Андрей Столяров
        После нас
        Когда мне нужно подумать, я через небольшую площадь выхожу к гранитному полукружью, которое разделяет реку на два самостоятельных русла. Здесь спокойно. Народу в середине дня немного. Транспорт проходит в стороне. И - тишина. Никто не мешает. Плещет вода в шершавые гранитные ступени.
        Лучшего места не найти.
        Правда, в этот раз мне не повезло. На площадке кузовом к реке стоял пятитонный грузовик. Человек шесть рабочих сгружали с него какие-то сваренные трубы и яркие красные пластмассовые листы. Вероятно, готовились к празднику. Время от времени они включали отбойные молотки, вгрызаясь в плиты, и тогда грохот бил по ушам, голуби с мостовой ошалело прыгали в небо.
        Минут пятнадцать я помучился таким образом, а потом решил вернуться на работу. Толку все равно никакого.
        Тут он ко мне и подошел.
        Ему было лет сорок. Ничем особенным он не выделялся. На нем была спортивная куртка - зеленая, наглухо застегнутая, с плотными манжетами - и такие же зеленые узкие шаровары, заправленные в тяжелые, литые, как у лыжников, ботинки. Лицо - крупное, энергичное.
        Он походил на спортсмена. Или по возрасту скорее на тренера.
        - Извините, пожалуйста, - сказал он и прикоснулся к голове, как бы приподнимая невидимую шляпу. - Еще раз извините. Я могу обратиться к вам с вопросом?
        - Ради бога, - ответил я.
        - Вы не знаете, что здесь строят? - Он с досадою показал на трубы.
        Я ему объяснил.
        - Значит, к празднику?.. А потом снимут?
        - Наверное, - сказал я. - А может быть, и нет. Строят, кажется, основательно.
        Он сказал, словно про себя:
        - Город как человек. В нем все время что-то меняется. Постепенно, капля за каплей. Современникам это незаметно: они стоят чересчур близко. Понимаете? Слишком маленькая дистанция для оценки. - Я промолчал.
        - Трудно представить, - добавил он. - А ведь все это будет другим.
        Я посмотрел на здание Торговой палаты - белые колонны светились. Крыльями по обеим набережным распластались Пакгаузы - серые, легкие, в громадных окнах.
        Небо было синее и прозрачное. Недавно прошел дождь. На асфальте голубели холодные лужи. Что здесь может стать другим?
        - Невозможно представить прошлое, - сказал человек. - Читаешь описания, рассматриваешь гравюры. Все это - мертвое. Вот вы можете представить себе Париж двести лет назад? Или Лондон?
        - Вы историк? - спросил я.
        - В некотором роде...
        Тут загрохотали молотки. Рабочие подхватили трубу и начали ее поднимать. Она была метров шесть в длину.
        Я ждал. В словах этого человека был какой-то смысл, которого я не угадывал.
        Снова наступила тишина, и он произнес:
        - Я иногда думаю: ведь все могло быть иначе. Что сейчас центр города? Дворец, Площадь, Колонна. А сначала Гвиччони предложил строить город именно здесь. Вот где мы стоим. По всему острову хотели прорыть улицы-каналы. И они должны были связываться между собой тоже каналами, только более широкими, идущими с востока на запад. И получилась бы Венеция. Вы бывали в Венеции?
        - Откуда? - сказал я.
        - Но, вероятно, представляете себе? Это известный в прошлом город.
        Я хотел возразить, что не только в прошлом, но и сейчас. Человек, однако, уже говорил дальше:
        - И Деллон - генерал-архитектор города - тоже хотел центр поставить здесь. Но проект не прошел. К тому же отсутствие мостов. Изоляция от левого берега: туда подходили все дороги. И так далее... А мог бы быть совсем другой город. Вообразите себе - каналы...
        Я вообразил.
        - Или когда не было Пакгаузов и Сенат открывался прямо на реку. - Заметив мое недоумение, он пояснил: - Вон то здание раньше называлось Сенатом. А перед Сенатом была громадная площадь до самой реки. Мне кажется, что наиболее живое в городе - площади. Они дают ему свет. - Он показал за мост: - Посмотрите.
        И действительно, Площадь с Колонной в центре была очень светла.
        - Здесь могла бы быть такая же площадь, - сказал человек. - И город был бы совсем иным. А может быть, и сам мир был бы иным. История, скорее всего, вариабельна. Неизвестно, какая песчинка сдвинет чашу весов.
        Опять загрохотали и смолкли молотки. Человек вышел из задумчивости.
        - Извините, если обеспокоил...
        - Сколько угодно, - вежливо сказал я.
        Рабочие с криком начали устанавливать вторую трубу. Человек неприязненно покосился в ту сторону.
        - Самое интересное, что это переживет многое другое. Многое... - Он поднес руку к невидимой шляпе: - Еще раз извините. - И не торопясь пошел от меня вдоль парапета - к асфальту, к трамвайным путям.
        Я пожал плечами. Странный он был какой-то. Говорит об архитектуре и в то же время как бы о чем-то другом. Странный. Странный.
        Был уже полдень, и я решил, что пора возвращаться. За человеком я вовсе не следил. Так, краем глаза. Я увидел, как он дошел до ступенек и оглянулся - не видит ли кто, к самому лицу поднес руку с часами, неожиданно повернулся и шагнул прямо в середину большой лужи.
        Понятно, подумал я. Все-таки ненормальный.
        Человек стоял в луже, смотрел на часы и чего-то ждал. Губы его шевелились. Народу было мало. На него никто не обращал внимания. Вдруг он поднял голову и ступил в клумбу с георгинами. Я не поверил своим глазам. Но он сделал еще шаг прямо по цветам - и исчез.
        Я завертел головой. Светило яркое летнее солнце. Шелестели тополиные кроны на ветру. Белело колоннами невысокое здание Палаты. Весело стуча по рельсам, с одного моста на другой пробежал трамвай.
        Все выглядело как обычно.
        Вот только человек шагнул в клумбу и исчез.
        Я направился к этому месту. Лужа была как лужа. Обыкновенная. Голубая вода еще дрожала. На поребрике клумбы отпечатался мокрый след. И цветы были слегка примяты.
        Чувствуя себя последним идиотом, я ступил туда же. Хорошо еще, ботинки были непромокаемые. Повернулся лицом к реке. Точно так же делал и он. Оглянулся. Было очень неловко: среди бела дня взрослый человек забрался в лужу. Но у всех были свои дела. Никто на меня не смотрел. Осмелев, я поставил ногу на поребрик - точно в след, задержал дыхание и шагнул в клумбу, где земля еще хранила вдавленный отпечаток.
        Свет погас.
        А потом опять зажегся.
        Но это был уже совсем другой свет - густо-сумеречный и фиолетовый.
        Я открыл глаза. Низко-низко над городом стояло темно-лиловое небо. По нему от горизонта до горизонта растянулись черные, невиданные облака. Края их дрожали и светились серебром. Будто негатив. Коричневое солнце пульсировало: больше-меньше, больше-меньше. Казалось, оно сейчас лопнет. Было очень жарко. Точно в пустыне - просто нечем дышать. Словно неимоверной силы буран поднял тяжелую пыльную тучу и оставил ее висеть в раскаленном воздухе.
        Все вокруг изменилось. Гранитное полукружье, вдававшееся в реку, осталось, но сама река совершенно высохла. Дно ее потрескалось, и из трещин медленно поднимался бурый тяжелый дым. Одна колонна с корабельными носами исчезла. Вместо нее громоздилась пирамида камня. У другой же не было верхушки, и она торчала, как гнилой старый зуб.
        Тополя сгорели совсем. Будто их никогда и не было. Из расколотых каменных плит, из потрескавшегося пустого асфальта сплошными зарослями взметывался могучий кустарник с длинными колючими изрезанными листьями. Он походил на осот, только совершенно черный. Вся огромная набережная, сколько хватало глаз, поросла им.
        Дворец за высохшей рекой выглядел внешне нормальным, но мост в три пролета обрушился - переплетались ржавые балки, и Площадь на той стороне тоже заросла осотом. Колонна высилась в нем, как в черном озере.
        Мир был мрачный и какой-то безжизненный. Нигде ни одного движения.
        Я протер глаза. Наваждение не исчезало.
        Человек, с которым я недавно разговаривал, стоял впереди, спиною ко мне. Он немного согнулся, словно готовясь прыгнуть, и, прижав локти к бокам, быстро-быстро настороженно вертел головой.
        - Здравствуйте, - глупо сказал я.
        Человек вдруг и в самом деле прыгнул - будто кошка извернувшись в воздухе. В руке у него оказался пистолет, а короткое толстое дуло смотрело прямо на меня.
        Я даже присел от неожиданности. Оборвалось сердце. Он дышал часто, отрывисто, как при беге. А глаза были абсолютно безумные. Два стекла. Я подумал, что он сейчас выстрелит, но он хрипло спросил:
        - Кто, кто, кто?..
        - Это я, - не сразу ответил я.
        - Звание, специальность? - резко спросил он.
        Мне раньше не приходилось стоять под пистолетом. Ощущение было не из приятных.
        - Ну! - прикрикнул человек и немедленно оглянулся.
        Язык не повиновался мне, но я все-таки сказал:
        - Лейтенант запаса...
        - Какого запаса? - сурово сказал человек. - Что ты крутишь?
        Вдруг глаза его прояснели и муть отхлынула. Он меня узнал.
        - А... это вы... Какого черта?
        - Вот... пошел посмотреть... - очень невразумительно объяснил я.
        - Вы что, видели, как я уходил?
        - Да...
        Человек энергично выругался.
        - Ну и тоже - встал в лужу, а потом на клумбу. След в след...
        Он презрительно усмехнулся:
        - Не на клумбу, а в ноль-время вы встали. Проще говоря - в дыру. - Посмотрел на часы: - Пятьдесят секунд. Сильно повезло. Под занавес проскочили. Еще немного - и попали бы в закрытый туннель.
        Это был, несомненно, тот самый человек, с которым я разговаривал у реки. Но насколько он изменился! Там он был мягкий, воспитанный, даже застенчивый немного. Тут же - бугры мышц под курткой, лицо жесткое, словно из железного дерева, и в глазах - твердый зеленый лед. Чувствовалось, что он умеет принимать решения мгновенно. В сочетании с пистолетом это не вызывало у меня восторга.
        Он кивнул на что-то позади меня и неожиданно весело спросил:
        - Ну, а кто был прав?
        У гранитного парапета громоздилось непонятное переплетение труб, верхняя часть которых оплавилась и тускло блестела над ржавчиной.
        - Те самые, - подтвердил человек. - Узнаете? Рабочие их устанавливали к празднику?
        Я хотел сказать, что ничего не понимаю, но тут заросли осота позади него зашевелились и в просвете мелькнуло нечто кожистое, блестящее.
        Человек, наверное, уловил тревогу на моем лице, потому что стремительно обернулся - крикнул, махнул. Осот разошелся верхушками - там завозилось и зашуршало, - продолговатое тело метнулось вверх, раздался резкий хлопок, яркая вспышка - я попятился, споткнувшись, - громадная ящерица рухнула на каменные плиты и забила хвостом, заскребла бугорчатыми когтями по камню. Кожа у нее была антрацитовая, противно влажная, слизистая. Пасть разинулась, и дрожал высунутый на полметра алый раздвоенный язык. Блестели конические зубы.
        Она сворачивалась кольцом и втягивала под ребра оранжевый пятнистый живот. А глаза ее горели холодной злобой.
        - Кажется, одна, - сказал человек.
        Он застыл, просматривая заросли. Пистолет ходил вправо и влево. Все было тихо. Стебли сомкнулись. Не отводя глаз от осота, он перешел ко мне, в открытое пространство, и прислонился к шершавой глыбе.
        - Повезло.
        Ящерица билась уже слабее. Из-под нее натекла лужа синей пахучей крови. Пленкой подергивались зрачки. Она подняла голову и жалобно, пронзительно запищала.
        Человек сейчас же выстрелил второй раз. Ящерица стукнулась головой о камень.
        - Вот так будет хорошо, - удовлетворенно сказал он.
        Тут я обнаружил, что довольно глубоко забрался в щель между двумя вывороченными плитами и поспешно выкарабкиваюсь оттуда - весь в серебряной паутине и в разодранных пыльных полосах.
        - Будем надеяться - обошлось, - пробормотал человек. - Могло быть и хуже. - Вспомнил о моем существовании и повернулся: - Ну как, нравится?
        - С ума сойти, - честно сказал я.
        Он посерьезнел.
        - Однако, что же с вами делать?
        - Если ко мне нет вопросов, то я, пожалуй, пойду.
        - Куда?
        - К себе.
        Человек усмехнулся:
        - Если бы это было так просто.
        Несмотря на удручающую жару, меня вдруг прошиб озноб.
        - Вы хоть представляете, как сюда попали? - мягко спросил он.
        - Шагнул в клумбу...
        - Вы шагнули в дыру во времени, - сказал человек. - Проскочили по туннелю. А сейчас он закрылся.
        - Понятно, - произнес я чужим голосом. - Скажите, а у вас нет еще одной такой же дыры? Я бы шагнул в обратную сторону.
        - Здесь не очень-то симпатично?
        - Да, я как-то привык... к другой обстановке.
        Человек дулом пистолета почесал бровь.
        - Помочь, конечно, надо. Не оставаться же вам тут на всю жизнь.
        - Не хотелось бы, - с надеждой сказал я.
        - И для меня ваше появление чревато. Все эти похождения во времени... Такое у нас не поощряется.
        Он согнул руку и неловко - мешал пистолет - вытащил из часов длинный тоненький стерженек. Покрутил его. Раздался звонкий щелчок.
        - Вообще-то сейчас сезон, - бормотал человек. Солнце активное. А это много значит, если солнце активное.
        Коричневое солнце на небе сжималось и расширялось. Черных облаков до горизонта стало намного больше.
        Вдруг он неожиданно спросил:
        - В бога верите?
        - Нет, - удивленно сказал я.
        - Придется поверить. Туннель будет через двадцать минут. Уникальное совпадение. Через двадцать минут, четыреста метров на юго-запад. Вам необычайно везет. - Он сориентировался по часам. - Четыреста метров. Это, значит, во-он там, - показал на обширное здание Музея.
        Мне стало немного легче. Очень не хотелось застрять тут на всю жизнь. Этот мир был не для меня.
        - Лучше прибыть загодя, - между тем сказал человек. Посмотрел с сомнением: - У вас была хоть какая-нибудь военная подготовка?
        - Да.
        - Значит, стрелять умеете?
        - Нет.
        Он покрутил головой. Строго и медленно приказал:
        - Идти за мною шаг в шаг. Команды выполнять беспрекословно.
        - Понятно, - ответил я, стараясь быть твердым.
        - И еще. - Он достал плоскую коробочку, из нее две ярко-красные, тревожные таблетки. Одну положил в рот, а другую протянул мне: - Вы сейчас каждую минуту получаете десять рентген. С этим надо считаться.
        Таблетка на вкус была горькая. Просто челюсти сводило в дугу.
        Человек глубоко вздохнул:
        - Поехали!
        К Музею вела тропинка из каменных плит, уложенных, вероятно, вручную - неровно. Осот сквозь них не пробивался - черной стеной поднимался по бокам.
        - Руками не трогать, - предупредил человек, указывая на колючие стебли. - Яд накожного действия. Будут ожоги, нарывы и так далее.
        Жара на тропинке была сумасшедшая. Из нагревшихся зарослей тек пряный густой аромат, напоминающий какие-то духи. От него кружилась голова. Человек шел быстро, упруго, внимательно посматривая по сторонам. Я брел кое-как, спотыкаясь. Тишина вокруг стояла жуткая. Ни единого звука. Только наши шаги. В ушах у меня звенело, будто пели тысячи озлобленных комаров.
        Вдруг человек остановился и схватил меня за пиджак.
        - Что? - спросил я.
        - Тихо, - сквозь зубы приказал он. - Тихо.
        Он рассматривал непроницаемые заросли. Осот стоял совершенно неподвижно. Листья в стеклянных шипах переплелись плотной душной стеной.
        - Береженого бог бережет, - наконец сказал человек и дважды выстрелил.
        Толстые черные стебли согнулись и с дождевым шумом легли на тропу. Будто провели по корневищам невидимой косой. За ними ничего не обнаружилось.
        - Вперед! - скомандовал человек. - И быстрее, черт бы вас побрал!
        Оставшиеся сто метров мы почти пробежали.
        Осот немного не доходил до Музея. Здание его сильно пострадало: штукатурка и рамы были выворочены, а стена, обращенная к нам, треснула от крыши до основания. В ней зиял здоровенный пролом. Правая часть осела и угрожающе накренилась.
        Я отчаянно задыхался. Мы шли слишком быстро. Но человек не дал мне передохнуть. А едва дождавшись, сказал:
        - Сюда!
        И сразу же из пролома выполз большой - метра в полтора - неторопливый слизняк. Он был бурого, защитного цвета, абсолютно голый, противный, а на голове его трепетали улиточьи рожки антенн.
        Я невольно вскрикнул и отступил.
        - Ничего страшного, - сказал человек.
        Ботинком с размаху пнул слизняка в бок. Тот качнулся, показав желтое брюхо, всхлипнул неожиданным басом и, развернувшись, насколько мог быстро, пополз прочь.
        - Растительноядный, - коротко объяснил человек. - Никакого вреда. Съедобный.
        И полез вверх, в пролом, по истерзанным битым кирпичам.
        Я с большим опасением последовал за ним. Слизняк вызывал у меня отвращение. Не хотелось бы еще раз натолкнуться на такую тварь.
        Мы спустились в подвал и по нему добрались до вестибюля Музея. Отсюда вели две мраморные лестницы. Одна была совершенно разломлена - в воздухе висела только ее верхняя часть, другая же каким-то непонятным образом сохранилась, прилепившись к стене.
        - Быстрее, быстрее! - непрерывно торопил меня человек.
        Каждую секунду я боялся, что лестница обвалится.
        А когда мы вступили в зал, то с середины его неторопливо поднялась и, развернув перепонки, улетела в пролом мохнатая ярко-синяя птица.
        В этом Музее я уже бывал. Раньше здесь находились чучела и макеты животных, а под потолком тянулся огромный, тридцатиметровый скелет кита. Теперь этот скелет рухнул, валялась беспорядочная груда истлевших желтоватых костей. Чучела и макеты исчезли, железные коробки витрин стояли обнаженные. А по стенам до самой крыши вздымались угольные языки пожаров.
        - Мы пойдем через здание, - сказал человек. - Хоть длиннее, но безопаснее. Между прочим, вы напрасно так отстаете.
        Тут он замер. Перед нами в витрине раскорячилась всем телом горилла. Видимо, чудом уцелевшая - чрезвычайно лохматая, с поднятыми руками. На спине у нее топорщился мешковатый горб.
        Человек внимательно разглядывал витрину.
        - Никогда нельзя быть уверенным... - начал он и внезапно выстрелил.
        В стеклах витрины неожиданно зашипело, засвистело - горб, естественно, отвалился, и на полу, разбрызгивая слюну, забилась в судорогах небольшая пузатая ящерица.
        - А ведь мог не заметить, - задумчиво сказал человек и выстрелил еще раз.
        Ящерица затихла.
        - Живучие, гады. Имейте в виду: один укус - и вы покойник. Сильнейший яд. Излечений практически не бывает.
        Я посмотрел на конические зубы и дал себе слово, что больше не отстану ни на шаг.
        Через задний пролом мы спустились во двор и прошли вдоль ограды. Двор был на удивление пустым и чистым. Даже осот здесь не рос, и асфальтовая поверхность сияла нетронутостью. Зато старинное здание дальше по набережной, с шаром наверху, совершенно развалилось. Оползни гнетущет о мусора обтекали его, и поверх щебенки господствовала витиеватая покореженная арматура.
        Человек уже выглядывал из ворот, осторожно подкручивая стерженек на браслете часов.
        Раздавались металлические щелчки.
        Я, пугаясь, приблизился.
        - Все-таки не повезло, - сказал человек. - Видите вот этот люк?
        - Ближайший?
        - Центр туннеля приходится на него. Вам придется войти в чащобу.
        Я без всякой радости посмотрел на колючий осот, покрывающий набережную.
        - Есть еще около трех минут. И почти минута, пока туннель не закроется. Только лучше не рисковать, идти сразу. Как скомандую - тут же бегите. Встаньте на крышку люка и берегите глаза.
        - Он ведь... жжется, - ответил я. - Будут нарывы.
        - А кто виноват? - раздраженно спросил человек. - Кто все это устроил?
        - Я ж нечаянно, - примиряюще сказал я.
        Он махнул рукой:
        - Речь не о том. Попали сюда и попали. Глупость. Никто вас не винит. Но неужели вам нравится все это?
        Обстановка мне, конечно, не нравилась. Тусклое лиловое небо. Коричневое солнце. Заросли осота и слизняки. Ящерицы с коническими зубами.
        - Как вы до такого докатились? - спросил человек.
        - Кто? - не понял я.
        - Ну, вы. Вы все - там. Неужели же было неясно, к чему все идет?
        - Нет, - ответил я.
        Человек глянул на часы и быстро проговорил:
        - История вариабельна. Понимаете - вариабельна. Существуют альтернативные пути развития. Если бы были приняты проекты Гвиччони или Деллона, облик города стал бы совсем иным. Так же и с нами. Все могло полететь к черту гораздо раньше. Но - держались. Ограничивали себя. Умели каким-то образом договариваться. Значит, можно?.. И вдруг как с цепи сорвались - никто ничего не видит, никто ничего не делает... Рухнуло. Теперь имеем не мир, а помойку. И на этой помойке приходится существо вать...
        - Позвольте, - сказал я. - Позвольте, но что же зависит от меня? Кто я такой? Меня же никто не послушает.
        - Зависит, зависит, - сказал человек. Он был очень сердит. - Еще как зависит. Именно от вас и зависит.
        - Но...
        - Думайте, - сказал человек. - Серьезно думайте. Все. Все вы - кто там - думайте!
        Я хотел возразить, но он прервал меня:
        - Время!.. Значит, помните: по команде выбежать - и на люк. Надеюсь, что вам повезет. Руки потом покажете врачу, скажете - нарывное. От этого не умирают.
        - Только одно... - начал я.
        Он уже махал часами:
        - Все!.. Без разговоров!.. Пошел!..
        Сердце у меня заколотилось. На секунду я как-то замешкался, но человек упорно толкал меня в спину:
        - Быстрее, быстрее!..
        Я отчаянно побежал, зацепился за что-то невидимое, треском ниток распоролся карман пиджака, выскочил за ворота - словно в ледяную воду, закрыв ладонью лицо, нырнул в колючий осот, по руке полоснуло огнем, но я уже находился на крышке.
        Свет погас.
        И опять зажегся.
        Тут же меня сильно толкнули. Плотная распаренная женщина стояла передо мной. Удивленно помаргивали ресницы.
        - Вы с ума сошли!
        - Извините...
        Женщина фыркнула что-то неприязненное и пошла дальше, оглядываясь: не могла понять, откуда я взялся.
        Набережная имела свой обычный вид. Неторопливо текла широкая полная река. Здание Музея было целое и яркое - видимо, недавно отремонтированное. Около него остановился автобус. Пестрая толпа школьников высыпала изнутри. Судя по всему, на экскурсию.
        Воздух был чист, прозрачен и свеж. Я дышал с наслаждением.
        Лишь на правой ладони, как лишайник вгрызаясь под кожу, расползалось горячее багровое пятно.
        Школьники беспечно галдели. Дул морской влажный ветер. Из-за угла, с гранитного полукруга, доносился грохот отбойных молотков.
        Не хотелось верить, что синее глубокое небо над городом станет когда-нибудь лиловым и раскаленным, что желтое солнце превратится в коричневый нарыв, лопающийся от напряжения, а вот это зеленое, с шаром на башне, здание справа от меня обернется грудой печальных камней, - светлая река высохнет, и вся набережная зарастет черным, колючим и ядовитым осотом. А по развалинам будут ползать скользкие, багровые слизняки.
        Жжение в руке усиливалось. Теперь она просто горела.
        Как там сказал этот человек?
        Думайте! Серьезно думайте!
        Надо будет думать...
        ---
        А. М. Столяров, 1990
        Сб. "Мистификация", Л. Лениздат, 1990
        Оглавление
        - Андрей Столяров После нас