Дети больны, в ворота не пустим.
        Но Маруся не собиралась сдаваться, она стала причитать и отталкивала рукой Вадима, который уже всё для себя понял. Но к её мольбам все остались глухи. Тогда она стала ползать по пыли, рыдать и рвать на себе волосы, надеясь вымолить для себя и своих детей возможность жить. Но сверху молчали.
        Вадим смотрел на отчаянные попытки матери спасти своих детей и всё больше мрачнел. Он стал разворачивать повозку обратно, но Маруся всё не унималась. В ответ щёлкнул выстрел, и арбалетный болт вонзился рядом с женщиной.
        - Заткните ей рот, пусть проваливает! У неё ещё есть время выжить, а здесь она не нужна со своим выводком, - прикрикнул боярин. Арбалетчик спустил тетиву, но это не повлияло на обезумевшую женщину.
        Тогда Романов взял свою пищаль и, не целясь, выстрелил вниз. Пуля впилась в телегу, пробив её насквозь. Эхо громкого выстрела разошлось звуковыми волнами во все стороны, распространившись далеко вокруг. Не успел звук замереть вдали, как со стороны постоялого двора поднялся нечеловеческий вой, от которого все вздрогнули, что вверху на стене, что внизу у ворот.
        - Демоны! - прошептал Кишка.
        - Бесы! - прошептал Вадим.
        Маруся ничего не сказала, а только бросилась к телеге и стала поспешно укутывать детей в те же тряпки. Вадим молча повернулся и принялся толкать телегу, о том, что делать дальше, он подумает потом. А сейчас нужно добраться живыми хотя бы до своей избы. Блин, и ведь не докажешь, что они могут выжить и никого не заразить.
        Не успели они отъехать от ворот, как им навстречу выметнулась толпа разнообразных бесов и это были не те, частью медлительные, частью прыткие, но при этом всё равно неловкие мертвяки. Нет, это были уже совсем другие монстры. Совсем другие. Мертвяки, как их называл Вадим, или зомби, как их называли бы англосаксы все закончились. Остались только те, кого чуть позже стали называть никак инче, как бесы.
        Они успели откатиться от ворот и находились уже почти на полпути к своей улице, когда их захлестнула атакующая толпа. Со стены они ещё были видны, да не всякий мог их рассмотреть, а вот бесы оказались уже тут как тут. Вадим прыгнул на телегу и встал в центр, обнажив саблю, но глядя на штук двадцать-тридцать бесов, его дух упал,
        Бесы атаковали сразу и со всех сторон.
        - Вадя, спаси! - истошно закричала Агафья, - спаси, я не хочу умирать!
        Детские голоса подхватили просьбу Агафьи, а Маруся только завыла в материнском бессилии. Вадим, так до конца и не понял, что послужило ему спусковым крючком и высвободило его резервы организма. То ли просьба Агаши, то ли плач маленьких детей, а может быть - это бессильный вой обезумевшей от грядущего матери перевернул его сознание?
        Трудно сказать, но в его голове, словно бы щёлкнул неизвестный переключатель, и он стал совсем другим. Голова заработала ясно и чётко, рука налилась силой, а иррациональное чувство звериной ненависти и запредельной злости, перехватило его горло. Эта ненависть еле дала ему возможность буквально прошипеть приказ.
        - Дети в центр, вы сверху, быстро!!!
        Время пошло на мгновения, и как будто бы замедлилось, но обе его поняли, даже не вслушиваясь. Маруся рывками сгребла в кучу всех детей и легла на них сверху, закрывая животом, а рядом бухнулась и Агафья. Поняв, что его приказ выполнен, Вадим, тут же забыл о них, сразу переключившись на атакующих бесов.
        Что было дальше, Вадим хоть и помнил, но, как оказалось позже, в его памяти оказались большие провалы. Его пистоль произвёл один выстрел, раскроив череп самому большому бесу, да так удачно, что отшвырнул его на двух, что бежали за ним и помешав вовремя напасть.
        В первые секунды боя он срубил головы двоим и рассёк тела ещё троим, и не погиб только потому, что умело защищался, не пытался спастись, и страх его полностью растворился в звериной ярости. Так бывает, когда звери защищают своё потомство, не чувствуя ничего кроме ненависти. Вот и у Вадима откуда из самых тайников его души, пришло и поглотило его разум это чувство, но всё равно, силы были неравными. Никто из города не пришёл им на помощь, да никто и не пытался это сделать.
        Бесы штурмовали оставшегося в живых Вадима, который, не имея сил никуда убежать, крутился волчком по телеге. Он размахивал клычём, рубя, что было сил всех подряд и уже давно не выбирая, куда ударить. Кистень, висевший за поясом, свалился куда-то вниз, лишь пистоль чудом держался в петле.
        Бесы рвали его руками и кинжалами и пытались разорвать или укусить. Сделать это им не удалось, но вот одежда они всю изорвали. С ужасом Вадим почувствовал, как по его телу побежала свежая кровь из ран, нанесённых ими.
        - Всё, я труп - пришла запоздалая мысль, и тут же наступило величайшее спокойствие. Ненависть ушла и ярость тоже, он перестал суетиться, он просто стал убивать или, если говорить точнее, упокаивать мертвецов. К чему теперь торопиться, ведь впереди его ждала лишь вечность. Он и не заметил, как их стало намного меньше, а некоторые из них, кто оказался похитрее и вовсе подались назад. К чему подставлять свои головы, когда можно найти добычу и попроще?
        Между тем, день уже клонился к вечеру. Небо постепенно темнело, и вскоре стало почти темно, когда появился ещё один бес. Был он массивен, двигался неспешно, но весьма плавно и явно не походил на всех прежних зомби. Отогнав пятёрку своих сородичей, он играючи разбил всю защитную конструкцию и ударил Вадима огромной рукой, в которой находилась дубина. В последний момент Вадим успел сделать шаг назад и упал на землю.
        Сабля отлетела куда-то в сторону, и он упал на бок, чувствуя под собой твёрдую рукоять пистоля. В полубессознательном состоянии Вадим вынул оружие из-за пояса, насыпал остаток пороха на полку и, направив пистоль в голову монстра, спустил курки.
        Бахнул громкий выстрел, и голова напавшего беса получила огромную дырку, бес постоял, зашатавшись и медленно рухнул на землю. Вадим рывком поднялся и, подобрав машинально саблю, выставил её прямо перед собою и буром попёр на оставшихся бесов. Впрочем, они стали исчезать один за другим, и вскоре возле избитой и изломанной телеги остался только он один и те, кого он так самоотверженно защищал. И Агафья, и Маруся с детьми, лежали на телеге ни живы, ни мертвы.
        Не в силах держать равновесие, он рухнул на телегу, успев схватиться за её борт. С трудом пересиливая себя, он глянул вперёд и заприметив ближайший дом, что мог их приютить на время, сказал: - вставайте, и идём вон туда, и сам первый пошёл к нему. Он спотыкался, падал, но шёл, пока не уткнулся в открытую дверь, как оказалось, бани. В ней никого не оказалось.
        Хлопнув дверью, закрыл её на засов, когда все забежали в неё и тут же потерял сознание, не успев даже упасть на пол. Его тело неловко свалилось и раскинулось на холодном и чуть влажном песке. Небольшие струйки крови медленно стекали из ран на теле Вадима, оставляя на одежде и коже багровые потёки быстро засыхающей влаги.
        Вадим потерял сознание, но не разум, и теперь его мозг бродил в свободном эфире, больше не властвуя над телом. Эта невесомая сущность, в простонародье называемая душой, а в философских трактатах некоей субстанцией, отлетела от него прочь. В понимании же современного человека это можно было трактовать по-разному и называть тоже, что не меняло саму суть.
        Так вот, сознание, душа или субстанция Вадим Белозёрцева оторвалась от бренного тела и, выйдя из него, отправилась в самостоятельный путь по нематериальным волнам божественного эфира. А внизу осталось лежать истерзанное тело несчастного пацана, истекающее кровью, благо за ним имелось кому присмотреть.
        Переродившиеся, то есть прошедшие вторую стадию развития бесы, начали долбиться в дверь неприметной баньки. Но, сложенная когда-то давно из очень толстых брёвен, она не подавалась их усилиям. Осатанев от запаха свежей человеческой крови, зомби изо всех сил дубасили в дверь сильными лапами. Грызли её, кусали, скребли ногтями, толкали, били ногами, но дверь открывалась наружу, а брёвна словно окаменели. Особо продвинутые принесли ухваты и кинжалы, но с тем же успехом. Дверь не поддавалась.
        Поорав и побесновавшись у стен, бесы, один за другим, постепенно отошли от бани, отправившись по другим делам. Сегодня им не повезло. А эту тушку они возьмут следующей ночью, если он сам за это время не станет одним из них.
        Душа Вадима, между тем, попав в один из воздушных потоков божественного эфира, быстро заскользила по его волнам. Божественному промыслу было суждено направить её по нужному адресу и, долетев до неизвестного места, она зависла там, растворившись в воздухе.
        В ярко освещённой комнате беседовали два человека, одетые в европейскую монашескую одежду. Комната больше всего напоминала алхимическую лабораторию, да, по сути, ей и являлась. И сейчас, между этими двумя людьми шёл весьма оживлённый разговор.
        - Маэстро, наш эксперимент зашёл слишком далеко. Мы уже решили тем самым все свои задачи, теперь самое главное для нас, это не допустить выхода из-под контроля всей ситуации.
        - Да, признаться, я и не ожидал ничего подобного, просто чёрная оспа, да ещё ритуал призыва духов.
        - Ну, вы не правы, граф. Столько усилий, столько артефактов, столько экспериментов. Все ваши исследования с людьми, заражёнными разными болезнями, показывают, какой огромный труд вы проделали в этом направлении. А ещё пакт с ведьмами и колдунами о ненападении в течении года, ну и их помощь в этом вопросе. Всё же некромантия, это по их части.
        - Гм, мне пришлось приложить много усилий, без сомнения. А, кроме того, вызнать у них множество «чёрных» ритуалов. Жаль, большинство предоставленных ими индивидуумов погибли, а ведь мы могли их использовать в своих целях и здесь, натравив на нужные нам территории.
        - О! Я слышал вашу идею о солдатах без боли и совести. Неужели вы думали, что с помощью чумы или оспы вы сможете решить эту проблему?
        - Вы передёргиваете, барон. С помощью чумы мы можем только брать города, если нам не нужны их жители, и всё равно останется риск, что болезнь перекинется на союзные войска. Процесс этот неуправляем и его очень сложно остановить. Очень сложно. А вот с корью или оспой всё гораздо проще, если применять к ним чёрные ритуалы. Несколько подопытных мы переправили в Московию и вручили их Якову Маржерету, что являлся там лейтенантом королевской стражи у их нового правителя.
        - Да-да, я помню, как их переправляли с англичанами на корабле. Их ещё встречал Исаак Масса. Его, правда, использовали без предупреждения, но всё равно, он изрядно вам помог.
        - Так и есть. Человеческий материал на месте мы нашли в избытке. Эксперименты продолжились уже в иноземной слободе и с местным материалом. Благо, его во времена русской смуты оказалось предостаточно.
        - Все привезённые погибли?
        - Да, но мы получили много данных, и научились подымать мёртвых. Польский король Сигизмунд III щедро заплатил нашему ордену за то, чтобы мы внесли сумятицу в ряды русских. Их государственность сейчас под большим вопросом, и мертвяки добавили им ещё большей неразберихи. Мораль польского короля проста: чем слабее будет Московия, тем вероятнее возможность захватить её гусарам Сигизмунда. Всё просто. А там и наш орден своё получит в виде земель, наград и денег. Московия богата и сильна, а наши услуги востребованы. Ведь только мы знаем, как остановить эпидемию. Мы, чумные доктора ордена госпитальеров, знаем всё об этом. И наша тайна останется навсегда с нами, пока существует этот мир. А о нашем договоре с ведьмами знают и вовсе единицы.
        - А договор с африканскими колдунами-марабутами?
        - Это не наш договор, а турецкого султана, у него свои цели, у нас свои, просто совпали интересы и не более того.
        Собеседник промолчал, только склонил голову в согласии.
        - Но что же всё-таки вышло?
        - Вышло нечто странное и пугающее. Мы и сами того не ожидали. Заражённые мутировали, в ходе эксперимента все должны были стать послушные воле хозяина и являться обыкновенной ударной силой, попутно запугивая местное население. Вместо этого, большинство из вновь обращённых либо оказалось легко уничтожено, либо стали превращаться в более независимых от воли поднявшего их, а некоторые смогли стать и вовсе совсем другими. До конца природу этого явления мы не смогли изучить, слишком опасно. Мы с трудом обуздали их в пределах Замоскворечья, уничтожив всех непокорных огнём и мечом. Время ещё не пришло для масштабных акций. Но у нас есть оружие против них, и святая молитва, её просто нужно уметь использовать и комбинировать.
        - А что это?
        - Это вид молитвы, доступный только истинно верующему человеку. Зная её вербальный нарратив, он ввергает себя в гипнотический транс и начинает творить чудеса. Обычно следствием его веры и молитвы являются чудесные исцеления тяжелобольных людей. Люди прозревают, начинают слышать, у них вырастают даже зубы! Прикасаясь к человеку, они исцеляют его или дают новый смысл жизни. Если же они прикасаются к зомби, то те не в силах преодолеть святую силу, просто умирают, теряя свою бесовскую сущность и превращаясь в обычные трупы. Но возможности силы этого человека не безграничны и чем сильнее поднятый или заражённый смертью мертвец, тем слабее магия святой молитвы, и тем меньше может упокоить монах. Кроме этого, мы нашли ещё одно ограничение, весьма незаметное и неочевидное.
        - Это какое же, граф? - заинтересовался барон.
        - Тех из людей, кто переболел чумой или оспой, причём в тяжёлой форме, болезнь уже не затрагивает, они не превращаются в мертвяков. Их просто сжирают живьём, и всё. Зомби чувствуют таких и набрасываются на них в первую очередь. Поэтому эта особенность ещё долго будет храниться в тайне, очень долго.
        - Как всё интересно! Но если мы не сможем найти достаточное количество святых людей, способных творить животворящую молитву, да и переболевших оспой тоже не так много в нашем мире, как мы сможем уничтожать вышедших из-под нашего контроля?
        - Гм, на это случай у нас есть ещё одно оружие. Мы долго искали его, пока не наткнулись на «Святой огонь».
        - Это что такое?
        - Это субстрат. Смесь пороха, ладана, земляного масла и порошка металла, называемого магнием.
        - Никогда не слышал о нём. А я множество взрывающихся и горящих веществ перепробовал в своей лаборатории.
        - Барон, уж простите меня, но настоящую формулу этого вещества знают всего несколько человек. Они называют его «светоносный». Я получаю его в тонких круглых глиняных сосудах шарообразной формы, которые своими размерами помещаются в ладонь пятилетнего ребёнка. Стоит только легко сжать её, как тонкие глиняные стенки трескаются и оттуда вырывается белый, поистине светоносный огонь, что сжигает всё на своём пути. Если он попадёт на обычного человека, то убьёт его или задушит, но не сразу, и не всегда. А если попадёт на зомби, то не перестанет гореть, пока не сожжёт всё его тело. Вот потому-то он и назван «святым огнём».
        - Чудны твои дела, Господи! - прошептал барон.
        Их разговор ещё продолжался, но мир вдруг закружился, и квинтэссенция человеческого духа Вадима обрела невидимую плоть, собравшись в крохотное дымное облачко, и вновь заскользило вверх.
        Воздушный поток божественного эфира подхватил субстанцию или душу Вадима Белозёрцева и унес сквозь стены обратно туда, где лежало сейчас его бренное тело. Матрица его О-сознания, в виде нематериальной сущности, раскинула свои сети и уловила флюиды информации. Пусть они были переданы звуковыми колебаниями речевого аппарата живых людей, но оно смогло их обработать и унесло с собой прочь, словно понимая, что шанс-то, оказывается, есть!
        Долетев до тела Вадима Белозёрцева, что лежало сейчас без сознания, душа втянулась в него и полностью растворилась. Вадим вздрогнул, на мгновение очнулся, открыл глаза, застонал и снова потерял сознание. Но теперь это был хоть и тяжёлый, но обыкновенный сон, да и за стенами бани уже медленно наступал рассвет, даря надежду на жизнь.
        Филин, который таращил круглые жёлтые глаза, сидя на трубе небольшой баньки, расправил крылья и, бесшумно сорвавшись со своего насеста, плавно заскользил вдоль домов в сторону леса. Через несколько мгновений его чёрная тень бесследно растворилась в тёмной громаде леса, торчащего изломанной ветвистой линией на краю горизонта. Он словно понял, что все его усилия дождаться непонятно чего оказались напрасны. А с другой стороны, он не зря прилетал сюда, оказав неведомому ему отроку посильную помощь. Зачем? Так приказал его хозяин.
        Первые лучи солнца постепенно пробивались через плотную пелену серых облаков, а темнота стала медленно сменяться серостью раннего утра, когда со стороны того же леса, громко хлопая крыльями, прилетел лесной ворон.
        Крупная птица, с пером иссиня-чёрного отлива, громко курлыча, облетела весь Посад, сделала несколько воздушных пируэтов и, громко каркнув, уселась на то же место, где до этого сидел филин. Похлопав сильными крыльями, ворон постепенно успокоился, изредка вздрагивая мощным телом. Потом, кося чёрным взглядом на изредка проходивших мимо мертвяков, принялся неторопливо чистить пёрышки огромным и острым клювом.
        Один из бесов, что пошустрее, обратил внимание на ворона и двинулся к нему, пытаясь запрыгнуть на крышу. Это ему уже почти удалось, когда ворон заметил его усилия. Посчитав эти попытки опасными, ворон раскрыл клюв и, громко каркнув, начал бить крыльями, угрожая атакующему зомби. Тот же не внял предупреждению и продолжал упорно карабкаться вверх.
        Тогда ворон, растопырив крылья, заскакал в его сторону и с силой долбанул клювом мертвяка в левую глазницу. Злобно каркнув, он ударил сразу же и во вторую. Лишив монстра зрения, ворон отпрыгнул назад, с любопытством взирая на то, что будет делать зомби.
        А тот, потеряв равновесие, свалился вниз и завозился на земле, полностью потеряв ориентацию. Встав, он зашатался и резко прыгнул, думая, что попадёт на крышу, а вместо этого упал опять на землю и покатился по ней, врезавшись в стену дома. Бросив попытки прыгать, зомби развернулся и пошёл куда «глаза глядят», то есть «куда вздумается», то есть просто пошёл.
        Всё это время ворон внимательно наблюдал за поверженным врагом, в любую минуту готовый снова приступить к атаке. Громко и победно каркнув, когда мертвяк ушёл прочь, ворон снова стал чистить свои пёрышки, как будто бы у него больше и заняться нечем на этом свете.
        А и правда, чем ещё заняться сытому лесному ворону. С утра мышей наловил, птенцов накормил, с подругой раскаркался, пора и отдохнуть на трубе бани, да с мертвяками силой померяться, всё развлечение в постылой и унылой лесной жизни. А опосля и собой заняться можно, и личной гигиеной, особенно после драки с бесами.
        Глава 22
        Главное - выжить!
        Вадим медленно приходил в себя, он даже предположить не мог, что приходить в себя будет так тяжело. Просто невыносимо. Едва очнувшись, он сразу же почувствовал боль во всём теле. Каждый сантиметр его кожи саднил от боли и напоминал о себе.
        Многочисленные царапины, глубокие порезы, рваные клоки кожи, содранные с мяса живьём, все они стремились обратить на себя внимание владельца тела. Вадим верил им и не спорил с ними, кровь, что сочилась из этих ран, успела уже впитаться в рубаху и портки и даже засохнуть, намертво связав их между собою.
        Вернувшееся сознание никак не могло поверить, что он остался жив. Между тем боль от ран открыто сигнализировала ему об этом. У зомби раны не болят, да и не ощущают они ничего, кроме голода. Они не чувствуют, а он чувствовал. Странное состояние охватило Вадима, он уже считал себя мертвецом, но оказалось, что его время ещё не пришло.
        Судорожным усилием он попытался встать и не смог. Резкая боль пронзила всё тело, с губ сорвался сдавленный стон. «Всё же, я живой», - подумал он. Как странно ощущать себя живым среди мёртвых, но почему? Почему он остался в живых? Резко зачесалось левое плечо, со щербинкой от прививки против оспы. Да, ответа он на это не получил.
        - Слава Господу нашему, очнулся!
        - Вадим! - прорыдал коротко девчачий голос и на его грудь бухнулась маленькая растрёпанная голова Агафьи.
        Вадим не реагировал, что-то смутное вертелось у него в голове: какой-то замок, лаборатория. Но каким боком она касалась его, он не понимал. Смутные, непонятные видения бродили в голове мысленным туманом, заставляя мозг страдать от непонимания. Он будто бы знал ответ на этот вопрос, но никак не мог ухватить кончик мысленного хвоста, всё время от него ускользающий. Что-то постоянно мешало. В итоге, к физической боли присоединилась ещё и ментальная, что отвлекло его немного от телесных страданий.
        - Вот же, твою мать! Чтоб вы все сдохли, грёбанные зомбаки и прочая дрянь, чтоб вы… - и Вадим, поперхнувшись матом, глухо закашлялся, согнувшись и захлёбываясь сухим кашлем. Откашлявшись, он бессильно откинул голову обратно на пол и затих.
        - Как ты себя чувствуешь? - спросила его Маруся, спихнув Агашу с его груди.
        - Где я?
        - Ты спас нас, и мы забежали в баню, и потерял сознание. Мы думали, что ты мёртв! И нас ожидает таже судьба.
        - Жив я, как видите, жив, что с детьми и Агашей?
        - С нами всё в порядке, дети живы. Мы с Агашей тоже спаслись благодаря тебе. Нас не покусали и не ранили, но есть нечего, одна только вода в деревянной кадушке.
        - Вода - это хорошо, - закрыл глаза Вадим.
        Лежать на полу было неудобно и очень твёрдо. Земляной пол кое-где оказался накрыт тонким слоем жердей, ведь лесопилок тут ещё не знали. Жерди обтёсаны топором и ошкурены пятками бесчисленных посетителей древней баньки. Лежать на них было не только жёстко, но и холодно. Раны болели, однако лежащее в неудобной позе тело изрядно закоченело и никак не желало разгибаться.
        Вадим, не выдержав боли, застонал. Его тихие, полные мучительной боли крики никто не смог облегчить. Маруся и Агаша, как могли смачивали и очищали его раны, но вода, это не лекарства и болеть меньше у него от этого не стало. Сидевший на бане ворон внезапно насторожился, склонив голову к плечу. Встрепенувшись, он сложил крылья и заскакал в сторону трубы, в которую и сунул свой длинный и прочный клюв.
        Повертев головой, ворон навострил слух. Расположенные чуть позади глаза и скрытые длинными перьями слуховые отверстия чутко пытались уловить странные звуки из трубы, что отдалённо походили на человеческую речь. Ворон покрутил головой, но звуки больше не повторялись, а слышалось только шуршание и кряхтение.
        Это уже не интересовало ворона и, подпрыгнув, он соскочил с крыши и, громко хлопая крыльями, полетел в сторону леса. Его ждали новые дела и новые заботы. Сделав красивый пируэт, ворон быстро скрылся среди верхушек высоких деревьев. Ещё пару мгновений его было ещё слышно, но потом исчез и звук, окончательно растворившись в шуме старого леса.
        Вадим в это время совершил вторую попытку подняться, которая всё же увенчалась успехом. Кряхтя, стеная, матерясь и отдуваясь, он смог встать и, с трудом сделав пару шагов, опустился на тонкую скамью. В бане было темно, как говорят: «хоть глаз выколи» или как у негра, ну, вы сами знаете где.
        Существовал, правда, способ определить день сейчас или ночь, но у Вадима не было на то сил, а женщины не знали. Пока он ощупывал себя, кто-то тихо бухнул в дверь, потом ещё и ещё, и заколотил совсем уже основательно. Это подвигло Вадима на новые телодвижения, и он, мысленно чертыхаясь, доковылял до очага, чтобы попытаться заглянуть в него.
        После того как он сковырнул из печи остатки не прогоревших дров и разгрёб угли, он всё же смог пролезть вперёд и увидеть сквозь дымоход небо. Точнее маленький, светлый кружок, серое пятно, ограниченное шириной трубы.
        Небо казалось ещё светлым, а далёкие свинцовые облака медленно и равнодушно плыли в сизой вышине. Солнце уже клонилось к закату, и по цвету неба становилось понятно, что вечер и ночь наступят совсем скоро. Чихнув, Вадим вылез из дымохода и вернулся помещение, занявшись своими травмами.
        По мере возможности, он осмотрел тело. Никаких страшных ран он у себя не обнаружил, спасибо Маруси, что отмыла его от собственной крови. Синяки, кровоподтёки, глубокие и не очень порезы и, судя по ощущениям, сломана пара рёбер, и больше ничего. От этих ран он однозначно уже должен был превратиться в зомби, но что-то пошло не так.
        Задумавшись и перебрав в уме с десяток вариантов, Вадим решил, что всё дело в том, что он из другого мира, и поэтому вирус не имеет на него никакого влияния, а может, у него есть иммунитет к нему. Впрочем, эти размышления были очевидны, ведь если ты не повторил судьбу других, значит, с тобой что-то не то. И сейчас это оказалось благом, а не бедой, как при попадании сюда.
        Стало немного легче, отодранные от тела куски ткани, жёсткие от уже подсохшей крови, причиняли ему боль, однако это осталось уже позади. Глаза постепенно привыкали к полумраку. Помещение не имело окон, и глаза с трудом различали обстановку.
        Может, и хорошо, что он очнулся только к вечеру, хотя время, чтобы подумать и собраться с мыслями тоже необходимо, ведь мертвяков лучше ожидать в здравом уме и рассудке. А пока он попросил у Маруси отстирать рубашку и портки: смены белья не предвидится, ему придётся ходить в том, что есть, а мертвяки прекрасно чувствуют кровь, и не хотелось бы им попасться. Дети уже ожили и стали просить есть, но ничего съестного в бане они не обнаружили и поэтому, отсюда надо будет скорее выбираться. Вот только куда?
        Беглый осмотр вещей выявил то, что у него оказалось в активе. Ими стали никому сейчас не нужные серебряные и золотые монеты, да один нож, который он привязал к ноге на всякий случай. Ни пистоля, ни сабли, ни походного мешка. Всё осталось лежать где-то, оставленное на пути его бегства. Как и брошенный кистень.
        По факту: оружия у него нет никакого. Чем проламывать или прорубать головы зомби неизвестно. И без оружия шансы на выживание неумолимо сокращались. Но, раз уж он остался жив, он обязан выжить, уж извините за тавтологию. А ещё нужно спасти Агашу и Марусю с детьми. Боже, как это можно сделать, ну как? Он схватился за голову и замычал уже не только от телесной, но и от психологической боли.
        Повзрослевшая Агаша и Маруся испуганно смотрели на него. Молчали и дети, поняв, что жаловаться и хныкать сейчас бесполезно. Вадим всё же нашёл в себе силы собраться и усмехнулся своим наивным мыслям, машинально посмотрел вниз на босые ноги. Сгорбившись, он мрачно размышлял, как ему быть дальше и что делать. Сейчас он находился в положении, когда на вопрос: «Что делать?» можно смело отвечать: «Снимать штаны и бегать!», ничего другого в голову ему сейчас не лезло.
        Натянув на себя мокрую кое-где одежду, он ещё раз прошёлся по бане, внимательно осматривая все поверхности. Оставалась надежда, что отыщется что-нибудь нужное, но ничего более-менее полезного так и не попалось. Лишь один нож был ему в помощь. Провозившись с поисками, через какое-то время он заметил, что тот убогий рассеянный свет, что худо-бедно попадал через трубу, окончательно пропал, и за стенами бани сгустилась ночь. Наплевав на резкие звуки, раздающиеся на улице, Вадим улёгся спать, то же приказал и всему своему семейству. Всё равно утро вечера мудренее, а выходить из бани в поисках продовольствия - это отличная попытка самоубийства.
        Его слегка знобило, есть абсолютно не хотелось, только пить. Как кстати, что в кадушке ещё оставалась вода, пусть и не совсем чистая, но эта была вода. Напившись, он закрыл глаза, забывшись тяжёлым тревожным сном и надеясь, что утром он проснётся по-прежнему человеком, а не мертвяком.
        Ночь прошла ожидаемо плохо. Всё время кто-то ломился в дверь, проверял стены, пытался заползти на крышу, и один раз эта попытка даже увенчалась успехом. От трубы послышался грохот, дикий рёв, но что-то пошло не так, мертвяк сорвался и, покатившись по крыше, с грохотом сорвался вниз. Больше попыток проникнуть сверху не было.
        Всё это Вадим слышал сквозь сон и там же, во сне, недоумевал, почему зомби не могут сорвать дверь или проломить крышу? В конце концов, он провалился в глубокий сон и больше ничего уже не слышал. Но он был не прав: если бы дверь открывалась внутрь, её бы давно уже вышибли, а крышу бы проломили, и только тупость зомби не позволила им прорваться к нему.
        Проснувшись, Вадим почувствовал себя значительно лучше, но его ещё по-прежнему знобило. Он встал, немного размялся и оделся как можно плотнее, напялив на себя помимо собственной одежды и найденные тряпки.
        Ещё раз проверив все углы бани, он решился выйти на улицу, крепко сжимая своё единственное оружие - нож. Скинув щеколду, он распахнул дверь во всю ширь, и в баню хлынул поток солнечного света. Вадим невольно отшатнулся и резко сдал назад; от яркого света заболели глаза. А совсем рядом с дверью послышался хорошо знакомый рёв голодного монстра. Запричитала Маруся, заплакала Агафья, заныли дети.
        Вадим содрогнулся, появилось отчётливое чувство слабости, внушаемое ему страхом. Он готов был кинуться обратно в спасительную темноту тесного помещения и уже почти сделал туда шаг, но… Но внезапная мысль не позволила ему совершить следующий. Что же теперь, снова прятаться? Но ведь от судьбы не убежишь и не спрячешься. Ну, спрячусь я сегодня, завтра, послезавтра, а что потом? Вадим решительно тряхнул головой и вместо шага назад сделал несколько вперёд и сразу ушёл в сторону. Сзади послышались испуганные крики женщин и дверь бани с треском захлопнулась, отрезав его от последнего спасения.
        Даже плохо видя из-за слез от боли, застивших глаза, он чувствовал мертвяка всеми фибрами своей души и также ненавидел. Удар дубинкой пришёлся в плечо Вадима. Кувыркнувшись от удара, он полетел наземь, но не сдался. Страх уже отпустил и не мешал ему сражаться.
        Он знал, что мертвяк хочет убить его, однако не собирался давать ему этот шанс. Бес хотел убить его, а он - беса. В любой драке, если понимать грозящую опасность, никогда не нужно впадать в наивность и становиться жертвой даже заведомо сильного противника. Берут всё же пониманием ситуации, а не силой. Силу ещё нужно уметь применить, а то были у Вадима перед глазами некоторые печальные случаи.
        Сжав нож, что едва не выскользнул из рук во время падения, Вадим отбежал прочь, не став вступать в сражение с мертвяком. Тот даже остановился в недоумении, не понимая, почему это жертва от него пытается убежать, а Вадим, раз оглянувшись, помчался по той дороге, что и привела его в баню.
        Ему было и смешно, и грустно вспоминая присказки про баню, но вскоре, впрочем, стало не до смеха. Навстречу ему шли, и притом очень быстро, ещё двое бесов. Тут уж совсем без шансов. Пришлось срочно искать новые пути отступления! Взгляд Вадима невольно наткнулся на знакомый контур его походного мешка.
        Мешок валялся на дороге и выглядел практически нетронутым. Недолго думая, Вадим бросился к нему. Вот он совсем рядом, и это действительно оказался его мешок, немного истерзанный, но, в общем-то, целый. Подхватив за лямку, Вадим быстро закинул его на спину и рванул дальше, возглавляя группу из трёх бесов.
        Долго такой забег продолжаться не мог, но, к сожалению, оружия в мешке не лежало. Всё осталось валяться на земле незнамо где. И если пистоль уже оказался бесполезен, то клыч было откровенно жаль. Но ничего, может, он ещё сможет его найти.
        Бежать становилось всё труднее и труднее. Вадим изрядно ослаб после ранения, а бесы, наоборот, стали только сильнее, причём в разы. И создавалось впечатление, что его загоняют. Вскоре, как бы он ни петлял и ни прятался, его вынудили бежать в сторону проклятого постоялого двора.
        Мертвяков стало слишком много, и все они оказывались на его пути, куда бы он ни направлялся. Плюнув, Вадим побежал в сторону постоялого двора и вскоре оказался у забора, что шёл вокруг двора. Здесь он шустро отбился от мелкого мертвяка и почти прибил его ножом, но не успел добить. На него накинулось сразу четверо.
        Ничего больше не оставалось, кроме как бежать к разведанной раньше берёзе и экстренно вскарабкиваться на неё. Ни зомби, ни бесы лазить по деревьям не умели, либо совсем разучились это делать. Кинувшись вслед за ним, они попытались запрыгнуть на шершавый ствол белой берёзы, но только соскальзывали с него обратно на землю.
        Не сумев забраться на дерево, они стали выть и орать, явно вызывая подмогу. Сверху Вадиму было видно, как все находящиеся во дворе зомби и бесы, услышав могучий зов, стали вставать или вертеть головами, ища источник добычи. Их здесь уже оказалось намного меньше, но всё ещё много.
        Кроме того, из трактира стали появляться ещё и другие. Дерево быстро становилось ловушкой. Ещё с десяток минут, и мертвяки будут водить вокруг него хороводы, пока кто-нибудь из них не додумается всё же забраться на ствол с помощью других. А среди зомби немало было и женщин, вот они и подскажут, как правильно залезать, а то и сами смогут.
        Вадим взглянул вперёд: на втором этаж трактира зияло тёмным провалом распахнутое настежь окно. Судя по отсутствию какого-либо движения, там было пусто, и никого из мертвяков не шарахалось. Почему - неизвестно, но это давало шанс скрыться от них.
        Решившись, Вадим встал одной ногой на толстую ветку и, помогая себе руками, которыми держался за другие ветки, стал быстро перебирать ногами, стремясь поскорее спрыгнуть на крышу конюшни. И это ему удалось. Прыгнув, он приземлился на крышу и перекатился, гася инерцию. Несколько мгновений ушло на осмотр. Вокруг никого не оказалось, можно спускаться, что он и сделал. Вадим спустился с крыши, схватил буквально из-под носа ошарашенного от такой наглости зомби лестницу и помчался с ней наперевес к пристройке трактира.
        Приставив её к пристройке, он попутно сшиб неловкого мертвяка и вскарабкался по лестнице на второй этаж. Зомби с бесами, наконец, сообразили, что упустили добычу и засуетились, но было уже поздно. Вадим втянул лестницу на пристройку и бросил её здесь же на всякий пожарный случай, а сам влез в раскрытое настежь окно.
        Окно представляло собой полноценный вытянутый прямоугольник, как в более поздние времена. Неизвестно почему оно было большим, а не маленьким и круглым. Видимо, хозяин сдавал эту комнату состоятельным купцам и решил им угодить наличием солнечного света в помещении. Вадим только мысленно поблагодарил его и осторожно заглянул внутрь.
        Беглый осмотр показал, что там никого нет из живых, да и из мёртвых тоже. Обрадовавшись этому, он спрыгнул на пол, с грохотом выломав остатки рамы и наличников. Погони не было. По крайней мере, крыша оказалась пуста, только снизу слышались негодующие вопли мертвяков, но о них можно и забыть не обращая внимания.
        Комната оказалась довольно большой и с единственным выходом, дверь которого сейчас стояла настежь распахнута. За ней виднелась лестница, ведущая вниз, на которой что-то темнело. Вадим быстро взглянул на это пятно. Оказалось, это чьи-то останки, ниже по лестнице темнели ещё несколько костяков.
        Видимо здесь разыгралось нешуточное сражение, и мужчина, кто бы это ни был, оказался умелым воином и вступил в неравный бой. Итог боя оказался предрешённым, но солдат или офицер бился до конца, о чём и свидетельствовали молчаливые кости погибших. Нужно здесь всё обыскать, пока не показались зомби, и Вадим поспешил так и сделать.
        Беглый осмотр ничего не дал, нашёлся ещё один кошель, плотно набитый серебряными монетами и ещё один, с медными. Но металл жрать не будешь и кидаться монетами в зомбаков тоже. А вот оружие явно лежало где-то рядом, но ни в комнате, ни на лестнице его не нашлось.
        Вадим кинулся снова на лестницу и тут же столкнулся с очередным мертвяком, что шустро взбежал по ней одним из первых. Остальные медленно втягивались в помещение и толпились внизу. Так что подкрепление у него рядом, но пока немного - всего трое.
        Судя по росту и остаткам длинных, а сейчас истрёпанных и измочаленных волос, перед ним стояла женщина. Но Вадим уже не рефлексировал. Зомби потеряли всякую половую принадлежность и в принципе не рассматривались им в качестве людей. Так что, какая разница, кто перед ним?
        «Дама» кинулась вперёд и вцепилась в его подставленную руку со специально намотанным на неё тряпьём.
        - Грххх, грхх! - рычала любительница человеческой плоти. И откуда столько силы взялось в представительнице слабого пола? И не столько силы, сколько ярости! Не иначе, на своём муже натренировалась, пока не переродилась. Вадим не стал с ней возиться, а вышвырнул с лестницы вместе с тряпьём. Ножом бить неудобно, а время уже поджимало. Зомби рухнула на своих коллег по чёрному промыслу, чем внесла сумятицу в ряды наступающих, но ненадолго.
        Вадим, пользуясь свободными мгновениями, быстро спустился вниз и обшарил костяки. Ничего! Он взбежал на пролёт выше и случайно задел останки того, кто оборонялся наверху лестницы, что-то звякнуло. Возможно, что под грудой одежды и костей лежало оружие. Но в темноте разобрать что это, оказалось невозможно.
        Вадим нагнулся и схватил железяку, после чего рванул к открытой двери в комнату и с треском захлопнул её. Тяжёлый засов лёг в пазы, и дверь надёжно закрыла его от атакующих мертвяков.
        - Фух! - хрюкнул он и опустился на кровать, по-прежнему сжимая в руках железяку. В дверь застучали, сначала робко, а потом всё более настойчиво и, наконец, так, что дверь пошла ходуном, а засов запрыгал в пазах, как больной лихорадкой.
        - Подождите, я ещё не оделся! - громко крикнул Вадим. Дверь ещё больше затряслась от сильных ударов. К сожалению, бесы и мертвяки не оценили его завуалированный юмор. А зря! Придётся самому смеяться над собственными шутками.
        Пока дверь сотрясалась под ударами, Вадим наскоро осмотрел находку. Ну, что сказать? В его руках лежал палаш с почти чёрным, слегка изъеденным кровью зомби клинком, но по-прежнему смертоносный и опасный. Самое интересное, палаш оказался с волнистым клинком.
        Собственно, Вадим принял его сначала за меч, потом за шпагу, но это был именно палаш. С плоским волнистым лезвием, довольно широким у гарды, он сужался на конце. Таким можно и рубить, и колоть. Рукоять его оказалась обмотана металлической проволокой, со вставками из акульей кожи. Но Вадим думал, что ему досталась шпага, и название её он никак не мог вспомнить. Хоть это и был фламберг.
        В дверь ломились. Подхватив мешок, Вадим решил в последний раз заглянуть во все имеющиеся дыры в комнате. Но кроме хорошей одежды и сапог, сапог… Ничего он не нашёл. Клинок, конечно, хороший, а добыча мала. Вадим чувствовал, что здесь ещё есть чем поживиться. Однако ему нужно пробираться в Калугу и дальше, в Москву. А вот открывать дверь - не вариант, поэтому парень бросился к окну.
        Выскочив на крышу пристройки, он поначалу направился вдоль неё, в сторону других комнат, но все остальные оконца оказались столь малы, что ни влезть, ни вылезти через них было бы невозможно.
        Вадим заметался, не зная, что делать, наконец, он решился соскочить с пристройки, перемахнуть через забор и бежать в бане. Но тут дверь окончательно сдалась, с ужасным грохотом она распахнулась, ударилась о стену и повисла на одной петле. Целая орава зомби и бесов, сбивая друг друга с ног, стремительной лавиной стала наполнять комнату.
        Поднялся дикий вой, рычание и мычание. Один за другим зомби вставали и шли в сторону выломанного окна, где маячила фигура живого человека. Вадиму ничего не оставалось, как принять бой. Первого фламберг разрубил играючи, второго, третьего. Отступив от окна, Вадим выманил мертвяков на крышу и упокаивал ударом в голову. Один из них рухнул, и с его одежды оторвался ремень с ножнами, заскользив по крыше.
        Мельком глянув на него, Вадим схватил ножны с коротким клинком, ударил следующего фламбергом и пнул его тело в окно. На какое-то время в оконном проёме возник затор, что позволило спуститься по лестнице и добежать с ней до забора. Перебежав забор по приставной лестнице, он спрыгнул на землю и припустил во весь дух по Посаду.
        Через пять минут интенсивного бега он оставил позади мертвяков, а ещё через столько же добежал до бани, распахнув дверь, вызволил всех и всё семейство побежало в сторону ворот. Проскочив почти половину расстояния, он заметил подходящий дом.
        - Туда! - бросил коротко и мгновенно осмотревшись ринулся во внутрь. Беглый осмотр показал, что внутри никого нет.
        Женщина и Агафья с детьми, которые бежали изо всех сил за ним, тут же заскочили во внутрь. Вадим, захлопнув за ними дверь, вновь стал осматривать дом, нашёл подпол, нашёл свечу, спустился в него и осветив его с удовлетворением заметил, что он полон продуктов, и в нём отсутствует кто-бы то ни было, окромя мышей, да и тех, оказалось всего пара штук.
        Захлопнув люк в подпол, Вадим полез на чердак. Наверху, пахло затхлостью и запустением, чердак оказался вообще пуст. Да и дом сам небольшой, вот и на чердаке ничего лишнего не оказалось, так, хлам какой-то: старая дерюжка, да остатки прошлогоднего сена. В нынешнем году заготовить его хозяева не успели. Выставив перед собою фламберг Вадим тщательно проверил с его помощью все углы, и только после этого спустился вниз.
        Судя по солнцу, время где-то показывало часов пять вечера, и Вадим решился на отчаянный шаг.
        - Ждите меня здесь, приготовьте ужин. Агафья, бегом за водой. Я поохраняю, и до стен городских, авось смогу договориться, если не пустят, нам не выжить. Давай.
        Агаша успела набрать воды в колодце и бегом вернулась в дом, громко хлопнула за ней дверца, но Вадим уже в это время бежал со всех ног в сторону главных, знакомых с прошлого раза ворот.

* * *
        Наталья Романова, дочь воеводы Козельска, стояла на стене и всматривалась в посад, что лежал перед ней, как на ладони. Она каждый день приходила сюда, в надежде узнать что-то новое, как из любопытства, так и… Не признаваясь самой себе, она хотела узнать, что случилось дальше с неизвестным юношей и теми кого он так самоотверженно защищал. В тот раз их не спасли, и итог развернувшейся перед ними трагедии остался неизвестен. Правда, надежда, что все выжили, у неё ещё оставалась.
        - Отец, почему ты не впустил их?
        - Они больные.
        - Больные у них дети, а не взрослые, - пыталась она настаивать на своём.
        - Я, что, по-твоему, проверять их буду? Я не сошёл ещё с ума, в отличие от тебя, моя дочь. На мне лежит ответственность за всех горожан и добровольно пускать чуму себя в город я не намерен. И больше не говори со мной на эту тему. Я запрещаю тебе!
        Девушка, не смогла перечить отцу, и вот сейчас, она удивлённо смотрела на то, как из-за крайнего дома быстрым шагом шёл тот самый воин. Рост, повадки, и то, что другого здесь просто не могло быть, всё указывало на то, что это именно тот герой, что сражался один против всех мертвяков.
        В руке у него лежал странный меч с волнистым лезвием, а его напряжённая, но лёгкая походка, показывала, что он на самом деле чувствует. И да, никто не мог утверждать, что он мертвяк или переродился в бесноватого. Подойдя к воротам, он задрал голову вверх и заорал: - эй, наверху! Я пришёл поговорить. Вы видите, я не мертвяк, я живой, и выжил тогда, когда вы бросили нас умирать, отказавшись впустить в город.
        Десятник в удивлении смотрел на воина, что так неожиданно появился вновь и сразу среагировал.
        - Бегом к Апоксе, скажи, что пришёл тот блаженный, что один с бабами да детями приходил, и воеводе скажи. Давай бегом! - стрелец, что слушал его приказ, кивнул и на бегу поправляя на голове шапку, бросился со стены в город.
        - Что ты хочешь немертвяк?
        - Я хочу, чтобы вы приняли женщину и детей. Они живы и сейчас прячутся в одном из домов, а дети уже не болеют. Примите их, я заплачу за каждого.
        - Гм, не могу ничего тебе обещать воин, на то воля воеводы будет. А сам ты не хочешь разве в город?
        - Нет, у меня своя дорога, мне с женщинами не по пути. Я обещал их спасти и спасу, потому и прошу за них. Деньги у меня есть.
        - Я передам твои слова воеводе, или подожди его у ворот, если не боишься, я послал за ним человека, жди.
        Вадим оглянулся вокруг, подозрительные шевеления уже начали проявляться в некотором отдалении от него, да и наплевать. Просто стоять и ждать, ему не с руки, и он направился в сторону вчерашнего сражения.
        Телега, которую он соорудил, валялась в пыли разбитая вдребезги, а вокруг и на обломках разлеглись полуобглоданные туши упокоенных им лично. Клацнула зубами отрубленная голова мертвяка пытаясь его достать в бессильной злобе. Равнодушно глянув на неё, он начал искать свой клыч, и чуть поодаль нашёл.
        Клинок, застрял в теле одного из мертвяков, потому что не смог перерубить ему позвоночник. Вадим не контролировал себя в тот час и поэтому потерял его. Взявшись за потрёпанную временем рукоять, он рывком выдернул его из тела зомби и довольный пошёл вперёд, заметив одного бесноватого, что вышел на дневную охоту. На ходу передумав, хрястнул клинком в череп зомби и упокоил его.
        Повесив клыч себе на пояс на петлю, и держа фламберг наизготовку, Вадим начал отступать к стене. Разговор должен состояться любой ценой, несмотря на опасность нового нападения. Добравшись до стены, Белозёрцев увидел, что на ней его уже ждут запыхавшейся от бега сотник, а следом, спешил и воевода. Об этом Вадим не знал, но сотника всё же заприметил.
        - Эй, как там тебя? - крикнул Апокся.
        - Вадим меня кличут.
        - От же имячко. Ладно, как ты выжил?
        - Молча и скрипя зубами, - ответствовал Белозёрцев.
        - Оно и видно. Вон, до тебя бес уже идёт, хочет сьисти.
        - Может поможете, только не стреляйте из огнестрела, а то сбегутся другие.
        - Так мы его стрелами и болтами упокоим.
        Сотник, чувствуя свою вину за прошлый раз и симпатизируя бесстрашному мальчишке, отдал приказ стрелять с арбалетов и луков по подкрадывающемуся бесу. Приказ тут же выполнили. Защёлкали тетивы и в монстра полетели стрелы и болты. Бес, больше похожий на утыканного стрелами ежа, не сдавался, а продолжал идти в атаку, и только быстрый удар фламбергом по шее, помог ему расстаться со своей псевдожизнью.
        - Ловко ты его, - крикнул со стены сотник.
        - Наловчился уже, однако, - ответил Вадим.
        - А вон воевода уже поспешает.
        - Скорей бы, а то уже вечеряет, а мне ещё обратно идти.
        Не успел воевода подняться на стену, как на него буквально набросилась родная дочь.
        - Папенька, спаси отрока, он отбился от мертвяков и к нам пришёл за помощью.
        - Разберёмся дочь, не мешай, время дорого, - отодвинул её в сторону воевода, и легко взбежал по стене. Ему и самому было любопытно, как выжил настырный молодой воин или это всё ему чудится, а то и морок.
        - Приветствую тебя бесстрашный отрок! Я вижу, что ты живой, хоть и пострадал в битве с мертвяками.
        - Да, это так.
        - А как у тебя получилось не заразиться от них, ведь я вижу, что тебя несколько раз ранили.
        - У меня видимо иммунитет на них, - машинально ответил на это Вадим.
        - Имучто?
        - Невосприимчивость! - не нашёл другого слова Белозёрцев.
        - Невосшто? - по-прежнему не мог понять воевода странного отрока. - Ты часом не сошёл с ума?
        - Пока нет, - усмехнулся Вадим, - хотя и не исключаю такую возможность. Меня не берёт зараза, не знаю почему, но не берёт. Дети тоже выздоровели, да их никто и не кусал, видимо просто заболели от плохой воды и смрада. Возле их дома, валяется штук двадцать упокоенных мною трупов, есть от чего заболеть. Один дух от них чего стоит, но мы перешли в другой дом. Я прошу, заберите их в город, у меня есть деньги, я заплачу за них.
        - Не в деньгах дело, а в том, что мы боимся от вас заразы. Проникнет она в город, и тогда всем будет погибель.
        - Она не передаётся по воздуху, только укус и слюна в кровь если попадёт. Мы все чистые, а сам я не собираюсь к вам идти, у меня другая дорога. Мне семью спасти, а сам я смогу о себе позаботиться.
        - Ммм, - воевода крепко задумался, внимательно осматривая отрока и пытаясь найти в нём признаки бесовщины или одержимости.
        - Папа! - внезапно возникла перед ним его дочь, - надо их обязательно спасти.
        - Уйди Наталья, не мешай. Не видишь, я думаю.
        Девушка глянула на нахмуренное чело отца и поспешила ретироваться. Характер своего отца она прекрасно знала и поэтому молча повиновалась ему.
        Воевода снова глянул на стоящего внизу Вадима.
        - Тебя, как звать-величать?
        - Поместный дворянин Вадим Белозёрцев.
        - Гм, ну и имечко тебе придумали родители, литвин што ли?
        - Литвин, - привычно не стал спорить Вадим.
        - Давай так, даю тебе две ночи и весь завтрашний день, если переживёте их и придёте сами и не больными, то так и быть, впущу твоих в город, поселю для начала отдельно, а потом, если они не обратятся в мертвяков, дам им жизни.
        Вадим помолчал, переваривая полученную информацию, потом, мысленно пожал плечами. А есть ли у него вообще выбор? Очевидно, что нет. Придётся забаррикадироваться в доме и двое суток из него не вылазить. Надо только водою запастись.
        - Хорошо. Пройдёт следующий день и завершится ночь, и утром мы придём все вместе. Только не обмани меня воевода, а то прокляну тебя, когда погибать буду у стен твоего города от бесов. Не страшна сама смерть, как страшно предательство. Помни об этом и жди! - не дожидаясь ответа, Вадим развернулся и побежал назад.
        Из-за ближайшей избы тут же выскочили два беса и прыгнули на него, один держа в руках большой кинжал, а другой косу. Вадим, отпрыгнул в сторону и ударил фламбергом по руке с кинжалом, отрубив её и бросился бежать. Косарь смерти, неуклюже развернулся и побежал за ним, чтобы за углом нарваться на другой удар и потерять свою голову.
        Коса отлетела в сторону, а его непутёвая голова покатилась по пыльной земле. Второй бес, потеряв руку, не стал преследовать Вадима и отстал. Добежав до дома, где пряталась Маруся с Агафьей и детьми, он громко крикнул. Дверь тут же распахнулась, но радостные крики и плач, пришлось прекращать, чтобы запастись на ночь всем необходимым. Забаррикадировавшись, они стали пережидать ночь. Дети уже чувствовали себя намного лучше и практически выздоровели.
        Ночь прошла беспокойно, но ожидаемо. Кто-то, как обычно, пытался ломиться, но не преуспел в этом. Наступившее утро, а затем день, подарил им возможность сготовить горячую еду и питьё, и снова залечь на ночь в глухую осаду. Утро всеми было встречено с напряжённым ожиданием, что оно им принесёт, смерть или жизнь, то неведомо. Распахнув дверь, Вадим осмотрелся и не обнаружив никого рядом, кивнул Маруси.
        Женщина, подхватив на руки двоих детей, отдала самого младшего Агафье, а двое, что постарше, ухватились за материнскую юбку. Шли все очень быстро как женщины, так и дети. Вадим шёл сначала впереди, потом, сбоку сопровождая их, благо идти в принципе не далеко. Как только они увидели впереди стену, все побежали к ней, оставив Вадима беречь тыл.
        В этот раз им повезло и никого из монстров возле стены не оказалось. Подбежав к ней, Маруся стала кричать и плакать, пока Вадим охранял их сзади, медленно отступая.
        - Мы пришли! - крикнул Вадим пришедшему на стену сотнику.
        - Вижу. За воеводой уже послали, пусть дети разденутся.
        Вадим кивнул, дети разделись. Сотник, глянув на них сверху, утвердительно кивнул головою.
        - Теперь, бабы.
        - Пусть их осмотрит женщина уже за воротами, - не согласился Вадим.
        - Нет. Меня не интересуют их прелести, что я, голую бабу не видал? А вот мертвяков нам не надобно, особливо женщин, больно мерзопакостными они становятся.
        - Да смотри, чего меня стесняться! - разозлилась Маруся и задрала юбку, обнажив своё белое тело.
        Агафья заплакала и тоже стала натягивать на голову юбку, Вадим отвернулся, сказав ей перед этим: - спиной повернись, нечего им тебя спереди разглядывать, и по спине будет всё ясно.
        Агаша так и сделала, пока Вадим смотрел назад, ища взглядом бесов. В это время на стену поднялся воевода, что находился недалеко от неё в ожидании всего семейства.
        - Ну что, осмотрел?
        - Осмотрел, - ответил Апокся, - живые, всё на месте, дети тоже.
        - Вижу, спускайте верёвки и корзины, втянем их на стены.
        Апокся кивнул стрельцам, а те быстро скинули две корзины, одну для детей, другую для взрослых. Маруся запричитала, и стала впихивать в корзину детей. Вадим улучил момент и быстро сунул ей в руку небольшой кошель с мелкой монетой. Вскоре обе корзины стали подымать наверх. Дети все не вместились в неё, только самые маленькие и Вадим остался с двумя малышами и Агафьей. Агаша вдруг горько зарыдала и бросилась на грудь Вадиму, заливая его горькими слезами и исступлённо целуя ему лицо.
        - Ладно тебе, Агаша, успокойся.
        - Не бросай меня, я тебя люблю, как брата. Как мне жить? - заливалась она слезами.
        - Прекрати, Агаша, у меня нет другого выхода. Вот, возьми деньги и береги себя. Маруся тебя воспитает и замуж выдаст, а я не смогу всегда быть рядом. Расти в прекрасную девушку и раз так получилось, то помни обо мне. Даст Бог, ещё свидимся!
        - Я не забуду, - ревела девчонка и не хотела отпускать Вадима даже когда вернулись обе корзины. С трудом оторвав от себя девчонку, он погрузил сначала малышей, а потом, и Агафью.
        В это время на шум и крики явились два беса. Заприметив добычу, они ринулись вперёд, помогая себе даже руками. Стрельцы на стене, стали быстро выбирать верёвку, рывками подавая вверх корзины. Вадим, дождавшись, когда корзины поднимут на высоту, бросился бежать вдоль стены, уводя за собою бесов.
        Скорее всего, он бы не ушёл от них и, быть может, даже погиб, но стрельцы со стены открыли огонь по обоим бесам, сначала замедлив их, а затем и убив. Один болт попал прямо в ухо самому прыткому из них, а второй споткнулся и упал с копьём в спине. Скинутый в довесок большой камень угодил бесу по черепу, расплющив его и упокоив навечно.
        Вадим, временами оглядываясь, продолжал бежать, уйдя от стены в сторону далёкого пока леса. Пробежав по краю посада, он вырвался из его пределов, спеша уйти прочь от Козельска. Уже на его окраине Вадим перевёл дух, проверил походный мешок, набрал на огородах овощей и отправился в сторону леса.
        Прямо перед ним, он нашёл чьё-то посечённое тело в хорошей и добротной одежде. Остановившись, аккуратно обыскал его и разжился ещё одним кошелем. На боку мертвеца ещё висел длинный кинжал в добротных ножнах на крепкой перевязи, больше никакого оружия не оказалось и Вадим, снял его с пояса и заспешил к лесу.
        Войдя под его зелёную сень, он, непрерывно осматриваясь во все стороны исчез среди деревьев, быстро затерявшись в древнем лесу. И только кроны древних деревьев зашумели от ветра, скрадывая шаги беглеца.