Всё, что от тебя осталось
        Кати Беяз
        Антон отправляется с университетскими друзьями в автопутешествие. Они выезжают в ночь, чтоб не стоять длинную очередь на границе. Их путь лежит через горы. В дороге разыгрывается любовная драма. Вспыльчивая Евгения покидает машину и скрывается в лесу, коварно утопающем в зловещем тумане. Ребята отправляются на поиски, но что они знают про таинственный перевал? Оказывается этот лес хранит свои страшные тайны прошлого. Порой его кровавые картины оживают и открывают страннику свои ужасные лики…
        Предисловие
        Роман «Все, что от тебя осталось» собрался по частям в течение шести долгих месяцев. Он в равной степени основан на фантазии автора и на историях поныне живущих людей, заглянувших однажды в глаза своей смерти. В основу захватывающего сюжета легли повествования людей, побывавших за гранью реальности, и сумевших донести свой опыт до благодарного слушателя. Мне, как писателю, приходилось пропускать через себя поистине шокирующие вещи, понимая, что они, скорее всего, не являются плодом бурного воображения рассказчика. Два раза я всерьез хотела оставить начатое без продолжения и дальнейшей публикации – так тяжело давался пересказ вещей, не поддающихся никакому научному объяснению. Но даже на время оставляя работу над романом, история продолжала жить во мне, каждый раз, пытаясь, вырваться наружу. Сегодня, дописав последнюю строчку, я почувствовала небывалое облегчение, отпустив свой корабль призрак в дальнее плавание с таким непростым, а порой поистине ужасающим, грузом. Повествование ведется от мужского лица, хоть автором является женщина. Намеренно выбрав этот непростой путь, я заложила в книгу части
реального рассказа, не желая менять в них ни единой буквы. Персонажи и имена в данной книге вымышлены, все совпадения случайны.
        Там, где война войною крыла,
        Куда войска держали смертоносный курс
        Сквозь полотно времен ты не забыла
        Наш крик и плач, и нашей крови вкус…
        Введение
        Если приказ «не шуметь!», значит, я здесь не один?!
        Впереди тусклым зеркалом блеснули стальные двери – такие, что лишь стоит нажать плечом, и ты уже по другую сторону. На уровне глаз круглые мутные окна. Надеюсь, я смогу хоть что-то разглядеть сквозь стекла. Однако уже через пару шагов я понял, что они покрыты инеем. Причем иней нарос с их другой стороны. Стало быть, там, куда я иду, температура ниже нуля.
        «Надеюсь, я еще теплый, – отметив с особым сарказмом, я приложил свою ладонь к окну. – Это всего лишь стекло, оно нагреется, растопив тонкий снег».
        Спустя минуту стекло и вправду приобрело некоторую степень прозрачности, и я заглянул. Поначалу я ничего не увидел. Там было совсем темно. Когда глаза привыкли, я смог рассмотреть в свете луны высокий лес. Тот самый лес, в котором сейчас шел. Остатки тумана стелились по земле, и в их странном свечении я вдруг увидел множество силуэтов. Они были повсюду. Эти темные человеческие тени просто стояли там, неподвижно замерев.
        Раздался громкий хлопок, и чья-то рука ударила в стекло. Бледная ладонь в мелких порезах застыла по другую сторону двери. Я отлетел назад и упал на осколки кафеля, парализованный страхом. В голове пронеслось «беги», и в то же мгновение надо мной погасли лампы. Где-то далеко они еще мигали, но надо мной уже нет. Во мраке картина в круглом окне приобрела четкость, и я увидел, как рука незнакомца сползла. Поодаль чернели силуэты. И тут они пробудились, а их хищные глаза озарились странным огнем. Обнаружив источник звука, они все как один теперь смотрели прямо на меня.
        Глава 1
        Женя
        «Если хочешь быть однажды спасенным, надо уметь спасать…»
        ***
        Я услышал, как открылась пивная бутылка и кто-то жадными глотками выпил навскидку половину за раз. Повернув зеркало, я увидел довольного Толю. Его редкая белесая бородка была еще в пене, которую он совсем не спешил вытирать.
        – Толик, это же по-свински! – разозлился я.
        Он обещал сменить меня сразу после границы. Сейчас же он пил пиво и довольно улыбался, без стеснения смотря на меня сонными прозрачными глазами.
        Я вообще не понимал, как этот парень мог быть отличником. Это походило на какой-то магический трюк, но длинноволосый хипстер без грамма ответственности учился на одни пятерки. Завидовал ли я ему? О да! Мало того, что он был чертовски хорош собой, так еще и получал от жизни все, чего хотел. Толик был полной противоположностью мне, ведь я знал, каких трудов стоит хорошая жизнь и как ни на минуту нельзя расслабляться. Как только у него получалось пить вечерами пиво, а утром сдавать все экзамены на отлично?! Я не знал. Он не производил впечатления начитанного или одаренного парня. Все преподаватели до единого настороженно смотрели на этого Курта Кобейна, когда тот впервые заходил в аудиторию. Но стоило ему открыть рот, как из его уст сыпались реплики, показывающие блестящее знание предметов.
        Помню, был у нас один профессор, отличавшийся чрезмерной предвзятостью ко всему молодому поколению. Мы ужасно боялись его зачетов, не говоря уж об экзаменах. Я вышел радостный с тройкой, мне не надо было пересдавать и видеть этого черта в человеческой шкуре еще раз. У Толи же была пятерка.
        – Как? – взбесился я.
        – Что как? – не понял он.
        – Как тебе снова это удалось?
        – Бро, ты говоришь ребусами. Выражайся яснее… – недоумевал он.
        Этот парень даже не понял, что я говорю про оценки!
        – Братан, как ты получил пять?
        Тот смущенно заулыбался, показав свои коварные ямочки и обнажив белые ровные зубы.
        – Ты продал ему душу? Признавайся! – не отставал я.
        – Ты что, о предмете? Это все не так важно.
        – А что важно?
        Нет, мне было крайне интересно, что же действительно важно для человека, которому все в жизни удается. Он засунул руки в карманы джинсов, которые раздражающе безупречно сидели на нем. Пожав плечами, он закатил свои выразительные голубые глаза к потолку и выдал:
        – Не знаю, чувак, что реально важно. Но точно не оценки.
        Чтобы купить эту машину, я работал по выходным два года на стройке. Я не питал особой любви к физическому труду, однако это было то, что могло дать мне толчок к воплощению моей мечты. Все то время я практически не общался с друзьями, не смотрел кино и толком не спал. Один раз бригада с пятницы отмечала день рождения прораба, и, чтобы выполнить субботний план и уложиться в нормативы, мне пришлось целый день одному внаклонку таскать тяжелые мешки с песком. Я заработал тогда грыжу, которая то и дело ныла, а этим вечером особенно. Она тупой болью блокировала весь поясничный отдел и отдавала в левую ногу. Возможно, мне пришлось бы тяжко с механической коробкой передач. Хорошо, что мой железный конь был оснащен по последнему слову техники, так что на трассе я не пользовался педалями вовсе. Всего пары кнопок на руле вполне хватало для поддержания оптимальной скорости и плавного торможения. У матери была хорошая мазь для спины, она быстро снимала любое напряжение в позвоночнике и приятно пахла хвоей. Я так торопился, что забыл ее. Она всегда возмущалась, размазывая пахучую смесь по моей пояснице:
        – Ты гробишь себя смолоду! Куда торопиться?! Все успеется! Всех денег же не заработать…
        Куда там?! Они с отцом никогда не торопились, оттого мне сейчас приходится наверстывать, отдуваясь за них. Наша двухкомнатная квартира уж давно позабыла, что такое ремонт, а обои, наверное, были свидетелями перестройки. До самого института я спал на детском диванчике, подставляя под ноги кресло, позаимствованное у гарнитура из родительской комнаты. Каждый раз, когда я ложился в это замысловатое сооружение, мысли о стильных молодежных комнатах моих друзей удручали. Я даже никого не мог пригласить к себе… Так что с первой же зарплаты на стройке я взял в кредит большой мягкий диван ярко-желтого цвета. Часто я заставал на нем мать, она приходила с работы и ложилась ко мне отдохнуть. Отец же так ни разу на него и не присел. Этот диван, кажется, только злил и раздражал его.
        – Ничего вычурнее ты не мог купить?! – возмущался он.
        – Мне надо спать на чем-то! Или ты думал, что я на всю жизнь останусь пятиклассником, которому не нужна кровать побольше…
        – Мы с матерью зарабатываем столько, сколько можем. Дед в твои годы в сыром окопе спал!
        – Именно поэтому его уже нет в живых!
        Я никогда не жалел о прошлом. В моей жизни все шло по тщательно разработанному детальному плану, который неизбежно выводил меня на путь успеха.
        Пейзаж сменился. Нас окружили горы. Температура за окном стремительно падала, а дорога приобретала плавную витиеватость. Хвойный лес буквально склонился над нами, а сквозь его макушки поблескивали снежные вершины. Я включил подогрев сидений и сказал всем пристегнуться.
        Наверное, я был единственным из присутствующих, кто каждый раз, садясь в машину, пристегивался и был абсолютно трезв. Сзади раздалось два фальшивых щелчка. Ладно, в принципе мне было плевать на тех двоих, но из-за Жени меня могли оштрафовать. Я снова попросил ее пристегнуться. В ответ она лишь чмокнула губами и уставилась в окно. Уже не раз такое ее поведение становилось поводом для наших ссор. Автомобиль отчаянно пищал двадцать секунд, тщетно пытаясь призвать к благоразумию эту красивую, но упрямую девушку, и, не дождавшись абсолютно никакой реакции, так же, как и я, умолкал. Возможно, автомобили будущего оснастят сидениями с железной хваткой, которые сами смогут сдерживать Женю каждый раз, как она будет садиться в машину, но уверен она и тогда что-нибудь придумает. Сегодня, отправляясь в дальний путь, я буквально стребовал с нее обещание ехать пристегнутой, и это была моя маленькая победа. Но спустя всего час дороги, обмениваясь с Галей чипсами и пивом, Женя демонстративно вздыхала, показывая, как ненавистный ремень тугой веревкой стягивает ее несчастное тело. Не видя в моих глазах понимания и
не желая боле калечить молодую плоть, она снова отстегнулась. На что я просто отвернулся, устав с ней воевать.
        Стараясь остыть от возмущения, я взглянул на холодные пики гор. На фоне темного неба они горели своей белизной словно фонари. Этот контраст завораживал и манил. Мне захотелось оказаться там, на самой вершине, и взглянуть на этот бренный мир с высоты. Сопровождавший нас высокий лес изредка стал прерываться на опушки и небольшие поля. Мы сбежали из шумного города на праздники. Там уже вовсю цвела весна, а здесь, казалось, природа еще не проснулась. Поля темнели прошлогодней смятой травой и голыми кустами. За обочиной то и дело виднелись остатки грязных сугробов. Стекла начали запотевать, и везти становилось труднее. Конечно, именно в этот момент у Жени с Галей появилось острое желание друг друга пощипать.
        – Женя, не ерзай и пристегнись, мне и без того плохо видно дорогу.
        – Зачем тебе ее вообще видеть?! На ней же никого нет!
        – На ней есть повороты и деревья! – возмутился я. – И, в конце концов, ты обещала…
        Женя, по сути, ехала задом вперед, и я прекрасно понимал почему. Когда я предложил ей отправиться в путешествие в начале мая, она сообщила, что летит отдыхать с родителями в Италию. Но, узнав, что со мной собирается Толик, ее планы тут же поменялись. У нее, очевидно, был к нему интерес. Почему не чувства, а именно интерес? Потому что Женя и настоящие чувства – понятия очень далекие друг от друга.
        Женя – красивая и яркая девушка с копной рыжих кучерявых волос и раскосыми голубыми глазами. Ей удавалось многое, но она всегда хотела достичь большего, и в этом мы были очень похожи. В прошлом году она получила звание «Мисс университет» и была направлена на городской конкурс. Из обычной веселой студентки она превратилась в идеал доброты, нравственности и благоразумия. Милая улыбка не сходила с ее лица, она была учтива и скромна, грациозно выполняя роль лучшей из лучших. Три месяца она жила в будущем, там, где завоевала любовь миллионов и стала воплощением красоты всего города. Но волею судеб она не вошла даже в десятку лучших, что совершенно сломило ее. Только благодаря мне она вышла из своей затянувшейся депрессии и вернулась к учебе. Тот случай и стал моим шансом заполучить такую роскошную девушку и стать ее парнем. Ни при каких иных обстоятельствах судьба бы не сделала мне такого подарка. Однако сейчас можно было с легкостью понять, что она флиртует с Толиком. Загадкой для меня, да и, впрочем, для нее самой, оставалось лишь одно – действительно ли он вызывает в ней чувства, или она снова
просто пытается стать лучшей и покорить непокоряемое.
        Сразу вспомнилась немая сцена ее переживаний, когда мы ехали за моим другом, внезапно сообщившим, что он будет не один. Она непрестанно крутила кольца на тонких пальцах всю дорогу до дома Толи. Когда же нам была представлена Галя, Женя не сводила с нее пристального взгляда. Ее подозрительность вскоре сменилась безудержной радостью, и вот они уже лучшие подруги. Девушка ведь сильно уступала рыжеволосой модели. Ее худое тело, одетое в широкую байковую куртку и джинсы-бойфренды, казалось совсем подростковым. Шапка-чулок из серого трикотажа скрывала довольно короткую стрижку, а практически прозрачные брови создавали ощущение, что девушка некоторое время назад перенесла курс химиотерапии. Форма ее бледных губ была изящной и весьма притягательной, а глаз ее при первом знакомстве я совсем не запомнил. Мне всегда было неловко смотреть больным людям в глаза. Внутри отчего-то возникало ложное чувство вины, будто бы я должен был болеть вместо них. Женя, судя по всему, не страдала подобными комплексами и общалась с Галей на равных.
        Думаю, весь Галин вид вселял в Женю уверенность, что та просто не пара Толе. Они, скорее всего, друзья или даже родственники. Меня же этот вопрос меньше всего волновал, хоть их крайне дружеские отношения трудно было не заметить. Они не обменивались поцелуями, не обнимались в романтическом порыве. Лишь изредка Толя бережно клал свою руку на ее хрупкие плечи.
        Сказать по правде, меня даже не сильно волновало сверхактивное поведение моей девушки в отношении сидевших на заднем сидении. Такое уже происходило не раз, и я понимал, что все дело в ее желании продемонстрировать себя обществу. Хотя поначалу я не на шутку озадачивался. Как-то Женю пригласили играть на сцене нашего молодежного городского театра. Она была очень рада предложению и вскоре открыла в себе актрису. Не могу сказать, что ей давались абсолютно все роли, но те, которые она действительно чувствовала, получались на ура. Ей рукоплескали зрители, прыщавые поклонники выносили на сцену букеты, а в антрактах выстраивалась очередь, чтобы сфотографироваться с ней. Вскоре я застал ее за штудированием расписаний кастингов в кино. Она не искала молодежных передач или второстепенных ролей в сериалах. Замахнувшись на грядущий фильм от знаменитого режиссера, Женя распечатала текст главной героини и принялась усердно над ним работать. Я вызвался помочь, но только раздражал ее. Она готовилась без малого две недели, упорно игнорируя мое существование. Один раз я попытался вытащить ее в кино, и она чуть не
разорвала наши отношения. Устроив скандал на пустом месте, она выставила меня за дверь и не отвечала на звонки. Я сильно переживал. Ком негодования и боли подходил к горлу, лишь только я допускал мысль, что мы можем расстаться. Однако за день до проб Женя вдруг позвонила сама. Я выдержал паузу, ответив лишь на ее повторный звонок. Веселым голосом она спросила, заеду ли я за ней завтра, чтобы отвезти на студию. Я помялся, но согласился. С одной стороны, мне порой даже нравились такие отношения, где все свои шаги я продумывал, как шахматные партии, чтобы остаться с ней. А с другой – я понимал, что в нашем романе отсутствует искренность. Но что есть искренность в современном мире, который изначально построен на лжи?!
        Поднявшись по высоким ступеням дворца современников, мы оказались в длинном коридоре. Вдоль стен на раскладных креслах сидели весьма привлекательные девушки, которых я без малейшего стыда принялся рассматривать. Некоторые из них тоже заинтересовались мной, за что я получил удар локтем в бок. Рядом с высокой дверью сидела еще одна девушка с бейджиком организатора. Она протянула Жене листок с номером, вписав ее имя в свой табель. Мы терпеливо ждали своей очереди. Женя не нервничала и не повторяла роль, она изучающе смотрела на каждую из конкуренток, стараясь выглядеть как можно любезнее. Она уже была уверена, что выберут именно ее, и сейчас ей меньше всего хотелось вызвать в претендентках на ее место агрессию и злословие, когда объявят результаты.
        Я же, напротив, не был так уверен. Красота не является талантом, это лишь приятное к нему дополнение. Женя не была бездарностью. Нет. Она скорее не умела терпеливо шагать по лестнице вверх. Успешно пробежав первый пролет, у нее вырастали крылья, и она решала взлететь на последний этаж, минуя все эти бестолковые ступеньки. Женя набиралась храбрости и уверенности вместо того, чтобы обучаться навыкам полета. И, полагаясь на свой природный дар парить над землей, взлетала, а затем неминуемо падала. Правда, падала она не так далеко, всего с нескольких ступенек. Но оскорбленное эго заставляло ее низвергаться все ниже и ниже. Так она оказывалась в самом подвале. Отлежавшись там и зализав раны, а также будучи уверенной, что все жители дома подсматривали за ее падением в дверные глазки, она меняла подъезд, где ее еще никто не знал, и начинала все сначала. Хотя и в новом деле все повторялось. Она совсем не умела двигаться целенаправленно к своей мечте. В ней жила абсолютная убежденность в том, что она достойна всего и сразу, но никак не постепенно. Что все необходимые навыки стать звездой в ней заложены
самой матерью-природой, а приобретать их вовсе не обязательно. Да, в Жене действительно был огонь, зажигающий зрителя на первых парах. Но озорной взгляд и милые кудряшки природного медного цвета приедались, и зритель хотел чего-то нового. Дальнейшее восхождение неминуемо требовало от нее труда и трезвой оценки своих способностей.
        Когда последняя девушка покинула пробы, в дверном проеме появился довольно знаменитый молодой актер. Именно в паре с ним Жениной героине предстояло пройти все горести и радости, проговорить долгие диалоги и слиться в заветном поцелуе. Он сообщил, что ответит на вопросы по фильму, пока режиссер принимает такое важное для всех присутствующих решение. Мы прошли за ним в просторный светлый холл и, взяв по стулу, образовали круг. Она никогда не смотрела на меня такими глазами, как тогда смотрела на звезду экранов. Никогда! Кажется, ее взгляд излучал свет и пускал солнечные зайчики. Он одарил своим вниманием каждую из девушек, не остановив ни на одной из них свой взор больше, чем на минуту. «Профессионал!» – промчалось у меня в голове.
        – Недоумок!!! Кого он взял?! Нет, ты видел? Ты видел ее? – кричала она в истерике. – А этот напыщенный павлин? Он тоже ничего не понял. Или не видел! Ручаюсь, у него зрение минус пять, не меньше! Он способен разглядеть лишь собственное отражение, и то, когда целует себя в зеркало!
        Ее возмущению не было предела. Вскоре агрессия сменилась депрессией, и она, уставившись в экран компьютера, даже не заметила, как я уже довольно в позднем часу вышел из ее квартиры.
        Я точно знал, что Толя никогда не блефует. Он не ведет двойных игр и не покоряет девушек, чтобы самоутвердиться. Он не питал к Жене абсолютно никаких чувств, кроме дружеской симпатии, и рисковал заполучить нелестную характеристику, как только эта рыжеволосая бестия все поймет. Я ждал. Во мне даже не было ревности. Я просто ждал, когда пелена в очередной раз спадет с ее глаз, и она прибежит в единственно верные объятия, готовые принять ее такой, какая она есть. Во всех ее взлетах и падениях, депрессиях и вспышках неистовой радости, а также в тщетных попытках покорить всех и вся, я всегда буду рядом, стану для нее крепкой опорой, тем спасательным кругом, который удерживает эту девушку на плаву в ее шторме жизни.
        Я включил дворники и обдув ветрового стекла. То ли от алкоголя, то ли от перепада температур, стекла все больше запотевали, закрывая обзор и без того темной дороги. Белоснежные пики приблизились и словно треугольные облака повисли между небом и землей в режущей глаз черноте ночи. Я засмотрелся на одну из них, как вдруг мой руль повело, а колеса заскользили.
        – Женя, сядь и пристегнись, – отдернул ее я.
        Дорога становилась опасной.
        – Антон, да хватит уже! Это невыносимо, ты как старый дед. Мы только вырвались из универа. Дай повеселиться, наконец! – закричала она в ответ и, обратившись к Гале, повторила. – Это уже становиться невыносимым…
        Мы снова ссорились. Скажу откровенно, за несколько месяцев нашего романа это мы научились делать лучше всего. Я призывал ее к порядку и адекватному поведению, она же сокрушалась, что ее самые веселые дни проходят рядом с таким занудой, как я.
        Я злился. Злился и вел машину. Мне захотелось все бросить и тоже выпить пивка, но Толя уже опередил меня.
        – Ты считаешь, ремни безопасности придумали для того, чтобы ограничить твои движения? – уже не выдержал я.
        – О боже! – послышалось мне в ответ.
        – Да включи ты уже, наконец, свои мозги. В самом словосочетании будет для тебя подсказка «ремни бе-зо-пас-нос-ти»!
        Возможно, это было слишком. Не знаю. Может, я, и правда, часто давил на нее и действительно не давал развлечься, лишая ее возможности пережить поистине сумасшедшие моменты, о которых потом принято рассказывать внукам. Как знать, наверное, я и вправду перегибал сейчас палку. Мой голос смягчился, но я настаивал на своем:
        – Пристегнись, это все, о чем я прошу.
        Она молча с надрывом шлепнулась в свое кресло. Дернув ремень, Женя с грохотом защелкнула его, театрально приняв обиженную позу.
        Судя по нависшему молчанию, в воздухе витали обида и недовольство мной. По их соображениям, я никогда не мог расслабиться по-настоящему и получать от приключений удовольствие. Как только я допустил мысль о своей неправоте, сзади меня послышались сдавленные смешки. Толя что-то показывал с видом профессионала немого кино, а Галя булькала, словно закипающая вода в кастрюле под крышкой. Мне не было обидно или больно от этого, скорее просто грустно. Грустно и обидно, что никто не в силах понять меня здесь и сейчас и хоть на время проявить уважение к моим просьбам. Я слышал, как они опустошили еще одну бутылку пива и закинули ее в багажник. Та принялась звучно кататься между нашими чемоданами, издавая запах хмеля, который, разумеется, никто кроме меня не чувствовал. Мои друзья прекрасно знали, как я не любил беспорядок и свинство в машине. Это был их протест портив моего занудства, и теперь мне оставалось только стиснуть зубы и проглотить все свои недовольства. Эти двое поняли, что я окончательно отступил, прекратил свои нравоучения, и принялись кидать в Женю орешки. Поначалу та не обращала на них
внимания. Однако словно заразившись каким-то чрезвычайно опасным вирусом, к которому у меня был стойкий иммунитет, она принялась украдкой кидать орехи обратно. Когда же вирус через дыхательные пути добрался до мозга и окончательно поработил его, она мигом отстегнула ремень и полезла с щекоткой к обидчикам.
        Тишина и порядок возникали, лишь когда они все дулись на меня. И только почувствовав мое безразличие, сокурсники продолжили устраивать этот балаган. Женя провалилась между сиденьями и ударила меня по рукам своей кроссовкой. Машину тотчас повело влево. Я заорал, стараясь изо всех сил вырулить на дорогу. Рывками давя на тормоз, я с трудом всего на доли секунд брал контроль над машиной, но она снова продолжала скользить, только меняя пейзаж в ветровом стекле против часовой стрелки.
        – Мама, мама, мамочки! – кричал кто-то из девушек.
        И лишь развернувшись на триста шестьдесят градусов, автомобиль остановился.
        – Все в порядке?
        – Да, мы нормально, – отозвался Толик, – только вот… Галя, Галя!!!
        Я резко повернулся и увидел, как Толя трясет свою подругу, лишившуюся чувств. Вероятно, эта ослабленная девушка от испуга потеряла сознание.
        – У кого-нибудь есть нашатырь? – крикнул Толик.
        Я развел руками и закрутил головой.
        – У меня есть виски! – неожиданно призналась Женя и, оживившись, расстегнула свою сумку, напоминающую мешок Деда Мороза.
        Достав миниатюрные копии Джека Дениелса, она поспешно открутила кукольную крышечку одного из флакончиков. Толя аккуратно взял его, но Галя очнулась еще до того, как резкий запах наполнил ее легкие. Она дернулась и приоткрыла глаза.
        – Как ты? – невероятно заботливо спросил Толя.
        – Что произошло? Мы все умерли?
        – Нет, нет, нет… Ну что ты?! Конечно, нет, – принялся успокаивать ее мой друг.
        Он необыкновенно ласково обнял ее за плечи, словно ребенка, и поцеловал в лоб.
        – Просто кто-то решил отправить нас на тот свет раньше времени, – произнес я, взглянув на Женю, – но его план не удался.
        – Антон, я же не специально…
        – Сиди теперь там, – практически приказал я, – с меня хватит!
        Из-за этой глупой выходки мы все уже могли лежать в канаве внутри разбитого авто. И что дальше? Одному богу известно. Все молчали. Понятно, что мы жутко испугались и как-то по-особенному переживали за Галю. С нами в компании был больной человек. И даже в момент ремиссии она все же казалась слишком слабой. На мои плечи обрушилась невидимая ответственность за эту хрупкую бледную особу, и я начал всерьез подумывать, что это была не лучшая Толина идея взять ее с собой.
        Немудрено было потерять контроль над машиной еще и на подобной трассе, тем более ночью, да и в такую погоду. Негодование постепенно отступало, мне не хотелось омрачать поездку, подчеркивая значимость инцидента. В конце концов, мы все были живы и невредимы, это главное. Погода ухудшалась, и я был даже рад, что Женя пересела назад. Трассу окутывал туман. Он выползал, словно живой, из низин и бросался под колеса. Уже через пять минут езды он встал в полный рост, блокируя всю видимость. Я плавно снизил скорость. Свет моих фар отражался от этой плотной белой пелены, и стало совершенно ясно, что туман был в разы хуже Жени. Она все еще молчала, и в моей голове даже пронеслась мысль попросить прощения. Но если бы я это сделал, она бы начала все по новой, не сделав ровно никаких выводов.
        Вдруг впереди появилось странное свечение. Я три раза плавно притормозил и практически подполз на скорости в десять километров в час к рассеянному лучу. Примерно в пяти метрах от нас стоял автомобиль. Возможно было различить только двери и одну тускло горящую фару. Я приглушил свет и включил аварийку.
        – Что с той машиной? – последовал вопрос Толи в мое левое ухо.
        – Я не знаю, мне видно одну фару. Думаю, их тоже развернуло, но повезло меньше, чем нам. Похоже, они врезались в столб.
        – Надо вызвать скорую и полицию. – продолжал его бархатистый голос.
        Галя и Женя были немы как рыбы. Толик набрал номер скорой. Я позвонил в полицию. Мой навигатор показал нашу локацию, и диспетчер ответил:
        – Тридцать минут в пути, ждите.
        Все произошло так быстро, что я не сразу понял – мы обнаружили место аварии. В мою голову хлынула кровь и принялась стучать в висках. Что же делать? Как поступать? Наверное, надо оставаться и ждать скорую, давать показания полиции. Но мы не видели, как все произошло, мы просто обнаружили разбитую машину. В любом случае мы здесь застряли. И хорошо, если в нас никто не врежется с этой нулевой видимостью. Сзади открылась дверь.
        – Толя, ты куда? – практически хором спросили шокированные девушки.
        – Там, возможно, кому-то нужна наша помощь, – коротко ответит он.
        – Нет, ты никуда не пойдешь! – воспротивилась Галя. – Пусть скажут спасибо, что мы их нашли! Дальше не наша забота, мы не врачи…
        Она теперь сидела посередине между Толей и Женей, и я мог видеть ее лицо в зеркале заднего вида. На ее прозрачных голубых глазах накатились слезы. Она повисла у Толи на шее, уткнувшись лицом в его волосы.
        – Никто не выходит, ты видишь? Мы должны помочь, даже если водитель один в машине! Мы обязаны… – мягко произнес он.
        – Я не могу тебя потерять снова! Я просто не выдержу, понимаешь? – взмолилась она.
        Они все-таки были в отношениях, и эта болезненная девушка питала глубокие чувства к своему возлюбленному. Лично я не думал, что мы можем потерять Толю, если он выйдет проверить пассажиров разбитого авто, но склонялся к тому, чтобы подождать профессионалов. Эти ребята уже счастливчики, что мы их здесь обнаружили.
        – Что значит потерять? Я иду проверить, нужна ли экстренная помощь! Если у кого-то там открытое кровотечение, то им каждая минута дорога. Это вопрос жизни и смерти, тебе ли не знать… – так ласково, поглаживая ее по трикотажной шапке, произнес он. – Если тебе страшно оставаться, пойдем со мной! Но там люди… Понимаешь? Они в нас нуждаются.
        – Нет, я видела… Я видела, что ты умер! Это проклятое место. Прошу, поехали дальше!
        – О чем ты? Где ты такое видела?
        Девушка начала рыдать. Ее истерика нарастала, и никто из нас не мог понять, в чем причина ее столь странных слов.
        – Я видела, что мы все умрем! Нам нельзя выходить из машины… Нам нельзя тут останавливаться… – не успокаивалась она.
        Галя принялась пробираться ко мне, пытаясь включить зажигание, принуждая меня начать движение. Я, в общем-то, был не против. Желания задерживаться тут надолго у меня не было. Мы вызвали помощь! Это главное!
        – Послушай, я просто проверю, нужна ли моя помощь. Это две минуты, ладно? – никак не мог угомониться Толик со своим альтруизмом.
        – Я сто раз видела в кино, как машины взрываются после столкновения! Не иди, умоляю. Скорая приедет и поможет им, мы не обязаны… – практически рыдая, продолжала Галя.
        – Галя, пять минут назад мы могли быть на их месте. И молили бы Бога о спасении, как и они сейчас молят. Если хочешь быть однажды спасенным, надо уметь спасать других. Все будет хорошо. Давай, бери меня за руку, и пойдем поможем им.
        – А если он сидит там с ножом и ждет тебя? Я видела тебя изрезанным!
        – О чем ты говоришь? Ты меня пугаешь… – встревожился Толя.
        Мало сказать, что ее слова были странными, они перестали походить на шутки или розыгрыш, и это приводило в ужас.
        – Да, я понимаю, звучит невероятно глупо… Но… Но я не знаю, я видела это, когда потеряла сознание! Ну что, к примеру, если он бандит и хочет убить нас?!
        – Это глупости! Ну все, хватит, я ухожу…
        Я повернулся и наконец посмотрел на Женю. Она, заложив руки между плотно сомкнутыми коленями, забилась в угол машины. Ее глаза застыли где-то между стволами деревьев в густом тумане, а по щекам текли слезы. Я не знал, что с ней происходит. Была ли она в шоке от увиденной аварии, от моего жесткого тона или от внезапных новостей. В следующее мгновение я услышал, как Толя поцеловал Галю и вышел на дорогу. Покидать машину не входило в мои планы, но я все же последовал за другом. Открыв дверь, я опустил ноги в плотный туман, который на секунды отступил, обнажив мокрый асфальт, но затем опять все заволок.
        Вокруг было белым бело, обзор – лишь пара метров. Повернувшись к Толе, я увидел, как его спина скрылась во мгле. Заплаканная Галя захлопнула за ним дверь и поджала под себя ноги. Она, словно не видя никого вокруг, уставилась в ветровое стекло, заливаясь слезами от горя, имеющего гораздо больше причин, чем я изначально мог себе представить.
        Вдруг грохнула Женина дверь. Я обернулся и увидел ее, идущей по дороге в сторону разбитого авто. Молча я последовал за ней. Уже через пару метров ее фигура тоже скрылась в тумане. Я не спешил подходить. Признаться, я невероятно боялся увидеть там изуродованные тела. И ладно, если они уже трупы, а если еще живы? О, боги! Мне тогда придется что-то предпринимать, видя море крови, оголенные кости и, вероятно, многое другое. От этих мыслей меня буквально парализовало, и я просто был не в состоянии сделать даже малейшее движение. Вдруг я с облегчением услышал тихий голос Жени:
        – Толя, ну что там?
        Застыв, я стал ждать ответа, который мог решить, сдвинутся ли мои ноги сегодня с места или нет.
        – Тут никого нет. Машина пуста.
        Я выдохнул.
        – Что могло произойти? Где водитель? – продолжала спрашивать она.
        – Я не знаю, но, возможно, он выполз из машины. Надо включить фонарик на телефоне и поискать вокруг. По крайней мере на сидениях я не вижу крови.
        – Значит с ним все в порядке. Может, его забрала попутка?!
        – А если нет? Что, если он где-то в кустах, скатился вниз и лежит без сознания, замерзает?! – не унимался Толик.
        – Толя, ну как его искать в таком тумане?
        – Ты предпочитаешь просто ждать? Да как вы все не поймете, возможно, он умирает! – уже не на шутку возмутился наш отважный спасатель. – Возьми мою руку, если хочешь искать вместе, а то потеряемся, ничего же не видать.
        – Толя, обними меня. Мне так страшно…
        – Женя…
        – Я уже давно, очень давно люблю тебя. Молчи, ничего не говори, просто позволь мне сделать то, о чем я мечтаю с самого первого курса.
        – Женя, я…
        – Молчи! Зачем говорить?! Я применю твои губы по-другому! – читала она свой сценарий.
        – Женя, я люблю Галю! – отрезал он.
        Я стоял, не двигаясь и не видя, что происходит в плотном тумане. Они оба замолчали, пока Женя не заговорила вновь, но уже более подавлено:
        – Но Галя, она же… – оборвав себя, она не решилась закончить фразу.
        – Больна раком?
        – Это же не отношения. Это утопия! Ты же умный парень… Ты должен понимать.
        – Послушай, сейчас не время и не место. Кто-то ждет нашей помощи, а ты тут со своей… – думаю, он запнулся о ее взгляд. Для него чувства этой импульсивной девушки ничего не значили, тогда как для нее в данный момент это признание было всем.
        Я услышал шмыганье ее носа.
        – Женя, успокойся! Иди в машину, – как-то совсем безразлично, если не сказать раздраженно, произнес он таким тоном, что даже мне стало ее жалко. И это несмотря на тот факт, что моя собственная девушка сейчас признавалась моему другу в любви.
        Он совершенно ничего не смыслил в отношениях и уж точно не знал того, что не стоит предлагать девушке успокоиться, даже если ей бы и не мешало бы это сделать. Скорее всего, Галя была у него первой и единственной, впрочем, я понятия не имел, что у него происходит в личной жизни. У Толи всегда было много друзей среди девушек. Они, словно пчелы на мед, слетались к красивому и успешному парню в надежде стать той единственной. Но ни с кем из своих многочисленных университетских подруг он никогда не был замечен в более тесных отношениях, чем просто дружба. Мои мысли прервал неожиданный крик:
        – Женя, ты куда? Остановись!
        Я рванул, перерезав рассеянный луч фар, в сторону леса. Сбежав со скользкой обочины в сухую замерзшую траву, я увидел ее бирюзовую дутую жилетку и копну кучерявых волос. Она стояла, отвернувшись от дороги и плакала, приложив руки к лицу. Я дотронулся до ее плеча, на что она, испуганно дернулась и оглянулась. От ее взгляда мне стало нехорошо. Ее лицо казалось совершенно безумным в приглушенном туманом свете фар: открытые голубые глаза окаймлял яркий красный ореол, а бледные губы были до крови надкусаны по краям. Невероятно впалые белые щеки даже не покраснели от холода, а синяя вена болезненно пульсировала у открытого виска. Ее взгляд пронзал безутешностью и уже в следующее мгновение показался мне мертвым. Я испуганно отдернул руку. Думаю, мой импульсивный жест стал для Жени красноречивей тысячи слов, так как уже в следующую секунду ее лицо исказилось болью предательства, и она рванула с места.
        «Я бесконечно долго поддерживал ее во всех падениях и неудачах, принимая ее агрессию, низость слов и поведения. Почему же сейчас я не смог?» – крутилось у меня в голове, пока я бежал, ловя в тумане прыгающие фрагменты ее силуэта. Вероятно, я принимал в ней все. Абсолютно все, кроме безумства. Сама мысль, что эта неуравновешенная девушка в один день может лишиться рассудка пугала меня больше всего. Для меня она могла быть раздраженной, агрессивной, депрессивной, унылой… Да какой угодно, но только не сумасшедшей! Такой я не мог ее любить и поддерживать.
        Я ничего не знал про Женину душевную боль. Единственное, что было кристально ясно – мне нужно ее догнать, вернуть в машину, дождаться скорую с полицией и возвращаться домой.
        Я бежал куда-то в низину. Мои кроссовки скользили по влажным стеблям некогда зеленой сочной травы, и пару раз я чуть не навернулся. Туман становился плотнее и вот уже обволакивал меня тесным коконом. Лишь пригнутые к земле недавно сошедшим снегом гнилые стебли были моими неизменными спутниками. Я не видел больше Женю, не слышал ее шагов и дыхания. Она не отвечала на мои крики и попытки вернуть ее к дороге. Обернувшись, я не различал боле света фар, меня окончательно окутала темнота.
        Глава 2
        Шизофрения
        «Шагнув туда, ты никогда не вернешься обратно…»
        ***
        Темнота не давила на глаза и не превращала в слепого котенка. Полная луна где-то взошла, и я все же что-то видел в ее бледном свечении. Но мгла тупым бельмом легла на глаз, давая обзор лишь паре метров впереди меня.
        – Толян, бро! Ты там?
        Ответа не послышалось. Я знал, что сбегал вниз не сворачивая, значит, машина должна была быть прямо наверху. Мне нужно всего лишь развернуться и вскарабкаться к дороге. А что Женя? Оставить ее здесь?
        – Антон, а где Женя? – спросят меня ее родители.
        – Женя вышла из машины и убежала в лес… – скажу я. Толя подтвердит, если что.
        – Почему она так сделала? – поинтересуются они.
        Это разумно. Что мы должны были сделать такого, чтоб заставить девушку ночью выбежать из машины и скрыться в тумане?
        – Эм, ну вы понимаете, Анжелика Владимировна, Женя просто сошла с ума…
        Отлично объяснение. Они убьют меня. Уже завтра я буду прочесывать лес в поисках ее окоченевшего тела, а когда собаки найдут труп, меня посадят. Ее отец влиятельный человек. Взрывной, как и дочь. Думаю, она унаследовала безумие именно от него.
        В левой стороне что-то зашуршало.
        – Женя, Женя! Ну, хватит уже, правда. Пойдем к машине. Если ты не знаешь куда идти, просто ответь мне и жди. Я приду на твой голос.
        Она молчала. Я пошел на звук, вытянув руки вперед, словно зомби из нашумевшего сериала. Звук повторился где-то чуть правее. Поменяв направление, я снова сделал несколько шагов, словно слепой. По моей голой щиколотке ударила колючка.
        «Будь прокляты эти штаны и низкие носки», – само собой раздалось в голове.
        Я старался соответствовать этой моднице, и лишь только сошли снежные шапки, принялся оголять свои щиколотки. Это было глупой модой, но другой мой образ непременно был бы высмеян. До Жени у меня были отличные спортивные штаны на байке повышенной удобности. Они великолепно переносили сырую погоду, скрывали мои ноги до самой обуви и создавали дополнительную тепловую прослойку из воздуха в свободных формах. Если я упаду на сырую землю в этих трикотажных с легким начесом трениках, то мигом промокну. Не успел я подумать про падение, как правую ногу повело и, не удержавшись, я плюхнулся на свой зад, прокатившись по колючим кочкам.
        Впереди возникли ровным забором темные стволы. По спине пробежали мурашки. Эти немые стражи леса что-то скрывали за своими спинами. И нечто, мелькнувшее между соснами, было тому подтверждением.
        – Женя, Женя! Иди сюда. Иди на мой голос! Я возвращаюсь к машине. Мы можем здесь пропасть, прошу тебя, иди ко мне. Женя, иди на мой голос!
        Но все старания были напрасны. Она не отвечала и не выходила ко мне. Ну что? Что она пыталась сейчас доказать? Хотя, наверное, самое острое чувство во время депрессии – это просто пропасть, сгинуть, испариться и, вполне возможно, даже умереть. Я вырвал со злости пучок сухой травы из земли, который сию же секунду порезал мне руку.
        – Черт побери… Зачем я с ней только связался, – непроизвольно озвучились мысли.
        Я достал из кармана телефон. Зарядки было немного, да и сеть ловила всего на одну полоску из четырех. Я набрал Женю. Это был неплохой маневр, ведь когда услышу звонок, то просто побегу, схвачу ее и притащу силой в машину. Все заходило слишком далеко. Я набрал, пошли гудки, но ничего вокруг не издало ни малейшего щелчка, мелодии или вибрации. Было ясно, что она оставила телефон в машине, и отсюда я никак не мог его услышать. Я набрал Толе, но связь внезапно пропала, и мой звонок перестал проходить. Скоро должны были приехать скорая и полиция. Если они едут с мигалками, то я должен их услышать или увидеть. Надо достать ее из этого леса и выбираться к дороге. Пока все ясно: впереди лес, позади возвышение и дорога. А сейчас надо беречь зарядку.
        Я выключил телефон, встал и добежал по уклону до ближайшего дерева. Обхватив его руками, я снова закричал:
        – Женя, где ты? Умоляю, отзовись! Если тебе плевать на меня, подумай о своих родителях! Ты у них одна, если тебя не станет, они сойдут с ума от горя…
        Зря я, наверное, употребил – сойдут с ума. Хотя, указывая на их возможное безумие, я как бы исключал ее собственное.
        – Женя, прошу тебя, выходи на мой голос. Это не шутки, не театр и не кино. Ты совершенно реально умрешь здесь… И я вместе с тобой, – уже намного тише подытожил я.
        Ступая от дерева к дереву, я, обернувшись, обнаружил, что позади меня так же чернеют стволы, как и впереди. Вдруг в стороне что-то мелькнуло, перебежав от дерева к дереву. Совершенно точно это была она. Я рванул со всех ног туда, готовый атаковать ее и силой вернуть. На середине пути передо мной внезапно вырос оголенный кустарник, и, не успев остановиться, я перекувыркнулся через него. Ветки впились в шею и плечи. Боясь проткнуть себе руки, я осторожно принялся прощупывать землю сквозь колючую проволоку тонких веток. Но ладони повсюду натыкались на острые иглы, что кололи замерзшую кожу до крови. Я, кажется, уже свыкся с болью и просто лежал, приходя в себя. Она явно слышала, как я упал, но совсем не торопилась помочь мне. Ей было плевать, как, впрочем, всегда. Глаза устали от белой пелены, и я их закрыл. Вдруг мне показалось, что я лежу в кусках стекла разбитых окон своего автомобиля.
        «О, Боже… Слава Богу, я вырулил. Все могло быть куда хуже. По крайней мере, мы все живы и целы. Пока что живи и целы… Надо собраться с силами, вставать и идти к машине».
        Рывком освободившись от объятий кустарника и пожертвовав правой ладонью, я приподнялся. Острые штыри веток впились в мягкую плоть, и в груди что-то сжалось от резкой физической боли.
        – Чёрт, чёрт, чёрт… А-а-а-а-а, как же больно… Чёрт, чёрт, чёрт…
        Поднявшись и осмотрев израненную ладонь, краем глаза я снова узрел, как впереди что-то мелькнуло. Мелькнуло резко и отчетливо. Не решаясь поднять глаза, я замер. Могла ли это быть Женя? Могла, но девушка должна была окончательно свихнуться, чтоб двигаться так продуманно, запугивая меня до нервной дрожи. Я резко поднял глаза и пристально вгляделся в белое облако, которое подобно бельму на оба глаза лишало меня возможности видеть и понимать этот мир. Впереди лишь размытые черные сосны и пустота. Вдруг из-за дерева появился силуэт. Я с силой прижал веки к глазам и резко открыл их, чтоб сфокусироваться и прогнать галлюцинации. Но существо, казалось, осознанно пряталось, наблюдая за мной, и выглядело вполне реальным. Он был недюжинного роста, и его мощные ноги заканчивались там, где навскидку начиналась моя грудь. Очертания плеч и рук виделись мне значительно мельче бедра, и кроме этой странной несоразмерности, его тело покрывала шерсть. Голова была так же небольшой и вполне равнялась размеру человеческой, однако все же в ней было что-то не так. Этот мутант двинулся, словно наклонившись вперед, и
теперь я мог различить его крученые высокие рога, позаимствованные у горного животного. Мое тело похолодело, и что-то обрушилось камнепадом из груди в самый низ живота.
        Не понимая, кого я сейчас увидел и насколько существо реально, я кинулся бежать со всех ног. Почти не видя, куда ступаю, я спотыкался о внезапно выросшие из-под земли камни и кустарники. Сухие ветки впились в волосы, и на мгновение я подумал, что он догнал меня и схватил цепкой хваткой. Я рванул вправо, вырвавшись из сосновых когтей. Потом снова ринулся прямо, когда наткнулся на острые непроходимые заросли, и в конечном итоге полностью потерял ориентацию в пространстве.
        Наконец, успокоившись, я замер. Вокруг было тихо. Просмотрев размытые очертания деревьев, я опустился на корточки и закрыл лицо руками.
        Что это было? Если в лесу бродит чудовище, что-то среднее между человеком и животным, то вполне возможно, что Жени уже нет в живых. В какой стороне дорога, я не знаю. Даже надолго затаив дыхание, я не могу услышать ни единой сирены скорой помощи или полиции, ни единого крика или гудков автомобиля. Если они не ищут меня, то, возможно, это существо уже их убило.
        Перед глазами застыл полный ужаса взгляд. Галя каким-то непостижимым образом все видела. Она точно что-то знала про это место больше нас, и мы самонадеянно ее не выслушали. Я где-то слышал, что люди, оказавшиеся на границе жизни и смерти, начинали чувствовать этот мир по-другому. Порой они видели невидимых обычному человеку существ. Порой ангелов, порой бесов, но чаще всего неупокоенные души. Бывало, им являлись видения, и вспышками они могли узреть картины будущего. Очевидно, она почувствовала это странное место намного острее нас, тщетно пытаясь удержать Толю в машине. Мне надо было бы послушать ее, умчаться дальше и проехать этот страшный лес. Она отключилась там, в машине, и ей пришло видение, судя по всему правдивое. Если Галя видела Толю мертвым, то, видимо, он и в самом деле был уже мертв. Сама же она на моих глазах заперлась в машине, и, стало быть, еще жива. Она расскажет полиции, что мы в лесу. Возможно, они найдут меня, исцарапанного беглеца и Женин истерзанный труп. Галя, даже если жива, вряд ли что-то видела из-за тумана. Что ж, если мутант не будет обнаружен, его следы или другие
признаки присутствия, то единственным, кто мог всех порешить, окажусь я. Водитель разбитого авто может стать моим спасением, если он еще жив, разумеется.
        Я заплакал от безысходности. Если не умру, то сяду в тюрьму пожизненно. В лучшем случае мне светит лечебница после рассказа об увиденном.
        Все эти мысли убивали меня изнутри, но больше всего ранила одна из них, которую я отгонял пуще других. Это была моя самая страшная фобия, которая грозила претвориться в жизнь и уничтожить во мне того, кем я себя считал. Подобно проворному червю эта единственная идея прогрызла меня, словно яблоко, и вот подобралась к самому сердцу, окончательно поселившись там. Что, если я сошел сума? Не Галя, не Женя, а я?!
        ***
        – Шагнув туда, ты никогда не вернешься обратно, – произнесла тетя Маша.
        Ее большие синие глаза показались не на шутку встревоженными.
        – Не улыбайся, мальчик, сойти с ума – это поистине страшно. Более того, ты никогда не поймешь, что это уже произошло с тобой. В этом и заключается все коварство сумасшествия. Люди вокруг будут казаться странными, в их поступках не будет логики, их поведению не будет оправдания, но на самом деле именно ты окажешься сумасшедшим.
        – Да нет, я верю. Просто вы так говорите, будто это хуже смерти, – обронил я.
        – Антон, потерять себя бывает намного хуже смерти. Почему, ты думаешь, на окнах нашей клиники решетки? Сумасшедшие не могут убежать через окно пятого этажа, но могут из него выпрыгнуть, потому как больше не в состоянии жить в мире, который они не способны разделить с родными и близкими. Их реальность теперь всегда будет отличаться от реальности общества, и переступить обратно этот порог они уже никогда не смогут.
        Мамина родная сестра тетя Маша – красивая от природы и невероятно приятная женщина. Но ее работа врачом в психиатрической клинике сильно отличала ее от других симпатичных женщин сорока лет. Ко всему у нее не было ни семьи, ни бойфренда, хотя не знаю, применим ли этот термин к людям средних лет. Помимо ее сверхэмоциональности, помехой на пути к счастью могли служить истории из больничной практики. Ее рассказы о пациентах порой выходили за рамки реальности, и отец, закрывая за тетей Машей входную дверь, каждый раз подшучивал, что хороший работник всегда пропитывается своим ремеслом насквозь.
        – Антон, они действительно видят бесов, понимаешь?
        Я ошпарил свой палец, наливая ей чай.
        – Но ведь бесов не существует, – улыбаясь, я тщетно выводил диалог в русло разумного.
        – Откуда нам знать, что существует, а что нет. Мы выписывали одну пациентку, что слышала голоса в своей голове. По сути, шизофрения не лечится, но залечить ее на время можно. Голоса затухают. От злостных приказов они переходят к тихому шепоту, который уже вполне можно контролировать. И это все, что мы можем сделать для больных шизофренией. В редких случаях они способны договориться со своими голосами. И лично я знаю всего пару больных, которым удалось прогнать голоса навсегда.
        Она сидела в моем кабинете на выписку. Ее жилистые руки перебирали стежки на краю пижамы, а глаза спокойно смотрели в мое заключение.
        – Как ваши голоса? Вы же, бывает, еще говорите с ними? – спросила я, взирая исподлобья на Лукрецию.
        – Не буду сочинять, Мария Павловна, я все еще их слышу, – тихо произнесла пациентка.
        – Так как же мы будет вас выписывать?
        – Я научилась с ними договариваться, – быстро и четко ответила она, – хотя, склоняюсь, будет уже неуместным называть один голос множеством.
        – Что вы хотите сказать?
        – Раньше их было пять, сейчас остался один.
        – Это неоспоримый прогресс. Но нас интересует, не остался ли самый агрессивный из всех. Вы же понимаете?
        – Несомненно. И я с уверенностью могу сказать, что он самый разумный и логичный.
        – Как же это проявляется?
        – Ему не нравится сидеть взаперти, и мы договорились вести беседы поздней ночью. Днем же он не появляется вовсе.
        – О чем же вы беседуете, если не секрет? – все тем же тоном расспрашивала я Лукрецию. Ее зрачки более не бегали. И даже учитывая, что она не могла переносить мой взгляд дольше нескольких секунд, Лукреция вполне могла концентрироваться на моей папке, картине Босха справа от нас и узоре на ковре.
        – О жизни и смерти, о добре и зле, о вечных человеческих ценностях.
        – Правда? Кто говорит больше в ваших диалогах?
        Было видно, что она замешкалась с ответом. Но вскоре довольно рассудительно заявила:
        – Я, я говорю больше. Но когда я прошу его рассказать мне что-то, он говорит больше, рассказывая удивительные истории.
        – О чем эти истории? – захлопнув папку с историей болезни, поинтересовалась я, уже практически уверенная в выписке. Мы не можем держать всех шизофреников, их слишком много. Поэтому пациенты с вялотекущей шизофренией, изъявив желание покинуть больницу, покидают ее. Нам всегда кажется, что сумасшедшие в первую очередь опасны для общества, но этот не так. Чаще они наносят вред себе и намного реже другим.
        – Это истории человечества, – Лукреция задержала свои чайные глаза на мне дольше обычного.
        – Простите?
        – Рассказы из истории народов. О войнах, о предательстве, смерти, насилии, ужасах прошлого.
        Я снова открыла бледно-сиреневую папку. Родители историки. Оба доценты исторического факультета.
        – И что вы чувствуете, слушая эти рассказы? Они вас удручают? Злят, возможно, оскорбляют?
        – Они не вызывают во мне ничего из всего вами перечисленного. Я историк, как и мои родители, и мне важно знать правду. Поэтому я просто записываю.
        Это походило на правду.
        – Можно я взгляну на ваши записи?
        Она наблюдалась у другого врача, и только пару месяцев назад была переведена ко мне. Хрупкая женщина вытащила из матерчатой сумки стопку общих тетрадей. Почерк первой из них выглядел довольно округло, что вселяло надежду. Буквы правильно наклонялись вправо, практически не имея острых углов. Общее полотно письма совсем не резало глаз, если б не полное отсутствие разделения его по предложениям. Я не нашла в тексте ни одной точки, а соответственно ни одной заглавной буквы кроме начала имен. Самым частым знаком препинания являлось тире. Оно приходило на помощь в любой попытке завершить мысль, разделить структуры. Было понятно, что Лукреция хорошо училась в школе и много писала в своей жизни. Остальные странности являлись довольно естественным для человека больного шизофренией. Дословно этот термин переводится как расщепление сознания, оттого пациент тщетно пытается соединить все воедино, избегая разделительные знаки. В борьбе не потерять целостность восприятия мозг больного может даже объединять несколько слов в одно невероятно длинное. Глаза словили несколько одиночных предлогов, соединенных в слова,
но и это было для моей пациентки более чем нормально. В общей сложности передо мной был текст больного, не имеющего склонности к агрессии и насилию, что я, собственно, и пыталась для себя прояснить.
        Вдруг в самом низу в середине слова проскочила латинская «т». Перелистнув страничку, я с удивлением теперь наблюдала ее все чаще. Она множилась, а слова с ее включением выделялись более размашистым импульсивным письмом.
        – Здесь есть тетради, когда с вами говорили все пятеро? – поинтересовалась я. Мне было важно определить разницу ее внутреннего состояния между «тогда» и «сегодня». Когда эту худую женщину привезли к нам, она меняла голоса и угрожала расправой всему персоналу. Она спорила и противоречила сама себе. Закрывая уши, кричала, чтобы все четверо говорили по очереди и не гневили пятого. Часом ранее она напала на своего отца с ножом, обвиняя его в лжесловии. Лукрецию заперли в клинике на полгода. Однако уже два месяца пациентка не проявляла признаков агрессии, вела себя вменяемо и говорила только от своего имени.
        – Вот эта, бордовая. Там немного напутано, надо будет заново переписать. Они кричали, перебивая друг друга, – застенчиво обронила она и снова заняла прежнюю позу, выложив передо мной вишневую тетрадь с помятыми краями.
        Моя правая рука дрогнула. Уже привычная глазу кириллица без заглавных букв и точек практически в каждом слове перемешивалась с буквами совершенно различных языковых групп. Тут были и «о», увенчанное двоеточием, и «с» с волнистым хвостиком внизу, а так же «а», коронованная галочкой. Реже встречались иероглифы и клинопись.
        – Вы уверены, что без «их» помощи сможете расшифровать этот текст? – смутилась я.
        – Конечно, я же историк! – оптимистично заулыбалась Лукреция.
        Что ж, на мой взгляд, прогресс был налицо, и за шесть месяцев лечения у нас она, судя по всему, смогла договориться с собой. Я поставила дату и подпись на выписке.
        Нажав одну из кнопок под столом, я вызвала санитара проводить ее. Вскоре дверь отворилась, и высокий парень прошел к столу. В коридоре меня уже ожидал следующий пациент. Проходя мимо него, Лукреция на секунду глянула ему в глаза и тут же потупила взор, обнимая свою сумку, полную уникальных знаний.
        – Она, она… Нет, вы видели? – вскрикнул немолодой мужчина. Его привели в смирительной рубашке, из которой он принялся вырываться, как только они поравнялись в дверях. Пациент плюнул вслед уходящей Лукреции и уже в следующее мгновение принялся читать слова какой-то молитвы так быстро, что губы его не успевали за мыслями, разбрызгивая слюну вокруг рта.
        Седые взъерошенные волосы неимоверно его старили, хотя в истории болезни значилось тридцать шесть лет.
        – Развяжите меня! – почти приказал он.
        – Прошу вас, присядьте, – игнорируя его просьбу, я указала ему на стул.
        – Тогда вытрите мне бороду, – взирая на санитаров, попросил он уже более спокойным тоном.
        Один из них снял с шеи полотенце и вытер ему лицо.
        – Только не говорите, что вы ее выписали?!
        – А что вас удивляет? Она, между прочим, уже давно ведет себя намного спокойнее вас! – словно разговаривая с маленьким ребенком, я погрозила ему пальцем.
        – Вы что, вправду не видели, как исказилось ее лицо?
        – Нет, мы ничего не видели, но вы нам можете рассказать. Возможно, в следующий раз мы будем более внимательны к мелочам.
        – Простофили! – выдохнул он в сторону. – Как можно быть настолько слепой?
        – Если вы продолжите без оскорблений, я буду вам крайне признательна.
        – Да в ней же демон сидит! Вы чего, люди?! Ее привязать к кровати надо и вызвать экзорциста, а не выписывать…
        Как ты уже понял, мой пациент поседел не зря. Он постоянно видел одержимых бесами людей и, будучи на свободе, даже пытался их изгонять. Когда его доставили в клинику, при нем были бутылки со святой водой, огромный серебряный крест и изображения различных святых. Он смог бы найти в наших стенах мир, вдали от шумных улиц и греховных падений. Однако оказалось, что, по его мнению, практически все душевнобольные одержимы и его нахождение среди бесноватых было самым неудачным стечением обстоятельств.
        Посреди ночи раздался звонок.
        – Доброй ночи, Мария Павловна, Лукреция Дмитриевна Шульц ваша пациентка?
        – Да, что произошло?
        – Ее родители. Сорок восемь ножевых ранений, оба скончались на месте.
        У меня похолодели руки.
        – Номер отделения, я еду…
        На четыре было назначено собрание. Оно не определяло судьбу Лукреции, ей вряд ли теперь светило покинуть стены больницы. Но оно определяло мою судьбу как практикующего врача-психиатра. Я не боялась потерять работу, но я изо всех сил пыталась понять, как такое могло произойти. Как вялотекущая шизофрения спустя всего неделю могла превратиться в параноидную. Как Лукреция могла нарушить все допустимые границы разумного и зарезать своих собственных родителей посреди ночи, пока те мирно спали. Затем она позвонила в полицию и чистосердечно призналась, рыдая в трубку и задыхаясь от горя.
        – Мария Павловна, вы готовы? Из министерства будут через 10 минут. Следователь уже приехал, – сообщила мне коллега.
        – Я хочу, чтоб на собрании присутствовал Станислав, мой пациент, – потирая лоб, напряженно произнесла я.
        – Но если он опять будет…
        – Если будет опять, то уведем, – перебила я. Та закивала головой и оставила мою дверь приоткрытой.
        Перед глазами стоял вчерашний вечер. Я шла по тусклому коридору, наполовину выкрашенному в неприятный зеленый цвет. Меня не покидало ощущение, что из высоких больничных окон за мной кто-то следит. И даже крепкие решетки на окнах были не в состоянии остановить этот невидимый пристальный взгляд. Он мог проникнуть куда хотел. В любое помещение, в любой уголок земли и в любую голову. Мне стало не по себе, и я ускорила шаг. Была ли я верующей или атеисткой? Работая здесь, мне приходилось быть и той и другой. В медицине намного больше необъяснимого, чем непосвященный человек может себе только представить. Начиная от чудесных излечений силой убеждения, заканчивая моментальным облегчением тела на двадцать один грамм, когда мозг умирает. Так вот, в психиатрии странностей гораздо больше, чем в остальных медицинских отраслях вместе взятых.
        Тяжелые замки отворились, и я прошла в узкую палату. По мускулатуре лица поняв, что Станислав притворяется спящим, я прошла в конец комнаты и, опустившись на одинокий стул, тяжелым вздохом просигнализировала ему о желании начать разговор.
        – Не страшно одной в изолятор? – послышался его негромкий голос.
        – Если б я видела бесов, мне меньше всего хотелось бы делить с ними одну палату. Если б вы не вели себя буйно по отношению к другим пациентам, то были б сейчас в общей. Ну а если б не пытались изгонять из них нечисть, ходили б на свободе.
        – Кто, если не я? Вы же настолько слепы, что не видите их.
        – Вы правы, я не вижу их в лицо, но я вижу их труды. И мне приходиться с этим жить.
        Он привстал на кровати.
        – Она кого-то убила?
        – Вам не составило труда догадаться исходя из того, что вы в ней увидели?
        – Или кого, если быть точным.
        Мне, как никогда, захотелось послушать подробности этого видения, и я инстинктивно постаралась придвинуть к Станиславу привинченный к стене стул. Мы заулыбались, и напряжение между нами заметно спало. Невысокий и крепкий мужчина в серой пижаме сел на кровати и прислонился к стене. Теперь я видела его исключительно в профиль, и не могла словить всех физиогномических изменений, если он намеревался мне соврать. Но отчего-то мне и не особо хотелось. Работая с ним без малого две недели, я еще ни разу не поймала его на лжи. Станислав искренне верил во все, что видел. Возможно, именно по этой причине в свой расцвет сил он сидел в одиночке психбольницы, седой словно старик.
        – Если в человеке бес, то, сосредоточившись на точке между бровями, можно его узреть. Он появляется как наложение полупрозрачного снимка на человеческом лице. Если в несчастном несколько бесов, то они меняют свои обличия и их жуткие лица сменяют друг друга.
        – И я могу их увидеть?
        – Да, можете! Тем более вы уже поверили в них.
        – Но у вас не было времени сосредоточиться на Лукреции. Нескольких секунд в дверном проеме явно не хватило б.
        – Вы правы. Я их вижу по-другому. Для моего взора демоны искажают человеческий взгляд, говоря мне то, чего не говорят другим. Они чуют меня, знают, что я их вижу, поэтому не прячутся вовсе. Эта хрупкая девушка, она… – он на несколько секунд замолчал, словно припоминая тот момент.
        Я заулыбалась и опустила голову. Внезапно мой разум восторжествовал, и я перестала верить этой театральной попытке вспомнить Лукрецию. Он непременно должен был ее помнить, где еще этот чудак мог видеть обилие бесноватых, сидя один в четырех стенах.
        – Что вас смутило? – мгновенно отреагировал он, повернувшись ко мне.
        – Я уверена, вы помните Лукрецию, и без труда могли б воспроизвести свое видение, если оно, конечно же, не плод вашего воображения. Она последняя, кого вы видели за прошлую неделю из пациентов.
        Он расхохотался и сквозь смех добавил:
        – Пока вы будете считать веру чем-то ограничивающим ваше понимание мира, вместо того, чтоб расширять его, так оно и будет.
        Я второй раз была смущена. Станислав атаковал меня с неожиданных сторон, и это заставляло мое сознание, словно тягучую ржавую телегу, медленно и неохотно катиться вперед.
        – Лукреция далеко не последняя из одержимых, кто говорил со мной на этой неделе.
        После этой фразы я зажала губы и пожалела, что пришла сюда. Но уже в следующее мгновение он произнес нечто, заставившее меня задержаться в этой палате.
        – Далеко не все запертые одержимы. Так же, как и там, – он махнул головой на дверь, – найдется парочка подверженных демоническому влиянию.
        – К вам приходили посетители?
        – Нет, друзей почти нет, родные от меня отвернулись. Но Олежкин бес говорил со мной.
        Санитар, работающий в этом крыле, некогда был переведен к нам из престижной частной клиники. Его практически уволили за жестокое избиение одного сложного пациента, но Олег смог найти связи и вернуться к работе у нас. На суде он говорил, что ночью в него вселился сам дьявол и заставил делать то, чего он сам не желал. Позже парень отказался от своих показаний и практически чудом избежал наказания. Ко всему он не выбрал другую сферу деятельности, а снова пришел к психически нездоровым. Да, этот молодой высокий мужчина не был особо отзывчивым и милым человеком, но для работы в здешних условиях выдержка, физическая сила и опыт работы с душевно больными были куда важнее харизмы. Как Станислав мог узнать такие деликатные подробности жизни Олега? Как знать, возможно, тот сам поведал ему. Тем не менее, мой интерес к разговору получил некую горючую каплю, чтоб снова разгореться.
        – Почему Лукреция показала вам свое истинное обличие? Разве не разумнее было б сохранить своего демона в тайне, ее же в тот день выписывали?
        – Она не знала, что я их вижу. И пройдя мимо, ее бес проявился во всей своей красе.
        – Как он выглядел? – я все-таки наклонилась вперед, чтоб следить за ним в момент рассказа.
        Мужчина устремил свой взгляд в правый угол комнаты, стало быть, он был вполне уверен в том, что собирается рассказать, и более того, считает увиденное правдой. Его руки спокойно лежали на животе, а ноги слегка расставлено свисали с кровати. Ни одно из движений не выдавало нервозности и напряжения, а значит, мозг вспоминал, вместо эмоционального придумывания.
        – Ее глаза на миг показались больше обычного. Они были словно искусственно растянуты в разные стороны, а черные зрачки разрослись и затмили все черной пеленой. Нос втянулся внутрь и практически исчез. Кожа казалась сероватого оттенка, а рот в секунды разверзся пастью, полной искривленных зубов. Одни из них нарастали на другие, словно дикие лианы, некоторые были заострены и выдавали сходство с хищниками. Ее демонический язык извился разветвленной синей лентой прямо к моим губам, и через секунду пасть растянулась в угрожающей улыбке.
        Я встала и подошла довольно близко, нарушая его личное пространство.
        – Демон смог понять, что был увиден?
        – Не думаю, – он закрутил отрицательно головой, чего обычно лгуны избегают, утверждая что-то. – Только лишь если…
        – Что?
        Я низко наклонилась и взглянула ему прямо в глаза.
        Он посмотрел в мои ответно. Зрачки были нормального размера, а глазные мелкие мышцы не имели свойственного нервозности подрагивания.
        – Только лишь если слышала, что я кричал так, как ненормальны.
        Мы снова засмеялись.
        Он говорил сейчас чистую правду. Даже тогда, когда душевно здоровые люди вокруг меня врут примерно три раза за десять минут практически любого рассказа, мой пациент действительно видел демона.
        – Зачем проверять меня? Не лучше ли проверить саму Лукрецию?
        Я сомкнула руки сзади и, большими шагами прогуливаясь по палате, произнесла:
        – Вы знаете, что такое какодемономания?
        – Мой диагноз?
        Только сейчас я отметила его чувство юмора и ужимистую, но приятную улыбку.
        – Нет, – я непроизвольно улыбнулась в ответ. – Но это может быть диагнозом Лукерции. Больные какодемономанией искренне верят, что в них вселился дьявол. Они реагируют на святыни, предметы христианства, угрожают от имени бесов и Люцифера, меняя голоса и мимику. Бьются в припадках, услышав чтение молитв, имитируют конвульсии и спазмы. Нередко нападают на священнослужителей, нанося себе и другим увечья.
        – Но если Лукреция не будет знать о том, что вода в ее стакане святая, а к стулу снизу прикреплен серебряный святой крест?
        Я опустила голову и принялась машинально копаться в своих каштановых волосах. За время моей практики в психиатрии я видела массу вещей, которые никак не входили в рамки чисто научного объяснения, и каждый раз я их туда насильно впихивала. Так поступают все психиатры, я не была исключением. В нашем нелегком деле не принято оставлять вопросы. Мы зачастую заставляем себя поверить, что все необъяснимое не что иное, как неизвестные постсиндромы уже известной нам болезни.
        Мы зашли в зал заседания. Просторная и светлая комната была неприветливо затемнена. Одна из прозрачных белых занавесок в углу металась от сильных порывов ветра, знаменующих начало грозы. А круглые люстры на увесистых цепях медленно раскачивались, как только кто-то входил и давал разгуляться сквозняку. Я поздоровалась со следователем, лысоватым грузным мужчиной, и направилась к отдельному от комиссии и пациента столу. Не успев присесть, я впервые после выписки увидела Лукрецию, спокойно заходившую в зал. Ее темные тонкие волосы были аккуратно собраны на затылке, а невыразимо бледное лицо выдавало глубокие переживания.
        «Что я делаю? – пронеслось в моей голове. – Она больной человек…»
        По моему указанию завтрак этой девушки с утра был пересолен, а вода нечаянно разлита санитаром. Торопливо зашагав к своему месту, она потянулась дрожащей рукой к прозрачному стакану, полному живительной влаги, но не смогла до него дотронуться. В двух сантиметрах от него худая рука девушки, испещренная вздутыми венами, внезапно остановилась. Ее брови заметно опустились вниз, а из-под них тупой чернотой расползлись еле заметные тени. Она оперлась двумя руками о стол и по кругу исподлобья осмотрела всех присутствующих. Я нервно заторопилась занять свое место, изображая занятость. Лукрецию привели всего на несколько минут. Ей необходимо было ответить на простые вопросы: как она относится ко мне, как к лечащему врачу, испытывала ли она гнев и ярость после встреч со мной, и о чем мы разговаривали, когда записи на диктофон не велись. В зал зашла комиссия и опекуны девушки. Все сели.
        – Садитесь, – прозвучал стальной голос главврача. Он указал выпрямленной рукой на единственно стоявшую Лукрецию.
        Она потупила взгляд в стул. Ее рука автоматически поднялась к голове и принялась медленно царапать правый висок. Жест нервного напряжения, отвлечения внимания, решения второстепенной проблемы. Возможно, именно сейчас она слышит голос.
        – Я не могу, – буркнула девушка.
        – Почему? – с задержкой оторвав свой взгляд от бумаг, спросил главврач.
        – Мое тело невыносимо болит.
        – Вас что-то беспокоит? Вы хотите пройти обследование?
        Я все еще не поднимала глаз, желая не выдать себя. Всего пятнадцать минут назад я прошла в этот зал и примотала скотчем к обратной стороне ее стула серебряный крест, что был изъят у Станислава, когда тот поступил к нам. Там же я нашла святую воду, которой наполнила стакан Лукреции.
        Она все еще молчала, пауза затянулась. Тогда я подняла глаза, отображая на лице, что с трудом отрываюсь от ужасающих подробностей последствий ее тяжелой болезни. Она смотрела на меня в упор. Ее чайные глаза полностью растворились в нарастающей черноте. Остальные черты лица расплылись, исчезнув вовсе. И только темный, как бездна рот, растянулся в угрожающей ухмылке. Время вокруг замедлилось. И боковым зрением я видела, как тяжелые лампы замедлили свое раскачивание, а прозрачная белая штора театрально развилась, впуская в зал вместе с ветром что-то зловещее. Это видение полностью парализовало меня. Что сказать, я была отличным психиатром, но никудышным экзорцистом. Уже в следующую секунду черные дыры глаз сжались в темные блестящие точки, а лоб неимоверно вытянулся, давая возможность различить два возвышения, словно удлиненные шишки. Нос превратился в заостренный отросток, а губы вовсе растворились, обнажив ряды заостренных зубов. Меня бросило в холодный пот, и я опустила глаза в бумаги. Но следующее, что я услышала, заставило мое тело фактически дрожать.
        – Надо мной здесь издеваются, – раздался ее голос. – Из ночи в ночь я терплю унижения, санитары насилуют меня, а мой лечащий врач, Мария Павловна, за этим наблюдает.
        Я мигом взглянула на комиссию и ответила им немым жестом «нет». Собрание было прервано. Лукрецию сразу повели в кабинет на обследование. Я вышла из зала, ощущая невыносимую ломку всего тела.
        – Почему не привели Станислава? – обратилась я к стоявшей у стены коллеге.
        – Мария, он умер этой ночью.
        – Что произошло? – Голова закружилась, и мне всерьез показалось – я сейчас упаду.
        – Остановка сердца. Время смерти три тридцать.
        Не помню как, я обнаружила себя стоящей перед его палатой. Дверь была открыта. Внутри послышался шорох, и, войдя, я буквально наткнулась на санитара Олега. Он держал в руках покрытый пятнами полосатый матрас и выглядел слегка растерянно. Мы поздоровались, и я прошла к стулу, на котором еще вчера вечером сидела, беседуя с больным. А был ли он болен? Либо же я была слишком слепа, чтоб узреть реальные причины его болезни.
        – Еще вчера Станислав был жив. Он был не только моим пациентом, но и глубоко верующим христианином, – обратилась я к уходящему санитару.
        – Да, очень жаль. Стас был болен не только душевно, – обернулся он в дверях.
        Уголки его рта слегка подрагивали. Олег был однозначно доволен собой, стараясь всеми силами не выдать улыбку. Этой минуты вполне хватило, чтоб сосредоточиться и постараться узреть его беса. Человеческое лицо словно расплылось, уступая место прозрачному серому очертанию. Так уверенно начав, я вдруг перевела взгляд на пустую панцирную сетку кровати. Увидеть за час более трех демонов грозило мне в один прекрасный день засесть в одной из таких палат, надев серую пижаму вместо белого халата. Я закрыла рукой глаза и произнесла:
        – Олег, простите меня. Слишком много смертей за последнюю неделю. Вы можете идти, я еще минуту задержусь.
        Он молча вышел. В мыслях ожил образ Стаса. Белесые волосы и не по возрасту отросшая борода. Сейчас он сидел передо мной, словно святой. Вчера мне как женщине было комфортно в его окружении и как-то по-особенному спокойно.
        «Если б при других обстоятельствах…» – пронеслось в голове.
        Меня отстранили от врачебной практики на несколько недель. Заявление Лукреции не подтвердилось, но я, само собой, отказалась от ее дальнейшего лечения. Предположительно в ней было около пяти бесов, согласно истории ее болезни, и, прочитав невероятные рассказы по их изгнанию, я не решилась предложить столь альтернативный вариант ее опекунам. Я предпочла забыть о ней, Олеге и даже Станиславе, но если кто-нибудь когда-нибудь спросит меня, видела ли я в лицо настоящего демона, то моя физиогномика выдаст ложь, если я произнесу в ответ «нет».
        Глава 3
        Гленамар
        «Страх за свою неповторимую шкуру обезображивает человека…»
        ***
        Телефон с трудом включился и выдал отсутствие сети. Я нажал экстренный. Пошел вызов. Затаив дыхание, я с надеждой ожидал ответа, но долгие гудки отзывались отчаянием, длясь бесконечно один за другим. Вдруг экран погас. Погас насовсем.
        – Черт, черт… Да что ж такое… Дьявол!
        Кто-то схватил меня и повалил на сырую землю.
        – Тишь, тишь. Тихо! Еще его нам тут не хватало, – кто-то в спешке шепнул мне в ухо.
        Я попытался вырваться, но хватка усилилась, и раздалось глухое «ч-ч-ч-ч».
        Где-то впереди послышался шелест сухой травы. Эти шаги звучали невыразимо странно. Мне показалось, что кто-то одел лыжи и решил прогуляться на них по лишенному снега лесу. Над туманом между размытыми стволами возвысились закрученные острые рога. Маленькая голова с глазами из черного блестящего стекла повернулась в сторону нас. Мое сердце заколотилось, а лоб прошиб холодный пот. Из его животных ноздрей вырвались струи пара, и я прекратил дышать, опасаясь, что он услышит или увидит нас. Мы замерли. Он сделал пару тяжелых шагов своими массивными копытами и повернул в противоположную сторону. Руки онемели. Я больше не пытался вырваться, и мой спаситель ослабил хватку. Затаившись еще на несколько минут, я все же не выдержал и резко повернулся назад. На меня спокойным взглядом голубых глаз смотрел немолодой мужчина. Его волосы тронула седина, а лицо выдавало сетку мимических морщин. Он был одет в охотничью толстую куртку и держал в руках клетчатый плед.
        – Ты кто? – забыв о такте, выпалил я.
        – Алексей! – коротко ответил он и протянул руку.
        – Антон, – пожал ее я. – Ты его тоже?..
        – Да, видел.
        – Твой телефон?..
        – Разбился в машине…
        Я тяжело вздохнул.
        – Кто он такой? Или точнее, что он такое?
        – Я не знаю, на самом деле, – ответил мне не уступающим по глубине вздохом незнакомец.
        – Одно радует, что я не сошел с ума.
        Алексей встал, отряхнул колени и протянул мне свой плед:
        – Я вижу, ты замерз. Можешь набросить.
        Укрывшись коротким дорожным покрывальцем, я вдруг почувствовал, что продрог до костей. Это место оказалось в разы холоднее, чем я предполагал. Да и предполагал ли? Выходить из машины где-то в горах ночью никак не входило в мои планы.
        – Что ты тут делаешь? – обратился я к своему новому знакомому.
        – Ищу внука.
        – Что случилось?
        – Я забирал его на праздники. Судьба разделила нас странами, и единственный путь увидеться лежит через эти горы и пограничный пункт. Я часто здесь езжу и знаю, какие сюрпризы выдает на этой дороге погода. Мы ехали с предельно допустимой скоростью, он задремал. На перевал спустился туман. Только я подумал притормозить, как вдруг что-то огромное выбежало на дорогу. Рванув руль в сторону, я даже не понял, как нас закрутило и выбросило с трассы. Когда я очнулся, его уже не было рядом. Ни о чем не думая, я рванул за ним в лес. Я кричал, что есть мочи, но мои крики привлекли кого-то другого. Убегая и прячась, я нашел наш автомобильный плед прямо здесь, у этого дерева. Им укрывался мой внук в машине.
        – Сколько ему?
        – Двенадцать.
        Я с досадой наклонил голову и почесал затылок:
        – Ты не думал, что этот монстр мог…
        – Я стараюсь об этом не думать, – подняв подбородок выше, он сжал зубы, словно сопротивлялся сильнейшей внутренней боли. – Нам надо двигаться, мы можем здесь замерзнуть. Я неплохо знаю этот перевал, часто приходится ездить. Тут в девяти километрах деревня.
        – Идти? Куда? Мы просто заблудимся в этом тумане!
        – Я думал, такой взрослый парень сможет отличить по деревьям север от юга. Неужели ты совсем не ориентируешься в лесу? – с укором в голосе спросил этот странный мужичок.
        Отчего, собственно, я должен был уметь ориентироваться? Я никогда не бредил стать бойскаутом.
        – Мой внук все знает, – продолжал Алексей, купаясь в волнах нахлынувшей гордости. – Мы частые лесные гости, и этот смышлёныш впитывает все как губка. Видишь стрелку во мху? – он повернулся и показал мне выцарапанную в зеленом мху толстую стрелку и заглавную «А» под ней. – Это он мне оставил. Мой внук идет на север.
        Я растерялся. Радость от встречи с кем-то сильнее, смелее и опытнее меня на данной местности в сложившихся условиях сменилась смущением. Я не думал, что мы пойдем вглубь леса. Отходить от дороги казалось лишенной смысла затей. Надо лишь сделать крюк и вернуться к машинам, туда, где уже, наверное, работают оперативники и врачи.
        – Алексей, понимаешь, тут какое дело. Мы с друзьями остановились, чтоб помочь именно тебе. Мы вызвали помощь, а затем трое из нас покинули авто. В тумане развернулась драма, – мой голос дрогнул на этом слове, – и я побежал в лес на поиски своей подруги… детства, – почем-то нелепо добавил я. – Мне хотелось бы помочь и пойти за твоим внуком, но самое разумное, что мы можем сделать, – это выйти обратно к дороге и попросить помощи у специалистов, знающих свое дело.
        Он почему-то опустил глаза и выдохнул в сторону прозрачной струей пара. Я сразу заподозрил неладное.
        – Что? – нерешительно спросил я. – Что такое?
        Он еще минуту молчал, ворочая головой то в сторону, то под ноги. А затем, так и не взглянув мне в глаза, произнес:
        – Твои друзья мертвы.
        Мои уши сдавило. В следующее мгновение голова закружилась, и меня взрывной волной информации прибило к дереву. Грудь сковало спазмом. Я открыл рот от недостатка воздуха, а Алексей продолжал, глядя теперь исключительно на свой ботинок:
        – На дороге нет ничего, кроме их растерзанных тел. Блондин, рыжая и девочка в шапке? Так ведь?
        – А-а-а,– закричал я, глуша себя скомканным пледом.
        Все рушилось. Земля уходила из-под ног. Еще час назад я уверенно шел по своей дороге жизни, не имея ни малейших подозрений, что вскоре все мои мечты растворятся в этом коварном тумане. Ничто из прежних ценностей не имело теперь значения. Все было сметено, разбито и растоптано за одну ночь. Почему? Почему я не проехал мимо? Эти двое живы, один так точно. Мои же трое друзей мертвы…
        – Мне жаль говорить тебе это, – резал на живую он, – но, пройдя полкилометра от дороги и зная, что мой внук где-то впереди, я не собираюсь возвращаться туда, где сторожевой собакой бродит это существо.
        Теперь меня кинуло в жар. Со злостью бросив плед в сырую землю, я вскочил на ноги и судорожно принялся рассеивать белую мглу. Она сводила меня с ума. Мне казалось еще чуть-чуть, и я покончу с собой! Выбившись из сил, я повернулся и посмотрел на своего чудовищного информатора. Он стоял, прислонившись к дереву, и спокойно смотрел на мой бессмысленный акт паники.
        – Послушай, моя подруга… детства, – снова невпопад добавил я, – она из очень влиятельной семьи. Если только она еще жива, – я сделал паузу, словно взывал об этом ко всем богам сразу, – то ее отец озолотит нас. Твой внук, скорее всего, погиб, либо это вопрос времени. Ты же взрослый человек, ты должен уметь смотреть правде в глаза! Прошу, вернемся к дороге! – взмолился я. – Скоро там появится реальная помощь. Впереди только смерть, как ты не поймешь!
        Надо признать, я слегка блефовал. У меня не было особого выбора, если Женя мертва. Таким образом, если я не умру от рук этого жуткого существа, то сгину в тюрьме по ложному обвинению, которое ее семья мне обеспечит. Алексей видел своими глазами монстра, и потому он мне был нужен. Жизненно необходим, словно воздух.
        Но уже в следующую секунду мой спутник выпучил глаза. Его челюсть заметно выдвинулась вперед, и он сквозь зубы, будто зверь, прорычал:
        – В каком бредовом сне тебе привиделось, что я променяю внука на вознаграждение. Что я пойду спасать твою шкуру вместо него? Помощь будет здесь не раньше, чем через час, а у меня нет часа. Мой внук – моя кровь и плоть. Он все, что у меня осталось. Решив тебе помочь, я просто зря потратил драгоценные минуты, – переполненным презрения голосом заявил он.
        Почувствовав себя полным ничтожеством и смотря, как Алексей тяжелыми шагами отдаляется, скрываясь в тумане, я понял, что мне при любых обстоятельствах лучше сейчас последовать за ним.
        Сухие ветки хрустели под ногами, звучно сообщая ему о моей немой компании. Я не умел извиняться. Любой промах я всегда старался перевернуть в свою пользу, чтобы только не произносить пресловутое «прости». Порой я набирался наглости и просто переводил разговор на другую тему. Иногда я даже мог перекрутить диалог и заставить извиниться невиновного. Сам же торжествовал, каждый раз выходя из ситуации победителем. Однако кто и когда научил меня тому, что просить прощения – значит прослыть проигравшим, признать собственное несовершенство, я не знал. Сейчас же все было иначе. Сами обстоятельства и мое поведение, полное низости и эгоизма, не давали мне возможности беззаботно сравняться с Алексеем и пошутить на тему погоды. Это самое «совершенство» камнем висело на моей груди, притягивая к земле, как червя, где мне было самое место. Я был омерзителен, и это чувство, словно кислота, разъедало изнутри. Все еще стараясь выйти сухим из воды, я прокручивал раз за разом все произнесенные слова и не находил им ни единого оправдания.
        – Алексей, постой, – догнал я его, – прости!
        – Ладно, проехали, – послышалось в ответ.
        Тяжелый камень был мигом отрезан. Он упал и остался где-то позади в гнилой листве. Вот и все! Так просто! Я уже свободно дышу и даже могу посмотреть ему в глаза. Невероятно, но я давным-давно не чувствовал такого внутреннего облегчения, которое давало всего одно слово. Оно вовсе не уничтожало меня как личность, а, напротив, возрождало во мне человека. Почему-то здесь и сейчас признать себя оступившимся, но, по сути, неплохим человеком было в разы прекраснее, чем оставаться безупречно проворной сволочью.
        – Ты еще не познал, что есть дети и внуки, оттого этот первобытный страх за их жизнь тебе не ясен, – прервал мои мысли смягчившийся голос Алексея. – С их появлением все в мире меняется. Больше не существует тебя, стоящего в центре круговорота жизни. Теперь есть только он, твой потомок, лучшая часть тебя самого. Белый незапятнанный лист бумаги, где ты записал все самое прекрасное, что знал в этой жизни. Все то, что хотел бы оставить в вечности бытия. Ты оберегаешь его от дождя жестокости, не даешь вступить в грязь лжи, осторожно обводишь вокруг луж боли. Ведь самое невыносимое для родителя – это увидеть страдания и страх в глазах своего ребенка. И чтобы мой внук никогда не познал их, я готов положить здесь свою жизнь.
        По моим рукам пробежали мурашки, и я, бережно развернув скомканное покрывало, виновато укрылся им.
        – Ты замечательный дед. Хотел бы я, чтобы мой был таким же, – выдохнул я под ноги, словно извиняя свое поведение неправильным воспитанием. – Я никогда не слышал от него подобных слов. Единственное, что ему хорошо удавалось, – это рассказы про войну.
        – И чем тебе эти рассказы не угодили?
        Такой вопрос завел меня в тупик, ведь я старался сделать Алексею приятное, никак не ожидая от него нападок.
        – Вместо этих рассказов он вполне бы мог мне говорить слова заботы и любви.
        – Слова заботы и любви могут звучать по-разному. Думаю, твой дед желал тебе всего самого прекрасного в жизни, что именно для него означало «жить без войны». Лишь только прошедший этот ужас может знать истинную цену миру. И пока человек помнит, что такое война, он никогда не сможет развязать ее снова.
        Алексей явно намеревался поставить меня на место, и теперь любое мое высказывание оборачивалось критикой. Мне ничего не оставалось, как смириться с его настроением и немного помолчать. Но уже через минуту он заговорил сам.
        – Ты боишься?
        – Да, боюсь…
        – Страх за свою неповторимую шкуру обезображивает человека.
        «Ну вот, опять он за свое, можно было бы и в самом деле уже проехать эту тему…» – только подумал я, но он продолжал.
        – Больше всего в жизни таких людей пугает неизвестность, хоть она и является неотъемлемой частью бытия.
        Да что мы всё обо мне да обо мне… Меня явно начинало раздражать это копание в собственной персоне, и на этот раз я решил парировать.
        – А тебе, Алексей, страшно?
        – Кто был в бою, тот черта не боится, – горделиво ответил он, произнося слово черт с особой осторожностью, словно убирая из него пару букв.
        «И этот туда же», – не удержался я от критики.
        – Да и знаю я немного больше твоего про здешние места, поэтому страх не гонит меня в ложном направлении и не мутит разум.
        Это был уже далеко не первый камень в мой огород, после которого я даже пожалел, что извинился. Признавая себя лишенным достоинства и смелости, я буквально подписал приговор к словесному распятию, которое, вполне возможно, продолжится до самой деревни. Я вдохнул холодный воздух, полный влаги, и решил поставить точку на нравоучениях.
        – Прекрасно понимаю, как я звучал со стороны в тот шоковый момент, однако прошу тебя прекратить мое публичное бичевание.
        – Я и не думал тебя бичевать. Это сделало за меня твое собственное самолюбие, – продолжал он в том же духе. – Представь, что твоей истерики не было вовсе, показались бы тебе мои слова обидными или уничижительными?
        Он был опять прав. Но, черт возьми, не извиняться же мне перед ним еще один раз?!
        В стороне послышалось шуршание листьев. Алексей нажал мне на плечо, принуждая опуститься к земле и замереть. Чуть правее раздалось тяжелое дыхание. Недалеко среди деревьев кто-то крался, вдыхая наши капли холодного пота, разносимые ночным воздухом. Поверх тумана проплыли острые кривые рога. Меня повторно бросило в пот, и я прижался к дереву.
        – Постарайся даже не думать о них, – еле слышно прямо на ухо шепнул Алексей. – Они приходят на твой зов.
        Просидев больше пяти минут в полной тишине, я спешно переспросил:
        – Только на мой?
        Он как-то странно посмотрел на меня, словно забыл, о чем был разговор, и вдруг мои щеки покраснели. Я наконец понял, что замкнул весь мир на себе совершенно напрасно.
        – Ну я их уже как с прошлой осени не зову, стало быть, сейчас только ты из нас двоих этим занимаешься, – раздался полный терпения к моему эгоцентризму ответ.
        Он снова резким движением коснулся своей ладонью моего носа, сигнализируя сию же секунду прекратить любые звуки. Мощные ноздри издали еще один сап где-то совсем близко, а тяжелые шаги лишь спустя несколько секунд неспешно начали отдаляться.
        – Что значит зову? И кого их? – первым делом зашипел я, когда вдали все стихло.
        – Господи, я думал, ты более смышленый! Тех самых, хвостатых и рогатых… Ну! Догадываешься?
        – А если позвать Господа Бога, он тоже придет?
        Алексей впервые с момента нашего знакомства разразился хриплым смехом:
        – Нет, не думаю. Не подходящее тут место для него.
        Я, окрыленный маленькой победой в демонстрации искрометного юмора, с улыбкой добавил:
        – И чем же ему место не угодило?
        На что мой спутник снова нахмурился и почесал затылок.
        – Как-то раз я ехал здесь один, – тихим хриплым голосом начал он. – Была осень и вдоль обочины немного выше по склону я заприметил мясистые шапки боровиков. Остановив машину и собрав два больших мешка, я спустился в лес и продолжил сбор там. Чем глубже я продвигался, тем больше грибов находил, и в какой-то момент, наконец подняв голову, я наткнулся на заброшенную избу. Это был срубленный из необработанных бревен домик, огороженный по периметру частоколом. Моя находка не была бы столь примечательной, если бы не ее странный вид. Все бревна от частокола до стен сооружения были исцарапаны длинными когтями. Земля вокруг местами была вскопана, а от засохших земляных булыжников в разные стороны отходили все те же царапины, сделанные человеческой пятерней. Все выглядело так, словно из-под земли кто-то выбирался и нападал на дом. В глухом лесу много всякой живности, но я не знаю ни одного зверя, способного оставить такое. Любопытство одолело страх, и я зашел в хижину. Ее земляной пол был сырой и дурно пах. Сквозь одно-единственное окно попадало не так уж много света. Я включил встроенный в мобильный
фонарик. От увиденного мои руки задрожали, и я выронил телефон на сырую землю. Тот, упав экраном вниз, простер свой яркий луч сквозь темноту. Он, тускло озарив бревенчатые стены, обнажил жуткие портреты. На меня смотрели безобразно изуродованные лица, вырезанные острым предметом по мягкой сосне. Они подобно негативам на пленке навсегда отпечатались там, покрывая избу от самой крыши до вязкой земли. Из темного угла на меня смотрел безумный старик, справа от него, оголив ряд острых зубов, хищно улыбался завсегдатый житель преисподней. По другую сторону удлиненное лицо с мертвецки закатившимися глазами. Кто-то дыхнул мне в затылок, и я почувствовал, как могильный холод пробежал по спине. Я резко обернулся, наткнувшись на бездонный взгляд из самого темного угла, который заставил мои руки похолодеть от ужаса. Не помня, как поднял свой телефон, я выбежал на улицу. Оставив все грибы у частокола, я уносил ноги как можно дальше от этого места. Однако, отбежав не так далеко, я вдруг остановился. Отдышавшись, я решил все же вернуться и сделать пару фотографий…
        – Солнце вскоре садилось, – продолжал он, – но все еще бросало свои косые лучи сквозь сосны, в которых довольно быстро растворился весь мой страх. Вскоре я снова подошел к избе и, подняв перед собой телефон, увидел бордовую липкую грязь. Она тянулась странными жилами от пальца к пальцу и извергала невыносимо зловонный запах. Это была чья-то кровь. Воздушный шар терпения, наполненный гелием, оторвался в моем животе и моментально подлетел к горлу. Все это было непонятно, жутко и противоречиво, но я прошел войну, мальчик. Я проплыл свое море крови, понимаешь?
        Я молчал, даже не зная, что ответить на это. Чем дальше мой спутник уводил свою историю в мистические дебри, тем больше мне хотелось найти всему логическое объяснение. Сию же секунду мой страх превратился в рассудительного скептика, нырнувшего в глубины памяти в поисках объяснений и ответов.
        – Сделав фото и уже в машине записав координаты перевала, я отправился в путь, – выдержав драматическую паузу, продолжил он. – По приезде домой, я загрузил сделанные фото на компьютер и нажал кнопку поиска. На мониторе отобразилась всего одна ссылка, содержащая фотографии интересующего меня характера. Статья была сделана неким Рыцарем Ирвином – заядлым любителем реконструкционных игр. Бородатый мужчина лет сорока, застыв, глядел на меня из небольшого прямоугольника в правом верхнем углу экрана. В своей статье он вел повествование о таинственном месте, которое облюбовал себе для аскетства. Позже я узнал, что имя этой долины Гленамар.
        – Так у этого места даже есть имя? – недоверчиво прошептал я. – И что оно означает?
        – Переводится с кельтского как Долина Мертвых.
        В моей груди снова потяжелело.
        – Что ты сказал?
        – Это место называется Гленамар, что означает с кельтского Долина Мертвых, – спокойно повторил для меня Алексей.
        – Но почему они его так назвали? – мой голос дрогнул. И в тщетной попытке скрыть свой страх я закашлялся.
        – В статье было написано следующее: «Отказавшись от новомодных гаджетов и социального общения, я построил себе избу из бревен в глубоком лесу. Пока я занимался строительством и навещал свою будущую обитель в дневное время суток, это место казалось мне настоящим пристанищем покоя и гармонии. Но однажды, задержавшись с покрытием крыши, я досидел там дотемна. До того вечера я никогда в своей жизни не страдал необъяснимыми приступами страха. Отлично ориентируясь и спокойно чувствуя себя в темноте, я вдруг стал ощущать постороннее присутствие, а вместе с ним и пристальное наблюдение со стороны. Это был не зверь, потому как я словно знал, что существо мыслит, прячась там, в темноте. Оно с неким своим интересом выслеживает меня. Лишь только успокоив свои нервы и повернувшись к предполагаемому наблюдателю лицом, я внезапно ощутил еще один взор со стороны спины. Под футболкой пробежала рябь, которая тотчас заставила меня сложить инструменты и спуститься на землю. Поляну окружал ряд сосен, между которыми в поглощающей темноте мелькали красные огоньки чьих-то любопытных глаз. Оставив все как есть, я со всех
ног бросился сквозь лес к машине. Я точно слышал, что за мной кто-то бежал, а несколько из них даже поравнялись метрах в пяти по мою правую, а затем и левую руку. Наконец очутившись в машине, я взглянул в свое бледное, как лист бумаги, лицо и дал слово никогда больше сюда не возвращаться. Но вот уже через пару километров ужас сменился радостным волнением. Чувства переполняли меня, ведь я вполне мог стать одним из первых свидетелей потустороннего с реальными доказательствами, заснятыми на видео. С этими мыслями пришла идея об установлении камер наблюдения на крыше хижины.
        Немного отойдя эмоционально, я вдруг стал застывать на зеркале заднего вида. Отчего-то мне начало казаться, что кто-то настойчиво смотрит на меня сквозь него. Вполне возможно, это был обычный человеческий страх, и, повернув ключ в замочной скважине, я зашел в дом. Но этот страх зашел вслед за мной. Пока я копался в компьютере, записывая все увиденное, на кухне пару раз что-то брякнуло. Я остановился и прислушался, но, начав набирать текст вновь, сквозь клацанье клавиатуры раздался отчетливый стук в стену, что отделяла меня от кухни. В ту ночь я слышал шорканье в коридоре, постукивание занавесочных колец по карнизу, перебирание обуви у входной двери и еще много мелких приветов из невидимого моему глазу мира. Не помня, как уснул, я по сей день помню, как проснулся. Он дышал мне прямо в лицо, наклонившись так близко, что его странный зловонный запах серы сковал мое горло, осев омерзительным привкусом на кончике языка. Я подскочил на кровати и, включив ночник, осмотрелся. Ничего вокруг не выдавало чьего-то присутствия, и, словно сметая руками ужас со своего лица, я выдохнул в ладони, пытаясь выпихнуть
из себя ненавистное чувство. Сию же секунду задребезжало стекло. Резко повернувшись к нему, я увидел исчезающий отпечаток дыхания. Со сном было покончено. К восходу солнца все камеры были упакованы, батареи заряжены, а страхи перебороты».
        Так заканчивалась статья Рыцаря Ирвина. В немногих комментариях к ней я обнаружил один весьма любопытный. Уже другой такой же бородатый плотного телосложения «рыцарь» оставил свой номер телефона для любого, кто видел Ирвина, слышал от него вести или что-то о нем знает. Я позвонил. Никто не поднял трубку. И мне даже сделалось легче, что история сама собой прервалась. Но спустя пятнадцать минут с таинственного номера перезвонили.
        – Добрый вечер. Вы недавно набирали мне, – прозвучал низкий голос.
        Я на секунду растерялся, не зная с чего начать.
        – Это по поводу Рыцаря Ирвина, – отрывисто начал я, ожидая реакции на другом конце.
        – У вас есть о нем новости? – нерешительно отозвался собеседник.
        – Эм, нет. Но я был на перевале. Видел его недостроенный дом. Мне бы хотелось знать больше о том, что ему удалось узнать.
        – Как и всем нам… – тихо произнес разочарованный голос. – Миша пропал. До сих пор его не нашли ни живым, ни мертвым.
        Теперь мне стало действительно не по себе. Но вместе со страхом росло и мое любопытство.
        – Значит, эта статья – все, что на сегодня известно?
        – У меня есть его последние звуковые сообщения, записанные, вероятно, для очередной статьи. Его телефон – вот все, что мы нашли, прочесывая лес. Он лежал в траве оврага, примерно в километре от брошенной машины.
        Мой собеседник проговаривал это ни в первый, ни во второй и даже ни в третий раз.
        – Простите, что омрачаю ваш вечер. Я не знал подробностей. Думаю, он был вашим хорошим другом, и я своим звонком лишь дал почву ложным надеждам. Возможно, я льщу себе, что смогу разгадать загадку этого места, но мне все же очень хотелось бы попробовать.
        – Понял. Вышлю вам файл. Слушать перед сном или утром, решайте сами. Но если б я знал вас лично, то настоятельно советовал выбрать утро.
        Уже через пару минут после того, как я отправил сообщением свою электронную почту, на нее прилетел таинственный документ с четырьмя звуковыми дорожками. Руки нерешительно застыли на клавиатуре, но уже скоро я услышал бархатистый голос, даже не заметив, как мои пальцы сами включил звукозапись:
        – Лес приветствует меня душистым ароматом и яркими солнечными пятнами. Как я мог чего-то здесь вчера бояться? Птицы трещат наперебой (они и вправду там чирикали, как ненормальные, окружая рассказчика со всех сторон) приятный теплый ветер где-то высоко мотает хвойные лапы, сквозь которые дружелюбно синеет небосвод. Да и мой неспокойный гость, кажется, отбился. Я уже не чувствую на себе его пристальный взгляд. Все переживания ушли, я закончил крышу и установил четыре камеры – все, что смог найти дома. Мне осталось только подняться к машине и вернуться сюда завтра.
        Первая звуковая дорожка прервалась, и, минуя неприятный скрежет, началась вторая:
        – Минуту назад я вышел из леса и взглянул на свой пикап, до которого мне необходимо было докарабкаться из низины. Вдруг в окне заднего сидения блеснула пара глаз, высматривающих меня среди сосновых стволов. Меня окатило волной холода, а ноги напрочь отказались продолжать путь к дороге. Я хлопнул по карманам: ключи от дома и бумажник со мной. Сейчас я удаляюсь в лес, меняя направление движения и свои планы на сегодня.
        Услышав уже знакомый скрежет, я распознал чьи-то шаги в высокой траве. Началась третья запись:
        – Мой друг должен меня подобрать на машине. Он еще в пути, а мне осталось с полкилометра. Я встретил интересного собеседника, который много знает о здешних местах, – относя звукозаписывающее устройство в сторону, обратился он к кому-то: «Представьтесь!»
        В ответ послышалось лишь странное шипение, в котором не прозвучало и намека на человеческую речь. Михаил же продолжал свой диалог, получая от кого-то вполне понятные ему ответы:
        – Мой спутник поведал мне занимательную историю, прилетевшую из забытых легенд. На мои страхи, связанные с ночным происшествием, он рассказал, что в здешнем лесу в первом веке до нашей эры проживало одинокое племя магов. Они прекрасно врачевали и могли видеть будущее. Однажды в своих видениях маги племени узрели, как перевал штурмуют кельты, истребляя всех на своем пути. И что же произошло дальше? – голос рассказчика отдалился, и звукозапись наполнилась уже знакомым уху шипением…
        – В нем отдельными звуками ели различались слова, однако были они совсем не на том языке, на котором говорил сейчас Михаил. Я слушал их тысячу раз, работая с записью. И значения этих четырех слов я пока так и не нашел ни в кельтском языке, ни в индоевропейском, ни в древнегреческом. Звуковая дорожка снова прервалась резким скрипом и дала начало последней записи:
        – От этой истории бегут мурашки по коже, не правда ли? Значит, говоря простым языком, этот договор с демонами смерти, что маги заключили, дал племени победу над кельтами, однако навсегда лишил их жизни и покоя. Сошедшие в долину кельты убивали жителей этого района одного за другим, но вскоре те снова вставали и продолжали свой бой. А в темноте ночи ходили немые наблюдатели, цокая копытами и сверкая мелкими глазами под тяжестью извилистых рогов. Они любовались кровавым лесом, впитывая в себя все ужасы той войны. Остатки кельтов бежали, обозначив местность на своих картах надписью Глен-нам-мар, что переводится с кельтского как Долина Мертвых…
        – На этих словах завершалась запись, но скрежета, свойственного ее отключению, не последовало. Мне показалось, что кто-то словно обрезал файл, скрыв феерическое окончание. Будучи человеком настойчивым и внимательным к мелочам, я перезвонил на уже знакомый мне номер. Однако друг Михаила уверил меня, что никакого обрезанного продолжения нет. Эта запись заканчивается именно так. Не падением телефона в траву, ни криками о помощи, а вот так – непонятной гробовой тишиной.
        – Ты знаешь эту историю назубок, – съязвил я.
        – Да, друг мой, я хорошо изучил ее, – даже не понимая моих подколок и с ноткой гордости ответил Алексей.
        Я старался не верить всему рассказанному, но почему-то прошлогодние перегнившие листья под ногами вдруг приобрели странный коричнево-бурый оттенок. В то мгновение мне показалось, что я иду по кровавому полотну, некогда пропитанной смертью земли. Такими темпами фантазия могла завести меня так далеко, что обратного пути, возможно, уже не будет. Я всем своим существом воспротивился этому. Признать, что мертвые вставали и дрались дальше?! Что Рыцарь Ирвин встретил одного из них в лесу и ушел с ним туда, куда живым дороги нет? А жители преисподней по первому зову слова или мысли появляются в этом месте, чтобы пролить еще немного нашей крови, словно совершая свой древний обряд? Нет, несмотря на все увиденное, мне сегодня совсем не хотелось делать шаг в мир ходячих мертвецов, гостей из преисподней и загадочных исчезновений – это уверенный шаг навстречу своему безумию.
        – Послушай, может, там и была какая-то легенда в первом веке, но мы же живем в двадцать первом. И нам стоило бы понимать, что гром и молния – это не гнев богов. Пойми, на многие явления того времени наука спустя две тысячи лет вполне способна пролить свой свет.
        – Да? Ну, пролей мне свет на этих созданий, что совсем недавно ты своими глазами видел! Что убили твоих друзей и приходят по первому зову, потому как эта земля стала их родным домом.
        Я глубоко вздохнул, призывая нас двоих понизить тон разговора и вернуться к дискуссии познавательного характера.
        – Я рад поверить твоему рассказу, но не лучше ли найти объяснение в естественных науках? Разве это не подняло бы нас на ступеньку выше суеверия и необузданного страха. Ко всему, я не видел своими глазами, что мои друзья мертвы!
        Алексей резко повернул ко мне покрасневшее лицо. Он был в ярости. Поведав мне столь важную информацию, имеющую, по его мнению, даже некий налет секретности, он никак не ожидал получить в ответ скептическую оценку. Я спешил объясниться со своим проводником, опасаясь очередной стычки.
        – Газ фреон, – выпалил я, – это сильнейший галлюциноген! Долина Гленамар, или как там ее, вполне может быть природным месторождением газов метана и этана, водородные атомы которых, замещаясь на фтор и хлор при смешении, образуют фреон. Он без запаха и цвета, поэтому мы никак не смогли бы понять, что галлюцинируем под его воздействием.
        Я мельком посмотрел на Алексея. Его лицо вернуло прежний цвет. Он потупил свои прозрачные глаза в землю и казался внимательным слушателем. Поэтому я продолжил свой не менее интересный рассказ, с точки зрения геологии и биологии, чем кельтские мифы про долину мертвых.
        – А фенилэтиламин? Это сильнейший в мире газ, вызывающий приступы страха. Вещество достаточно легкое и быстро разносится с потоками воздуха. Попадая своей жертве в дыхательные пути, химическое соединение проходит в головной мозг и полностью парализует его страхом. Знаешь, откуда он мог здесь взяться?
        Мой спутник лишь недовольно покрутил головой. Я зажал губу, не желая продолжать. Невозможно переубедить человека, если он искренне верит своим доводам. Алексей полгода работал над раритетной звукозаписью, пытаясь разгадать эту загадку необъяснимых видений и страхов. Совершенно понятно, что он был просто не готов услышать всему этому научное объяснение. Однако совершенно внезапно он произнес:
        – Ну, из-под земли, видимо, так же, как и фреон…
        – Нет, – тут же оживился я, – этот газ преимущественно имеет биогенную природу! В огромном количестве его можно найти в моче хищников.
        – Что? – повторил он мое удивление, но на этот раз научным фактам, а не двухвековым мифам.
        – Так точно, в моче хищников. Если в этом лесу много волков, пометивших долину, то подобный воздух, перенасыщенный фенилэтиламином, вполне способен ввести нас в приступ необъяснимого страха, практически панического ужаса. Мозг и без фреона в таком случае способен дорисовать картину мистического леса. Хотя я все-таки склонюсь к вот такой вот смеси природных обстоятельств. Того чер… Кхм, того с копытами, я видел довольно реально для разбушевавшегося воображения.
        Я торжественно засунул руки в карманы, выжидая от Алексея признания научного превосходства над суеверными страхами. Может, он и прошел войну, но я прекрасно разбирался в химии и биологии, что могло порою помочь мне куда больше, чем физическая сила и выносливость. Мозги – вот что мы должны прокачивать, двигая себя и свое время вперед. Именно из этих убеждений я не любил историю и физкультуру.
        – Хорошо, но если мой мозг видел галлюцинацию вместо реалий, то как я узнал, как выглядели твои друзья?
        – Эм, – это был хороший вопрос, о котором я не смекнул. – Ну, возможно, ты видел их живыми, а галлюциноген показал их тебе мертвыми, – неуверенно ответил я, понимая зыбкость своей теории.
        – Никогда не слышал о подобных галлюцинациях, – пробурчал он. – Если они живы, то я должен был видеть их стоящими на своих ногах. Фреон мог бы помочь увидеть мне акт их смерти, но прежде они все же должны были бы стоять на своих ногах, мой мальчик.
        Я замолчал. Наверное, мне было все же лучше играть по его правилам, пока мы не доберемся до деревни. Да и свидетельство о монстре, убившем моих друзей, прозвучит в суде куда лучше, чем галлюциногенный газ, оказавший на нас воздействие. Моей прямолинейности было все еще слишком много для будущего юриста. Пора было уже заканчивать с выкладыванием всего содержимого из карманов на стол и учиться верить в то, во что мне верить стратегически выгодно. Именно ради этих навыков и хорошего трудоустройства я пошел на такую нелегкую для своего ума специальность. Я всегда мечтал быть астрофизиком и учился на юриста исключительно ради перспектив. Однажды я спросил Толю, почему он выбрал юридический. Тот ответил, что хотел бы защищать невинно осужденных.
        – Слишком многие незаслуженно сидят в тюрьмах, – коротко заключил он.
        Я же до сих пор уверен – он блефовал. С его-то связями… Тоже мне Мистер Вселенная! Хотя какая теперь уже разница. Он мог бы постараться защитить меня, когда я доберусь до цивилизации. Но по воле судьбы меня обвинят в убийстве его самого. К слову сказать, незаслуженно обвинят.
        Мои размышления прервал запах акации. Я любил и ненавидел его. И чтобы не разбираться в своих чувствах, я просто избегал места с ней. Машинально остановившись, я осмотрелся, но не увидел источник. Собственно, если воздух пропитан фенилэтиламином, то и аромат воспоминаний можно было списать на него. Влюбленность в мозге вызывается ровно тем же веществом, что и страх. Для нее нужна лишь меньшая его доза. То есть с точки зрения эволюции любовь и страх – более чем родственные чувства и зависят лишь от концентрации в воздухе природного стимулятора.
        Женя была мертва. Что я чувствовал, кроме страха перед ее отцом? Тосковал ли я по ее волосам, глазам, ребяческой улыбке? Ощущал ли я пустоту в сердце от единой мысли, что не смогу больше к ней прикоснуться, вдохнуть ее запах? Нет, не думаю. Женя однозначно делала мою жизнь специфической, насыщенной различными эмоциями. Ее яркая модельная внешность поднимала мою персону в глазах общества, где я собирал массу завистливых мужских взглядов и не меньше любопытных взоров женщин. В ее компании я чувствовал себя по-другому, если не сказать, кем-то другим. Но стоило нам остаться наедине, как все разговоры теряли смысл. Внутренне мы были дальше друг от друга, чем Марс и Венера.
        В последнем классе мне предложили пройти отбор на городскую олимпиаду. Звездное небо было моей страстью, и я оказался одним из трех, кого рекомендовал наш учитель астрономии. Мы прошли в пустую классную комнату, где за высоким столом сидели директор школы и завуч. Долговязая Ирина Степановна в круглых очках раздала листы с заданием, торопливо убегая к другим женщинам, видимо, опасаясь, что электромагнитное излучение от большого взрыва непостижимым образом разнесет правильные ответы из ее головы по классу, если она еще на секунду задержится между парт. На листках в черном прямоугольнике виднелись четыре бледно-розовые сферы, каждая под своей буквой от «А» до «Г». Внизу была надпись: «Перед вами изображения Луны, звезды Гершеля, Плутона и кусочка ветчины. Под какой буквой спрятана ветчина?» Не знаю, оттого ли я ответил правильно, что у нас не было денег на ветчину и я не знал, как она выглядит, в отличие от Луны, Плутона и звезды Гершеля, но именно меня впоследствии отправили на городскую олимпиаду.
        Я не особо волновался, чего нельзя было сказать о моих родителях. Вот они были по-настоящему взволнованы, мечтая, что в один прекрасный день их сын посвятит себя науке. Тогда я, возможно, был даже не против такого стечения обстоятельств. Раздался звонок на домашний, и отец горделиво записал адрес одной из престижных гимназий, где проходило собрание за день до самого события. Мать нагладила рубашку, и я, расстегнув в автобусе пару верхних пуговиц, вышел на остановке близ зеленого парка. В середине мая солнце пригревало по-летнему, а птицы наперебой щебетали, облюбовав душистые акации. Этот запах я помню до сих пор, и каждую весну он неизменно напоминает мне о ней. Той девушке, которую я в тот день встретил.
        Глава 4
        Белые карлики
        «Ты можешь начать с чистого листа, вот только почерк останется прежним…»
        ***
        Школа была пуста в субботний день, и лишь из открытого класса доносилось шарканье швабры.
        – Где актовый зал? – торопливо выкрикнул я, даже забыв поздороваться.
        – Это в другом крыле. Иди направо, там будет коридор. Беги тудой, и там после столовой будет актовый зал. Усе подписано, найдешь…
        «Усе, мальчик, беги тудой», – отозвалось в голове, и я усмехнулся.
        – Пасибки!
        – Спасибо надо говорить, – донеслось мне в спину, – молодежь пошла. Шо за пасибки такое!
        Я опаздывал, но на этот раз без труда нашел нужную дверь. Робко отворив ее, я увидел ряды сидящих на стульях молодых парней и девушек. Перед ними, опершись о сцену, стоял пузатый мужчина и что-то звучно рассказывал. Я услышал шепот, и кто-то из учителей показал мне на свободный стул в последнем ряду. Наклонившись, будто заслоняя спектакль, я подбежал к своему месту и занял его. Седовласый профессор с аккуратной бородкой рассказывал о темах, из которых брались вопросы для олимпиады, и уже через десять минут я невероятно заскучал. Все это оказалось мне очень знакомым. Что-то я читал давным-давно, что-то совсем в недавнем времени, но ничего из сказанного не казалось новым или незнакомым. Посему мой любопытный взгляд пал на потенциальных соперников и соперниц.
        Неподалеку от меня, нагнувшись вперед, сидела стройная длинноволосая блондинка. Я заострил внимание на ее узких джинсах, уходящих в широкий клеш. Клетчатая рубашка была расстегнута на целых три пуговицы и будоражила юношеское воображение. В следующее мгновение она, словно прочитав мои мысли, выпрямилась и застегнула одну из пуговиц. За блондинкой сидела темноволосая девушка. От ее профиля меня почему-то непроизвольно дернуло, и я опустил взгляд. Но, отдышавшись, снова глянул по диагонали. Прямой лоб переходил в тонкие извилистые брови, а на конце ее вздернутого носа можно было создать целую Вселенную. Там явно находилась мощнейшая черная дыра, затягивающая с головой в свою бездну.
        Мне было жизненно необходимо привлечь ее внимание, и я решил задать вопрос профессору.
        – На данный момент времени ученые могут взглянуть в просторы обозримой Вселенной на сорок шесть с лишним миллиарда световых лет… – бархатным голосом рассказывал тот, словно стараясь растянуть время своей лекции ровно на столько же.
        Моя рука дерзко выпрямилась и слегка махнула ему, предлагая сменой тембра голоса расшевелить уснувших.
        – Слушаю вас, – немного удивившись, произнес лектор.
        Я встал. Несколько человек обернулось, но не она.
        – Как так вышло, что мы можем заглянуть на сорок шесть миллиардов лет назад, если наша Вселенная существует всего тринадцать миллиардов и восемьсот пятьдесят миллионов лет?
        Профессор поправил очки и оживленно подтянулся. Теперь на меня уже смотрели все. Я разыскал ее глаза и пропал в них.
        – Ваше имя?
        Голос профессора буквально выдернул меня из другой реальности.
        – Молодой человек, ваше имя?! – повторил тот, пытаясь вернуть мое внимание.
        – Антон.
        – А по отчеству?
        – Владимирович…
        – Антон Владимирович, это очень хороший вопрос! В нашем институте мы всегда подталкиваем студентов находить ответы на их многочисленные вопросы самостоятельно. Если у вас есть версии, почему такое расхождение имеет место быть, то я с радостью выслушаю вашу гипотезу.
        Мне нечего было предполагать, я прекрасно знал ответ.
        – Ну, возможно, данное расхождение имеет место быть, – словно попугай, повторил я, – потому то космическое пространство, в свою очередь, имеет свойство растягиваться, словно резина. Именно из-за этого растяжения расстояние между галактиками непрерывно растет, а время прохождения потока света до них увеличивается.
        Профессора почему-то откинуло немного назад. Он снова поправил очки и сообщил мне:
        – Это не только верный ответ, но и прекраснейшая его формулировка! Буду рад видеть вас на своей кафедре после олимпиады и провести небольшую экскурсию. Возможно, у вас возникнет желание прийти к нам снова в качестве студента.
        – Сочту за честь.
        Я еще раз посмотрел в сторону интересующей меня особы. Эта девушка сейчас восхищалась мной, и это было важнее любой кафедры, любого самого выгодного в жизни предложения.
        Я опустился на место, а профессор продолжил лекцию.
        Она то и дело поворачивалась и смотрела на меня. Ее улыбка была невероятно открытой и притягательной. Без намека на игру и кокетство. Я отвечал ей тем же, и уже скоро между нами образовался неразрывный контакт, приносящий мне волны счастья и эйфории. Лекция закончилась, и я с опозданием встал вслед за всеми ребятами, аплодируя лектору. Я снова взглянул по диагонали, но не увидел ее. Хаотично разыскивая столь милый взгляд, я с немалым удивлением обнаружил ее все еще сидящей на своем месте. Она не спешила вставать, как все другие. Ей не понравилась лекция? Я наклонился вперед: нет, она аплодировала так же, как и все мы. Но по обе стороны ее изящных ладоней виднелись массивные колеса инвалидного кресла.
        Окрыляющие яркие чувства сменились горечью непонимания. В следующий момент мне даже стало больно физически, и от обиды свело живот. Я так больше и не взглянул на нее, и в числе первых выбежал из актового зала. Полуденное солнце почему-то отдалось болью в глазах и вызвало скупые слезы. А душный запах акации наполнил мои легкие, разъедая душу изнутри, словно едкая кислота.
        Мои родители суетились, обустраивая самую благоприятную обстановку для плодотворной подготовки к олимпиаде. Отец сидел в коридоре и разговаривал с кем-то по телефону практически шепотом, мать постоянно меня подкармливала пирожками. Я же ни разу не повторил предмет, находясь в крайне подавленном состоянии. Уткнувшись в книгу, я все прокручивал кадр за кадром то, что в тот день со мной произошло. И здесь судьба была ко мне жестока. Моя первая любовь, вызывающая во мне невыразимо прекрасные и уникальные чувства, была инвалидом. Что за чудовищная ошибка? Злая шутка всевышнего?
        Я вышел на той же остановке. Акация после дождя сильно распахлась, смешавшись с озоном, и в моей груди что-то затрепетало. Что-то живое, вполне реально ощутимое, и если бы я мог это вытащить из себя, то непременно это сделал. Но я не мог.
        «Не смотреть! Просто не смотреть на нее. Делов-то? Я еще так молод, институт впереди. Да что институт, вся жизнь впереди! Еще столько будет этих девчонок», – продумывал я свой план. Девчонки впоследствии и вправду были, но ни к одной я больше не испытал подобного трепета.
        Олимпиада проходила в формате командной игры, и, высмотрев номер своего стола, я быстрым шагом, не озираясь, направился к нему. За ним сидел долговязый прыщавый парень и уже знакомая моему глазу блондинка все в тех же джинсах клеш.
        – Мне очень понравился твой вопрос, – вдруг раздалось слева от меня.
        Я вздрогнул и обернулся, наткнувшись на выразительные синие глаза. Ее брови поднялись домиком, словно смеясь надо мной и умоляя заговорить с ней одновременно. Я почувствовал, что сердце ускорилось. Настоятельно прося его вернуть прежний ритм, я сомкнул на столе руки и опустил глаза.
        – Но еще больше мне понравился твой ответ!
        Ее голос лишал меня ориентации в пространстве. Он стирал все заготовки ответов. Он вызывал во мне дрожь. И я вдруг понял, что единственное мое желание, чтобы эта девушка отошла от меня. Точнее, отъехала. Но она, кажется, совсем не торопилась это сделать, питаясь, словно вампир, моим полнейшим смущением.
        – Я Таня.
        Она протянула руку, не оставляя мне выбора действий. Я пожал ее, поняв, что дрожу всем телом.
        – Антон.
        – С тобой все в порядке? – щекотала она мои нервы.
        Неужели ей и вправду так интересно?
        – Да, конечно. Немного… Простыл… Вчера, – ответил я, делая немыслимо длинные паузы.
        Я наконец поднял глаза. Она улыбалась мне так, словно видела насквозь. Глаза все так же счастливо щурились, острый нос слегка поблескивал. Очаровательные ямочки посреди румянца, а за тонкими губами – ровные зубы с клычками. Они необъяснимо притягивали мой взгляд, делая самую милую на свете улыбку немного хищной. Мне показалось, что я неприлично долго рассматриваю ее лицо, и я вновь принялся рассматривать пол. Взор пал на ее тонкие ноги. В темных джинсах они казались еще тоньше, сообщая о том, что давно, а может, никогда не приводились в движение мускулатурой. Нетронутые дорожной пылью замшевые кроссовки приятного розового цвета неподвижно завершали ее образ. Я понял, что выдал себя. Она мне очень нравилась. Я даже скажу больше, уверен, она нравилась многим парням. И совершенно никто из нас не устоял бы перед ее очарованием, если бы она могла ходить.
        Я снова заставил себя посмотреть ей в глаза. Она молчала, все так же приветливо улыбаясь и сверля меня своим взглядом, полным тепла, радости и счастья. И это убивало меня больше всего. Этот радостный образ никак не соответствовал человеку в инвалидном кресле. Как? Скажите мне, как эта девушка могла быть по-настоящему счастлива. Она искажала все мои представления о счастье, и это пугало. Я окончательно запутался в своих чувствах и лишь позже понял, что на самом деле пугало меня – ее невероятная внутренняя сила. Я никогда не имел такой.
        – Увидимся после игры, – заключила она, даже не спросив, хочу ли я ее видеть.
        Я усердно закивал, услышав, как она отъехала. Мне стало легче дышать. Но уже через минуту я вопреки всему затосковал по ней. Ничто не может быть противоречивей настоящей любви.
        Мне стоило больших усилий, чтобы включиться в работу, и даже пришлось поменяться с долговязым местами, чтобы Таня не попадала в поле зрения. В середине игры я услышал ее ответ. Такой ясный и лаконичный, сказанный все в той же счастливой манере. Мысли снова помутнели, и я проворонил следующий вопрос.
        «Соберись! Так нельзя!» – приводил себя в чувство.
        Прозвучал следующий вопрос, и я прекрасно ответил. Садясь, мне захотелось взглянуть на нее, словно теперь я демонстрировал свои знания лишь для этой девушки. Я вовремя сдержал себя, чтобы не повернуться. Но само понимание, что она в одном пространстве со мной, наполняло меня счастьем.
        – Поздравляю, вы победили! – Таня словила меня на улице.
        Я так спешил уйти, что невольно удивился, с какой же скоростью она перемещается. Проанализировав ее путь, я увидел лифт для инвалидов в торце здания и невольно усмехнулся.
        – Спасибо.
        – Профессор пригласил нас с Леной на свою кафедру тоже. Мы можем пойти туда все вместе.
        – С Леной? – недоумевающе спросил я.
        Вдруг она улыбнулась шире, и я понял, что ей крайне приятно мое недоумение.
        – Лена была в твоей команде, – постаралась она наигранно пристыдить меня.
        Лена была той блондинкой в джинсах клеш и с глубоким декольте. Уверен, она представилась, ведь я был капитаном команды, но я отчего-то не запомнил ее имени. Ладно, надо зафиксировать в голове – если увижу глубокое декольте, значит это Лена.
        – Да, конечно. Я вспомнил.
        – Если ты мне дашь свой номер телефона, то я наберу, когда мы соберемся пойти, – оптимистично, без грамма стеснений заявила она.
        Я наоборот. Время от времени обдаваемый волнами противоречивых чувств, все еще разрывался между бежать и остаться. С одной стороны я был абсолютно счастлив дышать с Таней одним воздухом, но с другой стороны, я не понимал, как девушка-инвалид может быть такой открытой. В ней не было ни капли комплексов и сомнений в своем обаянии. Она вела себя раскрепощенно и уверенно, словно у нее не было ни малейшего повода переживать по поводу своего положения. Я был сокрушен и отчего-то решил прочувствовать все эти комплексы за нее, раз она напрочь отказывалась ими страдать.
        Я продиктовал. Она не переспросила снова.
        «Женские уловки», – подумал я. И узнавать ее номер не стал.
        Всю дорогу домой Танино лицо стояло перед глазами. Она то улыбалась, то заискивающе пыталась разыскать мой ускользающий взгляд. Я даже на минуту поверил, что мы можем стать парой. От этой мысли в моем животе растеклось приятное тепло, согревающее тело и душу.
        Надо сказать, вел я себя, как последний придурок. Возможно, мы могли бы стать друзьями. Но где любовь, там нет места дружбе. И я это подсознательно понимал. При малейшей попытке взять контроль над чувствами они противились. Более того, они как независимый организм отключали целиком и полностью мое самообладание.
        Мы говорим тысячу слов в попытке установить связь с собеседником. С Таней мы говорили предельно мало, но этот канат из груди, что привязался к ней, я, бывает, чувствую и сегодня.
        Она не звонила. А я ждал и прислушивался к каждому маминому «алло» в коридоре. И вот я вытираюсь полотенцем в ванной и слышу:
        – Антоша наконец решил принять ванну. Кто звонил? Танечка? Хорошо. Я передам ему.
        – Мать, ты что! – выскочил я как ошпаренный.
        Таня, периодически хихикая, в той же счастливой манере сообщила мне, что завтра они идут в институт. Она уже созвонилась с профессором, и он нас ждет. Я, как всегда, что-то пробурчал в ответ, подобно «хорошо» и «до встречи», и положил трубку.
        – Кто это? – заискивающе спросила мама.
        Мамы, они все чувствуют. Спроси свою маму, кто была твоя первая любовь, и она без труда ответит. Даже когда у тебя уже внуки под стол пешком ходят. Чудо-интуиция? Она знала меня так, как я не знал себя сам.
        – Таня с олимпиады.
        – Пригласи ее в гости!
        – Мама, она инвалид! – выпалил я и скрылся в свою комнату.
        Не сразу, но она зашла за мной.
        – Антон, все люди разные. Ты, разумеется, можешь судить их по своим меркам, но любовь – это другое, и слушать свое сердце ты просто обязан.
        – Мам, она в инвалидном кресле! Как ты представляешь нашу жизнь?
        Мама молча опустилась на единственное в комнате кресло. Она вздохнула и глубоко задумалась. Мне показалось, что тогда мама пыталась разыскать тот момент, когда она допустила ошибку в моем воспитании. Я сел у ее ног и взял за руки.
        – Мамуля, это странные чувства, бесконтрольные. Они пугают меня. Я не хочу всю свою молодость прокатать любимого человека в кресле. Не хочу видеть ее страдания и боль. Я хочу быть счастлив не частично, а полностью. Понимаешь?
        Она посмотрела на меня по-особенному – таким открытым взглядом – и коротко произнесла:
        – Единственное, чего я боюсь, что ты однажды сильно пожалеешь о своем решении.
        – Я молод, вся жизнь впереди! Я никогда не пожалею, – пообещал я ей и себе.
        Долго тренируясь перед зеркалом быть уверенным и не дрожать, я наконец одел ветровку и вышел за порог. Всю дорогу мне на глаза попадались влюбленные парочки. Раньше я даже не замечал, что весной вокруг так много любви. Временами у меня даже получалось представить нас вместе. В своих фантазиях я уже вдыхал запах Таниных волос, когда она сидела у меня на коленях. Однако чувство, что у меня никогда не будет так, как у них, тяжелым грузом давило в груди. Она не пробежится со мной по парку, скрываясь от крупных капель летнего дождя. Не заберется со мной на крышу, наблюдая сгорающий в ночных огнях город. У меня могло быть по-другому. Но отчего-то я хотел, чтобы было так же, как у всех.
        Увидев глубокие синие глаза, я снова смутился. Мы зашли в стены университета, и я почувствовал себя абсолютно счастливым человеком. Здесь я всегда мечтал учиться. Стать одним из студентов, хаотично курсирующих в этом просторном холле. Я взглянул на Таню – она так же восторженно осмотрелась. Вдруг мне захотелось взять ее за руку. Я бы так и сделал, если бы она находилась на одном уровне с моей.
        По широкой лестнице навстречу нам спускался профессор, и Лена первая подбежала к нему. Она не была лучшей, но надеялась когда-нибудь стать. Благодаря победе на олимпиаде, я проходил в этот вуз всего лишь с одним экзаменом вместо пяти. У Тани практически уже в кармане была золотая медаль, и она проходила в любой вуз без экзаменов по специальной программе. Лене же оставалось благополучно сдать все вступительные, заложив часть успеха в харизму и декольте.
        – Начало астрофизических исследований в нашем университете, – рассказывал профессор, ведя нас за собой по длинному коридору, – было положено в тысяча восемьсот тридцать первом году. А в тысяча восемьсот тридцать втором в наших стенах была прочитана первая лекция, которая вполне может рассматриваться как начало преподавания астрофизики в нашей стране. И хотя число кафедр на астрономическом отделении в разные годы было разным, кафедра астрофизики всегда оставалась ведущей кафедрой этого отделения, принимающей на себя основное количество студентов.
        Мы зашли в просторную комнату, соединенную с множеством других, где с нескольких мест привстали работники кафедры, приветствуя профессора и нас.
        – Это наши будущие студенты – талантливые ребята, – представил он нас.
        Обменявшись рукопожатиями, мы снова были выведены нашим пузатым лидером в коридор.
        – В настоящее время, – продолжилась коридорная лекция, – студенты учатся по специальностям на двух кафедрах астрофизического профиля: кафедре астрофизики и звездной астрономии и кафедре экспериментальной астрономии.
        Мы прошли в самый дальний кабинет, и, отворив дверь, профессор кого-то позвал из студентов:
        – Артем! Вы уже освободились?
        – Да, мы закончили, – раздался ответ.
        – Это наши второкурсники Артем и Глеб, они покажут вам аудиторию, в которой ведутся главные исследования кафедры.
        Он попрощался, и мы прошли в светлую аудиторию, где по периметру располагался бесконечный ряд компьютеров.
        – Сейчас все данные заносятся в компьютеры, где и создается модель Вселенной и все протекающие в ней процессы, – начал рассказ энергичный парень со светлыми кучеряшками и большими серыми глазами. – В эти мониторы вы будете смотреть куда чаще, чем в звездное небо, ребята.
        – Никакой романтики, – подмигивая Лене, томным голосом произнес смуглый Глеб – полная противоположность Артему.
        – Зато летом уже после первого курса вас отправят на ознакомительную практику к самому большому в Европе телескопу в Карачаево-Черкессию.
        – А если повезет, то к телескопу поменьше, но зато в Крым, – продолжал заигрывать с Леной Глеб.
        – Учиться не тяжело, но нужно много читать и считать, впрочем, как и на любом физфаке.
        – А еще у нас есть команда КВН, – снова влез Глеб.
        – И как она называется? – с ноткой недоверия откликнулась Лена.
        – «Белые карлики», – признался Артем.
        Последовал взрыв смеха.
        Оба парня посмотрели на Таню и уже не смогли отвести от нее взгляд. Эта открытая, полная очарования и гармонии улыбка пленила их, как и меня. Лена не умела так. Ее ужимистые скулы поднимались, обнажая пару верхних зубов, а верхняя губа странно закручивалась к носу. Такая комбинация уже больше походила на оскал, чем на улыбку.
        Не всем девушкам дано смеяться так, как делает это Таня. Не все способны открыться настолько, чтобы не думать ежесекундно о своей внешности. Именно такие мысли уберегают даже самых красивых девушек от настоящего искреннего смеха. Вдруг у нее, не дай бог, тушь где-нибудь отпечатается или мимические морщины появятся раньше времени. Реже девушка боятся, что что-то застряло между зубов, даже не представляя, как я буду рад это увидеть, если она все же засмеется для меня по-настоящему.
        Вдруг Артем неожиданно для всех вскрикнул:
        – Кстати, мы же никого так и не нашли на роль Стивена Хокинга!
        Тут он, широко улыбаясь, артистично протянул руки к Тане и произнес:
        – Ты будешь нашим Стивеном Хокингом?
        Моей ярости не было предела. Этот всемирно известный астрофизик был прикован к инвалидному креслу. Как этот хмырь мог так бестактно указать на Танину недееспособность?! Но как только я представил, что ударяю Артема в нос, Таня снова засмеялась и ответила:
        – Да, конечно! Он же мой самый любимый ученый! Обожаю его!
        Теперь я почувствовал, как невидимый кулак ударили в нос меня. Как это понимать? Она не обиделась. Лишенное всякого такта предложение нисколько не сконфузило эту хрупкую девушку, не унизило ее. Она лишь снова обрадовалась этому. Таня радовалась всему, что с ней происходит. Проявление глупости? Нелюбовь к себе? Недостаток собственного достоинства? Отнюдь! Лишь позже до меня дошло, что меньше всего инвалиды желают чувствовать жалость других и больше всего хотят быть нужными именно в том виде, в каком они есть. Но тогда я так и не прозрел. Совокупность собственных комплексов продолжала портить мне жизнь, понимание окружающих и отношения с Таней. Я насупился, и она это заметила.
        – А мой друг? – подумав, что я ревную, она указала прямиком на меня. – Может, и он на что-то сгодится?
        Глеб прищурил глаза и с наигранным видом профессионального режиссера ответил:
        – Может, и сгодится. У Стивена, кажется, была ассистентка.
        Мы снова дружно засмеялись.
        Я не хотел участвовать, но почему-то ничего не ответил. Мое молчание было принято за согласие, и вскоре мы получили свои распечатки с текстом.
        Таня изъявила желание готовиться к выступлению вместе, так как не доверяла моему актерскому таланту. Надо отметить, что его не было. Но для КВНа я, как оказалось, годился. Публика с таких «солдафонов» смеялась порой больше, чем с отличной актерской игры.
        Таня же покоряла меня с новой силой. Она оказалась не только невероятно умной и осведомленной в массе вопросов девушкой, но и потрясающе смешной актрисой. Это было мое лучшее время, которое я вспоминаю с самыми теплыми чувствами. Мы проводили незабываемые вечера, когда я забывал обо всем на свете. Но как только я покидал ее дом, тревожные мысли о нашем будущем вновь приходили, начиная угнетать меня на пару с темными улицами. Этот долгий путь в сорок минут полностью менял меня и из окрыленного счастьем превращал в удрученного сомнениями. Мать все чувствовала, но молчала. Она не хотела более вторгаться в мое пространство. Знаю точно, она лишь надеялась, что все разрешится самым наилучшим образом. Один раз Таня позвонила, когда я выносил мусор. Я никогда не перезванивал ей. Скажу больше, я даже не знал ее номера. Или не хотел знать. Тогда я вернулся с пустым ведром, заметив на телефонной полке небольшой клочок бумаги.
        – Таня звонила, – послышалось с кухни.
        Не произнося ни слова, я просто спрятал ее телефон в свой блокнот, так и не перезвонив.
        Таня никогда не обижалась. Она не требовала объяснений и всегда перезванивала мне сама. Было ли это отсутствием достоинства? Страхом не найти другого такого простофилю? Мыслей лезло в голову много. Правдой же оставалась абсолютная уверенность Тани в себе. Полная ее внутренняя самодостаточность, при которой ей не требовалось подтверждения извне относительно блестящего ума, природной красоты и очарования.
        Выступление прошло великолепно. Нам долго аплодировали. Зрители никак не отпускали нас, даже когда мы уже скрылись за кулисами. Я - ассистентка Стивена Хокинга, с большой грудью из надувных шаров – увезла ученого на инвалидной коляске в левое закулисье. Таня сняла накладку из седых волос и большие очки без стекол. На сцене ребята доигрывали, а я с интересом наблюдал за ними. Это было и вправду безумно смешно. Я захохотал вместе с залом. Вдруг сквозь нестихающие аплодисменты она произнесла:
        – Поцелуй меня.
        Ее глаза наполнились эйфорией и нежностью. От этого взгляда мои колени непроизвольно подкосились. Я опустился и приблизился к ней. Ее аромат вскружил голову. Неведомой силой меня притянуло к ее тонким губам. Рука скользнула на хрупкие колени. Но они не дернулись от прикосновения. Не ответили дрожью стеснения. Не сжались в порыве страсти. Я вздрогнул. Бесконтрольно мои губы проскользнули к ее щеке и сухо чмокнули в нежную скулу. Уже в следующее мгновение я по-детски уперся лбом в ее плечо и тихо прошептал:
        – Я не могу…
        Кулису резко отдернул Глеб.
        – Ребята, выходите. Вас все ждут.
        Я поднялся и украдкой посмотрел на Таню. Ее глаза блестели больше обычного, и я понял, что они полны слез горечи и непонимания. Я вывез ее на сцену и, сделав два поклона, скрылся прочь.
        Первое время я ждал ее звонка. Подпрыгивая на стуле и прислушиваясь к каждому телефонному разговору, я в страхе ожидал, что придется объясняться. Вскоре страх сменился непрерывным ожиданием, когда я с надеждой думал, что меня позовут к телефону, а из трубки прозвучит милый голос. Но вскоре я понял, что она не позвонит. Самому набирать было слишком поздно. Подолгу теребя в руках клочок бумаги с заветными цифрами, я полагал, что не найду оправдания целому месяцу молчания, и в конце концов решил оставить все надежды. Постараться забыть, отстраниться и жить дальше.
        Теперь мне предстоял год подготовки к вступительным экзаменам на юрфак. Я мог, конечно, выбрать кафедру экспериментальной астрономии вместо астрофизики, но все равно весь первый курс нам бы пришлось пересекаться с Таней на лекциях.
        – Поговори с ним, может, тебе он откроется, – услышал я из кухни.
        Тетя Маша, шоркая тапочками, с двумя полными кружками чая зашла ко мне в комнату.
        – Антон, как ты?
        – Я? Хорошо! – артистично ответил я.
        – Что произошло? Почему ты не пошел в астрофизики? – поинтересовалась она, устроившись за моим письменным, словно у себя в кабинете.
        – Теть Маш, – нахмурившись, начал я, не будучи готовым открывать ей свою душу, – я просто так решил. Порой полезно начать все с чистого листа.
        Она подождала немного, возможно, я решусь на признание. Но во мне не дрогнул и мускул. Тогда Мария Павловна, признанный врач-психиатр, заключила:
        – Разумеется, ты можешь начать с чистого листа. Беда лишь в том, что, сколько бы чистых листов ты ни начинал, твой почерк останется прежним.
        Тем летом я сильно заболел. Вероятно, все мои мечты, разрушившись, упали на грудь тяжелыми камнями депрессии, и в самый разгар жары я где-то подцепил воспаление легких.
        – Я с ним останусь, – тихо прошептала тетя Маша, – ты иди, сходи к ней, она уже несколько раз звала тебя.
        Бабушка была в реанимации. Будучи энергичной старушкой, она старалась не обращать внимания на отеки ног, головокружения и покалывания в груди. Скорой пришлось ехать по кочкам к нам на дачу и забирать ее буквально с грядок.
        Мама шмыгнула носом. Я ее не видел, но точно знал – она расплакалась. Зашуршали босоножки, и закрылась входная дверь.
        Я был так слаб, что не мог ни попрощаться с мамой, уезжающей в больницу, ни повернуться к заглянувшей в комнату тете Маше. Так и уснул. Но вскоре меня разбудили.
        – Антоша, просыпайся. Надо делать укол.
        Мне кололи антибиотики, и мой зад теперь постоянно болел. Я спал на боку. На животе болели легкие. Я почувствовал запах спирта. А в следующее мгновение в меня впилась тонкая игла, разнося под кожей жгучую боль.
        – Вот и все, – озвучила окончание укола тетя. – Что-нибудь хочешь?
        – Хочу горячего чая с лимоном.
        – Тогда садись в своих подушках, как король, и я тебе через минутку его принесу.
        Она была быстра, и через минуту я уже вдыхал пары бодрящего лимона.
        – Как там бабуля? – робко спросил я.
        Мне было очень жаль, что я не могу навестить ее. Ведь очень скоро я мог ее уже не увидеть. Тетя Маша опустила голову. Трудно это все – терять мать. Невероятно трудно. Еще труднее, когда ты врач и понимаешь, что конец неизбежно близок.
        – Она… Она уходит, Антон. Уходит навсегда.
        – Она вспоминала меня?
        – Да, конечно, она передавала тебе привет, – сдерживая слезы, протараторила тетя Маша.
        Мы замолчали.
        – Теть Маш, скажите мне правду. Я уже достаточно взрослый.
        Она смела руками невидимое напряжение с лица.
        – Ты точно хочешь знать? То, что она говорит, из ряда вон выходящее. После реанимации она не приходила в себя. И все, что мы можем услышать от нее, – это вовсе не приветы внукам. Она говорит странные вещи, находясь где-то там, между жизнью и смертью.
        Я на секунду задумался, хочу ли я знать. Но, разумеется, я склонился к тому, что хочу.
        – Все мы там будем, и уж лучше знать, что там, чем не знать вовсе.
        Она еще немного колебалась, я видел. Но все же вскоре заговорила.
        – В бреду она перечисляла каких-то людей. Некоторые имена мне знакомы, некоторые нет. Ее глаза были открыты, и она заглядывала в лицо каждого невидимого гостя, кивая ему. А как-то ночью она сильно кричала, просила отодвинуть кровать. По ее словам из стены вылезали чьи-то руки и пытались нащупать ее тело. Одна из рук почти ухватила маму за ночную рубашку, и та еще долго боролась с кем-то невидимым нашему глазу.
        – О Боже… – прошептал я.
        – Да… А как-то утром она долго наблюдала за чем-то над кроватью. Когда мы ее спросили, что она там видит, она ответила, что что-то белое кружит надо ней.
        – Ангелы?
        – Надеюсь, это были они.
        В ту ночь у меня поднялся жар, несмотря на пятый день приема антибиотиков. Я проснулся посреди ночи. Меня сильно трясло. Почему-то я не мог выдавить из себя ни звука, чтобы позвать на помощь родителей. До уха донеслось шуршание. Я поднял голову и в темноте увидел бабушкин силуэт. Она сидела в свете фонаря посреди комнаты, одетая в ночную рубашку. Из-за уличного фонаря в моей комнате никогда не было совершенно темно. И я точно знал – это была она.
        «Бабуль, чего ты здесь сидишь?» – подумал я.
        А она совершенно ясно ответила:
        – Я не вижу дороги. Я не знаю, куда мне идти.
        Вдруг из стены вышли двое парней. Они были одинакового роста и, кажется, даже одинаково коротко подстрижены. Крепкие ребята подхватили мою бабушку под руки и повели мимо меня. Она посмотрела сначала на одного, потом на другого.
        – Как вас звать, сыночки? – спросила она.
        – Костик.
        – Саша.
        Коротко ответили они, выводя ее в коридор.
        Я повторно проснулся. Мне не было страшно от увиденного сна. Однако реальность этого сна просто ужасала. Входная дверь хлопнула, и я приподнялся на руках.
        – Кто там? – хрипло прокричал я.
        Ко мне заглянул отец.
        – Мать приехала из больницы.
        – Она зайдет ко мне?
        – Давай я померю температуру, ты хочешь пить? – садясь ко мне, прошептал он.
        – Что с мамой?
        – Давай не будем ее сейчас трогать, пусть она побудет одна.
        – Пап, бабушка умерла?
        Он выпил за меня стакан воды и утвердительно кивнул.
        Я толком уже не мог заснуть. Рано утром, услышав мамины шаги, я медленно поднялся и вышел к ней. Она выглядела подавленной и уставшей. Красные глаза под вспухшими веками смотрели на меня по-другому. Теперь я стал единственным самым близким ей человеком.
        – Антоша, пошли на кухню. Папа еще спит, не будем его будить.
        Она налила мне чай, а себе крепкий кофе.
        – Мам, как она ушла? Спокойно?
        – Я не знаю, сынок, – призналась мама.
        Она хотела бы ответить однозначно на мой вопрос, но не могла.
        – Я такое слышала от нее, что до сих пор не укладывается в голове.
        – Мне тетя Маша рассказала…
        Мама глотнула кофе и, глядя на кухонную скатерть, произнесла:
        – Она просила поднять ее над кроватью. И посреди ночи мы с Машей и медсестрой поднимали ее. А она была такая тяжелая, как никогда, и все твердила: «Ворота еще не открылись, поднимайте выше. Я не могу до них добраться. Почему ворота закрыты? Почему такая тяжелая?»
        По рукам пробежали мурашки. Какие ворота она видела?
        – А потом, – продолжала мама, не в силах остановиться, – а потом она вдруг пришла в себя. Она сказала, что любит нас всех, что скучает по своему мужу. Затем она сказала, – уже не сдерживая слез, продолжала мама, – что пришел папа и открыл ей ворота. Он тянет к ней руки. Теперь она сможет пройти сквозь эти ворота, но мы должны поднять ее в последний раз как можно выше. Мы подняли и вдруг поняли, что она стала совсем легкой. Когда мы опустили твою бабушку на кровать, она уже не дышала.
        Мы долго плакали тогда вдвоем на кухне. Вскоре пришел папа и всплакнул с нами вместе.
        На похоронах я не мог узнать бабушку. То, что лежало в гробу, было словно резиновой куклой. Моя бабушка была широкой души человеком. И теперь отсутствие такой души в теле было очень трудно не заметить. Я почувствовал себя нехорошо, когда ее опускали в землю, и просто отошел в сторону, машинально разглядывая соседние могилы. По другую сторону от бабушкиной могилы была пара свежих крестов. Совсем молодые ребята, почти мои ровесники. Солдатики – Константин и Александр.
        Глава 5
        Атеист
        «Если тебе продают фальшивое золото, это не значит, что настоящего не существует…»
        ***
        Каждый раз, вспоминая эту историю, я спешно переключал свои мысли. Но сейчас все вспомнилось так живо, словно произошло вчера, и я уже никак не мог переключиться с прежней легкостью. Перед глазами маячила то милая сердцу улыбка Тани, то уходящий бабушкин силуэт в полумраке комнат, то две могилы молодых ребят, фото которых глубоко врезались в память. В груди повисла тяжесть, и мне сильно захотелось пить.
        – Алексей, у тебя случайно нет с собой воды?
        – Нет, – отрезал он.
        А спустя минуту добавил:
        – Если сильно хочешь пить, то придется пить из лужи.
        – Из лужи? – растерянно произнес я, осматриваясь вокруг.
        Земля, гнилые листья и пни. И ни одной лужи.
        – Здесь нет луж, – пребывая в дурном настроении от накативших воспоминаний, заключил я.
        – Иди сюда, здесь можно пить, – вдруг произнес мой спутник, сделав всего пару шагов в сторону.
        Я склонился над гнилым пнем, в середине которого, прикрывая черную воду, плавали слизкие коричневые листья. Брезгливо растопырив пальцы, я вынул их, ухватившись за скользкие стебельки. Не с первой попытки отделавшись от листьев, я кинул их на землю и взглянул в зеркальную гладь. Холодный свет луны окрасил мое лицо мертвецкой синевой. Это был один из редких моментов, когда я признал, что очень похожу на отца. Его острый нос и впалые глаза, нависшие брови и его треугольный подбородок. Рот был мамин, с немного неправильным прикусом и узкими витиеватыми губами. Я тратил почти всю стипендию на престижного стилиста в центре, и мои волосы все еще упорядоченно выстилались ровным козырьком вправо, обрамляя довольно узкий лоб.
        Вдруг на глаза навернулись слезы, а в голове раздался пронзительный звон телефонного аппарата.
        – Машина вашего сына найдена на дороге. Вокруг нее три истерзанных трупа. Вашего сына среди погибших нет. Антона пока не нашли ни живым, ни мертвым.
        Надеюсь, мать не сойдет с ума от таких новостей. Ей надо подождать не больше суток, и я вернусь домой. Вернусь со свидетелем ужасного преступления, который подтвердит, что я его не совершал.
        «Мамочка, подожди меня, я обязательно вернусь. Ты носила меня под сердцем, ты должна им почувствовать, что я еще жив. Не сходи с ума, прошу тебя, просто подожди», – обратился я мыслями в пустоту, преодолевая сотни километров в своем воображении.
        Я протянул руки к темной воде и застыл над ней в нерешительном страхе. Брезгливость? О да, от природы, с самого детства. Между мной и этим пнем выросла невидимая стена, через которую я просто не имел сил перенести свои ладони и набрать в них живительную влагу. И здесь мне не хватало сил. Я, как и прежде, замер в ожидании. Чего я ждал? Кто-то, кто решит мои проблемы? Или, может, ждал, что вдруг по щелчку пальцев перестану быть брезгливым? Все перемены давались мне с трудом. И я прекрасно понимал, что уж скорее гнилой пень заговорит со мной, чем я сию минуту изменюсь.
        – Ты так досидишься, пока тебя кто-нибудь не схватит из темной водицы, – раздался голос Алексея.
        От его хриплого смешка я дернулся к тухлой луже. В этом порыве мои часы сверкнули металлическим браслетом и слетели в самую глубь пня.
        – Ч-ч-ч… дь… – вырвалось в ту же секунду. Я вовремя вспомнил, что не стоит ругаться бранными словами, дабы не навлечь беду. За моей спиной раздалась новая вспышка смеха.
        – Ты такой классный парень, начитанный, умный, к тому же скептически настроенный. Чего тебе бояться на дне несчастного пня? Это всего лишь старое дерево с дождевой водой! – продолжал насмехаться тот. – Или оставь их там, это всего лишь часы. Мне почему-то кажется, что ты и время-то по ним не сверяешь, судя по тому, сколько раз ты посмотрел на экран своего неработающего телефона.
        – Это часы моего деда, маминого папы! – соврал я, чтоб поставить своего спутника на место.
        – Тогда будь мужчиной и достань их! – непривычно серьезным тоном практически приказал Алексей.
        Мой дед по маминой линии никогда не дарил мне часов. Он рано умер от злоупотребления алкоголем, и денег мне на подарки у него никогда не было. Все эти сведения я взял из подслушанных родительских разговоров, ведь деда я толком не помнил. В уголках памяти имелись лишь короткие воспоминания, как он приходил и трепал меня за ухо. Смотрел в упор тусклыми глазами и что-то говорил, распространяя стойкий запах алкоголя.
        Вдруг я услышал звенящие маленькие колокольчики. Их совершенно точно не могло быть в лесу, и я испуганно еще раз доказал себе это, несколько раз обернувшись вокруг. Нет, не в лесу, но в глубинах моей памяти. И глядя на черную воду, я уже не только слышал их, но и видел.
        Они слегка колышутся над головой, потому что кто-то оперся о мою кроватку. Размытое черно-белое лицо склонилось, и я уже мог отчетливо различить своего пьяного деда. Он принялся говорить со мной, но на тот момент я совсем не понимал смысла слов. Наблюдая за его гримасами, я вдруг увидел, как на правом дедушкином плече что-то скользнуло. Серый дымчатый силуэт мастерски обогнул шею и странно свесился вниз. Странный питомец был немного похож на нашего кота Кузю, только сильно размытый и более зловещий. Кузю я успел хорошо изучить, ведь он бывал у меня часто. В свете торшера его глаза поблескивали хищным холодом, и он трогал мое лицо лапой в попытке поймать моргающий глаз. Он мог долго сидеть на груди, а когда мне становилось тяжело дышать, я начинал плакать, вызывая помощь. Этот хитрец ловко исчезал во тьме комнат, лишь только заслышав мамины шаги. В отличие от Кузи дедушкин непоседливый спутник находился в постоянном движении. Он исчезал и появлялся снова, то прятался за своим хозяином, то стремительно приближался ко мне, увеличивая горящие глаза-щели. Вдруг быстрым движением он окутал кисть деда и
принялся тянуть его полную рюмку ко мне. Первые секунды дед сопротивлялся, словно не доверял сам себе, но вскоре оставил борьбу. Резкий запах ударил мне в нос, и я расплакался.
        В комнату, подобно порыву ветра, ворвалась мама. Она кричала, и в ее тревожном тоне я разобрал уже знакомое моему уху «Антоша». Дед отстранился, сделав несколько шагов к стене, и что-то виновато ответил.
        Каким непостижимым образом я это вспомнил? Сколько мне было тогда? Как знать, может, именно в тот день я ощутил первую жажду. Как странно связан мозг сетью нейронов. И как много мы способны вспомнить однажды.
        Резкие всплески вырвали меня из черно-белого кино воспоминаний. Алексей сунул руку в размякший пень, и она ушла почти по локоть. Уже в следующее мгновение пред моим носом блеснул серебряный браслет.
        – Спасибо, – сухо произнес я.
        Теперь я знал, что в пне нет змеи или лягушки, благодаря Алексея еще и за эти знания. В моих ладонях появилась слегка красноватая жидкость. Гнилой пень ли окрасил ее, но я снова подумал про кровь. Надо пить. Я сделал короткий глоток, а вскоре уже не мог остановиться.
        Напившись, я постарался встать. Поясницу свело болью, и я снова согнулся к земле.
        «Чертова грыжа», – выпалил кто-то внутри меня.
        Признаться, я был абсолютно сломлен морально и физически. Почему так произошло? В какой такой момент депрессия настигла меня и лишила всех сил? Я знал только, что теперь испытываю боль везде. Во всем теле и даже в духе. Внутри и снаружи. Испытываю боль, вспоминая прошлое, и не меньше страдаю, думая о будущем.
        Около пня скользнуло нечто живое. Пятясь назад, я неотрывно смотрел туда, куда оно шмыгнуло.
        – Алексей! – крикнул я.
        Ответа не последовало. Стараясь взять зрительный контроль над местом, куда спряталось существо, я все никак не мог осмотреться вокруг.
        –Алексей! – уже громче заорал я.
        Он молчал. Может, он был уже мертв? Или ушел, бросил меня? Я быстро отполз назад от пня и принялся искать его глазами. Вокруг не было ни души.
        «Куда он, черт возьми, подевался», – сами собою выплывали мысли, в панике не следя за лексиконом.
        Всплеск воды прервал мои поиски, и я снова уставился на пень. Кто-то только что тронул лужу в нем. Ящерица? Это могла быть ящерица. Но где, черт побери, Алексей?
        Вдруг что-то коснулось моей щиколотки, такое мокрое и холодное. Моментально вскочив на ноги, я даже не вспомнил, что минуту назад мое тело болело. Голубоватая плоть скрылась рядом с кроссовком в сырой земле, и меня затрясло от ужаса. В панике я огляделся вокруг – вся земля приходила в движение. Несколько мертвецки бледных рук, измазанных грязью, вылезло на поверхность, пытаясь нащупать хоть что-то живое. Они искали. Вероятно, искали меня. И словно взывая на помощь, вскоре руки разрослись, уродливо царапая землю своими искривленными пальцами.
        Я ощутил себя безумцем. Из груди вырывалось сердце, а кровь, как профессиональный барабанщик, била по перепонкам и височным костям. Уже в следующее мгновение вокруг левой ноги обвились омерзительно скользкие пальцы.
        «Беги», – скомандовала мысль.
        Я бежал, слыша хруст ломающихся человеческих костей под ногами. Этот звук физически убивал меня, но ужас не давал остановиться. Стараясь отыскать взглядом свободный островок земли, я обернулся. Теперь все обозримое пространство кишело ожившими руками.
        Одна из них уцепилась за мой развязавшийся шнурок, и я упал. В волосы впились холодные пальцы. Они тянули меня в землю, царапали и раздирали кожу. А когда я неистово заорал, их скользкие фаланги закрыли мне рот.
        «О Господи, что это за место? Прошу, помоги, дай мне сил…» – обратился я мыслями к всевидящему, будучи закоренелым атеистом.
        Только сейчас я заметил, что туман начал рассеиваться. Сквозь его редкие белые обрывки я мог узреть полное звезд небо. Мне захотелось взлететь туда высоко, оторвавшись от пораженной смертью земли. Но я был крепко привязан к ней сотнями мертвых рук. Я должен был что-то предпринять.
        «Ты один! Теперь не на кого надеяться! Теперь больше нечего ждать…» – активировался советчик в голове.
        Я открыл рот шире, так, чтоб эти мерзкие грязные пальцы провалились туда, и что есть сил сжал челюсти. Тягучая жижа брызнула в стороны, и я судорожно выплюнул несколько откушенных пальцев.
        – Алексей! О, Господи, Алексей!
        Кто-то поднял мне голову, и я с облегчением снова увидел его лицо.
        – Слава Богу, ты здесь! – произнес я, с чего-то вдруг употребляя религиозные обороты как никогда часто.
        – Вставай, сынок! Не сдавайся этому лесу.
        – Где ты был?
        – По нужде отлучился.
        – О, Господи, тут такое… Тут такое было! Эти руки… Они схватили меня. Ты видел их? Я откусил… Я откусил пару пальцев.
        Судорожно ища, куда выплюнул пальцы мертвой руки, я вдруг напоролся на взгляд Алексея. Он смотрел на меня как на сумасшедшего.
        – Ты веришь мне?
        Он потупил взор и потер рукой переносицу.
        – Нет, ну все может случиться, конечно… Ты знаешь, – вдруг повысил он тембр голоса, – ты постарайся не развивать свои фантазии. Попробуй сконцентрироваться на дороге.
        Мне было нечего ему ответить. Совет был просто отличный, если ты никогда не был прикован к земле десятком мертвых рук.
        Мы молча продолжили путь. Я заметил, что моя нога сильно ноет, а кожу покрыли мелкие кровоточащие царапины.
        – Помнишь, ты сам мне рассказывал про следы вокруг избы Рыцаря Ирвина? Ты сказал, что было похоже, будто кто-то вылезает из недр и скребет землю. Ты помнишь?
        Алексей почему-то по возможности старался не смотреть мне в глаза.
        – Ну да, я помню, – оптимистично начал он, – но я никогда не видел этих мертвецов. Их видел ты, но не я.
        Меня волновала разрастающаяся боль, и я хромал. Но сейчас неверие Алексея волновало меня куда больше:
        – Хорошо, а что видел ты, после того как отлил?
        Обычное негодование переходило в ярость. Выглядеть умалишенным в глазах скептика было совсем не просто. И хоть Алексея было сложно назвать закоренелым скептиком после рассказа о Гленамар, он все же всем своим поведением настойчиво давал мне понять, что ягаллюцинирую.– Ты пил воду. Я отошел по нужде. Потом услышал твой крик. Около пня тебя уже не было. Я постарался рассмотреть твои следы, но вскоре ты снова закричал. Найдя тебя на земле, я поднял твою голову, и ты сказал: «Слава Богу, ты здесь». Ну, дальше, я надеюсь, ты и сам помнишь…
        Я ничего не ответил. Еще минуту о чем-то поразмыслив, Алексей подхватил меня под руку и с особой заботой произнес:
        – Давай, нам лучше поскорее покинуть этот лес.
        Мое тело местами онемело, местами было ватным, словно в него натыкали иголок. Голова кружилась, картинка перед глазами расплывалась.
        – Что со мной? – жалобно прошептал я.
        – Хм, не знаю, подхватил, может, где заразу.
        – Воспаление крови? Нечем было промыть раны… – вслух предположил я, неожиданно обнаружив, что язык заплетается.
        – На твоих царапинах запекшаяся кровь, но признаков заражения нет, – послышалось в ответ, – хотя, что я тут могу видеть? Нормальный осмотр не помешал бы.
        – Может, я умираю?
        Этот старик обнял меня и так, будто мы были родственники, заботливо произнес:
        – Давай, родной, давай! Иди ради матери. Ради нее иди.
        По его команде воспоминания, как ошалелые, забрались в глубины моей памяти и вытащили случай из детства. Теперь совершенно реально мама перебирала мои волосы. Поезд. В окне меняются картинки. Поле, лес, поле, лес. Солнце маячит сквозь листву.
        «Мы едем, едем, едем
        В далекие края,
        Хорошие соседи,
        Счастливые друзья.
        ***
        Нам весело живется,
        Мы песенку поем,
        И в песенке поется
        О том, как мы живем.
        ***
        Тра-та-та! Тра-та-та!
        Мы везем с собой кота,
        Чижика, собаку,
        Петьку-забияку,
        Обезьяну, попугая –
        Вот компания какая!»
        Мы смеемся. Она наклоняется совсем близко, и я чувствую ее сладкие цветочные духи.
        – Антоша… Антоша… Вставай!!!
        Я открыл глаза. Меня тряс Алексей.
        Что это было за место? Оно не только убивало, но и приказывало мне о чем думать, не оставляя ни единого выбора. Газ, подавляющий волю?
        – Тиопентал натрия? – пробормотал я.
        –Что??? – не на шутку обеспокоился Алексей моим бредом.
        – Барбитурат в природных условиях? Ох, не думаю, не думаю…
        Мало того, что со мной явно происходило что-то не то, я еще и нес полный бред, не в состоянии внятно изложить свои мысли.
        – Что ты там вспоминаешь? Это неподходящее место для откровений. Земля мертвых слышит тебя… Постарайся не думать…
        Но я уже не слышал его. Голос Алексея заглушился стуком парт. Мои друзья сдвигали столы. Миша принес барбитурат – тиопентал натрия, или сыворотку правды. Его сестра работала в ветеринарной клинике, и он просто выкрал там его. Этот препарат широко использовался как при анестезии, так и в усыплении животных.
        Паша хотел первым, но решили начать с меня. Сидя на парте, я держал в руках маленькую колбочку с бледно-желтым порошком. Он растворяется в воде, которую вкалывают внутривенно. Мы были всего лишь десятиклассниками и не умели делать инъекций. Я должен был выдумать себе вторую личность. И, придерживаясь своей истории, занюхнуть один грамм сыворотки правды. Это был серьезный эксперимент, до которого секундное блокирование сонной артерии с последующей отключкой и жевание кактуса Сан-Педро были детской шалостью.
        Паша достал чайную ложку.
        – В ложке пять грамм, – сказал он и высыпал примерно одну пятую порошка из открытой колбы.
        – Тебя страшно пускать в химлабораторию, – заявил Миша, выхватив из его рук чайный прибор.
        – Ты чего? – рассердился тот.
        – Консистенция, брат, консистенция! Если ты измеряешь сахар, то его кристаллы улягутся пятью граммами, а если соль, то семью. Порошок больше похож на муку, поэтому один грамм будет примерно так.
        Он разделил крошечный бугорок ровно надвое и высыпал половину на тетрадный лист. Я взял пустую трубку от шариковой ручки и вдохнул препарат.
        Принцип действия барбитуратов состоит в уменьшении скорости, с которой сообщения передаются через головной и спинной мозг. Чем выше доза, тем труднее химическим сигналам передвигаться с одного нейрона на другой. Процесс мышления замедляется до тех пор, пока вы не засыпаете. С тиопенталом это происходит очень быстро.
        Хотя сначала тиопентал был предназначен для анестезии, врачи быстро заметили, что в «сумеречной зоне» между сознанием и его потерей пациенты становились разговорчивыми и крайне невоздержанными. Когда действие препарата проходило, они не помнили, что успели наговорить.
        Тогда и было решено, что тиопентал натрия может лечь в основу «лекарства истины», необходимого на допросах. Но действует ли он на самом деле? Это мы с моими друзьями-химиками и пытались проверить.
        Я решил, что попробую последовательно придерживаться такой выдумки: я – Юрий Гагарин, российский космонавт.
        Приняв даже очень маленькую дозу, я моментально почувствовал легкое головокружение и опьянение. Мне пришлось прилечь на сдвинутые парты. Однако меня пока что совсем не клонило к разговору.
        Барбитурат в своем действии очень схож с алкоголем. Алкоголь – это анестетик, подавляющий некоторые наши высшие центры, например кору головного мозга, где преимущественно обрабатываются мысли. Он ослабляет контроль за поведением и одновременно замедляет мышление, отчего мысли теряют ясность. Римский историк Тацит говорил, что в германских племенах на важные совещания следовало приходить пьяным, ибо считалось, что так люди не смогут умело лгать. По одной из теорий, прочитанных нами, говорилось, что так же действует и тиопентал натрия. Поскольку обманывать в целом сложнее, чем говорить правду, то следует подавить высшие корковые функции, и человек будет склонен к правде – только потому, что так проще.
        Не уверен, что ложь под влиянием небольшой дозы тиопентала, что всосалась слизистой моего носа, можно было считать умелой, но врать я пока мог.
        – Кто ты такой? – спросил Паша.
        – Я космонавт, Юрка Гагарин, ха-ха-ха! Всемирно известный человек!
        – Куда вы летали в этом году?
        – Да так, кругами летали… по орбите вокруг Земли, ха-ха-ха!
        Мне казалось, я просто блещу остроумием и все сейчас должны угорать со смеха. Вряд ли убедительно, но я еще как-то держался за свою выдумку.
        Тут вещество впиталось полностью, и я неожиданно почувствовал беспокойство. Был риск, что я ляпну что-то такое, о чем совсем не хочу сообщать миру. Однако, уверенный в своей способности врать дальше, я дал знак задавать вопросы.
        Вдруг что-то произошло. Словно приливной волной на меня налетело опьянение, но уже через секунду все прошло, и я почувствовал больше трезвости, больше контроля над ситуацией, чем до приема вещества. Тем удивительнее было то, что произошло дальше. Я смотрел в белый потолок с навесными лампами и слушал Мишин вопрос:
        – Как зовут твоих друзей космонавтов?
        На этот раз у меня не было никаких сомнений, что у меня никогда не было ни одного друга космонавта!
        – Так как же так получилось, что у самого Юрия Гагарина нет в друзьях космонавтов?
        – У Гагарина, может, и есть, а у меня точно нет, – уверенно заявил я.
        – А кто ты такой? Разве тебя зовут не Юра?
        – Конечно нет! Я Антон!
        Мне трудно точно сказать, что произошло, поскольку этот препарат, в частности, искажает краткосрочную память. Но похоже, на этот раз я сказал правду потому, что мысль солгать просто не пришла мне в голову. Я совершенно не помнил придуманный мною рассказ, он просто исчез, испарился, никогда не существовал.
        Вдруг светлый потолок начал темнеть. Я понимал, что на улице ясный день, но все вокруг угасало. Голоса друзей отошли на задний план, пока не исчезли вовсе.
        Мысли были чисты, я точно понимал, что не сплю. Но то, куда я попал, было темным и холодным местом, сильно отличаясь от классной комнаты. Сев, я спустил ноги, которые повисли над полом. Затем я аккуратно нащупал тапок. Тапочки! О да, они были там, внизу, и я совершенно точно знал, что они на полу. Я вижу моргающую щель – зазор между дверью и кафелем. Наличие кафельного пола так же не вызывало удивления, я знал, что пол тут именно такой. Медленно ступая, я приблизился к двери. Нащупал ручку и нажал. Она неприятно крякнула, и я замер, снова откуда-то зная, что шуметь в этом месте нельзя. На удивление дверь открылась довольно тихо, и я вышел в безлюдный коридор. Высоко под потолком мигали длинные металлические лампы, а из потолочных трещин свисали толстые черные провода. Они обрывались, обнажая свои тонкие цветные внутренности, которые время от времени искрили.
        Мое сознание разделилось надвое. Одна его часть была в полном ужасе. Ее все еще мучили вопросы. Другая часть казалась более сильной. Она знала про это место не понаслышке. Она была здесь часто, и у нее были ответы, которые, впрочем, она не торопилась раскрывать. А еще у нее было бесстрашие и хладнокровие, и она приказала мне идти. Я пошел, осторожно обходя оголенные провода. Пол был изрядно покорежен. Белые плитки местами отошли. Они уродливым пазлом покрыли весь коридор на пару с кусками цемента, словно вырванными из земли неведомой силой. Мой клетчатый тапок наступил на один из них, и тот издал звучный хруст, распадаясь на песок и камни.
        «Не шуметь!» – снова приказала всезнающая часть меня, и я стал проверять каждый шаг.
        Если приказ «не шуметь!», значит, я здесь не один?!
        Впереди тусклым зеркалом блеснули стальные двери. Такие, что лишь стоит нажать плечом, и ты уже по другую сторону. На уровне глаз круглые мутные окна. Надеюсь, я смогу хоть что-то разглядеть сквозь стекла. Однако уже через пару шагов я понял, что они покрыты инеем. Причем иней нарос с их другой стороны. Стало быть, там, куда я иду, температура ниже нуля.
        «Надеюсь, я еще теплый, – отметив с особым сарказмом, я приложил свою ладонь к окну. – Это всего лишь стекло, оно нагреется, растопив тонкий снег».
        Спустя минуту стекло и вправду приобрело некоторую степень прозрачности, и я заглянул. Поначалу я ничего не увидел. Там было совсем темно. Когда глаза привыкли, я смог рассмотреть в свете луны высокий лес. Тот самый лес, в котором сейчас шел. Остатки тумана стелились по земле, и в их странном свечении я вдруг увидел множество силуэтов. Они были повсюду. Эти темные человеческие тени просто стояли там, неподвижно замерев.
        Раздался громкий хлопок, и чья-то рука ударила в стекло. Бледная ладонь в мелких порезах застыла по другую сторону двери. Я отлетел назад и упал на осколки кафеля, парализованный страхом. В голове пронеслось «беги», и в то же мгновение надо мной погасли лампы. Где-то далеко они еще мигали, но надо мной уже нет. Во мраке картина в круглом окне приобрела четкость, и я увидел, как рука незнакомца сползла. Поодаль чернели силуэты. И тут они пробудились, а их хищные глаза озарились странным огнем. Обнаружив источник звука, они все как один теперь смотрели прямо на меня.
        Понимая, что дверь вряд ли спасет, я вскочил на ноги и побежал. Коридор повернул вправо, и я обернулся в последний раз. В круглом окне бледнело лицо. Впавшие щеки и уставшие глаза в темном ореоле. Грязный лоб с безупречно уложенным козырьком из темных волос. Это был я.
        Тело начало трясти. Сквозь мигающие лампы я видел перед собой лицо матери. Вскоре издалека к мои ушам подобрался ее крик, и я осознал, что лежу на больничной кровати. Я подскочил, чуть не вырвав капельницу.
        Вскоре я узнал, что меня забрали на скорой. Мои друзья сильно испугались – я никак не приходил в себя. В больнице в моей крови обнаружили барбитураты. Мое сердце билось так редко, что пришлось колоть адреналин.
        У мамы была истерика. Хмурый отец ходил от стены к стене, сложив руки под грудью. Это все было крайне неприятно, они теряли ко мне доверие. Они не понимали, почему я так легкомысленен по отношению к своей жизни. Мы так и не смогли тогда объясниться. Для меня моя жизнь была приключением и не имела большой ценности, относительно новых знаний и опыта. Для них же она была абсолютно бесценна.
        – Антон, ты готов бежать?
        Я посмотрел в тревожное лицо Алексея и поднял голову. О боги, вдалеке сквозь белый туман чернели люди. На секунду проснулась надежда, что нас нашли. Но только на секунду. Их было много. Казалось, они практически окружили нас. Эти зловещие тени услышали зов и пришли на него. Каким-то образом я мог чувствовать это своей кожей.
        – О чем ты думал? Они пришли на твой зов! – подтвердил мои догадки Алексей.
        – Не знаю, – чуть шевеля губами, буркнул я.
        Я был слаб. Невероятных усилий стоило говорить, не то чтобы контролировать свои мысли.
        – Тогда просто перестань думать как мертвец! – практически неся меня на себе, сквозь отдышку приказал он.
        – Как это?
        – Так, словно у тебя осталось только прошлое.
        Да, воспоминания накрыли меня, но я все равно не до конца понимал связь между ними и армией мертвых.
        Мы бежали, я смотрел только под ноги. Алексей тянул меня изо всех сил. Мне было холодно. Тело трясло в лихорадке. Мышцы ног невероятно болели, непроизвольно сокращаясь и заставляя меня время от времени полностью повиснуть у него на плече. Возможно, внутреннее кровотечение, которое я сразу не заметил. Возможно, заражение. А может, и отравление из гнилого пня.
        Я нерешительно повернул голову. В свете луны сквозь черные стволы шли тени. Словно в замедленной съемке, они оставляли частицы черного дыма позади себя. Вдруг тот, что шел вровень с нами, посмотрел мне в лицо. Его горящие глаза были бездонными огоньками, не выдающими никаких эмоций. Мой лоб и спину покрыли капли холодного пота. Я забыл о боли и ускорил бег.
        – Это мертвецы Гленамара?
        Алексей, осторожно осматриваясь, прошептал:
        – Похоже на то…
        Меня же поражало, каким способом я мог видеть то, что со мной сейчас происходит, четыре года назад, когда отравился барбитуратами. Неужели вся наша жизнь преднаписана? Преднаписана кем? И что б этот писака предпринял, если б я просто не остановился сегодня ночью на дороге?
        Но я остановился…
        Мысли прервала резкая боль в спине. Я мог поклясться, что острые лезвия распороли байку и добрались до самых ребер. Я заорал, изгибаясь от невыносимых страданий. Алексей ускорил бег. Передо мной расплывались картины, и я видел, как длинные черные когти на тонких омерзительных пальцах пронеслись в одном миллиметре.
        – Держись, я вижу границу леса, – услышал я.
        Была ли граница леса моим спасением, я не знал. Но спасением Алексея точно была.
        – Оставь меня.
        – Чего?
        – Оставь меня. Я не выберусь.
        – Не говори глупостей. Соберись. И-и-и-и… – протянул он, будто не решаясь произнести следующее, – молись!
        – Я атеист.
        – Ну да, конечно, я почему-то так и думал.
        – Почему?
        Мне уже плохо давалась речь, и я сокращал, как мог.
        – Только атеист мог себя загнать в такие дебри.
        Я видел последние деревья и корявые кусты. За этой границей светлело поле.
        Слева пронеслась тень. Она поравнялась со мной, и я краем глаза видел, как в ее прозрачных руках мелькнул острый топор.
        «О, Господи, спаси и сохрани», – вырвалось непроизвольной мыслью, и я зажмурил глаза. По ногам чередой острых игл ударили колючие кусты.
        Теперь мы бежали по высушенной траве. Алексей оглянулся и, притормаживая, опустил меня на землю.
        – Они отстали, – мучаясь отдышкой, произнес он.
        Я поднял голову и увидел их стоящими в ряд на самой границе леса. Убедившись, что они не пытаются продолжить свой путь, я опустил голову. Звездное небо непрерывно кружилось. Далекие звезды расплывались и убегали от взора. Тошнота подобралась к горлу, и меня вырвало на землю. Ужасное чувство, такое изнуряющее, практически парализующее – тошнота. Она заставляла меня страдать пуще остального и ненавидеть все вокруг.
        – Молитва? Хе-хе… – уже очень медленно я шевелил языком. – Поможет? Правда?
        – Если ты думаешь, что молитва – это просто слова, то ты дурак.
        – Если, по-твоему, это святые слова, то дурак – это ты.
        Я был рад своему ответу, и даже рад, что смог все это произнести.
        После рвоты звезды ненадолго остановились. Я тосковал по ним. Как давно я не смотрел в звездное небо? Очень давно.
        – Молитва – это вера. Вера в будущее, в помощь. Как раз то, что тебе бы сейчас не помешало.
        – Так что? Кхе-кхе… – я почувствовал вкус крови во рту и поперхнулся, – мда… Что, имя Христа мне поможет?
        – Можешь хоть к Будде обратиться, если знаешь как. Главное не молчать.
        – Это мое право. Хочу – говорю с соседом этажом выше, обухо… олухо… одухотворенно подняв глаза ввысь. Хочу – молчу.
        – Это верно, пока ты считаешь, что Бог где-то недостижимо высоко.
        – Так где же он? – вытирая кровь о байку, насмехался я.
        – Вот здесь, – рука Алексея коснулась моей груди – того места, что часто называют солнечным сплетением, и где размазал кровь.
        Признаюсь, было больно смеяться, но умирать идиотом пока не хотелось.
        – Так, когда я молюсь, я говорю сам с собой?
        – Когда ты молишься, ты говоришь с божественной частью себя.
        Лежа здесь и сейчас, я был рад, что он завел разговор о религии – моем наболевшем. Это помогло выдернуть меня из пучины воспоминаний, сосредоточившись на настоящем моменте. Верил ли я в Бога? Не знаю.
        Глядя на толпы озлобленных фанатиков в церквях, слушая просьбы пришедших на службу и читая о жизни самих священнослужителей, мне не хотелось верить в Бога. Как-то в одном кино я услышал: чтоб поверить в Бога, надо узреть дьявола. Что ж, дьявола я сегодня узрел, но все равно мне этого не хватило. Похоже, я слишком много видел дьявольских дел руками верующих, чтоб реальный черт заставил встать в ряды христианства.
        Алексей снова приподнял меня, и впереди я узрел два поля. Они плавно переходили друг в друга, утопая в розовой дымке. Туман практически растворился и лишь рваными остатками прокрывал леса у горизонта. Я с облегчением вздохнул. Кошмары ночи были позади. В ста метрах виднелась проселочная дорога, уводящая между полей к деревне. Уверен, там найдется телефон, чтоб позвонить родителям на домашний. Слева виднелся одинокий конус местной церкви. Ее деревянный крест погнулся и был совсем черный, а зеленая обшарпанная крыша, казалось, вот-вот провалится. Это сооружение благодаря остаткам тумана выглядело парящим над землей и этим оптическим фокусом надолго притягивало взгляд.
        – Не хочешь зайти? – вдруг спросил Алексей.
        – Да я не особо верующий…
        – Не особо верующий? – он рассмеялся.
        – Что смешного?
        – Что значит твое «не особо верующий»? – продолжал он с улыбкой.
        – Ну, меня крестили, когда я был ребенком и не мог сделать выбор сам.
        – Так, значит, ты не веришь?
        – А во что верить? Вся религия – обман на обмане!
        – И то верно… Но если люди продают тебе фальшивое золото, это не значит, что настоящего не существует. Тебе лишь следует научиться отличать одно от другого.
        У меня не было на это ответа. Я не хотел уходить в философствования, но и в церковь заходить тоже не было никакого желания. Это лишняя трата времени, которого у меня не было. Мы спускались к дороге, и мои ноги повело. Они скользнули вниз по траве, и я всем телом грохнулся на землю. Спину свело невыносимой болью, отдавая в затылок. Алексей торопливо поднял меня.
        – Давай, держись! Несколько шагов, и мы там.
        Я повернул голову и увидел угол деревянной церкви. В высоком окне поблескивали свечи, озаряя своим теплым светом все помещение.
        Я чертовски не хотел заходить туда, но мой спутник уже не спрашивал. Он тоже был на пределе своих возможностей. До деревни было на порядок дальше, тогда как высокие ступени церкви были всего в пяти шагах. В конце концов, это просто сооружение, где я могу попросить помощи, как в любом другом месте.
        Нам открыли дверь, и воздух мгновенно душным ладаном согрел меня за несколько вздохов. Этот запах обычно раздражал, но сейчас он успокоил.
        – Что с ним? – раздалось над головой. Он был моложе Алексея. С такой позиции я мог его только слышать.
        – Не знаю. Я еще не осматривал его.
        – Верующий?
        – Нет.
        В щели приоткрытых глаз влился теплый свет свечей, и спина коснулась жесткой скамьи. Из последних сил я повернул голову, стараясь увидеть этого парня. Он прошел совсем рядом, но я смог различить лишь черную рясу. Шею защемило, и теперь я практически не имел сил шевелить ею. Стараясь осмотреть как можно больше пространства, глаза наткнулись на икону. Глубокий изможденный и даже немного страшный взгляд пробрал меня, словно морозный сквозняк. Он смотрел прямо на меня. И как они их рисуют? Куда бы ты ни спрятался, эти портреты повсюду сверлят тебя взглядом. Судя по терновому венку и кровавым подтекам, это был Иисус.
        «Ну что, поговорим? – начал я свой монолог. – Думаю, когда приедет скорая, я буду уже мертв. Знаешь, мне не жаль себя и свои мечты. Плевать. Не сбылось и ладно. Но жаль маму. Мне очень жаль ее. Прошу тебя только об одном…»
        Я не собирался ни молиться, ни разговаривать с иконой, ни тем более обращаться с просьбой. Но либо это место располагало к просьбам, раз все просят, либо страх за мать пересилил, и я все ж попросил:
        «Если я умру, помоги моей матери пережить все это».
        Скупая слеза скатилась по щеке. Плакать я тоже никак не собирался. Глаза закрылись. Думаю, я потерял сознание на время или уснул. Вокруг было темно. Я не мог осмотреться или пошевелить конечностями.
        «Меня парализовало, и я ослеп», – мелькнуло в голове.
        От этой мысли тело окатило холодным потом.
        «Ну нет, я все еще что-то чувствую, не парализовало!»
        В следующую секунду послышался скрип половиц. Я напрягся, стараясь хоть что-то различить в этой тьме. В тонкие щели пробился слабый свет. Кто-то неспешно прошел еще раз. Тонкие линии приглушенного света походили на щели в полу.
        Я под полом? Замурован под пол церкви? Этот псих накачал меня наркотиками. А затем я стал легкой добычей для маньяка в ночном лесу. Алексей… Конечно, он не Алексей! Этот ублюдок нарочно разбил авто, а может, сам выбежал на дорогу и стал причиной аварии. Он даже не поздоровался со священником. Они говорили так, словно знакомы. Чертовы психи! Сколько у них здесь людей в плену? Я, Женя, Толя с Галей и, может быть, кто-то из разбитого авто. Зачем мы им? Что они собираются с нами сделать?
        Глава 6
        Сон разума
        «Бояться надо не мертвых, бояться надо живых…»
        ***
        Шаги стихли. Дверь закрылась.
        – Толя?! Женя?! – выкрикнул я. – Вы тут? Вы живы?
        Никто не ответил. Я прислушался, быть может, им заклеили рот. Но нет, ни звука в ответ.
        «Так, что произошло? – размышлял я. – Мне надо успокоиться и сконцентрироваться. Мы остановились. Брошенная машина врезалась в столб. Что явилось причиной столкновения? Если у них не было второй такой Жени в салоне, то, вполне возможно, один из соучастников выбежал на дорогу. Думаю, это был Алексей – добродушный старик с детским пледом. Довольно сложно задавить такого. Потом понятно, – пропуская момент, я пытался не вспоминать сцену любовного признания. – Затем я побежал в туман, где вокруг кто-то постоянно ходил. Я все время полагал – это была Женя, но что если Алексей? Он вполне мог подкрасться и сделать мне укол, когда я споткнулся о колючий куст. Дальше я галлюцинировал. Потом, убегая от своих галлюцинаций, напоролся на этого маньяка, который притворился добрым человеком и любящим дедом. Дальше он запудрил мне мозг байками про кельтов и ходячих мертвецов. Все это плотно переплелось с моими собственными воспоминаниями. Одно кристально ясно – все, что я видел в том лесу, не является реальностью и характерно для действия какого-то сильного психотропа…»
        Весь пазл медленно складывался. И эта жажда, как последствие препаратов, и все, что произошло со мной потом.
        «Так он сам, что, не видел бесов? – спрашивал я у себя. – Ну конечно не видел! Что за глупости! Он просто подыгрывал мне. Его сообщник, а может и не один, обманным путем заманил моих друзей, и они держат нас под полом церкви. Прекрасное место – старая сельская церковь. Кто сюда вообще приходит? Нас никогда не найдут!»
        Я заплакал. Что я чувствовал? Безысходность. Страх. Правильно кто-то когда-то сказал: «Бояться надо не мертвых, бояться надо живых!»
        «Мне надо собраться. Надо что-то делать! Что-то предпринимать!» – призывал я себя не терять самообладание.
        Я решил прислушиваться. Даже если ребята без сознания, я мог услышать их дыхание. Я закрыл глаза. Практически ничего не поменялось, лишь исчезли тусклые полоски света. Первым я услышал даже не звук, а запах. Запах дождя и дорожной пыли. Его монотонные капли тупым стуком окутали пространство. Теперь я хотя бы знал, что сегодня дождь. Значит, даже поисковые собаки собьются с пути. Что ж, повезло так повезло.
        Вскоре запах дождя сменился удушьем. Здесь явно не хватало воздуха, мне было трудно дышать. Вдруг я вспомнил, что у меня шла кровь горлом. Я болен? Возможно, умираю, и никто не спешит меня спасать. Замуровали, чтоб я умер. Но для чего? Какой в этом всем смысл?
        От недостатка кислорода я впал в странное состояние. Мысли мутнеют, я то и дело проваливаюсь в пустоту, ощущая падение. Такое неприятное чувство, когда в животе все сжимается, а в голове только одна мысль – проснуться. Но вся трагедия ситуации в том, что ты не спишь.
        Падение прекратилось, я выдохнул с облегчением. В тишине защебетали птицы, и пространство моей тюрьмы окутал запах акации. Я понял – прошло время. Может день, а может два. Я снова заставил себя действовать. Пальцы правой руки нащупали почву. Да, именно почву – я лежу в сырой земле. Теперь я почувствовал ее запах – запах дождя и гнилых листьев. Снова начался дождь. В наших краях май полон гроз. Крупные монотонные капли тупым стуком покрывают нечто надо мной. Быть может, толщу земли, может, и крышку гроба. А вполне возможно, и то и другое. Что случилось? Такая загадка… Похоронен заживо? Полумертвым? Я ничего не узнаю и просто сгнию в этой темноте в прямом смысле этого слова.
        Чувствительность правой руки набирала обороты, и в следующее мгновение по предплечью проползло что-то живое и холодное. Перебирая своей тысячей ножек, оно окутало руку и принюхалось ко мне, щекоча тонкими мерзкими усами. Тошнота подобралась к горлу. Я постарался стряхнуть сороконожку с руки, но мои неуклюжие движения лишь раззадорили ее, и та цепко ухватилась за кожу. Вдруг руку обхватила чья-то рука.
        «О боже, только не мертвецы, только не это!» – прогремело в голове тяжелой мыслью.
        Сердце бешено заколотилось, и кровь прилила к вискам. Она жаром окутала всю голову, и уже очень скоро мне стало казаться, что та разрастается до невероятных размеров. Чувство оказалось в разы хуже тошноты. Моя голова росла, словно воздушный шар. И подобно шару в один момент должна была непременно лопнуть. От этой мысли я постарался растормошить шею, возвращая голове прежние размеры. Но не мог. Куда там шевелить шеей, если я не мог сжать свой собственный кулак.
        В тишине послышалось пищание аппаратуры, возможно металлоискателя. Прямо перед моим носом кто-то медленно принялся отдирать половицу.
        «Они нашли меня», – сквозняком пронеслось в раздутой до немыслимых размеров голове.
        Белый свет буквально ослепил, а пищание оглушило. Невыносимая боль отдалась в глазах, которые я все еще не мог полностью открыть. Меня держали достаточно долго в темном плену.
        – Сынок, вставай, просыпайся, – услышал я голос матери.
        Так она поднимала меня сначала в садик, потом в школу, затем в институт. Но на этот раз я не мог так легко проснуться и потянуться утреннему солнцу. Когда сидишь до четырех ночи перед экзаменом, то встать в семь невероятно сложно. Однако даже это состояние не сравнится с тем, что происходило со мной сейчас. Ее обычно теплый осторожный тон звучал сейчас иначе, выдавая тревогу и опустошение. Я захотел обнять ее. Дать ей знак, показать, что слышу. Голова вновь раздулась. Как я ненавидел это. Не имея возможности что-либо предпринять, я просто отпустил мысли о ее неминуемом взрыве. И тут я взлетел. Больше не было тяжести и боли. Тоска по матери пропала. Я слышал ее плач, но он не вызывал во мне мучений. Я просто думал:
        «Почему ты плачешь? Я не исчез, не растворился. Просто я теперь другой».
        Превратился ли я в безэмоционального монстра, которому не жаль собственную мать? Нет, это было другое. Все те эмоции, что наполняли меня раньше, почему-то перестали что-либо значить. И не только для меня лично, а в более обширных масштабах.
        – Разряд! – послышалось вдалеке.
        Меня тянуло к земле, словно у моего духа появилась чувствительность к гравитационным силам.
        – Еще разряд! – крикнул кто-то совсем рядом.
        Тотчас меня воронкой затянуло обратно. Боль распространилась лучами из грудной клетки и поглотила всего меня. Теперь я не мог отличить, была ли эта боль душевной или физической. Сейчас я не видел разницы.
        «Как же было непостижимо трудно заставить шевелиться это тяжелое, тугое, неповоротливое тело. Я был много легче него. Я мог пробираться куда хотел, преодолевать любую преграду, любые расстояния. Я мог узнать любую тайну прошлого, настоящего или будущего, но я не мог сжать свой собственный кулак…»
        В этих раздумьях я уснул, если это можно было назвать сном. Устав от бесконечных воспоминаний, я хотел просто отключиться. Но кадры из детства, словно приставучие пчелы, снова окутали мысли.
        На столе стояла начатая бутылка вина. Тетя Маша приехала из Крыма. Ее загар приятно отливал бронзой, а выгоревшие волосы значительно молодили.
        – Машуль, у меня не много закуски, – озадаченно произнесла мама, застыв перед открытым холодильником.
        – Ой, погоди, я же купила вкусный сыр, – вскочив со стула, моя тетя скрылась в своей сумке, чуть ли не нырнув туда.
        Они собирались секретничать на кухне, и я, вдоволь нагулявшись на улице, пробежал в зал к телевизору. После обеда эта комната была залита мягким солнечным светом. Он проникал сквозь деревья и играл теплыми пятнами на старом паркете. Я лег на диван, поглощая это волшебное свечение. Узорчатый тюль колыхался в открытой балконной двери, а со двора доносились радостные крики моих друзей. Мой сон был беззаботным. Таким он был только в детстве. И было совершенно не важно, сплю я, пригретый лучами заходящего летнего солнца, или укутался в теплое зимнее одеяло. Тогда я думал – так будет всегда. И лишь с годами понял, что так больше никогда не будет. Я открыл глаза, когда последние солнечные лучи скрылись за соседним домом. Воздух наполнился вечерней прохладой, и я захотел теплого чая.
        Подойдя к двери в кухню из рифленого стекла, я вдруг услышал шмыганье носа. Мама заплаканным голосом что-то рассказывала тете Маше.
        – Он был еще совсем малыш, и когда ему ввели наркоз, я просто не выдержала. Антошины глазки закатились, а во мне взорвалась бомба замедленного действия. Слезы хлынули фонтаном. Володя успокаивал меня, просил присесть, но я не имела сил сидеть. Исходив все пространство перед операционной, я задержалась в углу. Дверь широкого лифта открылась, и в коридор ворвались люди, сопровождавшие каталку. Они спасали мужчину, и когда двери операционной захлопнулись, я услышала крики «Разряд!». Приборы загудели, и вскоре тучное тело рухнуло обратно на каталку. «Еще разряд!» – завопил тот же голос. Снова гул и грохот. Сквозь писк аппаратуры кто-то сказал «завелось». Через двадцать четыре минуты вывезли Антона. Он был слаб после операции и еще дремал, отходя от наркоза. Я была так рада видеть его. Мне физически, Маш, стало легче дышать. Вечером он даже сам постарался сесть на кровати. Я вывалила из пакета его любимые машинки, и он принялся радостно катать их по ватному одеялу. А затем, Маша… – она замолкла, словно видела этот момент перед глазами. – А потом он приставил две машинки к груди и крикнул: «Азят»! В ту
же секунду машинки театрально оттолкнулись от его слегка приподнявшейся грудной клетки и взлетели в воздух. «Эще!» – пронзительно скомандовал Антон, и только что приземлившиеся ему на грудь машинки моментально взлетели, уводя за собой его маленький корпус. Что это было, Маша? Он что, летал там и все видел?
        – Ну-у-у, я не знаю, – задумчиво протянула моя тетя. – Люди под общим наркозом многое видят. И дети не исключение. Только взрослый понимает, что это был сон, а вот для деток, особенно до четырех лет, нет различий между сном и бодрствованием. Сон для них такая же реальность, как и все остальное. И если Антоша во время операции летал где-то там под потолком, то мы об этом никогда не узнаем. Он все забыл.
        – Так значит, душа все-таки выходит из тела при общем наркозе? – не отставала от нее мама.
        – Да, таких явлений хватает в медицинской практике. Не всегда, разумеется, но порой пациенты под наркозом видят все, что происходило вокруг, слышат разговоры врачей и даже наблюдают свое собственное тело на операционном столе.
        Я не выдержал и зашел на кухню. Мать тут же подхватила меня и крепко обняла. Опьяненная крымским вином и мистицизмом вокруг той операции, она целовала меня в шею, вдыхая запах моих волос и одежды. Как много я отдал бы сейчас, чтоб почувствовать снова эти объятия. Как жаль, что теперь я точно знал, что есть сон и что есть явь.
        Меня разбудили далекие голоса.
        – Он назвал имена друзей. Всех, кроме Гали, – прозвучал строгий женский голос.
        – Возможно, он видел, как она умерла, поэтому не зовет ее, – ответил мужчина.
        «Галя умерла? А остальные? Что с ними?» – я мысленно поддержал разговор.
        Голоса приближались, и кто-то третий скомандовал:
        – Следите за ним, а то опять вырвет капельницу.
        «Что? Они сейчас про меня? Или я не один в палате? Как я мог вырвать себе капельницу?»
        Я был уверен, что не мог пошевелить и пальцем. Но никто не спешил ничего объяснять, по крайней мере, пока я не открою набитые свинцом веки. Но как это сделать? Нужно ли для этого больше времени или усилий, я не имел ни малейшего понятия.
        «Перестань думать как мертвец», – пронеслись слова Алексея.
        Отлично, я начинаю цитировать больные рассуждения этого маньяка. Так странно, я вдруг забыл его имя. Помнил, помнил и забыл.
        «Что-то на «А»… Или его вымышленного внука на «А» звали. Там стрелка во мху была, которую он сам, скорее всего, и выцарапал, – размышлял я. – Надо постараться хотя бы не забыть его лицо, чтоб дать описание оперативникам».
        Я напрягся всеми силами и постарался вспомнить своего спутника. Я помнил только охотничью куртку и седые волосы. Глаза, кажется, голубые, но остальное было лишь мутным пятном. Поразительно, как я мог помнить каждое его слово и забыть лицо? Человеческий мозг пугающе удивителен.
        «Что мне теперь рассказывать сотрудникам? Марку разбитого авто я не помнил. Цвет его был белый, но это не точно».
        Я помнил лес, все видения и о чем мы говорили с этим стариком до самой церкви, но я не помнил самых важных деталей.
        Вдалеке снова послышались незнакомые голоса людей:
        – Проверьте зрачки.
        – Ирина Гавриловна, посмотрите на его глаза – зрачки учащенно задвигались. Я думаю, он нас слышит.
        – Так, давайте сюда мать, отца, друга… кого угодно, только поскорее, – воодушевленно протараторила, судя по всему, мой лечащий врач.
        – Давай, давай! Открывай глаза, – прозвучал ее мгновенно смягчившийся голос.
        Сквозь ненавистный туман я увидел приятное лицо женщины, навскидку, возраста моей матери. Ее тронутое морщинами и усталостью лицо украшал скромный макияж и помада кирпичного цвета.
        – Антон, ты меня слышишь?
        Я постарался кивнуть. Рот пересох, чтобы что-то сказать, а челюсти слишком слабы.
        – Хорошо, молодец, – похвалила она меня, как меленького, – посмотри теперь вправо.
        Ее фонарик двинулся влево. Я, болезненно жмурясь, проследил за лучом.
        На тумбочке нагромождением высились приборы жизнеобеспечения. Мое сердце бежало зелеными зигзагами, красным мигали какие-то цифры. Все снова расплылось цветовым пятном, и я резко закрыл глаза.
        – Все хорошо, это нормально! Ты был месяц в коме. Главное, что сознание вернулось.
        «Месяц в коме!» – эхом повторилось в голове.
        Я снова напрягся и посмотрел вправо. На тумбочке стоял стакан воды и букет белой акации. В комнату вбежал худой изможденный старик. Я с трудом узнал в нем своего отца. Домашние штаны, старенький свитер, в трясущейся руке кружка чая. Он торопливо поставил ее на подоконник и подбежал ко мне. Мой взгляд приковало его спальное место – два обшарпанных кресла с табуреткой посередине. В груди все сжалось. Отец возбужденно схватил стакан воды и поднес к моим иссохшим губам. Первый глоток вызвал боль, но затем каждый последующий вливал в меня жизнь.
        – Пап, – коротко произнес я, – про диван… помнишь? – речь с трудом, но давалась. – Прости!
        Он судорожно замотал головой так, словно не хотел, чтоб мои слова попали ему в уши.
        – Ты жив! Все остальное для меня не имеет абсолютно никакого значения. Никакие диваны, машины, институты и другие недоразумения никогда не будут мне дороже сына. Ты, ты, сынок, прости меня, что так поздно говорю это.
        Он обнял меня. Мы плакали, не стыдясь мужских слез.
        – А мама?
        – Она скоро приедет. Я потом позвоню Толику, он тоже подъедет.
        – А Женю?
        Отец тяжело вздохнул.
        – Она еще в коме.
        «Еще в коме? – непонимающе повторил я в мыслях. – Что они с ней сделали?»
        Об этом было даже страшно подумать.
        – Владимир Алексеевич, нам надо проверить Антона на рефлексы, – раздался женский голос, и я увидел в дверях полноватую темную девушку в больничном костюме.
        – Да, да, конечно, я как раз хотел позвонить, – заторопился отец.
        Через пару минут зашла уже знакомая мне доктор и еще один молодой мужчина. Они ставили на мне свои опыты, а я все думал про Женю. Как же страшно порою бывает узнать правду. Так страшно, что хочется ее никогда не знать. Смерть Гали я не видел, как они предполагали. Однако, что бы с ней эти маньяки ни сделали, она уже отмучилась. Жене же придется жить с этим, когда она подобно мне очнется.
        В комнату ворвалась мать, обнимая пакет с продуктами. Такая беспокойная, всегда готовая накормить и при любых обстоятельствах безусловно любящая меня женщина. Уже через несколько минут я снова почувствовал ее запах. Именно этот запах всегда успокаивал меня, отгонял страхи и тревоги. Мы еще долго не могли отпустить друг друга, пока я не увидел в дверях Толю.
        – Бро! – выкрикивая, вбежал он в палату. – Проснулся, спящая ты красавица!
        Такие шутки, на мой взгляд, были неуместны, учитывая, что я пережил в лесу и под полом церкви. Хотя это вовсе еще не означало, что Толя пережил то же самое.
        – Что с Женей? – нерешительно начал я.
        – Да, бро, это ужасно, – опустил он голову.
        В моей груди все сжалось. Хотел ли я знать? Нет! Но я должен был. Вдруг Толя, не дождавшись моей реакции, продолжил сам:
        – Она так и не очнулась после аварии…
        «Аварии?» – кто-то повторил за ним в моей голове.
        – Какой аварии? – растерянно спросил я.
        – Э-э-э, бро! Только не говори, что потерял память! Ты меня-то помнишь? Я Толян, твой бро…
        – Да, нет…нет, я все помню. Женя убежала в лес… в туман, когда мы вышли из машины.
        – Чувак, мы не выходили из машины, – недоверчиво произнес он, ища отклик в моих глазах. – Никто из нас не выходил. Да мы бы просто не смогли. Ты бы видел запись с видеорегистратора салонной съемки.
        Я замолчал и посмотрел на белое полотно одеяла. Как это могло быть правдой? Что на самом деле произошло?
        – Я не понимаю… – я поднял на него глаза, стараясь найти хоть оттенок логики.
        – Ну, мы дурачились, ты помнишь, – виновато замялся он, – потом Женя полезла ко мне… в смысле к нам. Она ударила по ошибке в руль ногой, и машину повело. Ты не справился с управлением, и машина врезалась в дерево. Когда приехала скорая, мы все были без сознания, а Галя была уже мертва. Но она все видела.
        Его глаза налились слезами, и он, сглотнув горечь потери, произнес:
        – Она еще жила несколько минут, за которые успела вызвать нам помощь. Если б не она, мы б все сейчас были на том свете.
        «Были на том свете» – снова отдалось в мыслях.
        Он вытер скупые слезы и отвернулся к стене.
        – Я понял, – тихо сказал я, хоть это и не было правдой. Я лишь старался понять, но все еще не понимал.
        Вдруг Толя резко повернулся и с напором произнес:
        – А я вот нет! Ты можешь теперь поподробнее о том, как Женя убежала в туман… в тот лес? – нахмурившись, попросил мой друг.
        – Зачем? Это было все лишь сном. Сном разума.
        – Тогда у нас, возможно, один сон на двоих! Уже месяц мне снится, как я иду по той дороге. Кругом все заволокло туманом, хотя ты, как водитель, должен помнить, что тумана на дороге не было! – я только утвердительно покивал, понимая, что лучше со всем соглашаться. – В тумане я вижу свет и иду на него. Вскоре подхожу к разбитому авто – это твой автомобиль, но я этого словно не понимаю. Я спешу помочь людям в салоне, но машина пуста. Кругом никого. Мне вдруг становится страшно, и я начинаю озираться на жуткий лес в густом тумане. Мне кажется, что кто-то наблюдает за мной. Я хочу скрыться, убежать. Но когда я снова поворачиваюсь к машине, то вижу там нас. Мы все лежим в крови и стеклах, мы все мертвы. Я заглядываю за водительское кресло и вижу там себя. Изрезанные руки закрыли лицо, на стекле кровь, а рядом мертвая Галя. Она держит в руках все еще включенный телефон. Затем мои руки, то есть того парня, что в машине, опускаются. Теперь он смотрит на меня в упор стеклянными пустыми глазами. Его взгляд не живой, он как оживший манекен или кукла. Он тянет ко мне свою кровавую руку и говорит: «Помоги мне!»
Мне становится не на шутку страшно, но я почему-то тяну ему свою. Я знаю, что должен помочь, как бы ни было страшно. Когда наши руки касаются, я всегда просыпаюсь.
        Он тяжело вздохнул, словно снова был там. Но вскоре моментально ожил и добавил:
        – Ты только очнулся, а я тут с такими кошмарами. Прости, бро!
        Толя тепло похлопал меня рукой, испещренной сеткой мелких шрамов.
        – Что видел ты? Надеюсь твой сон не такой жуткий.
        Я с трудом выдавил из себя улыбку.
        – Мне тяжело сейчас вспоминать все это. Расскажу, когда меня выпишут. Добро?
        – Не вопрос, чувак. Только не забудь.
        – Я бы рад забыть, бро, но не думаю, что смогу.
        Глава 7
        Галя
        «В ней было столько жизни, что смерть не стала ей помехой…»
        ***
        Вскоре меня выписали из больницы. Тетя Маша позаботилась. У меня было сотрясение мозга, множественные порезы стеклом и раздробленные кости ступней. После репозиции отломков мне наложили гипс на обе ноги сразу. Так я оказался в инвалидном кресле, не навсегда, разумеется, но довольно надолго.
        – Ты мне расскажешь, что видел там? – спросила она.
        Я знал, что мне не отвертеться. Моя тетя болезненно интересовалась такими историями, и тут ее собственный племянник расхаживает по жуткому лесу во время комы. Ну как она могла пропустить такое?
        – Расскажу, только наберусь сил.
        – Что расскажешь? – подхватила мама, внося в мою комнату ароматный чай с лимоном. Я скучал по этому запаху.
        – Он видел другую реальность, пока был в коме, – услужливо пояснила тетя Маша.
        Мама глубоко вздохнула и поставила чай на мой письменный стол.
        – Мы с отцом тоже хотим знать.
        – Мам, ну я ж не сценку из КВНа собираюсь рассказывать, – возмутился я.
        – Когда ты был маленький, тебе требовалась операция. И пока мы ждали тебя в коридоре…
        – Я знаю, что тогда произошло, – перебил я ее, – можешь не продолжать.
        – Откуда? Ты что-то помнишь?
        – Нет, я не помню, что тогда произошло. Я просто когда-то давно подслушал ваш разговор на кухне.
        Мать еще раз глубоко вздохнула. Тетя Маша подошла и обняла нас.
        – Ну, зачем делать из этого трагедию? Антоша жив! Это самое главное. Именно об этом мы молили, этого ждали. Все позади. Но узнать, где ты был, нам не помешает. Часто, когда рассказываешь такие вещи благодарным слушателям, становится легче.
        Мы собрались на кухне – излюбленном месте для откровений. Кто-то пил чай, кто-то покрепче. Толик захватил и для меня своего любимого пива. Сделав пару глотков, я начал. Удивительно. Но уже после первых предложений мне невероятно полегчало. Тетя Маша оказалась права – люди должны рассказывать такие вещи. Пусть даже никто не поверит, но рассказывать обязаны. Нетленная часть этих историй останется в нас навсегда, и как знать, в один день вполне может вернуть одному из нас жизнь.
        – Загробный мир полон тумана! Я так и знал! – восторженно вскрикнул Толя.
        – Боже милостивый, мой мальчик, как ты это пережил, – комментировала мама.
        – Получается, ты не понял, как вышел из тела? – интересовалась тетя Маша.
        – Получается так, но я там был не один, – ответил я, кивнув на Толю.
        Все устремили взгляд на моего друга, прислонившегося о подоконник, как супермодель.
        – Бывает, я вижу сон про ту дорогу. Там туман и разбитое авто. Я возвращаюсь в сознание, как только собираюсь помочь пострадавшему в аварии парню, который сильно напомнил мне меня. Но думаю, это звучит несколько иначе, чем то, что Антон тогда увидел. По его версии трое покинули авто. Я порывался помочь пассажирам авто. Антон вышел мне на помощь. Но почему вышла Женя? И, собственно, почему она убежала в лес?
        Я не стал рассказывать ту драму, что разыгралась в моем воображении. Она была пропитана ревностью, волнениями и завистью к своему другу. Я не углублялся, ограничившись фразой «она в панике убежала в лес».
        – Все это Антон пережил исключительно в своем собственном сознании. И, как известно, сознание тесно связано с работой мозга. Так вот, мозг человека воспринимает извне лишь двадцать процентов информации, – словно ожидая вопросов от слушателей, моя тетя вдруг замолчала.
        – А остальное? – спросил отец.
        – Остальное додумывает исходя из своего жизненного опыта.
        – Значит, мой рассказ имеет призму преломления, когда я видел ситуацию иначе?
        Я запнулся, пытаясь найти хорошее сравнение, не выдав себя.
        – К примеру, исходя из своих собственных страхов и фобий?
        – Разумеется! – одобрительно кивнула врач-психиатр Мария Павловна.
        – Кто был твой проводник? Ты помнишь его? – озадачился отец.
        – Это невероятно глупо, но я почему-то забыл его лицо и даже имя.
        – Удивительно… Тебе было страшно? – возбужденно спросила тетя Маша.
        – Кто был в бою, тот черта не боится, – геройски процитировал я своего лесного спутника.
        – Так говорил мой отец и твой дед Алексей!
        Как только мой отец произнес это, в моей памяти сразу всплыл образ деда по папиной линии. Он умер, когда мне было всего двенадцать лет. Но теперь я понял, что всегда помнил его именно таким, каким встретил его в лесу. Поразительно, как много наша память способна прятать, скрыть, утаить.
        – Мой дед меня вывел, – ошарашенно произнес я. – Он искал своего внука в лесу!
        – И, стало быть, нашел! – остроумно подметил Толик.
        У отца снова покатились слезы. Я никогда не видел, чтоб он столько плакал. Это вызывало беспокойство за него, но вполне возможно, что так выходил стресс.
        – Значит, мы все там встретимся, – тихо прошептала мать.
        Тетя Маша решила вернуть разговор в научное русло и, повысив тембр, спросила:
        – Толь, а там правда кельты штурмовали перевал?
        – Ой, Марья Павловна, – с видом знатока откинул он назад волосы, – конечно! Они практически на всей территории современной Европы штурмовали.
        – Потрясающе! – воскликнула моя тетя, и если б я не знал ее, то вполне мог подумать, что она с ним флиртует.
        Тем временем отец вытер насухо слезы и достал из холодильника дежурную бутылку водки. Он называл ее «снотворное для особых случаев». Отец крайне редко употреблял спиртное и, видимо, сегодня он точно знал, что не сможет уснуть без стопки-другой.
        – Сынок, что еще дед тебе говорил?
        – Ну, он говорил, что любит своего внука. То есть меня… Говорил, что слова любви и заботы могут звучать по-разному.
        Отец выдохнул в сторону и опустошил рюмку, в которую успело накапать несколько крупных соленых капель.
        – Говорил, чтоб я не думал как мертвец.
        Мама издала громкое «ох!», эмоционально закрыв лицо руками.
        – Интересно, что это могло значить – «думать как мертвец», – тихо произнесла тетя Маша, чтоб не вызвать у матери повторную волну эмоций.
        – Наверное, я думал только о своем прошлом, исключая мысли о будущем, слово у меня его и вовсе нет.
        Все задумались.
        – Сынок, так получается, Бог тебя спас, а ты не молишься совсем. Не ходишь в церковь со мной.
        Я так и знал, что она заведет эту тему. Точнее, зацепится за нее. Мне было трудно говорить о религии с ней раньше, а теперь тем более. Казалось бы, куда уж проще – я поговорил с иконой Иисуса, и тот меня услышал. Однако я понимал, что все было не совсем так. Не она меня услышала, а я сам себя услышал. Я рассказал сам себе о своих страхах, желаниях и ценностях. И та, другая часть меня – она услышала. Это не было просьбой к бородатому мужичку на облачке, но было больше похоже на прописывание нового кода на моем жестком диске. Все программы были сбиты, и я готовился отключиться навсегда. Но вдруг дал себе команду убрать ненужные файлы, очистить плату и работать снова. Перезагрузился. Для такой переустановки нужно особое состояние, когда ты можешь проникнуть в самое сердце себя. Там нет прошлого и будущего, не существует тебя как отдельного индивидуума. Когда ты там, то понимаешь, что являешься частью чего-то огромного, неотъемлемой его частью. И тогда можешь черпать энергию из сети и перезагружать себя раз за разом. Войти в понимание такого бога не просто, и тогда помогает молитва, словно мантра,
отрешенное сознание, хладнокровное принятие любой из возможных ситуаций. И как мне все эти новые для себя ощущения передать сейчас убежденной христианке матери? Никак!
        – Мам, я обязательно схожу с тобой в церковь и поблагодарю Иисуса еще раз, что спас меня.
        Она вскочила с табуретки и повисла на моей шее:
        – Господи, спасибо! Благодарю тебя, Всевышний!
        Мы вернулись ко мне в комнату, и Толя по-хозяйски плюхнулся на диван, чуть не расплескав свое пиво.
        – Твой рассказ просто шокировал. Особенно меня зацепила тема про бранные слова. Ты знаешь, что я раньше играл в рок-группе?
        По правде говоря, я ничуть не удивился. По виду Толя всегда был типичный гитарист какого-нибудь андеграунда.
        – А Галя там была солисткой, – продолжил он.
        Это было для меня сюрпризом. Мы дожили до конца третьего курса, и он никогда не рассказывал мне об этом. Я с интересом посмотрел на него, и он принял этот сигнал продолжить свой рассказ.
        – Да, в группе под названием «Блэк Эппл» была солистка с первым сопрано и солист, который надиктовывал речитативы загробным голосом. Галя была совсем другой. Ты б видел ее тогда – ты бы влюбился, бро. Между нами сразу образовались крайне дружеские отношения.
        Наша группа репетировала в гараже на окраине города, откуда вечером я мог уехать лишь на последней маршрутке. Я всегда покидал гараж раньше, чтоб успеть на нее. Остальные ребята уезжали на машине басиста, где для меня уже не оставалось места.
        Однажды Галя выбежала за мной вслед:
        – Я поеду с тобой, не против компании? – спросила она, откидывая назад свои пшеничные волосы по пояс и забрасывая на плечо рюкзак.
        Разумеется, я был не против. Мы мило беседовали всю дорогу, и я изъявил желание проводить ее домой, когда мы добрались до центра. Знаешь, я помню все, как сейчас. Это был лучший день в моей жизни. Мы не спешили прощаться и просто гуляли по ночным улицам. Я был так счастлив тогда. Она поцеловала меня, и я еще долго не хотел ее отпускать. А потом Галя вдруг произнесла:
        – Можно я позвоню тебе перед сном?
        Это было так романтично. Но затем она добавила:
        – Мне страшно спать по ночам. Возможно, твой голос развеет мои страхи.
        Я не придал тогда ее страхам особого значения, и с того вечера мы говорили часами перед сном, а после репетиции убегали раньше всех и гуляли по городу допоздна.
        Один раз она не позвонила мне. Я набрал, но телефон не отвечал. Утром я не выдержал и, отложив все дела, поехал к ней. Дома была только ее младшая сестра, которая сообщила, что родители вместе с Галей в городской больнице.
        – Рак? – спросил я, когда Толя, сдерживая слезы, замер, глядя в пол.
        – Нет, – неожиданно ответил он. – Рак никогда не был причиной. Он всегда был последствием.
        Мой друг допил одним глотком свое пиво и продолжил:
        – Ее доставили с ножевыми ранениями. Участники группы «Блэк Эппл» под предводительством солиста пытались принести ее в жертву Сатане. По признанию Гали, у Стаса поехала крыша уже давно. Он считал, что сам дьявол приходит и начитывает ему тексты песни. Затем он подумал, что вторая солистка к этому тоже должна быть причастна, раз произносит слова дьявольских заклинаний.
        Я пытался говорить с ней, но она упорно не хотела рассказывать, что случилось. Единственное, что я понял – ребята напали на Галю на улице перед ее домом и привезли на квартиру лидера местной сатанинской группы. Они начали свой ритуал, в ходе которого вырезали на ее руке пентаграмму. Дальше ее показания путались, но следователь сказал, что ее, скорее всего, принуждали к сексуальной связи. Она не была изнасилована, но поплатилась за сопротивление. Ее руки, ноги и грудь навсегда покрылись уродливыми шрамами. Соседи, слыша истошные женские крики, вызвали милицию. Галю спасли. Ребят посадили. Вскоре я узнал, что Стас и его главный сообщник в психиатрии. Я пообещал Гале отучиться на юриста и не дать им выйти оттуда до конца их жалких жизней.
        – Бро, мне так жаль, – не выдержал я.
        – Но на этом кошмары не закончились. После выписки Галя начала мучиться манией преследования. Ей казалось, что за ней повсюду следуют злобные существа. Ночью они заглядывали в окно ее спальни. Вечерами после заката, когда мы прогуливались, бесы с легкостью могли обезобразить лица прохожих. Она пугалась, плакала и читала молитвы. Как-то она уехала на неделю в глухой монастырь. Галя снова расцвела там. Ее радостный голос в трубке давал мне надежду, что вскоре все снова будет как прежде. Через несколько дней она позвонила и мрачным голосом сообщила, что бесы нашли ее. Я смог приехать к ней только через несколько дней, когда она уже совсем перестала спать по ночам.
        Я сидел с ней в церкви всю ночь на разложенном на полу одеяле. Она говорила, что чувствует в храме себя спокойнее и что бесы в нем теряют свою силу. Иногда они смотрели на нее, искривляя лики святых, иногда прятались за колоннами, но не подходили близко. Ночи превратились в сплошной кошмар. Однако днем мы, как и прежде, дурачились, гуляя по лесу, и помогали монахиням по работе. Я обещал уехать через неделю. Мне с большим трудом разрешили остаться, так как мужчинам запрещено жить в женском монастыре. Но перед самым моим отъездом у Гали разболелась подмышка. Я забрал ее в город, а через пару дней у нее обнаружили раковую опухоль. Потом три года бесконечных химиотерапий, ремиссий и новых метастазов. Все это время до дня своей смерти Галя спала исключительно днем.
        Знаешь, болезнь ее изменила. Она научилась жить со своими страхами. Много читала эзотерических книг и даже с кем-то из этой сферы тайно созванивалась. Однажды она ошарашила меня странной просьбой.
        – Ты должен прекратить нецензурно выражаться, – заявила она.
        – Ты понимаешь, для меня красиво и в тему ругнуться порой даже приятно! Что здесь такого? – воспротивился я.
        – Это колдовской язык. Ругаясь, ты вызываешь в этот мир демонов. Только подумай, откуда взялись эти слова? Их аналогов нет ни в одном известном человеку языке. Любое словосочетание из матерных слов неизбежно подразумевает проклятье. Только вдумайся!
        – Ну, хватит! – раздражился я.
        – Ты либо не замечал, что все тексты Стаса состояли из мата, либо не хотел ничего замечать, – сухо произнесла она, словно коря меня за то, что когда-то я был слеп.
        Это было так. Поэтому впоследствии при каждой попытке ругнуться я вспоминал этих уродов и сознательно отказывался от матерных слов.
        Галю медленно, но верно убивала болезнь. Каждую ночь она скрывалась от демонов, а утром страдала приступами тошноты. Однако эта девушка была уникальным человеком. В ней была бездна энергии. Из ее уст всегда сыпались шутки, остроумные подколки и планы на будущее. Однажды я застал ее собирающей карту желаний. Они с мамой, словно маленькие дети, сидя на полу, вырезали из стопки журналов машины, дома, платья, детей и даже домашних животных. Я не видел, чтоб Галя боролась со всеми напастями, что свалились на ее хрупкие плечи, но я видел, как она учится с ними жить. Ночью я аккуратно спросил ее:
        – Я видел на твоей карте желаний детей… Ты же не забыла, что после стольких химиотерапий у нас никогда не смогут родиться дети?
        – Конечно, я все понимаю, – с легкостью в голосе произнесла она, – мы усыновим сына и удочерим дочку. Я бы хотела двоих детей или даже троих!
        Куда бы судьба ни закрывала Гале двери, она всегда находила запасной выход. Уникальный человек.
        Мы могли лежать по разные стороны кровати, занятые своими делами, и быть абсолютно счастливы. Весь мир останавливался, все тревоги исчезали, я был совершенно целостным с ней. Меня даже не тревожило в такие моменты, что она когда-нибудь покинет этот мир и оставит меня одного. Любовь не выбирают, – он глубоко вздохнул. – И если б мне дали право выбирать, я б снова без сомнений повторил этот путь.
        Знаешь, я до сих пор не верю, что ее больше нет. Не только потому, что любил ее. Просто в ней было столько жизни, что смерть ей не стала помехой к существованию. Я до сих пор ее ощущаю где-то в одном с собой пространстве. Чувствую ее не бестелесным духом и никаким не призраком. Я просто знаю, что она жива, и все! Порой хочу ей позвонить и вот уже набираю номер, потом вдруг до меня доходит, что никто не ответит. Строю совместные планы на выходные, выбираю ей подарки. И знаешь, бро, если б мне кто-то сказал, что она осталась там, в том лесу, я бы пошел к ней. Потому что я не чувствую, что смерть для нее существует. Это лишь ее другая форма жизни.
        – Не говори так, – перебил я его. – Мне очень жаль Галю. Но даже если это другая форма жизни, то никто из нас не знает ее законов. Перестань так говорить и даже думать.
        Он почему-то ничего не ответил, закопав ладони в свои длинные светлые волосы.
        – На девятый день после ее смерти, – продолжал он, замерев в той же позе, – я лежал в темноте и слушал музыку. Было не так уж поздно, и я смотрел, как по потолку скользят лучи света от проезжавших мимо машин. Затем я закрыл глаза. Музыка вскоре стихла, а по моим рукам пробежала дрожь, и я понял, что в комнате резко похолодало. Я привстал на кровати и обнаружил себя сидящим в каком-то обшарпанном подъезде. Передо мной глубоко в подвал уходила лестница. Из темноты я услышал Галин зов. Я встал и подошел к самому краю – вся лестница была покрыта инеем. Испугавшись поскользнуться и сломать себе шею, я нащупал металлические перила. Опершись о них, я сделал несколько шагов. Кожа пристыла к холодному металлу, и я вырвал себе кусок кожи. Но кровь не пошла, и даже боль казалась вполне сносной. Я осторожно спустился, передвигаясь боком, и там внизу увидел комнату. Она не имела ни окон, ни дверей. Все ее стены и немногая металлическая мебель были покрыты тонким слоем такого же коварного инея. Посреди комнаты стояла каталка – такие используют в морге. К ее металлической поверхности пристыло замершее тело. Это
была Галя. Ее волосы были неровно острижены, а на лбу краснела кровавая пентаграмма. От ее вида у меня подкосились ноги. Я попытался подбежать к ней и освободить от этого стола на колесах. Но что-то преградило мне путь, и ноги словно не имели сил перешагнуть невидимый барьер. Я понял, что мне нужно просто смотреть. Вдруг она открыла глаза. Ее лицо искривилось в некрасивой гримасе, а из уст потоком посыпались бранные слова. Она проклинала всех, кого знала, всех, кого знал я, всех, кроме меня. Затем ее мышцы расслабились, и она заплакала, сокрушаясь, что не может усмирить в себе демона. В следующую секунду она повернула ко мне лицо и произнесла: «Молись за мою душу»!
        Я проснулся в своей комнате. На часах было три тридцать. На мне было три одеяла и пуховая куртка. Мама сидела в ногах и говорила с неотложкой. Когда она пришла проверить, не уснул ли я опять с наушниками, она дотронулась до моей руки. Тут же поняв, что я холоднее льда, она принялась будить меня. Не дождавшись реакции, мать накидала на меня все, что только можно, и позвонила в скорую. Они уже выезжали ко мне, когда я наконец очнулся.
        В тот же день я поехал в церковь. В церковной лавке нашел книжечку с молитвами за упокой. Увидев мой озадаченный вид, служитель спросил, все ли у меня в порядке. Не в моих правилах исповедоваться, но отчего-то я рассказал ему свой сон.
        – Это было чистилище! Ваша подруга просит от вас помощи. Читайте вот эту молитву два раза в день при церковной свече.
        Ну как бы все понятно, что непонятного-то. Только ведь вчера было сорок дней, как Галя погибла. И я видел ее снова где-то посредине сна и бодрствования, когда ты еще слышишь щебечущих птиц, и тут она садится ко мне на кровать. Я помню яркое солнце в комнате, и занавеска колышется на ветру, хоть вчера весь день шел дождь. Галя сидит в этих ослепительных лучах и сама светится золотом. У нее все те же роскошные длинные волосы. Она в своих любимых рваных джинсах и в моей рубашке навыпуск. Она берет мою руку и улыбается. Ее губы не шевелятся, но в голове я слышу ее «спасибо»!
        Кстати, эту рубашку я так и не нашел. Искал сегодня днем у себя, потом подъехал к ней и поискал там. Ее нигде нет.
        – Ты считаешь, что вот эти молитвы в церковных книжечках помогли Гале пройти чистилище, а не твоя любовь? – недоверчиво спросил я.
        – Не знаю, бро. Но это все как-то работает. Все эти цифры: девять дней и сорок после смерти – они совершенно реальны.
        – Ну не знаю… – протянул я.
        Пройдя все это там, за гранью, я наконец нашел какое-то приемлемое моему духу понимание бога и методов общения с ним. Теперь же Толя своими рассказами опять объединял религию с ритуальностью и символикой. Я отрицал этот средневековый подход.
        – Чувак! – вдруг воскликнул он. – А что, если молитва – это тоже заклинание? Ругательства – заклинания на вызов нечисти из ада, а молитва загоняет их обратно. Типа магии, что ли?!
        – Ну не знаю, Толь. Ты же отличный историк, сам подумай, когда и кто писал Библию? На каком языке? Возможно, тот самый первый текст имел силу, подобную заклинанию. Но то, что пишут сейчас от себя священники, вряд ли может давать что-то, кроме ложных надежд.
        – Чем лучше знаешь историю, тем больше вопросов она оставляет о возникновении христианства. Почему именно один Бог? Чем им мешало множество? Почему именно одна вера? Кому какая разница была, в кого верят соседи. Дело все в направленной энергии. Чем больше людей верят, тем сильнее становится объект веры. Он начинает жить своей жизнью и превращается в магию.
        Я не нашел что ответить и просто развел руками.
        – Как думаешь, где Женя сейчас? – внезапно спросил Толик.
        Это была моя больная тема, моя мозоль, и Толик наступил на нее.
        – Послушай, – не выдержал я, – ты ничего больше не помнишь из своего сна? Туман, ты идешь по дороге… Может, кто-то вышел из машины и сказал тебе что-то?
        – Нет, чувак, ничего такого не помню, а что?
        – Я тебе что-то расскажу сейчас, но ты не подумай ничего личного. Пока я был в коме, там, в моих видениях, в тумане Женя вышла из машины за тобой! Она призналась тебе в любви и, услышав отказ, убежала в лес. Ты первый слышишь это и, надеюсь, последний.
        – Антон, Женя призналась мне в любви еще на первом курсе института. Она стрясла с меня обещание, что я никому не расскажу о ее чувствах, но я, в общем-то, и не собирался до этого момента.
        Мне стало нехорошо. Кровь прилила к щекам, и сердце забилось тяжелее.
        «Она все это время любила его», – стучало в голове.
        – Послушай, бро, – вдруг оживился Толя, – если Женя до сих пор неровно ко мне дышит, я бы мог пойти туда и вывести ее из того леса. Путь ты рассказал, молитвы я выучу по совету твоего деда. А?
        – Нет, – отрезал я, – ты даже не представляешь, что это за место!
        Понятно, что он шел туда не из-за Жени. Толя преследовал свои личные цели.
        – И что если ты не сможешь вернуться?
        – Вернуться откуда? – включилась в разговор вошедшая в комнату тетя Маша.
        Толя вскочил со стула:
        – Давай, поправляйся! Увидимся в институте.
        – Я бросаю институт.
        – Ничего себе новости, почему? – замер он в дверях.
        – Я никогда не мечтал стать юристом.
        – И кем ты мечтал стать?
        – Астрофизиком!
        – Это круто, чувак!
        – Интересный у тебя друг, – заметила тетя Маша, когда Толя удалился.
        – Да уж. В него уже три года влюблена моя девушка! – не выдержал я.
        Моя тетя могла бы удивиться этой новости из приличия, но не посчитала нужным.
        – Тебе полегче?
        – В каком-то смысле легче, но в каком-то сложнее. Я совсем запутался, теть Маш!
        – В чем дело? Ты можешь рассказывать мне совершенно все.
        – Как мне теперь жить с этим? Я могу снова впасть в кому, умереть, в конце концов, и никогда не узнаю об этом! Я буду продолжать свой путь и сходить с ума от увиденного тогда, когда это будет уже другая форма существования – бестелесная. И что, если я, к примеру, решу помыть окно. Я оступлюсь на парапете и с облегчением вздохну, забираясь обратно в комнату, когда мой труп останется лежать там, на асфальте, в луже крови?!
        Она просто замолчала, опустив глаза. Стало понятно, что у нее нет на это ответов. А у кого они есть?
        Я все думал над тем, что рассказал мне Толя, и решил зайти к Жене. Ее родители, узнав о моем визите, удалились. Они не винили меня, просмотрев съемку, изъятую из видеорегистратора, но видеть все же не желали.
        Ее бледное лицо казалось кукольным в обрамлении шикарных волос. Я аккуратно взял ее руку:
        – Женя, я знаю, ты все еще бродишь в том лесу. Возвращайся! Слышишь? Там ничего нет, кроме воспоминаний, страха и боли. Все твои старики еще живы, и я даже не знаю, кто мог бы вывести тебя из этого леса. Если знаешь молитвы – молись. Кто-нибудь да услышит. Главное не ругайся! Я знаю, ты любительница отпустить крепкое словцо, но не надо. Прошу, не надо. Они все слышат, и брань для бесов – это зов.
        Глава 8
        Время
        «Мы не хотели знать, но нам сказали:
        Земля жила до нас непостижимо много лет.
        И если вытащу я всю руку из пледа,
        Где-то на конце ногтя жил человек…»
        ***
        Я достал из старого блокнота помятый кусок бумаги – номер телефона Тани. Мы быстро перешли на мобильники, и домашним телефоном сейчас мало кто пользовался. Но в каждом доме он по-прежнему был.
        «Теперь я, кажется, дорос до нее», – подумал я, сидя в своем инвалидном кресле.
        Я набрал заветный номер.
        Каждый гудок отозвался переживаниями в животе, так, словно я раз за разом совершал прыжок с высоты.
        – Алло? – наконец послышался женский голос.
        – Здравствуйте, а Таню можно?
        – Кто ее спрашивает?
        Я немного напрягся от такого вопроса, но тотчас ответил:
        – Антон.
        – Они переехали за город, но для Антона Таня оставила номер своего мобильного. Вы готовы записывать?
        Я растерялся, но уже через секунду-другую схватился за шариковую ручку.
        – Да, конечно, слушаю.
        Удивительно, она точно знала, что я когда-нибудь позвоню.
        Я долго пытался нажать кнопку с зеленой трубкой, но так и не смог. Отложив разговор на завтра, я почувствовал себя прежним. Будто я снова в школе.
        – Так может продлиться неизвестно сколько, – раздраженно выпалил я и схватил телефон.
        Гудок, другой…
        – Алло? – послышался мужской голос, слишком молодой, чтоб быть ее отцом.
        Я поспешил закончить звонок. Руки тряслись, мысли путались. Я швырнул телефон в угол стола и закрыл лицо руками. Но через минуту он снова зазвонил.
        – Алло? Вы набирали? – это была Таня.
        – Привет! – коротко отозвался я.
        – Привет, кто это? – выдержала она деликатную паузу, демонстрируя, что изо всех сил пытается вспомнить мой голос.
        – Это Антон, – коротко сообщил я так, словно на этом свете больше не осталось парней с таким именем.
        – Антон, – все еще не понимала она, – дай мне пару ключевых слов, чтоб решить этот ребус.
        Я усмехнулся. Ее тонкое чувство юмора.
        – Олимпиада, КВН, грудастая ассистентка Стивена Хокинга…
        Спустя мгновение я снова услышал эти прекрасные звуки – ее переливистый смех.
        – Ну, привет, Антон!
        – Привет!
        Повисла пауза.
        – Ты позвонил. Я надеюсь, у тебя все хорошо?
        – Да, все отлично. Возможно, мы могли бы увидеться?
        Как многого мне стоила эта фраза.
        – Конечно, приезжай на выходных, – затем она отвернулась в сторону и игриво произнесла: – Глеб, ну перестань, дай поговорить…
        «Глеб!» – отдалось громом в голове.
        – Мы живем сейчас в частном доме за городом. Поселок Садовый, третья улица, дом восемь. Будешь подъезжать – набирай.
        – Хорошо, – отстраненно ответил я.
        – До встречи, пока.
        Она положила трубку, даже не дождавшись от меня ответа.
        Весь день я не находил себе места. Время – коварная штука. Если лично для тебя оно вернулось вспять, это совсем не значит, что оно вернулось для других. Или что другие так же, как и ты, горят желанием его вернуть.
        Ворочаясь в кровати, я все перебирал в мыслях предполагаемые сюжеты жизни, если б тогда, давно, мне все-таки хватило мужества остаться с Таней. Мысли толпились, крутились и не давали уснуть.
        Я открыл глаза от странного звука со стороны окна. Форточка скрипнула, а затем с грохотом открылась. Она коряво повисла всего на одном креплении, а в комнату ворвался свежий ночной ветер. Он принялся колыхать занавеску, за которой я заметил женский силуэт. Она сидела на подоконнике, задумчиво разглядывая мрачный пейзаж. Ее длинные пшеничные волосы холодным золотом отражали свет фонарей, а мужская голубая рубашка казалась неестественно хорошо выглаженной. Лишь по рваным джинсам и многочисленным браслетам на ее изящных запястьях я понял, что это, скорее всего, Галя. Надо отметить, эта красивая девушка была прекрасной парой Толе, и я почувствовал искреннее сожаление, что у них так все получилось.
        Я захотел сказать ей что-то, но вдруг понял, что не могу произнести ни слова. В этом сне она захотела сделать меня немым слушателем, и, думаю, у нее были на то причины.
        – Ты должен пойти за Женей, – произнесла она, даже не удосужившись пошевелить своими бледными губами.
        «Она убежала сама, я не принуждал ее выбирать этот путь», – ответил я мысленно.
        – Ты вправду не видишь своей вины в том, что произошло?
        «Вины? В том, что произошло, нет моей вины! Я сам еле спасся».
        – Ты можешь врать кому угодно, только не мертвым. Мертвые все знают! – произнесла она с угрожающей интонацией.
        «Ты выглядишь не особо мертвой».
        – Зависит от того, насколько ты умеешь разделять себя и свою оболочку при жизни.
        «Как это»?
        – Разделяя эти понятия, можно питать жизнью свою душу. Но люди чаще всего питают жизнью свое тело, обделяя свой дух.
        У меня сложилось впечатление, что она берет уроки философии у моего покойного деда.
        – Но я пришла не философствовать, – тут же прочитала она мои мысли. – Ты идешь за Женей и точка. Как это сделать, выбирай сам.
        «Мы даже не любили друг друга, и что если я не вернусь?»
        – Погоди, погоди, ты что, считаешь, что спасать стоит исключительно тех, кого любишь?
        «Ну, нет, – запнулся я о свои же умозаключения, – но выйдет ли она на мой зов, остается только догадываться!»
        – Да уж, и почему такая девушка была с тобой, остается только догадываться.
        «Да на что ты все намекаешь?»
        – А на то, что ты прекрасно знаешь, почему Женя с тобой встречалась. Потому что только так Толя был рядом. Ты всегда знал это, но боялся признать, и знаешь почему?
        «Почему?»
        – Потому что ты трус!
        Кажется, это было правдой, в которую я просто отказывался верить, находя своим поступкам массу оправданий.
        «Но я ведь побежал за ней в тот кошмарный лес! Я искал!»
        – И о чем ты тогда думал? О том, как она сидит под деревом, оглушенная кошмарами и одиночеством? Ты думал о своем страхе перед ее родителями.
        «Но я ведь столько раз ее вытаскивал из передряг и постоянных депрессий».
        – Тогда тебе не составит большого труда спасти эту девушку еще раз. Пусть даже последний, но самый важный раз.
        На этом я открыл глаза во второй раз и приподнялся на кровати. За окном как назло хулиганы разбили фонарь, и там не было теперь ничего, кроме темноты. Форточка была открыта, хотя я помню, что не открывал ее. В следующую секунду сквозь нее протянул женский голос: «Ан-то-о-о-он». Это произошло здесь и сейчас так живо, будто меня разыгрывают. Какой только псих решил постоять ради этой цели на парапете четвертого этажа?! Я закричал:
        – Мама!
        Заспанная мать вбежала в комнату.
        – Что случилось? Тебе плохо?
        – Прости, мам, что разбудил, мне просто страшно.
        Она заботливо включила лампу на письменном столе и села ко мне.
        Наутро я позвонил своей тете.
        – Теть Маш, ко мне приходят мертвые, – ошарашил я ее с первых минут разговора.
        – И что они хотят? – выдержав паузу, спросила она.
        – Приходила Галя, хотела, чтоб я пошел за Женей и вывел ее из леса.
        – И что ты по этому поводу думаешь? – выдерживая немыслимые паузы, продолжала тетя Маша.
        – Помните, я когда-то в школе отравился барбитуратами?
        – Да.
        – Так вот тогда я видел этот лес в дверной иллюминатор. Я видел там себя. И я думаю, если б я нажал на дверь плечом, то она бы открылась.
        – Я подумаю над этим, – послышался сухой ответ. – Я наберу на днях.
        От разговора мне стало легче. То ли оттого, что я теперь не один на один со своей проблемой, то ли потому что спихнул ее решение на чужие плечи.
        Незаметно подкралась суббота. Я искренне надеялся, что забуду об этом дне, но все надежды были напрасны. Ломая себя все утро, я все же твердо решил, что поеду к Тане. И в этом была отчасти заслуга Гали. Признание себя трусом не давало мне покоя, и мне было совершенно необходимо совершить что-то героическое, чтоб доказать себе обратное. Сегодня моим героическим поступком должна была стать поездка к Тане, даже если мне придется смотреть на их любовные игры с Глебом. Как знать, возможно, именно тогда я смогу, наконец, поставить точку в этой истории, идти дальше и не сторониться цветущих акаций.
        День выдался по-настоящему летним. Мы с отцом продали мою разбитую иномарку и купили ему старенькое, но надежное советское авто. Он был рад как ребенок. Всю жизнь у него имелись действующие водительские права, но никогда не имелось возможности купить автомобиль. Сейчас его глаза по-ребячьи горели, и я отметил, что душа не имеет возраста. Только мы сами решаем, радоваться ли нам по-детски или по-взрослому скрывать свои эмоции.
        Навернув пару раз вокруг авто рынка, мы выехали за город. Уже через несколько километров я почувствовал свежий запах травы и полевых цветов. Украдкой отдавало хвоей из смешанного леса и молодым камышом с дальних болот. Найдя нужный дом за высоким забором, отец усадил меня в коляску и нажал кнопку дверного звонка. Тут же загавкал пес, и раздались суетливые голоса.
        – Пап, ты можешь ехать, я потом позвоню.
        Тот заторопился снова за руль, посигналив мне странным футбольным ритмом.
        Калитка открылась, и я увидел Танину маму. Она ничуть не изменилась и даже посвежела на лоне природы.
        – Вы к Танечке? Проезжайте, я сейчас открою пошире.
        Она меня совсем не помнила. Я вдруг понял, что, возможно, та пара недель, что мы дружили с ее дочкой, так важна исключительно для меня одного. Похоже, для всех остальных это был слишком короткий промежуток времени. Какой-то частью себя я пожалел, что приехал. Но другой своей частью я понял, что опять из-за кулис появляется трус.
        По хорошо асфальтированной дороге я обогнул дом и выехал на аккуратно подстриженную лужайку с ярко-голубым бассейном. На ней тусили ребята. Парни и девушки в шортах и летних коротких платьях. Кто-то собирался с духом нырнуть в еще не прогретую солнцем воду, кто-то футболил мячик. Другие лежали и сидели на шезлонгах, раскладных креслах и просто на траве. Позади гула играла стильная зарубежная музыка.
        – У вас так много гостей, – повернулся я к хозяйке дома.
        И попытавшись сказать, что заеду в другой раз, неожиданно услышал в ответ:
        – Конечно, у именинницы много друзей. Не стесняйтесь, проезжайте. Там на столике коктейли и закуски.
        Театрально проехав вперед, я стал продумывать план побега, как вдруг увидел ее. Она была в ярком зеленом платье. Этот цвет так шел ее ярким глазам и темным волосам, что я не мог оторвать от Тани глаз. Она не изменилась, лишь стала более изящной и женственной. Вздернутый нос и ямочки надолго притянули взгляд, пока кто-то из ее друзей не указал ей на меня пальцем.
        – Антон! – послышался радостный крик.
        Теперь у меня не оставалось особого выбора действий, и я подъехал к ним.
        Озаренное улыбкой лицо сменилось тревогой:
        – Что случилось? Ты в коляске?
        «Обнадеживающе, что Таня помнит меня без нее», – пронеслось в голове.
        – Это на пару месяцев. Попал в автокатастрофу.
        – Надеюсь, все живы?
        – Да, – соврал я, не желая поднимать тему.
        Ребята оказались из одного с Таней института, и я быстро подхватил их разговоры. Кормящиеся черные дыры, сингулярности и горизонты событий снова вскружили мне голову. Часы пролетали незаметно, пока у меня не зазвонил телефон.
        – Антон? – это была тетя.
        – Слушаю.
        – Мы можем ввести тебя в глубокий гипноз, и если я направлю тебя на поиск Жени, то, вероятно, ты сможешь ее найти.
        Это было неплохой идеей, и то, что я буду под присмотром врача, внушало мне оптимизм.
        – Когда? – спросил я тоном секретного агента.
        – Завтра, у меня.
        – Понял.
        Я положил трубку и посмотрел на ребят. Меня с интересом изучала Таня.
        – Убегаешь, как всегда? – с грустью в голосе спросила она.
        – Ну как я могу уйти, сегодня же метеоритный дождь!
        Она расплылась в улыбке и взяла мою руку. Так мы сидели еще долго, пока тихие разговоры поредевшей толпы студентов не принялись перебивать сверчки.
        – Глеб был с тобой, когда я звонил, – нерешительно озвучил я тревоги.
        – Видишь того парня, – Таня указала на темного хрупкого паренька с копной темных волнистых волос, собранных в хвостик.
        – Ага.
        – Это Дима.
        Она наигранно тянула паузу, пока в моей груди не начало покалывать.
        – Они с Глебом уже два года в отношениях.
        Мой облегченный выдох услышали на другом конце приусадебного участка.
        – Я думал, что вернуть время невозможно, – прошептал я.
        – Только не для человека, для которого оно никогда не являлось константой, – глядя в звездное небо, ответила девушка моей мечты.
        Я наконец понял, что не так уж важно, работают ли ноги, если у тебя есть крылья.
        Отец забрал меня неприлично поздно. Я был невероятно счастлив и не имел ни сил, ни желания скрывать улыбку. Отец ничего не спрашивал, но краем глаза я видел, как он доволен.
        Я спал в ту ночь безмятежным сном, тепло обнимая подушку. Так я спал последний раз в двенадцать лет.
        Утро встретило дождем. Тяжелые тучи нависли над городом, не давая ни единому лучу просочиться на землю. Эта тяжесть передалась и мне. Я пил свой ароматный кофе и продумывал план. Точнее, у меня не было никакого плана, я просто-напросто собирался с духом.
        – Готов? – спросила тетя Маша.
        Я не собирался геройствовать и отрицательно качнул головой. Она сложила мое кресло в багажник и села за руль.
        – Скучаешь по вождению? – решив растормошить меня, поинтересовалась она.
        – Нет, – напряженно ответил я.
        – Там что, прямо вот так вот ужасно, что и говорить неохота? – вдруг как-то по-особенному заговорила моя тетя.
        – Сложно описать все эти эмоции, но я уверен, живым не надо быть там раньше времени.
        – Давай тогда отменим.
        Она будто специально выехала на крайнюю правую, остановившись на перекрестке, чтоб иметь возможность развернуться на зеленый сигнал светофора.
        – Еще вчера я б сделал все, чтоб не идти туда. Но так сложилось, что как раз вчера я понял, как важно отпустить страх и просто наконец сделать то, что ты должен сделать. Тем более это не кома, – я с надеждой посмотрел на тетю Машу, – это всего лишь гипноз. Если что-то пойдет не так, вы меня просто выведете.
        Она сжала губы, сглотнула слюну и одобрительно покачала головой. Но стало кристально ясно, что даже во время обычного гипноза порою не все так гладко.
        – Ты знаешь, – вдруг тетя Маша заговорила так громко, что я аж вздрогнул, – была у меня одна пациентка. Ее диагноз звучал так – диссоциативное расстройство идентичности. Также это расстройство психики называют синдромом множества личностей, или, проще говоря, раздвоением личности. Это довольно редкое психическое расстройство из группы диссоциативных расстройств, при котором личность человека разделяется. При общении с таким человеком складывается впечатление, что в его теле существует несколько разных личностей. Может показаться, что я опять говорю о шизофрении, но это не так. При шизофрении человек слышит личностей внутри себя, но при расстройстве данного типа он считает себя этими личностями, находясь в этих эго-состояниях попеременно. При этом в определенные моменты в человеке происходит «переключение», когда одна личность сменяет другую. Эти «личности» могут иметь разный пол, возраст, национальность, темперамент, умственные способности, мировоззрение, по-разному реагировать на одни и те же ситуации. После «переключения» активная в данный момент личность не может вспомнить, что происходило,
пока была активна другая личность, – тетя перевела дух от бесконечных определений. – Так вот, звали эту женщину Лиза. Она была совершенно лишенной каких бы то ни было психических расстройств, пока не попала на сеанс регрессивного гипноза. Вычитав в газете рекламу оного, Лиза хотела увидеть свою предыдущую жизнь. Предыдущее «воплощение своей души», как она впоследствии выразилась.
        «– Я всерьез интересуюсь эзотерикой, – начала издалека болезненно бледная женщина с выкрашенными набело волосами.
        – Вы поступили к нам, так как ваши родные и близкие считают ваше поведение неадекватным, – раз так, я тоже начала издалека.
        – Во мне живет всезнающая душа. Когда я вхожу в особое состояние, она может отвечать на все вопросы, которые вы только способны задать, – спокойно пояснила пациентка.
        – Как этот дух попал в ваше тело? Вы помните этот момент?
        – Разумеется, помню как сейчас. Я пошла на сеанс гипноза…
        – С целью? – перебила я ее с неподобающим психиатру напором.
        – С целью узнать предыдущее воплощение своей души.
        – Значит, вы индуист, буддист или джайнист, исходя из веры в реинкарнацию?
        – Нет, я христианка… То есть мне ближе по духу эзотерическое христианство, – немного растерялась она.
        Я преследовала цель запутать ее, запугать, вывести из равновесия. Это был нетипичный случай, и днем ее раздвоение личности не проявлялось вовсе. Но с наступлением ночи тревога Лизы возрастала, ведь каждую ночь она проживала во сне другую судьбу другого человека. Вскоре «переключение» с одной личности на другую усложнялось, пока не начало занимать целые часы. Мучительный процесс возврата в реальность начал отнимать не только часы жизни, но силы и здоровье близких. Сейчас она держалась спокойно и уверенно, в ее памяти не осталось событий ночи. Мы обе знали, что вторая ее личность не проявит себя до захода солнца. Однако мне была важна каждая мелочь, обнажающая постоянное присутствие в ней второй личности.
        – Тогда расскажите мне как можно подробнее, что тогда произошло.
        Она закатила глаза и начала довольно отрывисто:
        – Я пришла на сеанс гипноза, чтоб вспомнить свою прошлую жизнь. Мне дали выпить мятный чай, а после я легла на кушетку и полностью расслабилась. В комнате тихо играли индийские песни для медитации, и от голоса мастера я погрузилась в полудрему. Внезапно морской бриз дунул мне в лицо, и я увидела себя стоящей на палубе деревянного корабля, – она всего на минуту замялась, и я тут же напористо принудила ее к воспоминаниям.
        – Деревянные корабли уже давно не строят!
        – Это было тогда, когда еще строили. Я мужчина в красивой, но грязной одежде. Мне жарко, и я не понимаю, то ли от ненавистного парика, то ли от ужасов кровавого сражения. Перед глазами режут людей, таких же как и я разодетых, и в одежде попроще. Время от времени раздаются оглушительные взрывы, от которых палуба содрогается. Я все еще могу стоять на ногах, но драться уже не могу. Один из кораблей буквально прилип к нам по правую палубу. Я стою на левой и вижу, как с моей стороны приближается еще один. Огромный и массивный. Этот монстр снова извергает из себя черное ядро, и оно на этот раз выбивает из-под ног палубу. Я падаю в море, и все эти адские звуки, наконец, затихают. Толща воды надо мной медленно возрастает, отдаляя продолговатые тени кораблей и падающие в воду тела. Вскоре моя спина коснулась дна. Какая глубина! Она завораживает и заставляет жить дольше, чтоб продолжать восхищаться ее мощью. Вскоре белый подводный песок покрылся трупами моей команды и людей, которых я знал. А волнующееся море покрыло полотно досок, обломков и мусора так, что если б я вздумал воскреснуть, то не нашел бы
свободного места всплыть.
        – Так вы были мужчиной в прошлой жизни?
        – Да!»
        У нее не было диссоциативного расстройства или классического раздвоения личности. В процессе воспоминаний Лиза перешла на рассказ о себе от лица мужчины, а значит, она, будучи собой, могла почувствовать себя кем-то другим.
        – Она пошла на повторный гипноз в эту шарашкину контору!
        – Зачем так выражаться, – рассмеялся я.
        – Послушай, Антон, – вскипела вдруг она, – допустим, даже если у души есть предыдущий опыт, ну не зря же мир устроил нас таким образом, что мы этого опыта не помним! Помимо эзотерики в момент гипноза есть вещи, произношение коих грозит не только необратимыми последствиями в психике человека, но даже летальным исходом! Так работать нельзя! Ты думаешь, они там врачи в этом центре «Третий глаз» или «Пятая нога», все одинаково… – возмущалась она.
        Я лишь иронично усмехнулся.
        – Что было дальше?
        – Дальше я провела ряд сеансов гипноза, в ходе которых попросила вторую личность Лизы поговорить со мной. И тут… Тут она заговорила по-французски! Говорила много, красиво и в мужской манере. Когда я дала послушать эту запись профессору филологу, специалисту в области французского языка и истории, он мне ответил, что сам Мопассан бы позавидовал такому безупречному произношению.
        Тетя Маша глубоко вздохнула, приоткрыла запотевшее окно и продолжила:
        – Если ты хочешь спросить меня, могла ли бухгалтер Лиза, работающая на хлебозаводе, говорить так по-французски? Я отвечу – никогда в жизни.
        – Она умерла? – почему-то подумав о смерти, невпопад спросил я.
        – Нет, нам тогда повезло. На повторном сеансе гипноза профессор общался с ее второй личностью на французском языке, попросив мужчину больше не появляться. Тот не совсем понял, что мы имеем в виду, но вскоре все же удалился или затих, если можно так выразиться. Нам удалось перезаписать ее коды. Лиза начала помнить свои сны, осознавая их как воспоминания из прошлой жизни, не имеющие к ее личности и ее настоящей жизни прямого отношения. Ей стало легче. Но такая желанная память прошлого воплощения не принесла ей ничего, кроме дополнительных переживаний. Там, в далеком прошлом, не было ничего, что смогло б ей помочь здесь и сейчас.
        – Что ж, это веселая альтернатива ночным посиделкам с мертвыми.
        – Я все это рассказываю лишь потому, что не хочу, чтоб ты открыл ту дверь, которую потом не сможешь закрыть.
        – Зачем люди делают это? – я постарался отвести тему подальше от дверей.
        – Занимаются эзотерикой?
        – Нет, – улыбнулся я, – пытаются вспомнить прошлую жизнь? Они хотят знать, что были раньше кем-то поважнее и посущественнее, чем сейчас?
        – Как знать. Только ведь из этих воплощений мы имеем не титулы и звания, не связи или зарытый клад, а душевный опыт. Переживания, проще говоря. Эти переживания обогащают дух. Когда дух обогащен, то средства его обогащения не имеют уже никакого значения: ни любовь, ни измены, ни предательства, ни ужасы войны, и даже воспоминание момента собственной смерти уже бесполезно. Душа пережила это событие и обогатилась.
        Мы заняли ее просторный зал. Я лег на мягкий диван, она села на стул у изголовья. Дождь монотонно накрапывал, и сквозь него раздался монотонный четкий голос. Тетя была профессионал своего дела, и я даже вздрогнул, не узнав ее тембра.
        – Твое тело расслабляется, мышцы слабеют, веки закрываются. Тебя клонит в сон. Когда я досчитаю до пяти, ты уснешь, но когда я досчитаю с пяти до одного – ты проснешься. Раз, два, три, четыре, пять…
        Я открыл глаза в тускло освещенном помещении. Холодный бирюзовый свет озарял все предметы, но я не видел его источник. Я лежал на железной каталке уже знакомой мне палаты. Теперь было гораздо светлее, и я увидел ее уродливые обшарпанные стены. Вздувшийся бледно-зеленый мелкий кафель на полстены переходил в унылые стены, где огромными кусками отвалилась штукатурка, обнажив сырые стены. В углу явно была сильная течь, и, судя по ярким кругам плесени, уже давно. Я всунул ноги в клетчатые тапочки, завязал синий халат и пошел. Привычный коридор пульсировал белым светом, а обнаженные провода то и дело потрескивали, выдавая мини-молнии.
        «Не шуметь!» – как и прежде, пронеслось в голове.
        Аккуратными шагами я огибал кафельные препятствия одно за другим, пока не приблизился к двери. Окно покрывал иней, и я по известному ранее опыту приложил свою руку к стеклу. Не представляя, что увижу там, я не торопился убирать ладонь, пока ее очертания не окутал размытый ореол.
        «Убирай ладонь», – кто-то приказал в голове.
        Я убрал. В иллюминаторе возвысился все тот же лес, окутанный туманом. Мое тело обдало волной ужаса.
        – Женя, ну где ты? – невольно прошептал я.
        Среди черных стволов появился силуэт. Я прищурился, пытаясь понять, кто это. И тут мое зрение десятикратно приблизило картинку так, словно я настраивал невидимый бинокль. Это была Женя. Она тяжело дышала, руки в ссадинах и крови, колени разодраны в клочья, а крупные рыжие локоны сбились нелепой мочалкой, собравшей колючие иглы. Она опустила глаза и смиренно плакала, потеряв надежду когда-нибудь выйти оттуда. Я ударил плечом в дверь. Она не поддалась. Мне всегда казалось, что стоит лишь слегка надавить на нее, и я окажусь по другую сторону. Но дверной зазор был крайне обманчив, и лишь слегка подавшись вперед, тугая дверь откидывала меня с силой обратно. Я понял, что не смогу попасть туда. Нынешнее состояние не давало желаемого результата, и отсюда дорога была закрыта. Мне было необходимо погружаться глубже, чтоб оказаться с Женей в одном пространстве.
        Жалость к ней повисла тяжелым камнем на груди. Теперь я точно знал – она страдает. Бродит, скрывается, пытается выжить в кошмарном лесу. Я побрел назад, погруженный в мысли, как вдруг услышал чей-то стон. Свернув направо, я прошел мимо своей палаты. Конец коридора был плотно завален пружинными кроватями и рваными матрацами. В то крыло я никогда не ходил.
        Я оттянул пару тяжелых матрацев, с трудом опустил на пол непонятной силой приплюснутую к больничным дверям кровать и протиснулся в узкую щель. Здесь было темнее и ужаснее. Пол разорвало на две половины, между которыми темнела бездна. От каждого моего шага что-то непрестанно сыпалось и скатывалось в эту пропасть, навсегда исчезая там, так и не достигнув дна.
        «Не шуметь!» – в голове раздался приказ.
        Я обошел свесившийся кабель и схватился за стену, чтоб перелезть через вздутый кафель. Наполовину выкрашенные стены покрывали корявые надписи «спасите наши уши», «поймешь, когда умрешь». Чуть дальше какой-то психопат исписал все размашистыми пятерками разного размера и формы. Я брезгливо отдернул ладонь, стараясь ни к чему не прикасаться. Стон повторился совсем близко, и я заглянул в ближайшее окно с решеткой на железной двери. Там в полном одиночестве на панцирной сетке кровати сидел человек. Я машинально отшатнулся. Но затем понял, что стонет он.
        Толково было б скрыться, пока он меня не заметил, но я застыл, сделав пару шагов назад.
        «Я не помог Жене и этому бедолаге не помогу. Зачем тогда я все это затеял?» – размышлял я.
        Тихо открыв тугую дверь, я окликнул сгорбившегося старика:
        – Эй, дедушка, с вами все в порядке?
        Он испуганно оглянулся, и я узнал в нем своего деда Павла. Я не мог так хорошо его помнить, он умер очень давно, когда мне не было и шести лет. Но та всезнающая и бесстрашная часть меня точно знала, что это мой дед.
        – Парниша, у тебя выпить не найдется? – тут же подсуетился он.
        – Нет, а что, так сильно трубы горят? – подколол его я.
        – Да, я здесь уже несколько дней, а у них тут и чекушки не найдешь.
        – Дед, это я, твой внук Антон!
        – А второй, где санитар? – смутился дед, не слыша моих слов. – Тебе одному меня не удержать, я так просто не дамся. Приходили тут двое в халатах, пытались увести, но я им хорошо отвесил, – закатывая рукав, продолжал он. – Лучше б водочки принесли, я не могу уже. Так хочется, ты бы только знал!
        Я просто опустил голову. Ну и как ему помочь, если он живет в своих фантазиях?! Однако не так давно я сам жил в своих фантазиях и не поверил бы ни единому слову о том, что тот лес нереален. Мне остается только врать, как врал мне мой дед Алексей.
        – На самом деле я не санитар. Я сосед Людмилы. Заждалась она тебя совсем.
        Дед замолк и прислушался. А я продолжал. Мне часто бабушка Люда рассказывала, как дед ухаживал за ней. Три года изо дня в день приходил под окна и звал на танцы. Однажды она купила новые туфли, чтоб идти в дом офицеров, а он их оттоптал. Совсем не умел танцевать. Но потом научился и танцевал лучше всех, потому что сильно любил ее.
        – Купила новые туфли, накрутила волосы и ждет тебя у окна. А ты тут сидишь.
        Он на мгновение посветлел, с надеждой посмотрел на дверь, но снова осунулся.
        – Выгонит меня из нашего дома Людмила, я же снова пьяный приду.
        – Из какого дома, вы же не женаты еще?
        Дед задумался, словно прислушивался к чему-то.
        – Давай, поспеши, а то там Петька весь порог оббил уже.
        По рассказам бабушки Петька был ярый дедушкин соперник. И если б дед не подсуетился вовремя, то вышла б за Петьку, потому что уж больно хорошо на гармони играл.
        – Петька уже вторую гармонь порвал, наверное, под окнами Людмилы. Торопись, Павел, торопись!
        Я оглянулся на дверь, мне показалось, я услышал чьи-то шаги. Когда я повернулся, вместо деда сидел молодой красивый парень моего возраста. Он бодро вскочил на ноги и направился к двери, где его встретили двое мужчин в ослепительно белых халатах. Они взяли его под руки и, подшучивая, вывели из палаты.
        Шокированный увиденным, я поспешил за ними. Один из медбратьев резко повернулся и шикнул на меня, как на кота.
        – Куда вы его? – не удержался я.
        – В рай, – смеясь, ответил он так, что я не понял, шутит он или всерьез.
        – А ад есть? – не мог угомониться я, раз уж представилась такая возможность.
        – Это и был его ад, – выглянул из-за спины деда другой светящийся медбрат.
        – Ты здесь, парень, лучше не задерживайся, – прошептал тот, что был ближе, пронзая меня своими светящимися глазами.
        – И не шуми, – добавил другой, игриво подмигнув.
        – Людмиле пусть привет от внука Антона передаст, – шепнул я, – передайте ему.
        – Он опоздал для встречи с ней, но ты все сделал правильно, – послышался ответ.
        От этих слов мне стало грустно. Проводив деда взглядом, я протиснулся сквозь двери в свое крыло.
        Я все думал над последней фразой светящегося медбрата и не замечал, как наступаю на разбитую плитку. Мои шаги становились все звучней, пока вдалеке я не услышал грохот. В голове кто-то настойчиво приказал:
        «Не оборачивайся и ускорь шаги!»
        Я так и делал, пока сзади кто-то огромный шагал грузными металлическими шагами, швыряя в разные стороны железные кровати, словно игрушечные. Сердце начало колотиться, и сквозь нарастающий грохот я услышал: «пять, четыре, три…» Но я знал точно, что должен добраться до своей палаты, снять тапочки и лечь на железную каталку. Только тогда я имел право проснуться.
        Нога попала в пробоину, и я оставил тапок.
        «Забери тапок!» – приказал голос в голове.
        Пятясь назад и дрожа от страха, я нащупал тапок и подцепил его ногой. Уклоняясь от разлетающихся осколков плитки, я завернул к себе в палату. Там было полно воды.
        «Уже натекло», – подумал я и, с трудом удерживая на ногах тапочки, подбежал к каталке.
        Моргающий зазор под дверью закрылся мощной темной фигурой. У него не было двух отчетливых теней, обозначающих ноги. Вместо них что-то монолитное и невероятно тяжелое заслонило весь видимый свет. Он тяжело дышал, обнаружив и догнав меня. В тишине далекий голос тети в который раз отсчитывал: «четыре, три, два, один! Просыпайся, Антон, ради всех святых, просыпайся!»
        Когда я открыл глаза, она плакала и трясла меня за плечи. Не уверен, что тряска была обычной процедурой пробуждения пациентов, и я поспешил ее успокоить:
        – Я здесь, я здесь.
        Она рыдала. Довольно долго рыдала.
        – Пойдем на кухню, я закурю, – вдруг сказала тетя Маша.
        Я не знал, что она курит, но молча потянул к ней руки, чтоб подняться с дивана и сесть в каталку.
        Глава 9
        Астрал
        «Его можно любить. Его можно ненавидеть, но лучше его не знать…»
        ***
        – Я видел там деда Пашу.
        – Я знаю, – шмыгая носом, призналась она, – находясь в гипнотическом сне, ты говорил, что видел.
        Она обхватила голову и внезапно обрушилась на меня лавиной вопросов:
        – Что, что ты ему говорил? Какой еще баянист? Антон, ради бога, объясни, почему ты все это ему говорил?
        Ее слова походили на такую непривычную для профессионального психиатра истерику.
        – Я просто пытался вернуть его сознание в то время, когда он был по-настоящему счастлив. Если на том свете души утопают в бездне своих воспоминаний, то лучше уж утопать в волнах первой любви, не так ли?
        – Не понимаю, – уперто мотала она головой, – ты, получается, врал ему? Мама не ждала его в раю?
        – Думаю, ждала, но потом устала ждать. Наш дед и после смерти надолго застрял в том моменте, когда так сильно хотел выпить.
        – Он был в аду. Но как же это? Где огненные котлы и бесы, жующие людей с картин Босха?
        – Если б нам кто-то сказал, что мы сами себе устраиваем ад и рай, то совсем не осталось бы почвы для искусства.
        Они лишь печально улыбнулась в ответ.
        Выкурив две сигареты одну за другой, тетя Маша немного отошла от услышанного. Она, наконец, посмотрела мне в глаза и заботливо спросила:
        – Как ты себя чувствуешь?
        – Нормально. Что это было за место на взгляд психиатра?
        – Сложно сказать, – призналась она, – я думаю это коридоры твоего сознания в сумеречной зоне.
        Я задумался над таким длинным и таинственным определением коридоров обшарпанной больницы.
        – То есть это мое воображение, проще говоря?
        – Не совсем так. Когда человек входит в сумеречную зону, то начинает работать один из самых таинственных отделов головного мозга.
        – Ух ты? – воодушевился я. – За что он отвечает?
        – В том то и дело, что мы до сих пор не знаем, за что он отвечает. Но знаем точно, что не за воображение.
        – Может нам попробовать в следующий раз…
        – Следующего раза не будет, – перебила меня тетя Маша твердым голосом.
        – Но Женя там страдает, как страдал я, а может даже больше. Только меня вытащил оттуда дед, она же там совершенно одна.
        – Антон, люди входят в состояние комы и выходят! Никто из врачей, родственников и друзей не думает посылать за их душами розыскные отряды. Я понимаю, Женя занимает особое место в твоем сердце, но ты сам только вышел из комы…и она выйдет. Просто ей нужно больше времени, ведь она и пострадала в аварии больше тебя.
        «Как бы поступил мой дед Алексей, если б оказался на моем месте? – размышлял я уже дома. – То, что он рассказал мне в лесу про Гленамар, могло быть правдой, но совершенно точно не было его историей из жизни. Так для чего же он рассказал мне все это?! Напугать? Я и так дрожал от страха, как осиновый лист… Для чего? Для чего?»
        Руки сами потянулись к компьютеру и напечатали запрос в интернете: «вывести людей из комы».
        В появившихся статьях и вправду люди не ныряли в сумеречную зону, чтоб вывести оттуда кого. Тогда я ввел запрос: «куда попадают заблудшие души». Запрос долго обрабатывался. Судя по всему всемирной паутине тоже было тяжело разобраться в смысле этой фразы. Все заголовки, появившиеся спустя минуту, содержали загадочное слово «астрал». По мнению многих, побывавших там, души, способные вернуться в тело, находятся именно в этом таинственном пространстве. Что ж, если я там мог разыскать Женю, то мне нужно было именно туда.
        Одна из статей содержала массу полезной информации о всевозможных способах выхода из тела, методах защиты в потустороннем мире и техник безболезненного возврата. Автор эзотерического блога даже предлагал свои услуги по выводу в астрал на дому. С миниатюрной аваторки на меня смотрел лысый мужичок в шелковом капюшоне по имени Харон. Он обещался за символическую плату провести любого желающего из этого мира в другой, сопровождать его и всячески поддерживать.
        – Привет, – набрал я Толю.
        – Эй, бро, как твое ничего?
        – Ко мне приходила Галя, – я сразу перешел к делу.
        Повисла пауза. Толя глубоко вздохнул, и шмыгнул носом. Затем вздохнул снова.
        – Что она говорила? – простывшим голосом, наконец, произнес он. – Она ко мне совсем не приходит.
        «Оно и понятно, посылает за Женей того, кого не жалко» – подумал я, но не стал озвучивать.
        – Она хотела, чтоб я пошел за Женей и вывел ее из леса.
        – А, это реально?
        – Кажется, реально. Тетя Маша ввела меня в состояние гипноза, и там я видел Женю через дверное окно. Представляешь, всего метрах в двести. Оставалось лишь выйти и забрать ее. Но я не смог открыть эту дверь. Женя оказалась глубже того слоя, куда я мог попасть благодаря гипнозу.
        Повисла пауза. Толя молчал, но я решил продолжить.
        – Покопавшись в компе, я нашел чела по имени Харон, который выступает проводником между нашим миром и астралом. Простым языком, он водит туда людей.
        Как это? – недоумевал мой друг.
        Думаю, каждое слово моего рассказа сейчас звучало для него пугающе ново.
        – Чувак, это долго объяснять. Но теперь я понял, что мне надо в астрал.
        – Женя в астрале? – недоверчиво уточнил Толик.
        – Да, я, думаю, она именно там.
        – А Галя? – последовал довольно неожиданный вопрос. – Галя тоже в астрале?
        Я слегка замешкался.
        – Не знаю, бро. Возможно она там, но я, правда, не знаю.
        – К тебе приходила Галя. Ты рассказал все своей тетя, потом она ввела тебя в гипноз. Затем ты нашел человека, который выведет тебя в астрал, так?
        – Так.
        – Зачем тебе тогда понадобился я? – не из числа обидчивых, Толик на этот раз не на шутку обиделся. – Или ты просто решил поделиться инфой?
        Мне стало ужасно неловко перед Толей. На самом деле я не хотел тревожить его чувства рассказами о Гале, но по факту получилось, что я скрыл от своего единственного друга массу важной информации.
        – Ты, прав! Прости меня. Я не хотел омрачать тебя Галиным появлением. Совсем не думал обидеть или уменьшить твое значение для меня как друга.
        – Я малость в шоке, – выдержав паузу, заговорил Толя, – ты не умел признавать свою вину ровно столько, сколько я тебя знаю. Это жуткий лес сотворил такие перемены или разговор с Галей?
        – И то и другое, – рассмеялся я. – Но твоя Галя умеет подбирать нужные слова, чтоб мозги встали на место.
        –Ха-ха-ха, – послышался довольный смех. – Это точно. Завтра я могу съездить с тобой к этому Харону.
        Я набрал проводнику и назначил встречу на завтрашний вечер.
        Серый панельный дом не сильно настраивал на изотерический лад, хотя и поход в астрал вряд ли можно было назвать романтическим путешествием. Мы нажали красную кнопку звонка добротной деревянной двери, которую вскоре открыл плотный лысый мужчина лет тридцати. Хорошо выбритое лицо и открытые глаза внушали добросовестность, а безупречно белая футболка могла служить доказательством щепетильности. Только после я заметил, что он стоял в пижамных штанах, держа в руке полную кружку ароматного кофе. Возможно, я бы вовсе не обратил на это внимание, если б не заходящее за горизонт солнце, пробивающееся сквозь поредевшие грозовые тучи и грязные окна лестничных пролетов.
        – Вы Харон? – Толин голос оторвал меня от изучения этого субъекта.
        – Да, это я, – прозвучал довольно поставленный и уверенный голос.
        – Антон, Анатолий, – представил нас мой друг, – а как ваше имя?
        – Харон более чем мое настоящее имя! В этом слове мое предназначение и моя судьба. Зачем вам что-то другое, ведь вы пришли сюда ради Харона, а не Ивана, к примеру.
        «Ага, тогда мы Юлий Цезарь и Курт Кобейн» – усмехнулся я в мыслях. – «Можно просто Юлий и Курт».
        – Когда человек открывает незнакомцам что-то индивидуальное, присущее только ему, то это и является началом доверия, – настаивал Толя.
        – Если я назову вам имя, данное мне моей матерью, это вызовет в вас доверие? Доверие формируется от дел, а не от имен и названий.
        Этот парень любил поболтать, и я пнул Толю в руку, взывая оставить бессмысленные атаки.
        Харон завел нас на кухню.
        – Пуэр? Кофе?
        Мы синхронно замотали головами.
        – Тогда я допью свой, и начнем, – преподавательским тоном заключил наш проводник в мир мертвых.
        Он жестом показал пройти из тесной кухни в более просторное помещение, которым оказался затемненный плотными синими шторами зал. Слева подпирая потолок, высился громадный книжный шкаф. Он был так тесно забит литературой, что на полках совсем не оставалось места для иноземных сувениров, так привычных глазу в подобных местах. За ним стоял письменный стол с такими же переполненными полками, словно продолжение книжной эпопеи. В углу у бархатных штор пару электро и обычных гитар с усилителями. По другую сторону длинный диван и два кресла. В углу торшер с мягким светом и причудливый агрегат для курения.
        – Мы будем что-то курить? – машинально спросил я, не отводя глаз от стеклянной колбы с разноцветным хоботом.
        Меньше всего мне хотелось принимать вещества, чтоб войти в нужное состояние. Находясь по другую сторону реальности, мне непременно нужно было иметь контроль над ситуацией. Я понимал, что устал быть марионеткой, стимулирующие же препараты связывали волю по рукам и ногам.
        – Нет, я не путаю отдых с работой, – мостясь в дальнее кресло, заявил Харон. – Кто пойдет со мной в астрал, а кто будет ассистировать?
        – Ну, ему надо в астрал, значит, я буду ассистировать, – расплывшись ироничной улыбкой, сообщил Толик.
        – Гитару в руках держал? – делая большие глотки кофе, обратился этот заядлый читатель к Толе.
        – Пару раз держал, – не выдавая своего профессионализма, поскромничал тот.
        Харон, не разгибаясь, подошел к усилителю и щелкнул включатель. Проверив готовность, он попятился назад и занял прежнее положение.
        – Около стула бас. На нем красная струна. Тебе будет необходимо играть на ней примерно раз в десять-пятнадцать секунд. Будешь это делать, пока мы не погрузимся.
        – Как я узнаю, что вы погрузились? – садясь на круглый табурет, отозвался Толик.
        – Ты увидишь, что мы уснули. Я собираюсь быть там примерно час. Потом я выведу его за собой. Пока нас не будет, можешь почитать что-нибудь.
        Харон хвастовски указал на книжный шкаф и позвал меня подкатиться ближе. Он поставил пустую кружку на подоконник, отодвигая тяжелую штору. Солнце уже почти зашло, и свет мягкой полосой на мгновение озарил комнату.
        – Твое тело завибрирует изнутри от звука струны, – наклонился ко мне Харон. – Главное – не бойся! Отпусти контроль над телом и попробуй в момент вибрации встать. Ты раньше ходил? Знаешь как это, или такой от рождения?
        – Ходил, ходил!
        – Хорошо! Так вот, с очередной вибрацией раскачаешься, отделишься и встанешь. Дальше слушай меня. Мы сможем говорить там мыслями. Ты выполняешь все мои команды, внимаешь все, что я говорю. Понял?
        – Да!
        – Запомни основные команды! Глаза вниз – это значит, что ты опускаешь голову и никому не смотришь в глаза. Первая команда ясна? – напористо тараторил Харон.
        – Почему? – как-то растерянно переспросил я.
        Возможно, времени на беседы у нас было не так уж много, но мне виделось совершенно необходимым знать подобные детали путешествия.
        – Потому что мертвые узнают, что ты живой. Они это понимают по глазам. Вовремя скроешь свои глаза – не поймут. Понятно?
        Я одобрительно кивнул.
        – Еще одна команда! Прыжок – это значит, что ты встаешь на подоконник и прыгаешь из окна.
        – Что? – смутился я такой формулировке.
        – О господи, вы, что совсем новички? – непонимающе Харон перевел взгляд на Толю.
        – Ну, я был в коме.
        – И что? – разочарованно брякнул он.
        – Я уверен, что выходил из тела, пока там был.
        – Ты видел там окна или двери, через которые хотел пройти? – раздался вопрос из затемненного угла уже более спокойным тоном.
        – Нет, именно там дверей не было.
        Еще одно слово и мне грозило остаться без проводника. Я тут же ретировался и продолжил говорить:
        – Тогда в коме я даже не понял, что был на том свете. Потом я захотел пойти туда еще раз и вышел в какой-то коридор. Там, как ты и говоришь, была дверь с иллюминатором. Я хотел через нее выйти, но не смог.
        – Понятно, – облегченным выдохом он будто подписал согласие на дальнейшую работу со мной. – Мы выходим из тела здесь и сейчас, в моей квартире. И, чтоб попасть по адресу, нам надо выйти из нее. Если б я жил на первом этаже, то мы могли б и через дверь. Но с девятого этажа нам придется только прыгать. Лифт в астрале – это нечто такое, где лучше не бывать. Понял?
        – Эм, ну да, примерно понял.
        Харон опять выдохнул. Я же на этот раз решил про лифт не уточнять.
        – Так, и последняя команда! К телу – это значит, что ты представляешь себя снова в этой комнате, подходишь к своему креслу и садишься в него ровно так, как сейчас сидишь.
        – Я буду видеть при этом самого себя спящего в нем?
        – Можешь увидеть, а можешь и нет. Бывает по-разному. Вопросы?
        – Вопросов вроде нет.
        – Тогда пошли!
        Он откинул свою лысую голову на мягкий перекат кресла и максимально расслабил конечности.
        Я постарался сделать то же самое, но мое кресло не позволило занять подобную позу.
        – Харон, можно я лягу?
        – Ложись, – не открывая глаз, бросил он.
        Толя помог мне лечь на диван и я, наконец, смог полностью расслабиться. Вскоре послышался довольно громкий звук бас гитары. Поначалу он звучал чисто, затем начинал вибрировать, распадаясь на множество мелких струн так же, как толстый канат в своем окончании распадается на множество нитей. На второй раз вибрация отдалась в центр груди. На третий я вибрировал всем телом. А на четвертый я думал, что меня кто-то трясет со страшной силой.
        «Вставай уже», – пронеслось в мыслях.
        Я открыл глаза и встал. Тряска прекратилась. Я пошевелил ногами, и они мне ответили. Осмотревшись вокруг, я заметил, что комната выглядит иначе. Теперь в ней не было шкафа, забитого книгами, инструментов и письменного стола. Не было кресел и даже моей каталки. Пустые стены с остатками ужасных желтых обоев в мелкий коричневый цветочек и старый диван, совсем непохожий на дорогой гарнитур, куда я минуту назад прилег.
        «Почему здесь все такое старое? И где мой проводник?»
        Я отошел от дивана, над которым ржавой радугой разбрызгались застарелые капли крови. Хрустя опилками от разбитого паркета, я медленно прошел вперед. В следующее мгновение из дальней комнаты раздались истошные женские крики, и мне сразу стало не по себе. Застыв в дверном проеме, я услышал чью-то истерику:
        – Ты обещал мне! Обещал своей маме! Клялся ей, что бросишь!
        Мужчина в ответ лишь рычал зверем.
        – Я ухожу, мне очень жаль. Я старалась быть с тобой как можно дольше. Надеялась, как последняя дура. Идиотка – вот кто я после этого. Любовь излечит его, да уж, конечно!
        – Не уходи, прошу, – кто-то хриплым басом простонал в ответ.
        – Я не могу. Я больше не могу! Прости, как бы я тебя не любила… – уже намного тише говорила она, делая немыслимые паузы, словно хотела оттянуть это время прощания – прощания навсегда.
        Послышались шаги, и чья-то тень скользнула мимо. Я не смог разглядеть ее. Не принадлежав этому миру, она мелькнула, будто не было вовсе. В следующую секунду зашуршала обувь, словно кто-то невидимый застегнул длинные сапоги. В следующую секунду громыхнула входная дверь. Она ушла.
        – Надя-я-я-я! – заорал он.
        Заорал так, что содрогнулись стены. Он тяжело дышал и плакал, глуша себя подушкой. Тяжелыми шагами незнакомый мне мужчина вышел в коридор. Я опустил глаза, как говорил Харон. Тонкие ноги в черных носках и семейных трусах остановились прямо передо мной, и по моей спине пробежала дрожь.
        «Видит ли он меня? А если видит, что сделает?»
        Поразмыслив, незнакомец прошел мимо, зашел на кухню и чиркнул зажигалкой. Вскоре сквозняком принесло запах дешевых сигарет. Я еще раз оглянулся, стараясь рассмотреть во мраке комнаты своего проводника, но она по-прежнему была пуста. Лишь в самом темном ее углу от пола вдруг появилась огромная кривая трещина, уходящая в желтый протекший потолок. Чернота ее пугала и завораживала, заставляя вглядываться, не отрывая глаз. Вдруг из нее появилась рука. Холодный голубой цвет кожи и почерневшие ногти показались мне до боли знакомыми. Страх парализовал ноги, а уже через мгновение я лицезрел целое полчище рук, лезущих из трещины в стене.
        Я тихо прошел в коридор, заглянув на кухню. Там уныло сидел тот же мужчина. Обросшая щетина, нечесаные волосы. Он затянулся сигаретным бычком и бросил окурок на пол. На левой руке обнажились вздуты вены, на которых зияли синяки и проколы.
        «Наркоман!» – констатировал мой мозг.
        Из зала донеслось мерзкое шуршание. Руки подбирались ближе, царапая и без того исцарапанный пол. Я обернулся, давая звуковую оценку расстоянию между нами, и понял, что с диваном я опоздал. Теперь до него не добраться. Я повернулся к наркоману, размышляя, что теперь делать, как вдруг наткнулся на его тусклый взгляд. Глаза изрядно помутнели, и я даже предположил, что он меня не видит, пока мужчина не заговорил первым.
        – Ты кто?
        – Я из соседней квартиры, услышал крики и пришел узнать как вы? – сымпровизировал я.
        – Да как всегда! – злобно выкрикнул он.
        Мои ноги задрожали, я не ожидал агрессии.
        «Где этот проводник? Что мне теперь делать?» – скакали мысли.
        – Может вам что-то нужно? Я мог бы сходить в магазин, – нес я несуразицу.
        – Какой магазин?! – разразился рев. – Проваливай отсюда!
        Все нутро содрогнулось. Дыхание сбилось и, оборачиваясь рывками, я тихо прошептал, лишаясь остатков мужества:
        – Да я бы рад, но у вас в коридоре руки мертвецов…
        – Что? – вытаращил он глаза. – Ты их тоже видишь?
        – Ну, да. И даже слышу, как они подползают к кухне.
        Мой собеседник изменился в лице. Он приятельски позвал меня и предложил табурет.
        – Забегай дружок сюда, и дверь закрой. На кухню они пока не лезут. Хотя одна пыталась из раковины, я ее ножичком порезал. Другим теперь боязно. Но это до поры до времени. В спальню поначалу тоже не совались, а потом вконец обнаглели. Теперь и не прилечь, они тут как тут.
        «О чем мне с ним говорить, не о руках же? Похоже, я тут встрял!»
        – И долго ты тут сидишь? – поинтересовался я из приличия, заглянув на всякий случай в ржавую раковину.
        Грязная кухня не вызвала сильной неприязни, пока у косяка не пробежал огромный рыжий таракан. Столешница была заставлена мутными стаканами и пустыми бутылками, среди которых беспорядочно валялись обожженные ложки. На стене круглые часы, навсегда застывшие ровно на шести.
        – Что за дурацкий вопрос. Все соседи знают, со смерти стариков своих переехал и живу.
        – Я там, на обоях кровь видел, это не ты их случайно?
        – Э-э-э, ты поаккуратней со словами то. Стариков любил своих. Уважал. Даже рад, что они меня таким не видят, – виновато опустил он голову. – Та кровь от шпица, неудачно вколол.
        – К тебе никто тут не заходит? Лысый такой парень, к примеру, крупный.
        – Лысый мой Мишка, брат. Но он ко мне не заходит, стыдиться.
        – Что, вообще никто не заходит?
        – Пару санитаров заходили. Я их нормально отделал так.
        «Опять санитары!» Такое сходство с моим дедом было уже интересным, и не походило на простую случайность.
        – А что они хотели? – спросил я, косо посматривая на дверь.
        В рифленом стекле появились чернеющие силуэты рук. Стекло захрустело от их нажима, а круглая ручка судорожно закрутилась.
        – Они хотели забрать меня в психушку. Никто ж не верит, что в моей квартире эти жуткие руки. Решили вызвать мне подмогу, так сказать, но лучше б помогли их выжить, – указывая на скопление жутких пальцев, обреченно признался он.
        – Как тебя звать? – заторопился я с расспросами.
        – Виктор.
        – Я Антон, очень приятно. И знаешь, я тебе не сосед на самом деле. Я Надин друг.
        Наркоман сжал кулаки и уставился на меня воспалившимися глазами.
        – Хахоль ее новый?
        Виктор приподнялся со стула.
        – Нет, нет… Я друг! Она послала меня сказать, что санитары те были не из психушки.
        – А откуда они еще могли быть? – уже не на шутку злился мужчина.
        – Они были из родильного отделения. Надя родила от тебя ребенка и хочет, чтоб ты пошел познакомиться с ним.
        – Что? – недоумевал он.
        Вдруг глаза Виктора прояснились, и вместо тусклых белых пятен налились небесной голубизной.
        – А кто родился то? Мальчик иль девочка? – тихо спросил он, вытирая с щек от слезы.
        – Дочка родилась.
        Теперь я врал профессионально, выдумывая практически налету.
        – Так отвези меня к ним! – вдруг взмолился он.
        – Я не могу, у меня нет автомобиля, а роддом далеко.
        – И что же делать?
        Виктор возбужденно вскочил и принялся ходить из угла в угол, обдумывая обрушившиеся на него новости. Тем временем за дверью все стихло.
        – Так вот чего она так злилась последний раз? Она ж залетела от меня, вот и мучилась. Думала, ребенок безотцовщиной будет. Эх, Надюха!
        Он снова вытер заплаканное от счастья лицо и прислушался как сторожевой пес.
        – Пришли! – вскрикнул Виктор, заслышав шаги, – ну все, поеду! Спасибо, брат!
        За стеклом появилось сиреневое свечение. Дверь медленно отворилась, и на кухню зашли уже знакомые мне парни в медицинских халатах. Они подхватили Виктора под руки и вывели в коридор.
        – Эй, ребят, я тут пару вещей хотел спросить по-быстрому, – поспешил я за ними.
        – Слушаю, только по-быстрому, – повернулся ко мне самый из них разговорчивый.
        – Как мне вернуться назад?
        – Просто ляг обратно на диван, – протараторил он, явно куда-то опаздывая.
        – Почему вы сами не можете говорить «им» все это? – жестами указывал я на Виктора, подразумевая и своего деда Павла тоже.
        – Ангелы не могут врать, нам запрещено, – коротко заключил он и широкими шагами вышел из квартиры.
        У меня оставался еще вопрос, но мой рот словно налился винцом. Каким-то органом чувств я вдруг понял, что моя пара вопросов к ангелам закончились, и дорогу к Жене придется искать самому.
        Я неспешно зашел в зал, где теперь было пусто. Трещина в стене почти затянулась, а за окном появился тусклый свет.
        «Неужели рассвет?»
        Я подошел к окну и отдернул дырявую штору. Впереди возвышался черный лес, окутанный туманом. Яркий диск луны озарил поляну. Внизу стояла Женя. Она смотрела в мое окно, молитвенно сложа руки, и неразборчиво что-то бормотала. Ее глаза блестели от слез, и казались лишенными надежды.
        «Открыть окно и прыгнуть к ней? Так, как советовал Харон?!»
        Я потянулся к оконной ручке, но не нашел ее. Вся рама оказалась цельной, без единого намека на существование ручки.
        «Возможно, я мог разбить стекло, но чем?»
        Зальная комната была пуста, не считая дивана, который мне был необходим для возврата. Я ринулся на кухню, но ее дверь оказалась закрыта. Та хлипкая дверь, что вот-вот поддалась бы мертвым рукам, теперь намертво приклеилась к гнилой раме. Я кинулся в спальню, но вместо нее чернел обрыв. В другой стороне коридора лишь холодная металлическая дверь, закрытая намертво.
        «Отсюда снова к ней не выйти!»
        Я снова подошел к окну. В черном лесу светили глазами темные тени. Они пристально смотрели на Женю, пока что, не видя меня. Вдруг дверь в зал, словно от сквозняка, качнулась, а затем захлопнулась с невиданной силой. За рифленым треснутым стеклом подходила темнота. Я мигом понял, что надо уходить, этот мир исчезает с уходом из него Виктора. Запрыгнув на покривившийся диван, я занял исходное положение и постарался мысленно перенестись в обставленную комнату Харона. Лишь только я закрыл глаза, как издалека к моему уху подобрались голоса:
        – Антон! Антон! Вставай!
        Я снова не мог выйти. Раз за разом открывая глаза, я все еще обнаруживал себя в полуразрушенной квартире. Собравшись с силами, я напряг все свое существо, и мысленно перенесся в тело. Я велел себе это сделать каждым мускулом физического тела и каждой частицей незримого сознания. Теперь я знал, что уже был не там, но еще и не был здесь. Тугое неповоротное тело сопротивлялось приказам воли. Я тщетно боролся с каменными веками в попытке хоть на миллиметр открыть их. Вдруг со стороны левого уха послышался странный звук. Ко мне кто-то приближался, шоркая тапками. Вскоре я услышал его тяжелое дыхание, а в следующую секунду он хриплым голосом заорал мне в ухо омерзительное «Бу-у-у». От испуга я открыл глаза. Надо мной повисли волосы Толика.
        – Эй, бро, ну, слава Богу, хорош так пугать!
        – Ты где был? – практически угрожая, закричал Харон. – Мы собирались вызывать скорую!
        – Ну, в астрале, я предполагаю!
        – Тебя там не было, – вскочил тот с кресла и принялся нервно ходить.
        – Откуда ты знаешь? Может, это тебя там не было? – иронично подметил я.
        Харон взбесился. Он кричал и махал руками, тыча мне в лицо прочитанными стопками книг. Поначалу было даже забавно, но затем я посмотрел на забившегося в угол Толю. Он сложил руки, точно так, как испуганная Женя в моей машине. Его брови непривычно нахмурились, а губы напряженно сжались. Он поглядывал на меня с опаской, словно всеми силами отгонял от себя мысли, что я сошел сума или серьезно болен. Мне стало не по себе от этой картины, и я решил поставить точку на спектакле Харона.
        – Миша, успокойся и сядь в свое кресло! – прикрикнул я.
        Оба вопросительно уставились на меня. Однако спустя мгновение Харон послушно сел в свое кресло.
        – Я видел Виктора, твоего брата, наркомана.
        – Да кто ты такой! – сжимая кулаки, привстал Михаил.
        – Я больной псих. Пришел тебя позлить! Ты ведь именно так, полагаю, сейчас думаешь?!
        Тот молча сел обратно.
        – Я проводил твоего брата, его уже нет в этой квартире.
        Харон испуганно заглянул мне в глаза.
        – Что он говорил? Передавал мне что-то? – не сразу, но все же спросил он.
        – «Привет» ты имеешь в виду? – игриво подметил я. – Нет, Виктор все это время переживал один и тот же момент – момент расставания с Надей. Он говорил одни и те же слова, провожая ее в последний раз, выкуривал одну и ту же сигарету и чувствовал все ту же нестерпимую боль.
        Михаил резко отдернул занавеску и посмотрел на затянутое тучами ночное небо. По щекам блеснули капли слез.
        – Я всегда знал, что он все еще здесь, но никогда не мог к нему добраться, – с сожалением произнес Харон.
        – Тебе уже и не надо! Ангелы забрали его.
        – Я пойду, сделаю себе кофе! – вдруг заговорил Толя, заботливо добавив. – Бро, ты хочешь сесть?
        Я потянул к нему руки и, наконец, сменил позу. В следующую секунду раздалось «Спасибо».
        Харон сказал его так, словно выдохнул из себя боль.
        – На каком уровне ты был? – вскоре раздался неожиданный вопрос.
        Он вдруг посмотрел на меня, как на профессионала, равного себе. Я бы хотел быть равным ему, но я совсем сейчас не понимал, о чем он говорит.
        – А сколько всего?
        – Ну, девять вниз и девять вверх. Я добирался до третьего в обе стороны, – горделиво заметил он.
        – И как ты узнал, что это был третий?
        Тот поднял брови и понял, что я не смыслю в астральных путешествиях абсолютно ничего. Словно у меня есть ракета, но я не имею ни малейшего понятия не только, как она работает, но и куда на ней можно отправиться.
        – Там всегда есть обозначения. Если ты внимательно посмотришь по сторонам, то найдешь цифры, знаки, слова. Они всегда там есть! Надо быть слепым, чтоб не заметить их.
        Я задумался и вдруг вспомнил выцарапанные пятерки рядом с палатой деда. Это вероятно был пятый уровень, и, разумеется, пятый уровень вниз.
        – Мы сидели на кухне основную часть времени. И там над головой Виктора висели круглые часы.
        – Сколько времени на них было? – оживился Харон.
        – Шесть, ровно шесть!
        – Обалдеть! Ты был на шестом уровне!
        Его удивлению не было предела. Он подскочил с кресла и аккуратно присел рядом со мной.
        – Как там? – таинственно прошептал Харон, нарушая мое личное пространство.
        В комнату зашел Толик, обнимая здоровую кружку кофе. Видя нас в столь тесных отношениях, он сразу же облюбовал кресло у торшера как можно ближе к нам, чтоб ничего не пропустить.
        – Там жутко. Все разрушено. В этой комнате, – обозначил я руками зал, – был только старый диван, капли крови над ним и здоровая трещина вот в том углу.
        – Мой брат умер прямо здесь, где мы с тобой сидим, на своем старом диване. Исколол себе вены ржавой иглой. И никто не пришел его навестить, узнать как он. Это теперь навсегда останется на мне.
        – Конечно, останется, – Михаил поднял глаза, – если ты знал, что он умирает и не пришел.
        – Нет, нет, я не знал, – судорожно замотал он головой.
        – Тогда к чему все это? – строго спросил я, указывая интонацией на беспричинность подобных истерик.
        – Там были еще мертвецкие руки. Они вылезали из трещины в стене и пробирались во все комнаты. Он от них скрывался, и я, когда был в коме, тоже.
        Оба слушателя испуганно переглянулись.
        – Потом я наврал ему, чтоб вызвать в нем лучшие чувства и вырвать его душу из круговорота событий. Затем пришли светящиеся санитары и забрали его.
        В комнате повисла тишина. Каждый из нас задумался о чем-то своем.
        – Кто тебя всему этому научил? – вдруг выпалил Харон, обдув меня своим дыханием.
        – Мой дед, Алексей.
        – Можно я с ним пообщаюсь? – воодушевился он.
        – Он умер, много лет назад, – мне пришлось его ошарашить. – Дед научил меня, когда я был в коме. Мы встретились на том свете, и он меня вернул в тело именно ложью, – смущенно закончил я, ведь мне приходилось впервые озвучивать такой синопсис своих видений.
        – Поразительно, я еще никогда не встречал таких людей! – восторгался Михаил.
        Это звучало забавно. Первый раз я ощутил себя не жертвой обстоятельств, а в какой-то степени везунчиком.
        – Послушай, но зачем ты ко мне пришел? – вдруг опомнился он.
        – Мне надо вернуть человека из комы так же, как это сделал мой дед. Но я не могу попасть на тот уровень, если можно так выразиться, – еще теряясь в терминах, объяснил я, как мог.
        – Это кто-то особенный или ты всем так помогаешь?
        Я почему-то замолчал.
        – Это его любимая девушка, – вдруг послышалось от Толи.
        Его слова резали уши. Я никогда не любил Женю, и сейчас понимал это яснее прежнего.
        – Мне очень жаль, – искренне опечалился Харон, – я надеюсь, ты найдешь ее.
        – Я вижу ее сквозь двери и окна, но ни, то ни другое не открывается. Значит, она на другом уровне.
        – Знаешь, я никогда не слышал, чтоб люди в коме были на уровнях ниже шестого, – вдруг заявил Харон.
        Почесав лоб, я вдруг вспомнил историю с Гленамар.
        – Я мало в этом разбираюсь, но то место, где мы попали в аварию, оно довольно необычное.
        – Насколько необычное?
        – Возможно, это сами врата в ад…
        – Девятый уровень – это настоящий ад. Но я не знаю ни одного живого, кто там бывал. Ребята, покажите мне место! – оживился Харон.
        Его глаза заблестели странным огнем, и я испуганно отклонился.
        – Мы можем показать на карте, – вступил в разговор Толя.
        – Поехали туда вместе! – он взял меня за руку, словно умолял. – Мы выйдем туда вместе с тобой, ты разыщешь любовь всей своей жизни, а я пройду туда, где никто еще не бывал!
        «Любовь всей моей жизни!» – отдалось в висках.
        – Мы можем показать место на карте, – уверенно повторил я слова Толи.
        Харон был разочарован. Ему, вероятно, казалось – я могу дать толчок его исследованиям. Но я ясно понимал, что не имею желания шататься по этим уровням. Мне было сложно там одному, и я был уверен, что с придатком за плечами будет еще сложнее. Все, что я хотел – вывести Женю и навсегда забыть об этих мирах.
        Уже в машине Толя принялся меня успокаивать:
        – Я знаю, как это тяжело.
        – Что тяжело?
        – Твоя любимая в совершенно жутком месте, а ты не можешь к ней попасть. Уже второй раз тебе кажется, стоит протянуть руку, и ты ее выведешь! Но Женя снова оказывается недоступна. Ты, наверное, думаешь о ней день и ночь.
        – Толя, я не люблю Женю! И никогда не любил.
        Он уставился на меня вместо дороги. И я даже пару раз схватился за руль, чтобы выпрямить наш путь.
        – Это ты себя так успокаиваешь? – никак не мог угомониться он.
        – Нет, я еще со школы люблю другую девушку. И, наконец, я набрался смелости с ней встречаться.
        – Ничего себе новости, я рад за тебя. Познакомишь?
        Я оценил этого красавца ревнивым прищуром, и машина наполнилась громким смехом.
        Мы ехали по ночному городу, времени было около двенадцати. Я всегда заискивающе заглядывал в окна неспящих многоэтажек. Эти уютные светящиеся коробочки, манили меня, и я беспричинно завидовал их уюту и семейному счастью. Странное, необъяснимое ощущение, когда вопреки здравому смыслу я хотел оказаться на чьем-то месте, прожить чью-то жизнь, думая, что она лучше.
        Окна моего дома тоже горели, но они не показались мне ни уютными, ни загадочными. Мама отдернула штору, и, увидев знакомый авто, помахала рукой.
        – Послушай, – вдруг Толя сменил тон, помогая мне пересесть в коляску, – меня постоянно мучает один вопрос, на который никто в этом мире не способен дать ответ.
        – Какой? – напрягся я, понимая, что он осторожничает.
        – Неделю назад я узнал, что через три дня после смерти Гали умер Стас. Его обнаружили утром в палате, а вскрытие показало мгновенную смерть при очень странных обстоятельствах.
        – Каких? – не выдержал я долгих Толиных пауз.
        – У него вытащили иглу из сердца. Все кто знал нашу историю, думают, что Галя забрала его с собой, отомстив за причиненную боль. Мне б не хотелось так думать. Галя строгая, принципиальная, но… Галя не убийца, понимаешь? Меня, как и всех, гложут сомнения, с которыми бы мне не хотелось провести оставшуюся жизнь. Я очень надеялся, что этот подонок проведет в камере всю свою жизнь, но он сбежал под предлогом смерти.
        – Не совсем, если честно. Что ты на самом деле хочешь узнать? – прищурился я.
        – Как он умер! Я хочу знать, как он умер…
        Мы оба замолчали.
        – Возможно, я успокоюсь и начну спать по ночам, если узнаю, что Стас получил по заслугам. Приходит ли к нему кто-то? Пугает ли его? Видит ли он руки в стенах своей палаты? Проигрывает ли ситуации прошлого? Раскаивается ли? – глубоко дыша, Толик вел свое перечисление, сильно запутавшись в чувствах. – Пойму если ты откажешься, но я прошу тебя сходить в астрал и посмотреть, что с ним. Ко всему прочему, Стас пал так низко, что если ты ищешь нужный уровень, то, как знать, возможно, вход именно там.
        Он смутился от собственного предложения. Но был рад, что высказался. Этот план явно жил в нем давно и не на шутку тяготил. Увидев мое напряжение, он игриво подмигнул и добавил:
        – Бас гитара у меня имеется…
        Глава 10
        Седьмой уровень
        «Какие бы ужасы не лицезрел, однажды каждый устанет бояться, и на смену страху придет опыт…»
        ***
        Заехав за цветами, отец подбросил меня к Тане. И снова изнутри я трепетал в ожидании встречи.
        «Интересно, так будет всегда? Или в один прекрасный день трепет пройдет, оставив лишь приятные воспоминания?!» – размышлял я, пока город сменился полем, а магистраль – проселочной дорогой.
        Таня чрезвычайно мило улыбнулась, понюхав разноцветные ромашки, которые, кажется, совсем ничем не пахли.
        – Ты вернёшься в институт? – принимая от матери лимонад и домашние кексы, специально приготовленные для нас, спросила она.
        – Да, я уже начал готовиться. Надеюсь, смогу все вспомнить.
        – Так вот, что тебя гложет? Конечно, сможешь! Даже не переживай!
        Я знал, что вспомню, и гложило меня совсем другое.
        – Послушай, Таня, если объект летит в черную дыру, она ведь непременно его проглотит. Другого не дано, ведь так?
        – Ты сейчас образно или вопрос первокурсника к почти состоявшемуся астрофизику? – она обнажила свои прелестные зубы, заиграв ямочками.
        – Это повлияет на ответ?
        Она прищурилась и хитро усмехнулась.
        – Ещё год назад, я бы сказала, что планета, попавшая в зону гравитации черной дыры, обречена. Но сейчас мы знаем об одной планете, что зависла перед горизонтом событий и выжила. Она всё ещё цела, вращаясь там с безумной силой. Планета подошла на такое расстояние, что может видеть свою прежнюю орбиту, но уже способна заглянуть за горизонт событий.
        – А эта планета способна повлиять на горизонт событий?
        Таня не на шутку задумалась.
        – Ты, как всегда, задаешь интересные вопросы. Я подозреваю, что ты, как и прежде, сам знаешь на них ответы.
        – На этот раз нет, – признался я.
        Таня повернулась и крикнула сидевшему на веранде отцу:
        – Пап, принеси телескоп, я его настрою.
        Солнце зашло за горизонт, и первые бледные звезды быстро набрали свою сверкающую мощь. Таня покрутила несколько колесиков и пригласила меня взглянуть на раннюю Венеру. Наша соседка планета Венера переливалась перламутровыми оттенками, подобно изящной жемчужине.
        – Она такая красивая, – прошептал я, вглядываясь в сложную систему зеркал.
        – Это только издалека, – ревниво, ответила Таня, – вблизи эта фурия самая горячая в солнечной системе, несмотря на то, что вторая по счету. Одни её ураганы, невыносимое атмосферное давление и дождики из серной кислоты чего стоят. Будь осторожен, Антон, – подначивала она.
        Со стороны леса сверкнула молния.
        – Начало лета полно гроз. Неужели сегодня опять не посмотрим комету?
        Небо быстро затянуло и очередная яркая вспышка озарила приусадебный участок. После неё последовал мощный раскат грома.
        – Таня, заходите в дом! – раздался обеспокоенный крик мамы.
        – С нами ничего не случится. Лучше телескоп забери, – ответила Таня, и я понял, что она не собирается покидать лужайку.
        Вскоре молнии сверкали одна за другой, и после очередной вспышки в доме погас свет. Воспользовавшись моментом, я наклонился к Тане и слегка коснулся её губ. Они были необычайно мягкими и почему-то пахли вишней. Она замерла, но уже в следующую секунду потянулась ко мне и ответила нежным поцелуем. Теперь нам не нужна была комета. Теперь мы и без кометы летели по космосу со скоростью двести пятьдесят тысяч километров в час, оставляя яркий хвост из эмоций и чувств.
        Не желая слышать звонок телефона, я игнорировал все звуки.
        – Тебе снова звонят, – смутилась Таня.
        Я нехотя достал телефон.
        – Это мой друг, Толя. Я могу перезвонить ему позже.
        – Всё хорошо, ответь ему, – мягко произнесла она, поглаживая мою руку.
        – Привет, бро. Ну, что ты согласен проведать Стаса?
        – Да, я думаю да, – коротко ответил я.
        – Тогда я к тебе сейчас заскочу.
        – Толь, я не дома.
        – Мне, кажется, тебе пора, – вдруг тихо шепнула Таня.
        Только сейчас я понял, что по нам барабанят редкие крупные капли дождя. Сзади засуетились яркие фонари, и уже через секунду Танины родители в спешке увозили нас на укрытую от дождя веранду.
        – Погоди, Толь, – я отнес телефон в сторону. – Ты уверена, что хочешь, чтоб я уехал? – обратился я к Тане.
        – Попьем чай, и можешь ехать.
        – Тебе, что не…
        – Мои родители не настолько либеральные, как может показаться на первый взгляд, – прошептала она. – От результатов первого свидания зависит возможность второго.
        Я тут же всё понял и попросил Толика за мной заехать.
        Веранда озарилась электрическим светом, и мы отпустили руки, скрывая от окружающих бушующий океан чувств.
        – Тебе понравилось? – сквозь зубы игриво процедила Таня.
        – Конечно, как такое может не понравиться.
        – О чем вы? – заинтересовалась Танина мама, поднося нам чай.
        – О Венере, мама, о коварной планете любви! – драматично пропела Таня.
        – Вы только её успели посмотреть?
        Мы дружно закивали в ответ, ещё долго обмениваясь застенчивыми взглядами и безобидными смешками, пока за воротами не остановился автомобиль.
        – Когда тебя ждать? Комета скоро улетит, а из моей комнаты лучше всего видно юго-запад.
        Я широко заулыбался.
        – Скоро, очень скоро.
        Она послала мне воздушный поцелуй.
        – Её отец не прокурор случайно? Такой дом отстроить, – помогая мне сесть в машину, расспрашивал Толик.
        – Он архитектор.
        – Точно не государственный!
        – Я не знаю.
        – Ладно, не важно, ну что ты готов?
        – Да, давай прямо завтра.
        – Завтра? Не вопрос, но куда так спешить?
        – Я хочу быстрее вернуть Женю и вернуться к нормальной жизни.
        – Интересно, захочет ли Женя заканчивать?! – заехидничал Толик.
        – Она меня никогда не любила, с чего бы ей было дело до продолжения наших отношений?
        Толик исполнил свой фирменный прищур и заявил:
        – Ну, как с чего? Ты ж собираешься стать её спасителем.
        Его слова засели занозой в моей голове.
        «А что, если Женя и вправду не захочет расставаться? У меня всегда будет в кармане козырь в виде ее признания Толе. Но… но ведь, тогда получиться, что Толя мне все разболтал. Щепетильная ситуация. А возможно она и вовсе меня не вспомнит, я ж забыл своего деда, пока мне не напомнили», – размышлял я, добравшись до мягкой кровати.
        – И куда ты собрался? – неожиданно раздался звучный голос с подоконника.
        Я повернул голову и увидел светящийся силуэт Гали. Детали ее лица и одежды стали более размытыми, но вместо резкости добавилось золотистого свечения.
        – Привет! У вас на том свете не принято здороваться?
        – Нет, у нас только принято прощаться! – шутливо ответила она.
        – Прощаться ты тоже не сильно торопишься, как я посмотрю.
        – Антон, юмор это великолепно, когда к месту! Однако, когда я понимаю, что ты собрался идти вне тела в психушку, мне становиться совершенно не до шуток!
        – Почему? Что там такого? – насторожился я.
        – Ничего, – причмокнула она губами, – просто ты воочию увидишь все то, что видят психи.
        От этих слов у меня похолодели руки.
        – Но может оттуда я смогу добраться к Жене? – сглотнув слюну, признался я.
        – Возможно, но если ты поведешь ее из леса через это место, то ни ты, ни она уже не вернетесь.
        Я замолчал. Мне казалось страшнее, уже просто не может быть. Оказывается, я был не прав.
        – А Стас?
        – А, что Стас? – замотала головой Галя.
        – Толя хочет знать, что стало со Стасом.
        – Мало ли что он хочет знать. Он всегда хотел знать то, что его не касалось, и никогда не слушал то, что было бы полезно услышать.
        В голове все перепуталось. Мне уже стало казаться, что я скоро распутаю этот клубок, но только что спрямленные нити в моих руках оказывались снова полны мелких узлов.
        – Так что мне делать?
        – Не идти к Стасу. Это же так просто!
        – Так что делать, если от Толика струны меня выбросит в астрал?
        – Нет, ты как маленький, ей-богу. Постой около своего тела, покрутись, повертись и возвращайся обратно.
        Скажу откровенно, такой план мне нравился.
        – И что я скажу Толе?
        – Скажи, что Стас в аду.
        – В каком аду?
        – В своем собственном, в каком же еще, – негодовала Галя.
        – Я думаю, Толю мой ответ не удовлетворит.
        – Ну, значит придумай что-нибудь.
        Она отвернулась к окну и замолчала.
        «Что я мог придумать? Я не знал о Стасе ровным счетом ничего. Ни как он выглядит, ни как говорит. Мне будет очень трудно убедительно соврать».
        – Галь?
        –М-м-м, – не поворачиваясь ко мне, протянула она.
        – Это ты его?
        – Что, я его? – она вдруг резко повернулась.
        Ее белки глаз теперь отдавали белизной больше обычного, а губы стиснулись от напряжения.
        – Извини, я не хотел…
        – Не я ли его забрала на тот свет? Ты это хотел сказать?
        – Не злись, прошу. Ты же знаешь, чему нас на юридическом учат – удивительное стечение обстоятельств указывает в общей сложности на чей-то умысел.
        – Он сам всё решил. И скажу тебе больше, если б я его столько лет не держала своим прощением, его бы забрали намного раньше.
        – Так значит…, – начав свой вопрос, я обнаружил, что подоконник пуст.
        До самого утра я не уснул, мучительно выдумывая ответ для Толи, который спросит, как там Стас.
        «Но почему бы мне не сказать Толе правду? Мол, приходила Галя и сказала не ходить в психушку! Поверит ли он мне? Почему Галя тогда не сказала, куда ходить, чтоб найти Женю?»
        – Просто сказала «не ходи и все»? – лукаво спросит он.
        А я так по-простецки отвечу:
        – Ага, сказала там очень жутко, не ходи! А Толе наври что-нибудь.
        Прекрасно. Кажется, я звучу, как последний трус.
        Толя позвонил в обед и сообщил мне, что парковаться у клиники лучше в ночное время, чтоб не навести подозрение.
        – Сторожка находится у ворот, и густые деревья парковой зоны могут нас полностью от нее укрыть, если подъехать с восточной стороны.
        Я не стал возражать. План Гали мне казался вполне приемлемым и был хорошим вариантом очищения Толиной совести. Проводя день в раздумьях, чтоб ему такого соврать, я услышал стук входной двери и голос тети Маши. Она была кстати и не кстати одновременно. Разумеется, я не собирался рассказывать о наших с Толиком планах на вечер, но я вполне мог расспросить ее о том, что видят больные клиники, чтоб придумать грамотно составленную ложь.
        – Антон! Как твои дела? – бодро поприветствовала она, заходя ко мне в комнату.
        – Все отлично, спасибо.
        – Сны, тревоги, видения беспокоят? – снова усаживаясь за мой письменный стол, накинулась она с расспросами.
        – Нет, я в полном порядке. Ничего не беспокоит, – соврал я уже далеко не в первый раз.
        – Я очень рада слышать, правда.
        – У вас? Как дела в клинике?
        Она выпятила нижнюю губу и, мотая головой, ответила:
        – Да, вроде, все так же, без изменений.
        – Теть Маш, – заискивающе начал я, – а что они видят?
        – Кто? – растерялась она.
        – Ну, пациенты психиатрических клиник. Что они видят такого, чего не видим мы.
        – Ты что, собрался их навестить в другом измерении?
        Каким-то непостижимым образом все мои карты были мигом раскрыты.
        – Но как вы…? Нет, конечно, нет! Мне просто любопытно.
        Да уж, куда там, любопытно! Было поздно врать. Профессиональному психиатру не составило труда вмиг узнать все мои замыслы.
        – Это вы с Толиком придумали? Это такие у вас сегодня развлекательные планы на вечер?
        Она била и била, не в лоб, а в глаз. И я уже не знал, как от этого всего уворачиваться.
        – Какие еще планы? – наигранно улыбнулся я.
        – Ну-ка, давай рассказывай, – напористо заявила она, пододвигая ближе свой стул.
        Я замялся. Откуда начинать рассказ? С того, что я проигнорировал ее просьбу оставить поиски Жени? Или сразу с Харона и его брата наркомана? А может зайти издалека про Галю и там уже вывести на Стаса? Все перемешалось пуще прежнего, а в висках от напряжения застучало частым пульсом. Что бы уметь врать мозгу требуется думать в пять раз интенсивней обычного режима, и моя тетя была, как никто другой, об этом осведомлена. Она своим напором буквально загнала меня в угол, теперь ожидая от меня исключительно правдивого ответа.
        – Мне сложно вам врать. Но чтоб сказать, правду, я должен быть уверен в вашем полном понимании, – подумав, сообщил я. – Даже больше в принятии моего решения.
        – Ну, говори. Мне каждый божий день приходится массу вещей не только понимать, но и принимать. Уж будь уверен!
        – Я собираюсь сегодня выйти в астрал близ вашей психиатрической больницы.
        Она замолчала, сложив на коленях руки. Но уже очень скоро, не найдя ни единой вразумительной причины моим действиям, коротко спросила:
        – Зачем?
        – Я делаю это по двум причинам. Во-первых, там может быть выход к Жене. А во-вторых, меня просил Толя. В больнице был заключен человек, искалечивший жизнь Гали.
        – Сатанист Стас?
        – Да.
        – Так вот оно что? – задумалась тетя Маша. – И что, ты собираешься увидеть, как он умер? Или ад его души?
        – Толя просил меня посмотреть и то и другое, – откровенно признался я.
        – И как вы собираетесь это проделать? Я насчет выхода из тела. Толя знает гипноз?
        – Нет, буквально вчера мы узнали об особой настройке при помощи вибрации струн. Определенная нота вызывает трепет тонких оболочек. Они, отслаиваясь друг от друга, способны к отделению.
        – Ты пробовал это раньше? – практически перебила она меня.
        – Да, – тихо ответил я, глядя на нее исподлобья.
        – Ты выходил глубже, чем позволял гипноз?
        – На уровень глубже. И думаю, правильный выбор места поможет мне спуститься еще глубже.
        Она опустила голову, внимательно разглядывая наши домашние тапочки для гостей, и уверенно произнесла:
        – Я пойду с тобой!
        – Что? Нет! – воспротивился я. – Это совершенно невозможно! Исключено!
        – Почему? – удивилась тетя Маша.
        – Там, мало того, что опасно, там очень страшно! Ко всему…, – я снова прервал себя на полуфразе.
        – Что, ко всему? – уже не зная чего от меня ожидать, пристально посмотрела психиатр.
        – Этой ночью ко мне приходила Галя. Она просила меня не ходить в больницу, предупредив, что я даже не представляю, куда собирался прогуляться. Галя предложила мне соврать, что я был у Стаса, чтоб успокоить Толю. Вот я и хотел у вас спросить, что больные там видят и чего бояться в своих кошмарах, чтоб состряпать подходящую историю для своего друга.
        – Надеюсь, ты будешь рассказывать ему что-то более убедительное, чем мне.
        – Дело в том, что я не знаю, о чем ему рассказывать. Еще больше меня смущает история гибели Стаса, которую моя фантазия отказывается объяснять вовсе.
        – Да-а-а, – протянула тетя Маша, – история крайне интересная, и если ты там видишь, как все происходило, то я бы тоже взглянула на это!
        – Но, вы, правда, не представляете, теть Маш. Один уровень жутче другого. Я никогда б туда не отправил своих любимых людей ни по делу, ни тем более на экскурсию.
        – Не волнуйся, я видела и похуже места в головах своих пациентов. Вдвоем нам будет легче это увидеть, и разобраться в увиденном.
        Она была непреклонна, и я набрал Толе сообщить об изменениях в плане наших действий.
        На улице стемнело, но на этот раз страх не поглощал меня всецело. Мысль, что мне не придется идти одному, сильно воодушевляла. Мы подъехали к высоким железным воротам психиатрической больницы, и тетя Маша приветливо поздоровалась с охранником.
        Мы вошли в здание, и крупный парень заискивающе вывалился из своего окошка, осматривая черный футляр Толиной электрогитары и мою коляску.
        – Мария Павловна? Вы куда? И кто эти ребята? – вскоре не выдержал он.
        – Владимир, вы слышали когда-нибудь о терапевтических свойствах музыки? – развернулась она, повысив тон, словно собиралась спеть ему серенаду.
        Тот только усмехнулся и снова развернул газету.
        Мы проследовали сквозь затемненные пролеты к грузовому лифту и вскоре вышли в зловеще зеленый коридор.
        – Да тут и без астрала жутко, – процедил Толик.
        – Но всё же не так, как там, – задумчиво ответил я, когда оба спутника резко на меня обернулись.
        На ровном линолеуме графически отпечатались тени решетчатых окон, и, проехав по ним, я невольно замедлил ход своих колес. Вскоре мы очутились у длинной белой двери и тетя Маша, звеня связкой ключей, в два щелчка её отворила.
        Кабинет выглядел намного уютнее, чем я себе много раз представлял, слушая рассказы о ее пациентах. Напротив двери возвышался узкий книжный шкаф, слева от него белела кушетка, справа стоял полный пастельных тонов папок письменный стол, а за ним в свете фонарей желтело вытянутое прямоугольное окно. Посреди больничный линолеум скрашивал пестрый ковер с безусловным преобладанием кроваво-красного цвета. Потянув за тонкую цепочку, тетя Маша включила настольную лампу с зеленым козырьком, и комната наполнилась приятным мягким светом. Толик прошел к окну, заняв его широкий подоконник. Тетя Маша по-хозяйски поменяла обувь и подозвала меня к схеме пожарной эвакуации.
        – Смотри, вот здесь находимся мы, а вот тут в восточном крыле, но лишь на последнем этаже одиночка Стаса.
        Я просмотрел весь путь из точки «А» в точку «Б» и махнул головой, что понял. Тетя Маша села в свое крутящееся кресло, а я робко выехал на середину комнаты.
        – Что дальше? – немного испуганно спросила со своего рабочего места врач психиатр.
        – Когда мы выйдем из тела, я буду давать команды. К примеру, если скажу «глаза вниз!», значит в ту же секунду надо опускать взгляд и изо всех сил постараться никому не смотреть в глаза.
        – Почему? – растерянно спросила тетя Маша.
        – Потому что мертвые могут узнать в нас живых.
        Не прошло и дня, как я повторял за Хароном все его предписания, выводя в астрал новичка. Моя тетя прекрасно поняла смысл команды «к телу», что означало вернуться в исходную точку выхода. Однако от команды «в окно», по её телу прошла довольно заметная дрожь.
        – Я не понимаю, как это? Как взять и выпрыгнуть в окно?! Это не просто даже, когда полностью осознаешь, что пребываешь во сне. Я уже не говорю про то, что на всех окнах этой больницы крепкие решетки.
        – Там будет всё по-другому. На окнах может не быть решеток, да и уличный пейзаж вполне может измениться до неузнаваемости.
        Она пожала плечами. Говорить было нечего, пора было идти и увидеть тот мир воочию.
        – Тогда начнем? – сидя с готовой гитарой, предложил Толик.
        – Я бы хотел прилечь на кушетку, а тетю Машу попрошу сесть рядом и взять меня за руку, – предложил я. – Не хочу, чтоб нас раскидало по разным уровням.
        – По разным уровням? А сколько их всего?
        И я с видом профессионала ответил:
        – Девять вверх и девять вниз!
        Вскоре зазвучала струна, и моё нутро завибрировало. Раскачиваясь в бесконечных волнах, я, наконец, понял, что отделился.
        Я открыл глаза и сел на кушетке, свесив к полу ноги. Кабинет практически не изменился, приобретя лишь болезненное бирюзовое свечение. На стене вместо репродукции Босха теперь висели старинные часы, стрелки которых застыли ровно на двух. Рядом со мной никого не было, и я испуганно глянул на врачебное кресло, заприметив темный силуэт, склонившийся к столу.
        – Тетя Маша?
        Она не отвечала. Я глянул на окно, подоконник бы пуст. Осторожно обойдя стол, я слегка тронул ее плечо. Она вздрогнула и резко подняла голову.
        – Где я? Мы вышли? – прошептала она.
        – Да, вышли, но надо спешить. Время здесь сильно растягивается.
        Она поднялась, и направилась следом. Открыв дверь, я остолбенел, не решаясь выйти.
        – Антон, – встревожилась она, – что там?
        – Тиш-ш-ш-ше-е, – зашипел я.
        Тетя Маша коснулась двери, и с любопытством отворила ее шире. Теперь мы вместе могли наблюдать за переполненными больничными коридорами. Тут негде было упасть яблоку, ведь каждый сантиметр этих длинных коридоров был занят бездумно блуждающими в полумраке фигурами. В больничных пижамах, или обычной одежде, с кровавыми пятнами или относительно чистые, тут бродили люди различного возраста и пола. Я повернулся к своей спутнице и дал сигнал, не поднимая глаз, молча следовать за мной. Изучая исключительно рисунок пола и странную обувь блуждающих, я вдруг наткнулся на женские и мужские босые ноги. Они не двигались. Пара просто стояла у нас на пути. Подняв глаза чуть выше, я заметил окровавленную ночную рубашку худощавой женщины и такую же бардовую от крови пижаму ее спутника. Зрелище было не для слабонервных, и я, схватив руку тети Маши, попытался обогнуть препятствие. Однако в следующее мгновение сзади раздался ее тихий «Боже милостивый». Резко обернувшись, я понял, что она смотрит им прямо в лица.
        – Глаза вниз! – шептал в истерике я.
        Она, наконец, пришла в себя и потупила взор. Но было уже поздно, вслед за нами послышался нарастающий шепот:
        – Живые…они живые….
        Мы ускорили шаг, быстро продвигаясь в нужное крыло к Стасу, когда я заметил, что армия мертвецов устремилась за нами.
        Вскоре на одном из коридорных пересечений я потерял ориентацию, и тетя Маша взяла лидерство. Свернув сначала налево, а потом направо, мы вышли к лестнице. Её ступени были изрядно побиты, а на холодной серой стене синела неумело написанная краской тройка.
        – Странно, это совсем не третий этаж, – растерялась тетя Маша.
        – В этом мире нет этажей, только уровни. Поднявшись до самого верха по лестнице, мы снова вышли в коридор. Здесь было значительно меньше блуждающих, но теперь мы не поднимали глаз вовсе, чтоб не накликать беду дважды. Вдруг её мягкие велюровые тапочки резко остановились, выдавая тревогу. Я аккуратно поднял глаза, обнаружив впереди обвал здания. Зияющая бездна обрамлялась чередой покореженных арматур и разбитых цементных блоков. И только где-то метрах в двадцати загнувшийся линолеум продолжал свой путь в зелёный сумрак.
        – Тут есть другой ход, тоннель под землей, что соединяет все крылья больницы, – прямо на ухо прошептала тетя Маша.
        Я развернулся, полный решимости вновь выйти на лестницу, но всё пространство позади нас кишело не упокоенными духами. По спине пробежала холодная волна ужаса, а ноги упорно отказывались сходить с места, ловя сотни мутных немограющих взглядов.
        – Что делать? Они надвигаются, – на гране истерики шепнула тетя.
        – Обратного пути нет, надо прыгать, – поворачиваясь лицом к пропасти, произнес я.
        – Что?
        – Просто надо принять, что у нас нет тела, тогда всё получится.
        – Я не знаю, я не уверена…, – затараторила она, когда я крепко сжал её руку и закрыл глаза.
        Отчетливо поверив, что стою на другой стороне обвала, я вдруг почувствовал под ногами мелкие камни. Они трещали и лопались, оставляя под подошвами песок. Я нерешительно поднял веки. Перед глазами зиял обрыв, в который прямо из-под ног мелкими осколками ссыпался серый песок цемента. Шокированная тетя Маша пятилась в темноту, покидая опасный обвал. Я последовал её примеру и сделал уверенный шаг назад.
        Оставляя пристальные взоры помутневших от смерти глаз, мы направились в темноту западного крыла.
        – Надеюсь, самое страшное уже позади, – вздохнула моя тетя.
        – Я бы на вашем месте собрался б с силами.
        – Почему? – вздрогнула она.
        – Думаю, даже призраки боятся сюда ходить.
        Она лишь с тревогой посмотрела на меня. Мы двигались дальше, пол начинал крошиться, а линолеум местами проваливался черными обгорелыми дырами. Стены поделила надвое осыпавшийся от штукатурки бетон и выцветшая зеленая краска, по которой кто-то разбросал фонтаны испражнений и чёрные отпечатки рук.
        – Как тут отвратительно. Но, где все палаты?
        Сначала не обратив на это внимание, теперь я понял, что тетя Маша права. Коридор состоял лишь из стен, в которых не было и намека на былые палаты душевнобольных. Где-то высоко так же желтели искусственным светом решетчатые окна, а под потолком болтались наполовину оборванные железные лампы. Вдруг в тишине за стенами послышались стоны.
        – Что это? – отшатнулась моя тетя.
        Из-за стены вопили и плакали, звали на помощь и истошно орали. Сквозь весь этот звуковой напалм можно было различить даже слова одинокой молитвы. Проверяя каждый шаг, мы брели в темноту неизвестного, как вдруг по левую сторону появилась одинокая железная дверь. На ней странным символом облупилась коричневая краска, чем-то напомнив перекошенную четверку. Это была одиночка, и там было тихо. Мы не собирались заглядывать, зная, что палата Стаса в самом конце крыла, однако поравнявшись с небольшим окошком, глаза сами скользнули внутрь.
        – Постой! – вдруг отдернула меня тетя Маша. – Это же…
        Она застыла в нерешительной позе.
        – Кто там?
        Я подошел ближе и увидел белесую голову мужчины. Он смирно сидел на кровати, упершись лбом о сложенные колени, а его светло-серая пижама была чиста и опрятна.
        – Это же Станислав! – прошептала тетя Маша, потянувшись к дверному замку.
        Тот оказался наполовину вырван, безвольно вися всего на одном шурупе. Дверь, заскрипев, отворилась. Мужчина вздрогнул и поднял на нас свои приятные светлые глаза.
        – Мария Павловна? Уже пора? – вдруг тихо произнес он.
        – Станислав, здравствуйте! – сдерживая слезы, процедила тетя Маша.
        – Я плохо спал эту ночь. Приходил Олег, показывал мне рожи. Признаться, не особо впечатлил, я почти все уже когда-нибудь видел, но вот одно было по-настоящему жутким. А как спали вы?
        Я видел, как она терялась с ответом, молниеносно осушая свои щеки, чтоб не выдать накатившей истерики.
        – Я спала? Хорошо…
        – Тогда пойдемте? Всё готово?
        – Готово? Для чего? – никак не понимала она.
        – Ну, для заседания. Вы налили Лукреции святой воды в стакан? Спрятали крест под её сидением?
        – Но… Вы… Но, я…, – совсем запутавшись, тетя Маша просто закрыла лицо руками и принялась всхлипывать.
        Я тоже растерялся. Помня историю Лукреции, я понимал, что Станислав, умерев, всё ещё смирно сидел в камере, готовый помочь своему лечащему врачу и женщине, которая ему искренне нравилась.
        – К вам кроме Олега не заходили санитары? Двое, такие слегка светящиеся?
        Станислав поднял высоко брови.
        – Светящиеся? Нет, точно таких не видел.
        – Теть Маш, нам надо уходить. За ним придут, – тихо прошептал я, повернувшись к её заплаканному лицу.
        – Я не могу оставить его здесь. Ты не понимаешь, в его смерти есть моя вина. Если б я его не впутала в это все, он бы…
        – Никто не знает, что бы тогда случилось. Винить себя неправильно.
        Она взяла мои руки и тихо произнесла:
        – Неважно, Антон, неважно. Я просто не могу его здесь оставить. Ты знаешь, как вызвать тех санитаров?
        Я отрицательно покачал головой.
        – Единственное, что я знаю точно – это то, что они приходят, когда мертвый готов с ними уйти.
        Тетя Маша повернулась к кровати и, сделав пару шагов, присела на её край.
        – Станислав? Вы умерли, – нерешительно начала она. – В ночь перед заседанием ваше сердце остановилось. Я очень переживала вашу смерть, и если б мы узнали друг друга при других обстоятельствах, я желала б пробыть с вами в мире живых как можно дольше.
        Он спокойно изучал её прозрачным взглядом, а затем коснулся руки.
        – Благодарю, что сказали мне. Мир живых мне был безразличен до вас, Мария Павловна. Но если в этом мире вы всего лишь гостья, то я предпочел бы встретиться со своей покойной супругой.
        Она торопливо закивала, забыв время от времени осушать совсем намокшие щеки.
        – Идите к ней, Станислав. Вам больше некого здесь ждать.
        Из коридора послышался разговор молодых парней. Вскоре вместе со свечением в палату зашли санитары.
        – Отведите меня к моей Ольге, – попросил седовласый мужчина, поцеловав руку тети Маши.
        – Вставай, пойдём, – немногословно ответил тот, что светился больше.
        – Ребят, где мне найти Женю? – вдруг невпопад спросил я.
        Они резко повернулись ко мне, а после обменялись взглядом.
        – Отсюда вряд ли. Она на восьмом кругу. Почти самый ад.
        – Но как мне туда попасть? – смутился я.
        Если они не знают, то уж, пожалуй, не знает никто.
        – В самом конце восточного крыла есть спуск! – со странной интонацией произнес тот, что испускал меньше света. – Кстати, вас, Мария Павловна, в кабинете сильно заждались. Мы вас проводим.
        – Кто заждался? – удивилась она.
        – Ваше тело.
        – Антон, я не понимаю, что мне делать? Идти с ними?
        – Не надо волноваться, мне не впервые одному, я скоро вернусь. Надеюсь не один, – воодушевился я. А вам лучше вернуться с ними. Ангелы никогда не врут.
        Я посмотрел ещё раз на их исчезающие силуэты и повернулся лицом к бесконечному коридору.
        – Эй, парень, – окликнул меня уже приятельски знакомый санитар, – тебе не надо бежать весь этот путь обратно, просто заставь себя мгновенно вернуться. А то ты здесь гуляешь так, словно дома тебя уже никто не ждёт.
        От его слов мне стало нехорошо, и снова вспомнились мамины глаза, полные слез. Я хотел было ему сказать что-то, но тот исчез, забрав с собой спутников.
        Сделав несколько шагов вперед, я увидел изрытый канавами коридор. Теперь линолеум загибался огромными кривыми изломами, из-под которых выползали черные тараканы. Стены были в дырах и пробоинах, кое-где совсем обваленные и обнажающие своих заключённых, застрявших в них навсегда. Одни из них бились о стену, изучая на ней потеки свой же крови, другие метались, словно звери, извергая реки ругательств, но никто из них не пытался выбраться из своего заключения, раз и навсегда уйти отсюда. Я остановился напротив худощавого, раздробившего о стену свой череп, в надежде помочь бедолаге. Он увидел меня и, не отходя от своего места казни, начал мерзко смеяться, выводя на зеленой краске кровью цифру семь. По моему телу пробежала очередная волна ужаса, и я решил более не останавливаться.
        «Седьмой, видимо для самоубийц! Но Стас не мог быть одним из них», – пронеслось в голове.
        Обходя уже привычные глыбы вырванного из пола цемента, черные прутья строительных каркасов и нагромождения ржавых кроватей, я узрел конец этого бесконечного коридора. По левую его сторону была всего одна дверь, маленькое окошко которой излучало тусклый красный свет. Я нерешительно заглянул внутрь, но никого не увидел. Взглянув на замок, я обнаружил его так же висящим на вырванных из стены болтах. Потянувшись к двери, я обнаружил, что моя рука дрожит. Боялся ли я? Да, мне стало невыразимо страшно перед этой комнатой. Вся ее зловещая атмосфера свалилась нелегким грузом на мои плечи, заставив даже астральное тело приобрести легкий тремор.
        Я зашёл в палату. Здесь было все перевернуто вверх дном. Панцирная кровать уродливо торчала из стены, а на полу не было ни одного ровного места, словно толстый бетон изрыли лопатами. В темном углу лежал скрюченный парень в грязной пижаме. Его длинные сальные волосы, спадали змеями на пол, а руки были зажаты между острыми коленями. Я прошёл внутрь, припав к дальней от него стене.
        «Мало ли чего можно ожидать от этого парня…»
        Вдруг из стены появились волосатые руки. Они нащупывали опору, что бы уцепиться и пару раз хватались за пижаму больного. Тот с надрывом отцепил их, продолжая лежать в избранной позе. Вскоре за руками появилось уродливое лицо то ли зверя, то ли человека. Его красные огоньки глаз остро зыркнули на парня, а клыкастый рот наполнился нецензурной бранью. Он проклинал и обзывался, произнося имена и фамилии по всей видимости дорогих для пациента людей, так как тот с ненавистью закрыл свои уши и бессильно плакал. Вскоре в стене вырисовался ещё один демон, а потом ещё, пока вся стена не начала кишеть жуткими ругающимися тварями. Один из них кричал, глуша других что-то о матери Стаса, и я понял, что нашёл Толиного врага.
        «Что ж, мне теперь есть, что ему рассказать», – отметил я и направился к выходу.
        Вдруг дверь зашевелилась, а стена над Стасом приобрела первозданный вид. В комнату тихими шагами зашла светящаяся женская фигура. Это была Галя. Я замер и вжался обратно в угол, но она, осмотрев комнату, почему-то меня не заметила. Галя бесшумно приблизилась к скрюченному парню и тронула его плечо. Он вздрогнул, в следующую же секунду отскочив от неё в угол.
        – Чего тебе надо? – змеем зашипел он.
        – Не сладко тебе, да?
        Тот, недолго думая, обматерил ее.
        – Я на тебя не злюсь, правда. И если я что-то могу для тебя сделать…
        – Ты? Для меня сделать? – перебил он её. – И это после того, что я для тебя сделал?
        – То, что ты мне сделал, уже не имеет никакого значения. Из мира мертвых по-другому смотришь на подобные вещи.
        Он задумался, не отрывая от неё своих угольных глаз.
        – Тогда позволь мне умереть, – вдруг заявил он. – Не думаю, что если выйду отсюда, то они меня оставят в покое. Стены есть везде.
        Галя глубоко вздохнула и сухо произнесла:
        – Как скажешь, Стас! Как скажешь…
        Она открепила что-то от воротничка своей небесно-голубой рубашки и наклонилась к испуганному парню. В её руках блеснула тонкая игла, которую она заботливо заколка на борт пижамы.
        – Только там не будет ничего другого, Стас. Там всё то же самое. И если ты не нашел выход при жизни, то после смерти это сделать в разы труднее.
        – О чем ты говоришь? – вспылил тот. – Я сын самого дьявола. Он ждет меня.
        Галя отстранилась.
        – Почему же он не придет спасти тебя?
        – Эти лживые твари ему не говорят, что я здесь.
        – Эти лживые твари его дети, но не ты, Стас, не ты…
        Он снова обдал её душем сквернословия, добавив, что видимо мало всадил ей ножом в грудь.
        Галя растворилась в дверном проёме, а из стены снова высунулись зловещие рожи. Стас посидел, подумал, а потом быстрым движением вытащил иглу из пижамы и аккуратно ввел себе в вену.
        Мне было больше нечего здесь делать. С тяжелым сердцем я вышел из его палаты. Мысли о неизбежности пути таких молодых ребят, как Стас полностью завладела мной, и я чуть было не прошел мимо обляпанного окна, где из толстых решеток была скручена цифра восемь. Подойдя к подоконнику, я всмотрелся в темноту. Внизу по полю бежала Женя. Ее колени и руки были разодраны в кровь, а из волос кто-то выдрал большой клок, и на их месте зияла окровавленная кожа. Я схватился за решетки и начал их раскачивать. Но они совсем не поддавались. Мое сердце пропиталось невыносимой жалостью, и я бросился на окно, словно дикий зверь. Но ничего не помогало. Заколотив в стекло, я принялся кричать, что есть мочи:
        – Женя! Женя! Я здесь, Женя!
        Она, разумеется, меня не услышала. Но услышал кто-то другой, потому что уже в следующее мгновение в конце коридора что-то зашевелилось и тяжелыми шагами направилось ко мне. Своей тяжестью он пробивал пол, и его шаги, если эти звуки можно было так назвать, казались мне до боли знакомыми. Когда-то я чуть унес от него ноги, но сейчас я застрял в коридорном тупике.
        «Я невесом и могу перемещаться быстрее такого знакомого мне физического бега. И, в конце концов, хватит уже бояться! Женя ежесекундно испытывает неописуемые страдания, а я трепещу от каждого шороха».
        В какое-то мгновение злость полностью выместила страх, и я, завидев черную трехметровую тень, вышагивающую ко мне из мрака, просто закрыл глаза и представил, что сижу в кабинете тети Маши.
        Грохот стих. Я открыл глаза и увидел свою тетю, протирающую мое лицо холодным платком.
        ГЛАВА 11
        Сон
        «Кто скажет, что есть я, и что со мною?
        Я умер, иль сошел сума, иль просто сплю?
        Но если человек из звездной пыли,
        Я лишь вернулся снова в колыбель свою…»
        ***
        Вопреки Галиным уговорам я рассказал всё Толику, включая ее неожиданный визит к Стасу. После этого мой друг надолго ушел в себя. Я не отвлекал его, приняв от тети Маши кружку горячего чая.
        – Ты можешь переночевать сегодня у меня? – попросила она. – Вряд ли мне удастся уснуть, если я останусь в квартире одна.
        – Я, пожалуй, поеду, – вдруг вскочил со стула Толик.
        – Ты в норме? – не удержался я именно от такой формулировки.
        – Конечно, бро. Немного опечален, но все же в норме!
        – Я думаю, если она так поступила, то ей виднее… В смысле, – запутался я, – оттуда виднее.
        – Да, я понимаю. Еще раз спасибо, что сделал это для меня.
        Мы пожали руки, и он вышел.
        – Антон, ты делаешь поистине важное дело, – вдруг произнесла тетя Маша.
        – Для мертвых?
        – И для мертвых тоже… – призналась она.
        – У меня совсем другие ощущения. Я делаю что-то для мертвых, но не могу сделать действительно важную вещь для одного единственного живого.
        «Так не может больше продолжаться, я должен найти ход к Жене» – подумал я, но не решился озвучить.
        Тетя Маша глубоко вздохнула.
        – Как думаешь, сколько б Станислав сидел в своей камере в ожидании меня?
        – Не знаю, но время там словно закольцовывается. Души проживают один и тот же момент бесконечное количество раз.
        – Так значит, он мог сидеть там вечно? Вот так, не за что? Застряв в своём ожидании?
        – Выходит, что так.
        – И никто бы так и не пришёл его вывести оттуда, если б не мы? Это так неправильно! – воспротивилась она. – Как можно пускать такие вещи на самотек?
        – О чем вы, я не совсем понимаю?!
        – Я об ангелах, Антон! Станислав хороший человек, один из самых добрых и светлых людей, почему они не пришли за ним? Почему не забрали его в рай ещё до нас?
        Удивительно, но ещё месяц назад я думал именно в том же ключе, что и моя тетя. Но в какой-то момент, неизвестный механизм повернулся в моей голове, и я увидел иную картину мира.
        – Мы сами себе хозяева. И лишь наши мысли могут нас держать в аду или дать пропуск в рай.
        То, что стало теперь для меня очевидным, глубоко поразило тетю Машу, и она ещё долго пыталась вложить услышанное в рамки своих представлений о загробном мире.
        В ту ночь я не сомкнул глаз. Я видел ужасные вещи, но отнюдь ни страх стал причиной моей бессонницы. Напротив, страх растворился, исчез. Ему на смену пришли другие чувства, заставившие меня не дождавшись положенных восьми часов утра позвонить Харону. Он не спал и почему-то даже не удивился моему звонку.
        Он не церемонился и сразу спросил по факту, до какого уровня я прыгнул.
        – Самый нижний был седьмой, но Женя на восьмом и я пока не знаю, как к ней добраться.
        – Седь-мой, – протянул он, – и как там?
        – Там жутко. Там самоубийцы. Когда они сбегают из жизни, то попадают всё в ту же реальность, которая закольцовывается. Им кажется, они совершают побег из тюрьмы, но на самом деле всё наоборот, они запирают себя в клетке навсегда. Им очень сложно помочь.
        – Хм, – задумался Харон, – но ты ведь мне не об этом позвонил рассказать?
        – Я позвонил узнать, как сократить время астральных путешествий и… – выдержал я паузу, – пригласить тебя прогуляться по восьмому уровню.
        – И верно сделал! – я слышал, как его голос наполнился неожиданной радостью. – Гуляешь ты там, надо сказать, запредельно долго. Тебе бы отключить логику, которая твердит, что добраться до пункта ты можешь лишь на своих двоих, расхаживая, как в обычной жизни.
        – Так, а что делать?
        – Перемещаться мгновенно!
        – Но как?
        – Как, как? Силой мысли! Представляешь, где хочешь быть, и вперед.
        Я вспомнил, как очутился на другом краю обвала в психиатрической больнице. То, что Харон говорил, было более чем реально.
        – Так всё зависит от моей фантазии?
        – Скорее от воли. Но есть вещи, которые трудно контролировать. У мертвых время растягивается, а значит и твое нахождение в их обществе значительно удлиняется. Если твоя подруга ещё жива, то, встретив ее, ваше время останется реальным, оно не замедлит свой ход.
        Я молчал и прикидывал, смогу ли?
        – Но я читал про таких мастеров, – продолжал Харон, – которые за одну ночь проживали целые жизни в астрале. Это их личное умение управления собственным сознанием и временем!
        – И как этому обучиться? – заинтересовался я.
        – Если ты собираешься куда-то в определенное место, – выделил он паузой, – и ты это место хорошо знаешь, то можно начать тренироваться уже сейчас, чтоб быть готовым к нашему путешествию.
        – И как это сделать?
        – Ставь таймер, закрывай глаза и проделывай свой путь в голове столько раз, пока твое ощущение времени не сократиться до реального. Не забывай оставлять запасник.
        – А это как?
        – Это, если ты собираешься пробыть в астрале двадцать минут, то на тренировках надо уметь укладываться в десять. Понял?
        Понять то я понял, но как теперь это сделать. Поставив таймер на двадцать минут, я закрыл глаза и представил себя стоящим на темном асфальте перевала. Под ногами стелился туман, а в низине сухие травы, покрытые инеем. Я ступаю по ним и, скользя, добираюсь до леса. Передо мной тёмные столбы деревьев, скрывающие своих ужасных обитателей. Меня переполняют жуткие воспоминания, и по спине одна за другой пробегают волны мурашек. Сейчас надо бы представить, что я рядом с Женей. Вообразить ее присутствие как можно яснее, почувствовать её запах, касания, голос. Мой телефон начинает пищать.
        «Я потратил двадцать минут на то, чтоб подойти к границе леса. Непостижимо долго! Но что меня так тормозит? Моё самое быстрое перемещение было возвращением от Стаса в тело. Я пролетел всю больницу за доли секунды. Но как?»
        Наконец, я понял, что в тот момент чувствовал бушующий коктейль чувств. В нем был гнев, боль, тоска, уныние и много чего другого, но там совсем не было страха.
        «Меня тормозит страх! – пришло неожиданное открытие. – Если не буду бояться, то управлюсь методично и быстро».
        Подобное открытие окрылило, и я повторно завел таймер.
        «Закрываю глаза и без лишних эмоций прямо с дороги велю перенестись к Жене. Я чувствую ее запах, она совсем рядом, прячется за деревом и шмыгает носом. Открываю в астрале глаза – я перенесся.
        – Женя, идем домой.
        – Кто ты такой? – испуганно сторонится она.
        – Из поисковой службы, давно тебя ищем.
        Она слаба, я беру её на руки и мысленно я уже около церкви.
        – Почему мы у церкви? Ты что маньяк, псих? – сопротивляется она.
        – Нет, тут наша розыскная база – ближайшее к лесу строение.
        Заношу её в двери, там встречает поводырь. Моё дело закончено. Дальше она сама. Я возвращаюсь мыслями к телу и выхожу.
        Я открыл глаза, таймер только что пробежал десять минут.
        Толику не пришлось долго объяснять, он и так понимал все гораздо лучше других.
        Мы снова направлялись к перевалу. Закат окрасил дорогу в теплую гамму, периодически слепя нас троих оранжевыми зайчиками. Сейчас мне было спокойно перед прыжком в астрал. Я не боялся этого места и воспоминания не глушили меня своей тяжестью, пока не зашло солнце. Теперь извилистая дорога напоминала мне ту самую ночь. Женя всё время что-то тараторила без умолку, Галя много смеялась, Толик был тих, счастлив и пил много пива. Ранним утром мы собирались прибыть в загородный дом, что сняли по интернету и хорошенько отоспаться. Пики снежных гор постоянно привлекали внимание своим контрастом с темным небом, полным звезд. Сейчас они лишь слегка выделялись песчаным очертанием, практически не выдавая своего присутствия.
        – Ты как? – вытащил меня из воспоминаний Толик.
        – Нормально, – ответил я, но потом добавил, – немного жутко.
        – И мне, – коротко заключил он.
        – Мы что, уже приехали? – разглядывая темный лес вдоль обочины, спросил Харон.
        – Нет, но уже близко, – вздохнул я.
        Завидя место аварии, мне стало нехорошо. Черными кривыми обозначилось место торможения, словно указывало, куда нам идти на поиски Жени. А мелкие стекла, перемешавшись с песком обочины, теперь поблескивали в свете приблизившихся фар.
        Я подавил тяжелые воспоминания. Вскоре Толик помог мне пересесть на заднее сидение к Харону.
        – Послушай, – шепнул он, поддерживая меня крепкой хваткой, – я хочу, чтоб ты что-то передал Гале, если снова увидишь её.
        Я немного отшатнулся, не скрывая своего удивления. Вскоре, когда я уселся, Толик вытащил из кармана джинсов миниатюрное золотое кольцо с ярким голубым камнем в обрамлении изящных веточек.
        – Я собирался сделать ей предложение, когда доберемся до усадьбы, – тяжело вздохнул он, – но не успел.
        – Брат, я…
        – Да, всё нормально, – перебил он меня, срываясь на хрип, – просто передай ей и всё. Она совсем ко мне не приходит…
        Я пообещал.
        Взяв Харона за руку, я почувствовал, как он отчужденно дернулся.
        – Не хочу, чтоб ты попал на свой любимый второй уровень, – пояснил я.
        Тот понимающе закивал, но ничего не ответил.
        Зазвучала гитара, и не сразу, но моё нутро поддалось вибрации и разделилось.
        Я открыл глаза, машину освещала яркая луна. Толика за рулем не было, а на зеркале заднего вида красными цифрами зловеще высветилось восемь ноль, ноль. Я повернул голову – Харон спал. Похлопав его по плечу, я привел Михаила в чувства. Тот, словно под снотворным, принялся тереть заспанные глаза.
        – Мне так тяжело здесь, – пробубнил он, – как ты что-то видишь, тут всё заволокло дымом?!
        – Дымом? – переспросил я.
        За окном всё так же стелился туман, озаряемый полным диском Луны, но никакого дыма не было и в помине.
        – Пойдём, может проясниться ещё, – подбодрил я Харона, умолчав, что мы видим по-разному.
        Тот, скрипя, вышел из машины.
        – Что за тяжесть, мне аж грудь сдавило.
        – Место такое, постарайся не акцентировать внимание, со временем привыкнешь.
        Он лишь удивленно посмотрел, как крепко я стою на ногах. По скользкой траве мы спустились в низину.
        – Отсюда можно постараться прыгнуть к Жене, – решил я и закрыл глаза для концентрации.
        – Погоди, – вдруг заявил мой спутник, – давай немного пройдёмся. Я должен прийти в форму, иначе толку от меня тут не будет.
        «Он меня только тормозит» – неожиданно для себя отметил я.
        Мы вошли в лес. Размытыми столбами обозначились сосны, а под ногами раздался до боли знакомый звук хрупких веток.
        «На дворе лето, а тут по-прежнему иней. Видимо, ад скорее холоден, чем жарок».
        Но в этот раз, меня не волновал этот холод. Меня даже не брал озноб, так как я прекрасно знал, что моё тело не здесь, оно в теплой машине и не способно замерзнуть. Тем временем Харон выпустил в руки пар, и, потерев ладоши, странно загоготал. Этот уровень казался ему совсем другим, более реальным, и был значительно ощутимей прежних мест, где он бывал.
        – Миш, нам не стоит здесь задерживаться, – поторопил я его.
        Тот лишь блеснул глазами и тихо произнес:
        – Если я ругнусь, то увижу самого…? – он замолчал и высоко поднял брови, вопрошая мой ответ.
        – А ты, правда, хочешь его увидеть?
        – Друг, а почему бы и нет! Я буду первый, кто засвидетельствует его существование! – с болезненным интересом обронил Харон.
        «Такие знакомые слова… Подобные эмоции, кажется, испытывал Рыцарь Ирвин, пытаясь заснять лесных бесов на камеру».
        – Если ты продолжишь в том же духе, то мы здесь пропадем. Моя цель не увидеть этих существ, а найти Женю. И не говори мне, что у нас сегодня разные цели, – терпеливо предупредил его я.
        – Если хочешь – разминемся. Ну, ты по своим делам, а я по своим!
        – Нет, нет, Харон, – воспротивился я, – это перебор!
        – А чего перебор? – давил он. – Я не новичок. Да и с мгновенными перемещениями у меня дело обстоит получше твоего.
        – Как знаешь, но я не собираюсь прыгать по уровням в дальнейшем, вытаскивая тебя отсюда.
        – Мне, кажется, ты сейчас немного преувеличиваешь свою значимость, – подмигнул Харон.
        – Как знаешь, – я махнул рукой и отвернулся от него.
        «Он крепкий парень, не раз в астрале. Мое дело найти Женю, именно она в беде. Бродит там, даже не зная, что живёт вне тела».
        Я закрыл глаза и подумал о Жене. Шепот со стороны Харона «черт, черт побери» немного сбивал, но я настроился. Если сейчас они сюда пожалуют, то мне, в самом деле, лучше уносить ноги. Со стороны деревьев поднялся хруст веток, и я, не открывая глаз, со всей живостью представил Женю. Когда я открыл глаза, она стояла прямо напротив меня. Её волосы сильно потемнели из-за грязи и потеков крови, бирюзовая жилетка была местами изодрана, а красивые руки покрыли ссадины. Лес не только исцарапал их, но и обломал её длинные ногти, наполнив их грязью.
        – Женя, – с облегчением произнес я, – дотрагиваясь до её плеча.
        Она отскочила и, обернувшись, посмотрела сквозь меня.
        – Женя! – снова окликнул я.
        Она не слышала и не видела меня, лишь чувствуя чьей-то незримое присутствие.
        «Я не могу поверить! Почему ты меня не видишь?»
        На меня накатились волны боли и непонимания. Я сделал несколько шагов к ней, но она истерично закричала:
        – Кто здесь? Оставьте меня в покое, ради всего святого!
        Горечь подступила к горлу, и я бы плакал, если б мог, глядя на её испачканное лицо и глаза, лишенные рассудка и надежды.
        Мне бы следовало уходить, но я не мог. Возможно, если дотронусь до руки, то смогу вывести её. Я потянулся и, словно не найдя препятствия, проскользнул сквозь её ладонь. Она тут же подтянула к лицу руки и истерично зашептала - «боже сохрани, боже спаси и сохрани».
        – Женя, молись, ладно? Постарайся выйти из леса и найти церковь! Умоляю тебя, не стой на месте, не ругайся и не поддавайся гнетущим воспоминаниям. Думай о хорошем, о счастливых моментах, о любви. Ладно? Прошу, выбирайся отсюда. Твои родители так ждут тебя. Мы все ждём тебя!
        Она замолчала, ища меня в пустоте. Я не знаю, слышала ли она мой посыл хотя бы на уровне внезапно возникшей мысли, но я на это очень надеялся.
        Отойдя на несколько шагов, я тяжело вздохнул и закрыл глаза. Через пару секунд я уже был на прежнем месте. Моего спутника не было видно. Туман заволок все обозримое пространство, и если он лежал где-то на земле, то его было крайне трудно обнаружить. Вдруг я услышал звуки, судя по всему, исходившие именно от него.
        Харон прижался к дереву и плакал, обнимая свои колени. Его плотное тело вздрагивало грудой мышц, источая громкие всхлипы.
        – Харон? Ты в порядке? Нам надо возвращаться, – я прикоснулся к его плечу.
        – Мы убили того щенка, – не поднимая глаз, простонал он, – мы были детьми, не понимали, что творим! На его месте должен быть я. Мерзкая жестокая тварь, я не достоин жизни!
        «Атака воспоминаний», – подумал я.
        – Вставай, пойдем. Тот щенок уже давно воссоединился со своей матерью на небесах, а твоя тебя до сих пор ждёт. И мне почему-то кажется, она не переживет потерю второго сына.
        – О, Боже! – поднял он заплаканное лицо.
        – Пойдём, Харон, пойдём! Его здесь нет.
        – Называй меня Миша, я не хочу больше быть Хароном.
        – Не вопрос, – пообещал я, подав ему руку.
        – Ты один? – осмотрелся он, поднимаясь. – Без девушки?
        – Она не смогла меня увидеть. Теперь ей под силу увидеть лишь мертвых, но не живых.
        Миша нахмурился.
        – Почему?
        – Хотел бы я знать! Давай руку.
        Он вручил мне плотную ладонь, и я закрыл глаза. Мгновение и мы у машины. Асфальт блестел в свете луны, а туман заметно поредел. Я снова оставлял её одну. Я опять был бессилен что-либо предпринять. Понимая, навряд ли теперь вернусь сюда, я даже начал тосковать по перевалу.
        «Как же мучительно больно бездействовать».
        Но на этот раз, я, в самом деле, ничего не мог сделать больше того, что уже предпринял.
        Мы ехали домой молча. Перед моими глазами стояла измученная Женя. Колючий ком то подбирался к горлу, выдавливая из глаз слезы, то опускался в живот, скручивая его.
        – Ты как? – поинтересовался Толик.
        – Нормально, – сухо ответил я.
        На полдороги я вытащил из кармана кольцо и протянул ему.
        – Оставь пока у себя, вдруг она явится ночью, – тихо произнес он.
        Ко всем переживаниям в придачу мне теперь зародились странные неприятные чувства, словно Галя жива, скрывается от Толи, а я их посредник. Я снова был тем, кем совсем не хотел становиться.
        На следующий день позвонила Таня. Близились выходные, и она захотела устроить кинотеатр под открытым небом.
        – Ты можешь позвать своего друга Толю, – предложила она.
        – Да, хорошо, я позову.
        – Можешь даже позвать с девушкой, если она у него имеется.
        – Это долгая история, сейчас он одинок.
        – А что случилось? – вдруг оживилась Таня. – Они расстались?
        – Можно и так сказать.
        Повисла пауза.
        – Антон, я, разумеется, тебе не смогу заменить лучшего друга, но мне кажется я имею право на более развёрнутые ответы, – воспротивилась Таня.
        – Галя, девушка Толи, умерла. Она погибла в той аварии, что посадила меня в инвалидное кресло. Ко всему прочему, я был за рулём.
        Таня на время замолчала.
        – Мне очень жаль, – наконец, раздалось в трубке. – Ты, наверное, винишь себя?
        – Я винил. Но сейчас мне лучше дается понимание неизбежного.
        – Вас было трое? – последовал неожиданный вопрос.
        «Что я должен отвечать? Если трое, то почему? А если четверо то, что случилось с той, кого я совсем недавно называл своей девушкой? Это всё было так сложно, но врать я просто устал».
        – Нас было четверо, Таня.
        Она не сразу, но спросила.
        – И кем был четвертый пассажир в машине?
        – Это была моя девушка. Она сейчас в коме.
        Таня снова молчала. Я где-то пожалел, что начал разговор о своем прошлом, но если я планировал связать с ней свою жизнь, то он когда-нибудь должен был состояться.
        – Ты скучаешь по ней? – вдруг послышалось в ответ.
        – Как по своей девушке нет, но как по человеку, попавшему в беду, несомненно.
        Мы быстро попрощались, оставив между слов «целую» и «до встречи» некоторую прохладу. Вскоре позвонил Толик, и я пригласил его на просмотр фильма к Тане. Тот охотно согласился, желая взглянуть на девушку, которая уже давно жила в моем сердце.
        – Как ты? Пришел в себя от новостей о Стасе? – спросил я уже в машине.
        – Да, бро, я решил оставить о нем свои мысли. Не думаю, что Стас получил по заслугам, но кто я такой, чтоб об этом судить.
        Мне было нечего добавить, и я зажмурился рыжему солнцу, вспомнив, что забыл дома свои солнечные очки. Мы припарковались у Таниных ворот, и Толик помог мне сесть в кресло. Нас приветливо встретила её мама и провела на лужайку с бассейном.
        – Хм, здесь так мило, – послышалось от Толика.
        – Таня, это мой друг Толик. Толик, это Таня.
        – Очень приятно, – расплывшись в улыбке, ответила Таня.
        А Толик с чего-то поцеловал ей руку.
        – Ты поможешь мне выбрать фильм? – спросила Таня.
        Я согласился и направился за ней к низкой веранде.
        – Толик, он такой… необычный! – удивленно произнесла она, оборачиваясь назад.
        – Хм, необычный? Ну да, это практически его словесный портрет.
        Таня рассмеялась.
        – Ты совсем не ревнуешь?
        – К кому? К Толику? Безусловно, ревную. Но у меня нет никаких шансов против него, поэтому любое сопротивление бесполезно.
        Она снова хохотала.
        – Ты раньше был ревнивцем, я помню.
        – Я раньше был балбесом.
        На этот раз мы рассмеялись вместе. Вдруг я ощутил нежное касание её руки и пряный запах волос. Таня, словно летняя гроза, подкралась и молниеносно поцеловала меня. Я не ожидал, и от этого по всему телу пробежали мурашки. Как много чувств давало одно её прикосновение, словно я, наконец, нашёл в своей биолаборатории нужный реактив активатор счастья. Теперь я не имел сил оторвать от неё глаз, она же принялась с деловым видом копаться в дисках с фильмами.
        – Ты какой жанр хочешь посмотреть? Мои друзья любят ужасы.
        – Ужасы? – переспросил я, хотя прекрасно услышал её.
        – Ага, ты боишься?
        – Боюсь? – снова совершенно по-глупому переспросил я.
        – Не бойся, я тебя защищу! – рассмеялась она.
        Низ книжного шкафа в просторной гостиной пестрил яркими обложками дисков. Из ряда названий мне вдруг попалось на глаза слово, имеющее в себе корень «кома». Случайно или нет, я наклонился и вытащил из плотного ряда дисков зарубежный фильм ужасов, который на русский манер назывался «Коматозники».
        – Про что этот фильм? – показывая диск, поинтересовался я.
        – М-м-м, это хороший фильм про студентов медиков. Они экспериментируют с клинической смертью.
        – Зачем? – машинально спросил я.
        – Ну, как зачем? Чтоб узнать, что там, за гранью смерти! Хочешь посмотреть?
        Я утвердительно кивнул.
        У бассейна ребята выставили экран, проектор и удобные сидения мешки. Мне первый раз захотелось вылезти из инвалидного кресла и разлечься с бутылочкой пива на мягкой траве, как это сделал Толик. Он словно звезда Голливуда привлек сегодня внимание всех друзей Тани без исключения. Девушки пытались выбрать место для просмотра кинофильма поближе, а парни заискивающе протягивали ему пиво, в тщетной попытке разгадать секрет его магнетизма. Мы сидели с Таней дальше всех, и поначалу фильм нас только отвлекал от изучения рук друг друга. Фигуристая девушка, что назвала себя Надин, подтянула своё кресло ближе к Толе и что-то шепнула ему на ухо. Я, словно ревнивая девица, принялся за ними наблюдать. Вскоре она уже гладила его волосы и предлагала испробовать её коктейль. Толик лишь мило улыбался и попивал пиво, возвращая свои волосы на прежнее место. Непостижимо, но в один из затемненных моментов, когда мы все погрузились в полумрак, она украдкой поцеловала его шею. Толик повернулся и что-то коротко ответил. Она глотнула свой коктейль, но не смогла отсесть от моего друга. Толик пьянил ее гораздо боле алкоголя.
        Вдруг на экране группа молодых студентов, вооружившись дефибриллятором, ввели одного из парней в состояние клинической смерти. Нам с Толиком стало не до Надин. Парень попал по другую сторону смерти – в свои детские воспоминания. Надо отметить, что именно воспоминания глушили меня в Гленамар больше всего, оттого, все показанное в художественном фильме вызвало во мне ещё больше эмоций. Через пять с половиной минут, пока не началось необратимое кислородное голодание мозга, парень был возвращен к жизни тем же самым дефибриллятором. Толик обернулся и пристально посмотрел мне в глаза. Нам крайне повезло с выбором фильма, чего никак нельзя было сказать о Надин.
        Я был так захвачен новой идеей, что пропустил Танин романтический порыв поцеловать меня.
        – Вас с Толей что-то объединяет большее, чем просто дружба? – наконец, не выдержала она.
        – О чем ты? Нет, мы просто… Наверное, авария нас сблизила, – постарался объяснить я.
        – Ну да, его девушка умерла, твоя в коме…
        – Таня, не надо так говорить. Я здесь не потому, что Женя в коме.
        – Женя… – протянула она.
        – Мне б не хотелось, чтоб ты так думала.
        – А как мне думать? – срывалась она.
        – Думай, что я однажды в одиннадцатом классе пошёл на олимпиаду и безнадежно влюбился. Тогда меня испугали эти чувства, и я полагал, что в институте таких чувств только прибавится, а самая милая улыбка на свете вскоре сотрется из моей памяти. Но она не только не стерлась, она так и осталась самой милой на свете, а её хозяйка самой желанной для меня.
        Таня расплылась в улыбке, и вскоре я почувствовал мягкое прикосновение её головы у себя на плече.
        – Что скажешь, бро? – прервал тишину Толик.
        Мы отъехали уже довольно далеко от Таниного дома, но всё ещё не могли говорить.
        – Странные чувства. Я будто знаю, что это надо сделать и хочу помочь Жене, но я боюсь, чувак. Банально боюсь!
        – Оно и понятно! – усмехнулся Толик. – Надо быть без рассудка, чтоб не бояться пойти на такое. Оставим всё, как есть?
        – Я не знаю, – чистосердечно признался я.
        – Да, что там думать. У нас то и друзей в медунивере нет. А кто пойдет на такое без дружбы, разве что идиот?!
        – У меня есть двое ребят. Мы ещё в школе эксперименты друг на друге проводили. Их звать Паша и Миша, они оба учатся в меде. Я бы мог им довериться, как когда-то. Но повторюсь Толь, мне страшно не вернуться.
        Он ничего не ответил, лишь похлопал меня по коленке.
        – Утро вечера мудренее. Может Женя завтра сама проснется. Это был бы самый лучший для нас подарок, – успокаивал Толик.
        Но назавтра Женя не проснулась. Я много думал в тот день, перебирая в голове тысячу аргументов, чтоб оставить затею. Однако, так и не решил, как дальше жить с этой тяжестью? Одно дело, когда ты думаешь, что человек мирно спит в своей коме, не видит снов, не знает боли. Совсем же другое, когда ты точно знаешь, какие муки Жене приходится переживать ежесекундно.
        Я снова не спал полночи. Если не сказать больше – ночи теперь стали для меня сплошным мучением. Получая от Тани романтические смс -ки, я испытывал немалое напряжение, чтоб отвечать ей в том же ключе. Я отчаянно ждал Галю, чтобы объясниться, передать кольцо и попросить совета. Но после моего визита к Стасу она не появлялась.
        Тщетно пытаясь уснуть, я наблюдал картинки с Женей, что кружились хороводами, перемешавшись с кадрами из увиденного накануне фильма.
        Наконец, я уснул и полетел ветром по замерзшей земле. Я гнал сухую листву, стелясь между деревьев так низко, что мог слышать ее дыхание. Теперь я точно знал без карт и навигаторов, где пробежал дикий зверь, где кишит муравейник и где ступает усталыми шагами полумертвая Женя. Вскоре я взмыл, смешиваясь с туманом и следуя извилистому орнаменту сосновой коры. Вдруг ветка, а не ней сова. Пронизывая своим взглядом, она меня поглощает, и вот я уже смотрю ее глазами. Там вдалеке сквозь туман прыгает бирюзовое пятно. Она снова бежит и скрывается. Взывает на помощь, но никто не слышит. Я лишь могу прокричать лесной совой, не уверенный, что эти звуки ее не напугают. Отталкиваясь от своей ветки, я лечу к ней, а затем взмываю ввысь. Впереди лишь унылый пейзаж, где неизменный хозяин – туман. По извилистой горной дороге едет автомобиль. Меня привлекает свет его фар, и я лечу над ним, сопровождая ночных странников. Это моя машина, и я прекрасно знаю, что там сейчас происходит. Я могу быть кем угодно и где угодно. Видеть и знать все, что захочу. Я понял, что являюсь частью этого мира. Частью всех эти миров!
Неотъемлемым компонентом, который никогда не исчезнет, а лишь перейдет в другую его форму.
        «Я смогу сделать это!» – пришла уверенная мысль, после моего реалистичного до жути сна.
        – Я смогу, – сев на кровати, уже вслух повторил я.
        Вскоре пришло четкое осознание того, что если научусь прыгать в астрал и управляться там за шесть минут, то действительно смогу.
        Было ещё темно, и я в очередной раз завел таймер. Тот начал отсчитывать секунды, а я погрузился.
        «Где бы меня не вводили в клиническую смерть, я буду должен перескочить к Жене. Вот она уже передо мной. Я снова трогаю её за плечо, она оборачивается. Видит меня. Полдела сделано».
        Затем начинался разговор с долгими объяснениями, в которые даже фантазийная Женя категорически отказывалась верить. Шесть минут пролетали, не давая толком ни то, чтоб вывести ее из леса, а даже просто успокоить. Я промучился до утра, и с рассветом решил, что в любом случае мне придется за ней идти. Это была последняя надежда, и чтоб там не случилось другой возможности нет и не будет.
        Добравшись до письменного, я стянул с навесной полки потрепанный блокнот и открыл телефоны друзей. Когда-то мама велела не звонить им больше, а именно после барбитуратов. Я не звонил, но они не обижались и в школе мы продолжали видеться, общаться и дружить.
        – Пашка? Привет!
        – Колесников, ты?
        – Ну-у-у, – протянул я, расплываясь в улыбке.
        – Вот так дела. Записывай мобилу. У меня сейчас практика в больнице, с «поболтать» не выйдет, но переписываться смогу хоть весь день.
        – Здорово, – ответил я и записал его личный номер.
        Первое смс мне не сильно давалось. Я вроде должен был с чего-то начать, чтоб подойти к самому главному, но совершенно не знал с чего!
        «Я попал в аварию, был в коме, сейчас на каталке, но врачи говорят, что скоро встану», – напечаталось первым.
        Паша долго не отвечал, а потом перезвонил.
        – Э-э-э, друг, так дело не пойдет. Мы с Михачем сегодня после больницы заедем. Ты по тому же адресу?
        – Живу там же. Сегодня как раз родители вечером у друзей, так что буду ждать. А то если мать вас увидит, то ее приступ хватит.
        Тот рассмеялся и обещал быть после семи.
        От Тани пришла смс, предвещающее мне прекрасный день, тоску по ее губам и целое море воздушных поцелуев. Я долго сидел, гипнотизируя лампу и сочиняя короткий романтический опус. Ничего не лезло в голову. Я отложил затею и набрал Толику.
        – Привет, – томно произнес тот.
        – Ты что не один, – забеспокоился я.
        Тот рассмеялся.
        – Один, но мне такие вопросы давно никто задавал.
        – Нет, ты только ничего не подумай… – озадачился я двусмысленностью разговора.
        – Нет, брат, ты что, все норм. Она не приходила? – явно потягиваясь в кровати, спросил он.
        – Нет, сам жду. Мне б про клиническую смерть спросить.
        – Ты что, не бросил затею? – встревожился он.
        – После семи у меня будут Паша и Миша с медунивера. Там и обсудим бросать или нет. Подъедешь?
        – Разумеется! – ответил он.
        Стараясь побыстрее обучиться сокращению временных промежутков, я погрузился в практические занятия по таймеру. Оказавшись прошлым вечером на туманной дороге перевала, я считал, что безвозвратно устранил свои страхи, связанные с этим местом. Потому там я продвигался быстро и четко. Я находил Женю практически молниеносно, но дальше встречал волну сопротивления и непонимания. В моих фантазиях я тщетно уговаривал её довериться и перенестись в пространстве, силой тащил её в церковь, хитростью выводил из леса. Но каждый раз виртуальная Женя тормозила любое из моих действий, сопротивляясь из оставшихся сил. За целый день у меня скопилась немалая коллекция возможных сценариев, из которых мне предстояло по ситуации выбрать единственно верный. Обычно где-то на середине препинаний с Женей, которые мне доводилось претерпевать за два года ни раз, жизненно важные шесть минут заканчивались.
        Я с трудом дождался вечера, напрочь забыв ответить Тане.
        – Эй, дружище, давно не виделись.
        – Кажется, целую вечность, – пробормотал я, обнимая Пашины плечи.
        – Ну, привет! – протянул всё такой же упитанный со школьной скамьи Михаил.
        – Скоро подойдет мой друг Толик, мы хотим что-то рассказать вам. А пока можем выпить по бутылочке пива.
        Мы прошли в мою комнату, и я сразу припомнил им случай с барбитуратами. Ребята переглянулись, и Паша добавил:
        – Веселое было время. А главное беззаботное. Теперь мы таких школьников нечасто видим в нашем отделении реанимации.
        – Народ умнеет, – добавил Михаил.
        Они рассмеялись, а я лишь улыбнулся. Вскоре подтянулся Толик и мы без лишних прелюдий рассказали моим школьным друзьям об аварии. Далее шло повествование о Гленамар и коридорах астрала. О чистилище и уровнях ада, способностях находиться вне тела и отправлять заблудшие души с миром. Ребята выпили не по одной бутылке пива прежде, чем снова заговорили.
        – Потрясающе. И все это ты видел без наркотиков? – дополнительно переспросил Михаил.
        – Без каких-либо стимуляторов. Моя кровь была чище, чем у младенца.
        – Вот так дела, – протянул Павел, – я так понимаю, мы приглашены сюда не о школьных временах разговаривать.
        Я отрицательно махнул головой. Толик тем временем нашел на моем компьютере кадры из фильма «Коматозники», и, прокрутив до интересующей нас сцены, поинтересовался:
        – Так в жизни сделать можно?
        Ребята с интересом взглянули на американских актеров, по очереди вызывающих друг у друга клиническую смерть, и ненадолго задумались.
        – Ну, вообще, конечно, дефибриллятором никто сердце не заводит, но и непрямой массаж сердца никто не отменял! – прервал тишину Павел. – Я бы лучше не останавливал сердце, а просто сильно его замедлил. Но ведь никому такое не может прийти в голову. Остановка сердца и его обратный завод – это серьезная штука. От аппаратуры зависит далеко не всё. Мы имеем дело не с механизмом, подобно часам, а со сложнейшей системой особо чувствительной и ранимой.
        – Палыч прав, даже если мы на это отважимся, то не можем гарантировать успех предприятия. Предугадать такие вещи невозможно. Антон, сердце может не завестись с вероятностью пятьдесят на пятьдесят. И даже если критически замедлить его на шесть минут теми же барбитуратами, останется багаж риска и побочных. Ты это понимаешь?
        – Да, понимаю. Науке известно многое о нашем теле, но совсем неизвестно о душе. Я выходил и гулял в потерянных мирах, и пока моя душа была где-то там, тело не был способен разбудить ни один аппарат в мире. Мы можем рассматривать риск клинической смерти односторонне, а можем заложить часть успеха на то, что моя душа наверняка не потеряется и вернется.
        – Главное, чтоб было куда возвращаться, – перебил меня Паша.
        От этих слов у меня снова свело живот от чрезмерной тревоги.
        Глава 12
        Выбор
        «Невозможно войти в одну воду дважды. Но что, если не только вода изменилась, но и ты сам не остался прежним… »
        ***
        Толик вывез меня из бокса в просторную комнату с плиточным полом. На мне было лишь нижнее белье и операционный халат. Так странно, но это место, как никогда напоминало астральные коридоры, где я бродил после барбитуратов, а так же в ходе гипноза.
        – Эй, ты чего босиком, – воскликнул Миша, – возьми тапочки.
        Наклонившись к небольшой этажерке, он поставил мне под ноги те самые клетчатые тапочки, что я старательно одевал, каждый раз выходя в страшные больничные коридоры. Мне стало не по себе, и я отказался от них.
        – Ну, как знаешь, – ответил он, забросив тапки обратно.
        – Антон, – непривычно серьезно заговорил Паша, – ты можешь в любую секунду отказаться!
        Я лишь кивнул и устроился на твердом столе. Кругом желтел кафель, добираясь вплоть до отштукатуренного потолка со свисающими довольно низко круглыми лампами. Под их яркие лучи попадали такие же железные столы, как и мой. Некоторые были пусты, но на некоторых, прикрытые клеенкой, лежали трупы. Этой ночью мы были в морге – единственном месте, укрытом от глаз медработников. Миша, дежуривший здесь сегодня, заверил, что мертвые по ночам поступают крайне редко. Обычно со свежими телами начинают являться ближе к четырем утра. Но нам не нужны были часы – у нас было без малого шесть минут на все про все.
        К моей груди присосались круглые датчики аппаратуры, и Паша, сглотнув слюну, произнес:
        – Я возвращаю тебя через пять минут двадцать пять секунд, и ни секундой позже. Ты меня понял?
        – Понял, – четко ответил я.
        Мы решили снова работать с барбитуратами, критически замедлив сердцебиение, а после вернуть ритм аппаратом. Паша набрал прозрачную жидкость в шприц, а Миша туго перевязал плечо и похлопал по венам. Холодная игла коснулась вспотевшей руки, и мои виски сдавило от переживаний. Было ли мне страшно? Не знаю – «страх» и даже «ужас» не были подходящими словами, чтоб описать мое состояние. Я был в наивысшей точке кошмара, после которого страх перестает существовать, как таковой.
        Паша еще раз попросил моего согласия, и вскоре последовал неприятный укол. Прошло меньше минуты, когда колючие ветки дошли до груди и парализовали тело. Я вскочил с каталки.
        Яркие лампы приглушили свой свет, начав попеременно моргать. Ребят рядом не было. Я сидел в операционной накидке, замечая, как холодеют мои голые ноги. Плиточный пол был, как и прежде разбит, а каталки позади меня оказались пусты.
        Тренировки не прошли даром, и прежде, чем спрыгнуть на промерзший вздыбленный пол, я облачил себя в привычные спортивные брюки повышенного удобства, зимние ботинки и куртку, под которой странным образом осталась больничная накидка, с которой я так ничего и не смог сделать. На правой руке возникли часы с одной стрелкой, по которым мне предстояло проверять секунды своей жизни. В кармане куртки оказалось кольцо для Гали.
        Я бодро спрыгнул на глыбы разбитой плитки и бетона, вскоре перенеся себя к окну. Сейчас я был высоко над землей, примерно этаже на пятом. Внизу горели фонари, а на слегка заснеженном тротуаре кто-то вывел огромную цифру восемь.
        «На перевал», – приказал я.
        Удивительно, но без работающего сердца я держался гораздо увереннее, с легкостью воплощая в этом мире всё задуманное.
        Мои ноги скользнули по влажной дороге. Я не удержался и присел – часы показали, что прошло тридцать секунд.
        «Хорошо иду! Теперь к Жене!»
        Я закрыл глаза, почувствовав ее дыхание и даже запах ее страха. Она снова стояла впереди меня – такие же испачканные волосы и, обнажившая местами свой синтепон, дутая жилетка.
        – Женя, ну, слава богу! – театрально воскликнул я.
        Она тут же испуганно обернулась.
        – Кто ты? – словно зверь, прорычала она.
        – Я нашел тебя, пошли домой! – не теряясь в ее вопросах, уверенно продолжал я.
        – Кто ты такой, черт побери, я тебя спрашиваю?! – заорала она.
        «Следовало ожидать», – пронеслось в голове.
        Все мои тренировки именно на этом моменте заходили в тупик – на моменте объяснения с Женей.
        – Я из поисковой группы, мы ищем тебя целых два дня! – врал я. – Прошу пойдем скорее, тебя ждут родители и друзья.
        Казалось, она успокоилась и даже не пыталась вырваться из моей хватки. С минуты на минуту я должен был взять ее на руки и переместиться к церкви.
        – Куда ты меня ведешь? Дорога в другой стороне! – вдруг остановилась она.
        – Там наша база… – было начал я, но она мигом перебила мой рассказ.
        – Кто ты такой? Дорога в другой стороне…
        Женя попятилась назад, вскоре применив свой фирменный прием – бег.
        – Черт! – вырвалось от досады.
        Со стороны деревьев зашуршали листья. Однако на этот раз мне было совсем не страшно встретиться с ними лицом к лицу, намного страшнее сейчас было снова потерять в этом тумане Женю. Я рванул со всех ног за ней. Она не имела прежней прыти, и я быстро ее настиг. Схватив тонкие запястья, я подтянул ее к себе. Женя всегда говорила, что я целуюсь лучше всех, именно из-за этого по ее мнению она со мной встречалась. Что ж сейчас был отличный повод проверить, какие из всех ее слов были правдивы.
        Я наклонился и коснулся ее замерзших губ, которые не сразу, но ответили мне. Цепкие пальцы вскоре расслабились, и Женя, обхватив мою шею, ослабленно повисла на ней. Я понял, что в этом она не соврала. В следующее мгновение нами овладела безудержная страсть. В этом проклятом лесу я целовал ее так, как не целовал еще никогда. Утопая в безудержной воронке чувств, я даже забыл про время. Все исчезло, перестало существовать, я наслаждался одним лишь моментом – моментом поцелуя наших душ.
        – Антон, – тихо прошептала она, опьяненно припав к груди. – Почему на тебе эта ужасная одежда?
        Это была бы не Женя, если б не спросила меня об этом.
        Я подхватил ее на руки и решительно повернул вглубь леса, как за спиной по трассе чуть выше деревьев проехал автомобиль.
        – Дорога совсем рядом. Не иди в этот страшный лес, – совершенно по-детски прошептала она на ухо.
        – Но, если ты знаешь, где дорога, почему сама не вышла к ней?
        – Я пыталась много раз, но эти твари меня не пускали.
        Моя нерешительность испарилась, и я покорно повернул к дороге.
        «В конце концов, Толик смог очнуться, оставшись на трассе, значит, и мы сможем!» – размышлял я, выбираясь из низины на мокрый асфальт.
        На удивление выход из леса оказался свободен от монстров. Никто не пытался нас ни остановить, ни напугать. Я побрел по безлюдному зигзагу мокрого асфальта, озираясь назад в ожидании попутки.
        – Поцелуй меня еще, – попросила Женя, ища в темноте мои губы. – Я никогда в своей жизни такого не испытывала.
        И я целовал, не имея сил остановиться. Я никогда не думал, что вне тела вся эта чувственность становиться в разы сильнее. За еще один такой поцелуй я мог поплатиться жизнью, но отчего-то мне было все равно, и я не имел сил оторваться от Жени.
        Сзади послышался приближающийся рык мотоцикла. Мы обернулись, встречая одинокого байкера. Вскоре фара ослепила, а мотоциклист начал торможение. Черный шлем и плотный костюм покрывали его полностью. Уже очень скоро он остановился перед нами и без лишних прелюдий резко произнес:
        – Едет один из вас. Для двоих у меня нет места.
        – Антон, кто это? – растерянно спросила Женя.
        – Это оперативник, он отвезет тебя в больницу. Там твои родители, они очень ждут тебя.
        – А ты? – протянула она.
        Колючий ком застрял в горле, но я выдавил из себя обещание приехать следом.
        Она недолго смотрела мне вслед, вскоре обхватив руками ночного странника. Отойдя от нахлынувших эмоций, я глянул на запястье, с которого навсегда пропали часы.
        «Потерял! Или время закончилось! А может и то, и другое… Надеюсь, еще успею!»
        – Что ж, теперь к телу! – приказал я, уже в следующее мгновение поняв, что ровным счетом ничего не изменилось.
        «К телу! Ну же!» – тревожно скомандовал я.
        Однако ровным счетом ничего не происходило.
        –Я умер! Поздравляю тебя, Антон! – истерично хохотал я, аплодируя сам себе. – И к чему надо было вмешивать ребят? Пошел бы да, бросился под поезд, делов-то! Идиот…
        Я брел по темной дороге, пиная клубы неуязвимого тумана. Где-то вдалеке раздался крик ночной совы, и я остановился, пытаясь понять, о чем она кричит. Понятно, что я ничего не разобрал, но повернувшись обратно к дороге, в бледном свечении фары я увидел свой автомобиль. Он стоял на обочине, обогнув капотом столб. Его окна чернели, лишившись своих стекол от резкого столкновения. На обочине блестели их окровавленные осколки, смешавшись с щебнем и песком. Я с опаской заглянул в салон – там было пусто.
        Мне было некуда идти, и я не знал, как теперь возвращаться в мир живых. Открыв водительскую дверь, я сел на привычное сидение. Попробовав завести автомобиль, я гнул ключ, который отказывался поворачиваться. Я напрягся и со всей силой крутанул его так, что черный набалдашник остался у меня в руках, отсоединившись от металла.
        – Ай, черт! – снова вырвалось само собой.
        «Ладно, надо видимо сидеть и вспоминать приятные моменты жизни, пока не придут санитары этих краев и ангелы по совместительству. Систему я знаю, осталось правильно воспользоваться полученными знаниями».
        Однако, как назло, ничего кроме досады я не чувствовал.
        – Поздравляю, ты сделал это, – насмешливо раздалось с заднего сидения.
        Я хотел обернуться, но Галин голос приказал смотреть прямо.
        – По большому счету мне нельзя здесь находиться, – предупредила она.
        – Так, как же ты…?
        – На место своей смерти я всегда могу вернуться, но на перевал нет, – спешно пояснила она.
        Взглянув в зеркало заднего вида, я узнал её глаза.
        – Я вернул Женю?
        – Мне по чем знать? – резко парировала Галя.
        – Думаю, что вернул, – успокаивал я себя, – но какой ценой?!
        – У нас всегда есть выбор – посадить на мотоцикл другого или вскочить на него самому.
        – Я даже не знаю, верно ли я выбрал. Ведь Женя не была мертва, времени у неё было гораздо больше, чем пять с половиной минут.
        – Ты жалеешь, что поступил так?
        – Странные чувства, но скорее не жалею. Пусть просыпается уже, ей сполна хватило.
        Галя странно хмыкнула.
        – Как там Толя?
        – Скучает по тебе, но он справится. Он сильный парень.
        – Винит меня за Стаса? – неожиданно тихо произнесла она.
        – А ты себя винишь?
        – Он получил, что хотел…
        – Если ты не винишь себя, то никто из нас не вправе это делать.
        – Это всё не так просто, как кажется на первый взгляд.
        – Не сомневаюсь, – я достал из кармана миниатюрное кольцо, и, покрутив в руках, положил на подлокотник. – Толик тебе передавал.
        – Как? Зачем? – не ожидала она.
        – Оно было с ним в этой машине. Он собирался сделать тебе предложение, когда приедем.
        Галя молчала.
        – И спасибо, что пришла. Я рад быть здесь не один.
        Вдруг она со всего маху ударила ногами в спинку моего сидения.
        – Что…?
        Я вопрошающе посмотрел на нее в зеркало, когда вместо ее голубых глаз увидел в углу красные цифры электронных часов. Они показывали пять двадцать пять. Галя тем временем собралась с силами и пихнула меня в спину, что есть мочи. Моя грудь подскочила, изгибаясь колесом, а Галя истошно закричала:
        – Давай, возвращайся уже!
        Я погрузился в темноту.
        Где-то вдали аппаратура писком отсчитывала ритмы моего вновь заведенного сердца.
        «Я вернулся!» – пронеслась счастливая мысль.
        Пальцы неохотно зашевелились, и я попробовал приоткрыть бетонные веки.
        – Бро, ты вернулся, – обхватил мою руку Толик.
        – Ехе – хей, – похлопал по плечу вспотевший Михаил.
        – Черт тебя побери, надеюсь, ты ходил не зря, и скоро я отпляшу на вашей свадьбе! – закричал взволнованный Павел.
        – По аппаратам – всё в норме, как ты себя чувствуешь? – вытирая со лба пот, спросил Миша.
        – Нормально, но в горле першит и, кажется, разболелась голова.
        – Ну-у-у, это более, чем нормально после такого, – успокоил он.
        – Ты вывел её? – аккуратно спросил Толик, боясь услышать отрицательный ответ.
        – Да, – тихо произнес я, – и я отдал Гале кольцо.
        Он, кажется, с облегчением выдохнул, сжав губы в непривычно тоскливой улыбке.
        Толик привез меня к себе, так как для моих родителей мы придумали историю с ночевкой у него. Меня до сих пор пробирал озноб, и Толик заботливо укутав меня в одеяло, пошел заваривать чай. Его просторная комната выглядела стильной и соответствовала современным молодежным тенденциям. Серый бархатный диван гармонировал с узкими линейками жалюзи, а свет исходил ровным ободком по периметру комнаты. Один из углов был оборудован под огромный письменный, другой занимал компактный шкаф с гигантским зеркалом. На полу стояла гитара, над которой висело, словно плакат из глянцевого журнала, их совместное фото с Галей.
        – Ну как ты? – снова спросил Толик, передавая мне массивную кружку горячего чая.
        – Да, хватит уже спрашивать, – заулыбался я. – Живой – это главное.
        Он заметил, что я изучаю их портрет и тихо спросил, словно между прочим:
        – Она что-нибудь мне передавала?
        Я отрицательно покачал.
        – Она была рада кольцу?
        – Разумеется, бро! – я глотнул горячий чай. – Ты б, может, сходил на свидание с этой Надин?
        – Не в моем вкусе, – отрезал он.
        – Понятно, что второй, как она не будет, – я махнул головой на фото, – но ведь надо продолжать как-то жить дальше?!
        – Всему свое время! Ты лучше расскажи, как это – быть мертвым?
        – Ты не поверишь, но все почти так же, только тебя не сковывает тело. Я мог легко переодеваться силой мысли, и той же самой силой перемещаться в пространстве. От походов в астрал отличается лишь большей свободой. Правда…
        – Правда, что? – заинтересовался мой друг.
        – Находясь там, я не нашел правильных слов и… – замялся я.
        – И-и-и? – подталкивал Толик.
        – Я поцеловал Женю. Там, в загробном мире.
        Мой друг вопрошающе смотрел на меня.
        – Бро, это совсем по-другому. Это такая буря чувств и эмоций, просто не передать словами!
        – А ты попробуй…
        Я замотал головой, ища подходящее определение.
        – Ну, как дышать без противогаза.
        Несмотря на предрассветные часы, Толик загоготал на весь дом.
        – Ну, у тебя, друг, и сравнения! Хорошо, что я не девушка, – перевел он дух от смеха. – Так значит, ты наполнил ад поцелуйчиками, и они просто выставили тебя?
        – Получается так! – уже смеялся я.
        – Как думаешь, Женя проснулась? – прервал Толик наше хихиканье внезапно переменившимся серьезным тоном.
        – Надеюсь, бро. Очень надеюсь…
        Мы улеглись спать лишь с восходом солнца. Я провалился в глубокий и безмятежный сон. Моя совесть была чиста, даже если Женя еще блуждает в темных коридорах своего сознания, она уже не в Гленамар. Я сделал все, что было в моих силах и даже сверх этого. Считая, что заслужил мирный сон, я проспал до вечера, пока мамин звонок меня не разбудил.
        Я приехал домой, когда мои круглые электронные часы показывали ровно восемь вечера. Эта картина не на шутку напугала, и я отнес их в зал, решив не держать в своей комнате никаких часов вовсе. На диване сидели мама и тетя Маша.
        – Антон, давай уже переходи на костыли. Уверена, теперь уже можно, – скомандовала тетя Маша.
        Я замешкался, и они это заметили.
        – Антон, тебя что-то тревожит? – не менее тревожно спросила тетя Маша.
        – Я просто думаю, что если Женя проснулась, то её родители ведь мне последнему позвонят, если это случилось.
        – А должно было случиться? – недоверчиво произнесла она.
        – Могло.
        Мой ответ немного отшатнул её, в то время, как мама с трудом понимала наш диалог.
        – О чем вы говорите? Женя проснулась? – пыталась разобраться она.
        – Возможно, проснулась, я не знаю, – перевел я на неё взгляд. – Знакомые ребята из медунивера на практике сейчас в нашем НИИ. Они сказали – в реанимации кто-то вышел из комы, – профессионально соврал я.
        Эта ложь предназначалась исключительно для мамы, и моя тетя ни на гран не поверила в друзей медиков из НИИ.
        – Я позвоню, – тихо произнесла тетя Маша, не отводя от меня пристальный взгляд, – узнаю про неё.
        Этот ответ вполне удовлетворил, и я вернулся в комнату.
        «Если она, в самом деле, проснулась, я буду абсолютно спокоен. Смогу строить свою жизнь без этих изнуряющих мыслей, – размышлял я. – Таня! – громом раздалось в голове. Я не звонил ей уже почти трое суток! Но что говорить, как объясняться?»
        Пока я размышлял, в коридоре послышался голос тети Маши. Она разговаривала по телефону, и я замер, в надежде что-то расслышать. Я не особо уловил её речь, однако она не заставила себя ждать и, закончив разговор, тут же вошла ко мне в комнату.
        – Она приходит в себя!
        Я опустил голову и закрыл лицо руками. Выдохнув остатки тревоги, я посмотрел на неё полными счастья глазами.
        – Это ты? Ты её вывел? – закрывая за собой дверь, не скрывала эмоций она. – Как ты смог? Куда ты ходил?
        – Да, это я.
        – Но как?
        – Просто прыгнул глубже обычного, – убегая от пристального взгляда психиатра, соврал я.
        – Глубже обычного? – сверлила она взглядом. – Ты что-то натворил! Это же очевидно.
        Тут я не выдержал. На самом деле мне хотелось с ней поделиться. И даже не столько своим бесстрашием, сколько полученным опытом.
        – Ты балбес! – вскрикнула она.
        Уже в следующую секунду я получил оплеуху, молча наблюдая за её спешной ходьбой по моей тесной комнате.
        – Как ты посмел? Что, если б ты не вернулся? – уже намного тише истерично зашептала она.
        – У меня был сон накануне, – голос дрогнул от её пристального взгляда, и я вдруг замолчал.
        – Сон? – непонимающе бросила она.
        – Ну да, сон… Звучит крайне глупо, но этот сон вселил в меня уверенность, что я смогу. И я смог!
        Ещё минуту и она смогла снова сесть за стол. Потирая лоб, словно пытаясь уложить в голове шокирующую информацию, она уже спокойным тоном спросила:
        – О чем был твой сон?
        – Я был ветром, а потом был туманом, и затем я был совой.
        Тетя Маша посмотрела на меня исподлобья.
        – В этом сне я ощутил себя частью любого из миров, неотъемлемой частью. Я знал, что не пропаду, не испарюсь, а продолжу жить во что бы то ни стало. И страх пропал.
        Она ничего не ответила мне на это. Спустя пару минут, тетя Маша похлопала меня по коленке и совершенно неожиданно произнесла:
        – Надо будет ставить тебя на ноги. Скоро гипс снимать.
        Сегодня я снова не мог уснуть – на этот раз от эйфории.
        «Я это сделал! Я смог!»
        Вскоре я уже копался в интернете, пытаясь определить единственный ли я такой во всем мире. И очень было похоже на то, что единственный, либо кто-то так же, как и я, не афишировал подобные достижения.
        Я проснулся от звонка. Номер был мне незнаком, и я ещё не проснувшимся голосом ответил:
        – Алло?!
        – Антон? – произнес до боли знакомый женский голос, который я никак не мог вспомнить.
        – Да, с кем имею честь…?
        – Это мама Жени, – на выдохе произнесла она.
        – Анжелика Владимировна?!
        Подскочив на кровати от удивления, я все ещё не мог поверить, что она мне звонит. Женины родители всегда недолюбливали меня. И даже, когда я лез из шкуры вон, чтоб быть достойным их дочери, я все равно, по их мнению, не достигал до необходимой планки. То немногое, что мне приходилось слышать от них – это сухое «здравствуй».
        – Антон, Женя проснулась, – воодушевленно начала она, сходя на слезы, – и она желает видеть именно тебя. Говорит, что ты приходил за ней и спас её из чудовищного леса. Как это понимать? Ты, что действительно её спас?
        Она держалась, сколько могла, пока вконец не расплакалась.
        – Я… – растерявшись, о чем рассказывать, я отважился говорить правду, ну или какую-то из её версий. – Я пробовал гипноз и научился выходить из тела. Женю было тяжело разыскать, но если она всё помнит, значит, мне и вправду это удалось.
        – Прошу приезжай! – взмолилась она.
        – Конечно, я приду. Не плачьте, всё самое страшное уже позади.
        – Да, Антон, мы тебя очень ждём.
        Я положил трубку и расплылся в улыбке. Мне льстило, что эти влиятельные и надменные люди так прониклись ко мне. Я привел себя в порядок и снова достал остро модные джинсы.
        «Они всегда нравились Жене. А эту футболку она сама мне когда-то купила».
        Я надушился парфюмом, одел свои дорогие часы и попросил отца отвезти меня в больницу. Тот почему-то причмокнул, увидев меня в коридоре, но ничего не сказал.
        Отец помог мне сесть в инвалидное кресло, и я покатился к больничным дверям, окрыленный гордостью за свой поступок. В холле меня встретил отец Жени. Он подбежал, словно швейцар в дорогом отеле, и, радостно хлопая меня по плечу, повез к лифту. По пути он гордо представил меня всем и каждому, как жениха своей дочери и перспективного юриста. Я переживал странные чувства. С одной стороны мне было чуждо подобное поведение, и, бывало, я часто высмеивал людей, поступающих подобным образом. С другой стороны меня распирало от гордости стать частью этого успешного во всех смыслах семейства.
        – Антон, ты голоден? – наконец, обратился он ко мне. – Я могу заказать из ресторана обед!
        – Не стоит беспокоиться, я ненадолго.
        – Не говори глупостей, – вроде смеясь, но всё той же жёсткой интонацией отрезал он, – считай, что обед уже заказан!
        Дверь в палату отворилась, и вскоре я увидел Женю. Её мраморное лицо окрасила слабая улыбка, а руки тонкими ветками потянулись к моей шее.
        – Выйдем, оставим детей побыть вместе, – прошептала мать Жени ее отцу, и совсем скоро мы остались вдвоём.
        Её тонкие пальцы забрались в мои волосы, а губы потянулась к моим губам.
        – Поцелуй меня так же, как в том лесу, – страстно прошептала она.
        Я знал, что как в том лесу уже никогда не получится, но я попробовал, как умел, и получилось ненамного хуже. Да, земля не уходила из-под ног от Жениных поцелуев, как это всякий раз происходило с Таней. И я не дрожал, предвкушая с ней встречу, как неумелый школьник, но, возможно, отсутствие этих симптомов было лишь на руку.
        Теперь я совершенно точно знал, что под покровительством этих людей я далеко шагну. И все это расположение, которое совсем недавно было для меня недостижимо, всего за одни сутки из мечты превратилось в реальность, вызывая приступы самодовольства и безмерную гордости. Прекрасно изучив методы Олега Валерьевича – акулы юриспруденции, я предполагал, что он аккуратно шаг за шагом вынудит меня рассказать историю спасения его дочери во всех мельчайших подробностях. И я не ошибся. Каким-то непостижимым образом он уже вскоре был знаком с моей тетей, Хароном, и даже школьными друзьями Павликом и Михаилом. Опыт последних поразил его до глубины души. Я никогда не видел его глаза взмокшими, да и сейчас, сидя в своем гигантском авто, больше похожем на танк, он отвернулся в тонированное стекло, чтоб заглушить приступ сентиментальности.
        Мне бы хватило простого спасибо, но Женин отец поехал прямиком на авто рынок и купил мне белый мерседес последней модели.
        – Считал, лишь для меня одного Женю никто не заменит! – гордо произнес он.– Но теперь я понял, что и для тебя тоже она слишком много значит!
        В моей зачетке по одному щелчку его пальцев появились отличные оценки по всем экзаменам, которые я так и не сдал. Пролистав странным образом помолодевшую зачетку, я и вовсе обнаружил, что всегда учился лучше Толика, выходя с такими успехами на красный диплом. Однако, проблемы учебы, а точнее их отсутствие, теперь волновали меня меньше всего.
        Так получилось, что с Толиком мы общались катастрофически мало, и этой дружбы мне сильно не хватало. Еще не хватало Таниных глаз и улыбки, но я заставил себя о ней не думать. Я даже не представлял, как объясняться с ней, и просто сбежал, как и четыре года назад.
        Сначала мне сняли гипс, и я проводил все время в частной клинике для быстрой реабилитации, которую оплатили Женины родители. Потом я и вовсе поселился в их огромной квартире, потому что Жене снились кошмары, а в безопасности она чувствовала себя только лишь рядом со мной. Каждый раз, когда мне звонил Толик, она непременно изображала скучающее лицо, а когда это не помогало, то лезла ко мне с поцелуями. Зная о ее чувствах к нему, я никогда не настаивал, думая, что всегда найду время улизнуть к нему на бутылочку пива.
        Наконец, такое время нашлось. Женя пропала бесследно в кабинетах салона красоты, и я пересек несколько кварталов, подъехав к Толику под подъезд.
        – Бро, привет! Выходи во двор! – крикнул я довольным голосом, заприметив, как тот вскоре отодвинул штору.
        – Не понял, ты на чем?
        – Видишь белый мерс?
        – Угу, только не говори, что эта семейка тебя купила, – с явным пессимизмом произнес мой друг.
        – Зависть плохое чувство, – пошутил я.
        – Ну-ну, – протянул Толик, – сейчас выйду.
        Толик вышел из подъезда, и я проследил за его скептической улыбкой, приукрашенной домиком из светлых бровей.
        – Так значит, ты теперь неотъемлемая часть не только мироздания, но и семьи Константиновых! – раздалась вполне уместная подколка, которую я принял без обид.
        – От них по добру по здорову ещё никто не уходил, – как мне показалось, удачно съюморил я в свою защиту.
        – Как Таня отреагировала?
        От этого вопроса у меня начало крутить живот. Я не знал, что делать с Таней в своем сердце, и как было прежде, просто постарался о ней не думать.
        – Я не смог с ней объясниться, – сухо ответил я.
        – Не смог объясниться? – всё ещё не понимал наш мистер Вселенная.
        – Толь, ты лучше меня знаешь, как работает этот мир, не тебе объяснять, – раздраженно отрезал я.
        Приехав повидаться, я совсем не собирался копаться в себе и рассыпаться в объяснениях. Случилось, как случилось.
        – Кого мне действительно не хватает, так это тебя с твоим пивом! – вдруг признался я, – Женя отчего-то решила прекратить нашу дружбу.
        – Женя решила прекратить нашу дружбу, – суфлировал он.
        – Толь, наступит учебный год, и всё снова будет по-прежнему. Она на курс младше, успокоится в конце концов со своим надзором.
        – Я уезжаю, бро. Уже забрал документы с кафедры.
        – Как? Куда? Почему ты не… -«сказал» – хотел продолжить я, но опомнился, что сам был виной столь редкого с ним общения.
        – Отец давно планировал перебраться в Штаты и, наконец, ему удалось представить американцам свой проект, а вскоре и получить на него спонсорство.
        – И когда вы уезжаете?
        – Через две недели.
        Эти новости мягко сказать ошарашили. Я наивно полагал, что только лишь моя собственная жизнь способна претерпевать изменения. Все же, кто меня окружает, так и останутся всегда рядом. Я вдруг затосковал по временам, когда пытался вернуть Женю, но тотчас попытался отогнать эти странные мысли.
        – Но мы же не перестанем общаться? – вдруг с надеждой спросил я.
        – Всё в наших руках. Захотим общаться – будем.
        Вскоре на его месте уже снова сидела прихорошившаяся Женя.
        – Я был у Толика, – прервал я наше привычное молчание.
        Женя не отреагировала, лишь с большей динамикой застучав по коленке под ритмичную музыку из магнитолы.
        – Он улетает жить в Америку.
        Её рука, полная изящных колец, остановилась.
        – Когда? – лишь спустя время как-то необычно сипло произнесла она.
        – Через две недели.
        С того момента Женя сильно изменилась. Она замкнулась в себе, стараясь избегать моего присутствия.
        Всего за несколько часов с моих глаз слетели остатки тумана, и я, наконец, вспомнил, что никогда не был для этой девушки номером один. Тем не менее уйти я уже не мог.
        «Толик уедет и, в конце концов, ей придется его забыть», – размышлял я.
        В тот вечер Женя сослалась на плохое самочувствие и улеглась на мягких диванах в зале. До самого утра оттуда раздавались диалоги разнообразных романтических фильмов и шмыганье её носа.
        После обеда она призналась, что забыла нечто важное в салоне красоты и намерена туда поехать.
        – Я отвезу тебя, – подскочил я.
        – Я поеду с Анфисой, она хотела посекретничать.
        – Разве Анфиса не в Италии сейчас?
        – Уже вернулась, – отстраненно кинула Женя, и вышла из комнаты.
        Даже такому идиоту, как я, было кристально ясно, что она едет к Толику.
        Приехала она через пару часов и, молча пройдя мимо меня, прильнула к плотно забитому алкоголем барному шкафу. Выбрав там крепкий виски, она налила практически полный стакан и заняла прежнее место на диване. Её глаза были красные от слез, которые ни я, ни кто-либо другой, за исключением Толи, не был в силах остановить.
        Я вышел из её дома не прощаясь. Замерев в дверях, я даже придумал завершающую наши отношения фразу, когда Женя подбежит с вопросами. Фраза оказалась бесполезной, потому что никто ко мне не подбежал и ничего не спросил.
        Я сел на автобус и проехал через весь город до своего не слишком престижного района. Птицы здесь щебетали наперебой, и в лучах заходящего солнца унылые хрущевки окрасились в теплый оранжевый цвет.
        Мама очень обрадовалась, а отец даже не удивился.
        –Это было вопросом времени, – заявил он, и похлопал меня по спине.
        Я зашел в свою комнату и с облегчением вздохнул. Вскоре я уже набирал Толику, чтоб пригласить на пиво.
        – Вау, Константинов совершил невозможное – второй раз в истории отменил крепостное право! – воскликнул тот.
        – Смешно! Так ты приедешь?
        – Разумеется, бро.
        И вскоре он действительно приехал. Гремя бутылками в своем рюкзаке, Толик зашёл в такую тесную и невероятно уютную на этот раз комнату.
        – Ты сам или…?
        – Или! – напористо ответил я. – Она до сих пор тебя любит.
        – А ты?
        Я сделал несколько глотков и переспросил:
        – Люблю ли я тебя?
        Толик довольно засмеялся.
        – Разумеется! – добавил я, сквозь смех. – Как тебя можно не любить?!
        Комната наполнилась второй волной смеха.
        – Ну а если серьезно? Хоть тебе я не разбил сердце?
        – Нет, бро, на этот раз ты спас меня. Всё могло слишком далеко зайти. Я рад, что так получилось, – как на духу признался я. – Но мне тебя будет очень не хватать.
        – Бро, технологии не стоят на месте. Купишь вебкамеру, будем общаться.
        Мы чокнулись бутылками, заключив договор дружить долго и счастливо.
        – К Тане пойдешь? – неожиданно спросил Толик.
        – Нет, бро. Что мне говорить ей?
        – Попробуй сказать правду.
        – Нет, чувак, такую правду она не заслуживает. Возможно в следующей жизни, когда она забудет мои идиотские ошибки, я познакомлюсь с ней заново. Подойду и с чистой совестью и скажу: «Привет, я Антон!»
        – Хм-м-м, – задумался Толик. – По астралам ты мастер ходить, но вот выйти из леса собственных заблуждений и слабостей, тебе походу слабо.
        – Я не такой идеальный, как ты! И жизнь моя соответственно не блещет безупречностью.
        – Так что тебе мешает это изменить?
        Вопрос был хороший. Мне не мешало ничего, кроме собственной трусости. Я всю жизнь неизменно стремился напустить своему окружению пыль в глаза, выдавая себя за того, кем никогда не являлся. И что из этого получилось? Я не смог удержаться в вымышленном образе, но и остаться собой уже тоже не мог.
        – Антон! Ты бросил Женю? Что с ней происходит?! – напористым голосом крикнул в трубку Олег Валерьевич Константинов.
        – Женя не любит меня. Она страдает по другому парню – он уезжает жить в Америку.
        – Кто это? – выдержав паузу, спросил он уже намного тише.
        – Лапин.
        Толина фамилия оказалась для него сродни таблетке хорошего успокоительного. Даже этот всемогущий человек не имел контроля над этим парнем. Женин отец откровенно не любил Толю, так как не имел понятия, чем запугать или купить этого парня, а поэтому предпочитал обходить его стороной.
        – Ничего, поплачет и забудет. А мерена забери, чтоб на том свете нашу семью только добрыми словами вспоминали.
        Я ничего не понял о том, кто должен вспоминать Константиновых на том свете хорошим словом, и почему данный посыл относился ко мне по средствам мерена. Но немного посопротивлявшись, я все же принял его подарок. Несмотря на новую безупречную зачетку в институт я так и не вернулся, решив посвятить год подготовке к вступительным экзаменам на астрофизический. Когда-то меня брали в этот вуз без экзаменов, но теперь, пять лет спустя, уже никто не вспомнит ни моих знаний, ни заслуг.
        Страх встретить в один прекрасный день в университетских коридорах Таню никуда не пропал.
        «Она будет готовиться к диплому, а это значит, что риск встретить ее будет гораздо меньше, чем прежде. Когда же мой первый курс будет закончен, она выйдет в свободное плавание в одну из астрофизических лабораторий, витая мыслями среди звезд и планет. Она забудет меня, так же как и я постараюсь когда-нибудь забыть ее!»
        Глава 13
        Предназначение
        «Что, если у Земли есть память?
        И информация не стерлась в пыль веков?
        Что, если то, где мы живем, все знает?
        Обрушившись дождем эмоций вместо тысяч слов…
        ***
        Там, где война войною крыла,
        Куда войска держали смертоносный курс,
        Сквозь полотно времен ты не забыла
        Наш крик и плач, и нашей крови вкус…
        ***
        Ты, словно одержима паранойей,
        Тоскою наполняешь сердце пустоты.
        Что, если у Земли есть память, и человеку жить отрадно
        Любви, где было больше, чем войны…»
        ***
        – Антон, тебе удобно?
        – Да, я вполне готов. Только расскажите мне еще раз, что с ней происходит. Там столько людей, я боюсь ошибиться.
        Тетя Маша вновь раскрыла красный блокнот и принялась читать:
        – Пациентка Лариса Анатольевна поступила с приступами суицидального характера, причиной которых явились навязчивые слуховые галлюцинации. Преимущественно больная слышит плач новорожденного так реально, как если бы она находилась с ним в одном помещении. Реже детский плач перетекает в навязчивый женский шепот, который невозможно разобрать на слова и предложения. Назначено лечение антипсихотическими препаратами. Через неделю после их приема психическое состояние пациентки ухудшилось, галлюцинации усилились, приобретая агрессивный характер. Громкость детского плача возросла, а из женского бормотания начали выделяться фразы прямого угрожающего характера «умри», «сгинь», «гори в аду».
        Тетя Маша захлопнула папку и, подвинув стул к кушетке, села рядом со мной.
        – Ее палата на третьем этаже. От лестницы в левое крыло и до конца, – закончили мы в унисон. – Специально перевела в одиночку и в самый конец, чтоб тебе было удобнее найти, – пояснила она. – Ты готов?
        – Угу, – промычал я и закрыл глаза.
        Строгий голос посчитал от десяти до одного, и я погрузился.
        Открыв глаза, я очутился в затемненном кабинете городской психиатрической больницы. Выкрашенные стены, словно в изумрудной подсветке, сообщили мне, что я удачно вышел в астрал. Больничная кушетка с белоснежной простыней превратилась в непокрытую металлическую каталку, и я сел на ней, свесив голые ноги. Внизу, на разбитом кафеле стояли клетчатые тапочки, и, завязав махровый халат, я просунул в ни ноги. Зафиксировав взгляд на круглых часах, я обнаружил стрелки ровно на пяти.
        «Убийство по неосторожности? – пришла спонтанная мысль. – Что ж, все может быть!»
        Обходя немногие островки с разбитой плиткой, я вышел в коридор. Тут было непривычно пусто. Одна из железных продолговатых ламп повисла на длинных искрящихся проводах, преградив пусть к лестнице. Я припал спиной к стене, осторожно обходя опасность. Сквозь бугры цемента заблестели редкие темные лужи, в которые я тут же угодил двумя ногами, скрываясь от раскачивающейся лампы.
        «Ай, ч…», – чуть не обронил я.
        Ноги захлюпали в промокших тапках, когда я, наконец, подошел к широкой лестнице. Со стен свисали тонкие пласты отошедшей зеленой краски, а в темном углу снова подтекала облупившаяся ржавая труба.
        «Сегодня слишком сыро, интересно почему?!»
        Теперь мы практиковали выходы в астрал довольно часто. В подавляющем большинстве случаев пациенты моей тети видели нечто, незримое глазу, что вызывало ненормальность их поведения. Выйдя на нужный уровень, я вполне был способен разглядеть их визитеров и отправить их с миром. Даже санитары уже не удивлялись моему здесь появлению, лишь каждый раз подшучивая надо мной. Для каждого блуждающего духа, находилось напутственное слово, а если оно не помогало, я применял умелую ложь. У меня была сотня сценариев в запасе и еще сотня всевозможных доводов. Я, словно профессиональная гадалка, нащупывал вопросами больное место человеческой души, обнадеживая лживыми обещаниями. Но какой бы ценой не давались уговоры, моей целью оставалось – вырвать духа из замкнутого круга череды предсмертных событий.
        Я поднялся на этаж выше, стараясь не трогать слизкие перила, до которых добралась плесень. Здесь было полно воды и меня, наконец, перестал волновать тот факт, что я минуту назад промочил ноги. Я свернул налево и понял, что теперь только вплавь. Вместо пола сверкала черная водная гладь, зловеще отражая лунное свечение сквозь решетки высоких окон. Я осторожно спустился с лестничного уступа, вскоре оказавшись по пояс в воде.
        «Да, что тут произошло? Такого ещё не было!»
        Коридор был лишен дверей, и лишь вдали виднелся одинокий вход в палату. Я шёл, осторожно нащупывая рыхлое дно. Полы халата всплыли, затрудняя движение, а тапки то и дело норовили соскользнуть со стоп. Я почти добрался до места, лишь на мгновение задержав свой взгляд на этой черной глади. Полтора года назад мои руки дрожали, нерешительно застыв над гнилым пнем в Гленамар.
        «Удивительно, во мне не осталось ни капли страха перед этим местом».
        Я был уверен, что ни один из уровней загробного мира не изменился с того времени, но видел насколько изменился я сам. И мне явно нравились эти перемены.
        Из раздумий вырвал нарастающий детский плач. Подойдя ближе к палате, я с немалым удивлением обнаружил, что её дверь напоминает автобусную. Ее складывающиеся створки застыли в полузакрытом состоянии, преграждая мне путь. Я заглянул в небольшую щель – на сидении из кожзаменителя сидела молодая женщина. Она нервно качала небольшой сверток, в тщетной попытке успокоить малыша. Под её ноги поступала вода, подбираясь к ребенку всё ближе и ближе. Вдруг женщина вскочила на кресло, сгибаясь, словно незримая автобусная крыша не дает ей встать в полный рост. Я не понимал, что происходит, но уже спустя несколько секунд меня прибило к двери мощным потоком темной воды. Я зацепился за край автобусной двери и снова заглянул в стремительно наполняющуюся водой комнату. Несчастная подняла малыша, как можно выше и, повернувшись к двери, истошно закричала:
        – Забери его! Спаси моего ребенка!
        Я понял, что обращение не было адресовано лично мне, но кроме меня спасать здесь было его некому. Уровень воды поднимался, а дверь явно заклинило. Я рванул её с силой, пытаясь опереться ногами о дно. Но ржавая раскладушка никак не поддавалась.
        – Дверь заклинило, – заорал я, уже через мгновение глотая воду. – Прыгай и отдай ребенка мне!
        – Я не могу, – вскоре раздался ответ, – я не умею плавать!
        – Дети умеют, дети умеют плавать. Прыгай и отдай мне малыша, обещаю, он не умрет.
        Я погрузился под воду и увидел переполненное ужасом лицо молодой грузинки. Она сжимала в руках свой бесценный сверток, и я протянул к ней свои руки, еле выдерживая натиск закрывающейся двери. Вдруг я ощутил в руках мягкие ткани пеленок, и пробирающие трупным холодом женские руки. Прижав сверток к груди, я вдруг понял, что твердо стою на ногах. Коридор совсем высох, в отличие от моей одежды. Раскрыв мокрые ткани, я, разумеется, не обнаружил в них никакого младенца. Это были скорее тщательно запеленованные тревоги и страхи молодой матери, от которых я успешно её избавил.
        Коридор наполнился светом, и уже вскоре санитары уводили по нему ее упокоенный дух. Тот, что светился больше, как всегда, повернулся и подмигнул мне. А потом внезапно спросил:
        – Как у тебя на личном?
        Я немного оторопел от подобного вопроса и сухо ответил:
        – Да, всё так же.
        – Ты бы сходил к ней во сне, поведал, – вдруг раздался неожиданный совет.
        – А что, так можно? – удивился я.
        – Конечно, первый уровень, только не вниз, а вверх. Смотри, студент, не перепутай!
        Мы дружно засмеялись.
        Я проводил их взглядом и, закрыв глаза, перенесся в тело.
        – Антон! – вскрикнула тетя Маша. – Ты же весь мокрый!
        – Там было наводнение. Женщина погибла со своим младенцем. Ваша пациентка не смогла спасти малыша.
        – Не смогла? – смутилась она.
        – Не смогла или испугалась, там заклинило автобусную дверь. Но теперь уже всё позади, и кроме собственной совести, её больше преследовать некому.
        – Молодец, – похлопала она меня по плечу. – Давай-ка переодевайся и запишем все, что ты видел.
        Вскоре мы занялись записями, пополняя коллекцию моих астральных путешествий. Тетя Маша никогда не порывалась выйти в этот странный мир снова, полностью доверив работу с не упокоенными мне. В толстом блокноте были рассказы про влюбленных самоубийц, преследовавших своих возлюбленных, надоедливых духов, привязавшихся к контактерам и медиумам, и даже рассказ про одного очень известного в истории человека, которому больничная земля много лет назад стала могилой. Мы работали исключительно с духами, которые по тем или иным причинам преследовали живых людей, не касаясь одержимых, впустивших в себя настоящих бесов. Я видел их в самых нижних астральных коридорах, но всегда проходил мимо. Да и они не трогали меня, понимая, что я здесь не по душу их многочисленных жертв.
        Завтра мне предстоял зачет по высшей математики, но я совсем не переживал и почти не готовился. В этот раз выбор вуза оказался крайне удачным и на всем потоке я был лучшим студентом. Разумеется, был риск в одном из переполненных студентами коридоров наткнуться на блеск ее лисьих глаз. Именно поэтому я избегал просторных холлов, буфетов и аудиторий с пятикурсниками. Это было непросто, и однажды наши взгляды все же столкнулись. Танина привычная улыбка медленно сошла на нет, а в глазах одновременно пронеслись тоска и боль непонимания. Я стыдливо потупил взгляд. Говорить было нечего. Наконец кабинет освободился, и я первый залетел в аудиторию, скрываясь в толпе студентов. Я убежал от девушки, которую все еще любил, как последний трус. Но от ее взгляда, застывшего перед глазами, я еще очень долго никуда не мог скрыться.
        Сегодня я был, как никогда, готов навестить ее, но лишь во сне. Хотя для меня жизнь вне тела приобрела налет привычности, что делало этот визит почти реальным.
        Я долго не мог уснуть, прокручивая в голове сценарий своих действий. Невероятно, но идти к Тане оказалось в разы страшнее, чем на все, известные мне, круги ада. Это были поистине настоящие чувства, непонятная мне биохимия и самая желанная близость.
        Я закрыл глаза и заставил себя выйти из тела. Сначала немного трясло, но вскоре я уже сидел на краю кровати, глядя на свое спящее тело. Я схватил с тумбочки ручные часы, они показывали ровно час.
        «Наверное, я прыгнул верно», – раздалось в мыслях.
        В моей комнате совсем ничего не изменилось, а в окно так же светил настырный уличный фонарь. Сказать по правде я немного растерялся, разрушенный мир нижнего астрала был моему глазу намного привычнее.
        «Что мне делать? Как перемещаться? По тем же законам или здесь какие-то другие?»
        Я решил попробовать мгновенное перемещение и закрыл глаза. Представив Таню так живо, как только мог себе представить, я открыл глаза и обнаружил, что завис над Землей. Ее ровное неоновое свечение притягательно переливалось, а далекие звезды казались намного ярче обычного.
        «Почему я здесь? Ничего себе ошибся адресом! Надо бы вспомнить её лужайку – единственное место, которое я успел посетить близ дома Тани!»
        Почувствовав твердую почву под ногами, я увидел перед собой особняк. Я огляделся и замер на сверкающей водной глади бассейна. Находясь в непрерывном движении, эта тягучая масса была сродни плазме, что так часто показывают в фантастических фильмах. Отсюда, с этого уровня, я мог ясно видеть беспрецедентную мощь воды, её энергию и жизненную силу. Не удержавшись, я наклонился и коснулся её. Яркий голубой свет поглотил кисть, еще до того, как я намочил в воде свою руку. И даже после того, как я насухо вытер ее о футболку, одежда и пальцы ещё долго оставались в лазурной светящейся пыли.
        Здесь было интересно, красиво и очень спокойно, в отличие от нижних уровней. Я зашел на веранду дома и прошёл сквозь его стену. Передо мной открылось знакомое пространство холла. Я был у того шкафа, выбирая с Таней фильм для просмотра. Но остальная обстановка этой комнаты совсем выпала из поля зрения, ведь мои глаза были притянуты обворожительной улыбкой, а разум одурманен тайным поцелуем.
        За широкими диванами возвышался стеллаж, доверху набитый книгами. В углу у кресла светился зеленым, словно фосфорный, огромный комнатный цветок, а слева широкий выход к лестнице. Не сразу заметив дверь за стеллажом, я нерешительно обошел диванный гарнитур. Слева в бледном освещении окон вырисовывалась просторная кухня, и я замер перед одной единственной дверью, понимая, что комната за ней принадлежит именно ей.
        Я без труда проник сквозь дверь. Комната слегка озарялась нежным сиреневым светом. У окна стоял внушительных размеров телескоп, направленный в звездные дали. В дальнем углу, уютно обрамленная книжными полками, белела не застеленная кровать. Пройдя мимо пустого инвалидного кресла, я сел на ее край и дотронулся до пушистого одеяла, но под ним никого не оказалось.
        «Где она?» – возмутился я в мыслях, и растерянно посмотрел по сторонам.
        В дверях на своих длинных ногах стояла Таня. Она замерла, увидев меня, и лишь спустя время спросила:
        – Что ты тут делаешь?
        Я растерялся! Мало того, что она меня прекрасно видела, она еще могла в этом мире со мной разговаривать.
        – Я пришел повидать тебя. Но ты… Как ты стоишь? – стараясь не обидеть ее, тихо спросил я.
        – Когда я покидаю тело в своих снах, я могу не только ходить, Антон. Здесь я прекрасно летаю.
        «Так вот почему я перенесся практически в открытый космос?!»
        – И куда ты летаешь? – сугубо для проверки поинтересовался я.
        – К звездам! – как-то наивно ответила она, мельком взглянув в темное окно.
        Я встал и подошел к ней совсем близко.
        – Ты такая красивая, – неожиданно вырвалось из моих уст.
        Она не ожидала и даже немного смутилась. Настала моя очередь удивлять, и я подтянул ее к себе, обнимая тонкую талию. Астральный поцелуй с Женей я помнил весь год, но то, что происходило сейчас с Таней, можно было поистине назвать райским блаженством. Мы упали на мягкую кровать и, не имея сил оторваться друг от друга, провели вместе незабываемую ночь.
        – Ты еще придешь? – томно произнесла она, скользя по моей груди рукавом шелковой пижамы.
        – Если смогу тебя снова застать здесь!
        Она рассмеялась.
        – Главное, чтоб ты смог снова прийти. Я выхожу из тела профессионально, с самого детства.
        – Меня только недавно научили это делать, – признался я, – но кто научил тебя?
        Она вздохнула и прижалась сильнее.
        – Когда я была ребенком, то моим самым заветным желанием было ходить. Просто ходить, так же как и другие дети. Уметь быстро бегать и высоко прыгать. Но даже прекрасно понимая, что это невозможно, я не прекращала мечтать. На свой тринадцатый день рожденья я загадала очередное желание, которому никогда не суждено было сбыться. Я старательно задула свечи, наполнив себя доверху уверенностью, что назавтра встану и пойду! Ночью я открыла глаза, и, покрутившись, поняла, что не усну. Я села на кровати и спустила ноги к полу. Еще усилие и я на них встала. Окрыленная сбывшейся мечтой, я обернулась назад, обнаружив на кровати свое спящее тело. Это был шок. Я всерьез решила, что умерла. Вдруг в окне появились две светящиеся фигуры.
        – Это были санитары? – вдруг встревоженно я подскочил на кровати.
        Она удивленно посмотрела на меня и отрицательно качнула головой.
        – Это были невероятно высокие женщины. Они прилетели сопроводить. Подхватив меня за руки, они вылетели в окно. В их ногах вдруг заиграли переливающиеся крылья, словно позаимствованные у бабочек. Наблюдая за красотой этих переливов и взмахов, я пропустила момент, когда мы оторвались от земли и полетели выше к сияющим звездам. Они быстро научили меня держаться в воздухе и быстро летать. Рассказали, как перемещаться на огромные расстояния, как видеть с далеких расстояний, что творится на земле.
        – И куда ты уже летала?
        – Сейчас я изучаю черные дыры. Летаю к центру галактики, изучая самую огромную в центре Млечного Пути.
        – Зачем тебе тогда работать в обсерватории?
        – Для отвода глаз!
        Она вскочила на ноги и оседлала меня, засыпая игривыми поцелуями.
        Я проснулся лишь на рассвете полный счастья и любви. Не имея сил скрыть улыбку, я расхаживал по дому с кружкой утреннего кофе и напевал глупые романтические песни. Рука сама потянулась к телефону, но внезапная радикальная мысль отрезвила меня.
        «Что, если она не помнит своих снов?»
        Уже в следующую секунду я набрал Харону и сразу перешел к делу, пропустив долгие приветствия.
        – Харон, ты прыгал на верхние уровни?
        – Угу, немногословно ответил он.
        – На какой? Первый, второй?
        – На первый точно прыгал, а что?
        – Если я встретил на первом уровне человека, которого знаю в жизни, то, проснувшись, он вспомнит нашу встречу?
        – Хм, ну бывает по-разному.
        – Так может быть, что не вспомнит?
        – Ну, разумеется, может! Бывает, люди помнят свои ночные путешествия, словно проживают в реальной жизни. Случается, помнят совсем туманно, к концу дня забывая вовсе. Так же, очень часто душа, путешествуя, не оставляет по возвращению своему телу каких-либо вразумительных воспоминаний.
        Поразмыслив над полученной от Харона информацией, я решил навестить ее следующей ночью и разузнать, помнит ли она наутро свои астральные путешествия. В любом случае моя личная жизнь начинала потихоньку налаживаться, и я чувствовал, что эта девушка меня все еще любит.
        В глубине души затаилась надежда, что если увижу ее в университете, то смогу понять по глазам, помнит ли она нашу первую ночь. С этими мыслями я позавтракал и поспешил на учебу.
        Я выехал из дома и, напевая всю дорогу зарубежные романтические песни, доехал до студенческой стоянки близ учебного корпуса. Влетев в просторный холл, я подбежал к расписанию кафедры.
        «Пятый курс астрофизики практики/наблюдатели – аудитория восемнадцать две пары лекций».
        Я как раз успевал на перерыв, и сразу же после звонка заглянул в указанную аудиторию. Пробежавшись взглядом по толпе, периодически пропуская выходящих из кабинета студентов, я, наконец, понял, что Тани среди них нет.
        Кое-как сдав зачет по высшей математике и отсидев на парах, я приехал домой, всё ещё не находя себе места.
        «Почему она не пришла? Что-то случилось? Надеюсь, она не больна?!»
        Однако этими мыслями я себе врал, отгоняя одну сам тревожную – вернулась ли Таня в свое тело.
        Расхаживая по комнате, я схватился за телефон. Рука дрожала, ища её номер и, наконец, найдя его, я замер, всё еще не решаясь позвонить.
        Но вскоре пошли гудки, а через минуту я понял, что мне никто не ответит. Единственный, кто мог понять степень моей тревоги, был Толик, и я, даже не взглянув на часы, принялся вызывать с ним видеосвязь.
        – Эй, бро, шесть утра это, конечно, уже не пять, но всё же…
        Сонный Толик приоткрыл один глаз, выглядывая из-под белоснежного одеяла. Усадив ноутбук с моим встревоженным лицом себе под бок, он, кажется, продолжал спать, делая вид, что слушает.
        – Хм, – наконец произнес он, – очень увлекательные у тебя ночные путешествия! Я не знаю, как поступил бы на твоем месте, но на её, наверное, не захотел бы идти сегодня в универ.
        – Но почему она тогда не берет трубку? – возмутился я.
        – Я не могу этого знать, – сонно пробубнил он, – я лишь могу догадываться…
        – О чем?
        – Ну, представь бро, если бы ты так и остался в инвалидном кресле, какое свидание тебя бы устроило больше? Реальное, когда ты неповоротлив, несовершенен, не так высок и красив? Или астральное? Где ты не только можешь демонстрировать свои стройные ноги, но с легкостью ими орудовать?!
        Я задумался. И только услышав, как Толик снова начал прихрапывать, окликнул его.
        – Бро, но я не хочу встречаться с ней исключительно в астрале.
        – М-м-м, – протянул он, – тогда скажи ей об этом. Уверен, она рассудила твой визит иначе.
        Я оставил Толика в покое. У него оставалось пара часов выспаться перед его школой для эмигрантов.
        Открыв телефон, я опять набрал Танин номер. И снова никто не ответил. Я с досадой положил телефон на стол и побрел на кухню. Через пару минут раздался глухой бряк смс-ки. Я словно
        сумасшедший вбежал обратно, увидев входящее сообщение от Тани.
        «Приходи ночью».
        Когда-то я полагал, что Толик ничего не смыслит в девичьей психологии! Тогда как он всегда все понимал намного лучше меня, и касалось это не только девушек. Я написал в ответ – «хорошо», предвкушая ночное свидание.
        Тело затрясло, и вот я уже сидел на краю кровати, готовый лететь к своей любимой. Я подошел к окну и отодвинул штору, небо озарил приятный сиреневый ореол, напоминающий северное сияние. Этот мир был красив и местами чрезвычайно сияющ, но я не спешил его изучать, по крайней мере, не сейчас и на этот раз уж точно не в гордом одиночестве.
        Переместившись уже на знакомую лужайку, я обнаружил на ней Таню. Она стояла в своей кремовой шелковой пижаме, сомкнув за спиной руки. Я подлетел к ней, и поднял на руки.
        – Ты играешь со мной? Почему не брала трубку?
        – Чтоб ты соскучился больше, – игриво прошептала она, потянувшись к моим губам.
        – Нет, правда?! – отойдя от поцелуя, настаивал я. – Тебя не было в институте, ты не отвечала на звонки, и я не находил себе места.
        – Правда? – вдруг резко отдалилась она.
        Я вспомнил, что когда-то сам поступил с ней именно так, разница была лишь в том, что от меня Таня так и не дождалась даже сообщения с парой слов.
        – У меня был тяжелый период, – нерешительно пробубнил я.
        Она спрыгнула на землю и широкими шагами направилась к дому.
        – Таня, прошу! – взмолился я, догнав ее и схватив за руку.
        Я видел, как она хотела остаться, но так же видел, как ей было больно вспоминать мой повторный побег. Рывком, я развернул её к себе, и, снова подхватив на руки, понес к бассейну. Она вырывалась, и, поняв, что просто так не уйти, залепила мне пощечину. Я не возражал – понимал, что заслуживаю ещё и не такое.
        «Может, бассейн охладит нас?» – подумал я и прыгнул в его сияющие воды.
        Вскоре нас окутала сверкающая пелена аквамарина. Вода проходила сквозь нас, наполняя волнами невероятных ощущений. Таня замерла, и я понял, что она, изучив первый уровень верхнего астрала, как свои пять пальцев, так никогда и не пробовала искупаться в собственном бассейне. Как странно, вода нижних уровней тяготила, лишая движений. Но на верхних уровнях эта субстанция обволакивала, наполняя легкостью и свободой. Все тяжести души исчезали, растворяясь в полупрозрачной голубизне, и, придя в себя от изучения новых ощущений, я снова подтянул поближе Танину хрупкую фигуру. Теперь она не сопротивлялась, и, страстно посмотрев на меня, прикоснулась своими трепетными губами. Мы снова отдались лавине чувств и буре эмоций.
        – Хочешь, я научу тебя летать? – растворяясь в моих объятиях, произнесла Таня.
        – Мне кажется, я уже умею, – простонал я, расслышав её тихий смех.
        С трудом отпустив меня, Таня сделала шаг назад и, подпрыгнув, воспарила над голубой водой. Зависнув в воздухе, она протянула мне изящную руку и дала знак следовать за ней. Я подпрыгнул и ухватился за её ладонь. Она схватила меня необычно крепкой для девушки хваткой и потянула за собой в звездное небо. Я, словно сухой лист, повиновался любому ее движению, наблюдая, как земля стремительно отдаляется под босыми ногами. Вскоре я увидел сияющий желтыми огнями уличных фонарей и неспящих квартир наш большой город. Далее я различил в поглощающей темноте, словно разбросанные паутины, другие города нашей огромной страны. Они связывались друг с другом извилистыми линиями освещенных магистралей, словно тонкие нейронные связи в этом гигантском разуме.
        Тем временем сиреневое сияние усиливалось, и я, взглянув на приближающиеся звезды, увидел розоватую дымку, которой окутан открытый космос.
        – Что это? – недоумевающе спросил я.
        – Это сгустки темной материи, которую человеческий глаз и современная наука ещё в не силах распознать.
        – Но, как?
        – Что, как? – недоумевающе взглянула на меня Таня.
        – Как мы можем это видеть?
        – Антон, прекрати истерику. Тебе еще не такое предстоит увидеть! – с видом профессионала отозвалась она.
        Разумеется, до этого полета я видел слишком многое, чтоб задавать такие глупые вопросы, но космос был моей страстью, впрочем, уже второй по счету, после Тани. Мне хотелось знать об этом месте все, и я знал. Но оказывается это все было лишь малой частью.
        – Закрой глаза, мы переносимся, – скомандовала Таня.
        Я прекрасно знал этот метод преодоления расстояний, и мгновенно послушался, предвкушая грядущие виды. Уже в следующую секунду сквозь закрытые веки меня ослепил дневной яркий свет.
        – Это Вега! – произнесла Таня, и я открыл глаза.
        Если б у меня было тело, то я бы с легкостью потерял сознание от представшей красоты и мощи. Сказать, что я был поражен – не сказать ничего.
        – Мы в созвездии Лира?
        – Угу, – не отрывая взгляд от светло-голубого гигантского пылающего шара, ответила она.
        Мы еще долго смотрели на ее бесконечное свечение, обнимая друг друга в этих лучах вечности.
        – Если хочешь, завтра я покажу тебе Сириус, он значительно ярче!
        Она видела их десятки, а может сотни раз, и все равно не имела сил отвести от них завороженных глаз. Эта была самая большая ее любовь, которую мне выпала честь разделить.
        – А как же черные дыры?
        – Они настолько огромны, Антон, что даже наше расширенное сознание не в состоянии их увидеть. Я подлетала лишь к их границам, где во всю длину обозримого пространства тянулись яркие нити горизонта событий. Я чувствовала их мощь, я видела, как они пожирали всю видимую и невидимую материю. И даже самая черная из всех черных дыр светилась от своей энергии мощнее любой звезды, что я когда-либо и где-либо видела.
        – Ты мне покажешь их?
        – Конечно! Единственное, – ее лицо внезапно напряглось, – не ищи меня, когда проснешься, не стоит, ладно?! Этот мир для меня такой же реальный, и даже чуточку реальнее, чем тот. Мне хватило страданий, я счастлива с тобой здесь и сейчас. Прошу, давай оставим все, как есть. Вскоре я закончу учебу, нам будет проще не видеть друг друга.
        У меня сейчас не было физического горла, но в нем непостижимым образом застыл колючий ком.
        – Ты бы сказала все это, если б не знала меня раньше?
        Она ничего не ответила, лишь снова повернувшись к своей сверкающей звезде.
        Утром я долго лежал в постели, перебирая в голове события ночи. Я заварил кофе и вышел на балкон, вдыхая холодный воздух осени. Этот мир не был так светел и волшебен, как верхний астрал, тут не было тех неземных ощущений, и я не умел здесь летать. Но моя любовь к Тане в этом мире ничуть не отличалась от любви к ней в мире другом. Она предложила довольствоваться лишь одним из миров, но мне этого было мало. По сути, мы все заложники лишь одного мира, своего измерения и своей реальности. И когда узнаешь жизнь другую, то реальный мир от этого не становится бессодержательнее, напротив, ты начинаешь чувствовать жизнь полнее.
        Припарковавшись у учебного конкурса на студенческой стоянке, я вышел из машины под моросящий дождь и, лишь слегка успев намокнуть, вбежал в просторный холл университета. Несколько пар пронеслись со скоростью света, пока я витал где-то высоко над землей в созвездии Лира с девушкой из своих снов.
        – Антон, с тобой все в порядке? – окликнула одна из молоденьких одногруппниц.
        Я закивал, пытаясь не разговаривать с ней.
        – Да что с тобой, в самом деле? – настаивала симпатичная Юлия.
        Я вспомнил, как еще пару дней назад она постоянно оборачивалась ко мне на верхние ряды, лукаво улыбаясь, когда я спорил с профессором. С самого начала учебного года эта девушка никак не вписывалась в ряды будущих ученых. Она довольно неплохо училась, хорошо разбираясь преимущественно в математике, и вскоре, изучив, кто на потоке самый умный, стала клеиться в друзья. Разумеется, уже скоро, она не могла ни заметить мой мерседес последней марки, и тут ее дружеские чувства начали стремительно перерастать в нечто значительно большее. Несколько раз я даже подвозил ее до дома, и она в благодарность ласково касалась своим длинным маникюром одной щеки и страстно целовала меня в другую. Неделю назад она стребовала с меня обещание сходить в кино, и, оказалось, сегодня был тот самый день просмотра на большом экране какой-то чрезвычайно популярной романтической комедии. Тогда я был не против ее любовного напалма, отчаянно стараясь забыть Таню.
        – Я неважно себя чувствую, – сухо ответил я.
        – Но, Антон, я уже купила билеты. Ты просто не можешь теперь отказаться! – стараясь изо всех сил быть милой, сдерживала он свое нарастающее недовольство.
        «Ах, Таня, и что теперь прикажешь делать? Жениться на другой, а бегать по ночам к тебе?» – размышлял я, глядя на соблазнительные формы Юли.
        – Послушай Юль, нам надо переходить в другое крыло, – уклонился я от ответа, пропуская ее в дверях.
        – Так это да или нет? – по-хозяйски взяв меня под руку, настаивала.
        Дойдя до нужной аудитории, мой слух привлек звук инвалидного кресла. Я резко обернулся, увидев вдалеке Таню в компании одного из профессоров кафедры. Они о чем-то договорились, и она направилась в одну из аудиторий на противоположной стороне длинного коридора.
        – Юль, сходить в кино не получится ни сегодня, ни завтра. Мне жаль, что ты приняла мою дружескую симпатию за нечто большее, но ничего большего не было и быть не может. Я встречаюсь с другой девушкой.
        Отсоединив ее руку от своего предплечья, я стремительно направился к Тане, превращая шаги в бег по безлюдному коридору. Вдруг она заметила меня, и, лишь на секунду задержав свой взгляд, продолжила заезжать в аудиторию.
        – Привет, – преградив ей путь, остановился я, – я с первого курса, меня зовут Антон!
        Танины глаза заблестели больше обычного, а красивое лицо украсила обворожительная улыбка с двумя милыми ямочками.
        Иллюстрация для обложки книги скачена с бесплатного стока фотографий www.pexels.comwww.pexels.com(по стандартной лицензии.
        Читайте также
        КСЕНИЯ УЭДА
        
        «ДОМ ПРИВИДЕНИЙ. ИСТОРИИ ИЗ ЖИЗНИ» (2019)
        «Дом привидений» – это небольшая книга на стыке нон-фикшн и художественной литературы о привидениях. Собранные автором материалы обретают форму мистической истории, не теряя реальности событий. Рассказчики из Японии поделятся с вами очень разными воспоминаниями: странными и пугающими, добрыми и грустными, запутанными и туманными. Для каждого из них это воспоминания из жизни, оставившие после себя вопросы без ответов.
        #япония #привидения #страшныеистиории
        «Нет ничего более жуткого, чем обыденное отношение к происходящему потустороннему. Вот почему японские ужастики пробирают даже самых скептически настроенных знатоков страшилок. Очень интересное этнографическое исследование […] японской культуры демонического на бытовом уровне. Рекомендую!»
        383588946, отзыв на ЛитРес.
        ЮАНА ФОКС«ЕЖЕВИКА ЕЕ СВЕТЛОСТИ» (2019)
        Средневековая сказка о нечистых дарах. Продолжение книги «Средневековые сказки. О любви, злой магии и разбое. Ежевика росла в таких садах, куда почтенный человек и носа не сунет! А раз уж занесло вас, то узнаете, отчего дети нечистого хромоноги, и какие злые дары получают они на рождение…
        #юанафокс #сказки_фокс #писательница_яс
        #средневековыесказки #ежевикаеесветлости
        «Ты написала потрясающую книгу! Точнее, еще одну потрясающую книгу! Твоя дивная, сочная, хоть и колючая Ежевика – открытие 2020 года для меня! Замысловатый сюжет, в котором хочется раствориться, с подробными образами, прочитала запоем за одну ночь!»
        Маргарет Астер, писательница, «Золотой голос» аудиокниг «Литрес».
        ЕВГЕНИЙ МЕНЬШЕНИН«ПЕРЕДВИЖНАЯ ДЕТСКАЯ КОМНАТА» (2019)
        Здесь обитает страх.
        Здесь говорящий с мертвыми управляет такси, а вынужденная остановка на пустынной дороге перевернет вашу жизнь. В доме с решетками на окнах поджидает нечто. И это нечто голодное! Здесь уборщица знает все ваши тайны, и она не упустит шанса ими воспользоваться. И даже Добрый Дом может превратить вашу жизнь в кошмар!
        Читайте «Передвижная детская комната» и не забудьте завернуться в одеяло. Оно согреет вас, когда холодный ужас проникнет в душу.
        #ужасы #меньшенин #сборникрассказов
        #передвижнаядетскаякомната
        «Еще никогда в жизни мне так не хотелось заглянуть на следующую страницу!»
        @nadja_gein, отзыв в инстаграм
        ЕВГЕНИЙ МЕНЬШЕНИН«ТЫ ЗДЕСЬ, А Я ТАМ» (2019)
        Прислушайтесь… Вы слышите плач девочки, которую увозит в неизвестность автобус без водителя? А хотите услышать голоса призраков в доме, где были совершены убийства? Но здесь их нет, даже призраки сбежали из этого места. Гудки сообщений от спятившей подруги разрывают телефон. Мальчик кричит о помощи: его оставили дома одного, и в окно заглядывает старуха, которая не прочь поживиться молодым мясом.
        Читайте сборник рассказов «Ты здесь, а я там», но дышите тише, ведь оно тоже вас слышит…
        #меньшенин #ужасы #тыздесьаятам
        «Нравится особенный юмор автора. О таких, казалось бы, не смешных вещах, он может так […] выразиться, что порой смеялась вслух…»
        autoreg927931374, отзыв на ЛитРес