Танец чайки
Андреа Камиллери


        Дурное раннее утро после бессонной ночи, затем глупая ссора с Ливией, да прямо в аэропорту. А ведь Монтальбано только встретил ее, впереди отпуск… В комиссариате тоже не сладко – завал бумажной работой. День начинался типично и скучно.


  Правда, была и тревога: Монтальбано не мог забыть то, что увидел утром с террасы своего дома. Смерть чайки. Чайка не просто камнем упала на прибрежный песок, она кружила, неуклюже взмахивая крыльями, как будто исполняла предсмертный танец. Как объяснить этот знак? Дальше – цепочка событий, как кинолента триллера, в главной роли которого… сам Монтальбано и его друг и коллега Фацио.


  Новое дело. И на этот раз это не просто работа, не просто профессиональный подход. Это встреча с реальными страхами, риск потерять кого-то по-настоящему близкого.




        Андреа Камиллери
        Танец чайки




        Andrea Camilleri
        La danza del gabbiano
        © 2010 Sellerio Editore, Palermo
        © И. Д. Боченкова, перевод на русский язык, 2021
        © АО «Издательский Дом Мещерякова», 2021




        1

        Примерно в пять тридцать он понял, что больше не может лежать, уставившись в потолок.
        Это началось у него с годами: обычно он укладывался после полуночи, с полчаса читал, а едва глаза начинали слипаться, закрывал книгу, выключал свет, удобно устраивался на правом боку, подтянув к животу ноги и подложив под щеку ладонь, закрывал глаза и мгновенно засыпал.
        К счастью, почти всегда ему удавалось сладко спать до самого утра. Но бывали ночи, как эта, когда сон не шел, хоть убей. Он часто просыпался либо вовсе не мог уснуть.
        Однажды, отчаявшись, он решил пригубить немного виски в надежде поскорее забыться сном. И в результате приехал в комиссариат навеселе, с первыми лучами солнца.
        Комиссар встал и открыл дверь на веранду. День занимался погожий, сверкал, как картина, на которой еще не просохли краски. Доносившийся до него шум прибоя казался громче обычного. На веранде было свежо. Середина ноября, в это время часто бывало по-зимнему холодно, но сегодня денек выдался погожий, как летом.
        Не исключено, однако, что к обеду погода испортится. Прямо по курсу, над горой Русселло сгущались черные тучи.
        Он пошел на кухню и сварил себе кофе. Выпил первую чашку и направился в ванную. Уже одетый, налил еще – вторую чашку он обычно пил на веранде.
        – Что-то вы раненько сегодня, комиссар!
        Он приветственно помахал рукой. Это синьор Пуччо кричал из лодки, орудуя веслами и направляясь в открытое море.
        Сколько же лет он видит его по утрам?
        Комиссар перевел взгляд на парившую над морем чайку.
        Чаек нынче было мало, они почему-то переселились в города. Даже на побережье в Монтелузе, где раньше собирались большие стаи, они как будто старались держаться подальше от воды. Как ни странно, вместо того чтобы ловить свежую рыбу, они искали пропитание на помойках. Неужели им приятнее драться с крысами за тухлятину? Интересно, сами они выбрали такую жизнь или в природе произошли какие-то перемены?
        Вдруг чайка сложила крылья и стала пикировать вниз. Увидела добычу? Нет, коснувшись клювом песка, птица не взмыла в воздух, но внезапно обмякла и осталась лежать, превратившись в груду перьев, которые шевелил утренний бриз. Может, ее подстрелили? Но выстрела комиссар не слышал. Какому идиоту могло прийти в голову стрелять в чаек? Однако чайка, лежавшая шагах в тридцати от веранды, была, несомненно, мертва. Монтальбано смотрел на мертвую птицу; но вдруг по ней как будто пробежала дрожь, она попыталась подняться на лапы, накренилась на бок, и, опираясь на распростертое крыло, закружилась, описывая концом другого крыла окружность, а клюв запрокинула к небу, с неестественно искривившейся шеей. Что она делает, танцует? Танцует и поет. Нет, не поет. Звук, вырывавшийся из птичьего клюва, был хриплым, отчаянным, словно она звала на помощь. Не переставая кружить, чайка тянула кверху шею и шевелила клювом взад-вперед, и казалось, это рука, которая из последних сил пытается ему на что-то указать.
        Монтальбано бегом спустился на пляж и подошел к чайке. Движения птицы замедлились, наконец, издав пронзительный, почти человеческий крик, она упала на подмятое крыло и затихла.
        «Предсмертный танец», – подумал комиссар. Он впервые видел нечто подобное.
        Ему не хотелось оставлять мертвую птицу на поживу собакам и муравьям. Взяв чайку за крылья, он вернулся на веранду. Нашел на кухне полиэтиленовый пакет, положил в него птицу, добавив в качестве балласта два тяжелых камня, что держал дома для красоты. Снял ботинки, рубашку и брюки, в одних трусах зашел в воду, размахнулся и бросил пакет далеко в море.
        Дрожа от холода, прибежал домой и, чтобы согреться, сварил себе еще кофе.


        По дороге в Пунта-Раизи мысли Монтальбано крутились вокруг предсмертного танца чайки. Он никогда не видел, как умирают птицы, ему почему-то казалось, что они живут вечно. Теперь он увидел это своими глазами и был слегка озадачен, как обычно бывает, когда случается нечто неожиданное. Вряд ли в чайку стреляли. Хотя не исключено, что дробь была очень мелкой. Кажется, из раны не вытекло ни капли крови, тем не менее для птицы она оказалась смертельной. Интересно, все чайки перед смертью устраивают такой душераздирающий балет? Сцена птичьей смерти не шла у него из головы.
        На электронном табло аэропорта значилось, что рейс, который он встречал, задерживался на целый час. Этого следовало ожидать.
        Было бы удивительно, если бы что-то изменилось! Разве в Италии что-то отправляется или прибывает по расписанию?
        Поезда опаздывают, самолеты тоже, паромы отчаливают лишь с Божьей помощью. Про почту лучше не вспоминать! Автобусы теряются в пробках. Решение социальных вопросов опаздывает на пять – десять лет, принятие законов откладывается на годы, суды затягиваются, и даже телепрограммы начинаются с опозданием на полчаса…
        Размышляя об этом, комиссар пришел в мрачное расположение духа. Нет, негоже встречать Ливию в таком настроении. Нужно отвлечься, чтобы убить этот час.
        Он вдруг понял, что ужасно проголодался. Странно, ведь обычно он никогда не завтракал. Возможно, сказался ранний подъем и дальняя дорога.
        В баре стояла очередь, как на почте в день выплаты пенсии.
        – Пожалуйста, кофе и круассан.
        – Круассанов нет.
        – Закончились?
        – Нет. Еще не привезли, через полчаса будут.
        Подумать только, даже круассаны опаздывают!
        Он нехотя допил кофе, взял газету и сел читать. Сплошная болтовня, переливание из пустого в порожнее.
        Правительство, оппозиция, церковь, промышленники, профсоюзы – все только и делают, что пустозвонят. Сплетничают о разводе каких-то знаменитостей; о фотографе, снимавшем что-то такое, что нельзя было снимать; перемывают кости местному олигарху, на которого ополчилась жена за то, что он посулил золотые горы любовнице. В сотый раз обсуждают рабочих, свалившихся с лесов, как падают с дерева перезрелые груши; утонувших в море нелегалов, обнищавших пенсионеров и переживших насилие детей…
        Пустозвонят всегда и везде, хватаются за любую тему, совершенно не решая проблем и не заботясь о принятии каких-то действенных мер…
        Монтальбано вдруг пришло в голову, что неплохо бы внести поправку к первой статье Конституции: «Италия – это республика, основывающаяся на торговле наркотиками, систематическом опоздании и пустой болтовне».
        Он в сердцах швырнул газету в мусорное ведро, вышел на улицу и закурил. У кромки воды кружили чайки. Ему вспомнился танец умирающей птицы.
        Поскольку до прибытия самолета оставалось еще полчаса, комиссар решил пройтись. Дошел до берега, сел на камни у самой воды и наслаждался, вдыхая соленый запах водорослей и наблюдая за полетом чаек.
        Когда он вернулся в аэропорт, самолет Ливии только что приземлился.
        Она появилась перед ним, смеющаяся и прекрасная. Он крепко прижал ее к себе и поцеловал – они не виделись целых три месяца.
        – Пойдем?
        – Нужно забрать чемодан.
        Выдавать багаж, как водится, начали через час, под возмущенные крики и ругань пассажиров. Хорошо еще, что чемоданы не улетели в Бомбей или Танзанию!
        По дороге в Вигату Ливия спросила:
        – Ты помнишь, что у нас заказан отель в Рагузе? Сегодня вечером?


        Они планировали провести три дня в Валь-ди-Ното и посмотреть города сицилийского барокко, где Ливия еще не бывала.
        Решение это далось Монтальбано непросто.
        – Послушай, Сальво, – сказала Ливия по телефону неделю назад, – у меня будет четыре выходных, как ты смотришь на то, чтобы я приехала, и мы немного побыли вместе?
        – Я буду счастлив.
        – Послушай, давай съездим куда-нибудь недалеко?
        – Мне кажется, отличная идея. К тому же в комиссариате сейчас мало дел. Куда бы тебе хотелось?
        – В Валь-ди-Ното. Я там еще не была.
        Ох, ну почему именно туда?
        – Конечно, Валь-ди-Ното – замечательно, еще бы! Но, поверь, есть и другие места, где…
        – Нет, я хотела бы именно в Ното, говорят, там совершенно бесподобный собор, а потом заехать, к примеру, в Модику, Рагузу, Шикли…
        – Прекрасная программа, я не сомневаюсь, но…
        – Ты не хочешь?
        – Нет, по большому счету – да, конечно, почему бы нет? Только сначала надо бы узнать…
        – Что узнать?
        – Вдруг они как раз там снимают?
        – Ты о чем? Что снимают?
        – Телесериал… Ты же знаешь, его снимают в тех местах, а мне бы не хотелось…
        – Послушай, тебе-то какая разница?!
        – Что значит, какая мне разница? А если я встречусь лицом к лицу с актером, который играет меня… Как его там, Дзингарелли…
        – Его фамилия Дзингаретти, не притворяйся, что не помнишь! Дзингарелли – это словарь [1 - Никола Дзингаретти (1860–1935) – известный итальянский филолог и лингвист, автор знаменитого толкового словаря Дзингаретти (здесь и далее прим. пер.).]. Но ты мне скажи, какое это имеет значение? Что за детские комплексы, в твоем-то возрасте!
        – При чем тут возраст?
        – И потом, вы абсолютно не похожи.
        – Согласен.
        – Он намного моложе тебя.
        Черт бы побрал этот проклятый возраст! Ливия знает его слабое место!
        Он обиделся. Какое это имеет значение, моложе или старше?
        – И что? Если на то пошло, он лыс как коленка, а у меня вон какая шевелюра!
        – Сальво, давай не будем ссориться.
        И тогда, чтобы сохранить мир, он позволил себя уговорить.


        – Я прекрасно помню, что ты заказала гостиницу. Почему ты спрашиваешь?
        – Потому что ты должен вернуться с работы домой не позднее четырех.
        – Я только подпишу бумаги.
        Ливия рассмеялась.
        – Что тут смешного?
        – Сальво, как будто в первый раз… – Она замолчала.
        – Нет, продолжай. В первый раз что?
        – Ладно, не будем об этом. Чемодан у тебя собран?
        – Нет.
        – Прекрасно! Ты еще два часа будешь собирать чемодан, и на твоей крейсерской скорости мы приедем в Рагузу поздно ночью!
        – Крейсерская скорость! Какое остроумие! Да сколько можно собирать чемодан? Полчаса, не больше!
        – Хочешь, я тебе помогу?
        – Нет, ради бога, не надо.
        Однажды Ливия собрала ему чемодан, и, приехав на остров Эльба, он обнаружил, что она положила ему один ботинок черный, а другой – коричневый.
        – Что значит – ради бога? – прошипела Ливия сдавленным голосом.
        – Да ничего не значит, – ответил он, не желая провоцировать ссору.
        Немного помолчали, и Монтальбано вдруг спросил:
        – В Боккадассе чайки умирают?
        Ливия, которая смотрела вперед на дорогу и все еще сердилась из-за чемодана, повернула к нему изумленное лицо.
        – Чего ты на меня смотришь? Я просто спросил, умирают ли в Боккадассе чайки.
        Ливия продолжала молча на него смотреть.
        – Что, сложно ответить? Да или нет?
        – По-моему, это глупый вопрос.
        – Ты можешь просто ответить, не оценивая мой ай-кью?
        – Я думаю, что в Боккадассе они умирают, как и везде.
        – А ты когда-нибудь видела, как они умирают?
        – Не думаю.
        – Что значит – не думаю? Что тут думать? Видела или не видела! Третьего не дано!
        – Не кричи на меня! Не видела! Доволен? Я не ви-де-ла!
        – Это ты кричишь, а не я!
        – Почему тебя интересуют чайки? Ты какой-то странный сегодня. С тобой все в порядке?
        – Со мной все в порядке, в полном порядке, все отлично, прекрасно, лучше не бывает, черт бы побрал этот чертов порядок!
        – Прекрати орать и поминать черта…
        – Кого хочу, того и поминаю!
        Ливия ничего не ответила, и он замолчал. Остаток пути ехали молча.
        Почему, интересно, малейшая искра неизбежно высекает между ними ссору? И почему им в голову не приходит, что в таком случае логично пожать друг другу руки и расстаться навсегда?
        Молчали всю дорогу, до самой Маринеллы. Вместо того чтобы немедленно отправиться в комиссариат, Монтальбано решил принять душ, чтобы успокоиться после перепалки с Ливией. А та, войдя в дом, немедленно заняла ванную.
        Он разделся и робко постучался.
        – Тебе чего?
        – Давай скорее, я тоже в душ.
        – Подожди, я первая.
        – Ладно, Ливия, мне надо на работу!
        – Я помню, только бумаги подписать!
        – Да, но учти, я проехал от Вигаты до Палермо и обратно! Чтобы встретить тебя, между прочим. Мне нужно в душ!
        – А я, разве я не проехала от Генуи до Вигаты? Это намного дальше! Сейчас моя очередь!
        Значит, километры считать будем?
        Чертыхаясь, он натянул плавки и пошел на пляж.
        Солнце поднялось уже высоко, но песок под ногами был прохладным.
        Холодная вода обожгла тело. Нужно плыть, не медля и энергично. Через четверть часа бодрого брасса он лег на спину и уставился в небо.
        В небе, хоть ты тресни, не было ни единой чайки. Набежавшая волна захлестнула лицо, немного воды попало в приоткрытый рот. Вкус ее показался странным. Тогда он зачерпнул целую горсть и глотнул. Сомнений не оставалось, у морской воды был другой вкус, не такой, как раньше. Какая-то она менее соленая, даже горьковатая, как протухшая минералка. Может, поэтому чайка… Но тогда почему кефаль в трактире оставалась по-прежнему вкусной?
        На веранде сидела Ливия в халате и пила кофе.
        – Как водичка?
        – Протухла.
        Выйдя из душа, он наткнулся на нее.
        – Что?
        – Ничего. Ты очень торопишься?
        – Нет.
        – Тогда…
        Он сразу понял. Где-то внутри заиграл целый симфонический оркестр, Монтальбано крепко обнял Ливию и прижал к себе.
        Примирение было сладостным.
        – В четыре, прошу тебя, не опаздывай! – напомнила Ливия, закрывая за ним дверь.


        – Пришли ко мне Фацио, – бросил он Катарелле, входя в комиссариат.
        – Нету его на месте, синьор комиссар.
        – Он звонил?
        – Нет, синьор комиссар.
        – Как только появится, пусть зайдет.
        На столе у Монтальбано высилась гора бумаг. Он оторопел. Еле-еле поборол искушение послать все к чертовой матери. Что, интересно, с ним сделают, если он их не подпишет? Смертная казнь отменена, пожизненное заключение тоже вот-вот отменят. Что тогда? Хороший адвокат может долго тянуть дело, а там, глядишь, и срок давности выйдет. Бывали ведь в Италии премьер-министры, которые пользовались этим рецептом, чтобы выбраться из куда более серьезных передряг. Но чувство долга все-таки пересилило.



        2

        Ауджелло вошел без стука и даже не поздоровался. Выглядел он неважно.
        – Что случилось, Мими?
        – Ничего.
        – Ладно тебе, я же вижу.
        – Отстань.
        – Выкладывай, Мими.
        – Всю ночь ругались с Бебой.
        – Из-за чего?
        – Она говорит, моей зарплаты не хватает, хочет найти работу. Кстати, ей предложили неплохой вариант.
        – Ты не рад?
        – Нет. Вопрос в том, куда пристроить ребенка.
        – Ах да! И как она думает его решить?
        – Уже решила, никаких проблем. Хочет отдать его в детский сад.
        – И что?
        – Я не согласен.
        – Почему?
        – Слишком мал. Ну хорошо, не слишком. Но мал. Мне его жаль.
        – Думаешь, ему будет плохо в саду?
        – Что ты! Ему там будет отлично! Но все равно жаль. Меня почти никогда нет дома. Если и Беба пойдет работать, значит, утром уходим – вечером возвращаемся. Так малыш, чего доброго, решит, что он сирота.
        – Не говори глупостей, Мими. Быть сиротой – это совсем другое. На личном опыте говорю, ты знаешь.
        – Извини. Давай сменим тему.
        – Какие новости?
        – Никаких. Полный штиль.
        – Не знаешь, случайно, где Фацио?
        – Нет.
        – Слушай, Мими, ты когда-нибудь видел смерть чайки?
        – Нет. Почему тебя это интересует?
        – Сегодня утром я видел, как чайка умерла, прямо у моей веранды.
        – В нее стреляли?
        – Не знаю, не думаю.
        Ауджелло внимательно посмотрел на Монтальбано. Аккуратно, двумя пальцами, извлек из внутреннего кармана куртки очки и надел на нос.
        – Объясни.
        – Нет, сначала скажи, зачем ты нацепил очки.
        – Чтобы лучше тебя слышать.
        – В них что, встроен слуховой аппарат?
        – Нет. Слышу я прекрасно.
        – Тогда зачем тебе очки?
        – Чтобы лучше тебя видеть.
        – Нет, Мими, не крути! Ты сказал, что надел очки, чтобы лучше меня слышать! Слышать, а не видеть!
        – Какая разница! Когда я лучше тебя вижу, я лучше тебя понимаю.
        – А что ты хочешь понять?
        – Куда ты клонишь.
        – Никуда не клоню! Я просто спросил!
        – А я прекрасно тебя знаю, и знаю, чем заканчивается это «просто спросил».
        – Чем же оно заканчивается?
        – Тем, что нам придется расследовать смерть чайки! С тебя станется!
        – Не говори ерунды!
        – Ах, ерунды?! А история с лошадью, которую ты нашел мертвой на пляже? Мы все изрядно помучились, чтобы…
        – Мими, иди ты знаешь куда…


        Монтальбано уже полчаса подписывал бумаги, как вдруг зазвонил телефон.
        – Синьор комиссар, тут синьор Миццика, он хочет поговорить с вами лично персонально.
        – По телефону?
        – Никак нет, он здесь.
        – Ты спросил, что ему надо?
        – Он что-то говорит про рыбацкие баркасы.
        – Скажи ему, что я занят, и отправь к Ауджелло.
        Но тут же передумал:
        – Нет, давай я сам с ним поговорю.
        Если синьор Миццика связан с рыбной ловлей, может, он что-то знает о чайках.
        – Здравствуйте, комиссар, я Адольфо Риццика.
        Было бы странно, если бы Катарелла по своему обыкновению не переврал фамилию!
        – Садитесь, рассказывайте. Предупреждаю, что у меня только пять минут. Изложите мне суть проблемы, а потом поговорите с инспектором Ауджелло.
        Синьор Риццика, лет шестидесяти, производил впечатление человека бывалого, но вежливого и с обходительными манерами. У него было обветренное и просоленное лицо, как у настоящего моряка. Риццика робко присел на краешек стула. Он заметно нервничал и теребил в руках носовой платок. На лбу выступили капельки пота. Так он и сидел, опустив глаза и не решаясь заговорить.
        – Синьор Риццика, я жду.
        – Я владелец пяти рыболовных траулеров.
        – Рад за вас. Дальше?
        – Я постараюсь кратко. Проблема вот в чем: один из пяти не внушает мне доверия.
        – В каком смысле не внушает доверия?
        – Пару раз в неделю этот траулер возвращается с опозданием.
        – Не понимаю. Он возвращается позже остальных?
        – Вот именно.
        – А в чем проблема? Сделайте так, чтобы…
        – Комиссар, я знаю, где они ловят рыбу, знаю, сколько времени им нужно на дорогу, я все время связываюсь с ними по телефону. В общем, они всегда сообщают, когда закончили и когда возвращаются.
        – И что?
        – А то, что капитан этого траулера, «Мария Кончетта»…
        – Капитан – женщина?
        – Нет, конечно, мужчина.
        – Мне показалось, это женское имя.
        – Женское имя у катера, а капитана зовут Аурели Сальваторе.
        – Хорошо, дальше.
        – Капитан Аурели говорит мне по телефону, что возвращается, но приходит с опозданием на час-полтора.
        – Может, у этого траулера мотор слабый?
        – Нет, синьор комиссар, как раз наоборот.
        – Тогда почему он опаздывает?
        – В том-то все и дело! Я думаю, весь экипаж замешан!
        – Замешан в чем?
        – Синьор комиссар, в море такой трафик, хуже, чем на автостраде, понимаете?
        – Нет.
        – Я думаю – но это только мое предположение, заметьте, – я думаю, они где-то берут груз.
        – Какой груз?
        – Вы не догадываетесь?
        – Послушайте, синьор Риццика, у меня нет времени отгадывать загадки.
        – По-моему, они замешаны в наркотрафике, комиссар. Не дай бог, все откроется, я не хочу быть соучастником.
        – Наркотики? Вы уверены?
        – На сто процентов – нет. В общем…
        – А капитан Аурели как объясняет эти опоздания?
        – У него всякий раз новое оправдание! То мотор заглох, то сети запутались.
        – Знаете что? Поговорите об этом с инспектором Ауджелло. Я хотел бы задать вам один вопрос.
        – Всегда пожалуйста.
        – Вы когда-нибудь видели, как умирает чайка?
        Риццика такого вопроса явно не ожидал и удивленно смотрел на Монтальбано:
        – Какое отношение это имеет…
        – Никакого, просто любопытно.
        Рыбак ненадолго задумался.
        – Было дело, тогда траулер у меня был один, я сам ходил в море, и видел, как падала замертво чайка.
        – Она что-то делала перед смертью?
        Рыбак удивился еще больше:
        – А что она должна делать? Писать завещание?
        – Послушайте, Миццика… – разозлился Монтальбано.
        – Риццика.
        – …шутки тут не уместны! Это серьезный вопрос!
        – Хорошо-хорошо, я извиняюсь.
        – Так что она делала перед смертью?
        Риццика ненадолго задумался.
        – Ничего не делала, комиссар. Упала камнем, я видел потом, как она качалась на волнах.
        – А, она упала в море… – разочарованно протянул Монтальбано.
        Если она упала в море, никакого танца, понятное дело, станцевать не могла.
        – Я провожу вас к инспектору Ауджелло, – сказал комиссар, поднимаясь со стула.


        Странно, никто не видел танца умирающей чайки. Кого бы еще спросить?
        Зазвонил телефон. Это была Ливия.
        – Ты знал, что у тебя пустой холодильник?
        – Нет.
        – Это безусловно акт саботажа твоей обожаемой Аделины. Она знала, что я приеду, она меня ненавидит, поэтому в холодильнике пусто.
        – Боже мой, ты, как всегда, преувеличиваешь! Какая еще ненависть, просто вы обе немного недолюбливаете друг друга.
        – Как ты можешь ставить меня с ней на одну доску?!
        – Ливия, ради бога, не начинай, не стоит делать трагедию из пустого холодильника, пообедаем в траттории у Энцо.
        – А как я туда доберусь? Пешком?
        – Я за тобой заеду.
        – Когда?
        – Боже мой, Ливия, как смогу, так и приеду.
        – Ты можешь сказать мне хотя бы приблизительно…
        – Могу. Я не знаю!
        – Пожалуйста, только не как обычно, прошу тебя!
        – Что значит – как обычно?
        – Значит, что ты говоришь «через час», а появляешься через три.
        – Я буду пунктуален, как никогда.
        – Но ты не сказал, во сколько…
        – Хватит, Ливия! Хочешь, чтобы я сошел с ума?
        – По-моему, это уже случилось!
        Он повесил трубку. Телефон снова зазвонил. Монтальбано схватил трубку и сердито прокричал:
        – Я не сошел с ума! Понятно?
        Повисла пауза, затем раздался робкий голос Катареллы.
        – Синьор комиссар! Клянусь здоровьем и табельным оружием! Я ведь и подумать не мог, что вы сошли с ума, не то что сказать…
        – Катаре, я ошибся. Что у тебя?
        – Синьор комиссар, там жена Фацио.
        – Звонит?
        – Никак нет, лично и персонально.
        – Пусть зайдет.
        Зачем, интересно, Фацио прислал жену? Не мог позвонить, если болен?
        – Доброе утро, синьора. Чем могу помочь?
        – Доброе утро, синьор комиссар. Простите, что беспокою, но…
        – Совершенно не беспокоите, слушаю вас.
        – Это я вас слушаю.
        Боже, что это значит?
        В глазах у синьоры Фацио светились тревога и беспокойство.
        Монтальбано решил выведать как можно больше, чтобы не попасть впросак с ответом.
        – Присаживайтесь. Мне кажется, вы чем-то взволнованы.
        – Мой муж ушел из дома вчера в десять вечера, после вашего звонка. Сказал, что вы должны встретиться в порту. С тех пор от него никаких вестей. Обычно он всегда звонит. А в этот раз нет. Поэтому я немного волнуюсь.
        Ах, вот в чем дело! Вообще-то он вчера вечером не звонил Фацио и не назначал ему свидания в порту. Куда, интересно, парня занесло?
        Первым делом нужно успокоить синьору. Монтальбано так вошел в роль, что Станиславскому и не снилось. Он изобразил на лице чувства раскаяния и сожаления одновременно и с силой хлопнул себя ладонью по лбу:
        – Господи! Как я мог забыть! Ради бога, простите, совершенно вылетело из головы!
        – Что вылетело, синьор комиссар?
        – Ваш муж просил позвонить вам! Боже, он так просил, чтобы я не забыл! Какой же я болван…
        – Не корите себя, комиссар.
        – Поверьте, мне очень жаль, что вам пришлось поволноваться! Будьте спокойны, с вашим мужем все в порядке! Он занят одним деликатным делом…
        – Это я и хотела услышать, синьор комиссар. Спасибо.
        Она встала и протянула ему руку.
        Жена у Фацио была под стать мужу. Сдержанная и немногословная. Раза два или три, когда Монтальбано был у них в гостях (готовила она, надо признать, отвратительно!), он отметил, что синьора Фацио никогда не вмешивается в мужские разговоры, особенно если речь идет о работе.
        – Я провожу вас, – сказал Монтальбано.
        Они дошли до парковки. Монтальбано отметил, что синьора приехала на машине мужа. Значит, Фацио ушел пешком.
        Комиссар вернулся в комиссариат и, остановившись перед стеклянной будкой, попросил Катареллу:
        – Позвони Фацио на сотовый.
        Катарелла сделал две попытки.
        – Молчит, синьор комиссар.
        – Скажи Ауджелло, чтобы зашел ко мне, срочно!
        – Но у него синьор Миццика.
        – Плевать на синьора Миццику!
        «Что же случилось с Фацио?» – думал Монтальбано, входя в кабинет.
        Жену Фацио он успокоил, но надолго ли? У них была встреча в порту. Почему в порту? Это могло означать все и ничего. Не исключено, что Фацио назвал место, которое первым пришло ему в голову.
        Плохо, что Фацио не позвонил домой. Но, видимо, он не позвонил, потому что… потому что возникли обстоятельства, при которых он не мог этого сделать.
        «Можно отсюда чуть подробней?» – попросил внутренний голос.
        «Ты не развиваешь эту мысль, потому что боишься», – ответил ему Монтальбано.
        «Боюсь? Интересно, чего?»
        «Выводов, к которым неизбежно придешь».
        «К каким таким выводам?»
        «Почему Фацио не звонит. Он в руках бандитов, ранен или даже мертв».
        «Как всегда, тебе первым делом в голову приходят самые дурные предположения!»
        «А тебе? Думаешь, Фацио сбежал с какой-нибудь девкой?»
        Вошел Ауджелло.
        – Что за спешка?
        – Закрой двери и сядь.
        Ауджелло повиновался.
        – Так что?
        – Фацио пропал.
        Мими уставился на Монтальбано открыв рот.


        Они проговорили полчаса и пришли к выводу, что Фацио определенно начал какое-то расследование по собственной инициативе, не поставив никого в известность. Время от времени у него случались такие прекрасные порывы. Очевидно, на этот раз он недооценил опасность – хотя, учитывая его опыт, это странно – и попал в переделку.
        Другого логичного объяснения не было.
        – Мы должны найти его до завтра, – сказал Монтальбано. – До завтра я еще смогу водить за нос синьору Фацио. Пока она мне верит, но рано или поздно придется рассказать ей правду. Какой бы горькой она ни была.
        – С чего начнем?
        – У нас одна зацепка – порт. Начни с него.
        – Могу я взять с собой кого-нибудь?
        – Нет. Пойдут слухи… Но, если не сдвинемся с места, придется привлечь подкрепление.
        Как только Ауджелло вышел, Монтальбано в голову пришла одна идея.
        – Катарелла, пусть тебя подменят минут на пять, зайди ко мне!
        – Мигом, синьор комиссар!
        Мигом и явился.
        – Послушай, Катаре, нужна твоя помощь.
        Катарелла вытянулся по стойке «смирно», глаза у него блестели от радости.
        – Я в вашем полном распоряжении, синьор комиссар.
        – Подумай хорошенько, прежде чем ответить. В кабинете у Фацио нет прямого телефона, верно?
        – Куда верней!
        – Поэтому все звонки, которые к нему поступают, неизбежно проходят через коммутатор, верно?
        Катарелла не ответил, только поморщился.
        – Что такое?
        – Синьор комиссар. У Фацио есть мобильник. Если кто-то звонит на мобильник лично персонально ему, Фацио, этот кто-то звонящий никак не проходит через коммутатор.
        – Ты прав. Но я сейчас не об этом. Возьмем только коммутатор. Я хочу, чтобы ты вспомнил, кто звонил Фацио в последние четыре-пять дней. Ясно?
        – Яснее ясного, синьор комиссар.
        – Тогда садись на мое место, бери листок и ручку и пиши все имена, которые вспомнишь. А я пойду покурю.
        – Простите, синьор комиссар, не могу.
        – Не можешь вспомнить, кто звонил?
        – Нет, не могу сесть на ваше место.
        – Почему? Не место, как говорится, красит человека. Ладно, садись где хочешь.
        Монтальбано вышел на улицу, закурил, задумчиво побродил по парковке и вернулся обратно.



        3

        Катарелла протянул ему листок. Там было три фамилии. Лоччиччиро (скорее всего, на самом деле Ло Чичеро), Парраваккио (поди разберись, как на самом деле его зовут) и Дзирета (ерунда, ошибка в удвоенных согласных: Дзирретта).
        – Только три?
        – Нет, синьор комиссар, четыре.
        – Но ты написал только три.
        – Четвертого не написал, и так понятно. Вот, между Гараваккио и…
        – Здесь написано Парраваккио.
        – Не важно. Видите, между Сараваккио и Дзинетой пустое место?
        – Да. Что это значит?
        – Белая строчка, Бьянко то есть.
        Что тут скажешь? Сэкономил буквы. Гениально.
        – Послушай, Катаре, это не тот Бьянко, у которого на прошлой неделе арестовали сына за драку?
        – Он, синьор комиссар. А Лоччиччиро звонил потому, что тот, кто живет выше над ним на верхнем этаже, каждое утро мочится, уважительно говоря, ему на балкон, расположенный ниже.
        – А Парраваккио чего хотел?
        – Не знаю. Но Тараваккио приходится родственником Фацио.
        – А кто звонил чаще, Парраваккио или Дзирретта?
        – Конечно, Дзирета, он все время названивал, ему срочно, как можно скорее понадобилось получить паспорт.
        Монтальбано вздохнул.
        – А если вы хотите знать, кто досаждал непрерывными постоянными звонками, но это было больше чем пять дней назад, так это Манселла.
        – Через «с» или через «з»?
        – Через обе, синьор комиссар.
        – И этот Мансзелла звонил через коммутатор?
        – Манселла звонил через коммутатор, когда мобильный телефон Фацио был занят. Или выключен. И тогда он говорил мне, что это Манселла и что нужно, чтобы я сказал Фацио, как только освободится, пусть немедленно перезвонит ему, Манселле. Или пусть включит телефон.
        – И Фацио перезванивал?
        – Не могу знать. Поскольку меня там не было. Если перезванивал, перезванивал с мобильного.
        – Ты, конечно, не помнишь, когда этот Манзелла позвонил в первый раз?
        – Погодите-ка минутку!
        Он выбежал из кабинета и так же бегом вернулся, держа в вытянутой руке блокнот в черном переплете. Пролистал несколько страниц. Они были густо испещрены номерами и именами.
        – Что это?
        – Синьор комиссар, я всегда записываю, кто звонит, чего хочет, точный день и час.
        – А зачем?
        – На всякий случай. Мало ли что.
        – Разве у нас нет автоматического контроля входящих звонков?
        – Есть, а только я не доверяю автоматам. Кто знает, что она думает, эта техника! Вот, нашел! Манселла первый раз звонил не далее как десять дней назад. После чего звонил каждый день, пятого дня последний раз. Но в тот день аж три раза. Помню, он нервничал. Велел передать Фацио, чтобы не болтал много по мобильнику.
        – А потом?
        – Потом больше не звонил. Но потом Фацио спрашивал раза два в день, не меньше, не звонил ли, случайно, Манселла. И всякий раз, когда я говорил нет, он говорил, что, если вдруг позвонит, немедленно соединить с ним, потому что очень сильно важно.
        – Спасибо, Катаре, ты мне очень помог.
        – Синьор комиссар, позвольте спросить?
        – Спрашивай.
        – Что с Фацио?
        – Ничего. Ерунда, не волнуйся.
        Катарелла вышел, изо всех сил стараясь не волноваться.
        Как только за ним закрылась дверь, Монтальбано тяжело вздохнул и решил сделать то, чего делать не хотел. Лучше начать с худшего. Он набрал номер доктора Паскуано.
        – Доктор на месте?
        – Занят.
        – Монтальбано это. Позовете его?
        – Комиссар, вы меня извините, но не могу. Он с самого утра чернее тучи, всем грубит, и как раз сейчас проводит вскрытие.
        Видимо, Паскуано накануне крупно проигрался в покер. В таких случаях голодный тигр добрее, чем доктор Паскуано.
        – Тогда я вас спрошу. Ночью и сегодня утром были новые поступления?
        – Свежие трупы, хотите сказать? Нет.
        Монтальбано с облегчением вздохнул.
        Он вышел из кабинета и, проходя мимо Катареллы, бросил:
        – Я в Монтелузу, вернусь через час. Скажешь Ауджелло, пусть звонит на сотовый.


        В Монтелузе три городские больницы и две частные клиники. Раньше достаточно было позвонить по телефону, сказать, что ты из полиции, и тебе сообщали всю необходимую информацию. Теперь эта чертова политика конфиденциальности, пока не придешь сам и не покажешь удостоверение, ни слова не добьешься.
        В городских больницах Фацио не было. Предстояло самое сложное: частные клиники. Эти хранят секреты пациентов лучше, чем швейцарские банки. А сколько мафиози там оперируется! Вестибюль в первой клинике напоминал холл пятизвездочного отеля. За стойкой регистратуры, которая сгодилась бы в качестве зеркала, стояли две женщины в белых халатах – молодая и пожилая. Придав лицу суровое выражение, он обратился к пожилой:
        – Комиссар Монтальбано, – и протянул удостоверение.
        – Чем могу вам помочь?
        – Мои люди будут здесь через десять минут. Все пациенты должны находиться в палатах, посетителям запрещено покидать больницу.
        – Вы шутите?
        – У меня постановление прокурора. Ищем опасного преступника, его фамилия Фацио, по нашим сведениям, со вчерашнего он дня находится у вас.
        Регистраторша, белая как полотно, наконец ответила:
        – Но у нас два дня как нет госпитализации! Смотрите сами! – И она повернула к комиссару монитор компьютера.
        – Не морочьте мне голову! У нас есть сведения, что в клинике Матердеи…
        – Но это не клиника Матердеи!
        – Как?!
        – Это клиника Салус!
        – О боже! Простите, я ошибся. Извините! Всего доброго! Кстати, не вздумайте предупреждать Матердеи!
        Из второй клиники его просто выгнали. Встретила его старшая медсестра лет шестидесяти, ростом под два метра, тощая, как смерть, и такая же страшная.
        – Мы не подбираем на дорогах раненых бандитов.
        – Хорошо, синьора, но…
        – Я вам не синьора.
        – Не надо отчаиваться, рано или поздно вы встретите своего принца.
        – Вон отсюда!
        Монтальбано садился в машину, когда его кто-то окликнул. Знакомый врач. Комиссар изложил суть дела. Врач ушел и через пять минут вернулся на парковку.
        – Новых пациентов в эти дни не поступало.
        Что это значит? Все вдруг сделались здоровыми или просто не накопили денег на оплату частных клиник? Ладно, главное, что Фацио нет ни в одной больнице. Куда же он подевался?
        Зазвонил телефон: Мими Ауджелло.
        – Сальво, ты где?
        – Возвращаюсь в Вигату, был в Монтелузе, обошел все больницы. Фацио здесь нет.
        – Слушай, а что, если…
        Монтальбано понял.
        – Не волнуйся, в морге его тоже нет. Есть у тебя новости?
        – Есть. Приезжай в порт. Жду у входа, у южных ворот.
        – Еду.


        Южные ворота находились неподалеку от восточного пирса, где комиссар любил прогуливаться после обеда. Они служили главным образом для проезда машин на паром, направляющийся на Лампедузу. Отчаливал он ближе к полуночи. Как только начинался сезон отпусков, этот район порта превращался в бивак для туристов, ожидавших погрузки на корабль.
        С обеих сторон огромных ворот стояли будки для офицеров финансовой полиции, контролировавших движение.
        Днем, как правило, здесь было спокойно, оживление начиналось лишь к вечеру.
        – Ночью эти и центральные ворота закрываются. Открытыми остаются только северные, – объяснил комиссару Мими.
        – Почему?
        – Потому что там швартуются рыболовные суда, там находятся склады и грузятся рефрижераторы, в общем, все, что нужно рыбакам.
        – Если с Фацио что-то случилось, это случилось ночью.
        – Вот именно.
        – Тогда почему мы у южных, а не у северных ворот?
        – Нас ждет офицер, его фамилия Сассу, прошлой ночью он дежурил у северных ворот.
        – Он что-то видел?
        – Идем, поговоришь с ним сам.
        Сассу было лет двадцать с небольшим, парень оказался компетентным и неглупым.
        – Рыболовецкие суда обычно возвращаются не раньше полуночи, разгружают улов, часть которого остается здесь, а остальное грузят в рефрижераторы, и те сразу уезжают. Работа кипит примерно до трех часов ночи, потом наступает тишина. Часа в четыре я услышал странные звуки. Мне показалось, это выстрелы.
        – Сколько их было? – спросил Монтальбано.
        – Два.
        – Вы уверены, что это были выстрелы?
        – Не уверен. Это мог быть звук мотора. Например, мопеда или мотоцикла. Кстати, сразу после этого мимо меня проехал большой мотоцикл. Поэтому я не встревожился.
        – Сзади был пассажир?
        – Нет.
        – А вы не слышали криков, угроз? Может, кто-то звал на помощь?
        – Нет, ничего.
        – Вы можете вспомнить, откуда послышались выстрелы?
        Сассу задумался, вид у него вдруг стал растерянным.
        – Странно, – пробормотал он.
        – Что?
        – Я сейчас подумал… что, скорее всего, вы правы.
        – Почему?
        – Между двумя хлопками прошло несколько секунд. Мне показалось, я слышал первый рядом с доком, но следующий раздался намного дальше, где-то в районе второго или третьего склада… Если бы это был мотоцикл, я бы услышал оба хлопка с одной стороны.
        – То есть это похоже на то, что кто-то бежал и стрелял? – спросил Монтальбано.
        – Похоже.
        Они поблагодарили офицера.
        – Дело принимает плохой оборот. – Мими был встревожен.
        – Идем, – сказал комиссар.
        – Куда?
        – Прогуляемся между доком и складами.
        Холодильные склады тянулись вдоль внешней части центрального пирса, представлявшего собой широкий мол, протянутый далеко в море наподобие рукава.
        Рыболовецкие суда причаливали и, разгрузив улов у складов с внешней части мола, переходили в образованную им бухту, где вставали на прикол, а экипаж отправлялся домой отдыхать.
        Монтальбано и Ауджелло прошлись от дока до второго склада, внимательно глядя под ноги.
        На дороге, заляпанной грязью, отпечатались шины грузовиков. Все склады были закрыты, кроме третьего, перед которыми стоял «Форд-Транзит». В приоткрытые дверцы фургона виднелись электрические провода, щитки и прочие инструменты. Может, сломалась холодильная установка, и ее чинили. Вокруг не было ни души.
        – Пошли, мы ничего здесь не найдем. Только теряем время. Такая вонь, меня просто выворачивает, – сказал Мими.
        Монтальбано не мог с ним согласиться, ему нравился этот запах. В нем чувствовался аромат водорослей, тухлой рыбы, старых корабельных тросов, морской воды, гудрона с легкой ноткой дизельного топлива. Удовольствие, доступное немногим.
        Когда, потеряв всякую надежду, они возвращались обратно, Мими заметил на земле неподалеку от дока блестящий предмет. Это оказалась гильза, она закатилась под прогнившую доску.
        Мими аккуратно поднял гильзу. Свеженькая, не ржавая, не помятая – видно, что провалялась здесь не недели и месяцы, а считаные часы.
        – Никакой это не мотоцикл, – заключил Монтальбано.
        – Похоже, от патрона калибра 7,65, – предположил Ауджелло. – Что будем делать?
        – Сварим суп.
        – В смысле?
        – Мими, что ты можешь сделать с этой гильзой? Она всего-навсего подтверждает, что была перестрелка. Пока все. К сожалению.
        Ауджелло на всякий случай опустил гильзу в карман.
        Монтальбано стоял и задумчиво разглядывал носки своих ботинок. Во рту у него торчала сигарета, которую он забыл зажечь. Ауджелло тоже молчал. Комиссар заговорил, не глядя на Мими: похоже, он думал вслух:
        – В Фацио – предположим, что это был Фацио, – стреляли, когда он возвращался к северным воротам. Очевидно, он закончил какие-то свои дела в районе складов и хотел покинуть порт, но здесь его поджидали.
        – Зачем они ждали, когда он приблизится к доку? Это рядом с воротами, где всегда стоит охрана, – удивился Мими.
        – У них не было выбора. Представь, что перестрелка завязалась у какого-то склада. Если мы обнаружим следы преступления, это даст нам полное право обыскать все склады. Им это, понятно, без надобности. А земля у дока ничейная. Здесь проходят все, кому нужно попасть на пирс. Это как перестрелка на центральной улице города, понимаешь?
        – Во всяком случае, первым выстрелом его не уложили.
        – Верно. Но Фацио понял, что не может бежать к воротам. Путь к ним был отрезан стрелявшим. Что он сделал?
        – Что?
        – Повернулся и побежал обратно, то есть к складам.
        – Зачем? Разве это выход? Пирс кончается, а дальше море! Ему никуда не деться, это ловушка.
        – Но он видел и понимал ситуацию, а мы – нет.
        – Объясни-ка.
        – Возможно, какой-то склад был еще открыт, и Фацио надеялся, что ему помогут. Офицер слышал два выстрела, второй выстрел раздался, когда Фацио поравнялся со вторым или третьим складом. И все, больше выстрелов не было, а это плохой знак.
        – Что ты хочешь сказать?
        – В него стреляли, а это значит, он либо ранен, либо убит.
        – О боже! – воскликнул Ауджелло.
        – Впрочем, возможен и другой вариант: Фацио сдался на милость победителей.
        – В таком случае давай обыщем склады, – предложил Ауджелло.
        – Зачем? Если он убит, от тела бандиты постарались избавиться. А если ранен или у них в заложниках, вряд ли его держат в морозильной камере.
        – Допустим, он мертв. Где тело?
        – Вот именно. У меня есть одно соображение.
        – Говори.
        – В море, Мими. Груз на шею, и все.
        – Какого черта, Сальво!
        – Это лишь предположение, Мими, не горячись. Подумай. Если его убили, бросить тело в море – самое простое и надежное дело. Я уверен, спрятать его на складе они не могли. Вдруг кто-то задержится на работе и увидит? Слишком рискованно. Поверь мне, это тупик.
        – Ну хорошо.
        – Ты вот что сделай: позвони шефу. Придумай что-нибудь. Но лучше ничего не говори про Фацио. Скажи, что нужно найти пистолет, он упал в море. Пусть даст водолазов.
        – Как это? Он непременно спросит, чье оружие!
        – Скажи, что пистолет мой.
        – Интересно, как он упал в море?
        – Через дырку в заднем кармане штанов.
        – А если он не согласится?
        – Скажешь, что тогда вся ответственность на нем.
        – За что?
        – За то. Люди видели, как у меня упал пистолет. Кто-то может нырнуть за ним. Мое дело предупредить.
        Ауджелло отошел на несколько шагов. Телефонный разговор был долгим. Наконец Мими, покачав головой, подошел к Монтальбано и протянул ему телефон:
        – Держи, он хочет поговорить с тобой сам.
        – Монтальбано! Вы в своем уме? Что там у вас происходит?
        – Я не хотел, эта дырка…
        – Возмутительно! Только вы могли выронить табельное оружие через дырку в штанах! А если бы он у вас выпал на дорогу и выстрелил?
        – Я никогда не держу в стволе патронов.
        – Послушайте, Монтальбано, я не могу просить помощи у водолазов!
        – Тогда мне придется нырять самому. Дыхание задерживать я умею.
        – Монтальбано, с вами невозможно говорить! Дайте сюда Ауджелло!
        Мими проговорил с начальником управления еще минут пять, потом опустил телефон в карман и выдохнул:
        – Получилось.


        Предположение комиссара не подтвердилось. Водолазы работали долго, но ничего не нашли.
        Вернее, нашли всякую ерунду, даже детскую коляску и хозяйственную сумку с банками томатной пасты.
        «Тем лучше», – подумал Монтальбано.
        Между тем на пирсе собрались зеваки, они болтали и смеялись, громко высказывали идиотские предположения, наблюдая за работой водолазов. Монтальбано подобные сборища терпеть не мог.
        Один из зевак подошел к комиссару и представился владельцем склада.
        – Извините за беспокойство, комиссар, что сказать рыбакам?
        – Кому?
        – Рыбакам. Через час-другой они начнут возвращаться.
        – И что?
        – Водолазы работают прямо перед складами, рыбаки не смогут причалить, а им надо разгрузить улов.
        – Не волнуйтесь. Максимум через четверть часа мы закончим.
        – Можно спросить, что ищут? – спросил человек, внезапно перейдя на сицилийский диалект.
        Диалект – это определенная близость и доверие.
        – Конечно, – перешел на диалект и комиссар. – Мои часы. Они упали в море.
        – А мне сказали, ваш пистолет.
        – Ошиблись. Вечно они все перепутают.



        4

        В комиссариат они вернулись только к вечеру. Поесть за целый день не успели. Вернее, час-полтора, чтобы перекусить, можно было выкроить, но, по правде говоря, не было аппетита.
        – Фацио не появлялся?
        – Нет, синьор комиссар.
        Они прошли в кабинет Монтальбано.
        – Садись, Мими. Обсудим ситуацию. Хочешь кофе?
        – Прекрасная идея.
        Монтальбано поднял трубку:
        – Катаре, не сходишь в бар нам за кофе? Спасибо.
        Они переглянулись.
        – Начинай ты, – сказал Мими.
        – Теперь ясно, что Фацио у них. Но неясно, живой или мертвый.
        – В море его не нашли.
        – Это не гарантия, что он жив.
        – Согласен. А если его все-таки убили вторым выстрелом у складов, где тело?
        – Мими, мы не узнаем этого по одной простой причине. Нам неизвестно, что происходит на причале, когда возвращаются рыбаки, сколько времени им требуется для разгрузки улова, когда суда отплывают от складов, чтобы встать на прикол, долго ли грузятся рефрижераторы и во сколько они отъезжают с рыбой… Короче, что происходит там в это время.
        – По словам офицера, выстрелы были около четырех, а с трех до четырех, как правило, все спокойно.
        – Что значит – спокойно? Никого нет? Ни души? Вряд ли. Помнишь, он сказал, что после хлопков видел мотоцикл. Значит, там были люди.
        Дверь резко распахнулась, отлетев к стене. Мими и комиссар подпрыгнули на стульях. Ауджелло вполголоса выругался. Появился Катарелла с подносом в руках, поднятая нога зависла в воздухе.
        – Прошу прощения и извинения, – сказал он, – маленько не рассчитал.
        Он поставил поднос на стол.
        – Слушай, Катаре, кто-нибудь искал сегодня Фацио? – спросил комиссар.
        Катарелла сунул руку в карман, достал блокнот. Послюнявил кончик указательного пальца и принялся листать страницы.
        Ауджелло удивленно поднял брови.
        – Значит. Звонили Бьянко и Лоччиччиро.
        – Всё?
        – Сарраваккио приходил лично и персонально.
        – Выходит, не звонил только Манзелла.
        – Точно так, синьор комиссар.
        – Я ничего не понял, – прошипел Ауджелло, едва за Катареллой закрылась дверь.
        Кофе был отличный. Комиссар рассказал Мими о звонках Манзеллы.
        – Думаешь, если Манзелла сегодня не звонил, он знает, что случилось с Фацио? – спросил Мими.
        – Не исключено.
        – Что будем делать?
        – Ты возвращаешься домой к Бебе и малышу.
        – А ты?
        – Отдохну немного, потом пойду на берег, посмотрю, что происходит на пирсе.
        Телефон зазвонил, когда Монтальбано уже собирался уходить.
        – Синьор комиссар! Вас спрашивает журналист Тизито.
        – Соединяй. Привет, Николо, как дела? Куда ты пропал? Как дома?
        – Все хорошо, спасибо. Ты еще в комиссариате?
        – Как раз ухожу.
        – Возвращаешься в Маринеллу?
        – Нет. Почему ты спрашиваешь?
        – Да так.
        – Николо, ты чего-то недоговариваешь. Что у тебя?
        – Ничего срочного. Хотел кое о чем спросить. Если спешишь, дай мне Фацио. Я поговорю с ним.
        – Его нет.
        – Ушел уже?
        – Не знаю.
        – Ладно, я позвоню ему домой.
        – Нет!
        Черт возьми, зачем он так закричал?
        Помолчав немного, Дзито нерешительно заговорил:
        – Прости, но…
        – Видишь ли, Николо, дело в том, что его жена… она больна, и ему сейчас ни до чего… понимаешь?
        – Конечно. Пока! Всего хорошего!
        Интересно, устроило ли Николо Дзито такое объяснение?
        Впрочем, дураку понятно, что репортер «Свободного канала» звонил неспроста.


        Когда Монтальбано пришел на пирс, некоторые траулеры уже пришвартовались у складов и разгружали улов. Ярко горели портовые прожекторы. Вдалеке, у входа в гавань, были видны огни возвращавшихся с моря кораблей.
        У складов стоял отчаянный гвалт: кричали рыбаки, кто-то ругался, кто-то отдавал приказы. Перекрывая гул голосов, урчали моторы катеров и авторефрижераторов; мерно гудели компрессоры холодильных установок.
        Комиссар заметил, что в узких проходах между складами, в этих портовых переулках, развернулась активная торговля: ящики с рыбой тащили те же люди, которые только что разгружали их с траулеров и катеров. Вряд ли это бросовый товар, скорее доля, причитавшаяся самим рыбакам. Покупатели после недолгих переговоров грузили ящики на скутеры или в небольшие фургоны. Наверняка владельцы ресторанов или посланные ими люди. Приезжают, затариваются свежей рыбой по выгодной цене. На обычном рынке придется заплатить вдвое больше.
        Монтальбано вдруг вспомнил про хозяина пяти траулеров, что приходил утром в комиссариат.
        Как его бишь? Риццика, точно! Он должен быть где-то здесь.
        Комиссар увидел охранника, в руках у него был ящик с рыбой. Видать, получил компенсацию за то, что закрывает глаза на стихийный рынок.
        – Комиссар Монтальбано. Я хотел бы знать…
        Охранник побледнел от страха.
        – Мне ее подарили… эту рыбу… Клянусь! – ответил он дрожащим голосом.
        – Я в этом нисколько не сомневаюсь. Я хотел бы знать, где можно найти синьора Риццику.
        – Риццику? Он на складе, у него их несколько.
        – Какие именно?
        – Номер три, номер четыре и последний.
        – Спасибо.
        – Всегда пожалуйста! – явно приободрившись, ответил охранник. Он подобострастно отступал и чуть ли не побежал, опасаясь, что Монтальбано передумает и примется расспрашивать про рыбу.
        Перед открытой дверью склада номер три стоял тот же «форд-транзит», что и утром. Монтальбано заглянул в открытые двери склада и увидел Риццику.
        Тот разговаривал с человеком в комбинезоне. Вид у него был встревоженный. Увидев Монтальбано, Риццика пошел ему навстречу, вытянув для приветствия руку.
        – Выйдем на улицу.
        Очевидно, он не хотел говорить в присутствии человека в комбинезоне. Они отошли в сторонку, за склады, там было грязно и нестерпимо воняло ископаемыми и свежими экскрементами и мочой. Рядом не было ни души.
        – Вы про мое заявление?
        – Нет. А вы подали заявление по форме моему заместителю Ауджелло?
        – Не знаю, по форме или нет. Но подал.
        – Вернулись ваши рыбаки?
        – Нет, через час-полтора.
        – А тот траулер, который всегда опаздывает, как его…
        – «Мария Кончетта»? У него сегодня выходной. Да лучше бы все сегодня опоздали!
        – Почему?
        – Склад со вчерашнего дня не работает. Холодильник не морозит. Несу убытки, вчера пришлось выбросить всю рыбу в море. Электрик сказал, нужно заказывать какую-то деталь в Палермо. А сегодня два траулера возвращаются груженные доверху, говорят, был хороший улов. Нужно чинить третий склад, обычно он у меня для…
        – Кажется, вы говорили, что у вас пять рыболовных судов?
        – Да-да.
        – А почему в море вышли только два?
        – Комиссар, они работают посменно. Два отдыхают, три работают, и наоборот.
        – Понятно.
        – Простите, мне нужно на склад. Что до моей проблемы, синьор Ауджелло все знает. Я очень прошу!
        – Конечно! Постойте, а как зовут капитана «Марии Кончетты»?
        – Аурели. Аурели Сальваторе.
        – А имена членов экипажа вы помните?
        – Я всех назвал синьору Ауджелло.
        – Назовите и мне.
        – Албанезе Тото, Беллавия Гаспано, Дима Пеппе, Фрагапане Жеже, Дзамбито Антонио и двое тунисцев, как их зовут, не припомню, но я назвал их имена синьору Ауджелло.
        Манзеллы среди них, к сожалению, не было.


        Шел четвертый час, основные работы на пирсе закончились. Суда стояли в бухте. Авторефрижераторы отъехали. Закрылись большие ворота складов, кроме третьего, где электрики чинили оборудование. И все же…
        И все же дорога перед складами не опустела совсем. Пять или шесть человек оставались на пирсе, переговаривались, спорили, кое-кто затевал потасовку. Значит, и прошлой ночью кто-нибудь непременно слышал выстрелы и видел, как Фацио убегал.
        Офицер слышал два хлопка, а потом видел мотоцикл. Значит, один свидетель точно был! Но эти люди ничего не скажут, Монтальбано был уверен на все сто.
        Внезапно он почувствовал такую усталость, что ноги стали как ватные.
        Зря потерял время. Завтра утром нужно пойти к начальнику управления и все рассказать. Придется начать официальное расследование, ничего не поделаешь. Время идет, и чем дальше, тем хуже для Фацио, если он еще жив.
        – Монтальбано!
        Обернувшись, он увидел Николо Дзито.
        – Кто тебе сказал, что я здесь?
        – Ауджелло, я позвонил ему, не мог тебя найти.
        – Что-то случилось?
        – Мне нужно с тобой поговорить.
        – Слушаю.
        – Пойдем в мою машину?
        Машина стояла возле дока. Утренний ветерок был свеж. Монтальбано от усталости, голода и волнения сильно замерз.
        Он сел в машину, опустил голову на подголовник и закрыл глаза.
        Очнулся же от дивного аромата. Дзито сунул ему под нос крышку термоса с горячим кофе. Монтальбано сразу ожил.
        – Когда пропал Фацио? – спросил журналист.
        Комиссар поперхнулся. Дзито похлопал его по спине.
        – Откуда ты знаешь?
        – Мне позвонили, а ты подтвердил мои опасения.
        – Я?!
        – Да. Ты запретил мне звонить Фацио домой. Мне это показалось странным. Скажи честно, во что он ввязался?
        – Понятия не имею. В том-то все и дело, Николо. Он никому ничего не сказал. Кто тебе звонил?
        – Этого я сказать не могу. Кажется, этот человек видел Фацио, и тот выглядел ужасно.
        – Что это значит?
        – У него голова была в крови.
        – Он был один?
        – К несчастью, нет. Но тот человек не уверен, что видел именно Фацио, он просил меня проверить. Я позвонил тебе, ты косвенно подтвердил мои подозрения. Тот человек просил перезвонить ему через два часа.
        – Почему он сам не сообщил в полицию?
        – Потом объясню. Я перезвонил, он объяснил, где находится, так что можно переговорить с ним лично. Ты согласен?
        – Конечно. Где это?
        – Недалеко от Риверы. Часа полтора на машине.
        – Поехали. Так почему он позвонил не в полицию, а тебе?
        – Потому что у него проблемы с законом, Сальво!
        С каких это пор преступника волнует судьба полицейского? Спрашивать было бесполезно: Дзито никогда бы не назвал имя своего информатора. Утешало одно: Фацио жив.
        – Что ты сказал Ауджелло?
        – Что нужно срочно с тобой поговорить.
        – Намекнул, что речь идет о Фацио?
        – Нет.
        Позвонить Мими и сообщить новость? Нет, пусть спит. На этой мысли глаза у Монтальбано, как по команде, закрылись. И он провалился в сон.


        Разбудила его тишина.
        Дзито в машине не было. Солнце поднялось уже высоко. Машина стояла на проселочной дороге, но никакого села рядом не было. Совершенно безлюдная местность, заброшенная земля. Хилые деревья, пучки травы, редкие кусты ракитника. Из земли повсюду выступали белые камни.
        Известняки, гиблое место, здесь ничего не растет, здесь и ходить-то опасно. Почва изъедена эрозией, недолго провалиться в яму, а та может оказаться глубокой расщелиной.
        Монтальбано знал, что известняки – это кладбища безымянных костей, территория мафии, особенно если нужно кого-то убрать. Человека ставят на краю ямы и стреляют. Или не стреляют, экономят патрон. Просто толкают. Несчастный либо умрет при падении, ударяясь об острые камни, либо упадет на дно, а там можно кричать сколько угодно – никто и никогда не услышит. Его ждет медленная смерть – от голода, а особенно от жажды.
        Метрах в десяти от дороги стоял покосившийся домишко. Белый куб, он тоже выглядел как известняк, только очень большого размера. Дверь в хибару была закрыта. Должно быть, Николо там.
        Монтальбано решил не выходить из машины. Пошарил в карманах: три сигареты. Закурил и приоткрыл окно. Даже пения птиц не слышно.
        Не успел он докурить одну сигарету, как дверь белого куба открылась и на пороге появился Дзито. Он помахал рукой. Монтальбано вышел из машины и направился к дому.
        – Он готов все рассказать, Сальво, но есть одна загвоздка.
        – Какая?
        – Он не хочет, чтобы ты его видел. Придется завязать тебе глаза.
        – Смеешься?
        – Нет. Иначе он ничего не расскажет.
        – Это мы сейчас посмотрим!
        – Сальво, не будь дураком. Что мне было делать?
        Дзито достал из кармана огромный платок в красную и зеленую клетку.
        Монтальбано не мог удержаться от смеха.
        – Скатерть с собой носишь?!
        – С некоторых пор да. Синусит.
        Дзито завязал комиссару глаза и повел в дом.
        – Доброе утро, комиссар, – голос был явно немолодой, глубокий, с почтительными нотками.
        – Доброе утро.
        – Прошу прощения за то, что пригласил вас сюда, и прошу простить меня за то, что пришлось завязать вам глаза. Но так будет лучше для всех.
        – Давайте без этих любезностей, – сказал комиссар. – Рассказывайте, что вам известно.
        – Вчера утром, часов в шесть, я был у горы Шибетта. Знаете, где пересохшие колодцы?
        – Да.
        – Я проезжал мимо пересохшего ручья, там бетонное корыто, где раньше поили скот. Их было трое. Один сидел на краю, а двое стояли рядом. У того, кто сидел, была перевязана голова, и рубашка вся в крови. Потом один из стоявших ударил его по лицу, и он упал. Но я успел его рассмотреть. Мне показалось, это был синьор Фацио.
        – Вы уверены?
        – Абсолютно.
        – Что было потом?
        – Я проехал вперед и видел в зеркало, как они подняли его снова.
        – А вы что там делали?
        – Поспешил скрыться, и как можно скорей. Меня ищут карабинеры. Я решил пересидеть пока здесь. Но сначала я позвонил синьору Дзито.
        – Давно вы знакомы?
        – Это не имеет значения, Сальво, – подал голос Николо.
        – Хорошо, продолжайте.
        – Прежде всего я хотел убедиться, что это действительно Фацио.
        – А когда убедились, почему вы попросили Дзито обратиться ко мне?
        – Потому что однажды синьор Фацио проявил снисхождение к моему сыну.
        – Как вы думаете, зачем они привезли Фацио туда?
        Голос замолчал, повисла пауза.
        – Ну? – настойчиво спросил Монтальбано, теряя терпение.
        – Комиссар, если его привезли туда, значит, они решили от него избавиться. Скорее всего, сбросить в один из пересохших колодцев.
        Этот ответ он и боялся услышать.
        Нельзя было терять ни минуты.
        – Спасибо вам, синьор Никотра.
        – Как вы меня узнали, комиссар?
        – Вашу историю мне рассказывал Дзито, мы давно с ним дружим. А когда вы сказали, что Фацио проявил снисхождение к вашему сыну… я сразу понял. Еще раз большое спасибо.



        5

        За порогом хибары Монтальбано содрал с лица клетчатый платок и побежал к машине. Следом за ним едва поспевал Дзито.
        – Быстрее! Быстрее!
        – Куда ехать? – спросил журналист.
        – К горе Шибетта. Нужно спешить!
        – Сальво, подумай сам, прошло уже много времени…
        – Я думаю, думаю, не волнуйся.
        – Похоже, ты не понимаешь: если они его…
        – Я все понимаю. Но возможно, он еще жив. Ты знаешь, где эти пересохшие колодцы?
        – Да.
        – Сколько времени нужно, чтобы туда добраться?
        – Часа два.
        – Поехали. Дай мне твой мобильный.
        У Мими сон как рукой сняло, когда Монтальбано все ему рассказал.


        – Этот Никотра твой друг? Почему ты не убедишь его явиться с повинной? – спросил комиссар у Дзито.
        – Сколько раз ему говорил! Какое там! Одна мысль о том, что он окажется за решеткой, сводит его с ума. Боится, что не выдержит в тюрьме. Все-таки двойное убийство – это двойное убийство.
        – Я понимаю. Но у него есть масса смягчающих обстоятельств. Ты и сам знаешь, у нас рога – главное смягчающее обстоятельство. Рогоносец может полгорода перестрелять, и все будут на его стороне. Застать жену в постели с собственным братом и не убить обоих? Разве ты после этого мужик? Для присяжных Долг, Семья, Честь и Женская Добродетель – не пустые слова, скорее всего, Никотра будет оправдан.


        Встречу назначили у пересохшего ручья. Ауджелло еще не подъехал.
        – Где их черти носят? – нервничал Монтальбано.
        – Подождем, им нужно время, – пытался успокоить его Дзито.
        Комиссар закурил. Хорошо, что в Ривере был открыт бар, Монтальбано купил сразу три пачки, про запас.
        Первыми приехали спасатели, у них была специально оборудованная машина и даже кран. Видно, Ауджелло хорошо объяснил задачу: спуститься в старые заброшенные колодцы, достаточно глубокие.
        – Мы готовы. Можно начинать? – спросил командир спасателей по фамилии Маллия.
        – Подождем, пока приедет мой заместитель, – сказал Монтальбано.
        – Все-таки мы начнем, посмотрим, как ситуация. Может, выиграем время. Увидимся у первого колодца.
        – Вы знаете, где это?
        – Конечно, примерно километр отсюда. Два года назад мы вытаскивали оттуда труп, – сказал Маллия.
        «Лиха беда начало…» – подумал комиссар.
        Вскоре подъехал Мими Ауджелло на своей машине. За ним, на служебной, ехали Галло, Галлуццо и новый инспектор Ламарка, толковый юноша.


        Три колодца были вырыты здесь лет тридцать назад метрах в ста друг от друга. Они соединялись между собой тропинкой. Земля с давних пор принадлежала семейству Фраделла. Несколько поколений этой семьи, хорошие земледельцы, так и не смогли вырастить здесь ни одного деревца, ни одной культуры. Мертвая земля. Легенда гласила, что она проклята: в стародавние времена лихие люди надругались в этих краях над девушкой и убили ее. Тогда Фраделла позвали монаха из Трапани, который умел изгонять дьявола. Он не смог ничем помочь. Слишком сухая, мертвая земля. Надо найти воду, чтобы оживить ее. Как раз тридцать лет назад из Америки приехал Джо Фраделла. В Америке у него было свое ранчо. Он сказал родственникам, что знает отличного лозоискателя, способного найти воду даже в Сахаре. И пригласил за свой счет американского умельца. Лозоискатель, оказавшись в этих краях, удивленно воскликнул:
        – Здесь столько воды, что можно создать оазис!
        Фраделла вырыли первый колодец, и на глубине тридцати метров нашли кристально чистую воду. Тогда они вырыли еще два, и через пару лет земля, орошаемая с помощью специальной системы полива, зазеленела. Все, что они ни сажали, росло как на дрожжах. Все тридцать гектаров превратились в цветущий рай. А потом местные власти решили проложить новую скоростную трассу между Монтелузой и Трапани, объект чрезвычайно важный, как объясняли политики. Дорога должна была пролегать через гору Шибетта. Туннель рыли, вгрызаясь в гору с двух сторон. С завершением туннеля завершились и работы по строительству магистрали.
        В том смысле, что трассу так и не проложили, потому что с рекордной скоростью кончились бюджетные деньги, осевшие в карманах подрядчиков и мафии. Ко всему прочему, в землях семейства Фраделла исчезла вода. Возможно, когда долбили туннель, повредили водоносную жилу. Земля стала прежней: сухой и безжизненной.
        С тех пор пересохшие колодцы обрели печальную славу безымянных могил.


        В первом колодце спасатель в защитном костюме, обвязанный тросами, добравшись до дна, ничего не нашел. Люди и техника переместились ко второму. Спустившись метров на двадцать, спасатель подал сигнал тащить его наверх.
        – Он не дошел до конца, – заметил комиссар.
        – Значит, есть проблема, – коротко ответил Маллия.
        Показавшись наверху, спасатель сказал:
        – Мне нужна маска.
        – Не хватает кислорода? – спросил Монтальбано.
        – Нет, там ужасно воняет. Похоже на трупный запах.
        Монтальбано как будто ударили под дых. Он побледнел, дыхание у него перехватило. К горлу подступила тошнота.
        – Вы что-нибудь видели… – начал Мими Ауджелло.
        – Нет, только чувствовал запах. Он очень сильный.
        Маллия, командир спасателей, заметил, как изменился в лице комиссар:
        – Подождите, может, это труп овцы или собаки…
        Спасатель надел маску и снова спустился в колодец. Мими взял Монтальбано под руку и отвел его в сторонку.
        – Ты чего? Это точно не Фацио.
        – Почему?
        – Прошло слишком мало времени, его труп просто не успел бы… Ты понимаешь…
        Конечно, Мими был прав. Но на душе у Монтальбано кошки скребли.
        – Не хочешь пойти в машину, отдохнуть? Если будет что-то важное, я тебе сообщу.
        – Нет.
        Отдохнуть! Монтальбано не мог стоять на месте. Нужно двигаться, хотя бы ходить кругами вокруг колодца. Все смотрели на него с пониманием.
        Наверху показалась голова спасателя.
        – Комиссар, там труп, – сказал он.
        Монтальбано накрыла тошнота. Как сквозь сон, он услышал фразу:
        – Думаю, что труп пролежал не меньше четырех-пяти дней.
        – Нужно поднять его, – сказал Маллия.
        – Это непросто, – заметил спасатель.
        Монтальбано чувствовал себя неважнецки. По всему телу будто шли электрические разряды, от головы до самых пяток, а во рту был противный, как отрыжка, горьковато-кислый вкус. Если труп лежит там четыре дня, значит, Ауджелло прав, это не Фацио. Только эта успокоительная логика почему-то не работала, тело реагировало по-своему, не слушая доводов рассудка. Дорого бы дал Монтальбано, чтобы понять, куда подевался Фацио и где его искать.
        – У вас есть все необходимое, чтобы поднять труп? – спросил комиссар у командира спасателей.
        – Конечно.
        – Мими, сообщи прокурору, криминалистам и доктору Паскуано.
        – Так будем доставать труп или подождем их всех? – поинтересовался Маллия.
        – Подождем. А пока обследуем третий колодец.
        – Думаете, это не тот человек, которого вы ищете?
        – Более чем уверен.
        – Но…
        – Вы со мной не согласны? – Комиссар начинал заводиться.
        В такие моменты он не терпел возражений.
        – Нет, – сказал Маллия, – я совершенно не в этом смысле… Я хотел сказать, лучше обследовать третий колодец не сейчас, а после того, как вытащим труп. Передвигать все это оборудование утомительно и сложно, понимаете?
        Он понимал. Скрепя сердце, неохотно, но понимал.
        – Хорошо, согласен.
        Подошел Дзито, все это время он держался в стороне. Он знал, что Монтальбано дорожит Фацио, и сочувствовал другу.
        – Сальво, я позвоню в редакцию?
        – Зачем?
        – Если не возражаешь, попрошу ребят приехать, сделать репортаж. Это важно.
        Он был признателен Николо. Если б не журналист, неизвестно, как долго продолжались бы поиски Фацио.
        – Звони.
        Монтальбано зашагал по тропе к третьему колодцу. Дорога шла в гору. Пройдя шагов десять, он начал задыхаться. Сказывались усталость и волнение. В голове была полная каша.
        Он боялся, что худшие опасения могут подтвердиться, боялся увидеть мертвого друга. Бог знает как он добрался до третьего колодца, рядом с которым на земле валялись ржавые остатки насоса.
        Комиссар присел на полуразрушенную стену колодца. Солнце припекало, день выдался жарким, но по спине у Монтальбано стекал ручеек холодного пота. Земля вокруг колодца высохла и превратилась в пыль, дожди шли в этих местах редко. Невдалеке комиссар заметил следы, но на мертвой сухой земле невозможно было понять, старые это следы или свежие. Он лег на живот и заглянул в колодец. Тьма кромешная. Нет, нужно, чтобы спасатель спустился на дно. И все же, если Фацио там, внизу, нет ни малейшей надежды, что он еще жив.
        Возвращаясь к спасателям, комиссар обдумывал ситуацию. В голову пришла одна мысль. Он отозвал в сторону Мими.
        – Слушай, Мими, я говорил с командиром спасателей, после того как они вытащат труп, мы осмотрим последний колодец.
        – Да, он мне сказал.
        – Я очень надеюсь, что Фацио там нет. Когда все разъедутся, мы должны остаться.
        – Зачем?
        – Как зачем? Искать Фацио. Я уверен, он где-то здесь.
        – Почему ты так думаешь?
        – Фацио был ранен в порту. Там его погрузили в машину и привезли сюда. Здесь они вряд ли оказали ему первую помощь, скорее продолжили мучить. Вывод: если его не убили, то Фацио, раненый, где-то здесь. Подумай сам, его не повезут обратно в порт.
        – Что ты предлагаешь?
        – Как только мы избавимся от трупа, ты поедешь к шефу и все ему расскажешь. Придется устроить большую облаву.
        – Ладно. А ты?
        – Я возьму Галло, Галлуццо и Ламарку, будем искать.
        – Хорошо.


        Джентльменский клуб, обычно собирающийся по случаю убийств, прибыл из Монтелузы часа через два. Первыми приехали криминалисты и принялись отщелкивать тысячи фотографий, как обычно, бесполезных, но такая у них работа. На этот раз снимали колодец и его окрестности. Поскольку Аркуа, начальник криминалистов, которого Монтальбано терпеть не мог, не приехал, комиссар подошел к одному из них и попросил внимательно исследовать бетонное корыто у пересохшего ручья, нет ли там пятен крови.
        – При чем тут бетонное корыто у пересохшего ручья? – подозрительно посмотрев на комиссара, спросил тот.
        Черт, верно! Он перепутал Фацио и труп в колодце! Это от усталости, голова совершенно не работала.
        – Делайте, как я сказал! – строгим тоном приказал он.
        Тот ответил, что сделает, когда они закончат с трупом.
        Затем приехал доктор Паскуано с труповозкой и санитарами и начал возмущаться:
        – Вы хотите, чтобы я лез в колодец делать аутопсию? Доставайте его, чего ждете?!
        – Ждем прокурора Томмазео.
        – Он ползет как улитка! В следующий раз звоните мне после того, как он будет на месте!
        Но прокурор Томмазео не ползал как улитка. Скорее он ездил, как подгулявший подросток. Приехав на место, он рассказал, что добирался из Монтелузы три часа из-за того, что дважды вылетел на обочину, а в третий раз – аккурат в дерево. Он также сообщил, что при столкновении с деревом ударился головой, поэтому плохо соображает.
        – Это мужчина или женщина? – спросил он у командира спасателей.
        – Мужчина.
        Прокурор Томмазео тут же потерял к делу всякий интерес. Его интересовали лишь женские трупы, лучше обнаженные, и преступления на сексуальной почве.
        – Хорошо-хорошо, вытаскивайте. Всем привет.
        Помахав на прощание, он уехал. На встречу с очередным деревом. Все без исключения присутствующие мысленно послали ему вслед проклятия.
        На этот раз на лебедку повесили дополнительную обвязку с брезентом, по бокам которого болталось много веревок. Монтальбано посочувствовал спасателям: работа не из легких, да еще и малоприятная. Как у могильщиков. При этой мысли машины, люди, пейзаж – все вдруг закружилось. Теряя равновесие, он крепко схватился, чтобы не упасть, за плечо стоявшего рядом Мими Ауджелло.
        – Сальво, иди домой. Я буду здесь. На тебе лица нет, – сказал ему Мими.
        – Нет.
        – Ты на ногах не стоишь! Пожалуйста, посиди хотя бы в машине, – вмешался Дзито.
        – Нет.
        Отдыхать нельзя: уснет мертвецким сном.
        Наконец, после многочисленных попыток, похожий на мумию труп, завернутый в брезент и обвязанный веревками, подняли наверх. Его положили на землю у колодца.
        Все подошли посмотреть, предусмотрительно прикрыв платками нос и рот. На вид мужчина лет шестидесяти, совершенно голый, худой. Лицо у него было обезображено. Спасатель прыгнул обратно в колодец.
        – Зачем?
        – Забрать покрывало, которое было под телом.
        Паскуано тем временем взглянул на труп.
        – Здесь я ничего не могу сделать. Везите в лабораторию.
        – Доктор, отчего он умер?
        – Вы что, Монтальбано? Сами не видите? Ему в лицо разрядили целую обойму.
        Репортеры из «Свободного канала» подоспели как раз вовремя, чтобы отснять сюжет. Когда они закончили, Дзито подошел к Монтальбано, крепко обнял его и уехал вместе со съемочной группой.


        Пока криминалисты занимались своим делом, к комиссару подошел командир спасателей, Маллия.
        – Пожалуй, лучше задержать их.
        – Зачем?
        – Если в последнем колодце мы что-нибудь найдем, всем придется вернуться.
        – Лишняя предосторожность! Давайте не будем терять время!
        Маллия отдал приказ, и техника направилась к третьему колодцу.
        – Садись в машину, – сказал Мими.
        – Нет. Я пешком, – ответил Монтальбано.
        Они не понимают: если он сядет, то все.
        Он дошел до колодца и почувствовал, что весь взмок от пота. Закурил. Сигарета дрожала в руке, и он ничего не мог с этим поделать.
        Когда они спустят спасателя в колодец? Почему так долго возятся с обвязкой?
        – Почему они еле шевелятся?
        – Успокойся, Сальво. Они работают быстро, как только могут.
        Наконец-то спасателя опустили в колодец. Боже, как медленно! Конечно, куда им торопиться?! Интересно, они специально действуют ему на нервы? Нет, смотреть на это невозможно. Он отошел на несколько шагов, поднял камень и бросил в торчавший из земли железный прут.
        Промахнулся. Поднял еще один, снова мимо. И еще, и еще… Пока по шуму лебедки не понял, что спасателя поднимают наверх.
        Поравнявшись с краем колодца, тот не спешил вылезать. Командир подошел к нему, и спасатель что-то сказал ему на ухо. Что это значит? Монтальбано перехватил быстрый взгляд, которым обменялись командир и Мими Ауджелло. Одно мгновение, взмах ресниц. Он сразу все понял, слов не требовалось.
        – Вы нашли его! Он в колодце!
        Монтальбано прыгнул вперед, но путь ему преградил Мими. Их окружили, словно сговорившись, Галло, Галлуццо и Ламарка.
        – Брось, Сальво. Ради бога, успокойся!
        – Комиссар, мы не знаем, кто это, – вмешался Галло.
        – Ламарка, верни всех назад, криминалистов, прокурора… – начал Ауджелло.
        – Нет!
        Монтальбано крикнул так, что спасатели оглянулись.
        – Я скажу, когда их звать! Понятно? – сказал он, отстраняясь от Ауджелло.
        Все смотрели на него с удивлением. Усталость комиссара как рукой сняло. Он стоял прямо, неподвижно, руки у него больше не дрожали.
        – Но почему? – спросил Мими. – Так будет быстрее.
        – Не хочу, чтобы его видели посторонние, понятно? Не хочу! Сначала мы сами простимся с другом, потом позовем остальных.



        6

        Монтальбано решительно зашагал к колодцу. Подошел вплотную и припал к стене, чтобы все увидеть первым. Наступила напряженная тишина, тяжелая, будто свинцовая. Грохот лебедки как сверло ввинчивался в мозг.
        Перегнувшись через край колодца, комиссар подался вперед всем телом, потом спрыгнул вниз, повернулся к своим друзьям и сказал:
        – Это не он.
        Ноги у него подкосились, и медленно, как мешок, он стал оседать на землю. Ауджелло с трудом его удержал.
        Монтальбано видел как в тумане, как кто-то подхватил его и понес к служебной машине. Видел, как его укладывали на заднее сиденье. Это было последнее, что он видел, потому что сразу то ли провалился в сон, то ли потерял сознание. Галло, как всегда, пулей рванул с места.


        Комиссар очнулся, когда машина резко затормозила. Он свалился на пол. Выругался. И услышал голос Галло, у которого тоже вырвалось крепкое словцо.
        Интересно, сколько времени прошло? Удивительно, но Монтальбано чувствовал себя свежим и отдохнувшим, будто проспал всю ночь.
        – Долго мы едем?
        – Около часа, синьор комиссар.
        – Значит, подъезжаем к Монтереале?
        – Да, синьор комиссар.
        – Бар «Реале» еще не проехали?
        – Еще нет.
        – Отлично. Остановись там.
        – Но вам нужно отдохнуть и…
        – Остановись у бара. Я отдохнул, не волнуйся.
        Он выпил две чашки кофе, ополоснул лицо в туалете и вернулся в машину.
        – Едем назад.
        – Но, синьор комиссар…
        – Не спорь. Позвони Ауджелло и узнай, что там.
        Поговорив с Мими по телефону, Галло сообщил:
        – Криминалисты еще на месте, заканчивают. Томмазео и доктор Паскуано уехали.
        – Хорошо. Скажи Ауджелло, чтобы ждал нас у пересохшего ручья.


        – Криминалисты нашли две гильзы, – первое, что сказал ему Мими.
        – Где?
        – Прямо у колодца. Их было не видно, они валялись среди остатков насоса.
        – Они у криминалистов?
        – Да. Но я успел сравнить их с той, что у меня в кармане, помнишь, мы нашли ее в порту. На мой взгляд, они идентичны.
        – Кто этот парень?
        – Неизвестно. Документов в карманах нет. На вид ему лет тридцать.
        – Причина смерти?
        – Падение.
        – Как это?
        – Так. Он упал в колодец и разбился насмерть.
        – Когда это случилось?
        – Паскуано говорит, с момента смерти прошло часов десять.
        – На его теле точно нет огнестрельных ранений?
        – Точно, Сальво. Что будем делать?
        – Мими, я передумал. Не будем ставить в известность шефа. Давай осмотрим окрестности.
        – Хорошо. Ты как думаешь, что произошло?
        – Я думаю, Фацио понял, что его хотят сбросить в колодец, и сам столкнул одного из них, а потом убежал. Второй выстрелил вслед, но промахнулся.
        – Не исключено, что так и было, ведь тела Фацио мы не нашли. Откуда начнем?
        – С горы Шибетта. Видишь домик возле опоры линии электропередачи? Поезжайте туда; если ничего не найдете, поднимайтесь в гору, дорога там одна. В горе много пещер и гротов. Может, он прячется в одной из них. Время от времени зовите его по имени. Скорее всего, он не может передвигаться. Связь держим по телефону.
        – Хорошо. А ты?
        – Есть одна идея. Созвонимся через час.


        – Куда едем? – спросил Галло.
        – Рядом в горе есть туннель.
        – Мне кажется, его закрыли.
        – Поехали посмотрим.
        Вход в туннель перекрывал деревянный забор. Конечно, машине не проехать, но человек может пройти.
        Действительно, две доски прямо в центре были выбиты, так что попасть внутрь не составляло никакого труда. Очевидно, туннель использовали как пристанище бродяги и наркоманы.
        – Заедем на машине, – сказал Монтальбано.
        – Зачем?
        – Там ничего не видно. Подсветим фарами.
        – Пойду посмотрю, – сказал Галло, выходя из машины.
        Галло подошел к забору и пнул его ногой. Еще одна доска с легкостью отвалилась.
        – Выходите, – сказал Галло комиссару, садясь за руль.
        Монтальбано послушно вышел. Галло завел мотор, подъехал вплотную к забору и медленно продолжал движение, напирая бампером на деревянные доски. Забор покосился и упал, в открытую брешь легко мог проехать грузовик.
        Монтальбано вернулся в машину. Фары хорошо освещали туннель. Прямо перед ними лежало что-то, очень похожее на человека. Приглядевшись, они увидели кучу тряпок и рваных одеял.
        Потревоженная светом, из груды лохмотьев вылезла кошка и бросилась прочь.
        – Это кот, – сказал Монтальбано, – ему здесь вольготно, столько крыс кругом!
        – Комиссар, это не кот, это крыса. Не выходите из машины, они сожрут вас живьем.
        Проехав метров пятьдесят, они услышали выстрел. Лобовое стекло покрылось сеткой трещин.
        Одновременно выпрыгнув из машины, Монтальбано справа, Галло слева, они залегли. Выждав немного, Галло сзади машины переполз к комиссару.
        – Вы ранены?
        – Нет. А ты?
        – Я в порядке.
        Они лежали бок о бок на земле и шепотом переговаривались. Мотор машины работал, и фары светили, прорезая лучом туннель. Тишина. Интересно, откуда стреляли?
        – Комиссар, у вас есть оружие? – спросил Галло.
        – Нет.
        – У меня есть.
        – Если он не дурак, должен стрелять по фарам. Почему он не стреляет?
        – Или не хочет, чтобы мы его обнаружили, или патроны кончились.
        – Видишь, на стене справа белая полоса, она обрывается метров через десять.
        – Точно. Там ниша в стене туннеля, вроде как карман.
        – Значит, он там.
        – Кто?
        – Тот, кто удерживает Фацио. Он увидел полицейскую машину.
        – Что будем делать?
        – Он может выйти, прикрываясь Фацио. Нам придется дать ему возможность уйти. Возможно, на нашей машине.
        – Что вы предлагаете?
        – Тихо садимся в машину, двери открыты. Даешь задний ход.
        – Хорошо.
        – Пригнись как можно ниже: как только он увидит, что мы отъезжаем, начнет стрелять.
        Они осторожно пробрались в машину, ожидая, что в любой момент по ним откроют стрельбу, но все было спокойно. На лобовом стекле виднелось круглое отверстие и паутина трещин вокруг.
        – Что дальше? – спросил Галло. Медленно сдавая назад, он поравнялся с выходом из туннеля.
        – Газуй что есть мочи и включай сирену.
        – Зачем?
        – Чтобы сбить его с толку. Когда поравняешься с карманом, резко тормози и посвети туда фарами. Дай мне пистолет.
        Галло дал ему пистолет. Монтальбано, ухватившись левой рукой за приборную панель, высунулся из окна.
        – Надо понять, где Фацио. Не хочу ранить его по ошибке.
        – Будет сделано!
        – Вперед!
        Галло превзошел самого себя. Достигнув кармана в стене галереи, машина резко повернула, будто хотела влететь туда, и внезапно затормозила. В нише стоял человек, ослепленный светом фар и оглушенный визгом сирены. Он вытянул правую руку и стрелял наугад, прикрывая левой рукой глаза. Монтальбано на полном ходу выскочил из машины и с силой ударил его головой в живот. Тот рухнул на землю, согнувшись от боли, и выронил пистолет. Наклонившись к нему, Монтальбано оторопел. Это был не бандит, который удерживал Фацио. Это был сам Фацио.


        Рана была неглубокой, но, очевидно, Фацио потерял память, поэтому вел себя не вполне адекватно. Он вырывался, когда его пытались усадить в машину, и чуть не ударил в лицо Монтальбано – тот едва увернулся.
        – Надень на него наручники.
        – На Фацио?!
        – Не будь дураком, Галло. Видишь, он нас не узнает? Должно быть, рана серьезная.
        – В больницу?
        – Да. Во Фьякку.
        – Почему не в Монтелузу?
        – Никто не должен знать, что мы его нашли. И никто не должен знать, в какой он больнице. Поехали.
        Сначала он позвонил Мими, сообщил новости и велел возвращаться в Вигату. Потом позвонил синьоре Фацио. Но прежде чем набрать номер, спросил:
        – Хочешь поговорить с женой?
        Казалось, Фацио не слышит вопроса, он смотрел в одну точку перед собой. Комиссар сам поговорил с синьорой Фацио.
        – Как он? – Синьора была немногословна.
        – Ранен в голову, проблемы с памятью. Ради бога, не волнуйтесь, его жизни ничто не угрожает! Мы отвезем его в больницу, я вам позвоню.
        «Вот это выдержка!» – с уважением подумал Монтальбано, завершив разговор. За всю дорогу Фацио не проронил ни слова. Даже не смотрел в окно, только уставился в затылок Галло, который гнал как сумасшедший.


        Через два часа комиссар вернулся домой, в Маринеллу. Врач, осмотревший Фацио, диагностировал черепно-мозговую травму. Рана сама по себе пустяковая. Потеря памяти связана с травмой, но могла произойти в результате шока. Состояние стабильное, требуется наблюдение. Во всяком случае, жизнь Фацио вне опасности. Монтальбано, как обещал, рассказал все синьоре Фацио, и та решила немедленно приехать во Фьякку.
        – Хотите, я пришлю за вами машину?
        – Спасибо, не нужно.


        Теперь, когда все было улажено, бессонная ночь давала о себе знать. Добравшись до дома, комиссар открыл входную дверь и сразу почувствовал, что ноги подкашиваются от усталости.
        Все мускулы в теле просили об отдыхе.
        Из последних сил он добрался до спальни, прямо в одежде рухнул на кровать и сразу провалился в тяжелый, глубокий сон.


        Он проснулся около восьми утра – выходило, что проспал не меньше двенадцати часов. Чувствовал себя отдохнувшим и ужасно голодным. Интересно, когда он в последний раз нормально ел? Он открыл холодильник, и сердце у него сжалось. Шаром покати. Ни оливок, ни сардин, ни кусочка сыра. Почему Аделина не… Почему Аделина… Адели…
        Он сразу вспомнил все.
        И подумал, что, вероятно, потерял память за компанию с Фацио. Говорят, свет правды дарует спасение и согревает. Но свет правды, открывшейся Монтальбано, исходил из пустого холодильника, и это была погибель, а не спасение. Монтальбано замер, превратившись на мгновение в ледяную глыбу.
        О господи, Ливия! Как он мог забыть?! Черт, черт, черт!
        Он позвал ее, не смея сделать ни шагу. Голос его походил на кошачье мяуканье.
        – Ливия!
        Нет, бесполезно. Ее нет. С трудом оттаяв, он вернулся в спальню и огляделся по сторонам. Никаких следов пребывания Ливии, словно она и не приезжала из Боккадассе. Он прошел в столовую.
        На столе лежало письмо.
        Прощальное, конечно. Окончательный разрыв, ничего невозможно изменить. Как он мог? Так поступить с ней… Прежде чем прочитать эти горькие строки, нужно было привести себя в порядок, набраться сил, чтобы услышать то, что он несомненно заслуживал. Он разделся, бросил грязную одежду в корзину, принял душ, побрился, переоделся, сварил себе кофе, выпил одну за другой три чашки и позвонил в больницу, чтобы поговорить с синьорой Фацио.
        – Какие новости?
        – Его будут оперировать, синьор комиссар.
        – Почему?
        – У него гематома мозга.
        – Из-за ранения?
        – Доктор говорит, не исключено, что он упал и ударился головой уже после ранения.
        – Когда операция?
        – Точно не знаю. Сегодня утром.
        – Я еду.
        – Синьор комиссар, здесь прекрасный врач, он говорит, что операция несложная. Я дам вам номер моего сотового.
        – Спасибо, давайте, но я все равно приеду.
        Он положил трубку, взял письмо Ливии и вышел на веранду.


        Сальво, дорогой,
        прождав тебя три часа (помнишь, мы договорились пойти пообедать вместе?), я была просто вне себя от гнева.
        Я хотела позвонить тебе, но потом меня осенила идея: пойти в комиссариат и отхлестать тебя по щекам. Я думала закатить такую сцену, чтобы твои люди запомнили ее надолго.
        Я вызвала такси и приехала в комиссариат. Спросила у Катареллы, и он ответил, что тебя нет. Я спросила, знает ли он, когда ты вернешься, и он сказал, что не знает. И добавил, что ты собирался поехать в Монтелузу.
        Поскольку все еще горела желанием отхлестать тебя по щекам, я сказала Катарелле, что подожду тебя в кабинете. И прошла в твой кабинет.
        Но вскоре пришел Катарелла. Он закрыл дверь и с таинственным видом сказал, что хотел бы поговорить со мной, хотя не уверен, что это правильно. Он сказал, что, по-видимому, с Фацио что-то случилось.
        Что-то серьезное, потому что Катарелла заметил, как ты взволнован.
        Тогда я поняла, что, если ты напрочь забыл о встрече со мной, это действительно серьезно.
        Я знаю, как тебе дорог Фацио. Мою злость как рукой сняло.
        Я пообедала у Энцо, а потом на такси вернулась в Маринеллу. Около 18 часов я позвонила Катарелле. Он сказал, что новостей нет, и ты еще не вернулся.
        Тогда я подумала, что мое присутствие здесь будет для тебя помехой.
        Я забронировала билет на завтрашний рейс, на десять утра. Очень надеюсь, что все закончится хорошо.
        Ничего страшного, встретимся в другой раз.
        Я упрекаю тебя только в одном: почему ты не нашел времени позвонить мне и рассказать о том, что случилось. Дай мне знать, как Фацио.
        Крепко обнимаю,
    твоя Ливия.

        Почему, почему Ливия не осыпала его проклятиями, оскорблениями, ругательствами? Он и так чувствовал себя полным дерьмом, он и был дерьмом, без сомнений! А может, она издевается? Смеется над ним? Допустим, беспокойство за Фацио лишило его возможности соображать, но позвонить-то он мог! Мог. Но не позвонил. Почему он забыл про Ливию? Что за чертовщина?
        «Это не чертовщина, – сказал ему внутренний голос, – просто Ливия исчезла в тот момент из твоей головы. Поэтому ты ей и не позвонил».
        «Интересно, к чему ты клонишь?» – поинтересовался Монтальбано.
        «Ни к чему не клоню. Просто хочу сказать, что образ Ливии в твоем сознании прорисовывается довольно смутно».
        «Хорошо, но, если Ливия в данный момент прорисовывается вполне явственно, что я, по-твоему, должен сделать?»
        «Немедленно ей позвонить».
        Но Монтальбано решил этого не делать.
        Раз она вернулась домой, наверняка вышла на работу, а значит, разговор будет коротким и сдержанным. Нет, он позвонит вечером, в спокойной обстановке. А сейчас надо немедленно ехать во Фьякку.
        Перед тем как сесть в машину, он позвонил жене Фацио.
        – Он уже в операционной, синьор комиссар. Не приезжайте, все равно к нему никого не пустят, даже меня.
        – Можете позвонить в комиссариат, когда закончится операция, и сообщить новости? Буду вам очень признателен.



        7

        Увидев комиссара, Катарелла разве что на колени перед ним не упал:
        – Пресвятая Дева Мария, синьор комиссар, как я рад вас видеть! Даже не высказать, сколь обременительно было мне ваше отсутствие! Галло мне все как есть поведал! Утречком я уж позвонил-таки в госпиталь, и синьора Фацио мне сказала, что…
        – Все будет хорошо, Катаре. И спасибо тебе.
        – За что, синьор комиссар?
        – За то, что поговорил с Ливией.
        Катарелла покраснел как помидор.
        – Синьор комиссар, вы уж простите, что я вмешался, но она, синьорина, поскольку показалась мне сильно сердитой…
        – Ты все правильно сделал, пришли мне Ауджелло.


        – Как Фацио? – первым делом спросил Мими.
        – Он на операционном столе.
        – Галло сказал, что он вас не узнал.
        – Более того, он в нас стрелял! Но с ним все будет хорошо. Что сказал Паскуано про второй труп?
        – Паскуано не обнаружил на теле никаких ранений, ни ножевых, ни огнестрельных. Он считает, что парня сбросили в колодец живым. По-моему, твое предположение, что это сделал Фацио в целях самозащиты, оправданно.
        – Его опознали?
        – Нет. У него не было документов. И даже отпечатки пальцев, думаю, не помогут.
        – Почему?
        – Я видел его руки. Падая, он отчаянно пытался за что-нибудь ухватиться. Кончики пальцев стерты до мяса.
        – Мы узнаем больше, когда Фацио сможет говорить. А что насчет первого трупа?
        – Ждем заключения криминалистов.
        – Ты говорил с Паскуано?
        – Думаешь, он будет со мной разговаривать?
        – Ладно, я сам ему позвоню, ближе к обеду.
        – Послушай, Сальво, я не хочу тебя нервировать, но…
        – Что еще?
        – Мне кажется, мы должны сообщить Бонетти-Альдериги про Фацио.
        – Зачем?
        – Шила в мешке не утаишь. Не хотелось бы, чтобы он узнал об этом от других.
        – Другие – это кто?
        – Например, какой-нибудь журналист.
        – Дзито наш человек.
        – За Дзито я спокоен. Но подумай, Сальво, Фацио лежит в больнице во Фьякке под своими именем и фамилией, с черепно-мозговой травмой и огнестрельным ранением в голову. Теперь представь, что какой-нибудь журналист из Фьякки…
        – Ты прав.
        – Имей в виду, тебе придется отправить Фацио на больничный. Что ты скажешь шефу, что у Фацио тиф?
        – Ты прав.
        – Я бы позвонил ему не откладывая.
        – Уже звоню.
        Монтальбано набрал прямой номер начальника и включил громкую связь.
        – Монтальбано это. Я хотел бы…
        – Дорогой мой, как я рад! Как жена, детки?
        Это был начальник канцелярии Латтес, ханжа и подхалим, каких свет не видел. Он пребывал в твердом заблуждении насчет семейного положения Монтальбано.
        – Спасибо, все хорошо, хвала Мадонне.
        – Воздадим ей хвалу! Вы хотели поговорить с синьором Бонетти-Альдериги?
        – Да.
        – К сожалению, он уехал в Палермо и вернется поздно. Я мог бы ему передать…
        – Передайте, что один из моих людей ранен в перестрелке, поэтому…
        – Серьезно ранен?
        – Нет.
        – Хвала Мадонне!
        – Воздадим ей хвалу! Так вы передадите?
        – Конечно! Всего наилучшего вашему семейству!
        – Я передам.
        Мими, свидетель разговора, не сводил с Монтальбано изумленного взгляда.
        – Ты чего?
        – Как это понимать? Семья, дети…
        – Не говори ерунды, Мими.
        – Тогда почему Латтес…
        – Мими, я потом тебе объясню, хорошо? Знаешь что? Иди-ка ты к себе, а я займусь бумагами.


        Прошло два часа, правая рука у Монтальбано одеревенела, подписывая документы, которые все никак не кончались. Он решил позвонить доктору Паскуано. Но, набрав номер, подумал, что если Паскуано не в настроении, как это часто бывает, то просто пошлет его и ничего не скажет о трупах. Лучше наведаться к нему лично. Монтальбано передумал звонить Паскуано и набрал номер Аделины. Он дал ей зеленый свет, сказав, что Ливия уехала.
        – Представляю, какой там порядок оставила эта ваша женщина, – сказала Аделина, которая испытывала к Ливии глубокую неприязнь.
        – Какой порядок, Адели? Обычный.
        – Сразу видно, что вы – мужчина, и ничего в этом не смыслите! Беспорядок, всегда форменный бес-по-рядок! Знаете, где я один раз нашла носки синьорины? Отгадайте!
        – Адели, у меня нет времени отгадывать загадки.
        – Ладно, после обеда приеду. Вам приготовить чегой-то поесть на вечер?
        – Конечно!
        Едва он повесил трубку, зазвонил телефон. Это была синьора Фацио.
        – Хорошие новости, синьор комиссар. Его прооперировали. Мне сказали, что часов в пять я смогу его навестить. Но врачи против посещений. Лучше вам приехать завтра утром.
        – Спасибо. Если вы хотите отдохнуть, я могу послать…
        – Благодарю вас, синьор комиссар, не беспокойтесь. Мне помогает сестра.
        Проходя мимо Катареллы, Монтальбано сообщил:
        – Звонила синьора Фацио. Операция прошла хорошо. Можешь всем рассказать.


        У дверей института судебной медицины стоял доктор Паскуано с сигаретой.
        – Добрый день, доктор.
        – Если это действительно так.
        В любезности доктору Паскуано не откажешь! Кажется, настроение у него так себе, но не критично.
        – Не знал я о ваших вредных привычках, – сказал комиссар, чтобы завязать разговор.
        – Каких вредных привычках?
        – О курении.
        – Нет у меня никаких вредных привычек.
        – Но вы же курите!
        – Монтальбано, вы рассуждаете, как настоящая ищейка!
        – А как я рассуждаю?
        – Вы связываете человека и поступок, а между тем человек не обязательно весь в этом поступке…
        – Доктор, вы неточно цитируете Пиранделло. Знаете, что я вам скажу?
        – Нет, не знаю.
        – Мне плевать на ваши привычки.
        – Вот это правильно. Ведь вы пришли, чтобы потрепать мне нервы и испортить удовольствие от единственной выкуренной за день сигареты.
        – Одна сигарета – уже привычка, так считают американцы.
        – Плевать я хотел на вас и ваших американцев.
        – Это вы зря, с президентом Бушем шутки плохи! Что нового?
        – У меня?! Каких новостей вы от меня хотите? Способы насильственной смерти я, кажется, видел все. Для полноты картины не хватает массового истребления напалмом.
        – Я пришел узнать о найденных в колодцах трупах.
        – Могли бы и не говорить! Думаете, я надеялся, что вы пришли справиться о моем здоровье?
        – Прошу прощения: как ваше здоровье?
        – Спасибо, не жалуюсь. Вы очень любезны. С кого начнем?
        – Со второго, того, который моложе.
        – Свежее, вы хотели сказать? Его сбросили в колодец живым.
        – Вы не заметили на теле признаков борьбы?
        – Комиссар, с возрастом вы явно утрачиваете здравый смысл! Он падал с тридцатиметровой высоты и ударялся о стенки колодца, как мячик. Хотите совет?
        – Если вы считаете, что он мне поможет…
        – В ваши-то годы, почему бы вам не уйти в отставку? Разве вы сами не видите?
        – Доктор, не все так печально, вы усугубляете.
        – Я врач. Врачи всегда должны говорить правду.
        – Вы руководствуетесь этой идеей, даже когда блефуете в покер?
        – Когда я играю в покер, я игрок в покер, а не врач. Вы видели труп?
        – Нет, доктор, мне пришлось уехать чуть раньше, чем его достали.
        Лучше отделаться полуправдой. Значит, Ауджелло не сказал, что комиссару стало плохо, вот где Паскуано дал бы волю сарказму!
        – Ему около тридцати, он совершенно здоров. Мог бы прожить лет до ста, если бы не криминальные разборки.
        – А второй?
        – Второй… Пройдемте ко мне в кабинет!
        Они вошли в здание института, в кабинете доктор предложил комиссару сесть.
        – Как долго он пролежал в колодце? – начал Монтальбано.
        – Примерно неделю. Скорее всего, его сбросили туда вскоре после того, как убили. Замечу – но это мое личное мнение, – его убили не сразу. У палачей ушло на это по меньшей мере полдня.
        – Его пытали?
        – Точно не скажу… хотя…
        – Доктор, в молодости вы отличались решительным характером. А теперь у вас даже голос дрожит. Хотите совет? Почему бы вам не уйти на покой? Играли бы себе в покер с утра до ночи. Поверьте, все, что я от вас услышу, даже если это полная ерунда, останется между нами.
        Паскуано расхохотался:
        – А вы держите марку, а? Ладно. Имейте в виду: в отчете я об этом не напишу. По-моему, сначала ему прострелили ногу.
        – Какую?
        – Это имеет значение? Левую.
        – Очевидно, им нужно было что-то узнать.
        – Не исключено. Они оставили его в таком состоянии на несколько часов, затем в дело пошел нож. У него все тело в колото-резаных ранах. Затем его добили пятью выстрелами: три пули попали в грудь и две в лицо.
        – Значит, по фото его не опознать.
        – Ваши комментарии меня просто бесят! Вы сами не видели, как он выглядел?!
        – Прежде чем убить, его раздели?
        – Странно слышать от вас такой умный вопрос. Да, он был голым. Но его не раздевали после убийства. Скорее всего, застали в постели, он так спал. А после того как убили, завернули в покрывало, которое было под рукой.
        Монтальбано помолчал.
        – Могу я спросить, о чем вы так глубокомысленно молчите, напрягая свои многострадальные мозги? – спросил Паскуано.
        – Чтобы развязать кому-то язык, ему, как правило, не простреливают ногу. Жгут ладони, выкалывают глаза… Раны на теле – это понятно, но вот нога…
        – У него были очень ухоженные…
        – Что?
        – Ноги. Думаю, он часто делал педикюр.
        – Что-то еще?
        – Правая нога была прооперирована, давно. Сшивали разорванные связки.
        – Значит, он хромал?
        – Трудно сказать.
        – Что-то еще?
        – Да. Сделайте одолжение, комиссар, убирайтесь ко всем чертям!


        Подъезжая к Вигате, Монтальбано понял, что едет под сто, на скорости, для него не типичной. Притормозил, осознав, что выжимать педаль акселератора с удвоенной силой его вынуждало чувство голода. Он почти вбежал в трактир, и Энцо, увидев такую спешку, испугался:
        – Случилось что?
        – Ничего.
        Он уселся за свой любимый столик.
        – Что вам принести?
        – Все.
        Монтальбано постыдным образом предался чревоугодию. Хорошо, что в этот час посетителей почти не было, разве что один тип, да и тот уткнулся в газету, развернутую на столе рядом с бутылкой вина.
        В конце концов даже Энцо удивился:
        – Рад видеть вас в добром здравии, синьор комиссар!
        – Спасибо.
        – Немного ликеру для пищеварения?
        – Нет.
        В желудке совсем не осталось места. От капли ликера он бы лопнул, как толстяк в комедии Монти Пайтонов.
        Салон собственной машины показался комиссару меньше обычного. Он неторопливо прогулялся до маяка, сел на свой любимый плоский камень. Вдруг навалилась такая дремота, будто век не спал. Он решил вздремнуть пару часов дома.


        Монтальбано вернулся в участок около пяти.
        – Ах, синьор комиссар! Криминалисты разослали фоторобот одного из тех, которых нашли умершими в колодце. Я провел поиск среди людей, которые объявлены пропавшими.
        – И что?
        – Ничего, синьор комиссар, не значится.
        – А про другого что сказали?
        – Ничего, синьор комиссар.
        – Посмотри, нет ли заявлений о пропаже за последнюю неделю, мужчина лет шестидесяти, из особых примет – прооперирована правая нога.
        – Я мигом, синьор комиссар.
        – Пусть Фацио зайдет ко мне.
        Катарелла удивленно вскинул брови.
        – Прости, я хотел сказать, Галлуццо.
        Сила привычки, ничего не поделать… Монтальбано вдруг почувствовал, как навалилась непонятная тоска.
        – Слушаюсь, синьор комиссар.
        – Галлу, уточни, сколько магазинов, или как их, контор, в общем, там, где делают педикюр, есть в Вигате и Монтелузе. И еще: узнай, пожалуйста, может, кто-то практикует такую услугу на дому.
        – Слушаюсь. А потом?
        – А потом узнай, нет ли среди их клиентов мужчины лет шестидесяти, возможно, он немного хромает.
        – Точнее описать можете?
        – А ты бы мог точнее описать первый труп, вытащенный из колодца?
        Только за Галлуццо закрылась дверь, как зазвонил телефон.
        – Оперированных шестидесяти лет в пропащих не значится, синьор комиссар, – доложил Катарелла.
        Значит, никаких зацепок. И вряд ли они появятся, пока Фацио сам не расскажет, что с ним случилось. Ситуация действовала комиссару на нервы. Должно быть, в былые времена так чувствовал себя капитан парусника, когда ветер стихал, и корабль дрейфовал себе на волнах. Рассказывают, что на флоте в Королевстве обеих Сицилий была традиция: если штиль продолжался долго, требовалось как-то встряхнуть экипаж, чтобы тот окончательно не раскис. «По команде устроить тарарам. Те, кто на носу, перемещаются на корму, а те, кто на корме, – перемещаются на нос. Те, кто в каюте, поднимаются на палубу, а те, кто на палубе, спускаются в каюту». Это бессмысленное перемещение не имело никакой цели. Так, сотрясание воздуха. Если подумать, эта флотская традиция была метафорой бюрократии. Бессмысленное перемещение туда-сюда писем и бумаг. Комиссар решил внести свой вклад в тарарам и сел подписывать документы, загромождавшие стол. «Почему они не кончаются? А вдруг это саморазмножение?» – пришло ему в голову. Клетки делятся, вместо одной становится две. Действительно, некоторые письма были совершенно одинаковыми, менялись
только дата и номер протокола.


        Синьора Фацио позвонила около шести:
        – Меня пустили к нему! Он меня узнал! Представьте, первое, о чем он попросил, – срочно вас увидеть.
        – Вы сказали, что я приеду завтра утром?
        – Конечно.
        Между тем время подошло к восьми. Монтальбано решил, что надо прогуляться. Есть не хотелось, за обедом он съел столько, что спокойно мог обойтись без ужина. Но размять ноги не мешало.
        Он попрощался с Катареллой и вышел из комиссариата. Не успел открыть дверцу машины, как увидел бегущего со всех ног Катареллу.
        – Что-то случилось?
        – Ой, синьор комиссар! Господин начальник вас к телефону. Пресвятая Дева Мария, синьор комиссар, ну и голос у него, у господина у начальника!
        – Что за голос?
        – Точно лев рычит!



        8

        Ругаясь, Монтальбано вернулся в кабинет, и не успел сказать «алло», как на него обрушился начальственный гнев:
        – Вы в своем уме? Что происходит? Вы отдаете себе отчет? Мы в полицейском участке или в психушке?!
        – Последние разве открыты? – вырвалось невольно. К счастью, господин начальник, кажется, не услышал.
        – В перестрелке ранен один из наших сотрудников, слава богу, несерьезно, и вы преспокойно сообщаете об этом Латтесу! Безобразие!
        – А кому следовало сообщить, если вас не было?
        – Хорошо, но вы должны были оставить подробный рапорт на моем столе! Приезжайте немедленно, я вас жду.
        Нет, ехать к шефу нельзя, тот спросит, как Фацио был ранен, придется вдохновенно врать, но сначала нужно сочинить правдоподобную версию.
        – Извините, я не могу.
        – Послушайте, Монтальбано, это приказ…
        – Мне только что позвонили из больницы. Фацио пришел в себя и хочет, чтобы я…
        – Значит, ко мне сразу после того, как его проведаете.
        – Это далеко. Во Фьякке.
        – Как?! Территория Фьякки не в нашей компетенции! Почему он оказался там?
        – Мы нашли Фацио поблизости и…
        – Как нашли? Что это значит?
        – Синьор начальник управления, это долгая история, не телефонный разговор.
        – Завтра в девять ко мне, вот и расскажете!
        Ого! Этого еще не хватало! Срочно отмазаться.
        – Извините, в девять утра я не смогу.
        – Вы шутите, не так ли?
        Монтальбано понизил голос и заговорщическим тоном сказал:
        – Это очень личное, и я бы не хотел…
        – Отмените!
        – Никак не могу, поверьте! Доктор Грюнц специально приедет из Цюриха!
        – Что за доктор?
        – Лучший специалист в этом вопросе.
        – В каком вопросе?
        Вот геморрой! В чем мог бы преуспеть швейцарский доктор Грюнц? Выкручивайся. Мути воду, Монтальбано. Старайся уйти от прямого ответа.
        – В полдевятого он придет ко мне, чтобы сделать даблскроксон, эффект которого, как вы наверняка знаете, длится от трех до пяти часов. Мне придется остаться дома и лежать в постели. Поэтому с утра никак не могу.
        – Простите, что, вы сказали, должен вам сделать доктор Грюнц? – удивленно переспросил начальник.
        – Даблскроксон.
        – А зачем?
        Эх, знать бы еще зачем! Монтальбано, как говорится, понесло.
        – Разве вы не знаете? Это западная адаптация метода, используемого индийскими йогами. В анус вставляется пластиковая трубка, которая затем…
        – Достаточно, я понял. Жду завтра в шестнадцать, – прервал его Бонетти-Альдериги с явным отвращением.


        Когда Монтальбано вернулся в Маринеллу, над морем висела лишь тонкая красная полоса заката. Прибой тяжело дышал. Чаек не было видно. После разговора с шефом у комиссара вдруг проснулся аппетит. Возможно, это такая форма компенсации. Он читал, что раньше, после эпидемии чумы, люди принимались есть и совокупляться с удвоенной силой. Можно ли сравнить Бонетти-Альдериги с эпидемией чумы? Скорее уж холеры. Открыв холодильник, Монтальбано почувствовал себя так, будто нашел спрятанный разбойниками клад. Чего только не наготовила Аделина! Баклажаны по-пармски, паста с мясным рагу, капоната, овощные котлетки, сыр из Рагузы и вяленые оливки. Очевидно, свежей рыбы на рынке не было. Он накрыл на веранде стол и, пока разогревались баклажаны и паста, выпил два бокала холодного белого за здоровье Фацио. Когда он вспомнил, что надо бы позвонить Ливии, была глубокая ночь.
        Спал он этой ночью плохо.


        В полдевятого утра, собравшись выезжать во Фьякку, Монтальбано подумал, что с его-то крейсерской скоростью, как говорит Ливия, когда хочет позлить, он приедет в больницу как раз к тому моменту, когда Фацио выпишут. Позвонил в комиссариат.
        – Что такое, синьор комиссар? Что случилось? – сразу встревожился Катарелла.
        – Ничего не случилось, Катаре, успокойся. Скажи Галло, чтобы забрал меня в Маринелле, мы едем во Фьякку.
        – Сию минуту, синьор комиссар.
        По правде говоря, Монтальбано не хотел садиться за руль, потому что нервничал. Его снедало любопытство: так хотелось узнать, что случилось с Фацио. Всю ночь он думал об этом, строя самые невероятные гипотезы и предположения.
        Минут через десять раздалась сирена служебной машины, летевшей на огромной скорости. Галло только дай волю погонять с мигалкой!
        Всякий раз, когда они мчались куда-то, Монтальбано наблюдал за Галло: тот рулил уверенно, спокойно и с явным удовольствием. Иногда, сам того не замечая, Галло принимался напевать мелодию известной детской песенки. И Монтальбано вдруг понял, что за рулем несущейся на полной скорости машины Галло становился ребенком.
        – У тебя в детстве была машинка с педалями? – спросил Монтальбано, когда они отъехали от дома.
        Галло бросил на комиссара удивленный взгляд:
        – Почему вы спрашиваете?
        – Так, завести разговор.
        – Нет, никогда. Я очень хотел, но отец не мог купить, денег всегда не хватало…
        Может быть, поэтому… и он устыдился своих мыслей. Просто он подумал, что страсть Галло к быстрой езде была компенсацией того, чего ему не хватало в детстве. Ну, как в американских фильмах, когда тебе объясняют, что герой стал насильником, потому что сам в детстве пережил насилие.
        Раньше подобные мысли не приходили ему в голову. Прав Паскуано: он стареет, и мозги становятся дряблыми, как мускулы, как кожа… Взгляд Монтальбано упал на спидометр: 170.
        – Ты не слишком гонишь?
        – Хотите, сбавлю?
        Комиссар хотел сказать «да», но пересилило желание поскорее увидеть Фацио.
        – Нет, только будь осторожен, я не хочу оказаться в палате рядом с Фацио.


        Больничные коридоры были для комиссара настоящим лабиринтом. Не потеряться в них он не мог, как ни старался. Всегда аккуратно справлялся, на какой этаж, на каком лифте подниматься, в какое отделение заходить… И за короткий отрезок пути от стойки информации до лифтов забывал абсолютно все, что услышал. Поэтому, поднявшись на лифте А вместо Б, он неизбежно попадал в отделение нейрохирургии, а не травматологии. А дальше начиналась игра в лабиринт. Он шел по каким-то коридорам, открывал какие-то двери, пугая пациентов и выслушивая в свой адрес много лестных замечаний…
        Он не изменил себе и на этот раз. Через полчаса бесплодных поисков, взмокший от пота и злой, он встретил на своем пути медсестру. Лет тридцати, высокая, светловолосая, синеглазая, длинноногая, словом, как в сериалах про медицинские будни. Они столкнулись уже второй раз, и девушка, пожалев комиссара, вид у которого был несчастный, как у сироты из Бурунди, спросила:
        – Вы кого-то ищете?
        – Да.
        – Куда вам надо? Я вас провожу.
        Монтальбано мысленно пожелал, чтобы Господь послал ей победу в конкурсе «Мисс медсестра», а когда настанет ее час, распахнул ворота рая. Медсестра привела его прямо к палате Фацио.
        Комиссар тихонько постучал, никто не ответил. Он подождал немного – тишина. Что, если Фацио перевели в другую палату?
        Как быть? У кого узнать? Он решил проверить, есть ли кто в палате. Осторожно, как вор, потянул дверную ручку, но в этот миг дверь открылась, и на пороге появилась синьора Фацио.
        – Давайте поговорим в коридоре, – шепнула она, закрывая за собой дверь.
        – Что такое? – обеспокоенно спросил Монтальбано.
        У синьоры Фацио был усталый вид, и комиссару показалось, что в волосах у нее прибавилось седых прядей.
        – Мой муж сегодня плохо спал. Его мучили кошмары. Доктор сказал, что вам можно поговорить с ним не больше пяти минут. Извините, синьор комиссар, но…
        – Я прекрасно вас понимаю. Не волнуйтесь, я не буду утомлять его, обещаю.
        Вдруг рядом с женой Фацио как из-под земли выросла внушительного роста медсестра. Не здороваясь, недобро посмотрела на комиссара, потом на часы:
        – Пять минут. У вас ровно пять минут. Время пошло!
        Весьма оригинально, посещение по секундомеру.
        Синьора Фацио закрыла за спиной у Монтальбано дверь палаты. Она поняла, что мужчинам нужно побеседовать наедине. Удивительная женщина!
        Фацио спал или лежал с закрытыми глазами. С перебинтованной головой он походил на пилота первых лет аэронавтики в глухом шлеме. Открытым оставалось только лицо. Единственное отличие – шлем у Фацио был из марли.
        Монтальбано показалось, что Фацио похудел и осунулся. У изголовья кровати стоял железный стул. Комиссар осторожно сел. Что делать? Будить или подождать? Ужасно хотелось узнать, что расскажет Фацио, но и будить его было жаль. Пусть поспит, сон важнее, чем расследование. В этот момент Фацио открыл глаза и посмотрел на Монтальбано.
        – Комиссар… – сказал он каким-то далеким, усталым голосом, в котором, однако, чувствовалась радость.
        – Привет, – растроганно ответил Монтальбано.
        И взял в свои руки руку Фацио. Так они посидели молча, радуясь встрече. Потом Фацио заговорил:
        – Я ничего не помню…
        – Расскажешь все, когда вспомнишь. Ничего страшного.
        Но Фацио не сдавался:
        – Я только помню, что мне позвонил… мы были знакомы раньше… он танцор… мы вместе учились в школе…
        – Как его имя?
        – Не помню…
        Монтальбано как молния озарила, он немного поколебался и выпалил:
        – Манзелла?
        Фацио вздрогнул от неожиданности:
        – Да-да! Он! Вы молодец!
        – Что ему от тебя понадобилось?
        Фацио закрыл глаза. Дверь распахнулась, и появилась великанша-сестра:
        – Ваше время истекло.
        В тюрьме охранники добрее!
        – Вы уверены, что ваши часы не врут?
        – Уверена. На выход!
        Он встал и медленно пошел к двери. Нарочно, чтобы позлить сестру.
        – Когда можно снова навестить его? – спросил он, поравнявшись с сестрой.
        – Посещения разрешены ежедневно с четырех до пяти.
        – Сколько времени у меня будет, если я приду в четыре?
        – Пять минут.
        – Можно десять?
        – Семь.
        Все лучше, чем ничего.
        В коридоре, прислонившись к стене, стояла синьора Фацио.
        – Почему вы не возьмете стул?
        – Нельзя. Я сейчас вернусь в палату. Вы поговорили?
        – Да. Немного. Мне показалось, он очень слаб.
        – Врачи говорят, это нормально. С каждым часом он набирается сил. Когда вы вернетесь?
        – Сегодня в четыре.
        В конце коридора можно было свернуть вправо или влево. Он в нерешительности остановился. Куда повернуть? Ему показалось, что надо налево. Он шел по бесконечно длинному коридору c бесконечной чередой закрытых дверей, и вдруг увидел лифт. Тот или не тот? Все равно придется ехать, потому что строивший больницу архитектор, кажется, забыл сделать лестницы. Двери лифта открылись, комиссар вошел и понял, что на панели нет кнопки «T», которой обычно обозначается первый этаж. Кнопок было всего три: 4, 5 и 6. Значит, это служебный лифт, он делает остановки не на всех этажах. Между тем двери закрылись, от отчаяния он нажал кнопку «5». Его удручала мысль о том, что придется изрядно попотеть в поисках выхода. Лифт остановился, двери открылись, и перед Монтальбано возникла та самая медсестра, которая провожала его до палаты Фацио. Комиссар едва удержался, чтобы не обнять ее.
        – Как мне повезло! Похоже, вы – мой ангел-хранитель! – обрадовался он.
        – Нет, конечно, но здесь я могу вам помочь.
        – Вы проводите меня к выходу?
        – Я могу проводить вас до нужного лифта.
        – Спасибо. Как вас зовут, простите?
        – Анжела.
        – Видите, я не ошибся! А я Сальво. Сальво Монтальбано. Комиссар полиции.
        Девушка засмеялась.
        – Комиссар полиции заблудился в больничных стенах!
        – Трудно не заблудиться! Все коридоры одинаковые. Кстати, я приеду в четыре. Вы будете здесь?
        – Да.
        – Тогда у меня к вам просьба. Поможете?
        – Попробую.
        – Давайте встретимся у входа.
        – Вы назначаете мне свидание?
        – Нет, ну что вы! Умоляю о помощи!
        Анжела опять засмеялась и ничего не ответила.


        – Как Фацио? – спросил Галло вернувшегося к машине комиссара.
        – Еще слаб, но чувствует себя хорошо. К четырем мы вернемся сюда, так что в полтретьего будь готов. И еще: теперь можешь не гнать.
        – Как? Сюда – да, обратно – нет?
        – Галло, не спорь. Делай как я сказал. Кстати, позвони Катарелле и скажи, что мы были у Фацио, с ним все в порядке. И когда мы вернемся, пусть никто не пристает ко мне с расспросами.


        – Значит, ситуация выглядит так, – сказал Галлуццо, вынимая из кармана сложенный лист бумаги. – В Вигате два косметологических кабинета по педикюру и один по мозолям…
        – Разве это не одно и то же?
        – Нет, синьор комиссар. Первый – «Красивые ножки», у них есть клиент шестидесяти лет, я записал его имя, фамилию и адрес. Второй – «Одной ногой в раю», у них нет клиентов мужского пола.
        – А который по мозолям?
        – У него четверо клиентов указанного возраста, я записал все имена и адреса.
        – Ты в Монтелузе был?
        – Не успел. Вчера прождал этого, по мозолям. Еду сегодня.
        – Оставь список и скажи Ауджелло, чтобы зашел ко мне.
        Монтальбано вернул Мими листок, тот взял его, но даже не взглянул.
        – Ты говорил с Фацио?
        – Да.
        – Что узнал?
        – Немного. Что ему звонил некто Манзелла, бывший танцор, его школьный товарищ.
        – Чего хотел?
        – Фацио не сказал. Он еще слишком слаб. И потом нас прервали. Я вернусь к нему сегодня в четыре.
        Мими взглянул на листок.
        – Я бы посоветовал «Красивые ножки», был там пару раз, – сказал он.
        – Мими, мне не нужен совет насчет педикюра. Видишь имена? Нужно найти всех пятерых.
        Ауджелло удивленно покосился на него.
        – Зачем?
        – Паскуано сказал, что у первого трупа были ухоженные ноги.
        – Он мог делать педикюр дома.
        – А мог и не делать. Если все пятеро живы, тем лучше для них и тем хуже для нас. Но если кто-то из них неделю не появляется, с него-то мы и начнем. Ясно?
        – Куда яснее!
        – Удачи!


        Теперь предстояло самое трудное. Он повторил про себя заученную речь, а несколько фраз даже произнес вслух, чтобы послушать, как они звучат. Подготовившись как следует, снял телефонную трубку и набрал номер «господина начальника».



        9

        Начал тихо, дрожащим голосом, таким, как в его представлении говорит умирающий:
        – Монтальбано это.
        – Что с вами?
        Комиссар глубоко вздохнул, потом хрипло покашлял.
        – Монтальбано, да что с вами?
        – Мне пло…хо… – зашелся он в кашле.
        – Монтальбано, говорите уже!
        – Простите. Доктор Грюнц сделал мне супер скроксон. Я умолял его отложить. Ни в какую! Супер, вместо дабл! Понимаете? Говорит, экстренная и крайне необходимая мера.
        – Что это означает?
        – Означает, что супер действует в два раза дольше, чем дабл, то есть до самого вечера.
        – Ничего не понимаю.
        – Я пальцем пошевелить не могу, не то что двигаться.
        – Вы хотите сказать, что сегодня не сможете приехать?
        – Мне очень жаль, но…
        – Послушайте, Монтальбано, если вы не приедете сами, я пришлю за вами «скорую»!
        – Помилуйте, дело не в «скорой», дело в моем состоянии, понимаете?
        – Нет.
        – Я бегаю в отхожее место…
        Почему для пламенной лжи всегда находятся такие изысканные словечки?
        – …каждые пять минут. Суперскроксон обладает чудовищным действием, другого определения я не нахожу. Представляете, вышла пуговица, которую я проглотил в 2001 году! Не только пуговица, но и…
        – Хорошо, жду вас завтра в девять, – сказал господин начальник, которого явно мутило от этого разговора.
        Неужели шеф заглотил такую идиотскую наживку? Конечно, ведь он ценил Монтальбано как человека серьезного, может, слегка сумасбродного, но точно не способного на такое. Огорчаться тому или радоваться? Он вздохнул, оставив вопрос без ответа, и отправился обедать.
        Когда комиссар подошел к траттории, живот у него уже сводило от голода. Аппетит разыгрался, поскольку мысли о предстоящем визите к «господину начальнику» не давали покоя.
        – Звонил из Монтелузы начальник управления, – сказал Энцо с видом заговорщика.
        – Меня искал? – спросил ошарашенный Монтальбано.
        Значит, «господин начальник» не поверил, что он лежит дома, не в силах подняться после процедуры суперскроксона! Но Энцо, к счастью, отрицательно покачал головой:
        – Нет. Придет пообедать с друзьями. Забронировал столик на шесть человек.
        – Когда придет?
        – Через полчаса.
        Монтальбано выругался и подпрыгнул на стуле, будто сел на гадюку. Вот будет здорово, если «господин начальник» застанет его над тарелкой с кефалью! Устроит ему суперскроксон, только держись! Как минимум – выгонит с работы.
        Он немедленно принял решение:
        – Прости, Энцо, я ухожу.
        – Где же вы будете обедать?
        – Лучше остаться голодным, чем столкнуться с шефом.
        – Синьор комиссар, я посажу вас в отдельный кабинет, там вас никто не увидит!
        – А уходить как?
        – Предоставьте это мне! Через заднюю дверь.
        Не успел Монтальбано прикончить пасту с моллюсками, как в приоткрытой двери показалась голова Энцо.
        – Пришел, – сказал он.
        И исчез, но вскоре вновь появился с тарелкой кефали.
        Кефаль показалась комиссару необычайно вкусной, может, потому, что рядом сидел «господин начальник», который думал, что Монтальбано дома в обнимку с унитазом.


        Ровно в половине третьего он подобрал Галло, чтобы поехать во Фьякку. На этот раз на своей машине, поскольку утром пришло распоряжение «господина начальника» экономить ведомственный бензин.


        На въезде в город карабинеры останавливали все машины. Десять автомобилей выстроились друг за другом в ожидании проверки. Галло тоже встал в хвост. Так и до вечера можно простоять!
        – Покажем удостоверение? – спросил Галло.
        – Нет, – ответил Монтальбано.
        Он вспомнил, что еще не прошел техосмотр. А если карабинеры узнают, что он из полиции, выпишут такой штраф, что двух зарплат не хватит.
        От группы карабинеров отделился офицер и подошел к ним. Увидев, кто за рулем, расплылся в улыбке:
        – Привет, Галло.
        – Привет, Тумминелло.
        У Монтальбано отлегло: если эти двое друзья-приятели, значит, можно не волноваться.
        – Кого ловите? – спросил Галло.
        – Приказ задержать на выезде из Фьякки невысокого коренастого мужчину со шрамом на левой щеке.
        Комиссару стало смешно. Он обратился к офицеру с язвительной усмешкой.
        – Извините, – сказал он, – если у вас приказ ловить человека на выезде из Фьякки, почему вы проверяете всех, кто едет во Фьякку? Вам не кажется, что надо бы развернуться в другую сторону? Прямо как…
        Он вовремя остановился. Кто, кто тянул его за язык? Тумминелло переменился в лице.
        – А вы вообще кто? – спросил он строго.
        – Я бухгалтер Мушетта.
        – Это мой друг, он попросил меня… – вмешался Галло.
        Но карабинер как будто его не слышал и продолжал, обращаясь к «бухгалтеру»:
        – Это ваша машина?
        – Да.
        – Прошу вас закончить фразу, которую вы начали, бухгалтер.
        Дался ему этот бухгалтер!
        – Какую? Я ничего не начинал…
        – Начинали. Вы сказали: «Прямо как…» Продолжайте!
        – Ну… Я имел в виду прямо как в зеркальном отражении…
        – Нет, вы хотели сказать: «Прямо как в анекдотах про карабинеров»! Не так ли?
        – Как можно?! Неужели вы думаете, что я позволю себе…
        – Вы? Конечно, вам только дай волю, дорогой комиссар Монтальбано!
        Монтальбано похолодел.
        – Проезжайте, – сказал офицер.
        Выходит, он его сразу узнал, специально прицепился к «бухгалтеру»! Тем временем Тумминелло подал знак коллегам пропустить машину. Минут десять ехали молча, потом Монтальбано сказал:
        – Я, конечно, погорячился. Сразу видно, стреляный воробей этот Тумминелло.
        – Далеко пойдет. Кстати, он учится на юриста.
        Они проехали второй блокпост, где останавливали машины, ехавшие из Фьякки.
        – Видишь, я прав, – заметил Монтальбано. – Первый блокпост был абсолютно бесполезен.
        – Синьор комиссар, вы слышали про Микеле Мизураку? Эта история случилась во Фьякке полгода назад.
        – Нет.
        – Микеле Мизурака застал свою собственную дочь с любовником. Поскольку зять был в это время в Германии, Микеле пришлось вершить правосудие своими руками. Он застрелил дочь, но любовник сбежал. Мизурака сел в машину и выехал из Фьякки до того, как карабинеры расставили блокпосты. Потом Мизурака поехал назад, но карабинеры его не остановили, потому что проверяли машины только на выезде из Фьякки. Мизурака спокойно вернулся в город, нашел любовника дочери, убил его и сдался карабинерам.
        Монтальбано промолчал.
        Галло нагнал потерянное у блокпоста время, и около четырех комиссар стоял на пороге больницы.
        Он сделал несколько шагов и остановился, мучительно вспоминая, направо или налево поворачивать.
        – Комиссар!
        Он обернулся. Это была Анжела, медсестра. От радости у Монтальбано забилось сердце.
        – Вы очень любезны! Я не думал, что…
        – …я приду? Я и не собиралась, но потом передумала.
        – Почему?
        – В больнице был такой переполох! Я подумала, что без меня вы не найдете своего друга.
        – Что случилось?
        – В начале второго, когда все посетители ушли, в коридоре четвертого этажа медсестра заметила незнакомого человека, он бродил по коридору, открывая и закрывая двери, и явно кого-то искал.
        – Примерно как я.
        – Да, но если вас остановит медсестра, вы не побежите прочь с пистолетом в руке.
        – Он выстрелил?
        – Нет.
        – Его задержали?
        – Нет, ему удалось убежать через парковку.
        – Невысокого роста, коренастый?
        – Да, откуда вы знаете?
        – Сказали карабинеры с блокпоста. А потом?
        – Полиция перевела всех пациентов четвертого этажа на шестой, он еще не открыт, его легче контролировать.
        Может, этот человек приходил убить Фацио? Не исключено. Сколько случаев было, когда мафиози убивали людей прямо в больнице! Нужны доказательства.
        – В этом отделении лежит какая-то важная персона?
        – К нам недавно доставили сенатора Фринканато и судью Филиппоне, оба из парламентского комитета по борьбе с мафией. Они попали в аварию, их машина столкнулась с грузовиком. Один лежит со сломанной ногой, другой с переломом костей таза. Оба неоднократно получали угрозы.
        Насчет угроз, которые получал сенатор Фринканато, у комиссара были большие сомнения. Злые языки болтали, что он сам писал себе анонимки с угрозами, привлекая внимание к своей невзрачной персоне. Судья Филиппоне был из тех, кто всегда говорит «да», если большинство скажет «да», и «нет», если большинство скажет «нет». Марионетка. Вряд ли мафия стала бы так подставляться! Монтальбано опасался, что тот человек искал именно Фацио.
        Двери лифта открылись на шестом этаже, и комиссар увидел перед собой вооруженных полицейских. Он показал им удостоверение, и его пропустили. Рядом с палатами 8 и 10 стояли два агента, тоже вооруженные.
        Анжела проводила его до палаты под номером 14.
        – Хочу вас порадовать, я узнала, что синьора Фацио через три дня выпишут. Завтра ему разрешат вставать и понемногу ходить.
        – Значит, вам придется еще шесть раз меня провожать.
        – Вы будете приходить два раза в день?
        – Да.
        – Послезавтра вряд ли получится.
        – Почему?
        – Я дежурю в хирургическом отделении. Придется вам самому.
        – Я справлюсь, – сказал Монтальбано.
        И немного погодя добавил:
        – Я хотел бы пригласить вас на ужин.
        Анжела ничуть не удивилась. Конечно, такая красавица, на нее приглашения сыплются как из рога изобилия. Монтальбано добавил:
        – В знак благодарности.
        Анжела рассмеялась, потом ответила:
        – Я бы охотно. Но вообще-то я занята. Дайте мне немного времени. Я постараюсь освободиться. Если не увидите меня, когда будете уходить, позвоните.
        Она написала номер и протянула Монтальбано бумажку, тот убрал ее в карман. Анжела улыбнулась и пошла прочь. Комиссар невольно посмотрел ей вслед и, чуть помедлив, постучал в двери палаты.
        – Входите! – ответил женский голос.


        Первой, кого он увидел, войдя в палату, была медсестра-надсмотрщица.
        Фацио полусидел на кровати, его приподняли, положив под голову и плечи подушки. Синьоры Фацио не было.
        – Семь минут, – сказала великанша.
        – Счет пойдет с той минуты, как вы выйдете, – возразил Монтальбано. – А где жена? – спросил он Фацио, который явно был рад его видеть.
        – Я отправила ее домой, – вмешалась великанша. – Она очень устала. А наш пациент пошел на поправку!
        И добавила, закрывая за собой дверь:
        – Семь минут!
        – Да пошла ты! – чуть слышно прошипел Фацио.
        – Кстати, у меня хорошие новости, – сказал Монтальбано. – Послать кого-то – теперь не преступление. Постановление кассационного суда. Ты слышал, что случилось в больнице?
        – Да. Кто-то пытался проникнуть в палату, где лежат парни из комитета по борьбе с мафией.
        – Ты знаешь, кто это? Фринканато и Филиппоне.
        – Две пешки! – поморщился Фацио.
        – Вот именно. Не нравится мне все это.
        – И мне.
        – Этот тип заглядывал сюда?
        – Нет.
        – Ничего не припоминаешь? Невысокий, коренастый, со шрамом на лице.
        – О, черт! – воскликнул Фацио, лицо его стало белым как полотно.
        – Ты его знаешь?
        – Это один из тех, кто пытался меня убить.
        – Я так и думал, – ответил комиссар.
        Фацио показал ему знаком, что хочет пить. Комиссар налил воды в стоявший на тумбочке стакан и продолжил:
        – Он пришел сюда за тобой. Чтобы закончить начатое.
        – Мне нужно убираться отсюда! – сказал Фацио, протягивая комиссару пустой стакан.
        – Не бойся, вряд ли он вернется.
        – Можно мне пистолет?
        – Ты смеешься? Эта тюремщица упечет тебя в карцер!
        – Какая тюремщица? – покосился на него Фацио.
        – Ладно, я так. А теперь расскажи, что произошло. Вижу, что-то серьезное.
        – Честно говоря, не знаю, серьезное или нет. Когда эти двое…
        – Погоди. Давай как в сериале, по порядку. Иначе за семь минут я ничего не пойму. Начнем с Манзеллы.
        Фацио задумался на мгновение, потом начал рассказ:
        – С Филиппо Манзеллой мы знакомы с детства, вместе учились в начальной школе в Вигате. Потом я потерял его из виду, отец у него был железнодорожником, и его куда-то перевели. Мы снова пересеклись, когда я служил в армии. Он занимался в Палермо в танцевальной школе, хотел стать классическим танцором. Его даже взяли в балетную труппу театра Массимо в Палермо. Иногда, когда… я… ездил в Палермо… мы встречались…
        Он устал.
        – Отдохни, – сказал ему комиссар.
        Фацио закрыл глаза и немного помолчал. Он хотел продолжить рассказ, но слова давались ему с трудом, он был еще слишком слаб.
        – Потом…
        Он остановился, дышать ему было тяжело.
        – Отдохни еще немного, – сказал Монтальбано.
        – Нет, времени мало. Однажды я случайно встретил его Монтелузе. Он очень изменился.
        – В каком смысле?
        – Я сразу заметил, что он поправился. И еще, когда мы разговаривали, он не смотрел мне в глаза, как раньше. Он рассказал, что больше не танцует, женился, жена ждет ребенка, он не работает, и ему досталось хорошее наследство.
        Фацио остановился, чтобы передохнуть. Паузы между словами становились все длиннее.
        – Недели две назад я снова встретил его в Монтелузе. Он куда-то спешил. Попросил номер моего телефона. Я дал, дня через два он позвонил.
        – Чего хотел?
        – Хотел, чтобы я занялся одним делом. Сказал, что речь идет о контрабанде.
        – Только это?
        – Да.
        – Почему ты ничего не сказал мне?
        – Синьор комиссар, мне показалось, он придумывает. Филиппо всегда был с фантазией, любитель приврать.
        – Что дальше?
        – Время от времени он звонил, говорил, что за ним следят… Но когда я предложил ему встретиться и рассказать мне все, он пропал…
        – Ты перезванивал ему, если он просил?
        – Конечно, перезванивал ему на мобильный.
        – А на стационарный номер не звонил ни разу?
        – Звонил. Только это был номер какого-то бара. Ему нравилось напускать туману.
        – Он назвал тебе какие-то имена?
        – Нет, он всегда темнил… я не воспринимал это всерьез, так, ерунда.
        – Ладно, времени у нас мало, скажи, зачем ты пошел в порт?
        – Он пропал на несколько дней и вдруг как-то вечером позвонил, сказал, что, если я сейчас приду в порт, всех можно взять с поличным. Тогда я сказал жене, что это вы позвонили.
        – Он сказал тебе, о какой контрабанде речь?
        – Нет. Сказал только, что ждет меня в порту, в три часа ночи.
        – Тогда почему ты вышел из дома так рано?
        – Чтобы жена ничего не заподозрила.
        – У тебя с собой было оружие?
        – Нет.
        – Как?! Ты идешь на встречу с опасными контрабандистами и…
        – Я не собирался попадаться им на глаза. Просто хотел посмотреть… Если бы возникла необходимость, я бы вызвал подмогу. Честно говоря, я не верил Манзелле.
        – Время истекло! – сказала медсестра, открывая дверь.
        – Последний вопрос: ты уверен, что в тот вечер тебе звонил именно Манзелла?
        – Мне показалось, что это был его голос. Слышимость была не очень. Он всегда звонил с мобильного. В тот раз он сказал, что плохая связь.
        – Ладно, отдыхай! Увидимся завтра.



        10

        Монтальбано вышел, но через минуту вернулся, приоткрыл дверь палаты и просунул голову:
        – Вспомнил, завтра утром меня ждет начальник управления. Увидимся после обеда.
        Анжелы в коридоре не было. Посмотрел на часы: десять минут пятого.
        Обождав немного, комиссар подошел к охране, показал им удостоверение и представился:
        – Комиссар Монтальбано.
        – Слушаю вас! – хором ответили агенты.
        – В четырнадцатой палате лежит инспектор Фацио из комиссариата Вигаты. Его ранили в перестрелке. Не могли бы вы заодно приглядеть и за его палатой? Может, этот тип искал вовсе не парней из отдела по борьбе с мафией. Понимаете?
        – Понимаем, – сказал один.
        – Не волнуйтесь! – сказал другой.
        В конце коридора комиссар остановился в нерешительности: направо или налево? Догадался судя по вооруженной охране. Спустившись на первый этаж, вынул из кармана бумажку с номером телефона Анжелы. Это был внутренний номер. Монтальбано попросил одну из девушек-дежурных позвонить, та мигом соединила его с Анжелой.
        – Комиссар, к сожалению, сегодня я занята. Можем поужинать завтра?
        – Конечно. Я готов.
        – Тогда договоримся завтра утром.
        – Нет, Анжела, утром я прийти не смогу.
        – Уверены?
        – Уверен. Утром у меня важное дело.
        – А днем?
        – В четыре я буду здесь.
        – Тогда до завтра. Я заканчиваю в половине седьмого.
        – Вы знаете какой-нибудь хороший ресторан здесь, во Фьякке?
        – Да, их много. Вот только…
        – Что?
        – Я бы не хотела появляться… если меня увидят с незнакомым мужчиной, у меня могут быть проблемы, понимаете?
        – Да, понимаю.
        – У вас нет проблем?
        – В данный момент нет. А как насчет Вигаты?
        – Я согласна.
        Она ответила так быстро, как будто ждала этого предложения.
        – Вы на машине?
        – Да, но, если вы подождете меня минут пятнадцать после окончания смены, я переоденусь, и мы сможем поехать на вашей.
        Что она себе вообразила, интересно? Он хотел просто пригласить ее на ужин, без продолжения. Ты уверен, Монтальба, что сможешь достойно уклониться от продолжения?
        Парковка для посетителей была за зданием больницы, минут десять пешком. Галло спал, откинув голову назад, рот приоткрыт.
        – Здрасте! – рявкнул Монтальбано.
        Галло вздрогнул и открыл глаза, вид у него был ошалелый.
        – Извините меня, синьор комиссар, спать хотелось смертельно.
        – А ночью чем занимался?
        – Не мог уснуть, накануне тоже. Живот болел. А теперь глаза сами слипаются.
        – Иди выпей кофе, в больнице есть бар.
        – Что-то не хочется.
        – Так, давай начистоту: я с тобой не поеду, вдруг ты заснешь за рулем? Я поведу машину, а ты перебирайся назад и поспи.
        Галло действительно очень хотел спать, его не пришлось упрашивать дважды. Когда комиссар выехал с парковки, Галло уже видел десятый сон.
        Как и следовало ожидать, блокпост на выезде из Фьякки еще не убрали, поэтому машину Монтальбано остановили вместе со всеми прочими. Карабинерам могло показаться подозрительным, что на заднем сиденье, прикрыв лицо рукой, спит человек. Монтальбано хотел опустить окно, чтобы объяснить, кто спит, но передумал. Ему пришло в голову подшутить над Галло. Между тем карабинер подозвал коллег, те окружили машину. Руки у них предусмотрительно лежали на рукоятках револьверов. Монтальбано упивался сценой, он сидел неподвижно, положив руки на баранку автомобиля.
        – Он что, спит? – спросил один из карабинеров.
        – Крепко.
        – Разбудите его.
        – Вам надо, вы и будите. Но знайте: когда его резко будят, он вскакивает как ненормальный. Реакция может быть непредсказуемой. Я ни при чем, я вас предупредил.
        – А как его будить?
        – Не знаю, ласковыми словами, поцелуем…
        – Шутите?
        – По-вашему, я похож на шутника? – Монтальбано сделал обиженное лицо.
        Карабинер посоветовался с остальными и велел комиссару:
        – Медленно выходите из машины.
        – С поднятыми руками?
        – Это лишнее.
        Монтальбано осторожно вышел. Тогда карабинер рывком открыл заднюю дверцу и, отскочив в сторону, крикнул:
        – На выход! На выход, руки вверх!
        Галло, до смерти перепугавшись спросонья, замер на месте:
        – Я из полиции! Не стреляйте!
        – Покажите документы.
        Галло протянул удостоверение. Первый карабинер повернулся к Монтальбано:
        – Почему вы не сказали нам, что он полицейский?
        – Потому что вы не спросили меня, кто он.
        Карабинеры позвали начальника. Тот попросил документы у Монтальбано.
        – Почему вы не представились?
        – Меня никто не спрашивал. Меня спросили, спит ли мой человек. Я ответил, да, он спит. Долго вы меня будете держать?
        – Нет, комиссар. Только выпишем штраф. Это ваша машина?
        – Да. А что?
        – Вождение с выключенными фарами и разбитым задним фонарем.
        Расплата за шутки над карабинерами и за то, что не пустил Галло за руль!


        Монтальбано вошел в кабинет, Мими уже его ждал.
        – Что скажешь?
        – Всех нашел.
        – Что значит всех нашел? – спросил Монтальбано, мысли его были заняты Анжелой.
        – Все пять мужчин в возрасте плюс-минус шестьдесят, ухаживающие за своими ногами, живы. Я проверил список по Монтелузе, который дал Галлуццо. Все на месте. Значит, покойник делал педикюр не в Вигате и не в Монтелузе. Ты поговорил с Фацио?
        – Да.
        Комиссар выложил ему все про Манзеллу.
        – А почему в него стреляли в порту?
        – Об этом мы узнаем в следующей серии.
        – Если я правильно понял, Манзелла говорил Фацио, что женат, а жена его на тот момент была беременна, – сказал Мими.
        – Все правильно. И это сейчас единственная зацепка.
        Ауджелло молча вышел из кабинета и вернулся с телефонной книгой в руках.
        – В Вигате два Филиппо Манзеллы. И еще один в Монтелузе, – заключил Мими.
        – Включи громкую связь, начнем с Вигаты.
        Первый Филиппо Манзелла оказался противным старикашкой, он не захотел разговаривать с Мими. Второго не было дома, поскольку, как уверял женский голос, представившийся женой, час назад вышел в море на рыбацком траулере.
        – Этого тоже исключаем, час назад он был жив, – заключил Мими.
        Монтальбано посмотрел на него со смешанным чувством удивления и восхищения.
        – Мими, иногда ты приходишь к потрясающим выводам!
        – Учусь у тебя, – парировал Ауджелло, набирая номер Филиппо Манзеллы из Монтелузы.
        – Кто говорит? – спросил женский голос.
        – Полиция, – ответил Мими.
        – Боже мой, что случилось? – испугалась женщина.
        – Не волнуйтесь, прошу вас, кое-какие уточнения по неуплате штрафа. Могу я поговорить с синьором Филиппо Манзеллой?
        – Филиппо здесь больше не живет. Мы расстались лет пять назад.
        – Извините, синьора, не подскажете, где я могу его найти?
        – Я знаю, что он жил в Вигате на виа Форчелла, тринадцать. Но недавно он обмолвился, что собирается переезжать.
        – Когда он звонил вам в последний раз?
        – Недели две назад.
        – И больше не перезванивал?
        – Нет.
        – А вы не беспокоились, что он долго не звонит?
        – Нет, я привыкла. Обычно он звонит только для того, чтобы справиться о нашем сыне. Но может и месяц не звонить.
        – Он не оставил вам свой новый адрес?
        – К сожалению, нет.
        Комиссар выхватил трубку из рук Мими:
        – Синьора, это комиссар полиции Монтальбано. Могу я приехать к вам в Монтелузу? Скажем, через полчаса. Мне необходимо с вами поговорить.
        – Извините, я ухожу. Если хотите, можем встретиться завтра, начиная с одиннадцати.
        Монтальбано поблагодарил ее, повесил трубку и встал.
        – Едешь со мной? – спросил он Ауджелло.
        – Куда?
        – Проснись, Мими! На виа Форчелла, тринадцать.


        Виа Форчелла находилась в новом районе по дороге в Монтереале. Дом номер тринадцать был шестиэтажным, на входной двери висело объявление:
        «Сдаются квартиры-студии. Обращаться к консьержу».
        Монтальбано припарковался и вышел из машины. Мими не поехал, он поговорил по телефону с Бебой и узнал, что их малыш неудачно упал и разбил себе нос.
        Будка консьержа оказалась крохотной квартиркой, в приоткрытой двери которой комиссар увидел женщину, орудующую шваброй.
        – Можно консьержа?
        – Его нет.
        – А с кем я могу поговорить по поводу аренды?
        – Со мной.
        – Вы кто, простите?
        – Консьержка, жена консьержа, достаточно?
        – Вполне.
        Ему не хотелось расспрашивать про Манзеллу эту шуструю женщину.
        – Когда вернется ваш муж?
        – Если будет в состоянии найти дорогу, часам к одиннадцати.
        – Он работает?
        – Не покладая рук!
        – А где?
        – В трактире, опустошает стаканы один за другим. Понятно вам?
        Синьора не лишена чувства юмора.
        – Понятно.
        Алкоголик. Хочешь не хочешь, придется говорить с ней. Синьора, опершись на рукоятку швабры, смотрела на него не слишком приветливо.
        – Я вот что вам скажу!
        – Говорите.
        – Вы из полиции, без обид.
        Лучше играть в открытую.
        – Да, я – комиссар полиции.
        – Проходите, садитесь, в ногах правды нет.
        Монтальбано сел на один из четырех стульев у стола. Из крошечной кухни доносился аромат рыбного супа.
        – Вина хотите?
        – Не беспокойтесь, спасибо. Какой аромат! Просто шедевр кулинарного искусства. Я очень люблю рыбный суп.
        Настроение у синьоры переменилось. Она поставила швабру в угол и села рядом.
        – Спрашивайте, что вам нужно. Ежели что знаю, расскажу.
        – Мы знаем, что здесь проживал некто Филиппо Манзелла.
        – Да-да. Проживал. Хороший, порядочный человек.
        – Как долго он здесь жил?
        – Года три.
        – Почему съехал?
        – Нашел себе что получше.
        – А новый адрес он вам не оставил?
        – Нет.
        – Как же письма, квитанции?
        – Сказал, раз в неделю будет заходить.
        – Когда он приходил в последний раз?
        – Как уехал, не приходил еще. У меня для него три письма и квитанция за свет.
        – У него бывали гости?
        – Днем – нет.
        – А ночью?
        – Дорогой комиссар, откуда мне знать? Моя работа кончается в семь тридцать, я ужинаю, смотрю телевизор, иду спать. Кто приходит ночью, звонит в домофон.
        – Можно взглянуть на его квартиру?
        – А чего там смотреть? Я все у него прибрала, он забыл подзорную трубу, сказал, потом заберет.
        – А где подзорная труба?
        – В квартире. Все как было при нем. Квартира-то еще не сдана.
        – Могу я посмотреть?
        Консьержка, вздохнув, поднялась со стула. Она принесла из соседней комнаты связку ключей и протянула их комиссару:
        – Вот, идите сами. Шестой этаж, квартира восемнадцать. Я должна следить за супом. Лифт работает.


        Сразу за дверью квартиры номер восемнадцать начиналась гостиная с балконом, телевизором и небольшой кухней. Из гостиной комиссар прошел в крошечную спальню с окном, где едва помещалась большая кровать, шкаф для одежды и две тумбочки. Со спальней соединялась микроскопическая ванная комната. В гостиной и спальне на голых стенах виднелись телефонные розетки. Комиссар покрутил головой – телефонного аппарата нигде не видно. Половину гостиной занимала большая подзорная труба на треножнике. Объектив был направлен на порт Вигаты. Комиссар посмотрел в объектив, и взгляд его уперся в стену одного из холодильных складов, где швартовались для разгрузки рыболовные суда. Большие ворота склада были открыты, внутри можно было без труда рассмотреть двух рабочих.
        Уходя, комиссар решил заглянуть в шкаф. Там лежали аккуратно сложенные простыни, покрывало и бинокль в чехле. Монтальбано достал его. Это был мощный военный бинокль с инфракрасными линзами.
        Манзелла, должно быть, раздобыл его контрабандой за хорошие деньги. Комиссар положил бинокль на место, запер квартиру и спустился вниз.
        – Еще пара вопросов, и я оставлю вас в покое, – сказал он консьержке, передавая ключи.
        – Спрашивайте.
        – Почему в квартире нет телефона?
        – Синьор Манзелла всегда пользовался мобильным.
        – Вы знаете, где он работал?
        – Он не работал.
        – А на что он жил?
        – Это, конечно, не мое дело, но деньжата у него водились.
        – Но из дома он выходил?
        – Конечно! Утром, когда был здесь, ходил в магазин, потом готовил обед. Он часто музыку слушал, громко очень, а после обеда спал, бывало, что и до пяти, потом…
        – Минутку. Вы сказали «когда был здесь». Разве он не всегда был здесь?
        – Нет. Иногда неделями пропадал.
        – Куда он ездил?
        – Откуда мне знать!
        – Кто убирает в квартире Манзеллы?
        – Я.
        – Тогда у меня к вам вопрос, синьора, несколько деликатный. Как вам кажется, у него бывали женщины?
        Консьержка расхохоталась:
        – Кажется? Дорогой комиссар, иногда у него как ураган проносился! Подушки на полу, простыни скручены, а однажды даже матрас сполз.
        – И часто такое бывало?
        – В последнее время частенько.
        – Он был бабник?
        – Не знаю, что и ответить, а только постель была разбросана часто, раза три в неделю.
        – Три раза? В его-то годы!
        – Правда ваша. Видать, все у него работало исправно. Или таблеточки принимал.
        – А женщина всегда одна и та же?
        – Откуда мне знать?
        – Может… вы находили волосы на подушке или в ванной…
        – Поверите ли? Не находила нигде!
        – Следы помады?
        – Ничегошеньки.
        – Разве такое возможно?
        – Не знаю. Может, они осторожничали.
        – У Манзеллы есть машина?
        – Была.
        – Что значит – была?
        – В нашем доме живет синьор Фальцоне, ему Манзелла и продал свою «панду», задешево продал.
        – А когда продал?
        – Дня за два до того, как съехать. Сказал, что хочет купить новую.
        – Как Фальцоне с ним расплатился?
        – Манзелла хотел наличными. Я сама видела.
        – А вещи? Вещи как он перевозил?
        – Да какие там вещи?! Один чемодан. По-моему…
        – Что?
        – По-моему, у Манзеллы где-то еще есть жилье.
        – И последнее: я хочу забрать его корреспонденцию.
        Консьержка колебалась.
        – Если придет синьор Манзелла, что я ему скажу?
        – Давайте сделаем так. Я оставлю вам расписку. Пусть синьор Манзелла сам придет ко мне в комиссариат.



        11

        Монтальбано вышел на улицу, размышляя о том, что Манзелла не просто сменил квартиру, скорее это напоминало побег: похоже, он хотел скрыться и замести за собой следы.
        Чтобы не вызывать любопытство у жильцов, комиссар отъехал от дома на несколько метров, остановился и достал из кармана письма.
        Первое было из Палермо, за подписью «Крепко обнимаю, твоя сестра Лучана».
        Бесконечная литания: девяностолетняя больная мать нуждается в помощи, муж – старый кобель, сын потерял голову из-за девчонки, которая оказалась настоящей стервой, хотя с виду чистый ангел… В конце письма Лучана просила денег.
        Второе было от некоего Себастьяна и пришло из Мессины. Себастьян писал, что у него все хорошо, он взялся за ум и наконец-то нашел любовь всей своей жизни. Фото любви прилагалось. На нем был военный моряк, парнишка лет двадцати с низким лбом, лопоухий и губастый. Роста и сложения богатырского, но с такими кривыми ногами, будто всю жизнь сидел верхом на бочке.
        Монтальбано подумал, что любовь, как известно, слепа.
        Третье и последнее письмо было из Вигаты. Комиссар прочел его два раза подряд.
        Он заехал в комиссариат, убрал два письма в ящик письменного стола, оставив последнее в кармане, и вернулся домой, в Маринеллу.


        Теплой и ясной, тихой и безветренной была ночь. Луна неспешно плыла над морем. Осень, чувствуя, что дни ее сочтены, предавалась на прощание меланхоличной неге.
        Расположившись на веранде, Монтальбано с удовольствием умял большую порцию макаронной запеканки, приготовленной Аделиной. Вообще-то такое блюдо пристало к обеду, но, к счастью, домработница не делала различий между тем, что едят на обед, а что – на ужин. Комиссар иногда за это расплачивался. Очевидно, и сегодня его ожидала бессонная ночь на полный макарон желудок. Вздохнув, комиссар вернулся в дом, сел за стол, на котором лежало письмо, адресованное Филиппо Манзелле, и перечитал его в третий раз.


        Пиппо,
        объясни, почему ты избегаешь встреч со мной?
        Почему не отвечаешь на телефонные звонки? Может, тебе наговорили про меня гадостей, а ты, дурачок, поверил. История про Фьякку, если тебе о ней рассказали, просто вздор. Я по тебе скучаю, но дело не в этом. Думаю, нам нужно встретиться и откровенно поговорить. Это и в твоих интересах, понимаешь? Могут быть последствия.
    Так что позвони мне. Ж.

        Первая загадка этого письма, отправленного из Вигаты в Вигату и написанного на хорошем литературном языке, крылась в последних строках, где тон неожиданно менялся. Если Манзелла не хочет иметь никаких отношений с Ж., почему Ж. пишет, что могут быть последствия? Похоже на угрозу, значит, последствия неприятные. Манзелла решил сменить жилье и скрылся, чтобы их избежать. Он и машину продал, чтобы по ее номеру не добрались до владельца.
        Вторая загадка в том, кто написал письмо. Однозначно сказать, что это женщина, нельзя. Судя по почерку, это могла быть женщина, а мог быть и мужчина. Женщина, брошенная мужчиной, употребила бы другие слова, скорее всего более резкие. А если это мужчина… написал бы он, к примеру, «вздор»? Или «дурачок»?
        Он, Монтальбано, к примеру, как бы написал? Ему пришли в голову такие слова, как фигня, хрень, бред собачий… Нет, «вздор» – явно не из мужского лексикона. И «дурачок» он бы точно не сказал. Нужно завтра захватить письмо в полицейское управление. Там есть Гарджуло, криминалист, он хороший графолог.
        Долгий разговор по телефону с Ливией завершился на веселой ноте, и комиссар отправился спать. Но попробуй уснуть на полный макаронной запеканки желудок!


        – Что-то вы бледненький. Дома все хорошо? – спросил ханжа и подхалим Латтес, вечно он торчит в приемной начальника управления, действуя всем на нервы.
        – Все хорошо, хвала Мадонне.
        – Проходите, начальник управления ждет вас.
        Монтальбано был пунктуален, как никогда. Бонетти-Альдериги выглядел озабоченным. Он даже привстал:
        – Дорогой комиссар! Проходите, присаживайтесь. Как вы? Все в порядке? Что-то вы бледноваты.
        Конечно бледноват. Глаз не сомкнул из-за этих макарон!
        – Знаете, последствия процедуры суперскроксон дают о себе знать. Когда целый шланг втыкают тебе…
        – Боже упаси, не надо подробностей! Я вас долго не задержу. Расскажите мне в двух словах, что произошло.
        – Дело в том, что информации маловато, поэтому я еще не составил рапорт. В двух словах: поступили сведения, что в порту Вигаты торгуют наркотиками, и я поручил старшему инспектору Фацио разобраться. Насколько нам известно, как только Фацио прибыл на место, в него выстрелили, ранив в голову, а потом он исчез. Из анонимного телефонного звонка мы узнали, что Фацио видели в районе заброшенных колодцев с двумя мужчинами. Они хотели его убить. Я вызвал спасателей, из двух колодцев они достали два трупа. Но Фацио мы так и не нашли.
        – Сообщили прокурору? – перебил его шеф.
        – Безусловно. Вызвали криминалистов и доктора Паскуано. Все как положено.
        – Дальше.
        – Дальше – Фацио был замечен на дороге, ведущей во Фьякку.
        – Кто его заметил?
        – Один… один коллега из комиссариата Фьякки, они знакомы.
        – Продолжайте.
        – Фацио ничего не помнил. Я поехал туда, он и меня не узнал. Я отвез его в больницу, где он и лежит. Его прооперировали.
        – Вы были у него? Что он говорит?
        – Нет, не был. Врачи сказали по телефону, что память к нему пока не вернулась. Он абсолютно ничего не помнит. Нужно время.
        – Врачи уверены, что память восстановится?
        – Уверены.
        Они поговорили еще минут десять, потом начальник полиции сказал:
        – Держите меня в курсе.
        Это означало, что разговор окончен. Монтальбано достойно выкрутился, перемешав в нужных пропорциях правду и ложь. Главное – удалось убедить шефа в том, что Фацио совершенно ничего не помнит, иначе, чего доброго, пошлет кого-нибудь в больницу, брать показания. Одним словом, шеф – возможно, не желая усугублять последствия суперскроксона, – был сегодня чутким и внимательным.
        Монтальбано пошел к криминалистам, надеясь избежать встречи с их начальником, Ванни Аркуа. Его не было, но не было и Гарджуло.
        – Комиссар, вы кого-то ищете? – спросил один из криминалистов.
        – Да, ищу Гарджуло.
        – Сегодня его не будет. Завтра утром.
        – Не могли бы вы мне помочь?
        – С радостью.
        Комиссар достал из кармана письмо от Ж., адресованное Манзелле.
        – Пожалуйста, передайте ему это, скажите, что я просил взглянуть. Завтра я ему позвоню.


        Выйдя из полицейского управления, Монтальбано зашел в бар, заказал кофе и, пока ждал, пролистал телефонную книгу. Филиппо Манзелла жил на виа Кроче, двадцать восемь. Противоположная часть города. О том, чтобы ехать туда на машине, не было и речи. Монтелуза – лабиринт улиц и переулков, где-нибудь непременно ведутся дорожные работы, все перекопано, проезд запрещен. Комиссар решил прогуляться до виа Кроче пешком, благо времени было предостаточно. Синьора Манзелла ждала его после одиннадцати.


        Квартира, расположенная на пятом этаже восьмиэтажного дома, была небольшой, но очень аккуратной и чистой. Синьора Манзелла пригласила его пройти в гостиную и предложила кофе. Монтальбано отказался, попросил лишь стакан воды: путь был не близким, к тому же дорога шла в гору.
        Синьору звали Эрнестиной, лет сорока пяти, привлекательная, со вкусом одета, в молодости, похоже, была хорошенькой. Не глупа, что отметил Монтальбано. Она первой начала разговор:
        – Скажите мне правду, комиссар, вы солгали про штраф?
        Монтальбано вздохнул с облегчением:
        – Да. Как вы поняли?
        – Не думаю, что комиссар будет заниматься подобными мелочами.
        Монтальбано улыбнулся и ничего не сказал.
        – Что случилось с Филиппо? – спросила Эрнестина.
        Обыденно спросила, спокойно.
        – Мы этого не знаем.
        – Тогда почему вы им интересуетесь?
        – Он пропал.
        Эрнестина засмеялась:
        – Пропал! Он частенько пропадает! На неделю, на две, на месяц! Вскоре после нашей свадьбы он сказал, что должен уехать. Уехал – и как сквозь землю провалился, даже ни разу не позвонил.
        – А вы не спрашивали у него, куда он едет, зачем?
        – Разумеется, спрашивала! И не раз! Он неизменно отвечал, что по делу. Но я ему не верю. Хотите совет? Прекратите его искать. Рано или поздно он вернется.
        – Боюсь, все гораздо сложнее.
        – То есть?
        – Пока ничего не могу вам сказать. Можно я задам вам несколько вопросов?
        – Задавайте.
        – Когда вы поженились?
        – Восемнадцать лет назад.
        – Это был брак по любви?
        – Тогда мне так казалось.
        – Если я правильно помню, у вас есть сын.
        – Да, Микеле, ему шестнадцать лет, он учится в лицее.
        – Скажите, Микеле продолжал встречаться с отцом после вашего развода? Я имею в виду, встречаться просто так, помимо встреч, установленных по обоюдному согласию.
        – Да, до того, как Микеле пошел в лицей, то есть год назад, они виделись достаточно часто. Иногда Филиппо встречал его после школы. Но потом Микеле не захотел его больше видеть.
        – Почему?
        – Он не говорит. Сказал только, что они поссорились. И я внутренне даже обрадовалась.
        – Почему?
        – Я всегда боялась, что Филиппо может плохо на него повлиять.
        – В каком смысле?
        – Филиппо в молодости был танцором. Вы знаете, что у нас танцор – синоним…
        – Да, непостоянный, склонный к переменам настроения, капризный человек…
        – Вот именно: непостоянный. Это проявлялось во всем: в дружбе, в любви, даже в мелочах… У него вкусы меняются в одночасье. Еще накануне обожал, к примеру, мороженое, а на следующий день утверждал, что оно ему никогда не нравилось. Жить с ним было нелегко.
        – Когда вы поженились, чем он занимался?
        – Работал в мэрии. Это длилось пять лет, и он неплохо зарабатывал. Нам хватало. Мне казалось, что его все устраивало.
        – А потом?
        – Потом умер его дядя Карло, брат отца, и Филиппо получил огромное наследство. Он никогда не рассказывал об этом дяде, я даже не знала, что он существует, его не было на нашей свадьбе.
        – Сколько у вашего бывшего мужа братьев и сестер?
        – Две сестры. Но наследство почему-то целиком досталось Филиппо. Я никогда не задавала ему лишних вопросов. Одна из сестер, Лучана, поддерживала с ним связь из-за денег. Про другую, Эльвиру, я ничего не знаю.
        – Что он получил в наследство?
        – Недвижимость: доходные дома, склады, магазины и маленькая ферма.
        – Возможно, он уезжал по делам, связанным с бизнесом?
        Эрнестина снова засмеялась:
        – Что вы! Филиппо не занимался бизнесом! Ему не нужны были проблемы. Он все продал и положил деньги в банк.
        – В какой?
        – В разные. У нас был общий счет в Кооперативном банке, и он переводил туда сумму, которой хватало на год. Где он держал остальные деньги, я не интересовалась.
        – Почему вы расстались?
        – Я перестала его интересовать. Полностью, вы понимаете, о чем я? Он смотрел на меня как на пустое место. Я была матерью его сына, и все. Думаю, он изменял мне, у него появились любовницы.
        – Как вы узнали об этом?
        – Я ничего не узнала. Я сказала: думаю. Все началось, как обычно начинается, да вы и без меня знаете…
        – Я не женат.
        – А! Таинственные телефонные звонки, встречи где-то с кем-то, ложь, оправдания. Все как обычно. Пока я не потеряла терпение и не выгнала его из дома. Вот и все.
        – Я обнаружил в его квартире в Вигате телескоп.
        Эрнестина совсем не удивилась:
        – Да, это одно из двух его увлечений.
        – Он смотрел на звезды?
        Эрнестина снова рассмеялась:
        – Идемте со мной!
        Она встала, и комиссар последовал за ней в спальню. Окно выходило во двор, напротив стоял большой дом с балконами и многочисленными окнами.
        – Помните фильм Хичкока, где мужчина со сломанной ногой целыми днями наблюдает за соседями?
        – Да, «Окно во двор».
        – Вот и мой муж. Я смотрела телевизор, а он смотрел в чужие окна.
        – И рассказывал вам?
        – О чем?
        – О том, что происходит там, за чужими окнами.
        – Ах да! Он все время хотел мне что-то рассказать. Вот там живет женщина, к которой приходит любовник. А там – старик, который совращает свою собственную внучку. Но, знаете, мне все это было совершенно не интересно.
        – Синьора, извините, а ваш муж только наблюдал?
        Эрнестина как будто не поняла вопроса:
        – А что еще он мог делать?
        – В таких случаях слишком велико искушение вмешаться в чужую жизнь.
        Наконец до нее дошло.
        – Вы думаете, он их шантажировал?
        – В том числе. Возможно, ему доставляла удовольствие власть над людьми.
        – Как это?
        – Думаю, та женщина не хотела, чтобы муж узнал о ее шалостях. Послать мужу анонимное письмо и наслаждаться тем, что произойдет дальше. Забавы ради.
        – Вы называете это забавой?
        – Я – нет, синьора, но есть люди, которые так считают.
        Эрнестина ненадолго задумалась:
        – Нет, вряд ли Филиппо на такое способен. Для забавы, как вы говорите… Он развратник, да. Но коварства я в нем не замечала. Не думайте, что он плохой человек. Вы его не знаете, он…
        – Не знаю, и как раз потому задаю вам вопросы. Вы говорили, что он…
        – Иногда был совершенно непредсказуем, вот что я хотела сказать.
        Они вернулись в гостиную.
        – Простите, что спрашиваю, бывший муж вас содержит?
        – Я работаю продавщицей в магазине одежды. К тому же сейчас у меня другой мужчина. Мы поженимся, как только я получу развод.
        Она ответила очень спокойно, и Монтальбано оценил ее искренность.
        – Спасибо. Не буду вам надоедать. Если вдруг ваш бывший муж объявится, позвоните мне в комиссариат. Вы мне очень помогли.
        – Я провожу вас.
        Уже в дверях Монтальбано вдруг что-то вспомнил и обернулся:
        – Простите, вы сказали, у вашего мужа было две страсти. Телескоп. А вторая?
        – Его ноги. Он постоянно за ними ухаживал.
        Молния сверкнула в коридоре. Комиссар замер, нога повисла в воздухе, не смея опуститься на ступеньку лестницы, а рука судорожно искала перила. Дыхание перехватило, он застыл на месте.
        – Комиссар, с вами все в порядке? – Эрнестина обеспокоенно выглянула на лестничную площадку.
        – По… почему ваш муж перестал танцевать? – спросил он, немного придя в себя.
        – Травма. Он порвал связки.
        Монтальбано едва не свалился с лестницы.


        – Если труп Манзеллы пролежал в колодце пять дней, выходит, звонок Фацио был ловушкой.
        – Черт возьми, Мими, какой ты умный!
        – Фацио не верил Манзелле, а все оказалось правдой.
        – Оригинальный вывод, Мими.
        – Хорошо, Сальво, я молчу. Ты меня достал.
        – Кстати, как ты думаешь, почему преступники прострелили Манзелле ногу?
        – Манзелле?
        – Да. Я не говорил тебе? Нет? Сначала они прострелили ему ногу, потом мучили несколько часов, прежде чем убить. Вопрос: зачем?
        – Чтобы развязать язык.
        – Нет, Мими. Ответ неточный. Почему именно ногу? Чтобы человек заговорил, ты гасишь об него сигареты или стреляешь в колено…
        – Может, попали случайно.
        – Холодно.
        – Потому, что он любил свои ноги, заботился о них…
        – Теплее, Мими.
        – Потому, что он был танцором!
        – Молодец, Мими! Можешь, если напряжешь извилины! Они знали его слабое место. Чтобы унизить его, отнять самое дорогое.



        12

        Мими задумался.
        – Ты чего?
        – Так, вспомнил один старый фильм. Вестерн. Там герою стреляли по ногам… Бандиты так развлекались. Похоже, Сальво, эти тоже так развлекались. Манзелла, раненый, прыгал на одной ноге, а те стреляли, целясь в здоровую ногу, заставляя его танцевать. А он прыгал, и кружился, и прыгал…
        Он замолчал.
        – Сальво, что с тобой?
        Монтальбано побледнел. Перед глазами у него возник предсмертный танец чайки.
        – Ничего, все нормально. Просто голова закружилась.
        – Ты давление меряешь?
        – Мими, мы не об этом. Продолжай.
        – Манзеллу заставили заговорить, может, пообещали, что оставят в живых. Он клюнул на их удочку, рассказал про Фацио, а потом его убили.
        – Допустим. Потом решили прикончить и Фацио.
        – Что будем делать? – спросил Ауджелло.
        – Первое: нужно перевести Фацио в безопасное место. Чтобы никто не знал, где он.
        – А куда, как думаешь?
        – Вот что. Поезжай к шефу, немедленно, и расскажи про Манзеллу. Скажи, что бандиты искали Фацио в больнице.
        – Попросить шефа дать охрану?
        – Нет. Пусть Фацио переведут в нашу больницу.
        – Хорошо, а пока не перевели?
        – Сегодня я поеду к нему, останусь там допоздна. Охрана в коридоре присмотрит за его палатой. Но пусть шеф даст распоряжение как можно скорее. И вызови в комиссариат на завтра Риццику. Помнишь, рыболов, который подозревает экипаж одного из своих траулеров?
        – Еще бы не помнить!
        – Мы и так потеряли время. Надо было раньше его допросить. Да, и сообщить Эрнестине.
        – Кто это?
        – Бывшая жена Манзеллы.
        – Боже упаси! Слезы, истерика, знаешь, эти сцены…
        – Спокойно, Мими. Они давно подали на развод, у нее другой мужчина, он зовет ее замуж. Думаю, новость для нее не столь трагична, как ты себе вообразил! Отвезешь ее на опознание.
        – Ты видел, он неузнаваем!
        – Мими, во-первых, женщина всегда узнает мужчину, с которым прожила восемнадцать лет. А во-вторых, это в ее интересах, поверь мне.
        – Я поехал к шефу.


        Монтальбано зашел к Энцо и слегка перекусил. Макароны заказывать не стал, поклевал закуски и съел три жареные кефали. Вернулся в комиссариат в начале третьего.
        – Катаре, я во Фьякку, потом сразу домой. Если что понадобится, звони на мобильный. Увидимся завтра утром.
        В дверях он столкнулся с Галло.
        – Синьор комиссар, я готов.
        – Я поеду один, спасибо.
        – Почему? Сегодня я выспался, обещаю не клевать носом, вот увидите.
        – Отвезешь меня завтра утром, договорились?


        На стоянке он долго искал место, чтобы оставить машину где-нибудь подальше. Достал из бардачка пистолет, убрал в карман. Неспешно дошел до главного входа в больницу. На часах четыре двадцать. Анжелы поблизости не было, значит, палату Фацио придется искать самому. Ориентиром ему служили охранники у лифта на шестом этаже, которым он предъявил удостоверение. Еще двое стояли у дверей в палаты борцов с мафией, но то были другие парни, не те, что вчера.
        Монтальбано тихонько постучал в двери четырнадцатой палаты. Ответа не было. Он постучал громче – тишина. Повернув ручку, комиссар открыл дверь.
        Палата была пуста. Кровать заправлена, никаких следов пребывания Фацио. Комиссар вышел из палаты и подошел к охране, протягивая свое удостоверение:
        – Комиссар Монтальбано. Вы не знаете, пациента из четырнадцатой палаты куда-то перевели?
        – Да. Унесли на носилках примерно час назад. У него вся голова была забинтована. С ним рядом шла женщина, она держала его за руку.
        У Монтальбано сжалось сердце. Неужели осложнения?
        – А куда его понесли?
        – Этого мы не знаем.
        Он спустился на первый этаж, справиться за стойкой информации.
        – Простите, на шестом этаже лежал мой друг… – спросил он у пожилой синьоры.
        – Вы комиссар Монтальбано? – вмешалась в разговор молодая девушка.
        – Да.
        – Профессор Бартоломео ждет вас.
        – Случилось что? – спросил Монтальбано, по спине у него заструился холодный пот.
        – С кем?
        – С моим другом.
        – Ничего не могу вам сказать.
        – Вы не знаете, куда его перевели?
        – Повторяю вам: у меня нет информации. Поговорите с профессором.
        – А где он?
        – Подождите минутку.
        Девушка сняла трубку, что-то негромко спросила и передала комиссару:
        – Четвертый этаж, кабинет номер два.
        Он, конечно, сел не в тот лифт, пошел не по тому коридору и долго не мог найти нужный кабинет. Наконец, с Божьей помощью, нашел. Профессор Бартоломео, лет шестидесяти, высокий, подтянутый, с приветливым лицом, увидев комиссара, вышел из-за стола ему навстречу.
        – Как Фацио? – с порога начал Монтальбано.
        – Хорошо.
        – Тогда почему?…
        – Присаживайтесь, комиссар. Я вам все объясню. Сегодня утром мне позвонил мой друг Бонетти-Альдериги. Он рассказал, что пациенту Фацио угрожает серьезная опасность, и попросил найти для него безопасное место до перевода в вашу больницу. Он просил также никого не ставить в известность. Тогда я забинтовал лицо Фацио так, чтобы он был неузнаваем, а потом с помощью его жены и приставленной к нему медсестры…
        – Этой тюремщицы? – невольно вырвалось у Монтальбано.
        – Да. Исключительно ответственный работник, побольше бы таких! Так вот, с помощью жены и медсестры мы перенесли синьора Фацио в одну из трех комнат мансарды. Вход туда запирается на ключ, а ключ есть только у медсестры. Лучше не придумать! Ваш шеф просил предупредить вас, когда вы придете.
        – Профессор, спасибо, вы очень любезны! Можете объяснить, как попасть в мансарду?
        – Найти мансарду несложно. Вы позвоните, сестра откроет вам дверь, я ее предупрежу.
        Он обстоятельно объяснил, как пройти в мансарду. Правда, Монтальбано ни черта не понял. Но постыдился уточнить.
        «Спокойно, – сказал он себе. – Будем рассуждать логически: мансарда – это то, что находится под крышей здания. Значит, чтобы попасть в мансарду, сначала нужно подняться на последний этаж. То есть вернуться туда, где я только что был».
        До шестого этажа он добрался легко. Охранники его узнали и пропустили без проблем. Проблемы начались потом. Полчаса он блуждал по коридорам шестого этажа, открывая и закрывая всевозможные двери, рискуя навлечь на себя подозрения охраны, и наконец смирился с тем, что лестницы, ведущей под крышу, в мансарду, нет нигде. Он снова спустился на первый этаж, чтобы уточнить за стойкой информации, и сразу заметил Анжелу, которая разговаривала с каким-то человеком. Анжела тоже его заметила и знаками попросила подождать. Вскоре она попрощалась с собеседником и, улыбаясь, подошла к Монтальбано:
        – Вы снова заблудились?
        – Да.
        – Не знаете, как попасть на шестой этаж?
        – Просто…
        Он замолчал. Очевидно, Анжела была не в курсе, что Фацио перевели. И он не хотел ей это говорить. Чем меньше людей знает, тем лучше для безопасности Фацио. Как быть? Как выйти из ситуации? Но Анжела сама пришла ему на помощь:
        – Подождите, кажется, профессор Бартоломео перевел его в другую палату.
        – Ах так?
        – Да.
        – А куда, вы не знаете?
        – Нет. Но могу узнать. Подождите…
        Анжела подошла к стойке, поговорила с пожилой синьорой и вернулась, как всегда, улыбаясь.
        – Пойдемте со мной. Как насчет встречи?
        – Как скажете.
        – Я не хотела бы выходить из больницы вместе с вами.
        – Во сколько заканчивается ваша смена?
        – В полседьмого. Максимум в шесть сорок пять я буду готова.
        – Давайте так: вот ключи от моей машины. Номерной знак BC342ZX. Как освободитесь, найдете ее на парковке, а я подойду. Хорошо?
        – Хорошо. Мы пришли.
        Пройдя до конца по бесконечному коридору, они остановились перед лифтом, на котором висела бумажка: «Лифт сломан».
        – Он не работает! – воскликнул Монтальбано.
        – Работает-работает.
        Анжела нажала кнопку, и двери открылись.
        – Этот лифт, – сказала девушка, – ведет прямо в мансарду. На площадке будет всего одна дверь. Вы позвоните в нее. Увидимся позже.


        Он нажал кнопку звонка и тут же услышал за дверью голос тюремщицы:
        – Кто там?
        – Монтальбано это.
        Комиссар отметил, что она посмотрела глазок. Дверь открылась, за ней начинался коридор.
        – Первая справа, – пробурчала надзирательница. – У вас десять минут.
        Кровать была пуста. Фацио в пижаме и домашних тапочках сидел на балконе. С балкона было видно море.
        – А где жена?
        – Только что ушла. Объясни мне, что происходит? – спросил Фацио.
        – Мы обеспечили тебе надежное укрытие.
        – Зачем?
        – Ты знаешь, что в колодцах нашли два тела?
        – Два? Я столкнул только одного.
        – Я сразу понял, что это сделал ты.
        – Да. Те двое, они хотели сбросить меня вниз. Один положил свой пистолет на край колодца. Не знаю как, но я врезал ему изо всех сил. Он свесился наполовину в колодец, потерял равновесие и упал. Тогда я схватил пистолет. Второй, который со шрамом, бросился бежать. Я стрелял в него, но промахнулся. Это было ужасно, поверьте. Я не понимал, кто я, где я…
        – Поговорим об этом в другой раз. Когда тебя искали, мы нашли еще один труп. Сегодня утром я понял, что это труп твоего друга, Манзеллы. Он пролежал там пять дней.
        Фацио побледнел.
        – Вы думаете, они хотят меня убить?
        – А ты думаешь, этот тип со шрамом приходил справиться о твоем здоровье? Завтра шеф переведет тебя в нашу больницу, там безопаснее. А пока возьми на всякий случай.
        Он протянул пистолет. Фацио положил его под подушку.
        – Будь осторожен, надзирательница не должна ничего знать!
        – Потом перепрячу.
        – Я должен задать тебе один важный вопрос. Постарайся вспомнить, говорил ли тебе Манзелла, где он живет.
        – Да, он хотел, чтобы я навестил его, и дал свой адрес. Но потом у него изменились планы. Я не могу вспомнить адрес… Мне очень жаль.
        – Может, виа Форчелла?
        Фацио без колебаний ответил:
        – Нет, другая… не помню.
        – Ничего страшного, потом вспомнишь. Мой номер телефона помнишь?
        – Да.
        – Если вспомнишь улицу, звони в любое время, даже ночью. А теперь расскажи по порядку, что произошло, когда ты пришел в порт.
        Фацио рассказал примерно следующее. Для того чтобы напрасно не тревожить жену, он вышел из дома сразу после телефонного звонка. Поужинать он не успел, поэтому зашел в трактир. Перекусил и даже перекинулся с друзьями в карты. Ближе к полуночи он отправился в порт, где в это время кипела работа. Возвращались с моря рыболовные суда, разгружали улов, отъезжали груженные рыбой рефрижераторы. Он прохаживался взад-вперед вдоль холодильных складов, пока не устал, а Манзеллы все не было. Часа в три утра он понял, что Манзелла не появится, и решил вернуться домой. Народу на пирсе оставалось немного. Поравнявшись с доком, он услышал выстрел. Пуля просвистела совсем близко. Идти вперед было опасно, там находился стрелявший. Тогда Фацио развернулся и побежал назад, к складам, чувствуя, что преступник бежит за ним.
        – Там были люди?
        – Мне показалось, да.
        – И тебе никто не помог?
        – Вы шутите?
        – Ладно, дальше.
        Он хотел укрыться в домике смотрителя маяка. Но не успел, потому что раздался второй выстрел. Пуля попала ему в шею, он упал, ударился головой о камень и потерял сознание. Ненадолго придя в себя, понял, что находится в помещении одного из холодильных складов.
        – Риццика!
        – Не знаю.
        – Зато я знаю. Продолжай.
        Потом очнулся в лодке, кажется, его перевозили от центральной пристани к западной.
        – Я не понял зачем, – сказал Фацио.
        – Я тебе объясню. В машине, даже в багажнике, опасно. Охранник у ворот иногда просит открыть багажник.
        Сознание возвращалось к Фацио ненадолго. Он понимал, что его куда-то везут на машине. Потом его вытащили на землю и били, чтобы привести в чувство. Дальше пришлось идти пешком.
        Они добрались до пересохшего ручья. Бандиты хотели узнать, что рассказал ему Манзелла. Но Фацио даже не помнил, кто такой Манзелла. По правде говоря, Фацио не помнил, кто он сам. В конце концов его привели к колодцу и хотели сбросить вниз. Защищаясь, Фацио удалось расправиться с одним из бандитов, а второго, со шрамом, обратить в бегство. Услышав звук отъезжавшей машины, Фацио понял, что человек со шрамом бежал, и побрел куда глаза глядят. Добрался до заброшенного туннеля. Там он укрылся, но вскоре услышал шум мотора. Он был уверен, это вернулся за ним сбежавший бандит, и начал стрелять. Очнулся уже в больнице.
        – В туннеле были мы с Галло на служебной машине, он за рулем, а я рядом.
        – Я стрелял в вас?!
        – Да. К счастью, ты был не в форме и промахнулся.
        – Боже правый! – воскликнул Фацио. – Я же мог убить вас!
        Дверь открылась, на пороге появилась надзирательница.
        – Время вышло.
        – Если вспомнишь адрес Манзеллы, позвони мне!


        В лифте Монтальбано посмотрел на часы: стрелка подбиралась к шести. На первом этаже был бар. Посещения закончились, и в баре было пусто. Комиссар сел за столик.
        – Будете что-нибудь? – спросил его бармен. И добавил: – Через полчаса мы закрываемся.
        – Да, виски безо льда, пожалуйста.
        Монтальбано подошел к стойке, взял стакан и вернулся за столик. Он пил маленькими глотками, чтобы потянуть время. На третьем глотке ощутил непонятную тоску.
        «Если сомневаешься, позвони ей, придумай любую отмазку и спокойно возвращайся в Вигату», – сказал внутренний голос.
        «Анжела тут ни при чем», – отмахнулся Монтальбано.
        «Неправда! Анжела очень даже при чем, ты прекрасно знаешь!» – возразил внутренний голос.
        В шесть двадцать девять он расплатился и вышел. Походил взад-вперед, выкурив три сигареты подряд, и медленно пошел к опустевшей парковке. Его машина была теперь видна издалека. Сначала ему показалось, что в ней никого нет, но, подойдя поближе, он заметил Анжелу. Она сидела на пассажирском месте, низко опустив голову.


        – Можете говорить мне «ты».
        – Хорошо, тогда и ты тоже.
        – Простите, я не могу.
        – Почему?
        – Слишком большая разница…
        – В чем? В возрасте?
        – Нет, что вы! Я хотела сказать, слишком большая разница… в статусе.
        – В социальном статусе, ты имеешь в виду?
        – Да.
        – Думаешь, это важно?
        – Конечно, важно!
        – Послушай, Анжела, представь, что я твой пациент. Я очень болен… ты будешь со мной на «ты» или на «вы»?
        – Не знаю… Возможно, на «ты».
        – Вот видишь? Считай, что я твой пациент, пожизненный.
        Анжела рассмеялась:
        – Убедил. Но не думай, что я буду играть с тобой в медсестру.
        Она сказала это полушутя, полусерьезно. На этот раз рассмеялся Монтальбано.



        13

        – У тебя есть какие-то предпочтения?
        – В смысле?
        – Я о еде, вдруг ты соблюдаешь диету?
        – Нет, я всеядная.
        – Рыбу любишь?
        – Очень.
        – Не возражаешь, если я закурю?
        – Нет. Дай и мне одну.


        – Завтра утром рано встаешь?
        – Завтра выхожу в вечернюю смену.
        – Значит, можешь долго гулять?
        – Конечно.
        И чуть заметно улыбнулась.


        – Как я понял, парня у тебя нет?
        – Был, до недавнего времени.
        Это было сказано таким тоном, что Монтальбано навострил уши.
        – Он тебя бросил или ты его?
        – Он.
        – Как он посмел!
        – Что именно?
        – Чтобы бросить такую девушку, нужно иметь мужество. Ты любила его?
        – Да.
        – А он тебя нет?
        – Он тоже меня любил!
        – Тогда почему вы расстались?
        Было очевидно, что разговор девушке не нравится, Монтальбано нашел слабое место.
        – Потому что… – начала она.
        – Что?
        – Потому что есть вещи, которые от нас не зависят.
        Дави сильнее.
        – Ты хочешь сказать, он был вынужден тебя бросить?
        – Да.
        – Может, он передумает!
        – Нет, уже не передумает.
        – Ты не пробовала его переубедить?
        – Как ты не понимаешь, что…
        Это был крик отчаяния. Он попал в самую точку. Пусть считает его бестактным.
        – Он женился на другой?
        – Если бы! Пожалуйста, давай сменим тему.
        – Ты плачешь! Прости, я не думал, что…
        Ну и скотина ты, сам довел ее до слез, а теперь делаешь вид, что не понял.


        – Куда мы едем?
        – Здесь на берегу есть один ресторанчик, там прекрасно готовят рыбу!
        – Как здорово! Далеко еще?
        – Через полчаса будем на месте.
        – Это рядом с твоим домом?
        – Десять минут.
        – У тебя хороший дом?
        – Место красивое. Веранда выходит на пляж, я люблю там сидеть.
        – Пригласишь в гости?
        – Если хочешь.
        – Угостишь меня виски на веранде?


        – Я сочувствую твоему другу, но рада, что благодаря ему мы встретились. Как он?
        – Ему лучше.
        Тебе мяч, Анжела.
        – Насколько я знаю, он потерял память, это правда?
        Неплохой бросок для начала.


        – К сожалению, да.
        Твой удар, Анжела.
        – Она потихоньку возвращается?
        Прямой удар, точный.
        – В том-то и дело.
        – В чем?
        – Он многого не помнит. Начинает что-то припоминать, но детали вспомнить не может. Не помнит, как, зачем оказался в порту, когда в него стреляли.
        – Да, жаль! А о чем вы говорите, когда ты его навещаешь?
        – Он что-то припоминает. Память у него работает странно. Он помнит какие-то действия, ситуации, но совершенно не помнит лица людей и имена.
        – А что говорит профессор Бартоломео?
        – Что нужно время. Память постепенно вернется.
        – А почему его перевели в мансарду?
        Ошибка. Этот вопрос ты не должна была задавать, Анжела.
        – Ради спокойствия и безопасности. Он боится, что его могут убить.
        – Зачем? Он же ничего не помнит!
        Правильная доля удивления в голосе.
        – Да, но люди, которые хотят его убить, этого не знают.


        – Как здесь красиво! Давай сядем поближе к морю.


        – Знаешь, мне так стыдно, но ничего не могу поделать.
        – Ты о чем?
        – У меня такой аппетит… Не могу удержаться, все очень вкусно!
        – Мне нравится, когда у женщины хороший аппетит. Попрошу принести еще бутылку?
        – Да.


        – …Про больницу и не говорю! В отделении неотложной помощи работал врач, он, к счастью, уволился, так он мне проходу не давал! Представляешь, однажды вдруг схватил меня и хотел завалить прямо в больничной палате, сказал, это его возбуждает… Был еще пациент, из легких, председатель суда, так вот, когда я наклонилась…


        – …Нет, я не хотела быть медсестрой, я хотела закончить медицинский, но умер отец, а пенсии едва хватало для нас с мамой… Я же тебе говорила! Обстоятельства бывают сильнее нас… нередко мы делаем что-то помимо своей воли.
        – А ты, часто ты так делала?
        Начинается жесткая игра, дорогая Анжела.
        – Что?
        Прекрасно знаешь что. Просто хочешь потянуть время.
        – Что-то помимо своей воли.
        – Случалось иногда.
        – А бывало, ты делала что-то против своей воли, но в итоге получала удовольствие?
        Она ответила не сразу. Поняла, что это не простой вопрос.
        – Бывало и такое.
        Переходим к атаке:
        – А наша встреча?
        – Не понимаю…
        Хочешь потянуть время, Анжела?
        – Думаешь, тебе понравится завершение?
        – Когда она завершится, я тебе отвечу. – Почему-то она больше не смеялась. – Пока мне все очень нравится.
        Монтальбано промолчал. Тогда она продолжила:
        – С другой стороны, никто не заставлял меня пойти с тобой.
        Немного запоздалое уточнение.


        – Хочешь, пойдем?
        – Да.
        – Отвезти тебя во Фьякку?
        – Нет.
        – Поедем ко мне?
        – Да.


        Монтальбано завел машину и немного подождал, прежде чем тронуться. Нагнулся и пошарил на полу, будто что-то потерял.
        – Ты что-то ищешь?
        – Мне показалось, что…
        И сорвался с места так, что Анжелу вдавило в кресло. В зеркало заднего вида комиссар увидел, что вместе с ним со стоянки тронулась серебристого цвета машина, которая следовала за ними от самой Фьякки. Все сходится. Он сбавил скорость.


        Доехав до Скала-деи-Турки, притормозил. Теперь он тащился со скоростью двадцать километров в час и из каждой обгонявшей его машины слышал в свой адрес отборные ругательства. Серебристый автомобиль с мощным двигателем страдал, но продолжал висеть у них на хвосте. Анжела смотрела в окно на море и молчала. Монтальбано осторожно положил правую руку на левое бедро девушки. Она не возражала. Выждав немного, рука передвинулась и замерла между плотно сжатых ног Анжелы. И на этот раз она не возмутилась и руку не сбросила.


        Как только они вошли в дом, не говоря ни слова, Монтальбано обхватил ее руками за талию и прижал к себе. Она не обняла его, но позволила своему телу прижаться к телу мужчины.
        Но стоило Монтальбано приблизить свои губы к ее губам, как она отстранилась, качая головой.
        – Не хочешь, чтобы я тебя поцеловал?
        – Да, только не в губы, пожалуйста.
        – Как хочешь, – сказал Монтальбано, лаская ее грудь.
        – Угостишь меня виски? – спросила Анжела.


        – Я могла бы просидеть здесь всю ночь.
        Это была вторая порция виски. Они сидели на веранде, голова девушки лежала на плече у Монтальбано. Небо было высокое, ясное и такое звездное, что даже комиссару в диковинку. Какой-то человек в шляпе медленно шел вдоль кромки прибоя. Парочка на веранде была освещена, как актеры на сцене, но человек даже не повернул в их сторону головы.
        «Ты идиот, – подумал Монтальбано. – Любой нормальный прохожий обязательно бы на нас посмотрел».
        Интересно, это водитель или пассажир серебристой машины?


        – Пойдем в дом?
        – Я бы выпила еще виски.
        – Еще? Нет. Мы и так много выпили за ужином, хватит.
        – Неужели тебе жалко?
        – Нет, но я не хочу провести ночь с пьяной женщиной.
        Анжела вздохнула.
        – Хорошо, пошли.
        Когда они заходили в дом, комиссар заметил, что вдоль моря медленно идет еще один мужчина, без шляпы. Какое оживление сегодня ночью на пляже! Но второй, в отличие от первого, остановился и посмотрел на них.


        – Вот спальня, вот ванная.
        Монтальбано услышал звонок телефона, оставленного на столе в гостиной.
        – Я отвечу. Ты пока раздевайся.
        Он погладил ее ягодицы и вышел из комнаты.


        Комиссар вышел с телефоном на веранду.
        – Алло!
        – Комиссар, это Фацио.
        – Ты чего так поздно?
        – Вы же сказали, что можно звонить в любое время.
        – Ну да. Я за тебя волнуюсь. Почему не спишь?
        – У меня бессонница. Зато я вспомнил адрес Манзеллы. Виа Биксио, двадцать два.
        – Спасибо. Постарайся уснуть, тебе нужно отдыхать.
        Человек все еще стоял на пляже. Монтальбано выключил на веранде свет и закрыл дверь.


        Она не разделась. Сидела на краешке кровати и разглядывала свои туфли.
        – Хочешь, чтобы я тебя раздел?
        – Ты не рассердишься, если я тебе что-то скажу?
        – Говори.
        – Я хочу уехать.
        – Хорошо, я вызову тебе такси.
        Она вздрогнула. Явно не ожидала, что Монтальбано уступит так быстро. Но все же спросила:
        – Можно я останусь еще ненадолго?
        Не может уйти слишком рано. Этого ей не простят.
        – Здесь – нет. Вернемся на веранду.
        – Не хочу. На улице холодно.
        На веранде их заметят любители ночных прогулок и поймут, что все пошло не так.
        – Ты ставишь меня в непростую ситуацию. Ты же понимаешь?
        – Да, но…
        – Мы можем договориться.
        – Как?
        Смелей, Монтальба. Не тушуйся. Чем грубее ты будешь, тем быстрее она расколется.
        – Возьми в рот, и я тебя отпущу.
        – Нет!
        – Решила поломаться? Сама напросилась ко мне в гости, а теперь…
        Еще вульгарнее, Монтальба.
        – …а теперь не хочешь снять трусы и раздвинуть ноги?
        Она вздрогнула и схватилась за левую щеку, будто ее ударили наотмашь.
        – Я же сказала, я не хочу. Я передумала.
        Оправдание слабое, Анжела. Но сделаем вид, что я тебе верю.
        – Хорошо. Тогда я сам отвезу тебя во Фьякку.
        – Прямо сейчас?
        – Прямо сейчас.
        – А мы не можем посидеть еще немного?
        – Хочешь, чтобы они поверили, что мы переспали?
        Она вскочила на ноги.
        – О чем ты говоришь?! Кто должен поверить?
        – Сядь.
        – Нет.
        Он схватил ее за руку и повалил на кровать. Она пыталась сопротивляться, сжав кулаки.
        – Я применю силу. Не дергайся, лежи смирно.
        – Прошу тебя…
        – Ломаться вздумала? Не хочу, говоришь?! В игрушки играть решила? Охмурю, дескать, старого хрена! Так ты думала, шалава? Ошибочка вышла!
        Анжелу поразил не только изменившийся тон Монтальбано, но и неожиданная смена регистра. Она смотрела на него так, будто впервые видела.
        – Я… я не думала, что ты такой.
        – Плохо! Надо было думать!
        Он яростно сорвал с себя рубашку и остался по пояс голым. Вероятно, со стороны это было смешно, но спектакль требовалось доиграть до конца.
        – Снимай лифчик.
        Она, не вставая с кровати, повиновалась. На мгновение у Монтальбано перехватило дыхание от вида прекрасной юной груди.
        – А теперь все остальное. Шевелись!
        Она встала с кровати и, повернувшись к Монтальбано спиной, сняла брюки.
        Монтальбано почувствовал себя братом-близнецом святого Антония.
        – И трусы тоже.
        Он встал позади нее, потянул вниз молнию на брюках, стараясь производить как можно больше шума, и схватил Анжелу за бедра.
        – Нагнись.
        Она схватилась за спинку стула. Он чувствовал, как она дрожит всем телом, из горла вырывались странные звуки, как будто ее тошнило, но она изо всех сил сдерживала рвотные позывы.
        – Одевайся, – сказал он, присаживаясь на край кровати.
        Она натягивала брюки, а комиссар смотрел, как ее плечи содрогаются от рыданий.
        – Ну все, хватит, давай поговорим серьезно.
        – Да, – всхлипнула Анжела и шмыгнула носом, как ребенок.


        – Я с первой минуты нашего знакомства понял, что дело неладно. Ты совершила большую ошибку.
        – Какую?
        – Когда я блуждал по больнице и искал Фацио, я сказал, что у моего друга была операция на голове, и ты сразу привела меня к нему.
        – А куда я должна была тебя привести? Ты же знаешь, в больницах есть разные отделения. Если ты сказал, что у твоего друга была операция на голове, значит, это четвертый этаж, отделение профессора Бартоломео!
        – Верно. Но откуда тебе было знать, что он в шестой палате? Ты нигде не справлялась и привела меня прямиком к нему! Или ты думаешь, я поверю, что ты точно знаешь, где лежит каждый из трехсот ваших пациентов?
        Девушка прикусила губу и ничего не ответила.
        Они сидели в столовой, дверь на веранду была закрыта.
        Анжела сходила в душ и немного освежилась. Комиссар надел рубашку, он тоже умылся, чтобы восстановить силы, – сыгранная сцена забрала немало энергии.
        – В тот день я вернулся после обеда, но уже на своей машине, а не на служебной, как утром. Ты знала, что я приехал на своей машине. Ты проговорилась, когда мы обсуждали, как поедем сюда, в Вигату. Откуда ты узнала? Парковка находится далеко от больницы, из окон ее не видно, значит, кто-то тебя проинформировал. Да?
        Анжела утвердительно закивала.
        – Потом ты совершила еще одну ошибку: пожилая синьора за стойкой информации не знала, куда перевели Фацио. Ты на моих глазах спросила ее и уверенно повела меня к лифту, ведущему в мансарду. Значит, ты была в курсе, где Фацио, но сделала вид, что сама только что узнала. Так?
        – Да.
        – Ты совершила и третью ошибку, самую серьезную. Передавая тебе ключи от машины, которая стояла не на виду, я назвал тебе другой номерной знак. Ты без труда нашла машину. Значит, ты хорошо ее знала по описанию, которое тебе дали, и номер тебе был вовсе не нужен.
        Монтальбано налил себе виски.
        – Можно мне тоже немного? Поверь, я не опьянею, – сказала Анжела.
        Комиссар протянул ей стакан.
        – Зачем ты ввязалась в эту историю?
        Она сидела, обхватив голову руками, и молчала.



        14

        – Ты хорошая девушка, я уверен. Хочешь, я сам расскажу тебе, как это было?
        – Откуда ты знаешь?
        – Попробую угадать. Просто ответь «да» или «нет» на мой вопрос. Твоего парня больше нет, он умер, его сбросили в колодец?
        Она резко вскочила и что-то залепетала, но комиссар не понял ни слова. От изумления Анжела как будто разучилась говорить. Когда шок немного прошел, она смогла произнести:
        – Но… как ты…
        – Не волнуйся, ты уже ответила. Рассказываю дальше. Друг твоего парня, его подельник, со шрамом на лице, сообщил тебе про Фацио. Они решили ему отомстить. От тебя всего лишь требовалось сказать им, на каком этаже и в какой палате лежит Фацио. И ты согласилась.
        – Но…
        – Я знаю, ты назвала им только этаж, а не номер палаты. Почему? Ты передумала?
        – Да, я не хотела, чтобы они… Поначалу я разозлилась, я была в отчаянии, но потом поняла, что этот полицейский, он всего лишь выполнял свой долг.
        – А ты знаешь, чем занимался твой парень? Кстати, как его звали?
        – Анжело. Как меня. Анжело Соррентино. Нет, он не говорил мне об этом. Но я подозревала…
        – Как зовут человека со шрамом?
        – Витторио Кармона.
        – Это он ехал за нами?
        – Да.
        – А второй, который с ним?
        – Его я не знаю.
        – Потом ты сказала Кармоне, чтобы тебя оставили в покое, и он стал тебя шантажировать. Так?
        – Да, он сказал, что напишет письмо и расскажет, что это я пустила его в больницу, что я была девушкой Анжело. А если этого будет мало, он меня убьет.
        – Что они велели делать тебе сегодня вечером?
        – Переспать с тобой и выведать информацию.
        – Что именно они хотели узнать?
        – Что вспомнил Фацио и назвал ли он имена.
        – Но я уже ответил тебе в ресторане, можно было не тянуть меня в постель.
        – Нет. Ты ошибаешься, дело не только в этом.
        – А в чем?
        – Просто я вспомнила про Анжело. И передумала. И еще…
        – …ты поняла, что роль Иуды тебе не по силам.
        Она молчала, подбородок у нее дрожал.
        – Они только этого добивались?
        – Нет.
        Щеки у нее покраснели, она не решалась ответить.
        – Чего ты молчишь?
        – Мне стыдно.
        – Тогда я за тебя отвечу. Они хотели, чтобы ты вскружила мне голову, чтобы я воспылал к тебе страстью, тогда через мою постель ты могла бы поставлять им сведения о работе полиции и ходе расследования.
        – Да, мне нужно было идти до конца. Что мне теперь делать? Кармона меня убьет.
        – Ты передашь ему то, что я скажу. Будь осторожна.


        Он приехал в комиссариат в девять, осоловелый после бессонной ночи. В четыре утра они вышли с Анжелой из дома, держась за руки, чтобы удовлетворить любопытство возможных зрителей-контролеров. У машины остановились и, крепко обнявшись, слились в долгом поцелуе, как любовники, которым и целой ночи, проведенной вместе, мало. В прикосновении губ Анжелы к своим Монтальбано почувствовал искренние тепло и благодарность. Кровь у него начала закипать, а голова немного кружилась.
        – Можно я сяду за руль?
        Комиссар охотно уступил ей водительское место, поцелуй совсем некстати растревожил в нем воспоминания об обнаженной груди девушки.
        Он опасался, что его где-нибудь занесет. Дороги были пусты, Анжела вела аккуратно и ехала быстро. Серебристой машины следом не было. Должно быть, они просто устали и убрались восвояси, думая, что комиссар с Анжелой продолжают кувыркаться в постели. Час пятнадцать понадобилось Анжеле, чтобы добраться до Фьякки. Обратный путь занял у комиссара час пятьдесят. Вернувшись в Маринеллу, он долго стоял под душем, потом выпил пять чашек кофе подряд.


        Не успел он припарковаться у комиссариата, как услышал взволнованный голос Катареллы.
        – Ах, синьор комиссар! – причитал тот, бегом направляясь к машине.
        Должно быть, что-то серьезное.
        – Царица Небесная, я вам все утро названиваю! А у вас телефон отключен, и мобильный не отвечает.
        – Ладно, что случилось?
        – Убита женщина, синьор комиссар, женщина убита!
        – Ауджелло выехал?
        – Да, синьор комиссар. Это он лично, то есть собственной персоной, просил меня передать вам лично, то есть вашей собственной персоне, чтобы вы, как только появитесь, ехали туда срочно, не мешкая. Точно так просил вам передать.
        – Ты знаешь адрес?
        Катарелла порылся в карманах.
        – Написал на листочке, не найду… А, вот он! Не понимаю, виа Форкелла или Форчетта… тринадцать.
        Должно быть, виа Форчелла.
        – Спасибо, еду…
        И вдруг он вспомнил, чей это адрес.


        Возле дома номер тринадцать на виа Форчелла толпился народ. Телевизионщики, журналисты и просто зеваки, которых по-хорошему и по-плохому пытались разогнать полицейские. Люди высовывались из окон, стояли на балконах и взволнованно переговаривались. Комиссар оставил машину и пошел к дому, стараясь обойти толпу и не слышать потока ругательств. Какой-то репортер схватил его за рукав.
        – Скажите, что вы об этом думаете?
        – А вы?
        Тот смутился, а Монтальбано зашагал дальше. Труп лежал у входных дверей, небрежно закрытый окровавленной простыней, из-под которой торчали голые ноги. Галлуццо подошел к комиссару:
        – Убита консьержка. Матильда Веррузо, пятьдесят три года.
        – Как ее убили?
        – Рано утром она открыла входную дверь, в нее выстрелили из машины и скрылись.
        – Свидетели есть?
        – Мужчина с третьего этажа. Он смотрел в окно и…
        – Потом допрошу. Где Ауджелло?
        – В квартире.
        Монтальбано прошел вперед и вернулся.
        – Если ее убили рано утром, почему тело еще здесь?
        – Также сегодня убит мэр Галлотты, вся команда там. Сказали, будут максимум через четверть часа.
        Понятно. Политика, как всегда, в приоритете. Он вошел в открытую квартиру консьержки. Там кто-то громко храпел.
        – Кто это? – спросил комиссар у Мими.
        – Ее муж. Пьяный в стельку.
        – Ты знаешь, где ключ от квартиры Манзеллы?
        – Не ходи, я там был.
        – И что?
        – Телескопа, о котором ты говорил, нет, бинокля тоже. Уже забрали.
        – Когда?
        – Что значит когда?
        – Мими, подумай сам: если убийцы сразу скрылись, они не могли забрать, верно? Подзорная труба и бинокль исчезли раньше. Верно?
        – Верно!
        – Я хочу поговорить со свидетелем.
        – Синьор Катальфамо, третий этаж, квартира двенадцать. Но он ничего не видел.
        – Я хочу поговорить с ним сам.


        Монтальбано долго жал на кнопку звонка. Понятно: синьор Катальфамо стоит на балконе и не слышит. Наконец послышались шаги, и дверь открылась. Крепкий аромат чеснока, воспользовавшись моментом, вырвался из квартиры.
        – Комиссар Монтальбано.
        – Катальфамо Эудженио, пенсионер, вдовец, бездетный, семьдесят восемь лет. Проходите, комиссар!
        – Спасибо, синьор Катальфамо, я задам вам только один вопрос.
        – Все равно проходите!
        Ему явно хотелось с кем-то поговорить. «Интересно, надолго ли меня хватит, если я задержу дыхание?» – подумал комиссар.
        – Хорошо, спасибо.
        Монтальбано вошел. Квартира была зеркальным отражением квартиры Манзеллы.
        У маленького столика стояли два стула. Катальфамо подвинул один:
        – Присаживайтесь. Хотите чего-нибудь?
        – Спасибо, нет, не беспокойтесь.
        Нет, дышать решительно невозможно. Комиссар вынул из кармана носовой платок и закрыл нос.
        – Простите, насморк. Я хотел спросить, видели ли вы убийцу.
        – На зрение не жалуюсь.
        – Рад за вас. Вы видели машину, из которой стреляли?
        – Конечно, видел! Она подъехала буквально за минуту до того, как несчастная синьора Матильда снова открыла дверь. Она и пикнуть не успела, раз – и нет ее! Бедняжка! Выстрелили и скрылись!
        Почему, интересно, синьора Матильда должна была пикнуть?
        – Вы помните номер машины?
        – Нет, не приметил.
        – А цвет?
        – Серебристый металлик. Большая машина.
        Он так и думал. После дежурства в Маринелле Витторио Кармона и его подельник отправились спозаранку на черное дело. Кое-что в рассказе пенсионера насторожило комиссара.
        – Извините, синьор Катальфамо, вы сказали, консьержка снова открыла дверь?
        – Синьор комиссар, ночью я сплю всего три часа.
        – С кем не бывает!
        – Обычно выхожу на балкон уже в четыре утра.
        – А сегодня?
        – Сегодня около пяти приехал крытый фургон и остановился перед подъездом. Из машины вышел человек и позвонил в домофон. Я даже свесился с балкона, чтобы рассмотреть, к кому он пришел. Консьержка открыла, они о чем-то говорили. В это время из дома выходил синьор Ди Маттиа, он работает в Раванузе и всегда выезжает рано. Затем тот, который приехал, зашел в подъезд и вышел обратно с большим телескопом. Он положил его в фургон, а синьора Матильда дала ему какой-то пакет. Тот уехал, и синьора Матильда закрыла дверь.
        – На каком этаже живет синьор Ди Маттиа?
        – На четвертом, жена его наверняка дома.


        – Синьора Ди Маттиа?
        – Да.
        – Это комиссар Монтальбано.
        – Входите. А мужа нет. Он уехал на работу в…
        – Раванузу, я знаю. У вашего мужа есть телефон?
        – Конечно.
        – Не могли бы вы дать мне его номер?


        Он спустился в квартиру консьержки. Спящий храпел еще сильнее. Мими сидел за столиком, перед ним были разложены какие-то бумаги.
        – Тут кое-что любопытное.
        – Что?
        – Четыре дня назад консьержка положила в банк пять тысяч евро. По-моему, странно.
        – Слушай, Мими, надо поговорить. У меня тоже есть новости. Дождись, пока приедет вся честная компания – прокурор, доктор, криминалисты, и возвращайся в комиссариат.
        – Можешь хотя бы намекнуть, что за новости?
        – Нет, поговорим обо всем спокойно.
        – А ты куда?
        – Не скажу, а то лопнешь от зависти. На какое время ты сегодня вызвал Риццику?
        – Я просил его прийти около полудня, но он сказал, что все утро занят. Придет после обеда, в четыре.


        Монтальбано, чертыхаясь, возвращался к машине. Толпа не расходилась. Один из телевизионщиков попытался остановить его, но получил отпор. На тихой и пустынной улочке комиссар остановил машину и достал телефон.
        – Синьор Ди Маттиа? Это комиссар Монтальбано.
        – Слушаю вас, синьор комиссар.
        – Вы знаете, что в вашем доме убита консьержка?
        – Да, мне звонила жена. Потом она позвонила еще раз и сказала, что вы меня ищете.
        – Сегодня утром вы вышли из дома около пяти?
        – Да, как обычно.
        – Когда вы спустились, входная дверь была открыта или закрыта?
        – Закрыта, Матильда как раз открывала ее, потому что ей позвонили.
        – Вы не заметили ничего странного?
        – Боже мой, странного – нет. У Матильды стоял в подъезде большой телескоп, его собирались увозить.
        – Она не сказала чей?
        – Я сам спросил. Она ответила, что синьора Манзеллы, он позвонил и предупредил, что его заберут. Действительно, когда вышел из подъезда – я задержался, чтобы зашнуровать ботинок, – я увидел, что Матильда разговаривает с водителем фургона. Но…
        – Но?
        – Вам не кажется, что пять утра – не слишком удобное время, чтобы забирать телескоп?
        Сообразительный этот Ди Маттиа.


        Он решил найти дом, куда переехал Манзелла. Только адрес, который дал ему Фацио, совершенно вылетел из головы. Придется звонить.
        – Фацио? Монтальбано это.
        – Я узнал вас, синьор комиссар.
        – Как ты?
        – Хорошо.
        – Какие новости?
        – Сегодня утром был наш врач, из полиции, он поговорил с профессором Бартоломео.
        – Что они решили?
        – Сегодня около шести приедет «скорая», и меня отвезут в Палермо.
        – Почему?
        – Профессор Бартоломео говорит, дня три-четыре надо побыть под наблюдением. Потом меня отпустят. Наш врач считает, что еще дней двадцать придется сидеть на больничном.
        – Тем лучше для тебя.
        – Синьор комиссар, лучше я в Вигате буду на больничном.
        – Вот и отлично, будешь иногда к нам заходить.
        – Иногда? Каждый день буду приходить, как на работу.
        Монтальбано промолчал. Без Фацио он был как без рук.
        – Жаль, не смогу заехать к тебе сегодня.
        – Комиссар, завтра утром ко мне приедет жена, а ваш пистолет она сегодня вечером отнесет в комиссариат.
        – Хорошо. Пока! Да, забыл. Можешь назвать мне еще раз адрес Манзеллы?
        – Конечно. Виа Биксио, двадцать два.
        – Спасибо, Фацио. До скорого.


        Он решил сделать еще один звонок. Посмотрел на часы: половина десятого.
        Что ж, придется будить.
        – Привет, Анжела, Монтальбано это.
        – Привет, Сальво.
        Голос у нее был сонный.
        – Ты спала?
        – Нет, только что встала, еще не успела выпить кофе.
        – Я быстро. Наш друг не звонил, чтобы узнать, как прошла ночь?
        – Еще нет. Но позвонит непременно.
        – Я хотел тебя предупредить, что Фацио заберут сегодня около шести и повезут в Палермо на «скорой».
        – Я должна ему об этом сказать?
        – Да.
        – А что именно?
        – Скажешь, я позвонил, чтобы услышать твой голос, спросить, хорошо ли ты спала, и прочее, и случайно проговорился про Фацио. По-моему, убедительно.
        – Да. Знаешь, сегодня я заканчиваю смену в десять, я подумала, это поздно для ужина в ресторане.
        – Тогда я что-нибудь приготовлю.
        – Я приеду прямо к тебе и останусь до четырех, как сегодня.
        – Хорошо.


        И раз уж начал звонить…
        – Адели? Монтальбано это.
        – Чего изволите, синьор комиссар?
        – Адели, поменяй, пожалуйста, постельное белье. И на всякий случай приготовь диван, матрац, три стула, ты знаешь. Да, и что-нибудь на вечер поесть.


        Тогда еще…
        – Катарелла? Монтальбано это.
        – Слушаюсь, синьор комиссар.
        – Проверь по картотеке двух типов на предмет судимости.
        – Обождите, возьму бумагу и ручку. Как их там?
        – Одного зовут Анжело Соррентино. Правильно пиши. Записал? Да? Повтори. Нет, не Потентино! Черт! Соррентино. Сорренто. Песню такую помнишь?
        – Синьор комиссар, я, когда пою, выходит Суррьенто. А другой, синьор комиссар?
        – Второго зовут Кармона Витторио. Ты понял, как его зовут? Повтори!
        – Каммона, синьор комиссар.
        – Не Каммона, а Кармона, через ре!
        – А я как сказал? Каммона через ре и сказал!
        – И еще, не клади карточки мне на стол. Когда я вернусь, отдашь мне их лично персонально.



        15

        Где находится виа Биксио, Монтальбано совершенно не представлял. Конечно, можно спросить у Катареллы, но тот наверняка услышит Пиксио. В машине у комиссара лежала карта Вигаты. По списку улиц виа Биксио значилась в квадрате С4. Похоже на игру в морской бой. Как и следовало ожидать, кусок карты с квадратом С4 был оторван. Однако можно было догадаться, что это в районе Сан-Джузиппуццо, то есть фактически за городом. Через полчаса Монтальбано был там. Виа Биксио переходила в обычную проселочную дорогу. Дом двадцать два был одноэтажным, вокруг раскинулся то ли сад, то ли огород. И дом и сад выглядели неухоженно. Калитка кованой ограды была открыта. Монтальбано прошел по тропинке к дому и остановился перед закрытой дверью. Окна тоже закрыты ставнями. Он долго звонил, но никто не ответил. Ближайший дом, как выяснил, оглядевшись, комиссар, стоял метрах в пятидесяти. На дороге ни души. Тогда Монтальбано вытащил из кармана связку отмычек, подаренных приятелем-вором. С четвертой попытки дверь распахнулась, комиссар даже отскочил назад. В нос ударил тяжелый запах, как в квартире синьора Катальфамо. Только
это не был запах чеснока. Это был сладковатый, тошнотворный запах крови, он не спутал бы его ни с каким другим. Комиссар вошел и закрыл за собой дверь. Придется задержать дыхание. Пошарил рукой по стене, нашел выключатель. Вспыхнул свет. Мебель в гостиной стояла вдоль стен. Посреди комнаты – одинокий плетеный стул с потемневшими пятнами засохшей крови. Пятна крови везде – на стенах, на мебели, на полу. Зрелище не для слабонервных. Вокруг стула коричневый след образовывал окружность, будто кто-то окровавленный кружил в комнате…
        Монтальбано внезапно понял, что произошло, как будто увидел все своими глазами. Его охватил необъяснимый, панический страх. Комиссар непроизвольно вздохнул – ужасный запах тут же забился в нос, вызвав приступ тошноты. Прочь отсюда, скорее! Монтальбано закрыл за собой дверь, сел в машину, но не успел отъехать, как пришлось остановиться, чтобы освободить желудок.


        – Синьор комиссар! Вот карточки, вы просили, на Каммона, который через ре, и Потентино, который Соррентино. Еще хочу сказать, что звонил синьор Гаржуто. Он велел сказать вам, чтобы, как только появится, позвонил.
        – Катаре, я не понял. Кто должен звонить, я или Гаржуто?
        – Вы, синьор комиссар.
        – Что за Гаржуто и куда ему звонить, я не знаю.
        – Как не знаете?! – спросил Катарелла, удивленно глядя на Монтальбано.
        – Первый раз слышу.
        – Синьор комиссар, мне он лично персонально сказал, что лично он, Гаржуто, должен дать вам, лично персонально комиссару Монтальбано, ответ в том, что вы оставили ему читать письмо, написанное в том, что…
        Гарджуло, криминалист!
        – Я понял, понял. Ауджелло на месте?
        – Позвонил, скоро будет.
        – Как только приедет, скажи, чтобы зашел.


        – Что скажешь, Гарджуло?
        – Комиссар, я могу дать лишь приблизительную оценку. Для более тщательного анализа нужно дня три-четыре.
        – Давай приблизительно.
        – Это почерк ненатуральный.
        – Как это? Подделка?
        – Нет, конечно. Я имею в виду, человек старался писать не своим почерком.
        – Подожди, Гарджу. Автору письма не нравится почерк, которым наградила его мать-природа, и он решил научиться писать по-другому?
        – Можно сказать и так. Автор письма – мужчина.
        – Ты уверен?
        – Более чем уверен. Ж. – это мужчина, который пытается писать женским почерком. Понимаешь?
        – Отлично, Гарджу.
        – Через три-четыре дня, когда…
        – Не беспокойся, Гарджу. Достаточно того, что ты мне сказал. Спасибо. Как сможешь, верни письмо.
        – Немедленно отправлю его с нарочным.


        – Что у тебя? – спросил Ауджелло, входя в кабинет. Монтальбано уже полчаса подписывал документы.
        – Сейчас расскажу. Кстати, как синьора Манзелла?
        – Опознала труп.
        – Как отреагировала на новость?
        – Скажем, ей было немного жаль.
        – Я же говорил, что она не будет убиваться! Ей достанется наследство, она снова выйдет замуж.
        – А что у тебя? – повторил Ауджелло.
        – Во-первых, перенеси встречу с Риццикой на завтра.
        – Почему?
        – Потому что сегодня после обеда, не позднее пяти, ты должен быть в больнице у Фацио. Возьмешь с собой Галло и Галлуццо. Проверьте оружие.
        – Что нужно делать?
        – В шесть часов «скорая» повезет Фацио в Палермо. Вы должны ее сопровождать. Незаметно, не бросаясь в глаза, поэтому лучше возьми свою машину. Если преступники хотят убить его, это их последний шанс.
        – Ты правда думаешь, что…
        – Да, Мими, правда. Они уже пытались сделать это в больнице. Я почти уверен, что рядом со «скорой» будет автомобиль серебристого цвета. Если заметишь его, будьте начеку! Возможно, они подстроят аварию и, воспользовавшись суматохой, убьют Фацио. Больше скажу: из этой машины сегодня утром стреляли в консьержку.
        – Черт! Откуда ты знаешь?
        Нельзя упоминать Анжелу. Нельзя ее подставлять, ни в коем случае. Она жизнью рискует, между прочим.
        – Я нашел медсестру, она спугнула парня, который прошел в отделение. Описала его комиссару Капуто из Фьякки, а тот нашел по картотеке.
        – И кто это?
        – Витторио Кармона. Три убийства, беглый рецидивист. Из клана Синагра. Взгляни.
        Монтальбано открыл ящик письменного стола и вытащил карточку. Вторую, на Соррентино, он спрятал под стопку бумаг, чтобы уничтожить дома, в Маринелле.
        – Благородное лицо, – заметил Мими, возвращая карточку комиссару, а потом спросил: – Как ты узнал про машину?
        – Поговорил с охранником на парковке. Наш коллега Капуто почему-то упустил этот момент.
        Только бы Мими ничего не спросил у охранника или у комиссара Капуто!
        – Знаешь, Сальво, у меня из головы не идет убийство консьержки, – перевел разговор Ауджелло.
        – Есть версия?
        – Да.
        – Выкладывай.
        – Она вошла в квартиру Манзеллы, из любопытства заглянула в телескоп. Возможно, стала свидетелем какого-то преступления и решила шантажировать этих типов. Они сначала заплатили ей за молчание, а потом решили от нее избавиться. Пробрались в квартиру Манзеллы, забрали телескоп и бинокль и убили консьержку.
        – Ошибаешься.
        – Где?
        – Во второй части.
        – Поясни.
        – Мими, есть два свидетеля, они могут подтвердить, что синьора Матильда сама передала телескоп и бинокль человеку, который подъехал к дому в пять утра.
        – Значит, не то…
        – Я больше скажу: одному из свидетелей синьора Матильда сказала, что Манзелла звонил накануне и просил передать ему вещи.
        – Она и не подозревала, что его давно нет в живых!
        – Вопрос: если телескоп забрал не законный владелец, то кто? Подумай!
        Мими немного подумал и выдал:
        – Те, кого она шантажировала!
        – Я всегда знал, что ты можешь, если постараешься!
        – Получается, она отдала им единственное доказательство.
        – Мими, сколько денег она положила в банк?
        – Пять тысяч евро.
        – Ты обыскал квартиру?
        – Нет. Зачем?
        – Потому что наверняка есть еще конверт с деньгами. Сделка: телескоп в обмен на деньги. По предоплате. Кстати, как там дела?
        – Муж где-то пьет, квартира опечатана.
        – Хорошо. Когда будет время, сходим туда.
        – Ты считаешь, она взяла деньги и за телескоп, расчет произведен полностью?
        – По крайней мере, она так думала. В договоре не прописывалось, что через несколько часов ее убьют. Вот в чем проблема.
        – Я не понял.
        – Давай сначала, ты поймешь. Некто Манзелла хочет рассказать своему другу детства Фацио про контрабанду. Нам Фацио ничего не говорит, но в тот день, когда он исчез, некто Риццика сообщает нам, что подозревает капитана одного из своих судов в наркотрафике. Заметил разницу?
        – Ты хочешь сказать, совпадение?
        – Мими, я сказал то, что сказал. Я, в отличие от тебя, читаю книжки и хорошо знаю итальянский. Я сказал «разницу», а не «совпадение»!
        – И что это такое, что ты сказал?
        – Видишь? Как ты выражаешься? Профессор! Разница в том, что Манзелла говорит Фацио о контрабанде, а Риццика приходит к нам, чтобы сообщить о незаконном обороте наркотиков.
        – По-твоему, большая разница? Мы же говорим: контрабанда наркотиков.
        – Говорим, да. Но обычно для наркотиков используем слово наркотрафик. Контрабанда – это слишком обобщенно.
        – Мы что, в школе?
        – Нет. Если бы мы были в школе, я бы оставил тебя на второй год. Я просто хочу, чтобы ты понял различие. Контрабандой может быть все что угодно: оружие, сигареты, лекарства, запчасти для атомной бомбы.
        – Фацио уверен, что Манзелла говорил ему про контрабанду?
        – Абсолютно. У меня все складывается.
        – Как?
        – Рассуждаем дальше. Манзелла пропадает на несколько дней, потом звонит Фацио и назначает ему встречу в порту. Фацио не знает, что Манзелла убит и это ловушка. Он идет туда и попадает под пули. Эти парни решают избавиться и от него, сбросить в один из пересохших колодцев. Но случается непредвиденное: Фацио удается бежать, столкнув в колодец одного из преступников.
        – Который еще не опознан.
        – Нет.
        Врет как дышит. Достаточно вынуть из ящика карточку, и Мими узнает имя и фамилию этого типа. Но нельзя подставлять Анжелу.
        – Мы знаем, – продолжал комиссар, – что один из них – Витторио Кармона, его узнал Фацио.
        – А потом они решили избавиться от консьержки, – заключил Мими.
        – Именно. Два трупа, точнее три. Но Фацио – это самозащита. Плюс покушение на убийство, и они попытаются, я уверен, довести его до конца. Тебе не кажется, что слишком много?
        – Чего?
        – Трупов, Мими. Слишком много трупов для наркодилеров. Мы не в Боливии.
        – И что?
        – А то. Возможно, за этим стоит что-то более важное.
        – Если бы мы знали, что Манзелла хотел рассказать Фацио, – начал Ауджелло.
        – Подожди минутку, – сказал Монтальбано.
        Он снял трубку.
        – Катарелла, для меня от криминалистов ничего не было?
        – Да, синьор комиссар, было. Только принесли. Письмо.
        – Давай сюда.
        Комиссар открыл конверт и передал письмо Мими.
        – Это пишет мужчина или женщина? – спросил Ауджелло, дочитав до конца.
        – Я тоже недоумевал. Попросил Гарджуло взглянуть. Он уверен, это мужчина, который выдает себя за женщину.
        – Трансвестит? Транссексуал?
        – Может быть. Прочитай и вот это.
        Он открыл ящик стола, достал письмо друга Манзеллы, с фотографией моряка, и протянул Ауджелло.
        – Ничего себе, – присвистнул Мими.
        – По-моему, – сказал комиссар, – наш друг Манзелла, примерный муж и отец, однажды понял, что природа ошиблась. И открыл для себя другой мир. Его личное дело, нас это не касается.
        – Как сказать… – задумчиво произнес Мими.
        – Почему?
        – Как-то в разговоре Беба заметила, что, если все мы будем как они, это предательство по отношению к продолжению человеческого рода.
        – А кто тебе сказал, что в этом наше предназначение? Господь Бог собственной персоной? Ты ответь, только честно: до того как жениться, ты гулял направо и налево, разве ты не делал все возможное, чтобы не размножаться? Вымирание человечества – это последнее, о чем ты думал!
        – При чем тут это?
        – Ладно, Мими, вернемся к нашей теме. Я продолжу. Итак, в один прекрасный день Манзелла встречает Ж. Между ними пробежала искра страсти, я извиняюсь за банальность выражения и оскорбление твоих чувств как продолжателя рода человеческого. Они встречаются, и вдруг Манзелла случайно узнает или сам Ж. ему рассказывает, что он замешан в каком-то криминале. Но Манзелла молчит, поскольку не хочет терять друга. Неожиданно до Манзеллы доходят слухи, что Ж. ему изменяет. Тогда он решает отомстить и звонит Фацио. Но потом почему-то идет на попятную. Его болтает туда-сюда, он не может решиться. В итоге Ж. начинает что-то подозревать. Ж. предупреждает своих подельников, и те убирают Манзеллу. Все сходится?
        – Звучит убедительно, – согласился Ауджелло.
        – Это предположение, – сказал Монтальбано, поднимаясь из-за стола. – Но нет никаких доказательств.
        – Ты куда?
        – Обедать. Будь осторожен, Мими. Когда будете сопровождать «скорую», звони мне каждые пятнадцать минут на мобильный. Помни, что можешь арестовать Кармону в любой момент, он опасный рецидивист. Если нужно, стреляй не раздумывая.
        – Хорошо, дам тебе послушать перестрелку в прямом эфире, – сказал Мими.


        У комиссара не было ни малейшего желания идти обедать. Ему предстояло одно не слишком приятное дело, и это само по себе отбивало аппетит. Кроме того, на сытый желудок лучше не рисковать, он знал за собой такое.
        Однажды ему пришлось наблюдать, как работает доктор Паскуано. Он проводил вскрытие десятилетней девочки. Комиссара потом тошнило так, что чуть не вывернуло наизнанку. Дело не в том, что его впечатлило увиденное, нет. Но когда доктор вслух перечислял нанесенные девочке раны (глубокая рана левой голени, нанесенная тем же лезвием, что… обширный разрыв в области паха…), он представлял себе, нет, не представлял, а воочию видел, словно все произошло на его глазах. Видел сцену убийства, жестокого, дикого, бессмысленного, и задыхался от бессилия.
        Проходя мимо Катареллы, он повторил свою версию:
        – Я обедать, телефон со мной, звоните, если надо.
        Вышел на улицу и тут же вернулся:
        – Жена Фацио не приносила мой пистолет?
        Брови Катареллы удивленно взметнулись вверх.
        – Ваш пистолет? Синьора Фацио?! У нее есть кобура?
        – Не думаю.
        – Она что, носит пистолет в дамской сумочке?
        – Катаре, ты слишком углубляешься. Я понял, не приносила. Значит, принесет. Держи его у себя, отдашь мне, когда вернусь.
        Почему он вспомнил про оружие? Вряд ли там, куда он едет, понадобится пистолет. И все же…
        Он сел в машину и поехал на виа Биксио.
        Почему он не сказал Мими Ауджелло, что узнал последний адрес Манзеллы и даже был там?
        Это не компрометирует Анжелу, ведь адрес ему сообщил Фацио. Тогда почему?
        Ответ был настолько прост, что нашелся сразу. Если он скажет, что был в доме Манзеллы, Мими спросит, что он там видел, и тогда придется сознаться, что ничего, потому что сразу сбежал.
        Он представил себе изумленное лицо Мими.
        «Ты сбежал?! Почему?!»
        Объяснить Мими, что он испугался?
        «Ты?! Ты испугался?! Чего?»
        «Ничего конкретного, Мими. Допустим, это было метафизическое смятение».
        «Метафизическое? Ты о чем?»
        Нет, Ауджелло подумал бы, что он сошел с ума.
        Конечно, можно наплести, что он узнал от Фацио адрес последнего местожительства Манзеллы, но не был там, потому что хотел поехать вместе с Мими. Но Ауджелло не проведешь, он знает, что Монтальбано не утерпит и поедет туда один.
        Как быть?
        Вот как: он скажет Мими, что Фацио вспомнил адрес перед тем, как отправиться в Палермо, не раньше. Следовательно, комиссар не предупредил Мими, потому что тот уже уехал сопровождать Фацио.
        Тем временем Монтальбано подъехал к дому Манзеллы.



        16

        Он припарковался и вышел. Дорога была все так же пуста и безлюдна. Никто его здесь не увидит. И даже если кто-то, случайно проходя мимо, заметит какое-то движение, у него не возникнет подозрений, потому что местное телевидение еще не сообщало о том, что в одном из трупов, найденных в колодце, опознан синьор Манзелла.
        Он не сразу вошел в калитку, остановился посмотреть на дом, запоминая, где расположены окна, и мысленно прокладывая к ним путь внутри, в гостиной.
        Наконец он решился пройти по дорожке к дому. Открыл дверь отмычкой, вошел, задержав дыхание, и, не включая свет, направился в темноте, вытянув вперед руку, к первому окну. Резко распахнул ставни, высунул голову наружу и сделал глубокий вдох. Воздух был влажным, небо затянули тучи. Он слышал свое шумное, тяжелое дыхание, будто долго-долго плавал в море. Потом закрыл глаза, повернулся и, стараясь не дышать, пошел ко второму окну. Открыл его и снова глубоко вздохнул.
        Поднимался ветер, погода резко менялась, это было заметно с самого утра. Хорошо, что ветер, сквозняк, значит, запах крови выветрится быстрее. Он встал у открытого окна, закурил, спокойно выкурил сигарету до конца. Окурок сунул в карман. Не дай бог, найдут господа криминалисты, сделают анализ ДНК! В таком случае Аркуа придет к неизбежному выводу, что Монтальбано убил Манзеллу, ревнуя к трансвеститу.
        Наконец он понял, что готов повернуться и посмотреть на гостиную.
        С правой стороны он увидел лестницу, ведущую на второй этаж, и решил начать оттуда.
        На крохотную площадку второго этажа выходили три распахнутые двери. Включив на площадке свет, Монтальбано смог рассмотреть, что прямо перед ним располагалась спальня с большой кроватью, рядом ванная комната, а третья дверь вела в спальню поменьше, очевидно для гостей.
        С нее он и начал: кровать не заправлена, голый матрац и подушка. Тумбочка с ночником, два стула, небольшой шкаф. Открыл шкаф – там лежало аккуратно сложенное постельное белье, два шерстяных одеяла, и все. Той ночью, когда Манзелла был убит, гостей в доме не было.
        В ванной был полный бардак. Четыре испачканных кровью полотенца валялись на полу, в раковине следы крови и даже отпечаток окровавленной руки на стекле душевой кабины. Все ясно: Кармона и Соррентино смывали с себя кровь Манзеллы, наскоро приняв душ. Переоделись, чтобы вернуться в мир людей, замаскировав свою звериную сущность.
        Монтальбано прошел в большую спальню. И сразу понял, что доктор Паскуано прав. По его словам, убийцы застали беднягу ночью, когда тот спал голым в своей постели. Действительно, на стуле были сложены брюки, пиджак, рубашка и даже галстук. Под стулом стояли ботинки, в них – аккуратно свернутые носки.
        Манзелла последнюю ночь своей жизни, или, по крайней мере, ее часть, провел не один. Обе подушки смяты, скрученное одеяло наполовину сползло на пол, а простыня съехала так, что виден голый матрац. Он был страстным любовником, этот Манзелла, как считала несчастная консьержка.
        Одежды человека, проведшего ночь с Манзеллой, в комнате не было, как не было и покрывала. В него бандиты завернули тело, которое потом сбросили в колодец.
        Монтальбано подошел к стулу с одеждой, достал из внутреннего кармана пиджака бумажник. Пятьсот евро банкнотами по пятьдесят, удостоверение личности, кредитная карта, выданная Сицилийским банком, должно быть, Манзелла держал там свои сбережения, и все. Комиссар открыл ящик тумбочки – пусто. В этой комнате больше не было ничего, убийцы, очевидно, о том позаботились.
        Монтальбано закрыл глаза, картинка без труда сложилась в его голове.
        Отправив письмо, которое Манзелла не получил, поскольку сменил место жительства, Ж. каким-то образом разыскал Манзеллу и возобновил отношения, которые Манзелла пытался порвать.
        Ж. пришлось это сделать, ведь он признался подельникам, что рассказал любовнику о контрабанде, а тот хотел поставить в известность полицию. Бандиты пообещали не трогать Ж. при условии, что тот поможет им убрать Манзеллу. В противном случае его убьют.
        Ж. снова оказался в постели Манзеллы на виа Биксио. Как пишут в любовных романах, страсть вспыхнула с новой силой. Любовники проводят вместе ночь, и Ж. обещает, что завтра вернется.
        Он действительно возвращается, и, когда Манзелла блаженно засыпает, Ж. берет одежду, босиком спускается вниз, открывает двери, впускает Кармону и Соррентино, которых предупредил заранее, а сам убегает. Он сделал свое дело и потому мог уйти.
        «Можно заметить кое-что в скобках? – спросил сам себя комиссар. – Две версии: или Ж. – идиот, который верит бандитам и остается в Вигате, и тогда мы скоро найдем его труп, или стреляный воробей, и тогда он улетел на север Гренландии, куда, как известно, не дотягиваются руки сицилийской мафии, поскольку там слишком холодно».
        Скобки закрываем.
        Кармона и Соррентино поднимаются наверх, будят Манзеллу и тащат его, как есть, голого, на первый этаж. Даже тапки не дают надеть, вот они, стоят у кровати.
        Это означает, хочешь не хочешь, придется и ему, Монтальбано, вернуться в гостиную.
        Он остановился на лестничной площадке, сосчитал ступени. Шестнадцать.
        Жаль, нет пистолета. Конечно, он бесполезен, в кого стрелять? Волосы на руках наэлектризовались, как бывает, когда пройдешь рядом с только что выключенным телевизором. Он повторял себе, что в гостиной никого нет…
        Конечно, никого! Никого из плоти и крови, верно. Что за ерунда? Кого ты боишься? Призраков, теней? В пятьдесят семь лет ты стал в это верить?
        Он спустился на две ступеньки.
        Одна ставня резко хлопнула, и комиссар подпрыгнул, как перепуганный кот, отдернув руку от перил.
        Ветер усиливался.
        Бегом, с закрытыми глазами, он преодолел еще четыре ступени. Потом внезапно остановился, замер и, крепко держась за перила, осторожно нащупал следующую ступеньку, медленно опуская на нее ногу, как слепой.
        Такого напряжения он никогда прежде не испытывал. Неужели с возрастом он стал таким впечатлительным?
        Вдруг ставни на обоих окнах яростно хлопнули и закрылись. Гостиная погрузилась в темноту.
        «Как это? – удивился комиссар. – Если ветер дует с одной стороны, почему закрываются оба окна?»
        Внезапно он понял, что в гостиной стоит некто и ждет его.
        У него были такие же тело и лицо, и звали его так же, Сальво Монтальбано. Это был он, невидимый враг, с которым ему неизбежно придется столкнуться. Враг, который заставит его снова пережить то, что произошло там, в гостиной, в мельчайших подробностях…
        Снова пережить? Нет, он не был свидетелем медленной и мучительной агонии Манзеллы, как он мог снова ее пережить? Он расследовал за свою жизнь столько убийств, видел столько следов, которые порой шокировали больше, чем само преступление, – почему именно это так на него подействовало?
        Верно одно: придется пройти этот путь до конца.
        Тогда он пошел вниз решительным, насколько это возможно, шагом.
        У подножия лестницы остановился.
        В гостиной было сумрачно, свет проникал сквозь щели прикрытых ставней, а на стенах плясали дрожащие тени деревьев. Комиссар не хотел ни открывать ставни, ни включать свет. Он ждал, пока глаза постепенно привыкнут к темноте.
        Чтобы освободить сцену для разыгранного ими спектакля, режиссеры Кармона и Соррентино раздвинули по стенам мебель. Этажерка с вазой для фруктов, осколки которой валялись сейчас на полу. Три стула. Диван. Журнальный столик. Буфет с посудой. Телевизор.
        На полу рядом со столиком – два пятна молочно-белого цвета, он не сразу понял, что это.
        Нет, неправда, понял, только отказывался верить. Вгляделся в эти пятна и убедился, что прав. И вдруг плотный горький комок поднялся из недр желудка прямо к горлу так, что стало трудно дышать, и слезы выступили на глазах.
        Тогда он перевел взгляд на стул в центре комнаты, на темный круг засохшей крови.
        Пол был выложен терракотовой плиткой, и Монтальбано заметил, что прямо перед стулом на плитке есть свежий скол. Если бы у него был нож, он смог бы достать пулю, которая, пробив ногу Манзеллы, разбила плитку и застряла в полу.
        Прав был Мими.
        Они заставили его спуститься вниз из спальни, раздвинули мебель, оставив посреди комнаты стул, на который его и усадили… но сначала они… Нет, давай дальше.
        …Стали пытать, что он рассказал Фацио, и при этом, конечно, били ногами…
        А он твердил лишь одно: ничего не рассказывал, только намекнул, никого не выдал… Они не поверили и тогда сменили мизансцену.
        «Я слышал, ты любишь танцевать?»
        «Да».
        «Тогда танцуй».
        Ему прострелили ногу. Потом заставили встать, велели танцевать, на одной, здоровой ноге, кружась вокруг стула.
        «Танцуй, давай танцуй…»
        А тот вертелся, подпрыгивая на одной ноге, голый, жалкий и одновременно ужасный. Кружился в танце с отчаянным криком, который никто не мог услышать…
        Комиссар видел этот танец, будто был там, в комнате, вместе с убийцами, и эта пляска смерти в дрожащем свете, проникающем из окна, казалась ему сценой из забытого черно-белого фильма…
        Именно здесь произошло то, чего так боялся Монтальбано.
        В его воображении обнаженное тело Манзеллы постепенно стало покрываться перьями, а плитка на полу превратилась в песок, точно такой, как на пляже в Маринелле…
        Яркая молния, ослепительная вспышка, и Монтальбано, совсем как в то утро, увидел чайку, танцующую свой предсмертный танец.
        Но не чайка кричала пронзительно, это был голос Манзеллы, со слезами умолявший о пощаде…
        И отчетливо слышался смех тех двоих, агония птицы их забавляла.
        Чайка тем временем умирала.
        Манзелла упал на пол, он больше не мог стоять, но еще судорожно пытался поднять голову.
        Чайка так сильно тянула кверху шею, а клювом двигала взад-вперед, что казалось, это рука, которая из последних сил пытается на что-то указать.
        Тогда те двое подошли к Манзелле, подняли его и продолжили избивать, орудуя ножом, а кровь брызгала на стены, мебель…
        Но сначала они еще позабавились…
        А потом все закончилось, может быть потому, что порыв ветра вдруг снова открыл ставни.
        Монтальбано сидел на ступенях, уронив голову на руки. Глаза его были закрыты.
        Все прошло. Все, чего он так боялся, начиная с того самого момента, когда впервые оказался в этой комнате. Одна реальность накладывается на другую. Нет, это не похоже на сон, который вспоминаешь, проснувшись. Это что-то совершенно иное, какое-то затмение разума, внезапный сбой, короткое замыкание, отбросившее тебя на неизвестную территорию, где все смешалось во времени, и прошлое стало настоящим…
        Он успокоился.
        Открыл глаза и посмотрел туда, куда клювом указывала чайка.
        На стене висела картина, но в сумраке не различить, что на ней изображено.
        Тогда он встал и подошел ближе. Четыре красные розы, ужасные, как на фото. Раньше такие печатали на коробках с шоколадными конфетами.
        Его правая рука поднялась сама собой, безо всякой команды. Эта рука сняла со стены картину, перевернула. На обороте только коричневый картон. Рука вдруг разжалась, и картина упала на пол. Стекло разбилось, из-под разбитой рамы показался белый уголок конверта. Комиссар не удивился, словно это было чем-то само собой разумеющимся. Он наклонился, взял конверт и положил в карман.
        Ему не оставалось ничего другого, как поскорее уйти. Подойдя к двери, он замер.
        Отпечатки!
        Во всех комнатах, где он был, остались сотни отпечатков!
        И вдруг ему стало смешно: ну и что, пусть себе! Его данных нет ни в одной картотеке, в то время как на Кармону и Соррентино собрано приличное досье.
        Прежде чем закрыть за собой дверь, он не выдержал и вернулся посмотреть на два использованных презерватива на полу у журнального столика.


        Монтальбано сел в машину и посмотрел на часы. Не может быть! Уже четыре!
        Выходит, он провел в доме почти три часа и не заметил, как пролетело время.
        Солнце, которое то появлялось, то исчезало среди туч, подтверждало, что часы в порядке. Как это объяснить?
        «Объяснить что? Что ты имеешь в виду? Хочешь убедить себя, что в доме Манзеллы произошло нечто необъяснимое?» – сердито спросил внутренний голос.
        «В каком смысле необъяснимое?» – взвился Монтальбано, будто его укусила оса.
        «В смысле времени. Ты решил, что здесь какая-то тайна! Ничего подобного, время не остановилось, нет. Ты действительно пробыл там три часа и не заметил этого. Хватит думать о всяких глупостях, дом как дом».
        «Ах, вот что? А как ты мне объяснишь…»
        «Хочешь, чтобы я объяснил? Грубо и по-простому? Ты вошел в этот дом уже взвинченный, кровь у тебя кипела, потому что ты не выносишь насилия или, по крайней мере, того, что является насилием в твоем представлении. В андропаузе становишься более чувствительным к некоторым вещам».
        «Андропаузу мог бы и не упоминать».
        «Нет, не мог, как раз в ней все дело! Перед тобой промелькнула картина убийства. Ни больше ни меньше. Такое с тобой бывало, и не раз. Но ты связал убийство со смертью чайки, которая произвела на тебя столь же сильное впечатление. Вот и все. Необычно только то, как ты реагируешь. Как старик, очень эмоционально: мокрый от слез платочек, мурашки по коже. Плохой знак».
        «Ты говоришь прописные истины! А как объяснить тот факт, что я сразу нашел конверт?»
        «Хочешь сказать, чайка указала тебе клювом? Ерунда! Это твое чутье полицейской ищейки. Катарелла тоже смог бы найти, но не сразу, ему понадобилось бы больше времени!»
        «Ты прекратишь или нет? – вмешался комиссар. – Не отвлекай водителя, достал! Я чуть ребенка не сбил из-за тебя!»
        Спор двух Монтальбано помог ему расставить все по местам. Комиссар остановился у первого попавшегося по дороге бара. Есть по-прежнему не хотелось, он взял только двойной кофе.


        – Инспектор Ауджелло и остальные уехали?
        – Да, синьор комиссар. Полчаса как. А синьора Фацио принесла пистолет.
        – Отнеси его в мою машину.
        Он прошел в кабинет, достал из кармана конверт, не открывая, убрал в ящик стола и запер его на ключ.
        Сейчас не нужно отвлекаться, главное – чтобы Фацио благополучно перевезли в Палермо.


        Первый телефонный звонок от Мими раздался в пять тридцать.
        – Тебе передает привет Тото Монзилло, – сказал Ауджелло.
        Это был коллега из полиции Монтелузы.
        – Что это значит?
        – В каком смысле, Сальво? Это значит, что Монзилло со мной, во Фьякке. Мы встретились на стоянке. Он и четверо его парней.
        – А что он там делает?
        – Ждет «скорую» с Фацио, чтобы сопровождать ее в Палермо. У него приказ от Бонетти-Альдериги. Я бы сказал, что мы можем…
        – Вернуться в Вигату? Даже не думай!
        – И что это будет? Кортеж?
        – Да.
        – По-моему, это смешно.
        – Отнюдь. Ты знаешь про серебристую машину, про Кармону, знаешь, почему они хотят убить Фацио, а Монзилло ни хрена не знает.
        – Ты прав, – ответил Ауджелло.
        На это он и рассчитывал: шеф, как и следовало ожидать, дал сопровождение. Кармона и его подельник сразу заметят, что «скорую» сопровождают две полицейские машины, и, конечно, откажутся от своей затеи. Они убийцы, но не камикадзе, и своими жалкими душонками дорожат. Монтальбано успокоился. И сел подписывать бумаги.


        – Мы выезжаем. Ровно шесть часов, – сказал Мими.
        – Спасибо, счастливого пути.


        – Мы на полпути, все гладко. Вот только дождь начинается.


        Пятый звонок запаздывал. Прошло двадцать пять минут, Монтальбано нервно заерзал на стуле и вместо подписи нарисовал какую-то закорючку. Он встал, подошел к окну, закурил, и тут позвонил Мими.
        – Почему ты опоздал?
        – Возникла одна заминка, ложная тревога.
        – Уверен, что ложная?
        – Уверен. Какая-то машина, обогнав «скорую», перегородила дорогу. Ее занесло на мокром асфальте. Мы всполошились. Бедняги перепугались до смерти и, как только мы окружили их, наставив пушки, вышли с поднятыми руками. У старшего чуть инфаркт не случился.
        – Кто это был?
        – Епископ из Патти и его секретарь.
        – Черт!
        – Слава богу, все разъяснилось.



        17

        Последний звонок от Ауджелло раздался около восьми.
        – «Скорая» только что въехала на территорию больницы. Без происшествий, за исключением епископа. Я даже думаю, за нами не следили. Слушай, мы будем в Вигате не раньше десяти, тогда я сразу домой, увидимся завтра утром.
        – Хорошо.


        Теперь можно спокойно прочитать письмо.
        Монтальбано открыл ящик стола и взял конверт. Он не был запечатан, в нем лежало два листа, густо исписанные с обеих сторон.
        Комиссар Монтальбано…
        Он даже подпрыгнул на стуле, будто его неожиданно окликнули.
        Почему Манзелла обращается к нему? Он углубился в чтение.
        Закончив читать, комиссар встал и задумчиво обошел вокруг стола, потом еще и еще. Сделав не меньше десяти кругов, вытащил из кармана платок и вытер взмокший от пота лоб. Это не письмо. Это намыленная веревка, взведенный пистолет, горящий бикфордов шнур.


        – Алло, Мими? Монтальбано. Мне жаль, но, когда вы приедете в Вигату, ты должен сразу зайти в комиссариат. Я жду.
        – Но я уже попросил Бебу приготовить…
        – Мне плевать.
        – Спасибо за понимание.


        – Алло, Анжела? Монтальбано. Мне жаль, но сегодня не получится.
        – Почему?
        – Приказ начальства. Придется сидеть в комиссариате всю ночь. Большая операция, задействованы все полицейские.
        – Когда увидимся?
        – Позвоню тебе завтра в четыре, решим. Пока.


        Об ужине он и не вспомнил. Эта проклятая история заканчивалась так же ужасно, как и начиналась, то есть напрочь отбивала аппетит.
        Он направился в порт. У восточной гавани не было ни души, в то время как в отдалении, в западной гавани, куда прибывают рыболовецкие суда и где расположены холодильные склады, ярко горели мощные прожекторы, освещая зону погрузочно-разгрузочных работ.
        Должно быть, эти прожекторы помогли Манзелле увидеть в телескоп то, что он увидел… и что увидела консьержка. И оба за это поплатились.
        Свет прожекторов выбелил небо над западной гаванью. Казалось, там снимали кино.
        «Увы, реальность, а не кино!» – подумал комиссар.
        В свете мерцавшего маяка Монтальбано добрался до плоского камня, при этом умудрился не свалиться в море и не сломать себе шею. Он сел и закурил.
        Нужно принять решение до встречи с Мими. А потом, в разговоре, найти убедительные доводы. Вариантов два: влезть в эту историю по уши, сильно рискуя, возможно дисциплинарным наказанием, вплоть до отставки, или второй вариант – ничего не делать, стоять в стороне и смотреть, как из нее выпутываются другие. Терциум нон датур, третьего не дано.
        Например, скажи себе так:
        «Тебе пятьдесят семь, твоя карьера подходит к концу, никто не заставляет тебя заниматься заведомо проигрышным делом».
        Или так:
        «Тебе пятьдесят семь, карьера твоя подходит к концу, что ты теряешь? Вперед».
        «Нет, нет, – сказал внутренний голос. – Первое решение правильное. Ты не в том возрасте, чтобы геройствовать, сражаться с ветряными мельницами».
        «При чем тут ветряные мельницы? Это реальные бандиты!» – ответил ему Монтальбано.
        «Конечно, реальные бандиты. Безжалостные, беспощадные. Вот почему лучше постоять в сторонке. Кто ты против них? Это не трусость, не малодушие, просто тебе это не по силам».
        «Но письмо адресовано тебе! Манзелла просит вмешаться именно тебя! Ты не можешь отступить!»
        «Подумай своей головой! Ты с Манзеллой не был знаком лично. Он написал письмо, предполагая, что тебе будет поручено расследование. Это не личная просьба, понятно?»
        «Тогда что, по-твоему, делать?»
        «Пойти к шефу, все рассказать и отдать ему письмо».
        «А что, по-твоему, сделает шеф?»
        «Скорее всего, передаст письмо спецслужбам».
        «Значит, оно будет в мусорной корзине. Это значит закрыть глаза на три трупа и одно покушение на убийство!»
        Итак, с одной стороны блеет овца, с другой – рычит лев. Кстати, о животных: в «Дон-Кихоте» была какая-то история про коз…
        Ах да: Санчо рассказывает Дон-Кихоту историю о пастухе, который должен переправить через реку триста коз. Человек с лодкой просит Санчо считать поездки и предупреждает его, что, если он ошибется, рассказ окончен. Действительно, Санчо ошибается и не может рассказать Дон-Кихоту продолжение. Вот будет здорово, если Камиллери не узнает финал этой истории!


        Еще четверть часа он так и сяк обдумывал разные варианты, наконец решение было принято. До приезда Ауджелло оставалось минут сорок. Времени немного. Десять минут, чтобы добраться до западного пирса. Работа там только начиналась. На разгрузке стояли всего четыре траулера. Большая часть судов прибывает позже. Риццика с кем-то разговаривал у ворот третьего склада. Завидев комиссара, пошел к нему навстречу:
        – Вы не меня ищете?
        – Нет. С вами мы увидимся завтра. Инспектор Ауджелло вызвал вас?
        – Да, но, раз вы здесь, я хотел бы с вами поговорить.
        – Говорите.
        Риццика направился за склады, где от стойкого запаха испражнений Монтальбано в прошлый раз едва не лишился чувств.
        – Нет, не туда, – сказал комиссар. – Прогуляемся по пирсу.
        – Хорошо, – согласился Риццика.
        – Говорите, – повторил Монтальбано.
        – Синьор комиссар, я вам сразу скажу, чтоб не думалось. Я ошибся.
        – В чем?
        – Когда приходил писать заявление. Я ошибся.
        – Выходит, капитан и экипаж вашего траулера не замешаны в торговле наркотиками?
        – Нет.
        – Тогда почему они часто задерживаются в море?
        – Комиссар, проблема в судне. Бывает, с самого начала не задается, не только с кораблем! Как сглазят! Я заменил двигатель, теперь он приходит вовремя. То есть…
        – Все-таки вам придется завтра зайти в комиссариат. Запишем ваши показания, и вы свободны.
        Они подошли к последнему складу. Там было темно и тихо.
        – Чей это склад?
        – Мой.
        – А почему он закрыт?
        – Этот склад я открываю, если очень большой улов и двух других мне не хватает. Но сегодня мне сообщили, что рыбы немного.
        Значит, вот куда они притащили раненого Фацио.


        Комиссар Монтальбано,
        меня, скорее всего, убьют, надеюсь, именно вы будете заниматься расследованием, и это письмо попадет к вам в руки. Я познакомился с транссексуалом Жанной Лонеро в клубе в Монтелузе. Я сразу почувствовал к ней сильное влечение, мы разговорились, она призналась, что жила практически в заточении в Вигате, в квартире своего любовника, имя которого она назвать не может. Она выходила только ночью и когда ее любовник уезжал из города по делам. Я выпросил номер ее телефона, но она не захотела взять мой, потому что, если любовник, который очень ревнив, что-то заподозрит, у нее могут возникнуть проблемы. Я звонил ей практически каждый день, но ее мобильный телефон был либо выключен, либо она не отвечала. Однажды она наконец-то ответила, и сказала, что тоже очень хочет встретиться со мной, что часто думает обо мне, но не может ни с кем открыто появляться на улице. На другой день она пришла ко мне в полночь. Мы выяснили, что живем по соседству (я тогда жил на виа Форчелла, а она – на виа Магнолия). Она осталась со мной до пяти утра. После первой встречи мы встретились снова. Здесь я должен сказать, что у меня
есть телескоп, мне нравится подглядывать за утехами соседей. Однажды ночью, совершенно случайно, я направил его на западный пирс порта, там как раз разгружались рыболовецкие суда. С тех пор я иногда отвлекался от освещенных окон и наблюдал за оживленным движением на пирсе. Однажды я увидел странную сцену. В самом конце пирса из одного из рефрижераторов спешно выгрузили четыре больших деревянных ящика. Руководил операцией высокий худой человек лет сорока, ящики погрузили на траулер, который, отплыв, встал на прикол у дальней части пирса. Рефрижератор загрузили ящиками с рыбой, и он тоже уехал. Спустя три дня я снова наблюдал эту сцену, когда пришла Жанна. Она захотела взглянуть в телескоп, но тут же испуганно отшатнулась: «Боже мой, это Франко!» Высокий худой мужчина оказался ее любовником, Франко Синагрой. Она была расстроена, будто этот человек мог каким-то образом увидеть ее в моей спальне. Она не захотела остаться и сразу ушла. Потом мне пришлось приложить немало усилий, чтобы узнать, что ее так напугало. Тем временем я постарался навести справки, и кое-кто из моего окружения (а в моем окружении
любят посплетничать) рассказал, что Франко Синагра – один из главарей клана Синагра, вынужден держать свои отношения с Жанной в тайне еще и потому, что у мафиози до сих пор существуют строгие правила так называемой нормальности. Кроме того, он женат на дочери босса Риверы, и тесть ни за что его не простит. Короче, если эта история всплывет, Франко рискует потерять все: власть, богатство, возможно, жизнь. Жанна не раз говорила, что он очень жадный, страдает своеобразной манией: тащит все, что плохо лежит. Однажды стащил у Жанны две безделушки, блестящую бижутерию, с тех пор она прозвала его «сорокой-воровкой». Далеко не сразу, но я пришел к выводу, что это была какая-то важная операция, раз ею руководил сам босс. Комиссар, я могу откровенно вам признаться: однажды мы с Жанной поняли, что влюблены. Если слово «любовь» в данном контексте вас раздражает, замените его страстью. И тогда я задумал, ничего не говоря Жанне, устранить соперника, Франко Синагру. Я правдами и неправдами выяснил у нее, чем занимался Синагра: они переправляли химическое оружие, поставляемое русской мафией, в одну из арабских стран.
Для этих целей они использовали два траулера, принадлежавшие синьору Риццике, который в доле с контрабандистами. Более того: Жанна обмолвилась, что за всем этим стоит сенатор Альваро Ди Санто, нынешний заместитель министра внешней торговли. Как-то ночью она сообщила мне, что Франко должен был на следующий день улететь в Рим. Она радовалась возможности спокойно провести со мной несколько ночей. Но мне пришлось ее разочаровать, я сказал, что тоже уезжаю в Палермо, навестить больную мать. Не вызвав у Жанны ни малейших подозрений, я спросил, в какое время Франко вылетает из Пунта-Раизи. Комиссар, я был так увлечен своим планом, что недооценил возможные последствия своих действий. Расскажу вкратце: я сел на тот же самолет и в Риме ни на минуту не выпускал Франко из вида. Мне повезло: мне удалось сфотографировать его на мобильный телефон в ресторане на окраине Рима в обществе сенатора Ди Санто, фотографию которого я видел в парламентском ежегоднике. У меня была машина с видеорегистратором, взятая напрокат, и я смог также сфотографировать Франко и его ящики. Но когда вернулся, будь проклят этот день, один
мой приятель рассказал, что во время нашего отсутствия (моего и Франко) Жанну видели во Фьякке, и она мне изменяет. Измученный ревностью, я пришел в ярость и решил позвонить Фацио, чтобы рассказать обо всем, включая Жанну, порвать с ней и даже сменить квартиру. Но не сделал этого, потому что Жанна ко мне вернулась. Она очень изменилась. Я не могу понять, искренна она со мной или что-то скрывает. Возможно, вы, комиссар, найдете ответ на этот вопрос, но я этого уже не узнаю.
        ФИЛИППО МАНЗЕЛЛА
    P. S. Фотографии находятся в сейфе, зарегистрированном на мое имя, в Сицилийском банке, офис в Вигате.

        Мими закончил читать, положил письмо на стол и указательным пальцем подвинул его комиссару. Во время чтения на лице у него не отразилось никаких эмоций, даже теперь он был невозмутим, как сфинкс.
        – Прежде всего, – сказал он, – я хочу знать, каким образом попало к тебе это письмо.
        «Слишком официальный тон, – подумал Монтальбано, – плохой знак». Возможно, спокойствие Мими было напускным. Он мигом переиграл в уме заготовленную версию, новый вариант показался ему более убедительным.
        – Когда я был в траттории, позвонил Фацио, он вспомнил адрес, который дал ему Манзелла. Я поехал туда. И нашел письмо…
        – Ты опускаешь детали. Не забывай, я такой же сыщик, как и ты. Дверь была открыта?
        – Нет.
        – А как ты вошел?
        – Как… у меня был ключ, который случайно…
        – Хватит кормить меня баснями, – оборвал его Ауджелло.
        Тогда комиссар подумал, что лучше рассказать все как было.
        – У тебя было оружие?
        – Нет.
        – При всем моем уважении к вышестоящему начальству, ты просто дурак. Синагра мог оставить там своего человека.
        – Хорошо, но там никого не было. Сам подумай!
        – О чем? О чем я должен думать? О письме? Тут и думать нечего. Кладем его обратно в конверт, ты даешь мне тот самый ключ, который случайно и так далее, и я возвращаю его на прежнее место.
        – А дальше?
        – Дальше ты официально поручаешь мне проверить, что произошло в доме, я отправляюсь туда, выясняю, что там убили Манзеллу, приглашаю криминалистов. Аркуа, или кто там за него, приедет и найдет письмо. Они не отдадут его мне, даже если я буду ползать на коленях, а передадут письмо в руки шефу, и мы наконец сможем пойти курить бамбук. Пусть сами разбираются.
        – Короче, Пилато доцет, умоем руки, – грустно заметил Монтальбано.
        – Ты в курсе, что твоя латынь меня бесит?
        – А что, по-твоему, сделает шеф?
        – Это нас не касается.
        – Мне не нравится ход твоих мыслей, Мими.
        – Ты же сам учил меня быть реалистом!
        – Ты считаешь, все, что написано в письме, неправда?
        – А если и правда?! Что с того? Какие у нас доказательства?!
        – Попробуем выйти на них через Риццику. Он в дерьме по самые уши. Склад, где грузили ящики, принадлежит ему, суда тоже его…
        – Как ты узнал, что это его склад?
        – Он сам сказал. Я встретил его несколько часов назад в порту. Он хочет завтра написать объяснительную и забрать свое заявление. На основании того, что у его траулера был неисправный двигатель.
        – Видишь? Он узнал, что они ранили одного из наших, и сам явился сюда, чтобы обеспечить себе алиби. Он будет настаивать на своей непричастности, будет кричать: я первый вам сообщил! И потом, имей в виду: он боится Синагру больше, чем нас.
        – Можно пойти другим путем. Организуем засаду, а когда придет рефрижератор Синагры, произведем обыск, и…
        – …у нас отберут дело. Ты сам подумай! Оставят тебе, простому комиссару, и мне, жалкому его заместителю, расследование криминальных поставок химического оружия?! Да тут же набегут спецслужбы, политики, оппозиция, и через пару дней…
        – …сенатор Ди Санто скажет по телевизору, что речь шла о лекарствах для малюток Дарфура, а мы просто ошиблись.
        – Кажется, ты начинаешь понимать.
        – Да, но фотографии…
        – Допустим, да. Но дадут ли тебе разрешение вскрыть сейф? Допустим, дадут. Допустим, фотографии все еще там, но не факт, что прокурор позволит тебе подержать их в руках более двух секунд. Но сами по себе эти фотографии ничего не значат!
        – Как?! Заместитель министра, сенатор, обедает с главарем мафии?
        – И что такого? Кого сейчас этим удивишь? Чего только не вытворяют наши достопочтенные сенаторы, и плевать они хотели на общественное мнение! Нюхают кокаин, таскаются к проституткам, воруют, врут, лжесвидетельствуют, делят деньги с мафией, и что? Что им будет? Максимум дня три об этом будут трубить все газеты. А потом о них забудут… Но о тебе, раскопавшем компромат, они не забудут ни за что, будь уверен! И ты за это поплатишься.
        – Можно попробовать получить у Томмазео разрешение на прослушивание телефонных звонков Синагры и…
        – …сенатора Ди Санто? Ты в своем уме, Сальво? Ни один прокурор в наши дни не даст тебе такое разрешение, даже если бы захотел. Он не сможет, потому что эти люди знают, как себя обезопасить, и сначала нужно запросить разрешение в парламенте. А потом ждать и надеяться, что когда-нибудь его дадут!
        Монтальбано слушал и чувствовал, как на него накатывает усталость. Он и сам прекрасно знал все это. Он понял, что Ауджелло не переубедить, только бросать слова на ветер. Лучше пойти отдохнуть. Помолчал немного, будто размышляя над словами Мими, потом взял со стола конверт, положил туда сложенные листки и протянул заместителю:
        – Завтра утром, не позднее восьми, поезжай на виа Биксио. Возьми с собой Галло. Галлуццо останется здесь.
        Мими сунул конверт в карман.
        – Ладно. Не беспокойся, Сальво. По-другому никак.


        Это называется здравый смысл, да, по-другому никак. Все, что сказал Ауджелло, он и сам мог бы сказать, конечно. Но это была не полная речь, а только первая ее часть, если бы он взял слово вместо Мими.
        Вторая часть его несостоявшегося выступления начиналась бы так: учитывая все вышесказанное, необходимо ответить на вопрос: как раскатать их всех, от сенатора Ди Санто до Синагры, при этом самим не попав под каток? Вопрос был предельно ясен, осталось найти ответ.
        Он должен, обязательно должен найти ответ, напрячь все извилины так, чтобы голова затрещала. Бросить эту затею? Об этом не могло быть и речи.



        18

        Телефон зазвонил в кармане, когда Монтальбано выходил из комиссариата, чтобы поехать домой, в Маринеллу.
        – Ты еще на работе? – спросила Анжела.
        – Да. А что?
        – Нам надо встретиться, ненадолго. Я должна сказать тебе что-то важное.
        Голос ее звучал тихо, в нем чувствовался неподдельный страх. Монтальбано не хотел терять времени на встречу, ему непременно нужно было вернуться в Маринеллу и спокойно обо всем поразмыслить.
        – Нет, не могу, я же тебе говорил. Что случилось?
        – Этот тип объявился.
        Кармона. Да, он в розыске, но, как и все опасные преступники, без страха появляется то здесь, то там, и ни полиция, ни карабинеры не могут его взять.
        – Чего хотел?
        – Его интересовало, когда мы снова встретимся. Я сказала, что сегодня ты занят. Он требует, чтобы я для него кое-что сделала.
        – Что именно?
        – Это не телефонный разговор.
        Голос у нее дрожал.
        – Постарайся успокоиться. Расскажешь завтра.
        – Нет. Я должна рассказать сегодня, чтобы ты смог…
        – Хорошо, только на пять минут, давай встретимся на полпути, чтобы я смог поскорее вернуться в комиссариат. У тебя закончилось дежурство?
        – Да, десять минут назад.
        – Ты знаешь мотель «Торризи»? Прекрасно. Встретимся там минут через сорок. Не выходи из машины, когда подъедешь, жди меня на парковке. И будь осторожна, возможно, за тобой следят.


        Всю дорогу он думал не о том, что хотела сказать ему Анжела, а о том, как прижать Синагру так, чтобы и сенатору Ди Санто небо с овчинку показалось. Конечно, с Мими не поспоришь, но, как говорится, есть предел всему. К примеру: одно дело – просто пообедать с каким-то мафиози, и совсем другое – иметь дело с мафиози, официально обвиненным в организации двух убийств и одного покушения. Чем громче будет арест Синагры, тем сильнее он ударит по сенатору и заместителю министра. Так что вопрос один: как прижать Синагру?
        Когда он подъехал к парковке, почти стемнело. Ответа на мучивший его вопрос так и не нашлось. Он вышел из машины. На парковке стояло три автомобиля, у одного из них мигала аварийка.
        – Садись, – сказала Анжела, открывая дверцу.
        Едва он сел, она обвила руками его шею и поцеловала долгим поцелуем.
        – Я не уверена, что за мной не следили, – сказала она тихо, а комиссар тем временем приходил в себя. От неожиданной атаки у него перехватило дыхание. – Поэтому давай сделаем вид, будто мы…
        – Тогда перейдем на заднее сиденье, – подсказал Монтальбано. – Как настоящие любовники…
        Они вышли из машины и пересели на заднее сиденье.
        – Ложись, – приказала Анжела.
        Комиссар послушно лег, она запрыгнула на него, правой ногой уперлась в спинку сиденья рядом с ним, а левой – в пол и прижалась всем телом. Монтальбано не мог пошевелиться.
        – Кармона велел завтра напоить тебя и довести до изнеможения. Когда я увижу, что ты крепко спишь…
        Проблема была в том, что она, разволновавшись, ерзала на нем и прижималась к нему грудью, и это оказывало на него негативное воздействие.
        – …когда я увижу, что ты заснул, я должна открыть дверь и впустить их. Ты меня слышишь?
        – А? – рассеянно ответил Монтальбано.
        В голове у него звучала первая песнь Илиады: Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына[2 - Первая строка «Илиады» Гомера в переводе Н. И. Гнедича.], а до этого он пытался думать об убийствах, о несчастной консьержке, но близость девушки, тепло ее тела, ее дыхание никак не давали сосредоточиться. Он прилагал нечеловеческие усилия, чтобы не стало ощутимым то, что он чувствовал.


        – Они хотят, чтобы я впустила их…
        – Да-да, я понял. А зачем?
        – Кармона говорит, они хотят сфотографировать нас в постели. Чтобы потом тебя шантажировать.
        – А почему ты решила, что надо срочно сообщить мне об этом?
        – Я не уверена, что им нужны только фотографии. Если ты будешь знать, возможно, тебе удастся опередить их.
        – Ты права, я постараюсь, спасибо.
        О, бесстрастный, но неизменно любезный комиссар Монтальбано! Всегда в здравом уме, компос суи (черт, вот прицепилась эта латынь!), даже с оседлавшей его прекрасной девушкой.
        – Мне очень жаль, но мне пора.
        Анжела слезла с него, они вышли из машины, поцеловались. Ни дать ни взять – любовники, слегка охладившие свой пыл.
        – Завтра я позвоню, – сказал комиссар.
        Он подождал, пока девушка уедет, и пошел в мотель.
        – Извините, можно в туалет? – спросил знакомого портье.
        – Конечно, комиссар.
        Он закрыл за собой двери, снял куртку и рубашку, открыл кран и подставил под струю воды дымящуюся голову.


        Значит, компромат! Кто бы сомневался. Кармона и его подельник войдут в дом Монтальбано, заставят голую Анжелу лечь рядом с ним, а потом Кармона вытащит пистолет и убьет обоих. Тот же сценарий, что и с Манзеллой. Потом сфотографируют трупы в непристойных позах. На первых страницах газет и по телевизору: «Убит комиссар Монтальбано и его молодая любовница. Преступление на почве страсти?» Конечно, тут же выяснится, что в них стрелял ревнивый любовник Анжелы. Старое кино, все видели его сотни раз, но почему-то людям не надоедает пересматривать.
        Интересно, почему они решили подобраться к нему? Возможно, Мими прав, за домом на виа Биксио ведется наблюдение. Должно быть, их насторожило, что комиссар не позвонил криминалистам. Чего он ждет? Это напряжение невыносимо, они начинают дергаться: значит, Монтальбано нашел там что-то такое, что может быть использовано против нас. Надо опередить его, пока он не начал действовать.
        Это значит, у него совсем мало времени на то, чтобы обезвредить Синагру. Противостояние переходит в открытую фазу.


        Ему требовалось часа два на размышления. Он достал большую чашку, сварил себе кофе и вышел на веранду. Вечер был прохладным, холод пробирал изнутри – сказывалась накопленная за день усталость. Он не стал возвращаться за курткой, пусть будет холодно, так голова лучше соображает. Письмо Манзеллы и так помнил наизусть, готов был повторить слово в слово. Комиссар мысленно начал его перечитывать, меняя ритм: то торопливо, то четко проговаривая каждое слово, то делая долгую паузу в конце фразы. Прочитав письмо раз пять, он неожиданно зацепился за одну фразу, а именно: …он очень жадный, страдает своеобразной манией: тащит все, что плохо лежит… Жанна даже прозвала его «сорокой-воровкой».
        Сорока-воровка. Что это значит? Почему он зацепился именно за это? Фраза бесконечно вертелась в голове вместе с музыкой Россини, как старый диск, который заело на одной ноте.
        Наконец его осенило!
        Сумасшедшая идея, что-то вроде русской рулетки: или пан, или пропал. Ошибка будет дорого стоить, как минимум вышибут из полиции. Но других вариантов нет, а на безрыбье, как говорится, и рак – рыба.
        Он покрутил свою идею так и этак, присмотрелся к ней со всех сторон. Если повезет, сработает. Взглянул на часы. Было два часа ночи.
        Он вошел в дом, набрал номер Анжелы. Успокоил ее, что все в порядке, и спросил:
        – У тебя есть какая-нибудь пожилая родственница, за восемьдесят или около того? Главное, чтобы ее имя было в телефонном справочнике.
        – Ты что, с ума сошел?
        – Почти. Так есть или нет?
        – Может, тетя Антониетта…
        – Отлично. А теперь слушай меня внимательно.
        Поговорив с Анжелой, он принял душ и пошел спать. Спал часов до семи, безмятежно, крепким сном младенца.


        Телефон зазвонил в половине восьмого, как и предполагалось, Монтальбано только встал, побрился и выпил кофе.
        – Алло?
        – МонтальбаноэтоТоммазеочтоэтозаисториясписьмомнакотороевынеответили?
        Прокурор так тараторил, похоже, он был вне себя от ярости.
        – Каким письмом?
        – Письмом от юной особы, у которой, кстати, очень чувственный голос.
        Томмазео замолчал, чувственный голос, должно быть, все еще звучал у него в ушах. Когда речь шла о прекрасных девушках, Томмазео терял голову.
        – Извините, я налью себе воды.
        Когда Томмазео вернулся к телефону, голос у него стал обычным.
        – …Антониетта Вулло из Риверы отправила вам письмо, в котором утверждает, что в Вигате, в доме Франко Синагры на виа Рома, двадцать восемь содержится транссексуал по имени Жанна Лонеро, который… извините, которая подвергается систематическим пыткам и издевательствам. Вы можете мне объяснить, почему вы никак не отреагировали на письмо?
        – Честно говоря, мне показалось, что это выдумка.
        – Но Антониетта Вулло – реальный человек, ее телефон указан в телефонном справочнике Риверы! Вы ей звонили, чтобы проверить? Нет? Я так и знал! А я позвонил!
        Монтальбано похолодел.
        – И что она вам сказала?
        – Мне ответила родственница, глухая старуха, которая ничего не поняла. Она сказала, что ее нет. Но я уже распорядился выписать ордер на обыск.
        – Все не так просто. Франко Синагра – один из главарей мафии, у него большие связи.
        – Монтальбано, знаете, что сказала мне девушка? Если мы ничего не сделаем, чтобы немедленно освободить этого… извините, эту… она обратится в средства массовой информации. Если окажется, что это правда, мы будем по уши в дерьме. Вы проигнорировали поступивший сигнал. Кстати, письмо у вас?
        – Нет, должно быть, выбросил.
        – Не важно. Монтальбано, мы должны немедленно заняться этим делом.
        – А если все это окажется фантазией, что скажет Синагра?
        – Если не найдете там ее… извините, этого… транссексуала, обязательно найдете что-то еще. Вы думаете, в доме у мафиози не…
        – Я вас понял, спешу исполнить ваше приказание.
        – Исполняйте, Монтальбано! Хотя бы сейчас…


        – Дзито? Монтальбано это.
        – Что случилось?
        – Ничего. Хочу отблагодарить тебя за любезность, которую ты мне оказал. Давай встретимся на виа Рома, двадцать восемь через полчаса. Приезжай с оператором, но до моего прибытия из машины не выходите.
        – Кажется, на виа Рома, двадцать восемь живет Франко Синагра!
        – Именно.
        – Черт!
        Потом он позвонил в комиссариат и попросил к телефону Галлуццо.
        Дав ему необходимые указания, позвонил Мими.
        – Ты на виа Биксио?
        – Да. Я как вошел, чуть в обморок не упал. Сразу вызвал криминалистов, вот сижу, жду на улице. Не могу находиться внутри.
        – Хочешь сказать, у тебя тоже были метафизические видения?
        – Нет, метафизические – нет. Ты видел презервативы? Ты понял, как они развлекались? Уроды, садисты… Да, чуть не забыл: Аркуа сам приедет. А ты что делаешь?
        – Еду в комиссариат, меня ищет Томмазео.
        – Зачем?
        – Понятия не имею.


        Две полицейские машины прибыли через двадцать минут. Галлуццо, который ехал первым, передал Монтальбано, занявшему пассажирское место, ордер на обыск. За рулем второй машины был Ламарка, рядом – его коллега, такой же молодой сотрудник Ди Градо.
        – Делай как я, – кратко объяснил Галлуццо Ламарке.
        На подъезде к Вигате Галлуццо включил мигалку и погнал так, будто преследовал грабителей. Ламарка за ним. Народ на тротуарах оборачивался и посылал в их сторону проклятия. У ворот дома двадцать восемь по виа Рома Галлуццо резко затормозил и выскочил из машины с оружием в руках, с другой стороны из машины вышел Монтальбано. Боковым зрением он увидел, как из припаркованной неподалеку машины выходят Дзито и его оператор. Окно на первом этаже дома приоткрылось и тут же захлопнулось.
        В звонок Монтальбано позвонил не сразу. Он подождал, пока Ламарка и Ди Градо выйдут из машины с оружием наготове и займут выгодную позицию так, чтобы попасть в объектив телеоператора. Тем временем у дома стала собираться толпа зевак.
        Спешите, господа и дамы, спешите на наше представление! Сегодня или никогда, уникальная возможность, на сцене прославленная труппа Сальво Монтальбано! Может статься, факир сам погибнет от своей пиротехники, но огненное шоу запомнится вам надолго! Спешите, господа!
        Нажимая кнопку звонка, он думал, что эта трель может обернуться чем угодно: ангельским гимном или реквиемом.
        – Кто там? – спросил испуганный женский голос.
        – Откройте! Полиция!
        Дверь открылась, на пороге стояла женщина лет тридцати пяти, черные волосы, большие глаза, темпераментная, но очень испуганная.
        – Синьора Синагра?
        – Да. Но моего му… мужа нет дома.
        – Не важно. У нас ордер на обыск. Впустите нас и немедленно закройте дверь.
        Она посторонилась и пропустила их. На первом этаже, где были большая гостиная, столовая, кухня и ванная комната, они ничего не нашли.
        Монтальбано поднялся на второй этаж, и первое, что увидел, – телескоп у окна кабинета. На письменном столе лежал бинокль в футляре. У комиссара на миг подкосились колени, чтобы не упасть, он оперся на Галлуццо, но быстро взял себя в руки.
        – Вам плохо?
        – Нет, Галлу, все хорошо!
        Внутри у него звучал триумфальный марш из «Аиды». Сорока-воровка, как он и думал, не удержалась, забрала себе блестящую хромированную трубу!
        В маленькой спальне постель была разметана, чувствовалось, что она еще теплая. И в соседней, большой спальне, было заметно, что на супружеском ложе еще недавно спали два человека.
        Он спустился вниз, сел в кресло и закурил. Перед ним стояла синьора Синагра, ее бледное лицо медленно наливалось гневом. Было заметно, как нелегко ей сдерживать себя. С верхнего этажа доносился шум, это полицейские делали свою работу. При каждом громком звуке синьора Синагра нервно вздрагивала.
        Наконец она не выдержала:
        – Могу я узнать, что вы ищете?
        Монтальбано мысленно подбросил в воздухе монетку: орел или решка? Синагре будет нелегко объяснить, почему подзорная труба и бинокль Манзеллы оказались у него дома, но этого мало. Неплохо бы заполучить Франко Синагру собственной персоной. Монетка упала: орел, и Монтальбано снова пошел ва-банк.
        – Думаю, синьора, вам я могу сказать. Мы ищем женщину.
        – Женщину? Какую женщину? – удивилась синьора Синагра.
        – Транссексуала по имени Жанна Лонеро, ваш муж уже давно встречается с ней…
        – Ах-х-х-х-х!
        Крик раздался такой громкий и неожиданный, что Монтальбано подпрыгнул, а на лестнице послышались шаги трех полицейских, помчавшихся на выручку комиссару.
        – Мне говорили! Мне говорили об этом! А я-то, дура, отказывалась верить!
        – Успокойтесь, синьора Синагра, не надо так!
        – Сукин сын! Скотина! Стыд-то какой! Спутался неизвестно с кем, не баба и не мужик! Какая мерзость! Подонок! Я убью его, скотину, клянусь, ему не жить!
        Не выдержав, она побежала на кухню и стала двигать огромный холодильник на колесиках. Монтальбано понял.
        – Ламарка, отведи ее в другую комнату.
        Ламарка был парень крепкий, но ему с трудом удалось оттащить синьору от холодильника. Она больше не рычала, а только тихо плакала.
        Комиссар наклонился и увидел, что плитки пола в одном месте соединены без швов.
        – Это люк. Галлуццо и Ди Градо, попробуйте его открыть.
        Минут пятнадцать они безрезультатно провозились с плиткой. Наконец Монтальбано заметил рядом с розеткой холодильника какой-то выступ. Он ткнул в него пальцем, и люк бесшумно открылся. Классическое логово мафиози. Галлуццо и Ди Градо держали револьверы наготове, комиссар нагнулся и прокричал, сложив руки рупором:
        – Немедленно выходите с поднятыми руками, или я брошу гранату!
        Галлуццо и Ди Градо переглянулись. Откуда у комиссара граната? В этот момент появились поднятые руки, а за ними – изуродованное шрамами лицо Витторио Кармоны, киллера и телохранителя мафиози.
        – Надень на него наручники! Это беглый рецидивист! – сказал комиссар.
        За ним появился Франко Синагра. Он был в одних трусах, одежду держал в руках.
        – Вы арестованы по обвинению в убийстве Филиппо Манзеллы и Матильды Веррузо и покушении на убийство старшего инспектора Джузеппе Фацио.
        – Могу я одеться?
        – Нет.


        Это был ужасный день. Журналисты, телевидение, интервью по телефону, разъяренный шеф, потому что мерзавец Аркуа передал ему взрывоопасное письмо, адресованное Монтальбано, тем самым поставив начальника управления перед необходимостью срочно принимать решение. Прокурор Томмазео, который ни хрена не понял и говорил всем, что это его заслуга; Синагра в трусах и наручниках в новостных передачах по всем государственным каналам…


        В девять вечера, когда Монтальбано, смертельно усталый, возвращался к себе в Маринеллу, позвонила Анжела.
        – Подожди минутку, – ответил он.
        Съехал на обочину, остановился и только после этого продолжил разговор:
        – Анжела, спасибо! Ты все сделала великолепно! Чудесно сыграла роль с Томмазео! Если бы не ты… ты уже слышала?
        – Конечно! По телевизору только об этом и говорят! Почему ты не позвонил мне?
        Он просто забыл.
        – Прости, Анжела, я закрутился…
        – Я понимаю.
        – Можешь теперь ничего не бояться. Никто заставит тебя делать что-то против твоей воли.
        – Знаешь, Сальво, я подумала…
        – Что?
        – Не обижайся, прошу тебя. Но поскольку у нас больше нет повода для встречи…
        У него перехватило дыхание. Вообще-то она права. Повода нет.
        – …сегодня ты ко мне не приедешь.
        – Не обижайся, Сальво, пойми меня.
        – Я не обижаюсь, я тебя прекрасно понимаю.
        – Прости меня, ладно? И звони в любое время. Пока.
        – Пока.


        Слегка приуныв, он устроился на веранде и попытался утешить себя огромной тарелкой капонаты.



        Примечание

        Как и «Крылья сфинкса», этот роман написан на основе газетной вырезки, присланной мне моим предусмотрительным другом Маурицио Ассальто, которому я выражаю свою благодарность. Кажется, не лишним будет повторить, что имена персонажей и ситуации, в которые они попадают, – целиком и полностью плод моей фантазии, они не имеют никакой связи с реально существующими людьми. Но когда пишешь, пусть даже придумывая, разве не обращаешься всякий раз к реальному положению вещей? Впрочем, я считаю необходимым сделать это заявление во избежание недоразумений.


    А. К.



notes


        Примечания




        1

          Никола Дзингаретти (1860–1935) – известный итальянский филолог и лингвист, автор знаменитого толкового словаря Дзингаретти (здесь и далее прим. пер.).



        2

          Первая строка «Илиады» Гомера в переводе Н. И. Гнедича.