Крещение огнем Гарольд Койл
        Остросюжетные романы 'Крещение огнем" и "Десять ты­сяч" современного американского писателя Гарольда Койла зна­комят читателя с событиями, развивающимися с оглушительной быстротой. Героям приходится тушить пожар войны и в знойной мексиканской пустыне, и на заснеженных просторах Восточной Европы. Солдат перед лицом смерти понимает и ценит товари­щество по оружию, не имеющее национальных границ.
        Автор внимательно следит за изменениями в личной жизни уже полюбившихся героев и за нелегкой долей женщин в совре­менной армии…
        Койл Гарольд
        Крещение огнем
        Пролог
        
        Карта 1: Мексика и американская граница

27июня Штат Техас, граница США и Мексики
        Над пустыней сгущались сумерки. С наступлением темноты ночные хищники зашевелились в своих норах. Впереди у них было несколько часов, чтобывыследить и сожрать свою добычу, что позволит кому-то из них прожить еще один день в этих суровых условиях. Здесь властвовал жестокий закон: не убьешь - не проживешь. И все живое подчинялось ему, не ведая ни сочув­ствия, ни жалости. Все решала борьба за существование.
        Из небольшой впадины на песчаной поверхности пустыни по­явился скорпион. Он двигался, как боевая ракета, выходящая из пусковой установки, - бездумно, целеустремленно и не­преклонно. Едва покинув тесную нору, скорпион приготовился убивать. И смертоносное жало на его хвосте было уже наготове.
        Скорпион шел в густеющие сумерки, будто, еще сидя в тем­ной норе, уже знал, куда держать путь. Внезапно над ним про­мелькнула распластанная тень орла, но для скорпиона огромная птица не представляла никакой опасности - орлу нет дела до таких мелких тварей. Паря над поверхностью пустыни, он вы­сматривал себе жертву, которая даст ему возможность насытить­ся и прожить еще день. Маленький, ничтожный с виду скорпи­он, оказавшийся в широкой тени орлиных крыльев, не привлек внимания птицы.
        И пусть пути их пересеклисьхлучайно, цель у них была одна: каждый искал добычу. То, что два этих обитателя пустыни еще когда-нибудь встретятся, казалось невероятным. Но в жестоком мире, где выжить - значит убить, а выживание - единствен­ное, что имеет смысл, каждый, кто мог следовать этой цели, следовал ей без колебаний. Поэтому все было возможно.
        А если что-то возможно, оно непременно случится - пусть даже в кошмарном сне.
        Глава 1
        Нынче служба не та, что была раньше, и так бывало во все времена.
        Армейская поговорка

28 июня, 06.45
        Гора Мэннинг, Форт-Худ, Техас
        Сидя на плоском камне и устремив взгляд на юг, капитан Стэнли Уиттворт лениво жевал завтрак - холодные сэндвичи с курицей и .ветчиной. Худосочный кипарис давал кое-какую за­щиту от солнца, но не мог спасти от жары. Зной нового техас­ского дня, которому было меньше часу от роду, уже давал о себе знать: походная форма Уиттворта пропиталась потом. Еще пара часов, и жара станет совсем невыносимой.
        Из стоявшего позади вездехода "хамви" донеслось верещание рации. Судя по позывным, докладывал командир второго взвода. Уиттворт перестал жевать и прислушался. Из донесения следо­вало, что взвод мциовал контрольный пункт один-четыре и, не входя в соприкосновение с противником, продолжает двигаться на север. Склонясь над картой учений в районе Форт-Худа, Уитт­ворт отыскал синий значок, которым был отмечен контрольный пункт один-четыре: он находился там, где Старая Джорджта- унская дорога пересекала Коровий ручей. Это место, известное в округе как "Джексонов перекресток", сейчас являлось важной стратегической точкой: если второй взвод сумеет добраться до ручья и беспрепятственно пересечь его, он получит решитель­ное преимущество в предстоящем бою.
        Сунув остатки завтрака в пакет из коричневой фольги, Уитт­ворт поднес к глазам бинокль и стал искать машины второго взвода. И хотя обнаружить их капитану пока не удалось, облако пыли, повисшее в неподвижном воздухе, указывало, что они где- то совсем рядом. Если в ближайшие десять минут противник - танковая рота - не появится на высоте, где сидит сейчас Уитт­ворт, то здесь будет его второй взвод под началом лейтенанта Шипплера. И тогда танкисты примут бой не на открытой мест­ности - между горой Мэннинг и ручьем, - а в кипарисовой роще, на вершине горы. Здесь, среди деревьев, второй взвод смо­жет в ближнем бою бросить против танков свою пехоту. Именно на это и надеялся Уиттворт. Случись все наоборот, четырнад­цать рвущихся с севера танков живьем "съедят" все четыре "Брэд- ли" Шипплера вместе с пехотой.
        Уиттворт напряженно следил за Старой Джорджтаунской до­рогой, ожидая, когда первая из машин второго взвода выкатится на открытое пространство у подножия горы Мэннинг. Вдали послышался пронзительный вой моторов "Брэдпи". И вдруг этот звук почти стих. Пристально вглядываясь сквозь порыжевшую листву деревьев, скрывающих дорогу, по которой должен был наступать второй взвод, капитан не обнаружил никаких призна­ков движения. Даже густое облако пыли рассеялось. Это могло означать только одно: Шипплер остановил взвод для перегруп-: пировки. Медленно опустив бинокль, Уиттворт мысленно разра­зился самыми отборными ругательствами в адрес лейтенанта: вместо того чтобы дерзко ринуться вперед и занять высоту, Шипплер, начитавшийся толстых учебников, проявлял школяр­скую осмотрительность. Если танковая рота, которая сейчас дви­жется по Старой Джорджтаунской дороге от Роялти-ридж, ка- ким-то чудом не задержится, она успеет добраться до южного склона горы Мэннинг и, заняв высоту, открыть огонь по маши­нам второго взвода, когда они выйдут на открытое место.
        И будто в ответ на невеселые размышления Уиттворта, хруст кипарисовых веток под гусеницами танков возвестили о прибы­тии танкистов. Обернувшись, капитан увидел "Абрамеы" в чер- но-зелено-коричневых разводах камуфляжной раскраски. Мед­ленно лавируя среди кипарисов, они пробирались к гребню горы. Командир головного танка, по пояс высунувшийся из башни, наклонился вперед: следя за правым передним обтекателем, он подавал команды водителю. Заряжающий, стоя в своем люке, расположенном слева от башни, следил, чтобы левый обтека­тель не задевал деревьев. Было очевидно, что командир экипажа уже бывал здесь: он не заглядывал в карту и даже не остановил машину, чтобы дать водителю возможность осмотреться и выбрать путь. Офицеры бронетанковых войск, базировавшихся в Форт-Худе, уже давно поняли: когда маневрируешь на горе Мэннинг, лучше познакомиться с местностью заранее.
        Не обращая внимания на Уиттворта и его вездеход, командир выбрал позицию левее того места, где сидел капитан. Пока води­тель глушил двигатель и блокировал тормоза, он нырнул в танк, подхватил бинокль, привязанный к вертушке пулемета пятиде­сятого калибра, и, вновь выпрямившись, стал осматривать окрестности. Башня начала медленно поворачиваться слева на­право - наводчик искал цель. И она не заставила себя ждать: показалась первая БМП Шипплера.
        Будто охотничья собака, учуявшая дичь, главное орудие танка внезапно дернулось в сторону и замерло. Получив сигнал навод­чика, командир мигом исчез в танке, чтобы воспользоваться сво­им окуляром прицела.
        Уиттворт постоял, наблюдая, как танк готовится к боевым действиям. Потом посмотрел в сторону, где исчез взвод Шип­плера. "Ну, вот", - обреченно вздохнул он, когда показавшаяся из-за деревьев "Брэдлщ стала поворачивать налево, направляясь к Старой Джорджтаунской дороге. Этот маневр подарил танку, расположившемуся по соседству с Уиттвортом, прекрасную воз­можность для прицельного выстрела. Но командир не спешил. Он знал, что БМП редко путешествует в одиночку, и если подо­бьешь одну, это только послужит сигналом для остальных. По­этому он и другие командиры танковой роты, занявшие боевую позицию вдоль гребня грры, следили в оба и выжидали. Не успе­ла первая машина добраться до дороги, как их терпение и вы­держка были вознаграждены: из-за деревьев показалась вторая "Брэдли" и направилась вслед за первой.
        Наблюдая за действиями Шипплера, Уиттворт ждал, что тан­ки вот-вот откроют огонь. Было ясно, что лейтенант оставил половину взвода - две машины - за деревьями, чтобы следить за маневрами. И хотя у них было мало шансов устоять против четырнадцати танков, все же была надежда, что две оставшиеся "Брэдли" откроют огонь, и смогут подбить пару машин противни­ка. Но и эта надежда рухнула: Уиттворт увидел, как обе машины выкатились на открытое место, чтобы догнать ушедших вперед.
        Танки все еще не стреляли. Да и куда торопиться? Ведь они оборудованы лазерной системой наводки "МАЙЛЗ", позволяю­щей поразить цель на расстоянии до полутора тысяч метров. А опытный стрелок с тщательно выверенной и пристрелянной си­стемой мог накрыть противника и за отметкой две тысячи мет­ров. Но командир танковой роты не хотел рисковать. Он ждал, когда взвод Шипплера, клино»м выстроившийся вдоль дороги, приблизится, чтобы бить наверняка.
        Уиттворт чувствовал себя так, будто смотрит плохой фильм или спектакль, где герои попадают в ловушку, о которой зрите­лям давно известно. Он покосился на танк, расположившийся справа от него. Командир пригнулся в своей бащне и, следя за приближением "Брэдли", что-то говорил в микрофон внутрен­ней связи: то ли отдавал последние приказания своему наводчи­ку, то ли просто обменивался ничего не значащими фразами, чтобы скоротать последние минуты перед боем.
        Краем глаза командир увидел, что Уиттворт следит за ним и, прервав разговор, повернулся к капитану. Вызывающе ухмыль­нувшись, он выбросил вперед правую руку и опустил большой палец вниз, показывая, что взводу пришел конец. Капитан по­чувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Он метнул в сторо­ну насмешника яростный взгляд, способный прожечь танковую броню насквозь.
        Уиттворт все еще кипел злобой, когда улыбка танкиста вне­запно погасла, а сам он подался вперед. Правая рука взлетела к шлему. Несколько секунд он стоял в такой позе, слушая коман­ду по рации, потом перевел рычаг на передачу и прокричал что- то в микрофон. Вернув рычаг в положение внутренней связи, он отдал приказ экипажу. Уиттворт понял, что капитан, скорее все­го, получил команду открыть огонь.
        И сразу с южного склона горы Мэннинг грянули полдюжины оглушительных залпов, возвестивших о начале боевых действий. Машины Шипплера некоторое время продолжали двигаться впе­ред. Потом установленные на "Брэдли" приемники системы "МАЙЛЗ" начали регистрировать попадания и разрывы вблизи цели. Еще не зная наверняка, что они "убиты", командиры при­казали включить дымовые установки, и мащины стали резко раз­ворачиваться, пытаясь укрыться в дыму.
        Уиттворт внимательно прислушивался к рации, настроенной на частоту Шипплера, в ожидании первого донесения. Но его не было. Не было слышно и приказов, отдаваемых лейтенантом. Каждый из командиров "Брэдли" принимал реиї&ния на свой страх и риск. Впрочем, Шипплер был уже бессилен помочь сво­ему взводу. Первый же залп "уничтожил" две "Брэдли". Как толь­ко командиры этих двух машин увидели, что на броне замигали оранжевые огоньки - сигналы поражения, - они опустили ство­лы пушек на задние платформы и стали ждать. Уцелевшие "Брэд­ли" бешено маневрировали, пытаясь за дымовой завесой про­рваться к укрытию. Но танки, которым они были видны как на ладони, уже перенесли на них всю тяжесть удара.
        Преследование продолжалось меньше минуты. Следующий же выстрел накрыл левую "Брэдли" - ее сигнальные огни замига­ли. Последняя ненадолго пережила свою спутницу и, несмотря на резкие виражи и тщетные потуги слабенькой дымовой маши­ны, тоже не избежала печальной участи.
        Не в силах больше наблюдать эту сцену, Уиттворт резко по­вернулся и зашагал к своему вездеходу. На ходу он прикидывал, *іто скажет лейтенанту при встрече. В конце концов, если руко­водствоваться только учебниками, действия Шипплера надо при­знать правильными. Миновав Коровий ручей, он перестроил взвод и перешел на режим поочередного наблюдения. Потом, убедив­шись, что опасности нет, двинул весь взвод вперед в режиме наблюдения на марше. Но Уиттворт все-таки надеялся, что лей­тенант предпримет стремительный бросок к горе Мэннинг. Ко­нечно, это было бы авантюрой и, чтобы пойти на нее, требовал­ся опыт, приобретаемый только в сражениях. Не было никакой гс- антии, что такой риск принесет успех: все зависело от дей­ствий командира танковой роты - от его оплошности или про­медления. А строить планы, исходя из предположений или воз­можных ошибок противника, - привычка скверная. И все же...
        Подойдя к своему "хамви", Уиттворт распахнул дверцу, соби­раясь сесть. Водитель потянулся вправо и выключил обе рации, чтобы не посадить аккумуляторы в момент включения зажига­ния. Потом завел двигатель и снова привел рации в рабочий режим. Но Уиттворт велел водителю подождать и пошел обрат­но, чтобы забрать остатки своего завтрака. Подходя к камню, он заметил, что его пакет атакуют полчища муравьев. Чертыхнув­шись, Стэнли пнул его, повернулся и зашагал к машине.
        Как ни взбесили капитана истребление взвода Шипплера и потеря завтрака, это были только цветочки по сравнению с тем, что ждало его впереди. Ведь сегодня в роту Уиттворта должна прибыть лейтенант Нэнси Козак - первая женщина, произве­денная в пехотные офицеры. Душившая Стэнли ярость смени­лась глубоким унынием. Он знал, что в армии уже почти полгода проводится широкий эксперимент по предоставлению женщи­нам равных с мужчинами возможностей, но морально не был готов, что женщину могут направить в строевую часть, более того - в его роту. В инструкциях, составленных чиновниками и специалистами из Управления по оценке и аттестации кадров (одной из служебных инстанций, которой подчинялся Уиттворт), равно как и в депешах Министерства обороны, подробно разъяс­нялось, как должен осуществляться десятимесячный план экспе­римента. Были даже сделаны попытки помочь его участникам преодолеть предвзятое отношение к женщине-офицеру. Для это­го предусматривалась целая серия учебных семинаров, группо­вых встреч, бесед. Однако эти нововведения, в большинстве сво­ем, потерпели крах. Они не покончили с предрассудками, а
только укрепили их - во всяком случае, у некоторых служащих из роты Уиттворта, к числу которых относился и сам капитан.
        Несмотря на все свои старания, он так и не смаг подойти к проблеме объективно. "Ну почему, - рассуждал он, - необхо­димо допускать женщин в строевые части? Теперь отличным пехотным офицерам придется подаваться в "штабные крысы", чтобы заполнить вакансии в частях боевого и тылового обеспе­чения - в тех подразделениях, где всегда служили женщины. Почему чиновники в Вашингтоне не могут оставить нас в покое, чтобы все шло так, как испокон веков было заведено в амери­канской армии? - брюзжал про себя Уиттворт. - Можно поду­мать, что какой-то умник из Министерства обороны специально задался целью выяснить, сколько дерьма можно навалить на стро­евых армейских офицеров, прежде чем служба станет для і "х невыносимой".
        Свернув с неровной, ухабистой дороги, машина Уиттворта пересекла главный танковый путь и, выехав на Уэст-Рейцдж- Роуд, устремилась на юг. Уиттворт не заметил этого маневра. Его продолжала терзать мысль о том, как он встретит Нэнси Козак. И эти тягостные раздумья, и отвратительные действия взвода Шипплера, и съеденный муравьями завтрак, и гнетущий зной - все это лишило Уиттворта даже тех остатков тактично­сти, которые, возможно, были у него с утра. А тактичность - как раз то качество, в избытке которого никто из близко знав­ших Уиттворта не рискнул бы его упрекнуть.

28 июня, 07.45
        Главный гарнизон, Форт-Худ, Техас
        Свернув с Худ-Роуд на Хедквортерз стрит, второй лейтенант Нэнси Козак притормозила свой голубой "шеви сабербан", что­бы въехать на стоянку, расположенную на другой стороне ули­цы, напротив здания № 108. Сказать, что она волновалась, озна­чало бы ничего не сказать о том состоянии, в котором находи­лась сейчас лейтенант Козак. Наконец, после нескольких лет учебы, настал долгожданный день - день, когда ей предстояло прибыть в свою первую часть. Теоретические занятия по руко­водству, учебные игры типа "А что, если?" и "Как вы поступи­те?", которыми была напичкана программа в училище Уэст-Пойн- та и на офицерских курсах, остались позади. Отныне все будет взаправду. Теперь от ее решений и поступков будут зависеть судьбы живых людей. А оценивать работу лейтенанта Козак бу­дут профессиональные солдаты - ее подчиненные, ее началь­ство и все те, кому предстоит стать ее боевыми товарищами.
        Мало того, что впервые прибыть для прохождения службы - дело само пО себе нелегкое, Нэнси Козак предстояло еще одно испытание: стать первой женщиной, зачисленной в армию Со­единенных Штатов в чине строевого офицера. Весь следующий год она сама и ее часть будут находиться под самым присталь­ным вниманием высокого начальства. И от нее, второго лейте- нанта Козак, во многом зависит, будут ли американские женщи­ны служить в строевых частях наравне с мужчинами.
        По своему замыслу план был весьма прост. Три подразделе­ния: танковый батальон, батальоны механизированной пехоты и Полевой артиллерии - получат в свои рады несколько женщин- офицеров и военнослужащих рядового состава. Некоторые роты останутся целиком мужскими: это будут так называемые базис­ные роты. В других, смешанных, будут служить мужчины и жен­щины. Специалисты из Управления по оценке и аттестации кад­ров обязаны наблюдать, как протекает служба в тех и других ротах, и делать выводы. Заключительным этапом программы ста­нет перевод экспериментальных рот в Национальный учебный центр в Форт-Ирвине (штат Калифорния), и произойдет это в конце года. В итоге, на основании оценок и выводов наблюдате­лей будет вынесено решение о целесообразности службы жен­щин в строевых частях.
        Не случайно первыми должны были приступить к службе жен­щины-офицеры. В "верхах" пришли к выводу, что именно они сумеют лучше справиться с теми трудностями, которые неиз­бежно возникнут при появлении женщин в строевых частях. И только через три месяца, когда они освоятся с новым окружени­ем, в подразделения начнут прибывать женщины-рядовые.
        И в планах, и в инструкциях умалчивалось (однако это подра­зумевалось само собой) о том, что на женщин-офицеров возла­галась еще одна задача: они должны взять на себя роль буфера между мужским офицерским и сержантским составами и жен­щинами-рядовыми. Иначе командиры-мужчины, воспользовав­шись положением, могут попытаться провалить мероприятие, предъявляя к своим подчиненным-женщинам слишком жесткие требования. Правда, офицеры-женщины, имеющие чин второго лейтенанта, находились в самом низу служебной лестницы, од­нако все сошлись на том, что не следует использовать в экспе­рименте женщин-офицеров старше по званию, не имеющих спе­циальной подготовки и строевого опыта. К тому же, в инструк­циях из Пентагона неоднократно подчеркивалось, что основное внимание следует сосредоточить на уровне взвода: только там можно по-настоящему ощутить боевую обстановку.
        Прежде чем выйти из машины, Нэнси еще раз придирчиво оглядела себя в зеркало. Каштановые волосы, обычно распу­щенные, были гладко зачесаны назад и заколоты шпильками на затылке. Длина волос была предметом сомнения и ожесточен­ных споров в Уэст-Пойнте. Многие ее подруги все же предпочли короткую стрижку, чтобы не возиться с прической в полевой обстановке. Другие подстригли волосы так, чтобы они лишь каса­лись нижнего края форменного воротника - это была макси­мальная длина, допускаемая уставом. И лишь немногие, в том числе и Нэнси, не смогли расстаться с длинными волосами. "В конце концов, - сказала она как-то подружке, - все равно все водят, что ты - женщина. Какой же смысл стараться это скрыть?". Методом проб и ошибок и благодаря помощи других женщин- офицеров Козак постепенно научилась справляться с волосами не только в обычных, но и в полевых условиях. Конечно, она не могла знать, как отреагирует на это ее будущий командир. Стро­го говоря, пока она подбирает волосы так, что они не спускают­ся ниже воротника, он ничего не может сказать. Если это все- таки превратится в проблему, Нэнси морально
была готова под­стричься "под мальчика".
        Легкий макияж Нэнси был едва заметен. Как и прическа, он тоже был предметом больших сомнений. Последние две недели она вела долгие споры с собой: нужно ли краситься, когда при­бываешь в часть? Но как только девушка убеждала себя, что разумнее отказаться от косметики, почему-то сама же начинала оспаривать свое решение. В конце концов Нэнси решила огра­ничиться минимумом: нанесла на лицо тонкий слой тона и слег­ка подкрасила ресницы черной тушью. От румян она отказалась, и только губная помада оттеняла лицо, которое иначе казалось бы чересчур бледным. Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, Козак на этот раз не стала пользоваться духами. Но она не учла одного: вся косметика, которой она пользовалась - от шампуня до крема для лица, - издавала явно женский аро­мат, тянувшийся за ней как шлейф.- Сама Нэнси так привыкла к этим ароматам, что давно перестала замечать, но в роте мотори­зованной пехоты, где царил запах дизельного топлива и ружей­ного масла, смешанный с едким запахом мужского пота, это неизбежно будет выделять ее из общей массы.
        Более или менее удовлетворенная результатами своих трудов, она в последний раз взглянула на себя в зеркальце. Новенькая форма тоже была в полном порядке: красовались две золотые полоски второго лейтенанта, точно посередине между швом ру­кава и пуговицей, крепившей погон, находилась зеленая фетро­вая нашивка, свидетельствующая о том, что она - командир строевого подразделения. Нашивку украшала эмблема Тринад­цатого пехотного полка. На лацканах отлично сшитого формен­ного кителя, выше выреза лацкана, располагались медные буквы UvS., а ниже - миниатюрные изображения двух скрещенных мушкетов образца 1842 года.
        Если бы не эти надраенные до блеска кусочки меди, нынеш­нее появление Нэнси Козак в Форт-Худе было бы ничем не при­мечательным событием. Она выглядела как одна из женщин- офицеров, составляющих четырнадцать процентов воинского состава армии США. Но она не была одной из них. Она, Нэнси Козак, - первая женщина-офицер строевого подразделения. И от того, чего она и пять ее подруг добьются за этот год, во многом зависит будущая судьба женщин, служащих в армии США.
        Осознавая историческую важность момента, лейтенант Козак открыла дверцу машины и выбралась наружу. Выпрямившись, она перекинула ремень черной форменной сумки через плечо, одернула китель и направилась к зданию № 108.

28 июня, 07.55
        Здание N9 108, Форт-Худ, Техас
        Лениво развалясь на стуле в приемной, капитан Гарольд Кер- ро ожидал, когда служащие канцелярии наконец рассядутся по местам, чтобы приступить к своим "нелегким" обязанностям - регистрации новой партии офицеров. Пока клерки рылись в гру­дах компьютерных распечаток, Керро потягивал кофе из плас­тикового стаканчика и читал журнал "США - сегодня". Про­смотрев заголовки, он пришел к выводу, что вчерашний день выдался на редкость скучным. Главной новостью было сообще­ние о четырех убийствах в Нью-Йорке. Будучи циником, Керро подивился, чем эти убийства в городе, где каждый день погиба­ет, в среднем, шесть человек, отличаются от прочих смертей. К тому же, по мнению капитана, четыре трупа - это такая ма­лость. Бывали дни, когда лично ему приходилось докладывать о смерти четырех человек, убитых в перестрелке, коротко отра­портовав: "Понесли незначительные потери, продолжаем выпол­нять задание". "Что за странный народ эти штатские", - раз­мышлял он.
        И дело было не в том, что Гарольд был жесток по натуре. Напротив, большинство людей, с которыми он водил знаком­ство, считали его отличным парнем. Только этому "отличному парню" суждено было стать солдатом и реалистом. Кepрo знал, что людям свойственно умирать. Как и все армейские ветераны, он не только видел смерть, но и сам не раз нес ее другим. Как и любой солдат, он не раз смотрел в лицо собственной смерти, поэтому смерть не таиліа для него никаких загадок. Напротив, он воспринимал ее как один из естественных процессов: люди рож­даются, едят, дышат, и., в конце концов, умирают. Все просто, ясно и не оставляет места для каких-то там сентиментов. К тому же, при его жестоком ремесле, такой подход помогал сохранять трезвость мыслей в самых критических ситуациях.
        Перестук каблучков по мозаичному полу известил о том, что в комнату вошла женщина. Керро оторвался от газеты; взгляд его засек женщину, второго лейтенанта, которая только что вошла в приемную. Именно "засек", как будто во время боевых дей­ствий перед ним появилась новая цель. И ум его, подчиняясь многолетней тренировке, принялся эту цель оценивать.
        Судя по ее манере держаться, он сразу установил, что девуш­ка совсем недавно произведена в офицеры. Пока она шла к сто­лу, Гарольд решил, что ей - двадцать два, самое большее - двадцать три года, и определил, что рост ее - метр семьдесят, максимум - метр семьдесят пять, даже с учетом каблучков. Каш­тановые волосы лейтенанта были собраны в простой узел, туго заколотый шпильками на затылке. Непроницаемый взгляд, уст­ремленный на клерка, к которому она направлялась, подтвердил догадку Керро, что это - ее первая часть. Кроме того, он отме­тил, что несмотря на равнодушный взгляд и скромный макияж, в лице лейтенанта что-то было. Хорошо вылепленный нос, круг­лый подбородок, полные губы и большие карие глаза - все это с лихвой искупало недостаточно четкую линию скул.
        Подойдя к столу, лейтенант откашлялась и доложила служа­щей, что прибыла для оформления. Та на секунду оторвалась от работы:
        - Мы начинаем в восемь ноль-ноль, мэм. Прошу вас, при­сядьте, через пару минут мы - к вашим услугам.
        Не ожидая ответа, служащая снова стала перебирать лежащие на столе бумаги. Пока женщины вели этот короткий диалог, Керро, пользуясь тем, что за ним никто не наблюдает, провел более детальную "рекогносцировку". Он пришел к выводу, что размер лифчика лейтенанта - В, а может быть - даже С, объем талии не превышает семидесяти сантиметров, и что у нее прехо­рошенькая попка.
        Гарольд все еще обдумывал это последнее соображение, ког­да лейтенант повернулась на каблуках и направилась к тому месту, где сидел капитан. Керро, как ни в чем не бывало, снова уткнулся в газету, но все же краем глаза продолжал следить за девушкой. Его размышления быстро свелись к двум словам - лейтенант, женщина. Переходя к сообщению о погоде, он при­помнил слова, когда-то услышанные от пожилого сержанта: "Как их ни упакуй, а все бабы...".
        Ровно в восемь ноль-ноль одна из служащих назвала фами­лию и звание Керро.
        - Мы уже открылись, сэр.
        Гарольд аккуратно сложил газету, медленно поднялся и не­брежной походкой направился к ее столу. Женщина сообщила ему, что ей нужны два экземпляра его предписаний и всех до­полнений к ним. Получив от него бумаги, она принялась сверять их с компьютерной распечаткой. Отыскав фамилию Керро, слу­жащая выписала нужные сведения на чистый бланк и, повернув его так, чтобы капитан мог видеть написанное, стала объяснять, что ему надлежит делать дальше:
        - Вы назначены в штаб бригады, в управление рот, Вторая бригада, 16-я танковая дивизия. Начинайте оформление с поста­новки на денежное довольствие, это комната...
        Но капитан уже не слушал ее: штаб бригады, управление рот... Это означало только одно: Гарольд Керро попал в "штабные крысы". Впервые за всю свою военную карьеру он не будет слу­жить в боевом подразделении. Отныне ему предстоит прозябать в мире, где правит исполнительный служака в чине подполков­ника, мечтающий о полковничьих нашивках; в мире, населен­ном шустрыми, пробивными майорами, стремящимися поскорее сделать карьеру; в мире, ще все решают сержанты - либо слиш­ком старые, чтобы служить в линейных частях, либо по какой- то причине уволенные оттуда. Для Керро такое назначение было равноценно ссылке на соляные копи. На ум пришел извечный вопрос: "Почему ты меня покинул, Отче?". А служащая, тем временем!, продолжала сыпать наставлениями.
        Погруженный в свои невеселые раздумья, Гарольд услышал, как клерк, сидевший рядом с женщиной, которая все бубнила капитану о правилах регистрации, вызвал второго лейтенанта. Как только прозвучала ее фамилия, Нэнси стремительно встала и подошла к столу. Клерк попросил у нее два экземпляра пред­писаний и дополнений к ним и стал просматривать компьютер­ную распечатку, пока не нашел нужной фамилии. После этого он автоматически начал заполнять регистрационный бланк.
        Но, дойдя до графы, где была указана часть, в которую назна­чалась лейтенант Козак, клерк неожиданно остановился и снова заглянул в предписание, которое отдала ему девушка, чтобы про­верить, совпадают ли фамилия и номер страхового полиса с ука­занными там. И только окончательно выяснив, что все в поряд­ке, неуверенно произнес:
        - Прошу прощения, мэм. Здесь, должно быть, какая-то ошиб­ка. Согласно распечатке, вы зачислены в роту А 2-го батальона 13-го пехотного полка.
        Лейтенант в первый раз подала голос:
        - Никакой ошибки нет. Я - пехотный офицер, и это имен­но то подразделение, к которому я приписана.
        Прежде чем ответить, клерк на секунду задержал взгляд на девушке:
        - А, так вы одна из тех...
        Тут, как в старом рекламном ролике, все, кто находился в комнате, мгновенно оставили свои дела и устремили взгляды на высокую женщину - второго лейтенанта. Даже Керро прервал свои мрачные раздумья и тоже обернулся. Пристально вглядыва­ясь в профиль девушки, он пытался переварить только что услы­шанное. Лицо, на котором застыло бесстрастное, решительное выражение, выглядело безупречным, ну разве что чуть-чуть бес­цветным. Гарольд помедлил секунду, будто опасаясь поверить в то, что сказал клерк. Его глаза остановились на блестящей мед­ной эмблеме пехотных войск, прикрепленной к воротнику лей­тенанта. Это действительно одна из тех... Исторический день настал - они начали прибывать.
        Такое неожиданное внимание застало Нэнси Козак врасплох. Она-то понадеялась, что заблаговременно проведенная в сред­ствах массовой информации рекламная кампания позволит ей спокойно миновать первые бюрократические барьеры, не стано­вясь объектом всеобщего интереса. Но надежде этой суждено было основательно пошатнуться на первых же порах. Приход женщин в строевые армейские части был слишком волнующим событием, чтобы пройти незаметно.
        "Что ж, - решила девушка, - тем лучше". Собрав всю свою выдержку, Козак слегка нагнулась над столом клерка:
        - Да, в предписании й в распечатке ошибок нет. Я, Нэнси Козак, второй лейтенант пехотных войск и, если верить руково­дящим инстанциям и моему предписанию, должна явиться в роту А 2-го батальона 13-го пехотного полка.
        Сделав небольшую паузу, девушка добавила:
        - Все верно, служивый, я - одна из них.
        Прошли еще несколько секунд, пока до клерка дошел смысл почти дерзкого ответа лейтенанта. Он извинился, потом пробор­мотал, что только хотел убедиться, что в распечатке - все пра­вильно. В комнате повисла неловкая тишина, а довольная собой Нэнси Козак выпрямилась и посмотрела на капитана. Когда их взгляды встретились, Керро на миг показалось, что в ее глазах мелькнула насмешка.
        Еще мгновение он глядел ей в глаза, потом перевел взгляд на пехотную эмблему на воротничке. И хотя капитан не сказал ни слова, выражение его лица говорило о многом.
        И только голос служащей, заполнявшей регистрационные бу­маги Гарольда, нарушил этот красноречивый обмен взглядами между ним и лейтенантом Козак.
        - Сэр, вы можете идти оформляться в финансовом отделе.
        Не отрывая взгляда от Козак, Керро левой рукой взял у слу­жащей свой бланк, а правой поднял портфель. И даже маши­нально выдавив в ответ еле слышное: "Благодарю", - он про­должал смотреть на лейтенанта. Потом резко повернулся и стре­мительно вышел из комнаты.
        Когда за капитаном захлопнулась дверь, Козак повернулась к клерку, заполняющему ее бланк. Он тоже смотрел на нее. Вме­сто смущения девушка почувствовала, что начинает злиться.
        - Ну, что, служивый, что-нибудь еще не в порядке с моими бумажками?
        От этого резкого вопроса клерк смущенно потупился:
        - Нет, мэм.
        - Ну, тогда продолжим.
        Благодаря этому маленькому инциденту настороженность вто­рого лейтенанта Козак уступила место уверенности.

28 июня, 10.35
        Стоянка напротив здания № 108, Форт-Худ, Техас
        Капитан Керро возвращался к своей машине. Его донимали не только жара и назначение в штаб дивизии, но и мысли о женщине-лейтенанте. Ему никак не удавалось отмахнуться от факта ее присутствия. Все утро, во время регистрации, она ока­зывалась рядом. Не то чтобы его застал врасплох сам факт, что женщин зачисляют в строевые части. Как и большинство воен­нослужащих, он следил за дискуссиями, сопровождавшими эту кампанию. В душе он смирился с тем, что как бы дело ни обер­нулось, лично от него ничего не зависит, и у него нет иного выбора, как жить, согласуясь с решением, принятым военным ведомством. Однако встреча с первой женщиной-офицером слегка выбила его из колеи.
        Гарольд попытался убедить себя в том, что глупо придавать такое значение процессам, над которыми он не властен, но нео­жиданно увидел прямо перед собой девушку-лейтенанта. Капи­тан замер, стараясь понять, что она здесь делает и почему пре­следует его.
        Сняв с плеча черную сумку, лейтенант принялась что-то ис­кать в ней. Достав связку ключей, она повернулась к машине, стоявшей рядом с автомобилем Керро. Так, значит, это просто случайное совпадение?
        Чувствуя, себя полным цдиотом, он пошел к своей машине. Лейтенант уже начала открывать дверцу, когда заметила его при­ближение. Девушка повернулась к нему лицом, встала по стойке "смирно" и, резко подняв правую руку, отдала капитану честь.
        Керро это даже удивило. Он остановился и небрежно ответил на приветствие. В этот момент он услышал звук упавшего ме­таллического предмета и увидел, как по асфальту покатился ма­ленький металлический зажим. Гарольд решил, что отвалилась одна из застежек, которыми крепились к форме эмблемы и зна­ки отличия. Капитан начал шарить руками по кителю и ощупы­вать лацканы. Козак тоже услышала, как что-то звякнуло, уда­рившись об асфальт. Увидев, что Керро проверяет форму, она последовала его примеру. Несколько секунд два пехотных офи­цера молча ощупывали себя. Случайному наблюдателю, никогда не служившему в армии, их действия показались бы весьма стран­ными: можно было ненароком подумать, что эти двое ищут на себе насекомых. Но для солдата забота о том, чтобы форма все­гда находилась в порядке - часть его армейской жизни.
        Хотя Гарольд начал первым, Нэнси, у которой было куда мень­ше значков и планок, управилась раньше, наткнувшись на шты­рек полковой эмблемы.
        - Похоже, сэр, это мое.
        Керро перестал проверять свою форму и немедленно обратил все внимание на землю. Обнаружив злополучную деталь у себя под ногами, он поднял ее.
        - Держите, лейтенант. Вот ваш беглец.
        Козак протянула руку, забрала у Керро зажим и, поблагода­рив, попыталась приладить его на место. Но, не снимая кителя, справиться с этой задачей оказалось нелегко. Полковая эмбле­ма, крепившаяся по центру зеленой командирской нашивки на погоне кителя, находилась между плечевым швом и воротником. Вытянув шею и скосив глаза вправо, девушка старалась, правой рукой удерживая эмблему на погоне, левой приладить зажим. Керро молча наблюдал за ней, и это нервировало Нэнси. После двух неудачных попыток зажим выскользнул у нее из пальцев и снова упал. Козак смущенно посмотрела на капитана, пожала плечами и стала медленно нагибаться.
        Но Гарольд оказался проворней. Подхватив зажим во второй раз, он шагнул вперед:
        - Дайте-ка я помогу, иначе вы застрянете здесь на целый день.
        Козак выпрямилась, а Керро, зажав эмблему в одной руке, другой начал закреплять зажим. Закончив работу, он отступил на шаг:
        - Ну вот, теперь все в порядке!
        - Спасибо, капитан. Просто я немножко волнуюсь, вот и все. Ведь это мое перрое назначение.
        Это признание прозвучало так обезоруживающе искренне, что Керро даже растерялся. Но буквально через несколько секунд, подчиняясь многолетнему опыту общения с подчиненными, он обратился к Козак так, как если бы перед ним стоял обыкновен­ный пехотный лейтенант:
        - Понимаю. Ведь нельзя допустить, чтобы вы явились в свою роту в таком дерьмовом виде, верно?
        У Нэнси будто гора свалилась с плеч. Она улыбнулась:
        - Конечно, сэр. Это никуда не годилось бы. Ценю вашу по­мощь и внимание.
        И это было правдой. Впервые за весь день, вернее сказать, впервые за несколько недель кто-то из военных отнесся к ней как к своему равноправному коллеге - к офицеру. И сделал это армейский капитан - настоящий, боевой: об этом говорили его нашивки и награды.
        Кивнув на прощанье, Керро открыл дверцу машины:
        - Что ж, прошу меня извинить, но мне пора.
        Еще раз отдав честь, Козак пожелала ему удачи на новом посту. Гарольд невесело усмехнулся, тряхнул головой и стал за­бираться в машину:
        - Боюсь, что удача мне изменила. Придется просиживать штаны в штабе бригады.
        Хоть Нэнси и не поняла, почему. Керро недоволен назначени­ем на столь высокий пост, она на всякий случай кивнула. "Мо­жет быть, - подумала девушка, когда капитан уехал, - все будет не так сложно, как я себе представляла".
        Глава 2
        Для того чтобы устроить восстание, не нужно большинства - нужны только несколько решительных людей и веская причина
        Х. Л. Менкен

28 июня, 17.45 Сьюдад-Виктория, штат Тамаулипас, Мексика
        Правительственные чиновники штата Тамаулипас, ожидаю­щие прибытия президента Мексики, были совсем измотаны со­бытиями последних дней, когда на них, как гром среди ясного неба, обрушился кризис. У него не было явных причин, кроме хаоса, царящего в жизни страны. Уже семь дней на большинстве нефтепромыслов штата бастовали нефтедобытчики. Сначала ду­мали, что это - всего лищь эхо волнений, сотрясавших про­мышленные города: уже бывали случаи, когда промысловики заявляли о своей солидарности с теми,, кто трудится на заводах и фабриках. Поэтому никто особо не удивился, когда волна заба­стовок перекинулась на нефтепромыслы.
        Пока помощники и советники губернатора штата томились в ожидании, сам он мерил шагами зал аэровокзала, дожидаясь при­бытия президента и его команды. Он то и дело подходил к окну и смотрел на летное поле, где под палящим солнцем стояла куч­ка военных. По совету командующего военным округом полков­ника Гуахардо было решено, что встреча между президентом и губернатором должна быть краткой и сохраняться в тайне.
        - Посудите сами, - сказал губернатору Гуахардо. - Что подумают люди Тамаулипаса, если каждый раз, когда у вас воз­никнут мелкие нелады с рабочими, придется вызывать президен­та? К тому же, эль президенте начинает тяготиться семьей и отпуском. Он будет только рад воспользоваться этим поводом и, наведавшись сюда, вернуться в Мехико к любовнице.
        Губернатор согласился, хоть и не считал подобные нелады мелкими. В конце концов, с президентом желательно поддержи­вать хорошие отношения. В то же время, губернатор не хотел оказаться в слишком большом долгу у молодого главы государ­ства или позволить незаслуженно преувеличить роль президента в улаживании конфликта с рабочими нефтепромыслов. Сохра­нив встречу в тайне, можно, в крайнем случае, сделать ввд, что ее вообще не было, хотя на самом деле об этом все узнают.
        Озабоченный этими соображениями, губернатор даже не спро­сил полковника, откуда ему известно о любовнице президента и его намерениях. Впрочем, тут все и так ясно: губернатор и сам бы охотнее провел ночь с любовницей, чем неделю - в Круїу семьи.
        Дверь зала открылась, и все повернулись, чтобы посмотреть, кто вошел. Молодой офицер ВВС застыл на пороге под напря­женными взглядами присутствующих и, не зная, как поступить, вопросительно взглянул на Гуахардо. Несколько мгновений он глядел в холодные и бесстрастные глаза полковника. Наконец Альфредо едва заметно кивнул, подзывая лейтенанта.
        Пересекая зал и стараясь держаться как можно дальше от того места, где расхаживал взад-вперед губернатор, лейтенант приблизился к Гуахардо, склонился к нему и что-то прошептал. В лице полковника ничего не дрогнуло, он даже ни разу не кив­нул. Когда доклад закончился, Альфредо встал, одернул китель и, повернувшись к офицеру, тихо отдал ему несколько распоря­жений. Губернатор, который в это время приблизился к ним, успел расслышать, как полковник подчеркнул, что лейтенанту вменяется в обязанность лично проследить за тем, чтобы о пре­зидентском самолете позаботились так, как было предусмотрено ранее.
        - Все будет сделано, - отрывисто ответил лейтенант и вы­шел.
        Обратившись к губернатору, Гуахардо спокойно сообщил, что самолет президента приземлится через пять минут. Губернатор молча кивнул и снова принялся мерно вышагивать по залу, оста­новившись только после того, как за окном, наконец, показался "Боинг-727" мексиканских ВВС. Вздохнув, он поправил галстук и направился к двери. За ним поспешили помощники и советни­ки - все, кроме Гуахардо.
        Самолет еще не замер на полосе, как невесть откуда высы­павшие охранники - одни в форме, другие - в белых рубаш­ках с короткими рукавами - кольцом окружили его. К люку уже подъезжал самоходный трап, а сзади, тяжело громыхая, под­ползал топливозаправщик. Выйдя из самолета, президент несколь­ко секунд помедлил, как будто чего-то выжидая. Потом глазами отыскал губернатора и, когда взгляды их встретились, широко улыбнулся, чтобы скрыть глубокую озабоченность.
        Когда Карлос Монтальво, президент Мексики, сбегал по тра­пу, поступь его уже не была столь легкой, как полгода назад, коїла он вел предвыборную борьбу запрезидентское кресло. В те дни у него были грандиозные планы и программы, которые должны были помочь Мексике и ее народу справиться с соци­альными и экономическими проблемами. Выплата огромного долга, контроль за рождаемостью, сдерживание инфляции, кото­рая почти ежедневно ставила все новые рекорды, и, что самое важное, возрождение веры народа в правящую партию - все это казалось тогда выполнимым. Его институционно-революционную партию (ИРП) уже многие годы постепенно теснили и "левые", чьи интересы представляла Объединенная социалистическая партия Мексики (ОСПМ), и "правые" в лице Партии националь­ного действия (ПНД). На последних выборах, которые ИРП вы­играла с минимальным перевесом, победа была одержана только благодаря железной выдержке и целеустремленности его самого и тех, кто боролся с ним рука об руку. Спускаясь по ступенькам, Монтальво думал о том, что у него навряд ли сегодня хватит сил - и моральных, и физических, - чтобы еще раз
победить ОСПМ или ПНД. «
        Стоявшие перед республикой проблемы были, конечно, слож­ны, однако разрешимы. По крайней мере, так полагал молодой президент, когда в декабре прошлого года занял, этот пост. Од­нако, как только ему вручили апо-бело-зеленую ленту - оли­цетворение высшей власти в государстве - картина политиче­ской жизни в стране стала меняться с калейдоскопической быс­тротой, причем самым драматичным образом. Разрозненные кон­фликтующие партии левого фронта неожиданно стремительно объединились и обрели популярность. И хотя ИРП по-прежнему принадлежали большинство мест в Палате депутатов, четыреста из них, то есть даже больше, чем раньше, пришлось уступить представителям других партий, главным образом - ПНД, руко­водство которой громогласно заявляло о возвращении к "истин­ной революции". Некогда надежная и отлаженная законодатель­ная система теперь оказалась -на грани развала. Воспользовав­шись падением авторитета ИРП, что едва не привело к пораже­нию Монтальво на выборах, депутаты от других партий не жела­ли принять предложенный президентом формальный вариант утверждения законов, который был необходим для
проведения в жизнь его планов. Ожесточенные дебаты, разгоравшиеся по каж­дому вопросу как в самой Палате, так и в прессе, препятствова­ли любым начинаниям главы государства, снова, и снова вынося на поверхность коррупцию, мошенничество и равнодушие к стра­даниям мексиканского народа - мрачное наследие многолетне­го пребывания ИРП у власти.
        Вэти смутные времена партии как левого, так и правого кры­ла находили все новую поддержку у разных слоев населения, и ИРП не удавалось сдерживать их натиск, используя дозволенные меры. Будто сґоворившись, "левые" и "правые" поочередно на­падали на программы Карлоса, стремясь дискредитировать их в глазах народа. Церковь, усмотревшая в предложенной Монталь- во программе контроля за рождаемостью прямую угрозу своим догмам, неожиданно вступила в коалицию с ОСПМ. Студентов удалось убедить в том, что сохранение господства ИРП на руку не самым достойным и способным из них, а тем, у кого есть связи в "верхах". А рабочим доказали, что именно они будут выплачивать огромный долг, накопившийся за годы радужных надежд и легкомысленных капиталовложений. Таким образом, президент Монтальво неожиданно для себя оказался в ситуации, когда главной задачей для него стала не реализация намеченных в ходе предвыборной кампании планов, а жестокая борьба за сохранение власти.
        В такой обстановке понадобилось не много времени, чтобы на горизонте снова замаячил призрак социализма или, хуже того, коммунизма. И хотя ни разведке, ни особым органам безопасно­сти, имевшимся в распоряжении ИРП, не удавалось обнаружить никаких признаков готовящегося мятежа или насильственного свержения власти, военные настаивали, что такая опасность, ис­ходящая, по их мнению, от ОСПМ, вполне реальна. Во время внезапных рейдов вдоль границы солдаты полковника Гуахардо уже не раз перехватывали партии оружия, которые контрабанд­но переправлялись в Тамаулипас из Техаса. В ответ на постоян­ные призывы ОСПМ, очень напоминающие лозунги коммунис­тов, используемые для оболванивания народа, военные повыси­ли боевую готовность своих подразделений. В свою очередь, служ­бы безопасности удвоили усилия, направленные на обнаружение пока незримой угрозы, которая, по их уверениям, была причи­ной нарастающих народных волнений. Военные, которых долго не допускали в тесный круг, где вершилась большая политика, до поры оставались в стороне, не поддерживая ни одну из партий. Когда старшие офицеры штаба высказывались
публично, то го­ворили о необходимости свято "блюсти революционные тради­ции и честь Мексики" и защищать народ и Революцию от любой из угроз - как внутренней, так и внешней. Но если бы кто-то из советников президента по-настоящему задумался, что скрывает­ся за этими словами, правительство сумело бы понять, откуда исходит истинная опасность. И своевременно принять нужные меры.
        Поэтому не было ничего удивительного в том, что встреча президента с губернатором получилась не слишком радостной: каждого тяготили собственные заботы и опасения. Монтальво, который внешне выглядел по-прежнему властным и уверенным в себе, лихорадочно пытался найти выход из кризиса, грозивше­го смести политическую систему, господствующую в Мексике с 1928 года. Губернатора больше волновал вопрос спасения соб­ственной политической карьеры. Церемония взаимных привет­ствий и представления друг другу своих сотрудников носила фор­мальный, поспешный характер. Едва войдя в здание, президент забросал губернатора вопросами: были ли новые вспышки наси­лия, удается ли полиции сдерживать рабочие волнения на неф­тепромыслах, не было ли случаев саботажа?
        Оставаясь в зале ожидания, полковник Гуахардо с холодным любопытством наблюдал в окно, как президент и его свита сквозь строй сотрудников личной охраны приближается ко входу в аэро­вокзал. На самом деле его мало интересовали и сам президент, и его окружение. Он пристально следил, как экипаж топливо­заправщика, под присмотром охранников, занимается своим де­лом. Лейтенанта ВВС, доложившего о прибытии президентско­го самолета, нигде не было видно. Тем не менее, полковник не сомневался, что все идет по плану. Он отвернулся от окна и направился в конференц-зал послушать дискуссии, которые обе­щали затянуться далеко за полночь.
        Обратный рейс в Мехико проходил спокойно. Президент Монтальво начал работать над речью, которую должен был про­изнести в Палате депутатов через два дня, но ему никак не уда­валось сосредоточиться. Министр финансов, министр националь­ной обороны, министр планирования и бюджета и генеральный инспектор, сопровождавшие его в этой поездке специально, что­бы облегчить подготовку к выступлению, уже спали. Даже всегда бдительный начальник личной охраны,седевший в последнем ряду у прохода, и тот клевал носом в полудреме. Похоже, один прези­дент Монтальво, несмотря на усталость, не мог уснуть. Мысли, мысли... Они роились в голове, не давая покоя. И самая навязчи­вая, самая неприятная подсказывала, что он может потерпеть крах в решении стоящих перед страной проблем. Разговор с губернатором Тамаулипаса еще больше обнажил масштабы гря­дущей катастрофы. Получалось, что вместо роли спасителя сво­ей страны, революции и народа ему уготована другая, куда менее привлекательная - человека, слишком наивного, чтобы пользо­ваться доверием. За шесть месяцев управления страной Мон­тальво так и не удалось сломить
сопротивление бюрократии, которая, благодаря коррупции, расплодилась на всех уровнях власти и надежно защищала себя.
        Поняв, что никаких перемен к лучшему не предвидится, на­род начал прислушиваться к ораторам, призывавшим к граждан­скому неповиновению и забастовкам - действиям, в которых Карлос усматривал прямой вызов своей власти. Поэтому, под­давшись на уговоры своих советников, он, хоть и неохотно, но все же согласился пойти на репрессивные методы и частичное ограничение гражданских свобод. Это вызвало новые, еще более ожесточенные нападки "левых", которые делали все, чтобы вос­становить народ против президента и правящей партии. Мон- тальво понимал: если не удастся навести порядок мирным пу­тем, придется пойти на крайние меры, но это чревато оконча­тельным поражением.
        Хотя глаза у него слипались, президент, перебирая бумаги на своем рабочем столе, попытался привести мысли в порядок. За­ставив себя сосредоточиться, он аккуратно подчеркнул некото­рые места своей речи, чтобы использовать их в интервью с аме­риканской журналисткой. Президент рассчитывал, что появле­ние в американских средствах массовой информации некото­рых, наиболее важных пунктов его новой программы до того, как он ее обнародует, даст возможность заранее проверить, как она будет принята и Палатой депутатов, и народом. Он понимал, что в следующие несколько недель любое его действие могло стать решающим. Ничего нельзя было оставлять нд волю случая. Если реакция оппозиции на его интервью окажется враждебной, он всегда сможет свалить все на неточное цитирование или на то, что американская журналистка неправильно его поняла. Если же особой критики не последует, он оставит и речь, и програм­му без изменений.
        Президент попытался представить интервью, до которого ос­тавалось всего шесть часов. Несмотря на всю сложность и ответ­ственность стоящей перед ним задачи, он с нетерпением ждал назначенной встречи. Сама мысль о том, что его собеседницей будет Джен Филдс, весьма известная и эффектная, журналистка, возбуждала его. По слухам, она столь же ловка и дерзка, сколь красива и соблазнительна - одним словом, совершенно Неотра­зимая женщина. Мысли президента Монтальво были внезапно прерваны одним досадным обстоятельством. Он поерзал в крес­ле, стараясь скрыть неожиданную реакцию организма, и сму­щенно окинул взглядом салон, чтобы удостовериться, что на него никто не смотрит. Слава Боїу, все спят, а то как бы удалось объяснить, почему у него возникла эрекция во время чтения соб­ственной речи?
        Пока президент размышлял над этим "непрезидентским" вопросом, первый двигатель внезапно заглох. Члены экипажа, успокоенные однообразием полета, непонимающе глазеЛи на красный сигнал тревоги, отказываясь верить в случившееся. Вто­рой пилот посмотрел в иллюминатор, чтобы проверить, не заго­релся ли двигатель, но ничего похожего на пожар не увидел. Первый пилот лихорадочно старался исправить положение - компенсировать потерю тяги и одновременно завести двигатель. Бортинженер нажал кнопку сигнала "Пристегнуть ремни" и вы­звал стюардессу, чтобы через нее предупредить президента о воз­никшем ЧП.
        В салоне тоже почувствовали неладное. Стало тише, а потом самолет затрясся. Президент Монтальво устремил взгляд в перед­нюю часть салона, ожидая, когда ему объяснят, что происходит. Его помощник, дремавший рядом, вздрогнул и проснулся; быст­ро оглядевшись, он встал и двинулся в ту сторону, куда смотрел его шеф. Начальник охраны следовал за ним Ъо пятам. Они были на Полпути к кабине экипажа, когда дверь распахнулась, и отту­да в состоянии, близком к истерике, выскочила бортпровод­ница. Она хотела объяснить помощнику президента, что случи­лось, когда смолк второй двигатель. Самолет круто пошел вниз, и пассажиров буквально смело в проход.
        Президент вцепился в ручки своего кресла и вжался в его спинку. Он увидел, как те, кто не успел пристегнуться, повали­лись на спинки передних кресел или прямо в проход. Самолет дергало из стороны в сторону - это пилот пытался хоть как-то справиться с управлением. Но он не мог ничего сделать, чтобы уменьшить угол или скорость падения. Прошло еще несколько секунд, и самолет, приняв почти вертикальное положение, стал медленно вращаться.
        Все, что не было закреплено - люди, подушки, одеяла, пид­жаки, - все это летело мимо Монтальво к кабине пилотов, образуя там большую кучу. Панические вопли смешивались с криками и стонами раненых. Президент уперся ногами в спинку переднего сиденья, чтобы его не выбросило из кресла.
        Казалось, падение длится целую вечность. Монтальво уже по­нял, что ему суждено умереть. В душе его не было ни страха, ни желания узнать причину аварии. Он испытывал только сожале­ние. Он жалел, что умирает, не добившись победы. И мечта въехать в Мехико на белом коне, чтобы спасти страну и ее народ, вместе с самолетом превратилась в огромный огненный шар...
        Единственными очевидцами того, как самолет врезался в гор­ный склон хребта Восточная Сьерра-Мадре, были пилоты двух истребителей F-5, незаметно следовавших за президентским "Бо­ингом". Они увидели, как самолет сложился в гармошку; кры­лья, оторванные чудовищным ударом, швырнуло далеко вперед, и вокруг стало растекаться озеро горючего. Вот пары его вос­пламенились, раздался взрыв - и огонь поглотил остатки ката­строфы. Президент Мексики Карлос Монтальво, основные дея­тели его кабинета, экипаж корабля - все были мертвы. Причи­ной их гибели стало загрязненное топливо. Оно же испепелило их трупы до неузнаваемости и скрыло все следы преступления.
        Глава З
        Многие шпагоносцы побаиваются гусиных перьев.
        В. Шекспир

29 июня, 10.45 Паласио Насиональ, Мехико, Мексика
        Капрал Хозе Фарес, водитель полковника Гуахардо, вздохнул с облегчением: транспорта на авеню Республики Бразилии было мало. Утренние события, смутные слухи и мрачное настроение полковника - все это выбивало Хозе из колеи. Гуахардо, ссуту­лившись на заднем сиденье, не проронил ни слова. Покосив­шись в зеркало заднего вида, Фарес увидел, что полковник си­дит неподвижно, будто в трансе, скользя отсутствующим взгля­дом по пустынным улицам. И хотя капрал был далек от высокой политики, он понял, что офицер на заднем сиденье - один из тех людей, которые устроили государственный переворот и в считанные часы покончили с Карлосом Монтальво и его парти­ей. Теперь эти люди наверняка возьмут власть в Мексике в свои руки. От одной мысли о том, что за его спиной сидит человек, обладающий такой властью, Фаресу стало как-то не по себе. Сам того не сознавая, капрал вел машину с величайшей осто­рожностью: можно было подумать, что он везет не полковника, а бомбу.
        Гуахардо не замечал ни пустых улиц, ни того, как водитель управляет "седаном". Даже когда они въехали на главную пло­щадь города, он едва обратил внимание на серый величествен­ный фасад городского собора и другие, столь же внушительные здания. Даже в лучшие для него времена мало что в Мехико могло тронуть Гуахардо. И события последних двадцати четырех часов никак не изменили тех чувств, которые полковник питал к столице. Уроженец Чиуауа, он с подозрением относился и к Мехико, и к правительству, которое в нем обосновалось. Как и его предки, полковник привык полагаться только на себя и не доверять никому, кроме себя. Эти черты характера были необ­ходимы, чтобы выжить в суровом северном штате. Помогали они ему и теперь - в жестокой политической игре.
        Когда машина остановилась, Гуахардо открыл дверцу, не до­жидаясь, пока капрал выйдет первым и распахнет ее перед ним. Не проронив ни слова, полковник повернулся к Фаресу спиной, миновал двух часовых у Южных ворот Паласио Насиональ и направился в президентский дворец. Как и капрал Фарес, часо­вые нутром почуяли, кто такой Гуахардо. Расступившись, они отдали ему честь с такой четкостью, которую редкоувидишь в Мексике.
        Но полковник и этого почти не заметил. Погруженный в свои мысли, заботы и тревоги, он шагнул с залитой солнцем площади под мрачноватые своды Паласио Насиональ - в незнакомый ему мир власти, жить в котором его никто не учил. Полковни­ком все сильнее овладевали сомнения, заставлявшие его снова и снова задумываться: помогут ли черты характера, унаследован­ные от отца и деда, довести до конца революцию, которую он, вместе с другими заговорщиками, начал минувшей ночью.
        Гуахардо шагал по коридорам и залам дворца, мимо красоч­ных фресок и картин, на которых была запечетлена история Мексики. Он остановился лишь раз, проходя мимо фрески, изо­бражающей героев мексиканской революции. Несколько секунд взгляд его скользил по неподвижным лицам, словно полковник пытался получить ответ на мучавший его вопрос и поддержку, которой ему так не хватало. Но герои тех давних лет молчали, непроницаемо взирая со стены на простого смертного. От них не приходилось ждать ни совета, ни ободрения. Разочарованно вздохнув, Альфредо подумал о том, что испытывали живые люди, послужившие прообразами для этой фрески. Знали ли они те же сомнения, усталость и страх, какие терзают сейчас его? Ведь они тоже были всего-навсего людьми. Может, на самом деле портреты говорят: "Просмотри на нас! Мы тоже были простыми смертными. А здесь мы потому, что сумели преодолеть телесную слабость и душевный страх и сделали все, что от нас зависело". Полковник в последний раз окинул взглядом фреску и кивнул, как будто соглашаясь с чем-то. "Да, они были всего-навсего люди, - подумал он, - ничуть не лучше, чем я".
От этой мысли черная туча его сомнений слегка рассеялась, он повернулся и решительно зашагал по коридору.
        Войдя в приемную, Гуахардо незаметно бросил взгляд на закрытые двери кабинета президента. В приемной толпились военные, офицеры полиции и правительственные чиновники. Одни вели жаркие споры, другие приглушенно переговарива­лись, некоторые сидели, погрузившись в невеселые думы. По выражению Лиц было нетрудно догадаться, кто надеется стать здесь своим человеком, а кто еще не знает своей участи и при­шел в надежде ее выяснить. В этот день - первый день новой
        революции - на лицах тех, кого ждала опала, были написаны тревога, страх и уныние.
        По-настоящему посвящены в тайну были лишь Гуахардо и еще двенадцать полковников сухопутных и военно-воздушных сил. И те, кто толпился в приемной и не знал ничего наверняка, заметив, как уверенно Гуахардо прошел мимо, сразу поняли, кто перед ними. Хотя его походка и манера держаться не выдавали высокомерного или тщеславного человека, от него веяло уве­ренностью и властностью, которые говорили о внутренней силе. Как волна перед носом корабля, толпа расступилась, давая ему дорогу.
        Гуахардо знал всех собравшихся в лицо, но не удостоил вни­манием никого: никто из них не входил в Совет тринадцати. И офицеры, и штатские, как по команде, замолчали, выжидатель­но глядя на полковника. Некоторые подобострастно кивали. Два офицера шагнули вперед, стараясь привлечь его внимание, но он сделал вид, что не заметил этого. Какой-то забившийся в угол чиновник взглянул на него снизу вверх, и лицо его перекоси­лось, будто он увидел перед собой палача. И все, как один, осво­бождая полковнику путь, не сводили с него глаз.
        И только когда он подошел к двери президентского кабинета и уже взялся за бронзовую ручку, раздался голос:
        - Полковник Молина беседует с полковником Завалой. Вряд ли они захотят, чтобы им помешали.
        Гуахардо помедлил, не отрывая ладони от дверной ручки. Он слегка повернул голову в сторону говорившего. Это был майор Рикардо Пуэрто - адъютант Молины. Почуяв назревающий кон­фликт, толпа зашевелилась, освобождая пространство между сто­ящим Гуахардо и сидящим Пуэрто. Теперь их разделял только большой стол, загроможденный стопками бумаг и папок. Пуэрто не сделал никакой попытки встать; пожалуй, даже напротив: вызывающе глядя на Гуахардо, он еще небрежнее развалился на стуле.
        Адъютант полковника Молины исполнял обязанности секре­таря, когда члены Совета тринадцати собирались для разработ­ки планов революции, илч курьера по особым поручениям, ког­да его шефу требовалось быстро и незаметно передать сведения другим членам Совета. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Пуэрто стал ощущать себя частью святая святых рево­люции и усвоил неподобающе ему манеры. Гуахардо никогда не упускал случая поставить зарвавшегося младшего по званию офи­цера на место. На миг их взгляды скрестились, и в комнате сно­ва наступила тишина: всем хотелось узнать, чья же возьмет?
        "И почему это, - подумал полковник, - младшие офицеры вечно стараются раздуть собственную значимость за чужой счет?".
        Ведь у Пуэрто не было иных причин останавливать его, кроме желания потешить свое самолюбие. Молодой болван, играющий в дурацкие игры. А сейчас не время для этого. Ответить на вызов Пуэрто или хотя бы показать, что заметил его - значит уронить себя в глазах толпящихся в приемной людей. "Его бесцеремон­ное поведение просто не заслуживает моего внимания", - ре­шилДуахардо. Не сводя глаз с Пуэрто, полковник повернул двер­ную ручку и с деланной небрежностью распахнул дверь. Без даль­нейших промедлений, слегка наклонив голову, он быстро вошел в президентский кабинет, предоставив майору бороться с бес­сильным гневом.
        Полковник Эрнандо Молина, сидя за столом, смотрел на во­шедшего. Позади него стоял полковник Сальвадо Завала, член Совета, отвечающий за внутренние дела. Положив одну руку на стул, друїую - на стол, Завала наклонился и через плечо сидя­щего Молины читал документ, который тот просматривал. Огля­дев с порога своих товарищей-заговорщиков, Альфредо внезап­но осознал, что успел лишь вымыть руки и побриться, а одет в ту же форму, которую носил, не снимая, последние двадцать четыре часа. Пропыленная, забрызганная грязью, вся в пятнах, она, к тому же, источала своеобразный запах - смесь авиаци­онной гидравлической жидкости, пота и едкой вони горелого мяса.
        Но все сомнения, которые могли возникнуть у Гуахардо отно­сительно его вида, были скоро рассеяны тем приемом, который оказал ему полковник Эрнандо Молина, глава Совета тринадца­ти, президент временного правительства и крестный отец его старшего сына. Он порывисто встал, и лицо его осветилось улыб­кой:
        - Альфредо, дружище! Как я рад тебя видеть!
        Неожиданное появление Гуахардо и внезапная бурная реак­ция Молины застали Завалу врасплох. Едва не сбив; его с ног, Молина стремительно обогнул стол и, обеими руками стиснув ладонь Гуахардо, принялся энергично ее трясти.
        - Вот мы и добились своего, дружище. Решились, и сделали то, что уже давно нужно было сделать.
        - Это только начало.
        Не замечая сдержанного ответа и бесстрастного лица собе­седника, он подвел его к огромному мягкому креслу.
        - Конечно, предстоит сделать еще многое, но, по крайней мере, мы взялись за дело. Садись и рассказывай.
        Перед тем как сесть, Гуахардо обратил внимание на ало-бело- зеленую ленту - символ президентской власти. Она была не­брежно перекинута через спинку кресла, к которому подвел его Эрнандо. У Альфредо мелькнула мысль: намеренно ли Молина выбрал это место, чтобы выразить свое пренебрежение к власти, которую олицетворяла лента, или его просто переполняет сию­минутнаяэйфория - чувство облегчения, которое испытыва­ешь, когда обстановка позволяет сбросить нервное напряжение и расслабиться. Если в этом поступке и был скрытый намек, он оказался слишком тонким для уставшего мозга Гуахардо, при­выкшего мыслить практически. Повернувшись к ленте спиной, он сел и удобно откинулся на спинку.
        Молина подошел к такому же креслу и тоже сел. Его д#иже- ния, выражение лица, все его поведение говорили о том, что перед вами - человек, у которого много дел и мало времени. Возбуждение, охватившее его, не было вызвано ни паникой, ни страхом, ни смятением. И Гуахардо, и те члены.Совета, кбторые считали Эрнандо своим другом, это отлично знали. Этот пехот­ный полковник пользовался в армии репутацией человеку, кото­рый не боится никого и ничего. Он сохранял хладнокровие даже в самых неблагоприятных ситуациях, и действовал с расчетли­востью, точностью и беспощадностью автомата, за что И полу­чил прозвище "Акула". Гуахардо догадался, что Молину вооду­шевил стремительный поворот событий, произошедших за послед­ние двенадцать часов, поскольку он и сам испытывал те же чув­ства. Наверняка все члены Совета, которые, подавляя в себе страх разоблачения или неудачи, долгие месяцы вынашивали тай­ные планы переворота, теперь ощущали радостное облегчение: наконец-то они получили возможность действовать открыто.
        - Говори же, дружище, все прошло нормально?
        Альфредо прикрыл глаза и неторопливо кивнул, потом ти­хим, размеренным голосом принялся подробно излагать свои дей­ствия с тех пор, как он покинул Викторию.
        - Президент и его кабинет, в том числе министры финансов, национальной обороны, планирования и бюджета, а также гене­ральный инспектор сели в президентский самолет» Два пере­хватчика F-5, которые должны были наблюдать за президент­ским самолетом, к этому времени уже поднялись в воздух и ожи­дали его к северу от Виктории.
        Я как можно скорее вылетел из Виктории и последовал за президентским "Боингом" на своем вертолете. По пути я полу­чил сообщение перехватчиков о том, когда и где упал самолет президента. До моего прибытия они вели наблюдение за местно­стью. Командир звена доложил, что, насколько они могут су­дить, никто не прибыл в район аварии раньше меня. И когда вертолет приземлился, те, кто был со мной, тоже убедились в этом. - Закончив рассказ, Гуахардо откинулся в кресле.
        На мгновение в комнате повисла тишина. Молина ждал продол­жения, и когда его не последовало, тихим, едва заметно дрогнув­шим голосом задал вопрос, который терзал его больше всего:
        - Удалось ли тебе лично удостовериться в том, что прези­дент мертв?
        В другой обстановке Альфредо вспылил бы и не стал отве­чать на столь глупый вопрос. Но сейчас обстановка требовала точности. Осуществляя сложный и стремительный план, направ­ленный на то, чтобы обезглавить правительство Мексики и за­менить его Советом тринадцати, полковники постоянно находи­лись под угрозой разоблачения. В такой ситуации ничего нельзя было принимать на веру, поэтому приходилось подтверждать оче­видное.
        Прежде чем ответить, Гуахардо поднял взгляд к потолку.
        - Когда самолет упал, он находился почти в вертикальном положении, носом вниз, и поэтому сложился в гармошку. По­пробуй. представить себе огромный "Боинг-727", спрессованный в груду металла, размером меньше одной пятой его обычной длины.
        Гуахардо помолчал, чтобы собеседник лучше усвоил эту ин­формацию.
        - Почти сразу же вспыхнул пожар, охвативший не только обломки самолета, но и всю прилегающую местность. Когда я прибыл, огонь еще бушевал. Расплавленный алюминий и иско­реженные обломки спеклись в огромную тлеющую глыбу. Сумей я даже подобраться ближе, все равно у меня не было никакой возможности определить, какие из обугленных останков при­надлежат президенту.
        Обратив немигающий взор на Молину, он добавил:
        - Сомневаюсь, что это смог бы сделать даже лучший из на­ших патологоанатомов.
        После этих, слов оба погрузились в молчание. Молина загово­рил первым:
        - Прости, дружище, что я так дотошен. Просто мне было необходимо услышать это. Сам понимаешь - меня до сих пор преследует кошмар - переворот в России несколько лет назад, который закончился провалом.
        Не глядя на него, Гуахардо покачал головой и ответил:
        - Русские сваляли дурака. Им не хватило пороха сделать то, что от них требовалось. - Ухмыльнувшись, он посмотрел на Молину. -- Знаешь, это даже забавно. Те самые люди, которые ввели в обиход поговорку: "Не разбив яиц, яичницы не изжа­ришь", - не нашли в себе смелости устранить Ельцина и Горба­чева. Кто бы мог подумать, что мы доживем до такого дня, когда шеф КГБ не решится спустить курок?
        Эрнандо вздохнул и с усмешкой проговорил:
        - Да, кто бы мог подумать... Ну что ж, дружище, по крайней мере, мы учимся на их ошибках. Похоже, никто из наших брать­ев не страдает от недостатка храбрости.
        Потом Альфредо, лицо которого снова превратилось в бес­страстную маску, без обиняков спросил, сколько еще времени ему и другим членам Совета тринадцати придется делать вид, что смерть президента была простой случайностью, а не первым ударом, нанесенным новой революцией.
        Молина, обрадованный тем, что полковник сменил тему, улыб­нулся:
        - Скоро, дружище, уже совсем скоро. Сегодня в полдень я сделаю официальное заявление. А пока будем молчать. Наша хитрость удалась. Все крупные чиновники, как и руководство оппозиционных партий, узнав о том, что самолет Монтдльво исчез, ринулись в свои кабинеты. Похоже, всем им не терпелось выяснить, нельзя ли продвинуться хоть немного вверх в резуль­тате смерти президента, и никто из них не был готов к приему, который их ожидал.
        "Да уж, - подумал Гуахардо, - многих наверняка потрясло то, что они обнаружили в своих кабинетах". Он ясно представ­лял себе, что там проиходило. После сообщения о смерти Мон- тальво его советники и помощники, как и лидеры ОСПМ и ПНД, кинувшиеся в свои офисы, обнаружили там молодых офицеров, которых подобрали специально для этой цели члены Совета три­надцати. В каждом кабинете офицер, вместе с которым были двое или трое вооруженных солдат, поступал с его хозяином согласно приказу: либр сажал ошеломленного чиновника под арест, либо, как выражались в своих секретных донесениях со­трудники ЦРУ, "прямо на месте поражал объект, нанося ему непоправимый ущерб". Немногие успевали понять, что это - те самые люди, которые, спровоцировав рабочие волнения, спо­собствовали углублению кризиса, подготовившего почву для но­вой революции. Теперь, когда все уже произошло, Альфредо был согласен: лучше действовать такими методами, чем навод­нить страну бандами вооруженных солдат, которые рыскали бы повсюду и убивали всех, кто попадался под руку.
        Завала, все это время остававшийся на своем месте у стола, нарушил затянувшееся молчание:
        - Полковник Молина, может быть, мне зайти позже? Нам осталось проверить фамилии во втором списке.
        Как будто вспомнив, что в кабинете находится еще один че­ловек, Молина, не вставая с кресла, повернулся в его сторону.
        - Нет, я не вижу необходимости проверять список - ведь он с прошлой недели не изменился. Просто доставьте его в Вер­ховный суд и передайте полковнику Обергону. Поскольку всех, кто входит в первый список, уже призвали к ответу, пора брать­ся за следующий.
        Поняв, что его выпроваживают, Сальвадо взял со стола лис­ток с фамилиями и быстро вышел из кабинета. Список, который он унес с собой, содержал имена тех членов старого правитель­ства, чиновников и частных лиц, которых Совет рассматривал как угрозу номер два. Ими предстояло заняться, как только бу­дет "отработан" список номер один, куда входили и президент, и губернатор штата Тамаулипас. Был в этом списке и кое-кто из тех, кто с трепетом дожидался решения своей участи за дверью кабинета.
        Когда Завала вышел, Молина снова повернулся к Гуахардо. К его удивлению, тот уже стоял, зажав пилотку под мышкой:
        - Поскольку настало время переходить ко второму этапу, мне пора двигаться. Нельзя заставлять сеньора Аламана ждать...
        Сделав Альфредо знак сесть, Эрнандо удивил его, заявив, что Аламан может подождать. Неужели есть более важные дела, тре­бующие участия Гуахардо?
        Этот разговор застал полковника врасплох, и он, все еще дер­жа пилотку под мышкой, опустился на край кресла. "Что может быть важнее, - думал он, - чем уничтожить Аламана и его империю, построенную на наркотиках и коррупции?". Альфре­до продолжал считать ошибкой, что Аламана не отнесли к ли­цам, представляющим угрозу номер один, и не упускал возмож­ности подчеркнуть это. Любое промедление наверняка будет на руку Аламану: ведь его личная армия во всех отношениях пре­восходит регулярную, особенно если взять вооружение и конс­пирацию.
        - Что же может быть важнее ликвидации Аламана?
        Откинувшись на спинку кресла, Молина помедлил секунду, предоставив собеседнику теряться в догадках.
        - Американцы, дружище. Американцы и то, что они подума­ют, - вот что сейчас самое важное.
        - Ну да, мы знали об этом с самого начала, - нетерпеливо возразил Гуахардо. - Но заниматься американцами - дело Барреды. И как исполняющий обязанности министра иностранных дел, он лучше подготовлен для этой задачи. Мне кажется, будет ошибкой, если я, отвечая за оборону и национальную безопас­ность, стану лезть в дипломатию и иностранные дела.
        Эрнандо терпеливо ждал, пока полковник исчерпает свои до­воды. Удостоверившись, что тот закончил, он сдержанно и даже вкрадчиво ответил:
        !
        - Да, именно так оно должно быть, и будет, за исключением одного-единственного интервью. Сегодня утром нам стало изве­стно, что у бывшего президента назначена встреча с группой телевизионщиков из Остина, штат Техас. И корреспондент, ко­торый должен брать это интервью, - очень известный журна­лист-международник, с большими связями. Дама по имени Джен Филдс. Сначала мы хотели отменить встречу. Но Барреде при­шла в голову мысль, что мы можем использовать журналистку и запланированное интервью, для того чтобы ознакомить амери­канскую общественность с целями и задачами наших действий. И он по собственной инициативе связался сегодня утром с мисс Филдс и предложил ей взять интервью у одного из лидеров Со­вета тринадцати. Она, разумеется, согласилась.
        Слушая Молину, Гуахардо согласно кивал. "Что ж, - думал он, - отличная мысль. Только при чем тут я?".
        Поймав его недоумевающий взгляд, Эрнандо продолжал:
        - После того как было принято решение дать интервью, встал вопрос, кто лучше всех справится с этой задачей. Как ты уже сказал, это - дело Барреды, который отвечает за иностранные дела. К сожалению, Барреда не говорит по-английски, да и внешне он производит не совсем то впечатление, которое мы хотели бы оставить у американцев.
        Эти последние слова Молины прозвучали неожиданно резко, но он сказал правду. От предков-индейцев Барреда унаследовал смуглую кожу и лицо, к которому больше всего подходило опре­деление "вырубленное топором". Словом, он был на редкость нефотогеничен.
        - К тому же, американцы не знают его. Ты же, мой друг, говоришь по-английски не хуже самих янки, учился в их воен­ных и штабных колледжах и, наконец, ты - почти чистокров­ный испанец.
        Гуахардо не понравилось то, что говорит Молина и куда он клонит:
        - Все это не имеет никакого значения. У нас разработаны свои планы, и я не вижу надобности из-за этого интервью...
        Подняв правую руку, Эрнандо прервал собеседника:
        - Тебе, как никому другому, известно, что в любой операции планы меняются после первого же столкновения с противником. Приходится постоянно переоценивать ситуацию и на ходу ме­нять схему действий с учетом тех возможностей, которые были неизвестны, когда эти планы разрабатывались. И революция - наша революция - диктует те же правила.
        Опираясь на подлокотники мягкого кресла, Молина еще глубже откинулся на подушки и поднял сцепленные пальцы к подбородку..
        - Эта встреча с журналисткой и твое присутствие в Мехико дают нам такую возможность. Благодаря интервью американ­ская общественность увидит одного из членов Совета, который внешне не отличается от них, говорит так же, как они, и исполь­зует привычные для них термины. То, что ты знаешь американ­цев и их культуру, очень ценно: интервью поручится более не­принужденным. Вдобавок ко всему, американская разведка смо­жет, вместе с военными, ознакомиться с твоим досье и быстро убедиться, что тебе свойственны как высокий интеллект, так и благоразумие. А поскольку, как я уже говорил, ты обучался в американских военных и штабных колледжах, у них может со- здасться впечатление, что, благодаря твоему образованию и свя­зям, ЦРУ представится возможность оказывать влияние на Со­вет и его решения. Разумеется, это - всего лишь предположе­ние, но, тем не менее, мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы обёспещпъ нейтралитет американского правительства и общественности на время консолидации власти и проведения реформ.
        Полковник говорил, а Альфредо тем временем следил за вы­ражением лица друга. Когда Молина закончил, его собеседник уже знал: бессмысленно спорить или отказываться от этого по­ручения. И дело было не столько в доводах, которые использо­вал Эрнандо, по-своему убедительных. Все заключалось в самой личности полковника, в его манере держать себя. Молина был уверен, что другого решения просто не существует. Он рассмот­рел проблему со всех сторон и нашел единственный выход. "А кроме того, - думал Гуахардо, - бесполезно соперничать с Акулой в ее родной стихии". И он согласился:
        - Итак, мой командир, где и когда мне предстоит встретить свою участь?
        Обрадованный, что полковник согласился без лишних возра­жений, Молина улыбнулся и, наклонившись вперед, похлопал друга по плечу:
        - Все не так уж плохо. И уж, конечно, это куда приятнее, чем отражать удары противника.
        Поддавшись на беззаботный тон друга, Альфредо усмехнулся:
        - Вижу, дружище, тебе никогда не приходилось работать с американками. Тут придется глядеть в оба, чтобы самому не про­пустить удар.
        - Не волнуйся, Альфредо. Джен Филдс - красивая, но сво­енравная женщина. Обращайся с ней, как с чистокровной ко­былкой.
        Молина сделал вид, что сжимает в руках поводья, и плавно повел корпусом, будто и впрямь едет верхом.
        - Постарайся не выпускать инициативу из рук и твердо дер­жи лошадку в узде.
        Покачивая головой и улыбаясь, Гуахардо встал с кресла:
        - Ты самого дьявола перехитришь. Но, к несчастью, мой бесстрашный командир; ты совсем не знаешь американских жен­щин. Если я попробую обращаться с ней, как с лошадью, она тут же отхватит мне руку по самый локоть или кое-что похуже.
        Эрнандо расхохотался:
        - Тогда держи руки в карманах и положи ногу на ногу.
        Глава 4
        Истину никогда не удается переделать так, чтобы ее поняли, и поверили.
        Уильям Блейк

29 июня, 07.00 Мехико, Мексика
        За годы журналистской работы Джен Филдс много раз слы­шала один и тот же вопрос: "В чем секрет вашего успеха?".
        Отвечая на вопрос, Джен прибегала к той же очаровательной, подкупающей манере, которой пользовалась, желая обезоружить собеседника во время интервью. Легким, почти неуловимым дви­жением головы она откидывала длинные темно-русые волосы и на миг замолкала, искоса глядя на задавшего вопрос. Потом мед­ленно поворачивалась к собеседнику, и на лице ее мелькала про­стодушная, чуть озорная улыбка. На секунду она отводила глаза и разглядывала свои руки, будто обдумывая ответ. А когда начи­нала говорить, голос ее звучал тихо, почти робко.
        - Знаете, по-моему, мне просто повезло, несказанно повезло.
        Потом она доверчиво смотрела на человека, который задал
        вопрос, широко раскрытыми карими глазами и, разводя руками, еще раз повторяла:
        - Это все везение, простое везение, и больше ничего.
        Однако ее коллеги думали иначе. Если успех Джен Филдс
        объяснялся везением, то она же сама его и создавала. И ее последнее задание как нельзя лучше подтверждало это. Ее направили в Мехико, чтобы сделать передачу о влиянии амери­канских капиталовложений на экономику страны. Джен три дня подряд работала по шестнадцать часов в сутки, организуя раз­личные интервью. Она получила приглашения на несколько кок­тейлей и другие мероприятия, включая официальный правитель­ственный обед, где встретилась с людьми, стоящими на очень высоких ступенях бизнеса и политики. И они любезно согласи­лись побеседовать с очаровательной американской сеньоритой.
        При подготовке и проведении интервью Джен Филдс работала как художник, выбирающий нужную кисть и колорит, вкла­дывающий все разнообразие своей палитры и мастерство, чтобы добиться желаемого результата. Многогранность ее таланта по­ражала: она могла быть подчеркнуто деловитой, беседуя с одним государственным деятелем; с другим пускала в ход обаяние и улыбку; с третьими была робкой, почти застенчивой. Однако на самом деле она была из тех, кого голыми руками не возьмешь. Пробиваясь сквозь бюрократические заслоны, Джен умела быть жесткой и настойчивой.
        Филдс любила свою профессию, была предана делу и стреми­лась достичь в нем совершенства, и требовала того же от тех, кто с ней работал. В то же время она умела, не впадая в коман­дный тон, общаться со своей съемочной группой с тем же подку­пающим обаянием, которым пользовалась, чтобы добиться не­принужденного поведения от интервьюируемых. Она знала: для того чтобы сделать репортаж, необходимы объединенные уси­лия всей бригады, и действовала, исходя из этого. Сплотив всех в единую команду, Джен могла выжать из коллег максимум того, на что они были способны.
        Готовясь к интервью, она не упускала ни одной даже самой незначительной, на первый взгляд, детали. В процессе предвари­тельного изучения интервьюируемого Джен обращала особое внимание на то, как он и его окружающие одеваются. Если это был мужчина, она просматривала фотографии его жены, отме­чая стиль и даже цветовую гамму ее нарядов, пытаясь выяснить, чему она отдает предпочтение. Джен не просто делала докумен­тальную передачу - она творила. И наряду с общим замыслом, идеей, которую она стремилась донести до зрителя, в расчет принималось многое другое: освещение, угол съемки, ее соб­ственное платье, фон. Из всего ее творческого арсенала самым главным было умение превратить абстрактные образы в реаль­ные картины, которые могла бы уловить камера.
        Двадцать девятое июня должно было стать последним днем съемок. После интервью с президентом, которое было назначе­но на этот день, Филцс, вместе со своей съемочной группой, базирующейся в Остине, собиралась вылететь в Техас. Гибель президента нарушила весь этот план.
        Утро началось с того, что в половине седьмого ей позвонил администратор-мексиканец, которого наняли, чтобы обеспечи­вать группу номерами в гостиницах и транспортом, а также ула­живать все дела с правительственными бюрократами. Он пре­дупредил Джен, что ей нужно срочно уезжать из Мексики, по­скольку ходят слухи о перевороте. Разумеется, она и слышать не желала об этом. Напротив, она настаивала, чтобы Хуан - так звали администратора - устроил ей интервью с кем-нибудь из членов нового правительства. Хуан, которому совсем не улыба­лось выходить из дома, не говоря уже о том, чтобы иметь дело с новым правительством, всеми силами пытался отговорить ее от этой затеи. Но Филдс держалась твердо и потребовала, чтобы он постарался, иначе потеряет свою работу. Мексиканец неохотно согласился.
        Не успела она повесить трубку и начать одеваться, как теле­фон зазвонил снова. Не дожидаясь, пока Джен ответит, мужчи­на, говоривший на безупречном английском языке, отрекомен­довался капитаном мексиканской армии, беспокоящим ее по по­ручению полковника мексиканской армии, о котором она ни­когда не слышала. Очень сжато, но вежливо он объяснил Джен, что полковник Гуахардо, просматривая перечень мероприятий, намеченных президентом на двадцать девятое июня, обнаружил, что глава государства собирался дать интервью американской журналистке в Паласио Насиональ. Джен медлила с ответом, слегка недоумевая, куда клонит капитан. Однако осторожность никогда не была ее отличительной чертой.
        - Да, - ответила она, - так оно и есть. Мне отведено, то есть, я хочу сказать, было отведено тридцать минут.
        И тут ей пришло в голову попытать счастья и попробовать что-нибудь вытянуть из капитана. В конце концов, он ведь не знает, что ей что-то известно.
        - А что, капитан, возникли какие-то накладки со временем или продолжительностью интервью? У меня очень гибкое рас­писание, и я могу без особого труда изменить его так, как будет удобно президенту.
        Теперь пришла очередь ее собеседника взвешивать слова, и он явно задумался, прежде чем ответить на каверзный вопрос. Наконец, понизив голос, он сообщил ей, что президентский са­молет пропал, и подозревают, что произошло покушение. И до­бавил, что для обеспечения общественного порядка и внутрен­ней безопасности сегодня, с пяти часов утра, мексиканские воо­руженные силы объявили чрезвычайную готовность и ввели в стране военное положение. Джен ощутила волнение. Теперь она получила недвусмысленное подтверждение смерти Монтальво, к тому же, полученное из официального источника. Она была уве­рена, что капитан даже по поручению полковника мексикан­ской армии не стал бы беспокоить ее в такую рань, не будь у него на то веской причины. Решив пойти еще дальше, она ти­хонько вздохнула и упавшим голосом произнесла:
        - Какая трагедия! У меня просто нет слов. - И, прежде, чем капитан успел что-нибудь ответить, добавила: - Боюсь, это зна­чит, что мне незачем приезжать в Паласио Насиональ.
        Уловка Джен сработала. Ответ капитана прозвучал торопли­во, будто он старался развеять опасения журналистки:
        - Нет-нет, мисс Филдс, совсем напротив. Полковник прика­зал передать, что будет рад встретиться с вами в полдень, если это время вас устроит. Он предоставит вам сводку событий за последние двенадцать часов и сообщит о действиях, предприня­тых мексиканской армией для преодоления создавшегося кризиса.
        Сделав паузу для пущего эффекта, Джен сказала капитану, что будет счастлива встретиться с полковником в полдень. Об­менявшись еще парой любезностей, они закончили разговор. В восторге от удачного начала дня Джен радостно засмеялась и, подпрыгнув, торжествующе вскинула сжатый кулак. Ура! Ей было отлично известно: слава и успех - удел везучих.
        Положив трубку, Филдс принялась будить свою группу. Сооб­щив всем последние новости, она велела готовиться к уличным съемкам - пусть снимают все подряд. Джен решила, что ей нет смысла тратить драгоценное время перед интервью с полковни­ком и позвонила своему заказчику - в телекомпанию World News Network. Узнав, что журналистка все еще в Мехико, и с ней связались люди, заявляющие о том, что они осуществляют руководство страной, там навострили уши. Хотя WNN уже со­брала две съемочные группы и техническую бригаду с автоном­ным питанием, которые были готовы в любой миг вылететь из Далласа, Джен знала: пройдут часы, прежде чем они доберутся сюда, и еще больше времени, пока смогут начать репортаж. Умело поторговавшись, она вырвала у начальства согласие назначить именно ее главным корреспондентом в Мексике на весь период кризиса с правом монтировать собственный материал перед тем, как передавать его в Вашингтон.
        Решив вопрос, Джен снова позвонила Хуану, чтобы прове­рить, как у него продвигаются дела. Новости, которые он изло­жил довольно бессвязно, обескураживали. Администратору, по его словам, не удалось связаться ни с кем, кто бы знал, что происходит.
        - Вокруг царит полный хаос, сеньорита Филдс. Все очень необщительны. Неизвестно, кто и за что отвечает.
        - Тогда нам всем придется отправиться по государственным учреждениям и поискать человека, который за что-то отвечает, - без колебаний выпалила Джен.
        - Нет! Нет! Это невозможно, сеньорита Филдс. Ведь мы имеем дело с революцией, с государственным переворотом. Могут на­чаться беспорядки. Женщине там не место.
        Последние слова Хуана вызвали резкую отповедь:
        - Послушайте, господин, я вам плачу деньги за работу. Или вы будете заниматься своим делом и отвезете меня туда, или попрощаетесь с работой, а заодно - и со своим добрым име­нем. До скорого.
        Повисла секундная пауза: Хуан взвешивал "за" и "против". "Интересно, что для него хуже - потеря денег или потеря пре­стижа?", - подумала Джен.
        Впрочем, ее это не очень занимало. Главное - снять репор­таж, любой репортаж - и передать его.
        Наконец Хуан заговорил:
        - Si, да. Я отвезу вас. Только нужно пересмотреть мое жало­ванье. Обстановка изменилась. Сами понимаете, сеньорита, опас­ность очень велика.
        - Понимаю, Хуан, - уже мягче ответила Джен. - Во сколь­ко же вы оцениваете работу человека с вашими талантами в обстановке кризиса?
        Почувствовав, что снова овладел положением, Хуан стал раз­мышлять вслух:
        - Видите ли, непредвиденные ситуации могут возникнуть в любой момент. Ходят слухи, что с правительственными войска­ми покончено, и высшие полицейские чины по всей стране аре­стованы. В любую минуту можно ждать волнений.
        Джен терпеливо слушала, как Хуан выдвигает все новые дово­ды для повышения платы, время от времени вставляя "понятно" и "угу". Когда он закончил, Джен повторила вопрос.
        С наглостью человека, уверенного, что американка никогда не согласится на такую возмутительную сумму, Хуан потребовал удвоить плату. Он не понял одного: Джен была готова повысить ее в четыре раза. Она без колебаний согласилась удвоить жало­ванье, велела ждать ее в вестибюле отеля через полчаса и поло­жила трубку раньше, чем администратор успел вставить хоть слово.
        Проезжая вместе со своей маленькой группой, в которую вхо­дили Хуан, телеоператор и звукооператор, по безлюдным ули­цам, Джен, ожидавшая увидеть картины хаоса и уличных боев, была несколько разочарована. Минут десять они снимали пус­тынные перекрестки и закрытые магазины, а затем выехали на главную площадь, где возвышался Паласио Насиональ. Там тоже не оказалось никого, кроме случайного "джипа", набитого сол­датами. Выйдя из машины, Джен, в сопровождении съемочной группы, направилась к Паласио Насиональ, рассчитывая при­влечь внимание хотя бы военных патрулей. И снова ее ждало разочарование: конные патрули и стоящие у дверей правитель­ственной резиденции часовые не обратили никакого внимания ни на телекамеру, ни на саму Джен.
        Тогда Филдс решила воспользоваться полученным приглаше- ниєм и взять интервью у одного из полковников, которые, по слухам, стояли у власти.
        - На сегодняшнее утро у нас было назначено интервью с президентом Мексики. Теперь мы должны встретиться с тем, кто его замещает, - улыбнувшись, она обратилась к Джо Бобу, своему звукооператору. - А это значит, мои верные друзья и коллеги, что нас ждут и готовы впустить. Давайте же воспользу­емся радушным приемом и сделаем серьезный репортаж.
        Джо Боб понял намек и стал подыскивать место для парковки фургона. Не спрашивая мнения своих спутников, Джен реши­тельно зашагала в сторону Паласио Насиональ. Судя по тому, что она увидела, военный переворот - при условии, что он состоялся, - произошел быстро и организованно. Если ее пред­положения верны, значит, должна существовать какая-то систе­ма, которая за все отвечает и все контролирует. А если есть система, то к ней можно подобрать ключ. Раз новости самїі не идут к ней, пора начать их добывать, а откуда же лучше начи­нать, как не с самого верха?
        Хуан был совершенно выбит из колеи утренними событиями, присутствием множества солдат и легкомысленным поведением Джен. Он старался уговорить корреспондентку вернуться в отель, пока неразбериха не прекратится. Но с Джен было не так-то легко сладить. Разозлившись на Хуана за его трусость, она наки­нулась на него с криком:
        - Пока не прекратится? Да как здесь что-то может прекра­титься, если ничего и не начиналось?
        Ни Хуан, ии Джен не брали в расчет того, что, рассматривая одну и ту же ситуацию, каждый подходил к ней со своей меркой. Для Хуана пустынные улицы Мехико, где можно встретить толь­ко вооруженных солдат, были новыми и пугающими. В конце концов, разве можно доверять этим зажравшимся офицерам-фе­дералистам? А Джен, которая не раз своими глазами видела крова­вые уличные бои и города, наводненные войсками и танками, начи­нала задумываться: неужели и вправду за всем этим стоят военные?
        Еще раз обведя взглядом безлюдные улицы, она снова обрати­лась к Хуану:
        - Прекратится, говорите? Да если так будет продолжаться и дальше, мы просто умрем со скуки.
        Джен секунду постояла в раздумье. И вдруг лицо ее освети­лось лукавой улыбкой.
        - Немножко расшевелить ситуацию - вот что нам сейчас необходимо. - И не ожидая ответа, она направилась прямо в гущу солдат.

29 июня,10.00
        Здание Палаты представителей, Вашингтон, округ Колумбия
        Каждый раз, когда телекомпания WNN передавала выпуск но­востей, все находившиеся в приемной конгрессмена Эда Льюи­са, как по команде, оставляли свои дела и поворачивались к телеэкрану. Даже сам конгрессмен, будто кукушка из старинных часов, каждые полчаса появлялся из своего кабинета посмотреть программу новостей. С тех пор как Льюис, представитель де­мократической партии от штата Теннесси, был назначен членом Комитета Палаты представителей по делам разведки, и он, и его сотрудники проявляли живейший интерес к любым новостям, в которых содержался хотя бы намек на кризисы или конфликты в других странах. Льюис, который запоем читал всю периоди­ческую печать и на сенсациях был просто помешан, обладал способностью переварить и запомнить колоссальное количество информации, чтобы воспользоваться ею, как только возникнет необходимость. Когда коллеги по Палате говорили, что по объе­му сведений он уступает лишь Библиотеке Конгресса, это было незначительным преувеличением.
        И в то же время, никто не смог бы сказать, что Льюис похож на книжного червя или кабинетного ученого. В свои сорок два года он скорее напоминал тренера университетской баскетболь­ной команды, чем политика: худощавый, но никак не тощий, рост - метр восемьдесят пять, русые волосы, тронутые седи­ной, подстрижены коротко, без затей. Лицо его часто освещала сердечная дружелюбная улыбка, однако наиболее точно внут­реннюю сущность выражали глаза конгрессмена. На нового зна­комого они могли смотреть приветливо или тепло, на противни­ка - холодно или язвительно, на друзей - добродушно или лукаво. Да, глаза его говорили о многом и, как и глаза баскет­больного тренера, ничего не упускали. Немало свидетелей, кому доводилось предстать перед комиссией, в которой заседал Лью­ис, жаловались потом, что пронизывающий взгляд конгрессмена лишал их присутствия духа. В памятке для внутреннего пользо­вания, распространяемой ЦРУ среди своих агентов, которым пред­стояла малоприятная перспектива предстать перед Льюисом, ре­комендовалось просматривать записи или хотя бы для вида про­сто уткнуться в них, а отвечая на вопросы
конгрессмена, поста­раться не встречаться с ним взглядом.
        Стоя в дверях и следя за новостями о положении в Мексике, Льюис сравнивал их с теми сведениями, которые уже имел. К сожалению, они были не только скудны, но и противоречивы.
        Встречи с работниками ЦРУ, Разведывательного управления Министерства обороны США (ВРУ), Управления национальной безопасности (УНБ) давали только разрозненные обрывки ин­формации, которые, к тому же, плохо складывались в единое целое.
        То, что он услышал, его не удовлетворило. От версии ЦРУ у него создалось впечатление, будто переворот в Мексике грянул как гром среди ясного неба. ВРУ, хоть и без особых подробно­стей, характеризовало его как эффективную и тщательно подго­товленную операцию, которая обезглавила мексиканское прави­тельство. Со своей стороны, УНБ отмечало, что в стране царят хаос и неразбериха. Опыт общения с разведкой подсказывал Эду, что на самом деле ситуация в Мексике складывается из всех вышеперечисленных элементов. Ведь каждое управление использовало свои источники, свои методы оценки информации и свои критерии установления истины. И хотя полученная ин­формация оказалась интересной, это было совсем не то, в чем он нуждался в данное время. И ему, и тем, от кого в стране зависело принятие решений, был нужен ясный, четкий и исчер­пывающий обзор ситуации - картина, в которой соединились бы все кусочки мозаики. А конгрессмен прекрасно знал: прой­дут дни, прежде чем в разведке кто-то сумеет или захочет за­няться таким подведением итогов. Пока же все, что они смогут получить, обречено оставаться лишь приблизительными
данными.
        Льюиса по-прежнему тревожил тот факт, что никто не пред­видел грядущего переворота. Так же было с падением режима на Кубе в 1969 году, с вторжением в Чехословакию в 1968 году и в Афганистан в 1979-ом, с воссоединением Германии в
1989-ом, с вторжением в Кувейт в 1990-ом, с попыткой переворота в Рос­сии в 1991 году. Можно было припомнить еще с десяток случа­ев, когда гром тоже "грянул среди ясного неба". Американские лидеры каждый раз оказывались лицом к лицу с кризисом, кото­рого не понимали, и поэтому им приходилось пускаться на раз­ные политические ухищрения. Вдвойне досадной нынешнюю неудачу делало то, что США разместили и в самой Мексике, и на границе с ней немало военнослужащих - то была часть опе­рации, организованной с целью не допустить проникновения в страну наркотиков. "Наверняка, - думал Эд, - кто-то из тех, кто работал с мексиканским правительством или военными, дол­жен был почуять неладное. Скрыть от всех столь серьезный за­говор, сумевший в считанные часы покончить с правительством, да еще так, чтобы никто не заметил, - нет, такого быть не могло".
        Просматривая выпуск новостей, Льюис обдумывал свои даль­нейшие действия.Прежде всего, он даст председателю Комитета Палаты по делам разведки время до полудня, чтобы тот начал задавать вопросы своим сотрудникам. Если этого не произойдет, Эд сумеет испортить кое-кому настроение и начнет "трясти" людей, чтобы получить от них конкретные ответы. Конгресс всадил в разведку такую уйму денег, что у них не может быть никаких оправданий для своей неосведомленности. Почему страна теперь должна зависеть от какой-то девчонки вроде Джен Филдс, которая стала единственным источником информации о том, что творится в Мексике?!
        И тут, как по мановению волшебной палочки, на телеэкране возникла Джен, которая вела репортаж из самого центра Мехи­ко, стоя на фоне Паласио Насиональ. В окружении вооружен­ных до зубов, ухмыляющихся солдат журналистка непринужден­но рассказывала о том, что ей удалось увидеть. Упомянула она и о встрече, которую ей назначил один из членов Совета тринад­цати. По ее словам, эта организация состояла из офицеров сухо­путных и военно-воздушных сил, взявших на себя функции пра­вительства.
        Льюис почувствовал, как в нем закипает гнев. Он отвернулся и пробормотал:
        - Боже милосердный! За несколько часов ей удалось узнать о происшедшем больше, чем всему ЦРУ! Что за фарс! Что за дурацкий фарс!

29 июня, 12.35
        Паласио Насиональ, Мехико
        Свдя напротив полковника-мексиканца, Джен Филдс была, как никогда, довольна собой. Всего за несколько часов ей уда­лось отснять много материала, установить контакт с находящимся у власти Советом, договориться об интервью с одним из членов этого Совета и даже получить помощь мексиканских военных для передачи ее первого репортажа в штаб-квартиру WNN в Вашингтоне!
        А теперь прямо перед ней сидит - так ей, во всяком случае, сказали - один из инициаторов переворота, "который положил конец корыстному правлению президента Монтальво, представ­лявшему интересы меньшинства". Хотя форма мексиканского полковника была порядком помята, и на ней виднелись следы пыли и грязи, держался он как заправский военный. И это, вме­сте с его безупречным английским языком и положением, зани­маемым в Совете тринадцати, давало Джен шанс сделать отлич­ный репортаж - он будет гораздо лучше любого материала, который другие агентства новостей могут надеяться получить в ближайшее время. Теперь ей необходимо одно: вытянуть из пол­ковника несколько интересных фактов, чтобы добавить их к той основе из официального материала, которая у нее уже есть.
        - Скажите, полковник, что именно убедило вас в том, что законно избранное правительство Мексики больше не выражает интересы народа?
        Вопрос американской журналистки не понравился Гуахардо, но он ничем не выдал своего недовольства. Глядя Джен прямо в глаза, он мысленно сформулировал ответ, переводя его в уме с испанского на английский. Затем наклонился к ней:
        - Боюсь, на этот вопрос нельзя дать однозначный ответ. За последние несколько недель я сам не раз задавал его себе. - Альфредо помолчал и откинулся в кресле. Продолжая говорить, он жестикулировал правой рукой: то отводил ее в сторону ладо­нью вверх, то, желая подчеркнуть свои слова, наставлял указа­тельный палец на журналистку. - Я много раз спрашивал себя: неужели никак не обойтись без насильственных мер? Неужели нет лучшего выхода? Не проходило дня, когла бы я не говорил себе: надо дать режиму шанс. Может бцть, все-таки дела изме­нятся к лучшему. - Гуахардо замолчал и, со вздохом опустив правую ладонь, склонил голову, будто разглядывая свою руку. - Но, увы, ничего не менялось. Одни политики приходили, другие уходили. Под звуки фанфар и пламенных речей вводились в дей­ствие все новые программы уменьшения национального долга, создания новых рабочих мест и решения социальных проблем. На какое-то время дела в той области, на которую была направ­лена конкретная программа, начинали улучшаться...
        В следующий момент Гуахардо изменился, и столь внезапное преображение застало Джен врасплох. Она встретилась с холод­ным, отчужденным взглядом полковника; правая рука Альфредо теперь была стиснута в кулак, и он, размеренно ударяя себя по бедру, хрипло и отрывисто продолжал:
        - Но как только все переставали обращать внимание на дан­ный вопрос, политики Извращались в свои великолепные вил­лы, а о выполнении программ и думать забывали. Единственное, что оставалось неизменным, - это лица людей. Мы видели, как надежда в их глазах медленно умирает под гнетом суровой ре­альности: жизнь в Мексике становится все невыносимее.
        Выслушав ответ полковника, Джен на миг растерялась и за­молчала. Более получаса ей потребовалось, чтобы расшевелить его, и наконец-то это удалось. Чувствуя, что такую возможность упускать нельзя, она продолжала задавать вопросы:
        - Так, значит, вы и ваши товарищи решили,, что пришла пора действовать. Но, скажите, неужели это требовало устране­ния всего правительства и руководства ИРП и других поли­тических партий? Ведь наверняка не было необходимости пре­следовать ОСПМ и ПНД. И разве не лучше иметь их соратника­ми, а не противниками, когда вы начнете формировать новое правительство?
        И снова Альфредо ответил не сразу. Размышляя, он продол­жал смотреть журналистке в глаза. Она пытается его спровоци­ровать. У него возникло такое ощущение, будто американка вон­зила ему в грудь нож и теперь медленно его поворачивает. "Ну что ж, - подумал он, - ты хочешь от меня реакции? Сейчас ты ее получишь!".
        И все же Гуахардо, профессиональный солдат до мозга кос­тей, всеми силами старался сохранить самообладание.
        - ИРП, как огромная раковая опухоль, расползлась по всей стране. Ее метастазы есть везде и всюду. И тот, кого они затра­гивают, тоже становится жертвой болезни. Люди, подобные мо­ему отцу, десятилетиями пытались бороться с этой опухолью изнутри. Отец был предан своей партии, и выполнял все, что ему приказывали, веря, что действует на благо Мексики. И все это время закрывал глаза на взяточничество, на коррупцию, на фальсифицированные результаты выборов, на растрату денеж­ных средств. Я слышал, как он по ночам говорил матери, что если у него будет власть, он сделает все, как нужно. Он высту­пит вперед, как рыцарь на белом коне, и все изменит.
        Сделав паузу, полковник повернулся в кресле и взглянул на огромную фреску, с изображением героев первой революции. Не глядя на Джен, он продолжал:
        - Думаю, что в глубине души он действительно считал, что поступает правильно. Я искренне верю, что он, как и лидеры ОСПМ и ПНД, делал все от него зависящее. Но опухоль порази­ла и отца. Ее метастазы постепенно разъели его, лишив остатков сострадания. В конце жизни он походил на человека, который так долго смотрел на солнце, что стал слеп к окружающему его миру. Он не понимал, что вокруг него - мрак, грозящий унич­тожить все, что олицетворяла собой революция.
        - А вы сами, полковник, видите себя спасителем на белом коне, явившимся, чтобы казнями и террором избавить Мексику ото всех зол?
        Гуахардо почувствовал, как кровь бросилась ему в голову. Он весь подобрался и повернулся к американке. Альфредо в упор смотрел на Филдс, изо всех сил стараясь сохранить выдержку. "Какая самоуверенность, - думал он. - Как может она, сидя здесь в этом костюме и туфлях, за которые заплатила больше, чем средняя мексиканская семья может заработать за полгода, понять, чего мы добиваемся? Что ей известно о нищете, о разби­тых мечтах, о мертворожденных надеждах? Как посмела она явиться в мою страну и навязывать свою мораль моему народу, даже понятия не имея, что это значит - быть мексиканцем?".
        Молчание затянулось. Джен чувствовала на себе тяжелый взгляд собеседника. "Пожалуй, я хватила через край", - пожалела она.
        Как будто прочитав мысли журналистки, Гуахардо поднялся и, вытянувшись в струнку, встал перед ней. Все молчали, ожи­дая, когда полковник объявит, что интервью окончено. Но он легким движением руки подозвал ожидавшего поодаль капитана.
        Пока офицер приближался, Джен оглянулась на свою группу. Телеоператор Тед, которого за круглые очки в тонкой металли­ческой оправе прозвали Теодором, не получив от Джен никаких указаний, продолжал снимать, не отрывая глаз от камеры. Джо Боб, звукооператор и единственный в группе коренной техасец, в недоумении качая головой, смотрел на Джен. Ничего не пони­мая, она пожала плечами и развела руками. Только притулив­шийся у стены Хуан был явно расстроен. Будто стоя босиком на раскаленном песке, он нервно переминался с ноги на ногу. Взгляд его перебегал от Гуахардо, разговаривавшего с капитаном, к двери, расположенной в дальнем конце помещения. У Джен создалось впечатление, что Хуан прикидывает расстояние, которое при­дется преодолеть, если случится что-то неладное. "Неужели он знает нечто такое, что нам неизвестно? - подумала Джен. - Или просто разыгрывает комедию?". Она впервые начала оцени­вать ситуацию всерьез, напомнив себе, что стоящий перед ней человек имеет прямое отношение к революции, которая начала с того, что уничтожила тех самых людей, которым он присягал.
        Услышав, как капитан, прежде чем отойти, щелкнул каблука­ми, Джен обернулась к полковнику. За это время лицо его пре­образилось; глаза, все повадки неузнаваемо изменились. Сдер­жанный человек, только что сидевший напротив в мягком крес­ле, теперь навис над ней как скала. Продолжая сидеть, она смот­рела на него снизу вверх. Коричневая форма придавала полков­нику сходство с огромным медведем гризли. Мягкие карие глаза, еще недавно глядевшие столь приветливо, потемнели и, каза­лось, пронизывали насквозь. Если он решил запугать Джен, это ему удалось: ей стало страшно, хотя она и старалась скрыть это.
        - Мисс Филдс, минуту назад вы спросили, что, в конечном итоге, заставило меня выступить против правительства и той политической системы, которая привела его к власти. Пойдемте со мной, и я покажу вам это наглядно.
        Не дожидаясь ее согласия, он повернулся и вышел рз комна­ты. Журналистка знала, что задела его за живое, и понимала: то, что он собирается ей показать, может обогатить материал, кото­рый ей удалось получить во время интервью. Без малейших ко­лебаний она поспешила к выходу, предоставив Теду и Джо Бобу торопливо собирать аппаратуру и кабели. Воспользовавшись об­щим замешательством, Хуан решил, что жизнь и свобода куда важнее двойного жалованья, и быстро и незаметно выскользнул из двери, на которую уже давно с тоской поглядывал.
        Джен и ее спутникам пришлось почти бежать по коридорам, чтобы не отстать от стремительно шагавшего полковника. Ник­то из них не заметил отсутствия Хуана, даже коща они вышли на просторный двор, где военный автомобиль и взятый напрокат фургон, которым пользовалась группа Джен, уже ожидали их с открытыми дверцами и включенными двигателями. Ни Джен, ни водивший фургон Джо Боб не подумали спросить, как он здесь оказался: сейчас такие мелочи не имели никакого значения.
        Важно было другое - куда они направляются, и что хочет показать им полковник. Остановившись у открытой боковой дверцы, Джен почти втолкнула внутрь Теда и Джо Боба, и, крик­нув: "Вперед, быстрее" - собралась последовать за ними, но на ее плечо легла чья-то ладонь. Обернувшись, она увидела, что ее задержал тот самый капитан, с которым разговаривал Гуахар­до. Едва заметно улыбаясь, он сообщил Джен, что полковник предпочел бы, чтобы она ехала в его машине. Захваченная врас­плох, Джен оглянулась на Джо Боба, и только теперь заметила, что за рулем фургона сидит солдат.
        Джен мгновенно поняла, что больше не владеет ситуацией. Первым ее движением было обратиться к капитану и объяснить, что ее место - рядом со съемочной группой. Но она быстро рассталась с этой мыслью, и заметив, что Хуана с ними больше нет, решила не спорить, а постараться потянуть время, чтобы оценить ситуацию.
        - Хуан, мой администратор, еще не подошел. Нужно подо­ждать его.
        Продолжая улыбаться и осторожно, но твердо удерживать ее за плечо, капитан покачал головой:
        - Прошу прощения, мисс Филдс, ваш человек уже ушел. Полковник очень занят, так что пора трогаться.
        - Надеюсь, шофер, который поведет наш фургон, знает, куда мы едем.
        Капитан кивнул:
        - Он - очень хороший человек. Прошу вас, мисс Филдс, нам пора. Полковник ждет. Фургон поедет следом.
        Желая оставить последнее слово за собой, хотя бы для того, чтобы показать, что она едет добровольно, Джен обратилась к Джо и Теду:
        - Я еду с полковником. Держите камеру наготове и снимайте все, что может оказаться интересным.
        Глядя на Джен, Боб пытался понять, что она хочет этим ска­зать: намекает капитану, что они ведут съемку, на тот случай, если у него на уме что-то недоброе, или просто дает обычные указания. Независимо от тощ, что она имела в виду, Джо Боб пожалел, что оставил свой "магнум" дома, в Остине, и подумал, что нет ничего более жалкого, чем невооруженней ковбой в окружении шайки громил.
        - О'кей, мисс Филдс, мы едем следом, - сказал он вслух, а про себя добавил: "А что нам еще остается?".
        Обойдя фургон, капитан подвел Джен к машине, на заднем сиденьи которой их ожидал полковник. Джен надеялась сесть впереди, чтобы между ними было хоть какое-то расстояние и спинка кресла, но капитан подвел ее к задней дверце, которую тут же захлопнул за ней.
        Пока Джен усаживалась, Гуахардо молча наблюдал за ней. Холодное, жесткое выражение его лица не изменилось. Даже коща Джен, улыбнувшись, сообщила, что готова ехать, он ниче­го не сказал, а только кивнул в ответ. Обратившись к водителю, Гуахардо отрывисто отдал ему приказ по-испански.
        К удивлению Джен, вместо того чтобы просто ответить "si", шофер внезапно оцепенел. Полученный приказ явно привел его в замешательство, и этот факт никак не мог унять растущее беспокойство Джен. Затаив дыхание, она переводила взгляд с полковника на водителя.
        Видя, что капрал не спешит выполнять приказ, Альфредо подавшись вперед, повторил его. На лице Фареса появилось то же испуганное выражение, какое Джен уже видела у Хуана. В ответ на повторный приказ он прошептал что-то похожее на нерешительную просьбу.
        Гуахардо резко вскинул сжатый кулак и, ударив себя по бед­ру, в третий раз отдал приказ. Выдохнув едва слышное "si", капрал механически отпустил ручной тормоз и выжал сцепле­ние. Успокоившись, полковник откинулся на спинку сиденья, даже не потрудившись взглянуть на Джен, которая постаралась забиться подальше в угол.
        Машина выехала со двора и помчалась по улицам. Джен ста­ралась не привлекать внимания попутчиков и молча глядела в окно, пытаясь справиться с терзающим ее страхом. Ей и прежде приходилось попадать в переделки, но обычно она оставалась случайным наблюдателем, оставаясь в стороне от события, ре­портаж о котором вела, или от человека, у которого брала ин­тервью. Сегодня ситуация полностью вышла из-под ее контроля. Мысль о том, что именно она поставила себя и свою группу в такое положение, причем намеренно, не учтя всех возможных последствий, не позволяла Джен сосредоточиться.
        Присутствие полковника Гуахардо только усугубляло ее неве­селые раздумья. Даже отвернувшись к окну, Джен постоянно ощущала, что он рядом. Еще в просторном помещении Паласио Насиональ, где проходило интервью, она успела заметить грязь на его сапогах и пятна копоти и пыли на форме. Теперь, в тес­ном пространстве машины, Джен почувствовала странную смесь запахов, пропитавших одежду полковника.
        Не глядя на Гуахардо, она пыталась анализировать исходящие от него запахи. Преобладал резкий дух мужчиньї, который мно­го двигался и то ли не успел, то ли не имел возможности по­мыться. Джен был знаком острый запах мужского пота - так пахло от ее любовника, Скотта Диксона, подполковника амери­канской армии, когда он возвращался с полевых учений. Был в букете исходивших от полковника запахов еще один, подобный тому, который исходил от полевого обмувдирования Скотта, - запах гидравлической жидкости. Будучи начальником оператив­ного отдела штаба 16-й бронетанковой дивизии, Скотт часто пользовался вертолетом. Третий, самый слабый, и все же отчет­ливый - запах горелого мяса. Это слепса заинтриговало ее, но она вспомнила, что сидящий рядом с ней человек - не кабинет­ный политик, способный лишь на пустые разглагольствования. Власть, которой он обладает, - результат определенных и жес­токих действий. На какой-то миг Джен захотелось взглянуть на руки полковника: не осталось ли на них следов крови. Но она быстро выбросила эту мысль из головы.
        Погруженная в свои размышления, Джен наконец заметила, что машина миновала почти пустынные центральные улицы, и теперь ехала по жилому району, іде было множество магазинов, маленьких киосков и лотков, около которых толпился народ. На улицах вышедшие за покупками люди- рабочие, торговцы и попрошайки - толкаясь, спешили по своим делам, будто в Мек­сике ничего не изменилось. Осознав это, Джен выпрямилась и стала искать глазами солдат, которые в центре города встреча­лись на каждом шагу. Но не нашла. Даже полицейских, и тех не было видно. Похоже, то, что произошло с правительством, на жизнь этих людей пока никак не повлияло.
        Когда машина остановилась у перекрестка, ожидая сигнала светофора, с обочины к ней бросился какой-то молодой мужчи­на. Он взглянул на Джен и улыбнулся. Озадаченная Джен не понимала, кто перед ней - попрошайка или торговец. И вдруг, без всякого предупреждения, он поднес к лицу зажигалку и вы­дохнул изо рта огненный шар.
        Фокус незнакомца испугал Джен, и она невольно отшатну­лась, задев Гуахардо. Полковник, который задумчиво глядел в окно, обернулся посмотреть, что так напугало его соседку. Фо­кусник, продемонстрировав свое искусство, смотрел на женщи­ну, ожидая вознаграждения. И тут он заметил, что рядом с ней сидит полковник мексиканской армии. Широкая улыбка на его лице сменилась недоуменной гримасой. И все же он продолжал стоять, не двигаясь, пока не зажегся зеленый свет, и машина не рванулась вперед.
        Внезапно Джен поняла, что она сидит, прислонившись к пол­ковнику. Она резко выпрямилась и, отодвинувшись в свой угол, провела рукой по волосам. Взяв себя в руки, Филдс посмотрела на Гуахардо. Он молча наблюдал за ней, ожидая, как она себя поведет. Джен натянуто улыбнулась:
        - Извините, полковник. Я не ожидала. Он застал меня врас­плох.
        - Их называют "трагафуэго", что значит - огнедышащие.
        - Зачем они это делают? То есть, я хочу сказать, разве это не опасно?
        Глядя на Джен, Альфредо насмешливо улыбнулся:
        - Чтобы выжить, дорогая мисс Филдс. Они занимаются этим, чтобы как-то свести концы с концами. В удачный день трагафу­эго может заработать восемь-десять тысяч песо.
        Быстро произведя в уме подсчет, Джен перевела девять тысяч песо в доллары. Следивший за ней Гуахардо усмехнулся, увидев выражение, появившееся на лице Джен.
        - Но ведь это чуть больше трех долларов США! - удивлен­но сказала она.
        Полковник кивнул, явно довольный собой:
        - Ну да, и все же это больше минимальной заработной платы.
        - Но это опасно, ведь можно обжечься!
        Видя, что журналистка попалась на крючок, Гуахардо решил позабавиться:
        - Ну, если вместо бензина или керосина использовать ди­зельное топливо и соблюдать осторожность, то ничего не слу­чится.
        Джен слушала, и на ее лице все явственнее проступало изум­ление. А Гуахардо беспечным тоном продолжал:
        - Но главное здесь - не ожоги. Это - дело поправимое. А вот ущерб, который трагафуэго наносят своему здоровью, уже ничем не исправишь. Прежде всего, пропадает чувство вкуса: ведь любые нефтепродукты разъедают слизистую оболочку. По­степенно рот трагафуэго полностью теряет чувствительность. По­том выпадают зубы. - Сделав паузу, он беззаботно добавил: - Ну и, конечно, язвы на языке - это обычное явление.
        Удивление на лице Джен постепенно уступало место отвра­щению, а полковник продолжал:
        - Но это, мисс Филдс, только начало. Самое страшное - поражение мозга. Процесс развивается медленно и тянется лет восемь-десять. Речь становится невнятной, и постепенно мозг умирает. Несчастный уже больше не может обеспечивать себе пропитание и, в конце концов, просто исчезает, а его место на перекрестке занимает тот, кто помоложе.
        Джен чувствовала себя не в своей тарелке. Гуахардо знал - это отчасти объясняется тем, что она чувствует: ситуация вышла из-под ее контроля. Как и большинство американцев, журнали­стка привыкла добиваться своего. И теперь, когда ей это не уда­лось, она ощущала досаду. Но еще больше раздражало Джен другое: она оказалась не готова взглянуть в лицо мексиканской реальности. И это ей совсем не нравилось. Альфредо не скрывал своего удовольствия. Поездка оправдывала себя.
        - А что же делает правительство, полковник? Разве у него нет социальных программ или благотворительных мероприятий? Неужели глава страны не знает, что ему делать?
        Гуахардо отвернулся от Джен и, глядя в окно, ответил:
        - Знает, мисс Филдс.
        Потом, прищурившись, посмотрел на нее:
        - То, что вы сейчас увидели, - это результат проваливших­ся или фиктивных программ, которыми прежнее правительство оправдывало свое существование. Не сомневаюсь, что какой- нибудь политик или социальный служащий подыскал бы для трагафуэго, которого мы встретили, жалкую работу. И, в этом я тоже не сомневаюсь, наш трагафуэго работал бы, пока не исто­щились бы ассигнования или программа не была бы свернута после перевыборов политика. Что же касается благотворитель­ности, думаю, не стоит напоминать вам о том, что мы - люди гордые. Ваша американская благотворительность способна только унизить человека. А трагафуэго скорее умрет медленной, мучи­тельной смертью, чем поступится своей гордостью.
        Не успел Гуахардо произнести эти слова, как машина остано­вилась. Джен огляделась, чтобы понять, где они находятся. Бесе­да так увлекла ее, что она не заметила, как они оказались в пригороде, который ничем не отличался от трущоб. Столь вне­запный переход от чистых широких бульваров городского цент- pa к убожеству нищей окраины выбил Джен из колеи. И хотя журналистские тропы и раньше заводили ее в такие гетто, она так и не сумела привыкнуть к ним. Ей не удавалось смириться с мыслью, что люди обречены жить в подобных условиях, и никто ничего не делает, чтобы им помочь. И когда предстояло отпра­виться в такое место, Джен нужно было время, чтобы подгото­вить себя к встрече с отчаянием, грязью и нищетой, которые - она это знала заранее - ожидают ее там. Но на этот раз подго­товиться не удалось, и это лишило ее душевного равновесия, хотя она всеми силами старалась восстановить его.
        Водитель выскочил из автомобиля, чтобы открыть дверцу пе­ред полковником. Когда Джен посмотрела на Гуахардо, на лице его появилась коварная улыбка. Он напоминал кота, охотящего­ся за птичкой:
        - Во время интервью в Паласио Насиональ вы, мисс Филдс, спросили меня, что побудило нас сделать то, что мы сделали. Ступайте за мной, и я покажу вам.
        Не дожидаясь ответа, полковник отвернулся и вышел из ма­шины.
        В открытую дверцу машины ударила резкая вонь: тошнотвор­ная смесь гниющих отбросов и человеческих испражнений. Джен неврльно прикрыла нос и рот ладонью. Альфредо, ожидавший в нескольких шагах от машины, искренне забавлялся, глядя на нее. С его языка уже готово было сорваться язвительное замеча­ние, но он решил выждать: у него будет полно времени, чтобы ткнуть ее носом в реальную жизнь современной Мексики. Взяв себя в руки, Джен вышла из машины, ступив в жижу, покрывав­шую неровную мостовую. И снова на ее лице мелькнуло отвра­щение.
        Поймав взгляд полковника, Джен поняла, что не только выставляет себя на посмешище, но и поступает именно так, как он рассчитывал. И поняв это, журналистка внезапно разозли­лась. Решив показать Гуахардо, что она - тоже не робкого де­сятка, Джен глубоко вдохнула зловонный воздух и заставила себя в упор посмотреть на полковника, при этом в ее взгляде появи­лись решимость и вызов.
        С лица Гуахардо исчезла ухмылка. Он понял, что журналист­ке удалось оправиться от первого потрясения, и решил атако­вать. Голосом, который в этих обстоятельствах прозвучал неес­тественно любезно, он пригласил Джен и ее группу последовать за водителем - капралом Фаресоїкі.
        Тед и Джо Боб подошли, держа аппаратуру наготове, и встали по обе стороны от Джен. Положив руку ей на плечо, Джо Боб нагнулся и спросил:
        - Все в порядке, мисс Филдс?
        Легко сжав ладонь Джо, лежащую у нее на плече, Джен кивнула:
        - Все идет отлично. Пойдемте, взглянем, что милейший пол­ковник желает нам продемонстрировать.
        Она отпустила руку Джо и шагнула вперед.
        При виде странной процессии обитатели трущобного городка останавливались и провожали ее недоуменными взглядами. Ше­ствие возглавлял капрал Фарес, на лице которого застыло за­гнанное выражение. Он то и дело оглядывался по сторонам, не­рвно кивая узнававшим его людям. За ним шел полковник Гуа­хардо. Вышагивая, как на параде, он, казалось, не обращал ни­какого внимания на происходящее вокруг. Следом, сбившись в тесную кучку, шли Джен, Тед и Джо Боб. У машины остался только солдат, который вел фургон съемочной группы. Время от времени он отгонял чумазых, оборванных ребятишек, подходив­ших слишком близко к машинам.
        Ветхие жилища, выстроившиеся вдоль улицы, представляли собой немыслимое зрелище. Некоторые лачуги были сложены из шлакоблоков, просто наваленных друг на друга или скреп­ленных неровным слоем раствора. Между ними жались хибары, сколоченные из обрезков фанеры или досок. Высота строений не превышала двух метрах, двери были порой даже без коробок, а окон зачастую не было вообще. Крышами служили либо дос­ки, покрытые рваным толем, либо кое-как соединенные куски рифленого железа.
        Постепенно Джен начала обращать внимание на людей. Уви­дев капрала и полковника, они расступались и спешили укрыть­ся в своих лачугах или темных закоулках между ними. Проходя мимо, Филдс заглядывала туда. На нее смотрели женщины и дети, стоявшие среди куч мусора и обломков строительных ма­териалов. В одной из щелей потрясенная Джен заметила женщи­ну, которая, сидя на корточках спиной к улице, испражнялась в открытую яму. "Вот, наверняка, одна из причин невероятной вони", - подумала Джен. На мгновение она удивилась: почему женщина делает это у всех на виду? Но, оценив размер доми­шек, поняла, что они слишком малы и примитивны, чтобы в них могли быть ванная или хотя бы уборная.
        Над крышами беспорядочно переплетались электрические провода: сбегая со столбов, они исчезали в дверях домишек. По земле, между лачугами, змеились садовые шланги всех цветов и размеров, выходящие из отверстий, просто выпиленных или про­рубленных в стенах. Не нужно было обладать особой сообрази­тельностью, чтобы догадаться: именно так те, кому посчастливи­лось раздобыть нужные материалы, решали проблему водо- и электроснабжения.
        По пути Джен ни разу не увидела ни табличек с названием улицы, ни номеров на домах. "Интересно, существуют ли они вообще?" - подумала она. Пока она размышляла над этим вопросом, капрал Фарес остановился у шлакоблочного домика, ничем не отличавшегося от множества других, мимо которых они прошли, и робко посмотрел на полковника. Гуахардо, не моргнув глазом, резко кивнул, то ли разрешая, то ли приказывая Фаресу войти.
        Обращаясь к Джен и ее группе, Альфредо, наконец, нарушил молчание:
        - Не так давно, мисс Филдс, вы спросили меня: "Что заста­вило вас поднять руку на правительство, которому вы поклялись в верности?". Я попытался найти слова, чтобы объяснить вам это, но не смог. Как, думал я, описать всё это словами, чтобы умная и образованная женщина-янки - вроде вас, мисс Филдс, - поняла меня? И тогда я решил: вы должны увидеть воочию, что значит быть мексиканцем, когда у власти стоят равнодушные лидеры ИРП. Поэтому я и привел вас в дом моего шофера, кап­рала Фареса. Может быть, увидев все это, вы сумеете лучше понять, что заставило не только меня, но и миллионы мне по­добных решиться на отчаянный шаг. Можете снимать, если хо­тите. Возможно, вам удастся подыскать слова, которые я не на­шел...
        Внезапно все обрело смысл: стычка с водителем, тягостное молчание в машине и смущение капрала Фареса, когда они про­ходили по улицам. К тому же, Джен начинала понимать, что поступок полковника - не что иное, как грубая попытка ис­пользовать ее в целях пропаганды, и все это, вместе взятое, еще больше разозлило ее. Лицо Джен омрачилось, на нем отразились гнев и презрение, которые вызывал у нее Гуахардо. Такое же выражение застыло на лице Альфредо: в нем кипела ненависть к этой женщине, которой нужна была только та правда, что укла­дывается в ее чистенькие представления о том, как должен быть устроен мир.
        Обращаясь к Джо Бобу, Джен произнесла отрывистые указа­ния тоном, который выдавал ее неприязнь к полковнику.
        - Ладно, приступим к делу. Передайте мне ручной микро­фон.
        Сдвинув назад наушники, Джо Боб включил магнитофон, по­слушал несколько мгновений, потом достал из бокового карма­на микрофон и передал его Джен. Тем временем Тед поднял камеру на плечо, собираясь приступить к съемке.
        На этот раз обошлись без долгих приготовлений. Джен быст­ро привела в порядок длинные темно-русые волосы и дала ко­манду снимать. Увидев, что зажглась красная лампочка записи, и Джо Боб показывает ей большой палец в знак того, что микро­фон включен, Джен заговорила, совершенно не представляя, что она вообще собирается сказать:
        - Джен Филдс ведет репортаж из Мехико. Примерно час тому назад я брала интервью у полковника Альфредо Гуахардо, члена Совета, ответственного за переворот, произошедший се­годня в Мексике. Я спросила его: "Почему он решился высту­пить против всенародно избранного правительства страны?". Вместо ответа он привез меня, со съемочной группой, в эти тру­щобы в пригороде Мехико. Дом, а вернее, лачуга, перед кото­рым мы стоим, принадлежит водителю полковника, капралу мек­сиканской армии. Поскольку мятежники часто заявляют, что выражают волю народа, или в качестве оправдания своих дей­ствий выставляют на всеобщее обозрение бедственное положе­ние народа, я сочла уместным предоставить полковнику возмож­ность изложить свои доводы. И вот мы - у дома Фареса, капра­ла мексиканской армии.
        Дав Теду сигнал продолжать съемку, Джен направилась ко входу. Она почувствовала себя увереннее. Краткое вступление, которое она сделала перед камерой, успокоило ее. На мгновение она ощутила, что снова владеет положением. Теперь нужно по­стараться не позволить Гуахардо перехватить инициативу. Она чувствовала себя боксером, выходящим на ринг.
        Но то, что ожидало их внутри, потрясло Джен. Тренирован­ным глазом телекомментатора она в единый миг охватила все пространство однокомнатной лачуги, уловила все детали и при­шла в ужас. Гуахардо, стоя справа от двери, молча смотрел, как капрал Фарес обнимает девочку лет шести-семи. Тоненькая, по­чти тощая, с угольно-черными волосами, заплетенными в косу, она мертвой хваткой вцепилась в отцовскую ногу, подняв к нему огромные, испуганные глаза.
        Слева от Джен, на стене, была укреплена маленькая перенос­ная двухконфорочная плитка. Деревянные ящики, аккуратно по­ставленные друг на друга и скрепленные по бокам досками, яв* ляли собой импровизированный кухонный шкаф. Его нижнюю часть, то есть нижний ящик, занимали кастрюли и сковороды, верхнюю - другие кухонные принадлежности и коробки. В углу, рядом с плиткой, стоял колченогий кухонный стол в окружении разнокалиберных стульев. У дальней стены, йа полу, лежал мат­рас. Хотя капрал Фарес стоял между ним и Джен, она все же увидела, что на матрасе кто-то лежит. Движимая любопытством и желанием поскорее узнать, что же особенного ждет их именно в этом доме, Джен стала обходить капрала.
        При этом она задела свисающую с потолка лампочку, и та, кружась, начала раскачиваться на длинном проводе. Это отвлек­ло Джен, и она подошла почти к самому краю матраса, так и не разглядев, кто же на нем лежит. Когда она, наконец, опустила глаза, то чуть не вскрикнула от ужаса.
        Лежащее на матрасе детское тельце походило на скелет. Было трудно сказать, сколько девочке лет - лицо уродовали глубоко запавшие глаза, обведенные черными кругами, и ввалившиеся щеки. И все же, судя по росту, ей было десять, может быть, одиннадцать лет. На руках и ногах не было даже намека на мышцы, коленные и локтевые суставы казались неестественно большими. О том, что несчастная еще жива, свидетельствовало только хриплое дыхание, едва заметно вздымавшее впалую грудь.
        Оправившись от первого потрясения, Джен поняла, что, не­смотря на ужасное состояние девочки, за ней заботливо ухажи­вают. Волосы, длинные и черные, как у ее сестренки, тщательно расчесаны и заплетены в две косы. Ночная рубашка и покрывав­шая матрас простыня, хоть и ветхие, местами протертые, были чистыми.
        - Ее зовут Анжела, ей десять лет.
        Вздрогнув от неожиданности, Джен обернулась к полковнику. Справа, в дверях, стояли члены ее группы: Тед снимал, а Джо Боб проверял качество звука и регулировал настройку.
        Снова взглянув на Анжелу, Джен спросила, что с ней. Гуахар­до хмыкнул:
        - Мехико, мисс Филдс, Мехико и нищета.
        Джен перевела взгляд сначала на капрала Фареса и его млад­шую дочь - оба пристально следили за ней, потом - снова на Гуахардо. Только сейчас журналистка заметила, что в комнате - духота, а сама она обливается потом. В доме не было* окон, только дверь.
        В душе Джен понимала: все, что она видит, не могло быть подстроено, и все же почувствовала прилив злости. Она не впол­не отдавала себе отчет, почему она злится, и тем более - на кого. Может быть, причина в том, что она вообще не могла смириться с этими картинами нищеты - картинами, составляю­щими часть реальной жизни, которая, в свою очередь, была ча­стью ее профессии? А может, она зла нк самоуверенного пол­ковника мексиканской армии, который ткнул ее носом в эту нищету? В этот миг, окруженная суровой правдой реальной жиз­ни Мексики, она знала только одно: она зла, и ей не на кого излить свою злость. Решив восстановить утерянное равновесие и добиться хоть какого-то морального превосходства над полков­ником, она ответила резко, почти с горечью:
        - Города не убивают детей. Как и правительства. Бедняжка страдает от какой-то болезни, которую, я в этом уверена, при надлежащем уходе можно излечить.
        Гуахардо парировал очень спокойным и сдержанным тоном, тщательно подбирая слова:
        - Как вы наивны, мисс Филдс. Наивны и самоуверенны. Вы явились к нам на юг, в Мексику, из своего богатого северного мира, где на все есть ответы, где всегда есть возможность ре­шить любые проблемы. И все же, несмотря на весь свой ум ц образованность, как мало вы знаете! Или вы не хотите знать всей правды? Города, мисс Филдс, могут убивать людей. Выйди­те на улицу и оглядитесь, если, конечно, можно назвать это ули­цей. Это сточная канава, навозная куча. Живущие здесь люди и животные испражняются под открытым небом. В жару все это высыхает и превращается в пыль. Ветер подхватывает микро­скопические хлопья фекалий, смешивает с выхлопными газами сотен тысяч легковых машин, грузовиков и автобусов. ЛфДи, живущие здесь, в трущобах, дышат этой смесью каждый день, всю жизнь. Некоторые, вроде Анжелы, оказываются слишком слабы, чтобы выжить.
        Альфредо помолчал, переведя взгляд с Джен на исхудавшее тело на матрасе.
        - Пожалуй, бедняжке даже повезло. Болезнь убьет ее рань­ше, чем она станет женщиной. Смерть избавит ее от необходи­мости жить в дыре вроде этой, считая каждый грош, поднимая семью, где у детей нет ни надежд, ни радостей. Анжеле не при­дется увидеть, как ее сын стоит на перекрестке, выдыхая огонь, чтобы заработать несколько долларов в день. Ей не придется увидеть, как ее дочери преждевременно старятся и убивают себя, моя полы и стирая белье в домах богачей. И наконец, Анжеле не придется услышать, что ее мужа или сына застрелили на улице головорезы конкурирующей наркобацды.
        Он повернулся и пошел к двери, но внезапно остановился и взглянул на Джен. Говоря, полковник судорожно дышал, стара­ясь сдержать гнев и подступающие слезы. Его отрывистые слова разили Джен, как удары молота.
        - Нет, мисс Филдс, если вы не утратили способности пла­кать, то поплачьте лучше над сестрой Анжелы. У этой девчушки нет будущего. Она не может посещать школу, потому что ей приходится ухаживать за Анжелой, пока мать скребет полы за два доллара в день, а отец служит в армии. И я могу спасти не Анжелу, а ее сестру. А если мне это не удастся, если мы допус­тим возвращение прежнего режима, то она будет обречена жить и умереть в такой же дыре.
        Джо Боба. Увидев, что полковник ушел, капрал Фарес быстро наклонился, что-то сказал дочери, обнял ее и поспешил за ним.
        На мгновение Джен растерянно застыла у матраса. В ней сно­ва начал закипать гнев. Чувствуя потребность что-то сделать, Джен выбежала из дома вслед за Гуахардо и едва не столкнулась с ним.
        - А вы-то сами, полковник? Чем вы лучше других? Ведь вы знали об этой девочке. Вы - явно человек обеспеченный, име­ющий все возможности, чтобы ей помочь. Почему же вы ничего не сделали?
        К удивлению Джен, в ответе Гуахардо не было ни торопливо­сти, ни гнева. Напротив, он улыбнулся и молча покачал головой. А когда заговорил; голос его звучал мягко.
        - Понимаю. Вы считаете, что достаточно спасти одного ре­бенка. И если я, к примеру, это сделаю, то смогу жить спокойно, как и все вы, янки.
        Джен, все еще вне себя от злости, продолжала наступать:
        - А что, собственно, в этом плохого?
        - Мисс Филдс, когда я проходил курс подготовки в Канзасе, меня однажды пригласили в ресторан. Там, рядом с кассой, сто­ял ящичек в виде буханки хлеба. Висевшее рядом объявление гласило: "Пятидесяти центов хватит, чтобы накормить голодаю­щего ребенка из бедной страны в течение двух дней". Увидев это объявление, я разозлился на хозяина и его соотечественников. Я не понимаю людей, которые могут так легко отделаться от бед­ных и голодных во всем мире и, заплатив столь Ничтожную сум­му, создать впечатление, что делают доброе, полезное дело. От­дав пятьдесят центов, они будут целую неделю или даже месяц чувствовать себя спокойно рядом со своими раскормленными детьми, которые ни в чем не нуждаются и никогда не узнают мук голода.
        Помолчав секунду, Гуахардо огляделся по сторонам. Джен пос­ледовала его примеру.
        - Нет, мисс Филдс, в нашей игре ставки куда выше, как говорят в вашей стране. И я не успокоюсь, пока не положу ко­нец не только этому кошмару, но и системе, которая его поро­дила.
        Полковник смотрел на Джен, и лицо его снова приобрело холодное выражение, глаза сузились, превратившись в щелки.
        - Да, вы правы! Я мог бы спасти Анжелу. Мог бы прямо сейчас вернуться туда, забрать девочку и спасти ее. Но кто спа­сет других, ей подобных? Вы, мисс Филдс, с вашими пятидеся­тицентовыми пожертвованиями? Нет, - ведь вы живете на севе­ре, слишком далеко, чтобы слышать крики голодных детей или
        С этими словами Гуахардо подошел к своей машине. Нако- нец-то интервью закончилось. Но гнев и смятение, переполняв­шие Джен, еще не улеглись. Она долго стояла, а в голове у нее все звучали резкие слова полковника, смешанные с картинами, звуками и запахами трущоб пригорода. Когда Тед и Джо Боб присоединились к Джен, она уже обрела способность ясно мыс­лить. Гуахардо прав. И знает это. И она это тоже знает. Теперь остается одно - выяснить, что делать с этим знанием дальше.
        Глава 5
        Кто ничем не рискует, ничего не получает.
        Пословица

30 июня, 03.35К северу от Мехико, Мексика
        Стоя в строю и томясь от безделья в ожидании командира взвода, солдаты Федерального округа (группа Ф) переминались с ноги на ногу, зевали и потягивались. Полковник Гуахардо, сидя­щий в полуразрушенном ангаре над картами и схемами, разло­женными перед ним на шатком столе, время от времени подни­мал голову и с равнодушным видом смотрел на них. Перед нача­лом боевой операции лишь он и капитан, исполнявший обязан­ности командира взвода, знали, куда они отправляются и с ка­кой целью. Даже пилоты, которым предстояла переброска груп­пы Ф и еще трех групп, не имели представления о месте назна­чения.
        Снова углубившись в документы, Альфредо задумался: так ли необходима сложная система обманных ходов и мер предосто­рожности, которую он изобрел, чтобы перехитрить противника и не вызвать у него никаких подозрений. В ходе подготовки операции он и сам порой с трудом понимал, где правда, а где - вымысел. Однако такие меры строжайшей секретности не были излишни - ведь "охота" шла на одного из самых опасных и коварных преступников во всей Мексике.
        Сеньор Эктор Аламан, прозванный "эль Дуэньо", - "Хозя­ин", создал целую империю наркобизнеса, которая раскинула свои щупальца по всему Карибскому бассейну. В ее рядах были политики, высокие полицейские чины, судейские чиновники и офицеры вооруженных сил всех стран региона, включая и Со­единенные Штаты.
        Сам Аламан не был напрямую связан с производством, пере­возкой и продажей наркотиков. Зато он оказывал всевозможное содействие тем, кто этим занимался. Владея обширной информацией о сдросе на наркотики, Аламан и его советники коорди­нировали действия производителей и поставщиков. Подкуплен­ные им банкиры оказывали производителям и поставщикам раз­нообразные финансовые услуги, помогая "отмывать" деньги, по­лученные от нелегального бизнеса. Страховая система Аламана, представляющая собой не что иное, как сложную систему взя­ток, давала его клиентам возможность проворачивать дела, не опасаясь вмешательства со стороны официальных структур.
        Для вербовки "служащих", обеспечивавших безопасность опе­раций, использовались любые преступные методы - от обыкно­венного взяточничества до терроризма. Имеющаяся в его распо­ряжении сеть агентов, которая поставляла достаточно полную информацию об опасности - реальной или потенциальной, - позволяла Аламану и членам его боевой группы вовремя нейтра­лизовать угрозу. Так, людей, которые могли помешать проведе­нию той или иной операции, убеждали изменить свое мнение и подкупом пытались привлечь на свою сторону. Тех, на кого по­влиять не удалось, просто уничтожали, причем так, чтобы это послужило уроком для других. Гуахардо в прошлом довелось испытать на себе власть Аламана.
        Всеми делами Аламан руководил из своей виллы, располо­женной в штате Тамаулипас, где Альфредо занимал пост коман­дующего военным округом. И вот, прямо у него на глазах, под носом у полиции и правительства штата, Аламан воздвиг в двад­цати двух километрах к юго-западу от Сьюдад-Виктории насто­ящую крепость. Крепость эта, названная Чинампас, имела це­лый штат специалистов с многолетним опытом работы во всех сферах деятельности, обеспечивающих прибыльность, эффектив­ность и безопасность наркобизнеса. В их распоряжении находи­лись компьютеры с информационными системами, превосходя­щими те, что имелись у мексиканской армии. Защиту крепости обеспечивал гарнизон из пятидесяти отлично вымуштрованных охранников, завербованных в лучших агентствах и вооружен­ных новейшим оружием. За основу была взята система обороны, что использовалась в Израиле для охраны складов ядерного ору­жия. Словом, Чинампас, стены которого могли выдержать пря­мое попадание 105-миллиметрового танкового снаряда, представ­лял крепкий орешек для желающих проверить его обороноспо­собность.
        Впрочем, никто и не думал об этом. Самой лучшей защитой Чинампаса была та, что исходила от благосклонных, хорошб оплачиваемых и заботливо лелеемых государственных чиновни­ков - как на уровне штата, так и выше.Правді, Альфредо мог предположить, что некоторые правительственные и по­лицейские чины, подкупленные эль Дуэньо, возможнр, и не пред-ставляли всех масштабов его деятельности. Однако откровен­ность, с которой Аламан афишировал дружбу с ними, отметала все сомнения. Еще до окончания строительства Чинампаса Гуа­хардо не раз наблюдал, как целая процессия должностных лиц тянется в "рай" Аламана, чтобы провести там уик-энд или от­пуск. Удовлетворяя все их прихоти, Аламан обеспечил себе такую степень безопасности, о которой большинство дельцов преступного мира могли только мечтать.
        Лишь человек, обладающий характером и убежденностью Альфредо, мог решиться на операцию по уничтожению Чинам­паса. Для него, профессионального военного, это стало делом чести. Когда Чинампас привлек внимание полковника, он, в со­провождении одного из своих доверенных офицеров, проник в это логово, и хотя строительство Чинампаса было еще не закон­чено, Альфредо по достоинству оценил его укрепления. Он уви­дел в нем опухоль, которую необходимо удалить, прежде чем она уничтожит весь штат. И тут Гуахардо совершил ошибку - он отправился к губернатору Тамаулипаса. Высказав ему свои опасения, он предложил немедленно уничтожить строящуюся крепость. Губернатор выслушал его с деланной искренностью, в которую Альфредо наивно поверил. Поблагодарив полковника за проявленную бдительность, он заверил его, что примет надле­жащие меры. Целый месяц Гуахардо ничего не слышал об этом деле. Но однажды утром он, наконец, понял, в чем заключались обещанные "меры". Отправляясь на работу, он открыл дверь и обнаружил, что на ней, вверх ногами, распято обнаженное тело капитана, сопровождавшего его в поездке в Чинампас.
Насколь­ко глубоко все правительство погрязло в коррупции, Гуахардо понял только после того, как на следующий день к нему в каби­нет заявился начальник полиции штата и посоветовал полковни­ку держаться от Чинампаса подальше. Сначала Альфредо не мог понять, почему убили капитана, а не его - человека, рекомен­довавшего покончить с Чинампасом. Ответ он получил на похо­ронах капитана от одного из своих друзей. Полковник Гуахардо, занимавший в армии высокий пост и пользовавшийся уважени­ем, был бы больше полезен Аламану, если бы тому, путем такой простой и наглядной демонстрации силы, удалось склонить его на свою сторону. В противном случае, акция Аламана должна была напугать Альфредо и отбить у него всякое желание дей­ствовать.
        Полковник был глубоко потрясен этим случаем и не скоро оправился от шока. Но вместо страха он теперь испытывал гнев и ненависть. Именно тогда, еще до того, как Альфредо стали известны планы Молины устроить переворот, полковник решил посвятить себя делу уничтожения тех, кто превратил его родину в проститутку, которой может воспользоваться любой, кто пред­ложит хорошую цену. И хотя на заданный ему американской журналисткой вопрос о причинах, побудивших его присоеди­ниться к Совету тринадцати, он дал правдивый ответ, все же эти причины бледнели по сравнению с главной его целью - разда­вить Чинампас и всех тех, кто нашел там пристанище. Государ­ственный переворот и даже убийство президента были необхо­димы ему только для того, чтобы приступить к осуществлению главной его цели - отплатить Аламану за уязвленную гордость и попутно освободить Мексику от ему подобных.
        Но Гуахардо знал, что голыми руками Чинампас не возьмешь. Необходима хорошо подготовленная атака превосходящими си­лами. Работая в одиночку, полковник разведал все, что смог, о Чинампасе и о системе его защиты. Скоро он знал об обо­роноспособности Чинампаса больше, чем сам Хозяин.
        Благодаря неоднократным вылазкам, предпринимаемым чаще всего ночью и всегда - в одиночку, Гуахардо неплохо изучил прилегающую к Чинампасу местность и возможные подступы к нему. По крупице собирая информацию, Альфредо разрабаты­вал план действий. Войдя, по приглашению Молины, в Совет тринадцати, он получил допуск к фондам, тайно исключенным из бюджета мексиканской армии.
        Прибегнув к методам самого Аламана, Гуахардо умело ис­пользовал эти фонды для получения необходимой информации. Он купил оригиналы чертежей Чинампаса у американской стро­ительной фирмы, занимавшейся возведением крепости. Разыг­рав роль колумбийского бизнесмена, он с легкостью получил у израильской фирмы, производившей монтаж охранной системы Чинампаса, необходимые схемы и техническую документацию. Действуя через одного из друзей, который сам служил наемни­ком, полковник не только сумел получить исчерпывающие до­сье на каждого солдата из гарнизона Чинампаса, но через бель­гийскую фирму, поставляющую Аламану оружие, он скупил ко­пии всех накладных и на вооружение, и на боеприпасы, которые получил гарнизон крепости. Сам Чинампас был построен для единственной-цели - защищать своих обитателей. Его стены, хоть и не слишком внушительные с виду, имели около четырех метров в высоту, и их нельзя было одолеть без лестниц или веревок. Однако того, кто вздумал бы ими воспользоваться, ожи­дало еще одно препятствие: по верху стены шла сплошная ли­ния гладких вращающихся металлических роликов - наподо­бие тех,
которые использовали на 0ывшей Берлинской стене. При попытке перелезть ,через стену ролики начнут вращаться исбросят нарушителя вниз. Сами стены были сооружены из желе­зобетона. Толщина их у основания составляла почти полтора метра, а наверху - около метра; причем под углом шла внешняя сторона стены. Это уменьшало, но все же не исключало наличие "мертвых зон" или "слепых пространств" у основания стены. А чтобы компенсировать возможную опасность этих "мертвых зон", в углублениях наружной стены были установлены управляемые противопехотные мины.
        
        Карта 2: Чинампас
        На каждом углу стояла башня высотой шесть метров; еще две промежуточные башни обеспечивали обзор длинных стен - се­верной и южной - и северных и южных ворот. Эти шесть ба­шен, тоже построенных из железобетона, предоставляли гарни­зону отличные возможности для наблюдения и ведения огня. Оттуда территория Чинампаса и прилегающая местность за его пределами отлично простреливались из автоматов. На планах были указаны смонтированные в основании каждой башни уста­новки для пуска противотанковых ракет и реактивных снарядов, а также - управляемых зенитных ракет.
        Фасады главного здания» казарм, конюшни и гаража были оштукатурены, однако под слоем штукатурки скрывался железобе­тон. Оконные проемы, окруженные затейливой каменной резь­бой, представляли собой отличные бойницы. Даже если предпо­ложить, что наружные стены и башни не смогут остановить на­падающих, каждое здание внутри придется брать штурмом.
        И все же» каким бы мощным ни казался весь этот оборони­тельный комплекс, у него были уязвимые места. Шесть башен располагались таким образом, что не могли обеспечить обзор и обстрел основания наружных стен по всему периметру. После того как противопехотные мины сработают или будут обезвре­жены, штурмовые группы получат возможность беспрепятствен­но передвигаться под защитой стен. К тому же, для обороны основания каждой башни требовался перекрестный огонь с дру­гой башни или из ближайшего здания. И если потеря одного из этих сооружений еще не уфожает обороне крепости, быстрый захват нескольких башен, может оказаться роковым для нее.
        Чинампас был расположен в котловине. И хотя место для крепости было выбрано удачно - так, чтобы максимально ис­пользовать красоту окрестных пейзажей, с возвышенностей на северо-западе и востоке она просматривалась как на ладони. И, наконец, самое важное: если Чинампас мог выдержать и отра­зить стремительную атаку, ему не удалось бы противостоять дли­тельной осаде. У Аламана не было других ресурсов, кроме тех, что были сосредоточены в крепости, а влиятельных друзей в правительстве он лишился.
        Довольный тем, что в его распоряжении оказалась вся инфор­мация, которую удалось добыть, не подвергая чью-либо жизнь опасности, Гуахардо начал методично разрабатывать варианты нападения. Рассмотрев все реальные варианты, Альфредо, преж­де чем принять окончательное решение, "проиграл" каждый, оце­нивая сильные и слабые стороны, сравнивая их достоинства и недостатки. Этот процесс, окруженный полной тайной, занял у него несколько месяцев.
        Некоторые варианты отпали почти сразу. Атака с земли каза­лась слишком рискованным мероприятием. Такую атаку следо­вало проводить ночью, неожиданно. Но у мексиканской армии не имелось ни приборов ночного видения, ни специальной под­готовки, которая обеспечила бы успех подобной операции. Гар­низон Чинампаса, напротив, был щедро оснащен для того, что­бы справиться с такой угрозой. Многочисленные приборы ноч­ного видения - и ручные, и автоматические, - усиленные не­сколькими поясами автоматических наземных датчиков и сис­тем дистанционного обнаружения, не позволяли приблизиться к крепости незаметно. В довершение ко всему, в войсках, обучен­ных для проведения подобных десантных атак, хватало инфор­маторов Аламана, сообщавших ему обо всех перемещениях и готовящихся операциях.
        Не имея возможности действовать скрытно, Гуахардо пере­шел к рассмотрению следующей возможности - прямой сокру­шительной атаки регулярными армейскими частями. Будучи про­фессиональным военным, он сумел бы без особых затруднений организовать и провести такую операцию. Несмотря на то, что вооружение мексиканской армии не было самым современным, все же она обладала достаточной огневой мощью, чтобы стереть с лица земли Чинампас и все, что находится внутри, за его сте­нами.
        Однако и здесь все упиралось в невозможность сохранять в тайне подготовку подобной операции. Как и в войсках особого назначения, в каждом подразделении подчиненного Альфредо военного округа, вплоть до роты, были информаторы, услуги которых оплачивал либо Аламан,~либо другой воротила нарко­бизнеса. Полковник знал: о каждом передвижении вооруженных сил обитателям Чинампаса станет известно еще до того, как войска выйдут из казарм. И даже если утечку информации из­нутри каким-то образом удастся предотвратить, все равно нельзя будет скрыть передвижение войск через Сан-Антонио и дальше на север по единственной дороге, ведущей в Чинампас. В любом случае, к тому времени, когда солдаты мексиканской армии, окружив логово Аламана, сравняют Чинампас с землей, его хо­зяина и след простынет: он исчезнет задолго до того, как мекси­канская армия даст первый залп.
        Вынужденный отказаться от прямой атаки с земли, Альфредо рассмотрел возможность уничтожить Чинампас с воздуха. Вмес­те с полковником ВВС, который тоже входил в Совет тринадца­ти, Гуахардо проработал подробный план такого штурма. Учи­тывая все возможные сочетания летательных аппаратов и артил­лерии, имевшихся на вооружении мексиканской армии, оба офи­цера пришли к выводу: в принципе, такая атака возможна, но успех не гарантирован.
        Но, главное, все рассмотренные варианты не обеспечивали выполнение главного условия, а именно: захват или физическое уничтожение Аламана и его главных пособников. Настал день, когда э порыве гнева и отчаяния Гуахардо швырнул карты, чер­новые планы и рабочие документы в сейф, поменял комбинацию цифр, запер его, мгновенно выбросил шифр из головы и ушел. Материалы дожидались своего часа несколько месяцев.
        И только во время конференции в Форт-Беннинге, штат Джорджия, где Гуахардо присутствовал в качестве гостя, у него стало складываться приемлемое решение чинампасской пробле­мы. На одном из заседаний, посвященных специальным опера­циям и рейдам, было сделано краткое сообщение о нападении американцев на Сон Тай. Этот рейд провели 21 ноября 1970 года с целью освобождения шестидесяти пяти американских во­еннопленных, которых там держали. Несмотря на то, что опера­ция прошла без сучка без задоринки, она закончилась неудачей, поскольку за несколько дней до налета военнопленных переве­ли в другое место. Слушая лекцию и разглядывая цветные схе­мы, Гуахардо невольно сравнивал многие проблемы, стоявшие перед разработчиками операции в Сон Тае, с теми, которые ему предстояло решить в Чинампасе. Еще до окончания лекции он понял, что ключ к решению найден. И хотя подробности плана еще предстояло обговорить, с этой минуты полковник знал: Чинампас и все те, кто работает за его стенами, - у него в руках. Теперь ему нужно было одно: чтобы кто-нибудь открыл запертый им же сейф.
        Взять решение одной стратегической задачи и без изменений использовать его в другой ситуации, означало бы пойти на заве­домую неудачу. Поэтому Альфредо тщательнейшим образом об­думывал собственный план, учитывая в нем тактику и методы боя в Сон Тае. Участники налета на Сон Тай использовали вертолеты СН-23 со скорострельными мини-пушками для по­давления огнем караульных вышек. Вертолет занимал позицию между двумя вышками, повисал на одном уровне с ними и от- крьцвал огонь. Деревянные караульные вышки, обстрелянные со скоростью шесть тысяч патронов калибра 7.62 миллиметра в минуту, буквально срезались ро своих опор. Это позволило пер­вой группе десантников без помех высадиться внутри укрепле­ния.
        У Гуахардо не было ни столь вместительных вертолетов, как СН-23, ни мини-пушек, зато у него была возможность импрови­зировать. Он мог использовать четыре вертолета "Белл-206". Каждый, имея на борту экипаж из двух человек, сможет поднять еще пять пассажиров. Поскольку вертолетов у мексиканской армии мало, нападению подвергнутся только центральные и за­падные башни. Эти четыре вертолета со своими пассажирами - кодовое название "группа С", поскольку им предстоит прохо­дить подготовку в Сакатекасе и стартовать оттуда же - первы­ми обрушат удар на Чинампас. Зайдя с запада и летя на мини­мальной высоте,"вертолеты используют для маскировки холмы к западу от крепости. Когда они вылетят из-за прикрытий, у каж­дого из них будет всего несколько секунд, чтобы достичь башни, которую предстоит поразить, и все это - на большой скорости.
        Сложность задачи, стоящей перед каждым пилотом группы С, заключалась в том, чтобы как можно скорее преодолеть последние сотни метров открытой местности, перелететь через наружную стену и почти мгновенно зависнуть в нескольких метрах от баш­ни. Размер лопасти винта равен 11,3 метра, следовательно, ми­нимальное расстояние, на которое пилот вертолета "Белл-206" мог подойти к башне или любому другому объекту, составляло шесть-восемь метров. Что ж, это тоже довольно близко.
        Как только вертолет зависнет, члены группы должны открыть огонь по караульной башне. Гуахардо знал, что стрельба не бу­дет точной, в частности, потому что тренировок перед операци­ей не будет, дабы сохранить план в тайне. Но точность попада­ния не была решающим фактором. Альфредо строил расчет на неожиданности, внезапности атаки с воздуха, что, вместе с сокрушительным огнем с борта вертолета, предоставит солдатам достаточно времени, чтобы десантироваться к подножию башни.
        Вертолеты "Белл-206" доставят четыре группы саперов с разными видами взрывчатки. Каждая такая группа, состоящая из офицера, сержанта и трех солдат, лично подбиралась полковни­ком инженерных войск, который входил в Совет тринадцати. Пока вертолеты будут висеть рядом с башнями, а экипажи - расстреливать тех, кто в них окажется, саперы десантируются, используя скоростной метод спуска, который впервые примени­ла выполнявшая особые задания вертолетная группа американ­ской армии. Надев кожаные перчатки, саперы соскользнут на зем­лю по нейлоновым канатам. Поскольку расстояние до земли не превысит шести метров, то возможность серьезной травмы ми­нимальна, даже если кто-то ненароком сорвется. Оказавшись у подножия башни, они должны, используя взрывчатку, проложить себе дорогу внутрь ее и как можно скорее захватить объект, прибегнув к помощи оружия и той же взрывчатки.
        В отличяе от пилотов, саперы группы С получили возмож­ность потренироваться, чтобы освоить спуск с вертолета и мето­ды, используемые для захвата башен. Исходя из соображений секретности, каждая команда, вместе с экипажем своего верто­лета, проходила подготовку отдельно - в разных штатах стра­ны. Всем участникам, даже командирам, сообщили, что им пред­стоит подавлять беспорядки в тюрьмах. А чтобы легенда показа­лась более убедительной, учебные башни и огороженные терри­тории, на которых саперы практиковались, были созданы по образцу и подобию настоящих тюрем тех штатов, где проходила подготовка. И даже при наличии легенды все тренировки держа­лись в строжайшем секрете. Только 29 июня, за день до настоя­щего рейда, всем членам группы С предстояло собраться вместе на заброшенном летном поле неподалеку от Сакатекаса. Там Гуахардо отдаст им приказ и откроет истинную цель операции.
        Поскольку предугадать, какие именно вертолеты и экипажи окажутся в его распоряжении в этот день, было невозможно,Гуахардорешил не привлекать их к тренировкам. Чтобы обес­печить секретность операции, он, в ходе подготовки, использо­вал разные экипажи. Полковник ВВС, член Совета, предложил Гуахардо включить пилотов в процесс подготовки саперов, но получил резкий отказ.
        - Это наземная операция, - отрезал Альфредо. - Вертоле­ты понадобятся только для того, чтобы доставить людей на мес­то. Следовательно, пилотам не нужно знать ничего, кроме курса, скорости и пункта назначения.
        Кое-что осталось недосказанным: полковник недолюбливал авиаторов, считал, что они слишком мало работают и много получают. Итак, пилоты, как и многие другие участники опера­ции, узнают обо всем в самую последнюю минуту.
        После того, как две западные и две центральные башни будут захвачены, вход в крепость окажется свободным. Открытые про­странства, где были разбиты сады для отдыха обитателей Чи­нампаса, предоставляли вертолетам прекрасную возможность совершить посадку на территории самой крепости. Две десант­ные группы, одна из которых должна прибыть с севера, другая - с юга, используют эти пространства как плацдарм для подготовки атаки.
        
        Карта 3: Расположение сил в Чинампасе
        Северной группой - она называлась "группа М", поскольку базировалась близ Монтеррея, - командовал майор АнтониоКасо, заместитель Гуахардо в этой операции. Группа М, имею­щая в своем составе два вертолета "Белл-205" и двадцать четыре пехотинца, высадится на северной половине сада, захватит часть главного здания и обрушит на казармы огонь из автоматов и безоткатных орудий.
        С юга, из Федерального округа, к Чинампасу приблизится груп­па Ф. В ее составе - двадцать четыре человека, которых доста­вят два вертолета "Белл-205А", прозванные в американской армии "Хыои". Группа Гуахардо на вертолете "Белл-206" - та­ком же, как у сапёров, - проникнет в Чинампас вслед за груп­пой Ф. После высадки его группа, состоящая из самого полков­ника, двух радистов и двух стрелков, соединится с группой Ф. Высадившись в южной части сада, эта группа захватит другую половину главного здания и оттуда будет держать на прицеле людей Аламана, которые могут укрыться в конюшне или гараже. Чтобы исключить неразбериху, границей между посадочными площадками и зонами действия групп М и Ф станет садовая дорожка, идущая с запада на восток.
        Четвертая десантная группа, группа Н, состоящая из двадцати четырех пехотинцев под началом лейтенанта, прибудет с восто­ка. Вылетев из Нуэво-Долорес - отсюда название "Н", - она не станет проникать в Чинампас. Ее задание - захватить взлет­но-посадочную полосу, расположенную к востоку от крепости, и находящиеся рядом здания технических служб, а также захва­тить или, если это окажется невозможным, повредить все ока­завшиеся на летном поле летательные аппараты. Выполнив эту задачу, группа Н должна занять позиции по обе стороны пеше­ходного моста, чтобы никому не удалось выбраться из Чинампа- са. Хотя у Гуахардо и были сомнения, стоит ли доверять коман­дование одной из десантных групп младшему офицеру, он от­бросил их: лейтенанта, выпускника Мексиканской военной ака­демии в Чапультапеке, рекомендовал сам полковник Молина.
        Если все пойдет по плану, и каждая группа справится с зада­нием, все обитатели Чинампаса и солдаты его гарнизона, пере­жившие первый штурм, будут деморализованы. Возможно, они останутся без руководства, и минут через десять, а то и меньше, их удастся загнать в здания, примыкающие к восточной стене. После краткой передышки, необходимой для перегруппировки сил и оценки ситуации, Альфредо намеревался начать нетороп­ливую и методичную операцию по очистке территории, чтобы подавить любое сопротивление. Под прикрытием сдерживаю­щего огня, который обеспечат группа М из главного здания и группа С, засевшая в башнях № 2 и 5, полковник поведет группу Ф, усиленную саперами из команд 1 и 6, на штурм гаража.
        Проделав изнутри отверстие в восточной стене башни № 5, саперы из отряда Гуахардо, под прикрытием огня из всего ору­жия, которое окажется под рукой, пересекут пространство меж­ду башней и гаражом, взорвут его стену и paсчиcтят путь для полковника и группы Ф. Оказавшись в гараже, группа Ф снова соединится с саперами и, переходя из помещения в помещение, приступит к очистке гаража, башни № 4 и конюшни. Если за­севший в казармах гарнизон будет продолжать сопротивление, то группа Ф, вместе с саперами, покончив с конюшней, перей­дет оттуда в казармы и башню № 7 тем же способом, что исполь­зовался для проникновения из башни № 5 в гараж.
        Однако мало кто, в том числе и сам Альфредо, полагал, что до этого дойдет. Не имея возможности спастись бегством, обита­тели крепости вынуждены будут выбирать между пленом и гибе­лью. Все эти люди были либо наемниками, либо преступниками, и их интересовали исключительно деньги, поэтому Гуахардо счи­тал, что, как только они поймут всю безвыходность положения, желание сражаться иссякнет, и сопротивление прекратится. Од­нако полковник очень хотел, чтобы это произошло как можно позже. С самого начала он поставил себе целыо полное уничто­жение Чинампаса и всех, кто живет и работает в его стенах. И, начав действовать, Гуахардо не собирался останавливаться.
        Он наблюдал, как люди из группы Ф заканчивают последние приготовления, и его не покидали дурные предчувствия и опасе­ния. Не имело смысла нервно рыться в лежащих перед ним кар­тах и схемах. Он и так наизусть знал каждое слово, каждый значок на карте. После двух дней лихорадочной деятельности, которая началась за день до переворота и бросала его из одного конца Мексики в другой, не говоря уже о месяцах, ушедших на разработку и подготовку плана, полковник оказался в непри­вычном положении - ему нечего было делать, оставалось толь­ко дожидаться вылета. Альфредо было совершенно необходимо выспаться. Но он знал, что все равно не уснет, хотя за последние двое суток спал не больше четырех часов - во время перелетов С места на место.
        Гуахардо встал, потянулся и стал расхаживать по ангару. Сна­чала он ходил вокруг маленького стола, за которым сидел, но скоро ему это надоело. Он подошел к двери ангара и выглянул наружу, при этом дважды посмотрел на часы. Постояв так не­сколько минут, полковник вернулся к столу и снова принялся рассеянно ходить кругами.
        
        Карта 4: Маршруты групп, штурмующих Чинампас
        
        В голове у него роились мысли, опасения и страхи. И этобыло вполне естественно. Ведь, как писал когда-то Клаузевиц, перед боем командир всегда начинает сомневаться в своем пла­не. Наконец штурм Чинампаса перестал быть лишь теорети­ческой задачей. Сейчас люди, оружие и вертолеты проходят пос­леднюю проверку перед боем. Сто двадцать четыре человека - солдаты и летчики, участвующие в операции, все они - живые люди со своими недостатками и слабостями. И каждый из них, будь то офицер, сержант или рядовой, знает, чего от него ждут. Оставался один вопрос: сумеют ли они это выполнить?
        Создалась странная ситуация, когда секретность работала про­тив них. Так, четыре группы, принимающие участие в операции, ни разу не тренировались вместе. Более того, еще несколько часов назад командиры не только не знали об истинной цели операции, они даже не подозревали о существовании других групп, которым тоже предстояло участвовать в штурме. Все участники находились в полной уверенности, что их готовят к совершенно другому заданию. Все они, в том числе и пилоты, сойдутся вме­сте только за стенами Чинампаса.
        Мало кто из командиров рискнул бы ставить себя в такое опасное положение. Когда Гуахардо впервые представил свой план Совету тринадцати, настойчиво пытаясь убедить Молину и остальных в том, что это - единственно приемлемое решение, он ощущал себя персонажем истории, которую не раз слышал от деда, - тот пытался продать слепого мула, едва ковылявшего на трех ногах. И все же, благодаря упорству и настойчивости Альфредо, члены Совета, в конце концов, позволили ему дей­ствовать на свой страх и риск.
        Снова взглянув на часы, Гуахардо увидел, что прошло всего три минуты - еще не было четырех часов. До вылета остава­лось больше получаса. Группа Ф, с которой ему предстояло ле­теть, расположенная от цели дальше других, поднимется в воз­дух первой. Им нужно взлететь в 4.24, чтобы, покрыв 483 кило­метра, прибыть в Чинампас в 7.00 - час "Ч". Группа С, пожа­луй, самая важная из всех, находясь в 362 километрах, должна вылететь в 5.15. Вслед за ней, в 5.36 из Монтеррея, стартует группа М. Группа Н, расположенная к Чинампасу ближе всех, на расстоянии всего в
121 километр, вылетит из Нуэво-Долорес не раньше 6.21, за тридцать девять минут до прибытия саперов.
        Больше всего Гуахардо угнетала мысль о том, что командир операции не может узнать, готовы ли другие группы и стартуют ли они вовремя. Ни одна из групп не воспользуется рацией, пока группа С не откроет огонь по караульным башням. Командиры других подразделений в случае необходимости не смогут даже связаться с полковником по телефону: никто из них, за исклю­чением майораКасо, не знает, где базируются и откуда стартуют другие группы.
        Следом за этой мыслью пришла еще одна, заставившая Альфредо невольно перебрать в уме скорбный перечень тех не­предвиденных ситуаций, которые создадутся по его вине, если хотя бы одна из групп не доберется до места назначения. Его раздумья прервал гул приближающихся вертолетов. Услышав шум моторов, командир взвода обратился к старшему сержанту и приказал готовить людей к посадке. Сержант отдал серию ко­ротких, отрывистых команд, и все вокруг пришло в движение.
        Ожидание закончилось - и для самого Гуахардо, и для тех, кому предстояло сделать его план явью.

30 июня, 06.15Форт-Худ, Техас
        Нетрудно было догадаться, что сегодня - пятница: вся 16-я бронетанковая дивизия, батальонами и отдельными ротами, со­вершала утреннюю пробежку. Растянувшись на две мили - от Седар-Крик-Роуд на западе до Худ-авеню на востоке, - колон­ны солдат бежали но Мэйптенанс-Роуд. Теми задавали бегущие впереди командиры и знаменосцы с полковыми знаменами и вымпелами. На флангах сержанты отсчитывали ритм и бдитель­но следили, чтобы уставшие солдаты, замедляя шаг, не вносили смятение и беспорядок в стройные ряды. Позади каждой части, подгоняя отстающих, тоже бежал сержант. Окрики и угрозы смешивались со счетом сержантов, командами офицеров и тя­желым дыханием, стонами и жалобами солдат. Весь этот не­стройный хор эхом отдавался в стенах зданий, тянущихся вдоль двухмильного отрезка дороги; эхо взлетало над холмистой рав­ниной и уносилось вдаль, напоминая каждому, кто его слышал, что здесь находится военная база.
        Капитан Гарольд Керро медлил, не спеша войти в бесконеч­ную реку бегущих солдат. Его всегда привлекали картины воен­ных учений - будь то тренировки на полигоне или просто заня­тия по физической подготовке. Керро нравилось ощущать себя военным, нравилось бывать среди солдат и заниматься вместе с ними тем, что его жена обычно называла "муштрой". И то, что он сейчас стоял здесь, наблюдая, как мимо пробегали одно под­разделение за другим, не было простой случайностью. Керро давно понял простую истину: можно многое узнать о части, на­блюдая за ней во время занятий физической подготовкой. Два только что миновавших его подразделения дали ему наглядное представление о том, что ждет его в 16-й бронетанковой диви­зии.
        Первой мимо Керро бежала артиллерийская часть, обогнав­шая более медлительное подразделение. Артиллеристы, одетые в спортивные шорты армейского образца и красные футболки, украшенные желтыми скрещенными пушками - эмблемой их рода войск, - двигались как хорошо отлаженный механизм. Все, как один, бежали в ногу, и топот сотен пар кроссовок сли­вался в мерный шум. Колонну возглавлял командир батальона, сразу за ним бежали знаменосцы. Дальше сомкнутым строем, по четыре человека в шеренге, следовали роты, каждая - во главе с молодым командиром.
        Часть, которую обогнали артиллеристц, являла собой полную противоположность: никакого намека на сплоченность, ни зна­мен, ни вымпелов, указывающих на род войск или номер под­разделения. Форма была всех мыслимых цветов и фасонов - от коричневых футболок армейского образца до модных ярко-оран­жевых маек. Насколько мог заметить Керро, бежали они не­дружно, и сержанты не делали никаких попыток добиться по­рядка. Позади никто не подгонял отстающих, которые лениво плелись поодаль. По одному и по двое солдаты, незаметно для командира, покидали колонну, а он продолжал бежать, не ведая о царящем позади разброде. Словом, эта группа выглядела не как боевое подразделение, а как сборище случайных людей, дви­гающихся в одном направлении.
        Неодобрительно покачав головой, Керро собрался было уйти, но тут его внимание привлек приближающийся батальон пехо­ты. Судя по темпу бега и решительному виду командира, у пехо­тинцев была одна цель - обогнать только что миновавший Кер­ро артиллерийский батальон. Солдаты этой части, как и артил­леристы, были одеты в одинаковые футболки и шорты; на фут­болках красовались эмблема части и девиз. Будучи любителем истории, капитан сразу узнал полковую эмблему 13-го пехотно­го полка, но по девизу - "Сорок выстрелов, сэр" - номер батальона определить не смог.
        Решив, что не стоит выходить на дорогу перед носом у пехо­тинцев, Гарольд стал ждать, когда они пробегут. Стремительно, ряд за рядом, солдаты проносились мимо. Стоило командиру ускорить темп, как все слегка пригнулись и по команде сержан­та стали дружно хлопать в ладоши каждый раз, когда левая нога касалась земли. Мчась, словно локомотив, батальон пехоты пре­одолел разрыв, отделявший его от артиллеристов.
        На миг Керро почувствовал, как защемило сердце при мысли о том, что ему уже не придется служить в такой части. Назначе-ниє в штаб бригады обрекало егона прозябаниев роте, котораяна таких пробежках наверняка будет выглядеть, как то подраз­деление, что обогнали артиллеристы. Сегодня капитан не бежал в строю только потому, что недавно прибыл и еще не закончил с оформлением. Нынешним утром это спасло его от утренней пробежки, но через неделю уже не спасет ничто.
        В душе проклиная свою судьбу, Керро снова поднял взгляд и увидел, что мимо пробежала женщина, одетая в такие же фут­болку и шорты, как и остальные пехотинцы. Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы узнать второго лейтенанта, встре­ченного вчера утром. Длинные каштановые волосы девушки, скрепленные заколкой, раскачивались на бегу из стороны в сто­рону. Эта встреча заставила Гарольда по-новому взглянуть на свою участь. Хотя он и знал, что в штабе бригады будет чувство­вать себя как рыба, вытащенная из воды, все же его положение не сравнить с тем, что ожидает женщину-лейтенанта.
        Когда пехотный батальон пробежал мимо, капитан шагнул на мостовую, влился в поток бегущих солдат, добавив звук своих шагов к поступи движущейся дивизии.
        Второй лейтенант НэнсиКозак легко справлялась с темпом бега, даже когда командир батальона взвинтил его до предела, чтобы обогнать артиллеристов. В Уэст-Пойнте она заработала три грамоты но легкой атлетике, а в Форт-Бенпииге, на курсах подготовки пехотных офицеров, получила высший балл за стан­дартный тест, предназначенный для проверки физических ка­честв офицеров-мужчин. Так что физически она подготовлена отлично. А вот морально - здесь у нее полной уверенности не было. Снова и снова прокручивая в уме, что ей предстоит делать и как себя держать, Нэнси в душе сознавала: как ни старайся, все равно не узнаешь, что ждет тебя в части, особенно при встрече с людьми, которыми предстоит командовать.
        Все - от командира роты до последнего рядового - обо­шлись с ней учтиво и почтительно, как того и требовали ее звание и положение. Разговор со взводным сержантом оказался коротким, деловым, со множеством "да, мэм" и "нет, мэм". Од­нако из этого разговора она так и не смогла понять, как сержант первого класса Леон Ривера настроен по отношению к ней. Его манера держаться и разговаривать оказалась корректной и дело­вой. Ни в тоне сержанта, ни в выражении его лица, ни даже во взгляде не было ничего такого, что выдавало бы истинные чув­ства. ЛейтенантКозак заметила только одно: Ривера, как и все в роте, глядел на нее во все глаза, и обращение "мэм" давалось ему с трудом. Не раз сержант, привыкший жить в мире, населен­ном исключительно мужчинами, сбивался и отвечал ей "сэр".
        Но больше всего раздражали лейтенанта взгляды. Как она ни старалась, ей не удалось слиться с мужским окружением. Нэнси Козак была женщиной. И хотя она не назвала бы это прокляти­ем, все же принадлежность к женскому полу обещала усложнить ей жизнь в борьбе за то, чтобы стать настоящим боевым коман­диром. Эта мысль и тысячи других роились у нее в голове, когда она бежала вместе со своим взводом, и ее каштановые волосы плавно покачивались из стороны в сторону.
        Глава 6
        Быстрота -залогуспехавподходе, а еще больше - в бою.
        Фридрих Великий

30 июня, Об. 15Нурво-Долорес, Мексика
        Стоя на взлетно-посадочной полосе, пилот Рафаэль Бласио наблюдал, как молодой пехотный лейтенант руководит посад­кой своих людей в вертолет "Белл-212". При этом он то нервно затягивался сигаретой, зажатой в левой руке, то отхлебывал гло­токхолодною кофе из бумажного стаканчика, который держал в правой. Остальные члены сю экипажа - второй пилот и стар­ший механик - суетились у вертолета, спеша за пять минут хоть как-то проверить машину перед полетом и одновременно помогая пехотинцам пристегнуться. Бласио и так пребывал в состоянии крайнею раздражения, и кофеин вряд был ли ему полезен. И, тем не менее, только кофеин мог помочь держаться на ногах.
        Накануне, в четыре часа утра, командир разбудилem и пере­дал приказ немедленно явиться дня выполнения задания. На аэро­дроме в Тампико ему и ею экипажу сообщили, что после поку­шения на президента республики власть захватили военные, и в стране введено чрезвычайное положение. Для Бласио и его эки­пажа это означало, что им предстоит весь день перебрасывать верные новому режиму войска взад и вперед вдоль западного побережья Мексики. В восемь часов вечера, после возвращения в Тампико, они получили подробные сведения о перевороте. Но Рафаэль слишком устал, чтобы проявить хоть какой-то интерес к этому событию. Он мечтал поесть и лечь в постель. Но явив­шись на командный пункт к диспетчеру, Бласио получил запеча­танный конверт с грифом "Секретно". В конверте оказался ли­сток бумаги с приказом, который предписывал ему вылететь на аэродром Нуэво-Долорес, причем прибыть туда Бласио должен не позднее десяти часов вечера. Приказ подписал некий полков­ник Альфредо Гуахардо, который именовал себя министром обо­роны. Пилот вернул приказ руководителю полетов и потребовал подтверждения.
        В предчувствии долгого ожидания пилот решил отправиться на поиски еды, но его намерения пресек комендант аэродрома. Выскочив из своего кабинета в сопровождении руководителя полетов, он буквально набросился на Бласио, размахивая прика­зом у самого его носа.
        - Кем вы себя, черт побери, возомнили, лейтенант? - рявк­нул комендант. - У вас что, не все дома? Или вы, просто-на­просто, - предатель?
        Внезапность и сила натиска застали Бласио врасплох. Он молча смотрел на коменданта, стараясь сформулировать объяснение. Но не успел он и рта раскрыть, как тот заорал еще громче:
        - Почему вы пытаетесь увильнуть от выполнения задания? Вы не видите, что приказ подписан самим полковником Гуахардо?
        Как боксер, пропустивший серию сокрушительных ударов, Рафаэль дрогнул и отступил. Потом, овладев собой, вытянулся по стойке смирно:
        - Сэр, я вовсе не хотел уклониться от задания. Я только хотел объяснить, сэр!
        Его уловка сработала: комендант смягчился, и это дало лейте­нанту еще несколько секунд, чтобы обдумать ответ. Постарав­шись как можно убедительнее обрисовать ситуацию, лейтенант дал отчет о деятельности экипажа за истекший день и в заклю­чение подчеркнул, что экипажу необходимы еда и отдых, а вер­толету срочно требуется полный технический осмотр. Несколь­ко минут комендант аэродрома молча слушал, а затем поднял руку, приказывая Бласио остановиться.
        - Сегодня у всех был очень тяжелый день. И завтрашний наверняка будет не легче. Поживем - увидим. А вам, лейтенант, я могу сказать одно: для вас день еще не закончился. Немедлен­но заправляйтесь и как можно скорее вылетайте в Нуэво-Доло- рес. Есть еще вопросы?
        По тону коменданта Бласио понял, что его объяснения не возымели действия, и что разумнее всего - поскорее и без даль­нейших возражений убраться восвояси.
        Злой и усталый, Бласио козырнул, повернулся и вышел.
        Когда Рафаэль прилетел в Нуэво-Долорес, Там его уже ожи­дал молодой пехотный лейтенант. Пока команда обслуживания готовилась отбуксировать вертолет в ангар, лейтенант проводил Бласио туда же. В здании, одновременно служившем казармой для взвода лейтенанта, Рафаэль познакомился с майоромКасо, пилотом второго вертолета "Белл-212" и старшим сержантом пехотного взвода.Касо, отрекомендовавшийся заместителем полковнику Гуахардо, прибыл сюда, чтобы проинструктировать пилотов и пехотинцев о предстоящем налете на объект под на­званием Чинампас.
        При обычных обстоятельствах Бласио слушал бы вниматель­но. Но, как заявил начальник аэродрома Тампико, сейчас - необычное время. Лейтенант был так измотан - сказывалось и нервное напряжение от безостановочных перелетов, и то, что за целый день ему так и не удалось перекусить, - что во время инструктажа только голодное урчание в желудке не давало ему уснуть. К тому же, содержание инструктажа его не особенно заботило. Он сразу сделал вывод: за исключением того, что им предстояло приземление на ограниченном пространстве и, воз­можно, небольшая перестрелка, это - всего лишь очередная пе­реброска войск. От него потребуется одно: вылететь в 6.
1, взять курс на запад, по направлению к Сьюдад-Виктории, и лететь со скоростью
115 узлов в течение тридцати девяти минут, после чего совершить посадку в саду, примыкающем к убежищу како­го-то главаря наркомафии, высадить солдат и лететь дальше, в пункт сбора, который расположен в трех километрах к юго- западу, где он, вместе с другими пилотами, должен ждать даль­нейших указаний. На остальное содержание инструктажа он почти не обратил внимания. И хотя фамилия Аламан показалась ему смутно знакомой, еда и сон в этот момент значили для пего куда больше.
        Когда инструктаж закончился, майорКасо вылетел в Мон­террей, а Рафаэль вернулся к своему вертолету, который уже стоял в ангаре под охраной двух пехотинцев. И второй пилот, и механик спали внутри, прямо на полу. На секунду лейтенант задумался - стоит ли будить их, чтобы сообщить о предстоя­щем полете, и решил, что не стоит. Было уже поздно, далеко за полночь, и ужина не предвиделось. У них будет уйма времени утром, когда в шесть часов утра их разбудят пехотинцы. Он вытащил из сумки одеяло, бросил на пол и улегся. Несмотря на то, что под ним был бетонный пол, Рафаэль мгновенно прова­лился в сон. И только настойчивая рука пехотного лейтенанта вывела его из забытья в 6.10 - за одиннадцать минут до назна­ченного вылета.

30 июня, 06.15Чинампас, Мексика
        Дивное утро не принесло сеньору Аламану никакой радости. Он спускался по массивной лестнице медленно, будто на плечах его лежала тяжкая ноша. Пройдя несколько ступенек, он оста­навливался и оглядывался по сторонам. При этом он не обращал внимания на телохранителя, который сидел рядом с дверью, у подножия лестницы, а телохранитель не обращал внимания на него. Наемника - здоровенного белокурого американца - мало заботили передвижения босса или его приближенных. Пусть себе ходят - это их дело. Как и у любого наемника, у него не было ни политических убеждений, ни мнимой верности принципам или государствам. Он оставался верен только контракту, кото­рый вменял ему в обязанность охранять Аламана и его домочад­цев. До тех пор, пока Аламан выполняет свою часть контракта, то есть своевременно платит деньги, американский наемник бу­дет выполнять свою. И то, что босс не'обращает на него внима­ния, вполне устраивало американца.
        Американский наемник мог лишь подозревать, что мрачное настроение Аламана и усилившиеся требования к охране вызва­ны военным переворотом, грозящим положить конец его биз­несу; что больше всего хозяина тревожили безопасность и не­прикосновенность Чинампаса. У него разрывалось сердце при одной мысли о том, что он может потерять этот рай, который создал сам, на пустом месте. Для Аламана Чинампас стал оли­цетворением собственного "я".
        Уроженец Веракруса, Эктор еще подростком вместе с семьей перебрался в Мехико. Родителей его, как и других безработных мексиканцев, привели в столицу поиски лучшей жизни. После нескольких месяцев, проведенных на улицах в бесплодных по­исках работы, отец Аламана подался на север, в Соединенные Штаты. Мать его, не в силах ждать возвращения мужа, устрои­лась работать прачкой. Эктор Аламан, предоставленный самому себе, начал сам строить свою жизнь.
        В юности Эктор ни ростом, ни телосложением не выделялся среди других мальчишек. Хоть ему и нравилось бывать в обще­стве сверстников, то, чем они увлекались, его мало интересова­ло. А занимали их, главным образом, драки и собственное соот­ветствие идеальному образу стопроцентного мужчины, каким, в их понятии, должен быть настоящий мексиканец. Его же вооб­ражение пленяло все красивое, будь то произведения искусства, наряды или цветы, - в первую очередь, цветы. Повзрослев, Ала­ман стал выбираться из своего трущобного пригорода и слонять­ся по городу в поисках красивых вещей, чтобы поглазеть на них, а то и подержать в руках. Он часами бродил по картинным гале­реям, наблюдал, как художники пишут картины на бульварах, или выполнял мелкие поручения на цветочном рынке - только бы поближе прикоснуться к красоте, которая так притягивала его.
        Однако такие наклонности сделали мальчика мишенью для насмешек и оскорблений сверстников - ив школе, и в приго­роде, где он жил. По возможности, он старался избегать ситуа­ций, которые приводили к дракам или другим неприятностям. А когда это не удавалось, договаривался, чтобы за него дрался кто- то другой. Поскольку он был беден, и не мог заплатить своему защитнику, Аламан оказывал ему разные услуги. Контакты, ко­торые он завязал, слоняясь по городу, скоро помогли ему по­нять: у пего не только есть талант оказывать друзьям разнооб­разные услуги, но, к тому же, это занятие - весьма многообе­щающее и сулящее немалую выгоду. Он еще не осознавал, что, начав с борьбы за выживание, перешел к созданию прибыльного дела.
        С годами его бизнес разросся. Обнаружив, что люди готовы платить практически ни за что, Эктор, знающий Мехико вдоль и поперек и, к тому же, пс обремененный моральным или сынов­ним долгом, понял, что перед ним открываются бескрайние го­ризонты. Хотя в столице хватало людей, способных достать про­ститутку, наркотики или удовлетворить любые извращенные вку­сы, Аламан выделялся среди них и личным обаянием, и умом. Поэтому и местные жители, и иностранные гости предпочитали иметь дело с ним. Юноша стал оттачивать светские манеры, уме­ние одеваться, старался повысить свой культурный уровень. Он сумел не только обогнать конкурентов, по и извлек много цеп­ного и приятного дня себя лично. Никто не мог бы сказать, что сеньор Аламан не заботится о собственных нуждах или испыты­вает недостаток в людях, желающих о нем заботиться. Одним из самых волнующих для пего моментов было появиться на людях с юной красавицей, непременно высокой и стройной.
        Постепенно проникнув в общество, Эктор получил доступ к людям, обладающим большой властью и богатством - ведь их пороки тоже нужно было удовлетворять. Богатая клиентура означала более высокие доходы. Более высокие доходы обеспечивали вход в высшие социальные сферы, а это, в свою очередь, предполагало встречи с новыми, еще более влиятель­ными людьми. Эти люди снабжали Аламана новой, еще более ценной информацией, клиентурой и связями. Темпы его взлета можно было сравнить только со страстью Эктора к обладанию красивыми вещами.
        Переворот 29 июня стал для Хозяина страшным потрясением. Внезапно над его миром, который он лелеял заботливо и любов­но, как садовник, ухаживающий за редким цветком, нависла угроза. Впервые за много лет Эктор не мог понять, откуда исхо­дит опасность, и чувствовал себя беззащитным. Многие прави­тельственные чиновники, обеспечивавшие его заказами, инфор­мацией и защитой, если верить слухам, были уже мертвы. Но еще более зловещим казалось то, что никто не предупредил его о готовящемся перевороте. Это поставило Аламана в тупик, на­несло ощутимый удар по самолюбию и заставило усомниться в собственной неуязвимости.
        У подножия лестницы Аламан остановился, глядя сквозь застек­ленную дверь На внутренний двор-патио, где его сотрудники и несколько партнеров по бизнесу собрались к завтраку, ожидая прихода Хозяина. Даже издали он видел, что все они, как и он сам, полны смятения и тревоги. Их мрачные лица и удрученные взгляды никак не способствовали улучшению настроения босса.
        Обратившись к белокурому" наемнику-американцу, Аламан спросил, не произошло ли за ночь перемещения военных или полицейских отрядов на позиции, откуда они могли бы угрожать Чинампасу. Американец, которого здесь знали под именем Рэн- дел Чайлдресс, встал:
        - Сеньор Делапос лично слетал в Сыодад-Викторию и Сан- Антонио и переговорил там с нашими людьми. Судя по их до­кладам, ни там, ни в других районах штата не произошло ничего необычного, сеньор Аламан.
        Делапос, начальник охраны Аламана, в совершенстве знал свое дело, на него можно было положиться. Поблагодарив Чайпдрес- са, Эктор на миг задержал взгляд на американце. Его гладкое лицо с нежными, тонкими чертами, почти без всяких следов растительности, плохо вязалось с мощным торсом профессио­нального телохранителя. "Какой стыд, - подумал Аламан, - какой стыд...".
        Выбросив непрошенные мысли из головы, он снова повернул­ся к застекленной двери, ведущей в патио, где друзья и коллеги, а теперь - беженцы, скрывающиеся от переворота, ждали его появления. Он все еще колебался.
        "Может быть, - размышлял Аламан, - военные решили вы­ждать, прежде чем нанести удар по Чинампасу? В конце концов, им нужно сначала покончить со старым правительством и сфор­мировать новое. Или, может быть, они ждут, пока он явится сам и предложит им сделку? Ведь его контакты тянутся за границу, и он может многое предложить новому правительству, которому, чтобы утвердить свою власть и добиться международного при­знания, понадобятся и время, и деньги. У него есть друзья в конгрессе США, которые могли бы оказать большую помощь. А если его информация верна, то один из Совета тринадцати раз­деляет пристрастие Хозяина к "женщинам мужского пола".
        Вздохнув, эль Дуэньо выбросил дурные мысли из головы, по­зволив себе насладиться красотой раннего утра. То, что он все еще вЧигіампасе, и на горизонте нет ничего угрожающего, все­ляло надежду. Аламан был уверен: если ему дадут время, он сможет договориться с военными правителями Мексики. В кон­це концов, они - только люди, а у людей всегда есть слабости, пороки и амбиции. Никто не понимал этого лучше, чем сеньор Аламан.

30 июня, 06.4525 миль к югу от Чинампаса, Мексика
        Бешеное вращение лопастей вертолета "Белл-206", леггящего на предельно малой высоте и сладковатый запах нагревшейся гидравлической жидкости действовали на полковника Гуахардо опьяняюще. Покосившись на сидящего слева радиста, полков­ник увидел, что молоденький солдат, судя по страдальческому выражению лица, не разделяет наслаждения, которое Альфредо испытывал от полета со скоростью более ста узлов на высоте менее пятнадцати метров. Впереди два вертолета "Хьюи" с пе­хотинцамиірушш Ф на боргу неслись, как и машина Гуахардо, над самой землей, держа курс на Чинампас.
        Но летели они так низко не только для того, чтобы доставить удовольствие полковнику. Альфредо не был уверен, что диспет­черы службы УВД, как и операторы радаров в Сьюдад-Викто- рии, не состоят на службе у Аламана, и поэтому распорядился, чтобы все вертолеты, принимающие участие в рейде на Чинам­пас, совершали последний бросок к цели на предельной скоро­сти и минимальной высоте, используя все неровности рельефа, чтобы их не смог засечь ни один радар.
        Теперь, когда всего пятнадцать минут отделяло его от цели, он чувствовал, как сердце бешено бьется, подавая в организм адреналин. Как спринтер, застывший на стартовых колодках, пголковник ощущал, что все его мышцы напряглись, готовые к внезапному и мощному броску. Мысленным взором Альфредо видел все одиннадцать вертолетов, несущиеся над самой землей со скоростью сто узлов. "Ничто, - прошептал полковник, - теперь уже ничто не сможет спасти Чинампас. Он - мой!".

30 июня, 06.4525 миль к западу от Чинампаса, Мексика
        Занятый управлением, Бласио не замечал аварийного сигна­ла, пока второй пилот не обратил его внимание на оранжевый индикатор. Повернувшись налево, где находились ряды аварий­ных сигнализаторов, Рафаэль сосредоточился на мигающем оран­жевом табло, стараясь между вспышками разобрать написанные на нем мелкие буквы. Через несколько секунд он пришел к вы­воду, что вышел из строя фильтр главного редуктора.
        Повинуясь инстинкту, пилот правой рукой потянул ручку управ­ления на себя, одновременно левой отпустил рычаг "шаг-газ", а ногой нажал на правую педаль, спеша сбросить скорость, и стал подыскивать место для посадки. Заметив, что тон двигателя из­менился, командир пехотного взвода наклонился к механику и спросил, далеко ли до цели. Тот, уловив содержание разговора между Бласио и вторым пилотом, ответил лейтенанту, что воз­никла техническая неисправность, и они собираются сесть.
        Без малейших колебаний лейтенант протиснулся мимо меха­ника. Крича так, что Рафаэль услышал его даже сквозь летный шлем, он потребовал, чтобы пилот, не останавливаясь, вел ма­шину дальше. Передав управление второму пилоту, Бласио по­вернулся в кресле лицом к лейтенанту:
        - Придется сесть. В редукторе скопились металлические ча­стицы, слегающие с зубчатых колес, их содержание достигло опасного уровня. Если мы не остановимся и не прочистим фильтр - маленькую магнитную пробку, которая выбирает эти осколки из трансмиссионной смазки, - они попадут в редуктор несущего винта, и его заклинит. А если это случится, мы рухнем вниз, как камень, и уже не придется никуда спешить.
        Но пехотный лейтенант не сдавался:
        - Нет, о посадке не может быть и речи. Мы должны следо­вать к цели.
        Рафаэль пе собирался рисковать жизнью экипажа, не говоря уже о своей собственной, чтобы выполнить задание, которое рассматривал как рядовую операцию по переброске войск. Мо­лодой лейтенант, как и вчерашний капитан, ослеплен сиюми­нутными страстями. Как и большинство пехотных офицеров, он просто не в состоянии постичь непреложную истину: летатель­ные аппараты и их экипажи нельзя доводить до предела, не по­платившись за это. Бласио же мог оценить истинное положение вещей, и не желал платить цену, которую - он это знал - придется заплатить, если довести машину до крайности. К тому же, он помнил слова майораКасо, который сказал, что их задание, охрана летного поля, - всего лишь вспомогательная операция.
        - Послушайте, лейтенант, мы можем сесть, прочистить маг­нитный фильтр и через десять минут подняться снова. Если по­летим на полной скорости, мы сумеем частично наверстать упу­щенное, так что у нас будет уйма времени, чтобы обеспечить охрану летного поля.
        В ответ на его слова лейтенант приставил дуло автомати­ческой винтовки к виску пилота:
        - Никаких посадок. Летим дальше.
        Ярость лишила Бласио здравого смысла. С перекошенным от гнева лицом он заорал что было мочи:
        - Давай, стреляй, идиот паршивый! Все равно мы призем­лимся, так или иначе!
        Больше не утруждая себя размышлениями, Рафаэль отвернул­ся от лейтенанта и, сжав ручку управления, рванул ее вправо и от себя, собираясь посадить вертолет. Второй "Белл-212", с ос­тальными пехотинцами группы Н, летевший слева и позади них, не успел среагировать на это и вырвался вперед, прежде чем его пилот успел сообразить, что к чему. Развернувшись и снова за­няв положение позади ведущею вертолета, пилот повторил все маневры Бласио и приземлился в пятидесяти метрах от его ма­шины.

30 июня, 06.59К югу от Чинампаса, Мексика
        Оставив Сап-Антопио справа, три вертолетаірупиьі Ф пере­строились из цепочки в клип - две машины с десантом летели бок о бок вперед и, Гуахардо - следом. Не в силах сдержать нетерпение, полковник, ухватившись за спинки пилотских кре­сел, подался вперед, стараясь разглядеть вдали Чинампас. Краем глаза он увидел слева вертолеты "Белл-206" группы С, которые, обогнув с югаіряду холмов, устремились вперед в последнем рывке к башням. Секунду он следил за ними. Они шли по гра­фику и, как и группа Ф, разворачивались, готовясь к атаке. До­вольный, полковник * повернул голову вправо - туда, куда все они стремились.
        Перед ним, будто но волшебству появившись из-под земли, возник Чинампас. В один миг Альфредо окинул взглядом от­крывшуюся картину. Все было в порядке. Так, как и должно быть. Наконец, после месяцев обдумывания и подготовки, долгожданный момент настал. Гуахардо напряженно всматривался, стараясь обнаружить какой-нибудь намек на бегство или сопротивление. И не обнаружил. Ни трассирующих пулеметных очередей, ни клубов дыма от запуска зенитных ракет, ни суеты на летном поле. Похоже, им удалось захватить противника врасплох.
        Глядя на север, выше Чинампаса, полковник попытался найти группу М. То, что ее не было видно, не беспокоило его. Она наверняка приближается так же стремительно, как и группа Ф, и скоро будет на месте. А если даже она не успеет вовремя, медлить никто не будет. Две группы прибыли в назначенный срок и готовы к штурму. Сейчас не время менять планы и при­нимать новые решения. Отбоя не будет. Пришло время действо­вать. Судьба сеньора Аламана скоро решится.

30 июня, 06.59Чинампас, Мексика
        Диас Белла, давно связанный со всеми нелегальными промыс­лами в Мехико - от проституции до петушиных боев, - распа­лившись, наседал на Аламана. Как и большинство сидящих за столом людей, которые сколотили состояние с помощью кор­рупции, ставшей в Мексике стилем жизни, Диас был счастлив, что ему удалось выскользнуть из сетей военного переворота. Складки жирного брюха Беллы колыхались, сотрясая стол, тол­стяк размахивал руками, чтобы подчеркнуть свое возмущение:
        - Прошу простить меня, мой друг, если я не разделяю вашей уверенности. Только не доверяю я этим полковникам из Мехи­ко. Они - фанатики. И свято верят в то, что говорят. У них есть убеждения, решимость, а теперь - еще власть и поддержка на­рода, а это, вместе взятое, весьма опасно.
        Закончив, Диас уселся и, откинувшись на спинку стула, стал приглаживать волосы, ожидая ответа Хозяина. Как и полдюжи­ны других сидящих за столом людей, он явился в Чинампас в поисках убежища и совета, а также для того, чтобы выработать общий план: как быть с новым режимом, поставившим под угро­зу сам факт их существования.
        Аламан медлил с ответом. Он отхлебнул кофе, обводя взгля­дом пышную зелень сада, примыкающего к патио. Они взволно­ваны, размышлял он про себя. Взволнованы и потрясены. И если ему удастся сейчас сохранить выдержку и предвосхитить дей­ствия нового правительства, то он, эль Дуэньо, может стать бес­спорным лидером всех видов организованной преступности в Мексике.
        Лелея в душе эту мысль, Эктор отставил чашку с кофе и заговорил:
        - Друзья мои, время работает на нас. И я уверен: если мы не потеряем голову и будем держаться вместе, нам удастся достичь какого-то взаимопонимания с этим новоявленным правительством.
        Какое-то мгновение ничего не происходило. И вдруг из-за стен с воем выскочили два маленьких вертолета и устремились прямо к ним. Аламан, как и большинство собравшихся, был загипнотизирован разворачивающейся перед ним картиной. Даже когда вторая пара вертолетов зависла рядом с башнями и откры­ла по ним огонь, - одновременно с обоих бортов вертолетов по канатам спускались цепочки солдат, - Аламан продолжал си­деть, будто прирос к стулу, завороженно наблюдая, как сапер­ные команды захватывают башни. Толькоіромкий взрыв, доле­тевший со стороны северной стены, и появление Чайлдресса вывели Эктора из оцепенения.
        Схватив хозяина за руку, американец стащил его со стула и втолкнул в дом как раз в гот момент, когда отряд вертолетов с десантом па борту миновал южную степу и опустился прямо перед патио.
        Только когда вертолет взмыл вверх, чтобы одолеть южную стену, Гуахардо увидел две машины группы М, подлетающие с севера. Он был и без того возбужден, поэтому появлениеіруппьі М и представшее перед ним зрелище одновременно ошеломили его и принесли облешение. Похоже, все отлично удалось без единой репетиции. Посмотрев вправо, он проверил, не прибыла ли группа Н, и увидел, как рядом с башней № 2 внезапно взор­вался огненный шар.
        На миг забыв про группу Н, он перенес все внимание на се­верную стену, где была расположена башня № 2. Поскольку его вертолет уже сел в саду, а между ним и башней находилось главное здание, полковник не мог разглядеть ее и узнать, что же вызвало столь сильный взрыв. Зато он увидел, как над главным зданием поднимается огненный шар, окутанный черным дымом. Альфредо понял, что один из вертолетов потерпел крушение или сбит. Судя по всему, это был "Белл-206", с саперной коман­дой С-2 на борту.
        Оттолкнувшись от пилотских кресел, он, вытащив пистолет, и, одним прыжком выскочив из вертолета бросился к главному зданию. В данный момент он не мог сказать, развиваются ли события так, как он рассчитывал, или нет. Все выглядело ка­ким-то нереальным. Хотя они быстро бежали вперед, продвиже­ние видневшихся впереди солдат группы Ф казалось мучительно медленным. Из главного здания навстречу им вырывались автоматные очереди. А позади вздымались клубы черного дыма - признаки невидимого пожара в башне № 2. Все это, слившись воедино, предстало перед полковником как огромное пятно; потом картина внезапно прояснилась и с фотографической точностью отпечаталась в его сознании. Разворачивающееся перед ним зре­лище дополнялось какофонией звуков. Приглушенные взрывы эхом отражались от стен - это саперы пробивались в башни. Кругом - треск одиночных выстрелов и захлебывающийся ав­томатный огонь нападающих, ответные очереди из дома и свист пролетающих пуль. Сквозь выстрелы и взрывы доносились голо­са отдающих приказы офицеров, крики сержантов, подгоняю­щих солдат в атаку, стоны раненых и умирающих. Весь этот хаос
звуков обрушился на Гуахардо, пытавшегося разобраться в царящем в саду столпотворении.
        
        Карта 6: Захват главного здания
        В нескольких шагах от патио бежавший перед полковником молоденький солдат внезапно вскинул руки и, но инерции сде­лав еще несколько шагов, рухнул в траву; автоматическая вин­товка выпала из его рук. Не останавливаясь, Гуахардо подхватил винтовку и кинулся наперерез очередям, только что скосившим молодого солдата. Ему даже не пришло в голову, что он подвер­гает свою жизнь смертельной опасности. По правде говоря, он почти ни о чем не думал, когда бешеным броском устремился к главному зданию. Важно было одно - добраться до дома и как можно скорее выбить из него противника.
        Только своевременное появление Чайлдресса помогло Ала­ману не погибнуть от первого же залпа, унесшего жизни боль­шинства людей, которые сидели за столом. Стремительность, ярость и ошеломляющая сила штурма сделали организованную защиту дома невозможной. Рэндел мгновенно понял это и дей­ствовал, исходя из ситуации. Сильным толчком он сбил Хозяина с ног, чтобы но возможности уберечь от пуль, предоставив всем оставшимся в патио возможность самим позаботиться о себе.
        От внезапного сокрушительного толчка и тяжести навалив­шегося сверху ЧайлдрессаАлаїИан едва не задохнулся. Не пони­мая, что происходит, он попытался стряхнуть с себя американца и подняться на четвереньки. Вскочив на ноги, Чайлдресс схва­тил Аламана за шиворот и, вытолкав из патио, потащил через весь дом к выходу. Уже оказавшись у дверей, Эктор попытался протестовать:
        - А как же Мария? Нужно взять с собой Марию! Она наверху!
        Но Чайлдресс остался глух к его мольбам. Не говоря ни сло­ва, он коленом вытолкнул босса из дверей, одновременно огля­дываясь на патио. То, что еще минуту назад представляло орга­низованную Аламаном деловую встречу, теперь являло собой ужасающую картину хаоса. Несколько недавних партнеров без­жизненно распростерлись на земле или застыли в неловких по­зах, навалившись на стол. Один из них, толстый смуглый мекси­канец - Чайлдресс узнал в нем Диаса Беллу - выбрался из-под упавшего на него тела и метнулся к дверям. Но десантник, засев­ший где-то в саду, прикончил его очередью из автомата в спину. Белла судорожно выпрямился, выпятив огромное брюхо, будто ему дали пинок под зад, и рухнул ничком, вдребезги разбив застекленную дверь, которая вела в патио.
        Оказавшись во дворе, Аламан стал беспомощно озираться, но американец решительно поволок его к зданиям казарм. Слева от них ярким пламенем пылали примыкающая к северным воротам башня и искореженные обломки вертолета. Густой, удушливый дым постепенно заволакивал весь двор. Впереди, из дыма, выс­кочили люди с оружием наизготовку и, пробежав мимо, скры­лись в доме. Это оказались солдаты гарнизона. Рэндел собрался сказать им, что удержать дом не удастся, но передумал - не стоит задерживаться на открытом месте.
        Как будто специально для того, чтобы подчеркнуть всю без­надежность их положения, откуда-то справа на Чайлдресса и Аламана обрушились выстрелы. Сначала американец подумал, что открыли огонь часовые на башне у южных ворот. Он оста­новился и крикнул, чтобы не стреляли. И тут увидел коричне­вую форму и темные шлемы солдат-федералистов; перегнувшись через ограждения башни, они обстреливали двор. Итак, башня взята. Через несколько секунд такая же участь постигнет глав­ное здание. Если они не успеют добраться до казарм раньше, то попадут под перекрестный огонь.
        Сильным рывком Рэндел дернул босса в сторону казарм и поволок за собой.
        В сопровождении двух солдат Гуахардо, не останавливаясь, миновал трупы, лежавшие в патио, и сквозь распахнутые двери ворвался в дом. У подножия винтовой лестницы они столкну­лись с двумя наемниками Аламана, выбежавшими через пара­дные двери. Не ожидая встретить солдат и понимая, что преиму­щество - на стороне нападающих, оба наемника бросили ору­жие и подняли руки, показывая, что сдаются.
        Но им не повезло - Альфредо не собирался никого щаДить. Кровь кипела у него в жилах, ярость искала выхода. Полковник остановился, повернулся к ближайшему наемнику и нажал на курок. Выстрел в упор отбросил тело к стене. Не успел первый наемник рухнуть на пол, как Гуахардо повернулся ко второму.
        Видя, что федералисты не настроены на компромисс, и пони­мая, что он отшвырнул свое оружие слишком далеко, чтобы успеть до него дотянуться, второй наемник выскочил из дверей.
        Однако Альфредо не собирался дать ему уйти. Прижав авто­матическую винтовку к плечу, он тщательно прицелился, преж­де чем дать следующую очередь. Перепуганный наемник, кото­рый на бегу даже не пытался делать обманных движений, чтобы уклониться от выстрела, оказался легкой мишенью. Первые же пули вонзились ему в поясницу. Потом, по мере того как дуло стреляющей в автоматическом режиме винтовки задиралось вверх, очередь прошила его до самого затылка.
        Как человек, только что утоливший нестерпимую жажду, Гу­ахардо секунду стоял, не шевелясь. Все еще прижимаясь щекой к прикладу, он глядел на труп наемника. На миг он забыл обо всем и обо всех вокруг. Вывести его из ступора не могли ни шаги солдат, ворвавшихся в дом вместе с ним, ни даже треск ружейных выстрелов и разрывыіранат наверху и в соседних помещениях. Он неподвижно застыл на месте, наслаждаясь сво­им-успехом, смакуя опьянение от убийства. Месяцы усталости, напряженного труда, страха, тягостных сомнений и опасений - все это оказалось внезапно забыто в пылу битвы.
        Только неожиданное появление майораКасо и его доклад о том, чтоіруїіпа Н так и не появилась, вернула полковника к действительности.

30 июня, 07.4520 миль к югу от Чинампаса, Мексика
        Спеша устранить неисправность, механик вертолета Бласио сорвал резьбу магнитного фильтра, после чего его уже нельзя было вставить обратно в редуктор несущего винта. Держа в ру­ках маленькую деталь, похожую по форме на свечу зажигания, он подошел к стоявшим в ожидании Бласио и пехотному лейте­нанту и начал сбивчиво объяснять случившееся. Но пехотинец не дал ему закончить.
        Потрясенный, недоверчиво вытаращив глаза, лейтенант ткнул пальцем в деталь, которую ему показывал механик, и заорал:
        - Вы что же, хотите сказать, что без этой ерунды вертолет не может лететь?
        Рафаэль беспомощно развел руками:
        - Ничего нельзя сделать. Если не вставить фильтр, в редук­торе останется дыра. Без него никак не обойтись.
        Разъяренный пехотный лейтенант на миг онемел. Он и так уже потерял драгоценное время, тщетно ожидая, когда обе ма­шины смогут продолжить полет. Запоздало поняв, что принял неверное решение, лейтенант круто повернулся и бросился к исправному вертолету. Вскочив в кабину, он даже не потрудился пристегнуться и приказал пилотам немедленно взлетать и следо­вать на Чинампас. А когда пилот велел ему сесть и пристегнуть­ся, пехотный лейтенант схватил его за ворот, притянул к себе и заорал, чтобы тот поскорее заводил свою чертову таратайку. Вы­пученные глаза, налитое кровью лицо и брызги слюны, разлетав­шиеся во все стороны от кричащего лейтенанта, подсказали пи­лоту, что лучше подчиниться без возражений.
        Поэтому, как только пехотный лейтенант оставил его ворот­ник, он без лишних размышлений отпустил рычаг "шаг-газ", нажал на левую педаль и, толкнув ручку управления вперед, под­нял машину в. воздух, бросив внизу Бласио вместе с экипажем, а с ним - половину пехотного взвода.

30 июня, 07.07Чинампас, Мексика
        Поднявшись на второй этаж северного крыла главного зда­ния, Гуахардо иКасо смотрели из окон во двор. Клубы серого и черного дыма от горящего вертолета и пожара в башне № 2 плавали по двору, закрывая вид на казармы, конюшню и речные ворота, поэтому было трудно определить, откуда идет стрельба. Конечно, наемникам тоже мешала плохая видимость, тем не менее, они вели мощный перекрестный огонь, простреливая все пространство двора и не давая нападающим пойти на штурм. Хотя полковник предвидел подобную возможность, то, что груп­па Н так и не появилась и не захватила летное поле, лишало смысла всю его операцию по методичной очистке крепости. Вре­мя, еще недавно бывшее его союзником, теперь обратилось про­тив него. Поспешный обыск дома, проведенный штурмовыми группами, дал неутешительный результат: Хозяина среди убитых не оказалось. Отсюда можно было сделать два вывода: либо Ала­ман - его главная цель - заблаговременно покинул Чинампас, в чем Гуахардо очень сомневался, либо он спрятался где-то в казармах, скрытых завесой скопившегося во дворе дыма. Так или иначе, Альфредо понимал, что нужно поскорее
заканчивать бой и найти какой-нибудь выход, чтобы помешать людям Ала­мана добраться до летного поля. Иначе будет поставлен под уг­розу успех всей операции.
        Пока Гуахардо отчаянно искал выход,Касо, стоявший у дру-гой створки окна, прижавшись спиной к стене, внимательно оглядывал двор.
        - Как видите, сэр, у нас, как сказали бы американцы, полу­чилась мексиканская ничья.
        Полковник оценил попытку майора шутить в столь неподхо­дящий момент, но ничего не ответил, потому что понимал:Касо прав. К тому же, впереди ждали куда более важные дела. Его ум уже бился над поиском решения вставшей перед ним задачи.
        Позиция, которую занимали защитники Чинампаса, остава­лась очень прочной, а отсутствие группы Н па расположенном к востоку летном поле давало Хозяину возможность скрыться. Поскольку его вертолеты уже оставили Чинампас ц теперь нахо­дились на.пути к пункту сбора, у Гуахардо для того, чтобы отыс­кать и уничтожить Аламана, оставались только солдаты-штур­мовики. Штурм отпадает - это обошлось бы слишком дорого; к тому же, у полковника было слишком мало людей, чтобы пове­сти атаку сплошной ценыо. Методичная осада тоже отпадает - слишком медленно. Закрыв глаза, Альфредо представил себе кар­тину Чинампаса и его окрестностей. Отбросив все посторонние мысли, он заставил себя сосредоточиться на этой картине в по­исках выхода.
        Молодой лейтенант инженерных войск, командир фунпы С, вбежал в комнату, где находились Гуахардо иКасо. Увидев сто­ящих у окна офицеров, он направился прямо к ним. Но замер на полпути, заметив, чтодороіу нреіраждает лежащее посреди ком­наты тело. Струящийся шелк и кружево ночной рубашки были забрызганы кровью, образовавшей вокруг трупа лужу. Потрясен­ный этим зрелищем, лейтенант на миг застыл на месте, заворо­женно гляця па тело высокой стройной девушки с мальчишески­ми чертами лица. И только после того, какКасо, повернувший­ся, чтобы взглянуть, кто вошел в комнату, посоветовал ему дер­жаться подальше от окон, лейтенант очнулся. Заставив себя от­вести взгляд от тела, он приблизился к майоруКасо, стараясь не подходить к открытому окну.
        - Сэр, я явился, чтобы доложить полковнику Гуахардо о со­здавшейся ситуации.
        - Полковник занят, докладывайте мне.
        Покосившись на полковника, лейтенант удивился: чем он может быть занят, если стоит с закрытыми глазами и, похоже, спит? Но поскольку перед ним находился старший офицер, а в повадках старших офицеров лейтенант разбираться еще не на­учился, он, больше не обращая внимания на полковника, стал докладывать майоруКасо:
        - Башни № 1, 5 и 6 взяты. Есть потери: один сержант убит, офицер и сапер ранены. Команда С-2 погибла вся до одного, когда вертолет врезался в башню
№ 2. Остались еще один офи­цер, два сержанта и восемь саперов. - Лейтенант слегка охрип, но голос его звучал твердо.
        Касо одобрительно кивнул. От его взгляда не укрылось, что, рапортуя, лейтенант невольно косился на лежащее в комнате тело.
        - Это ваш первый бой, лейтенант? Скоро вы привыкнете к подобным зрелищам.
        Лейтенант взглянул на труп, потом - снова на майора. При­крыв глаза, он кивнул, давая понять, что с ним все в порядке, а сам думал: неужели он или кто-то другой может привыкнуть к подобному зрелищу? Открыв глаза, он бросил на майора испы­тующий взгляд, пытаясь понять, верит ли самКасо тому, что говорит. Но лицо майора оставалось непроницаемым.
        - Да, сэр, мне действительно не приходилось видеть ничего подобного. - Он еще раз оглянулся назад, на распростертое на полу тело. - Ведь это постыдно, что такая красивая женщина так умерла.
        Касо сдержал смех.
        - Неизбежные потери, лейтенант. Перед нами стояла задача: быстро и полностью очистить здание. А она, к несчастью, оказа­лась на линии огня. Так уж получилось. - Он помолчал, потом перевел взгляд с лежащего тела на лейтенанта и отрывисто спро­сил: - Степень разрушения?
        - В каждую башню мы заложили только по одному подрыв­ному заряду. Все двери и ворота в башнях оказались нараспаш­ку - охране не хватило времени их закрыть.
        Неожиданно Гуахардо, не открывая глаз, подал голос:
        - Удалось захватить пулеметы на башнях?
        Повернувшись к полковнику, лейтенант ответил утвердительно:
        - Да, в каждой башне стояли по два американских пулемета калибра 7.62. Все в полной исправности.
        - Как вы думаете, лейтенант, ваши люди сумеют с ними справиться? - все еще с закрытыми глазами спросил Альфредо.
        С задором молодого офицера, который верит в себя и в своих подчиненных, лейтенант ответил на вопрос полковника тоном, который звучал почти хвастливо:
        - Ясно, сумеем. Сержант проверил их на месте. Ведь совсем простое оружие...
        Открыв глаза, Гуахардо обрушил на лейтенанта целую оче­редь приказов:
        - Пусть команда с башни N2 1, взяв оба пулемета, немедлен­но спускается по наружной стене вниз и следует к севернымворотам. Команда с башни № 6, тоже выбравшись за стену, вме­сте с пулеметами последует к южным воротам.
        Переведя взгляд на майора, Гуахардо продолжал отдавать рас­поряжения:
        - Оставьте капитана Кастро с половиной группы М в доме, пусть отвлекают внимание наемников. Вы, мой друг, возьмете остальных из группы М, пройдете через сад, переберетесь через северную стену, подойдете к подножию башни №3 и установите там пулеметы, чтобы обстреливать пешеходный мост и летное поле с севера. Пусть саперы с помощью взрывчатки обеспечат доступ в башню № 3. Постарайтесь захватить башню. - Альфредо сделал паузу, чтобы подчеркнуть главную мысль: - Во что бы то ни стало установите пулеметы и не дайте никому скрыться.
        Касо на секунду задумался.
        - А как же ролики на стенах?
        - Они вращаются только в одну сторону - наружу. Ведь ролики предназначены для того, чтобы не впустить никого внутрь. Возможно, вам предстоит жесткая посадка, но с этим можно справиться. Есть еще вопросы?
        - Как я понял, полковник, вы повторите тот же маневр на юге?
        Охваченный возбуждением, Гуахардо не познакомил своих людей со всем планом.
        - Да, вы правы. Я пошлю половину группы Ф вместе с ко­мандиром через южную стену, чтобы они присоединились к са­перам из башни № 4. Это будет ловушка для людей Аламана. А я сам, с остатками группы Ф и саперами из башни № 5, как и было предусмотрено, начну очищать гараж, конюшню и казармы.
        Гуахардо взглянул наКасо, потом - на лейтенанта.
        - Будут какие-нибудь вопросы?
        Оба покачали головами.
        - Вот и отлично. А теперь поторопитесь.» Время работает против нас.
        Столь внезапное и непривычное напряжение всех физиче­ских сил измучило Аламана. На какое-то время о нем все забыли, и он в одиночестве сидел в углу казармы. Страдая от боли и грубого обращения Чайлдресса, эль Дуэньо безучастно следил за разворачивающимися перед ним картинами. Все каза­лось нереальным, будто в дурном сне. Внезапная страшная смерть партнеров, погибших прямо у него на глазах, бледнела по срав­нению с участью, постигшей его любимый Чинампас. Все, что было наполнено для него таким смыслом, рушится до основа­ния, а он сидит, не в силах ничего предпринять.
        Напротив того места, где сидел Аламан, несколько наемников из гарнизона Чинампаса по очереди вели обстрел двора и дома. Оружейный дым, смешанный с дымом горящей башни и верто­лета, наполнял комнату вонью, от которой у Эктора перехвати­ло дыхание. В нескольких шагах от него начальник охраны Де- лапос и американец о чем-то совещались по-английски. И хотя Аламану удалось разобрать только половину сказанного - остальное заглушала ружейная пальба, - он все же уловил глав­ное: оба сошлись на том, что положение безнадежно, и пора спасаться бегством.
        Аламану хотелось возразить, потребовать, чтобы они продол­жали сражаться за Чинампас, но у него не нашлось сил и храб­рости, чтобы высказать такое требование вооруженным наемни­кам. Несмотря на смятение и уязвленное самолюбие, у него хва­тило здравого смысла, чтобы понять: наемный гарнизон вовсе не питает такой любви к Чинампасу, как он сам. Ничего из того, что он мог бы им сейчас предложить -даже обещание награды, - не заставит их бороться за спасение этого райского уголка. Только желание выжить и получить то, что им причитается, - вот и все, что имеет смысл для наемников. Как деловой человек, Ала­ман это прекрасно понимал. И все же мысль о потере Чинампа­са и всего, что с ним связано, доводила его до слез.
        Пока их хозяин старался справиться со своими чувствами, Делапос и Чайлдресс торопливо обсуждали создавшееся поло­жение. Ни один из них не мог понять, почему десантники, не­смотря на хорошую подготовку и четкое руководство, не удосу­жились захватить летное поле. Впрочем, какое это имеет значе­ние? Важно то, что подобная оплошность открывает путь к бег­ству. И нет никаких сомнений, что путь этот скоро закроется. Необходимо решить единственный вопрос: как вывести из ло­вушки Аламана - человека, который им платит, а с ним - как можно больше людей, и сделать это раньше, чем бегство ока­жется невозможным.
        Несмотря на то, что старшим был Делапос, Рэндел, во время службы в армии США прошедший подготовку в отряде "зеле­ных беретов", и умением, и опытом не уступал своему шефу, а кое в чем даже превосходил его. Порой Делапос обращался к нему, как к равному, и всегда прислушивался к его мнению. Поэтому вполне естественно, что в столь ответственный момент Чайлдресс взял руководство на себя. В конце концов, оба были профессионалами и знали: все решает результат, а не какие-то формальности.
        - Пилоты все еще на поле?
        
        - Не знаю. Кто-то говорил, что они побежали в том направ­лении, как только началась стрельба. Так что, наверно, они еще там. Но если даже их там нет, все равно нужно пробиваться туда.
        Рэвдел кивнул в знак согласия.
        - Все верно. Кто из нас поведет сеньора Аламана, а кто будет прикрывать отход с тыла?
        Прежде чем ответить, Делапос оглядел имеющихся в его рас­поряжении людей. В такой ситуации трудно предугадать, как поведут себя наемные защитники. Как ни хотелось начальнику охраны уйти с хозяином, он знал, что должен остаться: он луч­ше справится с наемным войском, которое сам же и создал. Снова повернувшись к американцу, он приказал ему взять троих людей, доставить Аламана на летное поле и отправить как мож­но скорее. Он, Делапос, дает Чайлдрессу две минуты, после чего, собрав людей, последует за ним.
        Услышав, что охрана собирается покинуть Чинампас, Эктор внезапно вышел из оцепенения и закричал из своего угл$:
        - Интересно, мой друг, как вы собираетесь это осуществить? У нас не хватит вертолетов, чтобы вывезти всех.
        Удивленный этой внезапной вспышкой, Делапос выпрямился и, подбоченясь, посмотрел на своего хозяина сверху вниз.
        - Это не ваше дело. Если понадобится, мы уйдем от федера­листов пешком и станем пробираться на север.
        Повернувшись к нему спиной, он, глядя Рэнделу в глаза и понизив голос, чтобы не услышал Аламан, продолжил:
        - А теперь, мой друг-финго, пора вызволять отсюда нашего бесстрашного предводителя. Если он не спасется, никому из нас не заплатят.
        Чайлдресс хохотнул:
        - Наемник всегда остается наемником.
        Потом, снова посерьезнев, спросил Делапоса, где они встре­тятся.
        - Через пять дней ждите нас на старом учебном полигоне - на том, где летное поле. Если к тому времени мы не появимся, желаю с пользой потратить денежки. А теперь ступай.
        ОтославКасо и лейтенанта инженерных войск, Гуахардо тот­час пожалел, что не взял на себя более активную роль. И хотя это имело свой смысл, поскольку такое решение почти совпада­ло с первоначальной расстановкой сил, полковник все же ощу­щал беспокойство: возложив такую важную и опасную задачу на своих подчиненных, сам он остался здесь, в безопасности, и, что гораздо хуже, не имел возможности лично проследить за ее выполнением. После того кдк все ушли, ему оставалось только наблюдать и ждать. Еще несколько секунд он размышлял, огля­дывая опустевшую комнату, где, кроме него, находились только солдат, стреляющий из второго окна, да труп на полу, после чего решил дать выход нервной энергии, занявшись делом.
        Выйдя из главного здания через заднюю дверь в патио, Альфре­до стал обходить дом, направляясь к башне N° 5. Когда он до- б~ чся до башни, часть группы Ф, получившая приказ перелезть через стену, готовилась приступить к делу. Другая половина, которой вместе с полковником предстояло штурмовать гараж, уже ожидала его у подножия башни. Велев возглавлявшему группу сержанту быть начеку, Гуахардо полез в башню искать саперов.
        На лестнице путь ему преградили трупы троих наемников, лежавших там, где их сразили пули саперов. Полковник в пер­вый раз осознал, что еще ни разу не встретил пленного наемни­ка или сподвижника Аламана. И неудивительно: солдатами вла­дела та же ярость, которая всего несколько минут назад толкну­ла его на убийство двух безоружных человек. Нынче утром, в пылу ожесточенного ближнего боя, никто не желал идти на риск. В конце концов, мертвый враг не опасен.
        Едва он выбрался на орудийную платформу башни, как на ее крышу и ограждение обрушился шквал автоматного огня из ко­нюшни на противоположной стороне двора, осыпав самого пол­ковника и находившихся в башне саперов осколками бетона. Гуахардо метнулся вперед, спеша укрыться за стеной, и уткнул­ся в спину сержанта саперной команды. Сержант чертыхнулся, но, увидев полковника, извинился.
        Скорчившись, они прижались спинами к стене, принявшей на себя огонь врага. Гуахардо успокоил сержанта и велел ему доло­жить обстановку. По словам сержанта, противник усилил огонь, но стреляет не целясь, куда попало.
        Озабоченный этим сообщением, Альфредо встал на колени и, осторожно приподнимая голову, попытался выглянуть из-за укрытия. Новый шквал пуль, часть из которых ударила в стену, недвусмысленно дал ему понять, что сейчас - не время и не место выставлять себя напоказ. Пригнувшись, он на секунду за­думался. Скорее всего, враг готовится к прорыву и бегству. Ос­тавшиеся наемники усилили огонь, чтобы прикрыть отступле­ние остальных. Стало быть, время на исходе.
        - Скажите, сержант, какие-нибудь вертолеты садились на летном поле?
        - Нет, сэр. Во всяком случае, мы не видели и не слышали. Конечно, в таком грохоте через ворота, что под нами, мог бы и поезд пройти, а мы бы и не заметили. Сидим здесь, как приши­тые, без всякого толку.
        Полковник оглянулся на засевших в башне четырех сапе­ров - скорчившись, все они старались укрыться от свистевших вокруг пуль. На их лицах читалась злость: выполняя приказ, они были вынуждены подвергать свою жизнь опасности, не имея реальной возможности ничего сделать. Сержант прав. Здесь ос­таваться бесполезно. Обратившись к сержанту, Гуахардо стал отдавать распоряжения, словно не замечая града пуль, бараба­нивших по стене, за которой они оба укрывались:
        - Да, здесь вам делать нечего. Возьмите своих людей и спус­кайтесь вниз. Взорвите стену так, чтобы через получившееся отверстие можно было проникнуть в щель между башней и гара­жом. Покончив с этим, прежде чем взорвать стену гаража, от­кройте южные ворота. Ясно?
        - Будет исполнено.
        Довольный тем, что можно, наконец, покинуть орудийную платформу башни и заняться делом, сержант улыбнулся, позвал своих саперов и приказал им спускаться вниз. Как только последний из них исчез, Альфредо, подняв голову, огляделся и быстро побежал по лестнице вслед за сержантом и его группой.
        Не оборачиваясь, Чайлдресс вывел свой маленький отряд че­рез речные ворота и направился к мосту. За ним следовали двое охранников: поддерживая Аламана с обеих сторон, они волоком тащили его за собой. Третий, прикрывавший группу с тыла, выждал несколько мгновений, потом бросился за остальными, то и дело оглядываясь, чтобы проверить, не угрожает ли им что- нибудь сзади.
        Рэндел бежал, каждую секунду ожидая выстрелов в спину. Но ничего не случилось. Выбравшись за ворота, он заметил, что там совсем нет дыма. С одной стороны, это радовало: можно было, наконец, глубоко вздохнуть, не давясь кашлем; с другой - вну­шало тревогу: дымовая завеса прикрыла бы их бегство. Однако, добравшись до моста без единого выстрела, Чайлдресс начал надеяться, что побег удастся. Но только перейдя через мост, он позволил себе остановиться и оглядеться.
        Охранники, вместе с Аламаном, уже вступили на мост и быс­тро приближались. Прикрывавший отход третий наемник, все так же оглядываясь на бегу, отставал ярдов на двадцать. Вдруг он остановился, опустился на колено и стал стрелять. Повернув­шись, Рэндел увидел группу мексиканских солдат, которые вы­бежали из-за северного угла стены у подножия башни № 3. На­ходившийся на башне часовой не знал, что федералисты уже внизу. Увидев, что охранник ведет огонь, он перегнулся через ограждение посмотреть, что происходит под ним. Воспользовав­шись этим, один солдат первым же выстрелом уложил часового: тело его рухнуло головой вниз прямо на солдат, которые суети­лись внизу, спеша установить пулемет и открыть огонь по бегу­щим на летное поле. От неожиданности они прервали работу, потеряв при этом драгоценные секунды. Крикнув охранникам, чтобы они пошевеливались, Чайлдресс побежал дальше и уже не увидел гибели наемника, который прикрывал их: солдаты, нако- нец-то справившись со своим пулемётом, уложили его наповал. Однако выстрелы этого охранника итіело, упавшее на пулемет­ный расчет, позволили остальным выиграть
время. Охранники с Хозяином успели благополучно переправиться через мост и добраться до летного поля.
        Там Рэндел обнаружил, что экипажи двух вертолетов уже си­дят в машинах, а охранники собрались в ангаре. Подбежав к ближайшему вертолету, он приказал пилоту подождать Алама­на. Пилоту второй машины он сказал, что полетит вместе с ним. Тот, явно застигнутый врасплох, нехотя согласился. Тоща Чайл­дресс бросился к ангару. В спешке он не заметил, что в вертолетах уже сложены рюкзаки.
        У входа в ангар он увидел Жака Лефлера, командира группы охраны летного поля. Лефлер, ветеран французского Иностран­ного легиона, недолюбливал американца и не одобрял отноше­ний, которые связывали его с Делапосом. Заметив приближение Рэвдела, француз прислонился к дверному косяку.
        Задыхаясь от возбуждения и усталости, Чайлдресс подошел к Жаку и стал отдавать приказания. Француз молча слушал. Чайл­дресс велел ему отправить двух надежных людей с Апаманом и двумя его охранниками в одном из вертолетов. Самому же Леф- леру вместе с остальными предстояло пешком пробираться на север, к их старому учебному полигону, где они встретятся с Делапосом и теми, кому удастся уцелеть в бою, который все еще идет в Чинампасе. Закончив, Рэндел стоял, ожидая, когда фран­цуз начнет выполнять приказ.
        Внезапное появление Чайлдресса с Аламаном и охранниками спутало Жаку все карты. Если он поступит, как приказал ему американец, он сам и его люди лишатся вертолета и не смогут бежать, а именно это Лефлер собирался сделать. Если же они сбегут, но без хозяина, то им никто не заплатит. Размышляя об этом, Лефлер тянул время, разглядывая свои ногти, а потом, как бы невзначай, осведомился, чей это приказ - Делапоса или са­мого Чайлдресса.
        Борясь с искушением заехать французу в рожу прикладом, Рэвдел ответил, что приказ отдал Делапос. Потом так, чтобы слышали окружившие Лефлера наемники, американец предуп­редил: если они не вызволят хозяина, им не только не заплатят, но вряд ли без связей Аламана им удастся выбраться из Мексики живыми и невредимыми.
        На миг Лефлеру захотелось прикончить американца на месте. Но это желание быстро пропало. Теперь, коща тот объявил во всеуслышание, что необходимо спасти босса, чтобы получить деньги, Жак не знал, как будут реагировать его люди, поэтому онptuimвыбрать самый безопасный вариант. Тем не менее, француз был полон решимости по-прежнему изображать из себя командира. Оглядевшись по сторонам, он выждал секунду, прежде чем обратиться к собравшимся вокруг людям:
        - Вы, двое, - в вертолет с сеньором Аламаном! Остальным взять из вертолета рюкзаки и ждать меня здесь, у подножия хол­ма. С собой брать только еду и боеприпасы, никаких личных вещей. И пошевеливайтесь.
        Когда его подчиненные разошлись, он с вызывающей улыб­кой посмотрел на Чайлдресса.
        - Ну, что, доволен?
        Слишком взбешенный, чтобы отвечать, Рэндел молча повер­нулся и побежал к ожидавшему его вертолету. Задержавшись у двери, он следил, как двое охранников и люди Лефлера заталки­вают Аламана в другой вертолет. Только после того как машина с хозяином взлетела, Чайлдресс забрался в кабину и приказал изумленному пилоту лететь во двор Чинампаса.
        Гуахардо с нетерпением следил, как саперы, которых он об­наружил в башне № 5, выполняют его приказы. Проделав в баш­не около южных ворот отверстие, сержант саперов, как и Альфре­до, заметил, что стена гаража, находящаяся всего в нескольких метрах от них, почти скрыта завесой дыма. Сержант осторожно высунул голову из пролома и прикинул, смогут ли его люди вы­браться наружу так, чтобы их не подстрелили из гаража. Убе­дившись, что эта задача выполнима, он велел одному из саперов следовать за ним и бросился из пролома к воротам.
        Хотя саперы работали быстро и сноровисто, движения сер­жанта и его спутника, которые, прежде чем взорвать заряд, спе­шили вернуться под укрытие башни, казались Альфредо замед­ленными и неловкими. Стоя под башней, о и следил, как саперы снуют через пролом взад-вперед. И только когда сержант вместе с солдатом вернулись, таща за собой шнур, ведущий к подрыв­ным зарядам, заложенным у южных ворот, Гуахардо пришло в голову, что кто-то из тех, кого он послал через стену, может сейчас находиться за воротами. Пока пламя ползло по шнуру, полковник проклинал собственную глупость, молясь, чтобы его поспешность не привела к гибели людей.
        Грохот взрыва, за которым последовал ливень мусора, возве­стил о том, что с южными воротами покончено. Обломки еще не упали на землю, а Альфредо уже выскочил из укрытия и бросился вперед.
        Оказавшись в проеме, он огляделся и с облегчением увидел, что на другой стороне нет ни убитых, ни раненых мексиканских солдат. Но радость его была недолгой: с летного поля донесся рокот взлетающего вертолета. Хотя в душе у полковника остава­лась слабая надежда, что наконец-то прибыла группа Н, он знал: на самом деле это улетает Аламан. Мелькнувший вдали красно- белый вертолет "Белл-206" подтвердил его опасения.
        Подавленный неудачей, Гуахардо стоял, следя за удаляющим­ся вертолетом. Все его старания, все жертвы его людей - все оказалось напрасным. Пусть Чинампаса больше нет, зато жив тот, чью власть он символизировал. А пока Аламан жив, он опасен.
        Как будто для того, чтобы подчеркнуть его неудачу, с востока показался одинокий армейский вертолет. Он приземлился на покинутом поле и высадил часть группы Н.
        Погруженный в свои мрачные раздумья, Гуахардо пропустил последний акт этой драмы. Зная, что Делапосу ни за что не удастся перебраться через мост, Чайлдресс приказал пилоту по­садить вертолет во дворе. Оба - и он, и пилот - знали, что там им грозит двойная опасность: и от своих, и от врагов. И все же американец рассчитывал, что неожиданное приземление верто­лета посреди двора поможет им выиграть достаточно времени, чтобы вызволить Делапоса и еще нескольких человек.
        Рэвдел не знал другого: на его стороне была не только неожи­данность. Выполняя приказ Гуахардо, большинство солдат со­средоточились за стенами крепости, а саперы ушли из башни № 5. В итоге остались всего шесть мексиканских солдат, которые находились на позициях, откуда можно вести обстрел двора. Поэтому в этот момент двор из мясорубки превратился в самое безопасное для наемников место.
        Внезапное появление красно-белого вертолета, опустившего­ся на середину заполненного дымом двора, подействовало имен­но так, как предполагал Чайлдресс. Не зная точно, чей это вер­толет, федералисты прекратили огонь. Скрывавшийся же в ка­зармах Делапос мгновенно смекнул, что задумал американец. Не теряя времени, он велел находившимся вместе с ним людям бе­жать к вертолету.
        Как только наемники выскочили из казармы, несколько ос­тавшихся в доме солдат открыли огонь по людям, но не по вер­толету. Пока Чайлдресс из открытого иллюминатора обстрели­вал дом, Делапос распахнул заднюю дверь вертолета, вскочил в кабину, и крикнул пилоту, чтобы тот взлетал.
        Возникла неожиданная заминка: в последний момент в каби­ну вскочил еще один наемник, а второй, промахнувшись, уце­пился за шасси вертолета. Другие застыли на полпути между казармами и взлетающим вертолетом, глядя, как он набирает высоту. Поняв, что их бросили, оставшиеся наемники поверну­ли назад, спеша в укрытие.
        Оправившие от изумления солдаты принялись стрелять им вслед. Никто, однако, не стал стрелять ни по вертолету, ни по висящему на его шасси человеку. Машина скрылась так же бы­стро, как и появилась.
        Потеряв последнюю надежду, наемники, оставшиеся в казар­мах, в башнях № 3 и № 4 и в конюшне, решили, что с них хватит. Солдаты, казалось, тоже утолили жажду убивать. И на этот раз, когда наемники вышли с поднятыми руками, никто не стал стрелять.
        Чинампасу пришел конец, чего нельзя было сказать об истин­ной цели операции полковника Гуахардо - сеньоре Аламане.
        Глава 7
        Мужчина должен быть создан для войны, а женщина - для ублажения воина. Все прочее - вздор.
        Ф. Ницше

3 июля, 09.15Штаб 16-й бронетанковой дивизии,Форт-Худ, Техас
        Из окна кабинета подполковника Скотта Диксона открывал­ся вид на плац, расположенный перед зданием штаба дивизии. Он любил этот вид, особенно летом, когда многочисленные под­разделения отрабатывали там исполнение команд. В течение июня и июля не проходило недели без какого-либо торжественного мероприятия или подготовки к нему. Большинству здешних па­радов недоставало четкости и торжественности шествий курсан­тов военного института; тем не менее, они оставались лучшим бесплатным зрелищем в городе.
        Что больше всего восхищало Диксона в парадах 16-й диви­зии, так это кавалерия и демонстрация полевой артиллерии. Конный взвод был сформирован по настоянию одного из быв­ших командиров, не желавшего отставать от другой базировав­шейся в Форт-Худе бронетанковой дивизии, имевшей такое под­разделение. Его предшественник, артиллерист, вдобавок к кон­ному, создал артиллерийский взвод из двух орудий по образцу парадного артиллерийского полувзвода, которым гордился Форт- Силт. Единственным различием было то, что артиллеристы Форт- Силта использовали орудия и форму эпохи Первой Мировой войны, а в 16-й дивизии имелись две гладкоствольные пушки "Наполеон" и зарядные ящики им под стать, а команды носили форму, относящуюся к эпохе Гражданской войны.
        Две церемониальные части придавали парадам 16-й дивизии особый блеск, с которым могли соперничать немногие подразде­ления. Во время парада конный взвод, облаченный в темно-си­ние рубахи, широкополые "стетсоны" и небесно-голубые брюкис широкими желтыми лампасами, выстраивался слева от баталь­она или бригады. Артиллеристы в такой же форме, только с красными лампасами, занимали место слева от конного взвода. Создание парадных частей вызвало среди строгих приверженцев традиций оживленные дебаты, получившие название "большая лошадиная распря". По традиции, более старинный род войск должен занимать положение справа как наиболее почетное. По­этому офицеры-артиллеристы утверждали, что полевая артилле­рия, будучи более старинным родом войск, должна располагать­ся справа от конного взвода. Танкисты, коих в дивизии было большинство, настаивали, что почетное положение должно при­надлежать им. Пехотные офицеры, бывшие в дивизии на поло­жении третьего ребенка в семье, склонялись то в одну сторону, то в другую, в зависимости от мимолетных симпатий и антипа­тий. До тех пор, пока Диксон не стал начальником
оперативного отдела штаба дивизии, местоположение кавалерии и орудий ар­тиллерийского взвода произвольно определялось офицером, ко­мандующим парадом.
        Как только Скотт вступил в эту должность, к нему явились два шустрых пробивных майора по делу о "большой лошадиной распре". Явно желая свалить решение этой каверзной проблемы на нового человека, они загнали Диксона в угол и попытались убедить его в том, что артиллерия должна находиться справа. Подполковник, озадаченный их серьезностью в столь простом, на его взгляд, деле, с ходу принял решение. Не дав им исчер­пать все доводы, он поднял правую руку, попросив тишины, и объявил: поскольку он - офицер-танкист, и 16-я дивизия была и остается бронетанковой, справа будут находиться лошади, и точка. Так, в первый же день, он единолично прекратил "боль­шую лошадиную распрю" и получил репутацию офицера, кото­рый не терпит и не допускает пустой болтовни ни в каком виде.
        Теперь, год спустя, Скотт ощущал удовлетворение каждый раз, когда видел, как мимо него церемониальным маршем про­ходят конный взвод и артиллерийские расчеты. И хотя он при­нял решение без всяких серьезных раздумий, оно оказалось вер­ным, и это сразу бросалось в глаза. Кавалеристы, под началом своего взводного и знаменосца, двигались во главе, как и при­стало коннице. За ними следовали пушки, тяжелая артиллерия, предназначенная для того, чтобы убивать. Замыкал шествие фур­гон с боеприпасами, запряженный четверкой мулов, и собака, которая, считается, цриносит счастье.
        Миновав трибуну, батальон или бригада, участвовавшие в параде, и дивизионный оркестр смещались в сторону, конный взвод разворачивался и возвращался, чтобы выстроиться в стрел­ковую цепь, с пистолетами наготове. Пушки артиллерийских расчетов поспешно подвозились сзади, орудия снимали с перед­ка и готовили к бою. Каждая пушка, по команде командира расчета, давала два залпа. После того как стихал грохот второго залпа, командир конного взвода поднимал саблю, давая сигнал горнисту трубить атаку. Пришпорив коня, взводный кричал: "В атаку!", - так чтобы слышали все, и во весь опор вел свой вытянувшийся в одну линию взвод через плац под звуки дивизи­онного оркестра. Артиллеристы, подняв орудия на передок, га­лопом следовали за конным взводом. Проезжая мимо аплодиру­ющей толпы, они приветственно махали шляпами. И в заключе­ние в арьергарде проезжал фургон со скоростью, которую толь­ко можно было выжать из четверки мулов.
        Сколько раз Скотт ни наблюдал это зрелище, оно неизменно наполняло его сердце радостью. Как и большинство офицеров, он был консерватором, и усматривал в соблюдении традиций, порядков и правил, определяющих военную службу, залог на­дежности и успеха. Конный взвод и артиллерийские расчеты олицетворяли для него связь с прошлым, - с той более простой эпохой, когда каждый понимал, что значит быть солдатом. "Ка­кой замечательной была бы армейская жизнь, - размышлял Диксон, - будь у нас одна забота: отлично держаться в седле, точно стрелять и уметь вести за собой людей".
        Откинувшись на спинку стула и водрузив ноги на подокон­ник, Диксон прихлебывал кофе и смотрел, как батальон Второй бригады готовится к репетиции парада, когда в кабинет вошел сержант. Голосом, способным разбудить мертвого, и с жизнера­достностью, которую Скотт с трудом переносил в такую рань, он известил о своем присутствии:
        - Отличный нынче денек в армии, не правда ли, сэр?
        Не меняя позы и не оборачиваясь к вошедшему, подполков­ник ответил с едва уловимой иронией:
        - В нашей армии, сержант Айкен, каждый день - отлич­ный.
        - Так точно, сэр. Помните, что наша "милашка" 16-я нахо­дится на переднем крае социального и культурного прогресса.
        Айкен не видел лица подполковника, но, тем не менее, знал, что тот поморщился. Диксон всегда морщился, когда кто-то на­зывал 16-ю бронетанковую дивизию "милашкой
16-й": это про­звище закрепилось за ней с тех самых пор, как дивизия была избрана местом проведения кампании по аттестации строевых офицеров-женщин (АСОЖ).
        - Верно, сержант. А я-то, дурак, совсем забыл.
        Но забыть об этом Диксон никак не мог. Проще было забыть дышать, чем, служа в рядах 16-й бронетанковой дивизии, забыть о том, что ей предстоит стать экспериментальной частью по вне­дрению женщин в строевые армейские подразделения. И у каж­дого в дивизии - будь то офицер или рядовой - имелось на сей счет свое мнение. Даже у офицерских жен было собственное мнение. Целых три месяца дивизия, и особенно три батальона, которые должны были принять первых женщин-офицеров, гото­вились к этой кампании. И давалось это всем нелегко.
        Большинство офицеров из рядового состава в намеченных для этой цели частях были готовы смириться с неизбежным. Однако кое-кто вслух высказывал свое несогласие, а некоторые даже угрожали уйти в отставку; в их числе был и командир одного из батальонов, выбранных для участия в аттестационной програм­ме. Все это, однако, разом закончилось, когда о ситуации стало известно генерал-майору Элвину М. Малину, командиру 16-й бронетанковой. Прозванный за свой малый рост "Длинный Эл", Малин был человеком, который не терпел обсуждений получен­ного приказа и, вдобавок, не признавал полумер, когда требова­лись решительные действия. Услышав об угрозах командира ба­тальона, Длинный Эл тут же лично явился к нему в кабинет. Усевшись напротив удивленного подполковника, он самым что ни на есть дружелюбным тоном сообщил ему, что пришел, что­бы взять у него рапорт об отставке и тут же, на месте, подписать его. Ошеломленный командир батальона попытался пуститься в объяснения, но Длинный Эл оборвал его, велев заткнуться и поддерживать программу или положить рапорт на стол.
        Командир 2-го батальона 13-го пехотного полка был вынуж­ден капитулировать. Извинившись за то, что распустил язык, он обещал всеми силами поддержать эту важную кампанию.
        Неожиданный удар Длинного Эла, в основном, привел к же­лаемому результату. Нормой поведения стали готовность к со­трудничеству и неукоснительное повиновение. И все же в рядах дивизии оставались скрытые признаки недовольства и разногла­сий. Даже в части самого Диксона высказывались сомнения в том, насколько разумно направлять женщин в строевые подраз­деления. В последнюю пятницу, к удивлению подполковника, к нему явился капитан из его части, которому была поручена ко­ординация всей программы в дивизии, и попросил дать ему дру­гое задание на том основании, что он не может поддерживать эту программу. Уважая капитана за честность, Диксон, тем не менее, не мог допустить, чтобы офицер, отказывающийся под­держать программу равных возможностей, остался безнаказан­ным: он знал, что военнослужащим нельзя позволить выбирать себе задание по желанию.
        По мнению Скотта Диксона, выпускника Военного института в Виргинии, имевшего за плечами двадцать один год службы и две войны, такое поведение для офицера было просто недопус­тимо. Всего за несколько часов капитана уволили из армии, а Диксон подготовил неблагожелательный отзыв, который в мирное время мог закрыть для него все пути к военной карьере. Вина капи­тана усугублялась тем, что он дождался самого последнего момен­та, чтобы объявить о своем решении, и то, что он сделал это именно в пятницу, окончательно загубив и без того обреченный уик-энд, дало возможность Диксону чуть ли не с радостью нало­жить на рапорт капитана уничтожающую резолюцию. Еще два месяца назад Скотт запланировал устроить долгий уик-энд, при­совокупив к выходным праздники по случаю Дня Независимо­сти, и вместе со своими двумя сыновьями и Джен Филдс, кото­рая была его любовницей в течение последних трех лет, от­правиться на остров Саут Падре.
        Военный переворот в Мексике задержал возвращение Джен. Представившийся ей случай стать главным корреспондентомWNN в Мехико оказался для нее слишком большим искушением, что­бы упустить его. И Диксон, хоть и был раздосадован, жаловаться не мог. В конце концов, она отказалась от более выгодного пред­ложения агентства, чтобы стать, как она сама себя называла, его походной подружкой. Потеря руководителя проекта АСОЖ до­вершила провал затеи с уик-эндом. Вместо того чтобы наслаж­даться с сыновьями морем и солнцем на острове Саут Падре, Диксон сидел в своем кабинете в Форт-Худе и вместе с офице­ром по личному составу подыскивал подходящую кандидатуру на должность нового "козла отпущения" для АСОЖ. Просмот­рев не одну дюжину личных дел, оба сошлись на кандидатуре новичка, только что прибывшею в дивизию, молодого капитана по имени Гарольд Керро.
        Ожидая вызова к начальнику оперативною отдела дивизии, капитан Гарольд Керро пил предложенный ему кофе и наблю­дал за снующими вокруг него людьми. Он был выбит из колеи, узнав, что приказ о назначении в штаб бригады изменен - это больше отстраняло его от настоящей солдатской жизни. "На уровне бригады, - размышлял Гарольд, - у меня все же оста­валась возможность хотя бы изредка нюхнуть кроме навоза и порох. В штабе дивизии придется нюхать исключительно на­воз".
        Пребывая в таком настроении, Керро в это утро не мог уви­деть в штабном персонале ничёго привлекательного. Все вокруг - и офицеры, и рядовые, - казалось, еле-еле двигались. В боль­шинстве линейных подразделений, где ему приходилось служить, всегда царили бодрость и подтянутость, что выражалось даже в манере разговора. Здесь же все явно слонялись без дела, по­груженные в свой собственный маленький мирок: пили кофе, шуршали бумагами и раздражались каждый раз, когда телефон­ный звонок грубо прерывал их размеренное времяпрепровожде­ние, требуя ответа. "Да, - думал капитан, - понадобится вре­мя, чтобы к этому привыкнуть".
        Он продолжал размышлять о своей судьбе, когда, лучезарно улыбаясь, к нему подошел сержант и протянул руку для привет­ствия:
        - Капитан Керро, я - сержант Айкен. Добро пожаловать.
        Застигнутый врасплох, Гарольд встал, подал сержанту руку и,
        слегка покривив душой, произнес:
        - Рад попасть к вам.
        Пока они обменивались рукопожатием, Айкен на миг взгля­нул капитану в глаза и понимающе улыбнулся:
        - Уверен, что рады, сэр. Уверен, что рады.
        Его улыбка и ответ не укрылись от внимания Керро, так же как и озабоченное выражение лица капитана не укрылось от Айкена.
        - Подполковник Диксон готов принять вас, сэр.
        Не ожидая ответа, Айкен повернулся, чтобы ввести Керро в кабинет. Поспешно поставив на пол чашку с недопитым кофе, капитан устремился за сержантом.
        Когда он нагнал Айкена, тот уже стоял у дверей. Не говоря ни слова, сержант пригласил Керро войти, пробормотав ему вслед: "VayaconDios"[Храни тебя бог (исп.)] . И хотя Гарольд ничего не ответил на его напутствие, про себя он удивился: почему, черт побери, сержант это сказал?
        Кабинет был сравнительно невелик. Напротив двери стоял простой и удобный письменный стол. Вплотную к нему, перпен­дикулярно, стоял длинный стол и пять стульев. Слева от Керро находились мягкое кресло и приставной столйк, на котором ле­жали папки с архивом 16-й бронетанковой дивизии. Дальше, вдоль стены, располагался деревянный книжный шкаф, забитый военными справочниками, книгами по военной истории и ско­росшивателями всех цветов и размеров. На этой же стене висели две мелкомасштабные карты Восточной Европы и района Пер­сидского залива. Третья карта, висевшая на стене позади стола, представляла собой увеличенную схему Форт-Худа, на которой были отмечены все полигоны и тренировочные площадки. За столом, в большом рабочем кресле, задрав ноги на подоконник и попивая кофе, сидел, наблюдая за репетицией парада, сам под­полковник.
        Гарольд остановился перед длинным столом, встал по стойке "смирно", отдал честь и отрапортовал:
        - Сэр, капитан Гарольд Керро прибыл для прохождения службы.
        Диксон слышал, как капитан вошел в кабинет, слышал он и язвительное замечание сержанта. Рокочущий голос молодого капитана, прозвучавший нарочито хрипло и мужественно, не удивил Скотта. На самом деле он почти ожидал, что капитан закончит доклад традиционным: "Готовприступиїь".
        Не поворачивая головы, подполковник отхлебнул еще кофе и только после этого, взяв чашку в левую руку, довольно небреж­но откликнулся на приветствие.
        - Садитесь, капитан Керро.
        Керро был неприятно поражен ленивой, чуть Ли не развязной позой подполковника. "Неудивительно, - подумал он, - что все его подчиненные бродят, как в полусне. Все идет сверху".
        Вздохнув, Керро опустил руку и сел в торце длинного стола. Но Диксон, не обращая на него никакого внимания, продолжал смотреть в окно. За неимением лучшего занятия Керро повер­нулся к окну и тоже стал наблюдать.
        Внизу, на плацу, марширующее подразделение как раз закан­чивало последний поворот перед тем, как выйти к трибунам. Командир батальона, в сопровождении четырех штабных началь­ников, уже поравнялся с трибунами, приветствуя принимающего парад офицера. Поскольку это была репетиция, парад принимал майор: он отвечал на приветствия и отмечал недостатки прохо­дящих мимо подразделений. Следом за штабом батальона шли роты; каждую возглавлял капитан и знаменосцы. Керро наблю­дал, как командиры рот отдают приказы. Сначала следовала под­черкнуто суровая предварительная команда: "Внимание!", пре­дупреждающая роту о следующей команде. И в тот же миг зна­меносец как можно выше вскидывал флажок. Это была дань старой традиции: так поступали в те дни, когда командир ис­пользовал флажок, чтобы передавать команды своим подчинен­ным, которые могли не расслышать их сквозь шум боя. После паузы командир отрывисто выкрикивал: "Направо равняйсь!" - то была команда к действию. Одновременно командир повора­чивал голову направо, а его правая рука взлетала вверх, отдавая честь принимающему парад. Флажок с резким звуком
опускался вниз, сигнализируя о том, что дана команда к исполнению. В строю роты правая колонна продолжала смотреть прямо перед собой, в то время как в двух колоннах слева от нее все головы рывком поворачивались направо. Взвод сохранял такое положе­ние, пока командир не доходил до отметки, которая показывала, что замыкающая шеренга роты прошла трибуну. Тогда он давал команду "Готов!" и, после паузы, - "Равнение на середину!".
        Рота за ротой маршировали мимо; между второй и третьей ротами несли национальное и полковое знамена. У трибуны пол­ковое знамя опускали под углом сорок пять градусов, привет­ствуя принимающего парад, а национальный флаг продолжал гордо реять в воздухе, не склоняясь ни перед кем. Это был един­ственный случай, когда командующий парадом первым отдавал честь; приветствуя национальное знамя.
        Гарольд, который видел все это и раньше, не понимал, почему это действо приводит подполковника в восторг - ведь наверня­ка ему часто приходилось наблюдать подобные зрелища. У него складывалось все более неблагоприятное впечатление о новом шефе, пока под окном не появился конный взвод. Здесь было куда больше своеобразия, и Керро внезапно почувствовал, что эффектное зрелище захватило и его. Вот командир конного взво­да, держа саблю перед собой, отдал предварительную команду. Во весь голос рявкнув: "Внимание!", он опустил саблю, и солн­це вспыхнуло на ее блестящем клинке. Держа ее в вытянутой руке, командир дал команду к исполнению: "Направо равняйсь!" Всадники и их скакуны, четверками проходя мимо командую­щего парадом, выполнили команду с такой четкостью и небреж­ной грацией, что Гарольд невольно восхитился. "Наверняка ло­шадям, которым приходится скакать с высоко поднятыми го­ловами, нужно не меньше тренировки, чем самим кавалерис­там", - подумал он. Следом за конным взводом шли палевые орудия. Каждую пушку, которую тащила четверка лошадей, со­провождал расчет из четырех человек: двое ехали верхом
на лошадях, двое - на передке орудия.
        Проход строем войск был интересен сам по себе, а уж их маневрирование и учебный бой, за которым последовала конная атака, можно сказать, просто опьяняли. Завороженно следя за разворачивающимися внизу сценами, капитан почувствовал, как сердце его забилось быстрее. "Да, - подумал он, - вот цере­мония, достойная американской армии!".
        Когда командир конного взвода стал собирать своих всадни­ков, Диксон повернулся в кресле и в первый раз посмотрел на Керро.
        - Вы когда-нибудь видели кавалерийскую атаку?
        Удивленный внезапным вопросом, капитан покачал головой.
        - Нет, сэр, не доводилось.
        Откинувшись на спинку кресла, подполковник заговорил, разглядывая нового офицера:
        - Раньше, когда в армии она действительно применялась, все было просто, легко и понятно. Командир, следуя в нескольких шагах перед взводом, видел и врага, и местность и знал свою задачу. И на основании того, что видел, используя свою выучку, опыт и умение оценить положение, отдавал быстрый и простой приказ. Он мог принять решение самостоятельно: ведь часть была невелика, й все могли услышать голос командира. А маневры ничем не отличались от обычных упражнений, которые хоро­ший эскадрон выполняет постоянно. Когда командир ощущал, что все готовы, он поднимал саблю и давал команду: "В атаку!". И всего через несколько минут она заканчивалась успехом или поражением. Просто, ясно и быстро. Выражаясь словами майо­ра Джоэля Эллиота, которые он произнес в битве при Уошито: "Впереди нас ждет награда или могила".
        Гарольд ждал, что подполковник скажет что-нибудь еще или закончит этот маленький экскурс в историю какой-то поучи­тельной фразой. И чем больше он ждал, тем яснее понимал: все это неспроста, тем более, что Диксон' процитировал майора Эл­лиота. Джоэль Эллиот - офицер, который в 1868 году получил назначение в 7-й кавалерийский полк США; в последний раз его видели живым, когда он вел отряд индейцев-шейенов. Было это в первый день битвы при Уошито. Его труп, вместе с телами восемнадцати кавалеристов, нашли только через две недели. Эл­лиот получил свою могилу. Неужели новый шеф готовит его именно к этому - получить пулю или награду? Дальнейшие слова Диксона подтвердили его подозрения.
        - Вы когда-нибудь слышали о Программе аттестации строе­вых офицеров-женщин?
        Вот оно что! Керро мгновенно понял, что его ожидает. И все же секунду поколебался, прежде чем ответить. А отвечая, поста­рался, чтобы голос его прозвучал спокойно и невозмутимо.
        - Да, сэр, я знаком с этой программой.
        Скотт взял со стола небольшое квадратное пресс-папье и, не глядя на Керро, стал вертеть его в руках.
        Наконец подполковник заговорил, и Гарольд почувствовал, как его поникшие плечи опускаются еще ниже.
        - Что ж, через неделю вы будете знать ее вдоль и поперек. Я решил назначить вас в учебный отдел, где вы будете отвечать за индивидуальную подготовку и артиллерийское дело в дивизии. Одной из ваших задач станет контроль и координация програм­мы АСОЖ. И хотя у вас будут и другие обязанности - в частности, в дивизии на вас будут замыкаться все связи при орга­низации квалификационных испытаний, стрелковой и артилле­рийской подготовки, специальных курсов и т. д., - ни одна из них по своей важности не сравнится с АСОЖ. Это чрезвычай­но важная программа, и, я надеюсь, вы успешно с ней справи­тесь.
        Перестав играть с пресс-папье, Диксон поднял глаза и, преж­де чем продолжить беседу, в упор взглянул на капитана:
        - Ясно?
        Хотя Керро не представлял, чем чреваты для него обязаннос­ти и задания по программе АСОЖ, он понимал, насколько это щепетильное дело, знал, какой резонанс программа имела и бу­дет иметь впредь, и предвидел грядущую полемику, к которой приведут ее результаты, какими бы они ни оказались. Несколь­ко секунд он размышлял, изо всех сил стараясь найти достой­ный ответ. Взглянув на подполковника, капитан решил, что тот ждет от него каких-то слов, которые позволят понять, как Га­рольд воспринял новое назначение. Помня, что в подобных слу­чаях его не раз выручал юмор, Керро улыбнулся:
        - Ох, сэр, вы, наверное, меня разыгрываете. Я-то думал, вы взвалите на меня что-то действительно неподъемное.
        Не ожидавший такого ответа, Скотт внимательно посмотрел на капитана и усмехнулся. "Ах, так, - подумал он. - Ты, я вижу, решил повалять дурака; что ж, посмотрим, кто кого".
        Подавшись вперед, он оперся локтями о стол и, опустив под­бородок на скрещенные пальцы, в упор посмотрел на Керро.
        - В таком случае, может быть, вы возьмете на себя и уход за учебным оружием?
        Первая мысль, пришедшая в голову Керро, была: "Черт возьми, я недооценил этого мужика!". Вероятно, от этой мысли его улыбка сменилась озабоченным выражением, потому что Диксон после недолгого молчания подмигнул ему и сказал:
        - В следующий раз, герой, не зная броду, не суйся в воду. Ясно?
        Гарольд сокрушенно покачал головой:
        - Прямое попадание, сэр. Больше можно не стрелять.
        Диксон встал и подошел к двери:
        - Итак, отдых для вас закончился. Пора приниматься за дела. Следуйте за мной, я познакомлю вас с майором Найхартом, он отвечает за боевую подготовку.

3 июля, 09.4513-й пехотный полк, 2-й батальонФорт-Худ, Техас
        Свернув с дороги, вдоль которой располагался штаб Второй бригады, солдаты 2-го батальона 13-го пехотного полка приго­товились к отдыху. Для второго лейтенантаКозак день начинал-ся удачно.Слава Богу, кпарадам она оказаласьготова: сказыва­лись бесконечные тренировки во время четырехлетнего обуче­ния в Уэст-Пойнте, включая год на посту командира роты кур­сантов. "Если и дальше все пойдет так же гладко, - думала она, - мы добьемся своего".
        Она считала этот успех не своим личным, а общим делом, подсознательно понимая, что ее успех или неудача будут иметь последствия не для нее одной. От ее показателей, как и от пока­зателей других пяти молодых женщин, будет зависеть, допустят ли вообще женщин-офицеров в действующую армию. Ведь до тех пор, пока женщины - как офицеры, так и рядовые - огра­ничены службой в войсках боевого и тылового обеспечения, всегда будут существовать препятствия для их роста и продвижения к высшим должностям. Только служба в строевых подразделениях предоставит женщинам возможность достичь настоящего, неограниченного равенства. И Нэнси понимала: чтобы эта цель осуществилась, она просто обязана добиться успеха.
        Она смотрела в спину своего нового командира роты. Ее ус­пех и, в срою очередь, успех всей программы АСОЖ во многом зависит от этого человека, капитана Стэнли Уиттворта. У него есть десятки возможностей, чтобы поддержать или провалить ее. В руках капитана Уиттворта - все ключи к ее будущему: от заданий, которые он ей будет давать, до людей, которых он на­правит в ее взвод. И хотяКозак старалась убедить себя в том, что это относится к любому второму лейтенанту, все же послед­ствия ее неудач скажутся на судьбе очень многих.
        Поглощенная своими мыслями, Нэнси чуть не пропустила приказ Уиттворта остановиться. Вовремя спохватившись, она за­мерла на месте и по команде повернулась налево. Сжав кулаки и недовольно поморщившись, она чертыхнулась про себя и поду­мала: "Нужно вынуть голову из задницы и быть начеку. Глав­ное - держать глаза и уши открытыми, а рот - на замке".
        Отпустив роту, Уиттворт вразвалку направился в свой каби­нет. Он не спешил. Там его ожидали только бумаги и очередь солдат, явившихся по каким-то своим дурацким делам. Капита­ну не хотелось забивать голову пустяками. Наоборот, ему как никогда нужно было собраться с мыслями. В уютный, организо­ванный и управляемый мир, который он, как командир роты, сам для себя создал, угодила быстроходная выскочка по имени НэнсиКозак.
        Хоть Уиттворт и знал, что появление второго лейтенанта-жен­щины создаст кучу проблем и сложностей, он никак не ожидал, что его собственный командир будет усугублять их. Капитан на­деялся на руководство и поддержку, по крайней мере, на какое- то сочувствие. Но ничего подобного не получил. А то немногое, что он услышал, показалось Уиттворту вмешательством, грани­чащим с посягательством на его права.
        И сегодняшняя репетиция парада - первое официальное за­дание, в котором принимала участие лейтенантКозак - послу­жила ему предупреждением. Под видом обычной рекомендации комавдир батальона предложил ему поставить лейтенантаКозак так, чтобы при обратном движении роты она оказалась на пра­вом фланге. Уиттворту было невдомек, что командир батальо­на захотел поставить Нэнси справа для того, чтобы ее увидели все собравшиеся на трибуне, когда батальон будет проходить мимо. Таким образом он собирался продемонстрировать, что принял "предложение" Длинного Эла и действует заодно со все­ми, а лейтенантКозак, как ей и надлежит, полностью освоилась в батальоне.
        Из рекомендации батальонного командира до Уиттворта дошло одно: к лейтенантуКозак он будет относиться с большим вниманием, чем к обычному, ничем не примечательному лейте­нанту. Командир батальона, а, возможно, и весь штаб будут при­стально наблюдать за ней. Это, в свою очередь, означало, что они будут наблюдать за капитаном или, по крайней мере, за его ротой. Чем именно все это грозит, Уиттворту пбка не было ясно. Зато он понял другое: отныне его карьера каким-то образом связана с судьбой новоиспеченного второго лейтенанта, да еще и женщины. И если это так, то в интересах Стэнли как можно скорее выяснить, каких результатов хочет от него командир ба­тальона. Короче говоря, он должен знать, чего ждут от второго лейтенантаКозак - успеха или провала. И действовать, исходя из этого.

3 июля, 10.45Берег Рио-Саладо, к северу от Монтеррея, Мексика
        В конце грунтовой взлетно-посадочной полосы стояли три здания. Главное, крытое жестью строение из шлакоблоков когда-то служило аэровокзалом и конторой. Справа находился ан­гар, где за дверьми, свисающими со ржавых петель, скрывались два вертолета. Слева, в покосившемся сарае, где было больше щелей, чем досок, под брезентом были спрятаны "джип" и два старых "пикапа". Летное поле, сооруженное в пойме реки Сала- до некой горнодобывающей компанией, считалось заброшенным уже более двадцати лет. Случайному наблюдателю, откуда бы он ни взглянул хоть с земли, хоть с воздуха - так бы и показалось. Чайлдресс и его маленький отряд потратили не один час, чтобы летное поле выглядело необитаемым. И только солнечный блик, изредка отражающийся от окуляров бинокля, мог выдать их при­сутствие.
        Хотя Рэндел и остальные в шутку называли заброшенное лет­ное поле своим вторым домом, Аламану становилось плохо от одной мысли о том, что он потерял свой драгоценный Чинампас и, как обычный преступник, вынужден скрываться вместе с ком­панией отъявленных головорезов. Оставаясь в одиночестве, он поднимал глаза к небу и вопрошал: "Господи, почему ты поки­нул меня?", - хоть и не ожидал услышать ответ. Мать постара­лась воспитать его в традициях веры, но суровая реальность жизни в трущобах Мехико сделала Эктора реалистом, думающим, в первую очередь, о выживании. И в голове у него уже начала обретать очертания мысль о том, кдк отомстить и вернуть утра­ченные силу и власть.
        Пока Аламан сидел в одиночестве в заброшенном здании аэро­вокзала, погруженный в мечты о будущем, Чайддресса и его людей больше заботило настоящее. Донесшийся с крыши крик наблю­дателя предупредил их, что кто-то приближается. Взобравшись по шаткой лестнице наверх, Рэндел направился к дозорному. Даже без бинокля он увидел шлейфы пыли, которые, развеваясь, как петушиные хвосты, предупреждали о приближении двух ма­шин задолго до того, как донесся шум двигателей.
        - Это Делапос? - спросил наблюдатель, передавая Чайлд- рессу бинокль.
        Поднеся бинокль к глазам, тот не спешил с ответом, пока не убедился, что едут две машины.
        - Нет, не похоже. У Делапоса с Луисом - всего одна маши­на. Не представляю, зачем им могло понадобиться угонять вто­рую. Ведь они поехали только для того, чтобы добыть продукты.
        - Предупредить остальных?
        Рэндел опустил бинокль.
        - Да, предупреди. Только никакой стрельбы без крайней необходимости. Ясно?
        Наблюдатель кивнул и попятился к лестнице.
        Подъехав к броду, чтобы переправиться через реку, обе ма­шины остановились. Из открытого "джипа" вышел долговязый мужчина. Подняв к глазам бинокль, он принялся осматривать летное поле.
        Чайлдресс понял, кто это. Темно-красный берет парашютно­го полка Иностранного легиона и куртка в камуфляжных разво­дах могли принадлежать только одному человеку - Лефлеру. "Значит, все-таки объявился, маленький ублюдок", - подумал Рэвдел. Сам наемник, он нюхом чувствовал, что французу дове­рять нельзя.За все время их знакомства Лефлер не выказал даже намека на человечность, совесть или честность. Америка­нец считал, что такой, как он, способен зарезать собственную мать.
        И все же они были в одной упряжке и работали на одного хозяина - по крайней мере, сейчас. Встав, Чайлдресс помахал рукой и скомандовал находившимся внизу людям "отбой". Жак, увидев американца из-за реки, махнул в ответ и полез в машину. Теперь, вместе с людьми Лефлера, их будет двенадцать, не считая двух пилотов и Аламана. Не так уж много, но для начала неплохо. Рэндел задумался. Начала чего? Что они могут сделать? И зачем? До сих пор сам он и все остальные не загады­вали наперед. Теперь пришло время серьезно поговорить о буду­щем.

3 июля, 10.45Штаб Министерства обороны, Мехико, Мексика
        Надвинув фуражку на глаза и глядя перед собой, полковник Гуахардо молча вошел в приемную. Он машинально прошагал мимо секретаря и адъютанта, направляясь в свой кабинет, и, войдя в него, тихо закрыл за собой дверь. Секунду секретарь и адъютант смотрели друг на друга. Потом, не проронив ни слова, вернулись к своим делам. Оба знали: Гуахардо только что вер­нулся от полковника Молины, которому докладывал о рейде на Чинампас, и теперь ему нужно побыть одному.
        Со сцепленными за спиной руками Альфредо стоял у окна и, покачиваясь с пяток на носки, смотрел на улицу. Его мрачное настроение окрашивала единственная мысль: встреча с Моли- ной могла закончиться куда хуже. Зная, что Гуахардо не перева­ривает его адъютанта, майора Пуэрто, Молина на время их раз­говора отослал Пуэрто с поручением. Сам же Эрнандо проявил такое понимание, которое граничило уже со снисходительностью.
        Гуахардо, проигнорировавший почти все предложения Совета по уничтожению Аламана и Чинампаса, был готов подать ра­порт об отставке. Молина, зная своего друга, предвидел такой шаг. Он заговорил с Альфредо как с братом, не осуждая и не закрывая глаза на его ошибки. Он с готовностью согласился, что бегство Аламана - большая неудача этой, во всех иных отно­шениях безупречной операции.
        - Однако, - подчеркнул Молина, - это не повод для того, чтобы расстаться с одним из самых опытных членов Совета - нынче не время для героических жестов.
        На обратном пути в Министерство обороны Альфредо понял, что не станет подавать в отставку. Как ни тяготило его бремя провала, было бы глупо выйти из борьбы только из-за того, что пострадало его самолюбие. Молина знал это, и Гуахардо - тоже. "Может, это и хорошо, - подумал он. - Каждый человек, не­зависимо от того, какой пост он занимает, нуждается в уроке: это напоминает ему, что он - только человек. Да, это урок, на котором я должен учиться".
        Первого тихого стука в дверь полковник не расслышал, вто­рой, погромче, привлек его внимание.
        - Кто гам? - не двигаясь с места, спросил он.
        Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы адъютант смог заглянуть в кабинет.
        - Сэр, лейтенант Бласио прибыл по вашему приказанию. Сказать, чтобы подождал?
        Взглянув на часы, Гуахардо отметил, что лейтенант пришел на десять минут раньше.
        - Пусть войдет.
        Адъютант исчез, прикрыв за собой дверь. Через секунду сно­ва постучали. По-прежнему не отходя от окна, Альфредо произ­нес:
        - Войдите.
        Он услышал, как дверь открылась, потом закрылась. Разда­лись четыре чеканных шага, за которыми последовало щелканье каблуков.
        - Сэр, лейтенант Бласио прибыл по вашему приказанию.
        Гуахардо не шевельнулся. До сих пор он так и не решил, какпоступить с человеком, по вине которого штурм Чинампаса за­кончился провалом. Он прочитал рапорты самого Бласио и лей­тенанта, командира того взвода, который перевозил Рафаэль. Оба были достойными людьми, каждый поступил так, как считал пра­вильным. Что же ему делать с Бласио - человеком, который, пусть невольно, из-за неисправности вертолета, но дал Аламану ускользнуть?
        Обернувшись, Альфредо в первый раз смерил взглядом лейте­нанта. Тот все еще стоял по стойке "смирно", держа пилотку под мышкой и не сводя глаз с Гуахардо. "Что же мне с тобой делать, дружище?" - размышлял полковник.
        Обойдя стол, он остановился и присел на край. Скрестив руки
        Гуахардо уставился на свои ботинки и решил, что было бы неправильно наказывать этого офицера за то, что он поступил по инструкции. Как командир, он отвечал за жизнь своего эки­пажа, пассажиров и сохранность вертолета. Полковник знал, что, случись это в мирной обстановке, решение Бласио приземлить­ся при первых же признаках опасности было бы верным. Равно как план штурма, разработанный Альфредо, сочли бы прием­лемым вариантом.
        Снова подняв глаза на Рафаэля, Гуахардо несколько секунд изучал лейтенанта, прежде чем вынести окончательное решение.
        - Скажите, лейтенант, вы знаете, зачем вас сюда вызвали?
        Повернув голову и глядя на полковника, Бласио поспешно
        ответил:
        - Да, сэр. Объяснить свои действия во время рейда на Чи­нампас и получить наказание, которое вы сочтете нужным.
        Какое-то мгновение полковник колебался. Бласио, как и сам Гуахардо, был готов ответить за свою ошибку. Но сейчас - не то время. В этом Молина прав. Слишком многое предстоит сде­лать, и слишком мало подходящих людей. Альфредо мгновенно принял решение.
        - Лейтенант, мне не нужны ваши объяснения. Ваш рапорт, как и рапорт пехотного офицера, командовавшего десантной группой, меня вполне удовлетворил. - Гуахардо помолчал, пре­доставив Бласио возможность еще несколько секунд обливаться потом. - Что же касается наказания, то вы будете уволены с той должности, которую занимали, и зачислены в мой штат в качестве моего личного пилота.
        Не веря собственным ушам, Рафаэль переспросил:
        - Прошу прощения, сэр. Вы сказали, что отныне я станов­люсь вашим пилотом?
        С непроницаемым лицом полковник подтвердил:
        - Все верно. А теперь ступайте к моему адъютанту, у негЬ получите все инструкции. А после того, как найдете себе жилье, достаньте точные часы. Я требую от своих людей пунктуально­сти. Понятно?
        Изо всех сил стараясь сохранить выдержку, Бласио коротко ответил: "Понятно", и как можно скорее вышел из кабинета, будто боялся, что полковник передумает.

3 июля, 21.35Берег Рио-Саладо, к северу от Монтеррея, Мексика
        В конторе аэровокзала после ужина трое мужчин, перегова­риваясь, жевали хлеб и пили кофе. Свободно переходя с фран­цузского на испанский, потом на английский и наоборот, они обсуждали планы на будущее. Делапос, несмотря на все свои громкие слова, скорее всего, предпочел бы остаться с Алама- ном. Он считал, что постепенно все образуется, и тогда такой человек, как их хозяин, наверняка понадобится. К тому же, Де­лапос подчеркнул, что они оба - мексиканцы. Чайлдресс но­сился с идеей пробираться на север. Он заявил, что давненько не видел настоящего снега. Пора отправляться назад, в Вермонт, и, спустцв часть заработка, приятно провести время. Лефлер, как истинный француз, говорил только о Париже. Может быть, по­том он подастся в Африку, где уже служил в рядах легиона. То была пустая болтовня, не отличающаяся от разговоров других солдат, которые не имеют понятия, что готовит им будущее.
        Из тени, лежавшей у входа в контору аэровокзала, появился Эктор. Он уже несколько минут прислушивался к ленивому раз­говору наемников, пытаясь оценить степень их надежности и позиции каждого. Убедившись, что понял, кто на что способен, он вышел.
        Неожиданное появление Аламана застало всех троих врас­плох. Увидев возникшего перед ним хозяина, начальник охраны поспешил встать. Подойдя к свободному краю стола, тот спро­сил, могут ли они уделить ему время. С уверенным видом, от которого он казался выше, чем был на самом деле, Эктор огля­дел всех троих. Наемники, смекнув, что у него есть какое-то предложение, молчали.
        - Если верить тем новостям, которые передают по радио, - начал он, - при нынешнем режиме у меня нет никаких шансов возобновить свою деятельность в Мехико. Как видно, у военных есть власть и никакой жизнеспособной оппозиции. Вдобавок, Совет тринадцати получил большую поддержку и у средних сло­ев населения, и у бедноты. Похоже, программа Совета - при­ступить к немедленным и решительным действиям против кор­румпированных чиновников и государственных служащих, по­ощряя народ помогать ему обнаруживать и вылавливать этих чиновников - завладела воображением людей. Наконец-то чер­ни представилась возможность излить свое недовольство прави­тельством, которое так долго помыкало и пренебрегало ею, со­здавая нам удобное поле деятельности.
        Аламан начал ходить вокруг стола. Мексиканец, которого всегда захватывала история сказочного успеха его патрона, сле­дил за каждым движением хозяина и ловил каждое его слово. Чайлдресс с Лефлером, наоборот, не переставали гадать, куда клонит эль Дуэньо. Оба время от времени обменивались недо­уменными взглядами, слушая Аламана.
        - В создавшихся обстоятельствах, - продолжал Аламан, - мы четверо и горстка охранников бессильны что-либо сделать, чтобы сместить новое правительство или изменить его политику изнутри. Сложившаяся атмосфера, - для пущего драматическо­го эффекта он сделал паузу и поднял правую руку, - на этот раз не благоприятствует нам. Но это не значит, что все потеря­но. - Заключая свое туманное вступление, Аламан произнес: - Сумей кто-то свергнуть новый режим, все снова могло бы вернуться на круги своя. И от нас, от нас четверых, многое зависит.
        Пока Аламан говорил, Делапос то и дело одобрительно кивал. Он понимал его как мексиканец мексиканца. Чайдцресс слушал с непроницаемым лицом: он знал, что яблоко созрело и вот-вот упадет. Лефлер, которому, как и Чайдцрессу, не терпелось услы­шать, что же скажет Аламан, изображал полное отсутствие ин­тереса. Когда Аламан снова замолчал, все трое переглянулись, потом уставились на хозяина. Как старший из них и человек, наиболее преданный Аламану, начальник охраны задал вопрос, который был на уме у каждого:
        - И что же, сеньор Аламан, мы, по-вашему, должны для это­го сделать?
        Лицо Аламана озарилось улыбкой, и он прошептал проник­новенным голосом, будто творя молитву в главном городском соборе:
        - Американцы, друзья мои, за нас все сделают американцы. В них наше спасение.
        До Чайлдресса и Лефлера смысл сказанного Аламаном до­шел, но они приготовились услышать что-то более захватываю­щее: план убийства или подкупа. И только мексиканец мигом понял все. Он стремительно вскочил на ноги и обнял Аламана:
        - Блестяще, сеньор! Просто блестяще!
        Глава 8
        Сохранить себя и уничтожить противника - вот первейший закон войны.
        Мао Цзэдун

3 августа, 10.50Капитолий, Вашингтон, округ Колумбия
        В это утро все пребывали в состоянии апатии. Даже вентиля­торам, которые лениво, вполсилы вращались под потолком, ка­залось, не хватало энергии.
        Монотонное бормотание очередного свидетеля, дающего за­ранее подготовленные показания, напоминало Эду Льюису неис­правную люминесцентную лампу, надоедливей гул которой быс­тро начинает действовать на нервы. Свидетель, мелкая сошка из аппарата ЦРУ, казался не более выразительным, чем белая оштукатуренная стена. На нем былитемно-ісиний костюм-тройка, белая сорочка и узкий красный галстук с дурацким узором, на­поминавшим мелкие груши. Узкий лоб, украшенный залысина­ми, круглые очки в роговой оправе... Его лицо не отличалось от лиц бюрократов, которых каждый день можно встретить на ули­цах столицы. Эд сразу понял: этот свидетель будет одинаково удобен для аудиторской проверки Международного Красного Кре­ста, бракоразводного процесса или заседания, рассматривающе­го уголовное дело. На миг ему захотелось, чтобы ЦРУ, из уваже­ния к приличиям, послало для чтения подготовленных показа­ний какую-нибудь хорошенькую женщину, как это делали более современные конторы. Со вкусом одетая красивая женщина, по крайней мере, дала бы возможность отвлечься от нудной, изну­рительной обязанности терпеливо слушать эту
околесицу, что­бы, в свою очередь, вопросами буквально разорвать свидетеля на куски. "Но, - сетовал про себя Льюис, - сегодня мне не повезло, поэтому остается одно - с тоской наблюдать, как этот клоун из ЦРУ все бубнит и бубнит свое"
        Как и большинство других, заранее подготовленных показа­ний, эти излагались с "жаром", который прекрасно сочеталсямедленным, монотонным кружением вентиляторов под потол­ком. Они были напичканы ненужными подробностями, нашпи­гованы преувеличениями - словом, на девяносто процентов яв­ляли собой первосортную, одобренную правительством чушь собачью. Тем не менее, Эд Льюис внимательно слушал, потому что знал: стопроцентной собачьей чуши не бывает. Где-то среди обилия произносимых свидетелем слов скрывается идея, зерно истины, правдивая и содержательная мысль. И задача Льюиса и других членов Комитета Палаты представителей по делам раз­ведки в том и заключалась, чтобы поймать несколько таких дра­гоценных мыслей, пока они жужжат, кружат по залу, а потом, во время допроса, пригвоздить свидетеля намертво.
        Но вероятность того, что это случится сегодня, казалась весь­ма сомнительной, и свидетель, похоже, это знал. И уж, конечно, знало его начальство; вот почему на встречу с Комитетом Кон­гресса был отправлен сравнительно мелкий чиновник. Сейчас, когда ожидался летний перерыв в слушаниях, Эду, настаивавше­му на немедленном обсуждении кризиса в Мексике, приходи­лось бороться с явным стремлением конгрессменов свернуть или отложить все дела, которые могли вынудить их задержаться в Вашингтоне. Сопротивление со всех сторон, включая и жалобы его собственных сотрудников, грозило тем, что дело будет отло­жено до октября, когда Конгресс соберется снова. И только угрозами и тщательно сформулированными ответами прессе Льюису удалось убедить своих коллег по Комитету провести пред­варительные слушания на тему: "Почему американской разведке не удалрсь предсказать недавние события в Мексике". В пред­выборный год, когда все поставлено на карту, для человека, ко­торый дорожит своим постом, было бы последним делом произ­вести впечатление, что он пренебрегает своими обязанностями, особенно если речь идет о текущем
кризисе.
        Убаюканные бесцветным изложением подготовленных пока­заний, конгрессмены слушали невнимательно, и им потребова­лось несколько секунд, чтобы понять: представитель ЦРУ закон­чил свою речь. В зале раздался скрип кресел и шорох бумаг: члены Палаты внутренне собирались, готовясь приступить к ра­боте. Когда председатель Комитета наконец поднялся и загово­рил, его голос и слова свидетельствовали об отсутствии интере­са и сосредоточенности. Даже вопросы его были поверхностны.
        Свидетель, сидя перед членами Комитета, смотрел на них сквозь большие круглые очки в роговой оправе. Сложив руки на столе, он отвечал на каждый вопрос председателя шаблонной фразой, которая была столь же бессодержательна и уклончива, сколь предсказуема. Порой Эд с трудом улавливал суть того, чтосказано в ответ на конкретно поставленный вопрос. Однако ник­то, похоже, не возражал. Все шло своим чередом. Как винтики, колесики и зубчатые передачи сложного механизма, слушания Конгресса шли медленно, но верно.
        Когда пришла очередь Льюиса задавать вопросы, он не спе­шил начинать. Оглядев своих коллег, потом свидетеля, он не­сколько секунд обдумывал, как поступить. С одной стороны, он мог, следуя примеру остальных, ограничиться тривиальными вопросами, и слушания закончатся вовремя, гладко и ко всеоб­щему удовольствию. Или же он мог, как подсказывал ему ин­стинкт, взять свидетеля за горло. Выбрав второй вариант, он обеспечит себе внимание средств массовой информации, но на­влечет на себя гнев коллег - членов Комитета, которые хотели бы поскорее уйти с заседания и, как знать, быть может, даст понять кое-кому в разведывательных кругах, что, проявив в Мек­сике нерадивость, они не уйдут от наказания.
        Избери Эд более простой вариант, он удивил бы и друзей, и врагов. Бывший офицер Национальной гвардии, он, в качестве помощника командира батальона, участвовал в иранской войне, и на собственном опыте познал цену слабостям разведки. По­добные ошибки стоили жизни солдатам, за которых он нес от­ветствен ндсть. И позволить разведке и впредь действовать по собственному усмотрению, невзирая на последствия, значило бы для Льюиса предать всех тех, кою он оставил на поле боя.
        Поэтому он просто не мог поступить иначе. Из всех своих обязанностей конгрессмена работу в качестве члена Палаты пред­ставителей по делам разведки он считал наиболее существенной и имеющей самые важные последствия. Он не хотел и не мог отмахнуться от свидетеля только потому, чтобы раньше уйти. Как воин-самурай, готовый схватиться с противником, Эд, сжав в руках бумаги вместо меча, подался вперед и посмотрел свиде­телю прямо в глаза.
        Сделав упор на слове "мистер", чтобы напомнить всем при­сутствующим о том, что свидетель не имеет никакого звания, Льюис начал допрос:
        - Мистер Напье, я с большим интересом прочитал отчет, пред­ставленный вашим управлением. Вам знакомо его содержание?
        Представитель ЦРУ наклонился к микрофону.
        - Знакомо, конгрессмен Льюис, поскольку я сам его составлял.
        Взглянув на отчет, потом снова на Напье, Эд для большегоэффекта сделал паузу и загадочно хмыкнул. На несколько се­кунд снова уткнувшись в отчет, он создавал впечатление, что обдумывает очередной вопрос, хотя на самом деле знал, каким , будет этот и все последующие вопросы.
        - Что ж, мистер Напье, ваш отчет весьма содержателен. В нем вы описываете операции ЦРУ в Мексике, в изобилии при­водя даты, подробности, факты и цифры. Тот, кто станет читать его, не зная реального положения вещей, может сделать вывод, что у нас имелись все возможности обнаружить, что в Мексике назревают события, представляющие угрозу для Соединенных Штатов. Однако то, что произошло там с 28 по
30 июня сего года, не подтверждает такого вывода. Если сравнить это с собы­тиями 7 декабря. 1941 года в Перл-Харборе, то действия тогдаш­ней разведки покажутся верхом бдительности. Как вы объясни­те несоответствие между имевшимися у вас возможностями и плачевными результатами, что обнаружилось в ходе недавних событий?
        Напье был готов к такому вопросу. Прежде чем ответить, он с усмешкой откинулся на спинку стула, не подозревая, что его ожидает ловушка.
        - Вам, конгрессмен Льюис, как члену Комитета Палаты по делам разведки, прекрасно известно, сколько требований предъяв­ляют к разведке Соединенных Штатов. И еще, я уверен, вам известен бюджет, на основе которого мы должны решить мно­жество задач, необходимых для соответствия этим требованиям. Существует, и это, я уверен, вам тоже известно, несоответствие между многочисленными требованиями и слишком скудными ассигнованиями. Поэтому нам приходится делать тщательный выбор, сосредотачивая усилия в первую очередь на том, что в данное время мы считаем наиболее важным.
        - И кто же осуществляет этот выбор, мистер Напье?
        В ответе прозвучала самоуверенность, подкрепленная небреж­ным взмахом руки.
        - Ну, разумеется, руководитель - на основе рекомендаций экспертов по конкретным проблемам и специалистов по регио­нам.
        - Таких, как вы? - вставил Льюис.
        - Да, сэр, таких, как я, - откинув голову назад, гордо заявил Напье.
        - Достаточно ли полны сведения о положении дел в Мекси­ке, которые вы, мистер Напье, предоставили своему руковод­ству?
        - Разумеется, конгрессмен. Ведь я отвечаю за Центральную Америку, в частности - за Мексику. Почти все, что касается Мексики, проходит через меня: я просматриваю, проверяю и перерабатываю материал, прежде чем он пойдет к руководителю или выше.
        Льюис, как опытный охотник, приготовился окончательно загнать Напье в ловушку, обратив самоуверенность чиновника против него самого.
        - Тогда, мистер Напье, я полагаю, вы также советуете руко­водству, каким проблемам отдать приоритет, и как лучше рас­пределить ассигнования и ресурсы, чтобы решить их?
        - Разумеется, конгрессмен. Руководитель, отвечающий за многие регионы, как правило, считается с нашими рекоменда­циями.
        Мгновение Эд боролся с искушением высмеять сидящего пе­ред ним важного бюрократа. Но подумав, он нанес удар бесстра­стно, почти небрежно.
        - Следовательно, мистер Напье, вы берете на себя ответ­ственность за то, что ЦРУ не сумело распознать опасность, гро­зящую правительству Мексики, и не смогло предсказать случив­шийся в конце Июнявоенный переворот.
        Заявление Льюиса обрушилось на Напье, как бомба. Выпря­мившись на стуле, он вспыхнул и, прежде чем ответить, тупо уставился на конгрессмена,гіосле чего начал оправдываться.
        - Я ничего подобного не говорил. С нашей стороны никакой ошибки не было. Как указано в моем отчете, события прошед­шего июня были совершенно беспрецедентны и неожиданны. Кто мог предугадать стихийное выступление горстки офицеров?
        Пришел черед Эда откинуться на спинку стула и усмехнуться.
        - Вы что же, хотите убедить нас, что весь этот кризис гря­нул, как гром среди ясного неба? Что тринадцать полковников однажды утром проснулись и вдруг, ни с того ни с сего, решили свергнуть свое правительство?
        Напье разозлился. Льюис делал из него дурака, и чиновнику это явно не нравилось. Однако он был слишком выбит из колеи, чтобы отвечать обдуманно.
        - Разумеется, нет, мистер конгрессмен. Такую операцию не­возможно провести без тщательного планирования и без подго­товки. Для этого нужно время.
        - И ваше управление не обнаружило никаких признаков такой подготовки? Кроме того, мистер Напье, вы только что заявили, что переворот был стихийным. Каким же он все-таки был - подготов­ленным или стихийным?
        Угодив между двух огней, Напье на этот раз помедлил.
        - Как я уже отметил, конгрессмен Льюис,Мысосредоточили усилия на сборе информации об операциях по перевозке нарко­тиков. Я считал... Управление не видело никакого повода сомне­ваться в стабильности мексиканского правительства и верности армии.
        Резко подавшись вперед, Льюис посмотрел Напье прямо в глаза.
        - Значит, сэр, вы допустили ошибку. Вы не сумели сделать того, что мы ждем от ЦРУ. В мгновение ока все правительство страны, граница которой с США составляет полторы тысячи миль, оказывается упраздненным и замененным группой людей, о которых нам неизвестно абсолютно ничего. Если это - не ошибка, сэр, что же тогда?
        Потеряв дар речи, Напье судорожно пытался найти подходя­щий ответ. Но Льюис не дал ему такой возможности. Он владел рингом, Напье был на канатах, и пришла пора нанести последний удар. Льюис не был заинтересован в том, чтобы прикончить эту мелкую сошку: его волновала куда более значительная цель - разведка в целом. Напье быд лишь рядовым пехотинцем, кото­рый оказался на линии огня и получил пулю.
        Повернувшись лицом к председателю подкомитета, конгрессмен обратился к нему лично и ко всей Палате в целом:
        - Как бывало и раньше, очередной международный кризис застал Соединенные Штаты врасплох. Вместо того чтобы полу­чить своевременное предупреждение и подготовиться, руковод­ство страны и сегодня разбирается в мексиканских событиях ничуть не лучше, чем любой человек с улицы. - Взяв в руку отчет Напье и скомкав его, как ненужную бумажку, Льюис про­должал гнуть свое: - Я считаю форменным скандалом, что мисс Джен Филдс, рядовой репортер агентства новостей, случайно оказавшаяся в Мексике во время переворота, дает нам лучшую информацию и более глубокую оценку этот кризиса, чем управле­ние, в которое мы ежегодно вкладываем миллиарды долларов. И я не думаю, что кто-то станет оправдывать такое положение дел, потому что, на мой взгляд, никаких разумных оправданий про­сто не может быть. Нас, господин председатель, сейчас должно интересовать только одно: как мистер Напье и его управление собираются исправить столь вопиющее положение. Вот над чем, сэр, нам предстоит работать. Это наш долг перед американской общественностью и перед собственной совестью. Любое другое решение было бы преступлением.
        Хотя большинству членов Комитета не понравился способ нападения, который избрал Эд, никто не посмел выступить про­тив. Его позиция была неуязвима, а речь не могла остаться без внимания прессы во время предстоящей предвыборной кампа­нии. После минутного размышления председатель, поняв, что ход заседания вышел из-под его контроля, и до конца летней сессии закруглиться не удастся, объявил перерыв. Льюис ловко перешел в наступление, и теперь, чтобы спасти репутацию Ко­митета, председателю предстояло поломать голову, как продол­жить атаку на разведку.

3 августа, 11.55Мехико, Мексика
        Все знавшие Джен Филдс и следившие за ее работой удиви­лись бы, услышав, что Эд Льюис назвал ее рядовым репортером. Не случись того, что некоторые называли романом с подполков­ником американской армии, Джен могла бы претендовать на место в любом национальном агентстве новостей по своему выбору. И хотя она по собственной воле проработала три года простым корреспондентом, что для нее былорівносильно ссылке, ее ре­портажи о последних событиях в Мексике снова выдвинули ее в первый ряд. Эта удача доставила ей бесконечную радость и снискала уважение и зависть среди толп корреспондентов, кото­рые слетелись в Мехико в поисках острых сюжетов.
        Однако быстро выяснилось, что за Джен Филдс им не угнать­ся. С самого первого дня кризиса ее репортажи занимали веду­щее место, как будто освещение этого события стало ее исклю­чительной привилегией. И если все ее коллеги сообщали о пере­вороте в традиционной манере, как о серии кровавых убийств и рождении военной диктатуры, то Джен показывала, что именно скрывалось за очевидными событиями. Начав со специального сообщенияWNN - энергичного десятиминутного репортажа, в котором ясно и впечатляюще была изложена подоплека загово­ра, - Филдс сразу привлекла внимание американской обще­ственности. Если другим репортерам приходилось вести настоя­щую борьбу за краткую телефонную беседу, не говоря уже о том, чтобы взять интервью у представителя Совета тринадцати, то Джен летала по коридорам власти, как легкий ветерок. В ее активе была серия из тринадцати интервью - с каждым из чле­нов правящего Совета, репортажи из всех мексиканских штатов и отчеты о посещениях самых разных уголков Мехико - от трущоб до президентского дворца. Словом, ни у кого не остава­лось сомнений: Джен - в своей стихии, на коне, и
собирается продолжать в том же духе.
        Однако все это давалось ей не так просто, как можно было подумать, глядя со стороны. На каждое броское и захватываю­щее интервью, которое делала Филдс, приходились три, от кото­рых она охотно отказалась бы. И передача, которую она сейчас готовила - о публичной казни людей, осужденных за преступ­ления против государства, - прекрасный тому пример.
        Большинство американцев, в том числе и Джен, соглашались с тем, что в Мексике назрела необходимость в переменах. Совет продемонстрировал изрядную ловкость: используя средства мас­совой информации и большую общину американцев латино­американского происхождения, ему удалось добиться поддерж­ки в Соединенных Штатах. Даже самые яростные противники нового режима в Мексике были вынуждены признать, что у Со­вета тринадцати есть основания стремиться к переменам. Глав­ным предметом разногласий между сторонниками нового режи­ма, и теми, кто призывал к восстановлению прежнего прави­тельства, стали использованные Советом методы. При этом са­мые яростные споры и сильные опасения вызывало введение упрощенных судебных разбирательств, проводимых военными трибуналами.
        Совет тринадцати с самого начала понимал, что успех или провал их действий будет зависеть от поддержки народа. Рево­люция должна стать истинно народной. Члены Совета были убеж­дены в том, что они всего лишь продолжают мексиканскую ре­волюцию
1917 года, покончившую с прежним реакционным ре­жимом. Молина, Гуахардо, Завала и их соратники понимали свою роль именно так и верили в это. Только так они могли - все вместе и каждый в отдельности - оправдать свержение прави­тельства, которое клялись защищать. Совсем другой, куда более трудной задачей было убедить народ Мексики поверить в благо­родство их целей, потому что десятилетия, прожитые под влас­тью продажного и бессильного правительства, приучили мекси­канцев ни во что не верить. Членам Совета необходимо было действовать быстро и решительно, принимая меры, которые затрагивали бы каждого гражданина страны. Вырабатывая свою политику, они не забывали о провале советского переворота в августе 1991 года, и старались не повторить ошибок русских заговорщиков.
        К решению своей проблемы Совет подошел трезво и обду­манно. Положение народа в Мексике было тяжелым, и члены Совета знали, что оно станет еще тяжелее, прежде чем новое правительство сможет дать стране и ее населению какое-то улуч­шение. Совет собирался, как это уже не раз делала ИРП, обра­титься к обнищавшему народу с просьбой пойти на новые жер­твы, дабы спасти свое будущее. Но для этого придется доказать людям, что полковники не только искренне заинтересованы в спасении Мексики, но и способны провести радикальные пере­мены, которые улучшают положение каждого гражданина. Не имея возможности сразу дать людям еду, деньги или работу, Со­вет ополчился на самые отвратительные язвы мексиканского общества: коррупцию и безудержный рост преступности.
        Коррупция стала в Мексике образом жизни. У всех - от высших государственных деятелей до полицейского на улице - была своя цена. Американцам казалась дикой сама мысль о том, что нужно, например, дать взятку полицейскому, чтобы он рас­следовал кражу. В Мексике же это стало неизбежным. Если вы хотите поставить телефон, нужно дать "на лапу" служащему, который примет ваше заявление, мастеру, который придет уста­навливать аппарат. Не заплатить - значит не получить того, чего вы добиваетесь. Ваше заявление может легко затеряться в горах бумаг. Или у мастера не окажется нужной детали, которая осталась на станции, и он не знает, когда сможет зайти к вам в следующий раз. Джен Филдс была хорошо знакома с этой систе­мой. Именно поэтому ей и всем иностранным корреспондентам были необходимы администраторы. Такой мексиканец-посред­ник знал все и всех, в том числе - и размеры взяток; он также утрясал все бытовые и транспортные проблемы. Работать без него было равносильно блужданию по Стране чудес без карты.
        Совет тринадцати сделал ставку на уничтожение такого рода коррупции - от этого зависели его успех или поражение. К тому же, восстановление закона, порядка и дисциплины методами пря­мого и быстрого воздействия обладало для военных особой при­тягательностью, против которой им трудно было устоять.
        Для осуществления этой политики была выработана простая система. Любой правительственный чиновник - вне зависимос­ти от занимаемого им положения - мог быть арестован пред­ставителем правящего Совета по подозрению в коррупции и пре­ступной деятельности. Такими представителями обычно явля­лись военные офицеры в ранге капитана или майора, знакомые с данным районом или городом и ответственные за проведение правительственной операции на местном уровне. Стоило кому- либо обратиться с жалобой, и офицер был обязан приступить к расследованию.
        Расследование сводилось к минимуму. Офицер делал попытку подтвердить показания обвиняющей стороны, допрашивая окре­стных жителей или других возможных жертв продажного чинов­ника. Если претензии к обвиняемому имели под собой почву, он арестовывал чиновника и созывал экстренное судебное заседа­ние, обычно - на следующий же день. На заседании заслушива­лись показания обеих сторон, и офицер рассматривал их, преж­де чем вынести решение и объявить приговор. Приговор испол­нялся без промедления: самым распространенным был расстрел - метод, который гарантировал малый процент апелляций, не да­вал переполняться тюрьмам, обеспечивал потерпевшему ясный и решительный ответ на его жалобу и служил предупреждением другим преступникам - как настоящим, так и потенциальным.
        Некоторым американцам, воспитанным в уверенности, что права обвиняемого имеют приоритет над правосудием, окружен­ным адвокатами, которые используют каждую букву закона, лишь бы затянуть судебный процесс, и не способным смириться с высшей мерой наказания, применение Советом военных трибу­налов и публичных казней казалось варварством. Даже самые ярые сторонники нового режима в Мексике чувствовали необ­ходимость громко осудить так называемое военно-полевое пра­восудие. Именно это больше, чем что-либо иное, удерживало правительство Соединенных Штатов от признания Совета за­конным органом, представляющим народ Мексики. В конце кон­цов, в США шел предвыборный год, и для большинства государ­ственных деятелей, стремившихся сохранить или занять высо­кие посты, соблюдение закона и порядка являлось залогом успе­ха. Большинство американских политиков считало невозмож­ным одновременно оставаться поборниками закона и порядка и поддерживать правительство, вершащее военно-полевое право­судие. Поэтому они сделали наиболее легкий выбор, осудив пе­реворот: в конце концов, все равно в Мексике много голосов не
собрать.
        Совет ожидал, что правительство Соединенных Штатов высту­пит против политики чрезвычайных судов и публичных казней, однако члены его все же надеялись, что оно оценит общее бла­го, которое оправдывает эту меру. Когда же стало очевидно, что их надежда не оправдалась, некоторые члены Совета стали убеж­дать своих товарищей отказаться от этой программы в угоду правительству Соединенных Штатов.
        Полковник Молина, которого поддерживал Гуахардо, твердо стоял на своем. С одной стороны, программа искоренения кор­рупции, пленив воображение мексиканского народа, выполняла свою цель - помогала завоевать поддержку населения и подго­товить его к длительной борьбе за проведение реформ. С другой стороны, та же программа препятствовала признанию Соеди­ненными Штатами Совета тринадцати законным правительством Мексики. А это признание, за которым последовали бы экономи­ческая помощь и возможности для делового сотрудничества, было столь же важно для успеха, как и поддержка мексиканского народа. Однако все соглашались, что публично уступить нажиму США - значило бы погубить дело революции в глазах народа Мексики и правительств других стран Центральной и Южной Америки. Как заявил Молина в своем публичном выступлении по этому вопросу: "Лучше быть бедным и голодным, оставаясь хозяином в собственном доме, чем стать рабом прихотей ино­странного правительства".
        И хотя такое заявление взывало к гордости мексиканцев, оно не решало другой проблемы - как добиться от американцев признания. Чтобы решить эту задачу, полковник Молина, как он уже делал это раньше, обратился к средствам массовой ин­формации, дабы непосредственно представить дело на суд аме­риканской общественности. Кое-кто из членов Совета призывал Молину одуматься. Позволить американской прессе вести ре­портажи о судебных процессах и казнях значило идти на ненуж­ный риск, последствия которого, в случае неудачи, могли ока­заться роковыми. Однако предложить реальную альтернативу никто не смог, поэтому все, скрепя сердце, были вынуждены согласиться с решением Молины. Выполнение этой задачи пол­ковник возложил на Гуахардо.
        Заявив, что он - не лучшая кандидатура для подобного пору­чения, Гуахардо, тем не менее, приступил к исполнению прика­за. Молина и другие члены Совета не удивились, когда Альфре­до предложил, чтобы Джен Филдс предоставили свободу дей­ствий в изучении программы и освещении ее так, как она сочтет уместным.
        Сначала Джен Филдс не хотела принимать это предложение. Несмотря на то, что в Соединенных Штатах по телевидению постоянно показывали яркие сцены необузданного насилия, ре­портажи о реальных казнях передавали с большой неохотой. Однако она понимала, что такая передача была не просто важ­на: снять и передать ее стало бы задачей, требующей от коррес­пондента изрядного мужества и напряжения сил. В конце кон­цов, именно сложность и ответственность задачи заставили Джен принять предложение.
        Единственной помехой для нее являлась необходимость со­трудничать с полковником Гуахардо. Журналистке не нравилось иметь дело с ним. В их группе Тед прозвал полковника "Дарт Вейдер", а Джо Боб предпочитал прозвище "Аттила-щеголь". Их новый администратор-мексиканец называл его "Темным". Джен сочла все эти прозвища удачными и подходящими. Гуахар­до оказывал им всемерное содействие, обеспечивая Джен и ее группе завидную возможность бывать где угодно и говорить с кем угодно. Он даже позаботился о новом администраторе, ко­торый теперь путешествовал вместе с группой. Это был молодой человек приятной наружности, прекрасно владевший английским языком. Все, однако, подозревали, что администратор сотрудни­чает с мексиканской контрразведкой. Его поведение, особенно в присутствии старших офицеров, только укрепляло эти подозре­ния. Тем не менее, его помощь и содействие Альфредо обеспе­чивали группе возможность без помех жить и работать в Мекси­ке, что было очень сложно, особенно с тех пор, как началась "чистка".
        Историй о том, как членов прежнего правительства арестовы­вали, допрашивали и в тот же день расстреливали, ходило вели­кое множество. По слухам, программа, которую между собой все называли "чисткой", должна была отличаться широким раз­махом и затронуть все слои населения. В новостях о "чистке" ничего не сообщалось, не было и статистических данных, кото­рые позволяли бы судить о ее масштабах и эффективности, од­нако она ощущалась везде и всюду. И все же Джен и ее товари­щи, путешествуя по стране, замечали, что обсуждая "чистку", средний мексиканец говорил о ней с энтузиазмом и даже с улыб­кой. И только те, кто был связан с прежним правительством или мог быть каким-то образом замешан в коррупции, проявляли озабоченность, граничащую со страхом. Короче говоря, со сто­роны казалось, что "чистка" весьма эффективна и пользуется поддержкой в народе, и именно это Джен и собиралась подтвер­дить или опровергнуть.
        Проблемы, которые встали перед ней при подготовке репор­тажа о "чистке", были довольно серьезными. Если изложить их в нескольких словах, то Джен Филдс предстояло сделать репор­таж, в котором этот эмоциональный и противоречивый матери­ал подавался бы беспристрастно и объективно. Тед, ее телеопе­ратор, был яростным противником линчевателей в националь­ном масштабе. Джо Боб, наоборот, считал, что это здорово, и предлагал сделать подробные записи, надеясь убедить президен­та Соединенных Штатов принять аналогичную программу. Джен тоже имела свое мнение па этот счет, но старалась держать его при себе.
        Итак, Джен избрала характерный для себя подход: узнав, что Совет предоставил ей карт-бланш, она решила поймать Гуахар­до на слове. В поисках типичного дела Джен сидела в районном суде, который она выбрала из списка всех судов федерального округа Мехико, и ждала, когда поступит жалоба на продажного чиновника или какого-нибудь другого преступника. Ждать ей пришлось недолго.
        Не прошло и часа, как в помещение суда, прихрамывая, вошла одетая в черное пожилая женщина и спросила капитана. Увидев, что Филдс вместе с группой проследовала за ней в каби­нет, посетительница хотела уйти, не подав жалобы. Но капитан, добродушный здоровяк с обвислыми усами, уговорил ее остать­ся. Она нерешительно начала свой рассказ.
        Ей показалось, что один из лавочников на рынке постоянно обманывает покупателей. Она пожаловалась полицейскому. Тот, изобразив на лице озабоченность, пошел вместе с ней в лавку. В ее присутствии он задал лавочнику несколько вопросов. Лавоч­ник, со своей стороны, стал громко сетовать на высокую сто­имость перевозок и товаров, показывая полицейскому гроссбух, в который записывались приход и расход. Полицейский, по сло­вам женщины, удовлетворенный ответом лавочника, сказал ей, что все в порядке. Не поверив ему, она вышла из лавки, но, вместо того чтобы пойти домой, перешла через улицу и стала следить. То, что она увидела, разозлило ее и еще больше укре­пило в прежних подозрениях. Полицейский, убежденный в том, что потерпевшая ушла, выпивал на пару с лавочником: оба они болтали и смеялись. Уверенная, что они смеются над ней, она выждала, пока они не расстались, пожав друг другу руки, и по­спешила в районный суд.
        Капитан, делая заметки и изредка кивая, слушал женщину, стараясь не замечать съемочнуюіруппу и камеру. Когда она за­кончила, капитан поблагодарил ее и, сознавая важность, кото­рую приобрело это дело благодаря присутствию Джен, немед­ленно начал расследование.
        Большую часть работы осуществил сам капитан. Сделав не­сколько телефонных звонков, он узнал имя полицейского, отве­чавшего за район, в котором находилась лавка, номер участка и время, когда его можно застать на месте. Кроме тот, он обзво­нил несколько рынков и магазинов, спрашивая, во что им обо­шлось приобретение тех или иных товаров, и по какой цене они их продают. Все цены он проверил у чиновника из Министер­ства торговли и сельскою хозяйства. Покончив с предваритель­ным расследованием, капитан в сопровождении Джен и ее груп­пы вышел из здания суда и направился в лавку, где недавно побывала женщина.
        По пути капитан объяснил, что в изобличении истинных пре­ступников успех во многом зависит от быстроты и неожиданно­сти действий. Сначала журналистка приняла его слова за пре­дупреждение, решив, что она и ее группа должны проявлять мак­симальную осмотрительность. Но капитан заявил, что часто вне­запное и неожиданное появление офицера и вопросы, которые он начинает задавать, приводят к немедленному раскаянию и сотрудничеству.
        - Чем дольше затягивается расследование, - подчеркнул он, - тем больше времени получает обвиняемый, чтобы изобрес­ти какую-нибудь историю. Если нагрянуть быстро, без предуп­реждения, имея на руках готовые факты, обвиняемый зачастую теряется при первом же нажиме и сознается в надежде, что ему смягчат наказание.
        Сидя в фургоне, Джен наклонилась вперед и протянула мик­рофон капитану.
        - И часто они получают снисхождение за такое сотрудниче­ство? - задала она вопрос.
        Капитан устремил взгляд вперед, обдумывая ответ. Потом обер­нулся к Джен:
        - Сказать по правде, сеньорита Филдс, даже если бы мне была известна статистика, которая вас интересует, я все равно не смог бы вам ответить. Количество людей, замеченных в по­добных проступках, общее число рассмотренных дел, результа­ты расследований и вынесенные приговоры - все это считается государственной тайной. Понимаете, это часть той тактики вне­запного удара, которая так важна при "чистке". Когда я прихо­жу к подследственному и начинаю задавать вопросы, он понятия не имеет, что его ожидает, и не представляет, есть ли у него шансы выйти сухим из воды. Цифра безуспешных расследова­ний неизвестна и никогда не публиковалась. Известны только те случаи, когда вина подозреваемых подтвердилась. Поэтому пер­вое, что приходит в голову обвиняемому - это самое худшее, то есть расстрел.
        Джен взглянула на капитана. Вероятно, на лице ее было напи­сано недоумение, потому что он улыбнулся и продолжил:
        - Видите ли, сеньорита, находясь в шоке, человек не может мыслить логично. Трудно изобрести правдоподобную историю для прикрытия, если вас преследует призрак неминуемой смер­ти. Поэтому в такой ситуации люди чаще всего дают чистосер­дечные показания.
        Журналистка все еще размышляла о законности подобной) подхода, когда они подъехали к лавке. Выйдя из фургона, капи­тан одернул китель, выпятил грудь и решительным шагом вошел внутрь. Группа двинулась следом, продолжая съемку на ходу.
        Как и предсказывал капитан, его внезапное появление заста­ло лавочника врасплох. Хотя Джен не сомневалась, что он заме­тил их группу, взгляд его был прикован к офицеру. Капитан же не обращал на лавочника никакого внимания. Он подошел к полкам, вынул из нагрудного кармана маленький блокнот, в ко­тором был список конкретных товаров и цен, по которым они продавались в других магазинах, и стал выискивать эти товары. Найдя нужный товар, он записывал указанную на нем цену в свой блокнот и начинал искать следующий.
        Лавочник явно встревожился. Он понял, чем занят незванный гость. Он спросил капитана, не может ли он быть чем-нибудь полезен. Капитан продолжал игнорировать лавочника, разве что изредка бросал в его сторону холодный, ничего не выражающий взгляд. К тому времени, когда офицер закончил, хозяин трясся, как осиновый лист. Капитан, по-прежнему не обращаясь к нему, подошел к прилавку, на ходу отстранив беднягу, хлопнул блок­нотом по деревянной поверхности и потребовал, чтобы кто-ни­будь принес ему бухгалтерскую книгу и накладные на товары. Они были немедленно предъявлены ему смуглой девушкой с округлившимися от страха глазами.
        Мягко и дружелюбно обращаясь к девушке, капитан попро­сил ее отыскать записи цен, по которым лавочником были при­обретены перечисленные товары. Отыскивая нужную запись, девушка показывала ее капитану. Он, в свою очередь, изучал запись, принадлежащую самому лавочнику, и делал пометку в бухгалтерской книге. Удовлетворившись увиденным, капитан повернулся к лавочнику и на этот раз обратился прямо к нему:
        - Сеньор, вам придется пройти со мной.
        Услышав эти слова, солдат, до сей поры стоявший у дверей лавки, вышел вперед, схватил лавочника за руку и повел к ожи­давшему фургону.
        Последовавший за этим допрос в суде оказался быстрым и многое открыл Джен. Она обнаружила, что капитан преследует вовсе не лавочника. Тот был только источником информации и свидетельских показаний. В них входил перечень других окрест­ных магазинов, вздувших цены выше разрешенного правительством уровня, и имена полицейских, которые, получая часть прибыли, закрывали на это глаза. Закончив с лавочником, капитан велел задержать его, пока не будут получены дальнейшие указания. После чего, вместе с Филдс и ееіруппой, отправился в участок, где служил продажный полицейский.
        Внезапное появление капитана со сведениями, которые тот успел собрать, вынудило полицейского очень быстро сознаться и назвать имена коллег, как и он, бравших взятки. Было в этом списке и имяem начальника - лейтенанта полиции. Покончив с первым полицейским, капитан вызвал следующего, чье имя числилось в списке правонарушителей.
        Второй полицейский, попав в помещение для допроса, дер­жался так же робко и боязливо, как и лавочник, и первый страж порядка. Увидев Джен и съемочную группу, он совсем растерял­ся, не зная, чего ожидать. Капитан, который теперь чувствовал твердую почву под ногами, переменил тактику. Когда полицей­ский оказался за столом напротив него, капитан, нагнувшись к нему и понизив голос, объявил задержанному, что он находит­ся под следствием по обвинению в коррупции, а конкретно - за то, что брал взятки у местных торговцев. Полицейский, вытара­щив глаза, начал было возражать. Однако капитан быстро ути­хомирил его и, хлопнув блокнотом по столу, грозно предупре­дил: если обвиняемый откажется от сотрудничества, дело для него может обернуться плохо.
        Во время допроса второго полицейского Джен многое стало ясно. Слова капитана о том, какое большое значение имеет неожиданность и маячащий перед обвиняемым образ смерти, оправдались. Она видела: полицейский потрясен и не в состоя­нии размышлять здраво. Когда капитан возобновил допрос, по­лицейский выпалил первое, что пришло ему в голову, даже не подумав, о чем спрашивали его раньше или какие вопросы могут ожидать впереди. В результате капитану удалось вытянуть из него некоторые сведения так, что полицейский этого даже не заметил.
        И только когда офицер закончил задавать вопросы, Филдс поняла, кто является главной целью его расследования. Лавоч­ник, двое полицейских и третий, которого доставят позже, не представляли для него особого интереса. Он не собирался во­зиться с теми, кого явно считал шелухой. Ему была нужна цель, которая была бы достойна его усилий и послужила бы остраст­кой не только мелким лавочникам. Дело шло своим чередом: лейтенанта арестовали и ознакомили с показаниями свидетелей, после чего он во всем сознался.
        Суд, состоявшийся на следующее утро - обязанности судьи исполнял все тот же капитан, - закончился быстро. Замешан­ного в деле лавочника, который присутствовал в качестве свиде­теля, оштрафовали и отпустили. Полицейских, чьи имена оказа­лись в списке, понизили в звании на одну ступень, оштрафовали и тоже отпустили. Лейтенанта признали виновным в том, что он поощрял своих подчиненных брать взятки у лавочников, кото­рые обсчитывали клиентов, и сам состоял с ними в доле. Его приговорили к расстрелу, с приведением в исполнение пригово­ра на следующее же утро до полудня. На этом суд без лишних проволочек закончил слушание, и капитан приготовился при­ступить к следующему делу.
        Перед тем как Джен ушла, капитан спросил ее, что она дума­ет обо всем этом. Журналистка не знала, что ответить. Она, как и обвиняемый, убедилась, что скорость, с которой вершилось правосудие, не давала ей времени собраться с мыслями. Ее пер­вый ответ, что, на ее взгляд, расстрел - слишком жестокий и суровый приговор, явно озадачил капитана:
        - Расстреляй мы всех лавочников и полицейских, которые берут взятки, - вот это, сеньорита Филдс, можно было бы на­звать жестокостью. К тому же, у нас не хватило бы пуль, чтобы расстрелять всех, кто при старом режиме поддался коррупции. Нет, мы предпочитаем припугнуть мелкую рыбешку и прикон­чить крупную добычу, которая попалась в наши сети. И чем она влиятельней и заметней, тем лучше. Теперь все лавочники и полицейские в этом участке и,виє всякою сомнения, в соседних будут знать, что произойдет, вздумай они воспользоваться своим положением. Нет, сеньорита, это самое лучшее - дать им про­стой и убедительный пример того, что может случиться.
        Если расследование и суд прошли с ошеломляющей быстро­той, то события, предшествовавшие исполнению приговора, тя­нулись мучительно медленно. На ночь лейтенанта Чполиции пе­ревезли из здания суда в городскую тюрьму. Вечером ему разре­шили увидеться с женой и детьми; Джен со съемочной группой присутствовала при свидании. От этой сцены даже у Джо Боба слезы навернулись на глаза: жена полицейского отчаянно рыда­ла, а детишки цеплялись за отца, будто этим могли его удержать. Лейтенант же молчал, потрясенный событиями последних дней. Переполненная сочувствием к несчастной женщине, Джен пред­почла не дожидаться, когда настанет момент прощания. Прекра­тив съемку, она ушла вместе с группой. Журналистка знала: зав­тра их ожидает трудный день.
        Она не ошиблась. Когда на следующее утро съемочная группа приехала в тюрьму, лейтенант бодрствовал. Рядом с ею посте­лью стоял нетронутый завтрак. Бедняга не спал всю ночь, одна­ко выглядел собранным и умиротворенным. В коротком интер­вью он с готовностью признал свою вину, будто исповедовался священнику, стремясь снять грех с души. Лейтенант подтвердил, что поступал дурно, поощряя подчиненных пренебрегать своим долгом и брать взятки.
        - Попустительствовать лавочникам и торговцам, которые наживаются за счет бедноты, - это преступление, которое не­обходимо пресечь, - сказал он. Когда Джен спросила, не счита­ет ли лейтенант, что вынесенный ему приговор слишком суров, он, прежде чем ответить, несколько секунд смотрел на нее. - Ведь это - революция, сеньорита; вернее, продолжение той ве­ликой революции, за которую боролись наши деды и которая сделала Мексику великой страной. Я виновен в том, что предал дело революции, и, как мужчина, готов заплатить жизнью за свой грех.
        Хотя Джен подозревала, что до ее прихода с лейтенантом поработали, у нее не было сомнений: он не кривит душой, когда говорит, что встретит смерть как настоящий мужчина. Во дворе тюрьмы их ожидали три группы людей. В центре стояла коман­да, которой надлежало привести в исполнение приговор. По­скольку осужденный был офицером полиции, команду сформи­ровали из десяти полицейских, причем все они были из разных участков. Командовал ими тоже полицейский - лейтенант, как и приговоренный. Вторая группа состояла из полицейских раз-ного ранга. Их созвали сюд&, чтобы наблюдать за казнью и из­влекать уроки. В третьей были простые горожане, среди кото­рых Джен заметила женщину, подавшую жалобу на лавочника, и самого лавочника; они присутствовали, чтобы проследить, как вершится правосудие. Съемочная группа стояла в стороне. Хотя Тед обычно снимал, водрузив камеру на плечо, этим утром он предпочел поставить ее на штатив. Пусть это ограничит его воз­можность передвигаться по площадке, зато он будет уверен, что в решающий момент камера не подведет: он терпеть не мог вы­стрелов и, слыша ружейные залпы, каждый раз
невольно вздра­гивал.
        Джен молча наблюдала за приготовлениями; Джо Боб нала­живал звукозаписывающее оборудование, чтобы каждое слово попало на пленку.
        Когда все было готово, приговоренного к смерти лейтенанта, в сопровождении священника, подвели к стене. Как в плохом фильме, священник произнес последнюю молитву, дежурный офицер вслух зачитал обвинительный приговор, а осужденный мужественно отклонил предложение завязать ему глаза.
        "Только на сей раз это - не плохой фильм", - напомнила себе Филдс. Она знала, что сегодня все будет но-настоящему. Человек, стоящий меньше чем в пятнадцати метрах от нее, вот- вот умрет, и она ничего не может сделать, чтобы его спасти. Ей, как и всем остальным, собравшимся во дворе, остается одно - наблюдать. В конце концов, это ее работа - видеть и рассказы­вать о том, что видишь. Она не создает события и не в силах их изменить. Она всего лишь наблюдает за ними в процессе съем­ки. "А это, - снова и снова повторяла она себе, - просто очередное событие. Такое же, как торнадо, пожар или любой другой сюжет. Это - просто сюжет".
        И все равно, когда офицер, командующий расстрелом, стал отдавать приказы, Джен почувствовала, что у нее закружилась голова. В ответ на отрывистые, четкие, преувеличенно громкие команды офицера полицейские подняли винтовки и прицели­лись. В последний миг, перед тем как треск выстрелов объявил о том, что приговор приведен в исполнение, Джен отвернулась. Нет, это - не просто сюжет. Она это знала.
        Из небольшого помещения, окна которого выходили во двор, за расстрелом следил полковник Гуахардо. Прислушиваясь к комавдам, он с пристальным вниманием наблюдал за Джен Филдс. Когда перед самой командой "огонь" журналистка отвернулась, Альфредо удовлетворенно усмехнулся. Еще до того как был спу­щен первый курок, он знал: выстрелы попали в цель. Благодаря везению и тонкому расчету ему в очередной раз удалось привес­ти потенциально неблагоприятную ситуацию к удачному исходу. И хотя полковник знал, что именно скажет Джен Филдс, он рассчитывал, что ее репортаж сделает то, что не удавалось сде­лать Совету тринадцати.
        Не обращая внимания на ружейные выстрелы, он глядел на ясное синее небо.
        - Сегодня будет прекрасный день, - проговорил он, не обо­рачиваясь к адъютанту. - Слишком хороший, чтобы оставаться в городе.
        Поняв, что имеет в виду полковник, адъютант спросил:
        - Что пожелаете, сэр: полетать или прокатиться верхом?
        - Пожалуй, верхом. - Хлопнув ладонью по груди, Гуахардо взглянул на адъютанта, потом, улыбаясь, взял его за руку и повел к двери. - Пошли, постараемся поскорее управиться с горами бумаг, которые скоро погребуг нас под собой, а потом подыщем себе резвых лошадок.

3 августа, 12.30Графство Уэбб, Техас
        За пятнадцать лет службы в пограничном дозоре Кен Тинсу- орти не встречал человека, который мог бы так легко заблудить­ся, как его лучший друг Джей Стивенсон. Ветеран, четырнад­цать лет прослуживший в пограничных частях, Стивенсон так и не освоил науку чтения карт. Поэтому графики нарядов всегда составлялись так, чтобы Стивенсон оказался в паре с челове­ком, который умел разбираться в картах или хорошо знал мест­ность.
        Однако для тех, кто служил в округе Ларедо, последние собы­тия в Мексике внесли путаницу во все. Несмотря на то, что в передачах новостей продолжали твердить о популярности ново­го мексиканского правительства, возросший поток мексиканцев, стремящихся на север, в Соединенные Штаты, говорил Тинсу- орти и его товарищам-пограничникам, что не все в Мексике согласны с таким утверждением. Правда, социальный состав этого потока очень изменился: многие мексиканцы относились к бо­лее преуспевающим слоям населения, чем это бывало раньше. Основную массу новой волны, катившейся сейчас на север, со­ставляли бывшие правительственные чиновники, полицейские, торговцы, юристы и даже священники. Возросшее количество нелегальных иммигрантов означало для пограничников увеличе­ние срока патрулирования и необходимость как можно скорее ввести в дело новых, лишь частично обученных людей. Каждо­му, чей срок службы превышал десять лет, давали в напарники новичка. Поэтому оказалось невозможным и дальше отправлять Стивенсона с умелым следопытом. В результате накануне вече­ром Джей отправился в дозор с новичком по фамилии
Майкель- сен; тот вел машину, а Стивенсон пытался найти самый простой и очевидный путь к контрольным пунктам.
        Когда в 7 часов 30 минут утра Тинсуорти с остальной частью дневного караула осознали, что Стивенсон с напарником до сих пор не вернулись, никто не удивился. Кое-кто посоветовал, прежде чем поднимать тревогу, справиться у дорожных патрулей Луизи­аны, Арканзаса и Оклахомы. Некоторые даже побились об за­клад, почему Стивенсон не отвечает на вызов по рации. Полови­на считала, что он слишком сконфужен, остальные же утверж­дали, что он просто забрался слишком далеко и находится за пределами слышимости. И все же, когда к девяти часам утра от Джея не поступило никаких вестей, начальник заставы приказал всем патрулям собраться в районе, где должны были находиться Стивенсон и Майкельсен.
        Тинсуорти обследовал возвышенность, выходящую к Рио-Гран- де, когда его напарник заметил стоящий на пригорке светло- зеленый с белым вездеход пограничной патрульной службы. Поскольку в этом районе находились только они, Тинсуорти сразу понял, что это - машина Джея. Свернув с дороги, он направился прямо к неподвижному вездеходу, а напарник тем временем безуспешно пытался вызвать Стивенсона по радио.
        Не доезжая метров сто, Кен внезапно сбавил скорость. На­парник посмотрел на Тинсуорти, потом - на машину Стивенсо­на, потом - опять на Кена. Тот, положив обе руки на руль, пристально вглядывался в стоящую впереди машину. Напарник, не понимая, почему они остановились, пытался понять, что так заинтересовало Тинсуорти.
        - В чем дело? - не выдержал он.
        - Что-то тут не так. - Подъехав ближе и остановив машину метрах в пятидесяти от вездехода, Кен снял ладони с руля и правой рукой расстегнул ремень кобуры. Левой рукой открыв дверцу, он стал вылезать, не спуская глаз со стоящей на пригор­ке машины. - Оставайся на месте и прикрывай меня.
        Взгляд новичка испуганно заметался:
        - Прикрывать? От чего?
        У Тинсуорти не было времени на объяснения. Да и как можно передать новичку свои ощущения? Как объяснить ему, что про­бежавший по спине холодок подсказывает: что-то тут чертовски не так. Вместо этого он, по-прежнему не сводя глаз с пригорка, повторил приказ:
        - Делай то, что я тебе сказал. Прикрывай меня и будь готов вызвать подмогу.
        Не дожидаясь ответа, Кен стал шаг за шагом взбираться на пригорок.
        Несмотря на жару, ему казалось, что кто-то положил ему лед на спину. Держа правую руку на кобуре, он медленно продвигал­ся к цели. Повернувшись лицом к вездеходу, он шарил взглядом то вправо, то влево, стараясь засечь малейшее движение. Под­нявшись до половины пригорка, он заметил, что на месте води­теля кто-то есть: уронив непокрытую голову на руль, человек не шевелился; можно было подумать, что он спит. Остановившись, Тинсуорти долго смотрел на него, потом обернулся и увидел позади свою машину с напарником. Новичок стоял под прикры­тием дверцы, опустив стекло и выставив дуло пулемета из окна. Покрепче сжав пистолет, Кен пошел дальше.
        Не дойдя метров десять, он остановился, заметив на дверце машины неровную линию пулевых отверстий. Вытащив писто­лет и держа его обеими руками дулом вверх, он подошел еще ближе. Гудение мух он услышал раньше, чем увидел, как они облепили голову сидящего за рулем. Подойдя к машине, он бы­стро заглянул внутрь, потом огляделся вокруг. Не заметив ниче­го подозрительного, Тинсуорти приблизился вплотную и осмот­рел тело, навалившееся на руль. Это был Майкельсен. Кен про­тиснулся в кабину и, по-прежнему держа пистолет наготове, пощупал его шею, стараясь найти пульс. Хотя запах засохшей крови и испражнений, которые неизбежно выделяются, когда мышцы кишечника слабеют, подсказали ему, что Майкельсен мертв, он все же пытался отыскать пульс. Попутно он недоуме­вал, почему не видно крови, хотя запах ее отчетливо чувствует­ся. Тинсуорти понял это, когда перестал искать пульс и обошел машину.
        Дверь с этой стороны была открыта. Рация была включена, и он потянулся, чтобы взять ручной микрофон. И тут увидел, что ноги Майкельсена в ковбойских сапогах буквально облиты кро­вью.
        Набрав побольше воздуха в легкие, Тинсуорти взял мик­рофон и, вызвав главный пост, попросил прислать подкрепле­ние и санитарную машину. Диспетчер, которого эта просьба за­стала врасплох, не сразу соединил его с начальником. Тот оза­боченно спросил, что случилось.
        - Ничего хорошего, шеф. Похоже, их прошили автоматной очередью, когда они остановились на пригорке и наблюдали за рекой. Стивенсона я еще не нашел. Дверь с его стороны откры­та, следов крови не видно. Попробую его отыскать.
        - Запрещаю. Во всяком случае, до тех пор, пока не прибудет подкрепление. Оставайся рядом с напарником. Сейчас вышлем к вам вертолет.
        - Не могу, шеф. Может быть, Джею нужна моя помощь.
        - Кен, я сказал тебе: оставайся на месте. Ты меня слышишь?
        Тинсуорти не ответил. Положив микрофон на сиденье, онпошел разыскивать друга. А найдя его после поисков, которые, как ему показалось, длились целую вечность, пожалел, что не подчинился приказу командира.
        Тело Джея Стивенсона Кен Тинсуорти нашел в овраге, у бе­рега реки. Сначала он услышал грызню дерущихся диких собак. Пойдя на шум, он увидел двух псов, которые глодали тело Джея, время от времени огрызаясь друг на друга. Не раздумывая, Кен опустил пистолет и выстрелил дважды, убив одну из собак и спугнув другую. При этом напарник, потерявший его из вида, напугался до полусмерти и доложил по радио, что их обстреляли.
        Спустившись в овраг, Тинсуорти остановился, глядя на труп. Ему не нужно было читать надпись на табличку с именем, чтобы понять: лежащее перед ним тело принадлежит его лучшему дру­гу. Это зрелище - руки и ноги связаны, голова разможжена выстрелом в упор - оказалось непосильным даже для Кена. Упав на колени, он поднял глаза к ясному синему небу и зарыдал, оплакивая друга. Сначала, сотрясаясь от рыданий, он вопрошал у Господа, почему тот допустил такую ужасную несправедливость. Потом поклялся отомстить за смерть друга, громко выкрикивая сквозь слезы:
        - Пожалей, Господи, того проклятого ублюдка, который убил Джея! Пожалей его, Господи!
        Глава 9
        Боевое оружие представляет ценность только в том случае, если им умеют пользоваться.
        Ардан дю Пик

8 августа, 05.45Форт-Худ, Техас
        Наблюдая, как второй лейтенантКозак в последний раз про­веряет взвод перед началом боевых действий, сержант первого класса Ривера предавался невеселым размышлениям. "Что тво­рится со вторыми лейтенантами пехоты? - недоумевал он. - Это их такими Форт-Беннинг делает, не иначе".
        Больше года прослужив сержантом в одном и том же взводе, он находился под началом вот уже третьего командира - све­женького, только что из Форт-Беннинга. И каждый, приступая к службе, просто из кожи вон лез - был готов перевернуть мир и рвался лично возглавить штыковую атаку.
        "Вот и этот новый лейтенант, женщина - прости, Господи! - такая же чумовая, как и первых два, и такая же нетерпимая. Может, дослужатся до капитанов, тогда поймут: сержанты тоже не такие уж дурни. Интересно, в полевой артиллерии и танко­вых войсках тоже подобное творится? - думал Ривера. - Ско­рее всего. В конце концов, лейтенант - он и есть лейтенант, что с него возьмешь? Может, первый сержант и прав. Он всегда советует своим взводным не бросать слов на ветер, когда име­ешь дело с офицером-новичком. Лучше завести его подальше в лес, взять хорошую дубину и отлупить до бесчувствия. А потом уже начинать учить уму-разуму. Это, говорил первый сержант, единственный способ, которым можно убить двух зайцев сразу: хотя бы частично выбить дурь, которой лейтенант набрался в Форт-Беннинге, и иметь уверенность, что он будет к тебе при­слушиваться".
        Сегодняшняя операция была отличным тому примером. Взвод получил задание выставить охранение перед боевой позицией роты. Причем командир объяснил все предельно просто: взвод должен выдвинуться вперед и оттуда наблюдать за основными подступами к зоне боевых действий. Уиттворту требовалось одно - заблаговременно получить предупреждение о наступле­нии противника, чтобы иметь несколько минут в запасе и согла­совать стрельбу прямой наводкой, которую откроет рота, с ар­тиллерийским огнем.
        Однако лейтенантуКозак показалось, что будет гораздо луч­ше, если, вдобавок к этому, они организуют еще и противотан­ковую засаду. Ривера заметил, что цель охранения - обеспе­чить безопасность роты, вовремя предупредив ее, вот и все. Но лейтенант продолжала настаивать на своем: то же самое они обеспечат, устроив засаду.
        - Засада, - поучительно изрекала она, - положит начало боевым действиям, и, быть может, захваченный врасплох про­тивник не поймет, где находятся главные позиции роты.
        Ривера попытался внушить лейтенанту, что у них не меньше шансов попасть впросак, чем у противника, но скоро понял, что это - дело безнадежное. Следя за выражением глаз НэнсиКо­зак и слушая, как она подробно излагает свои доводы, сержант решил: пожалуй, самое лучшее - дать ей поступить по-своему. Он знал, что лейтенантам бывает полезно узнать суровую правду жизни. Может, у нее что-нибудь и получится. Правда, сержант в этом сильно сомневался. В конце концов, она здесь для того, чтобы учиться. А лучшие уроки мы выносим из самых больших передряг - это Ривера усвоил на собственном опыте.
        Если цель сержанта состояла в том, чтобы заставить своего командира учиться на собственных ошибках, то лейтенант дела­ла все, чтобы ему в этом помочь. Согласно плану, который при­шел ей в голову минувшей ночью, одно отделение, вооружен­ное противотанковой управляемой ракетой "Дракон", полудю­жиной противотанковых мин и четырьмя пусковыми установка­ми для легких противотанковых ракет, должно было располо­житься на переднем склоне холма. При этом "Брэдди" остава­лась на противоположном склоне, и сержант не только не мог видеть сектора обстрела, но и находился в километре от того места, где ожидали в засаде пехотинцы. Как можно тактичнее Ривера намекнул лейтенанту, что они не успеют подняться на холм и вернуться к своей "Брэдли". Противник в любом случае их опередит: либо уничтожит артиллерийским огнем, либо раз­вернется и расстреляет в упор, если они попробуют двинуться с места.
        НоКозак уверенно объяснила ему, что противник, которого засада застанет врасплох, ни за что не заметит пехотинцев. С непроницаемым выражением, усвоенным за годы службы, сер­жант коротко бросил: "Есть, мэм", - и отправился на позицию взвода, а лейтенант принялась готовить боевой приказ. По пути сержант размышлял, где бы ему в такую рань найти подходящую дубину.
        При этом ему ни разу не пришло в голову, что он впервые не думает о лейтенанте как о женщине. Нет, он подсознательно отнес ее к той же категории, к которой принадлежали все про­чие знакомые ему вторые лейтенанты, и поступил с ней так же, как поступил бы с любым из них.
        С переднего сиденья вездехода, принадлежащего Скотту Дик­сону, капитан Керро' следил, как второй лейтенантКозак гото­вит противотанковую засаду. Если находившееся в засаде отде­ление еще могло бы остаться незамеченным, хоть и заняло пози­цию после рассвета, то действия командира взвода, производив­шего проверку оружия и сектора обстрела, свели на нет весь ее план. С расстояния двухсот метров Гарольд даже без бинокля видел, как снуют взад-вперед люди и качаются ветви. Он не со­мневался, что и разведчики противника, затаившиеся в неглубо­ком овраге под прикрытием маскировочной сетки, тоже все это заметили.
        Пока Керро ждал неизбежной развязки, его водитель Эдди Джефферсон, по кличке Гуляка Эдди, внимательно изучал карту и заметки по поводу планаКозак, которые капитан сделал на полях планшета.
        - Ну, и что тебя так заинтересовало? - недовольно спросил Гарольд. Эдди ответил, озабоченно наморщив лоб и не поднимая взгляда от карты:
        - Да этот самый план, сэрг Больно уж он бестолковый. - Разложив карту на руле, Эдди указал на синий значок в том месте, где Козцк устроила противотанковую засаду. - Вот, по­любуйтесь. Эта безмозглая сучка поместила отряд вот здесь, на той стороне холма, - потом ткнул пальцем в соседний значок, который обозначал "Брэдли", - а "Брэдли" - вот здесь, на другой стороне. Теперь пехота ни за что не успеет вернуться.
        Поморщившись, Керро напомнил Гуляке Эдци, что "сучка" - не совсем уместный эпитет для лейтенанта. Эдци мельком взгля­нул на него:
        - Виноват, кэп. - Потом,' снова уткнувшись в карту, про­должил: - Мало того, она загнала "Брэдли" в яму - оттуда ему ни прицелиться, ни выстрелить.
        Покачав головой, Гарольд сдался. Эдци Джефферсон оказался хорошим солдатом - разумным и смекалистым. Не стоило его одергивать. В конце концов,Козак действительно выставила себя дурой. "Черт возьми, - подумал капитан, - может, стоило пору­чить Эдди организовать охранение? Уж он наверняка справился бы не хуже, чемКозак".
        Они продолжали наблюдать, и тут Керро пришло в голову, что если Эдди, сидя с картой в руках, смог обнаружить слабое место в расположении отделения, то уж сами солдаты наверняка должны об этом знать. По крайней мере, взводный сержант и командир отделения не могли не понимать, что план лейтенанта не сработает. А если это так, то сержанты либо пытались обра­зумить лейтенанта, но она, в азарте, их не послушалась, либо, сговорившись, решили: пустьКозак выставит себя на посмеши­ще. В любом случае, капитан был не в восторге от того, что видел перед собой, хотя и понимал, что лейтенант могла отмах­нуться от доводов своих сержантов. Когда-то и сам он, тогда еще "зеленый", напористый лейтенант воздушно-десантной пе­хоты, думал, что может завоевать весь мир в одиночку. Потребо­вались несколько лет войны, чтобы убедиться: порой не обой­тись без посторонней помощи. Командир его батальона называл это процессом формирования зрелого офицера. Первый сержант выражался иначе: "Наконец-то в твою тупую башку удалось хоть что-то вбить!".
        За неимением лучшего занятия, Керро спросил Эдди, как бы тот организовал охранение. Они как раз обсуждали этот вопрос, когда к месту, где находилось отделение взводаКозак, подкатил "хамви" с оранжевым флажком. То была команда имитации арт­огня. Свернув с дороги, машина медленно поехала вдоль деревьев туда, где расположилась противотанковая засада. Один из сидя­щих в ней держал на коленях ящик с имитаторами огня. Он вынимал их по одному, быстрым рывком снимал крышку, при­водя его в действие, и швырял в сторону деревьев. Разбросав с полдюжины имитаторов - они должны были изображать три залпа 155-миллиметровых орудий артиллерийской батареи, - "хамви" укатил, предоставив пехотинцам натягивать противогазы.
        Только солдаты управились с этим делом, как из-за деревьев, росших на противоположном краю узкой лощины, выскочили четыре вражеских "Брэдли". Стреляя из
25-миллиметровых пу­шек и пулеметов, они с угрожающей скоростью устремились к позиции отделения. Хотя огонь был неточен, быстрота и натиск атаки, не говоря уже о ее неожиданности, обескуражили лей­тенантаКозак: она встала во весь рост и дала приказ к отступле­нию.
        Однако шансов добраться до своих у отделения почти не остава­лось. Пехотинец с полной выкладкой может пробежать километр за пять минут, минимум - за четыре с половиной. "Брэдли", двига­ющаяся со скоростью тридцать два километра в час, преодолеет это же расстояние меньше чем за две минуты. Эдди оказался прав: результат состязания был предрешен заранее, как и ре­зультат столкновения четырех атакующих "Брэдпи" с единствен­ной машиной отделения. Поскольку БМП находилась на другой стороне холма, ее экипаж узнал о начале атаки только после того, как замигал сигнал прямого попадания. Наблюдая за ходом боя, Керро одновременно прослушивал радиосети роты А и взводаКозак, но так и не услышал доклада о начале боевых действий. Судя по всему, капитан Уиттворт, командир роты, в которую входил взводКозак, до сих пор полагал, что все тихо и спокой­но. Теперь из-за того, что план второго лейтенанта провалился, и неприятель нанес стремительный, хорошо организованный удар по ее засаде, Уиттворт не получит двухминутной отсрочки, на которую от так рассчитывает.
        - Сколько времени все это заняло, кэп?
        Керро посмотрел на часы, потом перевел взгляд на отделениеКозак: пехотинцы покидали свои позиции и суетливо выбира­лись на открытое место.
        - Три минуты; .если считать артиллерию, то четыре.
        - Да, дело -дрянь: четыре минуты - и десять трупов. На­деюсь, это ее хоть чему-нибудь научит.
        - Наверняка научит. Но все же - так, на всякий случай, - давай прокатимся немножко и потолкуем с юным лейтенантом, пока ее рота терпит поражение.
        Ухмыльнувшись, Эдди завел двигатель и поехал туда, где со­биралось отделениеКозак. При этом он успевал внимательно наблюдать за ходом событий: остаток атакующей роты неприя­теля наступал по дороге в южном направлении, стараясь догнать четыре головные машины, разгромившие засаду лейтенанта. Ее пехотинцы стаскивали маски противогазов, спеша нажать зеленую кнопку, отключающую сигнал системы МАЙЛС - он началіу- деть, когда их накрыл луч лазера, имитирующий вражеский огонь, - и собирали оружие и снаряжение. И тут появился Керро.
        Нэнси, и без того злая и расстроенная тем, что ее план с треском провалился, совсем впала в уныние: по номеру на бам­пере она поняла, что подъезжающая машина принадлежит под­полковнику Диксону. То, что в ней находится не сам подполков­ник, а капитан, ничуть не улучшило ее настроения. Капитан наверняка доложит подполковнику, тот - командиру полка; тот, в свою очередь, - командиру дивизии, и пошло-поехало... Но что делать: теперь никуда не денешься, чему быть - того не миновать. Она заварила эту кашу, ей и расхлебывать.
        Когда "хамви" остановился,Козак подошла, отдала честь и начала докладывать капитану, который еще не успел выйти из машины. Тот, небрежно ответив на приветствие, забрал у води­теля карту и молча вылез. Пройдя вперед, он расстелил карту на капоте, несколько секунд разглядывал ее, потом повернулся к лейтенанту. И тут она его узнала: это был тот самый капитан, с которым она столкнулась в самый первый день пребывания в Форт-Худе. Припомнив ту маленькую любезность, которую он оказал ей тогда - помог найти потерянный зажим полковой эмблемы, - она чуть не ляпнула что-то на этот счет, но поспеш­но одернула себя: сейчас - не время и не место. В ее положе­нии глупо начинать разговор с пустой болтовни.
        Когда капитан, наконец, заговорил, Нэнси поняла, что речь пойдет об оценке ситуации. Взглянув на нее из-под каски, Га­рольд спросил:
        - ЛейтенантКозак, какое задание вы получили?
        Приняв положение "вольно", она взглянула ему в глаза, на которые падала тень от каски.
        - Выставить боевое охранение, используя одно отделение, сэр.
        - И какова же была цель этого охранения?
        - Заблаговременно предупредить роту о нападении против­ника.
        - Вы справились с этой задачей, лейтенант?
        Козак колебалась, не зная, что ответить. Может, она и спра­вилась? Может быть, радист с ее "Брэдпи" успел доложить ко­мандиру роты? Или тот сам услышал шум боя? Она так и отве­тила Керро: точно не знаю. И попыталась объяснить: возможно, сержант доложил о начале атаки или успел доложить, прежде чем его уничтожили.
        Но капитан не дал ей договорить:
        - Почему же вы не знаете, лейтенант?
        - Так получилось, что я временно потеряла связь со своим взводом.
        Положив руку на ремень, Гарольд наклонился к ней, так что края их касок соприкоснулись. Его слова прозвучали резко и холодно:
        - Временно, говорите? Черта с два, временно, лейтенант. Вы навсегда потеряли связь со своим взводом. Как и способность двигаться, стрелять и отдавать команды. А все потому, что вы убиты, понятно? Убиты. У-БИ-ТЫ. И знаете, лейтенант, почему вы убиты?
        Захваченная врасплох, Нэнси едва не отпрянула, но вовремя взяла себя в руки. Расставив ноги пошире, она уперлась краем каски в каску капитана.
        - Примите поправку, лейтенант: это ВЫ сваляли дурака. Начнем сначала: в чем заключалась ВАША задача?
        Обдумывая повторный вопрос Керро,Козак боролась с жела­нием отодвинуться от него подальше. Она чувствовала его дыха­ние на своем лице и безжалостный напор его каски. Его поза внушала ей робость. "Наверняка он на это и рассчитывает", - подумала она. Нэнси опустила глаза и уставилась на узкую по­лоску земли, разделяющую носки ее сапожек размера пять с половиной и его огромных походных сапожищ не меньше один­надцатого размера. С ней никто так не обращался с тех пор, как она была "зеленым" курсантом в Уэст-Пойнте.
        И вдруг ее осенило. Глядя ему в глаза, лейтенант собралась с духом и выпалила:
        - Наша задача состояла в том, чтобы своевременно предуп­редить роту и дать ей возможность подготовиться к атаке про­тивника. А я сосредоточила все внимание на противотанковой засаде и не догадалась поставить "Брэдли" в такое место, откуда можно использовать ее прицел для обнаружения неприятеля и рацию - для доклада. И тем самым предрешила провал опера­ции.
        Керро минуту помолчал, ноКозак заметила, что выражение его лица несколько смягчилось. Это была еще не улыбка, но что-то похожее на то. Оба они выпрямились и, скрестив руки на груди, смотрели друг на друга. Нэнси перевела дух.
        - Попали в точку, лейтенант. И выиграли свой первый приз. Наверняка ваш командир ждет от вас инициативы. Он не дол­жен каждый раз разжевывать все своим подчиненным, в том числе и то, почему отдал именно такой приказ. А из этого следует, что вам нужно научиться понимать, когда можно проявлять инициа­тиву, а когда необходимо следовать его приказу до последней буквы. И, должен вам сказать, научиться этому нелегко. Некото­рым так никогда и не удается. Надеюсь, у вас получится. Понятно?
        Нэнси кивнула:
        - Понятно, сэр.
        - И еще, лейтенант. Впредь прислушивайтесь к своим сер­жантам. - Глядя в ту сторону, где собирался отрадКозак, Кер­ро продолжал: - Ваш взводный сержант никогда не допустил бы такого. Если он предупреждал вас, а вы не прислушались, то это ваша промашка. Если же он этого не сделал, значит, он не выполняет своих обязанностей, и нужно с ним поговорить. За­помните, лейтенант: вам платят за то, чтобы вы думали, но это не означает, что вы - единственная, кто на это способен. И поймите: у вас пока нет опыта, а у ваших сержантов он есть. Вот и используйте его. Ясно?
        Нэнси снова кивнула:
        - Ясно, сэр. Просто это мое первое задание, ну, я и хотела произвести впечатление. Понимаете?
        Гарольд впервые засмеялся.
        - Как тут не понять! И вам это удалось, будьте уверены. Вы произвели чертовски сильное впечатление на отделение, на весь остальной взвод и уж, конечно, на командира роты. Остается надеяться, что он - человек отходчивый, или сегодня настроен миролюбиво.
        Козак нахмурилась. Она еще не думала о том, как будет объяс­няться с капитаном Уиттвортом. Увидев, что она помрачнела, Керро положил руку ей на плечо.
        - Послушайте, я прекрасно понимаю, что вы делали и поче­му. Каждый мало-мальски стоящий второй лейтенант выходит из Форт-Беннинга, готовый свернуть горы и удивить мир. Если он - дурак и, к тому же, удачливый, ему это удается. Ну, а если он такой же, как и все мы, то, прежде чем он освоит свое ремес­ло, ему предстоит наделать кучу ошибок и частенько получать нагоняи.
        Глядя в сторону отделения пехоты, Гарольд проговорил:
        - Никогда не забывайте, лейтенант, что жизни этих солдат зависят от вас и ваших решений. Поэтому не допускайте, чтобы самолюбие, гордость и амбиции брали верх над здравым смыс­лом и выучкой. - Он повернулся к Нэнси, и их взгляды встре­тились. - Поступайте по совести и выполняйте приказы - и все будет нормально. Понятно?
        Козак улыбнулась в первый раз за весь их разговор.
        - Да, сэр, понятно. Благодарю, сэр. Спасибо за помощь.
        Керро небрежно козырнул в ответ.
        - Нет проблем, лейтенант. Именно за это мне и платят. А теперь продолжайте.

8 августа, 07.40Остров Большой Кайман в Карибском море
        Аламан неторопливоіірогуливался по пляжу, положив руку на гладкое, смуглое бедро своей любовницы. Он с трудом верил своему счастью: все, даже реакция американского правительства и общественности на первые рейды в приграничных районах играло ему на руку.
        Предоставив Делапосу сформировать боеспособный отряд из остатков личной охраны, уцелевшей после сокрушительного налета мексиканской армии на Чинампас, Аламан убрался из страны. Он решил заняться поисками надежной базы, чтобы там, мобилизовав все свои способности, ресурсы и связи, готовить возвращение в Мексику. И хотя его репутация несколько по­шатнулась - как-никак, эль Дуэньо не сумел предугадать воен­ный переворот, - все же оставалось немало людей, которые по- прежнему нуждались в его талантах и связях. Некоторые даже разделяли его мечты о новой Мексике, где бы у них были еще большие возможности для нелегального бизнеса, чем до июньского переворота. Поэтому не составило особого труда подыскать место, удовлетворяющее вкусам и потребностям Аламана. В доме одного из своих сообщников на острове Большой Кайман он нашел идеальное убежище, и оттуда начал действовать.
        Контакты, возникшие у него в Соединенных Штатах еще до мексиканской революции, облегчили Эктору поиски новых свя­зей, в том числе и с людьми из пограничной охраны США, кото­рые стали ценными источниками информации для Делапоса и командиров его отрядов. Имея сведения практически обо всем - от графиков дежурств и маршрутов пограничных патрулей до вооружения и фамилий патрульных, - маленькая "армия" Ала­мана рассчитывала достичь эффекта, многократно превышаю­щего ее численность. Поэтому, предвидя новые потребности, Хозяин пытался установить контакты с Национальной гвардией Техаса, но эта задача оказалась сложнее, чем он предполагал. И все же, в целом, он был более чем доволен развитием событий.
        Для начала Делапос, вместе с Чайлдрессом и Лефлером, на заброшенном аэродроме у Рио-Саладо собрал, организовал и вооружил шесть отрядов боевиков. Опыт и умение наемников, вкупе с деньгами, связями и уникальными организаторскими способностями Аламана, вполне могли претворить в жизнь его план восстановления утраченного влияния в стране.
        План этот был столь прост по замыслу, сколь сложен для выполнения. Эктор надеялся использовать боязнь американско­го вмешательства во внутренние дела Мексики, которая всегда преследовала руководство страны, и привычку американцев со­вать свой нос в эти дела. Боязнь эта была вполне естественна, и имела исторические причины. Она являлась следствием конф­ликта 1836 года между Соединенными Штатами, которые стре­мились осуществить свое желание стать великой державой и не­давно получившей независимость Мексикой. Многие годы бы­товало мнение, что в результате поражения 21 апреля 1836 года, которое мексиканская армия потерпела на берегах Сан-Хасинто от армии республики Техас под командованием Сэма Хьюстона, англо-саксонское население одержало моральную победу над сво­ими несчастными, заблудшими южными братьями. Со времен той войны американцы частенько вмешивались во внутренние дела Мексики, если чувствовали, что такое вмешательство сулит им выгоду. Вдобавок к тому, что США и Мексика пошли разны­ми путями и достигли разного уровня благосостояния, здесь при­сутствовало еще одно неприятное обстоятельство:
большинство североамериканцев относилось к жителям Латинской Америки с позиций расового превосходства.
        С самого начала переворота, осуществленного Советом три­надцати, и мексиканские, и американские средства массовой информации всячески способствовали возрождению этих дав­них страхов и настроений. И хотя Совет старался относиться к интересам США с пониманием, в сложной обстановке первых послереволюционных дней это получалось далеко не всегда. Неизбежно приходилось принимать решения, которые в Соеди­ненных Штатах не встречали понимания или поддержки. Аме­риканская пресса мгновенно стала раздувать эти трения; это усу­гублялось еще и тем, что в Штатах готовились к выборам, а разногласий среди кандидатов было не так уж много. На полити­ков, независимо от их партийной принадлежности и позиции, обрушивались и "правые", и "левые". Консерваторы наседали на политиков-либералов с требованиями обеспечить сохранность интересов американского бизнеса в Мексике и территориальной целостности Соединенных Штатов. Призрак революции, стара­ниями огромного латиноамериканского населения юго-восточ- ных штатов распространяющийся на север, заставлял трепетать каждого доморощенного патриота. "Левые" требовали от
кон­серваторов положить конец нарушению гражданских прав. Эти тре­бования ежедневно выливались в демонстрации как в Вашингтоне, так и в столицах юго-западных штатов. Что именно необходимо сделать, чтобы защитить Соединенные Штаты и несчастный на­род Мексики, стонущей под игом военной диктатуры, стало пред­метом нескончаемых и ожесточенных дебатов. Планы выдвига­лись самые разные - от признания нынешнего режима до пря­мой и немедленной интервенции. Как выразился Аламан, все это напоминало тонущий корабль, причем никто не знал, как удержать его на плаву. А пока партии спорили, он решил сила­ми своей маленькой "армии" этот корабль поджечь.
        Медленно шагая вдоль кромки воды, Эктор объяснял своей любовнице Анне, как он заставит клоунов-военных из Мехико заплатить за то, что с ним сделали, а теплые волны океана, набе­гая, ласкали их ноги.
        - В эту минуту, любовь моя, в моем распоряжении - сорок человек, рассредоточенных вдоль границы Мексики и Техаса, и у каждого - одна-единственная цель: убивать американцев и сеять ужас в пограничных районах. Большинство наемников - неко­торые из них сражались в партизанских отрядах "левых" - спе­циалисты по антитеррористическим операциям или сами были террористами. И ни один из них понятия не имеет о том, что такое мораль. Они преданы мне душой и телом и скоро подни­мут волну паники, которая вернет меня назад, в мою любимую Мексику.
        Он без устали рассказывал о своих планах и операциях ма­ленькой "армии" наемников, а женщина молча слушала. Она позволяла Аламану баловать себя и поощряла его сексуальные аппетиты и склонность к бахвальству - ив том, и в другом он был ненасытен. Изредка кивая, Анна слушала, а эль Дуэньо все не унимался:
        - Каждому отряду из шести-восьми человек будет отведен свой сектор вдоль границы с Техасом или Нью-Мехико, где они смогут самостоятельно проводить операции, по собственному усмотрению. Единственное, в чем я их ограничил, - это выбор оружия и средств передвижения. Оружие может быть любого типа и калибра, но только то, которое принято на вооружение в мексиканской армии. Машины тоже должны быть такими, кото­рые используют мексиканцы, или, по крайней мере, иметь шины, как у армейских автомобилей. И никакой связи друг с другом - ни по рации, ни по телефону. Даже в самых экстренных ситуа­циях отрядам запрещено обращаться к Делапосу - на него я возложил ответственность за руководство боевыми действиями. Напротив, он является ко мне и, получив приказ, объезжает один отряд за другим, собирает сведения о проведенных операциях, утверждает планы командиров и, в случае необходимости, отда­ет новые распоряжения. Таким образом, только мне и Делапосу известно местоположение каждого отряда и то, что происходит на границе.
        Он остановился, любуясь восходом.
        - Здесь красиво, любовь моя. Но все же не так красиво, как в Мексике. Скоро ты сама увидишь.
        В ответ на эти слова Анна слегка наклонилась и нежно поце­ловала босса в губы, потом стала покрывать поцелуями шею. Скользнув ладонями по его обнаженной спине, она опустилась на колени, легко целуя грудь. Нащупав резинку его купальных трусов, она спустила их ниже коленей. Все это время Аламан продолжал стоять неподвижно, устремив взгляд в океанскую даль. Потом, взяв в ладони голову Анны, нежно привлек ее к себе.
        - Ты сама увидишь, любовь моя. Я тебе обещаю.

8 августа, 07.45Округ Маверик, Техас
        Высунувшись из-под камуфляжной сетки, Чайлдресс быстро осмотрелся. Не заметив ничего подозрительного, онсосредото­чил внимание на фунтовой дороге, проходившей метрах в ста от того места, где затаился его отряд. Он окинул взглядом видимый ему отрезок дороги - от бетонной трубы, в которую был зало­жен шестнадцатикилограммовый заряд, до самого горизонта - и удовлетворенно кивнул: теперь никто не сможет проехать мимо незамеченным.
        Рэнделу понадобились два с лишним дня, чтобы найти это место, идеально подходившее для осуществления его замысла. Лощина, где лежали в засаде он и два его спутника с пулеметом, надежно скрывала их от посторонних взглядов и, вдобавок, обес­печивала отличный путь для отступления туда, где стояли маши­ны. Справа лощина образовывала ответвление, где так же на­дежно укрылись еще три человека из его отряда. Таким образом, даже в случае чего-то непредвиденного обе половины отряда смогут спокойно вернуться к машинам, зная, что противник не сумеет их обнаружить и, тем более, открыть прицельный огонь. Это последнее соображение играло самую важную роль для ше­стерых наемников, спасающихся под ржаво-коричневой сеткой от палящих лучей утреннего солнца. Ведь все они делали свое дело лишь ради денег. Ни почести, ни награды их нисколько не интересовали. Что толку, если после твоей смерти близким вру­чат медаль? Единственное, что имело для них ощутимый смысл, - внушительный счет в банке да возможность выжить, чтобы вос­пользоваться им по своему усмотрению. Вот почему для Чаип- дресса и других командиров маленькой
"армии" сеньора Аламана пути для отступления - как главные, так и запасные - состав­ляли решающий элемент в плане каждой операции.
        Чтобы произвести то впечатление, на которое рассчитывал Аламан, каждый рейд должен быть не только кровавым и устра­шающим, но и быстрым. Тон задал Лефлер, которому выпала честь нанести первый удар. Связав одного из пограничников, его прикончили выстрелом в упор - эффект был рассчитан на то, чтобы вызвать страх и ярость тех, кто его обнаружит, и соответ­ствующую реакцию средств массовой информации.
        Эксперты обнаружили следы шин в тех местах, где Лефлер переправлялся через Рио-Гранде, и сделали с них гипсовые слепки. Опытные специалисты из ФБР нашли коробку с боеприпасами и идентифицировали их как патроны тридцатого калибра. Пат­роны этого калибра редко использовались в современных пуле­метах. Чтобы инсценировка не выглядела слишком рчеввдной, других следов, Жак не оставил. Найденных пуль - одной калиб­ра 5.56, извлеченной из черепа одного из пограничников, и ка­либра 30, засевших в теле его напарника - быдо предостаточ­но, чтобы навести ФБР именно наTotслед, который необходим Хозяину.
        Что касается Чайлдресса, то он предпочитал более внуши­тельные эффекты. Американец и раньше имел дело со взрывчат­кой и понимал, какое впечатление за считанные секунды может произвести небольшой, но с толком заложенный заряд. К тому же, методы Лефлера казались ему слишком тонкими. Патроны калибра 5.56 или 30 может достать кто угодно, а вот приобрести законными путями заряд армейского образца не так-то просто. Это должно привлечь внимание даже самого тупого следователя.
        А на тот случай, если бы и это не сумело навести американ­цев на нужные размышления, Рэндел предусмотрел необычный ход. Поначалу его замысел - нанести удар среди бела дня - вызвал в отряде сильные опасения. Разгуливать днем по пусты­не, где все просматривается как на ладони, казалось чистым са­моубийством. Но Чайлдресс объяснил, что пограничники не могут быть одинаково бдительными круглые сутки. Ночью они, как правило, бывают настороже, а к восходу солнца расслабляются.
        - Не зря в кино враг всегда нападает на рассвете, - поучал он своих людей. - К тому же, контрабандисты, переправляю­щие через границу наркотики и людей, обычно действуют под покровом темноты, стараются избежать столкновений и откры­вают стрельбу только в самых крайних случаях. Они не устраи­вают засады и не взрывают дороги средь бела дня. Так поступа­ют только опытные солдаты.
        Чайлдресс почувствовал, как сосед хлопнул его по плечу, и, обернувшись, увидел, что тот показывает пальцем на запад. На дороге появились машины. На двух "джипах" к ним приближал­ся пограничный патруль. У обеих машин брезентовый кузов был опущен, а ветровое стекло поднято. "Я бы сделал иначе, - по­думал Чайлдресс. - Разумнее опустить ветровое стекло: и обзор лучше, и осколков не будет в случае попадания".
        Патрульные машины разделяли метров сто пятьдесят; в каж­дой сидели по два пограничника. Даже издали Чайлдресс видел, что они держат на коленях винтовки. "Еще одна ошибка, - подумал он. - Винтовки хороши против койотов да в ближнем бою. А против автоматического оружия, бьющего с дальнего расстояния, они бесполезны".
        Рэндел повернулся к соседу:
        - Похоже, они все еще не принимают нас всерьез.
        Тот крепче сжал ручку пулемета, взяв на прицел вторую ма­шину.
        - По-моему, приятель, это только к лучшему.
        Их разговор был прерван раздавшимся взрывом. Когда пе­реднее колесо головного "джипа" поравнялось с трубой, один из людей Чайлдресса повернул рукоятку взрывателя. Результат не заставил себя ждать. Машину подбросило в воздух, и она заку­выркалась в облаке черного дыма и бурой грязи. Растерявшись, водитель второго "джипа" ударил по тормозам и резко вывернул руль. Машина, продолжавшая по инерции двигаться вперед, оп­рокинулась. Тем временем лежавший рядом с американцем пу­леметчик выпустил по кувыркающемуся "джипу" длинную оче­редь. Он не прекращал стрелять, пока машина не исчезла в во­ронке, образовавшейся от взрыва.
        Еще до того как первый "джип", несколько раз перевернув­шись в воздухе, с грохотом рухнул на землю, Рэндел знал: опера­ция прошла успешно. Патруль, ехавший во второй машине, не мог ничего сообщить по рации - просто не успел. Все заняло секунд шесть, от силы - десять. "Два дня на планирование и разведку, шесть часов - на ожидание, и десять секунд - на саму акцию. Так и должно быть", - подумал он.
        Поднявшись, американец крикнул остальным, чтобы они со­бирали оружие и сматывались, а сам принялся сворачивать мас­кировочную сетку. Они сделали свое дело. Теперь другим пред­стоит пожинать плоды того, что они так старательно посеяли.
        Глава 10
        Как можно говорить о том, что ты сделаешь, если тебе неведомы замыслы противника?
        Антуан Анри Жомини (1779-1869), военный теоретик и историк, русский пехотный генерал

11 августа, 05.05Джорджтаун, штат Техас
        Осторожно перекатившись на левый бок, Скотт Диксон при­готовился к атаке. Хотя еще не рассвело, для этого маневра он не нуждался в дополнительном свете. Все движения были много­кратно выверены, а цель хорошо знакома. Он медленно поднял правую руку и опустил ее на обнаженное бедро Джен Филдс. Нежно, не спеша, провел пальцами по шелковистой коже, по­гладил упругий живот. Ладонь его скользнула выше, пока под пальцами не оказалась грудь спящей Джен, и замерла. Тишина темной комнаты, тепло приникшего к нему женского тела, глад­кая кожа под руками - все это рождало у Скотта непередавае­мые эротические ощущения. Осторожно лаская грудь Джен, он чувствовал, как волна возбуждения растет и ширится, вынуждая его проявлять все большую настойчивость.
        Джен реагировала, как обычно: сначало тихо, еле слышно вздохнув, она теснее прижалась к Диксону. Это только подхлестнуло его жела­ние, и он сильнее сжал грудь Джен. Поняв, что подруга готова перейти ко второму этапу, он приподнял голову, коснулся губа­ми шеи Джен и стал покрывать ее легкими поцелуями. Когда он добрался до мочки уха, Джен почти проснулась.
        Повернувшись лицом к Скотту, она открыла глаза и посмот­рела на него. Потом потянулась, заставив его отпустить ее грудь и слегка отодвинуться. На лице Джен появилась лукавая улыбка.
        - Что вам нужно, подполковник? - В ее приглушенном го­лосе звучал скрытый призыв.
        Теперь, когда Джен лежала на спине, Диксон навис над ней, и наклонив голову, коснулся носом ее носа.
        - Я, дорогуша, собираюсь осущестить мечту каждого сол­дата - трахнуть дамочку с телеэкрана.
        - Учтите, что за подобное обращение с прессой вам может не поздоровиться. Позвольте напомнить вам, подполковник, что я нахожусь под охраной первой поправки к Конституции США, которую вы поклялись защищать.
        Перебросив ногу через Джен, он прижал ее к постели.
        - Ты так полагаешь? Сейчас я тебе покажу...
        С этими словами он принялся щекотать ей подмышки, что вызвало у Джен приступ неудержимого хохота и положило нача­ло более серьезному делу.
        Натянув серые армейские спортивные трусы и серую футбол­ку, Диксон медленно побрел на кухню. Даже прикосновение холодных плиток пола к босым ступням не помогало сбросить утреннее оцепенение. Джен частенько удивлялась, как ему уда­ется в считанные минуты превращаться из Тарзана, предводите­ля обезьян, в персонаж "Ночи живых мертвецов". Только завт­рак и огромное количество крепкого кофе могли привести Дик­сона в чувство и заставить двигаться.
        Спеша скорее получить пищу и стимулятор, Скотт, не обра­щая внимания на холодный плиточный пол, с напором и реши­мостью управляемой противотанковой ракеты устремился к хо­лодильнику. Открыв дверцу, он постоял несколько секунд, ожи­дая, пока мысли не придут в порядок. Не то чтобы здесь было из чего выбирать - все равно Диксон достал бы из холодильника тот же стандартный набор, что и каждое утро. Перед ним стояла одна-единственная задача - обнаружить нужные предметы. Со­держимое холодильника постоянно перемещалось с места на местосаіуіьім непредсказуемым образом. И Диксон мог положить какой-то пакет на самое подходящее, по его мнению, место. Однако это вовсе не означало, что на следующий день он найдет его там же. Когда же он начинал жаловаться на эту неразбериху, Джен обычно ворчала на него:
        - Полно, Скотти, время от времени тебе просто необходимо шевелите мозгами.
        Что же касалось их отношений с Джен, здесь Скотту Диксону все было и так ясно. И он, и Джен с самого начала понимали: если они хотят, чтобы их роман продолжался, обоим придется приложить к этому немало усилий. И если Джен ради Диксона могла бросить свои странствия по земному шару в поисках "го­рячих" новостей дляWNN, едва ли следовало ожидать, что она совсем откажется от своей карьеры. Даже в самых смелых фан­тазиях Скотт не мог представить Джен 9 роли образцовой офи­церской женушки. Образ Джен Филдс, пекущей печенье для бла­готворительной распродажи или ждущей его дома, чтобы накор­мить горячим обедом и сочувственно выслушать, просто не же­лал вырисовываться. И уж, конечно, никто из окружающих не поверил бы в такую перспективу, тем более, что Джен Филдс и Скотт Диксон не были женаты.
        Кто-то мог бы сказать, что образ жизни Джен и Скотта также неординарен и непредсказуем, как и их любовные игры. Диксон, хоть и был вдовцом, не собирался жениться снова. Первую жену он любил и был уверен, что и она любила его тоже. И знал, что не сможет найти женщину, которая заняла бы ее место. Как-то раз он сказал сержанту: "Жены - не какие-нибудь запасные части. Потеряв одну, нельзя рассчитывать, что сможешь заме­нить ее другой, и все останется по-прежнему". Поэтому он и не пытался. Впрочем, ему и не требовалось этого: ведь когда у него возникала потребность в друге или любовнице, рядом всегда оказывалась Джен, умевшая принимать его таким, какой он есть.
        Скотт, не торопясь, отыскивал нужные продукты. Находя каж­дый, он брал его правой рукой и перекладывал в левую - риту­ал, который повторялся каждое утро. Наконец, прижимая к себе локтем коробку с маргарином, банку с виноградным джемом и кувшин с апельсиновым соком, Диксон захлопнул холодильник и направился к кухонному столу. Мгновение он колебался - не пойти ли к буфету, где хранился хлеб, чтобы достать свои люби­мые сдобные булочки. Но потом передумал, поскольку не был уверен, что со вчерашнего дня осталась хоть одна. Продолжая свой путь к столу, Диксон услышал за спиной щелчок включае­мого телевизора - знак того, что Джен начинает свой собствен­ный угренний ритуал.
        Одетая в мешковатую розовую фугболку, делавшую ее похо­жей на Микки Мауса, Джен, по пути к кофеварке, проверила, на ту ли программу включен телевизор на кухне. То и дело откиды­вая со лба волосы, она занялась приготовлением первой порции кофе, одновременно слушая утренние новости.
        Джен, как и Скотт, не стремилась к семейной жизни. Ей тре­бовалось нечто большее, чем просто замужество. Именно поэто­му она ценила в нем друга, любовника и наперсника. Но только не мужа. Рисуя образ идеального мужа, Джен всегда ловила себя на том, что описывает своего отца. Отец был милейшим, добрым человеком, и она его очень любила. И тем не менее, Джен ско­рее умерла бы, чем связала свою жизнь с человеком, похожим на него. В глубине души она знала, что никогда не смогла бы пожертвовать своей личностью и свободой, как ее мать. Миссис Филдс любила своего мужа и не жаловалась на жизнь. Но она никогда не была счастлива. Когда Джен выросла, то стала часто замечать в материнских глазах грусть - грусть несбывшихся надежд. Большую часть своей жизни мать безропотно наблюда­ла, как ее мечты остывают, словно сотни завтраков, обедов и ужинов, которые она стряпала для детей и мужа. И хотя Джен обожала мать, она знала, что никогда не сможет стать похожей на нее. И поэтому даже не пыталась.
        Однако ей понадобились годы, чтобы понять: по-другому тоже не получается. Образ свободной женщины, каким он ей всегда рисовался, - хозяйки собственной судьбы, меняющей любовни­ков как перчатки, - на поверку оказался пустышкой. Джен поняла, что не сможет вечно носиться, как свободный электрон. И в Скотте она обрела человека, достойного уважения и восхи­щения, человека, который так отличался от всех, кого она знала раньше и, в то же время, оказался таким близким, что от одной мысли потерять его становилось больно. Скотт никогда не пы­тался подавить или переделать ее. Напротив, он ценил ту новиз­ну и непредсказуемость, которые она вносила в его жизнь. Ее же радовало то, что она может быть подругой мужчине, не стано­вясь его законной женой. И поэтому когда Джен спрашивали, почему они не поженятся, она только отчасти шутила, отвечая, что слишком ценит дружбу Скотта и свою любовь к нему, чтобы испортить все дело замужеством.
        Сообщение метеоролога о том, что в большинстве районов Техаса снова ожидается ясный, солнечный день, не вызвало ни у Джен, ни у Скотта никакой реакции. Зато услышав объявление второго диктора - хорошо одетой большеглазой женщины, - что после рекламной паузы им предстоит услышать новые под­робности о нападениях в приграничном районе этой ночью, они оба насторожились.
        Выложив свою ношу на стол, Диксон все же решил заглянуть в буфет, где лежали булочки.
        - Еще одна бессонная ночь для наших стражей границы?
        - Похоже на то. Ты действительно не знаешь ничего тако­го, чем хотел бы поделиться со мной?
        - Отчего же? В Центральном Техасе ожидается жаркая, сол­нечная погода. Как тебе это для начала?
        Джен собиралась достойно ответить, когда возобновилась про­грамма новостей. Заученным тоном, соответствующим серьезно­сти момента, бойкая молодая ведущая начала с краткого обзора главного утреннего сюжета. Как всегда, пользуясь находившейся позади картой, она подробно описала место, характер каждого из трех инцидентов, которые произошли минувшей ночью. Пока ведущая говорила, Джен и Скотт молча двигались по кухне, то и дело поглядывая на телеэкран, - каждый готовил свой персо­нальный завтрак. И только когда снова пошла реклама, они про­должили разговор.
        - Не могу понять, Скотт: почему ни ЦРУ, ни ФБР не сумели ничего обнаружить? Господи, как все это похоже на плохой фильм ужасов: повсюду трупы, и никаких следов и ключей к разгадке.
        Диксон добродушно хмыкнул.
        - Только не надо, дорогая, считать себя одиноким следопы­том. Уйма людей в Вашингтоне - в том числе и наш милый друг Эд Льюис - задает себе тот же вопрос. И я очень надеюсь, что эти люди будут продолжать задавать вопросы и найдут ответ раньше, чем кто-нибудь сделает глупость и уступит призывам к действию.
        - Как ты думаешь, Скотти, в ближайшем будущем нас ожи­дает перспектива боевых действий?
        Притворяясь, что не расслышал вопроса, Диксон вынул из тостера булочки и приготовился намазывать их маргарином и джемом. Глядя на него, Джен поняла, что он намеренно игнори­рует ее вопрос, а это наверняка значит, что она попала почти в "десятку". Джен знала, что упорствовать с расспросами беспо­лезно: Скотт все равно ничего не скажет, - и потому решила сменить тактику.
        - Сегодня у тебя - тяжелый день?
        Тема сменилась; Диксон вздохнул с облегчением и перестал слушать ведущую, которая продолжала монотонно повествовать о случившемся. Не пройдет и часа, как он подробно узнает об этом на совещании от дежурного офицера и начальника дивизи­онной разведки. Придвинув стул, Диксон сел, налил в стакан апельсиновый сок и принялся жевать булочки, одновременно отвечая Джен:
        - Ничего интересного. Обычная тягомотина. Нужно закон­чить пару инструкций, провести проверку боевой подготовки и встретиться с несколькими конгрессменами и их сотрудниками. Им .кажется, что мы "потеряли" кое-какие факты, и они явились сюда, чтобы лично их отыскать.
        Скотт пытался отделаться шуткой, но Джен уже знала, зачем приехали члены конгресса - хотя бы по составу группы. Конг­рессмен Харриман, председатель комитета Палаты представите­лей по вооруженным силам, и конгрессмен Эд Льюис из комите­та по делам разведки всю последнюю неделю занимались одним- единственным вопросом: как собирается армия обеспечивать охрану южной государственной границы. Запросы Харримана о планах по защите границы бомбардировали и Белый Дом, и Пен­тагон. Только расследование Льюиса, который стремился выяс­нить, почему ЦРУ не сумело предугадать переворот в Мексике, а теперь не может найти разгадку приграничных инцидентов, по­буждало правительство к каким-то ощутимым действиям. Но рейды не прекращались, а никакой стоящей информации по- прежнему не было, и от этого все усилия властей казались сла­быми и тщетными. Джен знала, что Скотт работает над планами действий в чрезвычайной ситуации и что, в конце концові Белый Дом, и Пентагон будут вынуждены уступить нажиму и что-то предпринять.
        С другой стороны, она была уверена, что в свое время узнает все из официальных источников, как и ее коллеги-репортеры. Джен слишком любила Скотта Диксона, чтобы променять их отношения на мимолетную сенсацию. Решив впредь избегать скользкой темы, она спросила, состоится ли вечером назначен­ный прием для конгрессменов.
        Энергично жуя булочку, Диксон насмешливо ответил, что как раз на таких мероприятиях конгрессмены обычно и ищут необ­ходимые им факты. Потом, после минутного раздумья, он спро­сил, не решила ли Джен отложить поездку в Браунсвилл, чтобы попасть на этот прием.
        Лучезарно улыбнувшись, Джен склонила голову набок.
        - А ты как думаешь, дорогой?
        - Никак, просто хотел проверить. Ты не забыла дорогу в офицерский клуб?
        - Конечно нет, дорогой. Только, пожалуйста, Скотти, окажи мне одну услугу - вымой руки перед тем, как пойдешь меня встречать. А то в прошлый раз, когда ты явился прямо с работы, мне пришлось отдать одежду в чистку - так она провоняла танком - и два дня отмываться под душем.
        Диксон ухмыльнулся.
        - Неужели тебе не понравилось, Джен? Вспомни, как раз те два дня мы, как сумасшедшие, занимались любовью. Ты же зна­ешь, как возбуждает танкистов запах пороха и дизельного масла.
        - Вот что, Скотти, если только это способно тебя возбудить, нам пора серьезно поговорить о наших отношениях.
        Диксон встал и, обойдя стол, оказался у Джен за спиной. Од­ной рукой обняв ее за талию, он запустил другую в глубокий вырез ее просторной розовой футболки. Потом, наклонив голо­ву, стал целовать в шею, одновременно легкими, нежными при­косновениями лаская соски.
        - Ладно, поговорим. Только попозже.

11 августа, 08.15Мехико, Мексика
        Пока полковник Сальвадо Завала обсуждал с министром сель­ского хозяйства необходимость прекратить нормирование выда­чи хлеба в южных районах, Гуахардо оглядывал собравшихся за столом членов Совета. Как удачно Молина подобрал их для тех постов, которые они занимают! Полковник Эмануэль Барреда, отвечающий за иностранные дела, - отличный тому пример.
        С 29 июня Барреда почти постоянно находился в разъездах - он посетил столицы не только государств Латинской Америки, но и Японии, Китая, а также многих европейских стран. Офи­циально его встречи с государственными деятелями должны были способствовать признанию нового режима и заложить основы для экономического сотрудничества. Попутно Барреда хотел прощупать лидеров латиноамериканских государств и выяснить, на какую помощь может рассчитывать Мексика, если Соединен­ные Штаты решатся на вмешательство в ее дела. Имея в виду это, последнее соображение, Эмануэль спланировал свои поезд­ки так, чтобы каждый его визит в какую-либо страну состоялся через несколько дней, а то и часов после визита туда государ­ственного секретаря США. Иногда эти встречи происходили буквально одна за другой: например, в Буэнос-Айресе, столице Аргентины, почетный караул, провожавший американского го­сударственного секретаря, был вынужден возвращаться почти бегом, чтобы успеть встретить Барреду. Зато полковник мог ощутить, как относятся американцы к революции и что замыш­ляют.
        Многие встречи принесли удивительные результаты. Так, пре­зидент Венесуэлы, который лично прибыл в аэропорт, чтобы встретить Барреду, предложил Мексике обратиться за помощью в Организацию Американских Государств, если Соединенные Штаты предпримут попытку интервенции. Сам президент дал слово в этом случае поддержать Мексику. В Никарагуа государ­ственный министр, бывший сандинистский генерал, предложил предоставить Мексике любое оружие из богатого арсенала ни­карагуанской армии, если возникнет необходимость защищать страну от империалистов. Даже лидеры тех стран Центральной и Южной Америки, которые публично осуждали Совет тринад­цати, в неофициальных беседах заявляли, что в случае воору­женного конфликта с Соединенными Штатами они встанут на сторону Мексики. Как сказал Барреде президент Бразилии: "Пора Соединенным Штатам начать относиться к республикам Латин­ской Америки, как к равным, и усвоить, что мировой порядок, как его видят американцы, - не единственный возможный ва­риант".
        Но одни обещания, как бы важны они ни были, ни револю­ции, ни Совету помочь не могли. Мексика нуждалась в реальной системе обороны, и обеспечить ее должен был не кто иной, как полковник Гуахардо. Назначив министром обороны именно его, Молина проявил недюжинную мудрость и дальновидность. Аль­фредо, обучавшийся во многих военных учебных заведениях Америки, изучил американские методы ведения войны и пони­мал их, как никто из его коллег-офицеров. Список учебных за­ведений был внушительным: курс диверсионно-разведыватель­ной и воздушно-десантной подготовки в Форт-Беннинге, штат Джорджия; усиленный курс для офицеров бронетанковых войск в Форт-Ноксе, штат Кентукки; колледж для командного и штаб­ного составов в Форт-Ливенуорте, штат Канзас, и снова Форт- Беннинг - американский военный институт. И все это - от­нюдь не случайно. При старом режиме полковника прочили на пост атташе в Вашингтоне и эксперта Министерства обороны по Соединенным Штатам. Даже назначение в такой неспокой­ный штат, как Тамаулипас, было частью того же плана. Любое вторжение в Мексику будет сопровождаться попытками захва­тить
газоносные районы, находящиеся в северных районах шта­та и нефтяные промыслы - в южных. Расположение Тамаули- паса на равнине, выходящей к Мексиканскому заливу, также делало его наиболее уязвимым для вторжения американских вооруженных сил - как сухопутных, так и морских. И захват­чик, стремящийся к быстрой и сокрушительной победе, на­верняка не замедлит воспользоваться его уязвимостью.
        Таким образом, готовя Мексику к вторжению с севера, Гуа­хардо делал то, чему он был обучен и что умел делать лучше других. Как и Барреда, он много времени проводил в разъездах. Воспользовавшись парой вертолетов "Хьюи", полковник, вмес­те со своим маленьким штабом, обследовал Северную Мексику вдоль и поперек, проверяя состояние боевой подготовки, на­блюдая за реорганизацией и вооружением местных милицейских отрядов. Попутно он встречался с окружными и гарнизонными командирами, объясняя, какую роль им предстоит сыграть в за­щите страны. Лично оценив возможность военной угрозы, он представил Совету и подчиненным ему командирам реальную картину того, Что способны сделать США, что они, вероятнее всего, сделают, и чем должна ответить мексиканская армия, дабы нарушить планы американцев. На основе этой оценки Гуахардо подготовил подробнейший план, учитывающий потребности ар­мии и милиции.
        К несчастью, никто, даже Молина, не смогли предвидеть зага­дочных приграничных инцидентов, на которые жаловалось пра­вительство Соединенных Штатов. Хотя никто не сомневался, что на границе между США и Мексикой что-то происходит, все терялись в догадках, не зная, кто за этим стоит и почему стара­ется спровоцировать Соединенные Штаты на военные действия. У каждого члена Совета была своя версия, основанная на лич­ных и политических убеждениях. Завала уверял., что провока­ции - дело рук "левых", которые таким образом пытаются вы­нудить Штаты сделать то, что они сами сделать не смогли - устранить военных. Полковник Ацджел Руис, министр юстиции, соглашаясь с такой мотивировкой, считал, что в нападениях за­мешаны главари наркобизнеса, что именно они обеспечивают финансовую поддержку, а может, и людские ресурсы.
        Молина, который всегда слыл великим стратегом, отказался открыто поддерживать ту или иную версию. Вместо этого он выбрал на редкость практичный подход.
        - Не так важно, кто стоит за рейдами против американских пограничников, - подчеркнул он. - ВажноДругое:они про­должаются. А самое важное - это то, что они препятствуют признанию нашего Совета Соединенными Штатами и толкают американских политиков на крайний меры. Чтобы успешно вы­полнить свои цели, Совету необходимо время и для утверждения своей власти, и для реорганизации государственного аппарата, и, что не менее важно, для оживления экономики страны. И война, пусть даже кратковременная, сведет эти усилия на нет.
        Имея это в виду, Молина, которого поддержали все члены Совета, предоставил Гуахардо полную свободу в улаживании приграничного конфликта. Ему поставили единственное усло­вие: действовать нужно быстро и, по возможности, не раздражая американцев.
        А Гуахардо недоумевал: как можно выполнить это условие? Ведь любая попытка укрепить оборону или активизировать дея­тельность военных подразделений в северных штатах неизбежно усилит подозрения и страхи американцев.
        - Как, - спросил он, - можно начать вооружаться, не вы­зывая тревогу у соседа? В конце концов, сосед все равно пой­мет, что и ему нужно заняться тем же, чтобы защитить себя и свой дом. А если он этого не сделает, вся его семья сочтет это преступным легкомыслием.
        Выражая мнение всего Совета, Молина невозмутимо ответил:
        - Ты уж постарайся, дружище. Это все, о чем мы можем тебя просить.

11 августа, 09.15Штаб 16-й бронетанковой дивизии, Форт-Худ, Техас
        Покончив с утренней пробежкой, свежий после душа, Скотт Диксон был готов приступить к серьезным делам. Проходя через административный отдел в поисках первой чашки кофе, он ска­зал своему заместителю, чтобы кто-нибудь из планового отдела принес в его кабинет все "Зеленые" планы и слайды с пояснени­ями. И чтобы никто, под страхом смерти, не смел его беспоко­ить.
        Диксон сидел за своим столом, разбирая кипу бумаг и доклад­ных записок, накопившихся в ящике с входящими документами, когда в кабинет вошла служащая планового отдела и положила на край стола для заседаний толстую зеленую папку-скоросши­ватель, большой планшет и стопку окантованных диапозитивов. Когда женщина вышла, закрыв за собой дверь, подполковник несколько секунд смотрел на папку, потом перевел взгляд на груду бумаг, оставшихся в ящике. Он прикинул, не оставить ли входящие документы на потом, но передумал: хоть и маловеро­ятно, а все же вдруг среди них есть что-то по-настоящему важ­ное? Вопреки нежеланию, он разобрал все бумаги до последней. Наверняка его заместитель, обязанный следить за тем, чтобы все документы своевременно регистрировались и своевременно рассматривались, теперь вздохнет с облегчением.
        Покончив с этим нудным делом, Скотт взял чашку кофе и стопку бумаг, которые он рассмотрел и завизировал, и напра­вился к столу заместителя. Плюхнув документы на середину иде­ально чистого стола своего помощника, он подошел к кофевар­ке, в очередной раз наполнил чашку и вернулся в кабинет - просматривать "Зеленые" планы.
        Название чрезвычайных планов дивизии по вторжению в Мек­сику имело свою предысторию. До Второй Мировой войны в армии существовала обширная серия военных планов, так назы­ваемые "Радужные" планы. В нее входили отдельные операции, разработанные Военным министерством - так тогда называ­лось Министерство сухопутных вооруженных сил - между 1920 и 1940 годами с целью противостоять каждой стране, которая представляла в то время потенциальную угрозу для США. В этой серии любой план, имеющий отношение к Мексике, назывался "Зеленым". "Зеленые" планы, наиболее тщательно разрабо­танные, в свою очередь, основывались на Общем плане мек­сиканской войны, составленным в 1919 году.
        План 1919 года предписывал закрыть границу Соединенных Штатов, захватить мексиканские нефтяные месторождения вТампико, а также месторождения угля южнее границы с Теха­сом и организовать блокаду главных морских портов Мексики, отрезав ее, таким образом, от других стран Центральной Амери­ки. Поскольку многие задачи современных военных планов со­впадали с целями старых "Зеленых", Диксон, получивший в Виргинском военном институте степень по истории, решил на­звать эскизные военные планы 16-й бронетанковой дивизии по Мексике "Зелеными". Командир дивизии Длинный Эл, любив­ший, чтобы все было просто, одобрил это название.
        На самом деле в "Зеленые" планы входили шесть отдельных планов боевых действий в чрезвычайной ситуации. План "Зеле­ный-1" был чисто оборонительным, и предусматривал только закрытие границы Соединенных Штатов и отражение атак на границе с Мексикой - и ничего больше. В других же "Зеле­ных" планах закрытие границы - главная операция плана "Зе­леный-1" - являлось только начальным этапом. "Зеленый-2" включал в себя закрытие границы, но предполагал активное со­трудничество с мексиканской армией, что обеспечило бы совме­стные мексикано-американские операции на юге. "Зеленый-З" подразумевал уничтожение вражеских сил к1017от границы, по предусматривал, что мексиканские вооруженные силы не станут ни содействовать этим операциям, ни препятствовать им. "Зеле- ный-4" предполагал, что мексиканские вооруженные силы ста­нут защищать свою территориальную неприкосновенность, если Соединенные Штаты попытаются преследовать и уничтожить вражеские формирования к югу от границы. "Зеленый-5" пре­дусматривал оккупацию ряда районов Северной Мексики и со­здание буферной зоны, препятствующей набегам на террито­рию США. Самый
обширный план, "Зеленый-6", представлял собой тотальное вторжение с целью свержения военного режи­ма и восстановления справедливо избранного демократического правительства. Существовал еще и план "Зеленый-7", но он под­разумевал применение ядерного оружия, и потому относился к разряду особо секретных документов, так что в распоряжении 16-й бронетанковой дивизии его не было.
        В свою очередь, каждый из шести чрезвычайных планов имелся, по крайней мере, в трех вариантах. Например, "Зелены й-один- 1" задействовал только две бригады действительной службы, вхо­дящие в 16-ю бронетанковую. Для плана "Зеленый-один-2" тре­бовалось три бригады - третьей была 173-я пехотная бригада из Форт-Беннинга. "Зеленый-один-З", тоже предусматривающий три бригады, требовал мобилизации и развертывания запасной бригады 16-й бронетанковой - бригады Национальной гвардии из Миссисипи.
        В обязанности отдела планирования входило составление всех планов на основе общих замыслов командующего дивизией и конкретных инструкций Диксона. Последнему приходилось сле­дить, чтобы планы получались подробными и разумными, и со­гласовывать их с другими отделами штаба. Эта задача была не такой простой: Диксон частенько обнаруживал, что разведыва­тельные данные никуда не годятся. Не имея возможности со­брать собственную информацию, разведотдел дивизии зависел от данных, которые поставляла ему разведка корпуса. Эти дан­ные, в свою очередь, основывались на сведениях, которые пре­доставляли главные разведывательные управления страны - ЦРУ и ВРУ. Надо сказать, что у подполковника были веские основа­ния относиться к их работе с большим недоверием. Он не раз говорил, что пользоваться этими данными для создания такти­ческих планов - все равно, что строить дом на навозной куче. Но пока, за неимением лучшего, приходилось работать с тем, что есть.
        Диксон собирался познакомить группу прибывших конгресс­менов и их сотрудников с принципами "Зеленых" планов, по­этому ему нужно было предварительно освежить их в памяти и сделать кое-какие заметки для доклада. В обычных обстоятель­ствах он и не подумал бы готовиться к такой встрече, в лучшем случае, отвел бы на это несколько минут: как правило, мало кто из гостей имел хоть какое-то представление о предмете обсуж­дения. Но на этот раз среди членов делегации будет конгрессмен Эд Льюис из Теннесси. А Льюис, ветеран войны и член комите­та Палаты представителей по делам разведки, свое дело знает. Не стоит вызывать на себя его огонь, тем более - при людях.
        Задрав ноги на стол и держа в руке чашку с кофе, Диксон пристроил зеленую папку на коленях, а на столе - планшет с тактическими схемами, и стал готовиться к встрече.

11 августа, 18.45Клуб-столовая для офицеров и членов семей,Форт-Худ, Техас
        Джен так редко бывала в гарнизоне, что в поисках офицерского клуба ей пришлось трижды остановиться, чтобы спросить доро­гу. Смущенная тем, что опоздала, она решила скрыть причину этого. Войдя в помещение, где собрался штаб 16-й бронетанко­вой дивизии, Джен, стараясь не привлекать к себе внимания, стала искать Скотта Диксона. Наконец, обнаружив, что он раз­говаривает с дивизионным начальником разведки, она незаметно подобралась поближе и подошла к нему сзади. Оказавшись со­всем рядом, Джен взяла его под руку и нежно сжала локоть.
        - Вот ты где, дорогой! А я тебя везде ищу. Обернувшись к ней, Диксон ухмыльнулся. Он уже собралсябыло поинтересоваться, не заблудилась ли Джен по дороге, ког­да к ним подошел Длинный Эл.
        Командир дивизии радостно и громогласно приветствовал мисс
        Филдс:
        - Наконец-то Скотт позволил вам отойти от плиты и присо­единиться к нам!
        Возвышаясь над генералом на добрые пол головы, Джен удив­ленно взглянула на него, потом обратилась к Диксону:
        - Скотти, дорогой, разве у нас в доме есть плита? Генерал расхохотался, а подполковник закатил глаза. Схва­тив Джен за руку, Длинный Эл потащил ее за собой.
        - Дорогуша, вы просто умрете от жажды, если будете ждать, пока этот недотепа предложит вам выпить. Позвольте грязному старикашке вас угостить.
        - С удовольствием, сэр. Скотт наверняка говорил вам, что старикашки - моя слабость. Только поэтому я и остаюсь с ним.
        Генерал снова весело расхохотался.
        - Скотт, эта женщина слишком хороша для танкиста. Ей нужен авиатор, вроде меня.
        Диксон шутливо вскинул руки.
        - Сор, вы, как всегда, правы. Длинный Эл довольно улыбнулся.
        - Чертовски верно подмечено. Именно поэтому я и генерал. А теперь, подполковник, с вашего разрешения, я хотел бы кое с кем познакомить вашу даму.
        Когда Джен вместе с генералом отошли, Диксон направился к буфету. По пути он столкнулся с капитаном Керро, который нес две бутылки пива. Остановившись, Диксон смерил молодого офицера взглядом и поднял брови.
        - А вы, оказывается, не дурак выпить! Керро взглянул на пиво, потом - на Диксона.
        - Да нет, я - не особенно. Вторая бутылка для приятеля, только он куда-то подевался. - Потом, спохватившись, предло­жил бутылку Диксону. - Вот, сэр, возьмите, пока пиЬо не на­грелось. Надеюсь, вы не откажетесь от "Короны". Я слышал, что в 16-й - это любимый напиток.
        - Вообще-то, я предпочитаю "Курз лайт", но, поскольку в уста­ве дивизии записано, что старший по званию не должен отказы­ваться от бесплатной выпивки, придется согласиться на "Корону".
        - Отхлебнув глоток, он окинул бутылку оценивающим взглядом.
        - Конечно, не "Курз", но тоже сойдет. - Обратившись к Керро, Диксон поинтересовался, как идут дела на новом месте.
        Начав рассказывать о случае, произошедшем несколько дней назад сженщиной-лейтенантом, Керро вдруг осознал, что, про­работав в отделе уже больше месяца, он только во второй раз получил возможность поговорить с подполковником один на один. И дело не в том, что Диксон от него прятался - он всегда был на месте. Порой даже казалось, что он сразу везде. Даже когда тот выезжал с инспекцией или находился на совещании, в отде­ле ощущалось его присутствие. Многочисленные подчиненные из его штата называли подполковника "эль Хефе", что по-ис- пански означало "начальник". Он же в ответ именовал их "ниндзя- мутанты, они же - майоры-переростки".
        Глядя на отдел и стиль его работы, Керро чувствовал, что ему придется пересмотреть свое отношение к штабным офицерам и, в частности, к подполковнику Скотту Диксону. Спокойная, с виду даже ленивая атмосфера, которая так поразила его в пер­вый день и показалась признаком расхлябанности, на самом деле была внешним проявлением работы отлично отлаженного меха­низма. И механизм этот повторял образ и подобие его творца - подполковника Диксона. Как и он, отдел пребывал в постоян­ном движении, которое осуществлялось поступательно, це­ленаправленно и в нескольких направлениях одновременно. Что больше всего поражало капитана, так это эффективность рабо­ты коллектива. В его действиях не было ничего лишнего. За месяц, проведенный в штабе, капитан слышал об одном-едии- ственном совещании, которое подполковник проводил для сво­их майоров, да и заняло оно меньше получаса. И, тем не менее, создавалось впечатление, что именно Диксон стоит во главе всего. Однажды Керро наблюдал целое шествие офицеров че­рез кабинет Диксона. Каждый офицер входил, излагал свое дело и получал от него совет или новые указания. Ничуть не
спеша, Скотт выслушивал доклад, обдумывал вопрос, выносил решение и излагал распоряжения таким доступным языком, что они были бы понятны даже начальнику финансовой службы.
        Еще Гарольд заметил, что Диксон не терпит людей, не спо­собных мыслить самостоятельно, нерешительных или медлитель­ных. Основной контингент сотрудников отдела составляли шуст­рые, напористые майоры. А от тех, кто не подходил под эту категорию, - Керро не раз слышал об этом, - быстро избавля­лись. И хотя все порой жаловались на непомерную нагрузку, длинный рабочий день и требовательность шефа, тем не менее, каждый знал, что ему крупно повезло: он учится у настоящего аса, а когда настанет время, получит вознаграждение - завид­ное место в одном из подразделений дивизии.
        Разговаривая с капитаном, Диксон почувствовал, что за ним наблюдает высокий мужчина в светло-коричневом костюме. Де­лая вид, что не замечает его взгляда, подполковник некоторое время продолжал слушать Керро, лишь изредка незаметно ко­сясь на человека в штатском.
        Капитан увидел, что внимание собеседника что-то отвлекает, и оглянулся, а потом вопросительно посмотрел на Скотта, но тот, по-прежнему игнорируя присутствие высокого незнакомца, с непроницаемым лицом изображал, что внимательно слушает Керро. Наконец капитан понял, что Диксон намеренно не заме­чает этого мужчину. Он играл с ним в какую-то игру, ставя его перед выбором: вмешаться в разговор, тем самым проявив неуч­тивость, или сдаться и уйти восвояси. Поскольку капитан поня­тия не имел, кто этот человек, он, подыгрывая шефу, продолжал разговор. Диксон же, безмятежно потягивая пиво, продолжал свою игру. Постепенно незнакомец начал нервничать, и Керро, ре­шив, что пора кончать, замолчал и повернулся к нему лицом.
        Дальше притворяться было невозможно, и Диксон, обернув­шись к мужчине в штатском, наконец соизволил его заметить. С ловкостью умелого актера он сменил непроницаемое выраже­ние лица на удивленное и, как ни в чем не бывало, проговорил:
        - О, конгрессмен Льюис! Как приятно увидеть вас снова. Вы давно здесь?
        Пытаясь не показать, что выходка Диксона его задела, Льюис спокойно ответил:
        - Нет, подполковник, совсем недавно.
        Диксон представил ему Керро:
        - Вот, познакомьтесь. Мое новое приобретение, капитан Га­рольд Керро. Выпускник Виргинского военного института, ка­питан пехоты воздушно-десантных войск, обладатель медали "За безупречную службу", "Серебряной звезды" и "Пурпурного серд­ца".
        Зная, что сам Диксон тоже заканчивал Виргинский военный институт, Льюис решил фгегка отыграться.
        - Ну, и где же вы заработали свое "Пурпурное сердце", ка­питан? Может, похитили у какой-нибудь курсанточки в инсти­туте?
        На миг Гарольд почувствовал себя беспомощным пехотин­цем, попавшим под перекрестный огонь двух противников. Он растерялся, не зная, как лучше ответить, и тут на помощь ему пришел Диксон.
        - Черта с два, конгрессмен. Капитан Керро принадлежит к старой гвардии. Тогда мужчины были мужчинами, а девушки - подружками.
        Льюис понимающе улыбнулся.
        - Вот оно что! Теперь я вижу, почему вы возложили именно на капитана Керро руководство программой, которая должна оценить возможность использования женщин в качестве строе­вых офицеров.
        Ответ конгрессмена обрушился на Диксона, как удар увеси­стой дубины. "Что же, поделом мне, - подумал он, - нужно было хорошенько подумать, прежде чем затевать с ним игры. Он, видать, тоже парень не промах".
        Изобразив на лице улыбку, подполковник глотнул пива и спро­сил, чем может быть полезен.
        - Я надеялся побеседовать с вами с глазу на глаз.
        - К вашим услугам.
        Отпустив Керро, Диксон провел Льюиса в патио.
        - Так что я могу для вас сделать, конгрессмен?
        Эд присел на край стола.
        - Сегодня На встрече у меня создалось впечатление, что вы не особо довольны и разведданными, поступающими из ВРУ, и военными планами, которые вы нам представили. Более того, вы сделали все, чтобы подчеркнуть все отрицательные моменты плана. Меня, по меньшей мере, удивило, как офицер с вашей репутацией мог склонить командира к столь мрачному и песси­мистичному изложению ситуации.
        Прежде чем ответить, Диксон взглянул на свою бутылку, встрях­нул ее и отхлебнул еще глоток. Сначала он хотел ответить уклончиво, но потом передумал. В конце концов, того, кто за милю чует обман, все равно не проведешь, а Льюис принадлежал именно к таким людям.
        - Длинного Эла невозможно склонить к тому, с чем он не согласен. - Скотт сделал паузу и снова глотнул из бутылки, потом посмотрел Эду в глаза. - Вы правы, я вовсе не в восторге от того, с чем нам приходится работать - я имею в виду данные разведки. И еще я не в восторге от наших стратегических задач. Под стратегическими задачами я подразумеваю политические цели и задачи. А особенно мне не по нутру мысль, что есть люди, которые серьезно верят, будто можно воспользоваться амери­канской армией, чтобы исправить ошибки нашей внешней по­литики.
        Захваченный словами Диксона врасплох, Льюис помедлил, прежде чем ответить. Хотя сам он не раз использовал те же доводы и говорил то же самое, только другими словами, обвине­ние подполковника подействовало на него, как пощечина. Член конгресса и виднаяфиіура в Вашингтоне, он тоже был косвенно причастен к этому, олицетворяя собой и здравые, и абсурдные призывы, исходившие из этого города.
        Диксон постарался скрыть усмешку: он видел, что Эда удивил и смутил его ответ. "Ничего, ты сам на это напросился", - подумал он. И все же не стоит забывать, что Льюис - член конгресса, а он, Диксон, - обычный подполковник, каких мно­го. Льюис - вершитель политики, а Диксон - простой вояка. Поэтому, стремясь ослабить возникшую между ними напряжен­ность, Диксон спросил:
        - Скажите, конгрессмен, вы никогда не изучали кампанию Литтл Биг Хорн?
        Довольный, что подполковник сменил тему, Льюис с готовно­стью поддержал разговор.
        - Читать - читал, но серьезно никогда не изучал. А что?
        - В 1875 году у нас в стране были люди, которые считали, что индейцы представляют "помеху" для осуществления их пла­нов. По их мнению, индейцы напрасно занимали земли, богатые полезными ископаемыми. И вот для того чтобы обеспечить про­цветание страны и, между делом, нажиться самим, эти дей­ствовавшие "из лучших побуждений" сторонники кампании при­ложили максимум усилий, чтобы такую помеху устранить. Дабы ускорить ход событий, они сделали ставку на слепую ненависть, которую белая Америка питала к краснокожим дикарям. А в качестве орудия использовали армию Соединенных Штатов.
        Льюис поднял руку.
        - Ладно, подполковник, можете не продолжать. Вы хотите сказать, что сегодняшние потомки прежних грабителей собира­ются развязать войну, и что защита своих границ - не оправда­ние?
        - Вовсе нет, - невозмутимо ответил Диксон. - У меня нет никаких оснований утверждать, будто кто-то в Соединенных Штатах пытается спровоцировать этот кризис. Я только хочу обратить ваше внимание на то, что есть люди, которые, руковод­ствуясь самыми лучшими намерениями, Используют свое влия­ние, чтобы оказать политическое давление на правительство и вынудить его к опрометчивым действиям, способным привести к самым непредсказуемым и плачевным последствиям.
        - Если это так, подполковник, то почему из всех военных только вы один так резко выступаете против этой операции?
        Скотт снова встряхнул бутылку.
        - Можно найти сколько угодно причин, чтобы промолчать. Прежде всего, есть принцип: мы - солдаты, и наше дело - не рассуждать, а подчиняться приказам. Национальную политику вершат президент и Конгресс, а не мы, простые служаки. Вам же знакомо старое правило: получил приказ - выполняй.
        - Вы считаете, что это неверно?
        - Кто я такой, чтобы решать, что верно, а что - нет? Но мой долг сказать, что возможно, а что - невозможно. Видители, я верю в американскую военную машину. Но при этом не могу смотреть сквозь пальцы на недостойные' действия некото­рых людей в наших вооруженных силах. - По-прежнему держа в руке бутылку, Диксон наставил на Льюиса указательный па­лец. - Поймите, конгрессмен: каждый раз начиная боевые дей­ствия, мы тем самым оправдываем свое существование. Получая очередное задание, мы одной рукой отдаем честь, а другой тя­немся за новыми ассигнованиями: ведь пока у Соединенных Штатов нет врага или ощутимой военной угрозы, армия превра­щается в ненужную и дорогостоящую обузу. А малочисленная армия, не имеющая конкретных боевых задач, означает медлен­ное продвижение по служебной лестнице и сомнительные шан­сы добиться славы и почестей.
        - Я-то думал, что ваши бравые ребята довольствуются бес­корыстным исполнением долга.
        Скотт хохотнул:
        - Если вы все еще в это верите, советую по возвращении просмотреть записи программ новостей, сделанные во время операций "Правое дело" и "Буря в пустыне". Тогда немало ко­мандиров и офицеров очень старались попасть на экраны теле­визоров, дабы "помочь" американской общественности разоб­раться в военных действиях. А потом, когда все закончилось, они, пожертвовав военной карьерой, вышли в отставку, чтобы разъезжать с рассказами о былых сражениях - не задаром, ра­зумеется. Нет, конгрессмен, от того, что вы наденете военную форму, ни самолюбие, ни личные интересы никуда не денутся. И хотя Мексика - не та империя зла, которой когда-то слыла Россия, получается, что на данный момент - это единственная стоящая добыча.
        - А что предлагаете вы? Сидеть сложа руки? И пусть нале­ты продолжаются? Ведь даже вы наверняка согласитесь с тем, что не найдется ни одного сенатора из юго-западных штатов, который бы захотел сидеть в Вашингтоне сложа руки, пока его избирателей убивают прямо на пороге дома. Потребность в пря­мых и решительных действиях становится слишком настоятель­ной, чтобы ее игнорировать. Такова политическая реальность, подполковник.
        Диксон кивнул в знак согласия.
        - Это понятно. Именно так поступил Терри, когда в 1876 году выступил из Форта Авраама Линкольна в погоню за индей­цами сиу, и Першинг, который двинулся в Мексику, чтобы рас­правиться с Панчо Вильей. Мы пойдем, куда прикажут, и сдела­ем то, что от нас требуют. Однако это не значит, что мы посту­пим правильно и справедливо.
        - Вижу, вы - сторонник версии Панчо Вильи.
        - Вовсе нет. Правда, на мой взгляд, такой ход мыслей наи­более логичен, хотя никто и не может его доказать. Именно это, мистер конгрессмен, я и хотел бы подчеркнуть. Никто не может ни доказать, ни опровергнуть ни одну из версий, объясняющих рейды в приграничной полосе. Но, несмотря на отсутствие на­дежных доказательств, все так и грызут удила, требуя, чтобы армия сказала свое слово. А что, если после того, как пальба закончится, выяснится, что мы уложили не того парня? Что бу­дет с нами и с будущим обеих стран? Черт побери, сэр! Даже самому жестокому убийце в Соединенных Штатах сначала предъявляют исчерпывающие и неопровержимые доказательства, а потом уже карают по закону. Разве мы не должны предоста­вить мексиканскому народу такое право?
        - Мы с вами, подполковник Диксон, сейчас говорим не об уголовном праве. Здесь - не чистенький зал заседаний в каком- нибудь городке. Речь идет о реальной жизни, поэтому давайте посмотрим в глаза реальности. Мы имеем дело с политикой и национальными чувствами. И то, и другое может отличаться без­рассудством и непреклонностью. А если добавить сюда страх, да еще и полить этот страх изрядным количеством американской крови, как это делают те, кто совершают налеты на границе, логика окажется бессильна.
        Скотт хотел ответить, когда сзади подошла Джен и положила руку ему на плечо. Чмокнув подполковника в щеку, она обрати­лась к Льюису:
        - Скотти не имеет ничего против нашей стратегии, пока она не забывает об обеде. Правда, милый?
        Диксон смотрел на подругу. Ни в глазах, ни в интонации он не уловил никаких признаков тревоги. Взяв руку Джен, он под­нес ее к губам, легонько поцеловал и задержал в ладони.
        - Никак, ты набралась, дорогая?
        Джен возмущенно вырвала руку.
        - Я? Набралась? Со мной такого не бывает, сэр. Это ваш генерал набрался. Я просто хочу есть, можно сказать, умираю с голода. И требую, чтобы меня накормили, причем немедленно.
        Льюис, улыбаясь, смотрел на них, потом заметил:
        - Я и не знал, что вы женаты.
        Усмотрев случай отделаться от конгрессмена, Диксон повер­нулся к нему.
        - Мы - женаты? Никоим образом, конгрессмен. Мы про­сто спим вместе.
        Джен, подбоченясь и гневно сверкая глазами, с притворным возмущением набросилась на приятеля:
        - Скотт Б. Диксон, вы, кажется, позволили себе намекнуть, будто я - продажная женщина? - Потом она обратилась к Лью­ису. - Знаете, конгрессмен, что означает буква "Б" в его име­ни? Бесстыдник. И если он сию минуту не поведет меня обедать, чтобы хоть как-то загладить свою вину, то впредь она будет означать "бай-бай", то есть будь здоров, пока, адиос, адью - одним словом, прощай.
        Диксон взглянул на Льюиса и беспомощно пожал плечами.
        - Мне ужасно жаль, конгрессмен, но долг зовет. Возможно, мы еще вернемся к этому разговору позже.
        Льюис поднял стакан.
        - Да, может быть, позже.
        Когда Филдс и Диксон вошли в здание и рука об руку напра­вились в столовую, Джен прильнула к своему спутнику и шепну­ла ему на ухо:
        - Я видела, что тебя загнали в угол, и решила, что пора прийти на помощь.
        Замедлив шаг, подполковник нежно поцеловал ее в щеку.
        - За это, дорогая, я тебя и люблю.

11 августа, 23.55Пресидио, Техас
        Еще не прошла и половина вечерней смены, а уже стало ясно, что ночь будет долгой и утомительной. Сидя за диспетчерским пультом, Том Джеррикс отложил истрепанный журнал и обвел глазами комнату, отыскивая, что бы еще почитать. Он посмот­рел на лейтенанта, который, положив ноги на стол, уставился в телевизор, потом перевел взгляд на полку, где помещались ко­феварка и кипа журналов.
        Они были одни - все остальные ушли в дозор. С начала августа пограничники работали шесть дней в неделю, по двенад­цать часов в сутки. Усталость и напряжение начинали сказы­ваться на всех, кто служил на заставе. Насколько было известно, ни у кого не возникло никаких догадок, и никто из бандитов - так прозвали неизвестных налетчиков - не был ни ранен, ни, тем более, убит. Получалось, что они сражаются с невидимками. Но Джеррикс знал, что у этих "невидимок" - острые зубы. На доске, где оставляли инструкции патрулям, красовалась надпись, сделанная вечером и напоминающая всем и каждому об этом печальном факте. Наверху крупными буквами было выведено: "Бандиты убили 14 человек, пограничный патруль - 0. Не стань пятнадцатым!".
        Поднявшись, Том подошел к кофеварке, налил себе кофе и принялся рыться в журналах, надеясь найти что-нибудь непро­читанное. Он стоял спиной к рации, когда тишину нарушил гром­кий голос патрульного, заглушаемый выстрелами и звоном бью­щегося стекла:
        - Нас обстреляли. Нас обстреляли. Застава Пресидио, это...
        Поставив чашку, Джеррикс резко повернулся и бросился крации. Схватив микрофон, он нажал на кнопку передачи и то­ропливо заговорил:
        - Последний пост, говорит застава Пресидио. Назовитесь и дайте свои координаты.
        Он приготовился повторить вызов, когда к нему подошел лей­тенант. Встав у Джеррикса за спиной, он положил руку ему на плечо и тоже стал слушать. Том повторил еще раз:
        - Это застава Пресидио. Назовитесь и дайте нам свои коор­динаты. Прием.
        И Джеррикс, и лейтенант не сводили глаз с динамика, ожидая ответа. Ждали и все остальные патрули, подключенные к этой сети. Так и не дождавшись, лейтенант приказал Тому устроить перекличку всех патрулей - пусть дадут свои координаты и сообщат все, что им известно о произошедшей перестрелке.
        Джерриксу показалось, что прошла целая вечность, пока все патрули откликнулись. После каждого ответа следовала пауза на случай, если атакованный наряд сможет выйти на связь. Но боль­ше никаких сообщений о нападении ре поступило. Патрули докладывали о своем местонахождении и отсутствии контакта с противником. Через три минуты отрапортовали все, кроме Эда Кимела и Эрнандо Хуареса. После того как Том, обратившись к ним по именам, не получил ответа, лейтенант подошел к карте и проследил их маршрут. Установив, где должен был находиться патруль в момент выхода на связь, он приказал соседним дозор­ным направиться в эту точку. На всякий случай он велел патру­лям соблюдать крайнюю осторожность, хоть и знал, что необхо­димости в этом нет.

11 августа, полночь, К югу от Индио, Техас
        С расстояния в два километра Делапос увидел "джип" погра­ничного патруля, который с визгом несся по шоссе № 170 в поисках исчезнувшего наряда. Разумеется, Делапос знал, где на­ходятся пропавшие пограничники: он и четверо его людей уби­ли их час назад. Оттащив трупы от дороги, они вынули из "джи­па" рацию, уничтожили машину и, отойдя на север, снова залег­ли в засаду. Когда его отряд был готов, Делапос настроил рацию своей машины на ту же частоту, на которой работали патруль­ные, послал отчаянный призыв о помощи и стал ждать ответных действий пограничников.
        Теперь, глядя, как патрульный "джип" приближается к тому месту, где его люди установили две мины, Делапос довольно улыб­нулся. Реакция пограничников последовала вовремя и именно такая, как он ожидал. Два патруля, уничтоженные в разных ме­стах одним и тем же отрядом, - это только начало. Делапос знал: раньше или позже пограничникам придется признать, что они бессильны справиться с ситуацией. Если двойная засада и гибель второго наряда, откликнувшегося на фальшивый радио­вызов, не убедят их в этом, то вряд ли вообще что-нибудь убедит.
        Глава 11
        Пушкам остается сделать то, что раньше могли бы сделать слова, будь они правильно использованы.
        Джон Уолкер

12 августа, 18,45Абилин, Техас
        Круто повернув баранку, Джимми Салливан дал задний ход и лихо повел свой огромный восемнадцатиколесный автопоезд к погрузочной платформе. Ему нравилось водить грузовики-тяже­ловозы, и он мечтал о том дне, когда сможет купить собствен­ную машину. Попеременно глядя то в левое, то в правое зеркало, Джимми подал автопоезд еще немного назад, пока не почувство­вал легкий удар - задняя стенка кузова уперлась в толстый резиновый амортизатор платформы.
        Заглушив двигатель, Салливан сунул плейер с кассетами в спортивную сумку, взял дощечку с пришпиленными к ней доку­ментами на груз и стал вылезать из кабины. В это время с плат­формы его окликнул Том Генри, начальник смены:
        - Эй, Джимми, твоя старушка просила тебя сразу же позво­нить.
        Спрыгнув на землю, Салливан крикнул в ответ:
        - А она не сказала, что ей от меня нужно?
        Не отрываясь от документов, Генри прокричал:
        - Как же, сказала. Какой-то тип из учебного пункта целый день тебе трезвонит.
        Захлопнув дверь машины, Джимми швырнул дощечку на землю.
        - Вот черт! Неужели снова?
        Подняв голову, Генри увидел, что Салливан стоит рядом с грузовиком и, опустив голову, мрачно рассматривает носки сво­их "ковбойских" сапог.
        - Эй, Джимми!
        - Чего тебе?
        - Твоя жена тоже с цепи сорвалась, - с улыбкой сообщил Генри.
        - Спасибо, босс. Этого мне только не хватало.
        Салливан поднял дощечку, разгладил документы и пошел в раздевалку,іде стоял телефон. Он уже знал, чем вызван звонок из учебного пункта. С самого начала набегов на приграничные районы стали ходить упорные слухи, будто Национальную гвар­дию используют, чтобы перекрыть границу между Техасом и Мексикой. Кое-кто из старичков части, к которой был припи­сан Салливан, поговаривал, что это - дело недалекого будуще­го. Новички - те, кто вступил в гвардию после войны в Ира­не, - так и били копытами от нетерпения. Однако Джимми, которому довелось в этой войне участвовать, не разделял их эн­тузиазма.
        Поначалу Салливан относился к гвардии, как к сочетанию приятного с полезным. Отслужив три года в армии, он рассмат­ривал гвардию как возможность подзаработать и, к тому же, ощущать себя членом фронтового братства, хватало только без той ерунды, которой хватало в регулярной армии. Но скоро гвар­дия стала для Джимми более важным делом. У него была семья - жена и сын, и еще один ребенок на подходе, так что весь посто­янный заработок уходил на повседневные нужды. Мечта купить свой грузовик таяла, как дым. И спасти он мог только един­ственным способом: оставаясь в гвардии, откладывая каждый цент, заработанный на воскресных учениях. А если присовоку­пить сюда небольшую ссуцу, которую можно будет взять в Управ­лении по социальному обеспечению военнослужащих, то, воз­можно, удастся как-нибудь свести концы с концами.
        Правда, были в планах Салливана и свои "но". Жена его, отличная женщина, с какой стороны ни посмотри, не имела ничего против, чтобы он колесил по всему юго-западу, работая в грузовой компании. В конце концов, это позволяло прокормить семью. Годами она мирилась даже с тем, что тридцать девять дней в году ее муж проводил в рядах гвардии, поскольку это приближало осуществление их общей мечты - купить собствен­ный грузовик. Однако это отношение резко изменилось, когда перед самым Рождеством 1990 года его мобилизовали и отпра­вили в район Персидского залива. Салливан пошел воевать, ос­тавив в Абилине беременную жену.
        Это испытание оказалось посерьезнее, чем любое из тех, что они пережили. Когда Джимми сломал ногу, и два месяца не мог водить машину, все их планы пришлось отложить до лучших времен. Но со сломанной ногой можно как-то жить и надеяться все же осуществить свою мечту.
        Войдя в раздевалку, Джимми подошел к телефону и задумал­ся: кому позвонить в первую очередь. Жене? Тут были свои "за" и "против". Он решил, что разумнее сначала позвонить на учеб­ный пункт. В конце концов, может, его часть еще и не мобили­зуют. Может, просто изменилось расписание воскресной подго­товки или произошла какая-то ошибка с платежной ведомос­тью. Может, вся проблема яйца выеденного не стоит. По край­ней мере, он будет точно знать, что его ожидает.
        К телефону подошел Майк Лодцен, штатный сержант-инст- руктор части.
        - Джимми, малыш, где тебя носило? Мы с восьми утра пыта­емся тебя разыскать.
        Салливан был не в том настроении, чтобы заниматься пустой болтовней или ходить вокруг да около.
        - Зарабатывал на жизнь. Ну, что у вас за пожар? Зачем искали?
        Лодцен оставил шутливый тон и перешел к делу:
        - Правительство мобилизует гвардию. Прошлой ночью пат­рулям опять досталось, причем здорово. Сегодня в шесть утра командир округа, что между Браунсвиллом и Эль-Пасо, доложил начальству в Вашингтоне, что ситуация из рук вон плоха, и его парни отказываются выходить в дозор. Так что, до нашего при­хода граница открыта нараспашку. Даже таможенники, и те ухо­дят.
        Джимми так фомко застонал, что услышал даже сержант.
        - А армия на что? Почему, черт возьми, они не двинут туда войска?
        - Ты что, Джимми, радио не слушаешь?
        - Нет, Майк, не слушаю. И ничего не знаю, понял? А теперь скажи мне, если это не слишком тебя затруднит: что делают регулярные части, чтоб им пусто было?
        - Если верить радио и тому, что сказал нам полковник сегод­ня утром, президент созвал Национальный совет безопасности, чтобы рассмотреть это дело и выслушать мнение членов совета. Как утверждают по радио, президент пока не хочет предпринимать
        - Спровоцировать! Подумать только - спровоцировать! - так громко заорал Салливан, что сержант отнял трубку от уха. - А что, по разумению этого чертова болвана, делают сами мексиканцы? Он что, с луны свалился?
        Как ни хотелось Лодцену закончить разговор, пришлось ему бросить в автомат еще монету.
        - Что ж, нам поделом - сами выбрали слюнтяя-либерала из Новой Англии. Как бы то ни было, а придется тебе пошевели­ваться. Мы ждали тебя еще вчера. Начальник штаба батальона отправляется на границу ночью вместе с передовым отрядом.
        Джимми помолчал.
        - Ты же знаешь, Майк, Марта разозлится до чертиков.
        Лодцен захихикал:
        - Не подумай, что я над тобой смеюсь, старина, только она и так уже взбесилась. Я чуть не оглох, когда позвонил ей во вто­рой раз.
        - Ты ей уже сказал? - забеспокоился Салливан.
        - Конечно, нет. Только знаешь, Джимми, лучше смотреть правде в глаза. Мне не нужно было ничего говорить. Бабы узна­ют это нутром. Они - что твой радар: за милю чуют дурные новости.
        - Это я и без тебя знаю. Ладно, буду, как только управлюсь. Когда мы выступаем?
        - Не знаю, Джимми. Только не думай, что, явившись сюда, сможешь вернуться домой. Генерал-адъютант с губернатором рвут и мечут. Говорят, все члены законодательного собрания штата и мэры больших городов, что находятся в приграничной полосе, сидят на телефонах и каждые пять минут спрашивают, где нахо­дятся войска. Я уже сказал тебе: они хотели, чтобы мы выступи­ли еще вчера.
        Больше говорить было не о чем. Салливан повесил трубку и хотел позвонить домой, но передумал. Как ни тяжело, а такую новость лучше выложить жене при личной встрече. Он отошел от телефона и побрел в контору к Генри - предупредить, чтобы в ближайшие дни на него не рассчитывали.

12 августа, 20.45 ЛaСауседа, Мексика
        Никто не обращал внимания на высокого белокурого гринго, сидевшего за угловым столиком с двумя мексиканцами. В этой забегаловке было небезопасно слишком пристально разгляды-вать гіосетителей, тем более - задавать вопросы. Казалось, ник­то не заметил, как американец вошел через заднюю дверь и что из сапога у него торчит пистолет, хотя тот делал все, чтобы оружие увидели.
        Из двоих мексиканцев, сидевших напротивЧаійлдресса, на­стоящим мексиканцем был только один. Второй, бывший пол­ковник никарагуанской армии, в качестве претензий на мекси­канское гражданство мог предъявить разве что подложный пас­порт. Этот никарагуанец, старый сандинист, мало того, что об­наружил в себе способности к партизанской войне - она по- настоящему захватила его. Окончание войны в Никарагуа и по­ворот к демократии лишили его возможности использовать этот единственный, Богом данный талант.
        В Мексику никарагуанец попал с делегацией, которая должна была помогать при передаче новому мексиканскому правитель­ству зенитных и управляемых противотанковых ракет. Тут-то Аламан и завербовал его через подставное лицо, чтобы тот ока­зывал услуги растущей "армии" Делапоса. Сегодняшняя встреча должна была решить, какие конкретные действия необходимо предпринять в ответ на .угрозу, которую представляла для нее мобилизация Национальной гвардии Техаса, и чем следует за­няться, пока гвардия находится в процессе развертывания и гра­ница открыта.
        Никарагуанский полковник, державшийся уверенно и власт­но, и задававший тон в разговоре, тем не менее, волновался. Он был готов делать все, что угодно, лишь бы насолить американ­цам, и только присутствие высокого белобрысого гринго удер­живало его от того, чтобы заявить это во всеуслышание. Что касается Рэндела, то он говорил мало, хотя и ощущал, что ника­рагуанец относится к нему неприязненно. Откинувшись на спинку стула, он свесил правую руку вниз, и она расслабленно покачи­валась в опасной близости от торчавшего из сапога пистолета. Левой рукой он лениво вертел на столе бутылку пива, уставив на никарагуанца холодный немигающий взгляд. Чайлдресс знал, что полковник говорит дело, но еще не решил, стоит соглашаться с ним или нет. Сначала нужно разобраться в собственных чув­ствах, а он пока предпочитал прятать их за маской равнодушия.
        Третий собеседник - это был сам Делапос - тоже имел свои соображения по поводу некоторых идей никарагуанца. Пусть его замысел - избирать жертвами только гражданское населе­ние - разумен, Делапосу он был не по вкусу. Да, он - наемник, но не убийца. И хотя многие из его сподвижников сочли бы такое разделение весьма условным, Делапос давно выработал принципы, позволявшие ему оправдывать свое занятие и приэтомсохранять здравый рассудок, и твердо их придерживался. И одним из этих принципов был отказ убивать мирных жителей. Похоже, теперь его придется нарушить. Логика подсказывала мексиканцу: что бы ни думал он лично, такие акции необходи­мы, если они хотят добиться желаемой цели. В конце концов именно удар по гражданскому населению, нанесенный людьми Панчо Вильи в 1916 году, помог выманить американскую армию за южную границу. И когда в начале июля Делапос и Аламан заключили свое соглашение, они рассчитывали именно на та­кую реакцию. Теперь же, коща появилась подобная возможность, Делапос не мог колебаться. Ведь он поклялся поддерживать Хозяина и его дело. Для него, профессионального наемника, пойти на
попятный - значило бы погубить репутацию. К тому же, и без него найдутся желающие осуществить этот замысел. Другие люди, не обремененные понятиями о нравственности, с готовно­стью займут место Делапоса.
        Не отрывая глаз от бутылки, которую он продолжал нетороп­ливо крутить в руке, Рэндел подвел итог разговора:
        - По-моему, полковник сделал очень важное сообщение. Не­смотря на более современное вооружение, которым он нас снаб­дит, и секретные сведения о действиях американцев, которые предоставит нам эль Дуэньо, время от времени Национальная гвардия будет одерживать над нами верх. Она может позволить себе потери - и людские, и материальные. А мы - нет. - Чайлдресс помолчал, отхлебнул из бутылки пива, потом, желая подчеркнуть свои слова, наставил ее на Делапоса. - Потерю одного отряда можно объяснить неудачным стечением обстоя­тельств. В конце концов, всякое бывает, и каждый это понима­ет. Но если такие случаи начнут повторяться, у нас могут воз­никнуть большие затруднения. Ведь мы с вами - деловые люди, а не патриоты. Нет никакой выгоды в том, чтобы стать героями посмертно.
        Глядя на стакан, который он сжимал в ладонях, Делапос по­жал плечами.
        - С такой логикой трудно спорить. Мы всегда должны на шаг опережать американцев и сохранять перевес. - Делапос взглянул на Чайлдресса, потом - на никарагуанца. - Как и вы, друзья мои, я считаю, что другого выбора у нас нет. - Подняв стакан, Делапос предложил Тост, чтобы скрепить договор. - Пора кончать болтовню и переходить к действиям. Сделать пред­стоит много, и чем раньше мы начнем, тем лучше.
        Американец и никарагуанец молча чокнулись с Делапосом и стали, не спеша, пить. При этом каждый искоса наблюдал за собеседниками, отлично сознавая, что они - лишь временные партнеры, по воле случая оказавшиеся в одной команде. Каж­дый из троих знал: и у остальных, и у Аламана есть собственные корыстные цели. И если придется спасать свою шкуру, каждый предаст остальных. В конце концов, все они - деловые люди.

13 августа, 10.30Остин, Техас
        Наполнявшая конференц-зал враждебность чувствовалась в каждом разговоре, в каждой реплике. И даже когда никто не говорил, у Диксона возникало ощущение, будто его пронзают невидимые кинжалы, летящие со стороны сидящих напротив гу­бернатора и его окружения. Для подполковника, как и для всех представителей Форт-Худа, эта встреча оказалась на редкость трудной. "Уж лучше настоящий бой, чем те словесные нападки, которые на нас обрушились, - думал он. - В бою, по крайней мере, можно действовать. Здесь же, в присутствии губернатора Техаса, генерал-адъютанта и всей свиты приходится твердить заученные слова, терпеть язвительные наскоки да еще и улы­баться".
        Выступления были посвящены тому, как регулярная армия собирается решать проблемы на границе с Мексикой. Через пять дней в Форт-Худе должна состояться еще одна конференция - очередная показуха, чтобы убедить губернаторов юго-западных штатов, что федеральное правительство с пониманием относит­ся к их тревогам и имеет реальный план действий для решения мексиканской проблемы. И вот теперь, из-за одностороннего отвода пограничных патрулей и развертывания Национальной гвардии для закрытия границы, этот план полетел ко всем чер­тям. Теперь, вместо того чтобы владеть ситуацией и представить решение, которое могло бы дать определенный простор для дип­ломатии, федеральное правительство было вынуждено как-то реагировать на инициативы губернатора Техаса. В результате командир корпуса и несколько ведущих офицеров отправились в столицу штата, чтобы ознакомить Вайса с чрезвычайными пла­нами армии по мексиканской проблеме. Среди них находились и Длинный Эл с Диксоном, а также начальник дивизионной раз­ведки.
        Поступок губернатора Вайса был чистой авантюрой. В своем выступлении по телевидению он заявил: "Действие и только дей­ствие может защитить граждан Техаса и их имущество. Поэтому сегодня в Техасе на повестке дня - мгновенные и решительные действия. И я приказываю Национальной гвардии сделать то,что, как видно, не способно сделать федеральное правительство, и черт с ними, с последствиями".
        Хотя речь губернатора была зажигательной, а мотивы - вполне понятными, техасская Национальная гвардия, несмотря на свою численность, просто не способна бы справиться с поставленной перед ней задачей - закрыть границу с Мексикой. В лучшем случае, гвардия могла выставить боевое охранение в критических точках вдоль границы и обеспечить патрулирование остальных участков. И даже это стоило бы ей огромных усилий, поскольку большинство частей не было приспособлено к таким операци­ям. Самое крупное подразделение - 36-я дивизия механизиро­ванной пехоты предназначалось для схваток с хорошо воору­женным неприятелем на современном поле боя, где используют­ся быстрые наступательные броски танков, тяжелая артиллерия и штурмовые; вертолеты. Ее структура, снаряжение и подготовка не имели ничего общего с задачами патрулирования и охраны границы. И даже если бы 36-я дивизия, вместе с другими гвар­дейскими частями, смогла выполнить эту задачу, гигантские суммы на обслуживание техники и плату военнослужащим очень скоро истощили бы казну штата. Только эти расходы ежедневно обхо­дились бы Техасу в несколько миллионов
долларов. Без при­влечения федеральных ресурсов - как людских, так и денеж­ных - одному Техасу никогда не удалось бы сделать то, о чем публично заявил губернатор.
        Но Вайс именно на это и рассчитывал. Как политик, он не мог допустить бездействия. И хотя губернатор понимал, что штаг не сможет обеспечить полное развертывание Национальной гвар­дии без федеральной помощи, он знал' и другое: президент и большинство членов Конгресса, как политики, тоже не смогут сидеть сложа руки, когда льется американская кровь и дерзко нарушается южная государственная граница. Вайсу нужно было одно: сделать первый шаг. Если Техас начнет действовать, пре­зиденту, так или иначе, придется принять решение - во всяком случае, губернатор надеялся на это. И развертывание Нацио­нальной гвардии вдоль границы должно послужить вызовом, ко­торый президент не сможет оставить незамеченным.
        Но мексиканское правительство не могло не заметить этот вызов. Не прошло и часа посЛе объявления о развертывании Национальной гвардии вдоль фаницы Техаса, как представи­тель Мексики в ООН, при подцержке всех правительств цент­ральноамериканских стран и большинства южноамериканских, потребовал созвать экстренное заседание. Через два часа пред­ставитель мексиканского правительства был в государственном департаменте США и потребовал объяснения: почему Соеди­ненные Штаты милитаризируют границу, разделяющую их стра­ны? Когда государственный секретарь сообщил, что это - од­носторонняя акция губернатора Техаса, не санкционированная президентом США, мексиканский посол ответил теми самыми словами, которые государственный секретарь за последние неде­ли несколько раз адресовал ему: "Если ваше правительство, сэр, не способно контролировать то, что происходит вдоль границы собственного государства, у моего правительства не остается иного выбора, как принять меры для контроля ситуации на своей сто­роне границы". В дополнение к этим дипломатическим шагам, ЦРУ сообщило, что мексиканская армия тоже пришла в
движе­ние.
        Что касается президента, он предпочел бы выждать, дав пра­вительству Мексики время утвердиться и укрепить границы. Президента и ближайших его советников, как и многих в Ва­шингтоне, инциденты на границе поставили в тупик. Сам он придерживался версии, что силы, враждебные новому режи­му, стремятся вызвать кризис в отношениях между США и Мексикой. И хотя это было расхожее мнение, получившее на­звание "версия Панчо Вильи", все же президент не мог закры­вать глаза на то, что мексиканское правительство не в силах контролировать свои границы и предотвратить налеты. Прези­дента со всех сторон осаждали призывами сделать то, на что не способно правительство Мексики: принять меры к обеспечению безопасности на границе. Настала пора принимать решение, тем более что через неделю открывался съезд его партии, который должен выдвинуть кандидатов на пост президента, а съезд со­перничающей партии был назначен на следующий день.
        Поэтому Вайс не мог бы выбрать для своего шага более не­удачного времени. Губернатор Техаса и реакция мексиканского правительства одним махом отрезали все пути к дипломатическим методам разрешения конфликта. Как выразился один из совет­ников президента, это напоминало брак по принуждению, при­чем палец на спусковомкріочке держал губернатор Вайс.
        Командующий десятым корпусом кивнул Длинному Элу. Тот, в свою очередь, наклонился к Диксону и шепнул ему на ухо дрёвний клич гладиаторов:
        - Идущие на смерть приветствуют тебя.
        Скотт обернулся и посмотрел Длинному Элу в глаза:
        - Я с вами, шеф.
        Пока Длинный Эл с Диксоном вставали и выходили вперед, командующий корпусом продолжал объяснения: 16-я бронетан­ковая дивизия, имеющая в своем составе три действующие бри­гады и, к тому же, находящаяся поблизости от границы, лучше других подготовлена к переброске на границу и, скорее , всего, выступит первой. Губернатор Техаса, прервав командующего, сухо напомнил ему, что туда уже направляется 36-я дивизия, которая во время Второй Мировой войны возглавила первую кровавую попытку форсировать реку Рапидо в Италии, так что 16-я бро­нетанковая, в любом случае, будет второй.
        Командующий не стал объяснять губернатору Вайсу, что 16-я - единственная дивизия, приготовившаяся к этому ЧП со всей серьезностью и имеющая подробные и точные планы опе­рации. К тому же, когда приходилось проводить подобные сове­щания, пара Длинный Эл - Скотт Диксон была просто незаме­нимой. Уж если им не удастся сладить с техасцами, значит - дело гиблое.
        Предоставив Скотту управляться с многочисленными диапо­зитивами, картами и графиками, Длинный Эл веялся за дело. Для начала он заявил, что после развертывания армии Соеди­ненных Штатов придется охранять всю границу с Мексикой, а не только ту ее часть, которая примыкает к Техасу. А общая ее протяженность, пояснил он, составляет 1993 мили, или 3111 километров, примем граница включает в себя и горы, и пусты­ни, и населенные пункты. После этого выступления Диксон про­демонстрировал диапозитив, на котором было указано, какую протяженность фронта может защищать, или, выражаясь совре­менным языком, держать под прицелом, взвод, рота или баталь­он, и вручил листы с копиями этого диапозитива губернатору и генерал-адъютанту.
        Тщательно подбирая слова, Длинный Эл принялся объяснять, какие проблемы встанут перед армией, если послать ее на гра­ницу:
        - Как видите, губернатор, получив приказ защищать учас­ток местности, батальон механизированной пехоты сможет на­дежно удерживать десять километров фронта. Растянуть баталь­он на большее расстояние - значило бы создать в цепи бреши или зазоры. Даже с той концентрацией сил, которая сейчас пе­ред вами, бойцы будут находиться на расстоянии тридцати трех метров друг от друга. Если бы нам противостоял неприятель, вооруженный танками, бронетранспортерами и другой техникой, то даже с такой концентрацией, при наличии стандартного во­оружения, батальон механизированной пехоты смог бы остано­вить врага. К несчастью, наш противник - легкая пехота, парти­занские отряды - что-то вроде Вьетконга. Даже имея протя­женные заграждения из колючей проволоки, мины, противотан­ковые рвы, активные и пассивные датчики и боевые патрули, лучшая пехотная часть не сможет помешать настойчивому врагу проникнуть сквозь линию обороны. Как бы мы ни старались, противник - кем бы он ни был, - хитер и умел. Дело осложня­ется тем, что в типичной дивизии механизированной пехоты, вроде вашей 36-й, только шесть батальонов -- пехотинцы.
Ос­тальные четыре - танковые подразделения. В моей дивизии - наоборот: шесть танковых батальонов и четыре - пехотных. Но если в наступательных операциях танки - залог успеха, то в условиях пассивной обороны они, как правило, оказываются не на высоте. Противник, с которым мы имеем дело, без особого труда найдет слабые места в обороне и воспользуется ими.
        - Противник, - заерзав на стуле, проворчал губернатор. - Черта с два это противник! Это гнусные убийцы. И убивают они не кого-нибудь, а моих людей.
        Длинный Эл помолчал, предоставив губернатору излить свою желчь. Когда Вайс снова развалился на стуле, приготовившись слушать дальше, генерал продолжил:
        - Приказ, полученный от командования Десятого корпуса, гласит, что моя дивизия должна быть готова перекрыть участок границы между Соединенными Штатами и Мексикой от Ларедо до Рио-Гранде. Мы предполагаем, что "перекрыть" - означает не допустить проникновения вражеских сил через границу на север.
        Губернатор снова не выдержал:
        - Чертовски умное предположение, генерал. Вы сами до него дошли или понадобилась помощь из Вашингтона?
        Не обращая внимания на попытки Вайса вывести его из себя, Длинный Эл невозмутимо продолжал, будто и не слышал репли­ки губернатора:
        - Имея в виду такое толкование, при наличии имеющихся в нашем распоряжении сил и указанной протяженности границы полученное задание не может быть выполнено.
        Губернатор чуть не пропустил мимо ушей эту фразу, произне­сенную спокойным, бесстрастным голосом. Только через несколь­ко секунд до него дошел смысл сказанного Длинным Элом. Он тряхнул головой и завопил:
        - Вы что же, хотите сказать, что не можете выполнить при­каз командующего?! Что армия Соединенных Штатов не спо­собна защитить собственную границу?!
        
        Генерал ответил без промедления, тем же сдержанным и бес­страстным тоном:
        - Так точно, сэр. Все верно. Позвольте объяснить. Чтобы перекрыть границу, нам придется развернуться так, как показа­но на этом слайде, используя порядок и концентрацию, о кото­рых мы только что говорили. Во-первых, не каждый батальон может быть на переднем крае. Кроме того, надо иметь в виду, что операция будет длительной, а это потребует развертывания армии на месяцы, а то и на годы. Но ведь невозможно вечно держать подразделение на передовой. Поэтому необходимо пре­дусмотреть систему чередования подразделений на переднем крае и в тылу. Вот один из вариантов: каждая бригада, имеющая в своем составе три батальона, оставляет один батальон в резерве. Этот резервный батальон, освободившись от службы на передо­вой и связанного с ней напряжения, сможет отдыхать, занимать­ся боевой подготовкой, получать пополнение на место тех бой­цов, чей срок службы истек, посылать часть личного состава в отпуск и быть готовым среагировать на любое проникновение врага сквозь линию обороны. Наличие резервных батальонов обеспечит тактическую глубину обороны, более глубокий сек­тор, который придется преодолеть
противнику в случае проник­новения за передовую, и контингент, способный пресечь такие проникновения. Если каждая бригада будет иметь в составе три батальона, то дивизия, в свою очередь, оставит один батальон, десятый, в качестве дивизионного резерва для тех же целей. Используя такую систему, дивизия получит шесть батальонов, развернутых на переднем крае. Это даст возможность каждой дивизии перекрыть шестьдесят километров границы.
        Понимая, куда клонит Длинный Эл, губернатор Вайс снова перебил его. В докладе, представленном ему военным руковод­ством штата неделей раньше, говорилось почти то же самое.
        - О'кей. Вы пытаетесь сказать нам, что армия Соединенных Штатов не может выполнить свою важнейшую задачу - охрану собственных границ?
        Набрав побольше воздуха, Длинный Эл бросил взгляд на ко­мандующего корпусом, потом снова - на губернатора.
        - Если быть кратким, то да. Даже при наличии Националь­ной гвардии и армейского резерва у нас просто не хватит воин­ских подразделений, чтобы полностью перекрыть границу меж­ду Соединенными Штатами и Мексикой.
        Спеша опередить ответную реакцию, Диксон поставил слайд, демонстрирующий общее число дивизий и личного состава, ко­торое потребуется армии для защиты границы.
        
        Набросок примера расположения дивизии
        Как видно на этом слайде, чтобы обеспечить систему обо­роны, о которой я только что рассказал, - еще раз повторяю, она ни в коей мере не будет безупречной, - потребуется пять­десят две дивизии, то есть армия, насчитывающая приблизитель­но два и шесть десятых миллиона солдат. Эта цифра примерно в пять раз превышает официальную численность современной ар­мии. И это не считая подразделений, которые имели бы дело сдругими ЧП национального и международного масштаба. Две дивизии в Европе, одна - в Корее, одна - на Ближнем Востоке плюс силы быстрого реагирования в составе трех дивизий - и вот уже общее количество дивизий возрастает до пятидесяти девяти, а общая численность армии - почти до трех миллионов.
        Не дожидаясь, пока уляжется потрясение, вызванное столь гигантскими цифрами, Скотт поставил следующий диапозитив, озаглавленный "Ресурсы для заграждений". Генерал окинул его взглядом, потом обратился к губернатору:
        - Все мы знаем, что нельзя просто вывести войска на оборо­нительный рубеж, не обеспечив заграждений, которые защища­ли бы их позиции и закрывали бреши между ними. Когда про­тивник представляет собой, в основном, пехоту, обычно исполь­зуются переносные проволочные заграждения, то есть колючая проволока, и противопехотные мины. На этом слайде видно, сколько потребуется материалов и трудозатрат, чтобы возвести простейшее непрерывное заграждение от Мексиканского залива до Тихого океана.
        Ресурсы для заграждений:
        Стандартное переносное заграждение из колючей стальной проволоки - 611830 мотков.
        Трудозатраты на установку заграждения - 312000 человеко- часов.
        Противопехотные мины - 14508000 штук.
        Трудозатраты на установку мин - 1810000 человеко-часов.
        Грузовики для доставки означенных материалов - 28000 ма­шин.
        - Прошу учесть, губернатор, что это - весьма приблизи­тельные цифры, причем, скорее всего, заниженные. Отдельные районы, например гористый рельеф вокруг национального пар­ка Биг Бенд, потребуют больше времени и материалов, чем уча­стки границы, проходящие по ровной открытой местности.
        Как и ожидал генерал, упоминание о национальном парке Биг Бенд заставило губернатора перекоситься. Как и для боль­шинства американцев, мысль о том, что через парк протянут колючую проволоку, да еще и мины заложат, была для него - что нож острый. Если раньше кто-то упустил определение гене­рала относительно "перекрытия границы", то серия последних диапозитивов не оставляла никаких сомнений в грандиозности поставленной задачи и, вдобавок, в том, во что обойдется ее выполнение: как в финансовом, так - кое для кого это было куда важнее - ив политическом смысле.
        Сделав паузу, чтобы слушатели как следует восприняли циф­ры, Длинный Эл ждал, пока губернатор не созреет.
        - Генерал, мы с вами оба знаем, что американский народ и Конгресс не собираются предоставить вам трехмиллионную ар­мию. С другой стороны, ни американский народ, ни Конгресс не смогут и не станут терпеть бездеятельности. Должны же вы это понимать?
        Скрестив руки на груди и глядя в пол, Длинный Эл утверди­тельно кивнул.
        - Да, сэр. Вы правы. Если наши дипломаты не договорятся с мексиканцами, от армии потребуют конкретных действий. - Генерал поднял голову и в упор взглянул на губернатора Вай­са. - Мы знаем это и понимаем политическую реальность. Но и вы, сэр, вместе с вашингтонскими политиками, должны пони­мать военную реальность. Если нам не дадут армию такой чис­ленности, чтобы она смогла защищать Соединенные Штаты по всей границе, то нам останется либо отодвинуть эту границу на юг, образовав широкую зону безопасности, которую смогут пат­рулировать имеющиеся у нас мелкие подвижные части, либо сместить нынешнее мексиканское правительство, заменив его таким, которое сможет контролировать собственные границы. С какой стороны ни взгляни, любое конкретное разрешение конфликта силами армии начинается с вторжения в Мексику.
        В первый раз за все совещание губернатор промолчал. Мол­чал и генерал, выжидая, пока смысл его последних слов как следует отложится в сознании слушателей. Во время этой пере­дышки командующий корпусом поймал взгляд Длинного Эла. Едва заметной улыбкой и кивком головы он поздравил генерала: наконец-то ему удалось перехватить инициативу и заставить гу­бернатора Вайса задуматься. Командующий знал: дальше сове­щание пойдет без эксцессов.

14 августа, 12-30 Нуэво-Ларедо, Мексика
        Стоя на пороге кабинета командующего гарнизоном, полков­ник Гуахардо наблюдал, как солдаты раздают членам войск сель­ской обороны оружие. В грядущих сражениях войскам сельской обороны, насчитывающим более ста двадцати тысяч человек, предстоит сыграть важную роль в защите Мексики. Эти люди, крестьяне из окрестных деревень, составляют костяк сил, оста­ющихся на захваченной территории после отхода своих - бу­дут передавать сведения о действиях врага и не давать ему покоя в тыловых районах. Эта нелегкая задача наверняка будет стоить больших жертв: ведь эти люди в возрасте от восемнадцати до пятидесяти - простые крестьяне, добровольцы из местных, а не профессиональные солдаты.
        Собранные в подразделения по одиннадцать человек, так на­зываемые пелотоны, они в мирных условиях использовались ру­ководством местных земельных коммун для охраны порядка. Слабай подготовка, скудное вооружение и руководство, которое имело весьма приблизительные понятия о тактике, мало способ­ствовали тому, чтобы, из них получились по-настоящему боевые партизанские отряды. В открытом бою против современной, хорошо обученной и технически оснащенной армии они были бы сразу сметены. Даже вооруженные новенькими немецкими винтовками Н-53 и пулеметамиRM-2 мексиканского производ­ству, они не имели никакого шанса выстоять против американской механизированной пехоты. Но Гуахардо и не собирался бросать их Ь бой с американской армией.
        Он мало чем мог им помочь - разве что выдать новые вин­товки и один пулемет с двумя тысячами патронов на каждый пелотон. Но и бтого хватит. Недостаток оружия и выучки с лих­вой искупался боевых духом и волей к победе. Бойцы войск сельской обороны сражались бы и без нового оружия. Именно они, а не политики из Мехико были истинными потомками Ху- ареса и революции. С раннего детства их учили преклоняться перед борьбой и победой их предков, свято верить в Деву Гваде- лупскую и ревностно защищать свою землю и права от любых посягательств. Почти каждому из них показывали портрет род­ственника, сражавшегося за дело революции. И образ этого ге­роя, снятого в полный рост в широком сомбреро, с патронташа­ми, перекрещенными на груди, с ружьем наизготовку, глубоко врезался в память каждого. Кое у кого даже сохранились ста­ринные винтовки Маузера, с которыми были сфотографированы их предки. Если этих людей правильно использовать, они могут связать действия вражеских сил, во много раз превосходящих их численностью. И поскольку угроза американского вторжения ста­новилась все более вероятной, вопрос, как и когда
использовать эти и все другие военные и полувоенные формирования, имею­щиеся в Мексике, был именно тем вопросом, на который напря­женно искал ответ Гуахардо.
        Развертывание техасской Национальной гвардии вдоль грани­цы ни для кого не явилось сюрпризом. Все члены Совета три­надцати знали, что, в конце концов, Соединенные Штаты пред­примут какие-то действия. Удивляло одно - то, что этот шаг был сделан губернатором Техаса без ведома правительства страны.
        Члены Совета сошлись во мнениях: нужно как-то реагиро­вать на провокационный шаг американцев. Единственный вопрос заключался в том, как именно действовать и насколько ак­тивно. Когда вечером двенадцатого августа Совет собрался, что­бы обсудить эту проблему, его заседание вылилось в длительный ожесточенный спор - первый среди военных со времени июнь­ского переворота.
        Полковник Барреда, министр иностранных дел, начал заседа­ние с обзора ответов, полученных им по дипломатическим кана­лам из ООН и Вашингтона. Не приходилось сомневаться, что передвижение американских войск послужит камнем преткно­вения в отношениях Мексики с правительством Соединенных Штатов.
        - Как они могут ожидать от нас искренности, - сказал он, - если, говоря о мире и одной рукой предлагая нам дружбу, другой они держат за спиной ружье?
        Свой обзор полковник закончил страстной речью, которая прозвучала как предупреждение:
        - Если противник обнажит меч, едва ли он вернет его в ножны, не одержав победы. И победа эта может быть одержана только за наш счет. - Расхаживая вокруг стола и возбужденно размахивая руками, Барреда продолжал: - Желая испытать наше терпение, губернатор Техаса, с санкции своего президента - в этом я нисколько не сомневаюсь, - объявил нам, как он изво­лил выразиться, "священную войну", называя нас злодеями и убийцами.
        Под конец Барреда предупредил всех:
        - Если Совет будет продолжать бездействовать и позволит Соединенным Штатам и дальше навязывать свою политику, то потеряет лицо и власть в стране.
        Захваченный настроением момента, министр забыл свой прежний призыв проявлять выдержку и, вместо того чтобы пре­достеречь от опрометчивых действий, стал призывать к оружию.
        - Мы должны двинуть войска к Рио-Грацце, как это сделали наши предки в 1846 году. Все остальное будет трусостью и пре­ступным малодушием. Поэтому полковник Гуахардо должен по­вести нашу армию на север, к берегам Рио-Гранде, чтобы дать отпор американской армии, которую послал губернатор Техаса нам на устрашение.
        Красноречие Барреды заставило кое-кого из членов Совета заколебаться. Наблюдая, как министр иностранных дел продол­жает свою пламенную речь, Альфредо видел, что все больше его коллег начинают согласно кивать. Полковник знал: чтобы про­тивостоять общему энтузиазму в поддержку военных действий, необходимо оставаться холодным, трезвым реалистом. Поэтому он начал обзор военного положения в Мексике с того, что на­помнил собравшимся, чем закончился поход генерала Аристы, когда он, в ответ на вызов президента Полка, разместившего в
        Техасе армию Захарии Тейлора, двинул войска на север. Не­смотря на превосходство в численности, Ариста потерпел пора­жение от Тейлора в битвах при Пало-Апьто и Ресака-де-ла-Пал- ма. Его армия была наголову разбита, а Мексика - открыта для вторжения противника. И Гуахардо, как министр обороны, ви­дит свою задачу в том, чтобы обезопасить страну от обеих угроз: как внутренней, - тут он бросил взгляд на Барреду, - так и внешней.
        Полковник предупредил, что действия губернатора Техаса должны послужить проверкой того, как Совет тринадцати и мексиканский народ будут реагировать на открытую военную угрозу. И если это так, то им придется предпринять неотложные меры, но такие, которые были бы соразмерны угрозе и не спо­собствовали углублению кризиса.
        - В данной ситуации, - подчеркнул Альфредо, - мы долж­ны сыграть роль невинной жертвы. Наши усилия защитить стра­ну и себя должны быть обдуманными и не вызывающими, иначе мы рискуем потерять поддержку, которую готовы оказать нам другие страны, более того, дать американцам веский повод для дальнейших, более опасных шагов. Повторяю, мы должны при­держиваться прежнего курса и продолжать в том же духе.
        Гуахардо, прозванный "Темным", полагался лишь на несколь­ких членов Совета и, выполняя свои обязанности, не слишком подробно знакомил остальных со своими мыслями и планами. Немногие, за исключением, пожалуй, полковника Молины, мог­ли проникнуть за маску внешнего бесстрастия, под которой Аль­фредо скрывал свои мысли, чувства и опасения. Чаще всего его подчиненным сообщалось только то, что им полагалось знать для выполнения очередного задания. Отчасти эта привычка ос­талась от времен, предшествовавших июньскому перевороту, когда секретность была жизненно важным условием. Но не только этим он руководствовался. Гуахардо, выросший в обществе, где люди, желая запугать соперников и выдвинуться, привыкли прибегать к похвальбе и красноречию, тем не менее, терпеть не мог хвас­тунов. Он ценил людей действия, девизом которых было "мень­ше слов и больше дела"; тех, кто знал, что необходимо предпри­нять, и выполнял свой долг без лишней суеты, не требуя похвал и наград. Действие и его результат - вот что имело для Гуахар­до значение. Остальное ему представлялось пустой тратой вре­мени.
        План, которого он считал необходимым придерживаться, был разработан для того, чтобы заполнить пустые места, образовав­шиеся при чистке федеральной полиции и разведывательных управлений. И войска сельской обороны оказались важной час­тью этого плана, выполнение которого пришлось форсировать вследствие загадочных рейдов к сереру от Рио-Гранде. Предпо­лагая повышение боевой готовности и обученности регулярных армейских соединений, план этот намеренно избегал увеличе­ния военного присутствия вдоль границы Мексики и Соединен­ных Штатов. В завершение Гуахардо заявил, что любое передви­жение войск будет только способствовать усилению напря­женности, которая и без того достаточно явно ощущалась.
        - Я понимаю, что американцы действительно могут прятать за спиной оружие. Однако это не означает, что мы должны заря­дить его для них.
        Воодушевленный страстной речью Барреды, полковник Зава­ла обострил раскол, призвав к полной мобилизации. Он назвал действия Гуахардо по укреплению северной границы и его при­зыв к осмотрительности робкими, неудовлетворительными и опасными.
        - Сделать так, как предлагает наш брат, - заявил Завала, - значит оставить нашу северную границу незащищенной. Разве можем мы надеяться завоевать доверие своего народа, а тем бо­лее - американцев, если не сделаем ничего для собственной защиты? Нынче не время для полумер. - Его заключительные слова содержали пламенный призыв, рассчитанный на то, чтобы поставить Альфредо в сложное положение и одновременно обес­печить себе поддержку: - Наша национальная гордость и дело революции требуют, чтобы мы защищали каждый метр мекси­канской земли. Только так должны поступать мужчины в смут­ное время.
        На протяжении всего заседания Гуахардо не уставал взывать к разуму и трезвому взгляду на ситуацию.
        - Мы все равно не сумеем воспрепятствовать вторжению американцев. При желании они смогут оккупировать всю Мек­сику. Сосредотачивать армию на границе только для того, чтобы продемонстрировать свое мужество, - опасно и расточительно. Напротив, мы должны воздержаться от слишком бурной реак­ции. Необходимо продвигаться к цели медленно и осторожно, иначе мы рискуем потерять все, что удалось завоевать после двадцать девятого.
        Хотя Эрнандо склонялся в пользу позиции Альфредо, он, как председатель Совета, не вступал в спор, позволяя другу выска­зать свои соображения. Если голоса разделятся поровну, он от­даст свой Гуахардо.
        Однако этого не потребовалось: семь членов Совета высказа­лись за то, чтобы объявить полную мобилизацию и во всеоружии встретить угрозу с севера. И когда утром президент Молина со- обхцил из столицы, что он с тяжелым сердцем объявляет полную мобилизацию армии и милиции для похода к северной границе, он говорил это совершенно искренне.
        Перевооружение войск сельской обороны, запланированное еще до наступления кризиса, совпало с планом обороны, кото­рый разрабатывал теперь Гуахардо в связи с призывом Совета к полной мобилизации. Полковник и раньше ощущал необходи­мость провести такое перевооружение и уже отдал соответству­ющие распоряжения. Тогда Альфредо не мог дать себе удовлет­ворительный ответ на вопросы, почему он чувствует такую потребность. Последующие события подтвердили его правоту, хотя в свое время и он не мог предвидеть истинных причин.
        Войска сельской обороны - пешие и конные - усиленные частями механизированной пехоты мексиканской армии, будут теперь нести охрану границы, в то же время собирая информа­цию о действиях противника. Последний момент - сбор ин­формации - представлял собой особую важность, и был для Совета больным вопросом. "Чистка", затронувшая аппарат мек­сиканской разведки и полицию - в масштабе как всей страны, так и каждого штата, - зашла слишком далеко. Кое-кто из аппарата разведки и полиции, был арестован, но число лиц, на­ходившихся поД подозрением, оказалось довольно большим - около трети всего личного состава. Кроме того, многие, кого не коснулись репрессии, успели скрыться: либо бежали в Соеди­ненные Штаты, либо затаились в родных деревнях. Это состави­ло еще треть. А те, кто остались, имели весьма смутное пред­ставление о задачах Совета. Как сказал полковник Завала, для мексиканской разведки и полиции интересы страны и ИРП были едины.
        - Разве можно доверять тому, кто всем обязан тем самым людям, которых мы собираемся устранить? - заявил Завала перед июньским переворотом.
        "Возможно, он был прав, - размышлял Гуахардо, наблюдая, как пелотон войск сельской обороны строился после выдачи нового оружия. Улыбающиеся люди оживленно переговарива­лись, примерялись к новым винтовкам и к пулемету, проверяли прицелы. Теперь этим людям придется взять на себя обязанно­сти, которые прежде выполняли обученные и организованные профессионалы. Их задачу осложнит то, что им придется смот­реть в оба: Гуахардо намеревался использовать эти отряды для наблюдения за ходом событий не только к северу от границы, но и у себя в тылу. "Может быть, - думал он, - эти люди, урожен­цы приграничных коммун, сумеют рбнаружить, кто старается разжечь войну между Мексикой и Соединенными Штатами.
        Любые сведения могут оказаться решающими, положить конец создавшемуся кризису и дать Совету драгоценное время, необхо­димое для того, чтобы совершить чудо, столь необходимое для спасения Мексики".
        Глава 12
        У страны должнабытьбольшая и надежнаяармия, способная встретить противниказаграницей. Иначе придется встречать его у себя дома.
        АртурУэлсли,герцог Веллингтонский

29 августа, 17.45Шоссе № 83, в десяти километрахк северу от Сан-Игнасио, Техас
        Слишком быстро, чтобы можно было что-то разглядеть, легкий "хамви" Салливана из разведывательного отряда Националь­ной гвардии мчался по пустынному шоссе в сторону предписанного наблюдательного пункта. В двухстах метрах за ним, стараясь не отставать, следовал второй "хамви" отряда - бронированый вездеход. Если бы не постоянные напоминания рядового Тода Элисона, который обычно водил машину Салливана, он ехал бы быстрее, но нельзя было терять из вида более тяжелый и медли­тельный вездеход. Вцепившись обеими руками в баранку и не обращая внимания на юпидометр, Джимми жал на акселератор, стараясь наверстать время, потерянное на сборы в базовом лагере батальона. Сидящий сзади Эцци Мореццо, разведчик-наблюдатель, держа в одной руке карту, а в другой - радиомикрофон, сле­дил за маршрутом и докладывал о проносящихся мимо ориентирах. При этом Мореццо надеялся, что никто в батальоне не заметит, что они проходят ориентиры слишком быстро.
        У Салливана было сколько угодно причин, чтобы объяснить, почему он запоздал с выездом. В конце концов, они всего третий день на границе, еще не вполне освоились с новым оборудованием, и в первый раз работают вместе. Даже при самых благоприятных обстоятельствах во время летних лагерных сборов бойцам 1-го батальона 141-го пехотного полка приходилось почти целую не­делю привыкать к военной жизни. Если в один прекрасный день мобилизовать восемьсот человек из родных мест, раскидан­ных по всему Техасу, то глупо ожидать, что назавтра все они будут действовать как единое боевое подразделение.
        А сказать, что обстоятельства складывались не лучшим обра­зом, -значило бы не сказать почти ничего. Для начала, вместо того чтобы отправить батальон в Форд-Худ, е находилось все снаряжение, его собрали в Кэмп-Мэбри, под Остином. Там подразделение реорганизовали, и вместо своих бронемашин они получили "хамви" и допотопные "джипы". Колесные машины, более простые в обслуживании и более подходящие для патрулирования большого участка границы, за который отвечал батальон, тем не менее, оказались для многих в новинку, поэто­му требовалось время на переучивание и на корректировку пла­нов. Для отряда Салливана это означало и реорганизацию, и обу­чение.
        В Кэмп-Мэбри Джимми обнаружил, что его разведыватель­ный отряд, в котором числились пять человек и одна "Брэдли" и который на деле состоял из четырех человек и одного бронет­ранспортера М-113 - современной маломестной машины, - теперь состоит из шести человек и двух "хамви". Один "хамви" - облегченной модели - не был оснащен ничем, за исключением рации, и мог перевозить четырех человек вместе со снаряжени­ем. Второй вездеход, позаимствованный у моторизованной пе­хоты, являл собой бронированный вариант; на крыше у него высился станок для пулемета М-60. Рации с частотной модуля­цией, установленные на обеих машинах, были собраны в шести­десятые годы и имели радиус действия двадцать пять километ­ров, или шестнадцать миль, что совершенно не подходило для целей отряда.
        Направляясь к своему участку границы, Салливан еще не ре­шил окончательно, как разумнее всего распорядиться тем иму­ществом, которое у него оказалось.
        С личным составом дело обстояло не лучше. Из четырех че­ловек, приписанных к его отряду до призыва, один, явившись на сборный пункт, объявил, что он не подлежит мобилизации, по­скольку служит в полиции штата. В связи с этим численность отряда сократилась до трех человек, включая самого Джимми. Чтобы возместить недостаток в людях, после прибытия в Кэмп- Мэбри к ним прикомандировали еще троих. Один из них, самый опытный, только что закончил действительную военную службу. И хотя в армии он служил артиллеристом, его, по крайней мере, не надо было учить. Из двоих оставшихся один даже не успел пройти курс начальной подготовки; другой же, Джек Литтл, как подозревал Салливан, был недотепой, которого поперли из ка- кой-нибудь пехотной роты. Несмотря на всю свою старатель­ность, он ничего не мог сделать самостоятельно, так что за ним приходилось постоянно присматривать.
        Сочетание нового оборудования, новых людей и нового зада­ния с полным отсутствием времени освобождали Салливана от необходимости изобретать причину опоздания. Как сказал его первый сержант, это - не разведвзвод, а настоящее несчастье. И хотя Джимми знал, что повод для опоздания у него есть, он все же предпочел бы не пользоваться им без особой надобности. В первом батальоне 141-го пехотного полка попустительство было не принято. О людях здесь судили по их делам и поступ­кам. Тех, кто исправно нес службу, поощряли, а лодыри получа­ли лишние часы строевой подготовки, а то и пинок под зад. Салливан знал, что может настать день, когда понадобится, к примеру, отлучиться на пару дней, чтобы наведаться домой, по­видать семью. И ему совсем не улыбалось, чтобы в этот день офицер достал блокнот и, полистав его, объявил, что 29 августа Салливан со своим патрулем на тридцать минут опоздал в назна­ченное место. А ведь капитан Терри Уипкс, командир роты - именно тот парень, от которого этого вполне можно ожидать. Поэтому Джимми велел Тоду Элисону пересесть на пассажирское место, сам взялся за баранку, и его
"хамви" кратчайшим путем помчался к тому месту, где им предстояло вечером установить свой первый наблюдательный пункт. По дороге ему пришла в голову мысль о сокращении проверяемых перекрестков с шести до трех, а остальные три бегло осмотреть на ходу. "Игра стоит свеч", - решил он про себя.
        На самом деле, никакой особой разницы тут не было. Оста­навливайся Салливан даже на каждом из шести перекрестков своего сектора, все равно ни ему, ни его отряду не удалось бы обнаружить группы Лефлера. Она, вместе с остальными группа­ми, находилась к северу от границы, готовясь нанести новый удар - уже не из Мексики, а с территории США.
        Проявив поистине гениальную хитрость, ДеЛапос приказал своим отрядам двинуться на север и подыскать места для базо­вых лагерей на американском берегу Рио-Гранде, прежде чем техасская Национальная гвардия, пришедшая взамен погранич­ных патрулей, перекроет границу. Такое решение давало мно­жество преимуществ. Базируясь на территории Соединенных Штатов, люди Делапоса могут не остерегаться нарядов мекси­канских пограничников, которых в последнее время станови­лось все больше и больше; им не нужно будет для выполнения задания перебираться через границу, которая с обеих сторон находилась под бдительным наблюдением людей и электроники, и возвращаться, когда везде уже забьют тревогу.
        Первые же операции против пограничных патрулей сделали свое дело - убедили всех, что набеги осуществляются с мек­сиканской стороны границы. Не было никакой нужды поддер­живать это впечатление. Сейчас необходимо другое: продолжать в том же духе, не допуская ни компромиссов, ни провалов. Правда, эту задачу усложняли действия как мексиканского правитель­ства, так и властей штата Техас. Зная, что беспрепятственные террористические акции на границе обескураживают и, одно­временно, запугивают американцев, Делапос с Чайлдрессом на­деялись, что каждый новый успех будет вызывать все большую панику, удваивая усилия разведкй к югу от границы, но не к северу. По расчетам Делапоса, в этом случае им будет легче проводить диверсии, поскольку сосредоточение войск и внима­ния на границе создаст большой простор для их деятельности внутри страны.
        К тому же, избавившись от необходимости переходить грани­цу, Делапос будет иметь больше возможностей общаться со своими людьми - снабжать их припасами, поддерживать бое­вой дух и своевременно платить.
        Сначала у него не ёыло особых сложностей с перемещением людей, оружия и денег внутри Мексики. Однако развертывание войск сельской обороны, переброска регулярных воинских час­тей к границе и растущая среди населения популярность Совета тринадцати привели к тому, что операции к югу от границы становились все опаснее.
        Ситуация усугублялась еще и тем, что Совет тринадцати по­степенно забирал в свои руки финансовые учреждения и органи­зации страны. Банки, которые он теперь контролировал, резко ограничили денежные суммы, переводимые как в страну, так и за ее пределы. Уцелевшие после "чистки" тамбженные чиновни­ки, а также полицейские в морских портах твердо усвоили ее уроки и, во всяком случае, в настоящее время демонстрировали полную неподкупность. А чтобы упрочить такое положение дел, и таможенников, и полицейских время от времени меняли, при­чем всегда неожиданно и нерегулярно. Против таких шагов пра­вительства и Аламан, и Делапос оказались бессильны. Все труд­нее стало контрабандой перебрасывать, в страну оружие и боепри­пасы. Даже связь и передвижение внутри Мексики были сопря­жены с определенным риском. Незнакомых людей брали на за­метку и проверяли. Телефонные разговоры при малейших подо­зрениях прослушивались. А дорожные патрули, неожиданно по­являющиеся в самых разных местах, осложняли планирование операций.
        В Соединенных Штатах все обстояло иначе. Перемещение активности к югу значительно упрощало обстановку. Несмотря на то, что набеги террористов вызвали в Техасе панику и моби­лизацию Национальной гвардии, никто, даже сам губернатор штата, не помышлял о том, чтобы ограничить гражданские сво­боды, объявив военное положение или приостановив передви­жение гражданских лиц. Поэтому люди Делапоса - особенно те из них, кто были американцами или европейцами, - беспрепят­ственно разъезжали на своих "пикапах" неподалеку от границы, выбирая новые места для засад и наблюдая за развертыванием и маневрированием Национальной гвардии. Некоторые, по приме­ру Чайлдресса, даже наведывались на наблюдательные пункты. Американец, заведя разговор с солдатами, как бы невзначай вспо­минал, что у него в "пикапе" есть холодное пиво, и, угощая гвардейцев, развлекал их военными байками. А пока солдаты пили, Рэндел запоминал, какое у них вооружение, задавал, на первый взгляд, невинные вопросы о полученном задании и выслу­шивал ответы. И никому даже в голову не приходило, что перед ним - враг: ведь он говорил без малейшего
акцента, выглядел стопроцентным американцем и тоже служил в армии.
        А враги, если верить командирам, - маленькие трусливые мексиканцы. Чайлдресс же, с какой стороны ни посмотри, - свой парень, который, к тому же, знает, как уважить своего бра- та-служивого.
        Но Рэндел занимался этим скорее из любви к искусству, чем по необходимости. У Аламана и без него хватало источников информации. Чтобы надежно перекрыть границу и не создавать помеху для нормальной жизни гражданского населения, все пла­ны пограничных дозоров, дорожных застав и наблюдательных пунктов составлялись заблаговременно и согласовывались с ме­стными властями и властями штата. Если наблюдательный пункт предполагалось разместить на территории частного владения, необходимо было известить об этом хозяина. Таким образом, Аламан мог без особого труда, используя свою сеть осведомите­лей, собирать нужные сведения, которые ежедневно проходили через множество рук. К тому же, некоторые местные и даже высшие чиновники, имевшие дело с этой информацией, состоя­ли на службе у эль Дуэньо с давних пор, когда он занимался переброской через границу наркотиков и нелегальных иммигран­тов.
        Так что переброска новых наемников, денег и даже вооруже­ния не представляла большой сложности. Можно даже сказать, что благодаря старым связям Аламана все это удавалось на удив­ление легко.
        Его агенты в Никарагуа и на Кубе закупали бывшее в употреб­лении оружие и переправляли его в Колумбию. Там оно соеди­нялось с потоком наркотиков, который организовывали и регу­лировали местные сподвижники Аламана, и самолетами пере­брасывалось в США. Доставленные в Штаты новые люди, день­ги и снаряжение следовали дальше на грузовиках компании, при­надлежавшей еще одному соратнику Аламана.
        Таким образом, уже через несколько недель Делапос сумел вооружить свои отряды противотанковыми управляемыми и пор­тативными зенитными ракетами. Это несколько устаревшее, но по-прежнему мощное и точное оружие сразу дало отрядам Дела- поса перевес, о котором Национальная гвардия даже не подозре­вала. Когда же все открылось, и американская разведка стала распутывать это дело, ей удалось добыть очень мало полезных или неопровержимых фактов, поскольку никарагуанцы постав­ляли такое же оружие мексиканскойреіулярной армии. Даже эта часть операции была продумана так, чтобы создать у амери­канской разведки превратное впечатление, будто здесь умышленно или по недомыслию замешано мексиканское правительство.
        Стараниями того же полковника, который занимался постав­кой оружия и в мексиканскую армию, Аламану удавалось запу­тать следы. И его люди, и мексиканская армия снабжались ору­жием из одного и того же источника.Полковник-никараіуанец заботился о том, чтобы серийные номера оружия и боеприпасов, попадающих к эль Дуэньо и в мексиканскую армию, шли не подряд, а вразбивку. Например, партия зенитных ракет подбира­лась так, чтобы мексиканская армия получада ракеты с серий­ными номерами от одного до трех, пять и шесть, а Эктор - с номерами четыре, семь и восемь. Таким образом, если бы аме­риканцам удалось узнать заводские серийные номера ракет и проследить их путь черезНикараіуа, вполне могло оказаться, что часть их находится на вооружении мексиканской армии, а часть надежно спрятана в тайниках на территории Соединенных Штатов.
        Поэтому Делапос считал, что Национальная гвардия не пред­ставляет для них особой угрозы. Пока она остается без движе­ния и занимается своими делами, его "армия", перевооружив­шись и рассредоточившись к северу от границы, была готова по приказу Аламана перейти ко второму этапу террора.
        Облетая приграничный район на штабном вертолете коман­дующего дивизией, Скотт Диксон несколько секунд наблюдал за двумя "хамви", движущимися по дороге. За последние десять дней он уже три раза вылетал к границе. А если учесть, что федеральное правительство постоянно усиливало нажим, требуя, чтобы армия взяла на себя активную роль в обеспечении безопас­ности границы, можно было предположить, что он - далеко не последний.
        Разведка, которой занимался Диксон и другие офицеры 16-й бронетанковой, имела целью подготовить дивизию к неизбежно­му развертыванию в южном направлении. Однако, вместо того чтобы .дать более подробное представление о местности и та­ким образом повысить боевую ГОТОВНОСТЬ;каждый новый вылет только усиливал у Диксона дурные предчувствия и опасения. Даже Джен, во время их коротких встреч, успела заметить, что Скотт относится к плану использования вооруженных сил США на границе с явным беспокойством. В глубине души Диксон знал: если армия окажется на границе, кто-нибудь обязательно нацдет повод ввести ее в Мексику. А если это случится, то мир по обе стороны границы будет нарушен на долгие годы. Если же доба­вить сюда большой процент выходцев из Латинской Амери­ки, проживающих в юго-западных районах США, и анти­американские настроения в Мексике и Центральной Америке, то может завариться такая каша, что по сравнению с ней изра­ильско-палестинский конфликт на Среднем Востоке покажется детской забавой.
        Стараясь не думать о политической подоплеке проблемы, ко­торая его никоим образом не касалась, подполковник выглянул в открытую дверь вертолета. Под ними находился район распо­ложения 16-й дивизии. Заглянув в карту, Скотт попытался сори­ентироваться, но понял, что, пытаясь решить мировые пробле­мы, потерял то место, где они должны находиться. Не сумев соотнести увиденную внизу местность с изображением на бума­ге, он перевернул карту и сложил ее так, чтобы был виден следу­ющий квадрат. При этом Диксон ни на миг не забывал крепко держать карту, чтобы ветер не вырвал ее из рук и не унес из кабины. Потеря карты - кошмар для любого офицера. Когда Скотт был новоиспеченным командиром роты, как-то раз, во время первых тактических учений в Германии, с ним приключи­лась такая незадача. Эта карта, которая, лениво кружась, улета­ет вдоль длйнной колонны танков, врезалась ему в память как один из трех самых неприятных моментов в его жизни. И хотя Диксон не привязывал карту шнурком, как рекомендовали в пе­хотном училище, тем не менее, находясь в движущемся танке или вертолете, он всегда обращался с ней с
величайшей осто­рожностью.
        Сложив карту, он поднял глаза и, к своему удивлению, увидел, что к югу от границы параллельным курсом следует вертолет. Нажав кнопку интеркома, он спросил:
        - Кто это?
        Пилот, молодой офицер, не подумав, ляпнул:
        - Вертолет, сэр.
        Диксон, ожидавший другого ответа, никак не мог решить, по­пытался пилот сострить или просто не понял, чего от него хотят. "В любом случае, мог бы придумать что-нибудь поумнее", - воз­мущался про себя Скотт, собираясь задать молодому офицеру словесную трепку.
        - Ну, ты даешь, Шерлок, - рявкнул он. - Сам сообразил или второй пилот помог?
        Молчание оказалось достаточно долгим: до пилота дошло, что подполковник недоволен его ответом. Наконец более почтитель­ным и менее легкомысленным тоном он доложил:
        - Прошу прощения, сэр. Похоже, это "Белл-212" мексикан­ских ВВС. Несколько секунд назад он появился с юга и лег на параллельный курс. Он остается на своей стороне границы.
        Хмыкнув в ответ что-то нечленораздельное, Диксон продол­жал разглядывать вертолет, пытаясь отыскать какие-нибудь при­знаки, которые помогли бы ему опознать чужака. Дверцы мекси­канской машины тоже были открыты, внутри виднелись фигуры пилота, его помощника, механика и стрелков. У правого борта грузового отсека сидел Одинокий пассажир. Как и Скотт, он держал на коленях карту и следил за наблюдающим за ним аме­риканцем. Подполковник решил, что пассажир этот - наверня­ка тоже офицер, который вылетел на разведку, чтобы подгото­виться к развертыванию своих частей на границе. Забавное со­впадение, ничего не скажешь. Снова включив интерком, Диксон приказал пилоту постепенно увеличить скорость. Интересно, долго намерен мексиканец играть в эту игру?
        Полковник Гуахардо сразу понял, что следующий параллель­ным курсом американский вертолет - штабная машина: об этом свидетельствовала эмблема 16-й бронетанковой дивизии, свер­кающая на борту. А одинокий пассажир, сидящий в грузовом отсеке перед огромной рацией, несомненно, занимается тем же, чем и сам полковник. Присутствие же стрелков на американском вертолете, как и на его собственном, лишний раз подтверждало, насколько серьезно обе стороны относятся к сложившейся си­туации.
        Разглядывая американского стрелка, Альфредо заметил, что дуло пулемета смотрит в противоположную сторону. Тем не менее, он догадывался, о чем тот думает. Хотя глаза американца скрывал солнцезащитный козырек, Гуахардо чувствовал его свер­лящий взгляд: стрелок явно прикидывал расстояние и угол от­клонения, нужный для того, чтобы сбить его машину. Полков­ник знал, что такие мысли вполне естественны - только пло­хой солдат стал бы в такой ситуации думать о другом. Впрочем, плохой солдат никогда не смог бы попасть в экипаж штабного вертолета.
        Мысль о том, как близко от него люди, которые убьют его по первому приказу и без малейших колебаний, подействовала от­резвляюще. "Как все просто, - думал Альфредо. - Стоит стрел­ку повернуть дуло пулемета, прицелиться и нажать на спуск - начнется война. Как все легко и просто. И все же американец не сделает этого, во всяком случае, пока не сделает. Политики и дипломаты еще не доиграли". И пока последние ходы не сдела­ны, задача Гуахардо и неизвестного офицера в американском вертолете - соблюдать крайнюю осторожность. Сейчас любая ошибка может иметь последствия, которые будут стоить обеим сторонам больше, чем они могут себе представить.
        Усилившаяся вибрация вернула Альфредо к действительности. Бросив взглад на американский вертолет, он заметил, что тот слег­ка выдвинулся вперед. Так вот чем объяснялась вибрация - его пшют старается не отстать. Полковник увидел, что лейтенант Бла­сио следит за каждым движением американского вертолета, в точ­ности повторяя все его маневры. Он понимал, что американец на­меренно увеличивает скорость, и Рафаэлю, несмотря на все его старания, за ним не угнаться. Американец специально дразнит его, как бы приглашая следовать за собой, пока хватит сил. А потом, резко увеличив скорость, он оставит Бласио далеко позади. Желая уберечь пшюта от незаслуженного унижения, Гуахардо велел ему приготовиться к выполнению резкого левого поворота: мол, он хо­чет показать американцам задницу.
        Рафаэль с радостью отреагировал на приказ, поскольку тоже знал, что скоро отстанет. А так он хоть сможет показать амери­канцам, что, как пилот, он кое-чего стоит. Через несколько се­кунд он сообщил Гуахардо о готовности и велел всем держаться крепче.
        - Отлично. Итак, на счет "три". Раз... два... три!
        Как только он произнес слово "три", лейтенант рванул рычаг "шаг-газ", стараясь выжать из вертолета максимум скорости, и резко бросил ручку управления влево. Мгновение - и амери­канский вертолет исчез из вида, а с ним и земля внизу: выполняя крутой поворот, машина Гуахардо почти легла на бок. Будто чья-то мощная рука вжала полковника в кресло - сказывалось увеличение скорости и высоты. Когда они снова перешли на режим горизонтального полета, американца и в помине не было.
        Довольный тем, что самолюбие пилота не пострадало, Аль­фредо приказал ему развернуться и прежним курсом следовать на Нуэво-Ларедо: ему не терпелось поскорее попасть в штаб гарнизона и потолковать с офицерами моторизованных частей, перед тем как они отправятся в ночной дозор. Он хотел донести до них всю серьезность момента. Сегодня девиз: "Здравый смысл и осмотрительность". Во время патрулирования границы каж­дый должен глядеть в оба и брать все на заметку, но при этом ни в коем случае не провоцировать американцев. Если в случае военного конфликта Мексика хочет снискать поддержку миро­вого общественного мнения, ей необходимо стать потерпевшей стороной.

29 августа, 19.25Нуэво-Ларедо, Мексика
        Стоя в стороне, лейтенант Августин Марти следил, как верто­лет полковника поднимается в облаке пыли, вздымаемой винта­ми и реактивными двигателями. Даже после того, как вертолет, набрав высоту, устремился к следующему пункту назначения, Марти стоял, глядя ему вслед, будто ожидал, что полковник Гу­ахардо передумает и вернется. У полковника дел - по горло, а времени мало. Такой большой начальник не может объяснить все до мелочей каждому лейтенанту. Да он и не должен все объяснять - иначе зачем тогда лейтенанты? "Нет, - думал Марти, - нужно самому разобраться в том, что сказал полков­ник, и действовать соответствующим образом".
        Возвращаясь к своему взводу, Августин ломал голову: что имен­но хочет полковник от него и его людей. Все понимали, что обстановка на границе сложилась самая что ни на есть серьез­ная. Стоит только послушать новости - и мексиканские, и те, что передавали на испанском языке радио- и телестанции Со­единенных Штатов, - чтобы усвоить: в отношениях между дву­мя странами много напряженности и недоверия. Даже самый тупой крестьянин в его взводе ощущал общую атмосферу трево­ги. Все это было ясно и понятно.
        "Почему же тогда полковник, член Совета тринадцати, ото­рвавшись от своих важных дел, счел нужным лично прилететь в такую даль и говорить с людьми? - спрашивал себя Марти, медленно бредя по пыльной дороге. - Может, он сомневается, что армия сделает все, как надо? Илей в том, что он нам сказал, есть какой-то скрытый смысл? Наверное, все дело в этом. На­верное, полковник хочет, чтобы мы делали свое дело, но нена­роком не переусердствовали. А может, он имел в виду, чтобы мы выполняли свой долг, пока это не приводит к столкновению с американцами? А что прикажете делать, если американцы и вправ­ду каким-то образом нарушат границу и вторгнутся на террито­рию Мексики?". Лейтенант понимал, что нужно стараться не провоцировать американцев. Тут все было просто. Но значит ли это, что нужно уклоняться от конфликта любой ценой? А что делать, если американцы станут его провоцировать? И что мож­но считать провокацией?
        Не доходя до места расположения взвода, Марти остановился и еще раз оглянулся в том направлении, где скрылся вертолет Гуахардо. Ну почему он сам не задал полковнику эти вопросы? Ведь была же такая возможность. Почему стоял, как чурбан, и тупо кивал, будто все понял, хотя на самом деле не понял ни черта? Неужели все дело в самолюбии, и он скорее пожертвует собой и своими солдатами, чем задаст вопросы, ответы на кото­рые так важно знать, какими бы элементарными эти вопросы ни казались? Неужели причина только в этом?
        Тряхнув головой, лейтенант взглянул на свой взвод. Сержан­ты уже собирали людей, ожидая его возвращения и последних указаний. "Что ж, - подумал Марти, - полковник улетел. Те­перь все зависит от меня". Наскоро помолившись Деве Гваде- лупской и попросив ее хранить его и взвод, он уверенным шагом пошел дальше, стараясь ничем не выдать своих сомнений, гото­вый выполнить свой долг так, как подсказывает сердце. В конце концов, что ему еще остается? Ведь больше обратиться за сове­том не к кому. "Наверное, так бывало всегда, - устало думал Марти. - Всегда честь и безопасность страны зависела от ре­шений и действий младших офицеров и простых солдат".

25 августа, 19.25Клуб-столовая для офицеров и членов их семей,Форт-Худ, Техас
        Теперь НэнсиКозак знала наверняка: она сделала большую ошибку, придя в офицерский клуб. Правда, от того, куда идти, мало что зависело - ощущение одиночества, неуверенности и беспомощности сопровождало ее повсюду. Вот она и подумала, что, может быть, здесь, в офицерском клубе, ей удастся отде­латься от этого чувства или хотя бы на время отвлечься.
        Нэнси никак не могла привыкнуть к своей маленькой одно­комнатной квартирке. Это было место, где она спала, хранила вещи, принимала душ и переодевалась. Но оно еще не стало ее домом - местом, где можно скрыться от всего мира, рассла­биться и отдохнуть. Вместо того чтобы чувствовать себя уютно в маленькойннше, в надежном укрытии, Нэнси иногда казалось, что она попала в западню, что стены сжимаются, только усугуб­ляя ее одиночество. Так и не став убежищем, квартира превра­тилась в очередное место, откуда хотелось убежать.
        Что за странная мысль -уібежать? Рассеянно уставясь в та­релку, Нэнси ковыряла вилкой цыпленка и думала: от чего она пытается убежать? Пожалуй, все-таки от одиночества. Но бег­ство не решает проблему, а только на время откладывает ее решение. Решение - вот что ей необходимо! Но чтобы найти его, следует сначала четко сформулировать задачу. А в этом как раз и заключалась вся сложность.
        За два месяца, проведенные в Форт-Худе, она не удосужилась разобраться в себе, усвоить полученные уроки и сблизиться с новым окружением.
        НэнсиКозак быстро обнаружила, что армия - это совсем не то, что училище в Уэст-Пойнте. Хотя все знали, что в настоящей армии все по-другому, мало кто из ее сокурсников представлял себе, насколько по-другому. 2-й батальон 13-го пехотного полка оказался вполне дисциплинированным подразделением, но дис­циплина здесь была совсем не та, что в училище. Иногда вместо того чтобы работать как единый слаженный организм, повиную­щийся приказам сверху, где взвод действовал как свободное со­брание сержантов и рядовых. Они, по взаимному согласию, функ­ционировали то как отдельные бойцы, то как отделения, то как целый взвод. Иногда младшие офицеры казались менее опытны­ми и авторитетйыми, чем младшие сержанты.Козак приготови­лась к этому заранее, но понимать такие вещи умом и сталки­ваться с ними в жизни - это, как говорится, большая разница. Однако на свой нелегкий вопрос ей еще только предстояло най­ти ответ.
        А сами люди... Ни прочитанные книги, ни "игры" на курсах комсостава не могут подготовить человека к общению с реаль­ными людьми. ЛейтенантКозак обнаружила, что ей приходится сталкиваться с такими проблемами, о которых она и понятия не имела - от сержанта, страдающего запоями и имеющего при­вычку поколачивать жену, до семейного солдата, который слов­но с цепи срывался каждый раз, коща взвод выезжал на полевые учения. И каждый такой случай требовал решения - верного и подходящего для конкретного человека.
        И вот теперь, в довершение ко всему, получен приказ гото­виться к немедленному развертыванию на границе с Мексикой. "Спрашивается, как можно одновременно решать и личные про­блемы, и мировые?" - размышляла лейтенант.
        Подняв голову от тарелки, она оглядела зал. Вокруг сидели офицеры - кто в форме, кто в штатском, одни - компаниями, другие - с женами. По возрасту, поведению и окружению мож­но было легко угадать звание каждого. Молодые командиры рот - лейтенанты - держались вместе. Они непринужденно переговаривались и беззаботно смеялись. Их лица и повадки выдавали некоторую дерзость и самоуверенность - следствие молодости и неопытности. Это Нэнси знала по себе. Полную противоположность им представляли подполковники и полков­ники. Они чинно сидели рядом с женами, и их манеры говорили о зрелости и мудрости, добытых ценой опыта и нелегких испы­таний. Жены дополняли своих мужей, будто изысканные укра­шения, как и положено настоящим офицерским женам. Нако­нец, третья категория - капитаны и майоры. Свободно рассев­шиеся по залу, они заполняли пространство между полковника­ми и лейтенантами, создавая психологический буфер между этими двумя группами. Эти офицеры занимали промежуточное поло­жение: они уже не были так молоды и неопытны, как лейтенан­ты, но еще не достигли той умудренности, которая позволила бы им взирать
на мир со спокойным достоинством. Капитаны и майоры стремились всем угодить и сделать все от них завися­щее, чтобы доказать свою готовность к вступлению в клан пол­ковников. Они понимали, что даже здесь находятся у всех на виду, что за ними наблюдают и старшие, и младшие по званию. И если в душе им порой хотелось поболтать и посмеяться вмес­те с молодежью, они помнили, что должны постоянно показы­вать полковникам: мы такие же, как и вы - зрелые, выдержан­ные, умеющие вести себя на людях.
        Хотя размышлять обо всем этом было на редкость интересно, даже эти мысли не могли облегчить преследующее Нэнси чув­ство одиночества и беспомощности. "Интересно, полковники тоже когда-то испытывали что-нибудь подобное? - подумала она. - Ощущали они смятение от того, что на них обрушивается мно­жество неотложных проблем, которые они, как командиры, дол­жны решить? Может, потому они и сидят так тихо и молчаливо, что за долгие годы борьбы с бесконечными проблемами их мо­лодость и задор постепенно увяли? Может, придет время, когда и я буду спокойно сидеть здесь, поглядывая на мир с таким же безмятежным, почти самодовольным видом?".
        Что делать, так уж случилось, что не он оказался ее команди­ром. Нужно смотреть правде в глаза, и все методы решения соб­ственных проблем строить, основываясь на реальности, а не на желаниях и мечтах. Давно пора. Ее главная мечта - стать пе­хотным офицером - уже сбылась. Теперь пришло время дока­зывать, что она не напрасно избрала этот путь.
        В этот момент она почувствовала, что наконец-то нашла вы­ход. Теперь все зависит от нее самой. Именно это пытался по- своему объяснить ей капитан Керро каждый раз, когда пути их пересекались. Пусть она одна. Может, это даже к лучшему. Зато подальше от пустой суеты. Не потому ли полковники сидят от­дельно? Возможно, чтобы лучше вершить дела окружающего их мира, они предпочли несколько отдалиться от него? "Интерес­ная мысль, - отметила лейтенантКозак. - Стоит подумать об этом на досуге. Определенно стоит".
        Следя, как капитан и его спутница идут к своему столику, Нэнси пребывала в нерешительности: поздороваться первой или нет. На всякий случай она воздержалась, поскольку не знала правил местного этикета и понятия не имела, кем приходится капитану его спутница. Если подружкой, тогда ее приветствие может оказаться не к месту. Наверняка жена или подруга Керро чувствует себя спокойно, зная, что его окружают исключитель­но мужчины.Козак было известно, что некоторые женщины, опасающиеся, как бы муж где-нибудь в походе, вдали от дома не завел себе другую, находят в этой мысли источник уверенности. Если же они увидят воочию женщину-лейтенанта, эта уверен­ность может пошатнуться.
        Поэтому Нэнси предпочла не привлекать к себе внимания и снова уткнулась носом в тарелку. "Сначала реши свои пробле­мы, - сказала она себе, - а потом уже создавай их для других, особенно для людей, которые с пониманием относятся к твоим усилиям стать лучшим пехотным офицером во всей американ­ской армии".
        Усаживая жену, Керро заметил, что в углу столовой в одино­честве сидит лейтенантКозак. Он собрался было подойти к ней
        - Что случилось, дорогой?
        Гарольд недоуменно взглянул на нее и покачал головой:
        - Ничего. А почему ты спрашиваешь?
        Откинувшись на спинку стула, Энн искоса взглянула на мужа.
        - Нечего отпираться, Гарольд Керро. Я могу с точностью до секунды сказать, когда твои мысли унеслись куда-то в неизвест­ном мне направлении. Не хочешь ли ты поделиться ими со мной?
        Продолжая смотреть жене в глаза, Керро взял в руки меню и улыбнулся.
        - Прости, дорогая, только это - особо секретные сведения, не подлежащие разглашению. Если я проболтаюсь, мне придет­ся тебя убить, а от этого, душа моя, у меня может испортиться аппетит.
        Он замолчал и углубился в меню.
        Энн, вытянув под столом ногу, пнула ею мужа в коленку.
        - Тогда я испорчу тебе аппетит!
        Сделав вид, что не заметил пинка, Керро поднял глаза.
        - Ты, кажется, что-то сказала, дорогая?
        Подавшись вперед, Энн прищурилась и, сморщив носик, про­шипела:
        - Знаешь, Гарольд Керро, иногда ты просто несносен!
        Капитан рассмеялся и ущипнул жену за щеку.
        - Стараюсь как могу, душа моя.

29 августа, 20.25Пограничный пост в Браунсвилле, Техас
        Несмотря на то, что солнце уже садилось, жара была просто адской. Стоя в тени здания таможни, Джен Филдс обливалась потом: ее ярко-желтая блузка без рукавов прилипла к спине, и даже коричневые шорты намокли на талии. "Проклятье, - ду­мала она, - до чего я ненавижу потеть!". Решив отбросить все мысли о женственности и обаянии, Джен развязала стягивавшую волосы желтую косынку и, аккуратно сложив ее, принялась про-, мокать лоб и щеки, покрытые каплями пота, а под конец вымер­ла шею. Повернувшись к Теду и Джо Бобу, она спросила, скоро ли они закончат. Тед, который стоял к ней спиной, вместо отве­та помахал рукой, а Джо заорал:
        - Эй, Джен, Тед интересуется, тебе действительно что-то срочно понадобилось или это обычные дамские штучки?
        Джен подбоченилась и, выпятив подбородок, крикнула в от­вет:
        - Хватит трепаться, ребята! Не пора ли вашему мужскому коллективу переместиться в гостиничный бассейн? Или вы счи­таете, что пятна пота - это новый писк моды?
        Джо широко улыбнулся, продолжая держать в руках белую пластинку, которую Тед использовал для определения освещен­ности:
        - Господи, Джен, до чего ты хороша, когда злишься!
        Тед, который стоял, наклонив голову, и смотрел на показания экспонометра, .пронзил Джо Боба недовольным взглядом:
        - Неотразима, просто чертовски неотразима. А теперь не мог бы ты держать эту проклятущую штуковину неподвижно, иначе мы никогда отсюда не выберемся!
        Джо Боб перевел взгляд с Джен на Теда, и на лице его появи­лось притворное изумление:
        - Что такое? У тебя что, нервишки шалят?
        Не глядя на приятеля, Тед продолжал возиться с экспономет­ром.
        - Джо Боб, если ты не будешь держать пластинку неподвиж­но и не заткнешься, я суну экспонометр тебе в задницу - по­смотрим, верно ли говорят, что туда никогда не заглядывает солн­це.
        Джо Боб вздохнул и сокрушенно пробормотал:
        - Боже, до чего надоела эта жара!
        Не слыша, о чем переговариваются ее спутники, Джен заду­малась о репортаже, который предстояло снимать завтра. Они уже договорились, что съемки начнутся здесь, на мосту, разделя-ющем Мексику и Соединенные Штаты. Предварительное выяс­нение показало, что это - лучшее место во всем Браунсвилле. Отсюда можно сделать эффектный кадр: бойцы техасской На­циональной гвардии и солдаты мексиканской армии, стоящие лицом друг к другу по разные стороны границы.
        Она начнет репортаж с того, что напомнит зрителям речь президента Рональда Рейгана. В начале восьмидесятых он пре­дупреждал американский народ: если не воспрепятствовать рас­пространению коммунизма в Центральной Америке, то линия фронта пройдет через Браунсвилл, штат Техас.
        Использовать к месту исторические цитаты Джен научилась у Скотта. По его словам, это создает у людей впечатление, что ты покопался в литературе и, стало быть, знаешь, о чем говоришь. И в его шутке была доля истины. Хотя Джен любила основатель­но готовиться к передаче, у нее не хватало времени выяснить все необходимое. Дефицит времени и жесткие требования компа­нии не позволяли репортеру стать знатоком в каждом вопросе, который он освещал. Поэтому Джен, как и многие ее коллеги, делала только то, на что хватало времени.
        Вынув из кармана ручку и маленький блокнот, Джен быстро набросала несколько фраз. На мосту они поговорят с карауль­ными, чтобы узнать их впечатления и мысли. Оттуда поедут в штаб Первой бригады 36-й пехотной дивизии и возьмут интер­вью у командира. Потом - в муниципалитет, на встречу с мэ­ром, оттуда - в торговый центр: узнать мнение жителей Браунсвил­ла Джен надеялась выяснить, что думают и представители латиноаме­риканского населения, и выходцы из Старого света - те, кого Джо Боб называл "настоящими американцами".
        Просматривая график съемок, Джен заметила, что стекающий по рукам пот оставил на странице блокнота влажные пятна, и чернила расплылись. Она нетерпеливо посмотрела в сторону Теда и Джо Боба и крикнула:
        - Может, вы все-таки кончите валять дурака и будете шеве­литься?
        Джо Боб махнул рукой и улыбнулся, незаметно шепнув Теду:
        - Поторопись, приятель. Ее высочество перегрелись. Закон­чишь завтра, времени для этого будет предостаточно.
        Глава 13
        В джунглях шорох раздался, Смешок - и нет никого. А утром нашли солдаты Поручика своего. Большая дыра от пули Зияла во лбу у него.
        РедьярдКиплинг"Могила ста мертвецов"

30 августа, 01.1510 километров к северо-западуот Сан-Игнасио, Техас
        Не в силах больше сосредоточиться на романе Луиса Л'Аму­ра, который он читал, первый лейтенант Кен Стоулт, помощник командира батареи 155-миллиметровых гаубиц, снял ноги со стола и отложил книгу. Вставая, он задел старый складной стул, на котором сидел. При этом стул сложился и с грохотом рухнул, потревожив клюющего носом дежурного сержанта, который си­дел перед пультом в подвижном бронированном КП. Подтягива­ясь, Стоулт заметил недоумение, написанное на лице сержанта, и усмехнулся:
        - В чем дело, Бак? Что-нибудь потерял?
        Сержант Бак Уикас увидел, что лейтенант потягивается, а позади него лежит сложенный стул. Сообразив, в чем дело, он успокоился и улыбнулся:
        - Да нет, все в порядке. Просто я подумал, что на нас напали косоглазые.
        - Напали косоглазые? Откуда ты это взял - из какого- нибудь старого фильма про войну?
        Поднявшись, Уикас направился к кофеварке.
        - Знаешь, Кен, я тоже не вчера родился. Еще не все старые хрычи из Вьетнама отдали Богу душу.
        Закрыв глаза и продолжая потягиваться, Стоулт нарочито вздохнул:
        - Да, ты прав по всем пунктам. - Опустив руки, он повер­нулся к Уикасу. - Есть тут один старый хрыч - ты.
        Уикас уже собрался напомнить Стоулту, что серебряные нашивки - не гарантия неприкосновенности, когда на командном пункте "заговорила" рация: "Майк-один Виктор-три-два, Майк- один Виктор-три-два. Говорит Чарли-четыре Чарли-восемь-восемь Браво. Прием".
        Стоулт взглянул на сержанта:
        - Кто, черт возьми, этот "Чарли-четыре Чарли-восемь-восемь?"
        Пожав плечами, Бак отхлебнул кофе и достал табличку, в которой бьрти перечислены все радиопозывные и частоты этого дня.
        - Здесь сказано, что "Чарли-четыре Чарли-восемь-восемь" - это разведвзвод
1-го батальона 141-го палка. А "Браво" - дол­жно быть, одна из разведгрупп.
        Пока Уикас и Стоулт совещались, вызов повторился: "Майк-один Виктор-три-два, Майк-один Виктор-три-два. Говорит Чар­ли-четыре Чарли-восемь-восемь Браво..."
        - Спроси, чего он хочет, а то ведь будет повторять до беско­нечности.
        Сержант пошел к рации, бормоча так, чтобы услышал Стоулт:
        - Как же, нам не нравится, чтобы кто-то повторял вызов и мешал нам читать.
        Взяв микрофон, Уикас настроил рацию на нужную волну:
        - Чарли-четыре Чарли-восемь-восемь Браво. Говорит Майк- один Виктор-три-два. Есть у вас сообщение для нашей станции? Перехожу на прцем.
        - Вас понял, Виктор-три-два. Не могу связаться со своим начальством, Танго-семь Кило-шесть-девять, чтобы доложить оперативную обстановку. Сможете передать за меня? Прием.
        Заглянув в таблицу, Бак увидел, что "Танго-семь Кило-шесть- девять" - это позывные командного пункта 1-го батальона 141-го пехотного полка.
        - Чарли-четыре Чарли-восемь-восемь Браво, это Виктор-три- два. Попробую. Если мне удастся с ними связаться, что им пере­дать? Прием.
        - Вас понял. Скажите, что мне отсюда до них не достать. Бьюсь уже минут пятнадцать. Передайте: я все еще на конт­рольном пункте Квебек-пять-два. Оперативная обстановка отри­цательная. И еще: я был бы очень признателен, если бы они попробовали со мной связаться. Прием.
        Поразмыслив несколько секунд, Уикас решил пойти навстре­чу. Подразделения нередко использовали другие станции, чтобы передать радиограмму, если по каким-то причинам не удавалось установить прямую связь. Еще чаще для этой цели использовали артиллерийские части, вроде их батареи. Бак не раз замечал, что у артиллеристов связь куда лучше, чем у линейных частей. "Может, - думал сержант, - это потому, что без надежной связи артиллерия - как без рук? А может, все дело в том, что в артиллерии ценят таких солдат, как он, Уикас, - старых слу­жак, которые умеют справляться даже с самыми допотопными рациями". Как бы то ни было, сержант знал, что придется по­мочь бедолаге, а что еще остается делать? Сообщив Чарли-четы- ре Чарли-восемь-восемь, что он свяжется с его начальством, Уикас закончил разговор и стал искать в таблице частоту Первой бри­гады 141-го полка. Покрутив ручку настройки, сержант нашел нужную волну и передал сообщение Чарли-четыре Чарли-восемь- восемь радиотелефонисту Первой бригады 141-го полка, у кото­рого был такой голос, будто он только что проснулся.

30 августа, 01.215 километров к северу от Сан-Игнасио, Техас
        Повесив микрофон на крючок, сделанный из вешалки для пальто и прикрепленный к верхнему брусу кузова "хамви", Энди Мореццо откинулся на спинку сиденья и потянулся. Передавая донесение через артиллеристов, он запоздал на двадцать минут. До следующего доклада остается сорок минут. Он знал, что на этот раз нужно успеть вовремя. Иногда можно разок опоздать, но два раза подряд - это уже никуда не годится, даже если связь барахлит. Командир батальона все время повторяет, что развед­чики должны проявлять изобретательность и упорство. Взглянув на часы, Мореццо решил, что в половине второго ночи трудно быть изобретательным. "Тут не заснуть бы, и то ладно", - поду­мал он.
        Открыв дверцу "хамви", Энди решил выйти и немного прогу­ляться. Пожалуй, надо наведаться к бронированному вездеходу, взглянуть, не уснул ли новичок. Опираясь одной рукой на ствол пусковой установки противотанковой ракеты, он осторожно по­тянулся вперед, чтобы достать бинокль ночного видения, лежа­щий на рации. Стараясь не разбудить Салливана и Элисона, ко­торые спали на передних сиденьях, Мореццо нащупал футляр бинокля, забрал его и медленно вылез из машины. Впрочем, он мог не беспокоиться - его спутники крепко спали, ни один не услышал, как он вышел. Энди не стал брать каску, лежащую на ящике с противотанковыми ракетами. К тому же, думая толь­ко о том, как бы не разбудить товарищей, он забыл переключить рацию на частоту командования батальона, и она так и осталась на волне артиллерийской части, с которой он только что свя­зывался.
        Стоя рядом с машиной, разведчик глубоко вздохнул и потя­нулся. Ночной воздух приятно холодил лицо. Хотя восемьдесят градусов - тоже не так уж мало, все же восемьдесят градусов без срлнцепека куда лучше, чем сто пять - на солнце и без всякой тени[По шкале Фаренгейта.] .
        Мореццо оглядывался, ожидая, пока глаза привыкнут к тем­ноте. В белесом свете луны можно было ясно различить очерта­ния бронированного вездехода, стоящего метрах в ста от их ма­шины. Между Энди и вторым "хамви" находился бетонный па­вильон, служивший навесом для каменных столов. Скорее всего, место предназначалось для пикников. Ориентир "Квебек-пять- два" был выбран батальонным начальником разведки, потому что с него открывался хороший вид на дорогу и границу. По этой же причине много лет назад какой-то начальник паркового хозяйства штата решил, что здесь отличное место для придо­рожного парка и площадки для пикников.
        Подойдя к павильону, Мореццо уселся на один из столов, а ноги поставил на скамью. Потом открыл жесткий пластиковый футляр и достал бинокль ночного видения. Все еще не проснув­шись окончательно, он долго возился, прежде чем нашел кнопку и включил прибор. Окуляры засветились зеленоватым светом. Он поднял бинокль к глазам и принялся осматривать мексикан­скую сторону границы - не появятся ли бандиты.
        И тут перед ним предстала, по меньшей мере, неожиданная картина: на противоположном берегу Рио-Гранде стояли две бронемашины, причем стволы их пушек глядели прямо на него. Разведчик подскочил, будто его током ударило. Приникнув к прибору ночного видения, он стал рассматривать ближайшую из двух машин. Хотя ему не удалось опознать "Пинард Линкс" французского производства, он понял, что машина - не аме­риканская. Еще важнее было то, что она стояла на другой сторо­не реки, а значит, принадлежала врагу.
        Как следует рассмотрев похожую на ящик бронемашину с длинной пушкой, Энди спрыгнул со стола и остановился, не отрывая глаз от бинокля. Только удостоверившись, что вра­жеские машины не двигаются и, по-видимому, его не замечают, он поспешил к вездеходу Салливана, чтобы сообщить об уви­денном.
        То, что цель пришла в движение - быстро повернулась и стала удаляться, - ничуть не обеспокоило Лефлера. Продолжая следить за ней, он лишь чуть-чуть приподнял ствол снайперскойвинтовки, чтобы компенсировать увеличение расстояния. И ког­да картинка в прицеле его удовлетворила, нажал на спуск, по­слав единственную пулю с расплющивающейся оболочкой.
        Но выстрела Мореццо не услышал. И не почувствовал, как пуля вошла в основание черепа. А если и почувствовал, то лишь на кратчайшее мгновение - пуля попала в цель и сделала свое дело. Пробив затылочную кость, мягкая свинцовая пуля продол­жала двигаться вперед, толкая перед собой осколок кости. Од­новременно она стала расплющиваться, превращаясь в шарик диаметром с двадцатипятицентовик. И шарик этот, вместе с осколком кости, прокладывал себе дорогу, сжимая находящуюся перед ним мягкую мозговую ткань, ограниченную спереди лоб­ной костью. И когда давление расплющивающейся пули, кости и мозговой ткани стало слишком велико, передняя поверхность черепа - от основания носа до волос - взорвалась, освобождая пуле дорогу. Пуля на время ускорила движение и, пролетев еще несколько метров, упала на землю. К этому моменту Энди был уже мертв.
        Единственный выстрел Лефлера положил начало перестрел­ке, которая в лучших традициях Иностранного легиона - быс­тро, решительно и бесповоротно - достигла своей цели. Пер­вым после француза открыл огонь расчет реактивного миноме­та. Сначала мишенью стал бронированный "хамви", который на­ходился примерно в сотне метров. Первый же выстрел попал прямиком в двигатель. Реактивная струя пробила мотор, кожух и ворвалась в салон. Двух солдат, спавших на передних сидень­ях, она не задела, но раскаленный добела огненный луч проре­зал фиберглассовую капсулу, в которой хранилась одна из про­тивотанковых ракет. Ракетное топливо мгновенно воспламени­лось. Этот взрыв вызвал детонацию боеголовки соседней раке­ты. Издали зрелище было такое, будто бронированный "хамви" внезапно разлетелся на куски: дверцы распахнулись, из откры­того в крыше люка вырвался столб пламени, охвативший пуле­метчика, который стоял на посту. Ему, как и двум солдатам, находившимся внутри бронемашины, сверхпрочная конструкция и особая кевларовая броня сослужили плохую службу, усилив действие взрыва. Не прошло и нескольких секунд, как все трое
погибли.
        Но еще до этого на левый борт второго "хамви" обрушился лив(ень автоматного и пулеметного огня. Салливан, который спал на водительском месте, уронив голову на руль, принял на себя первые очереди. Его тело заслонило от пуль сидевшего рядом Тода Элисона, и все же он был ранен в плечо и колено, не считая многочисленных порезов от летящих осколков стекла, фибергласса и металла. Боль от ран и шок от внезапного об­стрела на какое-то время парализовали Тода. Инстинкт подска­зывал ему: надо поскорее укрыться.
        Он потянулся к дверце и с ужасом увццел, как тело Джимми задергалось: в него впивались все новые пули. Элисон распахнул дверцу как раз в тот миг, когда взрывы ракет сотрясали брони­рованный "хамви", освещая ночь зловещими-еполохами. Наблю­дая за гибелью машины, Элисон понял, что оттуда спасения уже не будет.
        Он увидел, как корчится от боли охваченный пламенем пуле­метчик, и мозг его пронзила первая сознательная мысль: ему тоже суждено умереть. Следующей мыслью было: пока это не произошло, нужно сообщить о нападении. Все тело его судо­рожно подергивалось - сказывались раны, шок и страх, - но все же Тод, хоть и с трудом, но дотянулся до микрофона. Нужно кому-то сообщить. Должен же кто-нибудь ему помочу!
        Внезапная вспышка и грохот взрыва - это взлетел на воздух бронированный "хамви" американцев - заставили лейтенанта Марти насторожиться. Сначала он подумал, что это выстрелил второй "Линкс", находившийся рядом с ним. Выпрямившись в открытом люке своей машины, Августин повернулся к соседу, но не заметил никаких признаков выстрела. Он все еще продол­жал теряться в догадках, когда из-за реки.донеслись звуки ру­жейной стрельбы. Глядя на позиции американцев, он различил вспышки трассирующих пуль, летящих в американские маши­ны.
        Лейтенант нагнулся, схватил радиомикрофон. Он уже собрал­ся было настроить рацию и передать первое донесение, но заду­мался. Что именно он может сообщить? Что он видит перед собой? Не в силах ответить на эти вопросы и зная, что как раз их и задаст командир полка в первую очередь, Марти отложил микрофон и приказал водителю заводить двигатель. Прежде чем докладывать, нужно подъехать поближе и разобраться, что к чему. "Лучше представить исчерпывающий рацорт, который пол­ностью прояснит ситуацию, чем пороть горячку и ввести на­чальство в заблуждение или вызвать ненужную панику", - ре­шил лейтенант.
        Как только затарахтел двигатель "Линкса", огонь на амери­канской стороне стал стихать. Приказав второй машине обеспе­чить прикрытие, Августин включил внутреннюю связь и велел водителю двигаться вперед. Пока машина выкатывалась из овра­га, где она стояла, Марти пристально наблюдал за противопо­ложным берегом.
        "Что бы там ни произошло, - думал он, - все уже закончи­лось. Может, теперь будет легче разобраться в ситуации".
        "Всем станциям сети! Всем станциям сети! Говорит Чарли- восемь-восемь Браво. Нас атаковали! Повторяю, нас атаковали! Нужен вертолет для эвакуации раненых и подкрепление. Прием".
        Несколько секунд сержант Уикас, возобновивший бдение у пульта управления пуском, повернув голову, неподвижно смот­рел на рацию. Лейтенант Стоулт, который, сидя на складном стуле и положив ноги на стол, снова углубился в роман, опустил книгу и посмотрел щ Уикаса. Он собирался спросить, в чем дело, но тут рация опять заговорила: "Всем станциям сети! Го­ворит Чарли-восемь-восемь Браво. Нас атаковали! Срочно нуж­на помощь. Ответьте. Ради Бога, кто-нибудь, ответьте!".
        Резко выпрямившись, Бак схватил радиомикрофон и стал на­страивать рацию:
        - Чарли-четыре Чарли-восемь-восемь Браво, говорит Майк- один Виктор-три-два. Сообщите свои координаты. Прием.
        Наступило молчание. Сержант неподвижно застыл, глядя на рацию. Поняв, что случилось неладное, лейтенант положил кни­гу на стол, встал и уже подошел к КП, когда рация снова ожила: "Проклятье, нас атакуют. Сержант погиб. Я ранен. Вто­рой "хамви" взорвался. Мне необходима помощь. Ради Бога, помогите кто-нибудь!".
        Хотя Уикас до конца не разобрался, что там происходит, он понимал: трт, кто к нему обращается, ранен, перепуган и нуж­дается в помощи. Во Вьетнаме он наслушался таких вызовов. Совсем "зеленые" солдаты, часто в первый раз попавшие в бой и оказавшиеся одни, пытались найти любого, кто мог бы помочь им и их товарищам. И хотя голос, называвший себя "Чарли- восемь-восемь Браво", был не тот, который обращался к ним раньше, для сержанта это не имело значения. Может, первый радист убит или ранен? Уикас не знал. Разве это - главное? Главное то, что в доносившемся из динамика голосе звучали неподдельные страх, волнение и злость. Неизвестный - та­кой же американский солдат, как и он сам, - попал в пере­плет. И Уикас не собирался допустить, чтобы он умирал в оди­ночку.
        - Чарли-четыре Чарли-восемь-восемь Браво, говорит Майк- один Виктор-три-два. Можешь дать мне координаты цели? Япомоіу через минуту тебе огнем, только мне нужны координаты. Прием.
        Стрельба стихла. Повисла призрачная тишина, которую на­рушали только рев пламени, пожирающего то, что осталось от бронированного "хамви", да треск взрывающихся в нем снаря­дов. Слегка успокоеный тем, что кто-то откликнулся на его зов, Элисон взял себя в руки и стал соображать, что же делать даль­ше. Он понятия не имел, кто их обстрелял, и только смутно догадывался, откуда был направлен огонь. Хоть он и предпола­гал, что стреляли с небольшого расстояния, полной уверенно­сти у него не было. Но, в любом случае, неизвестный противник наверняка еще здесь, может, даже окружает его. А если это так, то нужно поскорее выбраться из машины и спрятаться или, по крайней мере, занять позицию, откуда можно было бы защи­щаться. Уронив микрофон на колени, Тод стал шарить вокруг в поисках своей винтовки. И сразу же тело пронзила острая боль. Пытаясь взять винтовку, он подумал о том, что ему не спастись. Хоть Элисон и не знал, насколько тяжело он ранен, все же по­нимал, что ему не выбраться из машины и не уйти от врага.
        "Чарли-четыре Чарли-восемь-восемь Браво, говорит Майк-один Виктор-три-два. Повторяю: дай координаты. Мне нужны твои координаты. Прием".
        Глядя на рацию, Тод понял: у него только один путь к спасе­нию - дать неизвестному "Виктору-три-два" то, о чем он про­сит. Выпустив винтовку, он одной рукой взял радиомикрофон, другой рукой - торчавшую из-под рации карту. Разложив ее на коленях, Элисон проговорил в микрофон:
        - Это Чарли-восемь-восемь. Дайте мне минутку подумать. Прием.
        Теперь, зная, что ему готовы помочь, Тод почувствовал себя увереннее. Он достал фонарик, зажег его и принялся искать от­метку, указывавшую то место, где они остановились. Нфйдя на карте нужную точку, он включил микрофон и уже открыл было рот, как дверца "хамви" рывком распахнулась.
        Вздрогнув, Элисон поднял голову и различил в темноте очер­тания какой-тофиіурьі. Он не разглядел ни лица, ни даже авто­матического пистолета, который призрак направил ему в голову. Единственное, что почувствовал рядовой Тод Элисон, прикос­новение холодного металла к коже, перед тем как призрак на­жал на курок.
        Уикас увидел, как зажегся оранжевый глазок - сигнал нача­ла передачи. Он уже приготовился записать сведения, которые требовал у "Чарли-восемь-восемь"; чтобы потом ввести данные в компьютер системы управления огнем, но из динамика неожи­данно послышался грохот, и огонек погас. Секунду сержант си­дел неподвижно, ожидая, что рация снова оживет. Стоявщий у него за спиной Стоулт перевел взгляд с рации на сержанта.
        - Что там стряслось?
        Уикас знал, но, чтобы не терять времени, отвечать не стал, а сразу включил микрофон.
        - Чарли-четыре Чарли-восемь-восемь Браво. Говорит Майк- один Виктор-три-два. Повторяю: дай мне свои координаты. Мне нужны твои координаты. Прием.
        Закончив передачу, Бак взял микрофон рации, настроенной на сеть артиллерийской батареи, и велел центру управления ог­нем приготовиться к получению и выполнению боевой задачи.
        Лефлер засовывал пистолет в кобуру, когда на рации "хамви" зажегся оранжевый глазок и послышался чей-то голос, который запрашивал координаты цели. Взглянув на рацию, потом на не­подвижно застывшее перед ней тело, француз заметил карту. Он подобрал фонарик и, подсвечивая себе, стал эту карту изучать. В это время к нему подошел один из его людей.
        - Во второй машине одни трупы. Ба-бах! - и всем конец. Один из броневиков мексиканской разведки спускается к реке, чтобы получше разглядеть, что тут случилось.
        Голос, принадлежавший одному из наемников, американцу мексиканского происхождениия, навел Лефлера на мысль. По­вернувшись к нему, француз неожиданно спросил:
        - Скажи-ка, амиго, ты еще не забыл, как направлять артил­лерийский огонь?
        Выпятив грудь, наемник гордо ответил:
        - Я три года прослужил в разведке. А там каждый морской пехотинец знает, как вызывать и направлять артиллерийский огонь. Нет ничего проще, можно сказать, детская забава.
        Жак наклонился над мертвым гвардейцем и взял у него мик­рофон. Потом повернулся к мексиканцу и вручил микрофон ему.
        - Тогда давай позабавимся. Вызови "Майк-один Виктор три- два" и скажи, что ты находишься... - Лефлер замолчал и, светя себе фонариком, стал искать на карте нужную точку. - АГа, вот мы где. Скажи, что ты находишься в точке "Квебек-пять-два", а цель - мексиканские броневики - находятся рядом с "Браво Танго-ноль-один-пять". Запомнил?
        Мексиканец пожал плечами.
        - Нет проблем. - Включив микрофон, он приготовился по­вторить позывные.
        Но француз остановил его, прикрыв микрофон ладонью.
        - Только, когда будешь говорить, амиго, постарайся, чтобы голос звучал испуганно и взволнованно. Говори так, будто на тебя напали. И проси, чтобы стреляли УОБДД, без пристрелки. Постарайся как следует.
        И снова мексиканец ответил кратко и бесстрастно:
        - Нет проблем, босс.
        Стоулт, стоявший за спиной у сержанта, наконец понял, что происходит. Вместе с пониманием пришло недоверие. Несколь­ко мгновений он стоял неподвижно, будто прирос к полу коман­дного пункта, молча наблюдая и слушая, как Уикас орет на ко­мандира орудийного расчета, чтобы тот расталкивал своих лю­дей и готовился открыть огонь. Командир, как и лейтенант Сто­улт, не сразу поверил, что им сейчас предстоит выполнять на­стоящую боевую задачу. Стоулт как раз собирался вмешаться и спросить Уикаса, стоит ли открывать огонь, не испросив на то разрешения командира батальона, когда "Чарли-восемь-восемь Браво" снова вышел на связь. Кен промолчал и стал следить, как сержант записывает поступающие данные. Лейтенант отме­тил, что голос, который их сообщил, был другой - более низ­кий, и звучал он гораздо спокойнее и сдержаннее. Но это про­должалось недолго. Из динамика послышались ружейные выст­релы, громкий вскрик: "Дьявол!" - после чего все смолкло. Атака явно продолжалась.
        Услышав за спиной грохот выстрелов, мексиканец вздрогнул от неожиданности и выронил микрофон. Когда же он обернулся с вытаращенными глазами, то увидел Лефлера, который, ухмы­ляясь до ушей, держал в руке дымящуюся винтовку, взятую у мертвого гвардейца. '
        - Какого черта ты это сделал,идиотпроклятый?
        Француз расхохотался.
        - Дружище, в твоем голосе маловато испуга. Вот я и решил тебе немножко помочь.
        Нагнувшись, чтобы поднять микрофон, и не спуская с Лефле­ра глаз, мексиканец предупредил его: еще одна такая шутка, и он воткнет дуло винтовки ему в задницу.
        Когда из динамика снова донесся голос "Чарли-восемь-восемь Браво", в нем слышалось неподдельное отчаяние. Получив ко­ординаты цели, Уикас стал вводить данные в компьютер систе­мы управления огнем. Стоулт в первый раз за все время вмешался.
        - Бак, может, стоит все же сначала связаться с начальством и получить "добро", а потом уж стрелять?
        Не оборачиваясь и не прекращая вводить данные, сержант отмахнулся от лейтенанта, буркнув, что время не ждет. Но Сто­улт не отступал:
        - Бак, мне это не нравится. Нужно сначала доложить о том, что произошло. Цель находится по ту сторону границы.
        Уикас резко обернулся и с искаженным от гнева лицом за­орал на Стоулта:
        - Пойми, лейтенант, там гибнут люди! Наши люди! И кроме нас, им некому помочь. Будь я проклят, если стану сидеть здесь и ждать, чем все это закончится!
        Не ожидая ответа, Бак снова повернулся к компьютеру и за­кончил ввод данных. Потом встал, взял в одну руку микрофон рации, соединявшей его с артиллерийским расчетом, а в дру- гуНо - микрофон той рации, по которой он говорил с Чарли- восемь-восемь Браво. Когда старшина расчета доложил, что пер­вый залп дан, Уикас передал его сообщение Чарли-восемь-во­семь Браво. Кен стоял у него за спиной и молча слушал.
        Мелкие поражающие элементы первого снаряда усовершен­ствованных обычных боеприпасов двойного действия (УОБДЦ), разорвались метрах в пятидесяти от "Линкса" лейтенанта Мар- ти. Когда прямо перед машиной один за другим загремели взры­вы и заплясали слепящие вспышки, водитель от неожиданности резко вывернул руль вправо. От этого внезапного маневра Авгу­стин потерял равновесие. Потребовалось всего несколько се­кунд, чтобы он снова оказался на ногах, а водитель справился с тяжелой машиной. Но эти секунды оказались роковыми: три следующих снаряда взорвались прямо над "Линксом", осыпав его градом бронебойных поражающих элементов.
        Стоя возле "хамви" Салливана, Лефлер и наемник-мексика- нец следили за первым артиллерийским залпом. Когда три вы­стрела накрыли двигавшийся к реке "Линкс", мексиканец с ши­рокой ухмылкой обратился к Лефлеру:
        - Ну, что я говорил, босс? Морская пехота Соединенных Штатов всегда попадает в цель с первого раза!
        Француз хмыкнул в ответ:
        - Так-то оно так. Только у нас в легионе никогда не тратили четыре снаряда, когда достаточно одного.
        Подняв к глазам бинокль ночного видения, позаимствован- ны»; у убитого гвардейца, француз стал разглядывать противопо­ложный берег реки.
        - А потом, амиго, ты выполнил свою задачу только наполо­вину. Там есть еще одна патрульная • машина - в трехстах мет­рах западнее того места, где только что подбили движущийся броневик. Ну-ка, посмотрим, как ты умеешь корректировать огонь.
        Мексиканец, гордый своим достижением, несмотря на заме­чание Лефлера о лишних снарядах, приготовился выйти на связь с просьбой о корректировке.
        - Так ты говоришь, триста метров? Ты уверен?
        - Да, триста метров точно на запад, - не опуская бинокля, ответил француз.
        Наемник-мексиканец только закончил давать корректировку для следующего залпа, когда вспышка, а за ней - след трасси­рующих снарядов возвестили о том, что второй "Линкс" мекси­канцев открыл ответный огонь. Опустив бинокль, Жак обратил­ся к спутнику:
        - Пожалуй, нам пора сматываться.
        Первый снаряд взорвался чуть левее "хамви" Салливана, и мексиканец бросился на землю. Подняв голову он увидел, что Лефлер стоит на том же месте, глядя на запад.
        - Ладно, ты доказал, что мозги у тебя варят. А теперь давай убираться отсюда, пока их не вышибли.
        Вторая огневая задача была выполнена быстрее и легче. Лед тронулся. Они вступили в бой. По-прежнему чувствуя себя не в своей тарелке, Стоулт молча следил, как сержант Уикас переда­ет просьбу о корректировке огня. Безучастно стоя рядом, лейте­нант начал задумываться: почему получилось так, что он пере­стал владеть ситуацией? Да он и не владел ею. Он отдал всю инициативу в руки сержанта, который без раздумья сделал то, что привык делать молодым солдатом во Вьетнаме и после, во время многочисленных учебных боев: получив просьбу об огне­вой поддержке, с готовностью выполнил ее. "Вот ужас-то будет, ужас и трагедия, если все это - ошибка, ужасная трагическая) ошибка. И кто тогда будет за нее отвечать? Кто?" - Кен все еще раздумывал об этом, когда командир артиллерийского взво­да объявил, что дан второй залп.
        Заметив, что первый снаряд не попал в американскую маши­ну, командир второго "Линкса" прервал доклад командиру пол­ка и приготовился корректировать огонь своего стрелка. Он слы­шал в наушниках шлемофона крики командира, но, не обращая на них внимания, стал спокойно давать указания стрелку. У него будет сколько угодно времени для доклада, когда они расправят­ся с вражеской машиной.
        Приготовившись, стрелок нажал на спуск и, закрыв глаза, вжался лбом в прокладку прицела. Почувствовав выстрел и от­кат, а потом обратное движение, он открыл глаза и, затаив дыха­ние, стал следить, как трассирующий снаряд по дуге поднимает­ся вверх и медленно начинает спуск. Только увидев, как второй снаряд поразил вражескую машину, и она исчезла в слепящем пламени взрыва и густых клубах пыли и дыма, он расслабился и снова начал дышать. Откуда ему было знать; что весь экипаж "хамви" давно мертв. Не знал он и того, что его вздох - последний: Лефлер очень точно определил расстояние и центр корректировки огня. 155-миллиметровые гаубицы, сделали свое дело.
        Стоя на бровке оврага, где были спрятаны их "пикапы", фран­цуз оглянулся на запад. Когда вторая патрульная машина мекси­канцев загорелась, он обратился к своему спутнику: - Видишь - ровно триста метров, как я и говорил.
        Глава 14
        Образ жизни в нашей стране не может быть американским только наполовину. Возможен лишь стопроцентно американ­ский образ жизни.
        Теодор Рузвельт

3 сентября, 10.15Браунсвилл, Техас
        Жители Браунсвилла давно привыкли к летним пробкам на дорогах, особенно во время праздничных уик-эндов, когда тол­пы туристов, ища спасения от техасского зноя, устремляются на остров Саут Падре или через границу, в Матамарос, рассчиты­вая купить там что-нибудь по дешевке. Уик-энд накануне Дня труда[Первый понедельник сентября.] , совпадающий с окончанием лета, как всегда, выдался самым оживленным в году. Только на этот раз дело было не в количестве машин и не в неудобствах, вызванных заторами, а в самом составе транспортного потока - именно он заставлял прохожих недоуменно останавливаться и озабоченно качать го­ловами. Мало кто из американцев ожидал, проснувшись утром, обнаружить на лужайке перед домом двадцатипятитонную "Брэд- ли". Столь же неожиданным оказалось для них появление на главной улице города танков М-1 - тех самых танков, чьи 120- миллиметровые пушки сказали свое веское слово в Ираке.
        Один вид вооруженных до зубов американских солдат внушал безотчетный страх. Каски, солнцезащитные очки, бронежилеты, маскировочная одежда делали солдат 52-й дивизии моторизо­ванной пехоты больше похожими на захватчиков с враждебной планеты, чем на защитников. Появление армии Соединенных Штатов в Браунсвилле накануне Дня труда мало способствовало тому, чтобы население Южного Техаса почувствовало себя в безопасности. Развертывание войск вдоль границы не только не положило конец панике и ужасу, охватившим окрестные насе­ленные пункты, - напротив, череда бедствий, обрушившаяся натехасскую Национальную гвардию, и внезапное появление регу­лярных частей только усилили страхи и опасения техасцев.
        Несмотря на поднятую в прессе шумиху, Национальная гвар­дия оказалась не способна справиться с ситуацией на границе. Это подорвало у людей доверие ко всему, что говорило феде­ральное правительство. Вид батареи 155-миллиметровых гаубиц, расположившейся в парке по соседству с детскими качелями ни в малейшей степени не вселял спокойствия. Не приходилось удивляться, что люди, издавна привыкшие существования в мире и покое и верить в незыблемость государственной границы, пред­почли бегство сомнительной перспективе жить в зоне свободно­го огня, и оставались глухи к призывам властей не поддаваться панике. И навстречу армейским колоннам, которые, повторяя маршрут Захарии ТэйлОра и Джона Дж. Першинга, двигались на юг, потекли колонны беженцев, устремившихся на север.
        В самом центре этой кутерьмы - так называл обстановку в Браунсвилле Джо Боб - находилась Джен Филдс. Следуя ее теории, согласно которой успех сопутствует тому, кто умеет оказаться в нужное время в нужном месте, съемочная группа и здесь получила почти такие же блестящие возможности, как и в Мехико, во время июньского переворота. Ведь они оказались в Браунсвилле как раз в тот момент, когда президент Соединен­ных Штатов объявил о мобилизации Национальной гвардии Те­хаса, Ныо-Мексико, Аризоны и Калифорнии и о развертывании наіран ице четырех сухопутных дивизий и одной - морских пехотинцев, и успели заснять реакцию жителей на это объявле­ние. Камера Теда запечатлела исторический кадр: на рассвете, в канун Дня труда, передовая группа 52-й дивизии входит в город. Магнитофон Джо Боба записал немногословные, сдержанные разговоры офицеров регулярной армии и их коллег из Нацио­нальной гвардии: первые сменяли вторых и отдавали им только что полученные приказы нового командования. А вездесущая Джен Филдс, как всегда находившая такой кадр, который был красноречивее любого комментария, в этот вечер, как и во все
последующие, блистала на экранах телевизоров во всех уголках страны. То она стояла на правом берегу Рио-Гранде и беседова­ла с офицерами мексиканской армии, следившими за тем, как американские солдаты возводят проволочные заграждения и роют на берегу окопы с брустверами из мешков с песком, которые венчают пулеметы. А два часа спустя она обсуждала с команди­ром Первой бригады 52-й дивизии полученное им задание. Даже Джо Боб, человек, на которого нелегко было произвести впечат­ление, преклонялся перед способностью Джен безошибочно на­ходить в царившей вокруг неразберихе единственно верный путь и за несколько минут выхватить из множества образов и слов именно такие, которые необходимы для создания яркого, доход­чивого, запоминающегося репортажа. Она обладала несомнен­ным талантом, а его не могут заменить ни годы учебы, ни владе­ние техническими приемами. И когда оператор другой группы как-то спросил Джо Боба, какая она - знаменитая Джен Филдс, тот только многозначительно посмотрел на коллегу и с почтени­ем изрек: "Классная баба, чертовски классная".
        Сама Джен первой была готова признать, что "классной" ее сделали удача и упорный труд. Пробыв в Браунсвилле неделю, она и ее группа знали город и его окрестности как свои пять пальцев, не говоря уже о том, где можно снять самые удачные кадры, кого, в случае необходимости, подмазать, и на кого - положиться. И пока в аэропорт Харлинген с поистине сверхзву­ковой скоростью прибывали все новые съемочные группы, Джен, Тед иДжо Боб продолжали делать свое дело. Одна бригада из Нью-Йорка, пытаясь наверстать упущенное время и опередить остальных, попробовала было увязаться за фургоном Джен. Но сидевший за рулем Джо Боб заметил, что нью-йоркцы4'сели на хвост", и не замедлил от них отделаться. Остановившись посре­ди улицы, техасец высунулся из окна и заорал:
        - Ну-ка, глотните моей пыли, педики нью-йоркские!
        С этими словами он рванул с места и, выжимая из фургона все, на что тот был способен, помчался по глухим переулкам и улицам с односторонним движением в запрещенном направле­нии. Через десять минут бешеной езды, проскочив два красных сигнала светофора, три запрещающих знака и готовый опуститься железнодорожный шлагбаум, Джо Боб избавился от преследова­телей, оставив их в самом опасном районе города, и успел доста­вить Джен в назначенное место в срок. Так что пока остальные съемочные группы пытались разобраться, какие сюжеты стоит снимать, а какие - не стоит, Джен Филдс ежедневно выдавала убедительные, отлично сделанные репортажи.
        Но ни камера Теда, ни микрофон Джо Боба не могли уловить растущей озабоченности и тревоги Джен. Одним из слагаемых успеха являлась способность видеть и понимать то, что скрыва­ется за сюжетом, который она снимала, и доносить это понима­ние до своей главной аудитории - простых американцев. В боль­шинстве репортажей Джен умела оставаться в стороне, не при­нимая слишком близко к сердцу то, о чем шла речь. Но теперь это давалось ей все труднее и труднее.
        Сейчас она понимала, что перемены в Мексике были столь же необходимы, как и стягивание части американских и мекси­канских войск к границе. Для Соединенных Штатов это означа- до защиту от загадочных рейдов, мексиканцы же, соответствен­но, реагировали на развертывание американских войск. Все это было вполне понятно, но не требовало большой сообразитель­ности и осознание тогоучто присутствие войск, как и произо­шедший четыре дня назад инцидент с перестрелкой, может вызвать более масштабные конфликты.
        Как ни страшила Джен конфронтация между ее родиной и Мексикой, еще больше волновал ее ответ на вопрос: на чьей она стороне? Как может она, американка, продолжать объективные репортажи о действиях Совета тринадцати, зная, что в этот са­мый момент его заботит одно: как уничтожить побольше ее со­отечественников? Особенно это касалось полковника Гуахардо. Для Филдс он стал олицетворением новой революции. Она была уверена, что этот человек способен использовать в своих целях любого и избавиться от него, как только эти цели будут достиг­нуты. И хотя Джен знала, что он - образованный, воспитанный человек, примерный семьянин и умеет быть по-своему обаятель­ным, она видела и его темную сторону - черную и бездонную, как угольная яма.
        Работу над репортажами осложняло еще и то, что Скотт Дик­сон, человек, которого она любила, теперь активно вступил виіру. И если Гуахардо в глазах Джен олицетворял Совет тринад­цати, то Скотт стал для нее символом американского солдата. С тех пор как на защиту границы была брошена Национальная гвардия, особенно в последние два дня, Джен то и дело слышала и видела то, что лишь усиливало ее опасения и тревогу. Амери­канские солдаты, охраняющие пограничный пункт в Браунсвил­ле, перестали быть для нее просто реквизитом, фоном, который можно использовать в очередном репортаже. Это были живые люди, солдаты, как и ее Скотт. Во время интервью с командира­ми и старшими офицерами Джен ловила себя на мысли, что думает о Скотте: ведь они выглядели, говорили и действовали совсем как он, от них исходил точно такой же запах. Тонкий, сдержанный юмор и чуть надменная самоуверенность - все это роднило их со Скоттом, и то, что они высказывали во время интервью, она не раз слышала от него. Медленно и неизбежно история начинала принимать личную окраску, и это тревожило ее. И хотя пока это было лишь предчувствие,
смутное беспокой­ство, она не могла от него избавиться, потому что знала: очень скоро оно проявится в полной мере, и тогда ей придется что-то делать.
        И сегодня, накануне Дня труда, когда Техас готовился к путе­шествию в неведомое, Джен который раз задавала себе вопрос: долго ли еще она сможет освещать кризис с той холодной бес­пристрастностью, которую все привыкли от нее ожидать? И как ей теперь вернуться в Мехико и беседовать с членами Совета с той же профессиональной любезностью,, как и прежде? Ее не особо заботили воспоминания о той критике, которой подверг­ли американцы своих соотечественников, оставшихся в Багдаде во время кризиса в Персидском заливе. Джен и раньше доводи­лось терпеть нападки, она даже по-своему любила подразнить гусей. Нет, на этот раз дело было совсем в другом. Ей претило находиться рядом с людьми, которые, при всей оправданности мотива и справедливости принципов, могли принести смерть че­ловеку, которого она любила. Вот, что не давало Джен покря, снова и снова заставляя ее задуматься над необходимостью при­нять какое-то решение.
        Ей и в голову не приходило, что от ее решения ничего не зависит. Но в эти дни подобное заблуждение было вцолне обыч­ным, так как гораздо более умудренные люди и в Мехико, и в Вашингтоне продолжали вести себя так, будто они по-прежнему владеют ситуацией. Единственная разница между ними и Филдс заключалась в том, что они не желали прислушаться к своим предчувствиям и опасениям. Напротив, они отмахивались от по­добных мыслей, считая их чепухой, и продолжали поиски "пра­вильных", "разумных" решений, к тому же, приемлемых с поли­тической точки зрения, не ведая, что таких решений просто не существует.

3 сентября, 13.15Мехико, Мексика
        Встряхнувшись, полковник Гуахардо встал из-за небольшого письменного стола, который он поставил для себя в оператив­ном центре, и подошел к карте, висевшей на противоположной стене. Несколько секунд он стоял перед ней, заложив руки за спину, внимательно изучая расположение символов, обозначаю­щих американские части, развернутые вдоль границы. Когда это занятие ему наскучило, он направился к столу, где сидел дежур­ный заместитель начальника разведывательного отдела, просмат­ривая поступающие донесения и делая заметки для себя и своих подчиненных, но тот, успевший привыкнуть к Гуахардо, не об­ратил на полковника никакого внимания, и продолжил возиться с бумагами, которые поступали быстрее, чем он успевал их об­рабатывать.
        Тогда полковник перешел к столу, за которым сидел замести­тель начальника оперативного отдела. Он, как и его коллега, просматривал поступающие донесения, готовясь приступить к составлению сводки действий мексиканских вооруженных сил за истекшие двенадцать часов, и тоже не обратил внимания на Альфредо. И дело было не в том, что офицеры - оба в чине майоров - проявляли неучтивость к высшему чину. Просто оба знали: если они станут разговаривать с полковником всякий раз, когда он подойдет и заглянет через плечо, у них не останется времени на работу. Они понимали, что Гуахардо томится от без­делья, что это его раздражает и он готов заняться чем угодно, лишь бы избавиться от этого состояния. Вот поэтому-то он и бродит по оперативному центру как неприкаянный. Для тех, кто там работал, это порой превращалось в тяжкое испытание, но что делать: как-никак, полковник - министр обороны, опера­тивный центр принадлежит ему, а значит, он волен поступать, как ему заблагорассудится, остальным же придется терпеть и помалкивать.
        Побродив бесцельно по комнате, Альфредо подошел к двери, ведущей в главный коридор, обернулся и оглядел помещение.
        "Все работают, все чем-то заняты, - подумал он, - все, кро­ме меня. Должно же и для меня найтись какое-то полезное дело, что-то такое, что бы не мог сделать никто, кроме меня. Вот только что именно?", В данный момент ничего стоящего ему в голову не приходило. Пока американцы не закончат разверты­вать свои части и не обнаружат свои истинные намерения, необ­ходимости в действиях нет. Все части мексиканской армии уже завершили развертывание или вот-вот завершат в соответствии с военными планами. Каждый из подчиненных ему командиров знает свою задачу и выполняет ее. "Выходит, - размышлял Гу­ахардо, - я так превосходно все спланировал, что на время остался без работы. Откуда же тогда такое беспокойство? .
        Выйдя из комнаты, он направился в уборную. Хотя в распоря­жении Альфредо был личный туалет, расположенный рядом с его кабинетом, он предпочитал пользоваться общественной убор­ной. Его американский приятель, пехотный офицер, как-то ска­зал ему, что у него есть свой метод проверки умонастроений в армии - нужно только пойти в уборную, которой пользуются солдаты, и почитать надписи на стенах. Всего за несколько ми­нут можно узнать, каких офицеров солдаты не жалуют и чем недовольны. "И еще, - добавил он вскользь, - там иногда уда­ется узнать телефонные номера классных девочек". По возвра­щении в Мексику Гуахардо, любивший испробовать все новое, перенял эту практику и обнаружил, что это действительно весь­ма полезно и, к тому же, занимательно.
        В туалете полковник размышлял: "Пусть солдаты видят, что он, их командир - такой же человек, как и они. В этом естькакое-то равенство, когда солдаты понимают, что их коман­диры - тоже люди, тоже носят штаны и справляют нужду, это как-то уравнивает. К тому же, - застегивая брюки, подумал Альфредо, - стыдиться мне нечего. Если уж на то пошло, та­ким мужским достоинством можно только гордиться".
        Гуахардо услышал, как дверь у него за спиной приоткрылась и из-за нее донесся смущенный голос заместителя начальника оперативного отдела:
        - Полковник Гуахардо! Извините за беспокойство, но вас просит к телефону полковник Молина.
        - И что же, майор, вы сказали эль президенте? Что я вышел?
        Майор замялся:
        - Нет, господин полковник. Я сказал, что вы заняты неотлож­ным делом, требующим вашего личного присутствия.
        Гуахардо застонал и, повернувшись, подошел к раковине.
        - Боже милосердный! Теперь полковник Молина подумает, что я заперся у себя в кабинете и трахаю секретаршу. Ступайте и скажите, что я иду.
        Бросив краткое "есть", майор исчез, оставив Гуахардо сме­яться над собственной шуткой.
        Решив переговорить с Молиной из своего кабинета, полков­ник уселся за большой стол красного дерева. Он снял трубку и сказал адъютанту Молины, что готов говорить с президентом, а когда Эрнандо заговорил, то перебил его:
        - Дружище, прежде чем ты перейдешь к делу, хочу тебе со­общить, что я просто-напросто писал.
        Молина засмеялся, а потом съязвил, что подобные оправда­ния свойственны людям с нечистой совестью, что Альфредо па­ровал репликой:
        - Зато с чистыми штанами.
        Молина снова залился смехом, а потом, успокоившись, про­изнес:
        - Что ж, полковник Гуахардо, рад слышать, что с мочевым пузырем у вас все в порядке.
        Пришла очередь Гуахардо расхохотаться. Отсмеявшись, он продолжил:
        - Я уверен, Эрнандо, ты позвонил мне не для того, чтобы отвлечься от скучных обязанностей по управлению страной. Чем могу служить, мой президент?
        - Вообще-то, Альфредо, ты уже сотворил для меня чудо. За весь день у меня не было ни одного повода для смеха.
        Зная, что разговор скоро примет серьезный оборот, Гуахардо все же не мог отказать себе в удовольствии еще немножко по­шутить над другом:
        - Вот как? Значит, когда у тебя возникает желание повесе­литься, ты звонишь в Министерство обороны?
        Когда Молина заговорил снова, полковник заметил, что голос его звучит серьезно.
        - Во всяком случае, если я решу повеселиться, то наверняка не стану звонить Барреде, в Министерство иностранных дел.
        Гуахардо сразу все понял:
        - Что, Эмануэль опять полез на стену?
        - Нет, Альфредо, на этот раз дело зашло дальше: наш ми­нистр иностранных дел вылез на крышу. Не успел американский посол выйти из его кабинета, заверив, что развертывание армии Соединенных Штатов носит чисто оборонительный характер, как в специальном выпуске американского телевидения сооб­щили, что группа американских конгрессменов составила про­ект резолюции, которая уполномочивает президента страны на­чать вторжение в Мексику.
        Гуахардо выпрямился в кресле.
        - Ты не шугишь? Американский Конгресс отказался от сво­его права контролировать действия президента по использова­нию вооруженных сил? А Барреда не сказал, кто из конгрессме­нов сделал это заявление?
        Когда Молина прочитал список сенаторов и конгрессменов, которые уже заявили о своей поддержке резолюции, Гуахардо на миг потерял дар речи. Он, как и Барреда, надеялся, что Кон­гресс Соединенных Штатов даст отпор тому, что они считали опрометчивым поступком американского президента. Если же Эрнандо сказал правду - а в этом Альфредо не имел повода сомневаться, - то получается, что Конгресс не препятствует использованию военной силы, а наоборот, способствует этому.
        Несколько мгновений оба молчали: каждый, сидя в своем ка­бинете, пытался понять истинную цель столь неожиданного шага американцев. Может, он рассчитан на то, чтобы запугать их? Или послужить предупреждением? Гуахардо, как и Молина, знал, что такая же резолюция была принята Конгрессом США перед самым началом военных операций против Ирака в 1991 году. Возможно, таким образом Конгресс хочет сообщить им, что пробил последний час. Вот только для чего?
        - Чего вы ждете от меня, эль президенте? - спросил, нако­нец, Гуахардо.
        Понимая, что друг умышленно обращается к нему официаль­но, давая понять, что вопрос исходит от полковника Гуахардо, министра обороны, Молина и ответил как президент:
        - Как ты ни противишься этой идее, придется тебе лично встретиться с военачальниками Гватемалы, Гондураса, Сальва­дора, Никарагуа, Коста-Рики, Панамы, Колумбии, Венесуэлы и Кубы, чтобы выработать стратегические операции по внедре­нию их вооруженных сил в наши планы обороны. Полковник Барреда сейчас посылает официальные просьбы правительствам этих стран об оказании обещанной помощи.
        - А как насчет ООН и Организации Американских Госу­дарств? Он не потребовал экстренно созвать сессии этих орга­низаций?
        - Потребовал. Но что они решат, Альфредо, - не твоя забо­та. Тебя сейчас должно заботить одно - оборона республики.
        Последние слова Молины прозвучали как приказ. Значит, пока Гуахардо не должен вмешиваться в вопросы международной по­литики. И все же он, не удержавшись, предупредил друга:
        - Ты наверняка понимаешь, Эрнандо, что такая помощь обой­дется нам недешево. Каждый из новых союзников заломит свою цену, ожидая, что мы с ней согласимся, особенно кубинцы. А им я доверять не могу.
        - Я тоже, Альфредо. Только что нам остается делать? Мо­литься о том, чтобы случилось чудо? Надеяться, что американцы поймут свою ошибку и начнут считаться с нами, как с равными? Нет, от них этого не дождешься. Пока Соединенные Штаты смот­рят на нас сверху вниз, как на непослушных детей, которых время от времени необходимо проучить, они не станут прислу­шиваться к голосу рассудка. Поэтому, как ни претит мне эта мысль, я не вижу иного выхода, кроме вооруженного сопротив­ления в случае любого нарушения границы.
        После долгой паузы Гуахардо задал вопрос, ответ на который он был обязан получить. Медленно, отчетливо выговаривая сло­ва, он произнес:
        - Если я правильно понял, эль президенте, вы приказываете армии пресекать любое вторжение американцев, при необходи­мости применяя оружие?
        - Да, Альфредо. Таков мой приказ. У тебя есть еще вопро­сы?
        Больше вопросов у Гуахардо не было. Что еще он мог ска­зать? Все уже не раз обдумывалось и обсуждалось. Чтобы сохра­нить власть и успешно провести реформы в стране, Совет три надцати был обязан доказать, что может защитить Мексику и ее народ. Если они начнут отступать и позволят американцам за­нять хотя бы клочок мексиканской земли, это будет расценено как слабость, и Совет навсегда потеряет авторитет в глазах народа. Ответив Молине, что больше вопросов у него нет, Гуа­хардо повесил трубку и, откинувшись на спинку кресла, уста­вился в пространство.
        И вдруг, неожиданно для самого себя, полковник сделал то, чего не делал с раннего детства: в тишине холодного, пустого кабинета он стал шепотом молиться Богородице, прося у нее совета и утешения.

3 сентября, 17.15Вашингтон, округ Колумбия
        Сенатор Джимми Херберт с такой силой грохнул кулаком по столу, что опрокинул два бумажных стаканчика, в которых был чай со льдом. Люди, сидевшие за соседними столиками, удив­ленно замолчали. Сам Херберт этого не заметил: все его внима­ние было приковано к единственному соседу по столу, которым был Эд Лыоис, представитель от штата Теннесси.
        Льюис, привыкший вызывать у коллег столь бурную реакцию, сохранял полную невозмутимость. Сидя напротив Херберта, он поднял перевернутые стаканчики и принялся промокать салфет­кой пролитый чай.
        - Помилуйте, сенатор Херберт, я ведь только сказал, что ваша резолюция - глупейший законодательный акт со времен решения по Тонкинскому заливу. Вся разница в том, что авторы тонкинской резолюции знали, на что они идут.
        Подавшись к Льюису, все еще красный от гнева сенатор, ста­раясь взять себя в руки, сдавленно прорычал:
        - Пошли вы к черту, господин конгрессмен Эд Льюис! Я отлично слышал все, что вы сказали. Какого дьявола вам пона­добилось говорить, что события в юго-восточной Азии имеют какое-то сходство с тем, что происходит сейчас в Мексике? Война во Вьетнаме давным-давно закончена. Она стала историей. Или вы об этом не знаете?
        Эд с прежней безмятежностью продолжал -ликвидировать раз­гром, который учинил на столе Херберт.
        - Как же, слышал. Прежний президент говорил об этом. - Оторвавшись от своего занятия, Льюис взглянул на собеседника. - Только я не думаю, что он имел в виду, будто мы должны забыть о ней и о полученном во Вьетнаме уроке. А урок этот заключа­ется в том, что военное вмешательство имеет свои пределы.
        Джимми откинулся назад и воздел руки к небу:
        - Кто говорит о военном вмешательстве? Мы вовсе не соби­раемся вмешиваться во внутренние деута Мексики. Моя резолю­ция не санкционирует подобных действий.
        Пришел черед Эда возмутиться. Он швырнул на пол салфет­ку, которой промокал чай, и накинулся на Херберта:
        - Да будет вам, господин сенатор! Кого вы хотите провести? Все дело в том, что ваши чертовьї законники в Сенате считают, будто умные слова, за которыми они стараются скрыть смысл своих действий, способны кого-то одурачить. Неужели вы и ваши соратники всерьез верите, что резолюция, уполномочивающая президента - дальше я цитирую - "использовать в пригранич­ных районах США и за их границами все необходимые меры, дабы защитить народ Соединенных Штатов и обеспечить их тер­риториальную целостность", заставит мексиканцев в страхе от­ступить и выполнить то, что мы от них хотим? - Льюис наце­лил на собеседника указательный палец, желая подчеркнуть смысл сказанного. - Конечно, вы можете как угодно называть дей­ствия, на которые уполномочили президента. Но я скажу вам, как их назовут сами мексиканцы - вторжением.
        Вцдя, что ему удалось вывести Льюиса из себя, Херберт сразу успокоился, сменил тактику и с непринужденностью профессио­нального политика изобразил на лице улыбку:
        - Ладно, назовем это вторжением. Ну и что же? Что остается делать мексиканцам? Стрелять в нас снарядами, начиненными кактусами?
        Если предыдущую вспышку Эд разыграл, то на этот раз он разозлился всерьез:
        - Я вам не верю! Вижу, вы сами не ведаете, что творите. Надеюсь, вы хотя бы отдаете себе отчет в том, что на этот раз залив, о котором идет речь, - Мексиканский, а не Персидский? И мы имеем дело не с арабами, а с мексиканцами, своими сосе­дями, жителями Северной Америки, которые, к тому же, в са­мих Соединенных Штатах составляют пять процентов населе­ния. Они не собираются сидеть сложа руки и смотреть, как аме­риканские войска маршируют по их стране. Они поступят так, как поступали каждый раз, когда мы двигались на юг: будут сражаться. - Лыоис отвернулся от Херберта и замолчал. По­том, после минутного раздумья, добавил: - К тому же, нам даже неизвестно, имеет ли отношение нынешнее правительство Мек­сики к набегам на границе. Как знать, может, кто-то инсцениру­ет эти рейды, пытаясь вынудить нас к интервенции, как это сде­лал в 1916 году Панчо Вильяі
        - Какая нам разница, Эд, кто в ответе за это? Никакой. Абсолютно никакой. Важно другое, мой дорогой знаменитый коллега из штата Теннесси - то, что американцы умирают у себя на родине, защищая свою границу. Когда дело доходит до защиты своего дома и своей семьи, уже не важно, кто на самом деле в ответе за нависшую над нами угрозу. - Херберт встал и собрался идти, но задержался, чтобы закончить тираду. - И ваши благородные идеалы тоже не важны. Важно то, дорогой мой, что кто-то угрожает Соединенным Штатам, и мы, руковод­ство страны, должны принять меры, чтобы покончить с этой угрозой.
        Льюис, продолжая глядеть в сторону, насмешливо захлопал в ладоши:
        - Прекрасная речь для избирательной кампании, сенатор. Просто не придерешься. Единственное, о чем вы забыли упомя­нуть, - это мамуля, яблочный пирог и соседская девчушка. На избирателей из глубинки это действует безошибочно.
        Взбешенный Херберт чуть было не послал Льюиса подальше, но сдержался. Сжав кулаки, он повернулся и стремительно вы­шел, оставив Эда наедине со своими мыслями. На какое-то мгно­вение конгрессмена охватила растерянность: как предотвратить то, что он считает заведомой катастрофой?

3 сентября, 19.455 километров к югу от Ларедо, Техас
        Хотя проблема, вставшая перед вторым лейтенантом Нэнси Козак, могла показаться сущим пустяком по сравнению с тем, что заботило таких людей, как Джен Филдс, Эд Льюис или пол­ковник Гуахардо, для нее она была вполне реальной и неотлож­ной. В волнении и спешке, которые сопровождали выступление и развертывание 16-й дивизии, Козак совершенно забыла счи­тать дни. И только утром, вскоре после завтрака, почувствовав боль внизу живота, она поняла, что забыла сунуть в рюкзак пач­ку гигиенических пакетов.
        Прекрасно зная, что гигиенические пакеты - не тот предмет, который можно получить у сержанта, ведающего снабжением роты, или у батальонного интенданта, Нэнси решила пока обой­тись перевязочным материалом. Зайдя в заросли кустов, росших метрах в ста от расположения взвода, она вскрыла личный пакет первой помощи, достала из него большую повязку, воспользо­вавшись ею вместо гигиенического пакета. Всю первую полови­ну дня Нэнси как-то обходилась, но ближе к вечеру почувство­вала, что марлевая повязка промокла. И если с неприятными ощущениями еще можно было как-то смириться, то скрыть уси­ливающийся запах она никак не могла. Неприятности усуіубля- лись теснотой в башне "Брэдли" и техасским зноем.
        Раньше или позже придется сменить повязку. Только на что - вот в чем вопрос. Можно, конечно, использовать новую - в аптечке первой помощи, которой укомплектована "Брэдли", их несколько. Только вот экипаж может ее не понять, ведь аптечка находится в машине не зря. Если начнутся боевые действия, ее содержимое может оказаться жизненно необходимым. И никто, даже самый лояльный член экипажа, не одобрит ее действий. Их не касается, что она сделает со своим собственным пакетом, но аптечка первой помощи принадлежит всем.
        Пока они резво катили по. дороге, не обращая внимания на случайные "легковушки" и "пикапы", которые шарахались, ус­тупая путь двадцатилятитонной бронированной махине, Нэнси Козак продолжала лихорадочно искать выход. Взять туалетную бумагу? Нет, не подойдет. Подружка из Уэст-Пойнта как-то раз попробовала этот вариант на полевых учениях. Туалетная бума­га моментально пропиталась кровью и раскисла. Был еще один выход - тряпье, которым пользовались для протирки оружия и проверки уровня масла в системах "Брэдли" - но тоже не луч­ший: почти все тряпки были уже грязными.
        Когда БМП одолела очередной поворот дороги, Нэнси поня­ла, что ее молитвы услышаны. Впереди, меныце чем в сотне метров, показалась заправочная станция с открытым допоздна магазинчиком. Повеселев, она включила интерком и крикнула водителю, чтобы он остановился у заправки.
        Удивленный приказом лейтенанта и ее взволнованным голо­сом, водитель Луи Фридмен круто взял руль вправо и въехал на стоянку заправочной станции, едва не задев стоявший у бензо­колонки "пикап". Как только "Брэдли" остановилась, Козак спу­стилась в башенку, сняла шлемофон и, схватив куртку и кевларовую каску, приготовилась выйти наружу.
        Стрелок, сержант Терри Тайсон, недоуменно посмотрел на нее:
        - Что случилось, лейтенант? Куда это вы?
        Нэнси попыталась изобрести какой-нибудь повод: мол, хочу что-то там проверить, но передумала. Посмотрев сержанту в гла­за, она выпалила:
        - Если вы непременно хотите знать, то мне нужно зайти в магазин купить гигиенические пакеты.
        Несколько секунд они молча глядели друг на друга. Наконец до сержанта дошел смысл сказанного.
        - Все в порядке, лейтенант. Просто я должен знать, что от­ветить командиру, если он выйдет на связь.
        Нэнси вытаращила глаза:
        - Если командир спросит, не говорите ему, почему мы оста­новились.
        - Что же ему сказать?
        - Да все, что хотите! Скажите, что я пошла проверить пози­цию другого взвода или еще что-нибудь. В конце концов, скажи­те ему, что я пошла в туалет. Придумайте что угодно, только...
        - Ладно, лейтенант, не волнуйтесь. Я вас прикрою.
        Козак улыбкой поблагодарила сержанта и, подтянувшись, вылезла из открытого люка. Когда она ушла, Фридмен обратил­ся к Тайсону по интеркому:
        - Куда пошла наша лейтенантша?
        - Она потекла, и ей понадобились прокладки.
        Фридмен не понял, что прозвучало в тоне сержанта - недо­вольство или нетерпение. Снова включив микрофон, он решил подразнить Тайсона:
        - А я-то думаю, чем это пахнет?
        - Господи, Фридмен, ты что, не знаешь, как пахнет баба в жаркий день?
        - Отчего же, сержант. Знаю, но в "Брэдли" я еще с этим не сталкивался.
        Тайсон ехидно парировал:
        - Тогда добро пожаловать в новую армию. Здесь ты быстро к этому привыкнешь.
        - А что? Ничего страшного. Если уж я столько месяцев тер­плю, как ты портишь воздух, то как-нибудь переживу и это. Пусть только сама их выбрасывает.
        Увидев, что лейтенант Козак с довольной улыбкой выходит из магазина, держа пакет подмышкой, Тайсон не стал отвечать Фридмену. Он просто наблюдал за лейтенантом и думал: удастся ли ему когда-нибудь привыкнуть к ней? Может, это далось бы легче, будь она дурнушкой. Тогда ему, хотя бы, не пришлось то и дело скрывать возбуждение, когда они сидят бок о бок в тес­ной двухместной башне "Брэдли".
        Взобравшись наверх, Козак поставила мешок и вынула из него две банки охлажденной содовой воды. Одну она протянула Фридмену, другую - Тайсону. Подавая банку сержанту, она улыб­нулась:
        - Спасибо, сержант. Благодарю, что прикрыли.
        Открывая банку, Тайсон улыбнулся в ответ:
        - Нет проблем, лейтенант. Ведь мы, как-никак, один эки­паж. Верно, Фридмен?
        Глотнув содовой, Фридмен взглянул на Козак, потом - на Тайсона. "Да уж, экипаж подобрался - что надо", - подумал водитель. Он - чернокожий парень из Кливленда, Тайсон - деревенщина из Джорджии, а лейтенант - двадцатидвухлетняя девица из какого-нибудь чистенького обеспеченного пригорода. И вот они втроем сидят на самой границе Техаса и попивают содовую. Вслух же он сказал:
        - Еще бы, сержант. Так оно и есть.
        Глава 15
        Ни одна тактическая ситуация не имеет проверенного решения.
        Джордж П. Паттон

7сентября, 09.05Ларедо, Техас
        Ни у Альвареса Коллеса, ни у его брата Хулио не было ни малейшего намерения послужить поводом для начала войны. Этим утром у них была только одна цель - ограбить банк, и им каза­лось, что сделать это в Америке будет проще простого. Ведь банков в Южном Техасе - пруд пруди, охраняются они слабо, а расположены, большей частью, вблизи главных дорог и шоссе. "Плевое дело, - убеждали они двух своих дружков. - Нужно только войти в любое пригородное отделение банка, пригрозить служащим пистолетом - и за пять минут у нас будет больше денег, чем мы сумеем заработать на доставке пиццы за пять лет".
        Альварес, старший из братьев, легко сумел убедить младшего в реальности своего плана. А двух друзей, уставших маяться в трущобах Южного Техаса, уговаривать почти не пришлось. Про­жив в Америке два года, они усвоили несколько суровых истин. Первая из них гласила: хоть они, колумбийцы, и принадлежат к европеоидной, то есть белой расе, все равно в Америке их никто не будет считать белыми, Втораія истина несколько уравновеши­вала первую. Расхожая мудрость гласит, что деньги уравнивают всех. Имея деньги - а деньги сами идут в руки к тем, кто доста­точно смел, чтобы их взять, - они могли бы жить не хуже белых.
        Присутствие американских войск нисколько не смущало бра­тьев Коллес и их друзей. Ведь в Колумбии войска - обычное явление. И поскольку братья знали, что солдаты везде одинако­вы, они не видели разницы между ними и полицейскими, кото­рые частенько заглядывали в дешевые закусочные и разъезжали по городу в американских патрульных машинах - громоздких и маломощных. К тому же, имея при себе два автомата, дробовик и три автоматических пистолета, они могли рассчитывать, что сумеют отбить у местной полиции охоту преследовать их слиш­ком рьяно. Найдется немного желающих положить свою жизнь, спасая чужое добро.
        Пока братья Коллес готовились одним махом достичь и бо­гатства, и славы, капитан Стэнли Уиттворт совершал утреннюю проверку караулов или, по крайней мере, пытался ее совершить. Остановившись у закусочной, Уиттворт с водителем ждали в своем "хамви", пока помощник шерифа Глен Бриско соизволит выйти. Нетерпеливо поглядывая то на часы, то на дверь закусочной, капитан все больше выходил из себя. Впереди было полно рабо­ты, а этот Бриско, служивший связующим звеном между шери­фом и Уиттвортом, заставлял капитана заниматься делами, не только непревычными для него, но и неприятными.
        Хоть Бриско и носил форму, Стэнли считал его штатским. Помощник шерифа отлично знал свое дело, и здесь никаких проблем не было. На прошлой неделе он очень помог Уиттворту и его офицерам - познакомил с окрестностями, рассказал, как живут и чем занимаются здешние жители. На капитана произве­ло впечатление и то, как Бриско обращается с нарушителями закона. И все же он считал, что в свободное от исполнения обязанностей время, Глен проявляет излишнюю небрежность - и в одежде, и в поведении. Даже его разговоры - когда Стэнли позволял втянуть себя в них - касались вещей, не имеющих никакого отношения к их заданию. Капитан почти сразу понял, что пост помощника шерифа для Бриско - не что иное, как работа, способ зарабатывать себе на жизнь. По мнению Уитт­ворта, ему не хватало того развитого чувства долга, которое от­личает военного человека от штатского. Поэтому капитан тер­пел Бриско и пользовался его услугами, но про себя давно ре­шил: случись что, он будет поступать по собственному разуме­нию и полагаться на своих людей - верных, обученных, дис­циплинированных.
        Видя, что Глен углубился в беседу с двумя другими завсегдата­ями закусочной и не спешит выходить, Стэнли стал изучать ле­жавший на коленях планшет. На одной его стороне была карта юго-восточного района Ларедо, где дислоцировались 1-й и 2-й взводы его роты, на другой - топографическая карта юго-вос­точной окрестности города, где 3-й взвод проводил патрулиро­вание на дороге. Обе карты покрывала прозрачная пленка, на которой были отмечены черные треугольники контрольно-про- пускных пунктов и маршруты патрулирования. Эти условные значки, нанесенные жирным фломастером, частично закрывали названия улиц и символы объектов на карте района, и все же их
        Снова бросив взгляд в сторону закусочной, капитан увидел, что помощник шерифа, поставив ногу на стул, все еще беседует с приятелями. Посмотрев на часы, он решил дать Глену еще пять минут, а потом уехать. Сотрудничество - сотрудничеством, но всему, в конце концов, есть предел.
        Подъехав к банку, который братья присмотрели заранее, Ху­лио Коллес остановил машину. Из боковой дверцы белого фур­гончика, на котором красовалась реклама пиццерии, где они работали, появился Альварес Коллес. В левой руке он держал большую квадратную коробку с пиццей. Оставив дверь фургона открытой, он быстро огляделся по сторонам и только потом направился ко входу. Увидев, что с разных сторон приближают­ся два его приятеля, Альварес удовлетворенно кивнул и толкнул дверь. Оказавшись внутри, он быстро осмртрелся и двинулся к кабинету, где сидел управляющий. Охранник, мужчина лет пяти­десяти, окинул Альвареса недоуменным взглядом и, обернувшись к одному из стоявших кассиров, спросил, кому пришло в голову есть пиццу в такую рань. Занятый разговором, он не заметил, как вошли сообщники Альвареса. Один - долговязый брюнет с белым пластиковым мешком в руке - остался у двери. Второй - невысокий крепыш с бегающими глазками - пересек помеще­ние и повернулся так, чтобы видеть Альвареса, охранника и вер­зилу у двери.
        Альварес, не задерживаясь, вошел в кабинет управляющего и молча остановился у стола. Управляющий, мужчина лет сорока, поднял голову и вопросительно посмотрел на вошедшего, явно не понимая, зачем к нему явился разносчик пиццы. Он уже со­брался что-то спросить, когда Альварес быстрым движением сунул руку в коробку и извлек черный автоматический пистолет.
        Уиттворт снова уставился в карту, когда его водитель заме­тил:
        - Похоже, в закусочной что-то стряслось, сэр.
        Не поняв, капитан взглянул на водителя, который указывал на противоположную сторону улицы. Стэнли обернулся и увидел, как из дверей, забыв надеть шляпу, выскочил Глен. С озабочен­ным лицом он побежал к "хамви", прижимая к уху портативную рацию. Глядя на помощника шерифа, Уиттворт подумал, что за всю неделю ему не приходилось видеть, чтобы тот двигался с такой прытью. Одним прыжком оказавшись на заднем сиденье открытого "хамви", Бриско крикнул водителю, чтобы тот тро­гался и, выехав со стоянки, свернул налево.
        Водитель послушно завел двигатель и приготовился ехать, но капитан, положив руку ему на плечо, сделал знак не спешить. Повернувшись к помощнику шерифа, он спросил:
        - Куда мы едем?
        Просунув голову между Уиттвортом и водителем и тяжело дыша, Бриско ответил:
        - Какие-то мексиканцы грабят банк в двух кварталах отсю­да. Они открыли стрельбу и ранили охранника.
        Капитан на секунду задумался. Каждому ясно, что ограбление банка - дело полиции. И если Бриско, как страж порядка, чув­ствовал, что должен вмешаться, то Уиттворт, армейский офи­цер, вовсе не был уверен, что обязан доставить помощника ше­рифа к месту происшествия. С другой стороны, тот факт, что здесь замешаны мексиканцы, несколько менял дело. Вопрос, зачем мексиканцам грабить банк, не занимал Стэнли. Он знал, что в Вермонте, под конец Гражданской войны, конфедераты инсце­нировали налеты канадцев на банки, чтобы таким образом дот быть деньги на военные нужды. Его удивило другое: что мекси­канцы занимаются этим средь бела дня, когда вокруг полно час­тей регулярной армии. Это просто не укладывалось у него в голове. Можно подумать, Что они решили столь затейливо по­кончить счеты с жизнью.
        Глядя, как Уиттворт сидит, будто наседка на яйцах, и обдумы­вает ситуацию, Бриско кипел от злости.
        - Чего вы, черт возьми, ждете, капитан? Может, особого указания губернатора? А в это время мексиканцы убивают на­ших ребят! Вы что же, так и будете сидеть, ничего не делая?
        Глен был прав: независимо от мотивировки, полномочий и подчиненности, истина заключалась в том, что американцев уби­вают, тогда как капитан, вместе со своей ротой, направлен сюда, чтобы это предотвратить. Налет мексиканцев на банк, какими бы причинами он ни объяснялся, внезапно стал личным оскорбле­нием для него, для его роты и для всех Соединенных Штатов - оскорблением, которое не должно остаться безнаказанным.
        Отбросив все сомнения, Уиттворт велел водителю трогать, и выполнять распоряжения помощника шерифа. Когда они выеха­ли на улицу, капитан взял ручной радиомикрофон и начал отда­вать команды своим взводам, переводя штатские выражения Брис­ко на язык военных терминов, понятных командирам.
        Сидя на обочине дороги рядом с заграждением, организован­ным ее взводом на шоссе №
83 к югу от Ларедо, лейтенант Козак заканчивала завтрак. Подцепив неопознанный съедобный объект, который первый сержант роты плюхнул на середину та­релки, она раздумывала, что с ним сделать - съесть или выбро­сить, когда с башни "Брэдли" ее окликнул сержант Тайсон:
        - Эй, лейтенант, свежие новости от командира. Он,хочет, чтобы рота пришла в боевую готовность.
        Гладя на Тайсона, Козак удивленно переспросила:
        - В боевую готовность? Но почему?
        - Командир почти ничего не сказал. Я только понял, что где-то в Ларедо мексиканцы затеяли перестрелку с полицией.
        Козак не сводила с сержанта глаз. Почти ничего не сказал? В городе идет перестрелка, а Тайсон считает, что командир почти ничего не сказал? Странные понятия у сержанта! Отставив та­релку, лейтенант решила, что будет лучше, если она сама свя­жется с командиром и выяснит, что происходит. Завтрак может и подождать. Тем более, что неопознанный объект, который пер­вый сержант подал ей, был далеко не первой свежести.
        На повороте "хамви" так круто взял вправо на авеню Кипари­сов, что Уиттворта по инерции швырнуло влево, и ему пришлось вцепиться в борт. Машина уже наполовину прошла поворот, вы­руливая на левую полосу движения, когда из-за угла, двигаясь в противоположном направлении, выскочил белый фургон с боль­шой пластиковой пиццей на крыше. Скорость, с которой он летел, й крутой поворот привели к тому, что его занесло на середину улицы, как это случилось и с "хамви". Водитель Уитт­ворта до отказа вывернул руль вправо и, чудом избежав столкно­вения, вылетел на тротуар, сбил два газетных стенда и только потом резко остановился. Капитан увидел, как фургон стреми­тельно промчался мимо. Боковая дверца была открыта, и он успел заметить внутри двух смуглых мужчин с оружием в руках.
        Мгновение - и фургон исчез в конце той улицы, по которой они только что проехали. Поняв, что это именно та машина, которая им нужна, Стэнли приказал водителю следовать за фур­гоном. Но водитель никак не отреагировал на его приказ. Мерт­вой хваткой вцепившись в руль и широко разинув рот, он хватал воздух, стараясь отдышаться и прийти в себя. Уиттворт тронул его за руку и громко повторил приказ. Не закрывая рта, води­тель медленно повернул голову и уставился на командира выта­ращенными глазами. Стэнли потряс его за плечо и еще раз по­вторил приказ. Последовала минутная пауза, после чего осип­шим голосом водитель произнес чуть слышное "о'кей".
        Едва лейтенант Козак успела забраться в "Брэдли" и надеть шлемофон, как капитан снова вышел на связь. Отдавая приказы, он отчаянно пытался сориентироваться по карте и при этом уси­деть на месте. Бриско следил за белым фургоном, бешено лави­ровавшим в потоке машин. Помощник шерифа хотел было при­стегнуться, но передумал: ремень мешал бы ему. Но даже при­близив губы к самому уху капитана, он, сквозь рев мотора, су­мел сообщить ему только одно: они едут по шоссе № 83, веду­щему из города йа юг.
        Водитель "хамви", который уже пришел в себя, старался ис­пользовать' преимущество своей быстроходной машин&і, чтобы сократить разрыв: он то выезжал на тротуар, то несся по газо­нам, распугивая оказывающихся на пути пешеходов. На очеред­ном повороте - Уиттворт в это время смотрел на карту - зад­ние дверцы фургона распахнулись.
        - Пригнитесь же, черт возьми! - перекрывая рев двигателя, гаркнул Бриско.
        Подняв глаза от карты, Стэнли успел вовремя заметить на­правленное прямо на него дуло автомата. Это картину увидел и водитель и, как и в первый раз, отреагировал резким поворотом руля, в результате чего "хамви" врезался в фонарный столб. На мгновение машина встала на дыбы, будто собралась влезть на него, потом под ее тяжестью столб рухнул, а "хамви" остался "сидеть" на его обломке, как на пне. От столь резкой остановки Бриско выбросило через ветровое стекло на капот. Уиттворта, который пригнулся, чтобы укрыться от огня, тоже швырнуло вперед, но не так сильно, и его кевларовая каска пробила второе ветровое стекло.
        Когда машина застыла на месте, водитель выскочил наружу и набросился на капитана, который, медленно выпрямившись, высвобождал каску из пробоины в стекле.
        - Все, капитан! С меня хватит. Две таких встряски за один день - это уже слишком! И не пытайтесь, черт возьми, испыты­вать судьбу в третий раз.
        Еще не вполне оправившись от выстрелов, столкновения со столбом и удара о ветровое стекло, Стэнли покосился вправо и заметил, что передние колеса "хамви" висят в воздухе. Про себя он подумал, что на сегодня и с него хватит. Но капитан не при­вык так легко сдаваться. Потрясение сменилось замешательством, которое уступило место вспышке ярости. Схватив микрофон, он настроился на радиосвязь роты и дал приказ всем взводам любой ценой задержать белый фургон с мексиканцами. "Этим ублюд­кам не удастся посрамить армию Соединенных Штатов и уйти безнаказанными", - решил он.
        Козак со своим взводом продолжала ждать у дорожного заграждения. Третий взвод, в момент получения приказа дежу­ривший у заграждения, оставался на своем месте. Его "Брэдли", с заведенным двигателем и пушкой, направленной в сторону Ла­редо, перекрывала правую сторону дороги, а "Брэдли" лейтенан­та Козак, тоже в полной боевой готовности, - левую. Два ос­тальных отделения, под командованием взводного сержанта Ри- веры, готовые к старту, стояли на обочине дороги в пятидесяти метрах южнее того места, іде находились первые две машины.
        Ожидая появления фургона, Козак попыталась связаться с Уиттвортом, но он почему-то не отвечал. Лейтенант не была уверена, что правильно поняла распоряжение командира. Его последний приказ - задержать фургон пиццерии - был, по меньшей мере, двусмысленным. Козак не знала, что от нее тре­буется: сразу открыть огонь или сначала предложить находя­щимся в фургоне подвергнуться обыску и сдаться? Имеет ли рна право открывать огонь на поражение, если они окажут сопро­тивление или попытаются скрыться? И что, черт возьми, имел в виду комаццир, когда приказал задержать фургон любой ценой: просто преградить ему путь? Дать предупредительные выстрелы из стрелкового оружия? А может, он хочет, чтобы она залпом из
25-миллиметровой пушки разнесла фургон на части?
        Все эти вопросы и многие другие роились в голове у лейте­нанта, Когда Тайсон крикнул в интерком:
        - Эй! Вон они! В нашем направлении движется белый фур­гон. Похоже, он очень спешит.
        Поднеся к глазам бинокль, Нэнси навела его на дорогу. И правда, замеченный Тайсоном белый фургон мчался в южном направлении, стремительно приближаясь. На крыше его красо­валась большая пластиковая пицца, подтверждавшая, что это - именно та машина, за которой идет охота. Это они... Ни на вопросы, ни на уточнения времени не оставалось. Придется дей­ствовать на свой страх и риск. Сомнения и нерешительность исчезли. Это они!
        Выпустив из рук бинокль, - он повис на перекинутом через шею ремешке, - Козак высунулась из люка и перегнулась впра­во, ища глазами штаб-сержанта Джонни Стрейнджа, командира третьего отделения. Он стоял, прислонившись к своей машине, и разговаривал с солдатом, коїда лейтенант подозвала его. Под­хватив винтовку, Стрейндж бросился к ней.
        Не дожидаясь, пока штаб-сержант подбежит, Козак начала издали отдавать приказания:
        - Сержант Стрейндж, по дороге приближается белый фур­гон. Остановите его. Только не стреляйте, повторяю: не стре­ляйте, пока они не откроют огонь первыми. Ясно?
        Держа М-16 в левой руке, Стрейндж остановился и, взмахнув правой, кивнул. Не тратя времени даром, он повернулся кругом и громовым голосом закричал:
        - Третье отделение, слушай мою команду! Это они. Все по местам! И никакой стрельбы, пока не услышите приказа - мо­его или лейтенанта.
        Он оглядел своих людей, которые, надевая каски, занимали места за бетонным дорожным заграждением. Для полной уверен­ности сержант еще не раз громко повторил:
        - Не стрелять без команды - моей или лейтенанта.
        Убедившись, что все успели приготовиться, Козак переклю­чила рацию на частоту взвода. Потом, оглянувшись на машины своего подразделения, предупредила сержанта Риверу, что, судя по всему, фургон, который они дожидаются, на подходе. Она велела ему, с первым и вторым отделениями оставаться на месте и быть готовым, по первому же приказу начать преследование. Сержант ответил деловым: "Будет исполнено" - и отключился. Убедившись, что взвод готов действовать, Нэнси спустилась в башню и приготовилась переключить рацию на командную час­тоту, но тут из интеркома раздался голос Тайсона:
        - Лейтенант! Они увидели нас и остановились.
        Забыв о командной частоте, Козак приникла к окулятору при­цела. Тайсон уже "поймал" фургон - перекрестие прицела на­ходилось в центре машины, стоявшей на дороге метрах в пяти­стах от них.
        - Вы уверены, сержант, что они увидели нас?
        Оторвав взгляд от своего прицела, Тайсон на секунду задер­жал его на сидящей рядом Нэнси. "С пятисот метров только слепой может не увидеть пятидесятипятигаллонные красно-бе­лые цилиндры, бетонные барьеры, колючую проволоку и запре­щающие знаки, не говоря уже о двух двадцатипятитонных "Брэд­ли" высотой почти в три метра, стоящих прямо за загражде­нием", - подумал он, но придержал язык и ответил кратко:
        - Да, лейтенант, уверен.
        - Они разворачиваются!
        Метнувшись к прицелу, Тайсон поймал в него фургон, преж­де чем он успел развернуться на 180 градусов. Но лейтенант еще раньше высунулась из люка и крикнула сержанту Стрейнджу:
        - Сержант, вы с третьим отделением оставайтесь на месте. Я с остальным взводом преследую фургон.
        Спрыгнув вниз, она по рации приказала Ривере возглавить остаток взвода. Тем временем сержант Стрейндж со своими людь­ми открыл проход в заграждении. Услышав адресованный Стрей­нджу приказ, Фридмен, водитель Козак, уже знал, что за этим последует. Он отпустил стояночный тормоз, включил передачу и приготовился тронуться с места. Не дожидаясь двух остальных "Брэдли", Козак приказала Фридмену трогаться.
        Поспешно отойдя с дороги, солдаты третьего отделения про­водили глазами машину лейтенанта, которая стремительно обо­гнула заграждение, по пути сбив один из бочонков. Мотор прон­зительно взвыл, потом водитель переключил сцепление, и "Брэд­ли", миновав барьер, выскочила на дорогу. Несколько секунд спустя мимо промчались две других БМП под командованием Риверы, который стоял в открытом люке первой из них. Ско­рость машин уже приближалась к максимальной, поэтому им было трудно лавировать, огибая заграждение. Так что никто из солдат, выстроившихся на безопасном расстоянии по обеим сто­ронам дороги, не удивился, когда "Брэдли" Риверы раздавила пятидесятипятигаллонный бочонок, который отбросила в сторо­ну машина лейтенанта.
        Оказавшись на повороте, за которым исчез фургон, Козак увидела, как три полицейских машины свернули за угол, на бо­ковую дорогу, по которой помчались бандиты. Взглянув на кар­ту, потом - на уличный указатель на углу, Нэнси отметила, что они выехали на Мастерсон-Роуд, которая вела на запад и закан­чивалась неподалеку от Рио-Гранде. То и дело пригибаясь, что­бы уклониться от низко нависших ветвей растущих вдоль доро­ги деревьев и одновременно размышляя, что делать с фургоном, если удастся его догнать, Козак не заметила, что ее "Брэдли" едва не врезалась в пблицейскую машину, стоящую поперек до­роги. Дверца водителя, обращенная в их сторону, была открыта, рядом с ней стоял полицейский с радиомикрофоном в руке и смотрел на реку, явно не ожидая появления бронемашины. И Козак, и полицейский увидели друг друга одновременно и выта­ращили глаза от изумления. Фридмен тоже заметил опасность и, круто вывернув руль влево, почувствовал, как БМП, прежде чем повернуть, по инерции проехала еще несколько метров по фун­товой дороге. Проскочив всего в нескольких сантиметрах от по­лицейской машины, "Брэдли", ломая
росшие на обочине кусты, съехала по откосу к реке, іде толпились полицейские и помощ­ники шерифа.
        Хотя Фридмен уже справился с управлением и начал тормо­зить, собравшиеся внизу об этом знать не могли. Увидев, что сверху, в облаке пыли и камней, на них несется "Брэдли'", они, растеряв все свое достоинство, бросились врассыпную, будто воробьи от кошки.
        Когда Фридмен наконец остановил машину, все они, застыв на месте, уставились на нее. Козак, ощеломленная случившим­ся, высунулась из люка и оглянулась назад, желая убедиться, что ее "Брэдли" никого не раздавила. Потом она обратилась к бли- жайщему полицейскому:
        - Куда поехал белый фургон?
        Полицейский, еще не пришедший в себя от столь внезапного появления БМП, несколько мгновений молча смотрел на лейте­нанта. То, что командиром огромной боевой машины оказалась женщина, потрясло его не меньше, чем только что грозившая смертельная опасность. "Что она здесь делает, черт возьми?" - недоуменно подумал он. Не дождавшись ответа, Нэнси повтори­ла вопрос:
        - Куда поехал белый фургон?
        Убедившись, что все происходит наяву, полицейский махнул рукой в сторону реки:
        - Они пытались пересечь реку вброд. Фургон застрял, а они пешком смылись в Мексику.
        Оглядев реку, Козак увидела белый фургон, который, с рас­пахнутыми настежь дверцами, стоял в воде на середине Рио- Гранде. Она тяжело вздохнула: противник оставил их с носом. Но делать было нечего. Она спустилась вниз и переключила ра­цию на командную частоту. Придется сообщить командиру пло­хую новость.
        Расхаживая взад-вперед в попытке унять злость и нетерпение, Уиттворт услышал вызов лейтенанта Козак как раз в тот миг, когда санитары снимали с капота его "хамви" тело Бриско. Не обращая на них внимания, капитан подбежал к машине и схва­тил микрофон. Включив его, он ответил на вызов, используя свои обычные позывные - Альфа-6.
        - Альфа-шесть, говорит Альфа-тридцать шесть. Мы пресле­довали белый фургон. Они бросили машину и ушли пешком. Мы прекратили погоню и...
        Услышав, что взвод Козак прекратил погоню только потому, что мексиканцы ушли пешком, Уиттворт пришел в бешенство. Не успела лейтенант закончить рапорт, как Уиттворт, изо всей силы надавив кнопку передачи, заорал в микрофон:
        - Вы что, спятили, Тридцать шестой? Спешивайтесь к чер­товой матери и дуйте за ними. Прием.
        Включив переговорный рычажок шлемофона, Козак даже вздрогнула, когда из рации загремел голос Уиттворта. Из слов командира она поняла только одно: приказано продолжать по­гоню. "Наверное, он не понял, что мексиканцы ушли за реку, в Мексику", - решила Козак. Снова включив рацию, она попы­талась объяснить командиру реальную обстановку.
        - Альфа-шесть, говорит Альфа-тридцать шесть. Я думаю, вы не разобрались в ситуации. Прием.
        Ответ Козак лишил Стэнли последних остатков самооблада­ния. Сжав микрофон в руке так, будто он хотел его раздавать, капитан взревел еще громче:
        - Говорит Альфа-шесть. Живо поднимайте задницы и дого­няйте этих ублюдков. Без них не возвращайтесь. Конец связи.
        С этими словами Уиттворт бросил микрофон на сиденье "хам­ви", круто повернулся и стремительно зашагал прочь, желая на ком-нибудь сорвать свою злость.
        Лейтенант Козак все еще пыталась вызвать капитана по ра­ции, когда рядом остановилась "Брэдли" сержанта Риверы. Сняв шлемофон, она крикнула сержанту:
        - Вы слышали, что сказал командир?
        Ривера кивнул.
        - Да, слышал. Что будем делать, лейтенант?
        - По-моему, он не понял, что мексиканцы ушли за реку.
        Опустив глаза, Ривера задумался, потом с сомнением взглянул на Козак:
        - Как он мог не понять? Ведь все эти полицейские тоже преследовали фургон. А с ними был помощник шерифа. Нет, он наверняка в курсе. Иначе разве он дал бы нам приказ продол­жать преследование? А потом, разве в правилах ведения боевых действий ничего не сказано о преследовании противника в кри­тических ситуациях?
        "Он прав, - подумала лейтенант Козак. - В правилах бое­вых действий об этом и впрямь что-то говорится. И если я точно не помню, в чем суть, то уж Уиттворт наверняка помнит. Иначе он не приказал бы нам продолжать погоню". Ни она, ни Ривера почему-то не додумались спросить помощников шерифа, кото­рые только-только пришли в себя от внезапного вторжения двух "Брэдли", есть ли какие-нибудь вести от того человека, который осуществлял связь с капитаном. Вместо этого Козак согласилась с доводами сержанта. Оглядев противоположный берег, она ре­шила поступить так, как приказал ей командир.
        - Сержант Ривера, пусть пехота первого и второго отделе­ний построится на берегу. Будем преследовать их пешком.
        Спустившись в машину, Козак взяла винтовку и каску. При этом она велела Тайсону оставаться в машине и держать связь, хоть тот и без нее знал свои обязанности. Как-никак, он - старший сержант, а не "зеленый" новобранец. Иногда он злился, когда лейтенант лезла не в свое дело. Можно подумать, она ему не доверяет и постоянно напоминает, что он должен делать. Хоть Тайсон и знал, что большинство новоиспеченных лейтенантов страдает таким же недостатком, легче от этого не было.
        Выбравшись из машины, Козак поспешила к берегу, где Ри­вера уже строил отделения. Быстро измерив взглядом ширину реки, она решила, что перебраться на другую сторону будет не особо сложно. Из-за летней суши уровень воды упал, и поеере- дине виднелись песчаные отмели, которые облегчат переправу. На мгновение лейтенант задумалась: не оставить ли Риверу с машинами? По идее, так и надо было бы поступить. Во взводах механизированной пехоты взводный сержант обычно оставался с бронетранспортерами, а командир вел пехоту в бой. Но в сло­жившейся ситуации Козак решила, что будет лучше, если она возьмет Риверу с собой. Машинам ничего не угрожает, а люди будут чувствовать себя в бою увереннее, если с ними будет Риве­ра, - это она знала наверняка.
        Вдруг сердце лейтенанта сжалось. До нее только что дошло, что они вот-вот .вступят в настоящий бой. Они собираются с оружием в руках пересечь государственную границу, преследуя вооруженного противника. И это - не учения, здесь все бу­дет взаправду. Вместо луча лазера полетят настоящие пули. Выйдя на берег, Козак оглядела построившиеся отделения. Все взгляды устремились на нее, и она их выдержала. Правда, поскольку боль­шинство солдат были выше нее ростом, ей пришлось задрать голову. Впрочем, это не имело никакого значения - все ждали ее приказа. Даже Ривера, понимая всю серьезность момента, молчал. Конечно, у него было что сказать солдатам, но загово­рить в такую минуту - значило подорвать авторитет командира. "Вот и настал решающий момент, - поняла она, - "момент истины", как пишут в книгах".
        Отбросив все сомнения, Козак приказала первому отделению развернуться в шеренгу и следовать за ней. Потом, обратившись к Ривере, велела ему двигаться следом, вместе со вторым отделе­нием, ведя наблюдение. Штаб-сержант Роджер Маупин послуш­но развернул своих солдат в шереніу, и лейтенант Козак повела их к мексиканскому берегу.
        Глава 16
        Навойне сражаются,а всражениях уби­вают.
        Натан Бедфорд Форест

7сентября, 09.25Нуэво-Ларедо, Мексика
        Переправившись через обмелевшую реку на мексиканский бе­рег, лейтенант Козак поднялась по крутому откосу. По гребню откоса шла полоса густого кустарника, и Нэнси, недолго думая, стала продираться через заросли. А выбравшись на открытое место, сразу поняла свою ошибку: она оказалась на виду. Впере­ди, до самых домов, видневшихся метрах в ста правее от нее, не было никакого укрытия. Несколько секунд, показавшихся ей вечностью, Нэнси стояла, прикидывая, как поступить: повернугь назад и спрятаться в зарослях или идти дальше. В кустах можно переждать, когда подтянутся оба отделения, а потом оставить второе отделение позади - прикрывать первое, пока оно будет пересекать открытое пространство. Тактически такое решение будет разумным и правильным. Был и другой вариант: дождав­шись первого отделения, сразу идти вперед. Это позволит хотя бы частично наверстать упущенное время, но чревато риском. Если первому отделению придется принять бой на открытой ме­стности, пока второе еще не взберется на откос, сержант Ривера со своими людьми не сможет их прикрыть.
        Козак уже собралась отдать предпочтение разумному выбору и попятиться в кусты, когда оттуда показалось растянувшееся в цепь первое отделение. Подойдя к Козак, сержант шепнул ей на ухо:
        - Извините, лейтенант. Откос оказался скользкий, так что мы слегка замешкались.
        "Если теперь снова развернуть людей и ждать подхода второ­го отделения, получится полная неразбериха", - решила Козак и сказала:
        - Все в порядке, сержант. Пошли вперед.
        С этими словами она двинулась по направлению к домам. Путь им пересекала дорога: вправо она вела к шеренге домов, влево - к видневшейся вдали группе зданий, похожих на школь­ный комплекс, которые Козак только что заметила. Она на миг задумалась, оценивая ситуацию. Судя по всему, перед ними - окраина Нуэво-Ларедо. Она не сомневалась, что мексиканцы, которых они преследуют, побежали направо: дома находились ближе, и там было Легче затеряться среди местных жителей. Махнув рукой, лейтенант дала первому отделению сигнал повер­нуть направо, в сторону жилых домов.
        Когда все солдаты цышли на дорогу, Козак повернулась назад и увидела, что Ривера, не выходя их кустов, разворачивает вто­рое отделение. Не дожидаясь приказа командира, он остановил своих солдат, чтобы сзади прикрыть продвижение товарищей. Вот зачем она взяла с собой сержанта Риверу - исправлять ее ошибки. Слава Богу, опасность миновала, хотя бы на время.
        - Первое отделение, прибавить шаг! - скомандовала Нэнси.
        Не успела она вздохнуть с облегчением, как в голову пришла другая, не менее тревожная мысль: она, второй лейтенант, ведет подразделение американской армии по вражеской территории на бой с неизвестным противником, от которого ее отделяют всего пятьдесят метров открытого пространства, и делает это спокойно и хладнокровно. До сих пор ее голова была занята конкретными вопросами технического и тактического порядка. И только теперь, когда все вроде бы утряслось, Козак начали заботить мысли о собственной безопасности.
        Все ближе подходя к домам, она старалась обнаружить какие- нибудь признаки присутствия людей и одновременно размышля­ла: о чем свидетельствует ее опрометчивое поведение и пре­небрежение личной безопасностью? О храбрости? Или просто занявшись другими заботами, она забыла о вполне реальной угрозе? Что такое храбрость и героизм, и чем они отличаются от глупости и легкомыслия? Разве она поступила разумно, когда повернулась спиной к зданиям, глядя, не подошел ли сержант Ривера со своим отделением? Ведь там мог находиться против­ник! В тот момент ее поступок был правильным, а теперь кажет­ся непростительной глупостью. Так, может, в этом все и дело? Может, проявлять храбрость и героизм - значит в момент опас­ности делать то, что кажется единственно правильным? Стран­ные мысли, странные вопросы, для которых сейчас не время и не место... Отделение поравнялось с домами, и лейтенант, от­бросив высокие мысли о героизме и личном долге, целиком со­средоточилась на новой тактической задаче, требовавшей от нее полного внимания.
        Сержант Маупин, не ожидая приказа, разделил свою пятерку: сам с тремя солдатами двинулся по правой стороне улицы, ос­тальные двое, вместе с Козак и радистом, - по левой. Ведущий группы смотрел вперед, остальные ощупывали взглядом проти­воположную сторону улицы, стараясь не пропустить ни малей­шего признака опасности. Пройдя так метров пятьдесят, Козак жестом приказала отделению остановиться, Маупин передал ее сигнал остальным. Солдаты замерли на месте и, держа винтовки наготове, присели на корточки, прижимаясь спинами к стене.
        Убедившись, что все тихо и спокойно, Нэнси решила, что пора доложить обстановку Уиттворту и подождать Риверу со вторым отделением. Недоуменно оглядывая улицу - несмотря на дневное время, на ней не было ни души, - она стала шарить ладонью по бедру в поисках карты, которую всегда держала в большом накладном кармане брюк. Но карман оказался пуст, и она поняла, что второпях забыла карту в "Брэдли".
        Вынув руку из кармана, она с досадой стукнула кулаком гґо бедру.
        До чего же глупо! Что ни шаг, то дурацкая оплошность. Слава Богу, хоть противника не видно. Эта мысль навела лейтенанта на тревожные размышления: с самого начала они вели погоню вслепую и ни разу не видели людей, которых преследовали. Впол­не возможно, что те - уже на полпути к Мехико. Так кого же они, все-таки, преследуют? Козак впервые пришла в голову мысль, что она не имеет ни малейшего понятия, сколько всего бегле­цов, как они выглядят, как вооружены и даже какого они пола. Зато ей было очень хорошо известно другое: вместе с четырнад­цатью солдатами она оказалась на окраине мексиканского горо­да и от своих ее отделяют двести метров открытой местности, полоса кустарника и река.
        Внезапно она отчетливо осознала всю абсурдность ситуации. И хотя ей очень не хотелось возвращаться с пустыми руками - как-никак, это ее первое боевое задание! - Козак понимала, что продолжать погоню бессмысленно. В конце концов, она су­меет объяснить причины, побудившие ее вернуться, так, чтобы понял даже капитан Уиттворт.
        Она приказала сержанту Маупину послать двух солдат вперед - убедиться, что опасности нет. А потом надо будет перестроить людей и дать приказ отступить обратно, на американский берег Рио-Гранде.
        Лейтенант следила, как Рон Коуди и Джон Ганти, крадучись, пробираются по противоположной стороне улицы. Они как раз скрылись за поворотом, когда сзади подошел Ривера и остано­вился, ожидая, чтобы подтянулось все отделение. Оглянувшись, Нэнси увидела, что из кармана Риверы торчит уголок карты. Оставалось придумать, как выманить у него эту карту, чтобы сержант не догадался, что она забыла свою. Как бы невзначай она спросила:
        - Ну, сержант Ривера, где, по-вашему, мы сейчас находимся?
        Не подозревая подвоха, сержант полез в карман и, достав карту, стал ее разглядывать. Отыскав нужное место, он показал его лейтенанту:
        - Скорее всего, вот здесь, в этой деревушке.
        Взяв у Риверы карту, Козак проследила маршрут - от пере­правы к тому месту, где они теперь находились. В это время Ривера, подойдя к ней вплотную, шепнул ей на ухо:
        - Лейтенант, надо поговорить. Что-то эта затея перестала мне нравиться.
        Козак подняла глаза и улыбнулась:
        - Я как раз об этом думала, сержант. Вы правы, пора уби­раться восвояси.
        Ривера отступил на пару шагов и едва заметно улыбнулся:
        - Значит, голова у вас на месте. Ладно, тогда я со вторым отделением отойду обратно к кустам, а вы нас прикроете?
        Слова сержанта прозвучали как вопрос, и Нэнси поняла, что он тактично подсказывает ей правильное решение. Она-то соби­ралась отдать другой приказ: сначала отвести первое отделение, но поняв ход мыслей Риверы, изменила свое решение. Первое отделение уже заняло удобную позицию, а группа охранения из двух человек обеспечивала прикрытие. Отводить его сейчас - значило бы внести ненужную сумятицу.
        - Хорошо, я с первым отделением остаюсь, а вы со вторым отправляйтесь обратно. Как только вы будете на месте, мы после­дуем за вами.
        Обрадованный, что их безрассудная вылазка в Мексику скоро закончится, Ривера ответил:
        - Будет исполнено, нет проблем.
        Он уже начал отдавать сержанту Расселу Поуэру, коман­довавшему вторым отделением, приказ вести людей к реке, но его прервали ружейные выстрелы. На секунду повисла мертвая тишина, солдаты обоих отделений замерли на месте. Козак и Ривера переглянулись: стреляли дважды, и оба раза - не из винтовки М-16. Козак оглянулась в том направлении, откуда раздались выстрелы, потом снова повернулась к Ривере, собира­ясь ему что-то сказать, и тут тишину разорвал грохот перестрел­ки. На этот раз отчетливо слышался треск очередей М-16 и стрельба более мощного оружия крупного калибра. Коуди и Ганти вступили в бой.
        Как только выстрелы стихли, Козак, не посоветовавшись с Риверой, начала отдавать приказы:
        - Первое отделение - в дом. Второе отделение - отходите к реке и приготовьтесь прикрыть отступление первого.
        Не дожидаясь повторного приказа, Маупин вскочил и крик­нул своим людям:
        - Рапп, Сэйлес - в дом, вместе с лейтенантом. Остальные - за мной. И пошевеливайтесь!
        Поуэр тоже был на ногах. Крикнув своим солдатам: "Эй, ре­бята! Все слышали приказ? Тогда - руки в ноги, и вперед!", - он пригнулся и, держа винтовку наготове, бросился к реке.
        Ривера несколько секунд оставался на месте, наблюдая, как , его люди выполняют приказ. Только убедившись, что все идет нормально, и лейтенант владеет ситуацией, он дернул ее за руку и выпалил:
        - Давайте, лейтенант, я с первым отделением останусь здесь и прикрою ваше отступление. Даю вам две минуты, чтобы добраться до реки, а потом двинусь следом.
        Повернувшись к своему взводному сержанту, Козак положила руку ему на плечо;
        - Нет, с первым отделением останусь я, а вы ступайте.
        Ривера хотел было возразить, но Нэнси его перебила:
        - Это мой долг, сержант Ривера: командир наступает пер­вым, отступает последним и все такое прочее. Да вы и сами знаете. А теперь - вперед.
        Сержант взглянул ей в глаза и сдался. Спорить было некогда. К тому же, она права. Будь лейтенант мужчиной, он никогда не сделал бы такого предложения. Оно вырвалось у него непроиз­вольно, потому что он на миг забыл: лейтенант - не просто женщина, а пехотный офицер. Впредь надо следить за собой. Ривера молча повернулся и побежал за вторым отделением, на прощанье бросив Козак:
        - Только долго не возитесь и не лезьте в перестрелку. По­мните: у вас две минуты.
        Снова повернувшись в сторону, откуда доносилась стрельба, Нэнси задумалась: как же быть с Коуди и Гаити? Может, добраться до угла и посмотреть, что там происходит? Но тут за поворотом послышался приближающийся топот. Мгновение спу­стя грянули винтовочные выстрелы, и в том месте, где улица изгибалась вправо, на мостовую полетели осколки бетона и шту­катурки. Поскольку ответных быстрелов из М-16 не последова­ло, а топот бегущих ног все Приближался, Козак решила, что это возвращаются Коуди и Ганти, а противник стреляет им вслед.
        Выпрямившись, она опустила винтовку горизонтально и, ус­тановив переключатель на стрельбу короткими очередями, со­бралась идти на выручку. Но она успела сделать всего несколько шагов: из-за поворота выскочил Коуди, за ним - Гаити, а вдо­гонку им трещали выстрелы. Прижавшись к стене, Козак увиде­ла, как Гаити повернулся, опустил винтовку и дал очередь по невидимым преследователям. На миг стрельба стихла, и рядовой бросился бежать дальше.
        Когда Коуди поравнялся с Козак, она окликнула его и пока­зала на открытую дверь:
        - Скорее сюда!
        Коуди, не мешкая, проскочил мимо нее и скрылся в доме. Теперь, когда он был в безопасности, лейтенант сосредоточила все внимание на рядовом Гаити. Забыв обо всем, она пристально следила за каждым его движением. Гаити, все еще находясь на углу, обернулся назад. Дальше все происходило будто в замед­ленном кино: рядовой стал поворачиваться, и вдруг Козак уви­дела, как глаза его широко раскрылись, будто он чему-то уди­вился. Вместо того, чтобы бежать дальше, он неуверенно затоп­тался на месте, а руки его взлетели вверх, будто он пытался сохранить равновесие. Но это ему не удалось, и он, выронив винтовку, стал валиться навзничь. Издали казалось, что он по­скользнулся на льду. Только лед туг был ни при чем: Гаити ранили.
        Козак, не раздумывая, выскочила из укрытия стены и броси­лась туда, где упал Гаити. Единственная мысль - помочь това­рищу - толкала ее к раненому солдату. Что она будет делать, когда доберется до нею, Нэнси еще не знала. Она действовала машинально, повинуясь инстинкту.
        Добежав до Гаити, она перехватила винтовку в левую руку, а правой ухватила его за плечевой ремень куртки. Не останавли­ваясь, она повернулась, чтобы бежать обратно, к открытой две­ри дома, но Гаити не двинулся с места. Тяжесть его почти двух­метрового тела, сопротивляющегося ее рывку, заставила Козак выпустить ремень. От неожиданности она потеряла равновесие и рухнула на спину, не подозревая, что это спасло ей жизнь: мексиканские солдаты только что выпустили по ней несколько очередей. С размаху ударившись копчиком об асфальт, она за­дохнулась от боли и растянулась на середине улицы, каким-то чудом не выпустив из рук винтовку.
        Ей казалось, что она пролежала так целую вечность - глядя в небо и стараясь отдышаться. В первый раз с тех пор, как она покинула укрытие, лейтенант Козак задумалась о своем поступ­ке и его последствиях. Положение складывалось скверное: она беспомощно лежит под огнем рядом с раненым солдатом, не в силах двинуться с места, и тем более - сдвинуть Гаити. Поспе­шив на помощь раненому, она не оставила' Маупину никаких указаний и даже не попросила прикрыть ее. Они с Ганти оста­лись одни. И, что совсем плохо, послышались приближающиеся голоса. Говорили по-испански. Да, положение - хуже некуда. В этом сомневаться не приходилось. Прикусив губу, Козак перека­тилась на бок. Потом просунула голову и левую руку под ремень винтовки и перекинула ее за спину. Вцепившись обеими руками в куртку Ганти, она села, уперлась ногами в землю и изо всех сил потянула его на себя. Результат обескуражил: ей удалось сдвинуть тело всего на несколько сантиметров. Протащив его полметра, Нэнси отползла назад и приготовилась к следующей попытке. Но и она дала не лучший результат - еще полметра. До двери же оставалось метра три,
которые казались ей десятью километрами. Но другого выхода не было. Козак повернулась и приготовилась сделать следующий рывок.
        Вдруг какая-то тень закрыла от нее небо и дома. Лейтенант подняла голову: перед ней, возникнув словно из-под земли, сто­ял мексиканец с винтовкой в руках и рассматривал их с Ганти. Поскольку Нэнси смотрела на него снизу, он показался ей на­стоящим великаном.
        Несколько секунд они глядели друг на друга. Раскрыв рот от удивления, Нэнси сидела, вцепившись в куртку Ганти, готовая тащить его дальше. Мексиканец, прижав винтовку к груди, смот­рел на нее с неменьшим удивлением: он никак не ожидал встре­тить здесь женщину. Оба они столкнулись с непредвиденной ситуацией. Винтовка болталась у Козак за спиной, поэтому она не могла защитить ни себя, ни раненого Ганти.
        Мексиканский солдат, пылая праведным гневом, был готов прикончить любого наглого гринго, посмевшего ступить на его землю. Однако то, что он увидел, застало его врасплох: он не знал, как поступить с раненым и женщиной, которая находилась с ним рядом. Они совсем не походили на дюжих североамери­канских солдат, несущих угрозу его дому и семье. Это были обычные люди. Нет, он не мог хладнокровно расправиться с ними. Недолго думая, мексиканец перекинул ремень винтовки через плечо, нагнулся и, схватив Ганти за руки, взвалил его себе на спину. Не оглядываясь на Козак, он бросился к открытой двери, к которой были устремлены все помыслы лейтенанта.
        Еще не оправившись от неожиданного столкновения с мекси­канцем, Нэнси изумленно смотрела, как он поднимает Ганти и уносит его в дом. А как только пришла в себя, вскочила и бро­силась к двери, за которой исчез противник со своей ношей. Решив не возиться с винтовкой, она вынула из кобуры пистолет и вслед за мексиканцем ринулась в дом, полная решимости спа­сти Ганти.
        Вбежав в темное помещение, она на миг ослепла, и не разгля­дела лежащего сразу за порогом тела Ганти. Запнувшись за его ноги, Козак растянулась лицом вниз, расквасив нос и подборо­док о каменный пол. Опираясь на руки, она подняла голову и огляделась. От боли из глаз сыпались искры, к тому же, в темно­те она не сразу заметила мексиканского солдата. Он стоял ря­дом и смотрел на нее. Так и не решив, как поступить, он, сжи­мая в левой руке винтовку, махнул ей правой, прошептал: "Сту­пайте с Богом" - и скрылся в темном коридоре.
        Нэнси все еще лежала на полу, глядя вслед исчезнувшему мек­сиканцу, когда в дверь кто-то вбежал. Как и она, неизвестный не заметил лежащего у порога тела Ганти и, споткнувшись, головой вперед влетел в темную комнату. Правда, ему повезло больше, потому что лейтенант смягчила его падение. Чертыхаясь, она попыталась подняться, но невидимый пришелец навалился на нее.
        - Господи, никак это вы, лейтенант? Прошу прощения, не разглядел.
        Она узнала голос сержанта Маупина.
        - Принимаю ваши извинения. А теперь, черт возьми, может вы, наконец, слезете с меня?
        Маупин мгновенно вскочил на ноги и, помогая лейтенанту подняться, оглядел комнату:
        - А где же мексиканец, тот, который притащил сюда Ганти?
        Все еще сжимая в правой руке пистолет, она махнула в сторо­ну коридора, а левой тем временем осторожно ощупывала нос.
        - Ушел туда.
        Маупин бросился в ту сторону, куда она показала, и заглянул в коридор. Никого не заметив, он посмотрел на Козак, потом - на Ганти:
        - Вы хотите сказать, что он принес сюда Ганти и ушел? Вы в него стреляли?
        Закинув голову, Нэнси скосила глаза, пытаясь разглядеть, что у нее с носом, но без особого успеха. Зато она почувствовала, как по лицу, пульсируя, расползается боль. Она сломала себе нос! Что еще хуже, из ноздрей текут струйки крови и капают с подбородка. Из-за того, что нос у нее оказался забит кровавыми сгустками, голос прозвучал гнусаво:
        - Нет, не стреляла. Что творится на улице?
        - Пока ничего особенного. Я приказал отделению оставать­ся на месте и прикрывать нас.
        Прислонившись к дверному косяку, Козак осторожно выгля­нула наружу - в ту сторону, откуда можно было ожидать появ­ления мексиканцев.
        - Этих гадов не видно?
        Маупин тоже выглянул на улицу:
        - Нет. Пока мы видели только одного - того, который при­тащил сюда Ганти. Но наверняка где-то есть и другие. И они могут в любую минуту пойти в атаку.
        Все еще ощупывая нос, Нэнси продолжала оглядывать улицу.
        - Да, как пить дать. Надо поскорее выбираться отсюда. - Не заметив ничего подозрительного, она повернулась к Маупи- ну. - Сможете в одиночку дотащить Ганти туда, где ждут наши люди, или нужна помощь?
        Окинув раненого оценивающим взглядом, Маупин на секунду задумался, потом кивнул:
        - Смогу, нет проблем.
        Внимательно оглядев распростертое на полу неподвижное тело, сержант спросил Козак, тяжело ли ранен Ганти.
        Только тут до Козак внезапно дошло, что она не успела взгля­нуть, куда ранен солдат и насколько серьезно. Она даже не мог­ла сказать, жив ли он. Оглянувшись через плечо, она посмотре­ла на лежащего Ганти и заметила вокруг его тела лужу крови. Господи! Да ведь бедняга может умереть от потери крови, а она даже не удосужилась осмотреть его и перевязать!
        - Точно не знаю. Посмотрите, что моэкно сделать, прежде чем тащить дальше, только поскорее.
        Маупин молча приблизился к Ганти и склонился над ним, а Козак, оставшись на посту у дверей, продолжала в душе награж­дать себя нелестными эпитетами.
        Через несколько секунд Маупин тяжело вздохнул:
        - Дело дрянь, лейтенант. Я ничем не могу ему помочь. Нужен врач, и немедленно.
        Нэнси оглянулась на раненого, размышляя, что делать даль­ше, потом убрала пистолет в кобуру и взяла в руки винтовку.
        - Понимаю, сержант Маупин. Забирайте Ганти, а я вас при­крою. Если к тому времени, когда доберетесь до своего отделе­ния, противник не начнет стрелять, ступайте дальше, не оста­навливаясь. Я заберу ваших людей и двинусь следом. Есть вопро­сы?
        - Вопросов нет, лейтенант. Только повремените немного, дайте приготовиться.
        Маупин закинул винтовку за спину и нагнулся. Схватив Ганти за руку, он приподнял его, перебросил через плечо и объявил, что готов.
        Держа оружие наготове, лейтенант приказала Маупину идти. Сержант пригнулся и побежал вперед.
        "Сделать несколько выстрелов наугад, чтобы мексиканцы по­спешили укрыться, или лучше подождать и ответить прицель­ным огнем после того, как они начнут стрелять, и тем самым обнаружат себя?" - размышляла Козак. Но она не успела при­нять никакого решения. Маупин с Ганти на спине скрылся из вида.
        Медленно считая до десяти, Нэнси стояла на месте, оглядывая улицу и ожидая реакции неприятеля на появление Маупина. Так ничего и не дождавшись, она выскочила из дома и помчалась туда, где оставалось первое отделение.
        Солдаты, которых Маупин успел предупредить, уже ждали ее.
        - Первое отделение - на улицу и к реке! - крикнула Ко­зак, пробегая мимо.
        Когда бойцы первого отделения высыпали из дома, где они скрывались все это время, Нэнси остановилась посредине улицы и оглянулась назад, ища взглядом преследователей. Теперь они с врагом поменялись ролями: совсем недавно ее взвод явился сюда в погоне за мексиканцами, теперь же они сами превратились в преследуемых. Обернувшись к своим людям, она приказала им спешно отступать. Только когда топот сапог стал удаляться, она повернулась и побежала следом, дыша открытым ртом и одно­временно стараясь, чтобы в него не попадала кровь из сломан­ного носа.
        Это вторжение американской армии на вражескую террито­рию закончилось куда более эффектно, чем начиналось. Съехав со скользкого откоса и перебравшись через Рио-Гранде, лейте­нант Козак со свернутым набок носом и окровавленным лицом попала прямехонько в кадр вездесущей камеры Тэда.
        На этот раз люди, по всей стране приникшие к телеэкранам, почти не слушали репортаж Джен Филдс. Вид женщины-лейте­нанта с запекшейся на лице кровью, одиноко бегущей по воде после погони за мексиканскими бандитами, пронял зрителей сильнее всяких слов. Кровь пролилась - американская кровь! Зрители видели, как через реку несли раненого солдата. Видели медиков, отчаянно сражавшихся за его жизнь. Видели, как те с досадой отошли, когда их усилия не увенчались успехом. А жен­щина - молоденькая женщина-лейтенант, которая повела сво­их людей в погоню за врагом, - она тоже была ранена, но вернулась несломленной. Эти образы всколыхнули патриоти­ческий дух нации, одновременно сведя на нет все остатки разу­ма и здравого смысла. Пусть инцидент с Национальной гвардией еще можно было объяснить недоразумением, но это последнее кровопролитие ни оправдать, ни простить нельзя. В умах миллионов американцев война с Мексикой стала реальностью.
        Глава 17
        Когда наступает война, первой гибнет правда.
        Хайрам Джонсон, сенатор

7 сентября, 19.05Здание муниципалитета, Ларедо, Техас
        Умение преодолевать или обходить препятствия составляло не менее сильную сторону дарования Джен Филдс, чем умение сделать талантливый репортаж. Будучи бойцом по натуре, она получала от самого процесса борьбы не меньше удовольствия, чем от его итога, и никогда сразу не смирялась с отказом. Ско­рее, это означало, что она выбрала неверный подход, и нужно придумать что-нибудь поудачнее. И военная полиция ие стала для Джен исключением. Пожалуй, с ней было даже легче. Моло­дые солдаты, входящие в отряды военной полиции, оказались хорошо подготовлены для выполнения заданий, имеющих отно­шение к армейским делам, но им зачастую не доставало опыта общения сгражданской публикой. Поэтому Джен, с успехом используя богатый арсенал уловок, всегда добивалась своего. Единственная серьезная неудача постигла ее в тот раз, когда офицером военной полиции оказалась женщина.
        Но сегодня вечером это ей не угрожало. Молодой штаб-сер­жант, чей отряд помогал помощникам шерифа и городской по­лиции городка поддерживать порядок у здания муниципалитета, оказался легкой "добычей". Для начала Джен заявила ему, что у нее назначена встреча с подполковником Диксоном из 16-й бро­нетанковой дивизии. Когда сержант ответил, что не знает, кто такой Диксон, и вообще, сомневается, что он здесь, Джен уве­ренно показала ему "хамви" подполковника, припаркованный в каких-нибудь трех метрах. Смущенный своим промахом, сер­жант заколебался: может, у журналистки и вправду назначена встреча? - и послал одного из своих солдат проверить. Джен, довольно улыбаясь, осталась ждать вместе с сержантом.
        Но ее улыбка в погасла, когда посланный вернулся и доло­жил, что подполковник Диксон не только в первый раз слышит о якобы назначенной встрече с журналисткой, но и вообще не знает никакой Джен Филдс. Джен так и взвилась: если Скотт решил над ней подшутить, то у нее не было никакого желания выглядеть идиоткой в глазах посторонних. Гневно прищурив глаза, так, что они превратились в узкие щелки, Джен обратилась к терпеливо ожидающему ответа солдату:
        - Вот что, служивый. Ступай обратно и передай этому наду­тому индюку: если он не оторвет задницу от стула и через две минуты не явится сюда, черта с два я пущу его к себе в постель. Понял?
        Полицейский, ошеломленный ответом Джен, уставился на нее, вытаращив глаза, потом вопросительно взглянул на сержанта. Сержант, не зная, как держать себя с такой фурией, замялся. Допустим, он пошлет солдата обратно, чтобы передать Диксону слова Джен. А вдруг окажется, что подполковник действительно не знаком с журналисткой? Тогда ему влетит. Если же он отка­жется, то придется иметь дело с этой разъяренной бабенкой. Из двух угроз последняя казалась ему более страшной. Решив, что не стоит подвергать Себя ненужному риску, сержант велел сол­дату передать подполковнику, что молодая журналистка настаи­вает на встрече, а в случае отказа его ждут дома крупные непри­ятности. Полицейский, пряча усмешку, покачал головой, повер­нулся и исчез за дверью.
        К тому времени, когда Диксон показался на лестнице, где его ожидала Джен, она уже почти успокоилась. Увидев Скотта в маскировочном костюме с кобурой, противогазом, она на миг опешила. Значит, все это -- всерьез. Появление Скотта Диксона в центре Ларедо в полном боевом облачении окончательно убе­дило Джен, что правительство Соединенных Штатов настроено на войну. Сама, без посторонней подсказки, без каких бы то ни было сложных умозаключений, Джен поняла: войны не мино­вать.
        И все же она не пожелала спустить шутку, которую сыграл с ней Скотт. Масло в огонь подлил сам Диксон: увидев Джен, он раскрыл объятия и, как ни в чем не бывало, радостно произнес:
        - Джен, какая приятная неожиданность!
        Подбоченясь и подавшись вперед, словно боксер на ринге, она свирепо прорычала:
        - Скотт Диксон, иноща ты ведешь себя, как последний по­донок. И не надо смотреть на меня невинными глазами.
        Не доходя нескольких метров, Диксон остановился на сту­пеньках, любуясь на застывшую в вызывающей позе подругу. Ее длиннные темно-русые волосы были стянуты на затылке и запле­тены в косу. Лицо, на котором еще оставалось сердитое выраже- ниє, загорело под техасским солнцем. Три верхние пуговицы белой полотняной блузки, за день несколько утратившей свою свежесть, были расстегнуты. Защитного цвета шорты заканчива­лись чуть выше коленей. И хотя Диксон считал колени не самой привлекательной частью женского тела, он невольно залюбовал­ся стройными лодыжками и бедрами, на время забыв о несовер­шенстве коленных чашечек. Отнюдь не королева красоты, Дик­сону Джен Филдс казалась милее всех на свете. Шутливо вски­нув руки вверх, он воскликнул:
        - Хватит, прекратить огонь. Я сдаюсь.
        Но Джен, еще не остывшая после стычки с полицейскими, решила продолжить игру и продемонстрировать Диксону, как он разозлил ее своей дурацкой выходкой. Поэтому, когда он подо­шел, она скрестила руки на груди и отвернулась. Скотт, остано­вившись ступенькой выше, заглянул ей через плечо; при этом его взгляду открылась соблазнительная ложбинка между грудя­ми. Он постоял с минуту, любуясь этим зрелищем и пытался оценить настроение подруги, хотя и понимал, что она не осо­бенно злится. Будь Джен взбешена по-настоящему, она наброси­лась бы на него, как разъяренная кошка. Ладно, придется пойти на попятный. Ведь это он выставил ее на посмешище перед по­лицейскими, которые, стоя на почтительном расстоянии, все еще исподтишка наблюдали за ними. Подполковник понимал: при­дется как-то умаслить ее или, хотя бы, принести извинения под стать нанесенной обиде.
        Спустившись на две ступеньки, Диксон обошел Джен кругом и встал перед ней, глядя чуть снизу. Потом снял каску и, прижав ее локтем к боку, умоляюще простер руки:
        - Милая Джен, я смиренно прошу прощения за то, что выста­вил тебя дурой. Извини, не утерпел - ты сама напросилась.
        Джен молча смотрела на него. Скотт все еще насмешничает, хоть и старается не перегнуть палку. Очевидно, у него сегодня шутливое настроение; жаль, что она не может подыграть. Седо­ватые, начинающие редеть волосы Диксона были подстрижены до смешного коротко, особенно на висках: там почти ничего не осталось. Джен запустила пальцы в короткий ежик на макушке. Она любила гладить волосы Скотта, когда они отрастали под­линнее, и всегда расстраивалась, если он коротко стригся. Глу­боко вздохнув, она посмотрела ему в глаза.
        - Вижу, ты побывал у парикмахера.
        Диксон смахнул ладонью выступившие над ухом капельки пота:
        - Короткая стрижка - единственное спасение, пока кто- нибудь не изобретет способ улучшить вентиляцию кевларовых касок.
        Джен пробежала пальцами по щекам Скотта, потом, взяв его лицо в ладони, слегка притянула к себе:
        - У нас в запасе целый час, пока президент не появится на экране и не осчастливит нас последними перлами своей мудрости. Я прощу тебе все, если ты купишь мне попить чего-нибудь хо­лодненького. Я просто умираю от жажды.
        Диксон расплылся в улыбке:
        - Ты же знаешь, дорогая, твое желание для меня - закон. К счастью, я знаю здесь маленький магазинчик, который торгует круглые сутки. Там лучший выбор охлажденных напитков по эту сторону Рио-Гранде.
        Пока они шли к магазину, Скотт слушал рассказ Джен о том, что она снимала в последние дни и чем собиралась заняться дальше. Она основательно проработала историю Техаса и соби­ралась использовать эти сведения в своих передачах. В одном из репортажей, снятых в окрестностях Мейра, Джен рассказывала, как кучка техасцев, пытавшихся в 1842 году вторгнуться в Мек­сику, была захвачена мексиканской армией. Она собиралась ис­пользовать это как пролог к передаче, посвященной проблемам, возникшим между Техасской республикой, республикой Рио- Гранде и Мексикой после войны за независимость Техаса. Эти инциденты, вкупе с энергичным давлением со стороны техасцев и сторонников экспансии из других штатов, в конечном итоге привели к тому, что Джен окрестила Первой Мексиканской вой­ной. В результате этой войны в отношениях между Соединенны­ми Штатами и Мексикой образовалась напряженность, которая так никогда и не исчезала и часто приводила к взаимному непо­ниманию, а то и к инцидентам вроде того, который только что случился здесь, в Ларедо.
        В другом репортаже Джен рассказывала о некоторых мелких пограничных эпизодах между вооруженными силами Соединен­ных Штатов и Мексики в начале Первой Мексиканской войны. Неподалеку от Мак-Аллена, штат Техас, ДжеН со съемочной группой побывала на том месте, где 23 апреля 1845 года отряд из шестидесяти трех американских драгун под командованием Сета Торнтона попал в засаду, организованную войсками мекси­канского генерала Анастасио Торрехона. Сначала Джен собира­лась использовать этот сюжет для другой передачи, но теперь решила предварить им сегодняшний репортаж об утреннем рей­де взвода американской пехоты в Мексику.
        Купив напитки, Джен с Диксоном пошли обратно к зданию муниципалитета. По дороге Джен поделилась с приятелем свои­ми опасениями. Она с группой собиралась ненадолго вернуться в Мексику, чтобы там посетить несколько исторических мест и взять интервью у местных представителей власти. Теперь, после утреннего инцидента, этот план навряд ли удастся осуществить.
        Слушая Джен, Диксон не переставал удивляться: как это Джен удается колесить повсюду со своей крошечной группой и делать свое дело?
        С общепринятой точки зрения солдатское ремесло, которым занимался Диксон, считалось делом трудным и опасным. Однако сам он этого почти не ощущал. Конечно, на войне приходится рисковать жизнью, но то, чем ежедневно занималась Джен, по­рой бывало во'много раз опаснее и куда сложнее. Будучи офице­ром генерального штаба, Диксон входил в огромную сложную организацию, именуемую армией Соединенных Штатов. Армия регламентировала его обязанности, обеспечивала подготовку для выполнения этих обязанностей и чаще всего диктовала, что, когда и где он должен делать. Для выполнения предписанных задач в подчинении у Диксона имелись солдаты. Как и сам он, они зна­ли свои обязанности, обладали необходимой подготовкой и со­ответствующим оборудованием. Кроме того, армия заботилась о здоровье и материальном благосостоянии Скотта и его подчи­ненных. Специальная система тылового обеспечения снабжала их питанием, обмундированием, вооружением и боеприпасами, нужными для выполнения каждой конкретной задачи, предмета­ми санитарии и гигиены, медицинской помощью. Существовали даже специальные части, так называемые похоронные
команды, которые сделают все необходимое, случись Диксону или кому- то из его людей погибнуть при исполнении своих обязанностей. В сухопутных войсках Соединенных Штатов, как и в других родах войск, существовало твердое правило: солдаты, вызвав­шиеся служить в армии и сражаться за свою родину с оружием в руках, могут рассчитывать на любую помощь и поддержку, кото­рую страна и ее правительство способны оказать своим защит­никам.
        В той сфере деятельности, которой занималась Джен, ничего подобного и в помине не было. Все - от освоения секретов ремесла до умения выгодно продать сенсационный репортаж - зависело только от нее самой. От телекомпании она получала только оборудование, необходимое для съемки и передачи ре­портажей. Обо всем остальном - от одежды до жилья - прихо­дилось заботиться самой. И хотя она получала неплохие суточ­ные, чтобы оплачивать свои расходы, это нельзя было сравнить с той неусыпной опекой, которой окружала Скотта армия.
        Что еще важнее, права и защита, на которые могли рассчиты­вать Джен и ее коллеги, ничем не отличались от тех, которые закон предоставлял обычным гражданам. Где бы ни происходи­ла съемка, - в Остине, штат Техас, или в горах Мексики - всюду репортеры действовали на свой страх и риск. Приходи­лось самим себя защищать, а если кто-нибудь пострадает, забо­титься о нем тоже придется самим. По сравнению с ними Дик­сон, даже будучи солдатом, мог чувствовать себя в относитель­ной безопасности: передний край далеко, а здесь, в Ларедо, су­ществуют специальные части, в том числе и военная милиция, призванные охранять командный пункт дивизии, генерала и его окружение, тогда как Джен, отправлявшуюся на съемки в район боевых действий, охранять было некому. Какое-то время под­полковник размышлял об этом. До чего странно: он, давший клятву защищать и поддерживать конституцию, не только не может ничего сделать, чтобы защитить свою возлюбленную от опасности, которой она подвергает себя на каждом шагу, но даже не знает, как исправить такое положение дел. Ведь и он, и Джен - взрослые люди, у каждого - свое дело, свое
призвание, и, в то же время, они настолько любят друг друга, что ни один из них не стремится изменить другого.
        Вернувшись к зданию муниципалитета, они сели на ступень­ки подальше от входа. Повисло мимолетное молчание: каждый пытался найти тему для разговора. Скотт, который находился в курсе того, какая ситуация сложилась по обе стороны Рио-Гран- де и что собирается заявить президент меньше чем через полча­са, был вынужден соблюдать чрезвычайную осторожность. Джен, будучи репортером не только по профессии, но и по натуре, старалась сдерживать вполне естественное желание выудить у Диксона ту информацию, которой - она это знала - он владе­ет. Да разве сейчас имело значение, о чем говорить? Главное - чувствовать рядом присутствие любимого человека, слышать его голос, ощущать то, что остается невысказанным. Минуты, про­веденные этим вечером на ступеньках муниципалитета Ларедо, были для них обоих кратким затишьем, периодом отдыха и об­новления. Они черпали друг в друге силу, которая очень скоро понадобится обоим, чтобы выстоять в грядущем испытании.
        Диксон раньше Джен услышал приближающийся топот сапог. Их обладатель явно спешил, а это значило, что он явился не для того, чтобы обменяться любезностями. Какое-то время Диксон пытался не обращать на эти шаги внимания, но ему не удалось. Шаги замерли у него за спиной, раздался голос адъютанта гене­рала:
        - Подполковник Диксон, вас срочно хочет видеть генерал.
        Обернувшись, Диксон смотрел, как адъютант командующего дивизией обходит их.
        - Извините, что помешал, мисс Филдс, но мы только что получили вот это.
        С этими словами ой протянул Скотту сложенный пополам листок желтой бумаги - бланк срочного донесения.
        Диксон развернул донесение и стал читать. Как Джен ни хо­телось узнать, что там написало, она сдержалась и с сосредото­ченным видом стала цедить содовую. Снова сложив листок по­полам, Скотт вернул его адъютанту и просил передать, что через минуту будет. Тот козырнул и стал торопливо подниматься по ступенькам. Когда он ушел, Диксон положил руку на колено Джен.
        - Что делать, душа моя...
        Прижавшись к Скотту плечом, Джен постаралась заглянуть ему в лицо, но он смотрел в куда-то в сторону.
        - Неотложное свидание с Длинным Элом?
        Диксон похлопал ее по колену и пристально посмотрел в глаза.
        - Ладно, все равно ты скоро узнаешь. Похоже, наши друзья к югу от границы вовсе не в восторге от плана президента.
        - Что еще за план? - встрепенулась Джен.
        Снова устремив взгляд вдаль, подполковник медленно, тща­тельно подбирая слова, стал объяснять:
        - Через двадцать минут президент Соединенных Штатов со­бирается объявить американскому народу о своем намерении раз­решить маленькую пограничную неурядицу. Это его решение аме­риканский посол в Мексике передал Совету тринадцати четыре с небольшим часа назад. - Диксон помолчал, попивая содо­вую, потом продолжил: - В двух словах: президент собира­ется объявить, что вооруженные силы Соединенных Штатов готовы организовать к югу от Рио-Гранде зону безопасности, которую будут охранять наши войска - при содействии мекси­канского правительства или без оного.
        Несколько секуцц Джен сццела молча, переваривая услышанное.
        - Откуда ты знаешь, что Совет тринадцати не принял это предложение? - наконец спросила она. - Он что, сделал офи­циальное заявление?
        Поигрывая соломинкой, Скотт ответил задумчиво:
        - Нет, во всяком случае, мне об этом ничего не известно. Но у солдат есть особые, не всегда явные способы заявлять о своих намерениях. Возьмем, например, это срочное донесение. Оно поступило от отряда, несущего охрану Международного моста номер один, что в пяти кваріилах отсюда. И сейчас, пока мы с тобой разговариваем, мексиканцы готовят свою сторону моста к взрыву. - Он в упор посмотрел на Джен. - Можешь считать меня параноиком, только сдается мне, что наши южные соседи таким образом хотят нам что-то сказать, и слова их означают отнюдь не "добро пожаловать".

7сентября, 20.25Благотворительная больница,Ларедо, штат Техас
        Пока врачи продолжали хлопотать над лейтенантом Козак, Гарольд Керро, томясь от безделья, еще раз перечитал ее рапорт об утреннем рейде второго взвода в Мексику. И хотя капитан читал рапорт уже в третий раз, он от этёго не становился понят­нее. С точки зрения грамотности и построения предложений все было в порядке, даже слишком хорошґо для начинающего офи­цера. Но по сути рапорт представлял собой сплошные оправда­ния и извинения. Бели бы расследование причины инцидента основывалось исключительно на показаниях лейтенанта Козак, то у несведущего человека могло создаться впечатление, что она одна несет ответственность за все, что произошло за последние полтора столетия - от сдачи Аламо в 1836 году до свержения прежнего мексиканского правительства в июне нынешнего года. Неудивительно, что подполковник Диксон послал капитана по­говорить с Нэнси, дабы убедиться, что она в здравом уме и твер­дой памяти, и попутно уговорить ее переписать рапорт.
        Хотя Керро отнюдь не радовался своей роли "офицера по особым поручениям", что в переводе на армейский язык означа­ло "офицер по дерьмовым, скандальным делишкам", все же это было лучше, чем сидеть на КП в фургоне оперативного отдела и отвечать на телефонные звонки да наблюдать, как вокруг, наты­каясь на стены, мечутся майоры. Казалось, в такие дни, как нынешний, все, даже самые рутинные дела, выводят обитателей КП и? себя, тем более, что никто не знает, чего ожидать. Штаб­ные офицеры из подчиненных бригад, особенно начальники опе­ративных отделов, звонили каждый час, осведомляясь то о после­дних поправках к еще не отданным приказам, то об изменениях в правилах ведения боевых действий. Еще чаще названивали штабные офицеры из КП корпуса, интересуясь подробностями пограничного инцидента. Можно подумать, что в штабе корпуса хотят выяснить каждую мелочь о бойцах взвода, побывавшего в Мексике, вплоть до фамилии, звания, национальности, срока службы и т. д. и т. п. К тому времени, когда капитан ушел с КП, единственное, о чем еще не спросили из штаба корпуса, был цвет глаз солдат взвода Козак, но кое-кто
побился об заклад, что раньше или позже найдется умник, который додумается и до этого. Такие расспросы сами по себе могли кого угодно вывести из себя. Хуже всего, что в штабе никому, похоже, даже в голову не приходило делиться полученной информацией. Был случай, когда с интервалом в десять минут позвонили два полковника, которые - Гарольд знал это точно - сидели за соседними сто­лами, и оба задали один и тот же вопрос. Поэтому, когда к капитану подошел подполковник Диксон и вручил ему папку, в которую были подшиты рапорты об инциденте, первые впечат­ления командира дивизии и приказ разыскать Козак, поговорить с ней и выяснить, не захочет ли она изменить свои показания, Керро с готовностью ухватился за это поручение.
        - Капитан Керро, можете идти за мной. Доктор как раз за­канчивает с вашей подружкой.
        Подняв глаза от рапорта, Гарольд увидел сестру пункта пер­вой помощи, с которой разговаривал раньше. Женщина напоми­нала не ангела милосердия, а скорее, персонаж какой-нибудь комедии. Эта маленькая тучная латиноамериканка, возраст ко­торой приближался к сорока, фигурой походила на грушу; лицо у нее было круглое, волосы стянуты в пучок на затылке. Белый халат, еще несколько часов назад, несомненно, чистый и све­жий, теперь намок от пота и был забрызган кровью. Если бы не пятна крови и не ввалившиеся глаза - признак крайней устало­сти, - сестра могла бы показаться просто забавной. Но не каза­лась. И хотя она занималась совсем другим делом, чем Керро, взгляд ее подсказал капитану: сегодня ей, как и ему, изрядно досталось.
        Сестра молча провела его в смотровой кабинет. Подойдя к двери, она сначала заглянула в маленькое квадратное оконце, потом вошла и, впустив капитана, также молча удалилась по своим делам. Лейтенант Козак лежала на смотровом столе, ноги ее свешивались, руки были закинуты за голову, глаза закрыты. Керро остановился на пороге и, воспользовавшись тем, что сес­тра ушла, а девушка лежит с закрытыми глазами, стал ее рас­сматривать. Ее сапоги и форменные брюки заляпаны засохшей грязью; скорее всего, это следы перехода через Рио-Гранде; ко­ричневая форменная футболка вся в белых разводах соли. Фут­болку приподнимали крепкие круглые холмики грудей. Гарольд издали еще раз прикинул размер ее бюста. Прежде он считал, что Нэнси носит лифчик размера В, но теперь, коїда на девушке не было ни мешковатого маскировочного костюма, надежно скры­вающего фигуру, ни строгого кителя, капитан сделал вывод, что у лейтенанта - хороший размер С.
        Керро все еще оценивал эту особенность фигуры лейтенанта, коща дверь за его спиной распахнулась, и в смотровую вошел доктор. Не поднимая глаз от снимка, он іромко произнес:
        - Ну что ж, лейтенант, вы легко отделались. Нет ни сотрясе­ния, ни трещин, и ничего не сломано, за исключением носа.
        Внезапное появление врача заставило Козак открыть глаза и сесть. При этом она заметила стоящего у двери Гарольда. Лицо капитана подозрительно покраснело, будто его застали за ка­ким-то предосудительным занятием, но Нэнси и в голову не при­шло, что он тайком разглядывал ее, пока она лежала с закрыты­ми глазами.
        Оглянувшись на вошедшего врача, Керро не сразу заметил, что девушка села на столе. Оправившись от смущения, вызван­ного внезапным появлением доктора, капитан с запозданием взгля­нул на лейтенанта и выругал себя: пялясь на грудь Нэнси, он даже не удосужился посмотреть на ее лицо. То, что он увидел, ничуть не походило на нежное чистое личико, которое он при­вык связывать с обликом юного лейтенанта Козак. Всю середи­ну лица закрывал широкий пластырь, из-под него виднелся толь­ко самый кончик носа - красный и ободранный! Из ноздрей торчали белые ватные тампоны. Да что там нос - вокруг глаз красовались иссиня-черные круги, придававшие Нэнси Козак вид боксера, получившего нокаут. Не подумав, Керро покачал голо­вой и брякнул:
        - Ну и видок у вас - жуть, да и только.
        Не в силах отвернуться от врача, который запрокинул ей го­лову назад, чтобы получше рассмотреть нос, Нэнси хотела было ответить Керро насмешливым: "Благодарю за комплимент", но передумала. Кто знает, зачем он явился сюда. В эту минуту де­вушка находилась в полной уверенности, что на всем белом све­те у нее не осталось друзей, и решила не портить отношения с тем, кого считала просто знакомым. Поэтому она прикусила язык и стала ждать, пока врач закончит осмотр, оставив нелестное замечание капитана без ответа. Пусть первым начнет разговор, а там видно будет.
        Решив, что офицер пришел, чтобы забрать Козак, доктор по­кончив с осмотром, отвернулся от девушки и, собираясь ухо­дить, сказал:
        - Все, капитан, теперь она в вашем распоряжении. Оставьте тампоны в носу на двадцать четыре часа. - Задержавшись-у двери, он оглянулся на Козак. - Если с вами еще раз произой­дет что-нибудь подобное, не ждите полдня, а приходите сразу. Вам было бы не так больно, если бы мы взялись за ваш нос сразу.
        С этими словами он вышел, а Нэнси устремила взгляд на Кер­ро, ожидая, когда тот заговорит.
        Чувствуя себя не в своей тарелке и не зная, с чего начать, капитан медленно подошел к стулу. Взяв в руки каску, которую он до сих пор держал под мышкой, Гарольд выронил ее, и она гулко ударилась об пол. Примостившись на краешке стула, он прижал к груди папку с рапортами и на миг в упор взглянул на лейтенанта, размышляя, как лучше приступить к этому щекот­ливому делу.
        Козак следила за ним со смотрового стола, как птица с дерева следит за кошкой. Ну что он уставился на ее лицо? И так ясно, что вид у нее - хуже некуда. Так ей, по крайней мере, казалось. Коща ее осматривали в первый раз, на лице одной из сестер было написано явное сострадание. Шумно вздохнув, она взяла Нэнси за руку и стала уговаривать: мол, не стоит расстраивать­ся, синяки сойдут вместе с опухолью. Вместо того чтобы успо­коиться, девушка только разволновалась: у нее появилось не­удержимое желание найти зеркало и посмотреть, отчего ее так разглядывают. И пока капитан сидит здесь со своей папкой, в которой наверняка собраны рапорты и показания об их походе за Рио-Гранде, ей придется ждать еще несколько минут, прежде чем она сможет увидеть, что у нее с лицом.
        Убедившись, что лейтенант Козак не собирается начать раз­говор, и тем самым облегчить ему задачу, Керро решил действо­вать напрямик. В конце концов, дипломатия, разнообразные ухищ­рения и забота о чувствах ближнего мало вяжутся с духом шты­ковой атаки. Его всегда высоко ценили за прямоту, искренность и бескомпромиссность, но сейчас ему скорее пригодилось бы умение находить взаимопонимание с людьми. На миг отвлек­шись от цели своего прихода, капитан подумал: не оттого ли ему пришла в голову мысль, что лейтенант Козак - женщина? Нет, навряд ли. Ведь в тот день, когда он отчитал Козак за неверно организованное охранение, у него и в мыслях не было сделать ей скидку на принадлежность к женскому полу. Нет, причина его замешательства не в этом. Может, все дело в том, что она расшиблась? Возможно. Ведь он зачастую испытывал похожее чувство, когда кто-то из его людей получал ранение или травму. Похожее да не совсем. Раньше Керро всегда находил, что ска­зать раненому. Даже когда один из солдат его взвода потерял ногу, он сумел преодолеть неловкость, которую всегда ощущал перед калеками, и нашел какие-то
уместные слова. Почему же теперь он растерялся, увидев лейтенанта со сломанным носом и синяками вокруг глаз?
        Керро, наконец, овладел собой: теперь он знал, как начать разговор.
        - Подполковник Диксон рассмотрел все показания и рапор­ты об утреннем переходе границы вашим взводом и послал меня поговорить с вами ... - начал он.
        Как только он заговорил, Нэнси вздохнула с облегчением. Пока он сидел, в упор глядя на нее, она чувствовала себя совер­шенно беззащитной, и это было на редкость неприятно: словно она находится под микроскопом, открытая для всех взглядов, и не может ничего с этим поделать. Теперь, когда капитан нако­нец начал говорить, она, хотя бы, может отвечать на его вопро­сы и замечания. Вцепившись в край стола, Нэнси кивнула, еле слышно ответила: "Да, сэр", - и стала ждать, когда Гарольд объяснит, что от нее требуется.
        Решив перейти прямо к делу, капитан упер локти в колени и, подавшись вперед, пристально посмотрел на Козак:
        - Подполковник считает, что вам следует переписать пока­зания. На его взгляд, вы подошли к оценке своих действий че­ресчур строго. Если ваш рапорт пойдет дальше в таком виде, может случиться, что вы навлечете на себя незаслуженную кри­тику и дисциплинарное взыскание, которое в данном случае ока­залось бы несправедливым.
        Последовала короткая пауза. Нэнси посмотрела в пол, потом снова взглянула капитану в глаза и спросила, что он сам об этом думает. Керро понимал, что она имеет в виду предложение пере­писать рапорт, но в то же время догадывался, что на самом деле ей хотелось бы услышать его мнение о ее действиях - как командира взвода, как пехотинца и как солдата. Решив, что сей­час не время для возвышенных философских дискуссий или изощ­ренных словесных Турниров, Керро решил сказать лейтенанту то, что он сам хотел бы услышать после первого боя. Бросив папку с рапортами на пол, он скрестил руки на груди и произ­нес:
        - Лейтенант Козак, вы действовали правильно.
        Козак, конечно, надеялась когда-нибудь услышать от Гароль­да оценку своих действий, но никак не ожидала, что он выска-
        - То, что вы чувствуете, ничем не отличается от того, что происходит с каждым вторым лейтенантом, впервые вернувшимся из боя. Нет, бывают, конечно, отдельные личности, которые рвутся в первый бой как наї праздник, а выйдя из него, ни о чем не задумываются. Но таких мало, и они опасны. Поймите, и в Уэст- Пойнте, и в армии забили вам голову массой самых разных идей и теорий о войне и роли командира, с которыми и в мирных условиях не так-то легко разобраться. Мы можем научить вас обращаться с оружием и с людьми, которые вам подчиняются, и приблизив учения к боевой обстановке, помочь вам понять, что такое война. Все это так. И, тем не менее, ни училище в Уэст- Пойнте, ни армия - никто и ничто не смогут подготовить вас к тому моменту, когда в вас начнут стрелять, и вы увидите, как рядом гибнут люди - ваши люди.
        Поскольку Нэнси ожидала, в лучшем случае, допроса, то по­началу слова Гарольда принесли ей желанное утешение. Но по­степенно она начала задумываться: а может, это обычная бол­товня, стандартное напутствие, которое каждый лейтенант полу­чает после первого боя: "Все в порядке, малыш, продолжай в том же духе"? Пожалев, что она так легко уступила Керро ини­циативу, Козак спросила, что ощущал он сам после первого боя.
        Откинувшись на спинку стула, капитан скрестил ноги и сло­жил сцепленные руки на животе. На лице его мелькнула легкая усмешка, и он проговорил:
        - А знаете, мы с подполковником Диксоном как раз говори­ли об этом перед тем, как я пришел к вам. Мой первый бой... - Гарольд поднял взгляд на Нэнси, и улыбка его стала шире. - Мне повезло, что он случился в разгар войны, а не был одиноч­ным событием, которое, к тому же, телевидение разнесло по всей стране, - он помолчал. - Даже сегодня, спустя столько лет, вспоминая об этом, я не перестаю удивляться, как мне уда­лось остаться живым самому и не угробить весь взвод.
        Улыбка на лице капитана внезапно погасла. Встретившись с ним взглядом, девушка уловила в его глазах холодную пустоту. А когда Керро заговорил, голос его звучал ровно и монотонно, не выдавая ни чувств, ни переживаний:
        - Это был ночной парашютный десант. Нам предстояло захватить аэродром. Прыгать пришлось с высоты ста пятидесяти метров. Я находился в воздухе меньше двух минут, но они пока­зались мне вечностью. Я со всего размаха рухнул на бетонную полосу и здорово ушибся. Несколько минут мне даже не удава­лось отстегнуть лямки парашюта. Представьте: лежишь в самой гуще перестрелки, вокруг - грохот взрывов, вспышки трасси­рующих пуль, крики офицеров и сержантов, стоны раненых. Твой взвод где-то, во тьме и хаосе, ведет бой. А ты валяешься на земле не в силах ни сесть, ни встать, потому что дал маху, вы­полняя простейший элемент десантной подготовки - неправиль­но приземлился.
        Гарольд снова замолчал, глядя в потолок, и несколько раз глубоко вздохнул:
        - В эти секунды я чувствовал себя самым безмозглым, самым неумелым, самым бездарным куском дерьма из тех, что по воле Всевышнего оказались на земле, - он покачал головой. - Ни до, ни после того боя я не ощущал ничего подобного.
        Когда он снова взглянул на девушку, она заметила, что глаза капитана влажно блестят, будто в них стоят непролитые слезы. Но она знала, что он сейчас далеко и не видит ее. Перед его мысленным взором встают совсем другие образы, навечно высе­ченные в его памяти страхом и отчаянием.
        Так же медленно и размеренно Керро продолжал свой рас­сказ, тщательно подбирая слова, - не для того, чтобы произве­сти впечатление, а стараясь воздать должное тем давним собы­тиям:
        - Той ночью мы потеряли своего командира. У него не рас­крылся парашют, и он разбился насмерть, упав на бетонную по­лосу. Его тело нашли только утром. А я потерял своего первого солдата, чернокожего парнишку из Джерси. Он пошел в армию, чтобы вырваться из трущобной жизни и преступной среды. Эл- лис Джонстон не отличался особым умом и не был образцовым солдатом. По правде сказать, порой он становился просто невы­носимым. И все равно это был мой солдат, а я его потерял. Его разнесло на части из двадцатитрехмиллиметрового зенитного орудия, пока я корчился от боли на взлетной полосе, пытаясь прийти в себя.
        Упираясь локтями в колени, Керро выставил вперед указа­тельный палец и наставил его на лейтенанта. Продолжая гово­рить, он будто расстреливал ее в упор автоматными очередями:
        - Сегодня, задним числом, я знаю, что никак не мог предот­вратить смерть Джонстона. Он приземлился в трехстах метрах от меня и еще не успел освободиться от парашюта, как его уже убило снарядом. Будь я рядом с ним, меня убило бы тоже. Так уж случилось. Но такая логика для меня не стоила гроша лома­ного, когда на следующий день я смотрел, как командир взвода собирает то, что осталось от Джонстона, в пластиковый мешок. Мне понадобилось три года, чтобы окончательно понять: в том, что с ним случилось, моей вины не было.
        Неожиданно капитан подобрал с пола папку и встал:
        - Джонстон был солдатом, и знал, что под этим подразуме­вается. И то, что случилось с ним на войне, случалось со многими - и до, и после него. И я тоже об этом знал. Виргин­ский военный институт, Форт-Беннинг и все обучавшие меня офицеры и сержанты вдолбили мне это в голову. Я знал, что люди умирают, знал, что сам могу умереть. Все это я понимал. Но тогда, глядя на останки человека, который доверился моему умению повести его в бой, я чуть не плакал от отчаяния. Все лекции по принципам командования, все известные примеры зна­менитых "героев", которые одерживали великие победы, вся боевая подготовка не смогли помочь ни мне, ни рядовому Элли- су Джонстону. Только он был мертв, а я - нет.
        Внезапно Гарольд замолчал: он вдруг осознал, что стоит не над останками Джонстона, а рядом с лейтенантом Козак, и рас­сказывает ей о теперь уже далеком прошлом. Она слушала с бесстрастным выражением, за которым скрывалось с трудом сдер­живаемое волнение. Только он пришел сюда не для того, чтобы читать ей лекции и рассказывать истории из прошлого. Его един­ственная задача - убедить ее переписать рапорт. Керро не знал, удалось ли ему убедить лейтенанта. Впрочем, это не так уж важ­но. Ему удалось другое - извлечь из своего прошлого воспоми­нания, которые он считал навеки погребенными. Не имея ни сил, ни желания продолжать разговор, капитан бросил папку с рапортом Нэнси на стул, на мгновение задержал на ней взгляд, потом обернулся к девушке:
        - Лейтенант Козак, принимая во внимание ситуацию, в ко­торой вы оказались, вы справились отлично. Вам нечего сты­диться и не о чем сожалеть. Я бы посоветовал вам сделать так, как предлагает подполковник: переписать показания, убрав из них все слюни, сопли и прочий вздор, придерживаясь только фактов.
        Керро подошел к двери, открыл ее и остановился, оглянув­шись на лейтенанта:
        - Если вы хотя бы наполовину тот офицер, каким я вас считаю, вы перепишете рапорт. - С этими словами он вышел, а лейтенант Козак осталась сидеть на смотровом столе. Слезы сте­кали по ее щекам и впитывались в торчащие из ноздрей ватные тампоны.

7 сентября, 22:00Международный мост 7,Ларедо, Техас
        Стоя на южном берегу реки, Гуахардо наблюдал, как саперы, повисшие на веревках на опасной высоте, готовят мост к взры­ву. Один из них, вынимая из заплечного мешка подрывные снаря­ды, прикреплял цх к перекрестным балкам и прогонам, которые поддерживали идущее поверху моста железнодорожное полот­но. Покончив со взрывчаткой, он осторожно доставал из отдель­ного мешка капсюли-детонаторы и укладывал их поверх заря­дов. Идущий следом напарник соединял капсюли проводами. Это была нелегкая задача. Ответвления проводов, отходящие от глав­ной лиЬии и ведущие к детонаторам, должны быть одинаковой длины, чтобы заряды по всему пролету взорвались одновремен­но. Предстояло разрушить несколько пролетов, и было необхо­димо, чтобы первым взорвался дальний от взрывателя пролет, а за ним, - все остальные, по очереди. Иначе сотрясение от взры­ва и летящие обломки могут повредить провода и снаряды не сработают.
        Но мало точно разместить взрывчатку, верно выбрать размер зарядов и правильно соединить провода - необходимо пред­усмотреть дублирующие системы и мины-ловушки на случай са­ботажа. Не прошло и часа с тех пор, а саперы начали работу, как на северном берегу собралась группа американских офице­ров, которые пристально следили за каждым их движением. На голове одного из них - в чине подполковника - Гуахардо за­метил зеленый берет. Появление офицера в зеленом берете по­лковник Гуахардо воспринял как наглый вызов. Он знал, что для предотвращения взрыва моста американцы наверняка привлекут отряд особого назначения, но все же не ожидал, что это будет выставлено напоказ. Однако американский подполковник даже не старался скрыть свое присутствие. Стоя на противоположном берегу реки в своем зеленом берете, он словно дразнил Альфре­до: "Вот он я! Я не позволю вам взорвать мост, и точка".
        Если у американца и было такое намерение, то Гуахардо с саперами не собирался легко сдаваться. Чтобы помешать про­тивнику перерезать провода и тем самым предотвратить взрыв, была смонтирована дублирующая система взрыва двумя детона­торами - электрическим и неэлектрическим. Вдобавок, саперы установили множество мин-ловушек - одиночных и группо­вых, - замаскировав их так, что они казались частью общей подрывной системы. Гуахардо понимал, что американские отря­ды особого назначения знают свое дело и им, вероятнее всего, удастся предотвратить взрыв, но понимал он и другое: им это дорого обойдется.
        Именно такую цель преследовала акция - заставить амери­канцев заплатить. Тот же принцип лежал в основе всей страте­гии мексиканцев. Ни у кого из членов Совета тринадцати не было никаких иллюзий относительно исхода первого столкнове­ния между Соединенными Штатами и Мексикой. На этом этапе сухопутные, военно-воздушные и военно-морские силы США сумеют добиться перевеса на всех фронтах. Войска Гуахардо просто не смогут с ними тягаться, поскольку уступают и в тех­нике, и в вооружении. И даже при наличии обещанной военной помощи никарагуанцев и кубинцев по количеству оружия армия США все равно оставит их далеко позади.
        Но если поначалу американцы и добьются перевеса, это не значит, что они сумеют его сохранить. Пока министр иностран­ных дел полковник Барреда обивал пороги международных орга­низаций, выражая свое праведное возмущение и требуя заста­вить американские войска покинуть Мексику, министр внутрен­них дел полковник Завала поднимал народ на великую патрио­тическую борьбу с агрессором. Имея под своим началом те во­оруженные силы, которые уже были в его распоряжении - те, которые Барреда собрал в соседних латиноамериканских го­сударствах, и те, которые Завала смог мобилизовать внутри страны - Гуахардо предстояло начать затяжную кампанию с одной-единственной целью: наполнить побольше фобов трупа­ми американских солдат. Он знал, что, в конце концов, Америка устанет хоронить своих сыновей: Пусть многие из его людей тоже погибнут, они-то, по крайней мере, знают, за что сражают­ся. В стане же американцев уже начали звучать голоса, сомнева­ющиеся в правильности этой войны и методах военачальников. Что ж, полковник подбросит им пищу для раздумий. Он знал, что споры разгорятся с новой силой, когда в каждый
американ­ский город - большой и малый, от Западного побережья до Восточного - начнут прибывать фобы, накрытые звездно-по­лосатыми флагами.
        Хотя министр юстиции полковник Руис предупреждал, что Саддам Хусейн надеялся добиться такого же исхода в Кувейте и потерпел поражение, Гуахардо напомнил ему, что мексиканцы - не арабы. Вместо того, чтобы чертить линии на песке и бросать пустые уфозы, они будут биться не на жизнь, а на смерть, как это делали их деды.
        - Наше дело правое, - заявил он своим товарищам по Сове­ту тринадцати. - Мы защищаем свой дом и свою честь от наше­ствия северного колосса. И пока мы не смиримся с возмож­ностью поражения, победить нас невозможно. Помните: нашему народу, как и нам с вами, нечего терять, кроме своей гордости. А ее у нас не сможет отнять ни самая современная ракета, ни самый большой танк. Только мы сами сможем втоптать ее в фязь. И я скорее умру, ведя людей в бой, чем допущу, чтобы это случилось.
        Гуахардо не собирался произносить перед Советом столь ме­лодраматическую речь, и все же не жалел, что так получилось. Он не отказался бы ни от единого сказанного слова. В конце концов, мексиканцы - темпераментный народ, привыкший да­вать волю чувствам. Зато теперь его собратья знают, что он ду­мает. Скоро об этом узнают и американцы. Если они решили прийти, то придут обязательно. Поначалу их встретят только опустевшие деревни, старики и старухи, да нищета. Поначалу американские средства массовой информации и военные горе- специалисты наверняка станут сравнивать вторжение в Север­ную Мексику с почти бескровной победой в Ираке. Альфредо приложил много усилий, чтобы на первых порах это именно так и выглядело. Его войска будут выжидать. Как африканские львы выслеживают свою жертву, так и его войска будут наблюдать за продвижением американцев. Пусть противник расслабится, и эйфория от легкого успеха достигнет апогея - тогда и появятся его солдаты, преследуя дичь, которая отбилась слишком далеко от стада.
        Конечно, со временем американцы все равно возьмут свое, как делали это всегда. Они приходили и раньше, но каждый раз, насытившись Мексикой по горло, уходили восвояси. И на этот раз будет точно так же. Враг уйдет, а Мексика останется - и ее народ тоже. Так было, и так будет всегда.
        Глава 18
        Ура, ребята,нашавзяла!
        Джордж Армстронг Кастер перед битвой при Литтл Биг Хорн (в передаче Джованни Мартини)

9 сентября, 00.35Арлингтон, Виргиния
        Аманда Льюис несколько мгновений тщетно шарила рукой по постели, пока, наконец, не убедилась, что Эда рядом нет. Затуманенный сном разум не смог разгадать тайну отсутствия мужа, и она, перевернувшись на другой бок, уже начала снова проваливаться в сон, коїда донесшийся снизу приглушенный голос привлек ее внимание. Открыв глаза - можно было подумать, что так она лучше расслышит, - Аманда напрягла слух. По тому, откуда доносился голос, и по тону разговора она поняла, что Эд говорит с кем-то по телефону, причем на повышенных тонах. Послушав еще минуту и не уловив в голосе мужа никаких изменений, она решила спуститься. Нужно его успокоить, хотя вряд ли из этого что-нибудь получится. Уж если Эд Льюис начал сражаться с ветряными мельницами, остановить его может толь­ко удар по голове или приступ гипертонии. И если она не в силах помешать первому, то можно хотя бы попытаться предот­вратить второе. Накинув халат, Аманда бесшумно спустилась в кухню, чтобы сварить Эду кофе без кофеина. Несмотря на плот­но прикрытую дверь в кабинет, и в коридоре, и в кухне все было прекрасно слышно. Не обращая внимания на
грозный рык мужа, Аманда принялась сервировать кофейный поднос. К кабинету мужа она подошла как раз в тот момент, когда Эд швырнул трубку на рычаг. Аманда приникла к двери - тишина. Решив, что разговор с неизвестным собеседником закончен, она, осто­рожно держа поднос одной рукой, другой открыла дверь.
        Как ни в чем не бывало войдя в кабинет, Аманда останови­лась в поисках какой-нибудь не занятой стопками книг и папок поверхности, на которую можно было бы поставить поднос. Обнаружив, наконец, маленький столик, на котором лежала сравнительно небольшая стопка книг, она направилась к нему, пере­шагивая через предметы, валяющиеся на полу: портфель, раз­бросанные бумаги, ботинок Эда. Двигаясь по комнате, Аманда краем глаза наблюдала за мужем.
        Он сидел за столом, глядя на телефон, и все еще не замечал ее присутствия. Машинально взяв чашку, он медленно поднес ее к губам и застыл, все еще глядя на телефон.
        И это вовсе не свидетельствовало о его грубости или неблаго­дарности. Не было более любящего мужа и заботливого отца, чем Эд. После двадцати двух лет замужества Амацца жалела лишь об одном: что уступила его желанию выставить свою кандидату­ру на выборах в Конгресс. Даже когда он участвовал в боевых действиях в Персидском заливе, она не испытывала столько бес­покойства, как за последние пять лет его работы в Конгрессе. За эти годы человек, которого она любила, на ее глазах превращал­ся в мрачного циника. И хотя сам Эд всячески отрицал, что изменился, Аманда считала, что ей виднее. Все это, вместе с растущей опасностью гипертонии, только усугубляемой часты­ми ночными бдениями, ірозило отнять у нее единственного че­ловека, которого она любила и которому посвятила всю свою жизнь. Тихонько взяв свою чашку, Амацца села на стул у противо­положной стены, предварительно переложив с него несколько па­пок, и, потягивая кофе, стала терпеливо ждать, когда конфессмен Лыоис очнется от своих раздумий.
        Телефон зазвонил так внезапно, что она невольно вздрогнула. Эд резко потянулся вперед и снял трубку. Одновременно он, не глядя, поставил чашку кофе, которую держал в левой руке, на стопку книг слева от себя. Аманда как раз собиралась выска­заться по этому поводу, когда Льюис произнес в трубку:
        - Да, я жду.
        Сидя на стуле, Амацца наблюдала за мужем, то и дело погля­дывая на чашку кофе, фозившую свалиться с сомнительной опо­ры. И только когда Эд начал говорить, она поняла причину его рассеянности:
        - Да, господин президент, это Эд Льюис. Мне очень жаль беспокоить вас в такой час. но я хотел бы попросить вас еще раз обдумать свое решение.
        Аманда прищурилась. "Как бы не так! - подумала она. - Черта с два ему жаль беспокоить президента".
        - Да, сэр. Я понимаю ваше положение. Понимаю и то, что необходимо предпринять какие-то меры, чтобы прекратить на­беги в прифаничных районах. Черт возьми, господин презццёнт, я бы гораздо охотнее оказался сейчас там, на переднем крае, чем здесь, в Вашингтоне.
        Аманда чуть не крикнула: "Ну, так давай, поедем, сегодня же, и черт с ней, с этой карьерой!" - но вовремя сдержалась. А Льюис тем временем продолжал:
        - Нет, сэр, моя точка зрения не изменилась. Я считаю ошиб­кой начинать военные действия против правительства Мексики, потому что уверен: они не меньше нас заинтересованы в прекра­щении этих набегов.
        Аманда покачала головой и опустила чашку на колено: "Ты никогда не исправишься, - подумала она. - Никогда не пере­станешь сражаться с ветряными мельницами, старый ты дура- леи .
        - Нет, сэр, я не верю тому, что говорят ЦРУ, ВРУ, УНБ и ФБР. Они сидят по уши в дерьме, и вы сами это знаете.
        Взглянув на часы, висящие за спиной у мужа, Аманда поняла, что разговор скоро кончится. В конце концов, президенты не обязаны выслушивать ругань конгрессменов, тем более - в час ночи. Наверняка президент за день наслушался подобных речей.
        - Прежде всего, у них - прескверная репутация, начиная с того времени, как Фидель обосновался в Гаване, и до сих пор. А потом - и это куда более важно, - мексиканцы будут драться. Мы с вами оба знаем, что нам никогда не удастся свалить Совет тринадцати. Ведь не удалось же нам, черт побери, избавиться от Саддама, хотя весь мир бьці на нашей стороне, а его армия по­терпела поражение. Что же заставляет вас думать, что на этот раз будет по-другому?
        "Вера в Его Величество Случай, - подумала Аманда. - Ведь каждый игрок в Лас-Вегасе знает: когда кидаешь кости, в конце концов выпадет выигрышное число. После неудач с Кореей, Ку­бой, Вьетнамом и Ираком должно же какому-нибудь президенту наконец повезти!". Внезапно она поймала себя на том, что дума­ет так же цинично, как и сам Эд. Тряхнув головой, она встала, чтобы налить себе еще кофе.
        - Вы, господин президент, может, и должны. Только я не должен следовать вашему примеру. Это неразумный поступок, и расплачиваться за него, в конечном итоге, будем не мы с вами. Мне же остается только молиться, чтобы к концу следующей недели, когда начнут поступать трупы убитых, вы придумали, как объяснить матери какого-нибудь Джонни Джонса, что смерть ее сына продиктована политической необходимостью.
        Послушав еще минуту, Льюис вздохнул:
        - Согласен, господин президент. Впереди - долгий день. Только нашим солдатам, которые завтра войдут в Мексику, он покажется еще более долгим.
        На этой он закончил разговор. Обернувшись, Аманда увиде­ла, что муж застыл в кресле, все еще сжимая в руке трубку и глядя в пол.
        Он снова проиграл. Тяжело вздохнув, Аманда поборола в себе желание подойти и обнять его. Она знала, что Сейчас для этого - не время. Взяв с подноса кофейник, она тихонько подошла к его столу.
        Услышав, что в его чашку, которая так и стояла, накренив­шись на стопке книг, льется кофе, Эд повернулся к жене. Он впервые осознал, что она - рядом, увидел ее улыбающееся лицо, " обрамленное длинными непричесанными волосами. Взяв чашку и, отхлебнув глоток, он проговорил тихо и печально:
        - Сегодня, милая, мне стыдно, что я - американец.
        Сев на стул и взяв в руки свою чашку, Аманда сочувственно улыбнулась мужу.
        - Я кое-что слышала, дорогой. Может, расскажешь все сна­чала?

9 сентября, 04.45 К востоку от Лас-Хосефинес, на техасской стороне Рио-Гранде
        На какой-то миг небо над Ларедо осветилось. Из-за рева "Брэд­ли" Нэнси Козак не могла расслышать приглушенного грохота, но поняла, что поблизости что-то взорвалось. Откуда ей было знать, что этот взрыв возвестил о гибели первого в этот день американского солдата и о начале войны?
        Козак прищурилась, стараясь, сквозь поднятую передними ма­шинами .пыль, различить опознавательные огни идущей впереди "Брэдли". Понадобилось несколько секунд, чтобы разглядеть сла­бый свет трех красных сигнальных огней на башне БМП перво­го отделения - головной машины ее взвода. У каждой роты, входящей во 2-ой батальон
13-го пехотного полка, был свой цвет опознавательных огней. Ее роту - роту А - днем отлича­ли по красным полосам, нанесенным на основание 25-милли­метровой пушки, а ночью - по красным сигнальным огням. Рота В использовала белый свет, рота С - синий, рота Д - желтый, а все штабные машины - зеленый. Взводы различа­лись по количеству знаков - полос или огней. 1-му взводу соот­ветствовал один знак, 2-му - два, третьему, то есть взводу лей­тенанта Козак, - три, а "Брэдли" командира роты имела четы­ре знака. Благодаря такой системе командиры даже в пылу боя могли с первого взгляда определить, что за машина находится рядом.
        Убедившись, что ее водитель выдерживает нужный интервал, Нэнси обернулась, отыскивая взглядом "Брэди" третьего отделе­ния, которая под командованием сержанта Риверы, замыкала ко­лонну роты. Глядя назад, Козак поймала себя на том, что у нее вошло в привычку выстраивать взвод так, что головным всегда оказывалось первое отделение, дальше шло второе, а третье ос­тавалось замыкающим. Конечно, штаб-сержант Маупин дей­ствительно самый опытный и знающий из командиров отделе­ний, но все равно неправильно, что впереди всегда оказывается он. Козак учили, что такая практика приводит к тому, что дру­гие командиры начинают лениться, поскольку полагаются на умение ведущего читать карту и знают, что его машина, а не их, первой нарвется на мину или примет на себя противотанковый снаряд. По тем же причинам бойцы первого отделения ощущали постоянное чувство тревоги. Нэнси имела случай убедиться в том, что такие чувства - вовсе не выдумка, когда увидела, что два стрелка из отделения Маупина украсили маскировочные чехлы своих касок надписями "Первая жертва". Такие шуточные деви­зы служили у солдат методом выражать
несогласие с руковод­ством или недовольство порядками в подразделении. Маупин, наверняка прочитавший эти надписи, позволил стрелкам ходить так у всех на виду, и это подсказало лейтенанту, что и он согла­сен с их мнением.
        Впрочем, она не могла винить своих людей за подобные чув­ства. После того, как капитан Уиттворт взял за правило на каж­дом переходе ставить ее взвод в "хвост" колонны, а во время большинства операций оставлять в резерве, она стала разделять настроения солдат первого отделения. Поначалу Нэнси, не заду­мываясь, смирилась с практикой командира оставлять ее взвод позади. Заметив, что никаких изменений не предвидится, она постаралась приписать это здравому смыслу Уиттворта: коман­дир просто дает ей возможность освоиться с обстановкой, не обременяя большой ответственностью. Однако все разумные объяснения исчерпались, когда капитан, продолжая менять мес­тами первый и второй взводы, неизменно оставлял ее взвод за­мыкающим или, при каждом удобном случае, посылал с задани­ем подальше от остальной роты. Как ни старалась она не заду­мываться над этим, ей все чаще приходил в голову вопрос: Уитт­ворт умышленно пытается внушить ей комплекс неполноценно­сти или просто держит на расстоянии? Независимо от его наме­рений, лейтенант Козак, а с ней и ее люди, все больше убежда­лись, что командир таким образом дает
третьему взводу понять: они еще не доросли до того, чтобы стать полноправными солда­тами роты.
        Помимо того, что такое отношение расхолаживало людей, оно создавало и свои практические неудобства. Положение замыка­ющего означало, что на марше третий взвод обречен глотать пыль, поднимаемую всей ротой. А когда путь проходит по грун­товой дороге - взять, к примеру, марш в Форт-Худе, где гусени­цы стирают землю в мельчайший порошок с 1940-го года, - то облака пыли могут оставаться в воздухе очень долго. Поэтому не удивительно, что в конце пути ты с ног до головы покрыт тол­стым слоем пыли, которая каждую складку, каждую щель и пре­вращает темно-зеленую маскировочную одежду в белесую. Нэн­си приходилось еще хуже, чем остальным: ее ноздри все еще были забиты ватными тампонами. Ей даже пришла в голову мысль: а не украсить ли ей свою каску какой-нибудь надписью, напри­мер, "Пыльные дьяволы" или "Вечно последние"? Но Нэнси Козак была офицером, причем самым младшим в роте. Это значило, что все, кто был выше ее званием, наблюдали за ней и делали свои выводы. А выше званием, чем второй лейтенант, - почти все офицеры в армии. Поэтому оставалось держать язык за зуба­ми и выполнять приказы. Но Нэнси верила:
настанет и ее час. А пока придется глотать пыль, которую вздымают машины второго взвода, направляясь на юг, к мексиканской границе.

9 сентября, 08.15Отель "Шератон", остров Саут Падре, Техас
        Каждая новая страница из объемистой пачки, лежащей на накрытом к завтраку столе, все больше приводила Чайлдресса в замешательство, хоть он и старался ничем этого не выдать. Он знал, что Зтот доклад ему показали не случайно. Когда он спро­сил Делапоса, который сидел напротив, потягивая кофе и глазея на официантку, как ему удалось его раздобыть, тот довольно осклабился:
        - В Совете тринадцати, мой друг, уже нет прежнего единоду­шия.
        Если документ - подлинный, то это значит, что Аламану удалось проникнуть сквозь завесу тайны, до сих пор окружав­шую Совет.
        Вызов на остров Саут Падре для встречи с Делапосом, как и известие о том, что утром войска США вошли в Мексику, не­сказанно обрадовали Рэндела. Ожидая мексиканца в ресторане, он дивился причине своей радости, поскольку быстро понял, что эта внезапная эйфория представляет собой нечто большее, чем просто удовлетворение человека, чья сложная и хорошо оплачиваемая работа приближается к концу. Ему и раньше до­водилось заканчивать работу, зачастую она бывала и посложнее нынешней, но подобного чувства он не испытывал никогда. Нельзя было объяснить это ликование и скорым возвращением в люби­мый Вермонт, хотя перспектива оказаться в горах в пору листо­пада сама по себе сулила радость. И только встретив Делапоса и узнав от него, что Аламан, вместо того, чтобы закончить камі­нню провокаций и террора, решил придать ей новый, еще более грозный размах, Чайлдресс окончательно понял, почему его так радовала мысль, что его роль сыграна. Хотя Рэндел, как и другие наемники-американцы, состоявшие на службе у Хозяина, не прй- знался бы в этом даже себе самому, тем не менее, он так и не смог по-настоящему примириться с
тем, что приносит смерть соотечественникам. Совесть не давала ему покоя ночью и днем. И доклад, который лежал перед ним, как и новые распоряжения эль Дуэньо, только укрепляли эту мысль.
        Документ, который передал ему мексиканец, был датирован тремя днями позже столкновения Лефлера с Национальной гвар­дией; в нем подробно излагалось то, что полковник Гуахардо называл стратегией победы. Подготовленный министром оборо­ны и министром иностранных дел, этот доклад содержал не только стратегию защиты страны, но и план действий Совета по укреплению его полной и безоговорочной власти как единствен­ного законного правительства Мексики.
        Во вступительной части ясно и недвусмысленно заявлялось, что без предварительной помощи свыше Мексика не может рас­считывать на победу над американской армией. Правда, дальше утверждалось, что пока Совет тринадцати и народ Мексики дей­ствуют трезво и осмотрительно, политическая победа останется за ними, а это важнее всего. Ссылаясь на опыт американцев во Вьетнаме, полковник подчеркивал: несмотря на то, что амери­канская армия ни разу не проиграла решительного сражения Вьетконгу или Народной армии Вьетнама, в политическом смысле она потерпела полный крах. В отчете ставились под сомнение свидетельства военной доблести, которую американцы проде­монстрировали недавно в Гренаде, Панаме и в Персидском зали­ве: отмечалось, что во всех трех случаях их противники недо­оценивали готовность американцев пустить в ход новейшее ору­жие и эффективность этого оружия и переоценивали собствен­ную военную мощь. И, что еще важнее, правительства этих стран не обладали той всенародной поддержкой, которая необходима для ведения длительной войны. Выражаясь словами Гуахардо, "американцы победили в Персидском заливе не
потому, что ока­зались сильнее в техническом смысле, а потому, что им удалось сломить волю неприятеля. В Мексике, как это уже было во Вьет­наме, американцы обнаружат: пусть у нас мало техники, зато наш народ не сломить. Народ, который не смирился с пораже­нием, победить невозможно".
        Основную часть доклада составляло изложение ловких воен­ных и политических ходов, имеющих под собой реальную осно­ву. Все это, вместе взятое, вызвало бы слезы восторга даже у Макиавелли, флорентийского мыслителя, жившего в пятнадцатом-шестнадцатом веках, который возвысил военную и полити­ческую стратегию до уровня искусства. Прекрасно понимая, что американскому президенту никогда не удастся получить у Конгресса и народа той поддержки, которая необходима для официального объявления войны, Барреда, ссылаясь на прошлые вторжения американцев в Мексику, высказывал предположение, что для оправдания нынешней интервенции президент выдвинет версию об обеспечении безопасности. Гуахардо, в свою очередь, отмечал: как и Уинфилду Скотту в 1848 году, и Джону Першин­гу в 1916 году, американской армии не хватит сил, чтобы окку­пировать всю Мексику. Поэтому она захватит лишь ту часть, которую сочтет необходимой для осуществления намеченной цели, то есть защиты своего народа, собственности и страны.
        Величину оккупированной территории и ее местоположение будут определять три ключевых момента. Первый - количество вооруженных сил, необходимых для того, чтобы захватить и удер­живать этот район. Поначалу будуг введены регулярные сухо­путные войска в составе двенадцати дивизий и корпус морской пехоты в составе еще двух дивизий. Из них развернуть удастся только семь сухопутных дивизий и одну дивизию морских пехо­тинцев, поскольку две сухопутные дивизии по-прежнему нахо­дятся в Европе, одна - в Корее, а две воздушно-десантные дивизии невозможно перебросить в Мексику по той простой при­чине, что это лишит их возможности реагировать на непредви­денные осложнения в других "горячих" точках планеты. Исполь­зование же резерва и сил Национальной гвардии ограничено как законом, так и их неготовностью к боевым действиям.
        Размещение в Мексике американских войск потребует огром­ных затрат. Придется прокладывать и обслуживать коммуника­ции, проходящие по оккупированной территории и связываю­щие самые удаленные американские части с Соединенными Шта­тами. Уинфилд Скотт пошел на большой риск, когда в 1848 году отказался от снабжения через порт Веракрус и двинулся пешим маршем на Мехико, чтобы поскорее закончить войну. Но его армия, в отличие от современной, состояла только из людей, мулов да лошадей, что позволяло ей находить пропитание в пути.
        Учитывая размер и техническую сложность современной амери­канской армии, такой вариант можно отбросить. Один танк М-1 потребляет до пятисот галлонов дизельного топлива в день. По сравнению с этой цифрой количество пищи, необходимое его экипажу, выглядит просто ничтожным. Дивизии, насчитываю­щей более трехсот таких машин, только для заправки танков потребуется сто пятьдесят тысяч галлонов в день. А если доба­вить к горючему для танков, бронемашин, самоходных гаубиц, вертолетов и грузовиков смазочные материалы, запчасти, меди­каменты, боеприпасы, продовольствие, воду и многое другое, что необходимо современной армии, то получится, что ежедневно придется доставлять в Мексику от сорока до восьмидесяти кило­граммов груза на каждого солдата, и это - до тех пор, пока армия будет находиться там.
        И последний фактор, редко принимаемый во внимание людь­ми, несведущими в военном деле, - это те сложности, с кото­рыми предстоит столкнуться американцам на оккупированной территории: ведь им придется кормить и обеспечивать всем не­обходимым оставшееся там население. На этом настаивают как современные законы и нормы, так и понятия морали и этики. А поскольку в американской армии мало частей гражданской и военной администрации, призванных осуществлять эту задачу, и все они находятся в резерве, то число районов, в которых они смогут эффективно осуществлять управление и обеспечение, не говоря уже о снабжении, будет весьма ограниченным. Только Матаморос насчитывает почти четыреста тысяч жителей, а Мон­террей - около четырех миллионов. И обо всем этом населении победителям придется позаботиться.
        Проведя анализ возможностей американцев и предположив, что цели противника будут ограничены организацией зоны безопасности, Гуахардо пришел к выводу, что армия Соединен­ных Штат,ов не продвинется дальше линии, соединяющей Там­пико, Сьюдад-Викторию, Монтеррей, Чиуауа, Эрмосильо и Кимо- Бэй. Войдут ли перечисленные города в зону безопасности, за­висит от того, смогут ли американцы содержать население этих городов и, вдобавок, охранять ведущие к ним авто- и железные дороги. И хотя возможность оккупации Веракруса тоже нельзя сбрасывать со счетов, перечисленные выше факторы делают та­кую перспективу маловероятной.
        Дальше слово опять взял Барреда. Мексика должна предоста­вить Соединенным Штатам самим определить границу зоны бе­зопасности, подчеркивал он. Как только американцы ее оккупи­руют, на них со всех сторон начнут оказывать давление, требуя вывода войск, если Совет тринадцати не предпримет действий, оправдывающих эскалацию конфликта: Оккупация Веракруса, расположенного на восточном побережье Мексики, далеко на юг от Рио-Браво, не согласуется с провозглашенной целью - охраной американской границы. Такие противоречия, по мне­нию Барреды, помогли бы вбить клин между президентом Со­единенных Штатов и его сторонниками. Если Совету удастся раздуть политические и моральные разногласия, которые уже существуют в правительстве США, голоса в поддержку войны скоро иссякнут, и мирное урегулирование конфликта будет только делом времени.
        Чтобы оказывать давление на Соединенные Штаты, необхо­димо не только привлечь ООН и Организацию американских государств, но и создать коалицию стран Центральной Америки. К настоящему времени, по инициативе Мексики, уже организо­вано объединенное военное командование, под началом которо­го находятся вооруженные силы Гватемалы, Сальвадора, Ника­рагуа, Гондураса, Панамы, Колумбии и Венесуэлы. Хотя участие некоторых стран оказалось минимальным, Барреда отмечал, что факт образования такой коалиции не смогут игнорировать ни Соединенные Штаты, ни мировое сообщество. Если Мексика, подвергшаяся нападению сверхдержавы, попросит помощи, это обеспечит ей поддержку тех стран, которые хотели бы отпла­тить американцам за прошлые обиды.
        Главная выгода всего этого, подчеркнул Барреда, состоит в том, что Совет тринадцати, не приложив почти никаких усилий, неминуемо получит признание как законное правительство Мек­сики: "Взяв на себя роль невинной жертвы и убедив всех, что наши военные операции ведутся в соответствии с международ­ными соглашениями и протоколами, регулирующими боевые дей­ствия, мы заставим ту международную систему, которой США так успешно манипулировали в прошлом, работать на нашу по­беду".
        Прочитав последние строки, Чайлдресс задумался, заметив, что слова: "...убедив всех, что наши военные операции ведутся в соответствии с международными соглашениями и протоколами, регулирующими боевые действия" - подчеркнуты дважды. Ему не надо было объяснять, что имел в виду Хозяин. Сунув доклад в простой бумажный конверт, Рэндел посмотрел на Делапоса:
        - Откуда ты знаешь, что это - подлинный документ?
        Глотнув кофе, мексиканец обвел взглядом зал и только по­том ответил:
        - Я уже сказал, что в Совете тринадцати больше нет едино­душия. Кое-кто считает внешнеполитические манипуляции, на­правленные против Соединенных Штатов, слишком опасной игрой. Как выразился один из членов Совета, это все равно, что дергать быка за хвост. Эти же люди стыдятся предлагаемой по­литики, называя ее стратегией трусов. Не желая сдаваться без боя, они требуют, чтобы армия защищала каждый метр мекси­канской земли. Лучше смерть, чем позорное отступление. Да, мой друг, этот документ подлинный.
        Хотя Чайлдресс уже догадался, чего именно требует Аламан, он хотел услышать это из уст Делапоса. Американец надеялся, что план эль Дуэньо все же не будет таким чудовищно жесто­ким, каким он его вообразил. Делапосу самому не терпелось все объяснить, и он с готовностью выложил все, что задумали они с Хозяином.
        - Американская армия вторгнется, то есть уже вторглась на территорию Мексики, чтобы продвинуться примерно до той ли­нии, о которую указал Гуахардо. Мексиканская армия окажет ей символическое сопротивление - дабы удовлетворить нацио­нальную гордость и дать стране новых героев и мучеников, не­обходимых, чтобы сплотить народ. Как только армия США про­двинется до намеченного предела, наступит затишье, которое американцы используют для того, чтобы очистить занятую зону безопасности от шаек бандитов и преступников, а Совет тринад­цати - для осуществления дипломатического давления и разду­вания антивоенных настроений внутри США. Сеньор Аламан предвидит, что все закончится переговорами, в результате кото­рых американцы признают, что их цели достигнуты, и выведуг войска. Совет, со своей стороны, будет иметь все основания праздновать победу, заявив, что это он предотвратил полную ок­купацию и поражение Мексики. В конце концов, будет восста­новлен довоенный статус-кво, отношения между двумя странами возобновятся, а новое правительство будет официально призна­но как в Мексике, так и во всем мире.
        Сделав паузу, Делапос выжидательно посмотрел на Чайлдрес- са, и не увидев на бесстрастном лице американца никаких эмо­ций, продолжал:
        - Чтобы предотвратить это, Хозяин собирается снова бро­сить в бой наши отряды, как только американская армия про­двинется на юг и остановится. Обосновавшись за линией фронта на мексиканской стороне, мы станем оттуда совершать набеги на отдаленные посты и магистрали, по которым пойдет грузовой транспорт. И хотя мы предполагаем, что мексиканцы займутся тем же, наши набеги будут отличаться невиданной жестокостью, сопровождаясь поистине чудовищными зверствами. Таким обра­зом, мы заставим американцев проявить характер и либо отпла­тить противнику той же монетой, либо, что куда лучше, вклю­чить в свои планы свержение Совета тринадцати.
        Рэндел продолжал хранить молчание. Мексиканец же, несмотря на отсутствие реакции собеседника, все больше воспламенялся. Глаза его сверкали, на лице появилась торжествующая усмешка. Он говорил все быстрее, помогая себе взмахами руки:
        - А в Соединенных Штатах такие настроения наверняка воз­никнут. После окончания войны в Персидском заливе многие американцы считали, что нельзя оставлять Саддама Хусейна у власти. Зверства над курдскими повстанцами и иракскими бе­женцами стали пятном, омрачившим блестящую во всех отно­шениях победу американского оружия. И если мы добьемся, чтобы Совет считали сборищем таких же злодеев, как иракский дикта­тор и его компания, общественность Америки может потребо­вать, чтобы были предприняты решительные шаги для предотв­ращения ошибки, допущенной в Персидском заливе - особен­но, если учесть, что на этот раз жертвами будут сами американ­цы.
        Закончив, Делапос стал ждать, что скажет Чайлдресс. Теперь, после долгого бесстрастного молчания, ему придется высказать свое мнение. В душе Рэпдела боролись противоречивые чувства. И самое сильное подсказывало ему: несмотря на годы, проведен­ные вдали от дома, он все-таки остается американцем. Как ни нравилось ему в юности считать себя человеком без родины, эдаким перекати-полем, с возрастом он все чаще начинал заду­мываться о том, что в жизни должно быть нечто большее, чем риск, опасность и приключения. И вот теперь, когда ему трид­цать пять, Рэпделу, наконец, захотелось жить в ладу с собой и со страной, которой он гак давно пренебрегал.
        Это ощущение сопровождалось уверенностью: если он, Чайл­дресс, американец по крови, рождению и мировосприятию, то Делапос - мексиканец. Слепо повинуясь Аламану, который в его глазах стал настоящим мексиканским патриотом, Делапос забыл о том, что в высшей степени неразумно прибегать к услу­гам наемников в районе, ограниченном расположением двух про­тивоборствующих армий. Холодная, беспощадная логика под­сказывала американцу: как бы ни был обширен район боевых действий, как бы Ни были разбросаны силы противников, как бы ни были ловки и неуловимы отряды Аламана, и как бы ни была слаба мексиканская армия, все равно - вечного везения не бывает. Когда-нибудь удача откажет наемникам или, еще того хуже, они перестанут быть нужными своему нанимателю. Рэндел знал, что Аламану не составит никакого труда устроить так, что­бы сведения о расположении базовых лагерей попали в руки ЦРУ или мексиканской разведки. После этого для уничтожения наемных отрядов в ход пойдет все - от мощных бомбардиров­щиков до частей особого назначения, и Хозяин чужими руками избавится от необходимости платить своим верным слугам.
        И все же, несмотря на все эти соображения, Чайлдресс решил остаться на службе у эль Дуэньо. Он знал, что столь рискован­ное предприятие заставит Аламана раскошелиться. Не потребу­ется большого труда, чтобы через Делапоса убедить его платить вперед. Таким образом, американец видел возможность, рискнув в последний раз, выполнить задание, которое в случае успешно­го исхода позволит ему оставить эту опасную профессию и вер­нуться на родину, в любимые Зеленые горы. Правда, он не мог окончательно отделаться от мысли, что строит свое будущее на трупах соотечественников, но умел сдерживать подобные чув­ства. Чем он, в конце концов, хуже политиков из Вашингтона? Ведь они, в угоду своей карьере, снова послали американских солдат на войну, которая, по всем меркам, не только безнрав­ственна и несправедлива, но и наверняка закончится для Соеди­ненных Штатов весьма бесславно.

9 сентября, 13.1035 километров к югу от Нуэво-Ларедо, Мексика
        Вертолеты-разведчики скрылись из вида, и снова наступила тишина. Американцы опять их не заметили... Это и удивило, и насторожило Гуахардо. Он отлично знал, что маскировка и по­зиция его людей настолько же плохи, насколько хороши опти­ческие приборы и датчики, установленные на разведывательных вертолетах. И дело было вовсе не в нерадивости или недис­циплинированности солдат и командиров. Напротив, и настрой, и боевой дух в мексиканской армии оказались исключительно высоки, и порой доходили до экзальтации. И хотя за всем этим чаще всего скрывалась нервозность, Альфредо был уверен, что солдаты, которых он отобрал для действий в тылу противника, полны решимости сделать все от них зависящее. Не их вина, что не все получается так, как хотелось бы: ведь их подготовка ос­тавляет желать лучшего, да и боевого опыта у них почти нет.
        В какой-то степени полковник винил самого себя, поскольку ожидающий в засаде взвод моторизованной разведки принадле­жал тому военному округу, который он сам возглавлял до июнь­ского переворота. В его обязанности как командующего входи­ли обучение и подготовка солдат к реальным боевым действиям. Неудивительно, что теперь, когда вот-вот грянет первый для них бой, он ощущает тревогу, подмечает одни лишь недостатки и рисует наихудший исход. И хотя в мирное время, обучая личный состав, он предупреждал их', что на войне идеальных операций не бывает, это не уменьшало его опасений, ибо он знал: ошибки стоят человеческих жизней и проигранных сражений.
        Тем не менее, он уже ничем не мог помочь своим солдатам. Как главнокомандующий, Гуахардо подготовил все, что мог: вы­работал свою стратегию, добился у Совета ее одобрения, сфор­мулировал все приказы для проведения ее в жизнь и сделал все необходимое для того, чтобы его подчиненные эти приказы вы­полнили. Теперь ему оставалось одно: наблюдать за осуществле­нием своих планов. Полковник начинал понимать, что самое трудное для главнокомандующего - это доверить свое детище младшим командирам и вверенным им подразделениям.
        И все-таки, должна же остаться для него какая-то возмож­ность влиять на ход сражения! В прошлом этот вопрос часто не давал Альфредо покоя. Он годами изучал опыт других команду­ющих - как мексиканских, так и иностранных: их помощь сло­вом и делом своим подчиненным, ту лепту, которую они вклады­вали в развитие боевых действий. Гуахардо уже давно отказался от практики, принятой у его предшественников - офицеров мексиканской армии, - поскольку считал их поступки слиш­ком эгоцентричными. Пусть некоторые подвиги его предков и способствовали взлету боевого духа, солдатам, тем не менее, они не могли дать конкретного ответа на вопрос, как добиться побе­ды. Так, например, история о молодом кадете, который в битве при Чапультепеке 13 сентября 1847 года бросился в смертель­ную схватку, завернувшись в знамя, превратилась в красивую легенду, однако едва ли могла подсказать командиру решение при ведении современного боя.
        Сначала Альфредо надеялся получить ответ, изучая амери­канские методы руководства, однако очень скоро понял, что в армии США командиры делают слишком большую ставку на современное вооружение, которого - он это прекрасно осозна­вал - у мексиканской армии никогда не будет. Кроме того, к своему удивлению, полковник обнаружил, что американские офи­церы гоже страдают изрядным эгоцентризмом и принимают ре­шения, исходя из соображений внутренней и международной политики, столь же часто, как их мексиканские коллеги, хотя на словах это отрицают. И, наконец, на всю военную машину Соединенных Штатов-оказывает большое влияние американ­ский национальный характер. И специальные журналы, и воен­ная наука возносят на щит принцип централизованного плани­рования и децентрализованного исполнения, который подразу­мевает, что подчиненные на местах обладают полной самостоя­тельностью в выполнении полученых заданий. Однако на прак­тике развитая система связи дает возможность наиболее высоко­поставленным командирам - то есть тем, чья карьера целиком зависит от успеха или неудачи подчиненных, вмешиваться в ход операций,
которые их не касаются. Гуахардо понял, что амери- каиские командиры не только не могут вести бой так, как счита­ют нужным, но еще и связаны необходимостью постоянно пере­давать подробные донесения, что часто делает их жертвами советов и рекомендаций вышестоящих начальников, которых от поля боя отделяют десятки, а то и сотни километров.
        Отказавшись от американских приемов ведения войны, Аль­фредо вкратце ознакомился с советской методикой. В отличие от американской, там основное внимание обращалось на стан­дартные боевые задачи и четкие, ясные принципы, что избавля­ло младших командиров ох необходимости принимать решения. Но, несмотря на некоторые заинтересовавшие его подробности, Гуахардо отверг ее как недостаточно гибкую. Безоговорочное подчинение, на котором настаивала советская методика, не вя­залось с мексиканским темпераментом. Полковник знал, что его солдаты - живые люди, в жилах которых течет горячая южная кровь. Они никогда не станут бездушными роботами, на кото­рых рассчитана советская доктрина. И хотя нельзя строить так­тику, опираясь только на пример юного героя, павшего смертью храбрых при Чапультепеке, все же отвага, жертвенность и стра­сть, которыми так богат мексиканский характер, порой необхо­димы, чтобы зажечь'бойцов.
        Только много лет спустя Альфредо понял, что невозможно механически перенести готовую методику какой-либо чужой ар­мии на мексиканскую почву. Выход один: разработать комбини­рованную систему, которая позволит сочетать сильные стороны мексиканской армии с методами и приемами, заимствованными у армий других стран. Наиболее пристально Гуахардо изучал немецкую доктрину. Хотя американцы заявляли, что взяли на вооружение именно ее, полковник знал, что в армии США она утратила своеобразие. Сам он взял из немецкой системы только две особенности. Первая - небольшой, но отлично обученный штаб, разрабатывающий и согласовывающий планы и обеспечи­вающий необходимую связь при их осуществлении. Вторая - она пришлась Гуахардо особенно по душе - руководство бое­выми действиями с передовой. Он знал, что только находясь на переднем крае сражения, офицер может в полной мере понять про­исходящее. Разве можно влиять на ход боя, сцдя в удобном и без­опасном бункере за десятки километров от района боевых дей­ствий? Только командир, сражающийся плечом к плечу со свои­ми солдатами, может судить о том, что в данный момент
выпол­нимо, а что - нет. К тому же, мексиканский характер требовал именно такого руководства. Поэтому Альфредо вовсе не считал странным, что он, главнокомандующий Вооруженными Силами стра­ны, находится на переднем крае в наскоро сооруженном окопе.
        Как иначе может он требовать от других, чтобы они руководили подчиненными с передовой? И потом, только под этим предло­гом он мог вырваться из суеты столичной жизни и делать свое дело вместе с людьми, которых по-настоящему понимал.
        Молодой капитан, командовавший частями моторизованной разведки, сосредоточенной в этом районе, осторожно тронул Гу­ахардо за плечо, чтобы привлечь его внимание, и указал на се­вер - в сторону дороги. Демонстрируя спокойствие, которого на самом деле не было и в помине, полковник неторопливо под­нес к глазам бинокль и устремил взгляд в указанном направле­нии.
        Сначала он не понял, что хотел показать ему капитан. Но вдруг на дороге появилась темно-зеленая машина, которая быс­тро приближалась. В бинокль было видно, что это "Брэдли" - скорее всего, разведчик. А если это так, то где-нибудь поблизо­сти должны быть и другие. Гуахардо внимательно оглядел весь видимый отрезок дороги, но других машин не обнаружил. Мо­жет, они где-то в засаде обеспечивают прикрытие головной БМП? Не отрывая глаз от бинокля, Альфредо спросил у капитана, ви­дит ли он еще машины. Капитан ответил отрицательно.
        Гуахардо недоуменно хмыкнул.
        - Может, головную "Брэдли" прикрывают с воздуха вертоле­ты-штурмовики? - спросил он капитана. Тот ответил, что тоже подумал об этом, но не видит ни пыли, ни раскачивающихся ветвей, которые обычно выдают висящий на малой высоте вер­толет. Гуахардо снова хмыкнул.
        - Что ж, видно, на этот раз нам повстречался беспечный разведчик, - заметил он.
        Опустив бинокль, капитан обвел взглядом окрестности и от­ветил:
        - У нас есть единственный способ проверить это предполо­жение, сэр: открыть огонь.
        Полковник, все еще не спуская глаз с вражеской машины, помедлил, прежде чем ответить. Он понимал, что капитан спра­шивает у него разрешения. Потом, по-прежнему глядя в бинокль, бросил через плечо:
        - Ну, так за дело, капитан.
        Молодой офицер, не искушенный в ритуале начала войны, встал по стойке "смирно", отдал честь и молодцевато ответил:
        - Есть проверить, господин полковник!
        Пока капитан отдавал приказ открыть огонь, Гуахардо посме­ивался про себя. Скоро жестокие бои сделают свое дело, и всю эту браваду как рукой снимет. Только когда пролитая кровь остудит пыл его бойцов, можно будет понять, способны ли они совершить то, чего он от них ожидает.
        Альфредо знал, где скрываются "Панарды" разведывательно­го взвода, но со своего места невидел,как они выезжают из укрытия на огневой рубеж. Даже после первого залпа, подняв­шего облака пыли и белого дыма, полковник не смог разглядеть машины.
        Не увидел их и экипаж одинокой "Брэдли". Оба "Панарда" выстрелили с интервалом в одну секунду, и оба промахнулись. Первый снаряд взорвался на дороге перед машиной, второй - на обочине слева от нее. Не успела осесть поднятая взрывами пыль, как "Брэдли" резко повернула влево. Гуахардо успел уви­деть командира - нырнув в люк, он захлопнул его за собой. Очевидно, водитель увидел взрыв перед носом машины и, не заметив бокового, среагировал инстинктивно, не дожидаясь при­каза командира. Именно этот маневр и сделал его легкой добы­чей мексиканских "Панардов". А может, водитель просто расте­рялся - ведь в таких случаях рекомендуется немедленно вер­нуться в укрытие.
        Однако американская БМП сама лишила себя такой возмож­ности, включив дымовую завесу. Вместо того чтобы скрыться в белых клубах дыма, "Брэдли" выступила на его фоне темным силуэтом, являя собой идеальную мишень. Впрочем, и без дыма участь ее была решена. Первый выстрел, вздыбивший землю пе­ред машиной, оказался неточным, потому что командир "Панар­да" неверно определил расстояние до цели. Повернув в сторону, БМП исключила повторную ошибку. Командир "Панарда" дал второй выстрел без корректировки и попал точно в цель.
        Ударив в корпус БМП чуть ниже люка водителя, 90-милли­метровый противотанковый снаряд взорвался. Его кумулятивная боеголовка при взрыве образовала реактивную струю толщиной в карандаш, состоящую из расплавленных молекул металла. Ее чудовищное давление в долю секунды разрушило алюминиевую броню американской машины. Буквально прошив насквозь от­сек экипажа, реактивная струя задела одну из хранившихся внутри "Брэдли" управляемых противотанковых ракет с такой же бое­головкой и прорезала ее тонкую оболочку. Это дало начало "цеп­ной реакции" взрывов.
        С того места, где стоял Гуахардо, взрыв 90-миллиметрового снаряда и последовавшие за ним взрывы внутри "Брэдли" выгля­дели весьма впечатляюще. Только что БМП на полной скорости неслась навстречу "Панардам". Вдруг внезапная вспышка - и машину окутало облако густого черного дыма. Оно еще не успе­ло рассеяться, как "Брэдли", взметнув тучу пыли, содрогнулась, будто заводная игрушка, по которой ударили молотком. Почти сразу же оба люка - ив башне, и в задней части машины - распахнулись, из них вырвались языки пламени, которые тут же пропали. Из всех отверстий машины валил густой белый дым, но она все еще двигалась вперед. Вдруг "Брэдли" снова содрог­нулась - это взорвалось еще несколько боеголовок от ракет. Пламя охватило всю машину - горело ракетное топливо. БМП замедлила ход, покосилась на левый бок и встала.
        Капитан не скрывал своего ликования:
        - Мы его прикончили, господин полковник! Всего тремя снарядами!
        - Четырьмя, капитан, - наблюдая за горящей "Брэдли", хо­лодно проронил Гуахардо. - Ваши "Панарды" сделали четыре выстрела. Последний дал перелет. Командир второго "Панарда" то ли перестарался с корректировкой, то ли не учел того, что БМП приближалась.
        Полковник отвернулся от горящей машины и посмотрел на удивленного офицера в упор:
        - Так или иначе, придется вам побеседовать с обоими ко­мандирами. Они находились в засаде и еще до появления амери­канца должны были выяснить точное расстояние до дороги. Если мы не сделаем выводов теперь, в будущем такие ошибки могут нам дорого обойтись. Вам все ясно?
        Вытянувшись по стойке "смирно", капитан смущенно выслу­шал Гуахардо и коротко ответил:
        - Да, господин полковник.
        После неловкого молчания Альфредо обнял растерявшегося офицера за плечи:
        - Я ведь вас не упрекаю, капитан, вы справились хорошо. Но уничтожена всего одна "Брэдли", а только у 16-й бронетан­ковой дивизии их - триста шестнадцать. Если мы хотим пока­зать американцам, что тоже на что-то способны, придется бе­речь каждый снаряд и каждого солдата. Это вы, надеюсь, пони­маете, не так ли?
        Капитан, который все это время стоял, уставив взгляд в зем­лю, поднял глаза на полковника:
        - Понимаю, господин полковник. Извините, что сморозил глупость. Ведь это - мой первый бой.
        Гуахардо дружески потряс молодого командира за плечо:
        - Можете не извиняться. В этом деле мы все - новички. А теперь быстро отводите своих людей, пока на нас не обруши­лись остальные триста пятнадцать "Брэдли".

9 сентября, 13.1520 километров к югу от Нуэво-Ларедо, Мексика
        - Подполковник Диксон! Первая рота 9-го батальона вошла в соприкосновение с противником!
        Услышав в наушниках интеркома взволнованный голос пило­та, Диксон проснулся. Он поднялся в два часа ночи, поспав все­го пару часов, и с тех пор все время был на ногах. Скотт нахо­дился в Ларедо, когда мексиканцы взорвали два из трех мостов через Рио-Гранде, причем сделали это в 14.00, в час "Ч", прямо на глазах у отрядов особого назначения, которые пытались их опередить. После этого подполковник отправился из Ларедо на юг, чтобы проследить, как 2-й батальон 13-го пехотного полка - головное подразделение Второй бригады - переправляется че­рез реку. Убедившись, что все идет нормально, он вылетел в Рому, где находился передовой командный пункт Первой брига­ды - проверить, как начинаются боевые действия. Только удо­стоверившись, что и здесь все в порядке, Скотт вернулся на тактический командный пункт дивизии (ТАК-КП), расположен­ный неподалеку от Ларедо, чтобы оттуда наблюдать за ходом сражения и обсудить с командующим корпусом вопросы про­кладки наземной линии связи.
        Прибыв на ТАК-КП около девяти утра, подполковник успел получить последнее сообщение от помощника дивизионного на­чальника разведки и своего штабного оператора и поговорить с командующим, Длинным Элом, с которым он, уже выходя, столк­нулся в дверях. К полудню он снова отправился в путь. Так что не было ничего удивительного в том, что мерный рокот верто­летных винтов и ритмичная вибрация двигателя скоро убаюкали Скотта. Открыв глаза, он огляделся, соображая, что к чему, и быстро придя в себя, нажал кнопку иитеркома:
        - Повторите последнее сообщение.
        Его пилот, старший офицер 3-го класса Бомастер, по голосу подполковника понял, что тот задремал.
        - Мы только что услышали по дивизионной командной сети экстренное донесение: первая рота 9-го батальона моторизован­ной разведки вошла в соприкосновение с противником. Ни ко­ординат, ни других подробностей пока не известно.
        Глубоко вздохнув, Диксон взял в руки свой планшет. В углу его торчал листок с позывными и частотами входящих в диви­зию подразделений. Отыскав частоту командной сети Первой роты 9-го разведбатальона, он настроил на нее одну из раций.
        Из наушников тотчас раздались возбужденные голоса. Скотт без труда узнал говоривших, тем более, что они пользовались неофициальными позывными. Командир батальона, называвший себя "Скаут-6", распекал командира роты А, который отвечал на позывные "Альфа-6". Время от времени в их разговор вме­шивался помощник командира батальона, "Скаут-3", задавая какой-нибудь вопрос, но командир батальона, занятый разгово­ром скомандиром роты, большей частью оставлял его вопросы без ответа.
        - Альфа-шесть, повторите координаты засады, прием.
        - Говорит Альфа-шесть. У меня нет координат. Получено только донесение об обнаружении противника.
        - Говорит Скаут-шесть. В этом донесении должны быть ука­заны координаты места и сведения о характере соприкоснове­ния. Если они у вас есть, немедленно сообщите. Если нет, так и скажите. Должен же я что-то отвечать на запросы из штаба ди­визии. Прием.
        Наступила пауза. По тону командира батальона Диксон по­нял, что тот в ярости, и не винил его. Даже из того, что он услышал, подполковник уяснил, что одна из головных машин попала в засаду, а сам командир роты А пытается прикрыть или собственный промах, или оплошность своих подчиненных. Скотт живо представил, как командир роты А сидит в своем команд­ном пункте, лихорадочно пытаясь узнать хоть какую-то полез­ную информацию, чтобы умилостивить разъяренного командира батальона. Он понимал, как сильно в нем стремление защитить своих солдат, не говоря уж о собственной гордости и карьере. И хотя в мирное время такие чувства многие считали допустимыми и даже похвальными, в бою, когда своевременный и точный доклад зачастую решает исход дела, не место для подобных сен- тиментов. Провал операции - это напрасные жертвы, а с этим, считал Диксон, мириться нельзя. Не в силах сдержаться, он уже собрался было включиться в разговор и добавить кое-что от себя, но командир батальона его опередил:
        - Альфа-шесть, говорит Скаут-шесть. Ладно, отвечай про­сто: да или нет. Вам известно, где произошло соприкосновение? Прием.
        - Говорит Альфа-шесть. Нет.
        - Вы имели связь с теми, кто вошел в соприкосновение, или с его очевидцами? Прием.
        - Говорит Альфа-шесть. Нет.
        - Вы имеете представление о величине, местоположении или характере атаковавшего соединения неприятеля? Прием.
        - Говорит Альфа-шесть. Нет.
        Наступила пауза. Когда командир батальона снова вышел на связь, он уже не пытался скрыть свой гнев:
        - Альфа-шесть, вы вообще что-нибудь знаете, черт бы вас побрал? Прием.
        Снова пауза. Наконец командир робко промямлил:
        - Говорит Альфа-шесть. Вас понял. Разведчик из части два- один, двигавшийся на юг, доложил, что попал под обстрел. Пос­ле этого донесения возобновить связь с Альфа-два-один не уда­лось. Конец связи.
        Командир батальона выразил словами то, что так возмущало Диксона:
        - Вы что же, хотите сказать, что послали одну "Брэдли" по главной дороге без всякого прикрытия? Что отправили на смерть пять человек, чтобы узнать, есть ли поблизости мексиканцы, которые не прочь помериться силами?
        Через несколько секунд, которые для молодого командира роты А наверняка оказались самыми трудными в жизни, он снова вышел на связь, чтобы ответить своему командиру батальона:
        - Говорит Альфа-шесть. Да. Конец связи.
        Диксон выключил рацию. Какое-то время он просто смотрел в иллюминатор на проплывавшие внизу островки скудной мек­сиканской растительностти. "Ну почему, - думал он, - все войны начинаются одинаково? Почему командиры всегда учатся своему ремеслу ценой гибели молодых солдат?". Как ни сочув­ствовал подполковник командиру роты, он знал, что его придет­ся заменить. На его совести было не только ошибочное решение - посланная в разведку машина без прикрытия: он, к тому же, пытался скрыть свой промах. Нельзя терпеть в армии, особенно в разведке, офицеров, которые считают возможным давать не­точные или заведомо ложные донесения. Слишком много чело­веческих жизней зависят от решений, которые принимаются на основе данных разведки. К тому же, Диксон знал, что после словесного разноса и публичного унижения, которое командир роты получил по открытой радиосети, его вера в себя будет на­всегда подорвана. Таким образом, кроме пяти убитых или тяже­лораненых разведчиков, к потерям можно причислить и коман­дира роты, получившего психологическую травму, возможно - неизлечимую.
        На главном КП дивизии Керро переключил рацию оператив­ной связи с командной сети батальона обратно, на резервную командную сеть дивизии. Как и Диксон, он слушал разговор между командиром батальона и командиром роты и теперь пре­бывал в ярости. Капитан считал, что командир роты А - непро­ходимый болван, и уволить его из армии было бы слишком мяг­ким наказанием. Да за то, что он натворил, публично кастриро­вать - и то мало. Послать разведчика без прекрытия на вражес­кую территорию - это не что иное, как преступление: хоть с точки зрения военной науки, хоть с позиции здравого смысла.
        Нет, вовсе не судьба разведчиков и командира их роты зани­мала сейчас Гарольда. Его возмущало то, что гибли люди. Досамого часа"Ч", когда мексиканцы взорвали мосты на Рио-Гранде, в штабе дивизии были офицеры, которые верили, что мексикан­цы, сознавая всю тщетность сопротивления, ничего не предпри­мут. Как подчеркнул начальник разведки дивизии, в 1916 году, когда Джон Першинг с тремя бригадами, преследуя Панчо Ви- лью, вторгся в Мексику, мексиканская армия только делала вид, что оказывает сопротивление. Подобное'' отношение, подкреп­ленное сообщениями объединенного штаба и отрядов глубинной наземной разведки, которые в один голос утверждали, что ос­новные силы мексиканской армии уже отошли к югу, вселяло уверенность, что эта кампания будет легкой. Начальник отдела планирования считал, что дивизия дойдет до самого Монтеррея, не встретив никакого сопротивления, после чего займет отве­денный ей сектор и организует его охрану, пока правительства двух стран будут вести переговоры. А когда поднятая в прессе шумиха уляжется - на это он отводил не больше шести недель - и обе стороны смогут, не теряя лица,
достичь соглашения, вооруженные силы США заявят, что операция прошла успеш­но, выведут войска, и на этом все закончится.
        Однако, когда с обеих сторон пролилась кровь, этот сценарий перестал казаться столь уж бесспорным. Гибель английского во­енного корабля "Шеффидц" и аргентинского крейсера "Генерал Бельграно" во время Фолклендского конфликта показала: как только прольется кровь и повлечет за собой взрыв патриоти­ческих чувств, все разговоры о логике и здравом смысле тонут в призывах к мщению. Кровь, пролитую во имя Бога и Родины, можно смыть только новой кровью. Капитан считал, что мне­ние, будто мексиканцы позволят им беспрепятственно вторгнуться в свою страну, по меньшей мере, абсурдно. Теперь остается только убедиться, чего стоит мексиканская гордость, на какие жертвы готово пойти правительство Соединенных Штатов, дабы оправ­дать неправильную политику и с какими жертвами смирится аме­риканская общественность, обнаружив, что полной и безогово­рочной победы не бывает.
        Поднявшись, Гарольд оглядел фургон. Порой в голову прихо­дят неожиданные мысли, особенно если учесть, что он - давно уже не новичок на войне. Обратившись к сержанту, Керро спро­сил, что сегодня на обед. Запустив руку в стоявшую перед сто­лом коробку с пайками, тот выудил оттуда коричневый пласти­ковый пакет и прочитал надпись На этикетке:
        - Э, да вам повезло, сэр. - Бросив капитану паек, он по­дождал, пока Керро поймает его, и только потом торжественно объявил: - Вам положены свиные котлеты.
        Скорчив гримасу, Гарольд взглянул на надпись, чтобы убе­диться в правильности приговора. Потом, обращаясь к находив­шимся в фургоне коллегам, произнес:
        - Гадость редкостная, но должен же кто-то их есть... С этими словами он повернулся и, выйдя из фургона, пошел искать какое-нибудь тихое местечко в тени, чтобы проглотить обед, хотя бы ненадолго забыв о войне.
        Глава 19
        Истинный вождь - это тот, кто умеет сочетать непреклонность с мудростью, знание своего дела - с решительностью поступков, искусство организатора - с ремеслом палача.
        Только так можно завоевать доверие.
        ФилиппПетен, маршал

11 сентября, 09.00Мехико, Мексика
        Давно уже ничто так не удивляло Джен Филдс, как приглаше­ние полковника Гуахардо: он попросил журналистку одну, без съемочной группы, посетить ею перед отъездом из Мехико. Хотя можно было найти дюжину предлогов для отказа, как и множе­ство разумных доводов для того, чтобы не согласиться, сама ма­нера, в которой было сделано приглашение, убедила Джен при­нять его. Не прошло и часа с того момента, как она поставила в известность Министерство информации о своем намерении вме­сте с группой покинуть Мексику, как в ее номере появился май­ор мексиканской армии. Вручая ей конверт, он сообщил, что получил приказ министра обороны дождаться ответа, сколько бы времени это ни заняло.
        В конверте оказался листок желтой бумаги - вроде той, на которых записывают телефонограммы. Послание, написанное изящным округлым почерком, было кратким и деловым:
        Сеньорита Филдс, сочту за честь, если Вы согласитесь по­завтракать со мной завтра в восемь тридцать. Для меня очень много значила бы возможность лично попрощаться с Вами.
        Ваш покорный слуга Гуахардо.
        Когда, к общему удивлению, Джен сказала майору, что со­гласна, он обещал лично заехать утром, чтобы доставить ее в Министерство обороны. Узнав об этом, Джо Боб сделал все, чтобы отговорить Джен:
        - Бог с тобой, Джен! Что хорошего можно ожидать от этого свидания наедине? Может, ты забыла, что наши страны воюют,а он,междупрочим, - главная военная шишка? Ума не прило­жу, что на тебя иногда находит.
        Но Джен не желала слушать никаких увещеваний. Она реши­ла, и теперь не собирается отступать от своего намерения. Если уж на то пошло, она была игроком по натуре, и никогда не упускала благоприятного случая, а на этот раз судьба преподнес­ла ей подарок на блюдечке с голубой каемочкой.
        В кабинете Гуахардо ее ждал легкий завтрак: булочки, фрук­ты, кофе, соки. Пока они закусывали, болтая о том о сем, Джен заметила, что полковник выглядит отдохнувшим и благодушным, что казалось, по меньшей мере, странным для главнокомандую­щего, страна которого находится в состоянии войны. Он, как и всегда, производил впечатление спокойного, уверенного в себе, хладнокровного человека. Это слегка насторожило журналист­ку. Если он, по выражению Джо Боба, "главная военная шиш­ка", не проявляет никаких признаков озабоченности, несмотря на то, что американская армия стремительно наступает, то, быть может, все заверения чиновников из Пентагона, что эта кампа­ния будет легкой, не очень-то обоснованны? Разговаривая с Аль­фредо, Джен наблюдала за выражением его глаз. Она знала, что он, как и Скотт Диксон, ее возлюбленный, смотрит на мир гла­зами профессионального убийцы, которые не выдают ни тайн, ни эмоций.
        После того как подносы с остатками завтрака убрали, Джен и полковник пересели в большие мягкие кресла, чтобы выпить по чашке кофе. Для начала Гуахардо сказал, что не мог позволить сеньорите Филдс покинуть Мехико, не выразив ей глубокой бла­годарности - от себя и от лица президента Мексики - за чест­ное и объективисте освещение событий июньской революции и действий Совета тринадцати. И поскольку вчера ему пришлось приехать в столицу на важное совещание, он решил сделать это лично.
        - Немногие из ваших коллег-журналистов, - пояснил пол­ковник, - попытались вникнуть в суть событий тех дней и ра­зобраться в причинах, которые их вызвали. Вы, сеньорита Филдс, продемонстрировали, что при желании можно преодолеть куль­турные различия, разделяющие наши великие державы, и уви­деть произошедшее нашими глазами.
        На мгновение в комнате повисла неловкая тишина - так бы­вает, когда сильные чувства остаются невысказанными. Кашля­нув, Альфредо снова предложил Джен кофе. Ей больше не хоте­лось, но она согласилась. Полковник с явным облегчением встал, принес кофейник и наполнил чашки. Потом заговорил о другом.
        - Вам известно, сеньорита Филдс, что вы - единственная из американцев, кто после двадцать девятого июня взял на себя труд поговорить с каждым членом Совета?
        Джен об этом не думала. Просто ей нравилась сама идея - как основа для серии репортажей. Но когда смысл сказанного дошел до ее сознание, она восприняла это как пощечину. Что он говорит? Что никто, ни один из представителей ее страны, сол­даты которой уже идут по мексиканской земле, не удосужился поговорить с теми, кого считают врагами? Не может быть! Глядя на Гуахардо, который снова сел напротив, Джен сказала, что слышала, будто государственный секретарь США трижды встре­чался с министром иностранных дел Барредой, а специальный представитель Белого Дома два раза посещал председателя Со­вета полковника Молииу.
        Усмехнувшись, Альфредо откинулся на спинку кресла.
        - Вы плохо меня слушали, сеньорита. Ведь я сказал "погово­рить". А ваши представители не разговаривали - они поучали, угрожали и даже пытались диктовать свои условия. Но сесть и поговорить, как мы с вами, - нет, ни разу. Ни в июле, ни в августе - никогда. Разве можно вести конструктивный диалог, если собеседник заранее убежден, что происхождение, положе­ние и культура дают ему право смотреть на нас сверху вниз? Каждый из представителей вашей страны был образованным человеком и, тем не менее, думал - нет даже не думал, а был уверен, - что он прав, а мы - нет. Ни один из представителей, посланных Вашим президентом, так и не смог избавиться от мысли, что люди, с которыми он разговаривает, - то есть мои соратники - невежественные солдафоны, несведущие ни в по­литике, ни в дипломатии. Как Линдон Джонсон в свое время видел в Хо Ши Мине невежественного крестьянина и террорис­та, и строил свою политику, исходя из этого, так и ваши пред­ставители видят в нас мелких диктаторов и шутов гороховых.
        Полковник замолчал, поймав себя на том, что в голосе его звучат горечь и злость. По лицу Джен он увидел, что иона заметила это. Сжав ручки кресла, Гуахардо устремил взгляд в потолок и несколько раз глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки. Успокоившись, он покосился на Джен: она ждала, глядя на него широко раскрытыми глазами.
        - Прошу прощения, сеньорита Филдс. Очень уж трудные нынче времена. Я не хотел ни пугать вас, ни срывать на вас свое раздражение. Боюсь, своей несдержанностью я испортил нашу приятную встречу.
        Джен покачала головойчи пожала плечами, показывая ему, что все в порядке.
        - Не могли бы вы, сеньорита Филдс, в качестве личной услу­ги сделать для меня еще кое-что?
        Джен кивнула в знак согласия.
        - Ваше ЦРУ наверняка узнает, что вы побывали у меня: я и не старался держать нашу встречу в тайне. Так вот, люди из ЦРУ, скорее всего, свяжутся с вами. Тогда скажите им, пожа­луйста, что у вас есть послание президента Мексики, но оно носит личный характер и предназначено исключительно для ушей президента США.
        Джен широко открыла глаза. Черт возьми, а ведь Джо Боб оказался прав. Зачем только она полезла в это дело? Теперь она вляпалась серьезно: тайные послания, ЦРУ и еще Бог знает что. Тем не менее, она еще раз кивнула и обещала сделать все, что от нее зависит. А что еще ей оставалось? Она стала пленницей обстоятельств. На миг Джен представила себе, как принцесса Лейла велит Дарту Вейдеру[Персонаж фильма американского режиссера Дж. Лукаса "Звездные войны".] катиться ко всем чертям, но Этот пример мало ее вдохновил.
        Но не ощущение собственной беззащитности заставило ее со­гласиться. Джен привлекла возможность сделать что-то важное, что-то, способное приблизить окончание войны. Это было не­что большее, чем долг перед Богом и своей страной, хотя она подумала и об этом. Ей представлялся случай сделать что-то такое, что избавит Скотта от смертельной опасности. Одно это заставило Джен, не задумываясь, взяться за поручение Гуахардо.
        - Расскажите своему президенту о нас. Расскажите, что вы о нас думаете. Постарайтесь, чтобы у него создалось впечатление, что мы - живые люди, а не просто члены правительства вра­жеской державы. Потом расскажите о том, что вы здесь видели, что вы думаете о Мексике и о наших планах. Если он позволит вам высказать все это, передайте ему следующее. Мы не хотим конфликта с Соединенными Штатами. Будущее наших стран, как и наше прошлое, тесно переплетаются. Нам не прожить друг без друга: слишком многое нас роднит. И американцы, и мексиканцы считают себя великими нациями, гордятся своим насле­дием и мечтают о лучшем будущем. Все, о чем мы просим, - позволить нам жить в мире, приближая это будущее и действуя по собственному усмотрению. Мы не просим ни о чем, кроме мира и уважения. И еще, сеньорита Филдс, передайте ему: если он не сочтет нужным удовлетворить нашу просьбу о мире, у нас не останется иного выбора, как отстоять его на поле боя.

11 сентября, 18.305 километров к западу от Сабинас-Идальго, Мексика
        Прилетев в расположение своих войск уже под вечер, Гуахар­до стал готовиться к первому серьезному бою с американцами. Он взглянул на часы. Скоро стемнеет, и вокруг появятся ночные хищники.
        Со своего командно-наблюдательного пункта, замаскирован­ного рядом с заброшенной каменоломней, полковник наблюдал, как американские части занимают свои позиции, но понимал, что под покровом темноты они, как и его войска, поменяют расположение. Маневр, который сейчас демонстрируют ему аме­риканцы, рассчитан на то, чтобы ввести его в заблуждение. Ко­мандующий американскими войсками, как игрок в покер, при­держивает лучшие карты, пока не представится благоприятный случай их разьпрать. Впрочем, все это не имело особого значе­ния. Чтобы американский командующий ни предпринял в этом секторе в ближайшие часы и во время грядущего боя, он не заставит Гуахардо изменить план обороны Монтеррея.
        Соблюдая величайшую осторожность - за исключением не­скольких недоразумений, -
16-я бронетанковая дивизия двину­лась на юг и остановилась, стянув войска к северу и северо- востоку от города. Одна бригада сосредоточилась севернее Монтеррея, вокруг Лампасоса, другая - к югу от Вальесильо, тре­тья - южнее Aгyэрyaсa, заняв позиции для броска на Монтер­рей. Расстояние между американскими бригадами подсказывало полковнику, что командир дивизии не опасается контратаки мек­сиканской армии: в противном случае он сомкнул бы свои под­разделения, развернув их так, чтобы они имели возможность при­крывать друг друга. Современные системы связи, вместе с мно­гочисленными отрядами авиации, способными охранять коридо­ры между бригадами, давали американцам возможность, растя­нув атакующие силы, штурмовать Монтеррей с трех направле­ний сразу. Если сейчас, используя моторизованную часть, на­пасть на одну из бригад, то самолеты и вертолеты-штурмовики немедленно обнаружат и пресекут угрозу задолго до того, как мексиканцы сумеют войти в соприкосновение с американскими наземными частями.
        Впрочем, Альфредо вовсе не собирался рисковать своими не­многочисленными моторизованными частями, бросая их в заве­домо бесплодную атаку. Во всяком случае, сейчас. Он, как и американский командующий, прибегнул к обманным маневрам. Как игрок, имеющий на руках несколько синих фишек, он не торопился воспользоваться ими, поэтому полковник с самого начала приготовился уступить эту партию - битву за Монтер­рей - американцам. Пусть забирают.
        Однако, не желая разьнрывать синие фишки в бою за Мон­террей, Гуахардо, тем не менее, не собирался просто сидеть сло­жа руки. Пусть сейчас он не в силах одолеть американцев, зато он заставит их пролить кровь и научиться быть поосторожнее. А если повезет, то в этой игре ему даже представится случай нане­сти противнику реальный ущерб. Но полковник знал, что сами собой такие возможности не создаются, и готовился сделать свой первый ход в битве за Монтеррей.
        Именно с такими намерениями он разворачивал свои войска. Два батальона пехоты - это были милицейские части - он разместил вокруг городка Вильяльдамо. Здесь они смогут задер­жать атаку с севера, из Лампасоса, где расположилась одна из американских бригад. У Мамуликскогр перевала два пехотных батальона - один милицейский, другой армейский, - усилен­ные противотанковой ротой, закрыли прямой подход к Монтер­рею с северо-востока из Ларедо. Там путь янки преграждали горы Сьерра-Пикачос, через которые на восток вел Маму- ликский перевал. На востоке и юго-востоке лежали открытые равнины. В этом районе, в окрестностях городка Нуэво-Репуэб- ло, Гуахардо развернул небольшую бригаду регулярной армии, в которую входили один пехотный батальон, один батальон мото­пехоты, один батальон милиции, две артиллерийские батареи и рота моторизованной разведки. Они должны были перекрыть дорогу через Сьерра-Пикачос на юг. Именно здесь, по предполо­жению полковника, 16-я дивизия должна сосредоточить основ­ные силы. Выступив из Лампасоса, американцы будут вынужде­ны двигаться по длинной узкой долине, усеянной множеством
деревень и поселков. Наступление через Мамуликский перевал заставит их принять бой на территории, выгодной для обороня­ющихся. И только на юге, вокруг Нуэво-Репуэбло, была мест­ность, удобная для широких стремительных маневров моторизо­ванных войск.
        Гуахардо расположил никарагуанский танковый батальон - единственное мощное подразделение, которым намеревался по­жертвовать в битве за Монтеррей, - к югу от города, в местечкепод названием Марин. Оттуда танки Т-72 должны двинуться на север, чтобы нанести удар по вражеским войскам, спускающим­ся с Мамуликского перевала, или на восток - навстречу амери­канским войскам, следующим через Нуэво-Репуэбло. Прибытие танков из Никарагуа было окружено строжайшей секретностью. В ход шли самые разные уловки. Тридцать входящих в батальон машин двигались только по ночам, окольными путями, по оди­ночке. Это потребовало больших усилий - слишком больших, по мнению некоторых. Ведь даже сам Гуахардо был готов к тому, что американские вертолеты-штурмовики разделаются с ними в два счета. Впрочем, полковник полагался не только на дополнительную боевую мощь. Шок, который испытают амери­канцы при внезапном появлении танков в самом начале кампа­нии, - вот на что рассчитывал Альфредо.
        
        Карта 8: Сражениеза Монтеррей 11 сентября
        Не все были согласны с тем, чтобы бросить никарагуанцев в бой сразу. Некоторые члены Совета возражали против решения Гуахардо, и это свидетельствовало о расколе некогда единодуш­ного правительства. Кое-кто считал, что использование никара­гуанских вооруженных сип приведет к углублению конфликта: Кого-то пугала угроза вторжения в южную часть Мексики или бомбардировка всей страны с целью отрезать ее от других госу­дарств Латинской Америки, поэтому они предупреждали, что неразумно понапрасну дразнить американцев. Была высказала мысль о том, что на начальной стадии конфликта нужно поста­раться обойтись своими силами, не привлекая иностранные войска. Нельзя создавать впечатление, будто Мексика не спо­собна постоять за себя сама.
        Однако Гуахардо и Барреда сошлись на том, что все же стоит пролить кровь никарагуанцев. Пусть такое решение усугубит кон­фликт, но, в то же время, американцы поймут, что рамки войны могут расшириться без их ведома. Ведь они вошли в Мексику ради безопасности своих южных границ, и не рассчитывают, что война охватит весь континент. К тому же, если сразу бросить союзников в бой и заставить их пролить кровь, это усилит их преданность общему делу. Остальные страны Латинской Амери­ки, оставаясь в стороне от настоящих боев, запросто могут из­менить своим принципам и отказать Мексике в помощи. Но если кровь пролита, этого уже не сделаешь, не потеряв лица в глазах своих соотечественников и других латиноамериканских народов. Ничто так не объединяет, как кровь, подчеркнул Бар­реда.
        У самого Гуахардо была еще одна причина для того, чтобы бросить в бой никарагуанцев. Он знал, что битву за Монтеррей ему не выиграть. Знал, что сражение окажется стремительным и кровавым. Если в проигранной схватке будут участвовать только мексиканские войска, это станет национальным позором и по­ставит под сомнение боеспособность мексиканской армии. Дав возможность никарагуанцам разделить поражение, полковник собьет спесь с некоторых офицеров-сандинистов, которые пы­таются его поучать, а заодно покажет им и другим союзникам, что с американской техникой и боевой мощью шутки плохи.
        Теперь, когда все планы согласованы, и войска заняли свои позиции, роль Альфредо в грядущей битве будет проста. Ему предстоит вынести всего два решения и отдать два приказа. Пер­вое - где и когда ввести в бой никарагуанские танки. Узнав направление главного удара американцев, он сразу примет это решение и отдаст зашифрованный приказ к началу контратаки. И второе - когда закончить бой. Это решение нужно принять, когда мексиканские войска сделают все возможное, и дальней­шие жертвы будут бессмысленны. Как только настанет такой момент, он отдаст приказ, получив который, подчиненные ему командиры смогут выйти из боя. Отойдя на новые позиции к югу и западу от Монтеррея, они перегруппируются и станут ждать, а инициатива тем временем вернется в руки политиков и диплома­тов.

11 сентября, 18.4012 километров к юго-западу от Вальесильо,Мексика
        Теперь оставалось только ждать, когда головные части диви­зии покинут исходные рубежи и двинутся в атаку. Длинный Эл и подполковник Диксон сидели на командном пункте дивизии в фургоне отдела планирования и в который раз проигрывали ход завтрашнего сражения. Диксон предпочитал бросить основные силы через Мамуликский перевал. Такое решение имело одно важное преимущество - этот, на первый взгляд, самый малове­роятный вариант открывал кратчайший путь в Монтеррей. А поскольку холмы по обе стороны от перевала так или иначе необходимо очистить, то штурмовать его все равно придется. Диксон утверждал, что у дивизии более чем достаточно огневой мощи, чтобы подавить сопротивление защитников перевала. Одновременно необходимо в тыл и на фланги противника пере­бросить по воздуху пехоту, и таким образом изолировать его от остальных сил. Овладев высотами, пехота сможет справиться с теми, у кого еще не пропадет охота сопротивляться.
        Этот план вовсе не значил, что Скотт был жесток или крово­жаден по натуре. Просто он считал, и заявил об этом Длинному Элу и всем, кто хотел знать его мнение, что крайне важно ссамого начала дать противнику почувствоватьвсю силу амери­канского оружия, урон, который оно способно нанести, и реши­мость американцев пустить это оружие в ход. В бою на ограни­ченной территории, за который ратовал подполковник, всю мощь дивизии можно сосредоточить в одном месте. И потери, которые понесут защитники перевала, тоже сыграют не последнюю роль. К тому же, выбив противника с самых хорошо защищенных и самых неприступных позиций, дивизия недвусмысленно даст понять командованию мексиканской армии: как бы хорошо ни были укреплены ее позиции, отстоять их не удастся. В Нацио­нальном учебном центре Форт-Ирвина метод лобовой атаки ча­сто использовался бригадой, исполняющей роль "противника", чтобы поколебать уверенность частей, проходивших там обуче­ние. И Диксон, которому однажды довелось отражать одну из таких атак, отлично понимал их психологическую силу.
        Однако Длинный Эл был любителем маневра и предпочитал одерживать победу, используя гусеницы танков, а не их орудия. Ему хотелось атаковать к югу от Сьерра-Пикачос, где открытая местность давала моторизованным частям больший простор для маневрирования. Мексиканцы, у которых моторизованные войс­ка всегда были слабым местом, а современного бронебойного оружия нет и в помине, будут быстро смяты танковой атакой.
        Пристрастия Длинного Эла совпадали с приказом Министер­ства сухопутных сил, призывавшим, по мере возможности, избе­гать крупных столкновений, влекущих за собой большие потери и затяжные бои. Этот приказ и ограничения, наложенные на авиацию, согласно которым, дальность ее действия не должна превышать пятидесяти километров от передовой, несказанно возмущали Скотта: можно подумать, что они должны бить врага, но не слишком усердствоватьіз этом. Длинный Эл тоже считал, что смешно вводить такие ограничения, когда дело доходит до настоящих боевых действий, нр у него не было выбора - толь­ко подчиняться приказу.
        Теперь, когда время дискуссий истекло, и успех или неудача завтрашнего боя зависели от капитанов и лейтенантов, Длинный Эл и Диксон невольносравнивіали свою операцию с кампанией 1846 года. Больше всего их донимало огромное количество ру­ководителей, которые, находясь вне театра боевых действий, ак­тивно вмешивались в ход операций. Если бы Тэйлор, возглав­лявший кампанию 1846 года, был вынужден подчиняться всем приказам нынешнего президента и его окружения, 16-я броне­танковая дивизия готовилась бьГ сейчас захватить Канзас-Сити, а не Монтеррей.

12 сентября, 00.505 километров к северо-востоку от Мартинеса,Мексика
        Когда после неожиданного марша объявили, что через десять минут начнется наступление, второй лейтенант НэнсиКозак не ощутила особого волнения. Отчасти это объяснялось тяжелым переходом, когда 2-й батальон 13-го пехотного полка за одну ночь должен был переместиться из Вальесипьо, где стоял диви­зионный резерв, на свое нынешнее место, позади Третьей брига­ды. Сюда батальон прибыл, когда солнце только-только подня­лось над горизонтом. Вопреки ожиданиям командира, его часть не бросили в битву, разворачивающуюся вокруг Нуэво-Репуэб- ло, а снова оставили в резерве. Пока батальон находился в пути, ситуация резко изменилась. Командир Третьей бригады, кото­рый к моменту прибытия в его расположение 2-го батальона 13- го пехотного полка рассчитывал завершить стремительный про­рыв, неожиданно встретил ожесточенное сопротивление мекси­канцев, и это спутало все карты.
        На летучке, созванной капитаном Уиттвортом после возвра­щения с КП батальона, НэнсиКозак узнала, что мексиканцы не собираются сдаваться без боя. Просто их войска, противостоя­щие броску Третьей бригады на юг, под покровом ночи перешли на новые позиции. Когда утром головные части американской армии не обнаружили мексиканцев, они сделали вывод, что про­тивник отступил. Получив приказ перейти от атаки к стреми­тельному преследованию, два головных батальона Третьей бри­гады стали перестраиваться на ходу, и в это время наткнулись на настоящие позиции мексиканцев. Возникшее в результате заме­шательство, усугубленное упорным сопротивлением противника и неразберихой, привело к тому, что продвижение Третьей бри­гады сначала замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Решив, что не стоит рыскать в темноте вслепую, подвергая своих людей смертельной опасности, комаццир отдал приказ выйти из сопри­косновения с противником и перейти к обороне. Наступление возобновится, когда рассветет, причем силами только тех под­разделений, которые уже вступили в бой. А до тех пор, пока ситуция не прояснится окончательно, 2-й
батальон 13-го пехот­ного полка будет оставаться в резерве, как и прежде, с первого дня вторжения американской армии в Мексику.
        ЛейтенантКозак решила, что это не так уж плохо. Она чув­ствовала: дела у нее во взводе обстоят не лучшим образом. И хотя она Затруднялась точно сказать, что тут не так, ей не нра­вилось, как ведут себя ее люди в последние дни. Сама она мо­рально была готова к бою, но не могла бы поручиться за готов­ность своих подчиненных, и особенно - взводного сержанта Риверы. С тех пор, как они вошли в Мексику, ее подчинённых будто подменили.
        Коща накануне она поделилась своими наблюдениями со штаб- сержантом, он, проявив в разговоре с ней редкую откровенность, сказал, что людям не терпится заняться чем-нибудь стоящим, они застоялись и рвутся в бой. Перспектива получить ранение или даже погибнуть никого не пугала. Конечно, хотелось бы вернуться домой, в Штаты, живыми и здоровыми, но пройти всю кампанию, терпеть лишения и невзгоды, не говоря уже о разлуке с семьей, и не иметь возможности кого-нибудь прикончить - это же просто ни в какие ворота не лезет.
        Для Нэнси его слова явились полным откровением. И уж со­всем потрясло ее открытие, что она сама испытывает те же чув­ства. Она убеждала себя, что это - не компьютерная игра, что когда она в следующий раз наведет прицел "Брэдли" на цель, это будет реальная цель - машина, в которой сидят живые люди. И все равно мысль о будущем сражении, в котором она, нако­нец, докажет себе и всему миру, на что способна, притягивала ее, как магнит. То, что ради удовлетворения ее амбиций кому-то придется погибнуть, казалось мелочью, не имеющей отношения к делу.
        Еще труднее было понять странное поведение Риверы. Капи­тан Уиттворт предупреждал ее о том, что с некоторыми солдата­ми латиноамериканского происхождения могут возникнуть про­блемы. НоКозак и подумать не могла, что взводный сержант, ее главная опора, может раскиснуть. С каждым днем это станови­лось все более явным. Куда девался расторопный, требователь­ный служака, которого она знала по Форт-Худу? Со времени пограничного инцидента 7 сентября Ривера замкнулся в себе. Продолжая выполнять свои обязанности, он делал это равно­душно, почти машинально. Постепенно солдаты, привыкшие, что Ривера распекает их за малейшую провинность, стали судачить, что с сержантом творится что-то неладное, притом делали это довольно громко, так, что слышала дажеКозак.
        Нэнси понимала, что необходимо что-то предпринять, при­чем незамедлительно, но не знала, с какой стороны подступить­ся. Когда однажды она попробовала сказать Ривере, что он пе­ременился, сержант накинулся на нее и потребовал перечислить по пальцам, что именно он делает не так. Растерявшись, она не смогла назвать ничего конкретного, и тогда Ривера заявил: если он ее не устраивает, пусть уволит и найдет себе более подходя­щего взводного сержанта. Отчаявшись добиться чего-нибудь от
        Риверы,Козак рассказала об этом разговоре старшине роты и поделилась с ним своими опасениями, но ощутимой помощи не получила. Пожав плечами, старшина посоветовал ей не беспо­коиться. На войне и не такое бывает. Как только начнутся на­стоящие бои, старина Ривера мигом воспрянет, и все встанет на свои места. Хотя слова старшины ее не очень-то успокоили, лейтенантКозак оставила эту тему. Может, он и прав. В конце концов, он, старшина, - ветеран. Кому, как не ему, знать, как оно бывает на войне.
        Взглянув сначала на часы, потом на ближние машины, Нэнси решила, что больше пока делать нечего. Насколько она могла судить, все было готово. Нэнси осторожно ощупала нос, и сразу же ее пронзила острая боль. Что за черт! И когда только этот проклятый нос перестанет болеть?
        Пока второй лейтенантКозак изо всех сил старалась разре­шить проблемы в своем взводе, перед ее коллегами из двух го­ловных батальонов Третьей бригады стояли куда более сложные задачи. Проработав всю доступную информацию о расположе­нии мексиканских позиций, в том числе и данные поспешно проведенной воздушной разведки, командир бригады отдал при­каз головным батальонам в 6.00 двинуться на сближение с про­тивником, чтобы обнаружить врага и расправиться с ним. Как только он сам и командиры батальонов будут точно информиро­ваны о местонахождении главных позиций неприятеля, они об­рушат на них всю огневую мощь. Сам того не подозревая, ко­мандир отказался от операции, основанной на маневре, и вы­брал боевые действия, использующие лобовую атаку и подавле­ние огнем. Подобная тактика более привычна для американских солдат и напоминает ту, которую с самого начала предлагал под­полковник Диксон.
        Все эти соображения, какими бы важными они ни казались командирам батальонов и бригады, не будут стоить и выеденно­го яйца, если молодым капитанам и лейтенантам, возглавляю­щим моторизованные взводы, не удастся воодушевить своих лю­дей и повести их за собой. Даже профессиональные солдаты, в конце концов, устают. Никакая муштра, никакая физическая подготовка, никакие посулы не могут повлиять на незыблемый факт: человеческий организм не может обходиться без сна сверх определенного предела. И для солдат Третьей бригады этот пре­дел скоро наступит.
        Накануне, чтобы ввести мексиканцев в заблуждение, бригаду перебросили на новое место - в двадцати километрах к востоку от Нуэво-Репуэбло. И только в ночь на одиннадцатое сентября, после наступления темноты, бригада заняла предназначенные ей позиции. Этот переход был организован таким образом, что­бы замыкающая часть выходила на исходный рубеж в тот мо­мент, когда головные подразделения бригады уже шли в наступ­ление. Начавшаяся в 22.00 атака на первых порах, казалось, развивалась успешно. В 22.15 произошло первое соприкоснове­ние с противником - как раз на том рубеже, где бригада рас­считывала его обнаружить. Когда в 22.35 соприкосновение пре­рвалось, и стали поступать первые донесения о том, что го­ловные отряды встречают брошенные позиции, командир бри­гады приказал им перейти от прямого удара к преследованию противника.
        Но, когда головные батальоны меняли порядок, предназна­ченный для атаки, на более сомкнутый строй, необходимый для ведения преследования, произошло соприкосновение с мекси­канскими силами, которые не удалось обнаружить разведке. Поскольку сначала все решили, что это - отряды для прикры­тия отступления основных сил, подготовка к преследованию продолжалась. Истина обнаружилась позднее, около 23.20. В это время роты, выстроившиеся в колонны повзводно и замыка­емые артиллерийскими расчетами с взятыми на передок орудия­ми, были втянуты в ближний бой.
        Командиры рот на ходу перестраивали свои части и поспеш­но вели их в наступление. Часть таких атак удалась, и это позво­лило ротам с боем пробиться в юго-западном направлении. Не­которые атаки захлебнулись, и подразделения отошли на исход­ные рубежи. Кое-кто из командиров, будучи не в состоянии оце­нить обстановку, предпочел остановиться и, заняв оборону, ждать дальнейших приказов. В считанные минуты от боевого порядка не осталось и следа. Смятение овладело не только высшими офицерами. Среди рядовых тоже царил хаос.
        Неудачное ночное наступление можно сравнить только с кош­марным сном. Горящие машины - танки и "Брэдли" - освеща­ют поле боя призрачным светом. Противник не прекращает вес­ти огонь, его поддерживает уцелевшая после атаки артиллерия. Здесь появляются медики и спасательные команды, возглавляе­мые старшиной роты, и выносят с поля боя раненых, оказывают первую помощь, буксируют поврежденные машины. Действуя под обстрелом, эти люди порой сами пополняют ряды убитых и ра­неных.
        В это время командиры взводов, если им удается выйти из боя живыми, стараются собрать уцелевших солдат, пересчитать их, выяснить потери и, оценив ситуацию, своевременно передать до­несение командиру роты. Часто дело осложняется тем, что ко­мандир погибает. В этом случае взводный сержант или, если он тоже убит или ранен, один из командиров отделений должен взять на себя обязанности командира взвода и делать то, что ему делать не приводилось, да еще в самых что ни на есть небла­гоприятных обстоятельствах.
        Последствия неудавшейся атаки почти всегда выглядят страш­нее, чем они есть на самом деле. Но чтобы разобраться в этом, необходимо время. И даже после того, как удается перестроить людей и вывести их с поля боя, моральные последствия неудачи, усугубленные физическим изнеможением и психологической трав­мой от сражения вслепую, надолго выводят людей из строя. Имен­но в таких, на первый взгляд, безвыходных ситуациях, молодые офицеры - командиры ро г и взводов - набираются опыта. Ибо неизбежно откуда-то из темноты, силою волшебства, называе­мого "радио", до них доносится голос невидимого штабного офицера, отдающего новый приказ - приказ снова окунуться в тот ужас, от которого им чудом удалось спастись.
        В эти мгновения - от получения нового приказа до команды, отданной своим солдатам, - многие молодые командиры испы­тывают одиночество и отчаяние. Измотанный до предела, ко­мандир роты должен не только мобилизовать все свое мужество и стойкость, чтобы снова броситься в бой, но и суметь повести за собой около сотни солдат. Некоторые называют это отвагой, другие - просто долгом командира. Как ни называй, задача эта неимоверно трудна, и далеко не все способны ее осилить.
        К полуночи в рядах Третьей бригады наступил полный раз­брод. Некоторые подразделения продолжали наступать на Мон­террей. Другие, потерпевшие неудачу в атаке, оказались неизве­стно где и пытались восстановить утраченный порядок. Из-за царившей неразберихи вероятность во тьме поразить своих ста­новилась все более реальной. Понимая это и не желая подвер­гать людей ненужному риску, вскоре после полуночи командир бригады отдал приказ занять спешно подготовленные оборони­тельные позиции и приготовиться возобновить бой в 6.00.
        Но и в течение этих шести часов ни у командования батальо­на и его штаба, ни у командиров рот и взводов не было ни минуты отдыха. Они мотались по полю боя, оценивая состояние своих частей, наблюдая за перевооружением людей и заправкой боевой техники, получая и отдавая новые приказы. Все это, предпринимаемое в полной темноте, после неудавшейся атаки, лишало командиров последних остатков моральных и физичес­ких сил.
        Командир Третьей бригады, ощущавший на себе последствия долгой изнурительной ночи, знал, что. через несколько часов люди просто начнут валиться с ног. Назрела необходимость бросить в бой резервный батальон дивизии.
        В 'беседе с командующим дивизией командир Третьей брига­ды объяснил, что собирается своими силами пробиться через мексиканские позиции, которые окажутся на пути. А удостове­рившись, что коридор очищен, введет в бой дивизионный резерв -
2-й батальон 13-го пехотного полка - и направит его на Мон­террей.
        Генералу Малину пришлась не по вкусу идея командира бри­гады броситься очертя голову на мексиканские оборонительные рубежи. Диксон, который видел ситуацию в том же свете, что и командир бригады, одобрил его решение. Длинный Эл, который сам страдал от недосыпа и нервного перенапряжения, решил довериться мнению командира, побывавшего на передовой, и утвердил план, бросавший взвод второго лейтенантаКозак в са­мое пекло.
        Глава 20
        Наша ненависть не знает границ, и война пойдет не на жизнь, а на смерть.
        Симон Боливар

12 сентября, 09.405 километров к северо-западу от Нуэво-Репуэбло,Мексика
        Взвод лейтенантаКозак, вместе с 13-м полком Второй брига­ды, двигался через брешь в линии обороны мексиканцев, про­ложенную силами Третьей бригады.
        Движение замедляли саперы, направлявшие головные части колонны к отмеченному вехами проходу через минные поля. По­скольку машины еле тащились, у Нэнси было достаточно време­ни, чтобы разглядеть место, где Третья бригада вступила в бой с мексиканскими войсками. По мере приближения к неприятель­ским позициям встречалось все больше уничтоженной и повреж­денной американской боевой техники, хотя командир батальон­ной разведки утверждал, что у мексиканцев почти нет противо­танкового оружия! Часть машин еще пылала ярким пламенем, распространяя густые клубы удушливого черного дыма. Другие сиротливо застыли, нацелив орудия в небр - покинутые и бес­полезные. Их оживляли лишь зеленые, желтые и красные флаж­ки, оставленные уцелевшими членами экипажа, чтобы спасатель­ные команды могли сразу понять, остались ли на борту раненые, и определить характер повреждения машин. Рядом аккуратно были сложены мешки с телами погибших членов экипажей. На­встречу непрерывной чередой двигались санитарные машины, вывозившие раненых.
        Засмотревшись, как тягач берет на буксир подбитую "Брэд­ли",Козак не заметила мексиканских оборонительных укрепле­ний, пока ее собственную БМП не тряхнуло так, что у нее лязгну­ли зубы. Она взглянула вниз,,чтобы узнать, на что же они наско­чили, и увидела траншею, дно которой устилали трупы. Не успе­ла она осознать увиденное, как "Брэдли" перевалилась через траншею, и страшное зрелище сменилось видом американского полевого госпиталя, окруженного толпой раненых. Среди них были и американцы, и мексиканцы; некоторые лежали на но­силках или на пончо, большинство - на голой земле. Врачи трудились в поте лица, спасая раненых. Солдаты, получившие более легкие ранения, стояли поодаль, дожидаясь своей очере­ди. Одинокий капеллан, чья пурпурная накидка резко контрас­тировала с коричневато-бурой маскировочной одеждой, прекло­нил колени над неподвижным телом, исповедуя умирающего. Ле­жащий относился к той группе раненых, состояние которых было настолько тяжелым, что несчастных оставили ждать, пока не будет оказана помощь другим, если, конечно, они не умрут рань­ше.
        При виде раненых Нэнси ощутила, как сердце у нее болезнен­но сжалось. Она отвела взгляд и стала смотреть вдаль. Но и это не принесло ей облегчения: она увидела только горящие маши­ны, госпитали и трупы. Так вот оно какое, лицо войны, лицо, которое до сих пор представлялось ей только в воображении. Теперь оно запомнится ей на всю жизнь, во всей своей жуткой реальности. И на всех еще недавно рвавшихся в бой солдат уви­денное подействовало, как холодный душ.
        Как только "Брэдли" миновала проход в минном поле, ее ос­тановил солдат, в которомКозак узнала водителя Уиттворта. Приказав Фрцдмену притормозить, девушка сняла шлемофон и нагнулась, пытаясь сквозь рев двигателя расслышать, что от нее хотят. Водитель показал на остановившиеся справа три "Брэд­ли" и, стараясь перекричать грохот, сообщил, что командир со­бирает там своих взводных, чтобы отдать им распоряжения. Подняв большой палец в знак того, что она все поняла, лейте­нант надела шлемофон и сообщила по рации сержанту Ривере, что направляется к машине командира для получения инструк­ций, и что он на это время остается за нее. В спешке она сняла шлем прежде, чем Ривера успел спросить, где остановить взвод, спустилась на землю и направилась к командирской "Брэдли". Не получив ответа, сержант посмотрел ей вслед и, чертыхнув­шись про себя, стал подыскивать свободное место подальше от сцен смерти и последних очагов сопротивления, подавляемых силами Третьей бригады.
        Как толькоКозак присоединилась к лейтенантам, собравшимся вокруг Уиттворта, он обвел присутствующих взглядом и спро­сил:
        - Все здесь?
        Лейтенанты переглянулись. Командир явно знал, что собра­лись все, он ведь только что на них смотрел. "Зачем спраши­вать? - недоумевала про себя Нэнси. - Совершенно непонят­но. Что это на него нашло?".
        После того как заместитель командира подтвердил, что все в сборе, Уиттворт повернулся к "Брэдли", на броне которой была разложена карта. Инструктируя лейтенантов, он указывал фло­мастером на проставленные на ней значки.
        - В настоящий момент мы находимся здесь, на северной окраине объекта "Аманда". Остальная часть батальона рассре­доточена к югу отсюда. Во время утреннего наступления Тре­тьей бригаде удалось прорвать линию обороны противника и наголову разбить его.
        "Это еще вопрос, кто кого разбил", - подумалаКозак, ук­радкой бросив взглял на то, что творилось вокруг.
        А капитан тем временем продолждл:
        - Пройдя рубежи, занятые Третьей бригадой, батальон дви­нетсяїто направлению к цели "Бет", расположенной южнее на­селенного пункта Марин, и дальше - к цели "Кэрри". Развер­нувшись в строй "ромб" с отрядом "Чарли" впереди, ротой Асправіа..
        Внезапно сзади, веет метрах в ста, раздались глухие залпы 25-миллиметровой пушки "Брэдли". Нэнси вздрогнула от неожиданности. Обернувшись, она увидела, что стоящая непо­далеку БМП стреляет в траншею. Несколько секундКозак и остальные лейтенанты, которых внезапные выстрелы тоже зас­тали врасплох, наблюдали, как солдаты Третьей бригады выпол­няют неприятную работу - "очищают" вражеские позиции с флангов. "Брэдли" работала в паре с танком М-1. Прикреплен­ным к передней плоскости бульдозерным отвалом танк засыпал траншею землей, начиная с дальнего, от "Брэдли" конца. Он не спеша опускал лезвие и полз вперед, сбрасывая замлю в тран­шею. Потом пятился назад и повторял все сначала. Время от времени, пока танк отползал назад, "Брэдли" стреляла в еще не заваленную часть траншеи.
        Недоумевая, зачем кому-то потребовалось тратить на это вре­мя и боеприпасы,Козак обратилась с вопросом к Уиттворту. Тот вздохнул и развел руками:
        - Насколько я понимаю, засевшие в траншее мексиканцы не пожелали сдаться.
        Нэнси не сумела скрыть своего потрясения. Она покосилась на траншею как раз в тот миг, когда танк обрушил в нее очеред­ную гору земли. Снова обратившись к капитану, она спросила, пытался ли кто-нибудь уговорить мексиканцев сдаться. Уитт­ворт усмехнулся:
        - Сомневаюсь, лейтенантКозак, что кто-то из Третьей бри­гады с ними разговаривал. Есть одно общеизвестное правило: чем ты дольше обороняешься, тем меньше шансов, что у атаку­ющих возникнет желание позволить тебе сдаться. К тому же, это - всего лишь мексикашки.
        Взглянув в последний раз на траншею, девушка повернулась к ней спиной. Но забыть об увиденном ей не удалось. Рокот тан­кового двигателя и периодическое уханье пушки БМП постоян­но напоминали ей о том, что происходит рядом. Как назвать людей, которые предпочли быть погребенными заживо, лишь бы не сдаться врагу? Героями? Или глупцами? Что заставило их выбрать такую смерть - гордость или безумие? Невозможно представить, чтобы кто-то из ее взвода, даже самый отъявлен­ный сорви-голова, стал спокойно сидеть в траншее и ждать, пока его прикончат из пушки или зароют живьем. Еще раз покосив­шись через плечо,Козак решила, что сама бы она предпочла получить
25-миллиметровый снаряд, чем позволить себя закопать.
        Обуреваемая подобными мыслями и картинами, Нэнси пропу­стила мимо ушей большую часть инструкций. Впрочем, ничего нового для нее в них не было. Когда батальон развертывается в строй "ромб", рота В находится справа, на своем обычном мес­те. Ее 2-й взвод будет охранять правый фланг, заняв место на полторы тысячи метров левее остальных машин. Несмотря на предупреждение Уиттворта о том, что ее взводу придется проби­раться через пересохшие речные русла, или арройо, поэтому он будет двигаться медленнее, чем основные силы батальона,Козак не придала этому особого значения. Ее мысли все еще занимала холодная и неумолимая бесчеловечность войны, которая окуты­вала ее со всех сторон, будто саван.

12 сентября, 09.5510 километров к северо-западу от Нуэво-Репуэбло,Мексика
        Поток американских танков и боевых машин пехоты, прохо­дящих через траншеи бригады, оборонявшей Нуэво-Репуэбло, становился все гуще и гуще, и Гуахардо понял: конец близок. Понял это и полковник, командовавший бригадой. Не в силах видеть истребление своих людей, слышать их крики о помощи и не иметь возможности что-либо предпринять, он оторвался от смотровой щели бункера и шагнул к Гуахардо. Его широкая грудь вздымалась, по щекам катились слезы. Подняв глаза на командующего, он с усилием выдавил:
        - Прости меня, Альфредо Гуахардо. Прости за то, что я не оправдал твоего доверия и доверия мексиканского народа.
        Захваченный воодушевлением боя, полковник сделал шаг ему навстречу и обнял командира. Потом, отступив, но все еще сжимая плечи полковника, сказал, что ему стыдиться нечего. В схватке со значительно превосходящими силами противника он и его люди проявили себя с самой лучшей стороны. Они показали американ­цам и всему миру, что Мексика не склонит голову ни перед кем.
        Успокоив командира бригады, Гуахардо приказал ему отсту­пить и постараться вывести как можно больше людей. Они сде­лали свое дело. Теперь нужно их поскорее собрать - пусть готовятся к следующему бою. Обретя былую уверенность, ко­мандир бригады козырнул полковнику и стал поспешно отдавать приказы своим подчиненным.
        Альфредо проводил его взглядом. Да, бой выдался долгий и тяжелый. Все, в том числе и он сам, еле держались на ногах от усталости. И хотя то, что пережили они с командиром бригады, нельзя сравнить с тем, что выпало на долю простых солдат на передовой, все же напряжение и ответственность за принятые решения, усугубленные недостатком сна, брали свое. Пора за­канчивать сражение. Бой удался, его результаты превзошли са­мые смелые ожидания Гуахардо. Они отразили одну ночную ата­ку, почти остановили другую и, самое главное, не дрогнули. "Нет, - подумал полковник, - мы не подвели свой народ. Те­перь в этойигре осталось сделать всего один ход".
        Довольныйгем, как все сложилось, он обратился к адъютанту:
        - Свяжись с командиромникарагуаицев. Пусть начинают атаку на Нуэво-Ренуэбло. И еще, Хуан, скажи ему, что я советую вос­пользоваться северным путем, через арройо. Им, конечно, при­дется двигаться медленно, но зато этот путь обеспечит им луч­шую маскировку.

12 сентября, 11.1015 километров к востоку от Марина,Мексика
        Корпус "Брэдли" так раскалился от солнца, что находиться внутри было сущей пыткой. "И как только солдаты выносят это пекло?" - недоумевала лейтенантКозак. Пользуясь положени­ем командира экипажа и взвода, она стояла в открытом люке двухместной башни "Брэдли", подставив лицо встречному ветру. Она и думать забыла о том, что, безрассудно высунувшись нару­жу, становится отличной мишенью для врага. Даже постоянные толчки, вызванные тем, что машине приходилось то и дело спус­каться в арройо, мало беспокоили Нэнси. Она с удовольствием ловила слабые дуновения прохладного ветерка.
        Но очень скоро ее блаженству пришел конец: сержант Маупин, чья "Брэдли" находилась правее остальных, доложил, что видит впереди справа большое облако пыли. Взглянув в указан­ном направлении,Козак тоже заметила его и задумалась. Инте­ресно, откуда оно могло взяться? Сверившись с картой, она убе­дилась, что ни впереди, ни справа от ее взвода из своих никого быть не должно. И устный приказ Уиттворта, и полученная от него схема свидетельствовали, что ее взвод находится на правом фланге. Оторвавшись от карты, она пересчитала свои машины. Все четыре были на месте. Потом посмотрела влево, на равнину - там, на расстоянии примерно полутора километров, виднелись машины роты А. И хотя они опережали ее взвод, которому при­ходилось двигаться по более пересеченной местности, там, по­хоже, все шло гладко.Козак снова повернулась направо. Пора принимать решение.
        Совершенно очевидно, что своих в том месте, где виднеется облако пыли, быть не должно. Судя по карте, источник пыли находится в соседнем арройо, тянущемся почти параллельно тому, в которое только что спустился ее взвод. Узкое у начала, оно постепенно расширялось, змеясь по склону, и выходило на от­крытую равнину. Рассудив, что неразумно всем взводом вы­бираться наверх и выставлять себя напоказ, лейтенант приказа­ла всем БМП остановиться на дне арройо. Связавшись с сержан­том Риверой, она велела ему оставаться с машинами, а сама решила, взяв с собой радиста, отправиться на разведку. Не до­жидаясь ответа Риверы, она сняла шлемофон и, открыв дверцу, отделявшую башню от остального экипажа "Брэдли", крикнула радисту, чтобы он готовился к высадке. Потом взяла винтовку и каску и через открытую дверцу люка просунула их наверх. Выбравшись наружу,Козак надела каску, перекинула винтовку через плечо и стала осторожно спускаться.
        Раньше она всегда спрыгивала на землю, но с тех пор как сломала нос, стала проявлять большую осмотрительность: каж­дое резкое движение отдавалось в голове нестерпимой болью. И каждый рар Нэнси вспоминала о досадном происшествии; Надо же, чтобы это случилось именно с ней! Правда, было у этой дурацкой, прямо-таки детской травмы и свое преимущество: доКозак дошли слухи, что во взводе ее перестали называть за глаза "Лейтенант Губки", теперь за ней закрепилось прозвище "Нос". И хотя ничего особо лестного в немКозак не находила, оно все-таки не намекало на принадлежность обладателя к прекрас­ному полу.
        Оказавшись на земле, девушка столкнулась с радистом Билли Беллом. Он весь взмок от пота, но оставался вполне добродуш­ным.
        - Что стряслось, ЛT? - с улыбкой осведомился Белл.
        Нэнси больше не коробило, когда ее называли ЛT, что явля­лось общепринятым в армии сокращением слова "лейтенант". На первых порах солдаты ее взвода, привыкшие к мужскому окружению, частенько обращались к ней "сэр", что приводило к взаимному замешательству и смущенным извинениям - правда, не всегда искренним. И хотя правильной формой обращения было "мэм", солдатам второго взвода оно давалось с трудом. Постепенно они пришли к неофициальному соглашению, и все, начиная с сержанта Риверы, стали называть ее ЛT.Козак не возражала. В конце концов, каждому порой приходится идти на компромисс.
        Сунув сложенную карту в наружный карман брюк, она взгля­нула на облако пыли, которое явно двигалось в их сторону, по­том - на Белла:
        - Придется сбегать вон туда, на вершину холма: выяснить, кто это так напылил.
        Белл вздохнул:
        - А что, ЛT, обязательно бежать? В такое-то пекло?
        Не обращая внимания на шутливый тон радиста,Козак по­вернулась и стала взбираться наверх, бросив через плечо:
        - Поживее, Белл. Вам не повредит немножко размяться.
        Посмотрев на свое брюшко, радист покачал головой. "Вотчертовка, - ворчал он про себя, карабкаясь вслед за лейтенан­том но склону арройо, - неужели она никогда не отвяжется от моего пивного пуза? Тем более, что оно - не такое уж боль­шое...".
        Вскарабкавшись по откосу, они бегом направились к гребню холма, отделявшего арройо, в котором укрылся взводКозак, от того, откуда, судя по всему, поднималась пыль. Остановившись на гребне, Нэнси присела на корточки и, переводя дыхание, ста­ла оглядывать открывавшуюся впереди местность. При этом от­туда, где висело облако, она явственно услышала лязг гусениц, доносившийся вместе с глухим рокотом дизельных двигателей.
        Танки! Там, впереди, танки... Но чьи? Рокот двигателей не походил на вой турбин М-1. Возможно, рельеф местности и рас­стояние искажают звук, и все же - вряд ли это свои. Догнавший командира радист бодро воскликнул:
        - Вот и я, ЛT. Лучше поздно...
        Обернувшись к нему,Козак приложила палец к губам. Белл недоуменно уставился на нее, потом взглянул на облако пыли, услышал гул и понял все без слов. Присев рядом с командиром, он взял оружие наизготовку.
        Лейтенант выждала еще несколько мгновений, присматрива­ясь и обдумывая ситуацию. Она чувствовала, как колотится серд­це, а мышцы живота сжимаются в тугой комок. По спине ручей­ками струился пот. Тело напряглось, готовое к броску или к бегству, а мозг тем временем рассчитывал следующий шаг. На­конец, собравшись с духом, она встала и медленно двинулась вперед, не сводя глаз с края соседнего арройо. Белл тенью сле­довал за ней, глядя то на командира, то на облако пыли, вздыма­емое невидимыми Пока танками.
        Не доходя нескольких шагов до края,Козак медленно опус­тилась на землю и поползла к обрыву. Белл последовал ее при­меру. Добравшись до края обрыва, он заглянул вниз и увидел, как полутора метрами ниже того места, где они лежали, про­плыл такой громадный танк, какого ему еще не доводилось видеть. Потрясенный этим, он на миг забыл об осторожности:
        - Господи Иисусе! Это что еще за чертовщина? - вырва­лось у него.
        Нэнси ответила не сразу: наблюдая за проходящим внизу тан­ком, она пыталась справиться с охватившими ее волнением и страхом.
        - Это танк, - выдавила она, наконец, овладев собой. И, помолчав, добавила: - Т-72.
        Внезапно их внимание было отвлечено от проходящего внизу танка: справа, метрах в ста, из облака пыли появился еще один танк. Как будто материализовавшись из воздуха, он возник на гребне холма на противоположной стороне арройо. Приблизив­шись к краю обрыва, танк остановился - вероятно, водитель не видел, что впереди. Командир, высунувшись из люка, стал отда­вать команды; машина проползла еще немного вперед, пока не оказалась на самом краю. Водитель слегка прибавил газ, и ог­ромный танк, перевалившись через край, сполз на дно арройо. В эти краткие мгновения девушка успела заметить, что с того ме­ста, где притаились они с Беллом, открывается вид на верхнюю часть башни и заднюю платформу танка. Спустившись на дно арройо, махина повернула направо и, пройдя под ними, устре­милась за первым танком, который уже исчез в поднятой им же пыли.
        Козак понятия не имела, кому принадлежат танки, но твердо знала, что это - чужаки. Еще хуже было другое: машины на­правлялись вниз по склону, прямо на правый фланг
2-го баталь­она 13-го пехотного полка. Вместе с Беллом Нэнси отползла подальше от края обрыва, туда, где они могли сесть, не опасаясь, что противник их заметит. Вытащив из кармана карту, она взяла радиомикрофон и сообщила об увиденном Ривере, стараясь, чтобы голос не выдал охватившего ее волнения. Она знала: остались считанные минуты до того, как вражеские танки столкнутся с остальными взводами ее роты, и у нее просто нет времени на то, чтобы докладывать командиру и ждать его приказаний. Придет­ся действовать на свой страх и риск. В конце концов, она обес­печивает боковое охранение, и ее прямая обязанность - защи­щать батальон от атаки с фланга. По всем канонам военного искусства, ей полагается действовать: значит, нечего ждать, пока кто-то отдаст приказ.
        Нэнси еще раз заглянула в карту. Арройо выходило на равни­ну южнее того места,іде они сейчас находились. Именно там танки должны развернуться, прежде чем нанести удар по ее ба­тальону. Поскольку 25-миллиметровые пушки и противотанко­вые управляемые ракеты, составляющие основное вооружение "Брэдли", па малом расстоянии все равно бесполезны, она ре­шила послать гуда все БМП под командованием Риверы, чтобы атаковать танки издали, а пехотинцев, с переносным противо­танковым оружием, забрать с собой: в дальнем бою с танками им делать нечего. Таким образом, она сможет разделить колонну танков на две части. Ривера займется теми, которые уже минова­ли то место, где она находи тся: когдатанки сіруппируются, преж­де чем атаковать батальон, он ударит по ним с фланга и с тыла. Остается только молиться, чтобы артиллерийской поддержки, которую Ривера должен запросить у Уиттворта, и вертолетов- штурмовиков, которые - она па это надеялась - попросит сам Уиттворт, хватило, чтобы справиться с тапками, ведь об их ко­личестве она не имела пи малейшего представления.
        Закончив отдавать приказы, она вернула радиомикрофон Беллу. Заметив, что радист не сводит с нее глаз,Козак вымученпо улыб­нулась:
        - Похоже, мы здорово вляпались.
        - Да, неслабо, - кивнул радист.
        - Вы готовы, Белл?
        Насекунду их взгляды встретились, и в глазах Белла она не увидела страха.
        - На все сто, ЛT, - улыбнулся он. - Будьте уверены.
        Вместе с сержантом Маунином командир стала разворачи­вать свои три отделения пехоты. Справа расположилось первое отделение под командованием самого Маупина. озак посовето­вала ему использовать противотанковую установку "Дракон", при­чем выпустить ракету именно в тот момент, когда танк начнет переваливаться через край арройо, открыв наиболее уязвимую, верхнюю броню. Поскольку время полета ракеты до цели соста­вит не больше трех секунд, командир вражеского танка вряд ли успеет среагировать. Даже если экипаж заметит ракету, толчок при спуске танка в арройо и вызванная им потеря управления не позволят увернуться от удара. Необходимо очень точно рассчи­тать момент выстрела, поэтому бой должно начать первое отде­ление. Когда Маупин кивнул в знак того, что понял свою задачу, лейтенант послала его, вместе с отделением, занимать позицию, а сама стала инструктировать следующего командира отделения.
        В центре она поставила штаб-сержанта Стрейнджа с третьим отделением. Для "Дракона" расстояние было маловато, поэтому она велела им применить противотанковые ракеты АТ-4. Если солдаты залягут на самом краю арройо, в том месте, где побыва­ли она и Белл, то оттуда смогут стрелять по танкам сверху. Только пусть пропустят танки немного вперед, чтобы осколки ракет и танковой брони не летели в стрелков.
        Когда подошел сержант Зиглер со своими бойцами,Козак отправила их на левый фланг. Задача второго отделения - ата­ковать танки, которым удастся прорваться мимо людей Маупина и Стрейвджа. Поскольку из-за густой пыли с "Драконами" могут возникнуть проблемы, пусть Зиглер, исходя из ситуации, сам решает, каким оружием воспользоваться. Сержант, вместе со своим отделением, ушёл выполнять приказ, а Нэнси стала на­блюдать, как трое командиров быстро расставляют солдат по местам.
        Мысль о неудаче и ее последствиях не приходила ей в голову. Не думала она и о том, что будет, когда они ударят из засады и подобьют три первых танка. События разворачивались настоль­ко стремительно, что лейтенант решала встающие перед ней про­блемы по одной - в том порядке, в котором они возникали. В данный момент ее заботило одно: поскорее развернуть отделе­ния, пока мимо них не прошел последний вражеский танк. Ког­да ее подчиненные заняли свои места,Козак присоединилась к обосновавшемуся посередине третьему отделению.
        Вернувшись к краю обрыва, она подползла к сержанту Стрейцджу, который, свесившись через край, заглядывал вниз. Увидев ее, Стрейдж оглянулся и прошептал:
        - Мы готовы, ЛT. Ждем вашей команды.
        Нэнси отползла на несколько метров назад и поднялась на колени. Находившийся справа Маупин махнул ей рукой. Он тоже был готов. Оглянувшись налево, она нашла взглядом Зиглера. Он махнул в ответ. Снова повернувшись к Маупину, лейтенант дала ему знак открыть огонь. Сержант молодцевато козырнул, показывая, что понял приказ. Положив ладонь на плечо стрелка, он наклонился вперед, глядя на дно арройо. Оба - и командир, и стрелок - сосредоточенно ждали, когда цель покажется в поле зрения. Вот Маупин поднял руку и хлопнул наводчика по плечу. "Началось!" - понялаКозак.
        Прильнув к прицелу, солдат набрал побольше воздуха и на­жал на спуск. Внезапный свист ракетного двигателя и тарахте­нье малых двигателей системы наведения заставили солдат вто­рого отделения вздрогнуть от неожиданности. Приближение ра­кеты заметил только командир атакованного танка, но, как и предвидела Нэнси, сделать ничего не успел. Вцепившись в край открытого люка, он мог только в ужасе смотреть, как выпущен­ная отделением Маупина ракета неумолимо движется к цели. Она ударилась о плоскую крышу башни перед командиром тан­ка. И хотя тело его защищал люк, ничто не могло защитить голову и плечи, когда рядом взорвалась кумулятивная боеголов­ка ракеты "Дракон". Даже если полученные им ранения оказа­лись не смертельными, взрыв находившихся внутри танка боеприпасов завершил дело. В целях сохранности все заряды для главного орудия танка Т-72 держат под башней, во вращаю­щемся зарядном устройстве. Случилось так, что наводчик "Дра­кона" выбрал угол атаки, при котором создаваемая боевой час­тью ракеты реактивная струя угодила прямо в боеприпасы.
        Люди Маупина увидели, как из люка взвился язык пламени и охватил тело командира. Потом, к их изумлению, танк тряхнуло с такой силой, что башня оторвалась и взлетела в воздух. Солда­ты забыли о летающих вокруг осколках и, разинув рты, устави­лись в небо, где кувыркалась башня. Они впервые видели, как взрывается танк.
        Бойцы остальных двух отделений слышали грохот взрыва, со­крушившего первый вражеский танк, но были слишком заняты, чтобы наблюдать за его последствиями: они готовились пустить в ход противотанковые ракеты АТ-4. Первое отделение уже на­несло свой удар, а третье не могло открыть огонь, пока цель не удалится на достаточное расстояние. На несколькосекунд время словно остановилось. Оглянувшись, чтобы посмотреть, что про­изошло с шедшим позади танком, командир машины, поравняв­шейся с отделением сержанта Стрейцджа, случайно поднял гла­за и вдруг увидел прямо над собой солдат противника. Зрелище получилось трагикомическое: вытаращив глаза, танкист замер, глядя, как сержант наводит на его танк две ракеты АТ-4. Его панический вопль услышали и экипаж, и солдаты Стрейнджа. И только когда он потянулся за автоматом, сержант, недолго ду­мая, поднял винтовку и, сняв ее с предохранителя, выпустил короткую очередь. Раненый в плечо и спину, командир рухнул в открытый люк, а танк, не останавливаясь, продолжал двигаться по дну арройо. Когда он удалился на достаточное расстояние, Стрейндж скомандовал своим
подчиненным: "Пуск".
        Обе ракеты ударились в перекрытие машинного отсека и взор­вались. И хотя зрелище получилось не столь эффектное, как у первого отделения, танк загорелся и остановился. Стрейндж и его люди с винтовками и автоматами наготове, не спуская глаз с горящей машины, долго ждали, когда появятся члены экипажа, чтобы не дать им уйти. Но никто так и не выщел. Из подбитой машины раздавались пронзительные крики горящих заживо тан­кистов, больше похожие на звериные вопли. Убедившись, что экипаж танка выбрал смерть в огне, пехотинцы испытали чув­ство, похожее на разочарование.
        ЛейтенантуКозак было не до подобных переживаний. Она заметила, что слева отделение Зиглера уже нанесло удар по сво­ему танку. И вдруг почему-то они выпустили по цели еще две ракеты. Позади второго отделения поднимались клубы черного дыма. Там вступили в бой "Брэдли" сержанта Риверы.
        Подозвав Белла, Нэнси стала осматриваться вокруг, ожидая, пока он подойдет. Взгляд ее задержался на противоположной стороне арройо, откуда появлялись вражеские танки. Если рань­ше она опасалась, что не удастся вовремя развернуть взвод и атаковать машины неприятеля, то теперь у нее появилась новая причина для беспокойства: а вдруг танков осталось еще много, и они сосредотачиваются, чтобы нанести удар? Где же артилле­рийская поддержка, которую она запросила? Как только Белл передал микрофон, лейтенант настроила рацию и вызвала Риверу.
        Но вместо взводного сержанта ответил его помощник, сер­жант Кашински.Козак была озадачена:
        - Альфа-два-один-Альфа, говорит Альфа-два-шесть. У вас есть связь с Альфа-два-четыре? Прием.
        После короткой паузы Кашински ответил:
        - Два-шесть, говорит Два-один-Альфа. Альфа два-четыре под­бита. Прием.
        ДоКозак не сразу дошел смысл слов Кашински - настолько буднично они прозвучали. "Брэдли" взводного сержанта подбита! Как это могло случиться?
        - Альфа-два-один-Альфа. Насколько серьезно поврежден Аль- фа-два-четыре? Он на ходу? Прием.
        В ожидании ответа девушка огляделась. По-прежнему ника­ких признаков артиллерийской стрельбы. Взгляды всех солдат ее взвода были прикованы к дальнему краю арройо: не появятся ли оттуда вражеские танки.
        - Два-шесть, говорит Два-один Альфа. Мы тут слегка заня­ты. Два-четыре пока двигается. На нем - красный флаг. Боль­ше не могу говорить: мы атакуем танк. Конец связи.
        Красный флаг означает, что на борту - раненый. Нэнси за­думалась, оценивая ситуацию. Пока Кашински атакует, беспо­лезно пытаться что-то выяснить. Таким образом, она лишается связи с половиной своего взвода. Сидя здесь, она мало чем мо­жет помочь своим "Брэдли", которые ведут бой с неизвестным количеством танков. Да и оставшиеся с ней солдаты вынуждены передвигаться пешком, рискуя в любой момент попасть под удар с той стороны арройо. В довершение ко всему, теперь никак не узнаешь, успел ли Ривера передать донесение командиру роты. Придя к выводу, что положение - хуже некуда,Козак решила, что пора ей самой связаться с Уиттвортом.
        Велев Беллу повернуться спиной, она переключила частоту на командную сеть роты, взяла в руку микрофон и вызвала капи­тана:
        - Альфа-шесть, это АлЬфа-два-шесть. Прием.
        Ответ Уиттворта ее ошарашил:
        - Альфа-два-шесть. Говорит Альфа-шесть. Куда вы, к черто­вой матери, запропастились? И какой чертовщиной занимаетесь? Прием.
        Поскольку Ривера вышел из строя, не исключено, что Уитт­ворт ничего не знает... озак попыталась объяснить ему все с самою начала, но капитан не дал ей сказать и двух слов:
        - Два-шесть, говорит Шестой. Повтбряю, что, черт возьми, происходит? Прием.
        - Альфа-шесть, говорит Альфа два-шесть. Пехота разверну­та в полутора километрах к северу от контрольной точки Чар- ли-три-три. Мы атаковали и уничтожили три вражеских Т-72. Альфа-два-четыре с машинами атакует другие Т-72 вблизи кон­трольной точки три-три. Альфа два-четыре подбит. Прием.
        - Альфа два-шесть, говорит Альфа-шесть. Прошу подтвер­дить, что вы атакуете именно Т-72. У мексиканцев нет Т-72. Прием.
        Последние слова капитана настолько поразили Нэнси, что она застыла с микрофоном в руке, озадаченно глядя на него. Наблю­давший за ней сержант Стрейндж спросил, что случилось. Уро­нив микрофон на колени,Козак посмотрела на сержанта:
        - Командир говорит, что у мексиканцев нет Т-72, и требует подтвердить, что мы атаковали именно их.
        Перегнувшись через край обрыва, Стрейцдж заглянул на дно арройо, где в десятке метров от них догорал Т-72, потом - наКозак:
        - О чем речь, ЛT? Раньше не было - теперь есть.
        Козак усмехнулась и взяла микрофон:
        - Альфа-шесть, говорит Альфа два-шесть. Подтверждаю. Мы атаковали Т-72. Прием.
        Уиттворт откликнулся без промедления:
        - Говорит Альфа-шесть. Этого не может быть. Прием.
        Неожиданно для себя самой Нэнси снова включила микро­фон:
        - Шестой, это Два-шесть. Раньше не было - теперь есть. Если вы подождете минутку, я дам вам поговорить с одним из моих младших командиров. Прием.
        Услышав ее ответ, Стрейндж и находившиеся рядом солдаты так и покатились от хохота. Ожидая ответа капитана, девушка, глядя на них, тоже не могла удержаться от смеха. "Что за приду­рок, - думала она. - Сам не видит, что тут творится, и вздумал меня поучать. Форменный придурок!".
        Раздавшийся из рации голос удивил иКозак, и Уиттворта. Он принадлежал командиру батальона, который слушал их разговор по командной сети роты.
        - Альфа-два-шесть, говорит Блю-шесть. Слышал ваш рапорт. Вижу ваши "Брэдли" и Т-72 противника. Отличная работа, Два- шесть. Посылаю к вам "скороходов" и "змей". У вас есть дым, чтобы пометить свои позиции? Прием.
        Нэнси понятия не имела, кто такие "змеи", но спросила у Стрейнджа, есть ли у него цветной дым. Вытащив из-за пояса баллон, сержант показал егоКозак:
        - Фиолетовый сгодится, ЛT?
        Подняв вверх большой палец,Козак сообщила командиру ба­тальона, что цветной дым есть.
        - О'кей, Альфа-два-шесть. Передовой пост наведения про­сит выпустить дым. "Скороходы" прибудут с юго-востока. Прием.
        Лейтенант в растерянности подумала, так уж ли это хорошо - обнаруживать свои позиции. Ведь если свои увидят дым, то про­тивник - тоже. И все же приказ командира батальона нужно выполнять. Поразмыслив, она велела Стрейнджу выпустить дым позади их позиций. Подождав, пока не повиснет густая темно- фиолетовая завеса, она доложила командиру батальона и полу­чила ответ:
        - Вас понял, Альфа-два-шесть. Вижу ваш дым. "Скорохо­ды" - в пути. Как только они управятся, возьмите несколько пленных. Нужно выяснить, кто управляет этими танками. При­ем.
        - Блю-шесть, говорит Альфа-два-шесть. Будет исполнено. Сообщим вам, когда они будут у нас в руках. Прием.
        Не дождавшись ответа ни от комаццира батальона, ни от Уитт­ворта, Нэнси сделала вывод, что им сейчас не до нее. Повернув­шись, она крикнула командирам отделений, чтобы они предуп­редили своих людей о скорой атаке с воздуха. Первым заметилсамолеты Белл.
        - Вот они, ЛТ!
        Взглянув в указанном направлении,Козак увидела две быстро приближающиеся черные точки. Вот они увеличились в разме­ре, потом стали видны крылья. Когда самолеты оказались почти над головой, она узнала характерные очертания F-16. Не доле­тев до позиции взвода, они сбросили свой груз. "Господи, - испуганно подумала Нэнси, - ведь они попадут прямо в нас!". Борясь со страхом, она смотрела, как бомбы отделяются от са­молетов. И только когда сотни бомб мелкого калибра, высыпав­шиеся из раскрывшихся кассет, миновали расположение взвода и стали падать на дальней стороне арройо, она перевела дух. Хотя неприятеля она не видела, вторичные взрывы подсказали ей, что F-16 не промахнулись. Прошли еще несколько секунд, и, завершая сражение, в небе появился отряд штурмовых вертоле­тов.
        Они справились! Второй взвод роты А, ее "Пыльные дьяво­лы" не подкачали! Теперь остается одно - узнать, во что им обошлась эта маленькая победа.

12 сентября, 22.4510 километров к юго-востоку от Вальесильо,Мексика
        Притаившись в засаде, капитан Нино Гарса следил, как ко­лонна грузовиков 16-й бронетанковой дивизии, словно огромная змея, ползет по дороге, ведущей от Вальесильо на юго-восток. Полученные шесть часов назад сведения о том, что командный пункт дивизии снимается с места, оказались верными. Еще боль­ше радовало капитана то, что он правильно угадал, по какой дороге двинется колонна. Допусти он ошибку, оказалось бы, Что сто пятьдесят бойцов войск сельской обороны, которых он раз­местил вдоль дороги, напрасно провели в засаде несколько то­мительных часов. Бросив последний взгляд надороіу, капитан Гарса постарался справиться с волнением - от предчувствия близкого сражения.
        Окончательно овладев собой, он спустился со скалы, откуда следил за приближающейся колонной, и подошел к младшим командирам, которые собрались, чтобы получить от него последние инструкции.
        - Запомните: не стрелять, пока не ударят минометы. Я при­казал им чередовать кумулятивные снаряды с осветительными, чтобы вы могли ввдетьдороіу. И еще раз напомните своим лю­дям: зеленая ракета - сигнал к атаке. Я выпущу ее только тог­да, когда условия дня атаки будут идеальными. Не нападайте на колонну по собственной инициативе, какой бы благоприятной ни показалась вам обстановка.
        Гарса оглядел своих подчиненных. Они закивали в знак того, что поняли задачу. Капитан отнюдь не был снобом, однако он понимал, что большинство из вверенных ему людей - простые крестьяне и мелкие лайочники, и потому старался не только объяснять все предельно просто, но и не забывать, что у каждого дома есть семья, которую он должен кормить. И хотя эти люди, как и их деды, все до единого были истинными патриотами, готовыми умереть за свой дом и страну, Гарса никогда не забы­вал того, что сказал ему и другим командирам партизанских от­рядов полковник Гуахардо: "Да, нам нужны патриоты, готовые биться с оружием в руках. Но никогда не забывайте, что буду­щее страны могут строить только живые". Поэтому капитан Гар­са, кроме всего прочего, заботился о том, чтобы его подчинен­ные знали порядок рассредоточения и знали сигнал к его Началу.
        - Как бы ни сложились обстоятельства, чем бы вы ни были заняты, - втолковывал он командирам, - как только я или мой заместителе выпустим красную ракету, рота, не медля, начинает рассредоточение. Не ждите ни меня, ни кого-то еще. Ведите своих людей на сборный пункт: пусть почистят оружие, закопа­ют его и отправляются по домам. Я сам свяжусь с вами, как только представится возможность. Ясно?
        В последний раз кивнув, командиры взводов растворились в темноте: каждый поспешил к своим людям, чтобы вместе с ними ждать сигнал к началу атаки.
        Примостившись среди наваленных коробок и амуниции, ка­питан Гарольд Керро мирно спал на заднем сиденье машины майора Найхарта. Для него слова "сон" и "движение в колонне" уже давно стали синонимами. С первых дней пребывания в ар­мии он обнаружил, что неспешный черепаший темп колонны, вместе с мерным гулом двигателя, часами работающего на одной и той же скорости, - самое лучшее в мире снотворное. Ему удавалось противиться сну минут десять, максимум - пятнад­цать. И хотя сон для солдата всегда - предел мечтаний, офице­ру в армейской машине не полагается спать йо время движения. Керро понимал, что стояло за этим правилом, но понимал и другое: никакие правила не властны над человеческой физиоло­гией. Поэтому он изобрел свою систему, позволявшую не проти­воречить ни тому, ни другому. После того, как его раз-другой пропесочили за сон во время движения, он приучил своих води­телей глядеть в оба: не появится ли поблизости офицер в чине майора и выше. Завидев старшего офицера, водитель был обязан тут же разбудить Керро.
        Но в эту ночь, чтобы разбудить капитана, от водителя потре­бовалось бы немало усилий. День выдался на редкость тяжелый и утомительный. Хотя самому Керро не пришлось вести солдат в бой под огнем противника, накопившаяся за день усталость сделала свое дело.
        Ядро штаба дивизии составляют старшие офицеры - под­полковники и майоры, - которые проводят время в ожидании, когда их произведут в полковники. Капитаны в штабе дивизии не принимают никаких решений и не имеют никакого влияния. Их двенадцатичасовые вахты складываются из многочисленных мелких поручений: приходится отвечать на звонки, принимать информацию, получать и передавать донесения, задавать вопро­сы штабным офицерам нижестоящих подразделений, отвечать на вопросы штабных офицеров вышестоящих инстанций, вно­сить исправления и дополнения в карты, - одним словом, зани­маться заурядной текучкой. Каждая из этих обязанностей сама по себе до смешного проста. Но когда приходится делать все это в помещении размером с тесный гостиничный номер, к тому же, загроможденном столами, стульями, рациями, телефонами, план­шетами, компьютерами, это превращается в каторжный труд, требующий огромного напряжения физических и душевных сил.
        И вот, подобно крысам, которых экспериментаторы содержат в тесноте, штабные офицеры, раздраженные необходимостью ра­ботать в переполненном фургоне, скоро стали срывать злость друг на другие. Хотя в обычных условиях Керро и другие сотруд­ники оперативного отдела майора Найхарта отлично ладили, напряжение последних суток могло бы довести до ручки даже святого. Даже хладнокровный подполковник Диксон вышел из себя. Беседуя на повышенных тонах с начальником оперативно­го отдела корпуса, он внезапно закончил разговор тем, что швыр­нул телефонный аппарат, едва не задев капитана. Обведя взгля­дом находившихся в фургоне офицеров, - все они, в свою оче­редь, замерли на месте, не спуская с него глаз, - Диксон слегка смутился и буркнул себе под нос:
        - Человеческая глупость не знает границ! - После чего по­вернулся и вышел.
        И Хотя никто не понял, что он хотел этим сказать, после его ухода все как один продолжили работу, выбросив этот инцидент из головы. Такие сцены стали привычным явлением.
        Гарольд надеялся, что сон снимет усталость и накопившееся за день напряжение.
        Но Керро не учел планов капитана Гарсы и бойцов войск сельской обороны. Их не учел никто. И очень скоро это обнару­жилось со всей очевидностью.
        Когда колонна поравнялась с тем местом,ще Гарса намере­вался нанести первый удар из засады, он выпустил белую ракету - сигнал открыть огонь из минометов. Находившийся в пятистах метрах от него старик, деревенский сапожник, увидев, что сноп белых звезд взметнулся высоко в небо и начал гаснуть, приказал трем минометным расчетам, бывшим у него в подчинении, от­крыть стрельбу по дороге. Первым этой чести удостоился рас­чет, находившийся слева от него и состоявший из крестьянина с двумя сыновьями.
        Гарольд внезапно открыл глаза: первый выпущенный из ми­номета снаряд взорвался меньше чем в сотне метров впереди. Шансы на то, что минометный снаряд, да еще и первый, может попасть в движущуюся машину, минимальны, даже если извест­но расстояние до цели. Но нельзя не учитывать и другое: даже если шансы равны одному на миллион, кто-то обязательно ока­жется этим одним - таков закон вероятности.
        Фургон разведотдела, пораженный прямым попаданием, оп­рокинулся в канаву, и сразу же на колонну обрушился ружей­ный огонь. Капитан увидел, как справа от дороги замигали вспыш­ки винтовочных и автоматных очередей. Пытаясь найти в свалке вещей свою винтовку, он услышал совсем близко треск выстре­лов, за которым последовал вопль майора Найхарта:
        - Черт! Я ранен!
        Наклонившись вперед, Гарольд увидел, что Найхарт, скор­чившись, обеими руками зажимает бедро. Хотя крови не было видно, гримаса боли на лице майора говорила, что ранение - тяжелое.
        Он скомандовал шоферу:
        - Сворачивай с дороги влево, да поживее!
        Водитель недоуменно вытаращил глаза на Керро, потом пере­вел взгляд на майора. Подавшись вперед, чтобы заслонить от шофера Найхарта, капитан нетерпеливо повторил приказ:
        - Быстро убирай с дороги свой драндулет, пока нас не на­крыло! Влево, тебе сказано!
        В этот миг водитель краем глаза заметил, что впереди взор­вался еще один грузовик, и сразу обрел способность действо­вать. Он круто вывернул руль влево и нажал на акселератор. Машина рванулась с места, и, хотя канава слева от дороги не была особо широка и глубока, угодила прямо в нее и, подпрыг­нув, остановилась. Керро швырнуло головой вперед на прибор­ный щиток. Найхарт пронзительно вскрикнул.
        Перепуганный водитель без толку жал на акселератор и рас­терянно твердил:
        - Мы застряли, застряли!
        Сержант Айкен, помощник Диксона по оперативным поруче­ниям, ехал в кузове грузовика, следующего сразу за машиной Найхарта. Он как раз начал разворачивать установленный в ку­зове станковой пулемет в сторону засады противника, когда уви­дел, что машина майора Найхарта одолела канаву и мчится по полю влево. Решив, что будет разумнее следовать за майором, Айкен перегнулся через борт и крикнул шоферу, чтобы тот сво­рачивал налево и мчался за передней машиной. Айкен тоже по­нимал, что больше шансов уцелеть, двигаясь в открытом поле, чем стоя на дороге.
        Так, сам того не желая, Керро вызвал цепную реакцию: все, кто успел, устремились вслед за машинами Найхарта и Айкена. И хотя езда по ухабистому полю доставляла майору невыноси­мые мучения, - от каждого толчка тело пронзала острая боль, - капитан скоро понял, что им удалось уйти из зоны вражеского огня. Только оглянувшись, чтобы проверить свое предположе­ние, он увидел, что у него нашлись последователи. Отъехав от дороги на несколько сотен метров, Гарольд велел водителю оста­новиться. Оставив майора на его попечение, он отправился орга­низовывать круговую оборону.
        Подойдя к первой остановившейся радом машине, Керро столк­нулся с сержантом Айкеном. Тот, спрыгнув на ходу, бежал ему навстречу. Издали приняв Керро за майора Найхарта, он прого­ворил:
        - Если вы, майор, собираетесь организовывать оборону, я стану направлять все машины к вам.
        Не обращая внимания на ошибку Айкена, капитан невозмути­мо ответил:
        - Правильно сделаете, сержант.
        Приблизившись, Айкен понял, что обознался, и смущенно из­винился:
        - Прошу прощения, сэр, я принял вас за майора Найхарта.
        - Майор ранен, и командовать не может.
        - Нужна помощь?
        Гарольд огляделся.
        - Нет, с майором все в порядке. О нем позаботится его води­тель. А у нас с вами полно других дел. Если вы будете направ­лять ко мне подъезжающие машины, я начну выстраивать фурго­ны в круг.
        Айкен открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент над оставшейся на дороге частью колонны вспыхнуло красное созвездие.
        - Что, по-вашему, это значит, капитан?
        Глядя на россыпь красных звезд, Керро отметил, что против­ник усилил огонь:
        - Не знаю, но у меня есть смутное подозрение, что нам еще предстоит это выяснить. А пока давайте поспешим с обороной.
        В последний раз бросив взгляд на дорогу, Айкен сокрушенно вздохнул.
        - Длинный Эл будет в ярости.
        - Прошу извинить меня за столь явную неучтивость, сер­жант, только хрен с ним, с Длинным Элом. В данный момент меня больше заботит та сволочь, которая устроила эту засаду, и что у нее на уме.
        Тем временем находившийся за дорогой капитан Нино Гарса, та самая сволочь, которую имел в виду Гарольд, решил прекра­тить атаку. Внезапное отступление противника явилось для него полной неожиданностью. Похоже, американцы были не так оша­рашены, как он рассчитывал. Трудно сказать, что они предпри­мут дальше. Решив, что не стоит испытывать судьбу, Гарса дал сигнал к окончанию боя.
        Выпустив красную ракету, он выждал несколько мгновений, наблюдая, как поведут себя его люди. Выполняя приказ, часть бойцов усилила огонь. Тем временем другие, под руководством своих командиров, стали отступать к сборным пунктам, Мино­меты тоже усилили огонь, перейдя на стрельбу только кумуля­тивными снарядами. Они прекратят огонь последними, прикры­вая отступление остальных. Путь отхода самого капитана прохо­дил мимо их позиций. Он лично даст им приказ к отступлению.
        Удостоверившись, что все идет по плану, Гарса обратился к милиционеру, служившему у него радистом:
        - Нынче ночью мы хорошо поработали. Завтра в домах у многих гринго будет траур.
        В меркнущем свете последних осветительных снарядов Гарса увидел лицо милиционера: крестьянский парнишка лет шест­надцати торжествующе улыбался:
        - Зато у нас, капитан, будет праздник!
        Глава 21
        Обычно солдаты профессиональной армии не утруждают себя размышлениями о нравственности убийства.
        Джон Киган. "Лик сражения"

15 сентября, 10.45Вашингтон, округ Колумбия
        В Вашингтоне битва за Монтеррей, которую уже успели окрестить вторым американским Тетом, вызвала не меньшее потрясение, чем в войсках, принимавших участие в сражении. Вместо создания обычной полосы безопасности - а именно это пытались внушить американской общественности президент и его советники, - страна оказалась втянутой в настоящую войну. Формально сражение закончилось победой американской армии, поскольку мексиканцы были вынуждены отступить, позволив противнику достичь южного рубежа, ограничивающего зону безопасности. Однако для Америки это оказалась Пирровой по­бедой. Во время первой же атаки и в последовавших за ней боевых действиях армия Соединенных Штатов понесла большие потери, чем за всю войну в Персидском заливе.
        Тягостное впечатление от битвы усугубляли не подвергшиеся военной цензуре выпуски новостей. В отличие от политики, про­водимой армией во время войны в Персидском заливе, когда военные жестко контролировали то, что корреспондентам пола­галось видеть и обнародовать через средства массовой информа­ции, на этот раз в Пентагоне сочли, что в Мексике все пройдет гладко, и никакой цензуры не потребуется. Однако и правитель­ству, и военному руководству пришлось пожалеть о своем реше­нии. В противовес представителям Пентагона, продолжавшим уверять общественность, что битва за Монтеррей стала такти­ческой победой, телекомментаторы беспрепятственно демонст­рировали на всю страну материал, отснятый прямо на поле боя и отражающий истинное положение вещей. В показанном одной из программ новостей двухминутном сюжете фонограмма бри­финга в Пентагоне была наложена на кадры, запечатлевшие горя­щие американские танки, ряды мешков с трупами американскихсолдат и полевые госпитали, окруженные толпами раненых. Интервью, взятые у солдат, еще не остывших после сражения и, оплакивающих погибших друзей, только подчеркивали
абсурд­ность высказываний военных чиновников и их неосведомлен­ность о реальных событиях в Мексике.
        Новости с фронта подтвердили правоту тех членов Конгрес­са, которые выступали против установления зоны безопасности на территории Мексики и предупреждали об опасности и беспо­лезности подобной акции. Эд Льюис и другие конгрессмены, открыто заявлявшие о своем несогласии с действиями прави­тельства, использовали теперь каждую возможность, чтобы под­черкнуть: чем дольше армия США будет оставаться в Мексике, тем большие потери понесут обе стороны. "Вся мексиканская кампания, - не уставал повторять Льюис, - не продумана и основана на ложных посылках". На следующий день после "по­беды" при Монтеррее, вернувшись со специального брифинга, который Белый Дом проводил для избранного круга сенаторов и конгрессменов, Льюис подвел итог проблемам, стоящим перед администрацией. На вопрос репортеров о том, что сообщили на брифинге ему и другим членам Конгресса, Эд с усмешкой отве­тил: "Президент заверил нас, что смоляноечучелко стоит имен­но там, где нужно, и мы намерены его как следует проучить".
        И вот, в самый разгар страстей, на сцене появилась Джен Филдс с посланием Совета тринадцати, адресованным президен­ту. Когда третьеразрядный чиновник Белого Дома снисходительно сообщил ей, что передать послание лично, на чем настаивал полковник Гуахардо, не представляется возможным, Джен ре­шила не биться о стену головой, и в отместку обнародовала текст послания в специальном пятнадцатиминутном выпуске меж­дународных новостей. Дав в качестве вступления обзор событий, приведших к кризису, и поделившись своими впечатлениями, основанными на интервью, взятых у представителей обеих сто­рон, Джен зачитала послание полковника Молины. Ее выступ­ление подлило масла в огонь, а результаты превзошли все ожи­дания. Не прошло и нескольких часов, как Конгресс, во главе с Эдом Льюисом, начал официальное расследование деятельности администрации в отношении Мексики, начиная с 29 июня.
        Льюис не удивился, когда накануне его, вместе с двумя десят­ками других сенаторов и членов Конгресса, пригласили в Белый Дом на специальный брифинг. Однако повторное приглашение застало его врасплох, тем более что на этот раз вызвали его одйого. Может быть,президент,уязвленный замечанием о смо­ляном чучелке, решил поучить его уму-разуму? Льюис невольно усмехнулся. Да уж, больше президенту делать нечего, в такое-то время...
        Он все еще посмеивался про себя, когда из Овального каби­нета появился советник президента по национальной безопасно­сти и направился прямо к нему. Уильям Хэстерт, который до того как войти в администрацию Белого Дома, был профессо­ром в колледже, являл собой редкостный экземпляр зануды. "Можно ли ожидать от президента толковых решений, если у него такие советники?" - в который раз удивился Эд. Когда Хэстерт подошел к конгрессмену поздороваться, ни в его руко­пожатии, ни в улыбке не ощущалось ни малейшей доброжела­тельности. Он пробормотал дежурную фразу о том, как они с президентом рады, что Льюис, при всей своей занятости, сумел найти время и так быстро откликнуться на приглашение, при­чем от Эда не ускользнуло, что советник поставил себя впереди президента.
        Желая выяснить заранее, о чем пойдет речь, Льюис, после официального рукопожатия, задержал руку Хэстерта в своей, что явно не понравилось советнику, и спросил:
        - Кто еще приглашен, мистер Хэстерт?
        Высвободив руку, советник посмотрел на свою ладонь, потом - на Льюиса:
        - Больше никто,конірессмен Льюис. Гфезвдент пожелал побеседовать с вами наедине. Он готов вас принять.
        Так и не сумев ничего добиться от Хэстерта, Эд решил поло­житься на удачу и свое умение быстро ориентироваться в любой обстановке.
        - Что ж, советник, тогда не будем заставлять президента ждать.
        Вслед за советником Льюис миновал приемную и двух охран­ников, стоявших у дверей Овального кабинета. Оказавшись внут­ри, он увидел, что президент неподвижно стоит у балконной двери и с отсутствующим видом смотрит на Розовый сад. "Что- то он совсем не похож на довольного собой человека", - поду­малось Эду. Ссутуленные плечи, скрещенные на груди руки, опу­щенная голова - все это говорило о тяжелом бремени забот. Когда Хэстерт доложил о приходе конгрессмена, президент не сразу повернулся к вошедшим. А повернувшись, продолжал сто­ять, скрестив руки и опустив голову, глядя на Льюиса исподло­бья опухшими глазами, обведенными темными кругами.
        - Спасибо, Эд, что так быстро откликнулись. - Даже опус­тив руки, чтобы указать Льюису на кресло, президент не поднял головы, так что подбородок его почти касалсяіруди. - Приса­живайтесь, пожалуйста. Не выпьете ли кофе?
        Льюис хотел отказаться, но передумал. С тех пор, как Аманда повела кампанию против кофеина, он никогда не упускал случая перехватить чашечку Настоящего кофе, если был уверен, что жена об этом не узнает. Она умудрилась проводить свою линию даже в его кабинете в здании Конгресса, строго-настрого нака­зав его сотрудникам давать ему только кофе без кофеина. Со­знавая, что поступает глупо, Льюис все же по привычке опасли­во огляделся: нет ли в кабинете посторонних, которые донесут на него Аманде.
        Когда они сели, и Льюис получил возможность насладиться запретным напитком, президент приступил к делу.
        - Вчера, Эд, вы с присущим вам красноречием отметили, что я неосторожно схватил смоляноечучелко и увяз обеими руками.
        Льюис вздохнул. Он уже почти жалел, что сказал эту фразу. В конце концов, это был дешевый ход, которого не заслуживал даже этот президент. Но теперь он уже был бессилен что-либо изменить. У Льюиса даже мелькнула мысль - не извиниться ли, но он не стал этого делать. Пусть ход был дешевым, зато он ни словом не погрешил против истины.
        - Я попал в скверное положение, Эд, и вам это известно.
        Подняв глаза от чашки, Льюис усмехнулся:
        - Да, положеньице у вас, как у того парня, который защемил свое хозяйство "молнией" от ширинки: делать что-то надо, при­чем срочно, но делай - не делай, боль все равно адская.
        Эд выжидательно смотрел на президента. Ему не нравились ни его политика, ни те методы, которыми он пользовался. Пре­зидент не нравился ему даже как человек. И все же он - прези­дент и, вдобавок, человек, который попал в беду и нуждается в помощи. Хватит ждать, пока он будет ходить вокруг да около, пытаясь спасти остатки самолюбия. Пора сделать шаг навстре­чу. К тому же, негоже использовать положение президента в политических или личных целях. Все равно, удовольствие будет испорчено угрызениями совести, которые не оставляли Эда даже после пяти лет пребывания в Конгрессе.
        - Чем могу быть полезен, господин президент?
        Испытав облегчение от того, что можно, наконец, говорить начистоту, президент с готовностью открыл свои карты:
        - Мне нужен человек, который отправился бы в Мексику, - человек, имеющий военный опыт и, в то же время, не связанный с армией, который сможет дать мне четкое и непредвзятое пред­ставление о том, чтодумаіют командиры строевых частей и как они оценивают создавшуюся ситуацию.
        Льюис искоса взглянул на президента:
        - Уж не хотите ли вы сказать, что не доверяете докладам Объединенного комитета[Объединенный комитет начальников штабов.] ?
        - Эд, дело не в том, что я им не доверяю. Просто я не счи­таю, что они способны объективно отвечать на мои вопросы. Они, как и ЦРУ, не могут оправиться of шока после битвы при Монтеррее и известия об участии в ней никарагуанцев. Вашинг­тонские стратеги, стараясь оправдать собственные промахи и как-то спасти существующий план военных действий, в суете упустили из вида конечную цель: национальную безопасность. Мне нужны решения - реальные решения - а не фантазии. Но прежде чем принять эти решения, я должен иметь надежную, неприукрашенную информацию.
        Подавшись к Льюису, президент заглянул ему в глаза и, обло­котившись на колени, чуть ли не в молитвенном жесте сложил ладони:
        - Вы согласитесь поехать, Эд?
        Льюис на миг задумался. Какой отличный способ убрать с дороги противника! Уж не решил ли президент воспользоваться старой истиной: лучше заводить новых друзей, чем умножать число врагов? Может, он решил выиграть время, надеясь, что, отослав несговорчивого конгрессмена в Мексику, избавится от его нападок и сумеет подмять под себя мексиканское правитель­ство? Или он говорит искренне? Ищет реальный выход?
        - Кого, господин президент, вы хотите послать со мной, кому я подчиняюсь и какие ограничения налагаются на мои передви­жения внутри Мексики?
        Президент развел руками:
        - Выбирайте сами, кого взять с собой. Просто сообщите мне, когда решите окончательно. Что касается передвижений, вы вольны ездить куда угодно и разговаривать, с кем сочтете нужным. Вам предоставляется полная свобода действий.
        "Что ж, перспектива заманчивая", - подумал Эд. Отхлебнув больщой глоток кофе, он обдумал ситуацию и решил выдвинуть дополнительные требования. Если уж на то пошло, он хочет действовать осмысленно, а не выполнять роль манекена. Он по­вертел чашку в руках:
        - Вели верить этой журналистке, Джен Филдс, мы не сумели сделать все, что от нас зависело, чтобы разобраться в пробле­мах, стоящими перед Советом тринадцати, и правильно оценить их. - Бросив взгляд на Хэстерта, конгрессмен продолжал: - Если иностранное правительство вынуждено обратиться к теле­репортеру, чтобы доставить нам свое послание, это говорит о многом..
        Не обращая внимания на советника, который пытался не пока­зать, что уязвлен этим выпадом, Льюис обратился к президенту:
        - В любом случае, нам придется как-то договариваться с мексиканцами. Мы уже убедились, что односторонние действия ни к чему хорошему не приводят. И если я поеду в Мексику, то хочу вместе с Джен Филдс побывать в Мехико, и от вашего лица начать диалог с новым правительством.
        Отвечая, президент даже не взглянул на Хэстерта, будто зара­нее предвидел такую возможность:
        - Не скрою, Эд, это больше, чем я ожидал; тем не менее, вы правы.
        Хотя он не был в восторге от идеи Льюиса отправиться в Мехико в сопровождении известной журналистки, выбора у него не оставалось. На самом деле президент еще до прихода конгрессмена решил пойти навстречу всем его требованиям. Как метко заметил Эд, что ни делай, все равно будет больно.
        - Мы тут как раз обсуждали, как лучше ответить на посла­ние Совета. Не откажите в любезности захватить с собой мое личное послание мексиканскому правительству. Когда вы смо­жете выехать?
        - Сегодня вечером не будет слишко рано?
        - Сегодня вечером - как раз то, что нужно. Могу я чем-то помочь вам, кроме улаживания всех формальностей?
        Эд собрался было ответить "нет", но вовремя спохватился:
        - Можете, господин президент. Я бы выпил еще чашечку кофе.

15 сентября, 17.05Штаб 16-й бронетанковой дивизии,Сабинас-Идальго, Мексика
        Ни Длинного Эла, ни Скотта Диксона не удивил приказ при­остановить наступление и избегать стычек с мексиканскими во­оруженными силами. Официально это называлось оперативной паузой. Длинный Эл язвительно заметил, что, должно быть, кому- то в Вашингтоне наконец пришло в голову, что у мексиканцев могут быть свои соображения по поводу присутствия армии США на их территории. Исход сражения при Монтеррее и резкая сме­на курса политики правительства после нее поставили Длинного Эла, как и остальных полевых командиров американской ар­мии, в трудное положение.
        Слишком бурные похвалы, расточаемые армии США, и слиш­ком пренебрежительное отношение к возможностям мекси­канской армии не смогли подготовить американских солдат к жестоким боям, в которых им пришлось принять участие. Они были готовы делать свое дело, как сказал корреспонденту один из бойцов. Единственное, о чем они просят, продолжил он, так это о том, чтобы кто-нибудь говорил им правду. К несчастью, в обстановке, когда правда менялась почти ежечасно, Длинный Эл и другие командиры мало чем могли помочь своим подчинен­ным. Каждый новый приказ, каждое изменение политического курса вызывало у генерала одну и ту же реакцию: "Вьетнам по­вторяется по-новой", - бурчал он себе под нос. Он делал все, что мог, и просил своих солдат проявлять терпение и снисходи­тельность.
        Так, например, он старался беречь свои части, развернув их таким образом, чтобы они могли сами защитить себя, не подвер­гая ни одно подразделение ненужному риску. Это было непрос­той задачей, поскольку 16-я бронетанковая растянулась на боль­шое расстояние. И засада, в которую попала колонна КП диви­зии, и многочисленные атаки в тылах показали: мексиканцымоїуг отступить, но они никогда не признают себя побежденными.
        План передислокации войск и переход к оборонительной так­тике потребовали, чтобы Третья бригада отправила 2-й батальон 13-го пехотного полка обратно в резерв. Поскольку в тыловых районах следовало больше опасаться рейдов малых, легковоору­женных диверсионных отрядов, нежели атаки регулярных войск, было принято решение направить батальон на охрану тыловых объектов.
        Может быть, многие с этим не согласятся, но влияние отдель­ных личностей на принятие решений в строевых частях ощуща­ется не меньше, чем в Вашингтоне. Примером может послужить то, как 2-й взвод роты А 2-го батальона 13-го пехотного полка оказался на дивизионном КП. Когда майору Тоду Мак-Квайре- ру, офицеру оперативного отдела штаба 2-го батальона, стало известно, что им придется выделить взвод для охраны дивизион­ного КП, он сразу увидел в этом возможность оказать услугу своему приятелю и собутыльнику, крмандиру роты А Стэнли Уиттворту. Вызвав его на КП батальона, Мак-Квайрер ввел ка­питана в курс дела:
        - Стэн, мы только что получили из бригады приказ напра­вить один взвод на дивизионный КП, чтобы обеспечить его охрану. - Красноречиво усмехаясь, он посмотрел на Уиттворта в упор. - Может, ты нам в этом поможешь?
        Мигом сообразив, что можно избавиться от 2-го взвода и его командира, лейтенанта НэнсиКозак, Уиттворт с готовностью ответил:
        - Что делать, хоть и трудновато придется, все же, пожалуй, я смогу уступить вам 2-й взвод.
        Мак-Квайрер отлично знкл, что Уиттворт - порядочная ско­тина, и все же продолжил игру, стараясь, чтобы находившиеся на КП офицеры и сержанты ничего не заподозрили. С тех пор какКозак изменила свои показания о пограничном инциденте, происшедшем седьмого сентября, капитан только и искал повод, чтобы от нее избавиться.
        Новые показанияКозак не только ставили его под удар, на и свидетельствовали о том, что у нее нет ни малейшего чувства долга перед ним как своим командиром. Мак-Квайрер считал так же, особенно после того, как Стэнли показал ему ту часть рапорта, в которой говорилось, что его приказы "не были четки­ми и не учитывали создавшуюся ситуацию". Ей бы на этом и остановиться, но, к несчастью для Уиттворта, она продолжала: "Я делала неоднократные попытки ввести командира в курс дела, но он не пожелал слушать и повторил первоначальный приказ". В результате лейтенанта признали невиновной, а он заработал взыскание. Замечание Мак-Квайрера о том, что будь лейтенантКозак обычным офицером, то есть мужчиной, никто не предло­жил бы ей переписать рапорт, нисколько не улучшило настрое­ния Уиттворта.
        Но как бы ни был неприятен ему этот случай, он не шел ни в какое сравнение с тем, что произошло 12 сентября на подступах к Монтеррею. О разговореКозак с ним по открытой радиосети стало известно не только каждому взводному роты А, но и ко­мандиру батальона, а это уж ни в какие ворота не лезет. Хуже всего было то, что командир батальона не только пропустил мимо ушей наглый выпад Нэнси, но и поздравил ее. Когда на следующий день Уиттворт обратился к нему с протестом, то снова получил взыскание, - на этот раз за мелочность. Теперь у него не оставалось никаких сомнений:Козак должна уйти.
        Подмигнув приятелю, Мак-Квайрер изрек:
        - Извини, что приходится тебя напрягать, дружище, но, бо­юсь, придется тебе пока обойтись двумя взводами. - Чтобы дело выглядело так, будто выбор продиктован соображениями здравого смысла, а не уязвленного) самолюбия, майор, в качестве объяснения, добавил: - Поскольку во 2-ом взводе нет взводного сержанта, а "Брэдли", которой он командовал, потеряла систему управления огнем, это подразделение на сегодняшний день наи­менее боеспособно. Ну, а на дивизионном КП можно обойтись и без взводного сержанта, и без одной "Брэдли".
        Уиттворт деланно вздохнул:
        - Ничего не попишешь, сэр, вы, как всегда, правы. Похоже, у меня нет выбора. Когда они должны выступить?
        ЛейтенантаКозак новое назначение только обрадовало. При­выкнуть к штаб-сержанту Маупину в качестве взводного сер­жанта И к сержанту Кашински в роли командира первого отде­ления не составляло труда. Единственная проблема, которая ее беспокоила, заключалась в ней самой. Меньше чем за неделю все ее представления о мире перевернулись.
        До седьмого сентября, когда ее взвод отправился в погоню за мексиканскими грабителями,Козак считала, что не может быть ничего хуже, чем первые шесть месяцев учебы в Уэст-Пойнте. Теперь же все эти тяготы казались пустяком по сравнению с испытаниями, выпавшими на ее долю во время боя. После пере­стрелки в Нуэво-Ларедо Нэнси едва, не потеряла сознание, когда Ривера застегнул молнию на мешке с телом рядового Гаити. И до сих пор, каждый раз застегивая молнцю на своем спальном мешке, она испытывала приступ безотчетного страха. Потом ее стало преследовать другое воспоминание: сержант Ривера лежит на носилках, белый, как простыня, от шока и потери крови. В ушах эхом отдавалось холодное, будничное замечание наводчи­ка, который находился рядом со взводным сержантом, когда в их "Брэдли" попал снаряд. Когда после боя в арройоКозак, вместе с мотострелками, вернулась к машинам и спросила, как дела у Риверы, наводчик ответил как ни в чем не бывало: "Все в порядке, сержанту здорово повезло - только руку потерял".
        Уже во время затишья, после боя, лейтенант осознала, что призошло и, более того - что могло произойти. Как человек, уцелевший в автомобильной катастрофе, она запоздало ужасну­лась, представив себе, чем все могло кончиться. Устраивая про­тивотанковую засаду, она и подумать не могла, что на нее и горстку мотострелков, которых она развернула вдоль арройо, может обрушиться целый батальон танков. Если бы не вмеша­тельство командира батальона, который увидел, что происходит, и сумел быстро принять меры, ее попытка связаться с Уиттвор- том и попросить огневую поддержку могла бы иметь самые ро­ковые последствия. На этот раз она оказалась в такой же ситуа­ции, как и во время учений в Форт-Худе, только все было куда серьезнее. Видно, она так и не усвоила урок, который преподал ей тогда капитан Керро. И неизвестно, усвоит ли когда-нибудь...
        Поэтому, когда второй взвод получил приказ явиться к комен­данту штаба дивизии, Нэнси в трудом скрывала облегчение. В тылу, в штабе дивизии, в относительной безопасности, она смо­жет разобраться в себе. Ей необходимо время, чтобы забыть все ужасы сражения. И чтобы залечить душевные раны... как, впро­чем, и сломанный нос.

15 сентября, 19.3520 километров к западу от Сабинас-Идальго,Мексика
        Как собирающиеся на горизонте облака предвещают прибли­жение бури, так пришедшие в движение подспудные силы обе­щали лишить лейтенантаКозак самого необходимого ей сейчас - времени.
        Оперативная пауза, которая должна была дать вашингтон­ским политикам время пересмотреть свое отношение к Мекси­ке, стала для сеньора Аламана настоящим подарком небес. Она предоставила ему и его наемной армии прямо-таки идеальные условия для осуществления их нового плана. Теперь, когда аме­риканская армия продвинулась в глубь Мексики и, сильно рас­тянувшись, находилась среди враждебно настроенного населе­ния, оказывающего поддержку партизанам, отряды Делапоса смогут без особого труда, свободно передвигаясь в тылу у амери­канцев, нападать на их одиночные посты и колонны. Вне всяко­го сомнения, вина за эти нападения и зверские расправы падет на головы мексиканцев. Американские солдаты, которые станут свидетелями кровавых террористических актов и будут вынуж­дены жить в постоянном страхе оказаться жертвами очередного нападения, очень скоро захотят отомстить мексиканцам. Когда они начнут отвечать жестокостью на жестокость, потребуется совсем немного времени, чтобы призывы к разуму и дипломатии утонули в воплях об отмщении. И здесь важно не только выбрать подходящий момент. Как и перед началом рейдов на
границе с Техасом, эль Дуэньо предупредил Делапоса, чтобы тот тщательно готовил каждую операцию. "Было бы непроститель­ной глупостью, - повторял он при каждом удобном случае, - зайти так далеко, а потом потерять все из-за излишней поспеш­ности. Сейчас время работает на нас, и мы можем распоряжать­ся им по собственному усмотрению. И если мы проявим терпе­ние, удача сама пойдет нам в руки".
        Жак Лефлер считал подобные разглагольствования шефа тео­ретическим вздором. Француз редко утруждал себя раздумьями о целях и притязаниях Хозяина. Сам он предпочитал доволь­ствоваться малым. Основными его потребностями были деньги и радость от проделанной работы. И пока находился человек, же­лающий удовлетворить обе эти его потребности, Лефлер чув­ствовал себя вполне счастливым. Развалясь на переднем сиденье новенького вездехода, мчавшегося по направлению к Сабинас- Идальго, и задрав ноги на приборный щиток, он с безмятежной улыбкой на лице мурлыкал старые марши Иностранного легиона.
        В данный момент он имел все. Предложение Аламана продол­жать подрывную деятельность в Мексике за тройную цену, да еще и с оплатой вперед, мог бы не принять только полный иди­от. Одного этого было бы вполне достаточно, чтобы привести Жака в благодушное настроение. Но ему светило кое-что боль­шее: его положение в маленькой армии Делапоса внезапно изме­нилось, поскольку Чайлдресс, неофициальный заместитель и советник Делапоса, впал в немилость. Лефлер не знал наверня­ка, чем именно вызван конфликт между мексиканцем и амери­канцем. Возможно, отчасти дело заключалось в том, что Рэцдел не одобрял бессмысленные убийства. И хотя новые зверства по своей жестокости превзойдут все, совершенные ими раньше, одного этого было недостаточно, чтобы объяснить поведение американца.
        "Нет, - размышлял Лефлер, - дело не в этом". Француз подозревал, что главная причина лежит на поверхности, хотя никто из наемников ни за что в этом не признался бы. Несмотря на всю свою выучку и годы наемной службы, Чайлдресс оставал­ся и всегда останется американцем, так же, как Делапос не мо­жет быть никем иным, кроме как мексиканцем. Убеждения, сфор­мировавшиеся под влиянием той среды, в которой каждый из них родился и вырос, наложили на обоих отпечаток, не смывае­мый никакими деньгами. Рэндел почти не пытался скрыть свои чувства, когда Делапос похвалялся тем, как мексиканская армия утерла нос надменным гринго. Делапос, в свою очередь, не мог пропустить мимо ушей презрительные клички вроде "даго" или "грязные мексикашки", которыми американец награждал его со­отечественников. И чем дальше заходила война между двумя го­сударствами, тем шире становилась трещина между бывшими друзьями. Как раз в эту трещину и собирался проникнуть Лефлер.
        Не доверяя больше американцу, Делапос стал обращаться за советами к французу. Мексиканец изо всех сил старался угодить Хозяину, но испытывал явные затруднения, когда дело доходило до принятия важных решений - именно эту его слабость и Чайл­дресс, и Лефлер неоднократно использовали в своих интересах. Нуждаясь в человеке, с которым можно было бы обсудить план действий, и не полагаясь на Чайлдресса, Делкпос все больше склонялся в сторону француза. Даже такое нудное задание, как разведка, сопряженное с долгими поездками и необходимостью то обманом, то хитростью пробираться через американские и мексиканские заставы и посты, давало Лефлеру лишний шанс стать незамеченным в глазах мексиканца, не говоря уже о жало- ваньи. Пока американец занимался организацией и охраной ба­зового лагеря, Жак знакомился с местностью и подыскивал воз­можности проникновения в тыл и слабые места в обороне, по которым можно будет нанести удар. Теперь, разведав местность и расположение частей, он, а не Чайлдресс, сможет влиять и на Делапоса, и на ход боевых операций.
        Имея при себе фальшивый паспорт и другие документы на имя Поля Перро, реально существующего корреспондента фран­цузского Национального агентства новостей, Лефлер беспрепят­ственно разъезжал по американскому сектору. А поскольку у его спутников были документы, подтверждающие личность фран­цуза, и вдобавок, достаточно съемочной и зкукозаписывающей аппаратуры, чтобы усыпить любые подозрения, американцы на дорожных постах редко удосуживались обыскать их самих или их машину. Впрочем, даже если бы они обнаружили автомат под сиденьем Лефлера или оружие, которое имелось укаіждого из его людей, француз сумел бы легко найти объяснение. В конце концов, вокруг рыскают бандиты. Должны же он и члены его группы иметь возможность защитить себя?
        Поэтому, Подъехав к контрольно-пропускному пуйкту, кото­рый находился у входа в ущелье на пути к Сабинас-Идальго, где размещался КП 16-й бронетанковой дивизии, Жак И бровью не повел. Цепким взглядом профессионала он мгновенно оценил ситуацию - на случай, если вдруг придется прорываться с боем.
        КПП обслуживали с полдюжины солдат военной полиции. Остановив машину на почтительном расстоянии от проволочно­го заграждения, Лефлер спокойно ждал, пока к ним приблизит­ся полицейский с винтовкой М-16. Судя по знакам отличия нк каске и воротнике, - командир отряда. Позади, у самого ограж­дения, стояли еще двое полицейских, вооруженных М-16 и М-203 - это та же М-16, только на ствольной части у нее укреплен 40-миллиметровый гранатомет. По обеим сторонам заграждения стояли две машины, принадлежащие полицейскому отряду. Лефлер узнал в них бронированные "хамви". Они впол­не могли защитить солдат от автоматического оружия, которое было под рукой у каждого из людей Лефлера, но в данный мо­мент никто из американцев не смог бы воспользоваться этим укрытием. Даже полицейские, обслуживающие орудия, установ­ленные на крышах обоих "хамви" - пулемет М-60 и 40-милли­метровый гранатомет М-19, - представляли собой удобную ми­шень: спасаясь от жары, они вылезли из машин и сидели на крышах машин. Шестой полицейский, женщина, расположилась в тени правого "хамви". Не обращая внимания на Жака и его спутников, она
что-то ела из коричневого пластикового пакета. Еще до того, как сержант подошел к машине, Лефлер решил: в случае чего они легко справятся с американцами.
        - Привет. Что вас сюда занесло?
        Француза не переставало удивлять то разгильдяйское отноше­ние к войне и военной службе, которое американцы возвели в культ.' Если бы во время службы в Иностранном легионе он охра­нял КПП, как этот сержант, и таким вот образом встретил неиз­вестную машину, ему досталось бы от начальства. То, что амери­канцы так часто одерживали победы, только подтверждало уве­ренность Лефлера: справедливости в этом мире не бывает.
        Когда сержант остановился рядом с французом, тот предъявил свое корреспондентское удостоверение:
        - Меня зовут Поль Перро. Я - корреспондент французско­го Национального агентства новостей. - Потом представил каж­дого из своих спутников по очереди. - Это мой кинооператор, а это - звукооператор, водитель и переводчик.
        Каждый из пассажиров машины улыбнулся и помахал левой рукой, прижимая правую к туловищу.
        Выслушав ответ Лефлера, полицейский расплылся в улыбке:
        - Вы, наверное, из компании конгрессмена Льюиса?
        При упоминании фамилии Льюиса Жак насторожился. Он знал, что это один из американскихконірессменов, возражавших про­тив вторжения в Мексику. Не представляя, что имеет в виду сержант, француз, тем не менее, сразу увидел возможность уско­рить процедуру прохождения через КПП и радостно подтвердил:
        - Да, мы были с конгрессменом, но в пути слегка отстали.
        Сержант снова улыбнулся:
        - Что ж, приятель, вам повезло. Конгрессмен со своими людь­ми проехал в восточном направлении минут пять назад, не боль­ше. Если поднажмете, догоните его еще до въезда в город.
        Все еще не понимая, о чем идет речь, Лефлер учуял благопри­ятную возможность. Устремив взгляд на восток, он обдумывал сведения, которые так неосторожно выболтал ему сержант. При­кидывая, как ими воспользоваться, Жак на мгновение замешкал­ся. Полицейский же никак не мог понять, чего ждет француз:
        - Времени у вас - в обрез. Скоро стемнеет, и вы упустите конгрессмена.
        За годы службы в легионе Лефлер, среди многих навыков, прочно усвоил один, быть может, самый важный: полагаться на свои инстинкты. И сейчас они подсказывали ему, что там, впе­реди, на дороге, его ожидает крупный выигрыш, которым необ­ходимо завладеть. Что он будет делать с этим выигрышем, Леф­лер пока не знал. Зато знал, что упустить его нельзя ни в коем случае. Все равно им предстоит начать кампанию террора, так почему бы не сейчас?
        Повернувшись к сержанту, француз улыбнулся и посмотрел ему прямо в глаза:
        - Ты прав, приятель, времени у меня в обрез. Но все же побольше, чем у тебя.
        Не понимая, что хочет сказать корреспондент, полицейский продолжал смотреть на него, не замечая,чїо тот потянулся пра­вой рукой под сиденье.
        Внезапная автоматная очередь застала всех врасплох. Поли­цейские у заграждения окаменели, глядя, как тело их командира валится в сторону от машины, рядом с которой он только что стоял. Им понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить: командира застрелил пассажир машины. И этими секундами не замедлил воспользоваться водитель. Вскочив со своего места, он выхватил автомат и дал короткую очередь поверх ветрового стекла по двум полицейским, застывшим у ограждения. Первые же пули сразили солдата с винтовкой М-203, которую тот как раз начал наводить на машину Лефяера. Другой полицейский, пытавший­ся снять с плеча винтовку, остановился взглянуть на упавшего напарника. Этих секунд вполне хватило французу, чтобы унич­тожить американца рядом.
        Спутники Лефлера, сидевшие сзади, не нуждались в особых указаниях. Как и водитель, оба выхватили автоматы и, подняв­шись, открыли огонь по солдатам, сидевшим на крыше "хамви". Воспользоваться оружием успел только полицейский с пулеме­том М-60. К счастью для наемников, первая очередь прошла высоко и никого не задела. А до второй дело не дошло: один из наемников изрешетил его пулями. Его напарник с гранатометом даже не успел снять оружие с предохранителя.
        Остался последний полицейский - женщина. Убедившись, что с основной угрозой покончено, Жак огляделся, ища после­днюю жертву. Но на том месте, где она сидела, остались только брошенный пластиковый пакет и каска. Лефлер в первый раз почувствовал укол тревоги. Зная, что женщина не могла уйти далеко, он стал медленно обходить "хамви", рядом с которым видел ее в последний раз.
        Короткая очередь и крик боли, вырвавшийся у стоявшего ря­дом с Жаком наемника, обнаружили присутствие последнего за­щитника КПП. Француз слышал звук рухнувшего на землю тела и знал, что это один из его людей, но не оглянулся. Заметив, что за передним левым колесом "хамви" мелькнуло дуло винтовки, Лефлер метнулся в сторону, к правому борту машины. Несколь­кими огромными прыжками одолев расстояние, отделявшее его от машины, он обежал ее сзади и настиг свою жертву. Стоя на коленях к нему спиной, женщина медленно пятилась назад. Без долгих раздумий Лефлер вскинул автомат и выстрелил ей в спи­ну. Очередь прошила ее наискось от бедра до плеча. Француз знал, что с ней покончено.
        Несколько мгновений он постоял, глядя на застывшее у ног безжизненное тело. "Жаль, - подумал он, - такая здоровая, крепкая телка, и пропадает зря. Может, стоило ее изнасило­вать?". Но сразу же отказался от этой мысли: такой поступок, ко­нечно, вполне согласовывался с программой террористических ак­тов, но впереди, ждала куда более заманчивая цель. Опустив ав-томат, он расстрелял в неподвижное тело весь тридцатизаряд- ный магазин. "Сойдет и так", - решил он и бросился к своей машине.
        Водитель уже завел мотор и ждал его. Позади машины он увидел двух остальных спутников. Один, колумбиец, лежал на земле в луже крови. Второй, канадец, стоя на коленях, склонил­ся над ним. Подойдя ближе, Лефлер осведомился, что с ране­ным. Канадец озабоченно покачал головой:
        - Какого Черта ты открыл стрельбу? Мы и так проехали бы спокойно: ведь они ничего не заподозрили.
        Француз не привык ни перед кем отчитываться в своих по­ступках. К тому же, канадец, как и все остальные, должен пони­мать: нет ничего хуже, чем оставлять свидетелей. Сержант видел Лефлера вблизи, и в случае исчезновения конгрессмена быстро смекнул бы, что к чему. И потом, уничтожив американский КПП, . они положили неплохое начало новой волне террора. Не удос­тоив канадца ответом, он еще раз спросил о состоянии колум­бийца.
        - Кровь хлещет из него, как из забитой свиньи. Нужно сроч­но остановить кровотечение и оказать ему медицинскую помощь, иначе он долго не протянет.
        Лефлер взглянул на раненого, потом перевел взгляд на доро­гу, уходящую на восток:
        - Не протянет - так не протянет. Забери его документы и оружие. Пора двигаться.
        Канадец колебался:
        - Мы что же, бросим его здесь?
        Жак посмотрел на него в упор:
        - Ты сам сказал, что он умрет, если ему срочно не оказать медицинскую помощь. Сейчас у нас такой возможности нет. К тому же, он похож на мексиканца. Когда янки найдут здесь его труп, они решат, что это - мексиканец, и обвинят во всем их. Давай, пошевеливайся. Нужно догнать конгрессмена, пока не стемнело.
        Канадец задержал взгляд на раненом товарище, который ле­жал без сознания, тяжело дыша, потом посмотрел на Лефлера: "Ничего не поделаешь, француз прав". В конце концов, каждый из них знал, на что идет. Вывернув карманы колумбийца, он вскочил в машину. Лефлер в последний раз оглянулся на непо­движное тело и последовал за ним. Он хотел пристрелить ране­ного, но передумал. Не годится делать это на глазах у двух дру­гих наемников. Такие поступки не способствуют развитию у людей доверия и преданности. Кроме того, американское командова­ние наложило официальный запрет на передвижение по ночам,
        а раз до утра через КПП больше никто не проедет, колумбиец успеет отдать концы сам, без посторонней помощи. Не думая больше на эту тему, Жак занял свое место в машине и приказал водителю гнать на восток.

15 сентября, 19.455 километров к западу от Сабинас-Идальго,Мексика
        Увидев, что сзади, сигналя фарами, быстро приближается ка­кая-то машина, водитель Льюиса притормозил.
        Заметив это, конгрессмен поинтересовался, в чем дело. Води­тель, обернувшись, смотрел, замедлил ли ход фургон, в котором ехала Джен Филдс со своей группой, и не спешил с ответом. Льюис повторил вопрос. Водитель свернул на обочину, остано­вил машину и только после этого сказал:
        - Прошу прощения, сэр. Кто-то догоняет нас на большой скорости: то ли хочет, чтобы его пропустили, то ли - чтобы мы остановились.
        Молоденький лейтенант из отдела по связям с обществен­ностью, отвечавший за охрану Льюиса, задремал. Он проснулся только тогда, когда шины "хамви" зашуршали по гравию обочи­ны.
        - Почему мы стоим, Джексон?
        Водитель повторил свое объяснение. Распахнув дверцу, лей­тенант увидел вездеход, который стремительно приближался, мигая фарами и оглушительно гудя. Поскольку они уже все рав­но остановились, лейтенант решил, что надо узнать, чего хотят пассажиры машины. Для порядка он спросил согласия Льюиса:
        - Если вы не против, конгрессмен, я выясню, что нужно этим людям.
        Эд, который в свое время служил в Национальной гвардии и разбирался в таких вещах, молча кивнул в знак согласия. К тому же, не мешало бы выйти - размять ноги, а заодно и облегчиться.
        В фургоне, который остановился позади "хамви", Джен Филдс задала своим спутникам тот же вопрос. Сидевший за рулем Джо Боб недоуменно покачал головой:
        - Понятия не имею, госпожа начальница. Они остановились, вот я и подумал, что нам тоже пора притормозить.
        Джен не любила, когда Джо Боб называл ее "госпожа началь­ница", но ничего не сказала. Открыв дверцу, она собралась вый­ти, но как раз в тот миг догнавший их вездеход; бешено сигналя, проскочил мимо. Захлопнув дверцу, Джен выглянула из окна: нет ли позади других машин.
        - Надеюсь, теперь, госпожа начальница, вы поняли, зачеммы остановились?
        Джен наградила хихикающего Джо Боба грозным взглядом:
        - Ты у меня дождешься, умник.
        На заднем сиденье проснулся Тед и спросил у Джо Боба, что происходит.
        - Народ собрался в кустики, приятель.
        Джен пропустила шуточку Джо Боба мимо ушей:
        - Пошли посмотрим, что там за пожар.
        Неизвестнее, остановив свой вездеход на другой стороне до­роги, не спешили выходить. Они ждали, пока офицер по связям с общественностью подойдет к их машине. Тем временем Льюис и водитель зашли за "хамви" и принялись справлять нужду. Джо Боб с Тедом, укрывшись за фургоном, последовали их примеру.
        Сидя в машине и наблюдая за приближающимся амери­канским офицером, Лефлер просчитывал варианты. Самый бы­стрый и эффективный - уничтожить всех и смыться. Такой ход отлично согласуется со стратегией и тактикой террора. Но он знал, что эти люди - не простые американцы. Будь они обыч­ными солдатами, вроде полицейских на КПП, он бы не стал задумываться ни на миг. Но конгрессмен и известная корреспон­дентка впридачу - совсем другое дело. Исчезновение одного из собратьев может заставить остальных конгрессменов забыть о разногласиях и потребовать дальнейших, более решительных дей­ствий. Американские средства массовой информации тоже не останутся в стороне, тем более, что в списке пропавших будет и их коллега. А прикончить пленников они успеют всегда.
        Не испытывая потребности составить "компанию" мужчинам, Джен пошла взглянуть на незнакомцев. Тот, что сидел рядом с водителем, и второй, ехавший на заднем сидении, уже вышли и стояли рядом со своим вездеходом. "Наверное, тоже решили об­легчиться, - подумала она. - Похоже, все, кроме меня, страда­ют недержанием". Услышав вдруг, что один из пассажиров на­звался Полем Перро, Джен застыла. Даже в густеющих сумерках она отчетливо видела: этот человек - кто угодно, только не Поль Перро. Несколько лет назад, когда она работала коррес­пондентом в Париже, Поль был ее любовником. А незнакомец тем временем заявил, что он - репортер французского Нацио­нального агентства новостей. Теперь Джен поняла: они попали в беду. Если еще можно было допустить, что есть два Поля Перро, вряд ли оба они работают корреспондентами в одном и том же агентстве. Дальше можно не слушать. Джен повернулась и, ста­раясь не вызвать подозрений, быстрым шагом направилась об­ратно к фургону.
        Следивший за ней канадец заметил, что она повела себя стран­но, и предупредил Лефлера, что их раскрыли. Быстро оценив ситуацию, француз поднял автомат и застрелил лейтенанта, сто­явшего по другую сторону вездехода.
        Внезапная автоматная очередь застала Льюиса и его спутни­ков врасплох. Джен, повернувшаяся к вездеходу спиной, вздрог­нула от неожиданности и быстро нырнула в фургон. Следивший за ней канадец вскинул автомат и длинной очередью прошил фургон вдоль. Пули чудом не задели лежавшую на сиденье Джен и стоявших за фургоном Теда и Джо Боба. Тем не менее, авто­матная очередь возымела нужный эффект: все мужчины, скры­вавшиеся за "хамви" и фургоном, распластались на земле.
        Не дав американцам оправиться от потрясения, террористы бросились через дорогу и направили автоматы на конгрессмена и его спутников. Лефлер громко приказал всем выйти на середи­ну дороги. Льюис и его водитель Джексон, а за ними - и Джо Боб с Тедом неохотно повиновались. Каждый по-своему прояв­лял страх и неуверенность: Джексон дрожал, переводя взгляд с водителя Лефлера на "хамви", где осталась его винтовка; Льюис растерялся, но старался этого не показывать. Вставая, он не от­рывал взгляд от водителя Лефлера.
        Тем временем канадец держал под прицелом Джо Боба и Теда. Джо Боб, которого случившееся больше разозлило, чем напуга­ло, искоса поглядывал на противника, прикидывая, не удастся ли напасть на него и вырвать оружие. Тед, до глубины души потрясенный происшедшим, еле поднялся с земли. Стоя рядом с фургоном, он трясся, как осиновый лист.
        Лежа на переднем сиденье, Джен заметила, что из-под кресла Джо Боба торчит рукоятка пистолета. Она решила попробовать незаметно вытащить его, но ее остановил голос бандита, назвав­шегося Полем Перро:
        - Мадемуазель, не соизволите ли присоединиться к нам?
        Оглянувшись, Филдс увидела, что он стоит у нее за спиной и,бросив последний взгляд на пистолет, отказалась от своей затеи: она никогда не могла похвастаться скоростью реакции. Медлен­но и неохотно Джен выбралась из фургона.
        Как только Жак подвел ее к остальным спутникам, которые сбились в кучку на середине дороги, Льюис, уже оправившийся от первого шока, властно спросил:
        - Кто здесь старший?
        Вместо ответа француз подошел к стоящему рядом с Льюи­сом Джексону и, сунув дуло автомата водителю под челюсть, выстрелил, обдав конгрессмена фонтаном крови, костных ос­колков и мозговой ткани.
        Джен едва не потеряла сознание. Как в тумане, она услышала собственный крик и почувствовала, что по ногам потекло что-то теплое.
        Не обращая внимания на ее вопль, Лефлер с улыбочкой обра­тился к Льюису:
        - Надеюсь, любезный друг, вы получили ответ на свой вопрос?
        Конгрессмен потерял самообладание:
        - Какого черта вы это сделали? - Набросился он на фран­цуза, вытаращив глаза от возмущения. - Вы что, псих?
        Жак равнодушно пожал плечами:
        - Разве не вы задали вопрос, кто здесь старший?
        - А разве нельзя было ответить на него, никого не убивая?
        Француз посмотрел на тело водителя, потом смерил взглядом
        Льюиса:
        - Возможно, только его все равно пришлось бы убрать: лиш­ний груз. А теперь, если вы все займете места в фургоне, можно ехать.
        Джен, которая, наконец, снова обрела дар речи, задала вопрос, который вертелся на языке у каждого:
        - Что вы собираетесь с нами делать?
        Отвернувшись от конгрессмена, Лефлер подошел к ней. На­гло ухмыляясь, он смерил женщину оценивающим взглядом взгля­дом с ног до головы. Джо Боб, забыв об осторожности, шагнул вперед и угрожающе прорычал:
        - Даже не думай об этом, козел паршивый!
        Едва заметным движением руки Лефлер направил на техасца автомат. Джен отчаянно вскрикнула:
        - Джо Боб, назад! Этот ублюдок убьет тебя!
        Джо медлил, не отрывая взгляда от дула автомата. Присмот­ревшись к Джен, француз заметил, что ее брюки намокли:
        - Я должен извиниться перед дамой. Кажется, мой слишком эмоциональный поступок заставил ее, как бы это выразиться... утратить самообладание.
        Джен покраснела от гнева. Мерзавец еще и издевается над ними! Играет как кошка с мышью,, специально провоцирует, чтобы получить повод прикончить кого-нибудь еще.
        Не дождавшись ответа, Жак бросил взгляд на заходящее солнце.
        - Мы теряем время. Впереди у нас долгий, а для вас, мадему­азель, к тому же, утомительный путь.
        С этими словами он дал знак канадцу и своему шоферу за­няться пленниками. Всех четверых связали и бросили в фургон. Оставив трупы и ненужный "хамви" на дороге, Лефлер приказал возвращаться назад, в базовый лагерь. "Уж теперь-то американ­цы должны встать на уши, не будь я - Жак Лефлер", - самодо­вольно подумал он.
        Глава 22
        Порой случается, что и настоящий вояка, который искренне считает себя наемником и идет в бой исключительно ради денег, вынужден оберегать свои убеждения так же бдительно, как и любой атеист.
        Сэр Джон Хэкетт, генерал

16 сентября, 06.154 километра к юго-востоку от Эхидо-де-Долорес,Мексика
        Оттолкнув наемника-ирландца, Чайлдресс ворвался в од­ноэтажное шлакоблочное здание, где кОгда-то находились ко­нторские помещения ныне заброшенного рудника. Ошеломлен­ный ирландец не успел даже выругаться: американец уже рас­пахнул дверь кабинета Делапоса и, влетев внутрь, захлопнул ее за собой.
        Делапос и Лефлер, которых вторжение Рэндела застало, как и ирландца, врасплох, прервали разговор и молча уставились на застывшего у порога рослого американца. Ноздри Чайлдресса раздувались, лицо пылало гневом. Не обращая внимания на фран­цуза, он сразу набросился на Делапоса:
        - Какого дьявбла ты все это затеял? В наши планы никогда не входило брать пленных. И почему, черт возьми, меня не изве­стили сразу же, как только их привезли?
        Удивление мексиканца быстро сменилось гневом:
        - Кто ты такой, чтобы врываться в мой кабинет без спроса и требовать ответа, будто я - твой подчиненный?
        Но Рэвдел слишком рассвирепел, чтобы его можно было так быстро образумить. Выставив вперед указательный палец, он про­должал наседать на мексиканца:
        - Я задал тебе вопрос. На кой черт нам эти люди? Ты что, рехнулся?
        В словах американца Делапос почувствовал вызов, стерпеть который не смог. Отшвырнув с дороги стул, он сделал шаг с сторону Чайлдресса:
        - Я не собираюсь у себя в кабинете выслушивать угрозы - ни от тебя, ни от любого другого. Ты узнаешь все, что тебе полагается, когда я сочту нужным. А до тех пор твоя единствен­ная забота - охрана базовых лагерей и пленников, пока они находятся здесь.
        Несмотря на явный гнев Делапоса, Рэндел не собирался сда­ваться. Он наступал на мексиканца, не переставая кричать:
        - У тебя, я вижу, совсем ум за разум зашел! Это же дурость, полнейшая дурость. Когда ты...
        Мексиканец пригнулся и, выхватив из-заголенища нож, не­уловимым движением выставил его вперед. Выбросив, для рав­новесия, левую руку в сторону, он напрягся, как пружина, гото­вый дать отпор зарвавшемуся американцу.
        Увидев это, Чайлдресс остановился и, готовясь к защите, по­тянулся за пистолетом. Но вот незадача: впопыхах он забыл при­стегнуть кобуру. Это внезапное открытие сразило его наповал; зная, что вооруженного противника голыми руками не возьмешь, Рэндел отступил.
        Его замешательство не укрылось от бдительно следившего за ним Делапоса. Он уже приготовился было броситься вперед, чтобы нанести удар, прежде чем американец успеет пустить в ход пис­толет, но, увидев, как изменилось выражение лица Чайлдресса, все понял. Опустив глаза, он убедился, что правая рука амери­канца пуста, и слегка расслабился, выжидая.
        - Ты, кажется, что-то забыл, mon ami[Мой друг (фр.)] ?
        Ослепленный яростью, Рэндел совсем забыл про француза.
        Не спуская глаз с Делапоса, американец осторожно покосился вправо.
        Развалясь на стуле, Жак невозмутимо сидел у стола и потяги­вал пиво. Опорожнив бутылку, он облизнулся, рыгнул и только после этого обратился к Чайлдрессу:
        - Вижу, мой друг, ты пришел с пустыми руками. Может, одолжить тебе нож?
        Американец, не ожидавший такого вопроса, сделал еще один шаг назад. Выпрямившись, но по-прежнему держась настороже, он повернулся направо, чтобы держать в поле зрения и Делапо­са, и Лефлера:
        - Так это твоя идея, безмозглый сукин сын?
        Но Жака было не так-то легко вывести из себя. Вертя в руках бутылку и не глядя на американца, он беспечно ответил:
        - Поначалу я и сам не знал, что делать с американцами. Можно было, конечно, прикончить их на месте. Но мне показалось, что это неразумно. Конгрессмены и звезды телеэкрана встре­чаются не на каждом шагу, особенно в этих краях.
        Как ни взбесила Рэндела издевка француза, ему удалось сдер­жать свой гнев:
        - Так почему же ты, все-таки, их не прикончил? Ведь имен­но этого от нас ждут. Что, черт возьми, ты собираешься с ними теперь делать?
        Поставив бутылку на стол, Лефлер пошире расставил ноги, тяжко вздохнул и, хлопнув себя по ляжкам, в упор посмотрел на американца:
        - Полагаю, в конце концов мы их прикончим. Мы с сеньо­ром Делапосом как раз обсуждали это, когда ты, гм, изволил к нам присоединиться. Весь вопрос в том, как добиться макси­мального эффекта. Поскольку в искусстве террора никто из нас не достиг таких высот, как сеньор Аламан, мы решили испро­сить у него совета в столь деликатном деле.
        - Ты просто спятил!
        Француз хохотнул:
        - Может, ты и прав. Зато я, mon ami, вооружен.
        - Убирайся прочь! - рявкнул Делапос. - Ступай и займись своим делом. И впредь никогда не пытайся выкидывать такие фокусы.Погіял?
        Переведя взгляд на мексиканца, Чайлдресс увидел, что его шеф и бывший друг не отступил ни на шаг: по-прежнему сжи­мая в руке нож, он был готов нанести удар. Не спуская с него глаз, Чайлдресс молча попятился и нащупал дверную ручку. Когда он вышел в коридор, там его поджидал ирландец, которого он так бесцеремонно оттолкнул. Однако увидев, что за спиной у Чайлдресса стоит Делапос, угрожающе подняв нож, ирландец счел за благо не вмешиваться. Какое ему дело до разборок меж­ду шефом и одним из его приближенных? Ему и без того хоро­шо платят.
        Когда после ухода американца Делапос немного успокоился, Лефлер встал со стула:
        - Похоже, наш американский друг не слишком доволен тем решением, которое мы приняли.
        - Он стал забываться. Я ему больше не доверяю.
        Стараясь не выдать своего ликования, Лефлер притворно вздох­нул:
        - Может быть, amigo[Приятель (ит.)] , наш друг утратил вкус к амери­канской крови?
        - Возможно, - буркнул мексиканец, сунув нож за голени­ще. - Как бы то ни было, доверять ему нельзя.
        Жак выжидательно помолчал, потом улыбнулся:
        - Что ж, мне пора: уже поздно. Я не закончил разведку, а времени осталось мало. Может быть, к тому времени, когда я вернусь, вы уже получите ответ от сеньора Аламана. В любом случае, окажите мнеуслуїу: оставьте американцев мне.
        Глубоко дыша, Делапос старался взять себя в руки. Он не мог забыть нанесенное Чайлдрессом оскорбление. Этот наглый гринго посмел бросить вызов ему, Делапосу... Все еще мрачно хмурясь, он ответил:
        - Ладно, только при одном условии.
        - Ну, разумеется. Все, что хотите.
        - Прежде, чем избавиться он конгрессмена и его компании, ты уберешь Чайлдресса. Он ненадежен.
        - Понимаю, - ухмыльнулся Лефлер. - Небольшое развле­чение перед работой. Как это мило с вашей стороны.
        В тесном, железном сарае, куда журналистку бросили накану­не вечером, стояла удушливая жара, хотя, судя по солнечным лучам, пробивавшимся сквозь щели в стенах, утро еще только начиналось. Лежа на земляном полу, со связанными руками и ногами и с кляпом во рту, Джен начала жалеть, что не схватила пистолет Джо Боба. По крайней мере, она не испытывала бы теперь мучений. Все было бы кончено быстро, окончательно и бесповоротно, и ей не пришлось бы страдать в этом аду.
        С тех пор-как их привезли в лагерь, к ней никто не заходил. Ее даже не удосужились развязать. Ни еды, ни питья не прино­сили, в туалет не выводили. Просто открыли дверь, втблкнули ее внутрь и снова закрыли, оставив Джен валяться в поту и соб­ственных нечистотах. Возможно, дверь сарая даже не потруди­лись запереть. Да и зачем? Ведь во рту у нее - кляп, а руки и ноги связаны, как у бычка на родео. И хотя сквозь щели прони­кал свет, они были слишком малы, чтобы пропускать легкие порывы ветерка. Зато в сарай легко попадали мухи и другие насекомые, облепившие ее с ног до головы, и пыль, которая смешивалась с потом и превращалась в липкую грязь. Все это доставляло ужасные мучения, но Джен знала, что скоро ей будет все равно. Она чувствовала слабость и обморочное состояние - следствие жажды. В конце концов, она или умрет, или сойдет с ума. Ее уже не заботило, каким будет конец.
        Неожиданно дверь сарая распахнулась. Яркий свет ослепил женщину, и она перекатилась на бок, лицом к стене. Кто-то оттянул повязку, и она врезалась в углы воспаленного рта. На миг холодный металл коснулся ее шеи за ухом, раздался треск разрезаемой ткани, и кляп выпал изо рта. Джен закашлялась.
        Она все еще хрипела, стараясь отдышаться и прочистить пе­ресохшее горло, когда неизвестный склонился над ней и перере­зал веревки, связывавшие ее руки и ноги. Освободившись от пут, Джен обнаружила, что ни руки, ни ноги ей не подчиняются: они бессильно упали, как у тряпичной куклы. Она долго лежала, уставясь в потолок, и ждала, когда прекратятся судороги и боль в мышцах. Ее не волновало, кто ее спаситель. Не волновали даже насекомые, по-прежнему снующие по телу. Главное, что больше нет веревок и кляпа во рту. Она мечтала об одном: что­бы, наконец, утихла боль и кто-нибудь дал ей глоток воды.
        Так прошла минута или чуть больше. Потом чья-то рука при­подняла ей голову. Не успела Джен опомниться, как незнакомец поднес к ее губам кружку с водой. И хотя она умирала от жаж­ды, горло перехватила судорога, и вся вода вылилась на грудь. Незнакомец выждал несколько секунд, давая ей отдышаться, и снова поднес кружку к ее губам. На этот раз Джен удалось сде­лать глоток. Когда же он хотел убрать кружку, она, испугав­шись, попыталась схватить ее дрожащими пальцами, чтобы сно­ва приникнуть к живительной влаге. Но руки не слушались. От толчка вода расплескалась и потекла по шее.
        - Тише, тише, мэм. У меня есть еще.
        Голос явно принадлежал американцу. Это свои! Десантники группы "Дельта"! Они пришли, чтобы ее спасти! Джен открыла глаза. Все еще ослепленная ярким светом, льющимся в откры­тую дверь, она не могла разглядеть ни лица, ни оДежды незна­комца и видела только очертания его головы и волосы, слишком длинные для американского солдата. Нет, она еще не спасена. Это не 7-й батальон Скотта. Зато у него есть вода, а это сейчас - главное.
        Неизвестный помог Джен сесть и дал ей кружку с водой. Со­владав с трясущимися руками, она взяла ее и стала жадно пить. Только опорожнив кружку до дна, она, наконец, задумалась: кто ее таинственный спаситель и, самое главное, что будет с ней дальше?
        Предвидя вопросы, Рэндел решил сам рассказать женщине все, что считал нужным.
        - Я не могу сказать вам ничего конкретного. И вообще, чем меньше вы будете знать, тем лучше для вас. Во-первых, с друзь­ями вашими пока все в порядке. О них должны позаботиться. Во-вторых, я не могу сказать, ни кто мы такие, ни чем занима­емся, ни где мы сейчас находимся. Еще раз повторяю: вам лучше знать как можно меньше. И, наконец, я понятия не имею, что с вами будет. Пока мой шеф не получит ответ от своего шефа, немоїу сказать ничего определенного.
        Сидящая на полу женщина повертела в руках кружку и в упор взглянула на него:
        - То есть вы не знаете, как именно вы нас убьете.
        Даже пощечину наемник воспринял бы легче. Женщина была права. Чайлдресс знал, что в конце концов у Делапоса все равно не будет выбора - ему придется убрать журналистку, конгрессме­на и съемочную группу. Их просто нельзя оставлять в живых, после того как они видели Лефлера и его людей: слишком рис­кованно. Кроме того, логика подсказывала Рэцделу, что похи­щение и зверское убийство конгрессмена полностью согласует­ся с планом Аламана, цель которого - возбудить негодование американской общественности и армии. А возможность надру­гаться над Джен Филдс, которая так часто выступала в поддерж­ку мексиканского правительства, - это шанс, который просто нельзя упустить. Чайлдресс знал, что она права, абсолютно права.
        Глядя на женщину, он ощущал,каїк ее слова, сливаясь с его собственными мучительными раздумьями, разъедают его душу, словно кислота. Каким же негодяем он стал! Последняя тварь ползучая, и то лучше. Змея хотя бы убивает свою жертву быстро и только для того, чтобы прокормиться или защитить себя. А Делапос с компанией, и он, Чайлдресс, убивают ради денег и чтобы доказать себе и другим, что они - настоящие мужчины.
        Нельзя сказать, что американца одолели угрызения совести - для этого он слишком долго прослужил в рядах наемников. Если разобраться, они с Лефлером похожи: оба старались продемон­стрировать окружающим, что достигли непревзойденных высот в искусстве убивать. Но, в отличие от француза, Рэцдел предпо­читал убивать на расстоянии. Он утверждал, что верх мастер­ства - сразить противника одним выстрелом, находясь в миле от него. И хотя в этих словах была доля истины, и многие вокруг с ним соглашались, сам Чайлдресс знал истинную причи­ну подобного отношения к убийству. На большом расстоянии не видишь глаз своей жертвы. Даже в самый сильный бинокль все кажется далеким и нереальным. Крика не слышно, а наблюдать, как лицо жертвы удивленно застывает, вовсе не обязательно. Даже запаха страха, смешанного со сладковатым запахом крови, издали не ощутишь. Похоже на стрельбу по мишени.
        Вблизи все по-другому. Глядя на Джен, Рэндел видел в ее глазах страх и ненависть. И когда придет время, - а оно непре­менно придет, в этом он не сомневался, - для того чтобы при­кончить эту женщину, никакого искусства не потребуется. Это будет убийство - обыкновенное и жестокое убийство.
        Не в силах больше выдерживать взгляд пленницы, Чайлдресс встал и отвернулся. Он сознавал, что понесет за ее смерть такую же ответственность, как и тот, кто спустит курок. Страшно по­думать, как далеко он теперь от Бога и своего любимого Вер­монта... И сколько бы ему ни заплатили, какими бы словами это ни называли, то, что неминуемо должно произойти, не принесет ему ни радости, ни удовлетворения, ни, тем более, покоя.
        Американец молча поставил флягу с водой на пол, вышел из сарая и сделал знак стоящему снаружи часовому запереть дверь.

16 сентября, 16.15Арлингтон, Виргиния
        Заранее зная, что все ее усилия обречены на неудачу, Мигэн Льюис все же сказала:
        - Подождите минутку, я пойду узнаю, сможет ли мама по­дойти к телефону.
        Осторожно положив трубку на стол, она вышла из кухни, и на цыпочках приблизилась к двери комнаты, которую отец при­способил под кабинет. Она остановилась и прислушалась. Ни звука. Тогда Мигэн тихонько постучала.
        - Мама, это снова из Белого Дома, секретарь президента. Президент хотел бы с тобой поговорить и выразить свои собо­лезнования.
        Мертвая тишина.
        - Ну, пожалуйста, мама, скажи хоть что-нибудь. Он звонит уже третий раз. Можно ведь хотя бы выслушать, что он скажет.
        Но и эти ее просьбы не вызвали никакого отклика. Подождав еще несколько секунд, Мигэн сокрушенно вздохнула.
        - Я скажу, что ты сейчас не можешь подойти, пусть звонят завтра. Ладно, ма?
        Так и не добившись ответа, Мигэн повернулась и медленно пошла на кухню. Она знала: при желании мать умеет быть такой же упрямый, как и отец.
        Аманда Льюис неподвижно застыла на своем привычном по­сту - напротив стола Эда. Дочь, несмотря на оценки после окончания колледжа, которые обеспечивали ей поступление в любой медицинский институт страны, не сможет ее понять. Да и откуда? Она - еще совсем девочка, и только начинает узнавать жизнь. Мигэн еще не знает той силы любви, что узнала ее мать. Ей еще предстоит понять, что громкие титулы и возраст не мо­гут дать некоторым людям ни ума, ни сострадания. Даже Эд, несмотря на "всю свою силу, оставался всего лишь человеком, который пытается разобраться в том, почему временами мир, в приступе, бессмысленной ярости, набрасывается на собственных детей и пожирает их.
        Красная лампочка на аппарате Эда перестала мигать - дочь наконец положила трубку, - а Аманда продолжала свдеть, не сводя глаз с телефона. Неужели и с мужем было так же? Только что в человеке билась, трепетала, горела жизнь, мгновение - и ничего? Неужели вся жизнь Эда оказалась лишь краткой и не­значительной вспышкой света? Неужели все его стремления, мечты и надежды, о которых свидетельствуют эти кипы бумаг, мгновенно исчезли, как эта вспышка света?
        Нет, Эд заслуживает лучшей участи. Его дело не было только мечтой или иллюзией. Пусть старания добиться мира и понима­ния стоили ему жизни, это не значит, что все его планы умрут вместе с ним. Еще не зная точно, что она предпримет, Аманда решила, что надежды и стремления мужа, какими бы непрактич­ными они иногда ни казались, не должны быть забыты. Он часто говорил: мало протестовать против несправедливости, необхо­димо подтверждать это делами. Отказываясь выслушать соболез­нования президента и тем самым позволить ему успокоить свою совесть, Аманда выражала свой протест. Но протест ее будет бессмысленным, если не подкрепить его действием.
        Обойдя стол мужа, Аманда села в его кресло и рассеянно раскрыла первую попавшуюся под руку папку. Читая рукопис­ные наброски, она думала: что сделать, чтобы уберечь других жен и матерей от той муки, которую переживает сейчас она? Быть может, если привлечь чье-то внимание к тому, что пытался сказать Эд, удастся что-то изменить. Как знать? Нужно попро­бовать... Хотя бы во имя того, чтобы ее утрата обрела какой-то смысл, не стала напрасной.

16 сентября, 18.45 Сайта Геновева, Мексика
        Оставив двух людей у дорожного заграждения, Фернандо На- ранхо отошел на обочину, где еще два бойца его маленького отряда пытались разжечь костер, чтобы сварить кофе - он по­может им не уснуть на протяжении долгой ночи. Впрочем, всем пятерым бодрствовать не обязательно. В конце концов, они - простые крестьяне и пастухи. И хотя каждый из них готов от­дать жизнь за свободу Мексики, семьи кормить тоже необходи­мо. Как и тысячи других милиционеров и бойцов войск сельской обороны, Наранхо и четверо его товарищей выполняли свой воинский долг от случая к случаю, в свободное время. В эту ночь их задание было несложным: установить дорожную заставу за линией мексиканских позиций и не пропускать никого, кро­ме своих.
        Хотя сам Наранхо предпочел бы какое-нибудь более ответ­ственное задание, в глубине души он понимал: ему не место в тылу американцев,іде сражаются его сын и старший внук - слишком уж он стал стар и медлителен. Конечно, он мог насто­ять на своем, но это было бы проявлением глупости и тщесла­вия. К тому же, кто-то должен оставаться дома, приглядывать за женщинами и скотиной. Младшие внуки одни не справятся. Вот он и остался, помогая, по мере сил, войскам сельской обороны, коща позволяли время и здоровье.
        Тяжело опираясь на винтовку Маузера образца 1898 года, На­ранхо стал осторожно опускаться на одеяло, расстеленное у ко­стра, когда улышал шум приближающейся машины. Насторо­жившись, он посмотрел на дорогу, откуда доносился звук, потом оглянулся на заграждение. Двое его товарищей на дороге тоже услышали шум: держа ружья наизготовку, они стояли, вглядыва­ясь вдаль. Хотя особой опасности ждать не приходилось, старик все же велел двоим у костра повременить с кофе - на случай, если понадобится их помощь.
        С трудом разогнувшись, Наранхо заковылял навстречу авто­мобилю, показавшемуся из-за поворота.
        Лефлер задремал и проснулся только после того, как води­тель остановился перед самым заграждением. Открыв глаза и увидев, что это еще не лагерь, француз спросил, в чем дело. Сидевший на заднем сиденье канадец рассмеялся:
        - Так, пустяки. Какие-то старики перегородили дорогу.
        Выпрямившись, француз увидел заграждение, а за ним - двухвооруженных мужчин. Заметив, что в руках у них - допотоп­ные винтовки, Лефлер тоже засмеялся, пытаясь обратить инци­дент в шутку.
        - Как ты думаешь, что древнее: - спросил он, - ружья или их владельцы?
        Коща старик, судя по всему, командир отряда, в сопровожде­нии двух вышедших из-за ограждения спутников подошел по­ближе, канадец расхохотался:
        - Наверняка владельцы. Зуб даю, они здорово запыхаются, пока доберутся до нас.
        Наранхо издали увидел, что гринго смеются, и разозлился, поскольку относился к своим обязанностям всерьез. А разозлив­шись, решил: они у меня еще попляшут, будут знать, как насме­хаться. Наставив на Жака винтовку, старик потребовал, чтобы все в машине предъявили документы.
        При виде воинственно настроенного старца, размахивающего винтовкой перед самым его носом, француз потерял всякую охо­ту смеяться. "Старый дуралей опасен", - подумал он. Сделав знак подождать, Лефлер левой рукой полез в карман за поддель­ным французским паспортом. "Не стоит раздражать старого про­стофилю", - решил он, протягивая документы.
        Наранхо не умел читать по-французски и, разумеется, не понял ни слова, однако решил продемонстрировать свою власть, а за­одно и проучить зарвавшихся иностранцев. Сурово хмурясь, он заявил Лефлеру, что тому придется вернуться в деревню: пусть с их документами разбирается офицер, командующий мили­цейским отрядом.
        Ситуация неожиданно принимала отнюдь не комический обо­рот. Лефлер и канадец разом примолкли, намереваясь пустить в ход оружие. Но от Наранхо и его спутников не укрылось, что незнакомцы внезапно переменились в лице, и, когда водитель сунул руку под сиденье, они насторожились. Старик, державший водителя на прицеле, выстрелил без предупреждения. Почему он так поступил: то ли с перепугу, то ли потому, что заметил ору­жие, - неизвестно. Так уж получилось. Раненый водитель дер­нулся, из-под сиденья показался ствол автомата. Его заметил Наранхо, продолжавший держать на мушке француза, и ткнул дулом винтовки ему в живот. Третий милиционер, стоявший у задней дверцы, приставил винтовку к уху канадца.
        За проявленную доблесть Наранхо и два милиционера, кото­рые помогли обезвредить Лефлера и его группу, получили авто­маты своих пленников. Это современное оружие не только при­годится, когда старик поведет своих людей на новое задание, но и послужит доказательством его доблести в глазах сына и вну­ков. Наранхо знал, что автомату суждено стать семейной релик­вией, которая после него перейдет к сыну, так же, как винтовка Маузера образца 1898 года досталась ему от отца и деда.
        Все это было важно, но подарок, который Наранхо и его то­варищи преподнесли Гуахардо, не имел цены. Заполучив фран­цуза, полковник стал обладателем ключа, который, если вос­пользоваться им с умом, мог привести его к долгожданной цели - сеньору Аламану.
        Глава 23
        Какое мне дело до их разногласий или до того, сколько голов у орла, под которым я марширую, - одна или две?
        УильямМейкпис Теккерей

17 сентября, 19.35Мехико, Мексика
        Сидя за длинным столом, Лефлер следил за двумя стоящими у дверей солдатами. Хотя условия содержания в мексиканской тюрьгме оказались гораздо лучше, чем он ожидал, это не могло приту­пить его злость и досаду: угораздило же попасться в руки каких- то крестьян! Что за глупость... Что за непростительная глупость...
        В дверь постучали. Один из солдат повернулся и, приоткрыв маленький глазок, посмотрел в него. Закрыв глазок, он отпер дверь, чтобы впустить посетителя. Как только дверь начала от­крываться, солдат вытянулся по стойке "смирно" и дал знак сво­ему напарнику последовать его примеру. Лефлер в первый раз наблюдал у часовых такую реакцию и понял, что к нему пожало­вала какая-то важная птица.
        Полковник мексиканской армии, появившийся в сопровожде­нии лейтенанта, оказался высоким и поджарым. Жак окинул его быстрым взглядом. Грудь полковника украшали всего несколько нашивок. Это говорило либо о том, что он получил свое звание ни за что, либо о его скромности, в чем француз сильно сомне­вался. Скромных полковников в природе не бывает, это он знал точно. Фуражка гостя была надвинута на лоб, так что глаза скры­вались в тени козырька. "Явился, чтобы меня запугать, - по­смеиваясь про себя, решил Лефлер. - Посмотрим, что может сделать мексиканский полковник такого, чего уже не раз пытал­ся сделать старина-сержант в Иностранном легионе, а после него - с десяток отпетых головорезов...".
        Изучая полковника, француз не заметил, как лейтенант отпу­стил часовых и запер за ними дверь. Заняв место у двери, он кивнул полковнику в знак того, что все готово.
        Сняв фуражку,Ґуахардо положил ее на стол и, медленно обойдя Лефлера, остановился у того за спиной. Несколько секунд онмолчал, будто обдумывая, с чего начать, а когда, наконец, заго­ворил, Жак с удивлением услышал английскую речь.
        - Сеньор Лефлер, мне уже известно, что привело вас в Мек­сику, так что мы можем сразу перейти к делу.
        Француз решил потянуть время. Скрестив руки на груди и не глядя на полковника, он возразил:
        - Сеньор полковник, мое имя - Перро, Поль Перро. Я - корреспондент французского Национального агентства новостей. Ума не приложу, почему я здесь. Требую, чтобы мне устроили встречу с кем-нибудь из французского посольства.
        Лефлер услышал, как полковник у него за спиной глубоко вздохнул и проговорил:
        - Не пытайтесь меня обмануть, сеньор Лефлер. Ваш при­ятель из Канады оказался на редкость разговорчив.
        Не сдержавшись, Жак огрызнулся:
        - Если канадец оказался разговорчив, тогда зачем вам я?
        Возникла пауза. Не видя лица полковника, француз не знал,какую реакцию вызвал его ответ. Стоящий у двери лейтенант, который так и не снял фуражки, хранил непроницаемый вид. Лефлеру не оставалось ничего другого, как сидеть и ждать.
        - Я, сеньор Лефлер, сказал, что ваш приятель оказался раз­говорчив. Но разговаривал недолго. Увы, он оказался не так кре­пок, как мы полагали. Внешность бывает обманчива. Видите ли, он умер час назад.
        Жак впервые ощутил прилив страха. Услышав известие о смер­ти канадца, он внутренне напрягся, хоть и постарался этого не показать. Некоторое время француз пытался убедить себя, что полковник хочет взять его на испуг. Зачем им пытать человека до смерти? Ведь они - профессиональные солдаты. Но в глуби­не души он чувствовал, что полковник сказал правду. Лефлер понятия не имел, кто он и чего от него хочет. Зато знал другое: Мексика недавно пережила революцию, а сейчас ведет войну с Соединенными Штатами. А в таких обстоятельствах все может быть. Пора, пожалуй, соглашаться на сотрудничество.
        - Так чего вы от меня все-таки хотите, полковник?
        - Аламана, - не раздумывая ни секунды, выпалил Гуахардо.
        Лефлер колебался. Видно, канадец успел выболтать многое.
        Все еще не желая сдаваться, француз пожал плечами:
        - Мне жаль, полковник, но я ничем несмогу вам помочь. Я не знаю никакого Аламана.
        Гуахардо предвидел, что Лефлер попытается блефовать, и все же самоуверенная манера француза вывела его из себя.
        - Хуан, пистолет! - бросил он, покосившись на лейтенанта.
        Подойдя к столу, лейтенант вынул пистолет из кобуры и пе­редал полковнику. Звук взведенного затвора заставил Жака вздрог­нуть. Он услышал, как лейтенант повернулся и направился ксвоему посту у двери. На лице его француз успел заметать недобрую усмешку, которая только усилила его опасения. Он понял: все было оговорено и продумано заранее.
        - Сеньор Лефлер, прежде чем мы продолжим нашу беседу, соизвольте положить руки на стол ладонями вниз и раздвинуть пальцы.
        Не имея представления, что его ожидает, француз повиновал­ся. Опуская ладони на стол, он почувствовал, как на лбу высту­пили капли пота. Пистолет, мелькнувший у его виска, заставил Лефлера отшатнуться, но не успел он опомниться, как Гуахардо приставил дуло к костяшке мизинца его правой руки и спустил курок.
        Зная, что за этим может последовать, полковник проворно отступил в сторону. Лефлер зарычал, словно раненый зверь, и покачнулся на стуле. Увидев, что стул кренится назад, Гуахардо поддел носком сапога его заднюю ножку. Стул перевернулся, и француз распластался на полу; из обрубка на месте мизинца хлестала кровь.
        Оправившись от шока, Жак, зажимая левой рукой изувечен­ную кисть и тяжело дыша, уставился на обрубок пальца. Сто­ящий поодаль Гуахардо с усмешкой следил за ним.
        - Можете упрямиться, сколько вам угодно, сеньор Лефлер. Но хочу вас предупредить: у меня в пистолете осталось четыр­надцать пуль, а у вас - всего девять пальцев.
        Лефлер решил, что с него хватит. В конце концов, он - только наемник. Нет никакой выгоды в том, чтобы умереть за Аламана - жизнь-то всего одна.
        Надо во что бы то ни стало прекратить это безумие. Взяв себя в руки, он выдавил, что не знает, где находится Хозяин: он ведь - только один из его наемников.
        Подойдя, Гуахардо смерил его взглядом сверху вниз:
        - Возможно, вы говорите правду. Тогда вам придется отвес­ти меня к тому, кто знает, где искать Аламана. Вы устроите мне встречу с сеньором Делапосом, в противном случае я лично по­забочусь, чтобы ваша смерть была долгой и мучительной - та­кой, когда от постоянных криков жертва теряет голос раньше, чем умирает. Надеюсь, мы поняли друг друга, сеньор?

18 сентября, 06.35Штаб 16-й бронетанковой дивизии,Сабинас-Идальго, Мексика
        Напускное спокойствие Диксона никого не могло обмануть. Несмотря на то, что затишье на переднем крае было временным,
        Длинный Эл подумывал о том, чтобы отправить его в отпуск нанедельку-другую. Но потом всё-таки решил, что это только обо­стрит боль утраты. Пока тот в состоянии выполнять свои обя­занности, пусть остается в штабе. Длинный Эл знал: в конце концов, Диксон смирится с потерей - Джен Филдс все равно не вернешь.
        Это не означало, что поиски прекращены. Напротив, под дав­лением Конгресса и средств массовой информации, а также пла­менной агитации, развернутой Амандой Льюис, президент делал все от него зависящее, чтобы выяснить, что же произошло с конгрессменом Льюисом, Джен Филдс и ее группой. Представи­тели Соединенных Штатов, начиная с отделения Общества Крас­ного Креста, ведающего судьбой военнопленных, и кончая Орга­низацией Объединенных Наций, наседали на мексиканское пра­вительство с требованиями немедленно освободить заложников. В свою очередь, правительство Мексики продолжало отрицать свою причастность к инциденту, а работающие в стране сотруд­ники ЦРУ не могли обнаружить никаких фактов, опровергаю­щих это. Наоборот, агенты докладывали, что несколько поли­цейских из разведывательных управлений Мексики тоже прила­гают все усилия к тому, чтобы найти конгрессмена и его спутни­ков. Некоторые утверждали, что эти усилия инсценированы, чтобы придать вес заявлениям правительства о своей непричастности к похищению, но других сведений не поступало.
        На территории, контролируемой 16-й дивизией, наземные и воздушные поисковые группы продолжали прочесывать сектор, начиная с места похищения и расширяя круг в попытке обнару­жить налетчиков на группу Льюиса или, хотя бы, какой-то ключ к загадке ее исчезновения. Учитывалась и возможность того, что Эда и его спутников уже нет в живых. Поэтому поисковые отря­ды поручили указание: брать на заметку все, что напоминает недавние могилы.
        Длинный Эл одобрял все эти действия, но опасался, как бы его солдаты, возбужденные тем, что средства массовой инфор­мации без обиняков называли "зверским убийством отряда воен­ной полиции и военного эскорта Льюиса", не вымещали свою ярость на невинных людях. Уже стало известно о двух инциден­тах, когда часовые, доведенные до крайности все учащающими­ся атаками партизан, открыли стрельбу по мирным гражданам. Генерал отдавал себе отчет в том, что если так будет продол­жаться, может возникнуть ситуация, когда дивизии придется по­кинуть занятую с таким трудом территорию.
        Керро вошел в фургон оперативного отдела, чтобы сменить после ночного дежурства своего напарника, капитана МаркаГрампфа. Он уже собрался хлопнуть капитана по плечу, когда заметил Диксона, сидевшего в углу у стола. Подперев голову рукой, подполковник сосредоточенно изучал журнал дежурств, вчитываясь в каждую запись. Приблизив губы к уху Грампфа, Гарольд шепотом спросил:
        - Давно он здесь?
        - Ушел в два ноль-ноль, а в пять тридцать снова появился здесь.
        Капитан выпрямился и покосился на Диксона. Он жалел под­полковника. Несколько лет назад, на Среднем Востоке Диксон во время бомбежки потерял жену. И хотя Керро слышал, что они жили врозь, подполковник нелегко перенес утрату. А те­перь, в самый разгар войны, он потерял... Капитан задумался. Он не знал, кто для Диксона Джен Филдс. Любовница? Подруга? Сожительница? Странная это была связь, во всяком случае, для солдата: ведь военные всегда кичились тем, что являются самы­ми консервативными людьми. Никто не обсуждал союз Диксона и Джен, но все знали, что он значил для подполковника очень много. Да и сам Диксон никогда не пытался это скрывать или оправдываться. Джен - очень привлекательная девушка, этого у нее не отнимешь. А какая незаурядная личность! Во многих отношениях они с Диксоном представляли собой отличную пару. И все же Гарольд не мог решить, как назвать их союз. Может, для него просто нет названия? Может, он, как и военная карьера Диксона, принадлежит к тем явлениям, которые не подпадают ни под какие определения и категории?
        Покачав головой, капитан собрался подойти к Марку - тот уже стоял у карты, готовый ввести сменщика в курс дела, - когда в фургон влетел начальник дивизионной разведки:
        - Скотти, мы их нашли!
        Не понимая, о чем идет речь, Диксон посмотрел на него от­сутствующим взглядом:
        - Нашли? Кого нашли?
        - Помнишь, я тебе говорил: странно, что ни там, где перестреляли отряд военной полиции, ни там, где похитили Лью­иса, не пропало ни одного ствола?
        Диксон не помнил этого, но, на всякий случай, кивнул, желая, чтобы офицер поскорее перешел к сути дела.
        - Во всех других стычках, где, по нашим сведениям, уча­ствовали части мексиканской армии или партизанские форми­рования, все мало-мальски ценное оружие и снаряжение изыма­лось. Даже под огнем противника мексиканцы с риском для жизни собирали все, что можно, прежде чем отступить. Видишь ли, партизанские отряды, как и вся мексиканская армия, очень пло­хо вооружены, и никогда не упускают возможности пополнить свой арсенал.
        Разведчик говорил так быстро, что Скотт с трудом улавливал нить разговора, но не останавливал собеседника. Он слишком устал и мечтал об одном: чтобы начальник разведки поскорее закончил. А тот продолжал:
        - К тому же, в тех двух случаях, когда мексиканцы взяли пленных, Международный Красный Крест уже через двадцать четыре часа знал полное имя, звание и номер страхового полиса каждого солдата.
        Офицер продолжал ходить вокруг да около, готовясь перейти к главному, которого так ждал подполковник.
        - О'кей. Я уже понял, что эта засада отличается от других. Ну, и что дальше?
        Лицо начальника разведки озарилось торжествующей улыб­кой:
        - Да то, что мексиканская армия не нападала ни на полицей­ский пост, ни на Льюиеа. И заверения мексиканцев, будто они не имеют к этому отношения, - чистая правда. Они тут-ни при чем.
        Диксон потряс головой:
        - Слушай, ты меня совсем запутал. Твои рассуждения по поводу брошенного оружия весьма интересны, но сами по себе они мало что значат. В конце концов, любой может допустить промах.
        Его собеседник извлек небольшую желтую папку с надписью "Совершенно секретно":
        - Раненый мексиканец, которого нашли на КПП, вчера ве­чером пришел в себя, и его смогли допросить.
        Разом сбросив с себя апатию, Скотт подался вперед:
        - Ну и что?
        - В том, что он рассказал, много непонятного. В основном, это бред. Видишь ли, он очень плох. Врачи говорят, что он чудом остался жив. Но сейчас это не важно. Важно, что та обры­вочная информация, которую из него удалось вытянуть, согласу­ется с другими сведениями, в том числе и с тем фактом, что ни в одном из случаев не пропало оружия.
        Диксон начал терять терпение:
        - И что же получается в итоге?
        Начальник разведки стал не спеша загибать пальцы:
        - Во-первых, он никакой не мексиканец - и даже не рабо­тает на мексиканское правительство. Это мы знаем наверняка. Оказывается, он - колумбиец, наемник. Это подтвердило ЦРУ несколько часов назад. Похоже, он работает на какого-то глава­ря наркомафии, которого называет эль Дуэньо, по-испански - "хозяин". Почему он его так называет, пока не совсем ясно, но это не важно.
        Скотт в отчаянии вскинул руки:
        - Послушай, я сдаюсь. Можешь ты мне сказать, что же все- таки важно?
        Офицер окинул взглядом помещение, чтобы удостовериться, что в нем нет посторонних. Потом придвинул папку поближе к Диксону.
        - Не могу. Во всяком случае, здесь. Это строго секретная информация. Или читай сам, или приходи ко мне - я расскажу тебе о том, чем, по нашему разумению, заправляет этот тип, эль Дуэньо.
        Когда подполковник взял в руки папку, начальник разведки, не в силах удержаться, добавил:
        - Если хотя бы половина того, что в ней содержится, ока­жется правдой, нашему бесстрашному лидеру в Белом Доме и половине ЦРУ впридачу придется подыскивать себе другую ра­ботенку.

18 сентября, 09.15Паласио Насиональ, Мехико,Мексика
        Встреча близилась к концу. Молина обратился к Барреде.
        - Значит, мы договорились, Эмануэль. Ты должен так рас­считать все действия, чтобы полковник Гуахардо мог успешно завершить свое дело. С этим не будет проблем?
        Барреда покачал головой.
        - Нет, с нашей стороны никаких проблем не будет. Все за­висит от того, какое решение примет командующий 16-й броне­танковой дивизией. Я готов к любому варианту. Если американ­цы не согласятся явиться на встречу, которую пытается устроить Альфредо, или после встречи кинутся передавать дело в руки Государственного департамента[Министерство иностранных дел США (разг.)] , я лично свяжусь с американским поверенным в делах и передам ему все материалы. Если же ко­мандующий дивизией согласится сотрудничать с Альфредо, я отложу встречу с поверенным в делах до семи утра двадцатого.
        Прикрыв глаза, Эрнаццо кивнул:
        - И для тебя, и для всех нас будет лучше, если дело закон­чится успешно.
        - Мы с Альфредо уже говорили тебе, Эрнавдо: все зависит от того, как поведут себя американцы.
        Открыв глаза, Молина обратился к Гуахардо:
        - Нельзя ли своими силами захватить лагерь наемников и освободить пленников? Неужели надо обязательно информирб- вать американцев?
        Полковник ответил, не поднимая глаз от лежащей перед ним папки:
        - Можно попробовать. Я даже могу тебе обещать, что ни один из наемников не уйдет. Но я не могу гарантировать, что американцы останутся в живых, тем более, что мы знаем: даже среди нас, членов Совета, есть предатели.
        Слова Гуахардо заставили Молину поежиться: ведь именно он, он один отбирал кандидатуры для Совета тринадцати. Его угнетала мысль, что он ошибся, и тем самым подверг риску об­щее дело.
        - Почему ты считаешь, что американские солдаты справятся лучше твоих людей?
        Альфредо посмотрел сначала на Барреду, потом - на Моли­ну и неторопливо ответил:
        - Не лучше, абсолютно не лучше. Они, как и мы, будут дей­ствовать вслепую. Вся разница в том, что вся ответственность ляжет на американцев. Это будет их операция и их ошибка, если заложники, не дай Бог, погибнут.
        Молина встал из-за стола, окинул взглядом бумаги, которые передал ему Гуахардо, потом обоих министров и тяжело вздох­нул. Подняв глаза к потолку, он еще раз вздохнул, потом подо­шел к окну и, заложив руки за спину, стал рассеянно смотреть на площадь. Через минуту-другую он бросил взгляд через плечо на Гуахардо.
        - Явись ты ко мне с сообщением, что у дверей кабинета меня ожидает марсианин, я воспринял бы это спокойнее. - Эрнандо скрестил руки на груди и покачал головой. - Не слиш­ком ли мы хитрим, дружище? Ведь так ненароком можно пере­хитрить самих себя. Мне все-таки кажется, что было бы лучше и надежнее просто публично объявить о том, что нам известно, или передать американцам те сведения, которые у нас имеются. Твоя военная операция, Альфредо, как и дипломатические игры Эмануэля, сопряжены со слишком большим риском. - Повер­нувшись на каблуках, он в упор посмотрел на Гуахардо. - Нет, по-моему, следует поставить в известность американцев и на этом успокоиться.
        Сидя на своем месте, Альфредо разглядывал лежащие на ко­ленях ладони.
        - Мы должны быть реалистами, и видеть правду такой, как она есть, а не такой, какой нам хотелось бы ее видеть. Мы знаем: как только информация пойдет по официальным кана­лам, она сразу станет известна Аламану, какие бы меры предос­торожности мы ни принимали. Господи, мы ведь больше не мо­жем доверять даже своим братьям, членам Совета! - Подняв взгляд, Гуахардо пристально посмотрел в глаза Молине. - Да, мой план сопряжен с большим риском. Но если мы хотим поло­жить конец тому, что происходит, без этого не обойтись. И от­части риск обусловлен привлечением американской армии для освобождения пленников.
        - А ты что скажешь, Эмануэль?
        - Нельзя упускать из виду тот факт, - проговорил полков­ник Барреда, - что успех этой операции даст обеим странам возможность с честью выйти из создавшегося тупика. Я полностью согласен с Альфредо. Слишком многое поставлено на карту, чтобы полагаться только на себя. Даже если американцы потер­пят неудачу, это даст мне предлог для того, чтобы начать перего­воры с ними.
        Повернувшись, Молина подошел к столу и, взяв рапорт Бар- реды и Гуахардо, помахал им в воздухе:
        - Надеюсь, вы оба понимаете: если американцы нам не пове­рят, у нас нет будущего. Светлое будущее народа Мексики, о котором мы мечтаем, превратится в позор и рабство, в будущее, где правят гринго и главари наркомафии. Разве к этому мы стре­мимся? - Положив бумаги, Молина снова отошел от стола.
        Ответ Гуахардо прозвучал спокойно и решительно:
        - Я лично отвечаю за то, чтобы все произошло именно так, как мы запланировали.
        Подойдя к соратнику, Молина остановился и посмотрел на него долгим взглядом:
        - Прости меня, дружище, но я не могу тебе позволить посту­пить так, как ты хрчешь.
        Гуахардо медленно поднялся. Глядя другу в глаза, он медлен­но улыбнулся:
        - Эрнандо, дорогой, я не прошу твоего разрешения. Я прошу только благословения.
        Молина нахмурился: он понял, что Гуахардо не шутит.
        - Очень скверно, Альфредо, что мы рещаем этот вопрос, не поставив в известность других членов Совета. Когда обо всем станет известно, ты понадобишься мне здесь, рядом, пока Эма­нуэль будет занят с американскими дипломатами.
        Лицо Гуахардо осветилось улыбкой.
        - То, куда я, как министр обороны, намерен отправиться, - военная тайна. А поскольку предстоящая операция - дело на­циональной безопасности, и поэтому ее подготовка ложится на мое ведомство, то я в ответе за ее исход.
        Несколько секунд оба молча смотрели друг на друга. Не сдер­жавшись, Молина сжал ладони Гуахардо в своих.
        - Ты дуралей, Альфредо! Старый упрямый дуралей. - На его лице показалась улыбка. - Ты даже не представляешь, как бы я хотел пойти с тобой... Когда отправляешься, дружище?
        - Отправлю адъютанта с письмом к американцам и сразу же вылетаю в Солтельо.
        Глаза Молины увлажнились, он крепко стиснул руки Гуахардо.
        - Vaya con Dios, брат.

18 сентября, 11.303 километра к северо-востоку от Монтерреяпо Панамериканскому шоссе, Мексика
        - Эй, сержант! Кто-то движется в нашу сторону по дороге и, к тому же, очень спешит.
        Хотя большинство солдат у дорожного КПП не услышали, что именно кричал Терри Элисон, голос его прозвучал так прон­зительно, что все поняли: на горизонте появилась машина.
        На бегу хватая оружие, бойцы отделения сержанта Даррела Джефферсона опрометью бросились по местам. Сам сержант, в расстегнутом бронежилете, метнулся к бункеру, где сидел Эли­сон. Добежав до укрытия, он прыгнул в узкое отверстие, чуть не заехав Элисону ботинком по заднице.
        Тот слышал, как сержант влетел в бункер, но не обернулся. Наблюдая за приближающейся машиной, он сосредоточенно ус­танавливал на мешках с песком свою автоматическую винтовку. Даже когда Джефферсон заговорил, Элисон продолжал держать автомобиль на прицеле.
        - Ну что, вояка, кто там едет?
        - Какой-то "джип". Жарит прямо посередине, будто какая важная шишка.
        Сержант достал из футляра бинокль и, опираясь локтями на мешки, поднес его к глазам.
        - Вцдишь белый флаг?
        - Даже два, сержант. По одному с каждой стороны бампера.
        Даррел опустил бинокль и хмыкнул.
        - Я и сам вижу. Думаешь, хотят потолковать?
        Будто услышав его вопрос, "джип" замедлил ход и остановил­ся, не доезжая метров сто до бункера,щесиделиДжефферсон и
        Элисон. Оба ясно видели, что в открытой машине сидят двое мексиканцев и смотрят в направлении бункера, видимо, ожидая от американских солдат каких-то действий.
        - Скорее всего. Не самоубийцы же они, в конце концов. - Помолчав несколько секунд, Элисон вопросительно взглянул на сержанта: - Что будем делать?
        - Оставайся здесь, а я пойду спрошу, что им нужно.
        Выйдя из бункера, Даррел приказал остальным солдатам от­деления не открывать огонь. Потом взял с собой одного из них и зашагал к "джипу", заходя с противоположной от водителя сто­роны, а сопровождающему сделал знак держаться позади.
        Подойдя к машине, сержант упер приклад винтовки в бедро, направив дуло вверх. У пассажира, офицера в новенькой форме, оружия в руках не было. Предположив, что офицер Говорит по- английски, Джефферсон решил обойтись без обычных, формаль­ностей: во-первых, перед ним - враг, а во-вторых, ему неизвес­тен чин офицера. Небось, второй лейтенант, не выше.
        - Что вам нужно?
        - Я - майор АнтониоКасо. Прибыл по поручению полков­ника Альфредо Гуахардо, министра обороны республики Мек­сика. У меня с собой личное послание полковника Гуахардо командующему 16-й бронетанковой дивизией.
        Даррел несколько секунд молча смотрел на мексиканского офицера. Первой в голову пришла паническая мысль: "Вот тебе и на! Ну, почему, черт побери, такое должно случиться именно со мной?". Одно дело - дежурить на КПП: здесь все понятно, А вот вести переговоры с неприятелем, да еще и принимать лич­ные послания, адресованные командующему дивизией, - это выше его полномочий. И все-таки придется как-то выходить из положения. Похоже, мексиканец не шутит.
        - Дайте мне взглянуть на письмо.
        Касо покачал головой:
        - Извините, сержант, но вам письмо я дать не могу. Мне приказано доставить его лично командующему дивизией.
        Увидев, что во взгляде майора нет ни страха, ни неуверенно­сти, Джефферсон окончательно убедился, что тот настроен се­рьезно. Недолго думая, он решил скинуть это дело на тех, кто старше званием.
        - О'кей, майор. Вы с водителем подождите здесь, а я схожу за командиром. Он знает, что делать.
        Даррел чуть не прыснул, представив себе физиономию моло­денького командира. Черта с два он знает, черта с два!

18 сентября, 22.3063 километра к северу от Монтеррея,Мексика
        В ожидании прихода полковника мексиканской армии Длин­ный Эл сидел на стуле, боком придвинутом к старому деревян­ному столу, и рассеянно смотрел в пол. Диксон нервно мерил шагами помещение. Тишину нарушало только шипение кероси­новой лампы - она стояла на столе, освещая комнату неровным светом.
        Генерал Малин не меньше, чем его подчиненные, недоумевал: и как это его угораздило вляпаться в это дело? Длинный Эл ни минуты не сомневался, что этот поступок выходит далеко за рамки его полномочий. И он, и Диксон понимали: коща случив­шееся станет известно вашингтонским чиновникам, сидящим в кабинетах с кондиционерами после безмятежного сна в чистой постели и обильного завтрака, никакая логика, никакие ссылки на здравый смысл их не спасут. И правда: вся эта затея больше походила на сценарий приключенческого фильма, чем на бое­вую операцию.
        С самого начала все - от появления майора мексиканской армии до тайной встречи в старом доме у самой линии фронта - несло на себе отпечаток некоторой театральности. Даже способ связи с министром обороны оказался странным, почти комич­ным. На вопрос Скотта о том, как передать полковнику Гуахар­до ответ,Касо ответил, что у начальника почты в Сабинас-Идальго есть секретный телефонный провод, которым пользуются вожа­ки местных Партизан: получают приказы и сообщают о передви­жениях американских войск. "Сейчас эта линия - в вашем рас­поряжении, - с улыбкой сказал майор американцам. - Как только вы возьмете трубку, на передовом командном посту пол­ковника Гуахардо в Солтельо зазвонит телефон".
        И все же генерал решил, что игра стоит свеч. И вот, не сказав ни слова командующему корпусом, генерал, вместе с Диксоном, отправился на ранчо, которое служило батальонным КП, чтобы там встретиться с полковником Гуахардо, министром обороны и членом Совета тринадцати, и выяснить, что ему известно о судь­бе конгрессмена Льюиса и Джен Филдс.
        Дверь открылась. В комнату вошел пехотинец и отступил в сторону, уступая дорогу высокому офицеру-мексиканцу. В мига­ющем свете лампы Длинный Эл и Скотт узнали полковникаГу­ахардо. Остановившись у края стола напротив генерала, Альф­редо отдал ему честь.
        - Генерал Малин, полковник Альфредо Гуахардо - к ва­шим услугам.
        Застигнутый врасплох, Длинный Эл встал, козырнул в ответ, потом, повинуясь внутреннему порыву, перегнулся через стол и протянул полковнику руку. Гуахардо машинально ответил ему рукопожатием. Несколько мгновений два командира стояли, глядя друг другу в глаза, будто желая убедиться в надежности и ис­кренности друг друга.
        Потом Длинный Эл опустидся на свое место, а полковник выдвинул из-под стола табурет и сел напротив. Диксон, стоя в углу, обратился к пехотинцу, который привел Гуахардо:
        - Свободен. Когда будешь выходить, закрой за собой дверь.
        Тот без промедления отдал генералу честь и, круто повернув­шись, вышел из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, генерал указал рукой на Диксона.
        - Полковник Гуахардо, это - подполковник Диксон, на­чальник оперативного отдела.
        Гуахардо и Диксон смерили друг друга быстрыми взглядами и кивнули. Скотт повернулся к генералу, но Альфредо, однако, продолжал разглядывать подполковника. "Как странно, - поду­мал он, - что пришлось встретиться с любовником Джен Филдс при таких обстоятельствах. Впрочем, стоит ли удивляться, когда настали странные времена? Теперь ничто, даже эта неправдопо­добная встреча, не кажется невероятным".
        Не понимая, почему Гуахардо так пристально изучает Диксо­на, Длинный Эл поспешил объяснить ему присутствие подпол­ковника:
        - Я взял его с собой в качестве секретаря - и только. Види­те ли, полковник, память у меня уже на та, что была когда-то. - При этом генерал бросил на Диксона взгляд, который недвусмыс­ленно говорил: "Держи язык за зубами, а ушки - на макушке".
        Гуахардо кивнул:
        - Понимаю, генерал, у меня нет возражений. - Потом, скло­нившись над столом, положил перед Мал ином две папки. - Я - ваш должник: ведь вы пошли мне навстречу, согласившись встре­титься со мной. Ответь вы отказом, я бы нисколько не удивился.
        Генерал хмыкнул:
        - Черт бы вас побрал, полковник! После трепки, которую ваши орлы задали мне на днях под Монтерреем, моя карьера и так на ладан дышит.
        Гуахардо оценйл и попытку генерала создать непринужден­ную атмосферу и комплимент в свой адрес - намеренный или случайный. "Может, все и обойдется", - подумал он.
        - В папках, которые лежат перед вами, генерал, содержатся копии отчета, который я составил после допроса наемника, со­стоявшего на службе у человека по имени Аламан.
        При упоминании имени Аламана Длинный Эл повернулся к Диксону и бросил на него красноречивый взгляд. От Гуахардо не укрылись его реакция и удивление, отразившееся на лицах обоих американцев. Значит, им уже что-то известно. Но откуда? Неужто ЦРУ проявило такую прыть? Генерал снова повернулся к нему, и Гуахардо продолжил:
        - Пожалуй, будет лучше, если вы просто ознакомитесь с этим отчетом. Его перевод значительно лучше, чем мой англий­ский.
        Длинный Эл передал одну из папок Диксону, и оба погрузи­лись в чтение. Они читали, а Гуахардо наблюдал за их лицами. Поскольку на них ничего не отразилось, он понял: американцам уже известно об Аламане и его наемниках. На какой-то миг Гуахардо испугался. А вдруг американцы в сговоре с ним? Вдруг, чтобы спровоцировать войну с Мексикой и захватить северные штаты, они использовали этого типа? Неужели они способны на такое?
        В голове у Гуахардо все еще роились подобные догадки, когда Диксон, а за ним - Длинный Эл закончили чтение. Положив папку на стол, Диксон обратился к своему шефу:
        - Это согласуется с тем, что нашей разведке удалось вытя­нуть из колумбийца.
        Генерал кивнул. Потом, встретив непонимающий взглядГуа­хардо, пояснил:
        - На КПП, в десяти километрах от того места, где была обнаружена машина конгрессмена Льюиса и трупы его водителя и офицера эскорта, мы подобрали раненого наемника-колум­бийца. - Малин побарабанил пальцами по папке с отчетом. - И хотя он не был так разговорчив, как этот тип, Лефлер, то, что нам удалось от него узнать, совпадает со сведениями, получен­ными от Лефлера. - Генерал помолчал, тяжело сопя. - Обе наши страны попались на удочку этого мерзавца. У меня к вам вопрос, полковник: чего вы ждете от нас? Почему ваше прави­тельство не передало эти сведения нашему по дипломатическим каналам? Почему предпочло действовать через нас?
        - Всему свое время. Прежде нужно кое-что предпринять, пока Аламан и его люди не узнали, что нам о них известно. Но для этого, генерал Малин, мне нужна ваша помощь, так же как вам - моя. Вцдите ли, Аламану уже удалось подкупить некото­рых членов нашего правительства. Кое-кто в СЬвете тринадцати снабжает этого ублюдка информацией. Конечно, я мог бы со временем собрать отряд из верных людей, но это займет слиш­ком много времени. Самые Способные и надежные из моих ко- мандиров разбросаны по всей стране, многие действуют за лини­ей фронта, во главе партизанских формирований. К тому време­ни, когда мне удастся их собрать, ваш конгрессмен и мисс Филдс наверняка погибнут.
        Услышав имя Джен, Диксон весь подобрался:
        - Вам известно,іде она?
        Альфредо кивнул:
        - Лефлер согласился показать нам их лагерь.
        Длинный Эл посмотрел на Диксона, потом - на Гуахардо:
        - Этот негодяй уже предал своего хозяина и сообщников. Можно ли ему доверять?
        Ответ полковника прозвучал холодно и сухо:
        - Доверие тут ни при чрм. Француз - наемник, и его забо­тят только деньги да собственная шкура. Он не испытывает осо­бой любви к Хозяину: ведь, умерев за него, он не получит воз­награждения, которым мог бы воспользоваться. У него нет ни чести, ни совести. Он - делец до мозга костей, этот человек, который состоял у Аламана на службе и получал от него деньги. И теперь он ни в чем так не заинтересован, как в сотрудниче­стве с нами. - На лице Гуахардо мелькнула мимолетная усмеш­ка. - К тому же, у нас с ним - полное взаимопонимание, - добавил он.
        Обдумав слова Альфредо, генерал оглядел присутствующих.
        - Я вижу, полковник, вы что-то задумали.
        - Вы правы. Из того, что рассказал мне Лефлер, следует, что конгрессмен и мисс Филдс, возможно, еще живы. Но это не может длиться долго. Как только наемники увидят, что Лефлер не вернулся, они предположат самое худшее и перебазируют лагерь. И тогда мы останемся ни с чем. Поэтому, если вы хотите спасти своих людей, необходимо действовать без промедления. Я предлагаю вам услуги Лефлера в качестве проводника и гаран­тирую беспрепятственное проникновение штурмового отряда через наш передний край и дальше в тыл.
        Подойдя к столу, Диксон нагнулся и посмотрел Гуахардо в глаза:
        - Зачем вам наша помощь, если вы знаете, где находится лагерь, и у вас есть Лефлер в качестве проводника?
        Полковник ответил холодно и невозмутимо:
        - Наемники держат в плену влиятельного члена вашего Кон­гресса и известную тележурналистку. Допустим, вы поверили тому, что здесь написано. Тем не менее, какова будет реакция вашего правительства и народа, если во время операции, прове­денной моими людьми, конгрессмен и журналистка погибнут?
        Скотт выпрямился. Джен не раз говорила ему, что полковник Гуахардо - холодный, расчетливый сукин сын. И хотя в его словах был определенный смысл, более удобоваримыми они от этого не стали. Если мексиканская армия, пытаясь спасти Лью­иса и Джен, потерпит неудачу, вся вина падет на нее. Подставив американцев, мексиканцы их руками избавятся от наемников и, вдобавок, снимут с себя всю ответственность за то, что произойдет с заложниками. Ситуация выгодна для них в любом случае.
        Генерал, придя к тому же выводу, что и Диксон, обдумывал предложение Гуахардо.
        - И что же, полковник, вы хотите получить взамен?
        - Первое: я буду лично участвовать в штурме. И захвачу с собой Лефлера. Он укажет нам путь к лагерю. Второе: я исполь­зую собственный вертолет. Я знаю, что мой "Белл-212" уступает вашим "Блэкхокам", и, тем не менее, важно, чтобы в этой опе­рации был задействован мексиканский вертолет, а не американ­ский.
        Скотт обменялся взглядом с генералом. По выражению его лица Малин понял, что подполковнику это не понравилось. Но Длинному Элу не раз доводилось работать с иностранными во­енными, поэтому он прекрасно понимал, что скрывается за тре­бованием Гуахардо. Как министру обороны, главнокомандую­щему вооруженными силами Мексики и члену Совета тринадца­ти, Гуахардо приходилось заботиться о собственном достоин­стве. Пусть операцию будут проводить американцы, но лететь к месту боя на американском вертолете было бы для него равно­ценно политическому самоубийству. У всех создастся впечатле­ние, будто он не доверяет технике и пилотам своей страны и, что еще неприятнее, вынужден во всем зависеть от американцев. В стране, где внешнее впечатление зачастую важнее реального факта, такого допустить нельзя. И хотя все это имело чисто символическое значение, генерал знал: мексиканский вертолет должен не только лететь с ними, но и выглядеть наилучшим образом.
        - И последнее, - закончил Гуахардо. - Я должен получить человека по имени Делапос - главаря банды наемников, при­чем непременно живым.
        Генерал подождал, не последует ли еще каких-нибудь требо­ваний, и, не дождавшись, спросил:
        - Это все? А после операции?
        Гуахардо улыбнулся:
        - Ведь мы - солдаты, генерал. Потом за дело возьмутся политики и дипломаты. А с нашей стороны было бы неразумно заниматься чем-то иным, кроме этой неотложной проблемы.
        Длинный Эл и Диксон согласились с ним. И хотя правила ведения боевых действий, которым они в данное время подчиня­лись, запрещали американским войскам пересекать передний край мексиканской обороны, они же позволяли командирам посту­пать, исходя из необходимости, если дело касалось защиты своих соотечественников. Поэтому Длинный Эл счел, что имеет полное право принять предложениеГуахардо, и без лишних раз­мышлений решил пойти на риск. Он встал..
        - Когда начало операции, полковник?
        - Завтра.

19 сентябряу 01.05Штаб 16-й бронетанковой дивизии,Сабинае-Идальго, Мексика
        Длинный Эл и Диксон начали планировать операцию еще на обратном пути к главному КП дивизии. Проанализировав дан­ные о районе расположения лагеря и дислокации мексиканских войск, а также информацию, полученную от Лефлера - эти материалы дал имадъютантГуахардо, -- они разработали не­сколько вариантов и обсудили их. К тому времени, когда верто­лет генерала приземлился у КП, у них уже были готовы основ­ная стратегия предстоящей операции и некоторый порядок бое­вых действий. Оба сошлись на том, что чем меньше народа бу­дет посвящено в их планы, тем лучше.
        Как только вертолет совершил посадку, они вызвали началь­ника разведки дивизии. Заперевшись в фургоне, служившем ге­нералу рабочим кабинетом, Диксон и вызванный офицер под­робно разработали план, который Длинный Эл рассмотрел и одобрил. Сразу же встал вопрос: какие части использовать и на кого возложить командование операцией. Диксон посоветовал назначить командиром наземного отряда капитана Керро: он служил в воздушно-десантных войсках, и за плечами у него - немало успешных операций. Длинный Эл согласился и послал за ним своего адъютанта.
        Дальше они рассмотрели вопрос о составе отряда. Решено было послать один взвод пехоты, который будут поддерживать с воздуха вертолеты-штурмовики. Чем меньше людей на земле и вертолетов в небе, тем меньше неразберихи. Времени на подго­товку оставалось слишком мало, и поэтому план предстояло сде­лать максимально простым. К тому же, Длинный Эл не имел права снимать с боевых постов основные силы дивизии. В ее распоряжении - не так уж много вертолетов "Блэкхок" для переброски-десанта, поэтому для операции можно выделить са­мое большее - взвод, возможно, усиленный. С этим согласился и дивизионный начальник авиации, которого тоже вызвали на совещание: ведь именно ему предстояло планировать и коорди­нировать движение летательных аппаратов. "У экипажей верто­летов не будет времени на подготовку, - подчеркнул он. - Поэтому необходимо, чтобы количество машин было минималь­ным".
        Когда к ним присоединился Керро, подполковник быстро ввел его в курс дела и сообщил о той роли, которая ему предназнача­лась. На вопрос о том, какой взвод он посоветовал бы использо­вать в этой операции, капитан ответил сразу и без колебаний: 2-й взвод роты А 2-го батальона 13-го пехотного полка. Он здесь, под Люком, на дивизионном КП, а кроме того, проявил себя в бою с самой лучшей стороны и успел передохнуть. Но когда Длинный Эл поинтересовался, кто командует взводом и услы­шал ответ, в помещении повисла тишина.
        Керро заметил, как генерал переглянулся с Диксоном. Он по­нимал, что именно всех смущает и о чем никто не желает заго­ворить первым. Обратившись к командующему, капитан без оби­няков и лишних эмоций заявил, чтоКозак - отличный коман­дир, и, если руководство операцией поручено ему, он хотел бы, чтобы с ним пошли она и ее взвод.
        Длинный Эл с широкой улыбкой обвел взглядом собравшихся:
        - Тогда все в порядке. Скотти, попроси моего адъютанта сбегать за лейтенантомКозак.
        Очнувшись от глубокого сна, НэнсиКозак не сразу сообрази­ла, что трясущий ее за плечо офицер - адъютант генерала Ма­лина. Ей понадобилось время, чтобы понять, чего он от нее хо­чет. Выбравшись из спального мешка, она несколько минут во­зилась с одеждой и снаряжением, постепенно приходя в себя. Наконец, собравшись, озак поспешила к генеральскому фур­гону.
        Она и раньше видела фургоны главного командного пункта дивизии, но внутри никогда не бывала. Для нее это был чужой, неведомый мир, где царили радиостанции, телефоны, компьюте­ры и прочее электронное оборудование, назначение которого оставалось для нее загадкой. По сравнению со всем этим рации, которыми пользовался ее взвод, казались детскими игрушками. Проходя мимо, она видела столы, заваленные горами бумаг, штаб­ных офицеров, которые - все до единого - старше ее по зва­нию. НэнсиКозак ощущала вокруг разреженный воздух высших уровней штабной иерерхии и почти не замечала недоуменных взглядов офицеров и сержантов, которые будто спрашивали: как она сюда попала и зачем?
        Наконец они подошли к фургону генерала Малина. Адъютант постучал и, не ожидая ответа, открыл дверь. Остановившись на пороге, он жестом пригласил ее войти. Входя в фургон - каска нахлобучена на голову, винтовка перекинута через плечо, - Нэн­сиКозак почувствовала себя выходящим на арену гладиатором. Устремленные на нее взгляды только усилили это ощущение.
        Перешагнув порог, она остановилась и, перехватив ремень винтовки в левую руку, правой отдала честь:
        - Сэр, лейтенантКозак по вашему приказанию явилась.
        Длинный Эл окинул ее изучающим взглядом: грязная формакое-где порвана, на лице все еще видны следы ушибов и недосы­пания - веки опухли, ввалившиеся глаза обведены синевой. Об­ратившись к Керро, генерал язвительно заметил:
        - Мне показалось, вы говорили, будто 2-й взвод хорошо от­дохнул.
        Капитан пожал плечами:
        - Именно так и выглядит хорошо отдохнувший пехотинец, сэр.
        Диксон рассмеялся, к нему присоединились другие офицеры.Козак взглянула на Керро, потом - на генерала. Когда она заговорила, то слова ее удивили всех, кроме капитана. Впрочем, ничего особенного она не сказала; просто в ее словах прозвуча­ли уверенность и задор:
        - Сэр, 2-й взвод готов к выполнению задания. Мы не подве­дем.
        Смех разом прекратился. Длинный Эл взглянул на капитана и одобрительно кивнул:
        - Если весь взвод - под стать командиру, они справятся.
        Переведя взгляд на Керро, потом - снова на генерала,Козакспросила уже менее уверенно:
        - Прошу прощения, сэр. А что конкретно нужно делать?
        Глава 24
        Спартанцынеспрашивают, какова чис­ленность противника, они спрашивают, где он.
        Агис Спартанский[Агис IV (ок. 262-241 до н.э.) - царь Спарты.]

19 сентября, 06.007 километров к северо-востоку от Сан-Ласаро,Мексика
        Осторожно выбравшись из лощины, склоны которой усеива­ли угрожающе нависшие каменные глыбы, Чайлдресс остано­вился и огляделся. Впереди расстилалась сравнительно ровная местность. Хотя поросшая чахлым кустарником равнина выгля­дела сурово и неприветливо, все же вид у нее был более гос­теприимный, чем у оставшихся позади голых холмов. "Скорее бы убраться отсюда подальше", - подумал американец. Эти края перестали ему нравиться, как и его профессия.
        С востока налетел внезапный порыв ветра, и по спине амери­канца пробежали мурашки. Слева, из-за вершин фяды Сьерра- де-ла-Гария, поднималось солнце. Вид у него был на редкость зловещий: вместо обычного бледно-желтого шара, который Рэн­дел привык видеть по утрам, из-за дальних отрогов медленно поднималось странное красновато-оранжевое светило. Его лучи окрасили все вокруг, даже бесцветные камни под ногами, в зло­вещий красный цвет. Пока американец стоял, наблюдая это чудо, в голову ему пришла старая поговорка. Слова ее всплыли в па­мяти, будто кто-то невидимый прошептал их ему на ухо: "Если небо красно вечером, моряку бояться нечего. Небо красно на восходе - перемены жди в погоде".
        Оглянувшись через плечо, Чайлдресс окинул взглядом два хол­ма-близнеца, которые только что миновал: не следят ли за ним?
        Но ничего подозрительного не заметил. Да он и не опасался преследования: путь его лежал в обход всех постов, расставлен­ных вокруг лагерей Делапоса. Поскольку именно он отвечал за безопасность обоих базовых лагерей, ему были известны каж­дый пост и каждый часовой.
        
        Карта 9: Базы наемников
        Когда они с мексиканцем подыскивали место для лагерей, то пришли к выводу, что наибольшая опасность угрожает с холмов, окружающих территорию с севера и востока и возвышающихся над поселками'горняков, которые они собирались приспособить под лагеря.Есіїи отрядам неприятеля удастся захватить эти вы­соты и блокировать дороги, ведущие сюда с запада и востока, бегство будет', в лучшем случае, проблематичным. А поскольку захват высот и атака сверху вниз - излюбленный метод как американцев, так и мексиканцев, Делапос сосредоточил все уси­лия на том, чтобы уберечься от этого. Подход со стороны дере­вушки Эхидо-де-Долорес, открывавший нападающим быстрый и прямой доступ к базовым лагерям, тоже не остался без внима­ния. А вот южное и западное направление представляли куда меньшую опасность. Наемники были уверены: если уж ждать противника, то только с севера или с востока, где сама природа создала наиболее благоприятные условия для нападения.
        Именно поэтому, решив, что пришло время расстаться с Де- лапосом, Аламаном и их замыслами, Чайлдресс предпочел дви­нуться на юг. Он и так слишком загостился в Мексике. Да, он - наемник, и ни перед кем не собирался держать ответ за свое прошлое. Но он - не террорист. Пусть этим занимаются мер­завцы вроде Лефлера, не видящие никакой разницы между воен­ным искусством и обыкновенным убийством.
        Кровавое пятно восходящего солнца начинало тускнеть. По­правив лямки рюкзака, Рэндел приготовился продолжить 'путь по направлению к Сан-Ласаро и дальше на юг, к Солтельо. Ско­ро все это - Делапос, Лефлер, неприветливые мексиканские холмы, война - останется позади. Если повезет, он успеет вер­нуться в милый его сердцу Вермонт, чтобы застать листопад и первый снег.

19 сентября, 07.15Штаб 16-й бронетанковой дивизии,Сабинас-Идальго, Мексика
        ХотяКозак не сказала своему взводу о новом задании ничего определенного, ее подчиненные явно что-то заподозрили. Инту­иция, которая вырабатывается со временем у солдат, подсказы­вала им: в воздухе запахло порохом. Сопровождая капитана Керро во время первой проверки взвода, лейтенант читала на лицах своих людей их чувства. Большинство солдат демонстрировали- уверенность, граничащую с бесшабашностью. Лица других выда­вали едва уловимые, тщательно скрываемые признаки страха-
        Несколько человек проявляли заметное нетерпение. Понятия не имея, куда им предстоит отправиться, когда и зачем, они желали одного: поскорее приступить к выполнению задания, каким бы оно ни было.
        Переходя вслед за Гарольдом от одного бойца к другому, Нэн­си размышляла: если бы ей каким-то чудом передалась часть уверенности некоторых солдат! Только какой смысл мечтать о несбыточном... Уверенность, которая так нужна ей сегодня, дол­жна прийти изнутри. Никто -; ни генерал, облеченный властью и высоким званием, ни подполковник Диксон, создатель хитро­умных планов, ни даже капитан Керро, уверенный всебе про­фессионал, не смогут дать ей то, в чем она так отчаянно нужда­ется. Только крещение огнем может показать, стала ли она тем, кем мечтала, - настоящим солдатом.
        Как ни хотелось ей поскорее поверить в себя, те два боя, в которых ей довелось участвовать, не дали ответа на вопрос, уда­лось ли ей приблизиться к желанной цели. Несмотря на то, что оба эти сражения - ив Нуэво-Ларедо, и севернее Монтеррея - дались ей нелегко, в них было нечто общее. И в том, и в другом случае решение ей подсказывали обстоятельства. Даже в сраже­нии с танками ей не представилось возможности обдумать свои действия заранее: в ее распоряжении оставались считанные ми­нуты. Все происходило стремительно, неожиданно и непредска­зуемо - будто это были не бои, а дорожные катастрофы. И хотя она справилась неплохо - так, во всяком случае, говорили, - ей по-прежнему не хватало уверенности, которая приходит, ког­да знаешь сердцем и умом: у тебя есть все, чтобы вести за собой солдат.
        Поэтому Нэнси с нетерпением ждала предстоящего штурма и, в то же время, побаивалась его. Никакие военные игры и учения, никакие лекции и задачи, никакие нашивки и значки не подска­жут ни ей, ни идущим в бой пехотинцам, стала ли она настоя­щим боевым командиром.
        Приближаясь к последней шеренге, девушка размышляла: "Сколько же ни в чем неповинных людей погибло в боях только из-за того, что их командиры в последнюю минуту, неожиданно для себя, обнаруживали, что не годятся для этой роли. Сколько могил стало напоминанием о жертвах системы, которая дает право неопытным командирам вести людей в бой". Помедлив, она ог­лянулась на шеренгу, которую они только что миновали. Только бы ее самонадеянность и тщеславие, и упрямое стремление во что бы то ни стало стать первой женщиной-офицером в пехот­ных войЬках не привели этих людей к гибели...
        Стоя в тени одного из фургонов КП, Диксон наблюдал, как Керро иКозак заканчивают смотр. "Из них получилась бы хо­рошая пара, - подумал он. - Уверенности Керро вполне хва­тит на двоих, а уКозак есть та спокойная деловитость, которая необходима для таких рискованных операций".
        Донесшееся с востока стрекотанье возвестило о приближе­нии "Блэкхоков". Прищурившись, подполковник смотрел на небо, пока не отыскал тазами вертолеты. Хотя для операции их тре­бовалось только четыре, а в самом крайнем случае хватило бы трех, Скотт решил добавить пятый - на всякий случай. Слиш­ком многое они поставили на карту, и он не хотел, чтобы их операцию постигла участь налета на Тегеран. В конце концов, успех или провал операции слишком много значил для него лично.
        Не успели вертолеты приземлиться, как Керро отдал приказ занимать места. Со взводом лейтенантаКозак еще летели два санитара и радист. По просьбе капитана этим радистом стал личный шофер Диксона - Гуляка Эдди. Несмотря на то, что Эдди, как и солдатыКозак, не знал, куда его отправляют, он был рад хотя бы на время улизнуть с главного КП, пусть даже при­дется таскать на себе рацию.
        Кроме пайков, запаса воды на сутки и боеприпасов, капитан приказал взять девять пусковых установок для противотанковых ракет - по три на каждое отделение - и два пулемета М-60 с шестью сотнями патронов для каждого. Хотя у бандитов - так теперь называли наемников - не было транспорта серьезнее "пикапа", ракетные установки и пулеметы пригодятся для по­давления пулеметных гнезд или в том случае, если бандиты взду­мают укрыться в здании, стены которого окажутся неуязвимы для автоматов и гранатометов. Он даже попытался раздобыть 60-милиметровый миномет, но не успел. Как и всякий уважаю­щий себя американский солдат, капитан обожал огневую мощь: чем больше, Тем лучше.
        Вертолеты дожны были доставить отряд Керро туда, где мож­но будет без помех проинструктировать участников операции, провести кое-какие прикидки, связаться с полковником Гуахар­до и его вертолетом и устроить людям короткую передышку. К полудню у него будет все необходимое, за исключением вертоле­тов-штурмовиков "Апачи". Во второй половине дня можно бу­дет, в случае необходимости, уточнить план и дать людям отдох­нуть. Керро надеялся, что сумеет управиться до 21.00 - на этот часбьиґ назначен вылет.
        - Я так и знал, Скотти, что найду тебя здесь.
        Обернувшись, Диксон даже не козырнул Длинному Элу, кото­рый, остановившись рядом, наблюдал за тем, как отряд готовит­ся к отправке. Несколько мгновений подполковник стоял молча, не глядя на генерала, потом спросил:
        - Вы не передумали, сэр?
        Не оборачиваясь, генерал произнес "нет" таким тоном, что у Диксона не осталось никаких сомнений: спорить бесполезно. Минуту оба молчали. Чувствуя себя последним негодяем, Длин­ный Эл обратился к Диксону:
        - Послушай, Скотти, ты слишком стар, чтобы ползать по- пластунски в кромешной тьме, будто юный скаут. И не надо напоминать мне, что мексиканский полковник, по меньшей мере, на пять лет старше тебя: за него я не отвечаю. - Генерал пере­вел дух и продолжил уже мягче: - К тому же, нам меньше всего нужно, чтобы там находился человек, которого исход операции волнует так, как он волнует тебя. В твоем теперешнем состоя­нии от тебя все равно не будет никакой пользы - ни для опера­ции, ни для Джен. Поверь, Скотти, я бы рад тебя отпустить, и все же приказываю тебе остаться.
        Диксон не ожидал от Длинного Эла иного ответа. Он знал: генерал прав, ему нет никакого смысла идти вместе со всеми. Такая война - не для него, он к ней не готов. И в бою будет не помощью, а помехой. Он уже сделал все, что мог, для обеспече­ния успеха операции. Все это правильно, все здраво. И все же мысль о том, что он будет сидеть сложа руки, пока другие спаса­ют единственного человека в мире, который ему по-настоящему дорог, жгла его каленым железом. Глядя, как Керро переходит от вертолета к вертолету, проверяя, все ли на месте и готовы к старту, подполковник не чувствовал, как по его щекам катятся слезы. Генерал все видел, но притворялся, что не замечает. Он молча стоял рядом со Скоттом, следя, как вертолеты один за другим взлетают и берут курс на юг.

19 сентября, 12.004 километра к востоку от Эхидо-де-Долорес,Мексика
        Делапос отошел от окна и снова принялся мерить шагами маленькую комнату, служившую ему кабинетом. Через несколь­ко минут он остановился у окна и посмотрел в направлении Эхвдо-де-Долорес. Мысль о том, что он лишился и Чайлдресса, и Лефлера, не давала ему покоя. Ведь это Лефлер притащил сюда американского конгрессмена и его спутников, а теперь сги­нул, взвалив ответственность за их судьбу на него, Делапоса.
        Было бы куда лучше, если бы этот идиот просто перестрелял американцев, и дело с концом. А теперь, если ни Лефлер, ни Чайлдресс так и не появятся, и вестей от Аламана тоже не бу­дет, придется ему решать, когда и как избавиться от пленников.
        Пока он расхаживал по кабинету, ему внезапно пришла в го­лову мысль, что эти двое и предали его: сговорились и сбежали вместе. Но он быстро отбросил ее. Единственное, что роднило американца и француза - это неприкрытая ненависть друг к другу; ненависть, которую Делапос порой успешно использовал в своих целях. Нет, эти двое никогда не смогут поладить.
        Хотя нельзя не учитывать возможность, что один из них - или даже оба - попали в руки врага, Делапос был уверен: слу­чись это, его бы известили или, того хуже, сюда бы уже нагряну­ли мексиканские солдаты. Пока ничто не предвещало опас­ности, но все же Делапос принял меры предосторожности - приказал удвоить количество постов и наблюдательных пунктов на холмах к северу и западу от лагерей. Он даже послал людей в окрестные деревни, пусть послушают новости: не увеличилось ли число патрулей, не пришла ли в движение мексиканская ар­мия. Если нагрянет беда, Делапос предпочитал услышать о ней загодя, чтобы успеть унести ноги.
        Однако эти меры не могли рассеять его заботы и опасения, вызванные исчезновением двух его лучших людей. В очередной раз задержавшись у окна, он устремил невидящий взгляд на за­пад, стараясь привести мысли в порядок. Он подождет до вече­ра, а потом известит Хозяина и начнет перебазировать лагеря. Ярый сторонник программы террора, разработанной его шефом, Делапос не хотел, чтобы из-за исчезновения нескольких своих людей, даже самых лучших, поставить ее под угрозу срыва. Если Аламан вернет себе былую силу и власть, то скитаниям Делапо­са придет конец, и он сможет жить в свое удовольствие в покое и благоденствии.
        Да, так он и поступит. Если к утру ни Чайлдресс, ни Лефлер не объявятся, он начнет переброску людей и снаряжения на но­вое место, чтобы оттуда начать вылазки. Что касается американ­цев, от них нужно избавиться по пути.
        Отвернувшись от окна, мексиканец начал было снова расха­живать по комнате, но внезапно замер на месте: его осенила новая идея. А что, если еще до рассвета послать своих людей с трупами американцев в Солтельо - пусть оставят их тела на крыльце военного гарнизона, завернутые в утренние газеты. Это положило бы эффектное начало кампании террора и, к тому же, поставило бы перед мексиканским правительством задачу, раз­решить которую не сумеет даже самый умный из Совета три­надцати. Решено, так и надо сделать.

19 сентября, 17.5810 километров к югу от Сабинас-Идальго,Мексика
        Затаив дыхание, лейтенант Бласио смотрел со стороны на американских пилотов. Потом, набравшись смелости, направил­ся к ним. Работать вместе с американцами будет нелегко: ведь всего несколько часов назад они были врагами, и завтра, воз­можно, снова станут ими. С другой стороны, раз полковник ла­дит с ними, значит, сможет и он. В конце концов, они - такие же летчики, как и он сам.
        Бласио не дошел до группы пилотов несколько шагов, когда их разговор постепенно смолк: один из них заметил приближа­ющегося мексиканца и незаметно предупредил товарищей. Пол­ковник Американской армии, начальник авиаотряда 16-й броне­танковой дивизии, ответственный за инструктаж, взглянул на часы, затем посмотрел сначала на своих людей, потом - на Бласио. Удостоверившись, что все в сборе, он приступил у делу:
        - О'кей, раз все на месте и готовы начать. Все вы уже успе­ли познакомиться с маршрутом и порядком боевых действий. Полагаю, вы уже наслышаны, что отличительная черта сегод­няшней операции - простота и согласованность. Хотя в ней примет участие сравнительно небольшое количество вертоле­тов, и все будет, как в "гонке за лидером", каждый должен быть начеку и в любую минуту должен быть готов взять роль лидера на себя.
        Сказав это, полковник со значением посмотрел в сторону Ра­фаэля. Лейтенант почувствовал, как в нем закипает гнев, но ни­чем этого не выдал, а наоборот, ответил полковнику невозмути­мым взглядом. "Почему американцы обязательно должны смот­реть на нас свысока? - спрашивал он себя. - Только потому, что у них более современная техника?". Он мог бы побиться об заклад, что он налетал больше часов, причем в гораздо худших условиях, чем большинство присутствующих здесь. И не удиви­тельно: у мексиканской армии вертолетов мало, а потребностей в них - хоть отбавляй. В глубине души лейтенант знал, что ничем не уступит любому из пилотов, а кое в чем, возможно, и превзойдет их, за исключением разве что полковника и одного- двух офицеров постарше - пусть только ему дадут равную по техническим возможностям машину. И все равноіринго счита­ют себя заведомо выше на том основании, что их вертолеты новее, быстрее, сложнее и дороже. И хотя ему никогда не удастся заставить их изменить это мнение, все же стоит попро­бовать дать гринго повод задуматься, так ли велико их хваленое превосходство. И дело тут не только в
собственном уязвленном самолюбии. Рафаэль сознавал, что в этот день он представляет всех военных летчиков Мексики, и не должен ударить в грязь лицом.
        Полковник продолжил инструктаж, и лейтенант поспешил со­средоточиться. Он понимал английскую речь и сам мог говорить по-английски, и все же ему приходилось напрйгать все свое вни­мание, чтобы не упустить какую-нибудь важную деталь.
        - Итак, еще раз с самого начала. В 21.00, то есть через три часа, головной "Блэкхок" совершит взлет. На борту будут капи­тан Керро, его радист и две группы сигнальщиков по два челове­ка каждая. Полковник мексиканской армии Гуахардо, вместе с проводником, проследуют за ними на своем вертолете. Следуя с ''крейсерской'' скоростью - сто узлов - на высоте ста метров, строго придерживаясь рельефа местности, они в 22.10 будут в зоне высадки (ЗВ). Это вот здесь, к западу от Сан-Ласаро. Как только капитан, одна группа сигнальщиков и полковник ока­жутся на земле, вертолеты переместятся вот сюда, к месту сбо­ра, и будут ждать.
        Обернувшись к висевшей позади карте, полковник показывал маршруты и места, о которых шла речь, постукивая по карте складной серебряной указкой.
        - Капитан с радистом и полковник Гуахардо с проводником двинутся дальше пешим ходом, чтобы разведать местоположе­ние бандитских баз и пути к ним до подхода основных сил. Группа сигнальщиков, высадившаяся вместе с ними, пометит зону высадки и обеспечит ее охрану, а вторая группа, добравшись до места сбора, пометит его. В 22.00 основной отряд, под командо­ванием лейтанантаКозак, вылетит на трех ванильных "Блэкхоках" в сопровождении санитарного вертолета. Следуя тем же курсом, на той же высоте и с той же скоростью, они будут в зоне высадки в 23.10. Вам все ясно или у кого-нибудь есть вопросы?
        Сидевший впереди офицер поднял руку.
        - Прошу прощения, сэр. Можно узнать, почему мы высажи­ваем пехоту так далеко от лагерей? По-моему, имело бы смысл либо рвануть прямо туда и высадить всех посередине лагеря, либо, если мы хотим обойтись без лишнего шума, высадить их к северу от лагерей, используя для прикрытия холмы.
        - Вы правы. Оба ваши предложения - самые простые и очевидные. Именно поэтому мы остановились на другом реше­нии. Если сведения, полученные от мексиканцев, верны, банди­ты уже учли оба ваших варианта и готовы именно на этих участках оказать сопротивление. - Поглядывая в свой блокнот, полков­ник стал показывать на карте известные ему вражеские пози­ции. - Здесь, здесь и здесь - три пулемета пятидесятого калибpa. В каждой из этих точек, как минимум, по две зенитные раке­ты. Отсюда бандиты могут обстрелять любой вертолет, вздумай он приблизиться к лагерям. Расположенные здесь и здесь наблю­дательные пункты загодя предупредят их, если мы попробуем подобраться через лагерь "Запад" или же брать штурмом холмы и пулеметные точки. В обоих случаях возникнет перестрелка, и бандиты успеют избавиться от пленных. Хотя марш-бросок зай­мет больше времени, он даст нам максимальные шансы застать противника врасплох.
        
        Карта 10: Развертывание для осады
        В ожидании вопросов полковник обвел взглядом собравших­ся пилотов. Бласио понял тактический план, однако терялся в догадках: чем отличаются ванильные "Блэкхоки" от обычных. Ну и Бог с ними, сейчас не время задавать столь банальные вопросы. Может быть, удастся как-нибудь выяснить это после интруктажа, не демонстрируя своего невежества.
        - Капитан Керро оставляет пять часов на пятикилометро­вый марш вверх по склону холма, через седловину и вниз, в долину, где расположены бандитские лагеря. Возможно, так много времени и не потребуется, но путь может оказаться нелегким, тем более, что ночью освещенность будет не больше двадцати процентов. Собственно штурм, который от начала и до конца займет меньше тридцати минут, начнется где-то после 4.00, пе­ред самым рассветом. Поэтому сразу же после 4.00 всем быть в полной боевой готовности. Сейчас план у нас такой: подобрать всех в зоне посадки (ЗП). Однако ситуация и состояние плен­ных может потребовать, чтобы мы полетели за ними прямо в бандитский лагерь. Если так случится, - еще раз повторяю! - если так случится, проследите, чтобы установки для сбрасыва­ния тепловых отражателей находились во порядке. Здесь, на холме, к северу от базы, у бандитов установлены зенитные раке­ты - А-7 и "Редей".
        Бласио глубоко вздохнул. На его вертолете не было установ­ки, предназначенной для защиты от ракет с тепловой головкой самонаведения. Если его атакуют такой ракетой, придется поло­житься только на скорость, ловкость и удачу.
        Полковник нервно постучал серебряной указкой по бедру и предостерегающе добавил:
        - Наш единственный запасной козырь - это "Апачи". Они будут действовать независимо: прибудут в район операции неза­долго до 4.00 и займут позицию вблизи ЗВ. Там они будут ждать, когда командир отряда попросит их поддержки для подавления огня противника. Это значит, что они могут оказаться в любом месте, так что будьте начеку. Вы должны сами следить, где на­ходятся "Апачи" и что они делают.
        Закончив инстуктаж, полковник сложил указку.
        - Если все пойдет по плану, мы успеем вернуться к завтраку. Дамы и господа, есть еще вопросы?
        Некоторое время пилоты изучали свои записи и карты, потом переглянулись. Увидев, что никто не собирается задавать вопро­сы, полковник пожелал всем успеха. Пока все не разошлись, Бласио отыскал глазами стоявшие поодаль вертолеты. Решив во чтобы то ни стало выяснить, что представляют собой ванильные "Блэкхоки", он спросил стоявшего рядом молодого летчика:
        - Прошу прощения, нельзя ли познакомиться поближе с од­ной из ваших замечательных машин? Я столько о них слышал, а вот вблизи видеть не доводилось.
        Офицер вопросительно посмотрел на проводившего инструк­таж полковника. Тот окинул Бласио оценивающим взглядом и после секундной паузы сказал:
        - Конечно, Тим, давай, показывай.
        Летчик расплылся в улыбке, как ребенок, которому позволи­ли похвастаться любимой игрушкой:
        - Пойдемте со мной, лейтенант. Устрою вам бесплатную эк­скурсию.
        Глава 25
        Против натиска штыков в руках храб­рецов устоять невозможно.
        Генерал-майор Джон Бергойн[Английский генерал и драматург, автор популярных в свое время пьес (1723-1792).]

20 сентябряу 04.154 километра к юго-востоку от Эхидо-де-Долорес,Мексика
        Марш-бросок вверх по холму, через седловину между двумя вершинами, вниз по холму и, наконец, до лагеря наемников "Во­сток" оказался тяжелее, чем ожидал Керро. Отведенные на него пять часов казались более чем достаточным сроком, когда он прикидывал маршрут по карте, висевшей на главном КП диви­зии. Теперь же, взглянув на часы, капитан понял, что не уклады­вается в составленный им же самим график. Нужно было еще успеть провести разведку, чтобы обнаружить, где держат залож­ников, вернуться туда, где его ждет взводКозак, и до зари выве­сти его к базовому лагерю.
        "Ну и ладно, - подумал он. - В конце концов, спешить особо некуда: ведь на дивизионном КП у меня нет никаких неотложных дел. А потом, начать атаку после рассвета - пожа­луй, даже лучше". Капитану не давала покоя мысль о том, как вертолеты-штурмовики в кромешной тьме смогут обеспечить им огневую поддержку. Пусть и пилоты, и стрелки - настоящие асы, пусть на вертолетах установлены специальные ночные прице­лы, - все равно в этих прицелах и свои, и чужие ночью выгля­дят одинаково. А при утреннем свете стрелки смогут воспользо­ваться дневными прицелами и будут смотреть, прежде чем стре­лять.
        Перед тем как выбраться из лощины, по которой они проби­рались последние полчаса, Гарольд обернулся к полковнику Гу­ахардо и кивнул. Пришло время полковнику и его проводнику занять место во главе группы.
        Сорвав пластырь со рта Лефлера, Гуахардо, глядя на француза в упор, еще раз шепотом предупредил его - на случай, если тот забыл:
        - Будешь сотрудничать - увидишь солнце. Попробуешь на­дуть меня - и ты покойник. Все понятно?
        Лефлер кивнул, вытирая рот.
        Вынув пистолет из кобуры, Альфредо махнул в сторону лагеря:
        - Вперед, мой друг. Мы - следом.
        Все четверо выбрались из лощины и направились в сторону задней стены здания, которое Лефлер называл столовой. Пер­вым шел француз, за ним - Гуахардо, далее - Керро, а замы­кал цепь Гуляка Эдци. Столовая располагалась на восточном краю лагеря наемников. На южной стороне находились склад и мастерская, приспособленные под жилые помещения. Здание быв­шей конторы в западной части лагеря их главарь Делапос ис­пользовал как свой штаб. Если Гуахардо интересовало здание конторы, где должен был ночевать Делапос, то Гарольд сосредо­точил свое внимание на инструментальной кладовой и гараже, ограничивавших северную сторону двора. По словам Лефлера, именно там держали заложников. В ходе разведки он собирался это проверить, чтобы облегчить задачуКозак. Тогда, если пове­зет, ее люди смогут освободить пленников прежде, чем начнется заварушка. А все остальное будет предельно просто: выстроить солдатКозак в шеренгу, и пусть прочешут лагерь, расстреливая всех на своем пути.
        Добравшись до задней стены столовой, все четверо прижа­лись к ней и, переводя дыхание, прислушались - нет ли побли­зости часовых. Выждав минуту, Гуахардо, обращаясь к капита­ну, произнес:
        - Ну что ж, мой друг, здесь мы с вами расстанемся.
        Даже в предрассветной темноте Гуахардо увидел изумленное лицо Керро. Капитан едва сдержался, чтобы не воскликнуть:
        - Что вы хотите этим сказать?
        - Мне, мой друг, нужен их главарь. И я не могу полагаться на волю случая. Навряд ли мы сможем найти его и взять живьем после того, как ваша красотка-лейтенант и ее люди откроют огонь. Поэтому я забираю проводника и вместе с ним отправля­юсь на поиски сеньора Делапоса. Так будет надежнее. Да вы и сами это понимаете.
        Гарольд не верил собственным ушам. Он понял, что полковник задумал это с самого начала. Вот ублюдок! Вонючий ублю­док! Нет, так легко он не сдастся!
        Эпилог
        Veni, vidi, vici[Пришел, увидел, победил (лат.)]
        ЮлийЦезарь

1 октября, 11.05Паласио Насиональ, Мехико, Мексика
        ПолковникМолина не спеша вел членов американской деле­гации по коридорам президентского дворца. Он рассчитывал таким образом позволить гостям обдумать только что сказанное им, а заодно и полюбоваться фресками на стенах. "Может быть - думал Молина, - американцы наконец научатся видеть в нас гордый народ, с достойным уважения прошлым".
        Эд Льюис не подозревал о замыслах Молины, но, тем не ме­нее, красота фресок захватила его. Пока государственный сек­ретарь и его помощники, приглушенно беседуя между собой, вслед за Молиной ушли вперед, он задержался, оглядывая яркие, полные жизни настенные росписи. Кроме своей красоты, они пытались передать ему еще что-то, чего он пока не мог понять. Перед фреской, изображавшей множество людей, Льюис оста­новился. Приглядевшись, он узнал одного из них. Панчо Вилья. Конгрессмен всмотрелся в его лицо, потом - в лица окружав­ших этого героя людей, и обратил внимание на то, что лицо Вильи - единственное знакомое ему лицо - было лишь одним из множества, и не занимало центрального или вообще сколько- нибудь заметного положения. "Как это страшно, - подумал он, - единственный мексиканец, которого я знаю, считается у нас, в Америке, бандитом".
        Прошло несколько мгновений, прежде чем погруженный в свои думы Льюис заметил, что он - не один. Повернув голову, он без особого удивления увидел, что незаметно подошедший сзади полковник Молина остановился рядом и смотрит на ту же фреску. Когда, не глядя на Льюиса, Молина заговорил, голос его звучал тихо, почти благоговейно:
        - Эти фрески создал Диего Ривера между 1929 и 1935 годами. На них прослеживается история нашего народа, начиная с ацтеков и кончая революцией 1917 года. На этой фреске изображены отцы революции - люди, сделавшие Мексику та­кой, какая она есть сегодня.
        Льюис хотел было подробнее расспросить про отдельных пер­сонажей, но решил, что сейчас - не время. Ведь двум прави­тельствам нужно еще решить очень много вопросов. Вывод войск, совместные поиски Аламана и его осведомителей и объединен­ный пограничный патруль - меры, утвержденные на истекшей неделе, -этолишь временные, самые неотложные решения. Льюис знал: на то, чтобы разрешить все проблемы, осложняю­щее взаимоотношения обеих стран, уйдут годы. Вздохнув, он обратился к Молине:
        - Нам еще предстоит многое узнать о вашей стране, госпо­дин президент. Остается надеяться, что для этого найдутся время и взаимопонимание.
        Молина ответил ему улыбкой. Взяв конгрессмена под руку, он повел его по коридору.
        - Мы сами, конгрессмен Льюис, должны позаботиться о том, чтобы для этого нашлось время. В конце концов, мы - мысля­щие люди, а не жертвы обстоятельств. И если мы не сделаем все, чтобы жить в мире друг с другом, то это будет наша вина, а не их, - закончил он, указывая на фрески.

1 октября, 14.20Остров Большой Кайман
        Хотя Аламан и не ожйдал увидеть Делапоса, он не скрывал своей радости. Теперь, когда американцы вот-вот уберутся из Мексики, их ждут большие дела. После приветственных объя­тий оба, в сопровождении двух помощников Делапоса, прибыв­ших вместе с ним, пошли прогуляться по берегу. Спутники Де­лапоса показались Аламану смутно знакомыми, особенно бело­курый американец, но он не обратил на них особого внимания. За редким исключением Аламан не обременял себя запомина­нием лиц наемников.
        Он выслушал рассказ Делапоса о том, как все закончилось - внимательно, но довольно равнодушно. Прошлое его больше не интересовало. Конечно, он испытывал сильное разочарование после неудачи, особенно, когда успех был так близок, но, буду­чи деловым человеком, всегда умел принять поражение, и без особых переживаний переключиться на новое дело. Когда Дела­пос закончил свое повествование, Аламан вкратце познакомил его со своей новой стратегией возвращения в Мексику. Увле­ченно беседуя, они незаметно оказались в безлюдной части ост­рова. Остановившись, Делапос спросил Аламана, почему он так стремится вернуться в Мексику, если у него есть возможность жить в таком райском уголке.
        Аламан патетично простер руки:
        - Не спорю, это место таит в себе много привлекательного, но первой моей любовью навсегда останется Мексика.
        Делапос кивнул:
        - Да, Мексика - неотразимая и требовательная возлюблен­ная.
        - Полно, - перебил его Аламан. - К чему эта тоска по Мексике? Скоро мы увидим ее снова. Давай вернемся в дом и как следует отпразднуем твое возвращение из царства мертвых.
        Повернувшись, он зашагал обратно к дому.
        Но Делапос за ним не последовал. Когда Эктор остановился, чтобы выяснить, почему, вперед выступили спутники Делапоса. В последний раз взглянув на бывшего хозяина, Делапос повер­нулся к нему спиной и пошел дальше, оставив Аламана с двумя незнакомцами. Они долго смотрели друг на друга. Наконец тот, что повыше, сделал еще шаг вперед, снял темные очки и достал откуда-то пистолет с глушителем.
        Лицо Аламана исказилось, но не в страхе, а в гневе:
        - Так ты решил предать меня, Делапос? Привел с собой убийц? Но почему?
        Делапос не ответил. Вместо него заговорил высокий незнако­мец с пистолетом.
        - И ты еще смеешь говорить о предательстве и убийстве? Смеешь говорить о любви к Мексике, после всего того, что с ней сделал?
        Глядя на незнакомца, Аламан требовательно спросил:
        - Кто вы, черт возьми, такой, чтобы разговарибать со мной в подобном тоне?
        Тот невозмутимо ответил:
        - Когда мне доводилось убивать, я делал это во имя мекси­канского народа. В отличие от тебя, у меня не было корыстных целей. Все, что я делаю, - делаю для наших детей, для будуще­го Мексики.
        Аламан все больше распалялся:
        - Назови свое имя, ублюдок!
        - Полковник Альфредо Гуахардо.
        Гнев на лице эль Дуэньо сменился изумлением. Не может быть! Сам главнокомандующий мексиканскими Вооруженными Сила­ми? Взяв себя в руки, он указал на стоявшего рядом с полковни­ком белокурого американца:
        - А он?
        Американец нa ломаном испанском языке ответил, что он - сотрудник ЦРУ, и прибыл, чтобы его арестовать.
        Эль Дуэньо окончательно овладел собой. Сверля взглядом Гу­ахардо, он с издевкой процедил:
        - Вот теперь мне все ясно. Ты продал честь и славу Мексики американцам, и стал их наемным убийцей.
        Эта перепалка наскучила Гуахардо. Зная, что американец не силен в испанском, и познания его ограничены литературным языком, полковник перешел на местное наречие и, обращаясь к Аламану, произнес:
        - Именем республики Мексика и ее народа обвиняю вас в государственной измене и многочисленных убийствах. Как член Совета тринадцати, объявляю вас виновным и приговариваю к смертной казни.
        Американец не понял ничего из сказанного Гуахардо, и по­этому для него явилось полной неожиданностью, когда полков­ник поднял пистолет и всадил три
9-миллиметровые пули Хозя­ину в живот. Когда Аламан рухнул на колени, обратив на Гуа­хардо недоумевающий взгляд, представитель ЦРУ возмущенно воскликнул:
        - Вы же сказали, что мы его только арестуем! Что вы пере­дадите его нам!
        Глядя на труп Аламана, Гуахардо без тени смущения ответил:
        - Я солгал.

2 октября, 17.25Международный мост №2,Ларедо, Техас
        Стоя в открытом люке "Брэдли", лейтенант НэнсиКозак обер­нулась, чтобы бросить прощальный взгляд в сторону Мексики. Как все изменилось за этот месяц! И главное - ее взгляды на жизнь и на себя саму.
        Нет, нельзя сказать, что она повзрослела: и до войны, до вступ­ления армии в Мексику, Нэнси уже была взрослым человеком. Наверное, лучше всего выразили эту внутреннюю перемену пос­ле первого боя ветераны Гражданской войны - они называли это "нюхнуть пороха". Да, она уже никогда не будет прежней НэнсиКозак.
        И хотя нужно время, чтобы целиком осознать произошедшие в ней перемены, хотя кое-что очевидно уже сейчас. Стремление стать первой женщиной-офицером в пехотных войсках, дока­зать, что женщины могут воевать не хуже мужчин, исчезло без следа. Пусть другие решают вопрос о судьбе женщин в строевых частях, ее он больше не волнует. Возвращаясь во главе взвода на север, в Соединенные Штаты, лейтенантКозак твердо знала: она - на своем месте, и не только заслужила право называться бдевым командиром, но и по-настоящему стала им - душой и телом.
        Миновав мост, колонна "Брэдли" сворачивала на автома­гистраль, ведущую на север, иКозак заметила стоящий под де­ревом "хамви". На капоте, поставив ноги на передний бампер, сидели мужчина, в котором она узнала подполковника Диксона, и женщина. Глядя на проходящую мимо колонну, оба пили содо­вую из огромных кружек. Вытянувшись по стойке "смирно",Козак резко вскинула правую руку, отдавая подполковнику честь.
        Козырнув в ответ, Диксон поднес к губам литровую кружку и отхлебнул. Проводив взглядом еще несколько "Брэдли", он об­ратился к Джен, которая с наслаждением потягивала ледяной напиток:
        - Так, говоришь, наш герой совсем доконал медсестер?
        Прежде чем ответить, Джен подождала, пока мимо пройдетБМП.
        - Дорогой, я сказала, что капитан Керро чуть не доконал медсестер, но вчера в город приехала его жена. Старшая медсе­стра сказала, что теперь она его ублажает с утра до вечера.
        Диксон сделал большие глаза:
        - Он уже достаточно окреп для этого?
        Джен непонимающе взглянула на него:
        - Для чего - "этого"?
        - Для секса, разумеется!
        - Скотт Диксон, я ни слова не сказала про секс!
        - Как это - не сказала? Ты сказала, что жена ублажает его с утра до вечера. А чем еще можно ублажить настоящего солдата?
        Джен состроила гримаску и отвернулась. Наблюдая за прохо­дящими мимо танками, она принялась снова потягивать содо- вую:',,
        Так прошло несколько минут, после чего Диксон со вздохом сказал:
        - Кстати, о солдатах. Как ты думаешь, Джен, может извест­ная журналистка быть счастлива, выйдя замуж за отставного тан­киста?
        Джен отхлебнула еще глоток:
        - Возможно. А что, ты знаешь отставного танкиста, кото­рый ухлестывает за журналисткой?
        Диксон тоже сделал глоток:
        - Возможно.
        Несколько минут оба молча следили за колонной: вскоре тан­ки прошли, их снова сменили "Брэдли". Солнце клонилось к западу, заливая все вокруг красновато-оранжевым светом. Дик­сон посмотрел на солнце, потом перевел взгляд на Джен:
        - Ну, так что?
        - Что - "что"?
        - Ты полагаешь, журналистка сможет быть счастлива, выйдя замуж за отставного танкиста вроде меня?
        Джен посмотрела Диксону в глаза:
        - Это что - предложение?
        - Может быть.
        Взяв соломинку, Джен стала помешивать льдинки:
        - Ты заметил, сколько льда они сюда наложили? Просто безобразие!
        Диксону, который относился к своему предложению со всей серьезностью, эта игра стала надоедать. Схватив Джен за руку, он притянул ее к себе.
        - Отвечай, черт возьми! Да или нет?
        Отлично понимая, что Скотт вот-вот окончательно потеряет терпение, Джен, тем не менее, решила еще немножко помучить его: пусть знает, каково другим, когда с ними играют в такие игры! Напустив на себя невинный вид, она склонила голову к плечу:
        - Прости, так о чем ты меня спрашивал?
        - Джен, ты выйдешь за меня замуж?
        Лукаво улыбнувшись, Джен сделала еще один глоток содовой. В глазах ее заплясали озорные искорки.
        - Может быть, - беззаботно ответила она.
        notes
        Примечания

1
        Храни тебя бог (исп.)

2
        По шкале Фаренгейта.

3
        Первый понедельник сентября.

4
        Персонаж фильма американского режиссера Дж. Лукаса "Звездные войны".

5
        Объединенный комитет начальников штабов.

6
        Мой друг (фр.)

7
        Приятель (ит.)

8
        Министерство иностранных дел США (разг.)

9
        Агис IV (ок. 262-241 до н.э.) - царь Спарты.

10
        Английский генерал и драматург, автор популярных в свое время пьес (1723-1792).

11
        Пришел, увидел, победил (лат.)