Нерушимый 5 Денис Ратманов
        Нерушимый #5
        В той жизни я умер и воплотился в мире, где СССР не распался, им правит таинственный генсек, способный даровать тем, кто ему верен, фантастические способности и долголетие. Я сам создал свое тело, у меня много дорог, но сперва я хочу сделать то, о чем мечтал в прошлой жизни, да не хватило смелости рискнуть: вывести нашу сборную по футболу в чемпионат мира.
        Моя команда выигрывает. Я становлюсь знаменитым. У меня лучшие в мире друзья, девушка-красавица. Кажется, что жизнь удалась.
        Но перед Новым годом в мою квартиру вломился спецназ. Ошибка исключена - они пришли именно за мной, чтобы обвинить в том, чего я не совершал.
        Нерушимый-5
        Пролог
        Новый год мы договорились встречать всей командой в ресторане, но - с близкими, а потом должны были разъехаться по домам. Гребко пригласил жену с детьми. Клыков - матушку. Микроб - Леру. Жека и Игнат - незнакомых нам своих новых подруг. Левашов тоже грозился прийти с девушкой. А вот Дарина уехала к родителям, и Погосян, приготовивший ей подарок, загрустил. Льва Витаутовича тоже не будет, но, может, оно и к лучшему: парни опасались его и не смогли бы расслабиться в его присутствии.
        Сегодня, 29 декабря, приезжает Лиза и пробудет со мной аж до третьего января с перерывом на первое, когда ей нужно нанести визит вежливости родителям.
        Вчера выпал снег, и солнце слепило. Стоя на вокзале, я кутался в шарф, прятал под курткой розы и всматривался в лица пассажиров экспресса. А вот и она - в той самой соболиной шубе, в которой была на беспредельных боях, и такой же шапке. Ну точно Снежная королева!
        Увидев меня, девушка помахала рукой, побежала навстречу, а за миг до того, как обняться, я вручил ей розы и увлек к стоянке. Щелкнул кнопкой сигнализации, открывая своего «москвича», повел задумчивую девушку к машине.
        Что это моя машина, она поняла, только когда я усадил ее в салон и сел за руль. Посмотрела недоуменно.
        - Саша, это чья? - она провела рукой по торпеде.
        - Моя. Подарок за вклад в развитие отечественного футбола, - чуть улыбаясь, ответил я.
        Она пару раз взмахнула ресницами и полезла целоваться.
        - Вот это да! Вот так подарок! У нас теперь есть машина! И ты сам заработал! Горжусь тобой!
        Ее глаза горели восхищением.
        - У нас? - переспросил я, завел мотор и уточнил: - Ты сказала «у нас»?
        - Ну а у кого? - Она отпрянула и принялась расстегивать шубу. - Мы же вместе, значит - у нас.
        Я покосился на нее и попытался считать желания, но в ее голове был сумбур, и понять, чего она хочет, не получилось. Интересно, замуж - хочет? Одно ясно: мой успех ее очень порадовал.
        С декабря я снял отдельную квартиру и переехал туда, хотя предыдущая осталась за нами, и мы там собирались с парнями. Ну а смысл ютиться?
        Туда я Лизу и повез, она отправилась в душ с дороги, а я - на кухню. Откупоривая шампанское, я насвистывал под нос песню, которой нет в этом мире: «Самая красивая девушка в мире ходит голая по своей квартире. И ей хорошо-о», и тут дверь с грохотом и треском сорвало с петель. Я дернулся, упустил вылетевшую пробку и встретил ОМОНовцев, держа перед собой бутылку, истекающую пеной.
        На меня нацелились автоматные стволы.
        - Ни с места! На пол лицом вниз! - прозвучал голос, приглушенный шлемом. - При подозрении на опасность стреляю!
        - Саша, что там? - донеслось из ванной.
        Мысли пронеслись вихрем. Что происходит? Ошиблись?
        - В чем меня…
        - Лежать! - в голосе омоновца прорезались истеричные нотки.
        Поставив шампанское, я поднял руки, осмотрел набившихся в комнату спецназовцев: шестеро, один у входа в ванную, еще сколько-то за дверью. Медленно-медленно лег, сцепил пальцы на затылке.
        - И чтобы без штучек своих! - предупредил говоривший.
        Что он подразумевает под «штучками»? Боевые навыки или… Или способности? При мысли об этом по спине пробежал мороз.
        Меня обыскали, похлопали по карманам.
        - В чем меня обвиняют? - поинтересовался я, уткнувшись носом в пол. - Произошла ошибка.
        - Никакой ошибки нет, Александр Нерушимый, - прозвучал другой голос, вкрадчивый, не искаженный шлемом. - Мы очень надеемся, что ты сам нам все расскажешь.
        - Руки за спину! - рявкнул командир ОМОНа.
        Я подчинился. Щелкнули наручники.
        - Встал! На выход!
        Из ванной комнаты выскочила Лиза, замотанная полотенцем, с мокрыми встрепанными волосами, зажала рот рукой, шарахнулась обратно.
        Меня толкнули в спину.
        - На выход, я сказал!
        Глава 1. Куда вы меня ведете?
        - Что за беспредел? В чем вы меня обвиняете? - воскликнул я и получил тычок в спину.
        Он придал мне ускорение и вытолкнул из кухни в прихожую. Кто-то схватил за шею, выволок из квартиры. Я вывернулся, рванул назад.
        - Лиза, не…
        Хотел крикнуть: «Не высовывайся, спрячься» - но получил кулаком в «солнышко», и слова застряли в горле. Разинул рот, хватая воздух. Меня поволокли вниз по ступеням. Со второго этажа - полминуты ходу, и я лихорадочно соображал, как быть.
        Что случилось? Что за наезд?! А главное - что делать? Включать лучшего кого-то там и рвать когти? Так пристрелят, вон их сколько, и все вооружены. Если случилось недоразумение, и я покалечу ментов, меня за это посадят.
        Но как смириться, когда там - Лиза, и хорошо если ее не тронут? Но она с ума сойдет, гадая, во что я вляпался.
        А ведь действительно - во что?
        - В чем меня обвиняют? - повторил я уже на улице.
        Но мне не ответили, затолкали в автозак - я рухнул на пол, приложившись лбом к лавке - руки-то за спиной, не выставишь их. Аж искры из глаз посыпались.
        Только уселся на лавку - автозак рванул с места, и я опять чуть не свалился, выругался. Ехали мы минут пять. Я и объяснение происходящему найти не успел, как уже выходить пора. Омоновцы вытащили меня из машины, словно я буйный или особо опасный, и в сопровождении трех милиционеров направились к зданию МВД.
        Вопреки моим ожиданиям, вглубь ментовки мы не пошли, а начали спускаться в цоколь. Перед решетчатой дверью омоновцы остановились, передали какие-то бумаги ментам, и уже они меня завели в куцый коридор. Слева и справа были по две бронированные двери с окошками.
        Камеры предварительного задержания, в нашей России именуемые Изоляторами временного содержания. Память подсунула информацию, что меня могут тут продержать двое суток, а потом должны либо отпустить, либо предъявить обвинение и отправить в СИЗО.
        - Товарищ сержант, - обратился я к молодому менту, похожему на кота, - мне нужно позвонить.
        - Не положено, - отрезал он.
        В принципе, один звонок Тирликасу - и можно считать, что недоразумение исчерпано. Но не дают телефон, сволочи! Беспредел какой-то: ни обвинения, ни допроса по протоколу.
        - Может, хоть вы расскажете, за что меня задержали? - спросил я у ментов.
        - Р-разговорчики! - в голосе безобидного на вид сержанта прозвучала явная угроза.
        - Придет время - узнаешь, - сжалился второй сопровождающий.
        - Долго ждать не придется, - брякнул сержант.
        Омоновцы, передав меня ментам, ушли, а те обыскали меня еще раз, отперли ближайшую камеру, сняли наручники и затолкали туда. В нос ударила вонь немытого сортира и грязных тел, аж глаза начали слезиться. Бронированная дверь лязгнула, отсекая от привычного мира, как пасть голодного монстра, рассчитывающего меня переварить.
        Я осмотрел камеру. Возле двери - толчок, отгороженный от умывальника шторой. Три двухъярусные кровати с одной стороны, три с другой. Ни одной - у параши. Возле параши - длинный стол, где задержанный с подбитым глазом и в перекошенной майке хрустел огурцом. На нижней койке восседал здоровенный усатый цыган в цветастой рубахе и читал газету. Башка, как бочонок, шея бычья, усы смоляные, пузо - рюкзак альпиниста.
        На койке напротив печалился растрепанный парень, похожий то ли на хипака, то ли на геолога, то ли на поэта.
        - Ночью кипеш, днем кипеш, - с верхней полки прохрипел мужик, замотавшийся в одеяло, как в кокон. - И свет этот долбанный не гаснет, у-у-у! Когда ж я высплюсь!
        Всего было восемь задержанных, я - девятый, пятеро спали, отвернувшись и накрыв голову кто - одеялом, кто - подушкой. Пришла мысль, что раз мне не выдали белье, значит, долго мариновать не планируют.
        - Здорово, - буркнул я - трое не спящих кивнули в ответ и сразу же потеряли ко мне интерес.
        В прошлый раз хотя бы понятно, за что меня задержали. Сейчас же - просто так, блин! Лизу еще напугали. Что в той реальности, что в этой менты охреневшие. Захотелось как-то их наказать. Шуйского натравить или Витаутовича. Нет, лучше Вавилова! Жаль я номера его не знаю. Хотя что это я, башкой приложился и совсем очумел. Лиза, наверное, ему уже звонит, и с минуты на минуту меня выпустят.
        Не замечая того, я начал метаться по камере туда-сюда, как тигр в клетке.
        - Не мельтеши. Голова кружится, - прогудел цыган, не отрываясь от газеты.
        Я сел напротив пожирателя огурцов, облокотился о стол, подпер голову. Почему Вавилов ничего не делает? Или Лизу тоже загребли? Она уже десять раз могла позвонить деду!
        Или с ней что-то случилось? Воображение нарисовало картину: красивая полуголая девушка только из душа, толпа вооруженных мужиков… Я мотнул головой. Нет, не посмеют, не девяностые на дворе. В конце концов, генерал Вавилов может просто не ответить на вызов: не слышит, спит, на совещании - да мало ли что.
        Лиза обязательно дозвонится. Меня непременно отсюда выпустят.
        Заскрежетал ключ в дверном замке - я встал, уверенный, что пришли за мной. Открыли бронированную дверь, решетчатую - пока нет. Появился уже знакомый молодой сержант с кошачьими глазами и похожий на мейнкуна, только кисточек на ушах не хватало. Прищурился недобро и рявкнул мне:
        - А ну пошел на место!
        Я опешил, сообразил, что они не по мою душу, сел, где сидел, сжал кулаки. Да что ж такое! Мейнкун указал на пожирателя огурцов с подбитым глазом:
        - Кабанов! На выход!
        Мужик вскочил, усиленно заработал челюстями и потопал к выходу с набитым ртом. Пытающийся уснуть жалобщик заворочался на верхней койке, застонал.
        Когда меня повязали, назвали по имени, с чего я взял, что я тут по ошибке? У меня стадия отрицания? В голове не укладывается! Что такого страшного я мог сделать, что за мной прислали спецназ? По чьей наводке? А если это поклеп - кому я дорогу перешел?
        Примерно через полчаса тот же мент-мейнкун пожаловал за мной. Теперь, помимо еще двоих в милицейской форме, с ним пришел тип, одетый по гражданке, похожий то ли на морскую свинку, то ли на вомбата - маленький, сбитый, какой-то пегий, в пигментных пятнах. Видя, как я вразвалочку направляюсь к выходу, Мейнкун скомандовал:
        - Лицом - к стене, руки за голову, и без глупостей!
        Я ощутил прикосновение к своему разуму и понял, что кто-то, скорее всего Вомбат, - одаренный, а значит, бээровец. И вот теперь надежда, что получится быстро отсюда выйти, скукожилась и забилась в тень. Что же стряслось, если подключили Безопасность Родины?
        Как себя вести? Открыться ли, что у меня тоже есть дар, или пусть думают, что я простой парень, талантливый просто? Пока буду шифроваться, посмотрю по обстоятельствам. Я не стал сопротивляться вмешательству в разум, убрал лишние мысли, оставив недоумение и возмущение: меня, конопляного муравья, копытом в лоб, и кто?!
        И снова обыск. Потом мы поднялись на первый этаж и, меня вывели из ментовки, мы обогнули здание и вошли в неприметную дверь с торца, тоже бронированную - я оценил толщину металла.
        У входа - опять шмон. Затем - тесный предбанник и три двери, наводящие на нерадостные мысли: «Направо пойдешь - коня потеряешь, себя спасешь; налево пойдешь - себя потеряешь, коня спасешь; прямо пойдешь - и себя, и коня потеряешь».
        Как же не хватает коня!
        Мы направились прямо и оказались в небольшом медблоке. С меня наконец сняли наручники, чтобы серая молчаливая медсестра взяла у меня кровь - менты, все трое, аж в процедурный кабинет ввалились - а ну я заложника вздумаю брать? Потом эта же медичка подключила меня к какому-то аппарату, заглянула в ноутбук. Что она делает, я не видел. Защелкали клавиши, как зубы собаки, выкусывающей блох.
        После этого меня сфотографировали, отсканировали сетчатку, сняли «пальчики». Хотелось прижать к стенке кого-то из ментов и вытрясти хотя бы статью, которую мне шьют.
        Дальше, по идее, меня должны были сопроводить к следователю, где я наконец узнаю, что происходит. Но «по идее» не произошло. Все пошло через выхлопную трубу.
        Когда закончили с осмотром, медичка встретилась взглядом с Вомбатом и исчезла, менты остались. Я снова ощутил прикосновение к разуму и изгнал лишние мысли. Читай: я до чертиков напуганный парень, который не понимает, что происходит.
        Вомбат хмыкнул, поковырялся немного в моих мыслях и сказал:
        - Тебя подозревают в изнасиловании и убийстве.
        Тут я не сдержал возмущения, распахнул глаза.
        - Что?! Вы в своем уме?! Зачем мне это, когда у меня девушка… И вообще кто вы такой?
        Видимо, сильная эмоция шарахнула Вомбата, он скривился и исчез из моей головы, но вскоре снова там обосновался и перебил меня:
        - А также в убийстве по предварительному сговору…
        - Кого? Того, кого я якобы изнасиловал? Кто. Вы. Такой? По какому праву меня обвиняете?
        - …сотрудничестве с английской разведкой, - все так же невозмутимо продолжил он.
        Меня взяло зло, с трудом удалось сдержаться, чтобы не засветить способности. И тут дошло: это не допрос, Вомбат меня провоцирует и читает мысли, рассчитывая найти нужную. Все это попахивало бредом. Скорее всего, среди его обвинений есть истинное, на которое я должен отреагировать не негодованием, а страхом. Так читай мысли, Вомбат, я чист перед законом!
        - А в контактах с инопланетянами не подозревают? - не сдержал иронии я. - Или там… с гремлинами, орками?!
        Хлопнула дверь, и в процедурный вошел аж целый майор: двухметровый верзила в военной форме и при погонах, напоминающий Щелкунчика-переростка, ну, или персонажа, который вылез из «Майнкрафта» и очеловечился: голова, массивный подбородок и даже черепная коробка прямоугольные, вытянутый прямоугольник смоляной моноброви, руки - ковши экскаваторов.
        Когда я сопоставил два и два и сообразил, почему меня загребли в ментовку, а работают со мной люди в военной форме, в душе будто оборвалась натянутая струна. Та струна, на которой держалась моя уверенность в своей правоте.
        Это КГБ! Да еще и БР здесь. Что же такое мне шьют? Нецелевое использование способностей? Что бы ни шили, если очень хотят, обязательно пришьют. Причем так меня обработают, что я сам оговорю себя, друзей, вымышленных друзей, маму и папу, признаюсь в чем угодно, ведь не факт, что получится выдержать пытки, а эти товарищи ничем не брезгуют!
        Вомбат глянул на кэгэбэшника снизу вверх. Верзила сказал так, словно меня тут не было:
        - Прежде, чем допрашивать, нужно пропустить его через сканер, а потом уже…
        - Что еще за сканер? - спросил я. - Вы издеваетесь? С кем я имею дело?
        Они вдвоем уставились на меня. Я сосредоточился на их желаниях: Майор Щелкунчик был уверен, что я не самородок, а «его клиент», и хотел в этом убедиться, от Вомбата исходил уже знакомый белый шум, с каким я сталкивался, когда пытался услышать желания Витаутовича.
        Вомбат бээровец, а Щелкунчик кэгэбэшник. По идее, мне должны были предъявить обвинение при задержании. Или случилось что-то действительно ужасное, что-то угрожающее безопасности Родины, а меня подставили, и потому теперь держат как особо опасного? Хрен знает, как тут с подозреваемыми самородками обходятся, но я ведь типа не он. И буду стараться выглядеть простым парнем. Не дурачком - дурачка валять смысла нет, они все обо мне знают…
        Черт! И знают, что я - якобы сирота из глухомани. И историю мою проверили, а там что? Существовал ли Саша Нерушимый в этом мире? Есть ли у меня история?
        Еще раньше я сам попытался нарыть информацию о себе: тот детдом, где я якобы воспитывался, действительно существовал, в списках выпускников я значился. Но ведь можно побеседовать с людьми, которые должны были меня знать! И тогда правда всплывет.
        И еще Лиза. Очень надеюсь, что она из-за меня не пострадала.
        - Скажите, девушка, которая была со мной, Елизавета…
        - Проходит по делу как подозреваемая, - отчеканил Вомбат. - У вас в квартире обнаружен электронный носитель с запрещенной западной музыкой.
        Сами собой сжались кулаки. Захотелось захохотать от злости. Ну и бред! Лиза любила джаз и софт-рок, где-то достала Армстронга, Паркера, а также «Скорпов», Бьонсе, Элвиса…
        - Но это всего лишь музыка! - возмутился я. - Красивая музыка. Как Вагнер, Моцарт… они ведь тоже западные, что их теперь, не слушать?
        Неужели они собираются меня осудить по такому ничтожному поводу?! Как-то мелковато для КГБ.
        Вомбат повернулся ко мне спиной и обратился к Щелкунчику:
        - Ты гля, говорливый какой! Давай на сканер его. - Он повернулся ко мне и успокоил: - Не дрейфь, это не больно и неопасно. Нам нужно понять, кто ты есть, от этого будем и плясать.
        - Вы хоть скажите, что произошло и почему я здесь? Вот представьте, что я вообще не в курсе, а вы невинного человека прессуете.
        Вомбат посмотрел, как на экзотическое насекомое, потом кивнул майору, и тот скомандовал ментам:
        - Давайте-ка его в лабораторию.
        Представилось стерильно-белое помещение, ящик с пыточными инструментами, электроды… Я мотнул головой, изгоняя из головы иллюзии. Нет. Скорее всего, они будут проверять, не одаренный ли я, а дальше со мной будет работать либо БР, либо КГБ. Витаутович говорил, дар можно вычислить с помощью энцефалограммы, и он проявляется у меня, когда я сам этого захочу. Сейчас - не хочу. Но вдруг организм сочтет ситуацию опасной для жизни и начнет спасаться с помощью дара?
        Глава 2. Кто ты?
        Лучше с КГБ иметь дело, они хотя бы обычные люди, а от бээровцев хрен знает, чего ожидать. Но сам факт, что мной заинтересовалось КГБ, не обещает ничего хорошего. Что же они раскопали? Изучили мое прошлое и поняли, что меня раньше не существовало?
        Пока Вомбат не залез в мои мысли, я осмыслил опасности: если у меня нет истории в этом мире, то сто процентов в шпионы запишут. По сути это главная, угрожающая жизни опасность, и нужно выяснить, нашли ли людей, которые меня знали, и побеседовали ли с ними.
        Если все обойдется (веры в это мало, но вдруг?), скрою дар, а когда Вомбат от меня отстанет, включу «Лучшего в мире оратора». Может, и получится повлиять на майора Щелкунчика, если мое дело, конечно, будет вести он.
        Кэгэбэшник отпер дверь слева. За ней оказался кабинет, напичканный мониторами, датчиками, приборами непонятного назначения. В его центре располагалось кресло типа стоматологического, над ним крепилась штуковина, похожая на фарфоровый шлем великана.
        Щелкунчик занял кресло напротив компов, включил один. Как только экран ожил и бросил на его лицо голубоватые отсветы, на «шлеме» вспыхнул светящийся ободок.
        - Не нервничай, - сказал Вомбат примирительно. - Садись… то есть присаживайся в кресло. - Он повернулся к ментам. - Азаров, ты здесь, остальные - за дверь.
        Два сотрудника вышли, остался мент-мейнкун по фамилии Азаров. Чего майор КГБ ментами командует? Это ж другое ведомство. В прошлой жизни я читал про противостояние КГБ и МВД, их то объединяли, то они враждовали. В этой реальности как-то не до них было, и я вопрос не изучал, но судя по тому, что я увидел: общие обезьянники, менты в услужении - после точки бифуркации конкуренция между ведомствами перетекла в сотрудничество, потому что появилась организация более закрытая и таинственная, чем КГБ - Безопасность Родины.
        Я сел в кресло. Удобно устроиться не получалось: мешали сведенные за спиной руки. Колыхнувшись, «шлем» загудел и начал опускаться. Я думал, он полностью накроет голову, но нет - остановился в полуметре. Вомбат ощупал его, вытащил шнур. Потом шагнул к сейфу, набрал код и достал черную резиновую шапку, дырявую, как дуршлаг, с торчащими в разные стороны электродами и фиксатором для подбородка, соединил со шнуром. Я поморщился. Эта шапка, то есть электродная система, напомнила то ли атрибут из «Бешеного Макса», то ли девайс для БДСМ игрищ, только там на фиксаторе был кляп.
        - Голову наклони, - скомандовал Щелкунчик. - И не нервничай, это просто энцефалограмма. Ты ничего не почувствуешь.
        Я послушался, и он нацепил на меня электродную систему, хорошенько ее приладил, проверил контакт с телом и спросил:
        - Алкоголь употреблял?
        Я хмыкнул.
        - Не дали, сволочи, даже глотка сделать. Кстати, шампанское было хорошее, дорогое.
        - Это хорошо, что не пил. - Он сунул мне под нос бутылку с поилкой. - Это глюкоза. Ты не должен быть голодным.
        Я сделал несколько глотков, уверенный, что как только они убедятся, что я не одаренный, все вопросы отпадут, и меня отпустят, ведь то, что происходит - не более чем недоразумение… А если нет? Что если я прокачался, когда лечил перелом ключицы, и они зафиксируют пробуждение дара?
        Все равно должны отпустить, я ведь ни в чем не виноват, зря, что ли, у них дознаватели своей хлеб едят? Или если есть действие, то имеется и противодействие? На каждого дознавателя найдется свой пройдоха. Что если расколоть одаренного - та еще задача?
        А если обнаружат у меня дар иного рода, какой ни у кого до меня не встречался? Что если распознают чужака и разоблачат? Сердце зачастило.
        - Теперь попытайся не нервничать, - посоветовал Вомбат, враз сделавшись внимательным и заботливым.
        - Думаю, это вряд ли получится, - честно признался я.
        Чтобы я не отвлекался на Щелкунчика, с потолка опустился белый экран, отгородивший меня от раздражителей. Я никогда не проходил энцефалограмму, но и без слов моих пленителей знал, что ничего не почувствую. Чтобы успокоиться, подумал о том, как отсюда выйду, получив извинения. Потом и Лизу отпустят. Если, конечно, Вомбат не соврал, что ее тоже повязали.
        Несколько минут я сидел, погруженный в свои мысли. Еле слышно шелестел кулер, что-то поскрипывало, шумно дышал Вомбат. Потом отгораживающий меня экран свернулся в рулон под потолком, я перевел вопросительный взгляд на Вомбата, который забыл обо мне и встал за левым плечом Щелкунчика, расшифровывающего показатели. Лица у них были непроницаемые, желания майора не считывались, он полностью сосредоточился на деле.
        Минут пять они пялились в экран, и это время для меня растянулось в вечность. Наконец Вомбат разочарованно вздохнул и сказал Щелкунчику:
        - Ты прав. Он ваш.
        Я мысленно выдохнул. Верзила победно улыбнулся, больше всего на свете он хотел получить пять тысяч. Похоже, они поспорили на то, одаренный я или нет, и Щелкунчик выиграл.
        - Ну и в чем вы там убедились? - закосил под дурачка я. - Что я ни в чем не виноват?
        Мой вопрос остался без ответа. Вомбат пожал руку Щелкунчику и удалился, на меня даже не посмотрев. Щелкунчик затарахтел клавишами. Они что же, не собираются меня отпускать?
        - Эй, вы обо мне не забыли? - напомнил о себе я. - Я, между прочим, ни в чем не виноват!
        - Это еще надо проверить, - откликнулся Щелкунчик.
        - Что вы на меня пытаетесь повесить?
        Я занервничал, вспоминая методы сотрудников правоохранительных органов нашей реальности: главное раскрыть дело, а виновный ответит или невиновный - не так уж важно. Неужели они упустили из виду, кто директор моей футбольной команды, и что сам Шуйский опекает «Титан»?
        - Дайте мне позвонить. Я имею на это право.
        Щелкун наконец глянул на меня и осклабился:
        - Вот побеседуем с тобой с глазу на глаз, полиграф пройдешь, тогда и решим, давать тебе звонить или нет.
        Полиграф? Вот тут я и провалюсь, потому что в моей биографии нет ни слова правды. Я не терял память. Мало того, я изначально не Саша Нерушимый. Мне не восемнадцать лет, я не родился в селе Кунашак, у меня есть родители, я не детдомовский.
        Черт!
        Ожили знания, которые я почерпнул из многочисленных статей о детекторе лжи: обмануть его можно, только если тренироваться много месяцев. Я не то что не тренировался, а вообще смутно представляю, как обманывать полиграф. А вот агентов спецслужб натаскивали, потому они резистентны к таким проверкам.
        А еще я читал, что есть от природы резистентная категория - патологические лжецы, которые говорят и верят, и в каждое слово вкладывают по огромному куску души. Если я включу «Лучшего в мире» и стану самым искусным лжецом, то есть шанс выпутаться. Но прежде, чем применить оружие последнего шанса, нужно попробовать договориться и попросить Щелкунчика связаться с Тирликасом или Шуйским, который, я надеюсь, заинтересован в том, чтобы я был на свободе и играл в футбол.
        - Товарищ Шуйский может за меня поручиться, - проговорил я.
        Хотелось продолжить, что от меня зависит судьба «Титана» и футбола в принципе, но увидев, как майор изменился лицом, я замолчал. Он посмотрел так, словно я сказал: «Хайль, Гитлер» - и зиганул.
        Что-то я ляпнул не то. И желания майора считать не получилось.
        Вот оно, ощущение «яйца над пропастью». Моя судьба зависит от того, есть ли у меня история в этой реальности. Станут ли заморачиваться и искать людей, которые меня знали раньше: воспитателей, соседей по детдому? Если да, мне точно кабзда, и «лучший в мире лжец» не поможет.
        А если я не тот, за кого себя выдаю, то кто тогда? Правильно: западный агент. Возможно, и память у меня пропала как-нибудь под гипнозом, чтобы проснуться в нужный момент, когда услышу кодовое слово или увижу человека, который сработает триггером. И впереди меня ждут бесконечные допросы и, возможно, пытки, которыми никакие спецслужбы не брезгуют.
        Из разверзшейся перспективы дохнуло могильным холодом.
        Панические мысли разгуляться не успели: Щелкун обратился к сержанту Азарову, все это время простоявшему у выхода, кивнул на меня и уронил:
        - Пункт два. На дознание.
        Что за пункт? Не на допрос - а на дознание?! Вы ж убедились, что я не одаренный, а простой смертный! Да что, черт побери, произошло?! Угрожать Шуйским, рвать и метать, качать права было бессмысленно. Эти люди имели реальную власть, и плевали на закон и протоколы.
        Если кэгэбэшники еще должны соблюдать правила, то как работают сотрудники БР, я понятия не имел. Ходили слухи, что они имели право пристрелить любого, кто им мешает.
        Азаров сделал шаг ко мне.
        - Встать, и без глупостей, - строгим голосом проговорил Азаров. - Понял - кивни.
        Грустно улыбнувшись, я кивнул, покинул кресло. Щелкнули наручники. Но обрадоваться я не успел: руки теперь сковали впереди. Я думал, меня куда-то повезут или поведут, но мы просто преодолели пять метров: вышли из лаборатории и переступил порог кабинета, где я еще не был.
        Тут витал дух пятидесятых: смотрели со стены Дзержинский, Сталин и Горский, который в такую компанию не очень-то вписывался. «Это все обман, что он был самым добрым царем, - запел Микроб в воображении. - Это все неправда, он правил огнем и мечом». В начале девяностых Горский устроил террор. Без террора страну было не спасти.
        Огромный деревянный стол, крытый помутневшим от времени лаком. Кольцо всверленное в столешницу, чтобы пристегивать к нему подозреваемых. Шкаф с папками. Ноутбук. Камера на треноге, какую я видел в кабинете Джабаровой. Предположительно полиграф: преобразователь типа усилителя для колонок, от которого тянутся датчики. И напротив стола - ушатанный деревянный стул, который наверняка помнил допросы и признания двадцатилетней давности.
        Сопровождавший меня Азаров встал у стены и окаменел, как андроид, перешедший в спящий режим. Больше всего он хотел побыстрее отсюда уйти.
        - Можно? - я указал на стул - Щелкунчик, включающий ноутбук, кивнул и сказал нарочито вежливо:
        - Да, присаживайся, Александр, твое дело буду вести я, майор госбезопасности Роман Августович Быков. - Наверное, все, что здесь происходит, пишется на камеры, вот он и стал вежливым до тошноты. - Дознание будет проходить в присутствии заинтересованного лица, сотрудника комитета Безопасность Родины, Глеба Олеговича Фарба. Чтобы сведения были более точными, вы пройдете полиграф - под наблюдением товарища Фарба. И лишь после того, как наши специалисты обработают полученные данные, вам будет предъявлено обвинение.
        Быков направил на меня камеру и принялся ее настраивать. Его монобровь задвигалась - как огромная черная гусеница по лицу поползла.
        Предъявлено обвинение… Вспомнился старый анекдот: «Фима, тебе пора домой». «Мама, я хочу кушать?» «Нет, Фима, ты замерз». Я не сдержался и выдал:
        - По-моему, я имею право знать, что я совершил.
        Я напрягся, готовый услышать обвинение, но Быков не спешил. Потеснив Азарова, в кабинет вошел Вомбат, то есть Глеб Олегович Фарб. Зачем он здесь? Будет мысли читать?
        Похоже, они меня уже осудили, иначе попытались бы разобраться и не обращались бы, как с отбросом. Или меня специально держат в неведении, маринуют, чтобы я потерял контроль, и с помощью полиграфа вычислить, когда я солгу. Я невиновен, и мне нечего скрывать, кроме того, кто я и откуда. И если всплывет, что меня не существовало…
        Хочу быть лучшим в мире лжецом! Пусть завтра меня расплющит откатом - это будет завтра. Сегодня мне надо выжить любой ценой.
        Быков-Щелкун нацепил мне на грудь и живот пояса с датчиками, фиксирующими дыхание, шевельнул монобровью и прогудел:
        - Если будут жать, скажи. - Он повертел в руках резиновый коврик, от которого тянулся провод, соединяющий его с полиграфом. - Встань!
        Я поднялся, и он положил коврик мне под зад. Этот датчик регистрировал, когда очко жим-жим. То есть мышечное напряжение - мышцы непроизвольно сокращаются, когда человек лжет.
        - Ничего не жмет, - ответил я, сел, поерзал.
        Азаров-мейнкун пристегнул мои руки к стальному кольцу, ввинченному в массивную столешницу. Майор заявил безапелляционным тоном:
        - Ложь - противоестественное состояние человека. Когда человек лжет, пусть каждый и делает это время от времени, он знает, что поступает плохо, и организм реагирует определенным образом: учащается дыхание, сердце бьется чаще… - Майор Быков говорил так, словно забивал гвозди в крышку моего гроба. - Разожми кулаки.
        Я с трудом разогнул сведенные спазмом пальцы, и майор нацепил мне датчики на большой и указательный.
        - Так что обмануть полиграф невозможно. Советую говорить только правду. Помни: сотрудничество со следствием облегчает вину.
        «Вранье, - подумал я. - Обмануть можно кого угодно и что угодно, кроме себя и судьбы».
        Может, в этом мире в общем доступе и нет информации, как обойти полиграф, но в моей реальности она была. К тому же, если бы детекторы лжи имели стопроцентную эффективность, то использовались бы более широко, и как основной способ получения информации.
        - Кроме того, камера фиксирует малейшие изменения мимики. Когда человек лжет, мышцы лица реагируют определенным образом.
        Да, обычный человек не обманет полиграф. Но лучший в мире лжец - запросто. Ощутив касание к разуму, я запретил себе думать о способностях.
        - Я ни в чем не виноват, мне нечего скрывать, - ответил я.
        - Это мы посмотрим, - проворчал Фарб, человек-вомбат.
        - Отвечай кратко и честно, - все тем же голосом карающего божества продолжил майор, впился в меня глазами-буравчиками. - Сегодня декабрь?
        - Да.
        - Двадцать девятое?
        - Да.
        - Пятница?
        - Да.
        - Тебя зовут Александр Нерушимый?
        - Да.
        - Ты убил Джона Кеннеди?
        - Нет, - я аж улыбнулся, хотя понимал, что он делает: задает пристрелочные вопросы, на которые ответы известны заранее, чтобы вычислить, как мой организм реагирует, когда я не лгу.
        - Ты знаком с Шуйским Валентином Григорьевичем?
        - Да.
        - Вас связывали деловые отношения?
        - Да.
        - Ты был приставлен, чтобы следить за ним?
        - Нет.
        - Ты работаешь на разведку других стран?
        - Нет.
        Присутствие Фарба в моем разуме становилось все более явным. К чему эти вопросы? Они подозревают меня в шпионаже?
        - Знаком ли ты с Вавиловым?
        - Да.
        - Состоишь ли ты в интимных отношением с Елизаветой, его внучкой?
        Я ответил спустя секундное промедление:
        - Мы любим друг друга.
        - Выполнял ли ты поручения Вавилова?
        К чему этот вопрос? Тоже пристрелочный, или…
        - Нет. Мы встречались лишь два раза.
        - Ты получил от него телефон марки «Енисей-22»?
        - Да.
        - Использовали ли вы для общения шифрованный канал?
        - Нет.
        - Ты знаешь других членов организации?
        - Что?!.. Какой организации?
        - Ты работаешь на иностранную разведку?
        Ну вот, кажется, и приблизились к сути их претензий, третий раз вопрос звучит.
        - Нет, - я встретился взглядом с Фарбом и отчеканил: - Я никогда не предавал и не предам свою Родину.
        - Ты изнасиловал и убил Ольгу Новикову?
        Это что еще? Опять пристрелочный вопрос?
        - Не знаю таких.
        - Ты причастен к теракту?
        - Нет…
        Вот оно! Произошел теракт, это как раз по части КГБ, но я тут каким боком? Что за теракт? Я ухватился за нить, ведущую к разгадке, и спросил:
        - В Михайловске случился теракт?
        Кэгэбэшник и бээровец переглянулись. Фарб что-то напечатал, майор Быков прочел. Подумал немного, перевел взгляд на меня и спросил:
        - Ты причастен к взрыву поезда?
        - Нет!
        - Ты причастен к взрыву самолета?
        - Нет!
        - Тебе известно о гибели Шуйского?
        - Нет… Что?!
        - Ты имеешь отношение к его смерти?
        - Нет!
        Для пристрелочных вопросов это слишком смело. Неужели Шуйского убили? Я сложил два и два, вспомнил их рожи, когда попросил позвонить Шуйскому… Еще и КГБ… Да, все сходится. Но я тут каким боком? Шокированный догадкой, я оторопел.
        Уловив, что мое состояние изменилось, Быков усилил натиск:
        - Ты знал о конечной цели?
        - Какой цели?
        - Знаком ли ты с Тирликасом Львом Витаутовичем?
        - Да.
        - Он являлся твоим координатором?
        - Нет. Координатором чего?
        Тирликас здесь при чем?
        И опять они переглянулись, уставились в экран ноутбука. Воцарилось молчание. И тут до меня начало доходить. Шуйского убили, и теперь гребут всех приближенных и подозрительных без разбора. Я - более чем подозрительный, Лев Витаутович - более чем приближенный, как и Вавилов. Все это время Фарб слушал мои мысли. Что ж, пусть. Не удержавшись, я представил вомбата, знаменитого тем, что продукт его жизнедеятельности напоминает кирпичи. А еще он способен задом задушить хищника, который сунет морду в его нору.
        Фарб поморщился и исчез из моих мыслей, скривился, потирая висок, как когда болит голова. Видимо, ковыряться в чужих мозгах - занятие не из приятных.
        Майор Быков заговорил, сменив тему допроса:
        - Тебя зовут Александр Нерушимый?
        - Да.
        - Ты родился в селе Кунашак?
        «Откуда мне знать, где я родился? Воспитывался там».
        - Не знаю. Не помню, - пожал плечами я, и это была чистейшая правда. - Вы наверняка изучили мое личное дело и знаете, что я не помню свое прошлое.
        - За год так и не вспомнил?
        Кажется, мы приближаемся к теме, которая может меня утопить. Навалилась апатия. Скорее всего они узнали: Александр Нерушимый - синтетическая личность, иначе к чему такие вопросы? Но я так просто не сдамся. Пока есть ниточка надежды, буду бороться.
        Вот только против фактов бессилен даже талант «лучший в мире лжец».
        Глава 3. Чем честнее я вам отвечу, тем большим лжецом могу вам показаться
        Когда меня окончательно запишут в шпионы, я просто исчезну без суда и следствия, и последние мои минуты будут мучительными. Футбольным фанатам скажут, что я предатель, и их любовь обратится ненавистью. Пройдет пара месяцев, и никто не вспомнит Александра Нерушимого, восходящую звезду отечественного футбола, «Титан» продует в Первой лиге, и…
        Черт, я даже сейчас думаю о команде!
        - Тебя нашли голым посреди Лиловска, хотя ты жил в Кунашаке. Что ты там делал? - начал Быков издалека.
        - Откуда мне знать, я не помню.
        Я сразу же подумал специально для Вомбата: «Наверное, я поехал туда поступать. А может, меня обокрали и опоили. Хотел бы я знать».
        - Прошел год. Ты так ничего и не вспомнил?
        Я представил себя никому не нужным сиротой, которого травили воспитатели и дети, сам в это поверил и ответил:
        - Чувства. Там было плохо. Еще кровати помню, одна над другой. Лес. Не такой, как здесь. Сойдешь с тропинки в тень - комары сжирают.
        - Почему ты не поехал в Кунашак выяснять, кто ты и что было раньше? - подал голос Фарб-вомбат.
        - Наверное, потому что там было плохо, и мне подсознательно не хочется все это оживлять в памяти.
        Вопросы стали другими. Если раньше Быков торопился и давил, теперь же мы беседовали «за жизнь» мирно и расслабленно. Почему они не говорят, что моя личность синтезированная? Аппарат обкатывают? Или и правда не проверили прошлые мои контакты, потому что не до того им? Майор взглядом указал Вомбату на экран ноутбука, тот прочел что-то и кивнул. Атака на мозг прекратилась, но я велел себя не расслабляться, потому что вопросы будут неудобные и неожиданные. И не ошибся.
        - Твою мать зовут Валентина?
        - Не помню, да, наверно, и не знал, - пожал плечами вжившийся в роль я.
        Зачем у сироты такое спрашивать? Тому, кто не знал родительского тепла, подобные вопросы неприятны.
        - Ты знаешь Димидко Александра?
        - Знаю.
        - Участвовал ли ты в незаконных боях без правил?
        - Было дело.
        - Получил ли ты деньги за это?
        - Получил.
        - Знал ли ты, что это незаконно?
        - Знал. Но мне очень нужны были эти деньги.
        - Где ты научился драться?
        И снова прикосновение к разуму. «Ну откуда мне знать, когда я ничего о себе не помню? Может, был толковый физрук».
        - Не помню.
        Затем неожиданно Вомбат по-английски спросил, какой мой родной язык. Я ненадолго завис, мысленно перевел вопрос на русский и ответил на английском:
        - Русский.
        И опять по-английски:
        - Где ты так научился играть в футбол?
        - Не помню, - ответил я по-русски и добавил жалобно: - Можно вас попросить? Если вы узнали это, то не могли бы поделиться со мной?
        - Минуту назад ты говорил, что тебе неважно прошлое. - Попытался поймать меня на лжи Быков.
        - Да. Но одно дело поехать в Кунашак и все пережить заново, а другое - просто узнать от других людей.
        - Как давно ты знаешь Тирликаса Льва Витаутовича? - спросил Быков.
        - С декабря прошлого года.
        - Какие отношения вас связывают?
        Я ответил, как сирота, всю жизнь мечтавший о родителях:
        - Я уважал его. Мне хотелось бы, чтобы у меня был такой отец. Как он относился ко мне, не знаю.
        Я был лучшим в мире лжецом, и моя ложь проникала не только в разум, но и в душу. Я был так убедителен, что аж Вомбата пробрало, и на его лице промелькнуло сочувствие.
        - Как ты относился к Валентину Григорьевичу Шуйскому? - продолжил Быков.
        - С уважением. Он помогал нашей футбольной команде, - не покривил душой я.
        - Состоишь ли ты в какой-то организации?
        - Я комсомолец.
        - Работаешь ли ты на врагов Советского Союза?
        - Нет.
        Подобных вопросов были сотни, они сыпались градом, но мне скрывать было нечего. А вот Фарб активизировался и копался в моих мыслях своими вомбачьми лапками - поначалу рьяно, потом - все более неохотно. Под конец допроса он вовсе перестал стараться, побледнел и массировал пальцами виски.
        У меня у самого разболелась голова. Сколько времени прошло с момента, как начался допрос… то есть дознание? Три часа? Полдня? Какое сейчас время суток? Может, полночь уже, оттого и спать хочется. Вон, Фарб тоже с трудом подавил зевок. И руки затекли, я-то опереться о спинку кресла не могу, пристегнутый к долбанному кольцу. Конвоир мой Азаров, вон, прислонился к стене, ноги его не держат.
        Когда все закончилось, Фарб и Быков уселись рядом и принялись анализировать, что я наговорил. Потом, наверное, наложили данные на видео с камеры, сопоставили мимику со словами. Я был совершенно спокоен, уверенный, что мою ложь нельзя распознать.
        - Похоже, он честен, - вполголоса сказал Быков.
        - Ага, честен буквально во всем! Не перебор, а? - Фарб усмехнулся. - О, ты не представляешь, как их натаскивают! Один даже меня провел. Если бы не свидетель, вышел бы сухим из воды.
        Быков открыл второй ноутбук, поставил возле меня и вывел на экран фотографию пожилой краснощекой блондинки.
        - Теперь, Саша, поговорим о твоем прошлом. Знаешь эту женщину?
        Вот и наступил момент, которого я боялся. И ничего уже нельзя исправить. Но почему они так долго развлекались допросом и главное не оглашали? Меня не существует. Мне только год… Стоп! Не думать об этом. Держаться, успокоиться.
        - Может, и знаю, но не помню, - ответил я и зевнул.
        Быков включил видео. Краснощекая заговорила:
        - Саша был сложным мальчиком, конфликтным, подраться любил. Никогда не уступит, со всеми спорит, и с нами, воспитателями. Слишком честный, все правду искал.
        Она помнит меня ребенком?! Это что же, богиня позаботилась о моем прошлом, и у людей появились ложные воспоминания? Похоже, да, а значит, я спасен! Ощущение было, словно пальцы, сжимавшие горло, разжались, и я снова дышу! Наверное, от моих эмоций полиграф сошел с ума, но ничего, это нормально.
        - Вспомнил? - обрадовался Быков и поставил запись на паузу.
        Я мотнул головой:
        - Нет. Эта женщина мне неприятна. И то, что она - моя воспитательница, я понял только из ее слов.
        - Были ли у него друзья? - продолжила воспитательница. - Нет. Ни друзей, ни подруг сердца, хотя мальчик симпатичный. Когда другие играют, он в библиотеке сидит. Но учился при этом плохо, как назло все делал. Разве что с физруком нормально ладил, тот все таскался с ним, а когда умер, Саша совсем замкнулся. А физрук-то был тот еще. С титановой пластиной в голове, афганец бывший. Поговаривали, что и судим был, да не сел, сняли обвинение.
        Ага, и физрук, значит, существовал, который мог меня научить и единоборствам, и привить любовь к футболу. Все логично, все сходится, даже цель в Лиловске обозначилась - известный тренер Белькевич. Так-то в продвинутую команду меня не взяли бы, а в городскую - вполне. А там, глядишь, и дело пошло бы.
        - С его способностями Саша мог бы куда угодно поступить, да и берут-то сирот без экзаменов, но нет, втемяшилось ему, что хочет играть в футбол. А тут он прознал, что в Лиловске тренер толковый объявился и команду набирает, вот и рванул туда. И с тех пор ни слуху, ни духу. - Она смолкла, о чем-то задумавшись, и продолжила:
        - Спрашиваете, мог бы он совершить преступление? Ой, не знаю. Помню, мальчишку сельского так бил, так бил, что тот в больницу попал. Что у Саши в голове, предположить трудно.
        Вот, значит, какая история у Саши Нерушимого: юный волк-одиночка, искатель правды. Ай, спасибо, богиня! Теперь надо не выдать свою радость, она покажется подозрительной.
        Я думал, на этом допрос закончился, но нет, он просто вышел на новый виток. И снова - откуда знание английского? Как звали физрука? Как звали отца? Люблю ли я животных? Мог бы я убить? Известен ли мне криминальный авторитет Топаз? В каком году началась Великая Отечественная? Как я отношусь к товарищу Горскому? Хотелось бы мне жить в США? Кто мне более симпатичен: Горский или Байден? Господи, старикашка и в этой реальности небо коптит!
        И далее в том же ключе.
        Во время перерывая я спросил:
        - Скажите, а который час? И долго ли еще нам… работать?
        - Да все, пожалуй, - ответил разочарованный Фарб.
        Мне показалось, или результат дознания его разозлил? Почему бы и нет, он тоже человек: столько времени впустую потратил, ничего не выявил, не чистую воду злодея не вывел.
        - Если все недоразумения между нами решены, почему бы вам меня не отпустить?
        - Святая простота! - покачал головой Фарб. - Мы получили лишь часть ответов, причем они не вызывают доверия.
        Накатила злость, я устал, и сдерживаться было трудно.
        - Тогда хоть скажите, в чем конкретно меня обвиняют?
        Вомбат пожевал губами, зыркнул исподлобья. Глаза у него были цепкими, как крючья. И все-таки он снизошел до ответа:
        - Александр Нерушимый. Парень из глухого села, ни друзей, ни родственников. Английский в совершенстве. Боевые навыки на уровне профессионала пусть не мирового класса, но точно - республики. Талантливый вратарь. А тут вдруг Советский Союз допускают до международных соревнований. И этот Александр гарантированно попадет за границу. Понимаешь, куда я клоню?
        Он специально взял паузу, чтобы я додумал сам, а он прочел ответ, но я остановил мысленный поток, и Фарб продолжил:
        - Валентин Григорьевич Шуйский нашел нить, которая тянется к группе врагов народа, сливающей информацию на Запад, и тут вдруг его самолет взрывается в воздухе. Это заговор, где много действующих лиц, и огромная недоработка Тирликаса. У нас есть все основания предполагать, что он не просто проморгал вражью агентуру, а сам и есть саботажник. Как и генерал Вавилов. Согласись, подозрительно, что ты имел контакты с обоими? С Тирликасом у вас так вообще взаимопонимание, какое редко бывает у людей разных возрастных групп и социальных статусов.
        Взрыв самолета… Шпионы. Черт! А может, это просто межклановые разборки?
        Я помотал головой. Нет, не верю, что Тирликас предатель! Хотя что я знаю о директоре команды и талантливом тренере? Если его прижали и нашли компромат, то наше с ним сотрудничество выглядит более чем подозрительным, особенно если смотреть под таким углом. Большой человек занимается проблемами сопляка, пусть и отличного футболиста. Они-то не знают, что Витаутович почуял пробуждающийся во мне дар, и Шуйский - тоже. Как теперь оправдаться?
        Я дернул руками, чтобы сжать виски, забыв, что наручниками прикован к кольцу. Стол вздрогнул, Азаров напрягся, отлип от стены.
        - Десятый час уже, - сказал Быков. - Давайте на сегодня заканчивать.
        Конвойный за моей спиной облегченно выдохнул.
        А меня куда? В одиночку? Чтобы посадить в СИЗО, надо предъявить обвинение, а я еще ничего не подписывал. Или этим на закон плевать? Как там Феликс Эдмундович говорил? «Отсутствие у вас судимости - не ваша заслуга, а наша недоработка».
        - И то правда, - кивнул Фарб, встал, но покачнулся от усталости и оперся о стол, обратился к конвойным: - Подозреваемого - в КПЗ.
        Негодовать не осталось сил.
        Человек-мейнкун с кошачьими глазами снова снял наручники, чтобы застегнуть их за моей спиной, и меня вывели в коридор. Потом мы поднялись на первый этаж и на улицу.
        Чтобы обогнуть ментовку, надо минуты-две. Вот темная улица. Ни души. Тихо падает снег. Я запрокидываю голову, глядя на танец снежинок в свете фонарей. Стараюсь идти как можно медленнее, жадно вдыхаю морозный воздух. Конвойные не спешат. Азаров так даже остановился, позволяя мне насладиться мгновением.
        - Двигай давай! - Он подтолкнул меня в спину.
        Мы стояли между двумя фонарями и отбрасывали по две тени. Когда двинулись дальше, одна тень посветлела, вытянулась и исчезла вовсе.
        Азаров не спешит, Азаров понимает, прощусь я с волей на неопределенный срок…
        И снова вонючая камера, журчащая вода в бачке унитаза, булькающий храп соседа на нижней полке. Я протопал к крайней койке справа, взобрался на полосатый матрас и отвернулся к стене.
        Выходит, никакого дела на меня еще не завели, и наша беседа была неформальной? А теперь куда? К следователю? Радовало, что не в застенки КГБ на допрос. Оставалась надежда, что из СИЗО меня выпустят, когда разберутся что почем. Если захотят разбираться. Может, им надо на кого-то громкое дело повесить. Загонят иголки под ногти Витаутовичу, он меня оговорит - и все, пиши пропало.
        Появилось ощущение нереальности происходящего. Сон, это лишь дурной сон. Скоро он закончится, и я обниму Лизу.
        Но время шло, сон длился и длился, а я все отказывался принимать этот бред как реальность.
        Итак, что мы имеем? Меня обвиняют в серьезном преступлении, и расклад неясен. Перспективы тоже неясны. Может, во всем разберутся, и меня освободят. Но, может, делу дадут ход. На сколько лет меня осудят? Десять? Двадцать? Или вообще расстреляют? Можно ли доказать мою вину при отсутствии оной?
        Еще днем, обманывая полиграф, я верил, что недоразумение разрешится в мою пользу. Теперь - нет. Ведь случиться может что угодно.
        Чтобы не свихнуться, нужно переключиться с того, с чем я ничего поделать не могу. Есть более насущные проблемы. Например, завтрашний откат. Стану я, например, худшим дипломатом, поцапаюсь с вертухаями, сокамерниками, следователем, если на допрос вызовут…
        Или стану самым безвольным. Велят мне оговорить подельников, прижмут к стенке - и Тирликаса оговорю, и Лизу, и всю футбольную команду.
        А может, пронесет. Стану худшим танцором или вышивальщиком крестиком. Хрен знает, этот откат - русская рулетка. И пока я сплю, барабан револьвера крутится. Потому сон не шел, и казалось, что мешает храп соседа снизу, журчание воды из неисправного умывальника. Сморило меня лишь под утро, но я вскоре проснулся от лязга закрывающейся двери и с пониманием, что я сегодня худший певец. Фух, пронесло!
        Петь меня на допросе точно не заставят.
        - Ироды! - взвыл мужик, завернувшийся в одеяло. - Дайте наконец поспать!
        У выхода стояли два вертких небритых типа, которые плевать хотели на наш покой.
        - Вечер в хату! - сипнул один, не получил ответа, потому что все спали, встретился со мной взглядом, вытаращился на второго, толкнул его в бок. - Тимоха, гля кто здесь! Вот так встреча!
        И тут я их вспомнил. В прошлый раз они были в кепках-аэродромках и гладко выбритыми, потому я не узнал их сразу. Воры с лиловского Центрального рынка, которые бабку щипнули. Вот этого Тимофея я потом скрутил и попытался сдать патрулю, но оказалось, что сержант Шкет, то есть Кирилл Громовой, их крышевал, и карманник отделался легким испугом и разбитой мордой.
        Видимо, после того, как крышевать их стало некому, совсем туго в Лиловске дела пошли, и поехали щипачи на гастроли, да, вот - залет.
        - Ах ты козел! Подстилка ментовская! - зашипел Тимофей и потер руки. - Земля круглая, жопа скользкая! Хана тебе, козлина!
        Постояльцы камеры оживились, шеи повытягивали. Даже хипак восстал, лениво перевернулся на другой бок, чтобы посмотреть разборки. Я спружинил вниз, сунул ноги в ботинки и плотоядно осклабился, ударив кулаком по ладони:
        - За козла, козел, ответишь! Кто под ментами ходил и бабок щипал? Кто ментам отстегивал и жопу лизал?
        О сидельцах я знал мало: не болтай, не воруй у своих, не касайся петуха, отвечай за базар. Козел - очень обидное ругательство, и если оставить такой наезд без ответа, потом это скажется на моей репутации. Подельник Тимофея сбледнул с лица и помотал головой.
        - Поклеп, однако!
        Я дружелюбно так, от всей души улыбнулся.
        - Ой ли? И поклеп, что те менты, которые вас крышевали, потом на красную зону потарахтели? А теперь вы под кого легли?
        - От фуфлыжники, - прогудели с нижней полки.
        Все так же улыбаясь, я приближался к щипачам, которые уже не выглядели борзыми, пятились к стене, воровато озираясь. Им больше всего хотелось не огрести - Тимоха помнил, как я его тогда скрутил, мне - снять напряжение, не вломить уроду, так придушить его. Здесь же как: дашь слабину, потом и правда хана, сказал - отвечай за базар. Не переиграть бы только!
        Второй вор шагнул вперед, выставил перед собой руки:
        - Прости, брат! Обознались. Ты нормальный пацан. Мир?
        Я продолжил наступать. Тимоха потянулся к кнопке вызова дежурного. Копай себе яму, зарабатывай репутацию фуфлыжника, то есть пустозвона, или шныря. А я посижу в одиночке, если надо, мне пофиг где сидеть.
        Глава 4. Кто еще состоит в заговоре?
        - Пацан, не быкуй, - примирительно прогудел басовитый и сел на койке - она аж прогнулась под его весом.
        - Что ты кому докажешь? Все и так все поняли. - Цыган протянул мне руку. - Кардинал. Я тебя помню, парень. Бился на беспредельных как зверь. А вы, фуфлыжники, благодарите теперь, что кости ваши сохранил, - сказал он с нажимом, улыбнулся, сверкнув золотым зубом. - Нашли на кого рыпаться!
        - Спасибо, - закивали щипачи, Тимоха аж поклонился.
        Получив покровительственный кивок Кардинала, присели за стол, оба - на самый край табуретов, чтобы в любой миг слететь с них. Вот только бежать тут было некуда.
        Я пожал руку Кардинала.
        - Нерушимый.
        Он хлопнул по койке, предлагая мне присесть, зевнул.
        - Статья какая?
        Кардинал - точно какой-то авторитет, потому юлить смысла не было. Все равно правда всплывет. Потому ответил честно:
        - Хрен его знает. Теракт, шпионаж, беспредельные бои. Я в отказе.
        - Тебе что, даже статью не сказали? Охренели менты.
        Я мотнул головой.
        - Не менты. Хуже.
        - А-а-а, - протянул он и задумался.
        Почесал в затылке, прищурившись. Достал из-под подушки стопку газет и отдал мне.
        - Почитай. Это дело?
        Я сглотнул слюну. Тупо уставился на газеты. Примерно ясно, о чем там будет, но взглянуть в глаза реальности было стремно. Возможно, тогда я распрощаюсь с надеждой, которая меня держала.
        Итак, «Известия». На первой полосе: «Двадцать девятого декабря в результате теракта погиб Первый секретарь областного комитета партии Михайловской области В. Г. Шуйский. Товарищ Шуйский возвращался спецбортом из г. Якутск, куда он прибыл с рабочим визитом. Самолет вылетел в 13.00 по местному времени, в 14.10 исчез с радаров. В это время в 100 км от г. Тында был зафиксирован мощный взрыв. Прибывшие на место катастрофы спасатели обнаружили обломки самолета, разбросанные в радиусе пяти километров. По предварительной версии следствия взрыв произошел в результате срабатывания мощного взрывного устройства. Кроме В. Г. Шуйского, на борту находились пять человек. Ведутся поиски останков. По информации, предоставленной следственными органами, Шуйский вышел на след террористической группировки, сотрудничавшей с разведкой Великобритании. В день теракта были заключены под стражу подозреваемые в организации убийства: Дороничев И. А., Вавилов В. В., ряд сотрудников КГБ и БР Михайловской, Якутской и Ивановской областей. Задержано 57 человек, подозреваемых в соучастии. Ведется следствие. Редакция «Известий»
скорбит об утрате вместе с родственниками погибшего».
        Вавилов и Тирликас задержаны. Теперь ясно, почему Лизин звонок деду ничего не дал. Да и Лиза, наверное, сейчас в женской камере. Как же так? Это подстава, или Вавилов и правда причастен к взрыву?
        Или все-таки это межклановые разборки?
        Задержанный Дороничев - главный конкурент Шуйского, тоже одаренный. Вряд ли он действовал бы так грубо. Наверняка это дело возьмет под личный контроль Горский, а значит, есть надежда на положительный исход.
        Я поднялся и заходил по камере туда-сюда, пока Кардинал не скривился и не сказал:
        - Не мельтеши, башка кругом. Не дрейфь, не расстреляют: особо опасных держат в карцерах.
        Успокоил так успокоил! Десять лет срок мотать - так себе перспектива.
        Я сел на табурет рядом с щипачами, они собрались шарахнуться, но передумали.
        - Да хватит шуметь! - взвыл мужик, завернутый в одеяло.
        - Заткнись уже, а? - миролюбиво предложил Кардинал. - Чай не апартаменты.
        Только он проговорил, и свет вспыхнул ярче. Все, кому выдали белье, принялись заправлять койки. Мужик-нытик, завернутый в одеяло, оказался лысым очкариком на коротких кривых ножках, одетым в мятый брючный костюм.
        Потом была кормежка. Нам выдали пластиковые миски с перловкой и мясом и стакан компота. Аппетита не было, я силой в себя запихнул завтрак, отметив только, что он вполне сносный.
        Потянулись вязкие часы ожидания. Забрали хипака, которого обитателя КПЗ окрестили Шмалем, потом увели нытика. Привезли гопника, который огляделся по-волчьи и кивнул на туалет:
        - Как тут у вас с парашей? Спрашивать надо?
        - Просто не ссы, когда едят, - объяснил Кардинал.
        Зажурчала струя. Я представил, как справлять нужду, если по-большому припрет, и меня перекосило. Вскоре гопника приперно, и я понял, откуда тут такая вонь.
        Потом ушел еще один подозреваемый, длинный, похожий на Кису из «Двенадцати стульев».
        Когда открылось окошко, я подумал, что сейчас произойдет миграция, но в него просунули газеты, сложенные рулоном.
        - Кардинал, принимай.
        Цыганский барон или кто он там, глянул на щипачей, жмущихся друг к другу на одной койке, как два воробья. Тимоха понял без слов, метнулся, подал газеты, благоговейно улыбаясь, но тот кивнул на меня.
        - Сперва ему. Ему нужнее.
        Опять «Известия» и «Вестник Михайловска». В первой газете ни слова о теракте, а вот в областной… «Ночью 30 декабря скоропостижно скончался В. В. Вавилов, главный подозреваемый в организации взрыва спецборта, на котором летел В. Г. Шуйский. После беседы со следователем Вавилов пожаловался на боли в груди, был доставлен в медицинский кабинет, где его состояние резко ухудшилось. В. В. Вавилов скончался в больнице от обширного инфаркта миокарда».
        Я зажмурился и сжал челюсти. Представил пожилого Вавилова на допросе и кэгэбэшников, которые выбивают из него признание. В голове как наяву прозвучал чуть гнусавый гулкий голос майора Быкова: «Если вы дадите чистосердечное признание, обещаю, с ваших родственников, если они ни в чем не виноваты, будут сняты все обвинения, и за сотрудничество со следствием мы избавим вас от высшей меры». Возможно, генерал сопротивлялся. Скорее всего так и было. А может, написал чистосердечное признание. Кто ж мне скажет?
        Будучи Звягинцевым, я читал свидетельства побывавших в застенках КГБ, мне казалось, что рассказчики просто жути нагоняют, типа попал туда - уже не выйдешь. Там заставляют себя и друзей оговаривать, прессуют. Если сравнивать с тем, что я читал, то со мной обошлись, как с родным, даже не ударили ни разу.
        А вдруг, получив то, что надо, Вавилова просто убили? Нет, им это невыгодно, им нужна показательная казнь. Скорее всего, у старика и правда не выдержало сердце.
        Лиза… У кого узнать, что с ней? Я-то выживу, а как все это перенесет она?
        - Мне нужно позвонить, - поднявшись, проговорил я.
        - Не положено, - развел руками Кардинал. - Вот к следаку вызовут, тогда и попросишь телефон, и позвонишь.
        Меня промариновали до обеда. Сперва увели щипачей, потом - Кардинала. Интересно, почему Кардинал? Цыган же, значит - барон. Какое здоровяк имеет отношение к духовенству? Или у него фамилия созвучная? Спрашивать я, конечно не стал: не мое это дело. В таких местах лучше ничего не спрашивать и о себе не распространяться.
        Щипачей вскоре вернули, Кардинала - нет. Вряд ли отпустили, скорее увезли в СИЗО. И меня туда же упекут, будут мариновать там пару месяцев, если не год - дело-то сложное, запутанное.
        Придется вести растительное существование, я потеряю форму и время, и когда выйду через год… Ха-ха - лет через десять не хочешь?
        На очередной щелчок дверного замка я не отреагировал.
        - Нерушимый! - гаркнул конвойный.
        Я поднял голову. За решеткой стоял молоденький рыжий сержант, за его спиной маячили еще двое.
        - На выход! Лицом к стене, руки за спину!
        Я читал, что нельзя возмущаться, как бы ни была отвратительна процедура досмотра - менты ее проводят не по собственной инициативе, положено так. И злить их ни к чему.
        Снова наручники и - путешествие через заснеженный двор к цоколю, в уже знакомый кабинет Быкова. Я уселся на стул напротив стола, конвойный пристегнул к кольцу, ввинченному в стол, мою левую руку и вышел из кабинета. Где-то я читал: используют именно кольцо, потому что заключенные на допросах, не выдержав пыток, могут с размаху удариться головой и убить себя обо что-то острое или угловатое.
        Надеюсь, обойдется без пыток. Я перевел взгляд на Быкова, который делал вид, что смотрит в экран ноутбука, а сам изучал меня периферическим зрением. Надежда на то, что он хочет докопаться до правды, умерла: больше всего на свете майор желал, чтобы я во всем сознался и не пришлось возиться.
        В горле пересохло, и я нарушил правила, первым заговорил:
        - Добрый вечер, Роман Августович.
        - Разговорчики! - рыкнул он и посмотрел так, что в горле пересохло. - Вопросы задаю я, ты отвечаешь. Понял?
        Я кивнул.
        - Так точно.
        - Вот и отлично, - он принялся вслух проговаривать мои паспортные данные и тут же щелкать кнопками, записывать их. - Все верно?
        - Верно, - ответил я.
        Далее он предупредил о наказании за лжесвидетельство и в подробностях рассказ мне то, что я и так узнал из газет, добавив, что группа врагов Родины, сообразив, что Шуйский знает о их существовании, решила действовать превентивно, пока он не вычислил их имена. Поскольку, опасаясь за свою жизнь, Шуйский в Михайловске осторожничал, в Якутске злоумышленники при содействии Тирликаса пронесли на борт четыре бомбы с часовым механизмом и спрятали в спасательных принадлежностях.
        - Тебе известны имена других соучастников преступления? - спросил Быков таким тоном, словно я уже сознался.
        Хрен тебе, а не признание!
        - Я не являюсь соучастником, потому эти имена не могут быть мне известны.
        Я считал желания Быкова и еще раз убедился: он хотел меня поскорее посадить. С имеющимся признанием он не просто верил - знал, что я виновен, и другая правда ему была не нужна.
        Что еще за признание? Кто-то меня оговорил?
        Вчера расследование вела Безопасность Родины, а этим товарищам закон не писан. Там отпирайся не отпирайся - скрутят, еще и почки отобьют, и все равно просканируют, допросят. Какие полномочия у Быкова? Хрен его знает, но раз КГБ сейчас дружит с ментами, протокол они должны соблюдать. Мой приговор зависит от того, что происходит сейчас, а не от того, что было вчера. БР контролирует одаренных, Фарб думает, что я не такой.
        Сейчас Быков начнет спрашивать, что я делал накануне теракта, а мне и сказать-то нечего: дома был, футбол смотрел, ел, спал, с девушкой переписывался. Какую же я себе подложил свинью, когда съехал с ведомственной квартиры! Так бы у меня было алиби.
        - Напоминаю, что чистосердечное признание и сотрудничество со следствием значительно, - он выделил интонацией последнее слово, - укорачивает срок. А теперь расскажи, что ты делал накануне теракта, двадцать восьмого и двадцать девятого декабря?
        - Я отказываюсь свидетельствовать против себя и требую адвоката.
        Я вскинул голову и прямо посмотрел в черные глубоко посаженные глаза Быкова. Ломать будешь? Попробуй, на мне все быстро заживает. Добьюсь ли я чего-то своим молчанием? Вряд ли. Захотят пришить дело - пришьют. Но тепленьким себя взять не позволю.
        Интересно узнать, что у него за признание.
        На первый план выступило желание ударить меня, но Быков сдержался, прищурился, отчего монобровь полностью скрыла глаза.
        - Ах, как закукарекал! Значит, тебе есть что скрывать!
        - Все, что я скажу, может быть использовано против меня. Я требую адвоката.
        - Знаешь, кто на зоне кукарекает, а? Такие как ты. Ой и несладко тебе там придется!
        Быков хищно улыбнулся от уха до уха, отчего сходство со Щелкунчиком увеличилось.
        - У кураторов своих западных требуй адвокатов, - продолжил он. - Ишь как заговорил, когда жареным запахло!
        - Я отказываюсь свидетельствовать против себя.
        С самодовольством Быков посмотрел на портрет Дзержинского. Сжал кулачища, шагнул ко мне. Похоже, сейчас будет больно. Но я не отвернулся, сжал челюсти и приготовился закрывать голову свободной рукой.
        - Ты ставишь под сомнение компетентность следственных органов? - подавшись вперед, прошипел он.
        - Я требую адвоката - во избежание ошибок следствия.
        Чисто гипотетически - имею, а по факту… Все еще желая меня ударить, Быков покосился на камеры и усмехнулся, сел.
        - Да не поможет тебе адвокат! Тебе никто уже не поможет. Кроме себя самого. Будешь вести себя разумно - отделаешься легко. Нет - расстрельная статья.
        Он открыл ящик стола, вытащил оттуда какой-то документ, небрежно подтолкнул ко мне. На его лице читалось торжество.
        - Ознакомься, вот.
        Лист лежал текстом вниз. Я положил сверху ладонь. Что там может быть? По виску скатилась капля пота, хотя было совсем не жарко. Сглотнул слюну - во рту пересохло, и язык был шершавым, как наждачная бумага. Давай, Саня, не затягивай! Я перевернул лист.
        Это оказался протокол допроса В. В. Вавилова, датированный вчерашним днем, где старик сознавался в том, что помогал неизвестным организовать теракт. Его должен был осуществить Л. В. Тирликас, находящийся в Якутске. Далее прилагался длинный список соучастников с их функциями. Я скользнул пальцем вниз по списку и нашел свою фамилию, моя функция - коммуникация и силовая поддержка.
        Не веря своим глазам, я сомкнул веки, разомкнул их и уставился на буквы, которые отказывались складываться в слова. Память любезно предоставила вчерашнюю проверку на полиграфе:
        « - Ты получил от него телефон марки «Енисей-22»?
        - Да.
        - Использовали ли вы для общения шифрованный канал?»
        Сука старая, как же ты меня подставил с этим телефоном! Интересно, был ли в этом умысел? Действительно ли Вавилов сотрудничал с западными спецслужбами и ждал момент, когда я оступлюсь, чтобы меня завербовать? Или над старым генералом издевались, ему угрожали, и он оклеветал нас в обмен на безопасность близких, а потом у него не выдержало сердце? Или, получив признание, Вавилова убили? Громкое дело надо раскрыть, выслужиться, а кого сажать - какая разница?
        А Тирликас? Может, и он не просто так рядом вился, и мой дар тут вовсе ни при чем? Не верилось. Хотелось верить в то, что это глобальная подстава, и нужно искать того, кому это выгодно.
        - Будешь сотрудничать со следствием? - вкрадчиво поинтересовался Быков.
        - Даже если это правда, - я подвинул к нему протокол допроса, - я ничего не знаю.
        - Ну-ну. - Быков хмыкнул, уселся за ноутбук. - Сам себе яму копаешь. В тюрьме смазливым мальчикам ой как несладко.
        Майор ненадолго забыл о моем существовании, увлеченный набиванием текста очередного протокола.
        Меня сковал ступор. Мыслей не было. Отказываясь принимать реальность, сознание отгородилось и окуклилось. Когда Быков меня окликнул, я не сразу понял, чего от меня хотят.
        - Прочитай и распишись, - повторил он раздраженно.
        Передо мной лег протокол допроса. Я скользнул по нему взглядом и ничего не понял. Заставил себя сосредоточиться и под пристальным взглядом Быкова прочитал: «Я, Александр Нерушимый, проживающий там-то, работающий там-то…» Все вопросы, которые Быков мне задал, были внесены в протокол и, видимо, заготовлены заранее, никакого подвоха в них я не нашел. Далее писалось, что я требую адвоката и отвечать на вопросы отказываюсь, дабы не оклеветать себя. Ниже прилагался список задействованных средств: аудиозапись, видеозапись, копия протокола допроса Вавилова.
        - Согласен? Подписывай, - раздраженно бросил Быков.
        Я сосредоточился на его желаниях, чтобы понять, нет ли подставы: он хотел не подставить меня, а за дело засадить лет на двадцать, а лучше - расстрелять, за то, что брата лишил работы.
        Брата?
        Быков… Быков, твою мать, ветеран «Титана»! Тот самый, который пытался поломать белоруса, чтобы его не выгнали, а я разгадал его задумку! Как тесен мир! Хрена се у Быка братишка! Конечно, это не он все подстроил, чтобы со мной расквитаться, просто так удачно для него совпало.
        Я взял ручку и написал: «В виду личной заинтересованности следователя в данном деле, подписывать протокол отказываюсь». И пояснил:
        - Знаете почему ваш брат покинул «Титан»? Потому что пытался сломать ногу талантливому парню, который играл на его позиции. Вы бы оставили такого в команде?
        Быков зашевелил монобровью и прошипел:
        - Откуда… Ах ты сучонок. - Сжав кулаки, он покосился на камеры. - Ты об этом пожалеешь.
        Не та уже гэбня, контролируют, наблюдают, не дают им резвиться в застенках!
        Хоть мизерная, но - победа, и я испытал злое удовлетворение. Быков снова принялся что-то печатать, и его лицо светлело, монобровь поднималась, открывая глаза.
        Передо мной лег второй документ, тоже, видимо, заготовленный заранее - ну не успел бы Быков набрать столько текста за пять минут.
        Постановление о привлечении в качестве обвиняемого.
        Хера се у него полномочия! Подобные постановления может выносить только суд.
        - Я пропустил заседание суда? Когда он состоялся?
        Страха за свою жизнь не осталось. Осталось злое негодование. Я готов был вскочить и заехать ногой с разворота - Быкову по башке. Он почувствовал мое намерение, отодвинулся от стола вместе со стулом и, видимо, нажал тревожную кнопку - в помещение вошли менты.
        - В случае рассмотрения преступлений, угрожающих госбезопасности, постановление имеет право вынести следователь, - отчитался Быков.
        Я думал, меня выволокут, но Быков вскинул руку, веля ментам остановиться, он специально позволил мне дочитать постановление, чтобы я ощутил всю безнадежность своего положения.
        Глава 5. Твой дом - тюрьма!
        «…привлечь Нерушимого Александра, 2004 г.р. в качестве обвиняемого по данному уголовному делу, предъявив ему обвинение в совершении преступления, предусмотренного ст. 66, ст. 65».
        - Терроризм и шпионаж, - с удовольствием объяснил Быков и процитировал по памяти: - Наказываются лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества и со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без ссылки, или смертной казнью с конфискацией имущества. Так что если тебе есть что сказать следствию…
        - Я. Ничего. Не совершал. - Отчеканил я, ощущая, как разгорается солнце за грудиной и тело наполняется священной яростью.
        Злость накатила волной, затуманила рассудок. Я рванул наручники и выдрал их вместе с кольцом, к которому они крепились - Быков побледнел и шарахнулся в сторону.
        - Ни с места! - рявкнули за спиной. - Стреляю!
        За мгновение пронесся вихрь мыслей. «Какой смысл теперь? - твердила ярость. - Ты сгниешь в тюрьме. Уйди красиво, забери с собой эту гниду». Разум возражал: «Жизнь - самое ценное. Пока ты жив, можно все исправить». Я вспомнил свою предыдущую смерть, вдохнул, выдохнул, поднял руки, собираясь лечь, но - удар по голове сзади… И темнота.
        Очнулся я в обезьяннике на койке. Меня, конечно, швырнули на пол, но обитатели сжалились, подняли, перенесли. Я запустил руки в волосы и нащупал шишку на виске.
        Живой. Хорошо это или плохо?
        - Очухался, - прозвучал знакомый голос вора Тимофея, и в нем сквозило неожиданное сочувствие. - Ты как, эй?
        Меня легонько толкнули в бок. Я резко крутнул головой - затошнило, значит, есть сотрясение.
        - Живой, - хрипнул я и перевернулся на бок.
        Тимоха кивнул и сел за стол к подельнику. Они больше не желали мне зла, приняли в стаю. С губ сорвался смешок. Вот теперь моя стая, мои друзья и собеседники - грязные, перекошенные, с гнилыми душонками.
        На мне теперь клеймо, и привычный мир смотрит на меня, презрительно скривив морду, я там чужак, опасный асоциальный элемент.
        Живешь ты себе по совести. Никому не делаешь зла, даже, можно сказать, творишь добро, и тут по досадному недоразумению тебя затягивает в жернова машины под названием Система. Ей насрать, что ты верный друг и хороший парень. Скрипят, вертятся шестеренки, перемалывая твою личность. Системе плевать на частности. Затесался вяз среди срубаемых дубов - кому какое дело?
        Я ощущал себя даже не тлей - бактерией, не стоящей рассмотрения. Убили великого Шуйского, а я просто попал под раздачу, и как теперь доказать, что я не виноват?
        Должен, непременно должен найтись выход. Писать жалобу Горскому? Ха-ха! Выйти на бээровцев и сознаться, что я одаренный… И что? Обвинение предъявлено, и оно более чем серьезное. Главный подозреваемый упомянул меня, теперь хрен отмажешься.
        Из раздумий меня вывел подельник Тимофея.
        - Эй, ты, боксер! Раз тебя снова сюда привели, значит, поедешь в СИЗО с нами вместе. По какой статье проходишь? Разбой?
        - Не прохожу, силой тащат, - проворчал я.
        - Ага, расскажи. Да не ссы, не наседка я.
        Вспомнилось, что наседками называли сидельцев, сотрудничающих с органами. Таких подсаживали к заключенным, чтобы они втирались в доверие первоходов, выведывали их секреты, а потом использовали в своих целях или сливали ментам. Растерянный первоход, ощутив поддержку, и рад стараться, и еще на один срок себе наговаривает, в то время как бывалый сиделец все эти приемы знает и помалкивает.
        В той реальности я читал, что самый ад в СИЗО - никаких прогулок, вонючие забитые камеры, беспредел. В тюрьме хоть есть мизерная свобода перемещения, в библиотеку можно ходить, на работу. А учитывая сложность моего дела, в СИЗО я могу прокуковать и полгода, и год.
        Все, конец футбольной карьере! Да, я выбрал жизнь, но разве то, что меня ожидает - жизнь?! Песок не замена овсу.
        Заскребла мысль о Лизе, и стало стыдно, что, поглощенный своими проблемами, я не думаю о ней. Ее, наверное, тоже прессуют, заставляют писать признание во всех грехах. На ее семье теперь клеймо, которое не смыть и кровью. Внучка врага Родины. Большой плюс, что у меня нет семьи, на меня не через кого давить.
        Хотелось обнять Лизу, утешить в трудные минуты, но как? У меня нет связи с внешним миром.
        Кардинала, которого раздражало мое мельтешение, в камере не было, и я принялся метаться от стены к стене, как тигр в клетке. Выход… Мне нужен выход, нужна цель. Что-то, за что можно зацепиться и удержаться.
        Дар! Они могут отобрать честное имя, посадить меня в клетку, но никто не отнимет мой дар. Я буду развивать его, а когда выйду, а я непременно выйду… А если не смогу выйти - сбегу, с даром это будет несложно. Когда выйду - докопаюсь до истины.
        Заскрежетала дверь. Менты забрали моих знакомых щипачей, потом - еще одного товарища. Привели двух пьяных гопников. За мной все не приходили и не приходили. И лишь когда приглушили освещение, в девять вечера, пожаловал конвой из четырех человек.
        Уже зная, что от меня требуется, я встал к стене, свел руки за спиной и позволил себя обыскать и надеть наручники.
        - На выход!
        Эти ребята видели, как я выдрал кольцо из столешницы, что не под силу даже самому сильному тяжелоатлету, и от них исходил вполне осязаемый страх. Двое вели меня под руки, те, что шагали позади, - на всякий случай держали под прицелом.
        В автозаке я был один. По идее, меня должны везти в СИЗО. Но почему не вместе со всеми? Мысли закрадывались нерадужные, и я гнал их прочь. Наступил период жизни, когда думать надо меньше. Единственная здравая мысль - как сделать отвод следователя, кому писать заявление? Тогда, может, мне назначат кого-нибудь более толкового. Надежда на это слабая, но хоть какая-то.
        В моем мире в СИЗО разрешались свидания, а как, интересно, здесь? Люди остаются людьми, коррупция никуда не делась и, надеюсь, Димидко найдет способ со мной связаться. Если захочет, конечно, а не решит поставить на мне крест, чтобы не замараться и не заразиться невезением.
        В конце концов, можно написать ему письмо и попросить узнать, что стало с Лизой. Корреспонденция цензурируется, о том, что случилось со мной, придется рассказать в общих чертах.
        Ехали мы минут сорок, хотел бы я знать куда. Учитывая, что себе позволяют кэгэбэшники, лучше бы в СИЗО. Еще и окошка нет зарешеченного, чтобы хоть понять направление движения. Я запаниковал. «Лучшего в мире» не включить еще шесть дней. Четверых мне не одолеть в наручниках, даже если сработают способности.
        Или стоит попытаться? Точно ведь меня везут туда, откуда я не вернусь, а если вернусь, то в таком состоянии, что лучше бы пристрелили! Панические мысли разгулялись, и пробудился внутренний огонь. Но я так вымотался, что лучи едва достигали рук, и наручники разорвать не получалось.
        Наконец машина остановилась, но вместо того, чтобы разгореться, огонь за грудиной начал затухать. Твою мать, что же делать? Единственное, чем я могу поразить конвойных наповал - своими вокальными данными. Как споет им худший в мире певец, так кровь из ушей хлынет, и сразу легкая контузия.
        Объятые паникой мысли заметались.
        Распахнулись дверцы, и прозвучало уже знакомое:
        - На выход!
        Яркий свет фонарей резанул по глазам. Ослепленный, я не сразу рассмотрел, где мы. Только когда отошли от машины и приблизились к решетчатому забору с проводами наверху - запретке.
        Зона?
        Вокруг сосновый лес, белый и праздничный. Передо мной - огромная огороженная территория, загон, похожий на баскетбольную площадку, турники! А в ее центре - конгломерация современных трехэтажных зданий, соединенных торцами. СИЗО точно выглядит не так, там не предусмотрены прогулки.
        - Это что, тюрьма?
        Видимо, мой голос прозвучал так удивленно, что сопровождающий ответил с долей гордости:
        - Экспериментальное СИЗО №2, в народе Санаторий. Таких учреждение в СССР только 11 - для подследственных, которые рискуют провести в следственном изоляторе более двух месяцев.
        - Гуманно. И прогулки тут есть? - спросил я.
        - И прогулки, и спортзал, и библиотека. - Он был так горд заведением, словно сам его строил.
        А жизнь-то налаживается!
        Здание было новеньким, казалось, что в коридорах еще пахнет ремонтом. Меня отвели на второй этаж, конвоиры передали документы дежурному, воспоследовал обыск, и я оказался в одиночной камере: койка, откидной столик, умывальник. Если бы не туалет - дырка в полу - было бы похоже на купе поезда. Вон и белое чистое белье, гораздо более свежее, чем я сам.
        Полжизни отдам за горячий душ!
        Я расстелил белье, упал на койку и вырубился, даже не снилось ничего. Разбудил меня рев сигнала, льющийся из динамиков.
        Побудка.
        Что день грядущий мне готовит: неделю в медицинском изоляторе или знакомство с сокамерниками? От мысли о последнем волосы на голове зашевелились. Не было у меня в знакомых людей из этой социальной прослойки. Как с ними взаимодействовать? Один раз по незнанию оступишься, потом всю жизнь выгребать.
        Глава 6. Вечер в хату!
        Вспомнив статьи, читанные про зону, я заправил постель, умылся и принялся ждать сотрудников СИЗО, а если по фене - вертухаев. По идее меня сейчас должны оформить: сфотографировать, заполнить документы, потом поместить на несколько дней в изолятор, хоть я и проходил медосмотр перед энцефалограммой. Так заведено в той реальности, как в этой - непонятно.
        В этой все оказалось так же. Сперва мне принесли завтрак - овсянку, яйцо, кусочек масла, хлеб и чай с тремя кусками сахара. Как только я сдал посуду - алюминиевую, как и в нашем мире в тюрьмах, пришли два конвойных в камуфляжной форме, обыскали. Раньше как: «Здравствуйте, Александр». А теперь мне кажется, что меня зовут На Выход. Я безлик, у меня нет имени, общество вынесло меня за скобки и презрительно морщит нос, хотя пока у меня пока даже судимости нет. Судимость - клеймо на всю жизнь. И когда меня будут оценивать как человека, в первую очередь посмотрят на нее. Да что лукавить, я и сам раньше думал, что сидевшие - это отбросы, мусор.
        Добро пожаловать в отбросы!
        Дальше начался медосмотр. Тут, в зоне, окруженной лесом, работал целый штат медиков и была огромная санчасть, где я разделся, сдал вещи на дезинфекцию.
        Врачи документы от руки не заполняли. Был общий файл, куда каждый медик, а было их трое, вносил заключение, потом его распечатывали и прикрепляли к общему делу.
        Круглолицый седой как лунь хирург поглядывал на меня с интересом, а потом спросил так, словно знал меня сто лет:
        - Что ж ты, Саша, такого натворил, что тебя в Санаторий упекли? - Он прочел недоумение на моем лице и пояснил: - Болею за «Титан», помню тебя. Хорошо играл! Ах, как хорошо! Любо-дорого смотреть.
        - Так, может, оправдают, - без особой уверенности сказал я, косясь на конвойных, бдящих у выхода.
        Судя по смешку врача, который точно знал больше меня, он не верил в положительный исход.
        - Сюда кто попало не попадает. Только, кхм… впрочем, статья у тебя подходящая для этого места.
        Я прочитал его желания: врач искренне желал мне свободы.
        - Свяжитесь с Димидко Сан Санычем, - прошептал я. - Скажите, что я здесь и ни в чем не виноват. Меня оговорили.
        - Разговорчики! - рявкнул конвойный.
        - Разговорчики, - повторил врач и едва заметно кивнул.
        Затем распечатал файл, протянул лист, к нему крепился еще один, маленький, чистый, и дал ручку.
        - Распишись. - И пальцем в белый лист тычет - пиши, мол, только быстро.
        Верить в тюрьме нельзя никому. Вполне могло быть, что этому товарищу приказали меня расшевелить, чтобы вычислить мои контакты. С помощью «эмпатии» вычислить намерения я мог без труда: этот врач хотел помочь, хотел, чтобы меня отпустили, и я играл за «Титан».
        «Димидко. Тренер, скажите, что я здесь, - написал я. - Лиза Вавилова - где???»
        Прочтя имя девушки, он поджал губы, накрыл рукой записку, кивнул.
        - Здоров, как конь.
        Затем меня усадили на стул, медбрат в фартуке велел наклонить голову и принялся сбривать волосы. Ощущение было, словно прошлую жизнь срезают, вот ее куски падают на пол. Пара минут - и ее выбросят в мусорное ведро. Все равно, кем ты был. Теперь - ни прав, ни имени, ни рода. Дадут погремуху - и начинай с нуля строить новую колченогую реальность.
        Может, все-таки стоило Быкова прибить, чтобы пристрелили, и не мучился?
        Потом я наконец принял душ, получил черную форму, гигиенический набор: мыло, зубную щетку и пасту, полотенце, алюминиевые миску, ложку, стакан. Ну ни фига себе! И правда санаторий. И меня повели в изолятор. Ну, я так думал. А оказалось, здесь такое не практикуют: СИЗО - все-таки не тюрьма, хотя конкретно это заведение очень на нее похоже.
        Мы остановились возле лестницы наверх. Постояли возле решетки. Клацнул замок. Мы поднялись. Опять решетка и замок. Дальше - длинный коридор, разделенный решетками на так называемые карманы, и одинаковые двери с раздаточными окошками. Смотришь на этот коридор - и тоска одолевает.
        Гулкое эхо шагов. Скрежет замка. Скрип петель.
        В третьем кармане мы остановились. Дверь открылась, и на меня дохнуло спертым воздухом, сигаретным дымом, настоявшимся потом, копченой колбасой. Взгляду открылась огромная длинная комната с двухъярусными кроватями, забитая постояльцами.
        Я сглотнул. Встал уже в привычную позу «ласточка» - наклон вперед, руки за спиной вверх, ноги врозь. Наручники сняли, и я оказался в камере на двадцать человек. Все постояльцы обратили взгляды на меня. И опять мысли пронеслись вихрем.
        Что делать? Какие правила? Как не облажаться?
        Попав в клетку с волками, нужно превратиться в волка. Главное - уверенность, почуют слабину - сожрут.
        - Здорово, - как можно более бодро проговорил я.
        - Привет, сла-адкий! - раздалось издали, грянул хохот.
        Ну вот и первая проверка на вшивость.
        - Кто там такой дерзкий? Кто сказал: «Мяу»? - спокойно проговорил я. - Иди сюда, за базар отвечать!
        Лысый и безбровый мужик с огромной головой, сидящий за длинным столом, ударил кулаком по столешнице и рявкнул:
        - Заткнуться всем!
        Воцарилось молчание. Ясно, это кто-то авторитетный, и все непонятки нужно решать через него.
        - Представься, - обратился он ко мне.
        - Нерушимый, - сказал я, глядя перед собой.
        Потеснив тощего мосластого соседа, авторитет кивнул на край лавки, я присел.
        - Кем будешь?
        Мысленно перебрав кучу вариантов, я ответил нейтрально:
        - Первоход.
        - Статья?
        - Шестьдесят шестая. В отказе.
        Кто-то присвистнул. Лысый просканировал меня взглядом, почесал щеку.
        - Кому-то есть что сказать об этом человеке?
        - Да чо тут базарить, - подал голос тот, что называл меня сладеньким, и вышел в проход между койками. - Ты на рожу его посмотри! Перспет… спктивный петух.
        Лет сорок-сорок пять, сухой и жилистый, сутулый, голова наклонена назад, мордой на крысу похож. От напряжения мышцы спины свело, заныло между лопатками. Опять придется драться, потом в карцере сидеть…
        - Бес, ты идиот, - прогудели знакомым басом.
        Загородив собой проход, встал огромный цыган, Кардинал, что сидел со мной в КПЗ, и выдал на меня досье:
        - Александр Нерушимый, девятнадцать лет, сирота, приехал к нам из Кунашака в футбол играть.
        Оперативно он раздобыл информацию. Непростой товарищ, очень непростой, хоть в авторитетах и не ходит.
        - Хрена се! - просипел кто-то. - Это который…
        Цыган заткнул болтуна взглядом и продолжил:
        - Да, тот, который. В прошлом году - второе место на боях без правил. На беспредельных тоже отметился. А ты, Бес, иди теперь сюда. Что ты там говорил насчет перспективы?
        Кардинал посторонился, открывая взгляду побледневшего Беса. Мужик нарвался. Если включит заднюю и начнет извиняться - похоронит репутацию. Если ввяжется в бой - рискует окунуться мордой в парашу и опуститься.
        Я еще раз окинул взглядом своих соседей. Раньше мне представлялось, что сидельцы - сплошь дебильные гопники. Сидят себе на корторях, рожи корчат, харкают, по фене ботают. Здесь же таких меньше половины, и рот открывать без разрешения они не имеют права. А рулят волки, как лысый и Кардинал, сдержанные, на первый взгляд культурные, умеющие правильно говорить. Хотя цыган вроде на роль смотрящего не претендует, просто авторитетный чувак.
        Я определил на пол скудные пожитки, сделал шаг к приближающемуся ко мне Бесу. Подозреваемые кто встал, кто шеи вытянул, все довольные, взбудораженные: грядет событие! Новенького на вшивость проверяют! Естественно, все поддерживали соседа по камере, Беса.
        - Бес, ломай баклана! - крикнул кто-то, не поверивший Кардиналу.
        Между нами вклинился тщедушный мужичок со впалой грудной клеткой, похожий на дядюшку Ау, только лысый, вскинул руки:
        - Стопэ, братва! Сотка на Неруша!
        - Ставка - сотка, - подтвердил лысый, представляться какому-то непонятному баклану, то есть мне, он не посчитал нужным, закурил. - Табаки - в поле.
        Табаки - надо же, какое погоняло точное.
        Мужичок взял у него смятый лист бумаги и карандаш, рванул между рядами принимать ставки. Я скрестил руки на груди, разглядывая противника, Беса: активный образ жизни точно не ведет, проблем доставить не должен. Затем изучил наш ринг - свободное пространство между парашей и столом, два на два метра.
        Закончив со ставками, Табаки брякнулся на лавку рядом с лысым, отдал ему листок. Тот надел очки, кивнул, сделал пометку и дал отмашку:
        - Начали.
        Используя единственное преимущество - внезапность - Бес сократил дистанцию и сделал бесхитростный прямой, целя мне в печень. Я сместился влево, схватил Беса за руку, заломил ее за спину, повалил его подсечкой, швырнув к параше. Он успел выставить свободную руку и откатиться к койке. Глянул с ненавистью, вскочил.
        - Добавить? - поинтересовался я миролюбиво и пошел на него.
        Вместо того, чтобы встать в боксерскую стойку, он запаниковал, раскорячился, как краб. Бить такого - себя не уважать, но я должен его наказать, чтобы пресечь будущие наезды. Я дал ему время собраться, и он неожиданно бросился мне в ноги. Я шагнул навстречу и точным движением взял его шею в захват, начал душить.
        - Похлопай, если сдаешься.
        Он хрипел, махал руками, пытался меня поцарапать, но не сдавался. Думал, придется его придушить, но нет - ударил пару раз по предплечью, и я его отпустил. Сипя и кашляя, он согнулся, отдышался и с криком «Сука» - ринулся на меня. Получил в грудь и сложился.
        Кто-то зааплодировал. Повисла тишина. Все ждали, что будет дальше, потому что просто победа в драке - не наказание за такой наезд. Другой на моем месте проучил бы Беса и макнул головой в парашу, но я решил не ломать жизнь человеку. Сиделец ведь тоже человек, я сам теперь такой.
        Потому просто вздернул Беса за шкирку и спросил:
        - Где твоя койка?
        Место у него оказалось козырное: предпоследняя кровать, нижняя полка. Оттолкнув Беса, я сказал:
        - Теперь это мое место.
        Собрал его вещи, завернул в простыню и бросил на пол. Все, точка поставлена. Табаки засуетился, забегал, собирая деньги, поднятые на ставках, и поглядывая на дверь.
        Усевшись на отвоеванное место под солнцем, я превратился в слух и принялся наблюдать. Сидельцы агрессии не проявляли - сочли мой поступок не только справедливым, но и великодушным.
        Лысый подозвал Беса и что-то ему говорил, то слушал понурившись. Потом он определил свои вещи на верхнюю полку второй двухъярусной кровати - той, что ближе к выходу. И параше. Ясно, чем ближе к выходу, тем ниже статус сидельца.
        Я присмотрелся к обитателям крайних кроватей: на одной лежал парнишка непримечательной наружности и читал, на второй - мужик с вытатуированными стрелками на глазах. Вот ты какой, петух гамбургский! А первый, наверное, опущен не по зову сердца. Ну, или где там зов у петухов.
        Не прошло и пяти минут, как ко мне подбежал Табаки.
        - Неруш, тебя Князь зовет.
        - Зачем? - само собой слетело с губ, и я напрягся.
        У кого бы спросить, он смотрящий или нет? Табаки оскалился, демонстрируя коричневые пеньки зубов.
        - Ну ты в натуре… Побазарить! Ты это… он ждать не привык.
        И опять мышцы на спине окаменели, аж шею свело. Одно дело с начальниками переговоры вести, другое - с криминальным авторитетом. Ощущение было, что меня похитили инопланетяне, и теперь главная задача: поговорить с ними так, чтобы не разоблачили во мне Звягинцева, товарища книжного и неконфликтного.
        Шагая по коридору и ловя любопытные взгляды, я мысленно перебирал варианты, как себя вести со смотрящим. Никакого раболепия, только сдержанное уважение. Это понятно, но как в остальном? Например, вот подойду к нему, и что? Тупо стоять, пока он не сделает первый шаг? Если сразу сесть за стол, это сочтут дерзостью?
        За столом все курили. И, хотя работали вытяжки, накурено было так, хоть топор вешай.
        Когда я подошел, смотрящий поднялся, просверлил меня взглядом и протянул руку, которую я тут же пожал.
        - Князь. Вижу, нормальный ты пацан, Неруш. - Он кивнул на лавку с краю, куда я и уселся, сосредоточился, чтобы понять, чего смотрящий от меня хочет.
        А хотел он, чтобы был в команде толковый боец и прикрывал его. Хм, выходит, даже такому человеку есть чего опасаться.
        Мужик, что сидел справа - типичный сбитый бычок - подвинул ко мне чашку чая, виновато разводя руками:
        - Сорян, братан, сахара нету.
        Я думал, Князь мне что-то в открытую предложит, но нет. Видимо, не принято у них так. Он повернулся к койкам и крикнул, щелкнув пальцами:
        - Борман!
        И минуты не прошло, как перед нами стоял мужик, и правда похожий на Бормана: коренастый, круглолицый, нос уточкой, вот только глаза светло-зеленые, а не карие, взгляд осмысленный. Видно, что не разбоем промышлял на воле. Этот человек хотел бы оказаться на месте баклана, который так удачно оказался в нужное время и в нужном месте, то есть на моем месте.
        - Введи первохода в курс дела, - распорядился Князь и сразу же потерял ко мне интерес.
        Борман посмотрел на меня снизу вверх и кисло улыбнулся:
        - Круто ты с Бесом разобрался. У меня можешь спрашивать что угодно, никакой подставы нет, я в твоем распоряжении на день. Идем. - Он шагнул к двери и указал на заламинированную распечатку распорядка дня, висящую на стене. - Вот что главное. Зазубри и строго выполняй.
        Я прочитал: «6.00 - подъем;
        6.00 - 7.00 - туалет, заправка коек,
        7.00 - 8.00 - завтрак;»
        Дальше Борман прокомментировал:
        - С восьми до десяти - утренний осмотр, то есть шмон, он обычно сразу после завтрака. Все валим в коридор, становимся на монтану. - Он повернулся к стене, упершись в нее лбом и разведя руки и ноги. - Вот так. Потом - прогулка, но надо у вертухая уточнять, пустят или нет. Ну и в это время могут на допросы водить. Потом обед с часу до двух. После двух и до шести то же самое, что и с десяти до часу. Потом ужин, подготовка ко сну и сон. Днем спать можно только на застеленной шконке.
        «Не койка - шконка», - напомнил я себе.
        - Перед тем, как гадить, у нас принято спрашивать, никто ли не ест. Сам понимаешь. - Борман пожал плечами. - У нас хата людская, приличная.
        - Я слышал, тут спортзал есть…
        - Ха-ха, спортзал! Это - для сук и козлов. Кто такие суки знаешь?
        Я кивнул.
        - Петухов не трогать. Вообще никак, кроме как вафлей. Тронул опущенного - зашкварился и сам таким стал. Вот у нас петушарня. - Он кивнул на крайнюю койку, то есть шконарь. - Сеня-Шмаровоз и Анфиса. Сенька! - Голубец со стрелками поднялся, оглаживая черную униформу, такую же, как на мне.
        Показалось, или он глазки мне строит?
        - Сеня у нас породистый петух, уважаемый. Он петух не по залету, а по зову… гудка!
        Камера грянула смехом. К нам подошел Табаки.
        - Ты не смотри, что у нас СИЗО, тут все, как на зоне, некоторые по году чалятся, а если ты тут, знач, надолго.
        - Анфиска! - рявкнул Борман.
        Второй парень нехотя встал, опустил голову.
        - Анфиска - наседка. Стучал ментам, а они его кинули. Так-то всегда бывает, хоть ты раком встань - мы для них уже не люди. Но у нас не беспредельная хата, петухов по приколу не бьют. Все по понятиям, по законам.
        Как-то они слишком мягко стелют, хотят завоевать мое расположение. Вот, Борман тоже. И ведь искренне как стараются! Неспроста, тут дело не чисто, но в чем подвох, я не мог разобраться. Вот прям братаны, как родного приняли. Хочется, конечно, верить, что я знаменит и уважаем, но интуиция подсказывала, что не поэтому ко мне такое отношение.
        Я кивнул на написанный от руки график дежурств, где было всего восемь фамилий.
        - Какие правила дежурств?
        - Мыть хату, расписываться у ментов, следить за вещами, когда братва на прогулке, чтобы ничего не пропало. Но ты не вникай, это шныри батрачат…
        Табаки смолк, напрягся, метнулся к двери, приник к ней ухом. Шарахнулся за секунду до того, как открылось раздаточное окно, на фене оно называется - кормило.
        Мы с Борманом сместились к стене с расписанием, чтобы не загораживать проход.
        - Борисов! - раздался зычный голос дежурного.
        С верхней полки, то есть с пальмы, грузно спрыгнул низкорослый мужичок, косолапо протопал к окошку, показался дежурному, забрал письмо и, сияющий и помолодевший, поволок его в свое логово, затрещала разрываемая бумага.
        - Марчук! - позвал вертухай.
        Мелкий совсем юный парнишка, который спал на пальме надо мной, получил письмо и посылку, но вскрывать ее не стал, поставил на стол. Еще двое тоже отнесли посылки в общак. И лишь Анфиса единолично вскрыл «кабанчика» - от опущенных ничего брать нельзя.
        Братва загудела, слетелась к столу.
        - После обеда обычно свидания, малявы приносят… Хорошее время.
        - Нерушимый! - крикнул дежурный. - На выход!
        В коридоре меня обыскали, надели наручники и повели маршрутом, каким я раньше не ходил - по длинному коридору дальше, потом по лестнице вниз, по лестнице через череду карманов наверх, на третий этаж, больше напоминающий общежитие, чем место пребывания заключенных. На дверях - таблички с фамилиями и должностями. Ясно, тут администрация. Скорее всего, меня вызвали на допрос и будут прессовать, склонять к сотрудничеству.
        Конечным пунктом маршрута оказалась дверь с табличкой: «Начальник оперативной части. Боровец И. И.»
        Конвоир постучал, и, услышав: «Да» - открыл дверь, под руку завел меня внутрь. За столом, заваленным папками, восседал мужчина лет сорока пяти, пышными усами, да и в общем похожий на Розенбаума, в форме, с майорскими погонами. На стене над столом - как положено, портреты Ленина и Горского.
        - Присаживайся, Александр, - проговорил он не здороваясь, уставился на конвойного, и тот удалился. - Меня зовут Иван Иванович.
        Вздохнув, майор открыл папку, и на первом листе я увидел свою фотографию. Личное дело, значит. И уж вряд ли он пригласил меня, чтобы просто познакомиться.
        - Эх, Александр, - покачал головой он и сплел пальцы в замок, а сам впился в меня взглядом, острым, как скальпель. - Спортсмен, отличный боец, вратарь так, наверное, лучший в Союзе, мы всей семьей за «Титан» болели. При других обстоятельствах я гордился бы знакомством.
        - Теперь гордиться нечем, - не сдержал сарказма я. - Все, кто здесь оказался, лишаются права называться людьми, так ведь?
        - Перестань. Вам еще не вынесли обвинение.
        Давай, усатый, ближе к делу. И Боровец продолжил:
        - Тебе повезло, что ты оказался в моем заведении, оно лучшее из подобных. У нас есть спортзал, а библиотека какая! - Он изобразил благоговение - весьма недостоверно, аж чуть не слиплось от переизбытка елейности. - Ты умный парень, и должен понимать, что здесь свои правила. Кто-то пользуется благами своего положения, относительно свободно перемещается, получает правильные посылки, трехдневные свидания - в реале, а не за стеклом. А кто-то, как говорится, лезет в бутылку, сеет смуту и раздор. Подумай над тем, что я тебе сказал. И когда придет время, просто не лезь не в свое дело. А еще лучше - лезь, но на правильной стороне.
        Это он так намекнул, что не против сотрудничать? В суки меня зовет? Вспомнился обиженный Анфиса, который стучал на сокамерников. Нет, предавать своих - последнее дело. Для ментов все заключенные - классовые враги. Так уж сложилось, что судьба определила меня в эту ячейку общества, теперь я для добропорядочных граждан - зэк, для сидельцев - свой.
        Раз уж барин пытается склонить меня к сотрудничеству, можно воспользоваться ситуацией и попросить телефон, позвонить Лизе и хоть убедиться, что она на свободе. Это ни к чему не будет обязывать.
        - Мои близкие не знают, где я. Можно позвонить?
        - Не положено, - прищурился он, ехидно улыбаясь, и взял паузу. - Для тебя есть кое-что получше. Можешь считать это поздравлением с Новым годом. Торчу тут с вами накануне праздника.
        Вошел дежурный, гаркнул:
        - Вставай, на выход.
        Глава 7. Делай добро и…
        Место, куда меня привели после встречи с начальником СИЗО, я узнал: комната свиданий. Два стола, разделенные бронированными стеклами, между которыми - решетка. О грядущем Новом годе напоминал лишь жидкий и потрепанный дождик, протянутый по потолку крест-накрест. Кто же ко мне придет? Сан Саныч? Кто-то из парней? Микроб? Погосян? Клык?
        Распахнулась дверь, и в комнату по ту сторону стекла ворвалась Лиза. Я аж вскочил. Она на свободе, все в порядке, слава богу!
        Девушка села, сложив руки на столе, подалась вперед, заговорила, то ли не зная, что общение происходит через телефон, то ли забыв. Я взял трубку, показал ей, что надо делать. Девушка кивнула, поднесла трубку к уху.
        - Сашенька, - прозвучал ее чуть искаженный голос. - Господи, чего я только не передумала… - Она хрипнула, опустила голову, и по щекам хлынули слезы.
        - Лиза, ну… У нас мало времени, не плачь.
        Все так же не поднимая головы, она припечатала ладонь к стеклу. Я инстинктивно приблизил свою руку к ее, отметил, что пальцы девушки напряжены, всегда ухоженные ногти сгрызены до мяса.
        - Все будет хорошо, - повторил я, сам себе не веря, погладил ее ладонь и соврал: - У них нет доказательств, нельзя же просто так взять и посадить невиновного.
        А в голове билось: «Можно, еще как можно!»
        Злым движением вытерев слезы, Лиза наконец посмотрела на меня.
        - Сашенька, - ее пальцы заскребли по стеклу. - Дед… дед умер. У бабушки дом забрали, и машину. Она теперь у нас живет. Это все неправда, дед не мог такого сделать!
        Что это Вавилов меня оговорил, я промолчал - ни к чему ей такая информация.
        - Как ты меня нашла? - спросил я, чтобы переключить ее на другую тему.
        - Через дядю, он… - Девушка злобно глянула на трубку, вспомнила, что нас слушают. - В общем, через дядю.
        - А что там моя команда? Димидко?
        Она мотнула головой.
        - Не знаю. Меня ж тоже… - Лиза показала пальцами решетку. - Потом отпустили. Потом известие о смерти деда и… Но если надо, я узнаю! Саша, - она провела пальцем по стеклу, - как же так? Я не верю, что ты виноват. И больше всего в мире мне хотелось бы… просто прикоснуться к тебе. Я… никогда этого никому не говорила. Я люблю тебя, Саша.
        - Лиза, я тоже тебя люблю. Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, как мне это важно. Ты нужна мне больше всего на свете. - Говорить было трудно, горло сжимал спазм, но я считывал шквал ее желаний и говорил то, что ее бы утешило. - Все будет хорошо. Меня выпустят… на старый Новый год. Наверное. И мы проведем его вместе. Нужно немного потерпеть. Я переживал, что и тебя тоже… Но обошлось, теперь я спокоен.
        - А я - нет, - вскинула голову она, - я сделаю все возможное, чтобы тебя отсюда вытащить.
        Я прижал палец к губам, чтобы не болтала, а то еще прервут свидание.
        - Спасибо, что пришла. Вот посмотришь, все наладится. Деда оправдают, вам вернут дом, меня выпустят. Мы обнимемся.
        - Да. И будем стоять, пока ноги держат, и не отпускать друг друга! А если не наладится, я буду ждать столько, сколько нужно. Потому что лучше тебя никого нет!
        Слышать такое, конечно, приятно. Но - не давай таких громких обещаний, девочка. Это чертовски сложно, жизнь-то идет, искушает… Но сказал я не то, что думал:
        - Не нужно будет ждать долго. Скоро специалисты разберутся и накажут тех, кто и правда виноват. У меня толковый следователь, мы нашли взаимопонимание, он тоже не верит, что твой дед виновен. У него должно получится докопаться до правды.
        Может ли ложь во благо быть бессовестной? Наверное. Потому что так Лиза вернется домой и в новогоднюю ночь будет надеяться на лучшее, а не сходить с ума от отчаянья. Пусть думает, что все в порядке, и меня тут держат, не чтобы засадить на десять лет, а просто потому, что того требует регламент.
        Все это я ей рассказывал, убеждал, говорил приятное и видел, как розовеют ее щеки, как стираются с лица следы бессонных ночей, как она начинает улыбаться. Мне нужна была ее улыбка, а еще - осознание, что от меня не отвернулись. Да, родственников у меня в этом мире нет, но есть близкие.
        Говорили мы долго. Лиза рассказала, что принесла мне новогоднюю посылку, и ее должны передать, спрашивала о сокамерниках, и тут я не покривил душой - мужики толковые, узнали во мне того самого Нерушимого, что победил на боях без правил, зауважали. Я попросил, чтобы в следующую посылку она положила сигарет - это что-то типа местной валюты.
        А сам подумал, что есть еще одна странность. Прошел год, должен состояться следующий турнир, и у всех сотрется из памяти не то что я - победитель прошлого года. Или у сидельцев разветвленная сеть информаторов, которая покруче, чем ментовская?
        Когда конвойный объявил, что время свидания закончилось, слезы высохли на лице Лизы, и она улыбалась. Мы стояли и смотрели друг на друга, не в силах разойтись. Девушка обнимала меня взглядом и прощалась до следующего года.
        - Время! - рыкнул конвойный, злой, как черт.
        И я нашел в себе силы развернуться и уйти - не хватало еще, чтобы она увидела, как меня дубинкой отоварили. Пока дверь не захлопнулась, я спиной чувствовал взгляд Лизы.
        Родная камера встретила меня сигаретной вонью. Курили все, и дальние кровати плавали в сизоватом дыму, хоть самому начинай, так и так травиться. А еще единственное зарешеченное окно было украшено снежинками, вырезанными из бумаги.
        Стол ломился от яств, переданных сидельцам к Новому году. Чего тут только не было: колбаса копченая, сыр, даже салаты и огурцы с помидорами. Настоящий праздничный стол. Вскоре подоспела и моя посылка - от Лизы, где оказались яблоки, мандарины, пакет с конфетами. Как это трогательно по-женски!
        - Апельсинки! - радостно воскликнул мосластый сиделец, что лезвием вырезал из бумаги гирлянду.
        Бросив свое занятие, он тут же одну сожрал - вытесняя сигаретный дым, поплыл аромат цитрусовых, напомнил о далеком детском празднике.
        - Вливайся, Неруш! - радостно воскликнул Табаки, вытащил из моей посылки дождик и поволок украшать окно, возле которого толклись гопники.
        - Свалите, ходоки недоношенные! - рявкнул Табаки.
        - Погодь… Гля, гля какая пошла! М-м-м, я б вдул! - мечтательно протянул на лысо бритый гопник с внешностью питекантропа. - Три месяца бабы не было!
        Табаки тоже залип. Наша камера окном выходила на площадку возле главного входа, куда сопровождали гостей сидельцев, а перед праздником случилось настоящее паломничество симпатичных женщин.
        Все готовились к празднику. Половина коллектива вспомнила детство и увлеклась поделками из бумаги, только Князь с Кардиналом не участвовали в подготовке, но с одобрением на всех поглядывали. И еще один здоровенный конь не участвовал, валялся на верхней шконке и тупо смотрел в потолок.
        Вспомнилось детство, как в голодные девяностые мы с мамой мастерили поделки из фольги и цепляли на елку. Я развернул шоколадку и соорудил из фольги подобие елки, которую водрузили на стол.
        После ужина состоялась плановая проверка и обыск, а ближе к отбою дверь распахнулась, и дежурные принесли тумбу с телевизором.
        Осужденные замерли, не веря своим глазам. Высокий мордатый вертухай торжественно произнес:
        - Граждане подозреваемые! Начальник Санатория, Иван Иванович Боровец, поздравляет вас с наступающим Новым годом! - Он взял паузу. Ударил дубинкой по ладони и сказал слегка заплетающимся языком: - Будьте людьми! Цените доброту и ведите себя прилично. Иначе заберу.
        - Спасибо, любезный! - воскликнул Табаки, поймал взгляд Князя и поумерил пыл. - Будем вести себя прилично!
        Оказавшийся возле меня Борман процедил:
        - Полмесяца назад начальник сменился. Расположение покупает, сука, порядки свои наводит. Что зенки вылупил? Мягко стелет - не к добру. Эта сука тюремные устои порушить вздумала. Тогда полный беспредел начнется, как в красных зонах. Там если ты жопу ментам не лижешь, хана тебе.
        Раньше я как-то не задумывался о порядках в местах лишения свободы. Думалось, я по одну сторону с ментами, зэки - по другую, к ногтю их надо. А теперь взглянул на ситуацию по-другому.
        Много веков назад, чтобы сделать людей послушными, Константин легализовал библию. Свод поощрений и запретов, прописанный в ней, идеально подходил для общества и призван был держать под контролем темные инстинкты. Тюремное сообщество плевало на такие правила, и потому для жестких людей были созданы жесткие законы. Соблюдай правила, и никто тебя не тронет. Потому что тут, когда ты годами с соседями живешь спина к спине, всем быстро становится понятно, кто ты такой. Человека с гнильцой быстро раскусывают и ставят на место.
        Если рухнут старые правила, пока установятся новые, пройдет не один кровавый месяц.
        Сидельцы сразу же включили телевизор и столпились вокруг. Возник спор, что смотреть: эстраду или фильм, чуть до драки не дошло, пришлось вмешаться Князю, который выбрал музыку.
        После отбоя началась феерия, заработала тюремная почта: по протянутым между камерами веревкам посыпались малявы и поздравления в виде сигарет. Кардинал непонятно как материализовал две литровых бутылки водки, к ним сразу потянулись лапы, но Князь разрешил распечатать их только в полночь.
        - А шмона не будет? - спросил я у Бормана, очищающего мандарин.
        - Не должно быть. Думаешь, им охота? Боров уехал, вертухаи сами бухают.
        В голову лезли назойливые мысли о том, как там наши празднуют в ресторане. Микроб обнимает Леру. Все счастливы. Или нет? Очень хотелось, чтобы они обо мне вспоминали. Я покосился на быка, который держался обособленно и без интереса что-то читал. Он буквально фонил враждебностью.
        И еще один человек не участвовал в веселье: Малой - парнишка, который жил на пальме надо мной. Скрючившись в позе эмбриона, он отвернулся к стене и замер. Нет, не замер - изредка вздрагивал и поводил плечами.
        Да он плачет, что ли?
        Больше всего на свете ему хотелось вскрыть себе вены, но он понимал, что сегодня это невозможно, потому что в камере будут гудеть до утра.
        Что случилось? Если бы его опустили, он занял бы свободную койку у параши. Вспомнилось, как он светился от счастья, получив посылку и письмо. Дурные вести?
        «Это не мое дело, - подумал я и отвернулся. - Здесь каждый сам за себя». Но в мозг впечаталось его желание умереть, переходящее в уверенность.
        - Малой, - окликнул его я.
        - Отвали, - огрызнулся он, не оборачиваясь.
        - Дурные вести? - поинтересовался я.
        - Отвали, я сказал! - взмолился он.
        А теперь он хотел рассказать, выплеснуть свою боль, которая скручивает в узел так, что терпеть невозможно. Поэтому я не отвалил. Если уйду, он вскроется. Если поделится, может, передумает.
        - Что случилось, Малой? - спросил я и продолжил, не дожидаясь ответа: - Знаешь, у меня ведь расстрельная статья. В лучшем случае мне десять лет зону топтать. А у меня карьера, деньги, слава, любимая девушка, которая подождет полгода-год и кого-то найдет. - Я говорил и говорил, пытаясь нащупать больное место, чтобы вскрыть гнойник.
        - У меня ведь даже матери нет, чтобы ждала…
        Есть! Малой протяжно, по-щенячьи всхлипнул и обернулся. Совсем мальчишка, белобрысый, еще даже не бреется, вместо щетины - подростковый пушок. На первый взгляд класс девятый-десятый.
        - У тебя есть семья? - прямо спросил я, и парнишка пошел на диалог.
        - Ма-ма. И брат младший.
        - Ну вот видишь, тебе есть куда возвращаться. - Я оперся о кровать и приготовился слушать.
        И тут с топотом и радостным гыканьем мимо пронеслась толпа гопников с бутылкой вискаря. Впереди несся Табаки.
        - Братва! Из жидовни - вискарь для пахана!
        - Что такое жидовня? - сменил тему я, чтобы немного расслабить Малого.
        - Ка-камера над нами. Она типа для депутатов, но туда всякую форцу сажают за бабло. Там денежные мешки.
        Выпростав руку, Кардинал схватил Табаки и отобрал у него вискарь.
        - Стой, чепушила. Ты читать умеешь? - Он постучал пальцем по этикетке.
        Шестерка растерянно захлопал глазами, цыган объяснил:
        - Читай, что написано. Ага? Это мне.
        Но в одно лицо пить Кардинал не стал, грузно протопал к столу и поставил виски в общак, перед тем отцепив свернутую трубочкой записку.
        Когда прочел, глаза его округлились, он окинул взглядом камеру и тяжело вздохнул. Потом похлопал по спине Князя, отвел его в сторону и принялся что-то рассказывать. Пахан держался невозмутимо, лишь потирал подбородок. Когда оба посмотрели на меня, я расфокусировал взгляд, делая вид, что изучаю голых баб на стене. Что же там такое, меня касающееся? И желания не считаешь - далеко стоят.
        - Подожди, возьму пожрать, а то все съедят, - сказал я Малому.
        - Моего кабанчика сожрали, - пожаловался Малой, - тоже мандарины мама передала.
        Я метнулся к столу, сгреб пару апельсинов, сосредоточился на паханах, но ничего конкретного не считал. Малой меня ждал. Я протянул ему угощение, мы молча очистили и съели по апельсину, и парень заговорил:
        - Мама написала… Тут какое дело… Я, короче, с пацанами мы тачку угнали и расхерачили. Ну, нажрались и угнали - чисто погонять. За рулем не я был, Серый. А им всем по восемнадцать. Короче, загребли нас, и они говорят, короче, кореш, выручай. Пиши, что ты все затеял, ты как малолетка пропетляешь, условный получишь, а мы все сядем. Ну, я и взял вину, фигли, дружба, все такое. И меня - на малолетку, а пока суд да дело, вот мне и восемнадцать. - Голос дал петуха, и Малой смолк, чтобы совладать с чувствами.
        - Короче, мать написала, что те пацаны, которых я отмазал, срок из-за них мотать буду… Короче, я ж даже за рулем не был! Вот они ни разу мне не написали, и когда ее, мать то есть, встречают на улице, отворачиваются. Типа они незнакомы. Нет у меня друзей, никого нет! Ржут, падлы, надо мной, лошарой.
        - И какой срок тебе грозит? - спросил я, очищая второй апельсин.
        - Треха.
        - По УДО выйдешь через полтора, да еще приплюсуют то, что здесь намотал. Год всего! Постой, а как ты в санаторий-то попал? Тут же типа особо опасные.
        - Мать выхлопотала. Условия тут хорошие. - Он ударил стену, выругался, потряс ушибленной рукой.
        - И ты из-за года вскрываться вздумал? Ты ж можешь в отказ пойти. Типа заставили, угрожали. И отомстишь.
        - Да толку, суд-то был уже, мне после праздников - на этап. Меня предали, понимаешь? Я лох! - Он посмотрел испуганно. - А как ты просек, что я…
        - Да никак. Пальцем в небо. Мне, вот, десятку мотать в лучшем случае. И никто подогревать не будет. Девушка так точно через год сольется. И посылку некому будет передать, я ж сирота… Прикинь? А ты если вскроешься, представь, что с матушкой твоей станет? Это же предательство.
        Его рот искривился полумесяцем, губы задрожали, но он нашел в себе силы справиться с обидой.
        - Да какой я сын… один позор. Тьфу.
        - Сын. Вот если считаешь, что кореша тебя победили, вскрывайся. Но знай, что ты ее предашь, мать свою. Это мне вскрываться надо, но я еще побарахтаюсь.
        - Спасибо, брат, - он протянул руку, и я пожал ее.
        В двенадцать под бой курантов выступил Горский, окинул всех отеческим взглядом и рассказал, какие перспективы ждут нашу страну в целом и каждого - по отдельности. Сидельцы слушали, затаив дыхание, но его слова не цепляли, как в прошлый раз, стекали с меня, как с гуся вода, потому что теперь все его разглагольствования - не про нас.
        Это был самый отвратительный Новый год в моей жизни. Нелепый настолько, что попахивал сюрреализмом.
        Интересно, Димидко и команда тоже от меня открестятся? Я ж враг народа теперь, рядом прошел - законтачился. Правильнее всем рассказать, что Нерушимый - большая ошибка и позор команды, как они проглядели предателя? Им теперь стыдно, что я стоял в воротах.
        Думать об этом было невыносимо, и, пока сокамерники веселились, я сел писать письмо Сан Санычу, чтобы внести ясность. Лиза же - девушка! - нашла способ прийти на свидание, не побоялась. Или ее визиту Боров поспособствовал, чтобы показать, как хорошо с ним сотрудничать?
        Почему это для меня так важно?
        Спать осужденные улеглись лишь к утру, ко мне же сон не шел. Вспоминалось, как на меня смотрели Князь и Кардинал. Что им надо? Еще с утра они хотели расположить меня к себе. Чего такого им написали влиятельные сидельцы из жидовни? Меня хотят убрать, как Вавилова? Но зачем, когда я ничего не знаю и никаких контактов выдать не могу? Чтобы перестраховаться?
        Или, может, братве нужно что-то другое?
        Это только время покажет. Прощай, спокойный сон! Ведь если меня заказали, бесполезно крутиться - я обречен, остается только обратиться за помощью к операм, но это означает - ссучиться. Когда получу срок и погрохочу на зону, там мне это припомнят.
        А если не заказали? В конце концов, желания меня прикончить у паханов не было.
        Глава 8. Веры тебе нет
        Побудка напоминала час Z - перекошенные, землисто-зеленые, красноглазые заключенные восстали. Пошатываясь, позавтракали. Потом начался утренний шмон. Бутылки разбили еще ночью, осколки раздробили и спустили в унитаз.
        Дежурные тоже напоминали зомби, и если сидельцы просто не спали - выпивки-то было немного, то перегар, которым разило от вертухаев, перебивал даже настоявшийся сигаретный дух.
        Более-менее бодрыми выглядели лишь Князь, Кардинал и нелюдимый бык на верхней полке, который весь праздник продрых.
        После шмона я ощутил, что в воздухе повисло напряжение. Князь поглядывал на меня, как на кусок дерьма, остальные сидельцы, кроме Кардинала и Малого, сторонились и делали такие рожи, словно… Может, я законтачился случайно?
        Нужно выяснить, что произошло, точно ведь дело в записке, которую получил Кардинал, пока ночью толпой не навалились да не придушили. Можно было выведать у цыгана, он-то агрессию не проявлял, но я решил действовать прямо. Подошел к столу, где чифирил Князь. Сесть было некуда, и я оперся о стол руками, выдержал змеиный взгляд пахана. С такими юлить нельзя, общаться нужно только прямо, сила на силу.
        - Князь, разговор есть.
        Смотрящий вскинул голову, шевельнул надбровным валиком.
        - Слушаю.
        Он хотел заехать мне в рожу, да так, чтобы кости носа вошли в мозг, и «эта сука подохла». Вот оно что! Он думает, что я ссучился, то есть сотрудничаю с администрацией.
        - У тебя ко мне какие-то предъявы? Так давай выясним. - Я зло улыбнулся. - Это мода такая, меня оговаривать?
        Рядом нарисовался Борман, уши прижал, попятился. Мы с Князем замерли друг напротив друга, как два ощетинившихся волка.
        - Куда ты ходил вчера? - отчеканил он.
        - К девушке на свидание. - Я кивнул на последнюю мандаринку. - Вот, от нее посылка.
        - Ходок! - Князь щелкнул пальцами, и к нам подбежал гопник, который вчера в окно женщин рассматривал.
        - Как выглядела девушка? - обратился ко мне смотрящий.
        - Высокая, волосы длинные русые. Одета в соболиную шубу и шапку…
        - Была такая! - закивал Ходок и слюни до пола свесил.
        Князь зыркнул на Табаки, и тот освободил лавку, куда уселся я. Он жестом поманил меня, я наклонился.
        - На зоне новый барин… - прошелестел смотрящий. - То есть начальник СИЗО. Ему выслужиться надо, он намерен устанавливать свои порядки, ломать нас будет, и суки уже здесь.
        Я сглотнул, вспомнив, как кум предупреждал не отсвечивать.
        - Сам посуди: спортсмен, боец, появился как раз, когда слух прошел. Что нам думать?
        Я рассмеялся. Второй раз на меня вешают то, чего я не совершал, что так же шепотом я ему и озвучил. Он выслушал.
        - Лады. Если неправы - извини. Но веры тебе нет.
        И отвернулся. Я пожал плечами. Что ж, на нет и суда нет. Лучше бы вон к тому быку присмотрелись. Сами открестились от меня, сами и выгребайте теперь, когда начнется движение. Теперь понятно, о чем говорил кум, когда просил не лезть не в свое дело. И не полезу. Еще бы я за зэков против ментов не подписывался!
        Первое января пролетело в полудреме. Никаких эксцессов не было. Я дописал письмо Димидко, полагая, что нет у меня больше команды. Отправлю его завтра, сегодня все равно ничего не работает.
        Второго я отдал письмо дежурному. Сразу после завтрака пошел по этапу Малой, перед выходом обнял меня, похлопал по спине.
        - Я буду тебе писать, - горячо заверил он. - Спасибо, Неруш.
        Малой жалел меня, сироту, и планировал слать мне письма все десять лет заключения - больше ведь некому меня поддерживать.
        Вся камера за нами молча наблюдала. А когда я пошел к себе, Кардинал подвинулся на шконке и похлопал по месту рядом, но я остался стоять.
        - Хороший ты человек, Неруш, правильный. Доброе дело сделал, Малому помог. Я не верю в то, что они о тебе говорят.
        Бык навострил уши, напрягся. Я прислушался к его желаниям: он хотел побыстрее отсюда свалить.
        - Ты знаешь, о ком они говорят? - спросил я одними губами, имя в виду суку, и взглядом указал на Быка.
        Кардинал пожал плечами. Посмотрел на гопников, на быка, Бормана, на юркого мелкого азиата, который не высовывался, сидел себе на пальме.
        Ясно, никто не знает, потому подозревают всех.
        Укладываясь спать, я думал о «Титане» и мысленно пытался отпустить этот корабль в свободное плаванье, но память вцепилась в него хваткой умирающего бультерьера. Лиза хорошо если год прождет, потом исчезнет. Зачем ей жизнь свою ломать, с зэком путаться? Потом у меня останется только Малой, на своей шкуре ощутивший предательство.
        А что делать мне? Принять свою участь или податься в бега? Да, я, включив лучшего кого-нибудь, смогу сбежать. А дальше? Построить землянку и жить в лесу? Только так, ведь все оцифровано. Стоит мне пройти мимо камеры - и меня повяжут. В деле Шуйского я разобраться не смогу, ведь не знаю даже, где копать, а меня и близко к дому его не подпустят.
        Кто мог его убить? А что если и правда Вавилов замазан, и напоследок решил избавить внучку от бесперспективной партии - меня?
        И если не Вавилов, то кто? Дороничев берега попутал? Тупо, но возможно, достаточно вспомнить, что, чуя безнаказанность, творили наши политики.
        Или имеет место заговор с участием Фарба-Вомбата, Быкова и кого-то еще? Вот они Вавилова и уморили, оборвав все завязанные на нем нити, и хотят повесить на меня если не всех, то часть собак. Нет, не похоже на правду, Быкову я просто из-за брата не нравлюсь, он искренне считал меня виновным.
        От бессильной злости я стукнулся затылком о шконку. Знать бы, где копать! Хоть одну мельчайшую зацепку бы! Может, вместо Быкова толкового следака назначат, и он пойдет на диалог? Оставаясь здесь, есть шанс найти эту зацепку - через того же следователя, хрен с ним, через барина. Так я буду, что говорится, ближе к делу.
        Третьего января после обеда отворилось кормило, и дежурный радостно объявил:
        - Нерушимый! На выход! Посетитель.
        Кто это может быть? Опять Лиза? Наверняка у ее деда остались знакомые, которые согласились помочь. В общем, в комнату свиданий я шагал, преисполненный приятных предвкушений. Каково же было мое удивление, когда по ту сторону стекла я увидел Сан Саныча Димидко и Микроба. Федор улыбнулся от уха до уха и что-то прокричал, но было не слышно. Димидко всплеснул руками, снял трубку и, не здороваясь, принялся меня отчитывать:
        - Ну и напугал ты нас, Нерушимый! Звоню тебе - на звонки не отвечаешь. В квартиру приехал, там разгром и дверь не заперта. В милицию звоню - никто ничего не говорит…
        Я прижимал трубку к уху и улыбался. У меня есть близкие, и они не отвернулись. И хрен с ними, с ворами в законе, ментами, суками, вот оно - настоящее.
        - …а тридцатого ко мне вломились, вызвали в участок, где долго о тебе расспрашивали, но опять толком ничего не сказали. Я хоть понял, что ты живой, и находишься в ме… В общем, закрыли тебя. Но что за бред, Саня? Как бы ты смог сделать то, о чем пишут? - Он помотал головой. - Не верю!
        - Я и сам до сих пор не верю, - вздохнул я.
        - А чего лыбишься? Что смешного? - вспыхнул он.
        - Не представляешь, как я рад вас видеть. Вчера тебе, Саныч, письмо написал.
        Микроб выхватил у него трубку и прокричал:
        - Но ведь если ты не виноват, то тебя скоро выпустят.
        Святая простота!
        - Нескоро, - не стал его обнадеживать я, - дело запутанное, может, полгода продержат, может год. Так что натаскивайте пока Васенцова.
        - Но я заявку на тебя подам, ну, чтобы на воротах стоял, а то как же без тебя! Год - придумал тоже! Я все свои связи подключу, - орал Димидко.
        - Просто знайте, я ни в чем не виноват, кто бы что ни говорил.
        - Да ты виноват, что ли, что с Вавиловым пару раз пересекся! - продолжал негодовать Микроб, а Саныч прижимал ухо к трубке с другой стороны, чтобы слышать, о чем я говорю.
        - Вот и я надеюсь, что разберутся.
        Вру, не очень-то надеюсь, но вас-то зачем расстраивать. На языке вертелось, что бывают судебные ошибки, а иногда из-за них даже расстреливают, но говорить я этого не стал. Да и свидание могут прервать за такое.
        Микроб передал трубку Димидко, и тот рассказал, что пятнадцатого они едут на сборы в Сочи и очень надеются, что я буду с ними. Все парни передают мне привет, каждый хотел бы прийти вместо Микроба, но так выпал жребий, а больше двух человек на свидание не пускают.
        - Что тебе передать в посылке? - спросил Федор.
        - Учтите: еда идет в общак, здесь так принято. Еду. Сахар. Чай. Кофе. Носки. Трусы. Меня ж скрутили, и я ничего с собой не взял. Шоколада ужас как хочется.
        - Нам теперь нового директора команды искать надо, - пожаловался Димидко. - Тирликас-то тоже пропал, и если с тобой хоть связаться можно, он вообще исчез с радаров.
        Я поджал губы и похлопал по ним - мол, ничего сказать не могу. Наверное, у них в голове тысяча вопросов, но разговаривать о деле мне можно только с адвокатом и следователем.
        - Да, вам нужно искать нового директора.
        - А Лев Ви… - пробормотал Микроб, встретился со мной взглядом и все понял, кивнул. - Ясно.
        Они с Димидко переглянулись и на минуту замолчали. Потом продолжили уже не так бодро. Дарина отказала Погосяну, и он загрустил. С родителями Мика так и не помирился. Жека бросил свою девушку, она явилась на тренировку и расцарапала ему лицо, чуть глаз не выдрала. У Клыкова очень крутая маман, ей тридцать шесть, а выглядит на двадцать шесть. Микроб заговорщецки подмигнул и кивнул на Димидко, я усмехнулся, представив Сан Саныча в роли отчима Клыка.
        Время остановилось и окуклилось, и когда явился конвойный, казалось, что Димидко и Микроб только пришли, мы не поговорили толком, и вот уже расставаться надо.
        - Держись, Нерушимый! - сказал Димидко, вставая. - Оправдай фамилию!
        - Мне нужен адвокат, - бросил я. - Попытайся его найти. Хорошего, желательно, чтобы с опытом работы в органах.
        Моя просьба озадачила Димидко, видимо, в этой реальности было не принято пользоваться услугами адвокатов.
        - Адвокаты - это форца.
        Действительно, что это я? Государственные защитники денег не берут и по своей инициативе не работают.
        - Чем раньше найдешь, тем скорее я отсюда выйду.
        Я развернулся и последовал за конвойным, думая о том, что пока праздники, никто никакими делами заниматься не будет. Рождество - здесь не выходной день, потому можно рассчитывать на начало какого-то движения по своему делу после четвертого января. А пока выпишу себе пару книг из библиотеки, буду читать. Как же ломает без Интернета! Точнее без Комсети!
        В камере появился новый жилец: смуглый жилистый мужчина с осанкой отставного военного. Держался он обособленно, разговаривал вежливо. А к вечеру привели еще одного - бритого наголо здоровяка с рыжей щетиной, бычьей шеей и глубоко посаженными белесыми глазками. Его лицо казалось грязным из-за обилия пигментных пятен.
        Похоже, это и есть суки, которых все ждали.
        Амбал, ни с кем не здороваясь, под неодобрительными взглядами сидельцев протопал к койкам, осмотрел их, пристально уставился на меня, я глаз не отвел. Тогда он повернулся ко мне задом, сгреб вещи Бормана с койки напротив, бросил на пол и молча определил на шконку свои пожитки.
        Кардинал, сидящий за столом вместе с Князем, ничего не сказал и сделал вид, что происходящее его не касается. Уткнулся себе в газеты. Борман вскочил с места, готовый восстанавливать справедливость, но встал Князь, положив руку ему на плечо, и обратился к новенькому:
        - У нас хата правильная, людская. По беспределу тут не прокатит.
        Рыжий амбал оскалился:
        - Срал я на ваши правила. Там, где я, правила мои, ясно? Кто не согласен - валите на…!
        Он самодовольно заржал. Князь и Борман переглянулись. По понятиям такое оставлять было нельзя. По логике - правильно было не нарываться, ведь Князь знал, что его будут ломать серьезные бойцы.
        - Ты за это ответишь, - холодно проговорил Князь.
        Со второй койки спрыгнул молчаливый бык, который мне еще раньше не понравился, хрустнул шеей и с вызовом спросил:
        - Да ну?
        - Братва, мочи беспредельщиков! - заорал Табаки, у него откуда-то появилась заточка.
        И началась движуха. Сидельцы налетели на этих двоих, как стая дворняг - на волкодавов. Табаки ретировался, пропуская вперед гопоту. Шестерка здраво оценивал свои силы, затаился, выгадывая удобный момент, чтобы ударить исподтишка.
        Бой разворачивался в узком пространстве между койками, где едва можно раскинуть руки. Беспредельщики встали спиной к спине. Рыжего спереди атаковала стая гопников, причем у одного был кастет, быка - сидельцы со стажем, в том числе Борман и Бес. Положение братвы усложняла ограниченность пространства для маневра, и они просто не могли подступиться, качки отбрасывали их топчущими.
        Наконец стая сообразила, как загонять хищников, и самые мелкие и хлипкие вскочили на койки, чтобы оттуда бить и отвлекать быков, и основная группа могла нанести решающий удар.
        От грохота, криков, хрипов и стонов я едва не оглох. Барин настоятельно рекомендовал не вмешиваться не в свое дело, и я отодвинулся к стене. Сидельцы от меня открестились. Буду ли я сукой, если выполню рекомендации начальника СИЗО?
        - Неруш, чего сидишь, помогай! - вытаращился на меня Табаки, сидящий на койке.
        Улучив момент, он метнулся вперед, полоснул заточкой шею рыжего, который в этот момент профессиональной «двойкой» вырубил гопника-питекантропа. Но шестерке не повезло. Рыжий сместился чуть в сторону, и заточка лишь оцарапала его шею.
        Взревев, он ринулся на Табаки. На миг закрыл его спиной. Вскрик, хруст, пара движений - и шестерка валится на пол, судорожно сжимая торчащую из шеи заточку. Стекленеющие глаза смотрят на меня, изо рта толчками вырывается кровь.
        Но самое интересное происходило не здесь, а возле стола, где чифирили авторитеты.
        Азиат, похожий на нашего Колесо, только более мелкий, скакал вокруг Князя, рвал дистанцию, работал лоукиками и был намного быстрее - Князь просто не успевал ему отвечать.
        Кардиналом занимался военный. Работал он четко: прямой, двойка, удар коленом в живот. Блок. Блок. Удар. Кулаки-молоты цыгана разбивались о непрошибаемую стену, Кардинал постоянно пропускал и держался только за счет веса и природной мощи.
        Тем временем взбешенный рыжий достал ближайшего гопника прямым в челюсть. Мощным ударом в солнышко отправил его в полет. Гопник виском ударился об угол моей кровати, пустил пену и задергался, закатив глаза.
        Видя, что бьют авторитетов, Бес метнулся к столу и даже сумел долбануть по башке военного. Тот развернулся и двумя точными ударами отправил его в нокаут. Ситуацией воспользовался Кардинал, и отвлекшийся военный пропустил мощный прямой в голову. Пошатнулся, отступил.
        - Пацаны! - хрипло проорал он, пятясь от взбешенного Кардинала, который пер буром, размазывая кровищу по лицу.
        На помощь подельнику пришел азиат, попытался повалить Кардинала подсечкой, но весовые категории были разными, и цыган устоял.
        Князь тоже много напропускал, но пока держался.
        Быки, видя, что подельники сдают позиции, ломанулись в атаку, расшвыривая противников, как кегли. Братва, кто смог подняться, рванула следом.
        И начался глобальный замес. Хрипы, крики, хруст костей, глухие удары. «Саня, не лезь, это не твоя война». Но почему челюсти сжимаются сами собой, и за грудиной разгорается солнце?
        Замер шестерка Табаки, устремив остекленевшие глаза в потолок.
        Затих дергающийся в агонии гопник. На его черепе - наливающаяся синевой вмятина.
        Мимо, сплевывая выбитые зубы, на локтях полз пожилой сиделец, у него отнялись ноги.
        Бросился в атаку Сеня-Шмаровоз, ударил рыжего по башке ботинком изо всех своих петушиных сил. Отлетел к параше, отброшенный ударом. Только обиженный Анфиса не вмешивался, как и я.
        Минута - и исход поединка решен. Поверженная братва корчится на полу. Военный, пропустивший удар Кардинала, сидит за столом, трясет башкой.
        - Ну что? - рыжий вздернул на ноги Князя.
        Избитый, еле живой, тот попытался его боднуть - не достал. Все так же улыбаясь, рыжий отшатнулся, ударил Князя в солнечное сплетение и, уверенный, что он не поднимется, потерял к нему интерес. Теперь оба склонились над корчащимся на полу Кардиналом.
        Рыжий, который был в этой кодле главным, сел возле него на корточки, поднял его за шкирку.
        - Ну что, черножопый, довыеживался? Теперь тебе звезда. Не передумал, не? - Не дождавшись ответа, он обратился ко второму быку. - К параше его! Помогай, мне такую тушу не поднять. Потом вот этого, лысого. Богами себя возомнили, твари.
        - Богами параши, - гоготнул азиат.
        - Ромалэ, ромалэ, - промурлыкал бык, подхватил Кардинала под руку.
        «Саня, не лезь», - твердил здравый смысл.
        «Этот человек за тебя подписался», - пискнула совесть.
        «Спортзал. Библиотека. Свидания. Лиза».
        «Когда быки опустят авторитетов, им останется только вздернуться. А тебе еще сидеть, тебе не простят бездействие. Посмотри на Анфису».
        Что. Делать. Мне? Что выбрать - выгоду? Или людей, которые никогда не были и не станут мне своими? И отчего сами собой сжимаются кулаки и разгорается солнце за грудиной, наполняя тело кипящей магмой?
        Глава 9. Империя наносит ответный удар
        Настал тот самый момент, когда нужно сделать выбор. Будет ли он верным? Плевать. Сделаю то, что считаю правильным. У каждого своя правда, у меня она вот такая. Я встал, переступил через мертвого гопника, направился к столу, на ходу разминая плечи.
        - Отставить беспредел! - рявкнул я.
        Быки, держащие Кардинала, обернулись.
        - Опух, сопляк? - вытаращился рыжий, который был от меня дальше, чем бык.
        Они не расценивали меня как угрозу. И правильно! Мой козырь - внезапность. Я выбрал цель - быка. Шаг - податься вперед. Удар локтем в голову. Башка быка запрокинулась. Апперкот! Закрепить эффект коленом в солнышко. Хр-рясь - хрустнула грудина!
        Минус один.
        Рыжий сразу оценил ситуацию. Бросил Кардинала - он так и остался лежать между нами, - встал в боксерскую стойку.
        - Хана тебе, щегол! - прорычал он.
        Я вспомнил, что были еще двое: вон, военный за столом поднимается, спешит на выручку. Я отпрыгнул назад, присел, уходя от его удара. Теперь - подсечка. Связка прямой-прямой-апперкот. Внутренняя энергия наполнила меня силой. Военный отлетел назад, распластался на столе, откуда его стянул Князь, полуживой, но непобежденный.
        А я пропустил мощнейший лоу азиата. Он целил по печени, но я сместился, и он попал по правой почке. Вспышка боли… Плевать. Я взял тело под контроль, попятился к стене, где висел распорядок дня, используя ту же тактику, что и быки, когда на них перла толпа братвы. Здесь слишком мало места, вдвоем им ко мне не подобраться, они будут друг другу мешать. Если бой перейдет в партер, я рыжего одолею. Главное, чтобы мелкий азиат не мешал, он может создать проблемы. Сначала его бы вырубить, но не достать.
        - Братва, мочи мелкого! - заорал я.
        К тому моменту гопник, Бес и тощий мосластый мужик очухались и рванули на подмогу. Ну как рванули, скорее поплелись, потому что были изрядно потрепаны.
        Мелкий отвлекся на них, рыжий попер ко мне, кровожадно скалясь. Он был чертовски силен, но я - быстрее. Он только думал, куда нанести удар, а я бросился ему в ноги, повалил, без труда добрался до его шеи и начал душить. Взревев, он перевернулся набок, пару раз ударил меня, но я прижал голову к его шее, и удары прошли по касательной.
        На мое счастье, этот амбал был не силен в борьбе, но знал, что надо похлопать, когда сдаешься, и замолотил по моему предплечью.
        - Хрен тебе, беспредельшик, - прорычал я, все сжимая и сжимая рычаг, пока противник не обмяк.
        Я окинул взглядом камеру, где хрипели, корчились избитые осужденные, мало кто держался на ногах. Князь оседлал военного и в исступлении бил его башкой об пол. Кардинал подполз к нему на четвереньках, столкнул с противника, который уже не сопротивлялся.
        - Харэ! Замочишь.
        Распахнулась дверь, и вбежала целая толпа вертухаев, раздавая тумаки дубинками направо и налево. Я прикрыл голову руками и получил по левому предплечью.
        - На пол! Всем на пол!
        Нас обыскали. Потом все тех, кто мог стоять на ногах, отоваривая дубинками, выволокли в коридор, потащили дальше. На адреналине боли я не чувствовал, лишь в ушах звенело, но даже сквозь этот звон пробивался грохот. Осужденные из других камер тарабанили во все двери, протестуя против беспредела.
        Я думал, нас либо доставят операм для задушевной беседы по почкам, либо запрут в одиночку. Но все оказалось гораздо хуже. Меня, Беса и мосластого притащили в место, где к стенам примыкали металлические сейфы с глазком в середине. По своей наивности я думал, что это сейф и есть, на деле оказалось - «стакан». Их тут было штук двадцать, меня затолкали в крайний и заперли.
        Ощущение было, как в вертикальном гробу. Темно, свет приглушенный, вентиляция со спичечный коробок. Можно стоять, можно сидеть, приведя колени к животу. Площадью стакана - полтора на полтора метра. Хорошо, что, когда выбирал новое тело, таланты и дефекты, я отмел клаустрофобию. Вот бы мне несладко сейчас пришлось!
        Когда стихли шаги вертухаев, я услышал Беса:
        - Нерушимый! Ты реальный пацан! Уважуха!
        - Сукам сучья смерть! - издали прохрипел мосластый.
        И пяти минут не прошло, как вертухаи привели еще партию осужденных из других камер, потом - следующую, и все стаканы заполнились. Как я понял из разговоров, тюремная почта оповестила всех, что Барин хочет законы порушить, и поднялся бунт.
        Мое тело вышло из боевого режима, болела ушибленная голова, пульсировала поясница, куда ударил азиат, ныли сбитые костяшки, предплечья, спина. Ощущение было, как через мясорубку пропустили. Я сел и попытался себя полечить - получилось с третьего раза, но силы быстро закончились, и меня срубило, скрюченного в три погибели.
        Через некоторое время явились вертухаи и принялись бить по стаканам, чтобы мы не спали. Так продолжалось всю ночь, если, конечно, это была ночь. Счет времени мы потеряли быстро. Я то проваливался в сон, то пробуждался от того, что затекла какая-то часть тела. Когда вертухаи приходили будить, я обычно не спал.
        То и дело возникали мысли о последствиях этого поступка, но я гнал их. Делай, что должно, и будь, что будет.
        Наконец дверь открылась, и на негнущихся ногах я шагнул в коридор, уже привычно становясь к стене звездой и готовясь получать по почкам. Но ни обыска не последовало, ни тумаков. Вертухай молча отвел меня в камеру.
        Замерев у выхода, я окинул взглядом опустевшую «хату». Сколько в итоге трупов? Два я точно видел. Но сейчас недосчитался половины обитателей - их забрали в санчасть. Князь лежал на своей шконке. Кардинал восседал за столом, заняв половину лавки. Правый глаз заплыл, щека превратилась в отбивную, губы распухли. Увидев меня, он рявкнул двоим гопникам, что еще были за столом:
        - Свалите. И чтобы никто!
        Мужиков как ветром сдуло, я присел, и мы остались вдвоем. Некоторое время царило молчание. Наконец Кардинал прошептал:
        - Хочешь, я расскажу тебе сказку? - Вопрос был риторическим, он сразу же продолжил: - Дело было в начале девяностых. Жил-был человек. Жил как все, перебивался от зарплаты до зарплаты, подторговывал. И вот однажды ехал он домой ночью на своей «копейке», лил дождь, осень, холодно… Смотрит - идет по дороге легко одетый парнишка, голосует. Остановиться? Так только салон вымыл, сиденье намочит, еще и ножом пырнуть может - вдруг какой бандит? Проехать мимо? Промокнет, заболеет. Пожалел парнишку человек, а когда выяснилось, что тому идти некуда, привез домой, накормил, пустил переночевать. Прошло десять лет. Человек жил все так же, правда, попроще стало. И вот выгнали его с работы, устроился он на новую, на должность ну просто никакую, а там директором - молодой мужчина с очень знакомым лицом. Такая история. Стал человек замом, теперь живет безбедно. Потому что везде - люди: и на воле, и в тюрьме.
        Он ненадолго смолк, отхлебнул чай из чашки, закусил печеньем, подумал немного и сказал:
        - Получается, я тебе теперь должен.
        Я пожал плечами и промолчал.
        - Ты поступил по совести. Но так совпало, что этот выбор оказался верным. Кардинал всегда возвращает долги. Не обещаю, что получится, но я попытаюсь тебе помочь.
        Но разве это под силу сидельцу? Чем он мне поможет? Обеспечит лучшую шконку, я буду жрать шоколад и красную рыбу, мне будут прислуживать шныри на зоне? Офигительная перспектива! Удивление на моем лице отобразилось так отчетливо, что он посчитал нужным объяснить свои слова, придвинулся и прошептал:
        - Что в мире самое ценное? - И уставился, хитро прищурившись.
        - Жизнь, - не задумываясь ответил я. - Дружба, любовь, здоровье, власть… Не понимаю, куда вы клоните.
        - После всего нам правильнее общаться на ты. Самое ценное - это информация, Нерушимый. Когда Шуйский строил свою видимую империю, а Топаз - теневую, я плел паутину и завязывал узлы. - Он указал головой наверх. - В жидовне сидит мой человек, который мне обязан. Среди вертухаев есть мой человек, который об этом не знает, и в ментовке, и даже в КГБ, не говоря о прочих структурах. Я могу достать любую информацию о ком угодно. Кто-то не верит в это, кто-то - платит большие… огромные деньги и получает то, что ему нужно. Всегда получает, рано или поздно. Жены - о неверных мужьях, мужья - о неверных женах, форца - о подворовывающих партнерах… И так далее. Менты - поверили, потому что это облегчило бы их жизнь, но у них нет доказательств, что я так могу, они сперва попытались договориться, потом - сломать меня. - Наклонившись, Кардинал прошептал так тихо, чтобы услышал только я: - Целью вчерашнего наезда был я.
        Я сложил два и два. Вспомнил, как он выдал на меня досье в КПЗ. Потом - как появилась информация о суках, и Кардинал обставил все так, словно менты хотят навести свои порядки и подмять всех авторитетов. Князя развели, как мальчика, он инициировал протест… Вспомнил вчерашнюю бутылку вискаря и записку. Все сходится. Остается надеяться, что нити паутины тянутся далеко за пределы области.
        - Тебе интересно, что произошло в Санатории за сутки, пока ты сидел в стакане? - И снова этот хитрый прищур. - А произошло много всего. Мой человек рассказал, что новый барин не ладит с режимниками, это работники системы безопасности, которые следят и за нами, сидельцами, и за администрацией приглядывают. Вчера убили двоих заключенных, один находится в реанимации, и еще куча поломанных. И это за две недели работы Борова! Думаешь, начальник отдела безопасности закрыл на это глаза? Нет. И скоро у нас будет новый барин, куда более лояльный. Так что будет тебе и спортзал, и библиотека, и прогулки не в яме, а по территории.
        Я усмехнулся, вспоминая, как спрашивал конвойного про спортзал. Как быстро, однако, дошло до Кардинала, и это вселяет надежду, что он себя не переоценивает и правда что-то может.
        - А сейчас ответь честно: в деле, которое тебе шьют, есть твоя вина? Если есть, то я бессилен. Я могу лишь помочь тебе развязать узел, найти информацию.
        Кардинал не то чтобы хотел мне помочь, ему было на меня пофиг, у него был свой кодекс чести: баш на баш. Ведь если ты кому-то должен, то с тебя в любой момент могут это спросить.
        - Меня подставили и оговорили, - сказал я, ощущая, как затрепыхалась воскресшая надежда. - Но я и предположить не могу, кому это выгодно, что случилось на самом деле и кто виноват.
        Кардинал посмотрел на меня здоровым глазом. Ощущение было, словно он меня измеряет, взвешивает, встряхивает, прощупывает.
        - Тебе нужен адвокат. И надежный человек на свободе. Тренер, который к тебе приходил, Димидко, подойдет.
        - Я попросил его найти адвоката. Но ведь это непросто.
        - Правильный адвокат сам на него выйдет, над этим уже работают. Причем тот адвокат был опером, потом… Проштрафился, вылетел из органов. Выучился, теперь защищает фарцовщиков, да не самых последних. Только ему придется заплатить. Много заплатить, но у ваших после выхода в Первую лигу деньги есть. Только Димидко не нужно знать ни о том, что адвокат - от меня, ни об этом нашем разговоре.
        - Это само собой.
        Он добавил с ехидцей:
        - Вот если бы вчера ты вмешался пораньше и не дал меня помять, тогда и платить бы не пришлось.
        Делай добро и бросай его в воду. Я вспомнил вчерашнее побоище и с трудом подавил желание провести по щекам ладонями. Если бы я не вмешался, то свернул бы в тупик и сгнил в тюрьме, а теперь…
        Как же важно выбрать дорогу! Вот только откуда узнать, какая из них верная?
        - И еще, - прошептал Кардинал, - я только помогу добыть информацию, сможешь ли ты ею распорядиться - не моя забота. А теперь мне нужны имена всех, кто фигурирует в твоем деле. В том числе - тех, кто его ведет.
        Он подвинул ко мне листок и карандаш, и я мелким почерком вписал Тирликаса, Вавилова, Дороничева, Быкова, Вомбата, то есть Глеба Олеговича Фарба, а также - фамилии людей из списка, которые я запомнил благодаря фотографической памяти. Этих я взял в скобки и пометил: «Вероятно, их оговорили».
        - Можно вопрос? - поинтересовался я, возвращая ему лист. - Почему Кардинал?
        Цыган улыбнулся, но его лицо перекосило - напряглись травмированные мышцы, ему стало больно.
        - Раньше меня называли просто по имени - Серый. - Он подмигнул здоровым глазом, свернул листок в трубочку. - Мои люди будут искать цепочки связей между фигурантами. Поскольку контактировали они не через третьих, а скорее через десятых лиц, на это уйдет время. И дай бог, чтобы мы успели до суда.
        Серый Кардинал. Паук в центре паутины. Но почему быков подослали сюда, а не отправили цыгана в пресс-хату? Чтобы он испугался публичного унижения перед сокамерниками, ведь это - клеймо на всю его уголовную жизнь?
        Кардинал встал и протянул пятерню, предлагая скрепить сделку рукопожатием и показывая сидельцам, что разговор окончен. К столу приковылял Князь. Наверное, он понимал, что если бы не оскорбил меня недоверием, то и не получил бы вчера по башке. Потому тоже протянул руку и молча пожал мою. Сделалось смешно. Это что же, теперь я - уважаемый человек в криминальной среде? Всю жизнь о таком мечтал.
        Я, конечно, слышал, что криминальные авторитеты слов на ветер не бросают. Но оперативность Кардинала приятно удивила: Адвокат меня навестил уже пятого января. Это был пожилой лысеющий мужчина среднего роста, черные глаза чуть навыкат и характерный нос выдавали в нем семитские корни. Встречались мы в отдельной камере, где был простенький стол и два стула.
        - Добрый день, Александр. - Он протянул руку. - Меня зовут Олег Леонидович Кагановский.
        Поздоровавшись, мы сели друг напротив друга, я осмотрел комнату на предмет наличия камер. По идее, встреча должна проходить приватно, но мало ли.
        - Я ознакомился с материалами вашего дела, снял с него копии. Для того, чтобы мне вникнуть и эффективно работать, понадобится некоторое количество времени, вы меня понимаете?
        Я кивнул.
        - Первое, что я бы вам посоветовал - заменить следователя. Думаю, это будет несложно.
        - Это именно то, о чем я собирался вас попросить.
        - Все прочие встречи со следователем должны будут проходить в моем присутствии, без меня ничего не подписывайте.
        Он положил на стол договор об оказании услуг, который я тотчас прочел и подписал.
        - Теперь я ваше доверенное лицо, - сказал адвокат. - И имею право написать ходатайство прокурору о замене следователя. Это во-первых. Пока назначат другого, пока он примет дело, пройдет время, которое я постараюсь использовать по максимуму. Во-вторых, я буду хлопотать об изменении меры пресечения. А теперь, - он положил ладони на стол, - пожалуйста, Александр, будьте со мной предельно честны. Только так я смогу вам помочь и выбрать правильную стратегию защиты.
        Я все рассказал с того момента, как очнулся в незнакомом городе. О допросе тоже рассказал, а также - о том, что узнал о своем прошлом. Поделился соображениями о смерти Вавилова, напомнил о противостоянии Шуйского и Дороничева.
        Олег Леонидович надел круглые очки с толстыми линзами и стал похож на филина. Слушая меня, он кивал, делал пометки карандашом в листе с распечаткой моего личного дела. Я старался не упускать детали, ведь Кагановский - не просто адвокат, насколько понял, Кардинал выбрал его, потому что он при дополнительной материальной стимуляции может и сыском заняться, и через него будет осуществляться коммуникация с внешним миром.
        Когда я закончил, он с минуту молчал, переваривая услышанное. Почесал карандашом висок, спохватился и сказал:
        - Я знал, что дело сложное, но не думал, что настолько. Нужно узнать, какие отношения связывали Шуйского и Вавилова, от этого все зависит. Если вина Вавилова очевидна, будем исходить из того, что вас, Александр, просто держали в резерве или рассчитывали использовать втемную. Многое будет зависеть от следователя, которого вам назначат, и его личной заинтересованности в раскрытии этого дела. Но буду честен: положительный исход не гарантирован, даже несмотря на ваши заслуги перед обществом. Слишком много белых пятен.
        - При наличии такого понятия как форс-мажор никто никому ничего не может гарантировать, - сказал я.
        Несколько дней назад я приготовился гнить в тюрьме, теперь появилась надежда, а через дней она получила мощную подпитку: появился новый начальник СИЗО, который, мотивированный опытом предшественника, старался выслужиться и все делать правильно.
        Теперь мы периодически похрустывали снежком, гуляя по территории под конвоем, три раза в неделю по полтора часа все желающие посещали спортзал, а мне Димидко перед тем, как укатить с нашими на сборы, передал футбольный мяч. Мужики с удовольствием и азартом пытались меня пробить, я отрабатывал отбивание мяча, ловлю, ловлю в падении, но понимал, что этого недостаточно, и сейчас я если не деградирую, то точно не двигаюсь вперед.
        С недавних пор Санаторий полностью стал оправдывать свое название, особенно если сравнивать с теми порядками, что были здесь до Нового года. Плохо, что два человека отдали за это жизни, а один остался навсегда прикованным к инвалидному креслу.
        На воле жизнь тоже не стояла на месте: в «Титан» взяли нового запасного вратаря и наняли тренера для него и Васенцова. Сан Саныч, вероятно, по совету адвоката, разгонял волну среди болельщиков: «Свободу безвинно осужденному Александру Нерушимому». Из плохого - Лизу отчислили из университета как внучку врага народа. Генералу Вавилову уже все равно, а вот его родственники, которые ни в чем не виноваты, будут расплачиваться за его ошибки всю жизнь.
        Время не шло - тянулось нитями сосновой смолы, окутывало, обездвиживало, грозя вмуровать в янтарь, как мошку. Я ждал: сперва Сан Саныча и Лизу, когда тренер уехал - стал ждать Лизу и, конечно же, - новости по своему делу, но их все не было, как и информации от людей Кардинала.
        Словно само мироздание, подразнив хорошим, теперь издевалось, вставляло палки в колеса. Надежда отсюда вырваться, расправившая крылья, снова приуныла. Ведь чтобы вырваться, нужно какое-то движение, а меня даже на беседы к следователю не вызывали. Вообще замечательно, если бы повезли в отделение на допрос: путешествие в автозаке - это ж вояж!
        Если выйду отсюда, буду ценить каждое мгновение на свободе. В той реальности понятие свобода нещадно эксплуатировалось, каких только ей значений не приписывали! Свобода - это непринятие кровавого режима, который, к слову говоря, не тирания, а олигархия. Свобода - положить живот за чужие интересы; не работать от звонка до звонка, не быть женатым… Но все становится предельно просто, когда попадаешь сюда.
        Так я думал, укладываясь спать. Только сомкнул веки, как над ухом прошелестел Кардинал:
        - Вставай, Нерушимый. Есть информация. Отойдем.
        Сидельцы укладывались спать, бдел только ответственный за тюремную почту, которая работала в основном ночью. За столом не было никого, и его заняли мы. Кардинал развернул маляву, где было написано так мелко, что он надел очки, подался вперед, облокотившись на стол.
        - В твоем деле появился новый фигурант, это раз. Два - прибыла в Одессу банда из Тамбова, - второе предложение он проговорил громче, зыркнул на Анфису. - А ну свалил к окну, че уши греешь?
        Анфиса послушно поплелся в конец камеры, но до окна не дошел, его шуганул наш почтальон. Сеня-Шмаровоз демонстративно вытащил беруши из коробочки и применил по назначению.
        - А во-вторых, тебе назначили следака. Очень крутого, говорят, из Москвы приехал, чтобы расследовать убийство Шуйского. Некто Брайшец Ю. А. На его счету очень громкие дела. Инфа свежая, сегодняшняя, еще горячая, имя и прочие подробности еще не выяснили. Непонятны его намерения. Может, будет копать, может - топить.
        Глава 10. Мы с тобой одной крови
        - Так а что за новый фигурант в моем деле? - спросил я у Кардинала, напрягся.
        - Его зовут Илья Маркович Золотько, - ответил цыган. - Его имя о чем-то тебе говорит?
        Я помотал головой.
        - Впервые слышу. Кто этот человек?
        - Это, Саша, михайловский депутат, в прошлом наш дипломат, в настоящем координатор и агент ЦРУ. Не британских спецслужб - ЦРУ. Информация верная на сто процентов, утечка от кэгэбистов. Так вот, этот человек за неделю до смерти Шуйского встречался с Тирликасом. Не сам - встречался зам его зама. Причем в реале. А через неделю - другой зам, предварительно созвонившись, контактировал с Вавиловым. Но не это самое интересное. С Шуйским Золотько тоже созванивался. Точнее не он, а его доверенные лица.
        - Хорошие новости, - обрадовался я. - Этого Золотько прижали?
        - Прижали бы, - сказал Кардинал безрадостно. - Но его грохнули в тот же день, что и Шуйского, только утром. Грохнул тот человек, который в теме, и это не Вавилов, не Дороничев и не Тирликас.
        - Так может, ЦРУ и ликвидировало, - предположил я. - Дело сделано, концы в воду. Ну, или те же Тирликас, Вавилов или Дороничев наняли киллера.
        - Версии имеют право на существование. Если Шуйский, Вавилов и Тирликас из одной шайки, похоже на заказ ЦРУ. Если Шуйский против этих двоих, то все равно похоже на заказ. Они где-то засветились, и кураторы попытались вырезать всех.
        - И Вавилова?
        - Его - позже. И это говорит, что в ментовке тоже их люди, вот что скверно. Им надо кого-то посадить, Саша. Или не так. Или какая-то третья сила очень заинтересована в том, чтобы сел кто-то другой, не настоящий убийца.
        - А замов Золотько кололи?
        - Одному кости сломали, но он стоит на своем - ничего, мол, не знаю. Другой дал признательные показания, что виновен. Правда, не может придумать, в чем именно.
        - Жив? - уточнил я.
        - Пока жив, - вздохнул Кардинал и скривился.
        - А… Лев Витаутович Тирликас? Есть по нему информация?
        - Исчез. Его в Якутии взяли. Возможно, твоего Тирликаса уже нет в живых.
        - Знаешь, Кардинал, что меня смущает? - после минутных размышлений сказал я. - Я знал Тирликаса, он ни за что так не подставился бы, умный был мужик. Нужно раскопать, зачем он поехал в Якутию в такой момент. Мне кажется, это подстава. Кому-то выгодно пустить следствие по ложному следу. И вот если выясним, кто его туда заманил, будет проще распутать клубок.
        - Твое дело - дерьмо, Неруш. И оно так воняет, что аж выписали сотрудников из Москвы. Так что скоро тебя вызовут на очередной допрос к новому следователю. Но пообещать, что он будет честно расследовать дело, не могу. Видишь, как прогнила система? - Он усмехнулся. - Спецслужбы плодятся и множатся, а там плодятся шакалы и стукачи, которые мать продадут за право владеть и процветать. На западе ведь можно владеть хоть заводом, хоть яхтой, хоть самолетом, хоть дворцом и островом и не скрывать этого. А здесь ты вроде как область держишь, а нужно соблюдать приличия, вот одаренные туда, на запад, носы и повернули. Чую, будут шатать систему.
        - А Горский? Он же может лишить их дара, - вспомнил я то, о чем все знали, но говорить было не принято.
        - Горский смертен. Нет Горского - некому лишать. Наверное, они так думают. Детишки их спят и видят себя в Лос-Анджелесе на кабриолете, только и успевают их сажать. А потом - сразу отпускают. Кстати, ты знал, что Тирликас - агент БР вроде как на пенсии, и он к Шуйскому был приставлен?
        - Знал, - не стал юлить я.
        Кардинал посмотрел с сочувствием.
        - Мы работаем, чтобы тебя отмазать. Кагановский - лучший адвокат в Михайловске, он пытается разворошить осиное гнездо, а по тому, кто как суетится и препятствует следствию, и попытаемся вычислить крысу. Правда, суетиться могут и те, кто просто не хочет работать, кого устраивает, что подозреваемые найдены, и дело можно закрывать. Слишком много заинтересованных, Неруш. Ну, или незаинтересованных.
        Меня снова охватило отчаянье. Будто бы открылась форточка в нашу реальность, и оттуда потянуло тухлятиной. Я уже месяц сижу, и никаких движений по моему делу. Ну, допустим, принесет мне Кардинал имя убийцы на блюдечке, и что мне делать с этой информацией? Кто мне поверит, если это будет высокопоставленный уважаемый человек? Прямых доказательств-то я достать не смогу.
        На всякий случай я считал желания Кардинала: он искренне хотел, чтобы я вышел. Личная симпатия тут совершенно ни при чем. Ему нравился не я, ему очень не нравилось то, что происходило наверху. Гнилье не нравилось, а также крысы, шакалы и стукачи.
        Наверное, умный цыган, или не цыган, или кто он по национальности, отлично представлял, какой глобальный дерибан начнется, когда система рухнет, как кровавыми цветами расцветет свобода. Для него это равнялось беспределу, который недавно случился на хате.
        Помолчав немного, он подтвердил мои предположения:
        - Понимаешь, Неруш, система… Она ведь правильная. Но человек такая тварь, что оскверняет даже самую лучшую идею. Взять анархизм, который подразумевает общество, где нет насилия над личностью. Что в этом плохого? А мы что думаем об анархизме? Что это банальное право сильного и беспредел. Режь, воруй.
        Все это было мне известно, но я не стал перебивать. Кардинал взял паузу, выкурил сигарету и продолжил:
        - Знаешь правило: работает - не трогай? Вот так же и с государством. Еще бы не человеческий фактор… - Он махнул рукой и снова закурил. - Мне не нравится система. Я ее ненавижу. Но если разрушить то, что работает, будет еще хуже. А я хочу спокойно жить и делать свое дело.
        - А тебя по какой статье загребли? - спросил я то, чем давно следовало бы поинтересоваться.
        - Сокрытие доходов. Пятихатка грозит. Кагановский, который и меня защищает, обеспечит треху, отсижу полтора года, ерунда. Если смута начнется, в тюрьме будет самое спокойное место.
        Я вернулся на шконку, закрыл глаза и долго ворочался. А когда заснул, мне снилось, что наша команда играет с «Баварией». Они штурмуют ворота, но я - лучший в мире вратарь, и им никак не пробиться. Каждый мой пас - это наша атака. Гол! Гол! Еще гол! Ноль - три в нашу пользу!
        И так хорошо, что просыпаться не хочется. Микроб в моей голове пропел: «Но дороги, которые мы выбираем, не всегда выбирают нас» - и песня перетекла в гул гудка, знаменующего подъем.
        Сегодня двадцать второе января. Какой день недели? Все в голове перепуталось. Светлый почти реальный сон еще не выветрился, и настроение было, как после хорошей игры. Полжизни отдал бы за возможность погонять мяч!
        Дальше - все как всегда. Завтрак. Кормили тут на удивление хорошо, как в столовой средней руки. В нашей реальности, я читал, без передач в заключении можно было загнуться, здесь - нормально существовать. Старожилы говорили, тут даже витамины давали весной и осенью, чтобы сидельцы не зачахли. Как ни крути, эта система работала гораздо лучше, чем в моей России.
        Потом начался шмон. После него - следственные мероприятия и прогулка или спортзал. Я потянулся к спортивной форме, которую передал Димидко, но ветрухай сказал:
        - Нерушимый! У тебя - следственные мероприятия. Готовься.
        - Сегодня? - переспросил я, вспоминая совет адвоката ничего без него не говорить и не подписывать.
        Странно, что Кагановский не предупредил о своем визите. Или это беседа с операми или каким-то начальником? Посмотрим. А может, пожаловал новый следователь. Как там его? Брайшец В. А. Представился пожилой еврей, похожий на Кагановского.
        Нет, кэгэбэшник из Москвы вряд ли поедет сюда в глухомань, скорее меня доставят в Михайловск. Вот и хорошо, покатаюсь, хоть картинка сменится. Значит, не следователь, а кто-то из оперов - опять будут допрашивать, кто инициировал побоище, кто где стоял и так далее. По совету адвоката я гнул линию, что нейтрализовал беспредельщиков, чтобы не было новых жертв, и такая версия всех устраивала.
        Поскольку новый исполняющий обязанности начальника СИЗО был заинтересован в том, чтобы подвинуть Борова и занять его место, опера ко мне относились скорее благосклонно, опасаться было нечего, и присутствия адвоката не требовалось - я-то никого не убил, скорее предотвратил новые смерти.
        За месяц я изучил все переходы в Санатории, и сейчас мы действительно шли туда, где находилась администрация. Но она была на третьем этаже, а свидания и беседы с операми проходили на первом, где мы встречались с Кагановским. Туда мы и направились. Миновали дверь знакомого кабинета. Остановились напротив той, что рядом. Щелкнул замок. Конвойный усадил меня на стул, пристегнул наручниками к кольцу, ввинченному в столешницу, и предупредил:
        - Смотри мне! Чтобы без глупостей!
        Видимо, и сюда дошли слухи, как на допросе я выломал это кольцо и чуть не бросился на следователя. Странно. При прошлой беседе таких мер предосторожности не было, мне даже наручники сняли. Или все-таки придет не опер?
        Конвойный глянул на часы, и в этот момент дверь распахнулась. Я обернулся. Интересно, кто же там пожаловал.
        - Свободен, - проговорили тонким хриплым голосом.
        И в кабинет зашел… зашла… Давным-давно я читал «Отель у погибшего альпиниста», и там был персонаж неопределенного пола - Чадо. То ли мальчик, то ли девочка. По моему посетителю тоже сложно было определить пол.
        Ростом он был чуть ниже среднего для мужчины и чуть выше среднего для женщины. Серый брючный костюм. Белоснежная рубашка. Волосы белее снега, белоснежная кожа. Но самое удивительное - возраст. На вид визитеру было не больше двадцати. Это еще кто? Тюремный психолог? Ни черта себе сервис!
        Визитер посмотрел на меня, на дверь, нажал на кнопку, а когда вошел конвойный, проговорил, протягивая руку:
        - Ключи от наручников.
        - Это небезопасно…
        Визитер посмотрел требовательно, и на его ладонь - вполне мужскую, широкую, с обветренной кожей - легла связка ключей. Не психолог. У них нет полномочий распоряжаться вертухаями. А у кэгэбэшников разве есть? И как может безусый юнец быть сотрудником КГБ?
        - Здравствуйте, Александр, - проговорил он неожиданно низким голосом.
        Все-таки мужчина. Жаль, воротник рубашки закрыл шею, и кадыка не видно. Альбинос, ресницы тоже белые, глаза светло-голубые. Может, из-за этого и выглядит так молодо. Или КГБ тут вообще ни при чем?
        - Здравствуйте, - кивнул я. - Жаль, руки вам пожать не могу. С кем имею честь общаться?
        - Меня зовут Юли Брайшиц, - он как специально проглотил последние буквы имени, видимо, привык, что люди сходу не определяют его пол, и так развлекается.
        Значит - Юлия, чисто женский прикол. Юная, хрупкая, немного раздолбайка, но это не отменяет ее крутости. Свою осведомленность о том, кто она, я, естественно, скрыл.
        - Очень приятно, Юлия. - Теперь моя очередь читать удивление на ее лице. - Удивлен увидеть здесь… вас.
        - Внешность обманчива, - прощебетала она, уже не скрываясь. - Я сотрудник Комитета Государственной Безопасности, буду вести ваше и не только ваше дело. Приехала просто познакомиться. Потому никаких званий, отчеств и протоколов. Ну а чтобы у вас не возникало вопросов о моей компетентности… Я раскрыла пять ячеек, готовивших подрывную деятельность, рассекретила семерых иноагентов, ну и позапрошлогоднее дело о Липецком Потрошителе - тоже моя заслуга… - Она ненадолго смолкла и не удержалась, спросила: - Один вопрос. Как вы меня так сразу вычислили?
        Она расстегнула наручники, я инстинктивно потер запястья.
        - Спасибо за доверие. Мало какому мужчине понравится, когда его путают с женщиной, парень не стал бы делать, как вы. Заднеприводных процент невелик, а значит, с большой долей вероятностью вы - девушка.
        - Простите, до встречи с вами считала футболистов недалекими.
        Я внимательно посмотрел на нее, не понимая, куда она клонит и зачем держится со мной, как со старым приятелем. Втирается в доверие, надеясь разговорить? Или у нее задача - все-таки докопаться до правды и найти убийцу Шуйского, а не посадить тех, кто мимо проходил?
        Чего же ты хочешь больше всего на свете, девочка?..
        Ничего. Едва различимые помехи. Не белый шум, как у Витаутовича. Подрастающее поколение кэгэбэшников учат маскировать свои мысли? Но зачем их прятать от простого смертного? По привычке?
        - Я тоже так считал, - не стал кривить душой я, - пока не влился в коллектив «Титана». В нашей команде много разносторонне одаренных парней. Обидно, что они будут играть без меня.
        Что ж, играем по твоим правилам, Юля: меня похвалили, по голове погладили, я оттаял и теперь готов делиться сокровенным.
        - Да, Федор Хотеев сочинил отличный гимн, - продемонстрировала осведомленность она. - По правде говоря, это лучший гимн футбольной команды из всех, что я слышала.
        Юлия достала пачку сигарет, протянула ее мне. «Прима» - тонкие, женские, и балерина на пачке, как на «Житане» - никакого тебе рака и импотенции.
        - Саша, вы курите?
        - Спасибо, нет. Но придется начать, потому что в камере все курят, и запах…
        - С вашего позволения.
        Она чиркнула зажигалкой и, отвернувшись к вентиляции, выпустила струю дыма.
        - Я считаю, что вас обвинили несправедливо, - неожиданно сказала она. - И я рассчитываю выяснить правду, чего бы мне это ни стоило. У самого-то есть версии, кто может стоять за убийством?
        Информацию, предоставленную Кардиналом, я, конечно же, придержал. Но раз уж она настаивает, почему бы не сказать все, что я думаю?
        - Кто угодно. Я, понимаете, горел футболом. Шуйский помогал команде. Вавилов… я встречался с его внучкой - это все, что нас связывало. А! Еще он подарил мне телефон - в благодарность за проявленное мужество при освобождении заложника.
        - Да, спасибо, я это знаю. А также знаю, что телефон очень непростой, его сложно прослушать.
        - Знал бы - не брал.
        Я посмотрел на Юлию, устремившую взгляд за окно. Встрепенувшись, она прошла по кабинету - точно принюхивающаяся ищейка, осмотрела углы, стол, вынесла за дверь закрытый ноутбук - чтобы гарантированно никто не подслушал наш разговор.
        - У меня нет с собой записывающих устройств, их запрещено проносить. Мы с тобой беседуем просто как два человека, у которых общая цель. Расскажи с самого начала, как все было.
        Стоит ли? Все ведь запротоколировано. Она ищет новые детали? Или и правда приехала со спецзаданием докопаться до истины, все-таки Шуйский с самого начала был соратником Павла Горского.
        Я опять сконцентрировался на ее желаниях и снова ничего не смог прочесть.
        - Я понимаю твое недоверие, потому вот, подпиши превентивно, - она подвинула ко мне заполненный протокол допроса, где было написано, что я отказываюсь говорить без адвоката.
        - Как думаешь, кто виновен в смерти Шуйского? - повторила она.
        И я не выдержал, выпалил:
        - Кто виновен в его смерти, я не знаю - откуда мне знать? А вот заинтересованность в том, чтобы посадить якобы соучастников, то есть нас, интересна двум группам лиц: тем, кто стоит за убийством, и тем, кто получит по звезде на погоны за раскрытие громкого дела. Потому что молодцы, оперативно сработали: суток не прошло, а виновники уже сидят. Таким образом получается, что ваши, Юлия, коллеги, тайно или явно покрывают настоящего убийцу. Вот, в принципе, все, что я хотел вам сказать.
        Ее глаза сверкнули гневом, и со светло-голубых сменили цвет на стальной.
        - Печально, если так, - отчеканила она и повторила: - Я здесь для того, чтобы разобраться.
        Да кто ты такая? В лучшем случае летеха, а тут майоры с полковниками на звезды замахнулись, да тебя посадят вместе с нами, если будешь мешать! Идеалистка? Нет, в КГБ идеалистов нет, или она зачем-то специально выводит меня из себя?
        - Желаю, чтобы хватило полномочий, - сказал я.
        Она уперлась о стол, приблизила свое лицо к моему и проговорила:
        - Саша, пожалуйста, расскажи мне все, что с тобой было, о чем тебя просили, чем угрожали. Это очень важно, мы на одной стороне.
        От ее взгляда по спине продрал мороз, а потом я ощутил уже знакомое прикосновение к разуму - точно перышком провели. Одаренная? Какой у нее дар? Просто мысли читает или умеет внушать? И главное - зачем она здесь? Сотрудник БР проник в ряды КГБ, чтобы вывести их на чистую воду?
        Впустить или сопротивляться?
        Глава 11. Разведчик или сдается сразу, или не сдается вовсе
        Мы продолжали смотреть друг на друга, и пока я решал, что делать, она шумно выдохнула, вытерла испарину со лба, резко села, откинувшись на спинку стула, и криво ухмыльнулась, потянулась ко второй сигарете. Вычислила меня? Похоже на то, и теперь она не знала, что делать и как вести диалог.
        - Ты все понял, да? - с некой горечью уронила Юля, в ее планы явно не входило быть рассекреченной.
        - Что понял?
        - Вот только не надо под дурачка косить. Со мной это бесполезно. Я сразу чую дар.
        - Что? - продолжил я ломать комедию, хотя все больше убеждался, что да, бессмысленно.
        Она играет роль обычного человека, чтобы, вероятно, влиться в ряды КГБ и найти крысу, я играю ту же роль, но по другой причине, и мы попали в один и тот…
        - В один и тот же капкан, - продолжила она мою мысль, жадно затянулась. - Вот, значит, как, Александр. Теперь ясно, почему допрос проходил в присутствии Фарба. Но он старой формации, потому ничего и не понял.
        Бросило в жар, сердце затарабанило от понимания - вот он, свет в конце тоннеля! И зовут этот свет Юлия Брайшиц. Она здесь, чтобы распутать это дело.
        - Но почему ты скрываешься? - наконец спросила она. - И почему… Впрочем, ясно. Энцефалограмма не фиксирует изменения, если дар только начал проявляться. Ты строишь спортивную карьеру, соответственно, тебе нельзя светиться. Так?
        О себе я молчал. Скрываюсь, потому что хрен знает, где искать самородков, кто это такие и чем мне это грозит. Завербуют, и придется рисковать, работать на сомнительные ведомства, а я не хочу.
        - Мало кто хочет, - прошептала Юля. - Нас нельзя заставить, можно только уговорить. Мне нравится делать правильно. - Она снова отвернулась к вентиляции и выпустила дым. - Когда ты видишь вокруг несправедливость, хочется это изменить, но, как ты говорил, «желаю, чтобы хватило полномочий». Так вот у меня их хватает. Только сейчас никто не должен знать обо мне. Я не могу использовать полномочия, потому что тогда раскроюсь, а раскрываться рано, я не нашла ни одной зацепки.
        - С твоим талантом это будет несложно. Если, конечно, в ведомстве есть те самые зацепки. Что делать будем, Юля? - я сплел пальцы. - Меня уже утомила эта обстановка, я скоро по фене ботать начну, мне нужно выбираться отсюда.
        - У тебя есть адвокат? - вскинула белесую бровь она. - Вот пусть работает, меняет меру пресечения. Я в этом не помощник. Я вообще новый человек в ведомстве, девочка на побегушках, которую никто серьезно не воспринимает, и мне надо, чтобы они и дальше так думали.
        - Значит, не поможешь?
        - А как? Я ж никто и зовут меня никак. Топить не буду, буду наблюдать, кто забегает, когда начнется суд об изменении меры пресечения. На судью я уж точно повлиять не смогу. И ни на кого не смогу, пока не узнаю все, что мне нужно.
        - А внушить судье? - закинул удочку я.
        - Это вне моих сил, увы.
        Врет? Или телепатам суггестия недоступна? Юля потарабанила пальцами по столешнице, помотала головой.
        - Какой неожиданный поворот, однако.
        - Я очень надеюсь, что ты не станешь обо мне докладывать, куда следует.
        Она шумно выдохнула. Наверное, думала, что со мной делать.
        - Не стану. Но просто знай, что, если дар не развивать, он или затухнет навсегда, или убьет тебя. Придется выбирать: или учиться, или быть простым человеком и, возможно, умереть.
        - Сколько альтернатив! - нарочито радостно воскликнул я. - И сколько я смогу быть… в таком состоянии? С недоразвитым даром?
        - Все индивидуально. Я года полтора думала, что я - экстрасенс, нас таких тогда были единицы, я - семерка. Нас, первых, до сих пор по этим цифрам зовут. Ладно, об этом потом. Я все поняла. Как и предполагала, ты ни при чем, если и хотели тебя использовать, то втемную. Плохо, что Вавилов перед тем, как умереть, упомянул тебя в своем списке. Надеюсь, адвокат найдет нужные аргументы, и тебя выпустят под подписку о невыезде. Но не факт. - Юля сосредоточилась на мне. - Давай все-таки немного поработаем. Думай о том, что было на допросе, как вели себя Быков и Фарб, попытайся вспомнить мельчайшие детали.
        Отпираться дальше было бессмысленно, и я впустил Юлю в свой разум, думая о событиях месячной давности. Длилась мысленная «беседа» минут пять и закончилась репликой Юли:
        - Ясно. Как же бесит такой подход! - меня обдало жаром ее злости. - Не хочешь работать - вали на хрен! Если ремесленник или рабочий работает спустя рукава, получается брак. Здесь же судьбы ломаются и люди гибнут. Когда все закончится, полетят головы, это я обещаю.
        - Сколько нас таких? - не удержал любопытства я.
        - Четыреста восемьдесят семь. Ты четыреста восемьдесят восьмой, красивое число.
        - Не надо меня пока считать, - попросил я.
        - Договорились, - кивнула Юля. - Как и давай договоримся забыть этот разговор. Я - следователь, ты - подследственный. Общаемся на вы, ты держишься настороженно, требуешь адвоката.
        - Конечно. Но напоследок - что ты думаешь о моем деле? Есть шанс, что ходатайство одобрят и меня выпустят? Мне нужно играть, без меня команда продует.
        - Пятьдесят на пятьдесят. Причем я и в результатах собственного расследованиях не уверена. Точнее не уверена, что предатели в рядах КГБ, ведь мое задание - именно их проверить на предмет причастности к этому делу. Расследованием самого дела другие люди занимаются, не факт, что потом меня подключат.
        - Так слушай, - воспрянул я, спохватился и понизил голос: - Вавилов-то… Ты ж можешь доказать, что он давал показания под пытками?
        Она качнула головой.
        - Увы, это не так. По воспоминаниям Быкова, все выглядело, будто он добровольно сознался. Никто его не бил и не пытал. Быков чуть надавил, и он принялся торговаться: я вам - явки и пароли, вы - не трогаете мою семью.
        А вот теперь захотелось садануть кулаком о стену.
        - Но что, если ему эту программу подсадил в мозг кто-то их ваших… из наших? Кто такое мог сделать и встречался с Вавиловым? Вомбат… То есть Фарб?
        Юля запрокинула голову и расхохоталась. Закрыла рот ладонью и перешла на шепот.
        - Вомбат! А-ха-ха, точно! Но нет, он так не умеет.
        Мне было не смешно.
        - Значит, нужно выяснить, кто из суггесторов встречался с Вавиловым.
        - Интересная мысль. Ты прав, я поработаю над этим. Его признание, да, крайне подозрительно - сам ведь Вавилов столько лет прослужил в органах. Теперь ты представляешь, насколько запутано дело, и как сложно найти концы? Давай, Саша, закрывать скользкую тему. Не дай бог нас подслушают.
        Она подвинула мне протокол допроса, где я якобы отказывался говорить без адвоката. Получив мою подпись, положила документ в папку.
        Наклонившись через стол, я прошептал:
        - Если можно загрузить в голову такую программу, реально ли заставить сердце остановиться? Ядов, как я понял, в организме Вавилова не обнаружено?
        - Реально, - кивнула Юля, враз посерьезнев и задумавшись.
        - Что показало вскрытие?
        - Некупируемый приступ тахикардии. Говоря просто: сердце начало биться часто-пречасто и остановилось.
        - А ты сама понимаешь, как рискуешь? Мы ведь не бессмертны и не можем останавливать пулю взглядом. И если к убийству Шуйского причастен кто-то одаренный… - Я взял паузу. - Ведь возможна утечка информации, и тогда…
        - Вряд ли я рискую. Я ж не буду проявлять рьяное рвение, а о нашей с тобой договоренности никто ничего не узнает, - прошептала Юля без особой уверенности, подошла к двери, послушала, никого ли нет с той стороны.
        А мне вспомнились слова Кардинала, и я повторил их:
        - На западе же ведь можно владеть хоть заводом, хоть яхтой, хоть самолетом, и не скрывать этого. А здесь ты вроде как область держишь, а нужно соблюдать приличия, вот одаренные туда, на запад, носы и повернули. Может же быть так?
        - Вряд ли. Они не враги себе, - ответила Юля, и опять без уверенности. - Они полностью зависят от Павла Сергеевича… Горского.
        - Даже если у тебя есть все, всегда будет хотеться большего, - прошептал я одними губами. - Одаренные ведь не святые.
        - Ты прав. Такой вариант тоже надо рассмотреть. Спасибо.
        - Последний вопрос. Нужно узнать, что стало с Тирликасом Львом Витаутовичем, сотрудником БР, моим тренером и директором нашей команды. Сможешь?
        - Не обещаю. Сейчас мне запрещено контактировать с коллегами. Но если представится возможность, постараюсь.
        Девушка протянула руку, я пожал ее, сожалея, что ничем не могу помочь. Вот если бы Кардинал предоставил что-то действительно интересное, и совместить информацию с возможностями Юли…
        - Держи меня в курсе, - попросил я, глядя, как она защелкивает наручники.
        - Постараюсь. Бегать к тебе на свидания я не смогу, а при адвокате много не наговоришь.
        Она вызвала дежурного, дождалась его и, сделав суровый вид, обратилась ко мне:
        - Мне очень жаль, Александр, что нам так и не удалось найти взаимопонимание.
        Развернувшись, она зашагала к выходу - очень хрупкая на вид. Такая же хрупкая, как моя судьба, которая теперь полностью зависит от нее.
        Но почему-то облегчения от того, что у меня появился союзник, не было, появились необъяснимая тревога и ощущение, что жизнь висит на волоске. Наверное, дело в том, что я теперь знаю, что при желании можно достать любую информацию. И если вычислят, что Юля - на самом деле Семерка, ей грозит смертельная опасность, которую девушка явно недооценивает. И чем больше дело затянется, тем выше вероятность, что ее раскроют.
        Как только меня привели в камеру, Кардинал сделал приглашающий жест. Я наклонился, и он прошептал:
        - Кто приходил?
        - Новый следователь. Это женщина. Даже скорее девушка, - ответил я. - Но без адвоката ничего говорить не стал - мало ли.
        - Правильно, - кивнул он.
        - И еще мне кое-что нужно.
        Я написал на клочке бумаги: «Г. О. Фарб. Дороничев. Тирликас. Способности. Связи с другими одаренными и влиятельными людьми». Кардинал прочел, кивнул, сунул записку в рот и принялся ее жевать.
        Следующая встреча с Юлией Вадимовной Брайшиц состоялась через три дня, в четверг, в более официальной обстановке: в ее кабинете под неусыпным контролем адвоката. Кагановский бился за меня, как орел за добычу, Юля, конечно, читала его мысли. Мои, когда я думал, вот бы уметь так же - тоже, улыбалась одними глазами и едва заметно качала головой: не надо, мол, ничего хорошего. Допрос длился два часа, я отвечал на тысячу вопросов - и тех, что ранее задавал Быков, и на первый взгляд бессмысленных: «Знаете ли вы, что Елизавета подписана на страницы неблагонадежных лиц в Комсети?»
        Держалась она жестко, осаживала Кагановского, когда он проявлял излишнее рвение, выслушивала и записывала мои претензии к предыдущему следователю. Не Юлия - Семерка как есть.
        Когда все закончилось, довольный Кагановский поблагодарил ее за профессионализм, а мне сказал, что с таким следователем наши дела сдвинутся с мертвой точки.
        И они сдвинулись.
        Наверное, Семерка и сама могла изменить меру пресечения, но делать этого не стала, чтобы не выдать личную заинтересованность, и заседание суда назначили на тринадцатое февраля.
        Потом дела опять сдвинулись, причем в прямом смысле слова: слушание перенесли на двадцать девятое февраля. Повезло так повезло: эта дата случается раз в четыре года.
        Затем снова сдвинулись - аж на одиннадцатое марта. Складывалось впечатление, что кто-то специально тянет кота за хвост.
        К этому времени «Титан» вернулся со сборов, ко мне на свидание пришли Димидко и Мика. Сан Саныч рассказал, как следователь побеседовала с каждым членом команды, и остался очень доволен Семеркой, выдал на меня полное досье и аж прыгал от счастья, уверенный, что теперь меня точно выпустят. У меня такой уверенности не было, ведь если все стоит на месте, значит, Семерка ничего не раскопала, в КГБ сидят не вредители, а просто ленивые задницы. Со мной на контакт она не выходила, чтобы ни у кого не возникало вопросов, а на допросах все время был Кагановский.
        - У нас первый матч шестого апреля, с «Таврией» в Симферополе, - потирая руки, говорил Погосян. - В гостях. Как раз ты успеешь прийти в форму. Хотя ты говоришь, тут есть спортзал…
        - Если меня посадят под домашний арест, то я и дома играть не смогу, - не стал его обнадеживать я. - Под подпиской о невыезде не смогу играть в гостях.
        На самом деле я отлично понимал, что Семерка не будет меня вытаскивать, подключая возможности агента БР под прикрытием, она не для этого приехала. Она ищет новых подозреваемых и будет делать, что должно, даже если узнает об угрожающей мне смертельной опасности.
        - Мы добьемся разрешения, - не унимался Димидко, - должна быть какая-то лазейка. Противник пипец серьезный, зверь просто! Мы смотрели, как «Таврия» играет - монстры! Тавры!
        - По сравнению со Второй лигой у вас все противники теперь пипец серьезные, - сказал я и повторил то, что уже говорил раньше: - Натаскивайте Васенцова, спуску ему не давайте. Кстати, новенький как?
        - На том же уровне, что Васенцов, - ответил Димидко без энтузиазма. - Короче, без тебя, Саня, никак. Так что только попробуй мне тут еще остаться!
        Саныч хотел отдать все, что имеет, лишь бы вернуть меня. Он и отдал почти все адвокату, парни тоже, наверное, скинулись, и вот сейчас за них было обиднее, чем за себя.
        - Зато Погосян у нас с левой забивать научился! - вспомнил о хорошем Димидко.
        - Да, - заулыбался Мика, - я уже не одноногий!
        - Полутораногий пока, - не дал ему расслабиться Саныч.
        Проговорили мы часа два. Такие встречи давали мне силы держаться.
        За день до суда пришла Лиза, и, хотя Кагановский настаивал на том, чтобы мне предоставили с ней трехдневное свидание, никто этого не разрешил, и мы снова разговаривали через стекло, а в голове крутилась песня, которая немного не в тему: «Две стороны стекла: дождь и ладонь».
        - Я хочу прийти в суд, - сказала Лиза, гладя пальцами стекло, куда я уперся рукой.
        - Будет закрытое заседание, тебя не пустят, - попытался ее отговорить я.
        - Я все равно приду завтра в три дня и буду сидеть возле здания, ждать. Я ж с ума сойду от бездействия! А так… хоть что-то сделаю, хоть как-то. Чтобы, когда ты выйдешь, наконец с тобой обняться. Я уже не могу, скоро замяукаю, как мартовская кошка. Как оно все по-скотски. - Она вздохнула. - Меня как из института выгнали, я на работу попыталась устроиться, так не берут даже продавщицей! Даже официанткой. Вот за что со мной так? Я-то что сделала?
        - Потерпи, пройдет время, дело забудется, и снова поступишь. Ну, или восстановишься.
        - А сейчас что делать? - вскинулась она. - Мыть полы? Поливать клумбы? Обрезать кусты? - в ее глазах блеснули слезы. - Ты не перестанешь меня любить… такую? С клеймом…
        - Господи, Лиза, что ты такое говоришь, ты ведь все та же моя девочка, ничего не изменилось. Плевать на предрассудки! Я, вон, вообще за решеткой, ты же от меня не отвернулась.
        - Тебя оправдают, а дед… Деда не оправдают, он не сможет себя защитить. Мама говорит, надо уезжать подальше и затеряться, здесь мы все время на виду были, все нас знают, злорадствуют. Столько сплетен, столько яда!
        - Не отпущу, - улыбнулся я.
        Это она еще не знает, что ее дед оговорил меня даже не под пытками - просто так. Есть вероятность, что он был под ментальным контролем, и дело это чертовски усложняет. Все-таки показания основного подозреваемого будут учитываться, а опровергнуть их вряд ли кто-то сможет.
        Когда мы с Лизой расстались, на душе было муторно. Я возвращался в камеру и думал о том, кто же мог сотворить такое с Вавиловым. Первая мысль была - Фарб-Вомбат, но Семерка уверяла, что он не суггестор и не умеет навязывать свою волю. И если работают одаренные, то, выходит, Кардинал прав, и грядет время смуты, когда всем станет не до футбола. Но как хотя бы навести Семерку на эту мысль, чтобы она не выглядела бредом параноика? За что зацепиться?
        Кардинал еще наобещал кучу всего, а раскопал с гулькин нос. «Рано или поздно». Похоже, в моем случае информация появится, когда будет поздно.
        В камере я сразу же подошел к нему и уставился требовательно. Он понял, чего я хочу, сунул в рот последнюю сигарету из пачки, разорвал ее и написал на клочке плотной белой бумаги: «Много фамилий. Кагановский все расскажет».
        Встреча с Кагановским у меня назначена на завтра, на одиннадцать, а послезавтра - суд.
        - Нарыл что-то интересное?
        Он неопределенно повел плечами и отвернулся, лишь обронив:
        - Много, очень много.
        Я скрипнул зубами - до завтра ждать! - разорвал записку на мельчайшие фрагменты и спустил в туалет.
        Глава 12. Всем встать, суд идет!
        Еще вчера я думал, что познал дзен, и мне пофиг на все - и на решение суда, и на судьбу футбольной команды, и на червей, подтачивающих тело Советского Союза изнутри. Сегодня подтвердилось, что для любого индивидуума, в том числе меня, прыщ на собственном носу важнее тысячи землетрясений а Африке.
        Мысль о том, что же там нарыл Кардинал, подняла меня раньше побудки, и я минут десять перебирал варианты под забористый храп сокамерников.
        Потом я вместе со всеми без аппетита поел. Прочел газеты Кардинала, где ни слова не было ни о деле Шуйского, ни о «Титане». В Союзе все спокойно: спутники бороздят космические просторы, сходят с верфей атомные ледоколы, увеличиваются надои молока, осваивается целина и сеется пшеница, товарищ Горский встречается с лидерами африканских стран. Никто не заметил, что Нерушимого затянула в жернова системы. Незаменимых людей не бывает. Вчера ты герой и любимец толпы, а сегодня - сиделец без имени и без судьбы.
        Горский, насколько я знаю, суггестор, но он в деле Шуйского точно не замешан.
        Дожидаясь Кагановского, я чуть не поседел. Адвокат же выглядет по обыкновению спокойно, и его уверенность немного передалась мне. Положив на стол папку с моим личным делом, он сказал:
        - С чего начнем? С перспектив…
        - С информации, - прервал его я.
        Он открыл пухлую папку, вытащил несколько листов, оформленных в виде списка. И не побоялся же пронести! Хотя, наверное, он тут уже примелькался, вначале все, что он проносил, изучали досконально, а теперь уже и не вникают. Наркоты, колюще-режущего нет - и хорошо.
        На одном листе была схема контактов Золотько, того самого иноагента, которого ликвидировали в день смерти Шуйского: в середине - фамилия фигуранта, вокруг - его помощники, выше - те, кто с ними и самим Золотько взаимодействовали.
        - За несколько дней до взрыва контактировал с Шуйским. С Золотько общались Вавилов и Дороничев. Да и много кто еще. Вот личные контакты с секретарями обкомов других областей и республик, вот контакты с начальниками заводов и разработок. Жирным шрифтом выделены те, с кем он связывался или общался более трех раз. Вот - взаимодействие с замами всяких больших людей. Обширнейший список.
        Он отодвинул лист с контактами Золотько и достал другой такой же.
        - Так, теперь берем Дороничева и его взаимодействия. Он ткнул в несколько фамилий. Видишь? Мало совпадений. Теперь - Вавилов и совпадения контактов его и Золотько, тут уже больше, но недостаточно для того, чтобы сказать: они заодно. А вот Шуйский и Золотько.
        Среди контактов Шуйского бросилась в глаза выделенная фамилия - Ковальский, а также Топаз и некто Рудазов, причем к Рудазову тянулись стрелки от замов Шуйского.
        - Кто эти люди? Ковальский…
        - Врач. Дочь Шуйского некрасива, собой недовольна и полжизни проводит у пластических хирургов. Это для нее он нашел специалиста аж из Новосибирска. Рудазов - начальник авиамоторного завода. Настораживает, правда? Что их могло связывать? Но главное, что Золотько много общался со всеми нашими фигурантами, в том числе Шуйским. С ним, видишь, - больше всего, что логично: они оба занимают высокие должности в области.
        Если бы я знал, кто все эти люди, наверняка нашел бы зацепку. Жаль, что у меня не криминальное мышление.
        - Теперь устно о результатах экспертизы. Самолет, где летел Шуйский, разорвало в воздухе на большой высоте, над тайгой. Все жертвы были опознаны по фрагментам тел, в том числе Шуйский.
        - То есть вариант, что его не было среди убитых, исключен?
        - Служба охраны аэропорта лично проводила его в самолет, есть их показания. И диспетчеры подтвердили. А теперь - самое интересное: Глеб Олегович Фарб.
        Жирным были выделены его самые частые контакты: Тирликас, Золотько, Шуйский. Причем с Шуйским многократно встречались доверенные лица Вомбата, к ним тянется целая паутина взаимодействий. Это неудивительно, оба большие люди, в одной области работают.
        Семерка наверняка бы разглядела тут что-то интересное, или… меня осенило: к убийству причастен Вомбат? Вон как его везде много. Так он не суггестор и не мог бы зазомбировать Вавилова. Вомбат и кто-то еще? Или Вавилова никто не зомбировал?
        - Что там по способностям одаренных? - напомнил я.
        - В работе, но сразу скажу, что информация труднодоступна, - отчитался Кагановский.
        Все это должна увидеть Семерка, вот только как устроить, чтобы Кагановский не просек, что мы заодно? Попросить его передать бумаги - не вариант, не настолько я ему доверяю, подставлю агента под прикрытием.
        Я запомню! Запомню, а потом все перерисую. Место, где я буду переносить информацию на бумагу, пусть ищет Семерка. В конце концов, общее дело делаем. Завтра на суде я покажу ей телепатически, что у меня есть. Я подвинул к себе листки бумаги и сказал спасибо фотографической памяти, посмотрел на них подольше, вернул адвокату.
        - Теперь - к частностям, - продолжил он. - Точнее к завтрашнему суду. Шансы у нас пятьдесят на пятьдесят. Но даже если ничего не получится, расстраиваться не стоит, ведь это всего лишь мера пресечения. Зато есть основания признать тебя невиновным по шестьдесят шестой и - седьмой статьям. Ну а в остальном все по плану. Говоришь на суде только то, что мы с тобой обсуждали в прошлый раз.
        Он спрятал бумагу в папку, пожал мне руку.
        - До встречи в суде!

* * *
        Раньше, когда имел свободу перемещения, я и представить не мог, как важно менять картинку, и потому поездка в автозаке каждый раз превращалась в настоящий вояж. Во время прошлой транспортировки я вообще один ехал, в этот - с матерым сидельцем в летах, который тоже претендовал на крошечное зарешеченное окошко, но узнал во мне Нерушимого и остался сидеть, а я жадно смотрел на проезжающие автомобили, в марках которых начал разбираться, на одетые снегом ели, на домики, выстроившиеся вдоль дороги, потом - на многоэтажки и прохожих, таких ярких и разнообразных. На огромную рекламную вывеску кофейни «Черный кофе», сигнализирующую, что почти приехали к зданию МВД.
        До вчерашнего дня главная цель была - выйти на волю, но сейчас она немного подвинулась, и на первый план выступила другая - передать важную информацию Семерке так, чтобы никто ничего не заподозрил. Ведь от этого зависит не просто мера пресечения, но и моя дальнейшая судьба.
        В суде я еще не был, потому понял, что мы на месте, только когда автозак остановился. Когда меня вывели, огляделся, помня, что Лиза обещала прийти, но на пятачок перед зданием суда заполонили озлобленные пенсионеры, и я увидел ее за спинами только на пороге, мы встретились взглядами, и дверь за моей спиной захлопнулась. Нас с соседом развели по разным помещениям. Прождал я минут десять, естественно, не находя себе места. И вот наконец щелкнул замок, и вспомнилось: «Луч зари к стене приник, я слышу звон ключей, вот и все, палач мой здесь…». Привет, Микроб!
        Вооруженный милиционер привел меня в клетку, снял наручники и запер. Я оглядел зал суда. Места судьи и народных заседателей пустовали. За дальним столиком сидел утомленный жизнью немолодой мужчина, видимо, представитель обвинения. Рядом с моей клеткой восседал адвокат Кагановский, рядом лежала знакомая папка.
        Зал пустовал - заседание было закрытым. Свидетели, если они есть, ожидали в коридоре. У выхода бдел страж порядка с дубинкой. Напротив судейских мест на стене висела огромная плазма. Суетилась на своем месте секретарь, настраивая микрофон. Мне думалось, будет имитация судебного процесса, а тут, вон, настоящее слушание.
        Ровно в условленный час пришли судья и заседатели, судья, молодой холеный мужчина лет тридцати пяти - все встали, в том числе я. Судья поприветствовал собравшихся безэмоциональным голосом. Потом он зачитал статью, по которой меня обвиняют, и причину слушания - изменение меры пресечения с заключения под стражу на подписку о невыезде. Затем пришла пора идентификации личности подозреваемого, то есть моей.
        Я поднялся, представился, назвал адрес, где прописан, и место работы. Поискал взглядом Семерку, не нашел. Неужели она не придет?
        Затем представили присутствующих, спросили, имеются ли отводы к составу суда, и началось. Мне зачитали права и обязанности, и прокурор, Баринцев Евгений Борисович, немолодой мужчина с поплывшим лицом, напоминающим лунную поверхность, завел рассказ, какой я плохой.
        - Двадцать девятого декабря прошлого года ориентировочно в четырнадцать десять произошел взрыв на спецборте…
        Говорил он монотонно, через силу, будто бы зачитывал газетную статью, причем долго и нудно. Его голос убаюкивал, и не только меня - секретарь, молоденькая девочка, статью похожая на балерину, с трудом сдержала зевок. Бубнил прокурор минут семь, Кагановский не перебивал, когда мог, давал ему выбубниться - авось запал израсходует и не станет наседать. Впрочем, работал прокурор и так без огонька, хуже было бы, если бы на его месте был кто-то молодой и активный.
        И лишь спустя время он посмотрел на меня и продолжил:
        - Доказано, что Александр Нерушимый имел тесные контакты с главными подозреваемыми, состоял с ними в сговоре и выполнял поручения. На момент совершения преступления не имеет алиби…
        - Возражаю, - поднялся Кагановский, - преступление совершено в Якутской области, мой подзащитный не мог бы там находиться физически.
        - Протест принят. Продолжайте.
        Прокурор посмотрел на Кагановского неодобрительно, намерения его считать не получилось - слишком далеко стоял. Наверное, эти двое давно знакомы, в судах устраивают показательные бои, потом пьют в кулуарах.
        - В качестве доказательства позвольте продемонстрировать телефон марки «Енисей-22», полученный подозреваемым в дар от главного фигуранта по делу, Вавилова. Известно, что данная модель разрабатывалась специально для внутреннего пользования сотрудников силовых ведомств ввиду того, что имеет функцию создания шифрованного канала.
        - Позвольте вопрос, ваша честь! - вклинился Кагановский, дождался разрешения и продолжил: - Евгений Борисович, что вам известно о контактах Нерушимого с Вавиловым до этого инцидента?
        Подумав немного, прокурор крякнул и сказал:
        - Более ранние контакты не обнаружены.
        - То есть Вавилов подарил телефон, кстати, за вполне понятные заслуги, рассчитывая, что Нерушимый будет на него работать? Да еще и сделал это публично. Вам не кажется это странным?
        - Если контакты не обнаружены, это не значит, что их нет. Ведется следствие. - Прокурор положил судьям на стол мой телефон в прозрачном пакете как вещественное доказательство.
        - Позвольте вопрос, ваша честь! Найдены ли в этом… вещественном доказательстве компрометирующие контакты?
        - Еще раз подчеркиваю: модель телефона предполагает создание шифрованного канала, - напомнил прокурор. - Все сведения исчезают, восстановить их не представляется возможным.
        Будь я судьей, мне обвинения показались бы притянутыми за уши, но прокурор - это спасатель наоборот, функция которого - топить всех без разбора, и тут уже неважно, болеет он за «Титан» или нет.
        Вскоре пригласили первого свидетеля по делу - Быкова. Кагановский спросил, почему его отстранили от моего дела, тот честно рассказал предысторию с изгнанием брата из "Титана" и уверил, что личной заинтересованности не имел и зла на меня не держит. Следователь положил на стол судей протокол допроса Вавилова, где он меня оговаривает, сказал, что имеются понятые, а также аудио и видеозапись, которые тоже прилагаются.
        Кагановский настаивал на том, что допрос проходил под давлением, и меня оклеветали. Прокурор предложил посмотреть видео, я обернулся к плазме на стене, где появилось изображение Вавилова - грузного, уставшего, с потухшим взором и оплывшим лицом, с которого будто бы ластиком стерли все эмоции.
        Бесцветным голосом генерал рассказывал о связи с Золотько, об обещании того заплатить круглую сумму за организацию покушения на Шуйского. Причем генерал подробно расписал, что за взрывчатка, как и куда устанавливалась, кто этим занимался. Потом он принялся перечислять имена причастных.
        - Александр Нерушимый был осведомлен о предстоящем… мероприятии, находился в резерве. Он был привлечен на случай, если понадобится силовая поддержка.
        Я аж вскочил. Что?! Сука старая! Зачем?! Я силился заглянуть ему в глаза, чтобы понять, что им двигало, но генерал в камеру не смотрел и совершенно не походил на замордованного кэгэбэшниками.
        Мой адвокат продолжал настаивать на том, что предоставленных улик недостаточно, чтобы заподозрить меня в госизмене, а ничем не подтвержденные слова - не более чем слова. Судья и заседатели слушали его, не останавливали, что вселяло надежду.
        А еще вселяло надежду, что «терроризм» мне пришить не получится, только госизмену, да и то относительно бездоказательно.
        Потом наконец вошла Семерка, посмотрела на меня. Я приложил палец к виску, помассировал его и мысленно крикнул: «Читай. Есть информация».
        Сегодня Семерка была в черном брючном костюме и при галстуке, и выглядела на как мальчик-девочка, а дамой лет тридцати пяти. Меня она демонстративно игнорировала, потому не сразу поняла, чего я от нее хочу. Она рассказала, что изучила мои контакты накануне преступления и не нашла никаких порочащих связей. Снова глянула на меня - я приложил ладонь ко лбу, и она сообразила наконец, коснулась моего сознания, и я выгрузил из памяти то, что мне показал Кагановский.
        Глаза Семерки округлились, она зависла и не сразу ответила на заковыристый вопрос прокурора. Причем ответила нейтрально, не в мою пользу, но и не в пользу обвинения.
        После нее выступили понятые, которые присутствовали на допросе Вавилова. Кагановский спросил, были ли они на допросе полностью и могут ли гарантировать, что на Вавилова не оказывалось давление, один ответил утвердительно, второй, тощий молодой парень, засомневался.
        Я не слушал их, открыл разум для Семерки, которая, закончив выступления, остановилась возле охранника и жадно впитывала информацию. Все получилось. Осталось нам встретиться тет-а-тет, а дальше пусть работает. Надеюсь, она найдет то, что поможет ей сдвинуться с мертвой точки.
        Под конец встал прокурор, попросил судью не менять меру пресечения во избежание нежелательных контактов подозреваемого и уничтожения следов преступления. Затем слово взял Кагановский, толкнул речь о том, что я - социально значимый индивид, со всех сторон положительный, звезда футбола и любимец болельщиков, и меня нужно отпустить, ведь в подозрительных контактах уличен не был, а все прочее - наговор.
        Наконец мне предоставили последнее слово. Речь я сочинил уже давно и мысленно много раз декламировал перед воображаемой публикой:
        - Спасибо, ваша честь. Я настаиваю на собственной невиновности. Я прибыл в Михайловскую область из детдома, чтобы играть в футбол. Я жил и горел футболом, мало того, я люблю свою страну и горжусь ею, и мечтал бы защищать честь Советского Союза на чемпионате мира по футболу. - Я говорил, обращаясь к каждому, сеял сомнения в головы недоброжелателей. - Мне совершенно незачем помогать террористам, мало того, если бы узнал об их планах, то непременно пресек бы преступную деятельность - даже ценой собственной жизни. Мне непонятно, почему генерал Вавилов меня оговорил, ведь мы с ним виделись всего несколько раз, и то это были публичные встречи. Задумайтесь о том, что тюремное заключение, да и просто судимость ломает жизнь человека. Представьте хоть на минуту, что вы пытаетесь осудить невиновного. Спасибо за внимание.
        Кагановский одобрительно мне кивнул, Семерка сделала вид, что смотрит на секретаря, а сама изучала меня периферическим зрением. Подумав немного, уходить не стала, уселась на свободный стул - все-таки это дело и ее касается.
        Судья и народные заседатели поднялись.
        - Суд удаляется в совещательную комнату для вынесения решения по ходатайству, - объявил судья.
        Ну вот и все. Еще немного и, возможно, я обнимусь с Лизой. Или автозак увезет меня мотать срок дальше.
        Глава 13. Тут волшебство нужно житейское
        Совещание затянулось минут на двадцать, и это вселяло надежду на счастливый исход: единогласное решение выносится судьями куда быстрее. Все-таки домашний арест - гораздо лучше, чем СИЗО с его беспрестанными шмонами и спертым воздухом, наполовину состоящим из сигаретного дыма. А подписка о невыезде - так вообще песня. Я закрыл глаза и ощутил свежесть морозного воздуха, представил себя в воротах…
        Эх!
        Наконец судьи вернулись, и сердце мое заколотилось в предвкушении. Считать бы их желания, но далеко они. Да и их истинные желания меня не касаются, я для них - очередная папка с личным делом и набор доказательств, лежащий на столе.
        Судья, глядя перед собой глазами снулой рыбы, зачитал вводную часть. Я скрипнул зубами. Давай уже скорее! Знаем мы, что михайловский, что рассматривали ходатайство от такого-то числа. Ну как назло издеваются!
        - …вынес решение отказать в изменении меры пресечения, - припечатал судья.
        Или показалась, или полная тетка-народный заседатель смотрела виновато, с сочувствием. А толку-то теперь. Я опустился на стул. Мир не то чтобы рухнул - снова окуклился.
        Я смутно помнил утешения адвоката и как меня выводили. Лишь на опустевшей улице увидел Лизу в ее любимой шубе, очнулся. Она стояла неподвижно, руки судорожно вцепились в сумочку. На лице - неверие, злость. Черт, так рядом, и не прикоснуться!
        Обратный путь в автозаке уже не казался приключением, навалилась апатия. Что же теперь, год сидеть? Или все-таки Семерка раскроет это дело, и тогда меня переведут в разряд свидетелей?
        Отрицание. Злость. Торг. Принятие.
        Слишком я раскатал губу, и принятие неизбежного растянулось. Однообразные дни сменяли один другой. Новостей не было ни от Кардинала, ни от Семерки, которой я при личной встрече передал все, что узнал, конечно, не сказав откуда информация. Настаивать, чтобы я сдал источник, она не стала.
        Побудка. Шмон. Завтрак. Прогулка. Обед. Три раза в неделю - спортзал. Иногда в это время нас водили смотреть телевизор, и хотя показывали обычно какой-нибудь нудный воспитательный фильм, это был праздник.
        Шестого апреля был первый матч «Титана» в «Таврией» в Симферополе. С тех пор, как «Титан» начал побеждать, футбол для михайловцев стал народным развлечением. А тут - первый матч, Первая лига! Болеем за наших! Все сидельцы всполошились и приготовились ждать матч, а администрация даже пошла навстречу и, поскольку я - вратарь в изгнании, мне и моим сокамерникам позволили смотреть игру в неположенное время.
        Даже Кардинал, обычно равнодушный ко всему и рассудительный, заинтересовался. Табаки погиб, и теперь в ранг главного шныря возвели Беса, за час до матча он принял ставки, записал. Все, Кроме Князя, поставили на наших.
        - Без Неруша продуют, - сказал Князь. - Вот как мы - сукам продули бы, так и они.
        А мне безумно хотелось, чтобы наши выиграли и внесли немного позитива в нашу безрадостную жизнь. Почему-то представилось, что где-то в Симферополе подозреваемые в СИЗО так же ждут матч и болеют за своих. Какая бы команда ни выиграла - у кого-то будет праздник. Только хотелось бы - чтобы на нашей улице.
        Комната отдыха была небольшой, квадратной, шесть на шесть метров. Пять длинных лавок, намертво привинченных к полу и стоящих напротив плазмы на глухой стене.
        Два вертухая с дубинками у входа - ну а куда без них? Оба смотрели не на нас, а на плазму, где издали показывали стадион, куда под рев трибун выбегали команды.
        Вот и свисток, знаменующий начало игры. Я напрягся, впился взглядом в экран. Не подведите, родимые!
        - «Титан», - чемпион, - заорал сидящий сзади наш новый сокамерник Пашка, мой ровесник, которого вчера привезли - выпил парень и подрался, вот только не с теми.
        Смотреть с трибуны матч своей команды трудно, но по телевизору - труднее вдвое. Тесно, справа Кардинал пол-лавки занял, слева Князь. А тут вдруг - опасный момент, и мое тело среагировало инстинктивно, как если бы я стоял в воротах - я уклонился прямо на Кардинала. Извинился, уставился в экран. Чуть расслабился, а тут руки сами вперед вскинулись. Теперь Князя задел.
        - Да сиди ты нормально! - проворчал он, отодвигаясь на край.
        - Пацаны! Чисто инстинктивно.
        Я уставился на экран, где задвигались мелкие футболисты. Все такое знакомое! Состав нашей команды знаком пофамильно и поименно. В воротах Васенцов… И тут крупным планом - атака на наши ворота, пас, удар… Я вскочил, вытянув руки. Спохватился, сел. Кардинал молча переместился назад.
        - Ты сиди! Сиди и объясняй людям, - посоветовал Князь. - Что там и как. Чтобы понятно было, чего дергаешься. Вот и польза от тебя, и народу интересно. Так, народ?
        Зрители загудели, вертухаи у дверей тоже закивали - давай, мол, разъясняй.
        А как объяснить человеку, от футбола далекому, что происходит? Но я все же попытался:
        - Если мяч летит в левый угол, надо толкнуться правой и лететь, вытянувшись стрелой, туда же. И руки туда, аж за голову, чтобы как можно лучше тот уголок перекрыть…
        Я смолк, потому что на поле было не очень. То есть в нападении с появлением Жеки и Игната стало неплохо, ведь в атаку ходили еще и Мика с Рябовым. Когда надо додаваить, подключались и защитники, Матвеич с Колесом. Крайки, Микроб с Бураком, так постоянно паслись в середине поля, чтобы тут же рвануть вперед, получив мяч.
        Но противник не дурак. Пока все наши резвились на их половине поля - длинный пас вперед, в дыру, которую оставил Игнат, ему все неймется доказать, что он умеет забивать. И теперь все противники рванули на нашу половину, нападающие неслись на бешеных скоростях.
        - Где защи? - заорал я, сжав кулаки. - Матвеич, сука! Колесо!!!
        Один Думченко метался, да не разорваться ему.
        - Быстрее! Забирай! - орал Бес несущемуся за нападающим Микробу.
        Видя, что его окружают, нападающий ударил. Васенцов прыгнул. Мяч вроде вообще мимо ворот шел, но попал в штангу, срикошетил и четко залетел. Если сто раз так ударить на тренировке, точно ни разу не получится попасть.
        - Ой, дырявый! - возмутился Бес.
        Я не заметил, как проговорил свои мысли:
        - Чисто ведь повезло! А смотрите - празднуют, обнимают, будто он Пеле и Месси в одном лице. А Васенцов в воротах не спас, - спохватившись, я добавил: - А я тут сижу, комментирую, вместо того, чтобы спасать команду. В общем, вратарь не виноват. Наши защитники провтыкали.
        - Это почему? - спросили с галерки.
        - Потому что центральные - здоровенные лбы не просто так, а по давней традиции. Высокие и тяжелые - фиг с места сдвинешь. Защитник должен быть каменной стеной. Потому в поле нас одиннадцать, а за защитниками - всего один, вратарь. И если защитник пропустил врага за спину, то уже его, вратаря, даже критиковать нельзя. Не ругать! Критиковать нельзя! Потому что упустил - защитник! И гол - на нем…
        Я уставился в экран, и у всех вопросы отпали, потому что - розыгрыш с центра поля. Обычно при розыгрыше мяч отдают назад, чтобы надежно и наверняка. А тут двое в центре, мяч - на шаг в сторону Жеке, и тот не назад, а вперед! На фланг - но вперед! Там уже несется наш Микроб, от которого в обороне польза только в том, что он есть. Как картонная фигура на тренировке. Но Федор, надо отдать ему должное, при обороне на месте не стоял. Он сопровождал соперника, мешал ему, и всегда рядом оказывался один из центральных на подстраховке - вот и останавливали атаки. Тут же - пас в другую сторону.
        И опять сыграли не по канону. Микроб не понесся дальше по бровке к угловому флажку, где его зажмут, и в лучшем случае будет угловой. Он сразу через всех, столпившихся в центре, через тех двух противников, что на него выдвинулись, в одно касание отправил мяч на другой фланг, на несущегося вперед второго крайка, Бурака. И тот, что показательно, не стал продираться дальше, а просто подставил ногу, и мяч, ударившись, пошел обратно, но чуть вперед и чуть медленнее и удобнее…
        Вот Игнат и Жека. Они, как теперь красиво говорят, бокс-ту-бокс. То есть закрывают полностью середину поля и должны как отрабатывать в защите, так и рваться в атаку. Тут физуха многое решает. Выносливость - главное дело.
        Это я тоже проговорил.
        Так Игнат оказался впереди наших нападающих, которых персонально держали и чуть не по двое сразу - понятное дело, матчи смотрели, опасности вычленили. Противник был уверен, что заранее готов ко всему, напы-то наши под контролем, а тут бежит тупо вперед центральный полузащитник, Жека, которого Саныч выпустил вместо Лабича. Бежит, бежит, а мяч расчерчивает геометрию по полю, и вдруг ложится ему на ногу. И Жека с ходу, уже почти на линии штрафной, лупит по нему…
        - Гол! - взревели сзади сидящие.
        - Белобрысый красава!
        Сидельцы вскочили разом, аж сквозняк по комнате прошелся. Тут бы вертухаям напрячься, но они тоже радовались, давали друг другу «пять», казалось, к зэкам обниматься полезут. Что говорится - слились в едином порыве! И если бы захотел кто сейчас дать деру - не успели бы его остановить.
        Но не до того сидельцам, когда наши счет сравняли! 1:1!
        Ну и началось…
        Крымчане придавили, забегали муравьями. У них и форма темная, синяя, с полем сливается - типичные муравьи. Только как-то много их! И все у них идет, мяч бегает туда-сюда! А наши то ли успокоились, то ли просто сил уже не хватает…
        Атака на наши ворота. Пас, пас, пас, удар! Гол?
        - У-у-у, - кто-то возмутился сзади и облегченно выдохнул.
        - Нет… Повезло - штанга, - прокомментировал я, и тут вдруг - перехват таврийцев, и опять опасность…
        И снова тело среагировало инстинктивно - я чуть ли не лег на пол, показывая, как надо…
        Но мяч прошел мимо, в считанных миллиметрах от штанги. Фу-ух! Но ведь должно было залететь! Видимо, все-таки есть футбольный бог: то ли он сегодня болеет за «Титан», то ли Васенцова жалеет.
        И все же, когда раз за разом упускают, когда раз за разом два в одного, а то и один на один… Ну, не бывает так, что все время в перекладину, в штангу или мимо.
        И не стало. Очень легко, как стоящих, оббежали центральных защитников. И по центру же - вдвоем на вратаря. Васенцов, конечно, руки в стороны, заметался… Кинулся в ноги.
        - Кудабля?! - вырвалось у меня непроизвольно.
        Нападающий передал мяч второму, а тот не забежал даже, а зашел с мячом в ворота.
        Тьфу!
        - Вот теперь это косяк вратаря! - объяснил я, обернувшись.
        На перерыв ушли с минус одним.
        - В гостях всегда труднее, - прокомментировал я, оправдывая ошибки «титанов». - Дома сама земля помогает.
        Сидельцы надулись, нахохлились, и я без особой уверенности пообещал им, что отыграемся. Вот сейчас Димидко звездюлей всем раздаст - и всех порвем. Почему-то казалось, что я в ответе за настроение этих людей.
        Понятно, что Васенцов не спасет, нет в нем «спасабельности». Он хороший воротчик. Но сейчас, на проигрыше, нужен лучший. Что им скажет Сан Саныч? Как повернет игру? Он же должен повернуть!
        Во втором тайме наши начали поджимать с первых минут. Видно, крепко досталось - особенно нападающим, они оживились, бить стали издали. Мало того, вся линия защиты поднялась чуть не к центру поля.
        Я представил себя на месте Васенцова. Мне поначалу было страшновато в таких ситуациях: стою в воротах - и никого своих рядом! Так и ждал, что в пустое пространство ворвется кто-то быстрый с мячом - и всё, пиши пропало.
        Напророчил!
        Длинный высокий пас. Вперед вырвался их нападающий, и с боков его поддерживали очень грамотно. А нашим надо успеть еще и развернуться, и с места набрать скорость…
        И вот нападающий несется. Удар - мяч летит. А Васенцов - скок вперед, скок обратно…
        - Нельзя менжеваться! - крикнул я, снова не совладав с эмоциями, - Или стой твердо на ленточке и спасай команду, или уж беги к мячу, толкайся как простой игрок, выбивай в аут.
        - Да шо ж ты сиськи мнешь! - возмутились сзади
        Все-таки Васенцов решился, шагнул… И не угадал. Мяч прошел дальше, выше, чиркнул буквально по голове. И вот этот парашютик, поддуваемый легким ветерком, красиво и плавно опустился за спину вратаря, выбежавшего спасать своих. Это называется - «за шиворот». Вот же запулил кто-то!
        - Э-эх! - разочарованно воскликнул вертухай и рукой махнул.
        Второй смотрел на экран и казалось, вот-вот расплачется от досады.
        - Да потому что спасать надо - по мячу, а не по игроку! - проворчал я. - А он понесся встречать нападающего…
        Опыта не хватает Васенцову, понятное дело. И моей реакции.
        И уже таврийцы ведут в два мяча на своем поле, и опасных моментов у них больше. Нам просто везет, потому что, выигрывая, крымчане стали финтить, показывать себя. И пасы пяточкой, и удары без обработки… Но ведь удары! Мяч все время нацелен на наши ворота. «Титаны» прижаты к штрафной и только и могут, что огрызаться да падать в ноги.
        Васенцову в воротах тоже везет. Если бы все эти мячи шли в створ ворот, пятеру-шестеру бы крымчане закатили. Тут даже к бабке не ходи - точно бы раскатали. Хотя оно и так невесело - время идет, а наши забили только два мяча…
        Сан Саныч, красный и злой, сделал замену: вместо Жеки и Игната Лабича и Левашова.
        - Эти парни в защите лучше, - объяснил я.
        Димидко крикнул с кромки, кулаком погрозил, но был слышен только рев трибун. Симферополь доволен - свои выигрывают.
        Как-то случайно мяч попал Васенцову в руки, он не прыгал специально, просто руки вытянул и выхватил его. И тут же метнул, как дискобол, куда-то вперед. А не куда-то! Он точно метнул! Вот мяч в ногах у Бурака, который уже в центре поля. А Мика, Рябов и Левашов веером понеслись к воротам!
        Бурак сунул вперед по своему краю, а впереди уже был Погосян. Мика пяткой, как таврийцы в первом тайме, толкнул мяч обратно, и тут Левашов - в центр, Клыкову. Несутся наши, земля трясется, а перед ними мяч выкатывается… А-а-а!
        Я глянул назад - Бес вытаращил глаза, в пальцы вгрызся. Гопник рядом рот разинул, подался вперед.
        Клыков, которого никто не держал, рванул к воротам. Пас! Удар! Мяч - в воротах!
        И снова у нас народное ликование.
        Но этого же мало! Мы лишь немного сократили отставание. Счет же - на табло, 3:2 не в нашу пользу.
        И надо бы навал устраивать, но наши, похоже, выдохлись.
        Все силы уходили на то, чтобы не дать забить себе. То один, то другой валился и просил потянуть ногу - судороги. Сложно, в Симферополе даже воздух другой и уже весна, а у нас снег только сходить начал.
        Да что я такое думаю! Это все оправдания, наши слабее - это факт. В том мире «Таврия» была сильной командой, в вышке играла, пусть и Украины, участвовала в Лиге Европы.
        В этом мире страна была больше, и «Таврия» до вышки не добралась, но таврийцы оставались сильнейшими соперниками. Мячами общелкали штанги и Васенцова нашего избили. Как иначе сказать, когда выносятся снова и снова вдвоем на одного, и пушечным ударом - прямо во вратаря? Мяч отлетел в одну сторону, вратарь в другую - лежит, задыхается. Спас? Или просто повезло?
        - А дальше? - воскликнул я и аж вскочил. - Вот же мяч - от ворот. Будет что-то или нет?
        Ни-че-го.
        Пас ближнему, Думченко, тот опять вернул мяч вратарю, а тут набежали игроки в синих футболках, обступили, уже у Васенцова коленки задрожали… И мяч - свой мяч - отправляется тупо за линию.
        Да-а-а… У меня ноги ломило и дыхалку сбивало - как будто сам был на поле.
        Сан Саныч сделал последнюю замену - выпустил нападающего, Синяка, вместо Лабича.
        - Не думаю, что это спасет, - прокомментировал я.
        В принципе, я Димидко понимал: раз проигрываем, все равно с какой разницей. А вот если навалиться толпой, так можно и сравнять счет.
        Не сравняли. Хоть Синяк очень и старался, но Погосян и Рябов пали духом.
        Как и зрители, покидающие комнату отдыха. Вид у них был такой подавленный, словно каждому по пару лет к сроку накинули. Только Князь был доволен: на футбол ему плевать, а вот на выигранные деньги - нет. А я понимал, что без меня «Титан» никогда не выбьется в вышку. Скрипучий голос, который вечно сомневается, проскрежетал, что я идиот, раз думаю о команде, когда самому десять лет светит.
        А толку об этом думать? Свет в конце тоннеля оказался подсветкой очередного пролета, впереди - чернота, остается только брести вслепую - ну не ложиться же на рельсы!
        С этими мыслями я и уснул, а проснулся от того, что кто-то толкал в бок, и в этом движении было слишком много нервозности. Разлепив веки, я увидел встревоженное лицо Кардинала, и сон как рукой сняло.
        Цыган кивком пригласил меня к столу. Когда я уселся, он наклонился ко мне и шепнул:
        - Жопа, Нерушимый.
        Он протянул мне рулончик записки, я развернул ее. Почерк был таким мелким, что пришлось наклониться, чтобы разобрать написанное.
        «Брайшиц заказали. Сработают 7.04. Способ ликвидации неизвестен. Инфа 100%».
        Сегодня, седьмого апреля, Юлию Брайшиц убьют. Значит, она вышла на след. А если ее убьют, нить оборвется, и мне никогда отсюда не вырваться.
        Я закрыл глаза. Открыл. Прочел еще раз и уничтожил записку. Сжал руками голову, пытаясь сообразить, что же делать дальше и как связаться с Семеркой. Будь ты хоть трижды одаренная, ничто не спасет тебя от пули.
        - Мне нужен телефон, - прошептал я. - Ты говорил, в жидовне есть. Любые деньги за звонок. Пусть нам его сюда спустят.
        Телефон Семерки я не знал, но вдруг у нее профиль открытый, и там есть ее номер?
        Кардинал развел руками.
        - Был. Уехал вместе с постояльцем.
        Я заходил по камере туда-сюда. Что же делать? Позвать дежурного, попросить срочно позвонить следователю? По башке настучит - кто ж так делает, когда еще шести нет?
        Раскрыть карты? Нет, нельзя - мне не поверят и позвонить не дадут. Единственный вариант - сказать, что срочно нужна встреча со следователем, я хочу во всем сознаться - пусть меня везут на допрос.
        И все равно нужно ждать побудки. А вдруг Семерку к этому времени уже убьют?
        Бежать? Фотографическая память в деталях воспроизвела все коридоры, разделенные карманами, камеры, колючую проволоку по периметру, забор под током. Даже если стану Рэмбо и прорвусь, меня быстро догонят. Побеги месяцами планируют, тут нахрапом не получится.
        Ладно, дождусь побудки и буду решать проблемы по мере поступления.
        К счастью, долго ждать не пришлось. Сперва нам выдали завтрак, а когда мы выстроились в коридоре и вертухай принялся меня обыскивать, я сказал:
        - Я кое-что вспомнил. Мне срочно нужна встреча со следователем для признательных показаний.
        Руки вертухая на миг замерли у меня на боках, потом продолжили обыск. Вертухай хмыкнул и поинтересовался:
        - Что ты задумал, Нерушимый? Какой следователь в воскресенье? Выходной у людей! Спал, спал и проснулся? Конвой будет только в понедельник.
        Долбанное воскресенье!!! Точно. Никто не работает, следователь - тоже человек. Вот же не повезло. Но я стоял на своем:
        - Мне нужно позвонить, это очень важно. Вопрос жизни и смерти. Отведи меня к начальнику…
        - Никого нет, выходной!
        - Ну, к тому, кто сейчас у вас самый главный.
        - Уймись, Нерушимый! Не положено.
        - Мне нужно срочно позвонить адвокату, - настаивал я.
        - Стоять на месте! - рявкнул он и шагнул к Бесу, принялся его обыскивать.
        Твою мать, уроды упертые! Где же взять телефон? Что же делать?!
        И тут меня посетила совершенно безумная и незаконная идея. Что говорится, горит сарай, гори и хата. На рассуждения не было времени, и я загадал: «Хочу стать лучшим в мире суггестором». Ответ пришел быстро в форме мысли: «Невозможно. Суггестия не заложена в базовые основы мира». Это что же, получается, одаренные не просто над народом, но и над базовыми основами мира?
        Черт, черт, черт!
        Хотя стоп! Есть еще кое-что похожее на суггестию, что поможет разрулить ситуацию. «Хочу стать лучшим в мире гипнотизером». Отказа не поступило, уже хорошо.
        Ввяжусь в бой, а разбираться с деталями буду по ходу дела.
        Вспомнилось все, что я читал на эту тему: гипнозу учатся годами, это не магия, и навыком овладеть может каждый, одни люди подвержены гипнозу, другие, нервные и сомневающиеся - поддаются хуже, есть и вовсе негипнабельные.
        Вот этот вертухай - гипнабельный? Прочь сомнения, ведь я - лучший, потому, выпрямившись, - нарушить правила, привлечь его внимание. Вертухай среагировал на мое движение, обернулся. А дальше тело само знало, что сделать: я щелкнул пальцами перед его лицом и, едва он сфокусировал взгляд на жесте, проговорил своим, но в то же время чужим голосом, глубоким, насыщенным обертонами:
        - Ты будешь слушать меня и делать, что я скажу. Сейчас ты закончишь обыск, наденешь мне наручники и отведешь меня в кабинет для допросов.
        Все, шаг сделан. Я прыгнул в бурлящий водоворот. Вынесет ли к берегу, прижмет ко дну или размажет о камни? Никто не знает, главное - плыть, грести, бороться несмотря ни на что.
        Глава 14. Мне нужна твоя одежда, сапоги и мотоцикл
        Сработал гиноз, нет? Похоже, да.
        Вертухай принялся выполнять мою команду вместо того, чтобы наказывать меня за слишком вольное поведение. Я снова встал звездой. Бес покосился с интересом, но, похоже, ничего не понял. Вертухай закончил обыск, молча отстегнул от пояса наручники, защелкнул на моих руках, сведенных сзади, легонько толкнул в спину и молча повел по коридору.
        - Эй, ты куда? - спросил его напарник, не отрываясь от дела.
        - В допросную, - прошептал я так, чтобы слышал только мой конвоир.
        - В допросную, - безэмоционально, как робот, ответил он, и вопросов больше не последовало.
        Мы миновали один карман, затем - другой. Вертухай открыл очередную, четвертую по счету, дверь. Топая впереди, я лихорадочно думал. Что же дальше? Что?!
        Заставлю его принести телефон, напишу Семерке. Не факт, что она прочитает сообщение от неизвестного. Когда имел доступ к Комсети, я не читал их последние месяца два, мониторил только те, что от друзей, другие все отправлялись в спам. Но есть маленькая надежда, что у нее открытый профиль, тогда виден номер телефона.
        Если не дозвонюсь, свяжусь с Кагановским. Если он не ответит… Что тогда?! Поставить на кон жизнь и свободу и рвануть искать Семерку? Но я даже не знаю, где она живет! Найти кого-то из ее коллег? Где? В отделении их нет - выходной.
        Ладно, об этом потом.
        Мы миновали пост на первом этаже. Я сделал невозмутимое лицо, но все равно, когда проходил мимо мордатого дежурного, напрягся, готовый и его гипнотизировать. Но он лишь молча проводил нас взглядом.
        Мы остановились напротив двери в кабинет, где я все время встречался с Семеркой. Щелкнул ключ в замке, мы вошли внутрь.
        - Сними наручники, - распорядился я, и вертухай выполнил приказ, замер болванчиком.
        - Сейчас ты пойдешь и принесешь мне свой телефон. Если будут спрашивать, ответь, что мать заболела, волнуешься.
        Я думал, им запрещено держать телефоны при себе, но вертухай сделал круг по кабинету - выполнил команду «пойдешь» - и достал мобилу из кармана брюк, протянул мне.
        Схватив ее, я уселся за стол - вертухай стоял, как истукан, и ждал распоряжений. Интересно, сколько он пробудет в таком состоянии, если я его не выведу из транса?
        На заставке была фотография полной улыбчивой девушки с ребенком. Я сразу открыл Комсеть и непослушными пальцами набрал: «Юлия Брайшиц». Телефон был старый и подвис, я мысленно ругнулся. Есть! Фамилия редкая, обнаружилось только два человека: пожилая Мария, очевидно, мать Семерки, и Юлия Брайшиц - блондинка в милицейской форме, с белыми волосами до плеч. Я ткнул пальцев в ее фотографию, мысленно молясь: «Только бы открытый профиль! Только бы…»
        Черт! Под фотографией - черный прямоугольник, замок и надпись: «Личная информация только для друзей». Так. Писать бесполезно. Я с надеждой посмотрел на дежурного.
        - Дай мне информацию о следователе Брайшиц: адрес, номер личного телефона.
        - К сожалению, не располагаю такой информацией, - без раздумий ответил он.
        Ладно. Значит - звонить адвокату.
        Его номер я помнил наизусть и сразу же набрал. Что ему сказать, чтобы он не послал? Не отвечает. Проклятье! Кагановский снял трубку, когда я уже собрался прерывать вызов.
        - Это Нерушимый, - торопливо сказал я. - Можете узнать адрес, где остановилась Юлия Брайшиц?
        - Могу, - ответил адвокат. - Откуда ты мне звонишь? Что случилось?
        Говорить? Нет? Кто он мне такой? Нет, нельзя. Тем более нельзя просить его что бы то ни было ей передавать: во-первых, не станет, во - вторых, он - он мне не друг и ничем не обязан, да и не доверяю я ему на все сто. После того, что мне продемонстрировал Кардинал, я мало кому доверяю.
        - Узнай. Это срочно. Хорошо заплачу.
        - Ты в своем уме? Что случилось? - повторил он.
        - Как быстро получится узнать адрес? И личный номер.
        - Я отказываюсь играть в твои игры, - отрезал он.
        - Узнай мне ее адрес, - проговорил я, надеясь повлиять на него голосом, но чуда не случилось.
        - Что бы ты ни задумал - оставь эту идею…
        Так и знал. Черт! Раскатал губу, что нанятый работник будет мне помогать и рисковать. Я оборвал связь, помассировал виски.
        От напряжения меня потряхивало. Что ж, с дороги уже не сойти. Олл-ин так олл-ин. Я посмотрел на здоровенного щекастого вертухая. Прости, парень, но я очень хочу на свободу.
        - Отведи меня к тому, кто сегодня тут главный. Наручники не надевай.
        Вертухай отмер, я свел руки за спиной, как будто они в наручниках, и мы вышли в коридор. Я приготовился блуждать по СИЗО, но мы двинулись в самый конец этого коридора и остановились напротив кабинета дежурного опера. Я рассчитывал взять его под контроль, чтобы он самолично вывез меня из СИЗО на автозаке, и подчиненные не путались под ногами.
        - Постучи, представься, скажи, что срочно.
        Вертухай потарабанил, и когда донеслось нервное «Кто?» - проговорил:
        - Смирнов. Срочно!
        - Да что еще? - донесся грубый недовольный голос.
        - Входи, - приказал я вертухаю, обмирая.
        Тут же себе напомнил, что крайне важна уверенность в себе.
        Сперва вошел вертухай, потом я. Опер, средних лет кряжистый мужик с мощным подбородком, Кабанов И. И., вытаращился на меня, открыл рот для вопроса, но я щелкнул пальцами и проговорил:
        - Ты будешь делать то, что я скажу.
        Лицо его вытянулось, напряженные руки повисли плетьми. Вот это результат! Практически режим бога. В другой ситуации я бы порадовался своему могуществу, но не сейчас. Сейчас надо рвать отсюда когти.
        Я обернулся к неподвижному вертухаю.
        - Ты принесешь мне мой спортивный костюм, кроссовки и куртку. Вы…
        Движение сбоку.
        Я скосил глаза. Вышедший из-под контроля опер схватился за кобуру и уже начал вытаскивать пистолет, но я успел щелкнуть пальцами.
        - Остановись! Ты забыл все, что было до этого момента. Ты будешь слушаться меня, пока я тебя не отпущу.
        Вот же попадалово, в любой момент такое может случиться, нужно держать ухо востро.
        Вертухаю было все равно, что между нами произошло, он получил приказ и ломанулся на выход. Только бы никто не пристал к нему с расспросами, вряд ли он ответит внятно… И только сейчас до меня дошло, что и он ведь может выйти из-под контроля!
        Поднимет ли тревогу? Не сразу. Он просто забудет, что с ним было, а пока сообразит, что к чему, мы будем уже далеко.
        - Кабанов, - приказал я, - дай мне личный телефон и адрес следователя Юлии Брайшиц.
        Опер сел за комп, поклацал кнопками. Загудел принтер, готовый распечатывать файл. Неужели получилось? Не выпуская Кабанова из поля зрения, я протянул руку, взял еще горячий листок, перевернул и выругался. Рабочий телефон и адрес прописки: г. Москва, ул. 1905 г.
        Твою мать!
        - Мне нужен личный телефон и адрес, где следователь живет в Михайловске.
        - Не располагаю такой информацией, - отчитался опер.
        - Кто-нибудь в СИЗО располагает?
        - Это личная информация, которую следователь вправе скрыть, - сказал он, имея в виду телефон. - Нет, никто не располагает
        Длинно и витиевато выругавшись, я принялся мерить шагами комнату. Короче, жду пять минут, и уходим. Если Смирнов не принесет мне одежду, хреново! В зэковской форме в городе не затеряешься. Остается только отобрать гражданскую одежду, вот, у Кабанова.
        Кожу покалывало от избытка адреналина. Я понятия не имел, как тут все устроено и как обставить мою транспортировку так, чтобы выезд автозака в воскресенье смотрелся достоверным, ведь чем позже меня начнут искать, тем больше возможностей на воле.
        Время… Я покосил на настенные часы: семь утра. Надеюсь, убийца будет работать вечером, и я успею предупредить Семерку. Но прежде ее нужно найти. Кагановский сказал, что сможет это сделать, значит, к нему и пожалую в первую очередь…
        Мысли оборвал старинный советский телефон, где цифры надо набирать, крутя диск - сработала внутренняя связь. Я снял трубку и поднес ко рту опера, готовый к тому, что он в любой момент может соскочить с крючка.
        - Повторяй за мной: слушаю.
        - Слушаю!
        Я прижал трубку к уху.
        - Товарищ старший лейтенант, вас беспокоит дежурный Альбаев. Поведение Смирнова вызывает обеспокоенность…
        Ну вот, началось.
        - Срочно ко мне в кабинет! - шепотом распорядился я, Кабанов повторил.
        Спустя минуту в кабинет вошел постовой, что сидел в кабине на входе в коридор. Глянул на меня. Я щелкнул пальцами.
        - Альбаев, тебе больше не кажутся подозрительными действия Смирнова. Что бы ни происходило, все делается правильно, понял?
        Дежурный тряхнул пухлыми щеками.
        - Сейчас ты вернешься на пост и забудешь все, что здесь услышал, и ничьи действия не будут вызывать у тебя подозрений. Свободен.
        На выходе дежурный столкнулся с вертухаем, притащившим мой пакет с вещами и куртку, перекинутую через руку. Фух, получилось. Забрав вещи, я обратился к более внушаемому вертухаю:
        - Ты идешь в гараж, берешь машину. В отчете пишешь, что везешь меня в Михайловск на беседу со следователем. Причем делаешь все по протоколу. Приступай.
        Провожая его взглядом, я думал, что, когда он выполнит мое распоряжение, мосты назад будут сожжены, а пока еще можно все отмотать назад. Ведь если я не успею помочь Юле, мне придется бежать всю жизнь, потому что теперь точно не выкрутиться, не скрыть способности, не объяснить, откуда я узнал о готовящемся покушении и вину в заговоре против Шуйского не опровергнуть. А если успею ее предупредить, надеюсь, она мне поможет, связи-то у нее солидные.
        Вернулся Смирнов минут через десять, и я приказал ему и Кабанову:
        - Теперь вы помещаете меня в автозак, но не запираете, и мы едем к следователю в МВД. Отъехав на пятьсот метров от сизы, останавливаетесь, и я пересаживаюсь к вам. - Я щелкнул пальцами перед лицом Кабанова и закрепил эффект: - Ты не запираешь меня в автозаке. Ты беспрекословно выполняешь мои команды.
        Повторив это еще дважды, я обратился к вертухаю.
        - Водить умеешь? - Он кивнул. - За рулем автозака сидишь ты. Отъехав на пятьсот метров от СИЗО, останавливаешь машину. Не доезжая до МВД на светофоре поворачиваешь направо, во дворы, и останавливаешься возле рекламной вывески «Черный кофе». Вперед!
        Телефон Смирнова я пока оставил себе - нужна была карта города.
        Меня под конвоем повели на выход. Спину свело от напряжения, дыхание участилось. Конечно же, рано или поздно обнаружат, что я сбежал. Последовательность событий восстановят по камерам. Сперва ничего не поймут, потом опросят вертухаев, сложат два и два и подумают, что Кабанов и Смирнов со мной в сговоре. И только потом объявят в розыск. То есть как минимум два часа у меня есть, а как максимум - весь день. Но лучше рассчитывать на худшее и вести себя так, словно я уже в розыске, чтобы не оставлять следов.
        В кабине автозака, глядя в зарешеченное окошко, я ощущал себя беспомощным. Только бы Кабанов не сорвался с крючка! Обидно будет облажаться в шаге от свободы.
        Автозак остановился возле КПП. Подконтрольный мне Кабанов передал какие-то бумаги дежурным с автоматами. «Ты беспрекословно выполняешь мои команды. Ты беспрекословно выполняешь мои команды», - прокручивал я в голове, словно это как-то могло мне помочь.
        Один автоматчик, исчез, второй заглянул через окно в автозак. Сердце остановилось. Если он потянет дверцу и обнаружит, что она не заперта…
        Было холодно, но спину защекотала капля пота.
        Но нет. Автоматчик махнул рукой, и ворота начали разъезжаться. Я закрыл глаза, выдохнул и начал переодеваться.
        Автозак шелестел шинами по асфальту, и мне казалось, что мы едем слишком медленно. Время утекало неумолимо - как кровь из вскрытой вены.
        Отъехав на условленные полкилометра, машина остановилась, я вылез, открыл дверцу со стороны, где сидел Кабанов, забрал у него «Макарова», проверил магазин: полный, надо же, вот удача! - и велел ему переместиться в кабину для заключенных. Запер его там и уселся рядом со Смирновым.
        - Езжай по маршруту.
        Мысли метались, все-таки я мирный гражданин, не шпион и не полицейский, потому происходящее вышибало, сосредоточиться получилось с трудом. Итак, цель - предотвратить покушение на Семерку. Что для этого нужно? Сделать так, чтобы мой побег как можно дольше не вскрылся, а потом не сразу поняли, куда я подался. Надеюсь, воскресное раздолбайство сыграет мне на руку. В автозаке наверняка есть маячок, потому я задал маршрут к МВД, а не к Кагановскому, он жил в частном доме на другом конце Михайловска, благо его адрес был в договоре, который я подписал в день нашего знакомства.
        Возьму его под контроль, он узнает адрес Семерки, и полдела в шляпе. Только бы успеть добраться до Семерки раньше убийц!
        К кому еще можно обратиться, если Кагановского, например, не будет дома? Димидко не помощник. Ментов я михайловских не знаю. Джабарова? Долго, тупо и без гарантии, что она выяснит, что мне надо. Отловить кого-то и заставить? Но кого?
        За окном мелькали намертво впечатанные в память картинки, которые я раньше наблюдал через зарешеченное окошко. Светофор. Поворот. Кафе «Черный кофе».
        - Остановись прямо под вывеской, съехав на обочину.
        Смирнов подчинился. Я щелкнул пальцами у него перед лицом и проговорил:
        - Ты поедешь к спорткомплексу «Северный», найдешь неприметное место и останешься там. Действие гипноза закончится в девятнадцать ноль-ноль. Когда тебя спросят о Нерушимом, ты скажешь, что помогал добровольно, потому что не считаешь его виновным.
        Прости, Сан Саныч, скорее всего и тебя дернут, но ты-то и команда, наверное, еще не вернулись из Симферополя.
        На всякий случай я повторил команду трижды. Потом переместился в кабину и то же самое сказал Кабанову, забрал у него фуражку и форменную курку - может пригодиться для маскировки, запихнул в пакет, где был мой спортивный костюм.
        Ну вот и все. Новый поворот, что он нам несет?..
        Накинув куртку, провонявшую сигаретным дымом, я юркнул во дворы. Вышел с другой стороны двора к пятачку, где три таксиста-фарцовщика в ожидании клиентов грелись в желтой «Волге». Постучал в стекло. Навстречу вылез круглолицый улыбчивый толстяк, похожий на колобка.
        Я улыбнулся в ответ и громко, чтобы все слышали, назвал левый адрес.
        Таксист открыл передо мной дверцу, уселся в салон, и мы поехали. Когда остановились у светофора при выезде со двора, я тронул его за плечо, когда он обернулся, щелкнул пальцами перед глазами.
        Гипнотизировать водителя я не стал, потому что это опасно, можно попасть в аварию, все-таки человек под гипнозом не в себе. Когда мы остановились у светофора, хлопнул себя по лбу.
        - Командир, совсем забыл. Давай сначала заедем в одно место, - я назвал адрес Кагановского, - а потом - на Ленина, как и договаривались.
        - Любой каприз за ваши деньги. - Он втянул воздух носом - все-таки я в СИЗО изрядно провонял - и сказал: - Курить - вредно. Я от курева чуть не умер. А молодым был, эх, думал, все мне по плечу.
        Он тарахтел и тарахтел, а я поглядывал на мигающий зеленым таймер. Восемь утра. На улицах никого нет - граждане пользуются правом на отдых, встречаются лишь редкие шатающиеся и собачники. На дорогах пусто, лишь пустые автобусы да редкие такси.
        Наверное, Кагановского разбудил мой ранний звонок, и он не спит. Или лег досыпать? Это было бы идеально, потому что я рассчитывал вломиться к нему, иначе он и милицию может вызвать - оно ему надо, контактировать с беглым зэком? Только бы он был дома! А то еще понесет его куда нелегкая!
        Таксист свернул с трассы и минут пять ехал вдоль частных домов. Наконец остановился, повернулся ко мне, и я щелкнул пальцами перед его лицом.
        - Ты забудешь, что приезжал сюда, - я потянулся к навигатору и удалил маршрут. - Мы сразу поехали на Ленина, я с тобой расплатился и ушел. В какую сторону ушел, ты не смотрел, тебе оно не надо. Понял? - Таксист кивнул. - Свободен.
        Отпустив таксиста, я посмотрел на дом адвоката Кагановского: обычный одноэтажный. И этот дом, и невысокий забор будто кричали: здесь живут честные граждане!
        Кажется, я знаю, зачем взял милицейскую форму.
        Глава 15. Воскресенье - день тяжелый
        Поскольку Кагановский вряд ли обрадуется, увидев меня на пороге, и, скорее всего, сразу же позвонит в милицию, нужно как-то вломиться к нему в дом, а там уже применить талант и взять адвоката под контроль. Я осмотрел безлюдную улицу, потом - дом, убедился, что камер нет, и перемахнул через забор. Хлюпнул под ногами лежалый снег, и кроссовки сразу промокли.
        Плевать!
        Одно окно, выходящее на улицу, было занавешено, к нему я и направился. Обогнул дом, думая, как же действовать. Кто такой может заявиться в воскресенье утром, чтобы его впустили?
        Вот же блин, воскресенье - день тяжелый!
        Только одно на ум приходило. Но если не сработает, придется выбивать окно, шуметь, чего бы очень не хотелось. Или сразу влезть через окно?
        Времени нет, чтобы караулить, пока кто-то выйдет из дома. Мысленно перекрестившись, я скинул свою куртку и тут же бросил, надел форменную, фуражку надвинул до самых бровей, чтобы закрыть лицо, вернулся к двери - тяжелой, кованой, без глазка. Повезло, что его нет.
        Вдохнув, выдохнув, я остервенело затарабанил в дверь:
        - Немедленно откройте! - изменив голос, заорал я. - Милиция!
        Сдвинулась занавеска. Все, что увидел Кагановский - человека в форме.
        - Дом окружен! - разорялся я. - По нашим сведениям, у вас скрывается опасный беглый преступник!
        Кровь набатом била в висках. Давай же! Сложи два и два, вспомни, как странно себя вел Саня Нерушимый!
        Щелкнул замок, потом - второй. Дверь приоткрылась. Я рывком распахнул ее, ворвался в дом, хватая Кагановского и припечатывая к стене. Щелкнул пальцами перед его лицом, концентрируя внимание, и проговорил:
        - Ты будешь делать то, что я скажу. Понял?
        Он кивнул, покосился куда-то вбок.
        Из кухни вышла блондинка в шелковом халате, вскрикнула, закрыла рот, попятилась. Я посмотрел на нее, вскинул руку и скомандовал:
        - Ты уснешь и забудешь…
        И вдруг - мощнейший удар в пах. Боль пронзила, скрутила в узел, я помимо воли сложился, держась за ушибленное место. Кагановский бросился прочь. Непослушной рукой я выхватил пистолет и прохрипел:
        - Движение - стреляю!
        Какой стреляю - промажу сто процентов. Но на Кагановского подействовало, он остановился, подняв руки - их национальности присуща осторожность. Медленно развернулся.
        - Саша, пожалуйста, без глупостей!
        Боль понемногу отпускала. Возвращалась способность мыслить. Вот так сюрприз: не подействовал на него мой талант! А значит, еще на кого-то в самый неподходящий момент может не подействовать.
        - Я не хочу причинять вам вред, - сказал я, - и не причиню, если вы мне поможете.
        Он скосил глаза на любовницу, уснувшую прямо на полу в неестественной позе. Халатик распахнулся, открывая на обозрение длинные мускулистые ноги и розовые кружевные трусы.
        - Она просто спит. Успокойтесь. Я не причиню вам вреда. - Я посмотрел в его глаза, все еще надеясь взять адвоката под контроль.
        Вроде лицо стало мягче, но что он под контролем…
        - Почему спит? Что ты с ней сделал? - пробормотал адвокат. - Что тебе от нас нужно?
        …не факт. Похоже, на него вообще мое колдунство не действует.
        - Имей в виду, что с террористами не договариваются! - гнул он свою линию.
        - Я не буду вас брать в заложники, - все тем же гипнотическим голосом говорил я. - Мне нужна от вас маленькая услуга, потом я просто уйду.
        - Вот так просто уйдешь? - не поверил он.
        - Вру. Не просто. Я вас свяжу, чтобы вы не вызвали милицию.
        - А где гарантия, что ты меня не пристрелишь после оказания услуги?
        - Гарантии нет. Есть логика. Я не убийца, мне незачем увеличивать себе срок. Просто поверьте, что если вы мне не поможете, то случится беда.
        Кагановский задумался. Руки он держал поднятыми ладонями вверх и понемногу пятился в гостиную. Больше всего на свете он хотел добраться до стола, где лежит пистолет, и пристрелить меня. Он имел на это полное право, так риск, что я его прикончу, сведется к нулю.
        - Стоять! У вас там пистолет. А он учтенный? - усмехнулся я. - Конечно нет. Тоже, кстати, статья. Давайте к делу, у меня мало времени. Мне нужны контакты Юлии Брайшиц. Личный номер телефона, адрес, где она остановилась.
        Лицо Кагановского осталось непроницаемым. Но теперь он больше всего на свете хотел, чтобы я от него отвязался и переключился на Юлию. А еще он хотел убедиться, что его любовница жива.
        - У меня мало времени, - повторил я.
        - Я не знаю ее личный номер! - развел руками Кагановский. - Узнать, конечно, можно, но надо созваниваться с людьми, делать запрос. Это долго. Мы общались по служебному.
        - Где у вас телефон? - спросил я, не сводя с него «Макарова».
        - В кабинете, на столе. На подставке.
        - Идите туда. Только медленно и плавно. Я столько всего наворотил, что теперь только победа или смерть. Неловкое движение - и стреляю.
        В кабинет я вошел первым, хозяин дома остался в проеме двери. Телефон и правда был на видном месте - на подставке в форме обнимающей его голой женщины. Н-да, Кагановский ходок еще тот. Я освободил телефон из объятий, протянул адвокату:
        - Найдите Юлию и отдайте мобилу мне. Я сам ее наберу.
        Если она ответит, значит, я сбежал из СИЗО ради этого единственного звонка? Стоило оно того? Успею ли я, или Семерка уже лежит с дыркой в голове, и это убийство тоже повесят на меня? Бросило в холод.
        Время покажет.
        Кагановский сделал все, как я сказал, отдал мне свой телефон, и я набрал Ю. Брайшиц. Мне ответили протяжные гудки. Возьми, ну возьми же трубку! Гудки, гудки, щелчок…
        Казалось, сердце оборвалось. Но нет, не ответ - автосброс. Она предсказуемо не отвечала на звонки в выходной. Долбанное воскресенье!
        Я еще раз набрал. Потом набрал снова и снова. Покосившись на адвоката, сунул телефон в карман - вдруг все-таки получится дозвониться?
        - Потом верну.
        Запрокинув голову, Кагановский рассмеялся и сказал:
        - Адрес: улица Молодежная, дом 34-А, квартира 31. Не хочешь сказать, зачем тебе так радикально с ней встречаться? Зачем было бежать из СИЗО? Да и вообще, как у тебя получилось?
        - Адрес не вымышленный? - Я сконцентрировался на его желаниях. - Я ведь вернусь быстро и буду очень зол.
        Нет, не похоже, чтобы он врал.
        - Зачем тебе она? - поинтересовался Кагановский.
        - Брайшиц угрожает опасность, а связаться с ней никак не получалось, если делать все законно.
        Похоже, Кагановский окончательно уверился, что я никого убивать и брать в заложники не собираюсь, и успокоился, проворчал:
        - Нельзя было подождать до завтра? Она бы точно ответила. Теперь тебе новую статью впаяют, посадят в карцер.
        - Уже не ответила бы. Я и сейчас не могу ждать. Мне нужна ваша машина. Где ключи?
        Адвокат развел руками:
        - К твоему сожалению, я не вожу.
        Он не врал. Не любил, боялся, или не садился за руль по медицинским причинам, мне было неинтересно.
        - Прошу прощения за неудобства. Вечером вас освободят. - Я огляделся в поисках чего-то, пригодного для связывания. - Чтобы не портить шторы… Где у вас веревка?
        - В спальне, - ответил Кагановский, медленно и плавно направляясь туда. - Саша, я ничего никому не скажу… Но понимаю, что ты не поверишь.
        Кагановский оказался тем еще героем-любовником. В спальне царила гигантская кровать. Скорее даже траходром, над которым - зеркальный потолок. На тумбе - разнообразные причиндалы для интимных утех, включая плетку, наручники, маску и кляп. Веревка тоже имелась - тонкая, белая, очевидно, для шибари.
        - Хм, значит, вам не привыкать, - не сдержал иронии я, связывая адвоката, - прошу прощения за… непрофессионализм.
        - Это не для меня, - сказал Кагановский, будто бы оправдываясь.
        Я проверил, надежно ли держат веревки его руки и ноги. Перенес спящую девушку на кровать, тоже связал. Проверил дом - а вдруг у них где-то в шкафу рабыня наказана? Затем склонился над адвокатом.
        - И мне, и вам будет проще, если вы просто заснете. - Я поднес к его лицу красный кляп на резинке, принялся его раскачивать, как маятник. - Попытайтесь расслабиться. Так будет лучше. Не сопротивляйтесь. - Его глаза начали стекленеть. - Вот так хорошо. Ты проспишь до двадцати одного часа, а потом не вспомнишь, что случилось. Спи. Спи. Твой сон крепок.
        Когда его глаза закрылись, я снял милицейскую форму, вышел из дома, подобрал свою куртку… Подумал немного, вернулся и сложил маскировку в пакет. Подпер дверь столом, чтобы Кагановский не дополз до кухонных ножей, и выскользнул на улицу.
        Беседа с адвокатом отрезвила меня. Я шел вдоль частных домов, поглядывая по сторонам, и думал о том, что я наделал. Может, правильнее было через сотрудников СИЗО передать информацию?
        Стали бы они заморачиваться - вопрос. И непонятно, нет ли среди них крыс, которые доложат тому, кто заказал Семерку. А в том, что это человек влиятельный, который пасется у самой кормушки, никаких сомнений не было. Уж слишком грамотно у него все обставлено. И суггестор или гипнотизер был в штате…
        Стоп! Я самый мощный гипнотизер в мире, и то Кагановского, вон, не пробрало. Значит, с Вавиловым поработал суггестор, одаренный. Сколько одаренных в Михайловске? Кто из не местных приезжал в город? Или преступление планировалось давно, а программа, отложенная, как личинка в яйцо, может сидеть в сознании годами? Это все должна знать Семерка.
        Мог ли я поступить иначе? Как-то выкрутиться без побега? Нет. Подчинив сознание вертухая, я сделал первый шаг, ступил на дорогу, по которой нужно идти только до конца. Надеюсь, успею раньше убийцы. Надеюсь, Семерка отсыпается и никуда не уйдет. Да и киллер тоже человек - почему бы ему не поваляться в кровати в выходной?
        Хотелось бежать, к тому же промокшие ноги окоченели, но бежать - привлечь к себе внимание. А так я обычный парень. Куртка темно-серая, спортивные штаны. Ну да, не зимние, но кто будет присматриваться, тем более - частный сектор, тут и не такие кадры слоняются.
        Как далеко, оказывается, идти до трассы!
        Пистолет оттягивал один карман куртки, телефон Кагановского - второй. Я еще раз набрал Юлю, не дождался ответа и вызвал такси.
        Машина приехала через семь минут, к этому моменту было уже девять утра. И лишь глядя в окно на проплывающий мимо город, все еще сонный и медлительный, я наконец ощутил, что - на свободе. Пространство кружило голову, я почувствовал себя домашним котом, оказавшимся на улице. Как далеко видно! Какое все яркое несмотря на то, что апрель - месяц дождливый и серый.
        Телефон Кагановского разразился какой-то симфонией, заставив меня вздрогнуть. Таксист - тщедушный носатый мужичок, похожий на грифа - всполошился, перья распушил, нос вздернул и блеснул очками:
        - Это же Глинка! «Марш Черномора!» Вот уж не ожидал, что молодежь такое слушает, давай руку твою пожму…
        А я мысленно выругался: по телефону можно отследить мое передвижение, от него надо избавляться. Дальше я долго слушал то, что предназначалось Кагановскому: про композиторов и их творения.
        Проезжая мимо супермаркета, я попросил остановиться, накинул на голову капюшон, рванул в магазин, положил телефон в камеру хранения, запер ее и забрал ключ.
        Таксист так обрадовался единомышленнику, что изменил себе и не взял с меня денег, когда мы прибыли на место. Я велел ему забыть о нашей встрече, стер маршрут из навигатора и вышел из машины.
        Тридцать четвертый дом, где находилась нужная мне ведомственная квартира, был круглым и огромным, внутри, во дворе, раскинулся парк, а снаружи остальные дома отходили от этого радиально, как лучи солнца. Подъезды были во дворе. Я неторопливо искал нужный и пытался предположить, какой способ убийства выберет киллер: пуля, нож, взрывчатка в машине, имитация ограбления?
        Вот подозрительная «девятка» с заляпанными грязью номерами и тонированными стеклами. Дальше - паркетник, тоже тонированный и подозрительный. Я остановился, пытаясь представить, где окна Юлии. Если они выходят во двор, то…
        Во двор заехала милицейская машина. Бежать! Ноги сами собрались рвануть прочь, сердце сорвалось в галоп. Так, стоп! Не паниковать! Не факт, что это ко мне. Если меня хватились, то должны пойти по ложному следу. Я заставил себя медленно плестись дальше. Машина повернула в мою сторону. Казалось, я спиной чувствую взгляды, и менты знают, что я - это беглый преступник.
        Стоп! Тпр-р-р! На мне ничего не написано. Со спины меня узнать невозможно. Как в РПГшках, надо мной не отображается профиль убийцы-рецидивиста, где имя красное - чтобы все знали, кто перед ними. Машина поравнялась со мной. Время будто поставили на паузу… А потом щелк - и оно потекло, как обычно. Менты проехали мимо, и машина исчезла из виду в закруглении двора.
        Фу-ух. Я глянул на номера квартир, написанные на табличке у входа. Вот он, нужный подъезд! В углу была камера, потому я накинул капюшон куртки. В нашей реальности в подъезде был бы домофон, здесь же двери не запирались. Если ты человек системы, бояться тебе нечего.
        Потому я спокойно раскрыл дверь и оказался в дендрарии, где каких только не было растений. Вот же озаботился кто-то. На лифте поднялся на третий этаж. Вышел, огляделся и шагнул к тридцать первой квартире.
        В том, что Семерка примет меня благосклонно, я не сомневался: она-то умеет читать мысли. Потому я просто надавил на кнопку звонка - разлилась за дверью птичья трель.
        Господи, неужели получилось? Юленька, пожалуйста, будь дома! Я очень надеюсь, что ты никуда не убежала с утра. И очень рассчитываю на то, что ты еще жива. Полдесятого только.
        Никто не спешил открывать. Может, она вообще в Москву укатила на выходные? Вот будет смешно. Это, конечно, хорошо: значит, ей ничего не угрожает. А вот я подставился. Да что там подставился - сам себя закопал!
        Промелькнула мысль найти сотрудников СИЗО и вернуться - вдруг никто еще ничего не понял. Типа свозили меня на допрос, потом вернули. Да нет, в понедельник придет начальник… Да и Кагановский вряд ли будет молчать. Поздно.
        Я еще раз вдавил кнопку звонка. Выругался и в сердцах ударил дверь. И тут соседняя квартира приоткрылась, оттуда высунулась бабка, похожая на Шапокляк.
        - Чего расшумелся! Ходят и ходят тут всякие!
        - Еще кто-то был? - насторожился я.
        - Вот же поселили проститутку! - завела пластинку бабка. - Были! Кого тут только не было! Ай-ай, теперь совсем молодой мальчик, вот же сучка бесстыжая! Беги, мальчик!
        - А ничего подозрительного не происходило? Может, вы слышали звуки стрельбы?
        Неужели киллеры уже здесь побывали? Я потянул за ручку дверь в квартиру Семерки - она была заперта. Бабка глянула в мой пакет, увидела милицейскую фуражку, и затараторила, удвоив усилия:
        - Ты милиционер? Привлеки эту! За проституцию! - Она воздела карающий перст.
        Вышла и принялась колотить ногой в дверь.
        - Выходи, шлёндра!! Чего прячешься! Я знаю: дома ты. К тебе милиция!
        И тут случилось дивное: щелкнул дверной замок, высунулась заспанная Семерка, распахнула глаза, увидев меня. Бабку проигнорировала.
        «Беда», - подумал я, Семерка схватила меня и затащила в квартиру, оставив бабку недоумевать на пороге.
        - Что? - спросила она.
        - Тебя заказали, - прошептал я, проходя в комнату и задергивая занавески.
        Она протерла красные глаза.
        - Что… Как? - понимание мгновенно пробудило ее.
        - Это должно случиться сегодня. Кто и как - не знаю. Попытался с тобой связаться - не получилось. Пришлось бежать из СИЗО.
        - То есть ты вот так просто взял и… - ее глаза заблестели, как у накокаиненной, она впилась пальцами мне в плечо и посмотрела, как голодающий - на кусок мяса.
        - Ух-х-х! Вот это… Это настоящий шторм! - она облизнула губы, заставив себя отстраниться. - Твой дар… Он неимоверно мощный! Я такого еще не видела! Смотри!
        Ее рука покрылась мурашками, которые то появлялись, то исчезали.
        - Я, между прочим, круто подставился, чтобы тебя предупредить.
        Она отошла от меня подальше, села за столик в кухне.
        - Не подходи близко, меня кроет. - Семерка закурила, открыв окно, задумалась. - Сейчас, в себя приду, и подумаем.
        - Сперва надо отсюда валить в безопасное место, потом - понять, что ты такое раскопала, раз они засуетились и увидели в тебе угрозу.
        - Сейчас… Докурю, это помогает успокоиться.
        Я оперся о дверной косяк, скрестив руки на груди. Внутри разгоралась злость. Но окончательно разозлиться я не успел, Семерка заговорила.
        - Я осторожно проверяла контакты, которые ты мне предоставил. Директора авиамоторного завода, который с Шуйским и Золотько вась-вась. Врача этого. У меня чутье на подозрительных типов, так вот хирург крайне подозрительный. Все тянул, откладывал встречу - некогда ему. Чувствуется: ему есть что скрывать. Ты говорил, точнее думал, что это пластический хирург для дочери Шуйского, но к нему она на прием не записывалась и вообще ни разу у него не была. Она в Болгарии нашла специалиста. Но больше меня интересовал Рудазов.
        - Юля, давай-ка отсюда валить. У тебя на примете есть безопасное место, где можно отсидеться?
        Она ткнула сигаретой в пепельницу, помолчала немного и сказала не по теме:
        - Значит, ты пробудил талант и использовал гипноз… Действовал открыто, спалился по полной. Эх, Саша…
        - Я, между прочим, жизнь тебе спас.
        - Спасибо. Место, говоришь… Такого места нет. И тебя будут искать. Что же с тобой теперь делать? Если мы не найдем того киллера, тебе хана, Саша. Потому что, во-первых, тебе нечем подкрепить свои слова, то есть нет доказательств, что убийца существует. А во-вторых, ты использовал способности, понимаешь?
        Я покачал головой.
        - Это запрещено - для нашей же безопасности. Ты представь, что будет, если народ узнает, на что мы способны? Так они думают, у нас только долголетие, сила, туда-сюда. А ты показал, что при желании можешь превратить в марионетку любого. Как только люди поймут, что мы можем сделать с ними что угодно, они нас просто сметут. Даже Горский и Шуйский не использовали суггестию так открыто.
        - Это не суггестия, а простой…
        В голове щелкнуло. Недостающее звено встало на место, и я увидел картину, как она есть. Тысячи мыслей вихрем пронеслись в голове, сплелись во вполне логичную картину, подкрепленную рассуждениями Кардинала о судьбе Советского Союза.
        - Я понял, кто за всем этим стоит!
        Глава 16. Мне бы огоньку, Давид Маркович
        Я выстроил логическую цепочку: суггестия. Вавилов. Рудазов. Пластический хирург.
        Семерка не читала мои мысли постоянно, как я понял, это неприятный процесс, требующий усилий, потому о моей догадке ничего не узнала. А у меня аж сердце сорвалось в галоп.
        - Шуйский! - проговорил я и заходил по комнате.
        - Что? - Семерка коснулась моего разума, а я продолжил вслух:
        - Тирликас за ним приглядывал, чтобы не переступал грань дозволенного, и что-то раскопал или почуял. Шуйский как-то заманил его в Якутск и инсценировал свою смерть. Само тело-то не нашли? Так? И пластический хирург был нужен ему, а не дочери. Он собрался начать новую жизнь. Ну, или по подложным документам покинуть Союз.
        - Но зачем?.. - Глаза Семерки стали, как два блюдца.
        - Тут на сцену выходил Рудазов. Что такого секретного разрабатывал авиамоторный завод? Искать надо среди сотрудников, которые это что-то передали Шуйскому и Золотько. А Тирликас заподозрил неладное. И пока не заинтересовалась Безопасность Родины, Шуйский запрограммировал Вавилова, подставил Тирликаса с этой поездкой и взорвал самолет вместе с людьми на борту.
        - А фрагменты тела? - все еще не верила Семерка, помотала головой. - Все равно не сходится. Тирликас должен был докладывать наверх о своих подозрениях.
        - Что там за фрагмент? Палец? Кусок кожи? Кровь? Что бы ты выбрала: палец или жизнь? А насчет Тирликаса… Вот ты бы стала оговаривать кого-то, не будучи уверенной до конца?
        - Не стала бы… Но ведь и другие тела не нашли, только куски…
        - И кусок Шуйского самый маленький, так? Вряд ли там голова или мозг. Типа медведи и росомахи растащили останки по своим логовам. Да и экспертов подкупить не так уж сложно, учитывая, что тут все было под Шуйским. В общем, все надо перепроверить.
        Она все еще не верила.
        - Зачем. Ему. Это? Он же потеряет дар!
        - Чую, зинтресован не он один. Он в лучшем случае подумывал перебраться на запад, а чтобы доказать свою лояльность, надо сделать что-то полезное. В худшем - заговорщики планируют государственный переворот. Потому что человеку всегда мало. Он хочет владеть и обладать, быть царем на своей земле, а не чувствовать башмак за спиной и дышащего в затылок Тирликаса.
        Семерка разложила на столе листы, куда я еще месяц назад перерисовал связи между фигурантами дела, задумалась. Ноздри ее раздувались.
        - Больше чем уверен, что хирург исчез с концами, - сказал я. - А Шуйский где-то затаился и ждет своего часа, причем уже с новым лицом.
        Вскинув голову, полная решимости Семерка подошла ко мне, впилась губами в мои губы, так же резко отстранилась.
        - Гениально! Слона-то мы и не заметили.
        Слегка обалдев, я потряс листок с контактами Шуйского.
        - Теперь всех этих людей надо прижать и трясти, пока из них не посыплется информация! Ты вышла на хирурга, который при деле - тебя должны убить. Все сходится!
        Я перевел взгляд на Семерку, ошарашенный пониманием.
        - Ты кому-нибудь докладывала о том, что удалось обнаружить, и что ты собираешься делать?
        Семерка закрыла глаза и выругалась. Потом снова выругалась. Еще и еще. В конкурсе виртуозов обсценной лексики она получила бы гран-при. Закончив материться, Семерка ударила кулаком по столу - перевернулась чашка с недопитым чаем.
        - Куратор, сука! - процедила она, чиркая зажигалкой и затягиваясь. - Я отчитывалась только перед куратором, по шифрованному каналу.
        - Кто куратор? Вомбат? То есть Фарб?
        Семерка помотала головой и заговорила холодно, решительно:
        - Как же далеко все зашло! И сколько предателей в Безопасности Родины? Кому можно верить, кому нет? И вот с этой информацией - к кому обращаться, когда обложили, как волков?
        - Так кто куратор? - настаивал я. - Может, ему Тирликас тоже докладывал, потому нить и обовалась.
        - Его нет в этом списке. Имя ничего тебе не скажет. - Она скривилась, будто от боли. - Этот человек всему меня научил. Но хуже другое: я не знаю, кому верить и кого просить о помощи.
        Воцарилось минутное молчание. Вдалеке шелестели шины машин, доносился детский смех, гудели водопроводные трубы. И в этой тишине громом грянула мелодия - набат и жесткие гитарные риффы, я аж вздрогнул. Семерка уставилась на телефон, как на ядовитое насекомое, все-таки взяла его, удивленно посмотрелана имя, отсюда мне не видное.
        - Это он, - прошептала она и стала не просто бледной, а синеватой, как задушенный покойник. Вдохнув и выдохнув, она натянула на лицо улыбку и поманила меня к себе, кивая на телефон.
        Я подошел, приготовившись слушать разговор.
        - Привет! - радостно воскликнула она.
        - Здравствуй, Семерка, - проговорили мужским мурлыкающим голосом. - Как твои дела?
        - Ничего нового, Эд, - ответила она и покосилась на меня.
        - Долго спишь. Скоро позвонят менты, у них подозреваемый по твоему делу сбежал.
        Вот, значит, как. Быстро они обнаружили пропажу. Интересно, как скоро следы приведут к Семерке?
        - Да ну? - вполне искренне усмехнулась она, снова закурила. - И кто?
        - Нерушимый. Весь город на ушах, ищут его. Смотри, чтобы к тебе не приперся, у него пистолет.
        - Ну хрена се! Нечего ему тут делать, это на Быкова у него зуб. Да и как он меня найдет?
        - Не стоит его недооценивать. Как ему удалось сбежать - вопрос. Без помощи извне точно не обошлось. Наверняка кто-то слил ему инфу, что ты под него копаешь.
        - Хах, так предупрежденный вооружен!
        - Не стоит его недооценивать, - повторил он с нажимом, и от его тона по спине продрал мороз. - Потому мои люди тебя подстрахуют. Чую, начнется движение.
        Семерка сжала челюсти, подавляя рвущуюся брань.
        - Спасибо, я сама справлюсь.
        Я помотал головой - соглашайся, мол, ведь это наш шанс!
        - Юля, пожалуйста, будь благоразумной. Ты для меня особенно ценна.
        Она смотрела перед собой, губы ее дрожали, глаза блестели. Но она нашла в себе силы сказать ровным тоном:
        - Когда они придут? Сколько их? Как я узнаю, что они - именно они? Наши или бездари?
        - Бездари. Двое. В двенадцать. Отбой, крошка, целую. Будь умницей.
        Я посмотрел на настенные часы: без двадцати одиннадцать.
        Закрыв глаза, она застыла изваянием. Покрасневший нос говорил о том, что Семерка… нет, не Семерка - девушка готова вот-вот разрыдаться. Но стыдно же сырость разводить при непонятном пацане. Любовник… возможно, даже больше чем любовник ее приговорил.
        - Каков цинизм, а? Крошка! Целую! Ты, сука, убийц подсылаешь, целуешь перед смертью. Это даже не Брут, он, падла, с Цезарем не спал! В любви ему не клялся. М-м-м! Такое. Не должно. Жить.
        Когда я сделал шаг навстречу, она повела плечами и отодвинулась к окну.
        - Не подходи! Кроет! Или отключи… это.
        - Не могу. Оно само отключается спустя время.
        Спрашивать я ничего не стал - и так все ясно. Для меня все складывалось не так уж и плохо: когда за Семеркой придут убийцы, мы их повяжем, а дальше…
        В конце концов, не все же сотрудники БР прогнили, поступило же распоряжение сверху расследовать это дело - иначе нам, подозреваемым, уже вынесли бы приговор.
        - Кто приказал расследовать дело Шуйского? - спросил я.
        Семерка посмотрела непонимающе, зло размазала по лицу все-таки хлынувшие слезы.
        - Горский. Это его прямой приказ.
        - Попытайся успокоиться. Давай сядем и подумаем, хорошо?
        Она кивнула, оперлась о подоконник и скрестила руки на груди.
        - К тебе придут убийцы, которые не знают, что их ждут. Мы их повяжем…
        - А потом? Все ссучились! - бросила она злобно.
        - Не все, - качнул головой я. - Если бы все, то расследовать дело тебя бы не направили, послали бы своего человека, который сделает все, как нужно заговорщикам.
        - Кураторы таким не занимаются, только лейтенанты…
        - Вот! Лейтенанты. Это одаренные или самородки?
        - Хм… Нахватался, надо же. Впрочем, если Тирликас собрался стать твоим куратором, неудивительно. Кураторы - одаренные, лейтенанты - самородки. Первому, самому старшему, двадцать девять лет.
        - А тебе?
        - Двадцать семь. Пятидесятому - двадцать пять. С каждым годом самородков рождается все больше. Мы пока ничего не решаем, нам не особо доверяют как неподконтрольным Горскому, никто не знает, что с нами делать. Но у нас у всех обостренное чувство справедливости, иногда оно обретает пугающие формы.
        «Меняются основы мира, - подумал я - Расспрошу об этом позже».
        - Учитывая расклад, пустят под нож, - предположил я. - Тех, кто не примкнет к заговорщикам.
        - Никто не примкнет, - вздохнула она. - По личным убеждениям - раз, два - Запад, которому эти все жопу лижут, не заинтересован в таких, как мы.
        - Самородки контактируют друг с другом? Можно ли вызвать кого-то на помощь? Если сами будем распутывать клубок, она нам понадобится.
        - Один силовик в Иваново. Пятеро в Москве. Три силовика, два псионика. Плюс нас… полтора. А дальше-то что?
        - Как я понял, связи с Горским у тебя нет?
        Семерка покачала головой.
        - КГБ местное с нами? Ты же их мысли знаешь от и до.
        - Крыс точно нет, - ответила она. - Но и напрягаться они не хотят. Шушеру всякую прессуют, а подвязаться по-крупному… Ну, не знаю.
        - Кто начальник регионального отделения?
        - Генерал-майор Величко, я к нему так и не подобралась. А вот полковника Изварова, его зама, видела. Он точно не в теме. В смысле, не состоит в заговоре.
        - Теперь представь - дело-то громкое! - попытался убедить ее я. - Тут не одна звезда на погоны, а сразу две. Будет ЧП, и до Горского быстро дойдет информация. Не уверен, что он слепо доверяет окружению. Как и не уверен, что все одаренные состоят в заговоре. - Я улыбнулся. - Так что ставь в известность своих, и действуем через КГБ. Кстати, какие отношения между ведомствами? Мир, дружба, жвачка или жесткая конкуренция?
        - Ха, какое выражение странное: мир, дружба… Конечно конкуренция, потому что БР потеснила КГБ и забрала часть их полномочий.
        - Прекрасно! Значит, они с удовольствием закопают конкурента, ты ж типа своя.
        - Одно дело молча не любить, другое - открыто выступить против БР.
        Она коснулась моего разума и злобно оскалилась, узнав наметки плана. Все будет зависеть от того, что нам расскажут киллеры, на кого выведут. Ясно, что не на заказчика, а на посредника, которого тоже нужно взять, и тут действовать будем мы. Ну и самородки, если они подключатся.
        - Хороший план, - кивнула Семерка, взяла телефон, собралась написать кому-то из своих коллег и пожаловалась: - Представляешь - не могу. Никому не доверяю. Понимаю, что можно доверять, и все равно не могу себя пересилить.
        - Это нужно сделать, потому что, если мы умрем, тайна умрет вместе с нами.
        Вдохнув, она оповестила своих, на это у нее ушло минут семь.
        - Есть, - отчиталась она, снова посмотрела на меня плотоядно, потрясла головой. - У тебя очень мощный дар, я с ума схожу. Но ничего, потерплю… Спасибо, Саша. Если бы не ты, жить бы мне осталось, - она глянула на часы, - сорок минут. А ведь я поверила бы ему и сама впустила бы собственных убийц!
        Развернувшись, Семерка несколько раз ударила стену - довольно профессионально, надо сказать, хотя логично, учитывая, что она двойной агент. Пришла дурацкая мысль провести с ней бой и посмотреть, на что она способна.
        - Кофе хочешь? - спросила Семерка.
        - Полжизни за кофе! А особенно - если заварной, да в турке.
        Невесело улыбаясь, Семерка достала баночку молотого кофе. Поставила на стол.
        - Понюхай. Настоящее кенийское. Тьфу, кенийский.
        - Если кофе хороший, то это он, а хреновый - оно. Судя по аромату, это - он.
        Мы перешучивались и изображали беззаботность, по кухне распространился одуряющий аромат, и от одного него стало тепло и уютно, но расслабиться не получалось, потому что время шло. Невидимый маятник рубил головы минутам, и инстинкт самосохранения оказался сильнее голода, я поднялся и спросил:
        - У тебя веревка есть? Вполне возможно, что гостей придется связать.
        - Не-а, простыню порежь на лоскуты.
        Я принес из спальни простыню, нашел ножницы и приступил к делу, поглядывая на Семерку в растянутых спортивных штанах и перекошенной футболке. Закончили мы одновременно: я - подготовил веревки, она - поставила напротив меня чашку и отошла к окну.
        Желудок взревел раненым зверем, Семерка достала из пустого холодильника сгрызенный наполовину тульский пряник и разделила на две части, проверила телефон и отчиталась.
        - Сто двадцатый и триста двадцать четвертый уже выдвинулись. Пятьдесят вторая ответила, что в отъезде. Двести двадцатый, что из Иваново, едет. Все, процесс запущен. Надеюсь, мы не ошиблись.
        - Олл-ин, - сказал я.
        - Ага. Жизнь на кону. И даже нечто большее, чем жизнь. Самородки поддерживают друг с другом связь, весть распространится быстро. Я написала, чтобы кураторам ничего не говорили. Ты представляешь вообще, что это будет? Как всех тряхнет?
        - Если бы мы ничего не выяснили, тряхнуло бы больше.
        Кажется, стала ясна причина, по которой приоткрыли железный занавес и наших спортсменов допустили к соревнованиям.
        Из-за грядущего события насладиться вкусом кофе, о котором я так мечтал, не получилось. Шторы Семерка так и не открыла, и мы сидели в темноте, молча. Напряжение росло. Казалось, воздух вот-вот начнет искрить. Семерка не выдержала первой, принесла из спальни «Макаров», такой же, как у меня, и принялась умело снаряжать магазин.
        - Надеюсь, что не понадобится, но мало ли.
        Я вынул из кармана свой пистолет, еще раз его проверил.
        - Вдруг на подстраховке у тех двоих будет целая группировка? Вряд ли, конечно, но все же.
        Семерка злобно улыбнулась.
        - Эд думает, что имеет надо мной абсолютную власть и я ему слепо верю. Чтобы мне сдохнуть, так и было!
        - Теперь давай обсудим план действий, - предложил я. - Значит, они звонят, ты открываешь дверь, эти двое входят. Вряд ли они станут стрелять с порога, но лучше действовать сразу. Заходить они будут друг за другом, нам нужно нейтрализовать одновременно двоих. Значит, я выхожу из квартиры и караулю на лестничном пролете, бью того, что сзади, ты - того, что уже вошел.
        - Бить ты умеешь, это да-а. Тут я спокойна, - с уважением сказала Семерка.
        - Осталось десять минут. Наверное, мне лучше выйти пораньше и подняться наверх.
        - Обычно Эд пунктуален и того же требует от меня, но тут он действует не напрямую, ты прав.
        Я протянул руку, Семерка, немного подумав, коснулась меня, ее будто скрутило судорогой.
        - Я же сказала - кроет.
        - Что ты чувствуешь? - поинтересовался я.
        - Ха! Тебе и правда надо это знать? Бешеное необузданное желание. Начинаю тебя любить и хотеть.
        Вот почему она на меня набросилась! «Везет мне сегодня на озабоченных, - подумал я. - Седьмое апреля - день сластолюбцев». Я вытащил из пачки сигарету, взял зажигалку - вдруг кто-то заинтересуется, чего это я стою на лестнице.
        - Это для маскировки. Ладно, я пошел.
        - Удачи! - донеслось в спину.
        Проходя мимо двери Шапокляк, я заметил движение за глазком. Ох, и насмотрится старушенция! Будет ей что приподъездным бабкам рассказать.
        Окно на лестничной клетке выходило во двор. Я положил пистолет в карман - мало ли, выйдут покурить, вон, пепельница стоит, а тут вооруженный человек. Затем чуть отодвинулся от окна, чтобы обозревать окрестности, но меня не было видно с улицы.
        Пошел дождь, разогнал детишек с детской площадки. К подъезду приковыляла грузная женщина с пакетами, набитыми продуктами. Вряд ли она убийца.
        Выбежали парень и девушка, держащиеся за руки.
        - Доброго дня! - вкрадчиво проговорили за спиной, я обернулся.
        Курить пришел пожилой небритый мужчина в синем халате и ботинках на босу ногу.
        - И вам того же, - улыбнулся я, сунул сигарету в рот.
        Мужик похлопал по карманам.
        - Огоньку бы!
        Я щелкнул зажигалкой, он прикурил. Я тоже типа закурил, дым обжег горло, в глазах защипало.
        Мужик, вот только не болтай со мной, пожалуйста! Я демонстративно отвернулся.
        - А ты чьих будешь? Что-то я тебя раньше не видел.
        - В гости приехал. К сестре, - ответил я.
        - И откуда же? - не унимался мужик.
        Все прям по закону подлости. Я делал вид, что не услышал вопрос, набирал дым в рот и выпускал в стекло. Давай, вали отсюда, старый, не мешай. Тебе же хуже будет.
        - Невежливо так со старшими, - пробормотал он.
        Я заметил двоих неприметно одетых мужчин: черные куртки, джинсы, капюшоны, скрывающие лица. Обернувшись, я щелкнул пальцами перед лицом навязчивого собеседника, его взгляд остекленел.
        - Ты будешь делать, что я скажу. Ты уже накурился, идешь домой и забываешь, что меня видел. Пошел отсюда! Быстро!
        Мужик выполнил команду. К этому моменту два подозрительных типа открыли дверь подъезда и исчезли из поля зрения. Вроде никого с ними нет, их машины поблизости тоже не видно. Пока все в нашу пользу. Значит, таинственный куратор Эд так обнаглел, что связывается с посредником лично или через одного-двух подставных.
        Я спустился по пролету, прислонился к стене и замер. Выглядывать из укрытия было опасно, и я доверился слуху. Далеко внизу закрылись створки лифта, он поехал вверх. Я представил, как лифт преодолевает этажи: первый, второй, третий… Четвертый???
        Нет. Вш-шух - раскрылись створки. Донеслись торопливые шаги. На грани слышимости прозвучала птичья трель звонка. Щелк - дверной замок. Вот теперь можно выглянуть, гости сосредоточены на Семерке.
        - Здравствуйте, Юлия, - проговорил тот, что впереди, не снимая капюшон.
        Так. Теперь - тихонько подкрасться сзади. Спасибо кроссовкам, они помогают ступать бесшумно.
        Гости начали входить один за другим.
        Шаг. Еще шаг. И вот я за спиной второго гостя. Семерка, улыбаясь, пятится, щебечет, заманивает в квартиру, поглядывая на меня. В коридоре работать нельзя, нужно ждать, когда они зайдут.
        Второй переступил порог, начал оборачиваться, чтобы закрыть дверь. Я коротко ударил в шею, туда, где ответвление аорты, рассчитывая, что это его вырубит, но нет. Тогда я взял его шею в захват, затолкал противника в квартиру и принялся душить.
        Семерка ударила своего в пах. Затем - апперкот - слюни и кровь в стороны. Прямой в челюсть. Прямой в висок. Подсечка - киллер завалился на меня, но не упал, попытался достать Семерку кулаками. Не выпуская своего противника, я пнул первого под коленную чашечку - он упал на колено, как рыцарь перед прекрасной дамой, и Семерка с хрустом впечатала его морду в свое колено.
        Минус один. А мой, падла, крепкий, все трепыхается, правда с каждым мгновением слабее и слабее.
        Семерка же не угомонилась, когда ее противник упал, оседлала его и принялась остервенело месить кулаками. Справившись со своим, я оттащил девушку в сторону - она выгнулась дугой, по ее телу прошла дрожь. Ах да, ее же «кроет»!
        - Замочишь. Они нужны живыми, - напомнил я.
        Принес из кухни лоскуты ткани и принялся связывать киллеров - сперва того, что била Семерка. Он не вырубился, но мало что соображал, его лицо напоминало отбивную, даже глаз не было видно, сплошное кровавое месиво. Затем своего. Закончив, обыскал обоих, вытащил по пистолету с глушителем из поясных кобур, положил на полку для обуви, оттащил пленников на кухню.
        Семерка сидела в прихожей, притянув колени к животу и бездумно глядя на ссаженные костяшки. Все-таки девушка есть девушка. Хотя не знаю, как реагировал бы я, если бы узнал, что Лиза меня заказала. Ну, или Сан Саныч.
        Поднявшись, Семерка осмотрела оружие, скривилась.
        - Какая же ты сука, Эд! Но ничего, недолго тебе осталось.
        - Как очухаются, можно допрашивать. С твоими способностями мы узнаем много интересного.
        Глава 17. Ох уж эта мне самодеятельность!
        Пока придушенный мною горе-киллер валялся безжизненной тушкой, мы с Семеркой работали с избитым. Сели на табуретках и нависли над ним, лежащим на спине. Я молчал, позволяя девушке копаться в его мыслях. Она кривилась, терла переносицу, мотала головой.
        - Ничего связного.
        - Интересно, он нас видит? - спросил я.
        Хотелось отчитать Семерку за то, что покалечила его, но я не стал - толку теперь?
        - Видит. Правым глазом.
        Я сразу этим воспользовался: щелкнул пальцами перед лицом киллера и повторил гипнотическим голосом трижды:
        - Ты будешь делать, что я говорю… Кивни, если понял.
        Избитый кивнул.
        - Хорошо. Как тебя зовут?
        Семерка включила телефон для записи.
        - Фафел Тафафоф.
        - Павел Тарасов? - уточнила Семерка. - Да.
        Я продолжил:
        - Тебя послали убить Юлию Брайшиц?
        Он затрясся, замотал головой, из расквашенного и деформированного носа побежала струйка крови.
        - Неф.
        - Врет, - констатировала Семерка. - Идиоты. Не ожидал встретить сопротивление, Фафел? - Она замахнулась - избитый втянул голову в плечи, но Семерка не стала бить, обернулась ко мне. - Погоди-ка. Если он врет, значит на него не подействовало? - Она сделала пассы перед собой, намекая на мои способности.
        - Не подействовало. Но не беда, у нас есть ты. - Я схватил избитого за волосы. - Кто тебя нанял? С вами есть кто-то еще? Мы все равно узнаем. Не ответишь сразу - будет больно.
        Семерка напряглась, пристально на него глядя. На лбу заблестели бисеринки пота.
        - Кефа Финифин.
        - Синицын? Нет. Зинишин? Синишин? Нет? Да! - Семерка читала мысленные ответы на вопросы и озвучивала их для меня. - Кеша Синишин. На дело эти двое шли вдвоем, уверенные, что все будет просто. Группы поддержки нет…
        Допрос прервал телефонный звонок. Это что же, ей на личный номер все звонят? Семерка посмотрела на экран и ответила на вызов:
        - Старший лейтенант Брайшиц на связи! - Слушая, Семерка изменилась лицом и переспросила: - Да, в полном порядке, а что случилось? Поступил вызов? Нерушимый сбежал?! - Она посмотрела на меня. - Ко мне поехал? Нет, не приходил, еще чего не хватало. Зачем ему ко мне? Он просто пустил вас по ложному следу, а вы и ломанулись. Украл пистолет? Ну дела! Как поступите? Нет-нет, засаду не надо, делать вам больше нечего. Если припрется, я сообщу. Не, дверь не выломает… Да, блин, Артур, я не одна! Имею я право на личную жизнь?
        Прервав связь, она отчиталась:
        - Короче, Саша, тебя уже ищут, а Яга позвонила в ментовку, что у меня драка. Артур подумал, что это ты пытаешься вломиться, собрался ехать спасать. Хорошо знакомый дежурил, а то бы приехал наряд, и объясняй им…
        - Надо бы сваливать, - задумчиво прошептал я, указал на связанных. - Вот только что с этими делать? И если менты все-таки нагрянут, что тогда?
        Семерка пожала плечами:
        - Выйду, поговорю. Никто сюда не вломится, не дрейфь! А вот засаду у подъезда устроить могут.
        - Так ты отвечаешь на звонки по служебному телефону? - уточнил я. - А почему не…
        Она прочла мои мысли и ответила:
        - Да, Саша, отвечаю, если не сплю. А дрыхну я по воскресеньям до обеда, и сон мой крепок, как ты уже заметил. Чтобы предупредить меня, тебе оставалось только лететь сюда, ты правильно все сделал. Давай продолжим допрос.
        Я посмотрел на допрашиваемого, и тут закряхтел, завозился придушенный. Раскрыв глаза, заерзал по полу. Увидел нас, замер. Семерка взяла конфискованный при обыске пистолет с глушителем, неторопливо поднесла к его лбу. Киллер, совсем молодой ясноглазый парнишка, чем-то похожий на нашего Левашова, задергался, принялся отползать, как червяк.
        - От пули не уползешь, - оскалилась Семерка, взводя курок. - Ты хоть понимаешь, что рыпнулся на агента КГБ, тебе теперь звезда!
        Я мог попытаться сразу его загипнотизировать, но хотелось, чтобы он ощутил, что ему крышка.
        - Н-нет, не знал. Я не хотел убивать!
        - Да? Заставили бедненького? И сколько тебе заплатили? Во сколько оценили мою жизнь?
        Я щелкнул пальцами, но Семерка воскликнула:
        - Нет! Мне нужно, чтобы он сохранил ясное сознание! - Она обратилась к горе-киллеру: - Вас послал Кеша Синишин. Сколько дал аванса, сколько пообещал за мою ликвидацию, когда вы встретитесь и где?
        - Сказал, сам нас найдет…
        - Врешь!
        Семерка наотмашь ударила киллера, улыбнулась и констатировала:
        - Кафе «Березки». Замечательно! Я знаю, где это. Четырнадцать ноль-ноль. По двести тысяч на лицо, аванс - сотка на двоих. - Она усмехнулась. - Не продешевили, а? Двадцать лет теперь вам светит. Так жили бы себе…
        Лицо киллера стало мертвенным.
        - Удивлен, Егорушка, что я в курсе? Вообще удивительно, да, что вы попали в засаду? Как думаешь, почему? - В ее голосе звенело торжество. - Потому, Егорка, что вас слил заказчик. И вас, и Синишина. Так что с тебя внешность Синишина. Скажешь - попытаюсь скосить срок и обещаю, что останешься целым, а не как… Фафел.
        Допрашиваемый покосился на подельника и шумно сглотнул слюну.
        Вести допрос, читая мысли, - конечно, читерство, но способ превосходный: преступник не знает, что все сведения получены из его головы, и легко раскалывается.
        Ненадолго Семерка оставила киллера, куда-то отлучилась. Я не стал спрашивать, доверившись профессионалу. Вернулась она минут через десять с листком бумаги, показала мне набросок - портрет пожилого мужчины в кепке. Затем сунула его под нос киллеру:
        - Кеша выглядит вот так?
        Киллер молча кивнул, и в этот момент в дверь позвонили. Мы с Семеркой переглянулись, она взяла пистолет с глушителем и осторожно, на цыпочках, направилась к двери. Я на всякий пожарный тоже приготовился отстреливаться. Прижимаясь к стене, Семерка посмотрела в глазок. Я сместился с предполагаемой линии огня и взял дверь под прицел.
        - Свои! - обернувшись, сказала Семерка одними губами и открыла дверь.
        Я на всякий случай прицелился, и переступивший порог парень готической наружности, в черном драповом пальто и шляпе, слегка обалдел, замер, а потом у меня перед глазами будто зарябили помехи.
        - Это еще кто? - возмутился гость возле самого моего уха.
        Вспомнилось, что когда играл в компьютерные игрушки, у некоторых персонажей был талант - блинк, они могли преодолевать расстояние практически мгновенно.
        - Свой! - крикнула Семерка. - Саша, опусти пистолет, это двести двадцатый из Иваново по прозвищу Скотина.
        Перед глазами прояснилось, я опустил пистолет.
        - Двести двадцать - напряжение - ток - электрический скат, - объяснил гость и протянул руку. - Скат - Скатина.
        - Ты меня током не шибанешь? - сыронизировал я, пожимая руку. - Саша. Мне было бы удобнее называть тебя по имени.
        - Как скажешь. Ян.
        Глаза у парня были черные, волосы - тоже, кожа - цвета молока.
        Семерка коротко рассказала Яну про заговор Шуйского, он слушал, и градус готичности в нем повышался с каждым словом.
        - Когда приедут остальные? - спросил он.
        Выехали одновременно с тобой, но - из Москвы, двое.
        Из столицы добираться на машине часа три. С момента, как Семерка разослала сообщение своим, прошло полтора. Сейчас без двадцати час. Нам в два надо брать Кешу Синишина - они по-любому не успеют добраться к этому моменту.
        Гость подошел к киллеру и профилактически пнул его берцем - он сложился, второго, избитого, пинать не стал.
        - Я так летел, что чуть старуху не задавил, - проворчал Ян. - Кто еще будет из наших?
        - Сто двадцатый и триста двадцать четвертый.
        Ян покосился на меня, вскинул бровь.
        - А он тут каким боком?
        - Он мне жизнь спас, - вступилась за меня Семерка и облизнулась. - Саша в теме.
        Ни ко мне, ни к Яну она старалась не приближаться.
        - Ну, как знаешь, - резюмировал он. - Моя какая задача?
        - Вообще - со мной поехать. Но кто-то должен присмотреть за этими и дождаться остальных, ввести их в курс дела. Нерушимого уже ищут менты, ему на дело нельзя. Но и тут оставлять небезопасно.
        «Ищут менты»! - вдруг дошло до меня.
        С самого утра я будто бы вошел в боевой режим и все никак не мог из него выйти, а потому с соображалкой было туго. Тестостерон с адреналином аж из ушей капали, толкали на подвиги. Мое предыдущее тело было неспособно на такие реакции, эмоции оно выдавало более блеклые.
        - Семерка, все-таки надо валить, - сказал я. - Кагановский, которого я связал и оставил дома, знает, что я поехал к тебе. На месте ментов я к нему нагрянул бы в первую очередь.
        - Единственное, что они могут сделать без моего согласия - установить наблюдение в парке напротив подъезда…
        Семерку прервал звонок в дверь. Она навела свой табельный пистолет на пленника:
        - Только пикни! Саша, подстрахуй.
        Я прицелился в пленника из «Макарова», она на цыпочках двинулась открывать с пистолетом наготове. Выглянула в глазок, беззвучно выругалась, метнулась к нам и прошептала:
        - Менты! Короче, Саша, ты здесь, держишь этих под прицелом, начнут шуметь - пиф-паф. Ян, ты - со мной.
        Она закрыла дверь на кухню, и они с Яном вышли в прихожую. Щелкнул замок, донеслось бормотание, Семерка проговорила отчетливо:
        - Я же сказала, что не одна! Не в заложниках - видишь? Ну какие проблемы? Он понятия не имеет, где меня искать. Это ложный след, повторяю!
        Избитый киллер, похоже, вырубился, второй повернул голову к двери, покосился на меня. Руки от волнения вспотели, казалось, рукоять вот-вот выскользнет.
        Снова щелчок замка. Семерка вернулась и объяснила:
        - Прикинь, они засекли Яна, подумали, что это ты, пошли брать. Так что, Саша, переодевайся в пальто, надевай шляпу, на дело поедем с тобой на машине Яна. Берем Синишина, я узнаю все, что надо, едем за заказчиком. У меня чуйка, что за ним и стоит или Шуйский, или кто-то из его кодла.
        - А дальше? - спросил Ян. - Мне тут что делать?
        - Присматривать за этими чертями, они нужны живыми…
        Присев на корточки, она проверила пульс у избитого, удовлетворенно кивнула:
        - Живой.
        - Повторяю вопрос: что дальше? - не унимался Ян. - И что делать при, кхм, непредвиденных обстоятельствах?
        - Разгоняете волну. Тебе ли не знать, что делать, когда уровень опасности - красный. А сейчас именно такой. Параграф 3, пункт 1.1.
        - Охренеть, - обреченно уронил Ян и начал раздеваться.
        Мы с ним были примерно одной комплекции, вещи должны подойти.
        - А ты думал, в сказку попал? Игры кончились, Двести двадцатый. Приедут наши, введи их в курс дела.
        Примеряя готический прикид Яна, я думал о том, что со мной будет дальше, и не находил ответа. Одно ясно: из этой точки, с этого самого места раскручивается спираль великих событий, которые точно войдут в историю. Самородки по сути собираются восстать против кураторов. Власть против силы и напора. Новое против старого. И непонятно, кто победит. Осталось идти до конца, не отвлекаясь на сомнения.
        В прихожей Семерка еще раз меня осмотрела.
        - Пойдет. Сигарету в рот возьми, и челюсть - чуть вперед, вот так. Так совсем неузнаваем. Менты видели парня в шляпе, который входил. Убедились, что он для меня неопасен, и не среагируют на него. Главное веди себя естественно.
        Я кивнул, посмотрел на часы: 13.30. Времени с запасом.
        Морща нос, оставшийся в трусах Ян надел мой прокуренный спортивный костюм и сказал:
        - Ключи от машины - в кармане пальто. У меня белый «иж-012-спорт», Семерка покажет. Удачи! Она вам… всем нам пригодится.
        Мы покинули квартиру. На лифте спустились вниз. Семерка вышла из подъезда первой, за ней я. Очутившись на улице, ощутил себя голым и беспомощным. Вот узнают меня менты… Кстати, где они?
        Сидят в одной из припаркованных машин? Тонировка тут не запрещена, фиг поймешь, в какой именно. Или они - вон те двое, выгуливающие овчарку? Повернулись, смотрят. Я опустил голову, пряча лицо шляпой - типа закурил. Семерка взяла меня под руку - ее передернуло - и повела дальше, к двухместному спорткару, припаркованному метрах в тридцати от подъезда. Чем дольше мы контактировали, тем сильнее ее трясло. Что удивительно, мысли о причине ее дрожи заставляли думать вовсе не о киллерах и заказчиках.
        Ощущая чужое пристальное внимание, я сел за руль и облегченно выдохнул. Семерка упала на сиденье рядом, обхватила себя руками и одарила томным взглядом, от которого мороз по коже.
        - Нравишься ты мне, Саша, - хрипнула она. - И не потому, что ты - самый сильный. Не только потому.
        - Юль, это всего лишь морок, потерпи. Завтра уже я стану обычным человеком и разонравлюсь тебе.
        Когда закрылась дверца, я наконец ощутил себя в безопасности. В салоне пахло сафьяном и роскошью. Я погладил руль в кожаном чехле и понял, что хочу такую тачку. Подумал, что советскому человеку из этой реальности вовсе не чужда роскошь. И чего не хватает заговорщикам? Не дают воровать вагонами, жрать в три горла? Самолетов не хватает? Яхт? Так бери и пользуйся, все государственное в твоем распоряжении!
        Зная, как стартуют с места спорткары, я выжал сцепление, выкрутил руль и осторожно нажал на газ, выезжая со стоянки на проезжую часть.
        - Говори адрес.
        Назвав его, Семерка добавила:
        - Кеше Синишину около шестидесяти, это известный тренер по биатлону.
        На место мы приехали за пятнадцать минут, припарковались возле входа в кафе «Березки», которое располагалось в отдельно стоящем двухэтажном здании в парке, напротив советских пятиэтажек.
        - Как думаешь, он уже там? - спросила Семерка.
        Я пожал плечами. Семерку объект наверняка знал в лицо, потому раньше времени заходить в кафе нельзя. Я любил действовать по плану, но в таких случаях правильнее импровизировать.
        - Думаешь, он явится один, расплатится и отпустит киллеров восвояси? Обычно в таких случаях исполнителей убирают.
        - Но не в кафе же! - возразила Семерка. - Саша, не параной. Если их и будут поджидать, то в другом месте… - Идет! Вон, в синей дутой куртке и шапке «петушок», со спортивной сумкой через плечо.
        - Вижу.
        Он шел чеканя шаг, прямо и уверенно - издали никогда не скажешь, сколько ему лет. На пороге кафе он задержался, осмотрелся, выискивая авто киллеров, глянул на часы и вошел.
        Заказчик явился на встречу на семь минут раньше, нужно подождать, пока он усядется и сделает заказ, и заходить. Камер у входа не было, и я снял шляпу, а то вид у меня, будто на концерт «Пикника» собрался, а внимания привлекать не надо.
        Пистолет на этот раз был не в кармане, а в поясной кобуре, снятой с избитого киллера, но все равно он казался неимоверно тяжелым.
        Войдя в кафе, я принялся выискивать подозрительных индивидов, ведь обычно на такие дела не ходят в одиночку.
        Парочка влюбленных у окна, суровая мать с вертлявым мальчишкой лет пяти, два студента, совсем не похожие на злодеев, у входа - подозрительный дед с жабьей мордой. Я сосредоточился на его желаниях: сейчас пожрать, вечером - забухать. Понятно.
        Синишин потягивал молочный коктейль за столиком у стены, расположенном в середине полупустого зала. Розовощекий полный жизни пенсионер, глаза сверкают, седые волосы отливают серебром. Поза расслабленная, абсолютная уверенность в себе. Правильно, будь уверенным.
        Я расстегнул пальто, сделал заказ и направился к нему.
        Тренер, значит. Человек публичный, его все в городе знают, ему чужое внимание привычно. Вспомнился случайный алкаш, приставший ко мне на лестничной клетке. Пусть думает, что я - просто прилипчивый тип. Вот только я тоже слегка публичный. Хотя о том, что меня закрыли, в прессе не афишировали, мое лицо успело примелькаться в прошлом году. Надеюсь, его уже забыли.
        - Здравствуйте, - проговорил я гипнотическим голосом и улыбнулся. - Это ведь и правда вы?
        - Не знаю, о чем вы. Уходите, проворчал Синишин.
        Я сел за столик, одну руку положил перед собой, вторую опустил на пояс и выхватила пистолет, направил его на Синишина под столом. Щелкнул пальцами свободной левой руки.
        - Кеша, ты будешь делать, что я говорю.
        Только бы получилось! Вроде глаза остекленели, лицо стало, как у покойника.
        - Кеша, поднимаешься и идешь на выход.
        Я убрал пистолет в кобуру, заметил Семерку на пороге, кивнул ей. Кеша поднялся и направился из кафе, как зомби. Неужели так просто? Пришел, увидел, победил? Мне думалось, это самая сложная часть плана. Видимо, местная мафия так обнаглела, что…
        Подозрительное движение - за столиком у барной стойки. Я обернулся. Женщина с ребенком рывком поднялась, выхватила пистолет…
        Я прыгнул на Синишина, чтобы сдвинуть его с линии огня. Грянул выстрел. Еще один. Кеша повалился на живот, на бежевой спортивной кофте расползалось алое пятно.
        Снова выстрел. Заплакал ребенок. Завизжала девушка. Посетители в панике ломанулись на выход, дед с жабьей мордой распластался на полу.
        Когда я достал пистолет, Семерка уже пристрелила женщину, и она сползала по стене, к ней подбежал орущий ребенок, которого она взяла для маскировки.
        - Подох? - О, сколько отчаянья было в голосе агента Брайшиц!
        Я перевернул Синишина на спину. Его выбило из гипнотического состояния, он пускал кровавые пузыри и тянулся к кобуре. Семерка спикировала к нему, перехватила руку.
        - Кто меня заказал?
        Он захрипел, засмеялся, попытался плюнуть ей в лицо - плевок не долетел.
        - С-сука!
        Семерка потрепала его по щеке.
        - Молодец, спасибо. - Торжественно улыбаясь, сказала: - Аристарх Шуйский! Ай молодцы! Они всей кодлой…
        С грохотом распахнулась дверь, в кафе вломились двое милиционеров с пистолетами наизготовку, прицелились в нас. Вот и приплыл ты, Саня. Суши весла.
        - Руки вверх, лицом в пол, не двигаться… - заорал капитан, осекся: - Юлия?
        Семерка распрямилась с хищной грацией пантеры и произнесла властным голосом:
        - Старший лейтенант Юлия Брайшиц, сотрудник комитета Безопасность Родины. Уберите оружие. Вызовите «скорую». Срочно!
        Рядовой все понял, отошел и принялся звонить в неотложку.
        - Бээр? - переспросил капитан, не сводя с нас оружие.
        Семерка тяжело вздохнула.
        - Ксиву показать? Проводится операция по задержанию особо опасного преступника. Артур, ну в самом деле, твое рвение похвально, но… - Она сунула руку в карман куртки, выудила оттуда удостоверение - обычную черную книжицу с логотипом - кошачьей лапой с выпущенными когтями, нанизывающими крысу.
        Вызвав «скорую», рядовой направился к нам, навел пистолет уже на меня.
        - Руки вверх, не двигаться!
        - Да не этот! - рявкнула Юлия. - Нерушимый - агент под прикрытием. Преступник вон тот, раненый, у него пистолет. И еще два киллера, пришедших по мою душу, у меня в квартире.
        Капитан уставился в удостоверение, все еще не веря глазам своим. Я только предполагал, какие полномочия у Безопасности Родины, надеялся, что их хватит, чтобы отмазать меня от СИЗО.
        Повернувшись ко мне, Семерка сказала:
        - Ну все, теперь от нас мало что зависит. Операция переходит в… как бы сказать… острую фазу.
        Глава 18. Соотечественники и соотечественницы!
        Пока рядовой его обыскивал, Синишин вел себя, как бесноватый: шипел, пускал розовую пену и изрыгал проклятья:
        - Вы не знаете, с кем связались! Я буду… жаловаться! Я ничего не делал!
        - Разберемся, - ответил капитан Артур, вызвавший напарников, которые остались дежурить возле подъезда Семерки.
        Я сосредоточился на его желаниях: больше всего на свете он хотел… единолично обладать Юлией Брайшиц. Дела!
        Мы с ней отошли в сторонку, и я спросил:
        - Можешь предположить, что теперь будет?
        Покосившись на милиционеров, она немного подумала и ответила:
        - У нас в БР очень жесткий регламент. При реальной опасности мы должны отчитаться перед кураторами, а те по своему усмотрению - незамедлительно отправить отчет Горскому по экстренному каналу. Затем мне подобает проинформировать местных начальников КГБ и МВД. Нестандартность ситуации в том, что лейтенанты сами отправили отчеты. Не одна я - каждый, кого поставили в известность. Распоряжение о том, как действовать, должно поступить свыше, и вот каким оно будет - вопрос.
        - На месте Горского что бы сделала ты?
        - Хм… - девушка потерла подбородок, вздохнула. - Ввела бы чрезвычайное положение. Отстранила кураторов от дел, взяла бы их под стражу - до выяснения обстоятельств. Ввела бы комендантский час…
        - Даже так?
        - Ну а что ты хотел? Одаренные восстали против того, кто их по сути создал. Предателем может быть кто угодно. Армия, милиция - они напрямую подчиняются Горскому, но кто-то может ослушаться. Ну, и я бы лишила одаренных способностей до тех пор, пока не выяснила, кто виновен, а кто нет.
        - То есть ты думаешь, что возможны волнения?
        - Все зависит от того, как быстро отреагируют ведомства. По идее, должны быстро - есть специальная форма. Для таких случаев создавалась БР, но… Кто бы мог подумать, что и там заведутся крысы! То, что происходит сейчас - нестандартно, КГБ, МВД и прокуратура могут тупо занять выжидательную позицию, хотя должны перейти полностью под контроль БР и выполнять наши распоряжения. Но пойдут ли они против кураторов, которые ведь тоже БР, - вопрос.
        - Лишить дара можно дистанционно? - спросил я.
        Семерка пожала плечами, глянула на открывающуюся дверь, куда вошли медики с носилками. Врач метнулся к Синишину, бегло осмотрел его, велел срочно везти в реанимацию.
        Девушка приказала милиционерам:
        - Вы двое - в больницу. Глаз с подозреваемого не спускайте! Если с ним что-то случится - сгною в застенках. Я остаюсь здесь до прибытия ваших коллег. Они поработают на месте и опросят свидетелей.
        Артур, безнадежно влюбленный в Семерку, собрался было возразить, но передумал, пошел за медиками, что-то им объясняя. Из-за барной стойки на нас испуганно смотрел персонал: две девушки-близняшки и похожая на них женщина в возрасте. Заведение было частным, значит, работать в нем могли только близкие родственники.
        - А что будет со мной? - поинтересовался я. - Опять в СИЗО или под стражу?
        - Поскольку, если Горский одобрит операцию, полномочия переходят ко мне, к тебе приставят охрану как к особо важному свидетелю, за решетку я тебя не отправлю, не дрейфь. А теперь мне надо работать. Сперва нужно оповестить военных, потом - КГБ.
        Семерка попросила у сотрудников кафе лист бумаги и ручку, села за столик у окна, открыла форточку, закурила и кого-то набрала. Она делала три дела одновременно: писала, курила и отдавала распоряжения. А мне вспомнилось: «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить».
        События понеслись с такой скоростью, что мысли и эмоции за ними не успевали, я чувствовал себя героем фильма, причем скорее актером, чем персонажем, причем этому актеру не дали ознакомиться со сценарием.
        Время шло. Прибыли милицейские наряды - сперва остатки команды Артура, потом - еще один. К делу милиционеры не приступали, ждали команду Семерки, а она все звонила и звонила, пыталась упорядочить хаос, скоординировать работу ведомств.
        В воцарившейся неразберихе все обо мне забыли. Наконец Семерка закончила, жестом подозвала милиционеров.
        - Группа Артура Авербуха - доставить свидетеля в МВД. - Это она имела в виду меня. - И чтоб ни волосок с его головы не упал! Остальные - работаем на месте преступления.
        Старший, капитан, что-то спросил, Семерка развернула ксиву у него перед носом и протянула заявление:
        - Покушение на убийство сотрудника комитета Безопасности Родины. Здесь детали. Работаем!
        Ко мне подошли двое: невысокий мужчина средних лет, изрядно утомленный жизнью, и резвый высокий парень, похожий на Пиннокио. Первого происходящее не радовало, потому что обещало новые заботы и бессонные ночи, второй был за любой кипеш, кроме голодовки.
        - Пройдемте, гражданин, - безэмоционально сказал старший.
        От услышанного меня передернуло, тело аж подбросило - за месяцы в СИЗО выработался рефлекс становиться «звездой» при обыске.
        - Для дачи свидетельских показаний, - уточнил молодой, со взором горящим.
        Одна моя часть хотела быть в центре событий, то есть возле Семерки, вторая желала упасть и вырубиться, пока все само не разрешится. Здравый смысл подытожил, что лучше не путаться у Семерки под ногами - чем я сейчас помогу? Да ничем.
        Потому я поднялся и последовал за милиционерами в хаммерогазель, считал желание молодого - он радовался, что Нерушимого освободили, уверенный, что теперь «Титан» будет выигрывать. Вот она, популярность!
        Когда подъехали к зданию МВД, меня аж перекосило. Наверное, еще долго не смогу спокойно на него реагировать. С ним связано столько дерьмовых воспоминаний, что выработался рефлекс: увидел место, где было неприятно - настроение испортилось.
        В этот раз меня повели не в подвал, в КПЗ, а на второй этаж, где уже ожидал опер, седой основательный майор лет пятидесяти.
        - Здравствуйте, Александр. - Он протянул руку, я пожал ее. - Следователь по особо важным делам, майор Коробко Илья Семенович. Приносим извинения за неудобства, присаживайтесь.
        Он улыбнулся елейно, вот только немигающие стальные глаза не улыбались. Я считал его желания: не попасть под раздачу, а то мало ли. В заговоре он не состоял, просто знал, что бывает с людьми, угодившими в жернова системы. А потому из сурового следака превратился в услужливого швейцара.
        - Сперва с вами поработаем мы, потом вам придется дать свидетельские показания коллегам из КГБ. Ситуация крайне серьезная. - Он виновато развел руками, установил напротив меня камеру на треноге. - Если вам не сложно, после того, как задокументируем показания, зачитайте их на камеру.
        - Уж лучше вы зачитайте, я подтвержу, - сказал я и потянулся за ручкой.
        И что писать? Что сбежал из СИЗО, загипнотизировав сотрудников? Что информацию об убийстве мне предоставил подозреваемый?
        «Получив информацию о том, что на Юлию Брайшиц готовится покушение, - начал я, - я попытался связаться с нею законным способом. После того, как не получилось, решился на побег…».
        Писал я минут двадцать, аж свело пальцы, отвыкшие держать ручку. Закончив, передал заявление Коробко, он пробежался по тексту и спросил:
        - Александр, в кабинете ведется аудиозапись. Согласны ли вы ответить на несколько вопросов для видео?
        - Согласен, - кивнул я.
        - Из каких источников вы получили информацию о покушении?
        Ну вот, начинается.
        - Из надежных. Поскольку я не подозреваемый, считаю, что имею право не отвечать.
        - Вы совершенно правы, Александр.
        - Как вам удалось совершить побег?
        - Поскольку я не подозреваемый, имею право не отвечать, - повторил я. - Есть вопросы по конкретно этому делу?
        Опер зачитал написанное, я устно подтвердил. Меня отвели в пустой кабинет и оставили ждать под присмотром юного милиционера, который меня сюда сопровождал. Он поглядывал с интересом и хотел поговорить о футболе, но было не положено.
        Ожидание затянулось. В коридоре топали, доносились возгласы, и мне оставалось только гадать, что происходит в мире. Раз меня не закрывают, значит, пока все идет так, как надо.
        Наверное, сюда прибыл кто-то из самородков, а может, и сама Семерка, но пока всем было не до меня, ведь в идеале надо бы парализовать деятельность начальников ведомств, отстранить их от дела и проследить, чтобы его расследовали непричастные, а это под силу только Семерке-телепату.
        Мне казалось, самое сложное - нейтрализовать кураторов, тут без прямого приказа Горского не обойтись.
        Миновало около часа, пока дверь не отворилась и не пришел мой старый знакомец, Роман Августович Быков - монобровый Щелкунчик. Его глаза ввалились еще больше, он буквально излучал страх. Скорее всего, наказание за предыдущий проступок он не понес, и потому был уверен, что теперь ему точно конец. Сжался, напрягся, готовый выгребать по полной программе.
        Сперва нахлынула злость. Вспомнилось, как он меня прессовал, заставлял признавать то, что я не совершал, захотелось встать и зарядить ему в рожу. В принципе, если наши победят, мне все сойдет с рук, если проиграют - по-любому расстрел, так что терять нечего.
        Кулаки сами сжались.
        - Здравствуйте, Александр, - проговорил он елейным тоном. - Не смотрите так, я сам вызвался вести это дело, дабы исправить все, что совершил, доверившись коллегам и… фактам.
        Виноватым он себя не считал, просто очень боялся потерять должность, хотел выслужиться и готов был землю рыть.
        - Меня назначила Юлия Брайшиц, - ответил он, будто бы извиняясь.
        Ясно. Значит, либо уверена в нем на все сто процентов, любо, учитывая ее непростой характер, прислала Быкова, чтобы я его наказал по собственному усмотрению. Но на смену злости пришла брезгливость. Можно было его попугать, загнать под плинтус, но майор КГБ и так унижался, ползая передо мной, сопляком, на брюхе. Я, конечно, подниму вопрос о его злоупотреблении служебным положением и несоответствии занимаемой должности - за то, что, как и многим, ему все равно, на кого повесить вину. Виновный сидит или нет - ему без разницы, лишь бы дело было закрыто.
        - Кто бы мог подумать, а? - продолжил он. - Мы все доверяли товарищу Шуйскому, никто и мысли не мог допустить, что он так поступит.
        - Как там говорят: земля круглая? - ядовито улыбнулся я. - Теперь вам придется поработать, вот незадача! Кончились благословенные времена, когда можно было невиновных сажать?
        Если пресмыкаться начнется - нахрен его, попрошу нового следователя. Но нет, Быков выдержал мой взгляд и ответил:
        - Я признал свои ошибки и отвечу за них позже. Сейчас Родина в опасности, мы делаем общее дело, потому очень прошу на время забыть о наших разногласиях, чтобы сработать оперативно и эффективно.
        Достойный ответ. Причем говорил Быков искренне - его действительно волновала судьба Родины.
        - Что происходит в стране? - поинтересовался я. - Поступило ли прямое распоряжение от товарища Горского?
        - Происходит, молодой человек, хаос и неразбериха, - сказал он, настраивая камеру. - Кувшинке неведомо, куда течет река. Я - просто кувшинка, мне поступил приказ перейти под управление агентов Безопасности Родины, я и выполняю. Что делают другие, без понятия.
        Вспомнились августовские события 91-го года, когда Горбачева заблокировали в Форосе, и он не мог давать распоряжений. Надеюсь, Горский такого не допустит. Хотя откуда ему знать о том, что произошло в моем мире после точки бифуркации? Или все-таки он в курсе?
        Наверняка сейчас в разных областях события разворачивались по-разному: в одних одаренных и кураторов блокировали, в других - отказывались и задерживали самородков. Или Горский уже подключился?
        Настроив камеру, Быков представился, зачитал мое заявление и спросил:
        - Все ли верно, Александр?
        - Все верно, - подтвердил я.
        - Позвольте задать вам несколько вопросов касаемо контактов господина Шуйского, - я отметил, что из товарищей Шуйского записали в господа. - У нас есть сведения, что вы располагаете информацией о контактах Шуйского. Пожалуйста, напишите все, что вам известно.
        - Хорошо.
        На то, чтобы выгрузить из головы информацию, которую мне предоставил Кардинал, ушло около получаса. Я уже почти закончил, когда дверь отворилась, и вошел полковник - подтянутый, сухопарый, статный - в общем, будто из попсовой песни вылез.
        Быков кивнул ему и отчитался:
        - Работаем, товарищ полковник.
        Полковник - значит, заместитель начальника, Изваров. Семерка говорила, что он в заговоре точно не состоит. Кивнув майору, он направился к столу. Что-то в его поведении настораживало, будто бы он…
        Под программой!
        Рука полковника скользнула на поясную кобуру. За мгновение до то, как он выхватил пистолет и открыл огонь, я, сидящий к Изварову спиной и вполоборота, перемахнул через стол, переворачивая его, а Быков, наоборот, не понял, что происходит, поднялся. Грохнул выстрел. Второй. Третий. Быков схватился за грудь, непонимающе уставился на окровавленную руку.
        Я рывком посадил следователя, спрятав за толстенной столешницей, и четвертая пуля угодила в стену - посыпалась меловая крошка. Сняв пистолет с его поясной кобуры, я сказал: «Держись, майор» - и пальнул наугад, помня, что в магазине ПМа всего восемь патронов. Полковник четыре уже потратил. Не проверяя, заряжен ли мой «Макаров», я пальнул из-за стола наугад. Уши заложило от грохота.
        Полковник, повинуясь программе, ранее заложенной Шуйским, действовал с хладнокровием терминатора: перекатился к стене, рыбкой нырнул к столу. В этот момент я выстрелил и вроде даже попал, но противник не издал не звука. Он выполнял навязанную команду, ему было плевать на собственную жизнь.
        Теперь нас разделяла лишь столешница, такая толстая, что пуля ее могла и не пробить. Упершись в стену, я со всей силы пнул стол, перевернул на полковника, но тот подбросил его на пару метров, словно он ничего не весил. Спасибо мне, что выбрал себе бешеную реакцию! Она в очередной раз выручила - я успел прыгнуть на полковника, пока он не выстрелил, выбил пистолет из руки, и в этот момент стол, подброшенный вверх, прилетел мне прямо по темечку, припечатал к полковнику. Перед глазами закружились кометы.
        Полковник явно владел навыками борьбы, прижал пришибленного меня к себе, взял шею в захват и перевернул набок, обхватил ногами и принялся душить.
        Я вставал на мостик, напрягал шею, пытался ударить противника или пнуть, но все тщетно: он был нечеловечески силен, а меня силы покидали.
        Когда стало ясно, что из захвата не вырваться, пришла на удивление ясная мысль: «Ну вот и все. До чего же тупо!» А потом вдалеке что-то грохнуло, рычаг из предплечья, сдавливающий шею, ослаб. Я ухватился за ускользающее сознание, чтобы не вырубиться.
        Звуки пробивались как сквозь вату. Тарабанили в дверь, доносились крики. Лицо было горячим и липким. Дергающееся тело полковника давило сверху. Ничего не видно, какая-то багровая муть…
        Оттолкнув тело, я растер по лицу кровь, увидел полковника с простреленной головой, чуть дальше на четвереньках стоял Быков.
        - Ключ, дверь, - хрипнул он и повалился набок.
        Я обыскал тело полковника, которое уже затихло: ключей не обнаружилось. Тогда я осмотрел разгромленный кабинет и нашел их в углу у стены. Непослушными пальцами еле подобрал нужный и вставил в замочную скважину. Оттесняя меня к стене, в кабинет ворвались сотрудники ведомства, забегали, заметались.
        - Скорую!
        - ЧП!
        - Вызываю, - донеслось из коридора.
        - Спасибо, - сказал я Быкову, тот нашел в себе силы улыбнуться и показать «класс».
        Его тотчас положили на носилки, засуетились прибывшие местные медики. А я направился в коридор и столкнулся с Семеркой.
        - Изваров под программой, - отчитался я. - Осторожнее, могут быть и другие. Непонятно, сколько их вообще.
        Ее глаза распахнулись удивленно.
        - Ясно, почему я не смогла его вычислить. А сегодня мы лично не общалась, только по телефону. - Семерка передернула плечами. - Иначе он бы меня прикончил.
        - Как дела в мире? - поинтересовался я.
        - Одаренные заблокированы в своих домах военными. Но никто не рискует их брать без распоряжения Горского. Ситуация деликатная, он получил наши отчеты, но не спешит отдавать приказы.
        - Что дальше? Мне находиться здесь?
        - Да. Пока не ситуация не прояснится.
        - Мне бы телефон, - сказал я, и Семерка протянула мне свой мобильный. - Вот, предупреди своих, чтобы не высовывались.
        Хорошо, что все номера я помнил наизусть. Первым делом набрал Лизу - она ответила, хоть номер был и незнакомым.
        - Лиза, привет…
        - Саша? Ты?! - ее голос зазвенел натянутой тетивой.
        - Да. Я больше не в СИЗО. На улицах будет неспокойно. Пожалуйста, не выходи из дома.
        - Тебя освободили? Саша, да?! - в голосе было столько радости, что я невольно улыбнулся.
        - Да. И меня освободили, и деда твоего реабилитируют. Все хорошо. Только из дома не выходи.
        - А ты где?
        - В по… в милиции. Но уже не как задержанный, а как свидетель. Сколько пробуду здесь, непонятно.
        - Ура! Уи-и-и! Вот это новость! Как же мне хочется тебя обнять, Саша!
        Вроде бы и нет ее рядом, я не вижу ее, но меня будто бы окатило теплой волной, стало уютно и радостно.
        - Скоро, уже скоро, - улыбаясь, ответил я. - Еще позвоню. Все хорошо, и будет еще лучше. Сейчас надо прерваться…
        - Расскажи, что случилось, почему нельзя на улицу…
        - Не могу, я в милиции, - последнее слово я выделил интонацией. - Следи за новостями.
        - Господи, как же я рада! Как же соскучилась!
        - Лиза, до связи!
        Очень не хотелось, но я прервал звонок, глянул на Семерку.
        - Поторопись. Телефон мне нужен.
        Я по памяти набрал Сан Саныча.
        Гудки, гудки, гудки. Автосброс неотвеченного вызова. Пришлось набирать еще раз, и снова нет ответа. Ругнувшись, я позвонил Погосяну, но и он трубку не взял. А вот Микроб ответил.
        - Алло? - прозвучал его настороженный голос.
        - Федя, привет, это Нерушимый.
        - Саня? - не поверил своим ушам Микроб.
        - Он самый…
        - Но тебе же нельзя звонить, - радостно сообщил он.
        - Я больше не подозреваемый, но пока в милиции. Чего звоню. В стране может быть неспокойно. Не выходите на улицу, сидите дома.
        - Да мы вообще в поезде. Саныча дать? Утром менты звонили, говорили, что ты сбежал. Что стряслось-то?
        Это хорошо, что в поезде. Если бы «титаны» были в Михайловске, их бы по инстанциям затаскали. Когда бежал из СИЗО, как-то не думал о деталях, которые для других людей стали бы совсем не мелочами.
        - Следи за новостями, там все расскажут, - сказал я. - Меня освободили, так и передай Димидко. Говорить долго не могу. Отбой…
        - Ты ж ведь не прикалываешься? Нельзя так прикалываться!
        - Нет, Федор. Передавай парням привет, скажи Васенцову, чтобы он не тух: первый матч комом, он хорошо играл и вообще молодец.
        - Понял. Передам.
        Донесся голос Погосяна, любопытствующего, кто это там наяривает.
        - Вот теперь отбой. А Мике скажи, чтобы корону снял и на звонки отвечал.
        Закончив, я передал телефон Семерке и переключился на насущные проблемы.
        - Скажи, а если человек под программой, как Вавилов или Изваров, можно ее как-то вычислить?
        - Да, но это под силу только другому суггестору. - У нее зазвонил телефон, она нахмурилась, посмотрев на экран. - Ладно, я побежала: разрывают.
        Весь день я провел в отделении под телевизором, где музыканты пели и плясали, в новостях Советский Союз ставил рекорды, спасатели спасали, милиционеры ловили преступников. Ощущение было, будто я нахожусь в оке циклона, где все мирно и спокойно, а вокруг гудят, раскручиваются чернильные рукава смерча. Куда качнутся весы? Все зависит от того, насколько много власть имущих заражены метастазами заговора.
        А вечером началось.
        Наверное, если бы случилась война, власти реагировали бы так же. Сперва прервалась трансляция всех программ, потом на всех каналах появился Горский, пристально посмотрел с экрана - казалось, он сейчас заглядывает прямо в душу.
        - Соотечественники и соотечественницы! - произнес он голосом, пробирающим до костей. - Граждане Советского Союза! Обращаюсь к вам в час, когда над нашей Родиной снова нависла смертельная опасность. Усилиями самоотверженных сотрудников КГБ, МВД и БР вскрыты многочисленные экстремистские ячейки, нацеленные на расчленение Советского Союза и превращение осколков нашей Родины в западные колонии.
        Горский потянулся к стакану воды, на кого-то отвлекся, кивнул и продолжил:
        - Все мы помним смутное время девяностых и то, каких усилий нам стоило сохранить Родину. И снова появились силы, нацеленные на развал государства и захват власти любой ценой.
        Не оставляло ощущение, что эти слова я уже слышал. Но когда и где?
        - Силы, планирующие антиконституционный переворот. Потому снова был временно сформирован Государственный комитет по чрезвычайной ситуации в СССР. Призываем каждого проявить гражданскую ответственность и помочь нам справиться с кризисом. В целях предотвращения антиконституционного переворота и погружения страны в пучину хаоса а так же для защиты территориальной целостности страны, Государственный комитет по чрезвычайным ситуациям постановляет…
        Я смотрел во все глаза, слушал во все уши. Это что же значит - наши победили? Горский рассмотрел отчеты лейтенантов БР и принял их сторону? Мало того, в то время, когда он, казалось бы, бездействовал, был сформирован ГКЧС? И в это время военные взяли под контроль резиденции одаренных, но никаких действий не совершали, ждали это вот выступление?
        - Первое. Всем органам власти и управления Союза ССР, союзных и автономных республик, краев, областей, городов, районов, поселков и сел - обеспечить неукоснительное соблюдение режима чрезвычайного положения в соответствии с Законом Союза ССР «О правовом режиме чрезвычайного положения и постановлениями ГКЧС СССР. При неспособности обеспечить выполнение этого режима, полномочия соответствующих органов власти приостанавливаются, а осуществление их функций возлагаются на лиц, специально уполномоченных ГКЧС СССР.
        С каждым словом я все больше наполнялся торжеством. Все-таки получилось! Вырезали раковую опухоль на ранней стадии! Обнаружили-то по сути случайно, не попади я в эту переделку… Черт, а ведь я и есть отправная точка!
        И что с этим делать? Раскрыться и возлечь на лаврах, может, какую должность в БР получить? Или попросить Семерку обставить все так, словно я ни при чем, а самому заняться футболом?
        Горский продолжал говорить, и дежа вю усилилось. Где же я это слышал? И вдруг до меня дошло: обращение ГКЧП в 1991 году! Лишь некоторые слова переставлены местами! Обращение, связанное с событиями, произошедшими после точки бифуркации, а значит, Горский знал, что случится в августе 1991 и принял меры, создав новую ветку реальности.
        Глава 19. Сил моих больше нет!
        Неужели Горский - попаданец, и его занесло в прошлое? Учитывая то, что случилось со мной, я в любые небылицы готов поверить. Интересно, сколько нас таких, не от мира сего? Или его дар - не только суггестия, но и предвидение?
        А генсек продолжал говорить:
        - Государственный комитет по чрезвычайным ситуациям временно берет на себя функции Совета Безопасности СССР, потому его деятельность приостанавливается.
        Горский наконец вспомнил, что хотел воды, отхлебнул из стакана.
        - Постановляем также КГБ, МВД, прокуратуре и Министерству обороны СССР обеспечить эффективное взаимодействие правоохранительных органов и Вооруженных Сил, чтобы обеспечить общественный порядок и безопасность государства в соответствии с законом СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения» и постановлением ГКЧС СССР. Проведение митингов, шествий и забастовок запрещается. При необходимости - вводить комендантский час и патрулирование территории, досматривать подозрительных граждан, усилить пограничный и таможенный контроль.
        В Михайловской области комендантский час все-таки ввели, учитывая, что беглый Шуйский может находиться здесь, под защитой родственников. Перемещение без пропуска после девяти вечера категорически запрещалось.
        Но несмотря на разворачивающиеся события, моя жизнь понемногу возвращалась в свою колею, далекие друзья снова стали близкими, нас больше не разделяло зарешеченное стекло, и при отсутствии связи я мог только догадываться, что обо всем этом думают Димидко и парни из «Титана» и как мечется по квартире Лиза, не понимая, во что я снова ввязался.
        Телефон я все-таки вытребовал. Мне принесли чей-то, я позвонил Санычу и рассказал про Шуйского. Затем связался с Лизой, которая кое-что узнала из телевизора и рвалась со мной встретиться, но я велел ей сидеть дома, пока меня не отпустят - все-таки комендантский час, вдруг Шуйские будут отстреливаться? У них тут целая империя, как и у каждого куратора области, может, и военные генералы прикормлены, тогда понадобится и тяжелое вооружение.
        Отпустили меня в шесть вечера, взяли подписку о невыезде, пообещали в течение недели разблокировать мои счета, и я остался на улице без копейки в кармане. Ключа от трешки, где жили парни, у меня не было. В той квартире, которую снимал, уже новые жильцы.
        Я мысленно перебрал варианты, к кому обратиться за помощью. Выбор был небогатым: Гусак и Семерка. Попросить денег взаймы, снять гостиницу, увидеться наконец с Лизой… При мысли о ней молодой, мать его, растущий организм выдал реакцию и захлопал в ладоши. Стоп! Включаем верхнюю голову. Вдруг меня завтра расплющит жестким откатом? Не хотелось бы пугать Лизу.
        Или, может, на игру не поехал кто-то из ветеранов «Динамо», например, Гребко? Было бы идеально. Но и ему дозвониться не получилось. Я как раз выходил из кабинета, когда навстречу топала Семерка.
        - Юля, - обратился к ней я, отдал телефон и кивнул на дверь кабинета.
        - Думай о том, что хочешь сказать. - Видимо, Семерка хотела выяснить все телепатически.
        Я подумал о своем откате и о том, что негде перекантоваться, и вообще, мне бы получить назад свой телефон, мое дело рассыпалось, и как улика он больше не годится.
        Семерка молча протянула ключи ль своей квартиры, все-таки вошла в кабинет и торопливо проговорила:
        - Откаты есть у всех, но - постоянные. Кто-то становится неловким, у меня, вот… - Она вздохнула и посмотрела томно. - А у тебя странно, но удобно, потому что не каждый день. Мне надо бежать. Но распоряжусь, чтобы телефон тебе отдали. Правда, не обещаю, что это будет быстро - всем не до того.
        - Как вообще…
        - Обстановка? - прочла она мысли. - Работаем. Ищем нашего мертвеца, что по стране - не знаю, все в процессе. Бывай! Не факт, что сегодня увидимся, грядет бессонная ночка - братушек Шуйского допрашивать буду. Здорово, если бы они вывели на патриарха рода. На вот тебе сто рублей, а то и на проезд, наверное, нет.
        Телефон вернули ближе к восьми, после трех напоминаний, и я отправился к Семерке.
        Давно стемнело, и на улицах было пустынно. То и дело включались громкоговорители на столбах, оповещали о том, что в связи со специальной операцией по предотвращению государственного переворота вводится комендантский час, и всем следует покинуть улицы до 21.00.
        Работающие допоздна частные лавочки закрылись, кафе и магазины - тоже, машины ездили редко-редко. Жрать хотелось просто зверски, а купить еду было негде. В атмосфере висело напряжение, ощущение было, словно началась война. В зловещей тишине что-то загрохотало. Далекие выстрелы или что-то другое? В сопровождении авто с мигалками по улице пронеслись два БТРа.
        Весело!
        Стоя на остановке и ожидая автобус, я позвонил Димидко. Ответил он тут же, его не интересовали госперевороты, покушения и судьба Шуйских, он захлебывался от счастья, потому что я буду играть.
        - Саня! Без тебя крышка. Вилы совсем без тебя, мы продули позорно…
        - Я видел, мы всей камерой смотрели матч, - ответил я. - Сильный соперник. Но ничего, немного в форму приду…
        - Какой такой «приду», Нерушимый! Ты должен быть в строю! Вот мы утром приезжаем, и к следующему матчу ты должен уже стоять в воротах!
        В другой ситуации я возмутился бы его наездами, теперь же лишь улыбался. Представилось, что начался апокалипсис, из разломов в земной коре лезут адские твари, люди превращаются в зомби, а «Титан» играет, потому что тренеру на это все плевать.
        - Я вообще-то в СИЗО просидел три месяца…
        - Ты ж говорил, у вас там спортзал.
        - Три раза в неделю, сам с собой. Это не тренировки, это так, спортивный онанизм, чтобы окончательно не атрофироваться. На сборах я не был. Короче, чую, форму потерял…
        - Ты хоть знаешь, когда и с кем у нас следующий матч? - с явным упреком спросил Сан Саныч.
        - Дома, шестнадцатого апреля, с «Кубанью»…
        - Это звери, Саня! Зверюги просто. Монстры. И то, что игра дома - ни хрена не облегчает задачу!
        На заднем фоне Михалыч попросил его не бухтеть. Донесся возмущенный голос Микроба, который вопрошал, что было бы, если бы меня вообще не выпустили.
        - Короче, Саня. Чтобы завтра - на тренировках как штык! И Леню Васенцова с новеньким погоняй, а то что-то они расслабились.
        - Так у вас же тренер для вратарей.
        Вдалеке показались круглые фары автобуса. Часы на экране телефона показывали половину восьмого. Успею, нет, на другой конец города? Не хватало, чтобы меня загребли как нарушителя порядка.
        - Фигня это, а не тренер! Ему только школьников гонять…
        В салоне автобуса было темно, я поднял руку, но он не остановился, прокатил себе в парк. Прокатил, в общем.
        - Ты там что? Ты слушаешь вообще?
        - Саныч, отбой. У нас комендантский час, а доехать не на чем, буду такси вызывать.
        Комендантский час Димидко тоже не волновал, он продолжил возмущаться моей халатностью, и я просто прервал связь.
        Такси, слава богине, приехало через пять минут, и за рулем был знакомый водитель рахитичного вида, который вез меня к Семерке и восхищался «маршем Черномора». Меня он, естественно не узнал, и по пустым дорогам домчал до микрорайона, где жила Семерка, за пятнадцать минут. Взял тридцать рублей.
        Осталась одна проблема: поесть, потому что с утра во рту не было ни крошки, если не считать четвертину черствого пряника и чая, которым меня поили в МВД. На то, что у Семерки есть еда, я не рассчитывал.
        Миновав дендрарий в подъезде, я на лифте поднялся на третий этаж, шагнул к квартире №31 достал ключ и вдруг ощутил, что поднять руку чертовски трудно, словно там вместо крови расплавленный свинец.
        Провернув ключ в замочной скважине, я переступил порог, захлопнул дверь и привалился к ней. В квартире воняло застоявшимся табачным дымом, рычал в кухне холодильник - от голода, наверное. Собрав последние силы, я все-таки решил проверить, вдруг одаренные, что были в гостях, принесли чего, переступил лужу засохшей крови и отправился в кухню, где плитка тоже была изрядно замазана кровью, натекшей из избитого киллера.
        Какое счастье было увидеть на столе неубранное сало и полбулки черного хлеба. И заваренный, но невыпитый кофе в турке. Я проглотил все это стоя, побрел в спальню и, не раздеваясь, упал на кровать. Сегодня я совершил побег, вооруженный налет на адвоката, предотвратил покушение на убийство и задержал киллера, а затем, после свидетельских показаний - собственное убийство, и это не считая вагона новой информации. У кого угодно мозги расплавятся.
        Нервная система упала кверху лапками, как издыхающий жук. Дернулась пару раз. Перед тем, как вырубиться лицом в подушку, я подумал о том, что Семерка предупреждена об откатах, а вот Димидко завтра будет ждать. Надеюсь, что смогу прийти на тренировку…
        На грани слышимости жужжал комар. Пиликал, как мой телефон, я отмахнулся от него рукой - он отлетел жужжать дальше. Затих. Потом снова зажужжал. Наконец до меня дошло, что это не комар, а телефон, давно рассвело, и надо бы ответить на звонок: Лиза, наверное, с ума сходит, что я пропал. Но сил не было. Я ощущал себя воздушным шариком, из которого вышел весь воздух.
        Со скоростью улитки проползло понимание, что сегодня я худший в мире силач. То есть сил у меня нет от слова совсем. С трудом открыл один глаз, затем - второй и остался лежать лицом вниз, глядя на черную завитушку на коричневом одеяле.
        Саныч распнет. Ну и хрен с ним. Спать! Или - валяться и пускать пузыри.
        Видимо, прочтя мои мысли, из кухни пришла Семерка и отчиталась, громко зевнув:
        - Проснулся?
        Я ничего не ответил, пусть мысли читает.
        - Ты чего? - продолжила она, таки прочла, что я сегодня совсем без сил, но мне интересно, как дела, и ответила: - Шуйского взяли, прикинь! Аристарх знал, где он прячется. Не раскололся, конечно, но мысли прочесть удалось, хоть это было и сложно: братец научил их прятать. Пришла под утро. Спала два часа. Синишин в палате интенсивной терапии, выживет. Причем в соседней палате с Быковым, у того состояние стабильно тяжелое. Киллер уже очухался, в челюстно-лицевой. Теперь - по областям. Проверяют контакты Шуйского. Пока все одаренные заблокированы и отстранены от должностей, наши кураторы отстранены от дел - до выяснения обстоятельств. По ходу, сеть у заговорщиков по всему Союзу, но свеженькая, сил еще не набрались они. А предводитель у них знаешь кто?
        Ну откуда мне знать?
        - По ходу Витаутас Ландсбергис.
        Я вспомнил этого деятеля, его клан и в нашей реальности рулил Литвой, причем в сороковых они сотрудничали с немцами, потом переметнулись и чудесным образом не то что избежали наказания, но и остались на плаву… Так, не думать о нашей реальности! Конечно, я чувствовал, когда Семерка касалась моего разума, и теоретически успел бы прервать мысль, но лучше не рисковать.
        - Тирликас твой, кстати, живой. На реабилитации после допросов. Видишь ли, чтобы одаренный открыл мысли, нужно его ломать с помощью препаратов, а дальше ты или сдаешься, или становишься овощем. Поскольку ему скрывать было нечего… - Она замолчала, и я додумал сам.
        - Те, кто вел его дело, уже за решеткой, - дополнила картину Семерка. - Волнения в Литве и Латвии, в Армении. Пожалуй, и все, в остальных областях, включая нашу, более-менее спокойно, просто выколупываем крыс из нор… Что дальше? Громкое открытое слушание, трансляция на весь Союз и, вероятно, расстрел виновных, чтобы другим неповадно было. Все, мне надо бежать… Или тебе принести воды?
        О, это было бы прекрасно, потому что встать у меня вряд ли получится.
        Девушка бросила рядом бутылку и шоколадку и убежала.
        Так я и валялся весь день. Мысли плыли медленно и неторопливо, как облака, и не волновали. После того, как сползал в туалет, силы иссякли, я заснул, а проснулся посреди ночи, когда действие дебафа закончилось.
        Или - не посреди ночи?
        Я вышел в кухню, где на полу спала Семерка, глянул на часы: шесть утра. Подумав немного, растолкал девушку. Она разлепила покрасневшие веки, шарахнулась по привычке, думая, что ее будет ко мне тянуть.
        - Все, иди спать на кровать, - сказал я, - шугаться от меня не надо, талант иссяк, я теперь обычный человек.
        Она нахмурилась, осторожно коснулась моей руки, провела ногтем вверх к сгибу локтя.
        - Какой ты… странный. Действительно… Но дара нет, а меня все равно к тебе тянет, правда, не так бешено. - Ее пальцы сжались на моем запястье, и она проговорила хрипло: - Останься. Я ж знаю, что для мужчины нет ничего лучше утреннего секса.
        - Бац - и на мартац - как-то это неинтересно, - улыбнулся я, хотя мой рьяный боец не согласился.
        Пальцы разжались.
        - Ой, наша Галя балована. Ну как хочешь.
        Зевая и протирая заспанные глаза, она побрела в спальню, закрыла дверь. Подумалось, что ей переспать, что сигарету стрельнуть. Последнее, наверное, даже более неловко.
        Поскольку комендантский час, и раньше семи показываться на улице нельзя, я принял душ, наконец хорошенько отмыл кровищу, которая на меня натекла из простреленной головы Изварова.
        Потом я сварил себе кофе. Выпил. Но так по нему соскучился, что сварил еще. Дождался семи часов, оделся в тот самый заляпанный кровью и прокуренный спортивный костюм и рванул домой. То есть в съемную трешку, готовый выгребать по полной от Саныча за свой вчерашний прогул.
        Итак, сегодня девятое. Игра шестнадцатого. Шесть дней, чтобы не привести себя в форму - более менее размяться и избавиться от крепатуры.
        Автобусов опять не было, и я поехал на такси.
        Вот он, знакомый дом. Знакомый двор. Словно только вчера я тут был. По лестнице я взбежал на этаж, где жили ветераны «Титана», вдавил кнопку звонка. За дверью завозились.
        - Мотать мой лысый череп, кого я вижу! - донесся голос Гребко. - Саныч, ты посмотри, кто явился! Свистать всех наверх!
        Дверь распахнулась. На пороге появился довольный Димидко, за его спиной маячили остальные, и каждый тянулся пожать мою руку. Саныч затащил меня в квартиру.
        - Давай, заходи, Нерушимый! Фу, ну и провонял! Ты там не закурил?
        - Нет, но нанюхался…
        - Андрюха, - обернулся Саныч к Матвеичу. - Зови сюда пацанов! Неруш из первых уст расскажет, как страну спасал и что за фигня вообще творится.
        Я осмотрелся. Как же хорошо! Наконец-то я дома!
        Через пару минут спустились Погосян, который сразу сграбастал меня в медвежьи объятия, Микроб, Клык и переехавший к ним защитник Думченко. Мы с ним не успели сдружиться, белорусы до сих пор держались особняком.
        - Нерушимый, мать твою! - ревел Погосян во всю глотку своей щедрой южной души. - Ты с нами! Ну наконец-то!
        - Я знал, что так и будет. - пожал мою руку Микроб. - Мы все рады.
        Клык тоже пожал руку, но - молча, лишь кивнул. Думченко похлопал по спине.
        - Сан Саныч, - сияя всеми частями тела, воскликнул Погосян, - даешь праздник в честь свободы Нерушимого! С шампанским и стриптизершей в торте!
        Димидко махнул рукой:
        - В честь такого события - даю! Со стриптизершей, но без шампанского. Сухой закон!
        - Да будь ты человеком! Какой такой закон, когда друга освободили!
        - Мы ж немного, - поддержал его Микроб. - Чисто символически!
        - Одну бутылку, - пошел на уступки тренер.
        Погосян принялся торговаться:
        - Ну как так - одну? И накапать не хватит, нас двадцать человек, даешь три!
        - Хрен с вами - три! - согласился Димидко и воздел перст. - Но чтобы не больше!
        - До семи управимся? - спросил я. - Лиза волнуется. Хочу с ней встретиться.
        - Ну вот, начинается, - проворчал Погосян с нотой зависти в голосе. - Как появляется баба, так пацан больше не мужик, друзья по боку.
        Микроб покосился на него с неодобрением:
        - Кто бы говорил! Ты, поласкун, первым делом к женщине побежал бы потребности удовлетворять.
        Меня усадили на диван в гостиной, и я рассказал то, что было можно; про телепатию Семерки и то, что сбежал, загипнотизировав вертухаев - ни-ни.
        - Шуйский… кто бы мог подумать, - протянул Саныч, когда я закончил. - А Лев Витаутович вернется?
        Я пожал плечами.
        - Не знаю, ему, говорят, сильно досталось, и связи с ним пока нет.
        - Так выходит, - заключил Матвеич, - что если бы ты не сбежал, заговор не вскрылся бы?
        - Может да, может нет. - Я указал на часы: - Начало девятого. На треню пора! Если прям щаз не пойдем, ноги сами меня к мячу понесут. Вещи мои вы ж забрали из той квартиры?
        - Конечно! - ответил Микроб и метнулся к шкафу, открыл дверцу, демонстрируя бумажные пакеты. - И машину твою сюда на парковку отогнали.
        - Вот спасибо! Я вам должен сто отбитых мячей!
        Я переоделся, и мы всей толпой, как в старые добрые времена, отправились на стадион.
        Мир снова меня ждал и лукаво подмигивал, обещая интересное и приятное. Лиза тоже ждала, и мяч, и грядущая игра, и тысячи фанатов. А еще ждали следователи КГБ и БР - чую, потаскают по инстанциям, дали бы поиграть спокойно!
        Я старался об этом не думать, как и старался не замечать милицейскую машину, медленно катящуюся за нами. Служба охраны свидетелей, мать их!
        Шагал и вдыхал свежий прохладный воздух, смотрел на панельные многоэтажки и не мог насмотреться. Свобода - вот что главное!
        Глава 20. Мы справимся!
        Я-Звягинцев старался не задумываться о том, что такое счастье - чтобы не впадать в меланхолию. По сути он-я был счастлив всего несколько лет, когда познакомился с Аленой, и то это счастье было половинчатым - разве оно может быть абсолютным у нереализованного человека, когда большую часть жизни приходилось сжигать в топках нелюбимых работ?
        Это женщинам проще, для них все еще в силе программа удачно выйти замуж и реализоваться как жена и мать, и то многие ею уже не удовлетворяются. Для мужчины главное - найти свое место, дело, которое приносит радость и возможность прокормить семью. У Звягинцева этого не было. А детство и юность, омраченные нуждой, когда мать вынуждена была продать бабушкино золотое кольцо, чтобы купить мне бутсы и новую куртку, можно не считать.
        Я-Нерушимый в данный момент счастлив, и счастье это абсолютно.
        Я свободен. Вдыхаю свежий воздух полной грудью. Тело горит после разминки, я ощущаю каждый удар сердца, толкающего кровь по артериям, чувствую, как напряжены мышцы, истосковавшиеся по нагрузке. Я стою в воротах, а напротив выстроились наши, готовые бить по мячу один за другим. Я сосредоточен, мной овладел азарт. Давайте, ну! Как бы вы ни старались, спорим, половину мячей я отобью?
        Димидко стоит над выводком мячей. Рядом суетится фотограф Олег.
        Погосян берет разбег - пас от Димидко - удар! Мяч по немыслимой траектории летит в правый угол - прыжок - оттолкнуть пятнистого кончиками пальцев…
        Удар был такой силы, что мои пальцы чуть в другую сторону не вывернуло. Отвык. Но мяч я отбил, он взлетел вверх и покатился по сетке с обратной стороны ворот.
        Разминая пальцы, я снова встал в ворота. Осторожнее надо быть.
        Берет разбег Рябов, наш «столб». Хочет обмануть: обозначить удав влево, но пнуть вправо и вниз. Я подыграл, тоже двинулся влево, но без труда отбил мяч ногой.
        Эх, хорошо! Парни, давайте еще! Майн херц бреннт!
        Димидко показал мне «класс».
        Очередь Микроба. Под комментарии Погосяна он разгоняется, бьет наугад, как получится. Опасный момент! Не зная, куда полетит мяч, я растопырился звездочкой и поймал его в нескольких сантиметрах от головы, бросил Димидко.
        - Ну вот, а говоришь - форму потерял, - с удовлетворением сказал тренер.
        На двадцатом ударе у меня заболели пальцы, на сороковом начали ныть запястья и бедра, отбитые при падениях. Все-таки потерял. Но ничего, перед сном подлечусь, укреплю обленившиеся суставы и мышцы. А вот с выносливостью сложнее, на пробежке я чуть не сдох, благо что она вратарю не так уж важна.
        Из бесчисленного множества пенальти я отбил большую часть мячей.
        - Теперь играем, - объявил Димидко. - Запасные против основного состава.
        К нему подошел Левашов - слишком ровный, расхлябанности движений как не бывало. За время, пока я провел в СИЗО, он отрастил патлы и еще больше стал напоминать сущность неземную, эфирную. Но с повадками… в общем, с сидельцами он быстро нашел бы общий язык.
        - Сан Саныч, мне куда? - спросил он с вызовом.
        - На свою позицию, - ответил Димидко, отводя взгляд.
        Левашов молчал, смотрел прямо, с упреком и вызовом.
        - Состав? - проговорил он, с трудом удерживая эмоции.
        Все замерли. Димидко медлил. Похоже, пока меня не было, в команде назрел новый конфликт.
        - Ясно куда - к запасным, - с ноткой ехидства проговорил Жека, который, похоже, Димку и вытеснил с его позиции.
        За Левашова было обидно, ведь мы сами его позвали, и в критический момент он спас команду. Но футбол - жестокий вид спорта. Каким бы хорошим парнем ты ни был, если не тянешь, побоку твои прежние достижения. Левашов тянул - нормально для Второй лиги, но для Первой его таланта, видимо, было недостаточно.
        Понятно, что рано или поздно он перекочует из основного состава к запасным, но оказаться на месте Димидко, принимающего решение, я не хотел бы.
        - Это я решаю, - рявкнул Димидко. - Воропай - к запасным. Нерушимый, ты тоже - чтобы уравновесить шансы.
        Жека набычился, глянул на Игната, тот поджал губы и развел руками.
        Надо отдать должное запасным, они рубились достойно, мне и поработать толком не дали, два мяча только отбил. Закончили со счетом 0:0.
        Потом прервались на обед. Жека всем своим видом выказывал недовольство. Ему хотелось убить всех, особенно - предателя-Игната. Надо за ними приглядывать, не хватало еще мордобоя.
        После обеда обычно был небольшой перерыв - чтобы съеденное утряслось, затем мы шли в спортзал, но сегодня Димидко снова выгнал всех в поле - видимо, в честь моего прибытия, и планировалась еще одна игра.
        Пообедав, Игнат направился к выходу, за ним последовал Жека, и уже следом - я.
        На улице Жека догнал Игната и повел в сторону, прижал к стене. Скорее всего, он ему предъявлял, что тот не саботировал игру. Игнат слушал-слушал, а потом толкнул приятеля в грудь. Я ускорил шаг.
        - Сука, охренел? - рыкнул Жека. - Если ты и дальше будешь прикрывать этого быдлана…
        - Пацаны, ша! - плеснул воды я в разгорающийся костер.
        Парни повернули головы, теперь ненависть Жеки была направлена на меня, он хотел бы мне врезать, но здраво оценивал свои шансы.
        - Отойдем, - сказал я ему и потопал к выходу из стадиона.
        Кивнул двум молодым парням в милицейской форме.
        - Не понял, - прикинулся дурачком Жека.
        - Все ты понял, идем.
        Игнат направился за нами, но я вскинул руку, останавливая его.
        - Нерушимый, в чем проблема? - спросил Жека, шагая следом.
        - Наверно, в твоих амбициях, - ответил я не оборачиваясь.
        Как только мы вышли за ворота, Жека остановился, скрестив руки на груди.
        - Ну, какие у тебя ко мне претензии?
        - На хрена ты Тишкина подставляешь? И вообще, на хрена в бутылку лезешь? - прошипел я. - И не надо идиотом прикидываться, все все видят. Не доходит, что ли, что Димидко все равно тебя в основной состав включит? Зачем Левашова унижать?
        Он зыркнул исподлобья и промолчал. Я продолжил:
        - Я понимаю, ты считаешь его быдлом и все такое. Понимаю, тебе сложно представить себя на месте быдла, но все же попытайся. Он спас «Титан», пока ты пытался свою жопу повыгоднее пристроить. А теперь его списывают из-за тебя.
        - Так уж и списывают? - криво усмехнулся Жека. - Будет запасным. А че, место тепленькое, денежное, напрягаться не надо.
        Вот теперь мне захотелось дать ему в морду, причем от души, или - хотя бы сказать, что он - гнилушка, и ему не место в команде, но я сдержался. Игрок он сильный, без него придется тяжко, Левашов не вытянет.
        - Типа ты сам не понимаешь. И типа не понимаешь, каково ему, пытаешься его добить. Да, ты считаешь его не ровней себе, но он тоже человек, прикинь? Тебе какая-то радость от того, что ты его унизишь? И если уж человек человеку волк, по какому праву ты требуешь от Игната, чтобы он саботировал игру?
        Жека глянул удивленно.
        - У тебя такая выразительная мимика, что и мысли читать не надо, - заметил я. - Димидко вообще может пойти на принцип, и тогда сядешь на скамейку - ты.
        - Блин, да Саныч слишком мягкий, хотя и пытается жути нагнать. Думаешь, у него хватит духа посадить на скамейку Левашова?
        - Он сделает так, как лучше для команды, - с нажимом проговорил я. - Надеюсь, мы друг друга поняли?
        Жеку перекосило, но он заставил себя сказать:
        - Понял… Спасибо.
        Конечно, благодарен мне он не был. В его мудаческом представлении справедливо только то, что для него, Жеки, хорошо. Левашов - люмпен и быдлан, а потому церемониться с ним не стоит. Я - центровой игрок, от которого зависит успех команды, а значит, со мной нужно если не дружить, то считаться.
        Вспомнилась тюремная иерархия. Там таких быстро вычисляли и определяли им место понятно где. В лучшем случае Жека был бы шнырем. Хотя нет, он во всем ищет выгоду и стал бы стучать на сокамерников операм. И вообще, надо за ним приглядывать: в любой момент может подставить.
        Вот же дилемма: Левашов - открытый и честный парень, пусть и со своими неприятными особенностями, но игрок так себе, Воропай - гнилушка, но отличный игрок. Поскольку Димидко и неплохой человек, и хороший тренер, сделать выбор ему было сложно. Та самая ситуация, когда что бы ни сделал, все равно раскаешься.
        Оставив Жеку, я зашагал к манежу.
        Играли мы с двух до пяти. Погосян демонстрировал чудеса дриблинга, и, конечно, основной состав был сильнее, но моими усилиями запасные все-таки закатили мяч Васенцову, и закончили мы со счетом 0:1 в нашу пользу.
        В пять вечера в тренерской Димидко всех собрал, присутствовали Древний, тренер для вратарей, Альберт Денисович - средних лет мужчина с внешностью напуганного журавля, и наш новый врач, Виктор Викторов, похожий на крота из «Дюймовочки», только в молодости. Он к нам пришел в конце осени, был замкнут и молчалив, потому что говорил так же неразборчиво, как и писал.
        Новый вратарь, Семен Саенко, - рыжий, веснушчатый, с волосами торчком - ну точно повзрослевший Антошка, тоже еще не влился в коллектив и держался отдельно, но был мне рад. Только Димидко вел себя странно: вроде он и счастлив, но что-то его сильно беспокоило. Наверное, тоже обратил внимание на деструктивное поведение Жеки.
        Мы набились в тесное помещение, и там сразу стало жарко и душно. Димидко подозвал меня к себе, приобнял и торжественно произнес:
        - Коллеги! Товарищи!
        Рябов ткнул локтем в бок нашего крайка, Бурака, который что-то оживленно рассказывал защитнику Думченко. Парень встрепенулся, замолчал, приготовился внимать.
        - Вы все, наверное, заметили, что вернулся Нерушимый, и «Титан» сразу воспрянул. Теперь - только вперед, в вышку, к новым свершениям! Но речь немного о другом. Нерушимый так удачно сбежал из заключения, что благодаря ему раскрылся заговор! И выяснилось, что Шуйский на самом деле жив!
        Гусак присвистнул. Матвеич сказал:
        - Мы давно заметили, что у Сани два несовместимых таланта: влипать в передряги и оказываться в нужном месте в нужное время…
        - И ваще Саня у нас герой, - поддержал премноголикование Колесо. - Скоро сами у него автографы брать будем. Надеюсь, Неруш, тебя за это поощрят. Ну, за раскрытие заговора.
        Подумалось, что не очень хотелось бы. Тщеславие, оседланное жабой, возопило: «Как это - не хотелось! Еще как хотелось! По телеку прогремим на весь Союз! Звезду героя вручат! Внуки гордиться будут». Но я понимал, что тогда с футбольной карьерой придется проститься.
        Надеюсь, Семерка меня не засветит как одаренного, потому что все эти щекочущие нервы шпионские игры явно не для меня. Мое место здесь, с ребятами. Здесь я действительно счастлив.
        - Лучшее поощрение - что я буду играть, - искренне ответил я.
        - За это нельзя не выпить! - Погосян достал из пакета бутылку шампанского.
        Клык оттуда же извлек одноразовые картонные стаканчики и, пока Мика воевал с пробкой, раздал их всем. Мы протянули руки к Мике. Когда он наливал, распахнулась дверь.
        - Что, не ждали? - донесся звонкий женский голос.
        Все обернулись: не пороге стояла Дарина. Я не видел ее четыре месяца и не мог понять, чем она изменилась: то ли волосы завила, то ли лицо стало мягче. На ней было короткое персиковое платье, выгодно подчеркивающее изгибы юного тренированного тела. Погосян, наливающий мне, засмотрелся и не заметил, как пена бежит через край.
        - Поласкун, стопэ! - радостно крикнул Левашов.
        - Мы все понимаем, прощаем, - сыронизировал Гусак, глядя на лужицу на полу.
        Выхватив стакан у Клыка, Дарина, улыбаясь, подставила его Погосяну. Когда он наполнился, отошла ко мне и, пока все получали свою порцию, прошептала:
        - Саша, спасибо. Вот только не надо говорить «не за что». Есть за что. За то, что нашей семье нет клейма предателей Родины. Дед… он жесткий был, но правильный. Тот самый правильный милиционер, на которого все равнялись, и я никогда не поверила бы, что он…
        Ее голос задрожал, она ненадолго смолкла, проморгалась и продолжила, шепча мне в ухо:
        - Его ведь убили, да?
        Вавилов был ее двоюродным дедом, но, похоже, он, как солнце, притягивал семьи родственников - кто-то был ближе на орбите, кто-то дальше, но тепла хватало всем. Я положил руку на ее плечо, и она замерла, сжалась, как щенок, которого то ли ударить хотят, то ли приласкать.
        - Мне очень жаль, - только и сказал я.
        Погосян зыркнул на меня злобно, он открывал вторую бутылку шампанского и, будто почувствовав его настроение, она извергла фонтан на стоящего рядом Клыка. Отпрыгнув на Гусака, он выругался.
        - За нашего героя! - еще раз провозгласил Димидко.
        Все начались чокаться, каждый старался дотянуться до меня и сказать что-то хорошее. Погосян просочился между мной и Дариной и старался ее оттеснить. Надо же, как он серьезно запал! Больше года за ней волочится. «Чем меньше женщину мы любим» - это работает в обе стороны.
        Содержимое третьей бутылки досталось не всем. На меня алкоголь действовал нехорошо, и я воздержался. Следующий тост сказал я:
        - Давайте - за удачу, коллеги! Мастерство, талант - это не пропьешь. Но порой все зависит именно от удачи: траектория полета мяча, скорость ветра, случайный выкрик болельщика. Пусть она всегда помогает «Титану» так же, как помогла мне!
        Третий тост сказал Матвеич:
        - А я хочу выпить в первую очередь за Саню… Словами не передать, как мы рады снова видеть тебя в строю! Но и за коллектив. Самое ценное, что у нас есть - это люди, которые нас окружают. Они и есть проводники удачи в нашу жизнь. За вас, «титаны»! За то, что вместе - мы сила!
        - Во истину! - воскликнул Микроб.
        Выпивка быстро закончилась, никто не захмелел. Колесо порывался подбить Саныча на продолжение банкета, но тот оказался непреклонен. Погосян вился вокруг Дарины. Левашов ликовал, будто бы не понимал, что его ждет. А может, и правда не понимал. Жека был спокоен и забыл про все обиды. Игнат почему-то нервничал.
        Разошлись мы в начале седьмого, я подождал Саныча, который закрывал тренерскую, намереваясь поговорить о Жеке и Левашове.
        Команда разбилась на компании: местные отдельно, белорусы особняком, бывшие динамовцы - большой и шумной толпой. Заметив, что я жду именно его, Димидко позволил всем удалиться, и на улицу мы вышли вместе.
        - Что тебя тревожит? - спросил я.
        Милиционеры, сидевшие на корточках у выхода из столовой, увязались за нами, держась на почтительном расстоянии.
        Димидко посмотрел с сомнением, думая, говорить или нет, и все-таки решил поделиться:
        - Самойлов, директор завода, где мы числимся, под следствием. Шуйский, который нам давал немыслимые премии, за решеткой. Все, что нам остается - зарплата в три тысячи, никаких премий за выигрыш или ничью, никаких двухсот тысяч за Первую лигу! Исполняющий обязанности начальника, Смирнов, ну, голубец, который у нас до Тирликаса был, сам понимаешь, на контакт не идет, и по закону он прав! - В сердцах тренер плюнул на обочину, остановился. - Тирликаса, который мог выбить финансирование, нет, и хрен знает, что с ним. - Он замолчал, чувствовалось, что ему неудобно говорить.
        - Что еще? - настоял я, мрачнея.
        - Мы на мели. Свободные деньги ушли на адвоката. Не все, конечно, но то, что у нас сейчас, с прошлогодними обещаниями Шуйского несопоставимо.
        - У меня на счету около девяноста тысяч. Как его разблокируют, скину в общак, на первое время должно хватить, а дальше ситуация в стране наладится, и можно будет качать права и искать благодетеля.
        - Этих денег хватит на премии за четыре игры. - Димидко пнул ветку, попавшую под ноги. - Если бы это было в прошлом году - другое дело. Но сейчас все к хорошему привыкли, а материальной мотивации нет, понимаешь? Мы вроде как поднялись по карьерной лестнице, а получим пшик и овации. Народ разбегаться начнет.
        - Все наладится, - пообещал я. - Не сейчас, в смутное время, - позже.
        - Тирликаса бы хоть вернуть. Он хорошо работал. Он хоть живой? Толковый был мужик.
        - Точно живой, с ним никак не связаться, но я постараюсь.
        Пока сидел в СИЗО, весь мой ресурс был направлен на решение единственной проблемы - как освободиться. Теперь я на свободе, эйфория немного схлынула, и обозначился ворох проблем поменьше, но которые портили настроение. Оказалось, более всего меня волновала не грядущая игра, а участь Льва Витаутовича.
        Распрощавшись с Димидко, я в очередной раз набрал Тирликаса и снова не дождался ответа. Правду ли говорит Семерка? Или, может, Льва Витаутовича довели до состояния овоща, и он никогда не будет прежним? Вот теперь радость как рукой сняло. Когда проходил полиграф, я говорил, что хотел бы, чтобы отец, которого я не знал, походил на него. Выходит, я не лукавил и действительно к нему привязался, он стал для меня не просто старшим товарищем, а членом семьи.
        Семерка обмолвилась, что, возможно, он почуял во мне дар и хотел стать моим куратором. Если каждый ученик так привязывается к куратору, представляю, как больно было ей, когда она узнала о предательстве.
        С Лизой мы условились встретиться в парке у фонтана. Дома я наскреб по карманам своих вещей восемьдесят рублей, сотку занял у Погосяна, чтобы снять отель на сутки, причем не шикарный номер, в каких мы отдыхали раньше - самый бюджетный. И о ресторане речь не шла - купим еду в магазине и возьмем с собой.
        Будь мне и правда девятнадцать, я бы безоговорочно верил: любовь преодолеет все преграды. Сейчас понимаю: ни хрена. Не каждая любовь, не каждая дружба. Тот друг, что готов поддержать в горе, может лопнуть от зависти, если у тебя все вдруг станет прекрасно. С любовью наоборот: когда ты успешен, все тебя любят и хотят, но как только начнутся трудности, поклонницы отвалятся, как пиявки. Лиза привыкла к роскоши, я сам ее баловал, она, конечно, поначалу согласится на рай в шалаше, но вскоре выяснится, что в щели дует, дешевый матрас в бока давит, и вообще, не для того цветочек рос, чтобы прозябать в нищете.
        Я отогнал мысли. Наверное, от Димидко декаданса нахватался. Все будет так, как я хочу. Точка.
        В магазине я выбрал три нежно-розовых розы, похожих на саму Лизу. Хотелось купить ей весь магазин - за то, что ждала, поддерживала… Нет, не «за то что» - просто хотелось бросить мир к ее ногам. Но я теперь на мели, и неясно, сколько это продлится.
        На улице стояла все та же белая милицейская легковушка. Надеюсь, к нам в номер они не попрутся. Чтобы избежать конфуза, я подошел к своим телохранителям и постучал в тонированное стекло - оно опустилось, и я сказал:
        - Парни, понимаю, вы обязаны за мной приглядывать. Но сейчас я иду на свидание с девушкой, я ее три месяца не видел. Мы остановимся в отеле. Пожалуйста, не тревожьте нас.
        Милиционеры переглянулись.
        - Не вопрос, - кивнул капитан за рулем. - Подождем в холле.
        - Всю ночь? - удивился я.
        - Дежурство есть дежурство, - пожал плечами он.
        Я пришел на свидание на десять минут раньше. Лиза уже была у фонтана. Увидела издали, просияла, бросилась навстречу, повисла на мне, уткнувшись носом в шею, и… расплакалась. Я принялся гладить ее по волосам.
        - Ну что ты, все ведь хорошо.
        Она мелко закивала, обняла так, что, казалось, ребра затрещат.
        - Да. Не отпущу. Никуда. Ни на миг. Я думала, с ума сойду.
        Я поднял ее голову за подбородок, коснулся губами одной щеки, второй. Протяжно вздохнув, девушка потянулась навстречу. Мы поцеловались, и мир перестал существовать.
        Даже милиция, которая меня берегла, перестала существовать. Плевать на них. Пусть завидуют! Лизе я про соглядатаев не сказал, чтобы не смущать.
        Какая там еда из магазина! Наш переход из парка до гостиницы напоминал один жадный бесконечный поцелуй. Не помню, когда мы шли, казалось, вовсе не размыкали рук и не отлипали друг от друга. А потом - р-раз - и мы в гостинице. Падает к ногам одежда, мы переступаем через нее и валимся на кровать.
        Завтра. Все проблемы - завтра.
        - Как же я тебя люблю, - шепчет Лиза, покрывая поцелуями мое лицо.
        Качели настроения застывают в наивысшей точке, и я понимаю, что все будет хорошо, мы справимся, ведь самое сложное позади.
        Глава 21. Не читайте до обеда советских газет!
        Мне думалось, что ночь выдастся бессонной, но мы за несколько часов утолили плотский голод и истратили силы, а потому вырубились до двенадцати, прижавшись друг к другу.
        Я проснулся первым, осторожно вытащил затекшую руку из-под Лизиной головы и… чуть не взвыл, так болело тело после вчерашней тренировки.
        Хорошо!
        Закрыв глаза, я разжег внутренний огонь, направил его в запястья и пальцы, представил, как растут, укрепляясь, мышечные волокна. Дальше тепло покатилось вдоль спины к бедрам, которые были синими от падений, к коленным суставам и голеностопам.
        Лиза застонала, дернулась и, нахмурившись, обняла подушку, а я подумал, что разум у меня - слишком зрелый, я лежу в кровати с самой красивой девушкой в мире и вместо того, чтобы поддаться зову плоти, думаю о самолетах.
        Впрочем, это лишь Семерка любит секс по утрам, большинство девушек, в том числе Алена, старались его избегать и злились, если их будить для этого. А если и не злились, то симулировали удовольствие.
        Приняв душ, я заказал завтрак в номер, потому что всегда после того, как использовал дар, меня одолевал голод. Проверил банковский счет - он по-прежнему был заблокирован.
        В полвосьмого я все-таки решился разбудить Лизу, ведь в девять нужно быть на тренировке, а мы вчера и не поговорили о моем бедственном положении. Улегшись рядом, погладил ее по волосам - она скривилась и перевернулась на другой бок. Не сработало. Попробую поцеловать - на Спящую красавицу подействовало, и на Лизу должно.
        Метод был безотказным, она открыла глаза, возмущение на лице сменилось блаженной расслабленностью.
        - Саша… Представляешь, за все это безумное время я впервые спала восемь часов!
        Минутой ранее я собирался рассказать о том, что больше не смогу платить за отель, и вообще на мели, и неизвестно, сколько это продлится, но слова застряли в горле. Не стоит портить волшебство момента.
        - Отдыхай, если хочешь, до обеда. Мне нужно на тренировку.
        Лиза притянула меня к себе, прижала и замерла.
        - Не пущу. Вдруг ты опять исчезнешь.
        - Не исчезну. Обещаю.
        - Побудь со мной еще чуть-чуть.
        Сейчас я готов был отдать все, чтобы ощущение длилось, и лихорадочно искал выход, как выйти из бедственного положения. Продам машину! Все равно она особо не нужна, на стадион можно ходить пешком, а так мы все время в разъездах. Когда все наладится, новую куплю.
        - Солнце, тогда я останусь без работы, и на что мы будем жить?
        Близость ее тела пробудила инстинкты, руки принялись блуждать по ее бокам, оглаживать грудь, и вскоре я убедился, что про нелюбовь женщин к утреннему сексу - это все неправда.
        Еле заставил себя уйти.
        В холле кивнул своим телохранителям - уже другим, сменивших тех, что были вчера:
        - Доброе утро! Ребята, на стадион «Северный» не подкинете? И мне быстрее, и вам за маршруткой тянуться не надо.
        Круглолицый страж порядка азиатской наружности заулыбался, встал:
        - Ай наглец! А и поехали!
        Выйдя на улицу, я упал на заднее сиденье их «москвича».
        - Спасибо вам - авансом! - Я провел пальцем по стеклу. - Бронированное?
        - Да где там! - ответил низкорослый и верткий напарник азиата. - Десять лет колымаге. Это новые все бронированные.
        На тренировку я прибежал без двух минут девять, собрался ввалиться в раздевалку и притормозил, услышав возмущенные возгласы.
        - Ты че, на, берега попутал, на! - вворачивал Левашов изысканные речевые обороты.
        - Остынь… чепушило! - пытался с ним разговаривать Жека на его же языке.
        - Да я тебя закопаю, на! Это мой город, понял? И моя позиция…
        Не дожидаясь, пока конфликт перейдет в горячую фазу, я распахнул дверь. Парни шарахнулись друг от друга, как собравшиеся подраться коты.
        - Как тренер решит, так и будет, - сказал я, переодеваясь. - Кто больше будет быковать, у того меньше шансов, вы еще не поняли?
        Я сел на лавку, натягивая бутсы.
        - Не хватало еще разборок в команде. В основной состав войдет лучший. Так что доказывайте.
        Из раздевалки мы вышли втроем. Левашов набычился и бил копытом, Жека делал вид, будто ничего не случилось.
        Все уже были на поле. Димидко постучал по часам, мы заняли свои места в строю, и по свистку началась разминка.
        Во время обеденного перерыва, ковыряя ложкой котлету, на меня поглядывал Левашов и хотел поговорить, но без лишних ушей, потому я специально задержался. Когда все наши ушли в тренерскую разбирать стиль игры «Кубани», Левашов наконец подошел, пристроился за мной, чтобы сдать грязную посуду. Тряхнул головой, чтобы кудри не лезли в глаза, и проворчал:
        - Это справедливо, да, по-твоему? - Он сдал тарелки в мойку и продолжил вполголоса: - Как болел на подвиги подбивай, так Димон. Как игру спасай и дыры затыкай, так тоже Димон. А теперь этот фраер появился - и в утиль, да? Обидно.
        Я не нашелся, что ответить, и он бросил зло:
        - Да он кинет вас, Воропай этот, зуб даю! Сука та еще.
        - Я тебя понимаю. Он мне самому не нравится, но…
        Левашов выругался - зло и отчаянно.
        - Вот именно - «но». Ты, Димон, классный пацан, спасибо, давай руку тебе пожмем, но иди-ка ты на…, так?
        Мы вышли из столовой, и он сел на корточки на бордюре, вздохнул. Я остался стоять. И что ему сказать? Что футбол - игра жестокая, где приходится расставаться с хорошими парнями? Не желая того, Димидко поступит, как мудак: пожертвует Левашовым, чтобы команда выигрывала. Все логично, все правильно, но по сути это то же, что приговорить невиновного.
        Парень посмотрел как-то странно и сказал жалобно:
        - Если он тебе самому не нравится, поговоришь обо мне с Димидко?
        - Поговорю, - кивнул я.
        Конечно поговорю, но… Но, но и еще раз чертово но! Что я сделаю? Посоветую оставить Левашова в основном составе в ущерб команде?..
        Зазвонил телефон. Я глянул на экран и выругался: Семерка. И четыре пропущенных от нее. Пока тренировался, телефон был в раздевалке.
        - Следователь, - сказал я Левашову, отошел в сторону и ответил на звонок.
        - Привет. Играл, был без телефо…
        - Твою мать, ты основной свидетель по Шуйскому! - рявкнула Семерка, возвращая меня с небес на землю.
        Ничего еще не закончилось. Чую, так просто с меня не слезут.
        - Саша, ты нужен в отделении для дачи показаний!
        - Футбол, между прочим, - моя работа…
        - Что за детский сад? На хрен футбол! Это дело государственной важности! Ты. Должен. Быть. Тут. Если нужна повестка - сделаю. И принудительный привод обеспечу. И не надо мне про свои права втирать, в стране чрезвычайная ситуация.
        Я усмехнулся. Интересно, если бы согласился тогда на утренний секс, она так же орала бы и угрожала? Ну да, ей это что сигарету стрельнуть, капитана того, Артура, что имел на нее виды, надо полагать, небезосновательно, еще как строила.
        Да уж, приставленные ею два топтуна живо меня под белы рученьки доставят, и плевать, что мы мило беседовали утром, и они меня на своей машине катали.
        - Еду. С твоими ребятами и еду.
        - Поторопись, - бросила она добавила уже примирительно: - Прости за резкость: третья ночь без сна. Думаю, тебе будет интересно то, что я расскажу. Как приедешь, позвони. Писать не надо - не увижу, потому что тупо некогда проверять сообщения. Я тебя встречу, разговор есть. - Из телефона донеслись мужские голоса, Семерка на них отвлеклась, а потом сказала мне: - Все, отбой. Жду.
        Димидко будет счастлив, что я уезжаю. Зато рыжик наш, вратарь Сема Саенко потренируется.
        Сан Саныча я нашел в тренерской, он готовил какой-то материал. Видимо, собирался разбирать тактику «Кубани». Я кашлянул, обращая на себя внимание, он повернулся на звук.
        - Меня срочно вызывают на очередной допрос, - сказал я. - Причем КГБ, а не простые менты. Когда управлюсь, не знаю.
        Я ожидал возмущенных воплей, но тренер лишь пожал плечами.
        - Хреново. Но что мы можем сделать? Поезжай. Тогда разбор полетов отменяется.
        - Семен хоть в воротах постоит, - попытался я найти в ситуации что-то хорошее.
        Димидко скривился и махнул рукой.
        - То не вратарь, а дырка от бублика. С ним придется расстаться. И с тренером для вратарей - совершенно бестолковый, из тебя и то лучший тренер. И врача сократить, Дарины хватит. - Он невесело улыбнулся. - В целях экономии бюджета. Хорошо хоть квартиры казенные.
        Он посмотрел на меня.
        - Чего встал? Тебе ехать надо? Вот и езжай.
        У выхода он меня остановил.
        - Саня, попытайся договориться, чтобы они тебя не дергали хотя бы во время матчей. А то если не сможешь выезжать из города, и как нам в гостях играть?
        Я обернулся, стоя в дверном проеме.
        - Все, что в моих силах, сделаю. Но гарантировать или даже обещать не могу.
        Телохранители уже ждали у выхода из нашей каморки, проинформированные, что меня надо доставить. Я помахал им, и они направились к выходу из стадиона, я - за ними. Уселся на заднее сиденье, решил почитать новости, а то намутил воду и за процессом не слежу.
        Однозначно негодный из меня шпион или государственный деятель.
        Новости были одинаковые: усилиями сотрудников МВД, КГБ и БР был раскрыт заговор власть имущих, планировавших государственный переворот, расчленение СССР и превращение отдельных областей и республик в западные колонии. Многие государственные деятели временно отстранены от дел, основные подозреваемые задержаны, ведется следствие. В Армении и Литве была попытка массовых беспорядков, зачинщики задержаны, обезглавленная толпа разошлась по домам. Ведется следствие. И никаких фамилий!
        Только местные «Известия» написали, что Шуйский задержан по подозрению… Тьфу, суки! По какому подозрению, когда он и есть преступник? Интересно, сделал властелин всея области себе новое лицо? Любопытно было бы посмотреть.
        Только одна новость отличалась от остальных: суд над заговорщиками планируется провести в Москве, заседания будут открытыми с допуском журналистов. И эта новость мне не понравилась. Как бы меня на этот суд не потащили.
        Получается, из сотен миллионов сограждан я наиболее осведомлен? А остальные шепчутся на кухне, делятся фантастическими предположениями и ничего не знают. Суд для них будет чем-то типа реалити-шоу.
        Машина припарковалась на стоянке возле здания МВД, которую заполонили не только знакомые уже хаммерогазели, но и авто премиум-класса с полностью тонированными стеклами и проблесковыми маячками. Большое начальство из Москвы пожаловало.
        Я сразу же набрал Семерку, и она встретила меня на пороге - одетая по форме, с галстуком, и снова неясного пола. Когда подошел поближе, заметил, что ее снежно-белая кожа приобрела землистый оттенок, а под глазами залегли черные круги.
        - Погоди, - проговорила она, отошла в сторону, прикурила и жадно затянулась, выпустила дым в сторону припаркованных «чаек». - Вишь, слетелись? В кабинете теперь не подымить.
        В несколько затяжек он скурила сигарету до фильтра, выщелкнула в урну.
        - Идем. Сперва поговорим с глазу на глаз, потом - беседа для протокола.
        Мы направились не на второй этаж, а в торец, к кэгэбэшникам. За дверью казалось бы в кабинет оказался целый коридор с шестью дверьми, мы зашли в крайнюю и оказались в пустом кабинете. Семерка повернула ключ в замке, закрывшись изнутри, и глянула на массивные наручные часы - сразу видно, наградные. Уловив мой интерес, она сказала:
        - Золото и платина. Это за Липецкого Потрошителя, которого я поймала. Теперь к делу, у нас есть десять минут. Начнем с главного для тебя. Люди в Михайловск приехали серьезные, в том числе из БР. Как ты сбежал из СИЗО, им неинтересно, этим менты пусть занимаются, а я их приторможу… Я ж правильно поняла, что светить дар ты пока не хочешь?
        - Правильно, - кивнул я. - Года два так точно.
        - Это как получится. Если помирать начнешь… Ну, если дар будет требовать развития, то станет разрушать тебя изнутри. Но может и просто угаснуть. Короче, если помирать начнешь, тогда точно передумаешь. А пока - играйся в свой футбол. Просто имей в виду, что среди людей, которые будут с тобой говорить, есть телепат. Мне важно было уточнить твои планы, чтобы не подставить.
        - Спасибо, - искренне поблагодарил я.
        - Они, конечно, грубо склонять к сотрудничеству не будут, но могут так повернуть твою жизнь, что тебе ничего другого не останется. Это я предупреждаю, чтобы ты не думал, будто я не ценю добро. И извини, что нарычала. - Она пропела: - Собака бывает кусачей только от жизни собачей.
        - А вообще в стране как? - спросил я.
        - Вот так, как у нас - комендантский час, все дела - только в Якутии, Литве, Латвии, Армении, Львове и Тернополе. Что удивительно - в Ленинграде оказалось на удивление много гнилья. Из-за климата, видимо. В Москве тоже крысы обнаружились, но не у самой кормушки, да и столицу не закроешь. В Литве и Армении даже немного постреляли и ввели тяжелую технику. Запад на говно исходит, что мы свободы удушаем, грозится нас отовсюду изгнать, если не освободим сепаратистов… Кстати, Фарб с большой вероятностью вмазан.
        «Ничего не меняется», - подумал я, сравнивая эту реальность с привычной.
        - Как думаешь, нас таки изгонят? - спросил я. - Мы на Лигу Европы нацелились.
        - Думаю, нет. Дорожку они протоптали, так проще вербовать агентов и внедрять крыс. Мы нескольких оставили - чисто для развода, чтобы за ними приглядывать и выявлять неблагонадежных…
        С той стороны подергали ручку, постучали.
        - Занята! - крикнула Семерка и сказала шепотом мне: - Ни минуты покоя. Вот, у нас уже пять минут осталось. Есть вопросы?
        - Насчет суда. Когда он будет? Меня туда потащат? Я так понимаю, справка о том, что я на работе и не присутствую по уважительной причине, не поможет откосить? У меня ведь матчи. Без меня команда проиграет.
        - Тут ничего пообещать не могу. Слишком высоки ставки. Слышала только, что затягивать процесс не станут, причем объединят несколько дел - головы в ведомствах полетят только так. Причем не из-за предательства, а по причине халатности и профнепригодности, из-за того, что много невиновных пострадало. Все вопросы?
        - Вроде.
        - Думай, по телефону, сам понимаешь, говорить о таком нельзя. Народ все узнает только во время суда.
        - Все, - подытожил я. - Пойдем на допрос, может, быстро отстреляюсь и успею немного поиграть.
        Быстро отстреляться не получилось. На допросе, который теперь напоминал ненавязчивую вежливую беседу, присутствовали четверо мужчин, трое в костюмах, один по форме. У меня спросили согласие, чтобы вести видео и аудиозапись, и плюс ко всему мои показания печатала секретарь, чтобы я расписался в протоколе.
        Вопросы были не те, что задавала Семерка.
        Как часто я контактировал с Шуйским? Что плохого он делал и что хорошего? Какие отношения у него были с Тирликасом? Поскольку знал я немного, двое в костюмах быстро потеряли ко мне интерес, и их сменил полковник в форме.
        Этого интересовало, подвергался ли я насилию со стороны сотрудников КГБ, пытались ли они расследовать дело Шуйского, прислушивались ли к моему мнению. Я рассказал все, как есть: им нужно было быстро закрыть громкое дело и выслужиться, а сам думал, что вот сейчас все происходит именно так, как должно быть в идеале. Этот СССР точно с головы не гниет, а сбои идут именно на местах, что меня очень радовало.
        Затем четвертый мужчина стал расспрашивать про Фарба.
        Минут на пятнадцать обо мне будто бы забыли, а потом занялись деталями. Закончили без двадцати четыре. Со мной остался полковник в военной форме, Виталий Викторович Паньков. Или не военной - я это не изучал, а потому не могу так сразу сказать, какого ведомства форма. Полковник уселся напротив и сказал:
        - Спасибо за сотрудничество, Александр. Вы понимаете, насколько важное дело мы расследуем, потому ваше присутствие на беседе может понадобится в любой момент. Огромная просьба: воздержитесь от поездок в ближайшие пять дней.
        «Слава богине, - подумал я, - всего пять дней. Этот и следующий матчи будут дома».
        - Рад помочь, - сказал я. - Но и у меня к вам будет огромная просьба. Шестнадцатого апреля у нас важный матч. Не могли бы вы не вызывать меня в этот день с семнадцати до двадцати ноль-ноль?
        - Лично я приложу все усилия, - улыбнулся он. - Видел вашу игру. Талантливо. Впечатлен.
        Мы пожали друг другу руки, и я направился к своему личному милицейскому такси. В принципе, к четырем я должен успеть в спорткомплекс.
        Пока мы ехали, я еще раз проверил свой банковский счет: все еще заблокирован. Выругался. Скрепя сердце выставил на продажу свою машину, цену установил двести тысяч - на сто пятьдесят ниже рыночной.
        Когда приехал, на ворота меня Саныч не поставил. Команды доиграли, причем Жека теперь был в основном составе, и мы отправились в тренерскую - слушать про игру наших грядущих соперников, «Кубани».
        Вторую лигу мы рвали, как Тузик грелку, теперь же задачи усложнились, но я все равно был уверен, что «Титан» пробьется в вышку, только бы не мешали, по судам-допросам не таскали.
        Глава 22. Теплое участие сильного богатого человека…
        16 апреля 2024 г.
        До начала матча оставалось два с половиной часа. Мы набились в тренерскую - напряженные и сосредоточенные. Даже Левашов с Гусаком не хохмили, и Колесо примолк. Все берегли силы для игры.
        Вокруг стадиона стаей голодных волков шастали болелы со знаменами, выли и орали - поддерживали как могли. Ощущение было, что мы закрепились в ожидании интервентов, готовые залить их огнем из всех стволов, а болельщики - это наша авиация.
        В последнее время Сан Саныч все больше внимания уделял тактике. Мол, тренироваться и бегать, как жеребцы, вы и сами сможете. Квадраты с вами и Древний поставит. А вот головой работать тоже надо уметь.
        Обведя нас задумчивым взглядом, он сказал:
        - «Кубань», как вы уже и сами знаете - команда очень непростая. Мы столько дней их игру разбирали. Почему?
        Я собрался ответить, но меня опередил Жека:
        - Она как бы зеркалит.
        - Именно, - кивнул Димидко. - Вот поставим мы, как обычно раньше было, пять в защиту… То есть, три защитника и два края. А кубаноиды выстроятся так, что зажмут именно краёв, не позволяя им далеко отходить от своих ворот. И оттуда, с краёв, будут прорываться к нашей штрафной. А если поставим четверых, и трое в центре?
        - Они, наоборот, сыграют, в оборону, - блеснул интеллектом теперь уже Погосян.
        - Если у нас один нападающий - у них четыре защитника - больше и не надо, - продолжил Димидко. - И так - под любую нашу расстановку. Скажем, будет у нас, как я предполагаю, пять защитников, ромб в полузащите и один ярко выраженный нападающий. Что они сделают?
        - Насытят середину поля? - попытался умничать Игнат.
        - Тьфу! Вот что за люди пошли! Все и всё знают! А раз ты умный, вот и посидишь на скамейке. Выйдешь на усиление, если кто устанет. Понял?
        И немного помолчал, строго смотря на Игната, а потом заговорил более жестко:
        - И всем остальным: если можно, на поле - без самодеятельности. Вы установку тренера соблюдайте. Потому что тренер вам все разъяснил, разжевал, в рот положил… Глотайте! Центр они там насытят… Ну да. Центр поля будет все решать. Потому что их нападающих - они обычно в два центральных играют - прикроют трое наших защитников. А края, по идее, - вперед, на помощь полузащите и нападению.
        Димидко наконец сдвинулся к доске и расставил магниты.
        - И вот тут они цепью могут встать и выставить четырех в линию. А четверых вдвоем просто так не пройти. У нас же там всего двое, выходит, Левашов и Клыков. Один чуть сзади, подчищает, помогает защите и кидает мяч вперед. Один - опять один! - впереди под нападающим. И получается вот такая ямища, в которой пропадают наши двое полузащитников, перекрытые их четверкой. И от наших ворот до наших атакующих - дыра. Пустое место. Только дальние забросы, только простая и ясная игра. Так она и для них - ясная! Вопрос залу: что делать?
        - Подыграть? - буркнул из угла Жека. - Ну, типа, отзеркалить тоже? И если мы знаем, как они играют…
        - Мы знаем. А они знают, что мы знаем. И они, что интересно, знают, что мы знаем, что они знают, что мы знаем… В общем, коса на камень. Легкой игры не будет. И есть у меня ощущение, что все решит личная техническая подготовка. Не перепас в центре поля - они не дадут тики-таку гонять, в центре их игроков будет больше - а в наглую, один-в-один, в обводку…. Ну, раз потеряем мяч, два, три… А один-то раз должно получиться! И главное, они сегодня тоже готовятся, рассуждают о тактике… А мы такие - бац! И мимо тактических построений. Вот Левашов вроде похитрее, пообводчивее будет. Он и выйдет.
        Сан Саныч снова смолк, с хитрым прищуром всех осмотрел, я начал догадываться, что он задумал, и вскоре получил подтверждение.
        - Они, увидев наше стандартное и привычное построение, выставят своё четыре-четыре-два. И будут ждать длинных забросов на нашего Рябова, который хоть и лось здоровый, но четверых не обыграет. А мы забрасывать не будем. Мы эту четверку в центре обойдем по краю. Край защиты и правый полузащитник, Бурак и Левашов, - против их крайка.
        - Круто! - Микроб аж подпрыгнул.
        По нашим сомнениям, по напряжению побежали трещины. Раз - и вот появляется уверенность, хлопает каждого по спине, подбадривает.
        - Вот и преимущество, потому что вдвоем. Клыков и Хотеев - опять нас двое против одного. То есть можно прорваться почти на угол штрафной. А дальше как? Дальше - на технику. Тут вас будет двое-трое против четверых. И конечно, правильнее бы - в стеночку и в забегания. Но они этого ждут. А вот бразильской такой наглости - не ждут. И если крайний полузащитник сместится ближе к середине и попрёт один на двоих защитников, - он подвинул магнит. - Нагло попрёт! Уверенно! Когда мы - один раз так, второй раз, третий - они уже в ритм попадут и привычно будут вдвоем на одного смещаться. И вот тут уже надо по игре смотреть, по полю и по себе лично. Поняли? Только на этом этапе можно заниматься самодеятельностью и выбирать: сместиться в центр и ударить издали или катнуть меж двух, чтобы подхватил наш центрфорвард.
        Тренер мелом рисовал стрелы, предлагал варианты и решения. Но понятно было - легкой игры не будет. Хотя за ничью с «Кубанью», думаю, он бы ругать не стал. Игра сложная, команда крепкая и «противная». Упрутся, а потом выстрелят…
        - Подвожу итог: на краях у нас всегда должно быть двое против одного. Всегда! Мы теряем центр как будто. Но у нас сзади три центральных защитника и чуть впереди перед ними - Лабич, как волнорез. Справимся! Еще же и вратарь, который половина команды! Кстати о вратаре. - Сан Саныч посмотрел на меня. - Мяч поймал - и куда его?
        - В середину поля на край! - озвучил я то, что казалось очевидным.
        - Правильно! Играем краями. Мяч получил, и не по центру его кидаешь, а наискосок, на край. А там, повторяю, два на одного.
        Тут в дверь коротко постучали.
        - Кого там черти принесли, - проворчал Димидко и крикнул: - Да!
        В тренерскую вошли двое коротко стриженных мужчин одинакового роста, в одинаковых темно-серых пиджаках и брюках, только у одного белая рубашка, у другого - синяя. Места в помещении практически не было, и они остались у входа.
        Тот, что в синей рубашке, сунул руку в нагрудный карман и выудил ксиву. Второй проговорил:
        - Здравствуйте. Комитет государственной безопасности. Нам нужен Александр Нерушимый.
        Оба уставились на меня. Получи, фашист, гранату!
        Нахлынула злость. Почему не вчера, не завтра, не сегодня утром, а именно сейчас, в такой ответственный момент?!
        - По какому вопросу? - стараясь сохранить самообладание, проговорил я, мысленно желая, чтобы земля разверзлась у них под ногами, и они провалились в ад.
        Белая рубашка обвел взглядом собравшихся и сказал:
        - Безотлагательный вопрос по делу, по которому вы проходите свидетелем. Мы по личному распоряжению генерала Ахметзянова.
        - Молодые люди, - раздраженно заговорил Димидко, хотя гости были одного с ним возраста, - такие дела решаются заранее и по согласованию. У нас важная игра…
        Синяя рубашка вынул из папки какой-то документ, потряс им перед собой.
        - Вот постановление суда. Вот повестка. Александру Нерушимому надлежит немедленно явиться на беседу.
        Чертово чрезвычайное положение! Если бы не оно, хрена с два они так руки бы мне выкручивали. Но я все-таки попробовал отвертеться:
        - Если у свидетеля уважительная причина и если он не предупрежден заранее, то имеет право не являться…
        Белая рубашка сказал как по писаному:
        - В связи со сложившейся ситуацией вы не обязаны являться, только если что-то угрожает вашим жизни и здоровью. Вы не выглядите тяжело больным. Пройдемте.
        - Это беспредел! - воскликнул Микроб, поднимаясь.
        Клыков положил ему руку на плечо и вернул на место, а потом что-то зашептал в ухо.
        Итак, что делать? Если отказаться ехать, эти двое заломают меня и увезут. А если я себя заломать не позволю, так приедет наряд и упакует - за сопротивление при задержании.
        Теперь встал Погосян и возмутился:
        - У нас важный матч! Миллионы людей его будут смотреть! - Он обратился к нашим: - Мужики, не отдадим Нерушимого!
        Микроб скинул руку Клыка и тоже поднялся. Встали Левашов, Лабич, Бурак, Гусак.
        - Пацаны, не дурите! - сказал я, поднимаясь, и направился к выходу.
        Вспомнились слова Горского, что во время чрезвычайного положения забастовки запрещены, а себя я утешил, что если допрос пройдет быстро, как в прошлый раз, то я успею на матч. Ну, на второй тайм так точно.
        Воцарилось молчание. Каждый хотел прикончить незваных гостей, особенно - я. Проскользнула мысль, что это может быть подстава, я сосредоточился на белой рубашке и считал его желание - поскорее отсюда убраться, доставить меня генералу и заняться своим делами. А вот второго прослушать не удалось, я уловил тот самый белый шум, присущий одаренным.
        Значит, генерал скорее не кэгэбэшник, а бээровец. Внутреннее расследование? Нужно будет в очередной раз свидетельствовать против Фарба?
        На улице мои телохранители наблюдали за нами издали. Видимо, у них все согласовано с этими гостями. Мы уселись в черную «чайку» с тонированными стеклами: пиджаки спереди, я сзади.
        - Спасибо за понимание, - сказал бээровец в синей рубашке. - Приносим извинение за неудобство.
        Судя по тому, что моего разума одаренный не касался, он был силовиком, а не псиоником.
        Машина развернулась и покатила не привычным маршрутом в МВД, а в другую сторону, от центра. Вот теперь я заподозрил неладное, потянулся к дверце, подергал ее - заблокирована. Выругался про себя. Итак, что делать?..
        Додумать я не успел: синяя рубашка обернулся и утешил:
        - Не волнуйтесь. Мы едем в Москву. Товарищ Ахмедзянов не может позволить себе разъезжать по Союзу, чтобы беседовать со свидетелями.
        От злости у меня сжалось все. Кулаки, челюсти, сердце затарабанило учащенно, мышцы напряглись. Но главное - начало разгораться солнце за грудиной. Я закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Будь проклят этот генерал, его шестерки вместе с БР! Вот так помогать им!
        Пока бурлили эмоции, я не думал о деталях, а когда злость схлынула, будто волна, остались другие мысли: мы мчим с запредельной скоростью с мигалками, и машины нас пропускают. Зачем, собственно, мчим? Такой уж я важный свидетель? Вроде все рассказал уже и, по идее, мне осталось только дать показания на открытых заседаниях по двум громким делам.
        Зачем я понадобился аж целому генералу? Скоро узнаю. И заодно попытаюсь извлечь из этой встречи хоть какую-то пользу: попрошу свидания с Витаутовичем. Надеюсь, он все-таки жив и при памяти.
        До МКАДа мы домчали за сорок минут, а дальше начали пробиваться сквозь пробку. Мои и без того вялые надежды успеть на матч таяли с каждой секундой. Сейчас, наверное, Димидко морально готовит Васенцова и парней. Изменит ли он тактику? И что сделать, чтобы им помочь?
        Да ничего ты, Саня, не сделаешь, пока долбанный суд не закончится!
        В центр, надо полагать, на Лубянку, мы ехали еще сорок минут. И вот наконец предо мной предстал бежевый резной кирпич здания, при одном взгляде на которое брала оторопь. Тут располагались те самые застенки КГБ, о которых столько писано. Здание напоминало тюрьму, которой оно некогда и было. Впитавшее боль, страх и отчаянье истязаемых заключенных, оно довлело гигантской могильной плитой.
        Вот бывает же так: только посмотришь на строение - и все понятно. От него исходит мощная подавляющая аура, которая быстро приглаживает, изгоняет из головы мятежные мысли и будто нашептывает: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».
        Мимо дежурного меня повели к лифту - причем не как задержанного, а скорее как важного гостя, словно мои надсмотрщики на самом деле - телохраны.
        После реконструкции здания и следа от прежних ужасов не осталось, камеры для задержанных тут если и были, то о них ничего не говорило. Обычное административное здание, высокие потолки, лепнина, дерево и мрамор. На лифте мы поднялись на третий этаж, прошли до середины коридора.
        Синяя рубашка постучал в дверь безо всякой таблички.
        - Товарищ Ахметзанов! Капитан Баринов.
        - Входите, - ответили зычным басом, и мы втроем вошли в просторный кабинет, где за огромным лаковым столом на огромном кресле-троне сидел Ахметзянов.
        Он никак не вписывался в образ генерала и скорее напоминал седого льва: массивный лоб, крупный нос, седая грива чуть ли не до плеч и бурые кустистые брови. Рядом пустовало компьютерное кресло, не вписывающееся в интерьер в стиле а-ля семидесятые - видимо, место секретаря.
        Я сглотнул слюну и онемел, когда он одарил меня взглядом - как насекомое иголкой пригвоздил, а потом его карие в зеленую точку глаза потеплели.
        - Меня зовут Олег Самирович. Присаживайтесь, Александр.
        - Здравствуйте.
        Я глянул на ввинченное в столешницу кольцо, на табурет, вмурованный в пол, и меня перекосило от еще свежих воспоминаний.
        Генерал приподнял уголки губ, встал - да в нем два метра точно есть! Плечищи - во, руки - ковши экскаватора! - и вытащил секретарское кресло, катнул мне.
        - Понимаю ваше замешательство, Александр. Держите, так должно быть комфортнее, все-таки вы мой гость, а не подозреваемый.
        Он говорил вроде бы мягко, но в его словах читалась сила спящего вулкана. Генерал посмотрел на моих сопровождающих, изгоняя их взглядом.
        - Спасибо, коллеги, можете быть свободны.
        Голос у него был глубокий, мурлыкающий, богатый обертонами и добавлял сходство со львом.
        Когда «коллеги» удалились, я расположился в кресле, инстинктивно глянул на наручные часы: до начала матча осталось тридцать минут.
        - Александр, - проговорил Ахметзянов и взял паузу.
        Я ощутил касание к своему разуму и подумал о том, что из-за него «Титан» может проиграть, причем второй матч подряд.
        Скрывать то, что он телепат, генерал не стал.
        - Прошу прощения, что оторвал от дела. Меня не проинформировали о том, что у вас настолько важная игра.
        - Давайте перейдем к делу, - сказал я и подумал о том, что это ложь - все он отлично знает, просто делает, как ему удобно. - У вас, наверное, каждая минута на счету.
        - От имени всего советского народа хочу выразить вам благодарность. Если бы не ваша решительность, заговор не удалось бы раскрыть так быстро, и пострадало бы много ни в чем не повинных людей.
        Я от удивления вскинул бровь. Откуда он обо всем знает? Семерка меня слила?! Мы ж договорились, что все лавры достаются ей, а я тихонько себе играю и ни во что не вме…
        Опять касание к разуму, и я прервал мысленный поток.
        - О, понять, что вы применили дар при побеге, было несложно, - улыбнулся генерал, - если знать, где искать. В СИЗО везде камеры. Смотрим запись, сопоставляем с показаниями потерпевших сотрудников и получаем много странного. Телепатия? Суггестия?
        Скрипнув зубами, я понял, что отпираться бессмысленно.
        - Простой гипноз.
        - Не буду спрашивать, откуда информация о готовящемся покушении на Юлию Брайшиц.
        - Ничего сверхъестественного: помог человеку, он помог мне.
        - Верю, - кивнул он и сплел пальцы в замок. - Известно ли вам, что одаренные не допускаются до соревнований, поскольку имеют преимущество перед обычными людьми?
        - Я не использую способности против противника, все честно.
        И без того паскудное настроение рухнуло в красную зону. Неужели это конец моей спортивной карьеры? И что дальше? Вербовать меня начнет? Но он должен понимать, что незаинтересованный сотрудник никогда не будет выполнять свои обязанности хорошо.
        - И снова верю, - опять улыбнулся генерал и перешел на «ты». - Потрудился посмотреть некоторые твои матчи. Ты честный молодой человек, как, впрочем, и все такие же, как ты.
        - К слову о таких же, как я. Ответьте на вопрос честно: что произошло с Тирликасом Львом Витаутовичем?
        - Для того, чтобы получить от него нужные сведения, использовались сильные психотропные вещества, - не стал лукавить Ахметзанов, - у него расстройство когнитивных функций. Надеюсь, обратимое. Он находится на реабилитации. Вы с ним увидитесь в суде.
        - Спасибо. - Я решил действовать прямо и сказал: - Я рассчитывал построить спортивную карьеру, всю жизнь мечтал. Это для меня главное. И если вы пригласили меня сказать, что моя карьера закончилась, это не принесет мне радости и желания сотрудничать и спасать страну. Мне не очень интересно кого-то спасать, когда я потеряю мечту.
        - Хм, какой смелый молодой человек, сразу перешел к торгу. Что ж, буду с тобой честен: Родина заинтересована в таких, как ты, а сейчас - особенно. Время показало, что именно вы - будущее страны. Открытые, честные… патологически честные.
        Он снова взял паузу, и я ощутил прикосновение к сознанию, стал думать о своей мечте, о том, что люблю СССР и рад быть полезным государству, но - как человек, который находится на своем месте, а мое место - с «Титаном».
        Глава 23. Вне игры
        Генерал-лев молчал, будто издеваясь, и мне казалось, он меня мысленно ощупывает, встряхивает, выворачивает карманы моей души.
        - Молодой дар, когда он в неактивной фазе, невозможно зафиксировать энцефалограммой. Ты это, наверное, знаешь, потому никто не догадался, кто ты есть на самом деле. К твоему счастью. А Тирликас о тебе не доложил. Так что о том, чтобы ты заканчивал карьеру, вопрос не стоит, даже скорее наоборот: ты должен играть в Чемпионате Европы. Причем чем раньше, тем лучше.
        - Это, конечно, хорошо, но я не пойму, куда вы клоните.
        На самом деле я понимал, но нужно было, чтобы он озвучил намерения.
        - Нам нужно окно в Европу. Они попытаются завербовать кого-то из молодых и горячих, и хорошо, если это будешь ты. Создадим тебе легенду гонимого режимом, и они сразу на тебя выйдут. На днях ты получишь выгодное предложение. Не отказывайся от него.
        - Что за предложение? - насторожился я.
        - Ты поймешь. Все двери перед тобой открыты, Александр. И окна, и двери. - Он тяжело вздохнул. - Не лишай себя шанса. Второго может не быть.
        Мне показалось, или в его голосе прозвучала угроза?
        - Повестки на суд тебе выпишем. Первое слушание девятнадцатого апреля…
        Я мысленно выругался - опять во время матча! - он аж поморщился от моих эмоций.
        - В начале дня. Ты должен успеть на свой футбол, - проговорил генерал с неким пренебрежением. - Уж извини, дело государственной важности, под тебя подстраиваться никто не будет. Все, разговор окончен. Надеюсь, мы друг друга поняли.
        Я глянул на часы: через десять минут начнется игра. Как бы я ни выпрыгивал из штанов, мне никак не успеть добраться до Михайловска. Ну, нет у меня телепорта!
        - До свидания, Олег Самирович! - проговорил я.
        В коридоре меня ждал белая рубашка, проводил к выходу и пожелал хорошего вечера.
        Хорошего, блин, вечера! Чтоб вам! Как издеваются! Если наши опять продуют, вашими усилиями вечер будет наилучшим! Хрена вам, а не сотрудничество.
        Во мне говорил юношеский максимализм, опыт советовал договариваться с большими людьми, а не лезть на рога. Что за долбанное предложение он мне хочет сделать? Протащить «Титан» в вышку? Вот уж вряд ли. Чует мое сердце подвох.
        Как и в нашем мире, в метро тут был вай-фай и уже на станции я нашел прямую трансляцию матча, вошел в электричку. С экрана телефона смотреть было жутко неудобно: выбегающие на поле футболисты напоминали точки, и если наших бело-серебряных еще было видно на поле, то желто-зеленые игроки «Кубани» сливались с фоном, а уж крошечный мяч поди рассмотри!
        Прозвучал свисток, игра началась. «Ребята, не подведите», - подумал я, надевая наушники. Разобрать бы хоть что-то на маленьком экране! В экспрессе вроде плазма была в вагоне, можно поднять восстание, чтобы включили трансляцию матча, думаю, михайловцы будут за.
        Точки задвигались по полю, и все, что говорил генерал, на время выветрилось из головы. И душой, и сердцем я был с «Титаном». А особенно волновало меня, как себя поведет Левашов, ведь по сути сегодня решится, быть ли ему в основном составе.
        С самого начала игра не задалась. Причем, что обидно, Сан Саныч всё правильно говорил в тренерской - так всё на поле и было.
        За одним исключением: у наших не получалось двое на одного. То опаздывал крайний защитник, Бурак, не пробегал свой кросс, не оттягивал внимание на себя. То полузащитник, Левашов или Клыков, бросивший центр и сместившийся на край, вдруг терял мяч и останавливался в растерянности. И его опять же не успевал подстраховать защитник.
        Такое ощущение было, что наши крайки бегали с гирями на ногах. Нет, скорость давали, но только на большой дистанции, медленно и упорно разогнавшись. А взрывной, с места, практически ни у кого не было. Даже Микроба будто кто-то проклял. И получалось, что все время их пятеро, а нас - четверо. А то и трое. И они разыгрывают, а наши только и могут, что выбрасываться на мяч и снова возвращаться назад. Игра без мяча в ногах, без атаки - она очень напряжна и для физики, и для духа…
        Черт! Я так увлекся, что чуть свою станцию не проехал! Выбрался из метро на вокзале, купил билет на экспресс, пока ждал его на перроне, смотрел в экран, матеря то генерала, то наших.
        И тут Левашов, зараза, исполнил! Пошел в обводку, да так неудачно, что сам пробежал мимо кубанского полузащитника, да только один, без мяча. А мяч - точно в чужих ногах.
        Я схватился руками за голову и воскликнул:
        - Что ты творишь, дебил!
        До меня дошло, что я ору вслух, да так громко, что старушка испуганно меня обошла по широкой дуге. Только сейчас заметил, что пассажиры на перроне уже устремились в михайловский экспресс, а я стою истуканом и жду чего-то.
        Недолго думая я прыгнул в последний вагон, где народу собралось как-то слишком много. По ушам ударил голос футбольного комментатора - тут смотрели футбол! И я даже догадывался, какой матч! Обойдя женщину с сумками в ьамбуре, я втиснулся в вагон, встал справа под плазмой и жадно уставился в экран.
        Пока занимал место, пропустил всего минуту, но вышло вдруг, что кубаноидов на нашей половине поля - полкоманды. А наших - всего трое: Матвеич, Думченко, Колесо. И как на уроке геометрии, расчерчивают чужие пасы нашу половину. Мяч в одну сторону - туда выкидывается наш. В одно касание обратно - и уже трое на одного…
        Не игра, а позор, смотреть противно. Пятнадцать минут едем, а ничего не изменилось в лучшую сторону. Вот и пусть будет ничья. Я понимал, что не успеваю на игру. Но всей душой рвался туда, к своим, на ворота! Это как когда видишь, как наших бьют, а ничем не помочь. Честное слово, самому пропускать не так отвратно, хоть что-то делаешь, как-то участвуешь! А так - разве что ногти сгрызть по самые локти.
        Где все? Где, собака такая, Левашов? А вон он, по-прежнему в середине, наблюдает за игрой и неспешной трусцой возвращается. Мол, вы мне пас, а уж я покажу! Димидко носится, руками машет, орет - без толку. Похоже, Димон решил, что лучше знает, как надо. Вот баран!
        Уже и последний наш защитник, Колесо, лёг, преграждая путь мячу, чтобы просто выбить его - куда угодно! Хоть как! И двое кубанцев вышли на вратаря…
        - Черти кривоногие! - проскрипел какой-то дед с ярким южнорусским «г»: - Тьфу! Глаза бы мои не глядели!
        Мои бы - тоже. Я зажмурился, чтобы не видеть гол, который непременно будет. Тут Васенцов не спасет. Такое не спасается. Когда один на один - еще можно подрыгаться, попрыгать, сместиться вперед, перекрывая площадь ворот. А если их двое? Только чудо спасет, а Васенцов не волшебник, в отличие от меня.
        Но комментатор все равно прокомментировал - красочно так, с чувством, что я почти воочию увидел гол - в раздевалку. Как раз за пять минут до конца тайма.
        Хреновато…
        Рядом со мной стояли парнишки, то ли школьники, то ли студенты - один толстый, другой длинный, ну точно хомяк и суслик из мультфильма.
        - А чо там Нерушимый? - спросил хомяк суслика. - Где он? Неужто еще сидит?
        - Да наши говорили, что на треньке его видели, а чего сейчас нет - хрен знает.
        - Может, в вышку сманили, - тяжело вздохнул хомяк. - Без Нерушимого хана «Титану».
        - Обидно будет, да-а, - протянул суслик. - Только в городе нормальная команда появилась!
        Почему-то очень не хотелось, чтобы меня сейчас узнали, и я накинул капюшон толстовки на голову. Да, моей вины нет в этом проигрыше, но как объяснишь, почему я здесь, а не там?
        Команды ушли на перерыв, и пассажиры загудели. В возмущенные возгласы вплелся скрежещущий голос бабки, требующей закрыть окно.
        Представляю, как орал Саныч в тренерской, как брызгал слюной и вращал глазами. На второй тайм команда вышла встрепанная, будто пороли всех солдатским ремнем, пряжкой.
        И сразу зашевелились! И замены прошли. Левашова Димидко убрал - сегодня не идет у него совсем, поставил вместо него Жеку. Наверное, Димон так плохо сыграл, потому что сильно напряжен, понимает, что карьера на кону, и вот, пролюбил свое место в основном составе.
        Вместо Лабича вышел Игнат. Жека и Игнат - они больше атакующие. Ну и правильно. Проиграть один-ноль или три-ноль - особо никакой разницы, это потом аукнется. А вот если сравнять, так будет боевая ничья на характере.
        И понеслась! Вышло точно, как на установке!
        Васенцов ловит и тут же, как дискобол, бросает мяч вперед и наискось - к бровке посередине поля. А там уже не полузащитник, не Жека там! Там, как и положено, Бурак, наш краек.
        Рванул с места, как наскипидаренный - и тут же в одно касание - пас чуть вперед, за линию вражеской полузащиты. А там как раз Жека. А он сместился в центр, и у него есть возможность катнуть направо, на «столба» Рябова, а он попер на защитников, ловко семеня и перепрыгивая, и подстраиваясь под мяч.
        И двое - на него. Двое! То есть бровку освободили, и туда, проделав кросс через всё поле, влетел наш краек Бурак. И Жека, еще не видя его, катнул мяч вразрез, и Бурак успел! Чуть ли не на линии остановился, пропустил мимо себя игрока, несущегося спасать ворота, и откинул мяч в центр, к точке пенальти. А наш центр, Ряба наша, похоже, захотел снести в корзинку золотое яичко!
        Не останавливаясь, когда не получил пас от Жеки, а продолжая двигаться вперед, Рябов лупанул со всей своей дурацкой силы по мячу, как будто пытаясь завалить вратаря вместе с мячом в ворота, словно пушечным ядром! А он устоял. Устоял, выбив мяч далеко в поле, и тут же крепким матерком погонял своих защитников.
        И всё. Успокоилась игра.
        А это опять, как Сан Саныч говорил не раз, это - класс. Класс - это когда моменты свои верные используешь. А не используешь верняк - нет класса!
        Эх…
        Хотя, думаю, ну был бы я в воротах - а все равно не факт, что выручил бы. Тут же не вратарь уже нужен - игрок передней линии. С финтами, с обводками и с ударами с обеих ног не во вратаря, а хоть бы чуть по углам. Чтобы спасти, нужно «Лучшего в мире» включать, а я не могу - еще неделя с последнего использования таланта не прошла.
        И получается, что в проигрыше виноват буквально один Левашов, ну и немного Клыков. Да и то потому лишь, что не возвращался, не подстраховывал, не помогал защите. Паршиво, конечно: второй проигрыш подряд.
        Расстроенные зрители, набившиеся в вагон, как селедки в бочку, начали разбредаться по другим вагонам, хотя ехать осталось минут семь.
        - Не тянет «Титан» Первую лигу, - обреченно проговорил бородатый мужчина своему сыну лет четырнадцати. - Тут совсем другой уровень нужен, зря мы размечтались. Не бывает чудес.
        Что же это получается? Мы реально слабее «Кубани» и «Таврии», не самых сильных в лиге? Вспомнились слова Димидко: «И есть у меня ощущение, что все решит личная техническая подготовка». Выходит, недостает нам той самой подготовки, и с «Титаном» мне не светит Чемпионат Европы, не говоря о чемпионате мира? Или просто наши пока не разыгрались, как забьют первый мяч, так и пойдет игра?
        На улицу я вышел подавленный и злой. Правы суслик и хомяк - на мне все держится. Подумав немного, куда идти, я направился на стадион, хоть матч давно закончился и все наверняка разошлись.
        Навстречу попадались болелы, и поникшие белые знамена напоминали флаги капитуляции. Город сдали врагу, потому что основная ударная сила не явилась на поле боя.
        Меня, слава богу, не узнавали.
        Давно стемнело. Вокруг стадиона болельщики, разбившись по компаниям, напивались с горя. Неподалеку скучал такой знакомый УАЗик ППС, но пока болелы не дебоширили, менты никого не трогали, милостиво позволяли заливать горе в общественном месте.
        Еще и, мать их раэтак, девятнадцатого апреля, когда следующий матч, - первое заседание суда, где мне железно нужно быть. Надеюсь, успею к началу игры. Вот тогда сыграем! Включу «лучшего в мире», и плевать на откат!
        Тренерская была предсказуемо закрыта. Я решил не идти домой, а немного размяться, выгнать негатив. Переоделся, вышел в манеж и увидел на стадионе грязного Левашова, остервенело набивающего мяч. Димон лупанул вперед, пробежался по полю, катнул мяч, сам его перехватил и ударил по пустым воротам, беззвучно шевеля губами.
        Я молча выбежал, махнул руками - подавай мол. Он сделал точный пас, я вернул мяч, рванув вперед, принял от него, повел дальше. Остановился, представив противника, попытался дать пас пяточкой - мяч покатился куда-то вбок.
        Плюнул на это дело и встал на ворота.
        - Только со всей дури не бей, - предупредил я. - Я без разминки все-таки.
        О проигрыше мы молчали. Левашов разбежался, ударил прямо - я поймал круглого, вернул. Удар в нижний правый угол. Крученка вверх - и снова я отбил.
        - Черт тя дери! - выругался Димон. - Откуда ты знаешь, куда я ударю?
        - Интуиция и реакция.
        Несколько мячей я все-таки пропустил, чтобы окончательно не деморализовать Левашова.
        В раздевалку мы отправились вместе. У меня один мяч под мышкой, у него - второй.
        - Пойду в токари, - сказал он. - У меня хорошо получалось, да и нравилось. Руками у меня лучше выходит работать, чем ногами.
        - Попустись, все ошибаются, - попытался его успокоить я.
        Мы вошли в раздевалку, он принялся стягивать бутсы и сказал непривычно грамотно:
        - Я ведь понимаю, что у каждого свой этот… свой предел. Я своего достиг. Все уже. Только тяну команду на дно. Не хочу, чтобы меня держали из жалости!
        На самом деле Левашов был очень неплох и зря самоуничижался. Просто его игра зависела от настроения. Дай волю - всех порвет, но если что-то у него в голове не сошлось, будет косячить, как сегодня.
        - Все ошибаются, - сказал я с нажимом.
        - Да не трынди, - отмахнулся он и уставился в одну точку в пол.
        - У тебя есть талант. А каждый, у кого он есть, по-любому спрашивает себя: могу ли я или говно ли я? Вот Быкова помнишь? Как думаешь, он задавал себя такой вопрос? Нет. Потому что бездарность.
        Левашов игнорировал факты, сидел и раздувал ноздри, ненавидел себя, хотел нажраться и подраться. Не знаю даже, стоит ли его останавливать.
        - В общем, не дури, Димон. На следующей тренировке покажи всем Кузькину мать! Я знаю, ты можешь.
        - Хер я что могу! Воропай круче. Вот пусть он и играет. Экономия бюджета опять-таки.
        Удалился он в полной уверенности, что пора завязывать с карьерой футболиста, и наутро не явился на тренировку. Мы не стали его дергать, думали, парень снял стресс и болеет после вечерней пьянки. А что угрожал уйти из футбола - так молодой, горячий. Остынет - вернется. Но и на следующий день он тоже не пришел, и всем стало ясно, что его намерения более чем серьезны.
        А завтра уже девятнадцатое, матч с «Ростсельмашем», мне следовало явиться в суд, который начинался в десять утра. Экспресс из Москвы в Михайловск шел всего час, и я должен был успеть на игру.
        Но были и хорошие новости: восемнадцатого мне наконец разблокировали счет и даже прислали длинное письмо с извинениями. А вечером впервые позвонили насчет выставленной на продажу машины.
        Вот только Самойлов, директор завода, все еще находился под следствием, и проблема с зарплатами и премиями не решилась. Пока выигрышей у «Титана» не было, и вопрос о премиях не стоял, но как только он поднимется, до «титанов» дойдет, что мы на мели. На первое время моих сбережений хватит, а потом…
        Основной состав дорос до больших гонораров, все это понимали и ценили свой труд. Если мы потеряем Воропая, Рябова, Погосяна или того же Матвеича - хоть кого из них, считай команды нет. За Микроба и Клыкова можно не переживать, они идейные, скорее всего останутся. А остальные не настолько интересны конкурентам, чтобы их переманивать.
        Повестка в суд пришла тоже восемнадцатого. Точнее две: на девятнадцатое и на двадцать шестое апреля, где перед судом предстанут бээровцы, и я проходил не как свидетель, а как потерпевший. Причем завтра заседание в Московском городском суде начиналось в десять ноль-ноль - у меня были все шансы успеть на игру, и «титаны» на меня очень рассчитывали.
        Глава 24. Что такое пять минут?
        Сегодня, 19 апреля 2024, вся страна с нетерпением ждала вечерней трансляции первого судебного процесса из Московского городского суда по так называемому «Делу тринадцати». Именно столько одаренных состояли в заговоре, причем руководителей областей было всего шестеро, включая Шуйского, Ландсбергиса, Тимошенко, знакомой по прошлой реальности. Надо же, и сюда пролезла, и дар получила! Во паучиха!
        Похоже, Горский мотивировал будущих союзников даром, особо не разбираясь, кто есть кто. Ему надо было действовать быстро, когда кто согласен поддержать, тот и друг, а насколько друг - время покажет.
        Остальные семеро были сотрудниками Безопасности Родины, их судить по тому же обвинению собирались отдельно, и мне тоже надлежало быть, свидетельствовать против вомбата-Фарба.
        Планировалось два заседания для управленцев, на каждом по двое обвиняемых. Шуйский проходил в первой тройке, его дело собирались разбирать после Ландсбергиса, и меня обещали вызвать первым. Остальных троих обвиняемых оставили на завтра.
        Суд находился минутах в тридцати от Курского вокзала, откуда отправлялись экспрессы в Михайловск. На такси, учитывая пробки, ехать было дольше.
        Прибыл я в полдесятого, к этому времени на площадке перед монументальным четырехэтажным зданием, с круглой колоннадой на крыше, было не протолкнуться: толпились какие-то люди, журналисты тащили оборудование, то тут, то там мелькала милицейская форма. Мало того, люди не влезли на площадку перед судом, и зеваки, в основном пенсионеры с самодельными транспарантами «Смерть изменникам» и подобным - не загромоздили улицу и проезжую часть.
        Как я понял, сегодня других процессов тут не будет, а это заседание сделали показательным. Сдав документы на входе, я получил их назад, меня зарегистрировали и провели в кабинет, где ожидала некоторая часть свидетелей: двое высоких светловолосых мужчин, брюнетка, похожая на толстую мышь, молодая томная блондинка, погруженная в телефон, нервный пожилой мужчина с брежневскими бровями, который все время кряхтел и ерзал на стуле.
        За нами присматривал молодой милиционер. Я нервно поглядывал на часы, висящие на стене: десять. Началось. Воображение нарисовало, как в зал заседаний входит судья… Нет - судьи, процесс-то сложный. И непременно - народные заседатели. Я мысленно дал каждому пинка, чтобы поторапливались. Учитывая, что зал полон репортерами, на все формальности уйдет около получаса, и на это время можно расслабиться.
        Потом - разбирательство с Ландсбергисом, это до обеда точно, а после - Шуйский. Вряд ли суд до вечера затянется, ведь еще третий подсудимый, на него время нужно оставить. То есть в три дня я должен освободиться. Ну, мне хочется на это надеяться, потому что от меня ведь зависит игра.
        Ехать до Курского вокзала пусть полчаса. Крайний срок, когда я попадаю на игру - шестнадцать ноль-ноль, тогда я успеваю на экспресс, который в шестнадцать тридцать, и прибываю за полчаса до начала матча. Следующий экспресс через час, на нем я успеваю только ко второму тайму.
        Как я и планировал, в десять тридцать вызвали первого свидетеля, девушку, причем милиционер обратился к ней по-литовски. Встрепенувшись, она оторвалась от телефона, вышла и больше не возвращалась. Через пятнадцать минут пригласили пожилого, в кабинете остались я, черная мышь, двое молчаливых мужчин. И вот уже одиннадцать.
        До двенадцати никого из моего кабинета не вызывали, и я занервничал, что суд, похоже, затягивается.
        В двенадцать ушла мышь, причем к ней обращались по-русски. Вспомнилось, что мне обещали встречу с Тирликасом - и где его искать, когда, поскольку в коридор мы все не влезем, нас по разным кабинетам рассадили, и в зале суда мы явно не пересечемся?
        До часу дня никто к нам не заглядывал, а когда открылась дверь, я невольно вскочил.
        - Перерыв на обед, - объявил капитан в милицейской форме.
        Какой, нафиг, перерыв? Я что, опять игру пропущу?! Уйду отсюда на хрен. Пусть в Михайловске ловят.
        - Как скоро слушание по Шуйскому? - поинтересовался я, с трудом сдерживая гнев.
        Милиционер пожал плечами:
        - Без понятия, пока - по литовцу этому. Идемте в столовую.
        Мужчины переглянулись, поднялись, громыхая стульями.
        - В суде тоже перерыв? - продолжил я.
        - Получасовой, - успокоил меня конвоир. - Что просто так сидеть, перекусите хоть, ноги разомнете.
        Ну да, судьи тоже люди, им надо и поесть, и естественные надобности справить. Это нормально. Так я себя утешал, топая за конвойным.
        Столовая располагалась на первом этаже центрально здания. Стоило переступить порог, как по ушам ударил гул голосов и звон посуды. Наполненный зал напоминал гудящий улей. Публика была разношерстная: и пенсионеры, и молодежь, люди при параде, и парни в джинсах и худи. Кто-то выходил, кто-то, как мы, только пришел. Я встал на цыпочки, силясь отыскать Тирликаса - хрен что разглядишь в этом копошении!
        Конвоиры сопроводили нас к столику на четверых, где дед, похожий на престарелого английского лорда, с важным видом доедал макароны и суетилась разносчица, собирая грязную посуду. Мимо прошла вторая с подносом, где была еда. Так, значит, все приносят, и никуда ходить не надо.
        А теперь мне надо найти Тирликаса. Я обратился к сопровождающему - тому, что всегда был с нами:
        - Я отлучусь минут на десять.
        - Не положено, - улыбнулся он.
        - Вернусь сюда же. Бывай.
        В спину донеслось «не положено», но я не обернулся, протиснулся между разносчицами, просочился мимо толстенной тетки, рассчитывая, что парень решит, что правильнее присматривать за двумя, чем гоняться за одним.
        - Нерушимый! Немедленно вернитесь! Не… - голос растворился в гуле.
        Столики стояли в шесть рядов, чтобы ускорить дело, я пробрался к ряду у стены и начал с него. Раз стол, два стол… всего восемь. Я шел, вертя головой то направо, то налево и всматриваясь в лица. Никого знакомого.
        Теперь - пройтись между третьим и четвертым рядом. С чего я вообще взял, что Лев Витаутович тут будет? Взгляд скользнул на крайний ряд, тот, где сидела наша группа, только в другой его конец, дальний от входа. Если бы Тирликас не повернул голову, я бы его не узнал. Я искал лохматую голову, а Витаутович, видимо, тоже попал в кутузку и лишился волос, как и я.
        Живой и вроде невредимый.
        Я начал пробираться к нему. За столиком он сидел с толстым сопровождающим, который уплетал борщ за обе щеки. Сидел - и не двигался, смотрел перед собой, руки лежали на бедрах, взгляд был устремлен в бесконечность.
        - Лев Витаутович! - окликнул его я, но он не отреагировал.
        Обернулся, только когда я подошел, причем смотрел не на меня, а сквозь. Улыбка сползла с моего лица, я замер. Охранник набычился, замахал руками и возмутился, брызжа непроглоченным борщом:
        - Вы кто такой?
        Взгляд Тирликаса сфокусировался на мне.
        - Саша Нерушимый, - сказал бывший тренер и начальник «Титана» выцветшим целлофановым голосом.
        - Что с ним? - с наездом спросил я у охранника.
        - Фиг знает. Тормозит мужик не по-детски.
        - С кем можно поговорить о его состоянии?
        - Со мной, - прощебетали за спиной, и молодая рыжая и веснушчатая женщина поставила на стол пирожное с кофе. - Вы кем приходитесь гражданину Тирликасу?
        - Внуком, - соврал я - иначе никто со мной говорить не будет.
        - У него расстройство когнитивных функций, проблемы с кратковременной памятью и вниманием, но все потихоньку восстанавливается.
        - Памятью и вниманием, - повторил Лев Витаутович, и у меня сжались кулаки.
        Я ведь помнил его другим, не вот этим овощем, а хищником, быстрым и изворотливым. Сука Шуйский, сука Фарб, надеюсь, их расстреляют!
        - То есть он все помнит, понимает, но будто бы находится с своем собственном мире, - объяснила женщина. - Я его врач, мы занимаемся восстановлением. Думаю, все получится, и он сможет снова стать полноправным членом общества.
        - Но станет ли он прежним? - спросил я и приготовился получить неутешительный ответ.
        - Никто не знает.
        Она зачерпнула борщ ложкой, поднесла ее ко рту Витаутовича и обратилась к нему, как к слабоумному:
        - Лев Витаутович, нужно поесть, откройте рот.
        Я закрыл глаза. Не могу этого видеть. А потом открыл, посмотрел в глаза Тирликасу и горячо проговорил, будто бы пытаясь передать свой огонь ему:
        - Лев Витаутович, надо бороться! Вы же видите, что происходит! Вы нужны нам, нужны мне. Возвращайтесь! Боритесь! Слышите меня?
        Показалось, или на самом деле в его взгляде вспыхнула осмысленность? Вспыхнула - и угасла.
        - И как он будет свидетельствовать? - спросил я у докторши.
        - Как сумеет, - пожала плечами она. - Ему сложно концентрировать внимание, но он может, правда, сильно после этого устает. Так что не отвлекайте его, пожалуйста.
        - Мне хотелось бы следить за динамикой его состояния.
        Докторша молча протянула мне визитку: Маргарита Борисовна Забродская. Надо же, как ей идет имя!
        - Спасибо, - поблагодарил я и поспешил за свой столик, пока мой сопровождающий всю охрану на уши не поставил.
        Вернувшись за стол, я сразу принялся есть борщ, слушая нотацию милиционера, что это столовая только для сотрудников, тут пропускной режим, и нельзя вот так безнадзорно шастать.
        Промокнув рот салфеткой, я извинился перед ним и перед другими свидетелями, которые уже все съели и ждали меня, расправился со своей порцией, и нас отвели в тот же кабинет.
        На часах было без пятнадцати час, процесс, видимо, продолжался, но нас не трогали до двух дня. Потом одного за другим вызвали моих соседей, и я остался один.
        Полтретьего. Три. Да сколько можно? Я принялся мерить шагами комнату.
        Три десять. Три пятнадцать. Ну вашу же мать! Обещали же меня первого вызвать! Два дня Семерке этим мозг выносил!
        Наконец меня позвали на выход, но не в зал суда, а в коридор, под дверь, с обеих сторон от которой стояли автоматчики.
        И сколько еще тут мариноваться?
        Пискнул телефон, оповещая о новом сообщении, и я подумал, что надо бы выключить звук. Писала Лиза: «Саша, позвони, как освободишься. Важное». Я ответил: «Стою под дверью, жду свою очередь, а потом - на матч. Целую».
        Мысли об этом сообщении сразу выветрились, потому что - полчетвертого. Без двадцати… У меня только двадцать минут осталось! Свалю прямо из зала суда, и пошли все…
        Дверь отворилась. И я шагнул в зал, не дожидаясь, когда прозвучит мое имя. Игнорируя щелчки фотоаппаратов, миновал помпезный зал, встал за трибуну и посмотрел на судей, их было семеро. Потом перевел взгляд на обвиняемого, сидящего в зарешеченном стеклянном кубе. Шуйского в нем узнать было сложно: этот мужчина был горбонос и с крашеной в черный бородой и черным ежиком волос, ну и скинул он после пластической операции лет десять. По глазам разве что можно опознать да по овалу лица.
        Если понадобится, буду топить гада. За Витаутовича и за все то, что пережил в СИЗО. Но топить не пришлось. Мне задавали вопросы, ответы на которые я знал наизусть, только теперь старался добавить в них немного эмоций и красок: как мы верили товарищу Шуйскому, как его михайловцы на руках носили, а он нам всем - нож в спину! И товарищу Горскому!
        Отвечал я по возможности коротко, от нетерпения притопывал: четыре вечера уже!
        А представитель обвинения, будто издеваясь, говорил длинными нудными предложениями, громоздил слово на слово, чтобы посолиднее звучало. Когда я уже собрался психануть, меня наконец отпустили, и я пулей вылетел из зала, едва не задев автоматчиков у выхода. Рванул по лестнице вниз, слетел со ступеней и что было сил припустился к метро.
        Наверное, рекорд скорости побил.
        Билет был куплен заранее, в электронном виде, и об очереди на вокзале я не переживал. Ехать в этой ветке метро мне четыре станции - ну пусть пятнадцать минут. Плюс пять на пересадку, затем еще одна - и Курский вокзал, метро с ним совсем рядом, досмотров, рамок и турникетов нет - должен успеть.
        Птицей я слетел по ступенькам в метро, расталкивая пассажиров и перепрыгивая через огромную сумку, преграждавшую проход. Выругался, провожая взглядом электричку. Встал так, чтобы при выходе из вагона поменьше времени тратить на перемещения, благо еще не час пик и нет адской толчеи.
        На экране появился конвертик сообщения, я сразу же его прочел. Димидко спрашивал: «Нерушимый, тебя ждать?»
        Электричка пришла быстро, я встал в проходе и посмотрел на часы: 16.07. Если бы можно было разогнать электричку, я бы, честное слово, ее шатал! Успеваю. Минута в минуту - но - успеваю! Я ответил Димидко: «Еду, лечу! Стараюсь успеть на эк-сс».
        Что же за переезд такой длинный, все едем и едем… Или электрички тут ходят медленнее, чем в моем мире? Наконец-то Сокольники. 16.13.
        Красносельская. 16.16.
        Комсомольская: 16.19, здесь мне пересаживаться на кольцевую.
        Твою мать, одиннадцать минут до отправления экспресса!
        Расталкивая прохожих, я кинулся к переходу на кольцевую. Долбанные лестницы! Долбанные переходы, еще и все под ноги лезут! На станцию я добрался в 16.22. Заметался по перрону, вспоминая, где лучше запрыгнуть в вагон, чтобы выйти поближе к выходу на вокзал. Хорошо электричка прибыла быстро.
        16.24.
        Прижатый к двери, я смотрел на часы, умоляя время течь медленнее, но минуты мелькали, как огни за стеклами. Нет. Огни - слишком медленно, минуты - слишком быстро.
        16.27.
        Виден свет в конце тоннеля. Разогнавшаяся электричка сбавляет ход. Останавливается.
        16.28.
        Я буквально дышу в створки, а они не спешат разъезжаться. Ну давай же, электричка, рожай! Вылетаю на станцию, что было сил несусь к эскалатору и ору:
        - Все в стороны! Опаздываю!
        Разошлись они, ага. Одну бабку зацепил, чуть ребенка не затоптал.
        - Куда прешься, псих! - бросила в спину его мамаша.
        - Расступись! Кипяток! - орал я. - Краска! Осторожно!
        Кипяток и краска подействовали, меня стали пропускать. Добежав до эскалатора, движущегося наверх, я рванул, перепрыгивая ступени. Это вместо разогрева перед матчем.
        У выхода козырнул милиционеру - не хватало еще, чтобы задержали. Тот растерянно отдал честь и отвернулся.
        Выход.
        Теперь - через здание вокзала - на перрон.
        Ух, и огромное это здание! Хорошо, помню, что тут и где. В стеклянные стекла я на последнем пути видел свой экспресс, видел людей, входящих в вагоны.
        Успел! Неужели успел!
        Поскользнувшись на недавно вымытом полу, к двери я буквально проехал, размахивая руками, выскочил на улицу, а экспресс вздохнул и начал закрывать створки. Ощущение было, как во сне, когда бежишь на месте.
        - Стой! - зачем-то заорал я, добежал до последнего вагона, затарабанил в дверцы.
        Но имели меня в виду. Все ускоряясь, экспресс тронулся, разогнался - только хвост и мелькнул. Кровь молотом пульсировала в висках, дыхание сбилось.
        Мне не хватило полминуты! А может, и того меньше. И из-за этого…
        Хотелось выругаться или что-то разбить, но я сдержался, поплелся на вокзал, достал телефон и написал Димидко: «Не успел. Ждите ко второму тайму».
        Бездействовать было невыносимо, и мозг искал выход. Вызвать такси? На машине ехать в Михайловск минимум два часа, с учетом пробок так и все три. Экспресс идет чуть дольше сорока минут. Следующий в 17.30. В начале седьмого буду там. Разумнее не дергаться.
        Или поискать Шумахера? Счет мне разблокировали, деньги есть. Предложу двойную цену, наверняка найдется лихой житель гор, согласный меня домчать с ветерком.
        Таксисты стояли на улице между зданием вокзала и метро, выстроились в ряд желтые красавицы, штук десять, все «волги» разных лет выпуска, даже «ГАЗ-21», но интересовало мне что поскоростнее.
        Стоило мне приблизиться, как местная кавказская мафия впилась в меня черными глазами, всеми десятью парами.
        - Нужно в Михайловск. Быстро, - скомандовал я.
        - Вай, домчу аж бегом! - обрадовался пожилой грузин, седой как лунь.
        - На месте надо быть через час. Максимум - час двадцать. Плачу двойную цену. Не успеваем - не плачу ничего.
        Седой повесил усы и потупился. Стоящий рядом классический такой грузин в клетчатой кепке покачал головой:
        - Бистро не выйдет, брат. Патруль! ГАИ везде. В Михайловск тоже патруль, ГАИ. Вон, показывают - шпион судят! - Он развел руками. - Из Михайловска один. Сообщник ловят. В другой день - легко за час-полтора, сегодня - никак.
        Ведь и правда никак! Тут разве что если самолет угнать, так не простят мне этой выходки, и до аэропорта еще добраться надо.
        Потому я поменял время в электронном билете, сел в зале ожидания и под мерный голос диспетчера, объявляющий поезда, занялся аутотренингом. Ничего фатального не случилось. Недавно я вообще в тюрьме сидел, и грозило мне десять лет особо строгого. Поездка в автозаке была, как экскурсия в Ниццу! И вот я свободен, но волосы рву везде, куда руки дотягиваются, от того, что просто опоздал на первый тайм.
        Снова пришло сообщение от Димидко, где все слова, кроме междометий, были матерными. Я набрал его, рассказа все, как есть, и про полминуты, которой не хватило, и про патрули на дорогах, пообещал быть ко второму тайму железно, ведь экспресс никто не тормознет.
        - Вы главное продержитесь, а дальше я уже до ничейки дотяну.
        Хрен с ним, «лучшего» включу, это ведь не дело - если третью игру подряд продуем!
        Затем я позвонил Лизе, спросил, что у нее срочного, но она ответила уклончиво - что скажет только при личной встрече, переключилась на то, что видела меня в суде, и я хорошо выступил, защебетала, что Шуйский неузнаваем, и у него мизинца нет, а по телеку сказали, что и нескольких лоскутов кожи он лишился - подтяжку сделал, а заодно генматериал получил. И что людей, которые были в самолете, заранее убили и разрезали на куски - чтобы вдруг целое тело не обнаружилось, когда от Шуйского остались одни фрагменты. В самолете летели лишь останки, а пилот и Шуйский катапультировались за несколько минут до взрыва.
        Понемногу я отвлекся, а снова напрягся, когда пришел следующий экспресс, который отправляется в 17.30. В этот раз, как и в прошлый, все болельщики собрались в последнем вагоне, где нам пообещали включить прямую трансляцию игры «Титан» - «Ростсельмаш».
        Глава 25. Дадим стране огня!
        Я все время поглядывал на часы, словно от этого экспресс пойдет быстрее. Место я занял у стены прямо под «плазмой», чтобы лучше видеть игру. Хотя что в поезде успею посмотреть? Минут двадцать. Потом - марш-бросок к стадиону и - скорее на ворота.
        Пока игра не началась, на экране аналитики местного разлива делали прогнозы, и все сводилось к тому, что если Нерушимый встанет в ворота, то возможна ничья, а если нет - «Титан» разнесут в клочья. Как писали в девяностых после странного разгрома ЦСКА французским «Монако»: «И провезли их мордой по асфальту». Ну или как-то так.
        Подумалось, что лучше бы парни не смотрели эти прогнозы, где их ни во что не ставили. Было бы здорово, если бы они доказали, что могут побеждать, и «Титан» не просто так оказался в Первой лиге.
        Вот теперь, когда не надо, время тянулось медленно. Последний вагон набился желающими смотреть матч. Пенсионерки повозмущались, что им дышать нечем-дует-давит-шумно, но их быстро присмирили, и одни затихли, другие переместились в другой вагон.
        Все молча слушали футбольных экспертов, и никто не возмущался, что нашу команду записывают в слабаки. Мол, и в Первую лигу мы вышли чуть ли не потому, что звезды так сошлись. Аж зубы скрипели от злости. И вот дошла очередь перемыть мои косточки.
        - Так почему в воротах не Нерушимый? - спросил интервьюер, похожий на голубца мальчик в джинсиках в обтяжку.
        Тон аналитика изменился, стал вкрадчивым:
        - Насколько я знаю, он проходит по «Делу тринадцати» и дает показания в суде.
        - Проходит в качестве кого? - поинтересовался интервьюер.
        - Посмотрите прямую трансляцию с заседания суда, я не в курсе подробностей.
        Вот балабол! «Проходит». Еще пусть скажет - подозреваемым!
        Мне на поддержку пришел незнакомый подросток в кислотно-желтой куртке, крикнул аналитику, словно он мог его услышать:
        - Не звезди, оклеветали его!
        Спасибо, малой. Я снова накинул капюшон - не хватало еще перед пассажирами объясняться, на игре сосредоточиться надо. Глядя, как футболисты выбегают на поле, я мысленно их подбадривал: «Давайте, парни, вы можете! Погосян, ты вообще монстр, из одноногого стал двуногим! Блесни мастерством и изобретательностью, Мика! Микроб… Если есть самый быстрый микроб, то это ты! Колесо, Матвеич, Думченко, вы - стена!
        Прозвучал свисток, и понеслось. Ростовчане сразу рванули в атаку. Они бегали и нагнетали, не останавливаясь ни на минуту! Если бы не болел за наших, восхитился бы скоростью, но больше - выносливостью. Бывает такой футбол, когда смотришь, и ощущение, что в одной команде, как и положено, одиннадцать игроков, а в другой - вдвое больше. А то и втрое.
        Только мяч у нас - тут же двое-трое идут в отбор. Это называется «высоким прессингом», но такая манера игры чрезвычайно энергозатратна. Тут физуха и дыхалка решают. Если команда подготовлена хорошо, то просто катком давит, прижимает противника к его штрафной, и бьет, бьет, бьет!
        Хреново, что у наших такой соперник. Наши опять расклеились. Да что ж такое, как подменили их! Даже Жека с Игнатом не разыгрывают свои козыри да и вообще позиции не покидают, когда надо бы смещаться, растягивать ростовчан на края, освобождая путь нашему опорнику-распасовщику. А противник не боится импровизировать и рисковать. Мяч летает туда-сюда, туда-сюда, а наши - за ним. Как когда старшие с младшими в «горячую картошку» играют.
        Первый гол я даже не заметил. Хорошо, повторы были с разных сторон. Васенцов упал на колени и сжал виски. Он тут не виноват, пожалуй. Или все-таки виноват?
        Проникающая передача, с двух сторон врываются двое ростовчан, наши - на них, а к мячу и вовсе их защитник добирается, которого, конечно, никто не держит. Упустили его из виду, потому что дело защитника - защищать, а не носиться в атаку, создавая преимущество.
        На месте Васенцова я бы вышел вперед, чтобы - сократить угол обстрела, площадь и всё такое. А наш вратарь просто врос в ленточку, корни в нее пустил. И защитник ростовчан ударил со всей дури, да и попал - счастливчик! - в угол. Я бы прыгнул, но не уверен, что вытащил бы. Васенцов же прыгать не стал, корни у него. Дернулся просто и вот, сидит, кается. Приеду, надаю затрещин.
        Закончив с самоуничижением и самокритикой, Васенцов вскочил и обругал защитников - ни за что, в общем-то, они-то как раз делали, что могли. Димидко обматерил полузащей. Тут понятно, что всем фронтом надо смещаться, а эти надеются непонятно на что.
        Получается, мы и дома уже проигрываем. Как подменили команду! Неужели мое отсутствие так их деморализовало? Уже понимая, что с таким настроем будет дальше, я уставился в экран, отвлекаясь на проносящиеся станции, чтобы в Лиловск случайно не укатить.
        А ростовчане давят и давят, наглые, самоуверенные. Форма у них яркая, желто-синяя, и от этой яркости их как будто больше на поле. Вот опять перекинули мяч с фланга на фланг и ломанулись… Сколько-сколько их? Впятером! Ну ни хрена себе преимущество получается!
        Ну, родненькие, ну продержитесь - я уже близко! А там дадим стране огня!
        Не продержались. Вторая пенка. Теперь было четко видно, что Васенцов поплыл. Он просто стоит на ленточке, даже не дергаясь ни вперед, ни по удару. Вот же гадство какое…
        Приятный женский голос объявил мою станцию, и я бросился в тамбур, протиснулся меж дверями, когда они даже не открылись толком, и рванул на стадион - благо тут недалеко.
        «Продержитесь! Пожалуйста, продержитесь, я уже близко!» Мелькают столбы, деревья, дома. Хлюпает грязь под ногами - плевать!
        До конца тайма врываюсь на стадион и вместо того, чтобы мчать в раздевалку, скидываю капюшон и, воздев руки, пробегаю круг и ору:
        - Я здесь, мужики! Дадим стране огня!
        Болелы сначала не реагируют, а потом оживляются, и вот уже скандируют:
        - Не-ру-ши-мый! Не-ру-ши-мый!
        Под их радостные вопли врываюсь в раздевалку и кидаюсь к своей форме - скорее, скорее! Едва успел переодеться, вбегаю в тренерскую, и следом вваливаются наши, жмут руку, но как-то вяленько. Саныч хмурый - понятное дело, наши же не просто проигрывают, это какой-то позор. Двух передач сделать не могут! Только мяч у кого - тут же ростовчане наваливаются, оттесняют, окружают… Бац! Потеря… Хлоп! Атака…
        - Ты как? - спросил Димидко.
        - Тренер, я готов! Я, блин, копытом бью.
        - Размялся?
        - Всю дорогу разминался! Мамой клянусь!
        Ни черта я, конечно, не разминался, но время есть. В том числе, чтобы задавить авторитетом и встряхнуть парней - осмотрел наших, виновато опускающих глаза, Васенцов так вообще в угол забился и всем видом говорит: «Только не в рожу!»
        - Выйдешь на второй тайм, - сказал Димидко само собой разумеющееся. - Пусть парням чуть полегче сзади будет. Ну и покричишь немного на своих защитников. А то…
        - Я видел, да. И еще видел, что тут именно что нужно - зажечь. Наплевать на схемы и установки, как они. Вы же можете! Они на нашей половине - и вы туда же. Не ссыте! И все получится. Мика, Антоха Рябов, вы же очешуеть какие крутые! Жека, Игнат, ну вы прямо как не из вышки, а из юношеской сборной. Тут азарт нужен, огонь, так? - Я обернулся, посмотрел на тренера.
        - Именно. Мы должны рисковать, - кивнул он. - Как я уже говорил, противника со своим высоким прессингом сдохнет к шестидесятой минуте. А может уже сдохли! Они сейчас выползут на поле, а вы со свежими силами ка-ак… - Он сжал кулак.
        И у парней заблестели глаза. Головы поднялись. Аж мне передалась их решимость. Сан Саныч еще сказал по паре слов буквально каждому, а подробно разбирать игру не стал, дал установку импровизировать.
        А ведь все у наших для этого есть. И тренер есть, который неплохо соображает и понимает, что, как и куда. Матвеич играл нападающим, Жека и Игнат так и эдак могут, как и Микроб с Бураком. Что за раскоординированность? Причем не в первый раз уже, неужели они такие надежды возлагают именно на меня? Но ведь, если проанализировать их способности, они не хуже ростовчан, а где-то и превосходят их.
        Как победить их неуверенность и зажатость? Нужно будет серьезно проанализировать наши промахи после этой игры.
        Под рев болел я встал в рамку, вдохнул, выдохнул, закрыл глаза, разозлился на ситуацию, на генерала и Шуйского, и разгорелось за грудиной солнышко, раскидало лучи по рукам и ногам. И вот уже кажется, что все по плечу, горы сверну! Землю заставлю вращаться в обратную сторону, не что что мяч.
        Свисток - и началось!
        Димидко ошибся: ростовчане не устали, они реально роботы! Это просто какая-то желто-синяя химическая метель! Носятся со скоростью звука, на каждый мяч бросаются, наши просто за середину поля переступить не могут.
        Удар по воротам! Взял.
        Опять их атака. Удар! Отбил. Удар! Отбил… Еще удар! Фух… Мимо. Но так не продержаться.
        - Матвеич! - крикнул я защитникам, - не играете, так хоть свалите дальше на пару шагов от штрафной!
        - С хера ли? - возмутился ветеран «Динамо».
        - Не видно ни хрена! Не уходите - играйте! Лабич, сука, не спи…
        А-а-а! Летит, круглый! Из-за спин летит - четко под перекладину! Я выпрыгнул, самыми кончиками пальцев перевел на угловой. По статистике они уже нас просто закопали - в створ удар за ударом. А наши только и могут, что пасануть метров на пятьдесят и рвануть вперед в надежде на удачу. А нет ее, удачи той.
        О! Лабич проснулся, отобрал мяч у из полузащитника, катнул пяточкой Микробу, тот понесся, понесся вперед, обвел красиво противника. Пас Жеке.
        - Воропай! - крикнул я во всю глотку: - За тобой Москва! Матвеич - к ним!
        А ветеран спорить не стал, принял пас от Жеки, пасанул Бураку, а тот разбежался и как засандалит на удачу! И мяч мимо ростовчан - да прямо в…
        Наши болелы вскочили, заорали, затрепетали знамена.
        …прямо во вратаря. Не хватило силы удара, ну еще бы - с середины поля лупить!
        Димидко подбежал и крикнул вернувшемуся на позицию Матвеичу:
        - Не возвращайся! Атакуй!
        Ветеран кивнул, но остался стоять, выжидая, когда его перестанут пасти.
        Вратарь ростовчан пасанул на бровку своему крайку, а тут, как Димидко учил, Микроб и Клык вдвоем навалились на одного. Вот и преимущество! Клыков забрал мяч и будто играючи обвел соперника, дал пас назад, где нарисовался Лабич, аккуратно направил мяч вражьим воротам, а тут Погосян, отбиваясь от двух насевших защей, исполнил ножницы: подпрыгнул и ударил по мячу в полете.
        - Пошла игра! - обрадовался комментатор. - Гол в ворота ростовской команды забил игрок «Титана» под номером десять - Микаэль…
        - Погосян! - взревели трибуны, и я не заметил, как ору вместе с ними.
        Долго не праздновали, нужно было отыгрываться.
        В следующей атаке Мика снова обвел и пробил издали. Мяч полетел к воротам, вратарь прыгнул, и за спинами я не увидел, он отбил, или мяч прошел выше ворот. Нет гола, но появились опасные моменты. «Титаны» воспрянули, убедились, что могут и стали не давить - хитрить, импровизировать, тем более у нас много умеющих играть на разных позициях.
        Тут еще Димидко, рассчитывая, что я справлюсь, опорника Лабича убрал, а выпустил Синяка, который тоже нападающий. Ох, и рискует он! Но Сан Саныч прав - я справлюсь, потому что чувствую в себе силу. Только бы нашим забить два мяча, а то половина второго тайма, а счет все еще 1:2 не в нашу пользу.
        - Мужики, молодцы! Красавцы! - крикнул я своим.
        Димидко приободрился, сместился к вражеским воротам, показал Погосяну «класс», но Мика остался недоволен, не забил же.
        Пас в центр поля - за спинами не вижу, что там. Но ясно, что рубилово знатное.
        Мяч у нас! Клыков! Синяк! Жека!..
        Жека пасанул Игнату, и тут ринулся их полузащитник, ударил вперед, и снова мяч на нашей половине поля, а ростовчане ломятся к воротам всей дурной толпой. Беззвучно матерясь, Мика бросился помогать защам, да как налетит сзади на их нападающего, тот и упал, за ногу схватился, завыл. Удар сзади по ногам в штрафной площади. И не поспоришь. Пеналь. Погосян сел на корточки возле травмированного парня, руку к груди приложил - извинился. Он не специально, так случайно вышло - я буквально слышал его голос с легким кавказским акцентом.
        Прибежали медики, осмотрели пострадавшего, подняли. Держась за них, он ускакал на одной ноге.
        Я потер руки, встал на ленточку, подумал и отступил на шаг вглубь ворот. Там-то я могу двигаться сколько угодно.
        Бить поставили полузащитника, шкафа под два метра, такой у нас Быков был, не к ночи будь помянут. Я сосредоточился на его желаниях. Давай, обозначь, куда ты хочешь бить!
        Прямо. Нет, чуть ниже и левее центра, но прежде он хотел сделать обманный разбег и обозначить удар, как если бить в левый верхний угол. Ну, молодец!
        Он поднял голову, поглядел на меня прямо, с вызовом - так, словно в морду дать собрался, потом типа разбежался, типа ударил в угол - я сделал вид, что собираюсь прыгнуть влево… Но остался на месте и, спокойно поймав, прижал мяч к животу.
        Радостно взвыли трибуны. Хоть маленькая, но это для них победа, до того они смотрели ну просто избиение младенцев какое-то.
        Горе-пенальтист выматерился, причем досталось не только мне, но и всем моим родственникам, судья аж предупреждающе свистнул и покачал головой, а их тренер погрозил кулаком.
        Парни наши меня окружили, пожали руку, по плечу похлопали…
        - Да блин, мы проигрываем! - занервничал я, сбрасывая руку Думченко. - Вперед! Можете же!
        И они побежали. Уже не так, как в начале матча - уверенно, давая друг другу «пять». «Титанов» охватило злое отчаянье, когда действительно позади - Москва, и только с гранатой на амбразуру. Как они рисковали! Как исполняли! Вот это называется - красивый футбол!
        И последние пятнадцать минут только единожды противник прорвался к нашим воротам, но опасных моментов не было. Зато у их ворот - было хоть отбавляй. Особенно красиво выступил Микроб - брел-брел понуро, ртом воздух хватал, и вдруг как расправит плечи, как стартанет к их полузащитнику с мячом! Он не просто скорость набрал, а так рванул вперед, что прям блинканул! А полузащитник ростовский замешкался, думая, кому пасануть. И тут - Микроб мяч забрал, да как ускорится и - пас Клыкову, тот - Бураку. Бурак - Рябову. А тот как рванул к воротам, собирая паровоз защитников.
        Вызвал огонь на себя и - мяч вбок, Микробу. Удар!
        Я встал на цыпочки: черт не видно!
        Рев трибун… Гол?
        Хер.
        Штанга. Вот теперь выматерился я.
        Все-таки хороший у ростовчан вратарь. Крутой, я бы даже сказал. Три мяча отбил. Наши могли бы сравнять счет, но не судьба, хотя давили ростовчан еще как.
        В общем, после матча, хоть мы и продули, не было этого выматывающего чувства, что тебя поимели. Все-таки мы зубы показали, заставили противника понервничать и забили гол престижа.
        Димидко вместо того, чтобы нас распустить, свистнул и жестом поманил за собой, а когда мы собрались вокруг него, скомандовал:
        - В тренерскую все!
        Я пробежался взглядом по трибунам, силясь рассмотреть Лизу. Что она собиралась мне сказать такое, чего нельзя написать в сообщении? Для девушек порой сущий пустяк становится событием.
        Мы направились в тренерскую. Причем настроение у всех было, как будто мы выиграли: парни перешучивались, подбадривали друг друга, только Микроб все время зевал и еле держался на ногах.
        Рассевшись по местам, мы приготовились внимать, и, кажется, я знал, что собирается сказать Димидко.
        - В общем так, ребята, - проговорил он и вдруг вызверился: - Вы - мудаки! Особенно - Хотеев, Клыков и Рябов с Погосяном. Надо объяснять почему?
        Все молчали. Кто руки свои разглядывал, кто бутсы - в глаза тренеру не смел посмотреть никто. Кроме меня.
        - Вы, блин, не просто черти кривоногие! Вы - кисейные барышни какие-то, которым нужно благословение Нерушимого. Без благословения и игра не игра, можно косячить, так получается? А если так, то каждый из вас - говно, и яйца… Выеденного яйца… Тьфу. В общем, говна вы безъяйцевые! Да, и ты Матвеев, че вылупился? Вот че ты вылупился? Есть что сказать? Не было Нерушимого - никто не играл. Как появился - по-нес-лось! Ну да, у нас крутой вратарь, а вы тогда кто? Вы все зачем? Выходит, и команды у нас нет, один Нерушимый пусть стоит в воротах и делает ничью? Так? Хотеев! Ты че заснул?
        Федор и правда дрых, аж слюну пустил. Встрепенулся, подобрался и спросил:
        - Что?
        - Что-что! Баба тебя твоя заездила, вот что! Сил играть не осталось.
        - Да ладно тебе, - вступился за Микроба Колесо. - Парень выложился по полной. Сам же видел, что он творил.
        - Но почему-то счет - 1:2! - проворчал Димидко. - Вот пусть Хотеев и скажет, что ему мешало нормально играть раньше, в начале матча?
        Микроб пожал плечами, задумался ненадолго и ответил:
        - Да не знаю. Сначала обычно было, а потом, как… ну… Как будто дозу стимулятора засандалили. Такую дозу, что аж из ушей полилось.
        Димидко недобро прищурился и обратился ко мне:
        - Саня, ты что это, барыгой заделался?
        - Ага. Дал подсрачник - засандалил дозу.
        - Мы больше не будем, - улыбнулся с галерки Гусак.
        - Ты вообще молчи. Просидел весь матч, а - «не будем». Ты и так не! - Димидко замолчал внезапно, словно у него батарейка села, махнул рукой. - Короче, запомните вот это состояние и животворящий пендель Нерушимого, и в следующий раз чтобы с таким настроем и выходили. Все поняли?
        «Титаны» молчали.
        - Прекрасно! Все свободны.
        Игроки начали подниматься. Я сразу достал телефон, чтобы набрать Лизу, и увидел ее сообщение: «Жду тебя в столовой СК».
        Да что ж за срочность такая? Похоже, и правда что-то важное, раз аж из Лиловска приехала, вот, ждет.
        Погосян взял меня за руку.
        - Саня, ты ща куда?
        - К Лизе, что-то у нее случилось.
        Микроб вздохнул:
        - Жаль, я к вам собрался, разбирать игру «Динамо» - «Спартак».
        - И что "Динамо", продуло, как всегда?
        - Ничья, 2:2, - ответил Погосян. - Пишут, интересная была игра.
        - Ну, извините, - развел руками я и погрозил пальцем. - И вообще, вы должны быть наказаны. Лишены зрелищ и…
        - Секса, - подал голос маячивший на заднем плане Клыков.
        Погосян обернулся:
        - Тебе хорошо… ну, или нет. Ты и так без него.
        Щеки Клыкова вспыхнули, он потупился.
        - Короче, парни, побежал, - я пожал протянутые руки, - до вечера… может быть. Я как раз заслужил все самое хорошее.
        Глава 26. Вам сделают предложение, от которого вы не сможете отказаться
        Из-за затемненного стекла я видел, что Лиза уже на месте, тянет через трубочку коктейль. Было 19.30, до закрытия оставалось полчаса. Есть нечто неуловимое, необъяснимое и неподвластное анализу: вот так смотришь на человека, который ведет себя обычно, но ясно: что-то с ним не то.
        Как только я вошел, девушка улыбнулась как-то виновато и окаменела, пальцы сжали трубочку так, что она, наверное, аж сломалась. «Я должна вам сказать, что мы расстаемся», - это первое, что пришло на ум, даже пульс участился.
        Раздеваясь на ходу, я направился к ней. Хотелось улыбнуться, но тревога не придаст улыбке искренности. Повесив куртку на спинку стула, я уселся и попытался считать ее желания: она хотела, чтобы не было… чтобы было… чтобы я не отрекся.
        - Что стряслось? - прямо спросил я, усаживаясь и накрывая ладонью ее бледную руку.
        Судя по непонятным желаниям, бросать она меня не собиралась.
        - Саша, - проговорила она и замолчала, отводя взгляд.
        - Да что такое? Говори уж, раз собралась. Ты мне изменила?
        В ее глазах заблестели слезы, она затараторила:
        - Нет, ты что! Я… Мне страшно. У меня… ну, эти дни всегда день в день. Хоть часы сверяй, и вот, нету… Третий день уже.
        Меня будто окатили холодной водой. Потом - горячей. А потом напряжение ушло, и я растекся по стулу. Видимо, выражение лица у меня было странным, Лиза интерпретировала его по-своему, выдернула руку и затараторила:
        - Я понимаю, что три дня - не тот срок, чтобы делать выводы, всякое бывает. И тест ничего не покажет, может, все еще наладится. Но мне так страшно с этим - одной! Не маме же говорить!
        Меня словно мешком с мукой по голове приложило. Новость - пусть даже в таком пока размытом виде, догадка по сути, но… То, что я почувствовал, не понять молодому юноше без опыта прошлой жизни. У этого гипотетического юноши наверняка первым делом рассудок помутился бы от панических мыслей: охомутали! Прощай, свобода! Я не готов! Я еще не нагулялся!
        Для меня же… Не зная, что сказать, но чувствуя, как щиплет в глазах, я потянулся к Лизе через стол и пробормотал:
        - Лиза, ну ты что. Это ведь… это прекрасно!
        Столько мы с Аленой ждали, хотели ребенка, а тут - раз - и нежданно-негаданно. Вот что значит - молодые растущие организмы. Конечно, может, Лиза ошиблась, перенервничала, и цикл расстроился - так бывает, ведь я все делал, чтобы она не забеременела, но пишут, что прецеденты бывали. Я много узнал обо всем этом, когда мы с Аленой готовились стать родителями.
        Вот так подарок! Вот бы здорово было! В том мире не получилось узнать, что такое быть отцом, а в этом - вот так сразу!
        - Ты тест делала? - спросил я.
        Она кивнула.
        - Да. Ничего. Но он и не покажет, это же не срок, еще гормоны не начали выделяться, какие он узнает. И врач ничего не скажет.
        - А ты сдай кровь на ХГЧ, это самый точный анализ.
        - На что? - округлила глаза Лиза.
        - Хорионический гонадотропин человека, - объяснил я, и глаза ее стали еще больше.
        - Откуда ты это знаешь?
        - Читал. У меня память абсолютная, я ж говорил? Помню все, кроме своего прошлого.
        - Ты же предохранялся… Ну, говорил, - возмутилась Лиза. - И не сказал мне про… осечку? Я бы тогда сама…
        - Да не было осечек. Просто нет абсолютного метода, кроме резинового. Да и тот, бывает, сбоит. Лиза, да что с тобой? Все ж хорошо… Да?
        Ее губы задрожали.
        - Ты… меня не бросишь?
        - Глупая. А ну иди сюда!
        Всхлипнув, она поднялась, и я сгреб ее в охапку.
        - Это ведь чудо - новая жизнь.
        Тело наполнилось теплом, хотелось спеленать им Лизу, чтобы она не нервничала. Я поймал себя на мысли, что расстроюсь, если это будет неправда. Нет, не так: очень расстроюсь. Идея стать отцом из той жизни, уже забытая, но заново всколыхнувшая сердце - мой род будет продолжен! Я засейвлюсь! Я буду отцом! А-а-а!!!
        - Я ведь люблю тебя, как ты могла такое подумать?..
        - Но мы так молоды, у тебя карьера…
        - Да я на руках тебя теперь носить буду!
        Хотелось прямо сейчас брякнуться на колено и просить ее стать моей женой, но это так не делается. Девушкам хочется романтики, чтобы этот миг остался в памяти навсегда. Кольца опять-таки купить надо.
        Вспомнилось, как мы с Аленой лазали по крымским горам и нашли волшебное место - Храм солнца, он же Тышлар. Шесть скал-зубьев вокруг еще одной, где суеверные люди загадывают желания и оставляют монетки. Мы с Аленой загадали ребенка.
        Так вот, на наших глазах парень привел туда свою юную подругу и сделал ей предложение, подарив кольцо. Алена чуть не плакала от умиления. Вот нужно что-то похожее - для Лизы.
        - Прости, - прошептала она и ткнулась носом мне в шею, а я принялся гладить ее по волосам.
        - Все будет хорошо. Я рад, правда рад!
        - Это такая ответственность, - прошептала она.
        - Мы справимся. Ни ты, ни я, ни наш сын… или дочь - ни в чем не будет нуждаться. А дети, зачатые в любви, получаются умными и красивыми. И есть в кого! - Я приподнял ее голову за подбородок и поцеловал.
        - Но мы так молоды… - прервав поцелуй, сказала она задумчиво, и я почувствовал - девушка успокаивается.
        Кто же ее так напугал? Вспомнилась бабка-генеральша, и я представил ее голос: «Только попробуй в подоле принести - сразу вон из дома!» - так ведь девочек пугают?
        - Зато все будут думать, что вы сестры. Или брат с сестрой.
        - Ты говоришь, как… как будто тебе пятьдесят… И, честно говоря, немного пугаешь. Думала, ты…
        - Что?
        - Что среагируешь иначе. - Она вдруг осознала, что говорит, и затараторила: - Но я очень надеялась и молилась, чтобы ты именно так… Я… Ты… - Лиза запнулась, а я не стал перебивать, очень хорошо понимая, что она хочет сказать. - Дед бы хотел внука. Наверное. А бабушка… она считает, что дети портят жизнь, и все детство меня пугала. Ну, не детство, а как я стала подрастать.
        - Забудь. Если все сложится, я возьму ответственность. И уверен, что справлюсь.
        - Спасибо, - улыбнулась она, покосилась на разносчицу, смотрящую с недовольством.
        А я понял, что мы - последние посетители, и то я, как говорят официанты, «марамой» - то есть бесполезный плохой клиент, от которого одни проблемы.
        Лиза потянула меня за руку.
        - Пойдем отсюда.
        И мы вышли в темноту, снова обнялись.
        - Чего ты хочешь? - спросил я, лихорадочно думая, что бы для нее сделать особенное.
        В ответ она повела плечами.
        - Давай пройдемся. Ночной город успокаивает.
        Хотелось затащить ее в теплое место и укутать, но я себя тормознул: она не на последнем месяце, и вообще, вдруг это ложная тревога.
        - Тогда уж давай в центр, здесь-то что, одни панельки.
        Она взяла меня под руку и куда-то повела, как оказалось - к автобусной остановке. Еще чего не хватало! Я свернул к такси, открыл перед Лизой дверцу, уселся сам и задал маршрут на Большую Московскую.
        Михайловск - удивительный город, где старина граничит с древностью, а современное так и не воцарилось. В той реальности я не побывал в его аналоге, в этой фонари в центре больше напоминали газовые, а лампочки - свечи. Никаких неоновых вывесок, только деревянные таблички. На центральных улицах в кафе стояли только деревянные столы и стулья, и наши современники со смартфонами на их фоне смотрелись чужеродно. Чуть дальше находился ресторан, где обслуживали официантки в платьях восемнадцатого века, и там же иногда актеры давали небольшие представления с участием гостей. Интересно, можно сымпровизировать? Сегодня пятница вечер, по идее все должны быть на месте…
        Мой взгляд привлекла компания неформалов, оккупировавших скамейку. Синеволосая девчонка в клетчатых штанах и «казаках» приставала к прохожим с оранжевой шляпой, парни горлопанили романсы:
        - И под ее атласной ко-ожей, и под ее атласной ко-ожей
        Течет отравленная кровь.
        Я посмотрел на Лизу, на них. Оценит, нет? Проверим. Спеть я собирался Адамса «I do it for you» - как нельзя подходит и девушкам нравится, к тому же песню девяносто первого года должны здесь знать. Остановившись, я принялся искать аккорды в Комсети. Есть! Не факт, что сам смогу сыграть, так покажу их гитаристу, а слова я помнил.
        - Идем!
        Я повел ее к уличным музыкантам, говоря:
        - Ты пела когда-нибудь под гитару у костра?
        Лиза снова округлила глаза, я продолжил:
        - Вижу - нет. Вот представь, что тут костер, вокруг лес, лето, море… А вода ночью в море светится, ты купаешься будто в звездах…
        - Саш, я остерегаюсь таких людей… - Лиза попыталась освободить руку.
        Мальвина вычислила во мне спонсора, заулыбалась, протянула шляпу. Я вытащил из кармана сотенную.
        - Можно спеть?
        Парни, один патлатый и похожий на гота, второй - лохматый ботан в очках и с жидкой бородкой - переглянулись. Гот протянул мне гитару и подвинулся, освобождая место на скамейке. Я притянул напуганную Лизу и посадил рядом.
        - Для моей любимой девушки, к тому же - самой красивой на земле.
        Я попытался взять несколько аккордов романтичной песни и понял, что не могу - у пальцев этого тела не хватает мышечной памяти. Обратился к готу, протягивая телефон:
        - Адамса можешь сыграть? Аккорды вот.
        Он уставился в экран, заулыбался, кивнул.
        - Смогу! Только оригинал послушаю.
        Парень надел наушники и углубился в процесс. Мальвина уселась на спинке скамейки, как на жердочке, вытащила из рюкзака небольшой барабан, кажется, он называется джембе, и приготовилась участвовать.
        - Ну че, готов? - спросил гитарист и ударил по струнам.
        Я взял Лизу за руки и запел:
        - Look into my eyes - you will see… What you mean to me…
        - Какая прелесть, - вздохнула Мальвина, подперла голову руками и заулыбалась, передумав аккомпанировать на джембе.
        Понемногу настороженность ушла с лица Лизы, глаза ее заблестели, губы тронула улыбка, и я наконец почувствовал, что от нее исходит не льдистая отчужденность, а живое тепло. Когда я закончил, заметил, что прохожие замедлили ход, а две девчонки в одинаковых черных пальто остановились. Мальвина своего шанса не упустила, слетела с насеста и побежала к ним со шляпой. И даже что-то заработала.
        - Спасибо, - прошептала Лиза.
        Ботаник, который все это время на меня с подозрением косился, наконец сказал:
        - А я тебя знаю! Ты - Нерушимый, наш вратарь.
        - В натуре? - удивился гот.
        - Правда, - кивнула Лиза, вытирая слезу.
        - Дай пожму твою клешню! - ринулся в атаку гот. - Я Никита. Это - Кот. Ну, я даже не знаю кому завидовать: девушке…
        - Лиза, - представилась она.
        - Лизе или Сане. Вы красавчики!
        Прибежала Мальвина и заискивающе обратилась ко мне:
        - Давай ты еще что-нибудь споешь? Им понравилось.
        - Да ты знаешь, кто это? - гот Никита развернул меня к ней. - Это ж Нерушимый, вратарь «Титана»!
        - Саша? Во дела… За это нельзя не выпить! - Мальвина полезла в свой рюкзак, но я ее остановил.
        - Спасибо, мы не пьем!
        - Чаю! - Девушка вытащила огромный термос и представилась: - Кстати, я - Аюшка.
        И мы пили горячий чай, пахнущий ромашкой и чабрецом. Потом Кот сгонял за пончиками, а Аюшка повела нас на крышу продолжить пиршество. Прежде чем пробраться в подъезд, я рванул в цветочный, но не за розами, а за небесными фонариками. Как там в песне поется? «Если тушат свет, значит, грех так грех» - если романтика, значит, крышесносней всех!
        Мы на цыпочках, чтобы не всполошить жильцов старинного четырехэтажного дома, поднялись к ржавой оплетенной паутиной двери на чердак. Аюшка вынула из своего волшебного рюкзака, в котором, наверное, был портал в комнату, где собраны все полезные вещи, связку ключей. Среди них выделялся один, похожий на тот, из «Буратино», что от двери за холстом, а потом долго мучилась с проржавевшим замков.
        - Черт, сто лет ее никто не открывал!
        Ее сменил я, потом Никита и даже Лиза, но ни у кого ничего не вышло.
        - Погодите-ка, есть одно магическое средство.
        Кот сделал пассы над замком, три раза присел, приговаривая «Ку» - Лиза засмеялась, сжимая мои пальцы. А потом Кот достал из пакета пончик, поднес к замку и принялся давить, пока не добыл масло. То ли так совпало, то ли и правда масло помогло, но ключ наконец провернулся. Аюшка напрыгнула на Кота и горячо поцеловала. Дверь запричитала, как столетняя старуха, заколыхалась паутина в темноте. Кот посветил туда фонариком и ухнул филином, за что получил подзатыльник от Аюшки.
        - Тс-с! С таким трудом ключ добыла, вы бы знали! Не надо никому знать, что мы тут шастаем. Крыша улетная - отвечаю!
        Крыша была плоской, неопасной, и мы смотрели на город сверху, на его подсвеченные храмы и точки фонарей и квадраты окон. Лиза оттаяла, и я чувствовал, что она счастлива. Я достал фонарики, две штуки. Перед тем, как отправить их в полет, сказал:
        - Загадывай желание.
        Лиза закивала, заулыбалась. А я загадал сына, провожая взглядом небесный фонарик, превращающийся в светящуюся точку. Хотя от принцессы бы тоже не отказался. Пусть хоть в этой реальности все получится!
        С ребятами мы расстались друзьями, я скупил Лизе все розы в единственном работающем цветочном ларьке, и мы отправились в гостиницу. Перед тем, как открыть дверь номера, Лиза обняла меня и прошептала:
        - Спасибо. Я всегда сторонилась таких людей, а они - душевные! Не думала, что это будет так волшебно! Сегодня был лучший день в моей жизни!
        - Почему это «был»? Все только начинается!

* * *
        Кто бы знал, как не хотелось просыпаться и уходить утром! Я валялся до последнего, прижимая Лизу к себе, пока наконец она не напомнила, что мне нужно быть на тренировке.
        Наскоро приняв душ, я перед уходом поцеловал ее и сказал:
        - Сделай анализ крови, чтобы знать наверняка и не переживать по пустякам.
        Девушка нахмурилась.
        - Матери сразу донесут. Нас же все знают!
        - Сделай в Михайловске, - брякнул я и встретился с ее недоуменным взглядом.
        Ах да, тут же медицина бесплатная, СССР ведь, нужно идти к своему врачу, становиться на учет. Неужели нет частных практикующих врачей? Похоже нет.
        - Я тебе денег оставлю, приди на прием к кому-нибудь местному, заплати…
        Она округлила глаза.
        - Взятку давать? Как ты себе это представляешь?
        - Очень даже хорошо представляю.
        Я мысленно прокрутил ситуацию: приду я, молодой отец, отловлю гинеколога в поликлинике, уболтаю принять Лизу и сохранить это в тайне. С одним не выйдет, так получится с другим. Мне несложно, а вот юной особе в интересном положении, которая, наверное, и врачей боится, очень даже сложно. Остается у Димидко отпроситься в обед на два часа. Говорить об истинной причине я, конечно, не буду, скажу - надо. Надавлю, если потребуется. Да, так и сделаю.
        - Не уезжай в Лиловск сегодня. Приходи к стадиону в час, я все устрою.
        Лиза потянулась в кровати и сказала, улыбнувшись:
        - Вот теперь я вижу, что ты справишься. Беги давай!
        Спускаясь на лифте, я решил проверить сообщения и обнаружил сразу несколько - от потенциального покупателя машины. Он согласен ее взять, если я уступлю десять тысяч. Сразу соглашаться я не стал, написал, что уступлю лишь три. Ответил покупатель сразу же, предлагая скинуть уже семь. Я уступил еще тысячу, думая, что вырученные деньги пойдут на подарок Лизе. Сторговались на пяти, условились встретиться в девятнадцать ноль-ноль.
        Прекрасно! Плюс без малого двести тысяч - и продержаться можно будет, и команду поддержать, а там глядишь Самойлова выпустят, если уже не выпустили.
        Увлеченный торгом, я не сразу среагировал, когда меня окликнули на улице. Обернулся. За мной широким шагом топал невысокий человек в черной шляпе и плаще в пол. За полями было не разглядеть лица, потому я насторожился.
        - Нерушимый, да стой же!
        Мужчина поднял голову: похож на итальянца, взгляд цепкий. Где-то я его раньше видел… Машков! Но не он, конечно, просто похож.
        - Здравствуйте, - кивнул я. - Извините, я опаздываю на тренировку.
        - Меня зовут Ковалев Алан Георгиевич, я начальник московского «Динамо». Разговор есть.
        - Извините, некогда, - отмахнулся я и зашагал к такси.
        Охренели совсем! То меня - пинком под зад, теперь, вот, будут пытаться переманить?
        - Я от Олега Самировича Ахметзянова, - сказал он с нажимом.
        Я замер с поднятой ногой, снова обернулся. Ковалев меня догнал и зашагал рядом.
        - Твоя команда тонет. Эти парни не тянут даже Первую лигу. - Он замолчал, но ответа не дождался и продолжил: - Не надо идти на дно вместе с ними. Предлагаю тебе место вратаря в «Динамо», место в сборной, и, соответственно, Евро и мундиаль.
        Эпилог
        Мысли пронеслись стремительно. Кажется, это со мной уже было, только без зажравшегося генерала, намекающего на какое-то предложение. Сука, генерала, который сломал игру - то ли чтобы власть свою показать, то ли просто не счел нужным меня замотивировать. Приказали - исполняй, смерд. Как бы то ни было, такое отношение симпатии ему не прибавило.
        Меня охватил злой азарт, желание ударить в ответ, пусть и с запозданием. Наверняка генерал наплевал и на то, что у меня личные счеты с «Динамо» и полное непонимание с тренерским составом. Не мог ради приличия другую команду предложить? Или просто коллектив «Динамо» легче контролировать?
        Я ядовито улыбнулся и сказал:
        - И что, это место вратаря в основном составе? Или на скамейке буду мозоли на ягодицах насиживать?
        - Вопрос решаемый. Я постараюсь договориться с тренером…
        Постарается он. Мне главное - играть, им - чтобы я поехал в Европу, и на меня вышли западные спецслужбы, а потом я тут ловил крыс. Если это так важно, пусть на чемпионат меня берут, потерпят годик. Да и что мне тот Ахметзанов сделает? Начнет душить команду? Ну, может, пару недель побесится, потом забудет.
        - Знаете что, - проговорил я, останавливаясь возле машины, - мой ответ - нет. Нет, нет и еще раз нет! А товарищу Ахметзянову передайте, что с таким отношением к подчиненными… - Я заставил себя замолчать, чтобы не наболтать лишнего.
        Почуяв мою злость, Ковалев отступил на шаг и примирительно поднял руки.
        - Не горячись и не спеши с ответом. Время на обдумывание есть до следующего заявочного окна. Ты пойми, это ж в первую очередь не генералу выгодно, а тебе. Деньги, слава - мировая, а не в пределах города. Все это будет тебе доступно. Поиграешь нормально, а не будешь тянуть на себе бездарей.
        - Что ж. Я рассмотрю предложение, если «Динамо» возглавит… Романцев. С Марок… с Костенко я работать отказываюсь. Точка.
        Романцев «Динамо» не возглавит, потому что у него должность поинтереснее.
        Не прощаясь с Ковалевым, я плюхнулся на заднее сиденье, сказал таксисту адрес и задумался о том, что тюрьма и правда меняет человека. За месяцы, проведенные в СИЗО, я стал резче и рискованней, рубанул, вот, с плеча. А что, если Ковалев не так уж неправ?
        Мысли завертелись вокруг Лизы и нашего возможного ребенка. Я обещал, что мы не будем нуждаться, но если «Титан» и дальше продолжит тонуть - еще как будем. И плюс ко всему - прощай, чемпионат мира, карьера футболиста быстротечна, десять-пятнадцать лет - и вот ты никому не нужен.
        Как-то безрадостно стало от таких мыслей, и я отогнал их. Посмотрим, как все сложится. Если и правда команда разбежится, то выбор будет сделан за меня.
        ПЯТАЯ КНИГА ЗАВЕРШЕНА. Начата выкладка шестого тома:
        Наградите автора лайком и донатом: