Убегай!
Харлан Кобен


      Ваша дочь связалась с плохим парнем. Она уходит из дому и ясно дает вам понять, что искать ее не нужно. Однажды вы случайно встречаете ее в парке. Но перед вами уже не та взбалмошная девчонка, какой вы ее помните, а женщина, которая сильно напугана и явно находится в беде. Вы умоляете ее вернуться домой, но она убегает от вас. И вы делаете единственное, что могут сделать родители в подобной ситуации: следуете за ней в темный и опасный мир, о существовании которого никогда не подозревали. Прежде чем вы это осознаете, и ваша семья, и ваша жизнь будут поставлены на кон. И чтобы защитить себя и свою дочь от зла, вы должны встретиться с ним лицом к лицу.


  Впервые на русском!




      Харлан Кобен
      Убегай!
      Роман


      Лизе Эрбах Ванс,
      непревзойденному агенту,
      с любовью и благодарностью

      HARLAN COBEN
      RUN AWAY

* * *

      This edition is published by arrangement with Aaron M. Priest Literary Agency and The Van Lear Agency LLC
      


      © 2019 by Harlan Coben
      © В. Г. Яковлева, перевод, 2020
      2020



      Глава первая

      Саймон сидел на скамейке в Центральном парке – точнее, в Строберри Филдс[1 - Строберри Филдс (англ. strawberry fields; здесь: земляничные поляны)– секция Центрального парка в Нью-Йорке, посвященная памяти Джона Леннона.], – и сердце его сжималось от боли. Его страданий никто, конечно, не видел, по крайней мере сначала, пока не начался мордобой и двое туристов из Финляндии – ну надо же, кто бы мог подумать!– не подняли крик, а еще девять посетителей из самых разных стран с наслаждением принялись снимать этот ужас на смартфоны.
      Однако это все произошло еще через час.
      В Строберри Филдс земляникой и не пахло, а два с половиной акра земли пейзажного парка с огромной натяжкой можно было назвать даже поляной (в единственном числе), не то что полянами, и название это к реальности никакого отношения не имело, все дело тут было в одноименной песенке «Битлз». Строберри Филдс – это кусок земли треугольной формы, расположенный в западной оконечности Центрального парка неподалеку от Семьдесят второй улицы и названный так в память о Джоне Ленноне, которого застрелили буквально напротив, на другой стороне улицы. В самом центре мемориала – круг, выложенный мозаикой из черных и белых камешков, с простой надписью посередине:

IMAGINE[2 - «Imagine» – знаменитая песня Джона Леннона.]

      Моргая, подавленный Саймон смотрел прямо перед собой. Туристы подходили к знаменитой мозаике, фотографировались, делали и групповые снимки, и одиночные селфи, некоторые опускались на мозаику коленями, кое-кто даже ложился. Сегодня, как, впрочем, почти каждый день, кто-то уже успел украсить слово IMAGINE свежими розами, а из красных лепестков, которые, как ни странно, еще не сдуло ветром, выложить так называемый знак мира[3 - Имеется в виду пац?фик – международный символ мира, разоружения, антивоенного движения.]. Посетители – возможно, потому, что место мемориальное,– терпеливо поджидали своей очереди, когда можно было встать поближе к мозаике и сделать свое неповторимое фото, которое они потом разошлют друзьям и знакомым, поместят в «Инстаграм» или еще куда-нибудь – мало ли сервисов и социальных сетей в Интернете,– присовокупив какую-нибудь цитату из Джона Леннона или отрывок из песни «Битлз», например из той, где поется о том, что люди должны жить в мире.
      Саймон был в костюме с галстуком. Выйдя из своего офиса во Всемирном финансовом центре[4 - Всемирный финансовый центр (с 2013 года – Брукфилд-Плейс)– комплекс зданий в Нью-Йорке, расположенный в одном квартале к западу от того места, где находился.] на Визи-стрит, он даже не ослабил его узел. А по другую сторону знаменитой мозаики, прямо напротив него, сидела… Как их сейчас называют? Бродяжка? Наркоша? Попрошайка? Или просто больная на голову? Она распевала песни Битлов за деньги. «Уличная музыкантша» – так, наверно, будет помягче – брякала по струнам расстроенной гитары и хриплым голосом, щеря желтые зубы, пела о том, что Пенни-лейн была у нее «и в ушах, и в глазах».
      Странное или по меньшей мере забавное воспоминание: давным-давно, когда дети его были еще совсем маленькие, Саймон всегда гулял с ними возле этой мозаики. Когда Пейдж было где-то около девяти, Сэму шесть лет, а Ане три годика, они шли пешком от своего дома, расположенного всего в пяти кварталах к югу отсюда на Шестьдесят седьмой улице, между Коламбус-авеню и Центральным парком, и проходили как раз через Строберри Филдс по пути к скульптурной группе, изображающей Алису в Стране чудес,– это в восточной части парка, возле пруда для игрушечных парусников. Не в пример большинству других стран, здесь детишкам разрешалось играть и лазить по всем бронзовым фигурам – и Алисы, и Безумного Шляпника, и Белого Кролика,– а также по стоящим кучкой непозволительно гигантским грибам высотой не менее одиннадцати футов. Сэм и Аня обожали здесь играть, забираться на статуи, а Сэм еще всегда в какой-то момент засовывал два пальца в бронзовые ноздри Алисы.
      –Папа! Папа, смотри!– кричал он Саймону.– Я ковыряюсь у Алисы в носу!
      Глядя на это, мать Сэма Ингрид только вздыхала.
      –Ох уж эти мальчишки,– ворчала она себе под нос.
      Но вот Пейдж, их первенец, уже тогда была тихоней. Сядет на скамейку, откроет книжку-раскраску, достанет новенькие цветные карандаши – она очень не любила работать сломанным грифелем и без суперобложки – и трудится – словом, всегда вела себя, так сказать, прилично. В более старшем возрасте – в пятнадцать, шестнадцать, семнадцать лет – Пейдж обычно сидела на скамейке, как вот сейчас и сам Саймон, и что-нибудь писала – рассказ или стихи к какой-нибудь мелодии – в тетрадке, которую отец купил ей в магазине «Папирус» на Коламбус-авеню. Но скамейку Пейдж выбирала далеко не всякую. Около четырех тысяч скамеек Центрального парка были кем-то «присвоены», причем за довольно крупные денежные пожертвования. На каждой имелась именная металлическая табличка, чаще всего просто памятная, как и та, рядом с которой сидел Саймон. На ней было написано:

В ПАМЯТЬ О КАРЛЕ И КОРКИ

      На других – и такие, кстати, всегда притягивали к себе Пейдж – можно было прочитать целую историю:


      В память о С. и Б., переживших холокост
      и начавших в этом городе новую жизнь …


      Моему солнышку Энн – я люблю тебя, я тебя обожаю,
      я души не чаю в тебе. Прошу тебя, стань моей женой …


      На этом самом месте 12 апреля 1942 года
      мы полюбили друг друга…

      Больше всего Пейдж любила скамейку, на которой была увековечена память о некоей таинственной трагедии:


      Прекрасная Мерил, 19 лет. Ты заслужила лучшей доли, но умерла совсем молодой. Что бы я только ни отдал, лишь бы спасти тебя.

      Бывало, она сиживала на ней часами со своей тетрадкой,– может быть, уже тогда можно было кое о чем догадаться?
      Пейдж переходила от одной скамейки к другой, искала надпись, которая подсказала бы ей идею нового рассказа. Саймон, в попытке сблизиться с ней, попробовал следовать ее примеру, но куда там, у него не было столь богатого воображения, как у дочери. Но он все равно садился неподалеку с газетой или мобильником, справлялся о котировке ценных бумаг или вычитывал деловые новости, в то время как шариковая ручка Пейдж возбужденно порхала по бумаге.
      Что сталось с теми старыми тетрадками? Где они сейчас?
      Саймон об этом понятия не имел.
      «Пенни-лейн», слава богу, подошла к концу, и певица/попрошайка без паузы погнала другую: «All You Need Is Love». Рядом с Саймоном на скамейке пристроилась молодая парочка.
      –Может, дать ей денег, чтоб она заткнулась?– громко прошептал молодой человек.
      Его подружка захихикала.
      –Ты что, получится так, будто Джона Леннона убивают по новой.
      Кое-кто кидал по монетке в футляр для гитары, но большинство старались держаться в сторонке или демонстративно пятились с таким видом, будто унюхали дурной запашок, к которому они не имели отношения.
      Но Саймон слушал, и слушал усердно, надеясь уловить хоть какую-то видимость красоты в мелодии, в самой песне, в ее словах, в ее исполнении. Туристов он едва замечал, а также их гидов, как не обращал внимания и на голого по пояс мужчину (хотя рубаху ему носить было положено), продающего воду в бутылках по доллару за штуку, и на того худущего, кожа да кости, парня с пучком волос под нижней губой, который – за доллар же – травил анекдоты («отдельное предложение – шесть штук за пятеру!»), и на старуху-азиатку, с отрешенным видом воскуряющую в честь Джона Леннона ароматические палочки, и на людей, прогуливающих собачек или просто греющихся на солнышке.
      Но нет, красоты в этой музыке не было. Ни капельки.
      Саймон не отводил глаз от этой девицы-побирушки, которая уродовала наследие Джона Леннона. Спутанные волосы ее были похожи на воронье гнездо. Щеки ввалились, подчеркивая торчащие скулы. Сама худая как щепка, потрепанная, грязная, надломленная, как и всякая бесприютная бродяжка, погибшее существо.
      Эта девица Саймону приходилась дочерью, и звали ее Пейдж.


      Саймон не видел Пейдж уже полгода – с тех самых пор, как она совершила то, чему не было оправдания.
      Это вконец сломало Ингрид.
      –На этот раз оставь ее в покое,– сказала ему Ингрид после того, как Пейдж сбежала.
      –То есть?
      И Ингрид, чудесная мать, заботливый врач-педиатр, всю свою жизнь посвятившая детям, которые попали в беду, сказала нечто совершенно неожиданное:
      –Я не хочу, чтобы она возвращалась в наш дом.
      –Да ты что?
      –Я серьезно, Саймон. Бог свидетель, я говорю серьезно.
      Не один месяц, скрывая это от Ингрид, он разыскивал Пейдж. Иногда поиски были хорошо подготовлены и организованы, как, например, когда он нанял частного детектива. Но чаще всего это были хаотичные случайные попытки – он просто бродил по опасным, кишевшим наркоманами районам города и показывал ее фотографию обколотым грязным бродягам.
      И дело всегда заканчивалось ничем.
      Где она сейчас?– думал Саймон. Кстати, совсем недавно у нее был день рождения (интересно, думал Саймон, как она его отметила, устроила вечеринку с тортом и наркотиками? Или вообще о нем не вспомнила?). Может, она покинула Манхэттен и вернулась в тот городок, где училась в колледже и где у нее все пошло наперекосяк? Два раза в выходные, когда Ингрид дежурила в больнице и тем самым избавляла его от лишних вопросов, Саймон ездил туда и останавливался в гостинице «Крафтборо» неподалеку от студенческого городка. Пешком ходил туда, вспоминая о том, с каким воодушевлением все пятеро – Саймон, Ингрид, свежеиспеченная первокурсница Пейдж, а также Сэм и Аня – явились в кампус, чтобы помочь Пейдж устроиться, о том, каким безумным оптимизмом были охвачены они с Ингрид, какие радужные надежды питали на то, что здесь ей понравится, что это место со всеми его зелеными полями и лесами станет для выросшей в Манхэттене дочери родным домом, и о том, как вскоре эти надежды увяли и умерли.
      В глубине души, так глубоко, что он даже сам не догадывался об этом, Саймону хотелось махнуть на все рукой и не искать ее больше. С тех пор как Пейдж ушла из дома, жизнь у них стала если не лучше, то, по крайней мере, спокойней. Сэм, который весной закончил школу Горация Манна, о старшей сестре и не вспоминал. Вся его жизнь вращалась вокруг друзей, экзаменов и вечеринок – а теперь он думал только о том, как подготовиться к учебе на первом курсе Амхерстского колледжа. Что касается Ани… Саймон и сам не знал, что она обо всем этом думает. Про Пейдж она с ним не заговаривала,– впрочем, Аня вообще говорила с ним не очень охотно. На все его попытки завести разговор она отвечала односложно: «прекрасно», «хорошо», «нормально».
      А потом Саймон случайно нашел одну странную зацепку.
      Однажды утром, три недели назад, в кабине лифта вместе с ним оказался сосед сверху по имени Чарли Кроули, офтальмолог. Обменявшись с Саймоном обычными соседскими приветствиями, стоя лицом к двери лифта и глядя на табло с мелькающими циферками этажей, Чарли смущенно и с искренним сожалением заявил, что ему «показалось», будто он видел Пейдж.
      Саймон, который тоже уставился на табло, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, попросил рассказать поподробнее.
      –Это было в парке… мне кажется, это была она,– ответил Чарли.
      –Что, она шла куда-то через парк?
      –Нет, не совсем шла…
      Лифт остановился на первом этаже. Двери открылись. Чарли сделал глубокий вдох.
      –Пейдж… я видел ее на Строберри Филдс. Она там играла на гитаре и пела.
      Кажется, Чарли заметил ошарашенное лицо Саймона.
      –Понимаешь… типа, мм… для денег.
      В груди у Саймона что-то оборвалось.
      –Для денег? Это как какой-нибудь…
      –Я хотел дать ей немного, но…
      Саймон кивнул, мол, все в порядке, пожалуйста, продолжай.
      –…но Пейдж была… она будто не замечала, что творится вокруг, она, кажется, даже не поняла, кто я такой. Я побоялся, что…
      Чарли замолчал, и так все было понятно.
      –Мне очень жаль, Саймон. Честно.
      Такие, значит, дела.
      Саймон сомневался, стоит ли рассказывать об этом Ингрид, ему очень не хотелось ее расстраивать. Зато в свободное время он стал чаще прогуливаться в районе Строберри Филдс.
      Но Пейдж так и не встретил.
      Он заводил о ней разговоры с другими бродягами, которые играли и пели там, спрашивал, видели ли они ее, показывал фотографию на экране мобильника, сначала бросив в гитарный футляр пару банкнот. Кое-кто говорил – да, видели и могут рассказать еще кое-что про нее, если Саймон не поскупится и пожертвует что-нибудь. Он не скупился и жертвовал, но ничего не получал взамен. Большинство же честно признавались, что не знают этой девицы, хотя теперь, видя Пейдж во плоти, Саймон понимал, в чем тут дело. Между этой обколотой, исхудавшей, кожа да кости, женщиной и его некогда прелестной дочерью не усматривалось ничего общего.
      Тогда Саймон принялся дежурить на скамейке возле Строберри Филдс; обычно он садился прямо перед табличкой – забавно, что на нее никто не обращал внимания,– где было написано:

ПРОСИМ СОБЛЮДАТЬ ТИШИНУ – ШУМЕТЬ


И ИГРАТЬ НА МУЗЫКАЛЬНЫХ ИНСТРУМЕНТАХ ВОСПРЕЩАЕТСЯ

      И, наблюдая за происходящим, он заметил нечто странное. Музыканты, все, как один, вонючие и грязные бродяги, всегда играли в разное время и по очереди. Смена одного гитариста следующим проходила замечательно гладко. Они играли по часу и менялись обычно в начале каждого часа, организованно и четко.
      Являлись будто по расписанию.
      За пятьдесят долларов Саймона познакомили с человеком по имени Дейв. Это был старый, потасканный уличный музыкант с огромной шапкой седых волос, густая бородища его была кое-где схвачена эластичными резинками, а с затылка на спину свешивался перевязанный тесьмой конский хвост. Этот Дейв, похожий и на изрядно потрепанного жизнью пятидесятилетнего с гаком мужчину, и на семидесятилетнего старика, прожившего жизнь без особых проблем, растолковал ему, как это все работает.
      –В прежние времена был тут один парень, Гэри дос Сантос… Знаешь, кто это?
      –Имя знакомое,– отозвался Саймон.
      –Ну да, если ты бывал здесь в лучшие времена, парнишка, ты бы вспомнил его. Гэри был как бы мэром Строберри Филдс… сам себя назначил. Крутой парень. Правил здесь где-то лет двадцать, и при нем все было тихо. А чтоб было тихо, на всех страху нагнал, всех держал в кулаке. Потрясный был чувак, понимаешь, о чем я?
      Саймон кивнул.
      –А потом, где-то в две тысячи тринадцатом году, Гэри помер. Лейкемия. Совсем молодой, сорок девять лет. И это место…– Дейв сделал неопределенный жест рукой в перчатке без пальцев.– В общем, без нашего фашиста все как с цепи сорвались. Полная анархия. Макиавелли читал? Ну вот что-то в этом роде. Музыканты тут каждый божий день мордобой устраивали. За территорию… понимаешь, о чем я?
      –Понимаю.
      –Пытались сами навести порядок, да куда там – половина из этих парней и одеться нормально не могут самостоятельно. Понимаешь, один козел играет и играет, не может остановиться, тогда другой тоже начинает играть, потом оба орут друг на друга, посылают куда подальше, даже когда рядом детишки малые. Иногда и по морде друг другу заедут, ну и конечно, копы тут как тут, вот и все… Смекаешь, в чем дело?
      Саймон снова кивнул.
      –Страдала наша репутация, я уж не говорю про кошельки. И тогда мы собрались все вместе и договорились.
      –О чем?
      –Расписание сделали. С десяти утра и до семи вечера каждый час – смена.
      –Серьезно?
      –Да.
      –И это работает?
      –Не идеально, конечно, но близко к тому.
      Вот он, личный экономический интерес, подумал финансовый аналитик Саймон. Величина постоянная в нашей жизни.
      –А как распределили места?
      –Написали текст, составили список. У нас пять человек постоянных. Они играют в лучшее время. Остальное время отдаем другим.
      –И ты тут смотрящий за расписанием?
      –Ну да.– Дейв от гордости выпятил грудь.– Просто я знаю, как сделать так, чтобы все работало, въезжаешь? Типа я никогда не поставлю Хэла в очередь рядом с Жюлем, потому что эти двое ненавидят друг друга хуже, чем меня мои бывшие бабы. И еще применяю подход, в основе которого лежит принцип неоднородности.
      –Неоднородности?
      –Черные, девки, итальяшки или фрицы, педики, даже парочка узкоглазых.– Он развел руками.– Нельзя, чтобы все думали, что, мол, все босяки – исключительно белые. Это неправильный стереотип, понимаешь, о чем я?
      Саймон понимал, о чем он. Но главное, он понял, что если даст Дейву две половинки разорванных сотенных купюр и пообещает отдать вторые половинки, только когда тот сообщит ему, в какой день здесь появится его дочь, то, возможно, он добьется какого-то результата.
      Нынче утром Дейв прислал ему эсэмэску:


      Сегодня в 11 утра. Я тебе ничего не говорил. Я не стукач.

      А потом еще:


      Но деньги принеси в 10. В 11 у меня йога.

      И вот он здесь.
      Саймон сидел прямо напротив Пейдж, по другую сторону мозаичного круга, и думал о том, заметит ли она его и что надо делать, если она даст деру. Ответа на этот вопрос у него не было. Он решил, что лучше всего пусть закончит, соберет жалкие гроши, уложит гитару в футляр и только тогда он к ней подойдет.
      Он посмотрел на часы. Без двух минут двенадцать. Час, отведенный для Пейдж, подходит к концу.
      Саймон повторил в уме все, что хотел ей сказать. Он уже позвонил в клинику Соулмани на севере штата и заказал для Пейдж отдельную палату. План был такой: говорить все равно что, обещать все, что только можно, задабривать, умолять, делать все, решительно все, лишь бы только она пошла с ним.
      С восточной стороны парка появился еще один музыкант в блеклых джинсах, расстегнутой до пупа рваной фланелевой рубахе; он подошел к Пейдж и сел рядом. Свою гитару он держал в черном пластиковом мешке для мусора. Музыкант похлопал Пейдж по коленке и указал на свое запястье с воображаемыми часами. Пейдж кивнула, закончила песенку «I Am the Walrus»[5 - «Я – морж» (англ.).] с растянутой концовкой «гу-гу-гджуб», подняла вверх обе руки.
      –Спасибо!– прокричала она толпе туристов, но на крик ее никто и внимания не обратил, а уж об аплодисментах и говорить нечего.
      Она сгребла жалкие, помятые долларовые бумажки, монеты и с неожиданной бережностью уложила гитару в футляр. Это простое движение – укладывание гитары в футляр – поразило Саймона до глубины души. Он купил эту гитару фирмы «Takamine» в магазине «Сэм Эш» на Западной Сорок восьмой улице, в подарок ей на шестнадцатилетие. Саймон попытался воскресить в памяти чувства, которые он тогда испытывал, вспомнить улыбку Пейдж, когда он снял гитару со стены, и как дочь, закрыв глаза, попробовала струны, как бросилась ему на шею с криком: «Спасибо, спасибо, спасибо!» – когда он сказал, что инструмент принадлежит ей.
      Но сейчас этих чувств, если они вообще когда-нибудь были, он не испытал.
      Ужасная истина: Саймон уже не мог увидеть в ней прежнюю маленькую девочку.
      А ведь все это время, целый час, он пытался вспомнить, какой она была прежде. Сейчас, глядя на нее, он снова попытался вызвать в памяти того ребенка с ангельским личиком, которого он водил в бассейн Еврейского общинного центра на Девяносто второй улице; ту девочку, что сидела в гамаке в Хэмптонсе, а он читал ей Гарри Поттера и за три выходных Дня труда[6 - День труда в США отмечается в первый понедельник сентября.] полностью прочитал два толстых тома; ту девочку, что потребовала, чтобы ей разрешили надеть костюм в виде статуи Свободы и раскрасить лицо зеленой краской за две недели до Хеллоуина, для которого он был предназначен. Но – возможно, тут сработал какой-то защитный рефлекс – ни один из этих образов не всплыл в его сознании.
      Пейдж встала.
      Теперь его ход.
      Саймон тоже встал. Сердце гулко бухало о ребра. Он чувствовал, что начинает дико болеть голова, будто чьи-то толстые пальцы обхватили череп и сжимают виски. Саймон посмотрел налево, потом направо.
      Он искал глазами ее дружка.
      Саймон не мог бы сказать точно, как это все началось и пошло по нарастающей, но был уверен, что во всем виноват этот ее дружок, что именно из-за него на его дочь, а заодно и на всю семью обрушились беды. Конечно, Саймон читал о том, что наркоман сам должен брать на себя ответственность за свои поступки, что вина за них лежит на нем, и только на нем, и все такое. У большинства наркоманов (а значит, и у их близких тоже) всегда есть что сказать по этому поводу. Зависимость могла начаться с того, что они принимали наркотик после болезненной операции как болеутоляющее. Возможно также, они стали принимать наркотики под влиянием сверстников, а еще они могут заявить, что сначала решили просто попробовать, из любопытства, а потом незаметно втянулись.
      Оправдание всегда найдется.
      Но в случае с Пейдж – то ли по слабохарактерности, то ли из-за дурного воспитания, то ли еще почему-нибудь – все казалось несколько проще.
      Жила-была милая девочка по имени Пейдж. Потом она познакомилась с Аароном. И вот какой она стала сейчас.
      Аарон Корвал – подонок, откровенный и явный подонок, и когда подобная мразь соединяется с чистой невинностью, чистота испоганена навсегда, этой грязи уже не отмыть. Саймону он с самого начала не понравился. Аарону было тридцать два года, он был на одиннадцать лет старше его дочери. И в более невинные времена такая разница в годах обеспокоила бы Саймона. Ингрид же отмахивалась, не принимала это всерьез, но она привыкла к таким вещам, еще когда работала манекенщицей. А теперь, конечно, разница в возрасте – пустяк по сравнению с остальным.
      Аарона нигде не было видно.
      У Саймона затеплилась надежда. Может быть, Аарон вышел из игры? Может быть, этот злодей, этот паразит, живущий за счет его дочери, насосался ее кровушки вволю, высосал все, что можно, и нашел себе более лакомый кусочек? Что и говорить, это было бы просто здорово.
      Шаркающей походкой, словно живой мертвец, Пейдж двинулась по дорожке через парк. Саймон пошел за ней.
      А что делать, думал он, если она откажется пойти с ним? Такое было не только возможно, но очень даже вероятно. Когда-то Саймон уже пытался ей помочь, но это имело обратный эффект и вышло ему боком. Заставить ее он не мог. Он это прекрасно знал. Он даже попросил своего шурина, брата Ингрид Роберта Превиди, получить постановление суда, обязывающее ее подчиниться. Но и это не помогло.
      Саймон догнал ее и теперь шел у нее за спиной. Ее изношенное открытое платье без рукавов висело на ней, как на вешалке. На некогда безупречной коже спины какие-то бурые пятна… От солнца? Или болезнь? Или ее били?
      –Пейдж?
      Она не обернулась, даже не замедлила шаг в нерешительности, и краткое мгновение Саймон тешил себя фантазией о том, что он ошибся и Чарли Кроули тоже ошибся, что это лохматое и неухоженное, дурно пахнущее существо, живой скелет с сорванным голосом вовсе не его первенец, не его Пейдж, которая в отрочестве играла Ходел в постановке Академии Абернати «Скрипач на крыше», не та Пейдж, от которой пахло персиками и молодостью и которая заставляла зрителей плакать, когда исполняла соло «Далеко от дома, который я люблю». Саймон не смог удержаться от слез ни на одном из пяти спектаклей, где она играла, и едва сдерживал рыдания, когда Ходел в исполнении Пейдж поворачивалась к Тевье и говорила: «Папа, одному Богу известно, когда мы снова с тобой встретимся», на что ее отец отвечал: «Все в руках Божьих, и станем уповать на волю Его».
      Он откашлялся и прибавил ходу, чтобы догнать ее.
      –Пейдж!
      Она замедлила шаг. Саймон протянул к ней дрожащую руку. Она продолжала все так же идти не оборачиваясь. Он положил руку ей на плечо, не почувствовал под ладонью ничего, кроме высохшей кости, обтянутой тонкой, как бумага, кожей, и позвал еще раз:
      –Пейдж!
      Она остановилась.
      –Пейдж, это я, твой папочка.
      Папочка. Когда же в последний раз она назвала его папочкой? Она называла его папой, как и все трое детей, насколько он помнил, тем не менее выскочило именно это слово. Голос его прозвучал надтреснуто, в нем слышалась мольба.
      Но она так и не повернулась к нему.
      –Прошу тебя, Пейдж…
      И вдруг она бросилась бежать.
      Это застало его врасплох. Когда он опомнился, Пейдж была уже впереди на три шага. В последнее время Саймон был в неплохой физической форме. Недалеко от его места работы находился спортивно-оздоровительный центр, и во время обеденного перерыва под влиянием мысли о том, что он теряет дочь – он так и смотрел на эту ситуацию, как на потерю дочери,– Саймон как одержимый стал заниматься кардиобоксингом.
      Он тоже рванул вперед и довольно легко и быстро догнал ее. Схватил Пейдж за тоненькое, как тростинка, предплечье – на ее бицепсе можно было сомкнуть большой и указательный пальцы – и рывком заставил ее остановиться. Кажется, перестарался, но все это он проделал – и прыжки, и захват – спонтанно, не думая.
      Итак, Пейдж пыталась от него убежать. А он сделал все, что нужно, чтобы удержать ее.
      –Ой!– закричала она.– Отпусти!
      Кругом было полно народу, и кое-кто, сомневаться в этом не приходилось, повернулся на крик. Но ему было наплевать, разве что настойчивости в достижении цели прибавилось. Теперь надо действовать быстро, как можно скорей увести ее отсюда, пока какой-нибудь добрый самаритянин не вздумал броситься «спасать» Пейдж.
      –Девочка моя, это я, твой папа. Пойдем со мной, хорошо?
      Она все еще стояла к нему спиной. Саймон развернул ее лицом к себе, но Пейдж закрыла лицо локтем, будто от яркого, бьющего прямо в глаза света.
      –Пейдж… Пейдж, прошу тебя, посмотри на меня.
      Все тело ее словно одеревенело, а потом вдруг обмякло. Пейдж убрала руку от лица и медленно подняла на него глаза. У него снова мелькнула надежда. Да, глаза ее глубоко запали, и белки были желтые, но теперь, в первый раз, Саймон подумал, что, может быть, он увидел в этих глазах некий проблеск жизни.
      В первый раз он увидел в них как бы некий намек на то, что перед ним стоит та самая девочка, которую он знал когда-то.
      –Папа?– переспросила Пейдж, и он наконец услышал в этом голосе далекий отзвук голоса дочери.
      Он кивнул. Открыл было рот, тут же закрыл, потому что слишком был потрясен, и попробовал снова.
      –Пейдж, я пришел, чтобы помочь тебе.
      Она расплакалась.
      –Прости меня, папа, я так виновата.
      –Все хорошо,– сказал он.– Все будет хорошо.
      Он протянул к ней руки, чтобы увести дочь в безопасное место, как вдруг в воздухе, словно острое лезвие, прорезался еще один голос:
      –Что за хрень?..
      У Саймона упало сердце. Он повернул голову направо.
      Да, это Аарон.
      Услышав голос Аарона, Пейдж отпрянула от отца. Саймон попытался ее удержать, но она вырвала руку; футляр гитары колотил ее по ноге.
      –Пейдж…– сказал Саймон.
      Но та ясность, которую он видел в ее глазах всего несколько секунд назад, разлетелась на тысячу осколков.
      –Оставь меня в покое!– крикнула она.
      –Пейдж, прошу тебя…
      Но Пейдж уже пошла на попятную. Саймон протянул руку, чтобы снова взять ее за предплечье – так несчастный, упавший со скалы, пытается ухватиться за ветку,– но Пейдж пронзительно завизжала.
      Множество голов повернулось в их сторону.
      Но нет, отступать Саймон не собирался.
      –Прошу тебя, просто выслушай меня…
      И тогда между ними встал Аарон.
      Двое мужчин стояли друг против друга и сверлили один другого глазами. За спиной Аарона съежилась Пейдж. Аарон явно находился под кайфом. Одет он был в джинсовку поверх давно не стиранной белой футболки – самый шик настоящего торчка, правда при полном отсутствии шика. Шея увешана цепочками, рожа обросла щетиной – покушение на последнюю моду, но идет ему как корове седло,– на ногах какие-то рабочие ботинки, нелепые на человеке, который даже под дулом пистолета вряд ли способен трудиться.
      –Все в порядке, Пейдж,– спокойно сказал Аарон и слегка усмехнулся, не отрывая взгляда от Саймона.– Иди себе, куда шла, куколка.
      Саймон помотал головой:
      –Нет, постой…
      Но Пейдж, воспользовавшись спиной Аарона как точкой опоры, оттолкнулась и рванула прочь по дорожке.
      –Пейдж!– закричал Саймон.– Подожди! Прошу тебя…
      Она быстро удалялась. Саймон шагнул вправо и хотел уже бежать за ней, но Аарон сделал то же самое и преградил ему дорогу.
      –Пейдж уже взрослая,– сказал он.– Ты не имеешь права…
      Саймон размахнулся и врезал Аарону по морде.
      Он почувствовал, как под костяшками пальцев нос Аарона проломился, послышался хруст, словно чей-то сапог наступил на птичье гнездо. Струей хлынула кровь.
      Аарон упал.
      Двое туристов-финнов дружно завопили.
      Но Саймону было на них наплевать. Он видел впереди только спину дочери. Вот Пейдж повернула налево и, сойдя с мощеной дорожки, скрылась между деревьями.
      –Пейдж, подожди!
      Он хотел перепрыгнуть через лежащего и броситься за ней, но Аарон успел схватить его за ногу. Саймон попытался вырваться, но тут увидел людей, они были исполнены самых благих намерений, хотя и явно озадачены – эти люди приближались, их было много, некоторые снимали происходящее на видео своими долбаными мобильниками.
      И все кричали на него, требуя, чтобы он оставался на месте.
      Саймон пнул кого-то, чуть не упал, но освободился. Побежал по дорожке в ту сторону, где скрылась Пейдж.
      Но было уже поздно. Навалилась толпа.
      Кто-то попытался схватить Саймона, но он выставил вперед локоть. Человек издал звук, похожий на «уф», и ослабил хватку. Другой обхватил его за пояс. Саймон расцепил его руки, продолжая бежать за дочерью, словно окруженный защитниками нападающий, прорывающийся к линии ворот.
      Но их было слишком много.
      –Это моя дочь!– кричал он во весь голос.– Пожалуйста… остановите ее…
      Но в суматохе его никто не слышал, а возможно, эти люди просто не желали слушать буйного сумасшедшего, которого следовало поскорей повалить на землю и связать.
      Еще один турист бросился на него. Потом еще один.
      Уже падая, Саймон поднял голову и увидел, что дочь вернулась и стоит на дорожке. И он грохнулся на землю. Попытался снова встать, но на него обрушился град кулаков. Били долго. Когда все закончилось, три ребра и два пальца оказались сломанными. Плюс сотрясение мозга и двадцать три рваные раны, которые пришлось зашивать.
      А тогда он ничего не чувствовал, только сердце его рвалось на части.
      Еще кто-то упал на него и придавил к земле. Потом под аккомпанемент криков и визгов за него взялись полицейские, перевернули его на живот, кто-то уперся коленом ему в позвоночник, заломил руки назад и надел наручники. Он еще раз приподнял голову и увидел Пейдж: она пряталась за деревом, глядя на него широко раскрытыми глазами.
      –Пейдж!
      Но она к нему не подошла. А потом и вообще пропала из виду, и Саймон понял, что снова упустил ее.



      Глава вторая

      Копы оставили Саймона лежать лицом вниз на асфальте, руки скованы за спиной наручниками. Одна из стражей порядка – чернокожая женщина с бейджиком на груди, на котором было написано «Хейс»,– наклонилась к нему и сообщила, что он арестован, а потом изложила его права. Саймон метался и бил ногами, вопил что-то о дочери, умолял хоть кого-нибудь, чтобы остановили ее. Хейс терпеливо продолжала говорить, теперь о его праве до допроса хранить молчание и не давать против себя показаний.
      Закончив, она выпрямилась и отвернулась. Саймон снова принялся кричать о своей дочери. Никто его не слушал, возможно, потому, что он явно был не в себе, поэтому Саймон попытался успокоиться и говорить как человек благовоспитанный и разумный:
      –Офицер! Мэм! Сэр!
      Но на него не обращали внимания, занимались опросом свидетелей. Некоторые туристы демонстрировали полицейским заснятое ими видео инцидента, и Саймон догадывался, что эти материалы не сулят ему ничего хорошего.
      –Там моя дочь,– снова сказал он.– Я пытался спасти свою дочь. Он похитил ее.
      Последняя фраза была, вообще-то, не совсем правдой, но он надеялся хоть так привлечь к себе внимание. И разумеется, ничего не добился.
      Саймон повертел головой, посмотрел налево, направо, ища взглядом Аарона. Но того и след простыл.
      –Где он?– крикнул Саймон, снова голосом ненормального.
      Хейс наконец соизволила обратить на него внимание.
      –Кто?– спросила она.
      –Аарон.
      Никакой реакции.
      –Это парень, которого я ударил. Где он?
      Ответа не последовало.
      Горячка его уже почти прошла, и по телу разлилось отвратительное, тошнотворное ощущение боли. Наконец – Саймон понятия не имел, сколько прошло времени,– Хейс и высокий белый полицейский, на бейджике которого было написано «Уайт», подняли его на ноги и потащили к патрульной машине. Сунули на заднее сиденье, Уайт сел за руль, а Хейс рядом с ним. Держа в руке бумажник Саймона, Хейс повернулась к нему:
      –Итак, что произошло, мистер Грин?
      –Я разговаривал со своей дочерью. Ее парень встал между нами. Я попытался обойти его…
      Саймон замолчал.
      –И что же?– поднажала она.
      –Вы посадили ее парня? Прошу вас, помогите мне найти мою дочь.
      –И что же?
      Саймон, конечно, психанул тогда, но сумасшедшим он не был.
      –Мы с ним повздорили.
      –Повздорили?
      –Да.
      –А подробнее?
      –Подробнее о чем?
      –Из-за чего вы повздорили?
      –Сначала из-за моей дочери,– попытался объяснить Саймон.– Ее зовут Пейдж Грин. Ее парень – я в этом уверен – удерживает ее против воли, его зовут Аарон Корвал. Я пытался спасти ее.
      –Мм… хм…– задумчиво протянула Хейс.– Значит, вы ударили бездомного?
      –Я ударил…– Тут Саймон заставил себя замолчать, он понял, что так будет лучше.
      –Итак, вы ударили…– снова поднажала Хейс.
      Саймон продолжал молчать.
      –Хорошо, так я и думала,– сказала Хейс.– Вы весь в крови. Кровь даже на вашем дорогом галстуке. В «Гермесе», небось, покупали?
      Это так и было, но Саймон больше ничего не отвечал. Рубашка его была все еще застегнута на все пуговицы, галстук завязан идеальным узлом.
      –Где моя дочь?
      –Понятия не имею,– ответила Хейс.
      –Тогда я больше ничего вам не скажу… пока не поговорю со своим адвокатом.
      –Как вам будет угодно.
      Хейс повернулась к нему спиной и больше ничего не сказала. Саймона отвезли в пункт скорой помощи в Маунт-Синай[7 - Маунт-Синай – крупный медицинский комплекс в Нью-Йорке, один из старейших в США.] на Западной Пятьдесят девятой улице, неподалеку от Десятой авеню, где его тут же отправили на рентген. Врачиха в шапочке без полей и с виду такая молоденькая, что ее, наверное, не пускают в кино на фильмы категории R, наложила ему на сломанные пальцы шины и зашила раны на голове. Сломанные ребра, как она сказала, «сами срастутся, надо лишь месяца полтора избегать резких движений».
      Все остальное происходило стремительно, как в абсурдистском фильме: его отвезли в следственный изолятор на Сентер-стрит, 100, сфотографировали анфас и в профиль, сняли отпечатки пальцев, сунули в камеру. Разрешили сделать звонок – ну все как в кино. Саймон хотел позвонить Ингрид, но передумал и позвонил шурину Роберту, ведущему адвокату Манхэттена.
      –Я немедленно кого-нибудь для тебя найду,– сказал Роберт.
      –А сам что, не возьмешься?
      –Криминалом я не занимаюсь.
      –Ты что, серьезно думаешь, что мне нужен адвокат по уголовным делам?
      –Да, думаю. Кроме того, мы с Ивонной сейчас на море. Долго добираться. Главное, держись и не дергайся.
      Через полчаса к нему явилась миниатюрная женщина, где-то уже за семьдесят, с проседью в светлых вьющихся волосах.
      –Эстер Кримстайн,– представилась она и крепко пожала Саймону руку.– Меня прислал Роберт.
      –Саймон Грин.
      –Значит, так, я адвокат экстра-класса, и картина для меня совершенно ясна. Саймон Грин, повторяйте за мной: «Невиновен».
      –Что?
      –Просто повторите то, что я сейчас сказала.
      –Невиновен.
      –Прекрасно, молодец, я сейчас запл?чу,– сказала Эстер Кримстайн и наклонилась к нему поближе.– Это единственные слова, которые я разрешаю вам говорить… причем только тогда, когда судья попросит вас сделать заявление суду. Вы меня поняли?
      –Я вас понял.
      –Может, отрепетируем?
      –Нет, думаю, я все понял.
      –Умница.
      Они направились в зал суда.
      –Сторона защиты, Эстер Кримстайн,– объявила она.
      По залу суда прокатилась волна шума. Судья поднял голову и вскинул брови.
      –Адвокат Кримстайн, это для нас большая честь. Что привело вас в мой скромный зал судебных заседаний?
      –Я здесь для того, чтобы исправить вопиющую несправедливость и защитить невиновного.
      –Не сомневаюсь в этом,– сказал судья, сложил вместе ладони и улыбнулся.– Я рад снова видеть вас, Эстер.
      –Вы это серьезно?
      –Вы правы,– сказал судья.– Я пошутил.
      Ответ, похоже, Эстер понравился.
      –Хорошо выглядите, ваша честь. Черная мантия вам к лицу.
      –Неужели? Эта старая тряпка?
      –Делает вас стройнее.
      –Пожалуй, вы снова правы,– согласился судья и откинулся назад.– Что желает заявить подзащитный?
      Эстер бросила на Саймона быстрый взгляд.
      –Невиновен,– сказал он.
      Эстер одобрительно кивнула. Прокурор запросил залог в пять тысяч долларов. Оспаривать сумму Эстер не стала.
      Как только они прошли через стандартную процедуру оформления документов и прочей казенщины и были отпущены на волю, Саймон устремился к выходу, но Эстер шустро схватила его за руку.
      –Нам не туда.
      –Почему?
      –Там будут нас ждать.
      –Кто?
      Эстер нажала на кнопку лифта, посмотрела на светящие цифры над дверью.
      –Следуйте за мной,– сказала она.
      Они направились к лестнице и спустились на два этажа. Эстер повела его в заднюю часть здания. Потом достала мобильник.
      –Тим, ты где? В «Eggloo»[8 - «Eggloo» – известный в Нью-Йорке ресторан с особыми десертами.] на Малберри? Через пять минут будем.
      –Что происходит?– спросил Саймон.
      –Странно.
      –Что странно?
      –Вы продолжаете болтать,– сказала Эстер,– когда я, кажется, ясно просила вас не делать этого.
      Они двинулись по темному коридору. Эстер шла впереди. Она повернула направо, потом снова направо. Наконец они вышли к служебному входу. Чтобы войти, люди пользовались электронным пропуском, но Эстер просто прошла через турникет и направилась к выходу.
      –Так делать нельзя,– сказал охранник.
      –А вы арестуйте нас.
      Арестовывать он не стал. И уже через минуту они были на улице. Пересекли Бакстер-стрит, срезали путь через зеленые насаждения парка Коламбус, прошли мимо трех волейбольных площадок и вышли на Малберри-стрит.
      –Мороженое любите?– спросила Эстер.
      Саймон не ответил. Только указал пальцем на сомкнутые губы.
      Эстер вздохнула:
      –Ладно, разрешаю открыть рот.
      –Да.
      –В «Eggloo» дают мороженое в вафельном брикете «Бивачный смор»[9 - От англ. some more – еще немного.], пальчики оближешь. Я попросила водителя прихватить нам парочку на дорожку.
      Перед входом их уже поджидал черный «мерседес». Водитель держал в руках два брикета мороженого. Один он протянул Эстер.
      –Спасибо, Тим. А вы, Саймон?
      Саймон отказался. Эстер пожала плечами.
      –Тогда это тебе, Тим.
      Она откусила от своего брикета и забралась на заднее сиденье. Саймон устроился рядом.
      –Моя дочь…– начал он.
      –Полиция ее так и не нашла.
      –А Аарона Корвала?
      –Кого?
      –Парня, которого я ударил.
      –Стоп-стоп, молчите, не говорите об этом даже в шутку. Вы должны говорить только про парня, которого вы предположительно ударили.
      –Какая разница.
      –Большая. Не говорите об этом никому, даже по секрету.
      –Хорошо, я понял. Так вы знаете, где…
      –Он тоже куда-то исчез.
      –Как это «исчез»?
      –А что вас в этом смущает? Ну, сбежал, и полиции о нем ничего не известно. И для вас это хорошо. Нет жертвы – нет преступления.
      Она еще раз откусила мороженое и вытерла уголки рта.
      –Дело скоро закроют, но… Послушайте, у меня есть одна подруга. Ее зовут Марикита Блумберг. Она, конечно, стерва – я по сравнению с ней просто душечка. Но у нас в городе это лучший специалист по таким делам. Марикита нужна нам, чтобы немедленно начать вашу пиар-кампанию.
      Водитель завел двигатель. Автомобиль тронулся на север и свернул направо, на Бэйард-стрит.
      –Пиар-кампанию? А зачем мне нужна…
      –Скажу через минуту, сейчас мы не должны отвлекаться. Сначала расскажите, что произошло. Все до мельчайших подробностей. С самого начала и до конца.
      Он стал рассказывать. Всем своим тщедушным телом Эстер развернулась к нему. Она была из тех людей, кто с истинным артистизмом умеет убедительно показать, что значит «безраздельное внимание». Она была полна задора, ее манера держаться была неподражаемой. И в данный момент ее энергия была подобна лазерному лучу, направленному прямо на него. Она ловила каждое его слово с таким участием, что, казалось, луч этот можно было потрогать руками.
      –Боже мой, как я вас понимаю,– сказала Эстер, когда он закончил.– Просто ужас.
      –Значит, вы меня понимаете.
      –Конечно.
      –Мне очень нужно найти Пейдж. Или Аарона.
      –Я поспрашиваю у детективов. Но, как я уже сказала, насколько я понимаю ситуацию, они оба куда-то сбежали.
      Еще один тупик. У Саймона снова все разболелось. Какие бы защитные механизмы и химические реакции ни задерживали или даже ни блокировали восприятие боли, они быстро переставали действовать. Боль не столько отступала, сколько уходила вглубь.
      –Ну и зачем мне нужна пиар-кампания?– спросил Саймон.
      Эстер достала мобильник и принялась тыкать в него пальцем.
      –Терпеть не могу эти штучки. Так много информации и так мало возможностей, только жизнь губит. У вас есть дети? Ну да, это очевидно. Интересно, сколько часов в день они проводят…– Голос ее замер.– Впрочем, сейчас не время для подобных дискуссий. Смотрите сюда.
      Эстер протянула ему телефон.
      Саймон увидел, что она набрала в «Ютубе» какое-то видео с 289 000 просмотров. Когда он увидел скриншот и прочитал заголовки, у него сжалось сердце:


      БОГАЧ НОКАУТИРУЕТ БЕДНЯКА
      УОЛЛ-СТРИТ АТАКУЕТ БЕЗДОМНЫХ
      ПАПОЧКА УОРБАКС[10 - Папочка Уорбакс – герой комикса «Сиротка Энни» и мюзикла «Энни», генерал Оливер Уорбакс, в 2006 году возглавивший список богатейших вымышленных персонажей по версии «Форбс».] ИСТРЕБЛЯЕТ БЕДНЯКОВ
      БРОКЕР КУРАЖИТСЯ НАД БРОДЯГОЙ
      ИМУЩИЙ БЬЕТ НЕИМУЩЕГО

      Он поднял глаза на Эстер, и она ответила ему сочувственным пожатием плеч. Указательным пальцем нажала на «Play». Видео снимал человек, скрывающийся под ником ЗорроСтилетто, он поместил его два часа назад. На экране разворачивалась вертикальная панорама снизу вверх, затем появились три женщины – возможно, его жена и две дочери,– а потом внимание его отвлек какой-то шум. Объектив камеры резко сдвинулся вправо, резкость быстро восстановилась, и на экране возникла исполненная собственной важности фигура Саймона – какого черта он не переоделся в другой костюм или хотя бы не ослабил проклятый узел этого галстука?– и как раз в ту секунду, когда Пейдж от него отстраняется, а Аарон становится между ними. И выглядит все так, будто некий господин, явно богатый и состоятельный, пристает (а то еще чего хуже) к девушке, которая гораздо моложе его, а потом ей приходит на помощь какой-то честный, хотя и явно бездомный парень.
      Съежившись от страха, хрупкая молодая женщина спряталась за спину своего спасителя, а человек в дорогом костюме принялся кричать на нее. Молодая женщина пустилась наутек. Человек в костюме попытался оттолкнуть беднягу-бездомного и броситься за ней. Саймону, конечно, ясно было, что он сейчас увидит. И все же он смотрел широко открытыми глазами и с надеждой, словно ждал, что господин в дорогом костюме окажется еще не совсем идиот и не станет махать кулаками и бить по лицу бесстрашного бездомного.
      Но как раз именно это и произошло.
      Бедный самаритянин лежал на мостовой, из носа его текла кровь. Богатей в дорогом костюме попытался равнодушно переступить через его жалкое тело, но бедный самаритянин схватил его за ногу. Тогда в борьбу вступил какой-то азиат в бейсбольной кепке – без сомнения, еще один добрый самаритянин,– а господин в дорогом костюме заехал и ему локтем в нос.
      Саймон закрыл глаза.
      –О господи,– сказал он.
      –Угу.
      Саймон снова открыл глаза и не стал следовать важнейшему правилу при чтении статей и просмотре видео: «Ни в коем случае не читать комментариев».


      Богатеи думают, что им все сойдет с рук.
      Он же хотел эту девушку изнасиловать! Молодец парень, вступился за нее. Настоящий герой!
      Этого Папашу Уорбакса надо засадить в тюрьму пожизненно. И точка.
      Держу пари, этот богатенький выпутается. А вот был бы он черный, его бы просто пристрелили.
      Какой же все-таки смелый этот парень, который спас девушку. Интересно, позволит ли мэр богатею откупиться.

      –Есть и хорошие новости,– сказала Эстер.– У вас-таки появились и поклонники.
      Она взяла телефон, пролистала экран вниз и показала ему.


      Бездомный, небось, сидит на продовольственных талонах. Мои поздравления парню в костюме: ловко он убирает мусор.
      Если бы этот обкуренный халявщик работал, а не жил на пособия, его бы с одного удара не уложили.

      Визитными карточками его «сторонников» были изображения орлов или американского флага.
      –Потрясающе,– сказал Саймон.– Эти психи на моей стороне.
      –Э-э-э, сбавьте обороты. Кое-кто из таких может попасть в присяжные. Впрочем, до присяжных вряд ли дойдет. И вообще до суда. Сделайте-ка мне одно одолжение.
      –Какое?
      –Нажмите на обновление.
      Он не понял, что она от него хочет, и тогда Эстер сама протянула руку и нажала на стрелочку вверху. Видео перезагрузилось. Эстер указала на количество просмотров. За последние минуты две оно подпрыгнуло с 289 000 до 453 000.
      –Поздравляю,– сказала Эстер.– Ваша популярность растет с бешеной скоростью.



      Глава третья

      Саймон бездумно уставился в окно, за которым неясным пятном вырисовывались знакомые зеленые очертания парка. Водитель свернул от Центрального парка налево, на Западную Шестьдесят седьмую улицу.
      –Опаньки,– пробормотала Эстер.
      Саймон повернулся.
      Прямо перед его подъездом припарковались вторым рядом телевизионные фургончики. За деревянными переносными ограждениями стояло человек двадцать-тридцать протестующих. На ограждении надпись:

ЗА ОГРАДУ ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН


ПОЛИЦЕЙСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ НЬЮ-ЙОРКА

      –Где ваша жена?– спросила Эстер.
      Ингрид. Он совершенно забыл о ней и о том, как она отнесется ко всему происходящему. И еще он понял, что совершенно забыл о времени и понятия не имел, который теперь час. Он посмотрел на часы. Полшестого вечера.
      –На работе,– сказал Саймон.
      –Она ведь врач-педиатр, верно?
      –Да,– кивнул он,– в Нью-Йоркской пресвитерианской больнице на Сто шестьдесят восьмой улице.
      –Во сколько она заканчивает?
      –В семь вечера.
      –Домой едет на машине?
      –Нет, на подземке.
      –Позвоните ей. Тим ее подберет. А дети где?
      –Не знаю.
      –Им тоже позвоните. У нашей фирмы имеется квартира в центре. Ночь можете провести там.
      –Мы можем снять номер в гостинице.
      Эстер покачала головой:
      –Вас там легко вычислят. В нашей квартире вам будет удобней… и не беспокойтесь, это не бесплатно.
      Он промолчал.
      –Саймон, если сами не станем гнать волну, это все тоже пройдет. Завтра уже, от силы послезавтра, эти придурки перекинутся на новые скандалы, у них ведь нюх на все, где жареным пахнет. Продолжительность концентрации внимания в Америке нулевая.
      Он позвонил Ингрид – оказалось, что сегодня она работает в реанимации, пришлось воспользоваться голосовой почтой. Саймон оставил ей подробное послание. Потом позвонил Сэму, но тому уже все было известно и так.
      –Больше миллиона просмотров,– сообщил Сэм; он был ошарашен и слегка напуган: новость произвела на него впечатление.– Не могу поверить, что это ты вырубил Аарона. Ну надо же.
      –Я просто пытался догнать твою сестру.
      –А все представлено так, будто ты богатый хулиган.
      –Да нет, все было не так.
      –Да, я знаю.
      Молчание.
      –Ну, в общем, этот шофер, Тим… он отвезет тебя…
      –Да не волнуйся, я переночую у Бернстайнов.
      –Ты уверен?
      –Да.
      –Его родители не будут против?
      –Ларри говорит, без проблем. После практики я пойду с ним, вот и все.
      –Ладно, если считаешь, что так будет лучше.
      –Так будет проще.
      –Пожалуй, это разумно. Но смотри, если передумаешь…
      –Хорошо, я все понял,– сказал Сэм и потом понизил голос.– Я видел… то есть… в общем, Пейдж на том видео… она так выглядела…
      Снова молчание.
      –Да,– сказал Саймон.– Понимаю.
      Дочери Ане Саймон звонил три раза, все никак не мог дозвониться. Никто не отвечал. В конце концов он увидел, что она пытается ему перезвонить. Он ответил и услышал в трубке чужой голос.
      –Привет, Саймон, это Сьюзи Фиске.
      Сьюзи жила на два этажа ниже. Ее дочь Делия с трехлетнего возраста ходила с Аней во все образовательные учреждения, начиная с группы Монтессори.
      –С Аней все в порядке?– спросил он.
      –Да, все хорошо. То есть не волнуйся и все такое. Она просто очень расстроилась. Из-за этого видео, ты понимаешь, о чем я.
      –Она его посмотрела?
      –Да. Ты знаешь Алиссу Эдвардс? Она показывала всем родителям, когда они приехали за детьми, а дети уже всё знали… знаешь, как это бывает. Языками мололи без остановки.
      Да, он знал, как это бывает.
      –Передай, пожалуйста, трубку Ане.
      –Саймон, я не думаю, что это хорошая мысль.
      «Плевать мне на то, что ты там думаешь»,– пронеслось у него в голове, но вслух этого он говорить не стал,– возможно, после недавней вспышки кривая его обучаемости резко подскочила.
      Впрочем, Сьюзи ни в чем не была виновата.
      Он откашлялся и повторил, стараясь говорить как можно спокойнее:
      –Прошу тебя, передай, пожалуйста, трубку Ане.
      –Я попробую, Саймон, конечно.
      Должно быть, она отвернулась от трубки, потому что голос ее теперь звучал глуше, словно издалека.
      –Аня, твой папа хотел бы… Аня!
      Теперь все звуки были слышны еще более приглушенно. Саймон ждал.
      –Она молчит, только головой мотает. Послушай, Саймон, она может оставаться у нас, сколько понадобится. Попробуй позвонить еще раз попозже, или Ингрид ей позвонит после работы.
      А в самом деле, зачем настаивать? Незачем.
      –Спасибо, Сьюзи.
      –Ты прости, если что не так.
      –Спасибо тебе за помощь.
      Он отключился. Эстер сидела рядом с мороженым в руке, смотрела прямо перед собой.
      –Держу пари, вы жалеете о том, что отказались от мороженого. Тим!
      –Да, Эстер?
      –У нас в холодильнике еще осталась та порция?
      –Да.
      Водитель протянул ей мороженое.
      Она взяла его и показала Саймону.
      –А стоимость мороженого в счет включаете?– спросил он.
      –Лично я нет.
      –А ваша фирма?
      Она пожала плечами:
      –Иначе зачем бы я так настойчиво вам предлагала?
      Эстер протянула Саймону мороженое. Он откусил, и ему сразу стало легче.
      Но ненадолго.


      Квартира адвокатской конторы располагалась в деловом небоскребе прямо под офисом Эстер, и это говорило само за себя. На полах ковры бежевого цвета. Мебель тоже бежевая. А также и стены. Декоративные подушки… опять бежевые.
      –Потрясающая отделка, вы не находите?– сказала Эстер.
      –Неплохо, если вам нравится бежевый цвет.
      –Правильнее было бы сказать «земляные тона».
      –Земляные тона,– повторил Саймон.– Типа грязь.
      Эстер явно нравился этот цвет.
      –Это я называю «чисто колониальный стиль».
      У нее загудел телефон. Она прочитала текстовое сообщение.
      –Ваша жена выехала. Когда будет здесь, я ее встречу.
      –Спасибо.
      Эстер вышла. Саймон рискнул заглянуть в свой мобильник. Сообщений и пропущенных звонков там было очень много. Он проигнорировал их все, кроме тех, что были от Ивонны, его партнера в «Пи-Пи-Джи. Управление активами» и одновременно сестры Ингрид. Он просто обязан ей хоть как-то все объяснить. Саймон послал ей эсэмэску:


      У меня все нормально. Долго рассказывать.

      На экране возникли крохотные точки; значит, Ивонна набирает ответ.


      Чем-нибудь помочь?
      Нет. Может, завтра понадобится информация.
      Не беспокойся.
      Сообщу, когда смогу.

      Ответы Ивонны были для него как некие смайлики, от которых на душе становилось спокойнее, которые говорили ему, что волноваться не о чем, все будет хорошо.
      Он пробежался по остальным сообщениям.
      От Ингрид ни одного.
      Несколько минут Саймон расхаживал по бежевым коврам квартиры, ознакомился с видом из окон, сел на бежевый диван, снова встал, походил еще немного. На звонки не отвечал, перевел их на голосовую почту, пока не увидел звонок из Аниной школы. Он нажал кнопку прослушивания и сказал «алло». Голос звонившего показался ему испуганным.
      –О, это вы,– послышалось в трубке, и Саймон узнал этот голос: он принадлежал Али Кариму, директору Академии Абернати.– Не ожидал, что вы ответите.
      –Что-нибудь случилось?
      –С Аней все в порядке. Я звоню по другому поводу.
      –Хорошо,– сказал Саймон.
      Али был из тех университетских профессоров, которые щеголяют в ярких спортивных курточках с заплатами на локтях; щеки его заросли буйными бакенбардами; показавшуюся лысину он прикрывал длинными прядями волос, растущих на макушке.
      –Чем могу быть полезен, Али?
      –Вопрос несколько деликатный.
      –Угу.
      –Он касается благотворительного родительского бала, который назначен на следующий месяц.
      Саймон промолчал, ожидая продолжения.
      –Как вам, должно быть, известно, завтра вечером состоится заседание организационного комитета.
      –Конечно известно,– сказал Саймон.– Мы с Ингрид сопредседатели.
      –Да-да. Как раз об этом я и хочу поговорить.
      Рука Саймона крепче сжала мобильник. Директор молчал – очевидно, ждал, что Саймон что-то скажет. Но Саймон не отозвался.
      –Некоторым родителям кажется, что вам завтра лучше не приходить.
      –Каким родителям?
      –Мне кажется, имен называть не стоит.
      –Почему?
      –Саймон, только не принимайте это слишком близко к сердцу. Их расстроило видео в Интернете.
      –Ай-ай-ай,– сказал Саймон.
      –Простите?
      –У вас все, Али?
      –Мм… не совсем.
      Он снова замолчал, ждал, что скажет Саймон. Но Саймон ничего не говорил.
      –Как вам известно, в этом году благотворительный бал собирает деньги для «Объединения в защиту бездомных». И в свете последних событий нам кажется, что вам с Ингрид следовало бы отказаться от постов сопредседателей.
      –Каких таких «последних событий»?
      –Перестаньте, Саймон.
      –Там был никакой не бездомный. Он торговец наркотиками.
      –Мне ничего об этом не известно…
      –Я знаю, что вам неизвестно,– сказал Саймон.– Поэтому и сообщаю.
      –…но то, как мы смотрим на вещи, часто бывает гораздо важнее реальности.
      –То, как мы смотрим на вещи, часто бывает гораздо важнее реальности,– повторил Саймон.– Так вот, значит, чему вы учите наших детей?
      –Сейчас речь идет только о благотворительности.
      –Цель оправдывает средства, так?
      –Я этого не говорил.
      –Вы же педагог, Али.
      –Кажется, я вас обидел.
      –Скорее, разочаровали… ну да ладно, проехали. Верните обратно наш чек.
      –Простите?
      –Вы назначили нас сопредседателями не за наши красивые глазки. Вы назначили нас сопредседателями за то, что мы вложили в этот бал огромные деньги.
      Строго говоря, они с Ингрид раскошелились не потому, что верили в благородные цели этого мероприятия. Подобные вещи редко делают ради благородных целей. Благородная цель – дело десятое. Им просто хотелось задобрить администрацию школы в лице Али Карима. Если хочешь заниматься благотворительностью, то и занимайся благотворительностью. Тебе что, в самом деле нужен какой-то скучный обед с почти несъедобным лососем, где ты чествуешь случайно попавшегося богатея, чтобы он сделал то, чего ты от него хочешь?
      –И уж если мы больше не сопредседатели…
      –Вы хотите забрать свое благотворительное пожертвование?– Али проговорил это таким тоном, словно не верил собственным ушам.
      –Да. И я бы предпочел получить чек уже к утру, но если вам почему-то захочется воспользоваться двухдневным экспрессом, это меня тоже устроит. Желаю удачного дня, Али.
      Он отключился и бросил мобильник на бежевую подушку бежевого дивана. Он все равно будет давать деньги на благотворительные цели – не настолько же он лицемер,– но только другим способом, не через этот дурацкий бал.
      Саймон обернулся и увидел Ингрид и Эстер: они стояли и наблюдали за ним.
      –Я дам вам один совет, он скорее личный, чем юридический,– сказала Эстер.– Несколько часов воздерживайтесь от общения с кем бы то ни было, хорошо? В подобных обстоятельствах люди частенько бывают глупы и склонны делать скоропалительные выводы. Я не вас имею в виду, конечно. Но береженого Бог бережет.
      Саймон смотрел на жену и любовался ею. Высокого роста, с королевской осанкой, с высокими скулами, светлые с проседью волосы коротко подстрижены по последней моде. Еще в колледже Ингрид подрабатывала моделью, тип ее внешности называли «надменная, холодная скандинавка»,– вероятно, и сейчас она производила на людей именно такое первое впечатление, и выбор ею профессии педиатра, где требуется душевная теплота в общении с детьми, казался несколько парадоксальным. Но у детей свой взгляд на вещи. Они влюблялись в нее с первой секунды и безраздельно доверяли ей. Просто поразительно, но они умели мгновенно разглядеть ее душу.
      –Ну, ребята, я ухожу, на этом пока все,– сказала Эстер.
      Она не стала уточнять, что подразумевала под словом «это», но, возможно, и не нужно было. Они остались вдвоем, и Ингрид повела плечами. «Выкладывай, черт побери»,– читалось в ее глазах. Саймон с жаром принялся рассказывать.
      –Так ты знал, где искать Пейдж?– спросила Ингрид.
      –Я ведь уже сказал. Кое-что мне рассказал Чарли Кроули.
      –И ты решил проследить. А потом этот другой бездомный, как его, Дейв…
      –Я не знаю, бездомный он или нет. Я знаю только, что он следит за расписанием игры этих музыкантов.
      –Не цепляйся к словам, Саймон.
      Он и не собирался.
      –Значит, этот Дейв… он сообщил тебе, что Пейдж собирается быть там?
      –Он думал, что это возможно, да.
      –И ты ничего мне не сказал?
      –Я же не знал наверняка. Зачем тебя попусту расстраивать, вдруг ничего бы не вышло.
      Она покачала головой.
      –В чем дело?– спросил он.
      –Ты ведь никогда не лжешь мне, Саймон. Ты этого не умеешь.
      Это правда. Жене он никогда не лгал и в каком-то смысле не лгал и сейчас, он просто старался несколько смягчить правду, и это было нехорошо.
      –Ну, прости меня,– сказал Саймон.
      –Ты не стал говорить мне, потому что боялся, что я тебе помешаю.
      –Отчасти да,– сказал Саймон.
      –А еще почему?
      –Потому что пришлось бы рассказывать тебе все остальное. Как я ее разыскивал.
      –Несмотря на то, что мы вместе решили не делать этого?
      Строго говоря, лично он такого решения не принимал. Ингрид безапелляционно заявила об этом, а Саймон просто не стал возражать вслух, но сейчас было не до этих нюансов.
      –Я не мог… я просто не смог бы вот так взять и дать ей уйти.
      –А ты думаешь, что я могла бы?
      Саймон промолчал.
      –Ты думаешь, мне не больно?
      –Нет, конечно не думаю.
      –Чепуха. Ты думаешь, что мне было все равно.
      Он снова чуть не сказал «конечно нет», но разве в глубине души он действительно так не думал?
      –И что ты собирался делать, Саймон? Снова отправить ее на реабилитацию?
      –Почему бы нет?
      Ингрид закрыла глаза:
      –Мы уже пытались…
      –Одного раза мало. Вот и все. Одного раза мало.
      –Все это без толку. Пейдж должна сама прийти к этой мысли. Неужели ты этого не понимаешь? И я вовсе не махнула на нее рукой,– Ингрид словно выплюнула эти слова,– потому что перестала ее любить. Я махнула рукой только потому, что она ушла и мы не можем вернуть ее обратно. Ты слышишь? Не можем. Вернуться может только она сама.
      Саймон повалился на диван. Ингрид села рядом. Опустила голову ему на плечо, правда не сразу.
      –Я старался,– сказал Саймон.
      –Знаю.
      –И у меня ничего не вышло.
      Ингрид прижалась к нему теснее.
      –Все будет хорошо,– сказала она.
      Он кивнул, хотя понимал, что уже не будет, никогда.



      Глава четвертая


Три месяца спустя

      Саймон сидел напротив Мишель Брэди в своем просторном офисе на тридцать восьмом этаже; на противоположной стороне улицы некогда стояли башни Всемирного торгового центра. В тот ужасный день он сам видел, как рушились эти башни, но никогда не говорил об этом. И никогда не смотрел документальных фильмов, новостей и передач, посвященных годовщине этого события. И ходить туда просто не мог. Вдали, чуть-чуть справа, над водой можно было видеть статую Свободы. Отсюда, по сравнению с расположенными ближе высотками, она представлялась совсем маленькой, но ее одиноко дрожащее в воде отражение с высоко поднятым факелом казалось бодрым и энергичным, словно этакий зеленый маяк, и хотя Саймону давно приелись все эти виды из окна – они, конечно, эффектны, но, если видишь их каждый день, они неизбежно надоедают,– статуя Свободы всегда давала ему ощущение покоя.
      –Я вам так благодарна,– сказала Мишель со слезами в глазах.– Вы всегда были нам добрым другом.
      Он не был им другом, отнюдь нет. Он был для них консультантом по финансовым вопросам, и она являлась его клиенткой. Но слова ее тронули его. Именно это Саймон и хотел услышать, он и сам старался смотреть на свою работу под таким углом зрения. Однако был ли он действительно другом?
      Двадцать пять лет назад, когда у Рика и Мишель Брэди родился первый ребенок, дочка Элизабет, Саймон открыл для них опекунский счет, чтобы Рик и Мишель начали копить деньги на учебу в колледже.
      Двадцать три года назад он помог им организовать ссуду на покупку первого дома.
      Двадцать один год назад он взял на себя оформление бумаг и все дела, связанные с удочерением Мей, девочки из Китая.
      Двадцать лет назад он помог Рику финансировать заем, чтобы открыть бизнес по оказанию специализированных полиграфических услуг, и в настоящее время Рик имеет клиентов во всех пятидесяти штатах.
      Восемнадцать лет назад он помог Мишель устроить ее первую художественную студию.
      За все эти годы Саймон с Риком переговорили о многом – и о расширении бизнеса, и о прямом депонировании зарплаты, о том, стоит ли Рику переходить в разряд корпораций с обычным налогообложением, и о том, какой порядок выхода на пенсию лучше, о том, что выгодней: брать автомобиль в аренду или купить собственный, и о том, будет ли частная школа для девочек им по карману. Они обсуждали проблемы вложения денег, платежного баланса, фонда заработной платы компании, расходов на отдых для всей семьи, покупку рыбачьего домика на берегу озера, обновление кухни. Они создали 529 учетных записей и сделали анализ схемы распределения наследуемого имущества.
      Два года назад Саймон помог Рику с Мишель прикинуть наиболее выгодный способ оплатить свадьбу Элизабет. Саймон, конечно же, присутствовал на торжестве. Много слез пролилось в тот день, когда Рик и Мишель любовались идущей к алтарю дочерью.
      А месяц назад Саймон сидел в той же церкви на том же стуле во время отпевания почившего Рика.
      И вот сейчас Саймон помогал Мишель, все еще не оправившейся после потери спутника жизни, освоить все те мелочи, которыми прежде занимался Рик: сводить баланс чековой книжки, разбираться с платежной карточкой, проверить, какие суммы лежат на общих, а какие на раздельных счетах, не говоря уж о тонкостях ведения бизнеса, но прежде надо было решить, стоит ли ей заниматься этим вообще, или лучше продать компанию.
      –Я рад, что мы можем помочь,– сказал Саймон.
      –Рик был готов к этому,– ответила она.
      –Я знаю.
      –Он будто знал. Я хочу сказать, он всегда казался совершенно здоровым. Может, скрывал от меня свои проблемы со здоровьем? Как вы думаете?
      Саймон покачал головой:
      –Не думаю, нет.
      Рик умер от инфаркта в возрасте пятидесяти восьми лет. Саймон не был адвокатом или страховым агентом, но работа управляющего частными активами заключается в том числе и в подготовке собственности к любому непредвиденному случаю. Естественно, он обсуждал с Риком и это. Но, как и большинство мужчин его возраста, Рик не склонен был признавать факт собственной смертности.
      В кармане у Саймона загудел телефон. У него было строгое правило: когда он работает с клиентами, ничто не должно ему мешать. В этом не было никакого снобизма, ведь люди приходят к нему в офис для того, чтобы спокойно обсудить проблемы, которые представляют для них огромную важность.
      То есть проблемы, связанные с деньгами.
      Можно как угодно относиться к этому. Да, возможно, на деньги счастья не купишь, но… впрочем, чепуха все это. Именно деньги больше, чем все остальное, могут сотворить чудо и придать блеск неуловимому идеалу в жизни, который мы зовем счастьем. Деньги облегчают нам тяготы жизни. Они обеспечивают получение лучшего образования, предоставляют качественную и вкусную пищу, лучших врачей, позволяют достичь некоторого уровня душевного спокойствия. Гарантируют комфорт и свободу. Деньги предоставляют нам жизненный опыт, новые впечатления, удобства. И самое главное, на деньги можно купить время, а это, как Саймон давно понял, тесно связано с проблемами семьи и здоровья.
      Если ты веришь в это – впрочем, даже если и нет,– то выбор человека для управления твоими финансами под стать выбору врача или священника, хотя Саймон мог бы доказать, что человек, управляющий частными активами, даже еще больше вовлечен в повседневную жизнь клиента. Ты усердно трудишься. Копишь деньги. Планируешь. В сущности, нет таких ситуаций в жизни, требующих серьезных решений, в основе которых, так или иначе, не лежали бы деньги.
      И если взглянешь на это со стороны, то чувствуешь колоссальную ответственность.
      Все, о чем говорила Мишель Брэди, заслуживало его безраздельного внимания и полной сосредоточенности. Однако оживший в кармане мобильник говорил о том, что случилось нечто серьезное.
      Он исподтишка глянул на экран компьютера. Его помощник, Халиль, прислал сообщение:


      Пришел детектив из полиции, хочет вас видеть.

      Саймон довольно долго разглядывал экран, и Мишель не могла этого не заметить.
      –С вами все в порядке?– спросила она.
      –Все нормально. Просто…
      –Что?
      –Кое-что произошло.
      –О,– сказала Мишель,– я могу зайти к вам в другой раз…
      –Вы позволите, я…– он протянул руку к телефону на столе,– всего минутку.
      –Конечно.
      Саймон поднял трубку и нажал на кнопку для соединения с Халилем.
      –Детектив Айзек Фагбенл направляется к вам,– услышал он.
      –Он уже в лифте?
      –Да.
      –Придержите его в приемной, пока я не позову.
      –Хорошо.
      –У вас есть бланки кредитных карточек, заполненные на имя миссис Брэди?
      –Да.
      –Попросите миссис Брэди подписать их. Карточки для нее и для Мей должны быть активированы сегодняшним днем. Покажите миссис Брэди, как происходит автоматическая оплата.
      –Хорошо.
      –К тому времени я надеюсь закончить.
      Саймон положил трубку и встретился взглядом с Мишель.
      –Я глубоко огорчен тем, что нам помешали,– сказал он.
      –Ничего страшного, все в порядке,– отозвалась она.
      Да уж нет, какое там в порядке.
      –Вам известно о том, в какую, мм… ситуацию я попал три месяца назад.
      Она кивнула. Конечно, всем это было известно. Саймон занял почетное место злодея в пантеоне популярных видеороликов наравне с зубным врачом, который застрелил льва, и съехавшим с катушек адвокатом-расистом. На следующий день после того, как это случилось, ведущие утренних передач на каналах Эй-би-си, Эн-би-си и Си-би-эс здорово повеселились, перемывая ему косточки. В новостях на кабельном телевидении было то же самое. Как и предсказывала Эстер Кримстайн, за несколько дней его дурная слава разнеслась по всей стране, а потом, уже к концу месяца, быстро погасла, и вся эта история была напрочь забыта. За первую неделю видеоролик собрал до восьми миллионов просмотров. А к сегодняшнему дню, почти за три месяца, это количество выросло лишь до восьми с половиной, даже меньше.
      –А что такое?– спросила Мишель.
      Может, не стоит говорить об этом. Хотя, с другой стороны, почему бы и нет.
      –Сюда идет полицейский, хочет со мной встретиться,– сказал он.
      Если сам ждешь от своих клиентов откровенности, разве справедливо лишать их ответной откровенности? Мишель это дело, конечно же, не касается, если не считать, что сейчас он должен сделать перерыв в работе с ней, а это значит, что она вправе знать, в чем дело.
      –Рик говорил, что все обвинения с вас были сняты.
      –Да, это так.
      Эстер и здесь оказалась права. За последние три месяца ни об Аароне, ни о Пейдж не было ни слуху ни духу – словом, как говорится, «нету тела – нету дела». Также на ход дела не могло не повлиять и то, что Саймон был человек вполне преуспевающий, а Аарон Корвал, как довольно скоро с огорчением, хотя и без удивления, узнал Саймон, имел довольно длинный список судимостей. Эстер и окружной прокурор Манхэттена делали свое дело тихо, подальше от любопытных глаз.
      Ничего, разумеется, не подписывалось. Никаких очевидных «рука руку моет» и прочих бестактностей. Но с другой стороны, подумать только, на носу кампания по сбору денег, если, конечно, Саймон с Ингрид еще хотят принять в ней участие. Директор Карим через две недели после инцидента вышел с ним на связь. Прямо извиняться не стал, зато предложил поддержку, напомнив Саймону, что семейство Грин является неотъемлемой частью «семьи» Академии Абернати. Саймон хотел было сказать, чтобы он проваливал ко всем чертям, но Ингрид вовремя напомнила, что Ане скоро поступать туда на первый курс, и тогда Саймон улыбнулся, вернул чек, и жизнь опять пошла своим чередом.
      Было, правда, маленькое условие: районный прокурор Манхэттена хотел немножко подождать со снятием обвинений. Нужно было устроить все так, чтобы инцидент этот ушел на задний план и журналисты ничего не заметили и не задавали лишних вопросов о привилегиях и прочем.
      –Вы знаете, зачем здесь полиция?– спросила Мишель.
      –Нет,– ответил Саймон.
      –Вы не хотите позвонить своему адвокату?
      –Как раз об этом сейчас и думал.
      Мишель встала:
      –Ну что ж, не буду вам мешать.
      –Мне очень жаль, что так произошло.
      –Не беспокойтесь об этом.
      Одна стена в офисе Саймона была стеклянная, за ней располагались кубиклы сотрудников. Саймон увидел через стекло, как мимо проходит Халиль, и кивнул ему, чтобы тот зашел.
      –Халиль выдаст вам весь пакет документов,– сказал Саймон.– Когда я закончу с полицией…
      –Будьте осторожны, берегите себя,– ответила Мишель.
      Она протянула ему над столом руку, и они обменялись рукопожатием. Халиль вывел ее из кабинета. Саймон сделал глубокий вдох. Снял трубку и позвонил в офис Эстер Кримстайн. Она ответила сразу.
      –Излагайте,– сказала Эстер.
      –Что?
      –Так отвечает на телефонный звонок друг. Ладно, проехали. Что случилось?
      –Меня собирается навестить полицейский. Он уже здесь.
      –Где здесь?
      –В моем офисе.
      –Вы серьезно?
      –Нет, Эстер, это розыгрыш.
      –Отлично, хитрозадые клиенты у меня любимчики.
      –Что мне делать?
      –Козлы.
      –Что?
      –Эти козлы знают, что я ваш адвокат. Они не должны приближаться к вам, не позвонив предварительно мне.
      –Так что мне сейчас делать?
      –Я выезжаю. Не говорите с ним. Или с ней, кто там у вас. Это я чтоб не прослыть сексисткой.
      –Это мужчина,– сказал Саймон.– Я думал, что районный прокурор снял с меня обвинения… что они закрывают дело.
      –И да и нет. Держитесь. Не говорите ему ни слова.
      Раздался тихий стук в дверь, и в офис проскользнула Ивонна Превиди, сестра Ингрид. Ивонна, его свояченица, была не так хороша собой, как ее красавица-сестра,– или Саймон слишком пристрастен?– но что касается моды, тут она была одержима: юбка в обтяжку, кремовая кофточка без рукавов, на ногах туфельки от Валентино на четырехдюймовом каблуке.
      С Ивонной он познакомился раньше, чем с Ингрид, когда они оба еще ходили на курсы в банк «Меррилл Линч». Они понравились друг другу и сразу же крепко подружились. Это было двадцать шесть лет назад. Вскоре оба закончили курсы, и отец Ивонны, Барт Превиди, взял на работу в свою быстро растущую фирму обоих – дочку Ивонну и будущего зятя Саймона Грина.
      Компания стала называться «Пи-Пи-Джи. Управление активами» – две буквы «пи» в названии означали двух Превиди, а буква «джи» – Грин[11 - Greene (англ.).].
      Девиз фирмы: «Не слишком креативное название, зато честная работа».
      –Что тут делает этот горячий коп?– спросила Ивонна.
      Мужа Ивонны звали Робертом, у них было четверо детей, и жили они в фешенебельном пригороде Нью-Джерси Шорт-Хиллз. Какое-то время Саймон с Ингрид тоже пробовали жить в пригороде: сразу после рождения Сэма переехали из квартиры в Верхнем Вест-Сайде и поселились в домике, выстроенном в колониальном стиле. Они это сделали, потому что все так делают. Живут в большом городе, пока не родится ребенок или двое детей, а потом переезжают в миленький дом с оградой из штакетника, двором и приусадебным участком, с хорошими школами рядом и массой возможностей для занятий спортом. Но жизнь в пригороде Саймону с Ингрид не понравилась. Им не хватало городского шума, суеты, это их как-то бодрило. Захочется вечерком прогуляться – в городе всегда есть на что посмотреть. А в пригороде… ну, в общем, ничего. Одни лишь открытые пространства, притихшие дворики, бесконечные футбольные поля, городские бассейны, бейсбольные площадки Малой лиги – здесь им было тошно, как в тюрьме. И тишина их раздражала. Как и необходимость ездить на работу из пригорода. Два года они терпели, а потом вернулись обратно в Манхэттен.
      Может быть, это было ошибкой?
      Такими вопросами можно довести себя до безумия, но Саймон так не думал. Если уж на то пошло, скучающие в пригородах детишки играют и экспериментируют гораздо больше, чем их городские сверстники. И в старших классах с Пейдж все было в порядке. А вот когда она уехала из большого города в уютно расположившийся в сельской местности колледж, начались проблемы.
      Может быть, здесь и кроется разумное объяснение всему, что случилось? Бог его знает.
      –Ты его видела?– спросил Саймон.
      Ивонна кивнула:
      –Только что появился в приемной. Что ему здесь надо?
      –Не знаю.
      –Ты позвонил Эстер?
      –Да. Она уже едет.
      –Просто ужас до чего симпатичный.
      –Кто?
      –Полицейский. Кажется, будто сошел с обложки «Джентльмен куотерли»[12 - «Джентльмен куотерли» – глянцевый журнал для мужчин.].
      Саймон кивнул:
      –Хорошо, что сказала, спасибо.
      –Хочешь, я разберусь с Мишель?
      –Ею уже занимается Халиль. Но если хочешь, можешь заглянуть.
      –Договорились.
      Ивонна повернулась, чтобы идти, как вдруг в дверях появился черный мужчина высокого роста в элегантном сером костюме и преградил ей выход.
      –Мистер Грин?
      Что и говорить, прямо с обложки журнала. Костюмчик не столько ладно скроен, сколько порожден, создан, сотворен специально для него, только для него одного. Костюм сидел на нем как влитой, как на каком-нибудь супергерое, даже нет, как вторая кожа. Сложен идеально и по виду крепок, как скала. Голова тщательно выбрита, растительность на лице идеально подстрижена, руки большие… в общем, все в этом парне заявляло: «Я круче тебя».
      Ивонна кивнула Саймону. «Ну, что я говорила?» – означал этот кивок.
      –Детектив Айзек Фагбенл, полиция Нью-Йорка.
      –Разве у нас назначена встреча?– спросил Саймон.
      Полицейский улыбнулся столь ослепительной улыбкой, что Ивонна сделала шаг назад.
      –Нет, конечно, но… я просто пришел поговорить,– сказал он и достал свой полицейский значок.– Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
      Ивонна не двинулась с места.
      –Здравствуйте,– поприветствовал он и ее.
      Ивонна, видимо утратив дар речи, помахала рукой. Саймон нахмурился.
      –Я жду своего адвоката,– сказал он.
      –Ваш адвокат Эстер Кримстайн?
      –Да.
      Айзек Фагбенл прошел по кабинету и без приглашения уселся на стул прямо напротив Саймона.
      –Хороший адвокат,– сказал он.
      –Угу.
      –Я слышал, один из лучших.
      –Это верно. И она не хотела бы, чтобы я сейчас разговаривал с вами.
      Фагбенл вскинул брови и положил ногу на ногу.
      –Это правда?
      –Правда.
      –То есть вы отказываетесь со мной разговаривать?
      –Я не отказываюсь. Я просто жду, когда здесь будет мой адвокат.
      –Значит, сейчас вы со мной говорить не будете?
      –Я уже сказал, что хочу дождаться, когда придет мой адвокат.
      –И от меня вы ждете, что я буду делать то же самое?
      В голосе его уже послышалась резкая нотка. Саймон бросил быстрый взгляд на Ивонну. Похоже, она тоже это почувствовала.
      –Вы это хотите мне сказать, Саймон? Это ваш окончательный ответ?
      –Не понимаю, о чем вы.
      –Да все о том же – вы действительно отказываетесь со мной разговаривать?
      –Только до тех пор, пока не явится мой адвокат.
      Айзек Фагбенл вздохнул, снял одну ногу с другой и встал.
      –Ну, тогда пока.
      –Можете подождать в приемной.
      –Нет, так не пойдет.
      –Она скоро будет.
      –Саймон… Кстати, можно, я буду звать вас Саймон?
      –Конечно.
      –Вы ведь хорошо заботитесь о своих клиентах, правда?
      Саймон посмотрел на Ивонну, потом опять на Фагбенла.
      –Стараюсь.
      –То есть стараетесь не тратить их денег впустую, так?
      –Так.
      –Вот и я тоже. Мои клиенты – налогоплательщики города Нью-Йорка. И я не собираюсь тратить впустую их заработанные тяжким трудом доллары, сидя у вас в приемной и листая журнальчики, где пишут про деньги. Вы меня понимаете?
      Саймон молчал.
      –Когда вы и ваш адвокат сможете уделить мне время, приходите в полицейский участок.
      Фагбенл разгладил свой костюм, сунул руку в карман пиджака, вынул оттуда визитную карточку. И вручил ее Саймону.
      –А теперь до свидания.
      Саймон прочитал то, что было написано на карточке, и увидел там кое-что такое, что его несколько удивило.
      –Бронкс?– спросил он.
      –Простите, что?
      –Тут написано, что ваш участок находится в Бронксе.
      –Верно. Вы, ребята из Манхэттена, порой забываете, что в Нью-Йорке пять районов. Это Бронкс, Куинс и…
      –Но ведь нападение…– Саймон остановился и быстро отмотал назад.– …якобы имевшее место нападение произошло в Центральном парке. А он находится в Манхэттене.
      –Да, верно,– сказал Айзек Фагбенл, снова сверкнув ослепительной улыбкой.– Но вот убийство… Убийство произошло в Бронксе.



      Глава пятая

      Когда Елена Рамирес, прихрамывая, вошла внутрь этого чудовищно огромного офиса с чудовищно сногсшибательными видами из окон, она приготовилась к неизбежному. И хозяин кабинета ее не разочаровал.
      –Погодите, вы Рамирес?
      Елена давно привыкла к подобному скептицизму на грани шока.
      –Во плоти,– сказала она.– Может быть, плоти несколько многовато, как на ваш вкус?
      Ее клиент, Себастьян Торп Третий, не скрывая, разглядывал ее так, как он никогда бы не стал разглядывать мужчину. Ее это нисколько не задело, ничего подобного. Для нее это был просто факт. Все, что касалось Торпа, смердело деньгами: и словечко «третий» в конце имени, и сшитый на заказ костюм в тонкую полоску, и румяное лицо мажора, и гладко зачесанные назад волосы, как у дельцов с Уолл-стрит в восьмидесятые, и дорогущие запонки с быками и медведями[13 - Имеется в виду символ фондовой биржи – борющиеся бык и медведь.].
      Торп продолжал пристально разглядывать ее,– должно быть, кто-то ему сказал, что у него испепеляющий взгляд.
      –Хотите проверить, какие у меня зубы?– спросила Елена.
      Она широко открыла рот.
      –Что? Нет, конечно нет.
      –Уверены? Еще могу специально для вас покружиться.
      Она покружилась.
      –Как вам моя попа, впечатляет?
      –Прекратите.
      Офис Торпа был обставлен со староамериканским дурновкусием, все белое и хромированное, посередине коврик из шкуры зебры, словно специально для того, чтобы позировать на нем. Одни только понты, и больше ничего. Он стоял по ту сторону белого письменного стола, такого огромного, что под ним могла бы уместиться «хонда-одиссей». На столе – свадебная фотография в рамке, явно постановочная, на которой Торп в смокинге и с самодовольной ухмылкой стоял рядышком с крепенькой юной блондинкой, которая, вероятно, подавала себя в «Инстаграме» фитнес-моделью.
      –Дело просто в том, что вы пришли сюда с самыми лучшими рекомендациями,– сказал Торп, пытаясь пояснить свое поведение.
      Он имел в виду, что за свои деньги ждал существо несколько более элегантное, а не эту маленькую, пухленькую мексиканку не больше пяти футов от пола, в джинсах с высокой талией и простеньких туфельках. Такие парни, услышав ее имя, ожидают увидеть нечто вроде Пенелопы Круз или какой-нибудь стройной танцовщицы фламенко, а не эту похожую на уборщицу в пляжном домике коротышку.
      –Джеральд говорит, что вы лучшая,– снова сказал Торп.
      –И самая дорогущая, так что давайте ближе к делу. Как я поняла, у вас пропал сын.
      Торп взял сотовый телефон, потыкал в него пальцем и развернул к ней экраном.
      –Это Генри. Мой сын. Ему двадцать четыре года.
      На снимке Генри был в синей тенниске, на лице неуверенная улыбка, как бывает, когда пытаешься улыбнуться, но настроения нет. Елена наклонилась, чтобы рассмотреть поближе, но разделяющий их стол был слишком широк. Тогда оба подошли к окну с потрясающим видом на реку Чикаго и центральную часть города.
      Судоходная река на северо-востоке штата Иллинойс.
      –Милый мальчик,– сказала она.
      Торп кивнул.
      –Давно он пропал?– спросила она.
      –Три дня.
      –Вы сообщили в полицию?
      –Да.
      –И что?
      –Разговаривали со мной очень вежливо. Выслушали, приняли заявление, открыли дело, или как это называется… потому что видели, конечно, кто перед ними…
      Ну да, подумала Елена, белый, и денежки водятся. Вот и все. Этого достаточно.
      –Я слышу в вашем голосе «но»,– сказала Елена.
      –Но он прислал мне сообщение. Я имею в виду Генри.
      –Когда?
      –В тот день, когда пропал.
      –Что он написал?
      Торп еще потыкал в телефон и протянул ей. Елена взяла его и прочитала:


      Еду с друзьями на запад, вернусь через две недели.

      –Вы показывали это полиции?– спросила Елена.
      –Показывал.
      –И тем не менее они приняли заявление?
      –Да.
      Елена попыталась представить реакцию полицейских, если бы черный папаша или латиноамериканец явился сообщить о пропавшем сыне и показал им подобный текст. Его со смехом прогнали бы из участка.
      –Есть еще одно «но»,– Торп смотрел куда-то в пространство,– если угодно.
      –Какое?
      –У Генри были неприятности с законом.
      –Какого рода неприятности?
      –В общем-то, мелочи. Наркотики. Чужое имущество.
      –Срок отбывал?
      –Нет. Ничего такого серьезного. Общественные работы. Как несовершеннолетний. Вы понимаете.
      О да, Елена понимала.
      –А прежде Генри пропадал из дома?
      Торп молчал, уставясь в окно.
      –Мистер Торп?
      –Да, он и раньше убегал из дома, если вы это имеете в виду.
      –И не раз?
      –Да. Но это другое.
      –Ага,– сказала Елена.– А какие у вас отношения с сыном?
      На губах его появилась печальная улыбка.
      –Когда-то были прекрасные. Лучшие друзья.
      –А теперь?
      Он постучал указательным пальцем по подбородку.
      –В последнее время наши отношения несколько испортились.
      –Почему?
      –Генри не нравится Эбби.
      –Эбби?
      –Моя новая жена.
      Елена взяла со стола фотографию в рамке.
      –Это Эбби?
      –Да. Я знаю, о чем вы думаете.
      Елена кивнула:
      –О том, что она горячая штучка?
      Он забрал у нее фотографию.
      –Я не нуждаюсь в ваших суждениях обо мне.
      –Я не о вас. Я про Эбби. И по моему суждению, она горячая штучка.
      Торп нахмурился:
      –Возможно, я ошибся, когда решил вам позвонить.
      –Возможно, но давайте-ка вкратце повторим все, что мы знаем о вашем сыне Генри. Первое: он послал вам сообщение о том, что отправился в двухнедельное путешествие с друзьями на запад. Второе: он пропадал и прежде, причем несколько раз. Третье: его не раз арестовывали по обвинению в употреблении наркотиков. Я ничего не пропустила? Ах да, четвертое: он обижается на вас за вашу связь с Эбби, которая выглядит как его ровесница.
      –Эбби почти на пять лет старше Генри,– со злостью проговорил Торп.
      Елена промолчала.
      Торп сдулся прямо у нее на глазах.
      –Я не думал, что вы воспримете мои слова так серьезно,– сказал он и махнул рукой.– Можете идти.
      –Да, но не так сразу.
      –Простите, что вы сказали?
      –Вы явно о нем беспокоитесь,– сказала Елена.– И я хочу спросить: почему?
      –Это не важно. Я отказываюсь от ваших услуг.
      –И все-таки ответьте, не сочтите за труд.
      –Все дело в его сообщении.
      –А что с ним не так?
      –Да как-то нелепо все это.
      –Продолжайте.
      –Раньше, когда он пропадал, он просто… в общем, пропадал, и все.
      –То есть не присылал никаких сообщений о том, где он и что делает,– кивнула Елена.– Просто убегал из дома.
      –Да.
      –Значит, такое сообщение не в его духе.
      Торп неуверенно кивнул.
      –И это все?
      –Да.
      –Звучит не очень убедительно.
      –Полицейские тоже так думают.
      Торп обеими ладонями потер лицо. Она теперь видела, что он явно давно не спал, что щеки у него красные, но кожа вокруг глаз бледная, почти бесцветная.
      –Спасибо вам, что потратили на меня время, мисс Рамирес. Больше в ваших услугах я не нуждаюсь.
      –О, мне кажется, еще как нуждаетесь,– сказала Елена.
      –Простите?
      –Я взяла на себя смелость перед нашей встречей кое-где покопаться немного.
      Он сразу насторожился:
      –Что вы имеете в виду?
      –Вы сказали, что ваш сын послал вам сообщение со своего телефона.
      –Верно.
      –Перед визитом к вам я пробила этот номер.
      Торп сощурил глаза:
      –Что это значит «пробила»?
      –Хотите знать правду? Хотя лично я в этих делах ничего не понимаю. Короче, у меня есть один компьютерный гений, его зовут Лу. Так вот, этот Лу может послать сигнал – или что там еще – на сотовый телефон, и сотовый телефон пришлет ответный сигнал и сообщит свое местоположение.
      –Значит, вы можете определить, где находится Генри?
      –В принципе – да.
      –И вы это уже сделали?
      –Да, Лу это сделал.
      –Так где же он?
      –То-то и оно,– сказала Елена.– Ответа на наш сигнал не было.
      Торп заморгал:
      –Не понимаю. Вы хотите сказать, его мобильник должен был… прислать ответный сигнал?
      –Да.
      –Может быть, Генри просто выключил его.
      –Нет.
      –Нет?
      –Это общее заблуждение. Телефон можно отключить, но джи-пи-эс не отключишь.
      –И кто угодно в любое время может тебя вычислить?
      –По закону, чтобы заставить провайдера это сделать, у полиции должно быть достаточное основание.
      –А вы смогли это сделать,– сказал Торп.– Как вам удалось?
      Отвечать Елена не стала.
      Торп снова медленно кивнул.
      –Понимаю,– сказал он.– И что это может значить, если его аппарат не отвечает на ваш сигнал?
      –Причин может быть много. Может быть, что-то совершенно безобидное. Возможно, Генри догадался, что вы наняли кого-то, как меня, например, и он поменял симку.
      –Но вы в этом сомневаетесь?
      Елена пожала плечами:
      –Пятьдесят на пятьдесят – может, немного больше,– но всему этому есть разумное объяснение, и с Генри все в порядке.
      –Но вы все еще считаете, что я должен вас нанять?
      –Но вы же покупаете страховку на случай ограбления, несмотря на то что существует, наверное, всего пол-процента вероятности, что в ваш дом залезут воры.
      –Хорошо сказано,– кивнул Торп.
      –Я считаю, что мои услуги стоят хотя бы вашего душевного спокойствия.
      Торп поколдовал с телефоном и нашел снимок, где он, еще молодой, держит на руках ребенка.
      –Гретхен… это моя первая жена… у нас с ней не могло быть детей. Чего только мы не перепробовали. Гормоны, хирургическое вмешательство, три цикла ЭКО. А потом взяли и усыновили Генри.
      Теперь он улыбался, хотя улыбка его была печальна.
      –А где Гретхен сейчас?
      –Умерла… десять лет назад, когда Генри был уже старшеклассником. Для него это был тяжелый удар. Я делал ради него все, что мог. Честное слово. Но видел, что он ускользает от меня. Я взял длительный отпуск на работе, чтобы проводить с ним больше времени. Но чем крепче я привязывал его к себе…
      –Тем больше он отдалялся,– закончила его мысль Елена.
      Торп поднял голову; в глазах его стояли слезы.
      –Не знаю, зачем я рассказываю вам все это.
      –Это первоисточник проблемы. Мне необходимо знать все.
      –Все равно я же понимаю, как все это звучит. Поэтому и попросил Джеральда найти мне лучшего частного детектива в Чикаго. Видите ли, мисс Рамирес, несмотря на наркотики, несмотря на это сообщение, несмотря на все его проблемы с моей Эбби, я знаю своего сына. И у меня дурное предчувствие. Просто дурное предчувствие, и все. Что-то подсказывает мне, что здесь что-то не так. Этому чувству можно верить, как вы считаете?
      –Да,– тихо сказала она.– Можно.
      –Мисс Рамирес…
      –Зовите меня просто Елена.
      –Елена, пожалуйста, найдите моего мальчика.



      Глава шестая

      Саймон понимал, что его пытаются одурачить.
      Он понимал, что детектив Фагбенл хочет загнать его в угол, сбить с толку и все такое, но он также понимал, что не сделал ничего плохого («Последнее слово всех осужденных»,– скажет ему потом Эстер) и что ни в коем случае не позволит Фагбенлу (это, очевидно, понимал и сам Фагбенл) швырнуть ему под ноги эту ядерную боеголовку и уйти.
      –И кого же убили?– спросил Саймон.
      –Ай-ай-ай.– Фагбенл издевательски погрозил ему пальцем.– Вы же сказали, что не станете говорить, пока здесь не будет вашего адвоката.
      Во рту у Саймона пересохло.
      –Мою дочь?
      –Простите. Если вы продолжаете настаивать на своем праве консультироваться…
      –Да ради всего святого,– выпалила вдруг Ивонна,– будьте же человеком!
      –Ладно, я отказываюсь от своего права консультироваться,– сказал Саймон.– Я готов говорить с вами без адвоката.
      Фагбенл повернулся к Ивонне.
      –Мне кажется, вам сейчас лучше выйти,– произнес он.
      –Пейдж – моя племянница,– заявила Ивонна.– С ней все в порядке?
      –Я не знаю, все ли у нее в порядке,– отозвался Фагбенл, не отрывая взгляда от кабинок за стеклом,– но жертва убийцы не она.
      Слава богу. Какое счастье… с души словно камень свалился. Саймону казалось, что он задыхается, что в помещении напрочь кончился весь кислород.
      –Тогда кто же?– спросил он.
      Фагбенл ответил не сразу. Подождал, пока выйдет Ивонна – она пообещала подождать Эстер у лифта – и дверь в кабинет закроется. Секунду-другую Фагбенл пристально смотрел сквозь стеклянную стену на огороженные кубиклы. Посетителям должно казаться странным, подумал он, что здесь не предоставляется полной конфиденциальности.
      –Будьте любезны, Саймон, скажите, где вы были вчера вечером?
      –В котором часу?
      Фагбенл пожал плечами:
      –Пусть это будет весь вечер. Скажем, начиная с шести часов.
      –До шести я был здесь. Потом отправился домой на подземке.
      –По какой ветке вы ехали?
      –По первой.
      –Садились на «Чамберс-стрит»?
      –Да. А вышел на остановке «Линкольн-центр».
      Фагбенл кивнул с таким видом, будто узнал нечто важное.
      –Сколько всего вы потратили на это времени? То есть от дверей до дверей. Минут двадцать, тридцать?
      –Тридцать минут.
      –Значит, вы были дома где-то около половины седьмого?
      –Так оно и есть.
      –Дома кто-нибудь был?
      –Жена и младшая дочь.
      –У вас ведь есть еще и сын, правильно?
      –Да. Сэм. Но он учится в колледже.
      –Где?
      –В Амхерсте. Это в штате Массачусетс.
      –Да, я знаю, где находится Амхерст,– сказал Фагбенл.– Итак, вы пришли домой. Ваша жена и дочь были там…
      –Да.
      –А потом вы выходили из дома?
      Саймон подумал, но всего секунду:
      –Да, два раза.
      –Куда вы ходили?
      –В парк.
      –И в какое время?
      –В семь, а потом еще раз, в десять вечера. Выгуливал собаку.
      –О, превосходно. Какой породы ваша собака?
      –Гаванская болонка. Ее зовут Ласло.
      –Разве Ласло не мужское имя?
      Он кивнул. Да, конечно мужское. Они приобрели Ласло в подарок Сэму на день рождения, мальчику исполнилось тогда шесть лет. И Сэм требовал назвать собачку этим именем, ему не важно было, какого она пола. Это было давно, но как только собачка оказалась у них в доме, вопреки всем обещаниям Сэма и его двух сестричек, забота о животном легла на плечи единственного члена семейства, который был против того, чтобы завести собаку.
      На Саймона.
      И это тоже неудивительно: он очень полюбил Ласло. Он обожал эти прогулки с ней, особенно те минуты, когда к концу дня он появлялся в дверях и Ласло приветствовала его с такой бешеной радостью – так может радоваться заключенный на пожизненный срок, которого неожиданно выпустили из тюрьмы, причем так было каждый день без единого исключения. И она с таким энтузиазмом тащила его в парк, словно никогда прежде там не гуляла.
      Ласло сейчас двенадцать лет. И шаг у нее уже не такой быстрый. И слух пропал, так что иногда даже не чует, что Саймон уже возвращается, пока он не войдет в дом, и это Саймона очень огорчает, даже больше чем следует.
      –И кроме этого, ни за чем не выходили, только гулять с собакой?
      –Да.
      –Значит, весь вечер вы втроем пробыли дома?
      –Я этого не говорил.
      Фагбенл откинулся на спинку стула и развел руками:
      –Так говорите.
      –Потом моя жена ушла на работу.
      –Она работает педиатром в Нью-Йоркской пресвитерианской больнице, правильно? Полагаю, у нее было ночное дежурство. И вы всю ночь оставались вдвоем со своей дочерью Аней.
      Саймон притормозил. Значит, этот полицейский знает, где работает жена. И знает, как зовут дочь.
      –Детектив…
      –Зовите меня Айзек.
      Фиг тебе, как сказали бы его дети.
      –Так кого же убили?– спросил Саймон.
      Дверь в кабинет распахнулась. Телосложения Эстер Кримстайн, может, была и хрупкого, но шагала широко. В кабинет она ворвалась как вихрь и коршуном набросилась на Фагбенла.
      –Ты что, блин, издеваешься надо мной?
      Фагбенл и бровью не повел. Медленно встал и, возвышаясь над ней, как башня, протянул руку:
      –Детектив Айзек Фагбенл… провожу расследование убийства. Приятно познакомиться с вами.
      Эстер впилась взглядом ему в лицо.
      –Уберите свою руку, иначе рискуете потерять… вместе с работой,– прошипела она, повернулась и перевела испепеляющий взгляд на Саймона.– Вами я тоже недовольна.
      Она сказала что-то еще в том же духе. Потом потребовала перейти в помещение для переговоров, где нет окон. Сменить место. Тут, наверное, был какой-то психологический ход, но Саймон не понял, какой именно. Впрочем, как только они вошли в эту комнату, Эстер взяла быка за рога. Велела Фагбенлу сесть с одной стороны длинного стола для заседаний, а сама с Саймоном села с другой.
      И только когда все расселись, Эстер повелительно кивнула Фагбенлу:
      –Итак, я вас слушаю.
      –Саймон…– начал было тот.
      –Прошу называть моего клиента «мистер Грин»,– оборвала его Эстер.– Перед вами не ваш приятель.
      Фагбенл, кажется, хотел что-то возразить, но передумал.
      –Мистер Грин,– с улыбкой сказал он, полез в карман и достал из него фотографию.– Вы знаете этого человека?
      Эстер положила ладонь на руку Саймона. Он не обязан отвечать или вообще как-то реагировать, пока она не скажет, что все в порядке. И ее ладонь на его руке была как напоминание об этом.
      Фагбенл подвинул к ним по столу фотографию.
      На ней был Аарон Корвал. Этот мерзавец улыбался своей ужасной, самодовольной улыбочкой, точно такой же, какая играла у него на губах перед тем, как кулак Саймона размазал ее по морде этого подонка. Он стоял на каком-то поле, за спиной деревья, а рядом слева кто-то еще, Фагбенл этого человека вырезал, видно было только плечо, которое Аарон обнимал, и у Саймона сразу, конечно, мелькнула мысль, уж не Пейдж ли это стоит рядом.
      –Я его знаю,– сказал Саймон.
      –Кто это?
      –Его зовут Аарон Корвал.
      –Дружок вашей дочери, так?
      Эстер сжала его руку.
      –Клиент не обязан обсуждать с вами их отношения. Продолжайте.
      Фагбенл ткнул пальцем в самодовольное лицо Аарона:
      –Откуда вы знаете Аарона Корвала?
      –Вы это серьезно?– снова встряла Эстер.
      –Проблема, миссис Кримстайн?
      –Да, проблема. Вы тратите попусту наше время.
      –Я спрашиваю…
      –Стоп.– Она подняла руку.– Вы ставите себя в глупое положение. Мы все знаем, откуда мой клиент знает Аарона Корвала. Давайте сделаем вид, что вы уже убаюкали бдительность мистера Грина и мою тоже, что благодаря вашей изощренной и столь же тривиальной технике допроса мы расслабились. Из нас уже можно веревки вить, детектив, так что давайте перейдем прямо к делу, договорились?
      –Хорошо, согласен,– сказал Фагбенл и наклонился вперед.– Аарон Корвал убит.
      Саймон был готов к этому, и все же эти слова прозвучали так весомо, что он вздрогнул.
      –А моя дочь?..
      Эстер сжала его руку.
      –Мы не знаем, где она сейчас находится, мистер Грин. А вы?
      –Нет.
      –Когда вы в последний раз видели ее?
      –Три месяца назад.
      –Где?
      –В Центральном парке.
      –В тот самый день, когда вы напали на Аарона Корвала?
      –Ну надо же!– сказала Эстер.– Вы так задаете вопросы, будто меня вообще здесь нет.
      –Спрашиваю еще раз,– сказал Фагбенл.– Какие-то проблемы?
      –А я еще раз отвечаю: да, есть проблема. Мне не нравится, как вы выбираете слова.
      –Вы имеете в виду, что я использую слово «напасть» для описания того, что произошло?
      –Именно так.
      Фагбенл откинулся назад и положил руки на стол.
      –Насколько я понимаю, обвинения по этому делу были сняты,– сказал он.
      –Мне без разницы, что вы там понимаете.
      –И тем самым вы пытаетесь уйти от ответа. Несмотря на всю очевидность ситуации. Интересно.
      –Мне также без разницы, что вам интересно или неинтересно, детектив. Мне не нравится, какими словами вы характеризуете этот инцидент. Прошу вас поменять лексикон.
      –Ну и кто из нас попусту тратит время, советник?
      –Я хочу, чтобы наша беседа проходила надлежащим образом, мистер умник.
      –Прекрасно. Предполагаемое нападение. Происшествие. Как вам будет угодно. Ваш клиент может теперь отвечать на вопрос?
      –Да, я не видел свою дочь с тех пор, как случилось то происшествие в Центральном парке,– сказал Саймон.
      –А Аарона Корвала? Вы его видели с тех пор?
      –Нет.
      –Значит, за последние три месяца вы не имели никаких контактов со своей дочерью или с мистером Корвалом, я правильно вас понял?
      –Вы сами ответили на собственный вопрос,– со злостью в голосе проговорила Эстер.
      –Прошу вас, пусть он ответит сам.
      –Правильно,– сказал Саймон.
      По губам Фагбенла пробежала улыбка.
      –Таким образом, я полагаю, вы с вашей дочерью не очень близки, так?
      Эстер и тут не стерпела:
      –Да кто вы такой, консультант по семейным проблемам, так, что ли?
      –Это просто замечание по ходу дела. А как у вас с дочерью Аней?
      –При чем здесь его дочь Аня?– вмешалась Эстер.
      –Чуть ранее мистер Грин упоминал, что всю ночь они с Аней были дома вдвоем,– ответил Фагбенл.
      –Он – что?
      –Именно это сообщил мне ваш клиент.
      Эстер бросила на Саймона еще один испепеляющий взгляд.
      –Мистер Грин, вы пошли в очередной раз прогулять собачку около десяти вечера, правильно?
      –Да.
      –А после этого вы или Аня выходили из дома?
      –Стоп,– сказала Эстер и сложила ладони буквой «т».– Тайм-аут.
      Фагбенл выглядел раздраженным.
      –Я хотел бы продолжить допрос.
      –А я хотела бы помыть косточки Хью Джекману[14 - Хью Майкл Джекман – известный австралийский актер, певец и продюсер.], – сказала Эстер,– так что нам обоим придется испытать некоторое разочарование.– Она встала.– Оставайтесь здесь, детектив. Мы скоро вернемся.
      Эстер потащила Саймона из комнаты и дальше по коридору, ни на секунду не отрываясь от своего телефона.
      –Банальные замечания я опущу,– сказала она.
      –А я – ту часть, где защищаю себя: напомнив вам, что не знал, является ли жертвой убийства моя дочь.
      –Это был хитрый тактический ход.
      –Я это прекрасно понял.
      –Что сделано, то сделано,– сказала она.– Что вы успели сказать ему? Выкладывайте все.
      Саймон рассказал, о чем он говорил с Фагбенлом.
      –Вы обратили внимание, что я только что набрала сообщение,– сказала Эстер.
      –Да.
      –До того как мы вернемся и снова начнем говорить всякие глупости, я хочу, чтобы мой эксперт нарыл все, что можно, про убийство Корвала – время, при каких обстоятельствах, способ и все такое прочее. Вы не дурак, значит понимаете, что здесь происходит и зачем сюда явился этот красавчик-детектив.
      –Я подозреваемый.
      Она кивнула.
      –У вас был серьезный, так сказать, «инцидент»,– Эстер пальцами обозначила кавычки,– с этим покойником. Вы ненавидели его. Вы обвиняли его в том, что он сделал из вашей дочери наркоманку. Значит, да, вы подозреваемый. И ваша жена тоже. А также и… в общем, да, и Пейдж. На мой взгляд, ее подозревают больше всех. У вас есть алиби на прошлый вечер?
      –Я уже говорил, что был весь вечер и всю ночь дома.
      –С кем?
      –С Аней.
      –Да, но это не будет иметь силы.
      –Почему?
      –Где конкретно в квартире находилась Аня?
      –Главным образом – в своей комнате.
      –Дверь была открыта или закрыта?
      Саймон понял, куда она клонит.
      –Закрыта.
      –Она еще ребенок, верно? Дверь закрыта; возможно, на голове наушники с громкой музыкой. Значит, вы в любое время могли потихоньку ускользнуть из дома. Во сколько Аня легла спать? Скажем, в одиннадцать. А потом вы спокойно могли уйти. У вас в доме есть камеры наблюдения?
      –Да. Но это здание старое. И есть способы уйти незаметно, минуя камеры.
      Телефон Эстер ожил.
      –Излагайте,– сказала она, приложив его к уху.
      Кто-то стал говорить, а Эстер молча слушала. И по мере того как слушала, лицо ее бледнело. Она не произносила ни слова. Ни единого, и довольно долго. А когда заговорила, голос ее был, вопреки обыкновению, тихим.
      –Пришлите мне отчет по электронной почте,– сказала она и отключилась.
      –Ну что?– спросил Саймон.
      –Они не думают, что это сделали вы. Впрочем, не так: они не могут думать, что это сделали вы.



      Глава седьмая

      Эш наблюдал за тем, как объект подрулил к ветхому дому на две семьи.
      –Это «кадиллак»?– спросила его Ди Ди.
      –Похоже на то.
      –А точнее – «эльдорадо»?
      Ди Ди вечно болтала без умолку.
      –Нет.
      –Ты уверен?
      –Это «Эй-Ти-Эс». «Кадиллак» перестал выпускать «эльдорадо» в две тысячи втором году.
      –Откуда ты знаешь?
      Эш пожал плечами. По этой части он был спец.
      –У моего папочки был «эльдорадо»,– сказала Ди Ди.
      Эш сдвинул брови:
      –У твоего папочки?
      –А что, думаешь, я его не помню?
      Ди Ди с шести лет скиталась по интернатам и приемным семьям. Эш в первый раз попал в интернат в четырехлетнем возрасте. И на протяжении следующих четырнадцати лет он успел сменить более двадцати. Ди, вероятно, не меньше. И три раза в течение всего восьми месяцев они оказывались в одном и том же интернате.
      –Он купил, конечно, подержанный. Типа очень подержанный. Днище совсем проржавело. Но папочка любил эту машину. Он разрешал мне сидеть на переднем сиденье, рядом с ним. И даже не пристегивал. А кожа на сиденьях! Она вся потрескалась. Я все ноги себе исцарапала. Короче, он включал громкую музыку, а иногда и сам подпевал. Это я лучше всего помню. У него был хороший голос, у моего старика. Он улыбался и начинал петь, а потом типа отпускал баранку и рулил одними запястьями, врубаешься?
      Эш конечно врубался. А еще он знал, что ее папочка одной рукой держал баранку, а другую запускал своей юной доченьке между ног, но сейчас было не время поднимать этот вопрос.
      –Папочка любил эту проклятую машину,– сказала Ди Ди и надула губки.– Пока…
      Эш не выдержал.
      –Пока что?– спросил он.
      –Наверное, тогда все и пошло наперекосяк. Когда папочка узнал, что это за машина.
      Когда она говорила «папочка», Эш всякий раз морщился.
      Объект вышел из машины. Крупный, крепкий парень в джинсах, истоптанных ботинках – дешевая подделка под фирму «Тимберленд» – и фланелевой рубахе. Лицо заросло бородой; камуфляжной окраски бейсболка «Ред сокс»[15 - «Ред сокс» – профессиональная бейсбольная команда, базирующаяся в Бостоне, штат Массачусетс.] слишком мала для его тыквы.
      Эш указал на него подбородком:
      –Наш клиент?
      –Похоже на то. Что будем делать?
      Объект открыл заднюю дверцу машины, и из нее выскочили две девчушки с ярко-зелеными школьными ранцами за плечами. Дочери, Эш это знал. Ту, что повыше, зовут Келси, ей десять лет. Младшую – Кира, ей восемь.
      –Подождем,– ответил он.
      Эш сидел в кресле водителя. Ди Ди на переднем сиденье рядом. Эш не видел ее три года. Он уж думал было, что ее нет в живых, а тут вдруг совсем недавно снова встретились. Ему казалось, что встреча пройдет неловко – слишком много воды утекло,– но они быстро освоились, и все стало по-прежнему.
      –Так что там случилось?– спросил Эш.
      –Что?
      –С «эльдорадо» твоего папаши. Когда все пошло наперекосяк? Что он узнал?
      Улыбка сползла с ее лица. Ди Ди заерзала на сиденье.
      –Не хочешь, можешь не говорить.
      –Нет,– сказала она.– Я хочу.
      Оба уставились через переднее окно на дом объекта. Эш положил руку на бедро, где висела кобура с пистолетом. У него были свои инструкции. Он не знал, что натворил этот здоровяк – впрочем, как и любой в его списке,– но, как говорится, меньше знаешь – крепче спишь.
      –Однажды мы пошли пообедать в крутой ресторан, где готовят рыбу,– начала Ди Ди.– Бабушка еще была жива. Поэтому платила она. А папа ел только мясо, а рыбу не выносил. То есть реально не выносил.
      Эш понятия не имел, к чему она ведет.
      –Ну вот, подходит официант и давай читать нам, какие в тот день были лучшие блюда. А в руках у него была черная доска, и на ней мелом записаны блюда. Шикарно, да?
      –Да.
      –В общем, официант добрался до этих рыбных блюд – у него еще был такой дикий акцент – и, значит, говорит: «Наш повар очень рекомендует…» Тут этот официант указывает рукой на свою доску, будто это автомобиль в телеигре «Правильная цена»: «…гриль-дорадо с грецким орехом, петрушкой и соусом песто».
      Эш повернулся и посмотрел на нее. Можно было подумать, что и годы, и все, что ей довелось испытать, неблагоприятно скажутся на внешности Ди Ди, но выглядела она еще красивее, чем раньше. Золотистые светлые волосы сплетены в тугую, толстую косу, падающую на спину. Губы пухлые, лицо – кровь с молоком. Глаза зеленые с ярким изумрудным оттенком, скорей всего, это из-за контактных линз или какой-то особой косметики.
      –А папочка просит его повторить это, название рыбы, и официант повторяет, а папочка…
      Черт возьми, когда она перестанет так его называть.
      –…а папочка уже так и кипит. Ну вот, а потом вскочил и выбежал из ресторана. Стул перевернул и все такое. Представляешь, его машина, его суперкрутая машина названа в честь какой-то паршивой рыбы! Папочка просто не мог этого перенести, понимаешь?
      Эш посмотрел на нее:
      –Ты это серьезно?
      –Конечно серьезно.
      –Эта машина не названа в честь рыбы.
      –Ты что, не слышал про рыбу под названием «дорадо»?
      –Слышал, конечно, но Эльдорадо – это такой мифический город в Южной Америке, где много золота.
      –Но ведь и рыба тоже, ты не согласен?
      Эш ничего не ответил.
      –Эш?
      –Ну да.– Он вздохнул.– Да, и рыба тоже.
      Объект вышел из дома и двинулся к гаражу.
      –С ними со всеми надо устроить по-разному?– спросил Эш.
      –Не знаю, как насчет по-разному, но сделать надо так, чтобы между ними не обнаружилось никакой связи.
      То есть сейчас не должно быть так, как было в Чикаго. Но все равно у него было большое пространство для маневра.
      –Не спускай глаз с дома,– сказал он.
      –Разве в этот раз я с тобой не пойду?
      Кажется, она обиделась.
      –Нет. Садись за руль. Не выключай двигатель. Не спускай глаз с двери. Если кто-нибудь выйдет, сразу звони.
      Он не стал повторять приказ. Объект скрылся в гараже. Эш вышел и направился туда же.
      О своем объекте он знал вот что: зовут его Кевин Гано, он уже двенадцать лет женат на своей школьной возлюбленной по имени Кортни. Семья из четырех человек живет на верхнем этаже этого двухквартирного дома на Девон-стрит в Ревире, штат Массачусетс. Полгода назад Кевина уволили с мясокомбината Олстона в городе Линн, где он проработал предыдущие семь лет. С тех пор он пытался найти другую работу, но безуспешно, поэтому в последний месяц Кортни пришлось устроиться на прежнюю работу секретарши в приемной туристической фирмы на Конститьюшн-авеню.
      Кевин, пытаясь тоже приносить какую-то пользу семье, в два часа дня забирал девочек из школы. Поэтому сейчас он дома, в то время как почти все жители этого рабочего района на работе и кругом все тихо и спокойно.
      Когда в дверях появился Эш, Кевин стоял перед верстаком и развинчивал DVD, а может, Blu-ray-плеер – он подрабатывал починкой всяких приборов. Он поднял голову и дружелюбно улыбнулся Эшу. Эш улыбнулся в ответ и наставил на него ствол пистолета.
      –Только не шуми, и все будет хорошо,– сказал он.
      Эш вошел в помещение и закрыл за собой дверь. Он продолжал держать Кевина на мушке и не спускал с него глаз. Кевин стоял перед ним, все еще с отверткой в руке.
      В правой руке.
      –Чего вы хотите?
      –Положи-ка отвертку, Кевин. Будешь слушаться, и никто не пострадает.
      –Черт возьми,– сказал Кевин.
      –Что?
      –Ты же дал мне увидеть твое лицо.
      Точно подмечено.
      –Об этом не беспокойся. Я изменил внешний вид.
      –Вот хрень,– сказал Кевин.
      Он бросил взгляд на боковую дверь – похоже, хотел было метнуться туда.
      –Келси и Кира,– предостерег его Эш.
      Услышав имена дочерей, Кевин застыл на месте.
      –У тебя два варианта. Если побежишь, я тебя пристрелю. Потом мне придется устроить все так, будто это неудавшееся ограбление. Это значит, что мне надо будет пойти в дом. А чем там занимаются Келси и Кира, Кевин? Домашнее задание делают? Или телик смотрят? Может, перекусывают? Впрочем, это не важно. Я войду и устрою там нечто столь ужасное, что ты будешь счастлив, что оказался мертвый.
      Кевин помотал головой, в глазах его стояли слезы.
      –Прошу вас…
      –Или же ты прямо сейчас бросишь эту свою отвертку.
      Кевин повиновался. Отвертка звякнула о бетонный пол.
      –Я не понимаю… Я же никому не причинил зла. Зачем вы это делаете?
      Эш пожал плечами.
      –Прошу вас, не трогайте моих девочек. Я сделаю все, что вы хотите. Только не надо…– Он судорожно сглотнул и стал как будто немного выше ростом.– И… и что теперь?
      Эш подошел к нему и приставил ствол пистолета к его виску. Кевин закрыл глаза, и Эш спустил курок.
      Протяжное эхо выстрела громко раскатилось внутри гаража, но Эш сомневался в том, что кто-то снаружи обратит на это внимание.
      Кевин свалился на пол, он был уже мертв.
      Эш действовал быстро. Вложил пистолет в правую руку Кевина, нажал на спусковой крючок, и пуля вошла в землю. Теперь на его руке останутся частицы пороха. Потом он залез в задний карман брюк Кевина, достал мобильник и приложил большой палец убитого, чтобы зайти в меню. Быстро нашел номер его жены.
      С обеих сторон имени Кортни стояло по сердечку.
      Сердечки. Рядом с именем жены Кевин поставил сердечки.
      Эш набрал простой текст:


      МНЕ ОЧЕНЬ ЖАЛЬ. ПОЖАЛУЙСТА, ПРОСТИ МЕНЯ.

      Нажал на «Отправить», бросил мобильник на верстак и направился к машине.
      Только не спешить, приказал он себе. Не надо торопиться, надо идти спокойно.
      По прикидкам Эша, шансов на то, что пройдет сценарий самоубийства,– 80–85 из 100. Огнестрельное ранение в голову, в правый висок жертвы, так почти всегда делает правша, если стреляет в себя. Эш сразу обратил внимание на то, в какой руке Кевин держал отвертку. Потом текстовое сообщение, в котором явно идет речь о самоубийстве. Следы сгоревшего пороха на правой руке. Наличие лишней пули можно понять так, будто в первый раз Кевин струсил и выстрелил мимо, а потом взял себя в руки и довел дело до конца.
      Так что сценарий самоубийства, вероятнее всего, прокатит. Восемьдесят, восемьдесят пять процентов, а может, и все девяносто, если учитывать, что Кевин потерял работу и, скорее всего, очень по этому поводу переживал. Если коп попадется слишком шустрый и умный, возможно, он поймет, что не все тут срастается. Например, было маловато времени, чтобы поставить Кевина на ноги перед вторым выстрелом, поэтому может случиться, что какой-нибудь умник-криминалист потратит деньги на изучение траектории пули и обратит внимание на то, что выстрел был произведен почти на уровне пола.
      Кто-нибудь, возможно, даже заметил Эша или его автомобиль прямо сейчас, и это тоже могло бы вызвать некоторые вопросы.
      Но все это очень маловероятно.
      В любом случае они с Ди Ди успеют удрать далеко. Машину как следует вымоют и где-нибудь бросят. И концы в воду.
      Эш был мастак на такие штуки.
      Он уселся на пассажирское сиденье. Ни одна занавеска на окнах не пошевелилась. Не скрипнула ни одна дверь. Ни одной машины не проехало мимо.
      –Ну, что он?..– спросила Ди Ди.
      Эш кивнул.
      Ди Ди улыбнулась, и машина тронулась с места.



      Глава восьмая

      Когда Саймон вернулся домой, Ингрид встретила его у двери. Они обнялись.
      –Только успела рухнуть в кровать,– сказала Ингрид,– как заявилась полиция.
      –Знаю.
      –Вдруг зазвенел дверной звонок. А я все никак не могла проснуться,– кажется, целая вечность прошла. Думала, это доставка… хотя меня всегда берегут от подобных вещей.
      Под теми, кто ее бережет от подобных вещей, она подразумевала консьержей. Раз в неделю Ингрид дежурила ночью в отделении реанимации. И все консьержи знали, что на следующий день она отсыпается, поэтому, если случалась какая-нибудь доставка, курьер должен был оставлять товары внизу. В половине седьмого возвращался с работы Саймон и забирал их.
      –Я кое-как натянула на себя спортивный костюм. Приходит полицейский. И давай выпытывать, есть ли у меня алиби. Будто я подозреваемая.
      Саймону, конечно, все это уже было известно. Ингрид связалась с ним, как только консьерж сообщил, кто трезвонит в дверь. А потом Эстер послала своего сотрудника, чтобы во время допроса он был рядом с Ингрид.
      –И еще только что звонила Мэри из реанимации. Оказывается, копы наведались и в больницу, чтобы проверить, была ли я там. Ты представляешь?
      –Они и у меня требовали алиби,– сказал Саймон.– Эстер считает, что это просто обычный порядок.
      –Все равно я не понимаю. Что конкретно случилось? Убили Аарона?
      –Умышленное убийство, да.
      –А где Пейдж?
      –Похоже, никто не знает.
      Тут подошла Ласло и стала скрести Саймона лапой по ноге. Оба посмотрели на собачку и увидели ее умоляющий взгляд.
      –Давай вдвоем прогуляем ее,– сказал Саймон.
      Через пять минут они пересекли западную часть Центрального парка и вышли к Шестьдесят седьмой улице; туго натянув поводок, Ласло тащила их за собой. Слева от них, на виду, однако в несколько укромном месте, расположилась крошечная игровая площадка, оформленная в ярких, кричащих тонах. Казалось, совсем недавно они приводили сюда играть сначала Пейдж, затем Аню, а потом уж и Сэма, но с тех пор прошла целая жизнь. Они сидели тогда на скамейке, вся площадка была перед ними как на ладони, даже головой вертеть не обязательно, и на душе было хорошо и спокойно – это место посреди огромного парка в этом огромном городе, расположенное всего в квартале от их дома, казалось совершенно безопасным.
      Они прошли мимо знаменитого ресторана «Таверна на лужайке» и, повернув направо, двинулись на юг. Мимо прошествовала колонна школьников в одинаковых желтых футболках – так они более заметны и не потеряются во время экскурсий или походов на природу. Саймон подождал, пока они отойдут подальше, за пределы слышимости.
      –Убийство,– сказал он.– Это чудовищно.
      На прогулку Ингрид надела длинный легкий плащ.
      –Продолжай,– сказала она и сунула руки в карманы.
      –Все тело Аарона было обезображено.
      –Как это?
      –Тебе в самом деле нужны подробности?– спросил он.
      –Странно,– сказала Ингрид, сдерживая улыбку.
      –Что странно?
      –Ведь ты терпеть не можешь насилие даже в кино,– сказала она.
      –А ты врач, который при виде крови даже бровью не поведет,– договорил он за нее.– Но может быть, сейчас я это понимаю лучше.
      –Что именно?
      –То, что сказала мне Эстер, нисколько меня не шокировало. Возможно, потому, что это реальность. Просто реагируешь – и все. Как ты с пациентом в реанимации. Когда это на экране, всегда есть чудесная возможность отвернуться и не смотреть. А в реальной жизни…
      Он замолчал.
      –Ты не закончил,– сказала Ингрид.
      –Это глупо, я понимаю. По данным источников Эстер, убийца перерезал Аарону горло, хотя, по ее словам, это еще мягко сказано. Рана была такая глубокая, что голова почти отделилась от тела. Еще ему отрезали три пальца. И еще отрезали…
      –У живого или уже у трупа?– деловито, как настоящий врач, спросила Ингрид.
      –Что?
      –Я про ампутацию. Он был еще жив, когда ему резали пальцы?
      –Не знаю,– сказал Саймон.– А это имеет какое-то значение?
      –Может быть.
      –Не понимаю.
      Ласло остановилась и выполнила ритуал обнюхивания с проходящим мимо колли.
      –Если Аарон был живой, когда его резали на куски,– сказала Ингрид,– значит его пытали, чтобы выудить какую-то информацию.
      –Что за информацию?
      –Не знаю. Но теперь никто уже не сможет найти нашу дочь.
      –Ты думаешь…
      –Ничего я не думаю,– сказала Ингрид.
      Они снова остановились. Их глаза встретились, и на короткое мгновение, несмотря на шагающих мимо людей, несмотря на ужас, в котором они сейчас пребывали, он снова всем существом окунулся в этот взгляд, да и она тоже. Он любил ее. И она его любила. Просто, но то-то и оно, что у тебя это есть. У каждого своя работа, вы растите детей, и в жизни бывает всякое, и победы, и поражения, и ты как бы плывешь по течению, проживая свою жизнь, дни кажутся длинными, а годы мелькают быстро, и время от времени ты вспоминаешь, что надо остановиться и посмотреть на своего партнера, спутника жизни, просто посмотреть на того, кто бок о бок идет с тобой по безлюдной дороге, и ты понимаешь, как много вы значите друг для друга.
      –Для полицейских,– сказала Ингрид,– Пейдж просто никчемная наркоманка. Они не станут ее искать, а если станут, то лишь затем, чтобы арестовать как сообщницу или за что-нибудь еще похуже.
      Саймон кивнул:
      –Значит, все зависит от нас.
      –Да. Где убили Аарона?
      –У них на квартире, в Мотт-Хейвен.
      –Ты знаешь адрес?
      Он снова кивнул. Адрес дала ему Эстер.
      –Можно начать оттуда,– сказала Ингрид.


      Таксист подъехал к двум железобетонным заграждениям, перекрывающим улицу, словно с той стороны шли военные действия.
      –Дальше ехать не могу,– сообщил он.
      Водителя звали Ахмедом. Он развернулся и хмуро посмотрел на Саймона:
      –Вы уверены, что это здесь?
      –Да.
      Ахмед взглянул на него с подозрением:
      –Если ищете, где купить, я знаю местечко безопаснее, чем здесь…
      –Все в порядке, спасибо,– сказала Ингрид.
      –Я не хотел вас обидеть.
      –Все нормально,– сказал Саймон.
      –Но вы же… мм… не станете из-за этого плохо оценивать мою работу, да? Только на одну звездочку?
      –Чистые пять звездочек, брат,– заверил его Саймон, открывая дверцу машины.
      –Мы дали бы шесть, если бы можно было[16 - Работа таксистов в Нью-Йорке оценивается по пятибалльной системе.], – добавила Ингрид.
      Они выбрались из «тойоты». Саймон был в сером спортивном костюме и кроссовках, Ингрид – в джинсах и свитере. На голове у обоих бейсбольные кепки, у нее спереди написано классическое «Нью-Йорк янкиз»[17 - «Нью-Йорк янкиз» – профессиональный бейсбольный клуб, базирующийся в Бронксе.], у него – логотип гольф-клуба, эту кепку он получил на память на каком-то благотворительном мероприятии. Все прилично, естественно, в глаза не бросается, хотя на самом деле все было совсем не так.
      Четырехэтажное ветхое здание без лифта не столько разваливалось, сколько крошилось на стыках между кирпичами, как старое пальто на швах. Пожарная лестница, казалось, при малейшем толчке готова была оторваться и упасть, ржавчины в ней было больше, чем самого металла, так что возникал вопрос, что хуже – сгореть в огне или помереть от столбняка. На тротуаре на кучу черных пластиковых пакетов с мусором был брошен видавший виды матрас, отчего они превратились в бесформенную массу. Парадное крыльцо выглядело так, будто с него постоянно сыпался крошившийся бетон. На двери цвета мокрого асфальта красовалось какое-то витиеватое граффити, исполненное аэрозольной краской. Неподалеку среди высоких стеблей бурьяна валялись отдельные части автомобилей и старые автомобильные покрышки, все это непонятно зачем было огорожено новенькой проволочной сеткой, поверх которой была пущена колючая проволока, будто кому-то может взбрести в голову воровать этот хлам. Строение справа некогда, вероятно, представляло собой роскошный особняк из красновато-коричневого песчаника, окна которого вместо выбитых стекол были заложены
фанерой, что придавало ему такой заброшенный вид и вызывало столь острое чувство одиночества и отчаяния, что у Саймона снова болезненно сжалось сердце.
      И вот здесь когда-то жила его девочка, его Пейдж.
      Саймон взглянул на Ингрид. Она тоже смотрела на это здание широко раскрытыми глазами, и в лице ее выражалось чувство утраты. Она перевела взгляд на крышу особняка и выше: за ним совсем недалеко маячили муниципальные многоэтажки.
      –И что теперь?– спросил Саймон.
      Ингрид огляделась вокруг.
      –Кажется, мы не все как следует продумали, как считаешь?– сказала она.
      Она шагнула к двери с граффити, не колеблясь, повернула ручку и с силой толкнула. Дверь со скрипом отворилась. Они вошли в помещение, которое с большой натяжкой можно было бы назвать вестибюлем; запашок здесь стоял еще тот: застарелый и едкий, смесь затхлой плесени и гниения. С потолка свисала на проводе лампочка без плафона мощностью в какие-нибудь жалкие двадцать пять ватт, тускло освещая пространство.
      «Вот здесь она и жила,– думал Саймон.– В таком вот месте жила Пейдж».
      В голове теснились мысли о выборе жизненного пути, об ошибках в принятии решений, о развилках на этом пути, о том, какие шаги, какие повороты привели Пейдж в это адское место. И в этом виноват он, разве не так? Ну да, в каком-то смысле так и есть. Эффект бабочки[18 - Эффект бабочки – естественно-научный термин. Проиллюстрирован, в частности, в рассказе Р. Брэдбери «И грянул гром», где говорится о том, как гибель бабочки в далеком прошлом изменяет мир очень далекого будущего.]. Измени хоть самую малость – и изменишь все. Постоянные вопрошания «а что, если» – ах, если бы только можно было вернуться назад и что-то изменить в прошлом. Пейдж хотела писать. Предположим, она послала бы одно из своих сочинений его другу, который работал в литературном журнале, существующем на пожертвования, и там бы ее напечатали. Стала бы она больше работать над своими произведениями? Пейдж отказали в досрочном зачислении в Колумбийский университет. Должен ли был Саймон сильнее надавить, призвать на помощь старых друзей, чтобы они поговорили с членами приемной комиссии? Свекор Ивонны входил в руководство колледжа Уильямс.
Она тоже могла бы что-нибудь сделать, если бы постаралась. Конечно, это было бы большое для Пейдж дело. Да все, что угодно, могло изменить траекторию ее жизни. Пейдж очень хотела завести у себя в общежитии кошку, а он так и не привез ей котеночка. В седьмом классе она подралась со своей лучшей подругой Мерли, и он как отец палец о палец не ударил для того, чтобы они помирились. Пейдж любила турецкие сэндвичи с американским сыром, но только не с чеддером, но Саймон иногда забывал об этом и делал их с другим сыром.
      Ты с ума себя сведешь своими воспоминаниями.
      Такая была хорошая девочка. Лучшая дочка на свете. Такая чувствительная: пустяковая неприятность – и чуть не плачет, но Саймон никогда на нее не сердился и не ворчал. Хотя, может быть, стоило. Может быть, это пошло бы ей на пользу. Глаза у нее вечно были на мокром месте, чуть что – и плачет, черт побери, это страшно действовало ему на нервы, потому что, по правде говоря, у него не хватало мужества признаться ей в том, что у него самого та же проблема, из-за любой мелочи к глазам подступают слезы, и приходится притворяться: мол, что-то не так с контактными линзами или несуществующая аллергия, а то и просто уходить в другую комнату, чтобы никто ничего не заметил. А вот если бы он признался, ей самой было бы легче, была бы хоть какая-то отдушина, и она бы сблизилась, подружилась с отцом, которому взбрело в голову изображать из себя фальшивого мачо, мол, если папа никогда не плачет, то и она должна чувствовать себя в безопасности, более защищенной. А получилось наоборот, она в конце концов стала еще более уязвима.
      Ингрид уже поднималась вверх по искореженной лестнице. Заметив, что Саймон застрял где-то внизу, она обернулась:
      –Ты в порядке?
      Саймон тряхнул головой, отбрасывая нахлынувшие воспоминания, и двинулся следом за ней.
      –Третий этаж,– сказал он.– Квартира «В».
      На первой лестничной площадке валялись остатки какой-то мебели, скорее всего когда-то бывшей диваном. Рядом – смятые банки из-под пива, переполненные окурками пепельницы. На следующем этаже Саймон заглянул в коридор. В конце его стоял худой чернокожий мужчина в майке-алкоголичке и потрепанных джинсах. Лицо его заросло курчавой седой бородой, такой густой, что можно было подумать, он доедает овцу.
      На третьем этаже они увидели желтую ленту с надписью: МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ, ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН; она крест-накрест пересекала массивную железную дверь, обозначенную буквой «В». Ингрид решительно направилась к двери. Потянулась к ручке, попробовала нажать.
      Ручка не поддалась.
      Ингрид сделала шаг назад и жестом попросила попробовать Саймона. Он послушно взялся за ручку. Вертел ее и вверх, и вниз, толкал дверь, тянул на себя.
      Заперто.
      Стена вокруг была до того прогнившая, что казалось, ткни Саймон кулаком, и она рухнет, пожалуйста, заходи, но вот запертая дверь никак не поддавалась.
      –Эй!..
      Простое словечко, сказанное нормальным тоном, разорвало застоявшийся воздух, как выстрел из пистолета. Саймон и Ингрид вздрогнули и обернулись. Это был тот самый тощий чернокожий с кудрявой бородой. Саймон поискал глазами пути отхода. Ничего не нашел, кроме лестницы, по которой они пришли, а она сейчас была перекрыта.
      Медленно и не сознавая, что делает, Саймон шагнул вперед и встал между Ингрид и чернокожим.
      Несколько секунд никто не говорил ни слова. Все трое просто молча стояли в этом мрачном коридоре и не двигались. На верхнем этаже кто-то включил музыку: загромыхали басы, сердито принялся что-то выкрикивать вокалист.
      Тогда чернокожий раскрыл рот.
      –Вы ищете Пейдж,– сказал он.
      Это не был вопрос.
      –Вы,– продолжил он, подняв руку и указывая пальцем на Ингрид.– Вы ее мать.
      –Откуда вы знаете?– спросила Ингрид.
      –Очень похожи на нее, просто одно лицо. Или это она похожа на вас?– Он погладил курчавую бороду.– Вечно я это путаю.
      –Вы знаете, где сейчас Пейдж?– спросил Саймон.
      –Вы за этим сюда пришли? Ее ищете?
      Ингрид шагнула к нему:
      –Да. Так вы знаете, где она?
      Он отрицательно покачал головой:
      –Извините, нет.
      –Но вы знаете Пейдж?
      –Да, я ее знаю. Я живу прямо под ними.
      –А тут есть еще кто-нибудь, кто мог бы это знать?– спросил Саймон.
      –Еще кто-нибудь?
      –Ну да, какой-нибудь друг.
      Чернокожий улыбнулся:
      –Я ее друг.
      –Тогда еще какой-нибудь друг.
      –Не думаю.– Он указал подбородком на дверь.– Вы пробовали попасть туда?
      Саймон посмотрел на Ингрид.
      –Да,– сказала та,– мы надеялись увидеть…
      Он сощурил глаза:
      –Что увидеть?
      –Честно говоря, я и сама не знаю.
      –Мы просто хотим ее найти,– добавил Саймон.
      Человек снова погладил курчавую бороду, подергал за кончик, словно хотел, чтобы она стала длиннее.
      –Я могу вас впустить туда,– сказал он.
      Он сунул руку в карман, порылся в нем и выудил ключ.
      –Откуда он у вас…
      –Я же сказал, что я ее друг. У вас что, нет таких друзей, у которых может храниться ваш ключ, просто на тот случай, если вы случайно захлопнете дверь… да мало ли зачем?
      Он двинулся к ним.
      –Если копы разозлятся, что лента порвана, я все свалю на вас. Так что давайте зайдем.


      Комната была больше похожа на конуру: без окон и примерно раза в два меньше площадью, чем спальня Пейдж в общежитии колледжа. На полу два матраса, один возле правой стены, другой прислонен к левой. Просто голые матрасы, никаких кроватей. И никакой другой мебели тоже.
      В правом углу стояла гитара Пейдж. Рядышком на полу в три стопки уложена одежда. В остальном жуткий беспорядок, словно по комнате прошел небольшой смерч, но вот почему-то не задел ее аккуратно сложенной одежды. Саймон широко раскрытыми глазами все смотрел на эти стопки, и тогда Ингрид взяла его за руку и сжала ее. Да, Пейдж всегда бережно относилась к своей одежде.
      С левой стороны на деревянном полу застыло пятно крови.
      –Ваша дочь никогда не делала никому вреда,– сказал чернокожий.– Только себе самой.
      Ингрид повернула к нему голову:
      –Как вас зовут?– спросила она.
      –Корнелиус.
      –А меня Ингрид. Это отец Пейдж, Саймон. Но вы ошибаетесь, Корнелиус.
      –В чем?
      –Она сделала больно не только одной себе.
      Корнелиус подумал, потом кивнул.
      –Видимо, это правда, Ингрид. Но, понимаете, в ней все равно много хорошего. Все равно. Мы с ней часто играли в шахматы.– Он посмотрел в глаза Саймону.– Она говорила, что это вы научили ее играть.
      Саймон кивнул, говорить сейчас он не мог, боялся, что не выдержит.
      –Еще она любила гулять с Хлоей. Это моя собака. Кокер-спаниель. Говорила, что дома у нее тоже была собака. Сказала, что скучает по ней. Я понимаю, Пейдж принесла вам страдания, но сейчас я говорю о намерениях. Я видел это и раньше, увижу и снова. Это дьявол – он вечно ловит тебя в свои сети. Всюду сует свой нос, тычет пальцем, пока не найдет твою слабость, а потом, понимаешь, залезает прямо тебе под кожу, поселяется в твоей крови. Например, с помощью выпивки. Или азартных игр. Воплощается в вирус, так тоже бывает, рак, например, или еще что-нибудь в этом роде. А еще дьявол живет в героине, в роке, в метамфетамине… Да в чем угодно. И все это дьявол, хоть и обличье разное.
      Он повернулся и посмотрел на кровавое пятно на полу.
      –Дьявол может быть и в человеческом обличье тоже,– сказал Корнелиус.
      –Я думаю, вы и Аарона знали?– спросил Саймон.
      Корнелиус продолжал смотреть на кровь.
      –Вы понимаете мою болтовню про дьявола, который попадает прямо в кровь человека?
      –Да,– сказала Ингрид.
      –Иногда ему вовсе не нужно вмешиваться и подталкивать. Человек сам все за него делает.– Корнелиус посмотрел на них.– Я никому не желал бы смерти, но, говорю вам, бывало, поднимусь сюда к ним, а он под кайфом, да и Пейдж тоже, лежат тут в собственной вонище, а я смотрю на него, смотрю на то, что он натворил, и мечтаю о том…
      Голос его затих.
      –Вы обращались в полицию?
      –Это они обращались ко мне, но мне нечего было им сказать.
      –А когда вы в последний раз видели Пейдж?
      Корнелиус помедлил.
      –А я вроде надеялся, вы мне что-нибудь скажете.
      –В смысле?
      В коридоре послышался какой-то шум. Корнелиус высунул туда голову. Прямо к ним ковыляла юная парочка, парень и девушка прижались друг к другу так тесно, что трудно было сказать, где кончается один и начинается другой.
      –Корнелиус,– с акцентом сказал молодой человек,– что тут, б-блин, происходит?
      –Все нормально, Энрике. Как дела, Кэнди?
      –Обожаю тебя, Корнелиус.
      –Я тебя тоже.
      –Что, уборкой занимаешься?– спросил Энрике.
      –Не-е… Просто решил посмотреть, все ли в порядке.
      –Этот козел был полное дерьмо.
      –Энрике!– воскликнула Кэнди.
      –Что?
      –Он же умер.
      –Значит, теперь он мертвое дерьмо. Так лучше?
      Энрике сунулся в дверь, заглянул в комнату и увидел Саймона с Ингрид.
      –Кто это тут с тобой?
      –Просто какие-то копы,– ответил Корнелиус.
      Поведение парочки сразу изменилось. Прежде ленивая, расслабленная походка вдруг стала куда более целеустремленной.
      –О, приятно познакомиться,– пропела Кэнди.
      Они оторвались друг от друга, заторопились вглубь коридора и в самом конце его скрылись в какой-то комнате. Корнелиус с улыбкой смотрел им вслед, пока они не исчезли из виду.
      –Корнелиус…– сказала Ингрид.
      –Мм?
      –Когда вы в последний раз видели Пейдж?
      Он медленно повернулся, печальным взглядом окинул комнату.
      –То, что я сейчас вам скажу,– начал он,– я не сказал полицейским по очевидным причинам.
      Они ждали продолжения.
      –Вы должны меня понять. Может быть, я что и приукрашиваю, рассказывая тут вам про Пейдж, про то, как хорошо она относилась ко мне и к Хлое. Но дело в том, что она была тот еще подарочек. Наркоша. Когда приходила ко мне… ну, то есть типа в шахматы поиграть или перекусить чего-нибудь, что уж тут говорить, хотя я не люблю об этом трепаться, я за ней все время присматривал. Понимаете, о чем я? Беспокоился, как бы она чего-нибудь не стащила, ведь все наркоши такие.
      Саймон все понимал. Пейдж и у них тащила все, что плохо лежит. Из бумажника Саймона пропадали деньги. А когда исчезли кое-какие украшения Ингрид, Пейдж заявила, что она тут ни при чем, да с таким артистизмом, что это тянуло на «Оскара».
      «Все наркоши такие».
      Наркоша.
      Его дочь – наркоманка. Саймон никогда не позволял себе открыто выговорить это слово, но, сорвавшись с губ Корнелиуса, оно обрушилось на него как ужасная, неопровержимая реальность.
      –Я видел Пейдж за два дня до того, как убили Аарона. Внизу, возле входной двери. Я входил в дом, а она бежала вниз по лестнице. Чуть не шлепнулась. Будто убегала от кого-то. Так быстро, что я и вправду испугался, что она споткнется и упадет.
      Корнелиус смотрел куда-то в пространство, словно все еще видел ее перед собой.
      –Я протянул к ней руки, чтобы не дать ей упасть.– Корнелиус поднял руки, хотел показать, как он это сделал.– Я окликнул ее. Но она как ветер пронеслась мимо и выскочила на улицу. То есть такое бывало и раньше.
      –Что бывало и раньше?– спросила Ингрид.
      Корнелиус повернулся к ней.
      –Ну, когда она так быстро пробегала мимо меня. Словно не в себе, словно не видит меня, не знает, кто я такой. Так бывало не раз: пробежит вот так мимо – и к пустырю, который у нас тут рядышком. Заметили его, когда подходили к дому?
      Саймон и Ингрид одновременно кивнули.
      –Он весь окружен колючкой, но там сбоку есть проход. Вот она и бежит за дозой… к Рокко.
      –Рокко?
      –Это местный наркодилер. Аарон на него работал.
      –Аарон торговал наркотиками?
      Корнелиус вскинул брови:
      –А это вас удивляет?
      Саймон и Ингрид обменялись быстрыми взглядами. Нет, это их нисколько не удивляет.
      –Дело в том, что, когда наркоману нужна доза, вы можете хоть защитников НФЛ поставить на его пути, он все равно прорвется. Так что все, о чем я говорю сейчас – ну, то, что она мчалась как сумасшедшая,– в этом не было ничего странного.
      –А в чем тогда было странное?
      –На лице у Пейдж я заметил синяки.
      У Саймона даже зашумело в ушах, а собственный голос зазвучал словно откуда-то издалека:
      –Синяки?
      –И кровь тоже. Словно ее избивали.
      Саймон сжал кулаки. Его охватила ярость, горячая волна прокатилась по всему телу. Наркотики, наркоша, обдолбанная, что там еще – он ведь мог что-то с этим сделать, как-нибудь остановить все это.
      И кто-то избил его девочку.
      Саймон живо представил себе, как безжалостная рука складывается в кулак – сжимается, как сжались сейчас его кулаки,– потом кулак отходит назад, на лице презрительная ухмылка, и этот кулак врезается в беззащитное лицо его дочери.
      Жгучая злость, бешеная ярость бушевала в его груди.
      Если это был Аарон и если каким-то чудом Аарон оказался бы сейчас перед ним, Саймон убил бы его, ни секунды не колеблясь. Без всякой жалости. И не чувствуя себя виноватым.
      Прикончил бы его на месте.
      Саймон снова ощутил теплую ладонь Ингрид, она взяла его за руку, возможно пытаясь привести в чувство.
      –Я понимаю, каково вам сейчас,– сказал Корнелиус, глядя Саймону в глаза.
      –И что вы тогда сделали?– спросил Саймон.
      –А кто говорил, что я что-то делал?
      –Но вы ведь поняли, что я сейчас чувствую,– сказал Саймон.
      –Это не значит, что я что-то сделал. Я ей не отец.
      –Значит, пожали плечами и занялись своими делами?
      –Возможно.
      Саймон покачал головой:
      –Не верю, что вы могли спустить ему такое.
      –Я его не убивал,– сказал Корнелиус.
      –Если это сделали вы,– сказал Саймон,– дальше этой комнаты ничего не пойдет.
      Корнелиус бросил быстрый взгляд на Ингрид. Она кивнула, как бы пытаясь подбодрить его.
      –Пожалуйста, расскажите, что было дальше.
      Корнелиус потеребил седую бороду. Снова оглядел комнату с таким видом, будто оказался в ней в первый раз в жизни и увидел, насколько она запущенная.
      –Да, я поднялся сюда.
      –И?..
      –Постучал в дверь. Она была заперта. Тогда я достал свой ключ. Как сделал это сегодня. Открыл дверь…
      Музыка наверху умолкла. В комнате стало совсем тихо.
      Корнелиус посмотрел на матрас на полу справа.
      –Аарон лежал вот здесь. В отключке. Воняло так, что трудно было дышать. Мне хотелось поскорей убежать и забыть обо всем.
      Он замолчал.
      –И что вы сделали?– спросила Ингрид.
      –Осмотрел костяшки его пальцев.
      –Простите?
      –Костяшки пальцев на правой руке Аарона были ободраны. Ссадины были свежие. И тогда я все понял. А чего тут удивительного, подумал я. Конечно, это он ее бил. Я, значит, стоял над ним…
      Он опять замолчал. На этот раз с закрытыми глазами.
      Ингрид шагнула к нему.
      –Все нормально,– сказала она.
      –Как я говорил уже, Ингрид, я целыми днями об этом думал. Может быть… может быть, я сделал бы больше, будь такая возможность. Не знаю. Если бы этот подонок не спал. Если бы он не спал и попытался что-то объяснить, оправдаться. Может, тогда бы я просто пошумел, и все. Вы меня понимаете? Ну вот, стою я и гляжу на этот кусок дерьма. И может быть, на этот раз, после того, что я увидел… ну вот я и подумал, что сделаю что-нибудь, а не просто покачаю головой и поплетусь прочь.
      Корнелиус открыл глаза.
      –Но я ничего не сделал.
      –Вы ушли оттуда,– сказала Ингрид.
      Он кивнул.
      –А тут по коридору идут Энрике и Кэнди, ну, как сегодня. И я закрыл дверь и пошел вниз.
      –И это все?
      –Это все,– ответил Корнелиус.
      –С тех пор вы Пейдж не видели?
      –И Пейдж не видел, и Аарона не видел. Когда пришли вы вдвоем, я подумал, что, возможно, я был не прав.
      –В чем не правы?
      –Может быть, Пейдж отправилась вовсе не на пустырь, не к Рокко. Может быть, она убежала домой и рассказала мамочке с папочкой о том, что случилось. И вот они явились сюда и… в общем, они же одна семья. Одной крови. Поэтому сделали кое-что большее, чем просто думать об этом.
      Корнелиус внимательно разглядывал их лица.
      –Нет, все было не так,– возразил Саймон.
      –Да, теперь я это понимаю.
      –И нам нужно ее отыскать,– сказал Саймон.
      –И это я понимаю.
      –Надо узнать, что она делала после того, как убежала отсюда.
      Корнелиус кивнул:
      –Это означает, что вам надо повидаться с Рокко.



      Глава девятая

      Корнелиус рассказал им, как найти Рокко:
      –Пройдете через проход в ограде. И идите к заброшенному зданию с другой стороны пустыря.
      Саймон не знал, чего ожидать от этого. По телевизору часто показывали сцены купли-продажи наркотиков в городских трущобах, людей с мутными взглядами, пистолетами, банданами на головах, в джинсах с заниженной талией, продающих зелье малолеток на велосипедах, потому что таких легче вытащить из тюряги, и многое другое в таком духе, скорее всего, чушь собачья, придуманная телевизионщиками. Они с Ингрид стояли возле прохода в ограде и никого не видели. Ни стоящих на шухере. Ни вооруженной охраны. Откуда-то издалека доносились едва слышные голоса – наверное, из заброшенного здания, но никаких злодеев, от которых можно ждать опасности, не было видно.
      Но это вовсе не означало, что им ничего не угрожает.
      –Спрашиваю еще раз,– сказал Саймон,– что будем делать?
      –А черт его знает.
      Они посмотрели на проход в ограде.
      –Я войду первый,– сказал он,– на всякий случай, мало ли что, вдруг там небезопасно.
      –И оставишь меня здесь одну? Ну да, здесь абсолютно безопасно…
      Ингрид была права.
      –Надо было отправить тебя домой,– сказал он.
      –Надо было,– согласилась Ингрид.
      Она оттянула цепь и, нырнув под нее, оказалась на заброшенной территории.
      Саймон быстро последовал за ней. Трава здесь была выше колен. Боясь споткнуться о какую-нибудь ржавую ось или другую железяку, изорванный шланг или изношенную покрышку, разбитое ветровое стекло или фару, они шагали, высоко поднимая ноги, словно шли по глубокому снегу.
      Перед тем как отправиться в этот поход, они поступили умно, хотя кое-кто мог сказать, что так делают все. Ингрид сняла с себя все свои украшения, включая кольца, в том числе обручальное. Саймон оставил на пальце только обручальное кольцо – оно было не очень дорогое. Денег у них с собой было где-то около сотни долларов на двоих. Если их станут грабить – а такое вполне возможно, и надо с этим смириться, они ведь направляются в своего рода наркопритон,– то это не принесет грабителям богатой добычи.
      Стальные двери, ведущие в подвал, были открыты. Саймон и Ингрид заглянули в темное пространство. Разглядели бетонный пол. И больше ничего. Звуки доносились откуда-то из глубины подвала: приглушенные голоса, может быть – шепот, беззаботный смех. Ингрид сделала первый шаг, но тут уж Саймон этого не потерпел. Он прыгнул перед ней, поспешил вниз и оказался на пропитанном влагой бетонном полу – Ингрид даже не успела опустить ногу на вторую ступеньку.
      Прежде всего в нос ему ударил резкий запах – отвратительная сернистая вонь тухлых яиц, смешанная с чем-то более химическим вроде аммиака. На языке остался неприятный привкус.
      Теперь голоса звучали отчетливее. Саймон пошел на этот звук. Он не старался смягчать шаги, скрывать свое приближение. Подкрадываться в такой ситуации было бы неправильно. Они могут испугаться и наделать каких-нибудь глупостей.
      Его догнала Ингрид. Вместе они дошли до центрального подвального помещения, и голоса сразу смолкли, словно кто-то нажал на выключатель. Перед Саймоном предстала вся сцена, и в то же самое время зловоние уже проняло его до самых печенок. Он старался дышать через рот. С правой стороны от него на полу раскинулись четверо, они лежали в самых невероятных позах, словно у них совсем не было костей, словно то были не люди, а небрежно сброшенные там кем-то старые носки. Освещение было тусклое. Саймон мог различить главным образом блеск широко раскрытых глаз. Из мебели тут были изорванный диван-кровать и нечто похожее на бескаркасное кресло. Вместо столов – картонные коробки из-под дешевого вина. На них вперемешку валялись ложки, зажигалки, одноразовые мобильники и шприцы.
      Никто даже не пошевелился. Саймон и Ингрид просто стояли и смотрели на них. На полу четверо – да точно ли четверо? Может, и больше, разве разберешь в таком освещении, и все оставались неподвижны, словно они думали, что их никто не видит, а если станут шевелиться, то сразу обнаружат себя.
      Еще несколько секунд – и вот один из них шелохнулся. Мужчина. Он встал на ноги очень медленно, прошла добрая минута, пока он поднимался с пола, превращаясь в настоящего великана, похожего на выходящего из воды Годзиллу, сразу заполнившего собой все помещение. Когда он окончательно выпрямился, макушка его едва не упиралась в потолок. Волоча ноги, этот гигант зашаркал им навстречу, как блуждающая планета на двух ногах.
      –Чем могу служить, добрые люди?
      Голос его оказался довольно приятным и вполне дружелюбным.
      –Мы разыскиваем Рокко,– сказал Саймон.
      –Рокко – это я.
      Великан протянул руку, которая вполне могла сойти за лапу надувной фигуры на параде в честь Дня благодарения. Саймон пожал ее, глядя, как его ладонь исчезает в мясистых складках. Рокко улыбнулся, и лицо его словно разделилось надвое. Голову его прикрывала бейсболка «Янкиз», такая же как у Ингрид, хотя чересчур маленькая для этой огромной, как гигантский бейсбольный мяч, башки. Рокко был темнокожий, точнее – чернокожий. Одет он был в пеньковую толстовку с карманами «кенгуру» и джинсовые шорты, на ногах – нечто похожее на биркенштоки[19 - Биркенштоки – сандалии от известного немецкого бренда «Birkenstock».].
      –Могу ли я чем-нибудь помочь вам, ребята?
      Голос его звучал все так же весело, фамильярно,– наверное, он был слегка под кайфом. Остальные вернулись к своим делам, они что-то колдовали с зажигалками, горелками и пластиковыми пакетиками с неизвестным – по крайней мере, для Саймона – порошком и еще чем-то.
      –Мы ищем дочь,– проговорила Ингрид.– Ее зовут Пейдж.
      –Нам сказали, что она недавно сюда приходила,– добавил Саймон.
      –Да ну?– Рокко сложил на груди руки толщиной с греко-римские колонны.– И кто это вам сказал?
      Саймон и Ингрид обменялись быстрыми взглядами.
      –Никто. Просто слышали,– сказал Саймон.
      –Откудова слышали?
      –Откуда, а не откудова!– проревел кто-то из лежащих на полу.
      –Что?
      На ноги кое-как поднялся белолицый хиппарь с пучком волос под нижней губой, джинсы в обтяжку заправлены в сапоги из кожзаменителя.
      –Не откудова слышал, а откуда. Я тебя умоляю, Рокко. Что за идиотскую форму местоимения ты употребляешь?
      –От зараза, ты прав, извини.
      –Ты же грамотный человек, братан.
      –Ну, просто ошибся. И не делай из мухи слона,– сказал Рокко и снова все внимание обратил к Саймону с Ингрид.– Итак, на чем мы остановились?
      –На Пейдж.
      –Точно.
      Молчание.
      –Вы ведь знакомы с Пейдж, да?– спросил Саймон.
      –О да, конечно.
      –Она…– Ингрид замолчала, подбирая слово.– Она ведь ваша клиентка?
      –Вообще-то, я своих клиентов предпочитаю не обсуждать. Что бы вы там себе ни навоображали о роде моих занятий, конфиденциальность – это основа моего бизнеса.
      –Нам все равно, чем вы занимаетесь,– сказала Ингрид.– Мы просто пытаемся найти нашу дочь.
      –Кажется, вы хорошая женщина, мисс…
      –Грин. Доктор Грин.
      –Кажется, вы хорошая женщина, доктор Грин, и я надеюсь, вы не станете на меня обижаться, но оглянитесь вокруг.– Он широко развел руки, будто хотел заключить в объятия весь подвал.– Разве это помещение похоже на место, где родственникам сообщают, куда спрятались их родные и близкие?
      –Это правда?– спросил Саймон.
      –Правда – что?
      –Что Пейдж от нас прячется?
      –Не собираюсь обсуждать это с вами.
      –А за десять тысяч долларов будете обсуждать?– спросил Саймон.
      После того как прозвучал этот вопрос, наступила мертвая тишина.
      Рокко подкатился к ним поближе, почти как гигантский валун, который преследовал Индиану Джонса в начале первого фильма.
      –Возможно, вам следовало бы говорить несколько тише.
      –Предложение остается в силе,– сказал Саймон.
      Рокко потер подбородок:
      –Вы что, принесли десять штук с собой?
      Саймон нахмурился:
      –Конечно нет.
      –А сколько у вас с собой?
      –Долларов восемьдесят, может – сотня, не больше. А в чем дело, хотите нас ограбить?– Саймон возвысил голос.– Но все, что я сейчас сказал, касается всех в этом подвале: десять штук тому, кто сообщит, где находится Пейдж.
      Ингрид вскинула голову и заглянула Рокко прямо в лицо, заставив его встретиться с ней взглядом.
      –Прошу вас,– произнесла она.– Мне кажется, Пейдж угрожает опасность.
      –Из-за того, что случилось с Аароном?
      Как только прозвучало это имя, атмосфера в подвале сразу изменилась.
      –Да,– ответила Ингрид.
      Рокко склонил голову набок:
      –А как по-вашему, что все-таки случилось, доктор Грин?
      Тон его оставался спокойным, ровным, но Саймону показалось, что теперь в нем слышится новая нотка. Будто что-то в нем треснуло. Некий надрыв. Он наконец понял то, что, казалось, должно было быть очевидным. Дружелюбие Рокко напускное. Он сколько угодно может прикидываться большим плюшевым мишкой.
      Но Рокко – торговец наркотиками, и он возделывает свою ниву.
      Жестокое убийство Аарона связано с какими-то наркоразборками, разве нет? И если Аарон работал на Рокко…
      –Нам плевать на Аарона,– сказала Ингрид.– Плевать и на эту вашу берлогу, на ваш бизнес и все остальное. Что бы там ни случилось с Аароном, Пейдж не имеет к этому никакого отношения.
      –Откуда вы это знаете?– спросил Рокко.
      –Что именно?
      –Нет, я серьезно. Откуда вы знаете, что Пейдж не имеет никакого отношения к тому, что случилось с Аароном?
      –Вы хоть когда-нибудь видели Пейдж?– мгновенно отреагировал Саймон.
      –Ну, видел.
      –Тогда сами должны понимать.
      Рокко задумчиво кивнул.
      –Да что и говорить, ее ветром может сдуть. Это понятно. Но ей ничего не стоило накачать человека наркотиками, а потом, когда он в отключке, порубить на куски.
      –Десять тысяч долларов,– повторил Саймон.– Мы хотим только одного – вернуть свою дочь домой.
      В пропитанном сыростью подвале повисла тишина. Рокко продолжал стоять на месте, лицо его было непроницаемо. Обдумывает, мелькнула в голове у Саймона мысль. Он не торопил его. Как, впрочем, и Ингрид.
      –Эй, да я же тебя знаю,– вдруг раздался чей-то голос.
      Саймон повернулся и посмотрел в угол. Это говорил хиппарь-грамотей. Он вытянул руку в сторону Саймона и принялся щелкать пальцами.
      –Ведь ты же тот самый чувак…
      –Ты о чем это, а, Том?
      –Рокко, это ведь тот самый чувак.
      –Какой чувак?
      Большими пальцами обеих рук подцепив петельки для пояса, хиппарь-грамотей Том поддернул джинсы.
      –Это же чувак из того видео. Ну, который врезал Аарону по морде. В парке.
      Рокко сунул руки в карманы куртки.
      –Вот это да. А ведь так оно и есть.
      –Да говорю тебе, Рокко. Тот самый.
      –Точняк,– сказал Рокко и улыбнулся Саймону.– Ну, говори, ты тот самый чувак из видео?
      –Да.
      В притворном испуге Рокко поднял руки и сделал шаг назад.
      –Батюшки, только меня не бей, пожалуйста,– попросил он.
      Хиппарь-грамотей Том засмеялся. За ним и остальные.
      Потом уже Саймон утверждал, что почувствовал опасность еще до того, как все пошло не так.
      Действительно, в человеке существует некий животный инстинкт, некий механизм выживания, наверное, еще с тех времен, когда люди жили в пещерах, в условиях постоянной опасности. У современного человека это шестое чувство, этот инстинкт находится в спячке, поскольку в нашем мире он редко бывает востребован, но, скрываясь где-то глубоко у нас в генах, он не утратил своей силы.
      В подвал ввалился молодой человек, и волоски на шее у Саймона встали дыбом.
      –Лютер, это ты?– спросил Рокко.
      Все остальное произошло всего за секунду, от силы за две.
      Лютер был голым по пояс, совершенно безволосая грудь его лоснилась от пота. По виду ему было чуть больше двадцати, он был мускулист, жилист, покачивался на пружинистых ногах, как боксер веса пера, нетерпеливо ждущий, когда ударит гонг. Широко раскрытыми глазами он уставился на Саймона и Ингрид и вдруг решительно, без малейших колебаний выхватил пистолет.
      –Лютер!
      Лютер прицелился. Без предупреждения, мгновенно и не говоря ни слова. Просто прицелился и нажал на спусковой крючок.
      БАБАХ!
      Саймон готов был поклясться, что он почувствовал, как пуля чиркнула в миллиметре от его носа и со свистом пролетела мимо. Он сразу вспомнил то время, когда занимался гольфом и его шурин Роберт однажды неудачно ударил по мячу, тот пролетел мимо его носа и врезался в стоящего рядом мальчишку, подносящего клюшки. Мальчишка получил сотрясение мозга. Дурацкое сравнение, конечно, но, когда пуля с визгом пролетела мимо и кровь брызнула ему на щеку, даром что все это произошло за какую-то секунду, на память ему почему-то пришел именно тот случай: игра в гольф в Парамусе, штат Нью-Джерси.
      Кровь…
      Закатив глаза, Ингрид рухнула на пол.
      Словно в замедленной съемке, Саймон смотрел, как она падает. Сразу куда-то пропала эта чепуха, этот примитивный инстинкт выживания, который мог бы подсказать, что надо делать – спасаться бегством, или драться, или еще что-нибудь. Когда Ингрид, олицетворяющая для него целую вселенную, вся окровавленная падала на цементный пол, в свои права вступил совсем другой инстинкт.
      Во что бы то ни стало защитить ее…
      Не осознавая, что делает, он упал на нее, стараясь накрыть собой каждый квадратный дюйм ее тела и одновременно понять, увидеть, жива ли она, куда ее ранили и можно ли остановить кровотечение.
      А где-то в другой части мозга билась мысль, что Лютер все еще здесь, что в руке его пистолет и, по всей вероятности, он будет снова стрелять. Но это была уже мысль другая, второго, а может быть, даже третьего порядка.
      Защитить ее. Спасти ее…
      И он рискнул, повернул голову и посмотрел. Лютер шагнул к нему и приставил ствол пистолета к его голове. С десяток мыслей почти одновременно вспыхнуло в мозгу Саймона – ногой выбить из его руки пистолет, откатиться, как-нибудь исхитриться и ударить, любым способом, пока он снова не выстрелил.
      Но ничего нельзя было сделать. Он понимал и это.
      И самому спастись уже не было времени, и тогда он подтянул Ингрид под себя еще больше, обвил ее всем своим телом, стараясь, чтобы ни одна частичка ее не оставалась незащищенной. Прижал голову к ее голове и приготовился к самому худшему.
      Раздался выстрел.
      И Лютер упал.



      Глава десятая

      Эш поставил чашку кофе на стол. Ди Ди склонила голову в молитве. Глядя на это, Эш старался сдержаться и не закатывать глаза к небу. Ди Ди закончила молитву словами, которые всегда произносила в конце:
      –Да вечно пребудет Сияющая Истина.
      Эш сидел за столом напротив нее. Следующим у них был объект по имени Дэмиен Горс. Владелец тату-салона в одном из торговых центров Нью-Джерси, как раз через дорогу от того места, где они сейчас сидели. Они одновременно повернулись и посмотрели на козырек, где было написано это имя.
      Ди Ди захихикала.
      –Чего смеешься?
      –Да название салона.
      –И что тут смешного?
      –«Татуировка – пока ты ждешь»,– прочитала Ди Ди.– Ты только подумай. А как же еще можно это делать? Приходит клиент и говорит: «Эй, командир, вот моя рука, изобрази-ка на ней череп с костями, а я пока схожу погуляю, приду через пару часиков».
      Она снова захихикала, прикрыв ладошкой рот. Это было совершенно очаровательно.
      –А что, верно подмечено,– сказал Эш.
      –Скажи? «Татуировка – пока ты ждешь». Нет, ну в самом деле, не могли ничего другого придумать, что ли?
      Теперь и он усмехнулся, может, потому, что это и в самом деле смешно, но скорее потому, что смеялась она очень заразительно. Ди Ди сводила его с ума. Конечно, она способна и чертовски доставать, вопросов нет, но по большому счету его страшно пугало, что эти заказы скоро закончатся и она снова уйдет из его жизни.
      Ди Ди заметила, что он как-то странно на нее смотрит.
      –Ты чего?
      –Ничего.
      –Эш…
      И тогда он решился.
      –Тебе не надо никуда возвращаться,– сказал Эш.
      Ди Ди подняла голову и посмотрела на него своими дьявольски красивыми зелеными глазами, в которых хотелось утонуть, затеряться навсегда.
      –Конечно же надо.
      –Это никакая не Сияющая Истина. Это просто секта.
      –Ты ничего не понимаешь.
      –Так говорят все сектанты. И у тебя есть выбор.
      –Сияющая Истина – единственный выбор.
      –Да ладно тебе, Ди Ди.
      Она откинулась на спинку стула.
      –А там, между прочим, я не Ди Ди. Я тебе об этом не говорила?
      –В смысле?
      –В нашем Прибежище Истины. Там все зовут меня Холли.
      –Ты это серьезно?
      –Да.
      –Тебя заставили сменить имя?
      –Никто меня ничего не заставлял. Холли – это мое Истинное Имя.
      –Смена имени – идеологическая обработка в секте, статья сто первая.
      –Это имя говорит о том, что я внутренне переродилась. Я больше не Ди Ди. И не хочу быть Ди Ди.
      Он скорчил гримасу:
      –Значит, ты хочешь, чтобы я называл тебя Холли?
      –Нет, Эш.– Она протянула руку через стол и накрыла своей ладонью его ладонь.– Ты и так всегда видел во мне Холли. Только ты, больше никто.
      Рука у нее была теплая, ее тепло перетекало в его руку. Они сидели так какое-то время, и Эшу хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно. Глупо, конечно. Ясное дело, долго это не продлится. Ничего не бывает долго. Но он жадно впитывал в себя это тепло, еще несколько мгновений, а там будь что будет.
      Ди Ди улыбалась ему, словно понимала, чт? он сейчас чувствует. Может, и вправду понимает. Она всегда умела читать его мысли, видела его насквозь, как никто другой.
      –Все будет хорошо, Эш.
      Он промолчал. Она несколько раз похлопала его по руке, медленно убрала свою руку, так, чтобы это не получилось неожиданно.
      –Становится поздно,– сказала она.– Наверное, пора занимать позицию.
      Он кивнул. Они направились к угнанной машине с ворованным номером. Выехали на шоссе, двинулись на север, потом повернули на Даунинг-стрит. Местная дорога привела их к тыльной стороне супермаркета. Они остановили машину неподалеку от выхода, подальше от камер наблюдения. Пересекли лесопосадку и вышли к обратной стороне тату-салона.
      Эш посмотрел на часы. До закрытия оставалось двадцать минут.
      Убийство дело нехитрое, главное – ничего не усложнять.
      Эш был уже в перчатках. Одет он был с ног до головы во все черное. Из-за жары маска-балаклава была приподнята, к тому же она вызывала зуд, если носить ее слишком долго. Главное, она у него наготове.
      За тату-салоном стоял зеленый проржавевший мусорный бак. В боковом окне горела красная неоновая реклама: ПИРСИНГ ВЕЗДЕ, ГДЕ ЗАХОЧЕШЬ. Эш разглядел внутри силуэт человека, подметающего пол. На стоянке оставалось две машины – «тойота-тундра», пикап, принадлежащий, хотелось бы надеяться, последнему на сегодня клиенту, и за ним, неподалеку от мусорного бака, невидимый со стороны шоссе, окрашенный под дерево «форд-флекс» Дэмиена Горса.
      Согласно полученной информации, Горс всегда запирает дверь.
      По плану они должны дождаться, когда Дэмиен Горс запрет дверь и пойдет к машине, и только потом убить его, сделав все так, будто «ограбление сорвалось».
      Эш услышал звяканье дверного колокольчика, и передняя дверь салона открылась. Вышел человек с длинными рыжими, забранными в хвост волосами.
      –Спасибо, Дэмиен!– оглянувшись, крикнул он вглубь помещения.
      Дэмиен прокричал что-то в ответ, не разобрать, что именно. Человек с хвостом на затылке кивнул и побрел по дорожке, посыпанной гравием, к своей «тойоте-тундре». Рука полностью замотана бинтом. Шагая вперед, он с широкой улыбкой поглядывал на нее.
      –Наверное, пришел забрать,– шепнула Ди Ди.
      –Что?
      –Да руку же. Помнишь? «Татуировка – пока ты ждешь»?
      Силуэт в окне салона, кажется, закончил уборку.
      Ди Ди все хихикала, глядя, как человек с хвостом на затылке садится в машину, трогается с места и выезжает на шоссе.
      Ди Ди подвинулась поближе к Эшу. От нее шел такой запах… Боже мой, так пахнут только красавицы: жимолостью, сиренью и еще какой-то умопомрачительной амброзией. Но близость ее отвлекает от работы. Ему это не очень нравилось.
      Эш немного отодвинулся от нее и натянул на голову балаклаву.
      Окна салона погасли.
      –Представление начинается,– сказала Ди Ди.
      –Оставайся здесь.
      Стараясь не привлекать внимания, Эш двинулся в конец стоянки. Зашел за дерево, присел на корточки и стал ждать. Смотрел на «форд-флекс». Своей окраской «под дерево» он смахивал на семейный автомобиль, хотя Горс был не женат и детей у него тоже не было. Наверное, машина его матери. Или отца. Было бы побольше времени, Эш обязательно бы это разузнал, произвел бы, так сказать, собственный сбор информации. Но с другой стороны, много будешь знать, долго не проживешь.
      Просто делай свою работу, ни о чем не думай и старайся не наследить.
      Все остальное – чушь собачья.
      Полезно также размышлять методично. Добраться до автомобиля он сможет меньше чем за десять секунд. Действовать быстро и решительно. Не дать ему шанса отреагировать. Подойти, сделать два выстрела в грудь. Обычно он еще делает контрольный в голову, но грабитель вряд ли поступил бы так, это во-первых, а во-вторых, контрольный он уже сделал Кевину Гано.
      Повторяться было бы неразумно.
      Конечно, больше никакой связи между убийством Кевина Гано и Дэмиена Горса нет. Эш всегда пользуется пистолетами разных фирм и моделей, которые достает из разных источников. Итак, смерть Гано – это «самоубийство» в районе Бостона, а смерть Горса – «неудачное ограбление» в Нью-Джерси.
      Для сотрудников правопорядка между этими двумя смертями нет ничего общего.
      Более того, Эш и сам не мог найти никакой другой связи между Кевином Гано и Дэмиеном Горсом, да и между другими тоже. Разве что возраст у всех близкий – где-то между двадцатью четырьмя и тридцатью двумя годами. Все жили в разных частях страны. Ходили в разные школы, работали в разных сферах. Могли как-то пересекаться, конечно; если покопаться, можно было найти что-то общее между всеми объектами, и если бы у Эша было больше информации или больше времени, то вполне возможно, он мог бы вычислить, что именно.
      Но на данный момент у него нет ни того ни другого, и это нормально.
      Дверной колокольчик тату-салона звякнул.
      Затянутой в перчатку рукой Эш сжал пистолет. Маска на месте. За долгие годы работы Эш усвоил, что балаклава ограничивает периферийное зрение, поэтому отверстия для глаз он немного расширил. Эш продолжал сидеть на корточках и ждать. Чуть повернув голову влево, он увидел, что Ди Ди передвинулась в сторону. Он нахмурился. Что она делает? Надо быть осторожней и не высовываться. Но это же Ди Ди, ей хоть кол на голове теши.
      Горс шел прямо на него справа. Ди Ди была слева. Никакого шанса, что объект заметит ее раньше, чем пули настигнут его.
      Девочке просто хочется лучше видеть.
      Но все равно ему это не нравится.
      Хруст гравия под подошвами заставил его повернуть голову к зданию.
      Это Дэмиен Горс.
      Отлично.
      Теперь главное – вовремя сделать выстрел, хотя ошибки бывают всегда, особенно если промедлишь. Выскочишь слишком рано – Горс может побежать к дороге или обратно к салону и закрыться в нем, хотя это маловероятно. А если слишком поздно – Горс может успеть юркнуть в машину, хотя стекло для пули не преграда.
      Не важно. Эш всегда умел идеально рассчитать время.
      Горс вытянул руку с пультом. Эш услышал знакомые звуки – снимается блокировка замка автомобиля. Он ждал, когда Дэмиен дойдет до заднего бампера. Потом встал, выпрямился и быстрым шагом пошел к нему. Только не беги. Точно прицелиться на бегу почти невозможно.
      Горс уже протянул руку к дверце, как вдруг заметил Эша. Горс повернулся к нему, на лице его застыл немой вопрос. Эш поднял пистолет и два раза выстрелил, целясь Горсу в грудь. Выстрелы прозвучали громче, чем он ожидал, хотя это было уже не так важно. Тело Горса упало на машину. Секунду корпус автомобиля еще удерживал его в вертикальном положении, потом оно сползло по дверце на гравий.
      Эш поспешил к неподвижному телу, но тут боковым зрением заметил, как Ди Ди переместилась вправо, ей хотелось лучше видеть убитого. Но у Эша было мало времени. Он наклонился, убедился, что Горс действительно мертв, и стал шарить у него по карманам. Достал бумажник. На руке у Горса были дорогие часы. Их он тоже прихватил.
      А Ди Ди переместилась еще ближе.
      –Возвращайся назад!– рявкнул он.
      Он начал уже подниматься, но вдруг увидел выражение лица Ди Ди. Широко раскрытыми глазами она уставилась куда-то через его плечо. Сердце его ушло в пятки.
      –Эш…– сказала она.
      Потом дернула подбородком, указывая туда, куда смотрела.
      Эш мгновенно развернулся. А там, рядом с зеленым мусорным баком, стоял человек с пакетом для мусора в руке.
      Этот мужчина – да нет, скорее подросток… черт возьми, сопливый щенок… должно быть, вышел с той стороны магазина, чтобы выбросить мусор. Он все еще держал пакет в поднятой руке, застыл, словно статуя, не успев выбросить его в бак, когда вдруг увидел, что тут творится.
      Парнишка смотрел на Эша в балаклаве.
      Потом перевел взгляд на Ди Ди, на лице которой маски не было.
      «Дерьмо»,– подумал Эш.
      Выбора не было. Он прицелился, выстрелил, но мальчишка уже побежал и нырнул за мусорный бак. Эш двинулся к нему, выстрелил еще раз. Парень быстро встал на четвереньки, и пуля пролетела у него над головой. Потом он рванул обратно к двери и скрылся за ней, громко захлопнув ее за собой.
      «Вот черт!»
      Для этого заказа Эш решил взять с собой шестизарядный револьвер. Четыре патрона он уже израсходовал, в барабане осталось два. Их надо беречь, нельзя палить попусту. Но тратить попусту время тоже нельзя. Через несколько секунд парнишка доберется до телефона и позвонит в полицию, если еще не…
      Воздух сотрясся от воя сирены.
      Звук был такой громкий, что Эш на мгновение остановился и хотел было закрыть ладонями уши. Он повернулся к Ди Ди.
      –Ходу!– крикнул Эш.
      Ди Ди кивнула, сразу поняв, что надо делать. Сваливать. У него было искушение сделать то же самое, смыться отсюда, пока не заявились копы. Но этот пацан видел лицо Ди Ди. И сможет его описать.
      Пацан должен умереть.
      Эш нажал на ручку двери черного входа. Она подалась. После первого выстрела прошло секунд пять, не больше. Если в магазине есть пистолет, вряд ли у шкета будет время, чтобы найти его. Эш ворвался внутрь и огляделся.
      Парня нигде не было.
      Наверное, куда-то спрятался.
      Итак, сколько у него есть времени? Не так уж много. И тем не менее.
      Человеческий разум – это тот же компьютер, поэтому в краткий миг перед тем, как сделать следующий шаг, в голове у Эша промелькнула целая куча возможных последствий. Самое первое, непроизвольное и очевидное: пацан видел лицо Ди Ди. Он сможет ее опознать. Оставить его в живых – значит подвергнуть Ди Ди серьезной опасности.
      Вывод: его надо убить.
      Но едва сделав следующий шаг, он начал понимать, что это у него инстинктивная реакция и, возможно, она чрезмерна. Да, парень видел ее, да, он сможет ее опознать. Но что он может о ней сказать? Красивая женщина с длинной светлой косой и зелеными глазами. В Нью-Джерси она не живет, к Нью-Джерси не имеет никакого отношения, скоро будет за пределами штата и, возможно, вернется в свою общину, пристанище, убежище, или как еще там, черт побери, она это называет… да как полиция вообще может раскопать, где ее нужно искать?
      Впрочем, с другой стороны, предположим, Ди Ди не успеет удрать так далеко. Предположим, полиция схватила ее сейчас, до того, как она успела незаметно слинять. Пацан ее опознал. Но опять-таки (видите, как работает мозг?)– что из этого следует?
      Разберем все по порядку: во время убийства Дэмиена Горса Ди Ди стояла на парковке. Стояла, и все. А также там был человек с пистолетом и в маске. Но с какой стати можно утверждать, что они действовали сообща? Если она соучастница, почему тогда на ней не было маски? Разве не может Ди Ди заявить, что она к убийству не имеет никакого отношения, что она случайно оказалась на месте преступления, даже если ее каким-то образом схватят и опознают, опираясь на показания этого парня?
      В помещении тату-салона Эш сделал еще шаг.
      Стало еще тише.
      И в самом деле, думал он, какова вероятность того, что, если пацан останется жить, это для Ди Ди представляет опасность? Когда сложишь все вместе, взвесишь все за и против, не получится ли, что Эшу лучше поскорей уходить отсюда, пока не появилась полиция? Зачем терять драгоценное время на поиски перепуганного парня и рисковать быть схваченным, притом что угроза для Ди Ди, если этот свидетель останется в живых, ничтожна?
      Да пусть себе живет.
      А сирена все завывала.
      Да и убивать его – удовольствие маленькое. Он, конечно, сделал бы это без проблем. Но убивать парня теперь – ненужная роскошь, и если можно, уж лучше поступить благоразумно, а заодно совершить доброе дело, разве нет? Он не верил в карму, но, с другой стороны, зачем толкать карму под ребра.
      Сирены. Все ближе и ближе.
      Сегодня пацану очень повезло.
      Эш повернул обратно. Бросился к двери черного хода, потому что, по правде говоря, выбор у него был только один – рвать когти поскорее.
      И как раз в эту секунду до слуха его донесся щелчок откуда-то из-за двери чулана рядом с выходом.
      Он уже прошел было мимо.
      Но остановился.
      Эш открыл дверь. Парнишка лежал на полу, трясущимися руками закрыв голову, словно хотел защитить ее от ударов.
      –Прошу вас,– проговорил он,– я обещаю, я не…
      Больше услышать он уже ничего не успел.
      Эш вогнал в него одну пулю, прямо в голову, а последнюю на всякий случай оставил себе.



      Глава одиннадцатая

      Все, кто был в этом подвале, разбежались.
      Краем глаза Саймон видел, что Рокко перебросил Лютера через плечо, словно мешок с грязным бельем, и бросился к выходу. Еще секунд пять, может чуть дольше, Саймон оставался лежать, закрывая собой жену. Когда же понял, что опасность миновала, достал телефон и набрал 911. Вой сирен прорезал спертый подвальный воздух.
      Может быть, кто-то вызвал полицию раньше. А может быть, этот вой не имел к ним никакого отношения.
      Глаза Ингрид были закрыты. Из раны в груди, чуть ниже правого плеча, сочилась кровь. Саймон сделал все, что мог, чтобы остановить ее: разорвал свою рубаху и плотно приложил к ране. Щупать, есть ли у Ингрид пульс, он не стал. Если она мертва, он скоро и так это поймет.
      Защитить ее. Спасти ее.
      Оператор 911 сообщил, что помощь уже выехала. Время шло. Саймон не знал, сколько его утекло. Они были одни в этом сыром, отвратительном подвале, он и Ингрид. Впервые они встретились в ресторане на Шестьдесят девятой улице, всего в двух кварталах от того места, где сейчас живут, их познакомила Ивонна, когда Ингрид наконец вернулась на родину. На ту встречу он явился первым, уселся за столик возле окна и беспокойно ждал, и когда Ингрид, горделиво держа голову, вошла и с царственной осанкой двинулась между столиками так, словно ступала по подиуму, он был сражен. Как бы это ни было глупо – может быть, со всяким такое бывает,– но когда Саймон являлся на первое свидание с женщиной, он всегда позволял разгуляться своей фантазии, представляя, как он станет жить с этим человеком, заглядывая далеко вперед, он воображал, как они поженятся, как станут растить и воспитывать детей, как будут сидеть за кухонным столом, как станут стареть и читать перед сном в постели, в общем, все в таком роде. Что он почувствовал, когда в первый раз увидел Ингрид? Он подумал, что она великолепна, даже слишком. Это первое, что
пришло ему в голову. Она казалась ему слишком для него цельной и беспорочной, слишком уравновешенной и уверенной в себе. Только потом он узнал, что все это было напускное, что у Ингрид тоже есть свои страхи, которые мучают всех нас, что она так же не уверена в себе, что в душе всякий приличный человек может в каком-то смысле ощущать себя притворщиком, играющим чужую роль.
      Впрочем, это не важно. Их отношения начались за тем праздничным столиком возле окна на углу Западной Шестьдесят девятой улицы и Коламбус-авеню, а сейчас вот закончатся в этом жутком, мрачном подвале Бронкса.
      –Ингрид…– Голос его прозвучал словно горестная мольба.– Не уходи от меня… пожалуйста…
      Потом прибыла полиция, а за ней «скорая помощь». Его оттащили от жены и принялись за дело. Он сидел на бетонном полу, поджав колени к груди. К нему подошел полицейский и стал задавать вопросы, но он их не слышал, только смотрел на свою неподвижную жену, вокруг которой суетились медики. Ей надели кислородную маску, под которой скрылись губы, которые он столько раз целовал, что и представить себе невозможно, и мимоходом, и в минуты страсти. Сейчас он сидел молча и просто смотрел. Не приставал ни к кому с вопросами, жива она еще или нет, можно ли ее спасти. Ему было слишком страшно, он боялся им помешать делать их важное дело, отвлекать их, ему казалось, что жизнь ее сейчас так хрупка, что любая помеха может оборвать ее, словно нитку.
      Саймону хотелось сказать, что все остальное было как в тумане, но на самом деле все происходило как в замедленной съемке и виделось в ярких красках – как укладывали Ингрид на каталку, везли ее к автомобилю, как он ковылял следом и залезал за ней внутрь, тупо смотрел на капельницу, на суровые лица медиков из бригады «скорой помощи», на бледное лицо Ингрид, слушал вопли сирены, видел приводящее в отчаяние плотное дорожное движение на трассе Мейджор-Диган; наконец они доехали, вломились в приемный покой, и медсестра терпеливо, но твердо выпроводила его и подвела к желтому пластмассовому стулу в помещении для посетителей…
      Он позвонил Ивонне и кратко рассказал, что случилось.
      –Я беру с собой Аню, и мы едем к тебе,– сказала Ивонна, когда он закончил.
      –Хорошо,– ответил Саймон, и собственный голос показался ему чужим.
      –Что сказать Ане?
      Он почувствовал ком в горле и постарался проглотить его.
      –Ничего такого, просто будь с ней рядом.
      –Ты Сэму звонил?– спросила Ивонна.
      –Нет. У него экзамен по биологии. Лучше его сейчас не трогать.
      –Саймон…
      –Что?
      –Соберись с мыслями. Их мать застрелили. Она лежит на операционном столе.
      Он плотно сжал веки.
      –Я заберу Аню, а Роберт – Сэма,– сказала Ивонна.– Они должны быть рядом с матерью.
      Она не стала говорить «и я тоже», наверное, потому, что дети сейчас важнее, а может, и потому, что Ивонна и Ингрид были не слишком близки. Отношения у них были ровные, они никогда не ссорились, не злились и не обижались друг на друга, но Саймон был как бы мостиком между двумя сестрами.
      –Ты согласен, Саймон?– спросила Ивонна.
      Появились двое полицейских, они стали осматривать помещение. Заметили Саймона и уверенной походкой направились к нему.
      –Согласен,– сказал он и разъединился.
      Еще на месте происшествия Саймон описал полицейским, как выглядел стрелявший, но теперь им нужны были подробности. Он стал рассказывать все, но дело шло медленно без полного контекста, без упоминания Аарона, другого убийства и много чего еще. Он был к тому же расстроен, все смотрел на дверь, поджидая, когда наконец выйдет врач, который сейчас для него был богом, и сообщит ему, наступил для него конец света или еще нет.
      Потом в приемный покой ворвался Фагбенл. Двое полицейских направились к нему. Все трое отошли в угол и принялись совещаться. Саймон воспользовался перерывом, снова подошел к женщине в регистратуре и спросил, как дела у жены, и она снова вежливо объяснила, что информации пока нет и что доктор выйдет, как только что-нибудь станет ясно.
      Саймон отвернулся и увидел, что Фагбенл уже рядом.
      –Не понимаю,– сказал он.– Почему вы вдвоем оказались в Бронксе?
      –Пытались отыскать нашу дочь.
      –Где, в наркопритоне?
      –Наша дочь наркоманка.
      –И вы нашли ее?
      –Нет, детектив. Если вы еще не знаете, в мою жену стреляли.
      –Мне очень жаль.
      Саймон закрыл глаза и махнул рукой, чтобы он уходил.
      –Я слышал, что вы побывали и на месте убийства.
      –Да.
      –Зачем?
      –Оттуда мы начали.
      –Начали что?
      –Поиски дочери.
      –А как вы из этой квартиры попали в наркопритон?
      Саймон знал, что лучше не углубляться в это.
      –Какая разница?
      –Почему вы не хотите говорить, Саймон?
      –Потому что это не имеет значения.
      –Будем откровенны,– сказал Фагбенл.– Все это выглядит очень подозрительно.
      –Будем откровенны,– сказал Саймон,– мне все равно, как это выглядит.
      Он двинулся обратно к своему желтому стулу.
      –Бритва Оккама,– сказал Фагбенл.– Знаете, что это?
      –Мне сейчас не до Оккама, детектив.
      –Принцип в том…
      –Я знаю, в чем он…
      –…что простейшее объяснение, как правило, бывает самым правильным.
      –И каково же простейшее объяснение, детектив?
      –Аарона Корвала убили вы,– ответил он.
      Вот так просто и сказал. Без эмоций. Ни раздражения, ни удивления.
      –Или ваша жена. Я не осуждаю ни вас, ни ее. Этот человек был чудовищем. Он медленно отравлял вашу дочь, убивал ее прямо у вас на глазах.
      Саймон сдвинул брови:
      –И вот здесь я должен сломаться и во всем вам признаться?
      –Да нет, просто слушайте. А я порассуждаю об одной старой моральной дилемме.
      –Ну-ну.
      –Вопрос: «Вы способны убить человека?» Ответ: «Конечно нет». Вопрос: «Вы способны убить человека, чтобы спасти своего ребенка?» Ответ?..
      Фагбенл поднял обе ладони и пожал плечами.
      Саймон откинулся на спинку стула, устроился поудобнее. Фагбенл подвинул к нему ближайший стул и уселся совсем близко. Все тем же тихим голосом он продолжил:
      –Вы вполне могли выбраться из своего дома, когда Аня спала. Или же Ингрид могла примчаться в Бронкс во время перерыва на работе.
      –Вы же сами не верите в то, что говорите.
      Фагбенл покачал головой, что, должно быть, означало: «Может, да, а может, нет».
      –Я слышал, когда стреляли в вашу жену и она упала, вы бросились к ней и закрыли своим телом сверху, как щитом.
      –Что вы хотите этим сказать?
      –Вы были готовы умереть, чтобы спасти того, кого любите,– произнес Фагбенл и придвинулся к нему немного ближе.– Разве этого мало, чтобы поверить в то, что вы могли и убить?
      Вокруг началась какая-то суета, входили и выходили люди, но Саймон с Фагбенлом этого не замечали.
      –У меня идея, детектив.
      –Я весь внимание.
      –В мою жену стрелял человек по имени Лютер.– Саймон описал его внешность в точности так, как уже два раза делал недавно.– Почему бы вам, парни, не пойти и не арестовать его?
      –Уже сделали.
      –Погодите, вы что, поймали его?
      –Это было не очень трудно. Мы просто пошли по кровавым следам. И в двух кварталах нашли его, он лежал без сознания.
      –Из подвала его вынес тот великан, Рокко. Нес его на плече.
      –Рокко Канард. Да, мы его знаем. Они из одной банды. Лютер – Ритц его фамилия, между прочим,– он работал на Рокко. Как и Аарон. Рокко, вероятно, пытался его спрятать. А когда увидел за собой кровавый след, попросту бросил. Во всяком случае, такова наша версия. Вы нам понадобитесь для опознания, мы должны убедиться, что стрелял именно он.
      –Хорошо,– сказал Саймон.– Он серьезно ранен?
      –Жить будет.
      –Когда его взяли, он что-нибудь говорил?
      –Да,– коротко улыбнувшись, ответил Фагбенл.– Сказал, что в него стреляли вы с Ингрид.
      –Это ложь.
      –Мы знаем. Но я до сих пор не понимаю, что там случилось. Почему он стрелял?
      –Я тоже не знаю. Мы разговаривали с Рокко, и вдруг…
      –Вы с женой?
      –Да.
      –Итак, вы вдвоем заявились в этот наркопритон и решили поболтать с главарем банды?
      –Вы же сами сказали, детектив: мы на многое способны, чтобы помочь тем, кого любим.
      Похоже, ответ Саймона ему понравился.
      –Продолжайте.
      Саймон рассказал, что произошло, опустив только один, пожалуй ключевой, момент.
      –И потом вдруг появился Лютер и просто так принялся в вас палить?
      –Да.
      –Без предупреждения?
      –Да.
      –Приехали.– Он снова сверкнул белозубой улыбкой.– Опять бритва Оккама.
      –В каком смысле?– спросил Саймон.
      –Рокко – наркоторговец. Лютер и Аарон на него работают. Этот мир полон насилия. Аарон мертв, Лютер стреляет в вас… но кто стрелял в Лютера?
      Напротив собеседников на такой же желтый пластмассовый стул плюхнулся какой-то человек. Голова перевязана бинтом, сквозь него сочится кровь.
      –Саймон!
      –Что?
      –В вашу жену попала пуля. Вы бросаетесь и закрываете ее своим телом. Лютер собирается вас прикончить. Тогда кто его остановил?
      –Я никого не видел,– сказал Саймон.
      Фагбенл, кажется, что-то такое уловил в его интонации.
      –Я не спрашивал, видели вы там кого-то или не видели. Я спросил, кто спас вас от Лютера.
      Но в эту минуту в приемный покой вбежала Аня. Саймон встал, дочь кинулась ему на шею – даже едва не сбила его с ног. Он закрыл глаза и прижал ее к себе, изо всех сил сдерживая слезы. Аня спрятала лицо у него на груди.
      –Мама…– послышался ее приглушенный плач.
      «Все будет хорошо,– чуть было не сказал он,– с ней все будет в порядке», но он не захотел больше лгать. Открыл глаза. В приемном покое появилась Ивонна, подошла к нему и поцеловала в щеку – он все еще обнимал Аню.
      –Роберт уже едет, чтобы забрать Сэма,– сказала она.
      –Спасибо тебе.
      Потом в помещение вошел человек в хирургическом костюме.
      –Саймон Грин?– громко спросил он.
      Аня ослабила объятие и отпустила отца.
      –Это я.
      –Прошу вас, следуйте за мной. Доктор хочет вас видеть.



      Глава двенадцатая

      Мы часто слышим, что для врача-профессионала такт, этика общения с пациентом – штука необязательная и даже излишняя. Предполагается, что нам нужен такой врач, который хладнокровно, как робот, делает свою работу и не отвлекается на эмоции, который придерживается старинных взглядов, что, мол, любой из нас предпочитает такого хирурга, который умеет резать, а остальное его не заботит.
      А вот Ингрид – Саймон знал это – считает как раз наоборот.
      Врач прежде всего должен быть личностью, человеком отзывчивым и чутким, таким, кто всего себя отдает пациенту. Врач должен видеть в нем ближнего, которому страшно, который нуждается в его поддержке и утешении. Ингрид считала это первейшей обязанностью врача и относилась к этому очень серьезно. Когда родители приводят на прием своего ребенка, посмотри на ситуацию со стороны и подумай вот о чем: когда ты наиболее уязвим? Когда находишься в состоянии стресса, напуган, растерян. Врач, который этого не понимает и ведет себя так, будто перед ним всего лишь анатомический объект, требующий починки, наподобие компьютера,– такой врач не только усугубит страдания человека, но и может ошибиться в диагнозе.
      Иногда, вот как сейчас, например, ты страшно напуган, у тебя все болит, ты потрясен, ошарашен и растерян, ты садишься напротив врача, и он говорит тебе слова, которые изменят всю твою жизнь. Они могут стать для тебя самыми страшными в мире словами, или, наоборот, самыми прекрасными, или же, как в данном случае, где-то посередине между этими двумя крайностями.
      Так что доктор Хезер Груи точно понравилась бы Ингрид: видно было, что она очень устала, но от нее шла теплая волна искреннего сочувствия. Используя в речи сочетание практической терминологии с медицинским жаргоном, Груи всячески старалась успокоить его. А Саймон, со своей стороны, старался сосредоточиться на ключевых моментах и выводах.
      Ингрид жива.
      Но на грани.
      Она сейчас в коме.
      Следующие двадцать четыре часа будут решающими.
      Саймон слушал и кивал, и в каком-то смысле слова доктора сделали свое дело: ему стало несколько легче. Он пытался удержать нить разговора, но его все время куда-то уносило. Сидящая рядом Ивонна лучше держала себя в руках. Задавала уточняющие вопросы, вероятно разумные, но они не меняли и не проясняли смысла туманного диагноза. Здесь врачи открываются перед тобой еще одной своей стороной. Порой мы склонны относиться к ним как к богам, но, увы, знания их ограниченны и возможности поразительно скромны.
      За состоянием Ингрид внимательно наблюдают, но в данный момент сделать ничего нельзя, остается только ждать. Доктор Груи встала и протянула руку. Саймон тоже встал и пожал ее руку. То же самое проделала и Ивонна. К больной еще никого не пускали, и они устало побрели обратно по коридору в помещение для посетителей.
      Фагбенл тут же перехватил Саймона и отвел его в сторону.
      –У меня к вам одна небольшая просьба,– сказал он.
      Саймону, которого все еще пошатывало, удалось кивнуть:
      –Хорошо.
      –Я хочу, чтобы вы кое на что взглянули.
      Он вручил Саймону лист картона с шестью фотографиями, три фото в верхнем ряду и три в нижнем. Никаких надписей, только номер под каждой.
      –Посмотрите внимательно и скажите, нет ли…
      –Номер пять,– сказал Саймон.
      –Позвольте мне закончить. Я хочу, чтобы вы посмотрели очень внимательно и сказали мне, узнаете ли вы кого-либо из этих людей.
      –Я узнаю человека под номером пять.
      –Откуда вы знаете человека под номером пять?
      –Этот человек стрелял в мою жену.
      Фагбенл кивнул:
      –Я бы хотел, чтобы вы официально опознали его личность.
      –А этого,– Саймон ткнул пальцем в картон,– что, недостаточно?
      –Думаю, лучше сделать это лично.
      –Я не хочу сейчас оставлять жену.
      –Этого и не требуется. Подозреваемый тоже находится здесь, лечится от огнестрельного ранения. Пойдемте.
      Фагбенл направился к коридору. Саймон оглянулся на Ивонну, и та кивнула ему: мол, все в порядке, он может идти. Идти было недалеко, до конца коридора.
      –А Рокко вы тоже поймали?– спросил Саймон.
      –Да, он тоже здесь.
      –И что он говорит?
      –Что вы с женой явились к нему в заведение, он стоял лицом к вам, за спиной раздались выстрелы и он побежал. Что он понятия не имеет, кто стрелял, в кого стреляли, и прочее.
      –Чушь собачья.
      –Правда? Рокко, крупный торговец наркотиками, говорит нам неправду? Ну надо же… лично я потрясен.
      –Вы спрашивали у него про мою дочь?
      –Он ее не помнит. Сказал, что белые девушки для него все на одно лицо, особенно наркоманки.
      Услышав это, Саймон и бровью не повел.
      –Вы можете задержать его?– спросил он.
      –А что мы ему предъявим? Вы же сами сказали, что Рокко на вас не нападал, верно?
      –Верно.
      –Это Лютер спустил курок. К слову сказать.
      Фагбенл остановился перед дверью палаты, рядом с которой сидел полицейский в форме.
      –Привет, Тони,– сказал он.
      –А это кто?– спросил тот, посмотрев на Саймона.
      –Муж потерпевшей.
      –О,– вздохнул Тони, кивая Саймону.– Мне очень жаль.
      –Спасибо.
      –Он сделает опознание,– сказал Фагбенл.– Подозреваемый все еще без сознания?
      –Нет, очухался.
      –Давно?
      –Где-то минут пять-десять.
      Фагбенл повернулся к Саймону:
      –Возможно, сейчас делать это не стоит.
      –Почему?
      –Таковы правила. Большинство свидетелей боятся встречи с подозреваемым.
      Саймон нахмурился:
      –Давайте сделаем это сейчас.
      –И вас не беспокоит, что он вас увидит?
      –Он видел меня, когда стрелял в мою жену. И вы думаете, я буду волноваться сейчас?
      Фагбенл пожал плечами, мол, как вам будет угодно, и открыл дверь. В телевизоре показывали что-то на испанском языке. Лютер сидел на кровати, плечо его было перевязано. Он бросил на Саймона злой взгляд.
      –А этот что здесь делает?
      –О, так, значит, вы узнаете этого человека?– спросил Фагбенл.
      У Лютера сразу забегали глазки.
      –Мм…
      Фагбенл повернулся к Саймону:
      –Мистер Грин?
      –Да, это тот человек, который стрелял в мою жену.
      –Он врет!
      –Вы уверены?– спросил Фагбенл, глядя на Саймона.
      –Да,– ответил тот.– Совершенно уверен.
      –Это они стреляли в меня!– крикнул Лютер.
      –Это правда, Лютер?
      –Да. А он все врет.
      –А в каком месте они тебя ранили, если быть точным?
      –В плечо.
      –Нет, Лютер. Я имею в виду, географически.
      –Что-что?
      Фагбенл закатил глаза.
      –Где ты в это время был?
      –А-а… в подвале. У Рокко.
      –Тогда почему мы обнаружили тебя в каком-то переулке, где ты прятался, в двух кварталах от этого места?
      Лютер словно онемел, тупо глядя в пространство.
      –А-а-а… я просто побежал. Вот от него.
      –И спрятался в переулке, когда полиция стала тебя разыскивать?
      –Эй! Я просто не люблю копов, вот и все.
      –Отлично. Спасибо, Лютер, ты подтвердил, что находился в том месте, где была стрельба. Это очень поможет нам разобраться в деле.
      –Я ни в кого не стрелял. Вы ничего не докажете.
      –У тебя есть пистолет, Лютер?
      –Нет.
      –И ты никогда не стрелял?
      –Из пистолета?– В глазах его мелькнула хитрая искорка.– Ну, может быть, было разок… много лет назад.
      –Черт возьми, Лютер, ты что, телевизор не смотришь?
      –Что?
      –Сериалы про полицейских?
      Лютер, казалось, совсем растерялся.
      –Там часто показывают, как какой-нибудь идиот-преступник говорит: «Да я пистолета в руках никогда не держал», ну вот прямо как ты сейчас, а потом коп заявляет, что они провели экспертизу остаточного порохового следа – тебе это ни о чем не говорит, Лютер?– и обнаружили этот след, обычно он бывает в виде частичек пороха на руках и одежде этого идиота-преступника.
      Лютер побелел как полотно.
      –И видишь ли, поскольку у них все это имеется, у копов, то есть у меня, значит есть и железные доказательства, чтобы упечь тебя за решетку. У нас есть свидетели, у нас есть остаточный пороховой след, то есть научно доказано, что наш идиот-преступник врет. В общем, допрыгался. Обычно он признается и идет на сделку со следствием.
      Лютер откинулся на спинку кровати и заморгал.
      –Ну как, может, желаешь сообщить, зачем ты это сделал?
      –Я этого не делал.
      Фагбенл вздохнул:
      –Господи, как же ты нам уже надоел.
      –А его почему не спросите зачем?– сказал Лютер.
      –Виноват?
      Лютер указал подбородком в сторону Саймона:
      –Его спросите.
      Саймон тяжело задышал. С тех пор как он вошел в эту палату, его как будто заклинило, но теперь вдруг все это обрушилось на него. Ингрид, женщина, которую он любит больше жизни, лежит рядом, в этом же здании, она при смерти и отчаянно цепляется за жизнь – и все из-за этого куска дерьма. Сам не понимая, что делает, Саймон шагнул к койке, подняв руки, чтобы задушить эту бесполезную дрянь, ничтожество, никчемного говнюка, который пытался убить Ингрид, чудесного, полного жизни человека.
      Фагбенл протянул руку, желая усмирить Саймона, и это была скорее психологическая, нежели физическая преграда. Он поймал взгляд Саймона и покачал головой, в глазах его было не только понимание, но и твердый запрет.
      –И о чем мне его спросить, Лютер?– сказал он.
      –Что они там делали, у Рокко, а? Допустим, я это все-таки сделал. Нет, конечно, но типа предположим, как это там называется… гиподермически скажем, что я это сделал.
      Фагбенл постарался не хмуриться.
      –Давай рискни.
      –Может быть, Рокко нуждается в защите.
      –А с чего бы это Рокко нуждался в защите?
      –Не знаю. Я говорю гиподермически.
      –Значит, это Рокко велел тебе стрелять в доктора Грин?
      –Доктора?– Лютер выпрямился и снова заморгал.– О чем это вы? Я не стрелял ни в какого доктора. Вы мне этого не пришьете.– Он ткнул пальцем в Саймона.– Я просто стрельнул вот в его старушку.
      Саймон не знал, что делать, то ли смеяться, то ли наброситься на него с кулаками. И снова его охватило это чувство: что же за беспредел творится в этом мире, если вот это полное ничтожество имеет право убить столь полное жизни, столь дорогое ему, любимое существо, его Ингрид… нет, этот мир несправедлив, им никто не управляет, в нем нет никакой законной силы, все в нем происходит случайно и царит один только хаос. Как же ему хотелось убить этого подонка, раздавить его, как клопа, нет, он хуже клопа, клопы не бывают столь бездушны и зловредны, так что да, раздавив это ничтожество, он окажет человечеству благодеяние, человечество от этого ничего не потеряет, только выиграет. Это желание было столь страстным, что вдруг истощило его, лишило сил, и в результате он даже в этом не видел никакого смысла, теперь происходящее казалось ему каким-то до жути отвратительным анекдотом.
      –Я просто защищал своего босса,– сказал Лютер.– Самозащита, понятно, о чем я?
      В кармане Саймона неожиданно ожил мобильник. Он достал его, посмотрел на экран. Там было сообщение от Ивонны:


      Можно сейчас навестить Ингрид.

      Саймон первым зашел к ней в палату и сразу увидел Ингрид на больничной койке: она лежала неподвижно, совсем не так она лежала, когда спала, и повсюду вокруг нее какие-то трубки, булькающие приборы. Когда он вошел и увидел это, колени его подкосились, и он плашмя упал на пол. Он даже не старался удержать равновесие. Вероятно, мог бы, стоило только протянуть руку и схватиться за ручку стоящей справа коляски для перевозки больных. Но он этого не сделал. Он просто рухнул, и рухнул тяжело, и в эту самую секунду неслышно вскрикнул, потому что понимал, что ему это сейчас нужно.
      Потом все кончилось, он поднялся, и больше не было никаких слез. Он сел рядом с Ингрид, взял ее руку и заговорил. Он не умолял ее не умирать, не стал говорить, как сильно он ее любит, нет, ничего такого. Если бы Ингрид могла его слышать, ей не захотелось бы слушать эти слова. Уже хотя бы потому, что она не любила мелодрам, но главным образом потому, что не захотела бы, чтобы он проговаривал эти мысли вслух, когда у нее нет возможности ответить ему в том же духе или хотя бы как-то их прокомментировать. Безответные признания в любви или в горечи утраты для нее были бессмысленны. Все равно что играть в мяч с самим собой. Мяч должен летать от одного к другому.
      Поэтому Саймон говорил вообще – о своей работе, о ее работе, о перестановке на кухне, которую они собираются как-нибудь затеять (хотя, скорее всего, не получится), о политике и о прошлых событиях, он пустился в их излюбленные воспоминания, в которые, он это знал, ей всегда приятно было погружаться. В этом тоже была его Ингрид. Ей нравилось, когда он снова вспоминал некоторые общие для них памятные события. Она всегда слушала очень внимательно, отдаваясь воспоминанию всем своим существом, и улыбка играла на ее губах, и Саймон видел, что она снова с ним и вновь проживает эти минуты с той душевной чистотой и прозрачностью, на которую способен далеко не всякий.
      Но сегодня, конечно, улыбки на лице ее не было.
      В какой-то момент – Саймон не мог сказать, сколько прошло времени,– на плечо его опустилась рука Ивонны.
      –Расскажи, что случилось,– попросила она.– Рассказывай все, от начала и до конца.
      И он стал рассказывать.
      Ивонна слушала, не отрывая глаз от лица сестры. Судьбы у нее и Ингрид сложились по-разному, возможно, поэтому их отношения были столь прохладными. В начале своей взрослой жизни Ингрид решила попробовать нечто великосветское – работу моделью, путешествия, эксперименты с наркотиками,– последнее странным образом повлияло на ее отношение к Пейдж: она меньше сочувствовала ей, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Ивонна же всегда была более послушной дочерью, ее можно было бы отнести к психологическому типу А[20 - Психологический тип А – личность с болезненно развитым чувством ответственности, нацеленная на успех. Таким людям свойственны раздражительность, агрессивность, а также чувство постоянной нехватки времени.]: Ивонна упорно училась, любила родителей, была законопослушна и не сворачивала с пути истинного.
      В конце концов Ингрид, как она выразилась, сделала одно открытие: что поиски неизвестно чего по всему свету неизбежно приводят к тому, что ты находишь свой дом. Она вернулась домой и год проучилась на курсах, как это называется, постбакалавриата в колледже Брин-Мор, чтобы подготовиться к экзамену для поступления в медицинский. С решимостью и исключительной целеустремленностью – качествами, которыми Ивонна, без сомнения, восхищалась в любом другом человеке,– Ингрид, добившись превосходных успехов, закончила медицинский институт и прошла стажировку и резидентуру[21 - Резидентура – форма послевузовского медицинского образования по клиническим специальностям, целью которого является приобретение или изменение профессиональной квалификации врача по соответствующей специальности.].
      –Ты не должен оставаться здесь,– сказала Ивонна, когда он закончил рассказ.
      –О чем это ты?
      –С Ингрид буду сидеть я. А тебе здесь сидеть нельзя. Ты должен искать Пейдж.
      –Я не могу сейчас уйти.
      –Ты должен. У тебя нет выбора.
      –Мы всегда обещали…
      Саймон замолчал. Он не собирался объяснять Ивонне то, что она и так знала. Он и Ингрид – единое целое. Если один заболевал, другой всегда был рядом. Таково было правило. Таково было непременное условие их совместного существования.
      Ивонна все это понимала, но тем не менее покачала головой:
      –Ингрид придет в себя. Или нет. А если она придет в себя, ей захочется видеть Пейдж.
      Он ничего не ответил.
      –Как ты ее найдешь, если все время будешь сидеть здесь?
      –Ивонна…
      –Саймон, Ингрид сказала бы тебе то же самое, если бы могла. И ты это знаешь.
      Рука Ингрид теперь была безжизненной, в ней не чувствовалось пульсации крови. Саймон смотрел на жену, ему хотелось, чтобы она ответила ему, подала хоть какой-то знак, но она, казалось, становится все меньше, словно тает на глазах. Казалось, что на больничной койке лежит уже не Ингрид, а просто бездушное тело, словно дом, в котором уже никто не живет. Саймон не был столь наивным, чтобы думать, будто голос Пейдж сможет вернуть им Ингрид, но он, черт побери, понимал, что, если он будет сидеть здесь сложа руки, чуда также не произойдет.
      Саймон отпустил руку жены.
      –Перед уходом мне надо…
      –За детьми я присмотрю. И за делами. И за Ингрид тоже. Иди.



      Глава тринадцатая

      Ночь подошла к концу, уже почти рассвело, когда Саймон вышел из машины в Бронксе. Улица была совершенно пуста: вероятно, все еще спали. На тротуаре перед заросшим заброшенным участком, совсем неподалеку от того места, где несколько часов назад побывали они с Ингрид, спали двое парней. Кто-то натянул полицейскую ленту, но она уже была порвана как раз посередине и трепетала на предутреннем ветерке.
      Саймон добрался до четырехэтажного кирпичного здания, которое его дочь называла своим домом. Теперь он входил в него без страха и колебаний. Двинулся было вверх по лестнице, но на втором этаже остановился. Еще не было шести утра. Эту ночь Саймон, конечно, не спал. Он был на взводе, чувствовал, что перевозбужден, но знал, что скоро это схлынет.
      Он постучал в дверь и стал ждать. Наверное, спит, а он разбудил его, да и ладно. Секунд через десять, не больше, дверь открылась. По виду Корнелиуса можно было понять, что он тоже всю ночь почти не спал. Двое мужчин довольно долго стояли друг перед другом и молчали.
      –Ну, как она?– спросил Корнелиус.
      –На грани.
      –Заходи, чего стоишь.
      Переступая порог жилища Корнелиуса, Саймон не знал, что его ждет, скорее всего – грязная берлога типа той, где жила и которую называла своим домом Пейдж, но, когда он увидел интерьер, ему показалось, что он прошел сквозь какие-то волшебные врата и попал в иной мир. Эту квартиру можно было бы показывать в какой-нибудь телепередаче для дома, для семьи, которые обожала смотреть Ингрид. Окна в противоположной стене были обрамлены встроенными книжными полками из дуба. С правой стороны стоял диван, украшенный классическими викторианскими кисточками. В глаза бросались подушки, изящно вышитые растительными орнаментами. Слева висели эстампы с бабочками. На богато украшенном столике лежала шахматная доска с расставленными фигурами, и на мгновение Саймон живо представил себе, как там напротив Корнелиуса сидит Пейдж и, хмуря брови, теребит прядку волос, размышляя над следующим ходом.
      Навстречу ему из угла бросилась собака породы кокер-спаниель, так сильно виляя хвостом, что едва удерживала равновесие. Корнелиус подхватил ее и крепко прижал к себе.
      –Это моя Хлоя,– сказал он.
      На полках перед корешками книг стояли фотографии, обычные семейные снимки на радужном фоне: молодой Корнелиус, женщина, по-видимому его жена, трое улыбающихся мальчишек-подростков, двое из которых ростом были уже выше самого Корнелиуса.
      Корнелиус отпустил собаку и подошел к Саймону.
      –Это фото сделано лет восемь или десять назад. Я и Таня, в этой квартире мы вырастили наших троих мальчишек. Они уже взрослые. Таня… два года назад она умерла. Рак груди.
      –Мне очень жаль,– сказал Саймон.
      –Присядешь? У тебя очень усталый вид.
      –Боюсь, если я сяду, то больше не встану.
      –А что, неплохая идея. Если хочешь продолжать идти, нужно немного отдохнуть.
      –Может быть, попозже.
      Корнелиус осторожно, словно чрезвычайно хрупкую вещь, поставил фотографию на место и показал на фото моряка в форме.
      –Это Элдон. Наш старший.
      –Моряк.
      –Да.
      –Очень похож на тебя.
      –Это уж точно.
      –А ты сам, Корнелиус, в армии служил?
      –На флоте. Капрал морской пехоты. Участвовал в первой войне в Персидском заливе. В операции «Буря в пустыне».
      Корнелиус повернулся и посмотрел на Саймона в упор:
      –Кажется, тебя это не удивляет.
      –Нет.
      Корнелиус потер подбородок:
      –Ты меня видел?
      –Только мельком.
      –Но достаточно, чтобы догадаться?
      –Думаю, я бы и так догадался,– сказал Саймон.– Не знаю, как тебя благодарить.
      –Не стоит. Я увидел, что Лютер направляется к вам в подвал, и пошел за ним. Но не успел пристрелить его до того, как он пальнул в Ингрид.
      –Ты спас нам жизнь.
      Корнелиус оглянулся, быстро окинул взглядом семейные фото, как будто лица родных могли поделиться с ним какой-нибудь премудростью.
      –А зачем снова пришел сюда?– спросил он.
      –Ты знаешь зачем.
      –Хочешь найти Пейдж.
      –Да.
      –Она тоже туда пошла. В тот подвал. Как и ты с женой.– Корнелиус двинулся в дальний угол.– После этого я ее больше не видел.
      –А потом Аарон оказался мертвым.
      –Да.
      –Думаешь, они убили и Пейдж?
      –Не знаю.
      Корнелиус присел на корточки. Открыл шкафчик, в котором оказался сейф.
      –Но ты должен быть готов ко всему, даже к самому худшему, как бы ни было тяжело.
      –Уже приготовился,– сказал Саймон.
      Корнелиус прижал к дверце большой палец. Послышался писк – сейф считал его отпечаток. Дверца открылась.
      –И на этот раз не стоит ходить туда без поддержки.
      Он сунул руку в сейф и достал два пистолета. Закрыл сейф и встал.
      –Ты не обязан это делать,– сказал Саймон.
      –Ты ведь пришел сюда не только для того, чтоб сказать мне спасибо, так ведь?
      –Да.
      –Пойдем поищем Рокко.


      Дома судьи Лестера Патерсона – это один из старейших и крупных жилых комплексов для малоимущих, состоящий из пятнадцати старых кирпичных многоэтажек. Комплекс расположен на площади в семнадцать акров, и в нем живет более тысячи восьмисот семей.
      Корнелиус шел впереди. Лифты в доме номер 6 не работали, поэтому поднимались по лестнице. Час был ранний, но повсюду уже кипела жизнь. На лестничных клетках было полно смеющихся детишек, которые собирались в школу. Взрослые тоже начинали расходиться на работу, кто к ближайшей остановке автобуса, кто на метро. Уходили почти все, спускались по ступенькам, а Корнелиус с Саймоном поднимались им навстречу, как лососи против течения.
      Мать Рокко, его братья и сестры жили в квартире 8С. Дверь распахнулась, из квартиры выскочили двое детей, оставив ее открытой. Саймон постучал, и женский голос изнутри пригласил их войти.
      Саймон вошел. Корнелиус остался у двери. Рокко поднялся с кресла и шагнул ему навстречу. И снова Саймон был поражен, насколько этот человек был огромен. Из кухни вышла женщина.
      –Это кто?– спросила она.
      Рокко грозно сверкнул на Саймона глазами.
      –Мама, об этом не беспокойся,– сказал он.
      –Что значит – не беспокойся? Это мой дом.
      –Я понял тебя, мама. Он уже уходит.– Рокко, раздавшись во всю свою высь и ширь, подступил вплотную к Саймону, и тот чуть ли не носом уткнулся в его мощную грудь.– Правда, малец?
      Саймон изогнулся, чтобы заглянуть за спину Рокко, но это было не так-то легко.
      –Я ищу свою дочь,– сказал он матери Рокко.– Мне кажется, ваш сын знает, где она.
      –Рокко?
      –Не слушай его, мама.
      Но не тут-то было. Мать грозно двинулась к сыночку, и тот сразу как-то завял.
      –Ты знаешь, где дочь этого человека?
      –Не знаю, мама,– ответил он, как нашкодивший десятилетний мальчишка.– Честное слово.
      Теперь она повернулась к Саймону:
      –А с чего это вам пришло в голову, что он это знает, мистер?
      –Мама, позволь мне секундочку поговорить с ним.– Рокко стал потихоньку теснить Саймона к двери.– И все будет в норме.
      Пользуясь своей массой, Рокко вытолкал его обратно в коридор, вышел следом и закрыл за собой дверь.
      –Нехорошо, братан, приходить к моей маме.– Тут он заметил Корнелиуса.– А ты здесь какого черта делаешь?
      –Просто помогаю ему.
      Рокко щелкнул пальцами и ткнул в него.
      –Теперь все понятно. Это ты, значит, привел его ко мне. Убирайтесь отсюда, вы, оба.– Он грязно выругался.
      Саймон не двинулся с места.
      –Рокко…
      Великан посмотрел на него сверху вниз:
      –Ну что?
      –Моя жена сейчас в коме, между жизнью и смертью. Твой человек стрелял в нее у тебя в подвале. Моя дочь пропала. И в последний раз ее видели тоже в твоем подвале.– Саймон не дрогнул, стоял как скала.– Я никуда не уйду, пока ты не скажешь мне все, что знаешь.
      –Думаешь, напугал?
      –Думаю, да,– сказал Корнелиус.
      –С чего бы это?
      –Посмотри на него, Рокко. Перед тобой человек отчаявшийся. Ты ведь не такой дурак и знаешь, что с отчаявшимся человеком лучше не связываться.
      Рокко действительно посмотрел на Саймона. Тот выдержал его взгляд.
      –Я сообщу полиции, что это ты приказал Лютеру в нас стрелять,– сказал Саймон.
      –Что? Ты же знаешь, что это неправда.
      –Ты крикнул: «Лютер!» – и он выстрелил.
      –Я хотел остановить его, братан. Я не хотел, чтобы он стрелял!
      –Откуда я знаю? Я думаю, это был приказ. Думаю, ты приказал ему стрелять в нас.
      –А-а, вот оно что!– Рокко развел руками. Посмотрел на Саймона, потом на Корнелиуса.– Вот оно, значит, как, да?
      Корнелиус пожал плечами.
      –Я просто хочу найти свою дочь,– сказал Саймон.
      Рокко помотал головой, что могло означать «дайте-ка хорошенько подумать».
      –Ладно, согласен, но я хочу, чтобы потом вы ушли.
      Саймон кивнул.
      –Ну да, она приходила ко мне. То есть Пейдж. Приходила ко мне в подвал. Сразу было видно, что ее избили.
      –Она говорила кто?
      –А мне незачем было спрашивать. Я и так знал.
      –Аарон.
      Рокко и не подумал отвечать.
      –Так зачем Лютер в нас стрелял?
      –Потому что он псих.
      Саймон покачал головой:
      –Этого мало, тут должно быть что-то еще.
      –Я не говорил ему делать это.
      –А кто тогда?
      –Послушай, братан, бизнес, которым я занимаюсь, это непростой бизнес. Всегда кто-нибудь пытается на нас наехать. Аарон – да, он был говнюк. Но он был один из нас. Мы считаем, что его убрала, так сказать, «конкурирующая фирма». Возможно, «Фидели».
      –Фидели?
      –Кубинская банда,– подсказал Корнелиус.
      Саймон не смог удержаться и расхохотался, на секунду забыв, что жена его борется за жизнь на больничной койке, что дочь его пропала и один только Бог знает, где она теперь. Эхо его хохота прокатилось по коридору. Люди оборачивались, удивленно тараща глаза.
      –Ты шутишь.
      –Ничуть.
      –Кубинская банда, которая называется «Фидели»?
      Корнелиус позволил себе слегка улыбнуться.
      –Фамилия главаря – Кастро,– сказал он.
      –Ты это прямо сейчас придумал?
      –Клянусь Богом.
      Саймон снова повернулся к Рокко:
      –Почему после того, как ее избили, она пошла к тебе?
      –А ты как думаешь?
      –За дозой, значит,– сказал Саймон.– Ты ей дал?
      –У нее не было денег.
      –То есть не дал?
      –Я благотворительностью не занимаюсь,– ответил Рокко.
      –И что потом?
      –Потом она ушла, братан. А затем вдруг я узнаю, что Аарона убили.
      –Ты думаешь, это сделала Пейдж?
      –Я бы, скорее, поставил на «Фиделей»,– сказал он.– Но не исключено, что его замочила Пейдж. А может, и ты, братан. И может, и Лютер так думал. Когда Пейдж пришла, там был и Лютер. Подумай об этом. Вот, скажем, я отец. Если какой-нибудь фраер тронет мою дочь, как Аарон твою, я захочу отомстить. Так что, может быть, это твоих рук дело.
      –Что моих рук дело?
      –Ну, может, это ты убил Аарона. А теперь ищешь дочку, чтобы выручить ее из беды.
      –Нет, это не моих рук дело,– сказал Саймон.
      Но в душе он жалел, что это сделал не он. Рокко был прав. Если кто-то обидит твою дочь, ты как отец обязан ответить, не важно как. А Саймон этого не сделал. Он бросил Пейдж бесполезную соломинку, вместо того чтобы поступить так, как должен поступать мужчина.
      Пойти на все, лишь бы выручить своего ребенка из беды.
      Защитить и спасти ее.
      Хорошим же он оказался отцом.
      –Скорей всего, она где-нибудь поблизости прячется,– сказал Рокко.– Ты уж поищи ее, братан, попытка не пытка, отговаривать не буду. Но она у тебя наркоманка. Даже если найдешь, ничего хорошего не будет.


      Корнелиус привел его обратно к себе домой. Саймон закрыл за собой дверь, сунул руку в карман и достал пистолет.
      –Держи,– сказал он, протягивая оружие Корнелиусу.
      –Оставь себе.
      –Ты уверен?
      –Уверен,– ответил Корнелиус.
      –Думаешь, Рокко сможет ее найти?
      –За такие-то деньги?
      Саймон в конце концов сделал Рокко простое предложение: найти Пейдж и получить 50 000 долларов.
      –Да,– ответил сам себе Корнелиус.– Если она еще где-то здесь, обязательно найдет.
      В дверь кто-то постучал.
      –Спрячь пистолет в карман,– прошептал Корнелиус и громко спросил: – Кто там?
      –Это Лиззи, мистер Корнелиус,– послышался за дверью голосок немолодой уже дамы, которая говорила с русским или польским, в общем, с каким-то восточноевропейским акцентом.
      Корнелиус открыл дверь. Голос соответствовал его обладательнице: перед ними стояла совсем маленькая старушка. Одета в какую-то странную белую рубаху, длинную и струящуюся складками, такие рубахи обычно надевают, когда ложатся спать. Неприбранные седые волосы свободно падали ей на спину. Казалось, эти волосы развеваются от легкого ветерка, хотя здесь никакого ветерка не было и в помине.
      –Чем могу быть полезен, мисс Собек?– сказал Корнелиус.
      Старушка заглянула за спину Корнелиуса и увидела Саймона.
      –А вы кто такой?– спросила она.
      –Меня зовут Саймон Грин, мэм.
      –Это отец Пейдж,– добавил Корнелиус.
      Старушка посмотрела на Саймона таким тяжелым взглядом, что ему захотелось сделать шаг назад.
      –Ведь вы еще можете ее спасти,– сказала она.
      Саймон так и похолодел, услышав эти слова.
      –Вы знаете, где Пейдж?– спросил он.
      Мисс Собек покачала головой, и длинные седые волосы заплясали у нее перед лицом, как занавес из бус.
      –Зато я знаю, что она за штучка,– сказала старушка.
      Корнелиус прокашлялся и попытался сменить тему:
      –Вы что-то хотите, мисс Собек?
      –Наверху кто-то есть.
      –Наверху?
      –На третьем этаже. Какая-то женщина. Она только что проникла в квартиру Пейдж. Я подумала, вам нужно об этом знать.
      –Вы ее узнали?
      –Никогда не видела.
      –Спасибо, мисс Собек. Я немедленно схожу и проверю.
      Корнелиус с Саймоном снова вышли в коридор. Мисс Собек поспешила уйти к себе.
      –Почему она явилась с этим именно к вам?– спросил Саймон, шагая за ним по коридору.
      –Я здесь не просто квартиросъемщик.
      –Управляющий?
      –Владелец.
      Они двинулись вверх по лестнице, потом снова по коридору. Желтая лента на двери была порвана – это место преступления, напомнил себе Саймон, и лента указывает, что вход запрещен. Корнелиус потянулся к дверной ручке. Саймон поймал себя на том, что он (умышленно или подсознательно?) сунул руку в карман, где лежал пистолет. Это всегда так бывает, когда пистолет у тебя в кармане? Одно его присутствие успокаивает, помогает держать себя в руках в стрессовых ситуациях?
      Корнелиус распахнул дверь. Они увидели женщину. Если она и испугалась неожиданного вторжения, то ей неплохо удалось это скрыть. Маленького роста, коренастая, скорее всего, латиноамериканка, в синем блейзере и джинсах.
      Она заговорила первой:
      –Вы Саймон Грин?
      –А вы кто?
      –Меня зовут Елена Рамирес. Я частный детектив. Мне нужно поговорить с вашей дочерью.


      Елена Рамирес показала им свою визитную карточку с роскошным тиснением, лицензию частного детектива и удостоверение личности, где указывалось, что она – агент ФБР в отставке. Все вместе они вернулись в квартиру Корнелиуса. Мужчины уселись в кожаные кресла, а Елена устроилась на зеленом диване.
      –Итак, мистер Грин, где ваша дочь?– спросила она.
      –Что-то я не совсем понимаю ситуацию. На вашей карточке написано, что вы из Чикаго.
      –Все верно.
      –Тогда зачем вы хотите поговорить с моей дочерью?
      –Это имеет отношение к делу, которое я веду.
      –Что за дело?
      –Я не могу этого сказать.
      –Мисс Рамирес…
      –Пожалуйста, зовите меня просто Елена.
      –Елена, я не готов играть в эти игры. Мне все равно, что у вас за дело, и у меня нет никаких причин скрытничать, я буду говорить с вами напрямик, надеюсь получить от вас то же самое. Я не знаю, где моя дочь. Вот почему я здесь. Я пытаюсь ее найти. Зацепок у меня нет никаких, кроме уверенности, что она где-то сейчас балдеет под кайфом в пределах одной квадратной мили от места, где мы находимся. Пока вам все понятно?
      –Еще бы,– сказала Елена.
      –Теперь появляетесь вы, частный сыщик аж из самого Чикаго, и заявляете, что хотите поговорить с моей дочерью. Я бы очень хотел, чтобы вы с ней поговорили. Честное слово, нет ничего такого, чего бы я хотел больше. Поэтому, может, мы объединим наши усилия и поможем друг другу?
      У Саймона загудел мобильник. Он постоянно держал его в руке, ему то и дело, чуть ли не каждые десять секунд, казалось, что мобильник гудит, и он проверял, нет ли каких свежих сообщений. На этот раз мобильник действительно гудел.
      Это было сообщение от Ивонны.


      Состояние стабилизируется, врач говорит, дело идет на лад. Переведена в отдельную палату.
      Все еще в коме. Сэм и Аня с нами.

      –Правильно ли я поняла?– спросила Елена Рамирес.– Ваша дочь пропала? Это так?
      –Да,– ответил Саймон, не отрывая глаз от экрана телефона.
      –Давно?
      Скрывать от нее не было смысла.
      –С тех пор, как убили ее дружка.
      Елена Рамирес не спешила задавать следующий вопрос. Скрестив руки, она обдумывала то, что только что услышала.
      –Елена…– прервал ее размышления Саймон.
      –Я тоже занимаюсь розысками одного пропавшего человека.
      –Кто это?
      –Двадцатичетырехлетний мужчина, который исчез в районе Чикаго.
      Тут в первый раз за все время, пока они сидели, заговорил Корнелиус:
      –Давно его ищут?
      –Начиная с прошлого четверга.
      –Так кто же это?– снова спросил Саймон.
      –Я не имею права раскрывать его имя.
      –Ради всего святого, Елена, а если этот ваш пропавший парень знаком с моей дочерью? Мы же тогда сможем вам помочь.
      Елена Рамирес секунду подумала.
      –Его зовут Генри Торп.
      Саймон тут же начал что-то набирать в телефоне.
      –Что вы делаете?– спросила она.
      –Не припоминаю этого имени. Спрошу у сына и у другой дочери. Они лучше знают друзей Пейдж.
      –Вряд ли Пейдж и Генри могли быть друзьями.
      –Тогда какая между ними может быть связь?
      Елена Рамирес пожала плечами:
      –Отчасти поэтому я и явилась сюда. Чтоб попытаться это узнать. Не вдаваясь в излишние подробности… в общем, похоже на то, что незадолго до своего исчезновения Генри Торп связывался либо с вашей дочерью, либо, возможно, с ее дружком, Аароном Корвалом.
      –Связывался… каким образом?
      Она достала маленький блокнотик, лизнула палец и принялась листать страницы.
      –Сначала был телефонный звонок. Генри кто-то звонил с телефона вашей дочери. Это было две недели назад. Потом какое-то время шли текстовые сообщения, а за ними письма по электронной почте.
      –И что было в этих сообщениях и письмах?
      –Не знаю. Сообщения, думаю, сохранились у них в мобильниках. До них мы добраться пока не можем. Все электронные письма удалены. Мы смогли только определить, что они были посланы, но не более того.
      –Почему вы думаете, что все эти сообщения могут быть важными?
      –Я этого не знаю, мистер Грин. Но пытаюсь узнать. Когда я ищу пропавшего человека, то стараюсь обращать внимание на аномалии, все, что не вписывается в их обычную жизнь.
      –И эти письма и текстовые сообщения…
      –Да, это как раз и есть аномалии. Вы можете себе представить, что Генри Торп, двадцатичетырехлетний мужчина из Чикаго, ни с того ни с сего перезванивается или переписывается с вашей дочерью или с этим Аароном Корвалом?
      Чтобы ответить на этот вопрос, Саймону не пришлось долго думать.
      –А Генри Торп когда-нибудь употреблял наркотики?
      –Бывало.
      –Вот вам и возможный ответ.
      –Возможный,– сказала Елена.– Но наркотики можно купить и в Чикаго.
      –Может быть, понадобилось что-то особенное.
      –Может быть. Но я так не думаю, а вы?
      –Тоже,– сказал Саймон.– Но так или иначе, моя дочь и ваш клиент пропали.
      –Да.
      –И чем я могу вам помочь?– спросил Саймон.
      –Первый вопрос, который я себе задала: почему сначала они общались по телефону эсэмэсками, а потом перешли на компьютер и электронную почту?
      –И что?
      –И насколько серьезно они подсели на наркотики? Я имею в виду вашу дочь и Аарона.
      –Очень серьезно,– ответил Саймон, не видя причины скрывать правду.
      Корнелиус щелкнул пальцами, ему в голову пришла какая-то мысль.
      –Пейдж могла продать свой мобильник. Ей нужны были деньги на дозу.– Он повернулся к Саймону.– Здесь это обычное дело.
      –Да, этот мобильник больше не функционирует,– согласилась Елена,– так что я это тоже буду иметь в виду.
      Но Саймон не был в этом так уверен.
      –Значит, Пейдж сменила мобильник на компьютер?
      –Ну да.
      –И где теперь этот компьютер?
      –Наверное, тоже продан,– сказал Корнелиус.
      –Это только предположение,– сказала Елена.– Она могла прихватить его с собой, когда исчезла. То же самое мог сделать и убийца. Но главный вопрос в том, откуда у нее вообще взялся компьютер. Не могла же она купить его, вы согласны?
      –Вряд ли,– ответил Саймон.– Если уж она ради наркотиков продала мобильник, с чего бы ей тратить деньги на компьютер?
      –Это означает, что, вполне вероятно, она украла его.
      Саймон уже почти смирился с этим. Его дочь. Наркоманка. Продает свои вещи, чтобы достать дозу. Воровка.
      А что еще?
      –Мистер Грин, вы хорошо владеете компьютером?
      –Просто Саймон. Нет.
      –Хороший специалист, а у меня такой есть, его зовут Лу, может проверить сетевой адрес,– сказала Елена.– Иногда можно отследить местонахождение компьютера вплоть до города, улицы и даже владельца.
      –А мог бы ваш Лу вычислить, кем был прежний владелец ее компьютера?
      –Нет,– ответила Елена,– но он определил, что это компьютер из Амхерста, штат Массачусетс. Если говорить точнее, из кампуса Амхерстского колледжа. Ваш сын не там учится?



      Глава четырнадцатая

      Когда Саймон с Еленой прибыли в больницу, Аня спала, сидя в желтом пластмассовом кресле. Голова ее покоилась на здоровенном, как шар для игры в боулинг, плече ее дяди Роберта, мужа Ивонны. Это был крупный энергичный мужчина, сплошные мускулы, почти лысый, бывший футболист, обаятельный, душа нараспашку. Он был прекрасным юристом – присяжные обожали его очаровательную улыбку, его добродушные шуточки рубахи-парня, за которыми скрывался живой и гибкий ум настоящего правоведа с его молниеносной манерой вести перекрестный допрос. И еще, если не говорить об Ивонне, Роберт был самым близким другом Саймона.
      Роберт осторожно, стараясь не разбудить Аню, отодвинулся от нее и встал. Поприветствовал Саймона крепким медвежьим объятием. У Роберта всегда хорошо получались медвежьи объятия; Саймон закрыл глаза и на мгновение прижался к нему.
      –Ты в порядке?
      –Нет.
      –Я так и думал.
      Они оторвались друг от друга и одновременно посмотрели на спящую Аню.
      –К Ингрид детей не пускают. До восемнадцати лет,– сказал Роберт.
      –Значит, Сэм…
      –Они с Ивонной там у нее, да. Палата семьсот семнадцать.
      Роберт бросил быстрый взгляд на Елену Рамирес. Саймон решил, что она сама объяснит ему, кто она такая, и направился к палате 717. Корнелиус остался дома. Ему делать было больше нечего – он и так сделал более чем достаточно,– и он чувствовал, что с большей пользой проведет время в Мотт-Хейвене, чтобы держать руку на пульсе.
      –Но если я вам нужен…– добавил Корнелиус, когда они обменялись по телефону новой информацией.
      Саймон открыл дверь в палату Ингрид. Прежде всего он услышал эти проклятые звуки – пикающие, сосущие, лязгающие,– которые никак не способствовали созданию теплой и заботливой атмосферы.
      Его сын Сэм, его прекрасный восемнадцатилетний мальчик, сидел на стуле рядом с кроватью матери. Он повернулся к отцу: лицо его было мокрым от слез. Сэм всегда был ребенком чувствительным, «вечно у него глаза на мокром месте», ласково говорила о нем Ингрид. Впрочем, как и у его отца. Когда три года назад умерла мать Саймона, Сэм плакал не переставая, рыдал взахлеб, Саймон поверить не мог, что мальчишка на такое способен, как ему только сил хватило на это.
      Когда Сэм впадал в такое состояние, утешить его было невозможно. Как бы он ни переживал, к нему лучше было не подходить, от этого ему становилось только хуже. Ему нужно побыть одному, и он не раз говорил им об этом. Останавливать его, успокаивать бесполезно, результат всегда будет противоположный.
      –Не трогайте меня, подождите, оно само пройдет, хорошо?– бывало, говорил он, глядя умоляющими глазами, даже когда был еще совсем маленьким.
      Ивонна стояла у окна. Увидев Саймона, она вяло улыбнулась.
      Саймон подошел к кровати. Положил руку на плечо сына, склонился к жене, поцеловал ее в щеку. Ему показалось, что Ингрид сегодня выглядит хуже: бледная, почти бесцветная,– вся эта сцена была словно отрывком из кинофильма, в котором показывают, как Смерть борется с Жизнью и Смерть вот-вот одержит верх.
      Саймону казалось, чья-то холодная рука проникает ему в грудь и сжимает сердце.
      Он снова посмотрел на Ивонну и бросил короткий взгляд на дверь, а потом снова на нее, попросив ее тем самым, чтобы она вышла. Ивонна мгновенно все поняла. Не говоря ни слова, она скрылась за дверью. Саймон взял стул и поставил его рядом со стулом Сэма. На сыне была красная футболка с рекламой соуса чили. Сэм любил носить такие футболки. Эту Ингрид купила ему две недели назад, после того как Сэм рассказал, что еда в колледже нормальная, но если добавить этот соус, то станет еще вкуснее. Ингрид послушно зашла в Интернет, нашла там футболку с рекламой этого соуса и отправила ее Сэму.
      –Ты в порядке?
      Это был глупый вопрос, но что еще Саймон мог сказать? Слезы струились из глаз сына, и когда Саймон произнес эти слова, лицо Сэма застыло, словно в него плеснули холодной водой.
      Сэм был так счастлив учиться в Амхерсте. А вот Пейдж в колледже скучала по дому – ну почему, черт побери, они не обратили на это должного внимания? Зачем слушали непрошеные советы всяких доброхотов: не торопись, подожди, нечего нянчиться с ней, как с малым ребенком, пусть привыкает к самостоятельности. Сэм сразу вписался в студенческую жизнь. Что ни новый знакомый – для него это прекраснейший человек в мире. Его сосед по комнате в общежитии, Карлос, оболтус и лодырь из Остина, со щегольской маленькой бородкой под нижней губой, был для Сэма вообще чуть ли не идеалом. Сэм немедленно записался и стал членом всяких клубов, спортивных секций и академических групп.
      Ингрид, вероятно, была бы недовольна тем, что Саймон оторвал его сейчас от всего этого.
      Сэм не отводил от матери глаз.
      –Как это случилось?– спросил он.
      –А что тебе рассказали дядя с тетей?
      –Только то, что в маму кто-то стрелял. Сказали, чтобы я подождал, когда ты приедешь.
      Ивонна с Робертом в который уже раз поступили совершенно правильно.
      –Ты ведь знаешь Аарона, так?
      –Этого парня, который с Пейдж…
      –Да. Его убили.
      Сэм заморгал.
      –А Пейдж пропала.
      –Не понимаю.
      –Они жили вместе в Бронксе. Мы с твоей мамой отправились туда, хотели ее найти. И там в нее стреляли.
      Он в подробностях рассказал сыну все как было, не останавливаясь, без передышки, не умолкая ни на секунду, даже когда Сэм вдруг побледнел и заморгал еще чаще.
      –Ты думаешь, это сделала Пейдж? Думаешь, она убила Аарона?
      Саймон сразу насторожился:
      –Почему ты об этом спрашиваешь?
      Сэм просто пожал плечами.
      –Сэм, мне нужно спросить тебя кое о чем.
      Глаза Сэма снова обратились в сторону матери.
      –Ты, случайно, не встречался недавно с Пейдж?
      Сэм ничего не ответил.
      –Сэм, мне это очень важно знать.
      –Да,– тихим голосом ответил он.– Мы с ней виделись.
      –Когда?
      Он не отрывал взгляда от матери.
      –Сэм!
      –Две недели назад, наверное.
      Бессмыслица какая-то. Две недели назад Сэм был в колледже. В учебном году всего один перерыв, но ему было так весело жить в студенческом городке, что вряд ли он захотел бы уехать. Если, конечно, он говорит правду. Если на самом деле все не обстоит наоборот: учиться он не любит, как не любит и этот чертов соус, а также своего Карлоса, спорт и все остальное.
      –И где?– спросил Саймон.
      –Она приезжала в Амхерст.
      –Пейдж приезжала к вам в кампус?
      Он кивнул:
      –Да, на автобусе. От Порт-Аторити[22 - Порт-Аторити – терминал междугородних автобусов в Нью-Йорке.], двадцать четыре доллара.
      –Она приезжала одна?
      Он снова кивнул.
      –Она предупреждала, что приедет?
      –Нет. Просто… взяла и приехала.
      Саймон попытался представить себе новенькое, как на картинке из буклета, здание колледжа, цветущие на вид студенты играют в фрисби или сидят со своими книжками, греются на солнышке, и вдруг среди них появляется некое создание, которое не далее чем год назад тоже принадлежало к их кругу, но сейчас являет собой страшное предостережение – как разбитый автомобиль, который держат возле полицейского участка, чтобы дети наглядно видели, к чему приводит езда в пьяном виде.
      Ах, если бы не… опять это «если»…
      –Как она выглядела?– спросил Саймон.
      –Так же, как и на том видео.
      Эти слова растоптали его крохотную надежду.
      –Она говорила, зачем приехала?
      –Сказала, что хочет удрать от Аарона.
      –А почему, сказала?
      Сэм покачал головой.
      –И что дальше?
      –Попросила перекантоваться у меня несколько дней.
      –И ты нам ничего не сказал?
      Сэм продолжал смотреть на мать.
      –Она просила не говорить,– сказал он.
      Саймон хотел еще что-то добавить, например, что родителям надо доверять, но сейчас не время было говорить об этом.
      –А твой сосед не возражал?
      –Карлос? Он сказал, что это было бы круто. Как в школе, когда мы помогали нуждающимся, в общем, что-то в этом роде.
      –Долго она у вас оставалась?
      –Не очень,– едва слышно ответил он.
      –Как долго, Сэм?
      Из глаз его снова покатились слезы.
      –Сэм!
      –Достаточно для того, чтобы нас обчистить,– ответил он. Слезы продолжали струиться по его лицу, но говорил он отчетливо.– Пейдж спала на надувном матрасе Карлоса, на полу. Мы все уснули. А когда проснулись, ее уже не было. И наших вещей тоже.
      –Что она забрала?
      –Бумажники. Ноутбуки. У Карлоса были запонки с бриллиантами.
      –Как ты мог ни слова не сказать мне об этом?
      Он произнес это раздраженно, что ему самому очень не понравилось.
      –Сэм!
      Сын не отвечал.
      –А Карлос рассказал об этом своим родителям?
      –Нет. У меня были кое-какие деньги. В общем, я стараюсь возместить ему.
      –Скажи, сколько надо, и мы возместим немедленно. А ты-то сам как выпутался?
      –Позвонил тебе на работу,– сказал Сэм.– Сказал Эмили, что потерял кредитную карту. И она прислала другую.
      Теперь Саймон все припомнил. Он даже не придал этому значения тогда. Кредитные карты вечно воруют, или они сами теряются.
      –А компьютером я пока пользуюсь в библиотеке. Ничего страшного.
      –Почему ты сразу мне не сказал?
      Опять глупость сморозил… что толку теперь об этом? Но Саймон не смог удержаться.
      По лицу сына было видно, что он совсем пал духом.
      –Прости меня, папа,– сказал он.– Это я во всем виноват.
      –Что? Да нет, что ты.
      –Если бы я сразу сказал тебе…
      –Ладно, Сэм, пустяки. Все равно ничего бы не изменилось.
      –Наша мама умрет?
      –Нет.
      –Ты же не знаешь.
      Что ж, это, пожалуй, верно.
      Он не стал спорить, что-то придумывать, лгать. Не было смысла. Неправда не успокоит, она только все испортит. Он бросил взгляд на дверь. Ивонна смотрела на них через маленькое окошко. Саймон встал и пошел к двери. Когда ты настолько близок с человеком, когда проводишь с ним столько времени, как он с Ивонной, начинаешь читать его мысли.
      Саймон вышел из палаты, а Ивонна сменила его.
      Елену Рамирес он нашел в конце коридора, она, как всегда, вертела в руках мобильник.
      –Рассказывайте,– произнесла она.
      Он рассказал все, что узнал от сына.
      –Что ж, теперь понятно, откуда у Пейдж был компьютер,– сказала Елена.
      –И что дальше?– спросил Саймон.
      Елена буквально выдавила из себя улыбку:
      –Вы что, думаете, мы теперь работаем вместе?
      –Думаю, мы пытаемся помочь друг другу.
      –Согласна. Мне кажется, нам надо установить связи.
      Елена помолчала, продолжая вертеть в руке мобильник.
      –Я вышлю вам подробности о родственниках Аарона. Утром у них будет что-то вроде поминальной службы. Может быть, вам не помешает тоже присутствовать. Вдруг там объявится Пейдж. Присмотритесь, не прячется ли кто поблизости. Если она не придет, поговорите с родственниками. Попробуйте найти связь между Аароном и Генри Торпом, а если они знали друг друга, попытайтесь выяснить откуда.
      –Хорошо,– сказал Саймон.– А вы что станете делать?
      –Навещу еще кое-кого, с кем контактировал Генри Торп.
      –Кого?
      –Имени я не знаю,– ответила Елена,– знаю только, где можно найти.
      –Где?
      –В одном тату-салоне в Нью-Джерси.



      Глава пятнадцатая

      Гостиница и ферма Корвала «Семейное древо» были расположены на востоке штата Коннектикут, неподалеку от границы со штатом Род-Айленд. Саймон прибыл туда в половине девятого утра. Заупокойная служба по Аарону, по словам Елены Рамирес, должна была начаться в девять.
      Гостиница представляла собой белый фермерский дом в федеральном стиле с изящными пристройками по обеим сторонам. На крытой галерее, охватывающей здание по периметру, стояли в ряд плетеные кресла-качалки зеленого цвета. Вход украшала надпись: В СЕМЕЙНОМ ВЛАДЕНИИ С 1893 ГОДА. Прямо как в Новой Англии на типовой почтовой открытке. С правой стороны стоял автобус, приглашая туристов совершить автобусную прогулку. В глубине двора – амбар, в котором разместился контактный зоопарк, где можно гладить коз, овец, лам альпака, а также цыплят, хотя Саймон слегка призадумался, насколько это возможно – погладить цыпленка.
      В Рождество любой посетитель мог срубить собственную рождественскую елочку. В октябре здесь устраивали «Ферму с привидениями», а вместе с ней и «Лабиринт с привидениями», «Силосную башню с привидениями», «Прогулку на возу с сеном и с привидениями» (ключевое слово – «привидения»), причем возом управлял «Призрачный Всадник без головы». Здесь также организовывали сезонный сбор тыквы и яблок. В маленьком домике справа можно было готовить собственный сидр.
      Саймон остановил машину, вышел из нее и направился к входной двери гостиницы. Витиеватая надпись возле двери гласила: ОБСЛУЖИВАЕМ ТОЛЬКО ПРОЖИВАЮЩИХ. Саймон проигнорировал ее и вошел в фойе. Обстановка соответствовала старинной эпохе и была более строгой, чем он ожидал. По обе стороны небольших диванов из красного дерева, с ножками в виде звериных лап с крылышками, стояли стулья из вишневого дерева с расширяющимися кверху виндзорскими спинками. Рядом с огромным камином, словно некий страж,– старинные напольные часы. В одном шкафу красного дерева выставлена посуда из тонкого фарфора, в другом на полках книги в кожаных переплетах. На стенах писанные маслом портреты мужчин крепкого сложения и с угрюмыми взглядами – родоначальники семейства Корвал.
      –Чем могу служить?– послышался голос.
      Саймон увидел за конторкой улыбающуюся ему женщину. На ней была блузка в шахматную клетку – так оформляют итальянские рестораны, хозяева которых из кожи лезут вон, чтобы заведение выглядело аутентично. Интересно, подумал он, уж не мать ли Аарона перед ним, но потом, пробежав глазами по портретам, добрался до висящей над ее головой фотографии в рамке, на которой была снята улыбающаяся пара возрастом где-то около шестидесяти лет. На дощечке под фотографией было написано:

КОРВАЛ


УАЙЛИ И ЭНИД

      –Я приехал на панихиду,– сказал Саймон.
      Женщина одарила его подозрительным, если не сказать полным отвращения взглядом.
      –Позвольте узнать ваше имя?– спросила она.
      –Саймон Грин.
      –Я вас не знаю, мистер Грин.
      Он кивнул:
      –Я был знаком с Аароном.
      –Вы были знакомы с Аароном,– сказала она с ноткой недоверия в голосе.– И вы, значит, приехали, чтобы засвидетельствовать свое почтение?
      Ответом Саймон ее не удостоил. Женщина достала какую-то брошюрку, осторожно открыла ее, взяла висящие у нее на цепочке очки и водрузила их на кончик носа.
      –Когда выйдете, двигайтесь к амбару. Вот здесь поверните. Увидите лабиринт в кукурузном поле. В него не идите. На этой неделе уже два раза приходилось посылать работников, чтобы вызволить оттуда людей. Пройдите вот здесь.
      Она ткнула пальцем в карту.
      –Здесь есть тропинка, она ведет в лес. Идите по ней. На одном из деревьев увидите зеленую стрелку, которая показывает направо. Это для пеших туристов. А вы поверните налево.
      –Что-то сложновато,– сказал Саймон.
      Она хмуро вручила ему брошюрку.
      –Это фойе открыто только для постояльцев.
      –И заковыристо.
      Он поблагодарил ее и вышел. Воз с сеном уже отправился в путь: трактор нехотя, еле-еле тащил за собой прицеп с группой каких-то людей. Все они улыбались, хотя сидеть им там явно было неудобно. Наверное, это семейство: муж и жена, дочь и сын; увидев Саймона, они дружно замахали ему руками. Он помахал им в ответ и вдруг словно провалился в прошлое, вспомнив, как возил детей собирать яблоки в Честере, к северу от границы с Нью-Джерси. Был великолепный осенний день, он поставил Пейдж себе на плечи, чтобы она достала до высокой ветки с яблоками, но сейчас, когда он старался не очень таращить глаза на это счастливое, невинное, пребывающее в блаженном неведении зла семейство на сене, ярче всего перед ним стоял образ Ингрид в сапожках и в темной фланелевой рубашке, заправленной в узкие синие джинсы. Он повернул голову к ней, Пейдж хихикала у него на плечах, а Ингрид улыбалась ему, заправляя выбившуюся прядь волос за ухо; и сейчас, вспоминая о том, как встретились их взгляды в тот день, Саймон чувствовал, что у него слегка подкашиваются ноги.
      Он схватил мобильник и несколько секунд пристально смотрел на экран, надеясь увидеть там добрые вести. Ничего.
      Саймон отправился по указанному маршруту мимо огороженного контактного зоопарка. Там разгуливали цыплята. Одна курочка побежала было к нему, потом остановилась и снизу вверх посмотрела на него. Какой-то мужчина в фермерском комбинезоне что-то делал с яйцами и инкубатором. Высота стеблей в кукурузном лабиринте была не менее десяти футов. Вход в него был отмечен табличкой, где посетителям сообщалось, что тема этого года: СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ – НАЙДИ ВСЕ ПЯТЬДЕСЯТ.
      Он заметил тропинку, пошел по ней, как было сказано, до зеленой стрелки, которая приглашала его повернуть направо, и повернул налево. Лес становился все гуще. Он оглянулся туда, откуда стартовал, но за густыми зарослями уже ничего не было видно.
      Саймон двинулся дальше, тропинка теперь пошла вниз, все круче и круче. Издалека слышался шум бегущей воды. Возможно, какой-то ручей. Тропинка повернула направо. Лес поредел, и Саймон вышел на открытое место. Оно представляло собой идеальный квадрат, явно не естественное образование, а дело рук человека. По периметру эта площадка с небольшими надгробными камнями была огорожена невысокой, всего с фут, не больше, деревянной оградой.
      Родовое кладбище.
      Саймон остановился.
      За этой поляной и вправду шумел ручей и стояла выцветшая от времени скамейка из тикового дерева. Мертвым уже все равно, а вот для живых – прекрасное место, где можно отбросить дневные заботы и с грустью поразмышлять о тех, кто оставил этот мир.
      Перед новым надгробным камнем, склонив голову, стоял мужчина, в котором Саймон узнал Уайли Корвала, отца Аарона. Саймон ждал. Уайли Корвал наконец поднял голову и посмотрел на него.
      –Кто вы?– спросил он.
      –Меня зовут Саймон Грин.
      Уайли Корвал смотрел на него, ожидая продолжения.
      –Я отец Пейдж.
      –Это ее рук дело?
      Саймон не ответил.
      –Это она убила моего сына?
      –Нет.
      –Откуда вы знаете? Вы уверены в этом?
      –Нет.
      Этот человек собирается хоронить своего сына. Сейчас не время говорить неправду.
      –Я бы мог вам сказать, что моя дочь не убийца, но вам ведь все равно от этого легче не станет.
      Уайли Корвал смотрел на него и молчал.
      –Но я думаю, это не Пейдж. Это убийство… оно было очень жестоким. Вам известны подробности?
      –Да.
      –Вряд ли она на такое способна.
      –Но наверняка вы не знаете, так?
      –Да, не знаю.
      –Уходите,– сказал он и отвернулся.
      –Пейдж пропала.
      –А мне какое дело?
      Издалека слышались визги и смех детей,– наверное, они выходили из кукурузного лабиринта. Аарон Корвал здесь вырос, в окружении этих пейзажей, словно сошедших с полотен Нормана Роквелла, и вот чем все закончилось. Но с другой стороны, положа руку на сердце, разве нельзя сказать, что Пейдж тоже росла в атмосфере счастливого детства, пусть и слегка в иной? И это не просто слова. Обычно мы видим лишь аккуратную ограду из штакетника, симпатичный фасад, улыбающихся родителей, здоровых, жизнерадостных детишек и все такое, но большинству из нас неизвестно, что происходит за закрытыми дверями, а там есть и злость, и насилие, и несбывшиеся мечты, и обманутые надежды.
      Но в жизни у Пейдж ничего такого не было.
      Была ли жизнь у них в семье идеальна?
      Конечно нет.
      Была ли жизнь у них в семье хотя бы близка к идеалу?
      Практически да, полагал Саймон, почти.
      И тем не менее их дочь стала жертвой худшего из зол. Саймон задавал себе тысячи вопросов, размышлял над каждым своим поступком – проявлял ли он достаточный интерес к тому, чем она живет, обращал ли внимание на ее друзей, на ее занятия, одобрял ли ее увлечения? Был ли он слишком строг с ней или, наоборот, слишком либерален? Один раз Саймон сильно рассердился на что-то во время обеда и даже швырнул стакан на пол. Правда, такое было только один раз. И много лет назад. Он вспомнил, как Пейдж, которой тогда было всего восемь лет, задрожала от страха.
      Надо ли винить себя за это?
      Еще мать предупреждала его, что «дети не приходят с инструкцией для пользователя», и он быстро понял, что каждый ребенок запрограммирован, что в поединке между натурой и воспитанием натура всегда одерживает полную и безоговорочную победу. И все-таки он тщательно обдумывал каждый подобный случай, потому что, когда что-то идет не так, когда темные силы овладевают душой твоего ребенка, тебе остается только недоуменно вопрошать, где же, черт побери, ты сделал ошибку.
      –Кто это?– раздался за его спиной женский голос.
      Саймон обернулся. Он узнал и эту женщину по фотографии на стене в фойе: мать Аарона, Энид. По тропинке вместе с ней брели и другие люди, человек десять-двенадцать, прикинул Саймон, включая мужчину с белым воротничком священника и с Библией в руке.
      –Этот милый джентльмен просто заблудился,– сказал Уайли Корвал.
      Саймон хотел было возразить и выложить всю правду – открыто принять бой, и к черту все эти деликатности,– но вовремя спохватился: нет уж, наверняка это выйдет ему боком. Он пробормотал извинения и, обходя родственников и друзей, направился обратно к ферме. Среди них не было ни одного, кто по возрасту был бы близок Аарону, и Саймон вспомнил, как Пейдж однажды сказала ему, что Аарон в семье единственный ребенок. Значит, братьев или сестер у него нет, задавать вопросы некому, а из этих людей по возрасту вряд ли кто мог быть Аарону близким другом, если у такого наркомана вообще могут быть близкие друзья.
      Ну и что теперь?
      Пусть закончат свою панихиду, подумал он. Каким бы чудовищем ни был их сын, его неожиданно, неестественно, жестоко убили, и Уайли с Энид потеряли его навсегда. Эти минуты должны принадлежать им.
      Когда он снова вышел на открытое место, из лабиринта появилась целая группа запыхавшихся детишек лет десяти-одиннадцати. Они радостно шлепали друг друга ладонью о ладонь. Саймон достал мобильник. Там уже накопилось порядочно сообщений. Он начал с самых важных. Ингрид в этом списке стояла на первом месте. На втором – Ивонна, а за ней Пейдж (у нее аппарат больше не работал, но она все равно оставалась одной из первых в этом перечне), потом Сэм и Аня. Детей он расположил соответственно возрасту. Так будет справедливо.
      Он набрал номер Ивонны.
      –Никаких изменений,– сообщила она.
      –Мне надо быть там, рядом с ней.
      –Ничего тебе не надо.
      Он оглянулся на детей, которые закончили странствие по лабиринту. Они тоже достали свои телефоны, кто-то стал фотографировать или фотографироваться, делать селфи, групповые снимки, кто-то просто уткнулся в экран – то есть занялись тем, что все мы делаем с мобильниками.
      –Представь себе, что все было наоборот,– сказала Ивонна.– Что стреляли в тебя. И ты лежишь здесь в коме. Ты бы хотел, чтоб Ингрид сидела тут и держала тебя за ручку? Или, может…
      –Да, хорошо, я тебя понял.
      –Ну что, нашел родственников Аарона?
      Он пересказал ей все, что недавно произошло с ним.
      –И что ты теперь собираешься делать?
      –Поболтаюсь немного здесь. Подожду, когда закончится отпевание. Попробую еще раз с ними поговорить.
      –Отец его, похоже, не очень склонен к разговорам,– сказала Ивонна.– А вот мать может оказаться более отзывчивой.
      –Ты сексистка.
      –Ага.
      –Как на работе?
      –Мы тебя прикрываем.
      Закончив разговор, Саймон двинулся к своей машине. Там снова достал телефон и стал слушать голосовые сообщения. Новость о том, что в Ингрид стреляли, до газетчиков почему-то еще не добралась, большинство сообщений было от клиентов, и, слава богу, в них не было слов утешения и сочувствия. Кое-кому из клиентов он отзвонился и, не сообщая о своей ситуации, поговорил о делах. Привычный режим работы успокаивал.
      К Ингрид его явно не подпускают. Он это понимал. Но он понимал также, что сейчас так надо.
      Через полчаса, обсуждая с доктором Дэниелом Броклхёрстом, нейрохирургом из Маунт-Синай, финансовые преимущества переезда после ухода на пенсию во Флориду, а не в Аризону, Саймон увидел, что проводившие Аарона в последний путь возвращаются по склону пологого холма. Впереди шагали Уайли Корвал и священник. Уайли шел, скорбно, если не мелодраматично, согнув спину, демонстрируя свое горе, а священник обнимал его за плечи и что-то шептал – наверное, подумал Саймон, слова утешения. Остальные провожающие тащились позади, кто, щурясь, глядел на солнце, кто раскланивался с проходящими мимо туристами.
      В самом конце этой группы – далеко позади, кстати,– шла Энид Корвал, мать Аарона. В голове у Саймона мелькнул образ: все эти люди – стадо газелей, а он сам – лев, который готов броситься на ту, что далеко отстала от стада. Глупо, конечно, но что поделаешь.
      Но этой отставшей от стада будет Энид, мать погибшего.
      Саймон продолжал наблюдать. Энид выглядела растерянной. Она замедлила шаг и посмотрела на часы, разрыв между ней и остальными увеличивался. Скоро она осталась совсем одна.
      Странно, подумал Саймон. Все-таки она мать. Можно было представить, что хотя бы кто-нибудь останется с ней, обнимет ее, станет говорить слова утешения. Но никто этого не сделал.
      И одета она была иначе, чем остальные. Все, включая самого Уайли Корвала, были кто в синей спортивной курточке, кто в хаки, мокасины на босу ногу, все в таком духе. Дешевая версия яхт-клуба. На Энид же были джинсы с высокой талией, белые кроссовки на липучках и длинный ярко-желтый свитер крупной вязки.
      Уайли и священник уже поднимались по ступенькам крыльца. Консьержка, с которой разговаривал Саймон, приветствовала Уайли у двери поцелуем в щеку. Остальные потянулись внутрь вслед за ним.
      Все, кроме Энид.
      Она уже прилично отстала от группы и, когда дверь закрылась, осталась на улице. Бросив взгляд налево, потом направо, она двинулась вокруг здания гостиницы.
      Саймон не знал, что делать. Выйти из машины, догнать ее и просто поговорить? Или постоять и понаблюдать, куда она пойдет?
      Когда Энид Корвал исчезла за углом, Саймон потихоньку выбрался из автомобиля и нашел для наблюдения местечко получше. Вот она садится в пикап. Завела двигатель и дала задний ход. Саймон торопливо вернулся в свою машину и нажал на кнопку зажигания.
      Уже через полминуты он мчался вслед за пикапом Энид Корвал по Том-Уиллер-роуд. Дорога была огорожена низкими каменными стенами, которые хоть как-то предохраняли обширные пахотные земли по обеим сторонам. Прежде Саймон здесь не бывал и не знал, настоящие ли здесь фермы, или так, для видимости, или там вообще не фермы, а что-то другое, но большинство строений, казалось, порядком обветшали и пришли в упадок.
      Минут через пятнадцать пикап заехал на грязную стоянку, заполненную таким же примерно транспортом, и остановился. Названия или какого-нибудь знака, говорящего о том, что там за заведение, нигде не было видно. Энид вышла из кабины и направилась к этому перестроенному, обшитому алюминиевыми листами амбару. Он был выкрашен в ярко-оранжевый, как парик клоуна, цвет. Саймон тоже заехал на стоянку и, немного стесняясь своего роскошного «ауди», поставил машину в самом дальнем углу. Он посмотрел налево. Позади амбара, невидимые со стороны дороги, стояли десятка два, а то и больше мотоциклов, выстроенных в две идеально прямые шеренги. Большей частью здесь были «харлей-дэвидсоны». Саймон в мотоциклах не разбирался, ни разу на мотоцикле не сидел, но даже с этой удобной для наблюдения позиции он мог заметить на нескольких из них легко узнаваемый фирменный знак «Харлей».
      Энид шла по грязной площадке стоянки, направляясь ко входу с дверями в стиле салуна. Когда она была уже совсем близко, оттуда вывалились два рослых детины в кожаных крагах и с черными банданами на головах. Толстые, хотя и несколько дряблые руки их были сплошь покрыты татуировками. Оба щеголяли огромными животами и непременными бородами. Байкеры.
      Они приветствовали Энид объятиями и теплыми рукопожатиями. Одного из них она поцеловала в щеку, после чего вошла в здание. Стоит ли ждать, когда она выйдет?– думал Саймон. Идти туда самому не очень хотелось, уж больно место для него непривычное,– но он решил, что ждать ее будет пустой тратой времени. Он выключил мотор и двинулся к вращающимся дверям.
      Стоило толкнуть створку, как ему почему-то почудилось, что музыка сейчас должна сразу же замолчать и все, кто там был, повернут головы в сторону незваного гостя. Но ничуть не бывало. Впрочем, и музыки никакой не было. По телевизору, довольно старому, с комнатной антенной, показывали бейсбол. Вообще бар был странный. Слишком просторный, места вдоволь. Может, для танцев? Впрочем, вряд ли тут кто-нибудь танцевал, по крайней мере недавно. В правом углу музыкальный автомат, но он даже не включен в розетку. И пол под ним грязный, как на парковке.
      Энид Корвал села на табурет перед стойкой. Еще только одиннадцать утра, а здесь уже довольно оживленно. Перед стойкой табуреток тридцать, не меньше, и уже с десяток их занято, но сидели каждый отдельно, держась на расстоянии друг от друга,– прямо как в мужском общественном туалете, где все стараются не пристраиваться к писсуару рядом с кем-нибудь другим. Каждый медитировал над своим напитком в одиночестве, опустив глаза в стакан и всем своим видом говоря: не лезь ко мне с разговорами. Справа группа байкеров катала шары за бильярдным столом с изорванным зеленым сукном.
      Всюду валялись банки из-под пива.
      На Саймоне была белая рубашка с галстуком, на ногах черные туфли – в конце концов, он ведь ехал на панихиду,– зато остальные в основном были в хлопчатобумажных майках; ни один приличный человек, которому перевалило за сорок, не отважится щеголять в такой одежде в общественном месте, даже если он идеально сложен. А эти парни не были идеально сложены.
      За то, что им на это наплевать, снимаю шляпу, подумал Саймон.
      Он сел на табурет через два места от Энид. Она не оторвала взгляда от своего стакана, даже бровью не повела в его сторону. Сбоку от него сидел какой-то мужчина в шляпе с круглой плоской тульей и загнутыми кверху полями, дергал головой вверх и вниз, словно слушал музыку, хотя никакой музыки не было, как не было на нем и наушников. Стена за стойкой бара была увешана радужным многоцветьем тронутых ржавчиной табличек, удостоверяющих наличие лицензии,– вероятно, эти таблички представляли все пятьдесят американских штатов, но Саймон был не в том настроении, чтобы их разглядывать. Тут же горели неоновые буквы рекламы пива «Миллер хай лайф» и «Шлиц». С потолка свисала вычурная люстра. Как и гостиница, бар был отделан темным деревом, но на этом сходство заканчивалось, потому что дерево здесь было плохонькое, можно сказать – беднейшее из всех бедных родственников того дорогого дерева, которое Саймон видел в гостинице.
      –Что будем пить?
      Волосы на голове барменши по цвету и текстуре мало чем отличались от сена на прицепе, на котором недавно разъезжали туристы; а прическа отдаленно напоминала маллет[23 - Маллет – модная стрижка 1980-х: волосы коротко подстрижены спереди и на висках, сзади остаются длинные пряди.]. Саймон видел похожую у одного хоккеиста в восьмидесятых годах. Возраст женщины определить было весьма непросто: либо рано состарилась в сорок пять, либо хорошо сохранилась в шестьдесят пять, хотя очень сомнительно, что она часто заглядывала в зеркало.
      –Какое у вас пиво?– спросил он.
      –У нас есть «Пабст». И еще «Пабст».
      –На ваш вкус.
      Энид все еще смотрела в свой стакан, даже глаз не скосила в сторону Саймона.
      –Значит, вы – папа Пейдж,– вдруг произнесла она.
      –Это вам Уайли сказал?
      Не глядя на него, она покачала головой:
      –Нет, он ничего не сказал. Зачем вы сегодня приехали?
      –Отдать свой последний долг.
      –Только не надо врать.
      –Хорошо, не буду. Но все равно я соболезную вашей утрате.
      На эти слова она никак не отреагировала.
      –Так почему вы здесь?
      –Моя дочь пропала.
      Барменша открыла банку с пивом и шмякнула ее перед ним на стойку.
      Энид наконец-то повернула к нему голову.
      –Давно?
      –Сразу после убийства Аарона.
      –Вряд ли это совпадение.
      –Согласен.
      –Наверное, убила его и сбежала.
      Вот так запросто, не моргнув глазом. И голос даже не дрогнул.
      –А если я скажу, что это не так?
      Энид сделала жест, который мог означать: «может, да, а может, нет».
      –На бирже играете?– спросила она.
      –Нет.
      –Как же… ведь вы какой-то там крупный биржевой маклер или вроде того, разве нет?
      –Я работаю консультантом по финансовым вопросам.
      –Какая разница. Все равно связано с риском, разве нет? Прикидываете там, что делать можно, а что рискованно, и все такое?
      Саймон кивнул.
      –Значит, должны понимать, что здесь есть две наиболее вероятные возможности, верно?
      –Какие?
      –Первая: ваша дочь убила Аарона и теперь в бегах.
      –А вторая?
      –Тот, кто убил Аарона, захватил ее или тоже убил.– Энид Корвал отхлебнула из своего стакана.– И если подумать, вторая возможность более вероятна.
      –С чего вы взяли?– спросил Саймон.
      –Наркоман вряд ли сумел бы не наследить или удрать от полиции.
      –Значит, вы считаете, что она не убивала?
      –Я этого не говорила.
      –Предположим, вы правы,– сказал Саймон, стараясь рассуждать спокойно и беспристрастно.– Но зачем этому кому-то понадобилась Пейдж?
      –Понятия не имею. Самой неприятно говорить, но, скорее всего, ее уже нет в живых.– Она отхлебнула еще.– И все же никак не могу понять, зачем вы тут.
      –Надеюсь, что вы что-то знаете.
      –Я не видела Аарона много месяцев.
      –Вы знаете этого парня?
      Саймон протянул ей телефон. Елена Рамирес прислала ему фотографию Генри Торпа, пропавшего сына своего клиента.
      –Кто это?
      –Его зовут Генри Торп. Он из Чикаго.
      Она покачала головой:
      –Нет, не знаю такого. А в чем дело?
      –Он может быть связан со всем этим.
      –Каким образом?
      –Я понятия не имею. Поэтому и приехал сюда. Он тоже пропал.
      –Как Пейдж?
      –Похоже.
      –Боюсь, ничем не могу вам помочь.
      Тут какой-то мрачный бритоголовый байкер вытащил стоящий между ними табурет и навалился на барную стойку. Саймон заметил выступившую у него из-под рукава рубашки татуировку ордена Железного креста и половинку свастики. Байкер понял, на что смотрит Саймон, и уставился ему прямо в глаза. Саймон взгляда не отвел и почувствовал, что краснеет.
      –Ты куда это смотришь?– спросил байкер.
      Саймон не пошевелился, даже не моргнул.
      –Я, кажется, тебя спрашиваю…
      –Этот парень со мной,– сказала Энид.
      –Привет, Энид… я просто имел в виду…
      –Чего это ты лезешь в наш разговор?
      –Я… то есть я… ну, я же не знал…
      Похоже, этот громила слегка испугался.
      –Энид, я просто хотел взять еще пива.
      –Вот и отлично. Жди у бильярда, Глэдис тебе принесет.
      С тем байкер и был таков.
      –Послушайте, Энид,– сказал Саймон.
      –Да?
      –Что это за заведение?
      –Частный клуб.
      –Ваш?
      –Вы приехали о ком спрашивать, о своей дочери или обо мне?
      –Просто пытаюсь во всем разобраться.
      –В чем «во всем»?
      –Может быть, вы расскажете мне про Аарона?
      –Что, например?
      –Я не знаю. Что-нибудь. Все.
      –Что-то не очень понимаю зачем.
      –Тут есть некие ниточки,– сказал он, и ему самому собственные слова показались несколько дикими.– Связи, понимаете? Я не знаю какие, но у меня такое чувство, будто я что-то упустил. Поэтому и задаю вопросы, иду напролом и надеюсь понять.
      Она нахмурилась:
      –Занялись бы лучше чем-нибудь другим.
      –Вчера в мою жену стреляли,– сказал Саймон.
      Энид вопросительно посмотрела на него.
      –Она осталась жива, но… Мы с ней разыскивали Пейдж. Там, где они жили. Где убили Аарона.
      Он рассказал ей все как было, глотая по ходу рассказа пиво. Саймон уже не помнил, когда в последний раз рано утром пил холодное пиво, но ему казалось, что в этом заведении сегодня так надо, так будет правильно. Рассказывая, он оглядывал помещение. Заметил, что шовинистические татуировки не только у того байкера, с которым у него случилась стычка. Многие здесь щеголяли свастиками. Да, у него сейчас есть дела поважнее, и он в меньшинстве, но кровь у него закипела: вот какова сегодня Америка, его страна, это дерьмо у всех на виду и все с этим мирятся.
      –Вы видели место, где рос Аарон,– сказала Энид, когда он закончил.
      –Да, на той ферме.
      –Вообще-то, это не ферма. Это туристический объект, но тем не менее. Миленькое местечко, верно?
      –Вроде бы да.
      –Вроде бы да,– кивнув, повторила она.– Когда Аарон был маленький, он жил там, где сейчас гостиница. Они сдавали тогда только шесть номеров. В остальных жила семья. Потом бизнес стал расширяться. Стали сдавать все десять. Лет пять-шесть назад сделали пристройки и теперь сдаем двадцать четыре номера. У нас также симпатичный ресторан. Уайли называет его «бистро». Думает, что так звучит более заманчиво. И магазин сувениров тоже дает неплохой доход. Продают не только сувениры, но и свечи, всякие мелочи и тому подобное. Я не о том рассказываю, так?
      –Вовсе нет.
      –Вы же хотите все знать про Аарона.
      Саймон промолчал.
      –В общем, Аарон еще мальчишкой всегда был какой-то немного мутный, если вы понимаете, о чем я.
      Один из татуированных подошел к черному ходу и обменялся с ней взглядами. Энид кивнула, и тот незаметно вышел.
      –Не знаю, как это все может вам помочь,– произнесла она.
      –Вы сказали «они».
      –Что?
      –Вы сказали: «Они сдавали только шесть комнат». Они.
      –И что?
      –Я думаю, надо было сказать «мы», а не «они».
      –Нет, все правильно,– возразила она.– Мы с Уайли тогда еще не были женаты.
      –Когда «тогда»?
      –Когда Уайли жил в первоначальной гостинице.
      –Но вы сказали, что Аарон тоже там жил.
      –Ну да. Вдвоем с Уайли. Я его мачеха. Я у них появилась, когда ему уже было девять лет. По правде говоря, с материнским инстинктом у меня слабо. Удивлены? Мы с Аароном никогда не были близки.
      –А его настоящая мать, где она?
      Энид бросила взгляд на дверь черного хода. Вернулся тот татуированный и сделал все, чтобы Энид его заметила. Стакан ее был уже пуст. Глэдис Соломенные Волосы без напоминания снова наполнила его.
      –Миссис Корвал?
      –Зовите меня Энид.
      –Энид, что случилось с настоящей матерью Аарона?
      –Это не имеет к вам и вашему делу никакого отношения.
      –Кто знает.
      –Каким образом?– спросила Энид и, повернувшись к нему, положила руку на стойку и заглянула прямо ему в глаза.– Я хочу сказать, что с первого же дня здесь все время твердила Аарону: «Даже не пробуй. Никогда. Ни капельки». Ведь все у него на глазах, он каждый день видел, что эта дрянь делает с человеком. И вот пожалуйста, все равно кончил тем, что его убили в каком-то наркоманском притоне. Вот вы скажите мне, мистер Грин. Как могла его родная мать иметь отношение к тому, что Аарона ждал такой конец? И раз уж на то пошло, какое отношение его родная мать имеет к вашей пропавшей дочери?
      –Не знаю,– сказал Саймон.
      –Уж если искать виноватых, то я более подходящая кандидатура, вам не кажется?
      Саймон молчал.
      –Мы с его отцом поженились. Он подрос, стал чаще болтаться здесь. Вечная проблема с подростками в таком тихом местечке. Люди думают, мол, какое очаровательное место и прочая чепуха. Красота – скучная вещь, приедается быстро. Чувствуешь себя как в западне. А таким, как Аарон, хочется большего. Такой уж он уродился. Я, между прочим, тоже, хотя мы с ним не родственники.
      Он хотел поинтересоваться, что это за место такое, но это было бы неправильно. Он перевел разговор на другую тему и спросил:
      –Мать Аарона сегодня была на панихиде?
      Энид молчала, не поднимая головы.
      –Неужели нельзя мне сказать, по крайней мере…
      –Нет,– ответила Энид.– Ее там не было.
      –Она еще жива? Она как-нибудь общалась со своим сыном?
      –Я вас совсем не знаю, мистер Грин.
      –Почему, знаете. То есть вполне достаточно. Мне все равно, чем вы тут занимаетесь или что происходит у вас в гостинице и все такое. Я не хочу доставлять вам ни малейшего беспокойства. Но, рискуя показаться занудой, я повторю: моя дочь пропала.
      –А я не понимаю, какое отношение это имеет к…
      –Скорее всего, никакого,– перебил он.– Но ведь может и иметь, правда? В полиции думают, что Пейдж могла убить Аарона, чтобы спастись. Или это сделал я. Или моя жена. Чтобы защитить свою дочь. Или там было что-то не так с продажей наркотиков. Версии, конечно, хорошие, но я все равно прошу вашей помощи.
      Она принялась вертеть свой стакан, не отрывая взгляда от напитка.
      –Так жива мать Аарона или нет?
      –Хотите правду?– Энид подняла голову и долго разглядывала его в упор.– Я не знаю.
      –Не знаете, жива ли она или мертва?
      –Именно так,– сказала Энид и повернулась к Глэдис.– Налей-ка моему другу еще пива и отнеси в угловую кабинку. Нам с ним надо немного потолковать.



      Глава шестнадцатая

      Вход в салон «Татуировка – пока ты ждешь» был перекрыт старыми добрыми дорожными ограждениями на А-образных стойках, с оранжево-белыми наклонными светоотражающими полосками по горизонтальной поперечине.
      Елена Рамирес увидела два разукрашенных соответствующими знаками полицейских автомобиля и еще два других транспортных средства без опознавательных знаков. На взятом напрокат «форде-фьюжн», насквозь пропахшем вишней, она въехала на площадку перед салоном между шоссе и ограждением.
      Один из полицейских нахмурился и двинулся к ней.
      –Вы должны покинуть это место,– сказал он.
      –А что здесь происходит?
      –Пожалуйста, уберите с территории свою машину.
      Елена могла бы помахать своими корочками, но, вероятно, ей все равно бы не разрешили. Она понятия не имела, зачем тут полиция, но спорить с полицейскими в любом случае глупо.
      Самое время произвести небольшую разведку.
      Елена поблагодарила полицейского, сдала назад и выехала обратно на шоссе. Остановилась где-то в сотне ярдов возле придорожного ресторанчика. Достала телефон и сделала несколько звонков. За полчаса она узнала все подробности совершенного в предыдущий день двойного убийства.
      Жертвами были Дэмиен Горс двадцати девяти лет, совладелец салона, и восемнадцатилетний Райан Бейли, старшеклассник, который здесь подрабатывал. В первичном рапорте указывалось, что обе жертвы были застрелены во время неудавшегося ограбления, когда что-то пошло не так.
      Ключевые слова здесь, подумала про себя Елена,– «что-то пошло не так».
      Она сделала еще несколько звонков, подождала, получила подтверждение. Потом отправилась по шоссе обратно и подъехала к тем же ограждениям. Тот же самый полицейский отодвинул одно из них в сторону и пропустил ее. Показал ей налево – где поставить машину. Она кивнула в ответ и сделала так, как ее просили.
      Потом Елена заглянула в зеркальце заднего вида и попыталась изобразить приятную улыбку «мы с вами делаем общее дело». Улыбка получилась так себе. Что ж, придется терпеть весь этот геморрой. Полицейский апломб. Придется это проглотить. А также вздор про то, что она сует нос не в свое дело, привычный выпендреж перед чужаками плюс почти невозможность получить дело по убийству, тем более двойному. В общем, Елену ждет дерьмовое шоу эпических масштабов.
      Открылась входная дверь, и из тату-салона вышел мужчина – лет тридцати пяти, прикинула Елена, может, сорока,– снял перчатки эксперта-криминалиста и направился прямо к ней. Шагал уверенно, но без пижонства. Чертовски хорош собой. Как говорится, красив «суровой мужской красотой». Если бы она еще не утратила способности западать на мужчин – с тех пор как погиб Джоэл, в ней самой что-то сломалось,– этот парень был бы для нее самое то.
      Полицейский кивнул ей и сдержанно улыбнулся – в сложившихся обстоятельствах самое уместное приветствие.
      –Должно быть, вы – спецагент Рамирес,– сказал он.
      –В отставке.
      Она пожала его руку. Большая, сильная рука. Как у Джоэла. У нее защемило сердце.
      –Я детектив Дюма. Все зовут меня Нап.
      –Нап,– повторила она,– это что же, типа…
      –Ну да, то же самое, что «покемарить»[24 - Nap (англ.)– короткий сон, дремота.].
      –А меня зовут Елена. Теперь я частный детектив.
      –Да, мой босс сообщила мне.
      –Наверное, окружной прокурор Лорен Мьюз?
      –Точно.
      –Я слышала, она свое дело знает.
      –Да,– сказал Нап.– И неплохо.
      Ни единой нотки раздражения оттого, что им командует молодая женщина. Ни в интонации, ни в жестах. Добрый знак.
      Вот как это работало: фирма Елены, бюро частных расследований Ви-Эм-Би,– одна из самых престижных в стране, офисы ее имеются в Чикаго, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Хьюстоне. Следователи фирмы нуждаются в доступе к информации, поэтому они не скупятся, перечисляя суммы на политические кампании, щедро поддерживают разные благотворительные организации и полицейские профсоюзы. Один из ее старших партнеров, Мэнни Эндрюс,– ревностный сторонник нынешнего губернатора. А на должность окружного прокурора губернатор предложил Лорен Мьюз. Итак, Мэнни Эндрюс звонит губернатору, губернатор звонит Мьюз, а та в свою очередь звонит главному следователю по этому делу, Напу Дюма.
      У всех звонков общий идейный посыл – рекомендация к сотрудничеству.
      Ничего противозаконного. Если вы потрясены и хотите сказать «ах!» по поводу такого рода обмена услугами, то вы безнадежный простак. В мире всегда существовало правило: «ты мне – я тебе». Когда оно нарушается, хорошо это или плохо, рушится и общество, в котором ты живешь.
      Тем не менее полицейским частенько не нравился такой подход, потому и на чужаков они смотрели косо, к чему Елена уже приготовилась. Но похоже, у Напа Дюма с этим все в порядке. По крайней мере, пока.
      –Идите за мной,– сказал он.
      Он зашагал к левой стороне здания. Елена, слегка прихрамывая – результат давнего огнестрельного ранения,– догнала его.
      –Я принял дело всего час назад,– сказал Нап,– так что пытаюсь наверстать.
      –Спасибо, что пустили меня.
      На губах Дюма заиграла легкая заговорщицкая улыбка.
      –Без проблем.
      Елена не стала заморачиваться с продолжением темы.
      –Могу я узнать, в чем ваш интерес к этому делу?– спросил он.
      –Я веду свое расследование,– ответила Елена.– Могут быть пересечения.
      –Ну ладно,– сказал Дюма,– не будем вдаваться в подробности.
      Услышав это, она улыбнулась. Впереди Елена заметила «форд-флекс», раскрашенный под дерево. Двое экспертов-криминалистов, одетых с головы до ног в белое, изучали место преступления.
      –Расскажете поподробней о своем деле?– спросил он.
      Она хотела было занять жесткую позицию, напомнив, что ему приказали сотрудничать с ней, а о ее деле пока рассказывать рано, оно еще в работе, но что-то ей подсказало, что здесь это было бы неправильно. Этот Нап, похоже, нормальный парень. Даже более того, как это ни странно. Мать Елены сказала бы, что у него хорошая аура. Елена всегда скептически относилась к подобным вещам – про первое впечатление, которое самое верное, про внутренний голос,– потому что, скажем прямо, все люди разные, бывают полные психи и легко могут тебя надуть. Но, по правде говоря, одурачить Елену не так-то просто. С годами она стала понимать, что интуиция у нее работает лучше, чем она себе представляла. Почему-то с первого взгляда не нравится ей какой-то парень, и потом он действительно оказывается подонком. А те немногие, что излучали такую хорошую ауру,– им в конечном итоге всегда можно было доверять.
      А Нап чем-то напомнил ей Джоэла. Ее Джоэла. Господи, помоги.
      У нее снова защемило сердце.
      –Нап…
      Он ждал продолжения.
      –Думаю, еще рановато, лучше немного подождем,– сказала Елена.
      –Правда?
      –Я не собираюсь от вас ничего скрывать,– продолжала Елена,– но сейчас я бы хотела услышать, что вы об этом думаете, без предубеждений.
      –Без предубеждений,– повторил Дюма.
      –Да.
      –Вы имеете в виду факты и общую обстановку?
      –Мне кажется, вы человек прямой и открытый.
      –Похоже, и вы тоже.
      –Нельзя ли нам для начала сыграть по моим правилам?
      Нап колебался – правда, не очень долго. Кивнул в знак согласия, а как только они подошли к «форду», сразу приступил к главному.
      –Как нам представляется, первый выстрел был произведен здесь, когда Дэмиен Горс садился в машину.
      –Значит, Горс был застрелен первым?
      –Да, мы считаем, что так оно и было.– Нап склонил голову набок.– А это важно?
      Она не ответила.
      Он вздохнул:
      –Вы правы. Суждение необъективное.
      –Сколько человек стреляли?– спросила Елена.
      –Этого мы не знаем. Но, судя по первоначальной баллистической экспертизе, в обоих случаях стреляли из одного пистолета.
      –Выходит, стрелял, возможно, один.
      –Трудно сказать, но похоже, именно так.
      Елена оглядела место преступления. Осмотрела здание сзади, потом вскинула голову:
      –Камер наблюдения на парковке нет?
      –Ни одной.
      –А внутри?
      –Тоже нет. Обычная сигнализация с тревожной кнопкой и детектор движения.
      –Догадываюсь, что деньги здесь получают наличными.
      –Да.
      –И что с ними делают?
      –Один из двух владельцев – а Горс был как раз владельцем – каждый вечер забирает наличность домой и кладет в их сейф.
      –Это их сейф?
      –Что, простите?
      –Вы сказали, их сейф. Один сейф на двоих?
      –Да, они живут вместе. И, опережая ваш следующий вопрос, да, Горс был ограблен. Пропали деньги, бумажник, кое-какие драгоценности.
      –Так вы думаете, это ограбление?
      Нап одарил ее кривой усмешкой. Опять похоже на Джоэла. Черт побери.
      –В общем, да… думал.
      Что он хотел этим сказать, было ясно: думал, пока не явилась ты.
      –А где же совладелец?– спросила она.
      –Едет из аэропорта. С минуты на минуту будет здесь.
      –Из аэропорта?
      –Его зовут Нейл Рафф. Он был в отпуске на Майами.
      –Он у вас подозреваемый?
      –Мол, отправился в путешествие, а в это время прихлопнули его партнера по бизнесу?
      –Понятно,– сказала она.– Конечно подозреваемый.
      –Я уже говорил, выводы делать еще рано.
      –Как думаете, сколько денег у Горса было при себе?
      –Еще никак не думаю. Нам сообщили, что бывали дни, когда могло быть до нескольких тысяч, а бывало, что почти ничего. В зависимости от количества клиентов и от того, сколько из них платили по карте.
      Обведенных мелом контуров тел на месте преступления не оказалось, зато у Напа были фотографии. Елена с минуту изучала их.
      –Как вы думаете, преступник сначала ограбил Горса, а потом застрелил,– начала Елена,– или, наоборот, сначала застрелил, а потом ограбил?
      –Сначала застрелил,– ответил Нап.
      –Вы говорите довольно уверенно.
      –Посмотрите на карман Горса на фотографии.
      Она посмотрела и кивнула:
      –Вывернут.
      –Кроме того, рубашка не заправлена, и одно кольцо на пальце осталось: либо трудно было снять, либо убийцу спугнули.
      Теперь и Елена это заметила.
      –Где стоял стрелявший?
      Нап показал.
      –Полицейские, первыми прибывшие на место преступления, полагают, что убийца выстрелил прямо из машины, как только заехал на стоянку, но не исключено, что он приехал раньше и поджидал жертву.
      –Вы считаете иначе?
      –Могло быть и так,– сказал Нап.– Но я уверен, стрелявший вышел из-за этих деревьев. Посмотрите под этим углом.
      Елена кивнула.
      –Возможно,– продолжал Нап,– убийца приехал заранее, поставил машину, а сам спрятался за деревьями. Но я так не думаю.
      –Почему?
      –Потому что во время стрельбы здесь был лишь еще один человек – вторая жертва, Райан Бейли. У Бейли автомобиля нет. Он либо садится возле торгового центра на автобус, либо идет пешком.
      Она быстро огляделась, мысленно удалила из поля зрения полицейские машины, как с опознавательными знаками, так и без оных.
      –Значит, когда сюда прибыли первые сотрудники, на стоянке были еще какие-то машины, кроме автомобиля Горса?
      –Не было,– сказал Нап.– Стоянка была пуста.
      Елена отступила назад.
      –Выходит, если кто-то – скажем, убийца – заехал на стоянку и поставил там машину, Горс заметил бы ее, когда вышел.
      –Согласен,– сказал Нап.– Дэмиен Горс – владелец. Сейчас время закрытия салона. Если у него на парковке стояла бы незнакомая машина, думаю, он подошел и посмотрел бы, чья она. Если там не было водилы на шухере.
      –Водилы на шухере?– нахмурилась Елена.
      –Это полицейский жаргон. В любом случае просмотрим все записи с камер видеонаблюдения поблизости.
      –Как я понимаю, одна из жертв звонила в полицию.
      –Райан Бейли.
      –Что он им сказал?
      –Ничего.
      –Ничего?
      Нап стал излагать свою рабочую версию. Стрелявший убивает Дэмиена Горса возле его «форда». Потом начинает рыться в карманах убитого; берет деньги, часы, бумажник; когда снимает с Горса дорогие украшения, открывается дверь, и выходит Райан Бейли. Бейли видит, что происходит, убегает обратно в дом, включает сигнализацию и прячется в чулане.
      Елена сдвинула брови.
      –В чем дело?– спросил Нап.
      –Бейли включает сигнализацию на территории тату-салона?
      –Тревожная кнопка прямо рядом с дверью черного хода,– кивнул Нап.
      –Это беззвучная сигнализация?– спросила она.
      –Нет.
      –Громкая?
      –Сигнализация? Да. Сирена.
      Елена снова нахмурилась.
      –Что теперь?
      –Покажите,– попросила она.
      –Что показать?
      –Что там внутри. Чулан, где прятался Райан Бейли.
      Нап несколько секунд всматривался в ее лицо. Потом вручил резиновые перчатки. Она надела их. Он сделал то же самое. Они пошли к черному ходу.
      –Здесь был мешок с мусором,– сказал Нап, указывая на лежащую на земле щепку.– Мы думаем, что Бейли вышел, чтобы выкинуть его в мусорный бак.
      –И помешал дальнейшему ограблению?
      –Да, такова наша версия.
      В этом не было никакого смысла.
      Еще один полицейский выдал им специальные белые костюмы и бахилы. Елена надела свой прямо на одежду. С ног до головы белые, они были похожи на гигантские сперматозоиды. В помещении оказались и другие, такие же белые, криминалисты. Чулан непосредственно примыкал к черному ходу.
      Елена опять нахмурилась.
      –В чем дело?
      –Что-то не складывается.
      –Почему?
      –Вы считаете, что Райан Бейли вышел, чтобы выбросить мусор.
      –Да.
      –Он видит нашего убийцу, обшаривающего тело Горса.
      –Так.
      –Получается, наш преступник не знал, что внутри оставался этот парень. Скорей всего, так.
      –Не знаю, вероятно. Ну и что?
      –Значит, Райан Бейли выходит. Видит убийцу. Бежит обратно и нажимает на кнопку. Потом прячется в чулан.
      –Верно.
      –А наш убийца гонится за ним, так?
      –Так.
      –И оказывается внутри. Убийца ищет его. И все это время орет сирена.
      –Да, и что?
      –Но зачем?
      –Зачем? Что вы хотите этим сказать? Райан Бейли видел убийцу. И мог его опознать.
      –Значит, наш убийца хотел заставить его замолчать?
      –Да.
      –Мало похоже на то, как действует профессионал,– сказала Елена.
      –В каком смысле?
      –А вы знаете хоть одного профессионала, который шел бы на дело без лыжной маски или еще какого-нибудь камуфляжа? Когда сработала сирена, профессионал тут же сбежал бы. Ведь что мог бы нам рассказать этот парнишка? Какой-то человек в маске убил его хозяина. Вот и все. Единственная причина, которая заставила бы убийцу пойти за ним в дом и убить,– то, что Райан Бейли мог бы его опознать.
      Нап кивнул.
      –Или это был кто-то еще, кого они оба знали,– сказал он.
      –Или так, или эдак,– произнесла Елена,– но не думаю, что это вписывается в мое дело. Мой убийца должен быть профессионалом. Он бы работал в маске.
      –Так что у вас за дело?
      Елена вдруг увидела на рабочем столе компьютер. Она не знала, с кем контактировал Генри Торп, ей было известно только, что сообщения приходили с IP-адреса и с оборудования, находящегося в этом здании.
      Елена повернулась к Напу:
      –Можно заглянуть в этот компьютер?



      Глава семнадцатая

      Энид Корвал и Саймон уютно устроились в угловой кабинке этого «частного клуба», скрывшись за дырявой тканью.
      Саймон уже успел сопоставить факты. Не о матери Аарона – о ней он не получил никакой информации. Но он узнал о клубе. Они явно торгуют тут чем-то с черного хода. Скорей всего, наркотики. Это никакой не паб или бар. Это частный клуб. И он живет по своим правилам. Гостиница – это фасад, для легализации ее деятельности, к тому же, вероятно, там она отмывает б?льшую часть денег, которые получает здесь.
      Конечно, это его предположения, и он может ошибаться. Эти его, так сказать, умствования недотягивают даже до уровня шаткой гипотезы, но в любом случае заводить об этом речь он не собирается, если, конечно, не возникнет крайней необходимости.
      Но сама версия казалась ему верной.
      –Уайли и я… наш брак несколько старомоден.– Она помолчала, качая головой.– Не знаю, зачем я вам говорю это. Наверное, просто старею. Аарон мертв. И возможно, вы правы, мистер Грин.
      –Саймон.
      –Мне больше нравится «мистер Грин».
      –Возможно, я прав в чем?
      Энид развела руками:
      –Может быть, здесь есть какая-то связь. Между тем, что случилось в прошлом. И тем, что происходит сейчас. Но кто я такая, чтобы говорить об этом?
      Саймон ждал, но не очень долго. Энид с жаром продолжила:
      –Я ведь не отсюда родом. Выросла в Биллинге, штат Монтана. Рассказывать вам, как я оказалась в этой части Коннектикута, не обязательно. Ветром принесло. Жизнь есть жизнь. Но когда я познакомилась с Уайли, сыну его, Аарону, было уже девять лет. Многие женщины здесь считали, что Уайли – заманчивая партия. Отец-одиночка. Сам воспитывает мальчика. Владелец прекрасной гостиницы и фермы. Кое-кто задавал, конечно, Уайли вопросы про мальчишку и про то, куда подевалась его мать, но он деликатно от них отделывался. Не любил говорить об этом. Бывало, у него слезы на глаза наворачивались. Даже со мной не любил.
      –Но в конце концов?
      –О, эту историю я услышала даже раньше, чем он сам мне рассказал. Об этом здесь все знают. Уайли познакомился с матерью мальчика, когда в его жизни был такой период… когда он не хотел связываться с этой гостиницей. Как и всякий, кто вырастает здесь, Уайли мечтал сбежать отсюда. Отправился путешествовать по Европе и в Италии познакомился с одной девушкой. Ее звали Бруна. Это было в Тоскане. Так мне рассказывал Уайли. Какое-то время они вдвоем работали на виноградниках. Он говорил, что работа на виноградниках почти то же самое, что и в гостинице. Во всяком случае, есть что-то общее. Он слегка затосковал, захотелось вернуться домой, так он говорил.– Она указала подбородком на банку с пивом.– Что это вы совсем не пьете?
      –Вообще-то, я за рулем.
      –Да что вам будет с двух баночек? Вы как маленькая девочка.
      В том-то и штука, что будет. Это Ингрид могла пить крепкие напитки по несколько часов кряду – и ни в одном глазу. А Саймон выпивал пива две кружки и чуть на стенку не лез.
      –И что было дальше?
      –Ну, они влюбились друг в друга. Уайли и Бруна. Романтично, правда? У них родился мальчик. Аарон. Все шло прекрасно, пока… в общем, пока Бруна не погибла.
      –Она погибла?
      Энид молчала и не шевелилась. Словно застыла.
      –Как это случилось?– спросил он.
      –Автокатастрофа. Лобовое столкновение на автостраде А11 – да, Уайли всегда добавлял эту подробность. Автострада А11. Я как-то ездила туда, даже не знаю зачем. Это дорога между Пизой и Флоренцией. Он говорил, что Бруна поехала в гости к своим родственникам. А он с ней ехать не захотел. Перед самым отъездом они даже поругались из-за этого. Понимаете, Уайли должен был ехать в машине вместе с ней. Так он рассказывал. Поэтому и говорил, что это он во всем виноват. Ему тяжело вспоминать об этом. Сразу на глазах появляются слезы.
      Она посмотрела на него поверх стакана.
      –Мне кажется, вы не очень верите в эту историю,– сказал Саймон.
      –Правда?
      –Да.
      –Уайли всегда с жаром об этом рассказывает. С выражением, как на сцене. Веришь каждому его слову.
      –Но вы не верите?
      –Нет, я верила. Но, понимаете, я также думала, почему Бруна поехала в гости к своим родным и не взяла с собой маленького сынка? Вы бы сделали именно так, верно? Представьте, молодая мама едет по «автостраде»,– тут она обозначила пальцами кавычки,– в гости к отцу и матери. Всякая мать обязательно взяла бы с собой ребенка.
      –Вы спрашивали об этом Уайли?
      –Нет, я ничего не говорила. Я думала, с чего бы мне это делать? Кто бы стал сомневаться в такой истории?
      В пропахшем пивом помещении потянуло холодком. Саймон хотел о чем-то спросить, но еще больше хотел, чтобы Энид продолжала рассказывать. И он промолчал.
      –После этого несчастного случая Уайли вернулся домой. Сюда. К своей гостинице. Он боялся, что родственники Бруны обратятся в суд, захотят забрать ребенка себе или как-то привлечь его – они ведь с Бруной так и не поженились официально,– в общем, он забрал ребенка и улетел в Штаты. И они стали жить в своей гостинице вдвоем…
      Она пожала плечами и умолкла.
      Вот и конец истории.
      –Значит,– сказал Саймон,– мать Аарона погибла.
      –Так говорит Уайли.
      –Но когда я спросил, жива ли она, вы сказали, что не знаете.
      –А вы быстро соображаете, мистер Грин.– Она подняла бокал и улыбнулась.– Какого черта я вам все это рассказываю?
      Она смотрела ему в глаза и ждала ответа.
      –Может, потому, что у меня открытое лицо?– попробовал угадать Саймон.
      –Вы похожи на моего первого мужа.
      –Он тоже был человек открытый?
      –Нет, черт бы его побрал.
      Пауза.
      –Но… Боже мой, как он был хорош в постели!
      –Значит, у нас с ним есть кое-что общее.
      Энид фыркнула.
      –Вы мне нравитесь, мистер Грин. Да ладно, какого черта. Не понимаю, как это может вам помочь, но все-таки… Я видела кое-что… странная штука. Дурное всегда остается. Оно никуда не уходит. Ты его в дверь – оно в окно. Закопаешь – само лезет из-под земли. Кидаешь на дно океана – прилив выбрасывает его на берег.
      Саймон молчал и ждал.
      –Вы храните старые паспорта?– спросила она.– После того, как срок вышел?
      –Да.
      Саймон и клиентам своим советовал делать то же самое, на всякий случай, мало ли понадобится показать, что они побывали там-то и там-то. У него в огромном количестве хранились официальные бумаги, потому что никогда не знаешь, чт? пригодится.
      –Вот и Уайли тоже. Причем прячет подальше, чтобы никто не нашел. Хранит в специальной коробке в подвале. Я ее случайно нашла. И знаете что?
      –Что?
      Энид приложила ладонь ребром к уголку рта и театральным шепотом произнесла:
      –Уайли никогда не был в Италии.


      Офис тату-салона «Татуировка – пока ты ждешь» представлял собой застекленную кабинку, и сидящему в ней человеку прекрасно были видны и стулья для клиентов, и работающие художники, и приемная, а также сам он был у всех как на ладони. Но монитор компьютера обращен был к стене, и хотя секретностью здесь, так сказать, и не пахло, увидеть, какие открывает файлы, в какие сайты залезает сидящий за столом, не было никакой возможности.
      Рабочий стол был большой, на двоих, работать можно было, сидя лицом друг к другу. Он был усыпан обрывками бумаги, тут же лежали три пары очков для чтения, около дюжины разнокалиберных ручек и маркеров. Слева лежал пакетик вишневых леденцов от кашля, валялось несколько книжек в мягких обложках, а также разбросанные в полном беспорядке счета.
      В центре стола стояла обращенная к стеклянной стене слегка поблекшая фотография, на которой были сняты шестеро мужчин с широченными улыбками. Двое стояли впереди, положив руки друг другу на плечи, остальные четверо чуть позади со сложенными на груди руками. Фотографировались перед салоном – судя по ленточкам серпантина и гигантским фальшивым ножницам, это был день его открытия. В одежде, бородах на лицах, позах, да и во всей обстановке было что-то общее с обложкой альбома рок-группы «Дуби бразерс».
      Елена взяла фотографию и показала Напу. Нап кивнул и ткнул пальцем в парня, стоящего впереди справа.
      –Это жертва. Дэмиен Горс.
      Палец его скользнул к парню, стоящему рядом,– внушительных размеров чувак, с головы до ног одетый в байкерскую кожу и с закрученными кверху усами с проседью.
      –Это его партнер, Нейл Рафф.
      Елена уселась во вращающееся кресло перед монитором. Мышка компьютера была красного цвета и в форме сердечка. Елена не сразу оторвала от нее взгляд. Интересно. Компьютерная мышка Дэмиена Горса имеет форму сердечка. Настоящий сыщик подвергает анализу все, что находит, и лучшего еще никто не придумал. Сконцентрируйся на конкретной цели, а твоя цель – найти Генри Торпа, хотя Джоэл всегда говорил, что нельзя забывать и об уничтоженных, безвозвратно разрушенных, потерянных жизнях. Итак, в этом кресле сидел Дэмиен Горс, этой мышкой в форме сердечка он пользовался. Мышку ему наверняка подарили, для себя такие вещи не покупают, и тот, кто подарил ее, хотел, чтобы Дэмиен знал: есть человек, который его любит.
      «Не давай чувствам затуманить тебе разум,– говаривал Джоэл.– Чувства должны только подстегивать тебя».
      Елена тронула мышку, и экран засветился. На нем появилась фотография Дэмиена Горса и Нейла Раффа, а между ними стояла женщина постарше. Они были на каком-то пляже, все улыбались.
      Посередине экрана окошко для ввода пароля. Елена вопросительно посмотрела на Напа, будто он мог знать этот пароль. Но тот лишь пожал плечами: понятия, мол, не имею. Монитор был обклеен листочками. Она пробежала по ним глазами – может, на одном из них есть пароль,– но ничего такого в глаза не бросилось. Она открыла верхний ящик стола. Тоже ничего.
      –У вас есть человек, который может его взломать?– спросила она.
      –Да, но он сейчас не здесь.
      Распахнулась входная дверь, и в тату-салон ворвался некто очень похожий на Нейла Раффа с фотографии. Только сейчас он был не в коже, а в джинсе, то есть смотрелся еще более старомодно, чем на фотографии, а лихо закрученные усы теперь были почти сплошь седые. Но ошибиться невозможно, это был именно он. Покрасневшими и распухшими от слез глазами ошарашенный Нейл Рафф обвел свое заведение, будто видел его в первый раз в жизни.
      Нап поспешил ему навстречу. Елена молча наблюдала. Нап положил руку ему на плечо, наклонил голову и тихо заговорил. Делает все правильно. И снова манера Напа заставила ее вспомнить о Джоэле. Опять защемило сердце. Господи, как ей его не хватает. Не хватает разговоров, общения с ним, его души, но вот в данный момент она не могла не подумать, что ей очень не хватает и просто физической близости с мужчиной. Кое-кому это покажется странным, но эта близость с Джоэлом была лучшим, что она имела в жизни. Ощущение его тяжести на себе. Его взгляд, когда он смотрел на нее в минуты близости, он смотрел так, словно она единственная женщина во всем божьем мире. И еще ей не хватало – и куда подевался здесь ее пресловутый феминизм?– чувства защищенности, когда она стояла с ним рядом, а он возвышался над ней, как башня.
      Все это пришло ей в голову потому, что, глядя на фотографии Горса с Раффом, вспоминая, что говорил Нап об этих двух совладельцах бизнеса, которые всегда забирают деньги с собой, везут домой и кладут в их сейф, и видя опустошенное лицо Нейла Раффа, она вдруг поняла его горе, его душераздирающее, всепоглощающее чувство утраты не просто друга и партнера по бизнесу, а спутника жизни.
      Она могла бы спроецировать это на себя, но не стала об этом думать.
      Нап усадил Раффа на кожаный диван в приемной. Развернул кресло и сел напротив этого охваченного глубоким горем человека. В руке он держал блокнот, но ему не хотелось, он даже боялся показаться нечутким, поэтому записывать ничего не стал. Елена ждала. А что ей еще оставалось делать.
      Через полчаса, выразив свои соболезнования, Елена снова взялась за компьютерную мышку-сердечко. Экран осветился, и на нем опять появилась фотография.
      –О господи,– сказал Рафф, повернувшись к Напу.– А Кэрри об этом сообщили?
      –Кэрри?
      –Это мать Дэмиена. Боже мой, она ведь с ума сойдет, когда узнает.
      –Как с ней связаться?
      –Давайте я ей позвоню.
      Нап на это никак не отреагировал.
      –Она живет в Скоттсдейле, у нее там квартира. Живет одна. Дэмиен – это все, что у нее есть,– сказал Рафф.
      Есть, подумала Елена. Все, что у нее есть. Все еще употребляет настоящее время. Так часто бывает.
      –У Дэмиена были братья или сестры?– спросил Нап.
      –Нет, никого. У Кэрри не могло быть своих детей. Дэмиена она усыновила.
      –А его приемный отец?
      –Сгинул куда-то. Они развелись, развод был ужасный, Дэмиену тогда было три года. С тех пор приемный отец не участвовал в его жизни.
      Елена показала на компьютер:
      –Вы знаете пароль?
      Рафф моргнул и отвернулся.
      –Конечно, я знаю пароль.
      –Не могли бы вы сообщить его мне?
      Он снова моргнул, глаза его наполнились слезами.
      –Гуанакасте.
      Рафф продиктовал ей слово по буквам.
      –Это провинция в Коста-Рике,– сообщил он.
      –О,– произнесла Елена, не зная, что еще тут можно сказать.
      –У нас… мм… у нас был там медовый месяц. Это наше любимое место.
      Елена нажала на клавишу и стала ждать, когда на экране появятся иконки.
      –Что вы ищете?– спросил Рафф.
      –Это ведь компьютер Дэмиена?
      –Да, это наш общий компьютер.
      Опять настоящее время.
      –В вашей сети есть еще другие компьютеры?– спросила Елена.
      –Нет.
      –А клиенты? У них есть доступ к вашей сети?
      –Нет. Она ведь защищена паролем.
      –И это у вас единственный компьютер?
      –Да. Мы с Дэмиеном вместе им пользовались, хотя я не очень-то умею, я с техникой не в ладах. Бывает, и я за него сажусь, и тогда Дэмиен напротив, по другую сторону стола. Но чаще всего за компьютером был Дэмиен.
      Елена с техникой тоже была не очень – поэтому фирма и наняла для этого Лу,– но кое-что, самое основное, она умела. Открыла браузер и заглянула в историю. Нейл Рафф пять дней провел в Майами, и все последние входы были сделаны Дэмиеном Горсом.
      –И все же я не понимаю, что вы ищете,– сказал Рафф.
      Там было много запросов поиска изображений. Она наугад открыла несколько. Как и следовало ожидать, тут были изображения татуировок: скелеты, черепа со скрещенными костями, сердечки самых разных размеров и оттенков. Была одна татуировка Танцующего клоуна Пеннивайза[25 - Танцующий клоун Пеннивайз – главный антагонист в романе Стивена Кинга «Оно», монстр, воплощение древнего зла, пришедшего из неведомых миров.] и несколько откровенных, с половыми актами, включая… э-э… позу на четвереньках (кому может прийти в голову заказать такую татуировку?), были рисунки со словом «мама», с могильными плитами умерших друзей, тату сплошь на всю руку, от плеча и до запястья, тату с крылышками чуть повыше попы, которые когда-то называли (может, и сейчас называют?) «трэмп стэмп»[26 - Tramp stamp (англ.)– шлюха.].
      –Глядя на эти изображения, мы черпаем новые идеи,– сказал Рафф.– Показываем клиенту, что уже есть, и предлагаем сделать это же, но гораздо лучше, уровнем выше.
      Остальная часть истории браузера выглядела вполне обычной. Дэмиен Горс посещал сайт «Роттэн томэйтос»[27 - Rotten tomatoes (англ.) – гнилые помидоры. Название сайта с обзорами фильмов и сериалов, а также новостей из мира кинематографа.], приобретал билеты в кино. Покупал носки и капсулы для кофемашины на «Амазоне». Посетил сайт, предлагающий услуги по анализу ДНК, где можно узнать о своих предках и дальних родственниках. Елена сама частенько думала о том, чтобы пройти один из этих тестов. Ее мать была мексиканкой и клялась Елене, что ее биологический отец тоже был мексиканцем, но он умер до того, как она родилась, и мама всегда как-то странно реагировала, когда Елена спрашивала об этом, так что кто его знает…
      –Может, вам помочь?– спросил Рафф, но это прозвучало не как предложение, а скорее как мольба.
      –А вы – или Дэмиен – знали человека по имени Генри Торп?– спросила Елена, не отрывая взгляда от экрана.
      Рафф ответил не сразу:
      –Не припоминаю.
      –Ему двадцать четыре года. Он из Чикаго.
      –Чикаго?– Рафф подумал еще немного.– Нет, с таким именем я никого не знаю. И никогда не слышал, чтобы Дэмиен называл это имя. А почему вы спрашиваете?
      Елена пропустила вопрос мимо ушей.
      –Вы или Дэмиен бывали в последнее время в Чикаго?
      –Я ездил туда, когда заканчивал школу. А Дэмиен вообще вряд ли там бывал.
      –Вам знакомо имя Аарон Корвал? Ни о чем не говорит?
      Правой рукой Рафф потеребил ус.
      –Нет, не думаю. Он тоже из Чикаго?
      –Из Коннектикута. Но теперь живет в Бронксе.
      –Извините, нет. А могу я узнать, почему вы об этом спрашиваете?
      –Было бы гораздо лучше, если бы вы просто отвечали на мои вопросы.
      –Мм… нет, эти имена мне незнакомы. Если хотите, посмотрю в базе данных наших клиентов.
      –Было бы здорово.
      Рафф протянул руку над ее плечом и стал набирать текст.
      –Вы можете распечатать для нас полный список ваших клиентов?– спросил Нап.
      –Вы думаете, какой-то наш клиент…
      –Просто на всякий случай,– ответил Нап.
      –Как пишется «Торп»?– спросил у Елены Рафф.
      Она дала ему два варианта написания, с буквой «е» на конце и без нее. То же самое и с фамилией Аарона – Корвал[28 - По-английски Thorp и Thorpe звучит одинаково, как и Corval и Corvale.].
      –Кто эти люди?– спросил Рафф, на этот раз с резкостью в голосе.– Какое отношение они имеют к Дэмиену?
      –Вы сказали, что пользовались с мистером Горсом только этим провайдером и этой сетью?
      –Да, и что?
      –Не просите меня вдаваться в технические детали. У Генри Торпа был контакт с человеком, который пользовался IP-адресом этого компьютера.
      Нап в разговор не вступал, просто слушал.
      –Что это значит?– спросил Рафф еще резче.
      –Это может означать, что человек, который пользовался этим компьютером, имел контакты с Генри Торпом.
      –И что из этого? Этот парень, Торп, мог быть коммивояжером, который продавал нам тушь.
      –Нет, он не коммивояжер.
      Елена не сводила с него глаз.
      –У Дэмиена от меня никаких секретов не было,– сказал Рафф.
      Не было. Наконец-то прошедшее время.
      –Может быть, наш компьютер взломали или что-то такое.
      –Нет, Нейл, случилось не это.
      –На что вы намекаете?
      –Я ни на что не намекаю, я задаю вам вопросы.
      –Дэмиен не стал бы мне изменять.
      Об этом она еще не думала, хотя, возможно, и стоило бы. Не исключено, что здесь кроется какая-то романтическая история. Может быть, Генри Торп – гей? Она как-то не удосужилась спросить об этом. Впрочем, кого в наше время это волнует?
      А если все дело в этом – если Дэмиен и Генри были любовниками,– каким боком сюда вписывается Аарон Корвал? Разве Пейдж Грин не его подружка? Могла ли быть тут хоть какая-то связь? Возможен ли в центре всех этих событий романтический переплет, который Елена еще не приняла во внимание?
      Она этого не знала.
      Нап постучал ее по плечу.
      –Можно перекинуться с вами парой слов?– спросил он.
      Елена встала.
      –Мистер Рафф,– сказала она, положив руку Раффу на плечо.
      Он молча смотрел на нее.
      –Я ни на что не намекаю. Правда. Просто пытаюсь помочь найти того, кто это сделал.
      Он кивнул и опустил глаза.
      Нап направился к черному ходу. Елена пошла за ним.
      –В чем дело?– спросила она.
      –В Аароне Корвале.
      –А что с ним такое?
      –Я его пробил по «Гуглу»,– сказал Нап.– Он был убит несколько дней назад.
      –Верно.
      –Не хотите ли рассказать мне, в чем тут дело?



      Глава восемнадцатая

      Маршрут Саймона обратно в Манхэттен пролегал мимо гостиницы Корвала и фермы «Семейное древо».
      Он чуть было не проскочил мимо – какой был смысл заезжать, а кроме того, ему хотелось вернуться в больницу,– но с другой стороны, кто не рискует, тот не пьет шампанского. Он заехал на стоянку и поставил машину в том же месте, где раньше.
      В гостинице было тихо. Если провожающие Аарона в последний путь пришли на поминки, когда Энид свалила от них в свой клуб, то поминки уже закончились. Он поискал хоть одно знакомое лицо из тех, кто был на похоронах возле ручья, но никого, кроме сидящей за конторкой женщины в клетчатой блузке, не нашел. Она достала еще одну карту местности, разгладила ее на столе и стала показывать «самый трудный пеший маршрут в наших владениях» юной парочке, которую Саймон по старинке назвал бы «яппи»[29 - Яппи – молодые состоятельные люди.]. Он и она нарочито оделись одинаково.
      Женщина краем глаза заметила томящегося в ожидании Саймона, и ее это явно не очень обрадовало. Саймон стоял, покачиваясь с пятки на носок, и поглядывал по сторонам. Справа была лестница. Не подняться ли по ней, раздумывал он, хотя, с другой стороны, выйдет ли из этого что хорошее? За спиной стеклянные двери, закрытые кружевной занавеской. Наверное, ведут в другое помещение.
      Возможно, там располагается администрация.
      Только он двинулся к этим дверям, как за спиной раздался женский голос:
      –Простите, но в эту комнату вход посторонним воспрещен.
      Саймон не стал останавливаться. Дошел до двери, повернул ручку, толкнул и открыл.
      Здесь и вправду было что-то вроде приемной. Посередине комнаты стоял стол, покрытый белой заляпанной скатертью, а на нем остатки сэндвичей и салата из овощей. Справа располагалось старинное бюро с щелями для почты и крохотными ящичками с картотекой. За ним и сидел Уайли Корвал. Он резко повернулся к Саймону и встал.
      –Что вам здесь надо?
      За спиной Саймона возникла женщина, что до этого сидела за конторкой.
      –Простите, Уайли, но я не виновата,– сказала она.
      –Все в порядке, Бернадетта. Я понял.
      –Вы уверены? Я могу позвать…
      –Я разберусь. Закройте дверь и занимайтесь гостями, прошу вас.
      Она метнула на Саймона убийственный взгляд и только потом убралась обратно в фойе. Дверь за ней захлопнулась несколько сильнее, чем это было необходимо, и дверные стекла задрожали.
      –Что вы хотите?– отрывисто спросил Уайли.
      Теперь на нем был твидовый, в елочку, жилет с оловянными пуговицами. От средней пуговицы свисала золотая цепочка, к которой, в этом не было никакого сомнения, крепились карманные часы, лежащие в кармане жилета. Под ним – накрахмаленная белоснежная рубашка с объемными рукавами, которые сужались к манжетам.
      Одет, как настоящий трактирщик, подумал Саймон.
      –Моя дочь пропала.
      –Вы мне уже говорили об этом. Я понятия не имею, где она. Прошу вас уйти.
      –У меня есть к вам несколько вопросов.
      –А я не обязан на них отвечать,– сказал он, слегка выпрямился и картинно расправил плечи.– Сегодня я оплакиваю своего несчастного сына.
      Сейчас было не до деликатностей.
      –Правда?– спросил Саймон.
      На лице Уайли выразилось удивление – Саймон этого ждал,– но под удивлением, гораздо глубже, таилось что-то еще.
      Страх.
      –Что правда?
      –То, что вы отец Аарона.
      –О чем это вы?
      –Вы совсем на него не похожи.
      У Уайли отвалилась челюсть.
      –Вы это серьезно?
      –Расскажите мне о матери Аарона.
      Было видно, что Уайли Корвал хотел что-то сказать, но спохватился, и на лице его заиграла улыбочка. От такой улыбочки становилось страшно. От такой улыбочки кровь стыла в жилах. Саймону захотелось сделать шаг назад, и он едва удержался от этого.
      –Вы разговаривали с моей женой,– сказал Уайли.
      Тут Саймону пришла в голову одна мысль, возможно, на нее намекала ему Энид, а может быть, она мелькнула, когда он увидел Уайли во плоти, одетого как раз для того, чтобы сыграть какую-то роль, или даже когда он заглянул в лицо Уайли, наткнувшись на него в лесу.
      Никакого горя Уайли Корвал не испытывал.
      Конечно, здесь можно привести известное клише – мол, каждый человек выражает свое горе по-своему, и если по человеку не видно, что ему больно, это не значит, что он не страдает, возможно, он просто старается «держать лицо», но здесь ни одно из таких клише не подходило. Энид ведь говорила, что ее муж склонен к театральным эффектам. Теперь Саймон понял это – что все, что тот делал, было театральной позой, включая и его чувства.
      Бедный мальчик. Он жил один на один с человеком, называвшим себя его отцом.
      Саймон пытался сдержать воображение, но оно уже обратилось в норовистую лошадь, которую понесло туда, где обитают худшие мысли, где разыгрываются самые страшные, самые порочные сценарии.
      Это не может быть правдой, сказал он себе.
      И тем не менее.
      –Я добьюсь судебного ордера.
      –И на какой предмет?– спросил Уайли и развел руками, являя собой картину воплощенной невинности.
      –На предмет вашего отцовства.
      –Вы серьезно?– Опять эта отвратительная, черт бы ее побрал, улыбочка.– Аарон был кремирован.
      –Я могу раздобыть образцы его ДНК другими способами.
      –Сомневаюсь. Но если вы все-таки – уж не знаю как – раздобудете образцы его ДНК, а также моей, анализ покажет, что его отец – я.
      –Вы лжете.
      –Да что вы?
      Да он просто наслаждается ситуацией, подумал Саймон.
      –И даже если представить себе, скажем, ради забавной игры ума, что вы действительно провели тест и этот тест показал, что я не являюсь биологическим отцом Аарона, что это вам даст?
      Саймон промолчал.
      –Может быть, его мать мне изменила. Да какая теперь разница, когда прошло столько лет? Тест, конечно, этого не покажет, я рассуждаю чисто гипотетически. Я был отцом Аарона, но что вы сможете доказать, как вы думаете?– Уайли сделал два шага к Саймону.– Мой сын торговал наркотиками, жил с вашей дочерью-наркоманкой в Бронксе. Там он и был убит. Каких бы сплетен Энид вам ни наплела, вы должны наконец понять, что это убийство никакого отношения к его детству не имеет.
      Звучит, конечно, вполне разумно. Со стороны может показаться, что тут не о чем спорить. Нет ни малейшего свидетельства, что тот безумный ужас, в котором пребывал маленький мальчик здесь, в этой самой гостинице, связан с его кровавым убийством, которое произошло через несколько десятков лет в съемной квартире в Бронксе.
      И тем не менее.
      Саймон решил сменить пластинку:
      –Когда Аарон стал увлекаться наркотиками?
      Снова это масленая улыбочка.
      –Может, вам лучше спросить об этом у Энид?
      –Когда он уехал?
      –Кто уехал?
      –А о ком мы с вами говорим? Аарон.
      И опять улыбочка. Боже мой, он и в самом деле наслаждается.
      –Разве Энид вам ничего не сказала?
      –Не сказала чего?
      –Аарон никуда не уезжал.
      –О чем это вы говорите?
      –У Энид есть одно местечко. Типа клуба.
      –И что?
      –В задней части того дома есть квартира,– сказал Уайли.– Там Аарон и жил.
      –До каких пор?
      –Да я в самом деле не знаю. Мы с Аароном… отдалились друг от друга.
      Саймон попытался сосредоточиться.
      –И когда он переехал поближе к Лэнфордскому колледжу?
      –Не понимаю, о чем вы говорите.
      –Он же переехал туда. И я думаю, когда Аарон познакомился с Пейдж, он работал в каком-то клубе.
      Уайли уже чуть не открыто смеялся над ним.
      –Кто вам сказал эту чушь?
      Саймон снова почувствовал холодок.
      –Думаете, они познакомились в Лэнфорде?
      –А разве нет?
      –Нет.
      –Тогда где?
      –Здесь,– сказал Уайли и, увидев удивление на лице Саймона, кивнул.– Пейдж приезжала сюда.
      –В эту гостиницу?
      –Да.
      –И вы видели ее?
      –Видел.
      Он теперь не смеялся, даже улыбочка слиняла с губ. Голос его был серьезен.
      –Я также видел ее и… после этого.
      –После чего?
      –Через несколько месяцев после того, как она сошлась с Аароном. Видел, как она изменилась после того, что он с ней сделал…– Качая головой, Уайли Корвал помолчал.– Если с моим сыном случилась беда из-за вас, я вряд ли могу вас винить. Могу только сказать, что мне очень жаль.
      Черта с два, подумал Саймон. Нисколько тебе не жаль. Ты просто ломаешь комедию.
      –Что здесь понадобилось Пейдж?– спросил он.– Когда она приехала сюда.
      –А вы как думаете?
      –Понятия не имею.
      –Хотела встретиться с Аароном.


      Бессмыслица какая-то.
      Почему эта, казалось бы, всем довольная, счастливая первокурсница колледжа явилась сюда, чтобы найти такого подонка, как Аарон Корвал? Откуда вообще его дочь знала его? Они встречались где-нибудь раньше? Судя по словам Уайли Корвала, нет. Пейдж нарочно приехала в эту гостиницу, желая познакомиться с Аароном. Чтоб достать наркотики? Это тоже маловероятно. Ехать так далеко, чтоб достать наркотик – от Лэнфордского колледжа несколько часов на машине,– это выглядело совершенной нелепостью.
      Может, они с Аароном познакомились в Интернете?
      Это казалось наиболее вероятным. Познакомились в Интернете, и Пейдж приехала сюда, чтобы познакомиться лично.
      Но как? И зачем? Как могли пересечься их дорожки? Пейдж ведь не из тех девиц, кто знакомится через Интернет, а если даже и так, если даже Саймон наивно ошибался насчет своей дочери, разве не могла она найти себе кого-нибудь поближе к месту учебы?
      Опять бессмыслица.
      Не мог ли Уайли солгать о том, что Пейдж приезжала в гостиницу? Не хотел ли он навести тень на плетень и увести в сторону от того, что Энид рассказывала ему насчет его отцовства?
      Саймон так не думал.
      Уайли Корвал, конечно, негодяй и тип очень скользкий, и, может быть… нет, скорее всего, он даже хуже того. Но его слова о том, что Пейдж приезжала сюда, чтобы познакомиться с Аароном, как это ни странно, похожи на правду.
      Саймон поехал обратно в клуб к Энид, но там ее уже не было. Он быстро набрал номер Ивонны.
      Ивонна ответила после первого же гудка:
      –Если что-то изменится, я тебе позвоню.
      –Пока никаких изменений?
      –Нет.
      –А что говорят врачи?
      –Ничего нового.
      Саймон закрыл глаза.
      –Я целый день сидела на телефоне,– сказала Ивонна.
      –Кому ты звонила?
      –Разным влиятельным друзьям. Хотела убедиться в том, что у нас здесь самые лучшие врачи.
      –И что?– спросил он.
      –Так оно и есть. Расскажи, как ты съездил в эту гостиницу.
      Он стал рассказывать. Когда закончил, Ивонна вздохнула.
      –Ну и ну,– просто сказала она.
      –Вот именно.
      –И куда ты теперь?
      –Еще не знаю.
      –Знаешь,– сказала Ивонна.
      Она слишком хорошо его изучила.
      –С Пейдж что-то случилось в колледже, поэтому она так изменилась,– сказал он.
      –Согласна. Саймон…
      –Да?
      –Позвони мне через три часа. Хочу убедиться, что ты благополучно добрался до Лэнфорда.



      Глава девятнадцатая

      –В те выходные,– сказала Саймону Эйлин Воган,– Пейдж попросила у меня машину.
      Они сидели в общей комнате с высоким потолком в жилом блоке с четырьмя спальнями в общежитии колледжа. Огромное эркерное окно выходило на четырехугольный двор колледжа, сверкающий такой свежей зеленью, что вид был похож на картину с еще не высохшей краской. На первом курсе Эйлин Воган была соседкой Пейдж. В первый день пребывания Пейдж в колледже, когда исполненные самых радужных надежд Саймон, Ингрид, Сэм и Аня привезли ее в этот студенческий городок, Эйлин первой приветствовала их. Эта умная и дружелюбная девушка казалась, по крайней мере на первый взгляд, идеальной соседкой. Саймон еще тогда записал номер ее телефона, «на всякий случай», и он у него сохранился.
      Саймон и Ингрид уезжали из Лэнфорда в тот день в прекрасном расположении духа. Щурясь от жарких солнечных лучей, они шли к своей машине, взявшись за руки, хотя Сэм все время что-то бурчал про вопиющее до неприличия «публичное проявление привязанности», а Аня презрительно фыркала: «Фу, может, хватит?» Уже в машине Саймон пустился в воспоминания о своих студенческих годах, о том, как сам жил в таком же четырехместном блоке, в каком они только что были… впрочем, не совсем таком. В комнате Саймона, например, всюду валялись пустые коробки из-под пиццы и еще более пустые банки из-под пива, с изображением интерьера какого-то паба в староамериканском стиле, тогда как комнату, в которой их встретила Эйлин Воган, можно было сравнить с картинкой из каталога ИКЕА: всюду настоящая мебель светлых тонов, полы покрыты только что пропылесосенными ковриками. Никаких идиотских картинок или декоративных приборов для курения марихуаны, никаких плакатов с Че Геварой и прочей чепухой – вообще никаких плакатов, здесь предпочтение отдавалось гобеленам ручной работы с мягкими буддистскими или геометрическими узорами. В
целом помещение было похоже не столько на реальное жилище, где живут реальные студенты, сколько на некую витрину, которую используют, чтобы произвести впечатление на абитуриентов (а главным образом на их родителей) во время их визитов в студенческий городок.
      –А раньше Пейдж это делала?– спросил Саймон.
      –Брала ли мою машину? Нет, никогда. Говорила, что не любит сидеть за рулем.
      Более того, подумал Саймон. Пейдж вообще не умела водить машину. Непонятно, как ей удалось получить права на курсах вождения в Форт-Ли, но, поскольку они жили в Манхэттене, она потом так ни разу и не села за руль.
      –Вы же знаете, какой была Пейдж,– продолжала Эйлин; кажется, она не понимала, насколько больно отдается слово «была» в груди Саймона.
      На самом деле звучало оно вполне уместно, поскольку Пейдж в этом городке – а вероятно, и в жизни самой Эйлин – «бывшая», но когда он смотрел на эту красивую, цветущую на вид девочку – да, конечно, перед ним была уже вполне взрослая женщина, но в Эйлин сейчас он видел только девочку, как и в собственной дочери,– когда он смотрел на нее, сердце его начинало тяжело стучать, напоминая, что и его дочь должна была обитать здесь, занимать одну из этих четырех спален с пружинным матрасом на полу и рабочим столом, на котором стояла настольная лампа на гибкой ножке.
      –Даже если Пейдж надо было что-то купить в супермаркете или в аптеке, она всегда просила съездить меня,– сказала Эйлин.
      –Наверное, ты очень удивилась, когда Пейдж попросила у тебя машину.
      На Эйлин были джинсы и темно-серый, крупной вязки свитер с высоким воротом. Длинные рыжеватые волосы, расчесанные на прямой пробор, падали на спину. Глаза у нее были большие и синие, и от нее так и веяло молодостью, студенческой жизнью, светлыми перспективами, и это его убивало.
      –Да, пожалуй,– с некоторым сомнением отозвалась она.
      –Кажется, ты не вполне уверена.
      –Можно, я спрошу вас кое о чем, мистер Грин?
      Он хотел поправить ее, попросить называть его просто Саймоном, но не стал: ему показалось, что в данной ситуации некоторая официальность как нельзя более уместна. Эта девушка – подруга его дочери. И он задавал ей вопросы о своей дочери.
      –Конечно.
      –Почему сейчас?
      –Прости, что?
      –Это ведь было давно. То, что случилось с Пейдж… Понимаю, я сама согласилась встретиться с вами, но мне тоже все это нелегко далось.
      –Что именно?
      –Смотреть на то, что происходит с Пейдж. Я имею в виду, здесь. В Лэнфорде. Мы жили вдвоем в этих маленьких комнатах, и… ну, не знаю… мы с ней сразу сблизились, она стала моей лучшей подругой. Я единственный ребенок в семье. Я не хочу придавать этому слишком большое значение, но Пейдж для меня была как сестра. А потом…
      Эйлин тогда очень страдала, но потом боль утихла, а теперь Саймон бередил старые раны. Отвратительное чувство, но Эйлин молода, и через полчаса после того, как он выйдет за дверь, она отправится на занятия, или они с подружкой пойдут ужинать в кафетерий Кушмана, потом вместе будут заниматься в библиотеке, а вечером устроят вечеринку, и все ее «раны» снова затянутся.
      –Что же случилось?– спросил Саймон.
      –Пейдж словно подменили.
      Она сказала это, не раздумывая.
      –Почему?
      –Не знаю.
      Он стал думать, как подступиться, чтобы она все рассказала.
      –Когда это началось?
      –В конце первого семестра.
      –После той поездки на твоем автомобиле?
      –Да. Впрочем, нет. Кое-что я заметила даже раньше.
      Саймон слегка подался вперед, но не так, чтобы нарушить ее личные границы.
      –Насколько раньше?
      –Не знаю. Не так-то легко вспомнить. Просто…
      Он кивнул, приглашая ее продолжать.
      –Помню, когда Пейдж попросила у меня машину, мне это показалось странным. И не просто потому, что это было не в ее характере. А потому, что в последнее время она от меня отдалилась.
      –Почему, как ты думаешь?
      –Не знаю. Но мне было обидно. Я, кажется, даже злилась на нее из-за этого.– Эйлин подняла голову.– Мне надо было поговорить с ней, объясниться, понимаете? Вместо того чтобы обижаться. А я зациклилась на себе. Наверное, плохая я была подруга, иначе…
      –Эйлин, ты ни в чем не виновата.
      Непохоже, что эти слова убедили ее.
      –Могла ли Пейдж принимать наркотики?– спросил Саймон.
      –До того, как познакомилась с Аароном?
      –По одной версии, Пейдж и раньше принимала наркотики, так что Аарон, возможно, просто снабжал ее.
      Эйлин немного подумала.
      –Нет, вряд ли. Многие думают – ну, это же студенческий кампус, здесь почти все употребляют наркотики. Но на самом деле все не так. Вот я, например, даже не знаю, где здесь можно купить что-нибудь серьезней, чем травка.
      –Может, в этом все дело,– сказал Саймон.
      –В чем?
      –Может, Пейдж хотела купить что-нибудь посерьезней.
      –И поехала к Аарону?
      –Есть такая версия.
      Эйлин недоверчиво посмотрела на него:
      –Пейдж даже травку не курила. Нет, я не хочу сказать, что она была какая-нибудь ханжа. Она выпивала и все такое, но я никогда не видела ее под кайфом, или как там это называется. В первый раз я увидела ее такой уже после того, как она познакомилась с Аароном.
      –Значит, мы возвращаемся к тому же самому,– сказал Саймон.– Зачем Пейдж брала твою машину? Зачем она ездила в эту богом забытую дыру в штате Коннектикут?
      –Я не знаю. Мне очень жаль.
      –Ты говорила, она изменилась.
      –Да.
      –А другие ее подруги?
      –Мне кажется…– Она подняла глаза куда-то вверх, а потом перевела взгляд влево.– Да, я вот вспоминаю все это, и мне кажется, что Пейдж, ну, типа ушла в себя, замкнулась. От всех нас отвернулась. Одна наша подруга, Джуди Зискинд… вы ее знаете?
      –Нет.
      –Джуди теперь моя соседка. Сейчас она в Боудине[30 - Имеется в виду Боудин-колледж – частный университет в городе Брансуик, штат Мэн.] на соревнованиях по лакроссу[31 - Лакросс – командная спортивная игра с небольшим резиновым мячом.], а то я попросила бы ее рассказать. В общем, я думаю, это не так, но тогда Джуди считала, что с Пейдж что-то случилось на студенческой вечеринке.
      По спине Саймона пробежал холодок.
      –Что значит с ней «что-то случилось»?
      –У нас тут много разговоров про сексуальное насилие в кампусе. Не хочу углубляться, но придется, так будет лучше. Мне кажется, Джуди типа зациклилась на этом. В общем, когда кто-нибудь замыкается в себе, мы обращаем внимание только на это. Помню, Джуди как-то вечером даже сцепилась с Пейдж по этому поводу. Насчет какого-то парня, который, как думала Джуди, приставал к Пейдж.
      –Что за парень?
      –Не знаю. Они не называли его по имени.
      –И это было до Аарона?
      –Да.
      –Как Пейдж реагировала?
      –Сказала, это не имеет ничего общего со всем этим.
      –Она не сказала, с чем это связано?
      Эйлин замолчала и даже отвернулась.
      –Эйлин? Она еще что-нибудь говорила?
      –Да.
      –Что именно?
      –Мне кажется, Пейдж пыталась перевести стрелки. Чтобы мы все от нее отстали.
      –Что она говорила?
      –Она сказала…– Эйлин снова повернулась и посмотрела Саймону в глаза.– Сказала, что у нее какие-то проблемы дома.
      Саймон заморгал и отпрянул назад – удар был силен. Такого он никак не ожидал.
      –О каких проблемах шла речь?
      –Пейдж не уточняла.
      –Совсем ничего?
      –Я думала, в общем, это касалось того, что случилось уже потом, что связано с Аароном, наркотиками и все такое. Думала, может, у вас с доктором Грин какие-то проблемы.
      –Ничего такого у нас не было.
      –О…
      У Саймона голова шла кругом.
      Проблемы дома?
      Он пытался вспомнить, что было дома, сложить все в единую картину. С Ингрид отношения были прекрасные, даже лучше, чем когда бы то ни было. Финансовых проблем тоже не было – родители Пейдж были на вершине своей карьеры, зарабатывали прилично. А что с ее братом и сестрой? Все вроде в порядке, ничего такого, что можно было бы вспомнить. Была, правда, у Сэма небольшая неприятность с учителем физики… впрочем, нет, это случилось за год до того, да и вообще, «проблемой в доме» это никак не назовешь.
      Разве что могло быть нечто такое, о чем Саймон не знал.
      Но даже если дело было в этом – даже если Пейдж вообразила себе или на самом деле увидела какую-то проблему в доме, с семьей,– с чего это она вдруг сорвалась с места и помчалась в Коннектикут к Аарону?
      Он спросил об этом Эйлин.
      –Мне жаль, мистер Грин, но я не знаю.
      Эйлин Воган бросила быстрый взгляд на свой мобильник – так те, кто постарше, порой глядят на часы. Она уже ерзала на диване, движения ее стали нервными, и Саймон понял, что мыслями она уже где-то не здесь.
      –Мне скоро на занятия,– сказала Эйлин.
      –Эйлин…
      –Что?
      –Аарона убили.
      Глаза ее расширились.
      –А Пейдж сбежала.
      –Сбежала?
      –Она пропала. А теперь мне кажется, тот, кто убил Аарона, охотится и за ней.
      –Я не понимаю. Почему?
      –Не знаю. Но я думаю, тут все дело в том, что именно свело их вместе, что заставило Пейдж искать Аарона. Вот почему мне нужна твоя помощь. Я хочу разобраться в том, что случилось с ней в этом кампусе, что заставило ее попросить у тебя машину и помчаться к Аарону.
      –Этого я не знаю.
      –Понимаю. И еще понимаю, что ты уже хочешь сейчас уходить. Но я прошу твоей помощи.
      –Как я могу помочь?
      –Начни с самого начала. Расскажи обо всем, что здесь случилось, и не важно, если это кажется тебе не стоящим внимания пустяком.


      Эйлин рассказала ему, что Пейдж с самого начала слишком много на себя взвалила.
      –Как это?
      –Слишком много на себя взвалила,– повторила Эйлин.– Ну, вы же знаете, что во время Недели студенческой ориентации тебе говорят, что ты можешь стать кем угодно, кем захочешь, тем и станешь, это твой шанс начать все заново, воспользоваться любыми возможностями.
      Саймон кивнул.
      –И Пейдж отнеслась к этому серьезно.
      –Разве это плохо?
      –Кажется, она несколько переборщила. И театральная студия. И капелла – она прошла отборочный тур сразу в два коллектива. У нас в кампусе есть еще такой клуб фанатов науки, они конструируют всяких роботов. Так она и туда поступила. Выставила свою кандидатуру в товарищеский суд первокурсников, и ее выбрали. Вступила в клуб «Генеалогическое древо», там изучают родословные, вычисляют, откуда родом твои предки и все такое – он связан с учебным курсом генетики. Буквально зациклилась на этом. Еще хотела написать пьесу. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было уже слишком.
      –С кем-нибудь из парней она встречалась?
      –Серьезно ни с кем.
      –А парень, о котором говорила эта ваша спортсменка…
      –Я ничего об этом не знаю. Хотите, пошлю Джуди эсэмэску, спрошу?
      –Да, пожалуйста.
      Эйлин достала мобильник, пальцы ее заплясали по экрану. Отправила сообщение и кивнула.
      –А как насчет учебы?– спросил Саймон.– Какие предметы она решила изучать?
      Отец, разумеется, должен быть в курсе этого, но Саймон и прежде гордился тем, что намеренно отказался контролировать каждый шаг своего чада. Уже в ее старших классах он не знал, что она изучает. Некоторые родители каждый день проверяли в специальном онлайн-приложении, сделал ли их ребенок уроки, какие у него отметки. А Саймон даже не знал, как зарегистрироваться в этой системе. И самодовольно считал, что это характеризует его как прекрасного отца.
      Не стой на пути. Доверяй своему ребенку.
      И с Пейдж делать это было легко. Девочка она была мотивированная. Она превосходила многих других. О, как был доволен тогда Саймон собой, какое глупое превосходство чувствовал над остальными, чрезмерно озабоченными и надоедливыми родителями, когда хвастливо заявлял, что не знает пароля для входа в это онлайн-приложение,– совсем как тот идиот на вечеринке, который хвастался тем, что у него нет телевизора.
      Как он был высокомерен, и какой его ждал позорный провал.
      Эйлин записала названия предметов, которые изучала Пейдж, и имена преподавателей.
      –А сейчас я, честное слово, должна идти,– сказала она, вручая ему листок бумаги.
      –Ты не возражаешь, если я тебя немного провожу?
      Она ответила, что это было бы неплохо, но явно без особого энтузиазма.
      Пока они шли к двери, Саймон просмотрел список.
      –Может быть, тебе еще что-то бросилось в глаза?
      –Да нет, в общем-то. Группы у нас были довольно большие. Вряд ли преподаватели ее запомнили. Разве что профессор ван де Бик.
      Они пересекли ярко освещенный зеленый двор.
      –Что преподает ван де Бик?
      –Да генетику, я говорила.
      –Где я могу его найти?
      Не останавливаясь, Эйлин потыкала пальцем в телефон.
      –Вот, это он,– сказала она и передала ему аппарат.
      Профессор Луи ван де Бик оказался еще совсем молодым человеком, похоже, ему не исполнилось и тридцати – отнюдь не профессорского вида,– но он явно был из тех преподавателей, от которых юные студентки млеют. Иссиня-черные волосы несколько длинноваты, а кожа довольно бледная. Прекрасные зубы, приятная улыбка. На фотографии одет он был в облегающую черную футболку, загорелые руки сложены на груди.
      Черт побери, куда девались профессора в твидовых пиджаках?
      Под портретом имелась и надпись: «Преподаватель биологии». Там же был указан адрес его офиса в Кларк-Хаусе, адрес электронной почты, веб-сайт и, наконец, предметы, которые он преподает, включая «Введение в генетику и генеалогию».
      –Ты сказала, что он был исключением.
      –Да.
      –Почему?
      –Ну хотя бы потому, что на генетике и генеалогии всегда было мало народу,– сказала она.– Поэтому мы довольно хорошо узнали своего преподавателя. Но для Пейдж он был не только просто преподаватель.
      –Как это?
      –Профессор ван де Бик вел еще клуб «Генеалогическое древо», я уже говорила, на который она запала. Я знаю, что она ходила к нему в часы консультаций. И довольно часто.
      Саймон снова нахмурился. Должно быть, Эйлин обратила на это внимание.
      –О нет, не подумайте, ничего такого,– сказала девушка.
      –Хорошо.
      –Пейдж далеко не сразу выбрала специализацию. Как, впрочем, и все остальные. Вы ведь знаете, да?
      Он кивнул. И он сам, и Ингрид поддерживали ее, советовали не торопиться. Зачем, говорили они, замыкаться на чем-то одном. Ищи. Пробуй. Для тебя в мире много нового. И ты найдешь то, чему можно отдать свое сердце.
      –Пейдж много рассказывала о своей маме, о ее работе,– сказала Эйлин и быстро добавила: – Нет, она и про вас рассказывала, мистер Грин. То есть, мне кажется, она и вашу работу считала интересной.
      –Все нормально, Эйлин.
      –Но все же, мне кажется, перед мамой она преклонялась. Между прочим, профессор ван де Бик также курирует первокурсников, которые хотят пойти в медицину.
      Саймон сглотнул.
      –Пейдж хотела стать врачом?
      –Думаю, да.
      Это откровение снова потрясло Саймона. Оказывается, Пейдж хотела стать врачом. Как ее мать.
      –Не думаю,– продолжала Эйлин,– что тут есть какая-то связь с ее знакомством с Аароном, но профессор ван де Бик занимал довольно большое место в ее жизни.
      Они прошли перед общежитием Ратнера, где Пейдж и Эйлин жили в первый год учебы, прошли как раз в том месте, где Саймон обнял дочь на прощание. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь.
      Удары следовали один за другим.
      Перед зданием Ишервуда Эйлин заметила подруг, сказала Саймону, что ее группа уже отправилась на занятия, и быстро распрощалась с ним. Он помахал ей вслед рукой и направился к Кларк-Хаусу. Зайдя в вестибюль, Саймон увидел за столом пожилую женщину, которая, видно, сидела здесь еще во времена Эйзенхауэра, а то и раньше. Она сердито посмотрела на него.
      На маленькой табличке было написано: МИССИС ДИНСМОР. Без имени.
      –Чем могу помочь?– спросила миссис Динсмор, и по ее голосу было ясно, что если она и будет ему помогать, то весьма неохотно.
      –Я ищу профессора ван де Бика.
      –Здесь вы его не найдете.
      –Что?
      –Профессор ван де Бик в творческом отпуске.
      –С какого времени?
      –Я не уполномочена отвечать на вопросы, не имеющие отношения к делу.
      –Он где-то здесь или уехал?
      У миссис Динсмор имелись очки, прикрепленные к висящей на шее цепочке. Она водрузила их на нос и посмотрела на него сквозь стеклышки с еще большим неудовольствием.
      –Я не уполномочена отвечать – разве я не ясно выразилась?
      У Саймона был адрес электронной почты Луи ван де Бика. В сложившейся ситуации было бы разумнее написать ему.
      –Вы просто восхитительны, спасибо,– сказал он.
      –Рада помочь, пожалуйста,– ответила миссис Динсмор, опустила голову и что-то там себе записала.
      Саймон направился обратно к своей машине. Позвонил Ивонне и снова услышал, что в состоянии Ингрид никаких перемен. Ему хотелось задать тысячу вопросов, но тут в голову пришло странное воспоминание. Когда они с Ингрид еще только познакомились, Саймона очень беспокоило состояние заокеанских рынков, политические катаклизмы и грядущие отчеты о прибылях и убытках – словом, все, что могло негативно сказаться на портфолио его клиентов. При такой работе его беспокойство на первый взгляд было вполне естественным, но, по правде говоря, это мешало ему сосредоточиться, отчего страдала его эффективность как финансового аналитика.
      –Молитва о спокойствии и терпении,– сказала однажды вечером Ингрид.
      Она сидела к нему спиной перед компьютером, на ней была надета его белая рубашка.
      –Что?– не понял он, подошел к ней сзади и положил ладони на прекрасные плечи жены.
      Зажужжал принтер. Ингрид протянула ему листок бумаги.
      –Положи это на свой стол,– сказала она.
      Саймон не знал этой молитвы, хотя ему следовало бы. Он прочитал ее, и, как бы странно она ни звучала, жизнь его после этого почти сразу переменилась:




      Господи, дай мне терпение принять то, что я изменить не в силах,
      Дай мне силы изменить то, что изменить возможно,
      И дай мне мудрость, чтобы научиться отличать первое от второго.



      Нет, Саймон был человеком отнюдь не религиозным, а молитва была совсем коротенькая и довольно тривиальная. Тем не менее в душе его она нашла отклик. Более того, она находила отклик в душе Ингрид. Изменить состояние Ингрид он не может. Она в больнице, лежит в коме, мысль об этом доставляет ему постоянную и острую боль, но приходится терпеть, потому что безрассудно было бы думать, что ему по силам здесь что-нибудь изменить.
      Нет, не по силам.
      Тогда смирись с этим. Пусть все идет своим чередом. Делай то, что тебе по силам.
      Например, ищи свою дочь.
      Саймон дошел до машины и позвонил Елене Рамирес.
      –Есть что-нибудь?– спросил он.
      –Сначала расскажите, что у вас.
      –Пейдж приехала к Аарону, а не наоборот. Мне всегда казалось, что они познакомились где-то рядом с Лэнфордским колледжем. Но она сама почему-то искала его.
      –Она знала его раньше?
      –Как-то так.
      –Возможно, познакомились в Сети. На каком-нибудь сайте знакомств или что-то в этом роде.
      –С чего бы она стала посещать эти сайты?
      –А с чего другие их посещают?
      –Она же первокурсница, ушла с головой в учебу, у нее там полно друзей и подруг. Я на нее не гляжу сквозь «папины очки».
      –Папины очки?
      –Ну, понимаете, предвзято. Смотреть на своих детей сквозь «папины очки».
      –А-а, понятно.
      –Такой Пейдж и была, по словам соседки по общежитию, а не как я ее видел. Вы уже поговорили с парнем из тату-салона?
      –Дэмиен Горс. Сначала закончите вы, Саймон. Есть еще что-нибудь, что, по-вашему, я должна знать?
      –Кое-что действительно странное о детстве Аарона. Или, по крайней мере, о его происхождении.
      –Расскажите мне.
      И Саймон пересказал ей историю, поведанную ему Энид, про Аарона и про байку Уайли насчет его погибшей матери-итальянки. Когда он закончил, в трубке повисло молчание. Потом он услышал, как она что-то набирает на клавиатуре.
      –Елена?
      –Пытаюсь погуглить фотографии Аарона и его отца.
      –Зачем?
      Пауза.
      –Что-то ничего нет. Ага, вижу несколько фоток отца возле гостиницы. Уайли.
      –Но зачем, что случилось?
      –Наверное, это прозвучит странно…
      –Но?
      –Но вы видели и Аарона, и Уайли в лицо.
      –Да.
      –Как вы думаете, они отец и сын? Я имею в виду, биологические.
      –Нет,– не задумываясь, ответил Саймон.– То есть… послушайте, я не знаю. Там что-то не так. А что?
      –Может, и ничего.
      –Но все-таки?
      –Генри Торп был усыновлен,– сказала Елена.– Дэмиен Горс тоже.
      Саймона пробрал озноб, но все же он произнес:
      –Что за бред.
      –Знаю.
      –Пейдж никто не удочерял, она мне родная дочь.
      –И это знаю.
      –Елена…
      –Да?
      –Что вам сказал Дэмиен Горс?
      –Ничего не сказал, Саймон. Горс мертв. Его тоже убили.



      Глава двадцатая

      Эш всегда старался быть готовым ко всему.
      В машине имелось еще по комплекту одежды для них обоих. Они ухитрились переодеться на ходу и выбросить прежнюю одежду в контейнер для малоимущих за магазином здорового питания перед самой границей штата Нью-Йорк. Потом Ди Ди надела бейсболку, забежала в аптеку и купила там десять предметов, хотя реально ей нужны были только два: краска для волос и ножницы.
      Он все это время оставался в машине.
      Здесь везде были камеры видеонаблюдения. Поэтому пусть снимают отдельно женщину и отдельно мужчину. Надо сбить их с толку. И нельзя долго торчать на одном месте.
      Ди Ди хотела перекраситься прямо в аптечном туалете. Но Эш сказал, что это была бы большая ошибка.
      Главное – не стоять на месте, двигаться дальше. Ничего не давать, за что можно зацепиться.
      Они проехали еще десять миль и нашли какую-то древнюю бензоколонку, Эш сразу заметил, что камер видеонаблюдения здесь нет. Ди Ди в бейсболке направилась в туалет. Новенькими ножницами она отрезала свою длинную светлую косу, обкорнала волосы покороче, все спустила в унитаз. Короткие локоны она перекрасила в неброский золотисто-каштановый цвет и снова надела бейсболку.
      Эш говорил ей: «Всегда ходи, опустив голову. Камеры снимают сверху. Всегда. Поэтому надевай кепку с длинным козырьком и смотри в землю. Солнечные очки тоже иногда хорошо работают, но это смотря какая погода. Если солнца нет, они только привлекают внимание».
      –Ну, это уже перебор,– сказала Ди Ди.
      –Возможно.
      Ди Ди не спорила – если бы у нее действительно были возражения, она бы за словом в карман не полезла.
      Как только они вернулись на шоссе, Ди Ди сняла бейсболку и провела рукой по волосам.
      –Ну, как тебе?
      Он рискнул посмотреть, и сердце его сжалось.
      Ди Ди подтянула коленки к груди и уснула на переднем сиденье рядом с ним. Эш то и дело поглядывал на нее. Остановившись на красный свет, он достал с заднего сиденья рубашку, скатал ее и подложил между ее головой и дверцей для удобства и чтобы она ненароком не ударилась.
      Через три часа Ди Ди проснулась.
      –Писать хочу,– сказала она.
      Эш остановил машину на следующей автомобильной стоянке. Оба надели бейсболки. Эш купил куриное филе и картошку фри на дорогу.
      –Куда мы едем?– спросила Ди Ди, когда они снова выехали на шоссе.
      –Неизвестно, что у копов есть на тебя.
      –Эш, это не ответ на мой вопрос.
      –Сама знаешь, куда едем,– сказал он.
      Ди Ди промолчала.
      –Это где-то недалеко от границы с Вермонтом,– сказал Эш.– Но точного места я не знаю. Так что будешь показывать, куда ехать.
      –Внутрь тебя не пустят. Посторонних туда не пускают.
      –Понял.
      –Тем более мужчин.
      Эш закатил глаза:
      –Еще бы… как же иначе.
      –Таковы правила. В Прибежище Истины посторонних мужчин нет.
      –Я и не пойду туда, Ди. Высажу тебя, и все.
      –В чем дело?
      –Сама знаешь в чем.
      –Думаешь, для меня теперь небезопасно.
      –Вот-вот.
      –Не тебе решать, что опасно, а что нет,– сказала она.– И не мне тоже.
      –И не говори,– отозвался Эш.– Все в руках Божьих.
      Она улыбнулась ему. И, как всегда, его охватило чувство блаженства, даже несмотря на странноватый цвет ее волос и новую стрижку. Сердце его трепетало.
      –Дело не только в Боге. Дело в Истине,– сказала она.
      –И кто вещает тебе эту истину?
      –Тому, кто не понимает, проще всего называть это Богом.
      –И Он разговаривает с тобой?
      –Да, через своего представителя на земле.
      Эш уже успел усвоить всю эту ее сектантскую чушь.
      –Это Каспер Вартадж, что ли?
      –Его избрал Господь.
      –Твой Вартадж просто аферист.
      –Дьявол не хочет, чтобы Истина воссияла. В свете Истины дьявол погибнет.
      –Говоришь, этот Вартадж срок мотал?
      –Да, там ему и открылась Истина. В одиночной камере. После избиений и пыток. Пресса или всякие невежды порочат его потому, что хотят заткнуть рот Истине.
      Эш покачал головой. Бесполезно.
      –Второй съезд после границы с Вермонтом,– сказала она.
      Эш поймал какую-то радиостанцию. Классика семидесятых «Эй, святой Петр» в исполнении Флэша и Пэна. Эш не мог не улыбнуться. В песне поется о том, что человек прибывает к вратам небесным и молит святого Петра впустить его, потому что он жил в Нью-Йорке, а это все равно что отбывать срок в аду.
      –У вас там за забором хоть музыка есть?– спросил Эш.
      –Наше место мы называем Прибежищем Истины.
      –Ди Ди!
      –Да, музыка есть. У нас много талантливых музыкантов. Они сами сочиняют песнопения.
      –А обыкновенной музыки, не своей, у вас нет?
      –В ней нет ни капли Истины, Эш.
      –Это одно из правил Вартаджа?
      –Прошу тебя, не называй его прежним именем.
      –Прежним именем?
      –Да. Это запрещено.
      –Прежним именем,– повторил он.– Хочешь сказать, типа теперь ты Холли.
      –Да.
      –Это он тебя так назвал?
      –Нет, Совет Истины.
      –А кто входит в этот Совет Истины?
      –Истинный, Волонтер и Визитер.
      –Трое, значит?
      –Да.
      –И все мужчины?
      –Да.
      –Прямо как Божественная Троица.
      Ди Ди повернулась к нему:
      –Ничего общего с Божественной Троицей.
      Нет смысла вдаваться в это, подумал он.
      –Догадываюсь, что Истинный – это сам Каспер Вартадж.
      –Да, это он.
      –А остальные двое?
      –Они – отпрыски Истинного. Они родились и выросли в Прибежище.
      –В смысле, его сыновья?
      –Дело не в этом, но для твоего уровня – да.
      –Для моего уровня?
      –Ты все равно не поймешь, Эш.
      –Так в каждой секте говорят.– Он поднял руку, пока она не успела сделать ему внушение.– А что будет, если ты усомнишься в Истине?
      –Истина – это истина. По определению. А все, что не Истина,– ложь.
      –Ух ты! Выходит, все, что ни скажет ваш вожак,– это благая весть.
      –Может ли лев не быть львом? А он – Истинный. Как может каждое его слово не быть правдой?
      Эш покачал головой; они пересекли границу и въехали в штат Вермонт. Он продолжал искоса бросать на нее быстрые взгляды.
      –Послушай, Ди Ди…
      Она закрыла глаза.
      –Ты в самом деле хочешь, чтобы я называл тебя Холли?
      –Нет,– сказала она.– Все нормально. Когда я не в Прибежище Истины, я не Холли, так ведь?
      –Угу.
      –Ди Ди можно делать то, что Холли делать нельзя.
      –Отличный моральный выход.
      –Правда?
      Эш постарался не усмехнуться.
      –Думаю, Ди Ди мне нравится больше.
      –Да, мне тоже так кажется. Но Холли более совершенна. Холли счастлива, и еще она понимает, что Истина существует.
      –Ди Ди,– начал он, потом вздохнул и продолжил: – Или лучше назвать тебя Холли?
      –Вот он, съезд.
      Он свернул с трассы.
      –Что, Эш?
      –Можно задать тебе откровенный вопрос?
      –Да.
      –Как ты можешь верить в эту чушь собачью?
      Он снова бросил на нее быстрый взгляд. Ди Ди сидела, скрестив ноги, как в позе лотоса.
      –Я очень люблю тебя, Эш, правда.
      –Я тебя тоже люблю.
      –Ты что-то погуглил, Эш? Про Сияющую Истину?
      Да, он погуглил. Их лидер, Каспер Вартадж, родился в 1944 году, причем рождение его было окутано тайной. Мать его заявляла, что однажды ночью, уже на восьмом месяце беременности, она вдруг проснулась в ту самую минуту, когда погиб ее муж, возглавлявший атаку на врага во время высадки войск союзников в Нормандии. Доказательств этому, конечно же, не было никаких. Но это уже история. Когда Каспер еще совсем молодым человеком жил в Небраске, его уже считали знахарем, способным спасти урожай во время засухи и при других природных напастях, и местные крестьяне всегда обращались к нему за помощью. Но и здесь утверждать что-либо наверняка никто не может. Почуяв в себе Божественную силу, Вартадж взбунтовался (Истина оказалась столь мощной, что он попытался изгнать ее) и где-то в 1970 году попал в тюрьму по обвинению в мошенничестве. И по этой части – мошенничества – доказательств было хоть отбавляй.
      Во время драки в тюрьме он потерял глаз, и его бросили в какую-то жуткую камеру под названием «жаровня», и там старине Касперу явился ангел. Трудно сказать, придумал ли это Вартадж сам от начала и до конца, или из-за жары с ним случилась галлюцинация. Но как бы то ни было, до мельчайших деталей разработанное предание секты гласит, что имя явившегося к нему ангела было Визитер. Визитер рассказал ему об Истине и о некоем знаке, который он должен отыскать, когда выйдет из тюрьмы на свободу, под скалой в Аризонской пустыне, что он якобы и сделал.
      Там было еще много всякой подобной чепухи, классической галиматьи, оформленной как предание, и теперь «Сияющая Истина» имеет свое поселение, отгороженное от чужаков, где ученикам, точнее, ученицам – этот контингент главным образом женщины – промывают мозги, бьют их, накачивают наркотиками и насилуют.
      –Понять Истину ты вряд ли способен,– сказала Ди Ди.
      –А вот я не врубаюсь, как это ты не видишь, насколько идиотский этот ваш культ.
      Она всем телом повернулась к нему.
      –Ты помнишь миссис Кенсингтон?
      Миссис Кенсингтон, их приемная мать, два раза в неделю водила своих подопечных в церковь – по вторникам днем на занятия по изучению Библии и по воскресеньям на утреннее богослужение. Причем каждую неделю. Не пропустила ни разу.
      –Ну конечно помнишь.
      –Она была добра к нам,– согласился он.
      –Да, она была добра. Ты сейчас ходишь в церковь, Эш?
      –Редко,– признался он.
      –А тогда тебе нравилось. Когда мы были детьми.
      –Там было тихо. Мне нравилось, когда тихо.
      –Ты помнишь истории, которые мы тогда слушали?
      –Конечно.
      –Миссис Кенсингтон в них верила.
      –Знаю.
      –Тогда напомни мне: сколько было лет Ною, когда он построил ковчег?
      –Ди Ди…
      –Где-то лет пятьсот, насколько я помню. Ты веришь в то, что он и в самом деле взял с собой в ковчег по паре из всех живых существ? Да одних только насекомых на земле миллионы видов. Думаешь, ему удалось посадить их всех к себе на борт? Неужели и тебе, и всем этим миссис Кенсингтон это кажется разумным, а Истина – нет?
      –Это не одно и то же.
      –Уверяю тебя, одно и то же. Мы сидели там в церкви, и когда нам рассказывали про спасение души, у миссис Кенсингтон в глазах стояли слезы и она все время кивала. Ты это помнишь?
      Эш нахмурился.
      –Ну-ка посмотрим, смогу ли я коротко это пересказать: у девственницы, которая была замужем, родился Божественный ребенок, он же собственный отец. Потом отец этого ребенка – он же собственный сын – пытал его и казнил. Ах да, затем он восстал из мертвых, как зомби, и сейчас, если поесть его плоти, которую называют просфорой, и выпить его крови, которая есть вино, и пообещать поцеловать его в зад, он отсосет все твои грехи…
      –Ди Ди…
      –Погоди, сейчас будет самое интересное. Эш, ты помнишь то место, где говорится, почему в мире существует грех?
      Он помнил, но промолчал.
      –Нет? О, тебе очень это понравится. Грех существует потому, что одну красотку, у которой ветер гулял в голове и которая прежде была ребром мужчины, облапошила говорящая рептилия, она обманом заставила эту красотку съесть кусочек одного нехорошего фрукта,– проговорила Ди Ди, сцепила ладони вместе и, смеясь, снова выпрямилась на сиденье.– Продолжать? И про то, как разделилось море, и про то, как пророки верхом на животных взлетали прямо на небеса, и про то, как Авраам подложил свою жену фараону? А что ты скажешь насчет того, что и сейчас все эти святоши в католических резервациях активно практикуют гомосексуализм и носят такие одежды, от которых покраснел бы любой трансвестит?
      Вцепившись обеими руками в руль, он молчал.
      –Эш?
      –Что?
      –Тебе может показаться, что я издеваюсь над этими верованиями,– сказала она,– или над миссис Кенсингтон.
      –Да, может.
      –Нет, это не так. Я просто хочу сказать, что прежде чем говорить о других верованиях, что они стремные, не стоит ли внимательно приглядеться к «нормальным», так сказать, историям – при слове «нормальным» Ди Ди пальцами обозначила кавычки,– которые все считают вполне правдоподобными. Нам всегда кажется, что все религии безумны, кроме нашей собственной.
      Ему не хотелось признаваться в этом, но в ее словах был резон. И все же в ее интонации было нечто такое…
      –Истина больше, чем просто религия. Это живая сущность. Истина существовала всегда. И всегда будет существовать. Бог большинства людей живет в прошлом – он застрял в старых книгах тысячи лет назад. Но почему? Они думают, что Бог отказался от них? А мой Бог здесь. И сейчас. Он живет в реальном мире. Когда умрет Истинный, его отпрыски будут продолжать его дело. Потому что Истина жива. Если ты способен быть объективным, Эш, если тебе с детства не промыли мозги эти слуги больших религий, ты понимаешь, что в Истине больше смысла, чем в говорящих змеях или в толстяках с головой слона[32 - Имеется в виду индуистский бог Ганеша, бог мудрости и благополучия.].
      Эш продолжал молчать.
      –Эш!
      –Что?
      –Скажи мне.
      –Я не знаю, что сказать.
      –Может, это потому, что ты слышишь Истину.
      –Нет, не поэтому.
      –Следующий поворот направо,– сказала она.– Мы подъезжаем.
      Теперь дорога была однополосной, и по обеим сторонам ее рос густой лес.
      –Тебе не обязательно возвращаться,– сказал Эш.
      Ди Ди отвернулась и стала глядеть в окно.
      –Я тут скопил немного денег,– продолжал Эш.– Мы могли бы с тобой уехать. Только вдвоем, ты и я. Купили бы себе дом. И я бы стал звать тебя Холли.
      Она не отвечала.
      –Ди?
      –Да.
      –Ты слышала, что я сказал?
      –Слышала.
      –Тебе не обязательно возвращаться.
      –Ш-ш-ш. Мы уже совсем близко.



      Глава двадцать первая

      Саймон позвонил по номеру, который нашел в Интернете на странице с биографией профессора ван де Бика. После двух гудков вызов переключился на голосовую почту. Саймон оставил сообщение, в котором просил ван де Бика перезвонить ему, чтобы поговорить о его бывшей студентке Пейдж Грин. Послание он продублировал по электронной почте, с той же просьбой.
      Потом он позвонил Сэму и Ане, но здесь тоже звонок сразу переводился на голосовую почту, и в этом не было ничего странного. Дети нынче по телефону не говорят, только обмениваются эсэмэсками. Можно было и сразу догадаться. Он послал обоим одинаковый текст:


      Ты в порядке? Не хочешь мне позвонить?

      Сэм ответил сразу.


      Вроде бы незачем. Все хорошо.

      И тут ничего удивительного.
      Он отправился обратно в Нью-Йорк. У них с Ингрид было общее облако, или как там это сейчас называется, и все его фотографии и документы, а также ее фотографии и документы хранились в одном месте. Любимая музыка тоже. И сетевой ресурс у них был тоже общий, поэтому он велел Сири[33 - Сири (Siri)– персональный голосовой помощник с искусственным интеллектом, присутствующий на всех современных аппаратах «Apple».] проиграть самые последние в списке записи Ингрид, а сам откинулся на спинку сиденья и стал слушать.
      Первая песенка, которую Ингрид поставила в список, вызвала у него улыбку: «Девушка из Ипанемы» в исполнении Аструд Жильберто, запись 1964 года.
      Божественно.
      Саймон покачал головой, он преклонялся перед этой женщиной и до сих пор не мог понять, почему из множества других мужчин она выбрала именно его. Не кого-нибудь, а его, Саймона. Как бы ни трепала его жизнь, какие бы ни выписывала крутые виражи, какие бы невероятные распутья ни видел он перед собой на дороге, этот факт – что Ингрид выбрала именно его – помогал ему всегда крепко стоять на ногах, быть благодарным судьбе и возвращаться домой.
      Зазвонил телефон. На экране навигатора появилось имя звонящего.
      Ивонна.
      Он сразу же ответил.
      –Звоню не по поводу Ингрид,– быстро сказала Ивонна.– Там все без изменений.
      –Тогда в чем дело?
      –И вообще все в порядке.
      –Хорошо.
      –Сегодня второй вторник месяца,– сказала она.
      Он совсем забыл про Сэди Лоуэнстайн.
      –Ничего страшного,– продолжала Ивонна.– Сэди от твоего имени могу позвонить я и все отложить, или отправлюсь сама, или…
      –Нет-нет, я поеду.
      –Саймон…
      –Нет, я хочу поехать. Тем более что это мне по пути.
      –Уверен?
      –Да. Если у Ингрид будут какие-то изменения…
      –Да, позвоню. Или позвонит Роберт. Он скоро меня сменит.
      –Как дети?
      –Аня у твоей соседки. Сэм все время на телефоне, переписывается с кем-то, что ли. Две недели назад он стал встречаться с девушкой. Ты знаешь об этом?
      Опять боль, хотя на этот раз не такая сильная.
      –Нет.
      –Девушка хочет приехать из Амхерста и сидеть здесь с ним, он невольно улыбается, но велит ей пока не приезжать.
      –Я скоро вернусь.
      –Дети по тебе скучают, конечно, но ты им сейчас не нужен, надеюсь, понимаешь, что я имею в виду. Они знают, чем ты сейчас занят.


      Сэди Лоуэнстайн жила в кирпичном доме, построенном в колониальном стиле, в Йонкерсе, штат Нью-Йорк, к северу от Бронкса. Соседями ее были люди простые, в основном рабочий класс. Из своих восьмидесяти трех лет Сэди прожила здесь пятьдесят семь. Она вполне могла бы позволить себе лучшие условия. Будучи ее финансовым консультантом, Саймон знал это, как никто другой. Она могла бы купить себе дом где-нибудь во Флориде, подальше от холодной зимы, или квартиру в кондоминиуме, но она только усмехалась. Ей это было неинтересно. Два раза в год она уезжала в Вегас. И все. В остальном ей нравилось жить в этом старом доме.
      Курить Сэди так и не бросила, судя по ее хриплому голосу. На ней было старинное домашнее платье муу-муу[34 - Муу-муу – гавайская одежда свободного покроя.]. Они с Саймоном расположились у нее на кухне за круглым столом, за которым Сэди когда-то сиживала со своим мужем Фрэнком и двумя детьми, братьями-близнецами Барри и Грэгом. Двое из семьи уже покинули этот мир. Барри в 1992 году умер от СПИДа. Фрэнк стал жертвой рака и скончался в 2004-м. Грэг был еще жив, но давно переехал в Финикс и редко навещал мать.
      Пол на кухне был покрыт тонким линолеумом. Цифры на висящих над раковиной часах были нарисованы на фоне красных квадратиков, это был сувенир, привезенный Фрэнком из давней поездки в Вегас, еще лет двадцать назад.
      –Садитесь,– сказала Сэди.– Сейчас заварю чай, как вы любите.
      Чай был фирменный – ромашковый с лимоном и медом. Саймон чай вообще не пил. Для него чай был «жалким подражателем кофе», и как бы ни хотелось ему распробовать и оценить вкус чая, этот напиток всегда оставался для него не более чем подкрашенной водой.
      Но десять лет назад – может быть, больше, точно он не помнил – Сэди заварила ему чай с каким-то особенным привкусом и купленный в особенном магазине и спросила, нравится ли ему, и он ответил, что очень нравится, и вот теперь этот чай был на столе – он поджидал Саймона всякий раз, когда тот являлся с визитом.
      –Осторожно, еще горячий.
      На холодильнике цвета пожелтевшей слоновой кости висел помесячный календарь с однотипными фотографиями, изображающими горные и речные пейзажи. Некогда банки раздавали клиентам подобные календари бесплатно. Может быть, и сейчас раздают. Неизвестно, где их берет Сэди.
      Саймон смотрел на этот календарь, этот простой старомодный планировщик текущих и будущих событий.
      Он почти всегда так делал, когда приходил сюда. Просто смотрел на квадратики числом тридцать или тридцать один (да, и числом двадцать восемь или двадцать девять для февраля). Большинство квадратиков (почти все) были пустые – ни отметок, ни записей. Просто белые. Но вот на квадратике с шестым числом каждого месяца шариковой ручкой было нацарапано: «Дантист, 2 часа дня». И каждый второй понедельник был обведен кружком – день сдачи утилизируемых отходов. И еще на втором вторнике каждого месяца ярко-красным маркером большими жирными буквами было написано одно слово:

САЙМОН!

      Да, его имя. С восклицательным знаком. А ставить восклицательные знаки было совсем не в характере Сэди Лоуэнстайн.
      Такие дела.
      В первый раз он увидел эту надпись – свое имя красными буквами и с восклицательным знаком – на календаре, который висел на этом же самом холодильнике, восемь лет назад, когда обсуждал с ней проблему сокращения частоты своих визитов, потому что, честное слово, настало время, когда ее вложения и издержки в общем и целом урегулированы, и нет такой уж необходимости приезжать каждый месяц. Все проблемы можно решить по телефону, причем даже не с ним лично, а с его подчиненным, или, в самом крайнем случае, все можно утрясти во время ежеквартальных визитов.
      Но потом Саймон случайно бросил взгляд на холодильник и увидел на календаре свое имя.
      Он рассказал об этом Ингрид. Он рассказал об этом и Ивонне. Живущих поблизости родственников у Сэди не было. Друзья либо переехали, либо отошли в мир иной. Так что эти его визиты для нее кое-что значили, для нее очень важно было сидеть с ним за старым кухонным столом, за которым некогда с ней сидела вся ее семья, прихлебывать чай и наблюдать, как Саймон просматривает бумаги.
      Да и для него это тоже кое-что значило.
      Саймон никогда не пропускал своих визитов к Сэди. Ни разу.
      Если бы он сегодня отменил этот визит, Ингрид была бы очень недовольна. Поэтому он сейчас здесь.
      Саймон смог открыть ее портфолио у себя в ноутбуке. Просмотрел данные о нескольких вкладах, но фактически все это было излишне.
      –Саймон, вы помните наш старый магазинчик?
      Сэди с Фрэнком некогда были владельцами небольшого магазина канцелярских товаров в центре города, там продавались ручки, бумага, работал ксерокс, изготавливали визитные карточки.
      –Конечно,– ответил он.
      –Вы не были там в последнее время?
      –Нет. Там ведь сейчас магазин одежды, верно?
      –Был. Продавали все эти шмотки в обтяжку для подростков. Я еще называла его «Все для шлюх», помните?
      –Да, помню.
      –Я понимаю, это не очень хорошо. Я хочу сказать, видели бы вы меня в мои лучшие годы. Я ведь была красавицей, Саймон.
      –Да вы и сейчас такая.
      Она пренебрежительно отмахнулась.
      –Да перестаньте вы. Впрочем, я тогда уже знала, как подчеркнуть свои формы, если вы понимаете, о чем я. Я такие штучки надевала, что папа закатывал настоящую истерику.– На губах ее расцвела мечтательная улыбка.– Фрэнк на меня сразу запал, уж можете мне поверить. Бедный мальчик. Как увидел меня в бикини на пляже в Рокуэй-Бич – все, у него не было никаких шансов устоять.
      Она повернула голову и одарила его улыбкой. Он улыбнулся в ответ.
      –В любом случае,– продолжала Сэди, и ее ностальгическая улыбка угасла,– этот магазин одежды для проституток закрылся. Теперь там ресторан. Угадайте, какая там еда?
      –Какая же?
      Она сделала глубокую затяжку, и лицо ее изменилось, будто она увидела, что на ее линолеум написала собачка.
      –Азиатский фьюжн,– выпалила она.
      –Ого!
      –Что это, черт возьми, значит? Фьюжн – это что теперь, страна?
      –Вряд ли.
      –Азиатский фьюжн. И называется ресторан – «Мешугас»[35 - Meshuga (англ. сленг)– сумасшедший или эксцентричный человек.].
      –Да? Странно звучит для названия.
      –В общем, как-то так. Хотят привлечь нас своей экзотикой.– Она покачала головой.– Азиатский фьюжн… Нет, ну в самом деле, Саймон.– Она вздохнула и повертела в пальцах сигарету.– Ну так что у вас случилось?
      –Простите?
      –Что у вас не так?
      –Ничего.
      –Вы что, думаете, я мешуга?
      –Вы говорите со мной на фьюжн?
      –Очень смешно. Как только вы вошли, я сразу все поняла. Так что у вас случилось?
      –Долгая история.
      Она откинулась на спинку стула, посмотрела налево, потом направо и снова на него.
      –Вы думаете, у меня сейчас куча дел?
      Он чуть было не рассказал ей все. Сэди смотрела на него мудрым и полным сочувствия взглядом, она жаждала его откровенности и с большим удовольствием выслушает его рассказ и будет готова оказать ему, как минимум, моральную поддержку.
      Но он не стал этого делать.
      И дело было не в том, что это его личная проблема. Дело в его жизненной позиции. Саймон – ее консультант в финансовых вопросах. Он мог бы поговорить с ней о тонкостях воспитания детей, подробностях жизни его семьи. Но не в такой ситуации. Его проблемы – это его проблемы, а не проблемы его клиента.
      –Что-то случилось с кем-то из ваших детей,– сказала Сэди.
      –С чего вы взяли?
      –Когда сама теряешь ребенка…– Сэди замолчала и пожала плечами.– Одно из побочных явлений тут – нечто вроде шестого чувства. И потом, в самом деле, что может быть еще? Ладно, так у кого из детей проблемы?
      –У старшей,– просто сказал он, потому что так сказать было легче всего.
      –Пейдж. Ладно, я не буду у вас ничего выпытывать.
      –Вы не выпытываете.
      –Саймон, можно, я дам вам один маленький совет?
      –Конечно.
      –То есть это как раз то, чем занимаетесь вы, верно? Даете советы. Приходите сюда и советуете, как правильно распорядиться моими деньгами. Ведь что касается денег, вы человек компетентный. Моя же компетентность в том… короче, я всегда знала, что Барри – гей. Это для меня было очень странно. Идентичные близнецы. Росли и воспитывались в одном доме. Барри всегда сидел вот на этом месте, где вы сейчас. Это было его место. А Грэг рядом с ним. Но насколько я помню, с самого раннего возраста они были разные. Все буквально с ума сходят, когда я говорю, что Барри с самого первого дня был, ну не знаю, более колоритным, что ли. Все говорят, это вовсе не значит, что ты гей. Но я-то знаю, что права. Мои мальчики были идентичные – и все же разные. Если знаешь обоих с самого раннего возраста, тебе не нужно гадать, который из них гей… не стесняйтесь, можете говорить, что все это штампы. Барри любил модно одеваться, любил театр. А Грэг увлекался бейсболом и автомобилями. То есть я практически растила детей, которые подпадают под стереотипы.
      Она неуверенно улыбнулась. Саймон положил руки на стол. Он кое-что слышал об этом и раньше, но сама Сэди не часто касалась этой темы.
      И вдруг в голове у него стало проясняться.
      Близнецы, генетика.
      История Барри и Грэга заинтриговала его сразу, как только он об этом узнал: его удивляло, как совершенно одинаковые, однояйцовые близнецы с одним и тем же набором хромосом, которые росли и воспитывались вместе, вдруг оказались разной сексуальной ориентации.
      –Когда Барри заболел,– продолжала Сэди,– мы не видели, что происходит с Грэгом. Просто не обращали на него внимания. Надо было бороться с первоочередным злом. А Грэг видит, что его однояйцовый брат-близнец чахнет на глазах. Подробности можно опустить. Барри выздоровел, но Грэг так никогда и не оправился от этого ужаса. Он был так напуган, что… просто сбежал. Я не уследила за ним вовремя.
      Грэг был единственным лицом, кто получал доходы с имущества матери, поэтому Саймон поддерживал с ним связь. Он успел уже три раза жениться и развестись и сейчас был помолвлен с двадцативосьмилетней танцовщицей, с которой познакомился в Рено.
      –Я потеряла его. Потому что уделяла ему мало внимания. Но еще и потому…
      Она замолчала.
      –Почему?
      –Потому что не смогла спасти Барри. Это было действительно так, Саймон. Несмотря на все проблемы, все страхи Грэга перед тем, что он тоже, может быть, гей и все такое, если бы я смогла спасти Барри, с Грэгом тоже все было бы нормально.– Она склонила голову набок.– Вы еще можете спасти Пейдж?
      –Не знаю.
      –Но шансы есть?
      –Да, есть.
      Генетика. Пейдж изучала генетику.
      –Тогда идите и спасайте ее, Саймон.



      Глава двадцать вторая

      Прибежища Истины нигде не было видно, и это было неудивительно.
      –Возле вон того старого почтового ящика,– сказала Ди Ди,– поверни налево.
      Старого – это еще мягко сказано. Почтовый ящик выглядел так, будто еще со времен президента Картера каждый проходящий мимо подросток ежедневно колотил по нему бейсбольной битой.
      Ди Ди заглянула Эшу в лицо.
      –Что такое?
      –Я еще кое о чем прочел,– сказал Эш.
      –О чем?
      –Тебя принуждают заниматься с ними сексом?
      –С кем?
      –Ты знаешь, о чем я. С твоим Истинным, с твоим визитером – или как там еще называют себя эти ваши главари?
      Она ничего не ответила.
      –Я читал, что они вас принуждают.
      Она тихо произнесла:
      –Истину нельзя ни к чему принудить.
      –Значит, да.
      –Бытие, глава девятнадцатая, стих тридцать второй,– сказала она.
      –Что?
      –Помнишь историю Лота из Библии?
      –Ты это серьезно?
      –Так ты ее помнишь или нет?
      Ему показалось, что она хочет перевести стрелки.
      –Смутно,– ответил Эш.
      –Итак, Бытие, глава девятнадцатая. Бог разрешает Лоту и его жене, а также двум их дочерям бежать из Содома и Гоморры, которые Он решил уничтожить.
      Эш кивнул:
      –Но жена Лота, несмотря на запрет Бога, обернулась.
      –Правильно, и Бог обратил ее в соляной столб. Что, как мне кажется, очень странно. Но я не об этом. Я о дочерях Лота.
      –И что с ними?
      –Попав в Сигор, дочери Лота жалуются, что здесь нет мужчин. И тогда они придумывают план. Ты помнишь какой?
      –Нет.
      –Старшая дочь говорит младшей – я сейчас цитирую Библию, Бытие, глава девятнадцатая, стих тридцать второй: «Итак напоим отца нашего вином и переспим с ним и восставим от отца нашего племя».
      Эш молчал.
      –И они делают, как задумали. Да, инцест. Так прямо там и написано, в книге Бытия. Две дочери опоили отца, переспали с ним и забеременели.
      –Я думал, твоя Истина ничего общего не имеет с Библией, ни с Ветхим Заветом, ни с Новым.
      –Да, не имеет.
      –Так чего же ты суешь мне своего Лота как оправдание?
      –Я не нуждаюсь в оправданиях, Эш. И мне не нужно спрашивать у тебя позволения. Мне нужна одна только Истина.
      –И все равно это звучит как «да, я занимаюсь с ними сексом»,– проговорил он, продолжая смотреть на дорогу.
      –А ты любишь заниматься сексом, Эш?
      –Да.
      –Значит, если бы ты попал в такое место, где должен был бы заниматься сексом со многими женщинами, это не было бы для тебя проблемой?
      Эш не отвечал.
      Они въехали в лес, из-под колес во все стороны летели комья грязи. На деревьях не висело ни единого знака, запрещающего проникновение на территорию посторонним лицам,– они бывают самые разные и по цвету, и по размеру, и даже по содержанию. Когда подъехали к воротам, Ди Ди опустила стекло и сделала рукой какой-то сложный жест: похоже на то, как в бейсболе тренер третьей базы сигналит раннеру, чтобы тот перехватывал вторую.
      Машина плавно остановилась перед воротами. Ди Ди открыла дверцу. Эш сделал то же самое, но она остановила его, положив руку ему на плечо и покачав головой.
      –Оставайся здесь. Руки все время держи на руле. И не отрывай ни на секунду, даже если зачешется нос.
      Из домика охраны вышли двое мужчин в серой униформе, что напомнило Эшу реконструкцию Гражданской войны. Оба вооружены автоматическими винтовками. У обоих внушительные бороды, и оба сердито уставились на Эша. Эш постарался сделать вид, что он совсем не опасен. Собственные пистолеты были у него всегда под рукой, и стрелял он, наверное, получше этих двух ряженых, но даже самый искусный стрелок не мог бы сейчас выступать на равных с людьми, вооруженными такими винтовками.
      Мало кто это понимает.
      Но дело тут не в таланте или мастерстве. Будь ты хоть сам Леброн Джеймс[36 - Джеймс Леброн – знаменитый американский баскетболист.], но если мяч у тебя в руках, а пространства нет, все равно ты со своим мячом ничего не сделаешь.
      Ди Ди подошла к охранникам и что-то проделала правой рукой, будто перекрестилась, только не крестом, а треугольником. Оба охранника отсалютовали ей тем же жестом.
      Это у них такой ритуал, догадался Эш. Во всех религиях есть что-то подобное.
      Минуту-другую Ди Ди с ними говорила. Громилы ни на секунду не спускали глаз с Эша, а это требовало серьезной самодисциплины, учитывая внешность Ди Ди. Он бы так не смог.
      Наверное, поэтому религиозная жизнь никогда Эша не привлекала.
      Истина. Что за бредятина.
      Ди Ди вернулась к Эшу.
      –Поставь машину вон там, справа.
      –А почему нельзя просто развернуться и уехать?
      –Что с тобой случилось, ты же хотел забрать меня отсюда?
      Сердце его сжалось, подпрыгнуло, но тут она улыбнулась, мол, чего ты, я ведь шучу, и сердце Эша вернулось на место. Он постарался скрыть досаду на лице.
      –Ты вернулась. Цела и невредима. Чего мне торчать здесь?
      –Просто подожди, ладно? Мне надо поговорить с советом, кое-что выяснить.
      –Выяснить что?
      –Успокойся, Эш. Просто подожди.
      Один из охранников выдал ей сложенную одежду. Серого цвета. Как и у них. Она надела ее поверх той, в которой была. Другой протянул ей головной убор, что-то похожее носят в женских монастырях. Тоже серый. Она водрузила его на голову и завязала под подбородком, как шляпку.
      При ходьбе Ди Ди всегда голову держала высоко, плечи расправлены, сразу было видно, что эта девушка в себе уверена. Теперь же она склонила голову, глаза опустила к земле, весь ее облик выражал покорность. Столь явная перемена поразила Эша. И разозлила.
      «Ди Ди больше нет,– сказал себе Эш.– Здесь сейчас Холли».
      Он наблюдал, как она проходит сквозь ворота. Всем телом наклонился вправо, чтобы видеть, как она идет по дорожке. На территории были и другие женщины, все были одеты в тускло-серую униформу. И ни одного мужчины. Может быть, они где-нибудь в другом месте.
      Охранники заметили, что он наблюдает за Ди Ди и видит то, что происходит внутри. Им это не понравилось. Они встали прямо перед машиной и заслонили обзор. Может, дать по газам и снести этих ублюдков, к чертовой матери? Вместо этого он решил выключить стартер и выйти из машины. Это им тоже не понравится, но, с другой стороны, им не понравится все, что бы он ни сделал.
      Эш вышел из машины, и первое, что его поразило, была тишина. Полная, весомая, от которой перехватывало дыхание, в хорошем смысле. Обычно везде есть какие-то звуки, даже в самом густом лесу, но здесь была абсолютная тишина. Эш секунду стоял не двигаясь, не рискуя нарушить эту тишину, хлопнув дверцей машины. Он закрыл глаза и с головой погрузился в это безмолвие. Через секунду-другую он все понял. Или ему показалось, что понял. Призыв. Он мог бы подчиниться ему, покориться этому покою и безмятежной умиротворенности. Было бы так легко полностью отдаться ему, отказаться от контроля своего разума, своих мыслей. Просто быть.
      Смириться.
      Да, это самое подходящее слово. Пусть другие напрягают мозги. Надрывать пупок или жить одним мгновением. Погрузиться в эту безмятежность. Слушать, как бьется в груди сердце.
      Но разве это жизнь?
      Он достал сигареты.
      –Курить здесь запрещено,– сказал один из охранников.
      Эш закурил.
      –Я же сказал…
      –Ш-ш-ш… Не нарушай тишину.
      Первый охранник шагнул было к Эшу, но второй вытянул руку и остановил его. Эш прислонился к машине, сделал глубокую затяжку и демонстративно выпустил густое облако дыма. Первому охраннику это очень не понравилось. Эш услышал треск ручной рации. Второй наклонился и что-то в нее зашептал.
      Эш скривил губы. Ну кто в наше время пользуется такими рациями? Неужели у них нет мобильников?
      Через несколько секунд второй охранник прошептал что-то на ухо первому. Первый ухмыльнулся.
      –Эй, ты, крутой,– сказал первый охранник.
      Эш выпустил еще одну длинную струю дыма.
      –Тебя приглашают в нашу обитель.
      Эш шагнул к ним.
      –В Прибежище Истины не курят.
      Эш хотел возразить, но какой в этом толк? Он бросил окурок на дорогу и раздавил его подошвой. Второй охранник нажал на кнопку пульта, и ворота открылись. Теперь Эш признал, что сама структура охраны – ограждение, камеры наблюдения, дистанционное управление – довольно высокотехнологична.
      Он двинулся было к открытым воротам, но первый охранник остановил его, направив на него ствол винтовки:
      –Стой, оружие есть, крутой?
      –Есть.
      –Тогда, может, отдашь его мне?
      –Ой, а можно оставить при себе пушку?
      Но теперь уже оба охранника наставили на него стволы.
      –Кобура у меня справа,– сказал Эш.
      Первый охранник протянул руку и ничего не нащупал.
      Эш вздохнул:
      –У меня справа, не у тебя.
      Первый охранник сунул руку с другой стороны и достал пистолет 38-го калибра.
      –Хорошая штучка,– сказал он.
      –Положи его мне в бардачок,– отозвался Эш.
      –Что?
      –Я войду без него, но уеду отсюда с ним. Положи его в мою машину. Дверь я не запирал.
      Первому охраннику предложение не очень понравилось, но второй кивнул: мол, делай, как он сказал. Тот повиновался. Но затем так хлопнул дверью, что странно было, почему она не отвалилась.
      –Еще оружие есть?– спросил первый охранник.
      –Нет.
      Тем не менее второй охранник быстро его обыскал. Когда он закончил, первый кивком велел Эшу шагать к открытым воротам. Зайдя на территорию лагеря, они пошли рядом с ним, первый охранник с правого фланга, второй с левого.
      Эша это мало беспокоило. Он понял, что Ди Ди поговорила с Истинным или с Волонтером, а может, еще с кем-то и им захотелось на него посмотреть. Ди Ди ничего не объяснила, но и так было совершенно очевидно, что за его работу платит кто-то из секты. Не сама же Ди Ди выбирала ему объекты и не из своего кармана доставала деньги.
      Кому-то в секте понадобилось, чтобы те парни были мертвы.
      Дорога пошла вверх по склону. Эш не знал, что именно хотел найти на территории Прибежища Истины, хотя какое это «прибежище истины»? Обычный лагерь, ничего особенного. Они вышли на открытое место, и в отдалении Эш увидел какие-то строения такого же грязно-серого цвета, как и униформа здешних обитателей, кажется, трехэтажные. Без архитектурных прибамбасов, в стиле «коробка», они могли сойти за типовые мотели. Или солдатские казармы. А больше всего это было похоже на тюрьму.
      Все здесь было сплошь грязно-серого цвета, ни единого яркого пятнышка, ни намека на фактурность или рельеф, глазу не за что зацепиться, чтобы на душе стало теплее.
      Но может быть, в этом был свой резон. Ничто не отвлекало внимания.
      Природа здесь была отодвинута в сторону, отвергнута, и, конечно, в этом была своя красота. Тишина, умиротворенность и уединение. Если тебя одолевают тревоги, если в нормальном обществе ты чувствуешь себя лишним, если ты отчаянно пытаешься спастись от современного образа жизни, с его раздражающим шумом и суетой, где найдешь местечко лучше, чем это? В этом смысл всякой секты, разве не так? Надо лишь найти разочарованных отщепенцев этого общества. Предложить им простые ответы на их вопросы. Отделить. Вызвать у них чувство зависимости. Установить за ними строгий контроль. Разрешить только одно мнение, единственно верное, в котором ни в коем случае нельзя сомневаться.
      Полностью подчинить себе.
      Несколько трехэтажных грязно-серых строений образовывали внутренний двор. Эша повели через него. Все двери и окна выходили только во двор, так что из комнат не было видно даже деревьев. Во дворе росла зеленая травка и стояли деревянные скамейки, выкрашенные опять же в грязно-серый цвет, и эти скамейки, как и окна, были обращены к большой, установленной на высоком пьедестале статуе, со всех четырех сторон пьедестала было выбито одно слово: «ИСТИНА». Высотой статуя была футов пятнадцать. Она изображала блаженного Каспера Вартаджа с воздетыми к небу руками, что должно было означать то ли состояние самозабвенной экзальтации, то ли желание обнять и прижать к груди всю свою паству, а может, и то и другое. Это было видно из каждого окна: сама Истина смотрит тебе прямо в лицо.
      Во дворе находились женщины, одеты все были одинаково, и все с покрытой головой. Никто не говорил ни слова. Не издавал ни звука. Никто даже мельком не бросил взгляда на появившегося среди них незнакомца.
      От всего этого у Эша появилось дурное предчувствие.
      Первый охранник отомкнул дверь и жестом пригласил Эша войти. На полу – полированный паркет. На стене – три портрета, все мужчины. Портреты были расположены в виде треугольника. В вершине этого треугольника висел портрет Истинного, известного также под именем Каспера Вартаджа. Портреты двоих его сыновей – сходство с отцом было несомненное – по обе стороны внизу. Волонтер и Визитер, догадался Эш. В углу – несколько складных стульев. И это все, что касается обстановки. Если бы одна стена была с зеркалами, комнату можно было бы принять за гимнастический зал.
      Первый и второй охранники вошли вслед за Эшем и встали по обе стороны двери.
      Эшу все это уже очень не нравилось.
      –Что происходит?– спросил он.
      Оба молчали. Потом второй охранник вышел. Эш остался один на один с вооруженным до зубов первым охранником. Он откровенно разглядывал Эша и щерился.
      Дурное предчувствие все росло.
      Эш стал мысленно готовиться к худшему. Допустим, как он уже предположил ранее, его наняла именно эта секта. Возможно, люди, которых он убивал,– бывшие члены секты, хотя на первый взгляд мало похоже. Горс, например, был владельцем тату-салона, гомосексуалистом и жил в Нью-Джерси. Гано был женат, у него были дети, и жил он в пригороде Бостона. Однако это вполне могло быть и правдой. Вдруг они были искателями Истины в юности и сейчас по какой-то причине надо было заставить их замолчать.
      Мог быть и какой-то другой мотив. Это не имеет значения.
      Главное, он сделал свою работу. И получил деньги. Эш знал, как надо получать заработанное и переводить денежки туда, где их никто не найдет. Ему заплатили сполна: половину по получении каждого заказа, половину – после исполнения.
      А теперь секта разделается и с ним. Возможно, Ди Ди этого не знала, поэтому и просила его подождать. Наниматель, кто бы он ни был, связывался с ним через нее. Так что, возможно, когда Эш ее высадил, она отправилась на встречу с Советом Истины. И возможно, Истинный или кто-нибудь из его советников сказал: «Все, с этим делом покончено».
      И предположим, им захотелось спрятать все концы в воду.
      Эш – профессионал. Он никогда не болтает лишнего. Это входит в его работу, за это, в частности, он получает деньги.
      Но может быть, лидеры секты не знают этого его качества.
      Может быть, они думают, что при других обстоятельствах они бы доверяли ему больше, но, поскольку Эш и Ди Ди знают друг друга и между ними даже существуют особые отношения, эти Вартаджи чувствуют себя еще более уязвимыми.
      И каково самое простое решение проблемы? Что Вартадж с сыновьями должен сделать, чтоб все было по-умному?
      Убить Эша. Закопать его где-нибудь в лесу. Избавиться от автомобиля.
      Если бы Эш был лидером секты, он бы именно так и сделал.
      Открылась дверь с другой стороны комнаты. Первый охранник опустил глаза, и в комнату вошла женщина, по виду, прикинул Эш, лет около пятидесяти. Высокого роста, импозантной внешности, не похожа на всех тех, кого он видел на территории секты: посадка головы горделива, грудь вперед, плечи расправлены. Одета в такую же серую униформу, но рукава были с красными полосками, что-то вроде воинских нашивок. На фоне тускло-серой ткани они, казалось, светились, как неоновые огни в темноте.
      –Зачем вы сюда приехали?– спросила она.
      –Просто подвез знакомую.
      Она посмотрела через плечо Эша на охранника. Тот словно почувствовал ее взгляд и, моргая, вскинул голову. Эта женщина не была похожа на Истинного и не входила в состав троицы, но, кем бы она ни была, рангом она точно превосходила этого парня.
      Первый охранник вытянулся по стойке смирно:
      –Как я и докладывал вам, мать Адиона.
      –Адиона?
      Она тут же повернулась к Эшу:
      –Вы знаете, что это за имя?
      Он кивнул.
      –У древних римлян была богиня по имени Адиона.
      –Правильно.
      Эш с детства любил читать мифы. Сейчас он пытался вспомнить подробности, связанные с этой богиней.
      –Богиня Адиона охраняла детей по дороге домой – кажется, так. Она составляла пару с еще какой-то богиней.
      –С Абеоной,– сказала женщина.– То, что вы знаете об этом, для меня сюрприз.
      –Да, я полон сюрпризов. Значит, вас назвали именем древнеримской богини?
      –Совершенно верно,– сказала она и широко улыбнулась.– А знаете почему?
      –Держу пари, вы сейчас расскажете.
      –Все боги существуют только в мифах. Скандинавские, древнеримские, древнегреческие, индийские, иудео-христианские, языческие – словом, любые. Веками люди им поклонялись, приносили им жертвы, посвящали им всю свою жизнь. И все это было ложью. Очень печально, вам не кажется? Как это трогательно и как ничтожно. Всю жизнь прожить в заблуждении.
      –Может быть,– сказал Эш.
      –Может быть?
      –Если не знаешь ничего лучшего, может, и это сойдет.
      –Вы в это не очень-то верите, правда?
      Он промолчал.
      –Все боги – это ложь. Существует только одна Истина. Вы знаете, почему разваливаются все религии? Потому что в них нет Истины. Но Истина существовала всегда, несмотря на все эти мифы.
      Эш с трудом удержался, чтобы не закатить глаза.
      –Как ваше имя?– спросила она.
      –Эш.
      –А фамилия?
      –Просто Эш.
      –Откуда вы знаете Холли?
      Он снова промолчал.
      –Возможно, вы знаете ее под именем Ди Ди.
      Он продолжал молчать.
      –Вы приехали с ней, Эш. Вы высадили ее.
      –Да.
      –Куда вы с ней ездили?
      –Почему бы вам не спросить ее?
      –Уже спросила. Мне нужно убедиться, что она говорит правду.
      Эш стоял не двигаясь. Мать Адиона приблизилась к нему, озорно улыбнулась и сказала:
      –Вы знаете, чем сейчас занимается ваша Ди Ди?
      –Нет.
      –Стоит на четвереньках, голая. Один мужчина сзади нее. А другой спереди.
      Она снова улыбнулась. Видно, ей очень хотелось, чтобы он хоть как-нибудь отреагировал. Но он этого не сделал.
      –Ну? Что вы на это скажете, Эш?
      –Интересно, что делает третий.
      –Простите?
      –Ну вы же знаете. Истинный, Волонтер, Визитер. Если один имеет ее сзади, а другой спереди, где третий?
      Она все еще продолжала улыбаться.
      –Из вас дурачка сделали, Эш.
      –Мне не привыкать.
      –Она многим оказывает свою благосклонность. Но не вам, Эш.
      Он скорчил гримасу.
      –И это вы называете благосклонностью?
      –Я вас понимаю, это вас глубоко ранит. Вы ведь ее любите.
      –Очень проницательно. А теперь могу я вернуться к своей машине?
      –Где вы были вдвоем?
      –Я не буду говорить.
      Она едва заметно кивнула. И этого было достаточно. Первый охранник шагнул вперед. В руке он держал дубинку. Два события произошли одновременно. Первое: Эш заметил, что дубинка – это что-то вроде электрошокера. Второе: электрошокер опустился ему на спину.
      Потом все мысли накрыла мощная волна боли.
      Эш рухнул на паркет и затрепыхался, как выброшенная на берег рыба. Электрический ток прошел через все его тело и поразил каждую клеточку. Парализовал нервную передачу в мозгу. Опалил нервные окончания. Вызвал мышечные судороги.
      Изо рта пошла пена.
      Двигаться он больше не мог. Да и думать, пожалуй, тоже.
      –Я… Какой ты включил уровень?– проговорила женщина, и в голосе ее слышалась паника.
      –Максимальный.
      –Ты серьезно? Это же его убьет!
      –Тогда можно покончить с этим, и все.
      Эш видел, как к нему снова тянется рука с дубинкой. Он хотел пошевелиться, ему надо было пошевелиться, но электричество, пронизавшее его тело, закоротило все нейронные связи, и мышцы ему больше не подчинялись.
      Дубинка снова коснулась его, на этот раз в районе груди, и Эшу показалось, что у него взорвалось сердце.
      Потом он погрузился в кромешную тьму.



      Глава двадцать третья

      Никаких изменений.
      Саймон уже устал слышать одно и то же. Он придвинул стул как можно ближе к кровати Ингрид. Взял ее за руку. Не отрываясь, смотрел ей в лицо, прислушивался к дыханию. Ингрид всегда спала на спине, как и сейчас, и ее кома поразительно похожа на сон, что вроде бы очевидно, но может, и нет. Нам кажется, что кома должна выглядеть как-то иначе, правда? Ну да, сейчас здесь везде какие-то трубки, они издают разные шумы, а Ингрид любила надевать ко сну шелковый пеньюар на тоненьких бретельках, который и ему ужасно нравился, конечно. Он обожал эти плавные изгибы ее тела, широкие плечи, выступающие ключицы.
      Никаких изменений.
      Это не рай и не ад, это чистилище. Некоторые утверждают, что нет ничего хуже чистилища, этого состояния неопределенности, неизвестности, изнуряющего бесконечного ожидания. Саймон прекрасно понимал это чувство, но сейчас с чистилищем вполне примирился. Если бы Ингрид стало хотя бы чуть-чуть хуже, он бы окончательно пал духом. Он знал себя достаточно хорошо, чтобы понимать, что держится сейчас лишь на тоненькой, истрепанной ниточке. Если получит дурное известие, если с Ингрид что-то пойдет не так…
      Никаких изменений.
      Ни назад, ни вперед.
      Хорошо, давай притворимся, будто она спит. Он все смотрел на ее лицо, на скулы, такие острые, что хирурги больницы могли бы использовать их вместо скальпелей, на губы, которые он осторожно поцеловал, перед тем как сесть, в тайной надежде, что она хоть как-то ответит на поцелуй, ведь губы Ингрид, даже когда она глубоко спит, всегда инстинктивно отвечают ему, пусть порою едва заметно.
      Но сейчас этого не случилось.
      Он вспомнил, как в последний раз смотрел на нее, когда она спала, это было после того, как они официально поженились, во время медового месяца в Антигуа. Саймон проснулся еще до восхода солнца. Ингрид раскинулась на кровати рядом с ним, она лежала на спине, вот как сейчас, как и всегда. Глаза ее были закрыты, дыхание ровное, и Саймон лежал и смотрел на нее, просто смотрел, изумляясь тому, что он теперь каждое утро просыпается и видит рядом эту удивительную женщину, что она отныне спутник его жизни.
      Он смотрел на нее всего десять, от силы пятнадцать секунд, как вдруг, не открывая глаз, даже не пошевелившись, Ингрид заговорила:
      –Ну хватит, мне страшно.
      Сидя сейчас у ее постели и держа ее все еще теплую руку в своей, он улыбнулся воспоминанию. Да, теплую. Живую. В которой течет, пульсирует кровь. Ингрид совсем не казалась изможденной, больной или умирающей. Она просто спит и совсем скоро проснется.
      Проснется и сразу спросит о Пейдж.
      У него тоже есть на эту тему вопросы.
      После визита к Сэди Лоуэнстайн Саймон позвонил Елене и рассказал, что Пейдж интересовалась генетикой и родословными. Елена обычно была осторожна и не спешила с выводами, но эта информация кое-что для нее значила. Она осыпала его вопросами, но он смог ответить далеко не на все.
      Когда вопросы у Елены закончились, она попросила у него телефон Эйлин Воган. Саймон продиктовал.
      –А в чем дело?– спросил он.
      –Да может быть, ничего особенного. Просто незадолго до убийства Дэмиен Горс тоже посещал один из этих сайтов, где работают с ДНК.
      –И что это значит?
      –Давайте я сначала кое-что проверю, а потом мы с вами поговорим об этом. Вы сейчас в больницу?
      –Да.
      Елена пообещала подъехать туда и дала отбой.
      С детьми, кажется, все было в порядке. Аня была у Сьюзи Фиске, и Саймон решил, что лучшего пока и желать не приходится. Сэм подружился с несколькими врачами-резидентами, которые работали на этаже,– у Сэма это хорошо получалось, он умел быстро заводить друзей,– и сейчас он сидел у них в комнате отдыха, готовился к грядущему экзамену по физике. Сэм был не только умным мальчиком, но и трудолюбивым. Саймон же студентом был шаляй-валяй, лишь бы перейти на следующий курс, и его изумляло прилежание сына: встает всегда рано, перед завтраком делает зарядку, домашние задания выполняет сразу и вовремя; в отличие от других отцов, Саймон иногда тревожился и думал, не следует ли сыну хоть немного расслабиться, заняться чем-нибудь более приятным. Ему казалось, что Сэм как-то уж слишком не жалеет себя, а это тоже нехорошо.
      Но не сейчас, конечно. Сейчас это для него даже полезно, отвлекает от горестных мыслей.
      Никаких изменений.
      Ни назад, ни вперед – хотя сейчас он и сам в тупике, не меньше, чем Ингрид.
      Саймон не считал себя человеком с богатым воображением, но каким-никаким воображением все-таки обладал, и после того, как он услышал про генетическую экспертизу, оно усиленно заработало и понесло его по темной и опасной дороге с капканами и ловушками – ему никогда не хотелось соваться сюда, но сейчас иного выбора не было.
      В голове у него все еще звучали слова Эйлин Воган: «Какие-то проблемы дома».
      В палату вошла Ивонна.
      –Привет,– сказала она.
      –Существует ли вероятность, что Пейдж не мой ребенок?– спросил он.
      Бумс. Вот так запросто.
      –Что?
      –Ты услышала вопрос.
      Саймон повернулся к ней. Ивонна стояла белая как полотно, ее трясло.
      –Существует ли вероятность, что я не родной отец Пейдж?
      –Боже мой, нет.
      –Мне просто нужно знать правду.
      –Саймон, какого черта?
      –Могла ли она еще с кем-то спать?
      –Ингрид?
      –А о ком еще я мог бы говорить?
      –Не знаю. Это какой-то бред.
      –Значит, вероятность нулевая.
      –Да, нулевая.
      Он снова повернулся к жене.
      –Саймон, что происходит?
      –Ты не знаешь наверняка.
      –Саймон…
      –Никто не может сказать наверняка.
      –Конечно, наверняка никто ничего не может сказать.– В голосе Ивонны слышалась нотка раздражения.– Я, например, не могу сказать наверняка, что у тебя нет детей на стороне.
      –Ты же знаешь, как я ее люблю.
      –Да. И она тебя любит не меньше.
      –Но я не все про нее знаю, верно?
      –Не понимаю, о чем ты.
      –Все ты понимаешь. У нее есть что-то такое, что она скрывает. Даже от меня.
      –Все мы что-то от кого-то скрываем.
      –Я совсем не о том.
      –Тогда я не понимаю, о чем все-таки.
      –Нет, Ивонна, ты все понимаешь.
      –Откуда у тебя такие мысли?
      –Вот появились, пока я искал Пейдж.
      –И теперь ты думаешь, что ты не ее отец?
      Саймон круто развернулся к ней.
      –Про тебя же, Ивонна, я все знаю.
      –Ты в самом деле так думаешь?
      –Да.
      Ивонна промолчала. Саймон снова посмотрел на лежащую на кровати Ингрид.
      –Я люблю ее. Всем сердцем люблю. Но в ней есть что-то такое, чего я не знаю.
      Она продолжала молчать.
      –Ивонна?
      –Что ты хочешь, чтоб я сказала? Да, вокруг Ингрид всегда был ореол таинственности, здесь я с тобой согласна. Все парни были от этого без ума. А с другой стороны, давай говорить откровенно. Ведь именно это и тебя привлекло в ней.
      –Поначалу,– кивнул он.
      –Ты ведь очень любишь ее.
      –Да.
      –И все-таки думаешь, не предала ли она тебя самым худшим из всех возможных способов.
      –Так все-таки предала?
      –Нет.
      –Но ведь есть же что-то такое…
      –Если и есть, то это не имеет никакого отношения к Пейдж…
      –А к чему имеет отношение?
      –…как и к тому, что в Ингрид стреляли.
      –Но у нее есть какие-то тайны?
      –Конечно, у нее есть свое прошлое.– Ивонна вскинула руки, но это был жест скорее отчаяния, чем замешательства.– У каждого оно есть.
      –У меня нет. И у тебя нет.
      –Прекрати.
      –Так что у нее было в прошлом?
      –Прошлое, Саймон,– раздраженно ответила она.– Ни больше ни меньше. Задолго до тебя у нее была своя жизнь: школа, путешествия, люди, работа.
      –Но это совсем не то, что ты имеешь в виду. Ты имеешь в виду что-то из ряда вон выходящее.
      Ивонна нахмурилась и покачала головой:
      –Это не мое дело.
      –Поздно об этом говорить, Ивонна.
      –Вовсе нет. Ты должен мне верить.
      –Я верю тебе.
      –Хорошо. Мы говорим о том, что было очень давно.
      Саймон тоже покачал головой:
      –Причины того, что происходит сейчас, что так изменило Пейдж и привело к этому краху, я думаю, кроются в очень далеком прошлом.
      –Как это может быть?
      –Не знаю.
      Ивонна приблизилась к кровати:
      –Саймон, позволь задать тебе один вопрос.
      –Задавай.
      –Представь самый благоприятный вариант развития событий: Ингрид выздоравливает. Ты находишь Пейдж. С ней тоже все хорошо. Она порывает с наркотиками. Я имею в виду, навсегда. Эта страница в ее жизни перевернута и забыта.
      –Так.
      –И Пейдж решает уехать. Начать все с чистого листа. Она знакомится с парнем. С прекрасным парнем. Таким, который на нее молится, который любит ее больше жизни. И вот они, этот парень и Пейдж, строят совместную жизнь, и у них все замечательно, и Пейдж очень не хочет, чтобы этот удивительный парень узнал, что когда-то она была наркоманкой и даже кое-что похуже, жила в каком-то грязном притоне, занималась бог знает чем и бог знает с кем, лишь бы только достать дозу.
      –Ты это серьезно?
      –Да, вполне серьезно. Пейдж любит этого парня. Она не хочет, чтобы померк свет в его глазах. Неужели ты не можешь это понять?
      Когда Саймон обрел голос, он понизился едва не до шепота.
      –Боже мой, что же она скрывает?
      –Это не важно…
      –Как бы не так.
      –…как будет не важно и наркоманское прошлое Пейдж.
      –Ивонна…
      –Что?
      –Ты действительно думаешь, что эта тайна может повлиять на мои чувства к Ингрид?
      Она не ответила.
      –Ведь если это так, то наша любовь довольно слаба.
      –Это не так.
      –Но тогда что?
      –Но ты станешь смотреть на нее другими глазами.
      –Свет в них померкнет, да?
      –Да.
      –Ошибаешься. Я буду любить ее так же крепко.
      Ивонна задумчиво кивнула:
      –Думаю, да, будешь.
      –Так что же?
      –Ее прошлое не имеет к этому никакого отношения,– сказала Ивонна и подняла руку, чтобы остановить его возражения.– И не важно, что ты тут говоришь,– я дала слово. Это не моя тайна. Ты должен отпустить это.
      Саймон не собирался это отпускать, ему нужно было все знать. Но в эту минуту он почувствовал, что пальцы Ингрид, как тиски, сжали его ладонь. Сердце его чуть не выскочило из груди. Он повернул голову к жене, надеясь увидеть ее открытые глаза или хотя бы осветившую лицо улыбку. Но все тело ее вдруг затряслось, сделалось жестким, и по нему прошла судорога. Глаза не открывались – веки непроизвольно трепетали так, что он видел только белки ее глаз.
      Запищали аппараты: бип, бип, бип. Включился сигнал тревоги.
      В палату кто-то вбежал. Потом еще кто-то. Третий человек оттолкнул его в сторону. Еще какие-то люди сгрудились вокруг кровати Ингрид. Все суетились, что-то делали. Выкрикивали какие-то срочные распоряжения на непонятном медицинском жаргоне, в голосах слышалась почти паника. Наконец в палату вошел уже шестой человек и вежливо, но твердо выставил Саймона и Ивонну за дверь.


      Ингрид спешно увезли в операционную.
      Никто не мог сказать Саймону ничего осмысленного о том, что происходит. Случился «регресс», сообщила ему медсестра.
      –Врач выйдет к вам, как только сможет,– добавила она неизменную мантру.
      Ему хотелось спросить еще кое о чем, но не хотелось никого отвлекать. «Только помогите Ингрид,– молил он про себя.– Сделайте так, чтобы ей стало лучше. А потом уже все мне расскажете».
      Саймон мерил шагами заполненное людьми помещение. Принялся кусать ноготь указательного пальца – привычка далекой юности, хотя на последнем курсе колледжа он навсегда избавился от нее. Или только так думал. Он расхаживал из угла в угол: в углу останавливался, секунду-другую стоял, прислонясь спиной к стене. Ему сейчас больше всего хотелось рухнуть на пол и свернуться калачиком.
      Он поискал глазами Ивонну, надеясь вытрясти из нее проклятый ответ насчет прошлого своей жены, но ее нигде не было видно. Почему? Не хотела сейчас быть с ним рядом или ей вдруг понадобилось – тем более что партнер вышел из строя – срочно бежать на работу? Кажется, Ивонна что-то говорила насчет того, что ей надо дежурить в офисе, что им предстоит еще «долгий путь» и надо поберечь силы, так что не обязательно сидеть здесь вдвоем.
      Саймон не то чтобы рассердился на Ивонну, но досаду почувствовал, хотя, с другой стороны, признал, что аргумент о том, что она должна сдержать данное Ингрид слово, говорит о ее достоинстве и даже благородстве. Саймон знал Ингрид уже двадцать четыре года – через три года у них родилась Пейдж. Как же могло все то, что было в ее жизни до рождения Пейдж или даже до их знакомства – не важно, насколько это было экстравагантно, отвратительно или просто ужасно,– как могло это повлиять на то, что случилось теперь?
      В этом не было ни малейшего смысла.
      –Саймон!
      Перед ним неожиданно возникла Елена Рамирес. Спросила о состоянии Ингрид, нет ли изменений. Саймон ответил, что Ингрид сейчас в операционной.
      –Теперь расскажите, как у вас дела,– сказал он.
      Они отошли в уголок – туда, где он прислонялся к стене, подальше от входа и от людей.
      –Я еще не сложила все в единую картину,– тихо сказала Елена.
      –Но все же?
      Елена помедлила.
      –Но вы ведь что-то нашли, верно?
      –Да. Но я все еще не знаю, как это связано с вами. Или с вашей дочерью.
      –Говорите, я слушаю.
      –Давайте начнем с Пейдж и этого клуба «Генеалогическое древо».
      –Хорошо.
      –Нам известно, что Дэмиен Горс посещал сайт, где исследуют родословную по ДНК, он называется DNAYourStory.com.– Она оглянулась по сторонам, словно боялась, что ее могут подслушать.– И я попросила своего клиента проверить платежные карточки его пропавшего сына Генри.
      –И?..
      –Обнаружилась оплата услуг этого сайта, DNAYourStory. Что интересно, Генри Торп зарегистрировался на нескольких подобных сайтах.
      –Ну надо же.
      –Вот именно.
      –Поэтому, мне кажется, нужно проверить кредитные карты Пейдж,– сказал он.– Посмотреть, регистрировалась она там тоже или нет.
      –Да.
      –А Аарон? Он заходил на этот сайт?
      –Если у нас не будет его кредитки, то возможности узнать нет. Вы можете попросить об этом его мать?
      –Могу, конечно, но сомневаюсь, что будет толк.
      –Попытка не пытка,– сказала Елена.– Но чисто теоретически давайте допустим, что все они посылали свои образцы на адрес одного и того же сайта и эти образцы прошли тестирование. Вы знаете хотя бы примерно, как происходит это тестирование?
      –Честно говоря, не очень.
      –Предоставляешь в пробирке образец слюны, и они исследуют твою ДНК. Причем на разных сайтах предоставляют разные услуги. Например, определяют по анализу ДНК наследственную предрасположенность к некоторым заболеваниям – к болезни Альцгеймера или Паркинсона… Что-то в этом роде.
      –И результаты точные?
      –Сама эта наука неоднозначна и вызывает много вопросов, но сейчас это не так уж важно. Во всяком случае, я так думаю. Основное вы, возможно, и сами знаете, если читаете хоть что-то про эти ДНК-сайты. Там предоставляют информацию о предках, например, что человек на пятнадцать процентов итальянец, на двадцать два – испанец и так далее в этом роде. Могут дать еще карту миграций предков – откуда они пришли, где в какое время жили. Все это довольно приблизительно.
      –Это все очень интересно, но какая тут связь с нашим делом?
      –Сомневаюсь, что она есть.
      –А эти тесты…– сказал Саймон.– В них можно узнать и про своих родителей, так?
      –Да, и про других родственников тоже. Я полагаю, именно для этого Генри Торп и Дэмиен Горс заказывали этот тест.
      –Потому что оба были приемными детьми.
      –И ничего не знали про своих настоящих родителей. Это ключ. Приемные дети часто обращаются к подобным услугам, хотят отыскать своих родителей, узнать что-нибудь про братьев или сестер, да и про других кровных родственников.
      Саймон потер ладонями лицо.
      –Аарон Корвал тоже, возможно, что-то подобное делал. Чтобы узнать, кто его мать.
      –Да. А может быть, хотел доказать, что отец ему не родной.
      –Хотите сказать, Аарон тоже мог быть усыновлен?
      –Вполне возможно, но я еще точно не знаю. Одна из проблем в том, что результаты тестов на этих сайтах ДНК в высшей степени сомнительны. Эти тесты проходят миллионы людей, может быть – даже десятки миллионов. Только в прошлом году к ним обратилось около двенадцати миллионов человек.
      Саймон кивнул.
      –Да, я знаю многих, кто посылал им свои образцы.
      –Я тоже. И все же люди, которые посылают образцы своей ДНК в интернет-компанию, естественно, становятся весьма уязвимы. Так что на этих сайтах гарантируются абсолютная безопасность и конфиденциальность. И я это понимаю. Я перепробовала все свои контакты. На сайте, о котором я говорила, без ордера отказались со мной разговаривать. И пообещали оспорить любой ордер в Верховном суде.
      –Но связи, которые вы обнаружили…
      –…пока в лучшем случае малоубедительны. Два убийства, во всем остальном никак не связанные между собой – разные способы, разные условия, разное оружие,– мы можем лишь косвенно связать их с неким человеком из Чикаго посредством нескольких сообщений в Интернете. Для суда это будет меньше чем ничего.
      Саймон попытался переварить все, что она говорила.
      –Значит, вы считаете, что Аарон, ваш клиент и этот парень, Горс,– все трое как-то связаны между собой?
      –Не знаю. Но это может быть.
      –Двое из них были убиты,– сказал Саймон.– А третий, ваш клиент, пропал.
      –Да.
      –Что приводит нас к очевидному вопросу.
      –Пейдж,– кивнула Елена.
      –Да. И как моя дочь вписывается в вашу гипотезу?
      –Я много думаю об этом,– сказала Елена.
      –И?..
      –Есть масса случаев, когда правоохранительные органы используют тесты ДНК, чтобы расследовать преступление. И очень может быть – сейчас ни о чем меня не спрашивайте,– что Пейдж столкнулась с каким-то преступлением.
      –Каким преступлением?
      –Не знаю,– пожала плечами Елена.
      –А зачем она разыскивала Аарона Корвала?
      –Мы не знаем, что она это делала. Нам известно лишь то, что она ездила повидаться с ним в Коннектикут.
      –То есть может быть так,– кивнул Саймон,– что Аарон Корвал пытался связаться с ней первым.
      –Может быть. Дело в том, что очень трудно проследить связи. Мой специалист, Лу, работает над этим. Он считает, что Генри пользовался мессенджером с кодировкой сообщений, типа «Ватсапа» или «Вайбера», поэтому он вообще не может это обнаружить. Но теперь Лу думает, что Генри мог передавать сообщения через тот сайт, который занимается родословными – у них есть свой мессенджер,– и это выглядело просто как приложение для обмена сообщениями.
      Саймон недоуменно уставился на нее.
      –Да я тоже тут ничего не понимаю,– отмахнувшись, сказала Елена.– Важно то, что Лу все еще ищет имена. И я заставила сотрудников прощупать прошлое Аарона Корвала – найти его свидетельство о рождении, словом, все, что угодно,– лишь бы хоть как-то разобраться во всем. И это приводит меня к одной очень серьезной мысли.
      Елена замолчала и сделала глубокий вдох.
      –Какой?– спросил он.
      –Я нашла еще одну связь,– сказала она, и он почувствовал некую странность в ее голосе.
      –Между всеми тремя?
      –Нет. Между Генри Торпом и Дэмиеном Горсом.
      –И что это за связь?
      –Оба были усыновлены.
      –Это нам известно.
      –И документы оформлялись в одном и том же агентстве.
      Бумс.
      –Агентство называется «Надежда и вера».
      –Где оно находится?
      –В штате Мэн. Маленький городишко под названием Уиндхэм.
      –Ничего не понимаю. Ваш клиент живет в Чикаго. Дэмиен Горс жил в Нью-Джерси. А усыновлены оба в штате Мэн?
      –Да.
      Саймон в изумлении помотал головой:
      –И что мы делаем дальше?
      –Вы оставайтесь здесь, со своей женой,– сказала она.– А я лечу в Мэн.



      Глава двадцать четвертая

      В последний раз Елена приземлялась в Портлендском международном аэропорту штата Мэн, когда прилетела сюда с Джоэлом. Племянница Джоэла, она же его крестница, решила устроить в расположенном в сельской местности детском лагере с каким-то индейским названием – что-то вроде «Ману», сейчас Елена уже плохо помнила – «тематическую свадьбу», и Елена ждала этого события без особого энтузиазма.
      Хотя бы потому, что бывшая жена Джоэла, Марлен, шикарная, стройная и грациозная красавица, тоже собиралась приехать и Елене предстояло иметь дело с косыми взглядами родственников Джоэла, которые никак не могли понять, что нашел высокий и харизматичный красавец Джоэл, шесть футов и два дюйма ростом, в этой пухленькой, непривлекательной коротышке Елене росточком всего пять футов.
      Елена и сама не совсем это понимала.
      –Там будет здорово, вот увидишь,– уверял ее Джоэл.
      –Там будет полный отстой.
      –У нас будет уединенный домик на самом берегу, только ты и я.
      –Точно?
      –Хорошо, не уединенный,– признался он.– И не на берегу. И кровать двухъярусная.
      –Вот это да, круто.
      Даже в самых благоприятных обстоятельствах эта поездка казалась бы ей полным кошмаром. Елена терпеть не могла ни жить на природе в палатках с насекомыми, ни самой природы, она не любила стрелять из лука и плавать на каноэ, не любила вообще ничего из развлечений, предложенных в присланной «Программе свадьбы Джека и Нэнси». Было начало июня. Летние лагеря в штате Мэн во время занятий в школах сдавались для отдыха и разных мероприятий, чтобы, пока здесь нет детей, заработать немного денег.
      Но к ее удивлению, праздник в общем и целом удался. В игре под названием «Цветные войны»[37 - Цветная война – соревнование, проводимое в летних лагерях, школах и некоторых общественных организациях США. Участники делятся на команды, каждой из которых назначается определенный цвет.] команда Елены выиграла: во время длившейся целый день битвы, целью которой был захват флага противника, ее бывшая профессия очень пригодилась. А вечером – это воспоминание до сих пор не дает ей покоя и навсегда останется у нее в сердце – Джоэл раздобыл два стакана и оставшуюся после пира бутылку вина. Он завернул стаканы с бутылкой в один огромный спальный мешок. А когда погасли огни и, как в настоящем лагере, прозвучал кем-то сыгранный на трубе сигнал отбоя, Джоэл потихоньку слез с верха двухъярусной койки, взял Елену за руку, потащил на футбольное поле и прямо под безоблачным, усыпанным звездами темно-синим небом штата Мэн занялся с ней любовью.
      Почему с Джоэлом так хорошо было заниматься любовью?
      Почему он всегда был способен добраться до самых потаенных глубин ее тела и ее души, к которым ни один мужчина не мог приблизиться? Она тысячу раз пыталась разобраться в этом и поняла, что секс, прекрасный секс связан с доверием и незащищенностью. Джоэлу она доверяла полностью. Перед ним она полностью раскрывалась и была абсолютно не защищена. Куда-то исчезали и здравомыслие, и колебания, и сомнения. Ей хотелось, чтобы ему было хорошо, и ему хотелось, чтобы ей было хорошо, ей хотелось, чтобы ее любили, и ему хотелось, чтобы его любили. И кроме этого – никаких других мыслей или желаний.
      Такое в жизни бывает не часто. Может быть, всего один или два раза. У большинства людей – никогда.
      Елена понимала: вопреки тому, что говорили ей исполненные благих намерений друзья, она больше никогда не будет иметь такого в жизни. Даже не стоит и пробовать. Она ни с кем не встречалась, и не потому, что у нее было не так много предложений,– ей было просто неинтересно начинать с кем-то новые отношения. Она не страдала, не хныкала, не жаловалась на судьбу. Елена просто знала, что с гибелью Джоэла умерла лучшая часть ее самой. Во всем мире не существовало никого, кто мог бы подарить ей испытанное с ним чувство доверия и незащищенности. Как это ни печально, но это факт, тем более что она постоянно слышала в условиях этой убогой политической конъюнктуры, что факт – вещь упрямая, ему наплевать на то, что ты чувствуешь. У нее в жизни были эти удивительные отношения, они были прекрасны, а теперь их нет.
      Ее номер в отеле «Говард Джонсон» неподалеку выходил окнами даже не на одну, а на две заправочные станции и на магазин «Севен-Элевен». «Говард Джонсон» она предпочла относительно более престижным – это слово стоило бы взять в кавычки – отелям «Эмбаси Сьютс» и «Комфорт инн» чисто по ностальгическим соображениям. В детстве, когда ее семейство жило в Техасе, они, бывало, всей семьей ходили по вечерам ужинать и есть мороженое в мотель с издалека видной оранжевой крышей и башенкой с флюгером, принадлежащий сети «Говард Джонсон». Елена с отцом всегда заказывали жареные устрицы, и сейчас, когда мысли ее рассеянно блуждали, окунуться в прошлое, отведать их было бы очень приятно.
      Она подошла к дежурному администратору и спросила, как пройти в ресторан, и тот посмотрел на нее такими глазами, будто она говорит с ним на суахили.
      –У нас ресторана нет.
      –Это «Говард Джонсон», и у вас нет ресторана?
      –Именно так. Здесь неподалеку есть ресторан «Портланд пай компани». А еще в полутора милях дальше – «Докс Сифуд».
      Елена отошла от стойки и, не выходя из холла, быстро погуглила. Как это она не заметила, что в гостиницах сети «Говард Джонсон» в течение нескольких лет закрывались рестораны? К 2005 году их, оказывается, осталось всего восемь, а теперь вообще только один в городе Лейк-Джордж, штат Нью-Йорк. Она даже посмотрела, долго ли ехать до этого города, оказалось, что часов пять.
      Слишком далеко. Да и отзывы о нем далеко не блестящие.
      Тогда она направилась в один из баров, устроенных в стиле пивоварни, смотрела игру и довольно много выпила. Все думала о двух наиболее значимых мужчинах в своей жизни: о своем отце и о Джоэле, о том, что судьба слишком рано забрала у нее обоих. На попутке вернулась обратно в гостиницу – отсутствие оранжевой крыши или хотя бы флюгера должно было подсказать, что времена изменились,– и завалилась спать.
      Утром Елена надела синий блейзер с джинсами и посмотрела в Интернете, как добраться до агентства «Надежда и вера» в Уиндхэме. Полчаса, дорога свободна, пробок нет. В головном офисе Елены уже все подготовили, и теперь у нее есть полномочия выступать как от имени родственников пропавшего Генри Торпа, так и от имени родственников недавно убитого Дэмиена Горса.
      Шансов на успех предприятия почти никаких.
      Агентство по опекунству и усыновлению «Надежда и вера» располагалось в небольшом офисном комплексе позади кафе «Эпплби» на Рузвельт-трейл. Владелец, мужчина с буйной шевелюрой седых волос, представился как Мэйш Айзексон, он приветствовал ее нервной улыбкой и вялым рукопожатием – ладонь его была похожа на дохлую рыбу. На носу у Мэйша красовались стильные очки в черепаховой оправе, щеки заросли растрепанной бородой.
      –Не знаю, чем могу вам помочь,– уже в третий раз проговорил Айзексон.
      На лбу у него блестели капельки пота. Когда они сели, Елена вручила ему доверенности. Айзексон внимательно прочитал все, что там было написано.
      –Давно ли были оформлены эти усыновления?– спросил он.
      –Генри Торп – двадцать четыре года назад. А Дэмиен Горс – около тридцати.
      –Повторяю еще раз: не знаю, чем я могу вам помочь.
      –Я бы хотела взглянуть на все документы, касающиеся этих усыновлений.
      –Которые имели место так много лет назад?
      –Да.
      Айзексон сложил руки на груди.
      –Миз Рамирес, надеюсь, вам известно, что усыновления эти были совершены анонимно?
      –Да, известно.
      –Значит, если бы даже у меня была эта информация, вы должны знать, что по закону я не могу предавать гласности документы, касающиеся регистрации усыновлений.
      Он лизнул палец с аккуратно подстриженным ногтем, выдернул из шкафчика листок бумаги и подвинул его через стол, чтобы Елена могла с ним ознакомиться.
      –Законы сейчас уже не столь строгие, как прежде – что касается прав усыновляемых и все такое,– тем не менее вы должны следовать определенному протоколу.
      Елена заглянула в эту бумагу.
      –Первый шаг – пойти в канцелярию округа, я подскажу, где это, и написать заявление в окружной суд. Потом будет назначен день, когда вас примет судья…
      –У меня на это нет времени.
      –Тут я связан по рукам и ногам, миз Рамирес.
      –Документы обеих семей хранятся здесь. У вас в офисе. Члены семей пользовались вашими услугами и хотят, чтобы я посмотрела все бумаги.
      Он опустил глаза и поскреб затылок.
      –При всем уважении, родственники не имеют права решать, что можно, а что нельзя. Оба усыновленных взрослые люди и теперь могут сами подать ходатайство в суд или в наш офис. Насколько я знаю, мистер Горс недавно скончался. Это правда?
      –Да, он был убит.
      –О господи, это ужасно.
      –Именно поэтому я здесь, между прочим.
      –Я очень сожалею об этой трагедии, но с юридической точки зрения это, скорей всего, означает, что потребуется написать какую-то другую бумагу. Мне просто неизвестно, что надо делать в случае, когда усыновленный уже умер…
      –Был убит.
      –…и одному из приемных родителей… его матери, как видно из этого документа… понадобилась информация о настоящих родителях усыновленного. Я не вполне уверен, что она имеет на это право. А что касается Генри Торпа, ведь он еще жив, так?
      –Он пропал при подозрительных обстоятельствах.
      –И тем не менее,– сказал Айзексон,– я не совсем понимаю, каким образом кто угодно – родитель, опекун, да кто бы то ни был – мог бы иметь право подавать ходатайство от его имени.
      –Они оба были усыновлены здесь, в этом офисе, мистер Айзексон.
      –Я в курсе.
      –Эти два человека – их усыновление еще в детстве было оформлено здесь, в вашем агентстве – совсем недавно контактировали друг с другом. Насчет этого вы тоже в курсе?
      Айзексон молчал.
      –Теперь один из них мертв, другой пропал при весьма таинственных обстоятельствах.
      –Я вынужден попросить вас уйти.
      –Ну так попросите,– сказала Елена.
      Она сложила руки и не сдвинулась с места. Сидела и смотрела на него в упор.
      –Но я же связан по рукам и ногам,– снова попробовал он.– Я бы рад вам помочь, но…
      –Документы об усыновлении оформляли вы лично?
      –За эти годы в нашем офисе было оформлено много усыновлений.
      –Аарон Корвал – вам о чем-нибудь говорит это имя? Может быть, вы помните его отца, Уайли. Эта семья владеет фермой с участком леса, а также гостиницей в Коннектикуте.
      Он молчал. Но видно было, что Елена попала в точку.
      –Мистер Корвал был вашим клиентом?– спросила она.
      –Не знаю.
      –Он тоже мертв. Я имею в виду Аарона Корвала.
      Лицо его утратило последние остатки румянца.
      –Его усыновление тоже здесь оформлялось?
      –Не знаю,– повторил Айзексон.
      –Проверьте в ваших документах.
      –Я вынужден попросить вас уйти.
      –Да не собираюсь я никуда уходить. Ведь вы тогда работали здесь – когда оформлялись эти усыновления.
      –Я открыл это агентство.
      –Да, я знаю. Очень трогательная история о том, как вы хотели спасти малых деток и соединить их с любящими приемными родителями, потому что у вас у самого проблемы с отцовством. И мне об этом известно все. Я знаю всю вашу подноготную. На вид вы достопочтенный человек, который из кожи лезет вон, чтобы помочь людям, но если в вашей документации по усыновлению что-то не так…
      –Ничего такого нет.
      –Но если есть, то я обязательно это найду. Я буду проверять каждый ваш шаг, и, если раскопаю хоть одну оплошность, вольную или невольную, я воспользуюсь ею как рычагом. Посмотрите мне в глаза, мистер Айзексон.
      Он поднял глаза и попытался поймать ее взгляд.
      –Вы что-то знаете.
      –Нет, не знаю.
      –Да-да, знаете.
      –Каждое усыновление у нас оформлено совершенно прозрачно. А если один из моих сотрудников совершил за наш счет мошенничество…
      Так, кажется, становится теплее. Елена наклонилась вперед.
      –Если все дело в этом, мистер Айзексон, то я – ваш первейший друг. Я пришла, чтобы помочь вам. Позвольте мне посмотреть папки. Ваши папки. Не те, где с правовой точки зрения все в порядке. Позвольте мне выявить мошенничество и уладить это дело.
      Он молчал.
      –Мистер Айзексон?
      –Эти папки я показать не могу.
      –Почему?
      –Они пропали.
      Она ждала продолжения.
      –Пять лет назад у нас был пожар. И весь архив сгорел. Но проблема не в этом. Все самые важные документы хранятся в окружной канцелярии. Как я и говорил. Но если бы я даже хотел показать вам эти папки – чего по закону я делать все равно не имею права,– они находятся в окружной канцелярии. Вам надо обратиться туда.
      Она внимательно вглядывалась в его лицо.
      –Вы что-то недоговариваете, мистер Айзексон.
      –Мы не совершали ничего противозаконного.
      –Ладно.
      –И еще я думаю, что бы там ни было… в общем, мы старались, чтобы для детей было лучше. Меня прежде всего заботит только это. Я всегда думаю о детях.
      –Не сомневаюсь, что это так. Но теперь на этих детей идет охота, их убивают.
      –Не понимаю, какое это имеет отношение к нам.
      –Может быть, никакого,– сказала она, но не стала упоминать, что агентство «Надежда и вера» пока у нее единственная зацепка.– Может быть, я смогу вас оправдать. Вы хоть помните эти дела?
      –Отчасти – да. И отчасти – нет.
      –Что вы хотите этим сказать?
      –Для оформления этих дел требовалась некоторая дополнительная секретность.
      –В каком смысле?
      –Все матери были незамужние женщины.
      –А разве мало у вас было незамужних матерей? Я имею в виду, даже тогда.
      –Да,– медленно проговорил он и погладил бороду.– Но эти девушки принадлежали к довольно ортодоксальной ветви христианства.
      –Какого толка?
      –Я так и не узнал. Но я также думаю… они не любили мужчин.
      –Что это значит?
      –Не знаю. Действительно не знаю. Но мне не позволили узнать имена матерей.
      –Но ведь хозяин здесь вы.
      –Да.
      –Значит, вы должны были подписывать документы.
      –Я и подписывал. И видел имена матерей один-единственный раз. Сейчас ни одного не помню.
      Он помнит. Конечно помнит.
      –А имена отцов?
      –В документах всегда указывалось, что отец неизвестен.
      Он поглаживал бороду так энергично, что вырывал волоски и они оставались у него на ладонях.
      –Вы упомянули о каком-то вашем сотруднике,– сказала Елена.
      –Что?
      –Вы сказали: «Если один из моих сотрудников совершил за наш счет мошенничество».
      Елена изо всех сил старалась поймать его взгляд, но он не давал ей такого шанса.
      –Значит, кто-то еще работал с этими делами?
      Он шевельнул головой. Возможно, это был кивок, она не вполне была уверена, но расценила именно так.
      –Кто?
      –Ее имя Элисон Мэйфлауэр.
      –Социальный работник?
      –Да,– сказал он, потом подумал немножко и добавил: – Что-то вроде того.
      –И именно Элисон Мэйфлауэр устроила вам эти дела?
      Он понизил голос, говорил едва слышно:
      –Наш разговор проходил в обстановке строжайшей секретности. Она сказала, что у нее есть несколько нуждающихся в заботе детей. Я предложил свою помощь, и она приняла ее, но на некоторых условиях.
      –На каких условиях?
      –Прежде всего, я должен был хранить тайну. И не задавать лишних вопросов.
      Елена не спеша обдумывала услышанное. Когда она работала в ФБР, ее отряд проводил обыск в нескольких на первый взгляд «чистых» религиозных храмах и агентствах, которые занимались незаконным оформлением усыновления. В некоторых случаях белые дети пользовались таким спросом, что вступала в силу макроэкономическая реальность капиталистического общества, когда спрос рождает предложение, и цены резко подскочили. В других случаях в прошлом одного из потенциальных приемных родителей имелись обстоятельства, препятствующие законному оформлению усыновления. И снова дело решали деньги.
      Порой очень большие деньги.
      Елене приходилось вести себя крайне осторожно. Она явилась сюда не для того, чтобы устраивать у Айзексона обыск с целью найти доказательства, что он торгует детьми, чем он, возможно, занимался двадцать или тридцать лет назад. Ей нужна была только информация.
      –Я действительно не знаю ничего такого, что могло бы вам помочь,– вдруг сказал Айзексон, словно прочитал ее мысли.
      –А эта Элисон Мэйфлауэр. Она может знать?
      Айзексон задумчиво кивнул.
      –Вы знаете, где она сейчас?
      –Она уже двадцать лет со мной не работает. Куда-то уехала.
      –Куда?
      Он пожал плечами:
      –Я долго ее не видел, многие годы. Мы с ней давно утратили связь.
      –«Долго»…
      –Что?
      –Вы сказали «долго», а не «давно».
      Он запустил пальцы в свою шевелюру и глубоко вздохнул.
      –Ну, не знаю… Наверное, она вернулась… В прошлом году я с ней случайно столкнулся. В одном кафе в Портленде, она там работала. В вегетарианском. Но когда она меня увидела…– Он замолчал.
      –Что случилось, когда она вас увидела?– подтолкнула его Елена.
      –Она ускользнула через заднюю дверь. Я пошел за ней, просто чтобы поздороваться, но ее уже нигде не было…– Он махнул рукой.– И вообще, может, это была и не Элисон. Она выглядела совсем по-другому – раньше у нее были длинные черные волосы. А у этой короткая стрижка, и волосы белокурые, так что…
      Он подумал еще немного.
      –Нет, все-таки это была Элисон. Я в этом уверен.
      –Мистер Айзексон?
      Он взглянул на нее.
      –Где находится это кафе?



      Глава двадцать пятая

      Эш открыл глаза и первое, что он увидел,– прекрасное лицо Ди Ди.
      Он мог бы подумать, что он уже умер, или у него галлюцинация, или еще что-нибудь в этом духе, но если бы дело было именно так, то увидел бы он и ее привычную, закинутую за спину светлую косу, а не эти золотисто-каштановые короткие локоны, которые ей пришлось носить поневоле.
      А может быть, и нет. Может быть, после смерти ты видишь не то, что тебе больше всего нравится, а последнее, что видел при жизни.
      –Все хорошо,– ласково сказала Ди Ди, но в голосе ее ему все равно послышалось нечто восхитительно неземное.– Только не шевелись.
      Придя наконец в полное сознание, он осмотрелся вокруг. Ага, он все еще на территории секты. Обстановка в комнате не просто аскетичная – ее, можно сказать, вообще нет. Голые стены, никакой мебели. Стены окрашены все в тот же вездесущий серый цвет.
      В комнате были и другие люди. Ди Ди попыталась помешать ему сесть, но он не послушался. В дальнем углу Эш увидел мать Адиону, глаза ее были опущены к полу, руки она сжимала перед собой. Ближе к нему, по обе стороны кровати стояли двое, которых он узнал по портретам в треугольной композиции на стене другой комнаты,– это были Визитер и Волонтер.
      Один из сыновей Каспера Вартаджа (Визитер?), не говоря ни слова, вышел за дверь. Другой повернулся к матери Адионе.
      –Вам повезло,– отрывисто проговорил он.
      –Мне жаль, что так получилось.
      –О чем вы думали?
      –Он здесь чужой, его никто сюда не звал,– сказала мать Адиона, все еще опустив глаза долу.– Я защищала Истину.
      –Это неправда,– сказала Ди Ди.
      Сынок махнул рукой, приказывая Ди Ди замолчать, глаза же его все еще сверлили взглядом немолодую женщину.
      –Не вам это решать, матушка.
      Женщина не отрывала глаз от пола.
      –Если у вас были какие-то опасения, вам следовало явиться на совет.
      –Ты прав, конечно,– кротко кивнула мать Адиона.
      –Вы можете идти,– сказал сын Вартаджа и отвернулся.
      –Я сейчас уйду, но прежде,– пожилая женщина двинулась к Эшу,– я хочу принести ему свои искренние извинения.
      Мать Адиона подошла к кровати, обеими руками взяла Эша за левую руку. Она поймала его взгляд и смотрела на него не отрываясь.
      –Не могу выразить, насколько я сожалею, что заставила вас страдать. Да вечно пребудет Истина.
      –Да вечно пребудет Истина,– как эхо, повторили за ней остальные двое.
      Мать Адиона сжала руку Эша.
      И в эту секунду он почувствовал в своей ладони клочок бумаги.
      Эш посмотрел ей в глаза. Мать Адиона едва заметно кивнула, сложила его ладонь в кулак, в котором скрылся обрывок бумаги, и вышла из комнаты.
      –Как ты себя чувствуешь?– спросила Ди Ди.
      –Прекрасно.
      –Тогда одевайся, детка. Истинный хочет с тобой познакомиться.


      Елена заметила черную доску, на которой широкой палитрой разноцветных мелков вегетарианское кафе с выкрашенными в зеленый цвет стенами рекламировало свой ассортимент. Кроме уже привычного «вегетарианский», доска пестрела другими завлекательными словечками типа «органический», «взаимная выгода», «постный» «ферментированная соя», «фалафель», «тофу», «сырой», «100% натуральный», «эко», «свежий», «безглютеновый», «выращенный местными производителями», «экологичный», «с фермы прямо на стол». Бросалась в глаза вывеска, которая гласила: КАПУСТА – ЭТО ВСЕ! И еще одна, с выложенными зеленой овощной мозаикой словами: ЕШЬ ГОРОХ, А НЕ СВИНИНУ! С правой стороны стоял пробковый щит, на котором кнопками были приколоты объявления о разного рода экологических выставках и ярмарках (с экологической точки зрения правильно ли тратить на это бумагу?), а также о занятиях йогой и семинарах по приготовлению вегетарианских блюд. Для продвижения идеи вегетарианства не мешало бы украсить здание кафе гирляндами из конопли и разноцветных резиновых браслетиков.
      За стойкой стояла Элисон Мэйфлауэр.
      Она выглядела как типичная, можно сказать, классическая, пышущая здоровьем вегетарианка: высокого роста, загорелая, может быть, несколько сухощава, с высокими скулами, сияющей кожей и, как и описывал Айзексон, с коротко стриженными волосами. Она была столь ослепительной блондинкой, что закрадывалось сомнение в том, что цвет волос натуральный. Зубы ее тоже сверкали ослепительной белизной, хотя в улыбке таились некая нерешительность, сомнение и неуверенность. Когда Елена подошла к ней, она часто заморгала, словно ждала, что та принесла ей дурную весть или даже что похуже.
      –Могу я вам помочь?
      На коробке для чаевых было написано: ПООСТОРОЖНЕЙ СО СДАЧЕЙ – ЛУЧШЕ ОСТАВЬ ЕЕ У НАС. Елене этот призыв понравился. Она вручила женщине за стойкой свою визитную карточку со всеми телефонными номерами. Женщина взяла и принялась читать.
      –Элисон Мэйфлауэр,– сказала Елена.
      Женщина – Елена прикинула, что ей должно быть около шестидесяти, хотя вполне можно было дать и меньше,– снова заморгала и сделала шаг назад.
      –Это вы мне?
      –А кому же? Это же ваше имя. Хотя сейчас вас называют как-то иначе.
      –Мне кажется, вы меня с кем-то…
      –У вас два варианта, Элисон. Первый: сейчас мы с вами где-нибудь уединимся и поговорим с глазу на глаз, а потом я уйду, и вы меня никогда не увидите.
      –А второй?
      –Второй: я сделаю так, что вся ваша жизнь полетит кувырком.
      Через пять минут Елена и Элисон сидели в дальнем уголке кафе. Ее место за прилавком занял какой-то бородач с мужским пучком на голове, которого Элисон называла Раулем. Вытирая кофейные чашки, этот Рауль все время пялился на Елену. Елена же старалась держать себя в руках и не закатывать глаза.
      Как только они уселись, Елена без лишних слов сообщила, зачем она здесь. Ничего не приукрашивала, не ходила вокруг да около. Сразу пошла напролом.
      Выложила и про убийства, и про таинственные исчезновения, и про не менее таинственные усыновления – словом, всю историю.
      Сначала ее собеседница все отрицала.
      –Я ничего об этом не знаю,– твердила она.
      –Уверена, что знаете. Ведь это вы занимались делами усыновления в агентстве «Надежда и вера». Вы просили Мэйша Айзексона помалкивать об этом. Хотите, я притащу его сюда и он все подтвердит?
      –Нет, не надо.
      –Тогда давайте пропустим ту часть, где вы делаете вид, будто не знаете, о чем я говорю. Мне плевать на то, что вы продавали детей и все такое.
      По правде говоря, Елене было глубоко не плевать. Когда все это закончится, если обнаружатся и другие преступления, она о них обязательно доложит правоохранительным органам и обязательно станет с ними сотрудничать, сделает все, что в ее силах, чтобы эта Мэйфлауэр и Айзексон получили свой срок. Но в данный момент прежде всего надо найти Генри Торпа, а если она призовет на помощь власти, все эти люди закроют рот.
      Не к спеху, это дело еще подождет.
      –Я назвала вам имена,– продолжала Елена.– Вы помните их?
      –Я вела много дел по усыновлениям.
      Она снова усиленно заморгала. Вжалась в кресло, подбородок уткнулся в грудь, руки сложила перед собой. Когда Елена служила в ФБР, ей пришлось изучать язык телодвижений, жестов и мимики. Ей было ясно, что Элисон Мэйфлауэр часто подвергалась унижениям и насилию, вероятно физическим. Причем со стороны одного из родителей, или мужа, или же и того и другого. Она часто моргает, значит готовится к чужой агрессии. Съежилась – значит готова уступить, умолять о пощаде.
      А Рауль продолжал сверлить Елену взглядом. Ему было лет двадцать пять, от силы тридцать, слишком молод, чтобы быть причиной унижений Элисон. Может быть, этот Рауль кое-что знает о ее прошлом и не хотел бы видеть, как она снова страдает. А может быть, просто чувствует это. Не обязательно быть крутым экспертом, чтобы расшифровать эти невербальные подсказки.
      Елена сделала еще одну попытку:
      –Вы совершали это, чтобы помочь детям, так?
      Элисон подняла голову, глаза продолжали быстро моргать, но теперь в них светилось нечто похожее на надежду.
      –Да. Конечно.
      –Вы их от чего-то спасали?
      –Да.
      –От чего?– Елена подвинулась к ней ближе.– От чего вы их спасали, Элисон?
      –Просто хотела, чтобы у них был дом. Вот и все.
      –Но в этих усыновлениях было что-то особенное, так?– Елена старалась усилить давление.– Вы ведь старались сделать так, чтобы все сохранилось в тайне. Поэтому и обратились в маленькое агентство в штате Мэн. Денежки раскидали на всех, а все остальное не имеет значения.
      –Все, что я делала,– сказала она, продолжая моргать,– я делала только для того, чтобы помочь бедным мальчикам.
      Елена кивала, стараясь убедить ее продолжать, но последнее слово заставило ее притормозить.
      Мальчикам.
      Элисон Мэйфлауэр только что сказала, что делала это, чтобы помочь мальчикам. Не детям, не малышам, не ребятишкам.
      –Все они были мальчики?– спросила Елена.
      Элисон не ответила.
      –А имя Пейдж…
      –Нет, только мальчики,– прошептала Элисон, качая головой.– Неужели не понятно? Я старалась помочь тем мальчикам.
      –Но теперь они погибают.
      По щеке Элисон покатилась слеза.
      Елена еще раз надавила:
      –Вы собираетесь сидеть сложа руки и пусть это продолжается?
      –Боже мой, да что я такого сделала?
      –Поговорите со мной еще, Элисон.
      –Не могу. Мне пора идти.
      Она сделала движение, чтобы подняться. Но Елена положила ладонь ей на руку. И крепко сжала.
      –Я хочу вам помочь.
      Элисон Мэйфлауэр закрыла глаза:
      –Это просто совпадение.
      –Нет, это не так.
      –Да-да, это так! Если много заниматься усыновлениями, кто-то из детей всегда может влипнуть в какую-нибудь историю.
      –Откуда родом были все эти мальчики? Кто были их отцы, их матери?
      –Вы меня не понимаете,– сказала Элисон.
      –Так объясните мне.
      Элисон отдернула руку и потерла ее в том месте, где прикасалась ладонь Елены. Лицо Элисон теперь изменилось. Она продолжала испуганно моргать, но в нем уже проступало выражение неповиновения.
      –Я их спасала,– заявила она.
      –Нет, отнюдь нет. Что бы вы ни скрывали, что бы ни делали все эти годы – все вышло наружу.
      –Не может быть.
      –Понимаю, вы, наверное, думали, что все давно похоронено…
      –Где там похоронено. Все сгорело. Я уничтожила все улики. Я даже не помню ни одного имени,– проговорила она, перегнувшись через стол и сверкая глазами.– Послушайте меня. Теперь никто и никогда не причинит вреда этим детям. Я об этом хорошо позаботилась.
      –Как именно, Элисон?
      Она промолчала.
      –Элисон?
      –Элли, эта дама пристает к тебе?
      Елена посмотрела в сторону Рауля и чуть не рассмеялась. Уперев кулаки в бока, парень злобно сверкал на нее глазами – ни дать ни взять Супермен из мультика.
      –У нас частный разговор,– отрубила Елена.– Так что сидите за стойкой со своим дурацким пучком…
      –Я не с вами разговариваю, леди. Я разговариваю…
      И тут вдруг Элисон Мэйфлауэр без предупреждения сорвалась с места.
      Елена была застигнута врасплох. Только что эта женщина робко сидела напротив за столиком – и в следующий миг полетела, как камень, пущенный из пращи. Элисон была уже в коридоре и направлялась к задней двери.
      Проклятье!
      У Елены было много разных талантов, но особой прыткостью она не обладала, особенно если учесть ее хромоту. Она попыталась преследовать беглянку, но не успела, кряхтя, подняться, как увидела, что проворная вегетарианка уже далеко и ее не догнать.
      Елена двинулась за ней, но тут на ее пути встал Рауль со своим пучком на голове. Останавливаться Елена не собиралась. Он протянул к ней обе руки, намереваясь задержать ее. Но как только он ее коснулся, Елена схватила его за плечи, тряхнула и со всей силы заехала коленом по яйцам.
      Рауль упал на колени, а потом рухнул на пол, как поваленное дерево. Елене даже захотелось крикнуть: «Поберегись!»
      Но ей было не до этого. Она направилась в заднюю часть кафе, мимо туалетов с хипповыми занавесками в виде бус вместо дверей, и всем телом навалилась на дверь черного хода. Дверь распахнулась – Елена увидела перед собой какой-то переулок. Она посмотрела налево, потом направо.
      Элисон Мэйфлауэр и след простыл.



      Глава двадцать шестая

      Саймон мерил шагами помещение для посетителей в приемном покое и, ожидая известий от врачей, продолжал размышлять о том, что они обсуждали с Еленой Рамирес. Номера телефона мачехи Аарона, Энид, у него не было, поэтому он набрал номер гостиницы Корвала, и женщина, голос которой был очень похож на голос секретарши в приемной, той самой, с кем он сталкивался лично, пообещала передать, что он звонил.
      Без толку, это ни к чему не приведет.
      Следующий шаг: проверить платежную карту Пейдж. Когда Пейдж еще училась в Лэнфордском колледже, Саймон установил на ее карту «Виза» автоплатеж, правда потом, когда Пейдж стала злоупотреблять этим, покупая себе и Аарону наркотики, он был вынужден отменить его, хотя все еще имел доступ к старым учетным данным. Он загрузил данные о ее покупках и принялся их изучать.
      Мучительным оказалось для него это занятие. Самые первые расходы дочери были еще невинны, как и у каждой студентки колледжа,– на еду в местных буфетах и кафешках, совсем чуть-чуть, на учебные принадлежности и свитеры с логотипами в магазине колледжа, на всякую там косметику из аптеки. Две покупки итальянского мороженого в городке Покипси и еще покупка на шестьдесят пять долларов – скорее всего, летнее платье в магазине под названием «Бутик Элизабет».
      И никаких платежей на сайте DNAYourStory.
      Но Саймон все же наткнулся на платеж в 79 долларов какой-то фирме под названием Ance-Story. Он поискал в Сети – ага, это, оказывается, сайт, посвященный родословным и специализирующийся на «восстановлении недостающих ветвей вашего генеалогического древа» с помощью ДНК-тестирования. Он только углубился в изучение этого сайта, как вдруг женский голос окликнул его по имени:
      –Саймон Грин?
      Доктор Хезер Груи все еще была одета в классический синий хирургический костюм. Классический синий цвет. Саймону это понравилось. Темный оттенок синего действует успокаивающе. Слишком многие медсестры и другой персонал носили подчеркнуто облегающие или вычурные одежды, ярко-розовые или в цветочек, а то еще с Губкой Бобом или Коржиком и другими мультяшными персонажами. Саймон прекрасно понимал, что, если работаешь здесь целый день, хочется что-то изменить, сделать что-то иначе, и конечно, яркая одежда в этом мрачном месте имеет смысл, но нет, Саймону хотелось, если, конечно, это не педиатрическое отделение, чтобы персонал носил одежду темных, серьезных тонов, и он был рад, что хирург, занимающаяся Ингрид, одета именно так.
      –Вашу супругу снова перевели в палату. Ее состояние стабилизировалось.
      –Она все еще в коме?
      –Увы, да, но текущую проблему мы разрешили.
      Доктор Груи принялась объяснять подробности, но Саймону было трудно сосредоточиться. Общая картина, выраженная, если угодно, заглавными буквами, та же самая: НИКАКИХ ИЗМЕНЕНИЙ.
      Доктор Груи закончила, и Саймон поблагодарил ее.
      –Могу я увидеть жену?– спросил он.
      –Да, конечно.
      Она повела его в послеоперационную палату. Саймон не представлял себе, насколько изнуренным может выглядеть человек, находящийся в коме, но ожесточенная битва Ингрид с тем, из-за чего ее срочно вернули в операционную, явно истощила ее еще больше. Как и раньше, она лежала совершенно неподвижно, но теперь эта неподвижность представлялась хуже прежней, тело Ингрид казалось еще более ссохшимся и хрупким. Ему даже страшновато было теперь брать ее за руку, как будто рука могла отломиться.
      Но Саймон все равно взял жену за руку.
      Он попытался представить себе, что Ингрид здорова и стоит перед ним, прекрасная и полная сил. Попробовал окунуться в прошлое, связанное с этой больницей, когда она, счастливая, как и он, держала на руках очередного новорожденного ребенка, но у него получалось плохо, он никак не мог сосредоточиться. Он видел только лежащую на кровати Ингрид, слабую, бледную, истонченную, ему казалось, что она сейчас не здесь, а где-то далеко. Он смотрел на нее и думал о том, что говорила Ивонна о ее прошлом и хранящихся в нем тайнах.
      –Мне все равно.
      Он проговорил эти слова лежащей в коме жене вслух.
      Что бы она ни совершила в прошлом – он пытался представить себе самое худшее: преступление, наркотики, проституцию, даже убийство,– он бы простил ей все. Не важно, что именно. Не задавая никаких вопросов.
      Он встал, наклонился к жене и приблизил губы к ее уху.
      –Я просто хочу, чтобы ты вернулась, малышка.
      Это была правда. Но и неправда тоже. Ему все равно, что было у нее в прошлом. Но некоторые вопросы он все-таки должен задать. В шесть часов утра он вышел из палаты, подошел к дежурной сестре, убедился, что у нее есть номер его мобильника, и, покинув приторную атмосферу больницы, вышел на улицу. Обычно домой он добирался на метро, но сейчас ему не хотелось спускаться под землю – а вдруг кто-то ему позвонит? В этот час доехать до дома на машине можно было минут за пятнадцать, не больше. Телефон у него в кармане, и в любую минуту можно вернуться, если сообщат, что есть изменения.
      Уходить от жены Саймону очень не хотелось, но надо еще кое-что сделать.
      С помощью специального приложения Саймон вызвал такси и попросил водителя остановиться на Коламбус-авеню, неподалеку от Семьдесят пятой улицы, прямо перед круглосуточной аптекой «Дуэйн рид». Он забежал туда, купил пачку с шестью зубными щетками и снова прыгнул в машину. Когда добрался до дома – господи, сколько воды утекло с тех пор, как он в последний раз был в собственном доме?– в квартире стояла тишина. Он на цыпочках прошел по коридору и заглянул в спальню справа.
      Сэм спал, лежа на боку и свернувшись калачиком, подтянув колени к груди. Его сын всегда спал в этой позе. Будить его Саймону не хотелось. Он прошел на кухню и открыл ящик с пластиковыми пакетами с застежкой зиплок. Вытащил несколько пакетов и тихонько прошел в помещение, которое они прозвали «девичий туалет», им пользовались Пейдж и ее сестра Аня.
      Предметом дежурной шутки в семье стала привычка детей не менять своих зубных щеток до тех пор, пока щетинки не только обтреплются, но и вообще почти все повыпадают, поэтому еще много лет назад Саймон взял на себя труд каждые два месяца покупать пачку новых, а старые выбрасывать. Вот и сегодня он собирался это сделать, но так, чтобы никто не заметил, хотя, с другой стороны, кто сейчас будет обращать на это внимание?
      Зубная щетка Пейдж так и осталась лежать здесь после ее последнего визита… надо же, как давно это было.
      Он осторожно взял ее зубную щетку и уложил в пластиковый пакет. Надеялся, что на ней осталось достаточно ДНК для анализа. Собрался было уже выходить, как вдруг застыл на месте.
      Нет, он верит Ингрид. Искренне верит.
      Но Саймон всегда действовал по принципу «береженого Бог бережет», поэтому во второй пакет уложил и Анину щетку. Потом прошел в другую ванную и то же самое сделал со щеткой Сэма.
      Все, что он сейчас делал, казалось ему грязным, чудовищным предательством.
      Закончив, Саймон направился в свою комнату и уложил пакеты со щетками в свой рюкзак. Проверил телефон. Ничего. Было еще совсем рано, но он все-таки послал Сьюзи Фиске сообщение.


      Привет, я заскочил на минутку домой. Если не спишь, разбуди, пожалуйста, Аню и отправь домой завтракать.

      Долго ли ждать ответа, он не знал, но почти сразу увидел бегущие точки, показывающие, что Сьюзи набирает сообщение:


      Сейчас разбужу. Что нового у Ингрид?

      Он написал Сьюзи, что нового ничего нет, и горячо поблагодарил ее за то, что она присматривает за Аней. Она ответила, что Аня просто прелесть, что, когда она рядом, все становится проще, а поскольку Саймон знал, что Аня действительно хорошая девочка, можно было догадаться, что Сьюзи не лукавит. У Сьюзи самой было две дочери, и, как большинство сестер этого возраста, они частенько ссорились. Если в эту гремучую смесь добавить третий элемент, химический состав меняется как раз так, что жизнь становится несколько веселей.
      Саймон послал ей в ответ текст:


      Все равно я тебе очень благодарен.

      Потом он вернулся на кухню. Все его нью-йоркские друзья-мужчины неожиданно увлеклись кулинарным искусством. Во всяком случае, они так утверждали. Убедительно разглагольствовали о том, что недавно приготовили какое-нибудь невероятно сложное ризотто, или обсуждали рецепты, вычитанные в «Нью-Йорк таймс», и прочее в том же духе. Интересно, думал он, когда это приготовление пищи стало пунктом самоутверждения этих позеров, прежде мнивших себя знатоками изысканных вин? Разве готовка еды по большей части не рутина? Когда читаешь книги по истории или, черт побери, смотришь старые фильмы, разве не понятно становится, что хуже нет работы, чем служить поваром у кого-нибудь в доме? И какой следующий рутинный труд станут превращать в высокое искусство? Может, умение управлять пылесосом? Не станут ли тогда его друзья рассуждать о преимуществах пылесосов фирмы «Дайсон» над изделиями фирмы Гувера?
      Когда человек в состоянии стресса, разум его пребывает в рассеянности.
      Дело в том, что Саймон умел стряпать только одно блюдо, фирменное, если хотите, которое он с величайшим апломбом готовил утром по выходным дням, когда вся семья в сборе и он, отец семейства, пребывал в настроении: это оладьи с шоколадной крошкой.
      Каков был секрет этого утреннего блюда, который Саймон таил от любимого семейства?
      Чем больше шоколадной крошки, тем лучше.
      –Это у тебя, скорее, шоколад с блинной крошкой,– шутила, бывало, Ингрид.
      Шоколадная крошка хранилась на антресоли. Ингрид всегда следила за тем, чтобы ее там было достаточно, на всякий случай, хотя Саймон давно уже не готовил свое знаменитое блюдо. И это очень его огорчало. Ему не хватало детей в доме. Забывая на время о прискорбном падении Пейдж (будто можно вообще хоть на минуту забыть об этом), отсутствие старшей дочери, уехавшей учиться в колледж, Саймон неожиданно для себя переживал очень болезненно, гораздо сильнее, чем мог представить прежде. А когда уехал и Сэм, тревога его усилилась вдвойне. Разлетаются дети из родного гнезда. Все, это уже не дети, выросли. И покидают его. Да, это естественно и правильно, было бы намного хуже, если бы этого не случилось. Но все равно он не мог избавиться от беспокойства. В доме стало как-то слишком тихо. И ему это очень не нравилось.
      Когда Сэм закончил школу, президент его класса из самых благих побуждений поместил на сайте школы фотографию. Классическая картинка: красивый закат на берегу моря с непременными, ласково накатывающими на берег волнами, и надпись:

ЛЮБИТЕ СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ.


МЫ ТАК ХОТИМ ПОСКОРЕЙ СТАТЬ ВЗРОСЛЫМИ


И ЧАСТО ЗАБЫВАЕМ, ЧТО ОНИ СТАРЕЮТ.

      Они с Ингрид читали этот мем вдвоем вот на этой самой кухне, а потом Ингрид сказала:
      –Давай распечатаем это, свернем в трубочку и засунем в его претенциозную задницу.
      «Боже, как же я тебя люблю»,– подумал он.
      Когда читали мем, он сидел, а Ингрид стояла, опершись ему на плечо. Она обняла его за шею и наклонилась так близко, что он чувствовал, как ее дыхание обдувает ему ухо.
      –Когда дети покинут нас, можно будет путешествовать больше,– прошептала она.
      –И бегать голышом по дому,– добавил он.
      –Гм, пожалуй.
      –И почаще заниматься сексом.
      –Надежда умирает последней.
      Он притворно надул губы.
      –Думаешь, если чаще будешь заниматься сексом, станешь счастливее?– спросила она.
      –Я? Нет. Я думал о тебе.
      –Какое самопожертвование.
      Саймон еще улыбался при этом воспоминании, когда услышал голос Сэма:
      –Вот это да, папины оладьи!
      –Ага.
      Лицо сына просияло.
      –Это значит, маме стало лучше?
      –Вообще-то, еще нет.
      Черт! Надо было сразу об этом подумать: сын увидит, как он готовит оладьи, и сделает такой вывод.
      –Но это значит,– продолжил Саймон,– что мама хочет, чтобы мы не хныкали, а занимались нормальными делами.
      Слушая собственный, «папин», голос, он понял, что попал мимо цели.
      –Но это не нормально – когда ты делаешь оладьи,– сказал Сэм.– Это ведь что-то особенное.
      Он был прав. Впрочем, не совсем. Сам завтрак для них перестал быть нормальным явлением, да и особенным тоже. Тут от соседей явилась Аня и вцепилась в отца обеими руками, как в спасательный круг. Саймон обнял ее и стоял так, закрыв глаза и покачиваясь, пока дочь сама не отошла от него.
      Все трое уселись за круглым столом – это Ингрид настояла, чтобы стол на кухне был обязательно круглый: прямоугольный лучше вписывался, но за круглым столом «разговоры идут легче». И пусть два стула сейчас вызывающе пустуют, все равно было ощущение, что завтрак проходит… нормально и вместе с тем по-особенному. Скоро у Ани все лицо было измазано в шоколаде, и Сэм дразнил ее, а потом Аня вспомнила, как мать называла его стряпню «шоколадом с блинной крошкой».
      В какой-то момент Сэм не выдержал и расплакался, но и это казалось нормальным и одновременно чем-то особенным. Аня вскочила со стула, обвила старшего брата руками, и Сэм не противился, это движение сестренки утешило его и успокоило, а у Саймона сжалось сердце, ему было жаль, что Ингрид не видит этой сцены. Но он ее обязательно запомнит. И когда Ингрид придет в себя, Саймон расскажет о том, как ее сыну потребовалось, чтобы его кто-то утешил, и на помощь пришла младшая сестренка – его младшая сестренка, подумать только!– и она смогла утешить его, и когда-нибудь, когда они с Ингрид будут уже совсем старые или даже когда умрут, их дети всегда будут приходить друг другу на помощь.
      И, зная об этом, Ингрид будет счастлива.
      Пока Сэм с Аней мыли тарелки – это было у них семейное правило: тот, кто готовит еду, от уборки со стола и мытья посуды освобождается,– Саймон отправился в свою спальню. Закрыл за собой дверь. На двери была задвижка, совсем хлипкая, ее поставили, чтобы ненароком в неудобную минуту не зашли дети. Он щелкнул задвижкой и открыл шкаф Ингрид. В задней части висели ее платья в чехлах. Саймон расстегнул четвертый чехол, где висело скромное синее платьице, и провел рукой изнутри в самый низ чехла.
      Здесь они прятали наличные деньги.
      Саймон достал пачку купюр в десять тысяч долларов и сунул в рюкзак, где уже лежали зубные щетки. Потом проверил мобильник, убедился, что важных сообщений нет, и вернулся на кухню. Аня уже переоделась к школе. Она снова на прощание обняла отца и ушла в сопровождении Сьюзи Фиске. Саймон закрыл за ними дверь, прокрутил в голове очередной разговор с Ингрид – на этот раз он хотел спросить, что стоило бы купить Сьюзи в подарок, когда все это кончится: подарочный сертификат в знаменитую пельменную, билет в оздоровительный центр «Мандарин Ориентал» с лечебными водами или что-нибудь более личное, например ювелирное украшение?
      Ингрид в таких вещах разбирается лучше.
      Он вдруг понял, что давно уже ведет воображаемые разговоры с Ингрид, рассказывает все, о чем он узнал, наблюдает ее реакцию, вплотную подходя к прямому вопросу, который он так хотел ей задать, который не давал им с Еленой покоя и терзал его с тех пор, как всплыла эта отвратительная генеалогическая подоплека происходящего с ними.
      Он закинул рюкзак на плечо.
      –Сэм! Ты собрался?
      Они спустились на лифте и остановили проезжающее мимо такси. Водитель, как и почти все таксисты в Нью-Йорке, тихо разговаривал по телефону на незнакомом Саймону языке. Впрочем, это давно уже не новость и все привыкли, но Саймон всегда удивлялся этим до смешного крепким семейным узам таких людей. Уж насколько он любил Ингрид (и даже вел с ней воображаемые разговоры), но не мог представить себе, чтобы он часами с ней разговаривал (да и с другими тоже). А с кем с утра и до вечера, а может, и по ночам разговаривают эти водители, что это за люди? Насколько же сильно нужно любить его (или ее), чтобы делиться с ними таким огромным объемом новостей?
      –У мамы было ухудшение,– сообщил сыну Саймон,– но теперь ей лучше.
      Он стал рассказывать подробности. Закусив нижнюю губу, Сэм слушал. Наконец они прибыли к больнице.
      –Поднимайся, посиди с мамой немного. Встретимся в палате, я скоро приду.
      –А ты куда?
      –Сбегаю в одно место по делу.
      Сэм не уходил, стоял и пристально смотрел на него.
      –Ты чего?
      –Это из-за тебя маму ранили.
      Саймон открыл было рот, хотел что-то сказать в свое оправдание, но придержал язык.
      –Ты должен был защитить ее.
      –Знаю,– сказал Саймон.– Прости меня.
      Он повернулся и зашагал прочь, оставив сына на тротуаре одного. Перед глазами его снова встала та картина. Он видел, как Лютер целится из пистолета. Он пригнулся, и пуля ударила не в него, а в Ингрид.
      Обмочился от страха… герой.
      Но так ли все было?
      Неужели он и вправду пригнулся, чтобы пуля не попала в него? Ответа на этот вопрос он не знал. Вряд ли это его «воспоминание» отражает реальную картину, но… Оглядываясь назад и стараясь быть объективным, он понял, что ничего такого не видел, что благодаря чувству вины, помноженному на время, сохранившаяся в памяти реальная картина сменилась совсем другой, которая теперь станет вечно мучить его.
      Мог он предпринять что-то еще? Мог ли закрыть ее от пули своим телом?
      Может быть.
      В глубине души он сознавал, что эта мысль несправедлива. Все случилось очень быстро. Реагировать просто не было времени. Но что сейчас думать, реальность от этого не меняется. Он должен был что-то предпринять. Оттолкнуть Ингрид в сторону. Сделать прыжок и заслонить ее собой.
      «Ты должен был ее защитить…»
      Он зашел в корпус Шовлин и на лифте поднялся на одиннадцатый этаж. Дежурный администратор проводил его по коридору к лаборатории. Лаборант по имени Рэнди Спрэтт приветствовал его рукопожатием; рука его была затянута в латексную перчатку.
      –Не понимаю, почему нельзя это сделать в установленном порядке,– сердито проговорил Спрэтт.
      Саймон открыл рюкзак и вручил ему три пластиковых пакета с зубными щетками. Сначала он собирался принести только щетку Пейдж, но по ходу дела решил, что, если уж пошел по этой темной и грязной дорожке, надо пройти по ней до конца.
      –Я хочу знать, настоящий я отец им или нет,– сказал Саймон и ткнул пальцем в желтую щетку Пейдж.– И вот это прошу сделать в первую очередь.
      Саймону, конечно, самому все это было противно. Дело не в том, что я не доверяю, говорил себе он. Для меня главное – убедиться и успокоиться.
      Но с другой стороны, Саймон также понимал, что тут могло быть вполне разумное объяснение.
      Впрочем, это не важно.
      –Вы говорили, что можно ускорить,– сказал Саймон.
      –Три дня,– кивнул Спрэтт.
      –Не пойдет.
      –Простите?
      Саймон полез в рюкзак и достал пачку денег.
      –Не понимаю.
      –Здесь десять тысяч долларов наличными. Подготовьте результаты к концу дня, и я дам вам еще десять.



      Глава двадцать седьмая

      Истинный умирал.
      По крайней мере, так казалось Эшу, стоявшему в изножье его кровати.
      По обе стороны перед кроватью стояли сыновья Каспера Вартаджа, два стража, скорбно застывших в почетном карауле у смертного одра своего доживающего последние дни отца. Почти физически ощущались волны исходящего от них горя. Их настоящих имен Эш не знал – возможно, они не были известны вообще никому,– он не помнил также, кто из них Визитер, а кто Волонтер.
      Рядом с Эшем, сложив руки и опустив глаза долу, стояла Ди Ди; казалось, она молится. Двое братьев делали то же самое. В углу маячили две женщины в серой униформе и тихонько всхлипывали в унисон, словно им велели озвучить всю эту сцену.
      Один только Истинный, не мигая, смотрел в потолок. Он лежал посередине кровати; его обрядили в белоснежный балахон, нечто вроде туники. Длинные седые волосы, длинная борода. Он был похож сейчас на Бога Отца, изображаемого на картинах художников эпохи Возрождения, например на панно «Сотворение мира» в Сикстинской капелле; эту картину Эш в первый раз увидел в книге из школьной библиотеки. Этот образ всегда его восхищал: даруя жизнь человечеству, Господь Бог касается рукой Адама так, словно жмет на выключатель.
      Бог на этой фреске крепок и мускулист. Чего не скажешь о лежащем на кровати Истинном. Он угасал прямо на глазах. Но улыбка его оставалась светлой, а глаза, когда он встретился взглядом с Эшем, смотрели словно из мира иного. Эша вдруг осенило, он понял, что здесь происходит. Человек, носящий имя Истинный, как бы поддразнивал его своим взглядом. Харизма этого старика даже на смертном одре была почти сверхъестественной.
      Вот он поднял руку и поманил Эша к себе. Эш повернулся к Ди Ди, и та кивнула ему: иди. Голова старика была неподвижна, но глаза его следили за Эшем, и опять это напомнило ему об образе на панно эпохи Возрождения. Он взял Эша за руку. Его пожатие оказалось на удивление крепким.
      –Спасибо тебе, Эш.
      Эш физически ощущал притягательность этого человека, его магнетизм. Он, конечно, никогда бы не клюнул на такой крючок, но это не значило, что он не понимал происходящего, и он даже был глубоко тронут. Каждый из нас обладает своим талантом. Один быстро бегает, другой силач, каких не сыщешь, третий лучше всех в математике. Мы любуемся атлетами, восхищенные тем, чт? они могут выделывать, например, с мячом или шайбой, да мало ли с чем. И этот человек, Каспер Вартадж, тоже обладает особым даром. Поразительным даром. Сила его такова, что может околдовать тебя – и ты пропал, особенно если ты не способен собраться или у тебя определенный образ мыслей.
      Но Эш был не из таких.
      Эш – человек собранный и ясного ума, и сейчас он был озадачен и заинтригован. Он работал всегда анонимно. Пользовался паролями и анонимной связью через безопасные веб-сайты и приложения. Никогда не встречался лицом к лицу с теми, кто нанимал его. Никогда.
      Ди Ди это знала. Она понимала, насколько это опасно.
      Он отпустил руку старика и недовольно сверкнул глазами в сторону Ди Ди. Этим взглядом он спрашивал, зачем она привела его сюда, и она ответила ему невозмутимой улыбкой, которой, казалось, велела ему набраться терпения.
      Две всхлипывающие женщины вышли из комнаты, и вошли двое охранников, в том числе и тот, кто бил его дубинкой. И снова Эшу это не очень понравилось. Особенно ему не понравилось самодовольное выражение лица первого охранника.
      Старик с усилием попытался заговорить, но получалось у него плохо.
      –Да вечно пребудет Сияющая Истина,– это было единственное, что удалось ему произнести.
      –Да вечно пребудет Сияющая Истина,– как эхо, отозвались остальные.
      Это у них такой ритуал. Эш терпеть не мог бессмысленных ритуалов.
      –Иди,– сказал старик, глядя на Эша.– Да вечно торжествует Истина.
      Охранник ухмыльнулся, глядя на Эша, потом взгляд его сместился на Ди Ди и снова метнулся в сторону Эша. Эш и бровью не повел. Он взглянул на Ди Ди. Она знала.
      Все стало обретать какой-то смысл.
      Один из братьев протянул Эшу брелок с ключами.
      –Вас ждет новая машина,– сказал он.– Отследить ее невозможно.
      Эш взял ключи. При первой же возможности надо будет остановиться на дороге и просто на всякий случай махнуться номерным знаком с похожей машиной. А по пересечении границы между штатами эту операцию повторить.
      –Мы надеемся, вы это уладите,– сказал второй брат.
      Эш ничего не ответил и двинулся к двери. Охранник все это время не сводил с него глаз и ухмылялся. Он продолжал ухмыляться, когда Эш приблизился и повернулся к нему лицом к лицу. И все еще ухмылялся, когда Эш, успевший достать нож, полоснул ему лезвием по горлу.
      Эш не отступал, продолжал стоять совсем близко к охраннику. Кровь из сонной артерии брызнула ему в лицо. Он даже не вздрогнул, продолжал стоять, пока не послышались изумленные восклицания. Они не заставили себя ждать.
      Тогда Эш шагнул к другому охраннику, который остолбенело выпучился на него, и выхватил у него из рук оружие.
      Первый охранник, с перерезанной сонной артерией, рухнул на пол, тщетно пытаясь остановить хлынувший из него поток крови. Казалось, он пытается задушить самого себя. При этом он издавал какие-то первобытные, гортанные звуки.
      Никто не пошевелился. Никто не сказал ни слова. Все просто смотрели, как извивается на полу и дрыгает ногами охранник, пока судорожные движения его не замедлились, а потом они прекратились совсем.
      Оба брата Вартаджа ошарашенно повернули к нему голову. Оставшийся в живых охранник тоже. Ди Ди все так же продолжала улыбаться. И это его не удивляло. Его удивило другое: понимающий взгляд старика, которого звали Истинным.
      Неужели он заранее знал, что собирается сделать Эш?
      Истинный слегка кивнул Эшу, словно хотел сказать: «Я тебя услышал».
      Для Эша все было просто. Охранник его оскорбил и унизил, он должен был заплатить по счету. Ударишь меня – получишь в стократ сильнее. Массированное возмездие. Массивное устрашение.
      Предупреждение поняли и все остальные, кто был в этой комнате. Будете шутки со мной шутить, я с вами так пошучу, что мало не покажется. Эш сделает ту работу, которую ему поручили. Получит за нее, сколько полагается, и на этом все. А станете ему перечить – ничего хорошего не ждите.
      В общем, не становитесь ему поперек дороги, это будет большая ваша ошибка.
      Эш повернулся к братьям:
      –Надеюсь, у вас найдутся люди, чтобы прибрать здесь?
      Оба кивнули.
      Ди Ди протянула ему полотенце, чтобы вытереть кровь с лица. Он быстренько так и сделал.
      –Теперь и нам пора уходить,– сказал Эш.
      По дорожке они прошли обратно к воротам. Там их поджидал роскошный кроссовер «Акура RDX». Он открыл дверцу для Ди Ди. Поднял голову и увидел вдали, на вершине холма мать Адиону. Она смотрела на них, и даже на таком расстоянии он смог разглядеть в ее глазах мольбу.
      Она скорбно трясла головой.
      Он никак не отреагировал на это.
      Эш обошел машину и сел за руль. По обсаженной с обеих сторон деревьями дороге они поехали обратно, глядя, как в зеркальце заднего вида уменьшаются в размерах ворота Прибежища Истины. Он свернул на шоссе и, когда им попался первый светофор, достал записку матери Адионы, развернул ее и прочитал:


      НЕ УБИВАЙТЕ ЕГО. ПОЖАЛУЙСТА.

      Все – печатными заглавными буквами. А внизу прописью:


      Никому не показывайте эту записку, даже ей. Вы понятия не имеете, что происходит на самом деле.

      –Что это?– спросила Ди Ди.
      Он протянул ей записку.
      –Мать Адиона незаметно подсунула перед тем, как выйти из комнаты, где я лежал.
      Ди Ди прочла.
      –Что она хочет этим сказать: «Вы понятия не имеете, что происходит на самом деле»?– спросил Эш.
      –Не знаю,– ответила Ди Ди.– Но я рада, что ты мне доверяешь.
      –Тебе больше, чем ей.
      –Наверное, потому, что я стащила для тебя нож.
      –Он очень пригодился,– сказал Эш.– Ты знала, что я его убью?
      –Его настигло массированное возмездие. Массивное устрашение.
      –Ты беспокоилась о том, как к этому отнесутся твои начальники?
      –Истина всегда торжествует.
      –И убийство того охранника тоже истина?
      Она отвернулась к окошку.
      –Он умирает. Ты это понял, да?
      –Ты о ком говоришь, об Истинном?
      Ди Ди улыбнулась.
      –Он – это сама Истина, а Истина умереть не может. Но – да, нынешнее ее воплощение умирает.
      –Его смерть имеет какое-то отношение к тому, что мне дали эту работу?
      –А тебе не все равно?
      Эш немного подумал.
      –Да нет, не совсем.
      Она откинулась на спинку сиденья, подтянула колени к груди и обхватила их руками.
      –Так что скажешь про записку матери Адионы?– спросил он.
      Ди Ди принялась играть длинной прядью волос, которую не заметила, когда кромсала волосы.
      –Не знаю.
      –Не собираешься рассказать Истинному?– спросил он.– Я имею в виду…
      –Да, я поняла.
      –Ну и как? Расскажешь?
      Ди Ди немного подумала.
      –Нет, не сейчас,– ответила она.– Сначала надо сделать работу.



      Глава двадцать восьмая

      Саймон вернулся в реанимационное отделение и удивился: там его поджидал детектив Айзек Фагбенл. На секунду-другую у него мелькнула надежда: может, он отыскал Пейдж? Но выражение лица Фагбенла не сулило ничего хорошего.
      Надежда испарилась еще быстрей, чем появилась, сменившись чувством совершенно противоположным.
      Отчаянием? Или тревогой?
      –Про Пейдж ничего нового,– сказал Фагбенл.
      –Тогда в чем дело?
      Саймон посмотрел через плечо детектива, туда, где возле больничной койки матери сидел Сэм. Там тоже ничего нового.
      Он снова взглянул на Фагбенла.
      –Я насчет Лютера Ритца.
      Это тот, кто стрелял в его жену.
      –И что с ним?
      –Его отпустили.
      –Что?!
      –Под залог. Его внес Рокко.
      –Дело Лютера не передали в суд?
      –Презумпция невиновности. Восьмая поправка[38 - Восьмая поправка к Конституции США, вместе с другими, составляющими Билль о правах, была внесена в конгресс в 1789 году и ратифицирована в 1791-м: «Не должны требоваться чрезмерные залоги, или налагаться чрезмерные штрафы, либо назначаться жестокие и необычные наказания».]. Мы, знаете ли, все еще ее соблюдаем у нас в Америке.
      –Так он на свободе?– выдохнул Саймон.– И вы думаете, Ингрид грозит опасность?
      –В общем-то, нет. В этой больнице довольно надежная охрана.
      Мимо них протиснулась медсестра, раздраженно окинув их взглядом, потому что они некоторым образом перекрывали вход. Пришлось отойти в сторону.
      –Суть в том,– сказал Фагбенл,– что дело против Лютера оказалось не столь простым, как виделось на первый взгляд.
      –Это как?
      –Он утверждает, что вы стреляли в него первым.
      –Я?
      –Вы, ваша жена, в общем, кто-то из вас.
      –Вы проводили анализ оставшихся на нем пороховых следов?
      –Да. Он утверждает две вещи. Первая: он просто тренировался и попал в вашу жену случайно. Вторая: если вы с этим не согласны, тогда он стрелял в ответ, потому что вы стреляли в него первыми.
      Саймон презрительно усмехнулся:
      –Кто же в это поверит?
      –Вы будете удивлены. Послушайте, я не знаю всех подробностей, но Лютер Ритц заявляет, что это была самооборона. А это может привести к очень неудобным вопросам.
      –Например?
      –Например – прежде всего: почему вы с Ингрид там оказались?
      –Мы искали свою дочь.
      –Хорошо. Значит, вы были взволнованы, встревожены, так? Отправились в наркопритон, куда часто ходила ваша дочь. Там никто не хотел говорить вам, где она. И возможно, вы еще больше стали волноваться и тревожиться. Может быть, даже впали в отчаяние, в такое отчаяние, что кто-то из вас, вы или ваша жена, выхватил пистолет…
      –Вы это серьезно?
      –…и выстрелил в него. Я имею в виду, в Лютера. А тот выстрелил в ответ.
      Саймон скривил лицо.
      –Сейчас Лютер у себя дома, залечивает серьезную рану…
      –А моя жена,– Саймон почувствовал, что краснеет,– лежит сейчас в коме в десяти ярдах от нас.
      –Я знаю. Но вы же понимаете, кто-то ведь в Лютера стрелял.
      Фагбенл придвинулся к нему поближе. И теперь до Саймона дошло. Он понял, что происходит.
      –И поскольку мы не знаем, кто в него стрелял, заявление Лютера, что он действовал в пределах самообороны, повлечет за собой естественные сомнения. Свидетели, если таковые найдутся, вашу версию происшедшего поддерживать не станут. Они будут поддерживать версию Лютера.– Фагбенл улыбнулся.– У вас ведь не было в этом наркопритоне друзей, Саймон?
      –Нет,– сказал Саймон.– Конечно не было.
      У лжи быстрые ноги. В Лютера стрелял Корнелиус и тем самым спас их, но Саймон ни за что его не выдаст.
      –Вот и я об этом. Так что других подозреваемых нет. Следовательно, адвокат Лютера будет стоять на том, что в Лютера Ритца стреляли вы. А потом, когда все остальные разбежались кто куда, у вас было время. Вы спрятали пистолет. Если были в перчатках, выбросили. Да что угодно.
      –Послушайте, детектив…
      –Что?
      –Вы пришли меня арестовать?
      –Нет.
      –Значит, все это может подождать?
      –Думаю, да. Я не верю в то, что наплел Лютер. Это так, для ясности. Но мне все-таки кое-что здесь кажется странным.
      –Что именно?
      –Вы помните, как мы вошли в его больничную палату для опознания?
      –Да.
      –А Лютер, ну, короче, плохо въезжает в ситуацию, надеюсь, понимаете, о чем я. Этот глупец сразу сознался в том, что на месте преступления в него стреляли, помните?
      –Да.
      –То есть соображает он туговато.
      –Согласен.
      –И все же, когда я его спросил, зачем он это сделал, помните первое, что он сказал?
      Саймон молчал.
      –Он показал рукой на вас, Саймон, и сказал: «А его почему не спросите?»
      Саймон вспомнил. Вспомнил, как он сразу разозлился: вот перед ним стоит этот подонок Лютер, который покушался на жизнь Ингрид. Мысль о том, что этот мерзавец способен такое совершить, привела его в бешенство.
      –Он просто хватался за соломинку, детектив.
      –Думаете?
      –Да.
      –Нет, Саймон, вряд ли у него хватило бы на это ума. Очевидно, Лютер знает кое-что, о чем еще нам не рассказал.
      Саймон секунду подумал.
      –Например?– спросил он.
      –Это вы мне скажите,– предложил Фагбенл.– Кто стрелял в Лютера, Саймон? Кто спас вас обоих?
      –Не знаю.
      –Это ложь.
      Саймон промолчал.
      –В том-то и закавыка, друг мой,– продолжал Фагбенл.– Стоит только впустить одну ложь, пусть даже из самых лучших побуждений, на ее спине въедет целая толпа. Они всем скопом набросятся на правду и растерзают ее. Поэтому спрашиваю еще раз: кто стрелял в Лютера?
      Они стояли почти вплотную, глядя глаза в глаза друг другу.
      –Я уже сказал,– стиснув зубы, ответил Саймон.– Я не знаю. У вас есть ко мне еще что-нибудь?
      –Думаю, нет.
      –Тогда позвольте, я пойду к жене.
      Фагбенл похлопал Саймона по плечу, как бы дружески, но и с некоторой угрозой.
      –Будем на связи,– сказал он.
      Фагбенл двинулся по коридору, и в это время у Саймона зазвонил телефон. Номер он не узнал и подумал, не перевести ли звонок на голосовую почту – слишком много в последнее время звонков с просьбами,– но региональный код был тот же, что и колледжа в Лэнфорде. Он отошел в сторонку.
      –Алло!
      –Мистер Грин?
      –Да.
      –Я получил ваше письмо и текстовое сообщение, поэтому и звоню. Это Луи ван де Бик. Преподаватель Лэнфордского колледжа.
      Саймон уже почти забыл про те свои сообщения.
      –Спасибо, что откликнулись.
      –Нет проблем.
      –Я хотел поговорить с вами о моей дочери Пейдж.
      С той стороны повисла тишина.
      –Вы ее помните? Пейдж Грин.
      –Да,– ответил он, но голос его теперь звучал как-то глухо, словно издалека.– Конечно помню.
      –Вам известно, что с ней произошло?
      –Я знаю, что она бросила учебу.
      –Она пропала, профессор.
      –Мне очень жаль.
      –Мне кажется, в колледже с ней что-то случилось. Я думаю, все началось именно там.
      –Мистер Грин…
      –Да?
      –Если я правильно помню, ваша семья живет в Манхэттене.
      –Правильно.
      –Сейчас вы находитесь там?
      –В городе? Да.
      –В этом семестре я преподаю в Колумбийском университете.
      Альма-матер Саймона.
      –Может быть,– продолжал ван де Бик,– нам стоит поговорить об этом при личной встрече.
      –Я могу быть там минут через двадцать.
      –Мне понадобится несколько больше времени. Где кампус, знаете?
      –Да.
      –Перед главным зданием – статуя на ступеньках.
      Главное здание называлось Мемориальной библиотекой Лоу. Бронзовая статуя перед ним, которую, как ни странно, тоже называли Альма-матер, изображала собой древнегреческую богиню мудрости Афину.
      –Я знаю.
      –Давайте встретимся там через час.


      В вегетарианское кафе «Грин-Н-Лин» нагрянули полицейские: когда Рауль очухался от удара Елены коленом в пах, кто-то позвонил в службу 911. Рауль, который все еще держался за отбитые яйца, хотел написать заявление.
      –Она дала мне прямо по яйцам!– не переставая вопил он.
      Полицейские закатывали глаза, однако понимали, что заявление надо принять. Тогда Елена загнала Рауля с его пучком на голове в угол.
      –Если подашь в суд, я тоже на тебя подам.
      –Но у вас…
      –…да, я знаю, у меня перед тобой преимущество.
      Рауль все еще баюкал свои гениталии, словно у него там сидела раненая птичка.
      –Ведь ты первый на меня напал,– сказала Елена.
      –Что? Как это?
      –Рауль, ты в этом деле новичок. А я нет. Камера наблюдения покажет, что ты первый протянул руку и дотронулся до меня.
      –Но вы погнались за моей подругой!
      –А ты захотел помешать и напал на меня, и я защищалась. Вот такой здесь расклад. Хуже того. Посмотри на меня, Рауль.– Елена развела руками.– Смотри, какая я маленькая и толстенькая, и хотя у тебя в характере – это по лицу видно – очень сильно женское начало, да и с идеями феминизма ты на дружеской ноге, видеозапись, как маленькая, кругленькая женщина средних лет вырубает тебя ударом колена по яйцам, скоро станет гулять по Интернету.
      Рауль вытаращил глаза. Такого варианта он не учел, несмотря на свой красивый пучок на голове.
      –Ты хочешь рискнуть, Рауль?
      Он сложил руки на груди.
      –Ну как, Рауль?
      –Хорошо,– сказал он крайне раздраженным тоном.– Я не стану писать заявление.
      –Отлично, только теперь, если уж мне пришло это в голову, я, наверное, напишу.
      –Что?!
      Елена предложила ему сделку. Он дал ей «настоящее» имя Элисон Мэйфлауэр (Элли Мейсон) и адрес ее проживания в обмен на обещание простить ему прошлые обиды. Элисон жила на ферме неподалеку от Бакстона. Елена села в машину и наведалась туда. Дома никого не оказалось. Она подумала, не подождать ли ее возле дома, но уж очень похоже было, что в этом доме уже давно не было ни души.
      Вернувшись в «Говард Джонсон», Елена сидела в своем типичном для мотеля номере и пыталась продумать следующий свой ход. Лу из головного офиса узнал, что Элли Мейсон живет в этом фермерском доме на пару с некоей Стефани Марс.
      Кто она ей, эта Стефани Марс? Просто подруга? Родственница? Любовница? И имеет ли это какое-то значение?
      Может, потратить еще полчаса и снова сгонять в Бакстон, попробовать еще раз?
      Полагать, что Элисон Мэйфлауэр на этот раз окажется сговорчивее, повода не было никакого, но, с другой стороны, ведь именно благодаря упорству Елена зарабатывает большие деньги. Буквально. Впрочем, и первая встреча с Элисон принесла кое-какие плоды. Стало еще более ясно, что во всех этих усыновлениях таится нечто весьма подозрительное. Елена и раньше подозревала что-то в этом роде, но после разговора с Элисон Мэйфлауэр она уже знала наверняка. Кроме того, она поняла, что – по крайней мере, так считала Элисон Мэйфлауэр – усыновляемых детей надо было от чего-то спасать. И это еще один новый и весьма приличный кусок этой абсурдной головоломки, хотя Елена абсолютно не понимала, каким боком можно сюда подогнать следующее: все приемные дети были мальчики.
      Почему? Почему не было девочек?
      Елена достала ручку с блокнотом и выписала возраст каждого. Старшим был Дэмиен Горс, младшим – Генри Торп. Между ними было десять лет разницы. Десять лет. Элисон Мэйфлауэр довольно долго занималась этим делом.
      А это значит, что она была глубоко вовлечена в это. Очень глубоко.
      Зазвонил мобильник – Лу из головного офиса по поводу специального приложения, которое он установил ей на телефон. Оно не позволяло отслеживать ее звонки, что-то в этом роде. «Им пользуются хакеры в Белом доме,– сообщил тогда Лу.– Поэтому никогда не попадаются».
      Сам Лу этим приложением пользовался нечасто.
      –Ты сейчас одна?– спросил он.
      –Надеюсь, ты звонишь не по поводу секса по телефону.
      –Мм, нет. Открой свой ноутбук, хитропопая.
      В голосе его чувствовалось странное возбуждение.
      –Сейчас.
      –Я послал тебе ссылку. Кликни ее.
      Елена открыла браузер и стала набирать пароль, чтоб войти в почтовый ящик.
      –Ты еще не кликнула?
      –Секундочку, я набираю пароль.
      –Серьезно? Ты что, не сохранила его?
      –А как его сохранить?
      –Ладно, проехали. Скажешь, когда откроешь ссылку.
      Елена нашла письмо Лу и кликнула на ссылку. Открылся сайт под названием Ance-Story.
      –Готово,– сказала она.
      –Ну что?
      –Погоди, я кое-что еще раз уточню.
      Елена схватила свой мобильник и проверила сообщения. Одно от Саймона Грина, который написал, что на сайте DNAYourStory у его дочери Пейдж платежей по кредитной карте не было, но есть один на 79 долларов на…
      …на сайте Ance-Story.
      Она сообщила об этом Лу.
      –Хорошо,– сказал Лу,– выходит, эта новость еще покруче, чем я думал.
      Елена просмотрела главную страницу. Сомнений нет: это определенно один из генеалогических сайтов, которые предоставляют услуги по анализу ДНК. Множество фотографий радостно обнимающихся людей, броские фразы типа «Узнай, кто ты на самом деле» или «Только ты – есть ты. Найди свои уникальные этнические корни». Тут были и другие ссылки, которые могли бы помочь потенциальному клиенту – как на фотографиях с восторженно обнимающимися людьми – «найти новых родственников».
      Под всем этим имелся перечень услуг, которые мог бы заказать потенциальный клиент. Первым пунктом стоял вариант стоимостью в 79 долларов, в котором предлагалось прояснение родословной и возможность связаться с кровными родственниками. Второй вариант назывался «А также для вашего здоровья». Здесь предлагалось то же самое, что и в первом варианте, но за дополнительную плату в восемьдесят долларов можно получить «полное медицинское заключение, которое поможет вам быть здоровее».
      Над вариантами, что подороже, светящимися буквами было напечатано слово «РЕКОМЕНДУЕТСЯ». Вот так сюрприз. Компания сама предлагает вам выложить за свои услуги побольше денег. О-хо-хо.
      –Ты еще на главной странице?
      –Да.
      –Кликни «Войти».
      –Есть.
      –Ты должна увидеть два поля. «Имя пользователя» и «Пароль».
      –Так.
      –Отлично, здесь все будет легально. Я воспользовался защищенным приложением, потому что разобрался, как войти на ДНК-аккаунт Генри Торпа.
      –Как тебе удалось?
      –Ты правда хочешь знать?
      –Нет.
      –Я знаю, что мы можем получить от его отца разрешение…
      –Нет, он здесь не правомочен. Я только сегодня узнала об этом.
      –Значит, что мы сделаем, войдя в систему… мм, я не очень уверен, что это вполне законно. Технически это можно рассматривать как взлом, нас могут обвинить в хакерстве. Хочу сразу предупредить.
      –Лу…
      –Да?
      –Давай имя пользователя и пароль.
      Он так и сделал. Она ввела и то и другое. Открылась страница, на которой было написано: «С возвращением, Генри. Вот этническая структура вашей ДНК».
      На 98 процентов Генри европеец. При этом на 58 процентов он британец, на 20 процентов ирландец, на 14 процентов – еврей-ашкенази, на 5 процентов – скандинав; все остальное ничтожно мало.
      –Посмотри, что там в самом низу страницы,– сказал Лу.
      Она пролистала вниз, мимо чего-то, что называлось «Твои хромосомы».
      –Видишь ссылку «Твои ДНК-родственники»?
      Она ответила утвердительно.
      –Кликни.
      Открылась новая страница. На самом верху было написано «Отсортированное количество связей». И рядом: «У вас 898 родственников».
      –Восемьсот девяносто восемь родственников?– сказала Елена.
      –Всех в гости Генри Торпу лучше не звать, никакого стола не хватит. Но это нормально, это, может быть, даже нижняя планка. Подавляющее большинство – дальние родственники, у которых совсем мало общего с нашей уникальной ДНК. Но кликни-ка на страницу один.
      В последней фразе чувствовалось волнение.
      Елена кликнула. Страница открылась далеко не сразу.
      –Ну, что видишь?
      –Успокойся, в «Говарде Джонсоне» вайфай медленный.
      И тут она это увидела. И дело стало срастаться. Она это почувствовала. Словно множество отдельных кусочков пазла вдруг сложились в единую картину.
      В списке было четыре человека, обозначенных как «сводные братья и сестры Генри».
      –С ума сойти,– сказала она.
      –Угу.
      Первым в списке стоял Дэмиен Горс из Мейплвуда, штат Нью-Джерси. Назван полным именем. Вот так, ни больше ни меньше. Убитый владелец тату-салона был сводным братом клиента Елены.
      Далее в списке рядом со словами «сводный брат» стояли только инициалы.
      –А. К., родом с севера-востока,– сказала Елена, догадаться ей много труда не составило.– Аарон Корвал.
      –Очень может быть.
      –Есть какие-то подтверждения?
      –Работаю над этим. Посмотри, сайт не предоставляет клиенту полной анонимности. Есть только два варианта. Полное имя или инициалы. Но они должны быть реальными людьми. По моим прикидкам, примерно половина дает полное имя, и половина – инициалы.
      Следующим шел также обозначенный как «сводный брат» человек с инициалами Н. Б. из Таллахасси, штат Флорида.
      –Есть способ пробить этого Н. Б.?
      –Законных нет.
      –А незаконные?
      –Тоже не очень. Я могу послать ему сообщение от имени Генри Торпа, он может прислать ответ со своим именем.
      –Сделай это,– сказала Елена.
      –Это нарушение…
      –Нас могут отследить?
      –Обижаешь.
      –Тогда сделай,– повторила она.
      –Я просто торчу, когда ты обходишь закон.
      –Здорово, просто круто. Надо также связаться с властями. Может, получим ордер в связи с тем, что нарыли, не знаю.
      –Надеюсь, помнишь: то, что нарыли, им отдавать нельзя.
      –Да, хорошо. Но этого Н. Б., если найдем его, надо предупредить. Он может быть следующим.
      –А может быть, и нечто большее.
      –Что значит «большее»? Большее, чем что?
      –Родные братья и сестры.
      –С чего это ты взял?– спросила она.
      –Генри Торп отправил свою ДНК как минимум на три таких сайта.
      –Зачем?
      –Многие так делают. Чем в большем количестве баз данных ты находишься, тем выше вероятность найти кровных родственников. Я хочу сказать, что он нашел четырех сводных братьев или сестер только на одном сайте Ance-Story. Возможно, где-то нашел и других, не знаю.
      –Это все сводные братья, так?
      –Да. Со стороны отца.
      Она бросила взгляд на страницу.
      –А как насчет вот этого, последнего, четвертого сводного брата?
      –А что с ним такое?
      –Числится как Кевин Гано из Бостона. Ты пробил его?
      –Да. И – барабанная дробь!– это кое-что очень важное. Готова?
      –Лу!
      –Гано умер.
      Этого ответа она ждала, и все же удар был довольно силен.
      –Убили?
      –Покончил с собой. Я разговаривал с местными копами. Ничего подозрительного. Потерял работу, пал духом. Пошел в гараж и пустил пулю в лоб.
      –Но они ведь и не искали ничего подозрительного,– сказала она.– Он мог, например…
      Она замолчала. Сердце ее сжалось.
      –Елена?
      Она не сказала этого вслух, но ответ вдруг показался ей очевидным. Самоубийство. Два убийства.
      И исчезновение.
      Генри Торп, вероятно, тоже мертв. Если убийца хотел убедить всех, что эта жертва не связана с другими – если он не хотел, чтобы полицейские стали искать какие-либо связи между жертвами убийства, скажем, на сайтах ДНК,– нужно было устроить все так, будто один из них подался в бега.
      Черт.
      Неужели Елена разыскивает мертвеца?
      –Елена!
      –Да, я здесь. Надо посмотреть еще кое-что.
      –О чем ты?
      –Нам известно, что на сайте Ance-Story зарегистрировалась также и Пейдж Грин.
      –Да, но… она не сводная их сестра. Там приведен полный список. Все мужчины.
      –Может быть какая-то другая связь.
      –Тогда используй систему поиска, там она есть.
      Она набрала «Пейдж Грин». Ничего. Набрала «Грин» с инициалами, еще несколько вариантов, которые предложил Лу. Опять ничего. Перечитала список родственников. Там был один двоюродный брат и несколько троюродных.
      Не нашлось ни ответов на «Пейдж», ни на инициалы П. Г.
      –Пейдж Грин им не родственница,– сказал Лу.
      –Тогда каким образом она вписывается в эту компанию?



      Глава двадцать девятая

      Компьютерное приложение сообщило Саймону, что добраться до Колумбийского университета на поезде подземки можно всего за одиннадцать минут, то есть значительно быстрее, чем на такси или автомобиле. Саймон поджидал лифт, который должен опустить его в недра квартала Вашингтон-Хайтс, как вдруг зазвонил его мобильник.
      Номер не определился.
      –Алло?
      –Через два часа результаты по отцовству будут готовы.
      Это был Рэнди Спрэтт из генетической лаборатории.
      –Прекрасно,– сказал Саймон.
      –Встречаемся во дворе за педиатрическим корпусом.
      –Хорошо.
      –Мистер Грин, вам знакомо выражение «оплата при доставке»?
      Черт, с какой легкостью люди идут на коррупцию по мелочи.
      –У меня будут наличные,– сказал он.
      Спрэтт отключился. Саймон набрал номер Ивонны.
      –Привет,– послышался в трубке ее неуверенный голос.
      –Не волнуйся,– сказал Саймон,– я не стану тебя пытать насчет страшных секретов Ингрид. Мне нужна твоя помощь.
      –Что случилось?
      –Нужно снять со счета девять тысяч девятьсот долларов наличными, отделение банка рядом с больницей.
      Сумма должна быть меньше десяти тысяч. Если больше, надо писать отчет о валютной операции в ФинСЕН[39 - ФинСЕН (англ. FinCEN)– Управление министерства финансов США по борьбе с финансовыми преступлениями.]. Если в двух словах, отчет будет передан в службу налогового управления или в правоохранительные органы, а Саймону не хотелось сейчас с ними связываться.
      –Прошу тебя, выручи.
      –Хорошо,– сказала она, и потом после паузы: – А зачем тебе наличные?
      –У меня тоже может быть свой секрет, не только у вас с Ингрид.
      Не стоило так говорить, но уже было поздно.
      Как только он отключился, дверь лифта открылась, и он увидел перед собой неказистый, плохо освещенный вагон. Люди продолжали заходить, пока не раздался предупредительный гудок. Вертикально уходящие под землю лифты метро, вероятно, лучше всего дают горожанам понять, что испытывает шахтер, погружающийся в угольную шахту, хотя, конечно, между лифтом подземки и шахтной клетью нет ничего общего.
      Вагон был практически полон, хотя и не битком, не как консервная банка сардинами. Саймон решил постоять. Он ухватился за вертикальный поручень. Было время, когда в такой ситуации, чтобы избавиться от клаустрофобии в замкнутом пространстве вместе с незнакомыми людьми, он принимался просматривать телефон или читал газету, но потом привык, стал поглядывать по сторонам, смотреть на лица других пассажиров, и ему это даже стало нравиться. Вагон подземки – это особый мир на нашей планете. В нем можно видеть людей самых разных национальностей, вероисповеданий, убеждений и с разными гендерными особенностями. Можно столкнуться с публичным проявлением любви или ссорой. Здесь слышишь музыку, голоса, смех, порой можно увидеть и слезы. Здесь ездят и богатые, в дорогих деловых костюмах (как и сам Саймон), а бывают и нищие. В поезде все равны. Все платят за проезд одинаково. У всех равные права на сидячее место.
      По какой-то причине в последние год или два люди перестали избегать пользоваться подземкой. Когда там не велись ремонтные работы и не было перебоев с поездами, подземка становилась своего рода убежищем.
      На территорию кампуса Колумбийского университета Саймон вошел через центральные ворота, что на углу Бродвея и Сто шестнадцатой улицы. Те самые ворота, через которые он, старшеклассник, вошел сюда в первый раз, когда они с отцом приходили в университет в день открытых дверей, чтобы поближе познакомиться с предполагаемым местом учебы. Его отец, самый замечательный человек на свете, работал инженером-электриком в объединении IBEW[40 - IBEW – профсоюз работников электротехнической промышленности.]. И Саймон трепетал при мысли о том, что и его сын тоже когда-нибудь станет учиться в старейшем, входящем в Лигу плюща, университете страны.
      Рядом с отцом Саймон всегда чувствовал себя в полной безопасности.
      Но за две недели до окончания школы случилось непредвиденное: отец Саймона скоропостижно умер по пути на работу в Милберн, штат Нью-Джерси. С ним случился инфаркт. Это был страшный удар для семьи и во многом начало конца. Когда у Саймона появились свои дети, он все старался припомнить, каким был его отец для него самого – так прилежный ученик старается подражать мастеру,– хотя при этом у Саймона всегда оставалось чувство, что он до отца недотягивает.
      Любят ли его дети так же, как сам Саймон любил своего отца?
      Почитают ли они его так, как он почитал отца?
      Дает ли он своим детям то же ощущение безопасности, какое у него самого было рядом с отцом?
      И главное: заботился бы его отец о своей дочери, не спуская с нее глаз, допустил бы он, чтобы она превратилась в наркоманку? Стал бы безвольно стоять рядом, когда стреляют в его жену?
      Такие мысли мучили Саймона, когда он ступил на территорию кампуса, где провел четыре года.
      Мимо него куда-то спешили студенты, большинство со склоненными головами. Самое время отпустить ворчливое замечание, вот, мол, она, современная молодежь, они ничего не видят и не слышат вокруг себя, уткнулись в экранчики своих смартфонов и заткнули уши пробками наушников, словно хотят отгородиться от всего мира и среди людей оставаться в одиночестве. Но ведь и его поколение было таким же «плохим», так что какой в этом смысл?
      Саймон увидел бронзовую статую Афины, древнегреческой богини мудрости, сидящей на троне. Если подойти поближе, в складках ее одежды возле левой ноги можно разглядеть маленькую сову. Легенда гласит, что из группы первокурсников первый, кто заметит эту сову, обязательно станет лучшим выпускником в своей группе. Левую руку Афина вытянула вперед, как бы приветствуя гостей, но Саймон иногда в этом видел недоуменный жест своей бабушки.
      –Э-эх, ну что тут поделаешь?– бывало, говаривала она.
      Снова зазвонил телефон. Это была Елена Рамирес.
      –Есть что-то новое?– спросил он.
      –Да, и много чего.
      Елена лишь вкратце коснулась того, что заставило ее отправиться в штат Мэн: просто сказала, что с этими усыновлениями что-то не так. Зато подробно остановилась на том, как ее технический специалист помог ей обнаружить на генеалогических сайтах много интересного. Саймон как раз поднимался по ступенькам здания Библиотеки Лоу. Он то ли сел, то ли рухнул на прохладный мрамор, слушая беглый рассказ Елены про усыновления, про сводных братьев, про веб-сайты с услугами по анализу ДНК, про внезапные смерти.
      –Значит, кто-то пытается от них избавиться,– улучив момент, вставил Саймон.
      –Да, похоже на то.
      Когда Саймон узнал, что Пейдж, тоже подписавшаяся на такой же тест, не оказалась кровной родственницей убитых, в своих чувствах по этому поводу он разобраться не мог. Казалось бы, эта информация должна его утешить – разве она не означает, что он действительно ее отец?– но потом в голове у него возникла одна мысль.
      –Наверняка мы этого знать не можем,– сказал он.
      –Что наверняка мы знать не можем, Саймон?
      –Что Пейдж не их сводная сестра.
      –Не поняла?
      –А вдруг Пейдж не указала своего настоящего имени. Я читал, было несколько случаев, когда люди предоставляли не свои образцы для анализа, или называли чужое имя, или что-то еще. Так что, возможно, она и есть тот самый родственник с инициалами.
      –Н. Б.?
      –Да.
      –Нет, Саймон, этого быть не может.
      –Почему?
      –В списке он обозначен как мужчина. Если бы Пейдж отправила собственный образец, пусть даже и назвалась чужим именем, ясно было бы, что он принадлежит женщине. Этот принадлежал мужчине. Так что Н. Б. не может быть Пейдж.
      –Но может быть, она использовала другой псевдоним.
      –Все может быть. Но сейчас мы изучаем страницу Генри Торпа. На ней список всех его родственников. И среди них нет ни одной женщины ближе, чем троюродная сестра.
      –И все же я не совсем понимаю. Как с этим связана Пейдж?
      –Возможно, как-то через Аарона, но я еще не знаю точно. Может быть, мы как-то не так смотрели на это.
      –Как так?
      –Может быть, ваша дочь предоставила не свой образец ДНК, а кого-то другого.
      –Я тоже думал об этом, но зачем?
      –Не знаю. Нам нужно проследить все ее передвижения. Может быть, Пейдж что-то обнаружила. Что-то такое, что привело ее к Аарону.
      Саймон, подумав немного, сказал:
      –Давайте вернемся обратно и посмотрим, что нам известно наверняка.
      –Давайте.
      –Начнем с того, что у всех этих людей один и тот же родной отец.
      –Да.
      –И все это почему-то хранилось в тайне. Ни в одном документе об усыновлении имя отца не указано.
      –Насколько нам известно сейчас, нет,– сказала Елена.
      Саймон переложил мобильник из правой руки в левую.
      –Вы читали что-нибудь про дела, где врач, специалист по бесплодию, для оплодотворения своих пациенток использовал собственное семя? Одно такое дело было, кажется, в Индиане, женщина там нашла на таком вот сайте восемь неизвестных ей братьев и сестер, то есть что-то похожее на то, о чем вы рассказываете, а потом все они встретились и вычислили этого врача, обнаружили, что он использовал собственную сперму, выдавая ее за сперму из банка, или как там это называется.
      –Да, помню,– сказала Елена.– Это далеко не единичный случай. Одно крупное дело раскрутили в штате Юта, в Канаде тоже было такое.
      –Что-то тон у вас скептический.
      –Я просто не понимаю, как это может быть связано с нашим делом. В тех случаях женщины не отказывались от своих детей, их никто не отдавал в чужие семьи. Эти дети были для них желанными.
      Она, пожалуй, права.
      –И все-таки что-то мы упускаем,– сказал он.
      –Согласна. Я собираюсь еще раз заняться этой Элисон Мэйфлауэр, ведь это она устраивала все усыновления. Попробую припугнуть ее тюрьмой, в бою все средства хороши. Еще попытаюсь заинтересовать ФБР, но это придется делать неофициально.
      –Почему?
      –Информацию, которую я вам только что сообщила, передавать никому нельзя. Нас могут обвинить в том, что она была получена незаконным путем, в результате неправомерных действий или чего-нибудь в этом роде. В любом случае, даже если мы обратимся в ФБР сегодня, дело там откроют не раньше чем через несколько дней, а возможно, даже недель. У нас нет…– Она вдруг замолчала.– Саймон, подождите немного, мне звонит кто-то.
      Взгляд Саймона блуждал по территории кампуса. Он вспоминал, что здесь произвело на его отца впечатление во время той поездки. Саймон сидел на ступеньках у Библиотеки Лоу, перед ним была Университетская аллея, по которой он пришел сюда, а за ней территорию кампуса замыкало с юга здание Библиотеки Батлера.
      «Две библиотеки, Саймон,– сказал его отец, качая головой.– Что может быть лучше этого символа познания?»
      Странное воспоминание, оно почему-то всплыло именно сейчас и помогло отогнать куда более серьезную и отвратительную мысль, которая грызла его: пусть даже он поймет, что там произошло с этими сводными братьями и усыновлениями, но поможет ли ему это найти Пейдж?
      –Саймон?– Это Елена снова вернулась к нему.
      Мимо него по ступенькам торопливо спускался какой-то человек, он явно направлялся к статуе Альма-матер. Саймон узнал его, он видел это лицо на фотографии в анкете, найденной в Интернете. Профессор Луи ван де Бик. Не отнимая телефона от уха, Саймон встал, чтобы идти за ним.
      –Да, что случилось?– спросил он.
      –Мне надо бежать. Элисон Мэйфлауэр сама захотела встретиться.



      Глава тридцатая

      Эш поставил машину за домом. С дороги ее не было видно, но Ди Ди все равно стояла на страже, на тот случай, если кто-то свернет на эту длинную подъездную дорожку. Эш проверил заднее сиденье. Все сумки были на месте. Он расстегнул их и выложил на сиденье оружие.
      Все было в наличии.
      Он выбрал то, что ему нужно, остальное уложил обратно в сумку, сунул два пальца в рот и свистнул. Явилась Ди Ди, и он вручил ей пистолет «FN Five-seveN».
      –У тебя было время подумать,– сказал он.
      –О чем?
      –О записке матери Адионы. Прежде всего – кто она такая?
      –Прислуживает в гостиной. Это высшее положение, какого может достичь там женщина.
      –Как ты думаешь, она верна вашей секте?
      –Не называй это сектой,– сказала Ди Ди.– Да, конечно. Есть еще одна женщина с этим титулом, мать Абеона. Они настолько глубоко постигли чистую Истину, что он выбрал их для того, чтобы создать Визитера и Волонтера.
      –То есть своих сыновей,– сказал он.– Они единственные сводные братья?
      –Да.
      –И кто из них сын матери Адионы?
      –Волонтер.
      –Выходит, мать Адиона – это мать Волонтера. А мать Абеона – это мать Визитера.
      –Да,– сказала она, и они двинулись вперед, чтобы подойти к дому с тыла.– А почему тебя это волнует, Эш?
      –Меня это не волнует. Но мне не нравится, когда кто-то внутри работает против нас. А тебе?
      –Да я, в общем, не думала об этом.
      –Мать Адиона заставила кое-кого пытать меня, чтобы узнать, что мы задумали. Потом незаметно передала записку с просьбой не делать этого. Это тебя не беспокоит?
      –О, это очень меня беспокоит,– сказала она.
      Эш внимательно огляделся, проверяя обстановку.
      –Ди Ди!
      –Что?
      –Почему мне все время кажется, что ты говоришь мне не все?
      Она с улыбкой заглянула ему в лицо. Сердце Эша застучало быстрее.
      –Ты чувствовал это, правда? Когда был с ним.
      –Вартадж – личность яркая. Это надо признать.
      –А Прибежище Истины?
      –Тихое местечко, спокойное,– согласился он.
      –И не только. Главное, там на душе спокойно.
      –И что?
      –Ты помнишь, какой я была раньше?
      Да, он это помнил. Просто кошмар. Но не она была виновата. Слишком много опекунов, учителей, школьных психологов, духовных наставников, особенно тех, кто, прикидываясь святошей, не мог удержать шаловливых ручек и справиться с грязными помыслами.
      –Помню,– сказал он.
      –Разве я не стала лучше, Эш?
      –Стала.– Солнце светило в глаза, а ему не хотелось отрывать от нее взгляд, и тогда он поднес руку ко лбу, то ли отдавая честь, то ли прикрываясь от яркого света.– Но тут не обязательно должно быть «или-или».
      –А для меня обязательно.
      –Мы можем сбежать.– Он услышал в своем голосе нечто доселе небывалое. Отчаяние. Тоску.– Я бы нашел для нас местечко не хуже. Тихое, как это твое пристанище. Спокойное. Где душа отдыхает.
      –Можно было бы,– сказала она.– Но это все ненадолго.
      Он хотел еще что-то сказать, но она приложила палец к его губам.
      –В вашем мире, Эш, для меня слишком много соблазнов. Даже вот когда я здесь с тобой, мне нужно постоянно держать себя в руках, иначе я снова подсяду. Скачусь на самое дно. А мне нужно больше.
      –Больше?
      –Да.
      –И эта слепая вера в твою якобы истину, во всю эту чушь, дает тебе больше?
      –О-о, в это во все я не верю.
      –Погоди, что ты сказала?
      –Эш, большинство религиозных людей в догматы не верят. Из учения мы берем только то, что хотим, а то, чего не хотим, отбрасываем. Мы сами формируем себе образы, какие нам хочется, какие нам нравятся: образ Бога доброго, Бога мстительного, деятельного Бога или спокойного, который ни во что не вмешивается,– словом, любого. И просто стараемся что-то взять от этого для себя. Может быть, получаем вечную жизнь, а те, кого мы презираем,– вечные муки. А может, имеем нечто более конкретное: деньги, работу, друзей. В зависимости от твоей установки.
      –Чего-чего, а этого я никак не ожидал от тебя услышать,– сказал Эш.
      –Правда?
      Он сложил ладони лодочкой, приставил их к стеклу и приблизил лицо, чтобы разглядеть, что происходит на кухне. Пусто. Свет выключен. Более того, кухонный стол накрыт длинным куском белой ткани, как делают, когда уезжают надолго.
      –Когда Истинный отправился в Аризону, чтобы в пустыне найти заветный символ – тот самый, что выражает основу нашей веры в единую Истину,– знаешь, какое он обнаружил в нем предсказание?
      Эш отвернулся от окна.
      –Предсказание о том, что Истинный, как нынешнее воплощение Истины, умрет и вознесется на иной уровень бытия и на смену ему придет не другой мужчина – истина воплотится и упрочится союзом двух людей, представляющих все человечество. Мужчиной и женщиной. И это будет особенная женщина.
      Ди Ди широко улыбнулась.
      Эш смотрел на нее.
      –Ты,– сказал он.
      Она развела руками, подтверждая, что он понял ее правильно.
      –И в символе в самом деле есть эта чушь насчет мужчины, а теперь вот и женщины?
      –Нет, Эш, конечно нет.
      Эш скорчил гримасу, видно было, что он ничего не понял.
      –Это просто последняя,– пальцами Ди Ди обозначила кавычки,– «интерпретация».
      –Так, выходит, ты знаешь.
      –Что знаю?
      –Что все это чушь.
      –Нет, Эш, ты опять ничего не понял. Повторяю, как и всякий другой, я беру отсюда только то, что мне нужно. И это меня подпитывает. Моя вера не становится слабее оттого, что я понимаю: учение не нужно воспринимать буквально. Наоборот, она становится еще крепче. Это дает мне в руки власть.
      –Другими словами,– сказал Эш,– ты нашла способ встать во главе своей секты.
      –Это твоя точка зрения. И ты имеешь на нее право,– ответила Ди Ди и посмотрела на часы.– Пошли. Уже пора.
      Она двинулась вверх по склону. Эш пошел за ней.
      –Эти наши заказы,– сказал он.– Это они вдохновили Истинного, и он придумал новую… мм… интерпретацию в твою пользу, так?
      Ди Ди продолжала идти не останавливаясь.
      –Неисповедимы пути не только Господни,– сказала она.


      –Профессор ван де Бик?– спросил Саймон.
      –Прошу вас, зовите меня Луи.
      Выглядел ван де Бик совершенно так же, как и на своей страничке с биографией: молодой, по-мальчишески обаятельный, гибкий, стройный и подтянутый. Как и на фотографии, на нем была черная, плотно облегающая футболка. В момент рукопожатия взгляд его упорхнул куда-то в сторону, но он успел одарить Саймона лучезарной улыбкой. Небось, на студенток действует неотразимо, осуждающе подумал Саймон. Может быть, и на его дочь. Или это мысли сексиста?
      –Я очень сожалею о Пейдж,– сказал ван де Бик.
      –В каком смысле?
      –Простите?
      –Вы сказали, что сожалеете. О чем конкретно?
      –Но вы же сказали по телефону, что она пропала.
      –И именно об этом вы сожалеете, Луи?
      Саймон проговорил это таким тоном, что Луи съежился, и Саймон сразу обругал себя за то, что был слишком напористым.
      –Ради бога, простите меня,– мягко произнес он.– Просто… в мою жену недавно стреляли. В мать Пейдж.
      –Что? О, это ужасно. Она…
      –Она в коме.
      Краска отхлынула с лица профессора.
      –Привет, Луи!– послышался голос.
      Это его заметили двое студентов – между прочим, оба юноши,– поднимающиеся по ступенькам Библиотеки Лоу. Они остановились, ожидая ответа, но их приветствие осталось незамеченным.
      –Луи!– проговорил второй студент.
      Саймон терпеть не мог, когда к профессорам обращались просто по имени.
      Ван де Бик словно вышел из транса, в который его вогнал Саймон.
      –О, привет, Джереми, привет, Дэррил.
      Он заулыбался, но видно было, что улыбка натянутая и он серьезно встревожен. Смущенные студенты продолжили свой путь.
      –Вы хотели рассказать мне о чем-то,– напомнил ему Саймон.
      –Что? Да нет, это ведь вы присылали мне сообщения.
      –Да, но когда вы перезвонили, то дали понять, что у вас есть что рассказать.
      Ван де Бик принялся жевать нижнюю губу.
      –У Пейдж вы были любимым профессором,– добавил Саймон.– Она очень вам доверяла.
      Эта информация, в лучшем случае полученная из третьих рук, тем не менее, скорее всего, соответствовала действительности и была, как минимум, лестной.
      –Пейдж была чудесной студенткой,– отозвался тот.– О такой мечтает любой преподаватель.
      Чувствовалось, что эти слова он повторяет довольно часто, но прозвучали они вполне искренне.
      –Так что же случилось тогда?– спросил Саймон.
      –Не знаю.
      –Я привез к вам умную, любознательную девушку. Она никогда до этого не жила одна, далеко от дома и семьи, среди чужих людей,– сказал Саймон, и его захлестнули чувства, не так-то легко поддающиеся описанию,– смешение ярости, печали, сожаления и отцовской любви.– Я доверил ее вам и надеялся, что вы о ней позаботитесь.
      –Мы стараемся, мистер Грин.
      –Однако неудачно.
      –Вы ничего об этом не знаете. Но если вы приехали, чтобы порицать…
      –Нет, это не так. Я приехал потому, что хочу найти ее. Поэтому прошу вас…
      –Но я не знаю, где она.
      –Расскажите мне все, что помните.
      С возвышения, на котором они стояли, он посмотрел на людей внизу.
      –Давайте пройдемся,– сказал ван де Бик.– Не очень удобно беседовать, стоя на этих ступеньках.
      Он стал спускаться. Саймон не отставал и шел рядом.
      –Как я уже говорил, Пейдж была очень хорошей студенткой,– начал он.– Чрезвычайно активной в учебе. Впрочем, многие дети так начинают. Слишком горячо берутся за дело. Хватаются за все подряд, за любую возможность, все хотят успеть. Горят на учебе… как свечка с обеих сторон. Вы помните свои студенческие годы?
      –Помню,– кивнул Саймон.
      –Позвольте спросить, где вы учились?
      –Здесь.
      –В Колумбийском?
      Они пересекли Университетскую аллею и направились к Библиотеке Батлера.
      –А оказавшись здесь, уже знали, кем хотите стать?
      –Понятия не имел. Начинал с технических дисциплин.
      –Говорят, что колледж открывает перед тобой целый мир. В каком-то смысле это, конечно, правда. Но в большинстве случаев бывает как раз наоборот. Ты приходишь сюда, уверенный в том, что, когда выйдешь отсюда, тебе все будет по плечу. Выбор у тебя богат до бесконечности. На самом же деле с каждым проведенным здесь днем твой выбор сокращается. И ко времени окончания реальность как будто схлопывается.
      –Какое отношение это имеет к Пейдж?– спросил он.
      Улыбаясь, профессор смотрел на него в упор.
      –Она проделала все это быстро. Но наилучшим образом. Она почти сразу нашла свое призвание. Это генетика. Она хотела стать врачом. Лечить людей, как ее мать. И нескольких недель не прошло, а она уже поняла это. И стала посещать мои занятия, очень часто, приходилось даже ограничивать ее рвение. Она хотела понять, какой выбрать курс, чтобы стать моей ассистенткой. Мне казалось, что у нее все очень хорошо получается. А потом вдруг все изменилось.
      –Как именно?
      Он продолжал идти, не останавливался.
      –Существуют некоторые правила, мистер Грин. Я хочу, чтобы вы это поняли. Например – что нам можно сообщать о студентах родителям, а что нельзя. Если студент просит о конфиденциальности, мы должны обеспечить ее, в пределах допустимого, конечно. Вы знакомы с правилами жизни в кампусе из раздела девять?
      Саймон похолодел. Эйлин Воган говорила ему что-то об этом, когда он приезжал в Лэнфорд. Будто подруга Пейдж и Эйлин Джуди Зискинд заподозрила, что на одной студенческой вечеринке Пейдж стала жертвой сексуального насилия. Саймон старался об этом не думать, потому что, во-первых, думать об этом было страшно, а во-вторых, что более важно, когда Джуди открыто подняла этот вопрос, Пейдж все отвергла. Именно этот факт успокаивал Саймона. Джуди продолжала наседать на Пейдж, но, по словам Эйлин, Пейдж не только все отрицала, но в конце концов замяла всякие разговоры на эту тему.
      «Она сказала, что у нее какие-то проблемы дома…»
      Они свернули с дорожки и подошли к зданию из стекла и бетона, которое называлось Лернер-холл[41 - Лернер-холл – студенческий центр, или студенческий союз Колумбийского университета. Он назван в честь Альфреда Лернера, который финансировал часть его строительства.]. На нижнем этаже его было кафе. Ван де Бик собрался было открыть дверь, но Саймон взял его за локоть.
      –Подвергалась ли моя дочь сексуальному насилию?– спросил он.
      –Думаю, да.
      –Вы думаете?
      –Однажды Пейдж пришла ко мне и сказала, что хочет поговорить конфиденциально. Она была крайне расстроена. Оказывается, на вечеринке в кампусе с ней произошел инцидент.
      Кулаки Саймона сжались сами собой.
      –Она сама вам об этом рассказала?
      –Начала рассказывать, да.
      –Что значит «начала»?
      –Прежде чем она перешла к подробностям, я сразу предупредил, что должен следовать рекомендациям раздела девять.
      –Что это за рекомендации?
      –Об обязательной отчетности.
      –Что это значит?
      –Если студентка или студент сообщает мне о сексуальном насилии, хотят они этого или не хотят, я обязан сообщить об этом ответственному за исполнение положений этого раздела.
      –Даже если жертва не желает, чтобы вы это делали?
      –Да, вы совершенно правы. Если честно, мне самому это правило очень не по душе. Я, конечно, все понимаю. И мотивировку, и прочее. Но мне кажется, не всякий захочет довериться своему учителю, когда знает, что, нравится это кому-то или нет, учитель обязан об этом доложить куда следует. Жертва замыкается, уходит в себя. Вот и здесь случилось то же самое.
      –Пейдж не захотела с вами говорить?
      –В общем, да. Рассердилась и убежала. Я попытался ее догнать, но не смог. Потом я звонил ей. Посылал сообщения. Писал по электронной почте. Один раз заглянул в ее комнату. Она отказывалась со мной разговаривать.
      Кулаки Саймона сжались еще крепче.
      –А вам не пришло в голову сообщить ее родителям?
      –Я думал об этом, конечно. Но насчет этого опять же существуют определенные правила. Я специально консультировался с ответственным по этому разделу.
      –И что она сказала?
      –Это был мужчина.
      «Ты это серьезно?» – подумал Саймон.
      –И что он сказал?
      –Он поговорил с Пейдж. Она отрицала, что с ней такое случилось.
      –И вам опять не пришло в голову позвонить родителям?
      –Именно так, мистер Грин.
      –И моя дочь, которую, вероятно, изнасиловали, молча страдала одна.
      –Существуют инструкции. И мы должны их исполнять.
      Какой-то бред. Когда все это закончится, Саймон сделает все, чтобы отплатить этому хлыщу, но сейчас он должен сосредоточиться на первостепенной задаче. Ему этого не хотелось. Хотелось одного: рухнуть на землю и плакать о своей несчастной дочери.
      –Значит, именно тогда у Пейдж все пошло наперекосяк?
      Ван де Бик немного подумал. Его ответ удивил Саймона.
      –Вообще-то, нет, не совсем. Я понимаю, как это звучит, но когда я в следующий раз увидел ее…
      –Когда это было?
      –Через несколько дней. Пейдж пришла на занятия. Казалось, она уже была более или менее в порядке. Помню, стою я за кафедрой, гляжу на нее – я даже несколько удивился, что она появилась,– а она так кивнула мне, знаете, будто хотела сказать: «У меня все хорошо, не беспокойтесь об этом». Через несколько дней она опять стала приходить на мои занятия. Вы не представляете, как я был рад ее видеть. Я попробовал снова поговорить с ней о том случае, но она сказала, мол, это все пустяки, она слишком близко все приняла к сердцу. Я не хочу сказать, что она полностью пришла в норму. Я понял, что она просто пытается от этого отгородиться. Я предлагал помощь, убеждал поговорить с кем-нибудь. Пожалуй, самое тяжелое то, что девушки продолжают жить в том же кампусе, что и предполагаемый нападавший.
      –Насильник.
      –Что?
      –Не надо называть его «предполагаемый нападавший». Говорите прямо: «насильник».
      –Я ведь этого не знаю.
      –Но знаете, кто это, так?
      Он не ответил.
      –Так знаете или нет?
      –Она мне не сказала.
      –Но вы знаете имя этого парня.
      –Могу догадываться. По крайней мере, сейчас.
      –Что вы хотите этим сказать?
      Ван де Бик запустил пальцы в волосы и тяжело вздохнул.
      –Как раз здесь вся эта история и принимает странный оборот, мистер Грин.
      «Куда уж более странный?» – подумал Саймон.
      –Не знаю, в каком порядке это было,– продолжал ван де Бик.– Не очень хорошо помню, что было сначала – резкое ухудшение с Пейдж или…
      Он замолчал.
      –Или что?
      –В кампусе случился еще один…– он замолчал, посмотрел в небо, словно пытался найти нужное слово,– …инцидент.
      –Инцидент,– повторил Саймон.
      –Да.
      –Вы имеете в виду изнасилование?
      Ван де Бик сощурился.
      –Пейдж не употребляла слова «изнасилование». Никогда. Просто чтоб вы знали.
      Саймон понимал, что сейчас не время вдаваться в лингвистическую дискуссию.
      –Случилось еще одно посягательство?
      –Да.
      –Тот же самый парень?
      Профессор помотал головой:
      –Как раз наоборот.
      –Как это?
      –На парня, который, как я считаю, мог изнасиловать Пейдж,– сказал ван де Бик, и теперь он старался говорить более взвешенно.– На этот раз жертвой был он.
      Он встретился глазами с пристальным взглядом Саймона. Саймон смотрел на него не мигая.
      –Его зовут Дуг Малзер, он второкурсник, профилирующая дисциплина у него экономика, сам он из Питсбурга. После одной вечеринки в кампусе он был зверски избит бейсбольной битой. Ему переломали ноги. А потом тонкий конец этой биты был…– Он стал запинаться.– В общем-то, об этом эпизоде нападения постарались умолчать. Родственники не хотят, чтобы о нем всем стало известно, но слухи по кампусу все-таки поползли. Сейчас парень в Питсбурге, еще не поправился.
      По спине Саймона пробежал холодок.
      –И вы думаете, Пейдж имеет к этому отношение?
      Профессор открыл было рот, снова закрыл, потом попробовал заговорить. Видно было, что он старается как можно более аккуратно подобрать слова.
      –Наверняка сказать ничего не могу.
      –Но?
      –Но на следующий день на занятиях Пейдж все время улыбалась. Все остальные были на взводе из-за того, что случилось. А Пейдж все поглядывала на меня и широко улыбалась какой-то странной улыбкой, и я в первый раз увидел, что взгляд у нее остекленелый. Словно она что-то приняла. Словно была под кайфом.
      –Значит, вы утверждаете, что она была под кайфом и улыбалась?– спросил Саймон.– А вдруг она приняла лекарство, чтобы притупить боль?
      Ван де Бик ничего не ответил.
      –Мне все равно, что она там приняла,– сказал Саймон; из головы у него не выходила сцена насилия.– Пейдж не стала бы делать ничего такого.
      –Я с вами согласен.
      Мимо прошел еще один студент.
      –Привет, Луи!– выкрикнул он, но ван де Бик лишь рассеянно кивнул ему в ответ.
      –Да, ничего такого она не стала бы делать. По крайней мере, в одиночку.
      Саймон похолодел.
      –Но после занятий в тот день я обратил внимание, что Пейдж поджидал какой-то мужчина. Не юнец и не студент. Мужчина лет на десять старше ее.
      «Аарон,– подумал Саймон.– Это был Аарон».



      Глава тридцать первая

      –Информацию, которую я вам только что сообщила, передавать никому нельзя,– говорила Елена.– Нас могут обвинить в том, что она получена незаконным путем, в результате неправомерных действий или чего-нибудь в этом роде. В любом случае, даже если мы обратимся к ФБР сегодня, дело там откроют не раньше чем через несколько дней, а возможно, даже недель. У нас нет…
      Елена услышала в трубке щелчок. Еще кто-то звонит. Имя звонящего не определилось. Большинство людей считают, что такие звонки – это спам, но Лу поставил ей на телефон какую-то штуку, чтобы они отсекались. Если ей звонили, то обычно это было что-то важное.
      Последней, кому она давала свою визитку, была Элисон Мэйфлауэр.
      –Саймон, подождите немного, мне звонит кто-то.
      Она переключилась на новый звонок.
      –Алло?
      –Мм… здравствуйте,– тихо, почти шепотом проговорил женский голос.
      Это не Элисон Мэйфлауэр. На слух – голос молодой женщины, лет двадцати, может быть – тридцати.
      –Это мисс Рамирес?
      –Да. С кем я говорю?
      –О, мое имя не имеет значения.
      –Не могли бы вы говорить громче?
      –Простите, я немного волнуюсь. Я звоню… Я звоню по поручению моей подруги. Вы виделись с ней сегодня в одном кафе.
      –Продолжайте.
      –Ей нужно встретиться с вами – боже мой, так нужно!– но она боится.
      Элисон Мэйфлауэр, припомнила Елена, живет вместе с другой женщиной по имени Стефани Марс. Наверное, это она.
      –Понимаю,– произнесла Елена как можно мягче.– Можно встретиться там, где она будет чувствовать себя спокойно.
      –Да. Элисон действительно этого хочет.
      –Не могли бы вы секундочку подождать?
      –Хорошо.
      Елена быстро переключилась:
      –Саймон?
      –Да, что случилось?
      –Мне надо бежать. Элисон Мэйфлауэр сама захотела встретиться.
      Елена переключилась обратно:
      –Я знаю, где живете вы с Элисон. Я могу подъехать…
      –Нет!– испуганно прошептала женщина.– Они приедут за вами! Неужели вы не понимаете?
      Елена даже руку подняла, чтоб ее успокоить, хотя, когда говоришь по телефону, толку от этого мало.
      –Хорошо, конечно, я понимаю.
      –Они за вами следят. За всеми нами следят.
      У этой женщины явно признаки паранойи, хотя, с другой стороны, три трупа уже есть.
      –Не волнуйтесь,– сказала Елена, стараясь говорить ровным, непринужденным голосом.– Давайте что-нибудь придумаем. План, который вас обеих устроит.
      Чтобы договориться, понадобилось минут десять; кажется, женщина несколько успокоилась. Остановились на том, что Елена вызовет такси, доедет до магазина «Крэкер баррель олд кантри», что рядом с шоссе номер 95. И будет ждать перед этим магазином. А Стефани – женщина наконец назвала свое имя – дважды просигналит ей фарами, а потом подъедет.
      –Какая у вас машина?– спросила Елена.
      –Я бы предпочла не говорить. На всякий случай.
      Потом Елена пересядет в машину, и ее отвезут в «секретное место», где она встретится с Элисон. Да, Стефани так и сказала – «секретное место».
      –Только приезжайте одна.
      –Да. Обещаю.
      –Если мы увидим за вами хвост, встреча отменяется.
      Они договорились, что Стефани позвонит и сразу отключится, это будет сигнал, что она «на месте» возле названного магазина. Когда разговор закончился, Елена села на кровать и погуглила Стефани Марс. Ничего интересного не нашла. Потом она переоделась в другой синий блейзер, попросторней, чтобы не видно было кобуры с пистолетом. Подумала было перезвонить Саймону, но решила лучше послать ему сообщение о том, что она надеется скоро встретиться с Элисон Мэйфлауэр. Мобильник стоял на подзарядке. Она отправила сообщение и Лу о том, что уходит из дома, у нее встреча. На ее телефон Лу давно поставил устройство отслеживания высокого качества, так что в головном офисе, если понадобится, смогут определить ее местонахождение в круглосуточном режиме.
      Прошел час, и телефон снова зазвонил. Номер не определился. Елена подождала. Только один звонок, и тишина. Это сигнал. Елена все это время отслеживала такси в своем приложении. Увидела изображение машины в восьми минутах езды. Приехала она через пятнадцать.
      Магазин «Крэкер баррель» в Южном Портленде, как и все остальные заведения этой сети, снаружи выглядел как деревенский дом. На веранде обилие кресел-качалок, все пустые. Елена встала перед входом. Долго ждать не пришлось. Стоящий прямо перед ней автомобиль мигнул фарами. Елена тайком сфотографировала машину, удостоверилась, что ее номер попал на фото, и послала снимок Луи.
      На всякий случай. Мало ли что может случиться.
      Машина подъехала, Елена открыла дверцу рядом с водителем и заглянула внутрь. За рулем сидела красивая молодая женщина в бейсболке «Ред сокс».
      –Стефани?
      –Пожалуйста, садитесь. Быстро.
      Елена не отличалась особой проворностью, и очень быстро у нее не получилось. Она едва успела закрыть дверцу, как Стефани Марс нажала на газ.
      –У вас есть мобильник?
      –Да.
      –Положите его в бардачок.
      –Зачем?
      –Разговор будет только между вами и Элисон. Ни записей, ни звонков, ни сообщений.
      –Думаю, без телефона мне будет неуютно.
      Стефани дала по тормозам.
      –Тогда все отменяется. У вас еще и пистолет, небось, при себе, да?
      Елена не ответила.
      –И пистолет свой суньте в бардачок. Откуда я знаю, может, вы на них работаете.
      –На кого?
      –Прошу вас сделать это немедленно.
      –Пропал один из приемных мальчиков. Я работаю на его отца.
      –И мы должны просто поверить вам на слово?– Молодая женщина недоверчиво покачала головой.– Пожалуйста, положите мобильник и пистолет в бардачок. Поговорите с Элисон – и получите все обратно.
      Делать нечего. Елена достала и мобильник, и пистолет. Рывком открыла бардачок, сунула их внутрь и снова закрыла. Случись что, достать их оттуда будет довольно просто.
      Елена внимательно оглядела Стефани Марс в профиль. Золотисто-каштановые волосы, вероятно – короткая стрижка, под бейсболкой определить точно не так-то просто – словом, красивая девица. Высокие скулы. Безупречная кожа. Баранку она держала левой рукой сверху, правой сбоку и от дороги глаз не отрывала, словно в первый раз за рулем.
      –Перед тем как я отвезу вас к Элисон, я хочу задать вам несколько вопросов.
      –Пожалуйста,– сказала Елена.
      –Кто именно нанял вас?
      Елена хотела сказать, что не уполномочена разглашать эту информацию, но ее клиент сам говорил, что тут все в порядке, ему все равно, если кто узнает.
      –Себастьян Торп. Он усыновил мальчика, которого назвал Генри.
      –И этот Генри пропал?
      –Да.
      –И никаких зацепок, где он сейчас?
      –Как раз над этим в данный момент я и работаю.
      –Не понимаю.
      –Чего вы не понимаете?
      –Сколько лет этому Генри Торпу?
      –Двадцать четыре года.
      –Какое отношение его усыновление имеет к его теперешней жизни?
      –Может быть, никакого.
      –Понимаете, она очень хороший человек. Я говорю про Элисон. В жизни мухи не обидела.
      –Я тоже не собираюсь ее обижать,– сказала Елена.– Я хочу лишь найти сына своего клиента. Но тут вот в чем дело. Если Элисон совершила что-то незаконное…
      –Нет, она бы никогда…
      –Я знаю. Но если хоть что-то в этих усыновлениях было не совсем по правилам и если она откажется сотрудничать, что ж, пусть пеняет на себя. Нет ничего тайного, что не стало бы явным.
      –Звучит как угроза.
      –Я не хочу никого пугать. Хочу лишь показать серьезность ситуации. В моем лице Элисон получит наилучший шанс сделать все правильно и избежать неприятностей с законом.
      Стефани Марс перехватила баранку. Руки ее дрожали.
      –Я уж и не знаю, что лучше.
      –А я не хочу неприятностей для вас обеих.
      –Вы обещаете никому об этом не рассказывать?
      Вообще-то, таких обещаний Елена давать не могла. Все зависело от того, что ей расскажет Элисон. И все-таки на данном этапе небольшая хитрость не помешает.
      –Да, обещаю,– сказала она.
      Машина свернула направо.
      –Где она?– спросила Елена.
      –В летнем домике моей тети Салли.– Молодая женщина выдавила улыбку.– Там мы с Элисон и познакомились. Они подруги, тетя Салли и Элисон. Понимаете, каждый год тетя устраивает барбекю – открывает летний сезон, и шесть лет назад она пригласила меня и Элисон. Я понимаю, она гораздо старше меня, но вы же ее видели. Она очень во многом осталась совсем молодой. Мы познакомились с ней на заднем дворе возле гриля… Какие она готовит бифштексы, пальчики оближешь, я говорю про Элисон… Ну, мы и разговорились, и…– Она пожала плечами, улыбнулась, искоса бросила быстрый взгляд на Елену.– В общем, вот так.
      –Звучит очень мило,– сказала Елена.
      –А у вас кто-нибудь есть?
      Защемило в сердце. Всегда щемит, когда об этом заходит речь.
      –Нет,– ответила Елена.– Когда-то был, но он умер,– добавила она.
      Елена сама не знала, зачем она это сказала. Наверное, подсознательно захотелось поговорить по душам. Наверное, показалось, что это надо сказать.
      –Его звали Джоэл.
      –Мне очень жаль.
      –Спасибо.
      –Мы уже почти приехали.
      Они свернули на подъездную дорожку. В конце ее стоял бревенчатый домик, настоящий деревенский, а не такой, слепленный тяп-ляп, как здание магазина «Крэкер баррель». Елена невольно улыбнулась.
      –У тети Салли хороший вкус,– сказала она.
      –Да, что есть, то есть.
      –Она сейчас дома?
      –Салли? Нет. Она все еще в Фили[42 - Фили – разговорное название города Филадельфия.], еще несколько месяцев ее не будет. Раз в неделю сюда приезжаю я, как бы присматриваю. Об этом домике никто не знает, машины проезжают в миле отсюда, вот Элисон и подумала, что здесь будет безопасно.
      Стефани остановила машину и посмотрела на Елену своими большими глазами.
      –Мы на вас очень надеемся. Пойдемте.
      Они вышли из машины, и, глядя вокруг, Елена подумала, что здесь очень зелено и спокойно. Она глубоко вдохнула – действительно, очень свежий воздух. Просто прекрасно. Правда, нога побаливала. Старая рана, ее постоянный спутник. Стефани Марс рассказала, как она, по сути, случайно познакомилась с Элисон здесь на барбекю. Судьба ли, рок или силы хаоса бросают две души навстречу друг другу? Джоэл любил поддразнивать Елену тем, что у них было самое лучшее «первое свидание» в истории; она шутливо отмахивалась, но, может быть, Джоэл был прав.
      Во время рейда против вооруженных белых расистов под Биллингсом, штат Монтана, пуля попала Елене, как бы это приличней сказать, «пониже спины» – не говорить же «прямо в попу». Ей было не так больно, как можно было бы представить, по крайней мере – не сразу. Рана была скорее деликатная, чем болезненная, и у Елены, одной из очень немногих латиноамериканок на этой работе, было такое чувство, будто она подвела и себя, и своих людей.
      Она лечилась в ближайшей больнице; чтобы излишне не беспокоить рану, под ягодицу ей подложили какую-то надувную штуковину вроде шины, и тут вдруг в ее палату – и в ее жизнь – неожиданно вошел специальный агент Джоэл Маркус.
      –Я и представить не мог,– шутил Джоэл (а шутить он очень любил),– что мне так понравится эта задранная кверху попа.
      Она усмехнулась, вспомнив это. Стефани открыла дверь дома.
      –Элисон! Дорогая!– позвала она.
      Ответа не последовало.
      Елена машинально потянулась за пистолетом, но он, увы, остался в машине. Стефани Марс поспешила в дом. Елена вошла следом. Стефани свернула налево и пошла еще быстрее. Елена посмотрела в том направлении и двинулась было за ней.
      Но молодая женщина остановилась. И медленно повернулась к Елене.
      Красивое лицо девицы расплылось в улыбке, а Елена почувствовала, как к ее затылку прижалось что-то холодное.
      Глаза их встретились – темно-карие глаза Елены и буйно-зеленые этой девицы.
      Елена все поняла.
      Когда раздался щелчок, она подумала о Джоэле, и за секунду до выстрела у нее мелькнула надежда, что теперь наконец они снова будут вместе.



      Глава тридцать вторая

      Эш стоял над мертвым телом Елены.
      Она упала лицом вниз, голова при падении повернулась в сторону под неестественным углом, глаза у нее были открыты. Из затылка текла кровь, но Эш заранее подстелил брезент, чтобы меньше возиться с уборкой. Ди Ди положила ладонь ему на руку и сжала ее. Он поднял голову и увидел ее улыбку. Мужчина способен понимать смысл самых разных улыбок любимой женщины. Улыбки эти могли говорить о многом: вот она улыбается потому, что счастлива, или от всей души смеется, и совсем другая улыбка, когда она смотрит в глаза любимому.
      Эшу знакома была эта улыбка – ее она приберегала для тех минут, когда наслаждалась зрелищем жестокого насилия,– и эта улыбка ему не нравилась.
      –А для тебя есть разница,– спросила Ди Ди,– между убийством мужчины и убийством женщины?
      Эш был не расположен говорить на эту тему.
      –Где ее телефон?
      –В машине, лежит в бардачке.
      На тот случай, если кто-то отслеживает ее перемещения – а он был в этом почти уверен,– Эш заранее положил в бардачок работающий на батарейке генератор помех, который подавлял все сигналы.
      –Пойди разверни машину и принеси мне его,– приказал он.
      Ди Ди положила ладони ему на щеки.
      –Эш, с тобой все в порядке?
      –Все нормально, просто надо пошевеливаться.
      Она быстро поцеловала его в щеку и торопливо вышла. Эш принялся заворачивать тело в брезент. Они заранее выкопали яму, теперь ее никто не найдет. Когда Ди Ди принесет мобильник Елены, он отправит несколько сообщений типа «у меня все хорошо» всем, кто будет ее искать. Пока кто-то начнет серьезно расследовать исчезновение Елены Рамирес, пройдет несколько дней, а может, и больше.
      К тому времени Эш и Ди Ди покончат со всеми заказами. И никаких улик.
      –Иронично,– сказала Ди Ди, когда Эш изложил ей свой план.
      И хотя истинное значение слова «ироничный» было Эшу не очень понятно – он вспомнил, что, по словам многих, Аланис Мориссетт[43 - Аланис Надин Мориссетт – канадская певица, композитор, актриса и продюсер, которая стала всемирно популярной в 1995 году. Речь идет об известной песне 1996 года «Ironic» (часто переводят как «Ирония судьбы»).] в своей знаменитой песне тоже неправильно употребляла его,– здесь оно казалось вполне уместным. Елену Рамирес наняли для того, чтобы она нашла «пропавшего» Генри Торпа. Но Торп тогда был уже мертв. А теперь вот и сама Елена Рамирес будет считаться «пропавшей».
      Ди Ди вернулась в дом с мобильником и генератором помех.
      –На, держи,– сказала она.
      –Ты завернешь ее.
      Она шутливо отдала ему честь.
      –Ты что-то не в настроении.
      Эш наклонился к телу и взял Елену за руку. По нервным волокнам должны еще проводиться электрические импульсы, достаточные для того, чтобы ее большой палец мог разблокировать телефон. Он прижал телефон к подушечке пальца.
      Есть.
      На экране появилась фотография широко улыбающейся Елены, обеими руками обнимающей так же широко улыбающегося мужчину гораздо выше ее ростом.
      Ди Ди заглянула Эшу через плечо.
      –Думаешь, это ее Джоэл?
      –Да, скорей всего, это он.
      Эш слышал весь разговор в машине – Ди Ди заранее включила свой телефон.
      –Эта твоя тетя Салли – она хоть существует на самом деле?– спросил он.
      –Нет.
      Эш изумленно покачал головой.
      –Мозги у тебя варят,– сказал он.
      –Помнишь, как в школе мы ставили «Вестсайдскую историю»?
      Эш тогда занимался декорациями. А она играла одну из девушек из банды Акул.
      –Я должна была играть Марию, но не прошла пробу, и мистер Орлов отдал роль Джулии Форд, потому что ее отец был владельцем автосалона «Лексус».
      Ди Ди проговорила это без тени сожаления или злости. Просто констатировала факт. Эш, конечно, был влюблен, но Ди Ди в самом деле обладала профессионализмом настоящей звезды. Это было видно с первого взгляда. Хотя она была всего лишь «девушка из хора», весь зал смотрел только на нее.
      Ди Ди могла стать великой актрисой, настоящей звездой, но какие у нее, красавицы-сиротки, которая постоянно отбивалась от взрослых мужиков, были на это шансы?
      –В этой постановке, Ди Ди, ты была просто великолепна,– сказал он с нежностью в голосе.
      Она молча продолжала заворачивать мертвое тело в брезент.
      –Честное слово, я не шучу.
      –Спасибо тебе, Эш.
      На телефоне Елены он кликнул на «Параметры настройки» и нашел значок «Конфиденциальность». Далее он нажал на «Определение местоположения» и пролистал до самого низа, до слов «Системные сервисы». Прокрутил этот список и нашел «Значимые места». Нажал, но на экране появилось окошко, в котором снова запрашивался отпечаток большого пальца. Он взял руку Елены и приложил ее палец. Потом сменил пароль, чтобы в следующий раз можно было войти без процедуры с ее пальцем.
      Люди не понимают, как много они случайно, по небрежности выдают личной информации. На любом айфоне и в любое время можно проделать то, чем сейчас занимался Эш: он просматривал полную историю тех мест, которые недавно посетил владелец аппарата – в данном случае Елена Рамирес.
      –Черт,– сказал он.
      –Что?
      –Она успела побывать в тату-салоне.
      –Эш, мы же решили, что такое возможно. Поэтому и действовать пришлось быстро.
      Он просмотрел список локализаций и увидел несколько мест в Нью-Йорке. Совсем недавно Елена Рамирес побывала в Колумбийском медицинском центре, неподалеку от Сто шестьдесят восьмой улицы. Интересно, что ей там надо было. И вдруг Эш увидел кое-что похуже.
      –Она и в Бронксе тоже была.
      Ди Ди закончила перевязывать брезентовый сверток веревкой.
      –В том самом месте?
      Он кликнул и кивнул.
      –Ой-ой, это нехорошо,– сказала Ди Ди.
      –Надо поторопиться.
      Он быстро просмотрел звонки и текстовые сообщения. Самое последнее, пришедшее восемь минут назад, гласило:


      Встретились с Элисон? Сообщите, когда сможете.

      Ди Ди заметила выражение его лица.
      –В чем дело?
      –К нам приближается еще кто-то.
      –Кто?
      Эш повернул телефон экраном к Ди Ди, чтобы она прочитала сама.
      –Придется нам что-то делать с этим парнем по имени Саймон Грин.



      Глава тридцать третья

      Саймон рухнул на сиденье в вагоне подземки. Он рассеянно смотрел в противоположное окно, за которым с гулом проносились размытые огни туннеля. Саймон старался осмыслить то, что только что узнал. Бессмыслица какая-то. Прибавилось еще несколько кусочков головоломки, кусочков важных, возможно даже объясняющих, с чего началось превращение его дочери в наркоманку. Но чем больше появлялось таких кусочков, тем менее ясной становилась вся картина.
      Когда он поднялся и вышел на улицу, пришло сообщение от Ивонны.


      Деньги готовы. Тебе надо подписать. Спроси Тодда Райша.

      Банк располагался между рестораном быстрого питания «Вендис» и элитной пекарней. Внутри был всего один кассир, но очереди не было. Он назвал свое имя и попросил позвать Тодда Райша. Райш был профессионалом до мозга костей. Он проводил Саймона в заднее помещение.
      –Вы не против, если я выдам сотнями?– спросил он.
      Саймон не возражал. Райш отсчитал нужную сумму.
      –Не желаете ли пакет?
      У Саймона был свой пластиковый пакет, который Ингрид сохранила после недавней поездки в «Забар»[44 - «Забар» – знаменитый гастроном в Нью-Йорке.]. Он сложил туда деньги и втиснул пакет в рюкзак. Поблагодарил Райша и двинулся дальше.
      Шагая по Бродвею в сторону больницы, Саймон позвонил Рэнди Спрэтту, генетику.
      –Деньги у меня,– сказал он.
      –Буду через десять минут,– ответил тот.
      Саймон проверил, нет ли сообщений от Елены Рамирес. Ничего. Наверное, еще рановато. Но все-таки быстро набрал ей сообщение.


      Встретились с Элисон? Сообщите, когда сможете.

      Сразу ответа не последовало. Никаких пляшущих точечек, говорящих о том, что она набирает сообщение.
      Саймон на ходу смотрел на экран, в основном для того, чтобы не думать о предстоящей встрече. С тестом он поторопился, даже запаниковал, совершенно не подумал о последствиях. Но теперь, когда у него оказалась свободная минутка – когда ответ, нравится ему это или нет, вот-вот встанет перед ним со всей реальностью пощечины,– он думал о том, что будет делать, если узнает худшее.
      Что, если и в самом деле Пейдж ему не родная дочь?
      А если и Сэм с Аней тоже не родные его дети?
      «Притормози»,– сказал он себе.
      Но у него уже нет времени тормозить, разве не так? Голая правда, какой бы она ни была, катится на него, как товарный поезд. И смысла ее он до сих пор не может постичь. Но, это во-первых, Сэм на него очень похож, все это говорят, и хотя он сам этого не видит – как и любой родитель?– он знает…
      Что он знает?
      Нет, этого просто не может быть. Ингрид никогда бы с ним так не поступила. Но все равно назойливый голос в голове продолжал глумиться над ним. Вдруг вспомнилась статистика, он где-то читал, дескать, десять процентов отцов, сами не зная того, растят чужих детей. Или там было два процента? Или все это полная чепуха?
      Когда Саймон пришел в пустой скверик позади педиатрического корпуса, Рэнди Спрэтт уже сидел в дальнем углу на скамейке. Он сидел очень прямо, глубоко засунув руки в карманы плаща и бросая по сторонам взгляды, словно испуганная крыса.
      Саймон сел рядом. Они разговаривали, глядя прямо перед собой.
      –Деньги принесли?– прошептал Спрэтт.
      –Я что, заложника выкупаю?
      –Так принесли или нет?
      Саймон полез в рюкзак за пакетом. Он не спешил: сомневался, стоит ли открывать этот ящик Пандоры. Может быть, порой неведение – это благодать? Или нет? Он ведь жил вполне счастливо, когда ничего не знал о «тайнах прошлого» Ингрид.
      Ну да, и посмотрите, к чему это их привело.
      Саймон передал пакет с деньгами. На мгновение он испугался, что Спрэтт примется прямо здесь пересчитывать, но нет, пакет быстро исчез в кармане плаща.
      –Ну?– сказал Саймон.
      –Вы говорили, что один образец для вас приоритетный. Желтая щетка.
      Во рту у Саймона пересохло.
      –Да.
      –Я в срочном порядке сделал анализ, так что это единственный результат, по которому у меня научно подтвержденное заключение.
      Интересно, почему Спрэтт не сказал ему об этом до того, как получит деньги, хотя, может быть, это не имеет значения.
      –И каково же оно?
      –Положительное.
      –Погодите, значит ли это…
      –Вы – биологический отец.
      Облегчение, сладостное облегчение волной прокатилось по легким и венам Саймона.
      –И, кстати говоря – хотя полученные результаты лишь предварительны,– все указывает на то, что вы являетесь биологическим отцом всех троих.
      Не говоря больше ни слова, Рэнди Спрэтт встал и пошел прочь. А Саймон остался сидеть, не в силах пошевелиться. Смотрел, как старушка в стандартном больничном халате, опираясь на ходунки, ковыляла к цветочной клумбе. Вот она наклонилась и принюхалась, как в прямом, так и в переносном смысле. Саймон в переносном смысле делал то же самое, просто наблюдая за тем, что творится вокруг. Группа молодых врачей-резидентов расположилась на травке и лакомилась шаурмой из ближайшей передвижной закусочной. Все они казались усталыми, но счастливыми, какой была некогда и Ингрид, во время своей резидентуры, когда она много работала сверхурочно, зато знала, что она одна из немногих счастливчиков, нашедших свое призвание.
      Ведь профессия врача – Саймон это хорошо понимал – действительно призвание.
      Странная мысль, но что поделаешь. А может, и не такая уж странная. Саймон совсем недавно узнал, что у Пейдж было то же призвание, что и у матери. Если бы все шло нормально, в его жизни это имело бы огромное значение. В определенном смысле это и сейчас так.
      Он должен ее найти.
      Саймон проверил мобильник, надеясь увидеть что-нибудь от Елены Рамирес. Новых сообщений не было. Он набрал для нее еще одно:


      Тест ДНК показал, что Пейдж моя дочь. Все еще не понимаю, как она сошлась с Аароном. Но думаю, тут какая-то связь с незаконными усыновлениями. Когда закончите с Элисон Мэйфлауэр, позвоните.

      Пора было возвращаться в палату к Ингрид. Он встал, поднял лицо к небу, закрыл глаза. Еще пара секунд. Когда-то они с Ингрид, чтобы укрепить свой брак, посещали занятия йогой, и инструктор постоянно подчеркивал важность правильного дыхания. Саймон сделал глубокий вдох, задержал дыхание и медленно выпустил воздух.
      Не помогло.
      В кармане завибрировал телефон. Он посмотрел – пришел ответ от Елены:


      Ради этой встречи направляюсь к канадской границе и, возможно, несколько дней буду вне досягаемости.
      Где будете вы?

      Канада? Сообщение поставило его в тупик.
      Тогда Саймон набрал:


      Пока в больнице, но все может измениться.

      Он нажал «Отправить» и стал ждать. Заплясали точки, показывающие, что Елена отвечает.


      Сообщайте обо всех изменениях в развитии ситуации. Жизненно важно держать меня в курсе, даже если я не могу ответить.

      Саймон написал ответ, где пообещал информировать ее, отметился у охраны больницы, сел в лифт и поехал вверх, в реанимационное отделение. Его подмывало спросить Елену, почему Канада и почему она может оказаться в ситуации, когда не сможет ответить, но он прикинул, что, когда станет нужно, она сама все расскажет, а пока сообщает только то, что ему необходимо знать. Дверцы лифта открылись, и к нему в десятикратном размере вернулась мучительная душевная боль от того, что он узнал от ван де Бика.
      Что же случилось с Пейдж в кампусе?
      «Не думай об этом,– приказал он себе.– Не думай, иначе не сможешь сделать следующий шаг».
      Сэм прохаживался по коридору: в палате вокруг Ингрид хлопотали медсестры – мыли ее, переодевали в чистое. Он заметил отца, подбежал, и они крепко обнялись.
      –Прости меня,– сказал Сэм.
      –Все нормально.
      –Я вовсе не то имел в виду насчет того, что ранили маму.
      –Я знаю.
      Сэм утомленно улыбнулся:
      –Знаешь, что скажет мама, если узнает, что я тебя обвинял?
      –Что?
      –Скажет, что я сексист. Скажет, что я никогда бы не стал винить ее, если бы пуля попала в тебя.
      Саймону эта мысль понравилась.
      –А знаешь что? Мне кажется, тут ты прав.
      –Куда ты ходил?– спросил Сэм.
      Саймону хотелось оградить сына от всего, как и любому отцу, но он не хотел и излишне опекать его.
      –Надо было поговорить с одним из преподавателей Пейдж.
      Сэм заглянул ему в глаза.
      Подбирая самые обтекаемые слова, Саймон рассказал сыну, что его сестра подверглась сексуальному насилию,– возможно, он не хотел излишне опекать сына, но не бросать же его в пучину зла, как щенка в воду. Сэм слушал не перебивая. Старался держаться мужественно, но Саймон разглядел-таки красноречивое дрожание его нижней губы.
      –Когда это все случилось?– спросил Сэм, едва отец закончил.
      –Я не знаю точно. Где-то к концу первого семестра.
      –Однажды вечером она позвонила мне. Пейдж. Ни с того ни с сего. То есть раньше мы обменивались эсэмэсками, но всего несколько раз, а по телефону ни разу не разговаривали.
      –И что она сказала?
      –Просто сказала, что ей захотелось поговорить со мной.
      –О чем?
      –Не знаю,– сказал Сэм и как-то преувеличенно пожал плечами.– Это было в пятницу вечером, довольно поздно. А я был на вечеринке у Мартина. И не очень-то ее слушал. Хотел, чтобы разговор поскорей закончился. В общем, да, я так и сделал.
      Саймон положил руку на плечо сына:
      –Возможно, это было не в тот вечер, Сэм.
      –Ладно,– сказал Сэм, но очень неуверенно.– Может, и не в тот.
      Саймон хотел было сказать что-то еще, но тут услышал чье-то негромкое покашливание. Он повернулся и, к собственному удивлению, увидел перед собой человека, который спас ему и Ингрид жизнь.
      –Корнелиус?
      На нем были все те же рваные джинсы, черты лица скрывала все та же буйная седая борода.
      –Как у Ингрид дела?– спросил Корнелиус.
      –Трудно сказать,– ответил Саймон и притянул к себе Сэма.– Сэм, это Корнелиус. Он…– Саймону нельзя было говорить сыну, что Корнелиус выстрелил в Лютера и тем самым спас не только Ингрид, но и его самого.– Корнелиус – владелец того самого дома в Бронксе, где жила Пейдж. Он нам очень помог.
      Сэм протянул руку:
      –Приятно познакомиться.
      –Мне тоже, молодой человек,– отозвался Корнелиус и перевел взгляд на Саймона.– Можно кое о чем с тобой переговорить?
      –Конечно.
      –Мне как раз надо в туалет,– сказал Сэм и двинулся по коридору.
      Саймон повернулся к Корнелиусу.
      –В чем дело?– спросил он.
      –Ты должен сходить со мной в одно место,– сказал Корнелиус.
      –Куда?
      –Ко мне домой. Там будет Рокко. И Лютер. У них есть что рассказать, и тебе нужно это услышать.



      Глава тридцать четвертая

      Эш и Ди Ди подготовились как следует, поэтому работали быстро.
      Они погрузили тело Елены на тележку, стоявшую возле черного хода. Эш, лавируя, покатил тележку в лес, а Ди Ди осталась в домике и закончила уборку.
      Чтобы выкопать яму, нужно время. Но чтобы закопать ее – времени нужно гораздо меньше.
      Они ехали на юг, Ди Ди продолжала изучать мобильник Елены.
      –Много отсюда не почерпнешь,– заметила она.– В бюро расследований Ви-Эм-Би Елена Рамирес – большая шишка. Мы это и так знали. Ее клиентом был отец Генри Торпа. Это мы тоже знали.– Она подняла голову.– Между прочим, это уже согласовано.
      –Что согласовано?
      –Саймон Грин. Тебе заплатят столько же, сколько и за остальных.
      –Погугли его,– сказал Эш.– Может, узнаем что-то новенькое.
      Она стала набирать имя. Ждать пришлось недолго. Открылся сайт корпорации «Управление частным капиталом», а на нем биография Саймона. Два его снимка: портрет и групповая фотография вместе со всем коллективом.
      Они проехали границу штата.
      –В батарейке осталось двадцать процентов,– сказала Ди Ди.– У нас найдется зарядка для такого аппарата?
      –Посмотри в кармашке за моим сиденьем.
      Ди Ди протянула руку, и тут вдруг телефон Елены завибрировал. От Саймона Грина пришло новое сообщение:


      Тест ДНК показал, что Пейдж моя дочь. Все еще не понимаю, как она сошлась с Аароном. Но, думаю, тут какая-то связь с незаконными усыновлениями. Когда закончите с Элисон Мэйфлауэр, позвоните.

      Эш попросил прочитать еще раз.
      –Если не ответим, он забеспокоится и примется звонить.
      –А мы сейчас сделаем вот что.
      Она начала набирать текст:


      Ради этой встречи направляюсь к канадской границе и, возможно, несколько дней буду вне досягаемости. Где будете вы?

      Эш одобрительно кивнул. Он прибавил газу, а Ди Ди продолжала внимательно смотреть на экран.
      –Он набирает ответ,– сказала она.
      –Когда закончишь, наверное, лучше выйти из мессенджера.
      –Почему?
      –У них может быть какой-то способ отследить его, мало ли.
      Телефон снова завибрировал:


      Пока в больнице, но все может измениться.

      –В больнице,– повторила Ди Ди.– Стоит спросить, в какой именно?
      –Нет, он что-нибудь заподозрит. А кроме того, мы же сами знаем. Там у Елены в истории локаций есть больница в Верхнем Манхэттене.
      –Точно. А если мы сделаем вот что…
      Она набрала текст, а потом прочитала ему:


      Сообщайте обо всех изменениях в развитии ситуации. Жизненно важно держать меня в курсе, даже если я не могу ответить.

      Эш кивнул и сказал, чтобы она отправила его. Ди Ди так и сделала.
      –А теперь выключи телефон.
      Еще несколько минут они ехали молча. Потом Ди Ди повернулась к нему и сказала:
      –Что?
      –Сама знаешь что.
      –Нет, не знаю.
      –Вспомни сообщение Саймона Грина.
      –А что в нем не так?
      –Я так думаю, Аарон – это Аарон Корвал?
      –Я тоже так думаю.
      –А кто такая Пейдж?
      –Подружка Аарона, да?
      –А при чем здесь ее отец?
      –Не знаю,– ответила Ди Ди, развернулась к нему всем корпусом, поджав ноги под ягодицы.– Я думала, тебя не волнуют причины, Эш.
      –Обычно – да.
      –Тебе не понравилось убийство этой женщины,– сказала Ди Ди.– Мужики – это другое дело, тут все нормально, но вот женщина…
      –Помолчи, пожалуйста. Это здесь ни при чем.
      –А что при чем?
      –Кто-то связал все воедино. Причины и подробности дела, которым я сейчас занимаюсь.
      Ди Ди отвернулась и стала смотреть в окно.
      –Если ты мне доверяешь,– сказал он.
      –Ты знаешь, что доверяю. Во всем мире я доверяю только тебе.
      Сердце Эша затрепетало.
      –Так что же?– сказал он.
      –В Книге Знамений написано, что Визитер и Волонтер должны быть первыми двумя детьми мужского пола, рожденными от Истинного,– начала она.– Первостепенное значение имеет, конечно, то, что они мужчины. Дочерей у Истинного не менее двадцати, но с точки зрения лидерства они не в счет. Мужская кровь – самый чистый залог преемственности, потому что только в ней содержится физический компонент. В жилах супруги течет не твоя кровь. То же самое можно сказать и о самых близких друзьях. Поэтому с точки зрения науки…
      –Ди…
      –Что?
      –Брось ты эту научную абракадабру. Я понял. Власть наследуют двое сыновей Вартаджа.
      –Они наследуют все. В том-то и дело. Вот как написано в Книге Знамений: «И воздвигнутся два сына».
      –Так при чем здесь все это?
      –И еще написано,– сказала она,– что Прибежище Истины и все владения Истинного будут поровну поделены между его наследниками по мужской линии.
      –Ладно, и что из этого?
      –Но там нет уточнения «между двумя старшими наследниками». Понимаешь, о чем я?
      До Эша стал доходить смысл сказанного.
      –У Вартаджа есть и другие сыновья,– сказал он.
      –Да.
      –И другие сыновья…
      –…были отданы в приемные семьи, да,– сказала Ди Ди.– А на самом деле проданы. Дочерей оставили в Прибежище. Им можно найти применение. А вот остальные сыновья могут стать наследниками и осквернить пророчества. Все это происходило давно, когда меня еще там не было.
      –Значит, остальных своих сыновей Вартадж просто распродал?
      –Эш, это было выгодно во всех отношениях. Исполнится пророчество о двух сыновьях, а заодно можно заработать приличные деньги для Прибежища.
      –Неплохо.
      –Да.
      –И матери молча мирились с этим?
      –Некоторые мирились,– сказала Ди Ди,– а некоторые нет.
      –И как все это происходило?
      –Истинный спал со многими женщинами. Естественно, некоторые беременели. Им говорили: если родится мальчик, он удостоится лучшей участи. Его отправят в Великое Прибежище в Арканзасе. Для ребенка мужского пола лучше не придумаешь.
      –Есть еще одно прибежище…
      –Нет, Эш, никакого другого не существует.
      Он недоверчиво покачал головой:
      –И матери этому верили?
      –Кто верил, а кто нет. Для всех матерей это была внутренняя борьба между любовью к Истине и материнским инстинктом. И Истина, как правило, одерживала победу.
      –А если брал верх материнский инстинкт?
      –Тогда матери говорили, что ребенок умер при родах.
      Эша трудно было чем-нибудь удивить. Но сейчас он был ошарашен.
      –Ты серьезно?
      –Вполне. Устраивались пышные похороны и все такое. Некоторые матери верили, что мертворожденный ребенок – это их вина и если бы они согласились послать своего ребенка в Великое Прибежище…
      –О господи…
      Ди Ди кивнула.
      –Мальчиков продавали. Как ты думаешь, сколько можно получить за здорового белого ребенка мужского пола? Целую кучу баксов. Посредником у них была Элисон Мэйфлауэр, она все еще сохраняет верность Истинному.
      –И сколько всего детей продал этот Истинный?
      –Всех мальчиков.
      –Это я понял. Сколько?
      –Четырнадцать.
      Эш обеими руками что было силы вцепился в руль.
      –И теперь Истинный умирает,– сказал он.
      –Да.
      –И дети Вартаджа, Визитер и Волонтер, или как их там, испугались, что другие его сыновья потребуют своей доли наследства.
      –Многие годы и Истинному, и Визитеру, и Волонтеру, да и всем нам нечего было бояться. Установить связь усыновленных мальчиков с Прибежищем Истины было невозможно. Они разбросаны по всей стране, а Элисон Мэйфлауэр на всякий случай уничтожила все документы. Так что и сам Истинный не смог бы отыскать своих сыновей, а что еще более важно, сыновья не смогли бы отыскать отца.
      –Но что-то пошло не так?
      –Ты что-нибудь слышал об этих новых ДНК-веб-сайтах, 23andMe или Ance-Story?
      Да, он слышал.
      –Уйма людей, которые воспитывались в приемных семьях, помещают образцы своего ДНК в банк и надеются на успех,– сказала Ди Ди.
      –И, как я понимаю, некоторые сыновья Истинного…
      –Да, они узнали о существовании друг друга.
      –А потом каким-то образом установили свою связь с Вартаджем?
      –Да.
      –Например, двое сыновей Вартаджа заходят на один и тот же сайт. И понимают, что они – сводные братья.
      –Правильно. А потом появляется третий. А потом четвертый. И все это сравнительно недавно.
      –И кто-то там в вашей секте решает, что лучший способ устранить проблему – это… мм… устранить проблему,– сказал Эш, посмотрел на Ди Ди, и та снова улыбнулась.– И сохранить руководящее положение, так?
      –Что-то в этом роде.
      Он ошарашенно покачал головой:
      –Ди, а сколько стоит это ваше Прибежище Истины?
      –Трудно сказать,– ответила она,– но, вероятно, что-то около сорока миллионов долларов.
      –Ничего себе.– Он вскинул брови.
      –Но дело тут не только в деньгах.
      –Ну да, конечно.
      –Погоди секунду, не надо быть таким циником. Ты только представь, что станет с Прибежищем Истины, если еще четырнадцать сыновей предъявят на нее свои права? Ведь в результате Истина будет уничтожена.
      –Да ладно тебе, Ди.
      –А что такое?
      –Может, хватит уже носиться с этой твоей Истиной? Ты же знаешь, это все полная чушь. Сама мне в этом призналась.
      Ди Ди покачала головой:
      –Какой же ты тупой, Эш. Я люблю Истину.
      –И пользуешься ею, чтобы получить все, что хочешь.
      –Да, конечно. Одно не противоречит другому. Никто не верит в каждое место святой книги, все очень разборчивы. И всякий пастор, который зарабатывает деньги своей религией – верит он в то, что проповедует, или нет,– тоже извлекает для себя выгоду. Такова жизнь, любовь моя.
      Дикое объяснение, конечно, но в каком-то смысле это абсолютная правда.
      В машине становилось жарко. Эш включил кондиционер.
      –Выходит, у нас осталось только двое, которых нужно убрать.
      –Да. Один в Бронксе, другой в Таллахасси,– сказала Ди Ди и добавила: – Ох, а теперь еще надо избавиться от Саймона Грина.



      Глава тридцать пятая

      Саймон и Корнелиус стояли возле того самого отделения банка, где несколько часов назад Саймон снимал деньги, чтобы расплатиться за ДНК-тест. Корнелиуса прислал Рокко объяснить Саймону, что он, Рокко, не собирается делиться информацией бесплатно. Так что Саймон снова пришел в банк за наличными.
      Он уже снял довольно крупную сумму и не хотел привлекать к себе лишнего внимания, поэтому позвонил Ивонне и попросил о помощи. А вот, кстати, и она идет к нему.
      –Какие-то проблемы?– спросил он.
      –Нет,– сказала Ивонна и бросила взгляд на чернокожего Корнелиуса в ветхой футболке, с густой седой бородой, стоящего за спиной Саймона.– Это кто?
      –Корнелиус,– сказал Саймон.
      Ивонна повернулась к нему.
      –А кто вы такой, Корнелиус?– спросила она.
      –Просто друг,– ответил тот.
      Она смерила его взглядом.
      –И зачем вам понадобились деньги?
      –Это не для него,– сказал Саймон.– Он просто помогает.
      –В чем помогает?
      Саймон быстро рассказал про Рокко и Лютера. Тот факт, что Корнелиус тот самый человек, который спас жизнь ему и Ингрид, он, естественно, опустил. Закончив рассказ, Саймон приготовился к тому, что Ивонна станет с ним спорить. Но она не стала.
      –Тебе лучше не мелькать лишний раз,– сказала Ивонна.– Я сниму со своего счета.
      Саймон хотел сказать, что он все ей вернет, но Ивонна была сестрой Ингрид и может послать его к черту за такое предложение, так что он просто кивнул. Ивонна вошла в банк, а Саймон с Корнелиусом, чтобы не маячить перед входом, зашли за угол.
      –Самое время рассказать, что у вас нового,– произнес Корнелиус.
      Саймон так и сделал.
      –Тут что-то не так,– сказал Корнелиус, когда Саймон закончил.
      –Да,– отозвался он и помолчал.– Скажи, почему ты помог нам?
      –А почему бы и нет?
      –Я серьезно.
      –Я тоже. В нашей жизни не так много возможностей совершить поступок. Если есть шанс, нельзя его упускать.
      Корнелиус пожал плечами: мол, чего спрашивать, это и ежу понятно. Может быть, так оно и есть, подумал Саймон.
      –Спасибо тебе.
      –Скажи спасибо и Ингрид, она отнеслась ко мне по-доброму.
      –Скажу, когда придет в себя. Скажу, что ты нас спас, если ты не против.
      –Да нет, не против,– сказал Корнелиус.– Слушай, я тебе давал пистолет, он еще у тебя?
      –Да. Думаешь, понадобится?
      –Всякое может быть. Впрочем, нет, не думаю. Хотя… надо все предусмотреть.
      –В смысле?
      –В смысле, что нельзя являться туда с тысячами долларов в кармане и без оружия.
      –Понял.
      –И еще кое-что,– сказал Корнелиус.
      –Что именно?
      –Я не хочу быть твоим черным другом, которого убивают. Как в кино. Я это ненавижу.
      Саймон рассмеялся – кажется, в первый раз за несколько месяцев.
      У Корнелиуса загудел телефон, и он отступил в сторону. Из банка вышла Ивонна и отдала Саймону деньги.
      –Я сняла девять тысяч шестьсот пять долларов,– сказала она.
      –Почему именно столько?
      –Сумма не должна совпадать с той, что снимал ты, чтобы не было какого-нибудь сбоя в компьютерах. Шестьсот пять – шестерка и пятерка. Пятое июня, пятое шестого месяца. Ты помнишь эту дату?
      Конечно, он помнил. В этот день родился крестный сын Саймона, Дрю, первый ребенок Ивонны.
      –Я подумала, может, это принесет тебе удачу,– сказала она.
      Вернулся Корнелиус.
      –Звонил Рокко,– сказал он.
      –Что случилось?– спросил Саймон.
      –Он будет у меня дома через пару часов. Ему нужно найти Лютера.
      Саймон с Ивонной отправились обратно в палату к Ингрид, а Корнелиус остался ждать возле больницы. В палате уже был Сэм. Втроем они просидели у постели Ингрид больше часа, дожидаясь, когда Рокко позвонит Корнелиусу и даст ему добро. Пришли медсестры менять простыни, среди них новенькая, поборница строгого соблюдения правил.
      –У постели больной можно быть одновременно только двоим,– заявила она.– Вы можете сидеть по очереди, надеюсь, не будете возражать. Одного прошу выйти и подождать в комнате для посетителей, дальше по коридору.
      –Мне все равно надо идти заниматься,– сказал Сэм и встал.
      –Тебе лучше вернуться в школу,– сказал Саймон.– Твоя мама хотела бы этого.
      –Может, и так,– сказал Сэм,– только мне не хочется. Я хочу быть здесь.
      Он повернулся и вышел.
      –Непростой мальчик,– заметила Ивонна.
      –Да,– отозвался Саймон и, помолчав, добавил: – Сегодня я разговаривал с одним из преподавателей Пейдж.
      –Да?
      –Он считает, что ее изнасиловали в кампусе.
      Ивонна молчала. Сидела и просто смотрела на лежащую в кровати сестру.
      –Ты меня слышишь?
      –Да, слышу, Саймон.
      Он заглянул ей в лицо:
      –Постой… так ты знала?
      –Я ее крестная. Она… она никогда от меня ничего не скрывала.
      Кровь бросилась в лицо Саймону.
      –И тебе не пришло в голову рассказать мне?
      –Она взяла с меня слово не делать этого.
      –Значит, если твой Дрю явится ко мне с какой-нибудь серьезной проблемой и попросит меня ничего тебе не рассказывать…
      –Да, я бы предпочла, чтобы ты сдержал обещание,– сказала Ивонна.– Я считаю, что выбрала тебя крестным ради Дрю, чтобы у него всегда был человек, с которым можно поговорить, если не захочется поделиться со мной или с Робертом.
      Спорить об этом сейчас было бессмысленно.
      –Так что же случилось?– спросил Саймон.
      –Я помогла Пейдж найти частного психолога для консультации.
      –Нет, я хочу спросить, как это случилось, с этим насильником?
      –Это долгая история.
      –Серьезно, Ивонна?
      –Пейдж с трудом вспоминала подробности. Возможно, он незаметно подсунул ей что-то. Не знаю. Когда она сообщила, прошло несколько дней, так что экспертиза не много дала. Думаю, ей помогла терапия. Она старалась все вспомнить, хотя дело шло медленно.
      –А что было с этим подонком? Ему предъявили обвинение?
      –Я старалась убедить ее написать заявление. Но она не была готова. Почти ничего не помнила. Даже не могла сказать точно, не произошло ли это с ее согласия,– произнесла Ивонна и подняла руку, чтобы предотвратить следующий его вопрос.– Все было очень запутанно и неприятно, Саймон.
      –Ты должна была мне все рассказать,– покачал головой Саймон.
      –Я умоляла Пейдж сделать это. Даже после того, как она вообще запретила мне говорить на эту тему. Да-да, она и со мной потом перестала разговаривать об этом. Говорила, что чувствует себя нормально, что ей очень помогли. Так что я не знаю, что там случилось. Потом Пейдж перестала отвечать на мои звонки, связалась с этим Аароном…
      –И ты просто скрыла это от нас? Она катилась по наклонной, а ты не сказала нам ни слова?
      –Да, не сказала. Но только тебе.
      Он ушам своим не поверил.
      –Ты сказала Ингрид?
      За их спинами раздался стук в дверь. Саймон повернулся. Дверь приоткрылась, в щель просунулась голова Корнелиуса.
      –Пошли,– сказал он.– Рокко нас ждет.



      Глава тридцать шестая

      Эш выехал на скоростную автомагистраль Мейджор-Диган, к югу от шоссе Кросс-Бронкс.
      –Надо полагать,– сказал он,– что большинство из четырнадцати сыновей Истинного послали образцы своих ДНК на эти генеалогические сайты.
      Ди Ди кивнула и снова включила телефон, чтобы проверить, есть ли сообщения.
      –И что будем делать?– спросил он.
      –Истинный протянет не больше недели. Я не сильна в юридических тонкостях, но как только его имущество станет наследственным, претендовать на него будет сложнее.
      –Тем не менее,– сказал Эш,– кто-нибудь обязательно обо всем догадается.
      –Как?
      –Еще один из сыновей Истинного посылает свою ДНК на сайт.
      –Так.
      –И видит, что у него есть еще три или четыре брата – и все они мертвы.
      –Ну да. Один убит во время ограбления. Другой покончил с собой. Третий просто пропал, скорее всего, куда-то сбежал. Четвертого, должно быть, ну не знаю, зарезали, возможно – обкурившийся придурошный бомж. Какой-то жуткий набор совпадений. И это только если ему удастся их отследить. Что очень даже непросто. После смерти их аккаунты остаются активными. Так что первым делом новый сын разошлет по электронной почте письма умершим братьям. Ему никто не ответит. Скорей всего, он просто плюнет на это дело, но даже если что-то найдет и догадается, что тут какая-то связь, и выйдет на правоохранительные органы разных штатов, чтобы помочь им раскрыть эти старые преступления, что полиция сможет обнаружить?
      Да, Ди Ди все продумала до мелочей.
      –Эш?
      –Они ничего не обнаружат,– сказал он.
      –Верно, и это значит… о, погоди-ка.
      –Что?
      –Сообщение от Саймона Грина.
      Она прочитала его вслух:


      Еду к Корнелиусу, где мы познакомились. Может быть, найдется зацепка. Как у вас?

      –Кто такой этот Корнелиус, не знаешь?– спросил Эш.
      –Понятия не имею.
      –Это не очень хорошо.
      –Все будет нормально.
      –А что там с матерью Адионой?
      –Этого я не знаю.
      –Она говорила, чтобы я не очень-то тебе доверял.
      –Но ты же доверяешь, Эш.
      –Да, доверяю, Ди Ди.
      –Мы и о ней потом позаботимся, хорошо?– улыбнулась она.
      В Бронксе, в районе Мотт-Хейвен, они остановились перед каким-то бетонным ограждением. Пистолеты у них были при себе. Ножи тоже. На этот раз все надо сделать так, будто жертву прирезали,– Эш подумал, что такое частенько происходит на этих улицах в разборках между группировками наркоманов или торговцев наркотиками.
      Он хотел уже открыть дверцу машины, как услышал ее голос:
      –Эш?
      Это было сказано таким тоном, что он замер. Посмотрел на нее. Она указала подбородком вперед. Потом достала телефон и показала ему фотографию с сайта компании «Управление частными капиталами».
      –Это же он, тебе не кажется?– спросила она.
      Эш посмотрел. Ну да, без вопросов, в здание входил Саймон Грин.
      –Кто это с ним?
      –Хочешь, угадаю? Корнелиус.
      Ди Ди кивнула.
      –Сдается мне, Эш, резать мы никого не будем.
      –Это точно.
      Она бросила быстрый взгляд на сумку с оружием, лежащую на заднем сиденье.
      –Сдается мне, тут мы немного постреляем.
      Рокко был таким гигантом, что привыкнуть к этому было не просто, и всякий раз, когда вы его видели, вы снова и снова поражались его размерам. Он расхаживал по квартире Корнелиуса с таким видом, что Саймону казалось, сейчас он услышит «фи-фай-фо-фам» – песенку из сказки «Джек и бобовый стебель»[45 - «Джек и бобовый стебель» – английская народная сказка о смелом пареньке Джеке, победившем великана-людоеда, который, учуяв в своем доме постороннего, запел:Фи-фай-фо-фам,Дух британца чую там.Мертвый он или живой—Попадет на завтрак мой.].
      Прищурившись, Рокко оглядел полки с книгами.
      –Корнелиус, и ты все это прочитал?– спросил он.
      –Да. И тебе стоит попробовать. Чтение развивает эмпатию.
      –В самом деле?– Рокко взял с полки книгу и пролистал ее.– Ну что, мистер Грин, принесли пятьдесят тысяч?
      –А вы принесли информацию о моей дочери?– задал встречный вопрос Саймон.
      –Нет.
      –Тогда никаких пятидесяти тысяч.
      –Где Лютер?– спросил Корнелиус.
      –Спокойно, Корнелиус. Он совсем близко.
      Рокко поднес к уху мобильник:
      –Лютер?
      Из мобильника донесся голос с металлическим тембром:
      –Я здесь, Рокко.
      –Стой на месте,– сказал Рокко.– У нашего друга денег нет.
      –Деньги у меня есть,– ответил Саймон.– Не пятьдесят тысяч, но если то, что ты сообщишь, поможет мне найти дочь, получишь всю сумму. Даю слово.
      –Даешь слово?– Рокко был великаном и смеялся по-великански.– И что, ты думаешь, я вот так прямо и поверил только потому, что вы белые и всем вам можно доверять?
      –Нет, не поэтому,– сказал Саймон.
      –Тогда почему?
      –Потому что я отец.
      –О-о-о!– Рокко пошевелил пальцами.– Думаешь, я впечатлен?
      Саймон промолчал.
      –Единственное, что меня сейчас впечатляет, это наличные,– добавил Рокко.
      Саймон выложил пакет с деньгами на кофейный столик.
      –Здесь почти десять тысяч,– сказал он.
      –Этого мало.
      –Это все, что я смог достать за такой короткий срок.
      –Тогда до свидания.
      –Да брось ты, Рокко,– вмешался Корнелиус.
      –Мне нужно больше.
      –Ты и получишь больше,– сказал Саймон.
      Рокко покашлял, что-то нерешительно промямлил, но кругленькая сумма наличными на столике так и взывала к нему.
      –Значит, сделаем так: у меня есть кое-что тебе сообщить. И немало. А потом мой человек, Лютер… Лютер, ты еще там?
      –Да,– послышалось в телефоне.
      –Отлично, оставайся на месте. На всякий случай, если они что-то учудят. Подстрахуешь.– Рокко сверкнул зубами.– Значит, когда я закончу, то скажу Лютеру, чтобы шел сюда, потому что у него тоже есть что сказать, и куда больше моего.
      –Мы слушаем,– произнес Корнелиус.
      Рокко взял деньги и сказал:
      –У меня стопроцентно подтвержденные сведения, где видели Пейдж.
      Сердце Саймона гулко забилось.
      –Когда?
      Рокко принялся пересчитывать купюры.
      –Через два дня после того, как убили ее дружка. Похоже, твоя дочка какое-то время болталась где-то неподалеку. Может, пряталась, не знаю. А потом она уехала. На шестерке[46 - Имеется в виду маршрут линии нью-йоркского метро.].
      Шестая авеню, подумал Саймон. Ближайшая станция метро.
      –Мой человек в этом вполне уверен,– сказал Рокко, продолжая считать деньги.– Не наверняка. Но вполне. Зато другой мой парень, он убежден, что видел ее. Не сомневается.
      –Где?– спросил Саймон.
      Рокко закончил считать и нахмурился:
      –Здесь меньше десяти штук.
      –Завтра принесу еще десять. Где он видел Пейдж?
      Рокко посмотрел на Корнелиуса. Тот кивнул.
      –В Порт-Аторити.
      –На автовокзале?
      –Да.
      –Как думаешь, куда она могла ехать?
      Рокко кашлянул в кулак.
      –Я вам вот что скажу, мистер Грин. Я сейчас отвечу на ваш вопрос. А потом Лютер – Лютер, будь готов, слышишь?– расскажет вам все остальное. Но за пятьдесят штук. И больше я торговаться не буду. Знаете почему?
      –Перестань, Рокко,– сказал Корнелиус.
      Рокко широко развел своими огромными руками.
      –Потому что, когда вы услышите то, что скажет Лютер, вы отдадите нам деньги только за то, чтобы мы держали язык за зубами.
      Глаза Саймона и Рокко встретились. Они, не мигая, смотрели друг на друга. И Саймон видел, что Рокко не шутит. То, что собирается ему рассказать Лютер, должно быть, чудовищно.
      –Но сначала я отвечу на твой вопрос. В Буффало. Твоя дочь – и это подтверждено надежным источником – села на автобус до Буффало.
      Саймон принялся лихорадочно соображать, кто из знакомых его или дочери живет в этом городе или поблизости. Ни одного имени в голову не пришло. Конечно, она могла сойти где-нибудь раньше, в любом месте к северу от Нью-Йорка, но он все равно никого не вспомнил.
      –Лютер!
      –Да, Рокко.
      –Давай поднимайся к нам.
      Рокко отсоединился. Потом улыбнулся Корнелиусу:
      –Так это был ты, Корнелиус, так?
      Корнелиус промолчал.
      –Это ведь ты подстрелил Лютера.
      Корнелиус продолжал молча смотреть на него. Рокко засмеялся и поднял руки.
      –Ну-ну, ладно тебе, я ему ничего не скажу. Но тут есть одна штука, которую ты должен знать. У него были свои причины.
      –Какие причины?– спросил Саймон.
      Рокко двинулся к двери.
      –Самозащита,– сказал он.
      –О чем это ты? Я вовсе не собирался…
      –Ты, приятель, тут ни при чем.
      Саймон молча ждал продолжения.
      –Подумай сам. Лютер ведь стрелял не в тебя. Он стрелял в твою жену.
      Рокко улыбнулся и потянулся к ручке двери.
      Все последующее произошло одновременно.
      –Рокко, берегись!– крикнул из коридора Лютер.
      Рокко инстинктивно распахнул дверь.
      И в него полетели пули.



      Глава тридцать седьмая

      За пять минут до этого Эш толкнул дверь, разрисованную граффити.
      Он вошел в тускло освещенное фойе первым, Ди Ди за ним. Оружие они пока не вынимали. Еще рано. Но на всякий случай руки держали наготове.
      –Что здесь понадобилось Саймону Грину?– прошептал Эш.
      –Наверное, решил заскочить в гости к дочурке.
      –Тогда почему не упомянул об этом в сообщении Елене Рамирес? Почему он говорил про этого Корнелиуса?
      –Не знаю,– ответила Ди Ди и поставила ногу на шаткую ступеньку.
      –Надо бы вернуться и как следует осмотреться,– сказал Эш.
      –Вернешься потом.
      –Ди!
      –Нет, Эш, послушай меня. Елена Рамирес и Саймон Грин – они как рак. Его надо уничтожать в зародыше, иначе он распространится. Хочешь осторожничать? Прекрасно. Возвращайся к машине. Я разберусь сама, патронов хватит.
      –Нет, так не будет,– сказал Эш.– И ты это знаешь.
      На ее губах заиграла легкая улыбка.
      –Сексист.
      –Ты бы тоже меня не бросила одного.
      –Это точно.
      –Странное местечко,– сказал он.– Знаешь, что оно мне напоминает?
      –Пивоварню мистера Маршалла,– кивнула она.– Тот же запах прокисшего пива.
      Он изумился: как это она все помнит? Джоджо Маршалл был одним из приемных отцов, но не у нее, а у Эша. Эш у него должен был обслуживать бродильный аппарат. Ди Ди несколько раз навещала Эша и до сих пор помнит эту отвратительную вонь.
      Она стала подниматься по лестнице. Эш хотел ее обогнать, идти первым, но она загородила ему путь и стрельнула в него недовольным взглядом. Пришлось ему шагать на одну ступеньку ниже. На лестнице не было ни души. Только где-то в отдалении слышно было бормотание – там голосил телевизор.
      Кроме этого – ни звука.
      На втором этаже Эш бросил быстрый взгляд в глубину коридора. Ди Ди продолжала подниматься.
      Никого. Это хорошо.
      Они поднялись на третий этаж, и Ди Ди оглянулась. Эш кивнул. Они достали пистолеты. Держали их низко, у бедра, и если бы кто-нибудь сейчас открыл дверь, то из-за тусклого освещения не смог бы увидеть, что у обоих в руке по самозарядному пистолету «FN Five-seveN» с полной обоймой из двадцати патронов каждый.
      Они подошли к двери квартиры под литерой «Б». Эш постучал в тяжелую металлическую дверь.
      Они были наготове.
      Ответа не последовало.
      Эш постучал снова. Опять ничего.
      –Кто-то должен быть дома,– прошептала Ди Ди.– Мы же видели, как входил Грин.
      Эш оглядел тяжелую металлическую дверь, наверняка для защиты от грабителей, правда поставлена не по-умному. Дверь стальная, а дверная коробка деревянная.
      Причем из какого-то хлипкого дерева, по крайней мере на первый взгляд.
      Эш спрятал пистолет и кивнул Ди Ди, чтобы приготовилась. Шагнул назад, поднял ногу и с силой пнул поближе к тому месту, где в дерево входили шурупы.
      Деревянная коробка не выдержала, было такое впечатление, будто она сделана из папье-маше.
      Дверь с грохотом вылетела. Эш и Ди Ди ринулись внутрь.
      Никого.
      Вдоль стен по обе стороны лежали два матраса. На полу пятна высохшей крови.
      Эш окинул комнату быстрым взглядом и понял, что здесь что-то не так. Он посмотрел на пол. Наклонился.
      –Что там?– прошептала Ди Ди.
      –Желтая лента.
      –Что?
      –Место преступления.
      Послышались звуки открываемой где-то поблизости двери.
      Ди Ди двигалась быстро. Она положила оружие на матрас и вышла в коридор. Из своей квартиры выходил какой-то мужчина. Уши его были заткнуты наушниками, и музыка звучала в них так громко, что Ди Ди слышала ее, находясь в пятнадцати футах.
      Мужчина был уже возле лестницы, собрался спускаться и пока не успел заметить Ди Ди. Она застыла на месте, надеясь, что оборачиваться он не станет.
      Но он обернулся.
      Обернулся, увидел ее и выдернул наушники из ушей.
      Ди Ди наградила его ослепительной улыбкой.
      –Здравствуйте,– сказала она, интонацией превратив простое приветствие в соблазнительную двусмысленность.– Я ищу Корнелиуса.
      –Вы ошиблись этажом.
      –Правда?
      –Корнелиус живет на втором, квартира «Б».
      –Какая я глупая.
      –Да.
      По его лицу она поняла, что сейчас он к ней подойдет. Ничего хорошего это не сулило. Она сунула руку в задний карман и нащупала нож с выкидным лезвием.
      Придется перерезать этому парню горло. Быстро и тихо.
      Ди Ди помахала ему рукой.
      –Спасибо, что подсказали. Всего вам доброго.
      Было видно, что мужчина еще не отказался от намерения подойти к ней, но, наверное, некое первобытное чувство подсказало ему, что для него будет лучше, если он пойдет своей дорогой.
      –Да,– сказал он и шагнул вперед.– И вам того же.
      Одно долгое мгновение они смотрели друг на друга, и наконец мужчина заторопился вниз по ступенькам. Ди Ди секунду прислушивалась, раздумывая, остановится ли он на втором этаже, чтобы предупредить Корнелиуса. Но слышно было, как он спустился на первый этаж и открыл разукрашенную граффити дверь.
      Когда он ушел, в дверях квартиры появился Эш и отдал Ди Ди пистолет. Он все слышал. Они молча направились к лестничному пролету, спустились на второй этаж и подошли к квартире под литерой «Б». Эш приложил ухо к двери.
      Голоса. Разговаривают несколько человек.
      Эш подал сигнал. Они приготовили пистолеты. План был прост. Ворваться в квартиру. Перестрелять всех, кто там окажется.
      Эш наставил ствол пистолета на замок двери – теперь уже нет нужды осторожничать,– но тут неожиданно произошло сразу два события.
      Ручка двери стала поворачиваться.
      И из глубины коридора послышался крик:
      –Рокко, берегись!


      –Рокко, берегись!
      Как только Рокко открыл дверь, Саймон услышал первый пистолетный выстрел.
      Говорят, что в минуты большой опасности время будто замедляется, почти как в фильме «Матрица», где Нео мог видеть летящие пули и уворачиваться от них. Это, конечно, просто иллюзия. Время – величина постоянная. Но Саймон вспомнил, как он где-то читал, что именно такое восприятие времени возникает оттого, что мы по-разному запоминаем, что происходит. Чем богаче и плотнее укладываются в памяти подробности события – например, в минуты сильного страха,– тем дольше длится в твоем восприятии само событие.
      Этот феномен также объясняет, почему с возрастом кажется, что время бежит быстрее. В детстве впечатления бытия для тебя новы, поэтому и воспоминания свежи и насыщенны, а значит, и время, кажется, течет медленнее. А когда становишься старше, особенно когда живешь по заведенному порядку, новых и живых впечатлений в копилку памяти откладывается мало, поэтому и кажется, что время летит быстро. Вот почему лето ребенку кажется бесконечным. А для взрослого оно пролетает мгновенно.
      Вот и сейчас: Саймон слышал крик Лютера, он доносился сквозь грохот выстрелов, и время, казалось, движется, как в замедленной съемке.
      Рокко распахнул дверь настежь.
      Саймон стоял в нескольких футах позади Рокко, и его огромная широкоплечая фигура заслонила ему обзор. Он ничего не мог видеть.
      Зато он слышал выстрелы.
      Тело Рокко вдруг содрогнулось. Он судорожно задергался, словно исполнял какой-то зловещий танец. И начал пятиться.
      Еще больше пуль посыпалось вокруг.
      Все здание сотряслось, когда этот огромный человек опрокинулся на спину. Глаза Рокко были открыты, невидящим взглядом они уставились в потолок. Грудь его была сплошь залита кровью.
      Теперь Саймон увидел дверной проем.
      И двух человек.
      Мужчина около тридцати лет стоял к нему боком и палил из пистолета вдоль коридора – видимо, в направлении затихшего теперь Лютера. Женщина с короткими рыжими волосами, на несколько лет моложе мужчины, прицелилась и всадила еще две пули в голову Рокко.
      Потом подняла пистолет и направила его на Корнелиуса.
      –Нет!– крикнул Саймон.
      Корнелиус уже не стоял на месте, он как-то реагировал, но этого явно было недостаточно. Женщина стояла слишком близко, и попасть в него было совсем легко.
      Она не промахнется.
      Саймон бросился к ней, стараясь добраться до нее раньше, чем она выстрелит. Он закричал, надеясь ее отвлечь и тем самым сберечь Корнелиусу хотя бы долю секунды.
      И как раз в то мгновение, когда женщина нажимала на спусковой крючок, Саймон достиг двери и с силой толкнул ее. Край дверного полотна ударил женщину по руке, сбив прицел пистолета.
      На раздумья времени не было.
      Саймон вскочил на ноги и сразу протянул руку за дверь, пытаясь схватить женщину за запястье. Пальцы его уже чувствовали ее кожу, наверное, это рука, и он вцепился в нее. Вот он уже почти схватил ее, причем крепко, но вдруг кто-то, наверное тот мужчина, всем телом бросился на дверь с другой стороны.
      Дверь ударила Саймона в лицо, и он не смог устоять на ногах.
      Саймон свалился прямо на мертвое тело Рокко.
      В комнату шагнула молодая женщина и прицелилась в Корнелиуса, он, пытаясь вытащить из кармана пистолет, бежал к окну, за которым была пожарная лестница.
      Но Корнелиус явно не успевал.
      У него не было ни единого шанса.
      Саймон не понимал, замедлило ли свой ход время, или резко ускорились расчеты у него в мозгу. Но теперь он ясно видел всю ситуацию.
      Ни он, ни Корнелиус не выйдут из этой переделки живыми.
      Без вариантов.
      А значит, и выбора у Саймона нет.
      С того места, где он лежал, Саймон с силой ударил ногой в дверь, чтобы она перекрыла женщине путь. Но та небрежным пинком ноги остановила ее. Со стороны Саймона это казалось беспомощной попыткой не дать ей войти.
      Но это сберегло Саймону время.
      Недостаточно для того, чтобы прекратить кровавую бойню.
      Но достаточно, чтобы вскочить и сделать рывок к Корнелиусу.
      Это его движение удивило женщину. Она ожидала, что Саймон пойдет на нее. А он бросился в другом направлении. Но Саймона это все равно не спасало. Даже наоборот. Он оказался на линии огня.
      Только тело Саймона загораживало Корнелиуса от пули.
      Но женщина все-таки выстрелила.
      Пуля ударила в поясницу слева, и Саймон почувствовал жгучую боль.
      Это его не остановило.
      Еще одна пуля попала в правое плечо.
      Саймон молниеносно бросился к Корнелиусу, как крайний защитник в футболе, и обеими руками обхватил друга за талию.
      И толкнул Корнелиуса к окну.
      Должно быть, и для Корнелиуса время замедлилось. Он не стал противиться своему инстинкту. Поддался силе захвата, тело его опрокинулось, и он успел достать пистолет.
      Оба упали навзничь прямо на окно. От удара стекло разлетелось вдребезги.
      Теперь в руке у Корнелиуса был пистолет. Он вытянул руку над плечом Саймона и выстрелил, еще когда они падали.
      В грохоте пальбы и свисте пуль Саймон услышал рык мужчины и крик женщины:
      –Эш!
      Крепко обнявшись, Корнелиус с Саймоном тяжело приземлились на решетку пожарной лестницы, Корнелиус на спину, а Саймон, ослабив захват, сверху.
      От удара пистолет выбило из руки Корнелиуса. Саймон видел, как оружие упало на асфальт.
      И снова закричала женщина, в ее крике слышалась боль:
      –Эш! Нет!
      Веки у Саймона задрожали. Во рту появился медный привкус, он понял, что это кровь. Ему удалось скатиться с Корнелиуса. Саймон попытался заговорить. Хотел сказать Корнелиусу, чтобы тот бежал, что в рыжеволосую женщину он не попал и она скоро будет рядом.
      Но он не мог выговорить ни слова.
      Он молча смотрел на Корнелиуса. Корнелиус мотал головой.
      Нет, он не уйдет.
      Все это – от того момента, когда Рокко повернул дверную ручку, и до этого мгновения – заняло меньше пяти секунд.
      Из комнаты донесся дикий, гортанный женский вопль.
      И теперь, даже в этом состоянии, ощущая, как жизненные силы покидают его, Саймон понял, что женщина приближается к ним.
      «Уходи»,– снова попытался сказать он Корнелиусу.
      Но тот не уходил.
      Саймон видел, как эта рыжеволосая подходит к окну. С пистолетом в руке.
      И опять – выбора нет.
      Собрав последние остатки сил и используя эффект неожиданности, Саймон толкнул Корнелиуса на пожарную лестницу.
      Корнелиус закувыркался по ступенькам вниз: голова – ноги, голова – ноги, словно выполняя полное сальто.
      Наверное, ему очень больно, подумал Саймон. Он может переломать себе руки или ноги.
      Но вероятно, он не умрет.
      Все, теперь ничего не осталось. Саймон знал это. Он слышал вой приближающихся сирен, но уже слишком поздно. Он опрокинулся на спину и увидел перед собой зеленые глаза молодой женщины. У него еще блеснул лучик надежды на то, что в них будет хоть капля милосердия или нерешительность, но как только он заглянул в эти глаза, последняя надежда погасла.
      Она убьет его. Причем с удовольствием.
      Она по пояс высунулась из окна. Прицелилась ему в голову.
      А потом вдруг пропала.
      Кто-то подошел к ней сзади и вытолкнул из окна. Послышался вопль, а за ним тошнотворный шлепок, когда тело ее приземлилось на асфальт.
      Саймон поднял голову и увидел другую женщину, старушку в странной серой униформе с красными полосками. Она озабоченно окинула его взглядом, торопливо выскочила на площадку пожарной лестницы и засуетилась вокруг него, стараясь остановить кровь.
      –Все кончено,– сказала она.
      Он хотел спросить, кто она, знает ли она Пейдж, что-то еще, но во рту у него было слишком много крови. Тело ослабело, обмякло, глаза закатились. Он чувствовал, что погружается во тьму, но какое-то время еще слышал звуки сирен.
      «Наши дети теперь в безопасности».
      А потом все исчезло.



      Глава тридцать восьмая

      Прошел месяц.
      Раненому Саймону потребовались три операции, восемнадцать дней лечения в той же больнице, где лежала Ингрид, несколько капельниц с морфием и две недели (по сей день) физиотерапии. Он перенес много боли, травмы были серьезные, и, возможно,– странная параллель с Еленой Рамирес – до конца своих дней он будет прихрамывать или даже ходить с тростью, но раны оказались не смертельными.
      Корнелиус отделался вывихом лодыжки и несколькими синяками. Рокко с Лютером были убиты в перестрелке. Как и наемный убийца по имени Эшли Девис – Эш. Его юная напарница, сектантка Диана Лахой (Ди Ди), головой вперед упала на асфальт и раскроила череп. Пока она находится в бессознательном состоянии, и все указывало на то, что в сознание уже не придет.
      Детектив Айзек Фагбенл пытался все это объяснить Саймону, хотя для того, чтобы разобраться в этом деле, представителям правоохранительных органов самых разных рангов потребовалось время. Речь шла о секте под названием «Прибежище Истины», о тайных усыновлениях и заказных убийствах.
      Но подробности этого дела были за гранью понимания.
      Дело усложнялось тем, что главарь секты «Прибежище Истины» Каспер Вартадж умер в своей постели. Двое его сыновей заявили о своей полной невиновности, на суде их защищали адвокаты высочайшего класса. Возможно, заявляли адвокаты, Каспер Вартадж что-то такое и совершил – что именно, неизвестно,– но теперь он мертв, а сыновья его ничего об этом не знают.
      –Мы их еще достанем,– сказал Саймону Фагбенл.
      Но Саймон в этом не был так уверен. Двое убийц, которые могли дать лучшие показания о преступлениях двух сыновей Вартаджа, теперь уже никогда ничего не скажут. Больше всего в полиции надеялись на женщину, которая спасла Саймону жизнь и которая называла себя матерью Адионой. Но настоящего ее имени так и не смогли узнать. Слишком долго она состояла в секте. И задерживать ее тоже не было оснований. Она не совершила никакого преступления и, кроме того, возможно, спасла Саймону жизнь.
      Были, конечно, и другие материалы. Полиция пришла к заключению, что Эш и Ди Ди убили Елену Рамирес, когда та узнала про незаконные усыновления. Существовала запись с камеры видеонаблюдения, как возле «Крэкер баррель олд кантри» она садится в машину, за рулем которой сидит Ди Ди Лахой. Было установлено, что ее отвезли в один пустующий дачный домик и там убили, но тела ее пока не нашли. Потом убийцы просмотрели сообщения у нее в телефоне и, увидев послания от Саймона, поняли, что его тоже надо заставить молчать. Были еще материалы о том, как сводные браться, включая Аарона Корвала, нашли друг друга, как они поклялись держать свои отношения в тайне, пока не найдут отца, как один из них, по имени Генри Торп, нашел и свою мать, которая прежде состояла в секте, но потом взбунтовалась и выдала Вартаджей.
      Но о Пейдж не было ничего нового.
      На пятый день пребывания в больнице, вечером, когда Саймон испытывал сильные боли и держался только на морфине, он очнулся и словно в полусне увидел, что у его постели сидит мать Адиона.
      –Они убивали всех сыновей,– сказала она.
      Саймон это знал, хотя мотивы ему были не ясны. Может быть, секта пыталась скрыть следы своего прошлого преступления, торговли детьми. Может быть, эти убийства были частью какого-то зловещего ритуала или пророчества. Похоже, никто этого не знает.
      –Я верую в Истину, мистер Грин. Она поддерживает меня. Почти всю свою жизнь я служила ей. Я родила сына, и Истинный сказал мне, что этот мальчик станет одним из следующих наших лидеров. Я воспитывала его как будущего лидера. Потом я родила еще одного сына, и Истинный сказал, что этот сын не сможет остаться с нами, и я отпустила его, несмотря на то что знала: больше своего мальчика я никогда не увижу.
      Саймон смотрел на нее сквозь туманную пелену, вызванную действием обезболивающего.
      –Но в прошлом году я захотела узнать, что стало с моим сыном, и вышла на сайт ДНК. Достаточно безобидный поступок. Узнать хоть что-нибудь о собственном сыне. Совсем немного. И знаете, что я обнаружила?
      Саймон помотал головой.
      –Мой сын носит имя Натана Брэннона. Его воспитали Хью и Мария Брэннон, школьные учителя из города Таллахасси в штате Флорида. Он женился на девушке, которую полюбил еще в школе, и у них трое сыновей: старшему десять лет, и еще два шестилетних близнеца. Сейчас он тоже школьный учитель, преподает в пятом классе, и, судя по всему, он хороший человек.
      Саймон попытался сесть в постели, но лекарства его обессилили.
      –Он захотел со мной встретиться. Я имею в виду, мой сын. Но я отказалась. Можете себе представить, как это было трудно, мистер Грин?
      Саймон покачал головой.
      –Нет, не могу,– через силу выговорил он.
      –Понимаете, мне достаточно знать, что мой сын счастлив. Это должно было случиться. Именно этого желал для него тот, чье имя – Истинный.
      Саймон подвинул свою руку поближе к ее руке. Старая женщина взяла ее. Они сидели в темноте, а где-то в дальних помещениях больницы шелестела музыка.
      –А потом я узнала, что моего мальчика хотят убить.– Она наконец опустила глаза и встретилась с ним взглядом.– Я всю жизнь прожила, склонив спину ради своей веры. Но это… если согнешься чересчур низко, можешь сломаться. Вы меня понимаете?
      –Конечно.
      –Поэтому я должна была остановить их. Я зла никому не хотела. Просто у меня не было выбора.
      –Спасибо вам,– сказал Саймон.
      –Мне уже пора возвращаться.
      –Куда?
      –В Прибежище Истины. Это все еще мой дом.
      Мать Адиона встала и направилась к двери.
      –Прошу вас,– сказал Саймон и судорожно сглотнул.– Моя дочь… Она ведь встречалась с одним из этих сыновей.
      –Я слышала об этом.
      –Она пропала.
      –И об этом тоже слышала.
      –Прошу вас, помогите,– сказал Саймон.– У вас ведь тоже есть дети. Вы должны понять меня.
      –Я понимаю.– Мать Адиона открыла дверь.– Но больше я ничего не знаю.
      И она ушла.
      Через неделю Саймон стал умолять Фагбенла позволить ему посмотреть папки дела. Фагбенл, вероятно из жалости, уступил.
      Ингрид, похоже, становилось лучше, так что здесь появился просвет. Вопреки тому, что показывают по телевизору, из комы выходят не сразу. Этот процесс протекает примерно так: два шага вперед, один назад. Ингрид пришла в сознание, они даже разговаривали два раза, но совсем недолго. В обоих случаях сознание ее было совершенно ясным, и это вселяло светлые надежды. Но с тех пор прошло уже больше недели – и никаких улучшений.
      С того самого дня, как Саймон был ранен, он продолжал свои поиски, потому что главный вопрос оставался без ответа.
      Где же Пейдж?
      Дни шли за днями, складывались в недели, а ответа так и не было.
      Так прошел месяц.


      Через месяц после ранения Саймон наконец вполне поправился. Он поехал на автовокзал Порт-Аторити и сел в автобус до Буффало. Все семь часов поездки Саймон бездумно смотрел в окно в тщетной надежде, что его осенит светлая мысль.
      Ни единого проблеска.
      По приезду он два часа бродил вокруг автобусной станции. Саймон был уверен, что, если он просто несколько раз обойдет это здание, ему явится какая-нибудь подсказка, попадется на глаза какой-нибудь след.
      Но – нет, ничего.
      Совершенно разбитый – вероятно, сказалась долгая и быстрая езда,– Саймон снова залез в автобус, откинулся на спинку кресла и проделал семичасовой путь обратно.
      И снова он всю дорогу таращился в окно.
      И снова ни единого проблеска.
      Было уже почти два часа ночи, когда автобус остановился в Порт-Аторити. Саймон спустился в подземку и поехал в больницу. Хотя Ингрид все еще была без сознания, ее уже перевели из палаты интенсивной терапии в отдельную. В ней поставили еще одну койку, чтобы он мог спать рядом с женой. Иногда по вечерам Саймону казалось, что Аня и Сэм нуждаются в нем дома. Но большинство вечеров, как и этот, он возвращался в Вашингтон-Хайтс, целовал жену в лоб и ложился спать рядом, на свою койку.
      Впрочем, этим вечером, ровно через месяц после той злосчастной перестрелки, явившись в палату к Ингрид, Саймон обнаружил, что в ней есть кто-то еще.
      Свет был погашен, поэтому он видел лишь силуэт женщины, сидящей у кровати Ингрид.
      Саймон застыл на месте. Глаза его широко раскрылись. Обе руки Саймон прижал к губам, но не смог до конца заглушить крик. Колени его подогнулись.
      И в этот момент Пейдж повернулась к нему и сказала:
      –Папа?
      И Саймон разрыдался.



      Глава тридцать девятая

      Пейдж помогла отцу добраться до стула и сесть.
      –Остаться я не смогу,– сказала Пейдж,– но прошел уже месяц.
      Саймон все никак не мог взять себя в руки и успокоиться.
      –Месяц?– не понял он.
      –Без наркотиков.
      Так оно и есть. Он видел это собственными глазами. Сердце его подпрыгнуло. Его дитя… Она так исхудала, лицо бледное и изможденное, но взгляд спокойный и ясный, и… Снова на глаза его навернулись слезы, на этот раз слезы радости, но он сдержал их.
      –Я еще не вполне здорова,– предупредила она.– Может быть, и не стану здоровой. Но мне гораздо лучше.
      –Значит, все это время…
      –Я ведь ничего не знала о том, что тут происходит. Там запрещено пользоваться телефоном и прочей электроникой. Запрещено общаться с родственниками, друзьями и вообще с внешним миром. Таковы правила. Целый месяц ничего такого нельзя. Понимаешь, папа, это был мой последний шанс. Единственный.
      Саймон просто онемел.
      –Мне надо вернуться в клинику. Ты должен понять. Я еще не готова жить в реальном мире. Мне разрешили выйти на двадцать четыре часа, и то лишь из-за крайней необходимости. Мне нужно вернуться. Даже за это короткое время здесь я чувствую, как меня все сильнее тянет…
      –Возвращайся, конечно,– сказал Саймон.– Я тебя отвезу.
      Пейдж снова повернулась к матери:
      –Это все из-за меня.
      –Нет,– откликнулся Саймон.– Ты не должна так думать.
      Саймон подвинулся к ней поближе. Какая же она хрупкая, она все еще чертовски хрупкая, и теперь его охватила тревога: что, если Пейдж станет осуждать себя, возьмет на себя вину за случившееся? Вдруг это чувство заставит ее снова погрузиться в мир наркотических грез?
      –Ты ни в чем не виновата,– сказал он.– Никто тебя ни в чем не винит, и меньше всего мы с матерью. Договорились?
      Она кивнула, но как-то неуверенно.
      –Пейдж…
      –Да, папа.
      –Ты не хочешь рассказать мне, что произошло?
      –Когда я вернулась в комнату и увидела мертвого Аарона… я скрылась. Я думала… Мне казалось, полиция решит, что это я его убила. Это было ужасно… что с ним сделали, но какая-то часть меня… не знаю… Аарона больше нет. Наконец его нет со мной. И какая-то часть меня почувствовала себя свободной. Понимаешь?
      Саймон кивнул.
      –И тогда я обратилась в клинику.
      –А откуда ты про нее узнала?– спросил он.
      Она сощурилась и отвернулась.
      –Пейдж!
      –Я и раньше бывала там,– сказала она.
      –Когда?
      –Помнишь, когда ты увидел меня в Центральном парке?
      –Конечно.
      –Вот перед этим я и была в той клинике.
      –Погоди… когда?
      –Прямо перед нашей встречей. Хотела избавиться от зависимости. И все шло хорошо. По крайней мере, мне так казалось. А потом меня отыскал Аарон. Однажды вечером он проник в мою комнату. И ширнул меня, когда я спала. И на следующий день я вместе с ним удрала оттуда.
      У Саймона голова пошла кругом.
      –Подожди, ты говоришь, что была в реабилитационном центре прямо перед тем, как я увидел тебя в парке?
      –Да.
      –Не понимаю. Как ты его нашла?
      Пейдж посмотрела на кровать.
      Саймон не мог этому поверить.
      –Твоя мать?
      –Да, это она отвела меня туда.
      Саймон тоже повернулся к Ингрид, словно ждал, что она прямо сейчас очнется и все объяснит.
      –Я пришла к ней,– сказала Пейдж,– это была моя последняя надежда. Она знала, что есть такая клиника. Она тоже была там, давно, много лет назад. «Они там все делают не так, как везде»,– сказала она. Ну я и попробовала. И все стало получаться. А может, и нет… обвинять другого в том, что случилось, легко, но может быть…
      Удар, нанесенный ему новыми откровениями, был силен, но Саймон выдержал его, пытаясь сосредоточиться на главном.
      Его дочь вернулась. Его дочь вернулась, и она больше не наркоманка.
      Следующий вопрос он задал как можно более мягко:
      –Почему мама мне не сказала, что она тебе помогает?
      –Это я ее попросила. Пригрозила: если скажет, я откажусь лечиться.
      –Почему ты не хотела, чтобы я знал?
      Пейдж повернулась к нему. Он заглянул в исстрадавшиеся глаза своего ребенка и подумал: как давно он не смотрел на нее по-настоящему, как вот сейчас.
      –Потому что вспоминала твое лицо,– сказала она.
      –Что?
      –Когда у меня что-нибудь не получалось, когда я подводила тебя, у тебя было такое разочарованное лицо…– Она замолчала и помотала головой, словно хотела избавиться от этого образа.– И если бы у меня снова ничего не вышло и я увидела бы твое лицо, мне не давала бы покоя мысль о самоубийстве.
      Саймон снова прикрыл ладонью рот.
      –О милая…
      –Прости меня.
      –Не надо. Прошу тебя. Мне больно от мысли, что из-за меня ты так чувствовала.
      Пейдж принялась нервно расчесывать руки. На них еще виднелись точки былых уколов, хотя уже не очень отчетливые.
      –Папа…
      –Да?
      –Мне уже надо ехать.
      –Я тебя отвезу.


      По пути они остановились у своего дома и зашли. Пейдж разбудила брата и сестру. Саймон достал айфон и снял на видео восторженные слезы в глазах всех своих троих детей во время этой краткой, но бурной встречи. Вернувшись в больницу, он покажет видео Ингрид. Не важно, услышит она что-нибудь в состоянии комы или нет. Он все равно будет снова и снова прокручивать его и для себя, и для нее.
      Дорога на север была долгой. Но он ничего не имел против. Первые несколько часов Пейдж спала.
      Саймон остался наедине с собственными мыслями.
      Как много он пережил за последние часы. Он почувствовал радость и облегчение, когда снова увидел Пейдж – свободную от наркотиков Пейдж! Это было главное чувство, он оседлал его, как волну, и старался не обращать внимания на другие эмоции: тревогу о том, что будет дальше, горечь оттого, что он заставил Пейдж так бояться его реакции, растерянность из-за того, что он не мог понять, почему Ингрид хранила от него эту важную тайну.
      Как она могла?
      Как могла она не сказать ему, что отправила Пейдж в реабилитационный центр? Как могла промолчать, после того как узнала, что он видел дочь в парке, а потом еще имел стычку с Аароном? Одно дело – сдержать обещание, данное дочери. Он это понимал. Но они действовали не как пара.
      Они всегда и обо всем рассказывали друг другу.
      Во всяком случае, он так считал.
      Саймон вдруг вспомнил, что говорил Рокко о том, как Лютер выстрелил в Ингрид, но тут Пейдж проснулась и потянулась к бутылочке с водой.
      –Как ты себя чувствуешь?– спросил он.
      –Хорошо. Нам еще долго ехать, папа. Я могла бы добраться на автобусе.
      –Нет уж, этого я ни за что не допущу.
      Саймон посмотрел на нее с усталой улыбкой. Но она не улыбнулась ему в ответ.
      –В гости ко мне приходить нельзя,– сказала Пейдж.– Еще целый месяц. Никаких визитов.
      –Хорошо.
      –Мне разрешили приехать только потому, что я очень просила, я сказала, что вы будете очень тревожиться.
      –Спасибо.
      Еще немного они проехали молча.
      –Ну и как там это все работает?– спросил Саймон.
      –Что именно?
      –Тебе разрешили пообщаться с нами, только когда ты провела там месяц, да?
      –Да.
      –Как ты узнала о том, что случилось? Где-нибудь прочитала?
      Пейдж кивнула.
      –Мой психолог в клинике, она видела репортаж в новостях. И рассказала мне.
      –Когда?
      –Вчера вечером.
      –Значит, она все знала раньше, а тебе не говорила?
      –Да. Это ведь мой единственный шанс, папа. Полная изоляция. Пойми, прошу тебя.
      –Я понимаю,– сказал Саймон и сменил полосу движения.– Ты знаешь, мы подружились с твоим бывшим хозяином Корнелиусом.
      Пейдж живо повернулась к нему.
      –Он спас жизнь твоей матери.
      –Как?
      Саймон рассказал ей о визите в Бронкс, все от начала и до конца, как они с Ингрид пришли к ней домой, как познакомились с Корнелиусом, как потом отправились в притон к Рокко в подвале.
      –Корнелиус очень хорошо ко мне относился,– сказала Пейдж, когда он закончил.
      –А еще он рассказал, как за два дня до убийства Аарона ты выбежала из дома с окровавленным лицом.
      Пейдж отвернулась и стала смотреть в боковое окошко.
      –Аарон тебя бил?
      –Только в тот раз.
      –Сильно?
      –Да.
      –Поэтому ты и убежала. А потом, как считает полиция, тот наемный убийца убил его.
      –Наверное,– отозвалась Пейдж отстраненным тоном.
      И по ее голосу Саймону показалось, что она лжет.
      Саймон давно чувствовал, что в версии следствия о том, как был убит Аарон Корвал, что-то не так. С одной стороны, эта версия абсолютна логична, проста и адекватна. Вроде бы. Секта убивала лиц мужского пола, которые некогда, в младенческом возрасте, были противозаконно усыновлены. Аарон Корвал был одним из усыновленных, следовательно, на него тоже шла охота. Эш и Ди Ди вернулись на место преступления, потому что им нужно было убить Саймона.
      Но откуда они узнали, что Саймон тоже будет там?
      Саймон вдоль и поперек прошерстил всю информацию. Просмотрел все записи камер видеонаблюдения и обратил внимание на то, что машина Эша и Ди Ди ни разу не проехала мимо больницы. Значит, они за ним не следили.
      Потом Саймону бросилось в глаза кое-что еще.
      Свидетель, один из квартиросъемщиков Корнелиуса, Энрике Боаз, заявил, что непосредственно перед началом стрельбы на втором этаже, в квартире Корнелиуса, он видел Ди Ди на третьем.
      Но почему? С какой стати она оказалась на третьем этаже?
      С точки зрения полиции это было лишь небольшое несоответствие, ничего особенного, каждое дело содержит подобные нестыковки. Но этот факт почему-то очень раздражал Саймона, словно жужжащая в комнате муха. Тогда Саймон вернулся на место. Вместе с Корнелиусом они подробно расспросили Энрике и обнаружили возможную зацепку: Ди Ди стояла прямо перед дверью в комнату Аарона и Пейдж.
      Но снова возникал вопрос: почему? Если ты уже убил Аарона, зачем тебе возвращаться в его комнату? Зачем тебе, как заметил Корнелиус после того, как ушли полицейские, понадобилось вышибать дверь, чтобы попасть внутрь?
      Тут что-то не складывалось.
      Разве что ты был здесь раньше.
      –Пейдж!
      –Да?
      –Что ты сделала после того, как тебя избил Аарон?
      –Убежала.
      –Куда?
      –Я… хотела достать дозу.
      И тут он задал нужный вопрос:
      –Ты позвонила маме?
      Молчание.
      –Пейдж?
      –Пожалуйста, не будем об этом.
      –Ты звонила маме?
      –Да.
      –И что она сказала?
      –Я…– Она плотно закрыла глаза.– Я рассказала ей, что сделала. И сказала, что мне пришлось убежать.
      –Что еще ты сказала, Пейдж?
      –Папа. Пожалуйста. Пожалуйста, не будем об этом.
      –Нет, будем, пока не докопаемся до правды. И знаешь что, Пейдж? Пусть эта правда останется между нами. Аарон был подонком. Его смерть не убийство, а самозащита. Он убивал тебя каждый день. Травил тебя. А когда ты попыталась от него освободиться, он нашел тебя и снова вколол тебе отраву. Ты это понимаешь?
      Его дочь молча кивнула.
      –Так что там случилось?
      –В тот день Аарон избил меня, папа. Кулаками.
      Саймона снова охватила дикая ярость.
      –И я больше не смогла этого терпеть. Но я понимала, что могу выбраться из этого… освободиться… если он просто…
      –Исчезнет,– закончил Саймон ее мысль.
      –Ты помнишь, что было тогда в парке? Что ты увидел? На что я была похожа?
      Он кивнул.
      –Я должна была избавиться от него.
      Саймон ждал продолжения. Пейдж смотрела прямо перед собой.
      –В общем, да, папа, это я убила его. Убила, вся комната была залита кровью. А потом убежала.
      Саймон не говорил ни слова; он смотрел на дорогу, крепко вцепившись в баранку. Так крепко, что, казалось, одно резкое движение – и он вырвет ее из приборной доски.
      –Папа?
      –Ты моя дочь. И я всегда буду тебя защищать. Всегда. Я горжусь тобой. И сейчас ты все делаешь правильно.
      Она подвинулась к нему поближе. Саймон обнял ее одной рукой, другой продолжая держать руль.
      –Но ты не убивала Аарона.
      Он почувствовал, как она напряглась под его рукой.
      –Он избил тебя за два дня до того, как был убит.
      –Папа, не будем об этом, прошу тебя.
      Как же Саймону хотелось этого!
      –Ты позвонила матери. Как ты и сказала. И попросила ее о помощи.
      Пейдж еще плотнее прижалась к нему. Тело ее дрожало. Он встревожился: может, не стоило так давить на нее? Но надо выяснить все до конца.
      –В тот вечер мама говорила тебе, чтобы ты не приходила туда?
      –Папа, пожалуйста…– тихо проговорила она.
      –Я твою маму прекрасно знаю, и я сам бы рассматривал ситуацию точно так же. Мы бы забрали тебя к себе, потом отвезли в этот прекрасный реабилитационный центр, но пока Аарон был жив, какие бы дикие отношения вас ни связывали, он все равно отыскал бы тебя. Вашей связи я никогда не понимал и не пойму. Аарон был вроде паразита, и его непременно надо было убить.
      –Вот я это и сделала,– сказала Пейдж.
      Она старалась говорить с самоуверенной бравадой, но получилось у нее плохо.
      –Нет, милая, ты этого не делала. Поэтому Лютер и стрелял в маму. В тот вечер он ее видел. Об этом он хотел мне рассказать перед тем, как его убили. Лютер видел, как она выходила из вашей комнаты, а может быть, видел и убийство, я не знаю. И потом, через несколько дней, он вдруг видит твою мать рядом с Рокко, и у него мелькает мысль, что она и его собирается убить. Аарон ведь работал на Рокко, так? Поэтому Лютер и выхватил пистолет. Поэтому он и стрелял не в меня, а в маму. И поэтому продолжал настаивать, что это была самооборона.
      Фагбенл был прав с самого начала.


      –Бритва Оккама,– сказал Фагбенл.– Знаете, что это?
      –Мне сейчас не до Оккама, детектив.
      –Принцип в том…
      –Я знаю, в чем он…
      –…что простейшее объяснение, как правило, бывает самым правильным.
      –И каково же простейшее объяснение, детектив?
      –Аарона Корвала убили вы,– ответил он.
      Вот так просто и сказал. Без эмоций. Ни раздражения, ни удивления.
      –Или ваша жена. Я не осуждаю ни вас, ни ее. Этот человек был чудовищем. Он медленно отравлял вашу дочь, убивал ее прямо у вас на глазах.


      Фагбенл даже заметил, что Ингрид вполне могла незаметно приехать в Бронкс во время перерыва на работе. Камера наблюдения зафиксировала, как она уезжала. И Ингрид знала, когда лучше всего это сделать. Она была уверена, что Аарон будет один.
      –Пейдж?
      –Я не знала, что мама собирается его убить.
      Теперь она отодвинулась от него и сидела прямо.
      –Я вернулась домой рано и увидела… На маме была больничная одежда. Вся в крови. Думаю, потом она ее выбросила. Но когда я увидела ее, то чуть с ума не сошла. И убежала.
      –Куда?
      –Там есть еще один подвал. Как у Рокко. Я приняла сразу две дозы. И много часов провалялась там, даже не знаю сколько. А когда очухалась, до меня наконец-то дошла вся правда.
      –Какая правда?
      –Что мама кого-то убила. Ты можешь хоть на секунду представить себе такое? Говорят, чтобы подняться, сначала надо опуститься на самое дно. Самое дно – это когда понимаешь, что твоя мать из-за тебя убила человека.
      Некоторое время они молчали.
      –Почему мама не позвонила в центр, чтобы узнать, не отправилась ли ты туда?– спросил Саймон.
      –Может быть, она и звонила. Но меня там еще не было. Я не сразу выкарабкалась, понадобился не один день.
      А к тому времени Ингрид уже лежала в коме.
      –Папа?
      –Что, солнышко?
      –А теперь, может быть, хватит уже об этом?
      Саймон ответил не сразу:
      –Пожалуй.
      –И это навсегда останется между нами?
      –Навсегда.
      –Это значит – только между тобой и мной.
      –Что?
      –Не говори маме, что ты знаешь. Ладно? Просто не будем об этом.



      Глава сороковая

      Прошло еще несколько недель, Ингрид уже выздоравливала, жизнь постепенно налаживалась, но Саймон все думал о просьбе дочери.
      Должно ли все то, о чем они говорили в машине, оставаться только между ним и Пейдж? Действительно ли лучше не говорить жене, что ему известно: она убила человека?
      Будет ли это лучше – жить с такой тайной?
      На первый взгляд ответ должен быть утвердительным.
      Саймон внимательно наблюдал, как жена постепенно возвращается к нему и к детям.
      И вот настал день, когда она достаточно окрепла, чтобы вернуться домой.
      Недели шли, превращались в месяцы.
      Хорошие это были месяцы.
      Пейдж тоже поправлялась. Наконец в реабилитационном центре решили, что ей можно вернуться домой.
      С началом нового семестра Сэм отправился в Амхерст. Аня в школе училась хорошо. Саймон снова вышел на работу. А вскоре и Ингрид вернулась к своим пациентам.
      Жизнь возвращалась в нормальное русло.
      В общем, все было хорошо. Даже очень хорошо. А когда все идет хорошо, наверное, лучше не будить спящую собаку.
      В жизни каждого из них было много радости и веселья. Прекрасные прогулки в Центральном парке. Походы в театр, обеды с друзьями. Взаимная любовь, светлое семейное счастье.
      Ингрид с Саймоном встретили вернувшуюся из клиники дочь с распростертыми объятиями. Они поддерживали ее как могли, но все-таки тревожились, что этот демон, которого поселил в ней Аарон, только ослаб или дремлет, но все еще жив и ждет своего часа.
      Потому что демоны не умирают.
      Впрочем, и тайны тоже.
      В этом и состояла проблема. Все хорошее здесь, вот оно, рядом с ними. Но и тайна никуда не делась.
      Однажды вечером, во время прогулки по парку, Ингрид с Саймоном остановились на Строберри Филдс. Обычно Саймон избегал этого маршрута. Именно здесь он видел, как Пейдж хриплым голосом пыталась справиться с мелодией Битлов. Что она пела тогда? Он уже не помнил. Да и не надо. Он не хотел это помнить.
      Но Ингрид захотелось посидеть здесь на скамейке. Саймон по привычке взглянул на надпись:

Джерси, милой собачке, которая была бы счастлива посидеть на этой скамейке рядом с вами.

      Ингрид взяла его руку, пристально посмотрела на него и сказала:
      –Ты все знаешь.
      –Да.
      –Ты понимаешь, зачем я сделала это.
      –Да, понимаю,– кивнул он.
      –Представь, что она тонет. И каждый раз, когда пытается спастись и выныривает, он снова утаскивает ее под воду.
      –Тебе не в чем оправдываться передо мной.
      Ингрид продолжала держать его за руку. Он пожал руку жены.
      –Ты все спланировала,– сказал он.
      –Как только она позвонила.
      –И ты сделала все, чтобы это было похоже на жестокое, кровавое убийство…
      –…чтобы полиция подумала, будто это разборки торговцев наркотиками.
      Он отвернулся, потом снова посмотрел на нее:
      –Почему ты не попросила меня помочь?
      –Тут было три причины,– сказала она.
      –Я тебя слушаю.
      –Первая: я хотела и тебя защитить тоже. Потому что я люблю тебя.
      –И я тебя люблю.
      –Вторая: если бы меня поймали, я хотела, чтобы на свободе остался тот, кто позаботится о детях.
      –Весьма практично,– не удержался от улыбки Саймон.
      –Да.
      –А третья?
      –Я боялась, что ты меня отговоришь.
      Он ничего не сказал. Действительно, согласился ли бы он с ее планом убить Аарона Корвала?
      Этого он и сам не знал.
      –Рискованная затея,– сказал он.
      –Да.
      Он снова обескураженно уставился на жену.
      –Я люблю нашу семью,– сказала Ингрид.
      –И я тоже.
      Она положила голову ему на плечо, как тысячу раз делала прежде.
      В этом мире существует несколько вариантов чистого блаженства. Чаще всего ты сам не понимаешь, что ты блаженно счастлив, пока это состояние не подойдет к концу. Но сейчас был не тот случай. Сейчас, когда он сидел рядом с женщиной, которую любит, он знал это.
      И она тоже знала.
      Это было блаженство.
      И оно не продлится долго.



      Эпилог

      Сотрудники полиции штата обнаружили тело Елены Рамирес почти через год после ее убийства.
      Хоронили ее в Чикаго. Присутствовать на похоронах решили и Саймон с Корнелиусом. Но лететь самолетом им не захотелось, оба предпочли ехать на машине. Корнелиус разработал маршрут с разными странными музеями и прочими достопримечательностями по дороге, чтобы можно было остановиться и с пользой отдохнуть.
      Елену похоронили рядом с могилой человека по имени Джоэл Маркус.
      Переночевали они в гостинице неподалеку от Чикаго. А наутро отправились домой.
      –Хочу ненадолго остановиться в Питсбурге, ты не против?– спросил Саймон, когда они уже были в пути.
      –Нисколько,– ответил Корнелиус, а потом, заглянув в лицо Саймона, добавил: – А зачем?
      –Мне надо кое-кого навестить.
      Когда Саймон постучал в дверь, открыл ее молодой человек.
      –Дуг Малзер?– спросил Саймон.
      –Да.
      После пережитого им тяжкого потрясения Малзер ни физически, ни морально уже не смог вернуться в Лэнфордский колледж. Впрочем, Саймона это не волновало. А может, и волновало. Может быть, и одного самосуда этому парню было достаточно.
      –Меня зовут Саймон Грин,– сказал Саймон.– Я отец Пейдж.


      Когда они вернулись в Нью-Йорк, Саймон высадил Корнелиуса, а сам отправился в офис своей компании. День уже клонился к вечеру, но Ивонна была все еще там. Он отвел ее в сторонку.
      –Мне кажется, я знаю тайну Ингрид,– сказал он ей.


      В тот вечер, подходя к своему дому, он увидел Сьюзи Фиске, которая придержала для него дверь лифта. Широко улыбаясь, она приветствовала его поцелуем в щеку.
      –Здравствуй,– сказала она.– Я вижу, Сэм вернулся домой.
      –Да, сегодня приехал, на каникулы.
      –Значит, все птенцы дома?
      –Ага.
      –Ты доволен?
      –Еще бы,– улыбнулся Саймон.
      –Говорят, Пейдж поступила в Нью-Йоркский университет.
      –Да. Хочет жить дома.
      –Я за вас очень рада.
      –Спасибо тебе, Сьюзи. Не знаю, как еще благодарить тебя за все…
      –Но ты же отблагодарил подарочной картой в ресторан «Редфарм». Щедрый подарок. Мы уже раза четыре там побывали.
      Лифт остановился на этаже Саймона. Он вышел и открыл дверь своим ключом. Из кухни доносилась песня «Зомби» в исполнении группы «Бэд вулвс». Звучал припев, и Ингрид подпевала: «Что у тебя в голове, у тебя в голове, зомби…»
      Саймон вошел, прислонился к косяку. Ингрид повернулась к нему и заулыбалась.
      –Привет,– сказала она.
      –Привет.
      –Как съездил?
      –Хорошо,– ответил он.– Было очень грустно.
      –Твой сын дома.
      –Уже слышал. Что-то готовишь?
      –Мой знаменитый рецепт азиатского лосося. Он это обожает.
      –Я тебя люблю,– сказал он.
      –Я тебя тоже люблю.
      –Где Пейдж?
      –У себя в комнате. Обед будет готов минут через пять, хорошо?
      –Хорошо.
      Саймон прошел по коридору и постучал в дверь Пейдж.
      –Входите,– послышался ее голос.
      Даже после реабилитации его дочь была еще бледной, исхудавшей и изможденной. Неужели она навсегда останется такой, подумал он. Ночами она плохо спала, много потела, ей снились кошмары, она часто плакала во сне. В организме шла страшная борьба, и он не знал, кто победит, и понимал все опасности – но, может быть, она справится. Он думал и о том влиянии, которое оказал на нее Аарон, об их неестественной, нездоровой связи. Может быть, и здесь все окажется очень просто, как говорил Фагбенл.
      Ты убиваешь человека, чтобы защитить своего ребенка.
      Ты убиваешь человека и спасаешь наркоманку.
      –Я так и не понял, почему ты связалась с Аароном,– сказал он.– Никак не мог этого постичь. Елена Рамирес видела результаты теста ДНК Генри Торпа. Там был список всех его сводных братьев, включая Аарона. Но ты ведь тоже проходила тестирование ДНК, правда, Пейдж?
      –Да.
      –И я так и не понял: что у тебя общего с Аароном? Что заставило тебя привязаться к этому страшному человеку?
      Пейдж как раз доставала из комода спортивную куртку с капюшоном. Она застыла и ждала, что он еще скажет.
      –Ты знаешь, что поразило меня в твоей комнате в Бронксе?– продолжил он.– По обе стороны комнаты было два односпальных матраса. Разве так бывает, что молодые пары не спят вместе?
      –Папа…
      –Погоди, дай мне закончить, хорошо? Сегодня я заехал в Питсбург и навестил Дуга Малзера. В свое время нам надо будет поговорить о том, что он тебе сделал… впрочем, ты уже, наверное, говорила об этом на сеансах терапии.
      –Да, говорила.
      –Ну хорошо, но, видишь ли, на него было совершено нападение. Причем очень жестокое.
      –Это было неправильно,– сказала Пейдж.
      –Может, да, а может, и нет. Я не об этом хочу сказать. Дуг рассказал мне, что лицо человека, который на него напал, было закрыто маской. Это был Аарон, так?
      –Да. Мне не надо было говорить ему, как со мной поступил Дуг.
      –Почему же ты сказала?
      Пейдж молчала.
      –Я все никак не мог понять. Но потом Малзер рассказал мне, что Аарон кричал, когда избивал его.
      В глазах Пейдж появились слезы. В глазах Саймона тоже.
      –«Никто не смеет трогать мою сестру».
      Плечи Пейдж опустились.
      –Когда ты прошла тест ДНК, то обнаружила, что Аарон твой сводный брат, но только не со стороны отца.– Саймон говорил и чувствовал, что весь дрожит.– Что у вас общая мать.
      Прошло несколько секунд, прежде чем Пейдж собралась с духом, подняла голову и посмотрела ему в глаза.
      –Да,– сказала она.
      –Я пытался выяснить это с твоей тетей Ивонной. Это и есть великая тайна твоей мамы? Когда ей было семнадцать лет, она вовсе не работала манекенщицей на другом континенте. Она попала в секту. И забеременела от лидера этой секты. Но ей сказали… ей сказали, что ребенок родился мертвым. А она подумала, что, скорее всего, его просто убили. И хотела покончить с собой. Ее родители, твои дедушка с бабушкой, вырвали ее оттуда и отправили в центр реабилитации, где ее вылечили. В тот самый, где была и ты тоже.
      Пейдж села на кровать. Саймон подошел и сел рядом с ней.
      –Это был совсем исковерканный человек,– сказала Пейдж.– В самом юном возрасте над ним надругался приемный отец и продолжал это делать потом.
      –Ты говоришь про Аарона?
      Она кивнула.
      –Вспомни, где я была. Дуг Малзер изнасиловал меня в колледже, и потом я сделала тест ДНК, и мне вдруг стало ясно, что вся моя жизнь – это огромная ложь. Мне казалось, что я погибаю, мне было страшно, я растерялась, не знала, что делать. И вдруг у меня появился еще один брат. Мы с ним много разговаривали, часами. И я призналась ему, рассказала про то, что со мной случилось в колледже. И он принял свои меры. Это было ужасно, конечно, но, с другой стороны, я стала чувствовать себя, не знаю… защищенной, что ли. А потом Аарон научил меня ширяться. И это было как… в общем, мне понравилось. Даже нет, я пришла в полный восторг. У меня появилась возможность забыться, уйти от всех проблем. Аарон доставал мне дозы, снова и снова, и…– Она замолчала, вытерла слезы.– Мне кажется, он намеренно это делал.
      –Что ты имеешь в виду?
      –Кажется, Аарону очень нравилось, что у него появилась сестра. Он не хотел меня терять. И ему нужно было приучить меня к наркотикам, тогда я никогда бы не ушла от него. И может быть… может быть, он хотел отомстить своей родной матери. Он с детства чувствовал себя брошенным, так почему бы не поломать жизнь и ребенку, которого она не бросила?
      –И ты никогда не говорила об этом с матерью?
      –Нет, говорила,– сказала она и глубоко вздохнула.– Однажды я пришла домой и спросила маму, были ли у нее еще дети. Она ответила, что не было. Я умоляла ее сказать правду. И она наконец сдалась. Рассказала про секту. Сказала, что забеременела от одного очень плохого человека и что ребенок умер.
      Судя по тому, что рассказывала ему Ивонна, Ингрид до сих пор в это верит.
      –Я думала тогда, что она меня обманывает. Но ты понимаешь, мне уже было на все наплевать. К тому времени я была наркоманкой. Меня волновала только одна проблема: где достать дозу. Поэтому я стащила у нее драгоценности и вернулась к брату.
      Так вот какова она, эта нездоровая, извращенная связь – она замешана на общей крови.
      –Ты как-то говорила о том, что значит опуститься до самого дна,– сказал Саймон с таким тяжелым камнем на сердце, что ему было трудно дышать,– о том, что ты фактически заставила мать убить человека…
      Пейдж крепко зажмурилась, так крепко, будто не хотела ничего ни видеть, ни слышать.
      –…но выходит, она убила не просто человека…
      Оба знали, какие слова за этим последуют. Пейдж сидела с закрытыми глазами, напряженно ожидая удара.
      –…она убила собственного сына.
      –Папа, ей ни в коем случае нельзя говорить об этом.
      Саймон покачал головой, вспоминая, чт? они с Ингрид говорили друг другу, сидя на скамейке в Центральном парке.
      –Больше не будет никаких тайн, слышишь, Пейдж?
      –Папа…
      –Твоя мать сама призналась мне, что это она убила Аарона.
      Пейдж медленно повернулась к нему лицом, и Саймон подумал, что еще никогда не видел у нее такого ясного взгляда.
      –Но это же не простая тайна,– сказала она.– Ведь это убьет ее.
      Сквозь дверь до них донесся радостный, певучий голос Ингрид.
      –Обед готов! Всем мыть руки!
      –Ей нельзя говорить об этом, папа.
      –Это все равно может открыться. Возможно даже, она уже знает.
      –Не знает,– сказала Пейдж.– В агентстве по опекунству документации нет. Правду знаем только мы.
      Они встали и пошли обедать. Все пятеро, Саймон, Ингрид, Пейдж, Сэм и Аня, уселись за круглый стол. Сэм стал рассказывать про своего нового бестолкового товарища, с которым он делает лабораторную работу по психологии. Было очень смешно. Ингрид весело смеялась, прямо до слез. Она поймала взгляд Саймона, и этот взгляд говорил о том, что она счастлива, и еще этот взгляд говорил: «Помнишь, как мы с тобой сидели рядом на скамейке в парке? Там мы были с тобой так же счастливы, как и сегодня. Но сейчас наше счастье еще полнее, потому что рядом с нами наши дети. Вот она, эта минута чистого блаженства, и как хорошо, что мы с тобой это понимаем».
      Саймон посмотрел на сидящую напротив Пейдж. Пейдж ответила ему понимающим взглядом.
      Их тайна тоже присутствовала за этим столом.
      Если Саймон будет молчать, тайна так и останется навсегда с ними.
      И что хуже, думал он, жить вместе с этой постоянно терзающей душу тайной или поделиться ею с женщиной, которую он любит, сказать ей, что она убила собственного сына?
      Казалось, ответ на этот вопрос ясен. Может быть, завтра что-то изменится. Но что делать сегодня, Саймон знал.
      Пусть Саймон и не заслонил собой Ингрид от пули, когда Лютер стрелял в нее. Но он заслонит ее сейчас, как бы ни было ему от этого больно. Он слушал удивительный смех жены и знал, что готов отдать что угодно, лишь бы слышать его всегда.
      И Саймон дал себе торжественную клятву. Больше между ними не будет никаких тайн.
      Кроме этой одной.



      Благодарности

      Автор (время от времени ему нравится говорить о себе в третьем лице) хотел бы поблагодарить следующих людей, которых он перечисляет в произвольном порядке: Бена Севьера, Дэвида Иглмена, Рика Фридмена, Диану Дисеполо, Селину Уолкер, Энн Армстронг-Кобен и, конечно же, мальчиков из «BMV Group» – Питера ван дер Хайда, Дэниела Мадониа и Джона Байрена за то, что они помогли ему понять некоторые нюансы в профессии Саймона.
      Автор (это опять же я) хочет также выразить свою признательность Мэнни Эндрюс, Мариките Блумберг, Луису ван де Бику, Хезер Груи, Мэйшу Айзексону, Роберту и Ивонне Превиди, Рэнди Спрэтту, Эйлин Воган и Джуди Зискинд. Эти люди (или их родные и близкие) сделали щедрые пожертвования в предложенные мной благотворительные организации в благодарность за то, что я поместил в свой роман их имена. Если вы хотели бы и в будущем участвовать в подобной акции, пожалуйста, посетите сайт HarlanCoben.com или напишите по адресу: [email protected] для получения более подробной информации.


notes


      Примечания




      1

      Строберри Филдс (англ. strawberry fields; здесь: земляничные поляны)– секция Центрального парка в Нью-Йорке, посвященная памяти Джона Леннона.



      2

      «Imagine» – знаменитая песня Джона Леннона.



      3

      Имеется в виду пац?фик – международный символ мира, разоружения, антивоенного движения.



      4

      Всемирный финансовый центр (с 2013 года – Брукфилд-Плейс)– комплекс зданий в Нью-Йорке, расположенный в одном квартале к западу от того места, где находился.



      5

      «Я – морж» (англ.).



      6

      День труда в США отмечается в первый понедельник сентября.



      7

      Маунт-Синай – крупный медицинский комплекс в Нью-Йорке, один из старейших в США.



      8

      «Eggloo» – известный в Нью-Йорке ресторан с особыми десертами.



      9

      От англ. some more – еще немного.



      10

      Папочка Уорбакс – герой комикса «Сиротка Энни» и мюзикла «Энни», генерал Оливер Уорбакс, в 2006 году возглавивший список богатейших вымышленных персонажей по версии «Форбс».



      11

      Greene (англ.).



      12

      «Джентльмен куотерли» – глянцевый журнал для мужчин.



      13

      Имеется в виду символ фондовой биржи – борющиеся бык и медведь.



      14

      Хью Майкл Джекман – известный австралийский актер, певец и продюсер.



      15

      «Ред сокс» – профессиональная бейсбольная команда, базирующаяся в Бостоне, штат Массачусетс.



      16

      Работа таксистов в Нью-Йорке оценивается по пятибалльной системе.



      17

      «Нью-Йорк янкиз» – профессиональный бейсбольный клуб, базирующийся в Бронксе.



      18

      Эффект бабочки – естественно-научный термин. Проиллюстрирован, в частности, в рассказе Р. Брэдбери «И грянул гром», где говорится о том, как гибель бабочки в далеком прошлом изменяет мир очень далекого будущего.



      19

      Биркенштоки – сандалии от известного немецкого бренда «Birkenstock».



      20

      Психологический тип А – личность с болезненно развитым чувством ответственности, нацеленная на успех. Таким людям свойственны раздражительность, агрессивность, а также чувство постоянной нехватки времени.



      21

      Резидентура – форма послевузовского медицинского образования по клиническим специальностям, целью которого является приобретение или изменение профессиональной квалификации врача по соответствующей специальности.



      22

      Порт-Аторити – терминал междугородних автобусов в Нью-Йорке.



      23

      Маллет – модная стрижка 1980-х: волосы коротко подстрижены спереди и на висках, сзади остаются длинные пряди.



      24

      Nap (англ.)– короткий сон, дремота.



      25

      Танцующий клоун Пеннивайз – главный антагонист в романе Стивена Кинга «Оно», монстр, воплощение древнего зла, пришедшего из неведомых миров.



      26

      Tramp stamp (англ.)– шлюха.



      27

      Rotten tomatoes (англ.) – гнилые помидоры. Название сайта с обзорами фильмов и сериалов, а также новостей из мира кинематографа.



      28

      По-английски Thorp и Thorpe звучит одинаково, как и Corval и Corvale.



      29

      Яппи – молодые состоятельные люди.



      30

      Имеется в виду Боудин-колледж – частный университет в городе Брансуик, штат Мэн.



      31

      Лакросс – командная спортивная игра с небольшим резиновым мячом.



      32

      Имеется в виду индуистский бог Ганеша, бог мудрости и благополучия.



      33

      Сири (Siri)– персональный голосовой помощник с искусственным интеллектом, присутствующий на всех современных аппаратах «Apple».



      34

      Муу-муу – гавайская одежда свободного покроя.



      35

      Meshuga (англ. сленг)– сумасшедший или эксцентричный человек.



      36

      Джеймс Леброн – знаменитый американский баскетболист.



      37

      Цветная война – соревнование, проводимое в летних лагерях, школах и некоторых общественных организациях США. Участники делятся на команды, каждой из которых назначается определенный цвет.



      38

      Восьмая поправка к Конституции США, вместе с другими, составляющими Билль о правах, была внесена в конгресс в 1789 году и ратифицирована в 1791-м: «Не должны требоваться чрезмерные залоги, или налагаться чрезмерные штрафы, либо назначаться жестокие и необычные наказания».



      39

      ФинСЕН (англ. FinCEN)– Управление министерства финансов США по борьбе с финансовыми преступлениями.



      40

      IBEW – профсоюз работников электротехнической промышленности.



      41

      Лернер-холл – студенческий центр, или студенческий союз Колумбийского университета. Он назван в честь Альфреда Лернера, который финансировал часть его строительства.



      42

      Фили – разговорное название города Филадельфия.



      43

      Аланис Надин Мориссетт – канадская певица, композитор, актриса и продюсер, которая стала всемирно популярной в 1995 году. Речь идет об известной песне 1996 года «Ironic» (часто переводят как «Ирония судьбы»).



      44

      «Забар» – знаменитый гастроном в Нью-Йорке.



      45

      «Джек и бобовый стебель» – английская народная сказка о смелом пареньке Джеке, победившем великана-людоеда, который, учуяв в своем доме постороннего, запел:
  Фи-фай-фо-фам,
  Дух британца чую там.
  Мертвый он или живой—
  Попадет на завтрак мой.




      46

      Имеется в виду маршрут линии нью-йоркского метро.