Александр Громов
        Запруда из песка
        Земляне всегда вели себя так, как будто с неба на них глядит громадный глаз - и как будто громадный глаз жаждет зрелищ.
        Курт Воннегут
        1. Группа
        - Иди работай, - сказал он.
        Аркадий и Борис Стругацкие
        - Мне это не нравится, - хмуро произнес генерал Марченко. - Восемнадцать, нет, почти девятнадцать лет без наказаний и почти без указаний - и вот опять мы получили по мозгам. К счастью, не мегаполис. Бассейн реки Васюган - лесной и сельскохозяйственный район, глубинка. Тайга. Болота. Гнус. Медведи. И все равно нам придется радоваться, если число жертв не превысит пяти тысяч. А главное, на этот раз не поступило никаких сообщений. Они что, предоставляют нам самим догадаться, за что последовало наказание?
        Я тоже так думал. Рано или поздно в односторонних отношениях "чужие - земляне" должен был наступить новый этап. Почему не сейчас?
        Разумеется, я промолчал, как и остальные трое. Генерал и не ждал ответа, его вопрос относился к разряду риторических.
        Поправка: он не ждал немедленного ответа. Но он желал получить его если не сейчас, то в будущем. Для этого он и собрал нас здесь.
        На вид генералу Марченко было лет сорок, хотя реально, наверное, лет на десять больше. Никакого намека на брюшко. Значит, не меньше часа в спортзале ежедневно. Умное жесткое лицо. Тип "волк". Мой школьный приятель Терентий Содомейко относился к тому же типу. Если не оступится и обойдет конкурентов, то и он к полтиннику вскарабкается высоко.
        - Сидите! - Пружинисто встав из-за стола, генерал подошел к занимавшей полстены электронной карте. Там было нехорошо: между Майском и Новым Васюганом втиснулся ярко-красный кружок - зона сплошных разрушений. Второй круг, оранжевый, захватывал Иртыш и почти доходил до Оби. Третий - желтый - включал в себя Омск, Томск и Новосибирск.
        "Желтым" повезло: максимум - вылетели стекла в домах. И то, наверное, не везде.
        В оранжевом круге могло посрывать крыши с домов и, уж конечно, во многих местах загорелась тайга - как непосредственно от вспышки, так и от выпавших тектитов. Хоть и весна, а горючего материала в тайге и весной достаточно. Майску и Новому Васюгану досталось основательно, не хотел бы я оказаться там в момент катаклизма. И уж совсем плохую перспективу имели те, кто находился в красном круге.
        Как угадать, где можно спокойно быть в данный момент времени, а куда лучше не соваться? Если нет предупреждения, то и не угадаешь. Лотерея наоборот: в выигрыше почти все, в проигрыше - немногие несчастливцы. Пять тысяч жертв? Похоже, Марченко был прав: в средневзвешенном оптимистическо-пессимистическом варианте оно примерно так.
        Насколько я знал, в том районе отродясь не было ни АЭС, ни радиоактивных могильников, ни химических заводов, ни закрытых биотехнологических центров - ничего такого, что стократно умножило бы ущерб от импакта. Просто-напросто мощное "точечное" энерговыделение на территории, не осложненной инструментами цивилизации, и букет его классических последствий в мало затронутой человеком природе. Могло быть хуже. Хотя чужие в этом смысле относительно гуманны: дозируют воздействие на Экипаж, бьют муху мухобойкой, а не "Большой Бертой". Оно и понятно: чтобы вразумить кого-то, его как минимум нужно оставить в живых. Вразумленный труп никому не нужен.
        - Мне это очень сильно не нравится, - повторил генерал, как будто мы и в первый раз его не услышали. - Кнут без пряника. К этому мы привыкли. Но кнут без объяснений?.. Что от нас требуется? За что нас наказали на этот раз? Где мы прокололись? Ошибки планирования? Экология? Национальный или религиозный ползучий сепаратизм? Может, что-то еще? Наш отсек прокололся или другой? Почему чужие молчат? - Он тоже помолчал немного, как будто ожидая от нас немедленного ответа, и, естественно, не дождался. - Вы четверо вызваны сюда для того, чтобы ответить на эти вопросы. Также и на другие, если это понадобится. Вы рекомендованы заслуживающими доверия людьми как лучшие кандидатуры для подобной работы. Светлые головы, проще сказать. Доказавшие это на деле и ничем не замаранные. - Тут он обвел взглядом всю нашу четверку, причем на меня, конечно, глянул без особого удовольствия: сопляк, мол. - Полагаю, вам известно о Брюссельской группе экспертов по чужим. Довожу до вашего сведения, что существуют и другие структуры, работающие в том же направлении. Они не слишком афишируют свою деятельность и отчитываются
непосредственно перед Капитанским Советом. Брюссельские болтуны - прикрытие...
        Я знал это. Само собой, никто не давал мне такой информации, но знаете, как это бывает: штришок там, штришок тут, немного работы мозгами - и готова картина. Я знал и то, что генерал Марченко недоговаривает: несколько засекреченных институтов, работающих над проблемой, не более чем кончики щупальцев спрута. А спрут велик. Наконец, я был убежден в том, что существует еще как минимум одна, совсем небольшая группа умов, работающая под личным контролем Капитана и, в свою очередь, незаметно контролирующая и спрута, и брюссельцев. Никаких доказательств ее существования я не имел, и убеждение мое вытекало из общего представления о том, как надо решать сложные задачи в человеческом мире. Лично я создал бы такую группу и постарался заполучить в нее лучших аналитиков.
        Но ведь Марченко вызвал нас к себе не для того, чтобы вербануть туда, в интеллектуальную суперэлиту?
        Конечно, нет. Однако с момента получения вызова я чувствовал: предложение будет сделано, и я его приму. Потому что это будет интересное предложение.
        Настоящая работа - она только "на вырост". Всегда так, и никогда иначе. Сделай то, чего еще не делал. Что еще не умеешь. За что боишься браться. Что на сегодняшний день объективно превышает твои навыки и способности. Впрягись в это, поужасайся, помучайся, вывернись наизнанку, отдай всего себя и добейся успеха. Со свернутыми набок мозгами и языком на плече. Трудно? Не то слово. А кто обещал, что будет легко? Зато, во-первых, интересно, во-вторых, будет оценено руководством, а в-третьих, сам чему-то научишься.
        Может, конечно, оказаться, что задача не имеет решения. Ну что ж, значит, она неверно поставлена. Поставь ее иначе и убеди командование в своей правоте.
        Скажете, невозможно убедить? Неправда. Трудно, не спорю. Но выполнимо. Не всякий, кто носит петлицы, - солдафон. Я - точно нет. Как и трое рядом со мной.
        И Марченко знал, как следует обращаться с таким контингентом.
        - Мы приняли решение создать аналогичную рабочую группу в нашем отсеке, - сказал он. - Формально она будет входить в штаб по ликвидации последствий бедствия. Дальше - посмотрим. В любом случае это работа на годы, не на дни. Я предлагаю вам войти в создающуюся группу. Приказывать - не могу и не хочу. Нельзя приказать человеку думать... то есть можно, но пользы не будет. - Он едва заметно улыбнулся. - Решать вам. Ответственность - огромная. Секретность - абсолютная. С моей стороны - полный карт-бланш. Об оказанном вам доверии вы сами можете судить. Никаких оргвыводов в случае вашего отказа. Нам нужна заинтересованность. Сколько времени вам нужно на принятие решения? Могу дать десять минут.
        Мне не требовалось десяти минут. Мне и минуты не потребовалось. Мы переглянулись, и я понял: остальные тоже уже все для себя решили. Хорошее начало - встретились полчаса назад в приемной, а уже понимаем друг друга без слов. Может выйти приличная команда.
        - Нисколько, - ответил за всех высокий седой мужик с полковничьими звездами в петлицах.
        Все встали.
        - Вы согласны?
        - Так точно.
        - Иного не ждал. Поздравляю вас с новым местом службы.
        - Служим Экипажу! - несколько вразнобой, но в целом дружно ответили мы.
        2. Ионыч
        Воспитание детей было очень суровое. Чаще всего их сразу убивали. Это делало их мужественными и стойкими.
        Тэффи
        На тринадцатом году жизни Фрол Пяткин сделал открытие: переселение душ существует. Это не выдумка бездельников, называющих себя буддистами и справедливо осмеянных наравне с другими мракобесами. Хуже того, оказалось, что можно вспомнить кое-что из прошлой жизни!
        И доказательство, и потрясение. Одновременно. В одном флаконе.
        Нет, не всякий способен лично проверить справедливость старой восточной доктрины, и очень далеко не всякий. Не может же такого быть, чтобы все люди, сколько их вокруг, помнили свое предыдущее воплощение и молчали! Кто-нибудь да проговорился бы. Каждый третий или пятый... ну ладно, пусть даже каждый десятый рано или поздно похвастался бы перед кем-нибудь достойным, на его взгляд, доверия или просто сболтнул бы по-глупому - и ага? Вся медслужба Экипажа не нашла бы столько психиатров на великую толпу пациентов с одним и тем же диагнозом. Значит, таких людей мало, а то и вообще один на весь Экипаж.
        Подумать только - помнить то, что было за много лет, если не веков, до твоего рождения! Иное время, иные лидеры, иное общество, иные проблемы... Иное тело - сперва детское, потом молодое и сильное, затем понемногу дряхлеющее. Воспоминания о собственной смерти... бр-р!..
        Возможно, историк чрезвычайно возрадовался бы, получив такой дар. Сохранить личные воспоминания о давно минувшей эпохе - это что-то с чем-то! Золотой клад, Клондайк! Но Фрол Пяткин не был историком и, не имея особой склонности к гуманитарным наукам, не собирался становиться им. Его будущность была обозначена без его участия, его путь был предначертан и прям - иди! И он шел. Как многие его сверстники. Как почти все.
        "Матушка моя была еще мною брюхата, как я уже был записан в Перспективный Резерв в качестве рядового необученного IV ранга", - такой фразой мог бы начать Фрол свои мемуары, если бы имел время и желание писать их. Трудно сказать насчет желания, но что касается времени для мемуаров, то располагать достаточным его количеством Фрол смог бы не раньше, чем на старости лет, в Бесперспективном Резерве. Если бы дожил.
        Как и его отец, Фрол получил имя по воле родителей, но в соответствии с пожеланием Капитанского Совета увеличить разнообразие имен. Плохо ведь, когда вокруг сплошь Александры, Андреи да Владимиры. Если к тому же и фамилия не экзотическая, а самая обыкновенная - далеко ли до путаницы? От этого вред службе. Фрол - не такое уж плохое имя, все-таки не Дормидонт и не Варахасий.
        Появившись на свет, Фрол еще некоторое время оставался рядовым IV ранга - до тех пор, пока не выяснилось, что мальчик здоров, имеет столько хромосом, сколько надо, владеет всеми рефлексами, какими положено владеть грудному младенцу, а его биологическим отцом действительно является Иона Пяткин, законный супруг роженицы. Тогда Фрол был причислен к III рангу рядовых необученных Перспективного Резерва и оставался в данном качестве целых пять лет. В этом возрасте его еще раз внимательно осмотрели медики и снова нашли, что мальчик не является генетическим браком и развит вполне по годам. В тот день, когда юный Фрол впервые переступил порог школы, в его личном деле появилась запись о переводе во II ранг.
        Через год дефиницию уточнили: не просто II ранг, а II "а" ранг. Это означало, что мальчик в целом соответствует требованиям и может учиться далее в основном потоке. Процентов семьдесят из сверстников Фрола попало в II "а". Отсеивались тугодумы и просто глупцы, обладатели лабильной психики, недостаточно усидчивые, склонные к истерикам и просто недисциплинированные. Их распределяли по специальным школам. Вундеркинды отбирались много позднее, да и не было юных гениев в учебном взводе Фрола. Нормальное, среднее, ничем не выделяющееся пополнение.
        Начальная мужская школа в Торжке - родном городе Фрола - тоже ничем не выделялась среди тысяч ей подобных школ Северо-Евразийского отсека. На третьем году учебы перспективных запасников изъяли из-под родительской опеки и разместили в казарме. Ужесточились телесные наказания: теперь нарушитель дисциплины не всегда мог отделаться ударом линейкой по пальцам или учительским стеком по спине - практиковалась и порка. Впрочем, лишение увольнительной на выходные действовало сильнее.
        Разумеется, Фрол, как и все перспективные резервисты, ненавидел воспитателей и учителей. Иначе не могло и быть. Далеко не сразу он начал смутно осознавать глубинные причины этой ненависти - поначалу она вытекала из безответного вопроса: "Почему нельзя?!" Вопрос тащил за собой обиду, обида - ненависть.
        Но шли годы, и время рефлекторных протестов уходило в прошлое. Вместе со всем взводом Фрол смотрел учебные фильмы о боевых операциях. Вот где действовали настоящие герои! Ах, как они сражались с предателями человечества, с мерзким отродьем, поставившим эгоистическое "хочу" выше благородного "надо"! Как лихо они уничтожали врагов! Ба-бах!.. Тра-та-та-та-та!.. Бум-м!.. Дерзкий маневр - и успех! Высокая выучка! Беззаветная храбрость! Непреклонная воля! Не всегда по форме одетые, часто небритые, без строевой выправки, они подчас являли собой разительный контраст с педагогами. Им было можно. Многое прощается за результат.
        Этому тоже учили. А если действительно важного результата нет и не может быть в данных условиях - тогда соответствуй общим требованиям. Уж будь так любезен, не заставляй педагогов наказывать тебя. Они ведь тоже люди. Да-да, люди, а не злобные выродки, как ты было подумал. Не веришь? Думай еще и взрослей. Рано или поздно поймешь: это так. Никто не хочет тебе зла.
        Не считая, понятно, мятежников, или несогласных. Они враги. Их мало, но они существуют. Тот, кто служит, ест досыта и не нуждается в необходимом. Тот, кто и слышать не хочет о службе, хотя мог бы служить, должен голодать и бедствовать. Если он сыт, то он вдвойне враг, ибо отнял пищу у Экипажа. Покажи ему, в чем на самом деле его польза, или убей, третьего не дано. Впрочем, все, кого можно было убедить, уже давным-давно влились в Экипаж. Ну, почти все. Следовательно, с врагами можно больше не миндальничать, и это хорошо. Туманное, неопределенное должно сводиться к ясному, потому что как же иначе? Приказ всегда конкретен, иначе это не приказ, а черт знает что. Думать самостоятельно? О, это вовсе не возбраняется, напротив, вменяется в обязанность. Но думай правильно, ибо туман в голове - твой главный и злейший враг. Хотя и пустая голова ничем не лучше. Фрола учили: в Экипаже предостаточно тупых служак, лишенных инициативы и фантазии, не нужно увеличивать собой их число.
        Если не лодырничать, то учиться легко - эту истину Фрол узнал еще до школы от отца и матери. В начальной школе он поначалу решил, что под видом истины ему скормили ложь, но как-то раз, пройдя через положенное число наказаний, вдруг с ослепительной ясностью понял: родители, да и воспитатели тоже, не лгали ему. Если не тратить времени даром, то все успеешь, более того, будешь иметь свободное время. В количестве небольшом, но достаточном для личной жизни.
        А какая у шкета, именуемого второранговым рядовым Перспективного Резерва, личная жизнь? Чепуховая, в общем-то. Куда деть ту толику времени, что иногда остается после строевой подготовки, занятий по учебным курсам, нарядов и выполнения домашних заданий? Немного поиграть, немного поболтать с друзьями, иногда подстроить каверзу особо вредному педагогу или противному одноотряднику, а если настроение выдалось минорное, то побродить в одиночестве по школьному парку, залезть на дерево, откуда видно реку, и помечтать о побеге. Он мыслился так: любым доступным способом перебраться через забор, украсть на берегу лодку (хорошо бы с веслами), спуститься по Тверце до Волги - и вниз, вниз, вниз по великой реке. Не до Каспия, конечно. Во-первых, оголодаешь, а во-вторых, как преодолеть плотины ГЭС? И, наконец, в-третьих, поймают много раньше, чем доберешься до первой плотины, в этом Фрол был глубоко убежден. Вернут в школу, больно высекут, да еще в карцере насидишься. И все же неизведанные дали манили. Вернее сказать, манили не дали сами по себе, а свобода. Слово вовсе не запрещенное, произноси его сколько хочешь
и понимай как нравится. Фрол понимал свободу как простор. Он один - и никого вокруг.
        В положенное время начальная школа осталась за плечами. Фрол стал перворанговым рядовым Перспективного Резерва и очень тем гордился. Салажата смотрели на него с завистью и почтением. Десяти лучшим выпускникам предстояло продолжить обучение уже не в Торжке, а в самой столице, в Твери, в школе следующей ступени. Остальные остались обучаться разным специальностям, не требующим глубоких общих знаний: промышленного рабочего, тракториста, строителя и так далее, по длиннейшему списку. Большинству из них предстояло навеки застрять в рядовом, максимум унтер-офицерском составе.
        Выпускного бала не было - на что шкетам бал? Однако выпускников одарили пирожными и лимонадом.
        Фрол был девятым в выпуске - "проходное", но далеко не самое почетное место. Родители были довольны, но излучали сдержанную тревогу: девятый - это мало.
        - Если хочешь чего-нибудь достичь на службе, привыкай быть первым, а не девятым, - наставительно заметил отец.
        Фрол пропустил его слова мимо ушей. Достичь? А зачем? Разве и так плохо? Каникулы же! Целых три недели! Не заниматься шагистикой, не зубрить постылый Устав, не драить полы в казарме, поздно вставать! Блаженство! Счастье! А что там будет дальше - так ли уж важно? Нет, чисто теоретически Фрол понимал, что на самом деле это очень важно, но кому в одиннадцать лет охота думать о том, что случится нескоро? Год - это много, два года - очень много, а шесть лет до выпуска - вечность. Еще успеешь наверстать, твое от тебя все равно не уйдет.
        Родители, особенно отец, неодобрительно качали головами. Им казалось, что единственный сын растет оболтусом и никчемушником. У родителей короткая память, они не помнят, каковы были сами в одиннадцать лет, но смутно сожалеют о несделанном. Сколько пользы можно было бы принести себе и Экипажу, если не лоботрясничать, а использовать на благо любую свободную минуту! Не в силах изменить свое прошлое, родители рьяно пытаются изменить настоящее в лице своих отпрысков - и с тем же результатом. Нет менее продуктивного занятия, чем бубнить нотации. Выслушивать их - тоска зеленая.
        Словом, к концу третьей недели летнего отпуска, именуемого также каникулами, родительский дом успел порядком надоесть Фролу. Правда, будущее немного пугало. Кому больше дано, с того больше и спросится - эту максиму Фрол узнал давно и не оспорил. Все правильно. Суть лишь в том, чтобы вовремя остановиться, не схватившись за непосильное. Как их там учат, перворанговых? Всякий ли отобранный потянет?
        Потянул не всякий. К концу первого года из фроловского десятка были отчислены двое, а всего из младшего учебного отряда - семеро. Отчисляли за леность, мелкие кражи, неспособность к учебе, порчу следящих устройств, установленных в спальнях, коридорах и даже уборных, а пуще всего гнали сломавшихся. Экипаж терпел невротиков только на низших ступенях, где они не могли натворить больших бед. Один несчастный ударился в бега, был пойман, высечен, заперт в карцер, вынут из петли, разжалован и отчислен. Муштра была такая, что Торжок с его начальной школой снился в горько-сладких тягучих снах, от которых поутру мокра подушка. Ох, трудно достался Фролу тот год!
        - Либеральщина, - брюзжал лысый учитель истории в чине старшего лейтенанта. - Вот в мое время...
        И рассказывал ужастики. Историка любили за рассказы и за справедливость. Поощряемый им, Фрол сам не заметил, как заинтересовался не только Цезарем и Ганнибалом, но и приступил, перепрыгнув несколько учебных лет, к изучению, пусть пока поверхностному, истории новейшей.
        Она того стоила.
        3. Камни в чужой огород
        ...и сейсмографы в Пулково и Гринвиче показали зловещую чепуху.
        Михаил Булгаков
        Бородатый анекдот гласил, что существуют две возможности наведения на планете должного порядка, реальная и фантастическая. Реальная - прилетят инопланетяне и провернут эту работу; фантастическая же - люди обойдутся без инопланетян.
        Действительность оказалась щедра на выдумку: случилось и то и другое.
        Первым делом Фрол убедился: Экипаж нипочем не возник бы без давления извне. Лысый историк как-то раз обмолвился: не так устроены люди, чтобы ни с того ни с сего объединиться в сплоченную команду, без жалости разломав барьеры между странами и народами, и вдобавок построить справедливое общество. Человечеству "помогли".
        Или заставили - так будет точнее. Иногда ведь это совершенно необходимо - заставить. Спросите любого педагога, родителя или сержанта, он подтвердит.
        Шесть ударов грянули в один день. Первый - в Африке - пришелся на впадину Боделе, что лежит к югу от нагорья Тибести на территории тогдашней республики Чад. И это был единственный из шести астероидов, замеченный астрономами до столкновения с Землей. Космическое тело размером ориентировочно триста-четыреста метров прочертило в горячем небе Сахары длинный косой след и с громоподобным ревом, разнесшимся на тысячу километров, врезалось в пески великой пустыни. Сейсмический удар был зафиксирован всеми сейсмостанциями Земли, что и неудивительно, - а миллионы африканцев, не располагавших вообще никакой аппаратурой, ощутили содрогания почвы просто-напросто собственными подошвами. Воздушная волна четырежды обогнула земной шар. В пустыне возник кратер семикилометрового диаметра, а дождь из расплавленных тектитов орошал безжизненные пески за десятки и даже сотни километров от места удара.
        Через тридцать две минуты второй удар встряхнул Австралию. Аналогичный по размерам астероид врезался в Землю на востоке Большой Песчаной пустыни между озерами Грегори и Тобин. Сила удара оказалась примерно такой же, как в Африке, и соответствовала одномоментному взрыву пяти-семи тысяч мегатонных боеголовок.
        Третий удар, и опять с промежутком около получаса, пришелся на Антарктиду. Астероид угодил почти идеально точно в центр треугольника, образованного антарктическими станциями Амундсен-Скотт, Восток и Купол-Фудзи. Серьезные сейсмические колебания и подвижки льда были отмечены практически на всей территории обледенелого материка.
        Четвертый, пятый и шестой астероиды свалились на Китай, США и Аргентину. Минимальный промежуток времени между ударами составил 24 минуты, максимальный - 39 минут. Суперпозиция разбегающихся по планете сейсмических волн давала такие картины, что у сейсмологов падали челюсти. В каждом случае энергия удара сохраняла все то же удивительное постоянство. Китай получил попадание в пустыню Такла-Макан, что лежит к югу от Тянь-Шаня, США - в пустыню Блэк-Рок на севере Невады, аргентинский же астероид угодил в солончак Трапалько в Патагонии, место никчемное и практически безлюдное. Однако же именно этот последний удар вызвал наибольшее число жертв, поскольку сейсмические толчки разрушили немало зданий в городках, лежащих в ста - ста пятидесяти километрах к северу от места падения на берегах Рио-Негро. Погибло сто семьдесят шесть человек. Всего по миру - двести шестьдесят два.
        Разумеется, подсчеты не были, да и не могли быть полными. Трудно учесть бедуинов в пустынях и всевозможных экстремалов, подчас забирающихся в такие уголки Земли, куда ни один нормальный человек по доброй воле не сунется. Газеты выли. Телеведущие захлебывались словами. Репортеры героически пробирались к свежим кратерам. Армейские подразделения оказывали помощь и наводили порядок, медики пользовали раненых, насильно эвакуируемые рыдали и ругались - словом, все были при деле. Масштаб катастрофы поражал воображение - и точно так же поражала малость потерь. Ну хорошо, пусть не двести шестьдесят два, пусть триста, пусть даже пятьсот погибших на круг, если скрупулезно подсчитать всех пропавших без вести, но заметьте - это при шести колоссальных взрывах, в сумме равных по мощности доброй половине накопленного человечеством ядерного потенциала!
        Да такого просто не бывает! Не должно быть!
        Никому не известно, когда сделали главный вывод те, кто что-то решает в нашем мире, но журналисты выдали его в эфир в тот же день. Возможно, додумались сами. Что тут сложного? Если не бежать куда-то с выпученными глазами, а сохранить голову холодной, рабочая гипотеза придет на ум без особой задержки. Шесть материков - шесть попаданий. Ни одного попадания в океан, ни одного пропущенного материка. Огромная Гренландия не получила гостинца из космоса, хотя всем известно, что по площади она вполне "тянет" на материк, пусть самый маленький. Далее. Все шесть ударов пришлись на пустынные, необитаемые земли - случайно ли? Крайне сомнительно. Любого из шести астероидов хватило бы для полного уничтожения города-миллионника, да и в типичной сельской глубинке этакая гора, столкнувшись с Землей на космической скорости, наделала бы дел. Но нет - пострадали лишь безлюдные, никому, по большому счету, не нужные области земной суши.
        А почти точные интервалы времени между падениями? А поразительная схожесть катаклизмов между собой? Не-ет, это не следствие дурной случайности, не шутка слепой природы! Тот, кто позволил себе пошутить подобным образом, был далеко не слеп!
        Мир, как пишут плохие газетчики, замер в тревожном ожидании. Планету поколотило астероидами, и явно неспроста. За импактами угадывалась чужая злая воля. Ожидали худшего. В течение одних лишь суток число самоубийств превысило месячную норму. Мировые лидеры выразили обеспокоенность, одновременно попытавшись заразить электорат оптимизмом. Скоро выяснилось, что оптимизм, к сожалению, не передается воздушно-капельным путем, не говоря уже о распространении через эфир. Верховные иерархи основных конфессий мудро хранили молчание, выжидая, как повернется дело. Лидеры мелких сект, напротив, вопили кто во что горазд. Словом, было великое смятение умов.
        Не в первый раз. Побушевав сколько положено, оно улеглось бы само собой - но ровно через двадцать четыре часа после первого удара гигантская чаша радиотелескопа в Пуэрто-Рико приняла весьма мощный модулированный сигнал на частоте излучения космического нейтрального водорода. Удивительнее всего было то, что тот же сигнал одновременно был принят едва ли не всеми радиотелескопами мира, работавшими в тот момент на прием в дециметровом диапазоне. Ведь не могут же многие десятки "тарелок", работавших по самым разным научным программам, быть направлены в одну точку небосвода! А основной лепесток диаграммы направленности у них узкий, никак не шире луча очень хорошего прожектора. Астрономы роняли челюсти и протирали фланелью враз запотевшие очки. Это что же, сигнал идет сразу отовсюду, как реликтовое излучение, заблудившееся во Вселенной?
        Так и оказалось. Дошлые астрономы наверняка попытались бы отыскать анизотропию в загадочном сигнале, как уже давно нашли ее в реликтовом привете от Большого взрыва, да уж очень короток был сигнал. Зато расшифровка его заняла на удивление мало времени.
        Сигнал нес в себе не изображение, как вначале полагали, а текст, причем составленный на эсперанто. В конце первой трети XXI века об эсперанто как-то позабыли, и если какой-то язык грозил вытеснить английский, то этим языком был китайский, а никак не искусственное творение Людвига Заменгофа. Текст послания гласил:
        "Людям с планеты Земля. Вам предлагается раз и навсегда покончить с разобщенностью, войнами и опасными увлечениями. Мы не оставим вас в покое до тех пор, пока вы не докажете, что действительно являетесь разумными существами или хотя бы способны учиться, будучи направляемы извне. Произведенная нами демонстрация силы имела целью привлечь ваше внимание и никоим образом не являлась враждебным актом. Мы надеемся, что в дальнейшем нам не придется выбирать для воздействия иные цели на поверхности вашей планеты. Желаем успеха".
        И только-то.
        Попытки наглухо засекретить космическое послание потерпели жалкое фиаско: очень уж много людей оказалось замешано в этом деле, причем людей из разных стран, и слишком уж легким для дешифровки оказался текст. Разумеется, там и сям были назначены расследования для обнаружения источника утечки, но много ли в них толку, если СМИ уже получили свою добычу? В тот же день текст послания стал известен практически всему населению Земли в переводе на десятки языков, включая урду и баньянги.
        Разгорелись нешуточные страсти. Послание "братьев по разуму" отдавало дурной фантастикой. Что это - глупая шутка? Невозможно: сколько бы ни было шутников, ни у одного из них нет технической возможности осуществить подобный розыгрыш. Привет от могущественной подпольной организации, добивающейся мирового господства? Тоже невозможно. Да и сверхдержавам это не под силу.
        Неужели все-таки иная цивилизация?
        Невозможно. Невероятно. Хотя... почему бы и нет? Все когда-нибудь случается впервые. Ученые и шарлатаны принялись с редким единодушием вещать с телеэкранов: да, вероятно, это иная, более могущественная цивилизация. И ничего удивительного. В одной только нашей Галактике миллионы звезд могут иметь планетные системы, похожие на нашу. В обозримой Вселенной сто миллиардов галактик. И после этого вы хотите сказать, что человечество одиноко во Вселенной? Факты против. Более того. Зададимся вопросом, как они нас нашли. Ответ ясен: по радиоизлучению. Радио, телевидение, мобильная связь. Когда радиоизлучение Земли стало заметным для стороннего наблюдателя? Менее ста лет назад. Следовательно, ближайший к нам форпост чужой цивилизации находится не далее ста световых лет от Земли - в предположении, что скорость света чужим не преграда. А если преграда, то не более пятидесяти световых лет. Это рядом! Достаточно полное представление о землянах чужие могли почерпнуть из наших же телепередач. Некогда посланные нами простодушные радиообращения к космическим "братьям по разуму" дополнительно убедили последних в
наличии у нас приемников космических сигналов - отсюда и их сообщение на волне 21 сантиметр, то есть на той же самой частоте излучения нейтрального водорода, на какой и были отправлены в космос наши трогательные послания. Все предельно просто.
        Никто, правда, не ожидал, что в ответ "братья по разуму" обрушат на Землю несколько астероидов и пригрозят делать это впредь...
        Нигде астроному нельзя было назваться астрономом - били с азартом и гиканьем. Известное дело, эти ученые ни бельмеса не смыслят в практической жизни. Идеалисты хреновы. Если бы они хоть изредка оглядывались по сторонам, вместо того чтоб таращиться на свои звезды, то, пожалуй, заметили бы: вокруг них наблюдается очень немного таких же придурков-идеалистов, как они. А остальные люди кто? Не хищники ли? Не причесанные ли троглодиты с внешним лоском и пещерным мышлением? То-то же. Вот и в космосе, надо полагать, то же самое. Теперь держись - скоро начнется...
        Началось не сразу. Прошло целых полгода, состоялись какие-то саммиты, население мало-помалу успокоилось, и почти выровнялись котировки на биржах, прежде чем на Землю свалился седьмой астероид. Досталось пустыне Руб-эль-Хали в Саудовской Аравии, вслед за чем было получено сообщение на той же волне и в той же кодировке: "Констатируем отсутствие прогресса".
        Больше ничего. Чуткие уши радиотелескопов зря прослушивали Вселенную. В ней тихо шумел нейтральный водород, излучали космические мазеры, мигали проблесковые маячки пульсаров, кричали на всех радиочастотах облака материи, засасываемые в черные дыры, в ней излучала любая материальная дрянь, только не иная цивилизация. "Братья по разуму" напомнили землянам о своем ультиматуме и дали понять, что шутить не станут. Легонько напомнили, щадяще. Опять в пустыню.
        Восьмой астероид вонзился в гренландские льды - вот и до Гренландии дошла очередь. Девятый небесный гостинец свалился в долине реки Укукит в Якутии, истребив в тундре невесть сколько северных оленей и выбив в почве отличную чашу для будущего озера. Теперь удары следовали с интервалом в десять дней.
        Десятый удар поразил Джакарту.
        Прицельно. В яблочко.
        От десятимиллионного города не осталось практически ничего. В густонаселенных пригородах не уцелело ни одного дома. Несмотря на международную помощь, выживших косили эпидемии. Общее число жертв импакта превысило пятнадцать миллионов человек.
        Только теперь и поднялся настоящий вой, вздыбился валом и пошел по миру. Уничтожен мегаполис с мусульманским населением! То, что в Джакарте не все жители поклонялись Аллаху, никого не волновало. Кто виноват? Ну ясно - неверные. Бей свиноедов, убей их! Аллах акбар!
        На улицах бесновались толпы. Сколько невзначай подвернувшихся неверных было разорвано, сколько правоверных нечаянно задавлено и затоптано - неизвестно. Лагеря террористов ломились от притока добровольцев. Католический Сан-Паулу, стертый с лица Земли десятью днями позднее Джакарты, не произвел никакого впечатления на аллахакбаровцев. Однажды Фрол спросил: раздавались ли в те дни более разумные голоса? Лысый историк не знал. Но даже если и раздавались, то кто услышит шепот за грохотом штормового прибоя?
        После Сан-Паулу неизвестные любители швыряться астероидами взяли тайм-аут на сто дней, о чем и сообщили прежним способом. Нет, за сто дней на планете не произошло никаких кардинальных изменений - они при любом раскладе не успели бы произойти.
        Но было положено начало.
        Астрономы "успокаивали": только в Главном поясе астероидов, то есть между орбитами Марса и Юпитера, вероятно, находится несколько миллионов космических тел поперечником от ста метров до километра, так что недостатка в "снарядах" у чужих не будет. Вопрос в другом: каким образом они направляют эти небесные глыбы к Земле и наводят их со столь изумительной точностью?
        Ответа не было. Госдепартамент США объявил о намерении раздробить или отклонить ядерным взрывом любую космическую глыбу-бродягу, угрожающую падением на Северную Америку. Сейчас же выяснилось, что не все приближающиеся к Земле астероиды могут быть обнаружены существующими средствами. Одновременно в мире поднялась волна возмущения и, пенясь, пошла на Штаты. Характерно, что сами по себе ядерные взрывы в космосе смущали меньше, чем соображение: а ну как отклоненный астероид все-таки врежется в Землю, причинив ущерб отнюдь не Америке, давно привыкшей жить за чужой счет, а иным материкам и странам? Или, что не лучше, свалится в океан? Китай, Россия, Индия и еще десяток стран дали понять: такой шаг со стороны США будет расценен как начало войны - с соответствующими последствиями.
        Блеф, он и есть блеф. Последствия в виде войны не наступили. Были совсем другие последствия.
        У Фрола ум за разум заходил - столько событий утрамбовал какой-то враг в крошечный отрезок времени! Лысый историк смеялся: ничего, это ты, парень, забежал вперед, тебе сейчас надо империю Траяна изучать, а не вникать глубоко в историю Ста дней... Рановато тебе еще. А может, и вовсе не нужно, это ты потом сам решишь. Главное - что? С тех Ста дней берет начало Экипаж, понял? Не всякие там разобщенные и вечно грызущиеся между собой страны-народы-правители-корпорации, а единый Экипаж космического корабля "Земля". И это главное. Это, если хочешь знать, вообще главное событие с тех пор, как обезьяна слезла с дерева. Понял?
        - Понял.
        4. Японский энцефалит
        Но должно же было разрешиться чем-нибудь это пассивное страдание?
        Николай Помяловский
        Первый год обучения в средней школе оказался самым унылым и тягостным. Зубрежка, муштра, наказания, серые будни - и никакого просвета, ни малейшей искорки впереди. Теоретически, конечно, существовал свет в конце тоннеля, да кто ж разглядит его издалека без мощной оптики? Текли дни, одинаковые, как патроны в обойме или кирпичи в кладке. Лишь однажды младший учебный отряд свозили на экскурсию в Москву - посмотреть кратер. Фрол был впечатлен - противоположный берег круглого озера, возникшего в самом центре бывшей столицы Северо-Евразийского отсека, еле-еле проступал сквозь осеннюю морось. Если бы не вал кратера, опоясавший озеро дохлым удавом, водная рябь казалась бы уходящей в бесконечность. Не верилось, что такую ямищу в земле мог выбить камень (ну ладно, пусть скала) всего-навсего трехсотметрового размера. Окрестности вала на огромном протяжении были усеяны обомшелыми остатками строительных конструкций и поросли молодым березняком.
        - После двенадцатого астероида чужие всегда предупреждали за несколько суток о месте очередного удара, - говорил отрядный наставник. - Так было и здесь двадцать три года назад. Московский астероид оказался двадцатым и предпоследним. Личному составу нашего отсека удалось организовать эвакуацию людей и - отчасти - материальных и культурных ценностей, так что ущерб оказался хоть и громадным, но меньшим, чем мог быть. Тэк-с... Кто мне назовет последнюю цель чужих?
        Шеренга учеников зашумела и задвигалась.
        - Мельбурн!
        - Восемь лет назад!
        - Не восемь, а уже девять! В две тысячи пятьдесят седьмом...
        - Смирно! - гаркнул наставник. - Вы что, Устава не читали? Почему галдите, а не докладываете? Ты, ты и вот ты - вам по наряду вне очереди. По возвращении доложите дежурному.
        - Есть... - выдохнули трое.
        Остальные скашивали на несчастливцев глаза и прятали усмешки. Фрол тоже. Он уже умел вовремя ловить себя за язык и молчать, когда слова так и рвутся наружу. А нечего им там делать - пусть внутри побудут! Вон в прошлом веке люди прокричали на всю Вселенную о своем существовании - и что вышло? Радио, телевидение, послания "братьям по разуму", ура-ура, а в ответ от чужих прилетел астероид - бамс! Да не один, а двадцать один! И еще неизвестно, будет ли мельбурнский кратер последним. Вряд ли.
        Чэнду, Лас-Вегас, Мехико, Бангалор, Исфахан... Фрол хлопал глазами, не в силах понять: как люди могли быть настолько глупы, чтобы изо всех сил держаться за прежнюю жизнь. Она же была плоха! Скверное здравоохранение, голод там и сям, грызня между блоками, странами и корпорациями, поощрение бездельников, извращенцев и пустых крикунов, уничтожение природы, религиозные распри, неустойчивый мир, основанный на балансе сил... Встань на шар и побалансируй - долго ли удержишься, если ты не циркач?
        - Людям вообще свойственно цепляться за старое, - вещал лысый историк, когда находил для Фрола время. - Поэтому довольно часто путь к пользе человека лежит через насилие над ним. Ты ведь и сам это видишь и, надеюсь, понимаешь. С толпой труднее, чем с отдельным человеком, ибо она не есть сумма интеллектов составляющих ее людей. С человечеством - еще труднее. Попробуй управлять им, а я посмотрю, как долго ты сможешь сдерживать рвотный рефлекс и как скоро превратишься в мизантропа и подонка. Не всем это дано - разумно управлять Кораблем. Даже лучшие - и те сами не взялись бы, а худших, сам понимаешь, нам не надобно. Чужим пришлось действовать насилием - для нашей же пользы. Теперь человечество - это Экипаж... ну, и еще отщепенцы, которых мало, а со временем совсем не станет. Отклонения они от нормы. В худшую сторону. Потому что всякий, кто отклоняется в лучшую сторону, используется Экипажем к обоюдной пользе... Между прочим, до вечерней поверки пять минут, а у тебя ботинки не чищены. Марш!
        И Фрол бежал наводить глянец на ботинки, а в стриженой его голове, теснясь, толкались сотни вопросов. Кто они - чужие? Этого никто не знал. Чего им надо вообще и чего они хотят от человечества? Тут, по крайней мере, имелись гипотезы. Целое поле гипотез. Фрол с презрением отвергал мысль о том, что чужие плеточкой загоняют человечество в райскую жизнь, мешая ему самоубиться по собственной глупости. Нужна им для людей райская жизнь, как же! Небось не дураки. В школе официально проповедовалась иная гипотеза: вероятнее всего, чужие собираются вести войну с другими чужими, а может, уже ведут ее, так что человечество - разумеется, единое, сплоченное и достаточно сильное - со временем пригодится им как союзник. В пользу этой гипотезы говорило, например, то, что никаких ограничений на развитие технологий чужие не накладывали и космические аппараты не уничтожали. Полным успехом завершились первая и вторая экспедиции на Марс, достраивалась циклопическая лунная база "Аристотель", разрабатывались проекты планетолетов дальнего действия, стартовала экспедиция в пояс астероидов, на очереди были спутники
Юпитера... Чужие не вмешивались. Играйтесь, мол, в своей песочнице, в Солнечной системе, авось со временем доиграетесь до того, что малость повзрослеете, и вот тогда...
        А что тогда? Фрол не был исключением, он тоже не знал, что будет.
        Но ведь для чего-то чужие обратили внимание на Землю!
        Почему бы просто не спросить их об этом? На какой там радиочастоте?..
        Нормальный детский вопрос. Всякий его задавал. И всякий слышал ответ: чужие не ответят. Они вообще никогда не отвечают. Не было случая, чтобы они вступили в диалог. Они лишь сообщают, чем недовольны. И, как правило, наказывают.
        Девятилетнее отсутствие наказания в виде прицельно несущейся к Земле космической горы означало: Экипаж несет службу достойно, чужие если и не удовлетворены полностью, то по крайней мере терпят. А если найдут полезным вмешаться, то результаты этого вмешательства отметят все сейсмографы и барографы Земли.
        Любое наказание - на пользу, на пользу, на пользу! Это не уставали твердить школьные наставники, и Фрол не спорил - дурак он, что ли? Австрало-Новозеландский отсек захотел себе поблажек и даже почти получил их - но в итоге-то понес наказание. Наверное, за дело. Эвакуированных из Мельбурна людей, знамо дело, где-то расселили, но всему личному составу отсека пришлось потуже затянуть пояса. И поделом - не выпрашивай себе особых условий, не поощряй сепаратизм и расхлябанность!
        И все-таки было обидно. Фрол мечтал вырасти и показать чужим, где раки зимуют. Вряд ли в его учебном отряде нашелся бы хоть один шкет, не мечтавший о том же.
        А как?
        А никак. Пока. Великое слово - "пока"! Оно позволяет надеяться.
        Вокруг Фрола все текло своим чередом. Окончился первый учебный год, стремительно пролетели каникулы, и вновь началась однообразная череда занятий. Строевая, физподготовка, эсперанто, естествознание, математика, история, Устав, география, физика, астрономия, школа выживания... Фрол не блистал, но и не числился в отстающих. Обыкновенный середнячок, каких большинство. Лишь лысый историк хвалил его за любознательность.
        Никто в отряде не считал Фрола Пяткина ничем, кроме заурядности, а Терентий Содомейко, стихийный лидер, кулаками доказавший свое право быть вожаком, неоднократно лупил Фрола - то ли от скуки, то ли ради интереса: даст ли этот тюфяк сдачи?
        Фрол попытался. В тот раз ему досталось больше обыкновенного. Терентий был сильнее, вот и все. И совсем не имел страха. Терпел наказания, сидел в карцере, но не унимался. Правда, однажды он - единственный из отряда - был по приказу свыше взят старшими в испытание на выживание где-то на Севере и спустя две недели вернулся в школу значительно посерьезневшим и притихшим. Лидером он остался, но рук без острой нужды уже не распускал. Казалось, что за две недели он повзрослел по меньшей мере на два года.
        В последних числах апреля учебный отряд разделили на три группы, и ту группу, где оказались Терентий и Фрол, высадили с вертолета на какой-то поляне посреди необозримых лесов. Там и бросили, оставив немного еды, чуть-чуть снаряжения, один компас на всех и дав задание: выйти к людям и сообщить о себе. Наставник напутствовал шкетов словами "ну, разбирайтесь тут", пилот помахал ручкой, и геликоптер с надтреснутым ревом ввинтился в небо. А группа осталась. Десять мальчишек - и никого вокруг. Возможно - на километры никого. Возможно - на сотни километров.
        Первый час все валяли дурака, даже Терентий. Нахлынула свобода. А-а-а! - вот она. Сколько угодно. От пуза. Один сплошной пряник и никаких кнутов. Счастье в неограниченных дозах. Что хочешь, то и делай. Ну разве не благодать?
        Терентий опомнился первым - видать, сказался опыт северного выживания. А ну, вали все сюда! Что делать будем, а? Сколько у нас еды? Та-ак... Понятно. Хорошо бы добраться до людей сегодня, но лучше готовьтесь к ночевке. До вечера еды не будет. Увижу, что кто-то жрет втихаря, - буду бить морду. Пойдем быстро. Кто отстанет - пожалеет, ясно?
        - Куда пойдем? - спросил кто-то.
        - Туда. - Сверившись с компасом, Терентий указал на юг. - В общем, нам все равно куда, но мы летели на север...
        - На запад, - неожиданно для самого себя перебил Фрол.
        Словно какой-то бесенок, очень хорошо маскировавшийся в нем до сих пор, высунул мордочку и подал голос. И Терентий, разумеется, отреагировал:
        - Заткнись. Пойдешь замыкающим. Возьмешь половину продуктов и топор.
        - А почему я?!
        - Потому что я так сказал. Будешь спорить?
        Фрол ловил на себе взгляды товарищей - все как один насмешливые. Довыпендривался, мол. Тащи теперь тяжести. Поделом дураку.
        Фролу хотелось разреветься. Никто не встанет на его защиту. Хватило бы даже одного храбреца - вдвоем можно было навалять Терентию по ушам. Трусы! Каждый ведь получал от Содомейко в глаз - так неужто каждый хочет получать и дальше? Наверное, да. Вон как радуются: не их унизили... Тьфу!
        Только и оставалось, что не показать, как обидно. Помогла злость. Фрол шмыгнул носом и поднял на плечо рюкзачок с припасами. Топорик сунул за пояс.
        - Ну, скоро вы там?
        - Слушать сюда, - веско сказал Терентий, вешая на широкое плечо второй рюкзачок. На Фрола он и не посмотрел. - Идем гуськом. То есть колонной по одному. Не отставать, не теряться. Кому приспичит по нужде - терпеть. Найдем тропинку - пойдем по ней, она выведет к дороге. Найдем сразу дорогу - еще лучше. Где дороги, там и люди. Пошли.
        Конечно, он повел группу на юг, как и собирался. Фрол понуро плелся последним. Топали часа два и успели устать, прежде чем Терентий распорядился насчет привала. По пути нашли было одну тропку и, радостно галдя, двинулись по ней, но она затерялась в подлеске. Терентий стал мрачен, поглядывал на часы, торопил. Пять минут привала - и снова марш-марш! Шли по-прежнему на юг. Чем дальше, тем чаще блуждали в сырых буреломах. Роскошный хвойный лес сменился корявым лиственным убожеством. Попадались овраги с пятнами снега на дне. Солнце уползло за лес и, поскольку чудес не бывает, продолжало падать к горизонту. Вымотавшийся личный состав не роптал лишь потому, что Терентий объявил: на сегодня хватит, ищем место для бивака и ночуем.
        И ведь нашел! Унылые осины сменились мрачными елями, а ели - веселыми соснами. Очередной пригорок кончился песчаным обрывом - снизу его глодала речка. Черт знает, что это была за речка, но вода казалась чистой, а место - подходящим для ночлега.
        Терентий умел делать эрзац-нодью из трех бревен. Шестерых он отправил на поиск и валку сухих сосен, остальным велел рубить и таскать лапник. Подгонял, ругался, рассыпал подзатыльники, кое-кого подбодрил хорошим пинком. Шевелись, сачки! Замерзнуть решили? Ночь будет холодная. Что, сил нет? Врешь, есть силы! Всем работать, пока еще светло!
        И сам работал так, что с носа капал пот, а на закате еще успел слазать на верхушку большой сосны и обозреть окрестности. Слез с вестью: кругом одни леса, не видно ни деревень, ни дорог, вообще ничего.
        У него уже и решение было:
        - Завтра будем строить плот. Скатим вниз десяток стволов и свяжем, веревка у нас есть. Река - это даже лучше тропинки. Где река, там и деревни. Не встретим деревню - встретим мост, а значит, дорогу. Ясно?
        - Рыбаков еще можно встретить, - подобострастно добавил кто-то из подхалимов.
        - Точно.
        Ночь и правда выдалась такая, что не замерзли насмерть только благодаря нодье. Туман над рекой выпал толстым инеем. Крупные, как фонари, немигающие звезды таращились с неба равнодушно и страшно. В лесу кто-то хрустел валежником и временами взрыкивал - не то медведь, не то кабан. Но жарко горели смолистые стволы в нодье, и блаженное тепло согревало и убаюкивало. Правда, спалось все равно плохо: мерзли то ноги, то голова, смотря как лечь на колючий лапник. Тоскливо урчало в желудках: Терентий распорядился пустить на съедение лишь четверть и без того невеликих запасов. Ворочались. Мычали и вскрикивали во сне. Терентий не выставил дежурного и вообще притих - спал, наверное.
        Утром Фрол обнаружил: Терентий не спит, а тихо мается, держась обеими руками за живот. Терентию было худо. Он попытался встать, и его вырвало.
        Целую минуту Фрол хлопал глазами, пока не сообразил разбудить остальных. Еще целый час понадобился, чтобы понять: Терентию не станет лучше. Это не отравление вчерашними консервами. Это "острый живот" - Фрол краем уха слыхал о таком термине. Слыхал и о том, что хуже нет, когда эта напасть прихватывает человека, обретающегося вдали от врачей и больниц.
        Двое-трое были озабочены, как и Фрол. Остальные радовались: тому, что на остатках нодьи можно быстро разжечь дымный костер из лапника и погреться, что скоро взойдет солнце, что в рюкзаках еще осталась провизия, а главное, что "пахан" бессилен и никто не погонит работать натощак, награждая обидными словами, если не пинками...
        В этом они ошибались. Свободы вам? Дудки. Наверное, впервые в жизни Фрол по-настоящему "завелся". Наорал. Пригрозил. Смазал по уху нытика, отвесил хорошего пинка лентяю. Заставил шевелиться.
        - Строим два плота, понятно? Первый - маленький, из трех бревен. Это для меня и Терентия. Надо его в больницу. Потом стройте для себя второй плот. Старший в команде... ну вот ты. Дело серьезное. Кто будет отлынивать, потом пожалеет, ясно? Не слышу!
        - Ясно...
        - За мной!
        Свалить толстую сосну ленточной пилой само по себе не так-то просто, а надо было еще распилить ствол на три бревна, дотащить их до реки, спустить на воду так, чтобы не уплыли, связать... Солнце уже стояло высоко, когда Фрол отчалил. Он сидел на плоту верхом, свесив в воду босые ноги, и правил длинным шестом. Посередине плота, закатив глаза, тихо стонал Терентий.
        Он не умер, несмотря на перитонит. Часа через три осатаневший от борьбы с неповоротливым плавсредством на крутых речных меандрах Фрол увидел впереди заводь, а за ней деревню. Терентия немедленно и без возражений увезли на первой же частной машине, потому что какому же члену Экипажа охота сполна ощутить на себе действие наименее приятных параграфов Устава? Фрол остался. К вечеру подгребли и остальные.
        В школе Фрола сдержанно похвалили. "Типичная особь бета, - было записано в его личном деле. - Хорош на подхвате. В случае необходимости может взять на себя роль лидера и успешно справиться с ней, но лидерства избегает".
        Если бы Фрол увидел эту запись, он, наверное, вознегодовал бы: какая еще особь бета? Почему бета? И тогда ему, возможно, объяснили бы на доступном уровне, что он хорошо устроился. Во-первых - не омега и даже не гамма. Во-вторых, на альфу он не тянет, альфа - это Терентий Содомейко. А в-третьих, быть бетой выгодно. Особь бета лишь чуть ниже альфы по рангу, а успевает в жизни куда больше, ибо не особенно борется за лидерство и не ответственна за безопасность стаи. Альфам больше позволено, но зато и достается им по полной программе. Альфу-бабуина съедает леопард. Радуйся, парень, что ты не альфа!
        Примерно так могли бы - чисто в теории, конечно, - объяснить Фролу, кто он такой. Но он и в глаза не видел своего личного дела, а потому никто ничего ему не объяснил. Просто-напросто продолжилась школьная жизнь, иначе именуемая обучением перспективных резервистов, а чаще просто службой.
        В сентябре курс выживания в лесах повторили, усложнив задание: не просто выбрести к каким угодно людям, а выйти в указанную точку, пройдя более ста километров. Дали командира из старшеотрядников, который тут же назначил своим заместителем Терентия, естественно. Ну и пусть. Фрол не был в претензии, да и отношения со стихийным лидером у него наладились. В целом прогулка вышла что надо: в меру устали, в меру померзли и поголодали, зато вышли куда надо в срок и даже с песней. Замечательная получилась прогулка. А что подвернул ногу и слегка охромел - пустяки. Дотерпел ведь и группу не задержал.
        Так думалось семь дней. А на восьмой Фрол слег с жутким ознобом и адской головной болью. Ртуть прыгнула вверх так резво, будто хотела выскочить из градусника на волю. Удивленная медицина диагностировала энцефалит летне-осенний, он же комариный, он же японский. Удивляться было чему: прежде эта зараза никогда не покидала Дальнего Востока, а вот поди ж ты - объявилась на Русской равнине. Что тут сказать? Только то, что чудеса иногда случаются, и не всегда приятные. Впрочем, кому как. На медицинский нонсенс радостно набросились инфекционисты, настрочив в итоге кучу статей и инструкций. Единственный, кому было решительно наплевать на то, что его случай войдет в анналы, был сам Фрол.
        Но энцефалит - он и в Африке энцефалит, и лечить его известно как. Трижды в день злодей в белом халате колол Фрола толстой иглой, вводя за раз полный шприц. Приготовившийся было помирать и не очень жалевший о том, Фрол с удивлением понял: он выздоравливает. Жар спадал, боль в голове рассосалась, только мысли путались.
        Странные то были мысли, если они вообще попадали под определение "мысли". Сны наяву? Видения? Может быть. Фрол не знал, что с ним происходит и к добру ли это. Он просто болел, точнее, выздоравливал. Это ведь лучшее, чем может заняться больной, не так ли?
        Но внутри него что-то происходило.
        5. Реинкарнация
        Познай самого себя.
        Хилон Спартанский
        - Легче тебе от этого будет? - спросил Атос.
        Александр Дюма-отец
        В тот год среднерусское бабье лето оборвалось, как отсеченное бритвой. Три дня валил снег и превратил Тверь в подобие Чукотки. К югу не тянулись - суматошно мчались косяки перелетных птиц, ошалевших от такого свинства со стороны природы. На полуголом тополе каркала, протестуя, растрепанная ворона и уже час не могла успокоиться. Внизу под окном снегоуборочная машина жевала сугроб. Мухи в домах и те сдохли.
        Фрол смотрел в окно и видел совсем другой снег - ровное белое поле на месте широкой замерзшей реки, впадающей, как он точно знал, в недалекое замерзшее море, заснеженные речные острова, шапки снега на торчащих тут и там гранитных валунах, на дощатых крышах крепких поморских изб, на лапах столетних елей. Виделись лодки, вытащенные на берег, и очень широкие в бортах деревянные суда, вмерзшие в лед. Фрол откуда-то знал, как они называются: кочи. Он понятия не имел, из каких глубин памяти внезапно всплыло это слово. Да и хранилось ли оно там?
        Фрол не удивлялся. Мерещится всякая ерунда - ну и ладно. На то и температура за сорок, чтобы снились сны наяву. Энцефалит - гадость. Он поражает мозг, причем головной, что особенно досадно. Ну и чего же ждать от мозга, пораженного воспалением, кроме галлюцинаций? Это пройдет.
        Но температура упала, а галлюцинации не проходили. Иногда Фрол видел себя крепким дылдой в идиотском кургузом кафтане и белом, как мучной червь, парике, а иногда - грузным толстомордым дядькой с гусиным пером в мясистых пальцах. Он тоже носил парик и кургузый кафтан, а главное, разговаривал на ужасно архаичном диалекте. Хуже того, он сочинял на нем стихи - тоже ужасные, но почему-то всем нравящиеся. Вообще это был деятельный мужик, интересующийся, кажется, всем на свете, исключительно упертый в достижении цели, крутой нравом, силач и выпить не дурак. Его глазами Фрол смотрел на удивительный мир готических крыш маленьких немецких городков, пышных столичных дворцов и регулярных французских парков, тесных штолен, змеящихся по рудным жилам, убогих академических кабинетов с тяжелой мебелью и лабораторий, больше похожих на подвалы и сараи, каковыми они чаще всего и являлись. Он смотрел на пламя в горнах и огненное стекло, льющееся из громоздкой печи, на реторты с неизвестными порошками внутри и искрящие при грозе проволоки. В своих видениях Фрол боялся дождя, поскольку знал, что сидящий на его крупной
голове парик с глупыми буклями обсыпан не дорогой пудрой, а обыкновенной пшеничной мукой, купленной в бакалейной лавке, и, намокнув, явит собой жалкое и смешное зрелище. Смеяться над ним было опасно, но Фрол все равно не желал, чтобы над ним смеялись.
        Его окружало необъятное море дураков. Были дураки безвредные, они могли лишь отнять толику времени, но в общем не стоили специального внимания, и были дураки умные, если природную хитрость можно назвать умом. Произрастая во всех сословиях и нациях, они встречались повсеместно. У них не было иной цели, кроме захвата новых территорий и укоренения на них. Ими, как колючкой, зарастала тропинка к Истине. Как правило, они были респектабельны и выглядели, да и говорили гораздо убедительнее, нежели он, ученый мужик в прожженном кислотой кафтане, с толстомясым лицом и ясным смыслом в глазах. Не раз он отвечал им кулаками, о чем впоследствии жалел, но проходило время, и чешущийся кулак вновь сам собой прикидывал: в каком месте ему лучше соприкоснуться с физиономией очередного умного дурака?
        Встречались и умные подлецы, их следовало особливо опасаться, не давая им спуску при малейшем промахе с их стороны. Не подмял такого - он тебя подомнет, уж в этом-то он талант отменный. Посему при первой возможности - бить насмерть!
        Получалось и так, и сяк. Чаще - так себе.
        Во сне Фрол бредил попеременно то на латыни, то на архаичном немецком восемнадцатого столетия, то на таком же допотопном русском. К счастью, бред был негромким и прошел мимо ушей медперсонала, но все же приходил тихий улыбчивый психиатр, задавал больному вопросы. Фрол каким-то образом понял: этому дяденьке лучше не говорить лишнего. Яркие и подробные повторяющиеся сны? Да, бывают. И только. Кстати, они случаются все реже. Я выздоравливаю, да? Когда меня выпустят?
        Лишь спустя годы он узнал, что над ним висело подозрение в шизофрении, и, подтвердись оно, Фрол, вероятно, был бы отчислен в Бесперспективный Резерв, что означало верный конец всем надеждам прожить хоть сколько-нибудь интересную жизнь. Ничего этого Фрол не знал - он просто действовал по наитию. Что ж, его второму "я" тоже приходилось хитрить, изворачиваться, льстить и врать. Такова жизнь. Те, кто учит честности в любой ситуации, - самые гнусные лгуны. Будь честен с теми, кто этого достоин, - такую памятку мог бы записать Фрол себе на подкорку, если бы осмелился формулировать личные правила, идущие вразрез с Уставом. Но он не собирался ничего формулировать - хватало и обострившейся интуиции.
        Фрол даже не осознавал, кому он обязан ее обострением.
        Он затаился. Чтобы бороться с видениями, следовало занять себя каким-то делом. Через установленный в палате монитор Фрол просматривал учебные программы. Лечащий врач не возражал, но советовал не напрягаться и побольше отдыхать. Ага! Отдыхать! Это чтоб совсем сойти с ума, да? Подобное в намерения Фрола не входило. Очень скоро он обнаружил, что учебных файлов в больничной библиотеке тьма-тьмущая, и для начала заказал несколько учебных курсов по своей любимой истории. Что интересует мальчишку в истории? Знамо дело - войны. Подробно изучив Пелопоннесскую войну и придя к выводу, что афиняне продули ее чисто из-за демократических бзиков в античных головах, он перешел к войне Беотийской и одобрял тактику Эпаминонда при Левктрах до тех пор, пока не узнал, что Эпаминонд был педиком. Тут Фрол обиделся и скакнул почему-то сразу на Рюрика - этот конунг был хотя бы нормальным варваром, не замеченным в извращениях. Ну, поубивал кого-то там, как же без этого. Ну, уселся князем. Свезло. Да и сам небось был не промах, потому как везет тому, кто сам себя везет...
        И тут Фрол остолбенел. Читая по диагонали о спорах норманистов с антинорманистами, он увидел давно знакомый портрет. Толстощекий дядька в парике, он же великий русский ученый Михайло Ломоносов, смотрел на Фрола с экрана точно так же, как смотрел из зеркала в снах. Разве что с поправкой на зеркальность отражения.
        О религиях Востока, постулирующих бесконечную цепь перерождений человечьих и всяких прочих душ, Фрол имел самое смутное понятие. Просто слыхал - и все. Считал бредом. Откуда берутся новые человечьи души, если численность населения Земли, несмотря ни на что, до сих пор понемногу возрастает? Перерождаются из душ животных? А разве животных становится меньше по мере возрастания численности человечества? Комаров, мух и прочих мелких козявок точно не убывает. И есть ли душа, например, у микроба? Если да, то каков же будет человек, народившийся с подобной душонкой? Чепуха получается: чем больше на планете народу, тем хуже он качеством. Но это вряд ли: во всех учебниках прямо сказано, что служба в Экипаже пробуждает все лучшее, что есть в человеке, а поди-ка найди это лучшее в микробе, шершне или крысе. Там и пробуждать-то нечего. И что такое карма микроба? Как микроб может работать над ее улучшением?
        Это первое, а вот второе: где, спрашивается, обреталась душа великого русского ученого, прежде чем вселиться в мальчишку Фрола со смешной фамилией Пяткин? В каких таких эфирных сферах болталась она без малого триста лет? Почему такая задержка? А если на пути из восемнадцатого века в двадцать первый она не раз перерождалась в других людей, то почему нет ни снов, ни видений с воспоминаниями этих промежуточных людей? Или... они не были людьми? Конечно, Михайло Васильевич жизнь вел не безгрешную по канонам любой из религий, но зачем же ему перерождаться в животное? Нехорошо как-то. Несправедливо.
        В конце концов Фрол нашел логическую лазейку. Ведь что, в сущности, произошло? Во-первых, и речи не может быть о сумасшествии: ведь он вспоминает в подробностях то, чего никогда не знал, и эти подробности находят подтверждение в приложениях к учебным материалам, если копнуть их как следует. Значит, переселение душ и вправду существует. То ли некие высшие законы так сработали, то ли слепой случай метнул жребий - и угодил во Фрола Ионовича Пяткина, самого заурядного пацана. Бывает. Но в системе произошел сбой: человеку не полагается помнить о прошлых жизнях, а он, Фрол, помнит хотя бы об одной (зато какой!). И тут есть два варианта: либо мощный интеллект Ломоносова пробил некий барьер, либо медики знают о японском энцефалите гораздо меньше того, что им следовало бы знать. Так или иначе, имеет место редчайшая аномалия, и надо решать, как с ней жить.
        К тому времени, как Фрола выписали из больницы, видения наяву прекратились, да и во сне он все реже видел давно ушедший мир глазами давно ушедшего человека. Вот память - иное дело. Как пузыри со дна водоема, в ней то и дело всплывали новые сведения, иногда бесполезные, иногда ценные. Не тревожась более за свой рассудок, Фрол быстро понял: то, что случилось с ним, случилось скорее на благо, чем во вред. Непрошеный подарок? Пусть непрошеный, но ведь подарок!
        Страшно хотелось похвастаться, но перед кем? Сверстники - высмеют, взрослые в лучшем случае отмахнутся от фантазера, в худшем - сочтут психом, а что в том пользы? Нет уж, лучше молчать наглухо. Оно полезнее.
        Возможно, мысли Фрола были слишком разумными для двенадцатилетнего паренька, а умозаключения - слишком грамотными, но Фрол не видел в том ничего удивительного и уж подавно плохого. Он вообще не любил копаться в себе, потому как что там может быть интересного? Все давно знакомо и обрыдло. И когда оказалось, что там, внутри, бездна нового, он не сразу изменил своим привычкам. Даже Ломоносову потребовалось бы какое-то время, чтобы освоить новый метод познания, перестроив на иной лад врожденный инструментарий.
        А уж Пяткину и подавно.
        6. Ломопяткин
        Хоть глотку пьяную закрыл, отвисши зоб,
        Не возьмешь ли с собой ты бочку пива в гроб?
        Василий Тредиаковский
        Первые дни после возвращения Фрола в школу ничего особенного не происходило - ну разве что преподаватели отметили дивную быстроту, с которой Фрол наверстал упущенное, и сдержанно похвалили трудолюбие школяра. Трудолюбие? Странное слово. Если делаешь то, что нравится, то какой же это труд? Это удовольствие. Чего ради хвалить человека за получение им удовольствия? Ему и без похвалы неплохо.
        Кто-то отнял у него финальный отрезок детства, но Фрол не считал потерю существенной. Быть взрослым - интереснее. Да и кто такой этот "кто-то", который "отнял"? Имя! Фамилия! Должность! Тишина... Так уж вышло, вот и все. Само. Вследствие неких еще не познанных тайн природы. Прикажете спорить с мировым порядком? Нет уж. Себе дороже. Не переть буром против этакой силищи, а использовать ее, как парусник использует ветер, - это совсем другое дело. Нормальный конструктивный подход, миллион раз доказавший свою состоятельность.
        Фролу было хорошо. Он заочно полюбил японцев за их энцефалит. Раньше он уважал их только за старательность, аккуратность и безусловную преданность Уставу. От школяров не делали тайны: процентов сорок высшего командного состава Экипажа составляли японцы и еще немцы. Других наций в высших эшелонах власти было меньше. Русские офицеры, хвалимые за нестандартность мышления и порицаемые за безалаберность в тех же самых нестандартных мыслях и действиях, численно не выделялись среди англосаксов, французов, итальянцев и разных прочих шведов. Лишь в Северо-Евразийском отсеке Корабля, который все еще по традиции иногда назывался Россией, верховодили преимущественно местные уроженцы. Но так было везде, во всех отсеках - Европейском, Австрало-Новозеландском, Восточно-Азиатском, обоих Американских... Даже в Африканском. Перемешивание населения - процесс медленный, а национальные предрассудки прочны. Что хорошего может получиться, если поставить корейца руководить японцами, а нигерийца - русскими? Тут и к гадалке не ходи - рано или поздно недовольство выльется в масштабные беспорядки, не поддающиеся быстрому
гашению, начнется заварушка, а вскоре прилетит и шмякнется где-нибудь о Землю еще один астероид. Где - неизвестно. Чужим, похоже, все равно - за непорядки в одном отсеке они, как правило, наказывают весь Экипаж. И тогда - может, после астероида, а может, и до - Капитанский Совет будет вынужден принять крутые меры. Всем это прекрасно известно, а только беспорядки все равно будут. Так что не надо дразнить гусей. Пусть уж китайцы пока управляют китайцами, а папуасу, будь он хоть гениальным управленцем и кристальной честности человеком, придется удовлетвориться верховенством над папуасами.
        К весне выяснилось: оставаясь в середнячках по строевой и физподготовке, Фрол наголову превзошел однокашников во всех иных учебных дисциплинах. Его перестали увлекать мелкие каверзы, чинимые перспективными резервистами друг над другом, а подчас и над преподавателями. Безделье в редкие минуты отдыха больше не казалось ему блаженством. Его не тянуло просто так, без всякой цели поболтать с кем-нибудь. Груминг - так называется у животных процесс социального общения. У обезьян это поиск друг на друге кристалликов соли и блох, у людей - болтовня ради самой болтовни. Фрол свел груминг к минимуму. Какое-то время его подкалывали, подчас очень настырно, заставляя отвлекаться от занятий и давать сдачи, - потом отстали. Книжный червь, мол, ботаник, зазнайка и выскочка, что с него взять. Понравиться хочет. Уже сейчас о карьере думает, поганец. Тьфу на него!
        Насчет понравиться - это бабка надвое сказала. Некоторые офицеры-преподаватели невзлюбили Фрола - он задавал слишком сложные вопросы. Зато лысый историк прямо-таки сиял. Но даже он уронил челюсть, когда Фрол начал цитировать наизусть древнерусские летописи.
        - Откуда это у тебя?
        - Прочитал, - быстро нашелся Фрол. - В Сети есть.
        - На древнерусском?
        - Ну да. А что тут такого?
        - И все понял?
        - Думаю, многое. Все-таки не китайский.
        Язык все же пришлось прикусить. Лысый историк был хороший дядька, но и ему пока не следовало знать, что помимо древнерусского Фрол может свободно объясниться на немецком и латыни, довольно сносно - на французском и древнегреческом, а также знает немного по-итальянски. Правда, все эти языки, кроме двух мертвых, он знал в том варианте, в каком они существовали в первой половине восемнадцатого века, но тем хуже для Фрола. Может быть, психиатры в конце концов и пришли бы к заключению, что Фрол не их пациент, но стать редкой диковиной, объектом для исследования и экспонатом музея - тоже мало радости. Надо было помалкивать и поменьше светить ломоносовскую память.
        Именно память изменила Фрола. Мозг его остался мозгом рядового I ранга Перспективного Резерва Ф. И. Пяткина, не претерпев никаких изменений. Он всего лишь наполнился новым содержанием. Постоянно изучать новое? Кто сказал, что это работа? Память внушала Фролу: это удовольствие. Думать, напрягать мозги? Тоже не работа. И даже не обязанность, а привилегия. Кто может обязать думать? Экипаж? Да, может, но лишь до определенного предела, определяемого местом человека в Экипаже, и не сверх того. Далее и более - только сам. По своей охоте. Если нравится.
        Но откуда же возьмется охота, если не нравится?
        Фролу нравилось. Он слабо осознавал, почему его вдруг потянуло набивать голову новыми сведениями. Ему было некогда копаться в себе.
        Загадка чужих волновала в первую очередь. Фрол читал и смотрел все, что мог достать по истории первых астероидных бомбардировок и Ста дней, - от официальных документов до анекдотов. В те времена их было предостаточно. Кто-то из журналистов едко обозвал чужих недошельцами - мол, пришельцами их назвать нельзя, поскольку они так и не явились на Землю, а только побили ее космическими камнями. Существовали и иные мнения: дескать, кто сказал, что чужих нет среди нас? А вдруг есть? Телевидение телевидением, однако достаточно ли уходящего в космос эфирного мусора, чтобы на расстоянии ставить человечеству диагноз и побуждать его к самолечению? Надежный ли это источник, с точки зрения чужих, и единственный ли используемый ими? А как насчет старой доброй агентурной разведки? Вспышки шпиономании отмечались не раз, иногда к ним даже относились серьезно, и многим сломали жизнь те вспышки...
        Без какого бы то ни было результата. Выловив некоторое количество сумасшедших, сильнейшие контрразведки мира (тогда еще разобщенные) не выявили ни инопланетных агентов, ни их пособников. Чужие оставались неведомыми и недосягаемыми.
        Говорили, впрочем, будто бы однажды некоему светилу науки, нобелевскому лауреату и все такое, удалось вступить с недошельцами в краткий диалог на все той же волне длиной в двадцать один сантиметр. Ученый муж убеждал чужаков в том, что их требования насчет структурной перестройки человечества не только негуманны, но и попросту неразумны: человеку-де невозможно все время служить да служить.
        - Надо же когда-нибудь и думать.
        - Все равно вы ни о чем не думаете, - был ответ.
        Лысый историк смеялся и махал рукой:
        - Это просто байка. Могу рассказать еще. В те годы многие пытались войти в контакт с чужими, используя самодельные передатчики. Ну так вот. Один темный делец обратился к чужим с просьбой уничтожить всех его врагов. Чужие ответили, что могут уничтожить только одного, самого главного. Сделать? Делец согласился, и следующий астероид свалился прямехонько на него, разнеся просителя в атомы. По мнению чужих, главным врагом того типа был он сам. Между прочим, это еще и теперь характерно для большинства людей...
        Фрол читал ранние варианты Устава, дивясь тому, как можно запутать простое и засушить живое. Самый первый вариант Устава был толстенной книгой страниц на пятьсот - и когда ее только успели настрочить? В ответ последовала нотация от чужих и упал еще один астероид. Со временем Устав принял вид, понятный даже ребенку, и заменил собой все на свете конституции. В сущности, его повсеместное введение не означало намерения постричь человечество, как газон. Авторы Устава и не стремились к газонному единообразию людей-травинок, поскольку не ставили перед собой невыполнимых задач. Вот как, например, Устав расправился с проблемой свободы совести:
        "Веруй во что хочешь, но делай то, что доМГлжно".
        Одна фраза. И нет проблемы. А свобода совести таки есть.
        - Политики никогда не договорились бы, - комментировал историю Ста дней лысый педагог. - Главнокомандующие вооруженными силами ведущих мировых держав сделали это через головы политиканов, и те мгновенно поджали хвосты. Такого никогда не было в мировой истории. Это решение спасло Землю и положило начало пониманию: наша маленькая планета - космический корабль, и худо ему будет, если каждый человек не поймет, что он - член экипажа этого корабля, и не станет вести себя соответственно...
        С пониманием вышла заминка. Собственно говоря, она продолжалась и по сей день. Несогласных можно было классифицировать по Линнею: борцы за те или иные свободы отдельно взятой человеческой личности, религиозные фанатики, тупоголовая часть политической надстройки доастероидных времен, мафиозные кланы, клинические асоциалы всех мастей...
        Первыми пали наркокартели и крупнейшие террористические организации. Расправиться с ними оказалось настолько просто, что Фрол дивился: отчего это не было сделано раньше? Видимо, какие-то влиятельные структуры свято оберегали совместный бизнес, да еще тогдашний замороченный обыватель никак не мог взять в толк: почему права убийцы не должны быть столь же священны, как права любого гражданина? Нет, все-таки жуткую кашу в головах имели предки, жуткую и смешную!
        Расправа была кровавой и быстрой. Наркодилеров без разговоров ставили к стенке, наркоманов сгоняли в лечебно-исправительные лагеря. Впоследствии кое-кто вышел оттуда излеченным. Террористов уконтрапупили еще быстрее.
        Ни тех, ни других, однако, не удалось уничтожить совершенно. Но стократно ослабить их влияние - удалось вполне. Была грозная сила - стала редкая экзотика, естественно, нежелательная, но пока неизбежная, как проказа.
        Сложнее оказалось справиться с теми добропорядочными гражданами, кто почему-то считал, что государство должно ему, пупу вселенной, и это, и то, и еще вон то, и много-много всяких благ. Трудно ведь пересилить большинство. Если бы не астероиды, Экипаж остался бы декларацией, не превратившейся в реальность.
        Над астероидами опасливо посмеивались те, кто ни разу не выбирался из-под развалин жилищ, не летал подобно мусору в бурю, сбитый с ног ударной волной, и не плясал под дождем расплавленных тектитов, немелодично воя. Зато те, кто сполна ощутил на себе последствия ударов из космоса, ни в малейшей мере не были расположены шутить.
        Обозленные и саблезубые, агрессивно требующие нового порядка, готовые порвать любого нанятого толстосумами краснобая, не сменившего вовремя риторику, они обеспечили первоначальную поддержку формирующемуся Экипажу и укрепили его численно. Военные путчи прокатились по миру волной, не встречая серьезного сопротивления. Мир взбурлил, как манная каша в кастрюле, и едва не попер через края. Сомневающихся - пригибали. Непокорным странам угрожали ядерными арсеналами, да так, что всем было ясно: это не блеф. История новых Ста дней вышла стократ динамичнее и масштабнее старой наполеоновской авантюры.
        В конце концов новый мировой порядок был если не совсем установлен, то во всяком случае провозглашен. Экономика, хоть и поставленная под контроль Экипажа, в основе своей осталась прежней - поначалу. Немедленно случился мировой финансовый кризис, и неизвестно, как бы повернулось дело, если бы не парочка своевременно посланных чужими астероидов. Больше столь масштабных кризисов не случалось...
        Кому понравится, что его загоняют в казарму? И все-таки приходилось признать: лучше казарма, чем полное уничтожение. И потом, разве человечество как единый экипаж космического корабля "Земля" - это не величественно? И лишено разумного начала?
        Отнюдь. Получился рационально устроенный мир, сохранивший способность к саморазвитию. Без суетливых шараханий, но и без страха вылететь с трассы при малейшей ошибке пилотирования. Уходящая вдаль железнодорожная колея вместо кривого бобслейного желоба, смахивающего на кишечник.
        Мир пользы - вот как еще называли его, чтобы убедить особо непонятливых. Кто станет возражать против одной сплошной пользы?
        Возражающих нашлось сколько угодно. Во-первых, люди искусства. Они спрашивали: много ли пользы в истинно великих творениях, которые, будучи нераспиаренными, восхитят лишь полтора десятка эстетов? Следовательно, от них надлежит отказаться? Неужели маляр станет выше художника, спрашивали они. Им вторила армия халтурщиков, готовящая, как всегда, позиции для рывка на теплые местечки с обгоном талантливых чудиков. Кулинары, парфюмеры, архитекторы, ландшафтные дизайнеры, жонглеры, балетмейстеры, иллюзионисты и собачьи парикмахеры выли в голос. Как это? Их профессии больше не нужны? Крепко призадумались спортсмены, а еще крепче - болельщики. Что, и футбола не будет? Совсем-совсем?
        Профессиональный футбол, конечно же, остался, поскольку никакой астероидной бомбардировкой нельзя заставить человека отказаться от удовольствия попереживать за то, что не имеет к нему лично никакого отношения. По той же причине при новом порядке сохранились кулинары, парфюмеры и так далее, вплоть до собачьих парикмахеров. Одно только: член Экипажа, решивший предаться не слишком нужному для Корабля занятию, мог рассчитывать лишь на славу, но отнюдь не на богатство. Если он не отчислялся в Резерв или даже Балласт, то прозябал в низших чинах, а на львиную долю его гонораров накладывал лапу Капитанский Совет.
        Несправедливо? Как сказать. А справедливо, когда на головы ни в чем не повинных людей падают астероиды?
        Вникнув в тему, Фрол поразился тому, насколько мало Капитанский Совет наделал глупостей. В смысле, ошибок хватало, и Экипаж порой расплачивался за них кровью, но ведь их могло бы оказаться на порядок больше! Лысый историк улыбался:
        - Лучшие умы были привлечены к делу. Они и сейчас входят в Экспертную группу при Капитане. Экономисты, социологи, специалисты по системным кризисам, психологи, экологи, военные и так далее. К слову, человечество уже и до них проверило на себе самые разные социальные модели, да вот хотя бы социализм в России и Китае...
        - По-моему, мы много взяли оттуда, - высказал мнение Фрол.
        - А вот и ошибка! - возликовал историк. - Нет сомнений, тот социализм в короткие сроки вытянул обе названные страны из жуткой дыры, но тут чисто поверхностное сходство. Чем плох был социализм? Он фабриковал из людей овец, когда нужны были если не волки, то псы. Он преследовал котов, что гуляют сами по себе, и карал их, не умея привлечь к делу. Ему нужны были овцы, послушные овцы, уверенные в завтрашнем дне. Отучившиеся бороться за место под солнцем. Чем-то смутно недовольные, но в целом сытые, с ложным чувством безопасности в отаре и, главное, глупые. При глупом стаде глупеет и пастух. Стоит ли удивляться тому, что обе системы корродировали и развалились? К тому же, - ухмыльнулся историк, - над ними не стоял дяденька с замашками бога и запасом астероидов.
        - Я бы хотел работать в Экспертной группе, - смело заявил Фрол.
        - Ха-ха! Докажи, что ты на это способен, - и вперед. В наше время талантами не разбрасываются - себе дороже. Кстати, и взыскивают с них так, что мало не покажется. Ошибку не простят. Не простят и бездействие. Не хотел бы я быть в Экспертной группе и допустить промах...
        - А я хотел бы, - упрямо заявил Фрол.
        - Тебе служить, тебе решать.
        Учиться по программе стало скучно. Весной Фрол попросил о переводе в следующий учебный отряд. Выслушав Фрола, консилиум педагогов-офицеров, вынес вердикт: да, этот рядовой хоть сейчас может сдать экзамены экстерном. Но не должен.
        Вместо перевода Фрола сунули к старшим, готовящимся к испытаниям на выживание, - совсем как некогда Терентия Содомейко. Опечаленный и обиженный Фрол еще не знал, что Экипаж давно и успешно перенимает полезные приемы не только у "цивилизованных" обществ недавнего прошлого, но и у дикарских племен. Те таскали в далекие и трудные охотничьи походы не по годам развитых и потому слишком нахальных мальчишек - приучали их к терпению и ответственности. Из некоторых со временем получались вожди. Но если бы даже Фрол знал это, то вряд ли обрадовался бы. Ну какое отношение эти испытания имеют к науке? Разве львиная сила и верблюжья выносливость - главное? Ландау был задохликом, Кориолис - насквозь больным человеком, Хокинг прожил всю жизнь в инвалидной коляске...
        Правда, существовали еще атлет Пифагор, силач Леонардо и верзила Ломоносов - именно память последнего, исшагавшего не одну тысячу верст российских и немецких дорог, примирила Фрола с ближайшей перспективой. Ладно, мол. Выживание так выживание. Надо - значит, сделаем.
        Все равно ведь пришлось бы. Приказы должны выполняться - кто ж этого не знает?
        Группу долго везли поездом, а затем высадили с вертолета посреди каракумских песков. Забрали в условленной точке через неделю. Группа дошла до цели на последнем издыхании. Троих, в том числе Фрола, пришлось нести. Надолго запомнил Фрол, как ночью все жались друг к другу, стуча зубами от холода, и как днем проклинали жгучее солнце и раскаленный песок, пили воду по глотку и мочились черной, как кофе, мочой. На последние сутки воды не хватило. Терпели. Никто не отстал, не умер и не повел себя постыдно. Все получили зачет.
        - Зачем тебе это? - спросил как-то раз Терентий. Кажется, он ревновал.
        - Выживание, что ли? - буркнул Фрол, не поняв. - В гробу я его видал...
        - Я тебя о другом спрашиваю. Куда торопишься?
        Что мог ответить Фрол? В той, прошлой жизни он все время спешил, он привык спешить. Память зрелого мужа и неистового трудоголика заново лепила характер Фрола Пяткина. Можно сказать и так: лепила с нуля, ибо каким таким характером мог похвастать Фрол Пяткин? Зародышевым. Прежний Фрол был шутя смят и отодвинут в сторону за ненадобностью.
        Бешеный темперамент Михайлы играл с Фролом всякие шутки. Хватало и дурных. Как-то раз, припомнив Терентию прошлое, Фрол прицепился к какой-то ерунде, разжег конфликт до драки, не щадил себя и одолел бы особь альфу, не появись некстати наставник. После разбирательства выпороли обоих. Порку в школе рассматривали как причинение дозированной боли, не унижающее достоинство секомого. Устав разрешал пороть. Устав категорически воспрещал унижать. Экипажу не были нужны мелкие озлобленные людишки. Наставник, уличенный в унижении перспективного резервиста, мог паковать чемоданы и выковыривать звездочки из петлиц.
        С Терентием Фрол в конце концов помирился. Две альфы сумели ужиться. Вообще-то Терентий Содомейко был неплохим парнем. Но главное - Фрола уже не интересовало то, что для тринадцатилетнего мальчишки составляло смысл и основу жизни.
        Ему хотелось женщину так, как хочется ее взрослому мужчине. Он почти не видел ни женщин, ни девчонок, а если и встречал их иногда во время редких увольнительных, то что с того? В его учебном отряде еще не проводились встречи со сверстницами из женских школ с угощением и танцами под наблюдением наставников, а увольнительные были ценны прежде всего возможностью посидеть в библиотеке или сходить в музей и поспорить с научным сотрудником о какой-либо неточности в экспозиции. Еще хотелось писать стихи, но с этим желанием Фрол боролся. И очень, очень сильно порой хотелось выпить русской водки или хотя бы хорошего немецкого пива. У фрау Цильх всегда было хорошее пиво, едва ли не лучшее в Марбурге...
        Пришлось терпеть до каникул. В родительском доме Фрол добрался до отцовской заначки и вылакал полбутылки коньяку - ровно столько, сколько там было. Он не учел, что организм его юн, не могуч и не прошел тренировку в питейных заведениях России и Германии. Было плохо. И от отца влетело по первое число. По протрезвлении явилось понимание: могло быть куда хуже. Фрол помнил, как всей школе зачитывали приказ об отчислении двух балбесов из выпускного отряда всего-навсего за чифирь. Балбесы стояли навытяжку и глотали слезы.
        Отец не донес - все-таки он был отец. А с началом нового учебного года Фрола перевели в специальную школу для особо одаренных перспективных резервистов. Ему везло в новой жизни, как и в старой, - везло умеренно, как и должно везти всякому, кто упрям и не дурак. Проще сказать, что он не встречался с тотальным невезением, что тоже в порядке вещей.
        Окончив спецшколу на год раньше срока, он был произведен в действительные рядовые Экипажа. Офицерское звание еще предстояло заслужить.
        7. За что-о?!
        Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом.
        Саша Черный
        Надеюсь, я не утомил вас жизнеописанием Фрола Пяткина? Простите, если так. Но прошу учесть мою личную заинтересованность в этом деле, поскольку я и есть Фрол Пяткин, а в прошлой жизни - Михайло Ломоносов. Не взыщите, так уж вышло. Не знаю, за какие грехи величайший российский ученый переродился в довольно заурядного типа, но типу это пошло на пользу. Служба сделалась интереснее. Во-первых, я твердо усвоил на собственном опыте, что лишь убогим личностям недоступно извлечение громадного удовольствия из постижения неизведанного, а во-вторых, меня стали беречь, учить всерьез и к тайнам допускать. Мало-помалу. Постепенно. Пошагово. И вот теперь допустили к задачке, о которую обломало зубы уже не первое поколение лучших мыслителей Земли. Имей метафоры свойство овеществляться, из тех зубных обломков можно было бы сложить неслабый террикон.
        Чего чужие от нас хотят? Ничего себе задачка, а?
        Мы ведь послушны - я имею в виду Экипаж. И трусливы, хотя большинство людей предпочитает термин "разумны". Мало кто хотел бы довести непослушание до крайности и посмотреть, действительно ли чужие готовы забомбить нас астероидами в мезолит, если не в мезозой. И я их понимаю. Отсидеться-то негде. Они говорят: можешь ставить эксперименты на себе, если ты такой храбрый, но подставлять других - это уже моветон. Не одумаешься - пеняй на себя! И они правы. А вопрос интереснейший: как далеко готовы пойти чужие в "воспитании" землян? Нет сомнений в том, что астероидные посеканции пошли нам на пользу, но есть ли смысл запарывать воспитуемого до смерти?
        Жаль, нельзя поставить эксперимент.
        Еще было бы очень интересно узнать: одни ли мы подвергаемся такому "воспитанию"? Спасибо чужим, мы теперь точно знаем, что не одиноки во Вселенной. В ней есть еще минимум одна цивилизация, причем значительно сильнее нашей. Ну а другие цивилизации нашего уровня - есть ли? Вот на кого бы посмотреть - их-то как воспитывают? Так же, как нас? И как они реагируют на астероидную порку? Тоже аналогично? То есть демонстрируют подчинение, а главное, хорошо понимают, что новый порядок идет им только на пользу, но втихую негодуют, шебуршатся насчет свободы и готовы отдать многое за то, чтобы вновь обрести возможность учиться на своих собственных ошибках и радостно наступать на грабли?
        Наверное. А самое смешное здесь то, что всем, у кого в голове больше одной извилины, давно понятно: история ничему не учит. Мы плохо умеем учиться даже на собственных ошибках, но почему-то страстно желаем именно этого.
        И я тоже?
        Да, и я тоже.
        Почему - детский вопрос. Потому что свобода - и этим все сказано. Сладкое слово. Как пища для голодного и вода для жаждущего. А ведь невозможно быть полностью свободным; любой из выдуманных людьми богов - и тот не свободен, ибо не может сотворить камень, который не смог бы поднять. Отшельник свободен от людей, но не свободен от законов физики и логики. Никто не свободен ни в обезьяньей стае, ни в племени, ни в государстве, ни в Экипаже, ни в одиночестве. Нет ее в природе, полноценной объективной свободы. И хорошо. Это ведь за счет несвободы мы стали людьми, перестав быть прыгающими по веткам обезьянами. Само собой, речь идет о частичной несвободе, развивающей инициативу и обостряющей ум, а не наоборот.
        Но мы ведь мечтаем о большем!
        Оно и понятно. Лошадь мечтает освободиться от упряжи и плети, слон - чтобы двуногий гад, сидящий у него на загривке, не колол голову острым предметом. Ну а мы-то и подавно нетерпеливы и ненасытны. Ненасытность во всем - вот что отличает нас от прочей фауны. И с терпением у нас тоже не очень. Жизнь под угрозой извне нам совсем не нравится. Дураку Дамоклу свезло, конский волос выдержал, подвешенный на нем меч не вонзился в темечко, да только вряд ли Дамокл продолжал спокойно сидеть на троне после того, как увидел, что висит у него над головой.
        Но с трона, тем паче чужого, можно соскочить, и вся недолга. С Корабля не соскочишь. Остается служить, терпеть и утешать себя: так лучше. Так гораздо лучше!
        Что, между прочим, соответствует действительности.
        Очень может быть, что, не вмешайся чужие, мы благополучно убили бы нашу цивилизацию. Ну сколько, в самом деле, можно было балансировать на самом краю в тупоумной убежденности: а, ерунда, пронесет и на этот раз! Тысячу раз ведь уже проносило. Скука зевотная от предостережений. Эй, кто-нибудь, заткните этих алармистов!..
        Затыкать - не затыкали. Просто не слушали.
        И процветало то, без чего человечество прекрасно обошлось бы.
        В конце концов - действительно обошлось.
        Огромное количество деятельных никчемушников было приставлено к настоящему делу. Если кто-то из них думал, что строить дороги и прокладывать в горах туннели не его дело, то здорово ошибался. Кто сумел переломить свою психологию, тот остался на плаву и даже сумел подняться. Кто не сумел или не захотел, кто озлобился и примкнул к инсургентам, тот потом напрасно молил о снисхождении. Мало кто сразу понял, что Экипаж - это всерьез и надолго и что шутки с ним плохи. Почему многие были уверены, что Экипаж по-прежнему будет кормить армию трудоспособных безработных, не говоря уже о прочих излишествах прежней инфраструктуры, - загадка. Впрочем, люди в массе вообще соображают медленно.
        Радикальные меры и "перегибы" - все было. Когда мы в чем-то ошибались, нас поправляли посланием, а если мы упорствовали в ошибке, к посланию добавлялся астероид. По выбранной цели и нанесенному ущербу можно было судить о том, как далеко мы зашли в своих заблуждениях. По тексту послания - о том, где мы "прокололись".
        Теперь впервые прилетел и грохнулся о Землю астероид без послания. Просто астероид - бац! Практически мгновенное мощнейшее энерговыделение. Хорошо еще, что в малонаселенной местности. А за какие грехи - думайте сами. Пора уже вам самим, ребята, поработать бестолковкой. Развивайте серое вещество, если поленились сделать это раньше.
        Может, нам намекают, что стоило бы проредить мусульман за их склонность к фундаментализму? Или христиан за показную веру? Или гомосексуалистов? Или только одноглазых филателистов, причем левшей? Кого еще мы недоистребили, недопригнули? Партизан в джунглях, подполье в городах? Что-то не видно, чтобы за последние годы активность инсургентов выросла, скорее наоборот. Может, почистить свои ряды? Гм, легко сказать. Труднее понять, кого на данном историческом отрезке следует считать зернами, а кого - плевелами. Люди есть люди. При правильной системе они в общем ничего, хотя никакой системе не могут полностью соответствовать. Глупы, алчны, нестойки духом и так далее. Не все подряд, конечно. Но разве Экипаж не отбирает тех, кто "не как все", и не открывает карьерные перспективы в первую очередь перед ними, лучшими?
        Такие примерно мысли промелькнули в моей голове, когда я последним покидал кабинет генерала Марченко. Легковесные, в общем, мыслишки. Мысли-мюсли. Заурядные. Штампованные. Я ни с кем не собирался делиться ими - разве что в качестве подначки при мозговом штурме. Судя по всему, он нам и предстоял, только несколько позже.
        Мы прошли через приемную гуськом - я последний, как и подобает младшему по возрасту и званию, притом скромнику. Кто так подумал, тот плохо меня знал.
        В длинном коридоре с прорубленными в парк широкими окнами первый из новой команды остановился у оконного проема. Он глядел на нас сверху вниз - этакая двухметровая лопоухая жердь с полковничьими звездами в петлицах. Длинные тощие руки он норовил держать полусогнутыми, отчего смахивал на старого иссохшего богомола. Держу пари, в школе ему нелегко давалась строевая.
        - Думаю, всем нам не сегодня-завтра придет вызов, - проскрипел он неприятным, как звук колодезного ворота, голосом. - Предлагаю познакомиться. Я - Матвей Фомич Сорокин из штаба Вэ-Эм-Эф, отдел боевого планирования.
        Наверное, математик, подумал я - и не ошибся, как выяснилось впоследствии.
        - Роберт Эмильевич Штейниц, - боднув головой, отозвался невзрачный шатен с майорскими знаками различия. Чуть только каблуками не щелкнул. - Военно-космические Силы, перспективное планирование.
        Чего-то в этом роде я и ожидал. Озадачивала лишь отменная выправка майора. Наверное, бывший строевик. Немного странно, но то ли еще бывает.
        Третий участник нашего квартета, тоже майор, возмутил бы не только военного эстета, но и эстета вообще. Толстый, как боров, весь как-то оплывший книзу, потный, со слюнями в углах толстогубого рта, он сразу наводил на мысль: а его ли предки успешно воевали с филистимлянами и стойко держались против римлян? Пожалуй, этакий экземпляр подошел бы древним иудеям лишь для одной цели - затыкать им проломы в крепостных стенах. Хотя, конечно, внешность бывает обманчива.
        - Моше Хаимович Магазинер, - назвался он и хихикнул. - Математик и лингвист, Академия наук.
        Тоже следовало ожидать. Сорокин и Штейниц с пристойной вежливостью кивнули Магазинеру.
        Настала моя очередь.
        - Фрол Ионович Пяткин, департамент лесного хозяйства, проект "Клещ".
        Все трое переглянулись.
        - Лесного хозяйства? - удивленно проскрипел Сорокин.
        - Так точно.
        - "Клещ"? - прошлепал губами-пельменями Магазинер. - Не слыхал.
        Штейниц дважды моргнул и промолчал.
        - Проект касается мер по искоренению иксодовых клещей в лесах, - с готовностью пояснил я.
        Ох, не любил Михайло Васильевич, когда на него смотрели, как на ничтожную букашку, забравшуюся на обеденный стол! Горд был. Самолюбив был сверх меры. Я же подчас находил в этом удовольствие. Букашка, говорите? Ну-ну. Поглядим, как долго останетесь вы в данном заблуждении, а я погляжу, умные ли вы люди.
        Хотя - детский тест. Всем троим было ясно, что генерал Марченко не пригласил бы в новый проект случайного человека. Насчет департамента лесного хозяйства и клещей - тоже, в общем, не бином Ньютона. Особо секретные проекты требуют особой маскировки. Кстати, под одной вывеской с нами действительно работали биологи, бьющиеся над тем, как бы искоренить в лесах иксодовых клещей, не отравляя самих лесов. Паразитов на них напустить, что ли, или специальную хворобу. Потому как впиваются, сволочи. И энцефалит - та еще гадость. Особенно не японский.
        Стуча каблучками, мимо нас прошла красивая женщина-сержант, небрежно приложила ладонь к пилотке. Мы отдали честь, а Магазинер плотоядно проводил красотку взглядом. Наши деды, наверное, удивились бы: черт побери, есть же фемины, которых не испортит никакая форма! Глупо. Форма никого не портит. Человек портит форму - это бывает. Не умеющая быть красивой в форме, не станет красавицей и в "эксклюзивном" наряде от тех никчемушников, коих в прошлом обзывали уродским словом "кутюрье". А кто путает моду с красотой, у того в голове тараканы.
        Но красотка мгновенно вылетела у меня из головы. Пусть идет. Своя дома есть. Я с самым простодушным видом стоял в перекрестье анализирующих взглядов моих будущих коллег и, в общем, догадывался о ходе их мыслей. Чересчур молод - это раз. Видать, из молодых да ранних. Проект "Клещ", конечно, с двойным дном, и не здоровьем лесов занимался этот парень в своем департаменте, а чем-то сугубо секретным. Вызов к генералу и новое назначение - нагляднейшее тому подтверждение. Непрост лейтенант. Возможно - голова. Но если так, то почему он все еще лейтенант?
        Почему, почему... А почему я в той, прошлой жизни застрял на много лет в ранге коллежского советника, и ни туда ни сюда? Ответ на поверхности: чтобы не очень задирал нос и не имел возможности гнуть все и всех под себя. Другим людям тоже хочется жить в свое удовольствие и понимать службу так, как им больше нравится. Кстати, не всегда я был прав тогда - всего лишь ошибался меньше, чем другие, да не воровал.
        В смысле, не воровал академические деньги. У Генкеля-то я увел пробирные весы, ну так не надо было Генкелю шпынять меня, как мальчишку, и содержать на один талер в месяц! Сам виноват, скупердяй. Между прочим, благодаря тем весам я не помер с голоду во время моих пеших странствий "по Вестфалии бузинной, по Баварии хмельной"...
        Вру вслед за Багрицким. Не бывал я в Баварии. Шахт и рудников, где я с моими знаниями и генкелевыми весами мог заработать талер-другой, хватало и в Северной Германии.
        - Что ж, - произнес Сорокин, поняв, что не дождется от меня разъяснений, - будем ждать вызова. До свидания - надеюсь, скорого.
        И по очереди протянул каждому из нас руку. Хороший знак. Хотя, конечно, я ожидал, что старший в нашей команде не заставит нас без нужды вытягиваться в струнку и каблуками щелкать.
        И все-таки было приятно.
        А когда мы разошлись каждый в свою сторону, я уже не мог думать ни о чем, кроме поставленной задачи: за что нас огрели астероидом на этот раз? И с какой дальней целью бьют вообще?
        Ну и наконец: как обезопасить себя и одновременно навалять чужим, если выяснится, что мы не можем бесконечно выполнять все их требования? Правда, вслух эта задача поставлена не была, но разве непременно нужно все проговаривать? Главное - я понял.
        8. Постижимое
        Есть только две бесконечные вещи: Вселенная и глупость. Хотя насчет Вселенной я не вполне уверен.
        Альберт Эйнштейн
        Проект "Клещ" не касался, конечно же, тех мелких лесных тварюшек с негарантированной пищевой базой, что терпеливо, как манны небесной, ждут на травинках и ветках кустов, когда поблизости появится ходячая кровяная цистерна. Этот проект имел прямое отношение к внутренней безопасности Экипажа, причем моя задача в проекте была чисто математической. В контрразведку я никогда не рвался, справедливо полагая рамки этой работы слишком тесными для меня. Поработать временно в качестве приглашенного специалиста - иное дело. Работа не была выполнена до конца, но теперь для нее придется найти кого-нибудь другого.
        Жаль? Пожалуй. Немного. Но что толку жалеть, если, во-первых, ничего уже нельзя изменить, а во-вторых, меня ждет куда более важная и интересная работа?!
        Посильная ли? Вот тут у меня имелись сомнения.
        Сразу, как только стало ясно, что астероиды посыпались на Землю не просто так, началась аналитическая работа. Брюссельская группа, упомянутая генералом Марченко, не была первой, она сложилась уже после возникновения Экипажа. Были и другие группы. И одиночки были. Принятую на самом высшем уровне гипотезу затяжной галактической войны, в коей Земле и ее Экипажу отведена роль резерва, выдумал именно одиночка. Писатель-фантаст, кстати сказать. Толковая гипотеза, удобная. Ее хорошо кинуть в массы, что и было исполнено. Гипотеза чистого альтруизма - мол, чужие насильственно загоняют нас в светлое будущее, поскольку сами мы такое будущее создать не способны, - для этого не годилась. Она лишала Экипаж конкретной цели и вызывала мощный протест: какого хрена кто-то там, в космосе, решил, что имеет право решать за нас, как нам лучше жить? Знаю, что говорю, я сам такой. Еще хуже была гипотеза научного эксперимента, по сути мало отличающаяся от высказанной примерно в те же годы гипотезы дрянного мальчишки. Человечество им что, муравейник, чтобы каждый придурок втыкал в него веточки и швырял сосновые шишки? Мы
им что - муравьи? Нельзя было пропагандировать эти гипотезы: возмущение, переходящее в бешенство, - плохая основа для объединения во что-то полезное. Экипаж попросту не возник бы.
        Из чего еще не следует, что эти гипотезы не верны...
        До моего Шаблино я добрался монорельсом. Неплохой транспорт, но не самый быстрый. Впрочем, я не спешил. Чем еще хорош монорельс, так это роскошным обзором. Сиди, гляди в окно с удобной высоты и медитируй. Пользы, может, и не будет, но и вреда тоже. Никто тебе не помешает, если не час пик, - а до этого часа было еще далеко. Я попросту решил немного пофилонить, присвоив себе половину сегодняшней вахты.
        Весна вступала в город, как вступает в него осторожный победитель, то есть стараясь казаться уверенным и величественным, но исподтишка оглядываясь. Кое-где еще догнивали черно-белые трупы зимних сугробов, а кусты уже обволоклись зеленой дымкой, и деревья готовились к тому же. Скучный бетонный забор разнообразила белая надпись: "Свободу узнику совести Епифану Педрищеву!" Утром ее не было.
        Буквы - вкривь и вкось. Знать, торопился лозунгописец, вывел последнюю литеру - и дал деру. Имеет, стало быть, что терять. Я не знал, кто такой Епифан Педрищев, и не интересовался. Немало их. И вся его несвобода, скорее всего, заключается в том, что разжаловали голубчика за моральную ущербность в распространенном сочетании с некомпетентностью и приставили к делу, коего он достоин. Например, чинить дороги. Узник, как же! Что до совести, то такие вот "узники", по-моему, сроду ее не имели. Чего он хотел-то? Небось отменить "казарму", ввести демократические свободы, распустить Экипаж? Слыхали предостаточно. Очень умно, а главное, гуманно, как вивисекция. Нас в два счета закидают астероидами, да мы и без них тотчас начнем рвать друг другу глотки: один народ - другому, бедные - богатым, бывшие рядовые - бывшим офицерам и сержантам... Найдем кому. Дурак Епифан сам не понимает, что как раз таких, как он, прихлопнут походя, даже не заметив. Толпа мигом найдет других лидеров - природных своих вожаков, а не заурядностей с воспаленным самомнением, обиженных на весь свет из-за отсутствия карьерных перспектив.
Дельный человек тоже может пострадать, иногда ни за что, но постыдится называть себя узником совести и никому этого не позволит...
        В общем, медитации не получилось. Вагон бежал быстро и строго по расписанию доставил меня в Шаблино - один из столичных "спальных" районов, где помещалась наша с Настасьей двухкомнатная квартирка. Хороший район, и вид из окна на Тверцу. Почему-то она всегда радовала меня больше Волги. Может, потому, что Волга в столице еще не великая водная артерия нашего отсека, а так, не шибко полноводный намек на нее?
        Жена была на вахте - из динамиков компьютера доносилось песнопение, на объемном экране тоже что-то происходило, я не стал смотреть. На коленях у Настасьи помещалась распечатка - наверное, той самой песни, что она слушала, а в руке имелся красный маркер. Отбивая ножкой такт, она сверяла прослушиваемый текст песни с напечатанным на бумаге. Гм, не хотел бы я служить цензором. Скучно. В моих делах тоже хватало рутины, но ее хотя бы стоило терпеть.
        При моем появлении жена кивнула мне и приложила палец к губам - погоди, мол, не мешай. Я и не собирался. Иногда приятно, когда тебя встречают и тебе рады, однако вахта есть вахта. Святое. Это потом, когда отцепишь от лацкана значок, становишься просто человеком, и козырять тебе никто не обязан.
        Снимая китель, я на всякий случай проверил, не забыл ли я отцепить значок. Не забыл.
        Песня кончилась. Насколько я понял, в ней было что-то о порхающих мотыльках и свободе вольного полета - короче, ширпотреб с претензией. Музычка, впрочем, приятная.
        - Привет! - Настасья подошла, переваливаясь, чмокнула меня в щеку. - Что скажешь?
        - О песенке или вообще?
        - Сначала о песенке.
        Я скривил кислую рожу.
        - Объявят крамолой, а тебе - взыскание, если пропустишь. Но я бы пободался.
        - Вот и я думаю, что крамола, - созналась жена. - Значит, запретить?
        Меня всегда бесили люди, ищущие у других не информации, а готовых решений. Как будто другие обязаны им подсказывать! Если бы не положение Настасьи, вклеил бы я ей словесно по первое число - неделю бы дулась. Но я посмотрел на ее живот и сказал убежденно:
        - Наоборот. Нет никакой крамолы. Какая же это крамола - мечтать о свободе? Ткни пальцем улитку - она спрячется в свою завитушку, но хорошо ли ей там? Сжаться ей необходимо, а мечтать распрямиться - позволительно. Как и нам. Я бы сказал, что это даже необходимо.
        - Значит, разрешить? - спросила жена с сомнением.
        - Разрешишь - огребешь взыскание, - предупредил я. - Твои дуроломы всего боятся. Дребедень ни о чем они пропустят легко, а текст с мыслью, отличающейся от официальной, но не противоречащей ей, - ни за что. Рогом упрутся. Баллон на тебя покатят. Хотя дребедень как раз опаснее. Может, из-за таких вот перестраховщиков чужие и угостили нас давеча астероидом. Окостеневшая система - будущий труп, она не нужна ни нам, ни чужим.
        - А мне что делать?
        - А ты сама кати на них баллон. Еще поглядим, кого из вас разжалуют.
        - Мне сейчас только бочки и катать... - Жена погладила себя по круглому животу.
        - Напиши толковое обоснование, - пожал я плечами. - Умеешь ведь?
        - Лучше ты.
        - Подредактировать готовый вариант могу, а писать - извини. Некогда.
        - То-то ты раньше времени с вахты пришел, - встревожилась жена. - У тебя неприятности?
        - Наоборот, приятности. Новое назначение. Много работы.
        - Надолго?
        - Как получится. В случае удачи - быть мне полковником. Но недолго.
        - Почему недолго?
        - Потому что произведут в генералы и увенчают лаврами. Сможешь тогда говорить своему начальнику все, что о нем думаешь, и он только утрется.
        - А-а... - протянула Настасья не то с надеждой, не то с недоверием - у нее не всегда поймешь. - Ну, поживем - увидим... Ты обедал?
        - Не-а. Берегу талию.
        - Я тебе суп разогрею.
        - Не надо, - сказал я. - Сытый я глупый и заснуть могу.
        - Опять на диван завалишься?
        - Точно. - Я так и сделал. - Вот теперь я на своем месте.
        - Так голодный и останешься?
        - Полно, полно, Лизанька, ступай, - механически пробормотал я, витая мыслями уже далеко.
        - Что? - спросила жена.
        - А?
        - Что ты сказал? Какая Лизанька?
        - Выдуманная, - нашелся я. - Это цитата из одной логической задачи. Потом объясню, если захочешь. А теперь не мешай, я занят.
        Если бы я сказал "из анекдота", мне пришлось бы с ходу выдумывать этот анекдот, а до логических задач Настасья не охотница, так что я мог не напрягать мозги попусту. Вот ведь какое дело: шевелится во мне еще та память, глубоко засела, провоцирует меня порой на бессознательные фразы и поступки. Помню я Лизаньку и крепко виноват перед нею. Не дал я ей счастья.
        И Настасье не дам. Чувствую это. Они ведь похожи - та моя жена и эта. Обе добры, не слишком умны, зато и не вздорны, а главное, умеют не мешать. Что еще надо?
        Мне - ничего. Это прежнему Фролу Пяткину захотелось бы много большего, а нынешнему хорошо и так.
        Только когда Настасья вышла, я сообразил, что не спросил ее, гуляла ли она сегодня, дышала ли воздухом и как вообще себя чувствует. Зря это я. Ну да и вечером проявить наружную заботу будет не поздно. Толку от нее - ноль, но Настасье будет приятно.
        В следующую секунду я уже думал о деле. Масштаб задачи и восторгал меня, и пугал. Тем лучше. Хорошенько испугаться - это я люблю. Испуг меня заводит. Не понимаю тех, кто способен мыслить без эмоций, - арифмометры они, а не мыслители. За малыми исключениями науку двигают вперед страстные люди, а не снулые рыбы. Прощай, прежний снулый Фрол Ионыч! Не всплакну о тебе.
        Вот, кстати, еще одна загадка природы - переселение душ. Почему природы? Да потому что бога с его своеволием тут не надо - просто мировой порядок таков. Очередной закон натуры. О нем пока лучше молчать, но когда-нибудь я его расколю, если только доживу. Вот это настоящая задача! Сочная, вкусная, и уж куда трудней, чем выяснить, за какие грехи чужие роняют на нас астероиды.
        Но я уже думал о другом. То есть не совсем: мне пришло в голову, что легкомысленная фраза, сказанная мною жене об астероиде, возможно, не такая уж легкомысленная. Не исключена связь между трусливым начальством моей жены и стоящей передо мной задачей. Цензура, несомненно, нужна, кто спорит. Должен же кто-то отсеивать хоть часть той шелухи, что лезет на экраны, страницы и в микрофоны. Идеологическая цензура, в общем, тоже нужна - даже теперь, когда Экипаж един и крепок. Вопрос в том, кто ею занимается и чего хочет на деле, а не на словах. Беда Экипажа в том, что в нем до черта всевозможных контор, а законы Паркинсона еще никто не отменял. Финал известен: до предела раздутые штаты и полная недееспособность, хотя от всех и каждого пар валит. Система, работающая исключительно на себя. Множественные жировики на теле Экипажа. Когда их количество превысит критическое, Экипаж подергается судорожно несколько лет, да и развалится с печальными последствиями. Не хочу дожить до них.
        По указке чужих человечество сколотило из себя Экипаж. Кромсало по живому, отсекало ненужное, сбивало потенциально полезное длинными блестящими гвоздями Устава. Распределило обязанности, разобралось со старшинством, установило новые правила игры. При ошибках, при неодолимой тяге к старому - терпело наказания. Исправляло ошибки, очевидные и не очень. Создало грандиозную структуру, пригодную для больших дел. Но Паркинсон!.. Неужели чужие вообразили, что Экипаж вечен?
        А ведь не исключено. Что они о нас знают! Поэтому при первых замеченных симптомах болезни - бац в нас астероид! Может, симптомы лишь кажущиеся, может, реальные - поди разбери. Бьюсь об заклад, не только людям свойственно ошибаться. А послания нет исключительно потому, что чужие сами толком не знают, как врачевать сию хворобу, - сами, мол, догадайтесь.
        Можно подумать, что мы неошибающиеся айболиты...
        Ладно, как гипотеза - сойдет. Я вытянулся на диване и попытался припомнить, какие еще выдвигались гипотезы о замыслах чужих. С этого, конечно, следовало начать.
        Помнится, кто-то говорил мне о нескольких сотнях выдвинутых гипотез. Людям нравится выдумывать, если на то есть время, а оно имелось в достатке. Без малого полвека - это срок.
        Элементарный поиск в Сети принес богатый улов. Общепринятая гипотеза галактической войны оказалась далеко не первой из предложенных. Выдвигались гипотезы и побанальнее: гипотеза чистого эксперимента была одной из них. Берут гидру, кромсают ее в лапшу и следят за регенерацией. Берут крысу, дают ей пять тысяч рентген одномоментно и удивляются: второй месяц живет, паскуда! Набирают добровольцев из студентов и заставляют их играть в ролевые игры типа "заключенный - надзиратель". Вся суть этой гипотезы сводится к двум словам: ролевая игра. Правда, мы не добровольцы.
        Банальнее была только гипотеза конкуренции: мол, чужие озабочены, как бы человечество со временем не превратилось в опасный для них космический фактор. Стало быть, усиливающихся надлежит ослабить, а как - вопрос уже второй. Лучше всего под маской заботы. Просто и понятно.
        Казалось бы. На самом деле отнюдь не так просто и не вполне понятно. Перестав тратить безумные деньги и человеко-часы на всякую чепуху с бантиками, мы стали сильнее, а не слабее. Это раз. В космосе чужие не чинят нам препон - это два. Они даже не уничтожают наши космические аппараты, предназначенные для дальнего обнаружения астероидов и - страшно сказать - борьбы с ними. Астероидная опасность вообще здорово подхлестнула космические программы. Что-то не похоже, чтобы чужие пытались остановить нас. Скорее - направить.
        Кстати. От таких конкурентов, как мы, было бы гораздо проще избавиться, столкнув с Землей действительно крупный астероид вроде Цереры или Весты. Но чего нет, того нет. Похоже, чужим надо, чтобы мы жили.
        Уже неплохо. Но зачем им надо, чтобы мы жили?
        Вопрос без ответа.
        Особняком стояла гипотеза дрянного мальчишки. От гипотезы чистого эксперимента она отличалась тем, что исследователь, ставя эксперимент, все-таки преследует какую-то цель, отличную от вульгарного хулиганства. Пожалуй, это была самая дохлая гипотеза. О целях эксперимента рано или поздно можно догадаться, но что можно сказать о мотивации асоциального придурка без царя в голове? Да еще инопланетного?
        О мотивации - немного. Дать прогноз на будущее - невозможно. Вся польза от гипотезы (если она подтвердится) сводится к констатации: и у чужих в семье не без урода.
        Мне никогда не нравилась эта гипотеза. А почему? Пожалуй, лишь из-за ее бедности. Непонятно, как подтвердить ее, и не за что ухватиться в случае подтверждения. Никто не будет знать, что делать. Что может кошка, мучимая юным садистом? Почти ничего, вопли не в счет.
        Эти пять гипотез - галактической войны, альтруизма, эксперимента, дрянного мальчишки и конкуренции - считались основными и наиболее вероятными. Каждая из них, особенно первая, официальная, породила не один десяток модификаций. Кроме них имелось некоторое количество совсем уж экзотических, чтобы не сказать фантастических, гипотез. Например: чужих не существует и никогда не существовало, а все падения астероидов подстроены мировой закулисой, чтобы утвердить на планете казарменный порядок. Мне встречались дремучие умы и клинические либералы, исповедовавшие эту гипотезу, как религию. Они были убеждены, что в распоряжении пресловутой закулисы имеются средства для обнаружения, вылавливания и доставки подходящих астероидов куда надо. Я предпочитал не спорить с клиническими: психиатрия - не моя область.
        До ужина, за ужином и после ужина я ломал голову. Могу похвастаться: я ее не сломал, а только утомил, после чего пришел к двум выводам. Первый: кавалерийским наскоком задачу мне, конечно же, не решить. Собственно, если бы она могла быть решена в течение одного вечера на диване, то это уже давно было бы сделано. В Экипаже не только у меня прилично работает голова. Ладно, решил я, подожду. Ждать придется недолго: уже завтра нашу группу завалят материалами, не утонуть бы в них. Среди них будут, разумеется, материалы всех уровней секретности. Изучим, помозгуем.
        Второй вывод был с виду прост, но крайне важен. Строго говоря, он даже не был выводом, а был постулатом: поставленная генералом Марченко задача имеет решение, цель чужих принципиально постижима с помощью человеческого разума. Ибо если нет, то к чему весь этот сыр-бор?
        С данной мыслью я и уснул. Настасья уже давно спала.
        9. Мишень и пули
        От яда познания нет спасения.
        Александр Зиновьев
        Никогда в жизни Фрол не видел своими глазами, как падает астероид. Почти все они упали до его рождения. Лишь падение двух космических гостинцев он теоретически мог бы наблюдать: астероид, уничтоживший Мельбурн девятнадцать лет назад, и самый последний астероид, васюганский. Родители Фрола видели в юности падение московского астероида и рассказывали о нем преимущественно междометиями. Впрочем, один импакт похож на другой, если сталкивающиеся с Землей небесные тела примерно равны друг другу по массе и входят в атмосферу приблизительно с одной скоростью, разве что под разными углами. Падение каждого из них, в том числе антарктического, было зафиксировано видеокамерами. Естественно, лучшие и самые подробные видеокадры были сняты в тех случаях, когда благодаря любезности чужих о месте и времени падения было известно заранее. Из видеозаписей никто не делал тайны - любой член Экипажа мог скачать их из Сети и смотреть сколько душе угодно.
        - Почему все же не отклонить, не раздробить, не испарить зловредную каменюку до вхождения ее в атмосферу? - спрашивал наставников, наверное, каждый сопливый рядовой Перспективного Резерва. - Разве это невозможно? Особенно теперь, когда разобщенное прежде человечество слилось в единый Экипаж?
        Наставники отвечали четко. Постоянные упражнения в одном и том же рождают чеканные формулировки, а подчас даже ясное понимание проблемы. Раздробить? Отклонить? Термоядерным взрывом, конечно? Для начала нужно заблаговременно обнаружить летящий к Земле астероид, что при его небольших размерах совсем не просто. Одно дело знать время и место импакта, и совсем другое - засечь летящий к цели снаряд. Мониторинг всего неба? Он затруднен целым рядом факторов и вообще невозможен с Земли в направлении Солнца. Стая автоматических телескопов на высоких орбитах пока еще малочисленна, но уже ясно, что пополнение ее до запроектированной численности все равно не даст стопроцентной гарантии. Притом обнаружение сближающегося с Землей астероида всего лишь за несколько часов до столкновения не решит проблему. Главное же состоит вот в чем: чужие сами заблаговременно предупреждают о времени и месте следующего удара. Очень любезно с их стороны. Можно успеть хотя бы с эвакуацией.
        - И главное. Как только мы научимся надежно перехватывать предназначенные нам астероиды, чужие придумают что-нибудь другое. Не лучше, а хуже. Нет никаких сомнений. Неразумно недооценивать их могущество.
        - Но ведь работы по противодействию астероидной опасности ведутся?
        - Само собой. Иначе чужие просто перестанут нас уважать. Кто ж уважает жалкую козявку? Еще более эти работы нужны нам самим, чтобы ощущать себя людьми. Но не стоит обольщаться сверх меры.
        Чтобы стало совсем понятно, наставники демонстрировали документальный фильм о единственной попытке направить к астероиду ракету с боеголовкой. Астероид шел на Лос-Анджелес. Командование Северо-Американского отсека проявило преступное легкомыслие - ведь предупреждали же еще администрацию бывших США о пагубности такого рода односторонних действий! Победителей не судят, это так, но где победители?
        Их не было. Были только потерпевшие, причем в количестве, намного превзошедшем планы чужих. Расчеты базировались на ошибочных данных. Термоядерный взрыв не раздробил космическое тело, как ожидалось, - он лишь незначительно изменил его траекторию, так что удар пришелся на океан. Последствия оказались куда разрушительнее и печальнее, чем банальное соударение астероида с материком: цунами, достигавшие кое-где двухсотметровой высоты, смыли отнюдь не только Лос-Анджелес. Размеры бедствия превзошли самые худшие опасения. Исчезли Сан-Франциско, Сан-Диего и Гонолулу. До Восточной Азии, Австралии и большей части Океании волна дошла сильно уменьшившейся в росте, но и там натворила колоссальных бед. Виновных нашли, судили и примерно наказали, хотя может ли казнь нескольких человек, допустивших ошибку в расчетах и принявших неверное решение, искупить гибель многих миллионов?
        Как и все, Фрол не раз видел этот фильм. Волна накрыла и сбросила в залив мост "Золотые Ворота", как соломинку. Волна была чудовищем, легко расшвыривающим океанские суда, шоссейные эстакады и небоскребы. Зеленая стена воды пыталась догнать удирающие вертолеты, наполненные теми счастливцами, кого отважные спасатели успели подобрать, и один вертолет догнала-таки. Волна казалась живым, хищным и абсолютно безмозглым колоссальным существом и оттого пугала до дрожи даже в видеозаписи.
        Но те, кто наслал астероид, - мыслили. Никто не решился обвинить их в безмозглости. Они "воспитывали" человечество кнутом, полагая, очевидно, что пряник не подействует. Не их вина, что астероид свалился в океан. С малолетства возненавидев чужих, Фрол со временем понял, в чем их единственная вина перед землянами: они вмешались. Как именно вмешались - вопрос уже второй. Но если бы даже чужие не губили людей, Фрол вряд ли стал бы ненавидеть их меньше.
        Он твердо знал, что Экипаж - благо. С данным тезисом мало кто стал бы спорить. Всеобщий нахрапистый дебилизм последних доастероидных лет потрясал до глубины души всякого, кто владел материалом и умел хоть сколько-нибудь мыслить. Это невероятно! Как можно было жить столь легкомысленно, положив в основу преуспеяния по сути животное начало? Меньше работать и больше жрать, "быть самим собой", больше развлекаться и меньше думать, особенно о том, что ждет детей и внуков... А главное, чем бы это кончилось? Либо глобальной войной с отсутствием уцелевших в ее итоге, либо нищетой и дикой анархией после истощения ресурсов планеты, а значит, тоже неизбежной войной, но уже всех против всех. Веселенькая перспектива! Да чужие просто-напросто спасли человечество, не позволив ему допилить под собой сук!
        И убили при этом многих ни за что ни про что. Спасатели!
        Не было худа без добра, и не было добра без худа. Следующий после лос-анджелесского астероид опять ударил по территории США, стерев с лица Земли Лас-Вегас. После этого американцы наконец скрепя сердце согласились с тезисом: Экипаж - не способ доминирования одной нации над другими и не косметическая модификация американского способа жизни. Тот способ жизни уже канул в Лету де-факто: невозможно ведь нормально работать, наращивая в кредит семейное благосостояние и наслаждаясь простыми радостями жизни, если то тут, то там внезапно объявляется военное положение, воет сирена, обезумевшие толпы чинят самосуды и мобилизуются резервисты!
        Жизнь стоила копейку. Экономика и финансовая система балансировали на грани полного и окончательного краха. Мир опасно накренился - и вновь выпрямился уже под полным контролем Экипажа.
        У юного Фрола не хватило времени изучить в подробностях все мятежи и локальные войны того времени. Кавказский мятеж, Ливийский мятеж, Афгано-Пакистанский мятеж, Корейский мятеж, Парагвайский мятеж... Сколько их было! Но астероиды падали, казалось, без всякой системы. Кому охота быть наказанным за неповиновение другого? Чужие намекали землянам: разбирайтесь сами со своими проблемами, нам важен результат. И пришлось разбираться. Мятежи подавлялись с невиданной свирепостью. Новорожденный Экипаж был еще слабоват в первые годы - окрепнув, он уже не шутил. Летели щепки. Население осознало свою выгоду. А в чем она? В безопасности - в обмен на некоторые ограничения. Простаков, заикнувшихся о правах личности, в лучшем случае жестоко били и удерживали на месте до прибытия психиатрической бригады, в худшем - уничтожали опять-таки на месте. Нашлась уйма желающих умереть за святость личных свобод - и они умерли.
        Но добровольных адептов нового мирового порядка было больше, гораздо больше.
        "Пожертвовавший свободой ради безопасности не заслуживает ни свободы, ни безопасности", - некогда отлил в бронзе Бенджамин Франклин. Но что есть бронза? Довольно банальный сплав, употребляемый в технике и очень годный на памятники, только и всего.
        Безумным радетелям свободы не поставили памятников. Тот, кто хотя бы издали видел, как расплескивается земля вокруг ярчайшей вспышки на месте будущего кратера, либо сразу лез в драку, услыхав старую песню о свободе, либо спрашивал, кривя рот: о какой свободе идет речь? Не о свободе ли превратиться в атомы при соударении с Землей следующего небесного гостинца?
        Собой люди еще готовы рисковать. Семьей - нет. Детьми - нет. Женщинами и стариками - нет. Такова уж генетическая программа Homo sapiens. Что до женской половины человечества, то она в целом приняла новый порядок раньше и охотнее мужчин.
        И что вообще прикажете делать, когда нет разумной альтернативы? Погибнуть, сжав зубы на горле врага, - это святое. Но где он, враг? Тот, кто недосягаем для ответных ударов, никакой не враг - он просто господин. По определению.
        Великое смятение царило по всей Земле. Знаменитых Ста дней хватило лишь на то, чтобы из раствора выпал кристаллик - затравка для роста будущего Экипажа. Но и во время Ста дней, и десятью годами после них все летели и летели щепки - пока практически не кончились.
        И наставники, помнившие былые времена, не стеснялись напоминать обучаемым перспективным резервистам: вы счастливчики. То, что вы видели лишь в учебных фильмах, мы наблюдали своими глазами, и поверьте, любой был бы рад передоверить эти наблюдения кому-нибудь другому...
        В новой школе Фрола учили всерьез. Ничем не оправданную расслабленность первых дней ему пришлось компенсировать за счет бессонных ночей и отказа от нескольких увольнительных подряд. Хотелось пива и поглазеть на девчонок, зато совсем не хотелось быть отчисленным за недостаток усердия. Фрол скрипел зубами.
        Оказалось, что надо всего-навсего продавить лбом некую незримую стену - и станет интересно. Новые наставники мало напоминали прежних. Спецшкола походила на вуз, в ней читали лекции специально приглашенные ученые и уделялось меньше внимания муштре. Экипаж и без того имел достаточное количество надежных исполнителей - требовались мозги. Впрочем, порядки и здесь не отличались мягкостью. Розги не применялись, но был карцер - и порой не пустовал. Главной же страшилкой оставалась угроза отчисления с разжалованием в рядовые второго ранга.
        Кто такой второранговый рядовой? Просто рабочая сила. Она необходима. На большом корабле всегда найдется дело уборщику, матросу причальной команды и третьему помощнику механика. Космический корабль "Земля" прекрасно обошелся бы без балласта, но он не мог функционировать без второранговых рядовых.
        Их обширный клан был отстойником лишь для ленивых и неспособных. Кто желал выбиться наверх, тот, как правило, выбивался. Но время! Потерянное зря бесценное время! Годы, которые не вернуть.
        Не каждому же везет вспомнить свое прошлое воплощение и, по сути, прожить две жизни! Мироздание терпит локальные сбои, пока они единичны.
        Бешеное самолюбие, доставшееся Фролу в наследство, скоро вывело его в лучшие ученики, но оно же постоянно впутывало его в глупейшие истории. Отсидев в очередной раз в карцере, Фрол признавал со вздохом: насмешка однокашника была скорее просто шуткой, за нее не стоило без слов бить по морде. И уж совсем не следовало дерзить наставнику, человеку, во-первых, неплохому, во-вторых, заслуженному, а в-третьих, обязанному вмешаться. Вздыхая, Фрол давал себе обещание научиться считать до десяти всякий раз, как зачешется кулак.
        Легко давать обещания, в особенности самому себе. А попробуй-ка исполнить!
        Фрол считал себя на голову умнее любого другого перспективного резервиста и не собирался скрывать это. Во время очередной отсидки в карцере он придумал новый способ обмануть следящую систему и, выйдя на свободу, продемонстрировал, как это делается. Кое-кто начал признавать его интеллект. Это сделали и офицеры-наставники, разобравшись недели через две со странностями в работе всех без исключения скрытых камер. Фрол получил сутки карцера и благодарность в приказе за техническую смекалку - совсем как тот спартанский юноша, увенчанный венком за храбрость и выпоротый за то, что сражался нагишом, не прикрыв доспехами ценный для отечества организм. В школе чтили античный опыт.
        Собственно, чтили любой, был бы полезен.
        10. Васюганский импакт
        Наука всегда оказывается неправа. Она никогда не решит вопроса, не поставив при этом десяток новых.
        Бернард Шоу
        Почва была еще теплой - склоны кратера не успели полностью остыть за три дня. Сквозь толстые подошвы ботинок тепло не чувствовалось, но приложи ладонь - и гадай, к чему приложил: к грунту или ко лбу тифозного больного. Наверное, где-то там, глубоко под моими ногами, понемногу остывала корка спекшейся породы, грея осевший на нее из атмосферы обломочно-пылевой материал. В кратере царило настоящее жаркое лето. Я зачерпнул горсть теплого серого песка, выбрал из нее тектит покрупнее. Слезинка. Плач камня, обиженного ни за что ни про что. Там и сям, припорошенные песком и пылью, валялись каменные обломки, и некоторые из них могли быть фрагментами астероида. Магазинер прихватил оплавленный булыжник размером в кулак - в коллекцию, наверное. Я не стал. Кого сейчас удивишь коллекцией камней из космоса?
        Ниже и выше нас трудились научники - несколько групп копателей с лопатами и мешками, дозиметрист, геодезист, фотограф и даже маленькая буровая. Километрах в трех, ближе к центру кратера, уже скопилось озерко дождевой воды, пока еще маленькое. Быть тут со временем большому озеру. Как на месте бывшей Москвы и еще много где. Чай, не пустыня, вода найдется. Вздыбленный кольцевой вал мало-помалу оплывет под дождями, и не станет Магазинер отдуваться, карабкаясь сначала вверх, потом вниз и ругая пилота, что не посадил машину прямо в кратере. Водоросли разведутся, рыба появится. Круговорот экосистем в природе. Земле этот удар - слону дробина. Наша планета, в сущности, очень неплохой космический корабль, ему все равно. Это нам, Экипажу, не все равно.
        Потому что завтра такой же астероид может упасть на Тверь, на Лондон, на Токио. И очень возможно, что опять без предупреждения - сами сообразите, мол, на то вам природа мозги дала.
        А мы сообразим?
        Если нет, то кому мы будем кричать в следующий раз: "Это несоразмерно! Мы так не договаривались!" А кто с нами вообще договаривался? И не нам решать, что в отношении нас соразмерно, а что нет. Не доросли пока. То ли умом не вышли, то ли рылом.
        Каменная слезинка выпала из моей руки. Опять начал накрапывать дождь. Что мы тут делаем? Импакт как импакт, кратер как кратер, можно сказать, стандартный. Почерк чужих ни с чем не спутаешь, и я расхохочусь в лицо тому, кто вздумает предположить, будто этот астероид столкнулся с Землей закономерно, в точном соответствии с формулами небесной механики. Не было нужды лететь сюда, чтобы убедиться в очевидном. Что до деталей, то нам их доложат.
        - Не пора ли нам? - спросил я.
        Магазинер кивнул и запыхтел вслед за мною вверх по склону кратера.
        - Вы далеко? - догнал меня неприятный скрипучий голос Сорокина. Пришлось оглянуться.
        - Туда. - Я ткнул пальцем в направлении гребня. - А что?
        - Вернитесь, лейтенант! Мы еще не закончили.
        Интересно знать, что он тут еще не закончил? Не закончил набираться впечатлений, как простодушный турист? Все, что нужно, научники поднесут нам на блюдечке.
        - Правда? А я закончил.
        Краем глаза я поймал Магазинера. Моше Хаимович стоял неподвижно, как каменная скифская баба, раззявя рот от моей наглости, но, по-моему, втихую уже наслаждался. А может, радовался тому, что не он, а Сорокин назначен руководителем группы. Тот сухопарый, а толстяка Магазинера на его месте, чего доброго, хватил бы инфаркт. От груза ответственности и своеволия молодых нахалов.
        - Немедленно вернитесь, лейтенант! - повысил голос Сорокин. - Вы слышите?
        - Я и возвращаюсь, - буркнул я через плечо. - В вертолет.
        - Стойте! У вас что, есть гипотеза?
        - Будет.
        Как же, гипотезу ему вынь да положь - вот так, сразу! Тогда наглому мальчишке враз простятся и наглость, и мальчишество. За мозги. Гипотез и так навалом, ему что, нужны еще? Будут ему еще, раз он так хочет. А мне - мне надо понять суть, а не измышлять гипотезы.
        Любопытно было то, что Магазинер не остался на дне кратера, а двинулся за мной - я даже помог ему карабкаться на вал. Экономя авторитет, Сорокин не приказал ему вернуться, он приказывал только мне, а значит, толстяк майор был в своем праве. Отдуваясь, он дошагал за мной до вертолета, заполнил собой жалобно пискнувшее сиденье и принялся утирать платочком лицо, шею и углы рта. Не прерывая этого занятия, он подмигнул мне.
        - Есть соображения, а?
        Вместо ответа я достал из глубин рюкзачка плоскую фляжку коньяка и стаканчики. Магазинер удивился.
        - Я о других соображениях...
        - Значит, не составите компанию?
        - Э-э... - заколебался он, - пожалуй. Лимончика у вас нет?
        - К моему сожалению.
        - К взаимному. Ладно, валидол у меня свой, вот здесь. - Он похлопал по нагрудному карману. - Плесните мне чуть-чуть.
        Я плеснул.
        - Ну а насчет других соображений... - Магазинер поводил толстым носом над коньяком и вряд ли остался доволен, но выпил. - Не поделитесь?
        - Пожалуйста. Астероид без послания. Наказание без указания. Что это значит?
        - Что нам пора научиться догадываться самим, за что последовало наказание. Это-то ясно. Доколе нам будут все разжевывать, ровно детям?
        - Возможно. Но есть и другая возможность: нас с самого начала проверяли на тонкость кишки, а мы этого и не поняли. Делали то, что надо чужим. Чуть-чуть покобенились - и подчинились. Подняли лапки.
        - Как вы сказали? - заинтересовался Моше Хаимович. - Проверка на тонкость кишки?
        - Ну да. Или на вшивость. На слабоМГ, если хотите. Гипотеза галактической войны никогда мне не нравилась. Если принять ее, то становится неясно, кого чужие из нас воспитывают - боеспособный резерв или толпу неврастеников?
        - Резерв, резерв.
        - В самом деле? Запугивая нас? Хорош будет резерв, однако!
        - Значит, никакой галактической войны нет? - спросил Магазинер.
        По-моему, он подкалывал меня. Или тонко издевался.
        - Я этого не говорил. Допустим, чужим нужны союзники... для войны или для каких-то других галактических дел, больших и важных, не суть. Или даже не союзники, а преданные подчиненные. Вассалы. Но обязательно храбрые, целеустремленные и с некоторым чувством собственного достоинства. Такие не предадут хорошего сеньора. И что же чужие наблюдают на Земле? Мы подняли лапки. Мы старательно делаем все, что нам укажут. Мы не достойны уважения. Ну так нате вам - подарочек без указки. Ломайте головы - за что? А ни за что. Раба иногда полезно щелкнуть бичом по спине. Просто так, для профилактики. Раб же. На что мы еще годны?
        - Я бы не сказал, что мы сразу подняли лапки, - с горячностью возразил Магазинер.
        - Разве? Всю историю мы собачились сами с собой, человеки убивали человеков. Сначала по собственной прихоти, затем по чужой указке. Один только раз мы попытались раздробить астероид в космосе, да и то вышла сплошная ерунда. Попытка защиты - еще не война. Разве мы пытались найти чужих и настучать им по тыкве?
        - Мы создавали Экипаж...
        - И даже успешно создали, да. На благо, не спорю. Вопрос в другом: этого ли от нас ждали чужие?
        Магазинер запыхтел.
        - Знаете, эта идея, по-моему, уже высказывалась много лет назад...
        - Не удивлен, - ответил я. - Но почему мы о ней забыли?
        Я знал ответ: потому что Экипаж работает, вот почему. Потому что в целом это хорошая идея. Да, погибли миллионы, но не за фу-фу, как в мировых бойнях прошлого, и не за иллюзии, а за то, чтобы человечество объединилось и жило на планете, разумно используя ее, а не грабя. Жило и готовилось к чему-то большему. Внутри Экипажа ослабла борьба всех против всех, любой желающий сыт, занимает достойное его способностей место и занят полезным делом, а не какой-нибудь ерундой. Нет, астероиды чужих принесли нам больше пользы, чем горя, это точно.
        Моше Хаимович не ответил мне. Я и не ждал ответа. Он был вправе счесть мой вопрос провокационным или дурацким.
        Одно только "но": жители Трои точно так же были уверены, что им будет много пользы от деревянной лошадки. А надо было притащить еще дров и сжечь дар данайцев прямо на берегу. То-то полезли бы из лошадиного брюха недожаренные ахейцы - а их на копья, на копья!..
        Да кто ж знал заранее? Нашелся было один скептик, да и того удавила змеюка.
        Сорокин со Штейницем все не шли. Чтобы отвлечься, я скачал корабельные новости - как обычно, довольно интересные. Во-первых, успешно прошел запуск очередного отсека "Циолковского" - строящегося на орбите титанического корабля, предназначенного для полета к Юпитеру. Во-вторых, был приведен в исполнение приговор бывшему вице-командиру Африканского отсека Роберту Кингуни. Трибунал не счел себя обязанным рассматривать обвинение подсудимого в торговле людьми и каннибализме, поскольку для "вышки" с исключением из Экипажа с лихвой хватило двух доказанных случаев изнасилования и одного факта получения взятки. В-третьих, песчаная буря на востоке Сахары опять нарушила график планомерного концентрического наступления на пустыню. В-четвертых, народное предприятие "Дженерал электрик" наконец-то объявило о создании дешевого электромобиля, способного проехать три тысячи километров без подзарядки.
        В-пятых, вновь и вновь обсасывались подробности Васюганского импакта - со снимками, видеосюжетами и осторожными комментариями. Этими подробностями я был уже сыт по горло.
        В-шестых, в-седьмых и в-восьмых, говорилось об очередных успехах промышленных, образовательных и культурных подразделений Экипажа. Я слушал вполуха: к хорошему быстро привыкаешь, это тебе не африканский людоед. Вот, скажем, Сахара. Сколько трудов было положено, чтобы остановить ее расширение на юг и заставить попятиться! Истребить козьи стада, превращавшие саванну в пустыню, заставить ленивых туземцев разводить не коз, а коров и овец, что гораздо труднее, вывезти часть населения, чтобы уменьшить нагрузку на саванну, объяснить оставшимся, как надо себя вести, запретить там и сям распашку земли - уже эти необходимейшие меры вызвали бунты и, конечно же, кровопролитие. А опреснительные установки на всем морском побережье от бывшей Гвинеи-Бисау до бывшего Сомали, работающие на солнечной и ветровой энергии, а хитрая система ирригации, а относительно удачные эксперименты с погодой, а "зеленое наступление"!.. Кто, кроме Экипажа, мог хотя бы поставить перед собой такую задачу? Никто.
        Далее шли скучные новости: сколько процентов земель рекультивировано в минувшем году по отношению к общей площади загубленных в доэкипажные времена сельхозугодий, сколько возведено жилья, сколько здравниц и тому подобное. Минут через двадцать к вертолету подтянулись Сорокин и Штейниц, оба хмурые. Влезли и сели. Сорокин уставился на меня с гневом и гадливостью, как полководец на дезертира. Дай такому волю - прикажет расстрелять на валу кратера.
        - Я напишу на вас рапорт, - проскрипел он.
        - Сделайте одолжение. - Какой-то бес толкал меня в бок: надо поставить на место этого долговязого скрипуна. - Могу я поинтересоваться: вы нашли что-нибудь интересное?
        - Не ваше дело.
        - Как это не мое? Я пока еще член группы... Значит, не нашли? А что хотели найти? Было в кратере что-нибудь такое, в чем вам, руководителю группы, надо было убедиться лично?
        - Молчать!..
        - Значит, не было? Что ж, пишите рапорт.
        На Магазинера Сорокин и не взглянул. Тот отдувался, пучил глаза и, как видно, пытался сообразить: чего ради я полез в бутылку? А просто так. Захотелось. Наследственный характер, если угодно. Говорят, в той жизни я тоже был не сахар, а раз говорят, значит, имеют на то хоть какие-то основания. Во всяком случае, собачиться мне тогда пришлось много, уйма времени ушла на бесполезные склоки. Иногда - с достойными людьми.
        Ничего не поделаешь - карма.
        А, чушь, обойдется. Никакого рапорта Сорокин не напишет, потому что тогда я на него тоже напишу. Дурак он будет, если напишет. Будем считать мою провокацию тестом на административные способности, а отчасти и на интеллект. Поглядим.
        Зря Магазинер смотрит. Он, может, и боится испортить отношения с начальством, да я не боюсь. И никогда не боялся, даже в прошлой жизни. Какую отповедь однажды дал Шувалову - до сих пор вспоминаю с удовольствием. Рисковал, но обошлось. Милейший Иван Иванович уважал меня безмерно, помогал много, стишки свои бездарные мне приносил - скажите, мол, свое веское слово, Михайло Васильевич! - но зачем же было пытаться мирить меня с психом Сумароковым? Это уже вмешательство в личную жизнь.
        Вмешался - получи.
        И что же Сорокин себе думал? Что раз он руководитель группы, а я в ней самый младший и по званию, и по возрасту, то мне по струнке ходить и в рот ему смотреть?
        Хрен с маслом. Буду ходить так, как считаю нужным, а в рот ему пусть дантист смотрит, для меня там нет ничего интересного.
        - Товарищ полковник, полетели, что ли? - обернулся к нам пилот.
        - Да. В лагерь.
        Полевой лагерь был развернут километрах в семидесяти от кратера на хорошей большой поляне возле речки, названием которой я не поинтересовался. Вывал леса на таком удалении не был сплошным, а начавшийся было пожар заглох сам собой - буквально за час до импакта здесь очень кстати прошла майская гроза с обильным ливнем. После катаклизма над этим участком тайги летали самолеты, разбрызгали повсюду какую-то отраву против клещей, а саперы в два счета поставили на поляне десятка два сборных домиков и столько же палаток. Интендантская служба завезла все, что надо для работы и быта, прилетел специальный борт с горой оборудования, близ речки затарахтел дизель-генератор... пошла работа!
        Люблю четкую организацию дела, да и кто ж ее не любит.
        Наша группа прибыла одной из последних. Пришлось кое-кого потеснить немного, был скандал. Мы заняли один домик на отшибе и одну палатку. Кем нас считали - ума не приложу. Ходят четверо, суют всюду носы, задают вопросы, а сами отмалчиваются... Особисты, что ли? Не похоже: в науке вроде не новички...
        Лично я видел в этой командировке познавательную экскурсию, и только. После полета в кратер сходил в полевую лабораторию, познакомился с ребятами, посмотрел их технику, попросил показать, каков в работе масс-спектрограф новейшей модели. Обещали, но потом, когда подвезут новые образцы. Подвезут, конечно. Какая бы ни была энергия удара, вся масса астероида в пыль и газ не ушла, обломков должно быть предостаточно - и земных, и неземных. Хороший метеоритчик с одного взгляда отличит, где гостинец издалека, а где кусок нашей планеты, ударом выбитый.
        По минеральному и изотопному составу можно определить тип астероида. По типу - ту часть Главного пояса астероидов, откуда, вероятно, "родом" пущенный в нас снаряд. Почти все предыдущие астероиды, использованные чужими для нашего воспитания, были взяты из внутренней части Главного пояса. Оно и понятно - ближе к нам. Чужим тоже знаком принцип экономии усилий, стало быть, они не совсем идиоты, а их могущество хотя и велико, но не беспредельно. Что еще это нам дает?
        Кажется, больше ничего. Если бы нам удалось хоть раз отследить, как чужие транспортируют астероид к Земле, если бы можно было переписать все малые небесные тела хотя бы во внутренней части Главного пояса и наладить тщательный мониторинг - тогда, глядишь, картина стала бы понятнее. К тому постепенно и идет, но задачка эта не из простых и не из дешевых.
        Опять-таки берут сомнения: почему чужие не уничтожают наши космические телескопы? Почему они не трогают автоматические аппараты, запущенные в пояс астероидов, и не мешают постройке "Циолковского"? Почему пилотируемый "Улисс", стартовавший в прошлом году к астероидам Юнона и Хигея, летит - тьфу-тьфу-тьфу - благополучно? Тут одно из двух: либо еще не пришло время дать нам по носу, либо чужие пользуются не совсем обычной схемой транспортировки малых космических тел...
        Ведь эти ребята даже наших спутников-шпионов не тронули! Ни одного. Некоторые из этих старых аппаратов - мертвые либо полумертвые железки - до сих пор нарезают себе круги по орбите. Пардон, эллипсы. А разве не проще было чужим сжечь разведывательные спутники всех космических держав, демонстрируя серьезность своих намерений? Нешто мы не поняли бы? Так ведь нет - взяли и обкидали нашу планету большими камнями, как дети...
        Стоп!.. Гипотеза дрянного мальчишки всегда была не по мне. Слишком просто, а главное, нет спасения. Дрянной мальчишка способен прислушаться только к тому, кто сильнее его, а это не мы.
        С другой стороны, дрянной мальчишка вряд ли стал бы тянуть удовольствие столько времени. Побаловался бы с небольшими астероидами, а потом столкнул бы с Землей Цереру и насладился результатом. Как ни крути, плохая гипотеза.
        Сорокин не пожелал поговорить со мною по душам с глазу на глаз - ушел в домик, даже не взглянув в мою сторону. Меня это, в общем, устраивало - пусть считает Фрола Пяткина балластом, не стоящим специального внимания. Никогда я не был ярко выраженным командным игроком, чаще получалось наоборот. Да, тянул одеяло на себя. С Миллером подчас собачился только из-за того, что он был умница и не тряпка. С подлецом Шлецером воевал, потому что он был умный подлец. А с Рихманом не собачился, потому что Рихман был фигура не моего калибра и мне не соперник. Он меня уважал, а я его и уважал, и жалел как мягкого человека. Если честно, то и презирал немного. Он в академические склоки не лез, драк не любил - а поди-ка добейся того, что считаешь единственно правильным, без хорошей драки! Таких чудес и в Экипаже нет, не то что в Академии при Шумахере и Тауберте!
        По реке, чье название я не удосужился узнать, течение все еще несло ветки, частью обгорелые, иногда целые стволы и всякий лесной мусор в изобилии. Вчера на отмели застрял труп коровы с раздутым брюхом - буренку отпихнули, чтобы плыла себе дальше в Ледовитый океан, не портя воду близ лагеря экспедиции. Человеческих трупов не проплывало, ну и слава богу. Хотя жертвы, конечно, были, и во множестве, их просто еще не успели подсчитать.
        Я мог бы остаться в Твери и располагать тем же объемом данных. Сорокин настоял: ехать всей командой. Зачем? Чтобы обозначить деятельность группы и хорошо выглядеть в глазах Марченко? Так ведь генерал Марченко небось не дурак и пудрить себе мозги не позволит, его интересует результат, а не процесс. Чем мы отчитаемся - объемом проанализированных данных? Все равно ведь не переплюнем по этому показателю Брюссельскую группу!
        Мимо меня река несла мутную воду. В мелких водоворотах кружились щепки, шишки, хвоя и прочая лесная дрянь, а я вспоминал, как мечтал в детстве о свободе - сел в лодку и плыви! По течению, ага. Куда вынесет. И это - свобода?
        Это глупость. Бездумное, хотя и приятное занятие. Любопытно, один ли я делал в детстве ошибку, путая свободу со счастьем?
        Кто-то запыхтел и затопал сзади. Магазинер не умел ходить бесшумно.
        - Напрасно вы так, Фрол Ионович, - с места в карьер начал он, утирая рот неизменным платочком и укоризненно покачивая головой.
        - Правда? - Я изобразил иронию.
        - Правда. Нам надо держаться вместе. Сорокин известный ученый, очень приличная голова...
        - Голова и у меня есть, Моше Хаимович. Полагаю, у вас тоже не бурдюк с дерьмом на плечах. В нашей группе голов хватает - нет толкового администратора.
        Кустистые брови Магазинера поползли вверх.
        - Вы хотите им стать?
        - Чином не вышел, - отрезал я. - А если откровенно - не хочу.
        - Хотите, значит, удовлетворять свое любопытство за счет средств Экипажа?
        - В точку попали, хочу. И вы тоже. Угадал?
        - Не без этого. Знаете, я тут поразмыслил немного о вашей гипотезе тонкой кишки...
        Он замялся.
        - Ну? - резко спросил я. - Что не так? Ругайте.
        - Проверить ее, на первый взгляд, проще простого, - сказал Магазинер. - Вести себя так, как будто никаких чужих нет в помине. Как будто астероиды на нас не падают. Очень скоро они начнут падать чаще и будут сопровождаться все более грозными посланиями, по сути - ультиматумами. Вот я и спрашиваю: кто позволит вам довести проверку гипотезы до конца?
        Вопрос был риторическим, но я ответил:
        - Никто, конечно же. Если проверять так, как вы сказали.
        - Вы можете предложить другой способ?
        - О том и думаю.
        - И как?
        - Головой, вот как! - рявкнул я. - Может, вы умеете иначе?
        Он отодвинулся от меня на шаг, однако не поспешил удалиться подальше от психа. Одно очко в его пользу.
        - Ну-ну, успокойтесь. - Он даже попытался улыбнуться. - Во всяком случае, желаю вам успеха. Но почему вы отбросили самое очевидное объяснение: чужие просто напомнили нам о себе, чтобы мы не расслаблялись? Потому и выбрали для удара относительно малолюдный район...
        - А почему тогда не Северную Землю?
        - Потому что считается, что наказание адекватно нашим проступкам. - Он вновь запыхтел. - А если честно - не знаю.
        - Кем считается? Впрочем, понятно. То есть вы уверены, что стоит лишь Экипажу исправить какие-то недочеты и вернуться к образцовому несению службы, как астероидная опасность сама собой исчезнет?
        - Марченко тоже в этом уверен! Нас для того и позвали, чтобы вычислить, в чем конкретно наша провинность!
        - И ради этого мы поперлись в тайгу?
        Все-таки я достал Магазинера - вместо ответа он начал махать руками и брызгаться. Теперь уже я отступил на шаг, чтобы он не заплевал меня.
        - Чего вы хотите, Моше Хаимович, - как можно учтивее спросил я, - установить истину или успокоить генерала Марченко?
        Он сразу как-то сдулся.
        - Вы знаете, чего я хочу. Не знали бы - не разговаривали сейчас со мной, а послали меня подальше, несмотря на разницу в званиях... Я же вижу. То, что хочет от нас Марченко, мы в конце концов сделаем. Вычислим и подробно распишем, кого надо взять к ногтю, кого сковырнуть с насиженного места, где затянуть потуже гайки и так далее. Дело громоздкое, но, в общем, нехитрое. А создадим универсальную модель, как такое высчитывать в дальнейшем, - вообще честь нам и хвала! Но истина...
        - А что есть истина? - подколол я.
        - Пф! Я просто хочу ее знать, господин Пилат. Даже если правы вы со своей гипотезой прямой... извините, тонкой кишки.
        Я решил оставить без внимания его оговорку. По-моему, он не ерничал, а честно запутался в словах. Бывает.
        - Признайтесь, у вас тоже есть какая-то гипотеза? - полюбопытствовал я.
        - Дозревает. Дозреет - отдам на растерзание.
        - Растерзаю, не сомневайтесь. Так мы вместе?
        - Если угодно, вот моя рука.
        И мы пожали друг другу руки.
        11. Иголка и кошка
        Соображай, что делаешь.
        Биант Приеннский
        Для прихотей одного человека всей Сибири мало!
        Денис Фонвизин
        Одна - в стоге сена. Вторая - в темной комнате. Кстати, по условиям задачи, не факт, что кошка там вообще есть. Вопрос: как искать?
        Логичный ответ: разумеется, не перебирать весь стог травинку за травинкой и не обшаривать комнату сантиметр за сантиметром, натыкаясь на стены и мебель. Любой объект, имеющий какие-то свойства, должен в определенных условиях проявить себя через них. Следовательно, задача упрощается: надо лишь создать эти условия. Если игла стальная - использовать магнит. Если не стальная - заставить кого-нибудь как следует поваляться в стогу и внимательно прислушиваться к его речевым оборотам. Завопит и заматюкается - значит, искомое найдено. Еще, конечно, можно сжечь стог и покопаться в золе, но это уж на крайний случай.
        С кошкой то же самое. Достаточно испугать животное, для чего не нужно знать исходное местоположение кошки в комнате. Она сама обнаружит себя. Короче, используй метод провокации - и не прогадаешь. Недаром он широко применяется в медицине, и не только в ней.
        Но Магазинер был прав, хотя мог бы и помолчать, вместо того чтобы изрекать банальности: кто ж позволит нам провоцировать чужих, умеющих метко швыряться астероидами? Генерал Марченко недвусмысленно дал понять: наше дело - аналитика, а не подрасстрельные эксперименты. Сорокин козырнул за нас за всех, Штейниц с Магазинером переглянулись, а я не удержался от вздоха. Значит, перебирай травинку за травинкой и ощупывай впотьмах каждый сантиметр комнаты. Тони в океане информации и пытайся связать астероидные удары с теми или иными действиями Экипажа.
        Сиречь занимайся тем же самым, над чем уже не первое десятилетие упорно бьются лучшие умы планеты. Отлично-с! Всю жизнь мечтал служить без толку аж до самого выхода в Бесперспективный Резерв! Прямо сплю и вижу!
        По правде говоря, моя работа по проекту "Клещ" тоже не отличалась особой продуктивностью. Все контрразведки мира исстари интересовались выявлением "кротов" в своих рядах, и с объединением человечества в Экипаж мало что изменилось. Поначалу отсеки продолжали конкурировать друг с другом, как будто речь по-прежнему шла об отдельных странах или блоках, и шпионаж процветал, как и прежде. Потом стали вылавливать засланцев и ренегатов, работающих на неподконтрольные Экипажу структуры. Слаб человек! Иного не интересуют ни карьерные перспективы, ни причастность к великому делу, ни даже спокойная старость с чистой совестью. Ему денег дай, прямо сейчас, и он знать ничего не хочет о происхождении этих денег. Иногда я спрашивал себя: вольется ли когда-нибудь в Экипаж все человечество без остатка? И сам же давал ответ: никогда. Асимптотическое приближение, причем достаточно медленное, - лучшее, на что можно рассчитывать.
        За год работы по "Клещу" мне, чистому аналитику, удалось вычислить одного крупного засланца. Не ахти какой успех - впрочем, мое руководство считало иначе. Сам же я полагал главным своим успехом то, что мне раз за разом удавалось удерживать это самое руководство от поспешных решений, благодаря которым деятельность конторы оказалась бы парализованной. Управленческие задачи подчас сводятся к голой математике. Мне руководство не поверило бы - оно спасовало перед наскоро сляпанной мною устрашающей математической моделью. Если подозревать всех, кто может оказаться врагом, дело остановится. Никакой враг и не мечтает о таком подарке.
        По чести говоря, моя работа была скучной. С точки зрения науки - почти ничего интересного. Меня поразило другое: Экипаж, оказывается, до сих пор имеет очень серьезных врагов! Не абстрактных врагов вообще, как то: лень, зависть, корыстолюбие и прочие человеческие слабости, а совершенно реальных персонифицированных врагов. Одно дело в чистой теории знать, что где-то еще существуют террористы, наркобароны, торговцы людьми и прочая недобитая сволочь, и совсем другое - убедиться в этом на практике. Потрясение оказалось довольно основательным.
        А кто виноват в том, что я, как и многие, воображал, что главные бои уже позади? Кто, рисуя настоящее, не поскупился на розовую краску? Департамент информации, кто же еще! Та самая контора, где служит моя Настасья!
        Может, недовольство чужих как раз и связано с дурной работой СМИ? Может, мы успокоились, начали наращивать подкожный жирок и играем на удержание счета? Это верный проигрыш.
        Вообще-то пока не похоже...
        - Вы все еще не отказались от вашей гипотезы? - спросил меня Магазинер на следующий день.
        - С какой стати? Основания?
        - Невозможность проверки.
        - Кажущаяся, - отрезал я, хотя ничего нового еще не изобрел. - Тут надо подумать.
        - А, ну думайте, думайте...
        Как только от научников поступили данные об астероиде, каменнолицый в моем присутствии Сорокин усадил меня за их систематизацию. Рутина и скука. Анализы химические, анализы изотопные, вычисление траектории астероида в атмосфере по данным опросов населения... И без того было понятно, из какой примерно области Главного пояса чужие выудили этот астероид. Что еще мог дать нам его химсостав? Не все ли равно человеку, какой кирпич упадет на него с крыши многоэтажки - простой или силикатный?
        Возражать Сорокину я, впрочем, не стал. Должен же кто-то заниматься рутиной. Она не очень мешала мне думать. А если паче чаяния в навозной куче цифр вдруг таится жемчужное зерно, то я буду первый, кто найдет его. Пусть тогда Сорокин синеет лицом от злости и таблетки глотает, имел я его в виду!
        На следующий день, завершив вчерне обработку поступивших данных и не обнаружив жемчужных зерен, я все-таки взбунтовался.
        - Долго еще мы тут будем изображать бурную деятельность?
        - Я называю это работой, - вступился за Сорокина случившийся рядом Штейниц.
        - Да плевать мне, как вы это называете! - вскипел я. - Я не с вами разговариваю, заткнитесь и пишите на меня рапорт. Я с полковником разговариваю!
        Полковник взглядом дал понять, что он-то со мной не разговаривает.
        В прежней жизни я зверел от такого отношения к себе, даже когда был трезв. Да и теперь не собирался изображать толстовца. Однако бить морды без веской причины в Экипаже не принято, а сбить тростью парики с Сорокина и Штейница невозможно, потому как нет на них париков, а у меня нет трости. Да-с, не те времена-с!
        - Опомнитесь, лейтенант! - гневно воззвал ко мне Штейниц.
        - Это вы опомнитесь! Нам поручили работу или что? Я и намерен работать!
        - А мы, по-вашему, что делаем? - белея лицом, взвыл Штейниц. - Отдыхаем?
        - Вы? По-моему, вы только и делаете, что поддакиваете полковнику Сорокину и бродите за ним, как собачонка. А он имитирует деятельность, потому что не знает, с какой стороны взяться за дело. Надеется, что его осенит. Спросил бы лучше у кого-нибудь!
        - Да вы пьяны! Ну-ка, дыхните!
        Это уж было слишком. На миг вспомнилась мне та паскудная история, когда я, рассвирепев от полученной отповеди, побил деревянным болваном для париков соседа моего садовника Штурма и всех его домочадцев и гостей числом восемь. Свирепость моя простерлась до того, что от меня спасались, с воплями выпрыгивая в окна - благо, первый этаж. Кончилось худо: явилась полиция и крепко меня помяла. Одолели шестеро одного! Ничего, кроме сплошных неприятностей, я и теперь ждать не мог, но собой уже не владел. Проклятый характер!
        Хук правой повредил мне кожу на пальцах, а Штейницу - нос и губы. Коротко вякнув, майор опрокинулся. Магазинер заверещал и бурно заколыхался, Сорокин побледнел и начал оглядываться. Ох, как хотелось мне добавить еще и Сорокину, пока было время! Но я сдержался. Во-первых, на сей раз я не был пьян, а во-вторых, помнил, как на меня тогда накинулись вызванные Штурмом полицейские. Крепкие попались ребята, в окна от меня не прыгали и отличались большой настойчивостью. Кровью потом харкал.
        Со стороны домиков ко мне уже бежали служивые.
        Потом не было ничего интересного. Драться с толпой я не стал, мне заломили руки, Штейниц плевался, утирал разбитую морду и сквернословил по моему адресу, а Сорокин своей властью посадил меня под арест в одной из палаток. Часа через два я начал подозревать, что слегка погорячился, и начал прикидывать варианты.
        Дисциплинарное дело? Вероятно. С другой стороны, не хотел бы я оказаться на месте Сорокина. Только-только получить группу и допустить в ней склоку с мордобоем - за это, как правило, по головке не гладят. Административная бездарность в руководителях не приветствуется. Генерал Марченко будет разочарован. Он даже может расформировать группу. А я с моей версией об избытке дутой старательности Сорокина при отсутствии у него то ли мозгов, то ли желания напрячь их, только поспособствую такому решению.
        Нужно ли это мне? Нет. Точно нет. В кои-то веки попалась действительно интересная и масштабная задача - и вот наМГ тебе! А кто виноват?
        Не я. Не только я. А накажут всех, причем меня - сугубо.
        Если разобраться, накажут за то, что на самом деле я не Фрол Ионович Пяткин. Я только называюсь так.
        Но кому, спрашивается, это интересно? И кому я могу поведать правду, не попав психиатрам в лапы?
        Еще через какое-то время пришел Магазинер. Я слышал, как он отдувался после ходьбы, как часовой при входе остановил его и как Моше Хаимович зашуршал какой-то бумажкой, вслед за чем отдернулся полог палатки.
        - У вас потрясающая способность избегать неприятностей, - изрек Магазинер, пропихнув себя внутрь и по-совиному тараща в полутьме глаза.
        - Зачем вы здесь? - неласково спросил я.
        - Собирайтесь. Вам поменяли место заключения. Будете сидеть там, где спите.
        - В нашей палатке?
        - Да.
        Ну понятно... Сорокин хоть и полковник, да тут свое начальство есть, и занимать надолго чужую палатку оно не позволит. А после инцидента с мордобоем плевать этому начальству на особую миссию нашей группы... И тем не менее я сказал:
        - Очень любезно со стороны полковника... А как же вы? Держать арестованных вместе со свободными не полагается.
        - Не хватало еще обременять людей постройкой для вас специального помещения! Ну, чего вы ждете? Особого приглашения?
        - Его.
        - Дождетесь, что к вам применят силу... Вы от кого произошли? От общего предка с обезьяной?
        - Мал был, не помню. Думаю, что от папы с мамой.
        - А я было решил, что от брака медведя со сколопендрой. Шучу, шучу, не надо напрягаться... Идемте.
        Напрягаться я и впрямь не стал. Не скажу, что мне понравился Магазинер, но было в нем, уроде таком, что-то притягательное. Даже в вывороченных губах и вечных слюнях в углу рта. Се человек. Не помесь робота с сушеным богомолом, как Сорокин, и не оловянный солдатик, как Штейниц. Чем больше я общался с ними, тем меньше верил в то, что фабрикуемый Экипажем человеческий тип может решить загадку чужих. Разве что случайно, если вдруг очень сильно подвезет. А если нет, то и Сорокин, и Штейниц благополучно упрутся в тот же тупик, в который уже давно уперлись лучшие умы Экипажа, не первое десятилетие почем зря бьющиеся над проблемой. И самое печальное - Сорокин и Штейниц смирятся с этим.
        Самое противное заключается в том же.
        А ведь так и будет. Знаю. Вижу.
        И вся надежда - только на отклонения от нормы вроде Магазинера и меня.
        Интересно, какого рожна имел в виду Магазинер, когда велел мне собираться? Мои личные вещи я обрел только в нашей с ним палатке. Что собирать-то было? Собраться с духом - и то не надо, когда возвращаешься домой из узилища. Часовой у входа больше не волновал меня. Я сразу пал на складную кровать и включил свой комп. Почитаю, подумаю. В конце концов, было ли у меня время ознакомиться с наработками моих предшественников? Почти нет. А изобретать новые велосипеды лучше всего тогда, когда уже хорошо знаешь, как устроены старые.
        Магазинер ушел, хмыкнув напоследок. Мой "Алдан-приз" прошлогодней модели с легким шелестом развернул рулонный экран и несколько напряженным голосом храброго труса сообщил, что готов к работе. Обычно я настраиваю голосовой интерфейс в режим "Планше" - он мне приятнее всех других литературных слуг. Не Санчо испанского идальго, не Осип малороссийского петербуржца, не Фигаро французского шпиона и, уж конечно, не Пятница шпиона британского, а именно Планше. Его порой нужно понукать, но он не выдаст, не сплутует, не вставит когда не надо предерзкую реплику, не надоест советами и не решится мыслить за господина.
        На затвердевшем экране появилась картинка: Планше в заплатанных штанах стоял на мосту и плевал в Сену, любуясь на разбегающиеся круги.
        - Верблюд, - сказал я ему. - Кончай филонить. Дело есть.
        Часовой заглянул в палатку и, уяснив, что я не к нему обращаюсь, исчез.
        Нарисованный Планше перестал плевать и весь обратился в слух. Теперь он был одет куда лучше и носил значок лейтенанта парижской полиции - на службе, мол. Не хухры-мухры.
        - Понизь себя до сержанта, - сказал я ему. - Наглец.
        - Как вам будет угодно, сударь, - с поклоном ответствовал Планше, принимая более скромный облик.
        - То-то. Скачай все данные по столкнувшимся с Землей астероидам, которые были обнаружены либо хоть как-то зафиксированы до столкновения. Дай мне реконструкции орбит. Работай.
        В руке Планше объявился сачок для бабочек, и с этим сачком он гонялся по всему экрану за связным спутником, растопырившим солнечные батареи, как крылатое насекомое. Ну ясно: если в окрестностях Васюгана и были наземные ретрансляторы, то теперь они, конечно, повалены все до единого, связь возможна только через спутник... Ага, поймал!
        Спустя полминуты я получил требуемое. Из столкнувшихся с Землей астероидов лишь пять - меньше четверти их общего количества - наблюдались до падения. В том числе и тот злосчастный - лос-анджелесский. Еще три астероида попали на снимки, но были обнаружены на них уже после столкновения с Землей. Итого - восемь. Все равно мало, но больше, чем пять.
        Впрочем, я скоро убедился, что для кое-каких соображений и этого достаточно. Семь из восьми космических снарядов пришли из околосолнечной области неба - не далее тридцати градусов от Солнца. Лишь один сильно выбивался из этого правила.
        - Планше! Данные о траекториях всех астероидов в атмосфере и о поясном времени в точке падения на момент импакта, живо!..
        Я оказался прав. Список "околосолнечных" пополнился еще восемью астероидами. Почти все они подлетали к Земле более или менее со стороны Солнца. Я никогда не стажировался ни в одной астрономической обсерватории, специализирующейся на малых планетах, но тут и ребенку было понятно: заблаговременно обнаружить такие тела с Земли чрезвычайно трудно.
        Значит - что?
        А то!
        Я едва дождался Магазинера - он заявился в палатку лишь с темнотой. Служба, видите ли. Вахта. Но и я не терял времени даром.
        Ничего я ему не сказал - ждал, пока он отдышится и оботрет платочком рот. Он сделал это и спросил:
        - Вы готовы принести извинения?
        - Штейницу или обоим? - поинтересовался я.
        - Штейницу. Сорокин, я полагаю, решил пропустить мимо ушей ваши дерзости в его адрес.
        - А он умнее, чем я думал... И что перевернется в Мироздании, если я извинюсь?
        Магазинер вздохнул не то притворно, не то искренне.
        - Завтра утром будет борт на Томск. Оттуда уж сами доберетесь до столицы.
        - Понятно... Я исключен из группы?
        - Сорокиным? - Магазинер фыркнул, разбрызгав слюну, и вновь принялся утираться. - Не порите чепухи. До поры до времени вы еще член группы, а там - как наверху решат. Но работать в коллективе вам нельзя, вот Сорокин своей властью и усылает вас подальше. Правильно делает, между прочим.
        - Из этого следует, что мне не возбраняется работать в одиночку?
        - Это уж как вам будет угодно...
        - А если я не извинюсь?
        - Уф-ф! - Выпучив глаза, Магазинер устремил взгляд к потолку палатки, где возле источника света трепыхалась ночная бабочка да барражировало несколько ранних комаров. - Боже, как же мне надоели эти юные умники! Каждый второй - зверозубый. Чего вы добиваетесь, хотел бы я знать. Вам непременно нужно, чтобы делу был дан официальный ход?
        - Сорокину этого тоже не нужно, - заметил я.
        - Верно. Верно, черт вас побери! Он сегодня полдня Штейница уламывал, а для чего, я вас спрошу? Для себя? Ага. Для дела!
        - Для себя тоже, кстати.
        - Одно другому не помеха. Нельзя допустить, чтобы группу расформировали, а так и случится, если дело дойдет до Суда Чести. Ведь дойдет? Вы ведь именно этого и потребуете?
        - Не исключено.
        - Ой, не заговаривайте мне зубы, Фрол Ионович! Потребуете. По глазам вижу. И аргументацию вашу знаю, слышал. Суд врежет всем - мне меньше, чем другим, а вам больше. Так вы будете извиняться?
        - Подумаю.
        - Долго думать собираетесь?
        - До завтра.
        Бормоча себе под нос "ну и черт с вами, мое дело сторона", Магазинер ощупал складную койку, не решаясь, как видно, без этой процедуры доверить ей свой вес. Но после нее все-таки решился, доверил. Койка прогнулась, заскрипела, но выдержала.
        - Устали, Моше Хаимович? - с деланым участием спросил я.
        - Вам-то какое дело? - окрысился он, однако сейчас же сбавил тон: - Ну, не без этого... Прорва материала, а толку нет. А главное, Сорокин привык думать на ходу, как перипатетик...
        Он запыхтел, а я представил себе потешную картину: длинный и сутулый, как старый гнутый гвоздь, Сорокин вышагивает по лагерю, спотыкаясь об оттяжки палаток, сует повсюду нос и вовсю изображает мыслительную деятельность, временами переходящую в монолог, а за ним неотступно следуют гвоздь покороче - Штейниц и клизма патрубком вверх - Магазинер. Он ждет от них дельных соображений, а все кончится тем, что наберет эта братия прорву данных, подвергнет их головоломной математике и опять получит пшик. За то время, что я ждал Магазинера, мой Планше составил мне подборку разных методов математической обработки такого рода информации. Среди них попадались новые и очень остроумные, а в одном случае я даже восхитился бы автором метода, если бы он дал нам хотя бы намек на путь, коим есть смысл двигаться дальше. Но увы.
        - А я кое-что накопал, как мне кажется.
        Магазинер сразу оживился.
        - Покажете?
        - Сколько угодно.
        - М-м... а можно ваш комп сюда? - попросил он. - Вставать не хочется, ноги болят.
        Уважительная причина. Помню, как сам мучился тогда, в той жизни, как мешали мне жить язвы на ногах... Врагу не пожелаю. То есть, тьфу, о чем это я? Врагу-то как раз пожелаю. Но только врагу.
        Увидев на экране Планше, Моше Хаимович прыснул и сказал, что лично он предпочитает джинна из бутылки: исполнителен, хоть и дубина. Ну, каждому свое.
        Выведя на экран орбиты, я в немногих словах изложил то, что у меня накопилось.
        - Это не может быть случайностью. Глядите. Чужие волокут - пока неважно как - свои снаряды из Главного пояса внутрь земной орбиты и бьют нас уже оттуда. Так бывает не всегда, но очень часто. Это не может быть случайностью, это тактика. Не удивлюсь, если окажется, что нас бьют не со стороны Солнца лишь тогда, когда хотят наказать за что-то в самом срочном порядке. В остальных случаях чужие делают все, чтобы мы не отследили снаряд с Земли.
        - Я бы на их месте поступал точно так же, - проворчал Магазинер. - Но вывод?
        По-моему, он уже догадался.
        - Нет худа без добра, - сказал я. - Что не обнаруживается с земной поверхности, то можно обнаружить с высокой орбиты. Что мы и пытаемся делать. Нас побуждают развивать космические программы. Просто-таки вынуждают. А мы еще удивляемся тому, что чужие не трогают наши космические аппараты! Вот вам и первый мой вывод. Нас бьют не только за конкретные провинности. Нас также бьют за леность и инертность мышления, за присущее миллионам землян желание никогда не выползать на свет из норы...
        - Или мало-помалу выживают с планеты, - сказал Магазинер. - Я понял вас, понял. Но тут есть и другое объяснение. Сначала мы строим и запускаем все более совершенные беспилотники, чтобы отслеживать летящие к нам астероиды, потом посылаем в астероидный пояс, а заодно уж и на планеты, людей, далее начинаем мало-помалу экспансию, в нормальных условиях не позарез нужную и не шибко срочную, а нас то и дело подгоняют, швыряя в нас камешки. В конце концов мы нарабатываем достаточный опыт, создаем машинерию, позволяющую нам уйти с Земли хоть всем Экипажем, и уходим, что чужим и требуется...
        - Переселяемся на Марс? - фыркнул я.
        - Вероятно, гораздо дальше. Там увидим. Нам покажут, куда.
        - Вы серьезно?
        Он криво усмехнулся.
        - Почти. Вы скажете: подобной космической программы не выдержит никакая экология. А я допускаю, что чужим это и надо. На что чужим наша растительность, наши животные, наш воздух? Вряд ли они люди или даже гуманоиды. Быть может, они дышат тем, чем у нас травят лесных вредителей?
        - Почему бы тогда им не уничтожить нас одним ударом? К чему этот долгий и мучительный процесс?
        - А гуманизм?
        - У негуманоидов?
        - Ну, знаете, это уже казуистика...
        - Возможно, - сказал я. - Как гипотеза, сойдет. Только мне кажется, что вы изобретаете бормашину, в которой крутится не сверло, а пациент. Ответ должен быть проще.
        Моше Хаимович хрюкнул. Наверное, ему понравилась моя аналогия со странной бормашиной. Мне бы она не понравилась. Насколько люди все-таки разные!
        - Проще - это вроде вот этой вашей идеи? - спросил он. - Ну допустим. Кстати, а вы не боитесь, что ее присвоят другие?
        - Нет, - отрезал я.
        - Хм... почему?
        - По трем причинам. Во-первых, я пока еще член группы и обязан работать на команду. Во-вторых, идейка настолько тривиальна, что наверняка кто-нибудь додумался до нее гораздо раньше меня, проверьте...
        - Обязательно проверю.
        - А в-третьих, это не ответ на вопрос, который перед нами поставлен, а так, зацепка.
        Магазинер попыхтел немного.
        - Не представляю, как эта зацепка может работать на вашу гипотезу тонкой кишки...
        Он был не прав. Я сейчас же возразил в том смысле, что эта зацепка работает на значительную часть гипотез, с коими мне удалось ознакомиться, и лишь гипотезу конкуренции она, пожалуй, опровергает. На кой черт чужим делать нас сильнее, а не слабее?
        Мы еще долго препирались.
        12. Экипаж планеты всей
        История так же, как и познание, не может получить окончательного завершения в каком-то совершенном, идеальном состоянии человечества.
        Фридрих Энгельс
        Извинение я сочинил в духе моей стародавней отписки Генкелю - не извинение, а сожаление о случившемся. При желании его можно было понять и так: сожалею, мол, о том, что злая Судьба свела меня с таким болваном, которого приходится бить по голове. Но Штейниц не Генкель, он сделал вид, что все в порядке, хоть и грыз меня глазами по-волчьи. То-то. По части владения словом ты со мной не спорь, немецкая харя, я всегда могу извиниться так, что не мне будет обидно, а тебе. Твой прапрапрадед еще сперматозоидом не был, когда мною зачитывалась вся Россия. Да, признаю: много было у меня ошибок в науке: и во флогистон я верил, а Ньютону не верил, и с атомарной теорией напутал изрядно, и считал возможным плавание через Северный полюс без ледоколов, да только я не посрамил своих предков, а ты посрамил. Куда тебе до тех немцев, что в стенах Академии, бывало, кулаками махали не хуже русских! Овца ты в наморднике Устава. А еще кадровый военный!
        В состоянии внутреннего торжества я отбыл на вертушке в Томск и с высоты еще раз имел возможность полюбоваться на свежий кратер. Размеры его впечатляли. С точки зрения всей планеты, это, конечно, сущий пустяк, комариный укус, не влияющий ни на тектонику, ни на климат, да и на географию повлиявший весьма незначительно. Подумаешь, возникнет еще одно таежное озеро, когда яма наполнится дождевой и грунтовой водой! Эка диковина!
        Кораблю - тьфу. Это его Экипажу такая диковина неприятна.
        Я вспомнил, что так и не поинтересовался, скольких людей убил этот "комариный укус", и досадливо дернул щекой. Мысль была посторонней. Подсчет трупов не скажет ничего нового о целевой программе чужих, можно лишь предположить, что на сей раз мы проштрафились не так уж сильно. Что и без подсчетов более или менее понятно.
        Я не жалел об отъезде. С Сорокиным и Штейницем каши не сваришь, тут и спорить не о чем. Не те люди, и понятно, почему не те. Какое подразделение Экипажа отдаст по первому требованию лучшие мозги? Нет в природе таких дураков. Генерал Марченко сглупил, поверив рекомендациям. Или, что вернее, с самого начала отбросил мысль о возможном успехе нашей группы. Почти наверняка так и было. Обычное дело: ему приказали сверху, он распорядился и курирует, потому как приказ не хрен собачий. Не будет результата - с него не спросят, будет результат - о, приятная неожиданность! Как хорошо быть генералом! Я бы поменялся с ним местами...
        Нет, не поменялся бы! У меня задача, от которой захватывает дух, кипят мозги и верещит что-то в области простаты. Продвинусь вперед хоть на микрон - уже восторг! Мучения, с какими дался этот микрон, перед ним ничто. Такая работенка выпадает раз в жизни.
        И я найду решение. Как минимум - нащупаю путь к нему. Или сдохну. Клянусь.
        А Магазинер - союзник?
        Над этим я ломал голову вчера, продолжал ломать и сегодня. Конечно, мозги у него есть. Кажется, он понял, что в смысле начинки головы я тоже не Винни-Пух. Пожалуй, в отношениях с ним мне стоит сдерживать эмоции - кто же еще, кроме него, будет снабжать меня служебной информацией? Сорокин? Штейниц?
        Вертолет доставил меня на летное поле и тут же отбыл. Здание аэропорта пострадало, в общем, несильно, рабочие заканчивали стеклить его заново. Рейсы, как я мигом узнал, еще вчера вошли в нормальный график, толпы пассажиров успели рассосаться.
        Как будто ничего и не произошло... Потока беженцев из Томска не наблюдалось, люди не потеряли голову, Экипаж оставался Экипажем. Кто-то рысцой спешил на регистрацию, кто-то жевал пирожное в кафетерии, приятный женский голос вещал насчет отправления и прибытия самолетов, в углу притулилась группа перспективных резервистов с рюкзачками - этих ребят явно ждала заброска в тайгу для испытания на выживание. Кто из них альфа? Ага, вон тот. А кто бета? Сразу и не поймешь. Как правило, беты в глаза не бросаются. Страдают из-за этого, переживают, а на самом деле они просто умнее, хоть и не понимают этого. Их беда, и их счастье.
        В офицерской кассе я предъявил командировочное удостоверение и, получив билет, выразил удовольствие: рейс удобный, прямо хоть сейчас на регистрацию. Миловидная блондинка в окошке кассы посмотрела на меня с любопытством и, по-моему, с завистью. Ее взгляд спрашивал: "Вы оттуда?" Я был причастен к великим и грозным событиям, а ей - сидеть в стеклянном скворечнике и улыбаться всякому, кто подойдет. Досадно, понимаю. Может, когда-нибудь и случится из ряда вон выходящее чудо - Экипаж сумеет обеспечить каждого интересной службой, но не сейчас. В наше время все еще надо напрягаться, тянуться вверх, ночей не спать, а подчас и о личной жизни забыть на годы, чтобы получить шанс прожить не только полезную, но и интересную жизнь, а кому лень мучить себя, тот сидит в скворечнике. Справедливо? И да, и нет. Полезно? Да, но с оговорками. Вряд ли эта милашка довольна своим местом службы, а что хорошего, если в Экипаже есть недовольные? Прочность структуры определяется качеством ее элементов, и дееспособность, кстати, определяется тем же, а люди есть люди. И что теперь - ругать школу и наставников, не сумевших
поднести огонек к "факелу, который надо зажечь"? Так ведь не со всяким проходят эти штуки. Вон в Австралии преобладают нормальные племена аборигенов, но есть, говорят, в принципе необучаемые. Они мирные, и их не обижают, но куда ж таким в Экипаж?! Своих долдонов хватает. Балласт - это проблема.
        В самолете мне досталось место у прохода. Ну и ладно: я собирался немного поработать, а не пялиться в иллюминатор на поля, леса и облака. Справа от меня поместилась мамашка с дочкой лет пяти - рядовой необученной III ранга. Сейчас же после набора высоты рядовая необученная взобралась коленками на кресло, прилипла носом к стеклу и восторженно заойкала. Наверное, в первый раз поднялась в воздух.
        Мне они мешали, но обе были в своем праве, особенно малышка. Я решил, что давить на мамашу, чтобы утихомирила дочь, было бы слишком жестоко. В этом или следующем сентябре девчушка узнает, что такое начальная школа и дисциплина, все более жесткая год от года, сдавливающая, как испанский сапожок. Пусть резвится третьеранговая, немного осталось.
        Расположив на откидной полочке комп, я углубился в работу и очень скоро перестал слышать все посторонние звуки - стюардессе пришлось даже потрясти меня за плечо, чтобы спросить, пищу какой кухни я предпочитаю в полете - европейской, индийской, японской или, может быть, мексиканской? Отрывисто поблагодарив, я ограничился стаканом дынного сока. Задача манила. Может быть, она и не имела прямого отношения к той задаче, что поставил генерал Марченко, - все равно я был намерен решить ее. А если окажется, что ее уже кто-то решил до меня и что я увлеченно изобретаю велосипед, - не страшно. Я-то знаю, что новоизобретенные велосипеды иногда бегают ничего себе.
        Итак. Большинство астероидов чужие насылают на нас изнутри земной орбиты. Эти астероиды довольно точно "калиброваны", среди них нет ни стометровых, ни километровых. В Главном поясе тел трехсот-четырехсотметрового размера сколько угодно, но внутри орбиты Земли довольно мало, причем боМГльшая их часть была открыта еще в доэкипажные времена. Что из этого следует?
        А вот что: чтобы обстреливать Землю преимущественно со стороны Солнца, чужие должны заранее оттранспортировать некоторый запас подходящих астероидов на подходящие орбиты. Вопрос: наблюдали ли мы такую транспортировку?
        Ответ однозначен: нет.
        А могли ли наблюдать в принципе?
        Чисто математически задачка была простейшей, но мне пришлось изрядно повозиться со сбором данных для расчета. Ответ обескуражил: вероятность того, что астрономы заметили бы транспортировку хотя бы одного астероида внутрь орбиты Земли в наименее благоприятном для нас случае, превышала восемьдесят пять процентов. Реально же она наверняка была еще больше.
        Интересное кино! Чисто статистически мы должны были уже не раз наблюдать астероидную транспортировку, но не наблюдали. Случайность? Не очень-то я верю в такие случайности... Даже если предположить, что чужие нарочно припудривают астероиды угольной пылью перед транспортировкой, это не сильно меняет дело - космическая группировка инфракрасных телескопов тоже довольно внушительна.
        Время летело незаметно. Один раз мне пришлось встать, чтобы выпустить ребенка с мамашей сходить пи-пи, и еще раз меня потревожила стюардесса, мягко попросив пристегнуться перед приземлением.
        - Что? Уже?
        - Снижаемся. - Она мило улыбнулась.
        Как по команде, самолет начало слегка потряхивать, а в ушах у меня заложило. Ну, приехали... Я велел Планше выключить комп, пристегнулся и огляделся. Справа в иллюминаторе висел облачный кисель, а слева через проход сидел какой-то тип невзрачной внешности и с интересом меня разглядывал.
        - Работаете? - Он закивал, выражая целую гамму чувств: и всяческое одобрение моему трудолюбию, и легкое сочувствие. Хотя это я мог бы посочувствовать тем, кто даром потерял четыре часа.
        - Уже нет, - сказал я, игнорируя некоторую бесцеремонность вопрошавшего.
        - В Тверь летите?
        Странный вопрос. Рейс вроде не на Калькутту.
        - А вы нет?
        - В Берлин, а оттуда в Потсдам и Фрайбург, - жизнерадостно сообщил мой попутчик. - Если там не повезет, тогда в Дюссельдорф и далее в Вессель, но это уж совсем наудачу, шансов там почти нет. В Твери у меня пересадка. Час жду - и в Европейский отсек!
        Он так и подсигивал в кресле - видно было, что ему не терпится поскорее оказаться в упомянутом отсеке. А что он в Весселе забыл? Кто таков? Турист-отпускник? Не похож на праздного ротозея. Вон глаза-то как горят - небось фанатик какого-нибудь дела.
        Я таких уважаю, пока они меня не трогают. В некотором роде я и сам такой. Если бы не прозвучало "Вессель", я бы ограничился пожеланием ему счастливого пути и всяческих удач.
        - Дела? - спросил я.
        - Научная командировка. Хм... за свой счет. Я историк.
        Тогда понятно.
        - Хочу найти в архивах Потсдама или Фрайбурга хоть какое-нибудь упоминание о службе Ломоносова в прусских войсках, - скромно потупив глаза, признался мой попутчик.
        Так.
        Жизнь горазда на выдумки - иной раз ударит пыльным мешком по голове тогда, когда не ждешь. Как будто специально выбирает такие моменты.
        Были эпизоды той моей жизни, при воспоминании о которых меня до сих пор охватывает ярость. Прусская муштра - один из них. Ох, с каким удовольствием я встретился бы в тихом месте с тем вахмистром, что лупил меня палкой! Пусть даже он был бы с палкой, а я без - это ему не помогло бы. Просто жаль, что тот пруссак давно помер.
        - А при чем тут Фрайбург? - спросил я. - Насколько мне известно, Ломоносов служил в крепости Вессель, откуда и сбежал.
        - О! - просиял мой попутчик. - Вы историк?
        - Ну что вы. Просто любитель-дилетант. Так при чем тут Фрайбург?
        - Ну как же! - Он даже руками всплеснул. - Германские армейские архивы! Они там. В основном, правда, по двадцатому веку и по нашему, но и по более ранним временам кое-что есть. А военно-исторический архив - в Потсдаме. Очень и очень многое до сих пор не оцифровано, так что придется копаться в бумагах самому. Вы представляете - найти имя Ломоносова в какой-нибудь пыльной ведомости на выдачу казенных сапог!
        - Ну и зачем это надо? - спросил я, переждав приступ его восторга и пожав плечами. - Допустим, найдете. Хотя вряд ли. Долго ли пробыл Ломоносов в прусских рейтарах? Да и кто он такой для пруссаков - Мольтке или Гнейзенау, что ли? Кому интересны его сапоги?
        - Я не верю, что найду что-нибудь. - Он подмигнул. - Но я буду искать со всей тщательностью. Все архивы перерою. И вот когда ничего не найду, поставлю вопрос: а служил ли Ломоносов на самом деле в прусской армии?
        - То есть как так? - У меня едва челюсть не отпала. - А что вы скажете насчет "Академической биографии" Веревкина?
        - Составленной на основе ломоносовских слов, не так ли? - Он еще раз подмигнул мне с самым заговорщицким видом. - Кто и где зафиксировал факт взятия Ломоносова на прусскую службу? Кто видел, как он бежал из Весселя? Подробности бегства чересчур уж живописны, хоть роман пиши. Но где официальные документы? Где хотя бы свидетельства очевидцев? Историк должен опираться на независимые источники, а они в данном случае отсутствуют. Убежден: эпизод с прусской солдатчиной - выдумка самого Ломоносова. Я разрушу этот миф.
        - Зачем? - заморгал я.
        - Истины ради.
        Немногим удавалось меня ошарашить. Этому - удалось. Я смотрел на него в великом изумлении. Фанатики существовали всегда, и многие из них страдали словесным недержанием. Пожалуй, этакий мифоборец и впрямь был способен перерыть всю немецкую военную писанину, накопившуюся со времен Альбрехта Медведя и Барбароссы, чтобы, не найдя ничего, радостно возопить: "Ну вот, что я вам говорил!" Старатель выискивает в породе крупицы золота и радуется, когда найдет, - а этот мечтает перелопатить великую гору породы и не найти ни одной крупицы. Бывают же такие особи!
        - Только вы - тс-с, ладно? - Он приложил палец к губам. - Это пока секрет.
        - Пожалуйста, пожалуйста... Но чем же тогда Ломоносов занимался столько времени, если не служил у пруссаков?
        - Во-первых, еще неизвестно, сколько времени, - с готовностью ответил он. - Но это так, к слову. А по существу ответ вот какой: он улаживал свои отношения с немецкими девками. Пардон, барышнями. На одной он женился, но были и другие - возможно, даже с детьми от него, как Елизавета Цильх. Не зря же он ушел из Марбурга тайно. Немецкие бурши жили так, как будто завтра им помирать, то есть на всю катушку, а легкомысленных девиц, знаете ли, и в лютеранской стране хватало. Ну и чего же вы хотите от здоровенного русского детины с нормальными мужскими инстинктами? Потом-то, конечно, пришлось расплачиваться - талерами, да-да. Наш архангельский мужик, знаете ли, уже тогда метил во дворянство и желал иметь по возможности "чистую анкету". Во избежание всевозможных некрасивых случайностей. Полагаю, другие фрейлейн, на ком он не женился, получили от него некоторую денежную компенсацию...
        - Из каких шишей? - перебил я, не зная, смеяться мне или заорать на придурка. - Я... Ломоносов был тогда по уши в долгах...
        - А работа на шахтах в качестве пробирера? А весы Генкеля, которые он, в конце концов, конечно же, продал? Научный инструмент, ценная вещь... Вам плохо? Позвать стюардессу?
        - Нет, - выдавил я. - Все в порядке. А что?
        - Лицо у вас красное.
        - Это от скачков давления на психику. Пройдет.
        В чем христианская мораль безусловно права, так это в том, что грешно обижать убогих. Наверное, я и вправду побагровел, однако без особого труда удержал себя в границах благопристойности. Знал бы этот юродивый, с кем разговаривает!
        А хоть бы я и сказал ему - что толку? Не поверит. В немецких девок верит (и правильно, кстати), а в реинкарнацию нипочем не поверит. Не поверит и в то, что мне тогдашнему и в голову бы не пришло откупаться от Греты, Хельги, Марты, Кэтрин и прочих бюргерских дочек, не говоря уже о крестьянках. В прусских вербовщиков - сукиных сынов, каких мало! - он не верит, а в благородство нищего студиозуса верит. Документ ему нужен! Бумага на выдачу сапог и подштанников. Если и впрямь найдет что-нибудь - загрустит.
        А не найдет, так выставит свою теорию на всеобщее обозрение и будет носиться с нею, как с писаной торбой, отмахиваясь от тех, кто резонно возразит: мол, отсутствие документов ничего не доказывает. Ему уже все ясно! Эх, убогий! Прусский вахмистр тебя фухтелем не лупил - он бы вылупил из тебя всю дурь! Пруссаки это хорошо умели.
        Лайнер коснулся бетона и побежал, чуть-чуть содрогаясь. Девчонке справа понадобился пакет. Сосед слева, к счастью, замолчал - видно, высказал наболевшее и успокоился, как слуга царя Мидаса. Черт с ним. А хорошо, что он занимается изысканиями за свой счет...
        Лайнер подрулил к гофрированной кишке пассажироприемника, и я навсегда расстался с ученым энтузиастом. Пусть себе летит в Германский суботсек, пусть роется в тоннах и тоннах бумажек, касающихся всяких Гансов, Фрицев и Паулей, разыскивая одного-единственного Михайлу и боясь его найти. Его проблемы. Мое контуженое настроение понемногу улучшалось. В вагоне, что вез меня из аэропорта в столицу, я совсем пришел в себя. День клонился к вечеру - настоящий теплый майский день, - и мелькали за чисто вымытым окном деревья в зеленом пуху. Природа просыпалась, и не было ей дела до того, что где-то за четыре тысячи километров отсюда ее стукнуло небесной горой. Ерунда, укол. Да и люди, в общем, не нервничали. В середине вагона компания студентов, забыв о катаклизме, с удовольствием распевала под гитару песни - чуть-чуть хулиганские, но отменно веселые. Все были облачены в стандартную форму Экипажа, без глупейшей реликтовой манеры выделиться хотя бы одежной и побрякушками, если больше нечем. Кое-что из их вокального репертуара я и сам певал в их возрасте в таких же компаниях. Помню мое удовольствие от того
факта, что высшее образование в Экипаже преимущественно смешанное, а не раздельное по полам. И с Настасьей я познакомился в такой же компании.
        Не будь воспоминаний о прошлой жизни, дрожал бы я, наверное, с непривычки видеть рядом с собой противоположный пол, и глупо мычал, мучительно пытаясь отклеить язык от неба. Но вместо этого был смел и нравился девчонкам, хотя играть на гитаре так и не научился, да и пел погано. Зато с охотой сочинял тексты новых песенок. Ямбами. Возможно, немного тяжеловесными, однако же некоторые из моих сочинений утвердились в студенческом фольклоре. Не меньший повод гордиться собой, чем очередная ода да гонорар в две тысячи рублей от щедрот матушки-государыни. Медными деньгами. На двух подводах.
        Чудесное было время - я имею в виду студенчество. Впрочем, и теперь не хуже, хотя и несколько иначе. Всякому возрасту - свои гормоны и свои развлечения.
        Судя по времени и ландшафтам за окном, ехать оставалось всего ничего - не было смысла включать комп. Я ощущал страстное желание работать. Даже выпить не хотелось - только вкалывать и вкалывать. До квадратной головы и гулкого звона в оной. Что есть поставленная задача? Препятствие на пути к дальней цели. Надо его устранить. И чем препятствие непреодолимее, тем интереснее его устранять. Кому не нужны масштабные задачи, тот пусть метет улицы, мастерит табуретки или вышивает крестиком.
        Сорокин? Штейниц? Чепуха, мелочи бытия. В этой жизни Экипаж чаще всего гладил меня по шерстке, не то что в прежней. Тогда и Экипажа-то никакого не существовало и существовать не могло, в том-то и был весь трагизм. Тогда мне приходилось брать глоткой, интригами, лестью сильным мира сего, а подчас и кулаками - и все равно результат чаще всего получался жалкий. Сколь много времени было потрачено на борьбу! Сколь многого я не успел! Как вспомню, так аж зубы ломит.
        Экипаж дал мне все. Он большинству людей дал все. И окна чистые, и лица счастливые, и поезда ходят без опоздания, и мысли людей не всегда заняты суетой, а если подчас встретится человек, обильнее других наделенный материальными благами, то каждому ясно: этот - заслужил. Потому что иначе и быть не может. Иначе - прилетит еще один астероид и натворит дел. Может быть, убьет обладателя неправедного богатства и влияния, или его близких, или тех высших офицеров, кто допустил такое непотребство. Еще хуже, если он убьет миллион-другой ни в чем не повинных людей. Это чревато бунтом на корабле. Для чего Экипаж, если его командование зажралось и мышей не ловит? Куда смотрит Капитан?
        Да, жесткое воспитание. А что делать? Надо ломать в себе обезьяну. Зато такого ощущения единой цели при всеобщей справедливости не было, пожалуй, и в соцстранах прошлого века. Как результат - счастье народное. Хорошо?
        Кто спорит. А только противно, порой до рвоты противно, что не сами мы создали Экипаж Земли, а нас заставили создать его! Извне. Чужие. У которых еще неизвестно какие цели, а следовательно, мы имеем в наличии полный туман насчет того, что ждет нас в дальнейшем. Можно лишь выдвигать гипотезы, строить теории, и ту из них, что кажется нам наиболее удобной и сулит хоть какую-нибудь надежду, преподносить людям в качестве истины.
        А что, разве мы могли бы объединиться сами?
        Нас объединило вульгарное чувство самосохранения, проще сказать - трусость. И это противнее всего. Да, мы объединились в то, что принесло нам великую пользу. Ну а если бы чужие потребовали от нас прямо противоположного?
        Скверная у меня рабочая гипотеза, не в первый уже раз подумал я. Никому она не понравится. Чужие нарочно провоцируют землян на сопротивление им - ну, сказанул!.. Рыпнемся - тут и чужие нас камнями закидают, и Экипажа, пожалуй, не сохраним, если упремся. Да убережем ли хотя бы десять процентов населения?
        Во-первых, сломаемся гораздо раньше. А во-вторых, кто я такой, чтобы думать об этом?
        Праздный вопрос. Я знал, кто я такой.
        13. Звездное ухо
        Болтун подобен маятнику: того и другой надо остановить.
        Козьма Прутков
        Накануне мне приснился сон: Сорокин не отправил меня в Тверь чин чином, как порядочного, а приказал убираться из лагеря экспедиции любым транспортом, какой я сыщу, но только чтоб немедленно. Хоть на своих двоих. "Чтоб духу этой скотины тут не было!" - скрипя, как дерево в бурю, верещал он. Да пожалуйста! Не больно-то хотелось тут киснуть. Транспорт я, конечно, сыскал - увел у служивых резиновую лодку. Речка, названия коей я не удосужился узнать, вздулась от прошедших где-то в верховьях ливней и катила мощно, только успевай подгребать на поворотах, чтобы не вынесло в кусты и коряги. Дохлого скота в ней больше не попадалось, но плавучие стволы деревьев встречались в изобилии. В одном из них я разглядел застрявший кусок блестящего металла - и, натурально, сразу понял, что это такое. Осколок астероида, конечно же. Вернее, не самого астероида, а устройства, прикрепленного к нему чужими!
        Знаете, как это бывает во сне? Хочешь что-то сделать, а не получается. Чаще из-за ватного тела, а иногда оттого, что нет под рукой нужного инструмента. Мне требовался нож, топор или пила - но увы. Забыл взять с собой. А грызть древесину зубами я не привык - бобры мне не родственники.
        Кое-как я вытолкнул ствол на мель и, рассмотрев находку, мгновенно понял: застрявшая железяка есть не что иное, как часть устройства, необходимого для переброски массивного космического тела в подпространстве из точки А в точку Б. Во сне я даже разобрался с принципом его работы, но, проснувшись, естественно, все позабыл. До чего же иной раз жаль, что сон и явь вещи разные! Некоторые думают иначе, но с такими симптомами - к психиатру.
        Впрочем, после пробуждения я печалился недолго. Во всяком минусе найдется свой плюс. Есть только один способ качественно выполнить серьезную работу: думать о ней постоянно. Стало быть, со мной все в порядке, раз мне снятся такие сны.
        Процесс пошел еще в Твери, продолжился в тайге и самолете и продолжался теперь. На подходе к дому я был в рабочем режиме и рвался в бой.
        Я отпер дверь сам. Настасья трудилась над каким-то документом. Прицепленный к халатику значок указывал, что она на вахте.
        - Привет, - сказал я, делая жест рукой, чтобы жена не вставала мне навстречу. - Извини. Ты работай. Насчет ужина сам чего-нибудь соображу.
        - Молодец, что вернулся. Погоди, ты мне нужен... - Затуманенным взором Настасья блуждала по дебрям канцелярита на экране. - Как лучше назвать нечто обязательно присущее чему-то? Из башки вылетело.
        - Имманентный атрибут.
        - Н-ну, это как-то не по-людски. Я же не диссертацию пишу.
        - А тебе посконное надобно?
        - Не совсем, но как бы... Понимаешь?
        - Завсегдашний атрибут, - предложил я. - Или имманентный причиндал.
        - Да ну тебя!
        Я не могу читать служебные документы, что циркулируют в том департаменте, где служит моя супруга, - и совсем не потому, что не имею допуска (хотя как раз не имею). Просто у меня от этих текстов зубная боль.
        - Отдохни хоть часок, - посоветовал я. - Сходи погуляй, погода что надо. Солнышко светит, в кустах птицы надрываются. Вернешься и сразу сообразишь.
        - Некогда.
        - Ты не поверишь - мне тоже.
        Зря я это сказал. Женщину надо долго дрессировать, прежде чем ее реакция на самые обыкновенные слова станет адекватной. Ну что, казалось бы, тут такого - оба заняты. Ну и не надо мешать друг другу!
        - Так... - сказала Настасья. - УзнаюМГ Пяткина. Трое суток отсутствовал, вернулся - и сразу ему некогда!
        - А что? В чем проблема-то?
        Она поднялась со стула и уперла руки в боки.
        - Мне отцепить значок - или так со мной поговоришь?
        - Пожалуйста, - сказал я. - Только я думал, что уже все полезное тебе сказал. Насчет прогулки.
        - Я тебе что, собачка? - вспыхнула Настасья. - Или мебель?
        Никогда не слыхал, чтобы мебель делала моцион, но что спорить с женщиной, тем паче беременной? Неумное это занятие.
        - Ты мне жена. Любимая, между прочим! И единственная: Устав не одобряет гаремов.
        Она сразу смягчилась. Удивительным образом действуют на некоторых банальности! Я ведь и вправду люблю мою Настасью и с не меньшим нетерпением жду нашего первенца. Надо еще говорить об этом! Как будто и так не ясно.
        А вот выходит, что нет. Странно.
        И я задвинул все проблемы в ближний регистр памяти. Прошло четверть часа. Не ваше дело, чем мы занимались. Я груб? Возможно. Упускаю случай привлечь дополнительное внимание к моему рассказу? Что ж, не стану спорить. Но только это действительно не ваше дело и никак вас не касается, уж не обижайтесь.
        - Пяткин, - сказала мне жена, хоть и знала, что я терпеть не могу, когда она называет меня по фамилии, - а ты все-таки человек...
        Я фыркнул.
        - Поздравляю тебя с этим открытием!
        - Нет, серьезно. Я начала думать - машина. Хорошо смазанный агрегат большого механизма.
        - Если честно, то плохо смазанный. Или некондиционный.
        - М-м? - чутко отреагировала жена. Все-таки по части интуиции мы всегда будем проигрывать женщинам. - У тебя что, проблемы? В глаза смотри. Ты опять ввязался в какую-нибудь историю?
        - Ерунда, справлюсь. - Я пренебрежительно махнул рукой, но, конечно, Настасью не обманул.
        - Я так и знала!
        - Что ты могла знать?
        - Не "что", а "кого"! Тебя. С тобой не соскучишься: то одна неприятность, то другая...
        - Жизнь - это борьба, - изрек я. - Естественное занятие мужчины. А что есть женщина?
        - Ну-ну, просвети меня, - сказала Настасья. - Вдруг я не знаю?
        - Знаешь. Сохраняющее начало. Фиксатор. Тыл. Мужчина добывает мамонта и падает с кручи, пытаясь дотянуться до куска обсидиана, годного на поделки...
        - Воюет, - поддела жена. - Сам шею не сломит, с кручи твоей упав, так сделает из того обсидиана наконечник копья и проткнет кому-нибудь живот...
        - Ну и проткнет... Не перебивай! Главное - что? Мужчина добывает, женщина - сохраняет. И цивилизует, между прочим! Да-да, я не зазнался. Без вас мы в два счета впадем в скотство. Но дай вам волю и власть с толикой комфорта - и мы перестанем двигаться вперед. А зачем? И так ведь хорошо. Уют, дети, спокойствие, маленькие житейские радости. А только это всегда плохо кончалось, что какой-нибудь древний Чатал-Гуюк возьми, что Советский Союз! Размывается цель, нет смысла переть вперед, надрываясь под тяжестью ноши, незачем крушить препятствия перед собой - и все рушится. По-разному, но рушится обязательно. Хорошая перспектива для Экипажа? Нет, ты скажи, это для нас?
        - Цель, значит... - вроде бы раздумчиво проговорила Настасья, но не провела меня, Я знал: сейчас она врежет. - Ну и какая у Экипажа цель, кроме поддержания дисциплины и работ по благоустройству отсеков? Куда Экипаж ведет свой корабль?
        - Я думал, ты знаешь... В точку, находящуюся в созвездии Геркулеса вблизи границы с созвездием Лиры. Апекс Солнца...
        - Угу. А зачем Экипаж ведет туда корабль? Какая в том цель? Конечной цели ты, конечно, не знаешь, так назови хотя бы промежуточную.
        - Конечную цель я как раз знаю, - возразил я. - Освоение Галактики. Превращение человечества в доминирующую форму живой материи - хотя бы для начала в пределах Млечного Пути. Задача на ближайшую тысячу, тире, десять тысяч лет. Извини, с курсом движения корабля эта цель никак не связана, ну да и ладно. Не больно-то и хотелось.
        - Летим туда, не знаю куда, - усмехнулась жена. - То есть знаем куда, но не знаем, зачем именно туда. Так?
        - Тебя учили, что путь к достижению цели бывает важнее самой цели?
        - Меня много чему учили...
        - А ты не наблюдала, что в Экипаже даже самому унылому меланхолику жить хочется?
        - Не наблюдала.
        - А я...
        - И ты не наблюдал. С чем ты можешь сравнить то, что тебе видно сейчас? Тебе что, семьдесят лет? Ты лично помнишь доэкипажные времена?
        - Ну, лично не лично, а по документам той эпохи...
        - Историк! - насмешливо сказала жена. - Помог бы мне хоть иногда в работе, раз уж ты такой гуманитарий!
        - Я не историк. А гуманитарием ты меня больше не обзывай, это грязное ругательство. Какой я тебе гуманитарий?
        - Что-что?
        - А то! Кстати, насчет меланхоликов - посмотри суицидальную статистику, она не секретная.
        - И ты ей веришь?
        - Верю, - сказал я убежденно. - Не вижу причины врать в таких вещах. Люди не слепые.
        Настасья замолчала, но вид ее говорил: "Переспорить ты меня, конечно, можешь, но убедить - это дудки". Знаю я эти женские штучки и терпеть их не могу. Взялась спорить, так либо защищай свою позицию до конца, либо честно признай поражение. Мало ли, что я напорист и очень не люблю проигрывать! И что? Или развивай в себе те же качества, или вообще не лезь в спор с тем, кто умнее.
        Только минут через десять до меня дошло, что я зря нервирую жену, - в ее положении нужен душевный покой, щадящие нагрузки и радостные эмоции.
        И ровно через десять минут Настасья произнесла:
        - На твоем месте я не очень верила бы тому, что лежит в открытом доступе...
        - Почему? - Я даже вздрогнул, потому что думал уже совсем о другом.
        - Без комментариев.
        Сказала, как отрезала. Я с любопытством уставился на жену, но без толку - она уже прикусила язычок. Видимо, и так разгласила больше, чем следует.
        Хм. С одной стороны - логично. Не все попадает в открытый доступ, а кое-что должно специально искажаться, чтобы затруднительно было восстановить целое по его части. На то и существует департамент информации, то есть я толком не знал, но догадывался, что без специального подразделения в его структуре не обойтись. С другой стороны, данные, которые я до сих пор черпал из открытого доступа, обычно меня не подводили.
        Ну-ка, ну-ка...
        Я устроился в спальне и, задействовав комп, прижал палец к папиллярному идентификатору, после чего ввел еще мой личный пароль. Сорокин мог лишить меня доступа, однако я предполагал, что он этого не сделал и в ближайшее время не сделает. Скорее он поднял бы на новый уровень доступа ту часть своей команды, которая осталась ему верна. Но мне должно было хватить и моего уровня.
        Я работал до глубокой ночи. Пришла Настасья и согнала меня с кровати, но не упрекнула ни в чем и не вспомнила насчет ужина, который я так и не приготовил. Наверное, пожевала чего-нибудь сама. В некоторых отношениях моя жена - чистое золото. А еще говорят, что у беременных не та психика! Может, и не та, но поняла ведь моя любимая, что я занят и увлечен до предела! Поняла - и не обиделась на невнимание, и не взревновала. Ну просто Лизанька номер два, честное слово! Кое в чем даже лучше. И ничего удивительного: на женщине с другим характером я просто не женился бы.
        Перебравшись на кухню, я продолжил изыскания. Способ был прост: пользуясь допуском, я брал какой-либо факт из жизни Экипажа, выбирая самые скандальные, и сравнивал действительность с ее отражением в общедоступных средствах информации. О работе СМИ я имел некоторое представление - во-первых, от жены, а во-вторых, из спецкурса для офицеров Экипажа. Голая правда - слишком острое блюдо и может вызвать изжогу. К тому же правда чаще всего скучна и, как минимум, требует эмоциональной окраски - это если нечего скрывать. Или некоторой коррекции, когда есть что скрывать. Иногда она требует полного молчания, а иногда наоборот - шума на пустом месте в качестве отвлекающего маневра. Конкретные методы могут быть очень изощренными, но азы просты как дважды два.
        Моя задача заключалась в следующем: попытаться отличить искажения информации, предназначенные для людей, от искажений, предназначенных для чужих. Я верил, что моя квалификация достаточна для данной работы.
        Возможно, я был излишне самонадеян. Никогда не видел в том греха. Сомневайся в себе, но в меру, и берись за то, что считается непосильным, иначе утонешь в личных комплексах и ничему не научишься. Берись со страхом и азартом одновременно. Прошибай головой стены, а если они не прошибаются - тогда медленно продавливай их. А у кого голова непрочная, тот подвинься и не мешай!
        Лишь на рассвете я отвалился от компа, как пресытившийся и одуревший вампир, уже добрый к детишкам и ко всему на свете. Нужно было еще работать и работать, но я больше не мог. Перед глазами плыл туман, а молчавший до сей минуты желудок вдруг требовательно напомнил, что в него почти сутки не роняли никакой еды. Мастеря бутерброд с копченой скумбрией, я осознал, что способен сейчас только поесть и мертвой тушкой завалиться спать. Если только удастся уснуть... Коньячку, что ли, тяпнуть? Как ни был я вымотан, меня все еще трясло от возбуждения... и счастья. Кажется, я нашел. Кажется, эврика. Из ванны с воплем не выскочу и голым по городу не побегу, поскольку мой предварительный вывод еще нуждается в проверке и перепроверке, но сделано главное: он есть, он существует, этот вывод!
        Я не обнаружил в СМИ никакого вранья, предназначенного для чужих. Безусловно, мне следовало тщательно проверить не полсотни фактов, а минимум тысячу, причем по разным годам, однако уже сейчас было над чем задуматься. Чужие берут информацию о нас главным образом из наших же телепередач, радио и всего, что распространяется через эфир, не так ли? Это аксиома, она известна каждому ребенку. Но если она верна, то кто мешает нам осторожно, очень осторожно пудрить чужим мозги?
        Никто не мешает. Но мы не пудрим.
        Почему?
        Ответ мог быть только один: это не эффективно. Но, вероятно, в прошлом попытки дурить чужим головы предпринимались всерьез и были весьма изощренными и настойчивыми. В ответ мы получили астероид, а возможно, и не один. Капитанский Совет был вынужден признать: врать бывает накладно.
        Предположение, не более того. Правда, вполне обоснованное.
        Итак, мой предварительный вывод был таков: чужие и без наших СМИ располагают достаточно полной информацией об Экипаже. Вопрос: откуда они берут ее?
        Если наши каналы передачи секретной информации не вполне надежны - это одно. Но если действуют "кроты" - это совсем другое. Я заскрипел зубами. А вот хрен вам, инопланетные благодетели! Если в Экипаже работают завербованные чужими враги, я вычислю их. Клянусь. Имею опыт. А в качестве награды попрошу у командования позволения лично накинуть петельки на шеи предателей. Если речь идет просто о болтунах - что ж, я помогу найти их и заткнуть. Но что если ни то, ни другое, ни третье?
        Это хуже. Тогда еще работать и работать, может быть, долгие годы. Под коньяк и скумбрию воображение нарисовало мне этакое огромное звездное ухо, внимательно прослушивающее Землю. Возможно, даже со стетоскопом. Волосатое такое ухо, хрящеватое и противное...
        А что делают с ушами?
        Нет, брить его мы не будем. Мы его купируем, как бобику, а ушной проход заткнем хорошей пробкой. С резьбой. Не завтра, понятно. Со временем. И не раньше, чем сможем надавать чужим по рукам, а желательно и по мордасам...
        Но когда-нибудь мы проделаем с ними все это!
        14. Выбор
        Если бы свободно падающий камень мог мыслить, он думал бы, что падает по свободной воле.
        Барух Спиноза
        Будь Фрол религиозен, он впоследствии не раз поблагодарил бы всевышнего за помощь и долготерпение. Увы - в прошлой жизни Фрол, он же Михайло, ничуть не верил в действенность молитв и обрядов, хоть и собирался по неразумию молодости принять духовный сан. Что ж поделаешь, если так сложились обстоятельства? Кто ими не пользуется, тот поступает странно и вряд ли чего достигнет. На самом же деле Михайло Васильевич всего-навсего не сомневался в том, что Вселенная создана по чьей-то воле. Думать так было удобно - разумный компромисс между наукой и традициями. Кто-то когда-то создал Вселенную со всеми ее звездами, планетами и туманностями, установил в ней правила игры, сиречь физические законы, и решительно самоустранился от происходящих в ней процессов. И от людей, конечно, тоже. Молиться? Можно. Вот только какой в том смысл помимо самовнушения? Никто не услышит, да и слушать не станет.
        Фрол пошел дальше, что и неудивительно для воспитанника Экипажа. Обряд исповеди казался ему хамским вторжением в личную жизнь, обряд причастия - пародией на людоедство. Не докатившись до воинствующего атеизма, Фрол принял рабочую гипотезу: бога нет. Во всяком случае, наверняка нет ни одного из тех богов, о которых бубнят служители всех существующих на Земле культов. Это было бы слишком просто. Такие боги - для толпы. Пусть толпа им и поклоняется, коли ей с того легче. К толпе же Фрол Пяткин сызмальства питал глубокое отвращение. Отряд, расчет, формирование - это еще туда-сюда, тут видна необходимость, но паства?! Те, кого пасут? Безмозглая скотинка? За такие слова в свой адрес Фрол кому угодно нанес бы оскорбление действием.
        Кое в чем новое существование оказалось легче предыдущего. Ни Синода, ни Тайной канцелярии - живи без оглядки, служи и радуйся! Правда, терпи дисциплину, зато хоть не молись по обязанности. Молитв по велению души Фрол не знал - не было у его души таких велений. В своих удачах и провалах он, как и раньше, винил окружающих и, реже, себя - так оно было привычнее. И гораздо полезнее.
        Пока же действительный рядовой Экипажа Фрол Ионович Пяткин, окончив спецшколу на год раньше своих сверстников и получив заслуженный отпуск, явился домой - порадовать родителей.
        Мама перекинулась с сынком парой фраз и признала в нем полубога. Отец хмыкал, кряхтел, пытался спорить с юным всезнайкой и даже сунулся было с поучениями, после чего заругался и кончил тем, что, хлопнув в сердцах дверью, отправился на ночь глядя в городской бар для рядового состава. В стремлении сделать из Фрола улучшенное подобие себя родители явно перестарались.
        А что Фрол? Он заскучал на второй день, а на третий собрал вещички и отбыл в столицу, благо, для этого не пришлось тащиться тысячу верст с рыбным обозом. Юному возрасту свойственны нечуткость и жестокость, это так, но Фролу эти качества были свойственны в любом возрасте. Уж такая наследственность. Куда до нее вульгарной наследственности генетической!
        От предложенных матерью денег Фрол отказался - не из гордости, а потому что разве пропадет человек в Экипаже? Нужно всего лишь обратиться в местный Отдел комплектования - и все сразу устроится.
        - Вундеркинд, значит? - сразу поскучнел пожилой сержант, ознакомившись с документами Фрола, и с сожалением отодвинул на край стола список вакансий для новопроизведенных действительных рядовых. - Учиться небось хочешь?
        - Так точно, хочу, - отчеканил Фрол.
        - Хм... похвально. - Выражение лица сержанта не давало повода думать, что он одобряет успехи Фрола. - Специалисты Экипажу нужны. Училище? Какое?
        - Если можно - университет.
        - Отчего же нельзя... - Теперь сержант выглядел так, будто только что съел какую-нибудь гадость. - Университет так университет. Имеешь право. А точно не хочешь в училище? Могу кое-что предложить. Да ты стань вольно, рядовой. Не на параде. А хочешь - присядь, вот стул.
        - Спасибо, - сказал Фрол. - Я в приемной насиделся. Там очередь.
        - И еще насидишься, пока придет ответ на запрос. - Сержант по старинке вводил данные в компьютер вручную. - Пока придет ответ, пока подумаешь над альтернативными предложениями... Ты расслабься, сынок, расслабься, здесь никого не едят. Некоторые сами гробят по дурости свое будущее - это бывает. Но я тут ни при чем. Случается, знаешь ли, что главный враг человека сидит в нем самом, а я ведь не хирург, я этого врага не вырежу и не вытащу. А вот время подумать - дам. Обязан. Я бы даже советовал тебе погулять, вместо того чтобы торчать в приемной. Про перипатетиков слыхал? Они думали ногами. Так, значит... - Сержант вгляделся в экран и ухмыльнулся чему-то. - Какой профиль - небось математика?
        - Физика, - ответил Фрол и сглотнул всухую.
        - Ну все равно, это один факультет. Хм... Сколько тебе лет, сынок?
        - Там написано.
        Сержант смерил Фрола тяжелым взглядом.
        - Читать я умею. А вот тебя, похоже, не научили отвечать на вопросы старших по званию. Сколько тебе лет?
        - Почти шестнадцать.
        - Будем точны: шестнадцать без трех с лишним месяцев, - кивнул сержант. - Значит, к моменту сдачи экзаменов тебе будет шестнадцать без двух месяцев. Допустим, экзамены ты сдашь и будешь принят, хотя там человек сорок на место. Допустим. Но приступить к учебе в этом году ты не сможешь. По возрасту. Приказ о приеме в условно-гражданские учебные заведения знаешь?
        - Так точно.
        - Ну и где же ты намерен ошиваться целый год?
        У Фрола был заготовлен ответ.
        - Буду служить там, куда пошлют, а в личное время совершенствоваться в науках.
        - В науках? - Сержант приподнял бровь. - Это надо понимать так, что не одна физика для тебя свет в окошке? Тогда я тебя, сынок, совсем не понимаю. Сам-то ты понимаешь себя?
        Что можно было ответить на такой вопрос? Фрол смолчал.
        - Хочешь знать мое мнение? - спросил сержант.
        Фрол не хотел, однако кивнул. Сержант развернул к нему экран.
        - Гляди сюда. Высшее училище Военно-космических войск. Конкурс, правда, побольше, чем в твой университет, зато базовая подготовка уж точно не хуже, а перспективы лучше. Возьми тех, кто занимается общей стратегией и планированием операций - это головы! С большой буквы головы. Сами, может, ни в одной переделке не побывали, даже пустячной, а любой ветеран с десятком нашивок им честь отдает. Потому что людей с хорошими рефлексами много, а с хорошими мозгами - не так чтобы очень. Если тебя интересует творческая работа, то возможностей заняться ею у тебя будет выше крыши. Ну? Я же вижу: ты солдат. Неужели тебе хочется киснуть всю жизнь среди безответственных умников из Академии, которых лучше оставить в покое - пусть варятся в собственном соку, авось отработают расходы на свои забавы? А, сынок?
        - Так ведь отрабатывают... - пробормотал Фрол.
        - Единицы - да. Еще как. Не спорю. Глупо тут спорить. Отрабатывают, и пользуются заслуженным почетом, и носят немалые чины. Единицы! Остальные удовлетворяют свое любопытство за счет Экипажа - по их собственным словам, между прочим. Удобная позиция...
        - Разве от них нет пользы? - с иронией возразил Фрол.
        - А разве я это сказал? - ухмыльнулся сержант. - Головы везде нужны, только в одних местах они нужны больше, чем в других. Так-то, сынок. Только не подумай, что я на тебя давлю. Я всего лишь обязан предостеречь тебя от возможной ошибки, мне за это денежное довольствие идет. Решение ты примешь сам, сейчас у нас не военное положение, так что я тебе не оракул, не нянька и не начальник... Кстати, ты не обижаешься, что я тебе "тыкаю"?
        - Нет, - честно замотал головой Фрол, хотя, не будь на груди сержанта орденских планок и нашивок за ранения, он наверняка обиделся бы. - Я... я решил.
        - Стоп! - Сержант звучно припечатал ладонь к столу. - Ни слова больше! Свободен на один час. Можешь погулять, подумать, короче, перенять опыт перипатетиков. Через час будь в приемной и жди, когда вызову. Ясно?
        - Но я...
        - Так положено. Кругом марш и пригласи следующего. Ступай, сынок.
        Красный, как хорошо проваренный рак, Фрол покинул кабинет и здание. На улице моросил мелкий дождик, что было, пожалуй, даже кстати - охлаждения ради. Хотелось пива, а еще больше водки. Фрол был очень зол на себя, понимая: сержант разделал его шутя. Ведь заставил усомниться, гад! Психолог доморощенный! Хотя - почему доморощенный? Очень возможно, что специально подготовленный на каких-нибудь курсах прикладной психологии... Тьфу! Ну что это за дисциплина такая, прости господи, - психология! Типичная недонаука, или наука противоестественная, как справедливо утверждал Ландау. Как была шаманством при Юнге и Фрейде, так шаманством и осталась. А вот поди ж ты - работает!..
        Не будь памяти о прошлой жизни, Фрол был бы озабочен, но счастлив: ему никто не приказывал, напротив, Экипаж оставил решение за ним, а сержант, заслуженный вояка, удостоил мальца задушевной беседы, хотя мог бы поставить по стойке "смирно" при первом же писке несогласия! Беда была в том, что памятью Михайлы Васильевича Фрол помнил слишком многое. Прусская муштра - пес с ней! Хотя казарменная жизнь, по правде говоря, еще тогда стояла костью в горле, да и в этой жизни успела поднадоесть... Но университет! То, во что он, лично он вложил когда-то столько сил, нервов и лет жизни, какой-то унтер осмеливается критиковать! Это было выше сил.
        Вместо пива и водки Фрол выпил чашку хорошего кофе в маленьком кафе, а превосходную ромовую бабу сжевал, как сено, не ощутив вкуса. А хуже всего было то, что не отпускало ощущение: по большому счету, сержант прав. Времена изменились необратимо, и что теперь такое академическая наука? Уже в прошлом веке она смахивала на этакий понемногу отсыхающий рудимент - главные открытия делались не в ней. Слишком уж больших, непосильных для Академии денег они требовали. И чем дальше, тем сильнее уходили деньги в прикладную науку на службе у могучих корпораций, в то, что обещало принести прибыль максимум через десять-двадцать лет, а никак не через сто-двести.
        Потом Экипаж неторопливо, но основательно подгреб все под себя. Кто спорит - это было необходимо. В его научных центрах лучшие умы бьются над сложнейшими и важнейшими задачами - и получают, надо думать, все, что им нужно для работы.
        А что мне нужно для работы?
        Фрол задал себе этот вопрос и мгновенно получил ответ. Элементарно: самостоятельный выбор цели и материальная независимость.
        Ха-ха. Где оно, первое, и где второе? Нет, подумал Фрол, с первым вопросом все не так плохо: я могу, конечно, заняться делом, полезным Экипажу и интересным мне. Но кто возвратит мне пожалованные триста лет назад деревеньки? Их уж и на карте нет. Да и не выручили бы они меня никоим образом. Доход с них и тогда был аховый... Как там у классиков? Овес нынче дорог, не укупишь...
        Возможно, училище ВКВ - не самый плохой вариант?
        Дисциплина - это да. И служи потом, куда пошлют. Но! Умный и упорный везде добьется места и дела по душе. Заниматься чистой наукой? А кто сказал, что выпускникам училища ВКВ это возбраняется? Покажи себя - и будешь оценен по достоинству. И направлен будешь куда надо. Кто может, тот рано или поздно совместит "куда надо" с "куда хочется". Чем хорош Экипаж, так это тем, что рано или поздно каждый занимает в нем свое место. Именно то, которого достоин.
        - Бу! - рявкнули прямо над ухом, и Фрол подскочил под жизнерадостное ржание Терентия Содомейко.
        Мир тесен. Как бы ни велик был Корабль, члены Экипажа иногда встречаются друг с другом совершенно случайно. Особенно если служат в одном отсеке.
        - Медитируешь на кофейную гущу? Нет, сейчас скажу точно: ты гадаешь на ней. Чего такой грустный? Думу великую думаешь?
        Фрол ковырял пальцем в ухе и уже не был грустным. Похлопали друг друга по плечам и спине, похохотали немножко. За минувшие годы Терентий вымахал без малого на голову выше Фрола и сильно раздался в плечах. Богатырь былинный. Дай такому Муромцу железную палицу - распугает недругов одним видом.
        - Садись, - пригласил Фрол. - Ты в увольнительной?
        - Точно. До двадцати ноль-ноль. А ты?
        - В отпуске.
        - О! А чего всякую дрянь пьешь? Может, хоть пивка?
        - Не нальют ведь.
        - Здесь не нальют, а я знаю, где нальют. Пошли?
        - Не могу. - Фрол обрисовал ситуацию.
        - А-а, - сказал Терентий, и на душе у Фрола немножко потеплело, потому что Терентий не сумел скрыть зависть. - Уже отстрелялся, значит. Молоток. А меня еще целый год будут мурыжить...
        - А потом? - спросил Фрол.
        - В десантное пойду. Кадровым хочу быть. Возьмут, а?
        - Возьмут. И еще года три будут мурыжить.
        - А! - махнул рукой Терентий, вызвав поток ветра. - Переживем. Господь терпел и нам велел. Зато потом жизнь будет настоящая. И дело настоящее, не скука. По миру поезжу, недобитков буду добивать. Ну а ты?
        - Да вот думаю: университет или Высшее училище ВКВ?
        - Сразу высшее? - завистливо спросил Терентий. - И ты еще думаешь?!
        - Обязан. - Фрол взглянул на часы. - Я еще восемнадцать минут обязан думать.
        - Успеешь? - захохотал Терентий.
        Фрол оставил его подколку без ответа. Терентий похвастался успехами, рассказал скороговоркой школьные сплетни и ушел, подмигнув с таинственным видом, - понимай, мол, так, что спешу в одно секретное местечко, где можно классно провести время в окружении всех запретных удовольствий. Фрол вернулся в Отдел комплектования.
        Ждать пришлось еще час. Наконец его вызвали. И Фрол, к вящему удовольствию сержанта, заявил, что желает держать вступительные экзамены в Высшее училище Военно-космических войск.
        Потом он злился на себя, а еще больше на сержанта, и думал, что тот был не иначе как гипнотизер. Хотя... не все ли равно, по какой траектории бильярдный шар достигнет намеченной лузы?
        Рассуждая философски, вопрос лишь в длине пути и количестве столкновений.
        Рассуждая житейски - столкновения бывают болезненными.
        15. Версии
        Дело не в том, что они не способны увидеть решение. Дело в том, что они не могут увидеть проблему.
        Гилберт Честертон
        На третий день после моего возвращения из Томска мне позвонил Магазинер и предложил встретиться. Где? Я живо представил себе внешний облик коллеги и рассудил, что лучше не пугать Настасью в ее положении. Встретились в сквере. Кому-то для усиленной мозговой деятельности вынь да положь уютный кабинет с зашторенными окнами и тишину, а мне сгодится и скамейка под распускающейся липой, пусть даже в ее кроне оголтело трещат воробьи. Главное, чтобы поблизости не бегали с криками дети - эти существа почему-то думают, что все в мире исполнится по их желанию, если орать как можно громче.
        Нам повезло. Я нашел пустую скамейку, максимально удаленную от мамаш, выгуливающих своих крикунов, утепленных старух с палочками, ветеранов Экипажа и прочих любителей посидеть, чтоб они были здоровы. Пока искал, думал: зачем я понадобился Магазинеру? Ощущает ли он, что мы нужны друг другу, или просто выполняет поручение Сорокина?
        Оказалось - первое. Само собой, Моше Хаимович не сказал этого. Наверное, боялся, что я сяду ему на шею и буду ездить.
        Это правильно.
        Группа Сорокина вернулась в Тверь вчера с великой кучей собранных данных. Ничего сенсационного в той куче не было - это я понял сразу, как узнал в телефоне голос Магазинера. Будь иначе, кто вспомнил бы обо мне?
        Они нарыли вагон с тележкой всевозможной цифири. Химсостав Васюганского астероида не дал ничего нового - примерно такие же тела по милости чужих бомбардировали нас и раньше. Не было лишь предшествующего падению сообщения на волне излучения нейтрального водорода. Сорокин забросал срочными запросами все радиообсерватории мира и получил нулевой результат. Нигде. Ничего. Пусто. Не только на волне 21 сантиметр, но во всех диапазонах принимаемого из космоса излучения никому из радиоастрономов не удалось выделить из шума ничего похожего на членораздельное послание. Кстати, и на нечленораздельное тоже.
        Это было ожидаемо. Уж если сведения о послании не появились своевременно, то послания однозначно не было. Проверка, впрочем, никогда не мешает, и Сорокин проверку сделал. Естественный ход для старательной бездарности.
        - Значит, без толку? - спросил я.
        - Ну почему же... Наш астероид похож на все предыдущие. Он тоже из внутренней части Главного пояса. Отличия в пределах общего разброса. Честно признаюсь, я надеялся на иное... без особых оснований, но надеялся. Да и вы наверняка тоже. Но отрицательный результат - гм - тоже... Знаете ведь?
        - Знаю. Никому не нужен.
        - Ну-ну. Так уж и не нужен?
        - Мне - нет, - отрезал я и сменил тему: - А что наш полковник? Часто меня поминает?
        Магазинер радостно ухмыльнулся.
        - Ведет себя так, будто никакого Пяткина в природе не существует. Так что вы - хм - фантом. Только не советую вам обольщаться. Если вы в ближайшее время не подкинете Сорокину парочку свежих идей, он о вас вспомнит. Готовьтесь тогда вернуться в свой лесной департамент клещей травить.
        - Хрен ему, а не идеи.
        - Отчаянный вы человек... Ну ладно. А кому не хрен?
        Не люблю вопросов с подковыркой.
        - Послушайте, Моше Хаимович, - начал заводиться я. - Мы ведь, кажется, договорились обмениваться материалами и соображениями. В чем вы меня подозреваете? Думаете, я скрываю от вас что-то важное?.. Нет? Вот и хорошо, что не думаете. Будем копать вместе, авось что-нибудь выкопаем. А если Сорокину понадобится в срочном порядке соорудить потемкинскую деревню для начальства - вместе и соорудим. Неплохая будет деревня, ручаюсь...
        - Потемкин не возводил никаких фальшивых деревень, - с жирным смешком перебил меня Магазинер.
        - Знаю, знаю! Это я фигурально... Ну, кто первый, вы или я?
        - Давайте вы...
        Краткость - сестра таланта. Я уложился минут в пятнадцать.
        - Беда в том, что мы не наблюдаем никаких признаков транспортировки астероидов, - закончил я свою речь. - А должны были бы наблюдать. Феномен несколько таинственный, не так ли?
        - Предположим.
        - И что из этого следует?
        - Что?
        - А вы подумайте.
        - Слушайте, перестаньте болботать со мной, как... - взвился Магазинер и немедленно начал отдуваться, не найдя, как видно, подходящего случаю гнусного сравнения. - Вы хотите сказать, что наша орбитальная группировка автоматических средств обнаружения мала? Это все знают. Ее и дальше будут усиливать. Нет лишь уверенности в том, что это нам что-то даст.
        - Вот! А почему?
        Он хрюкнул.
        - Ну, допустим, потому, что чужие желают сохранить полный контроль над бомбардировкой. Это-то ясно. Когда мы научимся перехватывать хотя бы каждый пятый астероид, они поменяют тактику. Будут гвоздить нас чем-нибудь еще. На астероидах свет клином не сошелся.
        - Могут оставить и астероиды, - возразил я. - Начнут брать их неизвестно откуда, разгонять неизвестно где и выпускать в наше пространство уже у границ земной атмосферы. И скорости оставят прежние, и массы, и цели - те, которые наметили. Мы ведь еще нескоро сможем уничтожать этакие глыбины спустя две-три секунды после обнаружения. Или я чего-то не понимаю?
        Магазинер ответил не сразу - лишь после того, как брезгливо стряхнул с ткани брюк свежие следы жизнедеятельности какого-то особо наглого воробья и отпустил вполголоса несколько слов по адресу представителей царства пернатых.
        - Вы все правильно понимаете, Фрол Ионович. Да, чужие, по сути, берут свои снаряды неведомо откуда. То есть мы вроде бы знаем, откуда, но не имеем представления, как они их транспортируют... Все верно. И насчет того, что чужие каким-то образом получают информацию о том, что у нас делается, помимо вещательных диапазонов, - тоже верно. Только старо. Вы уж не обижайтесь, но не только у вас есть мозги. Первая ваша идея была впервые высказана лет этак двадцать пять назад, вторая примерно вдвое моложе. Если хотите, я пришлю вам ссылки. Или сами найдите.
        - Зачем? - выдавил я. - Не хочу.
        - Да, вы правы: цензурировать материалы СМИ для чужих нет никакого резона, - продолжал Магазинер. - Чужих на мякине не проведешь. Они откуда-то получают информацию. Шпионская сеть? Возможно. Но не думаю. Агентурный шпионаж - это ведь наше, чисто земное изобретение. Отчего бы не предположить, что чужие просто-напросто копаются в наших мозгах, читая их, как открытую книгу? Думаю, это вполне посильная задача для тех, кто умеет таскать тяжести в подпространстве...
        - Не хочу я такое предполагать, - сказал я хмуро.
        - Нет, а я разве хочу? - Магазинер засмеялся. - Ничего себе подарочек - знать, что кто-то просвечивает твои мозги! Очень приятно жить с таким знанием! Ну а если чужие могут читать наши мысли, значит, по идее, теоретически они могут и управлять ими. Вот что из головы у меня не идет!
        - Почему же тогда они нами не управляют? - поддел я. - Если чужим хочется, чтобы мы вели себя так-то и сяк-то, то не проще ли им - при их-то возможностях - внушить нам соответствующие мысли, а не устраивать побиение камнями?
        - Значит, не проще. - Моше Хаимович вздохнул. - Я уверен, что последний камень не случайно пришел без послания. Нам откровенно дают понять: мы должны думать сами. Если не умеем - придется научиться. Между прочим вам скажу, это внушает мне определенные надежды. Будем делать успехи - нас, возможно, когда-нибудь оставят в покое.
        По-моему, он слегка подначивал меня. Само собой, я вскипел.
        - Ну конечно! Зачем бить палкой послушного и понятливого раба? Ему только дай команду - будет пахать, кланяться и благодарить за заботу! Хвостом бы вилял, если бы имел хвост! А очень понятливый раб и без команды догадается, что надо делать, чтобы хозяин остался доволен. Нас к тому и ведут. Нет?
        Ковыляющий мимо нашей скамейки старичок шарахнулся в сторону - не столько от моего крика, потому что не так уж громко я орал, сколько от лютой ненависти в моем голосе. Обладатель такого голоса социально опасен. Появись сейчас на аллее чужой - отнял бы я у старика палку и той палкой пришиб бы чужого насмерть. И посчитал бы это лишь самым началом мести.
        - А по-моему, действия чужих пока что идут нам на благо, - смирным тоном заметил Магазинер. - Да, из-за них погибли миллионы, этого никто не станет отрицать. Да, еще больше людей нам пришлось ликвидировать самим, поскольку они никак не вписывались в Экипаж. Но верите ли вы в то, что без вмешательства чужих мы не поубивали бы куда больше народу, причем без всякого толку?
        Уел он меня. Школьными, азбучными истинами - уел! Мысленно я пообещал себе впредь быть более сдержанным. Чертов наследственный характер!
        - Не верю я в это, - сказал я хмуро. - То-то и оно, что не верю ни на грош. А все равно страшно. Может, потому и страшно. Одно дело, когда мы сами убиваем друг друга из-за какой-нибудь ерунды, и совсем другое - когда доверяем это всяким посторонним. До сих пор чужие объективно работали нам на пользу, ну а что будет потом?
        - Бойтесь данайцев, дары приносящих?
        - Именно. Если верна гипотеза галактической войны, то впереди нас ждет мало хорошего. Земля до сих пор не была театром военных действий? Ну так будет. Вот тогда нарадуемся всласть!
        По-моему, одутловатая харя Магазинера самой природой была создана для того, чтобы отражать всевозможные оттенки иронии. Однако он только и сделал, что утер платочком рот, воздержавшись от дальнейших подковырок.
        - Ладно, вернемся к нашим баранам, - пробормотал я. - Начнем с азов. Что от нас требуется? Чтобы чужие прекратили швырять в нас камни. В рамках поставленной задачи нам дела нет, на пользу Экипажу эти швырки или во вред. Так? Поле решений распадается на две области. Первая: все-таки понять, чего на самом деле чужим от нас нужно, - "где мы прокололись", как сказал известный вам генерал, - и тем самым уберечься от следующих гостинцев. Вторая: разобраться с боевой тактикой чужих и предложить контрмеры. Так?
        Магазинер задвигался на скамейке.
        - Если память мне не изменяет, известный нам генерал ничегошеньки не говорил нам насчет второй области...
        Память ему не изменяла. Мне тоже. Ну и что?
        - Он не говорил - я говорю! Не хотите заниматься этим - и не надо, я сам займусь. Без отрыва от генеральского задания в узком его понимании. Не возражаете?
        - Ваше право. Хотя я не представляю себе, как можно вообще подступиться к данной задаче...
        - И я не представляю. Не волнуйтесь, представлю! Дайте время. Думаю начать с изучения необъяснимых феноменов на Земле за последние лет пятьдесят. Не исключено, что чужие наследили у нас не только астероидами. Может, удастся потянуть за ниточку.
        Мой собеседник так и затрясся от смеха.
        - Необъяснимых... ох, не могу... феноменов, говорите? Да вы хоть представляете себе, сколько за полвека накопилось сообщений о летающей посуде, морских чудовищах, снежных человеках и всяком полтергейсте? Ха-ха. Большая-пребольшая навозная куча!
        - В которой некий петух из басни все же нашел жемчужное зерно, - сердито возразил я. - Я уже копаю. Ничего не выкопаю - что ж, беру убытки на себя. Но ежели выкопаю - чур, не обижаться!
        - Все, что выкопаете, ваше, - колыхаясь, выдавил из себя Магазинер. - Не посягаю. И в случае чего обещаю обижаться только на себя... впрочем, обижаться мне не придется.
        - Там увидим. А теперь ваша очередь. Я весь внимание.
        Не раз я ошибался в людях и дорого платил за ошибки, а сейчас чувствовал: Моше Хаимович явился ко мне не для того, чтобы воровским образом похитить мои идеи, не оставив ничего взамен. Не тот человек. Да и не резон сейчас красть, работа еще в самом начале. Честный обмен намного полезнее для нас обоих.
        Теперь пришла его очередь разворачивать экран. Из бутылки вылез носатый джинн и хрипло осведомился, что прикажет господин: разрушить город или построить дворец? Магазинер велел ему вытащить свежие наработки - и началось...
        Несмотря на успешную работу по "Кроту", я все-таки не математик. Я и в прошлой жизни им не был. Разумеется, для обучения по специальности "астрофизика и космология" мне пришлось овладеть такими ее разделами, что мозги вскипали. Я потел, пыхтел, жрал биодобавки для мозгового тонуса, засиживался до утра, кое в чем преуспел и усвоил главное: не моя это стихия. Красиво, не спорю. Красоту я оценил. Но тут же и понял: не для меня она. Если бы в восемнадцатом столетии в физике и химии было бы столько же математики, сколько в двадцать первом, я бы, наверное, полностью сосредоточился на истории, пиитике, стекловарении и, пожалуй, наблюдательной астрономии.
        Ну и на административной работе, конечно. Уж за университет я бы в любом случае дрался. Не будь его, где бы я доучился во второй жизни? Тверской университет хоть и имеет собственную историю, а все равно прямой наследник Московского.
        Вникал я с полчаса и не раз, наступив на гордость, спрашивал: "А это откуда?", "А это как?". Выходило изящно, хотя, говоря откровенно, разобрался я не во всем: у лингвистов свой математический аппарат, до которого обычно нет дела астрофизикам. Я дал себе слово, что потом разберусь досконально, хотя бы и дым из ушей пошел.
        Естественно, решения Магазинер не нашел - но он сузил поле вероятных решений. Черт побери, я вынужден был признаться себе, что эту работу я нипочем не сделал бы в столь короткий срок. Естественно, об этом я промолчал.
        - Любопытно. - Только так я и похвалил Моше Хаимовича. - Но вы ведь понимаете, как можно еще больше сузить поле решений?
        Он только кивнул в ответ - понимал, конечно же. Методом тыка. Мы выходим с нашими предложениями на генерала Марченко, тот докладывает о них командованию отсека, оно, в свою очередь, выходит на Капитанский Совет и лично Капитана, ну и, допустим, Совет решает, что рискнуть стоит. В случае удачи - ничего. Новый снаряд не падает. А ничего - оно и есть ничего. Хлеща нас кнутом, чужие не позаботились о прянике, а отсутствие наказания трудно воспринять как поощрение. Человеческая психология так устроена. Трудно будет даже понять, на верном ли мы пути, а уж убедить в этом руководство - стократ труднее.
        Но все же сузить поле возможных решений можно и так. Без стопроцентной уверенности, правда.
        Теперь другой вариант: мы ошиблись. И Капитанский Совет повторил нашу ошибку. Тогда - ясное дело - очередной космический гостинец летит ковырять земную кору. А может, и не один. И опять без предупреждения и объяснения причин. По реальной цели. По городу-миллионнику, например.
        Что нас съедят с дерьмом - еще полбеды. Напортачил - отвечай. Все путем, так и должно быть, а что участь портача незавидна, так кто ж его спрашивает. Куда хуже, что пострадают невинные - и не только те, кого прихлопнет астероид, но и те, кому предстоит умереть в гражданских беспорядках.
        Они невозможны? Ха-ха. Они всего лишь маловероятны - при нормальном ходе дел.
        Экипаж устроен одновременно сложно и просто. Сложно - потому что там, где больше одного, сложностей не избежать, спросите Робинзона. Одно лишь снабжение всем необходимым чего стоит. А просто - потому что существуют чужие. Всем известно: на корабле "Земля" правит бал Капитан, опираясь на Капитанский Совет, а тот, в свою очередь, на многочисленных штабных. Чисто военная структура, казалось бы лишенная и намека на демократию. Но это не совсем так. Экипаж доволен Капитаном до тех пор, пока на Землю не падают астероиды, - во всяком случае, не падают в населенных районах, пустыни и льды не в счет. Замолчать падение астероида нельзя в принципе - очень уж оно заметно, даже если все целы. Как минимум, это намек: что-то идет не так. До последнего времени чужие не гнушались объяснять нам, бестолковым, что именно мы делаем неправильно. И если после объяснений не приняты срочные и подчас болезненные меры... ну да, вы поняли: прилетит еще один гостинец и ударит нас уже не в пустыню, а в болевую точку. Чтобы вдовы рыдали и матери выли. Вопрос для умственно ограниченных: долго ли останется Капитан на своем посту,
если сам не расшибется в лепешку и подчиненных не заставит сделать то же самое, дабы избежать очередного гостинца сверху? Право Экипажа на бунт в определенных обстоятельствах, между прочим, прописано в Уставе.
        Только до масштабного бунта дело еще ни разу не доходило. Внезапные отставки с поста Капитана - да, случались. И два самоубийства. Были ли они на самом деле самоубийствами - большой вопрос, но ведь в данном случае возможны разные варианты решения проблемы. Главное - есть ощущение, что в Капитанском Совете сидят толковые люди с нормальным инстинктом самосохранения. При наличии чужих он просто-напросто тождествен ответственности.
        Хороши мы с Магазинером будем, если спровоцируем бунт! Мы просто-напросто поставим Капитанский Совет перед дилеммой о том, что лучше: понести наказание за ошибку - или понести наказание за ничегонеделание? Хреново в обоих случаях.
        Мы молчали. Волоча на поводке длинную, как черная гусеница, таксу, по аллее просеменила девчушка. Псина вопросительно тявкнула на нас. "Пошли, Шнурок, пошли", - хозяйка не удостоила нас вниманием. Собаки - те еще эмпаты, куда до них людям. Почуяла псина наше состояние.
        - А ведь возможна еще одна гипотеза насчет смысла действий чужих, - молвил я спустя продолжительное время. - Отсутствие всякого смысла. К гипотезе дрянного мальчишки она не имеет отношения - у малолетнего хулигана все-таки есть мотивация. А что, если у чужих ее нет?
        Можно было ожидать, что в ответ Магазинер иронически вышутит мой "безбрежный оптимизм", но он ничего не сказал. Только вздохнул.
        Забегая вперед, скажу, что Сорокин, ознакомившись с выкладками Моше Хаимовича, приказал ему работать дальше, а ходу выкладкам не дал.
        Правильно сделал.
        16. Разбег поперек полосы
        - ...Но это я вам не позволю над самой собой. Нет, не позволю!.. Я от вас ухожу.
        - Куда?
        - В пространств... - И мистер Кук икнул.
        Вячеслав Шишков
        Приемные экзамены в Высшее училище ВКВ Фрол сдал на "отлично", медкомиссию прошел - и все же оказался в самом хвосте списка зачисленных. Сдал бы хоть один экзамен на "хорошо" - пролетел бы мимо цели вольной, никому не надобной пташкой. Ничего удивительного: в высших военных заведениях исстари предпочитают тех абитуриентов, кто уже имеет среднее военное образование или хотя бы опыт реальной службы в войсках. Сказался и возраст. Армия любит стандарт и твердо уверена, что легко обойдется без вундеркиндов.
        В последнем Фрол убедился сразу по прибытии. Идеально, с его точки зрения, заправленная постель не удовлетворила сержанта. За крошечное, заметное только соколиному глазу, пятнышко на форме последовал второй наряд вне очереди. За попытку возразить - третий.
        Фухтелем здесь не били, но легче от того не становилось.
        - Курсанты! - гремел на построении звучный фальцет начальника курса. - Многие из вас думают, что однажды полетят туда. - И указательный палец офицера устремлялся к скучному потолку с казенными плафонами на нем. - Ну так вот: это не так. Быть допущенными к космическим полетам имеют шанс лишь те из вас, кто окончит училище. А окончат его лишь те, кто удовлетворяет всем без исключения требованиям, предъявляемым к курсантам. Недисциплинированных, неаккуратных, неуравновешенных, недостаточно трудоспособных мы отчислим задолго до выпуска. Космосу не нужны раздолбаи. Кто не уверен в себе и не хочет трудиться как следует, может хоть сейчас собирать манатки. Скатертью дорога! Серьезное нарушение дисциплины - и вам скажут только два слова: вон отсюда! Между прочим, - тут голос начальника курса становился чуть ли не ласковым, - был случай, когда курсант был отчислен всего за два дня до выпуска...
        Сказать по чести, Фрол не был так уж уверен, что ему хочется в космос. Разок-другой слетать туда ради любопытства и расширения кругозора, подняться выше атмосферы и посмотреть оттуда вниз - это да. Но постоянно служить на одной из орбитальных станций или на лунной базе "Аристотель" - это, пожалуй, вряд ли. Отправиться в дальнюю экспедицию - скажем, в пояс астероидов? Тоже нет, потому что скука смертная. Условные сутки будут состоять из регламентных работ с техникой и плановых экспериментов, задуманных не тобой, а кем-то, кто остался на Земле и в ус не дует. Может, его эксперименты дурацкие, а теории - завиральные? Не твое дело. Ты знай работай и не очень-то проявляй инициативу, потому что при малейшей неудаче окажешься кругом виноват. Лишь возле цели полета, возможно, отыщется что-то интересное для ума, но с той же вероятностью может и не отыскаться, - а ты терпи месяцы рутины ради этой лотереи. Летают исполнители - мыслители остаются на Земле.
        - Ветры в кишечнике лучше ветра в голове, - криво ухмыляясь, шутил начальник курса, позволяя курсантам ржать, а Фрола коробило от такого юмора. Шутка, хотя бы и сомнительная, хороша между равными, а не как подарок с барского плеча. Живо вспоминались шуточки прусских унтеров, еще более плоские.
        Унылая тоска навалилась на Фрола. Занятия на первом курсе были не слишком интересными - физику и математику в этом объеме Фрол уже знал, историю войн тем более, технические дисциплины улавливал на лету и не понимал, почему другие боятся сопромата или теории цепей и сигналов, а остальное сводилось к воспитанию нравственных и морально-волевых качеств. Без сомнения, в курс обучения входили и бесконечные придирки взводного сержанта.
        Имелось, правда, научно-техническое общество курсантов, первокурсникам доступ туда не возбранялся, и Фрол записался первым - но почти не имел времени заниматься в нем за бесконечными нарядами, гораздо чаще внеочередными, чем очередными. Сука-сержант имел особый талант докопаться до чего угодно. И считал, наверное, что грешно зарывать в землю талант, каким бы он ни был. Редкую ночь удавалось поспать больше четырех часов. Можно, конечно, было спать в строю с открытыми глазами и даже во время маршировки - многие так и делали, быстро научившись. Научился и Фрол, не став от того счастливее. Это он-то, принимавший некогда в своем доме на Мойке саму государыню! Ученик прославленного Вольфа! Российский ученый номер один! Почетный член Болонской академии! Ум первоклассный и дерзкий, признанный самим Эйлером!..
        И так далее, и тому подобное.
        В прошлой жизни он не любил признавать свои ошибки. В этой - признал по меньшей мере одну: не надо было слушать того сержанта в Отделе комплектования, что сманил его учиться на военного космонавта. Игнорировать надо было ту сладкоголосую сирену - и поступать в университет! А что теперь? Подать рапорт об отчислении, вновь держать приемные экзамены, даром потерять год...
        В шестнадцать лет кажется, что год - это чрезвычайно много. В семьдесят (пятьдесят четыре ломоносовских года плюс шестнадцать своих) некоторым тоже так кажется, но выводы они делают прямо противоположные. Потерять целый год?! Охренеть и убиться веником. Можно подумать, что человек наделен долголетием баобаба и имеет право разбрасываться годами! Нет, надо тянуть ту лямку, в которую уже впрягся...
        Во взводе Фрола не любили. Он, правда, помогал многим по физике и математике, но все равно оставался наглым сопляком, чересчур задирающим нос. Тотальная уставщина спасала его от расправ, но не всегда избавляла от мелких унижений. Плевать! Фрол привычно стиснул зубы и решил терпеть. На новом месте всегда так. Пройдет, может быть, год, в крайнем случае два - и полегчает. Само собой, дисциплина мягче не станет, зато начнутся спецкурсы и практические занятия, не лишенные некоторого интереса и даже дающие кое-какую пищу для пытливого ума. Тогда, возможно, привалит счастье хоть иногда осознавать себя человеком, а не винтиком под отверткой. А то и под молотком.
        Не привалило. Учебный год уже подходил к концу, когда Фрол взорвался. Но не буйной вспышкой на ровном месте, а миной, подведенной под стан врага по всей саперной науке.
        В течение двух ночей он сочинил пьесу - уже третью, считая те две, что были им написаны в прошлой жизни. Но в этот раз он нарочито черпал вдохновение из Баркова, Нартова, Олсуфьева и прочих молодых шалопаев восемнадцатого столетия, выпускавших рукописные сборники за неимением издателей, готовых рискнуть напечатать этот срам. А также из их последователей трех следующих веков. Действие развивалось в некоем Училище глубинно-подпочвенных вооруженных сил. Фамилии сержантов, преподавателей и кое-кого из курсантов Фрол изменил, но так, чтобы никого не ввести в заблуждение. Вышло зло, похабно и смешно до икоты. Размноженные неизвестно кем листки назавтра читало все училище, оглашая стены жизнерадостным непарнокопытным ржанием. Гы-гы-гы! Кто автор? Автора!!! Начальство тоже занимал этот вопрос. И оно, начальство, несомненно, нашло бы автора, если бы Фрол не упредил.
        Он попросил у сержанта разрешения обратиться к начальнику курса по личному вопросу и получил разрешение.
        Начальнику курса он подал рапорт с просьбой о переводе на учебу в университет.
        - Какой еще перевод? - удивился начальник курса, неплохой, в сущности, мужик. - Чего это вдруг? Не практикуем. Отчислить по собственному желанию - это мы можем, это пожалуйста.
        Тогда Фрол попросил разрешения обратиться к заместителю начальника училища по личному составу. Начальник курса фыркнул и разрешил. Фрол записался на прием.
        Он честно отсидел в приемной два часа, чтобы изложить все ту же просьбу и получить все тот же отказ.
        - Товарищ генерал-майор! Прошу дать письменный отказ.
        - Сколько угодно, - точно так же, как начальник курса, фыркнул генерал майор. - Давайте сюда рапорт.
        Фрол протянул ему бумагу. Заместитель занес над ней авторучку, затем вчитался, побагровел...
        - Виноват, - торопливо сказал Фрол. - Это не рапорт. Это не та бумага. Я перепутал, вот она - та...
        Генерал-майор отстранил его руку. Он читал напечатанный на листке текст, пока не прочитал его весь. К середине чтения его лицо и шея напоминали колером панцирь хорошо сваренного рака, к концу - старый, потемневший от времени кирпич.
        По завершении ознакомления с текстом он судорожно сглотнул, устремил на Фрола глаза, подобные пушечным жерлам в амбразурах дотов, и спросил вразбивку:
        - Что... это?..
        Это была сцена из Фроловой пьесы, сцена, не попавшая в растиражированный вариант и напечатанная в одном экземпляре. В ней, и только в ней, был выведен некий генерал-майор, заместитель начальника школы подземных воинов.
        Барков умер бы от зависти, прочти он этот листок.
        Фрол объяснил, что подобрал эту бумажку на полу и протянул по ошибке, перепутав с заявлением, что содержание листка - он уверен - не известно пока никому из курсантов и что он, Фрол, чисто случайно пробежавший глазами данный текст и хорошо его запомнивший, готов немедленно забыть его... в обмен на пустячную любезность... речь идет о переводе в университет...
        - Вон отсюда! - заревел генерал-майор, судорожно комкая лист и надвигаясь на Фрола, как медведь-шатун на двуногую дичь.
        Фрол ретировался - и в тот же день получил через адъютанта все документы, включая просимый, и устный приказ: убраться вон из стен училища в течение часа. Фролу хватило и десяти минут.
        Многочисленные авторы Устава продумали многое и немало улучшили его со временем. Но нет и не может быть на свете уставов, запрещающих анонимные насмешки нижестоящего над вышестоящими. Как песенка про юлу сгубила лже-Нерона, так сценка из порнографической пьесы решила проблемы Фрола Пяткина. Пустячок - а как действенно!
        Если небесталанно, конечно.
        - Я не скажу, что ты кретин, хоть и ловкач, - молвил ему напоследок начальник курса, - но и не скажу, что ты умник. Просто в твоей голове слишком много всего. Это, - прищелкнул он пальцами, - не структурируется. Ты не подходишь для ВКВ. Мне это давно было ясно.
        Фрола не возмутило неуставное обращение на "ты", ему даже не захотелось сдерзить в ответ. Зачем? Неудавшаяся карьера военного стремительно катилась в прошлое, и только это имело значение. А впереди ждало что-то более интересное. Наверняка. Неизбежно. Фрол не верил в это - он знал.
        Что ему, Михайле-Фролу Ломоносову-Пяткину, армия, пусть даже ее космическая элита! Она инструмент, и вся военная наука с древнейших времен и до нынешних нацелена лишь на то, чтобы инструмент лучше действовал. Узко это и убого. Не для истинно широкого ума. Даже в период Ста дней армия, спасшая человечество, все равно оставалась инструментом, и не более.
        Инструментом чужих, так уж получилось.
        17. Фагоциты Экипажа
        Я всегда готов учиться, но мне не всегда нравится, когда меня учат.
        Уинстон Черчилль
        Неубедительные облачка в мутном небе. Жара. Влажность. Хуже, чем в бане, потому что из этой парилки не выскочишь с уханьем ни в бассейн, ни в прорубь. Плюс озверевшие насекомые. Вероятно, в раскинувшемся передо мной городишке с пышным названием Сан-Рафаэль-дель-Энканто имелось хотя бы несколько кондиционированных помещений для жителей Севера, изнеженных холодом, но я не собирался там останавливаться. Городишко выглядел географической несуразностью и был мне даром не нужен.
        Южно-Американский отсек. То его место, что еще и теперь нередко называют Колумбией. Более точная локация: поблизости от границы Колумбии с территорией, называемой Перу. Почти экватор. Июль. Филиал преисподней.
        Чертовы джунгли. До Анд километров пятьсот, и никакой от них прохлады. Слишком далеко, чтобы поверить: с их вершин действительно стекает холодный воздух. И трудно здесь поверить, что есть на нашем голубом шарике места, где лед лежит аж с плиоцена и не тает.
        Крупный зеленый попугай, сидящий на ветке шагах в пяти от меня, встрепенулся и каркнул что-то вслед исчезающему в жарком мареве самолетику. Судя по тону - что-то обидное. Такой и должна быть туземная реакция на пришельцев из более приятных для жизни мест. Что, мол, поглядел, как нам здесь живется? Остаться не хочешь? Ага, не дурак, значит... Ну и вали отсюда поскорее.
        Мокрая рубашка плотно облепила спину. Ни ветерка. Жар выпаривал из почвы влагу в таком количестве, что я дивился тому, что вообще дышу. А ведь еще утро... Никто не встретил меня на кочковатом летном поле, смахивающем скорее на широкую просеку, но вдали пылил джип, направляясь к сараю с флагштоком, по-видимому изображающему аэровокзал. За мной?
        Я надеялся, что да, хотя могло быть всякое. Пилот доставившего меня сюда самолетика знал на эсперанто от силы две сотни слов и, если я не понимал, принимался жестикулировать, бросая штурвал. Я предпочел "понимать".
        Но даже если я оказался не там, где должен быть, все равно мне не следовало торчать на летном поле столбом, плавясь, как оловянный солдатик в печке, и подставляя себя москитам и мухам. Навьючив на себя рюкзак и бурча под нос разные слова, я поплелся через поле к сараю.
        Я не материл Сорокина за эту командировку - еще в той жизни понял, что всегда полезно расширить свой кругозор, посетив за казенный счет иные страны. Если я и ругал кого-то, то исключительно природу - почему, черт возьми, она не такая, какой я хочу ее видеть? Непорядок. А уж такой элемент природы, как москиты, вьющиеся надо мной серым облачком, мог довести до буйного помешательства хоть толстовца, хоть античного стоика.
        И самое главное: каким образом нам удастся решить поставленную задачу, если я побываю в "горячей точке"? Лично наберу материала для зубодробительных моделей Магазинера? Ну разве что. Хотя весь этот материал наверняка можно получить и в Твери, используя наш уровень доступа.
        Или все-таки не весь?
        С этим мне после всех прививок и инструктажей и предстояло разбираться подальше от академической обстановки, поближе к людям. Штейница Сорокин тоже куда-то услал, кажется, в Южную Африку, и, как мне шепнули, потребовал у Марченко еще двух или трех умников в свою группу, желательно молодых. Когда, несмотря ни на какие усилия, отряд не продвигается вперед, плохой командир всегда запрашивает подкрепление. Как будто в данном случае количеством можно заменить качество!
        Так было, так будет. Сначала рабочая группа, созданная в инициативном порядке, потом отдел, а там, глядишь, и секретный институт. Еще один. Чтобы продвинуться на волосок, причем не факт, что в верном направлении.
        Потом институт разгонят к чертовой матери. И правильно сделают.
        Джип достиг сарая раньше меня и покатил мимо, не остановившись. Ну точно, за мной. Это был открытый джип-амфибия модели "Ихтиандр", что клепают в Ижевске. Я не удивился, встретив его здесь. Во-первых, удачная и широко распространенная машина. Во-вторых, я знал, что несколько месяцев назад боевики кокаиновых баронов провели ряд дерзких акций, да столь успешно, что у кого-то в высших эшелонах лопнуло терпение: а послать против этих недобитков настоящих специалистов! Естественно - не имеющих местных корней и не склонных учитывать колумбийскую специфику в ущерб Уставу. Северо-Американский отсек прислал сводный батальон "зеленых беретов" и "морских котиков", Северо-Евразийский отсек - батальон десантников-спецназовцев, а из Восточно-Азиатского отсека прибыла рота "бамбуковых медведей", по слухам, заменяющая батальон, если драться предстоит в тропических джунглях. Возможно, слухи не врали. Но меня встречали не "медведи".
        Меня встречали свои.
        Северо-Евразийцы. Русские. И все прочие, откликающиеся на слово "русский", будь то якут или гагауз. Один черт. В одном котле варимся, в один отсек определены командованием. Само собой, при условии, что в других отсеках нет срочной работы.
        Но сейчас она есть.
        Водитель вильнул рулем в последний момент - я уж решил, что он собирается переехать меня, и прикидывал, в какую сторону лучше отскочить. С писком тормозов "Ихтиандр" остановился так, что лицо пассажира рядом с водителем пришлось как раз напротив меня.
        Та-ак...
        Напрасно я заранее не поинтересовался фамилиями офицеров Северо-Евразийского батальона...
        Терентий Содомейко, кажется, тоже не пожелал заранее узнать анкетные данные того типа, что свалился ему как снег на голову, чтобы во все соваться и мешать работать. Он бросил на меня взгляд и приподнял бровь.
        - Вот так, значит, да?
        - Ага, - кивнул я и развел руками: - Принимай гостя.
        Он вылез из машины - огромный, плечистый, почти на голову выше меня. Мы обнялись, о чем я тотчас пожалел. Обниматься в парилке не очень весело.
        - Знал я, что наш корабль тесен, но не знал, что настолько, - сказал Терентий, когда с приветствиями было покончено. - Мог бы сообщить заранее, кого мне ждать.
        - А я-то откуда знал, кого здесь увижу?
        - Ладно. Полезай назад. Что у тебя в рюкзаке?
        - Только личные вещи.
        - Приборов научных нет?
        - Я сам себе прибор.
        - Уже легче. А то повадились тут некоторые совать нам всякие железки, которые не работают... Поехали.
        Последнее относилось к водителю. Я уже сидел в машине.
        Ехали с час. Чем дальше, тем дорога становилась хуже и скоро превратилась просто-напросто в разбитую колею. Поболтать с Терентием по пути мне не удалось - все трое зверски лязгали зубами на кочках и рытвинах, и я просто-напросто боялся на всю жизнь остаться шепелявым, лишившись кончика языка.
        Потом колея пошла под уклон и сгинула в болоте. По грязной жиже "Ихтиандр" двигался медленнее, зато без тряски. Из-под корпуса-утюга разбегалась во все стороны мелкая болотная живность. Надрывались лягушки. Солнце жарило по-прежнему. Москиты озверели.
        - На, обработай. - Терентий протянул мне тюбик. Подвывая от сотен укусов одновременно, я принялся яростно натирать гелем все открытые участки тела. Помогло.
        Скоро начался лес, и только потом сошло на нет болото. Рубчатые шины расшвыривали грязь. Как водитель умудрился не потерять в болоте колею, я не понял, да и вдаваться не стал - не мои проблемы. Кто я здесь? Случайный гость. Не то в деловой поездке, не то в творческой командировке, сразу и не поймешь. Буду помалкивать и набираться впечатлений, как зевака-турист. Тоже полезное дело, ибо что есть впечатления? Обрывки знаний и путевые указатели для их систематизации и осмысления. Вот и буду систематизировать и осмыслять. Чуть позже.
        Пока же я вертел головой, пригибался, когда ветки с широкими толстомясыми листьями били джип сверху, и убеждался в правоте антропологов: человек произошел от австралопитека не в лесах, а в саваннах. Тоже, наверное, не лучшее место развивать мозги, но уж всяко предпочтительнее этих зеленых дебрей! Тут если что-то от кого-то и произойдет, то обязательно какая-нибудь погань. Доказать не могу - просто чувствую.
        Еще дважды мы преодолевали широкие полосы стоячей воды и вновь месили грязь, прежде чем дорога стала суше, а вскоре в зеленой стене обозначился просвет. Джип лихо вылетел на поляну, и я даже ощутил нечто вроде ностальгии: так мило и по-домашнему выглядели на поляне десятка полтора армейских палаток.
        - Наш лагерь, - не без гордости сказал Терентий, выбираясь из машины. - Моей роты. Что, пустынно? Ну да, два взвода на задании. И я был бы там же, если бы не ты. Майор мне плешь проел: встреть, мол, и обеспечь. Периметр видишь? Вон там, у самых зарослей. Ну да, где флажки. Будешь пока что обитать внутри периметра, в чагре.
        - В чем?..
        - Откуда, думаешь, в сельве поляна? - спросил Терентий, и видно было, что он доволен: наконец-то ему выпало просветить меня, всезнайку. - Это старая вырубка под посевы, чагра называется. Индейцы рубили. Сеяли тут что-то, истощили землю и свалили куда-то всей деревней - новую поляну расчищать. А эту бросили. Нам только и осталось, что траву выкосить и кусты убрать. Хорошее место, почти сухое.
        - Зато открытое...
        Терентий улыбнулся.
        - Не так чтобы... Кстати, за периметр не ходи, это вредно для здоровья. Мины и прочие сюрпризы для незваных гостей...
        - Навещают? - полюбопытствовал я.
        - Они нас - пока нет. А мы их - да.
        - Нагнали на них страху?
        В ответ Терентий так глянул на меня, что я заткнулся и с большим неудовольствием признался себе, что сморозил глупость. Это в первые годы существования Экипажа против него кто только ни пер сдуру, ну а теперь прет только тот, кто поставил на себе крест и ни черта не боится. Кокаиновые бароны и их ребятишки как раз из таких. Можно вынудить их затаиться на время, но ни силой, ни убеждением нельзя заставить их прекратить поставлять Экипажу дурь, а дисциплинарным подразделениям Экипажа - жутко страдающих нарков. Иногда излечимых, но все равно несчастных на весь остаток жизни. Не люди - руины людей.
        Я видел. Нам их показывали во всех видах - и в тупом безразличии, и в ломке. Во всех школах проводятся обязательные экскурсии, после которых ни у кого не остается сомнений насчет того, что чем мертвее наркоторговец, тем лучше.
        Вот и война. Иногда активная, чаще вялая и очень, очень затяжная. Правильнее сказать - нескончаемая санитарная операция по удалению грязи и мерзости из глухих закоулков некоторых отсеков корабля. Возможно, когда-нибудь станут чисты и эти закоулки. Пока же приходится убивать тех, кого нельзя ни убедить, ни запугать, ни заставить, а поскольку они не придерживаются никаких правил войны, никто с ними не церемонится. Командованию и в голову не придет объявить амнистию для тех добровольно сдавшихся бандитов, у кого руки еще не в крови. Во-первых, поди проверь, в крови они или не в крови, а во-вторых, ложный гуманизм погубил гораздо больше хороших людей, чем самые беспощадные меры по уничтожению негодяев.
        - Давно ты здесь? - спросил я, чтобы хоть как-то замять свою глупость.
        - Шестой месяц. Только не спрашивай, скоро ли домой. Не знаю.
        - Полагаю, это от вас зависит...
        Терентий выругался.
        - А без прописных истин можно? Конечно, от нас. Еще, правда, от противника. И совсем немного - от моего майора. Потери пока несем терпимые, а гадов давим, чего ж нас менять? Рано еще. Причем зуб даю: сначала сменят американцев, а потом нас. Так уж заведено.
        - А почему?
        - Потому что они нежные организмы. Повезло им с историей, до сих пор аукается. А восточных азиатов сменят последними, вот помяни мое слово. Там в основном японцы, они терпеливые ребята. Сколько им прикажут, столько они и будут нести бремя желтого человека, нипочем не взбунтуются... Ладно, пошли, чего стоим. Пора тебя делом занять. Эй, капрал!..
        Не успел я опомниться, как мои вещи оказались в офицерской палатке, а щуплый белобрысый парень, представившийся мне как капрал Малинин, вывалил передо мною на траву кучу снаряжения.
        Гм. Почему-то я ожидал, что меня для начала накормят, потом ответят на накопившиеся вопросы, а уж после возьмут в оборот. Не то чтобы я был голоден и переполнен вопросами - просто должны же соблюдаться законы гостеприимства!.. Черта с два - Терентий куда-то смылся, а капрал принялся объяснять и показывать, что к чему в принесенной им куче. Вот облегченный бронежилет "Скорлупка", держит обычную автоматную пулю, а бронебойную не держит. Вот рация, совмещенная с навигатором, пользоваться так-то. Вот это - не перепутайте! - не пистолет, а "Рапунцель", тросовый подъемник... ну, если вдруг надо срочно оказаться на дереве и скрыться в кроне. Вот крем - пачкать морду лица тигровыми полосами и ягуаровыми пятнами. Вот оружие дневное и оружие ночное, вот прицел для стрельбы в джунглях, вот "шавкин нос", он же хемолокатор, предназначенный для поиска укрывшегося противника по запаху, вот полевая аптечка-полуавтомат...
        Черт побери, этих ребят снабжали неплохой техникой! Мне только показалось, что я не успею как следует освоиться с ней за час-два.
        - Чего-о? - сделал большие глаза Терентий, вновь объявившись в моем поле зрения и выслушав мои сомнения. - Даже не думай. Минимум три дня тебе на общую подготовку, раньше я тебя в лес не выпущу. На черта мне мертвые одноклассники, да еще шишки из столицы?
        - Какая я шишка? - резонно возразил я. - Сколько у меня звездочек? До двух считать умеешь? У тебя, между прочим, на одну больше.
        - Один черт, мне холку намылят, ежели с тобой что случится. Нет, сдувать с тебя пылинки мне не приказано, но вообще-то было бы хорошо, если бы ты не загнулся. Сам как считаешь?.. Короче, не филонь. Послезавтра сам тебя проэкзаменую, и если окажется, что ты такой же олух, как сейчас, - извини, будешь сидеть на базе.
        - Но...
        - Отставить. Я сказал. Сколько, говоришь, у меня звездочек? До трех считать я умею.
        Подмигнув, он улетучился, а я со вздохом взялся за "Рапунцель":
        - Ну, которое дерево тут не заминировано?..
        Дотошный капрал гонял меня, как новобранца, разве что следил за лексикой - все-таки имел дело с офицером. К удовольствию двух-трех зевак, моя первая попытка вознестись с грешной земли в пышную древесную крону окончилась болезненным падением на зад. Но к полудню я уже сносно владел подъемником и аптечкой. Разобраться с хемолокатором оказалось труднее, этот маленький, но капризный прибор требовал хитрой настройки и умелого обращения. "Шавкин нос"? Глупое прозвище. Такая шавка не выжила бы в природе. Засечь живое существо с подветренной стороны и взять на него пеленг оказалось делом несложным, тем более что прибор учитывал силу ветра и сотню других факторов, - но как определить видовую принадлежность данного существа? Человек? Тапир? Обезьяна? Ягуар? Гриф? Ну а если человек принял меры по маскировке своего естественного запаха? Тут-то и начинались сложности, возводящие обращение с хемолокатором в ранг искусства, не доступного всяким дилетантам. Да если бы только хемолокатор! Помимо него в полном комплекте снаряжения десантника имелось еще немало штучек, к освоению которых я еще не приступал. Я начал
сомневаться, что уложусь в назначенное Терентием минимальное время, и, естественно, обозлился. Оно и к лучшему. Допускаю, что окружающим от этого не сладко, зато я мобилизуюсь по полной программе и готов ворочать горы, ну, или сворачивать скулы, смотря по ситуации. Ты ведь себя знаешь, Михайло Васильевич?
        Знаю, Фрол Ионыч, знаю.
        - Как тебя зовут, капрал?
        - Дементием, товарищ лейтенант.
        Тьфу ты черт. И Терентий у них, и Дементий... Может, и Мелентий найдется?
        - Ну вот что, друг Дементий. Сам разберусь, без лекций. Ты только отвечай на вопросы. Не обижайся, но ты много лишнего говоришь. Я же все-таки физик, азы знаю...
        Он хмыкнул и недоверчиво покачал головой, но дело и впрямь пошло быстрее.
        Один раз мне принесли сухпаек и кружку безвкусного кофе, а в три часа дня, в самое пекло, вернулся Терентий и объявил перерыв. Я вякнул было, что не устал и пока далек от теплового удара, но он и слушать не хотел.
        - Пошли пройдемся.
        Падение с дерева обычно не способствует желанию передвигаться на своих двоих. Ушибся я порядочно, мог бы и сломать себе что-нибудь - скажем, шейку бедра или копчик. Но аптечка диагностировала норму, и приходилось ей верить. А что у них не норма, у этих суперменов? Открытый перелом шеи в трех местах? Оторванная голова?
        Ковыляя за Терентием и обильно потея, я заикнулся было насчет того, что завтра к обеду, пожалуй, закончу изучение матчасти и буду готов к рейду в сельву - в качестве наблюдателя, конечно. Я прекрасно понимал, что до бойца я не дорос и не дорасту за нехваткой как времени, так и желания.
        - Слушай, а совсем без этого нельзя обойтись? - на ходу обернулся Терентий.
        - Без чего?
        - Без сельвы. Чего тебе надо - побольше узнать о том, что у нас делается? Узнаешь. Хочешь боевые сводки увидеть? Увидишь. Хочешь расспросить бойцов? Я весь личный состав перед тобой в очередь выстрою - расспрашивай! Годится?
        Я замотал головой:
        - Не годится. Сам увидеть хочу.
        - А что, и увидишь, - мрачно пообещал Терентий и вдруг точным пинком ботинка выбросил в воздух из травы небольшую, отчаянно извивающуюся в полете змею. - Вот что ты увидишь. Или еще чего похуже.
        - В лесу от меня есть польза, - напомнил я. - Ты же знаешь.
        - Так то лес, а то сельва, - веско возразил Терентий, все же поморщившись от воспоминаний детства. - Поверь, ничего интересного тебя не ждет. Устанешь, как собака, промокнешь, нацепляешь паразитов и вряд ли увидишь что-нибудь кроме листвы. Имей в виду, Дементия я прикрепляю к тебе. Вне лагеря от него ни на шаг, и слушаться его беспрекословно. Прикажет тебе капрал упасть мордой в дерьмо - падай мгновенно и ни о чем не спрашивай. Закричит: "Газы!" - не вздумай интересоваться, какие именно, а в ноль секунд натягивай маску. Геройствовать тоже не вздумай. Для кого-то ты, может, и ценный фрукт, а для моих ребят только помеха... хотя вообще-то было бы хорошо, если бы ты не загнулся. Так что смотри капралу в рот и делай то, что он скажет. Он из вас двоих главный, не ты. Ухмылку-то убери, я не шучу. Знаю, о чем ты хочешь спросить: нельзя ли, мол, все-таки ограничиться одним днем подготовки, а не тремя. По дружбе, так сказать. Отвечаю: нельзя. Насчет трех дней тоже ничего не обещаю. По-хорошему, тебя надо бы месяц погонять как следует, тогда, может, и сгодился бы для простых заданий. При кухне, например.
        - Остряк...
        Он только фыркнул, как лошадь, а я вспомнил нашу школьную драку, окончившуюся вничью. Ныне я не имел ни единого шанса справиться с этим загорелым верзилой, напичканным всевозможными знаниями о том, как обнулить противника, уцелев при этом самому. И все же его высокомерное зазнайство профессионала задевало мое самолюбие.
        - Было время, когда я стрелял лучше тебя...
        - Было время, когда я вообще не умел стрелять, - буркнул Терентий. - Например, в период внутриутробного развития. Что было - забудь. Сейчас есть только настоящее, понял?
        - Как-то не очень.
        - Пока не поймешь, в сельву не выпущу.
        - Ладно, уже понял.
        - Правда? Знаешь, я верю тому, что вижу. Полезная привычка. Когда увижу, что ты понял, тогда и разговор будет.
        Злиться на него было себе дороже. Мы обошли поляну по кругу. Черт знает, для чего Терентий заставил меня размять ноги - то ли опасался (и напрасно), что мои мозги сварятся вкрутую от напряженных занятий, то ли хотел, чтобы я лучше познакомился с местной природой (однако змей больше не попадалось), то ли просто нашел время почесать язык.
        - Сейчас сезон муссонов, - говорил он на ходу. - Льет и льет. И сегодня будет лить, ты на небо не смотри. Не поймешь, откуда что возьмется. Но сразу вдруг. Водопадом. Ниагару видел?
        - Нет.
        - И не надо. Тут увидишь нечто вроде. Самое лучшее время брать сукиных сынов тепленькими. Наш район базирования довольно сухой, а вообще сельва затоплена, островки торчат, между ними только на лодке. Вот островки-то мы и проверяем, и еще деревни по берегам. Знаешь, свайные такие. А то и индейские шалаши возле очередной чагры. Лучше всего, когда беспилотник находит лагерь противника на изолированном островке в сельве и когда доподлинно известно, что у них нет заложников. Тут нам и работы-то нет, авиация тот островок с дерьмом мешает. Или ракеты. Только редко так бывает, эти гады тоже кое-чему учатся. Так что чаще всего без нас не обходится. Плавать не разучился?
        - Вроде не должен, - сказал я, начиная слегка задыхаться. Терентий шагал быстро, как на пружинах, и смахивал на крупного хищника из семейства кошачьих. По-моему, он даже не вспотел, а дышал так, как будто неспешно собирал грибы прохладным сентябрьским утром в среднерусском лесу. Когда видишь столь совершенную боевую машину, как Терентий, хочется отбросить теорию о происхождении людей от гоминид как абсурдную и прямо спросить, куда он подевал свои сабельные клыки. - А что, придется плавать?
        - Никогда заранее не знаешь, что придется делать.
        - Не верю.
        - А напрасно. Если когда-нибудь случится так, что операция пройдет точно по плану, я сильно удивлюсь... Ты к нам надолго?
        - Пока не отзовут.
        - Тогда привыкай к неожиданностям.
        - Каким, например?
        - Любым. Не задавай дурацких вопросов. Буквально: любым.
        - Кайманы, ягуары, анаконды, ядовитые жабы, пираньи, кандиру... - начал я.
        - Добавь сюда насекомых. Но это все мелочи. Венец природы, любящий деньги и не любящий Экипаж, - вот что серьезно. Не вздумай попасться им в лапы.
        Я молчал минуты две - во-первых, берег дыхание, а во-вторых, прикидывал мои перспективы выбраться живым, если я все-таки буду захвачен инсургентами. Хотел было задать парочку уточняющих вопросов насчет нравов местных бандюков, но почему-то раздумал. Вместо этого спросил:
        - А местное население, оно как - лояльно? Я имею в виду, индейцы из этих твоих свайных деревень - они члены Экипажа?
        - Безусловно. И что с того?
        - Обязаны сотрудничать. Нет?
        Терентий витиевато матюкнулся, прежде чем ответить.
        - Обязаны? Ну да, обязаны. Но знаешь, люди есть люди. Особенно местные. Почти все - из Бесперспективного Резерва. Представь себе, их это вполне устраивает. Робкие какие-то, глупые, забитые. Ничего не хотят, только чтобы их оставили в покое. У кого за семью коленки трясутся, кто просто жить хочет, а есть и сотрудничающие... только не с нами.
        - А вы что?
        - Не мы. На то есть контрразведка. То и дело выявляют какого-нибудь пособника. Ну и по стандарту: разработка, затем трибунал. Чаще всего - вышка с исключением из Экипажа. Знаешь, что это значит?
        Я знал. Тот, кто исключен из Экипажа, исчезает бесследно. Если он несчастная заблудшая овечка, натворившая, однако, непростительных дел, у него нет шанса вызвать к себе неуместную людскую жалость. Если он убежденный и последовательный враг, у него нет возможности побравировать презрением к смерти перед зрителями казни. Он просто исчезает. Тело казненного не выдается родственникам для погребения, а топится в каком-нибудь болоте, предпочтительно вонючем. И правильно, по-моему.
        - И что, помогает?
        - Да как сказать...
        - В смысле?
        - Существует Устав, чего тебе еще? - удивился Терентий. - Либо Экипаж, применяя его, демонстрирует свою силу, либо кто-то другой будет демонстрировать силу Экипажу. Мой батальонный - немец, а знаешь почему? Мы, русские, склонны судить о других по себе, уважать местные традиции и недооценивать фактор принуждения, на том и горим постоянно. Уважил раз, уважил другой, нарушил Устав с самыми лучшими намерениями - ну и вини только себя, когда тебя связанного и с распоротым животом бросят в пищу бродячим муравьям. Поделом дураку.
        - Ты не ответил на вопрос...
        - Какой? Помогает или нет? А как же. Помогает. Наверное.
        Я перевел разговор на местную флору-фауну, фиксировал в памяти советы Терентия, а сам размышлял. В этой части Корабля наблюдался непорядок. Правда, я не ожидал, что все будет так плохо, а пособники врага из числа Экипажа - это было уже из рук вон. Но! За что чужие наказывают Экипаж? За упущения. Точнее, за те упущения, для исправления коих не были приняты своевременные меры. Ну а тут - разве они не приняты? Кто посмеет утверждать, что без малого полк, переброшенный в неблагополучный закуток одного из корабельных отсеков, - недостаточная мера? Это же не новобранцы какие-нибудь, а те еще волкодавы. Фагоциты Экипажа, не позволяющие ему сгнить заживо из-за пустячной инфекции. Плюс местные армейские формирования. Надо будет - сюда перебросят не полк, а парочку дивизий и в конце концов ликвидируют заразу. Экипаж справлялся и не с такими задачами. Неужели чужие подталкивают нас к тому, чтобы в санитарных целях закидать бассейны Амазонки и Ориноко нейтронными бомбами?
        Быть того не может. Это следует из самых общих соображений, хотя строгого доказательства, понятное дело, не существует. Человечество нужно чужим в виде дееспособного Экипажа, а бомбы и прочие грубые методы - показатель не дееспособности, а бессилия. И уж совсем ненаучной фантастикой было бы предположение о том, что Васюганский импакт случился из-за того, что Экипаж чересчур строг с теми, кто ему враг. Хоть здесь, хоть в Африке, хоть где еще. Нет ни малейших оснований так думать. Строгость не либерализм - за строгость чужие не станут нас бить.
        Делать какие-либо выводы было еще рано. Что там выводы - я не был уверен, что нахожусь на верном пути. Подозревал, что нет. Что хорошо в лабораторном опыте, то чаще всего не проходит на практике. Подвергни лягушиную лапку слабому удару тока - лапка дернется, тут все просто и понятно. Для человека понятно. А для лягушки?
        Я догадывался, что моя командировка затянется. Что ж, Сорокин не станет возражать. Хуже всего то, что Настасья должна родить недели через три. Успею ли вернуться? Если успею и если роды пройдут удачно - напьюсь, кто бы ни родился. И читал, и слышал от молодых папаш: когда жена в родильном отделении, мужья остро ощущают свое одиночество и никчемность, поэтому напиться для них - первейшее дело. В данном вопросе я намерен соответствовать стандарту, да и трезвый период у меня что-то затянулся, а это не дело. Фантазию надо взбадривать, как и печень.
        Терентий оказался отменным синоптиком: не прошло и получаса, как с неба полило и загрохотало, да еще как! Казалось, идет артподготовка перед генеральным наступлением. Крыша палатки прогнулась, по ней бежал нешуточный поток. Если бы палатка стояла на ровном месте, а не на искусственном бугре с выкопанной канавой вокруг него, было бы самое время освежить в памяти правила спасения на водах. Я устроился в углу, включил фонарик и под раскаты тяжелой небесной артиллерии продолжил изучение матчасти. Старая истина: либо смирись с реальностью, либо придумай что-нибудь получше.
        Я не придумал. Пришлось смириться.
        18. Дриопитек
        Любимым развлечением мужчин, детей и прочих зверей является потасовка.
        Джонатан Свифт
        Каждый день то один взвод, то два, а то и вся рота, не считая караульного отделения и малого резерва, грузилась на приземляющиеся в лагаре "летающие вагоны" и отбывала в неизвестном направлении. Роторы машин буравили воздух, палатки ходили ходуном, затем характерный надтреснутый гул удалялся и переставал быть слышен - начиналось ожидание. Иногда возвращались в тот же день, иногда спустя двое-трое суток. Одного раненого увез вертолет, двое слегка задетых получили помощь в медицинской палатке и околачивались в лагере. Трупов не было. Десантники кляли сельву, муссон, грязь, жару, насекомых, фурункулы, медлительность почты и отсутствие развлечений - словом, мало напоминали часть, ведущую боевые действия. Я не преминул указать на это Терентию.
        - Все еще хочешь в сельву? - прищурился он.
        Обычно я не отвечаю на дурацкие вопросы. Терентий меня понял.
        - Тогда минимум один труп точно будет - твой. Кстати, я ошибся.
        - В чем?
        - В тебе. Трех дней для тебя мало. Будешь тренироваться, пока я не решу, что ты готов, или пока ты не запросишься отсюда восвояси. Работай.
        Капрал Малинин на мне ездил, причем в самом буквальном, посконном смысле. С ним на плечах я должен был обежать вокруг поляны по всему периметру, от флажка к флажку, за три минуты. Это упражнение придумал для меня добрый дядя Терентий и добавил, что если таскать на плечах младшего по званию для меня оскорбительно, то он сам на меня влезет. Я сравнил габариты обоих и предпочел капрала.
        Несколько раз в день глазеть на зрелище выползали из палаток и здоровые, и больные. Заключались пари. Первое время я не сгорал от стыда только потому, что очень уж тяжко бегать с грузом на плечах при тридцатиградусной жаре и стопроцентной влажности, сохраняя при этом способность ощущать те же эмоции, что на отдыхе. Потом додумался до несложной мысли: никто не смеется над тем, кто сам готов над собой посмеяться. Ибо неинтересно. Пришлось делать вид, что я наслаждаюсь юмором ситуации, хотя внутри у меня все кипело - ну, в смысле, когда я не изображал призового рысака. Да и тогда мне порой мучительно хотелось сбросить Дементия на траву и надрать ему задницу - в чем я наверняка не преуспел бы. Кабинетный червь против элитного бойца - это даже не смешно. Эх, знал бы он, кто его таскает на загривке! Ошалел бы служивый и, думаю, возгордился непомерно...
        Моя тактика принесла плоды. На второй день никто из зрителей уже не лыбился гнусным образом, глядя на мою расхлябанную трусцу, и не отпускал шуточек на грани фола, а на третий за меня начали болеть. На седьмой день, подгоняемый воплями моих тиффози, я пробежал дистанцию ровно за три минуты и под рев восторга сгрузил Дементия у финиша. Нечего и говорить, что к тому времени я досконально изучил снаряжение и под руководством капрала опробовал его в джунглях за полосой мин и "прочих сюрпризов". А также сдал Терентию зачет по основам выживания.
        - Ну что - гожусь? - дыша, как издыхающая на берегу рыба, высипел я.
        - Смотря на что, - раздумчиво ответил Терентий. Он имел кислый вид. - Ладно. Убедил. Завтра.
        Мир качался перед моими глазами, в глазах щипало от пота, кислород в атмосфере, похоже, отсутствовал начисто, и ливень а-ля Ниагара сегодня запаздывал - а как хотелось помыться! Выскочить голым под разверзшиеся хляби - пусть бы даже сбило с ног... И все-таки я был доволен. Не счастлив, нет. Счастье - это когда получаешь неожиданный бонус к награде за усердие, а в простом достижении цели, да еще сугубо промежуточной, есть только закономерность и ничего больше.
        Сорокин бы меня живьем сожрал, окажись я не способен даже на это.
        Я бы его тоже - если бы мы поменялись местами.
        Следующую промежуточную цель я представлял себе довольно хорошо. Немножко поиграю в войну, немножко пообщаюсь с пленными, если они будут взяты, а также с местным населением. Выслушаю жалобы, потому что наверняка буду принят за совершающего инспекцию чиновника. Попытаюсь понять, насколько эффективно - или, наоборот, неэффективно - идет зачистка района от всего, что связано с кокаином, и где допущены перегибы. А где, наоборот, местное (только ли местное?) руководство ушами хлопает. Приму к сведению мнение Терентия о том, что "наверху" сидят чистоплюи-теоретики, не секущие местной специфики, и что им таки придется выбирать между отдельными перегибами и сохранением в Корабле смердящего гнойника. Пообщаюсь с командиром русского батальона и его североамериканским и восточноазиатским коллегами. Соберу кучу непарадной информации - авось Магазинер сумеет применить ее в своих расчетах. Все.
        Само собой, я надеялся найти ее - пресловутую иголку в стоге сена. И понимал, насколько мал мой шанс. Возможно, Моше Хаимович был прав, предположив, что чужие не наказывают нас по-настоящему, а просто держат в тонусе, дабы не расслаблялись? Если да, то что ж, мы подтянемся, выявим и ликвидируем часть злоупотреблений и еще лет десять проживем без астероида.
        Скучный сценарий. Мы примем самоспасительные меры и не узнаем, кто же все-таки швыряет в нас камнями и с какой дальней целью. Мы не победим - мы лишь приспособимся.
        В таком состоянии души я садился в вертушку и даже не сказал ничего едкого, когда Терентий, бегло проверив мое оружие и амуницию, еще раз напомнил: никуда не суйся, подчиняйся капралу, ну и вообще поменьше инициативы. Капрал Малинин находился тут же и вряд ли был доволен предназначенной ему ролью няньки. Ну что ж, говорил его вид, слушаюсь, вашбродь. Яволь. Хай, босу. Ты начальник, я дурак.
        Интересно, а я не дурак ли? Ведь если разобраться - очень может быть. Ну зачем мне понадобился этот цирк с личным участием в рейде, каковой, вполне вероятно, приведет к серьезному боестолкновению? Только для того, чтобы лишить Сорокина козырей при разборе? Да плевал я на Сорокина!
        Судя по тому, что в "летающие вагоны" впихнулась вся рота, планировалась некая масштабная для этих мест операция - вероятно, на уровне батальона, а то и выше. Терентий то и дело переговаривался с кем-то по рации. Смысл операции до меня доведен не был, да я и не особенно интересовался. Посторонние субъекты должны любопытствовать своевременно, лучше всего после операции, а не до нее. У Терентия и без меня хватало забот.
        Вертолет шел низко. Красное, как будто обожженное собственным жаром солнце вертикально поднималось из-за леса. Минут через пятнадцать Дементий толкнул меня в бок и показал на иллюминатор.
        - Плантация коки. Прямо под нами.
        Ряды кустов на довольно большом расчищенном от джунглей участке. Ничего особенного, плантация как плантация, не сильно отличающаяся от заурядной чагры. Если не знать, то и не подумаешь, что на этом куске земли растет та самая - костлявая с косой.
        - Плантация - нелегальная?
        - Почему нелегальная? Легальная.
        Я лишь краем уха слыхал от кого-то, что кокаин и его производные применяются в медицине, но как именно и для лечения каких хвороб - не имел представления. Как нельзя объять необъятное, так и нельзя быть настоящим энциклопедистом в наше время - элементарно свихнешься. Можно лишь нахвататься верхушек и удивлять людей своей эрудированностью, но кому это надо?
        Летели еще час. Всех развлечений - загодя обработать себя репеллентом от москитов и разрисовать физиономию пятнами и полосами, а вообще было скучно. Вдобавок меня начало мутить. Не люблю летать на аппаратах, опирающихся на воздух не крыльями, а лопастями. Что-то в них не так. Таково мнение моего собственного аппарата - вестибулярного.
        Естественно, мне меньше всего хотелось опозориться перед десантниками. Пришлось геройски терпеть. Не просить же гигиенический пакет, вызывая здоровый смех! Профессия клоуна всегда была выше моего понимания. Неужели этим странным нравится, когда над ними ржут? Но здесь, пожалуй, стали бы ржать и над теми, кто не желает казаться смешным, а просто слаб. Как раз это, наверное, и смешно всяческим хомбре, способным ломать кулаками стены и гнуть о шеи рельсы. Почему слаб? От природы? Быть того не может. Не иначе патологически ленив или занят какой-либо недостойной мужчины ерундой. Ну не смешон ли такой тип? Бу-га-га!..
        Интересно, что эти здоровяки будут делать в старости, когда их кожа сморщится, в пальцах поселится дрожь, сосуды попортит склероз, а в почках заведется минералогия? Когда ослабнет зрение, суставы познакомятся с ревматизмом, и возникнет по язве на каждом персте двенадцатиперстной кишки? Конечно, они найдут себе занятие по душе, Экипаж предложит им либо заслуженный отдых, либо много разных дел на выбор, но как изменятся их мысли насчет того, что есть настоящий мужчина и настоящий человек? Загадка...
        Разгадать эту загадку я не успел. Кто-то из десантников вскрикнул, и тотчас грохнуло так, что я на время оглох и начисто забыл о тошноте. Вертолет как будто наскочил на препятствие и, обидевшись, расхотел быть летательным аппаратом, а я потерял точку опоры. Что-то пронзительно скрипело, с хрустом сминался металл, мелькнули в иллюминаторе кувыркающиеся обломки, в большую дыру ворвался ветер. А потом, медленно кренясь и совсем нелогично вращаясь, "летающий вагон" клюнул носом и начал падать на деревья.
        Дементий орал мне прямо в ухо - я не слышал его. Наверное, он хотел сообщить мне, что с моей стороны самым разумным будет вцепиться во что-нибудь и держаться изо всех сил наподобие приросшей к камню устрицы. Очень возможно, что он был прав. Увы - я не понял его, а если бы и понял, то все равно не послушался бы. Я просто-напросто оцепенел - как та устрица. Не от страха, нет. Для страха еще не пришло время. К тому же устрицам страх неведом.
        Завоняло горелым, и мне это не понравилось. Я уже готов был начать шевелиться, потом дергаться, выпучивать глаза, вопить и проделывать все те штуки, какие, по мнению киношников, обязательно должны предшествовать неотвратимой гибели персонажа. Может быть, не знаю. У меня просто не было на это времени, потому что как раз в этот момент машина с ужасающим треском рухнула на деревья.
        Не хочу второй раз увидеть и услышать, как задний ротор рубит ветви и как его обломки секут в лапшу обшивку. Переднего ротора у нас уже не было, только я узнал об этом несколько позже. "Летающий вагон" треснулся обо что-то мощное самой серединой, слегка погнулся, как нерешительный червяк, раздумывающий, стоМГит ли ползти куда-то, покачался немного и заскользил вниз руинами кабины вперед, кормой назад. Только теперь я догадался вцепиться обеими руками в сиденье, и вцепился - поди оторви. Так казалось. Но меня сейчас же оторвала, закрутила и понесла вниз волна кувыркающихся и матерящихся тел. Удар! Еще мат, кувырок через голову и еще удар... Сколько длилось падение? Не знаю. Наверное, несколько секунд. Если так, то вечность довольно коротка.
        Потом я не то плавал, не то тонул, это я плохо помню. Вокруг было много воды, зелени, неразберихи и страха. Кажется, кто-то выдернул меня из жижи за шиворот, а я зачем-то попытался его лягнуть. Меня куда-то гнали, то и дело толкая в спину. Позади горело - хорошо так горело, с веселым треском, и на воде, да и на листве тоже плясали багровые отблески. А листва была не наша - разлапистая, мясистая, будто каждый лист, исчерпав ресурсы роста в длину и ширину, принялся толстеть от лени и отсутствия перспективы...
        - Живее! Уходим! - орал мне в ухо Дементий, и я вдруг осознал, что он по-прежнему рядом и что слух ко мне вернулся. Само собой, не вовремя: позади нас сейчас же что-то взорвалось, вновь ударив тугой волной по контуженным перепонкам и осветив кусок джунглей алым светом. Я даже не сразу сообразил, что огонь добрался до топливных баков вертолета. Я осознал это чуть позже и понял, что Терентий был кругом прав. Без няньки в лице капрала Малинина я был бы уже не Фролом Пяткиным. Я стал бы поджаренным Фролом Пяткиным.
        Следующий отрезок времени длительностью в час, а может быть, в целых пять минут, плохо отложился в моей памяти. Мы с Дементием куда-то пробирались по затопленной сельве. Кое-где вода доходила лишь до пояса, кое-где было по грудь, а в иных местах приходилось плыть. Мешали коряги. Деревья возвышались над нами готическими башнями. Просветов в листве не было. Чем сельва похожа на метро? Тем, что в ней не видно неба.
        Где-то стреляли, но все дальше и дальше от нас. Потом стрельба вроде стихла, а мы начали выбираться на сухое место. Ну, как сухое? Все в мире относительно. Если в бассейне Амазонки в сезон муссонов вода не достает до пояса, то это уже не вода. А раз не вода, значит, сухое место. Что же еще?
        Внезапно я осознал, что мы остались одни. Куда делся взвод, я как-то не отследил. Погиб весь целиком при крушении "летающего вагона"? Быть того не может. Я же видел десантников в первые минуты после крушения. Выполняет задание? Вероятно. Но почему взвод где-то там, а мы с капралом Малининым здесь?
        А он все пер и пер вперед как заведенный. Я не спрашивал его ни о чем - помнил приказ Терентия, ну и берег дыхание.
        Возле толстенного - обхватов в пять - ствола какого-то дерева, оплетенного лианами толщиной с мускулистую руку, Дементий остановился. Обвел взглядом ближайшие окрестности, глянул вверх и кратко скомандовал:
        - "Рапунцель".
        Я тоже задрал голову. Нижний сук дерева простерся метрах в двадцати надо мной, да только целиться надо было не в него, а выше. Пока я выбирал цель для заякоривания, Дементий произвел выстрел, и мне осталось лишь прицелиться в тот же сук и нажать на спуск. С тихим жужжанием мы вознеслись в древесную крону - капрал чуть впереди, я следом. Неделя занятий не прошла даром - через десять секунд я уже сидел верхом на толстенной ветке, Дементию даже не пришлось втаскивать меня за шиворот. Но зачем понадобилось это древолазание?
        - Тихо, - едва слышно упредил капрал мой вопрос. - Замри.
        Я замер, чувствуя себя довольно глупо. В наступившей тишине стали слышны крики птиц или, может быть, обезьян. Возле чашки ярко-красного цветка лианы зависла, металлически блестя оперением, колибри размером с крупного шмеля, насосала в клюв-шприц сколько-то нектара. Дементий не шевелился, и я тоже - ни дать ни взять дриопитек, спасающийся от опасности на ветке. Самое время углядеть внизу хищника и начать швыряться в него чем ни попадя, оглашая воздух пронзительными криками. Тьфу. Впрочем, если снизу нам действительно грозила опасность...
        И она появилась. Сначала мой контуженый слух уловил слабый рокот, затем внизу появилась лодка. Снабженная водометным двигателем, она плыла довольно резво и не слишком шумела. Трое сидящих в ней вооруженных автоматами людей не переговаривались, зато вовсю крутили головами. Один взглянул наверх как раз в тот момент, когда я вздумал подобрать ноги, так что мне пришлось замереть в крайне неудобной и неэстетичной позе. Я знал, что останусь незамеченным, пока не двигаюсь, и только надеялся, что подлюка-судьба не подарит мне именно в этот момент встречу с ядовитой змеей, волосатым пауком размером с растопыренную пятерню или еще какой-нибудь пакостью, спасающейся на дереве от наводнения. Тихо урча, лодка проплыла под кроной нашего дерева, за ней кружились в водоворотах щепки, веточки, кора и прочая лесная дрянь.
        Прямо над ухом послышалось резкое "ф-фу", и я оглянулся. Дементий деловито складывал телескопическую духовую трубку - я и не знал о существовании такого предмета снаряжения десантника. Несколько мгновений спустя лодка скрылась за деревьями, вскоре стихло и урчание мотора.
        - Противник? - задал я глупый вопрос.
        Дементий кивнул.
        - Так почему же... - Я с недоумением оглядел арсенал капрала и вдруг понял, почему Дементий не пустил его в ход. Из-за меня, конечно. Ему ничего не стоило уложить эту троицу, но поблизости могли находиться и другие боевики, а с приказом командира роты капралы обычно не шутят. Ежику понятно, какой приказ отдал Терентий: чтобы с этого (вписать любой гнусный эпитет) шпака ни один волос не упал, ясно?
        Я только вздохнул. Приходилось терпеть.
        - Я навесил на их лодку радиомаячок, - пояснил Дементий штуку с духовой трубкой. - Пускай плывут.
        Он все-таки не был лишь нянькой при мне. Повязанный приказом по рукам и ногам, он все равно оставался бойцом, лишь скорректировал тактику. Пускай боевики местного наркобарона плывут - до тех пор, пока сверху на них не свалится хороший подарочек фугасного действия. А ждать этого, надо думать, недолго.
        - А чем нас сбили? - спросил я. - ПЗРК?
        - Он самый, - нехотя отозвался Дементий.
        - Откуда они у них?
        Капрал только вздохнул и отвернулся. Я не стал наседать. В конце концов, это был не его уровень компетенции, хотя в общих чертах он знал ответ. Я тоже знал его. Откуда к террористам и наркобаронам попадает оружие, как не из Экипажа? Не сами же бандиты мастерят самонаводящиеся ракеты в деревенских кузницах! Кто-то приторговывает. Ох, люди... А Экипаж добр и гуманен - нельзя подозревать всех, кто имеет касательство к оружию сложнее рогатки! Как это можно - прогнать тысячи людей через детектор лжи и выловить одного-двух негодяев?! Что подумают оскорбленные подозрением невинные люди?
        А то и подумают: бой не окончен, рано расслабляться. Нам это внушали с детства. Почему же мы, убаюканные царящим в Экипаже разумным порядком, решили вдруг, что самое трудное позади? Может, именно потому, что нам слишком усердно твердят о наших успехах? Может, потому, что рядовой, среднестатистический член Экипажа и представить себе не может, что в него целится бандит?
        То-то и оно: мы начали расслабляться. А зря. Очень преждевременно.
        Сидя на дереве, я размышлял о том, что моя командировка начала приносить плоды. Правда, они работали на версию Магазинера, ну так это не повод для огорчения. Не стоят того мои амбиции, чтобы пренебрегать очевидным. Да, мы расслабились. Поверили в то, что главное уже сделано, а дальше дело покатится само собой. За это нас и бьют чужие. Бьют вроде за мелочи, за незначительные просчеты, но если перестанут бить - Экипаж сгниет и рассыплется трухой. Будет просто человечество - разобщенное и неразумное, как прежде. С неясными перспективами, а то и - как знать? - вообще без перспектив. Передавим же друг друга к чертям собачьим, вспомним старые обиды и забросаем соседей боеголовками, причем без особой нужды, а только от вседозволенности в отсутствие розги. Чужим это надо?
        А нам?
        Горечь! В который раз я скрипел зубами, понимая: нас наказывают ради нашего же блага. Но спросите задницу - нравится ли ей розга?
        Дементий тронул меня за плечо. Он указывал пальцем вверх. Точно над нами по горизонтальной ветке медленно, как при последнем издыхании, пробиралось вниз головой противное существо, одетое в коричневую с прозеленью грубую шерсть. В шерсти наблюдалось какое-то движение - по-моему, она кишела паразитами. Ленивец. Глупое безобидное существо. Наверное, капрал показал мне его, чтобы я не стал пугаться и вопить, внезапно увидев эту ползущую несуразицу в трех шагах от меня. Ладно, не стану.
        Пальба где-то поодаль то утихала на время, то разгоралась с новой силой, но не приближалась. Обезьяны в кронах деревьев перекрикивались резкими голосами, но тоже далеко, не увидеть. Смотреть было не на что, и я принялся разглядывать ленивца. Он как раз заметил меня, повернул ко мне голову, застыл на месте и, казалось, глубоко задумался.
        Интересно, размышлял я, поползет ли он быстрее, если стоять у него над душой и время от времени подбадривать хорошим ударом плети? Сомнительно. Скорее всего, беззвучно заплачет и свалится с ветки. Почему - детский вопрос, не стоящий внимания. Потому что ленивец, а не белка.
        Он похож на нас, вот в чем беда. Человечество - точно такой же ленивец. Экипаж - высеченный ленивец, сумевший вопреки ожиданиям ползти быстрее и даже ухитрившийся вычесать из шерсти часть прижившейся там фауны. Нас бьют астероидами, и мы ползем - даже в космос. Но все равно остаемся при этом апатичной зоологической диковиной да еще удивляемся: во как быстро мы ползем! Летим, а не ползем! К новым, едрена-матрена, горизонтам!
        Неужто чужие воображают, что мы можем скакать, как кенгуру? Это мы-то, до сих пор управляемые больше животными инстинктами, нежели разумом? Ха-ха. А ведь дураки эти чужие, если так думают...
        Я сидел неподвижно, и ленивец продолжил движение. Минут через десять он окончательно утащил в листву себя и всех своих паразитов. Вскоре вдали что-то загрохотало - похоже, легла серия реактивных снарядов. Дементий подмигнул мне - он-то понимал смысл происходящего, а мне предоставлял гадать: то ли наши накрыли кокаиновую лабораторию, то ли сожгли плантацию, то ли просто гоняют противника с одного насиженного места на другое, рассчитывая взять его в оборот во время перемещения.
        Грохотало еще и еще. В промежутках между ударами до нас доносились звуки автоматной стрельбы и, кажется, приближались. Возможно, мы находились на пути вероятного отхода противника - или, вернее, маловероятного, потому как Терентий меня, необстрелянного бойца, в пекло не сунул бы. Хотя держу пари, что крушение "летающего вагона" в планы Терентия не входило.
        Очень скоро грохот разрывов слился в сплошной нарастающий гул. Я все ждал, когда же он наконец прервется, но он все усиливался, все нарастал, как цунами у берега, только, в отличие от цунами, он шел, казалось, отовсюду.
        А потом я увидел нездоровый дрожащий свет, пробившийся сквозь лиственный полог, и понял, при каком событии мне "посчастливилось" присутствовать.
        Чужие решили уронить на Землю очередной камешек и выбрали для этого бассейн Амазонки. Территорию бывшей Колумбии не очень далеко от бывшей границы с территорией бывшего Перу.
        19. Колумбийский импакт
        Смешались в кучу кони, люди...
        Михаил Лермонтов
        Наше дерево свалилось. Хорошо, что мы не успели воспользоваться "Рапунцелями", чтобы спуститься вниз, - тогда нас наверняка задавило бы рушащимися лесными великанами. Быть раздавленным древесиной - благодарю покорно! А так мы рухнули вместе с деревом и отделались всего-навсего ушибами. Дерево даже не попыталось утопить нас, стряхнув с себя в воду и накрыв сверху. Хотя и без того ощущения были, мягко говоря, сильные. Такие и десять лет спустя будешь помнить.
        По-моему, капрал Дементий растерялся. Его не натаскивали на подобные ситуации. Когда пришла сейсмическая волна, он, кажется, был готов соскользнуть на землю. Там бы его и похоронило. Пусть наблюдаемый феномен здорово смахивал на ядерный взрыв, но проникающего излучения ожидать не приходилось, это надо было понимать и не пластаться ногами к эпицентру. Что до воздушной волны, то я предпочел встретить ее сидя в кроне, а не бегая по пояс в воде от рушащихся деревьев. И правильно сделал, заорав: "Держись крепче!" Ничего не попишешь, пришлось нарушить заданное Терентием распределение ролей.
        Мгновенное энерговыделение есть мгновенное энерговыделение независимо от породившей его причины. Была ярчайшая вспышка, которую я не хотел бы встретить на открытой местности без маски сварщика на лице. Спустя три-четыре секунды дерево заходило ходуном, как будто исполинские кроты подкапывали его корни, и по мертвой воде побежала зыбь - до нас дошла сейсмическая волна. Тогда я понял, что у меня еще есть шанс пожить.
        Каковы бы ни были подстилающие породы, ударная волна в воздухе должна распространяться минимум раз в десять медленнее, чем в грунте. Время было. Я даже успел объяснить Дементию, что пока еще можно устроиться поудобнее и зафиксироваться на ветке понадежнее, а заодно придумать, чем заткнуть уши. Правда, сам не придумал и ограничился тем, что раззявил рот. С неба на сельву начал падать обломочный материал. На моих глазах глыба размером с холодильник переломила толстенное дерево, как пуля из духовушки перешибает спичку в тире. Глыба поменьше с коротким злым треском пронеслась сквозь крону нашего дерева, осыпав нас ветками, листьями и насекомыми. На расстоянии двух пядей от моего лица пролетела извивающаяся в полете змея. То тут, то там в сельву рушились с неба куда более солидные гостинцы. Нам, можно сказать, повезло: обломки величиною с дом выбрали себе траекторию, не соприкасающуюся с нашим деревом. Но я ждал воздушной волны...
        И она пришла, повалив друг на друга уцелевшие после бомбардировки деревья. Она причесала лохмы сельвы, сделав ей парикмахерскую укладку. Каска спасла мою голову, но телу досталось. А! Разве это досталось? Синяки и ссадины, пусть даже основательные - разве такие мелочи адекватны масштабу явления? Нам не просто повезло, а очень повезло.
        Следующие несколько часов я могу охарактеризовать одним словом: кошмар. Дементий пытался связаться с кем-то по рации - ответа не было. Мы пробовали куда-то двигаться, преодолевая завалы, - с тем же успехом, с каким заурядный автомобиль может преодолеть противотанковую оборону. А небо над нашими головами - теперь открытое - потемнело, как в Помпеях при извержении Везувия. Колоссальная туча пыли сожрала солнце. Стало еще жарче, чем было. С неба падали капли расплавленной породы, сердито шипя в воде и заставляя злобно шипеть нас при попадании на кожу. Все-таки хорошее обмундирование из огнеупорной ткани - великое благо! Без него мы погибли бы жалкой смертью.
        Животные - те, наверное, гибли тысячами. Помню еще живого ягуара с перебитым хребтом, жалобно скулящего и вздрагивающего при каждом попадании огненной капли на шкуру. Помню ошалевшую обезьяну, с пронзительными воплями мечущуюся в буреломе. Помню дохлого каймана, заброшенного в крону покосившегося, но устоявшего дерева. Если кого и приходилось опасаться всерьез, так это мелкой ядовитой живности. Она была повсюду. Змеи, желтые и красные лягушки, пауки устрашающего вида - вся эта рассерженная фауна плавала, карабкалась, только что за шиворот не лезла. Все-таки на свете есть неразрешимые загадки, и вот одна из них: почему ни меня, ни Дементия не покусала ни одна ядовитая тварь?
        Не знаю. У них надо спросить.
        Спустя какое-то время я выбился из сил. Дементий еще мог двигаться, но куда, спрашивается? Операция очевидным образом была прервана, а связь не действовала. И он без возражений принял мое предложение найти место для отдыха.
        - Вон туда... Там вроде островок... Только тихо...
        - А что?
        - Тихо, говорю...
        Когда Натти Бампо говорит "тихо", Давиду Гамуту не стоит ему перечить. Капрал постоял немного, прислушиваясь, и почти бесшумно двинулся к некоему древесному завалу, возможно скрывающему под собой островок. В конце концов, должны быть тут хоть какие-нибудь холмики или нет?! Не в степи же. И не в плоских южноамериканских пампасах. В затопленной сельве такой холмик возвышался бы островком, естественным местом передышки для потерявшихся горе-вояк...
        Стараясь не плескать, я все больше отставал от Дементия, а он, земноводный черт, умудрялся не шуметь и притом передвигаться куда быстрее меня, хотя вода порой доходила до подмышек. Одно слово, спец. Когда я зацепился за что-то ногой, погрузился и вынырнул, отплевываясь, Дементий укоризненно посмотрел на меня и ничего не сказал - лишь приложил палец к губам и мотнул головой вперед - понимай, мол, так, что на островке кто-то есть. Свои? Чужие? Пока не проверишь, не узнаешь, вот ведь какая подлость.
        Шагах в двадцати от островка у поваленного дерева я совсем остановился. Замер. Какое бы отвращение ни испытывал я к репутации труса, тут и дурак бы понял: на островке я могу лишь помешать Дементию. А он еще раз оглянулся на меня и кивнул с видимой благодарностью.
        Бесшумно продвинулся еще немного - и канул в буреломе.
        Прошла минута, за ней вторая. Было очень жарко и очень тихо. С неба бесшумно сыпался пепел, а все, что могло упасть с шумом, уже давно упало. Временами мне казалось, что я слышу приглушенный разговор, но с той же вероятностью это могла быть банальная игра воображения. Ни треска сломанной ветки, ни шороха листьев... Чем там занят Дементий? Затаился, что ли, как я?
        Негромкий вскрик... Я ждал хотя бы одной автоматной очереди, но ее не последовало. Капрал вскарабкался на поваленный ствол и махнул мне рукой - сюда, мол.
        На островке осталось очень мало места, куда воздушная волна не навалила истерзанной древесины. Так, пятачок. И на этом пятачке лежали два трупа. Когда я подошел, Дементий спросил:
        - Поможете оттащить, товарищ лейтенант?
        Я кивнул. Худо мне было, если честно. Заколотые ножом трупы мне не в новинку, и я не кисейная барышня, но есть же предел человеческих сил. Я просто адски устал, отдал все силы, как каторжник под бдительным присмотром зверя-охранника. Но все же от меня была какая-то польза, когда мы с капралом волокли трупы к воде.
        Дементий, конечно, все понял, как заботливая нянька.
        - Вот, - протянул он мне какие-то листья, - пожуйте.
        - Что это за дрянь? - едва ворочая языком, вымолвил я.
        - Кока. Бодрит. Местные то и дело ее жуют.
        Мне было уже все равно - кока так кока. В конце концов, не кокаин ведь. А главное - не крапива... За коку Устав не преследует, а в былые времена ее даже в напитки добавляли... Я сунул в рот листья и стал жевать. Вкус был странный - ну и наплевать. На все. Дошел до ручки Фрол Пяткин.
        Вскоре, однако, моя усталось куда-то улетучилась, и в голове прояснилось. Захотелось даже совершить что-нибудь этакое. Что-нибудь вроде марш-броска. Ха-ха! Жизнь не так уж гнусна и бессмысленна!
        Фармакологический эффект, что вы хотите. Все организмы ему покорны.
        Дементий покачал головой - не шали, мол, - сел на землю и указал мне место рядом.
        Разум возобладал. Я подчинился.
        - Поглядывайте направо, товарищ лейтенант, - сказал он мне через некоторое время. - А я буду поглядывать налево. Не то кто-нибудь подберется к нам, как я... как мы к этим...
        - Это те самые, что плыли в лодке? - спросил я.
        - Нет, это другие. Тех я запомнил. Если их деревьями не побило, то, значит, бродят где-то тут.
        "Ошалевшие, наверное", - мысленно договорил я за него. И эти двое, что еще пять минут назад были живы и сидели на островке, наверняка ошалели от астероидного удара настолько, что впали в некую прострацию. Будь иначе, Дементий вряд ли сумел бы снять их без стрельбы, хоть он и спец по таким делам...
        Почему-то эта мысль грела душу. Ну, по крайней мере, самолюбие.
        Радио все еще молчало. Дементий велел мне закатать рукава и обнажить шею. Сказал "так и есть" и полез во внутренний карман.
        - Что там?
        - Пиявка. Вот такая. Ничего, сейчас она отцепится.
        Из кармана он извлек алюминиевый футляр, а из него - наполовину скуренную толстую сигару. Щелкнул зажигалкой, с видимым отвращением раскурил и велел мне отогнуть и придерживать воротник.
        - Готово. Отвалилась.
        Тварь была длиной в полтора пальца. Дементий без особой брезгливости стряхнул ее в воду.
        - Мерзость какая... - Меня передернуло.
        - Ага. Особенно если учесть, что они могут переносить всякую тропическую заразу.
        Утешил! Теперь у меня появилось занятие: вспоминать, какие бывают тропические болезни, передающиеся через кровь, и какие прививки мне сделаны, а какие нет. Чертовски увлекательное времяпрепровождение!
        Дементий затушил окурок и убрал его в футляр, а футляр спрятал в карман. Он не курил, это было ясно, а сигару держал для пиявок. Предусмотрительный...
        Так мы и сидели бок о бок. Прошло очень много времени, так много, что кока напрочь перестала действовать. Когда связь наконец заработала, тучу пепла над нами уже порядком растрепал ветер, и я удивился, поняв, что сегодняшнее число еще далеко не собирается стать завтрашним. Пожалуй, это был самый длинный день в моей жизни.
        И задолго до вечера нас вывезли вертолетом.
        Помню временный лагерь и некое подобие полевого госпиталя, где ждали отправки тяжелораненые, а те, кому повезло больше, матерились по всевозможным адресам. Помню черного от злобы Терентия с перевязанной рукой на косынке. На меня он так глянул, что я понял: он подозревает некую связь между моим появлением в Колумбии и падением астероида.
        Я не стал его разубеждать. Если уж кто вобьет себе в голову несусветную дичь, то ее оттуда колом не выколотишь, и чем идея нелепее, тем прочнее она застревает в некоторых головах. Терентий был моим другом, но в том, что касается головы, - только Терентием.
        Из разговоров я узнал, что астероид прервал большую, тщательно спланированную операцию по очистке от боевиков обширной территории. Северо-Евразийский батальон участвовал в ней лишь как часть объединенных сил, брошенных на восстановление порядка. Уничтожение боевиками одного "летающего вагона" было лишь комариным укусом, не способным сколько-нибудь серьезно повлиять на ход операции. Повлиял астероид, если сдержанный глагол "повлиял" тут к месту. Импакт просто-напросто вернул положение в первобытный хаос. Где свои - еще можно было понять. Собрать живых, вывезти раненых, похоронить найденных мертвых и помянуть ненайденных... Но где противник, где его базы, какие его силы уцелели, что он собирается делать - темный лес и неизвестность.
        А главное, теперь я толком не понимал мою задачу. Собирать материалы? Гм. Какие именно? Обломки и тектиты? Спасибо, скоро понаедут специалисты и справятся с этим лучше меня. Выслушивать людей? Что ж, я выслушивал десантников - уши вяли. Поговорить с местным населением? Оно будет плакаться мне на скверном эсперанто и умолять о немедленной помощи, как будто я в состоянии ее оказать.
        Так что же я тут делаю?
        Я должен был немного поесть, а затем найти укромное местечко и поспать хотя бы часа три, чтобы ответить на этот вопрос. Возле полевой кухни мне дали миску гречневой каши, я умял ее и только было собрался приступить к поискам места для лежбища, как меня настиг капрал Дементий:
        - Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!
        Слово "лейтенант" он выговаривал с некоторым усилием, если не с отвращением. Ну правильно, какой я офицер по сравнению, скажем, с Терентием Содомейко! И еще видно было, что капралу до смерти надоело возиться со мной.
        - Слушаю, - вздохнул я.
        Оказалось, что я понадобился Сорокину. Он связался с командованием из летящего где-то над Атлантикой самолета, а оно переключило связь на Терентия. Как будто ему и без меня было мало дела.
        - Где вы? - скрипуче-настойчиво вопрошал Сорокин сквозь помехи. - Лейтенант Пяткин, отзовитесь! Где вы?
        - В каком-то лагере, - отозвался я. - Только не спрашивайте, где он находится, не знаю. Тут шурум-бурум, и спросить не у кого. А навигатор я утопил.
        - Живы! - воскликнул он. - Ладно, ждите.
        И отключился, оставив меня в большом недоумении. Я был уверен, что он захочет, чтобы я немедленно поперся куда-то и собрал такие-то и сякие-то анализы. Я был готов услышать приказ немедленно действовать, невзирая ни на что. Весь транспорт занят поисками и вывозом раненых? Не беда - лейтенант Пяткин топнет ножкой, сошлется на приказ генерала Марченко и потребует в свое личное пользование вертолет. Ради интересов группы Сорокина, которые, конечно же, важнее всех на свете раненых. Причем скорее всего - получит его. Я приготовился сразу послать Сорокина подальше, а оказалось, что не нужно этого делать. Потрясающе!
        Может быть, не так уж он плох, этот Сорокин?
        Или случилось маловероятное: я успел хоть чуть-чуть воспитать его?
        Я не стал ломать голову над этим не самым важным вопросом - просто нашел плащ-палатку, завернулся в нее и уснул прямо на траве.
        Разумеется, полчаса спустя полил ливень. Я и забыл, что импакты - импактами, а муссоны - муссонами. У них свое расписание.
        20. Под крылом самолета
        Он море обещал, а вылилася лужа.
        Александр Сумароков
        Маленький двухмоторный самолет чутко отслеживал все воздушные ямы. А еще в него вполне могли залепить с земли ракетой с тепловой головкой самонаведения. Я уже знал, как это бывает.
        Но помалкивал.
        Еще утром я доложил Сорокину обо всем, что успел увидеть, услышать и почувствовать. Умному достаточно. Если он считает, что полет необходим, а риск оправдан, - его дело.
        Мне было как-то все равно. Одолела апатия. Считается, что северяне в тропиках делаются нервными из-за чересчур яркого солнца, угнетающего их сетчатку, ненавидят наглую мясистую зелень, презирают местные обычаи и готовы сорваться из-за пустяка, - ну а со мной вышло все наоборот. Наверное, мое подсознание предполагало, что ничего хуже уже случившегося произойти не может.
        Оно ошибалось, конечно. Ну что особенного со мной произошло? Попал в зону сплошных разрушений при ударе космического тела? Не я первый, не я последний. Выжил же! И даже не ранен, а пластыри на ссадинах и кровоподтеках не в счет. Многим досталось хуже.
        Северо-Евразийский батальон потерял безвозвратно больше сорока человек. Примерно столько же - североамериканский. Восточные азиаты находились дальше от эпицентра и пострадали меньше, зато местные вооруженные силы, задействованные в операции, получили по полной программе. Так уж сложилось. Чисто случайно. Никто не подставлял их под импакт.
        Само собой, погибло сколько-то мирного населения; подсчет, даже самый приблизительный, еще не был окончен. И уж подавно никто не знал, какой процент боевиков не пережил удара из космоса. Магазинер сказал мне, что астероид упал, в общем, удачно - почти в центр нуждающейся в зачистке территории.
        Черт возьми, ее бы и зачистили без всяких камней с неба! И почти наверняка с меньшими потерями!
        У медведя из басни чужие, что ли, научились оказывать нам услуги?
        - Зато опять не на город, - сказал мне Магазинер на тот случай, если я разучился понимать элементарное. - Что в тот раз, что в этот. Там тайга, тут джунгли. Плотность населения мала в обоих случаях.
        Я лишь зарычал в ответ, а он вздохнул и добавил:
        - А все-таки нас опять наказали. Болезненно, но не жестоко - по их понятиям. И мы по-прежнему не знаем за что.
        - Опять никакого сообщения оттуда? - сквозь зубы процедил я.
        - Опять. Придется догадываться самим. И лучше сделать это до того, как прилетит еще один гостинец.
        - По-вашему, я контужен? - спросил я, сдержавшись чрезвычайным усилием воли.
        - По-моему, нет, - ответил Магазинер, поглядев на меня с любопытством и некоторой опаской. - А что?
        - Тогда следите за собой. У вас появилась дурная привычка подчеркивать то, что ясно и младенцу.
        Сидевший впереди Сорокин оторвался от созерцания в иллюминатор поваленного леса под крылом и оглянулся на меня - не собираюсь ли я опять выкинуть какую-нибудь хулиганскую штуку? Я ответил ему лишь сердитым взглядом, и он успокоился. Понимал уже в первом приближении, что такое Фрол Пяткин.
        Вернее, Михайло Ломоносов.
        Тело-то может быть не таким уж грузным и мощным, как тогда. Зато дух каким был, таким почти и остался. "Почти" - потому что мы меняемся. Некоторых глупостей, сделанных в той жизни, я в этой не повторил и не повторю. Что до других глупостей... стоп, а кто сказал, что они глупости?!
        Я работаю так, как считаю нужным. И если я в чем-то убежден, то не без оснований. Могу быть прав, могу ошибаться, но это моя правда и мои ошибки. Чего ради мне делить их с кем-то? Одиночкой был, одиночкой и остался. Могу руководить, ежели одному не справиться никак. А подчиняюсь плохо - этому умению меня даже Экипаж не сумел обучить как должно.
        А мог бы?
        Да, мог бы. Сломав. Сделав безвольной несчастной марионеткой. Рычагом. Карданным валом. Может, и винтиком.
        Однако не сделал. И не потому, что не справился, а потому, что вредно ломать тех, кто плохо ломается и может принести пользу таким, как есть. Для таких полезных упрямцев достаточно поверхностной обработки. Лишь дуролом с дубовой головой может не понимать: не все исключения из правила надо приводить к общему знаменателю.
        С некоторых пор мне стало казаться, что Моше Хаимович из той же категории, что и я, пусть в более приглаженном варианте. Сорокин и Штейниц - однозначно нет, они винтики и карданы. А этот рыхлый увалень - прежде всего личность, а потом уже...
        - Кратер! - воскликнул Магазинер, перебив течение моих мыслей. - Вон там. Вам видно?
        Мне было не видно, но тут самолет заложил пологий вираж, и кратер вплыл в поле зрения. Он еще курился, над ним клубились облака, и видно было, в общем-то, плохо. Туча пепла и пыли рассеялась еще вчера, дело было не в ней. Просто пар. Когда трехсотметровая глыбина и раз в двадцать больший объем подстилающих пород в одну секунду превращаются в обломки, пыль и даже газ, становится несколько жарковато.
        Гораздо лучше просматривались ближайшие окрестности - этакий первобытный хаос, не то Содом с Гоморрой, не то просто катархей. Можно было подумать, что на несколько километров от кратера вообще никогда не существовало никакой растительности.
        Я зевнул и отвернулся.
        - По-вашему, это совсем не интересно? - полюбопытствовал Магазинер.
        - Интересно - для туристов.
        Он издал смешок.
        - Знаю, знаю. Сейчас вы опять скажете, что мы находимся не там, где нужно. Да?
        - Незачем говорить, - отозвался я. - Вы и так это знаете. Позавчера я был полезнее тут, чем вчера, а вчера полезнее, чем сегодня. И перестаньте плевать мне в ухо!
        Он лишь заворочался в кресле, кряхтя и перхая, утер рот платочком и не ответил. Как ни злил меня Магазинер, терпеть его стоило. Конечно, он все понимал и был лучшим дипломатом, чем я. И лучшим стратегом, наверное. Меня раздражала имитация деятельности - он же считал полезным и даже необходимым потерять даром денек-другой. Это ведь только победителей не судят, а где та победа? Что-то не видно ее пока. А кто не победил, тому светит одна перспектива: отбрехиваться с приложением документов и фактов и не давать сделать себя козлом отпущения. Так было, и так будет.
        - Штейница не вижу, - пробормотал я чуть погодя. - Он что, не отозван?
        - Нет.
        Тем лучше. Выходит, Сорокин не обделен хотя бы здравым смыслом. А может, на юге Африканского отсека, где ныне обретается Штейниц, наклевывается что-то интересное? Хотя - вряд ли. Что здесь, то и там. Есть еще несколько мест, где население лишь формально считается частью Экипажа, и в основном это происходит из-за родоплеменных пережитков в сознании. Дикость - это ведь не кольцо в носу и не боевая раскраска. Это менталитет.
        Ломать его - или медленно гнуть? В последние десятилетия Экипаж предпочитал гнутье ломке. Выходит, нам дают понять, что пора форсировать, ломать и доламывать негнущееся? Чужим в их галактической войне срочно понадобилось пушечное мясо, а мы пока не готовы даже к такой роли?
        Самолетик, кренясь, облетал кратер по кругу. Я был рад уже тому, что Сорокин вроде не собирался вновь погнать нас на пешую экскурсию - уяснил, наверное, что толку от нее никакого. Да и приземлиться было негде.
        И полет-то был не нужен. Ну что может рассказать пулевое отверстие в теле казненного о его вине?
        Лишь разбудить фантазию - что хорошо лишь для тех, чью фантазию вообще нужно будить.
        Словно почуяв мои мысли, Сорокин перегнулся вперед и каркнул пилоту:
        - Возвращаемся.
        Пилот кивнул. Самолетик выпрямился и взял курс на север. Лететь до Боготы нам предстояло часа два.
        Прощай, тропическая экзотика, век бы тебя не видеть... Прощай, Южно-Американский отсек! И ты тоже прощай - выбитая чужими оспина на теле Земли. Поглазели - и хватит. Домой! Если только Сорокин не решит, что для успокоения начальства нам нужно с недельку пожить в Боготе или Медельине...
        А ведь почти наверняка он так и решит!
        Черт... Поспеть бы вовремя в Тверь... Настасья...
        - Итак, - Сорокин вдруг повернулся к нам, - какие мы можем сделать выводы?
        Мы с Магазинером переглянулись. Я почему-то думал, что Сорокин отложит "разбор полетов" до приземления.
        - Прежние, - сказал я.
        - А подробнее?
        - Пожалуйста! Вероятнее всего, нас наказали не за одну конкретную провинность, а по совокупности оных. Можно сказать, что нас торопят. Но можно сказать и иначе: нас держат в тонусе, чтобы мы не благодушествовали и не почивали на лаврах. Что я видел в Колумбийском суботсеке? Ситуацию, еще довольно далекую от нормы...
        - Представите обстоятельный доклад, - перебил меня Сорокин.
        - Представлю! И дайте мне, наконец, сказать! Не в одном Колумбийском суботсеке дело, я уверен. И не в Австралийском, и не в Африканском... Дело во всех нас, в Экипаже на всех его уровнях. Да-да, на всех. Снизу доверху. Кстати, верно ли то, что я слышал о племяннике Капитана?
        - А что, позвольте узнать, вы о нем слышали? - нахмурился Сорокин.
        - Болтают, будто бы он был недавно принят в Высшее интендантское училище без экзаменов... В Сети болтают. Я еще в Твери узнал об этом. Плюс еще кое-какие отдельные факты о высшем командовании. Всем и каждому рты не заткнешь...
        - Сплетни! - отрезал Сорокин. - Чушь!
        - А я не знаю, сплетни или не сплетни. Мне-то, собственно, и дела нет. А только если подчиненные ругают начальников, пусть даже облыжно, это не есть порядок. Если имеют место злоупотребления, даже самые невинные, - это тем паче непорядок. А как не злоупотреблять? Не порадеть родному человечку, а? По сути, нас бьют за то, что мы люди...
        Магазинер задвигался, запыхтел, отер рот, но ничего не сказал.
        - Продолжайте, - бросил Сорокин.
        - Мы - люди, а чужие - нет, - заявил я. - В нашем понимании они скорее киберы с жесткой программой, безжалостные, логичные и до тошноты последовательные. Кто они биологически, я понятия не имею, но психологически они - киберы. Им нужен Экипаж как идеально настроенный инструмент, а мы не способны создать его. Как раз потому, что мы люди. В прежних социумах лишь малая часть населения служила в армии, да и то начальство сплошь и рядом закрывало глаза на некоторые вольности подчиненных, - а мы загнали в рамки жесткой дисциплины все население Земли и хотим, чтобы все шло как по маслу? Не будет этого. Не бывает. Никогда не было. Уголовные уложения средневекового Китая пронизаны пониманием: люди есть люди. Даже в феодальной Японии... Вы знаете историю о крестьянине Согоро?
        - Не понимаю, при чем тут Китай и Япония? - довольно грубо прервал меня Сорокин. Я был готов к этому и не вспылил.
        - Угодно ли вам выслушать?
        - Продолжайте, - буркнул полковник. - Я слушаю.
        - Так я расскажу. Этот Согоро жил во время сегуната Токугава и был старостой деревни - завидная для крестьянина должность! Но однажды он подал жалобу на имя сегуна, на что категорически не имел права и за что должен был подвергнуться жесточайшей из казней вместе со всей семьей. Так и вышло. Сегун проявил снисхождение лишь к детям Согоро - им просто и без затей отсекли головы. Согоро нарушил закон, и сегун нарушил закон. Заметьте, это произошло в самом дисциплинированном обществе, какое мы знаем!
        - Он что, был ненормальным, этот Согоро? - спросил Сорокин.
        - Наоборот. Из-за алчности князей - дайме - в провинции назревало крестьянское восстание. Самураи утопили бы его в крови. Согоро спас многие тысячи жизней. Но по закону он должен был подать жалобу - кому? Своему же князю, на которого жаловался. С понятными последствиями. А теперь представим себе, что чужие начали действовать уже тогда. Крестьянин нарушил закон - ну ладно, черт с ним, букашка он. Но раз сегун нарушил закон из человеколюбия - значит, наказать всю Японию! Астероид ей на остров Сикоку...
        - К чему это вы? - нахмурился Сорокин. Не очень-то ему нравилось направление, которое принял разговор.
        - К тому, что нас вынуждают жить по писаным правилам и скрупулезно придерживаться их, - терпеливо объяснил я, борясь с искушением обозвать полковника тупицей. - Мы уже сейчас можем дать Капитанскому Совету кое-какие "экспертные заключения" - подтянуть гайки, строже наказывать проступки начальствующих и общую расхлябанность, ну и так далее. Боюсь только, что подобные заключения и до нас давались много раз. Хотя бы брюссельцами. Мы - люди. Для нас не бывает правил на все случаи жизни. У каждого народа свой менталитет, у каждого человека - свои понятия и предрассудки. Устав хорош, но он не панацея. Даже если мы победим злоупотребления и дурость - все равно нас будут бить за человечность и здравый смысл, потому что они порой заставляют честных людей идти против Устава. Нас и дальше будут бить просто-напросто за то, что мы люди!
        Последнюю фразу я буквально проорал Сорокину в лицо. Увлекся. Ну да ничего - стерпит. И не такие, как он, от меня терпели.
        Хотя некоторые жаловались.
        - Значит, по-вашему, выхода нет? - прямо спросил Сорокин. - Так вас надо понимать?
        Презрев чинопочитание, я ограничился простым кивком. Мне было ясно, что Сорокин не удовлетворится моим объяснением и будет копать дальше. Пусть. Я тоже покопаю, если надо. А если очень надо, я постараюсь даже стать до какой-то степени "командным игроком" - только бы меня не погнали взашей из группы. Я внезапно осознал, что лишь здесь, в этой командировке, проблема стала для меня по-настоящему интересной.
        - Н-да, - констатировал полковник. - Для таких выводов, как ваши, не стоило создавать нашу группу.
        Я ответил высокомерным молчанием. Магазинер опять задвигался, заколыхался - и вновь ничего не сказал.
        21. Западня
        Женщина начинает с отражения наступления мужчины, а кончает тем, что отрезает ему путь к отступлению.
        Оскар Уайльд
        Знаете, как бегает по поверхности сельского водоема жук-вертячка? Видели, да? Мелкая черная козявка-капелька, смотреть не на что, а как шустрит, зараза, нарезая по воде круги и сумасшедшие петли! Чего ради носится как угорелая - поди разбери. Этого и сама вертячка не ведает, хотя, возможно, подозревает: в ее дурацком с виду мельтешении содержится глубочайший смысл. Вот только какой?..
        Примерно так же мечется мужчина, когда его жену отвозят с сиреной и мигалкой в родильное отделение ближайшего госпиталя. Только он уж точно не знает, какой смысл во всех его бестолковых телодвижениях.
        В двадцать один десять я вернулся из командировки и с колоссальным облегчением убедился: ничего еще не началось. А в двадцать один тридцать Настасья вскрикнула и завыла. Когда прибыла медбригада, уже отошли воды.
        Роды - мучение для обоих. Вернее, даже для троих, если считать ребенка. Не знаю, нужно ли его считать, - все равно ведь он потом ни за что не вспомнит, как страдал, появляясь на свет. Но и двух человек вполне достаточно.
        Я не остался дожидаться в приемном покое, хотя мог бы. Не видел в том смысла. Чего я всегда терпеть не мог, так это показного участия. Оно ничем не лучше показного героизма - в обоих случаях пользы ни малейшей. Нервничать, бросаться на стены и бегать по потолку я мог и дома. И я поехал домой.
        Понятное дело - чтобы метаться из угла в угол и надоедать персоналу госпиталя телефонными звонками.
        Я изводил справочную и извелся сам. Одно дело понимать умом, что давно миновали времена тотального невежества и разгильдяйства, что мало не покажется тому акушеру, который допустит оплошность, что Экипаж не церемонится с нерадивыми, что современные методы родовспоможения надежны и безопасны, и совсем другое - помнить той, старой памятью: Лизанька родила мне троих, и двое из них умерли. Сын прожил всего лишь месяц. И ведь бывают, еще как бывают всевозможные случайности при родах! Еще и сейчас от них порой умирают! Легче мне станет оттого, что кто-то, попав под следствие, докажет: ничего нельзя было сделать? А если не докажет - легче?!
        И не радовала меня теперь запись в паспорте семьи: "Разрешенное количество детей: без ограничения". Захотим ли мы еще предпринять новую попытку, если... Нет, не надо этого "если". Прочь! Отринуть. Изобрести насос для оптимизма и накачать себя до звона.
        Ага. И уж заодно не думать о белой обезьяне.
        - Лизанька, - бормотал я, медленно сходя с ума. - Настенька...
        Случались в моей жизни ночи и похуже этой, но то было давно и прочно подернулось дымкой спасительного свойства человеческой психики - забывчивости. Что прошло, то будет мило, справедливо утверждал Пушкин. Но что еще не прошло, то порой хуже испанского сапога. К рассвету я дошел до ручки. На стены бросаться не стал, но на что-нибудь одушевленное - бросился бы и порвал. Хорошо, что меня не потянуло бродить по улицам.
        Настасья родила в пять. Мальчика, как и было установлено задолго до. Три восемьсот. Пятьдесят четыре. Роды прошли без серьезных осложнений.
        Явился заспанный сосед снизу - его разбудили мои прыжки и вопли.
        В одиннадцать утра, успев привезти Настасье охапку роз и сладости, поглядев из-за стекла на моего сына, счастливый и одуревший от бессонницы и волнений, я начал думать, чем бы мне заняться, и, конечно, придумал. Сумка отяжелела, в ней звякало. Стоп!.. А с кем? Я попытался вызвонить кое-кого из старых приятелей, но безуспешно: все были на службе. Вот так всегда с теми, кто вечно торопится, - я себя имею в виду. Нет у них друзей, одни приятели, а приятель тем и отличается от друга, что не бросит все и не помчится, чтобы помочь тебе в важном деле. Что ж, прикажете пить в одиночку? Это моветон и алкоголизм.
        Ладно! Когда нет соломинки, утопающий хватается и за хвоинку. Я позвонил Магазинеру. Лучше он, чем пустая квартира.
        - Понял, - сказал он, не тратя лишних слов, но все же не удержав в горле смешок. - Буду через полчаса.
        Деловой человек. Обошелся без глупых шуток.
        Я вымыл посуду и накрыл на стол. В центре его ракетно возвышались коньяк, крымское сухое вино и текила, однако я всегда предпочитал обыкновенную русскую водку. В полевых условиях предпочтительнее глотнуть коньячку из фляжки, но уж если стол, то подавай мне водку под огурчик и пирожок. Еще лучше бы, конечно, глотнуть не водки, а настоящего хлебного вина двойной перегонки, пропущенного через древесный уголь и настоянного на смородиновых почках, ну да перебьюсь. За неимением гербовой пишут на чем угодно. Даже на манжетах, как английские аристократы.
        Их можно понять. На подштанниках было бы труднее.
        Искушение немедленно принять внутрь стопку-другую, не дождавшись собутыльника, беспокоило меня все сильнее. Чтобы отвлечься, я, мысленно взяв себя за шиворот, вернулся к прежней задаче и разобрал действия нашей группы в Южно-Американском отсеке - не упустили ли мы чего-то важного?
        Вроде нет. Пожалуй, при моем уровне информированности я мог довольно твердо заявить: нет. Никаких особых странностей в событиях, сопровождавших Колумбийский импакт, я не отметил, если не считать того, что астероид грохнулся о Землю как раз в той местности, где шла, причем нормально развивалась, армейская операция. Случайность? Похоже, да. Недавний Васюганский импакт случился там, где никаких наркобаронов не существовало со времен палеолита, а последними вооруженными формированиями, не подчинявшимися верховной власти, были отряды красных партизан. Так что я успокоился на этот счет и стал думать дальше.
        Не над той задачей, что дал мне генерал Марченко, - над другой.
        Более увлекательной, более глобальной и уж наверняка более важной.
        В том, что рано или поздно мы (в широком смысле "мы") поймем, за что нас колошматят, я нисколько не сомневался. Нужда заставит. Ну а если мы окажемся настолько тупыми, что будем не в состоянии докопаться до истинной причины, - чужие подскажут. Либо как-нибудь косвенно, либо вернутся к практике радиопосланий. Ведь не хотят же они, в самом деле, забомбить нашу цивилизацию до смерти? Ясно, не хотят. Если бы хотели, то уж давно забомбили бы. Им нетрудно.
        Беря за основу наиболее популярную гипотезу и выражаясь несколько фигурально, им надо, чтобы дворовый бобик развился в более высоко организованное существо. Команды "апорт", "лежать" и прочие мы уже выполняем на "отлично". Теперь чужие хотят, чтобы бобик понимал, что от него требуется, без слов. Делай, скотина, качественный скачок!
        Допустим, мы его сделаем. А дальше?
        Умный бобик - все равно бобик и ценится за послушание больше, чем за ум. Робинзон был добр к Пятнице, но не уравнял его с собой в правах. Годимся ли мы на роль благодарного дикаря? На роль прирученного и выдрессированного дикаря, готового без лишних слов умереть за белого господина?
        Кто-нибудь, может, и да, но я - определенно нет. За науку спасибо, за Экипаж - большое спасибо, но подчиняться чужим добровольно и радостно - это уж извините. Ну разве что чужие аргументированно докажут, что их цели совпадают с нашими.
        До сих пор они как-то не очень обременяли себя доказательствами...
        Но даже если наши цели и совпадают до четвертого знака после запятой - кем мы станем в галактической войне или какой-нибудь иной неприятности, из-за которой крупные игроки обратили на нас внимание? Это же вполне ясно - разменной монетой, больше ничем.
        Скажу еще раз: я искренне и без всяких натяжек благодарен чужим за Экипаж. Человеческие джунгли наконец-то обрели структуру, определяемую чем-то боМГльшим, нежели выгода отдельных лиц, и люди стали больше походить на людей, чем на бесшерстных обезьян. Появилась твердая уверенность: мы не угробим сами себя. Выветрилась из голов зловредная, искусственно насажденная чепуха, будто бы личная свобода превыше всего. Превыше чего? Может быть, превыше безопасности для моей жены и сына? Это уж наверняка нет, хотя свобода, конечно, хорошая вещь. Вопрос в том, какая именно свобода мне нужна и какова цена за нее.
        Не был бы я воспитан Экипажем, все равно считал бы: так и надо. Памятью о прежней жизни понял бы и уверовал: все идет правильно. Во всех иных вариантах мы не продвинулись бы так далеко, а потери наверняка были бы выше. Но если чужие полагают, что мы им должны, то их ждет разочарование. Лично я с удовольствием отдал бы им долг хорошеньким астероидом! Не трехсот-четырехсотметровым, а глыбиной размером этак с Эверест! Да в нервный центр их цивилизации! Нате, кушайте, благодетели! Получите подарок от благодарных воспитуемых! Вкусно?
        Мечты, мечты... А в реальности придет время - и нас заставят делать то, что надо им, а не нам. Упремся - сделают нам больно.
        Потом очень больно.
        Потом нестерпимо.
        И мы сломаемся. Сдадимся. Мы подчинимся, затаив обиду и злость, мы станем мечтать о мести - и будем служить чужим. Мечты и зубовный скрежет не наказуемы - наказуемо непослушание.
        И где выход?
        Если разобраться, выход был - очень далекий и не очень реальный, но был. Стать сильнее чужих. Готовиться исподволь, вертеться ужом, научиться обманывать "белого господина" - и рано или поздно навалять ему по полной программе. Скорее поздно, чем рано, учитывая разницу в технологиях, однако "поздно" - это все-таки не "никогда". Может быть, лет через сто-двести. Может, еще позже. Жаль, люди столько не живут, и не увидеть мне, чем кончится дело.
        Но начать - можно.
        Тут дверной звонок исполнил первые такты арии Хозе из оперы Бизе - пришел Магазинер. С коньяком и зачем-то с букетом георгин.
        - Этим не закусывают, - сумел кое-как сострить я и пошел искать вазу. - А коньяк не нужен, у меня есть.
        - Такой? - Магазинер самодовольно предъявил этикетку.
        - Хуже, - был вынужден признать я. - Ладно, ставьте на стол, я сейчас.
        Когда я вернулся, рядом с пузатой бутылкой лежал карманный магазинеров комп.
        - Э, нет! - запротестовал я. - Этим тоже не закусывают. Долой.
        - Понимаю, - с улыбкой сказал Магазинер. - Ладно, потом как-нибудь покажу, что я насчитал...
        Ну не сволочь, а? Не успел он спрятать комп в карман, как я уже страстно желал узнать, что нового открыла миру его головоломная математика.
        Ну, нет! Не время для нее и не место. Потом разберусь, какими выкладками он намерен осчастливить Сорокина. Возможно, придется потратить несколько дней, чтобы понять его расчеты, - в математике Магазинер сильнее меня, хоть я и не собираюсь признавать это вслух. Мое дело - эксперименты, пусть даже поставленные не мной, а Природой и к тому же в одном наблюдаемом эксперименте, какова наша Вселенная... Но сейчас мне просто надо выпить. Этого не традиция даже требует - организм. А ему виднее.
        Первую - коньячку, так уж и быть. Но потом только водку.
        Мы выпили за молодую мать, выпили и за сына. Потом - по настоянию Магазинера - за меня, молодого отца.
        - Имя сыну вы уже нашли?
        - Конечно. Иван.
        - Ага. Иван Фролович, - раздумчиво произнес Магазинер, пошлепав зачем-то толстыми губами, как будто пробовал на вкус это имя собственное.
        - Не нравится? - насторожился я.
        - Ну почему сразу не нравится? Отторжения не вызывает, это точно, но, по-моему, к отчеству Фролович можно было подобрать что-нибудь более звучное. Фрол - короткое энергичное имя, но произведенное от него отчество... гм... что-то в нем не так, совсем чуть-чуть. Вы не находите?
        - Это еще почему?
        - Да так, - увернулся он. - Просто личное мнение.
        - Моего сына будут звать только Ванькой, - упрямо сказал я.
        - Пожалуйста, пожалуйста... - забормотал Магазинер. - Если уж вы с супругой вдвоем решили, то...
        - Это я так решил.
        - А согласия супруги не требуется? - хохотнул он.
        Если бы любому из моих собутыльников пришла в голову опасная мысль читать мне нотации за рюмкой, ему наверняка вскоре пришлось бы крепко пожалеть о том. Смешок Магазинера спас его от возможного увечья - я не совсем лишен чувства юмора и вполне могу позволить гостю шутку и даже иронию. Просто не терплю, когда меня учат тому, чему я не хочу учиться. Я и от Экипажа с трудом это терпел.
        - Не требуется, - подтвердил я.
        Да, только Иван. Так звали моего сына, умершего во младенчестве в Марбурге, так назвала его без меня моя Лизанька. Иоганн. Не Генрих и не Фридрих - она выбрала имя, имеющее аналог в русском языке.
        А я много позже в Петербурге в один и тот же день и даже в одну и ту же минуту узнал, что мой сын родился и что он умер.
        Суеверия - глупость. Пусть выйдет в жизнь второй Иван, и неважно, что быть ему Фроловичем, а не Михайловичем. Пусть будет путь его прекрасен и долог. Сделаю, что смогу. Буду учить его собой, потому что учить как-то иначе - только время терять. Несомненно, я не ангел, но и наверняка не дьявол. Я имею право попробовать.
        К счастью, Магазинер не стал развивать тему выбора имен и предложил новый тост - "за успех нашего безнадежного начинания", имея в виду, конечно, группу Сорокина и проблему чужих.
        - Вы считаете его безнадежным? - спросил я, налив ему коньячку, а себе водки.
        - А вы нет? Помнится, вы говорили...
        - Забудьте о том, что я говорил когда-то, ясно? - довольно грубо перебил я его. - Слушайте то, что я скажу сейчас. На свете не так уж много безнадежного. Чего в мире полно, так это недоумков, лентяев и торопыг, а для них безнадежно все, что не тривиально, для чего еще не написаны инструкции... - Начав жестикулировать, я опрокинул на скатерть свою рюмку и несомненно сбил бы со стола бутылку, если бы Моше Хаимович не успел схватить ее и уберечь от печальной участи. - Вот черт... Кто-то не хочет, чтобы я пил...
        - Кто, интересно? - усмехнулся Магазинер.
        - Не знаю. Какая-нибудь сволочь. А я не глупею от водки и память не теряю. Верите?
        - Не верю.
        - Что-о?
        - Не верю - знаю.
        - А, ну это другое дело, - согласился я. - Тогда давайте выпьем за знание.
        - А за веру?
        - За веру в знание - сколько угодно! За веру в себя - тоже можно. Это хорошая штука, если к нему прилагается хоть сколько-нибудь сомнения в себе... Но за сомнение я пить не стану, чего за него пить?
        - У вас рюмка пустая, - сказал Магазинер.
        - Правда? Мы это исправим. Ну вот... я уже исправил. За знание! За истину!
        - Соотношение Гейзенберга, теорема Геделя... - поддел меня Магазинер, правда, уже после того, как выпил и закусил. - Что есть истина?
        Я ткнул вилкой в соленый огурец и попал.
        - Перестаньте... Что можно узнать, то мы и узнаем... когда-нибудь. О большем не мечтаю. Хочу лишь узнать насчет чужих раньше, чем помру от старости.
        - Вы мало закусываете, - проявил заботу Магазинер.
        - Боюсь ожирения, - нетактично ответил я, но все-таки взял пирожок с капустой, водрузил на него ломоть ветчины и начал жевать.
        Магазинер захохотал. Такого необидчивого человека не вдруг найдешь.
        - Мне пришла в голову мысль, возможно, несколько парадоксальная, - сказал он, отсмеявшись. - Можно - пока чисто теоретически - допустить, что место и время Колумбийского импакта было выбрано чужими не случайно. Что там происходило? Довольно масштабная военно-полицейская операция против... против тех, кто не входит в состав Экипажа, скажем так. Вы считаете это случайностью?
        Именно так я и считал, поэтому просто кивнул.
        - А если нет? Понимаете, мы исходим из чистых предположений. Есть чужие, хотя мы не знаем, кто они и чужие ли на самом деле. Они преследуют какие-то цели на Земле, хотя нам они не доложили - какие именно. Считается, наконец, что их удары по Земле означают наказание - или указание - всему человечеству в целом, а не той его группе, которую накрыл импакт. И вот наконец-то астероид падает туда, где действительно что-то происходит...
        - По-вашему, чужие спят и видят, как бы подсадить Экипаж на кокаин, так, что ли? - с глумливой ухмылкой перебил я. - Это противоречит базовой гипотезе.
        - Зато не противоречит никакой известной истине, - парировал Магазинер. - Кстати, неизбирательность импактов - не более чем иллюзия. Первые-то шесть астероидов упали каждый на свой материк и как раз в те места, где могли причинить нам наименьший вред, что и произошло... Скажите, по-вашему, была надежда на то, что военная операция, в которой вам пришлось участвовать, завершится успехом?
        - Вероятно, - ответил я. - Какой-то успех был бы, не полный, наверное, но хоть частный...
        - И я так думаю, - кивнул Магазинер. - А кому импакт нанес больший урон - войскам Экипажа или боевикам наркобаронов?
        - Понятия не имею. Думаю, никто пока этого не знает.
        - Вот и я не знаю, в какую сторону сместился баланс сил в той части отсека... Зато думаю, что, может быть, излишняя строгость Экипажа не нравится чужим точно так же, как и чрезмерное снисхождение к безусловно виновным?.. Бред?
        - Бред, - сказал я искренне. - Я не заметил там излишней строгости, это раз. Чужие не давали нам повода думать, что у них чувствительное сердце, это два. Не могу себе представить, какими рациональными соображениями они руководствовались, роняя астероид именно на Колумбийский суботсек, это три. У вас богатое воображение, Моше Хаимович.
        - Это четыре, - хихикнул он. - Пожалуй, вы где-то правы... Обожаю это словосочетание: "где-то правы". Где-то, значит, и не правы. А ведь и верно, всегда так бывает...
        Он трясся от смеха, как желе. И у желе, оказывается, бывают припадки, при которых оно ходит ходуном и не может успокоиться. Что показалось Магазинеру настолько смешным, я не понял и не стал вдаваться. Смешинка в рот попала, бывает.
        А я вздохнул:
        - Совсем забыл... Мне же еще отчет Сорокину писать. Нет-нет, сидите! Подождет Сорокин. До завтра - точно подождет. Кстати... Ваши расчеты имеют отношение к этой вашей новой гипотезе?
        - Никакого. Насчет излишней нашей строгости как причине наказания - это мне только сейчас в голову пришло. Наверное, от выпитого... Да, а с отчетом не торопитесь. Нашу группу со дня на день расформируют.
        Я опять пролил водку на скатерть. Ну что за манера говорить под руку такие вещи! Раньше сказать не мог?
        Словно обухом по голове с размаху - бац! А я-то размечтался! Только-только ощутил настоящий азарт, нормальную здоровую злость, только-только заподозрил, что проблема-стена чуть-чуть прогнулась, когда я уперся в нее лбом, только-только осознал по-настоящему, насколько стена толста, и все-таки поверил в то, что для ее продавливания хватит моих мозгов и упрямства...
        Вовремя кто-то пустил в ход обух, ничего не скажешь!
        Я все-таки налил водки - одному себе - и молча хлопнул. Смотреть на меня со стороны, наверное, было жутко. Магазинер слегка отодвинулся.
        - Думаю, вас возьмут в другое... гм... подразделение, занимающееся данной проблемой, - тем не менее продолжил он как ни в чем не бывало. - Имею основания полагать, что и меня возьмут тоже. Больше никого. Командование Северо-Евразийского отсека получило сверху указание не увлекаться самодеятельностью. Естественно, генерал Марченко прикроет проект. А вы готовьтесь к переезду на новое место службы.
        - В Брюссель? - тупо спросил я, еще плохо соображая.
        - Нет, зачем же Брюссель? Нас берут ради работы, а не показухи. Но - тс-с! Больше ни слова. По-настоящему еще ничего не решено, так что проявите терпение. И закусывайте, закусывайте!..
        Я машинально ткнул вилкой в огурец - и промахнулся. Сейчас же, как назло, вякнул телефонный звонок. Звонила Настасья, причем с обидой: почему я ей не звоню?
        Вышло гадко. Поняв по моему голосу, в каком я состоянии, жена психанула и дала отбой. А я, чтобы не психануть, выпил еще водки.
        Черт! Ей же сейчас нельзя волноваться!
        - Откуда вам все это известно? - спросил я Магазинера.
        Он лишь руками развел и заулыбался - понимай, мол, как знаешь. То ли не желал раскрывать конфиденциальные источники, то ли выдавал соображения своего ума за сведения со стороны. Ладно, поживем - увидим.
        Он сам наполнил коньяком свою рюмку.
        - Давайте-ка, Фрол Ионович, выпьем еще раз за вашего сына. Не родись он, я бы вам ничего не сказал, честное слово...
        - Почему? - не сразу сообразил я.
        - Потому что без него вы вряд ли получили бы предложение поработать в той конторе, насчет которой я вам сделал намек. Ну-с, за ваше и его здоровье!
        За здоровье-то я выпил, но лишь после выпитого понял расклад. Ходили слухи, давно ходили, еще в университете я их слышал: есть, мол, серьезнейшие и сверхсекретнейшие проекты, куда бездетных членов Экипажа просто не берут. Есть резон. Две выгоды сразу: и работник еще на одном крючке, и психология у него уже малость не та, ответственности побольше. У кого как, разумеется...
        А у меня - да?
        У меня - да, это точно. Несмотря на все мои коленца в обеих жизнях. Не знаю, смогут ли меня при необходимости сломать, надавив на жену и сына, но, надавив на них, надавят и на меня. Уверен. Знаю.
        Вот она, обратная сторона семейных радостей! Получите и распишитесь. Кто еще вчера считал себя свободным ровно в той степени, какая ему необходима? Ты? Ну что ж, на вчерашний день ты был прав...
        Почему самые простые мысли сплошь и рядом приходят в голову задним числом, да и то с подсказкой?
        Конечно, Уставом не предусмотрена общесемейная ответственность - за исключением особых, чрезвычайных случаев. Так ведь и в дело меня зовут чрезвычайное!
        Стоп, сказал я себе. Осади назад. Пока еще никуда не зовут. Пока это одни только слова. Плохо лишь то, что действительность научила меня относиться к словам Магазинера с определенным уважением.
        Черт побери, рад ли я?
        С одной стороны - рад до одури. С другой - страшно. Не за себя - что мне я? Но за Настасью, за Ивана - страшно. Бывает сладкая жуть, но ее сладость смазана хиной и ядом. Хотя... многим ли из допущенных к высшим секретам Экипажа, к святая святых довелось испытать на деле, что это такое - общесемейная ответственность?
        Не знаю, скольким. Знаю, что в последние десятилетия - немногим. Иначе робкие и редкие шепотки стали бы громким, давящим со всех сторон неумолчным шепотом.
        А главное, нет у меня пути назад. Откажусь - всю жизнь буду жалеть. И Настасье жизнь испорчу, я себя знаю. Значит, соглашусь. Ну конечно же, соглашусь! Но что если вопрос встанет так: твои знания и твои принципы - или твоя семья?
        Что?
        Знать бы, что тогда.
        - А теперь за новые перспективы, а? - Магазинер уже стучал своей рюмкой о мою. - Кстати, строго между нами... Думаю, вам можно довериться. Словом... есть утечка. Не знаю, правда это или нет, но можно сделать кое-какие предположения. Кажется, что-то найдено. Какие-то следы, оставленные чужими, или, возможно, даже артефакты. Но - тс-с!..
        - Где найдено?! - От неожиданности я чуть не протрезвел.
        - На Луне. Всего в тысяче километров от "Аристотеля".
        22. Отдел 334
        Я сетую на то, что колода плохо перемешана, только до тех пор, пока мне не придет хорошая карта.
        Джонатан Свифт
        Звездный городок в ближнем Подмосковье, как ни странно, уцелел при Московском импакте. Ну не чудо ли?
        Может, и чудо, а может, и не очень. В любом случае - определенный показатель. Если допустить, что, уничтожая Москву, чужие целились в Кремль как естественный центр города, то они промахнулись метров на восемьсот. Все равно, конечно, потрясающая точность, учитывая природу снаряда, но все же отклонение внушало некоторую надежду и здравую мысль, подкрепленную точными расчетами: чужие не всесильны. Они могут швырять в нас горами, но, по-видимому, бессильны уменьшить естественное рассеяние. Ха-ха! - с горечью крякнут многие. Велика ли разница, куда свалится гора - на Кремль или на Якиманку? Все равно ведь чужие уничтожили город, так какое значение имеют эти мелочи?
        Имеют. Выполнить обещанное можно двояко: либо тяп-ляп, как обычно и делают, либо со скрупулезной точностью, от чего у получателя "гостинца" глаза на лоб. Великая точность нужна не сама по себе - она вызывает уважение, если не суеверный трепет. Одной мощи недостаточно. Небрежных господ могут бояться, но уважать не станут.
        Москва с ее концентрической структурой позволила уточнить практические возможности чужих. Да, они могущественны и продвинуты, но не равны богам. А значит, надежда не погасла.
        Отклонение астероида к югу имело еще одно следствие, менее существенное: умеренно пострадавший от импакта Звездный городок был все-таки не перенесен и не создан с нуля на новом месте, а частью реконструирован, частью отстроен заново. В то время как практически все население еще до удара покинуло пригороды мегаполиса и не вернулось впоследствии, в Звездном кипела жизнь. Я бывал в нем студентом и практикантом. Я приехал туда вновь.
        Люди возводят стены; может быть, это получается у них лучше всего. А природные катаклизмы, другие люди или чужие, которые вовсе не люди, эти стены ломают. Но люди все равно строят стены и настилают кровли.
        Моему приезду предшествовали два месяца суеты. Сорокина и Штейница я больше не видел, генерала Марченко тоже. Враньем будет сказать, что я скучал по ним. Я хотел дела, а от набранных с бору по сосенке групп редко бывает толк - вот так, сразу. Да и потом, со временем - еще как сказать... Тут нужен особый подход к подбору людей, а нет подхода - нет и группы. Есть я, да Магазинер, да балласт, да бестолковый скрипучий богомол в роли начальника, а это не группа. Это два человека, которым все мешают.
        Словом, я был рад. Кажется, я вступил в такую полосу, когда человеку деятельному удается все подряд. К тому времени как Настасья с сыном вернулась домой, похорошевшая и торжествующая - настоящая молодая мать, - я разобрался с выкладками Магазинера, нашел в них ошибку и тоже восторжествовал, но только тайно. Знай наших! Фрол Пяткин не в дровах найден, у него прекрасная наследственность. Не лучший из математиков? Пусть так, зато универсальный ум и вообще голова!
        Настасья, по-моему, здорово удивилась, когда я показал себя образцовым отцом, а я просто жил старой памятью и старался компенсировать то, что не смог дать тогда. Экипаж не требовал от меня великих дел, а денежное довольствие шло. Сорокин не давал о себе знать, и затребованный им отчет по Колумбийскому суботсеку я, конечно, не написал. Разок позвонил Моше Хаимович, но лишь для того, чтобы поинтересоваться, все ли у нас в порядке и не нужна ли какая помощь. Ваня не доставлял нам особых хлопот - ну просто идеальный здоровый младенец с хорошим аппетитом, нормальным стулом и не крикун. Знакомые с аналогичным опытом обещали, что это временное явление и крик начнется месяца через три, ну так и три месяца тишины - тоже немало! Хотите верьте, хотите нет, но подчас я даже имел время заняться любезной моей душе космологией и обмозговать кое-какие уравнения, выведенные мною еще до "Крота". Перерывы в работе иной раз бывают полезны: как взглянешь на свою работу свежим взглядом, так сразу видны все натяжки. Словом, это были плодотворные дни, полные настоящего дела, любви и согласия. Я отлично знаю, чего не
хватает мужчинам, ревнующим жен к младенцам, - дела им не хватает! У кого оно есть, тот и женскую послеродовую депрессию переживет как мужчина, а не как невротик.
        Я не высыпался, давая выспаться Настасье, и был счастлив, потому что не терял времени даром. Космология - это вам не экспериментальная физика или химия, космологу нужен лишь компьютер и к нему голова. А недосып был привычен и Михайле Васильевичу, не то что Фролу Ионовичу. Ничего не попишешь: как бы ни развивалось человечество, на какие высоты не взлетало бы, в сутках все равно будет двадцать четыре часа и ни минутой больше. Если времена изменились, то для меня лишь в одном: никто не требовал от меня виршей. Правда, еще до Эры Экипажа в науке уже можно было подняться высоко, не сочиняя высокоторжественных од коронованным бабам и мальчишкам. И ладно бы те оды всегда нравились адресатам!
        А все-таки они здорово помогали. Стал бы Шувалов, а впоследствии Орлов покровительствовать мне, кабы не мои ямбы! Ага, жди. Что мои благодетели понимали в науке? Им нравились мои вирши, а что они не нравились Пушкину, так это его проблемы... Кстати, не очень-то он был и не прав.
        Но к делу. В один прекрасный день мне пришел вызов, "и носило меня, как осенний листок". Брюссель, Харьков, Новосибирск, Осака, Канберра, Ванкувер... Настасья огорчилась, а я, не зная, где буду завтра и когда вернусь, посоветовал ей взять сына и пожить пока у моих родителей в Торжке - мама уж точно будет рада понянчить внука. Да и дышится там лучше.
        Отдел 334 - так называлась контора, пославшая мне вызов. Даже я никогда не слыхал о ней прежде, что уж говорить о простых смертных. Отдел какого подразделения Экипажа? Неизвестно. Но начальник отдела отчитывался непосредственно перед первым заместителем Капитана и сам входил в Капитанский Совет. Начальника звали Николя Роже Карон, был он француз с узким коричневым лицом, смахивающим в профиль на циркулярную пилу с грубыми зубьями, и уделил моей персоне ровно одну минуту - так, между делом, и не в кабинете, а в коридоре. "Вы пройдете спецподготовку", - только и сказал он с мягким акцентом, а когда я, слегка оскорбившись, начал было перечислять, чему я уже обучен и на что годен, попросту повернулся ко мне спиной. Тот еще фрукт. Много о себе мнит, это точно. Уж я таких повидал! Прыщи на ровном месте.
        - Не верьте первому впечатлению, - подмигнул мне мой куратор Ангел Станев, когда облаченная в выглаженный китель спина Карона удалилась на достаточное расстояние. - Вы еще измените свое мнение о нем. И он прав, вам необходимо пройти спецподготовку. Ну и вообще... войти в курс дела.
        Против последнего я не возражал и мало-помалу успокоился. Но что они, черт побери, подразумевают под спецподготовкой? К чему это я не готов? Трудно предположить, чтобы отдел 334 занимался диверсионной деятельностью или чем-нибудь вроде этого. А если нет, то зачем называть подготовку специальной?
        Но из замечания Ангела я вывел, что плохо владею своим лицом: что чувствую, то на нем и отражается. Если хороший спец подучит меня владеть идеомоторикой, я возражать не стану.
        Представьте, угадал. Целую неделю со мной занимался именно психолог и - не поверите - учил скрывать эмоции. Тут-то я и понял, что ученья без мученья не бывает.
        За непринужденной болтовней он мог внезапно влепить мне пощечину - и требовал, чтобы я не только не пытался переломать ему кости, ревя зверем на все здание, но и продолжал как ни в чем не бывало вести милую беседу. Были упражнения и похуже. Я зверел и изо всех сил пытался скрыть, как хочется мне отволочь психолога в уборную и расколотить его головой два-три унитаза. И самое противное: он не велся на мои то настойчивые, то осторожно-хитроумные попытки выяснить, для чего все это надо. Отшучивался, либо молчал, либо переводил разговор на другую тему. А на прощание сказал, вручив мне диск-монетку:
        - Вот здесь записаны упражнения. Посвящайте им хотя бы полчаса в день, и тогда вам не придется проходить курс обучения повторно. Удачи.
        Пусть меня поезд переедет, если я мечтал еще раз оказаться у него в качестве обучаемого!
        С тренировкой памяти проблем не возникло - я оказался подходящим "сырьем". Никогда не жаловался на память и склерозом головного мозга не страдал. Существенного улучшения памяти после курса обучения я не заметил, но спец уверял, что оно есть.
        Потом - нет, вы только представьте себе! - я подвергся курсу обучения мыслительным способностям. Это я-то! Если бы психолог не выдрессировал меня скрывать эмоции, ох, досталось бы тому спецу на орехи!
        Но я ошибся. Эти ребята были фанатиками идеи усиления интеллекта человека путем электрической и химической стимуляции мозга - либо всего целиком, либо отдельных его участков, что получалось лучше. Никаких электродов мне не вживляли (я бы и не позволил, что я им, белая крыса?) - выяснилось, что эти методы суть каменный век. А вот сложные аппараты - как громоздкие, занимающие целые шкафы, так и миниатюрные, закрепляемые в волосах или на ушной раковине - были. Я выполнял тестовые задания и сильно удивился, обнаружив, что со стимуляцией справляюсь с ними быстрее, чем без нее. Другой бы пожал плечами: чему, мол, тут удивляться? Наверное, во мне сильны пережитки палеолита.
        А что такое восемнадцатое столетие по сравнению с двадцать первым, как не палеолит, если, не отвлекаясь на социальщину, рассматривать лишь науку? Палеолит и есть, ну, от крайности, мезолит.
        Я научился работать с электрическими стимуляторами и получил право выбрать себе один в постоянное пользование. Взял самый простой и маленький - "клипсу". Нацепишь ее на левое ухо - улучшишь способность к запоминанию больших массивов информации, нацепишь на правое - повысишь творческий потенциал. Батарейка на год непрерывной работы. И под волосами "клипсу" можно скрыть, поскольку цепляется она не на мочку, а выше. Удобно!
        Ну, обо всем я вам рассказывать не буду - сами понимаете, что такое секретность. Подразделения 334-го отдела были разбросаны по всем отсекам, так что под конец я уже скрипел зубами, увидев аэровокзал или просто самолет в небе. Но спустя полтора месяца я осел в Звездном городке. В нем мне предстояло приобрести более серьезную подготовку, чем где бы то ни было.
        Потому что меня намеревались включить в группу по изучению лунного артефакта.
        - А что, доставить его на Землю - никак? - спросил я и получил исчерпывающие объяснения. Да, к артефакту придется лететь и разбираться с ним на месте. А для этого - пройти сокращенную программу подготовки космонавтов.
        На лунной станции "Аристотель" не было сотрудников 334-го отдела. Их предстояло подготовить. Два человека из отдела уже месяц проходили программу подготовки.
        Мне надлежало догнать их. Веселенькая задачка! Зато полная занятость и никаких выходных. И никаких посторонних мыслей - в теории.
        На практике они были, и злые. Мне казалось, что я даром убиваю время. Хотел ли я на Луну? Пожалуй, да, но ведь для этого незачем перемещать туда мое тело, а раз так, то можно было смело отменить все физические тренинги и добрую половину психологических! Существует же технология копирования человеческой личности в электронную форму, и, конечно же, существует соответствующая машинерия!
        Наземный космонавт - обидное прозвище. Попасть в их число никто особенно не стремится. Наверное, еще и поэтому, а не только из-за учета опыта реальной работы в космосе, в наземники попадают главным образом те, кто уже слетал хоть раз. Но не только. Забракованные по медицинским показателям кандидаты обычно имеют выбор: все-таки оказаться в космосе хотя бы в виде набора файлов, вбитых в компьютерные потроха, - или вообще отказаться от мысли когда-нибудь увидеть звезды такими, как они есть, а не сквозь атмосферную муть. Понятно, что они выбирают.
        И я бы выбрал то же.
        Слепок - электронная копия человеческого мозга, находящаяся в оперативной памяти бортового компьютера. Имея "глаза" и органы управления, пользуясь подсказками компьютера и собственным интеллектом, Слепок в ряде случаев прекрасно заменяет живого человека. Лишь полному дилетанту надо объяснять, насколько это выгодно. Громоздкие системы жизнеобеспечения - долой! Запасы пищи, воды, воздуха - долой! Слепок не ест, не пьет, не ходит по нужде и мало боится космических лучей. Уменьшается - и намного - стоимость аппаратов. Уменьшается и нагрузка на природу при их запуске.
        Надежность же - увеличивается.
        Я и раньше знал, что по меньшей мере часть аппаратов, запущенных в Главный пояс астероидов, пилотируется Слепками. Когда радиосигнал идет до ЦУПа десятки минут да столько же обратно, управлять аппаратом дистанционно - не самая простая задача. Давно решенная, она все же трудна. Место того, кто принимает решения, - в аппарате, а не на Земле.
        Разумеется, время от времени проводятся сеансы связи а-ля беседа с alter ego. "Наземный космонавт" принимает через церебральный шлем всю информацию от Слепка, включая мысли и личные впечатления, и сам делится тем, что накопилось в его личности. Все это смахивает на шизофрению, но работает. Само собой разумеется, для связи наземников с их Слепками выделена широченная частотная полоса - иначе не перекачать за приемлемое время гигантские массивы информации. И без того сеансы связи порой тянутся долгие часы. Я присутствовал при этих посиделках под шлемом - скучное зрелище, - зато видел глаза наземников по окончании сеанса. Ну а если программа полета не подразумевает возвращения аппарата на Землю, то последний сеанс завершается командой на стирание Слепка. Гуманно?
        Как сказать.
        По мне ли это?
        Я так и не решил для себя этот вопрос. Не стал и решать: меня-то готовили к настоящему полету. Один лишь раз я задумался над тем, что должен чувствовать Слепок, летящий в космической бесконечности совсем один, лишенный чувства голода, холода, жажды и многого другого, что свойственно человеку, но сохранивший человеческую суть, - и ужаснулся. Не столкновения с метеоритом он должен бояться, а выхода из строя систем связи и бесцельного дрейфа в пространстве вплоть до случайной гибели или отключения из-за физического износа. Многие годы существования в полном одиночестве - и ведь нет даже спасения в сумасшествии, поскольку Слепки не сходят с ума... Бр-р!
        Я черствый человек и знаю это. Но с воображением у меня все в порядке, поэтому тут даже меня пробрало. На минуту, не больше. Слишком уж насыщенной оказалась программа подготовки, чтобы я мог позволить себе думать о ненужном. Насыщенной и мучительной. Одна центрифуга чего стоила. А бассейн в гидролаборатории с имитацией выхода в открытый космос и теми или иными работами снаружи корабля? Тоже не подарок. Учебный скафандр устроен так, что в воде притворяется, будто он настоящий в вакууме. Чтобы просто согнуть руку, надо приложить усилие в несколько десятков килограммов. Я не хлюпик, но и не силач-гиревик; после трех-четырех часов в бассейне меня можно было выжимать и вешать для просушки. Где уж тут сочувствовать наземникам и их Слепкам! Мне бы кто посочувствовал!
        Здесь работали прекрасные люди, а у меня и времени-то не было пообщаться с кем-нибудь из них вне службы. Скорость! Быстрота и натиск. Плюс секретность высшего уровня.
        Может быть, этот уровень и привел к тому, что вскоре мне присвоили старшего лейтенанта - буднично и деловито. Обмыть звездочки? С кем? И когда?!
        Так и не обмыл, утешив себя тем, что уж майорские точно обмою. Вряд ли это время за горами. Странно и подумать, что когда-то между старлеем и майором втискивался капитанский чин, а полтора века назад - еще и штабс-капитанский. Эра Экипажа уменьшила число офицерских чинов, ликвидировав капитана, потому что Капитан - один. Капитан Корабля. С прописной буквы. Есть, конечно, еще капитаны торговых судов и всяческих сейнеров, но они же не офицеры...
        Нам, трем субъектам из 334-го отдела, подвизавшимся в Звездном, преподаватели не задавали лишних вопросов. Мы не пересекались с ребятами из отряда подготовки космонавтов. Нас просто учили - сухо, деловито и так интенсивно, как только можно было. Многое казалось странным, нелепым, ненужным. Мы изучали лунный корабль наскоро, тяп-ляп, мы считались пассажирами, а не командой, а я считал, что и этого изучения много. Я поглощал горы информации, отрабатывал всевозможные нештатные ситуации и чувствовал, что при всей полезности практической космонавтики как науки зря теряю время. Его можно было потратить с боМГльшим толком.
        Артефакт! Где-то там, к западу от кратера Анаксагор на невидимой с Земли стороне Луны в труднодоступной местности лежало нечто и ждало... кого? Больше всего я боялся, что кто-нибудь доберется до артефакта раньше меня, потому и учился прилежно, как образцовый школяр. Ради этой цели можно было и не то стерпеть.
        Да и кто выходит из игры, когда идет хорошая карта?
        23. Лунное членистоногое
        Если бы змей был запретным, Адам и его бы съел.
        Марк Твен
        И снова Южно-Американский отсек...
        Космодром Куру - старейший из экваториальных. Это дыра. Она всегда была дырой, включая те времена, когда в ней пытались выращивать сахарный тростник и черные рабы, дуря головы плантаторам, осваивали капоэйру. От Куру совсем недалеко до Кайенны - бывшей, с позволения сказать, столицы Французской Гвианы и не менее страшного места для каторжников, чем Колыма. Местные старожилы уверяли меня, что в Куру еще довольно терпимый климат, - наверное, они бывали в местах и похуже. Я тоже сравнил - с Колумбией - и решил, что хрен редьки не слаще.
        Когда французы построили в Куру космодром, дыра изменила облик с дикого на технократический, но все равно осталась гнилой дырой, откуда всякий был рад улизнуть, если только не имел денежных или карьерных видов. И, сотрясая стартовые столы, взмывали из Куру в горячее небо длинные сигары на столбах огня, выбрасывая в космос очередную титаново-углепластиковую каракатицу, битком набитую электроникой и сверхточной механикой...
        При Экипаже космодром расширили и добавили инфраструктуры. Получилось тысяча двести квадратных километров, утыканных топливными заводами, стартовыми комплексами и всем прочим, что необходимо для того, чтобы забрасывать в космос "железо". Кое-где сохранились чахлые пальмы, отравленные ракетной химией, да еще пучки колючей жесткой травы на пустырях ни в какую не собирались сдаваться. Растительность изворачивалась, терпела и, наверное, мутировала понемногу, но сопротивлялась. Как и мы.
        Несмотря на построенные космодромы в Кении и Новой Гвинее, никто не собирался закрывать Куру. Космические программы Экипажа можно было сравнить лишь с ракетной гонкой столетней давности между СССР и США. После долгих десятилетий расслабленной вялости и непонимания, "для чего все это нужно", человечество вновь рванулось в космос.
        Чужие вынудили.
        Не стану утверждать наверняка, что без их астероидных гостинцев мы так и кисли бы в сытом убожестве одних, голодной алчности других и без мечты о звездах. Тем более не стану утверждать обратного. Я не гадалка и ценю факты, а они таковы: запертому в Корабле Экипажу стало тесно.
        Кто хочет защититься от обидчика, прячась в скорлупку, тот вновь и вновь будет обижен и унижен. Кто хочет защититься, отбивая удары, имеет слабый, микроскопический шанс. Лишь тот, кто лезет в драку и бьет сам, может на что-то рассчитывать - пусть чисто теоретически.
        На победу?
        Конечно, пока нет. Более того, если мы не станем всячески скрывать намерение когда-нибудь надавать чужим по морде, они столкнут с Землей не трехсот-четырехсотметровый астероид, а десятикилометровый - вот тогда попляшем. Этапу драки должен предшествовать этап накопления сил и - хочется надеяться - ума. Поэтому мы будем хитрить, юлить, изворачиваться, демонстрировать покорность, изображать дурачков - и готовиться. Чужие сами помогают нам в этом, не преследуя нас за космические программы. Они самонадеянны, и неспроста. Глядя на нас со стороны, трудно предположить, что мы умеем учиться.
        А мы умеем. Иногда. Под внешним давлением. Чужие, похоже, забыли внести в уравнение себя, а ведь каждый прибор, вмешиваясь в природный процесс, влияет на результат измерения - что уж говорить о влиянии целенаправленном!
        Что ж, если чужие настолько самонадеянны, то тем лучше для нас.
        А уж если они оставили следы своего пребывания на Луне, вообразив, что мы еще сто лет до них не доберемся, то приходится считать их азартными и не слишком умными игроками. В том случае, конечно, если найденные там следы материальной культуры оставлены ими, а не кем-то еще. И в том случае, если они с какой-то целью не оставлены чужими специально для того, чтобы мы их нашли.
        Тогда придется признать, что не такие уж они простаки, завороженные собственным могуществом.
        Пока надлежало прояснить именно этот вопрос. И прежде всего изучить то, что оставлено.
        Его в любом случае следовало изучить. Идее о том, что космические пришельцы могли оставить послание землянам на другой стороне Луны, исполнилось лет сто. Вряд ли те, кто методично забрасывал нас астероидами, стали бы оставлять нам такое послание, но факт есть факт: именно на другой стороне Луны было найдено нечто странное.
        Нашел его дистанционно пилотируемый аппарат класса "Блоха" - четыре килограмма аппаратуры, ракетный движок и центнер твердого топлива. Такими "блохами" научники с "Аристотеля", расположенного близ Южного полюса, изучали ближние и дальние окрестности станции, начав, разумеется, с ближних.
        Немало "блох" было потеряно - неизбежные технические сбои вели к авариям. Случалось, что спутник-ретранслятор уходил за горизонт прежде, чем выполнившую задание "блоху" удавалось посадить на специально расчищенную площадку возле лунной базы. Случалось, что "блохе" не хватало топлива на возвращение. А бывало, "блоху" разбивал о какую-нибудь лунную гору зазевавшийся оператор.
        В тот раз так и случилось. Но за четыре секунды до столкновения с острым пиком, оседлавшим гребень безымянного хребта в окрестностях кратера Анаксагор, "блоха" передала не очень качественное изображение некоего тускло блестящего объекта, более яркого, чем лунный реголит и скалы.
        Был он мал - всего два-три метра в поперечнике, и был он странен: правильный семиугольник. Только в сказках встречаются цветики-семицветики. Кристаллы - если предположить, что на лунной поверхности мог оказаться здоровеннейший кристалл - тоже бывают какими угодно, только не семигранными. В кристаллографии известна гексагональная сингония, но нет гептагональной. Щедрая на выдумку природа не изощрилась создать такое.
        Имей Луна атмосферу, для разъяснения странной находки не потребовалось бы много времени: в тот же день слетали бы на вертушке - и порядок. Ипат Скворцов, самый отчаянный пилот Земли, Луны и окрестностей, не добившись разрешения начальства, презрев дисциплину и все инструкции, на свой страх и риск взлетел на спускаемом модуле, достиг места находки, заснял его и вернулся "на последнем крыле", истратив массу горючего в поисках места посадки вблизи артефакта, и все-таки не найдя его. Километров на десять вокруг находки не было ни одной ровной площадки. "Плюнуть некуда, чтобы плевок ровно лег!" - ругался Скворцов, игнорируя обещания начальства списать его на Землю как недисциплинированного разгильдяя.
        Конечно, его никуда не списали: пилот-виртуоз всегда нужен. Этот Скворцов был человеком в моем вкусе. Осторожный и боязливый почитатель инструкций может сделать открытие, только если он окружен слепцами.
        Первым делом со всего персонала "Аристотеля" взяли подписки о неразглашении. Капитанский Совет был настроен серьезно и меньше всего желал будоражить Экипаж опасными сенсациями. Но то, что оставлено чужими, должно быть добыто и тщательно изучено - тут ни у кого не было сомнений.
        "Блохи" сновали над местом находки артефакта, как... блохи. Одна площадочка в конце концов нашлась - почти в четырех километрах к югу от нужной точки. Нашел ее все тот же Скворцов при анализе сделанных с высоты снимков. Компьютер нарисовал рельеф прилегающей местности - увы, никакой луноход не прошел бы там и сотни метров: одни скалы. Ни прямого пути, ни обходного.
        Ах, если бы Луна имела атмосферу!
        Инженерная задача: как заполучить Семигранник для исследования, используя только ту технику, что есть в наличии? На колесном транспорте не пробиться, а ракетная техника не предназначена ни для десантирования людей тросовым способом, ни для перетаскивания грузов на внешней подвеске.
        Ответ: да, в общем-то, никак.
        Скворцов клялся, что с закрытыми глазами посадит модуль на ту площадочку. Он же убеждал руководство в том, что сможет пройти по скалам четыре километра до Семигранника и вернуться.
        Ему категорически запретили даже думать об этом.
        - Взгляните сюда. - Начальник подготовки нашей группы Мефодий Семенович Гришкин, пожилой клинический сухарь и буквоед, чуждый, как мне представлялось, всему человеческому, сдернул покрывало с некоего механизма, покоящегося на подставке. - Узнаете?
        Если не считать ракетного сопла, в механизме было что-то членистоногое. Он лежал на брюхе, но, похоже, мог приподняться на лапах и побежать, куда ему прикажут. Хотя... не при земной силе тяжести - сразу видно, что лапы тонкие, сервомоторы слабосильные.
        - Капитально модернизированная лунная "блоха", - определил я.
        - Почти правильно. Это "паук", замороженная пять лет назад разработка. Действующий макет. Летные характеристики несколько хуже, чем у "блохи", зато есть некоторая возможность работать на лунной поверхности. Пилотирование - либо дистанционное, либо Слепком. Теоретически тут должен стоять сменный блок. - Наклонив седую голову, Гришкин ткнул в блок пальцем. - Реально его нет. В свое время от "паука" отказались ввиду экономии средств. Разработали "кобылку" для астероидов, а что до Луны, то решили, что для нее пока и "блох" хватит. Н-да... Поскольку не хватило, пришлось вернуться к "пауку", но уже на новом уровне, с учетом наработок по "кобылке". Первые три аппарата поступят со дня на день. Испытания изделия будут проведены на Луне. Придется проводить их по усеченной программе - время не ждет. Учтите, сменного блока управления на опытных экземплярах изделия не предусмотрено, поэтому с вас будут сняты Слепки...
        Мы переглянулись. Нас было трое, и аппаратов ожидалось три. Кто-то из нас доберется до Семигранника первым... Кто бы это мог быть? Я понимал: скорее всего, жребием распорядится какая-нибудь случайность, она и выберет первого. Так обычно и бывает. И все же от людей зависит не так уж мало...
        Ощутил ли я азарт? Конечно. А вы бы не ощутили?
        Но и холодок пробежал по коже. Слепок, значит... Мое "я", засунутое в электронную требуху "паука", слетает к артефакту и исследует его вблизи - попробует на зуб, так сказать. А если "паук" застрянет там, не в силах вернуться? А если он свалится в какую-нибудь лунную расселину и его не найдут? Веселенькая перспектива - ждать неизбежного конца от разряда батарей и понимать, что вряд ли кто-то придет на помощь...
        А в это время мое первое и главное "я" будет как ни в чем не бывало сидеть в уютном помещении "Аристотеля" и в ус не дуть. Какой такой Фрол Пяткин? Да вот он я. Ах, тот... А что стряслось?.. Да? Ну и черт с ним, я-то тут!..
        - Полагаю, в конструкции "паука" предусмотрено устройство для самоуничтожения? - спросил я.
        - Нет. - Мефодий Семенович быстро взглянул на меня. - Во избежание возможного повреждения артефакта при самоуничтожении аппарата такого устройства не предусмотрено. Нет также функции самоотключения. Вас это беспокоит?
        - Отчасти, - слегка покривил душой я, не рискнув соврать: мол, нисколько. Никто бы не поверил моему вранью.
        - Однако Слепок можно выключить дистанционно...
        Понятно. При условии работоспособности приемной аппаратуры. Почему, черт побери, Слепок лишен возможности сам прекратить свое существование? Это жестоко.
        Прошли еще недели. В скверах Звездного начали желтеть листья. Настасья сообщала, что с Ванечкой все в порядке, и жаловалась, что ужасно соскучилась. Хотел бы и я выкроить толику времени, чтобы поскучать! Мы тренировались на симуляторах и зубрили матчасть, как какие-нибудь курсанты. По существу, мы ими и были. Будет ли нескромным указать, что я усваивал материал быстрее и качественнее двух моих коллег?
        Нисколько. Вот так всегда и бывает видно, кто чего стоит, и при чем тут, спрашивается, скромность?
        Потом был экзамен - и Куру...
        И много предстартовой мороки, и взлет.
        Настасье я сказал в трубку, что звонить мне в течение нескольких дней будет бесполезно. Нет-нет, ничего опасного, просто рабочая необходимость, поцелуй Ванечку. Когда приеду? Как только, так сразу, но знаешь, что это такое - служба?
        Она знала. Она была воспитанницей Экипажа, как и я. Она, ее родители и наш сын могли точно так же погибнуть от небесного удара, как и миллионы других людей. Я не мог сказать ей, чем занимаюсь, и она не спрашивала, хотя, может быть, догадывалась. Но не все ли равно, над чем я сейчас бьюсь и какие горы тщусь своротить? Служба - в любом случае служба. Это то, что нужно Экипажу. Нам всем. Людям Земли. Так называемому человечеству.
        Настасья могла бы, конечно, вслух заподозрить меня в том, что я нарочно не спешу вернуться домой, - но это было бы глупо и чисто по-бабьи. Как я был рад, что она смолчала!
        Я думал о ней, когда шел предстартовый отсчет, и первые секунды после отрыва тоже думал. Потом сконцентрировался на ощущениях - все-таки это был мой первый полет в космос. Ничего особенного. Вибрация и медленно растущая перегрузка. Четыре "же" - отнюдь не подарочек, но жить можно. На центрифуге в Звездном я вкусил прелести восьмикратной перегрузки и остался в первом приближении жив, но восхитился мужеством первых космонавтов - им приходилось испытывать и двенадцатикратную. Крепкие были ребята, что духом, что телом.
        Ничего нештатного не случилось. На десятой минуте крылатый носитель отстыковался с легким толчком и ушел вниз, в атмосферу, а в корабле наступила невесомость. Забавное чувство, и это все, что я могу о нем сказать, потому что меня почти все время основательно мутило. Командир разрешил нам поплавать по кабине, но только ничего не трогать руками, а я и плавать не стал - боялся, что меня стошнит. Но когда через два часа мы легли на курс, вновь появилась тяжесть и усмирила мой желудок.
        Разгонный импульс вдавил меня в кресло, после чего заработал ионник, и мое тело стало весить не больше гантели для гимнастики. Маловато, но лучше, чем ничего. Лишь грузы по старинке движутся к Луне и от Луны по инерционным траекториям - людей возят с ускорением. Тут двойная польза: во-первых, сокращается время подготовки кандидата в лунатики, поскольку нет особой необходимости тренировать его в невесомости, во-вторых, уменьшается время полета, что тоже немаловажно. Чем меньше времени проведет человек вне радиационных поясов Земли, тем лучше. В "Аристотеле" живут и работают не меньше сотни человек, и если двое-трое из них схватят по пути к Луне или обратно смертельную дозу из-за дурацкой вспышки на Солнце - это никуда не годная статистика.
        Сеансы связи, контроль самочувствия, тупое глазенье в крошечные иллюминаторы - и так сорок часов, если не считать еще одного короткого периода невесомости на полпути к Луне, когда корабль разворачивался кормой к нашему естественному спутнику. Интересно? Пожалуй, да, но только на один раз. Я точно знал, что на обратном пути буду отчаянно скучать и превращусь в малоприятного типа, если мне не удастся поработать хоть над чем-нибудь.
        Придется, видно, как-то исхитриться.
        Экипажу - двум пилотам и бортинженеру - было не до нас, пассажиров. Лишь краткие инструкции: сиди тут, туда не лезь, это руками не трогай, ходи осторожно, не прыгай, а главное, не докучай разговорами... Ей-богу, как будто мы дети малые, не прошедшие никакой подготовки! Наверное, с их точки зрения, наша подготовка и впрямь смахивала на бесконечно малую величину. Может, оно и так, но все равно было обидно.
        Зато лунная поверхность оправдала все мои эстетические ожидания. Нацеливаясь на "Аристотель", корабль шел по почти меридиональной орбите на высоте каких-нибудь двадцати километров, и мы буквально отпихивали друг друга от обращенного к Луне иллюминатора. Казалось бы, что такое Луна? Холодное, мертвое, давно известное тело, довольно хорошо изученное, - а вот поди ж ты! Мы восхищались и радовались, как дети малые, впечатленные невероятной четкостью открывшейся картины. Видели ли вы, как подсвеченный косыми лучами вал кратера словно парит в пустоте, не прикрепленный к поверхности, а вокруг него, особенно в самом кратере, лежит густая чернота, и кажется, что там вообще ничего нет? Что значит отсутствие атмосферы!..
        Эта мысль, элементарная сама по себе и вряд ли стоящая внимания, напомнила мне: обладай Луна атмосферой, я так и остался бы сидеть на Земле. Откуда что берется!
        Потом я снова сидел в кресле и ощущал, как возвращается тяжесть - всего лишь лунная, но и это уже кое-что. При касании корабль чуть заметно вздрогнул.
        Приехали.
        Не стану докучать вам бытовыми подробностями "Аристотеля". Большей частью заглубленная в грунт, станция высунула на поверхность несколько куполов и расстелила на ближайших холмах километры рулонных солнечных батарей. Были еще глубокие штольни для добычи породы, содержащей воду, и уже третий террикон обезвоженной пыли медленно, но неуклонно рос в небольшом отдалении.
        Комнаты для отдыха и сна, рабочие помещения, общая столовая, она же клуб и конференц-зал, ангары, склады...
        Много всего. И сотня добровольцев в годичной командировке.
        Плюс мы.
        Никто из здешних старожилов не был рад нам: у них из-под носа увели самое вкусное, да еще приказали наглухо молчать о нем, в то время как за вкуснятиной прибыли никому не известные хмыри. При внешней корректности с нами держались холодно.
        Плевать. Я дождаться не мог момента, когда мой Слепок будет активирован.
        Фигура речи, сами понимаете. Что значит "дождаться не мог"? Дождался же.
        Дождался, изучая по картам и снимкам лунный рельеф в районе к западу от Анаксагора.
        - Вот она, та площадочка, - тыкал пальцем румяный здоровяк Скворцов, единственный старожил "Аристотеля", который и не подумал скрывать своей досады от нашего присутствия, но зато в нем было что-то человеческое. Я начинал проникаться симпатией к нему. - Вот тут. Не видно? Ну да, вот маленький пичок, а та площадка в его тени. И когда я летал, она была в тени, не то я ее разглядел бы. Сейчас покажу другое фото, там она почти получилась...
        Я запоминал.
        Почему мой Слепок решено было активировать первым - не знаю. Но я обрадовался, а те двое погрустнели, хотя, казалось бы, какая разница, кто будет первым, кто вторым, а кто третьим. Это ведь всего лишь полевые испытания.
        Всего лишь?
        Сеанс слияния - или, выражаясь совсем уж "на пальцах", перенос в Слепок моих последних впечатлений, - был самой рутинной процедурой для того меня, что состоял из мяса и костей. Но тот я, который был заперт в электронной начинке "паука", проснулся и очень удивился.
        Затем все вспомнил.
        Руки? Ноги? Глаза? У меня их больше не было. Были лапы, некоторые для движения, а некоторые для работы. Для тонкой и грубой работы - отдельные лапы. Видеть я стал несколько хуже, если говорить о четкости, зато мой цветовой диапазон расширился за счет тепловых лучей и ближнего ультрафиолета. Что я потерял начисто, так это обоняние и осязание. Слух остался: "паук" имел микрофоны, соединенные с наружными конструктивными элементами. Я слышал свои шаги и легкий металлический шелест (хорошо, не скрип!) собственных шарниров. И еще, разумеется, я слышал голоса по радио - они звучали для меня совсем как речь, принятая нормальными человеческими ушами.
        Вдобавок к моим услугам имелась обширная память, не говоря уже о способности мгновенно посчитать все, что нужно.
        - Внимание. Доложи готовность к выходу.
        - Готов, - мысленно сказал я, а другой Фрол Пяткин, сидящий сейчас рядом с руководителем программы за пятью переборками в теплой глубине "Аристотеля", услыхал из динамика собственную речь. Понравилось ли ему это? Или он неосознанно применил психологическую уловку, отождествив меня с магнитофоном?
        Плевать. Я больше не был им. Он не имел ко мне никакого отношения. Я - это я, поняли? Пусть и в уродском паучьем теле.
        - Выходи. Отойди от ангара на десять метров и повернись.
        Я молча выполнил требуемое. Мои конечности цеплялись друг за друга, пару раз я едва не упал на брюхо. Когда под лапами оказался не металл, а реголит, я услышал шуршание вместо постукивания. Нежное такое шуршание, деликатное.
        А Солнце светило, низко вися над иззубренным валом древнего кратера, и совсем не жгло, потому что мне нечем было ощутить жжение. Холода я и подавно не чувствовал. Мне нравилась Луна!
        - Так, - констатировал руководитель программы. - Теперь повернись. Медленно.
        А как насчет "лицом вниз, руки за голову"? Что за манеры командовать отрывисто, точно в полицейской операции, да еще обращаться на "ты"? У кого-то проблемы с воспитанием?
        - Хорошо. Теперь обойди станцию по кругу. Не торопись.
        Мне некуда было торопиться, раздражала только командная манера общения этого типа. Он тоже, наверное, воображал, что я неодушевленная машина.
        Впрочем, идея обойти вокруг станции была логична. И я сделал это. С каждым шагом я двигался все увереннее и к середине пути совершенно перестал путаться в ногах. Завершая круг, я услышал настоятельное требование не торопиться. Ага, значит, у меня получается?
        То-то же.
        - Отлично. Возвращайся в ангар.
        - Так скоро? - возразил я. - Я еще не запыхался.
        Руководитель хихикнул - наверное, ему понравилась моя шутка.
        - Надо повторить то же самое с топливом. Возвращайся, тебя заправят.
        Ах да, твердотопливные элементы... Я понял, что еще не обжился как следует в механическом теле, - вокруг себя глядел, лапы контролировал, а многочисленными индикаторами внутреннего состояния и не поинтересовался. Ладно, научусь... Я учусь быстро.
        Герметические створки ангара остались открытыми. Вместо того чтобы тратить драгоценный кислород на заполнение им довольно обширного помещения, они выпустили через малую шлюзовую человека в скафандре и с тележкой. Кислород ведь получается электролизом из воды и жидких отходов, а своей воды на Луне, мягко говоря, немного.
        Экономия - зато мне пришлось ждать. На то, что человек без скафандра сделал бы за пять минут, этот потратил все двадцать. Я даже посочувствовал ему немного - знаю, каково носить скафандр, тем более в безвоздушной среде. Хороший тренинг для развития мускулатуры и терпения.
        Я выбежал из ангара еще до того, как заправщик убрался в шлюзовую. Мои механические движущиеся части теперь звучали иначе, и лапы оставляли в реголите более глубокие следы, и пыль за мной поднималась выше и опускалась дольше. Попробовал резко повернуть - так и есть, увеличился занос.
        - Осторожнее! - заверещал на том конце связи руководитель. - Не торопись. Привыкни. Давай еще раз вокруг станции, только не торопись!
        Кто бы на его месте желал, чтобы один из трех доставленных на Луну "пауков" вышел из строя в первый же день испытаний? Нет таких. Лучше перестраховаться, потратив на испытания несколько лишних дней, зато потом почти гарантированно добраться до Семигранника.
        Так думал он. Но не я.
        Нет, я подчинился ему, поскольку безумная мысль еще только начала зарождаться в моей голове, вернее, в электронных потрохах членистоногого механизма. Спустя четверть часа я не только вновь обошел станцию по широкому кругу, прекрасно приспособившись к дополнительной нагрузке, но и сплясал под внешними камерами, чтоб все видели невиданный членистоногий танец с кружением на месте и выбрасыванием в стороны разных лап. Самому понравилось.
        Руководитель орал. По-моему, все, кто его слышал, потешались над ним. Он был человечек из многочисленной породы сорокиных и штейницев, старательная посредственность. Такой тип никогда не откажется от инструкций, а если они еще не написаны, то от примитивного здравого смысла; ему недоступно ни великое, ни смешное.
        Впрочем, смешное еще так-сяк. Великое - никогда.
        Я замер - не хотел, чтобы он приказал мне вернуться в ангар ради глупой перестраховки. Я еще не умел летать.
        Он высказал мне все, что обо мне думает. Я бубнил, что, мол, просто пошутил немного. Интересно, что думал обо мне тот, другой Фрол Пяткин? Понял ли он уже, что я задумал?
        Не исключено. Хотя я еще ничего не решил окончательно. Полетаю немного - станет ясно.
        - Пройди сто метров в северном направлении... Так. Слева от тебя длинный пологий склон, а на нем небольшой кратер. Видишь? На его южном валу нечто вроде маленькой скалы, попробуй на нее забраться...
        Я попробовал - и забрался. Ничего особенного. Конструкторы хорошо поработали над подушечками моих лап, они и не думали скользить по камню. Кроме того, нечетные лапы оканчивались когтями.
        - Возвращайся к станции. Не спеши. Так. Стой. Переместись на двадцать метров влево, тебя плохо видно... Теперь попробуй перевернуться на спину.
        Да? А еще что? Закопаться в реголит? Сделать тройное сальто? Попрыгать на одной ножке?
        Язвительные слова так и вертелись у меня... не знаю на чем. Но я молчал. Гневить руководителя я пока не хотел - тут и ребенок на моем месте понял бы тактическую неправильность подобных действий.
        К тому же научиться переворачиваться на ноги, если вдруг я все-таки свалюсь в какую-нибудь яму спиной вниз, казалось мне делом весьма полезным.
        Лишь через час с гаком дошла очередь до полетов. Для начала я освоил вертикальные прыжки на столь небольшую высоту, что не убился бы и без тормозных двигателей, но все же учился тормозить - плавно или резко, смотря по ситуации. Потом прыжки стали выше. Еще чуть позже я стал прыгать под сорок пять градусов к горизонту, мягко приземляться и тотчас прыгать снова, чуть изменив направление, и еще раз обскакал таким образом станцию по кругу радиусом метров восемьсот. И так далее, и тому подобное. Прыжки стали дальше, я учился маневрировать в полете. Один раз меня завертело, но я выправился довольно быстро - потому, наверное, что нисколечко не боялся. И что за прелесть эти твердотопливные элементы! К началу первого настоящего полета я не сжег и двух процентов загруженной в меня реактивной массы.
        Устать я не мог - ни физически, ни умственно, и в этом крылась одна из двух причин того, что полевые испытания, совмещенные с тренировкой, проводились в форсированном режиме. Вторая причина - фаза Луны. Лунный день на меридиане "Аристотеля" подходил к концу, огненный шар висел низко, любая неровность уже отбрасывала длинную тень. Зато на той широте, где лежал Семигранник, лунный день только начинался. Пройдет пять или шесть земных суток, и работать там станет почти невозможно из-за яростного шара над головой. Даже у "паука" могут быть проблемы.
        Я знал, что меня будут гонять, пока не сядут аккумуляторы и не сгорит топливо. После меня точно так же будут гонять другого, потом третьего. А потом решат, кому из нас лететь к артефакту.
        Опять кто-то самонадеянно вообразил, что может решать за меня. И не в какой-нибудь мелочи, а в деле, от которого, может быть, зависит не только мое будущее, но и судьба всего Экипажа! Ох, сколько же вас вокруг, честных служак, людей-функций, людей-параграфов... Беда не в том, что вы обыкновенные, а в том, что вы, не понимая и не желая признать этой заурядной истины, мешаете другим жить и работать...
        Летать оказалось проще, чем прыгать. И гораздо интереснее. Только меняй немного тангаж, и будешь либо снижаться, либо набирать высоту. Отклонение сопла - поворот. Торможение - либо с помощью передних сопел, либо основным движком после разворота на сто восемьдесят. Проще простого.
        И тогда я принял решение. Оно сидело в моем сознании давно, но только теперь приняло окончательную форму. Азимут я знаю, карта местности сидит в памяти. Топлива хватит. Остановить меня нечем. Чего ждать? Вернусь с удачей - пусть судят победителя, если решатся, а не вернусь - с покойника, тем паче электронного, и взятки гладки. Хотя моему биологическому двойнику все-таки достанется на орехи...
        Ничего. Потерпит.
        - Лево двадцать, - услышал я голос руководителя программы. - Высота двести пятьдесят. Поворот влево, я сказал, а не вправо...
        Подумать только - "он сказал"!
        А я уже разгонялся, задрав морду "паука" к звездам, чтобы сэкономить топливо за счет баллистической траектории.
        - Немедленно вернись на курс! - слышал я крики по радио. - Слышишь меня? Что происходит? Проблемы?
        Я удостоил его ответом:
        - Никаких проблем. Прием.
        С полминуты я слышал лишь перемежаемые тяжелым дыханием хриплые и не очень-то связные выкрики: немедленно вернуться, запрещаю, будешь наказан, ну и все такое прочее. Этот тип только сейчас понял, что у меня на уме. Мне даже стало жаль его - так, чуть-чуть.
        - Слетаю и вернусь, ясно? - снизошел я до объяснений. - У меня там одно маленькое дельце.
        Больше я с ним не разговаривал. И в точно рассчитанный момент приказав двигателю остановиться, понесся по гигантской дуге с видимой с Земли стороны Луны на невидимую.
        24. Коллизии
        - Но вы подрядились...
        - Доставить вас в Доусон! - перебил Малыш. - Вот мы и тащим вас в Доусон, разве не так?
        И он наглядно подтвердил свои слова, обрушив палатку на головы хозяев.
        Джек Лондон
        Сидя под куполом "Аристотеля", я смотрел на этого лысоватого человечка с нездоровым цветом лица, на его выпученные глаза, на отпавшую и чуть вздрагивающую нижнюю челюсть, и внутренне потешался. Мне-то давно стало понятно, чего хочется Слепку. Мысленно я ставил десять к одному на то, что он так и поступит. Лишь два обстоятельства могли остановить его: техническая неисправность "паука" и недостаточная, им самим признанная, адаптация к нему.
        Не случилось ни того, ни другого. "Паук" оказался надежной машиной и сразу проявил себя во всей красе, что с новыми механизмами случается крайне редко, но все-таки иногда происходит, а судя по действиям моего Слепка, у него не возникло больших проблем с управлением.
        Последний штришок - это как руководитель программы общался с моим электронным двойником. Дремучие все-таки инстинкты сидят почти в любом человеческом существе: если собеседник не антропоморфен и вообще не жив в биологическом смысле, значит, можно не относиться к нему как к равному. Покрикивать. Лаять команды. Обходиться без "спасибо", "пожалуйста", "прошу вас" и прочих вежливостей, принятых среди людей, даже если они в данный момент на вахте.
        За час до скандала я уже ставил сто к одному на то, что мой Слепок рванет к Семиграннику, послав ко всем чертям и старательно расписанную программу, и ее руководителя. Мысленно я даже подзуживал его: давай, мол, давай!
        А когда он, наконец, дал, я имел сомнительное удовольствие видеть, как руководитель программы, полковник, между прочим, впал в истерику. Мокрая курица, изрыгающая в эфир разные слова, грозящая кому-то немыслимыми карами, все равно осталась мокрой курицей, только немного шумной. Поорав в микрофон на Слепок и не получив ответа, он набросился на меня:
        - Ну что вы стоите, как памятник! Это ваш Слепок, между прочим! Немедленно прикажите ему вернуться!
        - Приказать не могу, - с такой дозой иронии, чтобы он обязательно заметил, молвил я. - Могу лишь попытаться переговорить с ним. Может быть, он ответит.
        - "Может быть"?!
        - А разве он обязан?
        - Я... - Руководитель программы еще сильнее выпучил глаза, бисерины пота на его лбу начали сливаться в крупные капли, а я вдруг сообразил, что до сих пор не удосужился узнать, как зовут эту начальственную единицу. Просто не пришло в голову. - Я возглавляю операцию! - кричал он. - Вы будете наказаны!
        - За что же? - Я подпустил в голос еще немного иронии.
        - За вопиющее самовольство!
        - Правда? И в чем же оно, позвольте узнать, выражается? Я, как видите, стою перед вами и не совершаю никаких самовольных действий, за которые могу быть наказан. Хочу также напомнить, что по службе я вам не подчинен. Строго говоря, и "паук" не является вашим оборудованием.
        Казалось, полковника сейчас хватит удар. Но он справился.
        - Приказываю вам молчать! За программу изучения Семигранника отвечаю я!
        Сказал, как отрезал. Ну, как угодно. Отвечай, раз назначен.
        Пожав плечами, я повернулся и побрел к какому-то ящику, который высмотрел вместо стула. С начала испытаний прошло уже несколько часов, а этот хмырь так и не предложил мне присесть. Устать я не устал, при лунной тяжести мышцы особенно не перетруждаются - мне просто надоело стоять, когда он сидит.
        А он молчал. Видимо, пытался взять себя в руки и сообразить, что делать. Валяй, соображай. Копайся, если хочешь в параграфах, чтобы узнать, какие права имеет Слепок и можно ли наказать вместо него оригинал. В Уставе ты этого не найдешь, придется рыться в инструкциях и временных уложениях, да что толку? Инструкции еще не Устав. Самый матерый юрист не сразу даст ответ, в какой ситуации Слепок имеет те же права и обязанности, что и полноценный член Экипажа, а в какой его следует считать просто софтом. Людям запрещено носить вживленный компьютер в собственной голове, ни в какой клинике члену Экипажа не сделают такую операцию, и мы вынуждены пользоваться допотопной техникой, словно костылями вместо протезов, - но нет запрещения помещать копию личности в машину. А с кого спрос? С оригинала? С машины? С того, кто не запретил, то есть с Капитанского Совета? Глупо ты себя повел, полковник.
        И отключить Слепок дистанционно ты не решишься, я же вижу. Можешь лишь пригрозить сделать это, но он тебе не поверит, как и я.
        Безногие не страдают плоскостопием. Ограниченные - не могут выйти за пределы убогих своих представлений о том, что можно, чего нельзя и как надо вести себя, если что-то идет совсем не так, как предполагалось.
        Я не собирался помогать ему выпутываться из идиотской ситуации. С какой стати? Каждый сам творец своего унижения. Или, возможно, даже разжалования - если "паук" со Слепком гробанется.
        Не хотелось бы...
        - Хорошо! - Наконец-то истерические нотки в голосе полковника сменились давно и старательно отработанным металлом. - Попробуйте поговорить с ним. Нужно убедить его вернуться.
        - Не понимаю, зачем, - отозвался я. - Я, конечно, могу попытаться выяснить, что у него на уме, и, возможно, сумею склонить его к тому или иному решению, - но какой в этом смысл? Программа ведь выполняется. Она идет на несколько дней раньше графика. Артефакт будет подан вам на блюдечке. Что до уровня риска, то мой Слепок, надо думать, полагает его допустимым...
        - Действуйте, - нетерпеливо приказал он.
        Это всегда пожалуйста. Я покашлял в микрофон и произнес:
        - Привет. Как ты?
        Меня он удостоил ответом.
        - Порядок! - Голос Слепка был даже весел. - Меня видно?
        - Еще бы. - Я скосил глаза на один большой экран, затем на другой. - Идешь вроде нормально.
        - Сам знаю. Мне видно почти столько же, сколько тебе. Себя только не вижу.
        - А тебе оно надо? - поинтересовался я.
        - Нет. Я просто так спросил.
        Полковник тихонько зарычал. Вот ведь нетерпеливый какой. Сейчас опять начнет брызгать слюной и топать начальственной ножкой.
        - Тяжело тебе там? - с ехидцей осведомился Слепок.
        - Мне-то что? - в тон ему ответил я. - Я не грешник. Это ты у нас грешник. До сеанса слияния я виноват только в том, что таким уж родился на свет, и ни в чем больше. Мне потом вломят, с тобой вместе. Слушай, а может, ну его, этот сеанс слияния, а? Оставайся в паучьем теле - у тебя, как я погляжу, это неплохо получается...
        Ответ был непечатным - и поделом мне: я же сам дал полковнику подсказку, как надавить на Слепок! Но, сделав глупость, иногда приходится и дальше держаться той же линии. И я сказал:
        - Нет, правда, на что ты мне нужен? Живи себе. Оставайся тут, изучай Луну. Это тебе не в телескоп ее рассматривать. Прилетай на зарядку и заправку - и снова в путь за всевозможными фактами и артефактами. Прославишься. Разве не достойная жизнь?
        - У меня-то будет достойная, - уловил он мою игру, - а у тебя? Неохота будет вспомнить потом то, что я чувствую сейчас?
        - А зачем? - продолжал скоморошествовать я. - На что мне твои ощущения? Я привык доверять собственным чувствам, а не чьим-то. Если какой-то восьмилапый...
        - Э! Я попросил бы! У меня двенадцать лап - восемь для ходьбы и четыре для работы!
        - Тем более. Если какой-нибудь двенадцатилапый арахнид, которого и в биологии-то нет, что-то видит и чувствует, то какое мне до этого дело?
        Краем глаза я следил за руководителем проекта. Он синел, багровел и вообще был на грани истерики. И когда он завизжал - не сказал, не крикнул, а именно завизжал на весь купол, - я и бровью не повел.
        - Вы!.. Слышите, вы!.. Немедленно - я сказал, немедленно! - прикажите ему прекратить полет и вернуться!
        Визг вышел что надо. На том конце связи Слепок хохотнул - наверняка услышал.
        - Слышь, - сказал я ему, - тут тебе приказывают вернуться.
        - Куда? - включил он дурака.
        - Не имею представления. Кажется, сюда, в "Аристотель".
        - Н-да? А зачем?
        - Тут тебе объяснят.
        - Я вернусь, - пообещал он. - Вот слетаю к Семиграннику и тотчас вернусь. Не беспокойся, за топливом я слежу.
        - Я и не беспокоюсь... - Тут полковник затрясся, как видно, намереваясь вновь контузить визгом мои барабанные перепонки, и я продолжил: - Видишь ли, тебе приказывают не просто вернуться. Тебе приказывают немедленно вернуться.
        - А ты? - спросил он.
        - Что я?
        - Ты тоже приказываешь мне сделать это?
        - Нет, - вздохнул я. - Как я могу тебе приказывать? Не имею права.
        - Это хорошо, - сказал он. - А я уж подумал, что и у тебя гормоны скачут, голове мешают. Скажи там этому крикуну, чтобы заткнулся. Пусть примет успокаивающее. А то ведь меня волновать тоже вредно - вот возьму да и разобьюсь ненароком о какую-нибудь скалу. Чего хорошего?
        - Не надо.
        Послышался смешок.
        - Вот и я думаю, что не надо. Ну а если взглянуть на это с другой стороны - чтоМГ я, собственно, теряю? Жизнь? Это биологический термин, а я насквозь не биологичен. Существование? Но ведь ты существуешь, а я всего лишь твоя копия. Их можно наделать еще о-го-го сколько. И знаешь, я лишен страха быстрой смерти. Боль, немочь - это тоже не для меня. Ну не удача ли? Понимаешь, о чем я говорю?
        Я отделался мычанием в микрофон. Я понимал. В прошлой жизни мне пришлось умирать долго и трудно. "Я жив еще!" - рычал я, и Академия при мне пикнуть не смела, но я уже медленно умирал и понимал, что это конец. Слепок просто куражился; болячки тела и угасание - еще не главная неприятность финала жизни. Куда хуже сознавать, сколь многого не успел, и понимать холодным рассудком, сколь многое из той малости, что все-таки успел, будет забыто!
        Ох, не хорохорился бы мой Слепок, если бы не боялся...
        - Ты вернешься? - спросил я просто для того, чтобы спросить.
        - Конечно, - сейчас же ответил он. - Разве я дезертир?
        - "Паук" - ценное имущество, - пробубнил я. - Ты угонщик.
        - А тебе не хочется отдуваться за нас обоих после слияния. Я ведь тебя хорошо знаю. Ведь не хочется?
        - Как-нибудь переживу, - буркнул я. - Попробуй мне только не вернуться.
        Приходилось признать, что я умудрился сыграть скверную шутку с самим собой. Ведь он - это одновременно я и не я, и он свободен. В каком бы месте и каком бы времени ты ни жил, полностью свободным можно быть очень недолго, и часто это случается с человеком лишь один раз, перед самой кончиной. Слепок наслаждался полетом и свободой, предвкушал открытие, может быть, важнейшее за всю историю человечества, а мне определил не самую завидную роль. Высечь бы его, мстительно подумал я. Как в школе секли. Увы и ах - не выйдет. "Паука" сечь бесполезно, металлы не чувствительны к боли, а после слияния мне что - прикажете лупцевать собственные ягодицы, уподобляясь известной унтер-офицерской вдове?
        Да я бы с радостью высек себя, только бы мой Слепок в конце концов вернулся и влил в меня свою память!
        Обернувшись к руководителю программы, я покачал головой:
        - Он не подчинится.
        - Можете не сомневаться, это вам дорого обойдется, - процедил он.
        - Лучшее, что можно сделать в такой ситуации, - помогать ему, - подсказал я. И нисколько не удивился, услыхав в ответ:
        - Как-нибудь без вас разберемся.
        Я зевнул, отвернулся и стал размышлять, в какой части "Аристотеля" может сейчас находиться Ипат Скворцов.
        25. Катастрофа
        Почему, черт возьми, несчастливцы во что бы то ни стало хотят добиться счастья? Какая нелепость!
        Теофиль Готье
        Когда после наивысшей точки траектории началось снижение, я давно уже прошел Южный полюс. Кратер Дезарг остался левее, довольно далеко впереди обозначились валы Карпентера и Анаксагора, а подо мной расстилалась горная страна. Просто удивительно, насколько богата равнинами та часть Луны, что обращена к Земле, и насколько бедна ими та часть, что вечно прячется от глаз земного наблюдателя! Нет на другой стороне Луны ничего подобного Океану Бурь или хотя бы Морю Влажности. Есть несколько небольших равнин, расположенных преимущественно в очень древних крупных кратерах, и только. Но кратеров разной величины как раз очень много, да и горных хребтов между ними хватает. Разломы. Сбросы. Трещины. Каменный хаос двух преобладающих цветов: серого и черного.
        Луна - маленький шар. Мне предстояло пролететь всего-то около тысячи ста пятидесяти километров. Туда и обратно - две тысячи триста. Для полностью заправленного топливом "паука" при лунном тяготении это вполне посильное расстояние. Правда, к началу полета я уже не был полностью заправленным, но все равно топливных элементов должно было хватить, причем даже с небольшим запасом.
        При желании я мог бы даже набрать орбитальную скорость - правда, уже не сумел бы погасить ее и мягко прилуниться. Естественно, такого желания у меня не возникло.
        С электроэнергией было хуже, чем с твердым топливом: шестьдесят два процента от полной зарядки. Имелась, правда, возможность раскрыть небольшие солнечные батареи, что я и сделал, но за время полета не набрал и одного процента. Очень, очень жаль, что конструкторы не снабдили "паука" изотопным источником для подзарядки, хотя бы и маломощным. Наверное, учли, что "паук" не космический зонд; если разобьется вдребезги, то вот вам радиоактивное заражение местности, получите и распишитесь. Луна, конечно, не Земля, но Экипажу и на ней невыгодно свинячить.
        Не столько потому, что чужие могут и наказать за это, сколько из-за собственных видов на Луну - удобный плацдарм для освоения Солнечной системы. А освоим ее, начнем контролировать - может, и астероиды перестанут сталкиваться с Землей? Что тогда придумают чужие на нашу голову?
        Там увидим.
        Нормальному, биологическому члену Экипажа неведомо, что это такое - умение производить расчеты практически любой сложности непосредственно в уме. У меня такая возможность была. Оказалось - ничего особенного, во всяком случае, я не ощутил никакой эйфории. Просто удобство, не более того. За пять секунд до точно рассчитанного момента я повернулся соплом вперед, убрал в корпус солнечные батареи, чтобы их не поломало резким толчком, и вовремя выдал первый тормозной импульс.
        Радио молчало. С тех пор как я услышал сказанные моим оригиналом слова "попробуй мне только не вернуться", никто больше не пытался выйти со мной на связь. Меня бросили урезонивать, мне прекратили приказывать, но, похоже, не собирались и помогать. Гробанусь - тем хуже для меня. Живого Фрола Ионовича Пяткина взгреют, а он будет защищаться в том смысле, что не отвечает за бездушную железку. Кто ж его знает, какие изменения в психике могут последовать от перенесения человеческой личности в электронную форму. Может, Слепок вульгарно спятил - при чем тут я?
        Он будет отбрехиваться агрессивно - и отбрехается. Я знаю. Сам бы поступил так же на его месте, и душевная черствость в данном случае ни при чем. Мы - я и он - просто-напросто достаточно рациональны, чтобы сознавать: мертвых не существует. Особенно если мертвец - простая копия.
        У нормального земного паука уйма глаз, и все они помещаются на голове. Мое титановое туловище имело перед земным пауком определенное преимущество: два глаза на заду, пардон, в кормовой части. Очень полезная вещь, когда падаешь на поверхность Луны с большой скоростью задом наперед, ну а потом, уже перед самой посадкой, можно развернуться и обеспечить последний тормозной импульс носовым соплом. Так в теории. На практике никакой "паук" и никакая "блоха" еще не летали на Луне так высоко и далеко. Я немного волновался за приземление.
        Кормовые глаза-телекамеры давали мутное изображение, на них явно осела мелкая лунная пыль и держалась цепко, хотя по идее должна была слететь при ускорении и торможении. Типичный огрех конструкторов, один из множества огрехов, просто-напросто остальные еще не "вылезли". Вот если я разобьюсь при посадке и если оставшийся от меня хлам будет изучен, то следующую модификацию "паука" инженеры снабдят противопылевыми заслонками или, может быть, стеклоочистителями и резервуаром с изопропиленом для омывания линз...
        Почему молчит "Аристотель"? Мне бы сейчас очень пригодилась наводка на ту площадочку, что нашел Скворцов. Разгляжу ли я ее сам сквозь мутные линзы?
        На руководителя программы у меня не было никакой надежды. Но где же Фрол Пяткин, почему он бездействует? Стушевался, позволил начальству подмять себя? Не верю.
        Мне вспомнился один старый случай. На третьем курсе университета Фрол Пяткин стал не только сопредседателем студенческого научного общества, но и, по сути, заправлял всем в лаборатории физики сплошных сред. Половина ставящихся там экспериментов была так или иначе связана с его идеями, к двум третям экспериментальных установок он приложил свою руку, и звали его не иначе как Фролом Ионовичем. Начальник лаборатории, средних лет мужик по имени Парамон Родионович, сначала радовался, потом начал мрачнеть и наконец вызвал Фрола на разговор тет-а-тет.
        - Вот что, Фрол Ионович, - внешне спокойно начал он, борясь с нервным тиком. - Мне кажется, что при вашей активности вы очень скоро сможете выполнять в лаборатории только одну функцию...
        - Какую же? - насторожился Фрол.
        - Функцию ее начальника. За лабораторию и направление я рад, но лично меня, как вы, наверное, понимаете, данное обстоятельство радовать не может. Пути наверх мне нет - поздно уже, - а опускаться вниз как-то не очень хочется. Перспективы перевода "вбок" тоже не намечается, да и привык я к лаборатории сплошных сред, душой за нее болею... Тогда как для вас, насколько я понимаю, заведование лабораторией - не предел мечтаний?
        - Не предел, - сознался Фрол.
        - Я потому откровенничаю с вами, что не думаю о вас плохо. Вы голова, а умам такой величины и такой активности обычно не свойственна тяга к подковерным играм. Что делать думаете? Немедленного ответа не жду, но проблему я перед вами поставил, и только вам решать ее...
        - Я подумаю, - пообещал Фрол.
        Он покинул лабораторию, но не сразу - сначала довел до ума одну установку и провел на ней серию экспериментов. Потом все-таки ушел в квантовую электронику, оттуда в оптику, а потом, к удивлению научного руководства, занялся теоретической астрофизикой и космологией. Его не понимали, а он просто купался в физике, как истомленный тропическим солнцем слон в первом попавшемся глубоком водоеме. Ему пытались втолковать, словно недоумку: чем занимается нормальный ученый? Бьется ли он над доказательством истинности гипотезы Берча и Свиннертон-Дайера, получает ли новые виды полимерной керамики, изучает ли каких-нибудь приапулид, до которых нормальным людям нет никакого дела и о которых они в своей массе и не слыхивали, - в любом случае он роет свою штольню. Поправка: в лучшем случае он роет свою штольню. Узкую-узкую. Иногда, довольно редко, удается соединить две штольни, тогда в месте их соединения подчас можно обнаружить нечто интересное и начать копать оттуда сразу десяток, если не сотню, новых штолен. Но сотню штолен будет копать тысяча человек. Или десять тысяч. Никому не справиться с прокладкой многих
штолен зараз. Универсалы повывелись, вон они - на портретах в фойе университета. В науке их давно нет. Нельзя сказать, что они не нужны, - еще как нужны! - и все же их нет. Ибо никому не по силам.
        Экономя время на бесплодных спорах, Фрол соглашался и продолжал гнуть свою линию. И еще: он жалел Парамона Родионовича. Будь у того чуть больше спеси, надувай тот щеки чуть сильнее - Фрол стоптал бы его, как слон букашку. Но что поделать - Фрол, он же Михайло, уважал скромных, хоть сам сроду таким не был. К тому же Парамон Родионович чем-то напоминал Нартова - хорошего механика, но никак не ученого, одно время поставленного управлять Академией, с чем он, по чести говоря, не справился. Михайло кое в чем поддерживал Нартова, а Фрол не затер Парамона Родионовича, скромного доцента, знающего свой "потолок" и не претендующего на большее, но влюбленного в свои сплошные среды. История повторяется.
        Сейчас, однако, был не тот случай. И не тот человек стоял надо мной, чтобы я принимал его во внимание. Но мое биологическое "я", где оно? Почему молчит? Горная страна надвигалась на меня, с каждой минутой все резче обозначались в ней хребты, отдельные пики, пропасти, проявлялись мелкие кратеры и лавовые купола, а скоро, я знал, станут видны и отдельные глыбы... А связь все еще бездействовала.
        Неужто Фрол предал меня?
        Не верю. Возможно, ему безразличен я, но не то, что я привезу в своих электронных мозгах. Он желает мне вернуться. Он ждет сеанса слияния нетерпеливее, чем какой-нибудь молокосос ждет слияния с первой в своей жизни женщиной.
        Значит, возникли проблемы. Что ж, есть хорошие шансы, что он их решит. Я его знаю.
        И все же без точной наводки на цель мои шансы не так велики...
        Пересчитав программу торможения, я объединил два тормозных импульса в один. Тряхнуло как надо, и все равно изображение осталось мутным. Проклятая лунная пыль осталась на линзах, как приклеенная. Вот мерзость! Ни у одного природного материала нет такой суммы гадостных свойств. Торопясь успеть к следующему импульсу, я отработал двигателями ориентации и ненадолго повернулся "лицом" вперед. Где же площадочка Скворцова?
        Я не увидел ее. Хуже того, я усомнился в том, что падаю в нужный мне район. Однако падал, что было довольно противно.
        - Вызываю "Аристотель", - подал я сигнал в эфир. Пусть не говорят потом, что я тупо самоубился, не предприняв никаких действий к спасению. - Кто-нибудь слышит меня? Фрол! Вызываю Фрола Пяткина...
        Молчание.
        Ладно, помолчу и я.
        Теоретически площадочка Скворцова должна была находиться в пределах пятисот метров от вычисленной точки моего прилунения - достаточно близко, чтобы, подкорректировав траекторию двигателями ориентации, посадить себя как раз на нее. Теория - хорошая вещь. Плохо, что практика не всегда совпадает с ней.
        Я еще замедлил падение. Потом еще, а когда до вершин лунных скал осталось не более сотни метров, завис и пошел по расширяющейся спирали. Подо мной проплывал воплощенный в камне тихий ужас; видимо, тот, кто отвечал за лунный рельеф, нарочно собрал именно здесь дикий хаос корявых скал и глубоких провалов между ними. Хоть бы один кратер - небольшой такой, несколько метров в поперечнике, но с ровным дном! Мне бы хватило. Но нет - как видно, кратеры по лунной поверхности распределял все тот же вредитель...
        Подо мной проплывали остроносые пики, разделенные бездонными разломами, куда никогда не проникал солнечный свет и куда он никогда не проникнет, если только с Луной не случится какого-нибудь космического катаклизма. Надвигались и оставались позади лезвийно-острые, как каменные гребни на острове Кауаи, вершины скальных стен. Словом, куда ни кинь взгляд, везде дрянь, дрянь, дрянь... Ни одного, пусть крохотного, местечка, чтобы сесть, не покалечив "паука". Рельеф, будто специально выдуманный врагом или идиотом. Или враждебным идиотом. Но кто бы ни создал этот медленно ползущий подо мною ландшафт, чувство прекрасного отсутствовало у него в принципе. Можно прожить долгую жизнь и не встретить вторично такого же каменного безобразия.
        Здесь даже реголита, обыкновенного намозолившего глаза лунного реголита толком не имелось. Негде ему, рыхлому, было удерживаться - и он сползал в трещины и каньоны. Какой же они глубины? Десятки метров? Сотни?
        Да какая разница... Я не собирался нырять туда. Я собирался просто и без затей прилуниться. Ну, пусть с затеями... Приключений я боюсь, что ли?
        Чего нет, того нет. Остаться лежать на дне разлома в полном сознании - вот чего я боюсь...
        К началу моих маневров над заданным районом у меня еще оставалось шестьдесят процентов твердого топлива. Когда осталось пятьдесят два, я начал нервничать.
        В таких случаях полагается слушаться рассудка - но какого именно? Я с удивлением обнаружил, что у меня их два. Один говорил проникновенным голосом: "Хватит уже, уноси ноги, пока еще можно", - на что второй возражал, покрикивая петушиным фальцетом: "Не слушай его! Ищи! Ищи, пока не найдешь! Для чего ты здесь? Чтобы совершить прогулку и вернуться? Да над тобой смеяться будут! Забыл, кого не судят?"
        Нет, я не забыл. Потому и позволил второму рассудку взять верх над первым.
        Пятьдесят процентов топлива в остатке...
        Сорок девять...
        Я заложил новый виток спирали.
        Сорок восемь...
        Мысленно я решил оставаться в этом районе, пока у меня еще есть топливо на один прыжок до "Аристотеля" и одно торможение при посадке, - но в крайнем случае я был готов выйти и за этот лимит. Ну, не смогу долететь до станции - и что? Сяду где-нибудь в более подходящем месте, хотя бы в кратере Дезарг, и дождусь помощи. Меня не бросят, я ценное имущество. Вероятно, придется поскучать какое-то время, но в конце концов меня подберут. Кто воспитан Экипажем и в Экипаже, тому ведомо: здравый смысл группы обычно побеждает амбиции разных дураков.
        Хотя и не всегда сразу. Поэтому лучше бы мне обнаружить ту площадочку как можно скорее.
        Сорок шесть процентов...
        Я еще раз вызвал "Аристотель" - и вновь ничего не услышал в ответ. Ну ладно...
        Расширять спираль уже не имело смысла, и я принялся сужать ее, опустившись пониже. Острые пики то и дело проносились в опасной близости от моего титанового брюха, и я чувствовал, как холодок бежит у меня по хребту - по отсутствующему, елки зеленые, хребту! Но бежит. Моя цель наверняка пряталась в глубокой тени какой-нибудь скалы, и я всматривался в корявый ландшафт всеми незапыленными "глазами". Это?.. Я гасил скорость и снижался, чтобы убедиться: опять не то, и вновь взмывал, скручивая спираль...
        А потом ощутил желание хорошенько треснуть себя по лбу. Черт! Черт! Все-таки как ни полируй интеллект, а внутри него всегда отыщется хорошо устроившийся болван. И ладно бы он сидел тихонько, никому не мешая, но ведь мы то и дело доверяем ему управление не только нашим телом, но и нашими мыслями! Ему! Болвану! Тупому исполнителю, рабу привычных схем!
        Зачем я ищу площадочку Скворцова? Чтобы сесть на нее, а потом ковылять четыре километра до Семигранника. Очень мило. Достаточно один раз непредвзято взглянуть вниз, чтобы понять: не доковыляю. Поломаю лапы и в конце концов непременно свалюсь в какую-нибудь трещину, откуда уже не выберусь. Одно дело изучать нарисованный компьютером рельеф, и совсем другое - видеть его воочию со всеми подробностями.
        Был другой вариант, и я мысленно обругал себя за то, что не додумался до него раньше. Что такое Семигранник? Плоское тело примерно двух-трехметрового поперечника, лежащее в первом приближении горизонтально. Это ли не посадочная площадка?
        Ага. А если артефакт чужих хрупок? Если при соприкосновении с ним любого искусственного тела в мире начнет твориться черт знает что? Если Семигранник вообще не материальное тело в нашем понимании, а ход в иное измерение? Если... да сотню этих "если" можно выдумать в два счета!
        Значит, вернуться, не исследовав артефакт? Принять обвинения в мальчишестве от истеричного полковника и в трусости - от Фрола Пяткина?
        Не дождетесь.
        Я поднялся на километр, потянул к северу - и ровно через четыре километра увидел Семигранник.
        Он сверкал в свете низко висящего Солнца и отбрасывал здоровенный солнечный зайчик на корявую скалу. Собственно, зайчик-то я и увидел вначале, а затем уже, сориентировавшись по Солнцу, разглядел артефакт чужих, - но кого в данном случае интересуют подробности? Важно то, что я увидел его раньше, чем начал тратить тот минимальный резерв топлива, что предназначался для прыжка к "Аристотелю".
        Фотографии обычно не врут, если только они не подделка. Артефакт и вправду имел в плане форму правильного семиугольника. Кажется, он был плоским, как таблетка, - этакая светло-серая металлическая с виду призма высотой не более полутора-двух дециметров. Чуть накренившись, он лежал поперек расселины неизвестной глубины. Словно мост. Кто сбросил его сюда? Зачем? Послание ли это нам или просто ненужная вещь, выброшенная чужими?
        Эти вопросы более дисциплинированный ум задал бы позже - в данный момент самый насущный вопрос звучал иначе: достаточно ли надежен Семигранник как посадочная площадка?
        Медленно опускаясь, я все больше убеждался: нет. Одна сторона Семигранника прочно покоилась на краю расселины, зато другая цеплялась за край считаными сантиметрами. Даже если мне посчастливится осуществить самую мягкую из всех мягких посадок, где гарантия, что вес "паука" не заставит Семигранник сдвинуться? Ищи его потом на дне трещины до скончания века... А меня сдадут в металлолом, то есть, конечно, в том случае, если мне удастся спастись. Поэтому лучше бы не удалось.
        Сесть рядом? Негде...
        Я отработал тормозным двигателем, замедлив падение. Может, все-таки рискнуть опуститься прямо на Семигранник?..
        Придется.
        Ох, как не нравилась мне эта идея! Но придумать идею получше я не мог. Хотя... если опуститься на Семигранник не вертикально, а под углом с нужного направления, шансы повысятся. Возможно, семигранная таблетка даже сдвинется чуть-чуть и займет более устойчивое положение...
        Хотелось в это верить.
        Первый заход на посадку я запорол - слишком поторопился. Пришлось идти на повторный. Дьявол, да я сделал бы сорок пробных заходов, не будь показания индикатора оставшегося топлива столь угрожающими!
        ...Когда до отливающей тусклым металлом моей "посадочной площадки" оставались считаные метры, Семигранник внезапно окутался дымом и пылью, подпрыгнул и, встав на попа, заскользил в расселину. Вначале настолько медленно, что на одно безумное мгновение я даже поверил: успею закрепиться на краю, вцепиться и удержать...
        Куда там!
        26. Спасение самоубийц
        Вянет лист, уходит лето,
        Иней серебрится,
        Юнкер Шмидт из пистолета
        Хочет застрелиться.
        Козьма Прутков
        - А теперь принесите нам чаю, - сказал Магазинер. - Покрепче и с сахаром.
        Я счел за благо промолчать. Не так уж часто мне приходилось плыть за кем-то в кильватерной струе, но, случалось, дело того стоило. А если одновременно удается посмотреть занятный спектакль, то тем более.
        Отправившись искать Скворцова, я неожиданно напоролся на Магазинера и считаных три секунды стоял дурак дураком, не в силах мгновенно сообразить, что сценарий переменился. Человек вообще не любит резких перемен, если только не сам инициирует их.
        Вот уж кого я меньше всего ожидал встретить на Луне, так это Моше Хаимовича. Тучность плохо совмещается с телесным здоровьем, необходимым для выдерживания перегрузок при стартах и посадках. По правде говоря, никак не совмещается. Не говоря уже о стоимости каждого килограмма выведенного в космос груза. Она и теперь еще высока - гораздо выше, чем хотелось бы.
        Он улыбнулся мне и поздоровался, как будто мы расстались только вчера, а ныне встретились в спокойной рабочей обстановке, причем, разумеется, на Земле. А я, чуть только вновь обрел способность говорить, издал нечто постыдно-нечленораздельное:
        - Здрав... Моше... Как вы... Почему?..
        Другой бы на моем месте помолчал еще чуть-чуть, позволив рвущимся с губ вопросам выстроиться в очередь и обрести хоть какое-то подобие связности, - но уж слишком неожиданно возник передо мной Магазинер.
        - Успокойтесь, Фрол Ионович, я не галлюцинация, - сказал он, после чего автоматическим движением утер платочком углы рта. - Но к делу. Кажется, вашему второму "я" нужна помощь, и вы отправились на поиски Скворцова. Я угадал? Или, может быть, не Скворцова, а начальника базы? Или просто тупого тяжелого предмета? Хе-хе. Пойдемте.
        - Куда? - только и сумел я вымолвить, продолжая на него таращиться.
        - Исправлять затеянную вами авантюру, куда же еще? Что?.. Затеянную не вами? А кем? Значит, окажись вы - именно вы, а не ваш двойник - в теле "паука", вас можно было бы ставить в пример как образец послушания?.. А не кажется ли вам, что это уже дурная софистика?
        Двигаясь при лунной тяжести, он смахивал то ли на колеблемый ветром не до конца наполненный аэростат, то ли на колышущуюся медузу. Узрев его, руководитель программы сделал глаза и попытался было что-то вякнуть, но Магазинер, приблизившись к нему, негромко произнес какую-то абракадабру - и полковник мигом вытянулся в струнку, хотя лицом увял. "Оставьте нас", - произнес Магазинер, и он послушно вышел.
        Правда, вскоре под наш купол заявился начальник станции. Тогда-то из уст Магазинера и прозвучало вальяжное "а теперь принесите нам чаю".
        И что вы думаете - принесли. Над персоналом "Аристотеля" особо не поглумишься, лакеев на Луне нет, и начальник станции больше не появился, однако дежурный по камбузу расстарался и принес на подносе две чашки отменно заваренного чая, да еще с лимоном. Чашки, правда, были пластмассовые, а на плавающую в чае дольку лимона Магазинер посмотрел, как военный прокурор на врага Экипажа. По-моему, он уважал этот цитрусовый плод только в сочетании с коньяком.
        Впрочем, слов неудовольствия он не произнес и даже поблагодарил. Однако удержал дежурного жестом. Тот, плотный белобрысый парень, не выразил на лице решительно ничего, выдержка у него была могучая.
        - Руководителя программы "Семигранник" сюда, - молвил Моше Хаимович, шумно отхлебнув из своей чашки. - Где он болтается?
        Я не стал напоминать ему об "оставьте нас", да и нужды в том не было: Магазинер просто хотел погонять портача. Чтоб знал.
        И полковник предстал. Был он хмур и, кажется, настроен на склоку. Ох, зря...
        Становилось безумно интересно. Я решил не раскрывать рта и только слушать.
        - Доложите о происшествии, - велел Магазинер.
        - Вот он пусть доложит. - Указательный палец полковника бесцеремонно указал на меня, а глаза метнули молнии из-под насупленных бровей. - Его Слепок вышел из-под контроля.
        - Я не приказывал ему докладывать. Я вам приказал доложить.
        К тому времени у меня уже не осталось ни малейших сомнений: Магазинер может здесь приказывать. Похоже, таковых сомнений не осталось и у полковника. Или не было с самого начала.
        Все интереснее и интереснее... Магазинер - кто он?
        Полковник доложил, и я не мог поймать его на прямом вранье. Что ж, так оно и было: при полевых испытаниях управляемого Слепком "паука" во столько-то часов и минут всемирного времени Слепок перестал выполнять команды и совершил несанкционированный прыжок по баллистической траектории, явно нацеливаясь на ближайшие окрестности Семигранника. Неоднократные попытки привести его в чувство и заставить продолжать программу испытаний ни к чему не привели. Сеанс связи Слепка с его оригиналом также не дал результатов. Оригинал не проявил должного понимания важности поставленной задачи. Все.
        - Почему вы прервали связь с ним? - задал вопрос Магазинер.
        - Слепок вышел из-под контроля. Он все время либо хамил, либо нес ахинею. Не являясь технопсихологом, я...
        - Понятно. - Моше Хаимович выудил ложечкой из чашки размякшую дольку лимона, брезгливо стряхнул ее на блюдечко, отпил глоток и поморщился. - Вы не технопсихолог. Кто же вы в таком случае?
        - Полковник Бердымухаммедов, начальник программы по изучению...
        - Достаточно. Уже нет. Вы больше не начальник программы, я отстраняю вас. Вопрос о вашем соответствии вашему званию будет решен позднее. После того, как вы замолчали, Слепок пытался вновь выйти с вами на связь?
        Полковник Бердымухаммедов взглянул на меня и понял, что врать не надо.
        - Так точно, - выдохнул он.
        - А вы?
        - Я не счел нужным ответить.
        - Причина?
        Он запнулся лишь на мгновение. Потом нашелся:
        - Там сложнейший район. Я рассуждал так: без нашей помощи, без наводки с орбиты Слепок не найдет площадку для посадки "паука". Следовательно, ему придется вернуться...
        - Следовательно, - перебил Магазинер, - вы хотите сказать: как только в программе произошел сбой... кстати, у вас нет никаких гипотез насчет того, отчего он мог произойти?
        Полковник зло сопел.
        - Понятно. А у вас, Фрол Ионович?
        - Если Слепок действительно идентичен мне психологически, - скучным голосом сказал я, - тогда можно предположить следующее: ему не понравился стиль общения с ним. Кстати, мне тоже не нравится, когда мне "тыкают" вопреки требованиям вежливости, здравого смысла, да и Устава, если уж на то пошло.
        Полковник начал было горячо возражать, что Слепок никоим образом не член Экипажа, но быстро заткнулся. Кажется, до него наконец дошло, в какую лужу он сел.
        - Да, вы не технопсихолог, - раздумчиво проговорил Магазинер. - Вы, собственно, вообще не психолог, если поступили так, как поступили. У вас было время познакомиться с кандидатами и составить личное впечатление о них в дополнение к той информации, что была вам послана. Не сочли нужным? Понятно. Я продолжу. Как только в программе произошел сбой, вы сначала запаниковали, а потом самоустранились от ее выполнения. Молчите. Это не вопрос, это констатация. Можете идти, и пришлите сюда кого-нибудь, кто может обеспечить связь со Слепком.
        - В этом нет необходимости. - Растертый в порошок полковник, оказывается, еще не был уничтожен морально. - Связь поддерживается. Просто говорите в микрофон, нажав кнопку на дужке. Перемещения объекта можно отслеживать на экране.
        - Тогда останьтесь, - велел Магазинер. - Будете помогать. Может, хоть это окажется вам по силам... Что это он делает?
        - Судя по всему, он разглядел Семигранник. Теперь ищет поблизости от него пятачок для посадки.
        - Найдет?
        - Нет. Разве что рискнет сесть непосредственно на объект.
        - Любопытно... - Магазинер отхлебнул из чашки. - Это может получиться?
        - О свойствах Семигранника я знаю не больше вашего, - отрезал Бердымухаммедов. Он каменел на глазах, как взятый в плен самурай или индейский вождь. Вот теперь он мне нравился. Хотя дубина, конечно, та еще.
        О, как я был глуп в свое время, прорвавшись сквозь сито отбора в Высшее училище ВКВ и радуясь тому! И сколь мудр я оказался чуть позже, расставшись с военной карьерой без сожаления! А ведь мог бы, стиснув зубы посильнее, окончить училище - но зачем? Чтобы, превратившись в подобие Бердымухаммедова, беситься от самовольства какого-то фрукта и лепить от злости ошибку за ошибкой, а потом отчаянно пытаться сохранить лицо перед неожиданным начальством?
        А в том, что Магазинер здесь начальство, и достаточно большое, сомнений не оставалось ни малейших.
        Дужку микрофона он нацепил на голову, не забыв предварительно утереть рот платочком. Однако ничего не сказал и только таращился на экран. На нем происходило нечто занятное. Возле неподвижной точки, обозначающей Семигранник, неловко двигалась другая точка, поменьше, и мельтешили возле нее цифры. Экран схематически демонстрировал нам и подстилающий рельеф, да такой, что мне захотелось огорченно присвистнуть, - дело было дрянь. Но Слепок во что бы то ни стало решил сесть. Он нацелился прямо на артефакт.
        - Похоже, "паук" опускается прямо на Семигранник, - с ноткой мрачного удовольствия прокомментировал полковник.
        Мне тоже так казалось. Очень неприятное ощущение родилось где-то в моем животе и растеклось по спине мурашками. Оно что, спятило, мое второе "я"? Риск был чудовищен, причем риск поломаться при посадке казался теперь не стоящим внимания по сравнению с риском загубить артефакт чужих. Нет, мой Слепок - наглец, самоубийца и на редкость безответственный тип! Самому тупому из всех лесных ежей было понятно, что Семигранник следовало изучать крайне осторожно, не жалея на программу времени и ни в коем случае не форсируя. Для начала осторожно приблизиться и посмотреть, что будет. Затем, и только если артефакт сразу же не поставит перед нами трудных вопросов, попытаться эвакуировать его в более подходящее для изучения место. При отсутствии подходящей для эвакуации техники - либо придумать нечто нетрадиционное, либо разработать эту самую технику. Полгода? Год? Да хоть бы и пять лет! Лежит себе артефакт поперек расселины, нехорошо лежит, прямо скажем, но ведь Луна тектонически пассивна, так что риск минимален. Пролежит столько, сколько надо, и не свалится. Куда торопиться?
        Ну а если случится так, что Семигранник при грубом воздействии начнет выдавать сюрпризы, чувствительные для лунной станции, а то и для всей Земли, для всего Экипажа? Тогда как?
        Мысленно я обзывал Слепок идиотом, торопыгой, хулиганом, преступным честолюбцем и еще многими, не всегда цензурными словами, а на душе скребли очень когтистые кошки: ведь все эти слова - про меня! Это же я сам таков!
        Или все-таки не совсем?
        Психологическая уловка нашлась сразу: он - это не совсем я. Наверняка ведь нельзя без потерь перенести человеческое "я" в электронные мозги. Что-то упущено, что-то не продумано - и вот вам результат. Так бубнило мне подсознание, спасая меня, но ум твердил иное: ты глядишь в зеркало, Фрол Пяткин. Ты видишь сам себя.
        И было мне все тошнее и тошнее. Первая попытка Слепка сесть прямо на артефакт закончилась промахом и уходом на второй заход. Бердымухаммедов только крякнул, а Магазинер не произнес ни слова. Зато я не выдержал:
        - Да остановите же его!
        - Почему вы, Фрол Ионович, думаете, что мое вмешательство подействует? - как ни в чем не бывало осведомился Магазинер, допивая чай.
        - Могу и я с ним поговорить... но лучше вы. Он хотя бы удивится.
        - Вас, стало быть, он не послушается?
        - Не знаю! Но я готов... почему бы нет...
        - Остыньте. По-моему, он во что бы то ни стало решил довести начатое до конца. Помочь ему в данной ситуации мы не сможем, так не будем хоть мешать. Вдруг у него получится?
        - А если нет?
        - Типун вам на язык, Фрол Ионович, - отозвался Магазинер. - Будем надеяться на лучшее.
        Мне бы его благодушие!
        - Топлива у него, должно быть, в обрез... - начал я, но Бердымухаммедов перебил меня:
        - Делает второй заход.
        Две точки на экране медленно сближались. Вот они почти соприкоснулись - и тут же одна из них исчезла. Просто исчезла, как будто ее никогда и не было.
        Что случилось, я понял сразу. Не сразу поверил, это да. Не готов был поверить. То ли "паук" неловко коснулся артефакта чужих, то ли задел его реактивной струей, но этого оказалось достаточно, чтобы Семигранник потерял опору и рухнул в расселину.
        Вот так - из-за неловкости, из-за борьбы самолюбий, из-за дурной случайности - гибнут великие начинания! Со всей силы я ударил себя кулаком по коленке и отбил ее. А следовало бы, наверное, бить себя по голове.
        Теперь Бердымухаммедов выглядел орлом, хоть и потрепанным. Его отстранили от программы, Магазинер ничего не сделал и теперь, по меньшей мере, делил с ним ответственность за провал. Я был убежден, что в голове полковника уже складываются фразы для грядущего трибунала.
        Втроем и предстанем перед ним. Я тоже.
        Удивительно, но Магазинер выглядел скорее встревоженным, чем расстроенным. И уж точно не был убит горем.
        Светящаяся точка на экране совершала какие-то эволюции.
        Я молчал.
        - Чего он там крутится? - подал наконец голос Магазинер. - Ага, перестал. А теперь набирает высоту, что ли?
        - Так точно, - отозвался полковник.
        - Но почему вертикально вверх?
        Глаза его на мгновение остекленели. Он понял почему. Я тоже.
        - Не сметь! - заорал он, забыв нажать кнопку. Я подскочил и нажал. - Повторяю, не сметь! Фрол Пяткин, как слышите меня? Приказываю вам... нет, прошу вас не дурить. Возвращайтесь на базу. Как слышите?
        - Слышу вас, - донесся неожиданно спокойный голос Слепка. - Это вы, Моше Хаимович? Удивлен.
        Он все еще набирал высоту, чтобы затем, выключив двигатель, камнем рухнуть на корявые скалы и прекратить никчемное свое существование. При лунном тяготении ему с лихвой хватило бы метров трехсот, но он не желал случайностей. Убиваться, так всерьез.
        Я понимал его. Наверное, на его месте я сделал бы то же самое. Это лучше, чем всю жизнь считать себя виноватым и, следовательно, ничтожным.
        - Напрасно удивляетесь, - торопливо бубнил в микрофон Магазинер, забыв утирать слюни. - Программой теперь руковожу я. И я прошу и требую: возвращайтесь. Это не по-мужски, черт бы вас побрал. Никакой трагедии нет. Мы найдем Семигранник рано или поздно. Вы тоже будете искать его. Мы его вытащим. Эка невидать - расселина...
        Слышно было, как Слепок хохотнул. Он-то имел более наглядное представление о той расселине, нежели мы. Он видел ее зев с трех шагов.
        Но вслух сказал только:
        - Лечу.
        Магазинер дотянулся до кнопочки, выключил микрофон, шумно перевел дух и полез в карман комбинезона за новым платочком. Потом ни с того ни с сего подмигнул мне - наверное, хотел поддержать коллегу. Может, он думал, что мне это понравится?
        - Пусть только явится сюда, - мрачно пообещал я. - Душу из подлеца выну. А кстати, нет ли способа устроить сеанс слияния дистанционно, через спутник?
        - Что, не терпится? - почти весело осведомился Магазинер.
        - Еще как не терпится!
        - Нет, к сожалению, такого способа. Выделенная для лунной связи полоса частот...
        Я махнул рукой, чтобы он не продолжал. Все ясно, и незачем учить меня тому, что знает любой инженер. Чем больший объем данных нужно передать в единицу времени, тем более широкая полоса частот для этого необходима. При выделенных "Аристотелю" частотах моя неудачливая и незадачливая личность будет закачиваться обратно в меня через эфир несколько суток. Да и аппаратуры готовой нет.
        Поостыв немного, я решил не спешить с сеансом и последующим периодом самоедства. Нет ничего хуже, чем мучиться, кляня себя. Ну, пусть в данном случае не совсем себя, но легче ли мне с того, что я переложу вину на другого Фрола Пяткина, который тоже я?
        Глядя на ползущую по экрану точку, я не знал, чего желать: чтобы он поскорее прибыл или чтобы разбился наконец вдребезги. Отвратительная дихотомия. Я так и не решил, чего хочу больше.
        Топлива ему не хватило, но он не разбился - удачно сел в семидесяти километрах от "Аристотеля". Через час Скворцов вылетел, чтобы забрать его, а я глубоко вздохнул и начал морально готовиться к сеансу слияния, предчувствуя, что он окажется сеансом тяжелой шизофрении да еще с мазохистским уклоном.
        27. Песни Оссиана
        - Но аттестат? У него ведь был отличный аттестат?
        - Такой же, как этикетка на вашем "Титанике", фальшивый!
        Илья Ильф, Евгений Петров
        Когда спишь в невесомости, непременно приснится какая-нибудь несуразица. Но спать-то надо. Видеть разные небылицы не хочется, а спать надо. Поэтому приходится видеть небылицы.
        Мне приснилось, что в Солнечную систему вторгся корабль чужих. Был он громаден, чудовищно громаден и, приблизившись к Земле, не вышел на околоземную орбиту, а заставил нашу планету описывать кеплеровы эллипсы вокруг себя - настолько он был массивен. Луна - та вообще заметалась, как ночная бабочка вокруг лампы, и, набрав после опасного сближения с Землей параболическую скорость, навсегда улетела в пространство. По-моему, в ужасе от увиденного.
        Вот так. По сути - чушь, а физически правильно. Я бы возмутился, если бы в моих снах не выполнялись физические законы.
        После сна меня все еще чуть-чуть мутило, но было в целом терпимо, гораздо лучше, чем во время полета к Луне. Худо-бедно привыкнув к малой силе тяжести, организм не бунтовал, лишившись ее вовсе. Он всего лишь выражал слабое неудовольствие.
        Что-то было не слава богу. Как дурное послевкусие. Некоторое время я тупо размышлял, почему в русском языке есть слово "предчувствие", но нет "послечувствия", хотя "послевкусие" есть. Пожалуй, мое состояние лучше всего подходило под слово "послечувствие". Потом я окончательно проснулся и вспомнил.
        Мы возвращались на Землю - я и Магазинер. Плюс три члена экипажа корабля и какое-то оборудование в грузовом модуле. Пусть рейс внеочередной, но гонять туда-сюда полупустой корабль все равно не годится. И с нами поехало "железо".
        Почему рейс внеочередной? Я не знал. Догадывался лишь, что он подготовлен и осуществляется по распоряжению Магазинера и что Магазинер вправе отдавать подобные распоряжения. По какому праву - этого я до сих пор не знал, но намеревался выяснить.
        Отстегнув лямки, я воспарил над узкой лежанкой и огляделся. Магазинер безмятежно дрых, развесив толстые губы. Я был убежден, что на Земле этот рыхлый толстяк спит пугающе шумно, с ядреным храпом и мощным паровозным сопением, - а здесь он просто-напросто глубоко дышал. Тихонько гудящие приборы и агрегаты в стенных панелях и то работали громче.
        Часы показывали возмутительную правду: нам еще лететь и лететь. Мы все еще находились гораздо ближе к Луне, чем к Земле.
        Земля в ближайшем иллюминаторе отсутствовала, зато там присутствовала Луна, огромная, изжелта-серая, с обширными пятнами великих морей, иззубренными цепями гор и чашами кратеров. Между Морем Дождей и Морем Ясности вклинились лунные Альпы, Апеннины и Кавказ. К северу от них я разглядел и кратер Аристотеля, довольно большой, но все же вполне заурядный кратер, не имеющий ничего общего с одноименной лунной станцией, построенной в другом полушарии. Мертвая и спокойная Луна теперь казалась мне более живой, чем раньше. Странно, что мертвое может казаться хоть сколько-нибудь живым...
        Я вспомнил иной, тоже лунный ландшафт - каменный хаос, весь состоящий из острых углов, мрачные, безобразного вида скалы и глубочайшие пропасти, и сразу вспотел. Яростное солнце нещадно жгло меня, а стоило забраться в тень, как холод пробирал до нитки. Два моих "я" объединились в одно, причем одно "я" не страдало на Луне ни от жары, ни от холода, потому что сидело под куполом станции, а второе - потому что не имело тепловых рецепторов, и тем не менее мне начало казаться, что я гуляю по Луне без скафандра, умудряясь как-то дышать, зато весь во власти жары и холода. Я стиснул зубы, чтобы не завизжать, когда мне померещилось, будто я, оступившись, соскальзываю в бездонную трещину. Воображение расшалилось не на шутку. Ему бы шалить в сновидениях, я бы слова не сказал, а наяву-то зачем?.. Я отпрянул от иллюминатора.
        Чем занять себя, пока Магазинер спит, - вот проблема. Будить я его не хотел, ему еще предстояло вынести тормозные перегрузки - с его-то весом и наверняка изношенным сердцем! Я не медик, но рассудил, что лишние часы пассивного отдыха ему никак не помешают. А если я ошибаюсь, ЦУП поправит.
        Мешать пилотам - тоже последнее дело. Если бы им хотелось пообщаться с пассажирами, они бы зашли к нам сами. То бишь залетели. Вон он, командный отсек, рядом.
        Можно было весь полет смотреть фильмы, содержанием фильмотеки корабля я уже поинтересовался и нашел, что она хороша. Тоже глупо: тратить время на ерунду в моем втором и, возможно, последнем космическом перелете! Фильмы можно смотреть и дома. Бывают такие часы, когда голова не варит, и лучше проводить их за каким-нибудь безобидным делом, чем срывать злость на каждом, кто подвернется под руку. Настасья очень обижалась, да и теперь, наверное, еще не привыкла к моим приступам бешенства, так что фильмы - это идея. Пусть легкомысленные, только чтоб не очень дурацкие. А подрастет Ванька - будем вместе с ним смотреть детские передачи и всяческие мультики...
        Эх, подумал я самокритично. Мечтатель! Когда у меня по причине тупого состояния мозгов не идет работа, я ведь сначала облаю всех как следует, а уж потом устыжусь. Проклятый характер! Если в той жизни "дома все меня трепетали", как выразилось обо мне "наше все", так что же - нужно продолжать в том же духе и в этой? Повторить то же самое если не до мелочей, то в основе?
        Скучно, потому что перебор.
        Теоретически можно было убить время за написанием чего-нибудь в блог. Разрешение на блог у меня имелось, а вот самого блога не было. И незачем. Все равно у меня никогда не было и не будет времени вести его и заниматься всякой прочей ерундой. Ведь такие часы, как сейчас, - редчайшее исключение...
        Магазинер часто задышал, засопел и проснулся. Поморгал очумело, поводил глазами по сторонам, увидел меня, парящего посреди отсека, сказал "доброе утро", расстегнул ремни, воспарил и поплыл к санузлу на манер дирижабля. Было слышно, как заработал насос.
        Вскоре Магазинер появился, вытирая руки мокрой салфеткой. Скомкал ее, огляделся, нашел мусороприемник. Я терпеливо ждал. Он начал сам, но не так, как я ожидал:
        - А не позавтракать ли нам? Как вы полагаете?
        - Позже, - отрезал я.
        Он поглядел на меня с веселым любопытством и поскучнел, уяснив, что избежать серьезного разговора натощак не удастся.
        - Догадываюсь, Фрол Ионович, что у вас накопилось достаточное количество вопросов ко мне. Я прав?
        - Достаточное? - Даже самый толстокожий бегемот уловил бы мою иронию. - Вы очень сдержанны в дефинициях, Моше Хаимович. Достаточное для чего? Чтобы переполниться и лопнуть? Тогда недостаточное. Зато более чем достаточное для того, чтобы потребовать ответов немедленно. Прямо-таки критическое количество... Я правильно понял, что ваш вопрос подразумевает готовность удовлетворить мое любопытство?
        Он кивнул:
        - Что ж, кое-что вы имеете право знать. Спрашивайте.
        Мне не терпелось сразу огорошить его, и все же я решил начать с самого начала. Сплошь и рядом вредно показывать собеседнику, который вдобавок много влиятельнее тебя, что ты знаешь уже достаточно много, а еще о большем догадываешься.
        - Как вы оказались на Луне?
        - Прилетел. - Магазинер улыбнулся. - Внеочередным рейсом.
        - И кто же тот эскулап, что подписал вам разрешение на космический полет? Извините, но по физическому состоянию вы никак...
        - Никто не подписывал, - весело ответил он. - Медицина осталась при своем мнении, а я - при своем. В конце концов, лететь мне, а не им.
        Не могу сказать, что сказанное сразу и с удобством улеглось в моей голове. Я-то наивно полагал, что слово космической медицины в вопросе допуска к полетам - решающее и вето ее непреодолимо. Пусть требования к физической форме космонавтов, особенно пассажиров, совсем не те, что сто лет назад, в начале космической эры, однако еще и сейчас нет ничего безжалостнее предстартовой медкомиссии.
        - Я не господь бог, - пояснил Магазинер. - Я всего лишь заместитель начальника триста тридцать четвертого отдела.
        - То есть Николя Карона?
        - Истинно так.
        - И давно?
        - Хм, - сказал он. - Порядочно. Так что, если мне надо в космос, я там буду, хотя и под личную ответственность. Еще вопросы?
        - Как вы оказались в группе Сорокина?
        - Странный вопрос, - ухмыльнулся он. - Как я мог не оказаться в ней? Хотя мог и не я... Мог кто-нибудь другой из отдела, способный на элементарную мыслительную деятельность. После Васюганского астероида руководство Северо-Евразийского отсека от большого огорчения проявило довольно наивную инициативу: приказало генералу Марченко создать рабочую группу по изучению проблемы. Руководство действовало в пределах своей компетенции, хоть и было в общих чертах осведомлено о том, что данной проблемой занимаются на существенно более высоком уровне. Мы не мешали. Более того, устроили так, что в группу Сорокина попал сотрудник отдела...
        - Заместитель начальника, - напомнил я.
        - Так уж получилось. Если хотите знать, я вызвался сам. Видите ли, эффективность усилий разных доморощенных спецов, по сути дела дилетантов, обычно довольно низка, но иногда случается чудо. Редко, правда. Хотя деятельность дилетантов в таких областях, как наша, все равно полезна: они ведь не заморочены устоявшимися представлениями, они, по сути, начинают с нуля и могут увидеть то, чего не увидели мы, могут повернуть проблему и посмотреть на нее под иным углом зрения... В случае с группой Сорокина этого не случилось. Единственная польза от нее - та, что мы нашли вас. У вас неплохая голова, Фрол Ионович.
        - Всего-то?
        - Не будем препираться, у вас хорошая голова. Такое определение устроит вас больше?
        - Мерси, - буркнул я. - Данке шен. Аригато.
        - И тем не менее вы упорно открывали одну Америку за другой, - безжалостно продолжил Магазинер. - Вы делали это быстро, тут надо отдать вам должное. Но если суммировать то новое, что вы привнесли в алиенологию, то получится совсем немного - штришок здесь, штришок там... Мы взяли вас в отдел не за ваши заслуги, а рассчитывая на вашу голову в дальнейшем.
        - Так вы охотник за головами?
        Магазинер пристально взглянул мне в глаза.
        - Хамить не надо, ладно?
        - Ладно, - согласился я, зная, что наш разговор еще далеко не окончен. - Просто не люблю, когда меня разыгрывают втемную.
        - А кто любит? Я люблю? Думаете, мне это понравилось, когда... Но я реагировал спокойнее и конструктивнее. Ваш темперамент - ваш злейший враг, Фрол Ионович. А что надо делать с врагами?
        - Понял, понял, - пробормотал я. - Приношу извинения. Каюсь.
        - Лжете, - с удовольствием сказал Магазинер. - Лапшу вешаете, чтобы я размяк. Ничего вы не каетесь. Нет у вас такой привычки. Ваш тип - атакующий слон, а слоны, знаете ли, не каются... Ну ладно. Есть еще вопросы?
        Хоть не носорог, подумал я. Слон - это как-то менее обидно. Животное головастое, умное, и если уж атакует, значит, достали...
        А вслух сказал:
        - Для чего вы прилетели на Луну? Ради Семигранника или меня?
        Он пожал плечами:
        - Не понимаю, почему одно дело должно быть помехой для другого. И ради Семигранника, и ради вас.
        - Но Семигранник был, конечно, важнее?
        - Как вы догадались? - пошутил он.
        - Об этом позже. Вам знакомо устройство этого корабля?
        - Ну, скажем так, в общих чертах. Думаю, вы знаете о корабле примерно столько же, сколько я. Что вы задумали?
        - Ничего смертельного, - успокоил я его, - только конфиденциальную беседу. Земля или экипаж могут нас слушать?
        - Зачем? - спросил он, поразмыслив немного. - Хотя теоретически, повторяю, теоретически это возможно. Знаете, сеансы связи и телеметрия это одно, а полный контроль... кто знает?
        - Не слетать ли нам в грузовой отсек? - предложил я. - Полагаю, там-то микрофонов нет.
        - Вы думаете? - спросил Магазинер, однако поплыл за мной. Приятно и удобно быть пассажиром. Будь мы членами экипажа, нам пришлось бы перед конфиденцией пообрывать с себя уйму датчиков.
        Крышка люка не воспротивилась первой же моей попытке открыть ее и даже не подумала запросить код доступа. Самая обыкновенная, очень порядочная круглая крышка на петлях. Какие секреты могут быть в грузовом отсеке, от кого их прятать?
        Но секреты были. Меня ждал сюрприз: все три "паука" были тут, среди прочего принайтовленного к полу и переборкам "железа". Их даже не попытались замаскировать, следовательно, не видели большой беды в том, что я могу увидеть их. Или, во всяком случае, считались с такой возможностью. Интересно!
        Я изобразил большее удивление, чем испытал:
        - Это как понять?!
        - Что вас удивляет? - пробубнил из-за моей спины Магазинер. - Полевые испытания изделия признаны не вполне успешными, техника отправляется изготовителю на доработку. Хотите видеть официальное заключение и прочие бумаги?
        Я помотал головой. Уж что-что, а составленные должным образом бумаги наверняка имелись. Но те двое, что вместе со мной или после меня готовы были вложить в "пауков" свои Слепки, - они-то теперь как?
        Остались на бобах, вот как.
        И остались на Луне ждать следующего рейса.
        С точки зрения Магазинера и тех, кто за ним стоит, - наверное, не произошло ничего страшного: поскучают ребята несколько дней и вернутся на Землю со следующей оказией. Еще и расширят кругозор, да и на станции от них польза будет, там вечно не хватает рабочих рук... Но я понимал, что они должны были чувствовать, и не хотел знать, какие эпитеты они подобрали для Магазинера и меня.
        Но то, что меня везли внеочередным рейсом, а их нет, наводило на мысли. Вряд ли дело было только в том, что у меня, видите ли, голова. А у них что, кочан? Дураков в 334-м отделе я не встречал, да и посредственности там не кишели.
        - Значит, до Семигранника мы теперь доберемся нескоро? - спросил я.
        - Не так скоро, как нам хотелось, - вздохнул Магазинер. - Но уж поверьте, доберемся обязательно. В конструкцию "пауков" надо внести некоторые изменения и, вероятно, приспособить или даже разработать с нуля еще кое-какую технику...
        - Способную проникать в трещины, разломы и прочие дыры? - зло ухмыльнулся я. - Ну-ну. Инженеры будут в восторге от такой задачи. Авось лет через пять выкатят на испытания прототип, а лет через десять и готовую модель. И все это время у меня за спиной люди будут шушукаться: "Гляди, вон идет тот портач, из-за которого..." - ну и так далее. Тем временем прилетит и шмякнется о Землю еще один астероид, и я окажусь единственным виновником того, что мы упустили шанс вовремя узнать о чужих хоть что-то...
        - А, - сказал Магазинер, - вот вы о чем. Понимаю. Но, во-первых, информация о Семиграннике доступна лишь узкому кругу лиц, расширять каковой мы пока отнюдь не намерены, а во-вторых, кто и в чем станет вас винить? "Пауком" мог управлять и более... гм... дисциплинированный Слепок. С тем же результатом. Я и сам при необходимости могу подтвердить, что вы не коснулись Семигранника. Да и запись имеется. Кто мог быть заранее уверен в том, что артефакт чужих, пролежавший на Луне невесть сколько времени, отреагирует на приближение к нему...
        - Думаю, вы были уверены в этом.
        - Простите?
        Он вытаращил глаза, потом несколько раз моргнул. Н-да, хороший актер из него не получился бы - кое-какая школа чувствовалась, а природный талант к лицедейству отсутствовал. Хотя я поверил бы ему, если бы не знал то, что знал... В грузовом отсеке корабля вовсе не было жарко, однако я почувствовал, что на моем лбу вот-вот выступят капельки пота. У Магазинера они уже выступили - значит, я бил в точку - настолько же уязвимую, насколько опасную. Наступал момент истины.
        - Вы забыли, что в теле "паука" имеются капсулы для забора подпочвенных газов и портативный масс-спектрограф, - сказал я. - Когда Семигранник подпрыгнул и завалился в ту трещину, я засосал немного газа, отфильтровал пыль и провел экспресс-анализ. После чего раздумал кончать с собой. Ознакомить вас с результатами анализа или не надо?
        - К чему этот вопрос? - осведомился Магазинер. Он неплохо владел собой и, по обыкновению, воспользовался платочком, чтобы утереть пот и подобрать слюни. - Разумеется, ознакомьте.
        - Что ж, пожалуйста. Качественный и количественный состав собранных газов в точности соответствует газам, образующимся при сгорании твердого топлива марки РТТ-12-4а. Это я выяснил уже после возвращения. Для справки: "паук" летает на топливе другой марки. И сразу все стало ясно. Семигранник - не артефакт чужих, а продукт технологий Экипажа, не самых даже продвинутых. Проще говоря - фальшивка. Песни Оссиана, Бигфут и Туринская плащаница в одном флаконе. Если бы я успел взять анализ металла обшивки "артефакта", то наверняка оказалось бы, что Семигранник сработан из титанового сплава какой-нибудь ходовой марки. Нет? А мой вопрос... вопрос мой к тому, что обо всем этом вы знали заранее. Уверен. Сопоставлять я худо-бедно умею, а из сопоставлений мне иногда случается делать выводы. Вывод первый: Семигранник был оставлен на Луне не чужими, а людьми. Вывод второй: он нарочно был оставлен в труднодоступном месте и чрезвычайно вовремя получил команду провалиться в расселину. Вывод третий: не знаю, какое на самом деле вы носите звание, но точно не майорское, и вряд ли имеете отношение к Академии наук.
Наконец, вывод четвертый: я вам все еще нужен, в противном случае вы легко нашли бы способ нейтрализовать меня. Вы не глупы и должны были понимать, что очень скоро я приду примерно к таким выводам. Логично или нет?
        - Песни Оссиана - это, кажется, знаменитая литературная фальшивка? - задумчиво спросил Магазинер.
        - Одна из известнейших мистификаций. Странно, что вы не знаете.
        - Да нет, когда-то я знал, да вот, представьте, забыл. Впрочем, это не имеет сейчас никакого значения. Оставим Оссиана в покое. Значение - и вообще, и в разрезе вашей личной судьбы - имеет другое: в общем и целом вы вели себя правильно.
        - Самовольно отправившись за артефактом? - удивился я.
        - Нет. Ваше самовольство привело лишь к некоторому ускорению событий - довольно нежелательному, надо признать, однако в целом не экстраординарному. Я надеялся, что мне удастся водить вас за нос дней пять-десять, а если повезет, то и до следующей лунной фазы. Торопливость здесь вредна. Я рассчитывал, что к моменту обнаружения вами - именно вами, а не теми двумя... - Магазинер сделал пренебрежительный жест, - истинной природы находки, вы достигнете нужной психологической кондиции для того, чтобы услышать от меня то, о чем я хочу вам рассказать...
        Становилось все интереснее и интереснее.
        - Прежде всего: кто вы? - довольно нахально, тем более что это нахальство, возможно, могло обойтись мне очень дорого, перебил я. - Конечно, вы не из Академии. Само собой. Ширма. А триста тридцать четвертый отдел - тоже ширма?
        Магазинер затрясся, как желе, подавился и заперхал, отмахиваясь от меня платочком. Я не сразу понял, что он хохочет от души.
        - Академия - ширма? - наконец сумел проговорить он, все еще трясясь. - Хотите, я пришлю вам список моих работ по структурной лингвистике и чистой математике?
        - Все равно. - Я был непреклонен. - Ширма, не ширма - это, в конце концов, лишь вопрос терминологии. Полуширма, четвертьширма... Академия для вас не главное, так?
        - Ну-у... предположим.
        - А отдел? Верю, что от него есть какая-то польза, но ведь и он, наверное, прикрытие?
        - Господи, - сказал Магазинер, изобразив потрясение. - Да с чего вы взяли?
        - Мне так кажется. Возможно, у меня слишком длинный язык... Что ж, вы имеете полную возможность отделаться от болтуна навсегда. Я представляю, что стоит на кону...
        - И что же?
        - Нет никакого артефакта чужих, - сказал я. - Это фальшивка, пыль в глаза. Алиенологи борются такими методами за существование триста тридцать четвертого отдела? Допускаю. Каждому хочется хорошо кушать и пользоваться уважением. А может быть, игра идет и глубже, и шире? Может, и самих чужих нет, а есть лишь возможности Экипажа, о которых Экипаж не знает? Какой по счету Семигранник вам или вашим коллегам удалось аккуратненько опустить на Луну поперек той расселины, да еще так, чтобы он держался на соплях? Пятый? Десятый?
        - Первый.
        - Я так и думал. Необыкновенное - рядом. Если в распоряжении ваших коллег имеются такие возможности, то, возможно, и астероиды...
        - Стойте! - прервал меня Магазинер. - Остановитесь. Достаточно ли вам моего слова: чужие действительно существуют?
        - Нет.
        Он вздохнул.
        - И все же вам придется на время удовлетвориться моими заверениями. Чужие существуют. Мы не одни во Вселенной. Мы знаем это твердо. И вы узнаете... когда увидите все сами.
        28. Чтение
        Читай не так, как пономарь,
        А с чувством, с толком, с расстановкой.
        Александр Грибоедов
        Пассажиры, как и грузы, делятся на две основные разновидности: срочные и не очень. Фрола и двух его сокурсников, следующих на летнюю практику в Тянь-Шаньскую астрофизическую обсерваторию, причислили к несрочным. На вторые сутки пути, когда в вагоне сломался кондиционер, Фрол уверился: тот, кто определил его в пассажиры малой скорости, отказав в авиабилете, - бездушный чинуша, сукин сын и личный враг.
        Поезд шел через казахские степи. Полвека назад сказали бы - летел, как на крыльях, пожирая пространство. Но как бы он ни спешил, все равно не мог остудить о воздух свои раскаленные бока. Где ж это видано - остужать горячее горячим? А солнце, еще не добравшееся до верхней точки, уже жгло вовсю, обещая превратить в сущий кошмар всю вторую половину дня и часть ночи в придачу.
        - Плюс тридцать три, - констатировал рыжий лопоухий Феоктист Петров по прозвищу Коллайдер. - Два градуса за час прибавилось. Сходить, что ли, к проводнику?
        Никто не отозвался. Хочешь - иди, ругайся, грози, обещай подать законную жалобу, а толку не будет. Сломавшийся вчера кондиционер проводник все равно не починит, и никто его не починит до тех пор, пока вагон, докатив до конечного пункта следования, не попадет в лапы ремонтников. Так что проводник будет извиняться, просить не писать жалоб и клясться, что врубил вентиляцию на полную катушку, а больше что он в силах сделать? Ничего. И поломка-то, наверное, ерундовая - а в просьбе троих студентов-физиков позволить им покопаться в кондиционере отказал категорически. И снова откажет. Правильно, в общем-то...
        - Посчитать, что ли, сколько градусов будет тут к вечеру? - неуверенно проговорил Коллайдер.
        - Ну и посчитай, - сказал ему Фрол. - Уравнения теплопередачи тебе напомнить? Нет? Тогда считай. Параметры сам сообразишь. Солнечную постоянную не забыл еще?
        - Сам такой, - лениво отозвался Коллайдер.
        Даже не обиделся. Типичный северянин одобряет жару в бане, если поблизости есть бассейн с ледяной водой или, еще лучше, прорубь, а при медленном томлении в духовом шкафу являет собой жалкое зрелище. Шевелиться - лень. Идти ругаться с проводником - лень. Считать - тоже лень. Думать - лень.
        И чем думать? Ватой, что замещает северянину перегретые мозги?
        - Сходи в соседний вагон, - подал с верхней полки голос Питирим Елисеев, иначе - Тиря. - Там прохладно.
        - Одеваться лень, - со стоном отозвался Коллайдер.
        Все трое валялись на полках нагишом. Простыни под ними взмокли от пота. Ехали втроем, четвертого пассажира в купе не было.
        - Мне отец рассказывал, - сказал после длинной паузы Тиря, - что когда-то были такие вагоны, что можно было окно открыть. Неплохо было бы...
        Коллайдер только промычал жалостливо.
        Фрол оторвался от толстой монографии "Нестационарные процессы в космических средах" профессора Минькина и молвил:
        - Есть способ.
        - Окно открыть? - оживился Тиря. - Разбить, что ли?
        - Не окно открыть, - пояснил Фрол. - Есть способ не чувствовать жары.
        - Да ну! И какой же?
        - Читать.
        Тиря фыркнул. Коллайдер попытался глумливо хохотнуть, но смог лишь застонать.
        - Ты вроде и так всю дорогу Минькина читаешь...
        - Объясняю для непонятливых, - терпеливо сказал Фрол. - Есть такая древняя хохма: писатель роняет портфель, в нем стеклянно звякает. Он смущается и говорит: "Ах, рукописи упали!" Вот я и предлагаю почитать рукописи.
        - А! - прозрел Тиря. - Так бы и сказал. А поможет?
        - Смотря сколько прочесть, - авторитетно заявил Фрол. - Нам нужно довести себя до той кондиции, когда отключатся тепловые рецепторы. Одной рукописи на троих точно не хватит. Две - еще туда-сюда. Для начала. У вас есть?
        Конечно, у них было. Может ли студент быть трезвенником в компании себе подобных? Может, если он желторотый первокурсник. Во всех остальных случаях студент, не запасшийся на дальнюю дорогу спиртным, - это нонсенс. Так было в Сорбонне во времена Крестовых походов, так было в Германии XVIII века, так было всегда и везде. В веселом городе Марбурге горожане относились в целом терпимо к пьяным выходкам буршей, понимая, может быть: кто в юности не перебесился, тот опасен. Пусть пьют, пусть бесятся, пусть дуэлируют, пусть даже гоняются со шпагой за кредиторами, как это делал Виноградов, - лишь бы не покушались на основы. Экипаж к буйству относился строже, но пить не мешал.
        Коллайдер пошуровал в сумке и достал бутылку водки. Тиря покопался наверху и выудил еще одну.
        - Теплая, - со страдальческой гримасой признался он.
        - И это все? - саркастически молвил Фрол. - Больше нету?
        - У меня нет.
        - У меня тоже.
        - Дилетанты, - сказал Фрол. - Я взял три и то думал: не хватит. Теперь вижу: точно не хватит... Тиря, слез бы ты, а? И закусь тащи, если есть.
        Он тоже выудил свои "рукописи" и банку маринованных подосиновиков - мамин гостинец. На столике в купе стало тесно.
        - Все разные, - присмотревшись к бутылкам, раздумчиво произнес Коллайдер. - С которой начнем чтение? С этой вот?
        - Давай с этой. Разливай.
        - Теплая... Грибы сразу открой, а то как бы обратно не полезло.
        - У меня минералка есть...
        Беззвучно чокнулись пластмассовыми кружками, выпили.
        - М-м...
        - Дай грибка.
        - Как называется? - Фрол повернул к себе "рукопись". - "Слеза Севера", гм. Ну что ж, думаю, что выскажу общее мнение: перед нами молодой, подающий надежды автор. Рекомендовать.
        Коллайдер и Тиря заржали.
        - Повторим?
        - Не, давай другую рукопись. Устроим творческое состязание.
        Вторая пошла куда хуже. Тиря присосался к минералке, Коллайдер зажал обеими руками рот и содрогался, пытаясь обуздать рвотные позывы.
        - Графоман, - с отвращением вынес вердикт Фрол. - Уберите.
        Выдержали паузу, а перед третьей "рукописью" еще раз вернулись к "Слезе" и вновь одобрили литературное дарование писателя. Спустя полчаса никто уже не жаловался на жару. Пот на разгоряченных телах высох и больше не появлялся.
        А еще через час, когда две "рукописи" были уже прочитаны от корки до корки и начата третья, в купе разгорелся диспут. Спорщики не хватали друг друга за грудки только потому, что не за что было схватить.
        - Тихо, Фрол! - тщетно призывал Коллайдер. - Хорош орать на весь вагон. Ну что Минькин? Скажешь, идеей Тири попользовался? Попользовался. И моими идеями пользовался, и ссылки не давал. А на что ссылку-то давать? Была бы хоть статья в приличном журнале, а то студенческие экзерсисы, тяп-ляп... Кто о них слыхал? И потом, кто Минькин, а кто мы? У тебя ведь он ничего не тащил, верно я говорю?
        - Попробовал бы он!.. - рычал Фрол.
        - Глупо, - убеждал Коллайдер, а Тиря, поддакивая, кивал всем торсом, как метроном, и временами останавливал волевым усилием инерцию туловища, дабы не своротить столик. - Ну глупо же. Ты ему помоги чуток, и он тебе впоследствии поможет. В сущности, он неплохой мужик, и карьеру под ним сделать хорошо...
        - А я не шлюха, чтобы под кем-то карьеру делать! - выплевывал слова Фрол, вращая красными глазами. - Сука ваш Минькин, и ведет себя по-сучьи... И вы оба не лучше! Оба суки! На, получи!..
        Тиря, оказывается, не вполне начитался - успел повиснуть на руке, и только потому кулак Фрола не впечатался в переносицу Коллайдера. Какое-то время все трое шумно возились в проходе между полками.
        Нет, они не подрались, и Фрол, успокоившись, признал, что был не прав по форме, но не по сути. Приходил проводник, обещал вызвать полицию, но не вызвал.
        Поезд шел через казахские степи. Три голых дегустатора продолжали знакомство с "рукописями". Последней в ход пошла та, графоманская, и надо же - показалась приемлемой. Фрол пил, прилипал иногда носом к окну, любопытствуя, не показались ли вдали горы, и даже поддерживал разговор, не касавшийся уже темы профессора-плагиатора. Он понял: эти двое не стоили его внимания. Неплохие мозги при заурядной личности - это бывает. Тысячу раз он видел таких мнивших о себе, что они ловкачи, и всякий раз они проигрывали в финале. Лебезя перед Шумахером или Таубертом, они часто добивались благополучия, а на что оно? Пожертвовать интересным делом и интересной жизнью, чтобы дураки завидовали? Умный-то не позавидует... Стань таким, как они, и начнешь бояться лишиться после какой-нибудь оплошности всего, чего достиг: денег, положения в обществе, власти - и страх сожрет тебя. Кто боязлив, тот не живет по-настоящему. В прошлой жизни Михайло не раз расправлялся с такого рода людишками кулаками, шпагой или острым словцом - теперь не желал тратить на них времени. Они неистребимы, они всегда будут. И пес с ними до тех пор,
пока не мешают.
        Все-таки помешали. То ли кто-то из "читателей рукописей" донес Минькину, то ли сам Минькин не пожелал терпеть возле себя такого фрукта, как Фрол Пяткин, но только об аспирантуре речь даже не шла. В приличных обсерваториях и институтах не было вакансий. Знакомый рекомендовал его в свою контору младшим научным сотрудником. После серьезной проверки Фрол получил допуск и был взят в проект "Клещ" в качестве математика...
        Не то! Не то! Где поиск внедренных в Экипаж агентов, а где божественная космология! Неся службу добросовестно, временами удивляя начальство оригинальными идеями, Фрол мечтал совсем о другом.
        И знал: прямые дороги - не для него. Хочется, а не выйдет.
        А для кого они, прямые дороги? И куда приведут?
        29. Чужой
        Памела Дэвисон выразилась кратко: "Конечно, это касается всех. Поэтому лучше сделать вид, что это никого не касается".
        Александр Щербаков
        Сразу было видно, что по этой железнодорожной колее поезда ходят нечасто, но все же иногда это случается. Рабочая сторона головок рельсов не блестела на неярком осеннем солнце, но и не рыжела нетронутой ржавой коркой, старые шпалы пока еще не нуждались в срочной замене, стыки не разболтались, а пожухлым сорнякам, там и сям укоренившимся на щебне, и подобравшимся к невысокой насыпи кустам не светило в перспективе ничего хорошего. За этой однопуткой следили явно лучше, чем за любой другой веткой, где нет регулярного движения, а есть лишь эпизодическое.
        "Есть высокая гора, в ней глубокая нора" - моментально пришли мне на ум известные строки, когда я увидел сопку. Большая, но в общем обыкновенная, не самая высокая в этой части Северного Урала и не самая живописная, меньшей частью голая, а большей - поросшая хвойным лесом, она ничем не выделялась среди десятков ей подобных. Горушка как горушка, не кочка, но и не Эверест. Зато в сопке выделялась нора, куда уходила железнодорожная колея. Довольно крутой в этом месте склон, скалящий кое-где гранитные зубы, был снабжен у подножия неким подобием бетонного тамбура - надо полагать, в виде страховки от обвалов, и солидная монументальность сего сооружения напоминала о фортах Кенигсберга и бункерах тиранов прошлого века. Особенно впечатляли стальные ворота - думаю, их не пробил бы и тяжелый локомотив, несущийся полным ходом. Догадываться о причинах такой капитальности не было нужды - огромный трехлепестковый знак радиационной опасности говорил сам за себя. Это был уже не первый знак на нашем пути - первый украшал ворота, ведущие в запретную зону, где дотошная охрана продержала нас перед колючкой битых
полчаса.
        Закрытый объект номер такой-то - сколько их разбросано по всем отсекам Корабля! Тысячи, наверное. Они безобразны на вид, они опасны, они находятся в зримом диссонансе с дружелюбной, светлой, празднично-рабочей атмосферой Экипажа, и они, увы, неизбежны, как все на свете свалки и выгребные ямы. К счастью, наша планета все еще достаточно велика, чтобы разделять в пространстве места для жизни людей и места для хранения отходов цивилизации. Горы. Пустыни. Тундра. Подальше от человеческих муравейников, поглубже в землю. Одно нехорошо: если очередной астероид свалится как раз на такое вот хранилище радиоактивных отходов, как здесь, будет беда. От космических ударов подобной силы нет пассивной защиты. Не спасут ни горы, ни глубокие шахты.
        Хорошо еще, что после примерно десятого астероидного удара Экипаж отказался от АЭС! Их начали понемногу закрывать, начав, как водится, с самых старых и менее защищенных, однако и новым, буквально только что вступившим в строй, не дали выработать весь ресурс. Тем не менее предпоследняя АЭС была закрыта лишь полгода назад, а последняя, как я знал, еще работала. То ли стратегия расчетного риска оправдала себя, то ли чужие - что похоже на правду - и впрямь тщательно дозировали воздействие на Экипаж, но ядерного Армагеддона не случилось.
        А могильники остались - куда ж их девать? Лишь перестали возникать новые и наполняться старые. Термоядерная энергетика не производит радиоактивной грязи; даже если астероид угодит точно в реактор, то и тогда не произойдет ничего глобального.
        Автомотриса плавно затормозила перед воротами. Прошло несколько минут - нас изучали. Потом неизвестно откуда перед нами появились крепкие вооруженные ребята в касках и бронежилетах, очень серьезные и неулыбчивые. Последовала тщательная проверка документов. Магазинер по-свойски поздоровался со старшим в команде - тот не ответил. Тогда Магазинер подмигнул мне: смекайте, мол, Фрол Ионович. Я и без его подмаргиваний видел, что объект серьезный. Без сомнения, Моше Хаимович бывал здесь не раз и наверняка знал этого цербера при входе в подземное царство, а он и ухом не повел. Правильно. Похоже, служба здесь была поставлена как надо, с немецкой дотошностью и самурайским пониманием долга. Все-таки Экипаж научил кое-чему российских раздолбаев. Да что их - он приучил к дисциплине даже те народы, что всю свою историю, длинную или короткую, и ведать не ведали о таком понятии!
        Потому как... А впрочем, разве надо объяснять почему?
        Вначале я немного недоумевал: для чего Магазинер привез меня в радиоактивный могильник? Потом сообразил: нет в Корабле лучшего места, чтобы спрятать что-либо. Только могильник нужен заполненный, давно уже не принимающий новых грузов и почти заброшенный на вид, но на деле ухоженный, контролируемый и тщательно охраняемый. Этот явно таким и был.
        Не сказав ничего, цербер забрал одну бумажку, остальные документы вернул нам и исчез. Минуты через две стальная плита воротины медленно поползла вбок, распахнув черный зев, слабо подсвеченный настенными лампочками. Автомотриса малым ходом заехала внутрь. Тектонический гул заставил меня обернуться - это плита ехала назад, перекрывая нам путь на воздух. Когда она встала на место, послышался гул спереди - отъезжала вторая плита. Так же медленно и важно, как первая.
        Процедура проверки документов повторилась. Магазинера пропустили так, а меня заставили сунуть палец в папиллярный идентификатор и сфотографировали сетчатку. Я бы не особо удивился требованию пройти ДНК-анализ. Все это время дизель автомотрисы работал, извергая сизый выхлоп, однако воздух в подземелье оставался приемлемым - вентиляция работала как надо. Убедившись, наконец, что я - это я, а не подделка, караульный офицер показал знаком, что можно вновь надеть респираторы, и козырнул, будто муху от виска отгонял.
        - Проезжайте, - тявкнул он.
        Иногда мне приходят на ум ненужные вопросы без готовых ответов. Вот и сейчас я задумался: а какие чувства и мысли должны были шевельнуться в этом немолодом уже служаке при виде меня? Новый человек на объекте, не то что давно знакомый Магазинер, причем всего-навсего в обер-лейтенантском чине... Странно? Возможно. Интересно знать, чему его учили: не обращать внимания на странности - или, напротив, обращать и настораживаться? Или когда как, в зависимости от ситуации? Но каким образом он определяет, когда надо утроить внимание, а когда можно оставить его на привычном, штатном уровне? Инстинкты подсказывают? Тогда чем он лучше сторожевой собаки, этот одноглавый цербер?
        Я пытался понять, какие мысли могут шевелиться в голове такого вот служивого, и не преуспел. Человек-функция, только и всего. Много их вокруг, людей-функций. Вне службы они, может, и люди, хотя трудно в это поверить. Смеются, любят, растят детей, ходят в гости к друзьям - это я понимаю. Но о чем они думают? И довольны ли таким существованием?
        Я бы на его месте озверел или спился. Но я был на своем месте, а он - на своем. Я всегда дрался за то, чтобы сделать мою жизнь интересной и насыщенной до предела, и сейчас продолжаю заниматься тем же, мне мало того, что у меня есть, я хочу развернуться шире - а он, выходит, не хочет? Сам замкнул себя в капсуле и не рвется наружу, потому что ему и в капсуле уютно? Ему достаточно простых желаний? Наверное. Зато он добросовестно исполняет свою функцию и тем ценен. А не виновен ли Экипаж в том, что число таких людей-функций мало-помалу увеличивается?
        А, ерунда. Помнится, такие мысли иной раз приходили ко мне и в восемнадцатом столетии, когда на глаза мне попадались извозчики, дворники, базарные торговцы и тому подобный люд. Зачем они? Чего ради живут? Ха-ха. Бессмысленный вопрос. А зачем организму стволовые клетки?
        Клетка ли человек - вот вопрос. Похоже, все-таки нет, раз он чувствует, страдает, радуется, обдумывает что-то. А Экипаж может применить его только как человека-функцию, ему, Экипажу, не интересны ни тонкие, ни толстые движения души данной человекоединицы. Ему важно, чтобы деталь правильно лязгала. А как иначе?
        Я не знал как. Знал только, что Экипаж накормил, одел и приставил к делу всех, кто того хотел. И это уже много, даже чрезвычайно много, если сравнить с ушедшими в прошлое эпохами. Когда это на Земле люди не мерли с голоду? Теперь не мрут. А только-то и надо - понять, что наша планета есть общий Корабль, проникнуться этим и подчинить свою жизнь простым правилам...
        Но прянично-карамельной утопии все равно не вышло. И не могло выйти. Все на свете утопии придуманы для ангелов, не для людей...
        Автомотрису мотало на стрелках. Их было много: от главного туннеля то и дело ответвлялись штольни, уходящие в глубь горы черт знает куда и, разумеется, снабженные при въезде трехлепестковыми знаками, а иногда и предупреждающими надписями страшноватого содержания. Где-то там, наверное, хранились твердые ядерные отходы, залитые в стекло, и отходы жидкие в забетонированных бочках. Водитель (или машинист?) автомотрисы, по-видимому, не испытывал желания разогнаться как следует. Электронные дозиметры показывали повышенный, хотя и не страшный фон. По стенам змеились толстые кабели. Пахло сыростью, стылым камнем, креозотом и еще чем-то чужим, не свойственным ни природе, ни железной дороге. Наверное, подспудным ощущением опасности. Некоторые уверяли меня, будто чувствуют запах радиации, что, конечно, отборная чушь. Запах страха они чувствуют - своего и чужого.
        Потом и мы свернули в боковую штольню, миновав светящиеся буквы "Стой! Опасная зона. Без спецкостюма не входить", и вскоре автомотриса затормозила перед очередной стальной воротиной. Выглядела она так, будто ее не открывали лет десять, если не двадцать, а с укрепленного тюбингами потолка свисали каменные сосульки. Где-то капало.
        - Слезайте, Фрол Ионович, - весело, но гугниво возвестил из-под респиратора Магазинер. - Приехали.
        Когда ничего не понимаешь, лучше помолчать, и я молчал. Когда хочешь узнать что-то, опять-таки лучше молчать. Во избежание. Я и так уже знал слишком много.
        Что ж, если те, кто стоит за Магазинером, кто бы они ни были, собрались меня устранить, то надо признать: способ они выбрали экзотический, но верный. Кто сюда сунется, кто узнает, что со мной сталось? Вариант первый: я просто исчезну бесследно. Вариант второй: со мной случится несчастье, скорее всего - схвачу "по собственной неосторожности" фатальную дозу облучения, рентген этак восемьсот, и на несколько оставшихся мне дней буду помещен в закрытую клинику без доступа посторонних. Персонал таких клиник обычно не болтлив, да и любые мои слова вполне сойдут за бред умирающего... Нет, лучше первый вариант - сразу и без мучений. Жаль, что выбираю здесь не я.
        И все-таки в глубине души я верил Магазинеру. Он обещал показать мне нечто такое, о чем отказался разговаривать и в корабле, и после посадки, и в Звездном. Сначала зрелище, потом слова. Похоже, мое будущее зависело от моей реакции на то и другое.
        Или он не сомневался в моей реакции?
        Во всяком случае, он не устранил меня до этой поездки. А ведь наверняка имел такую возможность.
        Автомотриса выпустила облако вонючего дыма и неспешно застучала по стыкам назад. Мы остались ждать. Я нигде не мог найти ни камер наружного наблюдения, ни какого-либо пульта связи. В этом осклизлом туннеле был бы уместен висящий на стене ржавый железный ящик с допотопными лампочными индикаторами, тумблерами и эбонитовой телефонной трубкой внутри. Но стены были голы - не считая, понятно, многолетней грязи и плесени.
        - И долго нам придется ждать? - спросил я, когда мерный стук колес автомотрисы затих вдали. Срывавшиеся со сталактитов капли начинали действовать мне на нервы. Кап-кап-кап - мелко частило в одном месте, а в другом солидно бухало: кап! кап! Чтобы отвлечься, я попытался сообразить, какого состава сталактиты должны здесь расти - халцедон, кальцит или что-то иное? - и пришел к выводу, что, наверное, кальцит. Как давно существует этот туннель? Ну, лет сто, никак не больше. Халцедоновые сталактиты длиной в карандаш вряд ли успели бы вырасти, а кальцит - он скороспелый...
        - Не нервничайте, Фрол Ионович, - был мне ответ. Ха! Как будто я дама в положении! И вообще это дурацкая привычка - говорить человеку, например, "не злитесь", когда он скрежещет зубами и готов всех на куски порвать. Успокоится он от этих слов? Как бы не так. Успокоитель первый же получит в морду.
        Кап. Кап. Кап. Кап-кап-кап. Кап. Кап.
        Постепенно я свыкся с капелью - без нее, наверное, начал бы чувствовать себя идиотом. Мы торчали у ворот уже минут пять. Наконец что-то протяжно скрипнуло, однако воротина так и не сдвинулась с места. Зато в стене позади нас открылась дверь - я и не заметил ее, настолько она не бросалась в глаза. От неожиданности я вздрогнул, чему Магазинер обрадовался:
        - Попались? Все попадаются. Уж извините, не предупредил. Не мог отказать себе в маленьком удовольствии посмотреть на вашу реакцию. Некоторые аж подпрыгивают от неожиданности. Пойдемте. И еще раз извините.
        Последнюю фразу он добавил не зря - без сомнения, давно понял, что шутить со мной бывает накладно. Я промолчал, тем более что он уже протискивал свою тушу в дверь. Что-то не было похоже на то, что меня хотят убить. Вряд ли над приговоренными станут подшучивать таким образом - скорее, с ними будут либо подчеркнуто деловиты, либо чрезвычайно любезны и на словах очень щедры. Хотя... что я знаю о людях, которых представляет Магазинер?
        Мне известен лишь он, и, наверное, известен хуже, чем я ему. Конечно, и это уже кое-что, но все же прискорбно мало...
        Дверь захлопнулась за мной автоматически. Узкий, облицованный скучным белым кафелем коридор шел сначала перпендикулярно туннелю, потом свернул направо под прямым углом. Нигде ни одного человека. И - еще одна дверь впереди, на сей раз порядочная дверь, то есть снабженная папиллятором и идентификатором рисунка сетчатки. Магазинер сначала приложил свой палец к датчику и вытаращил глаз в объектив, затем велел мне сделать то же самое. Видимо, в памяти управляющего компьютера уже сидели мои данные, иначе Магазинер не смог бы войти в дверь в моем сопровождении.
        Пуф! Дверь ушмыгнула вбок и скрылась в стене с такой скоростью, что я невольно поежился. Если она умеет с такой же прытью вставать на место, то храни боже тех, кто вздумает торчать у нее на пути, - расчленит надвое. Гильотина, а не дверь.
        За дверью были другие запахи. Чуть-чуть озона, чуть-чуть синтетиков - и ни сырости, ни плесени. Что-то тихонько гудело. Еще ощущалось, что отсюда начинается обитаемая территория, где-то поблизости были люди. Не знаю, по какой причине, но это всегда чувствуется.
        Лаборатория - вот что скрывалось в толще горы поблизости от ядерных отходов, подальше от любопытных глаз досужих зевак, журналистов и пинкертонов всех мастей и рангов. Возможно, не одна, а целый комплекс лабораторий. Не имея никакого представления об их профиле, я уже по запаху мог сказать, что здесь занимаются наукой. Меня не обманешь.
        Магазинер наконец-то стащил с физиономии респиратор, и я последовал его примеру. Переваливаясь, как утка, и отдуваясь, он завел меня в некое помещение. Довольно обширное, с высокими потолками, ярко освещенное, оно и было по виду типичной лабораторией. Приборы, приборы... Некоторые были мне знакомы, другие нет, третьи напоминали рабочие макеты, собранные в одном экземпляре, а четвертые вообще смахивали на что-то медицинское. Чем тут занимаются - биофизикой пополам с биохимией, что ли? Тогда при чем тут чужие? Почему темнит Магазинер, и что такого удивительного, собственно говоря, я должен увидеть, прежде чем услышать? Еще можно было понять его нежелание объясниться начистоту в корабле, можно было простить его трехдневное отсутствие после приземления (медицина взяла-таки его в свои лапы, а я метался по Звездному, как ненормальный, и места себе не находил), но после всего-то? Неужели я не способен воспринимать членораздельную человеческую речь, обязательно мне надо показать что-то, мордой ткнуть и дать пощупать?
        Нет, я не против, я только за. Но разве одно другому помеха?
        Тут я заметил, что мы в лаборатории не одни. Из-за громоздкого кожуха какого-то самодельного динозавра вылез человек в белом халате. В руках он имел отвертку, а за ухом - карандаш. По потным прядям на лбу, а главное, по глазам заметно было, что трудится он уже много часов, причем без заметного успеха, и слегка ошалел.
        - Привет, Карл! - обратился к нему Магазинер на эсперанто.
        - Гутен таг, - пробормотал в ответ ошалевший и, взглянув на меня, продолжил на немецком: - Это тот человек?
        - Тот самый. Кстати, он понимает язык Гете и Шиллера.
        Карл вынул из-за уха карандаш и принялся меланхолично жевать его.
        - Забыл, - задумчиво произнес он, ненадолго прервав это занятие. - Значит, все-таки экспресс-вариант?
        - Значит, все-таки да. Объект свободен?
        Карл кивнул. Мыслями он был уже не с нами.
        - А у тебя что, - спросил Магазинер, - не клеится? Опять затык?
        Карл снова кивнул. На его месте я вышел бы погулять, чуток развеяться, да только куда же отсюда выйдешь привести мозги в порядок? Не то местечко, чтобы запросто выйти. Где работаешь, там и приводи.
        - Так мы пройдем? - полувопросительно сказал Магазинер.
        Третий кивок - и Карл скрылся за кожухом агрегата. Мы для него больше не существовали.
        - Что это вы все головой вертите, Фрол Ионович? - полюбопытствовал Магазинер, когда мы прошли в соседнее помещение.
        В его тоне чувствовалась ирония, он меня подкалывал, но я ответил прямодушно:
        - Неужели ни одного живого охранника?
        - Господи, да зачем? - удивился он. - Охранники охраняют ядерный могильник, а он охраняет нас лучше самых надежных охранных систем. Хотя охранные системы и у нас есть, кое-что вы видели. В остальном мы обходимся своими силами. Сводим, так сказать, к минимуму человеческий фактор. Слышали поговорку "что знают двое, то знает свинья"?
        - Конечно. Но нас тут уже трое, а всего, наверное...
        - Гораздо больше, - подхватил он. - Да. Но вы поймете, почему нельзя иначе, и поймете скоро. Обещаю. Мы уже почти пришли.
        - А экспресс-вариант, о котором вы говорили, это что? Насчет меня?
        Магазинер вздохнул.
        - Зачем вы спрашиваете, раз сами догадались? Да, при нормальном развитии событий вы должны были увидеть... то, что увидите, не сейчас, а несколько позже. Но теперь уж ничего не попишешь. Об этом мы поговорим позже, если пожелаете.
        Я желал немедленно, но он уже подвел меня к очередной двери. Эта дверь была всем дверям дверь, я таких прежде не встречал. Особой подозрительностью и страстью к выпытыванию личных идентификационных данных она не отличалась, а вот монументальностью - да. Думаю, ни один золотой запас прежних стран Земли не хранился под защитой такой двери, не говоря уже о противоатомных бункерах лидеров оных стран, секретных биолабораториях и тому подобных помещениях. Эти-то что здесь хранят?
        Мы очутились в круглом зале. Вся центральная его часть была отгорожена от нас цилиндрическим барьером из стекла, наверняка очень толстого и прочного. Кольцевая зона между стенами зала и стеклом представляла собой этакую обзорную галерею, какие бывают вокруг громоздких, но тонких механизмов, предназначенных не столько для работы, сколько для экскурсий. А за стеклом я увидел нечто.
        Не спрашивайте меня, на что оно было похоже. Ни на что. Я искал и не мог найти в воображении никаких аналогов, чтобы иметь возможность ограничиться двумя-тремя словами. Когда-то оно, вероятно, напоминало - во всяком случае, снаружи - некую конструкцию метров шести длиной и около трех шириной, очень функциональную по виду и совершенно незнакомых очертаний. Но в ней хорошо покопались, и то, что снаружи выглядело изделием, внутри оказалось смесью механизмов, живых тканей и каких-то растущих вверх сосулек и ветвистых образований, смахивающих то ли на мертвые растения, то ли на причудливые сталагмиты. Приглядевшись, я понял, что "растения" не вполне мертвы - они едва заметно шевелились, по их "ветвям" то и дело пробегали непонятные волны, и эта пульсация удивительно неприятно действовала на нервы. Будь я чисто художественной натурой - отвернулся бы с отвращением.
        Но я смотрел. Кого не привлекает странное, с тем я и знаться не желаю. Я смотрел и уже понимал: это не может быть продуктом земных технологий. Многочисленные прозрачные шланги с побулькивающими в них растворами, кабели, щупы и прочее, подведенное к этому, было земным, а само это - нет. А Магазинер молчал, ожидая, когда я насмотрюсь вдоволь, и, конечно, пребывал в уверенности, что я сам начну задавать вопросы.
        Он не ошибся.
        - Это и есть чужой? - спросил я. - Или это корабль, биозонд?
        - Чужой, - ответил Моше Хаимович. - Единственный чужой, о котором мы точно знаем: он существует. Странное существо: полуорганизм-полумашина. Сам себе космический корабль, сам себе кто угодно.
        - Мертвый, конечно?
        - Нет.
        Наверное, никто не удивлялся так сильно с того времени, как Галилей навел на небо трубу и обнаружил, что Млечный Путь состоит из бесчисленных звезд, а на Солнце есть пятна.
        - Неужели живой?!
        - Тоже нет. Он не мертв, но и не жив. Ближайший, хотя и очень приблизительный аналог такого состояния у человека - летаргический сон, только не надо здесь увлекаться аналогиями. У этого существа не может быть летаргического сна в нашем понимании. Тут что-то совершенно иное. Мы еще далеки от понимания - что именно, хотя занимаемся его изучением уже шестой десяток лет...
        - Сколько-сколько?!
        - Вы не ослышались, - кивнул Магазинер. - Именно столько. Больше полувека. Еще с доэкипажных времен. Этот чужой - тот еще орешек. Если бы мы могли анатомировать его... но это, знаете ли, может оказаться крайне опасным занятием. Не только для нас - для всей планеты. К тому же мы ни в коем случае не можем позволить себе умертвить объект - это было бы чрезмерной расточительностью, не говоря уже о риске общепланетного масштаба и некоторых других соображениях. Сами понимаете, при таких условиях изучение идет медленно. Кое-чего мы достигли, но... - Он развел руками. - Впрочем, если вы о практическом применении, то могу сказать, что, изучая чужого, мы нашли шестнадцать новых вирофагов. Три из них после небольшой модификации были внедрены в медицину. Кроме того...
        - Два вопроса, - перебил я Моше Хаимовича. - Можно?
        Он усмехнулся:
        - К чему спрашивать? Вы ведь зададите их и без позволения... Валяйте.
        - Вопрос первый: кем было санкционировано изучение чужого? Кто вообще в курсе? Капитанский Совет? Лично Капитан?
        - Он не в курсе, - ответил Магазинер. - Давайте ваш второй вопрос.
        - Как получилось, что чужие позволили вам держать в плену и подвергать изучению одного из них?
        - Хороший вопрос. Я думал, что вы зададите его первым. Этот чужой - единственный, известный нам. Не скажу, что других не существует, но предполагаю - точнее, мы предполагаем, - что этот утерял связь со своей цивилизацией. В какой части Вселенной находится последняя, мы не имеем никакого понятия. Точно известно лишь одно: эта цивилизация никак не воздействует на Экипаж. Очень может быть, что она и понятия не имеет о нашем существовании...
        Скорее я поверил бы, что дважды два - пять, а Волга течет из Каспия на север и впадает в Ледовитый океан.
        - Кто же тогда бомбардирует нас? - пробормотал я и осекся.
        Начал догадываться.
        30. Переселенные души
        Стремилась ввысь душа твоя -
        Родишься вновь с мечтою...
        Владимир Высоцкий
        - Может, коньяку? - участливо предложил Магазинер. - Или лучше водки? Ведь вы водку предпочитаете? Поверьте опытному человеку, такой разговор, как у нас с вами будет, не стоит вести совсем уж на трезвую голову.
        - У вас тут и коньяк есть? - пробормотал я.
        - Соврал. Коньяка нет. И водки нет. Есть медицинский спирт и красное сухое вино.
        - Тогда вино. - Я и без спирта чувствовал себя достаточно оглушенным. - Нет, стойте! Вино потом. Как к вам попал этот чужой? Почему он здесь, а не...
        - Терпение, - прервал меня Магазинер. - Постойте тут две минуты. Я сейчас вернусь.
        Пыхтящим дирижаблем он выплыл из помещения. А я остался торчать на галерее с полным сумбуром в голове и потому злящийся, но кое о чем догадывающийся и оттого злящийся еще сильнее. Наверное, я выкинул бы какую-нибудь штуку, о которой потом крепко пожалел бы, если бы только злился, а не был ошарашен и, что греха таить, отчасти восхищен. Это надо же такому случиться - чужой в распоряжении людей! Я глядел сквозь стекло на его раскуроченную обшивку, на вывернутые наружу инопланетные потроха, и гадал, где у чужого естественная плоть, а где техногенное не пойми что. Странная тварь... Уж точно не земная и, пожалуй, не имитация. Нет, безусловно, не имитация. Настоящий чужой. Вот, значит, ты каков, приятель... Пленен нами и ни жив, ни мертв. В полной власти существ, которые по своему развитию не сильно отличаются от бабуинов - с твоей, понятно, точки зрения. А наша точка зрения тебя, вероятно, не волнует? Понимаю... Но все же ты влип, гость издалека. Ты, а не мы. Кто попал в лапы к бабуинам, доля того незавидна. И мы аккуратнейшим образом довыпотрошим тебя, сколько бы времени и сил это ни отняло, и
постигнем тебя, и поймем, что ты такое, и употребим добытое знание к нашей, бабуиньей пользе...
        Так думал я, пока дрожь не прошла по моему хребту сверху донизу. Такое бывает в кошмарном сне, когда при попытке бежать от страшной опасности не можешь шевельнуть ни одним мускулом - и вот тогда становится по-настоящему страшно, так страшно, как наяву и не бывает. Наяву ведь совсем другой страх - мобилизующий, а не наоборот. Во всяком случае, у меня именно так, а как у вас - не знаю. Со страху я могу начудить, но уж точно не впаду в постыдный столбняк. Кролик я вам перед удавом? Лягушка перед ужом? Черта с два и хрена лысого!
        Так думал я о себе - и ошибался. Я оцепенел, и страх вползал в меня, как медленный яд, проникая в каждую клетку, не торопясь, смакуя свою работу. Не я собирался изучать чужого - чужой изучал меня, рассматривая подробно снаружи и изнутри. Мертв он был или жив, но он заинтересовался мною, и от этого меня бросило сначала в озноб, потом в жар.
        Выдержит ли стекло, спасет ли? Я думал только об этом и понимал, конечно, что меня отделяет от чужого не простое стекло, а толстая многослойная склейка с полимерными прослойками, способная выдержать таранный удар бронетранспортера, - но что такое бронетранспортер по сравнению с этим? Смешно и говорить о бронетранспортере...
        И вдруг отпустило - за секунду до того, как на галерее вновь появился Магазинер. Поглядел на меня, поморгал, все понял, покивал сочувственно, привычным движением отер углы рта и осведомился:
        - Все-таки вина или спирта?
        Я уже взял себя в руки. Лишь голос внезапно осип.
        - Все-таки вина. - Я прочистил горло. Стало легче. - А... где?
        - Пойдемте, - пригласил Магазинер. - Здесь не очень удобно. Вы в порядке?
        - В полном, - процедил я сквозь зубы. Последняя волна озноба пробежала по хребту и сгинула. Я мысленно прикрикнул на косную плоть, чтобы вела себя прилично. - А что должно было со мной случиться?
        - То же, что и с другими. Вы вспотели. И глаза... Я не раз видел такие глаза. А вы хорошо держались... Один раз случился сердечный приступ - ничего, откачали. Карл утверждает, что рано или поздно кто-нибудь обмочится или еще того хуже. Но не предлагать же гостям надевать памперсы, прежде чем входить? Не поймут. Можно, правда, предварительно накачивать их транквилизаторами, как вы полагаете?..
        Ведя меня за собой, он продолжал болтать какую-то чушь, и я был благодарен ему за это, а еще больше - за то, что он не оглядывался. Я тайком провел рукой по лбу и стряхнул с ладони пот. Да-с, испугали меня по-крупному, куда там вульгарному страху смерти!
        Стыдно.
        Через ту же чудовищную дверь мы покинули галерею, и Магазинер повел меня куда-то вбок. По соседству объявилась уютная комнатка с диваном и креслами, а на столике оказалось красное сухое вино и фрукты в вазе. Мой гид тут же наполнил бокалы - самые простецкие на вид и, кажется, не очень хорошо вымытые. Плевать.
        - Получаем в качестве радиофага, - с усмешкой сказал он, кивнув на бутылку, - вполне законным путем. Мы тут числимся как персонал могильника. Толку от вина, конечно, чуть, но приятно... Попробуйте, Фрол Ионович, вино хорошее. Турецкое, с острова Бозджаада, это бывший Тенедос...
        - Они же мусульмане, - механически пробормотал я.
        - Ну так делать вино и пить его - разные вещи, - резонно ответил Магазинер. - Ну-с, ваше здоровье! М-м... Каковы ощущения? Неплохой букет, верно? Интересные тона... Теперь к делу. - Недопитый бокал он поставил на столик. - Итак. У вас куча вопросов. У меня куча ответов. Но мне кажется, будет лучше, если сначала я введу вас в курс дела, а уж потом мы устроим, так сказать, вечер вопросов и ответов. Согласны?
        Я кивнул. А он облизнул губы и приготовил платочек.
        - Вот и замечательно. То, что вы увидели только что, не подделка. Полагаю, вы это уже и сами прекрасно поняли. Объект, который вы видели, был найден в две тысячи двадцатом в горах Маоке, Новая Гвинея. Помните землетрясение в том районе, случившееся несколько раньше? Нет? Ну, не важно... Еще и до землетрясения у местных жителей бытовала легенда о горе Великого Злого Духа, разумеется, категорически запретной. Гора как гора, ничего особенного, не очень высокая, покрытая характерными для Новой Гвинеи "туманными лесами". Любопытная подробность: тамошние аборигены, вполне себе полудикие, еще хранившие в хижинах дедовские боевые трофеи в виде сушеных голов противников, независимо от племенной принадлежности не претендовали на владение ею, хотя из-за других территорий резались за милую душу. После землетрясения же аборигены будто с ума посходили, жители ближайших к горе деревень покинули свои жилища и ушли куда глаза глядят. Ну, ясно: Великий Злой Дух проснулся! Вся штука, однако, в том, что дыма без огня, как правило, не бывает. В две тысячи двадцатом туда отправилась комплексная австралийская
экспедиция, профинансированная на частные средства. Доктор Джосайя Стентон, богач, филантроп, плейбой, немного мистик и автор странных идей, никогда не считался в среде ученых серьезным человеком, но перед его памятью я всегда готов снять шляпу. Он оплатил все расходы и лично возглавил экспедицию. Найти проводника из местных, естественно, не удалось. Экспедиция долго добиралась до места и еще дольше взбиралась на гору. Приступы беспричинного страха неизвестно перед чем отмечали все участники экспедиции. К их чести, они не переругались и не смылись с горы. Они поднялись на вершину - и ничего, представьте себе, не нашли. Однако при спуске - а спускались они другим путем - была найдена пещера. Вход в нее, некогда малозаметный, после вызванного землетрясением оползня обнажился. Стентон первым проник в ту пещеру... и обнаружил там то, что вы только что видели. Только вы это видели в состоянии слегка разобранном, а он - в целом. Стентон сразу понял, с чем он имеет дело... Вы допили? Налейте еще себе и мне. Впрочем, мне не надо, у меня есть.
        Я налил и жадно выпил, не дожидаясь приглашения.
        - Так вот, - продолжал Магазинер. - Чего стоило вывезти находку и как Стентон сумел обстряпать дело, чтобы скрыть ее от мировой общественности, я сейчас рассказывать не буду. Это долго, потому что там вышел целый детектив со стрельбой, подкупами и упавшими в море вертолетами. Главное - он вывез чужого и хорошо спрятал. Несколько человек из числа участников экспедиции приняли его сторону, других пришлось...
        - Устранить? - понимающе кивнул я.
        - Купить. Понимаю, вам это в диковину, но ведь в те времена не было ни Экипажа, ни Устава, ни всех этих строгостей, ни идеи служения в качестве высшей моральной ценности... Кого-то купили, кого-то шантажировали, потребовав в качестве платы полное молчание, по отношению к третьим применили оба средства... Для человека богатого и влиятельного - проблема решаемая. Насколько мне известно, один из посвященных болтунов или упрямцев попал в психушку и молол там чушь про инопланетянина. Его вылечили, он усвоил урок. Впрочем, это частности, позднее вы будете иметь возможность ознакомиться с ними подробно, если пожелаете. Сейчас я буду краток. У себя в Австралии в горах Нового Южного Уэльса Стентон построил лабораторию на принадлежавшем ему участке земли. Внешне она смахивала на частную астрономическую обсерваторию с куполами и телескопами, была видна издалека, решительно ни у кого не вызывала нездорового любопытства и даже порой принимала экскурсантов. Для отвода глаз на ней и в самом деле проводились кое-какие астрономические наблюдения...
        - Я слыхал об этой обсерватории, - перебил я. - Кажется, она существует до сих пор.
        - Помолчите немножко. Настоящие исследования проводились в подземной штольне под обсерваторией. В каком-то смысле эти исследования тоже можно назвать астрономическими: ведь чужой - явно пришелец из иных звездных систем. При той осторожности, которая необходима при работе с таким объектом, для получения самых первичных сведений о нем потребовались долгие годы...
        - Я думаю! - вырвалось у меня.
        - Правда? - прищурился Магазинер. - Вы лучше подумайте о безвестных исследователях, которые занимались изучением чужого. Биологи, физики, химики всех профилей, инженеры, астрономы и так далее. Никто из них не имел шанса опубликовать результаты своей работы ни при жизни, ни после смерти, и каждый знал об этом. Стентон привлекал к работе только тех, кто доказал на деле: поиск истины для него важнее мирской славы и даже личной свободы. Найти таких специалистов, причем высокого класса, оказалось чрезвычайно трудной задачей, но Стентон справился и с ней. Скажите, а вы - в предположении, что жили бы в то время - согласились бы поработать в таких условиях? Наверное, нет?
        - Не знаю. - Я и впрямь не знал ответа.
        - А я думаю, что нет, не согласились бы. Ведь Стентон не раскрыл бы вам предмет исследования до тех пор, пока вы не дали бы согласие молчать, а вы его не дали бы. Он предлагал хорошее жалованье, и я знаю, куда вы посоветовали бы ему засунуть то жалованье. Коты в мешке не для вас, Фрол Ионович. Нет, я вас ни в чем не упрекаю, боже упаси. Кто не честолюбец? Среди ученых таких особей столь же мало, как золотых крупинок в песке, но Стентон их нашел. Вы удивлены?
        В ответ я пробурчал что-то невнятное и налил себе еще. Вообще-то я был крепко удивлен, и это следовало запить.
        - Ваше здоровье! - Магазинер тоже отпил немного. - Скоро оно вам пригодится. Вы ведь не сердечник? Это хорошо. Шучу, шучу. Я отлично знаю, что вы не сердечник, поскольку за вашим здоровьем те, кого это касается, следили весьма пристально. Не буду, однако, забегать вперед... Джосайя Стентон обладал природным талантом привлекать людей. Он создал чрезвычайно работоспособную команду и принял все меры безопасности против утечек. Один раз это все же случилось... Стентона потревожили люди из контрразведки. Они нашли действующую частную обсерваторию и штольню в горе, используемую как винный склад. И никакой тайной лаборатории, никаких следов чужого, никаких зацепок на предмет раскручивания дела всерьез, как спецслужбы это умеют... Сотрудник-ренегат попал впросак. Вы удивлены? Я - нет. Ученым лучше не играть в такие игры, они в них чисто дети. К тому времени Стентон уже знал, на что способен чужой, и не отдал бы его за все блага земные. Кстати, внешнее наблюдение за обсерваторией Стентона не выявило никаких перевозок мало-мальски громоздких грузов, если не считать зеркала двухметрового телескопа,
отправленного на переполировку. Чужой был перемещен иным способом - тем, который был скрыт в нем самом и которым команда Стентона научилась управлять...
        - И которым Семигранник на Луне был положен аккурат поперек расселины? - зло усмехнулся я.
        - А вы схватываете на лету, - похвалил Магазинер. - Да, тем самым. И тем же самым способом, каким на Землю были обрушены все известные вам астероиды. Вы ведь уже догадались об этом некоторое время назад - и не проломили мне голову. Ценю. Прекрасно понимаю, чего это вам стоило, учитывая ваш наследственный характер... Михайло Васильевич.
        Я не поперхнулся вином только потому, что не поверил ушам. Подл человек! Магазинер выбрал крайне подходящий момент, чтобы огорошить меня так, как еще никто на свете не огорошивал. Его счастье, что я не выкашлял вино ему в лицо.
        А потом мне все-таки пришлось поверить, что я не ослышался: Магазинер назвал меня так, как уже три столетия никто не называл.
        Я сделал вид, будто не вполне расслышал.
        Поставил бокал на столик.
        Изобразил на лице усиленную работу мысли.
        Удивленно похлопал глазами и спросил:
        - Простите?
        - Михайло Васильевич, - повторил Магазинер. - Впрочем, если "Фрол Ионович" для вас привычнее, я готов и впредь звать вас Фролом Ионовичем даже в приватной беседе. Не изображайте непонимание, мне известно о вас больше, чем вы думаете. Я ведь тоже не Моше Хаимович Магазинер, если уж на то пошло. Мы оба в некотором роде живем вторую жизнь, хотя и в ином теле... - Тут он оглядел необъятное свое брюхо, отер платочком рот и шумно вздохнул. - Мне досталось не самое удачное тело, у вас лучше. Хм. Да. Выпейте еще, помогает... Полагаю, вы долгое время считали, что выдуманная древними индусами гипотеза о переселении душ не так уж неверна. Это естественно. Не умея подступиться к этой проблеме со стороны физики, вы отказались исследовать проблему, так сказать, метафизически и не превратились в ревностного адепта какой-нибудь из восточных религий, с чем я вас искренне поздравляю. А разгадка между тем проста: в памяти чужого группа Стентона обнаружила сведения о нескольких миллиардах человеческих особей, практически обо всех землянах, родившихся позднее конца семнадцатого столетия. Нечто вроде ментальной матрицы
каждого индивидуума, от Гумбольдта и Эйнштейна до анацефала из племени батутси, скончавшегося спустя час после рождения, от королевы Виктории до неграмотного пеона из Боливии. Всех без исключения. Более того, наш гость продолжает накапливать данные о ныне живущих землянах. Как? Не спрашивайте, над этой загадкой мы бьемся уже не одно десятилетие... Как обычно: понять не можем, зато можем использовать. Выделить эти данные и выборочно проанализировать их - только на это ушло несколько лет. Не меньше - на понимание, что делать со всей этой колоссальной информацией. Создание аппаратуры для вложения ментоматрицы из памяти чужого в мозг ныне живущего человека, как ни странно, оказалось не самой трудной задачей... Вы следите за мыслью?
        Еще бы я не следил!
        - Мы не злоупотребляли "переселением душ", - продолжил Магазинер. - Я был двадцать четвертым по счету, вы - сорок восьмым. Вы не находите, что это довольно-таки забавно: ровно вдвое? Нет? Понимаю. Вам сейчас не до шуток. Общее число "переселенных" не достигает и семи десятков, зато какие это люди! Эйнштейн и Пригожин, Пастер и Беббидж, Гумбольдт и Дарвин, Максвелл и Герц, а еще Гаусс, Лагранж, Чебышев, Бор, Кондратьев, Лаплас, Беккерель, Фридман, Вернадский и так далее, и так далее... Лучшие умы человечества - хотя, не скрою, и среди них мы ведем отбор. В частности, по поводу вашей кандидатуры, Михайло Васильевич, возникло немало споров, и вопрос в конце концов решился вполне дурацким методом - общим голосованием. Кандидатура Ломоносова прошла с перевесом всего в два голоса. Возможно, вам будет приятно услышать, что я голосовал "за". Далее - поиск, и очень тщательный, подходящей кандидатуры для внедрения ментоматрицы. И вот некий подросток, довольно обыкновенный перворанговый рядовой Перспективного Резерва, к удивлению врачей, заболевает ни с того ни с сего японским энцефалитом... Продолжать?
        Вместо слов из моего горла вырвалось лишь какое-то бульканье. Я судорожно кивнул.
        - Болезнь была необходимостью. Беспамятство - обязательное условие. С одной стороны, оно помогло вам не сойти с ума, с другой - ваш бред, ваши "видения" не слишком насторожили тех медиков, кто не был посвящен в суть дела. Что до меня, то мне в свое время устроили хороший электрический удар - и я два дня провалялся без сознания. Нет нужды рассказывать вам о моих последующих впечатлениях - вы испытали их на себе. Да-да, я тоже начал с того, что уверовал в переселение душ...
        Я хлобыстнул вина прямо из бутылки - хоть чуть-чуть промочить пересохшее горло.
        - Кто вы?
        - Мы с вами никогда не встречались в так называемой прошлой жизни, - ответил Магазинер, - хотя были знакомы по переписке. Помнится, я похвально отзывался о ваших работах, а потом, во время моего второго приезда в Россию, учил математике вашего племянника Головина.
        Забыв, что собирался хлебнуть еще, я высипел:
        - Леонард Эйлер??!
        - К вашим услугам, Михайло Васильевич, - улыбаясь, сказал он.
        31. Почему я?!
        Он менял кожу, а орал так, будто ее сдирали.
        Станислав Ежи Лец
        Сон? Явь? Галлюцинация?
        Я оторвал голову от подушки и вспомнил: все было. И чужой, и рассказы о команде научных фанатиков Стентона, и Моше Хаимович Магазинер, который был Леонардом Эйлером и по большей части им остался. С ума сойти. Сколько в Магазинере Магазинера? Кто он такой, этот Магазинер? Еврейский мальчик с довольно-таки дурацкой фамилией, означающей примерно "лавочник", был отобран из миллионов мальчишек десяти-тринадцати лет, признан достойным носить в себе память и личность великого математика и употреблен на странные дела. Спросить бы его: хочет ли он такой участи? Так ведь не спросили...
        Позлившись немного, я остыл. Фрола Пяткина тоже не спрашивали, понравится ли ему таскать в себе всю жизнь память Михайлы Ломоносова. Если спросили бы - Фрол наверняка отказался бы с испугу. Ну и дурак. Разве жизнь его с таким грузом внутри не стала гораздо интереснее? Кто он такой, этот Фрол? Заурядный член Экипажа, еще не факт, что вышел бы в офицеры, а если бы и вышел, то, скорее всего, тянул бы лямку, занимаясь какой-нибудь рутиной, как миллионы и миллионы обыкновенных людей. Интересную работу поручают тем, для кого рутина - семечки, кто дает понять, что ему тесно в обыденности. Фрол? Он не дал бы понять это, слишком уж был инертен и мечтателен - хорошее свойство при избытке энергии и никчемное при ее недостатке. Фрол был особью бета - ею в лучшем случае и остался бы навсегда. Чего хорошего? И потом, разве Фрол окончательно исчез? Ничего подобного - он всего лишь стушевался и отошел в уголок, сразу спасовав перед интеллектом и темпераментом Михайлы. Но остался цел где-то там, на задворках сознания. Об убийстве личности нет и речи.
        Так в чем же суть моих претензий?
        Только в одном: не спросили ни Фрола, ни Михайлу.
        Но Михайло согласился бы с радостью, а Фрола можно было и не спрашивать.
        Придя таким образом к общему знаменателю, я повеселел и принялся одеваться в настроении не самом лучшем, но приемлемом, а главное, рабочем. Умываясь и одеваясь, я посмеивался над собой: оказывается, я не очень-то наблюдателен! Что в облике Магазинера сильнее всего бросается в глаза? Его нездоровая толщина и вечные слюни в углах рта. А вот тому, что он щурит правый глаз, я не придал значения, хотя не раз замечал, конечно. Ведь Леонард Эйлер ничего не видел правым глазом, он частично ослеп еще молодым, перетрудив зрение за ночными вычислениями при свечке, и на всю жизнь сохранил привычку щурить правый глаз! И эта привычка осталась у него в новой жизни, перейдя в новое тело. Похоже, с мальчиком Мотей произошло то же, что со мной: имплантированная личность великого ученого оттеснила личность Моти куда-то на задворки...
        А кто бы усомнился, что так и будет?
        Нет, не то... Я вспомнил свои мальчишеские ощущения, вспомнил и вчерашние слова Магазинера. "Ментоматрица - это не характеристики личности в чистом виде, а только память, - говорил он. - Груз прожитых лет, набор воспоминаний, причем субъективных, пропущенных через сито, определяемое психологией конкретного человека, набор его мыслей и жизненных установок. Это ни в коем случае не та "душа", о переселениях которой говорят некоторые религии. Но можно в какой-то степени уподобить ментоматрицу семени растения или кристаллику-затравке в насыщенном растворе..."
        Он был прав. "В какой-то степени"? В очень большой степени! В огромной! Одной лишь памятью Михайло одолел Фрола, Леонард - Моше. Но одолел не до конца. Произошло то, что происходит со страной, завоеванной более сильным соседом, когда сосед собирается не вырезать, а лишь пригнуть побежденных. Те пригибаются - и начинают исподволь, сами того не замечая, влиять на победителя, проходит время, и - гляньте-ка! - победитель уже не тот, что был прежде. Можно это обнаружить, хорошенько вглядевшись в себя. Когда это в прошлой жизни я мог посмеяться над собой?! Не страдал Михайло этим недугом, точнее - страдал его отсутствием. И во всех неудачах, в любом самом слабом щелчке по самолюбию винил, разумеется, козни недругов. Что, откровенно говоря, не было конструктивным подходом.
        Зато порой и получали от меня недруги кулаком, пером или словом - любо-дорого вспомнить!
        Посмеиваясь, я окончательно проснулся, вспомнил вчерашнее и сразу посерьезнел, сообразив, что меня ждет. Захотелось одновременно продолжить разговор с Магазинером и посидеть, подумать. Я предпочел второе, и было отчего.
        Ждал меня выбор. Самый главный выбор в моей жизни.
        Взрастивший меня Экипаж был в конечном счете творением Джосайи Стентона и его команды. Насылаемые на Землю астероиды висели на их совести.
        Собранные Стентоном умы не сумели до конца понять, что же такое чужой, - эта работа досталась по наследству их преемникам. Магазинер сказал, что исследования в лучшем случае займут еще лет сто, и я ему верил. Щадящие методы не самые быстрые, а подвергать вивисекции могущественное инопланетное существо, заведомо зная, что оно не мертво, - слуга покорный. Не настолько я враг себе и другим людям. Но парни Стентона в совершенстве научились использовать две особенности чужого: накопленный им колоссальный массив человеческих ментоматриц и умение мгновенно перемещать в пространстве физические тела немалой (по нашим понятиям) массы.
        Вру, есть еще третье: они научились без проблем находить в космосе астероидную мелочь подходящего калибра и создали "банк" подходящих снарядов.
        Не обязательно понимать, если можно пользоваться - эту максиму человечество переняло еще от волосатых архантропов и использовало всегда. Команда Стентона не была исключением.
        Сначала они потренировались с совсем мелкими - декаметрового размера - астероидами на Луне, потом на Марсе и Юноне. Первые два импакта наблюдались, был небольшой научный ажиотаж. Год спустя первые шесть астероидов врезались в пустынные районы Земли...
        - Идею выдвинул Стентон, - говорил мне вчера Магазинер. - К двадцатым годам нашего века стало ясно, что локальные конфликты будут множиться и дальше, пока не перерастут в масштабную войну, в которой кто-нибудь обязательно применит ядерное оружие. Прогнозы и расчеты вероятностей сейчас не так уж важны. Кто начнет - это ведь мелочь в сравнении с последствиями. Варианты развития событий в мире были просчитаны, и команда Стентона приняла решение. Голосованием, как ни странно. Интересно, а как голосовали бы вы?
        - Что стало с теми, кто голосовал против? - проигнорировал я вопрос.
        - Выбыли из команды с частичной амнезией и приличным счетом в банке. Уж кем-кем, а злодеем Стентон не был. Собственно, выбыли всего-навсего двое пацифистов, а больше тридцати человек проголосовали за то, чтобы убить сотни людей и миллионы в перспективе, но не допустить гибели миллиардов. Обстановка требовала. Вы голосовали бы иначе?
        - Допустим, был просчитан наиболее вероятный сценарий, - сказал я, вновь уклонившись от ответа. - А если бы реализовался менее вероятный и никакой глобальной войны не произошло, что тогда? Неудобный вопрос, верно? Думаю, Стентон и его теплая компашка уклонялись от него, как только могли. Ну, правильно - того, что не случилось, не существует...
        - Вот вы и ошиблись, - с милой улыбкой перебил Магазинер. - Был просчитан далеко не один сценарий. Что сказать о менее вероятных? Ничего хорошего, кроме того, что глобальный конфликт начался бы позже на несколько лет, в самом лучшем случае десятилетий. Это принципиально? Хм, по-видимому, вы не очень сильны в истории последних доэкипажных лет...
        Это я-то не очень силен?!
        Вчера я набычился и ничего не ответил Магазинеру: был оглушен не столько турецким вином, сколько реальностью, свалившейся на меня, как куль с дерьмом. Но сегодня, слегка очухавшись, я уже понимал, что Магазинер сказал чистую правду. Я ведь интересовался личностью усредненного, так сказать, землянина начала века, докапываясь до типичных представителей самых разных национальностей и социальных групп, - а без такого интереса, по-моему, вообще не бывает историка. Мне было чему удивиться. Потрясающий эгоизм в смеси с потрясающим легкомыслием и потрясающим же невежеством типичного землянина той эпохи удивил бы ныне любого члена Экипажа. Да, такие людишки не спасли бы планету даже из примитивного чувства самосохранения - слишком уж были тупы, самонадеянны и полны идей, не имевших ничего общего с интересами человечества. Взрывоопасная смесь.
        Я начал понимать преступников, а кто бы усомнился в том, что Стентон и его платные соратники - преступники? Сколько жизней прервалось по их вине?
        Да, но сколько было спасено?
        Неучтенное количество. Целая цивилизация. Хотя и преобразованная в Экипаж, скованная тисками Устава, вызывающая бешенство у поборников обезьяньих свобод...
        Но разве было бы лучше дать ей погибнуть во внутренних распрях? Во младенчестве? Не говорите мне чепухи о том, что наша цивилизация, мол, стара. Младенцу время кажется бесконечным, это нормально.
        Я сел на всклокоченную постель и некоторое время смотрел на стену, увешанную репродукциями экзотических земных пейзажей. В это подземелье по соседству с ядерным могильником подавался хороший, озонированный воздух, и бытовые условия для работников и гостей вроде меня поддерживались на вполне терпимом уровне. Даже избыточном для того, кто увлечен настоящим делом. Топчан, сортир и бутерброд - что мне еще надо?
        Разве что кофе. А водку - потом.
        Хотелось работать, и вместе с тем я ощущал серьезный психологический раздрай. То, что творили ребятишки Стентона, называлось просто, емко и исчерпывающе: преступление. Причем такое, за которое полагается вешать по приговору международного трибунала. Кто там будет разбираться с их мотивацией, кому это надо?
        Но ведь Власть - если она Власть - не может не совершать преступлений, не умеет она этого! Хорошо еще, если преступления совершаются во имя благой цели. Черчилль, по-видимому, знал о предстоящей бомбардировке Ковентри, но не усилил там ПВО, чтобы немцы не заподозрили англичан в том, что те читают их шифрограммы. Рузвельт, похоже, был в курсе планов японцев атаковать Перл-Харбор, но не предпринял никаких шагов - и обеспечил горячее желание миллионов американцев ввязаться в мировую войну, из которой, по сути, только Америка вышла победительницей. Масса других случаев. Простейший пример: уничтожив террористов вместе с заложниками, показать сукиным сынам, что их попытка шантажа Власти смехотворна, поскольку Власть в грош не ставит жизни лояльных граждан. И тем самым предотвратить более масштабные захваты.
        Власть всегда совершает преступления - либо своими действиями, либо бездействием. И первое часто предпочтительнее, как ни отвратно это звучит.
        Нельзя сказать, что меня успокоили эти соображения. Одно дело - понимать и оправдывать каких-то там небожителей, и совсем другое - оказаться рядом с ними, а в потенциале - одним из них. В том, что меня вербуют, я нисколько не сомневался. Работа со мной началась еще до того, как мальчишке, намеренно зараженному японским энцефалитом, подсадили ментоматрицу Ломоносова. Сначала они отобрали подходящего кандидата, протестировали его втихую, решили, что годен... Затем устроили так, что мальчишка ничего не понимал и находился в месте, удобном для процедуры подсадки. Никто, конечно, и не подумал спросить Фрола Пяткина, желает ли он себе такой участи...
        Участь была хороша. Бесило то, что со мной обошлись, как с морской свинкой. И слабо утешало то, что обойтись со мной по-человечески просто не могли, раз уж я был выбран.
        Впрочем, это я еще пережил бы. Ну рявкнул бы разок на Магазинера, хоть он и Эйлер, позлился бы и успокоился. А вот причисление к избранным подействовало на меня куда сильнее, чем память Ломоносова на Фрола Пяткина. Ничего себе избранный - решать, кому жить, а кому умереть ради общего блага! Спасибо, не хочу.
        Никогда я не сомневался в том, что Экипаж полезен, что он - спасение. Я и сейчас не усомнился в этом. Единственное, что унижало меня прежде, - вмешательство чужих с неизвестными целями, и я мечтал о том, чтобы когда-нибудь навалять чужим как следует. Во имя справедливости, во имя отмщения, во имя гордости человеческой - называйте как хотите. И внезапно открылась мне правда: мстить некому. Не летаргическому же пришельцу, всего-навсего собиравшему о нас информацию! Совсем не чужие вмешались в земные дела - это сделали земляне. Их цели стали мне известны - благородные цели! Их методы, наверное, не могли быть другими.
        Вот только тошно мне отчего-то. Тошно!
        Стать, как они, убийцей во благо?
        Или наотрез отказаться, потерять память об этой норе в горе, а заодно, видимо, и память Михайлы Ломоносова - мою память! Что останется? Фрол Пяткин в чистом виде? Да кому он нужен!
        Я живо представил себе мое будущее в случае отказа. Допустим, Магазинер сказал правду и меня не убьют. Меня просто чем-то накачают, подвергнут всяким там ментопроцедурам, вывезут отсюда и оставят где-нибудь на улице какого-нибудь города. Довольно скоро я попаду в местный госпиталь, меня станут лечить и вылечат... Фрола Пяткина. И это буду уже не я. Активность мозга упадет, интеллект скукожится до среднего, зато характер, наверное, заметно улучшится, к удовольствию коллег и жены. Стану как все. Служба - от и до, и домой - с радостью, и сын каждый день будет видеть отца. Чем плохо? Начну выезжать на рыбалку и по грибы, заведу себе какое-нибудь хобби вроде коллекционирования старых открыток и, в сущности, неплохо проживу жизнь, если только не попаду под машину, поезд или астероид. В положенное время выйду в Бесперспективный Резерв в чине майора или даже подполковника, буду нянчить внуков и гулять в парке, собачку себе заведу, шпица какого-нибудь...
        Что, Михайло, противно?
        Замолкни, Фрол!
        Фрол, конечно же, заткнулся. Даже он, наверное, в глубине души не очень-то хотел себе подобной участи. Кто откажется от знания, каким бы страшным оно ни было? Только трус, обыватель или страус - все трое вне поля моих интересов. Я не откажусь. А значит, приму еще не сделанное предложение. Несмотря на. Магазинер знал, с кем имеет дело!
        Тут кто-то постучал в дверь. Ну вот, легок на помине.
        - Можно! - прорычал я. - Не заперто.
        Как будто мне было чем запереть лишенную замка дверь!
        Но вместо Магазинера в дверь просунул голову тот мужик, что давеча копался в неких электронных потрохах. Карл, кажется? Точно, Карл.
        - Проснулись? - не то осведомился, не то констатировал он. - Пора. Мы ждем.
        И скрылся раньше, чем я успел ответить. Ждут они, видите ли! Еще небось и неудовольствие выкажут: пришлось, мол, ждать, пока барин проснется...
        В той комнатке, где Магазинер вчера поил меня вином, теперь находились трое: он, Карл и еще какой-то паренек субтильного телосложения. Они завтракали. Перед каждым имела место тарелка с разведенной из пакетика кашей, а посередине стола возвышалась кофеварка. Имели место также электрический чайник, сахарница, пластиковые кружки, ваза с печеньем и несколько коробочек фруктового йогурта. Негусто... Кухни у них тут, конечно, нет, чтобы не расширять число посвященных за счет повара и судомойки, - отсюда и одноразовая посуда, и концентраты. Спартанский стиль. Наверное, они не живут тут подолгу, а работают вахтенным методом...
        - Водки нет? - спросил я.
        Магазинер покачал головой и выудил откуда-то початую бутылку вина. Две таких я вылакал вчера, а эту не допил.
        - Опохмеляться вредно, - наставительно заметил он.
        Один стул был свободен и предназначался для меня. Нашлась и пластмассовая посуда. Подсев к столу, я молча начал сооружать себе кашу. Все молчали. Я налил одному себе и выпил.
        - Это не опохмел. Это средство, чтобы не свихнуться.
        Магазинер только руками развел, адресуясь главным образом к Карлу и субтильному пареньку: привыкайте, мол, перед вами тот еще фрукт. А вслух сказал:
        - Пора познакомиться. Прошу любить и жаловать, Фрол Ионович Пяткин, он же Михайло Васильевич Ломоносов. Меня вы знаете: Моше Хаимович Магазинер, в прошлой жизни Леонард Эйлер. Сидящий слева от вас - Карл Йозеф Шварцбах, он же Генрих Рудольф Герц. Сидящий справа - Емельян Сергеевич Дьячков, он же Владимир Козьмич Зворыкин. Оба - главные наши специалисты по неживой, так сказать, части чужого, если не считать Фарадея, Беббиджа, Винера, Резерфорда, Вуда и Котельникова. Их сейчас здесь нет.
        Ну точно, подумал я, кивая мировым знаменитостям в ответ на их приветливые кивки, - у них тут вахтовая система.
        - Вижу тревогу на вашем лице, - рассмеялся Магазинер. - Не беспокойтесь, вас мы не собираемся использовать в качестве электронщика, вы ведь этому специально не учились. Вы ешьте, ешьте. Разговор впереди, я лишь хотел познакомить вас. Попробуйте кофе, он просто замечательный, хоть и из кофеварки...
        Еще один указчик...
        Не скажу, что мое лицо светилось радостью, когда я набивал рот сперва кашей, а потом йогуртом. Впрочем, кофе в самом деле оказался пристойным.
        Пока я поглощал завтрак, эти трое увлеклись малопонятным техническим разговором. Сначала я слушал, пытаясь хоть что-нибудь понять, уловил несколько терминов из теории информации, однако не смог связать их во что-то осмысленное и перестал прислушиваться. Мне и без того было о чем подумать.
        Интересно, считают ли они меня уже своим? Технический разговор в моем присутствии не в счет, он не показатель доверия - они ведь ничем не рискуют, амнезия всегда на страже их секретов. А любопытно, смогу ли вырваться из этой норы в горе, если опрокину на Эйлера стол, дам Герцу кофеваркой по кумполу и нокаутирую Зворыкина? Крайне сомнительно: у них тут очень непросто, и система охраны наверняка с сюрпризами. Даже если прорвусь во внешний туннель, далеко не убегу. Но теоретически эту возможность не мешало бы исследовать...
        И тут я понял, что ничего исследовать не буду. Какими бы чудовищными вещами ни занималась эта милая компашка мировых звезд науки, надо быть полным идиотом, чтобы не присоединиться к ней хотя бы для того, чтобы глубже войти в курс дела. Хотелось ли мне глубже войти в курс? Вопрос недоумка. Кто бы на моем месте упустил такую возможность!
        - Вы поели? - осведомился Магазинер, прервав разговор и переглянувшись со своими подельниками. - Думаю, у вас осталось еще немало вопросов. Можете задавать их, мы попытаемся ответить.
        "Немало вопросов"? О, как скромен он был в своих предположениях! "Немало"! У меня просто голова пухла от вопросов. Наверное, следовало бы выстроить их в разумную последовательность, так я узнал бы больше за меньшее время, но какой-то бес подхватил то, что плавало на самой поверхности и осведомился моим голосом:
        - Почему именно я? В смысле, почему для подсадки была выбрана ментоматрица Ломоносова? Он ведь много ошибался, за все брался и ничего не доделал. Если вам нужна энциклопедичность, взяли бы Леонардо, если напористость ума - Декарта, если разум холодноватый и глубокий - Эразма Роттердамского... ну и так далее...
        Герц и Эйлер усмехнулись. Зворыкин фыркнул.
        - А ограничение по времени? Самый конец семнадцатого века, забыли? Положим, Декарт в жизни был сложным типом, но от Леонардо мы точно не отказались бы... если бы память чужого содержала его ментоматрицу. Ее там просто нет. - Магазинер развел пухлыми руками и отер рот. - Приходится работать с теми, кто нам доступен. У вас же, Михайло Васильевич, наличествуют и энциклопедичность, и активность ума, и редкая преданность науке. Странно, что вы задали этот вопрос, хотя... я догадываюсь, какой следующий вопрос из него вытекает. Почему ментоматрица великого русского ученого была использована нами столь поздно? Ведь если бы вы оказались в числе первого десятка, это было бы воспринято вами как должное, не так ли? Почему, наконец, ваша кандидатура прошла незначительным большинством? Сознайтесь, это вас интересует в первую очередь?
        На последних фразах глаза его бегло обшарили поверхность стола - какой из имевшихся на ней предметов мог полететь ему в голову? Опасаться стоило: давно меня так не унижали. Мне понадобилась вся моя выдержка, чтобы удержать себя в рамках. Срочно мобилизованный на помощь Фрол Пяткин также внес лепту - в итоге я всего-навсего кивнул, стиснув зубы и, кажется, побледнев от ярости.
        - Охотно отвечу, - сказал Магазинер. - На то есть две причины. Первая, незначительная, состоит в том, что далеко не все соратники и последователи Стентона считают вас мировой величиной. Есть и те, кто полагает вас ученым крупного, но все же национального масштаба. Уж простите им их ошибки. Вторая причина серьезнее: ваш характер. Положа руку на сердце, скажите, Михайло Васильевич: часто ли вам удавалось успешно работать в коллективе равных вам людей, не позволявших гнуть себя? Практически никогда. Зато ваши безобразные скандалы, ваше неукротимое желание главенствовать, ваше необузданное тщеславие не раз ссорили вас с достойными уважения коллегами и сильно мешали в работе не только им, но и вам, а пристрастие к спиртному только усугубляло недостатки вашей натуры. Стоит ли удивляться тому, что кандидатура Ломоносова несколько раз рассматривалась и отклонялась?
        "Это Эйлер, это Эйлер", - мысленно бормотал я напоминание, словно какую-то мантру. Обиднее его слов я ничего не слышал ни в той жизни, ни в этой, хотя много находилось охотников уязвить Ломоносова побольнее. Но то изгалялись злопыхатели и враги - этот был друг и говорил чистую правду. Будто ковырял пальцем в ране.
        - Зато вы молоды, так что нет худа без добра, - с улыбкой продолжал Магазинер. - Обо мне, как видите, вспомнили раньше, а что проку? До старости мне гораздо ближе, чем вам, если я еще доживу до нее при таком-то пузе... Вот и все мое преимущество... Простите, я не нашел способа ответить на ваш вопрос, не задев вас за живое. Могу немного добавить, надеясь, что это вас как-нибудь примирит с действительностью. Вы написали трактат "О сохранении и размножении российского народа" и намеревались, насколько мы знаем, сочинить целую книгу, куда сей трактат вошел бы лишь в качестве первой главы. Это и послужило в конце концов решающим аргументом в пользу вашей кандидатуры. При прочих равных мы, как правило, отдаем предпочтение тем, кто при жизни не замыкался в границах чистой науки, ибо, согласитесь, ответственность на нас лежит колоссальная, ни на ком еще в мировой истории не лежала такая ответственность перед человечеством, как на нас...
        Шлепая толстыми губами и держа наготове платочек, он сказал еще несколько выспренних и банальных фраз. Утешил, называется!
        32. От кнута до пряника
        Слушай и молчи.
        Лукиан Самосатский
        Реальность помогает нам с грехом пополам создавать кусочек идеала.
        Анатоль Франс
        Когда твои большие дела, потребовавшие многих лет каторжной работы, остаются неоцененными, а главный приз ты получаешь благодаря пустячку, то поневоле чувствуешь себя оплеванным, причем в такой ситуации и сделать-то толком ничего не можешь. Приходится изображать удовольствие, раскланиваться, ковырять паркет (или что там) носком ботинка и так далее, словом, лицемерить на всю катушку. У меня это всегда получалось неважно. Говорят, встречаются извращенцы, испытывающие удовольствие от нравственных страданий, но таких больных я отправлял бы прямиком в стационар. Одним словом, Магазинер врезал мне крепко, и не будь он Эйлером, кто знает, чем бы кончилось дело. Не оценить основные мои труды, а заметить то, что мог бы накропать любой журналист, обладающий элементарной наблюдательностью и примитивным здравым смыслом, - каково?! К тому же тот трактат не был даже напечатан...
        - Извините, я пойду, - прервав молчание, сказал Дьячков-Зворыкин. - Работа ждет.
        - Пожалуй, и я тоже, - молвил, вставая, Шварцбах-Герц. - Заходите потом к нам, Фрол Ионович, посмотрите нашу технику. Физика физикой, биохимия биохимией, а без электроники мы бы ничего в чужом не поняли. Мы и сейчас еще... Но знаете, каждый год открываем что-нибудь новое. Увлекательнейшее поле для исследований, доложу я вам, впрочем, вы сами увидите...
        - Нам пора, Карл, - напомнил Дьячков, демонстративно взглянув на часы.
        - И то правда. Пора.
        Они вышли, а я вдруг обнаружил, что со стола исчезла недопитая бутылка. Наверное, Магазинер незаметно прибрал ее, дабы не вводить меня в соблазн. Я решил, что лучше сдохну, чем унижусь до выклянчивания у него спиртного. Терпеть? Кто сказал, что я не могу терпеть? Я могу! Вдобавок контузия, вызванная свалившейся на меня новой информацией, уже прошла, а сегодняшний бокал произвел в голове прояснение. К чему я был готов - не знаю. Но к чему-то готов.
        - Итак, - продолжил Магазинер, - вы поняли, чем мы занимаемся. Весь вопрос состоит в том, захотите ли вы присоединиться к нам добровольно и с полным пониманием как наших целей и задач, так и лежащей на нас ответственности. Мы - кнут для человечества, часто жестокий, но совершенно необходимый ему. Вы изучали историю различных человеческих обществ доэкипажных времен. Вы знаете Экипаж. Что лучше?
        Детский вопрос. Всякому, если он не сумасшедший, ясно, что Экипаж лучше. Детям это известно с пеленок. Взрослые, пройдя путь сомнений, обычно приходят к тому же выводу. Но я пробурчал:
        - Никто не доказал мне, что, не будь вас, человечество не смогло бы создать что-нибудь пристойное...
        - Не смогло бы, - жестко ответил Магазинер, - и вы это знаете. Вам просто хочется увидеть более убедительные доказательства, чем те, что ежедневно были у вас перед глазами. Пожалуйста. Существуют математические модели развития человеческой цивилизации в предположении, что мы не вмешались бы. Подавляющее их большинство предсказывает крах, разница лишь в сроках и конкретных сценариях. Единичные модели с весьма экзотическими вводными - не предсказывают. Вам часто удавалось выиграть в лотерею?
        - Я в нее не играю.
        - Разумно. Вот и мы не стали играть в такую лотерею, где вероятность выигрыша крайне мала, а проигрыш означает гибель или вырождение человечества. Мы просто вмешались. Желаете ознакомиться с результатами моделирования? Пожалуйста. Хотите осудить нас? Валяйте.
        Я помотал головой - не очень, впрочем, уверенно.
        - Думаю, судить вас будут другие, если эта ваша авантюра...
        Магазинер так весь и заколыхался медузой - ему вдруг стало ужасно весело.
        - Другие - это кто? - осведомился он, отсмеявшись. - Экипаж? Ему не доложат. Капитанский Совет? Да, он имеет право выносить негласные судебные решения, но и он нас судить не станет. Если информация просочится, нас постараются просто-напросто уничтожить - быстро, решительно и всех без исключения. Одновременно попытаются завладеть чужим или уничтожить его, если завладеть не получится. Гм... между прочим, я совсем не уверен, что чужой, в каком бы состоянии он ни был, безропотно позволит убить себя. Какие могут возникнуть последствия - сами попробуйте вообразить. Если мы с его помощью успешно перемещаем астероиды массой в полмиллиарда тонн, а он и ухом не ведет, то что случится, когда начнет действовать он? Вот о чем подумайте.
        Я подумал и содрогнулся. Луна, падающая на Землю, и Земля, падающая на Солнце, а над всем этим апокалипсисом - чужепланетный полуорганизм-полумашина, даже не торжествующий победу, а просто стряхнувший с себя докучную букашку... Способен ли чужой на такое? Возможно, нет, а возможно, и да. Но кто по доброй воле станет проверять?
        Вчера Магазинер битый час рассказывал мне о чужом. Конечно, он всего лишь проводил ликбез, пичкая меня выжимками, однако на первый раз мне хватило. Откуда прибыл к нам чужой, оставалось неясным, вероятно, очень издалека, и не был он гуманоидом, и бесчисленные поколения его предков никогда не были гуманоидами. Эта цивилизация развивалась на планете, полностью или почти полностью покрытой водой. Никакие кистеперые рыбы не выползали на тамошние отмели - незачем им было выползать, а скорее всего, и некуда. Какие существа, резвясь в толще воды в течение сотен миллионов лет, могли развить в себе хотя бы подобие разума? Магазинер показал мне рисунок с изображением гипотетического предка чужих - страшное и странное существо, напоминающее одновременно дельфина и головоногого моллюска. А может, до появления разума чужим пришлось пройти путь длиной не в сотни миллионов, а в миллиарды лет?
        Очень может быть. В земных океанах разум так и не развился, и, наверное, неспроста...
        Ум за разум заходил. Как эти двоякодышащие существа учились пользоваться огнем, как развивали, скажем, металлургию? Строили на дне заполненные воздухом купола? Пускали по волнам надувные плоты с домнами? А главное, как они дошли до мысли такой - создать технологическую цивилизацию? Жизнь в воде этому, мягко говоря, не способствует - награда сомнительна, а трудности слишком велики, любой разум должен спасовать перед ними.
        Значит, не любой...
        Уже из этих соображений следовало, что цивилизация чужих очень древняя, и тут я полностью и безоговорочно согласился с Магазинером. Колоссально долгий путь должна была пройти она, прежде чем от поверхности океана с натугой оторвался первый летательный аппарат, прежде чем был выведен на орбиту первый искусственный спутник, прежде чем аборигены видоизменили себя, буквально слив пилота с кораблем и создав тем самым космическую расу, прежде чем они научились такому, о чем люди даже не задумывались...
        Кто он, наш чужой? Соглядатай? Разведчик? Агент влияния - влияния, которого мы не замечаем по толстокожести своей? Исследователь? Свободный путешественник? Изгой?
        Вопрос висел без ответа уже которое десятилетие. Чужой пребывал в странном состоянии, не имеющем аналогов в земной биологии, и не протестовал против осторожного использования его арсенала. Вероятно, он понимал, что чужие существа используют его, и не возражал: пусть, мол, балуются. Таскать с места на место сравнительно небольшие космические тела, перемещать самого чужого, осторожно исследовать его, пользоваться собранной им базой данных о людях Земли - это дозволялось. Никто пока не знал, что случится, если люди захотят большего.
        А они захотят?
        Не исключено и даже вероятно. Я сам захочу. Но то, что эта милая гоп-компания гениев за полвека работ над чужим умудрилась не уничтожить по неосторожности Корабль и Экипаж, вызывало невольное уважение.
        - Проясните мне еще один момент, - сказал я. - Вы говорили, что вам пришлось посвятить меня в тайну чужого несколько раньше, чем планировалось. А как планировалось? Надеюсь, это не секрет?
        - Отнюдь. Вас интересует подробная методика работы с непосвященными или можно изложить кратко?
        - Давайте кратко.
        - Хорошо. С момента подсадки ментоматрицы мы не выпускали вас из виду. Главное, что нам нужно было выяснить: не взяла ли верх личность Фрола Пяткина в борьбе с личностью Михайлы Ломоносова. Такое изредка случается, но с вами этого не произошло. Далее, мы отслеживали ваш жизненный и профессиональный путь...
        - Генерал Марченко и группа Сорокина - ваша работа? - напрямик спросил я.
        - Я ведь вам объяснял уже, помните? Тогда, на Луне...
        - Тогда вы много врали. Теперь я хочу узнать правду. Руководство Северо-Евразийского отсека действительно решило создать самостоятельную группу экспертов по проблеме чужих - или это тоже ваша работа?
        - Не наша.
        - Допустим. Триста тридцать четвертый отдел - не фикция?
        - Ни в коей мере. Это одно из подразделений, созданных Капитанским Советом для работы по проблеме чужих. В некотором роде - наши прямые противники.
        - Верю. Дороговато бы обошлась такая фикция... Идем дальше. Кто-то устроил так, что я был приглашен в группу Сорокина. Кто-то дал мне лестные рекомендации и убедил Марченко в моей полезности. Кто? Вы?
        - Скажем так: я тоже приложил к этому руку, - ответил Магазинер. - А потом убедил кое-кого, что ваше место не среди доморощенных изыскателей, а в триста тридцать четвертом отделе. Разве вы недовольны?
        - Не о моем удовольствии речь, - желчно отрезал я. - Вы готовили меня. Понимаю. Передо мной стояла задача проникнуться глубиной проблемы, и я проникся. Я ломал голову над причинами астероидных ударов, а вы мне подыгрывали. Я мечтал о том, чтобы когда-нибудь надавать чужим по морде, а вы, наверное, хихикали за моей спиной в рукав. Все эти дурацкие командировки на импакты... Ладно, я не злюсь. Почему согласно вашему плану я должен был узнать правду не сейчас, а несколько позже? "Несколько" - это вообще сколько?
        - Несколько месяцев. Командировки были полезны - вы теперь знаете, что происходит, когда в Землю врезается астероид. Лично видели. Кроме того, вы изучали Экипаж во всем его разнообразии. Ведь вам вместе с нами придется теперь определять его судьбу. Должны же вы были ознакомиться с объектом управления? Вам еще предстоят не очень-то приятные командировки в места лишения свободы, лечебно-трудовые лагеря, спецшколы для асоциальных детей, места с минимальным влиянием Экипажа... - Магазинер загибал толстые пальцы. - Лучше было бы вам ознакомиться с данными объектами до, а не после, но кто ж мог предположить, что вы окажетесь... таким прытким? Я имею в виду поведение вашего Слепка на Луне. - Он ухмыльнулся и подмигнул. - Наконец, большую роль сыграло то обстоятельство, что у вас теперь есть не только жена, но и сын...
        Вот оно! Добрались до главного.
        Я не сомневался в том, что Семигранник был призван сыграть двоякую роль. Во-первых, подготовить меня и еще разок протестировать. Во-вторых, в случае моего отказа от сотрудничества и неуспеха амнезии - подстраховка. В этом случае о Семиграннике было бы доложено на самый верх, может быть, лично Капитану, а равно и о том, что бесценный артефакт был потерян из-за вопиющей недисциплинированности некоего Фрола Пяткина... Кто стал бы слушать, что он там бормочет, пытаясь выгородить себя?
        Но главное - сын...
        Спокойно, Фрол, спокойно... Спокойно, Михайло! Держи удар.
        - А я думал, что вы не скажете об этом сейчас, - титаническим усилием придавив бурю ярости, медленно процедил я сквозь зубы.
        - А когда же? - Брови Магазинера поползли вверх, а прищуренный правый глаз раскрылся так же широко, как и левый.
        - Позже. Когда я проявлю неуступчивость и придется на меня надавить. Чем, спрашивается? Смерти я вовсе не жажду, но и не особенно боюсь. Значит, семья... особенно сын. Почему бы не шантажировать строптивца для пользы дела, а? Что для вас одна женщина и один ребенок, когда лишь в одной Джакарте вы убили миллионы?..
        Проклятый темперамент! Хуже неизлечимой болезни. Я вдруг обнаружил, что уже не сижу, а стою, пытаясь нависнуть над Магазинером и толкая стол, мешающий мне это сделать. Еще десять секунд, и я окончательно потерял бы контроль над собой.
        - А ну-ка сядьте, - совершенно другим голосом скомандовал мне Магазинер. - Сядьте, говорю. Налейте себе кофе. Мы в любом случае не тронем ни вашу жену, ни вашего сына, ни ваших родителей, ни друзей. Это то немногое, что я могу твердо обещать. Ваша нелояльность повлечет иные последствия - более печальные для нас, чем для вас. Нам нужны только добровольцы, несогласных мы не держим...
        - Выпускаете с амнезией?
        - Это решается коллективно. В конце концов, интересно вам и дальше быть Ломоносовым и работать с нами - давайте работать. Хочется остаться только Пяткиным - как угодно, это ваш выбор. Но я знаю, что вы выберете.
        - Так уж и знаете?
        - Знаю, - твердо сказал он. - Вы еще не забыли, кто я на самом деле? Ну так вот: я убежден, что вы примете нашу сторону даже в том случае, если я пообещаю выпустить вас отсюда с неповрежденной памятью. Все равно вы окажетесь среди нас. И никому не сболтнете о том, что видели и слышали.
        - Неужели?
        - Да.
        - Значит, убеждены? Тогда пообещайте выпустить меня отсюда с неповрежденной памятью.
        - Даю честное слово. Что дальше?
        Я помолчал несколько секунд - прикидывал варианты.
        - Ничего. Просто выведите меня из этой норы на воздух.
        - Пойдемте. - Он грузно встал. Я тоже. - Только по туннелю вам придется топать пешком до самого выхода и дальше, ради вас я не стану вызывать транспорт. Не собьетесь, в туннелях везде указатели, а дальше колея выведет. Пропуск у вас при себе?
        Я кивнул.
        - Ну что же вы, Фрол Ионович?
        Я медленно сел. Тогда и он опустил свою тушу на застонавший под ним стул. С ритуальными телодвижениями было покончено. Магазинер еще раз продемонстрировал, что знает, как обращаться со мной. Ну и пусть.
        - Давайте-ка лучше о деле, - сказал я.
        Он рассказал мне все. Может, где-то приврал, а где-то умолчал, но я не поймал его ни на лжи, ни на замалчивании важного. Так складно мог говорить человек, полностью уверовавший в правоту своего дела.
        Или опытный в риторике.
        Я прекрасно понимал, что до меня эти ребята обработали уже многих, опыт есть. Верить им? Наивно.
        А не верить - значит отрицать очевидное, что довольно глупо.
        Только угроза со стороны могущественной внешней силы могла заставить человека идти против своей природы. Такая - и более чем реальная - угроза была обеспечена.
        Но одной угрозы мало. Войско Чингисхана разбежалось бы немедленно, держись его феноменальная дисциплина исключительно на казнях. Монгольский воин жил надеждой на военную добычу - и получал ее. Ради добычи стоило рискнуть согласиться и на казни за малейший проступок, и на коллективную ответственность. Грубая система, жестокая система, но система действенная.
        Экипаж отличается от цивилизаций прошлого лишь тем, что служит космическому кораблю "Земля", а не своим прихотям и тем паче не горстке элиты. Обыкновенный человек может всю жизнь обрабатывать поле, снимать с него урожай, не истощив при этом почву, и передать поле детям в хорошем состоянии. Натура обыкновенного человека противится идее считать своим полем всю планету. Он и не считает. Лишь угроза наказания может заставить его сделать то, что при всей академической привлекательности ему крайне не по душе.
        И тут он убеждается: новая система имеет свои плюсы, да еще какие! Дикому монголу нужна добыча, и он получает ее. Член Экипажа в награду за служение получает защиту от войн и преступников, еду и медицину для всех, чувство причастности к великому делу, возможность реализовать себя независимо от сословия и национальности, веру в то, что его дети не подсядут на иглу, и еще многое и многое. Он гордится человечеством и гордо несет голову. Пряник все-таки существует. И путь к нему указал кнут.
        Без кнута вышел бы не пряник, а ядовитые карамельки, отнюдь не полезные для пищеварения. Многие им были бы рады, но многие - это еще не человечество.
        - Да вы ведь сами прекрасно понимаете это, Фрол Ионович...
        - Понимаю, - сказал я. - А теперь, если вас не затруднит, расскажите мне, в чем конкретный смысл импактов, хотя бы последних. С Мельбурном более или менее понятно: особое положение Австрало-Новозеландского отсека, эксклюзивные права на разработку месторождений на антарктическом шельфе... Я прав?
        - Наполовину, - ответил Магазинер. - Кому нужно нефтяное пятно размером с Тасманию возле антарктических берегов, когда очередной бродячий айсберг наскочит на буровую? Экипажу оно точно не нужно, пингвинам и китам - тем более. Нефть можно добывать и в других местах, в том числе сернистую, ее навалом, и технологии переработки давно существуют. Дороже только получается. Но мельбурнский импакт преследовал и другие цели. Помните ли вы, что вскоре после него последовала отставка Капитана?
        - Конечно.
        - Он был лично заинтересован в антарктических нефтеразработках. Деньги, Фрол Ионович, банальные деньги, правда, очень большие, и еще одна услуга. Чадолюбие, Фрол Ионович! Оба сына Капитана Рамиреса оказались болванами, не сумевшими получить школьное образование, и даже папочка ничего не мог поделать. Что ж им, пожизненно тянуть лямку рядового, максимум унтер-офицера? Рамирес намеревался протолкнуть их хотя бы в финансовую элиту, обеспечив протекцией и порядочным стартовым капиталом, хотя один черт знает, какие из них получились бы предприниматели. Впрочем, неважно. Самый могущественный - в теории, конечно - человек планеты оказался продажен, и нефтяной консорциум купил его с потрохами. Нам пришлось вмешаться.
        - Уничтожив Мельбурн?
        Магазинер вздохнул.
        - Жертв среди Экипажа практически не было, мы ведь дали предупреждение...
        - Сигнал на волне в двадцать один сантиметр с изотропным распределением по небу? - перебил я. - Кстати, а как вы это делаете? Мне что-то ничего не приходит на ум.
        Еще один вздох Магазинера.
        - Вы уж решите, Фрол Ионович, какой темы придерживаться, технической или социальной, а то мне трудно все время перескакивать... Изотропно распределенный сигнал - еще одно свойство нашего чужого, которым мы научились пользоваться. Технические подробности вы узнаете позже, мы ничего от вас не скроем... Надеюсь, с Мельбурном все ясно? Капитан Рамирес был вынужден покинуть пост, попал под трибунал... вы в курсе?
        - Какой еще трибунал? - запротестовал я. - Он ведь застрелился. Сам.
        - Трибунал снизошел к его прежним заслугам. Рамиресу позволили самому покончить счеты с жизнью, и он остался в памяти людей как достойный пример. При отказе его ждал расстрел с исключением из Экипажа.
        Я помолчал. Сказанное противоречило тому, что я знал, и плохо укладывалось в голове, но... было логично.
        - Глупая история, - добавил Магазинер.
        Я молчал. Он помолчал тоже.
        - Не можем мы без глупых историй, - сказал он грустно. - Не получается.
        - Кто это "мы"? - немедленно отреагировал я.
        - Люди.
        - Потому что бесшерстные обезьяны?
        - Именно. Нам бы в вольере жить, под присмотром... Но даже в вольере мы то и дело совершаем обезьяньи глупости.
        Магазинер снова тяжело вздохнул.
        - Дети, дети... - сказал он горько. - А еще родители, жены, внуки и даже, представьте, тещи. Мать нельзя убедить в том, что ее ребенок должен умереть, чтобы весь мир жил. Отцы обычно тоже хотят лишь добра, чуть-чуть лишнего добра своим детям за счет маленьких, почти незаметных нарушений Устава. Сначала идут нарушения его духа, но не буквы. Потом - и буквы тоже. А у первого лица всегда есть подчиненные, и они все видят и понимают, и у них тоже есть дети... Помните наш полет над Колумбийским кратером? В том самолетике вы почти догадались о причинах наказания. Капитанский Совет слишком долго не обновлялся, и Капитан Эйхорн слишком долго находился на своем посту. Он должен уйти - добровольно сложить с себя полномочия, пока процессы застоя и гниения в Экипаже не набрали силу. Чем раньше удается заметить злокачественную опухоль, тем менее травматично хирургическое вмешательство. Пауль Йозеф Эйхорн должен уйти, а его место должен занять Кинсукэ Асаи. На этот раз мы решили не разрушать городов, но и не давать никаких объяснений или предупреждений. Марченко был прав: люди должны догадаться сами. Если нет -
мы подскажем верный ответ кому надо. Часть экспертов в триста тридцать четвертом отделе и подобных ему структурах работает на нас. Капитанский Совет убедит Эйхорна принять правильное решение...
        - А если нет? - перебил я.
        - Тогда придется столкнуть с Землей еще один астероид в относительно безлюдной местности - вероятнее всего, в Северо-Американском отсеке где-нибудь к западу от Гудзонова залива, - вздохнул Магазинер, разведя пухлыми лапками. - Обидно, но что делать? Это все-таки лучше, чем уничтожать города.
        - Еще лучше было бы столкнуть астероид с Луной, - пробурчал я. - Скажем, в Океане Бурь. Он достаточно далек от "Аристотеля". Вспышка будет прекрасно видна с Земли, а кратер оперативно исследован. Несколько дней работы - и специалистам станет ясно, что это не случайный астероид.
        Магазинер утер платочком рот, грустно улыбнулся и покачал головой:
        - Такой шаг будет воспринят как слабость чужих. Что бы вы подумали о сильном бойце, способном одним-единственным хуком отправить вас в нокаут, если он вдруг вздумает пугать вас ложными выпадами? Только одно: он не уверен в себе, хотя у вас и весовая категория не та, и челюсть открыта, и вообще вы драться не умеете. По той же причине мы не можем пригрозить ударом и не ударить. Такой шаг будет неизбежно воспринят как слабость. Гуманизм чужих? После Джакарты? После Сан-Паулу? После Лос-Анджелеса? Людям не свойственно верить даже в гуманизм людей, а тут вы хотите, чтобы они поверили в гуманизм чужих! Полноте.
        Он был прав. Опять прав.
        - А мы не ошиблись с вами, - весело глядя на меня, сказал Магазинер. - Считайте, что вы прошли тест. Да-да, как раз на гуманизм. Луна, гм... Не ожидал и приятно удивлен. К сожалению, предложение придется отклонить... Выпить хотите? Теперь можно.
        - Хочу.
        Он наклонился, что из-за пуза далось ему непросто, и выудил бутылку из-под стола. Видимо, уже не опасался, что я огрею его по голове, воспользовавшись моментом.
        Это правильно.
        Мне было до ужаса интересно узнать, сдержал ли бы он слово отпустить меня без амнезии, захоти я уйти, - но как проверить это?
        Уже никак.
        - Помнится, вы хотели победить чужих, - весело глядя на меня, сказал Магазинер, словно уловив мои мысли. - Теперь вы знаете, что астероиды на Корабль насылают вовсе не чужие. Ваша задача значительно упростилась. Ну так что, будем воевать? Или будем работать на благо Экипажа?
        Я помотал головой.
        - Не буду я с вами воевать. Хотя если вы...
        - Что "если мы"?
        - Если вы реинкарнируете Шлецера, Тауберта и Теплова - тогда буду.
        Он захохотал во все горло - и вдруг осекся. В комнате повис давящий на уши тревожный писк.
        33. Когда спящий проснется
        Спи, младенец мой прекрасный,
        Баюшки-баю...
        Михаил Лермонтов
        - Пищит, - констатировал я. Глуповато, понимаю. Но писк действовал мне на нервы. На мои порядком контуженные нервы.
        Магазинер кивнул и стал вдруг очень серьезен. С места, правда, не сдвинулся.
        - А нельзя выключить этот писк? - спросил я.
        Он не услышал, лишь пробормотал что-то неразборчивое себе под нос.
        - Нельзя ли, спрашиваю, выключить этот писк? - уже более недовольным тоном повторил я.
        - А? - Моше Хаимович посмотрел на меня. - Вы не понимаете...
        - Чего тут не понять? - фыркнул я. - Произошло ЧП. Ну и устраняйте его, я с удовольствием помогу, если вы считаете, что от меня будет толк, а пищать-то зачем? Мы уже оповещены.
        Магазинер ничего не сделал, но противный писк смолк. Наверное, его выключил кто-то другой.
        И сейчас же в комнату ворвались Карл и Емельян. Оба были взбудоражены.
        - Ша, - осадил их Моше Хаимович. - Время есть. Времени навалом. Готовим вариант "Прыжок лосося". Вы знаете, что делать. Ну и ступайте работать.
        Они исчезли за дверью. Магазинер замычал и уронил лицо в ладони.
        Зато я начал закипать:
        - Может, кто-нибудь объяснит мне, что происходит?! Утечка радиации в соседней штольне? Угроза землетрясения? Чужой надумал проснуться и начал потягиваться?
        - Нештатная ситуация, - глухо сказал Магазинер, указав пальцем на свое правое ухо, где, видимо, с начала разговора сидела горошина приемника. - Мы потеряли Ландау. Они взяли Бора и Аррениуса. Гамов пока ушел, но и его вот-вот возьмут. После того как он поднял общую тревогу - возьмут обязательно, это вопрос максимум нескольких часов. Группа захвата высажена у входа на объект и сейчас движется к нам по туннелям. Скверно.
        Он помолчал несколько секунд, не отнимая ладоней от лица. То ли плакал, то ли был в бешенстве.
        Верным оказалось второе.
        - Ландау я Эйхорну не прощу, - со злостью добавил он. - Во ему теперь, а не почетная отставка! На кого руку поднял! Савелий Чухонцев, он же Лев Ландау, какой ум! Какой напор, какой юмор! И такой же, представьте себе, бабник, как в прошлой жизни. Ему уже за шестьдесят было, а все равно не мог угомониться... Ручаюсь, на бабах и сам погорел, и всех нас подставил. Знаете, Фрол Ионович, ведь это он когда-то приобщал к делу меня, вот как я вас сейчас...
        Весть о том, что к нам движется группа захвата, вначале повергла меня в легкую панику. Буду ли я обвинен и осужден наряду с другими? Следует ли мне сопротивляться? Но буквально через несколько секунд я взял себя в руки, ощутил боевую злость и подумал, что стать преступником перед Экипажем, действуя во имя Экипажа, - это даже забавно. Затем подумал о Гамове: где он? спасется ли? Вспомнил читанную некогда историю о том, как великий Георгий Гамов пытался пересечь Черное море на байдарке, предварительно рассчитав, что это в человеческих силах, - вспомнил и понял, что спасти его от ареста или гибели может лишь какая-нибудь парадоксальная случайность. В то, что остроумие блестящего физика поможет ему против куда более приземленных методов сыскарей из спецслужб Капитанского Совета, верилось слабо.
        - Мы так и будем тут сидеть? - осведомился я.
        - А чем нам плохо? - Магазинер уже взял себя в руки.
        - За нами идут? - Я еще подпустил сарказма в голос. - Или у меня слуховые галлюцинации?
        - Идут. И еще будут идти некоторое время, а потом будут пытаться войти сюда с формулой "Именем Экипажа" и разными спецсредствами. Иного пути у них нет, а нашу автономную вентиляцию, чтобы пустить в нее газ, так просто не обнаружишь. Только боюсь, что бравых оперативников не будет здесь ждать ничего интересного, кроме кое-какой аппаратуры, которую легко заменить. Чужой перенесет себя и нас в другое убежище, о котором знают немногие. Неужели вы думаете, что Джосайя Стентон был так наивен, что подготовил только две базы - австралийскую и уральскую?
        Я так не думал.
        - Ну вот и хорошо, - молвил Моше Хаимович, наблюдая, как я качаю головой. - Тогда пусть за нами идут, а мы будем сидеть и ждать. Все равно вы пока еще ничего не понимаете в чужом и нашей технике, а я, признаюсь вам, и не старался никогда понять. Генрих и Владимир... то есть, простите, Карл и Емельян сделают все, что нужно, быстро и качественно, я уверен. Только не проявляйте любопытства, прошу вас. Все-таки не тот случай. Не надо им мешать.
        Что ж, не мешать так не мешать. Хотя мне было безумно интересно посмотреть, каким образом Герц и Зворыкин заставят чужого мгновенно переместить нас в другое место Корабля и как отреагирует на это чужой - индифферентно или, может быть, слегка взбрыкнет? Впрочем, чего ему брыкаться? Не лошадь. Странное полусущество-полумашина, находящееся в странном состоянии, которое и не жизнь и не смерть, позволяет людям использовать себя... Да нет, не себя, в смысле, не свой разум. Вероятно, всего-навсего рефлексы. Аналогия: по лицу спящего ползет муха, спящий рефлекторно дергает лицевыми мышцами. Муха, дура такая, улетает без всякой выгоды для себя, а ребятишки Стентона научились использовать этот простейший рефлекс к своей пользе...
        Чушь, наверное. Слишком простая аналогия. Слишком уж человеческая.
        - А вы не боитесь разбудить чужого своими техническими штучками? - спросил я.
        - Боимся, конечно, - не стал таиться Магазинер. - И всегда боялись. Раньше больше, чем в последнее время, но кто отменит нам риск? Вот вы, Михайло Васильевич, разве не рисковали, возясь с грозоотметчиком? Ваш коллега Рихман...
        Поняв, что достиг цели, он замолчал. А я с горечью подумал, что Рихман вряд ли удостоится новой реинкарнации: рядовой ведь ученый, такие и в семнадцатом столетии насчитывались сотнями. И многие, очень-очень многие хорошие люди не имеют и тени шанса прожить вторую жизнь...
        - Когда умер Стентон? - спросил я.
        - В две тысячи сороковом. А что?
        - И не захотел реинкарнироваться?
        - Захотел - через сто лет после смерти. И даже оставил пожелание, кем бы он хотел стать в новом рождении. Представьте себе - женщиной.
        - Зачем?
        - Полагаю, из любопытства. Его право. Так будет даже лучше: женщин среди нас единицы. Перекос. И можете не сомневаться: году этак в две тысячи сто тридцать пятом мы начнем подбирать подходящую девчушку, чтобы в две тысячи сто сороковом...
        - Мы? - спросил я.
        - Возможно, и вы, и я, там видно будет. С чего вы взяли, что живете последнюю свою жизнь?
        Мысль показалась мне интересной. А в самом деле, почему бы не прожить еще одну жизнь, скажем, в двадцать третьем веке, а потом и еще одну - этак в двадцать пятом... И помнить все предыдущие жизни! Плохо ли?
        А хорошо ли?
        Пока что я точно знал: хорошо. Несмотря на память о смерти детей от Лизы. Несмотря на знание о смерти Лизы вскоре после меня и о смерти дочери от родов. Несмотря, наконец, на память о собственной смерти. Скверное это дело - умирать. Я уже однажды попробовал, причем успешно, и от того, что второго раза не избежать, тоска берет.
        А там, глядишь, случится и третий раз, и четвертый...
        Меня едва не передернуло. Надоест ведь. И жить надоест, и терять близких, и умирать. Рано или поздно скажу: хватит, устал.
        Ну и скажу. Ослушаются - начищу им умные рыла, не постесняюсь. И добьюсь своего.
        И тут же поползла мыслишка: почему я, собственно, решил, что меня реинкарнируют вновь? Я не Стентон, мои заслуги перед шайкой реинкарнированных гениев не то что ничтожны - они вообще отсутствуют. Для этой теплой компашки, озаботившейся гармонией на Земле, я пока всего лишь новичок, новобранец, и никого еще не загнал в Утопию астероидным кнутом. Моя полезность под сомнением, недаром моя кандидатура прошла незначительным большинством.
        Может, это только к лучшему?
        Поняв, что этот вопрос мне сейчас не решить, я вновь обратился к Магазинеру:
        - Вернемся к теме. Так что же вы будете делать, если чужой вдруг проснется, пардон, оживет? "Ни жив, ни мертв" - это, право же, какое-то местастабильное состояние, вряд ли оно будет длиться вечно...
        - На этот счет есть несколько наработок, - отозвался Моше Хаимович. - Наверное, одну из них, самую радикальную, вы и сами можете предложить, причем прямо сейчас?
        Я фыркнул.
        - Подумаешь, бином Ньютона! Подложить под чужого ядерный заряд с дистанционным управлением - и привет горячий от нас их земноводной цивилизации.
        - Браво. Но я бы ставил вопрос иначе: что он сделает, когда проснется? Что сделаем мы - вопрос второй. Если мы вообще сможем что-либо сделать.
        Сильнее обычного щуря правый глаз, так, что он совсем превратился в щелочку, он мечтательно закатил левый:
        - А все-таки хочется верить, что мы с ним найдем общий язык...
        - Я понял. Главные вопросы остались при нас.
        Он кивнул: чего ж тут, мол, не понять.
        Запищало еще что-то - не так, как в прошлый раз, а другим тоном, но все равно противно. Магазинер осклабился.
        - Они уже рядом. Сейчас обнаружат вход и попробуют выйти с нами на связь. Предложат сдаться, дадут на размышление не больше трех минут. Потом начнут взлом и, если им повезет, провозятся еще минут десять. Если не повезет - тогда тридцать. Техника у них есть, а квалификация, уверен, высочайшая. Абы кого на такое задание не пошлют.
        - А мы? - спросил я?
        - А нам хватит и пяти минут... - Писк смолк. - Виноват, хватит и двух. Пойдемте, Фрол Ионович. Все готово. Можете заскочить в спальню, собрать вещи, но только быстро. Одна минута.
        Какие у меня вещи? Документы при себе. Полотенце, зубная щетка с пастой, бритвенные принадлежности, несколько мелочей? Пусть достаются кому угодно. Чистить зубы можно хоть мелом и тряпочкой. Какое-то время их можно вообще не чистить, а равно и не бриться. Пугайте мелкими бытовыми неудобствами кого угодно, но не того, кто еще мальчишкой пять раз ходил в Баренцево море на промысел.
        Я ожидал, что Магазинер спросит: "А может быть, вы предпочтете остаться?" - но он не спросил. Шутки такого рода кончились, я уже не принадлежал Экипажу, и мы оба понимали это.
        На знакомой со вчерашнего дня галерее перед толстым стеклом уже ждали нас, переминаясь с ноги на ногу, Карл и Емельян. Больше никого не было. А трудно им, наверное, приходится без младшего технического персонала...
        Не успел я это подумать, как вновь ощутил на себе взгляд и моментально покрылся противными мурашками. Чужой вновь обратил на меня внимание.
        Магазинер коснулся моего локтя, и я был благодарен ему за моральную поддержку. Хотя, конечно, тут же отодвинулся и метнул ему уничтожающий взгляд.
        - Пятьдесят секунд, - объявил Карл Шварцбах, он же Генрих Герц.
        Я вертел головой. Никаких приборов с индикаторами, никаких электронных циферблатов... Лишь чужой с холодным любопытством заглядывал мне прямо в душу. А Герц... он просто вел предстартовый отсчет, считывая данные неизвестно откуда и никак не давая понять окружающим, что он ощущает то же самое, что и я.
        - Сорок секунд...
        Ровный голос, спокойный. Привык, да? Наверное, мне лишь до поры до времени кажется, что невозможно привыкнуть к взгляду чужого. Или Герц и прочие для чужого уже мало интересны, поскольку он имел массу времени вволю покопаться в их душах и теперь интересуется главным образом моей информационной начинкой?
        - Тридцать секунд...
        Наверное, я прав.
        - Двадцать...
        Гляди на меня, тварь земноводная, ненасытная, гляди во все гляделки, лезь вовнутрь... Я выдержу.
        - Десять...
        ...и плевать мне на то, что ты выкопаешь там, у меня внутри...
        - Пять. Четыре. Три. Два...
        Не успел он сказать "один", как ветвистые сосульки, растущие из чужого, разом вздрогнули и вытянулись, как копья.
        34. Загробные жители
        Многие готовы скорее умереть, чем подумать. Собственно, так оно и выходит.
        Бертран Рассел
        - Ничего страшного, - успокаивали меня Моше Хаимович и Карл. - С чужим это случается. Конвульсии происходят через нерегулярные промежутки времени. Возможно, просто моторный рефлекс. Во всяком случае, к нашему переносу в пространстве взбрык чужого не имеет ровно никакого отношения. Случайное совпадение... Быть может, дать вам успокоительного?
        Я отстранил их величественным жестом. Транквилизаторов - мне? Как рыхлой бабе? Всю жизнь я признавал только одно успокоительное, оно же, правда, и возбуждающее, смотря по ситуации. Хорошо бы с солененьким огурчиком... Да ведь они не то имели в виду.
        Это опять было какое-то подземелье. По виду - не естественная пещера и не старая шахта, а, пожалуй, противоатомный бункер. Или, скорее, пещера, расширенная и переоборудованная под бункер невесть в какие времена невесть каким правителем.
        Если пещера или старая шахта, то оно и правильно: незачем копать, поскольку почти все уже выкопано, а глубина достаточна. От астероидного удара, конечно, не спасет, но правители доэкипажных времен, все эти президенты, премьеры, канцлеры, шейхи и даже короли, меньше всего думали об астероидах.
        Некоторые из них, уверен, даже не знали толком, что это такое.
        Немного болела голова. Наверное, ей и полагалось побаливать: человеческий организм не предназначен для мгновенного перемещения на большие расстояния. А как чужой? Ему тоже не по нраву небольшое, но резкое изменение атмосферного давления и магнитных полей?
        Чужой вел себя пристойно, то есть никак. Его выросты не шевелились, и я больше не ощущал на себе взгляда. То ли чужой еще не очухался после переброски себя в другую область земного шара, то ли я ему надоел. Тем лучше.
        В том, что мы остались на Земле, я нисколько не сомневался. Сила тяжести была прежней. Вопрос заключался лишь в точном месте нашей локализации на борту Корабля.
        - Где это мы? - хотел было я спросить Карла, но он уже унесся куда-то вместе с Емельяном. Магазинер махнул на меня рукой - после, мол, после! - и тоже заспешил вон из галереи. Пожав плечами, я двинулся за ним.
        За дверью царил непроглядный мрак. По гулкому эху чувствовалось, что помещение большое, но не чрезмерно большое, уж всяко не стадион. Было прохладно, немного пахло сыростью в странном сочетании с пылью - запах законсервированного, но не заброшенного объекта. Впереди кто-то споткнулся и чертыхнулся голосом Емельяна. Потом зажегся свет.
        Н-да...
        Ощущение дежавю. Такие же металлические шкафы с аппаратурой. Кажется, они и расставлены были в том же порядке. Прогреть, подключить к общей схеме, протестировать - и вновь не живой и не мертвый чужой станет управляемым. Карл уже нырнул за шкафы и метался там, иногда мелькая в просветах, а Емельян тащил за хвост длинный кабель с разъемом. Оба работали быстро и толково, как заведенные.
        Магазинер прервал разбег, огляделся, понял, видимо, что незачем так спешить, и начал шумно отдуваться и отирать лицо неизменным платочком.
        - Где мы? - повторил я вопрос.
        - Каракорум, - выплюнул он в промежутках между судорожными вдохами. - Бывшее... противоатомное... убежище... для верхушки.
        Вероятно, также и резервный командный пункт? Индийский, надо полагать? Понятно... В эпоху ядерного противостояния строилось еще и не такое. Странно только, что на этот объект не водят экскурсантов, хотя... это же Каракорум! Где-то недалеко Чогори, он же пик К2, вторая по высоте вершина мира, и поблизости от него целая уйма выбеленных снегом семитысячников. Досужие туристы не валят в эти края толпами, а у альпинистов иные цели. Любопытно было бы узнать: на балансе какого подразделения Экипажа числится сейчас этот объект?
        Я даже открыл рот, чтобы спросить об этом, но Магазинер уже отдышался:
        - Пойдемте отдохнем. Нам тут пока делать нечего.
        - Я мог бы помочь...
        - И я мог бы, а не стану. Без нашей помощи они скорее управятся. Идемте, идемте. Разведаем, что здесь и как.
        - А вы разве не были здесь раньше?
        - Был один раз... Так... Нам, кажется, вон туда.
        Он повел меня в слабо освещенный туннель. Черт бы побрал доэкипажных людей-кротов, повсюду они нарыли туннелей! Правда, каракорумский объект все же отличался от уральского: потолок здесь был ниже и не сводчатый, а плоский, а под ногами не наблюдалось ни рельсов, ни шпал. Зато, наверное, поблизости никто не складировал никаких радиоактивных отходов - от этого на душе становилось чуточку легче. Хотя... как сказать. При всем желании уничтожить группу последователей Стентона Капитан не посмел бы приказать разнести вдребезги гору, хранящую в себе миллиарды кюри. Совсем иное дело - этот объект. Его можно.
        Но сначала им предстоит найти его.
        Я даже удивился тому, как быстро включился в игру. Прошло всего ничего - и вот я уже рассуждаю как преступник... Прикидываю, как скоро противник может обнаружить и накрыть наше новое убежище. А ведь противник-то - верхушка Экипажа с Капитаном во главе! Значит, противник - сам Экипаж. Веселенькое дело...
        - Насколько я понимаю, это место дислокации - временное? - спросил я Магазинера. - От силы на несколько суток?
        - В корень зрите... Ну вот мы и пришли.
        Это был еще один зал, размером поменьше, и опять-таки плохо освещенный. Впрочем, недостаток света не мешал разглядеть следы опалубки на стенах и потолке. Пол тоже был бетонным, без всяких там декоративных плиток, не говоря уже о паркете и коврах. У меня начало складываться впечатление, что давно почившие в бозе хозяева сего убежища были на редкость непритязательными людьми.
        Хотя, наверное, объект просто-напросто никогда не был до конца оборудован.
        Магазинер нашел электрощиток и щелкнул там чем-то. Свет стал ярче.
        - Ага... Нам вон туда.
        Он указал на какую-то дверь. За ней, как я почему-то и ожидал, не оказалось никаких чудес - не считать же чудесами груды деревянных стульев, сваленных друг на друга чуть ли не до потолка!
        Ухватившись за один стул, Магазинер потянул - и едва спасся бегством от лавины.
        - Поосторожнее, - сказал я ему, - не то придется выкапывать вас из-под хлама. А я не учился ни на археолога, ни на спасателя.
        - Помогли бы лучше, - буркнул он. - Нужно много стульев и хотя бы парочку столов. Они там... внутри.
        - Топить ими печку? - хмыкнул я.
        - Расставить их в зале. Скоро у нас будут гости. Много гостей. Ну что встали? Помогайте!
        Картина была потешная: Магазинер, ни капельки не похожий в этот момент на великого Эйлера, с усилием приподнимался на цыпочки, цапал сверху стул, одновременно пытаясь удержать пухлым животом расползание мебельной груды. Он был смешон, жалок и, черт побери, трогателен.
        Вся моя прошлая жизнь состояла из импульсивных решений. На сей раз импульс толкнул меня не зубоскалить, а помочь.
        - Отойдите-ка... Нет, стойте. Придерживайте эту гору, а я буду таскать. Куда их нести - сразу в зал?
        - В зал.
        Дело пошло. Не прошло и четверти часа, как подземная полость, именуемая залом, наполнилась пыльными стульями. Три стола мы с Моше Хаимовичем перенесли вдвоем, причем ему сильно мешал живот, а мне - поднимающееся раздражение. Хорошенького понемножку, что я - грузчик? Стирать с мебели вековую пыль я тем более не стал, ибо никогда не стремился к карьере лакея.
        - Хватит, - распорядился я, когда это занятие окончательно мне надоело.
        Магазинер отер платком лицо, отдышался и выразил согласие.
        Первый гость появился буквально через минуту. Низкорослый азиат поздоровался на скверном эсперанто с Магазинером как со старым знакомым, обозначил поклон в мою сторону, обозначил на блинообразном лице улыбку, показав редкие зубы, и отрекомендовался:
        - Лю Фуцзинь.
        - Фрол Пяткин, - ответил ему я, гадая, кем бы мог быть на самом деле этот китаец. Может, просто китайцем?
        - Михайло Ломоносов, - указал на меня Магазинер и, указав на китайца, произнес: - Энрико Ферми.
        Так.
        Я был готов к чему-то подобному, а китаец, по-моему, тем более, но тем не менее мы оба вытаращили глаза, прежде чем поздороваться за руку, как подобает уважающим друг друга ученым мужам. Один из которых, правда, всерьез двигал в прошлой жизни ядерную физику и построил первый урановый реактор, а другой не менее серьезно рассуждал о том, что атомы-де имеют выступы и крючочки, коими цепляются друг за друга, чтобы скрепиться в молекулы... Я чуть не засопел от обиды: как физик Ломоносов представлял для Ферми интерес не больший, чем какой-нибудь питекантроп с узловатой дубиной в волосатой руке - предельно невежественный, дикий нравом и наверняка каннибал. Но китаец смотрел на меня с таким уважением, смешанным, правда, с детским любопытством, что я оттаял и решил не глупить.
        Следующим был скандинав - рыжеватый блондин двух метров ростом, косая сажень в плечах, грубоватое лицо. В штормовке и морской фуражке он сошел бы за капитана сейнера или траулера - а оказался Томасом Гексли, эволюционистом и соратником Дарвина, доказавшим происхождение млекопитающих непосредственно от амфибий. За Гексли явился Лагранж, а потом гости пошли потоком, Магазинер только и делал, что отвечал на приветствия, не имея лишней секунды знакомить меня с гостями.
        Они были выдернуты чужим из привычной атмосферы, они были взъерошены, они жаловались на мигрень, они шумели, они требовали подробностей, они двигали стулья и говорили все разом. За три минуты их набралось человек под сорок. Один въехал на электрической коляске, и я подумал, что это, наверное, Хокинг, беспомощный инвалид в прошлой жизни и инвалид - хотя уже не столь удручающий - в жизни нынешней. Обе руки у него, во всяком случае, действовали, и речь была в порядке, не работали только ноги. Я подумал, что идейные наследники Стентона злонамеренны лишь в меру своего эгоизма: им нужен был блестящий ум Хокинга, и они вернули его из небытия, неспроста поместив в тело мальчика-инвалида. Они не желали рисковать, предоставляя ему здоровое, тем паче атлетическое тело. Слишком много здоровья и силы, слишком много радости, слишком много желания взять от жизни невозможные для инвалида удовольствия - и пропал великий интеллект. Остался обыкновенный умишко жизнерадостного бугая, но кому он здесь нужен?
        Отойдя в сторонку, я наблюдал за коловращением этой толпы гениев и напрасно гадал, кто есть кто. Здесь были брюнеты и блондины, высокие и низенькие, толстые и тонкие, старые и молодые, европеоиды и азиаты, бледные и смуглые, был один чернокожий, как печная труба изнутри, африканец и две женщины. Но если с Хокингом, как выяснилось чуть позднее, я угадал, то об остальных не мог сказать ничегошеньки. Поди догадайся, кто из них Дарвин, кто Гей-Люссак, кто Кант, а кто Пастер! Голова шла кругом. Здесь, в высокогорном каракорумском подземелье, бродили, здороваясь, смеясь, тревожно переспрашивая друг друга о причинах общего сбора, Эйнштейн и Резерфорд, Вернадский и Гаусс, Максвелл и Гейзенберг, Паули и Менделеев, Фарадей и Галуа, Гельмгольц и Бехтерев, Фуко и Рэлей, фон Нейман и Капица, Гершель и Фридман... Теоретически среди присутствующих могли находиться даже Ньютон и Лейбниц - они ведь были еще живы, когда чужой начал свою деятельность! Декарта и Паскаля не могло здесь быть, но Ньютон и Лейбниц - вполне! А женщины - кто они? Мария Склодовская-Кюри и ее дочь Ирен? Может быть. Вряд ли эти ребята широко
практикуют подсадку мужской ментоматрицы в женский мозг - тут психологических сложностей не оберешься.
        Ясно только, что ни одна из этих дам - не Гипатия...
        Самому факту быстрого появления гостей я не удивлялся. Эка невидаль! Системы навигации и связи достаточно развиты, чтобы можно было отследить местонахождение конкретного человека с точностью до дециметров. Понятно, сначала посылается вызов, возможно, по обыкновенной мобильной связи, и у человека есть время уединиться, чтобы не вызвать удивление у окружающих, потом он посылает сигнал готовности к транспортировке, ну а дальше дело за чужим. Можно же заставить его подцепить в глубинах космоса безымянный астероид и с ювелирной точностью перебросить его на орбиту, ведущую к падению в заранее выбранную точку Земли. Значит, можно задействовать чужого и в операции по мгновенному перемещению некоторого количества людей в пределах Корабля. Если что-то оставалось неясным для меня, то только конкретный механизм переноса. Рокировка двух локальных областей пространства? Возможно... Но в таком случае перемещение сопровождалось бы хлопками воздуха из-за неизбежной разницы давлений в "рокируемых" областях. Однако никаких хлопков я не слышал.
        Сама по себе эта проблема стоила того, чтобы досконально разобраться с ней. Не прямо сейчас, конечно. Потом...
        Кто-то кого-то искал, кто-то брезгливо сметал пыль с облюбованного им стула, кто-то восклицал, встретив приятеля, а кто-то потирал руки с видом человека, дорвавшегося наконец до настоящего дела, и глаза у него горели. Подходили припозднившиеся. Шум, гвалт, броуновское движение... Никто не обращал на меня внимания, иной мазнет по моей персоне не очень-то любопытным взглядом - и пошел себе дальше. Интерес естествоиспытателя боролся во мне с глухим раздражением: не знают они, что ли, кого занесло в их круг? Да нет, знают... Голосовали. А стало быть, если среди старых знакомцев присутствует один незнакомый, то он и есть Ломоносов в новой личине. Проще простого, ребенок сообразит.
        Последними в зале появились Герц и Зворыкин. "Больше никого?" - спросил у них Эйлер. "Никого. Нет восьмерых". - "Много. Но все равно будем начинать. Охранные системы?" - "В норме".
        Магазинер кивнул, похлопал в ладоши, призывая к тишине, и предложил собравшимся занимать стулья. Кое-кому не хватило. Кто-то уселся на край стола. Я предпочел постоять сбоку, чтобы держать в поле зрения не только оратора, но и всю компанию.
        - Я попросил бы перестать шушукаться, - сказал Моше Хаимович, выдержав паузу и убедившись, что тишина и не думает наступать. - То, что дело серьезное, вы могли понять хотя бы по тому, что всех вас вызвали сюда срочно, оторвав от важных дел и рискуя тайной существования организации. Причина заключается в том, что это уже не тайна - во всяком случае, для Капитана Эйхорна...
        Теперь в зале было слышно только его - и еще гулкую тишину в паузах.
        И в эту тишину Магазинер бросил бомбу:
        - Убит Ландау. Арестованы Бор и Аррениус. Возможно, еще кто-то. Гамов в бегах. Мы были вынуждены перебазироваться.
        Единодушный вопль возмущения заглушил его слова. Люди вскакивали и орали, даже калека кричал что-то, размахивая обеими руками. Люди... Будучи гениями, они все равно оставались людьми, а не логическими машинами, и никакие человеческие эмоции не были им чужды.
        Я смотрел на них и думал о том, ощущают ли они себя преступниками, и если да, то насколько. Вот они возмущены до крайности, они орут, и гуляет по подземелью эхо, они беснуются, они готовы кому-то немедленно мстить за смерть одного человека. А сколько миллионов людей они убили сами? Конечно, во имя спасения человечества, во имя его рывка в будущее, во имя обуздания в человеке жадной и глупой обезьяны, во имя самых светлых идей... Но убили же! Чем же один человек, даже такой, как Ландау, лучше миллионов других людей?
        Разум принимал и оправдывал их. Сердце - не принимало и не оправдывало.
        Элита, сама себя назначившая элитой. Светлые, но заемные умы. Безжалостные карающие боги...
        Хм... можно подумать, у меня самого много жалости к конкретным людям. К людям вообще - да, а к конкретному человеку - по-разному. Смотря по тому, что он за человек. И в прежней жизни, и в этой кое-кого я с удовольствием бы высек, кое-кого - без тени сожаления упек бы навечно на благодатный Таймыр, а некоторых индивидов попросту уничтожил бы, дай мне волю. И считал бы совершенно искренне, что так будет лучше для большинства. Строча не то записку, не то статью "О сохранении и размножении российского народа", я не думал о каждом в отдельности - меня интересовала статистика общего.
        Так почему же смерть Ландау - трагедия, а смерть огромного количества ни в чем не повинных обывателей - печальная, но необходимая мера? И как объяснить необходимость этой меры матери, потерявшей ребенка, сыну, потерявшему престарелых родителей, юноше, потерявшему любимую?
        К счастью, объяснять не придется. Если Эйхорн возьмет верх, дело не будет доведено ни до суда, ни даже до следствия. О нем вообще никто ничего не узнает - за исключением тех наивных карьеристов, что задействованы в операции. Их зачистят в любом случае, кто бы ни взял верх. Эта тайна убивает. Если победит Эйхорн, он уничтожит посвященных, дабы Экипаж продолжал верить: чужие не ушли, чужие не дремлют. И отсутствие новых импактов убедит Экипаж лучше любой пропаганды: все идет как надо, Капитан знает свое дело. Что бы ни творилось, как бы ни нарушался Устав, ни один китайский император, ни один египетский фараон не смогли бы похвастать такой незыблемостью личной власти над подданными, какая будет у Эйхорна!
        А после него, естественно, хоть потоп.
        Но если верх возьмут последователи Стентона, жертв будет совсем мало. Зачистка Экипажа от слишком много знающих - да, произойдет. Ни за что ни про что "случайно" погибнет, будет осуждено по липовым обвинениям или потеряет память несколько человек. Возможно, несколько десятков, но не более. Но Экипаж, сменив Капитана, сохранится, исправит накопившиеся ошибки, искоренит хотя бы на время злоупотребления и останется Экипажем - обществом, о котором мечтали еще Мор с Кампанеллой, не говоря уже о миллиардах более заурядных людей, придавленных тяжким трудом, голодом, бесправием и всеобщей несправедливостью. Так пусть же инструментом для сохранения Экипажа и дальше служит палка - все равно общий итог ясен, а плюсы перевешивают минусы.
        С чрезвычайной ясностью я вдруг осознал, что являюсь одним из них, последователей Стентона. Я понял, что всегда им был, и мои сомнения не послужат никакой цели. Долой их. В нелепом голосовании по моей кандидатуре, давшем мне лишь незначительный перевес, вообще не было никакой необходимости. А то, что я собираюсь добровольно примкнуть к преступному сообществу, - лишь слова. Пусть это даже правда - и правда бывает чистейшей софистикой. Можете ли вы сделать человечеству много добра, не делая никому зла? Нет? Тогда отойдите в сторону и не мешайте.
        Я думал, что Магазинер, чуть только шум в зале немного уляжется, разразится длинной речью о текущем моменте, - и ошибся. Все-таки, несмотря на первую бурную реакцию, здесь собрались очень непростые люди. Нормальному контингенту пришлось бы доказывать, что дважды два равно, как правило, четырем; этим - нет. Даже я видел расклад, а они знали больше меня и видели его лучше.
        - Должен сразу заявить: всем нам придется пробыть здесь не менее двух-трех суток, - сказал Магазинер. - Извинений не будет. Это вынужденная мера безопасности - нашей и проекта в целом. Максимум через трое суток Эйхорн будет знать местоположение этой базы. Может быть, раньше. В течение трех, а лучше двух суток должен последовать наш ответ, и прежде всего нам надлежит решить: будем ли мы придерживаться прежнего плана воздействия - или примем в срочном порядке новый план? Напомню: мы планировали очередной импакт к западу от Гудзонова залива в конце ноября текущего года. Без оповещения, как и в последних двух случаях... Кто желает высказаться?
        Их было пятеро, вскочивших со стульев и поднявших руки. Но четверо из них сели обратно, когда пятый обвел их взглядом. Средних лет, долговязый, сутулый, с кустистыми бровями и какой-то сумасшедшинкой в глубоко посаженных глазах, он желал говорить.
        - Кто это? - шепотом спросил я стоящего рядом негра, которому тоже не досталось стула. Негра, казалось, это совсем не заботило, он стоял и раскуривал трубку.
        - В нынешней жизни или в прошлой? - только и спросил он, прервав на секунду свое занятие.
        - В прошлой, разумеется...
        - Нэш. Джон Форбс Нэш.
        Ого! Мне стало понятно, почему перед ним спасовали. Где им, да и мне тоже, тягаться с основоположником теории игр с ненулевой суммой, когда речь идет о стратегии и тактике! Негр, раскуривший наконец трубку, также, по-видимому, собирался лишь слушать.
        - А вы, по-видимому, Ломоносов? - довольно любезным тоном спросил он, выпустив огромный клуб дыма.
        - Да. А вы?
        - Эйнштейн. Альберт Эйнштейн.
        Господи... Я пожалел, что стою, а не сижу. В голове произошло какое-то кружение, отчего я не сразу понял заданный Нэшем вопрос:
        - Прежде всего я хочу знать, где в данный момент находится Эйхорн.
        - В Париже, - ответил Магазинер.
        - А его семья?
        - Супруга и сын также в Париже. Дочь, по нашим сведениям, в Риме.
        Нэш пожал плечами:
        - В таком случае мы должны направить следующий астероид на Париж.
        35. Не хочу в Париж
        Следует на насилие отвечать насилием.
        Фукидид
        - Сегодня же, - добавил Нэш, даже и не подумав насладиться немой сценой. - Надлежит выбрать астероид покрупнее прежних. Одного километра в поперечнике при скорости тридцать-сорок километров в секунду, думаю, хватит. Есть у нас такие возможности?
        Сказано было предельно скучным тоном - видно, задача не увлекла гения теории игр возможным наличием парадоксальных решений. Возможно, их и не было? Я ощутил, что ноги мои стали совсем ватными. Неужели совсем-совсем нельзя найти более щадящего решения? Я вспомнил, что тот Нэш при жизни был прогрессирующим шизофреником, научившимся, однако, в конце концов одерживать верх над болезнью. Передается ли шизофрения через ментоматрицу?
        С большой долей вероятности - да.
        - Протестую! - вскочив с места, закричал кто-то. Наверняка француз - Лаплас или, может быть, Даламбер.
        Нэш отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
        - Возможности-то у нас есть, - начал Зворыкин, - но... Париж?
        - С предупреждением за двое суток, - уточнил Нэш. - Люди успеют убраться оттуда.
        - А культурные ценности? - возопил француз. - А история? Поймите, это же Париж! В нем сами камни...
        - Камни есть камни. В каждом городе есть такие камни, а уж в каменоломнях...
        - Но сам воздух Парижа!..
        - Когда пыль осядет, он останется тем же самым воздухом.
        - Воздухом над гигантским кратером! Вы что, псих?
        - Все мы психи, - скучным голосом сказал Нэш и сел на место. - Насколько я понимаю, мое предложение будет отклонено?
        - Не сомневайтесь!
        - Постойте-постойте! - вмешался Магазинер. - Предложение в самом деле... радикальное. Себастьян, вы убеждены в том, что уничтожение Парижа - наиболее эффективное решение?
        Джон Форбс Нэш, которого, оказывается, в новой жизни звали Себастьяном, лишь молча кивнул.
        - Можете ли вы предложить иные решения? - спросил Магазинер.
        - Почему бы и нет? - пожал плечами Нэш.
        Я заметил, что многие с облегчением перевели дух. Даже темпераментный француз уже не лез в свару, а чернокожий Эйнштейн заулыбался, сверкая крупными зубами. Что до меня, то при всей моей склонности к решениям быстрым и радикальным, мне казалось, что уничтожение Парижа - это как-то... чересчур. Не вызвано необходимостью. Безусловно, мера самая что ни на есть радикальная и эффективная, в этом Нэш прав. Тут и теория игр не нужна - решение тривиально до предела. Так уж устроен наш мир, что простейшие решения часто оказываются и наиболее действенными, отчего Нэшу, понятное дело, скучно.
        Ни в прошлой, ни в нынешней жизни я ни разу не бывал в Париже, хотя априори признавал: он стоит того, чтобы в нем побывать. Лувр, Нотр-Дам, набережная Сены, места, воспетые Дюма, Гюго и Готье, театры и музеи, уличные кафе, нисколько не изменившиеся в эпоху Экипажа, - все это теперь должно исчезнуть? Мороз по всей коже меня не пробрал, но во рту почему-то стало гадко. Ну ладно - Джакарта и Сан-Паулу... Жестоко было обрушивать на них астероиды без всякого предупреждения, однако надо было подтвердить серьезность намерений чужих. Пока мир не содрогнется, он не готов внимать - к сожалению, это аксиома. Потом уже проще, поскольку пуганая ворона куста боится, а обжегшийся на молоке на воду дует. Хотя... я мог держать пари на то, что люди Стентона поначалу были убеждены: после нескольких жестоких уроков у них появится возможность управлять человечеством простой демонстрацией силы без ее применения...
        Ага. Как же-с! Все равно пришлось метить астероидами в города, только уже с послаблением в виде предупреждений, а если без оных, то выбирать для импакта малонаселенную местность. Бесспорно, шаг вперед, но ведь наверняка эти идеалисты мечтали о большем... Я их знаю, идеалистов, сам такой. Впав в истерику от тщетности своих усилий, столкнувшись с противодействием силы косной и эгоистичной, они способны натворить дел - например, и впрямь направить на Париж астероид, да не обыкновенный, "калиброванный", а в самом деле километровый! Кратер - километров двадцать поперечником, не меньше.
        Бедные добрые люди...
        Кто-то из них потом застрелится, кто-то сойдет с ума, а кто-то решит, что должен покаяться, и его придется как-то нейтрализовать, чтобы он не наделал глупостей, многие усомнятся в избранном ими соотношении целей и средств, и все без исключения будут до конца жизни придавлены свинцовой тяжестью ноши. Понятно, почему Магазинер просиял, услыхав о возможности иного решения!
        Он лишь спросил на всякий случай:
        - Полагаю, речь идет об эффективном решении?
        - Да, - ответил Нэш, не вставая с места. - И о столь же банальном.
        - Вы не откажетесь пояснить?
        - Пожалуйста. Совершенно очевидно, что наша тактика бить по ненаселенным местам без оповещения не оправдала себя. Мы переоценили догадливость властных структур. Впредь нам наука - не судить о других по себе. Мы не они, а они не мы. И тем не менее после двух последних импактов Капитан Эйхорн сидит в кресле с одной ножкой. Капитанский Совет готов сместить его и назначить Асаи. Суть наших проблем в том, что Эйхорн получил сведения - полагаю, очень неполные - о нашей деятельности и пошел ва-банк. Цель его игры - сохранить за собой пост Капитана на возможно больший срок, в идеале пожизненно. Для этого необходимо нас уничтожить, не особенно считаясь с жертвами и затратами. Место прежней базы было выбрано нами идеально, мои аплодисменты. Никакой Капитан не может позволить себе заразить радионуклидами пол-отсека. Нынешнее место - хуже, гораздо хуже. Эйхорну достаточно узнать его местоположение, и он не остановится ни перед чем. Мы ни в коем случае не должны вступать с ним в переговоры. Если через пять часов мы будем еще живы, то мы победим и сможем локализовать утечку. Насколько я понимаю, пяти часов
будет достаточно для выведения астероида на орбиту со столкновением его с Землей в выбранной точке, скажем, через двое суток?
        - Вполне, - в полной тишине ответил Герц.
        - Тогда советую не терять времени. Через пять часов дадим оповещение. Никаких условий, никаких претензий к Экипажу - просто укажем место и время импакта. Что там предлагалось - Северо-Американский отсек, район Гудзонова залива? Очень хорошо. Не надо только бросать камни в лес. Мы уничтожим небольшой город - такой, чтобы вокруг него была развитая сеть дорог. Желателен также аэропорт или морской порт. Население должно успеть эвакуироваться. После оповещения об ударе у Эйхорна будет столько проблем, что он поведет уже совсем другую игру - главным призом в ней будет уже не пост, а жизнь. На этом этапе мы можем помочь ему, понятно, через посредника. И, разумеется, далеко не бесплатно.
        Помолчав, Нэш добавил:
        - К сожалению, нам придется оставить Эйхорна в живых.
        Дальше я слушал не очень внимательно. Поднялся гвалт, каждый хотел высказаться, и все спорили со всеми. Лишь чернокожий Эйнштейн и инвалид в коляске предпочли отмолчаться, а Магазинер, волей-неволей принужденный исполнять роль председателя этого странного собрания, ей-богу, смахивал на небывалого индюка-марафонца. Пот лил с него градом, правый прищуренный глаз окончательно закрылся, платок промок насквозь. Минут двадцать длилась бестолковщина, после чего Нэш, потребовав тишины, меланхолично заметил, что время идет. Тогда Магазинер потребовал перейти к голосованию.
        - Поправки и дополнения мы можем обсудить позже. Кто согласен с предложенным планом, так сказать, в общих чертах - прошу поднять руки. Так... Видно, что подавляющее большинство. Кто против?
        Поднялись две руки. Одна из них была женской.
        - Понятно. Команду управления прошу заняться делом.
        Вместе с Герцем и Зворыкиным из зала вышли шестеро, и я гадал, кто из них Резерфорд, кто Вуд, а кто Фарадей. Не отгадав, обратился к Эйнштейну:
        - Не могли бы вы сказать, кто те двое, что голосовали против?
        - Вернадский и Мария Кюри, - вполголоса ответил мне негр. - Они всегда голосуют против астероидных ударов.
        - Даже если импакты не сопровождаются человеческими жертвами?
        Негр вынул трубку изо рта.
        - Такого никогда не бывает.
        - Но Тунгусский метеорит... - начал было я, находясь, видимо, в состоянии помутненного рассудка.
        - Он был значительно меньше, - ответил Эйнштейн. - Да и кто может сказать, скольких охотников-эвенков в тайге он убил? Никто этого не знает.
        Я сообразил, что сморозил глупость, и, кажется, покраснел. Не от стыда - от злости. Причем злиться приходилось только на себя, поскольку Эйнштейн ни словом, ни взглядом, ни движением брови не сделал попытки унизить меня. Как это было не похоже на наши академические свары!
        - Если часть коллектива всегда голосует против, - негромко сказал я, - то не кажется ли вам, что рано или поздно с этой частью возникнут проблемы?
        - Проблемы лояльности?
        - Да.
        - Нет, не кажется, - отрезал Эйнштейн. - Мы знаем друг друга много лет. Были бы они... как это сказать по-русски... шкурники, да?.. так вот, были бы они хоть на йоту шкурники, нам бы следовало насторожиться. Но они, напротив, считают, что мы не имеем права жить после того, как достигнем цели. Предать нас ради того, чтобы помочь Эйхорну, - нет, на это они не пойдут. Смешно даже предположить такое!
        - Пусть смешно, - согласился я. - Я ведь тут недавно, могу легко попасть впросак. Ну а как считаете вы?
        - Насчет чего?
        - Насчет того, чтобы не жить по достижении цели?
        Негр улыбнулся совершенно по-эйнштейновски.
        - Можете ли вы определить, в чем состоит наша цель?
        - Ну... более или менее.
        - Завидую вам. Хотя я уверен, что вы можете назвать лишь промежуточную цель, а что будет дальше? Какие новые задачи встанут перед нами? Кто может знать?
        Собрание тем временем подошло к концу. Осунувшийся Магазинер предложил устраиваться, кто как может. Тотчас нашелся доброволец, готовый проводить всех желающих на склад, и я пошел вместе со всеми. Со смехом, добродушной руганью, шутками и прибаутками мы расцепляли ржавые складные койки и тащили их в боксы, произведенные волевым решением в ранг спален. Ладони мои покрылись ржавчиной и ссадинами. Потом мы тащили матрацы, набитые чем-то синтетическим, подушки и одеяла - по две штуки на брата, ибо в этом подземелье, мягко говоря, не было жарко. Постельного белья не нашлось, о чем никто вслух не пожалел. Все мы, молодые и старые, женщины и мужчины, в свое время учились в примерно одинаковых школах для перспективных резервистов Экипажа, все привыкали к дисциплине и сдавали экзамены по выживанию, что нам мелкие бытовые неудобства? Без водопровода и канализации было бы не в пример хуже, но скоро нашлись вполне работоспособные уборные - правда, из кранов упорно текла ржавая, как сурик, вода, однако уже через полчаса была налажена примитивная, но действенная фильтрация.
        Давненько я не работал с таким подъемом! Пожалуй, я не до конца уверился в том, что присоединился к людям, делающим полезное дело, но дело - оно и в Африке дело, и в Каракоруме тоже. Великая вещь хорошая компания! Здесь никого не надо было подгонять, все работали на совесть, и каждый делал то, что получалось у него лучше всего. Я - таскал койки и матрацы. Чем еще мог быть полезен новичок? К великим технарям я и не сунулся, понимая: погонят. Оставалось совершенствоваться в ремесле грузчика.
        Плохой способ убить время, но все же это лучше, чем просто сидеть и ждать.
        36. Запруда из песка
        Кто, предпринимая дело, спешит наскоро достичь результата, тот ничего не сделает. Кто осторожно оканчивает свое дело, как начал, тот не потерпит неудачи.
        Лао-цзы
        Пять часов тянулись невообразимо долго - много дольше, чем им полагалось бы течь в заурядном нашем мире, не испытывающем релятивистского замедления времени. Хлопоты по обустройству подземного общежития не сильно уменьшили тягость ожидания. Всякую минуту толща горных пород над нами могла рухнуть на наши головы, кого-то убив сразу, а кого-то замуровав заживо, и первые показались бы вторым счастливчиками.
        Жажда какого-нибудь дела - страшная вещь. Но все койки были перетащены в спальные камеры, остались сущие мелочи. Когда делать стало нечего, меня начали разрывать на части желания. То мне вдруг страстно хотелось все-таки пойти и попробовать разобраться с подключенной к чужому аппаратурой, то мечталось выйти из подземелья на поверхность, чтобы увидеть снежные пики гор и солнечный свет - возможно, в последний раз, то неудержимо тянуло поболтать с кем-нибудь, причем запечатав ему рот пластырем, чтобы не вякал, а только слушал, ну и так далее. Будь я психологом, я бы, наверное, нашел грамотное научное определение моему состоянию, сам же определил его как эндокринный зуд, осложненный шилом в заднице. А уж на часы я поглядывал не реже, чем раз в минуту, всякий раз негодуя. Нет ничего более тягучего и вязкого, чем время! Сам удивляюсь, что в конце концов я не шваркнул ни в чем не повинный бытовой прибор о стену или не растоптал каблуком.
        Глупое предложение - к счастью, не мое - наладить отопление и вентиляцию наткнулось на категорический запрет, сопровождавшийся насмешками, и автор предложения сам стукнул себя по лбу, объявив, что и на старуху бывает проруха. Не хватало нам еще, чтобы спутники засекли тепловые точки от работы вентиляционных шахт! Тогда уж проще было бы выйти в эфир и на весь Корабль прокричать наши координаты.
        От нечего делать я мысленно поставил себя на место Капитана Эйхорна и принялся решать задачу о вероятности обнаружения нашего убежища в течение ближайших часов, но уперся в нехватку исходных данных. Сколько подобных благоустроенных нор было нарыто по всему миру в доэкипажную эпоху? Я не знал. Сколько противоатомных бункеров, сколько хранилищ ядерных или биологических материалов, сколько могильников? Сколько подземных заводов и укрытий для техники, сколько естественных глубоких пещер, сколько заброшенных шахт - сухих соляных, например, со здоровым климатом, очень пригодных для создания резервной базы? То ли сотни, то ли, что вернее, тысячи. Да и кто сказал мне, что все резервные базы последователей Стентона находятся обязательно под землей? Дайте мне толику власти плюс одобрение руководства - и я оборудую базу хоть в Твери, хоть в Лондоне под видом института закрытой тематики или секретного завода, и никто ничего не заподозрит. А в том, что у этих загробных жителей есть свои люди среди высшего командования, сомневаться не приходилось.
        Из самых общих соображений я вывел: пяти часов мало, Эйхорн не успеет. Это немного утешало. Впрочем, много ли стоят все на свете умозрительные построения при столкновении их с такой грубой штукой, как реальность?
        Как известно, хорошо то, что хорошо кончается. Пять часов проползли со скоростью издыхающей улитки, но все-таки они проползли и остались позади. Я наконец-то познакомился с тремя моими соночлежниками по спальному блоку. Степенный Дорофей Евсеевич Бунько оказался Иваном Павловым, лысый живчик Уилбур Стаффорд - Вейсманом, и они тут же заспорили между собой о таких материях, что китайский язык был бы мне, наверное, понятнее, а Робер Лануа в прошлой жизни отзывался на имя Никола Тесла. Впрочем, он скоро извинился и ушел помогать технарям.
        Наконец и я сам, не выдержав пытки неизвестностью, отправился на поиски хоть кого-нибудь, способного прояснить текущий момент, и - о удача! - навстречу мне по коридору топал Магазинер. Выглядел он, откровенно говоря, не лучшим образом. По-моему, он перетрудился, его слегка пошатывало, а когда слегка пошатывается этакая туша, становится немного не по себе.
        - Что с вами? - спросил я, хотя на языке у меня вертелись совсем другие вопросы.
        - А! - махнул он рукой. - Устал. Просто устал. Иду спать и вам того же желаю.
        - А где вы разместились?
        - Вон там, - указал он на дальний конец длинного, как взлетная полоса, коридора.
        - Ничего, если я с вами?
        - Пожалуйста, - с некоторым удивлением сказал он. - Но должен предупредить: в моем боксе сейчас спит Рикардо Лопес, он же Сади Карно.
        - Ну так что же?
        - Он храпит. Исследовал тепловую машину, а сам являет собой акустическую. Повышенной мощности, хе-хе.
        - Да нет, - сказал я. - Мне есть где спать. Я просто набиваюсь вам в провожатые.
        - Понятно... Имеются вопросы?
        - Не вовремя?
        - Нет, ничего, - вздохнул он. - Валяйте.
        - Как обстановка?
        - Оповещение передано. Астероид уже на расчетной орбите, столкнется с Землей через сорок шесть часов с минутами. Большой астероид, почти пятьсот метров, мы схватили первый попавшийся... зато скорость столкновения выйдет чуть ниже стандартной, так что по энергетике примерно тож на тож... Что еще? Да ничего, в общем-то...
        - А сведения извне? - спросил я.
        - Ничего интересного, - ответил он, чуть помедлив. - И больше уже не будет ничего интересного. Эйхорн опоздал, а мы теперь вне игры, будем сидеть и ждать... Потерпим? Слушайте, куда вы так торопитесь? Напросились в провожатые, так провожайте в моем темпе, а не бегите сломя голову... Ну вот... - Он притормозил и принялся отдуваться. - Мне, может, до инфаркта полтора шага...
        - Какая точка выбрана для удара?
        - Запланированная. Не беспокойтесь, не Тверь и не Торжок... Ладно, пойдемте дальше.
        Пыхтя, он переваливался, как утка, а я, подстроившись под его скорость передвижения, был готов подхватить его, если что, только не был уверен, что удержу.
        - Еще один вопрос, если позволите, - сказал я, когда мы уже почти дошли. - Можно?
        - Один - можно.
        - Эйхорну известно о нашем существовании, верно? Он знает, что цивилизация чужих не имеет прямого отношения к астероидным ударам. Почему он не объявит об этом публично или хотя бы не даст информацию своим сыскарям? Для них это сразу облегчило бы дело...
        Я еще не успел договорить, как Магазинер засмеялся. Он щурил правый глаз и мелко трясся. Не стану врать, что смех его был мне приятен, - смеялся-то он надо мной! Но что я нипочем не позволил бы какому-то Магазинеру, то стерпел от Эйлера.
        - Не понял? - только и сказал я, нахмурившись.
        - Вы не думали об этом, потому и не поняли, - ответил он. - Ладно, можете не утруждать мозги, сам скажу. Это элементарно. До оповещения об импакте распространение истины - это то, чего Эйхорн желал менее всего. Уничтожив нас - допустим, как ренегатов, продавшихся чужим, - он сохранял всю отлаженную структуру управления Экипажем. Без астероидной угрозы Экипаж рассыплется в считаные годы, разве это не ясно? Сохранив эту угрозу в массовом сознании, Эйхорн получал карт-бланш до конца жизни. Что бы он ни творил, все шло бы ему на пользу - астероиды ведь не падают! Лет через двадцать он так и умер бы на посту от естественных причин, успев передать власть преемнику, вероятно, сыну. За такой бонус сражаются и умирают, а вы говорите - дать информацию...
        - Ну хорошо. До оповещения - понятно, ну а теперь, когда Эйхорн знает, что проиграл?
        - А теперь у него нет времени. Теперь он кругом виновен - три астероида за год! - и если станет оправдываться, выдвигая фантастические версии, ему это нисколько не поможет. Скорее его сочтут выжившим из ума. Нэш сказал истинную правду: у Эйхорна началась уже совсем другая игра. А мы откроем ему лазейку: достойный уход в отставку со всеми коврижками, что к ней полагаются, в обмен на мертвое молчание. Мы уже предпринимаем определенные шаги. Пройдет совсем немного времени, и из Эйхорна можно будет вить веревки. К сожалению, Нэш прав еще и в том, что нам придется оставить Эйхорну жизнь...
        - Несмотря на Ландау? - ощетинился я.
        - Что вы на меня так смотрите? - вздохнул он. - Да, несмотря. На первых порах. Все должно выглядеть естественно. Пост Капитана займет Асаи, Эйхорн угаснет на заслуженной пенсии, и никаких византийских интриг, никаких римских страстей. Зло наказано, добродетель торжествует, новых астероидов не будет лет пять, если не десять... Слушайте, хватит уже пытать меня, а? Я спать хочу.
        - Еще одно...
        У Магазинера был скорбный вид Сизифа, в очередной раз спустившегося с горы к скатившемуся камню.
        - Я слушаю.
        - Этот Нэш, он что, не шутил насчет Парижа?
        Моше Хаимович устало пожал плечами:
        - На моей памяти Нэш ни разу не шутил...
        - А не слишком ли сильное средство?
        - Допустим. Что вас беспокоит? Оно ведь отвергнуто.
        - Меня беспокоит то, что подобная ситуация может повториться, - сказал я.
        - Правда? - восхитился Магазинер. У него даже глаза заблестели. - Вы, стало быть, за то, чтобы соизмерять средства с целями? Превосходно. А теперь вспомните, пожалуйста, один момент из той вашей жизни. Поздний вечер, фактически ночь, Васильевский остров, сосновый лес, просека, ведущая в порт Санкт-Петербурга, одинокий путник, возвращающийся из порта в город... Вспомнили?
        - Вспомнил, - улыбнулся я. - Хорошая была драка.
        - Не в том дело, хорошая или нехорошая. Когда на вас из леса выскочили трое, что вы подумали в первый момент?
        Я почесал нос, потом подбородок. В затылке чесать не стал, пусть и хотелось.
        - М-м... Да вроде ничего не подумал. Когда там было думать? Просто защищался.
        - А чуть позже?
        - Это когда один улетел и осталось двое? Подумал, что кто-то заплатил бродягам, чтобы те поколотили меня хорошенько. Кто именно - не гадал. Мало ли...
        - Действительно, мало ли. Заказчиками могли быть ваши ученые недруги или мужья некоторых ваших, гм, женщин. Разве угадаешь? А что случилось еще немного погодя?
        - Ну, когда против меня остался один, я подмял его, надавал по роже и заставил признаться, чего ради они на меня напали. Оказалось, что это портовые матросы, а напали ради грабежа. Тогда я содрал с него куртку и дал ему хорошего пинка.
        - То есть они хотели вас побить и ограбить, а вместо этого вы их как следует побили и ограбили. Верно? Вы одержали полную победу, не получив даже мелких телесных повреждений, зато обретя большое моральное удовлетворение, а неприятель постыдно бежал. Теперь внимание: что вы сделали на следующий день?
        Я начал понимать, куда он клонит, и предпочел промолчать.
        - Запамятовали? Вы явились к портовому начальству с трофейной курткой и потребовали разбирательства. Незадачливые грабители были найдены и прогнаны сквозь строй. Вы могли торжествовать, сидя дома, но предпочли растереть ваших случайных недругов, по сути уже наказанных вами, так основательно, как только позволял закон. К чему было так усердствовать?
        - Ну, знаете... - протянул я. - А если бы они назавтра напали бы еще на какого-нибудь путника?
        - Плевать вам было на всех путников на свете и вообще на людей, - жестко врезал мне Магазинер. - Нет?
        - Ну...
        - Не "ну", а так оно и есть. Вернее, так оно и было. Я прав?
        - Возможно. Однако Нэш...
        - То-то же. Вы капризны, мстительны и порой излишне горячитесь, а Нэш холоден, как заливная рыба. И все же я предпочту услышать о крайних мерах от вас, а не от него. Все, идите спать, допрос окончен.
        Привычно утерши углы рта, он скрылся за массивной дверью, а я побрел назад. Скучать и ждать.
        Что, черт возьми, хотел сказать Магазинер? Что мною руководят эмоции, а потому можно не принимать во внимание мои экстремистские предложения, буде они поступят? Хитро завернул: вроде польстил, а на самом деле ткнул носом в... это самое.
        Следующие трое суток ознаменовались для меня лишь содержательной беседой с Джеймсом Максвеллом и ссорой на бытовой почве с Адамом Смитом. "Технари" в поле зрения не появлялись, Магазинер тоже, полезная работа сводилась к доставке из кладовки еды и затеянных Пастером попыток приготовить в кухонном блоке что-нибудь повкуснее сушеного комбикорма из армейских рационов. А какие кулинарные шедевры, спрашивается, можно изготовить из тех же сухпайков при полном отсутствии других продуктов? С первой попытки вышел омерзительный на вкус суп, а результаты второй и последующих я не стал и дегустировать.
        О ссоре со Смитом я вспоминать не хочу - мелочь и чушь полосатая. Зато с Максвеллом разговор вышел интересный.
        Рослый и смуглый, этот бенгалец с чеканным профилем и в нынешней жизни занимался физикой, но если я тяготел к общей космологии, то он штурмовал высоты релятивистской квантовой теории и вновь слыл звездой мировой величины. Впрочем, чему удивляться?
        - Чем все это кончится, как вы думаете? - спросил я, когда мы однажды встретились на прогулке по бесконечным коридорам, познакомились и какую-то часть пути проделали вместе.
        - Вы имеете в виду...
        - Ну ясно, я не имею в виду наше подземное бытие. Я спрашиваю о финале эксперимента Стентона. Если астероидное воспитание землян не будет прервано насильственно, то когда, на ваш взгляд, можно будет завершить его?
        - То есть когда человечество из ребенка станет взрослым, а из личинки вылупится имаго? - засмеялся Максвелл. - Спросите что-нибудь полегче.
        - Ну а все-таки?
        Великий шотландец, он же великий индус, пожал плечами и чуть заметно вздохнул:
        - Вам, русским, обязательно надо докопаться до глубинной истины. До подноготной - так у вас говорят? Ну хорошо, я попробую ответить. Как вы думаете, почему в высшем руководстве экипажа так много японцев и немцев?
        - Ну, это-то понятно, - протянул я, несколько разочарованный. - В течение целых столетий власть насаждала там и тут порядок, причем мордовала нарушителей так, что мало не покажется. Даже самых мелких нарушителей. У одних были сегуны и микадо, у других - все эти Фридрихи-Вильгельмы и просто Фридрихи... У французов короли слишком уж своевольничали, англичане обожали компромиссы, а на Руси государи, желавшие немецкого порядка, обычно плохо кончали. Ни у каких других наций нет такого, пожалуй, генетического стремления к порядку, как у немцев и японцев. Причем начинают они с себя.
        - Вот вам и ответ, - улыбнулся Максвелл. - Там, где мы не можем научить, мы должны дрессировать. Должно пройти минимум несколько столетий дрессировки, прежде чем каждый член Экипажа, будь он бразилец, уйгур или готтентот, сам, без давления извне, захочет начать с себя. Датчанам, вероятно, понадобится меньше времени, итальянцам и русским, простите, несколько больше, а курдам или африканцам - еще больше. Учитывая нашу практику воспитывать детей в закрытых школах, в значительной мере изолируя их от влияния родителей, пройдет, я думаю, лет двести-триста, прежде чем астероиды станут не нужны... Вы спрашиваете, что будет тогда?
        - Вот именно об этом я и спрашиваю.
        - Что ж... Вам приходилось в детстве строить запруды на ручье? Примитивные такие запруды из песка?
        - Конечно.
        - И вы, наверное, стояли рядышком, глядя на прибывающую воду, и гадали, в каком месте вода прорвет вашу дамбу. Причем нередко ошибались, начинали спешно наращивать запруду то в одном месте, то в другом и все равно знали, что победа в конце концов будет за водой, так?
        - Так.
        - Ну вот вам и ответ. Когда астероидное воспитание прекратится, а рамки Устава станут тесны человечеству, они отпадут сами собой. Придет время, когда мы уже ничего не сможем сделать, и не надо нам будет ничего делать. Но человечество станет тогда другим, совсем другим... Нет, я хотел сказать: несколько другим. И вот тогда его ждет настоящий рывок - к звездам, к настоящей полноте жизни, к более человеческому, нежели обезьяньему. Хорошо бы пожить немного в то время - как полагаете, у нас это получится?
        Он легонько поклонился, давая понять, что, в общем-то, шутит и что разговор наш окончен.
        Текло время. Медленно, как смола по стволу сосны.
        Многие работали и просили им не мешать. Я смотрел на них с завистью, а сам, не в силах вернуться мыслями ни к семье, ни даже к любимой моей космологии, целыми часами слонялся по унылым коридорам убежища или спал. Никогда в жизни я не спал так много и никогда еще не проводил время с меньшей пользой.
        Чем еще можно было заняться?
        Думать.
        Я размышлял о том, что некогда созданная Стентоном и сохранившаяся доныне организация не может обойтись без преданного ей всей душой подчиненного персонала. Кто эти люди и почему они работают на закрытый клуб реинкарнированных гениев, распоряжающийся судьбой человечества? Какие посты занимают они в структуре Экипажа? Разыгрывают ли их втемную - или щедро платят? А если платят, то чем: деньгами, карьерным ростом или обещанием новой жизни в новом теле после биологической смерти старой оболочки? На такую наживку клюнет, пожалуй, и завзятый бессребреник...
        Несколько раз я пытался завести разговор об этом с немногими томящимися без дела узниками подземелья, но разговора не выходило - они сразу замыкались. То ли я еще не внушал им доверия, то ли сама тема считалась табуированной, не знаю.
        Ну и плевать. Медленно закипая, я бродил по бетонированным норам, пока спасительная усталость не загоняла меня в койку. Рядом непременно храпел кто-нибудь, и я, матерясь про себя, натягивал одеяло на голову.
        - Вставайте.
        - А? - Я сел рывком и заморгал. - Что?
        Передо мной стоял Магазинер.
        - Вставайте, Фрол Ионович, - сипло выдохнул он. - Все кончено.
        Спросонок я не мог понять, что, собственно, кончено и в каком смысле. Партия наша кончена?
        - Мы проиграли?
        - Наоборот, выиграли. Астероид уничтожил город Томсон, это в бывшей Канаде. Жертвы минимальны - несколько тупоумных упрямцев, добровольно оставшихся в городе и ускользнувших от внимания эвакуационных команд. Семь часов назад Эйхорн подал в отставку с поста Капитана. Шесть часов назад она была принята. Два часа назад Корабль получил нового Капитана, и зовут его Кинсукэ Асаи. Теперь мы вновь можем спокойно работать.
        Я повертел головой вправо-влево - никого. Пустые койки. Мы были одни в боксе-спальне.
        - Мы уже отправили почти всех, - упредил Магазинер мой вопрос. - Простите, но у них сейчас больше срочной работы, чем у вас. Откровенно говоря, у вас ее вообще нет - сначала вам предстоит пройти до конца подготовку, прерванную... гм, вашей торопливостью и пытливым умом. Вы готовы?
        - Чего мне готовиться-то? - пробурчал я. - Готов я.
        - Тогда пойдемте.
        Пусто и гулко было в убежище. Никто не слонялся без дела по коридорам, убивая время осточертевшим моционом, никто не бежал с выпученными глазами по делу или с неожиданной вестью извне. Лишь неубранные столы и стулья в зале собраний напоминали о том, что еще несколько часов назад здесь текла какая-то жизнь, да еще в воздухе витало что-то трудноуловимое, намекающее на недавнюю обитаемость. Магазинер шел молча, явно не слишком расположенный к разговорам, и видно было, что не очень-то он отдохнул. В зале, где поместили чужого, нас встретил Герц с красными от недосыпа глазами. Зворыкин спал прямо на полу, подложив под себя разорванную картонную коробку от какого-то оборудования. Кто-то еще суетился на дальней периферии техногенных джунглей из приборов, проводов и кабелей, я не разобрал, кто.
        На чужого я только глянул и отвернулся. Успею еще насмотреться.
        - Поскорее, пожалуйста, - пробурчал Герц. - Становитесь в этот круг. Куда вас перебросить?
        - Все равно, - пожал я плечами, становясь в очерченный мелом на бетоне неровный круг и вспоминая Хому Брута. - Главное, чтобы на Землю, а не на Луну. Лучше, конечно, в Северо-Евразийский отсек, можно в Звездный, можно в Тверь...
        - Я бы рекомендовал вам отправиться в Тверь, - подал голос Магазинер. - Есть у нас безопасная приемная площадка в Твери?
        - Даже несколько, - отозвался Герц. - И можно, конечно, переместить уважаемого... м-м... герра Ломоносова в пригородный лес. Куда лучше?
        - Да мне вообще-то все равно... - начал было я, но Магазинер перебил меня:
        - В Тверь. Не сердитесь, что я решаю за вас, Фрол Ионович, но так будет лучше и вам, и вашей супруге. Когда ее выпустят - а я думаю, что это произойдет сегодня, - будьте дома, утешьте ее...
        - Что? - не понял я. - Кто выпустит, откуда?
        Герц отвернулся, а Магазинер потупил взгляд.
        - Ваша жена была арестована в самом начале операции Эйхорна против нас, а сын отделен от нее и помещен под наблюдение врачей. Вероятно, какой-нибудь мыслитель из числа наших противников решил, что таким путем можно оказать на нас давление... Не беспокойтесь, с ними все в порядке, отчасти потому, что мы не вступали в переговоры. И боже вас упаси пытаться самому разобраться с этим мыслителем, оставьте эту работу тем, кто привык подчищать хвосты после подобных историй...
        Наверное, я вытаращился. Может быть, даже разинул рот, впитывая слова Магазинера и не умея сразу переварить их, но когда переварил, заорал во всю силу легких:
        - Что-о-о?!!
        Я вышел бы из круга и натворил бы, наверное, разных глупостей, если бы Магазинер не замахал на Герца пухлой лапкой: давайте, мол, давайте скорее!
        И мир погас, чтобы тотчас возникнуть вновь.
        37. Траектория
        У каждого человека свои звезды.
        Антуан де Сент-Экзюпери
        Как вскоре выяснилось, моих родителей тоже допрашивали, но без ареста - поняли, что ничего они не знают и знать не могут. А вот Настасью продержали трое суток и задали миллион вопросов обо мне, прежде чем выпустить, вернув сына, так что неудивителен ее первый почти истерический возглас, когда она вышла ко мне со спящим Ванькой на руках:
        - Что ты натворил?..
        Это не я натворил, это со мной натворили. Но я не был в претензии. А жене объяснил, что сам толком ничего не знаю: похоже, мол, мы просто оказались случайными песчинками в жерновах высшего командования. От дурных, мол, случайностей никто не застрахован. При ссорах панов всегда страдает волосяной покров холопов, разве не так?
        Кстати, насчет волосяного покрова я попал в точку: у Настасьи не только пропало молоко, но и появились первые седые волоски. Не прощу этого Эйхорну. Почему я должен прощать? Придет время, и я, прочтя в некрологе о нем слова "после тяжелой и продолжительной", мстительно улыбнусь, как тот китаец, что, сидя на берегу реки, ждет, когда мимо проплывет труп его врага.
        И ведь дождется.
        Шантаж не работает, если шантажист не может связаться с шантажируемым. Но из этого не следует никаких далеко идущих выводов вроде снисхождения и всепрощения.
        Враги калибром помельче сходили со сцены один за другим, каждый по-своему, и мне с моего уровня не было видно подробностей работы "группы зачистки". Впрочем, подробности волновали меня не больше, чем любителя детективов волнует реальная борьба с криминалом. Даже намного меньше, потому что я не любитель детективов.
        Мне так и не удалось выяснить, как доверенные сыскари Эйхорна вышли на нашу организацию. Через Ландау? А может быть, отчасти и через меня? Почему они взяли Настасью? Где конец этой ниточки, а где начало?
        Впрочем, не так уж это и важно.
        Магазинер опять оказался кругом прав: мою жену и сына не тронули за полным отсутствием смысла в такого рода действиях. Наш противник до самого конца не был уверен, что мы получаем его ультиматумы.
        Это поначалу - ультиматумы. Потом - все более настойчивые предложения насчет переговоров.
        Плевать. Мы молчали.
        Зато астероид летел.
        Наши потери ограничились Савелием Парамоновичем Чухонцевым, в прошлой жизни - Львом Ландау. Как ни странно, Гамов ушел от преследования, успев забиться куда-то в самый медвежий угол в Хибинских тундрах, где по осени и медведям-то холодновато. Почему он решил, что сможет выжить там без снаряжения, без подготовки и почти без пищи, - загадка. Но Гамов есть Гамов, ему всегда везло, а вылечить в хорошем стационаре двустороннюю пневмонию - не ахти какая проблема.
        Слякотный ноябрь уступил место морозному декабрю, а тот - совсем уж лютому январю, зато февраль запомнился как одна большая оттепель. Зимой я мало был дома - больше разъезжал по командировкам от пресловутого триста тридцать четвертого отдела. Разные структуры Экипажа, разные отсеки... Не очень-то приятно вновь ощутить себя школяром. То и дело приходилось строчить очередную филькину грамоту, как-то прикрывающую мой тыл. Имитация бурной деятельности бесила меня, я стремился к настоящей работе, но Магазинер, окончательно приставленный ко мне ментором, стоял скалой: мол, прежде кругозор, потом дело.
        И спорил я с ним до хрипоты, и ругался, и кулаком по столу бил, а в итоге мы стали почти друзьями. Я узнал, что Моше Хаимович женат, любит жену до безумия и до безумия же ревнует ко всем, кто молод и спортивен. Шутник Эрот целился в него не из лука, а из тяжелой баллисты - и попал. Скажете, смешно быть ревнивцем, имея такие внешние данные? Кто посмеет гыгыкнуть над ним, тот будет иметь дело со мной, ясно?
        Командировки, командировки... Настасья, впрочем, обрадовалась, когда мне пообещали майорские петлицы, и принялась деятельно прикидывать, что из мебели и вещей надо будет взять на новую, полагающуюся мне по статусу квартиру, что оставить здесь, а что прикупить. У женщин, как и у мужчин, есть любимые игры, не надо мешать им. Все равно ведь в этой жизни у меня не будет своего дома на Мойке, да не больно-то и хотелось. Мой дом - Экипаж.
        Дом - или пруд, куда я могу швырнуть камешек?
        И какая же нужна любовь к человечеству, чтобы наказывать его для его же блага, подчас убивая ни в чем не повинных людей?
        Нет у меня такой любви, в том-то и беда. И если случается мне жалеть кого-то, то не всех людей скопом, а отдельных невезучих. Их-то за что? Они-то тут при чем?
        Бессмысленный вопрос - и болезненный.
        Магазинер уверяет меня, что это пройдет со временем, - я, мол, еще слишком молод и до сих пор оперирую такими понятиями, как справедливость. А ее нет, она всегда пасует перед чем-нибудь, и в лучшем случае - перед целесообразностью. Отсюда наша задача - обеспечить как раз вот этот лучший случай.
        Несомненно, в чем-то он прав.
        Во всем ли?
        Нет, я не хочу задумываться о моральной стороне нашей работы. Задумаюсь - сойду с ума, потому что не найду ответа. Вряд ли он вообще существует. Проще всего было бы, конечно, замахать руками и зашипеть на негодяев, возомнивших себя этакими демиургами, - и прожить заурядную жизнь Фрола Пяткина. Но такой выбор сделал бы любой трус, пришедший в ужас от перспективы взвалить это на свою шею.
        Я взвалил. Принцип наименьшего зла никто еще не отменял. Правда люди, узнай они правду о "чужих", с великим энтузиазмом разорвали бы меня за меньшее зло, не думая о большем. Кто его видел, большее зло? Кто сказал, что оно непременно наступило бы? Вранье и сказки! В этом эксперименте нет и не может быть контрольной группы.
        Так сказали бы люди... Хорошо, что Эйхорн не стремился выпустить джинна из бутылки. Полезла было пробка наружу, но ее забили обратно и залили сургучом.
        Пришла весна, и я полюбил работать на балконе, спасаясь от Ванькиного рева - не всегда объяснимого, зато всегда неожиданного, заставляющего вздрогнуть и отвлечься от дел. Легкие у моего сынишки что надо, уже сейчас видно, что не быть ему тихоней, когда вырастет. Вот и хорошо. В Экипаже полно тихих унылых заурядностей - пусть другие увеличивают собой их число, но только не мой сын. Экипажу нужны умные, напористые и зубастые, без них он протухнет заживо. Знаем, как это бывает. История все же чему-то учит.
        И все же даже тот Экипаж, что я вижу, еще недостроенный и не лишенный недостатков, мне по душе. Кому не понравится, что у людей на улицах хорошие лица, что не видно ни пьяниц, ни опустившихся бродяг, что молодая красивая женщина без малейшего страха заходит в один лифт с мужчиной? Что твоего сына никто не подсадит на иглу и не вовлечет в преступную шайку? Что ты не сам по себе шпынь ненадобный, а часть великого дела?
        Винтик? Ха-ха. Впрочем, возможно, и винтик. Это по желанию. Кто не хочет быть участком мозга, станет... иной деталью конструкции. Никакое человеческое общество не просуществует достаточно долго, если уравняет гения с дураком, трудягу с лентяем, и ничего тут не поделаешь.
        Несправедливо? А с чьей, позвольте узнать, точки зрения?
        То-то же.
        Когда ночь звездная, я тоже люблю выходить на балкон. Наползавшийся за день Ванька спит, Настасья тоже, а я молча смотрю в небо. Городские огни гасят Млечный Путь, но я знаю, где он проходит, и могу дорисовать его в своем воображении. На востоке из-за горизонта поднимается Лебедь, а Лира и Геркулес уже высоко, и Вега смотрит с неба, как большой равнодушный глаз. Недалеко от нее точка, куда движется Корабль, наконец-то получивший нормальный Экипаж вместо червей в яблоке и возглавляемый достойным Капитаном. Магазинер говорит, что Асаи, возможно, лучший из всех, кто когда-либо командовал Кораблем, и что в ближайшие десять лет он не будет настолько испорчен властью, что понадобится новый астероид.
        Тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо!
        Я гляжу в небо и думаю о траектории движения Корабля в Галактике. Жаль, что она пока не зависит от нас и может завести нас в область, контролируемую не нами, или пройти рядом со сверхновой звездой, но кто знает, на что будет способен Экипаж спустя энное время, ближе к размыву нашей песчаной запруды? Лично я - не знаю.
        Верить в лучшее - это все, что я могу. Притом то и дело испытывая мою веру на прочность.
        Почему-то мне кажется, что Максвелл ошибся - ну, или пожалел меня, выдав идеальный, с его точки зрения, вариант развития событий. А я рискну сказать: никогда не получается так, как было задумано. Не можем мы задумать так, чтобы все шло по плану, для этого у нас не хватает ни ума, ни исходных данных. Всегда случится что-нибудь непредвиденное...
        Например, чужому надоест быть нашей марионеткой. Если гусеница ничего не может предпринять против ос-наездников, то чужой устроен несколько сложнее гусеницы - возьмет да и выйдет из состояния, которое не жизнь и не смерть. Что тогда? Или - чужие явятся к нам целой компанией. Если прибыл один, то кто поручится, что за ним не прибудут другие? Может, они прилетят за своим собратом, а может, и с иной целью. Тут и ребенку понятно, что в этом случае для нас гораздо лучше оставаться Экипажем, чем разобщенным человечеством, - но устоим ли мы, даже будучи едиными, при худшем варианте развития событий? Никто этого не скажет. Ясно только, что все прежние наработки по противодействию чужим имеют смысл и что надо развивать их далее.
        Этим вопросом я тоже занялся бы с удовольствием.
        Что ж, и займусь. Уже занимаюсь, пока что частным образом. К настоящей работе надо приступать с готовыми идеями, а не ждать, что они придут по ходу. Дождешься того, что сунут тебе идеи других - развивай!
        Вот уж воистину счастье...
        Поглядим, чьи идеи толковее. Кое-что, возможно, успеем увидеть еще при этой жизни. Хорошо бы она оказалась длиннее той, первой, - жизнь ведь такая увлекательная штука!
        Я смотрю в небо и вижу там только звезды. Белые и красные, горячие и холодные, яркие и тускло мерцающие, они не дарят надежду. Это не их дело, они просто существуют. Надежда - она живет в нас.
        2010-2011 гг.
        Оглавление
        - 1. Группа
        - 2. Ионыч
        - 3. Камни в чужой огород
        - 4. Японский энцефалит
        - 5. Реинкарнация
        - 6. Ломопяткин
        - 7. За что-о?!
        - 8. Постижимое
        - 9. Мишень и пули
        - 10. Васюганский импакт
        - 11. Иголка и кошка
        - 12. Экипаж планеты всей
        - 13. Звездное ухо
        - 14. Выбор
        - 15. Версии
        - 16. Разбег поперек полосы
        - 17. Фагоциты Экипажа
        - 18. Дриопитек
        - 19. Колумбийский импакт
        - 20. Под крылом самолета
        - 21. Западня
        - 22. Отдел 334
        - 23. Лунное членистоногое
        - 24. Коллизии
        - 25. Катастрофа
        - 26. Спасение самоубийц
        - 27. Песни Оссиана
        - 28. Чтение
        - 29. Чужой
        - 30. Переселенные души
        - 31. Почему я?!
        - 32. От кнута до пряника
        - 33. Когда спящий проснется
        - 34. Загробные жители
        - 35. Не хочу в Париж
        - 36. Запруда из песка
        - 37. Траектория