Малой Кровью На Своей Территории, №04 1941 Туман Войны- библиотека РусЛит

1941 - Туман войны Иван Петрович Байбаков
        Малой кровью на своей территории #4
        Туман войны, или туман неизвестности… Уже почти два века военные многих стран мира используют этот термин для обозначения неполноты и недостоверности имеющихся данных о положении своих войск и войск противника на театре военных действий. Эта неполнота и недостоверность приводит к ошибкам в военном планировании, переброске войск и резервов, в конечном счете - к снижению эффективности боевых действий и даже проигрышу отдельных сражений. В значительной степени «туман войны» может преодолеваться (рассеиваться) при помощи хорошей разведки, качественной связи, высокой степени организации войск.
        В июне 1941 года германская армия, пользуясь своим превосходством, достигнутым за счет лучшей организации, более качественной связи и наличия боевого опыта, в приграничных сражениях устроила Красной армии непроницаемый «туман войны», громя ее боевые порядки, нарушая систему связи, внося хаос и сумятицу в управление войсками, организуя «котлы окружения».
        Наш современник Сергей Иванов, переместившись в параллельную реальность, в июнь 1941 года, использует свои военные знания и опыт, а также знания хода и событий Великой Отечественной войны в нашем времени.
        Иван Байбаков
        Малой кровью, на своей территории: 1941 - Туман войны
        Серия «Военная фантастика»
        Выпуск 256

        Небольшое вступление от автора
        Предлагаемый роман о событиях Великой Отечественной войны не является ни документальным историческим исследованием, ни учебником по тактике ведения боевых действий, ни справочником по истории развития техники. Это просто попытка рассмотреть и описать события того времени в условиях внедрения некоторых элементов послезнания и прогрессорства. Надеюсь, роман будет интересен читателям, которые любят анализировать и оценивать исторические события с разных точек зрения и в условиях изменения некоторых базовых обстоятельств.
        Тем же из вас, кто серьезно интересуется реальной историей во всем многообразии ее проявлений: историей реальной и альтернативной, историей развития цивилизации и общества, историей войн, военной тактики и стратегии, историей развития техники, вооружения, организации армий и т. д., могу порекомендовать обратиться к открытым ресурсам информационной сети Интернет, содержащим много интересной и полезной информации.
        Произведение написано в жанре альтернативной истории и является полностью фантастическим. Все персонажи вымышленные, и любые совпадения с реально живущими или жившими людьми случайны.
        Пролог
        «Я совестью и Родиной не торгую…»[Ответ пленного генерал-лейтенанта Дмитрия Михайловича Карбышева на попытки склонения его к предательству и измене Родине со стороны немецко-фашистских властей Германии.]
        Посвежело, душная от жары и влажности близкой реки летняя белорусская ночь постепенно сменилась серым, туманным маревом раннего рассвета. Легкий речной ветерок, шурша прибрежным камышом, принес с собой прохладную жизнерадостность, и воздух в небольшом смешанном хвойно-лиственном перелеске наполнился веселым птичьим гомоном - им, птичкам-то, что, им невдомек, что война…
        Разбуженные утренней прохладой, зашевелились, завозились сонные, плохо выспавшиеся люди, захныкали не желавшие возвращаться из своих сладких снов дети, их измученные долгой и трудной дорогой матери потянулись к единственному, хорошо укрытому в земляной ямке дежурному костру, мучительно прикидывая, чем сейчас накормить - нет, уже не себя, хотя бы детей, и насколько еще вообще хватит хоть какой-нибудь еды. Сами женщины и несколько мужчин этой оборванной, истерзанной долгим пешим маршем по лесам и буреломам группы, общим количеством под три десятка человек, шли впроголодь уже второй день, пока еще хоть как-то заглушая резь протестующих желудков негустым рыбным варевом, потому что жалкие остатки всех остальных продуктов теперь шли только детям. Детям, которые вместе с женщинами, подростками и парой непризывных стариков примкнули по дороге к небольшой группе военных, шедших от границы вслед за отступающими в беспорядке и неразберихе советскими войсками.
        Примкнули, а потом и еще насобирались как-то незаметно, по пути через маленькие - хутора и поселки в лесной белорусской глухомани, и теперь обреченно брели вместе с военными, уже не ожидая в ближайшем будущем для себя ничего хорошего… Война, будь она проклята!..
        Не видел никакого повода для оптимизма и старший из военных в этой разномастной группе - пожилой, уже за шестьдесят, но еще крепкий, жилистый человек, переодетый в поношенную и измятую гражданскую одежду, как и все остальные здесь.
        Сейчас мало кто узнал бы в нем известного аккуратиста, всегда опрятного и подтянутого генерал-лейтенанта инженерных войск РККА СССР Дмитрия Михайловича Карбышева. Разве только по дореволюционной офицерской выправке, да по скупым, отточенным движениям привычного к тренировкам и физическим нагрузкам тела профессионального военного - этого, даже в целях маскировки, было не спрятать.
        Как только лагерь проснулся и зашевелился, он тоже поднялся, через силу, через боль затекших от усталости и неудобного сна мышц, но поднялся одним из первых, хотя мог бы еще немного и полежать - если ты командир, так соответствуй. Поднялся, привычно сделал несколько разминочных движений, разгоняя кровь, и направился в обход периметра временной стоянки, стараясь не морщиться от жалкого зрелища измученных женщин и детей.
        «Проклятье, нет никаких сил смотреть в эти маленькие голодные глазенки… И ведь ничего пока сделать нельзя - те небольшие запасы продуктов, что были при нас, давно съедены, а просить или выменивать новые в попутных хуторах становится все труднее и сложнее, да и поди, напасись на такую ораву… Хорошо хоть, сейчас лето - грибы, ягоды, спасибо изобильной белорусской природе. Опять же, рыба пока выручает - что ни говори, удачно мы тогда, после приема в свою компанию беженцев, ближе к реке маршрут выбрали. Однако же затягивать наши блуждания вместе с гражданскими не следует: уже сейчас - летом - днем жара, а ночью бывает зябко, особенно детям…
        Машинально подняв руку, чтобы пришлепнуть надоедливую мошку, он наткнулся на щетину и досадливо скривился - его, привыкшего к чистоте и постоянной опрятности даже в боевой обстановке, отросшая за эти дни блужданий по лесам поросль на подбородке раздражала неимоверно.
        Еще раз ощупав так раздражающую его щетину, пожилой генерал недовольно пробормотал: «А если в общем на ситуацию посмотреть - тогда нет, тогда совсем неудачно и крайне несуразно начинается моя пятая война…»
        Дмитрий Михайлович Карбышев родился в октябре 1880 года, в Омске, в семье военного чиновника. Детство было трудным и сложным: когда ему было всего семь лет, за участие в студенческом революционном движении был арестован и затем исключён из Казанского университета его старший брат Владимир, а вся их семья с тех пор пребывала под надзором полиции.
        Из-за этого одиннадцатилетнего Дмитрия не приняли в Сибирский кадетский корпус для обучения за государственный счет, право на которое имел отец за беспорочную службу Отечеству, и ему пришлось поступить на учебу за плату, а это весьма сильно ударило по и так невеликому семейному бюджету.
        История с братом, потом постыдный, бесцеремонный надзор чиновников из полицейского ведомства и последующий унизительный отказ в бесплатном обучении сильно подкосили отца, и через год, будучи совсем еще юным двенадцатилетним подростком, Дмитрию довелось пережить его смерть, а с ней новые тяготы существования и без того небогатой семьи.
        Однако трудности и невзгоды не сломили юношу, с детства отличавшегося твердым характером и упорством в достижении цели. А цель всей жизни Дмитрий Михайлович определил себе еще в раннем детстве - служить - Отечеству, как и его отец.
        Закончив обучение в кадетском корпусе с блестящими характеристиками, он затем поступил в Николаевское инженерное училище, а в 1900 году был направлен служить в Маньчжурию, в 1-й Восточно-Сибирский сапёрный батальон, начальником кабельного отделения телеграфной роты.
        Вот там молодой подпоручик, полный новыми знаниями и горячим желанием эти знания применить, впервые на практике столкнулся с закостенелой тупостью и глупостью старшего военного командования.
        Тупостью, то есть общей малообразованностью в военном деле, пренебрежительной недооценкой роли связи, инженерного обеспечения боя, новых видов вооружения и новых тактических приемов, обусловленных эволюцией как самого вооружения, так и военной мысли в целом. И глупостью, то есть неумением, а зачастую еще и нежеланием грамотно планировать как сам бой, так и обеспечение, снабжение боя необходимыми материальными ресурсами.
        А позже, с началом в 1904 году Русско-японской войны - его первой войны, - еще и с глупостью в планировании и проведении, а чаще всего как раз в непланировании и непроведении боевых операций в нужные или наиболее благоприятные моменты.
        В результате стратегическая инициатива закономерно переходила к противнику, и русским солдатикам - вот уж кого никак нельзя было упрекнуть ни в отсутствии храбрости в атаке, ни в отсутствии стойкости в обороне - потом приходилось щедро и зазря проливать свою кровушку на невыгодных, неподготовленных позициях, а еще там и тогда, когда и где это было удобно именно японским войскам.
        Видел, злился, негодовал, но служил честно, старался выполнять свои обязанности как можно лучше, тем более что военно-инженерное дело он полюбил всей душой, да и способности к этому проявились изрядные, в результате занимался этим, что называется, и для души, и от души. Устройство собственных и преодоление вражеских инженерных заграждений, минно-взрывное дело, организация связи и инженерно-саперного обеспечения боя в целом - тут он постепенно становился если еще не выдающимся, то уже и не рядовым специалистом.
        В составе своего саперного батальона занимался укреплением оборонительных позиций, организацией и обеспечением проводной телефонной связи, наводил мосты и переправы. Довелось и повоевать, так сказать, непосредственно, то есть лицом к лицу с противником, поскольку командование, видя инициативу и способности молодого офицера, частенько поручало ему проведение не только инженерной разведки позиций неприятеля, но и разведку боем.
        Так что война, в целом позорная как для армии, так и для страны, лично для Карбышева закончилась весьма удачно: он подрос в чинах до поручика, не был обойден наградами. А еще - набрал солидный боевой и командный опыт, учился сам и учил подчиненных, отлично понимая, что с появлением новых видов вооружений и общим развитием техники война изменилась, и теперь, чтобы победить в бою, и от солдат, и особенно от командного состава требуется не просто храбрость и лихость, чтобы гарцевать впереди, на лихом коне, нужны и знания, и новые умения, в том числе в области сложных технических и инженерных вопросов.
        Однако потом из армии и от любимого дела пришлось уйти. После того, как огромная Российская империя позорно проиграла войну небольшой островной Японии, а «царь-батюшка» и его никчемное, тупое и самодовольное окружение, не желая ничего менять, попытались просто погасить народное недовольство репрессиями, по всей стране заполыхали революционные выступления, бороться с которыми чиновники всех мастей по давней русской традиции предпочли путем обычного в армии «наказания невиновных и награждения непричастных».
        Вот и Карбышева обвинили в том, что он, дескать, проводит революционную агитацию среди солдат… Какая, к чертям собачьим, агитация, если он, будучи человеком военным, твердо и искренне был уверен в том, что армия всегда, во все времена, должна быть вне политики, ее дело - готовиться к войне и воевать с врагами Отечества, а их у России всегда было и всегда будет хватать с избытком, вне зависимости от того, какой будет политический строй и какая форма правления. Поэтому никакой революционной агитации он не вел, но… когда солдатики спрашивали у него о причинах постыдного проигрыша России в Русско-японской войне, врать им он не мог, да и не хотел, а потому рассказывал правду: о плохом обучении и подготовке войск, о бездарности генералов, о том, как солдаты и боевые офицеры своей кровью оплачивали ошибки и просчеты верховного командования… Может, именно эту критику ему и припомнили, а может, и что другое свою роль сыграло - бог весть, но службу пришлось оставить.
        Вместе с женой осел во Владивостоке, кормились тем, что подрабатывал чертежником. Но душа рвалась к любимому делу, и потому, как только представилась возможность, он из запаса снова вернулся на военную службу, по специальности, командовать ротой во вновь формируемом крепостном саперном батальоне. Служил там же, во Владивостоке, а чуть позже, в 1908 году, выдержал экзамены и поступил в Николаевскую военно-инженерную академию, что в Санкт-Петербурге.
        Академию закончил в 1911 году, с отличием, и уже штабс-капитаном, а затем снова продолжил службу по военно-инженерной части, совершенствуя свои навыки в полевой и долговременной фортификации сначала при укреплении фортов Брестской крепости, а потом в качестве дивизионного инженера пехотной дивизии в Галиции.
        Там, будучи уже известным в кругах специалистов военно-инженерного дела, он и встретил свою вторую войну - Первую мировую, или, как ее еще называли в мире, Великую войну…
        Воевал в Карпатах в составе 8-й армии генерала Брусилова, участвовал в знаменитом «Брусиловском прорыве», проявил себя и вырос до должности начальника инженерной службы стрелкового корпуса. При штурме крепости Перемышль был ранен в ногу, за храбрость и отвагу получил очередной орден, произведён в подполковники. И в 1917 году, уже как признанный военный инженер высокого уровня, руководил производством работ по укреплению позиций на границе с Румынией.
        Затем страна и армия развалились, но Родина осталась, и он продолжил ей служить, пусть и в новых реалиях, на своей третьей войне - на этот раз на войне Гражданской…
        Здесь он уже руководитель и военачальник высокого ранга, член Коллегии по обороне страны при Главном военно-техническом управлении РККА, руководитель всех оборонительных работ Восточного фронта, затем руководил инженерами Южного фронта. Позже, в 1923 - 1926 годах, был председателем Инженерного комитета Главного военно-инженерного управления РККА.
        До своей четвертой - Советско-финляндской (или Советско-финской) - войны Карбышев успел многое. Щедро делился накопленными знаниями и опытом. Наряду с преподавательской работой в Военной академии имени Фрунзе разрабатывал и проектировал инженерные сооружения линии Сталина, руководил кафедрой военно-инженерного дела Военной академии Генштаба, публиковал научные труды по военной истории и военно-инженерному искусству, статьи и учебно-практические пособия по вопросам инженерного обеспечения боя и операции, возведения и разрушения заграждений, форсирования водных преград. Его учебные пособия были в те годы основными материалами по инженерно-саперной подготовке командиров Красной армии.
        Потом началась Советско-финская…
        Когда советские войска намертво уперлись в мощные долговременные укрепления линии Маннергейма и бессильно забуксовали, Карбышева включили в состав особой группы, которая вырабатывала рекомендации по инженерному обеспечению ее прорыва. Пришлось и на фронт выезжать для проведения рекогносцировок, и в грязи да в снегу при этом поваляться, несмотря на годы, но способы прорыва были найдены, рекомендации в войска направлены. Именно там и тогда себя очень хорошо проявили инженерно-штурмовые группы, которые, используя особую тактику и взрывчатку, выводили из строя мощные бетонные доты, расчищая дорогу пехоте и танкам. Дмитрию Михайловичу тогда присвоили звание генерал-лейтенанта инженерных войск, а чуть позже, уже в 1941 году, ученую степень доктора военных наук, по совокупности заслуг.
        И вот, не успели еще военные специалисты молодой Советской республики осмыслить опыт, удачи и ошибки той войны, как 22 июня 1941 года на страну обрушилась Великая Отечественная война - его пятая и, скорее всего, последняя война…
        Буквально за пару недель до ее начала Карбышева, как ведущего специалиста-практика по военно-инженерной фортификации, командировали в Западный Особый военный округ, проверять ход, а также сроки выполнения работ по строительству и оборудованию долговременных укреплений в составе вновь создаваемых укрепленных районов на новой границе, так называемой линии Молотова. Точнее, «проверять ход и сроки…» - это цель поездки для командировочного удостоверения, а по факту именно его направили потому, что плановые сроки сдачи, постоянно урезаемые сверху, безнадежно срывались, а он, по мнению начальства, мог в этом как-то помочь.
        Честно признаться, ехать Карбышев не хотел, ибо особого смысла в этой поездке он не видел - строительство 62-го Брестского, 64-го Замбрувского, 66-го Осовецкого и 68-го Гродненского УРов на новой границе ЗОВО по объективным причинам началось только после освобождения Западной Белоруссии и организации новой границы, в июне 1940-го, то есть только год назад, и как ты тут ни крутись, какие грозные директивы на места ни посылай, но для строительства полосы долговременных железобетонных инженерных сооружений, да еще значительной степени сложности (многоамбразурных, двух- и трехэтажных, артиллерийских, с подземными уровнями - не чета более простым пулеметным дотам на «старой границе»), срок явно недостаточен. Плюс неизбежные технические перерывы в строительстве, обусловленные сроками «созревания» вновь заливаемого железобетона, плюс слабые и водонасыщенные грунты, плюс зима и местные морозы, при которых производить бетонные работы - только зря переводить материалы…
        Поэтому единичные сооружения на сухих грунтах или отдельных возвышенностях - это еще может быть, но систему укреплений - нет, нереально, ибо, как гласит народная мудрость, даже если нужно очень срочно, даже если собрать девять баб, одного ребеночка за месяц они все равно не родят. Но… он человек военный, а приказы не обсуждаются…
        Единственное полезное, что он смог извлечь из этой бессмысленной командировки, так это взял с собой трех молодых, но способных и горящих желанием учиться, постигать тонкости профессии военных инженеров с кафедры военно-инженерного дела Военной академии Генштаба - и ему в помощь, и для них это должно было стать неплохой практикой в полевых условиях. Как же они ему потом пригодились!..
        Командировка, ожидаемо, ничего позитивного не принесла. То есть то, что линия укреплений не готова и не может быть готова всего за год, ему было отчетливо ясно еще в Москве, но то, что он увидел на месте… Раньше он думал, что известное выражение «пожар в борделе во время наводнения» - это лишь гипербола, явное преувеличение при описании ситуации хаоса и неразберихи, однако сейчас даже это выражение блекло на фоне творящейся безалаберщины. Такого он не видел даже в 1919 году, в самый разгар послереволюционной разрухи и беспорядка, когда был руководителем всех оборонительных работ Восточного фронта и, имея под рукой лишь крайне скудные материальные ресурсы да полностью неквалифицированных строителей из бывших крестьян, обеспечивал строительство сразу семи укреплённых районов.
        Какие там сроки?! Какое, к черту, качество работ?!! Создавалось впечатление, что весь комплексный план строительства был выброшен за ненадобностью, строились, а затем всеми правдами и неправдами сдавались к приемке только железобетонные сооружения, а скорее, просто коробки, без орудийных и пулеметных казематных станков, без оборудования систем наблюдения, электропитания и вентиляции, без линий связи, без строительства прилегающей полевой фортификации, без… без всего остального, что делало бы построенные защитные сооружения полноценной системой долговременной обороны.
        Причины… причин было много, и разных. Были причины субъективные, вроде острой нехватки квалифицированных рабочих и мастеров, разгильдяйства, недобросовестности производителей работ, безответственности и низкой требовательности приемных комиссий. Но были и объективные, в первую очередь - принципиальная невозможность одновременного обеспечения столь масштабного строительства на огромной территории всеми необходимыми ресурсами. Для этого пришлось бы собрать весь транспорт, всех квалифицированных строителей и весь бетон со всей Белоруссии, при этом остановив вообще все строительство и перевозки на ее территории…
        Воочию наблюдая безрадостную ситуацию, Карбышев тем не менее рук не опустил. Вместе со своими помощниками он мотался по всей линии строительства, от Бреста до Гродно, помогая советами и рекомендациями, а кое-где, в особо запущенных случаях, используя и свои высокие полномочия. Конечно, принципиально изменить ситуацию было нереально, но чем смог, тем помог. Помогал бы и дальше, но… 22 июня, ровно в четыре часа…
        Война застала Дмитрия Михайловича и его помощников в Гродно, в штабе 3-й армии, где он смог воочию наблюдать «разность потенциалов» в организации и ведении боевых действий сторон.
        Немцы наступали, что называется, «по науке»: воздушная разведка, артиллерийская подготовка, выдвижение на легкой броне наземной разведки для вскрытия огневых средств противника и связывания его боем, затем подход основных сил, пехотная атака волнами при поддержке 81-миллиметровых минометов и полевой артиллерии, занятие наших оборонительных позиций и преследование отступающих советских войск.
        Или, если атака не удалась - отход на свои позиции, обработка артиллерией вскрытых в ходе атаки огневых точек с целью уничтожения тяжелого вооружения, затем снова пехотная атака с артподдержкой. Если снова атака не удалась - перерыв, снова авиаразведка и вызов штурмовой авиации в лице пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс Ю-87», которые не только точно бомбили с крутого пикирования, но при этом и выматывали всю душу ревом своих сирен. А потом снова пехотная атака…
        Если же пехота натыкалась на советские танки - тогда помимо пикировщиков и штатных пехотных противотанковых пушек на передовую выдвигались еще штурмовые самоходные орудия с мощной лобовой броней, которые расстреливали наши легкие Т-26 и «бэтэшки», как в тире.
        Словом, организация боя, как по учебнику, плюс к этому два года боевого опыта войны в Европе, и в результате, уже на следующий день, 23 июня, немецкие войска вошли в Гродно.
        А советские войска… они, плохо обученные и оснащенные, без связи, без грамотного командования, горели в танках и гибли в окопах, задерживая врага своими жизнями, пока их командование, такое речистое и самоуверенное до войны (как же, «…и на вражьей земле мы врага разобьем - малой кровью, могучим ударом…»), пребывало в ступоре и панике: оказалось, противник воюет совсем не так, как от него этого ждали…
        В результате командование не нашло ничего лучше, чем отдать приказ на отступление по всему фронту обороны 3-й армии. Отступление неорганизованное, беспорядочное и с элементами паники, больше похожее на бегство…
        Никто до войны этого отступления не предполагал и не планировал, а потому и никаких планов отступления, очередности вывоза имущества и эвакуации, если не всего населения, так хотя бы семей комсостава, а также организации сдерживающих заслонов на пути наступающего противника, не было и в помине, как не было предусмотрено и потребного для этого транспорта и средств мехтяги. Как следствие, противнику оставляли все тяжелое вооружение и изрядные материальные ресурсы, которые не на чем и некогда было вывозить.
        А уж там было что взять… Склады имущества и вооружения (в том числе артиллерийские) 4-го стрелкового корпуса, техника и материальная часть 29-й танковой дивизии 11-го мехкорпуса, имущество автобронетанкового склада окружного подчинения, база и ремонтные мощности гарнизонной автобронетанковой мастерской, крупный окружной продовольственный склад и даже склад стройматериалов для строительных батальонов УРов - все это, практически нетронутым, оставлялось немцам.
        Для себя Карбышев окончательно понял, что «дел не будет», и ждать успехов в этой войне пока совершенно преждевременно, после того, как узнал, что противнику будут оставлены все запасы и почти вся материальная часть 23-го отдельного инженерного полка. Вот это взбесило его, обычно спокойного и уравновешенного, до ярости.
        В стране до войны и так не особо уделялось внимание инженерно-саперным вопросам организации и обеспечения боя - тогдашняя военная доктрина предусматривала, что Красная армия будет вести войну наступательно, а потому, если и понадобятся, так только средства разминирования и наведения переправ, а заграждения, мины, фугасы - это все как бы и не особо потребно будет, так чего тогда понапрасну деньги народные тратить…
        А тут, нате вам: отдельный, окружного подчинения, и потому стоящий на особом счету, полностью укомплектованный по довоенным штатам и нормам положенности инженерный полк, со всей номенклатурой средств организации заграждений и их разрушения, с понтонными и мостовыми парками, с тоннами взрывчатки и различных видов мин, да много с чем еще, и вдобавок, что немаловажно, со своим штатным транспортом и специальной инженерной техникой на гусеничном ходу.
        «И что теперь - это все бросить, а воевать и обеспечивать инженерное сопровождение боя чем потом прикажете?..» - ярился Карбышев.
        Но даже не это - не оставление наступающему врагу ценного имущества, которое тот обязательно потом использует в своих интересах - вывело из себя этого невозмутимого даже в боевой обстановке человека. Это была ситуация хоть и возмутительная, но привычная, за долгие годы службы Карбышев насмотрелся на таких вот «полководцев», которые при отступлении и о личном составе-то не особо заботились, не говоря уж о том, чтобы обозы сохранить и заранее вывести - это на войне дело житейское, понять можно. До глубины души его возмутило и выбило из равновесия другое: полная неграмотность и пренебрежение со стороны высокого начальства теми возможностями приостановить наступление противника, которые были у них в руках.
        Сам Карбышев, будучи профессором, доктором военных наук в области военно-инженерного дела, был твердо уверен в нужности и полезности инженерных войск не только в наступлении, но и во всех остальных видах боя и боевых операций, в том числе при грамотно спланированном отступлении. А будучи уверен, своими знаниями и опытом щедро делился, постоянно направляя в войска учебные пособия и методические материалы по теории и практике инженерного обеспечения боя, а также по тактике боевой работы военно-инженерных подразделений.
        Кстати, его правоту в этом вопросе лишний раз подтвердил печальный для Красной армии опыт Советско-финской войны, где «горячие финские парни» на практике показали нужность и важность хорошего инженерного обеспечения оборонительных позиций.
        А здесь, казалось бы, вот он, счастливый случай: под рукой хорошо обученный и полностью оснащенный инженерный полк со всем своим хозяйством - бери да пользуйся. И именно здесь, в условиях не только количественного, но и качественного тактического превосходства противника, казалось бы, грамотное инженерное обеспечение отступления заграждениями, в том числе минно-взрывными и комбинированными, на путях движения его войск, может помочь замедлить их продвижение и дать нашим войскам так необходимую им фору во времени, чтобы не бежать, все бросая, а отступать хотя бы в относительном порядке, сохраняя боевую матчасть.
        Карбышев дважды ходил со своими предложениями к командованию, но оба раза был… вежливо выслушан, только и всего. Ему, как руководителю высокой комиссии из Москвы, никто не грубил, но и следовать его рекомендациям никто не собирался.
        Может быть, именно поэтому он, ранее уже принявший было решение отступать из Гродно вместе со штабом 3-й армии, потом это решение переменил и вместе со своей группой решил двинуться сначала в сторону границы, к линии инженерных сооружений 68-го Гродненского УР, а затем вдоль нее, в сторону Осовца и потом Бреста. Места те он хорошо знал еще по службе в царской армии, перед Первой мировой, знал силу и мощь тамошних укреплений, многие из которых тогда же строил и оборудовал лично, а потому надеялся, что с ходу их захватить противник не сможет, наши войска там закрепятся, и уж там-то он, со своим опытом и знаниями, пригодится в инженерном обеспечении обороны. По крайней мере, не бежать от границы неизвестно куда и зачем, а сражаться. Определившись с новым маршрутом и взяв с собой небольшой запас продуктов из обширных гродненских складов, он еще затемно выдвинулся из Гродно вместе со своими помощниками.
        Дмитрий Михайлович не знал и не мог знать, что, изменив свое решение, он тем самым круто изменил свою судьбу и всю последующую жизнь. И что, не случись этого, его очень скоро ждал бы немецкий плен, куда он, раненый и контуженый, попал бы не по своей воле. Его ждали бы долгие годы пыток и издевательств со стороны фашистов, которые всеми силами будут пытаться сломить советского генерала, заставить его предать Родину и перейти на их сторону. И потом, уже незадолго до победы над Германией, в феврале 1945 года, его, измученного и больного, ждала бы последняя пытка - мучительная смерть на морозе, где фашисты его - раздетого - обливали ледяной водой… Но даже и тогда, перед смертью, его последними словами, сказанными другим пленным, были: «Товарищи, думайте о Родине, и мужество не покинет вас…»
        Однако он изменил решение, и его линия жизни пошла по иному пути, а вместе с ним по иному пути пошли и судьбы многих других людей, которым выпало встретиться с Карбышевым на его новой стезе служения своему Отечеству…
        Глава 1
        - До свидания, товарищ Сталин, - почти хором попрощались Молотов, Берия и Микоян, покидая кремлевский кабинет вождя. Сам Сталин, после их ухода, тяжело опустился в кресло у своего рабочего стола и взглянул на часы - 29 июня, 00 часов 50 мин - начались новые сутки этой войны… Восьмые сутки проклятой, тяжелейшей для молодого советского государства и всего советского народа, войны, которой так долго опасались, к которой так долго и упорно готовились, надрывая силы народа и экономику страны, которая началась в 4 часа утра 22 июня 1941 года и которую, в конце концов, проморгали…
        Проморгала разведка, которая, имея по всему миру множество агентов, причем не только своих штатных сотрудников, но и завербованных из числа искренне сочувствующих молодой Советской республике иностранцев, так и не смогла достоверно определить ни точную дату начала войны, ни реальную степень мобилизации и развертывания немецкой армии у советских границ, ни истинную степень оснащения, организации, боеготовности войск противника…
        Проморгали военные - маршалы и командармы, которые постоянно докладывали ему, что Рабоче-крестьянская Красная армия имеет самое совершенное оружие и технику, отлично подготовлена и имеет высокий боевой дух. И что в скорой и неизбежной войне эта самая Рабоче-крестьянская Красная армия после первых же часов вражеского нападения мощными контрударами ошеломит и опрокинет агрессора, а потом, неудержимой лавиной, сметая на своем пути все и вся, ринется своими великолепно оснащенными и горящими отвагой конно-механизированными соединениями на вражескую территорию, чтобы быстро добить врага в его же логове.
        «…Получается, врали?.. Или, если не врали, а сами в это верили, тогда, получается, дураки?..»
        Проморгал он сам… Да, чего уж тут скрывать или лукавить - самого себя ведь не обманешь, и он тоже проморгал… Знал, всеми силами старался сначала предотвратить, а потом, когда никто из лидеров европейских держав не захотел совместных действий против Германии, хотя бы отодвинуть начало войны, согласовав подписание «Договора о ненападении между Германией и Советским Союзом», который антисоветская западная пропаганда тут же стала называть не иначе, как Пакт Молотова-Риббентропа… и в результате все-таки проморгал…
        Всю эту, первую, и потому самую тяжелую, неделю войны он, стараясь не показывать окружающим, очень сильно переживал и постоянно, чем бы ни занимался, задавал самому себе одни и те же вопросы: «Как так получилось, что проморгали?.. Почему проморгали?.. Куда смотрели?..»
        Куда смотрела разведка, куда смотрели военные, куда, наконец, смотрел он сам?!
        …Ну, ладно, он. Он не военный, и того, что когда-то влез, по молодости, в действия военных при обороне Царицына, ему вполне хватило, чтобы ясно понять: военное дело - это не его, и соваться туда, показывая всем окружающим свою некомпетентность, без крайней необходимости не следует. Он, по правде говоря, и в Царицыне-то влез в военные дела только потому, что ясно и совершенно определенно сделал для себя вывод: действия, а точнее бездействие, самих военных, во главе с бывшими царскими офицерами, могут привести к сдаче Царицына, а это привело бы и к невыполнению задачи по организации поставок хлеба в голодающий центр страны. Задачи, которую поставил перед ним сам Ленин, и не выполнить которую, не оправдав тем самым доверия Вождя Революции, он просто не мог…
        Так вот: ладно, он - он не военный…
        Но остальные-то, те, которые именно военные… Все эти «великие полководцы»: командармы, маршалы, наркомы, а с ними и военные теоретики, разработчики военной доктрины Советского Союза… Вот они-то, все вместе и по отдельности, куда смотрели?!
        …Ну ладно, Ворошилов. Он никогда не отличался ни особым умом, ни особыми способностями к военному делу, да и вообще особыми способностями, за исключением разве что особо меткой стрельбы, в честь которой даже значок «Ворошиловский стрелок» учредили. И это еще во время обороны Царицына очень ясно проявилось. Но его сильная сторона всегда была в другом - в безоговорочной вере и личной преданности только ему, Сталину, в постоянной готовности поддержать любое мнение и решение своего вождя, причем не только поддержать, но и активно потом отстаивать на всех уровнях и всеми доступными ему способами… А время тогда было такое, что преданность казалась важнее способностей.
        Потому и поставил Ворошилова на армию, наркомом, что всегда был уверен - этот никогда и ни при каких обстоятельствах не предаст.
        …Ну ладно, Буденный - этот тоже не военный гений, но тоже лично предан, а еще он действительно лихой рубака-кавалерист, храбрый и смелый командир, очень популярный в войсках именно за эти свои качества. К тому же в житейском смысле он далеко не дурак и никогда поперек «линии партии», то есть мнения и решений вождя, ни словом, ни делом не перечил. Не так, как Ворошилов, но тоже надежен, потому и не менял на молодого и способного.
        …Но Жуков?! Тимошенко?! Эти, «молодые и способные» - они-то куда смотрели?!
        Молодое Советское государство дало им все - образование, службу и карьеру, возможность учиться и совершенствоваться, перенимая передовые военные знания и опыт. И еще - им, как защитникам Отечества, вся страна дала всенародную любовь и горячую поддержку во всех начинаниях и перспективах развития вверенных им войск Рабоче-крестьянской Красной армии.
        И что в итоге?!
        Теперь все эти военные теоретики и практики имеют, что называется, «бледный вид и тихую походку», а в Генштабе и Наркомате обороны царит растерянность и беспомощность в попытках не то, чтобы выправить или улучшить, но хотя бы стабилизировать ситуацию на фронтах. На заседаниях Ставки Главного командования ее председатель - нарком обороны Тимошенко - имеет все тот же бледный вид, невразумительно твердит о неожиданности нападения и явно не соответствует ни статусу председателя СГК, ни должности наркома обороны, война это ясно показала. Начальник Генштаба Жуков не лучше - до сих пор не может восстановить связь и управление войсками…
        «Эх, бросить бы все к чертовой матери, уехать в Кунцево, на Ближнюю дачу, осмыслить все пару дней в спокойной обстановке, и пропади оно все пропадом… Пусть эти горе-вояки сами пытаются выкарабкаться из той задницы, в которую они попали сами и затянули всю страну!..»
        Но нельзя, нельзя - потому что именно он, как верховный руководитель, в конечном счете, отвечает за все ошибки и промахи - не только свои, но и своих подчиненных…
        Он знал, что за глаза его все чаще называют «Хозяин», и был этому только рад. Потому что он и есть именно хозяин огромной державы, и целью всей его жизни после прихода к власти было сначала побороть разруху после кровавого ужаса революции и гражданской войны, а потом обустроить, возвеличить эту державу, превратив ее снова в великую империю, к которой прислушивались и с которой считались абсолютно все остальные страны.
        На этом пути он разошелся с Троцким, который хотел, используя бывшую Российскую империю, продолжить раздувать по всему миру пожары революций и которому было наплевать на Россию, ее народ, который служил для него только топливом для костра мировой революции.
        На этом он разошелся и со многими «старыми большевиками», и вообще со многими «товарищами революционерами» в партии, которые тоже не хотели (или не могли, по причине малой образованности, а учиться опять-таки не желали) заниматься тяжелым трудом по строительству державы, а вместо этого либо продолжали веселиться в кровавом угаре, примкнув к Троцкому и его идеям, либо пытались стать «новым дворянством», новой элитой, ничего не производящей и не делающей, но зато жадно предающейся роскоши, разврату, сибаритству и прочим радостям жизни, в подражательство прежней царской знати.
        «Товарищи» не успокоились и со всем пылом задетых за живое, за собственные интересы мелких душонок ринулись создавать оппозиции, левые и правые партийные уклоны, различные «платформы» и партийные дискуссии по вопросам как строительства партии, так и руководства страной в целом. Борьба с этими горлопанами, которые не только раскалывали партию, но и вносили смятение в умы простого народа, была долгой, кровавой и отнимала не только силы, но и время, которое можно было потратить на экономику, промышленность, на обустройство страны.
        И теперь, когда его страна захлебывается кровью своих сынов и дочерей, гибнущих сейчас под ударами фашистских войск в приграничных округах, а кругом царит паника и неразбериха, именно он, Вождь и глава Советской страны, ее Хозяин, должен любой ценой остановить, предотвратить ту катастрофу, к которой привели ошибки, головотяпство, некомпетентность и еще много других обстоятельств… и которую проморгали…
        Сталин с тоской оглядел свой рабочий стол и лежащие на нем документы с информацией по обстановке на фронтах - хотя какие там документы, какая информация!.. - обрывочные и крайне неточные сведения, зачастую противоречащие друг другу. Вот как можно на основании такой неполной и недостоверной информации принимать хоть какие-то решения?!
        «Чем, черт возьми, занимается весь Генеральный штаб Красной армии, чем занимается целый Наркомат обороны?! Неделя войны прошла, а они до сих пор не могут не то что восстановить управление войсками в приграничных округах, но хотя бы наладить связь с командующими фронтами и армиями! Ладно, пусть уже не со всеми командующими и не на всех фронтах, но хотя бы на самом важном и значимом сейчас, на западном стратегическом направлении можно же было хоть что-то сделать?!»
        Оба они, и Тимошенко, и Жуков, сегодня вечером были у него, а перед ними еще Буденный на прием затесался, да толку-то с этого?.. Сбивчивые и путаные доклады, полная неизвестность о том, что сейчас творится на Западном фронте и конкретно под Минском… Единственная «достоверная» информация - так это лишь то, что наши войска под постоянными ударами противника отступают от границы, причем и здесь без конкретики: как и куда эти войска отступают, где планируют остановиться, какие потери в живой силе и технике, какова их степень боеспособности. Да еще Буденный талдычил как заведенный о том, что надо, дескать, срочно разворачивать новые кавалерийские дивизии, а где для этих дивизий брать лошадей, танки, артиллерию, пулеметы и минометы - про то пусть у товарища Сталина голова болит… Стратеги, бл…!
        Сталин тяжело вздохнул. «Пожалуй, завтра, а точнее уже сегодня, после нескольких часов короткого сна, придется самому ехать в Наркомат обороны и устраивать там разнос этим… таким говорливым и самоуверенным до войны, а теперь растерянным и обескураженным павлинам с маршальскими звездами в петлицах… Может, хоть так удастся заставить их встряхнуться и прояснить наконец обстановку в Белоруссии…»
        Домыслить, что и кому конкретно в Наркомате обороны он сегодня будет говорить, Сталину помешал телефонный звонок из приемной - звонил Поскребышев.
        - Товарищ Сталин, только что в приемную, посыльными фельдсвязи прямо с аэродрома, доставлен пакет на ваше имя от командующего войсками Западного фронта Павлова, гриф «Совершенно секретно».
        - Несите, - недовольно ответил Сталин, поскольку ничего хорошего от содержимого этого пакета он не ждал. Павлов, боевой генерал, участник войны в Испании и его любимец до войны, которому он, Сталин, не скрывая, симпатизировал, за первые несколько дней войны, пока еще была устойчивая связь с Минском, ничем хорошим себя не зарекомендовал, а потому упоминание о нем сейчас вызывало только глухое раздражение.
        «С первого дня войны ничего путного сделать не сумел: скрытое приведение в боевую готовность организовать не смог, оборону организовать не смог, резервы второго эшелона к границе перебросить не смог, контрудар под Гродно, во фланг наступающему противнику, организовать не смог, допустил развал фронта и прорыв немцев под Минск, а сам - только панические доклады в Москву: ”Все плохо, все пропало, фронт не удержим, Минск не удержим, надо отводить войска, столицу Белоруссии придется оставить…”».
        Небось опять будет плакаться на потерю управления войсками, подавляющее превосходство противника и просить разрешения отступить, отвести войска из Минска… Куда отступать, черт возьми - до самой Москвы теперь удирать?!»
        Сталин, сквозь зубы ругая Павлова, раздраженно копался во вскрытом пакете.
        «Так, что он тут напихал?.. Сводка по фронту… карта с оперативной обстановкой, еще какие-то документы… А это что - донесение на мое имя? И почему это он мне напрямую пишет, почему не через Генштаб, у него что, своего, военного начальства нет?.. Совсем распоясались, этот вопрос завтра в Наркомате обороны тоже подниму… Ладно, почитаем…»
        Сталин углубился в документы, но уже через несколько минут чтения прервался, отложил бумаги и нарочито неторопливыми движениями, чтобы немного успокоить волнение, принялся набивать трубку. Было от чего волноваться - столько всего и сразу прислал ему Павлов в этих бумагах!..
        Прежде всего - свежая информация по оперативной обстановке Западного фронта. Павлов, будто бы и не он еще пару дней назад слал в Москву панические донесения о том, что Западный фронт трещит по всем швам, связь и управление войсками фронта практически полностью утеряны, оборона под Минском, с нескольких сторон продавливаемая немецкими танковыми и механизированными частями, рухнет со дня на день, и надо срочно отступать чуть ли не до Смоленска, сейчас, словно его кто подменил, грамотно и четко описывал текущую оперативную обстановку и вероятные планы немецкого командования, ссылаясь на недавно полученные точные разведданные. Теперь многое становилось понятным…
        «Вот оно что!.. Вот, значит, как оно получается…»
        Сталин встал и в задумчивости начал прогуливаться туда-сюда по ковровой дорожке вдоль стола для совещаний. Еще в далекой революционной юности, в Туруханской ссылке, он заболел полиартритом, и с тех пор от долгого сидения у него усиливались боли в ногах, а такие вот «прогулки» по кабинету их пусть немного, но ослабляли.
        «Получается, немецкие танковые и механизированные части проломили нашу слабо организованную оборону по флангам Белостокского выступа, вышли на оперативный простор и двумя мощными механизированными клиньями, с постоянной поддержкой своей штурмовой авиации, форсированным броском оказались под Минском, причем так быстро, что этого никто из наших военных не ожидал, соответственно, и все предвоенные планы оборонительных мероприятий, а также развертывания войск второго и третьего эшелонов прикрытия госграницы, полетели к чертям собачим… Получается, войска Западного фронта уже сейчас рассечены на части, которые противник намеревается окружать и громить по очереди, и помешать ему в этом…
        Да, пожалуй, это действительно катастрофа, и не только один Павлов в ней виноват, но и вся наша военная верхушка, под чьим руководством готовились предвоенные планы обороны… Тупоголовые ослы!..
        Впрочем, кто виноват - об этом можно и позже, сейчас гораздо важнее - решить, что делать. Но прежде что там еще, в бумагах от Павлова?»
        Сталин вернулся к столу и снова углубился в документы.
        «Ну вот, это уже больше похоже на поведение моего бывшего любимца - первые хорошие новости за неделю этой проклятой войны!»
        В своей докладной Павлов, так же четко и убедительно, описывал свои действия по организации обороны Минска вплоть до ведения масштабных уличных боев. Мало того, далее он писал, что, учитывая важность удержания войск противника на приграничных рубежах, принял решение об организации на территории Белостокского выступа круговой обороны в виде очень значительного по территории и наполненности войсками оборонительного укрепрайона, с частичной опорой на сооружения и ресурсы линии Молотова, с целью сбора, организации и восстановления боеспособности отступающих от западной границы войск, для последующей организации боевых действий в тылу противника и на его коммуникациях снабжения. Далее Павлов писал, что, постаравшись максимально обескровить механизированные части противника под Минском и во время уличных боев в самом Минске, он сам потом отступать вглубь Белоруссии вместе с войсками Западного фронта не планирует, а вместо этого просит разрешения направиться в Белосток, где сейчас сбором войск и организацией обороны временно командует командующий 6-го мехкорпуса генерал-майор Хацкилевич и где он, Павлов,
планирует далее возглавить ведение боевых действий, а товарища Сталина просит согласовать это его решение, после чего назначить нового командующего войсками Западного фронта.
        К донесению была приложена короткая записка о том, что надежная проводная и телеграфная связь с Москвой так и не восстановлена, а потому пакет направляется с делегатами фельдсвязи на самолете и лично товарищу Сталину, как наиболее авторитетному представителю Ставки Главного командования.
        «…И ведь знает, засранец, что председатель Ставки ГК совсем не товарищ Сталин, а как раз его прямой начальник, Тимошенко, но пишет именно мне, хоть и понимает прекрасно, что за такое самовольство его собственное начальство по головке не погладит, да… С другой стороны, Павлов, похоже, так же хорошо понимает, что в той растерянности и неразберихе, которая сейчас творится в Генштабе и Наркомате обороны, ни помощи, ни четких указаний оттуда ждать не приходится, а потому и выбрал самый короткий, по его мнению, путь… Хитрый чертяка!..»
        Закончив чтение, Сталин пока отложил бумаги, снова встал и прошелся по ковровой дорожке. Сейчас предстояло все тщательно взвесить, осмыслить и проанализировать, чтобы потом, после долгих и неторопливых размышлений, принять решение - суеты, торопливости ни в словах, ни в мыслях, как, впрочем, и в поступках, он не любил.
        «…Оборонительный район, да еще в тылу наступающих немецких войск - это, пожалуй, идея хороша. Все не бежать нашим войскам, с заср… испачканными штанами, от границы и аж до самой Москвы…
        Они тогда, если действительно удастся собрать в кучу, в единый кулак, дезорганизованные войска из первого эшелона прикрытия госграницы, могут стать грозной силой… и наступающие к Минску немецкие войска они на себя оттянут… Да, очень прилично войск противника они могут боями связать… К тому же партизанское движение по всей Белоруссии оттуда удобнее организовывать будет… Впрочем, это надо будет отдельно с Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко обсудить, он, как руководитель ЦК Компартии Белоруссии, занимался вопросами возможной организации там партизанского движения еще до войны, так что ему, как говорится, и карты в руки…
        Да, с этим оборонительным районом в тылу противника - хорошая идея, очень хорошая. Я думаю, надо будет ее поддержать. И самого Павлова, раз уж он так сильно хочет, я, пожалуй, туда воевать отпущу - как командующий фронтом он никакой оказался, так, может, там себя проявит, да репутацию свою, изрядно подмоченную первой неделей войны, поправит…
        Вот только… Как они там снабжаться планируют, обороняясь в кольце немецких войск… Ну, да это им там видней, надеюсь… И то, что генерал-танкист сейчас там оборону строит, да еще на большой территории - это, я думаю, не очень хорошо, не очень правильно, тут надо думать. Сам Павлов, как специалист по организации масштабной обороны, тоже… тот еще специалист, война это четко показала. Эх, зря я все же согласился с его выдвижением на должность командующего округом, ошибся, тут, как говорится, не по Сеньке шапка оказалась… Теперь эту ошибку надо исправлять, поэтому, пожалуй, правильно будет направить Павлову в помощь толкового специалиста именно по организации грамотной обороны крупных войсковых соединений, и вот тут снова ошибиться никак нельзя, значит, нужно посоветоваться с грамотным и опытным именно в плане организации обороны военным… Как же все-таки хорошо, что среди нашего высшего комсостава не все подряд тупоголовые ослы, встречаются и светлые головы, вроде Шапошникова, вот только мало их, прискорбно мало…»
        Борис Михайлович Шапошников был одним из немногих военных, которого Сталин очень ценил и к которому относился с подчеркнутым уважением. Умница, светлая голова, Шапошников удачно сочетал в себе способности одаренного военного теоретика, обладающего высокой эрудицией и широким кругозором, и умелого практика с большим опытом командной и штабной работы, причем значительную часть этого опыта Шапошников получил еще в боях Первой мировой, уже тогда пройдя ряд командных должностей и дослужившись до полковника и начштаба дивизии.
        При этом сам Борис Михайлович был всегда выдержан, вежлив и тактичен в общении не только с начальством, но и с подчиненными, отличался исполнительностью и редкой ответственностью в работе.
        Уже без малого пять лет Сталин периодически советовался с ним по разным военным вопросам. Не всегда и не во всем следовал потом этим советам, по разным причинам - здесь и политика, и особенности «текущего момента», и «подковерные» интриги разных группировок в руководстве РККА, и много еще нюансов, - но чувство глубокого уважения и восхищения этим достойным человеком поистине энциклопедических военных знаний не проходило. А единственным «недостатком» Шапошникова, если можно так выразиться, было слабое здоровье, изрядно подорванное тяготами и лишениями сорокалетней военной службы.
        Вот и сейчас, Шапошников срочно нужен, а он серьезно болен - еще в первые дни войны он и заместитель наркома обороны Кулик вылетели в Минск, разобраться в той чехарде и панических донесениях Павлова. Ну, и просквозило его в самолете, да так, что по прилете в Минск Шапошников практически сразу слег, был самолетом отправлен обратно в Москву и здесь все еще никак не выздоровеет… Однако обстоятельства вынуждают.
        Сталин поднял телефонную трубку и вызвал своего многолетнего личного помощника:
        - Товарищ Поскребышев, узнайте у товарища Шапошникова, сможет ли он, по состоянию здоровья, прямо сейчас прибыть в Кремль, а если сможет - тогда немедленно вышлите за ним автомобиль.
        Глава 2
        Звонок Поскребышева раздался уже через сорок минут.
        - Товарищ Сталин, только что прибыл товарищ Шапошников.
        - Пусть заходит, - Сталин оторвавшись от бумаг, в очередной раз подумал о Шапошникове с симпатией.
        «Вот, не только умница, но и настоящий солдат: хоть и болеет, но, если нужен, то всегда на службе, и готов прибыть по первому зову…»
        - Здравствуйте, товарищ Сталин.
        - Здравствуйте, Борис Михайлович, проходите, садитесь. - Сталин указал Шапошникову на стол для совещаний, куда заранее переложил большую часть присланных из Минска документов, а сам, чтобы не «стоять над душой», принялся прохаживаться по кабинету, продолжая обдумывать ситуацию в Белоруссии.
        - Вижу, что вы еще не выздоровели окончательно, и благодарю за то, что откликнулись на мое приглашение даже в таком состоянии, но у меня появились к вам несколько вопросов, принятие решения по которым не терпит отлагательств. И, кстати, эти вопросы отчасти взаимоувязаны с теми вопросами, для прояснения которых вы так неудачно осложнили свое здоровье полетом в Минск… Вот, посмотрите, эти материалы мне два часа назад доставили от Павлова, прошу вас ознакомиться и высказать свое мнение, пока хотя бы в общих чертах.
        Шапошников, понимая, что Сталин зря торопить не будет, присел на стул и принялся быстро, но внимательно просматривать документы, особое внимание уделяя изучению карты с нанесенной на ней свежей оперативной обстановкой по Западному фронту. Потом немного подумал, собираясь с мыслями - он отлично знал, что Сталин очень не любит неясных и неточных пояснений, предпочитая короткие и четкие ответы на свои вопросы, - и только потом начал говорить:
        - Товарищ Сталин, материалы по оперативной обстановке и дислокации войск, конечно, нужно изучить более тщательно, сопоставляя с уже имеющейся у нас информацией о действиях и перемещениях противника на западном направлении. Но уже сейчас абсолютно ясно, что противник сумел создать значительный количественный и качественный перевес своих войск под Минском, наша оборона там, при таком соотношении сил, долго не продержится, а серьезных резервов, которые могли бы усилить тамошнюю оборону, у нас сейчас нет, да если бы даже и были, перебросить их под Минск мы явно не успели бы…
        - Ну хорошо, Борис Михайлович, - недовольно проворчал Сталин, который, анализируя информацию Павлова, тоже уже осознал, что Минск, скорее всего, удержать не удастся, и это осознание отнюдь не прибавляло ему хорошего настроения, - а что вы думаете о предложении командующего Западным фронтом организовать под Белостоком круговую оборону силами собираемых по округе войск?
        - Вот тут, товарищ Сталин, вопрос не простой, и двумя словами на него не ответишь, - вздохнул Шапошников. - Не зная точного состава задействованных для этого сил и средств, а также сил и средств противодействия этому со стороны противника, сложно делать прогноз по времени существовании и успешности такой обороны, и тем не менее уже сейчас я могу высказать некоторые соображения.
        Сама по себе идея организации в районе Белостока оборонительного плацдарма на значительной территории, с возможностью обеспечения круговой обороны… сама по себе, повторюсь, идея очень хорошая и перспективная, причем сразу по нескольким основаниям.
        Начать с того, что театр военных действий в Западной Белоруссии вообще, а в районе Белостока с его окрестностями в особенности, крайне благоприятен именно для ведения оборонительных боев. Если посмотреть на карту… - Шапошников встал и чуть повернул присланную Павловым карту на столе так, чтобы подошедшему Сталину было лучше видно, а сам, в качестве импровизированной указки, взял со стола карандаш. - Вот, видите, товарищ Сталин, местность практически везде лесисто-болотистая, много крупных и полноводных рек с многочисленными притоками, плюс к этому множество малых рек и речушек, с обширными и водонасыщенными, а часто еще и заболоченными низинами между ними. Соответственно, слабые грунты, а потому технику и тяжелое артиллерийское вооружение где попало по этим грунтам не протащишь, нужны дороги или инженерная подготовка местности по предполагаемым маршрутам движения. Помимо этого, вокруг Белостока расположены густые и труднопроходимые даже для пешего марша лесные массивы практически без крупных дорог и заполненные естественными препятствиями в виде буреломов и природных древо-кустарниковых завалов -
Супрасельская пуща, Беловежская пуща, а чуть дальше, между Белостоком и Минском, ближе к Минску - еще одна пуща, Налибокская. В этих пущах легко можно укрыть от авиации, артиллерии и танков противника с десяток пехотных дивизий со всем их имуществом и вооружением.
        Неизбежным следствием упомянутых особенностей рельефа местности является то, что хороших дорог с искусственным покрытием, пригодных для перемещения больших масс войск, боевой техники и автотранспорта, в том районе не так много, и практически все они, за редким исключением, идут через Белосток или пересекаются возле него, образуя условно радиальные (с учетом изгибов) направления от Белостока на Гродно, Августов, Граево, Ломжу, Брест, а также вглубь Белоруссии, через Волковыск на Барановичи, и далее на Минск. Соответственно, тот, кто контролирует Белосток, имеет возможность контролировать всю военную логистику дорожной сети Белостокского выступа, и, даже если эту дорожную сеть в полной мере не сможем использовать мы, то использование ее противником можно будет заблокировать почти полностью… или, по крайней мере, можно будет заблокировать снабжение по этой сети наступающих вглубь нашей территории армий противника.
        То же самое относится и к железнодорожным транспортным коммуникациям: Белосток является крупным железнодорожным узлом еще со времен Петербурго-Варшавской железной дороги, а сейчас это центр Белостокской железной дороги, имеющей большое количество подвижного состава и мощную ремонтно-эксплуатационную базу. Еще одним положительным моментом является то, что ее железнодорожная сеть тесно переплетена с коммуникациями Брест-Литовской железной дороги, а это, в свою очередь, может значительно увеличить операционные возможности военной логистики. Оба этих фактора отдадут в руки наших войск, обороняющихся под Белостоком, стратегическую инициативу маневра силами и средствами на всей протяженности театра военных действий от Гродно до Бреста и от Ломжи до Волковыска. Вот только смогут ли они эту стратегическую инициативу использовать, в условиях активного противодействия войск противника?..
        Это были, так сказать, положительные моменты идеи создания оборонительного района под Белостоком, товарищ Сталин, - снова вздохнул Шапошников. - А теперь, для полной объективности картины, я должен обрисовать вам и отрицательные - они, к сожалению, тоже имеются. Первая и самая главная проблема любого оборонительного плацдарма в условиях охвата его противником, а уж тем более в условиях полного окружения, - это всегда и неизменно проблема снабжения обороняющихся всем необходимым для войны. Именно поэтому, как правило, окруженные противником группировки войск долго и эффективно сопротивляться без внешнего снабжения не могут. А Павлов и его комсостав, как я понял из бумаг, что вы мне показали, изначально планируют организацию круговой обороны именно в тылу противника. При этом далеко не факт, что мы в текущих условиях отступления наших войск вглубь Белоруссии сможем организовать внешнее снабжение окруженной группировки, и Павлов наверняка это понимает.
        Я вижу этому только одно объяснение. В районе Белостокского выступа, как, впрочем, и везде в приграничных областях, перед войной были сосредоточены значительные ресурсы для снабжения и мобилизационного развертывания наших войск - склады и хранилища продовольствия, боеприпасов, вооружения… Если обороняющимся удастся собрать эти ресурсы с прилегающих территорий - пусть даже не все, а хотя бы весьма значительную их часть, тогда эта затея с организацией обособленного и самостоятельного очага боевых действий имеет неплохие шансы на успех… По крайней мере, на несколько месяцев обороны им там всего должно хватить. Но это, товарищ Сталин, только мои предположения, как оно получится со снабжением окруженной группировки в реальности, я предсказывать не возьмусь…
        И вторая проблема, которая представляется мне не менее серьезной. Дело в том, что, еще по результатам изучения опыта Первой мировой войны, где окончательно сформировалась школа строительства оборонительных позиций, со всей определенностью был доказан постулат о том, что для успешной обороны необходимы грамотный выбор и качественная инженерная подготовка оборонительных рубежей. А с этим, боюсь, у них там могут возникнуть сложности… Пожалуй, пока еще есть возможность долететь в Белосток, я мог бы лично направиться туда и…
        - Нэт, товарищ Шапошников, никуда ви нэ полэтите! - прервал его Сталин с легким акцентом, иногда проявлявшимся у него в минуты сильного волнения. - Хватит, налэтались уже… до болэзни, а здоровье у вас и так не особо крэпкое.
        И потом, уже успокаиваясь, добавил:
        - Вы, с вашими знаниями и опытом, нужны нам здесь, в Москве, в Генеральном штабе… И вообще, знаете что, давайте-ка вы, Борис Михайлович, выздоравливайте поскорее, а потом готовьтесь снова принимать должность начальника Генштаба. Есть мнение, что освобождение вас от этой должности в мае сорокового года было ошибкой…
        - Благодарю вас, товарищ Сталин, - ответил польщенный Шапошников, который тогда, после откровенного и уважительного разговора с ним самого Сталина, хоть и принял безропотно свое незаслуженное снятие с должности, обусловленное снятием Ворошилова с поста наркома после неудач и ошибок в советско-финской войне, но осадочек-то в его душе оставался… - Вот только… тогда по-прежнему остается открытым вопрос, кого направить в Белосток для оказания помощи в организации мощной и продуманной обороны.
        - А вот это, Борис Михайлович, - Сталин чуть усмехнулся в усы, - как раз и является основной причиной, по которой я вызвал вас сюда посреди ночи. И теперь я хотел бы выслушать ваши предложения по наиболее подходящей кандидатуре такого специалиста… кроме вас, разумеется…
        Шапошников задумался: вопрос выбора специалиста по обороне был очень непростым… Точнее, с некоторых пор этот вопрос стал непростым…
        Да, был еще с начала двадцатых годов у молодой Советской республики военный гений и разработчик оборонительной концепции ведения будущей войны, бывший царский генерал, Александр Андреевич Свечин. Он, работая в Академии Генштаба РККА, выдвинул и разрабатывал концепцию «Стратегической обороны», или «Стратегии измора», как наиболее эффективного способа ведения боевых действий с превосходящим противником до момента истощения его наступательного и логистического потенциала.
        И ведь поначалу многие военные специалисты к его доводам прислушивались, более того, к идее правильности его концепции постепенно пришел сам нарком обороны Фрунзе… Но потом, после смерти Фрунзе, в высшее руководство РККА пришел Тухачевский, который, в противовес оборонительной концепции, начал активно продвигать наступательные формы ведения боевых действий: сначала идею «Глубокого боя», а потом и «Теорию глубокой операции».
        Самого Свечина Тухачевский и его сторонники наступательной доктрины просто заклевали своими нападками и обвинениями во вредительстве делу становления наступательного потенциала победоносной Красной армии. Закономерным итогом стало то, что Свечина, после ареста в 1930-м, потом осуждения на пять лет лагерей в 1931-м, в июле 1938 года все-таки расстреляли по обвинению в участии в контрреволюционной деятельности.
        С тех пор в военной доктрине советского государства прочно утвердилась концепция «Стратегического наступления» или «Стратегии сокрушения» под лозунгом «войны малой кровью, на чужой территории», а Рабоче-крестьянская Красная армия начала готовиться к тому, чтобы в случае нападения врага стать «самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий» (в редакции ПУ-39). Про оборону в том же уставе ПУ-39 тоже говорилось достаточно много и подробно (целая глава), но на практике изучению оборонительных действий внимание либо не уделялось вообще, либо уделялось очень мало - доктрина-то наступательная, да и построение обороны конно-механизированными соединениями, которые теперь становились основой РККА, это как-то… не очень и нужным стало считаться, их стихия - решительное наступление, могучий удар. А страна по умолчанию осталась без специалистов по организации и ведению масштабных оборонительных операций…
        Сам Шапошников, имевший не только знания, но и боевой опыт ведения как наступательных, так и оборонительных боев на уровне крупных войсковых соединений (полк, дивизия), скорее склонялся к идеям Свечина, тем более что тот не отрицал наступления как такового, а лишь указывал, что наступать нужно обязательно, но потом, когда противник уже достаточно измотан и ослаблен грамотными оборонительными боями… Поэтому, особо не афишируя, давал своим близким ученикам для изучения положения обеих концепций. Это, конечно, была не полноценная Свечинская школа, но хоть что-то… И вот теперь предстояло выбрать самого способного из них.
        - Вы знаете, товарищ Сталин, я думаю, что лучше Александра Михайловича Василевского с задачей организации под Белостоком грамотной обороны не справится никто. Он в 1937 году с отличием окончил Военную академию Генерального штаба, потом, уже во время службы в Генштабе, занимался вопросами боевого планирования, в том числе и на западном направлении, и в частности, вопросами подготовки к отражению нападения агрессора, так что тамошний театр боевых действий отлично знает, и задача организации обороны в тех краях будет ему не в новинку. Кроме того, в двадцатых годах Василевский воевал как раз в тех местах, в должностях сначала помощника командира, а потом и командира полка, так что, помимо штабного опыта, также имеет и опыт командования в боевой обстановке. Ну, и я, по мере сил, ему перед отлетом в неясных вопросах помогу…
        - Василевский… - медленно повторил Сталин, снова прохаживаясь по кабинету. - Это который сейчас первый заместитель начальника Оперативного управления Генштаба? И который к тому же ваш лучший ученик, ведь так, Борис Михайлович?
        Василевского он хорошо знал, считал толковым штабистом и достойным человеком, а потому, как и к Шапошникову, относился с теплотой. Даже помог несколько лет назад восстановить отношения с родителями.
        - Это ведь он, вместе с вами, разрабатывал первый вариант плана войны с Финляндией - тот, который так и не был принят? И он же, опять вместе с вами и под вашим руководством, принимал участие в разработке оперативных планов стратегического развертывания РККА на северном, северо-западном и западном направлениях в случае начала боевых действий с Германией? Эти планы мне потом, в сентябре 1940 года, докладывали нарком обороны Тимошенко и ваш сменщик на посту начальника Генштаба Мерецков со своим первым замом Ватутиным. Да, докладывали…
        Сталин отлично помнил и этот доклад, и сами планы, в которых Шапошников указал, что наиболее вероятным представляется развертывание основных сил немецкой армии именно на северо-западном и западном направлениях, и предлагал заранее готовить главные силы РККА к развертыванию в полосе от побережья Балтийского моря до Полесья, то есть на участках Северо-Западного и Западного военных округов. Тогда, на совещании, сам Сталин высказал мнение, что Германия в случае войны направит главный удар не на северо-запад, а на юго-запад, чтобы первым делом захватить богатые сырьевые и сельскохозяйственные, а также развитые промышленные районы. И предложил военным переработать планы развертывания с учетом этого мнения. Все присутствующие на совещании члены Политбюро его единогласно поддержали, а из военных никто даже не сделал попытки его переубедить, все молча взяли под козырек и пошли перерабатывать планы под другое направление главного удара… А самого Шапошникова, который разрабатывал эти планы, знал их как никто другой и, скорее всего, смог бы убедить Сталина, что основной удар будет в Прибалтике и Белоруссии,
на совещании не было, его сам Сталин незадолго до этого снял с поста начальника Генштаба. Не было и Василевского, который тоже мог бы очень аккуратно, тактично, как он это всегда умел, аргументировать ошибочность мнения Сталина и которого пришлось отдалить вместе с Шапошниковым, как его верного помощника… Да, это действительно было ошибкой… именно его, Сталина, ошибкой.
        - Думаю, вы правы, Борис Михайлович, - вернулся из воспоминаний Сталин, - есть мнение, что товарищ Василевский успешно справится с этой задачей. Благодарю вас за конструктивный разговор, езжайте домой, долечивайтесь, а потом сразу ко мне, за новым назначением…
        Отпустив Шапошникова, Сталин дал Поскребышеву указание срочно вызвать Василевского, а сам, посмотрев на часы - уже рассвет - и отодвинув плотную, светонепроницаемую штору, немного постоял, подышал свежим воздухом у окна, обдумывая свои дальнейшие действия.
        «Значит, Василевский… Василевский - это хорошо, военный он грамотный, шапошниковская школа, и с организацией эффективной круговой обороны он, пожалуй, справится успешно, тут Борис Михайлович прав.
        И тогда немецкие войска в Белоруссии получат у себя в тылу большую проблему, на ликвидацию которой им придется оттянуть с фронта значительные силы, это в самом плохом для нас варианте, а в самом хорошем, если под Белостоком действительно получится собрать значительное количество наших войск и ресурсов снабжения, тогда там может получиться долговременная мясорубка для живой силы и боевой техники противника, и это может иметь даже стратегическое влияние на ход всего немецкого наступления в Белоруссии…
        Что ж, Павлов, когда прислал свой пакет с информацией напрямую в Кремль, опять угадал, везучий стервец, - окончательное решение по организации Белостокского оборонительного района и сопутствующим назначениям все равно принимать мне, и делать это надо срочно, прямо на сегодняшнем совещании в Наркомате обороны. С другой стороны, похоже, самая свежая информация о положении дел на Западном фронте сейчас именно у меня, и тогда поездка ни в Наркомат, ни в Генштаб никаких новых сведений не принесет, тогда, пожалуй, лучше собрать этих растерянных военных здесь, в Кремле, и прямо здесь провести заседание Ставки Главного командования. Интересно будет посмотреть на выражения лиц этих горе-военных, когда они от меня узнают самые свежие данные по текущему положению дел в Белоруссии, и еще интересней будет послушать мнение председателя Ставки ГК по вопросу создания оборонительного района в тылу противника…
        А вообще, пора этот балаган с председательством Тимошенко прекращать - не тянет он руководство Ставкой. Так что придется, пожалуй, мне и тут впрягаться, на себя руководство брать. Наверное, сегодня все и по этому вопросу решим… Интересно, как эту реорганизацию воспримут наши военные… тупоголовые ослы!..
        Вот только внезапные и необъяснимые перемены в действиях самого Павлова… Нет, резкое изменение истерического поведения и превращение его в прежнего, решительного и настойчивого командира это, безусловно, очень хорошо. Снова собран, ни следа паники, решительность сквозит в каждом предложении. Но что к этому привело, что изменилось, ведь обстановка, с его же слов, отнюдь не располагает к приливам оптимизма? Будто подменили его. Да и сама ситуация перехода панического отступления в круговую оборону, неожиданную и не предусмотренную никакими довоенными планами, при всех положительных замечаниях Шапошникова, выглядит малопонятной…
        Опять же, нынешний руководитель оборонительного района - не командарм, которых в том районе ТВД у Павлова было целых три, а всего лишь командир механизированного корпуса, который, пусть он и грамотный, способный генерал, но танкист, и оборона - это вовсе не его конек. Тогда возникает закономерный вопрос: где находятся и чем занимаются тамошние командармы?..
        Словом, много необъяснимого и непонятного получается, а объяснение, если воспользоваться «бритвой Оккама» и не преумножать сущности сверх необходимого, получается только одно - что-то там у них случилось, в Белоруссии, что-то, что и вызвало как резкие изменения в поведении самого Павлова, так и возникновение новых, совершенно неожиданных планов ведения боевых действий.
        А вот для того, чтобы выяснить, что именно у них там случилось, одного товарища Василевского, пожалуй, будет маловато…»
        Сталин постоял еще немного, потом вернулся за свой стол, еще раз перечитал донесение Павлова, окончательно раскладывая в голове порядок своих действий, и снова поднял телефонную трубку.
        - Товарищ Поскребышев, вызовите ко мне товарища Берию…
        Глава 3
        Генеральный комиссар государственной безопасности Лаврентий Павлович Берия, выйдя почти в час ночи из кабинета Сталина, попрощался с Молотовым и Микояном, но направился не домой, а на Лубянку, в свой рабочий кабинет - он никогда не уезжал домой до тех пор, пока Хозяин работал, и потому всегда был готов ясно и четко ответить на любой вопрос Сталина по телефону или быстро прибыть в Кремль по его вызову.
        Этой полезной привычке он следовал уже почти три года - еще с августа 1938-го, когда Сталин сначала назначил его на должность начальника Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, а чуть позже, в ноябре того же года, выдвинул на пост народного комиссара внутренних дел СССР.
        Впрочем, справедливости ради необходимо отметить, что этой привычке следовал не он один. А все потому, что сам Сталин, который и до войны-то, в мирное время, часто и много работал ночами, сейчас и подавно, ежедневно трудился по шестнадцать и более часов в сутки, захватывая ночь до трех-четырех утра, а потом короткий отдых, и снова за работу. При этом в случае надобности получить дополнительную информацию или срочно решить вопрос Сталин частенько мог запросить «ответственного товарища» по телефону и даже вызвать к себе в кабинет. И если «ответственный товарищ» оказывался вдруг не совсем «ответственным» - заспанным голосом мямлил по телефону не конкретику, а какую-нибудь чушь или, того хуже, был пьяно-расслаблен после «долгого трудового дня», то, как известно, «такие товарищи - нам не товарищи».
        Поэтому вся высшая номенклатура тоже не спала по ночам, а ближний круг подчиненных высокого уровня и вовсе старался работать и отдыхать в соответствии с графиком работы и отдыха Вождя.
        С другой стороны, даже если бы это было не так, то именно сегодняшней ночью, после вечернего совещания в кабинете Сталина, ехать домой отдыхать Берия если и собирался, то далеко не сразу: слишком много неотложных вопросов нужно было рассмотреть до утра. Да и вечернее настроение Хозяина отнюдь не располагало к спокойному сну.
        Берия откинулся в кресле и, прихлебывая крепкий чай, невольно поежился, вспоминая, как Сталин, мрачный и явно очень сердитый, еле удерживаясь от перехода на откровенную матерщину, грубо «полоскал» на совещании Тимошенко и Жукова, так и не добившись от них внятных пояснений по обстановке на фронтах. Нет, все в окружении Сталина прекрасно знали, что в гневе Хозяин крут и выражений особо не выбирает, но такого возмущения и яростной злобы в поведении Сталина Берия еще не видел - похоже, допекли его «вуенные» своей некомпетентностью. Впрочем, почему похоже - Берия ведь сам, собственными ушами слышал тот бред, что они несли о потере управления войсками, о перебоях со связью, о трудностях и сложностях, бл… едная поганка, и это высший комсостав, военные руководители страны. Попробовал бы кто-нибудь из подчиненных самого Берии, вместо выполнения поставленной задачи, вот так блеять о своих трудностях… Правильно Хозяин в конце сказал: тупоголовые ослы и есть…
        Сам Берия начальственного разноса избежал - по имеющейся, пусть и отрывочной, информации, подразделения пограничных войск и оперативных частей НКВД с первых дней войны проявили себя наилучшим образом, героически сражаясь с многократно превосходящими силами противника и часто погибая при этом полностью, до последнего бойца, но никогда не сдаваясь и не отступая без приказа. Сталин, кстати, в своих претензиях к военным это тоже упомянул им в упрек, а сам Берия, не показывая этого на совещании, крепко задумался.
        Да, и отбор, и подготовка, и оснащение в - войсках НКВД были на совсем другом уровне, чем в Красной армии, но только ли в этом причина их героической стойкости?.. Может, стоит поглубже изучить эти факты боевой стойкости, для возможного распространения положительного опыта в войсках РККА?
        Вернувшись после совещания к себе на Лубянку и быстро рассмотрев особо неотложные дела, Берия запросил материалы по боевой деятельности пограничных и оперативных войск НКВД, а также статистику по соотношению их численности и потерь личного состава относительно численности и потерь противника. И неожиданно увлекся вопросом до самого утра - в первом приближении получалось, что сама по себе численность войск сторон в боестолкновении далеко не всегда была определяющей…
        Берия снова откинулся в кресле и отпил чаю, основательно задумавшись. Сам он был не военный, но еще до войны, неоднократно присутствуя на совещаниях, где обсуждались вопросы строительства Вооруженных сил Советской страны, постоянно слышал от военных высокого ранга про «соотношение потерь три к одному» и про необходимость поэтому иметь «всего и побольше».
        Получается, сама по себе численность не так важна, как другие факторы? А тогда какие именно факторы наиболее важные? И почему военные до войны упирали именно на увеличение численности всего - пехоты, танков, самолетов?.. Получается, ошибка… или умысел? А если все же умысел - тогда чей конкретно умысел?..
        Вильнувшие чуть в сторону размышления Берии прервала неожиданная и оттого еще более резкая трель телефонного звонка - Поскребышев срочно вызывал его к Сталину.
        В Кремль нарком НКВД ехал с тяжелым сердцем - учитывая вечернее настроение Хозяина, этот неожиданный повторный вызов на рассвете не сулил ничего хорошего. Что там такое могло случиться под утро? Может, что-то неладно по линии его наркомата? Так оперативный дежурный ни о чем таком не докладывал… И вряд ли это что-то хорошее - тогда Хозяин не спешил бы так с вызовом. Похоже, надо готовиться к разносу… Ну, если происшествие по линии НКВД-НКГБ и его подчиненные не успели вовремя доложить, кто-то уже прямо сегодня очень сильно об этом пожалеет…
        Однако Сталин, вопреки тревожным ожиданиям, встретил Берию в хорошем настроении, от вечернего раздражения не осталось и следа.
        - А, Лаврентий, - чуть усмехнулся в усы Вождь. - Что, не спится тебе, раз в такую рань прискакал? - Сталин прекрасно помнил, что Берия «прискакал» именно по его вызову, но все же не отказал себе в удовольствии немного пошутить.
        - Ну, раз уж примчался ни свет ни заря - тогда проходи, садись… Вон туда садись, за стол: говорить будем, долго говорить, много важного обсудить с тобой хочу…
        «Кажется, пронесло, и разноса не будет», - с облегчением чуть расслабился Берия, которого и немудреная шутка, и обращение на «ты», по имени, только порадовали: Сталин так разговаривал с ним нечасто и только тогда, когда сам был добродушен или чем-то доволен.
        Берия устроился за столом для совещаний, на всякий случай открыл свой блокнот для записей и приготовился внимать словам Вождя.
        Сталин, чуть усмехаясь в усы, дождался, пока его ближайший помощник в нелегком деле руководства партийной номенклатурой устроится за длинным, вдоль всей стены, столом для совещаний на указанном ему стуле, потом поднялся из-за своего, небольшого стола в углу кабинета, возле окна, и начал прохаживаться по ковровой дорожке, находясь за спиной Берии, - помимо облегчения для больных ног любил он во время совещаний прогуливаться вот так, за спиной подчиненных, заставляя тех изрядно нервничать, не видя его реакции на свои доклады.
        - Ну, что можно сказать, Лаврентий. Ты вчера вечером и сам видел, что наши… «военные» снова обоср… обделались, и достоверных данных по обстановке на фронтах у них до сих пор нет, а вот у меня такие данные - самые свежие и достоверные - теперь есть… вот как получается. Пусть не по всем фронтам, но на самом важном сейчас - на западном - направлении обстановка и замыслы немецкого командования в масштабах Белоруссии теперь прояснились.
        Там, как ты знаешь, ситуация сложилась очень тяжелая, близкая к катастрофической… Так я думал еще несколько часов назад. Но потом мне от Павлова, напрямую и минуя наших «вояк» в Генштабе и Наркомате обороны, поступили новые сведения… Да, сведения. Я тебе чуть позже дам ознакомиться, в части, касающейся… И пусть общая обстановка там совсем не радует - Минск, скорее всего, рано или поздно придется оставить, а наши войска отводить на линию Витебск - Могилев, - но хоть какая-то определенность лучше того невнятного блеяния, которое только и могут сейчас издавать наши… великие военные стратеги, мать их так…
        Впрочем, я тебя вызвал в такую рань не для того, чтобы эти плохие новости обсудить - их мы сегодня будем обсуждать вечером, на заседании Ставки Главного командования, которое проведем здесь, у меня. Ты, как постоянный советник Ставки, в заседании тоже участвуешь и к тому же будешь докладывать по вопросам по твоей линии, а вызвал я тебя сейчас, чтобы ты к вечеру успел подготовиться. И вопросы твои будут вот какие…
        «Нет, все-таки Хозяин - он и есть Хозяин», - с благодарностью думал Берия на обратной дороге из Кремля на Лубянку. Когда заслужил, отпи… отполощет за милую душу, как говорится, во все пихательные и дыхательные, да так, что сам себя потом чувствуешь, как последний придурок, тупой и некомпетентный. А когда работаешь добросовестно, стараешься все сделать как лучше, он это и видит, и ценит, и со своей стороны помогает. Вот как сейчас - про новости из Белоруссии он мог бы и промолчать, а вечером, на совещании, спросить… и отполоскать потом, от души, прямо на совещании, в присутствии остальных, за отсутствие готовых, четких и конкретных предложений по заданным вопросам. И был бы со всех сторон прав. Как ни крути, а вопросы по линии НКВД-НКГБ, это его, и только его, Берии, компетенция, и если вдруг не готов сразу ответить и конкретные решения предложить, потому что сами вопросы неожиданные и непредвиденные, так кто тебе в том виноват?..
        Но Хозяин поступил иначе - вызвал заранее, не только вопросы к совещанию озвучил, дав тем самым возможность заблаговременно подготовиться, но потом еще и намекнул, что и как он, генеральный комиссар государственной безопасности, по этим вопросам, в числе прочего, сделать должен и что по ним же на вечернем совещании Ставки ГК говорить, когда спросят… И еще намекнул, чего Берия по этим вопросам ни делать, ни говорить не должен, а это дорогого стоит, не каждому Хозяин так вот… намекает.
        Ну, а уж он и доверие, и хорошее отношение Хозяина сегодня вечером оправдает со всем старанием, что называется, со всей душой… Вот только для этого надо, в первую очередь, самому во всем хорошенько разобраться…»
        Поднявшись в свой кабинет, Берия приказал дежурному организовать чаю и чего-нибудь пожевать, ведь домой он сегодня снова, если и попадет, так только глубокой ночью, да и то вряд ли. А сам разложил на столе доставленные из архива предвоенные материалы по Западному военному округу и принялся обдумывать свои действия, попутно набрасывая тезисы к предстоящему совещанию.
        «…Итак, неожиданная ситуация в Белоруссии… Оборону они там, в тылу наступающего противника, строить удумали… Говнюки, лучше бы от границы, где какие-никакие, но оборонительные сооружения уже имелись, не так усердно бежали… То есть на заранее подготовленных, пусть и не до конца, оборонительных рубежах линии Молотова они противника остановить не смогли, а теперь, в суматохе и неразберихе отступления, в условиях потери управления войсками и, самое существенное, в условиях окружения решили на пустом месте оборонительный укрепрайон создавать, войска туда стягивают. И кто там только удумал такой… нетривиальный тактический изыск… Да, прав Хозяин, вот прямо чутье у него, - в Минске и Белостоке действительно что-то серьезное и непредвиденное произошло… Впрочем, все тактические вопросы, как и целесообразность построения обороны в окружении, - это все к военным, не зря же Сталин туда Василевского в качестве представителя Ставки Главного командования направить хочет. Вот пусть сами военные в них и разбираются и сами же потом отвечают за свои решения перед Хозяином.
        А моя задача - как раз выяснить, что у них там, в Белоруссии, конкретно произошло, почему оборону строить хотят именно под Белостоком, хотя под тем же Минском было бы, наверное, и логичней, и полезней, ну, и все остальные непонятные моменты, связанные с этой ситуацией. Причем выяснить очень аккуратно, тихо, никакого давления и никаких выбиваний показаний в стиле ежовских репрессий. Об этом Сталин предупредил особо.
        И при этом нельзя допустить никакой огласки - даже на совещании сегодня вопросы отправки туда сотрудников его наркомата нужно будет залегендировать только под необходимость организации (и последующего контроля) эффективной системы работы органов и подразделений НКВД-НКГБ на территории вновь создаваемого оборонительного района, а также координации их действий с действиями военных и партийных органов. Вот тут, скорее всего, начнутся вопросы с мест от участников совещания, и это надо расписать более подробно.
        Первое и самое важное - тут Хозяин, снова и как всегда, прав - это скорейшая организация партизанского движения на оккупированной части территории Белоруссии. Этот вопрос больше в компетенции партийных органов республики, как и вопросы организации коммунистического подполья. Но вот вопросы координации взаимодействия, совместной боевой деятельности партизан, армии и подполья - это вопросы именно моего наркомата: ни у кого другого ни возможностей, ни опыта организации такого взаимодействия нет.
        И, разумеется, организовывать это взаимодействие там, в Белостоке, будет гораздо проще и легче, чем из Москвы, тем более что для этого можно будет задействовать часть ресурсов, уже собранных тамошними военными. Да и командиров с комиссарами для вновь создаваемых партизанских отрядов тогда можно будет не тащить за линию фронта самолетами, а подбирать прямо там, на месте, и самолетами тогда можно будет перебрасывать больше ресурсов снабжения, потому что везти груз в небольших тюках для сброса его на парашютах где-нибудь в лесу и лететь с полной возможной загрузкой, чтобы спокойно сесть и разгрузиться на аэродроме, это, как говорят в Одессе, две большие разницы, таки да».
        Берия оторвался от записей, заглянул в свой блокнот, где он, по ходу разговора со Сталиным, скорописью помечал наиболее важные моменты, и дописал для себя, что уже сегодня, желательно до совещания, связаться с руководителем ЦК Компартии Белоруссии Пономаренко, чтобы обговорить с ним вопросы партизанского движения и получить контакты тех его сотрудников, кто занимался этими вопросами непосредственно.
        Далее - организация диверсионной работы. Это вопрос прежде всего к военным, у них в армии специальные диверсионные подразделения начали создаваться еще в 1934 году, те самые саперно-маскировочные взводы, и потом профессиональные армейские диверсанты очень неплохо показали свою результативность во время Гражданской войны в Испании - один Старинов чего стоит.
        Так вот, диверсионную работу, опять же, гораздо легче и эффективнее будет организовать на операционной базе войск Белостокского оборонительного района, но при этом сами военные, без координации с партизанами и подпольем, будут действовать менее эффективно.
        Вот, к примеру, только в архивах НКВД можно будет найти информацию по расселению в приграничных областях западной границы бойцов диверсионных подразделений, вроде как «уволенных в запас», потому что именно его наркомат, в режиме строгой секретности, занимался их последующим трудоустройством, перевозкой на новое место жительства их семей и выделением жилья, а также последующим сопровождением их второй, засекреченной, жизни.
        И только сотрудники его наркомата смогут установить полноценные контакты с кадрами и агентурой НКВД-НКГБ на местах, в том числе по линии армейских особых отделов.
        Так что от взаимодействия и совместной работы по этому направлению опять же только польза всем будет.
        «Кстати о совместной работе, - сделал себе пометку Берия, - надо будет узнать, где сейчас Старинов, и привлечь его к диверсионной работе в Белостоке со стороны военных, пусть мои на него поближе посмотрят, а там, может, и в нашу структуру его получится забрать».
        Теперь - организация борьбы с полевыми шпионами и диверсантами противника. Вот это вопрос преимущественно в ведении НКВД-НКГБ, но и тут от взаимодействия с военными, партизанами и подпольщиками польза немалая может быть. Надо только это самое взаимодействие организовать.
        Ну, и последний вопрос: организация физической охраны направляемого в тыл противника Василевского, как представителя Ставки Главного командования и секретоносителя высокого уровня.
        Тут Берия опять восхищенно причмокнул: Хозяин снова мудрость проявил, сам он, скорее всего, не додумался бы из Москвы группу охраны посылать, вместо этого просто дал бы команду все организовать на месте. А так, когда охрана из Москвы, тем легче будет добавить в состав посылаемой группы нужных сотрудников, которые на месте займутся не совсем охраной, точнее, совсем не охраной… И отчитываться никому не надо, потому что охрана секретоносителей высокого уровня, это как раз его наркомата дела, как и что там будет организовано - никому про то знать не положено, поэтому на совещании только сам факт выделения Василевскому охраны упомянуть, и хватит с них.
        «Ну, вроде все - в смысле, для озвучивания и обсуждения на совещании все, - и, кстати, все направления деятельности реальные, не для галочки и не для легенды, мои сотрудники, направленные в Белосток, будут по всем этим вопросам выкладываться серьезно, с полной отдачей сил и способностей.
        Стоп!.. Нет, не все, остался еще один вопрос, который Сталин собирается поднять на совещании сегодня вечернем, - вопрос реформы Ставки Главного командования ввиду неэффективности ее работы.
        Тимошенко с поста председателя он хочет сместить - не тянет нарком обороны руководство чрезвычайным органом высшего военного управления… Да он, если говорить объективно, и руководство Наркоматом обороны не сильно тянет, особенно сейчас, в первые дни войны, в условиях неразберихи и паники в войсках. Функции председателя Сталин на себя хочет взвалить. Вот же человек, настоящий Вождь, от других требует много, но и сам, если что, впрягается и тащит все новые и новые обязанности, не жалуясь на усталость и загруженность. Кузнецова еще хочет из состава СГК вывести. Как выяснилось, нарком ВМФ там не очень-то и нужен, пусть лучше делами флота плотнее займется. А вместо Кузнецова маршала Шапошникова в состав постоянных членов Ставки ввести хочет - пока заочно, тот еще болеет.
        А мне сегодня был легкий намек - его сегодня и при обсуждении вопросов реформирования Ставки поддержать. Не проблема, конечно поддержу. Надо будет только материалы на Тимошенко, по нашей линии, перед совещанием в памяти освежить».
        После короткого перерыва на обед здесь же, в кабинете, Берия снова вернулся к делам.
        «…Ну вот, теперь по вопросам вечернего совещания Ставки ГК точно все, а дальше, - Берия отложил свои записи в сторону, - дальше начинается секретная разведывательная работа по отдельному поручению Сталина».
        Ему предстояло выяснить причины и обстоятельства всех непонятных моментов и в поведении Павлова, и в организации обороны отчего-то именно в тылу противника. Причем в ходе выяснения, попутно, может, и еще что непонятное, интересное всплывет - это тоже не пропустить.
        «Вот, кстати о попутном, - очень интересно мне знать, почему про эти самые резкие изменения планов действий войск Западного фронта до сих пор никакой информации по линии особых отделов не поступило? Или тамошние особисты в сложной боевой обстановке совсем уже мышей не ловят, или… Это «или» тоже надо будет аккуратно разведать…
        И человек для выполнения этой задачи нужен особый, не только абсолютно доверенный, но и грамотный в конспиративной и разведработе, при этом самостоятельный, инициативный, но в то же время без дурного гонора, понимающий тонкость момента и вредность излишней огласки и способный при этом грамотно организовать, совместить такие разнонаправленные действия, как разведка, диверсии и партизанское движение в тылу противника… да еще организация охраны самого Василевского и, желательно, всей его группы - такого непросто подобрать будет».
        Берия откинулся в кресле, задумчиво перебирая в уме кандидатуры сотрудников Главного управления госбезопасности, которые, хоть и выведены сейчас в отдельный наркомат (НКГБ), под управление его бывшего первого заместителя Меркулова, но по факту все равно подчиняются ему, как куратору нового наркомата.
        «Так, кто у нас там есть, из подходящих и компетентных?..
        Начальник контрразведывательного отдела ГУГБ НКВД Федотов Петр Васильевич… пожалуй, не годится. Его без присмотра отправь, так он в Белостоке еще одну «мельницу» по типу Маньчжурского пограничного полицейского поста организует, ничем не подкрепленные признания в шпионаже и предательстве выбивать начнет…
        Начальник особого отдела ГУГБ НКВД Михеев Анатолий Николаевич… Этот неплох, имеет инженерно-саперную подготовку и боевой опыт Советско-финской войны… Хорошо проявил себя в военной контрразведке, но он сейчас у военных, начальник 3-го Управления Наркомата обороны, и дергать его оттуда, да еще старшим группы НКВД-НКГБ… Со стороны выглядеть будет не очень, как будто у нас своих специалистов такого уровня нет.
        Контрразведка, военная контрразведка… Там пока с нужными кандидатурами плохо. А что у нас с разведкой?..
        Начальник иностранного отдела (заграничная разведка) ГУГБ НКВД Фитин Павел Михайлович… Он хорош как руководитель и организатор, но при этом чистый аппаратчик, «на холоде» не работал… Не пойдет…
        А вот его заместитель, Судоплатов, - вот он хорош!..»
        Берия, в предчувствии удачи, вскочил, пробежался по кабинету, разминая затекшие ноги, потом снова сел и углубился в чтение личного дела Судоплатова, срочно доставленного по его приказу.
        «…Итак, Судоплатов Павел Анатольевич: профессиональный чекист с почти двадцатилетним стажем работы в органах. Имеет большой опыт нелегальной работы за границей, в том числе в Германии. Решителен, смел, в то же время обладает развитым аналитическим мышлением. Имеет хорошие способности как вербовки агентуры, так и глубокого внедрения в военные и разведывательные структуры противника. В частности, перед войной ему удалось успешно внедриться в ближайшее окружение руководства организации украинских националистов за границей, в Германии, после чего он провел успешную ликвидацию лидера националистов Коновальца, при этом успешно скрылся, избежав провала.
        Потом занимался вопросами организации разведывательной и агентурно-оперативной работы за границей, дорос до должности заместителя начальника 5-го отдела (заграничная разведка) ГУГБ НКВД СССР. При этом, помимо личных способностей разведчика и ликвидатора, также проявил себя как способный организатор - в августе 1940 года руководил операцией «Утка» (ликвидация Троцкого).
        Сейчас он заместитель начальника 1-го (разведывательного) управления НКГБ СССР (начальник все тот же Фитин), майор государственной безопасности, что приравнивается к армейскому комбригу, так что ему и звания, и статуса для выполнения задания вполне - хватит…
        Да, пожалуй, Судоплатов в качестве руководителя сводной, или особой, группы сотрудников НКВД-НКГБ по организации партизанского движения и диверсионной работы вполне подойдет», - окончательно решил для себя Берия и через Меркулова срочно вызвал того к себе.
        Сам вернулся к текущим делам, но почти сразу снова прервался, возбужденно вскочил и, по примеру Иосифа Виссарионовича, пробежался по кабинету, обдумывая только что озарившую его мысль.
        «А почему только Белоруссия? Ведь идея централизованной организации разведывательно-диверсионной работы и партизанской войны в тылу противника, причем на всей захваченной территории и под общим руководством НКВД, сама по себе, даже безотносительно к ситуации оборонительного района в окрестностях Белостока, очень даже недурственна! Возможно, для выполнения этих задач имеет смысл создать в структуре НКВД постоянную группу или отдел, по крайней мере, на время войны?
        Впрочем, гнать лошадей и пороть горячку не стоит, по крайней мере, сегодня на совещании об этом говорить точно преждевременно - нужно хорошенько все продумать, прикинуть потребные ресурсы, да и посмотреть заодно, как оно пойдет у Судоплатова в Белоруссии…»
        Размышления Берии прервал звонок из приемной: прибыл Судоплатов.
        - Разрешите войти, товарищ генеральный комиссар?
        - Входите, товарищ Судоплатов, присаживайтесь. Для вас, учитывая ваши способности и профессиональные навыки, есть срочное и секретное задание особой важности…
        Глава 4
        Командующий Белостокским оборонительным укрепрайоном генерал-майор Хацкилевич отложил утреннюю сводку боевых действий и потер пальцами уставшие, воспаленные от напряжения и длительного недосыпа глаза. Все последние дни он спал по три-четыре часа в сутки, но времени все равно катастрофически не хватало. С тех пор как он принял на себя тяжесть командных полномочий по сбору отступающих от границы войск и организации Белостокского оборонительного района, вихрь событий и проблем почти постоянно захлестывал его с головой, как пловца, случайно оказавшегося в штормовом море. И чтобы не захлебнуться под этими постоянно накатывающими валами проблем, ему приходилось прилагать запредельные, нечеловеческие усилия, ежечасно осмысливая поступающую информацию, рассматривая варианты реагирования на действия и угрозы со стороны немецких войск, а потом… снова прилагать титанические усилия, чтобы обеспечить выполнение этих решений.
        При этом нельзя сказать, что напрягается он понапрасну, и все его усилия впустую: Хацкилевич ясно видел, как с каждым днем, с каждым часом обретает реальные очертания идея создания оборонительного плацдарма в тылу противника. И тому, помимо его усилий, есть два важных и очень значимых обстоятельства.
        Первое и самое важное обстоятельство, которое, собственно, и обусловило идею лейтенанта Иванова отводить 6-й мехкорпус генерала Хацкилевича именно сюда, а потом сюда же собирать по окрестностям отступающие советские войска и ресурсы, заключается в том, что немцы в направлении Белостока пока не давят. Воюют, конечно, атакуют то там, то здесь, но совсем не так интенсивно и жестко, как в первые дни приграничных боев. И это в принципе объяснимо: как растолковал тогда, на первом совещании, сам Иванов, они сейчас все свои лучшие силы и средства, всю бронетехнику и авиацию сосредоточили под Минском, где стараются как можно быстрее проломить оборону и взять не просто город, но столицу, сердце Белоруссии. А здесь они планируют котел и пока особо не наседают, чтобы спокойно собрать тут всех в кучу, а потом методично, с истинно немецкой педантичностью, подавить все попытки сопротивления и перевести оставшихся в живых в категорию военнопленных, для последующего рабского труда на благо их рейха.
        «Они же не знают, что совсем скоро их здесь встретят не растерянные, голодные и оборванные люди, надломленные чувством бессилия от нежданных поражений, а сытые, отдохнувшие, переформированные, полностью вооруженные и снаряженные по довоенным штатам войска, готовые яростно воевать и дорого продать свои жизни в оборонительных боях на подготовленных позициях…» - чуть усмехнулся Хацкилевич, вспомнив, что в устах лейтенанта Иванова эта фраза звучала не в пример красочнее и длиннее, поскольку была в изобилии дополнена ненормативной лексикой в адрес «ублюдочных тупых фрицев».
        Второе обстоятельство менее наглядно, но не менее важно, и заключается в географических особенностях местного театра военных действий, сложного для наступления противника и крайне благоприятного для обороны. Густые и обширные леса, изобилие рек и мелких речушек, болота и слабые грунты, сложные для техники, слабо развитая сеть дорог с улучшенным покрытием (хотя бы щебеночным), которые легко перекрывать или превратить в непригодные для движения тяжелой техники, - все это, как выразился тот же Иванов: «Сладкий сон для специалиста по тактике оборонительных действий».
        Вот и стекаются сюда, частично сами, частично найденные высланными во все стороны разведгруппами, разрозненные остатки 3-й, 4-й и 10-й армий Белостокского выступа, еще не полностью разбитые и рассеянные, еще с вооружением, частично с артиллерией, изредка даже с транспортом и какой-никакой броней, а расположенные в Белостоке и найденные поблизости от него ресурсы, своевременно взятые под контроль, с избытком позволяют эти части переформировать, обеспечить пищевое и вещевое довольствие, а также оснастить всем необходимым вооружением по довоенным штатам. Причем этих ресурсов, даже с учетом того, что они пока найдены и освоены далеко не все, по самым скромным подсчетам хватит еще на десяток полнокровных дивизий довоенного штата и оснащения - они ведь перед войной и размещались здесь именно для того, чтобы использоваться при оснащении новых дивизий 3-го эшелона из мобилизованных резервистов, ехавших сюда со всей страны налегке.
        Особенно ярко и наглядно это видно на примере его, можно сказать, родного, 6-го механизированного корпуса, поскольку довоенные материальные запасы и инженерно-ремонтные мощности Белостока словно специально были предназначены для быстрого и качественного восстановления любой бронетехники.
        Окружной автобронетанковый склад с обилием запасных частей и даже агрегатов в сборе, две полностью оснащенные оборудованием и квалифицированным персоналом автобронетанковые мастерские: большая стационарная, гарнизонного уровня, и подвижная, способная восстанавливать технику и транспорт в непосредственной близости к местам боевых действий, - всего этого оказалось, как говорят математики, «необходимо и достаточно», чтобы в короткие сроки полностью восстановить: более трехсот танков (из них не менее ста двадцати Т-34, остальные легкие и малые); более ста броневиков (из них не менее половины новейшие пушечные БА-10М); более ста тракторов и тягачей (в том числе более двадцати средних арт-тягачей «Коминтерн», способных буксировать практически любую тяжелую артиллерию, и не менее десяти тяжелых арт-тягачей «Ворошиловец», способных буксировать любые танки вплоть до Т-35 и КВ); более восьмисот автомобилей (в основном грузовых); более двухсот мотоциклов.
        Казалось бы, жалкие остатки от довоенного количества, когда в распоряжении мехкорпуса (самого оснащенного из всех мехкорпусов, размещенных на Белостокском выступе) одних только автомобилей было почти пять тысяч, но в нынешних условиях этого количества грузовиков и тракторов вполне хватает для продолжения сбора ресурсов (и особо артиллерии, которую без тракторов собирать было очень тягостно), а бронетехники достаточно, чтобы контролировать все значимые дороги в качестве подвижных броневых заслонов и танковых засад, попутно проводя мотоциклетную разведку. И это при том, что восстановлено еще далеко не все и далеко не все еще найдено…
        Кстати говоря, результаты последующего боевого применения восстановленной бронетехники, они, можно сказать, оказались превосходными. Если бы Хацкилевич лично подробные боевые донесения не читал и потом выборочно не проверял - не поверил бы. И все потому, что он после разговоров с лейтенантом Ивановым в приказном порядке внес изменения и дополнения в тактику танкового боя, определив основным боевым приемом действия в обороне, а наступательный или встречный бой - только по особому приказу.
        После этого массовое использование танков и бронемашин в обороне, из заранее подготовленных окопов, когда противнику видна только башня, да если еще и внезапно, из засад, с маскировкой, не только в разы уменьшило собственные боевые потери, но и значительно увеличило эффективность поражения боевой техники и живой силы противника. Да и собственные потери… попадания теперь идут в основном в башню, и то, если не рикошет, а башню заварить, да еще в условиях доступности ремонтных мощностей профильных мастерских, плевое дело, - это не разбитый мотор восстанавливать или ходовую часть заново собирать.
        Если же неожиданные обстоятельства - а на войне неожиданности скорее правило, чем исключения - вынуждали все же вступать и вести бой без подготовки, без окопов и засад, тогда уменьшению потерь от огня противника очень способствовала внедренная также по опыту будущего обязательная камуфляжная окраска всей боевой техники, вплоть до артиллерийских орудий, и всего транспорта - благо в Белостоке, с его развитым лакокрасочным производством, подобрать краски для простейшего трехцветного камуфляжа в требуемых объемах не составляет никакой проблемы.
        Но счастье, как известно, никогда не бывает полным, и все эти благоприятные обстоятельства, все хорошие новости, как оно почти всегда и бывает, с лихвой перекрываются новостями и обстоятельствами негативными (отсюда, кстати, известная хохма про две новости: хорошую и плохую).
        Помимо растерянности и дезорганизации, устраняемых путем отдыха и переформирования, среди личного состава наблюдаются явления паники и заразного паникерства, а эту гадость выбить из головы не так просто, особенно у молодых новобранцев, которых сейчас большинство. Быстрее всего лечится позитивным, победным боевым опытом, но его у них пока нет, а объяснять словами или личным примером… тут сразу и второе негативное обстоятельство вырисовывается, как бы ни похуже первого, а именно - слабое и зачастую недостаточно компетентное командование.
        Растерянность младших и средних командиров, которые, будучи почти все без боевого навыка (а многие вообще только что из училищ), что называется, с разбегу уткнулась в опыт мощного и злого противника, и, соответственно, сразу получили пи… люлей, а теперь от этого у многих из них неуверенность в себе, в своих способностях командовать и прочие сопутствующие симптомы.
        Ошеломление старшего и высшего комсостава, представители которого перед войной почивали на лаврах и мнили себя непобедимыми, и даже горький опыт Советско-финской их не отрезвили и не образумили. А теперь они в шоке и ступоре, командовать не умеют, не могут и не хотят (потому что тогда - ответственность!), вместо этого ждут руководящих указаний, но и их потом толком выполнить не могут…
        Хацкилевич отчасти и сам таким был совсем недавно, но потом встретил «гостя из будущего», узнал много нового, пережил все стадии принятия неизбежного и образумился, а вот многие его подчиненные, и по мехкорпусу, и здесь, в штабе новой группировки войск, пока не прониклись, дурь свою никак не одолеют… Надо пинать и разъяснять… Особенно неприятно, когда эта дурь, вперемешку с самонадеянностью и головотяпством, из его танкистов выплескивается. Пусть нечасто, пусть кое-где, но все же…
        Сказано им: воевать от обороны, лучше всего из засад, - так нет, находятся отдельные уд… уникумы, прутся в атаки на развернутую ПТО, несут большие потери в технике и понапрасну гробят экипажи… Сказано: ни шагу без разведки местности и сил противника, - нет, снова находятся торопыги, которые прутся вперед, как по бульвару, а потом намертво засаживают технику в болотах, подрываются на минах… Дурдом на выезде, по-другому и не скажешь.
        Впрочем, не только танкисты - все остальные, из собранного здесь разнородного сборища «вуенных, красивых-здоровенных», от пехоты до артиллерии и авиации, в плане самодурства и головотяпства проблем доставляли никак не меньше, а иногда и значительно больше, чем танкисты. Низкий уровень командных компетенций и там сказывался в полной мере…
        На этом печальном фоне большим и ярким светлым пятном оказалась 214-я воздушно-десантная бригада, совсем недавно, несколько дней назад, переброшенная из места своей дислокации за Минском сюда, в Белосток, со всем своим имуществом, вооружением и боевой техникой, но главное - вместе со своим командиром, полковником Левашовым, с которым, как считал Хацкилевич, ему особенно повезло.
        Сам-то он в специфике воздушно-десантных войск разбирался не так чтобы очень подробно, но знал, что еще до войны десантники обоснованно считались (и сами себя считали) элитными частями: и отбор туда был особый, и последующая подготовка… Потому перед встречей с их командиром чувствовал себя немного - самую малость - неуверенно: чего там эти десантники могут особенного, в чем наиболее сильны, где и как их лучше всего задействовать с максимальной пользой, и не отягощен ли их командир симптомами «звездной болезни» от ощущения элитарности, собственной исключительности.
        Нет, застроить десантного полковника и заставить его выполнять свои команды Хацкилевич уверенно смог бы, в этом он не сомневался, но и недалеким самодуром генерал не был, отлично понимал разницу между тупым исполнением приказов и товарищеским командным взаимодействием, а потому хотел если и не хороших, то деловых отношений с командованием бригады, чтобы использовать ее наиболее рационально. Вот и нервничал слегка.
        Однако с момента встречи и знакомства как раз и началось то самое большое светлое пятно во мраке сложностей и проблем организации обороны огромной территории в тылу противника. Комбриг Левашов оказался хорошим, грамотным командиром и достойным человеком, начисто лишенным всякого чванства, присущего иногда отдельным «великим полководцам» от ощущения личной значимости.
        Прибыв на доклад, Левашов коротко, но емко и понятно доложил Хацкилевичу состав и вооружение бригады, особенности и отличия в подготовке личного состава, возможные варианты применения в боевых действиях, в том числе с использованием специальных боевых возможностей, присущих именно десанту с его особой подготовкой.
        Далее, под его руководством десантники быстро разгрузились, рассредоточенно, побатальонно, разместились в ближних к городу лесах и сразу же включились в боевую работу. И вот тут Хацкилевич еще раз приятно удивился…
        Десантники, благодаря своей особой подготовке, оказались, можно сказать, «универсальными солдатами», одинаково хорошо пригодными не только для привычных им диверсий и разведки малыми группами в тылу противника, но и для ведения боев в составе задуманных лейтенантом Ивановым моторизованных маневренных групп, для поиска и эвакуации из немецких тылов сюда, под Белосток, боевой техники, транспорта, артиллерии и прочей материальной части, брошенной нашими войсками при отступлении от границы. Да и в обычном пехотном бою, когда в суматохе и неразберихе первых дней организации обороны некоторую часть личного состава бригады пришлось сразу задействовать на передовой, в окопах, десантники тоже проявили себя выше всяких похвал: воюют стойко, упорно, труса не празднуют и при этом грамотно, осмотрительно, с выдумкой и сюрпризами для немцев.
        А что их малые диверсионно-разведывательные группы, имеющие хорошую минно-взрывную подготовку, творят сейчас на дальних участках железной дороги, используемой немцами! Точнее, теперь, в результате их действий, уже практически не используемой - не успевают чинить.
        Но особенно Хацкилевича удивило и восхитило то, как десантники, которым не очень нравилось воевать обычной пехотой (хотя и там они воевали достойно, без всяких возражений и проявлений недовольства), почти сразу придумали себе «ночные развлекушки», как они сами это называли.
        Днем, в ходе боев на своем участке обороны, десантники наблюдали и фиксировали расположение немецких огневых точек, позиции полевой артиллерии и минометов, другие важные участки позиций атакующего противника, а ночью, несколькими малыми группами, тихо просачивались на немецкие позиции и там по-разному: либо тихо вырезали всех, до кого могли дотянуться; либо, используя свои навыки, опять же тихо минировали места складирования боеприпасов, технику и транспорт, блиндажи и дзоты; либо просто занимали удобные позиции и устраивали спящим фашистам ночную побудку «пулеметными колокольчиками», а потом отходили под прикрытием своих огневых заслонов на нейтральной полосе.
        И ведь даже негласное соревнование между собой придумали, заср… затейники - кто сможет лучше и тише остальных сначала вырезать часовых, потом провести минирование и уже только потом устроить ночной бой, дополненный «веселыми фейерверками» от срабатывания минно-взрывных ловушек… Особым шиком при этом считалось задействовать в ночном бою собственные немецкие пулеметы, предварительно тихо освобожденные от своих расчетов, и потом утащить их с собой, для дальнейшего использования.
        Хацкилевич, узнав об этих «ночных развлекушках» из дошедших до него новостей «солдатского телеграфа» восхищенной пехоты, первым делом хотел отдать приказ их прекратить, - опасно, да и самовольство, но потом решил сначала выяснить результаты и последствия ночных поползушек к немцам в гости. А выяснив, запрещать и прекращать резко передумал: изрядные и очень наглядные потери противника, количество притащенных с немецких позиций пулеметов, но самое главное - резкое падение боевого духа и наступательной инициативы противника на участках, где оборонялись и таким вот образом развлекались десантники, его очень впечатлило.
        Впечатлило до такой степени, что он, посоветовавшись с полковником Левашовым, для усиления эффективности использования десантной бригады и общего поднятия боевого духа нашей пехоты решил использовать десантников распределенно, скажем, по взводу на пехотный батальон, и задействовать непосредственно в боевых порядках лишь в крайних случаях, а основной их боевой работой сделать такие вот ночные вылазки на позиции противника с целями его одновременного уничтожения, унижения и устрашения.
        Десантники были в восторге… да и остальная пехота, еще несколько дней назад растерянно отступавшая, дезорганизованная, почти утратившая боевой дух, затем остановленная, собранная с бору по сосенке во вновь формируемые здесь, под Белостоком, подразделения и снова направленная на передовую, там, воочию наблюдая процесс еженощного издевательства над фашистами, еще совсем недавно такими грозными и непобедимыми, на глазах менялась, теряя страх неуверенности и вместо него приобретая стойкость, решительность, упорство в бою.
        «…В общем, идея лейтенанта Иванова по переброске сюда десантников уже принесла очень много пользы, да и принесет еще немало, огромное спасибо ему… Вот только где, в конце концов, этого своевольного свинтуса носит, когда он так нужен именно здесь, со всеми своими знаниями и идеями?!»
        Хацкилевич отложил бумаги, отодвинул подальше от них подстаканник с холодным недопитым чаем и подошел к окну, по пути разминая затекшие от долгого сидения спину и плечи. Спать хотелось немилосердно. Сегодня он снова поднялся почти с рассветом, хотя и лег вчера уже за полночь, но позволить себе даже лишний час сна генерал не мог, его почти постоянно терзало чувство тревожного ожидания возможной военной катастрофы, возможной потому, что он чего-то не успел, не додумал, не предвидел… Да сделано уже очень многое, но сделано ли все возможное?..
        Он никогда и никому не признался бы, как его тяготит неподъемный груз ответственности за жизни и судьбы десятков тысяч людей, уже собранных здесь, под Белостоком, и еще многих десятков, а то и сотен тысяч, которые будут собраны здесь позднее… Как он боится не справиться с командованием, с организацией эффективной обороны, достаточной для противостояния хорошо отлаженной немецкой военной машине.
        Ведь все довоенные планы и тактические схемы организации противодействия агрессору, наподобие того, крайне неудачного «контрудара под Гродно, во фланг…», полетели к чертям собачьим, теперь все приходится делать заново и на ощупь, «с чистого листа», ориентируясь только на крупицы нового боевого опыта… и на знания из другой реальности, от лейтенанта Иванова.
        Хацкилевич многое отдал бы, чтобы прямо сейчас и здесь, в его кабинете, оказался Иванов, чтобы было с кем посоветоваться, обсудить и оценить уже сделанное, наметить дальнейшие шаги по организации обороны… Но чудес не бывает, точнее, чудеса все-таки бывают, и появление здесь человека из другой реальности яркое тому подтверждение, но, видимо, лимит этих чудес на ближайшее время исчерпан.
        А Иванова где-то носит, хотя он, по всем договоренностям, еще вчера должен быть здесь.
        «Вот где и какие бешеные собаки его там носят, что он не прибыл вовремя, как обещал?..» - нахмурился уставший генерал, всеми силами отгоняя от себя тоскливые мысли о том, что лейтенант Иванов, который сейчас наверняка где-то воюет, может уже и не прибыть… никогда…
        Стук в дверь прозвучал настолько неожиданно, что Хацкилевич аж вздрогнул, а в голове молнией промелькнула мысль: «Неужели новости по Иванову? Дай-то бог, чтобы эти новости были хорошими…»
        - Войдите!
        В кабинет, с некоторой даже торжественностью, вошел его старый друг и соратник, дивизионный комиссар Титов. При этом выражение лица у него было… странное выражение, одновременно удивленное, встревоженное и при этом слегка, самую малость, ехидное.
        - А, это ты, Павел Федорович, - Хацкилевич жестом указал «главному особисту» 6-го мехкорпуса, а теперь, по факту, и всего оборонительного района, на диван, предлагая садиться. - Ну, что там еще стряслось?
        - Именно, что стряслось, Михаил Георгиевич, - устраиваясь на диване, ответил Титов, - и стряслось, как это уже начинает входить в нездоровую привычку, опять с нашим неугомонным «гостем из будущего»…
        Глава 5
        - И что там еще случилось с лейтенантом Ивановым, - спросил Хацкилевич, изо всех сил стараясь казаться невозмутимым, но чувствуя, как бешено заколотилось сердце. - Он хоть живой вообще?
        - Живой… чего ему сделается… - Ехидства на физиономии Титова чуть прибавилось. - Этот лейтенант еще и нас с тобой переживет, ведь это не мы ему, а он нам постоянно нервы мотает.
        - Рассказывай толком, - все еще спокойно попросил Хацкилевич, чувствуя, однако, прилив раздражения. Отчего-то именно сегодня, сейчас, обычное ерничанье Титова в отношении Иванова, допускаемое, когда они с Хацкилевичем разговаривали наедине, без посторонних, и на которое Хацкилевич, как правило, не обращал внимания, особенно раздражало.
        - Михаил Георгиевич, ты даже не представляешь, что опять натворил этот нахальный лейтенант Иванов. Я только что получил донесение от Трофимова, из Сокулки.
        - Какой он тебе лейтенант, - проворчал Хацкилевич, слегка успокаиваясь оттого, что Иванов, пусть он там и опять чего-то натворил, но главное - сам он живой. - Не забывай, что там, у себя, он службу закончил подполковником, а это здесь, у нас, вполне себе даже командиру полка соответствует, три «шпалы» в петлицах, так-то. Да и послужил он там, в своей реальности, уж никак не меньше нашего. Кроме того, если бы не он и не его инициативы, так мы с тобой, скорее всего, уже давно мертвы были бы, а потому мой тебе совет: цеплял бы ты его поменьше… для пользы дела. Ладно, что он там опять натворил?
        - Ну, он же сам себе голова, и никто ему не указ!.. Вот, к примеру, разрешили ему налет на немецкий концлагерь с целью освобождения наших пленных… Казалось бы, будь благодарен, что командование тебе навстречу пошло, точно и четко выполни задачу, вернись, доложи, как положено, потом ожидай следующей команды или, если инициативу имеешь, обратись, как положено… Так нет, это все не про него. Он там такого наворотил…
        - Хватит уже экзальтации и этих театральных пауз! - вышел из себя Хацкилевич. - Докладывай коротко и по делу!
        - Слушаюсь, товарищ генерал, - вскочил и вытянулся Титов, понимая, что со своим ерничаньем он палку перегнул и дружеские отношения на сегодня закончились, остались только служебные. - Итак, освобождение пленных прошло удачно и практически без собственных потерь, сам лейтенант Иванов, как вы и приказали, под пули не лез. Пленных освободили, в совокупности более двух с половиной тысяч, а это, без малого, целый стрелковый полк довоенного штата получается, если по личному составу считать, так что тут нашему лейтенанту честь и хвала. Но вот потом… Вместо того, чтобы отводить бывших пленных к линии фронта и потом на нашу территорию, для проведения с ними фильтрационных и контрразведывательных мероприятий, Иванов уговорил Трофимова, как тот сам выразился, «немного повоевать». При этом его доводы Трофимову были следующие: выявление трусов, предателей, изменников Родины гораздо быстрее и легче можно провести в боевой обстановке, когда все на виду и спрятаться некуда; все бывшие пленные, кто пожелает, без всякой фильтрации и сортировки особых отделов, смогут сразу, без потери времени на хождения туда-сюда,
воевать и уничтожать фашистов, возвращая себе уверенность и боевой дух, а попутно им сразу будет куда выплеснуть всю свою ненависть за издевательства и унижения в плену. Ну а те, кто не пожелает… там, на месте, тоже имеются представители особого отдела, во главе с Трофимовым. В составе отряда лейтенанта Иванова бывшие пленные, вне зависимости от их военно-учетных специальностей, смогут увидеть правильную организацию наступательного боя и лично убедиться в том, что при грамотном использовании средств огневого поражения немцы отнюдь не бессмертны, а совсем даже наоборот.
        И последнее, что, по словам Трофимова, его окончательно убедило: после неоднократных боев с германскими войсками, да еще на занятой противником территории, своими глазами увидев, что на этой территории немцы уже творят с мирным местным населением, бывшие пленные превратятся в стойких, убежденных борцов с фашистской нечистью и, избавившись от клейма «сдавшихся врагу», будут достойны орденов и медалей, а вовсе не Колымских лагерей…
        - Ну, допустим, - задумчиво проговорил Хацкилевич, - допустим, что доводы Иванова имеют в себе некое рациональное зерно… Что было дальше?
        - Дальше, товарищ генерал, наш лейтенант Иванов решил не размениваться на мелочи и в результате ночного штурма сегодня под утро захватил населенный пункт Суховоля и тем самым перекрыл германским войскам возможность использования в своих целях важной рокады Гродно - Суховоля - Осовец - Ломжа. В ходе штурма частично уничтожен и захвачен в плен немецкий пехотный батальон, дислоцированный в Суховоле, со всем своим вооружением и приданными полковыми средствами усиления. Мало того, непосредственно перед штурмом Суховоли Иванов, «чтобы два раза не ходить», как он выразился, уговаривая на это Трофимова, атаковал и захватил бывший наш аэродром, расположенный вблизи той же самой рокады, но чуть подальше, в районе населенного пункта Гонендз, это недалеко от Осовца. Там, по словам Трофимова, помимо огромной кучи всякого военного имущества и вооружения Иванов захватил неповрежденными два немецких военно-транспортных «юнкерса».
        - И что, таки оба самолета терпеливо ждали на том аэродроме нашего лейтенанта? - чуть сварливо и с нотками прорезавшегося от волнения местечкового говора, уточнил Хацкилевич.
        - Вот, товарищ генерал, мне это тоже сразу показалось малореальным, и я специально уточнил у Трофимова.
        - И…
        - Уж не знаю, почему этому заср… заносчивому и самонадеянному без всякой меры пришельцу такая удача прет… В общем, изначально самолет на аэродроме был один, разгружался. Но потом, после молниеносного штурма и захвата, Иванов сумел быстро разговорить, а потом и вербануть нового коменданта аэродрома, который сначала не успел, а потом не стал сообщать своему командованию, что аэродром захвачен, и потому второй немецкий транспортник, ничего не подозревая, прилетел, как к себе домой… и обратно уже не улетел. Сейчас оба трофейных самолета активно осваивают наши летчики-истребители из числа пленных, захваченных немцами там же, на аэродроме, и потом отбитых Ивановым, а сегодня ночью их собираются перегнать сюда, в Белосток. Трофимов особо просил предупредить нашу ПВО, чтобы не сбили ненароком.
        - Информация достоверная?
        - Думаю, да, товарищ генерал. Трофимов ранее в недостоверности сообщений и приукрашивании обстановки замечен не был.
        - Хорошо, продолжай… Или это все?
        - Нет, товарищ генерал, не все… Трофимов докладывает, что сам Иванов, который, кстати, при всех этих его выходках не получил ни одной царапины, сейчас находится в Суховоле, занимается организацией оборонительных рубежей и ждет от нас помощи, как силами и средствами для усиления обороны, так и транспортом, для быстрого вывоза значительного количества имущества, вооружения, боеприпасов, артиллерии, бронетехники и прочих ресурсов. Ресурсы как наши, довоенные, со складов 27-й стрелковой дивизии, так и трофейные… Немцы успели организовать там сборный пункт, куда стаскивали со всей округи нашу технику и вооружение, а также временный пункт ремонта и восстановления своей техники, в основном автотранспорта и спецтехники на его базе.
        Если у нас, здесь, с транспортом все еще напряженно, в том смысле, что насобирать и восстановить еще не успели, Иванов может временно предоставить свой, трофейный, но тогда вывоз ресурсов может затянуться, а подвижность его отряда снизится, и это, по его словам, нежелательно. Что же касается усиления обороны, Иванов предлагает вам, товарищ генерал, после вывоза имущества и материальной части рассмотреть вопрос дальнейшего использования Суховоли в качестве долговременного узла обороны и составной части оборонительного периметра организуемого укрепрайона. Трофимов передал слова Иванова: мол, доводов в пользу этого решения у него много, но вы и сами все поймете, стоит только на карту взглянуть.
        По его расчетам, для надежной обороны Суховоли дополнительно понадобится не так уж много средств усиления: до роты средних танков Т-34, рота 82-миллиметровых минометов, гаубичная батарея и средства ПВО - лучше, если это будут мобильные пулеметные установки на базе танков Т-26. Это из боевых подразделений, дополнительно нужны будут военно-инженерная рота для обширных фортификационных работ и саперы, как минимум взвод, со всем своим взрывающимся хозяйством. Что же касается пехоты, ее там уже и так с избытком, сейчас идет формирование двух стрелковых батальонов, из числа наших освобожденных военнопленных, и туда понадобится только толковый комсостав, от ротного и выше.
        Хацкилевич после этих слов Титова только согласно кивнул - оперативно-стратегическое значение любого прифронтового шоссе он понимал очень хорошо, еще со времен учебы в Военной академии РККА, где на ярких примерах, типа «Марнских такси» времен Первой мировой войны, ему доходчиво объяснили те преимущества, которые дает возможность быстро перебрасывать по автомобильным дорогам значительные массы войск. А уж рокада Гродно - Суховоля - Осовец - Ломжа… ее расположение, как и оперативное значение, он и без всякой карты отлично знал. Будучи командиром 6-го мехкорпуса, он сам, еще до войны, много раз задумывался о важности этой шоссейной магистрали в плане быстрого маневра силами и средствами армий Белостокского выступа и конкретно его мехкорпуса, рассматривал и прикидывал в голове различные варианты… Потом, с началом войны, все получилось так, как получилось, но это, даже в нынешних условиях, не умаляет важности рокады для того, кто ее контролирует…
        Ну, а что касается именно Суховоли… Перекресток рокады и крупного автомобильного шоссе, идущего от границы к Белостоку, фактически ключ к автомобильной сети Белостокского выступа, позволяющий контролировать автоперевозки не только по его ширине, но и в глубину. Не зря там до войны, помимо управления и складов дивизии, размещался целый стрелковый полк.
        Поэтому вопрос «быть или не быть», то есть, в контексте обстоятельств, «оборонять или не оборонять» даже не стоит - оборонять этот нежданный подарок лейтенанта Иванова нужно будет однозначно, до последней возможности, даже если это потребует значительно больших сил, чем наметил пришелец…
        - Да уж, наш пострел везде поспел, на ходу подметки режет, не только своего не упустит, но и чужого спокойно лежать не оставит, - задумчиво пробормотал Хацкилевич. - И твой Трофимов, получается, все эти самовольства нашего лейтенанта санкционировал, а поскольку он не безответственный и доверчивый верхогляд-простофиля, значит, видел в том и смысл, и прок… Ну, а ты сам-то, что думаешь об этих его… инициативах?
        Титов несколько секунд посопел, словно собираясь с мыслями (или накапливая эмоции), а потом сердито выпалил:
        - Я думаю, товарищ генерал, что этот наш «советчик», пользуясь вашим благосклонным к нему отношением, обнаглел окончательно. Он, вероятно, думает, что он тут воюет сам по себе, никому не подчиняясь и ни с кем не советуясь, а наших бойцов, нашу боевую технику и транспорт использует как свои собственные, личные средства ведения войны!
        - Ну, тут ты полностью не прав, Павел Федорович, и потому на Иванова особо бочку-то не кати, - нахмурился Хацкилевич. - Или ты забыл, с какими силами он в рейд на вражескую территорию уходил? Так я напомню: небольшим отрядом, численностью всего-то около роты, без танков, без артиллерии, у нас запросил только автотранспорт и всего пять пушечных броневиков, которые мы с тобой, если честно, за серьезную броню и не считали. А все остальное: личный состав, кавалерию, гусеничную броню, путь это и легкие пулеметные танкетки, артиллерию и все остальные средства усиления наш, как ты выразился, «советчик» самостоятельно насобирал и смог присоединить к своему отряду по дороге… Кстати, в полном соответствии с его же утверждениями на первом совещании о том, что живой силы и материальной части вокруг разбросано очень много и нам ее только собрать да использовать… Совсем неплохо для «советчика», ты так не считаешь? К тому же и спрашивал я тебя совсем не о том, что ты думаешь про Иванова. То, что ты его активно недолюбливаешь, я уже давно понял, а про то, как ты оцениваешь именно результаты его деятельности в
тылу противника, вот на этот вопрос я все еще жду твоего ответа.
        - Ну… - замялся Титов, - если именно так ставить вопрос, тогда результаты его деятельности в тылу противника… впечатляют. У него там сейчас под рукой, считай, целый стрелковый полк с артиллерией и минометами, плюс к этому не меньше легкого броневого батальона, пусть и разнотипного по технике, - серьезная сила, особенно если учесть, что использовать пехоту совместно с броней наш Иванов умеет очень хорошо, чем и пользуется… Но все равно, товарищ генерал, его самовольные действия я считаю безрассудными и не согласованными с командованием, то есть с вами. И мнения своего не изменю, пока лейтенант Иванов своего поведения не изменит. Вот и сейчас, Иванов город взял, а нам теперь думай, чем его в дальнейшем оборонять и как теперь Суховолю в наш оборонительный периметр включить, чтобы линию снабжения Белосток - Суховоля немцам обратно перерезать не давать.
        - Вот когда ты прав - тогда прав, - раздумчиво протянул Хацкилевич, - прав в том смысле, что боевые инициативы Иванова действительно… оглушительные и делу уничтожения врагов нашей Родины большую пользу приносят. Побольше бы нам таких вот… инициативных, причем не дураков с инициативой, каких у нас и без того хватает, а именно инициативных и при этом умных, тогда, глядишь, и война по-другому шла бы. Что касается самовольства Иванова… Он, погляди-ка, как размахнулся: уже небольшие города и аэродромы самостоятельно захватывает, а мы, как видишь, ему в этом деле не особо и нужны. Серьезный товарищ и делом доказал, что лейтенантское звание ему никак не подходит, пора повышать его как минимум до капитана и командира батальона, вот так-то. И этим, кстати, мы как раз одну из двух вакансий по должностям комбатов в Суховоле заполним. А насчет его предложений по организации обороны Суховоли и возникновения в связи с этим новых проблем для нас, так это проблемы радостные, позитивные… К тому же не так много сил для обороны он и просит…
        Знаешь, что… Бери-ка ты нашего начштаба, потом быстро разыщи десантного комбрига, и втроем подходите сюда. Доведешь остальным утренние новости, причем именно как информацию по линии особых отделов, чтобы меньше глупых вопросов задавали, а потом вместе обсудим складывающуюся обстановку и вновь открывшиеся перспективы…
        Титов отправился собирать участников предстоящего совещания, а Хацкилевич, оставшись один, снова подошел к окну, но теперь он не хмурился и тревожился, а был, напротив, весел и даже, как сказали бы некоторые из его родни: «таки был немного счастлив».
        Заложив руки за спину, с глупой улыбкой на лице, он позволил себе на несколько минут расслабиться и, что называется, «подурковать».
        «Нет, ну и как вам это нравится?.. Этот везучий мазл тов, чтоб он мне был здоров?!
        Он снова, никого не спрашивая, сам все продумал, сам все решил и в результате - таки «накоцал по бецлам» этой вонючей фашистской кодле, которая считает себя непобедимыми арийскими героями, а на самом деле они все натуральные бестолковые шлимазлы, у которых мама родила адиёта, и «Здрасьте вам!» - им теперь с этим жить, до самой смерти.
        А у самого - ни царапинки. Не зря про таких говорят, что они, даже если вдруг ветры случайно пустят, так и теми ветрами сами себе цимес надуют, чтоб я так знал, как я не знаю! Но главное - сам он жив, здоров, и дай-то бог, чтобы так было и дальше!..
        А нервы… Пусть только вернется, зараза самовольная, вот тогда я с ним за мои нервы и поговорю, мало ему не покажется!.. Впрочем, это все потом, сейчас - совещание».
        Совещание прошло ожидаемо феерично: сказать, что кооптированный (против своего желания) в начальники штаба создаваемого укрепленного района полковник Коваль натурально ошалел от доведенной ему текущей оперативной обстановки в районе Суховоли и на рокаде в целом, - это изрядно преуменьшить степень его обалдения.
        Он и так сейчас был «не в своей тарелке», поскольку и по содержанию материалов обучения в Военной академии механизации и моторизации Красной армии, и по опыту дальнейшей службы в мехкорпусах никоим образом не был готов выполнять задачи по организации обороны, да еще и в таком масштабе, а потому работал день и ночь, без сна и отдыха, изо всех сил стараясь вникнуть во все вопросы, пытаясь превратить хаос отступающих войск в порядок обороны, и при этом с горечью понимая, что не справляется, не тянет, не его это уровень компетенций. А тут на совещании вдруг выяснилось, что круг этих вопросов еще шире, а масштаб задач еще значительнее, чем он мог себе предположить…
        Евстафий Сидорович впал в такой глубокий ступор, что Хацкилевичу даже стало немного стыдно - он ведь до сих пор не посвятил своего начштаба в истинное положение вещей, как с организацией укрепрайона, так и с источниками своей информированности, в том числе ни слова не сказал о настоящей личности «лейтенанта Иванова» и пока не собирался этого делать. Однако и тащить все вопросы одному просто не было сил, поэтому Коваля поневоле приходилось задействовать, пусть даже частично, где недоговаривая, где импровизируя на ходу. Вот как сейчас…
        Пока начштаба раздвигал для себя горизонты осознания реальности, командир 214-й вдбр полковник Левашов, испросив разрешения, перешел к конкретике, прямо спросив, что в свете доведенной информации требуется от него и его десантников.
        - А твоих орлов, Алексей Федорович, я планирую задействовать по профилю. Все, как ты и говорил мне про ваши специализации: переброска в тыл врага, захват и удержание плацдармов, разведка и диверсии как по периметру обороны, так и в более глубоких тылах противника.
        - Отбитый у фашистов аэродром? - мгновенно сориентировался Левашов.
        - Схватываешь на лету, Алексей Федорович, молодец, хвалю.
        И Хацкилевич продолжил, обращаясь уже ко всем:
        - Именно аэродром в районе Гонендза, бывший нашим, потом не нашим, а теперь снова ставший нашим. И есть мнение, что для создаваемого здесь оборонительного района будет очень полезно, если этот аэродром в дальнейшем так и останется нашим. А потому, хоть захвативший аэродром лейтенант Иванов никакой помощи в его дальнейшем удержании не запрашивал, я считаю, что с нашей стороны будет целесообразным ему в этом немного помочь, скажем, перебросив туда пару взводов или даже роту десантников. Тем более что лейтенант Иванов нам для этого и транспорт удобный обеспечил - трофейные «юнкерсы». Теперь по Суховоле…
        Не прошло и получаса с момента окончания совещания, как Хацкилевича снова отвлекли, и снова это оказался дивизионный комиссар Титов. Был он при этом очень серьезен, никакого следа от утреннего ехидства не осталось.
        - Ну, что там у тебя еще, - недовольно встретил его генерал, - вроде только что все обсудили, решения приняли, ответственных за их выполнение назначили… Или опять новости по Иванову поступили?
        - К сожалению, да, товарищ генерал, поступили… Две новости, и обе хорошими не назвать.
        - Докладывай!
        - Мне тут по своим каналам, по линии НКВД, только что аккуратно намекнули, что скоро, ориентировочно завтра-послезавтра в ночь, из Москвы к нам прибудет спецгруппа НКВД во главе с Судоплатовым, а это очень серьезный человек… И летает он высоко… Но даже не это главное, главное то, что Судоплатов со своей группой прибывает только сопровождающим… и сопровождает он кого-то, еще более высокого по положению и полномочиям. Но кто это будет, мне так и не сказали, как я ни старался это выяснить. А это, с большой долей вероятности, означает, что тот, кого Судоплатов будет сопровождать, он вообще не из нашего ведомства… Так вот, иных причин появления здесь столь высокопоставленных «гостей», кроме как связанных с нашим резвым лейтенантом, я не вижу.
        Хацкилевич, изрядно огорошенный новостью, чуть помолчал.
        - Именно к нам, сюда? Не в Минск?
        - Так точно, именно сюда, к нам. Точнее, может быть, сначала они сядут и в Минске - до него от Москвы ближе, но конечный пункт маршрута у них именно Белосток.
        - М-да… - задумчиво протянул Хацкилевич, - вот и начинаются пляски вокруг нашего «гостя из будущего». Впрочем, рано или поздно этого следовало ожидать: наверняка Павлов сообщил в Москву об организации Белостокского укрепрайона, вот они там и заинтересовались, кто это тут такой, оригинально мыслящий, нашелся. Что ж, в этой ситуации от нас уже ничего не зависит, а единственная наша задача - своевременно представить пред ясные очи высокой комиссии живого и здорового лейтенанта Иванова. Пусть им теперь объясняет, почему он хочет не в Москву лететь, а здесь воевать. Кстати, ты уже сообщил Трофимову, чтобы Иванов все бросил и немедленно прибыл в Белосток? Можно даже самолетом, через тот самый аэродром возле Гонендза.
        Титов чуть помедлил, отчего Хацкилевич недоуменно-сердито вскинул голову, ожидая ответа, и тяжело вздохнул:
        - Вот с этим, товарищ генерал, боюсь, могут возникнуть некоторые сложности… И это как раз вторая плохая новость.
        - Что там за сложности? - встревожился Хацкилевич. - Что еще случилось?
        - Да… произошла там одна неприятная история. Не с ним, нет, а с девкой его, которую Иванов вместе с собой в Сокулку из немецких тылов притащил…
        - Что за история?!
        - Да, по линии особого отдела… Перестарались с ней немного тамошние особисты, полномочия свои слегка превысили. Лейтенант Иванов про этот инцидент пока ничего не знает, и как он отреагирует, когда узнает, как тогда себя поведет, прогнозировать сложно…
        Глава 6
        Бригадный комиссар Трофимов небрежно - сказывалась сильная усталость - ответил на приветствие вскочившего дежурного по особому отделу 33-й танковой дивизии и, попутно, всего военного гарнизона Сокулки и привычно направился в свой кабинет.
        - Где мой заместитель? - спросил, скорее, по привычке, чем по необходимости, - текущая обстановка в особом отделе дивизии волновала его сейчас меньше всего.
        - Так… в допросной он, товарищ бригадный комиссар, - запнулся, а потом скороговоркой зачастил дежурный, - еще с вечера немецкую шпионку доставили, вот он ее сейчас и колет.
        - Вот как? - сбился с шага Трофимов, а у самого отчего-то неприятно закололо под сердцем. - И откуда здесь взялась немецкая шпионка: разведгруппа, диверсанты?
        - Да нет, товарищ бригадный комиссар, это та фельдшерица из медсанбата, которую на днях из немецкого тыла привезли… Этот, как его… лейтенант Иванов. Вы с ним потом еще беседовали…
        - Твою мать!.. - только и смог выговорить Трофимов, которому вдруг, на мгновение, стало трудно дышать. - Вы что же это здесь творите?! Кто приказал?!!
        - Так это… - побледнев, снова начал запинаться от волнения дежурный, - ваш заместитель вчера и приказал, чтобы, значит, ее вечером доставили, на ночь в карцер, а с утра чтобы ей интенсивный допрос устроили… Ну, а где-то с час назад товарищ батальонный комиссар и сам в допросную спустился…
        Трофимов, в бешенстве скрипнув зубами, ринулся вниз, в подвал, на ходу лихорадочно соображая, что же тут, дьявол его побери, могло такого случиться, что его заместитель, слегка туповатый, но исполнительный служака, доставшийся Трофимову «в наследство» от прежнего начальника особого отдела, вдруг занялся поисками шпионов среди своих, как в недоброй памяти тридцать седьмом?! Тихим рыком шуганув подальше от двери допросной конвойного, бригадный комиссар рывком распахнул ее и влетел в комнату.
        - Твою же ж мать!!! - только и смог он повторить, одним взглядом охватив картину творящегося здесь мерзкого непотребства, действительно оформленного в самых гнусных традициях мрачных годов массовых репрессий и выбивания признательных показаний.
        На привинченной к полу табуретке, в одной нательной рубахе, устало скособочилась осунувшаяся за ночь в бетонном карцере Татьяна Соколова, назвать которую красавицей сейчас не смог бы никто. Руки скованы за спиной строгими наручниками, при малейшем движении причиняющими сильную боль. И уже в кровь разбито красивое лицо, изуродованы губы, видны кровоподтеки на шее. И уже разодрана на груди рубаха… Почему-то каждый подонок, желая унизить женщину, непременно старается ее раздеть, оставить голой, поглумиться над ее стыдом и беспомощностью. И уже сами по себе текут из глаз слезы, а в самих глазах плещутся ужас и беспомощность непонимания, как у человека, который неожиданно попал в критическую ситуацию, выхода из которой не видит…
        - Ты что же, сука, делаешь? - через секунду заорал Трофимов уже в полный голос. - Ты, гаденыш, что тут творишь, ублюдок, мать твою!..
        Бешеным взглядом и яростным рыком выгнав из допросной остальных, он подлетел к своему заместителю и буквально вырвал из его рук ключ от наручников, при этом с огромным трудом сдержавшись, чтобы не заехать с размаху кулаком прямо в его тупо-недоуменную… рожу лица.
        А сам почему-то вдруг вспомнил лагерь наших пленных, немцев и медсестру Марину и, холодея от этой мысли, отчетливо понял: нет, такого лейтенант Иванов им точно не простит…
        Колонна с ранеными прибыла в Сокулку еще до рассвета, и первым делом Трофимов, пусть и очень уставший в дороге, проконтролировал доставку раненых в медсанбат. Уже тогда и там, в медсанбате, его слегка царапнула какая-то неправильность в том, как вел себя медперсонал… Подчеркнуто вежливо, но как-то холодно и отстраненно, а еще в глазах у некоторых из них временами проскальзывало что-то странное - то ли свежая неприязнь, то ли обвинение в чем-то…
        Трофимов тогда не придал этому особого значения: мало ли, какие у людей проблемы накопились, война ведь, а тут еще он, с новыми ранеными… Да и не ко времени было в этом копаться - прежде всего нужно было доложить в Белосток, своему прямому начальству, срочные новости по результатам боевой активности лейтенанта Иванова.
        На узле связи пришлось изрядно задержаться. Дивизионный комиссар Титов, услышав новости, стал въедливо и очень дотошно выяснять все, даже самые мелкие подробности, в том числе мотивы самого бригадного комиссара, разрешившего Иванову те или иные боестолкновения, не предусмотренные первоначальным планом.
        Еще более уставший от этого разговора и к тому же злой, поскольку в процессе доклада у него вдруг возникло ощущение, что Титов ищет в действиях Иванова ошибки или какой-то негатив, Трофимов направился в свой кабинет, чтобы умыться и хоть пару часов поспать, и скорее по привычке, чем по необходимости, спросил у дежурного про своего заместителя…
        Сейчас, осматривая избитую девушку, он с ужасом думал о том, что было бы, если бы он не спросил или спросил позже, когда эти… твари, гребаные ублюдки, в своем мерзком рвении дошли бы до конца…
        Он знал, конечно, что в органах осталось еще изрядное количество таких вот… человекоподобных тварей, которые пролезли, просочились туда еще во времена Гражданской войны и «диктатуры пролетариата», когда отнюдь не все и далеко не всякие жизни имели значение. Время тогда было особое, ВЧК была карающим мечом революции, имела абсолютную власть и была неподконтрольна никаким органам надзора, следствия или суда, вот и лезли за этой властью всякие мерзавцы, как мухи на… гумно. И потом, опьяненные этой абсолютной властью, неподсудностью и безнаказанностью, окончательно теряли человеческий облик, превращаясь в безумных садистов, творивших все более и более страшные злодеяния под лозунгами борьбы с врагами народа, тем самым позоря и пороча многие тысячи честных, порядочных, достойных сотрудников ВЧК.
        Потом, позднее, уже после IX Всероссийского съезда Советов, когда многие в руководстве партии и страны отчетливо поняли, какого кровавого монстра они взрастили собственными руками, начался процесс реорганизации ВЧК, направленный, прежде всего, на восстановление контроля за ее деятельностью и очистку ее рядов от безумных кровавых садистов. Но этому процессу, естественно, активно противодействовали как сами кровавые садисты, так и очень многие в руководстве, ведь давно известно, что натворить порой бывает гораздо легче и проще, чем потом избавляться от последствий натворенного…
        Вот и получилось, что сладостный привкус власти, широких полномочий и все еще определенной безнаказанности, неподсудности и неподчиненности общим принципам социалистической законности продолжал привлекать в органы всяких подонков и моральных уродов, распознать которых до того, как им в руки давалась власть, было очень сложно.
        Сам Трофимов, будучи человеком честным и порядочным, пришедшим в «органы» не за властью и привилегиями, а по зову сердца, чтобы бороться с врагами, а не мучить невинных, за время своей долгой службы повидал всякое и всяких, опыт имел разный и прекрасно понимал, что бывают моменты, когда одними лишь словами от сильного, убежденного врага ничего не добьешься.
        Но он также прекрасно понимал - повезло, научили старшие и достойные товарищи, что оскотиниться, перейти черту и покатиться в бездну человеческих пороков можно в любой момент, и сделать это очень легко - достаточно только перестать сопротивляться, постоянно прилагать усилия, чтобы оставаться человеком. А потому не только сам ежедневно, ежечасно контролировал себя, чтобы не скатиться на легкий путь «выбивания» показаний, но и подчиненных своих держал жестко, всеми силами воспитывая в них правильные понятия о работе «карающих органов».
        И вот, довоспитывался… Стоило только отлучиться, как вся гниль со дна нестойких душ и полезла…
        Терзаемый этими мыслями о слабости и нестойкости человеческой натуры, Трофимов, осторожно касаясь Татьяны, закончил свой быстрый осмотр.
        «Так… Голова цела, пара шишек, но рассечений нет, уже хорошо. Теперь лицо, губы разбиты, но зубы вроде все целы, на лице ссадины, кровоподтеки, но глаза, похоже, не пострадали, нос тоже уцелел… Будем надеяться, заживет так, что следов на лице не останется. Дальше… На теле тоже кровоподтеки, на груди следы щипков, но ребра, кажется, все целы, еще дальше смотреть не буду - судя по одежде, туда эти долбаные ублюдки еще не добрались. Слава богу, хоть так обошлось, малой кровью…
        Но Иванов все равно не простит, да и кто бы такое простил, если бы с его девушкой какие-нибудь скоты вот так же обошлись? Он и так, можно сказать, пошел навстречу совсем недавно, не стал раздувать историю с пленными, когда мой чересчур усердный «помощничек» - дебил конченый - начал в тылу противника корчить из себя крутого опера-особиста и унижать Марину вместе со старшиной Авдеевым, но, как говорится, осадочек-то остался… А тут… Тут не его бойца или отрядную медсестру, тут, можно сказать, его боевую подругу, а может, уже и не только подругу, под пресс особых методов дознания запустили, да еще кто - опять мой подчиненный, более того, мой прямой заместитель, полномочный представитель органов, от которых Иванов и так не в восторге…
        Нет, ну что за дебилы!.. Один, непонятно кем себя вообразив, в боевой обстановке дурью мается, совсем при этом о последствиях своей тупой башкой не думая, другой здесь, в тылу сидючи, великого инквизитора из себя корчит… Торквемада, бл…, недоделанный! А того не понимают, дурачье, что по их идиотским поступкам люди потом про всех сотрудников органов поголовно судить будут. И ведь что интересно: пока все тихо и спокойно было, так и они нормальными сотрудниками казались, старательными даже, а как война началась, так у них внутри все дерьмо разом забурлило и наружу поперло широким потоком!.. Слава богу, хоть тот, что с Ивановым в Суховоле остался, нормальным оказался, да и сам Иванов его в хорошую сторону отмечал.
        А этих… На фронт! Всех на фронт, и не по специальности, чтобы в палатках отсиживаться да снова допросы вести, а на передовую, с понижением в звании, рядовыми, б…ские поганки!..»
        Пожалуй, только сильным стрессом можно было объяснить тот дурацкий в сложившейся ситуации вопрос, который Трофимов задал, осторожно погладив Татьяну по голове.
        - Как ты, девонька?
        Та в ответ крепче стиснула на груди разорванную до пояса рубаху, подняла на бригадного комиссара полные слез глаза и тихо спросила: «За что?..», а потом зарыдала в голос.
        «За что?.. - повторил мысленно Трофимов, продолжая успокаивающе поглаживать Татьяну по голове. - Девонька, молодая, наивная и чистая душой девушка, еще не запачканная грязью человеческой подлости и низости, просто не повезло тебе нарваться на гнид в человеческом облике… И кстати о гнидах! У нас здесь как раз одна имеется, в образе батальонного комиссара и моего заместителя, который жмется теперь в углу с преданно-подобострастной рожей. Вот у него сейчас и поспрашиваем».
        И Трофимов, абсолютно не испытывая никаких угрызений совести от того, что он сейчас будет вполне осознанно оскорблять и унижать, развернулся лицом к тому, кого он совсем недавно считал своим соратником.
        - Ну вот скажи мне, уе… ушлепок ты тупорылый, зачем ты ей рубаху на груди изорвал? - Трофимов говорил обманчиво спокойно, только полыхающие яростью глаза и катающиеся желваки на скулах выдавали его истинное состояние. - Что ты там, у нее, под нательной рубахой, искать собирался? Или ты думал, она там, между грудями, еще одного шпиона прячет? Или просто, пользуясь своим служебным положением, на запретное и недоступное полюбоваться хотел, натуру свою гнилую потешить, с-с-учий ты потрох, скотина мерзкая?!
        - Так это… чтобы, значит, сразу из душевного равновесия вывести, показать врагу его полную беспомощность и беззащитность перед карающими органами и тем самым еще перед допросом волю к сопротивлению сломить… Нам на спецкурсах методики особого допроса доводили… - залепетал побледневший заместитель, еще никогда не видевший своего начальника в состоянии такой холодной ярости.
        - На спецкурсах, говоришь, - еще сильнее закипая внутри, но по-прежнему спокойно внешне, переспросил Трофимов. - А скажи-ка мне, образованный ты наш, на тех спецкурсах тебе не доводили, что такое олигофрения? Нет? А жаль, очень жаль, потому что олигофрен, причем законченный олигофрен, без всяких надежд на исцеление, - это ты и есть…
        И вдруг резко, без перехода, на контрасте, заорал на своего заместителя в полный голос:
        - Гребаный ты тупой ублюдок! Тебе, долбо… дятел ты неразумный, на спецкурсах эти методики доводили, чтобы ты с их помощью вражеских шпионов, диверсантов и прочих врагов нашей Родины разоблачал, а ты их для чего применять вздумал, идиот?! Для того, чтобы над невиновной и беззащитной девчонкой поиздеваться?! Шпионку он, бл… нашел… Ты что же, не видел, что я с ней уже разведбеседу проводил, да не одну, и все проверки по линии особого отдела она прошла?! Или тебе славы великого разоблачителя шпионов не хватает? Или острых ощущений захотелось?! Так я тебе эти самые острые ощущения быстро организую: на фронт, на передовую, командиром взвода в обычную пехотную роту пойдешь. Может, там из твоей башки дурь-то немного выветрится… если, конечно, раньше не убьют!
        Потом Трофимов вдруг сменил тон и тихо, проникновенно, заговорил:
        - А хочешь, я тебе еще более острые ощущения организую? Не знаю, в курсе ты или нет, но вот у этой девушки, которой ты так старательно ее беспомощность и беззащитность демонстрировал, защитник есть. Человек он решительный, на расправу быстрый и ко всякой несправедливости очень категорически относится, просто сам не свой, пока виновному «той же мерой не отмеряет». Вот я тебя к нему и определю, благо, у него как раз сейчас вакансии взводного комсостава есть. И девочку эту, избитую да зареванную, тоже к нему отправлю… А когда он спросит, что за твари смердящие его девушку до такого состояния довели, мне ведь придется ему всю правду рассказать… И вот тогда, товарищ бывший батальонный комиссар, боюсь, история с поисками вражеских шпионов может продолжиться, но с новым составом участников и новыми подозреваемыми, точнее с одним подозреваемым… Догадываешься, кто им станет? Ну, а уж примененные непосредственно к тебе «особые методы допроса» твое добровольное признание себя врагом народа и агентом трех, а может быть, и четырех разведок, обеспечат… Ты ведь это и сам очень хорошо понимаешь, верно?
        - Но… товарищ бригадный комиссар, - снова залепетал заместитель, который очень ярко, в деталях, представил свою дальнейшую судьбу в этом случае. - Она ведь и есть взаправдашняя шпионка, которая вчера на жизнь товарища батальонного комиссара Козлова покушалась, у меня в сейфе и рапорт от него лежит…
        Трофимов, злой до невменяемого бешенства, но сохранивший при этом ту самую, так необходимую чекистам «холодную голову», договорился с Татьяной о том, что за медицинской помощью она обращаться не будет, чтобы своим видом не шокировать окружающих и не раздувать слухи еще больше, первую помощь окажет себе самостоятельно (большую медицинскую сумку уже доставили), потом определил ее на отдых в своем кабинете, а сам, наплевав на усталость и недосып, лично провел расследование по поводу «покушения на жизнь товарища батальонного комиссара Козлова».
        И даже не закончив, еще по ходу выяснения обстоятельств, отчетливо понял - воняет. И сам факт «покушения», и рапорт «раненого героя», и действия его собственных подчиненных, по отдельности и все вместе, не просто воняли, невыносимо смердели ложью, мерзостью, глупостью и тупостью всех «заинтересованных лиц», исключая только несчастную девушку, которую он чудом успел спасти от непоправимого, и еще старого Петровича, начальника медсанбата, которого тоже «доставили для выяснения», но оставили на потом, и которого Трофимов лично выпустил из камеры.
        Сама ситуация не стоила выеденного яйца. «Жертва покушения», то есть батальонный комиссар Козлов, оказался столичным хлыщом, каким-то родственником «высоких людей», и потому служить он был пристроен сразу повыше, в свиту наркома Кулика, но по политической части. После этого, как говорится, «жизнь удалась»: знай себе, выслуживайся, усердие да угодливость к тем, кто выше, проявляй, а всех, кто пониже, высокомерно-презрительно, в угоду своему начальству, ну и себе, любимому, прогибай. Ничего необычного: такая жизнь, такие правила у тех, кто наверху, в номенклатуре обретается, в чиновничьи игры играет. И все бы ничего, и «служил» бы этот подхалим дальше на вощеных паркетах, и выслуживался бы, но тут война… И грозного наркома артиллерии Кулика отправили сюда, в Белоруссию, опытом да знаниями поделиться, помощь в организации обороны оказать, а он с собой и свиту потащил, помощников да порученцев, ибо нельзя товарищу наркому одному, без свиты, опытом делиться и помощь оказывать. Но вот незадача - нарком с приближенными зачем-то поперся в район боев и там попал в окружение, из которого выходит теперь, как
придется, растеряв по пути, в общей неразберихе, часть своих приближенных, которые теперь тоже выходят и тоже, как придется.
        Конкретно этот «раненый герой», вместе с парой мелких сошек, выперся к оборонительным рубежам Сокулки вчера утром и сразу направился в медсанбат, лечиться. При этом из физических повреждений он имел: маленькую царапину на голове (скорее всего, задел своей дурной башкой ветку или сучок при блужданиях по лесам) и сильно стертые ноги (тоже понятное дело - сапоги-то не для боев и походов, а для пируэтов на паркетах, не под портянку, под тонкий носочек).
        Ну, а «попытка убийства» этого героического слизняка, произведенная «немецкой шпионкой» Татьяной Соколовой путем подлого удара обычными портняжными ножницами в его задницу… Трофимов уже поговорил с начальником медсанбата и отчетливо понимал: молодой подонок, воспитанный в потакании его прихотям и, скорее всего, ни разу в жизни не получавший за свои проделки по зубам, увидел красивую девчонку, начал распускать руки и получил по заслугам… Эх, ему бы это ранение осиновым колом, да чуть более по центру…
        Ну а дальше - взыграла униженная и оскорбленная мерзостная натура, и похромал в жопу раненный херой жаловаться в органы, а тут, в местных органах, с отъездом Трофимова остались, как на грех, одни слабоумные, но подобострастные дебилы, натуральные дураки с инициативой, которые со всем своим дурацким рвением кинулись «колоть немецкую шпионку», муравьев им полные штаны!..
        - Бл…, откуда же вас, дебилов тупорылых, столько в органах набралось, медом вам здесь намазано, что ли?!
        Трофимов, за время своего расследования, накопил столько яда, что сейчас, в итоговом разговоре со своим заместителем, уже не мог и не считал нужным сдерживаться.
        - Ты хоть понимаешь, дурак слабоумный, что ты своим идиотским рвением наделал? Начальника медсанбата дивизии, старого, заслуженного и уважаемого врача - не чета тебе и таким, как ты - в камеру засунул, как воришку мелкого или пьянчугу проштрафившегося. А девчонка? Ее ты, сученыш, вообще по жесткому варианту, с насилием и издевательствами, обрабатывать вздумал. На каком основании, я тебя спрашиваю, мудак ты беспросветный? А если бы я не успел вовремя остановить? Ты хоть понимаешь, ублюдок, что тогда было бы?..
        - Да что было бы, товарищ бригадный комиссар, - вяло, но упорно оправдывался его заместитель, уже отошедший от гневного напора начальника и нашедший для себя оправдания (сказался многолетний опыт плавания экономичным стилем «дерьмо на поверхности»). - Ну, допросили бы по-жесткому, как немецкую шпионку, так у нас и сигнал ведь есть, письменный, в деле подшит. И ничего особенного с ней не было бы: мы ведь не убивать ее собирались, а что до остального, так ничего, пережила бы… К этому делу бабы привычные…
        - Сука, какой же ты выродок, - с вновь вспыхнувшей яростью и бешенством вызверился на своего подчиненного Трофимов. - А вот если бы твою мать вот так, чтобы она… пережила бы, она ведь к этому делу привычная - вон какого ублюдка-сына родила!..
        Трофимов орал и ярился, потому что отчетливо понимал: больше всех в этой грязной и вонючей истории виноваты именно его подчиненные. Со столичного мерзавца взятки гладки - он просигнализировал, а там «компетентные органы» разберутся. Ему, хоть он еще и здесь обретается, даже предъявить нечего, ну, кроме того, что он тварь последняя, а вместо совести и чести в его душе давно поселились гниль и подлость, так за это не репрессируют, по крайней мере, до тех пор, пока такие вот «гнилые души» самой власти полезны…
        В этом месте Трофимов неожиданно поймал себя на шальной мысли: вот узнает лейтенант Иванов про столичного хлыща и его проделки, да вдруг если встретит его здесь, на фронте, вдалеке от защитников и покровителей, вот уж конфузия для того гаденыша может получиться, изрядная конфузия, может даже и со смертельным исходом… И он, Трофимов, будет на стороне Иванова.
        А вот «компетентные органы» в лице его подчиненных, вот они да, они, мало того, что облажались, так еще и натуру свою мерзкую, гнилую, во всей красе и на всеобщее обозрение выставили, а ведь люди кругом все увидели, другим рассказали и выводы свои уже сделали. Сокулка городок маленький… Как теперь дивизионный особый отдел здесь работать сможет?..
        И снова Трофимова озарила неожиданная мысль: может, именно поэтому у лейтенанта Иванова в разговоре иногда прорывается столь сильная неприязнь к НКВД и армейским особым отделам? Из-за того, что в его времени все такие вот «души гнилостные порывы» отдельных тварей, просочившихся в органы и там наделенных властью судить и карать, после войны стали известны и их деяния были широко обнародованы?
        Окончательно поняв, что ни объяснить, ни достучаться до стыда и совести своего подчиненного не удалось и вряд ли уже удастся, Трофимов прекратил разговор и грубо послал того… куда подальше, а сам тоскливо задумался.
        «Да, похоже, не зря говорят: в двадцать лет ума нет - уже и не будет… Воспитывать таких уже бесполезно, хоть ты тресни - только карать, жестоко карать и гнать из органов поганой метлой… Конкретно же этого, вконец оскотинившегося ублюдка, моего зама, я всеми силами буду стараться из органов убрать и отправить на фронт с понижением в звании… или, может, действительно, сдать эту тварь Иванову?..
        Нет, оскотиниваться сам и одновременно провоцировать на преступление Иванова я не хочу, не буду, поэтому - на передовую, в пехоту, с максимально возможным понижением в звании, а там, как бог рассудит… Но вот, что касается девчонки, Татьяну отсюда надо однозначно забирать - пусть лучше Иванов будет недоволен, что я ее с собой на войну потащил, чем оставить ее здесь, с этими «усердными дебилами». Впрочем, Иванов отнюдь не дурак - как только увидит ее лицо, так сразу и сам все поймет, вот только после этого разговор с ним предстоит тяжелый, ох и тяжелый…»
        С этими нерадостными мыслями Трофимов снова отправился на узел связи, где ему предстоял второй за сегодня доклад, теперь по вновь открывшимся обстоятельствам и его планируемым дальнейшим действиям. Вот только выполнять новые распоряжения и инструкции в отношении Татьяны, в свете «мутности» тех же самых новых обстоятельств, он собирался отнюдь не бездумно…
        Глава 7
        Первое утро при старой «новой власти» все, как один, жители небольшого польского городка Суховоля встретили в тревожном ожидании. Да и как иначе, если накануне, незадолго до рассвета, тихая и теплая ночь конца июня вдруг наполнилась заполошной стрельбой, буханьем пушек и разрывами ручных гранат, так что все, кто воевал в империалистическую (а таких старых солдат, воевавших по обе стороны линии фронта той войны, здесь было в достатке), сразу поняли: в городе идет серьезный бой.
        Вот только… кто и с кем там воюет?.. На улицу, посмотреть, не выйдешь - там комендантский час, а у нынешних германских хозяев с этим строго, пары печальных случаев всем жителям города хватило за глаза. Да и шальную пулю или осколок словить очень даже можно, поэтому тихо, но напряженно сидели по домам, за закрытыми ставнями, пытаясь побороть беспокойство и гадая, что будет дальше.
        Чуть позже, когда звуки яростного боя стихли, на смену им пришел гул автомобильных и треск мотоциклетных моторов, дополненный лязганьем гусениц бронетехники, и всем местным, напряженно вслушивающимся в предутреннюю темноту, стало еще тревожнее.
        Чем закончился бой?.. Кто победил?.. Если немцы, то как оно будет наутро, и не достанется ли за этот ночной бой заодно и местным?.. Ведь, как они уже успели убедиться за эти несколько дней «нового порядка», германец на расправу скор и, особо не разбираясь, вешает да расстреливает «вонючих славянских унтерменшей» и «пархатых жидов», как постоянно и с удовольствием выражается немецкий военный комендант городка по любому поводу, не особо вникая, кто тут католик, кто православный, а кто иудей…
        А если в результате ночного боя победили не немцы, тогда, получается, снова Советская власть вернулась? И если так, то надолго ли?..
        Она, эта самая Советская власть, хоть и была здесь совсем недолго, меньше двух лет, но для простых людей, да еще после жестокого и беззаконного польского произвола, очень даже в лучшую сторону себя проявила. Панов да местных хозяйчиков поприжала, особо рьяных кровопийц извела, рабочему человеку дышать посвободней стало. Не без давления и понуканий - это да, это было, ну так это и понятно, ведь любая власть, она того… она простому человеку не матушка родная, а скорее, отец строгий, чтобы, значит, порядки ее соблюдали, без недовольства да выкрутасов разных. Но все ж таки изрядно посвободней жить-поживать стало…
        А теперь, после начала войны, после торопливого бегства местного партийного и хозяйственного начальства из города, после того, как немцы, почитай, неделю уже как свои порядки тут установили, и вот нынешней ночью их вроде как того… обратно отодвинули. Как оно теперь будет и как Советская власть к местным теперь относиться будет?..
        Словом, к утру тревога и напряжение звенели в воздухе, как туго натянутая струна, а потому, как только рассвело, мужики, строго-настрого приказав своим женам и домочадцам сидеть тихо, как мышь под веником, и ставни на окнах пока не открывать, опасливо потянулись на улицы - с осторожностью оглядеться по сторонам, аккуратно, издалека, посмотреть, какой нынче флаг развевается на городской управе, да обсудить с соседями и знакомыми, как оно теперь будет и чего ждать дальше…
        Командир мобильного отряда особого назначения Белостокского оборонительного укрепленного района (укрепленного пока только по названию) лейтенант Сергей Иванов, заняв один из кабинетов на втором этаже бывшего штаба 27-й стрелковой дивизии РККА, дислоцированной до войны в Суховоле, разложил на столе бумаги и, откинувшись на спинку кресла, задумался, машинально покусывая кончик карандаша, - была у него такая привычка, вроде как помогающая в размышлениях.
        Позади остался суматошный ночной штурм, потом расстановка внутренних постов и дозоров, организация вокруг города оборонительного периметра, разведки, секретов, засад на подъездах и подходах, потом допрос пленных немецких радистов, склонение их к сотрудничеству… и проведение многих других неотложных мероприятий, связанных с организацией надежной обороны нового места дислокации и размещением там значительной массы войск. Конечно, многое из этого он делал не сам, распределив задачи между Сотниковым, Гавриловым, Давыдовым и старшим политруком-особистом, помощником Трофимова, но приглядывать и контролировать, а еще советовать и подсказывать пришлось изрядно - хочешь иметь толковых подчиненных, так не жалей времени объяснить и подсказать…
        Сейчас, когда специально назначенные люди занялись организацией быта, подсчетом трофеев и прочими хозяйственными операциями, а сам Сергей успел помыться и позавтракать, отчего настроение приобрел совершенно благостное, наступило самое время осмыслить прошлое и подумать о будущем.
        «Ну, так… Подведем некоторые промежуточные итоги моей неожиданной инфильтрации в эту параллельную историческую последовательность…
        Если смотреть глобально, на уровне стратегии, то тут, как мне кажется, несмотря на колоссальную инерцию вектора исторического развития, кое-что для его изменения или, скорее, легкого искривления в нашу пользу за эти несколько дней сделать удалось.
        Первое и главное - остановлено бегство трех наших армий с Белостокского выступа, начат процесс постепенного восстановления управления над отступающими частями, их сбора в районе Белостока для последующей реорганизации, перевооружения и задействования в обороне от наступающего агрессора.
        Это означает, что как минимум сто пятьдесят тысяч человек, а это, если по количеству народа, как минимум десять полнокровных стрелковых дивизий, это, на секундочку, предвоенная численность всех стрелковых дивизий первого эшелона прикрытия госграницы, огромная сила, не попадут в Белостокский котел окружения, не погибнут там понапрасну и не будут взяты в позорный плен, но, будучи здесь собраны, переформированы, вооружены и обеспечены всем необходимым, смогут вновь вступить в бой и нанести врагу немалый урон. Конечно, многие из них при этом все равно погибнут, но погибнут не как беспомощные пленные, а как герои, которые дорого продали свои жизни и каждый из которых, уходя, забрал с собой немало жизней вражеских.
        При этом есть и побочный эффект - многочисленные ресурсы, размещенные здесь перед войной и предназначенные для оснащения вновь формируемых дивизий из резервистов, теперь не будут брошены при отступлении и не достанутся фашистам без усилий и потерь, что называется, «на блюдечке», но могут быть использованы (и будут использованы!) для оснащения переформируемых частей и подразделений, обеспечения их всем необходимым для успешных боев.
        Второе и не менее главное - нарушение графика немецкого наступления на Москву. В моей реальности фашисты взяли Минск, просто оставленный советскими войсками, 28 июня и сразу же двинулись дальше, догоняя наши войска, отступившие от Минска, не давая им ни дня, чтобы остановиться, развернуться в боевые порядки, восстановить управление и связь, да хотя бы отдохнуть день-другой от боев, подготовить новые рубежи обороны. Здесь же… сегодня уже 30 июня, а немецкие танковые и моторизованные клинья, так легко взрезавшие нашу оборону на флангах Белостокского выступа, завязли под Минском, защитники которого не оставили город и не отступили, но вместо этого ведут ожесточенные оборонительные бои. Завязли и бьются своим бронированным лбом, стачивают свои остро заточенные механизированные зубы о героизм и стойкость наших солдат, теряя боевую технику, безвозвратно теряя своих лучших и наиболее подготовленных солдат с боевым опытом, а еще - потихоньку, постепенно - теряя боевой дух и понимая, «спинным мозгом» начиная осознавать, что эта война отнюдь не будет легкой прогулкой, как до этого по Европе…
        Эта задержка, помимо снижения наступательной инициативы противника, дает советским войскам в глубине Белоруссии время и возможность перегруппироваться, подтянуть резервы, закрепиться на новых рубежах обороны. А уж если Павлов решится стоять до конца, до уличных боев, методички по грамотной организации которых у него теперь есть, тогда честь ему и хвала, тогда бои за Минск могут затянуться еще как минимум на неделю, и это даст не только нашим войскам, но и руководству армии и страны дополнительное время на осмысление ситуации, восстановление связи и управления войсками по всем фронтам.
        Третье - теперь командование Западного фронта не мечется в потемках, пытаясь по обрывкам информации понять, что вообще происходит, а знает картину и ближайшие планы немецкого командования как в масштабах Белоруссии в целом, так и его дальнейшие планы генерального наступления на столицу СССР. Надеюсь, эта информация уже переправлена в Москву, Сталину, а уж он, будучи талантливым управленцем, сможет, опираясь на нее, быстрее вникнуть в ситуацию и заставить верховное командование шевелиться быстрее, реагируя на эти угрозы…
        Теперь спустимся пониже, на оперативно-тактический уровень, и посмотрим, что у нас тут изменилось в лучшую сторону.
        Первое и основное: сейчас все танковые и механизированные силы вермахта (наиболее боеспособные и лучше всего оснащенные для прорыва обороны) завязли далеко впереди, под Минском, и оттуда будут рваться дальше: на Витебск и Могилев, потом на Смоленск, Вязьму… и потом на Москву. А оставшиеся здесь, вокруг нас, войска по всему планируемому периметру обороны - это пехотные дивизии со штатными средствами огневой поддержки в виде артиллерии на конной тяге, моторизована у них только артиллерия ПТО. Так было и в моей реальности, но там наши войска, утратив боеспособность, отступали, упирались в заранее развернутые обратным фронтом под Волковыском боевые порядки немецкой пехоты и попадали в котел окружения. А здесь именно мы встретим сжимающего кольцо окружения противника подготовленной обороной. При этом ни танков, ни штурмовой пикирующей авиации для разгрома нашей обороны у наступающей немецкой пехоты нет - они все там, под Минском. А вот у нас здесь, под Белостоком, танки есть, и при грамотном их использовании теперь уже мы сможем взрезать боевые порядки немецких войск там и тогда, где и когда это будет
нам выгодно в оперативном отношении.
        Кстати, насчет штурмовой авиации… Думается мне, что и тут у нас найдется, чем противника удивить. Помнится, в моей реальности были удачные примеры переоборудования всей линейки устаревших истребителей Поликарпова, от И-15 до И-153 «Чайка», в легкие штурмовики путем дооборудования их бомбодержателями и направляющими для пуска реактивных снарядов. Плюс маленькие и тихоходные, но оттого чуть слышные в небе У-2, в вариантах легкого ночного бомбардировщика. Надо будет всю эту «малую авиацию» собрать, оснастить, применять централизованно и с умом - вот тогда и посмотрим, как немчики воевать и наступать будут…
        Второе: как известно из военной науки, наличие сети транспортных коммуникаций есть одно из важнейших условий эффективного размещения и своевременного перемещения войск в пределах ТВД. А поскольку наши войска не оставили Белосток, теперь именно мы, а не части германской армии, контролируем и железнодорожную, и автомобильную сеть Белостокского выступа, и это дает нам широкие возможности как быстрого маневра резервами по всему периметру обороны, так и опережающей замыслы противника переброски войск по внутренним операционным линиям для создания локального превосходства сил и средств в различных точках обороны. К примеру, один хорошо обученный и оснащенный танковый батальон или, скажем, тяжелый артиллерийский дивизион, в течение всего одних суток можно будет перебросить из Белостока в направлении Гродно, Граево, Ломжи, Бреста или Волковыска и так же быстро вернуть обратно или перебросить на другой участок периметра обороны. Причем сделать это можно будет не только по шоссе, но и по железной дороге, а это значительно быстрее, экономит топливо и моторесурс, да и перевозить можно ночью, а утром уже в
бой. Тогда, в каком бы месте оборонительного периметра противник ни вклинился в нашу оборону, тамошним частям достаточно продержаться сутки - после этого им на помощь прибудет мощная танковая и артиллерийская поддержка.
        Третье: помимо радиальных операционных линий мы контролируем важную рокаду, по которой можно будет строить внешний периметр обороны в сторону границы, и уже имеем на этой рокаде как минимум два перспективных узла обороны: Суховолю, как перекресток рокады и шоссе Августов - Кнышин - Белосток, и аэродром Гонендз, как важный узел переброски и снабжения войск.
        И четвертое, можно сказать, вишенка на торте… В моем варианте истории наши войска, отступая с Белостокского выступа, не только оставляли врагу склады и хранилища, но и бросали по пути боевую технику, транспорт, тяжелое вооружение и многое другое. Трудно их за это винить: когда в танке нет горючего и снарядов, а к пушке или гаубице нет ни снарядов, ни лошадей - тащить это все за собой, отступая к тому же под бомбами, просто нереально. Тогда противнику достались в качестве трофеев более двух тысяч танков разных типов, более полутора тысяч орудий, более пяти тысяч минометов, а еще автотранспорт, тракторы и артиллерийские тягачи, станковые пулеметы, огромное количество стрелкового вооружения и боеприпасов, другие многочисленные военные трофеи. Теперь же, когда закрепимся здесь, мы все это найдем, соберем, отремонтируем и снова будем использовать для борьбы с немецкими войсками…
        Переходим от общего к частному, сиречь к нашему мобильному отряду и его роли в истории здешней войны.
        Основная задача рейда выполнена, можно сказать, на отлично - наших военнопленных мы освободили практически без потерь. Причем не просто освободили, а сразу приспособили к делу, дали возможность, как здесь говорится в официальных документах: «кровью искупить позор фашистского плена», то есть повоевать с оружием в руках, убивая ненавистных фашистов и мстя им за плен, за свои унижения. При этом, учитывая соотношение потерь, можно с уверенностью заявить, что наши бойцы смывали с себя клеймо плена именно кровью, но кровью не своей, а вражеской, что еще более ценно и полезно для нашей Родины получилось.
        Конечно, впоследствии не все они выживут, ведь впереди еще долгая война и много кровопролитных сражений… Но, даже если многие из них в дальнейшем погибнут, они погибнут не беспомощными, несчастными людьми, доведенными до скотского состояния в немецком плену, нет, они погибнут в бою за свою Родину, уничтожив до этого немало врагов, и, даже погибая, они будут знать, что их смерть не напрасна.
        А те, кто выживет, потом, после войны, не будут мыкаться по уже нашим лагерям, «искупая вину перед Родиной», - и за это, кстати, огромная благодарность нашему «главособисту», куратору отряда бригадному комиссару Трофимову. Он, несмотря на все сложности и возможные неприятности лично для него, понял и принял мои доводы, согласился с изменением первоначального плана, разрешил, хотя и попадет ему за это от начальства, скорее всего. Настоящий комиссар и достойный человек, побольше бы в органы таких…
        Что еще?.. По пути за пленными мы весьма изрядно приросли личным составом, причем качественным, состоящим из битых войной настоящих бойцов, пусть и отступавших под давлением обстоятельств, но ни оружия не бросивших, ни боевого духа и желания сражаться не потерявших. Это на сегодняшний день самый ценный ресурс, можно сказать, крепкий и надежный костяк, на который можно быстро нарастить «мясо» из молодых или менее стойких бойцов, которым будет на кого равняться и с кого брать пример в бою. Это тоже есть гут…
        Дальше, как я и говорил Трофимову, покатился снежный ком с горы. Набрав инерцию успешных боевых действий и побед, мы потом достаточно легко и без больших потерь захватили ценный в тактическом отношении аэродром в комплекте с годными к немедленному использованию немецкими самолетами, а потом и очень важную в оперативно-тактическом отношении Суховолю, и при этом снова, как тот самый ком во время движения, приросли личным составом, включая особо ценных сейчас специалистов довоенной подготовки, а также боевой техникой, транспортом, вооружением, боеприпасами… и много чем еще, что существенно усилит нас и, соответственно, ослабит противника…
        Особенно много ценных трофеев нам досталось именно здесь, в Суховоле. Их, конечно, еще сортировать и считать нужно будет, но уже сейчас можно сделать некоторые оценочные выводы.
        Помимо нашего пленного медсанбата, а нужда в медиках на этой кровавой войне будет постоянной, здесь еще и довоенные запасы нашей стрелковой дивизии, на которых можно как минимум полк сформировать и оснастить.
        От разбитого немецкого батальона тоже осталось немало - имущество, вооружение, боеприпасы, да еще от бронеразведывательной роты, раздерганной и разбитой нами по частям, здесь осталась техника ее тыловых подразделений (ремонта и обеспечения), включающая, помимо обычных грузовиков, еще легкий полугусеничный тягач, а также двух- и трехтонные полноприводные автомобили-вездеходы; они почти новые, все в отличном техническом состоянии и нашему отряду особенно полезными будут.
        А еще - это уже сами немцы постарались - сборный пункт нашей боевой техники, транспорта и вооружения (включая и артиллерию), которую захватчики стаскивали сюда со всей округи с целью ремонта и дальнейшего использования. Колесная броня, гусеничная броня, включая даже несколько новейших Т-34, гусеничные же тягачи артиллерии и сама артиллерия, вплоть до тяжелых 152-миллиметровых пушек и гаубиц, а уж легких 76-миллиметровых полковых пушек и средних 82-миллиметровых минометов - их, как говаривал кот Матроскин, просто завались. Вот мы и используем…
        Кроме того, сборный пункт ремонта и восстановления техники уже немецкой - поврежденная колесная броня, неисправный автотранспорт, колесные и полугусеничные тягачи, мотоциклы, всякие другие полезности вроде прицепов, тележек, цистерн и прочего. А для ремонта и восстановления всего этого - специальное ремонтное подразделение с высококвалифицированным техническим персоналом и полным комплектом станочно-слесарного оборудования на автомобильном ходу (по типу наших ПАРМов). Если, помимо техники, получится и самих ремонтников по специальности использовать, тогда трофеи можно захватывать все подряд и в любом состоянии, а вся наша трофейная техника всегда на ходу и в полном порядке будет.
        Ну, и ресурсы самого городка, опять же… Городская больница, автобаза с ее автопарком и ремонтными мастерскими, местная МТС с ее тракторным парком, да хоть та же городская конюшня со своими «лошадиными силами», - при умном подходе все пригодится, все в дело пойдет, а уж старшина Авдеев умный подход обеспечит, в этом я ни секунды не сомневаюсь…
        Далее - «взгляд в будущее», или, иначе говоря, поиски ответа на сакраментальный вопрос: что нам со всем этим счастьем теперь делать? Ибо прибарахлились мы знатно, как говорится, дай бог каждому. Теперь бы все это суметь сохранить… Впрочем, это сейчас задача не главная и вообще не наша, за это теперь пускай у старшего командования голова болит: как, куда и чем все это добро вывозить. Наша главная задача - не допустить, чтобы все отбитое у гитлеровцев им же обратно и досталось.
        Нет, то, что и Суховолю, и аэродром, и рокаду в целом теперь надо будет держать и противнику не отдавать - это и так понятно, это не обсуждается даже. Вопрос в другом: как именно мы будем это делать? Или, слегка перефразируя гастрономический монолог профессора Преображенского из булгаковского «Собачьего сердца»: нужно не только знать, что именно оборонять, но и как оборонять, какими силами… и что при этом говорить (то ли «хенде хох» и «сдавайся, фриц», то ли «пи…ц вам всем, фашистские ублюдки - сегодня пленных не берем»).
        Вот, к примеру, оборонять саму Суховолю, именно как населенный пункт, нам никакой пользы не будет, а даже наоборот, только вред один. В том смысле, что мощной и надежной ПВО у нас здесь нет, а если немецкая пехота, отчаявшись отбить город самой, выпросит-таки у начальства авиацию (сначала пи…лей за то, что сами не справились, а потом и авиацию), так тогда, после одного-двух-трех массированных налетов, от города останутся одни развалины, а это и нам совсем не нужно, и местным жителям лишний повод Советскую власть потом не любить. Соответственно, войска из города надо отводить, рассредоточивать и маскировать по окрестным лесам, да и рубежи обороны тоже строить не в городе, а на подступах.
        А вот с аэродромом такой номер не пройдет - там, помимо охраны и обороны подходов-подъездов, нужно будет именно сам аэродром беречь и защищать, причем с воздуха особенно бдительно, потому как фашисты, осознав, что потеряли, навалятся на него всем скопом и со всех сторон.
        Сейчас там пока тихо, но это именно пока, до тех пор, покуда немецкие штабисты не осознают трагичные для них изменения оперативной обстановки и не начнут кидать туда резервы, постепенно увеличивая их мощности. И за эти сутки-двое тишины, пока они там соображают, оборону аэродрома нужно основательно укрепить личным составом, артиллерией, бронетехникой и обязательно дополнительной ПВО. На первое время усилим ее нашей счетверенной пулеметной установкой «максимов» на базе трехосного ГАЗ-ААА, захваченной на польском хуторе, а там, глядишь, и мобильные пулеметные установки на шасси танков Т-26 подоспеют, и тогда за нашу огневую мощь, хоть по самолетам, хоть по вражеской пехоте, можно уже не переживать. Кстати, надо бы мне и самому в ближайшее время туда проехаться, осмотреться более тщательно, а то вчера, в суматохе, не до того было.
        Так, с обороной города и аэродрома разобрались - остается что? Правильно, остаются дороги, которые, с учетом лесисто-болотисто-речных особенностей местного ТВД, являются единственными путями, по которым противник сможет перебросить сюда значительные силы и тяжелое вооружение. Ибо, если без дорог, если только пехотой, пробираясь через леса и болота - тогда не страшно, тогда, как известно, атакуй, не атакуй - все равно получишь… негативный результат. Вот только немцы отнюдь не дураки, значение и важность дорог понимают значительно лучше, чем в нашей армии сейчас, и потому за местные дороги будут цепляться жестко, упорно.
        Почему?.. Потому, что практически сразу от Суховоли в сторону границы идет густой, местами заболоченный, лесной массив, и по нему протекает река Бебжа с крупными и мелкими притоками. Сам массив огромен как по ширине, так и по протяженности, после войны из него сделают Бебжанский национальный парк. Этот лесной массив перекрывает немецким войскам движение от границы на огромном участке от Гродно до Осовца, и на этом протяженном участке имеются только три пути в глубину нашей территории: две комбинированные (железнодорожные и автомобильные) магистрали по краям (от Августова на Гродно через Домброво и от Граево на Белосток через Осовец) и примерно посередине еще одна автомагистраль - как раз то самое шоссе Августов - Белосток, которое идет именно через Суховолю и которое мы захватом Суховоли перекрыли.
        К слову сказать, именно по этому шоссе сюда, в Суховолю, немцы планируют вскоре перебросить из Августова свой передовой пехотный полк, первый батальон которого мы только что разгромили и который нам предстоит помножить на ноль окончательно. Слава богу, время для подготовки у нас есть - при ночном штурме специально выделенные группы блокировали батальонный узел связи, и сигнал о нападении в полк не ушел, а потом немецкие батальонные связисты, которые тоже оказались людьми интеллигентными, понимающими и желающими еще пожить, легко пошли на сотрудничество и теперь дежурят на узле связи вместе со связистами нашими, а также в сопровождении Иннокентия, знающего язык, чтобы на все запросы сверху бодро отвечать: «Все хорошо!»
        Возвращаясь к дорогам… Все три магистрали соединяются между собой в единую сеть той самой рокадой Гродно - Суховоля - Осовец - Ломжа, которую мы перекрыли захватом Суховоли, и, соответственно, отбивать эти магистрали фашисты могут (и, скорее всего, будут) сразу с трех сторон: от границы и с флангов, по рокаде. А нам, таким образом, упомянутые шоссе предстоит с трех указанных направлений охранять и оборонять, причем оборонять до последнего, иначе все планы и потуги удержаться в этом районе обречены на неудачу. Трудность здесь в том, что организовать надежный контроль и эффективную оборону дорог, как и любых протяженных транспортных коммуникаций, гораздо сложнее, чем построить оборону локальных участков ТВД, и к тому же для этого требуется гораздо больше сил и средств.
        Итак, прикинем, соответствуют ли наши желания нашим возможностям…»
        Размышления Сергея на тему «как держать дороги» самым беспардонным образом прервал неожиданный стук в дверь.
        - Разрешите, товарищ лейтенант? - сунулся в кабинет слегка запыхавшийся посыльный. - Там это… местные пришли, в смысле, делегация от местного населения. Спрашивают, как бы им наше самое главное начальство повидать, то есть вас, и вопросы по дальнейшему житью-бытью да по хозяйству разъяснить.
        «Вот это попадос!.. - только и смог мысленно воскликнуть ошеломленный Сергей. - В натуре, никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу…»
        Глава 8
        «…Да, вот это я вляпался, по полной вляпался, по самый хохолок».
        Отослав посыльного со словами «Не время сейчас, позже», Сергей задумался.
        «Я же в нынешних реалиях гражданской жизни и тонкостях здешней системы государственной власти, что называется, ни ухом, ни рылом. С первого дня здесь общался только с военными, да и то очень ограниченно, всего несколько человек меня знали, и про секретность да про лишние вопросы им напоминать не надо, все под подписками. Потом, в рейде, все общение с местными и гражданскими на себя Трофимов взял, а мои бойцы к незнакомым словечкам и выражениям уже попривыкли, да и круг общения, опять же, узок был, без языкатых балаболов. А теперь… Что я им буду говорить, как отвечать на все их вопросы? Я же сразу спалюсь, стоит мне только рот открыть!
        Вот и первая моя серьезная ошибка - не надо было отправлять Трофимова в Сокулку, он бы тогда все вопросы от местного населения с легкостью разрулил, да еще и митинг с агитацией «за Советскую власть» попутно провел бы, к обоюдному удовлетворению сторон.
        С другой стороны, а кого тогда в Сокулку было отправлять, если только бригадный комиссар полностью в теме и только он может начальству докладывать?
        А потом еще местные партийные товарищи говорят, что незаменимых у нас нет. Вот, пожалуйста, нате вам - Трофимов и там, и тут необходим!
        И что теперь делать? Послать делегацию местных в жопу? Рискованно, в том смысле, что игнорировать мирное население и тем самым настраивать его против новой администрации в лице советских войск категорически нельзя. В то же время разъяснения текущего момента в моем исполнении могут принести больше вреда, чем пользы, и мало того, что сам опозорюсь, так еще и Трофимова под монастырь подведу.
        Впрочем, Трофимов, уезжая, мне своего помощника оставил, того, который вроде адекватный. Вот на него все эти политесы можно и свалить, тем более и по званию - старший политрук - он как раз соответствует, должен текущий момент понимать и суметь разъяснить.
        Но тут другая проблема - насколько я знаю, этот его помощник не в курсе, что я не в курсе… в смысле, он ничего о том, кто я и что я, не знает, еще прибежит советоваться или обсудить чего, а я… не в курсе. Но ставить его в известность - значит плодить сущности сверх необходимого, а этого старик Оккам решительно не советовал. И просто приказать особисту я не могу - Трофимов, по каким-то своим заморочкам, мне его оставил не в подчинение, а в помощь, как он выразился.
        Тогда получается самым естественным образом передача особисту полномочий по общению с местными будет выглядеть в том случае, если сам я этого сделать не смогу, например, физически не смогу, по причине моего отсутствия в этот момент.
        Отсюда вывод - надо мне, на время отъезда Трофимова, тоже… отъехать куда-нибудь, от греха подальше. Да, это мысль, я как раз собирался к аэродрому проехаться, осмотреться там, вот и случай удачный подворачивается, а заодно и вполне обоснованный повод срочно уехать…
        Решено. За себя, по военной части, оставлю Сотникова - он, на своем уровне, командир грамотный, опытный, войной уже битый - справится. Да и пора ему уже с его эскадрона повыше идти - вот пусть и потренируется заодно. Ему в помощь трофимовского политрука-особиста определю, замполитом, а сам…»
        Додумать мысль Сергей не успел - от усердия забыв постучать, в кабинет ввалился Сотников, сияя широкой улыбкой во все тридцать два зуба.
        - Нашли, Командир!..
        - Что?..
        - Разведка место для боя нашла, чтобы немецкий полк встречать. По условиям там все точно так, как ты и хотел, прямо как по заказу!
        - Прекрасно, - улыбнулся Сергей, который еще с вечера дал Сотникову поручение направить конную разведку по шоссе в сторону Августова, искать удобное для обороны место, чтобы встретить на марше немецкий полк. - Отличная новость, молодцы твои разведчики, так им и передай! А вот лично для тебя, капитан, у меня тоже новость есть, даже две новости, и одна из них, для разнообразия, даже хорошая.
        Бравый капитан-кавалерист, своей хитрой задней полусферой почуяв подвох, настороженно уставился на Сергея: присказку про две новости он знал отлично, и чем там потом все кончается, тоже знал, а потому прилива оптимизма не испытывал от слова совсем.
        - Что за новости, Командир?
        - Новость первая: я вскоре отъеду в сторону нашего нового приобретения, посмотрю, что и как на аэродроме происходит, да попутно средств усиления им подкину, а то что-то тревожно мне. А ты, пока я буду отсутствовать, на это время здесь, на хозяйстве, старшим останешься, как представитель советского военного командования на освобожденной территории.
        - Это, я так понимаю, была хорошая новость, Командир, - уныло протянул Сотников, совершенно не вдохновленный предстоящей суетой в разгребании множества разных хозяйственных вопросов. - А какая тогда плохая?
        - Это новость… обычная новость, скажем так, про плохую я ничего не говорил. А вот хорошая новость - она как раз есть, и заключается она в том, что я тебе в помощь, а еще для общения с местным населением, которое указанного общения уже жаждет, оставляю одного из помощников Трофимова. Это мы с тобой знаем, что он по своему основному профилю особист, а для местных он товарищ старший политрук, то есть представитель политического руководства, сиречь власти, и потому по всем вопросам проведения митингов, разъяснения текущего момента и так далее, и тому подобное смело направляй к нему, я его перед отъездом отдельно сориентирую.
        Твоя же основная задача - это, во-первых, обеспечение доразведки окрестностей и контроль подготовки оборонительных рубежей, а во-вторых, формирование из числа бывших пленных, не задействованных в обороне города, новых пехотных подразделений ротного уровня и оснащение их всем необходимым с местных полковых и дивизионных складов. Кстати, наш особист и в этом тебе помочь сможет, особенно с кандидатурами комсостава, - он какую-никакую, но сортировку пленных по специальностям и способностям уже провел. Вопросы есть?
        Сотников чуть помялся, явно не обрадованный, потом тяжело вздохнул и просительно пробормотал:
        - Командир, не по чину мне оно, да и не по сердцу… Мне бы с моими конными орлами в атаку или в разведку, по окрестностям пошарить… Опять же, диверсию какую учинить… А оборону строить, да еще пехоту формировать, и к тому же всякими хозяйственными вопросами заниматься - не мастак я в этом и потому опасаюсь, что не справлюсь, подведу тебя…
        Сергей тоже вздохнул, готовясь проводить с упрямым казачурой воспитательную и разъяснительную работу… а заодно и боевую учебу.
        - Вот что, комэск, скажу тебе это один раз, без повторов, а ты послушай и не говори потом, что не слышал. Ты и сам по себе мужик умный, и как военный тоже не дурак, а еще упорный, настойчивый командир, способный и сам чему новому учиться, и подчиненных своих учить. Одна только засада, лично тобой совершенно превосходно организованная, в этом отношении явный показатель.
        - Но…
        - Не перебивай и не спорь. Да, я отчасти помог советами и подсказками, но засаду организовал именно ты, командовал потом в бою тоже ты, и великолепный результат засады - полностью твоя заслуга. Да и помимо засады, вижу ведь, не раз уже замечал, что тянешься ты к военным знаниям, вопросы правильные задаешь, потом ответы на них обдумываешь, то есть головой работать стараешься, а это для командира первейшее дело - именно это, а не «впереди, да на лихом коне», шашкой махать… Поэтому ты давай, отвыкай потихоньку считать себя только кавалеристом и командиром эскадрона… Или ты собираешься всю войну вот так, на подхвате, болтаться? Я ведь тебя на своего заместителя примеряю, а отряд у нас, сам видишь, необычный, разноплановый, в смысле смешения родов войск и видов вооружений. Так что ты, пока вокруг все тихо и время есть, учись всем этим грамотно командовать и все наши отрядные возможности эффективно использовать, а не только своих кавалеристов. В атаке, в обороне, в разведке и на марше… И, кстати, крепко запомни на будущее: хозяйственные вопросы, то есть организация отдыха и быта, снабжение, а еще
удачное размещение подразделений на ТВД - все эти вопросы важнейшие и напрямую с боеспособностью связаны, один за другой цепляются.
        Вот, к примеру, мы перед тем, как пленных освобождать и во все остальные бои ввязываться, организовали в Януве и возле него пункт приема и лечения наших раненых, в том числе твоих кавалеристов, а еще оставили там под охраной все лишнее на тот момент имущество и запасы, которые только обременяли бы нас в бою. В результате воевали мы налегке, без обоза, и новых раненых смогли сразу на лечение туда отправлять, себя ими не сковывая. А не сделай мы этого - смогли бы тогда так же быстро и маневренно воевать, с ранеными и обозом на руках?
        - Думаю, не смогли бы, Командир, - пробормотал Сотников, - это, получается…
        - Погоди, дружище-кавалерист, не гони лошадей, - прервал его Сергей, - это не все. Тут, в плане грамотного размещения на ТВД еще глубже все увязано. Вот смотри… Раненых и обоз в Янув - это хорошо и удобно нам было, чтобы пленных налегке отбивать. Но вот потом, потом у нас наметилось два пути: либо забирать их всех, вместе с обозом, и медленно тащиться обратно, на нашу территорию, рискуя принять бой в крайне невыгодном положении, либо остаться в Януве, пытаясь там организовать оборону. Сам по себе Янув в качестве базы был неплох, однако только в качестве временной базы, дня на три-четыре, потому что мы с теми нашими ресурсами построить там мощную оборону попросту не смогли бы, да и наверняка не успели бы - вскоре, по следам бронеразведывательного взвода туда из Суховоли снова заявились бы немцы, и мы рано или поздно, вместе с ранеными и безоружными бывшими пленными, оказались бы в огневом кольце превосходящих сил противника, вырваться из которого если и смогли бы, то с большим трудом и с огромными потерями, а тогда вся затея с освобождением пленных теряла бы смысл.
        Мы выбрали третий путь. Перехватив инициативу, раздергали силы противника, разбили их по частям и захватили Суховолю, вместе со всеми находящимися здесь обильными ресурсами, как нашими, так и немецкими. Какие это дало нам преимущества, это ты сам потом, на досуге, подумаешь и мне позже расскажешь, обсудим, но одно из них очевидно: в результате наших действий попутно была ликвидирована угроза Януву со стороны войск противника, по крайней мере, в обозримом будущем. И теперь не только наши раненые, наш обоз, но и тамошние местные жители в безопасности - надеюсь, так и останется в дальнейшем, потому что теперь у противника есть задачи поважнее, чем просто шнырять и грабить по окрестностям.
        Это все, лихой ты мой кавалерист, я тебе для лучшего понимания двух истин, неочевидных для многих, плохо подготовленных военных, рассказываю. Истина первая: хорошее хозяйственное и тыловое обеспечение боевых частей, включая медицинское обслуживание и лечение, есть важная составляющая их последующей боевой эффективности. Еще вроде бы Наполеон любил повторять, что армия марширует на собственном брюхе, то есть солдат сытый, полностью обмундированный и солдат голодный, больной, в лохмотьях и без патронов - это, по боевой эффективности, два совершенно разных солдата. И вторая истина: отнюдь не каждый, находящийся в радиусе доступности, населенный пункт одинаково хорошо пригоден для размещения войск с учетом требований организации обороны, снабжения, полноценного отдыха и лечения между боями - тут надо внимательно оценивать особенности театра военных действий и учитывать потенциал возможного противодействия противника. К слову сказать, для грамотного совмещения этих двух вопросов и последующего эффективного сопряжения их с вопросами непосредственной боевой деятельности подразделения как раз и нужен
штаб, желательно хороший, которого у нас пока нет и который нам необходимо как можно скорее создать, так что ты, со своей стороны, тоже об этом подумай и к людям присмотрись… На этом с уговорами и лирическими отступлениями покончим, вернемся к Суховоле и твоим обязанностям в мое отсутствие.
        Про разведку я тебе рассказывать не буду, тут ты и «сам с усами», службу знаешь. Напомню только, чтобы разведчики, помимо противника, не забывали посматривать по лесам да оврагам наших бойцов, отбившихся или затерявшихся при отступлении. Их всех сюда собирать нужно и в строй ставить - хотят, не хотят, а придется, ибо война у нас. Только в строй ставь с умом, это я тебе чуть позже подскажу.
        Оборона… Тут тебе тоже особо волноваться не нужно: оборонительные рубежи намечены, пехота и артиллерия уже окапываются, дозоры и засады в сторону вероятного появления противника тоже высланы, неожиданного нападения не будет. На тебе контроль и, если вдруг что, командование боем, своевременная поддержка резервами, про них тоже чуть позже. Теперь - что касается формирования новых подразделений. Тут, поскольку дело это для тебя новое, расскажу подробно. Но сначала еще одно «лирическое отступление», для лучшего понимания ситуации.
        Почему формировать надо именно стрелковые роты, а не сводить их в батальоны? Казалось бы, пехотного состава у нас как минимум на три-четыре батальона хватит, причем с большим избытком, - так почему? Да потому, что батальон - это не просто три-четыре роты с подразделениями поддержки и усиления. Во всех армиях мира батальон - это основное и самое малое тактическое подразделение, способное самостоятельно выполнять боевую задачу, в том числе самостоятельно вести бой в отрыве от основных сил. Для этого каждому батальону нужно, во-первых, тактически грамотное и опытное в управлении значительной массой как бойцов, так и средств усиления, командование верхнего уровня, которого у нас сейчас нет, и во-вторых, для планирования боевых действий каждому батальону нужен его собственный штаб, которого, даже в единственном экземпляре, у нас сейчас тоже нет. А поскольку ни подготовленного командования, ни грамотных штабных специалистов у нас нет, сводить народ в небоеспособные по этим причинам батальоны не вижу никакого смысла.
        Пусть уж лучше у нас пока будут относительно боеспособные - потому как только что сформированы и слабо обучены - пехотные роты, каждой из которых придется командовать «в ручном режиме», ставя задачу непосредственно ее командиру и попутно тренируя его в воинской науке, чем повторить предвоенную ошибку, когда необученные пехотные батальоны с наспех назначенными, неграмотными младшими командирами и малограмотным старшим командованием считались полностью боеготовыми подразделениями, а потом раскалывались и отступали после первой же грамотной, поддержанной артиллерией и авиацией, атаки противника, потому что вести правильно организованный оборонительный бой не умели. Кстати, про организацию из этих батальонов полка я даже не заикаюсь - там все проблемы с организацией, командованием и штабом намного сложнее.
        Почему не батальоны, а роты - все понятно? Отлично, тогда переходим непосредственно к рассмотрению вопросов формирования стрелковых рот.
        По апрельскому штату от 1941 года, численность трехвзводной стрелковой роты Красной армии вместе с подразделениями огневой поддержки (четвертый, маленький пулеметный взвод, тринадцать человек, два станковых пулемета) и обеспечения (санитарное отделение из пяти человек) составляет примерно сто восемьдесят человек, с учетом того, что каждый из трех стрелковых взводов (по пятьдесят одному человеку) состоит из пяти отделений и включает в себя, помимо четырех стрелковых (по одиннадцать человек), еще и минометное отделение (четыре человека, один пятидесятимиллиметровый ротный миномет). К слову, примерно такая же картина сейчас наблюдается и у немцев, за исключением двух важных отличий.
        Первое касается штатных пулеметов стрелкового отделения. У нас это один ручной пулемет ДП-27, у немцев - тоже один пулемет, но это мощный универсальный МГ-34, который может использоваться и как ручной, на сошках, и как станковый, с пехотного или зенитного станка, да еще и с оптическим прицелом. При этом наш ДП, будучи хорошим и надежным ручным пулеметом, по своим боевым характеристикам не может полноценно тягаться с немецким МГ, особенно, когда тот применяется со станка. Второе - это даже более важно. В штате немецкой роты вместо взвода из двух станковых пулеметов (как в нашей) имеется отделение ПТО, вооруженное тремя противотанковыми ружьями, которые сейчас не только очень эффективны против нашей легкой бронетехники, но и за счет высокой мощности специального патрона винтовочного калибра на поле боя позволяют довольно успешно бороться с нашими огневыми точками, в том числе теми же станковыми пулеметами.
        Кстати, еще немного о наших станковых пулеметах… Я упомянул про два отличия? Я выразился неточно - есть еще и третье отличие, третья важная причина, дающая немецкой пехоте определенное превосходство на поле боя. Она заключается в том, что из станкового пулемета, который, безусловно, является мощным и эффективным средством огневого поражения, надо еще уметь стрелять, в том числе с закрытых позиций, в том числе уметь правильно выбрать место, окопать себя и пулемет, правильно замаскировать - только тогда его эффективность проявится в полной мере. В царской - армии, где станковые пулеметы были организованы в отдельные пулеметные команды, всему этому учили на совесть, у нас сейчас - из рук вон плохо, а вот немецкие пулеметчики обучены своему делу очень хорошо. Вот тебе, капитан, и еще одна причина их превосходства в бою…
        Так вот, учитывая эти отличия, повышающие общую эффективность немецкой пехоты в бою, мы с тобой, при формировании новых стрелковых рот, внесем в них некоторые изменения, так сказать, по опыту первых дней этой войны. Особо умничать при этом не будем - не то время и место, но кое-что добавим, а кое-что слегка оптимизируем… При этом, по моим прикидкам, штат роты увеличится незначительно, примерно в двести человек должны уложиться.
        Итак. Первое и важное, учитывая низкий уровень знаний и умений бойцов, подавляющее большинство которых - вчерашние крестьяне, хорошо если с тремя классами образования, да и то не у каждого, все вновь формируемые роты будем вооружать только винтовками Мосина, благо их у нас здесь, на складах, в избытке.
        Надо пояснить? Поясняю… Принятая перед войной на вооружение СВТ, она же самозарядная винтовка Токарева, при всех ее немалых достоинствах, все же сложновата в уходе и регулировке, определенной технической культуры для этого требует, под нее бойцов специально обучать и тренировать нужно, да и то не каждый освоит, если в жизни своей, деревенской, даже велосипеда в глаза не видел. Потому молодые, неграмотные и необученные бойцы воевать с ней не умеют и не хотят, при малейшей возможности ценное оружие «теряют» или стараются любыми способами на винтовку Мосина поменять. А «мосинка», она пятьдесят лет тому назад как раз для таких вот вчерашних крестьян и создавалась, потому проста, надежна и неприхотлива, особого ума в обращении и уходе не требует, при этом по своим боевым качествам до сих пор вполне себе даже ничего, хоть и устарела слегка за столь долгий срок своей боевой биографии. Потому всей вновь формируемой пехоте выдаем «мосинки», а на СВТ народ будем отбирать и специально учить, потом проверять, как обучение усвоили, и только потом выдавать. Только так она свое преимущество в скорострельности
наилучшим образом покажет. Нет, конечно, если уже сейчас найдется какой желающий именно СВТ и зачеты по обращению да уходу сдаст - тогда не вопрос, тогда выдадим, нам не жалко. Но просто так, бездумно, кому попало «светки» выдавать… Нет, так мы поступать не будем.
        Второе. Немного изменим штатную структуру роты, отменив «размазывание тонким слоем» по всей роте автоматчиков и пятидесятимиллиметровых ротных минометов. Вместо этого создадим минометный взвод в распоряжении командира роты, куда сведем все три миномета. И взвод автоматчиков также в распоряжении командира роты - их, с учетом изъятия автоматов из стрелковых отделений и у заместителей командиров взводов, получится двадцать семь человек, и здесь опять же, с учетом наших запасов, штат автоматного взвода можно будет увеличить до тридцати человек. Тут, я думаю, ничего пояснять не нужно - массированное применение автоматического оружия и минометов в критические моменты боя или на участках прорыва противника, а также из засад, будет гораздо более эффективным, чем их рассредоточенный огонь по всей линии обороны. А если еще вооружить автоматчиков гранатами, сверх норм положенности, и дополнительно потренировать в их метании…
        Третье. Вопрос по снайперам. Снайперы, как показали все предыдущие войны, начиная с Англо-бурской, это мощное и очень эффективное оружие уничтожения как командного состава, так и огневых средств противника, которые не могут стрелять сами по себе, без уничтоженных расчетов. Ты, капитан, этого не видел, по причине нахождения в другом месте, но вот тебе свежий и очень наглядный пример: уничтожение нашими отрядными снайперами расчетов немецких скорострельных зенитных орудий при штурме аэродрома Гонендз. Они тогда вчетвером, заранее выбрав удобные позиции, с началом боя, всего за минуту-другую, полностью уничтожили всех желающих пострелять из зениток по нашим броневикам, в результате чего и броня осталась целехонька, и сами зенитки не пришлось давить огнем - они нам потом достались целехонькими и с полным боекомплектом.
        Как тебе такое? Добавлю еще, что у немцев сейчас, в их пехотных ротах, штатных снайперов не предусмотрено вообще, и это с их стороны большое упущение, а у нас в штате снайперы есть, и это наше большое преимущество, которое теперь надо только грамотно использовать. Проблема здесь в том, что по штату в каждой стрелковой роте должно быть два снайпера, опять же в распоряжении командира роты. Но это, на мой взгляд, ни то ни се - в том смысле, что идея хорошая, а вот исполнение… Исполнение никуда не годится. По моему мнению, снайперов на каждую роту нужно хотя бы пять, а еще лучше десять, то есть необходимо создавать подчиненное командиру роты отделение из пяти снайперских пар, где в каждой паре второй номер будет выполнять функции помощника, корректировщика-наблюдателя, и при этом одновременно сам учиться у первого номера снайперской науке, причем не только в теории, но и на боевых примерах. Так мы, помимо повышения удобства боевой работы самих снайперов, попутно обеспечим постоянное обучение новых кандидатов в снайперы и набор ими боевого опыта, то есть получим на выходе не зеленых новичков, а вполне
себе готовых к боевой работе специалистов.
        Я, конечно, понимаю, что при создании в каждой роте снайперских отделений нам сразу понадобится значительное количество уже готовых к бою снайперов, а с этим могут возникнуть проблемы, да и снайперские винтовки на дороге не валяются, но, во-первых, у нас на складах они наверняка найдутся, а во-вторых, на будущее, если даже снайперов или снайперских винтовок с оптикой будет не хватать - все равно надо создавать в каждой роте снайперские отделения и заранее обучать способных кандидатов.
        И четвертое - это к нашему с тобой разговору о влиянии небоевого обеспечения на боевую эффективность. Как я ранее сказал, по штату в каждой роте должно быть санитарное отделение из пяти человек: четыре санитара и сержант-санинструктор. Так вот, по моему глубокому убеждению, этого, как и в ситуации со снайперами, совершенно недостаточно - необходимо полноценное отделение хотя бы из десяти медиков, и к ним вдобавок, обязательно, хотя бы одну повозку с ездовым - сразу вывозить раненых в тыл. Этим мы значительно снизим процент потерь от тяжелых ранений и увеличим выживаемость раненых средней тяжести, которые, долго валяясь на передовой с одной только перевязкой, постепенно переходят в категорию тяжелых. Ты спросишь, где взять для этого медперсонал? Так вот же, под боком, - с одной стороны, большое количество освобожденных военнопленных, среди которых можно набрать достаточно желающих и способных к медицине, а с другой стороны - отбитый у немцев прямо здесь, в Суховоле, медсанбат, плюс местная городская больница, где можно будет достаточно быстро подготовить нужное нам количество санинструкторов и
санитаров…
        На этом с нюансами формирования пока закончим… Теперь с командованием рот. Тут, повторюсь, тебе наш особист в помощь - он подскажет, кого из пленных командиров взводов можно выдвинуть на комроты, да и с остальным комсоставом поможет. В крайнем случае, если будет не хватать, на должности командиров взводов можно будет выдвинуть сержантов из нашего отряда - тех, кто себя уже проявил в бою и головой думать умеет. А командирами отделений тогда можно будет наших же бойцов назначить, тоже из числа отличившихся и способных командовать…
        Так, что еще… А, вот, чуть не забыл, а вопрос важный и касается политработников, то есть ротных политруков! Их у нас нет, и взять их неоткуда, потому что среди бывших пленных политруков просто нет - фашисты, по особому приказу, сразу, на месте, расстреливают жидов, коммунистов и комиссаров. И тут я, честно сказать, пребываю в большом затруднении, ибо личность и функции военных комиссаров любого ранга - дело особое и тонкое, политическое… Тут кого попало не назначишь, да и не наша с тобой это компетенция, а скорее уж Трофимова прерогатива. С другой стороны, отправлять вновь сформированные роты в бой без политруков… За это потом можно сильно огрести по мягкому месту, от представителей политического руководства нашей группировки. Однако, учитывая, что боевые подразделения нужны нам здесь и сейчас, придется рискнуть, обойтись пока без них, и риск этот я возьму на себя. Ты, капитан, если потом спросят, доложишь, что действовал по моему прямому приказу, а я потом свои мотивы и решения сам озвучу, объясню…
        Вроде все… Ах, нет, не все - я же тебе еще подсказки обещал. Ну, тогда слушай и запоминай, а лучше сразу помечай себе в блокноте, чтобы потом, в суматохе, не забыть…
        Глава 9
        Ровная лента широкого асфальтированного шоссе плавно стелилась под колеса легкового немецкого военного вездехода, идущего примерно посередине в колонне колесной боевой техники и транспорта из Суховоли в сторону аэродрома Гонендз.
        «Вот же ж… умеют пшеки делать качественно и хорошо, нахватались у немцев за века их технической культуры, - уютно развалившись на заднем сиденье полноприводной четырехколесной машины, лениво перекатывал в голове мысли Сергей. - Дороги у них - любо-дорого, даже если не шоссе и не асфальтобетон, так хорошо пригнанная брусчатка на плотно утрамбованной щебеночной подушке. При правильном уходе практически вечная дорога получается - даже танковыми гусеницами ее не быстро разобьешь. А это асфальтовое шоссе - вообще песня, ни трещинки тебе, ни выбоинки. Даже жалко такое отличное шоссе гусеницами раздирать, впрочем, до этого, может, и не дойдет - благодаря тем же трудолюбивым и хозяйственным, а еще, как выяснилось, сильно охочим до чужого добра немцам, заботливо стаскивавшим оное добро в Суховолю со всей округи, колесной брони у нас теперь много, как раз для такой дороги, где она, за счет своей скорости, всегда у фашистских войск темп выигрывать будет…»
        Сергей и этот открытый колесный «штевер», ранее бывший командирской машиной немецкой бронеразведывательный роты, выбрал сегодня именно потому, что снова драть отличную асфальтовую рокаду гусеницами своего штабного 251-го «ханомага» не захотел. Точнее, решил, что хорошее дорожное покрытие в перспективе неизбежной осени-зимы с ее дождями, снегом и распутицей - это дополнительный фактор успешной «зимней войны» на местном ТВД. Он и так, следуя вчера на своем полугусеничном бронетранспортере от аэродрома к Суховоле, весь издергался, воспринимая скрежет гусениц по асфальту, как по собственным нервам.
        Что же касается колесной брони, а еще танков, артиллерии и прочих боевых средств ведения войны, свезенных и стащенных в Суховолю противником… Он поначалу глазам своим не поверил, когда несколько часов назад, закончив разговор с Сотниковым, пригласил того пройтись, осмотреть текущее наличие и потенциал прироста боевой техники.
        Сергей поудобнее устроился на сиденье и прикрыл глаза от бьющего в лицо ветра, вспоминая события последних часов…
        - Вроде все… Ах, нет, не все, я же тебе еще подсказки обещал. Ну, тогда слушай и запоминай, а лучше сразу помечай себе в блокноте, чтобы потом, в суматохе, не забыть… Пехота, конечно, царица полей и главный род войск, с этим не поспоришь, а если поспоришь - тогда смотри пункт двадцать пять второй главы ПУ-39. Но это не значит, что в нее надо пихать кого попало, лишь бы штатную численность набрать. Это я тебе к тому разъясняю, чтобы ты, при комплектовании стрелковых рот, немногочисленных и оттого еще более ценных военных специалистов вроде пулеметчиков, минометчиков, связистов-артиллеристов и прочих в пехоту простыми бойцами не зачислял - нам они совсем скоро именно как специалисты понадобятся. Это касается как бывших пленных, так и тех «найденышей», которых твои разведчики по окрестностям соберут.
        Далее - распределение наших новых боевых сил. Первые две роты пойдут по шоссе в сторону Августова, готовить позиции на выбранном твоими разведчиками месте, где вражеский полк встречать планируем. Причем первую сразу направляй, как только сформируешь, не дожидаясь второй, и пусть незамедлительно окапываться начинают, а там и вторая рота подойдет, присоединится. Им же туда пару десятков своих конников присовокупи - для разведки и дальних дозоров. И артиллерию вместе с Давыдовым… Тьфу ты, уже заговариваюсь - конечно же, капитана Давыдова, вместе с артиллерией, какую он сам для того боя выберет. А я потом, ближе к ночи, как с аэродрома вернусь - сам туда смотаюсь, проконтролирую на месте, что и как…
        Теперь что касается резервов. Я уверен, что как минимум день-два тут никаких значимых немецких войск не появится и боев не будет, особенно, если мы немецкий полк на шоссе качественно раздолбаем, но пусть лучше резервы будут и не понадобятся, чем понадобятся, а их не будет… Согласен со мной, капитан?
        Отлично, тогда вернемся к резервам. Их у нас здесь, в Суховоле, будет два - пехотный, то есть одна из вновь сформированных тобой стрелковых рот, и мобильный броневой, из той бронетехники, что немцы успели сюда натаскать. Скажем, пусть это будет танковая или смешанная, танково-броневая, рота. Но вопросы ее формирования - это пока не твоя головная боль - там специфики чуть побольше, чем с пехотой, тебе еще рано. Твоей задачей, применительно к резервам, будет новых командиров рот и взводов с оперативной обстановкой ознакомить, на наши оборонительные рубежи - на рекогносцировку - отправить и потом в готовности держать. Да, еще одно. Если вдруг, паче чаяния, в мое отсутствие бой случится, так ты тогда с нашей кавалерией не балуй. Понимаю, что в душе ты пока еще лихой кавалерист, а не хладнокровный старший командир, понимаю, что по тому же ПУ-39 «Конница обладает высокой подвижностью, мощным огнем и большой ударной силой. Она способна к самостоятельному ведению всех видов боя… и так далее». Так вот, ты про все эти героические формулировки в Уставе забудь. Это наверняка «кавалерийское лобби», что рядом с
товарищем Сталиным до войны отиралось, такую роль конницы в Устав пропихнуло. Товарищи «старые кавалеристы» так и не поняли, что война теперь другая, и так использовать конницу в бою - самый быстрый способ ее потерять. Это я тебе к тому говорю, чтобы ты, самостоятельно боем командуя, ни в коем случае не использовал нашу конницу, которой и так не много, в открытом бою… да и меня не доставал просьбами из разряда «пустите меня и моих конников в лихую кавалерийскую атаку на танки, артиллерию и пулеметы противника…». Твои кавалеристы мне нужны не мертвыми героями на поле боя, а живыми разведчиками, диверсантами и связными. Вопросы боевого применения кавалерии мы с тобой разъяснили?
        - Разъяснили, Командир, - уныло согласился Сотников, - понимаю я все…
        - Ну, тогда и все на сегодня, дальше сам. Да не мандражируй ты так, казачура, ты же опытный командир, справишься, не боги горшки обжигают. Ты, главное, ко всему, что делаешь и делать собираешься, голову прилагай, то есть думай сперва, а потом уже делай и на этом сам же учись постоянно, расти в своих командных компетенциях. Время сейчас такое, академии и всякие курсы совершенствования нам война заменит, а потому учиться придется здесь и сейчас, не откладывая на будущее. Вот, к примеру, я сейчас, перед отъездом, средства усиления обороны аэродрома подбирать буду - можешь пойти со мной, посмотреть, понаблюдать, вопросы позадавать. Попутно и сюда, в мобильный резерв, технику подберем…
        Сотников с энтузиазмом согласился, но вот прям так сразу это сделать не получилось - вмешался «человеческий фактор» или, выражаясь языком каламбура, в одной точке пространства и времени неожиданно пересеклись интересы особиста, связиста и фашиста…
        Только вышли из здания штаба, не успели еще даже проморгаться от яркого летнего солнца, как по ушам ударил близкий женский крик, перемежаемый весьма образными ругательствами.
        Сергей с Сотниковым одновременно развернулись и нарвались взглядами на безобразную сцену, которая потом долго еще вызывала у Сергея попеременно то злобу, то смех.
        Неподалеку от штаба, у входа в медсанбат и на глазах изумленной общественности, то бишь местных жителей, пленный командир немецкого пехотного батальона смертным боем лупил товарища военинженера, чуть поодаль орала красная от ярости и злости Марина, а бледные и растерянные конвоиры пленного оберста, неловко путаясь в ремнях своих трехлинеек, топтались рядом и явно не могли сообразить, как применить свои «стреляющие копья» для прекращения вопиющего беспредела со стороны фашиствующего элемента.
        Как позже выяснилось, военинженер 3-го ранга Иннокентий Беляев, он же главный связист отряда Кеша (это он сам так имя себе сократил, для простоты общения во внеслужебной обстановке), в свободное от дежурства на узле связи время (пока пленных немецких связистов водили на прием пищи) приперся к медсанбату, чтобы поглазеть влюбленными глазами на предмет своего обожания - отрядного медика Марину, которая носилась туда-сюда по своим медицинским делам и вроде бы его даже не замечала.
        В очередной раз выходя на улицу, Марина нос к носу столкнулась с бывшим командиром пехотного батальона вермахта, устроившим ей за строптивость исправительные работы в лагере советских военнопленных, которого вели на допрос в штаб и который, будучи по своей натуре ублюдочным подонком, не преминул испражнить из себя несколько гадостных фраз в ее адрес, делая смелые предположения о том, насколько весело она проводила время с немецкими солдатами из числа лагерной охраны. А Иннокентий Беляев немецкий язык знал хорошо…
        Жаль только, что приемы рукопашного боя он знал значительно хуже, можно даже сказать - вообще никак не знал, а пленный оберст был в этом деле весьма хорош и потому практически сразу превратил физиономию бросившегося на него парня в кровавую кашу, а сейчас, красуясь перед Мариной и с явно видимым садистским удовольствием добивал его, оглушенного, при этом одной рукой удерживая на ногах и таким образом прикрываясь от недотеп-конвоиров.
        «Руки пленному не связали, с… сурки тупые», - уже на бегу, со злобой подумал Сергей, но добраться до немца не успел - его в два молодецких прыжка «обскакал» Сотников, который, надо признать, был в этот момент абсолютно счастлив.
        И было отчего. Горечь поражений первых дней войны, потом поспешного и неорганизованного отступления, гнетущее чувство разочарования в пафосных предвоенных лозунгах о «мгновенном и сокрушающем ответном контрударе», о «самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий» - все это, с самого первого дня боев, вызывало в нем неистовую, лютую злобу, которая сильно изматывала и которую он не знал, как побороть, а тут вдруг - нате, возьмите: живой фашист, который нагло бьет нашего, советского, и до которого можно легко дотянуться… Это просто подарок небес и праздник души…
        «Ну, падаль ты паскудная, сейчас и посмотрим, как тебе со мной биться понравится», - с этой злобно-радостной мыслью Сотников легко, как на крыльях, подскочил к оберсту, сильным ударом по руке сбил захват и плечом оттолкнул Кешу в сторону, потом ловко уклонился от удара и сам вошел в захват.
        С большим удовольствием, резко и сильно боднул оберста своей лобастой головой прямо в его ненавистную харю, потом провел мощный удар коленом в корпус - точнее, не то чтобы именно в корпус, а скорее, в самую нижнюю и самую уязвимую часть корпуса, то есть в пах, - потом чуть отшагнул и добавил согнувшемуся немцу еще один удар коленом, и снова в его нацистскую морду, затем сверху, кулаком по затылку, и еще одним ударом коленом, теперь сбоку, в бедро опорной ноги, свалил ошеломленного оберста на землю, а сам, оставшись на ногах, с большим удовольствием добавил еще несколько ударов ногами, окончательно переводя арийского рукопашника в состояние бессознательной тушки. Сплюнул презрительно и отошел в сторону, безуспешно пытаясь скрыть довольную улыбку - на душе его сразу и сильно полегчало.
        Сам Сергей за те несколько коротких мгновений, пока Сотников, согласно заветам Конфуция, «за зло платил по справедливости», успел для себя заметить и оценить сразу несколько вещей. Заметил, что правила связывания при конвоировании бойцы недавно сформированного комендантского взвода либо вовсе не знают, либо не соблюдают, и с этим во избежание повторения таких вот, феерических, по своему идиотизму, представлений для общественности предстоит разобраться.
        Заметил и еще раз подтвердил для себя, что штатные мосинские трехлинейки с примкнутым штыком совершенно не подходят к ситуациям скоротечной «собачьей свалки» на дистанции кулачного удара, и потому его идея вооружить всех бойцов в своем отряде короткостволом в качестве второго оружия - совершенно правильная, а для конвоиров, пожалуй, надо будет предусмотреть автоматы, можно трофейные.
        Заметил и оценил, что Сотников не только хорош и опытен в кулачной сшибке, но при этом еще и не теряет головы - не стал месить потерявшую сознание наглую арийскую морду сверх необходимого, и, занеся это казачьему комэску как дополнительный плюсик в карму, отметил себе в памяти, что хороший инструктор-рукопашник у него теперь есть.
        А еще заметил, что Беляев, который успел нахватать плюх и поимел, судя по неуверенным движениям и очумелому виду, как минимум легкое сотрясение мозга, сейчас со всего размаха грохнется на землю, и успел подхватить падающего Ромео, а потом и оттащить того к недалекой лавочке. Рядом деятельно суетилась Марина, осторожно ощупывая пальцами мягкие ткани лица и заглядывая пострадавшему в глаза, проверяя реакцию зрачков. И при этом что-то ласково-успокаивающе приговаривала, на тему того, что все будет хорошо, - что там обычно приговаривают раненым и больным врачи, чтобы их успокоить.
        - Ну что, красавица… Что там с лицом и организмом у твоего защитника?
        - Скажете тоже… у моего, - чуть лукаво улыбнулась девушка. - А что касается повреждений - так ничего особо страшного: легкое сотрясение мозга, многочисленные ушибы мягких тканей лица… и всего тела, - тихо хохотнула девушка и повторила: - Ничего страшного, до свадьбы заживет.
        И передала все еще находящегося в прострации Беляева подоспевшим санитарам, потащившим того в медсанбат для оказания неотложной медицинской помощи.
        - Вот, кстати о свадьбе… - обрадовался Сергей подходящей подводке к непростому разговору, который он уже не раз собирался провести, да все как-то не складывалось. - Ты, Мариночка, присмотрись к нашему раненому герою поближе, на предмет более близкого знакомства и отношений, он, на мой взгляд, человек стоящий и с тебя глаз не сводит. Вон, в неравный бой за тебя кинулся, лечи его теперь…
        - Он?.. - Марина широко распахнула глаза и, оглядевшись по сторонам, тихо прошептала: - Товарищ лейтенант, вы серьезно?! Да он же еще мальчишка совсем, а я… И потом, вы же знаете, там, в лагере военнопленных, меня… Ну, вы понимаете… И, кстати, про «кинулся в неравный бой…» - это ведь как раз последствия моего пребывания в том лагере… И этот позор теперь уже навсегда, до самой смерти…
        - Ты знаешь, Марина, есть много поговорок и анекдотов на тему того, что красота и ум - они в женщине есть вещи несовместные. Так вот, я думал, что это не про тебя. Неужели ошибался?
        Сергей с удовольствием полюбовался лицом слегка ошеломленной его последними словами Марины, а потом продолжил:
        - Разъясняю твои сомнения по пунктам. Во-первых, он уже не мальчишка - на войне все мальчишки только до первого боя мальчишки, а потом уже нет, кому выжить повезет… Так что он вполне себе боевой оф… командир - да, молодой, да, еще малоопытный, опять же, в мордобое его надо будет поднатаскать, но он далеко не мальчишка. И кстати, разница в возрасте у вас не такая уж и великая, чтобы из этого трагедию устраивать. Во-вторых, что касается лагеря, так он тебя первый раз в том самом лагере и увидел, когда ты из немецкой казармы вышла, - с тех пор глаз и не сводит, так что ты эти свои выдумки брось, пустое это, особенно для него. И вот еще, про лагерь и тебя в том лагере… Там ты пленных лечила и от смерти спасала, как могла, а все пленные это видели… И вот это самое главное, а все остальное… Умные сами все поймут и навсегда забудут, а те, кто сразу не поймет и не забудет, тому по первому разу остальные объяснят, может даже и с уроном для его здоровья и товарного вида. А если кто и тогда не поймет, язык свой поганый распускать будет… Дураков и подонков я в своем подразделении держать не намерен! Да и
карму такие паскудники себе очень сильно портят, а ведь вокруг война, и воздаяние за грехи, неожиданно для самого подонка, может случиться очень быстро… Поэтому ты, красавица, меня не разочаровывай и дурочкой из переулочка не прикидывайся. Ясно тебе?
        - Ясно, Командир, - Марина, которая на людях демонстративно бодрилась и шутила, но которую тот… факт ее биографии камнем давил в душе, а теперь, после этих слов ее нового командира, вроде как начал трескаться и осыпаться пеплом облегчения, несмело и чуть растерянно улыбнулась.
        - Ну, а раз ясно - тогда прекращай эти свои рефлексии, и парня хорошего не упусти, а иначе потом, после войны, ох, как сильно об этом жалеть будешь… И вот еще что. Как отрядный медик, займись-ка ты нашим связистом лично, в смысле лечения - это мой тебе командирский приказ. Ему сейчас снова на узел связи идти - немецких радистов в эфире больше некому контролировать, так ты к нему заходи почаще, состояние здоровья проверяй, перевязки там, примочки всякие, что по медицине нужны будут, да попутно чаем парня напои, а там, глядишь, и не только по лечебным делам у вас общение завяжется… Все, красавица, беги, да и мне пора, а то вон - «виновник торжества» нарисовался…
        - Подождите, товарищ лейтенант, - торопливо защебетала Марина, - я ведь как раз к вам идти собиралась, одну интересную историю рассказать. У нас сейчас в медсанбате - на излечении - лежит немецкий офицер: майор, командир отдельной ремонтно-технической роты. Что интересно: он не ранен, но сильно, очень сильно избит, и это сделали не наши, это его свои, еще до нашей атаки и захвата Суховоли…
        Пока Сергей разговаривал с Мариной, слушал историю избитого немецкого майора и при этом изо всех сил сдерживался, чтобы не покрыть громким отборным матом собравшихся на бесплатное развлечение городских зевак, на шум прибежал запыхавшийся упомянутый «виновник торжества» в лице особиста. Первым делом разогнав зевак, он подошел к Сергею, делать «явку с повинной».
        - Извините, товарищ лейтенант, мое упущение, - оглядев мизансцену недавнего побоища, негромко признал вину старший политрук. Не подумал, что эти олухи фашиста так поведут, без наручников…
        - Без наручников? - переспросил Сергей и недовольно нахмурился. - А где, товарищ старший политрук, ты здесь, в пределах досягаемости, наручники найти сможешь? Привыкли там, у себя, в особых отделах… А веревку или, на крайний случай, брючный ремень - кстати, его же собственный - использовать не проще было? И тогда получается, не в том ты виноват, что не подумал, а в том, что заранее инструктаж по правилам конвоирования и связывания не провел. Так получается?
        - Так, товарищ лейтенант… - потупился особист, не став качать права насчет того, что ему делает замечания младший по званию.
        Сергей его правильное поведение отметил и оценил - похоже, этот помощник Трофимова, действительно, человек неплохой - не гоношистый дурак, как тот, второй, и дело с ним иметь можно.
        - Ладно, товарищ старший политрук, раз уж все закончилось без особых последствий, раздувать не будем. Ты потом инструктаж всему комендантскому взводу обязательно проведи и заодно подумай, как ты это происшествие местным объяснишь, если они вдруг спросят, а общение с ними тебе сегодня еще предстоит… Об этом позже, а сейчас - возьми свои материалы по нашим пленным, и пойдем, пройдемся по территории, покажешь нам с Сотниковым перспективных кандидатов в командиры взводного и ротного звена. Особенно меня сейчас танкисты интересуют.
        - По танкистам - есть одна интересная кандидатура, - быстро вернувшись со своими заметками, радостно сообщил особист. - Старший лейтенант, перед самой войной как раз танковую роту принял… Кстати, по национальности он белорус, родом неподалеку отсюда, из Брестской области. В плен не сдавался - попал по результатам неудачной атаки, без сознания. Попал не в одиночку, вместе с другими танкистами своей роты, так что тут все чисто, я всех опросил, перепроверил. В плену вел себя достойно, пытался поддерживать порядок, ободрял своих танкистов и других бойцов, из тех, кто рядом был. Думаю, он вам подойдет.
        - Вот это ты молодец, товарищ старший политрук, вот это ты как нельзя вовремя информацию предоставил. Пойдем, поглядим на этого «страшного» лейтенанта…
        Перспективного кандидата в командиры мобильного броневого резерва они нашли в парке сбора советской боевой техники. Грязный, чумазый, в замасленном танковом комбинезоне, он увлеченно ковырялся в моторном отсеке танка БТ-7 вместе с другими, не менее чумазыми танкистами, как потом оказалось, своими бывшими подчиненными, вместе с которыми он и попал в плен.
        - Вон тот, белобрысый, с еще незажившими кровоподтеками на лице, - тихо подсказал особист. - Это его, беспамятного, немцы таким особым способом, с использованием сапог и прикладов, в плен брали, как только танковый комбез на нем расстегнули и командирские кубари на петлицах увидели…
        Сергей некоторое время понаблюдал, при этом отметив для себя ту привычную уверенность, с которой старлей копается в танковых механизмах, а потом властно скомандовал:
        - Товарищ старший лейтенант, подойдите ко мне!
        Танкист оглянулся, обозрел представительную «особую тройку» из старшего политрука-особиста, кавалерийского капитана и пехотного лейтенанта, который почему-то командовал в присутствии старших по званию, но, очевидно, вспомнив свой нынешний статус бывшего пленного, чиниться не стал, подошел, теребя в руках промасленную ветошь.
        - Старший лейтенант Ковальчук, командир роты легких танков отдельного разведывательного батальона 7-й танковой дивизии 6-го мехкорпуса.
        Особист и капитан по-прежнему молчали, а вот первый же вопрос пехотного лейтенанта показал танкисту, что тот не так прост.
        - А почему не Т-34?
        - Что?
        Сергей, видя недоумение в глазах танкиста, уточнил:
        - Я спрашиваю, почему вы с ремонтом легкого танка возитесь, когда рядом Т-34 стоит. У него и броня покрепче, и пушка посерьезнее. Не логичнее ли его первым восстановить попробовать?
        - Так… не знаю я «тридцатьчетверку» - они у нас до войны секретными были, в опечатанных боксах или под охраной, под брезентом стояли, и переучивали на них по особым спискам… А легкую «бэтэшку» я до мелочей знаю - к примеру, вот эту ласточку мы с ребятами к вечеру на ход поставим.
        - На ход - это хорошо, это есть гут, - слегка рассеянно пробормотал Сергей. - А вот скажи мне, старший лейтенант Ковальчук, ты как у фашистов в «гостях» оказался?
        Танкист оказался с юмором и ответил с легким смешком:
        - Так это… погорел я, товарищ лейтенант, а тут немцы… ну, и уволокли нас к себе эти черти.
        - Вот как! - тоже со смешком повторил Сергей. - Так ты у нас «погорелец»? И в каком же смысле ты «погорел»?
        - Да во всех смыслах… - погрустнел танкист, - и танки мои в бою пожгли, и боевую задачу не выполнил…
        - А подробнее?
        Танкист мельком глянул на особиста, мол, можно ли рассказывать, получил разрешающий кивок и начал рассказ.
        - Наш батальон в составе боевого авангарда дивизии шел в направлении Гродно, по пути, в левый фланг, со стороны границы, нас постоянно клевала своей артиллерией немецкая пехота, а в небе висели их пикировщики…
        - Это ты потом подробно расскажешь товарищу старшему политруку, - чуть нетерпеливо прервал Ковальчука Сергей, - меня сейчас больше интересует, как именно и при каких обстоятельствах ты в плен попал.
        - Известно как, - еще больше погрустнел танкист, - получил от товарища комиссара танкового батальона приказ: «Решительным броском и смелой атакой» выдвинуться вперед и в сторону по ходу движения танковой дивизии и с ходу уничтожить боевые порядки противника на фланге.
        - Вот как… - задумчиво протянул Сергей. - И что, командир батальона не возражал?
        - Комбат к тому времени уже погиб - сгорел в танке…
        - Ладно, продолжай.
        - Ну, и попер я сдуру, а немецкая пехота, как оказалось, только того и ждала - у них и ПТО оказалась к бою готова, и бронебойщики с противотанковыми ружьями не дремали, да потом еще и их полевая артиллерия к потехе подключилась… А у меня в роте только легкие танки, причем даже не скоростные «бэтэшки» - их немцы к тому времени уже повыбили, а тихоходные Т-26, причем почти половина совсем уже устаревших, двухбашенных, собранных по пути следования с бору по сосенке, только для количества, от них в атаке проку почти совсем никакого…
        - Ну, и?..
        - Ну, и пожгли они мои «двадцать шестые», все до единого, меня самого, в беспамятстве, с легкой контузией от попадания в башню, из горящего танка ребята вытащили, но далеко утащить не смогли… Немецкие мотоциклисты, как стервятники, налетели. Так, всех вместе, скопом, нас в плен и захватили…
        - Ну, и как сам-то бой оцениваешь и свои действия в нем?
        - Да жалею, что поперся сдуру, без разведки и без артподготовки, опять же, но тут хоть объяснимо - артиллерия на марше отстала… В общем, погорел я, не только физически, но еще и как ротный командир, потому как не справился…
        - Та-ак… - протянул Сергей. - А ты знаешь, что такое танковая засада?
        - Знаю, - ответил танкист, - в училище нам доводили, на примерах Халхин-Гола и Советско-финской, но у меня был приказ именно атаковать, какая уж тут засада…
        Сергей покосился на особиста - заметил ли тот первопричину гибели легкой танковой роты. Увидел, как тот понимающе скривился, и снова повернулся к танкисту.
        - То, что ты промахи свои видишь и правильно их оцениваешь - это хорошо… Как известно, за одного битого двух небитых дают. Второй шанс проявить себя в командовании танковой ротой хочешь получить?
        - Так точно! - подобрался танкист.
        - Вот и хорошо, вот и ладушки, - отставил уставной тон Сергей, - но запомни, старший лейтенант, никаких оголтелых, неподготовленных танковых атак, иначе до капитанского звания можешь и не дожить, погибнешь раньше. С этого момента и до особого приказа - только засады, только оборонительный бой из заранее подготовленных окопов, причем не только основных, но и запасных, не менее двух на каждый танк. Уяснил? Отлично, тогда вперед - подбирай себе технику и людей, сколачивай экипажи, готовься к боям. Пока меня нет - командует товарищ капитан, - Сергей указал на Сотникова, - ему и доложишь о готовности танковой роты.
        - А?..
        - Все, работай, все вопросы потом…
        Сергей вынужден был прервать общение с танкистом, потому что время поджимало, а сделать перед выездом предстояло еще немало. В частности, неподалеку от их «особой тройки» уже давно переминался с ноги на ногу старший сержант Гаврилов, томимый неопределенностью собственной судьбы. Исправных и боеготовых пушечных БА-10, с учетом собранных немцами здесь, в Суховоле, набиралось уже больше, чем на роту - свыше двадцати машин, и это не считая почти трех десятков пулеметных БА-20, а Гаврилову, с его званием, даже взвода было много, хоть и командовал он этим взводом, на взгляд Сергея, очень даже успешно. Вот и ждал старший сержант решения по своей дальнейшей службе.
        Потом еще капитану Давыдову задачи на выдвижение ставить, да и по артиллерии в целом с ним побеседовать было бы очень желательно, а времени уже за полдень, пора выдвигаться на аэродром. Вот и крутись… в режиме «ошпаренной кошки».
        Но хоть покрутиться и пришлось, все самое неотложное Сергей сделать успел.
        Давыдова, с его полковой артиллерией и приданной в оперативное подчинение батареей 82-миллиметровых минометов, следом за пехотой отправил.
        Ковальчуку на его вопросы по выбору оборонительных позиций танковой роты и правильного ее окапывания на этих позициях ответил.
        Сотникову на все его новые вопросы разъяснения дал.
        Провести сеанс радиосвязи с аэродромом и предупредить о своем скором визите успел. А вот насчет Гаврилова… В отношении старшего сержанта Сергей проявил, можно сказать, крайний и ничем не прикрытый волюнтаризм, и потому сам Гаврилов сидел сейчас рядом, на заднем сиденье вездеходного «штевера» и слегка ерзал от волнения, прикидывая свои действия в новой должности, а впереди их обоих ждал аэродром Гонендз…
        Глава 10
        Рассвело, в кронах деревьев по периметру аэродрома загомонили лесные птицы, уже привыкшие к тому, что после завтрака возле аэродромной кухни всегда можно поживиться какими-нибудь вкусными крошками (аэродромная обслуга по доброте душевной их оттуда не особо и прогоняла), и потому своим утренним гомоном ненавязчиво исполняющие функции будильника.
        Сегодня, однако, никто в их услугах по утренней побудке не нуждался, поскольку с первыми лучами солнца на аэродроме началась энергичная и радостная суета по освоению трофейных материальных ценностей, совсем недавно принадлежавших «непобедимому вермахту» и «героическому люфтваффе».
        Младший лейтенант Игорь Петров, слегка ошалевший от творящейся вокруг суматохи, без видимой цели дефилировал по зеленому травяному полю, вертя головой по сторонам и наблюдая, как технари из аэродромной обслуги, совсем недавно еле шевелившие руками в статусе русских пленных, теперь с огоньком, с веселыми матерками, снуют во все стороны быстрыми ласточками. Не отставали от них и бойцы «интендантской команды», оставленные на аэродроме под общим руководством старшины Авдеева для сбора, сортировки, подготовки к вывозу трофеев.
        Вот его-то и искал сейчас Петров, но при этом старался, чтобы поиски старшины не выглядели слишком уж наглядными и заметными со стороны. Ему сейчас очень нужен был добрый совет…
        К слову сказать, нынешний статус старшины Авдеева и его взаимоотношения с личным составом отряда наглядно иллюстрировали пословицу: «Не плюй в колодец - пригодится воды напиться».
        Поначалу, когда он приступил к своим обязанностям по должности старшины только что созданного мобильного отряда, многие вновь прибывшие младшие командиры, особенно из числа «прикомандированных» по линии Трофимова, которые вместе с ним не воевали и не блуждали потом по немецким тылам, относились к нему слегка пренебрежительно, в стиле «эй, старшина!». Будучи отобранными в основном из разных силовых подразделений войск и служб НКВД для «выполнения особых задач» в условиях повышенной секретности, эти молодые, резкие и самоуверенные ребята, ничего не зная про старшину, считали его обычной «тыловой крысой», не достойной общения хотя бы на равных.
        Сам Авдеев, со своей неизменной легкой усмешкой в усы, на их пренебрежение и демонстрацию собственной крутизны никакого внимания не обращал, общался исключительно по уставу, своими способностями и боевым прошлым не хвастался. Потом, позже, когда все в отряде увидели и поняли, что он для командира отряда (тоже, кстати, в невеликом звании лейтенанта) не старшина по званию, а «Павел Егорович», и не старшина по должности, а скорее заместитель и по тылу, по вооружению, и вдобавок по особым вопросам, а помимо этого он командует снайперами и самолично обучает последних, а еще он опытный боевой командир, и именно ему лейтенант Иванов доверяет выполнение разных секретных поручений и отдельных боевых задач, было уже поздно. В том смысле, что стиля общения с ними теперь уже не «эй, старшина!», а «Павел Егорович, разрешите обратиться?» не изменил, общался по-прежнему вежливо и корректно, все, что от него требовалось по линии хозяйственного обеспечения, исполнял безукоризненно, но на этом и все - никакого внеслужебного общения с такими… недальновидными младшими командирами, как бы им теперь этого ни хотелось,
он не допускал. По крайней мере пока, словно определив им некий испытательный срок, для осознания вредности пренебрежительного отношения к незнакомым людям и корректировки своих стереотипов общения.
        Почему им хотелось? Да потому, что все в отряде очень быстро узнали, что Павел Егорович, несмотря на явное благоволение к нему со стороны командования отряда, нос не задирает, свой высокий статус и свою особую приближенность к начальству окружающим не демонстрирует, во внеслужебном общении добродушен и не спесив. При этом, имея огромный боевой и житейский опыт, он всегда может дать добрый совет в сложной или непонятной ситуации, если подойти к нему с вежеством, без чванства и выпячивания собственной значимости.
        А уж Игорь Петров свое уважение к заслуженному, умудренному жизнью старшине проявил еще до войны, при первом знакомстве, когда он, молодой «мамлей», после окончания спецкурсов погранвойск только прибыл для дальнейшего прохождения службы в Августовский погранотряд. Они тогда друг другу как-то сразу глянулись, и с тех пор Павел Егорович относился к молодому командиру чуть ли не по-отечески: ненавязчиво присматривал, советовал, подсказывал…
        Вот и накануне… Пусть лейтенант Иванов, оставляя его старшим по охране и обороне аэродрома, все подробно рассказал, оборонительные позиции наметить помог, все возможные угрозы и ситуации разъяснил, варианты действий по ним подсказал, рацию и кодовые фразы для связи с собой оставил, но… это была его первая самостоятельная боевая задача такого масштаба и первый опыт командования столь значительными силами: усиленный пехотный взвод, практически полурота, насыщенный ручными пехотными «дегтярями», зенитки, станковые пулеметы, минометы, пулеметные мотоциклы, пушечные броневики и даже танк, пусть малый, но зато с крупнокалиберным ДШК - это, в совокупности, не меньше, чем на полную роту потянет, а у него опыта командования даже взводом было не так чтобы много, да и то, только на довоенных учениях. Поэтому нахождение рядом опытного наставника, который, случись при командовании оплошка какая, и подскажет вовремя, и исправить поможет, Игоря изрядно успокаивало и помогало преодолеть легкую неуверенность.
        Впрочем, вечером и не до рефлексий было - все заслоняла тревожная, лихорадочная суета и спешка по организации оборонительного периметра, пулеметных и минометных позиций, окопов и укрытий для бронетехники, выдвижению мотоциклетных дозоров и пехотных секретов… Много чего еще хлопотного надо было сделать в ожидании возможной атаки противника. Потом, уже почти по темноте, когда стало ясно, что до утра авианалета точно не будет, снимали с позиций трофейные немецкие зенитки и ставили их в кузова грузовиков, намечали для них новые основные и запасные позиции, маскировали.
        Ночью сомнения тоже отошли на второй план - все собой заполнило напряженное ожидание ночной атаки немецкой пехоты. Сам Игорь, организовав посменный отдых и сон бойцов на позициях, всю ночь глаз не сомкнул - без конца обходил позиции и проверял часовых, прислушивался к ночной тишине, каждую минуту ожидая, что она вдруг сменится бешеной какофонией звуков от разрывов артиллерийских снарядов и лающего огня немецких пулеметов. И пусть старшина Авдеев, наблюдая метания молодого командира, еще вечером отвел Игоря в сторону и подробно разъяснил, что оборонительные позиции организованы отлично, а ночная атака противника вообще крайне маловероятна, после чего отправился спать сам и посоветовал сделать то же самое Игорю, тот ничего с собой поделать не мог, да и не хотел - если все же начнется вдруг ночной бой, он хотел встретить немецкую атаку сразу во всеоружии. Нет, Авдееву он верил безоговорочно, но в то же время, воюя с лейтенантом Ивановым, успел уже убедиться, насколько ночью сложнее обороняться от неожиданной атаки. Вот и ожидал, попутно личным примером ориентируя подчиненных на бдительность.
        А вот наутро неуверенность и сомнения, как там оно сложится, его командование в первом бою, вдруг не справится, не оправдает доверия Командира, навалились с новой силой, и опять было не до сна. Не особо помог даже утренний сеанс связи с основными силами отряда, подтвердивший, что опорный пункт противника Суховоля в результате ночного штурма захвачен, причем очень удачно, практически без потерь.
        Игорь, который, будучи «правильным военным», давно привык на все сомнения, неуверенность и страхи отвечать решительными действиями, сейчас не мог спать или продолжать сидеть в ожидании, его деятельная натура требовала движения, действий, но как совместить это с выжидательным сидением в обороне, и возможно ли это вообще, он не знал. Вот потому Игорь и дефилировал сейчас без видимой цели по зеленому травяному полю аэродрома, высматривая Авдеева: может, многоопытный Павел Егорович присоветует что-нибудь умное…
        Старшина ожидаемо обнаружился возле одного из штабелей трофейного имущества.
        - Ну куда, куда ты суешь, растяпа ты бестолковая?! Это же ценное военное имущество, понимать надо, а не твоя пиписька, которая, если вдруг отломается у тебя и на землю шмякнется, так с того урона особого ни тебе, балбесу, ни окружающим нанесено не будет. Ты сначала внахлест оберни, да не один, а два раза, тут и вот тут, а уже потом закрепляй…
        - Ну а ты, бравый воин-потаскун, ты зачем эти ящики сюда притащил? Не видишь разве, что их вон там, под деревьями, возле патронного штабеля, сложить нужно было. Ах, ты языка немецкого не знаешь, и маркировка незнакомая? Вот беда-беда, огорчение - сын у мамы дурачком вырос. Это я, если кто не понял, о тебе говорю. Потому как я тоже, представь себе, в немецком не силен, но я, смотри внимательно, раз - и крышку ящика открыл, она, оказывается, гвоздями не приколочена. Открыл, а там, если не спать на ходу и глаза продрать, что увидеть можно? Правильно, боец-огурец, там такие штуки уложены, по виду очень на патроны похожие, только по размеру намного больше, вот к примеру, как твоя задница в сравнении с твоей же головой, а наполнение у них одно и то же, и это, говоря о голове, совсем не мозги. Так вот, переходя от твоей головы обратно к чему-нибудь полезному: это снаряды к вон тем немецким зенитным автоматам, и их, снаряды эти, как я уже говорил, нужно было аккуратно сложить там, под деревьями, куда мы все боеприпасы сносим. Теперь ясно тебе, позор своей деревни? Ясно, это хорошо, это радует… Почему
именно под деревьями и почему боеприпасы отдельно от всего остального имущества складируем - еще раз объяснить, или ты, для разнообразия, это с первого раза усвоил? Ну, если усвоил и если с этими странными для тебя большими штуками, похожими на патроны, мы разобрались, тогда давай, шевели булками, не задерживай процесс…
        - Теперь ты, горе ты мое луковое… - Авдеев, прохаживаясь мимо мешков, ящиков и корзин, возле которых суматошились дополнительно приданные ему в качестве «хозяйственных бойцов» бывшие аэродромные пленные, из числа наземного персонала, в своей неповторимой, образной манере, проводил разъяснительную и одновременно воспитательную работу с личным составом, при этом практически не употребляя привычной в устах многих командиров нецензурной лексики.
        «Вот же талант, умеет Павел Егорович так отругать, чтобы и лично не оскорбить обидно, и по матери не пройтись, и в то же время так продрать лентяя или неумеху, что всем окружающим любо-дорого послушать… Да и виновнику с того польза немалая, большой и наглядный резон к исправлению и недопущению в дальнейшем… Завидно даже, я так не могу, как бы ни хотелось… Да и никто другой из всех, кого знаю, так не может, даже лейтенант Иванов… Впрочем, лично мне ничего не мешает слушать, наблюдать со стороны и учиться - вот тебе и еще одна польза от Павла Егоровича…»
        Петров остановился чуть в стороне, с интересом наблюдая воспитательный процесс и запоминая особо понравившиеся выражения, но продлилось это недолго. Заметив Игоря, старшина Авдеев сразу прервал воспитательный процесс, подошел и, находясь на виду у своих подчиненных, доложился четко по уставу - несмотря на свое особое положение в командной иерархии отряда, правилами субординации, особенно при посторонних, он никогда не пренебрегал. И только потом, когда они с Игорем отошли совсем в сторону, где их никто слышать не мог, началось неформальное общение.
        - Что, маетно тебе, товарищ младший лейтенант? - добродушно-участливо спросил Авдеев, оценив напряжение и нервозность молодого командира.
        Сам он пребывал в состоянии спокойствия и благостного расположения духа. И было отчего: вчера Командир (с легкой руки капитана Сотникова очень скоро лейтенанта Иванова так стали называть все в отряде - нарушение субординации, конечно, зато с уважением) в очередной раз проявил свои незаурядные способности, захватив и сам аэродром, и практически неповрежденный в ходе боя немецкий военно-транспортный «юнкерс» на нем, с кучей уже переброшенного имущества, почти без потерь, да и те потери сразу компенсировались освобожденными здесь же советскими пленными летчиками и технарями, так что в общем итоге по людям снова прирост получился. Да, так воевать можно, от такой войны только радость и удовольствие на душе.
        Опять же, подчиненные Авдееву и пестуемые им снайперы вчера, при штурме, проявили себя очень достойно, быстро уничтожив расчеты зенитных орудий и тем самым резко снизив потери атакующих, а Командир не забыл, по результатам боя и их лично поблагодарил, и самого Авдеева особо отметил, а это тоже очень приятно было.
        Мало того, уже после боя местный Flugplatz-Kommandant[2 - Комендант аэродрома.], сначала очень впечатленный быстрым и решительным его захватом, а потом напуганный угрюмым и злобным видом как бывших пленных, так и самого Командира, еще не отошедшего после получения доклада о погибших, не стал искушать судьбу и строить из себя несгибаемого патриота Германии, а сразу пошел на конструктивное сотрудничество, подробно ответив на все заданные вопросы, да еще и добавив кое-что от себя, чем заслужил жизнь и приличное обращение в плену. В частности, комендант подтвердил, что аэродром планировался как перевалочный пункт для снабжения наступающих по фронту немецких войск при помощи рокадного шоссе Гродно - Суховоля - Осовец - Ломжа, а потом и от границы в глубину, по шоссе Осовец - Белосток. И что для организации бесперебойного грузопотока действительно задействовано три «юнкерса», причем очередной самолет с грузом должен прибыть на аэродром примерно через час или чуть больше.
        А Командир, используя эту информацию и самого коменданта для дезинформации своего командования (что-то типа «все хорошо, все по плану, только у самолета небольшие технические неисправности, поэтому небольшой сбой графика, скорее высылайте следующий»), смог быстро организовать на зеленом поле аэродрома антураж обычной рабочей обстановки, словно и не было совсем недавно никакого штурма, и потом принять в ласковые объятия второй «юнкерс», также загруженный под завязку всякими полезными грузами. Оба самолета сейчас, до ночи и предстоящего перелета в Белосток, надежно замаскированы и спрятаны под кронами деревьев.
        Третьего «юнкерса» дождаться не получилось - немцы тоже не дураки, но и так грех жаловаться, разве что лично ему, Авдееву, работы по освоению и сортировке трофеев прибавилось, да и пускай, такая работа только в радость.
        Так чего тогда переживать и нервничать?
        Насчет того, что немцы могут напасть?
        Если с воздуха, так зенитки уже готовы, а зенитчики, которых загодя отобрали из числа бывших лагерных пленных, Командир вчера с собой привез, всю ночь готовились, новые для них орудия осваивали, да и сейчас при деле, тренируются, пока все спокойно. И встретят «дорогих гостей» как полагается, со всем старанием.
        А если с земли, так тоже не особо страшно, поскольку наземная оборона организована грамотно и в несколько рубежей, а сил и средств Командир оставил даже с некоторым избытком, в расчете на целый немецкий пехотный батальон. Хотя и обмолвился при этом, что серьезной атаки ни с земли, ни с воздуха сегодня ждать не стоит, ибо это крайне маловероятно: по земле, если что и будет, так только разведка, а с воздуха - там вообще все сложно у них в штабах, и пока там поймут, пока согласуют, пока с направлений главных ударов авиацию сдернут… Это если вообще снимать будут - там у них каждый самолет на счету, потому что немногие оставшиеся советские самолеты и летчики дерутся отчаянно, до конца, до смертельных таранов…
        Потому старшина Авдеев совершенно никаких причин для беспокойства или тревожности не видел, но волнение Игоря Петрова понимал отлично: через это волнение каждый молодой командир пройти должен, это нормально - если, конечно, настоящий командир, а не самодовольное ничтожество.
        - Вижу, что маетно, это всегда так по первости бывает, когда самостоятельно командовать начинаешь и ответственность за жизни людей, да за большое дело, тебе порученное, на себя принимаешь. Этим ты мне и нравишься, сынок, ответственностью своей, да чувством долга, не у каждого, кто командовать берется, это есть, а чаще даже наоборот бывает. Оглянешься окрест - мама родная, сколько же вокруг самодовольных дураков в командовании, расслабленных, ни о чем не тревожащихся, и никакая задача им спать не мешает, потому как никакой ответственностью за порученное дело они себя не волнуют. А потом, когда через это полная конфузия приключается, с большими потерями, да с поражением позорным, так у них всегда кто-то другой в этом виноват, но никак не они… Впрочем, это я отвлекся немного. А ты, Игорь, чего хотел-то?
        - Да вот, Павел Егорович, тревожно мне как-то… А ну как противник именно сейчас где-нибудь поблизости свои силы накапливает, к атаке аэродрома готовится? Думаю, может, чуть подальше разведку выслать?..
        - А как же, разведка, это дело хорошее, это завсегда полезно бывает… Как раз сейчас самое время нашу колесную броню с позиций снимать и по шоссе в обе стороны в дальнюю разведку отправлять, как Командир вчера наметил.
        - Вот, Павел Егорович, - загорелся Петров, - так, может, и я с той броней по шоссе, в сторону Осовца скатаюсь, понаблюдаю обстановку? Заодно по пути и в Гонендз можно заглянуть, осмотреться, что там и как…
        Авдеев чуть усмехнулся в усы: «Вот же неугомонный, тягостно ему без движения, в спокойствии ожидания пребывать. Оно и понятно: молодой, да еще и натура истинно пограничная… Ему, как и верной пограничной помощнице, овчарке служебной, долго на одном месте сидеть без дела скучно. Однако же пора ему понемногу отвыкать - Командир, судя по всему, Петрова явно примеряет повыше, чем самому или с малой группой по лесам да полям бегать, лично разведку вести. Потому и здесь старшим поставил, чтобы тот до боя, в относительно спокойной обстановке, в командовании пообвыкся. А Игорь, видать, не понимает пока, что заканчиваются его побегушки… Выходит, и тут Командир угадал, когда вчера, перед отъездом, отозвал в сторону и попросил присмотреть, помочь да поправить, в случае чего. Значит, поправим…»
        - Ты, Игорек, послушай доброго совета, отвыкай потихоньку везде лично стараться разведать, это дело и задачи для молодых скорохватов, которые, через молодость и неопытность свою, только это и умеют. А ты, если не заметил, давно уже не сопливый мамлей на подхвате, тебя наш Командир старшим по организации обороны на важном объекте назначил, значит, верит в тебя и надеется, что ты справишься, что не подведешь. А для этого совсем не ногами, для этого головой работать нужно, как грамотному командиру и полагается. Вот, к примеру, ты на дорогу лично рвешься, первым возможного противника встретить. Это похвально, но разве ты это сделаешь лучше, чем те, кто на той дороге воевать обучен, то есть наша колесная броня? Кстати о войне на дороге! Ты ведь слышал вчера, что Командир для сегодняшней дальней разведки каждому броневику в пару трофейный мотоцикл с пулеметом выделил?
        - Слышал, Павел Егорович.
        - Как думаешь, зачем это? Ведь у броневика, кроме пушки, еще два своих пулемета есть, да и по броневой защите они с мотоциклом не сравнимы?
        - Я думал, для усиления огневой мощи, - слегка уныло и пристыженно ответил Петров, уже понимая, что ему, как старшему командиру на объекте, следовало этот вопрос по тактике организации дорожной разведки знать, а если не знал - тогда еще вчера уточнить, чтобы знать на будущее.
        - Во-о-от, товарищ младший лейтенант, - чуть иронично поддел его Авдеев, - начинаешь свои промахи понимать, и это хорошо, это для опыта полезно. Я, кстати, этого тоже еще вчера не знал, но я потом уточнил, тоже для опыта. Так вот, тактика разведки у них будет такая: мотоцикл впереди, броневик подальше, идут с остановками на послушать-понаблюдать. Если встретят противника - мотоцикл пулеметным огнем атаку обозначит и тем вражеские силы чуть притормозит, а сам назад отскочит, за спину броневика, причем тот, пулемет услышав, уже к бою готов будет. Дальше они либо совместно бой вести будут, либо, если враг силен, броневик его сдерживать будет, понемногу отступая, а мотоцикл сюда помчится, предупредить и за помощью. И как тебе такая война?
        - Хитро придумано, - еще более уныло согласился Игорь, снова начиная испытывать чувство неуверенности в своей командной компетентности. - Получается, рано мне еще командовать, Павел Егорович, вон еще сколько всего я не знаю…
        - Не переживай, Игорек, - дружески хлопнул его по плечу Авдеев, - со временем и опытом все придет, какие твои годы. Я это не к тому сказал, чтобы тебя устыдить или способности твои принизить, а к тому, чтобы ты понимал - воинских специалистов много, они разные, и каждый боевую задачу по своей специализации лучше других способен выполнить. Твоя же командирская специализация - не пытаться за своих подчиненных все их задачи исполнить, а в первую очередь головой работать. Обстановку оценивать: какие угрозы возможны, какими силами и с каких направлений противник заявиться может, где и как ему движение затруднить можно. Потом задачи подчиненным распределить, да по-умному, а то, бывает, иные командиры так распределят… Еще очень важно организовать связь и боевое взаимодействие, а уже потом, в бою, если припрет и другого выхода не будет, вот тогда можно и лично своих бойцов в атаку поднимать да вести. Вот как-то так…
        Старшина чуть подождал, давая Петрову перевести дух после непростого разговора и гадая про себя, не слишком ли сильно он «загрузил» молодого командира. Всмотрелся и решил, что не слишком, но «подсластить пилюлю», дав тому время проветриться и спокойно все обдумать, не помешает. Пожалуй, пускай пробежится вокруг, как он и хотел, но не по дороге, а в другую сторону, по кустикам. Появление там немцев совсем уж крайне маловероятно, но зато успокоится, мысли в порядок приведет…
        - А сейчас, Игорек, давай вернемся к твоему вопросу, начет более тщательной разведки окрестностей. На дороге, как мы уже выяснили, разведка организована грамотно, там что-либо менять - только портить. Вокруг аэродрома еще вчера конная разведка, что Командир загодя, перед боем, сюда направил, покрутилась, тоже ничего опасного не нашли. Но тут, пожалуй, тот случай, когда не лишним будет и еще раз периметр обежать, посмотреть, что и как. Немцы там вряд ли будут, а вот наши раненые, отступающие или беженцы вполне могли за ночь подойти и поблизости схорониться, чтобы дух перевести да обстановку понаблюдать. А вот местность от аэродрома в сторону реки вчера не осматривали, не до того было, да и немцам в тех лесах и лугах делать нечего. Но сегодня, когда и времени, и личного состава под рукой достаточно, думается мне, что не помешает в ту сторону проехаться, местность до реки разведать, да и саму реку заодно - помнится, наш «морячок», что мы в лагере пленных нашли, в разговоре упоминал про то, что их бронекатер где-то в этих местах стоял, а может, и до сих пор стоит, если немцы на него лапу еще не
наложили. И этот бронекатер желательно найти, а потому туда, как мне кажется, тебе лично проехаться полезно будет… Так что, товарищ младший лейтенант, отправляй на дорогу броню, еще две пешие разведгруппы по периметру аэродрома, а сам, с третьей группой и на транспорте, двигай к реке.
        Касаемо транспорта - мотоциклы тебе не предлагаю, ибо они, хотя и проходимые, но шумные, а лес шума не любит. Возьми вон лошадок аэродромных, они, пусть и не рысаки орловские, но к седлу приучены, да и отправляйся, часа за три-четыре обернешься, как раз к обеду.
        - А как же аэродром? Вдруг я уеду, а тут немцы и пожалуют?..
        Игорь был очень рад предложению старшины поехать проветриться, но как уехать, если он командует обороной?
        - Насчет аэродрома не беспокойся, если вдруг, паче чаяния, немцы и появятся, так я тут остаюсь, первый укорот мы им дадим, а там и ты вернуться успеешь, так что езжай себе, с богом…
        Глава 11
        Лошади, раздвигая густой подлесок, вышли на обширный заливной луг и, почувствовав близость реки, бодро прибавили шагу. Точнее, шагу прибавили четыре из пяти - пятая, идущая последней, едва выйдя из леса, снова недовольно всхрапнула и помотала головой, как она это делала всю дорогу. Таким образом молодая кобылка выражала свое возмущение вопиющей, по ее мнению, несправедливостью: все остальные ее аэродромные подружки весело несли на себе только седоков и их личное оружие, а ей, помимо седока и его оружия, пришлось тащить на себе еще и тяжеленный пулемет с боезапасом, к тому же сильно и резко пахнущий свежей оружейной смазкой. Мало того, ее всаднику, прихватившему с собой это воняющее железное непотребство, потом всю дорогу не сиделось спокойно - он постоянно вертел свою железяку в руках, перекладывая из стороны в сторону и примериваясь к стрельбе, при этом все время ерзая в седле, что ее неимоверно раздражало.
        «Ну будет, будет тебе хулиганить, вредина четвероногая», - Игорь Петров в воспитательных целях шлепнул упрямую строптивицу по крупу и чуть натянул поводья, заставляя ее остановиться, а потом поднес к глазам бинокль.
        «Ага, вот и она, река Бебжа, она же Бобр, конечный пункт нашего маршрута. За всю дорогу не то что немцев - даже местных ни одной души не встретили. Оно и понятно: места здесь глухие, дорог нет, одни тропинки лесные, да и те по большей части зверьем натоптаны.
        Сама река… серьезная река, иначе не скажешь, - такую, если с техникой форсировать, так семь потов прольешь. Ну и ладушки - значит, даже если с той стороны фрицы по нашу душу пожалуют, так они через эту реку и потом через кущи лесные до аэродрома ох как не скоро доберутся, это если вообще доберутся. Осталось наш берег проверить, а потом можно и возвращаться».
        Дождавшись, пока бойцы закончат обследовать луг на предмет наличия следов человеческой деятельности, которой по результатам осмотра было не выявлено, Игорь направил их разведать берег дальше, в обе стороны, парами, а сам спешился, слегка стукнул кулаком по заду наглую кобылку, но лишать ее возможности попастись на сочной луговой траве не стал, привязал повод подлиннее. Потом снял пулемет и принялся обустраивать себе засадную позицию на тот случай, если кто из бойцов на хвосте немцев притащит.
        С пулеметом, так раздражавшим его лошадь, была отдельная история - он, можно сказать, был незапланированным средством усиления и подарком от старшины Авдеева. Потому что тащить в конную разведку свой верный ДП-27 Игорь не стал - тот, со своим здоровенным и тяжелым дисковым 47-патронным магазином, был весьма громоздок и для скоротечной огневой сшибки, случись что, пригоден был довольно слабо. Подошел бы ДТ-29, то есть «дегтярев танковый», со складным прикладом и емким, но компактным магазином, однако их на аэродроме свободных не было, а забирать с позиции или снимать с броневика Игорь не стал.
        Из более или менее подходящего оставались короткие (кавалерийские) мосинские карабины и трофейные немецкие автоматы МП под пистолетный патрон. С сожалением повздыхав, Игорь выбрал для себя и своей группы «эмпэшки» и уже тронулся было в путь, но его неожиданно окликнул старшина Авдеев, подошедший в сопровождении одного из своих бойцов, выполнявшего функции грузового мула. На одном плече тот тащил новенький, только что «расконсервированный» и смазанный пулемет, а на другом брезентовую сумку, наполненную небольшими металлическими коробками цилиндрической формы с легкой конусностью.
        - Вот, товарищ младший лейтенант, только что нашли в оружейных ящиках, - довольно проговорил Авдеев. - Это немецкий МГ-34 в варианте ручного пулемета, со складными сошками, и компактные патронные коробки к нему, на пятьдесят патронов каждая. Он с лентой не так удобен, второго номера расчета требует, а вот так, с патронными коробками, его и одному можно использовать, причем даже с рук, от пояса. Как мне кажется, такой пулемет в разведке лишним не будет.
        Игорь с удовольствием осмотрел пулемет, проверил ударно-спусковой механизм, затвор, холостой спуск.
        «Вещь!.. При сравнимой с ДП массе (под двенадцать килограммов с патронами) немецкий «эмгач» даже чуть короче, а уж его небольшая, удобная в замене пятидесятипатронная коробка не торчит, пулемет ворочать не мешает, и в сумке таких сменных коробок еще шесть - это, получается, почти двойной боекомплект «дегтяря». Вещь, надо брать!»
        Горячо поблагодарив старшину, довольный Игорь потом всю дорогу так и эдак вертел в руках новую убойную машинку, и она ему все больше нравилась. Поэтому сейчас он почти жалел, что противник им не попался, и питал слабую надежду, что, может, его разведчики кого-нибудь обнаружат. А пока, закончив обустройство и маскировку позиции, погрузился в терпеливое ожидание, попутно перебирая и упорядочивая мысли.
        Первым делом еще раз обдумал достаточно сильно свербящий вопрос возможной атаки аэродрома в его отсутствие. Прикинув все за и против, окончательно решил для себя, что если даже… то ничего атакующим фашистам не обломится, от слова вообще. Потому что на аэродроме остался Т-40 со своим крупнокалиберным 12,7-миллиметровым пулеметом, который любую немецкую легкую броню легко распотрошит до полной потери боеспособности, а если кого и не уничтожит сразу, так отгонит на расстояние, с которого пулеметы винтовочного калибра противника особого вреда не нанесут. Да и колесные броневики не все в разведку пойдут. Думается, как минимум одну машину из четырех старшина Авдеев на аэродроме в боевом охранении оставит, и это тоже очень серьезный аргумент, особенно в обороне.
        И еще потому, что на аэродроме остался сам Павел Егорович, который, как начал обоснованно подозревать Петров, любой общевойсковой бой организует и проведет гораздо лучше, не только его, молодого и неопытного командира, но и получше многих иных, более опытных командиров, исключая, конечно, лейтенанта Иванова, но это и так понятно.
        «А вот проехаться к реке с разведкой, это мы со всем нашим старанием, это, как говорится: «хочу-могу-умею». Да и бронекатер здесь поискать - тоже мысль интересная, своевременная…
        С бронекатером этим вообще история необычная приключилась, словно наглядная иллюстрация выражения «от судьбы не уйдешь». Этот катер командование флотилии выдвинуло в дальний дозор, за шлюзы, в Западный Буг, и с началом войны, когда немецкие диверсанты захватили шлюзы, вернуться обратно он уже не смог. Но экипаж не сдался и рук не опустил, решил сражаться с противником в одиночку, и довольно успешно это делал, маскируясь в многочисленных притоках и уничтожая группы противника на берегу. Так, успешно поражая врага, добрался сюда, к Гонендзу, смог бы, наверное, и дальше так воевать, но не судьба.
        Он ведь, насколько я понял из объяснений Мишки-Одессита, не просто так здесь причалил, а именно из-за близкого аэродрома, на котором командир катера хотел разжиться авиационным бензином: мотор-то у них, ГМ-34БП, катерный вариант нашего авиационного АМ-34, ему добавка высокооктанового авиабензина только в плюс была бы… Но не срослось - на аэродроме уже были немецкие десантники, которые сначала схватили и жестоко допросили посланных за бензином моряков, а потом выдвинулись к бронекатеру, где их не ждали, и расстреляли остальную команду, а той команды на катере и было-то всего с десяток человек. Сам Мишка остался в живых только потому, что в момент атаки на катер сидел в машинном отделении, возился с мотором. А потом, когда он услышал пальбу и выскочил на палубу, все уже было кончено, и его, безоружного, легко взяли числом, попутно изрядно потоптавшись по нему всей толпой.
        После десантники передали его своей пехоте, и далее он попал в лагерь пленных, а катер… Вот сейчас и посмотрим, здесь ли он еще, или эти ублюдочные борцы за жизненное пространство немецкой нации на него уже свою жадную лапу наложили».
        Словно в ответ на мысли младшего лейтенанта, в поле зрения показался один из его разведчиков, летящий во весь опор.
        - Товарищ младший лейтенант, там… катер… и немцы!
        - Немцы, - сразу насторожился Игорь, - сколько, как далеко, откуда идут, когда будут здесь?
        - Нет, они не идут, они там, на катере…
        - Так, стоп, докладывай спокойно и без паники: видали мы уже тех немцев, и бегущими, и мертвыми, так что разберемся…
        - Слушаюсь, товарищ младший лейтенант. Стало быть, там, в паре километров, на нашем берегу заводь большая имеется, вот там катер и стоит, носом на берег, а немцы, выходит, его вроде как охраняют.
        - Угу, охраняют, значит… И сколько их там?
        - Да вроде не больше десятка.
        - Так… второй боец где?
        - Там остался, товарищ младший лейтенант, наблюдение ведет.
        - Вот это он молодец, вот это правильно. Ты, кстати, тоже молодец, что поспешил о находке сообщить. Теперь вот что: ты здесь оставайся, жди нашу пару, что в другую сторону ушла, и потом проведешь их к месту стоянки катера, только тихо и аккуратно. А я туда прямо сейчас выдвинусь, осмотрюсь пока… Рассказывай ориентиры.
        Бронекатер, стоящий в густо поросшей камышом речной заводи и практически скрытый от наблюдения с воздуха мощными кронами деревьев, Петрова впечатлил. Чуть больше двадцати метров длиной, с невысокой, около метра, высотой борта над водой и с явно малой осадкой, он как будто специально был спроектирован и построен для плавания по узким и неглубоким рекам. Впрочем, почему как будто - как Игорь понял из объяснений, малые плоскодонные речные бронекатера проекта 1125 как раз и были спроектированы именно так, чтобы свободно чувствовать себя не только на больших, полноводных реках, но и в мелких протоках.
        Огневая мощь тоже впечатляла, полностью дублируя вооружение среднего трехбашенного танка Т-28: на палубе, перед рубкой, танковая башня с короткой пушкой и пулеметом ДТ, а на крыше рубки и позади нее, ближе к корме, еще две башенки, но малые, и там только пулеметы ДТ.
        «Да, это настоящий речной танк, с серьезной огневой мощью. Такой способен даже с немецкими пушечными танками на равных сражаться, а уж по пехоте, да еще если она компактно расположена будет, на марше, например, - эффект будет просто потрясающий.
        А учитывая, что один такой катерок сможет легко, не напрягаясь, взять на палубу до полувзвода пехоты с полным вооружением, плюс несколько станковых пулеметов или минометов, и перебросить эту пехоту практически везде, где есть река, речушка, протока, да потом еще и поддержать там пехоту своей пушкой и пулеметами - это какие же перспективы для диверсий и маневра войсками открываются… Начинаю понимать, почему Командир, как только морячка выслушал, так воодушевился».
        Петров еще раз, по-хозяйски, осмотрел бронекатер и причмокнул от удовольствия - как наверняка скажет Командир: «нужная и полезная в хозяйстве вещь».
        Сейчас, правда, эту нужную и полезную в хозяйстве вещь изрядно загаживали своим присутствием фашистские выродки, в количестве примерно семи мерзких рыл. Они явно чувствовали себя, как на курорте: купались, загорали, весело горланили бравурные немецкие марши… Свои винтовки, точнее, короткие карабины Маузера «К98к» (основное оружие пехоты вермахта), бравые вояки составили в одну общую пирамиду здесь же, на берегу.
        «Ишь, песни орут, хозяева жизни, блевотина собачья! Типа, ценный трофей охраняют и заодно от трудов военных отдыхают… Небось тоже поучаствовали в уничтожении команды катера, сволочи, хотя нет, там вроде десантники были, но все равно, эти скоты по-любому виноваты, хотя бы в том, что на землю нашу пришли, а потому недолго им отдыхать осталось, не зря у меня с утра руки чешутся, свой новый пулеметик опробовать.
        Кстати о пулемете… Что-то не нравится мне количество этих тварей. В том смысле, что семь человек - это ни то ни се, стандартное пехотное отделение у них десять человек, на одного меньше, чем у нас, и обязательно пулемет при них. Семь ублюдков я вижу, командир отделения, допустим, внизу дрыхнет, тупой осел, а вот еще двоих и пулемета, я не наблюдаю. И тогда очень легко может оказаться, что эти двое, которых я не вижу, как раз и залегли с пулеметом где-нибудь в стороне. Но если это так, тогда их «комод» совсем не тупой осел, а вот мы, атакуя купальщиков, можем нарваться по полной, и кто тогда здесь будет осел?.. Значит, надо искать… Вот где бы я сам, на случай внезапной атаки катера, пулемет расположил?»
        Игорь оставил бинокль второму наблюдателю, а сам оттянулся назад и пошел, крадучись, по широкой дуге, в душе благодаря судьбу за то, что его разведчики, обнаружив катер, сразу залегли, причем довольно далеко, и потом тоже не сильно шебуршились, а еще хвалил себя за давнюю пограничную привычку держать при наблюдении бинокль так, чтобы ладони прикрывали его наружные линзы от прямых солнечных лучей и те не бликовали.
        Пулемет, в комплекте с двумя недостающими «камрадами», он обнаружил там, где и предполагал: расположенный в кустах на другой стороне заводи, хорошо замаскированный, с ленточным питанием из короба, он мог в любой момент залить все пространство перед катером ливнем пуль, давая «веселым купальщикам» время и возможность занять оборону. Обнаружил, надо признать, весьма непросто - опытные и хорошо обученные немецкие пулеметчики знали толк и в оборудовании позиции, и в организации наблюдения по секторам. Их подвела общая расслабленность и… скука, поэтому Игорь, тихо пробирающийся по густому прибрежному подлеску, их не увидел, а услышал… Услышал отчетливый смешок, сразу замер, залег, потом медленно подполз чуть ближе, убедился, что разговаривают и время от времени смеются, двое, но ближе, на дистанцию визуального обнаружения, подползать не рискнул и тихо вернулся назад, к своим бойцам. Дождавшись, пока соберутся все четверо, подробно довел каждому его задачу и действия в атаке.
        А дальше повторилась сцена «на катере не ждали внезапной атаки», только роли сторон поменялись. Пулеметчики, как оно часто и бывает в этой нужной, но опасной военной специальности, умерли первыми - их, учитывая сложность подхода и обнаружения, Игорь взял на себя. Заодно и «свой» пулемет опробовал - ухватистый, в руках удобен, коробчатый магазин не торчит, как у «дегтяря», не мешает быстрому переносу огня. Словом, остался очень доволен новым приобретением.
        Его короткие очереди послужили сигналом остальным бойцам, которые ринулись на катер, на ходу щедро полосуя «купальщиков» очередями из немецких автоматов. Командир отделения, выскочивший на палубу, тоже прожил недолго, после чего Игорь счел операцию по переходу права собственности на катер обратно к законным владельцам завершенной вполне успешно.
        После сбора трофеев Игорь заслал двоих бойцов обратно, за лошадьми, оставленными примерно в километре, а двоих, пешим порядком, снова вверх по течению - глянуть, что там по берегу дальше. Сам же остался охранять и оборонять бронекатер, попутно его осматривая.
        «Да, этот небольшой кораблик мне все больше нравится. Не знаю, как он на ходу, но по вооружению… Пожалуй, если бы команда катера не прошляпила и в носовой или кормовой башнях находились бы стрелки, тем немецким десантникам ничего бы не обломилось, как и нам, кстати, если бы сейчас их командир отделения не на палубу полез, а в башню, и оттуда нас пулеметом приласкал… Повезло, иначе и не скажешь. А так, без утраты бдительности, ты попробуй этот бронированный плавучий трехбашенный танк захвати - за… мучаешься пыль глотать, под пулеметным и артиллерийским огнем. Его тогда проще уничтожить будет, чем захватить. Да и насчет уничтожить… Если он от берега отойдет и оттуда, с реки, над сухопутным противником изгаляться будет, его тогда только артиллерий, крупным калибром, а ты этот крупный калибр поди запроси сначала, да к берегу доставь… В общем, очень полезный для маневренной войны кораблик, особенно здесь, где рек и речушек больше, чем дорог. Нам бы таких побольше…»
        Тут мечтания Петрова снова прервали, и снова это был тот же боец, что и в первый раз. Но тогда он чуть не загнал лошадь, а сейчас, судя по его красному, как вареная свекла, лицу и сбитому, запаленному быстрым бегом дыханию, чуть не загнал себя.
        - Товарищ младший лейтенант, там…
        - Что, снова немцы?!
        - Нет, там…
        - Что, еще один катер?
        - Нет, там…
        - Что, река потекла вспять?
        - Да нет, там…
        Игорь, выяснив для себя главное: что бы там ни обнаружилось, это был не противник, дальше просто слегка потешался над запыхавшимся бойцом, но быстро перестал и дал тому договорить.
        - Там, дальше по реке, метров через пятьсот-шестьсот, мы людей встретили…
        - Каких людей? - мгновенно посерьезнел Петров и засыпал бойца вопросами: - Сколько их? Есть ли оружие? Что делают здесь, вдали от жилья?
        - Мы наткнулись на одного, точнее, он сам на нас из прибрежного леса вышел: молодой крепкий мужик явно призывного возраста, но в гражданской одежде, только сапоги похожи на военные, командирские. И одежда у него… нескладная какая-то, как с чужого плеча, или с миру по нитке насобирал. Оружия вроде не видать. Представился беженцем, про себя особо ничего не говорит, но сам про нас очень расспрашивал, особо про то, кто мы, откуда и сколько нас… Вот прямо как вы сейчас, товарищ младший лейтенант. Поэтому мы разделились, напарник мой его сейчас под угрозой оружия на месте держит, а я сюда, к вам, побежал.
        - Мать твою за ногу… - только и смог пробормотать Петров, лихорадочно оценивая новые обстоятельства.
        «Ситуация критическая, никакими планами не предусмотренная. Этот «одинокий беженец» может оказаться всего лишь передовым дозором или разведкой. И тогда, скорее всего, изначально их было минимум двое, но после обнаружения моих бойцов один остался, внимание отвлекать, а второй оттянулся назад, к своим. Но сколько их там еще, кто они, и главное, если к этому одинокому беженцу подойдут остальные его спутники, долго ли их там удержит один мой боец, пусть и с автоматом? А если это немецкие разведчики или диверсанты, про которых Командир совсем недавно рассказывал? Тогда тащить их к катеру или тут ждать тем более не следует, надо выдвигаться навстречу… Проклятье, что мне стоило взять с собой не пять, а хотя бы десяток бойцов? Их сейчас, да при втором трофейном пулемете, на все хватило бы… Да и Пал Егорыч ненавязчиво так, намекал, чтобы я с собой побольше бойцов взял… Так нет же, бл… яха медная, кривая, я этот вопрос самостоятельно, своим умом рассмотрел и решил, что четверых мне хватит. И вот теперь дураку наука…»
        Тут, как нельзя кстати, к катеру вернулась вторая пара, с лошадьми, и ситуация сразу стала ощутимо полегче. Этих двоих Игорь оставил при катере, точнее, прямо в нем, в носовой и кормовой башнях, приказав задраить изнутри все двери, люки и лючки, а потом наблюдать берег в обе стороны, по секторам. Сам же, в сопровождении «бегуна», но уже культурно, на лошадях и со своим пулеметом в обнимку, двинулся посмотреть-поспрашивать этих странных, так некстати появившихся незнакомцев.
        Глава 12
        «Да, мои бойцы сориентировались правильно - налицо попытка замаскироваться, сменить внешность, причем попытка явно неудачная», - размышлял Игорь, медленно подъезжая и по пути внимательно осматривая «беженца», шагах в пяти от которого переминался его боец с автоматом на изготовку. - Кстати, что касается именно этой двойки, которую я достаточно случайно, просто по наличию умения ездить верхом, отобрал в этот разведрейд из числа бойцов аэродромной обороны, мне, похоже, еще раз повезло - с их наблюдательностью и умением оценивать ситуацию, им самое место в разведке или в особом отделе, надо будет это потом с Командиром или Пал Егорычем обсудить».
        Потом он спешился, принял доклад своего бойца, немного потоптался, словно разминая ноги, а сам все это время продолжал краем глаза наблюдать, сопоставлять, делать выводы.
        «Что же касается этого персонажа… Сапоги действительно комсоставовские, пусть грязные и давно не чищены… Гражданская одежда и впрямь не по размеру, к тому же старая, латаная-перелатаная, в такой обычно рачительные хозяева в огороде копаются или иную грязную работу делают… А руки явно не крестьянские, хоть и грязные сейчас, но это не та грязь, это, скорее, он руки именно для маскировки измазал… Физиономия небритая, но это, опять же, не привычная крестьянская борода, а скорее, долгая небритость, и она этого «крестьянина» явно раздражает, непривычно ему… И вот еще - осанка у него не крестьянская и вообще не гражданская, а скорее военная или даже офицерская, от «старого режима». Он, как ни сутулится, но иногда забывается, и тогда из него строевая выправка наружу так и лезет… В общем, достаточно, чтобы понять - это явно ряженый, и никакой не гражданский, а именно военный… То ли дезертир, то ли действительно вражеский разведчик или диверсант, хотя для вражеского агента такая несуразность в облике и одежде слишком уж наглядна, просто глаз режет, так что вряд ли. Поэтому начну, пожалуй, качать с темы
дезертирства, и очень мне не нравится эта тень напряженного ожидания, так и мелькающая на его физиономии».
        Игорь передал свой «эмгач» одному из бойцов и отправил его занять позицию чуть подальше, второго - и снова это выпало «бегуну» - послал пробежаться по округе верхом на лошади, в сторону возможного появления еще гостей, а сам, доставая из кобуры «парабеллум» (Командир экипировал своих помощников этими удобными и точными пистолетами в числе первых), неторопливо подошел к «беженцу» и остановился перед ним, сохраняя дистанцию в пять шагов.
        - Что, «та-ва-рищ командир», из действующей армии дезертировал, форму свою на эти лохмотья сменил, а сапоги комсостава поменять забыл? Или от жадности не стал, жаба задушила? Что молчишь? Отвечай, трусливая сволочь!
        После этих слов выражение лица «беженца», до этого нарочито смиренное, вдруг сменилось яростным оскалом, он выпрямился, сжал кулаки и сделал шаг вперед, очевидно намереваясь броситься на Петрова (пусть и явно видел, что не успеет, что расстояние слишком велико). Игорь уже сделал шаг назад, одновременно вскидывая пистолет, но тут, неожиданно для всех присутствующих, и совсем не с той стороны, откуда Игорь предполагал возможное появление остальных «гостей», а откуда-то сбоку, раздался новый, уверенный и даже командный голос:
        - Отставить, капитан, это товарищ младший лейтенант тебя на реакцию так провоцирует, есть у них, в разведке и иных секретных спецслужбах, разные хитрые методики.
        Игорь от этих слов, от неожиданного появления нового действующего лица, от общего идиотизма ситуации обалдел настолько, что даже забыл отойти еще на шаг, чтобы восстановить безопасную дистанцию. Его боец тоже растерянно замер, без команды не понимая: стрелять, не стрелять.
        А таинственный обладатель командного голоса, словно и не в диковинку ему было выходить на пулемет, спокойно выбрался из кустов, встал рядом со своим оборванным товарищем, которого он назвал капитаном и которого только что остановил от самоубийственного броска на пулю, и принялся изучающе разглядывать Петрова.
        Был он изрядно в возрасте, тоже небрит, одет в такие же лохмотья, но еще достаточно крепок, тренирован, выправку свою отнюдь не прятал, и только тут Игорь воочию увидел разницу между выправкой молодого капитана и той, явно «старорежимной», выправкой бывшего царского офицера.
        Следом за ним из кустов выбрался еще один крепкий военный в разномастной гражданской одежде, своим возрастом и движениями чем-то неуловимо похожий на капитана, подошел к своим товарищам, и они вместе с капитаном, словно близнецы-братья, повинуясь короткому жесту пожилого, синхронно сделали шаг назад, за его спину, явно показывая, кто в этой троице главный.
        - Так, если эти двое капитаны, то вы, наверное, целый полковник, не меньше, - Игорь оправился от секундной растерянности и вернулся к разведопросу: - Тогда прошу представиться и пояснить, что вы все здесь делаете, да еще и в таком странном виде.
        - Полковник… Иванов, - с чуть ощутимой заминкой представился пожилой, и Игорь сразу понял - врет.
        «И со званием врет, и с фамилией… Да и представился несуразно - ни должность, ни место службы не сообщил. И еще лицо у него… необычное: голова большая, само лицо вытянуто и сужается вниз, к подбородку… Высокий и широкий открытый лоб с вертикальной складкой посреди бровей, сами брови тоже высокие, густые… Разрез и форма глаз не славянского типа, ближе к восточному… Нос прямой, губы средние, подбородок волевой…» - Игорь, по привычке, мысленно проговаривал приметы возрастного незнакомца, и его не покидало ощущение, что лицо с такими приметами ему знакомо, но вот откуда, он пока вспомнить не мог, и это не давало ему покоя.
        Помощники или подчиненные пожилого, представившись капитанами, по примеру своего командира солгали с фамилиями: один назвался Петровым, а другой Сидоровым, и тоже не назвали ни должностей, ни места службы.
        Но это Игоря уже мало интересовало - все его внимание сейчас занимал их командир.
        - Полковник Иванов, и все? - нарочито неискренне удивился младший лейтенант. - И что же вы, товарищ полковник, делаете здесь, в этой глуши, одетый, как деревенский нищий? И документов, как я понимаю, ни у вас, ни у ваших… подчиненных, не имеется?
        - Увы… - ответил пожилой, - досадные превратности войны…
        - В таком случае прошу сообщить номер части и ваши должности в ней, также прошу объяснить цель нахождения вашей тройки здесь, а не в своей части. Учитывая обстоятельства, прошу отвечать правдиво и максимально подробно, а то сами понимаете - время сейчас сложное, люди попадаются разные… Возможны всякие неприятные случайности…
        Игорь демонстративно переместился назад и вбок, одновременно подавая своему пулеметчику знак «внимание».
        - Ну, товарищ младший лейтенант, - специально выделил голосом его невысокое звание «полковник Иванов», - сами же только что сказали: «время сложное, люди разные». Откуда я знаю - может, вы переодетый немецкий диверсант? Поэтому, если уж вы твердо решили нас в покое не оставить - тогда ведите меня к вашему командованию, там и поговорим… Но только меня одного, - добавил он непреклонным тоном, - мои люди останутся здесь.
        - Товарищ… полковник, - почти хором вмешались в разговор «два капитана», - может, мы с ним пойдем, а вы нас тут ждать будете?
        - Нет, - твердо ответил пожилой военный. - Пойду я, а вы… вы останетесь.
        Игорю показалось, что это свое «останетесь» пожилой военный произнес с каким-то особым смыслом.
        «Точно, это он хочет меня и моих бойцов от этих двоих увести, а им, если мы немцами окажемся, возможность уйти дает. Мужественный старый военный, ничего не скажешь… Стоп! Мужественный старый военный… Где-то я это уже слышал, причем совсем недавно? Вспомнил! Так Командир говорил, когда ориентировал нас на поиски генерала Карбышева и давал его словесный портрет… Вот почему мне его лицо покоя не давало!..»
        - Товарищ… «полковник», давайте отойдем на пару слов, - совсем другим тоном заговорил Игорь, весь сияя от своей догадки.
        - Ну, что еще, - немного раздраженно проговорил тот, отходя от своих подчиненных, - я же сказал, что говорить буду только с вашим командованием, кем бы оно ни было…
        - Думаю, опознаться мы сможем и без командования… Вас, случайно, по батюшке не Дмитрием Михайловичем кличут… Ну, скажем, когда вы не «полковник Иванов», а в другом звании?..
        Пожилой военный резко остановился и посмотрел Игорю в глаза.
        - Как вы узн… Значит, меня уже ищут, и, скорее всего, по приметам… Странно, что и сюда, в такую глушь, забрались. Впрочем, это ничего не меняет, - закаменев лицом, произнес он, по-прежнему глядя Игорю прямо в глаза, - пока я не удостоверюсь, что имею дело с представителями советского командования, ничего говорить не буду. А если… это будет не советское командование - тем более. Поэтому ведите… младший лейтенант.
        - Не волнуйтесь вы так, товарищ… генерал, - Игорь уже был полностью уверен, что ему посчастливилось найти Карбышева, осталось только убедить того, что он у своих. - Я действительно представитель именно советского командования, но совсем недавно я, так же как и вы, блуждал по немецким тылам, поэтому очень хорошо вас понимаю. А чтобы убедиться в том, что я и мои бойцы не немцы, достаточно лишь немного проехаться верхом… Вы ведь верхом умеете?
        - Кхм… Если вы меня искали, тогда наверняка знаете, что я «из бывших», а тогда все офицеры верхом умели, вот так-то.
        - Отлично, тогда прошу вас проехать со мной, тут недалеко, меньше километра - там вы сами все увидите и сможете развеять все ваши сомнения. Вот только жаль, что на второй лошади я своего бойца в разведку отправил… Тогда поступим так: вы на лошади, а я пешком пробегусь.
        - Не надо пешком, - чуть насмешливо ответил Карбышев, уже сидя в седле, куда он забрался с немалой сноровкой, - судя по шуму кустов, и лошадь, и ваш разведчик уже на подходе.
        Действительно, через несколько мгновений из прибрежных кустов вылетел запыхавшийся боец на взмыленной лошади.
        - Товарищ младший лейтенант, там…
        - Что, снова люди?
        - Да! На этот раз действительно беженцы: женщины, дети, пара стариков-инвалидов… Все понурые, изможденные, явно устали, огня не развели, сидят просто так, словно ждут чего-то.
        - Это мои, точнее наши, - вмешался Карбышев, уже решивший для себя, что немцы вели бы себя совсем по-другому, но проехаться с младшим лейтенантом все равно не помешает. - Из разбитой колонны семей комсостава. Пытались на грузовиках в наш тыл эвакуироваться, а тут немецкая авиация… Вот и подобрали их, не бросать же было, теперь вот сопровождаем, к своим…
        - Ну, товарищ генерал, считайте, к своим вы их почти довели, совсем немного осталось. Однако сначала покончим с формальностями… Боец, освободи лошадь - ты, со своей манерой езды, ее сегодня уже загонял. Теперь оба слушайте боевую задачу. Сейчас берете мой пулемет - на всякий случай - и идете вместе с двумя товарищами командирами навстречу беженцам, потом ведите их всех к катеру. Там будет привал, попробуем их чем-нибудь подкормить из катерных запасов и уже потом будем сопровождать на аэродром. А мы с товарищем генералом отсюда сразу к катеру, там вас всех ждать будем. Вопросы есть? Вопросов нет, тогда - выполняйте.
        Вернувшись к отбитому у немцев бронекатеру, Петров предъявил в качестве своих рекомендаций поле недавнего боя, коротко изложил начальную диспозицию и действия сторон, а потом, оставив Карбышева на берегу, сам забрался внутрь, искать продукты для кормежки скорых гостей.
        Пожилой генерал, уже забывший свое недавнее недоверие, с видимым удовольствием ходил по берегу, осматривал трупы немцев, оглядывался, прикидывая направления атаки и восстанавливая для себя картину боя в целом - невооруженным взглядом было видно, что поражение гитлеровцев, пусть и локальное, на местном уровне, доставляло старому русскому офицеру преизрядное удовлетворение.
        Закончив осмотр, Карбышев, спасаясь от жаркого полуденного солнца, расположился в тени, под раскидистым деревом, и расстегнул так надоевший ему за время скитаний старый гражданский пиджак. Он сейчас испытал огромное душевное облегчение - воистину, словно гора с плеч свалилась. Закончились бесцельные блуждания по лесам, встретили своих, но главное - появился реальный шанс спасти, вывести в безопасное место женщин и детей, ответственность за жизнь которых он принял на себя там, на дороге…
        Он, старый военный, заставший пятую войну, на своем веку многое повидал и на многое насмотрелся. Но такой жестокости - бессмысленной жестокости по отношению к мирному населению, к беззащитным женщинам и детям на той дороге, среди трупов, женского плача и детского рева, увидел впервые
        «И ведь видели же, сволочи, ясно видели, что на дороге не военные, а женщины и дети, но все равно утюжили из пушек и пулеметов!.. В результате из более чем ста человек на той дороге, в чужой крови и своих слезах, остались чуть больше двух десятков человек, которых нельзя было бросить и за которых потом больше всего переживать пришлось - как сберечь, чем накормить… Но теперь вроде бы эпопея с беженцами подходит к своему завершению, огромное это будет облегчение, да-с…»
        Вместе с этим неожиданно навалилась физическая усталость, как никогда ранее дал знать о себе возраст, напоминая про тяжесть прожитых лет и последствия ранений прошлых войн. А чуть позже вернулись и безрадостные мысли.
        «Вот только… Ну ладно, сейчас и здесь их накормим, а дальше-то куда вести? Что-то не вижу я поблизости ни нашей обороны, ни даже какой-никакой советской воинской части, где им передохнуть можно будет, чтобы потом дальше, в наши тылы идти. Да и не слышно поблизости звуков артиллерийской канонады, а это обязательно было бы, если недалеко линия соприкосновения с противником проходит. Чего-то недоговаривает товарищ младший лейтенант… Впрочем, это я, пожалуй, на него напраслину возвожу - я ведь и не спрашивал ничего про текущую оперативную обстановку. А значит, отдохну еще несколько минут, и надо идти, спросить…»
        В качестве поблажки уставшему организму Карбышев разрешил себе снять сапоги и, размотав портянки, блаженно вытянул гудящие от многодневного пешего перехода ноги.
        «Да, такой вот афронт получается: стоит ослабить железный самоконтроль и вот, полюбуйтесь - организм сразу напоминает, что для него такие нагрузки уже в тягость… Укатали сивку крутые горки. Ладно, посижу, отдохну пять минут, а потом надо брать себя в руки и заставить уставший организм снова собраться - ничего еще не закончилось».
        Петрова он нашел в трюме, где тот, очень довольный собой, возился с запасами продуктов, мурлыча себе под нос про то, что «броня крепка, и танки наши быстры…» С легкой руки Командира этот марш советских танкистов знали и напевали почти все в их отряде. Было отчего радоваться: разведрейд удался на все сто, катер нашли и отбили у немцев без потерь, да еще и посчастливилось найти такого нужного Командиру генерала Карбышева, это вообще, как тот любит ввернуть при случае, «просто праздник какой-то». Продукты, опять же, на катере нашлись в изрядном количестве: здесь тебе и крупы, и тушенка, и сухой гороховый концентрат для супов, и даже сгущенка - целый взвод неделю полноценно кормить можно. Сейчас вот подойдут его бойцы с беженцами, тамошние женщины быстро разберутся, сварганят обед, и потом бодрым шагом на аэродром, часам к четырем-пяти вечера должны дойти, если без неожиданностей.
        - Ну что сказать, лейтенант, признаюсь, удивил ты меня, старого. Впятером такой катер на приз взять… не каждый на это решиться может. И атаку ты грамотно спланировал, молодчина, а немцы, наоборот, атаки не ждали, и потому эффект неожиданности в полной мере свою роль сыграл. Так что поздравляю с удачей и признаю - командир ты достойный и на своем командном уровне военную науку хорошо усвоил.
        Признав молодого командира за своего, он теперь общался по-простому, без церемоний, заодно, по старой традиции царской армии, опуская понижающую приставку к званию.
        - Да и в проницательности тебе не откажешь - я действительно Карбышев, Дмитрий Михайлович, генерал-лейтенант инженерных войск. Должность свою и как здесь, на границе, а потом и в том лесу оказался, где ты меня встретил, я тебе говорить не буду - лишнее тебе это знание, да и не по твоему уровню командования будет. А вот ты мне сейчас, коротенько так, текущую оперативную обстановку доложи: где наши, где немцы, как проходит линия фронта и почему здесь, совсем близко от оборонительных сооружений приграничных укрепрайонов, не слышно канонады боев?
        - Так ведь… - Петров замялся, а потом выпалил: - Товарищ генерал-лейтенант, это вам бы с командиром нашим поговорить, а я знаю не так чтобы много и подробно. Из того, что знаю: мы в немецком тылу, в составе мобильного автоброневого отряда вышли в разведрейд из Сокулки, но по пути встретили много всяких разных «отступанцев» - это Командир их так назвал, присоединили их к нашему отряду, и тогда Командир решил, чтобы, как он сказал: «два раза не ходить», атаковать немецкий лагерь сбора наших военнопленных и освободить их. А дальше понеслось - с каждым новым боем наш отряд прирастал людьми, транспортом и боевой техникой, а Командир размахивался все шире. В результате на сегодняшнее утро нами захвачен бывший наш, а потом занятый немцами аэродром Гонедз и населенный пункт Суховоля, где сейчас дислоцированы основные силы отряда. А мы с вами и с беженцами сейчас ближе всего к аэродрому, от которого я с бойцами в разведку к реке выдвинулся, вот к нему после обеда и пойдем, а там свяжемся с Командиром, и дальше он все решит.
        - Вот как?! - задумчиво проговорил Карбышев. - Это получается, лихим кавалерийским наскоком вы захватили важный населенный пункт на перекрестке двух шоссейных дорог, с перспективой перекрыть немцам весьма значимую рокаду… И снова в полной мере проявил себя эффект неожиданности, а немцы, как я знаю еще по опыту Первой мировой, в таких вот, неожиданных для них ситуациях теряются и упускают инициативу…
        - Так точно, товарищ генерал-лейтенант, и тогда у них в штабах сразу туман войны образуется, - поддакнул Игорь.
        - Что?! - неподдельно удивился Карбышев. - Туман войны? Ты что, знаком с трудами Карла фон Клаузевица?
        - Нет, - стушевался Игорь, делая себе в памяти зарубку: выяснить, кто такой этот Клаузевиц, и при возможности обязательно почитать. - Это наш Командир так говорит, когда речь идет о неопределенности возможных действий противника или, наоборот, наших действиях, неожиданных для него.
        - Гм, командир… - задумчиво протянул Карбышев, - и именно он, как я понял, так настойчиво меня искал?
        - Так точно, товарищ генерал-лейтенант, он после того, как к нам кавалерия присоединилась, их во все стороны для разведки разослал и всем наказ дал, чтобы вас искали, причем именно по словесному портрету, потому что форму, по нужде какой, легко снять или сменить можно.
        - Вот как, - еще более задумчиво протянул Карбышев, - интересный у него ход мыслей… или дар предвидения. А… кто он, твой командир, лейтенант?
        - Так… лейтенант Иванов, товарищ генерал-лейтенант.
        - Гм… у младшего лейтенанта командиром лейтенант… Логично, ничего не скажешь, - пробормотал Карбышев, впадая в глубокие размышления, поскольку слишком уж все это выглядело… малореальным.
        Ну ладно, можно допустить, что этот младший лейтенант со своими разведчиками действительно встретился им случайно. Можно даже согласиться, что эта встреча была к добру - иначе они, вместе с женщинами и детьми, двигаясь по берегу реки, неминуемо наткнулись бы и на этот катер, и на немцев… Исход этой встречи мог быть плачевным для них всех.
        Но дальше начинаются странности. Оказывается, его активно ищут чуть ли не по всему Белостокскому выступу, причем ищет кто - какой-то лейтенант, которому он, Карбышев, оказывается, очень срочно нужен. Целый генерал-лейтенант и эксперт военно-инженерного дела срочно нужен простому лейтенанту… Это даже не комедия, это просто водевиль какой-то…
        Ко всему, этот всего лишь лейтенант во главе сборной солянки из отступающих и бывших пленных смог провернуть боевую операцию как минимум полкового, а то и дивизионного уровня планирования… Как?!
        Впрочем, для полноценного анализа слишком мало данных… и слишком много неясностей. Вот, к примеру, этот бронекатер…
        - Кстати, лейтенант, а как этот боевой катер здесь оказался? Я что-то не слыхал, чтобы они у границы службу несли.
        - Так, товарищ генерал-лейтенант, тут история интересная, - воодушевился Игорь, - началось все с морячка, которого мы в лагере наших военнопленных нашли, когда их освободили…
        Петров коротко рассказал Карбышеву историю Мишки-Одессита.
        - …И тогда Командир обмолвился, чтобы мы - те, кто на аэродроме в обороне оставался - при возможности разведку к реке направили и катер в этом месте поискали, поскольку у него, как он сказал, на этот катер виды имеются.
        - Какой интересный у тебя командир, лейтенант… Пожалуй, стоит с ним познакомиться поближе, только сначала надо проблему с женщинами и детьми до конца решить.
        - Так Командир и решит, товарищ генерал-лейтенант, вы не беспокойтесь. Да и проблемы с ними особой не вижу, нам бы только до аэродрома без новых приключений добраться, а там их всех в самолет - и на нашу территорию.
        - Какой такой самолет, лейтенант?
        - А я разве не сказал, товарищ генерал-лейтенант? Мы же на аэродроме два немецких транспортных «юнкерса» захватили, целыми и невредимыми.
        - Святые угодники!..
        Глава 13
        За время пути от реки до аэродрома Карбышев, откровенно пользуясь своим генеральским статусом, терзал младшего лейтенанта Петрова вопросами и, несмотря на все его отговорки про свою малую осведомленность, успел выяснить для себя много нового и интересного.
        Выяснил, что отряд лейтенанта Иванова не совсем обычный, а точнее - совсем даже не обычный - мобильный, да еще и особого назначения, при этом подчиняется напрямую командованию Белостокского укрепленного района, поэтому условия службы и боевой работы в нем несколько… необычные.
        Выяснил, что Белостокский укрепрайон - это пока еще не совсем укрепрайон, он только создается, из числа отступающих с Белостокского выступа советских войск, путем их сбора под Белостоком, восстановления управления, потом переформирования и перевооружения, а потом их выдвижения в сторону окружающих Белосток войск противника для их остановки и формирования оборонительного периметра.
        Выяснил, что командование Белостокского укрепрайона находится именно в Белостоке и отступать из него категорически не планирует, а потому сам город и будет примерным центром оборонительного периметра.
        Выяснил, что про сам оборонительный периметр младший лейтенант ничего конкретного не знает (оно и понятно, не по чину ему), но при этом Петров обмолвился, что вот именно здесь, на направлении от Белостока в сторону границы, его командир лейтенант Иванов наметил внешнюю линию обороны по рокадному шоссе и уже обозначил эту линию двумя точками обороны - этим самым аэродромом, на который они сейчас идут, и важным узловым населенным пунктом Суховоля, который был захвачен сегодняшней ночью и который, под руководством самого Иванова, сейчас активно готовят к оборонительным боям.
        Попутно выяснил про трофейные самолеты и остальные трофеи отряда лейтенанта Иванова, включая и отбитых у фашистов советских военнопленных, и боевую технику, транспорт, артиллерию, и иные, весьма многочисленные, материальные ресурсы.
        Осмыслив и сопоставив полученную информацию - Sapienti sat[3 - Умному достаточно.], - Карбышев, в общих чертах, многое понял, в том числе объяснил для себя и тот ажиотаж, который лейтенант Иванов устроил с его поисками. Действительно, если уж браться за организацию оборонительных рубежей здесь, в Белоруссии, как минимум в полуокружении, а может, уже и в полном (этого Карбышев пока не знал точно), так тогда особенно остро встанет вопрос обустройства массовых и качественных инженерных заграждений по всему периметру планируемой обороны… И кто, как не он, вместе со своими помощниками, прибывшими вместе с ним из Москвы, сможет организовать этот процесс наилучшим образом?
        А самому лейтенанту Иванову Карбышев был очень благодарен за инициативу с его поисками - не будь этого, еще не факт, что он, в этой суматохе и неразберихе первых дней войны, к тому же еще с гражданскими в обременении, сумел бы успешно добраться до Белостока… Да ведь он, ничего не зная про организацию укрепрайона, туда и не собирался. И потому, еще до знакомства, уже испытывал к Иванову весьма сильную приязнь…
        Путь от реки до аэродрома занял несколько часов и вконец измотал уставших беженцев - хорошо хоть, никаких новых злоключений по дороге не случилось и дошли спокойно.
        Здесь командовал старшина Авдеев, как сказали Карбышеву, временно, в отсутствие самого Петрова, который и есть старший по охране и обороне, однако старый, опытный и многое повидавший генерал уже через полчаса наблюдений и аккуратных расспросов понял, что, вне зависимости от наличия или отсутствия младшего лейтенанта, командует и вообще всем здесь заправляет именно этот пожилой, неизменно спокойный и добродушный старшина с чуть хитроватой улыбкой в усы.
        Авдеев доложил, что за время отсутствия Петрова никаких происшествий не случилось, боевых сил противника на подступах к аэродрому и на шоссе, в зоне разведки колесной брони, не обнаружено, боевой состав занимается по распорядку, то есть продолжает укрепление оборонительных позиций, хозяйственная служба, помимо организации и обеспечения бытовых условий, продолжает сортировку и подсчет трофеев.
        Из новостей… Недавно был сеанс радиосвязи с Суховолей, лейтенант Иванов сообщил, что выдвигается в сторону аэродрома вместе с дополнительными средствами усиления обороны, так что его прибытия можно ожидать примерно через час-полтора - это если по дороге не случится никаких задержек и неожиданностей. В окрестностях аэродрома пешая разведка обнаружила несколько разрозненных групп бойцов, отступающих от границы - в основном пехота, и гражданских беженцев, все они препровождены сюда, на аэродром, раненым и больным оказана первичная медицинская помощь, годные для войны распределены в боевой состав, остальные, кто может, помогают по хозяйственной части. Мобильная броневая разведка на шоссе перехватила несколько малых транспортных колонн и отдельных грузовиков, как пустых, так и с различными грузами военного назначения. Все захваченные транспортные средства в сопровождении пулеметных мотоциклов отконвоированы на аэродром, сейчас уже разгружены и замаскированы под кронами деревьев окрестного лесного массива.
        После доклада Авдеев организовал всем вновь прибывшим, включая и самого Карбышева, импровизированные «банные процедуры» с горячей водой и бритвенными принадлежностями, потом их еще раз покормили, на этот раз качественно - горячим супом, потом гречневой кашей с тушенкой, и теперь все гражданские, поверив наконец, что их скитания по лесам закончены, сладко спали под деревьями, возле замаскированных там же немецких военно-транспортных «юнкерсов», ожидая вечера, погрузки и перелета в Белосток.
        А сам Карбышев, несмотря на накопившуюся многодневную усталость, заснуть пока не мог, да и не хотел - мешало нахлынувшее возбуждение от новых впечатлений. И потому, пока оставалось время до скорого приезда лейтенанта Иванова, вознамерился учинить своеобразную инспекцию на объекте, то есть походить-посмотреть, да личный состав, в лице рядовых бойцов, порасспрашивать. Нижние чины, если правильно вопросы задавать, много полезного о порядках в подразделении и о компетентности командования сообщить могут.
        Будучи профессионалом военно-инженерного обеспечения боя, первым делом он направился осмотреть и оценить «свое» - оборонительные рубежи, устроенные примерно в километре от аэродрома, в сторону магистрального рокадного шоссе Гродно - Суховоля - Осовец - Ломжа, таким образом, чтобы перекрывать единственную грунтовую дорогу, идущую от шоссе к аэродрому.
        При этом особо ни на что не надеялся: он и до войны, в ходе инспекции строящихся на новой границе укрепрайонов, и особенно с ее началом, в первую неделю боев, мог воочию убедиться, насколько слабо Красная армия подготовлена к ведению оборонительных боев, включая сюда же знания и навыки полевой фортификации. Мало того, вдобавок к низкому уровню знаний и умений, в войсках практически повсеместно наблюдалось наплевательское отношение к обустройству оборонительных рубежей, нежелание использовать те преимущества, которые могло дать простое глубокое окапывание пехоты. То есть, вольно перефразируя одну из цитат Владимира Ильича Ленина, «низы» (то есть рядовые бойцы) не хотели (или не умели) качественно окапываться, а «верхи» (то есть командование на разных уровнях, вплоть до старшего комсостава) не могли (или не хотели) их заставлять. В результате потом и те, и другие, вместо того, чтобы проливать пот до боя, в бою проливали свою кровь… Но так сложилось, и перебороть эту вредную тенденцию ни он, ни другие специалисты военно-инженерного дела высокого ранга до войны так и не смогли.
        И здесь Карбышев сразу же приятно удивился. Он увидел перед собой достаточно высокий, качественный уровень полевой фортификации, выполненной явно со знанием дела.
        Разнесенные под разными углами по фронту и на две-три линии в глубину, групповые окопы для пехоты, отрытые на отделение, причем отрытые как положено, глубиной в полный рост, с брустверами и бойницами, да еще обшитые (на военно-инженерном жаргоне - одетые) жердями и бревнами для защиты от осыпания при близких разрывах бомб и снарядов.
        Между ними недурственные, высотой минимум полтора метра, ходы сообщения, идущие не только по фронту, но и в глубину обороны, а там примыкающие к щелям. Чуть дальше от переднего края обороны, по фронту и на флангах, окопы для станковых пулеметов и минометов, тоже добротные, глубокие, с укреплением стенок и краев деревом. Пока открытого типа, но, наблюдая деятельную суету по стаскиванию к ним бревен, жердей и досок, Карбышев не сомневался, что очень скоро эти открытые окопы превратятся в блиндированные, хорошо замаскированные пулеметные и минометные гнезда, которые противнику будет весьма сложно подавить даже штурмовой авиацией, а уж артиллерией и подавно.
        Разбросанные тут и там, хорошо замаскированные узкие и глубокие, более двух метров, рвы-щели, причем не прямые, которые только от поперечного огня артиллерии хороши, но изломанные буквой «Г», то есть хорошо защищающие и от воздушной атаки с любого направления. Тоже пока не покрытые сверху защитным настилом и с неодетыми деревом стенками, но уже сейчас вполне способные выполнять свои функции защиты от снарядов, бомб и осколков.
        Окопы для бронетехники… Вот тут он удивился уже всерьез.
        Окоп для малого разведывательного плавающего танка Т-40, с его крупнокалиберным пулеметом ДШК, способным вести зенитный огонь, располагался на краю аэродромного поля со стороны шоссе и был подготовлен всего один, без запасных позиций, что вообще-то было неправильно. Но зато это был такой окоп… Воистину, всем окопам окоп!
        Он был выполнен в двух уровнях, то есть со ступенькой чуть выше середины, позволяющей Т-40 сначала скрываться в окопе полностью, где он весь был ниже уровня земли и потому практически неуязвим для настильного огня, и откуда сам мог вести огонь только в воздух, по самолетам, а потом, выезжая из окопа задним ходом наполовину, на эту ступеньку, показывать над уровнем земли только башню и тогда вести огонь по наземным целям, самому оставаясь при этом хорошо скрытым и малоуязвимым.
        Такую сложную и намного более трудозатратную, но зато очень эффективную именно для обеспечения боевой живучести, конструкцию танковых окопов Карбышев видел впервые - в войсках и обычные-то окопы для техники, по башню, танкисты не любили и старались всячески от их рытья уклониться, мотивируя тем, что «танк в бою - это скорость, маневр, броня, огонь…», а вовсе не зарытая в землю огневая точка. Отчасти их нежелание окапывать свою технику можно было понять - попробуй-ка вырыть здоровенную яму в земле, да потом еще и одеть стенки деревом, укрепить края, замаскировать, и все это силами одного экипажа из двух-трех-четырех человек, в зависимости от типа танка.
        «Экипаж трехбашенного Т-28, конечно, побольше, но там и сам танк такая здоровенная махина, что ты попробуй его хотя бы по башни окопай… - фыркнул Карбышев, внимательно наблюдая, как экипаж Т-40 маскирует окоп ветками по углам, создавая впечатление зарослей кустарника на лугу. - А здесь, навскидку, с учетом въездов-съездов, почти шестьдесят кубометров грунта надо было вынуть, больше чем в три раза от того, как если бы для него обычный окоп, по башню, делали. Поэтому, наверное, окоп для танка и выполнили только один - его, если одним лишь экипажем из двух человек копать, так почти двое суток нужно, и это только земляные работы, без укрепления стенок и краев, без донного водосборного колодца, без подстилающего слоя досок или бревен под гусеницы, понятно, что здесь копали «всем миром», но даже если сразу десять человек задействовать, так только землю почти половину светового дня кидать придется.
        Интересно, кто это такой оригинальный двухъярусный окоп выдумал, и насколько он по уровню защиты превосходит обычный, который только по башню? А еще интересно, стоит такая идея всех трудозатрат на нее, или три обычных (основной и два запасных) окопа вместо одного глубокого для боя все же удобнее будут? Нет, сейчас, пожалуй, эти вопросы выяснять не буду - дождусь лейтенанта Иванова, с ним и поговорю».
        Окопы для пушечных броневиков БА-10 тоже вызвали удивление и новые вопросы. Их-то как раз наделали с избытком, не менее двух-трех запасных позиций на каждую единицу брони, это было хорошо и правильно, но удивило не это, удивила именно их конструкция, полностью не похожая ни на стандартный танковый, по башню, ни на здешний, глубокий.
        Начать с того, что сами окопы, то есть земляные ямы с пологим задним въездом-выездом, были крайне малы по глубине - примерно до середины моторного отсека. Выше, до уровня башни, по краям окопов была устроена подковообразная обваловка из хорошо утрамбованных мешков с землей, в два слоя по ширине и в несколько слоев по высоте, для прочности скрепленных между собой завязками и дощатыми стяжками, а изнутри укрепленных бревнами и досками на всю высоту обваловки.
        Вся эта конструкция была хорошо замаскирована ветками деревьев и кустарников, но сама идея такой защиты броневиков, вместо обычного и надежного окопа по башню, представлялась Карбышеву спорной.
        Способ организации защитных сооружений с использованием специальных, унифицированных по размерам земленосных мешков, разработанных для полевой фортификации еще во время Первой мировой войны, он, конечно, знал, а воюя в ходе той войны на различных военно-инженерных должностях, сам неоднократно и с успехом их использовал, но здесь и сейчас, ему была непонятна именно сама разница в подходах к организации защитных укрытий для танка и броневиков.
        «Это, получается, уже не окоп, а комбинированное защитное сооружение… Интересно, зачем было огород городить и так извращаться, когда вырыть простой окоп по башню и проще, и надежнее? Мешки - они для быстроты хороши, для скорости возведения укрытий от пулеметов, малокалиберной артиллерии… опять же, минометный обстрел неплохо держат. А вот насчет остального… тут все не так однозначно.
        К примеру, если рассматривать здешние условия обороны - первое прямое попадание 75-миллиметрового снаряда немецкой полевой пушки защитная обваловка выдержит, хоть и начнет разрушаться в месте удара, а вот насчет второго снаряда в то же место или рядом я отнюдь не уверен. Про легкие 105-миллиметровые гаубицы и говорить нечего - им такая защита на один зуб.
        И тогда, получается, защита броневиков в бою таким способом представляется нерациональной и даже неумной, но вот все остальное, что я здесь успел увидеть, сделано совсем не глупо, а наоборот, очень даже рационально. Но поскольку, по правилам классической логики, одно и то же событие в одной и той же системе оценок не может быть одновременно и рациональным, и нерациональным, из этого несоответствия можно сделать лишь один непротиворечивый вывод: я пока просто не понимаю логики такого подхода к окапыванию броневиков и не знаю причин, повлекших за собой это решение. А значит, этот вопрос предстоит дополнительно прояснить в разговоре с командиром здешней бодрой компании - лейтенантом Ивановым.
        Кстати, если говорить о компании, очень уж она разномастная. Я до войны нигде таких штатов и такого сочетания пехоты, бронетехники, артиллерии и транспорта не видел. По составу это скорее напоминает сборную солянку из «кусочков» от разных частей, но надо признать, все вместе эти «кусочки» смотрятся весьма гармонично… В отличие от наших предвоенных идей «механизированной» кавалерии, пулеметно-артиллерийских батальонов без средств перевозки и механизированных танковых корпусов, насыщенных обычной пехотой, которая наступала за танками именно пешком.
        Либо наши военные на самом верху одумались и осознали необходимость такого… «гармоничного» совмещения пехоты, артиллерии и бронетехники в составе единых подразделений, либо такое совмещение является персональным «тактическим изыском» лейтенанта Иванова… И это еще одна тема для разговора с ним…»
        Второе, что его здесь очень приятно удивило, и даже поразило - сами люди, защитники аэродрома, точнее, их взгляды, выражение глаз…
        Карбышев за эту первую, скорбную неделю войны успел заглянуть в глаза многим бойцам и командирам, и то, что он там видел, тяжелым камнем ложилось на сердце. Неуверенность, ошеломление, разочарование, смятение, тщательно скрываемый страх неизвестности, отчаяние от осознания безысходности, вызванное бесполезностью и безрезультатностью своих усилий.
        А здесь… Здесь он видел совсем другие глаза - веселые, спокойно-сосредоточенные, невозмутимые, некоторые шальные и бесшабашные, нетерпеливые, словно поскорее ждущие боя, но ни одного потухшего взгляда побежденного, ни одного растерянного, сломленного печальными обстоятельствами взгляда он так и не увидел.
        Да и сами бойцы - он видел уверенных в себе, решительных и энергичных воинов, которые совсем не боялись предстоящего боя и немцев. Сытые, хорошо обмундированные и экипированные, многие даже с различными неуставными излишествами, в виде трофейного оружия и амуниции, все они, свободные от несения службы в боевом охранении, не спали и не прятались по углам в одиночестве, погружаясь в тягостные думы о своей дальнейшей судьбе и возможной скорой смерти на этой войне, как это делали многие рядовые бойцы в ходе панического отступления от Гродно советских войск.
        Нет, вместо этого они, перебрасываясь шуточками, весело таскали бревна, жерди, доски и мешки с землей, продолжая укреплять и дооборудовать свои оборонительные позиции.
        А еще - практически все они выглядели опрятно, то есть были помыты, побриты и в чистом, явно недавно стиранном, обмундировании. Нет, на земляных работах Карбышев наблюдал и грязные, сильно поношенные гимнастерки с галифе, но это, как ему пояснили, была уже траченная службой подменка, которую рачительный старшина, руками своих помощников, собирал после боев, отстирывал, чинил-штопал и потом выдавал на грязные работы, чтобы свежее обмундирование почем зря не изнашивать. Он же заботился и о том, чтобы у всех в отряде была возможность регулярно мыться, бриться и стричься, для чего в отряде имелись несколько парикмахеров и даже брадобрей (для тех, кто сам не мог или не умел), найденные старшиной среди беженцев и теперь вроде как вольнонаемные служащие РККА. Столь совершенную организацию хозяйственного обеспечения службы в боевых условиях Карбышев на этой войне тоже видел впервые…
        «Как же все-таки непохожи эти энергичные и уверенные в себе бойцы на тех усталых, утомленных постоянными боями красноармейцев, которых я видел до этого в составе отступающих войск первого эшелона обороны, - подумал Карбышев, наблюдая их бодрую суету. - Очень мне интересно, что же такого сказал, а скорее сделал - слова сейчас немногого стоят - их командир, лейтенант Иванов, чтобы они вдруг так резко изменились. Точнее, изменились не они сами - изменилось их отношение к войне и бою, их внутренняя самооценка. Об этом надо будет обязательно с ним поговорить».
        Командовал этой бодрой суетой, этим деловитым людским муравейником все тот же старшина Авдеев, и, что для генерала было весьма удивительно, его слушались беспрекословно даже те, кто был гораздо старше его по званию - например, те же летчики с тремя, а некоторые и с четырьмя кубарями в петлицах. Он же обеспечивал и «материальную составляющую» для строительства оборонительных позиций, организовав рубку и пилку окрестных деревьев при помощи немецких двуручных цепных бензомоторных пил, найденных в залежах трофейного имущества здесь же, на аэродроме.
        Причем вырубка леса проводилась не абы как, а по определенному плану - сразу в нескольких местах, причем так, чтобы в лесном массиве не было проплешин, видимых с воздуха, и в то же время получались весьма протяженные, извилистые просеки, скрытые кронами деревьев, где можно было прятать от обнаружения противником технику, транспорт и вообще все, что душе угодно.
        Карбышев, уже давно привлеченный звуками моторов и лязгом цепей бензопил, тем не менее сдержал свой первоначальный порыв, сначала закончил вдумчивый осмотр оборонительных позиций, потом еще осмотрел трофейные немецкие малокалиберные скорострельные зенитки, уже установленные в кузовах немецких же грузовиков и сейчас тоже замаскированные под деревьями, и только потом отправился смотреть, что и чем там пилят.
        Осмотрел импровизированные «лесозаготовки», высоко оценил, как саму идею «выпиливания» просек, так и хорошую организацию самого процесса валки деревьев с последующей их разделкой на бревна, жерди и ветки, которые потом использовались как маскировочный материал.
        Потом отошел подальше, чтобы шум и треск не мешали процессу размышлений, и устроился в тени развесистого дуба на границе летного поля, чтобы подвести итоги своих наблюдений и спокойно обдумать увиденное.
        «Надо же, трофейные немецкие бензопилы… Неожиданно. Зато теперь стало понятно, каким образом местные фортификаторы так быстро себе оборону построили… Подозреваю, у них тут, в немецких запасах, складированных на аэродроме, и кирки да большие саперные лопаты нашлись, а я-то все голову ломал, потому как не сходились у меня объемы земляных работ и человеко-часы производства этих работ обычными пехотными лопатками.
        Так они, глядишь, уже сегодня к концу дня перекрытия окопов, ходов сообщения и щелей закончат, а завтра блиндажи строить начнут, в три наката, как положено. Их тогда отсюда даже штурмовые пикировщики выковырять не смогут… Ох, и интересные тут дела творятся!..
        В целом, уже сейчас, будучи еще не совсем законченной, оборона крепкая и в инженерном отношении организована на «отлично» - я такого качественного подхода к полевой фортификации на этой войне еще не видел. По перспективам: немецкий пехотный батальон наверняка об нее все свои зубы обломает, причем безрезультатно, а полку тут и развернуться-то негде, так что все перспективы долгого и успешного удержания аэродрома налицо… Но посмотреть на ход и результаты оборонительных боев было бы очень интересно для накопления статистического материала по эффективности инженерного обеспечения обороны в современной войне.
        При этом сама инженерная школа, которую я здесь увидел, весьма своеобразная и содержит оригинальные идеи, которых, насколько я помню, в предвоенных программах обучения специалистов военно-инженерного дела не было. Отсюда вопрос: что это? Нестандартные озарения дилетанта, или наоборот, высокий профессионализм и развитие военно-инженерного искусства на основе нового, малоизвестного пока боевого опыта?
        И вот не думаю я, что все эти изыски военно-инженерного обеспечения обороны - заслуга местного старшины. Нет, руки, безусловно, его и бойцов под его руководством, но вот голова, то есть планирование, размещение на местности, объектная спецификация возводимых сооружений… Либо это сам лейтенант Иванов, либо у него в отряде уже есть хороший военный инженер, но я почему-то склоняюсь именно к первому варианту - он сам.
        Кхм, подводя общие итоги всему, что я тут увидел, следует признать, что я со все большим нетерпением ожидаю знакомства с этим, столь одаренным в различных областях военного дела, молодым командиром…»
        Вместе с неспешными размышлениями подкралась легкая приятная расслабленность, которая затем плавно, незаметно, погрузила уставший организм в сон. А вот пробуждение было резким, словно от толчка - его спровоцировали звуки общей суматохи и взбудораженности среди защитников аэродрома.
        Карбышев, спросонок решивший, что надвигается противник и идет подготовка к бою, очень быстро понял, что это не так, и, успокоившись, осмотрелся уже более внимательно.
        Все неотложные работы, вроде дальнейшего обустройства боевых позиций или валки деревьев, продолжались в прежнем режиме. Но вот бойцы отдыхающей смены, до этого вольготно развалившиеся кто где на свежей травке в тени деревьев и с голым торсом - они сейчас поспешно стягивались в район кухни, к расположенным там в один ряд умывальникам, где быстро умывались и потом натягивали гимнастерки, ремни, проверяли друг у друга уставной внешний вид.
        «Ого, ты погляди, как все забегали, засуетились… Внешним видом своим озаботились, не иначе, ожидается скорое прибытие командира отряда, лейтенанта Иванова. Давненько я такого оживленного старания при подготовке к встрече начальства не видел, и это еще один плюс в его пользу - значит, командные компетенции на высоком уровне.
        А вот что касается умывания - оно и мне, пожалуй, лишний раз умыться не помешает, на такой-то жаре. Заодно и уточню, почему меня о скором приезде лейтенанта Иванова не предупредили».
        Карбышев, не торопясь, давая время умыться всем желающим, направился в сторону кухни, где рассчитывал сначала поговорить со старшиной Авдеевым.
        Но уже на подходе резко передумал и решил сначала послушать… Старшина Авдеев очень спокойно, можно даже сказать, интеллигентно, то есть без криков и матерной брани, воспитывал одного из бойцов.
        - Ты, сынок, если вдруг когда в своей деревне, или откуда там ты на службу прибыл, окажешься, так вот там ты, если по большой нужде до ветру сходишь, свои портки можешь обратно не натягивать - так и ходи, а они пусть по земле да по грязи у тебя волочатся. А что, тебе не привыкать грязнулей, как та свинья из лужи, ходить. Или вообще, сними да выброси те портки, когда они от грязи совсем уже в непотребство превратятся, да и ходи по деревне без них, только рубаху свою, тельную, пониже натягивай, чтобы люди твои причиндалы и задницу, такую же грязную, как ты сам и есть, меньше видели… И знаешь, сынок, почему я это все тебе советую?
        Здоровенный, высокий и широкий детина лет двадцати в замызганном обмундировании с пустыми пехотными петлицами, с густой многодневной щетиной на простоватом лице, в ответ на вопрос старшины только опустил голову и виновато шмыгнул носом.
        - А советую я тебе это потому, что в родной деревне ты своему внешнему виду полный хозяин, - продолжил старшина, так и не дождавшись ответа, - и там ты хоть вовек не мойся, не стирайся, бороду не брей - на все твоя воля, а стыд глаза не выест. Но здесь армия, сынок, здесь порядок один для всех и требования к внешнему виду тоже для всех единые. Поэтому, если ты, по свинской натуре своей, привык грязнулей ходить, потому как во всех местах чесаться тебе не лень, так от этого надо как можно быстрее отвыкать, иначе, как говорят знающие люди, по службе очень сильно не повезет… Ну вот скажи мне, как ты, в таком виде, в общий строй встанешь да командиру отряда на глаза покажешься? Что он о тебе подумает? И что потом сделает?
        - Так, это… - решился ответить воспитуемый, - меня еще со вчера, сразу после боя, с напарником в дальний секрет направили и только утром сменили, вот я и не успел…
        - «Не успел…» - язвительно повторил Авдеев. - Чего же ты не успел, детинушка? Не успел сообразить, что утром тоже помыться можно было? А для кого, по-твоему, именно утром, после кормежки, здоровенная бочка горячей воды нагрета была? Для кого рядом мыло, полотенца, бритвенные принадлежности разложены были? Или ты не видел, как другие бойцы, которые тоже ночью задействованы были, сразу после завтрака мыться-стираться отправились?
        - Так я думал, вечером и побреюсь и простирнусь, кто ж знал, что лейтенант Иванов уже сегодня приедет…
        - «Кто ж знал…» - передразнил здоровяка Авдеев. - Тебе, грязнуля ты безголовая, ничего о планах да поступках командира нашего отряда знать и не полагается - твое дело постоянно в чистоте да опрятности себя блюсти, вот и вся нехитрая премудрость. Ты хоть понимаешь, что тебя, за неряшливость твою, лейтенант Иванов запросто может из нашего отряда выгнать? И воюй потом как знаешь и где придется.
        - Не… не надо из отряда, - слегка запинаясь от волнения, взревел здоровяк, - я это… я воевать… больше не повторится… Вот…
        - Ладно уж, гроз… грязный воин, - смягчился старшина, - на первый раз два наряда вне очереди отработаешь, но на будущее смотри у меня!.. А сейчас - пулей лети в умывальник, потом к нашему каптерщику. Он выдаст тебе чистое обмундирование, из подменного. Там же тебя и побреют скоренько, я распоряжусь. До приезда Командира еще минут десять-пятнадцать, да и как приедет - построение не сразу будет, так что вполне можешь успеть. Все уразумел? Тогда давай, шевели своими булками, сынок, время поджимает…
        Карбышев, еле сдерживая смех от красочных эпитетов и образных сравнений старшины, дождался окончания воспитательного процесса и только потом обозначил свое присутствие.
        - Силен, старшина, крепко ты этого грязнулю пропесочил, я аж заслушался. И что, лейтенант Иванов его действительно выгнал бы?
        - Товарищ генерал-лейтенант, а я как раз к вам собирался, доложить, что дальний дозор на шоссе Командира встретил, и примерно через четверть часа он будет здесь, - невозмутимо доложился Авдеев. - Что же касается этого неряхи, нет, конечно, это я так, для пользы воспитания, краски немного сгустил, чтобы того здоровенного кабана проняло. Так-то он парнишка неплохой - из бывших пленных, что мы вчера у немца отбили, в бой идти добровольцем вызвался и воевал храбро, в атаке на немцев словно яростный пес бросался. А его оплошка по внешнему виду - так он в отряде всего ничего, еще и двух дней не прошло, вот и не привык пока, что у нас с гигиеной строго и командование помывку да стирку личного состава на последнюю очередь не ставит. Ничего, как обвыкнется немного, справный боец будет…
        Глава 14
        - Товарищ генерал-лейтенант, а может, все-таки самолетом и сразу в Белосток?..
        - Нет, лейтенант, женщин, детей и стариков вместе со всеми моими помощниками отправляйте, а я пока здесь останусь… Посмотрю, понаблюдаю…
        Сергей с огромным трудом удержался, чтобы не сплюнуть от досады - вот не зря говорили древние насчет осторожности в своих желаниях, ибо они могут исполниться… в том смысле, что он активно искал Карбышева, нашел его и тем самым принял на себя определенную ответственность за его дальнейшую судьбу, а тот… Вот не хочет он в тыл, в безопасность, хочет именно на передовой, лично и собственными глазами, сражение с немцами на заранее подготовленных позициях понаблюдать.
        Первым чувством Сергея, когда он прибыл на аэродром и узнал, что Игорь Петров в своем разведпоиске нашел-таки Карбышева, была чистая, светлая радость. Радость оттого, что теперь этот сильный духом и достойный во всех отношениях талантливый генерал, отдавший всю свою жизнь служению Родине, не сгинет в застенках фашистских концлагерей после долгих лет пыток и издевательств, что теперь его жизнь и судьба пойдут по другому пути: по-прежнему безусловного служения Отечеству, но без мучений и преждевременной смерти. Он и искал-то его, по большому счету, именно потому, что знал о нахождении Карбышева в начале войны именно здесь, на местном театре военных действий, и имел шанс его найти своими возможностями, а значит, спасти хорошего человека и истинного патриота России от плена и смерти в этом плену.
        Варианты использования генерал-лейтенанта на благо Белостокского оборонительного района, путем задействования его энциклопедических знаний и огромного боевого опыта военного инженера-фортификатора, замелькали в мыслях уже потом, и все они выглядели как приятный бонус и великолепные перспективы, если Карбышев согласится принять на себя организацию и руководство всеми инженерными подразделениями намечающегося укрепрайона.
        Вот только для этого было крайне желательно убрать пожилого генерала с передовой подальше - туда, где он сможет спокойно и в безопасности заниматься любимым делом инженерного оборудования оборонительного плацдарма, попутно передавая свой опыт и знания старательным ученикам. А здесь как раз и удачная оказия подвернулась: сегодня в ночь освобожденные на аэродроме из плена «Сталинские соколы» трофейные «юнкерсы» под Белосток перегонять будут, вот Сергей сразу и прикинул, что этими самолетами и беженцев, что с Карбышевым пришли, и его самого, вместе с его помощниками, можно будет вполне безопасно в тыл переправить.
        Но здесь и возникла проблема: Карбышев, зацепившись за развитую полевую фортификацию на оборонительных позициях аэродрома, ни в какую не хотел улетать, желая лично оценить эффективность построенной обороны.
        Оно бы и ладно, все равно ничего здесь фашиствующим ублюдкам не обломится, окромя широкомасштабных пи…лей, - но вот как он потом, самостоятельно, отсюда до Белостока добираться будет?
        «…Получается, за ним чуть позже сюда еще раз ехать придется, и потом, уже с ним, в Белосток? Но отсюда в Белосток прямой дороги нет, надо будет тогда либо возвращаться обратно в Суховолю, и потом оттуда по шоссе, либо ехать дальше по рокаде, до Осовца, и оттуда потом поворачивать на Белосток, но Осовец сейчас штурмуют немцы, и там их до черта…
        Нет, тема про Осовец и его освобождение однозначно стоит в планах, поскольку тут тебе и наши предвоенные запасы, и трофеи, и еще один важный узел обороны по рокаде, и перекрытие второго магистрального шоссе от границы… Да и морально-политические мотивы никуда не делись - крепость Осовец, овеянная славой героической обороны и «атаки мертвецов» еще в Первую мировую войну, это самый сильный сейчас (пока советскому народу неизвестно про героическую оборону Брестской крепости) наглядный пример, символ мужества и боевой стойкости русской армии, поэтому негоже ее в грязных фашистских лапах оставлять, как, кстати, и Брестскую крепость с ее гарнизоном, все еще сражающимся в полном окружении.
        Но это все чуть позже, потому что для этого и сил со средствами огневого поражения значительно больше нужно будет собрать, и планирование операции обеспечить… И, кстати, Карбышев тут тоже сможет помочь, потому что он особенности местности и здешних долговременных оборонительных сооружений по личному опыту еще той войны очень хорошо знает.
        А вот прямо сейчас планы войны совсем другие, и повторный возврат на аэродром, за генералом, в них никак не вписывается. Попробовать еще раз?..»
        Карбышев, старательно подавляя добродушную, чуть лукавую улыбку, с большим интересом наблюдал за отголосками эмоций на лице удрученного лейтенанта Иванова, ожидая, какие еще тот придумает аргументы, чтобы снова попытаться уговорить его отправиться в тыл.
        Этот лейтенант ему глянулся сразу, с первой минуты общения, и к заочной приязни добавилась симпатия очная, к тому же явно взаимная. Может, это произошло оттого, что Карбышев ясно увидел: ему здесь действительно рады, и радость эта искренняя, без задних мыслей, без корысти и притворства - простая человеческая радость. А может, потому, что Карбышев, заглянув в глаза лейтенанту, неожиданно для себя увидел там не наивный взгляд неопытного, только совсем недавно из училища, молодого командира, нет - он увидел глаза много повидавшего и пережившего, не раз побывавшего в бою воина и многоопытного командира, с которым можно будет говорить на равных, на одном уровне понимания сложных и не всегда объяснимых событий этой войны.
        Познакомились, лейтенант Иванов коротко доложил оперативную обстановку как на Белостокском выступе в целом, так и в зоне боевых действий его отряда. И тогда же, практически сразу, сделал первую попытку уговорить его лететь в Белосток, что в намерения Карбышева пока не входило - он хотел посмотреть хотя бы первый бой. А в Белостоке, в плане первоначальных мероприятий по организации системы военно-инженерного обеспечения оборонительных рубежей, пока и его помощники справятся - тем более что сами оборонительные рубежи еще даже не определены и только формируются по фактам боестолкновений советских и немецкий войск на некоем плацдарме, имеющем весьма размытые границы.
        Получив отказ, Иванов не стал настаивать, вместо этого извинился и перед дальнейшим разговором попросил немного времени, чтобы сначала уладить срочные дела, ради которых он прибыл (а также, как подозревал сам Карбышев, чтобы придумать и продумать новые доводы для уговоров). Это многоопытный генерал тоже отметил ему в плюс: сначала дело, потом разговоры. Конечно, разрешил, а сам отправился следом - понаблюдать вживую, какой из лейтенанта Иванова командир, ему было очень интересно.
        Срочными делами лейтенанта оказались прибывшие вместе с ним средства усиления в виде артиллерии и броневиков - последних Иванов притащил с собой изрядно: шесть новейших пушечных БА-10М и десяток легких пулеметных БА-20. К ним в довесок, так сказать, в «комплект поставки», шли без малого полтора десятка мотоциклов, как трофейных немецких, из них пара с колясками, пулеметных, так и отечественных - весьма неплохих и надежных легких разведывательно-связных Л-300.
        И здесь лейтенант Иванов снова удивил - мало того, что он, несмотря на наличие в Суховоле изрядного количества отбитых у противника советских танков (Карбышев про обильные трофеи уже знал из его доклада), лейтенант явно отдавал предпочтение колесной броне, и это было странно, потому как шло вразрез с предвоенными воззрениями на повсеместную и доминирующую роль танков в составе всей бронетехники Красной армии (оттого и наклепали их перед войной совокупно более десяти тысяч). Так еще и командовать всей этой колесной броней, которой, с учетом уже имеющихся в обороне аэродрома машин, набиралось больше, чем на автоброневую роту, Иванов определил… всего лишь молоденького старшего сержанта. И это при том, что среди освобожденных пленных было немало командиров в лейтенантском звании…
        Что касается прибывшей с лейтенантом артиллерии, она вся почему-то оказалась трофейной и была представлена шестью немецкими 75-миллиметровыми легкими пехотными орудиями, по классу и калибру сходными с советскими 76-миллиметровыми полковыми пушками, а также двумя немецкими 81-миллиметровыми минометами, что тоже вызвало недоумение, ведь в Суховоле хозяйственные немцы успели собрать изрядное количество брошенной при отступлении советской артиллерии.
        Карбышев смотрел, слушал, осмысливал и готовился удовлетворить свое любопытство в долгом, интересном общении. При этом для себя он уже решил, что перед разговором надо как-нибудь сблизить, выровнять уровни общения, потому как слишком неравные статусы простого лейтенанта и генерал-лейтенанта доверительности в разговоре отнюдь не способствуют…
        Он уже заметил, что лейтенанта Иванова в отряде избегают называть по его невеликому званию и частенько именуют просто «Командир», произнося это слово как имя собственное, а сам лейтенант против такого… послабления субординации отнюдь не возражает, но ему подобное обращение к Иванову было невместно. Можно, пожалуй, попробовать применить опыт и традиции старой русской армии, где в определенных случаях для неформального общения существовала команда: «Без чинов…»
        Вот только сначала надо мягко избавиться от настойчивых попыток лейтенанта обеспечить безопасность самого Карбышева путем отправки его в тыл. Иванов сделал уже два захода, каждый раз приводя новые аргументы. Сейчас, наверное, попытается в третий раз, и, пожалуй, хватит на этом… Но надо мягко, аккуратно, чтобы зря не обижать человека - не для себя ведь старается и не за себя переживает…
        - Товарищ генерал-лейтенант, ну вы поймите…
        - Нет, нет и еще раз нет, товарищ лейтенант, - добродушно улыбнулся Карбышев, - вы меня не убедили, а потому «юнкерс» сегодняшней ночью полетит в Белосток без меня. И вот что, давайте-ка мы с вами, в неофициальной обстановке, будем общаться без чинов, а то за всеми этими уставными обращениями ненароком и саму нить беседы потерять можно. Вас ведь, если я не ошибаюсь, Сергеем Ивановичем именуют? Вот и прекрасно, а мое имя и отчество вам тоже известно. Так вот, Сергей Иванович, повторюсь - в тыл я сегодня не полечу, очень уж тут у вас интересно все для обороны устроено, я бы даже сказал - в лучших традициях военно-инженерной науки. Вот мне и любопытно будет посмотреть, как немцы не нашу пехоту в чистом поле, а хорошо подготовленные оборонительные позиции штурмовать попробуют, как им такое понравится… и во что обойдется.
        Сергею стало окончательно ясно, что переубедить Карбышева он не сможет: тот, по каким-то своим причинам, уперся и ни в какую не желает улетать в штаб группировки. А значит, и настаивать дальше бесполезно, только зря время терять.
        «Жаль, очень жаль! Это был бы самый простой и самый безопасный способ эвакуации… Ладно, оставим пока, не будем попусту нервировать старого заслуженного генерала. А вот некоторые его иллюзии надобно разъяснить…»
        - Вполне понимаю ваше любопытство, товарищ ген… Дмитрий Михайлович, да только никаких крупных атакующих сил противника вы здесь еще день-два как минимум не увидите. Да и позже, вряд ли тут что-нибудь особо для вас любопытное или интересное происходить будет.
        - Вот как, Сергей Иванович? И почему же это, скажите на милость?
        - Да потому, что этот аэродром - слишком важный в оперативно-тактическом отношении объект, чтобы вокруг него соревнование пехотных тактик устраивать и противнику атакующую инициативу отдавать. Вследствие чего рокаду, то есть единственное здесь шоссе, по которому для атаки аэродрома можно подвезти хотя бы легкие стопятимиллиметровые гаубицы на конной тяге, не говоря уже о тяжелой артиллерии, мы перекрыли в обе стороны и их артиллерию сюда не пустим. Танков, чтобы подойти по окрестным лесам и болотистым лугам, у немцев в пехотных дивизиях нет, а колесные броневики их разведбатов, опять же, пойдут по шоссе, где их наши пушечные БА-10 встретят… и там же и оставят, в виде металлолома. Остается только штурмовая авиация, но ее когда еще с направлений главных ударов снимут, если вообще снимут, ибо этот аэродром, при всем его оперативно-тактическом значении, все же отнюдь не Ватерлоо, не настолько важное поле битвы, чтобы сюда авиацию, заранее расписанную для других, гораздо более важных задач привлекать. А сама немецкая пехота, в одиночку, пусть даже используя свои штатные семидесятипятимиллиметровые
пехотные орудия и восьмидесятиодномиллиметровые минометы, которые они смогут припереть на собственном горбу, против наших позиций, усиленных броней и такой же артиллерией, которую я сюда только что привез, это, как говорят в Одессе, «не делайте мне смешно». Ну, и на что тогда вам тут будет любопытно смотреть?
        - Гм, Сергей Иванович… Это получается, вы решили противника на подходе к аэродрому раздергивать и его средства усиления еще на марше выбивать… Разумно, очень разумно. Тогда у вас получится оборона с элементами активных, маневренных действий… Прямо по Свечину, хотя его идеи в области организации активной обороны, как и сама концепция стратегической обороны, в нашей армии не приветствуются… Если так и если у вас все получится, - а вы, похоже, непоколебимо уверены, что вашим бойцам это полностью удастся, - тогда, действительно, ничего интересного здесь, в окопах, кроме самого факта нашей победы, я не увижу, потому что самое интересное будет происходить там, на дороге… Но тогда некоторые ваши решения по строительству земляных оборонительных сооружений мне представляются несколько избыточными… Вот взять, для примера, «двухэтажный» танковый окоп… Он, как мне кажется, для очень серьезного боя предназначен, да и по трудоемкости трех обычных стоит, а тут, как вы утверждаете, серьезных боев не предвидится. Или все же?..
        - Нет, Дмитрий Михайлович, не предвидится… По крайней мере, неделю не предвидится, как минимум. А что до танкового окопа, то признаюсь вам - он действительно именно здесь и сейчас не особо нужен, хватило бы пары разнесенных по фронту обороны простых окопов, по башню. Как не особо пока нужны и верхние перекрытия на ходах сообщений, перекрытия щелей, глубокие полукапониры для артиллерии, которые сейчас будут рыть мои бойцы. Хватило бы простых орудийных окопов с запасными позициями. А все эти излишества - они для тренировки и обучения, чтобы мои бойцы, пока время есть и противник не давит, потренировались в том, «как надо»: как должно готовить оборонительные позиции и качественно зарываться в землю. Это и им в опыт да в мастерство, и тем, кто нас вскоре здесь сменит, наглядное пособие по правильной фортификации рубежа обороны. Да и в бою потом, когда увидят, насколько собственных потерь меньше и воевать удобней, сразу в голове правильным образом отложится, а то не любит пока наша «самая наступающая» армия окапываться.
        - Это да, Сергей Иванович, это вы абсолютно правильно отметили - не любит… А вот скажите мне, почему тогда и для броневиков такие же глубокие окопы, как для танка, не отрыли? Или просто времени да сил не хватило?
        - Нет, Дмитрий Михайлович, тут другие причины. Вы ведь уже обратили внимание, насколько здесь грунты водонасыщенные? Вон, даже в пехотных окопах, не будь там водосборных колодцев и подстилающей решетки из жердин, бойцы уже хлюпали бы сапогами по воде или жидкой грязи. Танку Т-40 пофигу… извините, я хотел сказать - ему все равно, он гусеничный и своими гусеницами, да еще по настеленным бревнам, легко и быстро, хоть на среднюю площадку, хоть совсем из окопа выскочит. А вот с колесной броней такой способ не пройдет - там, даже если только по башню в землю зарывать, не менее двух метров глубины понадобится, а это значит влага и грязь на дне окопа, и тогда, даже с их штатными «типа гусеничными» цепями «Оверолл» на задних колесах, велика вероятность буксования на мокрых и скользких бревнах, то есть выкарабкиваться из таких окопов колесная броня будет «медленно и печально», а нам это совсем не подходит. Вторая причина вытекает из первой и заключается в том, что при глубоком окапывании броневиков теряется их главное преимущество перед гусеничной техникой - скорость и маневренность на ровных маловодных
грунтах. А вот так, с использованием неглубоких сухих окопов, деревоземляных обваловок и сменных позиций, мы получаем и хорошую защиту в бою, и свободу маневра, как в том же бою, так и после боя, для возможного преследования отступающего противника или быстрого выполнения каких-либо иных задач на выезде.
        Кстати сказать, при использовании окопов или таких вот деревоземляных обваловок пушечные бронеавтомобили, с их более тонкой броней, по боевой эффективности в условиях оборонительного боя ничем не уступают нашим легким танкам - это и в боях за Халхин-Гол было отмечено, и я лично, уже здесь, на этой войне, удостоверился.
        - Интересно… - задумчиво пробормотал Карбышев. - Я, признаться, так глубоко в нюансы защитных сооружений для колесной бронетехники не погружался, она по нормативам все больше для разведки предназначена, а там окопы как-то не особо и востребованы были. И вот, кстати, еще о броневиках! Я уже успел заметить, что вы, Сергей Иванович, отдаете явное предпочтение именно колесной броне, в то время как основой бронетехники во всей Красной армии является именно гусеничная, сиречь танки. К тому же вы сами, совсем недавно, докладывали, что в Суховоле, на сборном пункте советской техники и вооружения, было захвачено изрядное количество советских танков, многие из которых можно достаточно быстро отремонтировать и использовать в бою. И экипажи для них, из числа бывших пленных, в том числе задействованных немцами для ремонта собранной бронетехники, сформировать несложно. А с собой привели только колесную броню… Этому есть какое-то рациональное объяснение, или вы просто очень любите боевую технику на автомобильном ходу?
        - Знаете, Дмитрий Михайлович, в Красной армии вообще, на мой взгляд, излишне увлеклись танками, - недовольно проворчал Сергей, словно не замечая того недоуменно-удивленного взгляда, с которым воззрился на него Карбышев, - вместо того, чтобы создавать инфраструктуру их боевого использования, технической эксплуатации и ремонта в боевых условиях. В результате Красная армия имеет чертову прорву танков, но не имеет ни бронетранспортеров, ни самоходной артиллерии, ни самоходных зениток на гусеничном ходу, ни бронированных ремонтно-эвакуационных машин на танковой базе, страдает от крайне недостаточного количества специализированных гусеничных арт-тягачей и столь же недостаточного наличия подвижных ремонтных авто-танко-тракторных мастерских… А у немецкой армии все это есть, вот и воюй потом с ней, одними танками… Да и сами танки… Наклепали огромное количество одинаковых по классу, но разных по конструкции, запчастям и эксплуатационным расходникам машины, вот и бросаем их теперь при отступлении, потому что либо не умеем или не можем быстро отремонтировать, либо нет нужных запчастей и требуемого сорта
топлива, моторного масла…
        К слову сказать, танки вообще не панацея - главными средствами достижения победы в сухопутной армии всегда были и будут пехота и артиллерия, особенно артиллерия, которая, как известно, «Бог войны». А танки - они, хороши именно во взаимодействии с пехотой и артиллерией, но никак не в виде самостоятельного средства организации боя. Немцы это еще до войны очень хорошо поняли - достаточно посмотреть на штатный состав их танковой дивизии, где сейчас имеется всего один танковый полк, причем это полк двухбатальонного состава. Остальные части немецкой танковой дивизии - это два моторизованных пехотных полка (тоже двухбатальонного состава), полнокровный артиллерийский полк с наличием тяжелой артиллерии и средств мехтяги, мотоциклетный и разведывательный батальоны. Получается, основа ударной мощи их танковой дивизии вовсе не танки, а именно пехота и артиллерия, способные обеспечивать боевую работу танков.
        У нас же… мало того, что штат танковой дивизии составлен ровно «наоборот», то есть включает в себя два танковых и всего один моторизованный пехотный полк, так все это еще и в теории, а вот на практике - танки действуют сами по себе, без поддержки пехоты и артиллерии, полк которой по штату тоже есть, но ни пехоту, ни артиллерию нечем за танками или вместе с ними перемещать… Потому и горят наши танки в бою, как спички, зачастую безо всякого толка…
        - Кхм, однако, - оторопело пробормотал Карбышев и машинально оглянулся по сторонам, проверяя, нет ли поблизости особо любопытных и крайне ненужных сейчас глаз и ушей. - Вы, Сергей Иванович, выражаетесь довольно неосмотрительно, да и откуда такие… неосторожные высказывания в области бронетехники? Вы ведь, насколько я понял, по военному образованию командир именно пехотный, да и звание у вас, не сочтите за попытку унизить или обидеть, крайне невелико, чтобы в таких вещах глубоко разбираться…
        Сергей, который давно уже принял решение открыться и все о себе Карбышеву рассказать, - если уж ему, не сломавшемуся в пыточных застенках лагерей смерти, не доверять, тогда кому вообще? - сейчас не особо сторожился и потому только улыбнулся на осторожную попытку старого генерала предостеречь его от вредной для здоровья критики Красной армии.
        - Поверьте, Дмитрий Михайлович, я знаю, о чем говорю, и чуть позже, сейчас не время и не место, у вас будет возможность в этом убедиться. А сейчас - просто поверьте на слово… Так вот, возвращаясь к танкам и колесной броне: каждый вид броневой и вообще всей боевой техники имеет свое предназначение и особенности использования. И перефразируя высказывание Козьмы Пруткова про людей, оный вид боевой техники, будучи использован на своем месте, то есть по своему предназначению, наибольшую пользу принести может. В контексте сказанного - пушечные броневики на дорогах гораздо эффективнее всех наших легких танков, включая колесно-гусеничные, серии «БТ», то есть быстроходные танки (вот уж извратились наши конструкторы на ниве подражания малоумным идеям!), поскольку, имея ту же огневую мощь (сорокапятимиллиметровую танковую пушку) и лишь чуть более тонкую броню, значительно превосходят танки по скорости. А план удержания рокадного шоссе на участке от Суховоли до Осовца основан именно на высокой скорости переброски наших сил в пределах указанного участка шоссе. Чуть позже я вам его детально обрисую.
        Ну, и еще момент, если уж разговор зашел о моих предпочтениях… Вы совершенно правы, Дмитрий Михайлович, нравятся мне наши пушечные броневики. Нравятся не только своими боевыми характеристиками, но и эксплуатационной надежностью, легкостью в техническом обслуживании и ремонте. Они ведь, как вы справедливо отметили, на автомобильной базе созданы, а значит, и с запчастями для их ремонта проблем нет, и сам ремонт гораздо проще, да и особая квалификация ремонтного персонала сверх обычного уровня не требуется. Особенно мне нравится последняя модификация, БА10М - этот броневик, по совокупности своих боевых и технических качеств, любому нашему легкому танку фору даст, если полное бездорожье не учитывать. Это, конечно, при условии грамотного применения, а если броню бездумно в неподготовленные атаки бросать или также бездумно, без выбора позиции, без окапывания, в обороне использовать, так тогда без разницы, танки или бронемашины: и тех, и других в бою одинаково быстро уничтожат…
        - Вижу, Сергей Иванович, что в вопросах боевого применения бронетехники, в том числе колесной, вы разбираетесь очень хорошо. Поэтому, пожалуй, я действительно пока буду верить вам на слово. Но вот еще вопрос касательно броневиков: их тут больше, чем на полнокровную автоброневую роту, даже с некоторым избытком, а командовать ими всеми, как я видел, вы ставите всего лишь старшего сержанта. Что, никого постарше званием не нашлось?
        Сергей оглянулся, отслеживая взгляд Карбышева, и увидел вдалеке Гаврилова, который, будучи в дороге «залит под пробку» инструкциями и тактическими схемами, сейчас собрал командиров бронемашин и проводил с ними занятие по тактике. Немного понаблюдал за его быстрой, азартной жестикуляцией, иногда перемежаемой ограниченно цензурными, а то и вовсе нецензурными выражениями на «русском командном», и, удовлетворенно улыбнувшись, повернулся к собеседнику.
        - Видите ли, Дмитрий Михайлович, кажется, Наполеону приписывают выражение - за точность не поручусь, но смысл его такой: «Каждый французский солдат носит в своем ранце маршальский жезл». Это якобы потому, что он не стеснялся выдвигать в командиры достойных, не ставя при этом на первое место их звания, должности, происхождение и близость к трону. А вот в нашей армии бытует другая поговорка: «Наказание невиновных, награждение непричастных». Она, хоть и весьма юмористически, но довольно точно отражает тенденцию поощрять и выдвигать не тех, кто заслужил или достоин, а… по другим критериям. Бывают, конечно, исключения - те же дворяне и офицеры Петра Великого, выдвинутые им из низших социальных групп за свои способности, но это именно исключения, которые, как известно, лишь подтверждают правила. Менялись времена и социальные формации, вместе с ними менялись и критерии отбора, а вот тенденция оставалась, и эта негативная тенденция в нашей армии пустила глубокие корни.
        Да что я вам рассказываю, вспомните, сколько раз за свою долгую службу вы видели неумелых командиров и бездарных генералов, которым по своим знаниям и способностям вообще не место в армии. Я же у себя в отряде стараюсь такой ошибки не допускать, и, если вижу, что человек достоин, чувствую, что он может потянуть на себе больше командных полномочий, выдвигаю. Вот, к примеру, если посмотреть по персоналиям: старшина Авдеев - уже сейчас готовый зампотыл, как минимум уровня батальона, соответственно, в отряде он у меня правая рука по всей хозяйственной части, плюс еще командные задачи у него имеются… разные, с которыми он отлично справляется; младший лейтенант Петров - он молодой еще, неопытный, но по своим деловым и человеческим качествам парнишка перспективный, как минимум начальник разведки батальона, а потом и полка, из него получится, я уверен; капитан Сотников, командир кавэскадрона, вы его не знаете пока, он сейчас в Суховоле за старшего остался, - его чуть подучить, и готовый комбат, а то и комполка, в перспективе.
        Что же касается непосредственно старшего сержанта Гаврилова, он мне еще в первом бою, когда был всего лишь сержантом и командиром одного-единственного броневика, глянулся: парнишка толковый, сообразительный. Посмотрел его на взводе колесной брони - тянет: командные способности имеет и учится военному делу очень старательно. Теперь вот, на командира автоброневой роты буду стажировать, думаю, и тут он справится, ну а я помогу и подскажу, если где ему тяжело или непонятно будет. А вопросы по его званию… Вспомните опыт Первой мировой, с ее вынужденным ускоренным производством вольноопределяющихся в офицеры и рядовых в унтер-офицеры прямо на поле боя, по способностям и без оглядки на наличие-отсутствие классического военного образования. Здесь, на этой войне, я уверен, все повторится, и будут у нас «лейтенанты военного времени», без военных училищ за спиной, но способные командовать ротами, а то и батальонами, когда все остальные командиры погибнут… Так что лейтенантское звание от Гаврилова, если справится и проявит себя, никуда не уйдет, - вот вернемся в Белосток и приведем в соответствие.
        «Угу, ага… - мысленно поддакнул Карбышев, - то-то я смотрю, ты и сам до сих пор в лейтенантском звании ходишь, словно только что из училища… Интересно, а кто и по каким основаниям тебя самого вот так… выдвинул?»
        У него было свое мнение, основанное на том, что без качественного военного образования в условиях военного училища выдвижение выше уровня командира взвода нецелесообразно в принципе, ибо никакой боевой опыт всей совокупности базовых знаний военной науки не заменит, но Карбышев решил сейчас не спорить, этот вопрос пока отложить и сначала посмотреть на результаты «выдвиженческих инициатив» лейтенанта Иванова.
        - Ладно, Сергей Иванович, оставим пока бронетехнику и поговорим об артиллерии, которая, как вы сами недавно выразились, есть «Бог войны» и решающее средство достижения победы в бою, в этом я с вами полностью согласен. Однако, насколько я понял, вся артиллерия, которую вы притащили с собой и планируете задействовать в обороне аэродрома, она у вас вся трофейная - ведь так? Не находите это странным? Да и вообще, трофеев в вашем отряде используется слишком уж много…
        Карбышев умышленно сделал паузу, словно давая Сергею время осмыслить сказанное, и потом продолжил:
        - А ведь это… несколько расходится с идеологической линией наших военно-политических органов. Да и верховное командование, насколько я знаю, к использованию трофеев относится… весьма неодобрительно. Что скажете?
        - О, на этот счет вам совершенно не следует беспокоиться, Дмитрий Михайлович, - широко улыбнулся Сергей. - За те несколько дней, что вы блуждали по лесам, многое изменилось, и теперь, на фоне очень значительных потерь отступающей Красной армии не только в живой силе, но и в боевой технике, артиллерии, вооружениях, боеприпасах и во всех остальных ресурсах, зачастую оставленных прямо в местах хранения, концепция усиления огневой мощи и боевых возможностей наших частей за счет использования трофеев уже не вызывает сильного отторжения у командования… По крайней мере, у командования Белостокским оборонительным плацдармом. Логика тут простая: все нам на пользу, что противнику во вред. И если есть возможность нанести дополнительный урон за счет повышения собственной огневой мощи, тогда не особо важно и принципиально, наша ли собственная это огневая мощь или с элементами трофейного вооружения.
        Говоря конкретно о нашем отряде - он изначально создавался как особое подразделение, способное некоторое время автономно действовать в тылу противника. Отсюда широкое использование трофейного вооружения, транспорта и боевой техники. Отсюда же повышенные требования к подвижности и маневренности, то есть обширная моторизация. Вот мы все это у противника по мере сил и берем, для пользы дела и увеличения эффективности наносимого ему урона.
        А что касается трофейной артиллерии, тут, помимо того, что она у нас есть, боеприпасы к ней в изрядном количестве тоже есть, так отчего бы поэтому ее не использовать, еще вот какой важный момент имеется… Дело в том, что в области вооружений кое в чем мы немцев превосходим - взять те же самозарядные винтовки СВТ или наши «тридцатьчетверки», «Катюши», стодвадцатимиллиметровые минометы и так далее, а кое в чем - они нас. Пулеметы МГ-34 у них очень хороши, как и малокалиберная двадцатимиллиметровая зенитная артиллерия, которая за счет наличия в боекомплекте бронебойных подкалиберных снарядов успешно работает и как средство ПТО по всей нашей легкой бронетехнике. Также хороши их легкие стопятимиллиметровые гаубицы и особенно такие вот, семидесятипятимиллиметровые легкие пехотные орудия, как нельзя более полно подходящие для условий ведения маневренной войны. Наша артиллерия поддержки пехоты тоже неплоха, но разница в уровнях конструкторской и технологической школы, а также в уровнях общей технической культуры промышленного производства слишком велика, отсюда неизбежно появляются отличия не в нашу
пользу.
        Вот давайте, для примера, сравним советскую семидесятишестимиллиметровую полковую пушку и немецкое семидесятипятимиллиметровое легкое пехотное орудие. По классу они одинаковы, поскольку обе пушки предназначены для непосредственной поддержки пехоты на поле боя огнем и колесами, то есть должны легко и быстро перекатываться для смены позиции силами расчета. А вот дальше начинается существенная разница. Для начала, немецкая пушка и не пушка вовсе, а эдакий гибрид пушки, гаубицы и даже мортиры, поскольку, имея раздельно-гильзовое заряжание с зарядами переменной мощности и максимальный угол вертикальной наводки до семидесяти пяти градусов, она может эффективно поражать цели на дистанции от тридцати метров (как мортира или миномет) до трех с половиной километров (как пушка или гаубица). Да, по максимальной дальности стрельбы она более чем в половину уступает нашей «полковушке» (три с половиной километра против более чем семи километров), но в ближнем пехотном бою с его траншеями или оврагами, и особенно при ведении боя в населенных пунктах, где противников зачастую может разделять буквально один дом, это
не так существенно, как ее мортирные и гаубичные возможности. Далее - в боевом положении немецкая пушка более чем в два раза легче, чем наша «полковушка» (около 450 килограммов против 900!), и, соответственно, их подвижность и маневренность на поле боя, в том числе легкость перекатывания силами расчета, попросту не сравнимы.
        Наконец, третье и самое значимое именно для нашего отряда различие, делающее немецкие семидесятипятимиллиметровые пехотные орудия «лакомым кусочком», полезным в любых количествах. Оно заключается в том, что эта пушка изначально была спроектирована с возможностью ее возки как в связке с орудийным передком, содержащим запас снарядов, так и отдельно от него. И вот если без передка, так мало того, что для ее перевозки тогда всего лишь пара лошадей нужна, но и буксировать пушку любым автомобилем запросто получается, даже легковым. А нашу «полковушку» только с передком возить можно, и тогда либо не меньше четверки лошадей, либо грузовик или даже артиллерийский тягач, но это и сложнее, и не всегда они под рукой, а уж в условиях крайне недостаточной оснащенности нашей армии средствами артиллерийской тяги так и вообще… зачастую быстрее и проще на себе тащить, усир… очень напрягаясь при этом. Таким образом, нельзя сказать, что наши «полковушки» плохие, иначе немцы, захватив их несколько тысяч в трофеях, потом на вооружение своей армии не приняли бы - они в этом вопросе разборчивы сильно и всякое барахло,
захваченное у тех же поляков, в своей армии не будут использовать…
        И это, кстати, еще один довод в пользу правильности использования немецких трофеев в Красной армии, Дмитрий Михайлович: хороший трофей в любой армии свою ценность имеет, и в любой армии ему рады будут. Но немецкие легкие пехотные орудия наши полковые пушки кое в чем превосходят, да и пополнение боекомплекта к ним противник, можно сказать, сам обеспечивать будет, так что если попадутся они нам еще - освоим с большим удовольствием, как и все остальные полезные нам трофеи.
        - Вот как? - хмыкнул Карбышев. - И что же, никаких недостатков у этих немецких пушек нет?
        - Есть, как не быть, - ответил Сергей. - Основной недостаток заключается в том, что они в освоении посложнее наших будут, к тому же таблицы стрельбы и все инструкции к ним на немецком языке. Но это все решаемо, поскольку в качестве «консультантов» у нас имеются пленные артиллеристы, а к ним еще и Курт, для контроля искренности сотрудничества и достоверности пояснений.
        - Курт? - удивленно переспросил Карбышев. - Это что еще за Курт такой?
        - Да… достался нам тут, по случаю, русскоговорящий немецкий механик-антифашист… широкого профиля, - пояснил Сергей. - Яркий пример того, что не все немцы - фашисты, и не все фашисты - обязательно немцы. Парнишка толковый, старательный и очень для нас полезный, как в плане информации по немецким порядкам, организации их армии, так и в качестве консультанта по их технике, вооружению. Сейчас вот переводчиком трудится, немецкую документацию на орудия, а также разъяснения немецких артиллеристов нашим толкует.
        «Теперь, ко всему, еще и Курт, - тихо пробормотал Карбышев себе под нос. - Какая интересная у людей жизнь!.. Впрочем, про него потом, позже, я ведь еще даже не все свои первоначальные вопросы прояснил».
        - А вот скажите, Сергей Иванович…
        Еще примерно через полчаса вопросов и ответов Карбышев неожиданно прервался, ненадолго задумался, словно бы принимая какое-то решение, а потом снова обратился к Сергею:
        - Гм, тут вот какая интересная ситуация получается, Сергей Иванович: чем дольше мы с вами общаемся, тем больше у меня возникает разных вопросов, которые я непременно хотел бы обсудить. При этом я совершенно отчетливо понимаю, что бесконечно отвлекать вас своими вопросами и тем самым задерживать здесь, на аэродроме, абсолютно неправильно. В то же время прерывать столь интересное и познавательное общение я решительно не намерен, а потому хочу сделать вам некое предложение… Вы ведь, насколько я понял, и этот аэродром, и все остальные здешние рубежи обороны, включая рокаду, только до подхода подкреплений держать собираетесь, а потом позиции передадите и всем отрядом в Белосток вернетесь? Ну, вот тогда и я, вместе с вами, туда прибуду, а сейчас, на начальном этапе, там и мои помощники справятся. Пока же, уж не обессудьте, я хочу поближе посмотреть на боевую деятельность вашего отряда и попутно продолжить наше общение. Лезть в командование и путаться под ногами, козыряя своим генеральским званием, я не буду - за это не переживайте. Ну, и как вам такое предложение, Сергей Иванович?
        Сергей, стараясь не подать вида, внутренне возликовал: не пришлось ничего придумывать и снова уговаривать. Карбышев сам хочет отправиться вместе с ним, и ближайшие планы войны теперь корректировать не надо.
        - Признаться, рад, очень рад, Дмитрий Михайлович: мне тоже общение с вами доставляет огромное удовольствие. К тому же боевой генерал в вашем лице, прошедший за свою жизнь уже четыре войны, наверняка сможет подсказать много полезного из своего боевого опыта.
        - Откуда вы…
        - Простите, Дмитрий Михайлович, про источники моей обширной осведомленности давайте тоже потом поговорим, в более подходящей обстановке. А сейчас… Я тогда сейчас раздам заключительные руководящие указания, потом на узел связи, и примерно через полчаса мы с вами выдвинемся в Суховолю.
        Глава 15
        В дороге оба молчали, наслаждаясь свежестью набегающего потока воздуха и лишь изредка перебрасываясь малозначимыми репликами: во-первых, вести важные разговоры при водителе было бы вопиющим нарушением режима секретности, а во-вторых, каждому было о чем поразмышлять самостоятельно.
        Карбышев, отложив на время дальнейшие расспросы лейтенанта Иванова, задумался о перипетиях собственной судьбы.
        «Определенно, интересный сегодня выдался денек… Если кому рассказать, так, пожалуй, не сразу и поверят, да-с… Еще утром, после отвратительной ночевки на берегу реки, практически на голой земле, в окружении измученных долгими скитаниями женщин и детей, будущее представлялось мрачным и безрадостным до полной меланхолии, а сейчас еще даже не вечер, но все изменилось самым неожиданным образом.
        Беженцы пристроены, накормлены и находятся в относительной безопасности, а уже сегодняшней ночью, даст бог, будут переправлены в наш тыл. Пусть этот тыл и не совсем тыл, все же не за линию фронта их отвезут, а лишь подальше от передовой, но это все же и не голодными да грязными по лесам прятаться: там их и жильем обеспечат, и регулярным питанием, и одеждой - так что, можно считать, тыл.
        Сам я тоже смог обмыться горячей водой с мылом, сбрить наконец-то эту противную многодневную щетину, нормально поесть и переодеться в новое обмундирование, пусть даже оно и не генеральское, а всего лишь для среднего комсостава, и пока вообще без знаков различия: местный «самый главный старшина», Павел Егорович расстарался. - Вот уж спасибо ему за это, угодил.
        И вот сейчас - еду с удобствами и в безопасности, в сопровождении броневого эскорта, к тому же в компании с очень интересным, в том числе своими необъяснимыми познаниями, командиром чрезвычайно необычного воинского подразделения… Да-с, весьма презанятные фортели выписывает порой судьба.
        Пожалуй, с определенной долей условности можно констатировать, что трагические моменты катастрофического начала войны, обусловленные внезапным нападением хорошо организованного противника, для меня лично и для моих помощников закончились относительно удачно, далее война пойдет более упорядоченно. Ну, а раз так - самое время задуматься о своем месте и роли в этой войне, по крайней мере на ближайшую перспективу.
        Возвращаться в Москву, к месту моей постоянной службы, в Академию Генштаба… А какой в этом смысл? Буду я там сидеть без дела и без пользы, поскольку все слушатели академии сейчас, скорее всего, уже на фронтах. Да даже если кто и остался, чему их учить, к чему готовить? К прошедшей войне?..
        Это ироничное выражение лейтенанта Иванова, в разговоре обмолвившегося, что, мол, большие генералы почти всегда готовятся к прошедшей войне, ему очень понравилось, и, по зрелом размышлении, Карбышев решил для себя, что на примере Красной армии это видно очень наглядно. Готовились, учили молодые кадры тонкостям военно-инженерной фортификации, в том числе с использованием долговременных огневых сооружений, разрабатывали многоэтажные железобетонные доты, неуязвимые даже для тяжелой полевой артиллерии противника и способные достаточно долго сражаться в полном окружении, тратили на это огромные средства и ресурсы…
        Потом, уже изрядно потратив средства и ресурсы, резко поменяли военную доктрину, со всем пылом «пролетарского энтузиазма» устремились в «стратегию сокрушения» (особенно в этом усердствовало «кавалерийское лобби» в лице Ворошилова, Буденного и иже с ними) и стали готовиться к наступательной войне на вражеской территории, практически ничего из технических средств и боевой техники (кроме несуразно большого количества танков) для этого не имея, но снова тратя средства и ресурсы… Потом, уже перед самой войной, снова ударились в укрепление обороны и, как следствие, начали строительство новых укрепрайонов, теперь на «новой границе», позабыв и позабросив старые УРы на линии Сталина, и снова тратили огромные силы, средства и ресурсы, при этом все делая в спешке, а потому кое-как и часто вообще неправильно, нерационально, бессмысленно…
        Вот и получилось, что там, на самом верху, в верховном армейском командовании, каждый упорно гнул перед товарищем Сталиным свою линию не на основе знаний стратегии или тенденций развития военного искусства, а на основе лишь собственного боевого опыта, который у многих зачастую был ограничен службой на унтер-офицерских должностях в ходе Первой мировой войны и потом в сражениях Гражданской войны, с ее крайне специфическим характером ведения боевых действий, часто напоминающих не нормальную войну, а игру в «казаки-разбойники» или в «догонялки».
        А эта война… пусть всего за неделю, но эта война уже ясно показала, что предвоенные догматы стратегии и тактики Красной армии не соответствуют текущим реалиям ведения боевых действий, вследствие чего советские войска и вынуждены сейчас отступать, откатываться под ударами грамотно организованной и хорошо оснащенной немецкой военной машины с ее превосходной тактикой огневого взаимодействия пехоты, артиллерии, танков и авиации…
        Поэтому возвращаться в Москву никакого смысла не имеет, ничего особо полезного я там сейчас сделать не смогу. А вот здесь, где война, где идут бои и где всегда найдется место хорошему военному инженеру с боевым опытом, пусть и «прошедшей войны», я, вне всякого сомнения, весьма ощутимую пользу могу принести. Да здесь уже вроде и место мне нашлось - лейтенант Иванов сразу, уверенно и твердо, заявил, что меня ждет должность начальника Военно-инженерного управления формирующегося Белостокского оборонительного укрепрайона, которое, правда, еще предстоит создать, причем почти с нуля. Ответственность великая… как и опасность, в случае неудачи. Известно, у нас виноватых находят или назначают быстро, а «признание как царица доказательств» в работе наших карающих органов пока еще имеет место быть… и эта практика весьма распространена, надо признать. Но если уж мне, с моими знаниями и опытом строительства укрепленных районов, эта задача окажется не по силам, тогда кто вообще справиться сможет?..
        И поэтому мое место здесь! А что до опасности, так остается только уповать на мудрое высказывание римского императора Марка Аврелия: «Делай что должен, и свершится, чему суждено».
        Переходя от общего к частному, оставим пока в стороне вопрос: «С чего бы это простой лейтенант… Ну, пусть не совсем простой, но всего лишь лейтенант, так непоколебимо уверен, что командование укрепрайона с ходу одобрит мою кандидатуру на высокую должность», - рассмотрим саму идею.
        Итак, новый укрепленный район, скорее, даже плацдарм, опять создаваемый в спешке и суматохе, но на этот раз совсем уж экстремально - в тылу противника, в непосредственной близости от его наступающих в глубину нашей территории войск, с еще даже не устоявшейся линией, а точнее, периметром обороны… И кто только додумался до такого… нетривиального решения? Такого за все время моей длинной боевой службы еще не было, и это определенный вызов моим знаниям и способностям, но, наряду с этим, весьма серьезные сложности и ограничения в моих действиях, обусловленные столь специфическими условиями построения обороны.
        Впрочем, здесь я, пожалуй, не совсем прав и с выводами изрядно тороплюсь: наверняка ведь резоны именно такой организации оборонительного плацдарма есть, и, не ознакомившись с ними, рано делать выводы о целесообразности самой идеи в целом. К тому же не так уж она и абсурдна, если подумать. Вон, взять хотя бы укрепрайоны на новой границе - мы ведь при проектировании долговременных огневых сооружений заранее закладывали в расчеты возможность ведения ими эффективного оборонительного боя в частичном или даже полном окружении. Правда, там сроки окружения до момента деблокирования закладывались день-два, максимум неделя, а здесь, судя по всему, оборона планируется как минимум на несколько месяцев, но сама идея сражения в окружении при условии подготовленной обороны не нова и, как мне представляется, весьма перспективна, при условии грамотного и развитого инженерного обеспечения оборонительного плацдарма.
        И вот если смотреть на ситуацию с такой точки зрения, тогда становится понятна моя предполагаемая роль и мои будущие задачи. Отнюдь не ползание по полям с лопатой и саперным топором в руках, но именно организация комплексной системы огневых и защитных сооружений в масштабах всего оборонительного периметра, и потом обеспечение ее эффективного функционирования, а также своевременного восстановления в случаях повреждения или разрушения отдельных ее участков противником. Это понятно, это возможно, и это мне привычно.
        Вот только никакой, даже самый идеально оборудованный плацдарм ничего не стоит без наличия войск, его обороняющих, и соответствующей полноты материального обеспечения этой обороны боеприпасами, продовольствием и всеми остальными необходимыми ресурсами. Поэтому повторюсь, остается только надеяться на то, что командование формируемого укрепрайона имеет и свои резоны, и соответствующие ресурсы для его создания, причем ресурсы в первую очередь людские, - здесь помимо весьма потрепанного в боях механизированного корпуса понадобятся еще как минимум три-четыре полнокровные стрелковые дивизии со всеми своими средствами усиления… Теперь же, возвращаясь к теме сложностей и ограничений при инженерном оборудовании строящегося оборонительного периметра, рассмотрим вполне очевидные обстоятельства.
        Так, например, уже совершенно определенно понятно, что при строительстве долговременных огневых и защитных сооружений на переднем крае обороны наиболее прочные и надежные огневые сооружения в виде монолитных железобетонных многоэтажных дотов, да еще и заглубленных в землю на один-два этажа, использовать не получится: при всех своих достоинствах они требуют для возведения не только дефицитных сейчас материалов, но и длительных сроков проведения работ, и большого количества квалифицированных рабочих, а это в текущих условиях, да еще и под возможным огнем противника, просто нереально.
        Конечно, можно было бы рассмотреть вопрос строительства долговременных огневых сооружений из сборного железобетона… Такие одноэтажные пулеметные и даже артиллерийские (под 45-миллиметровые орудия) доты, из заранее изготовленных унифицированных железобетонных балок, собираемые на месте с минимумом механизации или даже просто вручную, очень быстро, за день-два, у нас разрабатывались перед войной и неплохо себя показали на испытаниях, но очень сомневаюсь, что здесь, в Белостоке, найдется действующий завод по изготовлению железобетонных конструкций, а создавать их производство с нуля или пытаться тащить готовые балочные элементы с Большой земли, через линию фронта… опять-таки нереально. Остаются старые добрые быстровозводимые деревоземляные сооружения: блиндажи, дзоты, перекрытые артиллерийские капониры и полукапониры, минометные и пулеметные гнезда, технология строительства которых была отлично отработана еще в ходе Первой мировой войны (вот тут знания и опыт «прошедшей войны» будут как нельзя к месту). Они, конечно, не столь прочны и устойчивы к поражению огневыми средствами противника, но, будучи
грамотно размещены на местности и хорошо замаскированы, значительно повышают стойкость пехотных подразделений в обороне, а также живучесть наших собственных средств усиления, в первую очередь артиллерии.
        Оттуда же, из опыта той войны, можно будет взять принципы и способы возведения широких, в несколько линий, огневых оборонительных полос со встроенными (и связанными между собой ходами сообщения) опорными пунктами обороны, пригодными для кругового ведения стрельбы и взаимной поддержки огнем. Только для станковых пулеметов в дзотах надо будет не ставить казематные пулеметные станки, а делать обычные пулеметные площадки для быстрого снятия и установки пехотных «максимов» вместе с их станком - это даже быстрее и проще будет.
        Кстати, что касается деревоземляных огневых сооружений, мне представляется очень перспективным в качестве долговременных оборонительных огневых точек использовать наши танки в специальных, перекрытых сверху бревнами и земляными насыпями, хорошо замаскированных на местности и оттого практически не обнаруживаемых с воздуха, укрытиях - мы такие укрытия разработали на кафедре военно-инженерного дела в Академии Генштаба для их быстрого возведения в «предполье» силами личного состава саперно-маскировочных взводов, а потом, после ликвидации и идеи саперно-инженерного оснащения «предполья», и самих саперно-маскировочных взводов, частично внедрили при строительстве приграничных огневых сооружений линии Молотова. Там, правда, они так и остались невостребованными - танки пехотной поддержки из состава частей заполнения укрепрайонов, как и сами эти части, просто не успели их занять и встречали наступающего противника не на подготовленных позициях, а практически в чистом поле, но здесь могут очень пригодиться и доказать свою эффективность.
        Конечно, лучше всего для таких перекрытых огневых точек использовать наши тяжелые танки КВ-1 и КВ-2, особенно последний. Они даже без укрытий практически неуязвимы для противотанковой артиллерии противника и малоуязвимы для его бомбардировочной авиации, а уж если в укрытиях… даже если в простом окопе по башню с обваловкой и маскировкой, тогда даже один такой танк может стать основой мощного и крепкого узла обороны взводного или даже ротного уровня. Очень хороши будут также и «тридцатьчетверки» - они, по своей бронезащите, в окопах не сильно уступают КВ. А вот все легкие танки… они будут эффективны как долговременные защищенные огневые точки только при условии их установки в полноценные укрытия с верхним перекрытием бревнами минимум в два наката, сверху еще грунтом и потом дерном (для маскировки).
        Вот только за танки, предчувствую, придется очень сильно побороться: командующий всеми войсками укрепрайона сам танкист, командир мехкорпуса, а танкисты за свои любимые танки порой цепляются крепче, чем черти за грешную душу, и вырвать у них эти танки, даже легкие, для стационарного использования в обороне будет совсем не просто. Впрочем, эту тему надо бы предварительно обсудить с лейтенантом Ивановым - он за сегодня уже неоднократно меня удивил своими познаниями и необычными для его возраста и ранга суждениями, так, может, и здесь присоветует чего полезного.
        И вот еще, касаемо саперно-маскировочных взводов… Помнится мне, что после прохождения срочной службы в особых подразделениях личный состав этих подразделений, подготовленный как саперы-диверсанты, при помощи и под контролем наших «компетентных органов» расселяли в небольших поселениях приграничных районов, где они до момента начала войны должны были жить обычной жизнью, а после начала войны или незадолго до нее, по особому приказу, вскрывать специальные, заранее заложенные в разных местах схроны с оружием, взрывчаткой и другими военными запасами, превращаясь в профессиональных диверсантов по обе стороны границы или линии фронта. Потом, по каким-то необъяснимым причинам, эту систему, способную доставить агрессору массу незабываемых сюрпризов, развалили, схроны ликвидировали, но люди-то остались… И вот думается мне, что надо бы озаботить местных особистов в Белостоке, чтобы те связались со своими коллегами из НКВД и запросили адресные данные по расселению этих, оставшихся не у дел, «мирных сельских жителей», если, конечно, их не успели призвать куда попало, без учета военной специальности. И вот
если не успели, такие кадры и мне пригодятся, как готовые специалисты - саперы, так и во второй своей ипостаси - как добротно подготовленные диверсанты востребованы будут.
        Снова возвращаясь к теме сборных быстровозводимых защитных сооружений, мыслится мне, что сама идея великолепна, только в наших условиях можно и нужно заменить железобетон на дерево и производить в тыловых леспромхозах сборные защитные сооружения из дерева, а потом транспортировать их в разобранном виде к передовой и собирать уже там. Это будет легче, быстрее и заметно эффективнее, поскольку вместо одного монолитного дота мы сможем за то же время возводить два-три, а то и пять дзотов, блиндажей или перекрытых артиллерийских полукапониров, разнесенных на местности как по фронту, так и в глубину обороны, - вот германские войска порадуются такую эшелонированную оборону прогрызать…
        И вот еще… Помнится, по опыту прошлой войны именно здесь, в Белоруссии, в районе Бреста и Осовца, вполне неплохо себя зарекомендовали быстровозводимые полевые укрепления с использованием эдаких своеобразных габионов, в нашем случае - высоких, до полуметра, плетеных корзин без дна, прямо на месте заполняемых плотно утрамбованной землей. Их мы тогда заказывали и покупали у местных крестьян - те большие умельцы в плетении. Набить их землей, чуть заглубить да увязать между собой - дело на четверть часа, а защиту от пуль и осколков они неплохую дают, особенно если в чистом поле и времени на окопаться нет. Хороши также для возведения пулеметных точек при перекрытии дорог, огневого прикрытия заграждений…
        Можно, конечно, для этой цели и штатные армейские земленосные мешки использовать, но практика показала, что их совмещение с набитыми землей корзинами дает лучший и более быстрый результат. А уж если совместить это все с легкими переносными стальными щитками (их тоже разрабатывали для укрепрайонов) для защиты от стрелкового огня противника при стрельбе из ручных пулеметов, все это вкупе значительно повысит живучесть нашей пехоты в обороне. Кстати, надо будет эту тему с лейтенантом Ивановым обсудить - глядишь, пригодится и ему…
        Теперь вражеская бронетехника… Для нашей пехоты, пусть даже хорошо окопанной, это самая большая неприятность, ввиду неуязвимости оной бронетехники для пехотного огня. Это ведь в германской армии пехота оснащена противотанковыми ружьями, а вот в нашей - отнюдь… Эх, сюда бы, в те окопы, да посадить того «военного теоретика» со товарищи, который еще в тридцатые годы с апломбом заявил, что ПТР, мол, оружие слабых, и вместо организации работ по улучшению боевых характеристик тогдашних образцов ПТР взялся с большим напором пропихивать везде, где было нужно и не нужно, динамо-реактивные пушки своего протеже Курчевского. В результате с динамо-реактивными пушками в нашей армии не сложилось, а оснащение нашей пехоты ПТР так и не случилось по причине «заморозки» опытно-конструкторских работ в этом направлении, - воюй теперь с неприятелем, чем хочешь и как можешь… В этой ситуации нашей пехоте остается только надеяться на противотанковую артиллерию да на инженерные противотанковые заграждения. И тут всплывает вторая неприятность, связанная с особенностями местного ТВД, а именно весьма распространенные здесь,
изрядно водонасыщенные грунты. Проходимость бронетехники на этих грунтах тоже будет снижаться, но не критично, к тому же существуют гати, настилы и прочие средства повышения проходимости, а вот земляные противотанковые сооружения глубокого профиля, такие как противотанковые рвы и ямы-ловушки стандартной трехметровой глубины, могут не получаться по высоте, поскольку предельный уровень воды по нормативам не более полуметра от уровня дна, и делать их менее глубокими, да еще полностью одевать склоны бревнами из-за мягких грунтов - весьма трудоемко и малоэффективно.
        А вот надолбы из бревен… это значительно более перспективно. Особенно, если делать их правильно и как положено: в четыре-пять рядов, высотой до метра, из толстых бревен, установленных под наклоном тридцать - сорок пять градусов в сторону противника и дополнительно укрепленных привязкой к вкопанным позади них на глубину не менее полуметра горизонтальным бревнам, препятствующим выворачиванию надолба из земли. Еще перед и между рядами надолбов мы будем укладывать один-два ряда противотанковых мин, а сами надолбы (два-три ряда) оплетать колючей проволокой от вражеской пехоты и саперов, плюс, разумеется, огневое прикрытие полосы заграждений… Повозиться, конечно, придется изрядно, но зато эти участки мы перекроем надежно и с гарантией.
        На участках с нормальными грунтами на первое время можно будет ограничиться чисто земляными противотанковыми препятствиями, они для возведения не требуют особой квалификации, материалов и инструментов (кроме обычных лопат), а потому доступны для исполнения даже нонкомбатантам. Потом, если возникнет в том нужда, их можно дополнить и усилить теми же надолбами или минно-взрывными заграждениями. Кстати о них…
        Минно-взрывные заграждения - наиболее эффективные средства борьбы против танков противника, к тому же они быстро и легко устанавливаются на нужном участке обороны, даже, в случае особой нужды, ночью и под беспокоящим огнем противника. При этом самым быстрым и легким способом считается создание минного поля из противотанковых мин. Сложнее и дольше придется повозиться с так называемыми «суррогатными минными полями», или, как их еще называют, «суррогатами минных полей», которые организуются из подручных средств при отсутствии штатных противотанковых мин и требуют высокой квалификации саперов. В ход идут ручные и противотанковые гранаты, самодельные фугасы из снарядов и различной взрывчатки, которые приходится изготавливать самостоятельно, а устанавливать с особой осторожностью и всегда заблаговременно, в спокойной обстановке.
        В наших условиях, как мне кажется, проще и безопаснее попытаться наладить на промышленной базе Белостока производство табельных автоматических фугасов заводского изготовления в стандартной деревянной оболочке и унифицированных взрывателей к ним, а самодельные фугасы и иные самодельные взрывные устройства использовать только в особых случаях (противотанковые и противопехотные ловушки, минирование дорог или заграждений и прочее) и только саперами высокой квалификации, отбирать которых я буду лично. Пока же можно использовать запасы штатных противотанковых мин со складов инженерно-саперных подразделений, дислоцированных на территории Белостокского выступа и попавших в зону нашего контроля. Это, в первую очередь, места дислокации отдельных инженерных полков. Эх, как же жаль, что практически все имущество 23-го отдельного инженерного полка так и осталось в Гродно, как бы оно нам сейчас пригодилось для инженерного обеспечения обороны!
        Потом идут саперные батальоны стрелковых корпусов и дивизий. Учитывая, что транспорта для вывоза их имущества и взрывчатки при отступлении, скорее всего, было крайне недостаточно, там, как и в ситуации с Гродно, много чего должно было остаться, причем не только саперного имущества, но и всего остального из корпусных и дивизионных запасов. Говоря о запасах, нужно прикинуть, что еще полезного для обороны можно будет взять сразу или изготовить позднее на промышленной базе предприятий Белостока. В первую очередь, это проволока обычная вязальная и колючая, из последней сразу можно изготавливать переносные проволочные заграждения в виде заборов, рогаток и спирали Бруно, а потом готовые элементы в сборе доставлять на передовую, где их можно будет установить быстро и с минимальными трудозатратами. Потом гвозди, шурупы, соединительные скобы. Веревки, шнуры, нитки разной толщины и плетенные из них маскировочные сети, сразу с пришитыми кусками тесьмы или лоскутов различного (для разных сезонов) сочетания цветов. И конечно же инструмент: лопаты, топоры, молотки, ломы и кирки, а еще носилки и строительные
тачки для перемещения грунта, деревянные колотушки и «бабы» для забивки кольев. Думается, это не окончательный перечень, и после ознакомления с промышленным потенциалом Белостока можно будет определиться с полезной отдачей города более конкретно.
        Ну вот… В первом приближении ситуация с инженерно-саперным обеспечением создаваемого оборонительного плацдарма мне представляется именно так: ничего невозможного, невыполнимого или особо сложного я пока не усматриваю. Точнее, не так: основную сложность для себя я вижу в количестве и качестве специалистов инженерно-саперного состава нашей группировки. Ведь большинство инженерно-саперных подразделений, перед войной командированных из мест постоянной дислокации к границе, где они были задействованы в строительстве линии Молотова, с началом воны попали под первый удар германской армии и сейчас либо частично рассеяны по окружающим лесам, либо отходят вместе с массивом наших войск, отступающих в глубину территории. В этом случае, надеюсь, хотя бы часть из них окажется в составе группировки, собираемой под Белостоком, и их будет достаточно для выполнения всего мной задуманного. Если же их будет недостаточно, тогда, наряду с поиском специалистов по округе, придется частично применять ложные проволочные заграждения и ложные минные поля. Вот, пока едем и есть свободное время, примерно и подсчитаем…»
        Глава 16
        Сергей Иванов, очень довольный паузой в разговоре (а то уже язык устал, право слово), тоже охотно вернулся к своим мыслям, которые не успел додумать в результате вынужденной ретирады из Суховоли.
        «Ну, так… Пока дела идут, можно сказать, отлично.
        Аэродром теперь прикрыт надежно, рокадное шоссе от Суховоли до него, и даже чуть далее в сторону Осовца, тоже перекрыто с гарантией, ничего тяжелого из вооружения теперь немчики на этом участке не подвезут. Да и просто пехота, маршевыми колоннами, под пулеметами по шоссе недалеко пройдет. Могут, конечно, попытаться рассредоточиться и по лесу попробовать подобраться, ну так и флаг им в руки: мало того, что в том лесу дальняя конная разведка (с собой привез), а еще секреты и засады, так и подступы к аэродрому трофейными бензопилами уже метров на триста от деревьев и кустов расчищены, плюс патрули, плюс пулеметные гнезда по углам периметра, плюс трофейная колючка уже почти везде натянута. Так что милости просим - слегка перефразируя футбольных фанатов: «атакуй, не атакуй, все равно получишь… неудачную атаку и значительные потери».
        Суховоля с земли тоже прикрыта достаточно надежно, особенно когда артиллерию и бронетехнику закончат окапывать, а это, полагаю, уже сегодня к вечеру произойдет. Тогда, с учетом эшелонированной обороны на подступах, маскировки основных и запасных позиций, изобилия боеприпасов и наличия резервов, фашистам этот наш узел обороны долго штурмовать придется, и не факт, что это у них вообще получится. Если только много и долго бомбить, да и то, именно эта война очень ясно показала, что развитая полевая фортификация с блиндажами, перекрытиями окопов и щелями - лучшее средство от бомбежек. К тому же, повторюсь, сейчас им отвлекать на это дело авиацию будет очень сложно, а чуть позже, надеюсь, у нас уже будет достаточно мобильных пулеметных ЗСУ на базе Т-26, чтобы полностью отвадить их пикировщики, самые опасные, потому как высокоточные. А с большой высоты… пусть тренируются, зря расходуя бомбовую нагрузку.
        Карбышева вот нашли, это вообще супер. Я, если честно, на это сильно надеялся, но особо не верил, ибо, выражаясь догматами: «туман войны с его непредсказуемыми случайностями очень сильно снижает вероятности прогнозирования». А вот поди ж ты, нашли, и теперь за фортификацию и военно-инженерное обеспечение наших рубежей обороны можно не волноваться - все будет на высшем уровне.
        Теперь осталось только дождаться из Белостока подкреплений, и с ними уполномоченных товарищей по вывозу ресурсов, передать им под охрану и оборону сам городок, рокаду и аэродром, и можно всем отрядом выдвигаться в Белосток… Там, скорее всего, сначала придется получить начальственных трындюлей, за излишнюю самостоятельность и волюнтаризм, а потом, изучив текущую оперативную обстановку в целом, можно будет уже и думать-планировать, как нашей оборонительной группировке дальше жить и воевать.
        И вот насчет дальнейших перспектив, уже моих личных… Крайне желательно мне как можно быстрее, желательно уже сегодня-завтра, разобраться с тем разросшимся и разномастным «зоопарком», в который превратился наш отряд после того, что мы насобирали по дороге и затрофеили в боях. Потому что в Белосток нужно вернуться не с той жалкой сотней бойцов, с которой мы выходили в разведрейд, а с полноценным боевым подразделением, способным самостоятельно выполнять достаточно сложные боевые задачи в отрыве от основных сил. Ведь, откровенно говоря, если бы мы не насобирали по дороге кого попало, то не смогли бы сейчас ни Суховолю уверенно держать, ни аэродром. Захватить, может, и сумели бы, с серьезными потерями, потому как подавляющего перевеса в огневой мощи не имели, а вот удержать - нет, не с теми силами. Теперь же у меня только пехотного состава, уже обстрелянного и не раз побеждавшего в боях, под пятьсот человек, плюс наша и трофейная бронетехника, плюс наша и трофейная артиллерия, ПТО, ПВО, плюс наш и трофейный автотранспорт, причем даже с некоторым избытком на такое количество народу, плюс… много чего еще
мы насобирали и захватили, а с учетом довоенных запасов на складах Красной армии здесь, в Суховоле, так и вообще сплошное изобилие. Однако, грести под себя всю эту сборную солянку тоже не стоит - тогда получится аморфное и несбалансированное формирование, непригодное для моих планов боевой работы.
        Вот и надо срочно определиться: что из всего этого оставить в отряде, что оставить в обороне Суховоли и аэродрома, что передать для обороны и патрулирования рокадного шоссе, а что захватить с собой и направить на формирование материальной части перегруппируемых в Белостоке подразделений. Иначе высока вероятность того, что высокое начальство в Белостоке может сделать это распределение самостоятельно, в соответствии со своими понятиями о родах войск и штатной положенности огневых средств, и мне, как я подозреваю, такое распределение может очень сильно не понравиться. Поэтому, повторюсь, в Белосток я должен привести не разномастный «зоопарк», но полностью сформированное и оптимально сбалансированное в соответствии с моими желаниями подразделение. А значит, мне необходимо предварительно определиться с этими самыми желаниями.
        Итак, что же я хочу?..
        Начнем с размеров. Сейчас в районе Суховоли сосредоточено такое количество материальных и людских ресурсов, что здесь легко, не сходя с места, можно собрать полноценный стрелковый полк со всеми штатными средствами усиления. Если по довоенным штатам РККА, то это порядка двух с половиной - трех тысяч личного состава: три стрелковых батальона (со своим обвесом), своя артиллерия в виде батареи 76-миллиметровых полковых пушек, батареи 45-миллиметровых пушек ПТО и батареи 120-миллиметровых минометов, своя ПВО (пусть и очень слабая, но все же…), свои саперы, разведка и связь, своя санчасть, хозчасть и ветеринарный лазарет, - казалось бы, все необходимое и достаточное в наличии, только воюй в свое удовольствие. Если добавить сюда автотранспорт, который у нас уже есть, получим моторизованный стрелковый полк, а если добавить еще и бронетехнику (причем и колесную, и гусеничную), которая у нас тоже есть, получим очень мощный, многофункциональный мотомеханизированный полк. И это, казалось бы, хорошо - полк вполне себе самостоятельная боевая часть, имеющая в штате все необходимые подразделения (как боевые, так
и обеспечения), позволяющие ему вести самостоятельную и где-то даже автономную боевую деятельность. А грамотно сформированный механизированный полк (с некоторым переизбытком артиллерии сверх штата) в условиях оборонительного укрепрайона сможет выполнять и достаточно сложные задачи не только тактического, но и оперативного уровня. Вот только есть тут, как говорится в известном анекдоте, один нюанс, а в нашем случае даже несколько нюансов.
        Начать с того, что полк, даже насквозь обычный, стрелковый - это серьезно, он проходит по всем учетам как основное тактическое формирование Красной армии, и его уже просто так не спрячешь. А значит, на секретности его боевой деятельности можно будет поставить жирный крест. Еще нюанс - командир полка назначается Москвой, и в процессе согласования этого назначения пакет его документов проходит столько разных инстанций, что ни о какой дутой биографии не может быть и речи, если только этот полк не в системе НКВД, но это не наш случай. Далее: в условиях этой войны, с ее многомилионными армиями, полк только считается самостоятельной боевой частью, то есть это в теории. На практике полки воюют не самостоятельно, а выполняют общую боевую задачу в составе дивизий. Но даже если и отдельно от дивизии (тогда это отдельный полк, и подчиняется он не комдиву, а, к примеру, командарму или комфронта), так все равно не самостоятельно - боевые задачи им спускаются сверху, только уровень принятия решений повыше. Как сейчас воюют и какие решения принимают наши командармы и командующие фронтами, я прекрасно знаю еще по
информации из моей реальности, и здесь пока никаких особых отличий не вижу. А уж как они будут использовать особый, механизированный, потому мощный и маневренный полк, могу себе представить: как затычку в каждой дырке, где надо и не надо, без сна и отдыха, до полной потери боеспособности. К слову, эти же командармы и командующие фронтом потом недрогнувшей рукой отдадут командира полка под трибунал либо за «невыполнение боевого приказа», либо за «действия, приведшие к развалу и утрате боеспособности вверенной боевой части», и никому потом уже ничего не объяснить, да никто и слушать не станет, - это будут уже личные проблемы командира полка, которые, как известно, шерифа не е… вообще не волнуют.
        Так что бережно собирать полк, учить и готовить специалистов, а потом бездарно угробить личный состав и технику, выполняя очередной идиотский приказ малограмотного в военной науке олигофрена с большими звездами в петлицах, - это увольте. Да и не даст сейчас никто времени обучить и боевую слаженность полка провести, сразу в бой кинут… Это, может, и правильно по обстановке, но это не наш метод, и такой футбол нам не нужен.
        К тому же для успешной боевой работы полка в первую очередь нужен штаб, то есть грамотные штабные специалисты по организации службы и взаимодействия всех подразделений и служб полка, как в боевой обстановке, так и на марше, на отдыхе, словом, везде и всегда. Боевой журнал, приказы и все остальное делопроизводство, планирование боевых операций и их обеспечение - все это штаб, и без него, то есть без грамотных штабных специалистов, полк - это просто все та же «сборная солянка» разных подразделений, не способных совместно и упорядоченно даже совершить длинный марш, не то чтобы эффективно воевать. Поэтому полк - нет, не сейчас и не в текущих реалиях построения оборонительного укрепрайона. Может, позже, если все сложится, как я планирую.
        Тогда что? Батальон, с его численностью порядка пятисот-восьмисот человек личного состава?.. Вот это, пожалуй, менее грандиозно и более приемлемо. В первую очередь потому, что батальон тоже может быть отдельным, при этом специализированным по своим задачам, и таких отдельных батальонов в Красной армии сейчас великое множество, причем самых разных - от обычных пехотных до танковых, моторизованных, саперных, связи, обеспечения, пулеметно-артиллерийских, зенитных и так далее, и тому подобное. Потому наличие еще одного отдельного батальона, подчиняющегося непосредственно командующему укрепрайоном или его начштаба, никого не удивит и особо не заинтересует. А чтобы уж совсем никого не заинтересовало, даже случайно, базироваться со всем своим обвесом мы будем не в Белостоке, а отдельно и подальше, где-нибудь в окрестных лесах.
        Конечно, батальону тоже нужен штаб, поскольку он, являясь самым малым тактическим подразделением и у нас, и у немцев, способен самостоятельно выполнять боевые задачи в отрыве от основных сил, и тут без штабного обеспечения никак. Но здесь это не так критично, как в случае с полком, на первых порах я сам буду тянуть, а там подберем-вырастим-воспитаем себе штабистов, того же старлея Кузнецова после госпиталя подтянем, который у себя в ОПАБе на ПНШ стажировался.
        Итак, решено - пусть для начала будет батальон. Разумеется, не обычный стрелковый или танковый, и даже не пулеметно-артиллерийский батальон, - в этом нет никакого смысла, да и нынешние боевые возможности ни того, ни другого, ни третьего по отдельности меня совершенно не устраивают. Вот если в комплексе…
        Поэтому мой батальон будет полностью моторизованный и механизированный, то есть с артиллерией и боевой бронированной техникой, по типу механизированных батальонов немецких панцергренадеров. Однако полностью копировать германские наработки не будем: во-первых, у нас пока нет специально обученной «штурмовой» пехоты (это только в моих ближайших планах), нет и пока не предвидится отечественных бронетранспортеров для той пехоты, а во-вторых, нам ведь нужен не один уникальный механизированный батальон на трофейной технике и с трофейным вооружением, а прообраз учебно-боевого подразделения, на основе которого в Красной армии будут - создаваться зачатки нового рода войск - мотомеханизированной пехоты. Вот с нее, с матушки-пехоты, и начнем:
        Две стрелковые роты с увеличенной огневой мощью, причем они будут более компактные, примерно по сто человек, и не такие, как Сотников сейчас в Суховоле формирует, - у той пехоты и задачи другие будут, попроще. У нас в роте будет три взвода человек по тридцать, только стрелки, вооружение - только скорострельные самозарядные винтовки СВТ и ручные пулеметы, причем их по два ДП-27 или ДТ-29 (лучше ДТ) на отделение. Это тоже от немецких панцергренадеров идея: они так отделение в бою на две части делили, и каждой половине по пулемету - имеем гибкость в маневре и усиление огневой мощи. Минус 50-миллиметровые минометные отделения, минус автоматчики, минус пулеметный взвод с двумя «станкачами», плюс полноценные снайперское и санитарное отделения в подчинении комроты. К этим двум стрелковым ротам добавим: роту автоматчиков, тоже около ста человек, их в текущих условиях лучше применять массированно. На вооружении пока трофейные немецкие МП-38/40 и наши ППД-40, а потом и ППШ-41, как только они массово в армию пойдут, плюс по два ручных пулемета на отделение, плюс гранаты (много), плюс отделения снайперов и
санитаров; пулеметную роту со станковыми «максимами», под сто человек, двенадцать пулеметов, особый упор на обучение стрельбе с закрытых позиций, окапывание себя и пулемета, маскировку; минометную роту с 82-миллиметровыми минометами, под сто человек, двенадцать минометов, упор на быструю смену позиций в наступлении и правильные, глубокие минометные гнезда в обороне; роту противотанковых ружей (пока трофейные, немецкие, а там и наши ПТРД с ПТРС подоспеют), около восьмидесяти человек, три взвода по девять ПТР, всего двадцать семь, упор на маскировку и окапывание; саперную роту (по нормам положенности можно только взвод, рота - это для стрелкового полка, но тут жадничать или стесняться не будем: инженерное обеспечение боя в Красной армии сейчас и так не на высоте, а у нас дополнительно будут еще и боевая техника, и транспорт, которые тоже и окапывать да маскировать, и через реки переправлять надо, поэтому саперная рота, причем усиленная, с полноценным парком переправочных средств, с техническим взводом и всеми остальными подразделениями обеспечения), под сто или чуть больше человек; санитарную роту (тоже
сверх норм положенности, но санитарный взвод нам явно мало, а медиков мы найдем в той же Суховоле; к тому же и занятие для Танечки Соколовой найдется, а то что-то в последнее время тревожно мне, когда она далеко), и штат сделаем не полсотни, а человек под восемьдесят-сто, медиков на войне никогда много не бывает. Кроме того, взвод пешей разведки, порядка тридцати человек, на вооружении автоматы, но можно еще добавить две-три снайперские пары, попутно обучать на артиллерийских наблюдателей-корректировщиков; взвод конной разведки - тут тоже экономить не будем: это наши быстрые глаза и уши, проходимые где угодно, а еще мобильные дозоры, так что пусть их там будет не менее шестидесяти человек, на вооружении карабины или СВТ, ручные пулеметы (можно трофейные «МГ» с барабанным питанием), частично трофейные автоматы, а уж они в тылу противника себе боезапас без проблем добудут. Дополнительно им всем давать саперно-диверсионную подготовку, чтобы могли нашкодить и быстро смыться.
        Взвод связи… со связью в нашей армии всегда было традиционно плохо: что во всех войнах, что в мирное время. Причем особенно плохо с радиосвязью - ни хорошего и надежного оборудования, как у тех же немцев, ни толковых специалистов. И нам, можно сказать, неслыханно повезло, что у нас есть такой специалист, как Кеша, он же военинженер 3-го ранга Иннокентий Беляев, у которого не только высшее профильное образование, но и талант. Что уж он там сделал с рациями на советских броневиках, но помехи практически исчезли, прием в зоне досягаемости уверенный и чистый. И с немецкими трофейными рациями он разобрался, слушаем теперь противника, если тот болтает на открытых каналах. Поэтому вся связь во всех подразделениях отряда теперь на нем, а взвод радио и телефонной связи пусть будет, тоже, кстати, под его присмотром, но помимо боевой работы это будет еще и учебно-тренировочный центр подготовки радистов, телефонистов и специалистов по ремонту, настройке средств связи. А потому и штат будет побольше, человек пятьдесят-шестьдесят, и техническое оснащение взвода связи мы в приоритет поставим.
        Это, можно сказать, пехотная составляющая, общим количеством примерно девятьсот пятьдесят душ личного состава, то есть чуть больше предвоенного стрелкового батальона РККА (у того штат под восемьсот человек был), но зато с несравненно более высокой огневой мощью. Естественно, вся эта толпа народа будет моторизована, то есть перемещаться до поля боя она будет на автомобильной технике, попутно буксируя за собой средства усиления в виде артиллерии и минометов, боезапас, имущество, продовольствие, снаряжение и весь остальной обвес.
        Переходим к средствам усиления: полевая артиллерия в виде батареи 76-миллиметровых полковых пушек (четыре орудия в виде двух огневых взводов вполне хватит, не будем перегружаться). Да, у нас уже есть трофейные немецкие 7,5-сантиметровые легкие пехотные орудия, целая батарея (шесть штук) с полным боекомплектом, и они, как я совсем недавно распинался перед Карбышевым, легче и удобнее наших «полковушек», хоть и уступают им в дальности. Но мы эти немецкие пушки, как и немецкую бронетехнику, и остальные трофеи, нигде по бумагам показывать не будем. Это для особых случаев, типа рейдов во вражеский тыл, или какой мобильный патруль усилить, или еще чего в этом роде… А чтобы наша штатная артиллерия в любом бою могла проявить себя достойно, добавим к четырем «полковушкам» еще один огневой взвод: два 120-миллиметровых полковых миномета образца 1938 года, как великолепное, мощное и дальнобойное средство огневого поражения, к тому же легкое и подвижное, благодаря приставному колесному ходу. Их эффективность у нас в армии пока недооценивают (четыре штатных миномета на целый пехотный полк - это несерьезно), вот
мы результатами их боевого применения и поможем исправить это заблуждение. Кстати сказать, практика этой войны показала, что именно сочетание 120-миллиметровых минометов и 76-миллиметровых полевых пушек дает на поле боя наибольший эффект в уничтожении живой силы и даже легкой бронетехники противника. И, еще раз кстати, эти минометы у нас уже тоже есть - первый приволок с собой Давыдов, отступая от границы, а еще четыре нашли на дивизионных складах в Суховоле, и там же нашли изрядный боезапас к ним. А вообще их сейчас в нашей армии мало, массовый выпуск начался совсем недавно, да еще скорая эвакуация заводов… Пожалуй, надо будет еще раз напомнить в Москву, чтобы выпуск минометов, и особенно 120-го калибра, всемерно наращивали… и еще не забыть напомнить, чтобы того растяпу, который в 1942 году допустил захват комплекта технической документации на производство 120-миллиметрового миномета, что позволило немцам быстро наладить его выпуск у себя, срочно перевели куда-нибудь подальше, а требования к эвакуации или уничтожению такой документации усилили.
        Дальше. Противотанковая артиллерия, или ПТО - она нам не так уж и нужна, учитывая огневую мощь планируемой механизируемой составляющей, но, если смотреть с другой стороны, пусть будет, тем более что и сами «сорокапятки», и возможности для их буксировки средствами мехтяги у нас уже есть. «Сорокапятки», пусть и не особо мощные, но они и по вражеской пехоте своими картечными снарядами отработать смогут, и пулеметные точки подавить, и по легкой бронетехнике вполне эффективны… Так что одна батарея (то есть шесть орудий, три огневых взвода) нам не помешает. ПВО… с этим проблема, если не сказать, катастрофа: наши счетверенные пулеметные установки на базе танков Т-26 еще только начинают делать в Белостоке, наши малокалиберные 37-миллиметровые автоматические зенитки хороши, но нам пока не попадались. Кстати, надо бы их целенаправленно поискать, поэтому пока будем использовать захваченные на аэродроме 20-миллиметровые автоматические зенитки FlaK 30/38. Можно было бы еще задействовать найденные на складах в Суховоле 12,7-миллиметровые ДШК в зенитном исполнении, но их, наверное, придется разделить между
Суховолей и аэродромом, когда я буду забирать оттуда трофейные зенитки и «нашу» бронетехнику, включая Т-40.
        Теперь механизированная составляющая: бронетехника, сиречь танки. Тут вопрос посложнее, поскольку танков даже у нас здесь, в Суховоле, уже собрано много и разных, минимум на танковый батальон, но не все из них я готов взять. Разумеется, готов взять «тридцатьчетверки» - они, несмотря на то, что конструктивно пока еще сыроваты, по соотношению «огневая мощь - броня - подвижность и маневренность» сейчас вне конкуренции. И роты таких «коробочек» (десять машин) нам вполне хватит - подтянуть и подрегулировать матчасть, подучить и потренировать экипажи, и получим великолепный броневой «кулак», пригодный как для атаки, так и для обороны.
        К ним обязательно танковый десант - практика этой войны показала, что на «тридцатьчетверку» до десяти-двенадцати бойцов вполне помещается, то есть как раз пехотное отделение, или станковый пулемет с расчетом, или миномет, опять-таки с расчетом и запасом мин. Еще каждый танк может пушку на прицепе за собой таскать, а ее расчет и боезапас на броне, тогда, с учетом минометов, получится вполне себе эффективная артподдержка второй линией в любом виде боя. Только надо будет всю эту пехоту, минометы и пушки с их расчетами сначала опытным путем оптимизировать, то есть определить наиболее рациональное сочетание как по людям, так и по вооружению, а потом их всех совместить в штат именно танковой роты, чтобы они вместе учились, тренировались и потом вместе же воевали. Будет у меня тогда первое реально механизированное подразделение с широким кругом возможностей, конкретику продумаю потом, а сейчас идем дальше.
        Еще с удовольствием возьму легкие плавающие Т-40, причем их готов взять все, сколько найдем. Они, со своей крупнокалиберной «Дашкой» и способностью хорошо плавать даже с грузом на броне, великолепно подходят для разведки и диверсий в тылу противника, а еще как ПВО, как ПТО по всей немецкой легкой бронетехнике, как средство борьбы с артиллерией и пулеметами… Зря их выпуск вскоре прекратят в пользу легких неплавающих танков, ох и зря!
        Автобронетехника, а именно пушечные броневики БА-6, БА-10 и БА-10М (лучше, конечно, последние) в составе автоброневой роты (десять-пятнадцать машин). Это как минимум, а так я постараюсь их тоже собрать как можно больше - для маневренной войны они очень хороши, а запас, как известно, карман не тянет. Будет тогда у меня резерв и на усиление, и на боевые потери, и на обучение, да и мало ли еще на что, в конце концов, Гаврилову скоро на должность комбата автоброневого батальона расти надо будет. И вот тут проблема… Если я буду снимать Гаврилова и его пушечные броневики с патрулирования рокады, чтобы от отряда не отрывать, тогда их нужно будет заменить другой броней, и кроме легких танков иной альтернативы нет. А танки своими гусеницами быстро попортят отличное - пока - дорожное покрытие, и это будет нам же во вред, поскольку тогда снизится скорость переброски войск. Проблема!
        Впрочем, у нас же есть целая серия легких колесно-гусеничных танков БТ, специально сконструированных для скоростного движения по хорошим дорогам на колесах и со снятыми гусеницами, - вот их, именно в колесном варианте, можно использовать. И тогда получим мобильные боевые группы вроде немецких «танковых ежей». Это тоже надо отдельно обдумать чуть позже, а пока вернемся к нашему мотомеханизированному батальону.
        Транспортная составляющая: лошадей не планирую вообще, только «железные кони». И этих «коней», по оценочным прикидкам, нам понадобится много, порядка семидесяти грузовиков, причем это только на боевой состав, без учета хозяйственных, ремонтных и прочих подразделений обеспечения. Одна саперная рота с переправочным парком не менее пятнадцати грузовых и специальных автомобилей под себя потребует. Это минус, большой и жирный минус хотя бы потому, что на такую прорву автотранспорта понадобится много горючего, которое тоже надо возить, хранить, и при этом как-то механизировать процесс заправки в баки и по канистрам, а то неделями заправляться будем. Но есть и плюсы: не все грузовики нам будут нужны одновременно, и тогда их количество можно слегка поубавить. Также часть транспортных функций можно переложить на трофейные мотоциклы с коляской и как можно шире использовать легкие одноосные прицепы (как это делают немцы). Кроме того, если правильно организовать пункт постоянной дислокации (ППД) рядом с железной дорогой, тогда многие транспортно-логистические операции можно будет организовать с использованием
«железки», а общее количество грузовиков можно будет еще подсократить, скажем, до тридцати-сорока единиц, и это будет уже приемлемо.
        ППД, кстати, нашему батальону понадобится в любом случае: помимо хранения запасов и резервов, там будем хранить трофеи и находки, там разместим учебные подразделения, там же организуем свою собственную и весьма развитую ремонтную базу - есть у меня кое-какие задумки на этот счет…
        Ну, в общем и целом, вот такая, слегка громоздкая и обремененная изрядным обозом, организационно-штатная структура у нас получается… Тысячи на полторы личного состава, и это я еще отдельную роту на трофейной бронетехнике с трофейной же артиллерией не учитываю.
        По численности не полк, конечно, но однозначно и не батальон, - скорее, нечто среднее, а вот по огневой мощи мы любой нынешний полк превосходить будем. В моей реальности такие мощные формирования с приданными, в зависимости от поставленной задачи, средствами усиления, но без подразделений обеспечения, называют батальонными тактическими группами и считают наиболее подходящими для маневренной войны средствами ведения боя.
        Здесь такое практикуют пока только немцы с их кампфгруппами, и это вполне объяснимо - для успешного использования в бою единым «кулаком» таких разнородных формирований очень важны хорошо отработанное взаимодействие подразделений и хорошая система связи. У германской армии то и другое уже есть, а вот у нас… у нас, кроме моего послезнания опыта этой войны и путей дальнейшего развития военного дела, сейчас нет ничего: ни организации, ни толковой связи.
        Нет, наша армия, конечно, через год-два научится воевать и побеждать хваленую немецкую «военную машину», несмотря на эти их кампф-группы, на превосходную организацию боя, технику и вооружение, на их отличную связь… Вот только цена этой победы будет непомерно высока - миллионы жизней советских людей… И моя главная задача здесь - я в этом уверен абсолютно - сделать так, чтобы наших погибло как можно меньше, а ублюдочных фашистов, пришедших незваными на нашу землю, - как можно больше.
        Вот потому на первом этапе, для повышения эффективности нашей боевой деятельности как в атаке, так и в обороне, я и собираюсь создать нечто подобное их «боевым группам», только от подразделений обеспечения мы отказываться не будем - нам ведь на хозяйственные и ремонтные мощности «своего» полка или дивизии опираться не получится, мы будем сами по себе, вот и пусть тогда наш собственный «обоз» нас лучше в ППД дожидается, чем бегать искать их потом «на одолжить», когда понадобятся. Оно, конечно, понятно, что все это только прикидки в первом приближении, а там дальше, по результатам боевой и хозяйственной деятельности, все это будет меняться, дополняться и заново формироваться, это и закономерно - война план покажет. Но для командования, чтобы не возбуждать излишнюю ажитацию и не привлекать излишнего внимания, мы так и останемся батальоном. Отдельный мотомеханизированный батальон особого назначения, и точка.
        Подводя итоги, можно, пожалуй, вкратце сформулировать наши первоначальные задачи на организационный период: сформировать подразделения, наладить процесс их обучения и боевого слаживания, в том числе обкатку в боях для приобретения опыта взаимодействия подразделений между собой. Потом отработать механизм обучения и тренировки нового пополнения, обеспечить, так сказать, процесс клонирования методом деления, когда, например, из одного подразделения получаются два, путем их разделения пополам и добавления в каждое недостающую половину новобранцев без критической потери боеспособности, - конкретику сейчас уже не успею обдумать, ибо мы уже подъезжаем…»
        Эпилог
        В ночном белорусском небе размеренно гудели мощные моторы идущего на большой высоте, в облаках, курсом на Белосток, самолета.
        Заместитель начальника оперативного управления Генерального штаба РККА генерал-майор Александр Михайлович Василевский в очередной раз зябко поежился в удобном кресле комфортабельного пассажирского Дугласа «DC-3» из состава Московской авиационной группы особого назначения (МАГОН). Несмотря на отсутствие сквозняков и комфортабельный салон американской машины (лицензионный ПС-84 на ее базе по уровню комфортности все же был чуть похуже), здесь, на высоте, было весьма прохладно, и генерал, кутаясь в свою фасонистую шинель тонкого сукна для высшего комсостава, в очередной раз подумал, что она, конечно, красивая, удобная и легкая в ношении, но он бы сейчас не отказался от обычной - толстой, тяжелой, но такой теплой солдатской шинели с полами почти до земли, в которую укутаешься, как в большое одеяло, и спать можно за милую душу, даже на морозе.
        Василевский еще раз поежился, окинул взглядом своих помощников из числа сотрудников оперативного управления Генштаба, которые тоже ворочались и ежились в своих тонких уставных шинелях, и потом с легкой завистью покосился в другую сторону пассажирского салона, где разместились приданные в состав руководимой им группы инспекторов Генерального штаба сотрудники двух самых жутких и страшных в народе наркоматов, они же обитатели самого высокого здания Москвы («Почему самого высокого? Да потому, что из его глубоких подвалов очень четко видна Колыма», - ходила в народе такая печальная шутка про здание НКВД-НКГБ на Лубянке).
        Они, прибыв к самолету даже без верхней одежды, разместившись со всеми своими вещмешками, тюками и баулами отдельно, чуть впереди по салону, а позже, уже на высоте, споро достали армейские простеганные и теплые ватные куртки, пусть и довольно неказистого вида, оделись и сейчас дружно, словно выполняя команду, но при этом чутко, вполглаза, спали. Их старший, майор государственной безопасности Судоплатов, тоже дремал и тоже чутко, периодически посматривая вокруг полуоткрытыми глазами.
        - Ишь, спят, и холод им нипочем, - чуть слышно пробормотал Василевский, - сразу видна привычка опытных полевых вояк при любой возможности спать впрок, не обращая внимания на бытовые неудобства. Настоящие оперативники-волкодавы, привычные к тяготам и лишениям своей службы, да и старший их, Судоплатов, тот еще ухарь-головорез, во всем своим подчиненным под стать, а то и далеко впереди них…
        Судоплатова Василевский заочно знал и раньше, по роду своей службы - оперативное управление Генштаба, помимо всего прочего, обеспечивало взаимодействие и обмен оперативной информацией с ГУГБ НКВД СССР, а Судоплатов еще до войны в области разведки и диверсий был личностью известной. Конечно, без подробностей и вообще без фактов - даже повседневная деятельность Судоплатова проходила под грифом «Совершенно секретно», не говоря уже о специальных операциях, но, по доступной информации, тот был не идейно подкованным дуболомом, которых в свое время много понабежало в НКВД-НКГБ, а способным, думающим специалистом в своем деле, с хорошими навыками оперативной работы. Вот только зачем его сунули в инспекторскую группу Генштаба?..
        Но это ему совсем недавно, уже практически перед вылетом, объяснил сам грозный нарком НКВД, генеральный комиссар государственной безопасности Лаврентий Павлович Берия.
        «Зачем? Затем, Александр Михайлович, что вы летите в тыл противника, и при этом являетесь секретоносителем высокого, я бы даже сказал, высочайшего уровня. Соответственно, вам просто необходима надежная и эффективная охрана, а майор государственной безопасности Судоплатов, в силу своих высоких профессиональных качеств, сможет такую надежную и эффективную охрану организовать. Единственное, что при этом потребуется от вас - правильно понять нужность и важность охранных мероприятий и не совершать глупостей в боевой обстановке, пытаясь избавиться от опеки охранников, которые отвечают за вашу безопасность своей головой.
        И еще один момент, пусть и не связанный напрямую с вашей миссией, но очень важный в плане организации всенародного сопротивления врагу на всей территории Советского Союза, включая и временно захваченные противником территории. Этими вопросами по линии нашего ведомства тоже будет заниматься товарищ Судоплатов, и у меня к вам личная просьба: несмотря на то, что Судоплатов и его люди в этой поездке формально подчиняются вам, по прилете в тыл противника не стоит слишком уж акцентировать внимание на их действиях и местонахождении, чтобы не привлекать излишнего внимания к их деятельности, выходящей за рамки вашей охраны…»
        Василевский снова поерзал, пытаясь укутаться поплотнее и все же задремать, - совсем скоро спать если и придется, то урывками и по паре часов, - но вскоре понял, что заснуть не получается, и вернулся к своим размышлениям: следовало еще раз вспомнить и проанализировать произошедший чуть более суток назад разговор со Сталиным…
        Ночной звонок Поскребышева и срочный вызов к Верховному стал для него абсолютной неожиданностью. Не в том смысле, что звонок его разбудил, - Василевский, как и почти все в оперативном управлении Генштаба, с самого начала войны спал мало и урывками, а по ночам корпел над картами и теми немногими донесениями с фронтов, что пусть и редко, нерегулярно, но попадали-таки в Генштаб, пытаясь сложить из них хоть мало-мальски достоверную картину текущей оперативной обстановки. И он, занимая должность заместителя начальника оперативного управления, считал это своей первоочередной задачей.
        И не потому, что Сталин им пренебрегал - наоборот, Вождь относился к нему очень хорошо и с теплотой, даже настоял в свое время, чтобы Василевский возобновил общение с родителями (отец - священнослужитель, мать - из семьи священнослужителей), а это, да еще в отношении члена партии, что в те годы, что сейчас, активно не приветствовалось. Но Вождь сказал - и все чудесным образом сладилось. Поэтому в благорасположении к нему Сталина сомневаться не приходилось.
        Но вот только… когда его учителя и друга, замечательного человека и талантливого военачальника Шапошникова, Сталин после Советско-финской войны снял с должности начальника Генерального штаба, самого Василевского, как ученика и креатуру Бориса Михайловича, перестали приглашать на совещания к Верховному. Поэтому неожиданный ночной вызов от Поскребышева его и озадачил, и взволновал…
        Верховный принял его сразу, причем принял радушно. Сначала, по своей кавказской привычке, поинтересовался, как здоровье, как семья, как родители, и только потом перешел к главному, к причине срочного ночного вызова.
        И вот тут, выслушав Сталина, Василевский натурально обалдел. Оказывается, в Белоруссии, где германская армия уже штурмует Минск, в глубоком немецком тылу, в Белостоке, генерал-танкист Хацкилевич додумался до того, что решил организовать на базе своего шестого механизированного корпуса долговременный оборонительный плацдарм значительной площади, а командующий Западным фронтом, генерал армии Павлов, эту его ид… инициативу одобрил. Одобрил единолично, словно какой-то «самостийный гетман», не согласовав свое решение ни с Генштабом, ни со Ставкой Главного командования, ни с Наркоматом обороны, наконец! Поэтому в Москве никто из высшего военного командования ничего об этом не знал… а вот Сталин уже знает.
        Теперь же, по замыслу Вождя, - раз уж такое случилось, ему, Василевскому, предстоит вылететь в Белосток в качестве представителя Ставки Главного командования, на месте оценить обстановку и, если он придет к выводу о целесообразности построения оборонительного плацдарма в тылу противника, оказать всемерную помощь как в организации обороны, так и в оптимизации управления войсками для достижения максимально возможной эффективности оборонительных боевых действий.
        - Надеюсь, что вы, товарищ Василевский, полностью оправдаете оказанное вам высокое доверие… - с таким напутствием Василевский, все еще слегка ошеломленный масштабами поставленной задачи, покинул кабинет Сталина и вышел в приемную, где его уже ожидал Поскребышев.
        - Александр Михайлович, ваш мандат представителя Ставки Главного командования с особыми полномочиями уже готов, прошу расписаться в журнале регистрации. Да, и еще… Товарищ Шапошников просил передать, что он ждет вас у себя в кабинете - это связано с вашей командировкой…
        Разговор с Шапошниковым, который, как оказалось, тоже имел разговор со Сталиным по ситуации в Белостоке, и именно он предложил кандидатуру Василевского для изучения ситуации на месте, оказался очень полезным. Гораздо более подробно обсудили возможность создания оборонительного плацдарма в глубоком тылу противника, различные варианты и возможности боевой деятельности тамошних войск, а также необходимые условия для его продолжительного (хотя бы несколько месяцев) существования. Опыт и знания Бориса Михайловича помогли успокоиться, разложить ситуацию «по полочкам» и наметить подробный пошаговый план действий по прибытии в Белосток.
        Потом был день сумасшедшей суеты и беготни, как оно всегда и бывает при неожиданной и очень срочной командировке: передача дел, суматошное завершение неотложных задач и поручений, подбор помощников и документов для командировки, затем долгий ночной перелет, и вот уже пилот сообщил, что прошли над линией фронта, скоро посадка в Белостоке.
        Василевский нащупал в нагрудном кармане кителя новенький мандат представителя Ставки Главного командования с широкими полномочиями, вплоть до права частичной отмены приказов и распоряжений Командования Западным фронтом, подписанный лично Сталиным, и удовлетворенно улыбнулся: степень оказанного ему высокого доверия приятно грела душу, и он собирался приложить все силы, сделать все возможное, чтобы доверие Вождя оправдать. Все возможное… тут его словно током пробило - Василевский вдруг вспомнил, что все возможное он как раз и не сделал.
        Вождь частенько так поступал: помимо основной задачи, которую он всегда ставил четко и однозначно, он при этом проговаривал вроде как свои мысли о том, что было бы неплохо сделать или выяснить попутно, в ходе выполнения основной задачи. И потом внимательно отслеживал, кто и как его понял, кто и насколько полно выполнил озвученные им мысли или рассуждения. Своеобразный тест на сообразительность, инициативу и ответственность за порученное дело. Кто не справлялся - никаких особых репрессий Сталин обычно не применял, но потерять его доверие и уважение можно было легко и надолго.
        Вот и вчера, в ходе разговора, Сталин вскользь упомянул, что ему было бы очень интересно разобраться, почему все масштабные усилия военных, вся долгая и дорогостоящая подготовка к неминуемой войне не помогли нашей армии остановить агрессора на границе. И как так получилось, что сейчас наша армия, за исключением нескольких участков, включая Белостокский оборонительный плацдарм, так поспешно откатывается в глубину нашей территории.
        «Ясно, что Сталин затронул эту тему не просто так - он надеется, что я, в ходе этой командировки, смогу если не полностью, то хотя бы частично разобраться в этом вопросе и предоставить ему информацию. А получить эту информацию в Белостоке не получится - точнее, получится, но лишь частично, и потому лететь надо было сначала в Минск, в штаб и Управление Западного фронта, а уже потом в Белосток. Но я вчера замотался, забегался, и необходимость скорректировать маршрут как-то вылетела из головы, а сейчас уже поздно: наш самолет идет на снижение и совсем скоро сядет в Белостоке».
        Василевский нахмурился, позитивное настроение мгновенно улетучилось, смытое переживаниями за свой прокол, свою ошибку. В таком состоянии он даже не заметил, как самолет сел и зарулил на стоянку. Очнулся только тогда, когда моторы стали глохнуть, а экипаж на выходе из салона застучал по металлу приставной лесенкой, по которой первыми выскочили бойцы Судоплатова с автоматами на изготовку.
        Все еще хмурясь, генерал встал и направился к выходу, пытаясь подбодрить себя тем, что при удаче может получиться раздобыть достаточно информации для анализа неудач начала войны здесь, в Белостоке. Он еще не знал, да и откуда бы ему было знать, что совсем скоро, и именно здесь, получит столько новой, ошеломляюще невероятной информации об этой войне, сколько он никогда не мог себе даже предположить…
        notes
        Примечания
        1
        Ответ пленного генерал-лейтенанта Дмитрия Михайловича Карбышева на попытки склонения его к предательству и измене Родине со стороны немецко-фашистских властей Германии.
        2
        Комендант аэродрома.
        3
        Умному достаточно.