Кристи Агата, Бледный Конь- библиотека РусЛит

Агата Кристи
        Бледный конь
        Роман
        Agatha Christie. The Pale Horse (1961) Перевод Е. Осеневой Сочинения в 3-х т. Т. 3. - М.: Худож. лит., 1992
        ПРЕДИСЛОВИЕ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        Мне кажется, что к странной истории с "Бледным конем" можно подходить двояко. Вопреки известному изречению Белого Короля, достичь простоты нелегко. Иными словами, рассказчику трудно "начать с начала, следовать по направлению к концу и там остановиться", потому что где здесь начало?
        Это извечный камень преткновения историков: с какого момента в истории начинается тот или иной ее период.
        В данном случае началом можно считать тот момент, когда отец Горман вышел из дома, чтобы навестить умирающую. Но можно начать повествование и раньше, с одного вечера в Челси.
        Может быть, исходя из того, что большую часть этой истории излагаю я сам, я именно с этого и начну.
        Глава первая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        I
        За плечом у меня зашипела, как рассерженная змея, кофейная машина. В звуке этом было что-то зловещее, не сказать - дьявольское, - оттенок, подумал я, характерный для большинства шумов современного города. Таков устрашающий сердитый гул проносящихся в вышине реактивных самолетов, грохот поезда, выныривающего из туннеля метро, громыханье грузовиков, до самого фундамента сотрясающее дом. Даже мирные и благотворные домашние шумы от всех этих посудомоечных машин, воющих пылесосов и скороварок обычно настораживают. "Берегись, - как будто говорят они, - мы духи, которых ты поработил, заставив служить тебе, но стоит тебе зазеваться - и..."
        Конечно, мир вокруг полон опасностей.
        Я помешал содержимое поставленной передо мной дымящейся чашечки. Пахло приятно.
        - Что еще принести? Хотите хороший сандвич с бананом и ветчиной?
        Сочетание показалось мне странным. Бананы - это что-то из детства или же в редких случаях - засахаренные с ромом, ветчина же в моем сознании накрепко связана с яичницей. Но попал в Челси, так и ешь то, что здесь принято есть!
        Я согласился на хороший сандвич с бананом и ветчиной.
        Хоть я и жил в Челси, то есть снимал здесь уже в течение трех месяцев меблированную квартиру, во всех прочих отношениях я чувствовал себя в этом районе чужаком. Ведь я писал книгу о некоторых особенностях архитектуры Великих Моголов, а раз так, я мог жить где угодно - в Челси, Хэмпстеде, Блумсбери или же Стрэтхеме с одинаковым успехом. В окружающем меня интересовали лишь орудия моего труда, и мир платил мне тем же безразличием. Я был не от мира сего.
        Однако в этот вечер я испытывал приступ мизантропии, из тех, что свойственны всем сочинителям. Архитектура Великих Моголов, сами Великие Моголы, образ жизни Великих Моголов и все захватывающие переживания, с этим связанные, вдруг превратились для меня в прах и тлен. Кому это интересно? Зачем я вздумал об этом писать? Я перелистал вспять несколько страниц, перечитывая написанное. Все показалось мне одинаково плохо: скверно написано и очень скучно. Тот, кто сказал, что история чепуха (кто это, кстати, сказал? Генри Форд?), был абсолютно прав.
        Я с омерзением отодвинул рукопись и, встав из-за стола, посмотрел на часы. Скоро одиннадцать. Я силился вспомнить, ужинал ли я. Прислушавшись к себе, я решил, что нет. Вот обедать я обедал - в "Атенеуме". Но это было давно.
        Я пошел обследовать холодильник. В холодильнике оказался подсохший ломтик языка. Поглядев на него с неодобрением, я вышел на Кингс-роуд и очутился в кафетерии, чью вывеску составляло имя "Луиджи", написанное по стеклу красными неоновыми буквами, и где, задумчиво созерцая сандвич с бананом и ветчиной, я размышлял сейчас о зловещем характере шумов современного города и их влиянии на городскую жизнь.
        Все эти шумы, думал я, приводят на память детские посещения цирка, цирковое представление: вот из сундука в клубах дыма возникает Дэви Джонс, а из потайных дверей и окошек лезут силы зла, со всех сторон наступают они на Доброго Чудодея, грозят ему, а он в свой черед машет малоубедительной волшебной палочкой, сиплым голосом выкликая жизнеутверждающие банальности о том, что добро в конце концов победит, и предваряя этим неукоснительный и неизбежный финал - музыкальный шлягер, не имеющий никакого отношения к смыслу представления.
        Я подумал, что зло в таких случаях, наверное, всегда более внушительно, нежели добро. Ведь оно основной двигатель действия и призвано пугать и потрясать. Оно воплощает анархию, беспорядок, ополчившийся на порядок. В конечном же счете, размышлял я, порядок будет восстановлен. Он воцарится опять, несмотря на пошлость Доброго Чудодея с его сиплым голосом и убогими виршами, несмотря даже на всю нелепость хилого музыкального апофеоза. "Тропинка вьется по холму, там городок, что я люблю..." Что это в сравнении с силами зла, и все же неизбежно зло будет повержено. Представление окончится, как всегда оканчивается цирковое представление: заключительный парад, и актеры спускаются с подмостков по старшинству, причем Добрый Чудодей, в соответствии с заветами христианской морали, не стремится быть первым (в данном случае последним), а маячит где-то в середине, рядом со своим недавним злейшим врагом, который больше не изрыгает пламя и серу, а превратился просто-напросто в мужчину в красном трико.
        Кофейная машина опять зашипела мне в ухо. Я жестом попросил себе еще чашечку кофе и огляделся. Моя сестра вечно упрекает меня в ненаблюдательности, в том, что я ничего вокруг не вижу и не замечаю. "Ты не от мира сего", - осуждающе повторяет она. Поэтому теперь я, гордый собственной добропорядочностью, приготовился смотреть. Почти в каждой газете попадается происшествие в Челси, в баре или кафе, или что-нибудь о хозяевах этих заведений, а мне представился случай самому оценить здешнюю повседневную жизнь.
        В темноватом кафетерии различить что-либо было трудно. Посетители были в основном молодежь, из тех, что называется, как я смутно помнил, "поколением битников". Девушки показались мне такими, как всегда мне кажутся современные девушки, то есть грязными. Вдобавок, по моим представлениям, одеты они вечно чересчур тепло. Я обратил внимание на это обстоятельство месяца два назад, когда друзья пригласили меня поужинать с ними в ресторане. Девушке, сидевшей тогда рядом со мной, было лет двадцать. В ресторане было жарко, но на ней был желтый шерстяной свитер, черная юбка, черные же шерстяные чулки, и по лицу ее струился пот. Пахло от нее пропотелой шерстью, а также - явственно - немытыми волосами. Среди моих друзей она считалась весьма привлекательной особой. Но я был другого мнения! Моим единственным желанием было бросить ее в горячую ванну, дать ей кусок мыла и посоветовать не жалеть его. Что, видно, лишь показывает, как чужд я современности. Возможно, тут сказалось долгое житье за границей.
        Приятно вспомнить индийских женщин, их красиво уложенные черные волосы, их сари чистых и ярких расцветок, ниспадающие грациозными складками, ритмическое покачивание бедер при ходьбе.
        Шум внезапно усилился, и это отвлекло меня от сладостных воспоминаний. Две девушки за соседним столом затеяли ссору. Кавалеры попытались утихомирить их, но безуспешно.
        Девушки перешли на крик. Одна влепила другой пощечину, а та в свой черед стащила товарку со стула. Они тузили друг друга, как рыночные торговки, истерически визжа ругательства. Одна была рыжая и косматая, другая - гладковолосая блондинка. Что послужило причиной ссоры, я за всеми этими воплями так и не понял. Посетители, сидевшие за соседними столами, тоже вопили и подначивали: "Так ее! Вдарь ей, Лу!" Из-за стойки подал голос, заговорив на чистом кокни, стройный итальянского вида парень с баками. Я решил, что это и есть Луиджи.
        - Хватит вам! Хватит! Вы всю улицу переполошите! Сейчас сюда полиция нагрянет! Хватит, я сказал!
        Но гладковолосая ухватила рыжую за волосы и яростно трясла ее, вопя:
        - А! За чужими мужиками охотиться, сука!
        - Сама сука!
        Луиджи и два смущенных кавалера растащили девушек. Блондинка сжимала в руках пучки рыжих волос. Она злорадно потрясла ими в воздухе, а затем кинула на пол.
        Входная дверь распахнулась, и на пороге появился одетый в синюю форму блюститель порядка. Стоя в дверях, он торжественно возгласил хрестоматийную фразу:
        - Что здесь происходит?
        И моментально все присутствующие объединились против общего врага.
        - Повеселились просто, - сказал один из молодых людей.
        - Да, веселье в дружеском кругу, а больше ничего, - подтвердил Луиджи и носком ботинка ловко подпихнул пучки волос под ближайший столик.
        Драчуньи улыбнулись друг другу, изображая мир и согласие.
        Полицейский окинул всех подозрительным взглядом.
        - Да мы уже уходим, - нежным голосом проворковала блондинка. - Идем, Дуг.
        Тут, весьма кстати, собрались уходить и еще некоторые посетители. Блюститель порядка мрачно воззрился им вслед. Выражение лица его говорило, что на этот раз он, так и быть, закроет на все глаза, но вообще он бдит.
        Медленными шагами он отбыл.
        Кавалер рыжеволосой расплатился.
        - Ну, как ты, в порядке? - спросил Луиджи у девушки в то время, как она поправляла на голове косынку. - Лу здорово тебя отделала. Так оттаскать за волосы - не шутка!
        - Нет, это не больно, - хладнокровно ответила девушка и улыбнулась. - Извини за скандал, Луиджи.
        Компания ушла. Кафетерий теперь был почти пуст. Я нащупывал в кармане мелочь.
        - Молодчина девушка, - одобрительно сказал Луиджи, когда за компанией захлопнулась дверь. Взяв метелку, он вымел пучки волос за стойку бара.
        - Ведь больно, должно быть, - сказал я.
        - Если б это был я, я б орал как резаный, - согласился Луиджи. - Но она действительно молодчина, эта Томми.
        - Вы ее хорошо знаете?
        - О да, она каждый вечер здесь околачивается! Такертон, вот кто она такая, Томазина Такертон, если желаете ее полное имя. А у нас тут ее называют Томми Такер. Кстати, богатая как черт. Ей ее старик наследство оставил, так что бы вы думали, она с ним сделала? Переехала в Челси, наняла себе какую-то трущобную комнатенку аж возле Уондсворт-бриджа, снюхалась с такими же, как она, и давай куролесить. Но что потрясающе, у половины из их компании денег куры не клюют. Могли бы луну с неба достать, в "Ритце" жить, если б захотели. А им вот нравится развлекаться так, а не иначе! Да... Потрясающе, верно?
        - Вы бы действовали по-другому?
        - Уж на это у меня мозгов бы хватило! Но, как бы там ни было, время закрываться.
        Перед уходом я спросил, почему они повздорили.
        - Да просто Томми приглянулся дружок второй девушки. Не стоит он того, чтоб из-за него драться, поверьте мне.
        - Но та, вторая девушка, вероятно, думает по-другому, - сказал я.
        - О, в Лу столько романтизма, - добродушно заметил Луиджи.
        Мои представления о романтизме были несколько иными, но я смолчал.
        II
        А примерно неделю спустя среди напечатанных в "Таймс" объявлений о смерти внимание мое привлек следующий текст:
        Такертон. 2 октября. В Фаллоуфилдской лечебнице, в Амберли. Томазина Энн, 20 лет, единственная дочь покойного Томаса Такертона, эсквайра, владельца усадьбы "Каррингтон-Парк", Амберли, Суррей. Церемония семейная. Цветов не присылать.
        Итак, для бедной Томми цветов не будет. Не развлекаться ей больше в Челси. Меня внезапно охватил приступ жалости к Томми Такер и ей подобным. Но, в конце концов, напомнил я себе, откуда мне знать, что мои взгляды верные? Кто я такой, чтобы выносить приговор ее жизни и объявлять ее никчемной? Не исключено, что на самом-то деле никчемной является именно моя жизнь - тихая жизнь окопавшегося в кабинете книгочея и отшельника. Жизнь вторичная. Положа руку на сердце, есть ли в ней место развлечениям? Нелепая мысль! Строго говоря, мне их просто не хочется. Но может быть, они необходимы? Соображение странное и не из приятных.
        Выбросив из головы мысль о Томми Такер, я принялся разбирать письма. Самым существенным среди них оказалось письмо от моей кузины Роды Деспард с просьбой об услуге. Я ухватился за эту просьбу, так как в то утро мне не работалось, а это давало мне прекрасный повод работу отложить.
        Я вышел на Кингс-роуд и подозвал такси, которое отвезло меня к дому, где обитала моя приятельница миссис Ариадна Оливер.
        Миссис Оливер была широко известной сочинительницей детективных романов. А ее горничная Милли была неусыпным драконом, стерегущим покой своей хозяйки и оберегающим ее от вторжений извне.
        Я поднял брови в невысказанном вопросе. Милли решительно кивнула.
        - Подымайтесь прямо наверх, мистер Марк, - сказала она. - Она сегодня не в духе. Может быть, вам удастся ее переключить.
        Я поднялся по двум лестничным пролетам, легонько постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вошел. Кабинет миссис Оливер представлял собою довольно просторную комнату с обоями, изображавшими птиц, гнездящихся в тропической листве. Сама же хозяйка его, в состоянии, по всем приметам, близком к помешательству, металась по комнате, что-то бормоча себе под нос. Бросив на меня беглый и равнодушный взгляд, она продолжала свои странные метания. Затем блуждающий взгляд ее окинул обои, скользнул в окно, и она зажмурилась, словно от внезапной боли.
        - Но почему, - возгласила в пространство миссис Оливер, - почему этот идиот сразу не сказал, что видел какаду? Как же не сказать? Ведь он же никак не мог его не видеть! Но если он скажет, весь сюжет полетит в тартарары. Нет, должен быть какой-то выход... какой-то выход...
        Она застонала, взъерошила коротко стриженные седые волосы и вдруг судорожно дернула их. Затем взгляд ее прояснился и она сказала:
        - Привет, Марк. Я схожу с ума, - после чего стенания опять возобновились: - И еще эта Моника. Чем больше я стараюсь сделать ее привлекательной, тем больше она меня бесит. Настоящая тупица! И какое самомнение! Моника... Моника... По-моему, имя ей не подходит. Нэнси? Может быть, Нэнси лучше? Или Джоан? Вечно эти Джоан... Сьюзен? Нет, Сьюзен у меня уже была. Тогда Лючия? Лючия... Лючия... Пожалуй, она похожа на Лючию. Рыжеволосая... Свитер с высоким воротом... Черные колготки? Во всяком случае, ноги черные...
        Но этот проблеск надежды тут же вновь затянули тучи: вспомнив о неприятности с какаду, неутешная миссис Оливер вновь заметалась по комнате; на безрадостном пути своем она машинально хватала со столов вещи и перекладывала их куда ни попадя. Втиснув футляр от очков в лакированную шкатулку, что было непросто, так как там уже лежал китайский веер, она глубоко вздохнула и сказала:
        - Я рада, что это вы.
        - Спасибо.
        - Ведь это мог быть кто угодно: какая-нибудь дура, которой замстилось, чтобы я открывала благотворительный базар, какой-нибудь агент по поводу Милли и ее страховки, от которой она наотрез отказывается, или слесарь-водопроводчик (но такая удача нам выпадает не часто, верно?). Или вдруг кто-нибудь с просьбой об интервью и неуклюжими вопросами, всякий раз одними и теми же: "Как вы впервые пришли к мысли о писательстве?", "Сколько книг вы создали?", "Сколько вы зарабатываете?" и так далее, без конца. Никогда не знаешь, что на это отвечать, и чувствуешь себя преидиотски! Но это все ерунда, потому что с ума меня сведут не они, а какаду.
        - Не вытанцовывается? - сочувственно осведомился я. - Может быть, мне лучше уйти?
        - Нет, не надо. Во всяком случае, вы внесли какое-то разнообразие.
        Я принял этот сомнительный комплимент.
        - Хотите сигарету? - спросила миссис Оливер, рассеянно пытаясь проявить гостеприимство. - Тут где-то они были... Загляните в футляр от машинки.
        - Спасибо, у меня есть свои. Хотите? Ах да, вы же не курите!
        - И не пью, - сказала миссис Оливер. - Уж лучше бы пила. Как эти американские сыщики, которые только и делают, что прикладываются к стаканчику, словно это решает все проблемы. Нет, знаете, Марк, я на самом деле не понимаю, как можно в действительной жизни скрыть убийство. Мне кажется, что, как только ты совершаешь убийство, всем все ясно.
        - Чушь. Вы совершили не один десяток убийств.
        - Пятьдесят пять по меньшей мере. Вообще убийство, как таковое, - вещь простая и само собой разумеющаяся. Скрыть его - вот что сложно. Иными словами, придумать, почему убийство мог совершить кто-нибудь другой.
        - Но в законченном произведении всегда бывает ясно, почему.
        - Да, но чего мне это стоит! - мрачно возразила миссис Оливер. - Нет, как хотите, но находиться пяти-шести персонажам вблизи места, где произошло убийство некоего Б., имея при этом повод к убийству, - неестественно, кроме, конечно, случая, когда этот Б. совершенно отвратителен, но тогда всем наплевать на то, убили его или нет и кто это сделал.
        - Понимаю, как это все трудно, - сказал я. - Но если вы благополучно справлялись с подобной задачей пятьдесят пять раз, то справитесь и сейчас.
        - Да я тоже так себе говорю, - сказала миссис Оливер, - твержу это себе вновь и вновь, а поверить каждый раз не могу, отсюда и все мои муки.
        Она опять схватила себя за волосы и сильно дернула.
        - Не надо! - вскрикнул я. - Так вы выдерете себе волосы!
        - Ерунда, - сказала миссис 'Оливер. - Волосы - штука прочная. Хотя в четырнадцать, когда у меня была корь с высокой температурой, они у меня и вылезли, прямо вот здесь, спереди. Ужас! И только через шесть месяцев отросли опять! Для девочки это мучительно. Девочки ведь так щепетильны в этом отношении. Мне это вспомнилось вчера, когда я навещала в лечебнице Мэри Делафонтен. У нее тоже выпадают волосы, как у меня когда-то. Она сказала, что потом, когда ей станет лучше, ей придется подумать о накладке. Наверное, в шестьдесят лет волосам не так-то легко отрасти опять.
        - Недавно я видел, как одна девушка вырывала у другой целые пучки волос, - сказал я. И заметил, что в голосе моем прозвучали горделивые нотки, словно я гордился своим знанием жизни.
        - Что за удивительные места вы посещаете? - спросила миссис Оливер.
        - Это было в кафетерии в Челси.
        - Ах, Челси, - сказала миссис Оливер, - ну, там, по-моему, чего только нет! Битники и спутники, конформисты и нонкорформисты. Я о них пишу мало, потому что боюсь перепутать терминологию. Считаю, что вернее придерживаться того, что знаешь.
        - Например?
        - Писать о морских путешествиях и отелях, о проблемах больниц и приходских советов, о художественных аукционах, музыкальных фестивалях, о том, как девушки делают покупки, о деятельности различных комитетов и о поденщицах, о молодых людях, объездивших мир с помощью автостопа и в интересах науки, и о продавцах...
        Запыхавшись, она остановилась.
        - Достаточно обширный список, - заметил я.
        - И все-таки возьмите меня разок в какой-нибудь кафетерий или бар в Челси для пополнения запаса моих жизненных впечатлений, - сказала миссис Оливер.
        - Когда прикажете. Хотите сегодня вечером?
        - Нет, не сегодня. Слишком я увязла в своей работе, вернее, в переживаниях, что не пишется. Для писателя нет ничего мучительнее, хотя все для него - сплошное мучение, кроме тех моментов, когда вдруг осеняет идея и ждешь не дождешься сесть за письменный стол. Скажите, Марк, вы верите в возможность убийства на расстоянии?
        - Что вы называете убийством на расстоянии? Нажать кнопку и послать смертоносный радиоактивный луч?
        - Нет, я не о научной фантастике, - задумчиво сказала миссис Оливер, - а скорее о черной магии.
        - Восковые куколки, пронзенные булавками?
        - Восковые куколки теперь вышли из моды, - скептически отозвалась миссис Оливер, - но странные вещи от этого не перевелись и нет-нет да происходят - в Африке или там Вест-Индии... Много чего рассказывают... Например, как вдруг ни с того ни с сего умирает какой-нибудь абориген. С помощью чародейства или заклинаний... Словом, вы знаете, о чем я говорю.
        Я сказал, что современная наука объясняет многое из подобных явлений силой внушения. Жертве становится известно, что колдун предрек ей смерть, - остальное довершает подсознание.
        Миссис Оливер фыркнула:
        - Намекни мне кто-нибудь, что я должна умереть, так я бы уж постаралась не оправдать его надежд!
        Я засмеялся.
        - В ваших жилах течет кровь многих поколений западноевропейских скептиков. Вы к этому не предрасположены.
        - Значит, самую возможность вы не исключаете?
        - Я недостаточно разбираюсь в такого рода вещах. Почему вы вдруг о них вспомнили? Хотите умертвить кого-нибудь в вашем новом шедевре при помощи силы внушения?
        - Нет, честное слово нет. Удовольствуюсь добрым старым крысиным ядом или мышьяком или каким-нибудь безотказным тупым предметом. Ведь огнестрельное оружие так часто дает осечку. Но не о моих книгах же вы пришли говорить!
        - Честно говоря, нет. Дело в том, что моя кузина Рода Деспард - устроительница праздника, задача которого - церковная благотворительность, и...
        - Нет-нет, ни за что больше! - вскричала миссис Оливер. - Знаете, что случилось в последний раз? Я устроила охоту за преступником, и первое, на что мы наткнулись, - настоящее мертвое тело! Пережить это не так-то просто!
        - Не надо никакой охоты! Все, что вам пришлось бы делать, - это сидеть на почетном месте и ставить автографы на ваших книгах. По пять шиллингов штука.
        - Ну, не зна-аю, - с сомнением в голосе протянула миссис Оливер. - Тогда, может быть, дело другое. Но мне не надо будет открывать этот праздник? Говорить какие-нибудь глупости? Или являться в шляпе?
        Я заверил ее, что ничего из вышеназванного ей делать не придется.
        - Вы потратите всего лишь часа два, - уговаривал я ее, - а после будет крикетный матч... нет, сезон неподходящий... Значит, детский бал. Или конкурс на лучший маскарадный костюм...
        Меня прервал дикий крик миссис Оливер.
        - Вот оно! - вскричала она. - Крикетный мяч! Ну конечно же! Он видит его из окна... видит, как мяч взметнулся в воздух, и это отвлекает его! Поэтому он и не говорит про какаду! Как хорошо, что вы пришли, Марк! Вы прелесть!
        - Мне не очень ясно, как это может...
        - Наверное! Зато мне ясно! Это довольно запутанно, и я не хочу тратить время на объяснения! Было очень славно вас повидать, а вот теперь я очень прошу вас уйти. И поскорее.
        - Конечно. Но насчет праздника...
        - Я подумаю. А сейчас не трогайте меня. Но куда я могла деть очки? Нет, право же, способность вещей вдруг исчезать...
        Глава вторая
        I
        Миссис Джерати распахнула дверь с присущей ей резкостью и энергией. Это было не столько ответом на звонок, сколько жестом, как бы заменяющим слова: "Ну наконец-то я тебя застукала!"
        - Ну? Чего надо? - вопросила она воинственно.
        На пороге стоял мальчишка весьма невзрачной наружности. Такое лицо не разглядишь, а разглядев, не запомнишь - мальчишка, каких много.
        Он шмыгнул носом, потому что был простужен.
        - Здесь священник живет?
        - Тебе отца Гормана?
        - Да, его просят.
        - Кто просит, куда и зачем?
        - На Бентал-стрит, двадцать три. Сказали, что женщина помирает. Вот миссис Коппинс меня и послала. Ведь это ка-то-ли-ческий священник, да? А викарий, сказали, не годится.
        Миссис Джерати, уверив его в главном, велела не сходить с места, а сама пошла в дом. Через минуты три появился высокий пожилой священник с черным саквояжем.
        - Я отец Горман, - сказал он. - Бентал-стрит, говоришь? Это возле сортировочной станции?
        - Точно. Два шага отсюда.
        Они двинулись в путь. Священник шел быстро, большими шагами.
        - Ты, кажется, сказал "миссис Коппинс", так?
        - Это хозяйка. Которая комнаты сдает. А позвать вас велено к квартирантке. Фамилия ее Дэвис, что ли...
        - Дэвис... Дэвис... Что-то я не припомню...
        - Да ваша она, ваша! Ка-то-лического прихода то есть... А викарий, сказали, не годится.
        Священник кивнул. Не прошло и нескольких минут, как они уже были на Бентал-стрит. Мальчишка указал на большой, неприглядного вида дом в ряду других больших и неприглядного вида домов.
        - Вам вот сюда.
        - А ты не пойдешь?
        - Я не здесь живу. Миссис Коппинс мне денежку дала, чтоб я привел вас.
        - Ясно. А как тебя зовут?
        - Майк Портер.
        - Спасибо, Майк.
        - Да пожалуйста, - сказал Майк и, насвистывая, пошел своей дорогой.
        Дверь дома № 23 открылась; возникшая на пороге миссис Коппинс, крупная и краснолицая, радостно приветствовала священника.
        - Заходите, заходите! По-моему, она на ладан дышит. По правде, в больнице бы ей надо быть, а вовсе, не здесь, так ведь доктора у нас теперь разве допросишься? У сестры моей муж, когда ногу сломал, шесть часов доктора дожидался. Позор, да и только! Одно название, что здравоохранение!.. Деньги дерут, а как помощь оказать - так и нет их!
        Так говорила она, ведя священника вверх по узкой лестнице.
        - А что с ней такое?
        - Да вот грипп был. Потом вроде лучше стало. Она и вышла, раньше времени, наверное. Так или иначе, вчера вечером вернулась - краше в гроб кладут. Легла. Есть ничего не ела. Доктора не велела звать. А утром я сразу смекнула, что у неё лихорадка - не приведи господь какая. Болезнь на легкие перекинулась.
        - Воспаление легких?
        С трудом вскарабкавшаяся по лестнице миссис Коппинс запыхтела, как паровоз, что, видимо, должно было означать "да".
        Распахнув дверь, она посторонилась, чтобы пропустить отца Гормана, и, с деланной бодростью крикнув в глубину комнаты: "А вот и благочинный к вам пожаловал, теперь все наладится!", ретировалась.
        В обставленной старомодной викторианской мебелью комнате было очень чисто и опрятно. Возле окна лежала женщина, при появлении священника слабо повернувшая голову.
        - Вы пришли... у нас мало времени, - проговорила она, задыхаясь, - такое злодейство... Я должна... должна... я не могу умереть вот так... покаяться... грех мой... великий... тяжкий грех...
        Взгляд ее блуждал, потом глаза прикрылись. Речь стала невнятной.
        Подойдя к кровати, отец Горман обратил к умирающей слова, которые ему приходилось произносить столь часто - увы, слишком часто, - ободряющие слова утешения, слова его призвания и веры. В комнате воцарился покой. Взгляд несчастной перестал выражать страдание.
        Затем, когда священник кончил молитву, умирающая заговорила опять:
        - Остановить... надо остановить... Вы должны...
        - Я сделаю все, что надо. Доверьтесь мне, - с ободряющей решительностью сказал священник.
        Немного погодя одновременно прибыли доктор и карета "Скорой помощи". Миссис Коппинс встретила их с мрачным злорадством.
        - Опоздали, как всегда! - сказала она. - Она скончалась!
        II
        Отец Горман возвращался, когда уже темнело. Вечером обещали туман, и туман сгущался. Священник приостановился, нахмурился. Какая фантастическая, необычайная история! Интересно, сколько в ней от бреда, от высокой температуры? Доля истины во всем им услышанном, несомненно, есть, но какова эта доля? Во всяком случае, крайне важно записать фамилии, пока они не выветрились из памяти. А то потом у него собрание религиозного общества. Он быстро завернул в первое попавшееся кафе и, заказав чашку кофе, сел и огляделся. Ощупал изнутри карман сутаны. Ах эта Джерати - ведь просил же он ее починить подкладку! Как всегда, безрезультатно: записная книжка, огрызок карандаша и монетки провалились в подкладку. Несколько монеток и карандаш ему удалось извлечь, но с записной книжкой дело обстояло хуже. Когда принесли кофе, он попросил еще и листок бумаги.
        - Такая устроит?
        Это был клочок бумаги от разорванного пакета. Отец Горман кивнул и взял его. И начал записывать - фамилии - это самое главное, только бы не забыть их! Ведь у него плохая память на фамилии...
        Дверь с шумом распахнулась, впустив в кафе трех молодцов в костюмах стиля "ретро", молодцы с шумом рассаживались.
        Отец Горман закончил свой список. Свернув клочок бумаги, он хотел было положить его в карман, но вспомнил о дыре и поступил так, как не раз до того, - сунул его в ботинок.
        Неспешными шагами в кафе вошел новый посетитель и уселся в дальнем углу. Кофе оказался некрепким, и отец Горман, отпив из вежливости несколько глотков, попросил счет и расплатился. Затем он поднялся и вышел. Посетитель вдруг изменил свои намерения. Он посмотрел на часы и, словно вспомнив, что опаздывает, поспешил покинуть кафе.
        Туман сгущался быстро. Отец Горман ускорил шаги. Он хорошо знал свой район и поэтому срезал путь, свернув в проулок возле самой железной дороги. Сзади отчетливо слышались шаги, но он не обратил на это внимания. Эка невидаль!
        Удар дубинкой застиг его совершенно врасплох. Он споткнулся и упал.
        III
        Насвистывая "Папаша О'Флинн", доктор Корриган вошел в кабинет окружного полицейского инспектора Лежена.
        - Осмотрел я вашего падре! - весело бросил он Лежену.
        - Ваш вывод?
        - Ну, подробности мы прибережем для экспертизы. А в целом его хорошо отделали дубинкой. Убит он, видимо, первым же ударом, но преступник, кто бы это ни был, для верности нанес еще несколько ударов. Неприятное дело.
        - Да, - согласился Л ежен.
        Это был крепкий мужчина, темноволосый и сероглазый. Несмотря на его внешнюю флегматичность, отточенная выразительность жестов иной раз изобличала его франко-гугенотское происхождение.
        - Неприятнее, чем простой грабеж? - с сомнением проговорил он.
        - Разве его и ограбили? - спросил доктор.
        - Да наверное. Карманы были вывернуты, а подкладка сутаны порвана.
        - На какую добычу они могли рассчитывать? - сказал Корриган. - Ведь приходские священники обычно бедны как церковные мыши.
        - Но они размозжили ему голову, чтоб лишний раз удостовериться в этом, - сказал как бы раздумывая Лежен. - Интересно бы знать почему.
        - Напрашиваются два возможных ответа, - сказал Корриган. - Первый, что совершил это какой-нибудь молодой негодяй, пристрастившийся к насилию ради насилия, - в наши дни таких немало, о чем остается только очень сожалеть.
        - А второй ответ?
        Доктор пожал плечами.
        - Что кто-то имел зуб на отца Гормана. Может такое быть?
        Лежен покачал головой.
        - В высшей степени маловероятно. Его здесь хорошо знали и любили. Врагов, насколько известно, у него не было. Грабеж также маловероятен. Если только...
        - Если только что? - спросил Корриган. - Полиция обнаружила важную деталь? Правильно?
        - С ним было кое-что, чего преступник не нашел. Если уж быть точным - в ботинке.
        Корриган присвистнул:
        - Прямо детективная история!
        Лежен улыбнулся:
        - Ничего удивительного. В кармане у него была дыра. Сержант Пайн побеседовал с его квартирной хозяйкой. Она, видимо, порядочная халда - не чинила ему как следует одежду. Хозяйка призналась, что отец Горман частенько совал в ботинок нужные бумаги и письма, боясь, что те могут провалиться в подкладку сутаны.
        - А убийца об этом не догадался?
        - Ему это и в голову не пришло. Допуская, конечно, что охотился он скорее за клочком бумаги, чем за той жалкой мелочью, которой располагал священник.
        - Что же на этом клочке?
        Лежен сунул руку в ящик письменного стола и достал оттуда маловнушительную помятую бумажку.
        - Здесь просто перечень фамилий, - сказал он.
        Корриган с любопытством разглядывал бумажку. На ней значилось:
        Ормрод
        Сэндфорд
        Паркинсон
        Хескет-Дюбуа
        Шоу
        Хармондсворт
        Такертон
        Корриган?
        Делафонтен?
        Брови его поползли вверх.
        - Но там упоминаюсь и я!
        - Вам что-нибудь говорят эти фамилии?
        - Абсолютно ничего!
        - И вы не были знакомы с отцом Горманом?
        - Нет.
        - Тогда вы вряд ли сможете быть нам полезны.
        - Что же, по вашему мнению, может значить этот список, если он вообще что-либо значит?
        От прямого ответа Лежен уклонился:
        - Около семи часов вечера к отцу Горману прибежал мальчик. Он сказал, что умирает женщина и что она просит его прийти. Отец Горман тут же пошел с ним.
        - Куда? Если это вам известно.
        - Известно. Выяснить это было нетрудно. В дом номер двадцать три по Бентал-стрит. Фамилия домовладелицы Коппинс. Вызван же он был к больной миссис Дэвис. Священник прибыл к больной в четверть восьмого и провел с ней около получаса. Перед самым приходом кареты "Скорой помощи", которая должна была отвезти ее в больницу, миссис Дэвис умерла.
        - Ясно.
        - А отца Гормана вскоре видели в "У Тони" - маленьком заштатном кафе. Репутацию оно имеет вполне приличную, никаких противозаконных историй там не случалось. Но кормят они неважно, и постоянных клиентов там мало. Отец Горман заказал чашечку кофе. Потом, видимо, ощупал свой карман, не нашел там, чего искал, и попросил Тони, хозяина, принести ему бумаги. Вот, - он указал пальцем, - эта бумага.
        - А дальше?
        - Когда Тони принес кофе, священник что-то писал на клочке бумаги. Вскорости он ушел, к кофе почти не притронувшись, за что я его не виню, но набросав этот список и сунув его в ботинок.
        - В кафе находился кто-нибудь еще?
        - Три парня, из тех, что зовутся "золотая молодежь", за одним из столиков и человек постарше - за другим. Последний ушел, не сделав заказа.
        - Он вышел вслед за священником?
        - Возможно. Тони не обратил на это внимания. Как выглядел этот человек, он тоже не обратил внимания. Сказал, что внешности он был непримечательной, но вполне приличной. Господин, каких много. Среднего роста, кажется, пальто синее или коричневое. Сам не темный и не светлый. Не похоже, что он имеет отношение к этому делу. Но кто знает... Он не сообщил о том, что видел священника в кафе "У Тони", но может быть, еще не время? Мы попросили всех, видевших отца Гормана между без четверти восемь и четвертью девятого, сообщить нам об этом. Откликнулись пока что лишь двое: какая-то женщина и владелец соседней аптеки. С ним я должен вскоре встретиться. Тело было обнаружено двумя мальчишками в восемь пятнадцать на Уэст-стрит, вы знаете эту улицу? Строго говоря, это проулок, с одной стороны примыкающий к железнодорожному полотну. Ну, а остальное вам известно.
        Корриган кивнул. И, похлопав по клочку бумаги, спросил:
        - Ваше мнение насчет этого?
        - Я считаю, что это важное свидетельство, - сказал Лежен.
        - Умирающая рассказала ему что-то, и он поспешил записать для памяти эти фамилии? Единственное, что вызывает сомнения, это мог ли он так поступить, связанный тайной исповеди.
        - Но может быть, секретности в данном случае не требовалось, - сказал Лежен. - Предположим, например, что это фамилии тех, кто оказался втянутым в... скажем, шантаж...
        - Вы так решили?
        - Я еще ничего не решил. Это рабочая гипотеза. Ряд лиц стали жертвой шантажа. Умирающая либо сама была шантажисткой, либо знала о шантаже. В общем, можно представить себе ее раскаяние, исповедь и желание как-то исправить содеянное. Отец Горман ей это обещал.
        - А дальше?
        - Дальше мы переходим в область предположений. Например: некто занимается вымогательством и не желает терять источник дохода. Вдруг он узнает, что умирающая миссис Дэвис призвала к себе священника. Логика подсказывает остальное.
        - Интересно, - сказал Корриган, опять погружаясь в изучение списка. - Что, по вашему мнению, означают эти вопросительные знаки возле двух последних фамилий?
        - Может быть, отец Горман не был уверен, что хорошо запомнил эти фамилии.
        - Корригана, конечно, легко перепутать с Маллиганом, - ухмыльнулся доктор. - Это вполне вероятно. Но такую фамилию, как Делафонтен, вы либо запоминаете, либо нет. Улавливаете мою мысль? И странно, что тут не указано ни единого адреса.
        Он еще раз перечитал список.
        - Паркинсон... Ну, Паркинсонов у нас хоть отбавляй. Сэндфорд - тоже довольно распространенная фамилия. Хескет-Дюбуа - язык сломаешь... Вот их, должно быть, не много.
        И, повинуясь внезапному порыву, он потянулся за лежавшим на столе телефонным справочником.
        - От Е до Л... Так, посмотрим дальше... Хескет, миссис А... "Джон и Компания" - слесари-водопроводчики... Сэр Исидор... Ага! Вот оно... Леди Хескет-Дюбуа, Саут-Уэст, 1, Элсмер-сквер, сорок девять. А что, если мы ей позвоним?
        - И что скажем?
        - Там видно будет, - бесшабашно отозвался доктор Корриган.
        - Действуйте, - сказал Лежен.
        - Что? - Корриган выкатил на него глаза.
        - Действуйте, говорю, - повторил Лежен, подражая бесшабашности Корригана. - Что вас так ошарашило? - Он поднял трубку. - Город, пожалуйста, - и обратился к Корригану: - Номер?
        - Гровенор 64 578.
        Лежен повторил номер и передал трубку Корригану
        - Насладитесь сами, - сказал он.
        Несколько сбитый с толку, Корриган ожидал ответа. Долгие гудки, потом трубку взяли. Астматический женский голос проговорил:
        - Гровенор 64 578 слушает.
        - Это номер леди Хескет-Дюбуа?
        - Ну... собственно... да...
        На неопределенность ответа доктор Корриган внимания не обратил.
        - Могу я поговорить с ней?
        - Нет, не можете. Леди Хескет-Дюбуа в апреле скончалась.
        - О! - Ошеломленный Корриган, не дослушав встревоженные "А кто это говорит?", тихонько положил трубку.
        Он неодобрительно глянул на Лежена.
        - Так вот почему вам не терпелось, чтоб позвонил я!
        Лежен ехидно улыбнулся.
        - И очевидность, бывает, идет на пользу дела, - заметил он.
        - В апреле... - Корриган задумался. - Прошло пять месяцев... пять месяцев с тех пор, как шантажисты, или кто бы там они ни были, перестали ее тревожить... Это, часом, не похоже на самоубийство?
        - Нет. Она умерла от опухоли мозга.
        - Тогда начнем с начала, - сказал Корриган и опять углубился в список.
        Лежен вздохнул.
        - Вообще-то список может оказаться и ни при чем. Вполне вероятно, что в тот туманный вечер произошел обычный случай насилия с применением дубинки, а тогда отыскать преступника мы сможем, лишь если нам крупно повезет.
        - Вы не против, если я все-таки займусь этим списком? - спросил Корриган.
        - Пожалуйста. Действуйте. От всей души желаю вам удачи.
        - Вы хотите сказать, что не верите в успех, если вы окажетесь ни при чем. Не будьте так самонадеянны! Я займусь фамилией "Корриган". Мистером Корриганом или миссис Корриган с большим знаком вопроса.
        Глава третья
        I
        - Нет, право, мистер Лежен, не знаю, что бы вам еще такое рассказать. Я ведь уже все сказала вашему сержанту - кто эта миссис Дэвис и откуда она родом, мне неизвестно. Жила она у меня шесть месяцев. Платила исправно, словом, была вроде женщиной почтенной и приятной, а что вы еще от меня хотите, ума "не приложу.
        Миссис Коппинс, запыхавшись, остановилась и бросила на Лежена неприветливый взгляд. В ответ он улыбнулся ей ласково и немного печально. Такая улыбка, как знал он по опыту, оказывает благоприятное воздействие.
        - Не подумайте, что я вам помочь не желаю, - тут же поправилась миссис Коппинс.
        - Спасибо вам. Помощь - это как раз то, что нам требуется. Ведь женщины обычно инстинктивно чуют гораздо больше, нежели мужчины.
        Ход был верный, и он возымел свое действие.
        - Ах, - сказала миссис Коппинс, - жаль, что Коппинс вас не слышит! Вечно так придирался ко мне, судил так наотмашь! "Болтаешь о вещах, в которых ни черта не смыслишь!" - скажет, бывало, и фыркнет. А я-то в девяти случаях из десяти бывала права!
        - Поэтому я и хочу знать ваше мнение о миссис Дэвис. Была она несчастна, как вам кажется?
        - Насчет этого - нет, не думаю, что так. Деловитая - вот какой она мне представлялась. Обстоятельная. Словно распланировала заранее свою жизнь, а потом под план подгоняла. Работала она, как я поняла, в какой-то фирме по изучению спроса. Ходила повсюду и опрашивала, кто какой стиральный порошок предпочитает или какую муку, и сколько тратит в неделю, и как распределяет эту сумму. Я, признаться, всегда думала, что такая работа - это прямо шпионство какое-то, и зачем это правительству или кому там еще, кто этим интересуется, убей меня, и сейчас не понимаю. Ведь, сколько ни опрашивай, узнаешь лишь то, что и без того известно, но кругом прямо с ума посходили с опросами этими. А если уж так, то бедная миссис Дэвис для этой работы, по-моему, очень подходила: манеры приятные, не назойливые, спрашивает по-деловому, спокойно.
        - Вы не знаете точного названия фирмы?
        - Нет, боюсь, что нет.
        - Упоминала ли она когда-нибудь своих родственников?
        - Нет. Я так поняла, что она вдовая была, и муж ее много лет как помер. Он был вроде нездоров, но говорила она о нем мало.
        - А не рассказывала она, откуда она родом, из каких мест?
        - Не думаю, чтоб она в Лондоне родилась. Приехала откуда-то с севера, что ли.
        - Вам не казалось, что в ней есть... как бы это сказать... какая-то тайна?
        Лежен задал этот вопрос с некоторой опаской. Если она женщина сметливая... но миссис Коппинс подсказкой не воспользовалась.
        - Да нет. По правде, так не замечала. В разговорах ее ничего такого не было. Вот что меня, помню, немножко удивило, так это чемодан ее. Хороший чемодан, но не новый, и на нем были инициалы "Дж. Д.", то есть Джесси Дэвис. А если приглядеться, вторая буква была переделана. Из "X", по-моему. А может, из "А". Я, конечно, подумала, что ничего особенного в этом нет, ведь хороший чемодан, если подержанный, дешевле купить можно, а тогда инициалы, понятно, переделываешь. Вещей у нее было не много - один чемодан, и все.
        Это Лежен знал. Личного имущества у умершей было на удивление мало. Она не хранила ни писем, ни фотографий. Страхового полиса, банковской и чековой книжки также не было найдено. Одни носильные вещи - удобные, неброские, хорошего качества, почти новые.
        - Вы считаете, она была вполне довольна жизнью?
        - Наверное.
        Ответ прозвучал не совсем уверенно, за что он тут же ухватился:
        - Только наверное?
        - Об этом как-то не очень задумываешься, ведь правда? Она была при деньгах, на хорошей работе, так чем тут ей быть недовольной? Веселостью особой она не отличалась, а уж когда заболела...
        - Да-да, когда заболела, так что? - заинтересовался Лежен.
        - Сначала вроде как огорчилась. Когда слегла с гриппом, то есть, сказала, что это ее выбивает из колеи. Что придется отменять всякие там деловые встречи. Но грипп есть грипп, ничего не попишешь. Она легла в постель, вскипятила себе чаю на газовой плитке и аспирин приняла. Я сказала ей, почему бы доктора не вызвать, а она мне ответила, что смысла нет. Все равно, дескать, при гриппе ничего не надо, кроме как оставаться в постели, в тепле, а мне, сказала, лучше к ней близко не подходить, чтоб не подцепить заразу. Когда ей получше стало, я ей кое-чего готовила: супцу горячего там, гренки и изредка пудинг рисовый. Чувствовала она себя неважно, но как при гриппе и положено, не больше, по-моему. А когда температура спускается, у всех слабость и настроение плохое, и у нее так было. Помню, сидит она возле своей плитки и говорит: "Плохо это, когда столько времени для мыслей. Не люблю я этого. Настроение портится".
        Лицо Лежена выражало глубокое внимание, что заставляло миссис Коппинс вспоминать все новые подробности:
        - Я ей журналы принесла почитать. Но ей, видать, не читалось. Один раз, помню, говорит: "Если замечаешь, что делается что-то не совсем так, как надо, ведь лучше держаться от этого в стороне, верно?" Я говорю ей: "Конечно, голубушка, конечно". А она: "Я все-таки не знаю и никогда толком не знала". Тогда я ей: "Ну, может, вы и правы". А она мне на это: "Ведь я всегда поступала честно и благородно. Себя мне упрекнуть не в чем". Ответила-то я ей "конечно, голубушка, конечно!", а сама смекнула, что, может быть, в фирме, где она работала, кто-нибудь смошенничал со счетами, а она и пронюхай, а потом решила, что нечего ей не в свое дело вмешиваться.
        - Возможно, - согласился Лежен.
        - Так или иначе, она поправилась или почти поправилась и вышла на работу. Я ее уверяла, что рано ей выходить. "Подождите еще денек-другой", - так я ей говорила. И как в воду глядела! На второй день, как вышла, воротилась вечером, а я сразу увидала, что у ней лихорадка. Да какая! По лестнице насилу взобралась. "Вам обязательно надо вызвать доктора!" - говорю, а она - ни в какую, хотя становилось ей все хуже. Глаза остекленели, щеки горят, еле дышит! А назавтра к вечеру она мне и говорит, с трудом так слова из себя выдавливает: "Священника... Мне надо священника, и поскорее... не то будет поздно". И нужен-то ей был, оказывается, не наш викарий, а католический священник! Я и понятия не имела, что она католичка. Ни распятия у ней в комнате не было, ничего такого...
        Распятие у умершей было - его нашли спрятанным в чемодане, на дне. Но Лежен ей этого не сказал. Он слушал.
        - Я сунулась на улицу, велела мальчишке Майку сбегать за отцом Горманом из церкви Святого Доминика. А потом позвонила доктору и больничную карету сама вызвала, за мой счет, а ей и не сказала ничего.
        - Когда пришел священник, вы проводили его к ней в комнату?
        - Да. И оставила их одних.
        - Вы помните, что сказал ей священник или что она ему сказала?
        - Нет, сейчас уж не припомню. Я сама говорила - сказала, что вот теперь священник здесь и все будет хорошо, старалась подбодрить ее. Нет, теперь вот вспомнила, что когда я прикрывала дверь, то расслышала, что она сказала что-то про "злодейство". А потом про лошадей что-то, может быть, про скачки. Я и сама ставлю иной раз по маленькой. Но там ведь столько мошенников, говорят, на скачках этих...
        - Злодейство, - повторил Лежен. Слово его поразило.
        - Католики должны ведь исповедаться перед смертью, правда? Вот это, видать, и была исповедь.
        Лежен не сомневался, что это была исповедь, но его воображение было разбужено словом, которое употребила женщина. Злодейство...
        Велико же было, думал он, это злодейство, если священник, который узнал о нем, был выслежен и до смерти забит дубинкой!
        II
        От прочих трех квартирантов толку не было никакого. Двое из них, банковский клерк и пожилой мужчина, служивший в обувном магазине, прожили в доме несколько лет. Третья жиличка, девушка двадцати семи лет, продавщица соседнего универмага, поселилась здесь недавно. Все они едва помнили, какова миссис Дэвис из себя. Женщина, сообщившая, что встретила отца Гормана в тот вечер на улице, не смогла представить полезной информации. Она была католичкой, прихожанкой церкви Святого Доминика, и знала отца Гормана в лицо. Она видела, как, свернув с Бентал-стрит, он без десяти восемь направился в кафе "У Тони".
        Сведения, сообщенные мистером Осборном, владельцем аптеки на углу Бартон-стрит, оказались куда существеннее.
        Это был маленький, средних лет человечек, большеголовый, с круглым простодушным лицом и в очках.
        - Добрый вечер, господин старший инспектор. Проходите сюда, пожалуйста. - Он приподнял часть старинного прилавка, освобождая проход. Лежен прошел внутрь помещения. Миновав провизорскую, где молодой человек в белом халате с ловкостью профессионального фокусника готовил пузырьки с лекарствами, и сводчатый коридорчик, он очутился в крохотной комнатке, где стояли лишь два мягких кресла, стол и конторка. Мистер Осборн с таинственным видом задернул штору, отгораживавшую комнатку от коридорчика, и сел в кресло, указав Лежену на второе. Возбужденно и радостно поблескивая очками, он наклонился вперед.
        - Случилось так, что я могу оказаться вам полезен. В тот вечер я был не очень занят - работы почти никакой и погода скверная. За прилавком оставалась моя помощница. По четвергам мы закрываем в восемь. Но на улице был туман, и покупателей заходило мало. Я выглянул за дверь, посмотреть, как там погода, и подумал еще, как быстро густеет туман и что прогноз погоды был точным. В дверях я немного постоял, глядя на улицу, - в аптеке все было тихо, а отпустить крем или соль для ванны и помощница сумеет. Потом я заметил отца Гормана - он шел по противоположной стороне улицы. В лицо я его, конечно, знал. Ужасно, что это убийство коснулось человека столь уважаемого. "Вот отец Горман идет", - подумал я. Шел он в направлении Уэст-стрит, это, как вы знаете, от меня налево, возле самой железной дороги. А чуть поодаль за ним шел другой человек. Я бы, конечно, не обратил внимания и не придал значения этому, если б тот, второй, вдруг не остановился, резко так, как раз напротив моих дверей. Я подумал, с чего бы это он, и тут же увидел, что отец Горман впереди, в нескольких шагах, тоже приостановился. Именно
приостановился. Остановился, но не до конца. Словно задумался так сильно, что забыл, что надо ноги переставлять. Потом он прибавил шаг, и тот, другой, тоже прибавил шаг - заторопился. У меня мелькнула смутная мысль, что это, должно быть, знакомый отца Гормана, который нагоняет его, чтобы перекинуться с ним словом.
        - На самом же деле он просто выслеживал отца Гормана, не так ли?
        - Теперь-то я в этом уверен, а тогда я как-то не подумал. Туман сгустился, и я почти потерял их обоих из виду
        - Можете вы хоть как-то описать этого человека?
        Лежен колебался, задавать ли этот вопрос, - он уже привык к монотонным перечислениям маловыразительных примет незнакомца. Но мистер Осборн оказался не чета владельцу кафе "У Тони".
        - Да, конечно, могу, - заявил он решительно и с апломбом. - Высокий человек.
        - Высокий? Какой высоты?
        - Ну, по меньшей мере футов пяти-шести. Хотя, может, это из-за его худобы так казалось. Плечи покатые, очень выступающий кадык. Волосы прикрыты шляпой и довольно длинные. Крупный нос крючком. Заметный такой нос. Вот цвета глаз я, конечно, не заметил. Ведь смотрел я, как вы понимаете, в профиль. Что же касается возраста, то лет ему примерно пятьдесят. Если судить по походке. Те, кто помоложе, двигаются иначе.
        Лежен мысленно прикинул ширину улицы и расстояние от мистера Осборна и обратно и удивился. Поистине, удивительно...
        Описания, подобные тому, что представил ему аптекарь, могут означать разное: они могут быть плодом слишком пылкого воображения, с чем он сталкивался не однажды, в особенности у женщин. Рассказчики рисуют совершенно фантастические портреты, основываясь на своих представлениях о том, как должен выглядеть преступник. Портреты тогда изобилуют живописными преувеличениями, такими, как "бегающие глаза", "нависшие брови", "по-обезьяньи выдвинутая вперед челюсть", "зверский взгляд". Однако описание, сделанное мистером Осборном, казалось вполне правдоподобным. Так что в данном случае ему, возможно, повезло и он повстречал настоящего свидетеля - одного на миллион, - чьи наблюдения подробны и дотошны и сбить которого невозможно.
        Лежен еще раз мысленно измерил улицу и обратил на аптекаря задумчивый взгляд.
        Он спросил:
        - Вы думаете, если б вам довелось еще раз увидеть его, вы бы его узнали?
        - О, конечно, - с полнейшей уверенностью отвечал мистер Осборн. - Лиц я никогда не забываю. Это у меня такой конек. Я всегда говорил, что если какого-нибудь женоубийцу угораздит зайти за ядом ко мне в аптеку - кончено: я выступлю с показаниями в суде, и я всегда надеялся, что со мною произойдет когда-нибудь нечто подобное.
        - Но пока не произошло?
        Мистер Осборн огорченно признался, что нет, не произошло.
        - И теперь уж, наверное, не произойдет, - грустно добавил он. - Я продаю свое заведение. Получу хорошие деньги - и айда на покой в Борнмут.
        - Заведение у вас очень уютное.
        - Классное! - воскликнул мистер Осборн, и в голосе его прозвучала неподдельная гордость. - Почти сто лет мы им владеем. Еще дед мой здесь обосновался, потом отец. Солидное семейное дело в добрых старых традициях. Конечно, в детстве я это по-другому понимал. Мне там все воздуха не хватало. Как и многие молодые люди, я тогда бредил сценой. Чувствовал в себе силы стать актером. Отец меня не отговаривал. "Валяй, а там посмотрим, - говорил он. - Ты и сам скоро поймешь, что до сэра Генри Ирвинга тебе далеко!" И как в воду глядел! Мудрый человек мой отец!.. Года полтора я так промыкался, а потом вернулся к аптечному делу. И увлекся, знаете. Товар мы всегда продаем хороший, без этих новомодных штучек, а качество высокое. Теперь ведь как, - он грустно покачал головой, - для фармакологии времена не лучшие... Вся эта туалетная дребедень... хочешь не хочешь, а надо ее держать: полвыручки как-никак дает... пудра, помада, кремы для лица всякие, и шампуни, и губки. Сам я ни к чему этому не прикасаюсь. Держу девушку-помощницу, она всем и торгует. Да, теперь на классическом аптечном товаре не проживешь. Но, так
или иначе, кое-какие денежки я накопил, деньги за аптеку мне дают хорошие, и я внес наличные в счет оплаты славненького домика возле" Борнмута.
        И добавил:
        - Оставляйте дело, пока еще можете наслаждаться жизнью. Таков мой девиз. Увлечений у меня хватает. Бабочки, например. Или при случае наблюдать жизнь пернатых. Или садоводство - существует масса прекрасных книг для начинающих садоводов. А есть еще такая вещь, как путешествия. Может, выберусь в какое-нибудь плавание - посмотреть дальние края, пока еще не поздно.
        Лежен поднялся.
        - Ну что ж, желаю вам успеха, - сказал он, - а если, пока вы еще здесь, вам вдруг встретится этот человек...
        - То я вам тут же дам знать, мистер Лежен. Конечно, конечно! Можете рассчитывать на меня. Буду весьма рад. Как я уже сказал, у меня очень хорошая память на лица. И я буду начеку. Как говорится, ушки на макушке. О да! На меня вы можете положиться. Буду весьма рад.
        Глава четвертая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        I
        Мы вышли из театра "Олд Вик", я под руку с моей приятельницей Гермией Редклиф. Только что кончился "Макбет". Шел сильный дождь. Когда мы перебегали улицу, спеша к месту, где я оставил машину, Гермия несправедливо заметила, что, когда собираешься в "Олд Вик", всегда идет дождь.
        - Странно, но факт.
        Я не согласился с ней. Я сказал, что, в отличие от солнечного циферблата, она ведет счет только часам ненастья.
        - А вот на Глайндборнских фестивалях, - опять сказала Гермия, когда я включил сцепление, - мне с погодой всегда везло. И ассоциируются они у меня только с наслаждением и ничем не омраченной красотой: музыка, роскошные цветочные клумбы, в особенности - одна, с белыми цветами.
        Мы поговорили о Глайндборнских фестивалях, а потом Гермия спросила:
        - Мы что, собираемся завтракать в Дувре?
        - В Дувре? Странная идея! Я думал, мы отправимся в "Фантази". После всех этих классических кровавых ужасов "Макбета" так и тянет вкусно поесть и выпить. Шекспир вообще пробуждает во мне зверский аппетит и жажду.
        - Да. Как и Вагнер. И бутерброды с копченой лососиной в ковент-гарденском буфете в антрактах не снимают голодных спазмов. А Дувр мне пришел на ум потому, что вы, по-моему, туда направляетесь.
        - Здесь объезд, - объяснил я.
        - Но вы с ним как-то очень уж размахнулись. И отхватили порядочный кусок по старому (или это уже новое?) Кентскому шоссе.
        Оглядевшись, я вынужден был признать, что Гермия, как всегда, абсолютно права.
        - Я всегда здесь плутаю, - попытался оправдаться я.
        - Действительно, как не заплутаться, если вертишься вокруг вокзала Ватерлоо, - согласилась Гермия.
        Одолев наконец Вестминстерский мост, мы продолжили прерванный разговор и принялись обсуждать только что увиденного "Макбета". Моя приятельница Гермия Редклиф была красивой двадцативосьмилетней женщиной, и при взгляде на нее вспоминались героини классических романов - безукоризненный греческий профиль и густая копна каштановых волос, собранная на затылке в тяжелый узел. Моя сестра, когда говорила о ней, всегда называла ее "красоткой Марка", произнося это с особенной интонацией, которая неизменно меня бесила.
        "Фантази" встретил нас радушно, нас провели к столику возле стены, обитой малиновым бархатом. "Фантази" пользуется заслуженной популярностью, поэтому столики здесь стоят тесно. Когда мы уселись, нас шумно приветствовали наши соседи - это оказался оксфордский профессор истории Дэвид Ардингли, представивший нам свою спутницу, очень хорошенькую девушку, с модной прической - какие-то пряди, клочки и завитки, под самым невероятным углом торчащие на макушке. Как ни странно, но прическа ей шла. У девушки были выдающихся размеров синие глаза и постоянно полуоткрытый рот. Как и все пассии Дэвида, она была очень глупа. При своем незаурядном уме Дэвид отдыхал душой лишь в обществе девушек с явной умственной недостаточностью.
        - Это моя драгоценная Поппи, - пояснил он. - А это Марк и Гермия. Они очень серьезные и очень ученые, и ты должна стараться быть такой, как они. Мы только что со "Смеха ради". Чудный спектакль! А вы, голову даю на отсечение, с какого-нибудь Шекспира или возобновленного Ибсена.
        - С "Макбета" в "Олд Вик", - сказала Гермия.
        - Ну и как вам баттерсоновская постановка?
        - Мне понравилось, - сказала Гермия. - Очень интересно используется свет. А что касается сцены пира, то я лучше, пожалуй, и не видала.
        - Ну а ведьмы как?
        - Ужасны! - сказала Гермия и прибавила: - Они всегда ужасны.
        С чем Дэвид согласился.
        - В этой сцене невольно возникает фарсово-цирковой элемент, - сказал он. - Ведьмы кривляются и гримасничают, как бешеные, эдакое воплощение адского зла в трех ипостасях. А вы ждете, что вот-вот на сцене появится Добрый Чудодей в грязноватом белом хитоне, чтобы хрипло возгласить что-нибудь вроде:
        Все ваши штучки не пройдут -
        Макбета посрамит Макдуф.
        Все засмеялись, но наблюдательный Дэвид бросил на меня зоркий взгляд:
        - Что это на тебя вдруг накатило?
        - Ничего. Просто мне совсем недавно припомнилось цирковое представление, где действуют всякие адские силы. А также добрые чудодеи.
        - А почему вдруг припомнилось?
        - Да кафетерий в Челси напомнил.
        - Ты, Марк, умный и современный юноша. Потому и крутишься в Челси, где богатые наследницы в тесных колготках подбирают себе в женихи всяких предприимчивых оболтусов. Вот где Поппи было бы невредно побывать, да, цыпа?
        Поппи еще больше вытаращила свои и без того огромные глаза.
        - Но я ненавижу Челси! - запротестовала она. - В "Фантази" гораздо, гораздо лучше! Здесь так вкусненько!
        - Правильно, Поппи. К тому же для Челси ты не так богата. Расскажи нам, Марк, еще о "Макбете" и об этих ужасных ведьмах. Я знаю, какими бы я их сделал, будь я режиссер.
        Дэвид в свое время в Оксфорде увлекался любительским театром и немало преуспел на сцене.
        - Какими же?
        - Совершенно обыкновенными. Просто хитренькими и тихонькими старушонками. Как деревенские ведьмы.
        - Но ведь сейчас никаких ведьм нет, правда? - спросила Поппи, во все глаза глядя на него.
        - Ты говоришь так потому, что живешь в Лондоне. А в сельской Англии и сейчас еще полно ведьм. В каждой деревне есть местная ведьма - какая-нибудь старая миссис Блэк, живущая в третьем доме от угла на взгорке. Мальчишкам-сорванцам строго-настрого велено ее не сердить, ей приносят в подарок яйца, а иной раз и домашние пироги. Потому что (тут он выразительно погрозил пальцем), потому что стоит ей затаить против вас злобу - и ваша корова перестает давать молоко, картошка не родится, а маленький Джонни может вывихнуть лодыжку. Да, к старой миссис Блэк нужен подход. Никто этого вслух не говорит, но все это знают.
        - Ты шутишь, - надув губки, проговорила Поппи.
        - Нисколько. Марк, прав я или нет?
        - Но, конечно, образование излечивает от подобных суеверий, - скептически заметила Гермия.
        - Только не в деревенской глуши. А ты как считаешь, Марк?
        - Наверное, ты прав, - осторожно сказал я, - Хотя я в этом разбираюсь плохо. Ведь я в деревне почти и не жил.
        - Не понимаю, каким образом можно превратить ведьм в обычных старушек, - сказала Гермия, опять возвращаясь к идее Дэвида. - Ведь их должна окружать атмосфера сверхъестественного!
        - Ну подумайте сами, - сказал Дэвид. - Ведь это сродни сумасшествию. Если сумасшедший несет чушь, бродит всклокоченный и с безумным взглядом, то нам вовсе не страшно. А вот, помню, меня послали в лечебницу с поручением. Провели в комнату, чтобы я там подождал, а там сидела милая пожилая дама со стаканом молока. Дама обратилась ко мне с какой-то банальной фразой о погоде, а потом вдруг, наклонившись и понизив голос, спросила: "Это вашего ребеночка сожгли в камине?" Потом она закивала и опять: "Двенадцать десять. Каждый день ровно в этот час! Как будто крови не видно!" - и тоном таким будничным, что у меня мороз пошел по коже.
        - В камине правда кого-то сожгли? - осведомилась Поппи.
        Оставив этот вопрос без внимания, Дэвид продолжал:
        - Или возьмем женщин-спириток. Медиум входит в транс, темная комната, постукиванье, блюдечко вертится и так далее; но вот сеанс окончен, медиум садится, приглаживает волосы и отправляется себе преспокойно домой есть рыбу с картошкой, как обычная ничем не примечательная кумушка.
        - Значит, ты представляешь макбетовских ведьм как трех шотландских старух, искушенных в колдовстве, - они тайно упражняются в своем ремесле, бормочут заклинания вокруг котла, вызывают духов, при этом оставаясь обычными старушенциями. Да, это могло бы производить впечатление!
        - Если только удастся найти актеров, способных это воплотить, - сухо заметила Гермия.
        - Это вы правы, - согласился Дэвид. - Если в тексте роли есть хотя бы намек на безумие, тут уж актера не удержишь! И то же самое со смертью на сцене. Ни один актер не позволит себе просто упасть на сцене и умереть. Он должен застонать, зашататься, закатить глаза, начать ловить ртом воздух, хватаясь за сердце или за голову, - в общем, устроить из этого отдельный спектакль! Кстати о спектаклях. Как вам филдинговский Макбет? Мнения критиков очень разошлись.
        - По-моему, он грандиозен, - сказала Гермия. - Например, сцена с врачом после сцены сомнамбулизма: "Придумай, как излечить недужное сознанье"*. Он выявил для меня в тексте то, на что я никогда не обращала внимания: на самом-то деле Макбет приказывает врачу убить жену. И при этом он ее любит. Филдинг показал боренье страха и любви в душе Макбета. "Что б умереть ей хоть на сутки позже!"** - эти слова он так произнес, что они просто потрясли меня!

        * "Макбет", акт V, сц. 3. Перевод Ю. Корнеева.
        ** Там же, акт V, сц. 5.
        - Шекспир, наверное, очень бы удивился, повидай он сегодня свои пьесы, - сухо отозвался я.
        - Ну, мне кажется, Бербедж и иже с ним и так неплохо поработали, чтобы вытравить из них подлинный шекспировский дух, - сказал Дэвид.
        - Вообще идеи постановщика для драматурга служат неиссякаемым источником удивления, - негромко проговорила Гермия.
        - Но разве Бэкона не попросили сочинить шекспировские пьесы? - спросила Поппи.
        - Эта теория безнадежно устарела, - ласково отвечал Дэвид. - А о Бэконе-то что тебе известно?
        - Он изобрел порох, - гордо выпалила Поппи.
        - Знаешь, за что я люблю эту девушку? - сказал Дэвид. - За то, что от нее услышишь подчас самые невероятные вещи! Фрэнсис Бэкон и Роджер Бэкон - это разные люди, милочка.
        - Мне показалось любопытным, что Филдинг выступил в качестве третьего убийцы, - сказала Гермия. - Так и раньше делали?
        - Наверное, - сказал Дэвид. - Удобно все-таки, - продолжал он, - иметь возможность, когда надо, нанять убийцу. Забавно было бы, если б и сейчас это практиковалась.
        - Но это практикуется, - возразила Гермия. - Гангстеры. Бандиты - или как их там называют? Чикаго и прочие приятные места.
        - Нет, - сказал Дэвид. - Я не о гангстеризме и не о рэкетирах и всяких королях преступного мира. Я имею в виду обычных людей, когда им надо от кого-нибудь избавиться: от конкурента по службе, от тети Эмили - такая богатая и, к сожалению, зажилась на этом свете, от такого неудобства, как муж, оказавшийся некстати. " Как было бы удобно позвонить в "Хэродс" и сказать: "Будьте добры, вышлите двух убийц получше!"
        Посмеялись.
        - Но ведь это же можно сделать, правда? - сказала Поппи.
        Мы обернулись к ней.
        - Каким образом, куколка? - спросил Дэвид.
        - Я хочу сказать, если людям это надо... Как ты говоришь, обычным людям, ну, как мы... Только, по-моему, это очень дорого.
        Глаза Поппи были бесхитростно распахнуты, губы слегка приоткрыты.
        - Про что ты говоришь? - заинтересовался Дэвид.
        Поппи смутилась.
        - Ну... я думаю... я, наверно, спутала... Я имела в виду... "Бледный конь" и все такое прочее.
        - Какой еще бледный конь? Что за конь? Поппи вспыхнула и потупилась.
        - Я сказала глупость. Кто-то что-то говорил про это... Я, наверное, не так поняла.
        - Съешь-ка лучше сбитых сливок! Они вкусные, - ласково сказал Дэвид.
        II
        Как всем известно, одна из странностей жизни заключается в том, что, раз услышав что-нибудь, можно быть почти уверенным, что услышишь это и вторично. На следующее же утро я получил этому подтверждение.
        Раздался телефонный звонок, и я снял трубку:
        - Флаксман 3841.
        В трубке вздохнули. Затем послышался голос - запыхавшийся, но решительный:
        - Я все обдумала и приеду.
        Я лихорадочно соображал.
        - Отлично, - медленно проговорил я, пытаясь потянуть время, - ведь... э... это...
        - В конце концов, - произнес голос, - молния же дважды не ударяет в одно и то же место!
        - Вы уверены, что верно набрали номер?
        - Конечно. Вы Марк Истербрук, разве не так?
        - Понял! - воскликнул я. - Миссис Оливер!
        - О, - удивленно произнес голос, - вы не знали, с кем говорите? Я не догадалась. Я насчет Роды и ее благотворительного праздника. Я приеду и подпишу эти книги, если ей хочется.
        - Вы крайне любезны. Вы, конечно, остановитесь у них.
        - А выпивок не предвидится? Вы знаете, как это обычно бывает, - продолжала она. - Подходят люди, спрашивают, над чем я в данный момент работаю, хотя, по-моему, и так ясно, что в данный момент я уж никак не работаю, а пью лимонад или томатный сок. Они заявляют, что обожают мои книги, и слышать это, конечно, приятно, но никогда не знаешь, что им на это ответить. Фразу "я рада" можно истолковать как "рада познакомиться" и счесть банальной, какой она, впрочем, и является. Вы думаете, после они не потащат меня в "Розового коня" выпить?
        - В "Розового коня"?
        - Ну "Бледного коня". Все эти кабачки... я не очень-то в них разбираюсь. Нет, пива выпить, в крайнем случае, я могу, только потом от него очень уж в животе бурчит.
        - Про какого "Бледного коня" вы сказали?
        - Да есть где-то там какой-то кабак под таким названием. А может, он называется не "Бледный конь", а "Розовый конь". А может, он не где-то там, а в другом месте. Возможно, я это и выдумала. Когда столько всего выдумываешь...
        - Как продвигается какаду? - осведомился я.
        - Какаду? - В голосе миссис Оливер звучало искреннее недоумение.
        - А крикетный мяч?
        - Поистине, - с достоинством отвечала миссис Оливер, - вы или с ума сошли, или, может быть, испытываете тяжкое похмелье! Какие-то розовые кони, какаду, крикетные мячи...
        Она повесила трубку.
        Я все еще был под впечатлением от этого второго упоминания "Бледного коня", когда телефон зазвонил снова.
        На этот раз это был мистер Соме Уайт, - известный адвокат, сообщивший мне, что, согласно завещанию моей крестной, леди Хескет-Дюбуа, мне надлежит выбрать три картины из ее коллекции.
        - Ничего особо ценного там нет, - продолжал мистер Соме Уайт меланхолично и без энтузиазма. - Но вы, как я понимаю, однажды выразили восхищение какими-то картинами из коллекции.
        - У нее было несколько чудесных индийских акварелей, - отвечал я. - По-моему, вы уже сообщали мне об этом, но, боюсь, я как-то позабыл.
        - Совершенно верно, - сказал мистер Соме Уайт. - Но завещание вступило в силу, и сейчас вам предоставляется право выбора, а поверенные в делах, одним из которых являюсь я, берут на торги имущество из ее лондонского дома. Поэтому если бы вы смогли улучить время и заглянуть на Элсмер-сквер, не откладывая дела в долгий ящик...
        - Я сейчас приеду, - сказал я.
        Для работы утро было явно неподходящим.
        III
        Держа под мышкой три выбранных мной акварели, я вышел из дома 49 на Элсмер-сквер и тут же налетел на кого-то, подымавшегося по ступенькам к парадному входу. Я извинился, получил соответствующие извинения в ответ и хотел было уже окликнуть проезжавшее такси, как вдруг меня осенило, и, резко обернувшись, я спросил:
        - Привет, Корриган, я ведь не ошибся?
        - Это... да, о да... это же Марк Истербрук!
        Джим Корриган и я были приятелями в Оксфорде, но уже пятнадцать лет, если не больше, не виделись.
        - Подумал, какое лицо знакомое, а что это ты, не сразу сообразил, - сказал Корриган. - Читаю время от времени твои статьи и, должен тебе сказать, получаю от них удовольствие.
        - А ты как? Занимаешься научной работой, как собирался?
        Корриган вздохнул.
        - Считай, нет. Самостоятельная научная работа - штука дорогостоящая. Если только найти себе покровителей - какого-нибудь кроткого миллионера или какое-нибудь сообщество, члены которого легко поддаются внушению.
        - "Печеночные паразиты" - это ведь твоя тема?
        - Ну и память! Нет, их я забросил. Теперь меня интересуют железы внутренней секреции. Ты о некоторых из них и не слыхивал. Влияют на настроение. А еще зачем нужны, никто не знает.
        Он горел энтузиазмом исследователя.
        - Ну и что ты открыл?
        - Видишь ли, - как бы извиняясь, сказал Корриган. - Согласно моей теории, эти железы кое в чем определяют поведение. Грубо говоря, их секрет можно уподобить смазочным маслам в автомобильных тормозах. Нет масла - тормоз отказывает. А в человеческом организме недостаток этого секрета может - я говорю только предположительно, - может привести к формированию у субъекта преступных наклонностей.
        Я присвистнул:
        - А как быть тогда с первородным грехом?
        - Действительно! - сказал доктор Корриган. - Пасторам, судя по всему, это понравиться не может. К. сожалению, я не смог никого заинтересовать моей теорией. И потому работаю врачом северо-западного полицейского округа. Не лишено интереса. Видишь массу прирожденных преступников. Но не стану утомлять тебя скучными профессиональными подробностями. Может, пообедаешь со мной?
        - С удовольствием. Но ты ведь, кажется, шел туда? - Кивком головы я указал на дом.
        - Не то чтобы шел, - сказал Корриган. - Хотел нагрянуть неожиданно.
        - Но там нет никого, кроме сторожа.
        - Так я и думал. Мне надо выяснить кое-что о покойной леди Хескет-Дюбуа, если это возможно.
        - Осмелюсь предположить, что смогу рассказать тебе о ней больше, нежели сторож. Она была моей крестной.
        - Серьезно? Значит, мне повезло. Куда же мы пойдем подкрепиться? В двух шагах от Лоундис-сквер есть одно местечко - ничего особенно изысканного, но суп из даров моря они готовят как нигде!
        В маленьком ресторанчике бледный парень в форме французского моряка принес нам котелок с супом.
        - Превосходно! - сказал я, отхлебнув супа. - А теперь, Корриган, что бы тебе хотелось знать о старушке? И между прочим, зачем?
        - Это довольно долгая история, - сказал мой приятель. - Сначала расскажи мне, что она из себя представляла.
        Я собрался с мыслями.
        - Леди старого закала, - сказал я. - Викторианской складки. Вдова вице-губернатора какого-то богом забытого острова. Была богата, любила комфорт. Зимой отправлялась за границу - в Эсторил и прочие места в таком же роде. Дом ее был безобразно обставлен - набит викторианской мебелью и самым безвкусным и вычурным викторианским серебром, какое только можно вообразить. Не имея детей, держала пару довольно воспитанных пуделей, которых обожала. Упрямая. Оставалась верна консервативным взглядам. Натура добрая, но властная. Никогда не меняла образа жизни и привычек. Этого довольно?
        - Не уверен, - сказал Корриган. - Ее могли шантажировать, как тебе кажется?
        - Шантажировать? - Я был крайне изумлен. - В высшей степени маловероятно! А в чем, собственно, дело?
        И тогда я впервые услышал об обстоятельствах убийства отца Гормана.
        Уронив ложку, я спросил:
        - Список фамилий? У тебя он с собой?
        - Не в своем настоящем виде. Я переписал его. Вот, пожалуйста.
        Он вынул из кармана листок, а я взял его и принялся изучать.
        - Паркинсон? Я знаю двух Паркинсонов. Артур служил во флоте. А Генри Паркинсон - в одном из министерств. Ормрод - в конной гвардии есть какой-то майор Ормрод... Сэндфорд - это из детства, так звали нашего ректора... Хармондсворт? Нет, не знаю. Такертон... - Я помолчал. - Это, случаем, не Томазина Такертон?
        Корриган с любопытством взглянул на меня.
        - Вполне может быть, хоть мне это и неизвестно. А кто она такая и чем занимается?
        - В настоящее время - ничем. Примерно неделю назад я видел в газете извещение о ее смерти.
        - Тогда нам от этого мало проку.
        Я продолжал читать:
        - Шоу. Я знаю зубного врача по фамилии Шоу, и есть еще один Шоу, королевский адвокат. Делафонтен... знакомая фамилия, я недавно слышал ее, но где? Корриган. Это случайно не про тебя?
        - От всей души надеюсь, что нет. У меня такое чувство, что очутиться в этом списке не большая удача.
        - Может быть. А почему этот список навел тебя на мысль о шантаже?
        - Таково было, если я не ошибаюсь, предположение инспектора Лежена. Предположение самое вероятное. Но существует и масса других возможностей. Это может оказаться список торговцев наркотиками, наркоманов или секретных агентов - да мало ли кого. Достоверно известно лишь одно: для того, чтобы' раскрыть преступление, надо, чтобы преступление сначала было совершено.
        Я спросил с интересом:
        - Ты всегда проявляешь такой интерес к криминальной стороне твоей работы?
        Он помотал головой:
        - Не сказал бы. Просто меня интересует тип преступника как такового. Обстоятельства жизни, воспитание и особенно состояние желез внутренней секреции.
        - Тогда откуда такой интерес к перечню фамилий?
        - Да сам не знаю. - Корриган задумался: может быть, оттого, что увидел там свою фамилию. - За дело, Корриганы! Корриган, на помощь Корригану!
        - На помощь? Значит, ты уверен, что это список пострадавших, а не злоумышленников? Но ведь может оказаться и наоборот?
        - Ты совершенно прав. И уверенность моя, конечно, выглядит странно. Но есть у меня какое-то внутреннее чувство. А может быть, это все из-за отца Гормана. Я не так часто с ним сталкивался, но человек он был прекрасный, всеми уважаемый, и прихожане очень любили его. Честный, принципиальный человек. Не могу отделаться от подозрения, что он придавал этому списку очень большое значение.
        - Ну а каковы успехи следствия?
        - Следствие идет, но это дело долгое. Проверяют то одно, то другое. Например, углубляются в биографию женщины, вызвавшей к себе отца Гормана в тот вечер.
        - Кто она такая?
        - По всему судя, ничего таинственного в ней нет. Вдова. У нас была версия, что муж ее мог играть на скачках, но это не подтвердилось. Женщина работала в маленькой коммерческой организации, занимавшейся изучением спроса на потребительские товары. Ничего подозрительного. Фирма не очень крупная, но вполне почтенная. О женщине этой в фирме знают мало. Приехала она с севера, из Ланкашира. Единственная странность, что она не хранила никаких памятных вещей.
        Я пожал плечами:
        Таких людей больше, чем мы думаем. Все в мире одиноки.
        - Твоя правда.
        - Итак, ты решил включиться в расследование?
        - Просто разнюхать кое-что. Хескет-Дюбуа - фамилия редкая. Я думал, если удастся выяснить что-нибудь про эту даму, то... - Он не закончил мысли. - Но из того, что ты мне рассказал, мало что можно извлечь.
        - Да, наркоманией не страдала, продажей наркотиков не занималась. А к секретным агентам и подавно не принадлежала. Жизнь вела слишком безупречную, чтобы подвергаться шантажу. Не представляю себе, в какой список ее можно включить. Драгоценности она держала в банке, так что и грабить ее было достаточно бессмысленно.
        - Ты знаешь еще каких-нибудь Хескет-Дюбуа? Может быть, ее сыновей?
        - Детей она не имела. Никого, кроме племянника и племянницы, но у тех фамилии другие. Ее муж в своей семье был единственным ребенком.
        Корриган кисло поблагодарил меня за ценные сведения. Потом он посмотрел на часы и, весело вспомнив, что должен еще поспеть на вскрытие, попрощался со мной.
        Я задумчиво побрел домой, где вскоре выяснил, что не могу сосредоточиться на работе, и неожиданно почувствовал вдруг потребность позвонить Дэвиду Ардингли.
        - Дэвид? Это Марк. Эта девушка, которую я вчера с тобой видел... Поппи... Как ее фамилия?
        - Хочешь увести у меня девушку, да?
        Предположение это, видимо, очень позабавило Дэвида.
        - Да у тебя их полным-полно, - в тон ему ответил я. - Мог бы и поделиться!
        - Ты тоже девушками не обижен, старина. Я думал, ты был с твоей пассией.
        "Твоя пассия". Отвратительное выражение. Хотя и совершенно отвечает, как я внезапно ощутил, характеру моих отношений с Гермией. Так почему же так огорчили меня его слова? Ведь в глубине души я всегда знал, что мне суждено когда-нибудь жениться на Гермии. Она мне нравится больше других. У нас так много общего...
        Непонятно почему, но мне вдруг мучительно захотелось зевнуть. Передо мной предстало наше будущее. Гермия и я на серьезных проблемных спектаклях - только тех, которые надо видеть. Беседы о живописи, музыке. Вне всякого сомнения, Гермия - идеальная спутница жизни.
        Но веселого мало, - произнес вдруг какой-то насмешливый чертенок, выскочивший из глубин подсознания. Я был шокирован.
        - Ты что, уснул там? - спросил Дэвид.
        - Ничего подобного. Сказать по правде, я нахожу, что общение с твоей Поппи очень освежает.
        - Весьма точно сказано. Освежает - в небольших дозах. По-настоящему ее зовут Памела Стирлинг. Работает в одном из шикарных цветочных магазинов Мэйфера. Знаешь? Три засохших веточки, какой-нибудь пятнистый лавровый листик, тюльпан с вывороченными лепестками. Все. Цена - три гинеи.
        Он дал мне адрес
        - Пригласи ее куда-нибудь и получи удовольствие, - сказал он с добродушной щедростью. Ты поймешь, что это чудесный отдых. Девушка совершенная невежда. В голове у нее полнейшая пустота. Она будет верить каждому твоему слову. Между прочим, она добродетельна, так что не обольщайся пустыми надеждами.
        И он положил трубку.
        Не без трепета ступил я под своды магазина "Цветоводство". Одуряющий запах гардений чуть не сбил меня с ног. Затянутые в зеленые униформы служительницы выглядели точь-в-точь как Поппи, и я даже растерялся. Наконец я все-таки углядел ее. Она мучилась над каким-то адресом, нетвердо зная, как пишется Фортескью-Кресчент. Когда она освободилась, разрешив новые трудности со сдачей с пятифунтовой купюры, я рискнул привлечь ее внимание.
        - Нас вчера познакомил Дэвид Ардингли, - напомнил я ей.
        - Ах да, - любезно согласилась Поппи, рассеянно глядя куда-то поверх моей головы.
        - Я хотел задать вам один вопрос, - сказал я и вдруг испугался. - Но, может быть, лучше мне купить цветов?
        - У нас чудесные свежие розы. Партия поставлена сегодня утром, - сказала Поппи заученно, как робот, которому нажали соответствующую кнопку.
        - Наверное, этих желтых. - Роз в магазине было видимо-невидимо. - Сколько они стоят?
        - Очень, очень недорого, - сладко пропела Поппи. - Всего по пять шиллингов штука!
        Судорожно глотнув, я попросил себе шесть роз.
        - И два-три этих элегантных листочка, правда?
        "Элегантные листочки", как мне показалось, были несколько гниловаты, чем вызвали у меня сомнения. Вместо них я выбрал ярко-зеленый папоротник, чем сильно повредил себе в глазах Поппи.
        - Я хотел спросить вас кое-что, - опять рискнул повторить я в то время, как Поппи довольно неуклюже прилаживала, папоротник к розам. - Вчера вы упомянули про какого-то "Бледного коня".
        Поппи вздрогнула и уронила розы и папоротник.
        - Не могли бы вы рассказать про это поподробнее?
        Согбенная Поппи наконец распрямилась.
        - Что вы сказали? - проговорила она.
        - Я спросил вас про "Бледного коня".
        - Бледного коня? Что вы под этим подразумеваете?
        - Вы упомянули о нем вчера вечером.
        - Это совершенно невозможно. Никогда не слышала ни о чем подобном!
        - Кто-то рассказывал вам о "Бледном коне". Кто это был?
        Поппи набрала воздух и быстро проговорила:
        - Я совершенно не понимаю, о чем вы меня спрашиваете! И нам запрещается болтать с покупателями! - Она завернула мою покупку в лист бумаги. - С вас тридцать пять шиллингов.
        Я дал ей две фунтовые купюры. Она сунула мне в руку шесть шиллингов и быстро занялась другим покупателем.
        Я заметил, что руки у нее слегка дрожали.
        Я медленно вышел. Уже на улице я сообразил, что она неверно посчитала цену (папоротник стоил семь шиллингов и шесть пенсов) и дала мне слишком много сдачи. До этого в арифметике она ошибалась в свою пользу. Я вспомнил ее хорошенькое бессмысленное личико, огромные синие глаза. В глазах этих что-то промелькнуло.
        - Испуг, - сказал я себе. - Сильный испуг. Но почему? Почему?
        Глава пятая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        I
        - Какое облегчение, - вздохнула миссис Оливер, - знать, что все это кончилось и ничего не произошло!
        Наступили минуты отдыха. Организованный Родой праздник прошел как и полагается таким праздникам. Неумеренное волнение по поводу погоды, которая с утра казалась переменчивой. Серьезные дискуссии о том, где лучше располагать столики - на открытой лужайке или в большом амбаре и под навесом. Бесконечные яростные бои местного значения касательно чая, столиков с угощением и т. д. Такт, проявленный Родой при улаживании всех этих споров. Периодические исчезновения прелестных, но взбалмошных Родиных собак, которым надлежало сидеть взаперти в доме ввиду опасений, что поведение их на празднике не будет особенно примерным, опасений, полностью оправдавшихся. Прибытие очаровательной укутанной в палевые меха звезды средней яркости, открывшей этот замечательный праздник чудесной речью, куда она вставила несколько прочувствованных слов о горестной судьбе репатриантов, что несколько озадачило присутствующих, так как средства, собранные на этом празднике, предназначались на восстановление церковной колокольни. Выдающийся успех буфета. Обычные трудности со сдачей. Неразбериха с чаем, когда каждый из устроителей
одновременно со всеми прочими норовил проникнуть под навес, чтобы выпить свою чашку и помочь с разливанием чая.
        И наконец долгожданный вечер. Народные танцы в амбаре затянулись. Предстоял еще фейерверк, а также костер, но уставшие хозяева уже удалились в дом, чтобы съесть в столовой импровизированный холодный ужин и отдохнуть душой за одной из тех сумбурных бесед, когда каждый говорит о своем, мало заботясь о том, что думают и говорят другие, - времяпрепровождение бестолковое и очень уютное. Собак выпустили, и они, довольные, грызли под столом кости.
        - Мы соберем больше, чем собрали в прошлом году в Детский фонд, - злорадно заметила Рода.
        - Удивительно, - сказала мисс Макалистер, гувернантка хозяйских детей родом из Шотландии, - как это Майкл Брент умудряется три года подряд находить клад! Не наводит ли его кто-нибудь на этот клад?
        - Леди Брукбэнк выиграла свинью, - сказала Рода. - Не думаю, чтобы она была очень счастлива. Вид у нее был крайне растерянный.
        За столом собрались Рода, ее муж, полковник Деспард, мисс Макалистер, молодая рыжеволосая особа, очень уместно прозванная Джинджер*, миссис Оливер и здешний викарий, достопочтенный Калеб Дэн Калтроп, с женой. Викарий был пожилым мужчиной ученого вида, очень милым; ни с чем не сравнимое удовольствие ему доставляло цитирование по всякому поводу классиков. Этой привычке, весьма неудобной для окружающих, так как из-за нее часто нарушался ход общей беседы, он отдал дань и сейчас. Отклика на звучную его латынь викарию не требовалось; наградой ему служила сама по себе удачно подобранная цитата.

        * Джинджер - имбирно-рыжий (англ.).
        - Как говорит Гораций... - заметил викарий и обвел всех сияющим взглядом.
        В разговоре, как всегда в подобных случаях, произошла заминка, после чего Джинджер задумчиво сказала:
        - Думаю, миссис Хорсфол что-то подстроила с номерами. Бутылку шампанского выиграл ее племянник.
        Миссис Дэн Калтроп, строгая женщина с красивыми глазами, все поглядывала на миссис Оливер и наконец спросила:
        - А что, вы думали, должно было произойти на празднике?
        - Ну, если начистоту, так убийство или что-нибудь в этом роде.
        Ответ очень заинтересовал миссис Дэн Калтроп.
        - Но почему?
        - Да уж так. Может быть, причин и вовсе нет, просто на прошлом празднике, на котором я присутствовала, так именно и случилось.
        - Понятно. И это выбило вас из колеи?
        - Чрезвычайно.
        Викарий оставил латынь, заговорив по-гречески. После паузы мисс Макалистер выразила сомнение в честности лотереи, где разыгрывалась живая утка.
        - Очень щедро со стороны папаши Лага из "Королевских доспехов" прислать нам для буфета двенадцать дюжин пива, - сказал Деспард.
        - "Королевские доспехи"? - живо переспросил я.
        - Это, милый, наш местный кабачок, - пояснила Рода.
        - Но в округе есть и другой, не правда ли? "Бледный конь", так вы его, кажется, называли, - обратился я к миссис Оливер.
        Ожидаемой реакции не последовало. Никто не переменился в лице, все остались спокойны и безучастны.
        - "Бледный конь" - это не кабачок, - сказала Рода. - Я имею в виду теперь.
        - Это бывший постоялый двор, - пояснил Деспард, - основная часть здания сохранилась, если не ошибаюсь, еще с шестнадцатого века. Но сейчас это просто обыкновенный усадебный дом, и не понимаю, почему бы им не назвать его как-нибудь иначе.
        - О нет, - воскликнула Джинджер. - Ужасно глупо было бы переименовать эту усадьбу в какой-нибудь "Приют" или "Бельвю". Мне больше нравится "Бледный конь", и там ведь у них висит чудесная старинная вывеска постоялого двора. В зале, в раме.
        - У кого у них? - спросил я.
        - Дом этот принадлежит Тирзе Грей, - объяснила Рода. - Разве вы ее сегодня здесь не видели? Такая высокая, с короткой седой стрижкой.
        - Она увлекается оккультизмом, - сказал Деспард. - Устраивает спиритические сеансы, впадает в транс, занимается магией. Не то чтобы служительница дьявола, но не без этого.
        Джинджер неожиданно прыснула.
        - Простите, - извиняющимся тоном сказала она. - Я вообразила мисс Грей, словно мадам де Монтеспан, у алтаря, обшитого черным бархатом.
        - Джинджер! - прервала ее Рода. - Здесь викарий!
        - Простите, мистер Калтроп!
        - Ничего страшного, - расплылся в улыбке викарий. - Еще древние говорили... - Дальнейшее шло по-гречески.
        После приличествующей паузы я опять возобновил свою атаку:
        - Мне все-таки интересно, кто эти "они"; мисс Грей, а кто еще?
        - О, с ней живет ее подруга. Сибилла Стэмфордис. Она у них медиум, если я не ошибаюсь. Да вы наверняка с ней встречались, она вся обвешана бусами и скарабеями, а иной раз еще появляется в сари - непонятно почему, так как в Индии сроду не бывала.
        - И есть еще Белла, - сказала миссис Дэн Калтроп, - их кухарка, она из Литл-Даннинга и славилась там как колдунья. У них вся семья такая. Мать ее тоже занималась колдовством.
        Сказано это было очень просто и буднично.
        - Вы говорите так, миссис Калтроп, словно верите в колдовство, - сказал я.
        - Конечно верю! Ничего в нем нет особенного или таинственного. Все очень просто. Унаследовать такое семейное умение - большое преимущество. Детям тогда запрещают дразнить вашего кота, а вам носят со всей округи творог и домашнее варенье.
        Я посмотрел, не шутит ли она. Но лицо у нее было совершенно серьезное.
        - Сибилла помогла нам сегодня с предсказаниями судьбы, - сказала Рода. - Сидела в зеленом шатре. Она, по-моему, великолепная гадалка.
        - Мне она нагадала прекрасно, - заметила Джинджер. - Обещала богатое состояние. Темноволосого красавца иностранца из-за моря, двух мужей и шестерых детей. Вот уж отвалила так отвалила!
        - Я видела, как дочка Кертисов выходила от нее и хихикала, - сказала Рода. - А после она была крайне холодна со своим молодым человеком. Сказала ему, что напрасно он думает, будто свет на нем клином сошелся.
        - Бедняга Том. Надеюсь, он отплатил ей той же монетой?
        - О да! "О том, что она мне предсказала, лучше помолчим! Тебе, детка, это вряд ли придется по вкусу".
        - Молодец Том!
        - А старуха Паркер отнеслась ко всему этому весьма кисло, - усмехнулась Джинджер. - "Глупости какие, - сказала она. - Неужели вы верите им, вы, двое?" Но тут встряла миссис Крипс. "Ты знаешь не хуже моего, Лиззи, - сказала она, - что мисс Стэмфордис видит вещи, другим недоступные, а мисс Грей способна предсказать смерть с точностью до дня! И не было случая, чтобы она ошиблась. Иногда, как подумаешь, просто мороз по коже!" А миссис Паркер сказала: "Смерть - тогда это дело другое. Это особый дар". И миссис Крипс сказала: "Как бы то ни было, но досадить чем-нибудь этой троице мне бы не хотелось".
        - Все это так интересно! Вот бы познакомиться с ними, - мечтательно сказала миссис Оливер.
        - Мы отвезем вас туда завтра, - пообещал полковник Деспард. - Старый постоялый двор стоит того, чтобы его посмотреть. У них хватило ума сделать его удобным для жизни и при этом не испортить стиля.
        - Завтра утром я позвоню Тирзе, - сказала Рода.
        Должен признаться, что в комнату свою я вернулся с чувством некоторого уныния.
        "Бледный конь", который представлялся моему воображению чем-то непонятным и зловещим, оказался вовсе не тем, что я думал.
        Если только где-то существует другой "Бледный конь"...
        Я размышлял над возможностью подобного феномена, пока не уснул.
        II
        На следующий день, который был воскресеньем, все проснулись с чувством приятной расслабленности. Послепраздничным чувством. На лужайке билась на сыром ветру парусина навеса и праздничных шатров, дожидаясь следующего утра, когда служащим фирмы, помогавшей с устройством праздника, надлежало их убрать. В понедельник нам всем предстояло засучить рукава и, подсчитав полученный ущерб, все почистить и привести в порядок. А сегодня, как мудро решила Рода, лучше отдыхать, развлекаться и ни о чем не думать.
        Всей компанией мы посетили церковь, где почтительно прослушали ученую проповедь Дэна Калтропа, посвященную строкам из Книги пророка Исайи и содержащую рассуждения, как показалось мне, не столько о религии, сколько о персидской истории.
        - Мы приглашены на обед к мистеру Венейблзу, - объявила затем Рода. - Он вам понравится, Марк. Он человек крайне занятный - где только не бывал, чем только не занимался! Знает массу самых невероятных вещей. Года три назад купил "Приорс-Корт", столько там всего понаделал, что, наверное, ужасно потратился. Он перенес полиомиелит, превративший его в полукалеку, так что вынужден передвигаться в кресле на колесиках. Это для него весьма огорчительно, потому что раньше он был, как я слышала, заядлым путешественником. Денег у него, конечно, куры не клюют, как я уже сказала, он чудесно отделал дом, а ведь дом этот был порядочной развалиной, там все пришло в негодность. А теперь там полным-полно всякой роскоши. Ведь мистер Венейблз, говорят, пропадает на аукционах.
        "Приорс-Корт" был всего в нескольких милях. Хозяин встретил нас в холле, выехав туда в своем кресле на колесиках.
        - Очень мило, что вы заехали, - радушно сказал он. - Вы, должно быть, совершенно измучились вчера. Но праздник, Рода, удался на славу.
        Мистер Венейблз был человек лет пятидесяти, с лицом худым и несколько хищным, на котором заметно выступал крючковатый нос. Галстука он не носил, что придавало его облику оттенок старомодности.
        Рода представила всех друг другу.
        - Эту леди я видел вчера за ее основным занятием, - сказал мистер Венейблз, улыбнувшись миссис Оливер. - Имею шесть ее книг с автографами. Это значит, что шесть рождественских подарков у меня уже заготовлено. Вы потрясающе талантливо пишете, миссис Оливер. Пишите больше. Ваши книги наскучить не могут. - Он осклабился, покосившись на Джинджер: - А вы, милочка, чуть не обставили меня с этой живой уткой. - Затем он обратился ко мне. - Мне очень понравилась ваша статья в "Ревью" от прошлого месяца, - сказал он.
        - С вашей стороны было крайне любезно посетить наш праздник, мистер Венейблз, - сказала Рода. - После щедрого чека, который вы нам прислали, я уж не надеялась, что вы приедете сами.
        - О, я такие вещи обожаю! Настоящий английский деревенский праздник, не правда ли? Я вернулся домой в обнимку с изумительно уродливой проволочной куклой, вдохновленный многообещающим, но маловероятным пророчеством старушки Сибиллы, с ног до головы обвешанной псевдоегипетскими побрякушками и в сверкающем золотой парчой тюрбане на голове.
        - Добрая старая Сибилла! - воскликнул полковник Деспард. - Мы сегодня собираемся на чай к Тирзе. Это ведь очень интересный старинный дом.
        - "Бледный конь"? Конечно. Только я предпочел бы, чтобы он по-прежнему оставался постоялым двором. Не могу отделаться от чувства, что с местом этим в прошлом было связано что-то таинственное и дурное. На контрабанду не похоже, так как к морю этот край отношения не имеет. Разбойничий притон? Возможно. А может быть, здесь останавливались богатые путники, с тем чтобы бесследно исчезнуть. Как бы там ни было, превратиться потом такому месту в мирное обиталище трех старых дев - участь незавидная.
        - О, я их воспринимаю совершенно иначе! - воскликнула Рода. - Если Сибилла Стэмфордис со своими сари, скарабеями и аурами вокруг головы, которые она якобы умеет ясно различать, действительно смешна, то Тирза, по-моему, вызывает даже какое-то благоговейное чувство, разве я не права? Кажется, будто она читает твои мысли. Она не говорит, что ей доступно ясновидение, но все вокруг знают, что это так.
        - А Белла - та и вовсе никакая не старая дева, она уже двух мужей похоронила, - добавил полковник Деспард.
        - Ну тогда я искренне прошу у нее прощения за этот навет! - рассмеялся Венейблз.
        - Причем о смерти обоих в округе ходили самые мрачные толки, - прибавил Деспард. - Поговаривали, что оба мужа ей чем-то не угодили, и она обращала на них свой злой глаз, после чего мужья начинали сохнуть, а там и погибали.
        - Да, конечно, я и позабыл, что она местная ведьма!
        - Так утверждает миссис Дэн Калтроп.
        - Занятная штука колдовство, - задумчиво протянул Венейблз. - Разновидности его встречаются повсюду, по всему миру. Помню, когда я был в Восточной Африке...
        И он легко подхватил тему: увлекательно рассказал об африканских лекарях, о малоизученных религиозных культах на Борнео. После обеда он обещал показать нам маски колдунов Западной Африки.
        - Чего только не встретишь в этом доме! - со смехом воскликнула Рода.
        - Что ж, - заметил Венейблз, пожав плечами, - если не можешь себе позволить ездить повсюду и видеть все, то это все должно само к тебе устремляться.
        В голосе его проскользнула неожиданная нотка горечи, и он покосился на свои парализованные ноги.
        - "Есть многое на свете, друг Горацио", - процитировал он. - Это всегда было для меня настоящим проклятьем. Вокруг столько интересного, что мне хотелось узнать, увидеть! Ну что ж, в конце концов, в свое время я успел не так уж мало. И даже теперь в жизни моей есть нечто утешительное.
        - Но почему здесь? - неожиданно спросила миссис Оливер.
        Прочие ощущали некоторую неловкость, какую испытываешь всегда, мельком соприкоснувшись с чужой бедой. Но миссис Оливер не поддалась этому чувству и задала вопрос о том, что было ей интересно. Это откровенное любопытство восстановило в комнате атмосферу непринужденности.
        Венейблз поглядел на нее вопросительно.
        - Я хочу сказать, - пояснила миссис Оливер, - почему из всех мест вы поселились именно здесь, в таком захолустье? Вероятно, чтобы быть поближе к вашим друзьям?
        - Нет. Если вам угодно знать, я выбрал это место именно для того, чтобы быть от них подальше.
        Губы Венейблза тронула ироническая улыбка.
        Интересно, какое влияние оказал на этого человека его недуг, подумал я. Искорежила ли его душу невозможность свободно передвигаться, исследовать мир, как он привык? Или же он смог приспособиться к переменившимся обстоятельствам сравнительно легко и хладнокровно, проявив подлинное величие духа?
        И, как будто прочитав мои мысли, Венейблз вдруг сказал:
        - В вашей статье вы пишете о различном понимании слова "величие", сравниваете то, что вкладывают в это понятие на Западе и на Востоке. Но какие качества мы сами, современные англичане, имеем в виду, называя кого-нибудь "великий человек"?
        - Силу интеллекта, конечно, - ответил я, - а также силу нравственного примера.
        Он взглянул на меня, и в глазах его зажегся огонек.
        - А разве не бывает дурных людей, которых можно причислить к великим? - спросил он.
        - Конечно, бывает, - азартно вскричала Рода. - Наполеон, Гитлер, масса других... Все это великие люди.
        - Если судить по их роли в истории, - сказал Деспард. - А при личном общении не думаю, чтобы они производили такое уж сильное впечатление.
        Джинджер подалась вперед в кресле и взъерошила свою морковного цвета гриву.
        - Интересная мысль, - сказала она. - При ближайшем рассмотрении они могут оказаться жалкими, ничтожными людишками. Напыщенными позерами, движимыми комплексом неполноценности и желанием кем-то стать, даже если для этого надо отправить к черту весь мир.
        - О нет, - горячо возразила Рода. - Если б они были такими, им не удалось бы достичь того, чего они достигли.
        - Ну, не уверена, - сказала миссис Оливер. - Ведь устроить в доме пожар способен и самый несмышленый ребенок.
        - Полноте, - сказал Венейблз. - Я решительно не согласен с этим новомодным приуменьшением зла как чего-то эфемерного. Зло существует. И зло - великая сила. Иногда даже более великая, нежели добро. Зло повсюду. Его надо уметь различать и побеждать. Иначе, - он развел руками, - все полетит в тартарары.
        - В моем воспитании, конечно, - как бы извиняясь, заметила миссис Оливер, - дьявол играл кое-какую роль. Я хочу сказать, вера в дьявола. Но, знаете, я все же никогда не могла отделаться от чувства, что он глуп. Эти копыта, рога и прочее. Ужимки, как у дурного комедианта. Разумеется, в моих романах часто действует ловкий и злой преступник. Публика это любит. Но создавать его мне становится все труднее. Пока читатель не знает, кто он, еще можно делать его яркой личностью, но потом, когда все обнаруживается, преступник всегда как-то не тянет. Разочарование неизбежно. Куда проще изобразить банкира, растратившего чужие деньги, или мужа, который замыслил избавиться от жены, чтобы жениться на гувернантке своих детей. Понимаете, это ведь гораздо естественнее!
        Все засмеялись, и миссис Оливер тут же принялась оправдываться:
        - Я знаю, я выразилась смешно, но вы, должно быть, поняли, что я имею в виду.
        Мы все дружно заверили ее, что она может быть совершенно спокойна на этот счет.
        Глава шестая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        Мы выехали из "Приорс-Корт" уже после четырех. Угостив нас весьма изысканным обедом, Венейблз с удовольствием показал достопримечательности своего дома - дом его оказался истинной сокровищницей.
        - Да, в деньгах он, верно, купается, - заметил я, когда мы наконец все-таки отбыли из "Приорс-Корт". - Такая яшма, такие африканские статуэтки, не говоря уже о фарфоре - мейсенском и фирмы "Боу". Вам повезло с таким соседом!
        - Мы всегда это знали, - сказала Рода. - Здесь вокруг люди приятные, но определенно скучноватые. Мистер Венейблз выгодно отличается от них.
        - Каким образом он разбогател? - спросила миссис Оливер. - Или он всегда был богат?
        Деспард едко заметил, что в наше время никто не может похвастать наследственным состоянием. Порукой тому - большие расходы на похороны и налоговая система.
        - Кто-то мне рассказывал, - добавил он, - что начинал он жизнь грузчиком, но это, по-моему, весьма неправдоподобно. О детстве своем и родителях он, правда, никогда не упоминает. Вот вам для книг и человек с тайной, - обратился он к миссис Оливер.
        Миссис Оливер отвечала, что ей вечно навязывают нечто совершенно не нужное.
        "Бледный конь" оказался домом наполовину деревянным (не обшитым деревом, а по-настоящему деревянным). Он стоял немного в стороне от деревенской улицы. Позади него располагался обнесенный стеной сад, что придавало дому вид уютный и патриархальный.
        Я был разочарован и не стал этого скрывать.
        - Ничего зловещего, - пожаловался я. - Не несет в себе атмосферы.
        - Подождите, пока не посмотрите его внутри, - сказала Джинджер.
        Мы вылезли из машины и подошли к двери, которая при нашем приближении тут же раскрылась.
        На пороге стояла мисс Тирза Грей - рослая, несколько мужеподобная, в твидовом пиджаке и юбке. Высокий лоб обрамляли жесткие седоватые волосы, нос был крупный и крючковатый, а голубые глаза глядели проницательно.
        - Вот и вы наконец, - проговорила она приветливым низким голосом. - Я думала, вы заблудились.
        В полумраке залы я едва различил выглядывавшее из-за ее твидового плеча еще одно женское лицо. Лицо было странное и какое-то расплывшееся, точно вылепленное из глины ребенком, случайно забредшим в мастерскую скульптора. Такие лица, подумал я, можно встретить на полотнах итальянских и фламандских примитивистов.
        Рода представила нас друг другу и объяснила, что мы обедали в "Приорс-Корт" с мистером Венейблзом.
        - Ах, - воскликнула мисс Грей, - тогда все ясно! Праздник чревоугодия! Уж этот его итальянец повар! А после все редкости его редкостного дома. Ну да ладно, надо же бедняге чем-нибудь развлекаться. Но входите, входите. Следует сказать, что мы гордимся нашим гнездышком. Постройка пятнадцатого века, а некоторые части ее - даже четырнадцатого.
        Потолок в зале был низкий, в сумраке я едва различил ведущую наверх винтовую лестницу, а над большим камином - картину в раме.
        - Это вывеска бывшего здесь постоялого двора, - сказала мисс Грей, поймав мой взгляд. - Как следует разглядеть ее при таком освещении вам трудно. Здесь изображен Бледный конь.
        - Позвольте, я вам ее почищу, - предложила Джинджер. - Нет, серьезно! Только разрешите, и вы ахнете!
        - Не знаю, право, - сказала Тирза Грей и откровенно спросила: - А что, если вы ее испортите?
        - Но как это возможно! - возмутилась Джинджер. - Ведь это же моя профессия! Я реставратор Лондонских галерей, - пояснила она мне. - Увлекательнейшее дело.
        - К современному методу реставрации картин нужна известная привычка, - сказала Тирза. - Каждый раз, когда мне случается теперь бывать в Национальной галерее, меня прямо оторопь берет. Картины выглядят так, словно их окунули в новейший стиральный порошок.
        - Неужели вы всерьез предпочитаете видеть их потемневшими и порыжевшими? - возразила Джинджер. Она вгляделась в вывеску. - Может появиться еще множество новых деталей, даже всадник на спине у коня!
        Я тоже стал разглядывать картину. Это была грубая живопись, единственным достоинством которой, если и было в ней какое-нибудь достоинство, являлся ее почтенный возраст вкупе с покрывавшим ее слоем копоти. На темном неясном фоне выделялась бледная конская фигура.
        - Эй, Сибилла, - закричала Тирза. - Гости покушаются на нашего коня, полюбуйся на этих нахалов!
        Мисс Сибилла Стэмфордис вышла, чтобы присоединиться к нам. Это была высокая худая женщина с темными и довольно сальными волосами и плаксивым выражением рыбьего рта.
        Ярко-изумрудное сари неспособно было украсить ее. Она заговорила слабым и дрожащим голосом.
        - Наш милый, дорогой конь, - сказала она. - Мы влюбились в эту старинную вывеску с первого взгляда. По-моему, она тоже сыграла роль в том, что мы остановились на этом доме. Помнишь, Тирза? Но идемте, идемте!
        Комната, куда она нас ввела, была небольшой и квадратной, возможно, в свое время здесь помещалась трактирная стойка. Теперь комнату украшал ситец и мебель в стиле "чиппендейл", делавшие ее типичным дамским будуаром загородной усадьбы. Повсюду были расставлены вазы с хризантемами.
        Нас повели показывать сад, который, как я понял, летом должен был выглядеть очень мило, а когда мы вернулись в дом, чай был уже сервирован.
        Когда мы уселись за стол с сандвичами и домашними пирогами, пожилая женщина, лицо которой я заприметил в зале, внесла чай в серебряном чайнике. На ней было некрасивое темно-зеленое домашнее платье. Впечатление, что ее лицо грубо слеплено ребенком из пластилина, при ближайшем рассмотрении не исчезло. Лицо это оказалось в достаточной мере бессмысленным и примитивным, но теперь непонятно было, почему я вначале счел его зловещим.
        Я почувствовал неожиданную досаду на себя. Взбрело же в голову вообразить бог весть что про этот бывший постоялый двор и трех его пожилых обитательниц!
        - Спасибо, Белла, - сказала Тирза. - Больше ничего не надо?
        Слова эти, произнесенные невнятно, походили на бурчание.
        - Ничего. Спасибо.
        Белла пошла к двери. Она ни на кого не смотрела, но перед тем, как выйти, подняла глаза и бросила на меня быстрый взгляд. Было в этом взгляде нечто меня встревожившее - трудно сказать почему. Взгляд был злобный и какой-то странно проницательный. Я почувствовал, что без всякого усилия и даже без особого желания она в точности знает все, о чем я думаю.
        Моя реакция не укрылась от Тирзы Грей.
        - Вас смущает Белла, мистер Истербрук? - мягко сказала она. - Я заметила, что она посмотрела на вас.
        - Она ведь местная, правда? - спросил я, стараясь выдать свой интерес за обычную светскую любознательность.
        - Да. И кое-кто, без сомнения, называет ее местной ведьмой.
        Сибилла Стэмфордис шевельнулась, и бусы ее звякнули.
        - Сознайтесь, мистер... мистер...
        - Истербрук.
        - Истербрук. Вы, конечно, слыхали рассказы, что мы все занимаемся колдовством. Сознайтесь нам. Видите ли, об этом ходят упорные толки.
        - И наверное, небезосновательные, - с довольным видом сказала Тирза. - Сибилла обладает большим даром.
        Сибилла удовлетворенно вздохнула.
        - Меня всегда влекло к сверхъестественному, - негромко проговорила она. - Еще в детстве я ощутила в себе незаурядные силы. Освоила автоматическое письмо как нечто само собой разумеющееся. Я даже не знала тогда, как это называется. Просто сидела с карандашом в руках, не понимая, что со мной происходит. И потом, конечно, я была чуткой сверх всякой меры. Однажды, когда друзья пригласили меня к себе на чай, я, войдя туда, потеряла сознание, почувствовала, что в этой комнате произошло нечто ужасное. Всей кожей почувствовала! А позже явилось и объяснение. Оказывается, раньше там произошло убийство - за двадцать пять лет перед тем. В той самой комнате!
        Она затрясла головой и огляделась вокруг с победным видом.
        - Удивительно, - заметил полковник Деспард, вежливо, но неприязненно.
        - И в этом доме случалось кое-что зловещее, - хмуро сказала Сибилла. - Но мы предприняли необходимые меры. Духи земли получили свободу.
        - Нечто вроде весенней уборки, только духовной? - предположил я.
        Сибилла поглядела на меня странным взглядом.
        - Какой чудесной расцветки ваше сари! - воскликнула Рода.
        Сибилла просияла:
        - Да, я купила его в Индии. Я там очень интересно проводила время - изучала йогу, ну и так далее. Но все время не могла избавиться от чувства, что все это слишком усложнено - не так близко к природе, как это следует, к истинной простоте. По-моему, надо вернуться к истокам, к первобытным силам. Я одна из немногих женщин, посетивших Гаити. Вот там вы черпаете из истинного кладезя оккультизма. Не без искажений, конечно, и известной порчи. Но корень, несомненно, там присутствует.
        - Мне там многое показали, в особенности когда им стало известно, что у меня есть старшие сестры-близнецы. Ребенок, рожденный после близнецов, имеет особый дар, - объясняли они, - интересно, правда? У них есть изумительные ритуальные танцы, посвященные смерти. Все атрибуты смерти - череп и скрещенные кости и орудия могильщика - лопата, заступ, кирка. Они наряжаются в одежду факельщиков: плащи, цилиндры.
        - Верховный жрец их - барон Самди, а имя божества, которое он вызывает, - Легба. Это божество, "отверзающее врата". Чтобы вызвать смерть, надо послать за ней дух умершего. Занятная мысль, не правда ли?
        - А вот это, - Сибилла поднялась из-за стола и достала с подоконника какой-то предмет, - это мой священный амулет: сушеная тыква с узором из бусинок и - видите вот? - змеиных позвонков.
        Мы вежливо, но без особого энтузиазма осмотрели амулет.
        Сибилла ласково потеребила свою ужасную игрушку.
        - Очень интересно, - галантно сказал Деспард.
        - Я бы куда больше могла вам про это рассказать...
        Тут внимание мое рассеялось. Сибилла все перетряхивала перед нами багаж своих колдовских познаний. Как в тумане, долетали до меня слова: "магистр Карфур", "Коа", "семейство Гиде".
        Я повернулся и встретился с насмешливым взглядом Тирзы.
        - Вам не верится, правда? - проговорила она. - Но знаете, вы не правы. Суеверием, страхом или религиозным ханжеством это полностью объяснить нельзя. Первозданные истины и первозданные силы существуют. Они были всегда. И всегда будут.
        - Не рискну спорить, - сказал я.
        - Вы мудрый человек. Пойдемте посмотрим мою библиотеку.
        Через террасу она провела меня в сад и дальше вдоль какого-то флигеля.
        - Мы перестроили ее из конюшен, - объяснила она.
        Конюшни и какие-то старые надворные постройки были объединены под одной крышей. Внутри во всю длину помещения по стенам шли полки с книгами. Подойдя к ним, я был поражен.
        - У вас есть чрезвычайно редкие издания, мисс Грей. Неужели это подлинный "Молот ведьм"? Честное слово, вы владеете истинными сокровищами!
        - Согласна.
        - Гримуар, например, - это очень большая ценность!
        Одну за другой я брал с полок книги. Тирза наблюдала за мной с выражением странного удовлетворения, природу которого я не совсем улавливал.
        Когда я поставил обратно на полку "Sadducismus Triumphatus", Тирза сказала:
        - Приятно встретить человека, способного оценить твои сокровища. Обычно гости лишь бессмысленно глазеют на них или зевают.
        - Наверное, все или почти все, что касается практического колдовства, ведовства и прочего, вам известно, - сказал я. - Что подтолкнуло вас к изучению этой области?
        - Теперь уж трудно сказать... Это было так давно. Обычно заглядываешь куда-нибудь просто из любопытства; и кончено - увлекся! Это восхитительно интересная область - сравнивать верования людей и их идиотские поступки.
        Я рассмеялся.
        - Да, это поучительно. Я рад, что вы не верите слепо всему, что прочли в этих книгах.
        - Не путайте меня с бедняжкой Сибиллой. Да, да, я видела, с каким превосходством вы глядели на нее! И все же вы были неправы. Во многих отношениях она дурочка. Валит в одну кучу колдовство, демонологию, черную магию, готовит из всего этого какое-то адское варево, но при этом она обладает силой.
        - Силой?
        - Не знаю, как назвать это иначе. Люди, которые, подобно живому мосту, помогают нам сношаться с миром неведомого, действительно существуют. К ним принадлежит и Сибилла. Она первоклассный медиум. Никогда не делает этого за деньги. Но дар ее исключителен. Когда она и Белла...
        - Белла?
        - О, конечно. Белла тоже весьма талантлива. Нам всем здесь в той или иной степени это присуще. Своеобразное деловое предприятие.
        Она осеклась.
        - "Колдуньи лимитид"? - с улыбкой предположил я.
        - Если хотите.
        Я взглянул на книгу, которую держал в руках.
        - "Нострадамус и компания"?
        - "Нострадамус и компания"
        - Вы искренне верите в это? - негромко спросил я.
        - Я не верю. Я знаю. - В голосе ее звучало торжество. Я покосился на нее.
        - Но как это возможно? Каким образом? Почему?
        Она простерла руку к полкам.
        - Вот поэтому! Здесь столько чепухи и такая смешная упаковка из напыщенных слов. Но отбросьте суеверия и предрассудки былых времен - и в сердцевине вы обнаружите, истину! Вам останется только разукрасить ее - ее всегда разукрашивали на потребу публике.
        - Я не совсем понимаю вашу логику.
        - Голубчик мой, почему люди вот уже который век обращаются к ворожеям, колдунам, знахарям? Только по двум причинам. В погоне лишь за двумя вещами, которых жаждут так сильно, что рискуют ради них вечной жизнью и не страшатся погибели. Это приворотное зелье и чаша с ядом.
        - Вот оно что!
        - Просто, не правда ли? Любовь и смерть. Приворотное зелье - чтобы заполучить того, в ком нуждаешься... Черная магия - чтобы удержать возлюбленного. Глоток зелья, выпитый в полнолуние. Имена дьяволов, духов, знаки, начертанные на полу или стене. Все это финтифлюшки. А истина в глотке укрепляющего любовного напитка.
        - А смерть? - спросил я.
        - Смерть? - Она усмехнулась странным смешком, заставившим меня ощутить неловкость. - Так вы тоже интересуетесь смертью?
        - Кто же ею не интересуется? - улыбнулся я.
        - Действительно. - Она метнула в меня взгляд - острый, проницательный. Я был поражен. - Смерть... Искусство, с этим связанное, всегда ценилось больше, чем искусство изготовления приворотных зелий. И все же - какие то были детские забавы! Борджа и их знаменитые таинственные яды! Да знаете ли вы, чем они пользовались на самом деле? Обыкновенным белым мышьяком! Тем же, что и любой неуч в какой-нибудь трущобе, задумавший отравить жену! Но в наши дни мы многому научились. Наука расширила наши возможности.
        - Вы имеете в виду нераспознаваемые яды? - В голосе моем чувствовался скептицизм.
        - Яды! Это Vieux jeu*. Игрушки! Перед нами новые горизонты.

        * Старая игра, старая штука, старье (фр.).
        - Например?
        - Сознание. Изучить, что такое сознание, на что способно сознание, на что можно его подвигнуть.
        - Продолжайте, пожалуйста. Это так интересно.
        - Основной принцип хорошо известен. В первобытном обществе его веками использовали шаманы и знахари. Нет нужды убивать жертву. Все, что требуется, - это приказать ей умереть.
        - Внушение? Но оно действует лишь там, где жертва верит в него.
        - То есть вы хотите сказать, что на европейцев внушение не действует, - уточнила она. - Нет, иногда действует. Однако суть не в этом. Мы продвинулись гораздо дальше колдунов. И путь нам указали психологи. Стремление к смерти. Оно существует и присуще каждому. Так сыграйте на нем! Сыграйте на этом стремлении!
        - Занятная идея, - сказал я с холодноватым любопытством ученого. - То есть толкать объект на самоубийство? Это вы имеете в виду?
        - Вы все еще плететесь где-то в хвосте. Имеете понятие о травматических заболеваниях?
        - Конечно.
        - Так вот: те, кто, сами того не зная, не желают возврата к нормальной деятельности, вырабатывают у себя симптомы подлинной болезни. Это не симуляция, это настоящий недуг с настоящими симптомами и настоящей болью. Долгое время такая болезнь для медицины оставалась загадкой.
        - Я начинаю улавливать, о чем вы говорите, - медленно проговорил я.
        - Чтобы уничтожить объект, надо воздействовать на его подсознание. Стремление к смерти, свойственное всем нам, надо развить в нем, укрепить. - Она оживлялась все больше. - Понимаете? Существу, тяготеющему к смерти, можно внедрить настоящий недуг. Вы желаете заболеть, вы желаете умереть - поэтому вы заболеваете и умираете.
        Она гордо вскинула голову. Неожиданно я ощутил озноб. Какая чепуха! Просто женщина эта немного не в себе... И все же...
        Тирза Грей вдруг расхохоталась.
        - Вы мне не верите, правда?
        - Ваше учение, мисс Грей, чрезвычайно увлекательно и, должен признаться, полностью отвечает духу современной науки. Но каким образом предполагаете вы пробуждать дремлющее в нас стремление к смерти?
        - Это мой секрет. И способ и средства! Существует ведь передача мыслей на расстоянии. Вспомните хотя бы радио, телевидение... Опыты экстрасенсорики пока не дали обнадеживающих результатов, но это лишь потому, что, ставя их, пренебрегли первым простейшим правилом. Случайно можно иногда достигнуть многого, но, поняв принцип воздействия, вы сможете каждый раз добиваться результата.
        - Вы добиваетесь его каждый раз?
        Она подумала. Затем сказала, уже направляясь к выходу:
        - Не надо просить меня; мистер Истербрук, выдавать все мои секреты.
        Я последовал за ней к двери, ведущей в сад.
        - Почему вы рассказали мне все это? - спросил я.
        - Вы оценили мои книги. Иногда необходимо... ну... с кем-то поделиться. А потом...
        - Что?
        - Мне показалось... И Белле показалось также... что вам... мы можем понадобиться.
        - Понадобиться?
        - Белла считает, что вы приехали сюда, чтобы разыскать нас. А она ошибается редко.
        - Зачем же мне понадобилось, как вы выразились, вас разыскивать?
        - Этого я еще не знаю, - мягко сказала Тирза Грей, - пока не знаю.
        Глава седьмая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        I
        - Так вот вы где! А мы все думали, куда это вы запропастились! - В дверях появилась Рода, а за ней и остальные. Войдя, Рода огляделась.
        - Здесь вы проводите seances*, да?

        * Сеансы (фр.).
        - Вы хорошо осведомлены, - весело рассмеялась Тирза. - В деревне каждый знает о тебе больше, чем ты сам о себе знаешь. У нас, как я слышала, дурная слава. Лет сто назад этого было бы достаточно, чтобы утопить нас или отправить на костер. Мою двоюродную прабабку, а может, прапра или прапрапрабабку сожгли как ведьму где-то, если не ошибаюсь, в Ирландии.
        - Я всегда считала, что вы родом из Шотландии.
        - Это с отцовской стороны, с той, с которой я унаследовала ясновидение, а по матери я ирландской крови. Предки нашей пифии Сибиллы были греками. Белла же представляет старую Англию.
        - Макабрическая смесь национальностей, - заметил полковник Деспард.
        - Вы правы.
        - Наоборот, очень интересная смесь! - воскликнула Джинджер.
        - Да, в своем роде интересная. - И она обратилась к миссис Оливер: - Один из ваших романов следует посвятить убийству с помощью черной магии. Могу предоставить вам множество секретной информации!
        Миссис Оливер смутилась и заморгала.
        - Я описываю только очень традиционные убийства, - как бы извиняясь, сказала она. Таким тоном говорят обычно: "Я умею готовить только очень традиционные блюда". - Мои герои замышляют убрать кого-нибудь с дороги и стараются сделать это похитрее, только и всего, - добавила она.
        - Ну, на мой взгляд, у них хитрости больше чем достаточно, - сказал полковник Деспард. Он посмотрел на часы. - Рода, по-моему, мы...
        - Да, нам пора. Мы задержались дольше, чем я рассчитывала.
        После подобающих случаю благодарностей и прощаний мы, не заходя в дом, проследовали к боковой калитке.
        - У вас так много кур, - заметил полковник Деспард, заглянув в затянутый сеткой птичник.
        - Ненавижу кур, - сказала Джинджер, - их кудахтанье раздражает.
        - Ну, здесь-то все больше петушки. - Слова эти были сказаны появившейся из задней двери Беллой.
        - Белые петушки, - сказал я.
        - Вы их предназначаете к столу? - спросил Деспард.
        - Пригодятся, - сказала Белла. Раскрывшийся рот ее, как змеящаяся щель, прорезал пухлую бесформенность лица. В глазах ее читалась хитрая догадка.
        - Этим всем Белла занимается, - бросила Тирза Грей.
        Мы распрощались с хозяевами, причем из передней двери выглянула, торопя наше отбытие, и Сибилла Стэмфордис.
        - Не понравилась мне эта женщина, - сказала миссис Оливер, когда мы отъехали. - Совсем не понравилась.
        - Не надо принимать старушку Тирзу чересчур всерьез, - добродушно возразил Деспард. - Ей просто нравится пыль в глаза пустить и наблюдать, как мы к этому отнесемся.
        - Я не про нее. Она женщина не очень четких нравственных принципов, ставя перед собой цель, ни перед чем не остановится, но она не так опасна, как другая.
        - Белла? Особа жутковатая, признаю.
        - Нет, я и не ее имею в виду. Я о Сибилле. На первый взгляд, она попросту глупа. Все эти бусы, пестрые хламиды, вся эта чушь, которую она порет о колдовстве, о перевоплощениях душ... (Почему, кстати, никогда и речи нет о том, чтобы перевоплотиться кухарке или какой-нибудь старухе крестьянке? Перевоплощаются всегда лишь египетские принцессы или красавицы рабыни древнего Вавилона. Очень подозрительно!) И все же, несмотря на всю ее явную ограниченность, у меня сложилось впечатление, что она и вправду кое-что умеет и умения ее довольно необычны. Я всегда путано объясняю... Мне кажется, что она может служить орудием, орудием неких сил... именно потому что она так глупа. Думаю, что никто не понял, что я хочу сказать! - горестно заключила миссис Оливер.
        - Нет, я поняла, - сказала Джинджер. - И не удивлюсь, если вы окажетесь правы.
        - Нам надо будет посетить один из их сеансов, - сказала Рода. - Это может быть забавно!
        - Я не пущу тебя, - твердо заявил Деспард. - Незачем тебе лезть в такие вещи.
        Они затеяли шутливую перебранку. Я задумался и очнулся, лишь услышав, как миссис Оливер справляется об утренних поездах.
        - Вы можете вернуться со мной в машине, - сказал я.
        Миссис Оливер колебалась.
        - Нет, наверное, мне лучше поехать поездом.
        - Вы же раньше ездили со мной. Я вполне надежный шофер.
        - Да нет, Марк, не в этом дело. Утром мне надо быть на похоронах. Поэтому я должна приехать в город без опоздания. - Она вздохнула. - Ненавижу похороны!
        - Вам так необходимо там присутствовать?
        - Думаю, что в данном случае - да. Мэри Делафонтен была моей очень старинной приятельницей, и она наверное хотела бы видеть меня на своих похоронах. Уж такой она была человек.
        - О да, конечно! - воскликнул я. - Делафонтен... конечно!
        Все с изумлением вскинули на меня глаза.
        - Простите, - сказал я. - Просто я... вспоминал, где я слышал недавно фамилию Делафонтен. Это вы говорили о ней, да? - обратился я к миссис Оливер. - Говорили, кажется, что должны навестить ее... в лечебнице?
        - Говорила? Вполне возможно.
        - Отчего она умерла? Миссис Оливер наморщила лоб.
        - Токсический полиневрит - так, кажется, называется.
        Джинджер с любопытством глядела на меня. Взгляд ее был острый, пронизывающий.
        Мы вылезли из машины, и я вдруг сказал:
        - Мне хочется немного пройтись, хорошо? Такое обилие еды... Чудесный обед, а потом еще и чай. Надо размяться.
        И торопливо ретировался, боясь, что кто-нибудь предложит мне себя в компанию. Мне необходимо было остаться одному и как-то разобраться в своих мыслях.
        В чем, собственно, дело? Хотя бы самому себе надо это прояснить. Начало всему, если не ошибаюсь, положила случайная, но тем не менее интригующая реплика Поппи, что если надо "от кого-то избавиться", то стоит обратиться в "Бледный конь".
        А потом я встретил Джима Корригана и увидел список фамилий, так или иначе связанных со смертью отца Гормана. В списке значились Хескет-Дюбуа, Такертон; последнее перенесло меня в кафетерий "Луиджи", заставив вспомнить тот вечер. Была там и фамилия Делафонтен, показавшаяся мне смутно знакомой. Ее называла миссис Оливер, рассказывая о своей больной приятельнице. Больная приятельница теперь скончалась.
        После всего этого я, по причине, не до конца мне ясной, отправился к Поппи в ее цветочный будуар. Там Поппи принялась яростно отрицать малейшее знакомство с "Бледным конем". И, что важнее, Поппи испугалась.
        Сегодня на сцену выступила Тирза Грей.
        Разумеется, "Бледный конь" и его обитатели - это одно, а список фамилий - совсем другое, и они никак не связаны друг с другом. С какой стати я эти вещи ассоциирую?
        Как мог я вообразить даже на минуту, что между ними есть что-то общее?
        - Миссис Делафонтен, по всей вероятности, жила в Лондоне. Усадьба Томазины Такертон - где-то в Суррее. Никто в этом списке не имеет ни малейшего отношения к деревушке Мач-Дипинг. Если только...
        Тут я как раз поравнялся с "Королевскими доспехами". "Королевские доспехи" были подлинной гостиницей с трактиром, чей вид и свежевыкрашенная вывеска "Обеды, ужины, чай" гордо возвещали об этом.
        Толкнув дверь, я вошел. Стойка бара, еще пустого, была слева от меня, справа же располагалось тесное помещение, где пахло табачным перегаром. Лестница вела в так называемую контору. В конторе я обнаружил стеклянную перегородку с наглухо запертым окошечком и табличкой "Нажмите кнопку звонка". Трактир был пуст, как и все трактиры в это время дня. На полочке возле окошка лежала потрепанная регистрационная книга. Я открыл ее и перелистал страницы. Заведение не слишком усердно посещали: пять или шесть записей в неделю, и все, кажется, сделанные в один вечер. Я перелистал вспять еще несколько страниц, читая фамилии.
        Вскоре я закрыл книгу. По-прежнему никто не появлялся. По правде говоря, на этой стадии мне и спрашивать-то было нечего. Я вышел на теплую сыроватую послеполуденную улицу.
        Только ли совпадение, что в "Королевских доспехах" в прошлом году останавливался некто Сэндфорд и некто Паркинсон? Обе фамилии значились в списке у Корригана. Да, но обе фамилии нельзя причислить к редким. Заметил я, правда, еще одну фамилию - Мартина Дигби. Если это тот Мартин Дигби, которого я знаю, то он приходится внучатым племянником женщине, которую я привык называть тетушка Мин - то есть леди Хескет-Дюбуа.
        Я шел большими шагами в неизвестном направлении. Я испытывал острую потребность с кем-нибудь поговорить. С Джимом Корриганом. Или Дэвидом Ардингли. Или всегда такой разумной и здравомыслящей Гермией. Но я был один, мысли хаотически крутились в голове, и одиночество казалось невыносимым. Если вдуматься, мне требовался кто-нибудь, способный в споре переубедить меня, избавить от навязчивых мыслей. Более получаса месил я на улицах грязь, пока не очутился возле калитки викария и, пройдя по исключительно запущенной подъездной аллее, не тронул заржавленный колокольчик у входной двери.
        II
        - Он не звонит, - сказала миссис Дэн Калтроп, возникнув в дверях с неожиданностью поистине сверхъестественной.
        Я уже и так начал это подозревать.
        - Его чинили дважды, - сказала миссис Дэн Калтроп. - И каждый раз ненадолго. Поэтому мне приходится быть настороже. На случай чего-нибудь важного. Ведь у вас дело важное, не правда ли?
        - У меня... да, важное... для меня, разумеется.
        - Я так и поняла. - Она внимательно разглядывала меня. - Да, плохо дело, вижу... Кто вам нужен? Викарий?
        - Я... я в этом не уверен.
        Я пришел побеседовать с викарием, но, придя, совершенно неожиданно заколебался. Причина этого была мне не ясна. Но миссис Калтроп моментально объяснила мне ее.
        - Мой муж очень хороший человек, - сказала она. - А не только викарий, вот что я хочу сказать. Но это иногда лишь осложняет все. Видите ли, хорошие люди толком не разбираются в зле... - И, помолчав, ловко ввернула: - Думаю, вам лучше будет поговорить со мной.
        Я невольно улыбнулся:
        - Неужто зло - это ваша епархия?
        - Да. Ведь очень важно, чтобы кто-нибудь знал обо всем, что творится в приходе, о разных... ну... грехах, что ли.
        - Но грехи, по-моему, находятся в ведении вашего мужа. Это, так сказать, его специальность.
        - Его специальность - прощать грехи, - поправила она меня. - Он может дать отпущение грехов, чего я предоставить не могу. Зато я, - очень весело проговорила миссис Дэн Калтроп, - могу помочь мужу понять грех, определить и классифицировать его. А если грех понят, то можно постараться ослабить его вредное влияние на окружающих. Ведь помочь тому, кто этот грех совершил, нельзя. Я, во всяком случае, за это не берусь. Один господь, как вы знаете, может ниспослать раскаяние. Хотя не уверена, что вы это знаете. Теперь люди знают это не так уж твердо.
        - Не могу соревноваться с вами в блестящем знании предмета, - сказал я, - но я тоже хочу помочь ослабить вредное влияние одного греха.
        Она бросила на меня быстрый взгляд.
        - Вот оно в чем дело! Заходите и устраиваетесь поудобнее.
        Гостиная викария была большой, с потертой мебелью. Свет в ней загораживали какие-то гигантские, по викторианской моде, растения, которые, видимо, обитателям дома лень было подрезать. Но царящие в комнате сумерки, как ни странно, не придавали ей мрачности, наоборот, они успокаивали глаз. И удобные потертые кресла, казалось, хранили еще отпечатки многих тел, не год и не два находивших в них отдохновенье. Приземистые часы на каминной полке тикали тяжело, с уютной монотонностью. Здесь всегда находили время для беседы, для того, чтоб выговориться, чтоб отдохнуть от всех забот ослепительно яркого дня.
        Сюда, подумал я, приходили девушки с испуганными глазами, с ужасом удостоверившиеся в предстоящем им материнстве, приходили для того, чтобы поведать свои горести миссис Дэн Калтроп и получить всегда дельный, пусть не всегда правоверно христианский совет. Сюда несли тяготы своих семейных неурядиц измученные несносным характером родичей соседи. Сюда забегали матери, чтобы объяснить, что Боб мальчик вовсе не плохой, а просто чересчур непоседливый и что отправлять его в школу строгого режима - нелепость. А супруги делились здесь своими интимными проблемами.
        И вот я, Марк Истербрук, ученый и автор многих трудов, человек, повидавший мир, пришел сюда для встречи с седоватой пожилой женщиной с красивыми глазами и готов выложить ей свои сомнения. Почему? Этого я не знал. Единственное, в чем я был уверен, - что она именно тот человек, который мне нужен.
        - Мы только что пили чай с Тирзой Грей, - начал я.
        Долго объяснять что-то миссис Дэн Калтроп не требовалось. Она все хватала на лету.
        - Ах, тогда понятно! И вы почувствовали себя не в своей тарелке? Выносить этих трех не так-то просто. Согласна. Сама бывала на вашем месте. Они ужасные хвастуньи. Хотя по опыту знаю, что истинное зло, как правило, не хвастливо. О совершенном злодеянии помалкивают. Вот если грехи ваши не так уж тяжки, то вас начинает одолевать зуд рассказать о них. Грех - штука подлая и низкая. Поэтому так необходимо расцветить его, придать ему важности и величия. Деревенские ведьмы - это обычно просто глупые и подлые старухи, которым нравится держать всех в страхе и получать мзду неизвестно за что. Чего уж проще! У миссис Браун дохнут куры - вы с многозначительным видом киваете и роняете что-нибудь туманное, вроде: "Да, ее Билли как раз дразнил мою кошечку в прошлый вторник". Белла Уэбб может быть из таких ведьм. Но может оказаться - это только предположение, конечно - и чем-то пострашнее... Чем-то, что сохранилось с незапамятных времен и иногда где-нибудь в захолустье, то тут, то там, вдруг возрождается... Тогда это очень страшно, потому что это подлинное зло, а не просто желание пустить пыль в глаза. Женщины
глупее Сибиллы Стэмфордис мне редко доводилось видеть, но если уж есть на свете прирожденный медиум, так это она. Тирза - ну, не знаю... Что она вам сказала? Ведь это ее слова вас так разволновали, правда?
        - Вы много повидали, миссис Калтроп. Вот скажите, исходя из вашего опыта, из того, что вы слышали и знаете, может ли человеческое существо уничтожить на расстоянии, без какого бы то ни было видимого контакта с ним, другое человеческое существо?
        Глаза миссис Дэн Калтроп немного расширились. - Говоря "уничтожить", вы, как я понимаю, подразумеваете "убить"? Убить физически?
        - Да.
        - По-моему, это чепуха, - решительно сказала миссис Калтроп.
        - Да? - Я почувствовал облегчение. - Но я, конечно, могу ошибаться, - сказала миссис Калтроп. - Мой отец был уверен, что воздушные корабли - тоже чепуха, а мой прадед, наверное, то же самое говорил о железной дороге. По-своему оба они были правы. В их времена это были вещи невероятные. В наше же они такими не являются. Чем занимается Тирза? Посылает смертоносный луч, что ли? А может быть, все трое, собравшись вместе, чертят знаки и загадывают желания?
        Я улыбнулся.
        - После разговора с вами все становится на свои места, - сказал я. - Должно быть, я позволил этой женщине меня загипнотизировать.
        - О нет, - сказала миссис Дэн Калтроп. - На вас это не похоже. Вы не производите впечатления человека легковнушаемого. Вероятно, было что-то еще. Что-то, произошедшее раньше. До этой встречи.
        - Вы совершенно правы. - И я рассказал, просто и, по возможности, кратко, об убийстве отца Гормана и о том, как, сидя в ночном клубе, я в случайном разговоре неожиданно услышал о "Бледном коне". Из кармана я вытащил список - копию того, что показал мне доктор Корриган.
        Миссис Дэн Калтроп, нахмурившись, разглядывала его.
        - Понятно, - сказала она. - А эти люди? Что их объединяет?
        - Точно мы не знаем этого. Возможно, шантаж, возможно, наркотики.
        - Чушь, - сказала миссис Дэн Калтроп. - Из-за этого вы не стали бы волноваться. На самом деле вам не дает покоя одна мысль - что все они умерли, верно?
        Я тяжело вздохнул.
        - Да, - сказал я. - Мне не дает покоя именно это. Но точной уверенности в том, что они мертвы, у меня нет. Умерли трое: Минни Хескет-Дюбуа, Томазина Такертон и Мэри Делафонтен. Каждая скончалась в своей постели и от естественных причин. Как и уверяла Тирза Грей.
        - Вы хотите сказать, что она уверяла вас в том, что сделала это?
        - Нет, нет! О конкретных людях она не говорила. Она лишь расписывала теоретическую возможность, в которую глубоко верит.
        - Хотя на первый взгляд это кажется чепухой, - задумчиво докончила миссис Дэн Калтроп.
        - Конечно. Я бы и сам лишь вежливо кивал, в глубине души помирая со смеху, если б не эта странная обмолвка о "Бледном коне".
        - Да, - сказала миссис Дэн Калтроп. - "Бледный конь". Это производит впечатление.
        Она помолчала. Потом подняла голову.
        - Плохо, - сказала она. - Очень плохо. Что бы за этим ни стояло, надо ему положить конец. Да вы и сами так думаете.
        - Да, наверное. Но как это сделать?
        - Вот это вам и предстоит выяснить. И как можно скорее.
        Миссис Дэн Калтроп вскочила, моментально превратившись в вихрь энергии.
        - Вы должны не теряя времени заняться этим делом. - Она задумалась. - Есть у вас друг, который мог бы вам помочь?
        Я стал прикидывать. Джим Корриган? Он слишком занят, свободным временем не располагает и, кроме того, и сам, вероятно, делает что может. Дэвид Ардингли? Но поверит ли он хоть одному моему слову? Гермия? Да. Гермия подходит. Ясная голова, замечательно логическое мышление. Если удастся заполучить ее в союзники, на нее можно будет положиться. В конце концов, ведь она и я... эту мысль я не додумал до конца. Гермия - "моя пассия". Она тот человек, который мне нужен.
        - Вы о ком-то вспомнили? Хорошо.
        Миссис Дэн Калтроп говорила отрывисто, по-деловому.
        - За тремя ведьмами я пригляжу, хоть мне и кажется, что разгадка не в них, но где-то рядом. Конечно, эта болтушка Стэмфордис несет много всякой чуши про египетские древности и предсказания жрецов, записанные на папирусах, которые хранятся под сводами пирамид. Бессовестное вранье, рассчитанное на дураков. Но дело в том, что пирамиды-то существуют, и папирусы существуют, и таинственные жреческие письмена! Не могу отделаться от чувства, что Тирза Грей пронюхала о какой-то из этих тайн, что-то выведала или что-то где-то услышала и состряпала из этого нечто для придания себе важности и исключительности как ясновидящей и колдунье. Люди ведь так гордятся своей причастностью злу. Странно, не правда ли, что добродетельным как раз и в голову не приходит гордиться своей добродетельностью. Вот что, по-моему, значит истинно христианское смирение! Они и не подозревают, что добродетельны.
        Она немного помолчала, затем сказала:
        - Что нам надо, так это найти связь. Каким-то образом связать одну из этих фамилий и "Бледного коня". И получить в руки нечто вещественное.
        Глава восьмая
        Полицейский инспектор Лежен заслышал хорошо знакомую мелодию "Папаши О'Флинна", насвистываемую в коридоре, и поднял голову от бумаг именно в тот момент, когда в комнату вошел доктор Корриган.
        - Весьма сожалею, что вынужден всех огорчить, - сказал Корриган, - но водитель "ягуара" был абсолютно трезв. То, что констебль Эллис счел алкоголем, было либо в его воображении, либо просто дурным запахом изо рта.
        Но Лежена на этот раз не интересовал" будничные прегрешения автомобилистов.
        - Подойдите и взгляните, - сказал он. Корриган взял протянутое ему письмо. Оно было
        написано мелким и аккуратным почерком. В качестве обратного адреса значился: Борнмут, Глендовер-Клоуз, "Эверест".
        Дорогой инспектор Лежен,
        вы, может быть, помните, что просили меня связаться с вами в случае, если я увижу опять того человека, что шел по пятам за отцом Горманом в тот вечер, как его убили. Я обрыскал всю округу, но он больше не появлялся. А вчера я выбрался на благотворительный праздник в двадцати милях отсюда. Там должна была раздавать автографы известный автор детективных романов миссис Оливер, вот почему я и надумал поехать туда. Я большой любитель детективов, и мне было крайне интересно взглянуть на эту прославленную писательницу.
        И вот там, к моему крайнему удивлению, я и встретил того человека, которого описывал вам и который проходил мимо моей аптеки в вечер убийства. С тех пор с ним, видно, приключился какой-то несчастный случай, потому что на этот раз он передвигался в кресле на колесиках. Я осторожно расспросил, кто он такой, и узнал, что он, по-видимому, местный и что фамилия его Венейблз. Живет он в усадьбе "Приорс-Корт", что возле Мач-Дипинга. Говорят, что он человек со средствами.
        Надеюсь, что добытые мной сведения могут вам пригодиться.
        Искренне ваш Захария Осборн.
        - Ну, что? - спросил Лежен.
        - Выглядит весьма малоправдоподобно, - кисло отозвался Корриган.
        - На первый взгляд - возможно. Но я не отвергал бы этого так безоговорочно.
        - Этот малый Осборн... да он ничьего лица разглядеть бы не смог в таком тумане! Думаю, это лишь случайное сходство. Вы же знаете, каковы люди. Растрезвонят на всю округу, что видели человека, которого разыскивает полиция, а в девяти случаях из десяти там даже и примет-то близких не окажется.
        - Осборн не таков, - сказал Лежен.
        - А каков?
        - Почтенный аптекарь, щеголеватый, старомодный, весьма неглупый и очень наблюдательный. Мечтает когда-нибудь выступить в суде с показаниями на отравителя, купившего яд в его аптеке.
        Корриган рассмеялся.
        - Ну, тогда уж наверняка ему все померещилось!
        - Возможно.
        Корриган бросил на Лежена любопытный взгляд.
        - Так вы считаете, что в этом что-то есть? И что вы собираетесь предпринять?
        - Во всяком случае, невредно осторожно навести справки относительно этого мистера Венейблза из... - он заглянул в письмо, - из "Приорс-Корт", что возле Мач-Дипинга.
        Глава девятая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        I
        - Оказывается, какие интереснейшие вещи происходят в деревне! - непринужденно заметила Гермия.
        Только что мы завершили ужин. Перед нами стоял черный кофе в кофейнике.
        Я поднял на нее глаза. Не этих слов я от нее ожидал! Пятнадцать минут я рассказывал ей всю историю. Она слушала - чутко и с интересом. Но реакция ее оказалась вовсе не той, что я рассчитывал. Она не испугалась, не разволновалась - тон ее был ласково-снисходительным.
        - Те, кто говорят, что в деревне тоска, а все развлечения сосредоточены в городе, ничего не понимают! - продолжала она. - В убогих домиках прячутся уцелевшие ведьмы, в уединенных усадьбах служит мессы дьяволу развратная молодежь! В богом забытых деревеньках царит суеверие. Старые девы средних лет, позвякивая бусами из фальшивых скарабеев, проводят свои спиритические сеансы и блюдечко выбивает зловещую дробь на белом бумажном листе! Да всего этого хватит на добрый десяток забавнейших статей! Что же вы теряетесь?
        - По-моему, Гермия, вы не совсем поняли, о чем речь.
        - Отлично поняла! И мне это все показалось чрезвычайно интересным! Страница истории, ожившие предания забытого средневековья!
        - Я интересуюсь этим вовсе не как историк, - досадливо сказал я. - Меня заинтересовали факты. Список фамилий на клочке бумаги. Я знаю, что случилось с некоторыми из этих людей. И я спрашиваю себя, что случится или уже случилось с остальными.
        - Не слишком ли вы увлеклись?
        - Нет, - упрямо возразил я. - Не думаю. Я считаю опасность вполне реальной. И не только я так считаю. Супруга викария согласна со мной.
        - Ах, супруга викария! - презрительно протянула Гермия.
        - Не надо так говорить! Таким тоном! Она женщина весьма примечательная. Это не выдумки, Гермия.
        Гермия пожала плечами.
        - Возможно.
        - Но сами вы так не считаете?
        - Я считаю, Марк, что вы чересчур дали волю воображению! Нет, наверное, ваши пожилые дамочки сами искренне в это верят. Мерзавки!
        - Однако ничего зловещего вы в них не видите?
        - Но подумайте сами, Марк, разве это возможно!
        Я промолчал. Мысли мои были в шатком равновесии - колеблясь от света к тьме и обратно. Тьму воплощал "Бледный конь", а свет - Гермия. Добрый свет повседневности, свет разума - яркая электрическая лампочка, надежно укрепленная в патроне и освещающая все темные закоулки. Там нет ничего, совсем ничего - кроме обычных предметов меблировки. И все же - все же - свет Гермии, при том, что светит он ярко, - свет искусственный.
        Мысли мои опять качнулись в другую сторону, упрямо и решительно.
        - Я хочу разведать все это, Гермия. Хорошенько понять, что происходит.
        - Конечно. По-моему, вы должны это сделать. Это может быть крайне интересно. И даже доставить массу удовольствия!
        - Хорошо удовольствие! - довольно резко сказал я.
        И продолжал:
        - Я хотел бы просить вас мне помочь.
        - Помочь? Но каким образом?
        - Помочь все расследовать. И понять что к чему.
        - Но, Марк, дорогой... Как раз сейчас я ужасно занята. Эта статья в журнале... И византийские древности... А потом, ведь я обещала двум моим студентам...
        Она все говорила, говорила, говорила толково, разумно, и я с трудом заставлял себя слушать.
        - Одним словом, - сказал я, - у вас своих дел по горло.
        - Вот именно!
        По-видимому, моя покорность доставила Гермии большое облегчение. Она улыбнулась мне. И опять меня кольнуло выражение снисходительной ласковости на ее лице. Так мать смотрит на поглощенного изучением новой игрушки малыша. К черту! Я уже вышел из детского возраста. И мать мне уже не нужна. По крайней мере, такая мать. Моя собственная мать всегда была очаровательно безрассудна, и все вокруг, включая ее сына, с радостью отдавали себя заботам о ней.
        Я бесстрастно разглядывал сидевшую напротив Гермию.
        Такая красивая, зрелая, духовно развитая, начитанная! И такая - как бы это выразиться? - такая... да, такая невыносимо скучная!
        II
        Все следующее утро я пытался застать Джима Корригана - но тщетно. Тем не менее я оставил ему записку, что буду у себя между шестью и семью и приглашаю его выпить. Я знал, что человек он занятой, и потому сомневался, что он придет, - если его пригласить в тот же день, но в десять минут седьмого он уже был у меня. Пока я наливал ему виски, он ходил по квартире, разглядывая мои картины и книги. В результате он заключил, что хотел бы быть Великим Моголом, а не задерганным делами врачом полицейского ведомства.
        - Хотя, признаться, - сказал он, усаживаясь в кресло, - им житья не давали женщины. А по крайней мере, от этой напасти я избавлен.
        - Значит, ты не женат?
        - Боже упаси. И ты, как я вижу, тоже, судя по замечательному уюту этого свинарника. Жена бы тут в два счета навела порядок.
        Я сказал, что, по моему мнению, женщины все-таки не так дурны, как он это представляет. После чего я расположился со стаканом напротив него и начал:
        - Тебя, должно быть, удивляет настойчивость, с которой я домогался скорейшего свидания с тобой, но дело в том, что произошло нечто, имеющее касательство к делу, которое мы обсуждали, когда виделись с тобой в последний раз.
        - Дело? Какое? Ах да, конечно! Дело отца Гормана!
        - Да. Но сначала скажи, знакомо ли тебе название "Бледный конь"?
        - "Бледный конь"... "Бледный конь"... да нет, пожалуй. А в чем дело?
        - В том, что название это может иметь отношение к списку фамилий, который ты мне показал. Я был с друзьями за городом в местечке Мач-Дипинг, и они отвезли меня в старинный постоялый двор с трактиром, вернее в усадьбу, некогда бывшую постоялым двором и сохранившую название "Бледный конь".
        - Минуточку! Мач-Дипинг... Мач-Дипинг... Это что, возле Борнмута?
        - Миль пятнадцать от Борнмута.
        - Тебе не встречался там некто по фамилии Венейблз?
        - Встречался.
        - Правда? - Корриган даже привстал от волнения. - Знаешь, куда ездить! Как он тебе показался?
        - В высшей степени примечательная личность.
        - Да? А чем примечательная?
        - Главным образом силой характера. А вообще-то он калека, перенесший полиомиелит.
        Корриган вдруг взволнованно перебил меня:
        - Что?
        - Несколько лет тому назад он перенес полиомиелит. Нижняя половина тела у него парализована.
        Лицо Корригана выразило отвращение, и он откинулся в кресле.
        - Кончено! Я так и думал, что это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
        - Не понимаю, о чем это ты. Корриган сказал:
        - Тебе надо повидаться с О.П.И. - окружным полицейским инспектором Леженом. Ему твои сведения будут интересны. Когда убили Гормана, Лежен допросил всех, видевших его в тот вечер на улице. Большинство показаний, как всегда, были бесполезны. Но среди прочих там оказался один аптекарь по фамилии Осборн, чья аптека находилась поблизости. Он показал, что Горман проходил в тот вечер мимо его аптеки и он видел человека, шедшего за ним по пятам, - конечно, тогда он не придал этому значения. Но он ухитрился весьма подробно описать этого молодца и был уверен, что сможет его узнать. Ну а на днях Лежен получил письмо от Осборна. Он продал дело и живет теперь в Борнмуте. Осборн побывал недавно на каком-то местном празднике и уверяет, что встретил там того человека. В инвалидном кресле на колесиках. Осборн расспросил, кто это такой, и узнал, что фамилия его Венейблз.
        Корриган вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул.
        - Совершенно верно, - сказал я. - Это был Венейблз. Он присутствовал на празднике. Но идти по пятам за отцом Горманом в Пэддингтоне он никак не мог. Это было бы невозможно физически. Осборн ошибся.
        - Он описал его скрупулезнейшим образом. Рост около шести футов, крупный нос крючком, кадык. Все так?
        - Да. Все подходит. Но тем не менее...
        - Понимаю. Мистер Осборн вполне может преувеличивать свой дар наблюдательности. Очевидно, его ввело в заблуждение случайное сходство. Но то, что ты устроил встречу для того, чтобы с таким энтузиазмом рассказать о каком-то объекте, расположенном по соседству, - о каком-то там бледном коне, что ли, - меня настораживает. Давай выкладывай!
        - Ты мне не поверишь, - осторожно сказал я. - Я и сам-то, строго говоря, себе не верю.
        - Давай, давай! Не стесняйся.
        Я рассказал ему о моей беседе с Тирзой Грей. Последовало молниеносное:
        - Какое бессовестное вранье!
        - Тебе так кажется?
        - Тут двух мнений быть не может! Что с тобой, Марк? Белые петушки! Это для жертвоприношений, что ли? Медиум, местная ведьма, старая дева средних лет, посылающая лучи, которые несут гибель всему живому! Это же безумие! Чистое безумие!
        - Безумие, - грустно подтвердил я.
        - И перестань мне поддакивать, Марк! Иначе я решу, что в этом и в самом деле что-то есть! Ты ведь думаешь именно так, верно?
        - Разреши мне сперва задать тебе один вопрос. Все эти разговоры о тайном тяготении к смерти, о стремлении к смерти - есть за ними какая-то научная истина?
        Корриган поколебался, прежде чем ответить. Затем он сказал:
        - Я не психиатр. Между нами говоря, я считаю добрую половину их тоже немножко чокнутыми. Собаку съели на всяких там теориях. А теории эти их бог знает куда завели. Могу сказать, что в полиции не очень-то жалуют медицинских экспертов, которые всегда тут как тут, если требуется оправдать очередного убийцу, поднявшего руку на беззащитную старушку ради денег, припрятанных в шкатулке!
        - Предпочитаешь свою теорию желез внутренней секреции?
        Он осклабился.
        - Ладно, ладно! И у меня есть своя теория, согласен! Но у моей теории будет хорошее материалистическое обоснование, если я это дело добью! А вся эта болтовня о бессознательном - пф!
        - Ты в бессознательное не веришь?
        - Нет, конечно, я верю! Но этих молодцов чересчур уж заносит. Бессознательное стремление к смерти и так далее - частично это верно, но часть эта вовсе не так велика, как они полагают.
        - Но, значит, стремление к смерти существует, - настойчиво гнул я свою линию.
        - Лучше найди себе учебник психологии - и прочтешь сам, что тебе надо.
        - Тирза Грей утверждает, что и так все это знает.
        - Тирза Грей! - фыркнул он. - Что может знать чокнутая старая дева из глухой деревеньки о работе человеческого сознания!
        - Говорит, что знает многое.
        - Как я уже сказал, бессовестное вранье.
        - Но так, - возразил я, - и раньше говорили о каждом открытии, противоречащем общепринятым представлениям. Лягушки, дергавшиеся от электродов...
        Он прервал меня:
        - Итак, ты купился на это, целиком и полностью?
        - Вовсе нет! - возразил я. - Я только хотел выяснить, подтверждается ли это современной наукой.
        Корриган фыркнул:
        - Современную науку ему подавай!
        - Хорошо. Я только спросил.
        - А скоро ты скажешь, что она и есть та женщина с коробом!
        - Какая женщина и с каким коробом?
        - Это просто одна из старинных нелепиц, используемых Нострадамусом. Люди ведь купятся на что угодно!
        - Ты бы хоть рассказал мне, что слышно нового со списком фамилий?
        - Ребята здорово поработали, но такого рода вещи - дело длительное и кропотливое. Фамилии без адресов и имен мало что дают.
        - А если подойти к этому с другой стороны? Убей меня, если на каждую из этих фамилий в списке в последнее время - скажем так: за последний год или полтора - не было выписано свидетельства о смерти. Так я говорю или не так?
        Он бросил на меня странный взгляд.
        - Вообще-то так...
        - Объединило их одно - смерть!
        - Правильно. Но все может оказаться не так страшно, как выглядит. Да знаешь ли ты, сколько народу умирает каждый день на Британских островах! А из этих фамилий к тому же некоторые весьма распространенные, что тоже не облегчает расследование.
        - Делафонтен, - сказал я. - Мэри Делафонтен. Не слишком распространенная фамилия, правда? Похороны состоялись в прошлый вторник, насколько я знаю.
        Он быстро вскинул на меня глаза:
        - Откуда тебе это известно?
        - Приятельница ее рассказала.
        - В ее смерти нет ничего подозрительного. Смею это утверждать. Вообще все эти смерти - полиция расследовала их - не содержат в себе ничего вызывающего сомнения. Если б то были "несчастные случаи", это могло бы казаться подозрительным. Но тут каждый раз смерть последовала от совершенно естественных причин - воспаления легких, кровоизлияния в мозг или опухоли мозга, камней в желчном пузыре, один случай полиомиелита - никаких странностей не обнаружено.
        Я кивнул.
        - Не несчастные случаи, - сказал я. - И не случаи отравления. Обычные болезни со смертельным исходом. Как раз то, в чем уверяла меня Тирза Грей.
        - Ты утверждаешь, что эта женщина может вызвать смерть человека, которого никогда в жизни не видела, человека, живущего от нее на расстоянии многих миль? Может вызвать у него пневмонию, от которой он умрет?
        - Я не утверждаю. Утверждает она. Мне это представляется чистой фантастикой, и я предпочел бы, чтобы это оказалось неправдой. Но существуют любопытные факты. Сначала случайное упоминание "Бледного коня", когда речь зашла об устранении неугодных. Потом этот "Бледный конь" действительно выступает на авансцену, и женщина, живущая там, грубо говоря, хвастается, что может совершить подобное действие. Поблизости живет человек, про которого настойчиво говорят, что он преследовал отца Гормана в вечер его убийства - тот самый вечер, когда священника вызвали к умирающей, рассказавшей ему о каком-то "злодействе". Не слишком ли много совпадений, как по-твоему?
        - Но тот человек не мог быть Венейблзом, ведь, как ты мне сообщил, Венейблз уже много лет парализован.
        - А возможно ли с медицинской точки зрения симулировать паралич?
        - Конечно невозможно. Это привело бы к атрофии конечностей!
        - Твое утверждение, по-видимому, решает проблему, - со вздохом признал я. - Жаль. Если б существовала какая-нибудь организация - нечто вроде фирмы "Устранение людей. Момент", то я мог бы представить Венейблза в качестве ее мозгового центра. Вещи, которые я видел в его доме, должны стоить фантастических денег. Откуда у него такие деньги?
        И, помолчав, спросил:
        - А у этих людей, скончавшихся тихо-мирно в своей постели от той или иной болезни, был кто-нибудь, кому была бы выгодна их смерть?
        - Кому-нибудь та или иная смерть всегда выгодна - в большей или меньшей степени, но явно подозрительных обстоятельств в наших случаях мы не обнаружили. Ты это имел в виду?
        - Не совсем это.
        - Леди Хескет-Дюбуа, как ты, возможно, знаешь, оставила чистыми пятьдесят тысяч. Их унаследовали племянник с племянницей. Племянник живет в Канаде. Племянница замужем и обитает на севере Англии. Обоим деньги весьма кстати. Томазина Такертон получила большое наследство от отца. Если бы она умерла до двадцати одного года, наследство должно было перейти к ее мачехе. Мачеха не производит впечатления человека в чем-то виновного. Далее случай с миссис Делафонтен - деньги достались кузине.
        - Да, да, помню. И где эта кузина?
        - В Кении с мужем.
        - Все благополучно отсутствуют, - заметил я.
        Лицо Корригана выразило досаду.
        - Из тех трех откинувших копыта Сэндфордов один оставил жену, на много лет его моложе, которая поторопилась вновь выскочить замуж. Покойный Сэндфорд был правоверным католиком и развода ей не давал. Человека по имени Сидни Хармондсворт, скончавшегося от кровоизлияния в мозг, Скотленд-Ярд заподозрил в умножении своих доходов путем шантажа. Кое-кто из занимающих отличное положение, наверное, вздохнул с облегчением, услыхав об этой кончине.
        - Иными словами, из этих смертей каждая была кому-нибудь на руку? Ну а что скажешь о Корригане?
        Корриган ухмыльнулся.
        - Корриган - фамилия очень распространенная. Скончалось немало Корриганов, но, насколько удалось установить, кончины эти никому особого удовольствия не доставили.
        - Тогда понятно. Следующая из намеченных жертв - ты. Будь осторожен.
        - Постараюсь. Только не думай, что эта твоя Эндорская ведьма сумеет укокошить меня какой-нибудь язвой или испанкой. Врача с таким стажем прикончить не так-то просто!
        - Послушай, Джим. Я хочу выяснить, правду ли говорила эта Тирза Грей. Ты поможешь мне?
        - И не мечтай! Не понимаю, как умный, образованный человек может купиться на такое бессовестное вранье!
        Я вздохнул.
        - Ты не мог бы называть это как-нибудь иначе? Эта твоя присказка мне надоела.
        - Чушь собачья, если так тебе больше нравится!
        - Тоже не очень.
        - Ты упрямый, Марк, правда?
        - Думаю, да, - сказал я, - кто-то же должен проявлять упрямство.
        Глава десятая
        Поселок "Глендовер-Клоуз" был новехоньким. Он протянулся неправильным полукружием, на нижнем конце которого еще работали строители. Примерно в середине полукружия располагалась калитка, а над нею надпись - "Эверест".
        Над тюльпанной грядкой виднелась круглая спина того, в ком инспектор Лежен без труда распознал мистера Захарию Осборна. Отворив калитку, он вошел. Мистер Осборн разогнулся, чтобы посмотреть, кто это вторгся в его владения. Когда он узнал гостя, и без того раскрасневшееся лицо его прямо-таки вспыхнуло от удовольствия. Деревенский мистер Осборн мало чем отличался от мистера Осборна - лондонского аптекаря. На нем были грубые башмаки и рубашка с короткими рукавами, но и такая домашняя одежда не умаляла впечатления щеголеватости и аккуратности. На яйцевидной лысой голове сверкали обильные капли пота. Прежде чем двинуться навстречу гостю, он аккуратно вытер их платком.
        - Инспектор Лежен! - радостно воскликнул он. - Это большая честь для меня. Истинная правда, сэр! Я получил от вас письмо с благодарностью, но не надеялся увидеть вас лично. Добро пожаловать в мой уголок. В мой "Эверест". Вас, должно быть, удивляет такое название? Я всегда живо интересовался Гималаями. Во всех подробностях изучал гималайскую экспедицию. Она прославила нашу страну! Эдмунд Хилари! Вот это личность! Какая стойкость! Как человек, которому не довелось испытать никаких лишений, я высоко ценю мужество тех, кто идет на штурм, неприступных вершин или покоряет скованные льдом просторы, открывая тайны полюса. Но пойдемте скорее в дом и, пожалуйста, прошу, отведайте скромного угощения!
        Идя впереди Лежена, мистер Осборн провел его в дом - небольшой деревенский коттедж, воплощение чистоты и аккуратности, обставленный, правда, несколько скудно.
        - Меблировку я еще не закончил, - объяснил мистер Осборн. - Когда представляется возможность, я посещаю для этого местные аукционы. Там можно высмотреть хорошие вещи, а стоят они вчетверо дешевле тех, что в магазине. Что вам предложить? Рюмочку шерри? Или пива? А может быть, выпьете чаю? Я сейчас же поставлю чайник!
        Лежен предпочел пиво.
        - Вот, пожалуйста, - сказал мистер Осборн, возвратившись через минуту с двумя пенящимися оловянными кружками.
        - Посидим, отдохнем. "Эверест"... Ха-ха! Усадьба названа со значением! Я большой любитель пошутить.
        Исполнив таким образом долг гостеприимства, мистер Осборн с надеждой наклонился над столом:
        - Мои сведения вам пригодились?
        Лежен постарался как мог смягчить удар.
        - Боюсь, что не так, как мы ожидали.
        - Должен признаться, что я разочарован. Хотя, конечно, понимаю, что человек, шедший за отцом Горманом, не обязательно должен оказаться его убийцей. Это было бы слишком хорошо. А мистер Венейблз богат, и его в округе уважают, я знаю, что он вращается в высшем обществе.
        - Дело в том, - сказал Лежен, - что в тот вечер видеть мистера Венейблза вы не могли.
        - Но я его видел! Для меня в этом нет ни малейшего сомнения. Насчет лиц я никогда не ошибаюсь!
        - Боюсь, что на этот раз вы все-таки ошиблись, - сказал Лежен. - Видите ли, мистер Венейблз - жертва полиомиелита. Уже более трех лет нижняя часть тела у него парализована, и ноги не действуют.
        - Полиомиелит! - ахнул мистер Осборн. - О господи! Тогда это меняет дело. И все же... Извините меня, инспектор, но... Надеюсь, вы не обидитесь... Но правда ли это? Я хочу сказать, есть ли у вас медицинское подтверждение?
        - Да, мистер Осборн. Медицинское подтверждение у нас есть. Мистер Венейблз является пациентом сэра Уильяма Дагдейла, известного профессора, практикующего на Харли-стрит.
        - Конечно, конечно! Медицинское светило! Кто его не знает! О боже, как же я опростоволосился! Но я был настолько уверен... И побеспокоил вас понапрасну!
        - Не надо так огорчаться, - прервал его Лежен. - Полученные от вас сведения все же весьма ценны для нас. Они доказывают, что человек, которого вы видели, очень похож на мистера Венейблза, а так как внешность у мистера Венейблза очень характерная, то знать это нам крайне важно. Под ваше описание подпадает не так много людей.
        - Верно, верно! - Мистер Осборн немного приободрился. - Какой-нибудь деятель преступного мира, внешне схожий с мистером Венейблзом. Таких, конечно, будет немного. И в картотеках Скотленд-Ярда...
        Он с надеждой взглянул на инспектора.
        - Может быть, все не так просто, - раздумчиво сказал Лежен. - Преступник может и не значиться в картотеке. К тому же, как вы сами только что сказали, у нас пока нет оснований предполагать, что нападение на отца Гормана совершил именно этот человек.
        Мистер Осборн опять приуныл.
        - Вы должны меня простить... Переусердствовал, вот как это называется... Слишком хотел помочь и выступить с показаниями в суде по делу об убийстве. Уж там бы им меня не сбить. О, там бы я стоял как скала!
        Лежен молчал, задумчиво и пристально разглядывая хозяина дома.
        Мистер Осборн отозвался на это пристальное внимание.
        - Что? - спросил он.
        - Мистер Осборн, а почему бы вы тогда, как вы выразились, стояли как скала?
        Мистер Осборн очень удивился.
        - Потому что я так в этом уверен... О да, я понимаю ваш вопрос. Это оказался не тот человек. Значит, на уверенность я права не имею. И все же я ее чувствую.
        Лежен подался вперед, наклонившись над столом.
        - Вас, наверное, удивляет, зачем я сегодня приехал к вам. Получив медицинское подтверждение тому, что виденный вами человек не мог быть мистером Венейблзом, я все-таки здесь. Почему?
        - Да, совершенно верно, конечно! Так ответьте же мне, инспектор, почему вы приехали?
        - Я приехал потому, - сказал Лежен, - что на меня произвела впечатление определенность ваших показаний. Я хотел понять, на чем основана такая уверенность. Вспомните, что вечер тот был туманным. Я был в вашей аптеке, стоял на вашем месте, на пороге, и глядел через улицу. И пришел к выводу, что в туманный вечер человеческая фигура на таком расстоянии виделась бы нечетко и различить черты лица вы вряд ли смогли бы.
        - Отчасти вы, конечно, правы. Туман тогда действительно имел место. Но он был, как бы это выразиться, клочковатым, что ли... В просвет я и увидел отца Гормана, быстро идущего по противоположной стороне улицы. Ясно увидел и его и человека, который вскоре прошел следом за ним. К тому же, когда этот второй человек поравнялся со мной, он чиркнул зажигалкой, чтобы опять зажечь потухшую сигарету. И профиль его в тот момент был виден очень ясно - нос, подбородок, выступающий кадык. "Какая необычная внешность, - подумал я тогда. - Никогда раньше не встречал его здесь. Если бы он хоть раз заглянул ко мне в аптеку, я бы уж его запомнил". Так я подумал. И теперь вы понимаете... - На этом мистер Осборн прервал свое объяснение.
        - Да, я понимаю, - задумчиво согласился Лежен.
        - Брат, - с надеждой предположил мистер Осборн. - Может быть, даже близнец? Это было бы решением вопроса!
        - Решение в виде как две капли похожего близнеца? - Лежен с улыбкой покачал головой. - В романе это очень удобно. Но в действительности, - он опять покачал головой, - это нереально. Совершенно нереально.
        - Да... Да, пожалуй. Но может быть, просто брат. Близкое фамильное сходство... - Мистер Осборн выглядел удрученным.
        - Насколько мы можем утверждать, - осторожно сказал Лежен, - у мистера Венейблза брата не имеется.
        - Насколько вы можете утверждать? - как эхо откликнулся мистер Осборн.
        - Хотя он и англичанин, но родился за границей и был привезен родителями в Англию лишь в возрасте одиннадцати лет.
        - Значит, вы не очень-то много о нем знаете? Я хочу сказать, о его семье и т. д.?
        - Нет, - подумав, ответил Лежен. - Непросто разузнать о мистере Венейблзе много без того, чтобы, как говорится, не справиться у него самого. Поступать же таким образом у нас пока оснований нет.
        Ответ его был преднамерен. Способы разузнать что-то без того, чтоб расспрашивать подозреваемого, он знал, но делиться ими с Осборном он вовсе не собирался.
        - Итак, если б не заключение медиков, вы были бы уверены, что это он? - спросил Лежен, поднимаясь из-за стола.
        - О, конечно, - сказал мистер Осборн, также поднимаясь. - Запоминать лица - это мой конек. - Он коротко хохотнул. - Скольких клиентов я этим поражал! Спросишь, бывало: "Как ваша астма?" Тот удивится. А я ему тогда: "Разве не вы заходили ко мне в марте с рецептом от доктора Харгривза?" У того прямо глаза на лоб! Очень помогало мне в делах. Всякому лестно, когда его помнят. Хотя, надо признать, имена я запоминаю хуже, чем лица. Я начал упражняться в этом деле еще в ранней молодости. "Если его величество это умеет, - твердил я себе, бывало, - значит, сумеешь и ты, Захария Осборн!" А потом это вошло в привычку! И уже вроде бы и усилий не требовало.
        Лежен вздохнул.
        - Вот бы мне в суд такого свидетеля! - сказал он. - Опознание - штука хитрая. Большинство свидетелей вообще не способны ничего вам сказать. Говорят, например, так: "О, он довольно высокий, по-моему. Белокурый. Нет, пожалуй, не очень белокурый, а скорее русый. Лицо обычное. Глаза голубые - или серые, а может, и карие. Плащ серый, а может быть, синий".
        Осборн засмеялся.
        - Ну, подобные свидетельства вам не очень-то помогают!
        - Да, а вот такой свидетель, как вы, - это, честно говоря, благословенье божье!
        Мистер Осборн расплылся в довольной улыбке.
        - Это талант, - скромно потупившись, сказал он. - Но учтите, что я упражнял его! Знаете игру, которой развлекаются на детских праздниках? Множество предметов на подносе, и за считанные минуты надо их запомнить. Я всякий раз запоминал сто из ста. Все удивлялись. "Чудо!" - говорили они. А никакого чуда нет. Просто способность. Способность, развитая практикой. - Он опять хохотнул. - Я и фокусник неплохой. Немножко занимаюсь этим, веселю детей на Рождество. Простите, мистер Лежен, что это у вас в нагрудном кармане?
        Наклонившись к Лежену, он вытащил из его кармана маленькую пепельницу.
        - Ай-ай-ай, сэр, а еще полицейский!
        Он расхохотался, и Лежен присоединился к нему. Затем мистер Осборн вздохнул:
        - Уютный у меня домик, сэр. И соседи вроде милые и дружат со мной. Сколько лет я мечтал о такой жизни, а теперь должен вам признаться, мистер Лежен, что скучаю по своему делу. В аптеке всегда люди сновали туда-сюда. Множество типов, понимаете ли, достойных изучения. А я ведь так мечтал о собственном клочке земли для садика. У меня столько увлечений. Бабочки, как я уже говорил вам, а также, время от времени, наблюдения за жизнью пернатых. Я не представлял себе, как будет мне не хватать того, что называется "человеческим фактором".
        Я мечтал немного попутешествовать. Что ж, на недельку я съездил во Францию. Очень мило, надо это прямо сказать, и при всем том я вдруг почувствовал, со всей определенностью почувствовал, что с меня и Англии вполне достаточно. Во-первых, мне не понравилась заграничная кухня. Ей-богу, они и понятия не имеют о том, что такое яичница с ветчиной!
        И он опять вздохнул.
        - Видите, какова она, человеческая натура! Так мечтать о том, чтобы бросить дело, - я ведь и вправду об этом мечтал. А теперь я, знаете, подумываю о том, чтобы стать совладельцем аптеки здесь, в Борнмуте, небольшую долю взять, не так, чтобы все время быть привязанным к аптеке, просто чтобы в жизни интерес появился, опять ощутить пульс жизни. Наверное, с вами то же самое произойдет. Будете строить планы, а потом придет время - и заскучаете по вашей беспокойной работе.
        Лежен улыбнулся.
        - Жизнь полицейского вовсе не так романтически беспокойна, как вам это кажется, мистер Осборн. Вы рассуждаете как любитель. В основном она скучна и однообразна. Ведь вовсе не всегда мы выслеживаем преступников по таинственным, одним нам ведомым приметам. Работа наша бывает и в высшей степени нудной.
        Но мистер Осборн остался, видимо, при своем мнении.
        - Вам, конечно, лучше знать, - сказал он. - До свидания, мистер Лежен, очень мне обидно, что я не смог вам помочь. Если что-нибудь когда-нибудь вам понадобится...
        - Я дам вам знать, - пообещал Лежен.
        - Тогда на празднике такой вроде бы случай представился, - горестно пробормотал Осборн.
        - Понимаю. Жаль, но свидетельства медиков не оставляют места сомнениям. С этим ведь приходится считаться, верно?
        - Ну... - Мистер Осборн как будто хотел еще что-то добавить, но Лежен словно не заметил этого. Быстрыми шагами он направился к выходу. Стоя у калитки, мистер Осборн глядел ему вслед.
        - Свидетельства медиков, - проговорил он. - Тоже мне, медики! Если б он хоть вполовину знал о них то, что знаю я... Святая простота, вот что они такое! Медики!
        Глава одиннадцатая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        I
        Сначала Гермия. Теперь Корриган.
        Что ж, значит, я выставил себя на посмешище.
        Бессовестное вранье я принял за истину. Подпал под влияние этой обманщицы Тирзы Грей и дал себя обвести вокруг пальца. Оказался доверчивым суеверным ослом.
        Я решил выкинуть из головы эту проклятую историю. Какое, на самом деле, она имеет ко мне отношение! Сквозь туман разочарования до меня слабо долетали отголоски настойчивых призывов миссис Дэн Калтроп.
        - Но вам необходимо что-то предпринять!
        Советовать, конечно, хорошо.
        - Вам необходима чья-нибудь помощь.
        Мне была необходима помощь Гермии. Необходима помощь Корригана. Но ни тот, ни другая в эти игры не играют. А больше никого у меня нет.
        Если только...
        Я сел, обдумывая новую идею. Потом бросился к телефону и позвонил миссис Оливер.
        - Алло! Это Марк Истербрук.
        - Да?
        - Вы не можете припомнить, как звали ту девушку, на празднике, с которой мы разговаривали потом в доме?
        - Могу, по-моему... Минуточку... Да, конечно! Джинджер! Вот как ее звали.
        - Это я и сам помню. А по-настоящему?
        - Что значит "по-настоящему"?
        - Не думаю, чтобы при крещении ей дали "имя Джинджер. А потом, у нее должна же быть фамилия!
        - Конечно. Но я понятия не имею, как ее фамилия. О фамилиях сейчас как-то и речи нет. А я и видела-то ее всего один раз. - Миссис Оливер помолчала, а затем сказала: - Вам надо позвонить Роде и узнать все у нее.
        Идея эта мне не понравилась. Я чувствовал какую-то неловкость.
        - О, неудобно, - сказал я.
        - Это же очень просто, - ободряюще начала миссис Оливер. - Скажите только, что потеряли ее координаты, а имя не можете вспомнить и что вы обещали ей прислать какую-нибудь вашу работу, или сообщить адрес магазина, где дешево продается икра, или что вам надо ей вернуть платок, который она вам одолжила, когда у вас шла кровь из носа, или связать ее с одним из ваших знакомых, который хочет отреставрировать какую-нибудь картину из коллекции. Хоть один из поводов вам подходит? Не то могу предложить вам еще десяток!
        - Нет, прекрасно обойдусь одним из этих, - уверил я ее.
        Положив трубку, я набрал 100 и через секунду уже говорил с Родой.
        - Джинджер? - сказала Рода. - Она живет в Мьюз. Калгери-Плейс, сорок пять. Подожди минуту. Я дам тебе ее телефон. - Рода отошла от аппарата, а спустя минуту опять взяла трубку. - Кейприкорн 35987. Записал?
        - Да, спасибо. Только я не знаю, как ее зовут. Я даже и не расслышал этого.
        - Как зовут? А, ты имеешь в виду фамилию! Корриган. Кэтрин Корриган. Что ты сказал?
        - Ничего. Спасибо, Рода.
        Совпадение показалось мне удивительным. Корриган. Два человека с фамилией Корриган. Может быть, это неспроста.
        Я набрал Кейприкорн 35987.
        II
        Джинджер сидела напротив меня за столиком "Белого какаду", где мы встретились, чтобы пропустить рюмочку. Выглядела она так же, как и в Мач-Дипинге, что было приятно: спутанная рыжая грива, симпатичное веснушчатое лицо и настороженные зеленые глаза. На ней было ее лондонское богемистое одеяние, состоявшее из брюк в обтяжку, обвислого свитера и черных шерстяных гетр, в остальном же она предстала передо мной прежней Джинджер. Мне она очень нравилась.
        - Не так-то просто было мне вас найти, - сказал я, - не зная ни вашей фамилии, ни адреса, ни телефона - ничего. У меня затруднение.
        - Так всегда говорит моя приходящая прислуга. Обычно это значит, что я должна купить ей новую щеточку для кастрюль или для ковра или еще какую-нибудь дребедень.
        - Нет, в моем случае покупать вам ничего не придется, - уверил я Джинджер.
        И рассказал ей все. Это заняло не так много времени, как мой рассказ обо всем Гермии, потому что Джинджер уже знала о "Бледном коне" и его обитателях. Закончив повествование, я опустил глаза. Я не хотел видеть ее реакции. Не хотел видеть ласковой снисходительности, насмешки или абсолютного недоверия. Более чем когда-либо, вся эта история показалась мне чистым идиотством. Никто (за исключением миссис Дэн Калтроп) не может разделить моих чувств. Вилкой я чертил узоры на пластиковой поверхности стола.
        - Это все? - резко прозвучал голос Джинджер.
        - Все, - вынужден был признать я.
        - И что же вы собираетесь с этим делать?
        - Вам кажется, что я должен с этим что-то делать?
        - Конечно! Кто-то же должен это сделать! Нельзя же допустить, чтобы какая-то организация убирала людей, а мы бездействовали!
        - Но что я могу?
        Я готов был броситься ей на шею, расцеловать ее!
        Нахмурившись, она потягивала "перно". На душе у меня стало теплее. Я был теперь не один. Потом она задумчиво сказала:
        - Вы должны выяснить, что все это значит.
        - Согласен. Но как?
        - По-моему, существуют кое-какие зацепки. Может быть, я смогу вам помочь.
        - Правда? Но как же ваша работа?
        - После работы тоже можно многое успеть. - Она опять нахмурилась, обдумывая что-то.
        - Эта девушка... - наконец заговорила она. - Та, с которой вы встретились в клубе после "Олд Вик"... Поппи, или как там ее? Она что-то знает, обязательно знает, и должна все рассказать.
        - Да, но она так испугалась, как только я подступил к ней с вопросами, что прямо шарахнулась от меня! Она была до смерти перепугана. Не станет она говорить!
        - Вот здесь могу пригодиться я, - уверенно заявила Джинджер. - Мне она расскажет то, чего вам не расскажет! Вы можете устроить нам встречу? Пригласить вашего друга с ней и меня? На эстрадное представление, или на ужин, или еще куда-нибудь? - Она вдруг замялась. - Может быть, это чересчур дорого?
        Я уверил ее, что могу позволить себе такую роскошь.
        - Что же касается вас... - Джинджер опять немножко подумала и неспешно заключила: - То, по-моему, лучше всего вам взяться за это со стороны Томазины Такертон.
        - Но каким образом? Она же умерла.
        - Да, если ваши предположения верны, кому-то ее смерть была выгодна. И этот человек вступил в сделку с "Бледным конем". Мне видятся два варианта. Ее мачеха или же эта девушка, подравшаяся с ней у Луиджи, девушка, у которой она сцапала ухажера. Возможно, она собралась за него замуж. А это не устраивало ее мачеху или ту девушку, если ей достаточно нравился ее ухажер. Обратиться в "Бледный конь" могла как та, так и другая. Здесь мы и попытаемся найти зацепку. Как зовут ту девушку, вы случайно не помните?
        - По-моему, Лу.
        - Пепельная гладковолосая блондинка среднего роста с довольно пышной грудью?
        Я подтвердил все эти приметы.
        - Думаю, что немного знаю ее. Это Лу Эллис. Она и сама не из бедных.
        - По виду не скажешь.
        - Как водится. И тем не менее это правда. Во всяком случае, уплатить в "Бледный конь" она могла себе позволить. Потому что, надо думать, даром они ничего не делают.
        - Да уж наверное!
        - Вам надо прощупать эту мачеху. Она больше по вашей части. Поезжайте посмотреть на нее.
        - Я не знаю ни где она живет, ни кто она такая.
        - Луиджи кое-что знает про семью Томми. Наверное, он знает и из какого она графства. А дальше обратимся к адресным книгам. Господи, какие же мы идиоты! Ведь вы же видели в "Таймс" извещение о ее смерти! Значит, единственное, что надо сделать, - это порыться в подшивках.
        - Для того чтобы прощупать мачеху, требуется предлог, - в раздумье сказал я.
        Но Джинджер возразила, что нет ничего проще.
        - Понимаете, у вас есть имя, - объявила она. - Вы историк, вы читаете лекции, вам пишут письма. Миссис Такертон будет лестно, а возможно, и крайне интересно познакомиться с вами.
        - Ну а предлог?
        - Может быть, какая-нибудь достопримечательность ее дома? - неуверенно предложила Джинджер. - Что-нибудь, если дом старый, там уж наверняка есть!
        - Но это "что-нибудь" не имеет никакого отношения к моей специальности, - возразил я.
        - Ей этих тонкостей не понять, - сказала Джинджер. - Большинство людей уверены, что каждому историку и археологу чрезвычайно интересно все, что старше ста лет. А о картине что скажете? Там ведь должны быть и старые картины! Так или иначе, попросите ее о встрече, поезжайте туда, умаслите ее, пустите в ход свое обаяние, потом скажите невзначай, что судьба свела вас случайно с ее дочерью, то есть падчерицей, выразите ей сочувствие, и так далее и тому подобное, а потом вдруг неожиданно бросьте что-нибудь про "Бледного коня". Намек этот может прозвучать даже слегка зловеще, если вам так больше нравится.
        - Ну а потом?
        - Потом вы следите за ее реакцией. Если при неожиданном упоминании "Бледного коня" на лице человека с нечистой совестью ничего не отразится, можете плюнуть мне в лицо!
        - Хорошо: отразилось. Что делать дальше?
        - Самое важное - что мы будем знать, на правильном мы пути или нет. Как только мы в этом уверимся, мы сможем взяться за дело по-настоящему.
        Она задумалась.
        - И еще. Как по-вашему, зачем эта женщина рассказывала вам все, что она вам рассказала? Откуда вдруг такая прямота?
        - Напрашивается ответ, что в этом проявилось ее сумасбродство.
        - Я не про то. Меня интересует, зачем вдруг рассказывать вам? Из всех именно вам? Я подумала, уж нет ли в этом некой логики?
        - Какой же логики?
        - Подождите минуту. Я соберусь с мыслями.
        Я подождал. Джинджер дважды уверенно кивнула и потом продолжала:
        - Предположим следующее... только предположим, конечно... предположим, что было так. Эта девчонка Поппи кое-что знает про "Бледного коня", не через личное знакомство, конечно, - просто слышала разговоры. Судя по вашему рассказу, она из тех, что в компании незаметны, хоть это и не мешает им держать ушки на макушке и слышать больше, чем про них думают. Умственно ограниченные люди, кстати, часто таковы. Предположим, кто-то подслушал ваш разговор о "Бледном коне" и взял ее на заметку. На следующий день вы приходите к ней и задаете ей вопросы, она пугается и не хочет отвечать. Но то, что вы приходили к ней, чтобы расспросить ее, тоже становится известным. Какова цель ваших расспросов? С полицией вы не связаны. Вероятная цель их может заключаться в том, что вы являетесь потенциальным клиентом.
        - Но, конечно...
        - Повторяю, - это лишь логический вывод. До вас дошли слухи. Вы хотите все разузнать, имея в виду собственные свои надобности.
        Вскоре вы появляетесь на празднике в Мач-Дипинге. Вас привозят в "Бледного коня"... видимо, потому что вы попросили вас туда привезти. И что же? Тирза Грей с места в карьер приступает к деловым переговорам.
        - Как возможность готов это признать. - Я помедлил. - Вы думаете, что она и впрямь умеет делать то, о чем хвасталась, да, Джинджер?
        - Мне всей душой хочется ответить "нет" и "конечно нет". Но существование странных вещей отрицать невозможно! Особенно это касается гипноза. Велят тебе: иди и откуси кусок свечи завтра в четыре часа, и ты повинуешься, сам не зная почему. Все эти фокусы... электрические ящики, которые, если капнуть в них крови, предскажут тебе, что через два года ты заболеешь раком. Выглядит шарлатанством, но может быть, это и не совсем шарлатанство. А в случае Тирзы... не думаю, чтоб это было правдой, и, однако, как же я боюсь, что это может оказаться правдой!
        - Да, - хмуро подтвердил я, - точнее не скажешь!
        - Я могу заняться Лу, - подумав, сказала Джинджер. - Знаю немало мест, где можно на нее натолкнуться. А кроме того, Луиджи, наверное, тоже кое-что про нее известно. Но первоочередная задача, - добавила она, - это связаться с Поппи.
        Выполнить последнее оказалось нетрудно. Три вечера подряд у Дэвида были свободны, мы условились пойти в варьете, где он и появился вместе с Поппи. Потом мы отправились ужинать в "Фантази", где я обратил внимание на долгую совместную отлучку Джинджер и Поппи, когда они удалились попудрить носики, после чего вернулись уже в нежнейших приятельских отношениях. Никаких животрепещущих предметов мы в этот вечер, согласно плану Джинджер, не касались. Наконец, мы распрощались, и я повез Джинджер домой.
        - Докладывать особенно не о чем, - весело сказала она. - Я говорила с Лу. Кстати, парня, из-за которого они тогда повздорили, зовут Джин Плейдон. Кошмарный тип, если желаете знать мое мнение. Но очень хваткий. Девушки от него без ума. Он сильно приударял за Лу, пока не появилась Томми. Лу говорит, что Томми ему не нравилась, а нравились ее деньги. Но может быть, ей приятнее думать так, а не иначе. Во всяком случае, Лу он наподдал, что ей, конечно, обидно. Кстати, согласно ее версии, никакого скандала не было, просто девочки слегка погорячились.
        - Слегка погорячились! Она с корнями выдирала волосы у Томми!
        - Я лишь пересказываю вам то, что говорила мне Лу.
        - Видно, она была с вами очень откровенна.
        - О, такие, как она, обожают поговорить о себе и своих делах! С кем угодно, лишь бы их выслушали. Так или иначе, но у Лу сейчас новый кавалер, на мой взгляд, ничтожество, такое же, как тот, первый, но она уже по уши влюблена в него. Поэтому непохоже, что она обращалась к помощи "Бледного коня". Версия принадлежит мне, но версия не подтвердилась. Я считаю, что с Лу подозрения надо снять. Хотя она и заверила меня в том, что у Томми были серьезные намерения относительно Джина, а Джин тоже ухлестывал за ней весьма серьезно. Преуспели ли вы с мачехой?
        - Она была за границей. Возвращается завтра. Я написал ей, вернее, поручил секретарю написать и попросить разрешения встретиться с ней.
        - Хорошо. Мы сдвинули дело с мертвой точки. Надеюсь, что усилия наши не пропадут даром.
        - Только бы что-нибудь получилось!
        - Что-нибудь получится! - бодро воскликнула Джинджер. - Да, кстати! Если вернуться к началу событий, к версии, что отец Горман был убит после того, как его вызвали к умирающей, и подняли на него руку из-за чего-то, что сказала ему или в чем исповедалась умирающая. Что сталось с этой женщиной? Она умерла? И кто она такая? Здесь тоже должна быть какая-то зацепка.
        - Женщина умерла. А знаю я о ней довольно мало. Кажется, фамилия ее Дэвис.
        - А вы не могли бы навести еще кое-какие справки?
        - Попытаюсь, а там увидим.
        - Если бы мы могли познакомиться с ее окружением, можно было бы выведать, каким образом она узнала то, что было ей известно.
        - Понимаю ваш план.
        На следующее утро первым делом я позвонил Джиму Корригану и спросил, что нового.
        - Дай вспомнить. Продвинулись еще на шаг, но не больше. Дэвис - это не настоящая ее фамилия; вот почему мы не сразу смогли навести справки. Подожди-ка секунду, я тут записал кое-что... Вот, пожалуйста. Ее настоящая фамилия Арчер, а муж ее был мелким жуликом. Она его бросила и опять взяла свою девичью фамилию.
        - Какого же рода жульничеством занимался Арчер? И где он сейчас?
        - Жульничеством совершенно пустяковым. Воровал в универмагах. Брал мелочи, случайные вещи. Кое-какие принципы у него все же оставались. Что же касается того, где он сейчас, то он умер.
        - Тоже не слишком много сведений.
        - Ты прав. В фирме, где служила миссис Дэвис до того, как заболела, - это И.П.С. (Изучение потребительского спроса) - насколько можно судить, ничего не известно ни о ней, ни о ее окружении.
        Поблагодарив его, я повесил трубку.
        Глава двенадцатая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        Три дня спустя мне позвонила Джинджер.
        - У меня для вас кое-что есть, - сказала она. - Фамилия и адрес. Запишите.
        - Диктуйте.
        - Фамилия Брэдли, а адрес такой: Бирмингем, квартал Муниципальной площади, семьдесят восемь.
        - Убей меня, не понимаю, что это значит!
        - А кто понимает? Я тоже не понимаю. И думаю, что и сама Поппи не совсем понимает.
        - Поппи? Значит, вы...
        - Да. Я как следует занялась Поппи. Говорила я вам, что если мне взяться за это дело, то кое-что я из нее вытрясу! Важно было расположить ее к себе, а остальное пошло как по маслу.
        - Как же вам это удалось? - полюбопытствовал я.
        Джинджер рассмеялась.
        - Обычное девчачье шушуканье. Вам этого не понять. Дело в том, что когда девушка откровенничает с подружкой, то все, что она ей рассказывает, как бы не в счет. Она не придает этому значения.
        - То есть это как бы их внутреннее дело?
        - Можно сказать, да. Так или иначе, мы пообедали, и я начала плести что-то о своих амурных делах, о том, как все у меня складывается: он женат, а жена - мегера и католичка, не дает развода, отравляет ему жизнь. Рассказала, что она инвалид, вот уже который год не живет и не умирает, хотя смерть ее могла бы стать облегчением, даже и для нее самой. Что сильно подумываю о том, чтобы обратиться в "Бледный конь", но плохо представляю, как это все устроить, и не будет ли это чересчур дорого. На что Поппи сказала, да, она думает, что это обойдется дорого. Она слышала, что дерут они безбожно. А я ей: "Ну, кое-какие деньги мне предстоят". Что, знаете ли, истинная правда, если иметь в виду двоюродного дедушку. Смерти его ни я, ни крошка никоим образом не желаем, но в данном случае обстоятельство это пришлось как нельзя кстати. Я поинтересовалась, не устроит ли их рассрочка. И как бы все это узнать? И тут вдруг Поппи дает мне эту фамилию и адрес и объясняет, что для начала надо повидать этого человека и всю деловую сторону уладить с ним.
        - Фантастика! - воскликнул я.
        - В общем-то, да.
        Мы оба помолчали, потом я недоверчиво спросил:
        - Вот так, прямо, открыто, она вам это и сказала? И без всякого... страха?
        - Вы не понимаете! - нетерпеливо отвечала Джинджер. - Говорю вам, то, что она рассказывала мне, - не в счет. А потом, Марк, если мы с вами правы и предприятие это поставлено на деловые рельсы, то ведь всякое дело нуждается в какой-никакой рекламе, верно? Другими словами, им надо постоянно привлекать новых клиентов.
        - Но верить в подобные вещи способны лишь сумасшедшие!
        - Пускай. Мы сумасшедшие. Так вы поедете в Бирмингем повидать мистера Брэдли?
        - Да, - сказал я. - Поеду и повидаю. Если он существует.
        Квартал Муниципальной площади представлял собой настоящий улей всяческих фирм и контор. На первом этаже одного здания я обнаружил стеклянную дверь с аккуратной черной табличкой: С.-Р. Брэдли, комиссионер, а ниже, помельче: Пожалуйста, входите.
        Я вошел.
        Небольшая приемная оказалась пустой, внутренняя дверь с надписью "Служебное помещение" была полуотворена. Голос из-за двери сказал:
        - Сюда, пожалуйста.
        Кабинет был побольше. Он вмещал стол, одно-два удобных кресла, телефон, ящики с картотекой и самого мистера Брэдли, сидевшего за столом.
        Мистер Брэдли был небольшого роста, темноволосый, с проницательными темными глазами. На нем был строгий темный костюм, и выглядел он воплощением респектабельности.
        - Только дверь, пожалуйста, закройте, хорошо? - с ласковой непринужденностью сказал он. - Присаживайтесь. Вот в этом кресле вам будет удобно. Сигарету? Нет? Итак, чем я могу вам быть полезен?
        Я глядел на него. Я не знал, с чего начать. Понятия не имел, что бы такое сказать ему. И, очертя голову, выпалил фразу, произнести которую меня заставило, наверное, отчаяние. А может быть, меня толкнул на это взгляд его маленьких, как бусинки, глаз.
        - Ну так сколько? - спросил я.
        И обрадовался, увидев, что он несколько оторопел - немного, не так, как должен был бы. Не подумал, как подумал бы на его месте я, что в кабинет к нему ворвался сумасшедший.
        Брови его поползли вверх.
        - Ну-ну, - сказал он, - даром времени не теряете, правда?
        Я гнул свою линию.
        - Что же вы мне скажете?
        Он покачал головой с легким укором.
        - Так дела не делаются. Всему должен быть свой черед.
        Я пожал плечами.
        - Как угодно. И какой же черед вы предлагаете?
        - Мы даже не представились друг другу. Я не знаю вашей фамилии.
        - До поры до времени, - сказал я, - не чувствую целесообразности вам ее сообщать.
        - Осторожничаете.
        - Осторожничаю.
        - Осторожность - качество замечательное, но не всегда уместное. Так кто же вас ко мне направил? Кто наш общий друг?
        - И этого я вам не могу сказать. У моего приятеля есть приятель, знакомый с одним вашим приятелем.
        Мистер Брэдли кивнул.
        - Мои клиенты нередко попадают ко мне именно таким путем. Ведь некоторые из наших задач довольно... довольно деликатны. Полагаю, вы знаете, чем я занимаюсь?
        Ждать моего ответа он явно не собирался, потому что поспешил ответить сам.
        - Я комиссионер на ипподроме, - сказал он. - Может быть, вы интересуетесь... лошадьми?
        Последнее слово он произнес после легкой заминки.
        - Нет, на ипподроме я не бываю, - упорствовал я.
        - Но лошади бывают разные. Лошади на скачках, для охоты, лошади-тяжеловозы. Я лично занимаюсь спортивной стороной конного дела. Помогаю делать ставки.
        Он помолчал и потом спросил небрежно, может быть, даже чересчур небрежно:
        - Высмотрели какого-нибудь коня?
        Я пожал плечами и бросился с головой в омут:
        - Да. Бледного коня.
        - Ах, вот как! Хорошо, очень хорошо. А сами вы, насколько я могу судить, скорее лошадка темная... Ха-ха! Не надо волноваться, потому что волноваться, уверяю вас, совершенно не о чем.
        - Вам-то что... - довольно грубо буркнул я.
        Тон мистера Брэдли стал еще ласковее и вкрадчивее.
        - Я вполне понимаю ваши чувства. Но поверьте мне, что беспокойство ваше совершенно излишне. Я сам юрист. Изгнанный из корпорации, конечно, - добавил он с откровенностью почти обезоруживающей, - иначе я не был бы здесь. И поверьте, все, что я предлагаю, вполне законно и честно. Это просто разновидность пари. Пари ведь можно держать на что угодно - будет ли завтра дождь, могут ли русские послать человека на Луну, родит ли ваша жена двойню или не родит. Вы можете держать пари, умрет ли миссис Б. до Рождества и доживет ли миссис С. до ста лет. Мнение ваше основывается на здравом смысле и интуиции, как бы вы сами их ни называли. Видите, никаких хитростей тут нет.
        Я чувствовал себя точь-в-точь как больной перед операцией, которого хирург уговаривает не бояться.
        В качестве психотерапевта мистер Брэдли действовал мастерски.
        - Я не очень понимаю, как они работают там, в "Бледном коне", - не сразу выговорил я.
        - И это вас беспокоит? Конечно. И не одного вас. "Есть многое на свете, друг Горацио ...", и так далее и тому подобное. Откровенно говоря, я и сам этого не понимаю. Но результаты налицо. Достигнутые каким-то непостижимым образом.
        - Не можете ли вы рассказать мне об этом поподробнее...
        Теперь я утвердился в своей роли - человека осторожного, обуреваемого желанием и страхом. Наверное, с такими клиентами мистеру Брэдли часто приходилось иметь дело.
        - Вы были там хоть раз?
        Решение я принял быстро: лгать недальновидно.
        - Я... да... был... с друзьями. Они однажды взяли меня туда.
        - Очаровательный старый трактир! Историческая достопримечательность. Они совершили чудо, так его отреставрировав. Значит, вы знакомы с ней? Я имею в виду моего друга, Тирзу Грей.
        - Да, да, конечно. Поразительная женщина!
        - Поразительная, правда? Поистине поразительная! Вы очень точно выбрали слово. Поразительная женщина! И обладает поразительными способностями.
        - Но что она себе приписывает! Вещи, конечно, совершенно... ну, невозможные, что ли...
        - Верно. В том-то и дело! Приписывает себе знания и умения совершенно невозможные. Кто угодно это скажет. И даже, например, суд.
        Черные бусинки его глаз буравили меня, впиваясь в мои глаза. Последние слова мистер Брэдли повторил, повторил намеренно, со значением:
        - Например, суд. В суде это все просто высмеют! Если эта женщина вдруг встанет там и признается в убийстве, убийстве на расстоянии, при помощи "волевого импульса" или иным каким-нибудь бредовым способом, то как бы она это убийство ни называла, признание ее судом принято не будет и дела по нему суд не начнет. Даже если заявление ее - истинная правда (чему, конечно, здравомыслящие люди, вроде нас с вами, поверить не могут ни на секунду), суд его отвергнет.
        Убийство на расстоянии в глазах суда убийством не является. Это бессмыслица. В чем и Прелесть - и вы со мной согласитесь, если хорошенько подумаете.
        Я понимал, что меня пытаются ободрить. Убийство с помощью сверхъестественных сил английский суд убийством не считает. Нанимая гангстера и поручая ему совершить убийство ножом или дубинкой, я становлюсь его соучастником, и даже до совершения преступления меня могут обвинить в сговоре. Но поручая Тирзе Грей обратиться к ее искусству черной магии, я должен знать, что магия неуловима и недоступна. В чем, согласно мистеру Брэдли, и состоит ее прелесть.
        Весь мой врожденный скептицизм встал на дыбы. Я взволновался и воспротивился.
        - Но черт возьми, - вскричал я, - это чистая фантастика! Это невозможно!
        - Согласен с вами. Полностью согласен! Тирза Грей - поразительная женщина, обладающая, конечно, поразительными способностями, но поверить всему, что она себе приписывает, - невозможно. Как вы выразились, это чистая фантастика. В наше время невозможно поверить тому, что, сидя в английской деревенской усадьбе, кто-то, сам ли, через медиума ли, якобы способен посылать мысленные импульсы, или как там их называют, кому-то на Капри или в другом подобном месте, порождая у него ту или иную смертельную болезнь.
        - Так она себе это приписывает!
        - Да, конечно. Разумеется, способности у нее действительно есть; ведь она шотландка, и то, что называется ясновидением, - это их национальная особенность. Все так. Но вот во что я верю, и верю безоговорочно, - это, - он наклонился вперед и выразительно помахал пальцем у меня перед носом, - что Тирза Грей знает заранее о чьей-нибудь близкой смерти. Это талант. И он у нее есть.
        И он откинулся на спинку стула, изучая меня. Я ждал.
        - Предположим следующую гипотезу. Кому-то, вам или другому, весьма желательно было бы знать, когда умрет, скажем, его двоюродная бабушка Элиза. Подобная информация, согласитесь, небесполезна, и ничего жестокого или дурного в ней нет - помощь в делах, не больше. Как строить планы? Будет ли, скажем, к ноябрю в вашем распоряжении кругленькая сумма или не будет? Зная это доподлинно, вы можете принимать важные решения. Смерть - штука капризная. Добрая старушка Элиза с помощью докторов способна протянуть еще десяток лет. Что вам, конечно, крайне приятно - вы очень привязаны к вашей милой родственнице, но как хотелось бы все же знать...
        Он замолчал, а потом, подавшись вперед, продолжал:
        - Вот тут и нужен я. Моя профессия - пари. Я и заключаю пари на что угодно - естественно, диктуя свои условия. Вы обращаетесь ко мне. Естественно, вы не желаете держать пари, умрет или не умрет старушка! Такое пари оскорбляло бы вас в ваших лучших чувствах. Поэтому мы сформулируем это иначе. Вы спорите со мной на определенную сумму, что к следующему Рождеству тетя Элиза будет жива и здорова. Я утверждаю обратное.
        Глаза-бусинки уставились в меня, наблюдая.
        - Ничего против не имеете, так? Все очень просто. Мы поспорили. Я говорю, что тетушка Элиза - не жилец на этом свете, вы со мной несогласны. Мы заключаем контракт и подписываем его. Я называю вам дату и говорю, что к этому сроку, с допуском в две недели в ту и другую сторону, по тетушке Элизе отслужат панихиду. Вы говорите, ничего подобного. Если вы окажетесь правы, я плачу вам. Если прав я - вы платите мне.
        Я глядел на него. Я пытался вызвать в душе у себя чувства человека, желающего смерти богатой почтенной старушки. И заменил ее шантажистом. Представить это легче. Многие годы мне досаждает один тип. Терпение мое исчерпано. Он должен умереть. Убить его самому мне не хватает духу, но я готов пойти на что угодно, лишь бы он... на что угодно.
        Когда я заговорил, голос мой звучал сипло - я хорошо вжился в роль:
        - Каковы условия?
        Мистера Брэдли как подменили. Он сказал весело, почти насмешливо:
        - С этим мы и вошли, да? Вернее, вы вошли, ха-ха! Сказали: "Ну так сколько?" Я прямо оторопел. Первый случай в моей практике, чтоб с такой скоростью ухватывали суть!
        - Каковы условия?
        - Условия разные. В зависимости от обстоятельств. Грубо говоря, условия - это сумма, на которую заключается пари. В случае, если дело касается нелюбимого мужа, шантажиста или кого-нибудь в этом роде, все зависит от того, сколько может заплатить клиент. С необеспеченными клиентами, я должен сказать это сразу, я дела не имею, за исключением случаев, подобных тому, что я привел в качестве примера. Тогда это зависит от величины состояния тети Элизы. Условия вырабатываются по взаимному соглашению. Ведь они должны быть выгодны обеим сторонам, не так ли? Обычно пари заключается из расчета один к пятистам.
        - К пятистам? Довольно жестко!
        - Да, мои условия жесткие. Ведь если тетя Элиза на ладан дышит, вы это и так знаете и ко мне не побежите. Предсказать смерть с допуском всего в две недели в ту и другую сторону - дело непростое. Ставка пять тысяч фунтов на сотню фунтов здесь вполне уместна.
        - А если вы проиграете?
        Мистер Брэдли пожал плечами.
        - Это будет огорчительно. Придется заплатить.
        - А если проигрываю я, то плачу я. А вдруг я не заплачу?
        Мистер Брэдли откинулся на спинку стула. И прикрыл глаза.
        - Вот этого я бы вам не советовал, - мягко сказал он. - Никоим образом.
        Несмотря на мягкость тона, я почувствовал легкий озноб. В его словах не было прямой угрозы, но угроза витала рядом.
        Я поднялся и сказал:
        - Я... я должен все обдумать.
        И сразу же мистер Брэдли стал прежним - сама любезность и обходительность.
        - Конечно, конечно, обдумайте! Не надо никуда бросаться очертя голову! А если вы решитесь на сделку, приходите, и мы все подробно обсудим. Не спешите. Торопливость к хорошему не приводит. Не спешите.
        Я вышел от него, и в ушах у меня все раздавалось его "Не спешите".
        Глава тринадцатая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        О предстоящей мне задаче - побеседовать с миссис Такертон - я думал с большой неохотой. Несмотря на все подстегиванья Джинджер, я вовсе не был уверен в мудрости этого шага. Начать с того, что я не чувствовал в себе сил выполнить мной же поставленную задачу. Я сомневался, смогу ли выдержать нужный тон, и остро чувствовал фальшь задуманного маскарада.
        Джинджер, с напористостью почти устрашающей, проявляемой ею всегда, если это отвечало ее интересам, инструктировала меня по телефону:
        - Нет ничего проще. Усадьба ее построена Нэшем. В стиле, необычном для него. Какое-то причудливое приближение к готике.
        - И зачем мне вдруг понадобилась эта усадьба?
        - Вы собираетесь писать статью или книгу об эволюции творчества архитектора в зависимости от различных влияний.
        - Притянуто за уши, по-моему!
        - Глупости! - мужественно заявила Джинджер. - Там, где дело касается науки или искусства, то каких только невероятных теорий не выдвигают и серьезнейшим образом не отстаивают самые невероятные люди! Я могла бы привести вам массу примеров.
        - Именно поэтому вы и больше подходите для поездки, чем я.
        - Именно поэтому вы и ошибаетесь, - парировала Джинджер. - Миссис Такертон отыщет вас в "Кто есть кто", что произведет на нее должное впечатление. А меня она там не отыщет.
        Я остался при своем мнении, но временно решил сдаться. Возвратившись после" своей невероятной беседы с мистером Брэдли, я обсудил ее с Джинджер. Ей беседа показалась менее невероятной, нежели мне. И даже вызвала у нее явное удовлетворение.
        - Теперь в вопрос о том, придумали мы все это или не придумали, внесена окончательная ясность. Теперь мы знаем, что организация, которая устраняет людей, так или иначе нежелательных, существует на самом деле.
        - И действует, прибегая к помощи сверхъестественного?
        - Ваше мышление так ограниченно! А все из-за массы лишних слов и фальшивых скарабеев, которые цепляет на себя Сибилла! Они вас сбивают с толку. Окажись мистер Брэдли каким-нибудь знахарем-шарлатаном или псевдоастрологом, вы бы и сейчас еще отрицали очевидное. Но так как он оказался подлым и омерзительным дельцом мелкого пошиба - каким он по крайней мере мне видится из ваших слов...
        - Очень похоже на правду, - сказал я.
        - То машинка закрутилась. При всем нагромождении фальшивых слов, которыми они это окружают, эти три дамы из "Бледного коня" и впрямь ухватили что-то действенное.
        - Если вы проявляете такую убежденность, то зачем нам миссис Такертон?
        - Дополнительная проверка, - сказала Джинджер. - Мы знаем, что говорит Тирза Грей о своем умении. Знаем финансовую сторону дела. Немного осведомлены о трех из их жертв. Теперь желаем узнать побольше об их клиентуре.
        - Предположим, что миссис Такертон ничем не выкажет, что являлась их клиенткой?
        - Тогда придется поискать в другом месте.
        - Не исключено, что я провалю это дело, - хмуро сказал я.
        На что Джинджер возразила мне, что надо верить в свои силы.
        Итак, я прибыл на место и стоял перед парадной дверью усадьбы "Каррауэй-парк". Разумеется, архитектура дома разительно отличалась от моего представления о том, каким должен быть дом, выстроенный Нэшем. Усадьба во многих отношениях напоминала небольшой современных пропорций замок.
        Джинджер обещала снабдить меня новейшей монографией о творчестве Нэша, но книга не пришла вовремя, поэтому подготовлен я оказался неважно.
        Я позвонил и был впущен лакеем в довольно обтрепанном альпаговом фраке.
        - Мистер Истербрук? - осведомился он. - Миссис Такертон ожидает вас.
        Он проводил меня в тщательно меблированную гостиную. Комната эта произвела на меня неприятное впечатление. Все в ней было дорогим и безвкусным. А ведь сами по себе пропорции комнаты были очень изящны. На стенах висели одна-две хорошие и множество плохих картин. Удручало обилие золотой парчи.
        Дальнейшие мои размышления были прерваны появлением самой хозяйки дома. Я с трудом выпутался из блещущих парчовой позолотой диванных недр.
        Не знаю, что я ожидал увидеть, но настроение мое с ее появлением совершенно переменилось. В ней не было ничего зловещего - совершенно обычная молодая с уклоном в средний возраст дама. Не очень интересная и, как я решил, не очень приятная дама. Губы тонкие и хоть и густо намазанные, но злые. Подбородок западает. Глаза бледно-голубые и словно бы все на свете оценивающие. Дамы подобного типа обычно недоплачивают носильщикам и швейцарам. Встречаются они часто и повсеместно, но по большей части не так хорошо одеты и не так ловко намазаны.
        - Мистер Истербрук? - Судя по всему, она была в восторге от моего визита. И даже немного перебарщивала, силясь мне это выказать. - Я так рада с вами познакомиться! Подумать только, что мой дом заинтересовал вас! Я, конечно, знала, что дом построен Нэшем, муж говорил мне, но я никогда и не мечтала привлечь этим внимание такого человека, как вы!
        - Видите ли, миссис Такертон, дом этот выдержан в стиле, для Нэша не очень характерном, что и любопытно для...
        Но она избавила меня от необходимости продолжать.
        - Боюсь, что я ужасный профан во всем этом - я имею в виду архитектуру, археологию и так далее. Вы должны извинить мне мое невежество.
        - О, ничего страшного! Право же, мне это даже нравится.
        - Конечно, такого рода вещи жутко интересны, - сказала миссис Такертон.
        Я отвечал, что мы, специалисты, напротив, обычно люди крайне нудные, занятые лишь своей узкой областью.
        Миссис Такертон сказала, что она уверена в том, что я просто скромничаю, и спросила, хочу ли я сначала выпить чаю, а потом осмотреть дом или же наоборот.
        На чай я не рассчитывал, так как визит мой был назначен на половину четвертого, но сказал, что, наверное, будет лучше вначале осмотреть дом.
        Она провела меня по дому, причем болтала без умолку, облегчая мне, таким образом, задачу.
        Она сказала, что пришел я очень вовремя: дом будет продаваться - "Муж умер, а для меня одной он чересчур велик", - и, как она слышала, кажется, уже объявился покупатель, хотя агенты включили его в свои списки всего около недели назад.
        - Не хотелось бы показывать вам дом пустым. Я считаю, чтобы оценить дом, надо видеть, как в нем живут люди. Вы согласны, мистер Истербрук?
        Я как раз предпочел бы видеть этот дом пустым и без мебели, но, конечно, не мог ей этого сказать. И я спросил ее, собирается ли она поселиться где-нибудь поблизости.
        - По правде, я в этом не уверена. Сначала я хотела бы немного попутешествовать. Погреться на солнышке. Ненавижу наш кошмарный климат. Зиму я подумываю провести в Египте. Я побывала там два года назад. Чудесная страна! Хотя, думаю, вы и без меня это прекрасно знаете.
        Я ничего не знал о Египте, в чем и признался.
        - Наверное, вы просто опять скромничаете, - сказала она с веселой небрежностью. - А это моя столовая. Она восьмиугольная. Правильно я говорю? А углов не видно.
        Я сказал, что она совершенно права, и похвалил пропорции.
        Осмотр был окончен, мы вернулись в гостиную, и миссис Такертон позвонила, чтоб принесли чаю. Чай принес все тот же обтрепанный лакей. Большой викторианский серебряный чайник нуждался в чистке.
        Когда лакей удалился, миссис Такертон вздохнула:
        - После смерти мужа двое слуг - супружеская пара, прослужившая у него чуть ли не двадцать лет, - настояли на расчете. Они сказали, что собираются на покой, но потом я слыхала, что они устроились в другой дом. И получают очень высокое жалованье. С моей точки зрения, платить такие деньги неразумно. Как вспомнишь, сколько стоит их питание и содержание, не говоря уж о стирке их белья...
        Да, подумал я, скуповата. Бледно-голубые глаза и поджатые губы изобличали жадность.
        Разговорить миссис Такертон труда не представляло. Говорить она любила. Особенно рассказать о себе. Постепенно, внимательно слушая ее и время от времени поддакивая, я много чего узнал про миссис Такертон, узнал даже больше того, что она собиралась мне рассказать.
        Так я узнал, что она вышла за Томаса Такертона, вдовца, пять лет назад. Была она на много, на очень много моложе его. Познакомились они на взморье, в большом отеле, где она работала в игорном зале. Этот примечательный факт она сболтнула, сама того не ведая. Дочь мистера Такертона училась там поблизости, а "мужчины никогда не знают, что делать с дочерьми, когда надо их развлечь".
        "Бедный Томас, он был так одинок... Его первая жена умерла за несколько лет перед тем, и он очень по ней тосковал".
        Портрет миссис Такертон пополнялся все новыми штрихами. Обаятельная, душевная женщина, пожалевшая стареющего одинокого мужчину... Его быстро ухудшавшееся здоровье и ее преданность...
        "Хотя на последних стадиях его болезни уже и речи, конечно, быть не могло, чтобы проводить время с кем-нибудь из собственных моих друзей".
        Интересно, подумал я, не было ли там друзей мужского пола, которым Томас Такертон не симпатизировал? А если так, то не этим ли объясняются условия завещания?
        О завещании Джинджер навела справки в "Сомерсет-Хаусе". В нем упомянуты были старые слуги, двое крестников; назначалось содержание жене - достаточное, но не слишком щедрое. Денежная сумма по доверенности и доход с нее пожизненно. Все прочее состояние, исчислявшееся шестизначной цифрой, переходило к его дочери Томазине Энн и поступало в полную ее собственность и распоряжение по достижении ею двадцати одного года или же ко времени ее замужества. В случае ее смерти до достижения ею двадцати одного года деньги отходили ее мачехе. Другие члены семьи, кажется, не предусматривались.
        Куш порядочный, думал я. А миссис Такертон деньги любит. Сколько перевидала их она, и все проплывали мимо! Собственных денег, пока не вышла за пожилого вдовца, она, я уверен, не имела. А потому богатство могло ударить ей в голову. Жизнь с инвалидом мужем стесняла ее, но она предвкушала свободу для себя - еще не старой и богатой - настолько, как ей и во сне присниться не могло.
        Завещание, наверное, явилось для нее разочарованием. Она мечтала о большем, нежели умеренный доход. В мечтах она уже видела себя в путешествиях и дорогостоящих морских круизах, видела роскошную одежду, драгоценности или же предвкушала удовольствие от денег как таковых - удовольствие копить их в банке.
        И вместо этого все предназначалось девчонке! Девчонке суждено было стать богатой наследницей! Девчонке, которая скорее всего не любила свою мачеху и не удосуживалась этого скрывать, а проявляла со столь свойственной молодым резкостью. Девчонка разбогатеет, если только не...
        Если только что? Достаточно ли у меня оснований? Смею ли я думать, что светловолосая распутная бабенка, так и сыплющая банальностями, могла отыскать "Бледного коня" и уготовить гибель своей падчерице?
        Нет, поверить в это невозможно!
        И все же надо действовать.
        - Знаете, я, по-моему, однажды видел вашу дочь, вернее падчерицу, - ни с того ни с сего вдруг проговорил я.
        Она взглянула на меня - слегка удивленно, но без большого интереса.
        - Томазину? Правда?
        - Да. В Челси.
        - Ну, в Челси... Да, это может быть... - Она вздохнула. - Ах, эти современные девушки! С ними так трудно. Такое впечатление, что они совершенно неуправляемы. Это так огорчало отца Томазины. Я, конечно, ничего не могла с этим поделать. Мои слова были для нее пустой звук. Видите ли, когда мы поженились, она ведь была почти взрослая. А тут вдруг мачеха... - Она покачала головой.
        - Это всегда непросто, - сочувственно сказал я.
        - Я старалась проявлять терпимость, всячески старалась...
        - Конечно. Я в этом уверен.
        - Но все было без толку. Разумеется, Том не допускал, чтобы она мне дерзила впрямую, но, по существу, как это иначе можно назвать? Она отравляла мне жизнь. И когда она настояла, чтобы жить отдельно, это, строго говоря, было для меня облегчением. Но я вполне понимала чувства Тома. Она связалась с дурной компанией.
        - Я... я это понял, - сказал я.
        - Бедная Томазина, - сказала миссис Такертон. Она поправила выбившуюся белокурую прядь. Потом вдруг подняла на меня глаза. - О, вы, может быть, не знаете... месяц назад она умерла. От энцефалита - так неожиданно! Это болезнь молодых, как я слышала... Такая жалость!
        - Я знал, что она умерла, - сказал я.
        Я поднялся.
        - Большое спасибо, миссис Такертон, за то, что показали мне дом.
        Мы обменялись рукопожатием. Уже у двери я вдруг обернулся.
        - Да, кстати, - сказал я. - Наверное, вам известен "Бледный конь"?
        Усомниться в ее реакции было невозможно. Паника, настоящая паника - вот что появилось в бледно-голубых глазах. Лицо под слоем грима мгновенно побелело от страха.
        Голос прозвучал тонко, визгливо.
        - Бледный конь? О чем вы? Понятия не имею ни о каком бледном коне!
        Теперь легкое удивление изобразил я.
        - О, значит, я ошибся. В Мач-Дипинге есть весьма интересный старинный постоялый двор. Мне случилось недавно побывать в тех краях, и меня туда затащили мои друзья. Здание чудесно отреставрировано, сохраняется подлинная атмосфера. И мне почему-то вспомнилось, что там говорили о вас, но, может быть, к ним заезжала ваша падчерица или однофамилица. - Я сделал паузу. - Место известное.
        Да, припасти эти слова на выход было эффектно. В одном из зеркал я увидел лицо миссис Такертон. Она неотрывно глядела мне вслед. Она была очень, очень напугана, и я понял, какой она станет с течением времени. Зрелище было не из приятных.
        Глава четырнадцатая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        I
        - Итак, мы совершенно в этом уверились, - сказала Джинджер.
        - Мы и раньше были уверены.
        - Да, и с полным основанием. Но теперь поставлены все точки над "i".
        Я помолчал. Я мысленно видел миссис Такертон. Как она отправляется в Бирмингем, ищет там квартал Муниципальной площади, знакомится с мистером Брэдли. Представлял себе ее беспокойную настороженность и как по-отечески он ободряет ее. Как умело ввертывает о совершенной безопасности дела. (В случае с миссис Такертон он особенно должен был напирать на безопасность.) Я видел, как она уходит от него, так и не решившись. Может быть, дома ей предстоит встреча с падчерицей, приехавшей на выходные. Мог состояться разговор, содержавший намеки на будущее замужество. И все это время, неотступно, мысль о деньгах, не о маленькой сумме, не о жалкой доле наследства - о массе денег, крупных денег, во исполнение всех мечтаний. И эти деньги достанутся испорченной невоспитанной девчонке, которая шляется в Челси по барам в джинсах и обвислых свитерах в компании таких же испорченных дружков! Зачем же такой девчонке, дурной, и дурной неисправимо, такие необычайные деньги?
        И вот - вторая поездка в Бирмингем. Больше оглядки, больше ободрений. Наконец, обсуждение условий. Я невольно улыбнулся. Тут мистеру Брэдли не так легко будет сделать все по-своему. Торгуется она отчаянно. Но в конце концов соглашение достигнуто, честь по чести подписана соответствующая бумага, и что же дальше?
        Дальнейшее было недоступно воображению. Что дальше, мы не знали.
        Очнувшись от задумчивости, я увидел, что Джинджер наблюдает за мной.
        - Представили себе, как это было? - спросила она.
        - Откуда вы знаете, чем я занимался?
        - Начинаю понимать ход ваших мыслей. Вы сейчас представляли себе все это, да? Мысленно сопровождали ее в Бирмингем, и так далее.
        - Да. Но потом я словно осекся. В том месте, как в Бирмингеме они ударили по рукам. И что же произошло потом?
        Мы обменялись взглядами.
        - Раньше или позже, - сказала Джинджер, - но кто-то обязан будет разведать, что происходит в "Бледном коне".
        - Каким образом разведать?
        - Не знаю. И это нелегко. Никто из присутствовавших там, из действительных участников, никогда этого не расскажет. В то же время рассказать об этом способны только они. В чем и трудность... Интересно, не можем ли мы...
        - Обратиться в полицию? - подхватил я.
        - Да. В конце концов, теперь мы располагаем кое-чем весьма определенным. Довольно этого, чтобы действовать, как вы думаете?
        Я с сомнением покачал головой.
        - Бесспорно лишь намерение. Но разве же этого достаточно? Вся эта чушь насчет желания смерти... Нет, конечно, - тут же поправился я, опередив ее возражения, - может быть, и не чушь, но в суде это будет выглядеть чушью. Кроме того, мы не имеем ни малейшего понятия, как происходит сама процедура.
        - Значит, мы должны получить это понятие. Но как?
        - Все увидеть или услышать собственными глазами или ушами. Но спрятаться в их огромном флигеле совершенно невозможно, а по моим предположениям, в какой бы форме это ни происходило, происходит оно именно там.
        Джинджер выпрямилась, встряхнулась, подобно молодому ретивому терьеру, и сказала:
        - Существует один только путь все разузнать. Стать их клиентом.
        - Клиентом? - Я глядел на нее во все глаза.
        - Да. Вы или я - безразлично, кто именно, - задумывает устранить какого-нибудь человека, для чего отправляется к Брэдли и вступает с ним в сделку.
        - Мне ваш план не нравится, - резко сказал я.
        - Почему?
        - Как бы вам объяснить... он может оказаться опасным.
        - Для нас?
        - Возможно, и так. Но в первую очередь я подумал про... жертву. Ведь нам придется выбрать жертву и сообщить им фамилию. Фамилия не может быть вымышленной. Они способны это проверить и, вероятнее всего, проверить это захотят. Вы согласны со мной?
        Прикинув что-то, Джинджер кивнула:
        - Да. Жертвой должен стать реально существующий человек, с реальным адресом.
        - Вот это мне и не нравится, - сказал я.
        - И у нас должна быть реальная причина для устранения этого человека.
        Мы помолчали, обдумывая последнее обстоятельство.
        - Выбранный нами человек, кто бы он ни был, должен дать свое согласие, - веско сказал я. - А такое даже помыслить невозможно.
        - Весь этот антураж надо еще тщательно обдумать, - задумчиво сказала Джинджер. - Но одну вещь вы не так давно сказали совершенно правильно: слабость их позиции в том, что они между двух огней. Предприятие их должно быть тайным - и в то же время не слишком тайным. Слухи о нем должны доходить до ушей потенциальных клиентов.
        - Что меня удивляет, - сказал я, - это абсолютное неведение полиции. Ведь обычно они осведомлены о совершаемых в округе преступлениях.
        - Верно. По-моему, причина тут в том, что это преступление совершают любители. Не профессионалы. Профессиональных преступников они никак не используют и к делу не подключают. Не то чтобы нанимают гангстеров для убийства - у них предприятие частное.
        Я сказал, что в этом соображении есть резон. И Джинджер продолжала:
        - Предположим теперь, что вы или я (мы обдумаем обе возможности) жаждем кого-то устранить. Итак, кто бы мог быть этот человек, с которым вы или я решили разделаться? Есть, например, мой дорогой старый дядюшка Мервин. Когда он откинется, я получу порядочный куш. Ведь я и еще какая-то австралийская кузина - единственные его оставшиеся родственники. Так что мотив к совершению преступления усмотреть тут можно. Но дядюшке больше семидесяти, он слегка выжил из ума, почему разумнее было бы подождать естественного хода событий, в случае если я не испытываю каких-нибудь, ужасных финансовых затруднений, что мне весьма трудно изобразить. К тому же дядюшка мой - прелесть, я его очень люблю, и выжил он из ума или не выжил, но от жизни он пока получает полное удовольствие - процесс, который я никак не хочу сократить и даже помыслить об этом не смею. Ну, а вы? Есть у вас родственники, от которых можно ожидать наследства?
        Я покачал головой.
        - Ни одного.
        - Досадно. А как насчет шантажа? Хотя эту карту не так легко будет разыграть. Вы не такая уж находка для шантажиста. Будь вы членом парламента, чиновником министерства иностранных дел, вообще каким-нибудь важным и перспективным чиновником - другое дело. И то же самое я. Пять - десять лет назад все было бы просто. Компрометирующие письма или фотографии в голом виде, но в наши дни кому до этого дело? Теперь каждый, уподобившись герцогу Веллингтону, может заявить: "Опубликуйте их и проваливайте к черту!" Так что нам остается? Двоеженство? - Она с упреком посмотрела на меня. - Какая жалость, что вы не были женаты! Если б когда-нибудь у вас была жена, мы бы могли из этого кое-что состряпать!
        Должно быть, на лице моем что-то промелькнуло. Джинджер тут же это заметила.
        - Простите, пожалуйста! - сказала она. - Я разбередила старую рану!
        - Нет, - сказал я. - Это уже не рана. Слишком давняя история. Теперь, думаю, и не осталось никого, кто помнит.
        - Вы были женаты?
        - Да. Еще в университете. Мы скрывали это. Она не была... в общем, мои родные встали бы на дыбы. Я был еще несовершеннолетним. Мы прибавили себе годы.
        Минуту-другую я молчал, вновь переживая прошедшее.
        - Это было обречено, - медленно проговорил я. - Теперь я знаю. Она была хорошенькой и могла быть очаровательной, но...
        - Что случилось?
        - На летние каникулы мы отправились в Италию... Там произошел несчастный случай... автомобильная катастрофа. Она разбилась насмерть.
        - А вы?
        - Меня в машине не было. Она ехала... с другом.
        Джинджер метнула в меня быстрый взгляд. Я думаю, она поняла, как все произошло. Поняла, как больно мне было узнать, что девушка, на которой я женился, - не из тех, что зовутся верными женами.
        Джинджер вернулась к вопросам практическим:
        - Вы поженились в Англии?
        - Да. В регистрационном бюро Питерсборо.
        - Но умерла она в Италии?
        - Да.
        - Значит, запись о смерти произведена не в Англии?
        - Да.
        - Так чего ж еще нам надо? Это ж божье благословенье! Нет ничего проще! Вы безумно влюблены и хотите жениться, однако не знаете, жива ли еще ваша жена. С женой вы расстались много лет назад и ничего о ней с тех пор не слышали. Вы сомневаетесь - рискнуть или нет? В то время, как вы мучаетесь над этой проблемой, на горизонте опять возникает ваша жена. Появившись нежданно-негаданно, она не дает вам развода и угрожает раскрыть на все глаза вашей возлюбленной.
        - А кто будет моей возлюбленной? - спросил я немного сконфуженно. - Вы?
        Джинджер была шокирована моим вопросом.
        - Конечно нет. Такая роль мне вовсе не подходит. Скорее я стала бы жить с вами во грехе. Нет, вы отлично знаете, кого я имею в виду - кандидатура, на мой взгляд, безупречная. Видная брюнетка, с которой вы всюду появляетесь. Высокоинтеллектуальная и серьезная.
        - Гермия Редклиф?
        - Угадали. Эта ваша пассия.
        - Кто вам рассказал о ней?
        - Разумеется, Поппи. Она ведь тоже не бедная, правда?
        - Она ужасно богата. Но я никогда...
        - Ладно, ладно. Я же не утверждаю, что вы женитесь на ней из-за денег! На вас это не похоже. Но циники типа Брэдли могут легко такое предположить. Хорошо, обрисуем позицию. Вы только было собрались просить у Гермии решительного ответа, как возникает препятствие в виде ненужной вам жены из далекого прошлого. Жена прибывает в Лондон, подливая тем самым масла в огонь. Вы настаиваете на разводе, жена - ни в какую. Она мстительна. И тут вы узнаете про "Бледного коня". Бьюсь об заклад, что Тирза и эта полоумная Белла в тот день, когда вы приехали туда, так и решили. Они приняли вас за клиента, который хочет все разнюхать. Вот почему Тирза с вами была так откровенна. Она уже пустилась с вами в торги.
        - Думаю, это не исключено. - Я опять воскрешал в памяти все события того дня.
        - И тогда ваше посещение Брэдли вскоре после этого совершенно естественно. Вы попались на крючок! Вы потенциальная добыча!
        Она замолчала, торжествуя победу. В замысле ее, конечно, что-то было, но я еще не вполне понимал его.
        - Все же, думаю, - сказал я, - они попытаются все дотошно разузнать.
        - Конечно, - согласилась Джинджер.
        - Лжежена из прошлого - несомненная удача, но им понадобятся подробности - где она живет и все такое прочее. И когда я стану отбиваться...
        - Вам незачем будет отбиваться. Чтобы сделать все честь по чести, вам надо иметь про запас жену... и эту жену вы получите - не бойтесь, - сказала Джинджер. - Женой вашей буду я!
        II
        Я внимательно глядел на нее. Или, вернее будет сказать, глазел. Ждал, уж не расхохочется ли она.
        Я еще не успел оправиться от изумления, как она заговорила вновь.
        - И незачем так изумляться, - сказала она. - Это вовсе не предложение руки и сердца.
        Я обрел дар речи:
        - Вы сами не знаете, что говорите!
        - Почему? Как раз знаю! План мой будет выглядеть вполне правдоподобным, и он имеет то преимущество, что не навлекает возможной опасности на того или иного невинного человека.
        - Но вы навлекаете опасность на самое себя!
        - Это уж моя забота!
        - Неправда! А кроме того, план ваш шит белыми нитками.
        - Ничуть. Я все обдумала. Я прибуду к меблированным квартирам, имея чемодан с иностранными наклейками. Сниму квартиру на имя миссис Истербрук, и кто тогда посмеет утверждать, что я не миссис Истербрук?
        - Да любой из ваших знакомых!
        - Любой из моих знакомых меня не увидит. На работе я отсутствую по болезни. Немного краски для волос - кстати, кто была ваша жена, блондинка или брюнетка? - и дело в шляпе!
        - Брюнетка, - машинально ответил я.
        - Хорошо, а то ужасно неохота обесцвечивать волосы! Простое переодеванье, побольше грима - и даже мой лучший друг ничего не заподозрит. А так как вашей жены вот уже лет пятнадцать как нет в наличии, никто не разнюхает, что я - это не она. И почему, на самом деле, в "Бледном коне" должны вдруг усомниться, что я - не та, за которую себя выдаю? Если вы, подписав соответствующие бумаги, заключите пари на большую сумму, удостоверяющее, что я жива, кому придет в голову считать меня выдумкой? Будучи настоящим, полноценным клиентом, с полицией вы никак не связаны. В факте вашей женитьбы они могут убедиться, сверившись с записями в "Сомерсет-Хаусе". О дружбе с Гермией и так далее они также могут навести справки - так к чему же сомнения?
        - Вы не понимаете всех трудностей, степени риска...
        - К черту риск! - сказала Джинджер. - С удовольствием помогу вам выиграть несчастные сто фунтов или сколько бы там ни было у этой акулы Брэдли!
        Я смотрел на нее. Мне она очень нравилась. Нравились и ее рыжие волосы, и веснушки, и ее храбрость. Но позволить ей так рисковать я не мог.
        - Я не могу на это пойти, Джинджер, - сказал я. - А если... если что-нибудь случится?
        - Со мной?
        - Да.
        - Разве это не мое личное дело?
        - Нет. Ведь в него втянул вас я.
        Она задумчиво кивнула:
        - Да, наверное. Но кто кого втянул, большого значения не имеет. Теперь мы в него втянуты оба и должны что-то делать. Я серьезно говорю, Марк. Я вовсе не считаю это игрушками. Если все, что мы думаем, правда, - дело до ужаса серьезное, и их надо остановить. Понимаете, это ведь не импульсивное убийство - из ненависти или ревности, и даже не убийство на сексуальной почве, как проявление слабости или с целью наживы, когда убийца сам идет на риск. Это убийство, превращенное в деловое предприятие, когда жертва просто не принимается в расчет. Конечно, - добавила она, - при условии, что все это правда.
        И поглядела на меня с неожиданным сомнением.
        - Это правда, - сказал я. - Вот почему я и боюсь за вас.
        Тогда Джинджер облокотилась на стол и начала со мной спорить.
        Мы вертели это так и эдак, со всех сторон, вновь и вновь повторяя одни и те же доводы, пока стрелки часов на моем камине едва не обошли свой круг.
        Наконец Джинджер подвела итог:
        - Итак, можно сказать следующее. Я предупреждена и вооружена. Я знаю, что со мной попытаются сделать. И ни на секунду не допускаю, что это может удаться. Если всем нам и впрямь свойственно "стремление к смерти", то, значит, мое еще не развилось! Я здорова и просто не могу себе представить, что у меня возникнут камни в желчном пузыре или я заболею менингитом только потому, что старая Тирза начертит на полу какие-то знаки, а Сибилла впадет в транс, или чем там эти бабы занимаются?..
        - Белла, как я думаю, совершает жертвоприношение с помощью белого петуха, - задумчиво сказал я.
        - Согласитесь, что выглядит это все ужасной чушью!
        - Но мы не знаем, что они делают на самом деле! - возразил я.
        - Не знаем. Потому и важно это выяснить. Но, положа руку на сердце, верите ли вы, что какие-то манипуляции этих трех женщин во флигеле "Бледного коня" могут вызвать у меня, в моей квартире в Лондоне, неизлечимую болезнь? Нет, верить этому вы не можете!
        - Не могу, - сказал я, - не могу этому верить!
        А затем добавил:
        - И все же верю.
        Мы обменялись понимающим взглядом.
        - Да, - сказала Джинджер. - Вот она, слабость человеческая.
        - Послушайте, - сказал я. - Давайте сделаем это иначе. Пусть в Лондоне останусь я. А вы будете их клиентом. Мы можем что-нибудь придумать...
        Но Джинджер энергично замотала головой.
        - Нет, Марк, - сказала она. - Так не получится. По ряду причин. И самая важная из них - то, что в "Коне" меня уже знают - меня как именно меня. А чего не знают - им ничего не стоит выяснить у Роды, и тогда пиши пропало. Вы же успели к настоящему времени стать идеальной кандидатурой: боязливый клиент, осторожно все вынюхивающий и тем не менее не решающийся на окончательный шаг. Нет, должно быть только так, и никак иначе!
        - Я против. Не хочу воображать вас одну в каком-нибудь сомнительном месте, под чужой фамилией, когда некому даже присмотреть за вами. По-моему, прежде чем браться за все это, нам следует обратиться в полицию - и немедленно, самым первым делом.
        - Вот тут я согласна, - спокойно сказала Джинджер. - И даже считаю, что вы должны это сделать. Вот вам и дело наметилось. Но куда обратиться? В Скотленд-Ярд?
        - Нет, - сказал я. - По-моему, окружной полицейский инспектор Лежен в данном случае подойдет как нельзя лучше.
        Глава пятнадцатая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        Окружной полицейский инспектор Лежен мне понравился с первого взгляда. Он производил впечатление какой-то спокойной ловкости. А кроме того, он показался мне человеком с воображением - из тех, что не отвергнут необычного.
        Он сказал:
        - Доктор Корриган говорил мне о вашей встрече. Он с самого начала очень заинтересовался этим делом. Ведь отец Горман в округе человек известный и весьма уважаемый. У вас, вы говорите, есть для нас что-то интересное?
        - Я по поводу усадьбы, которая носит название "Бледный конь".
        - Это, если не ошибаюсь, в Мач-Дипинге?
        - Да.
        - Расскажите.
        Я рассказал о том, как впервые услышал о "Бледном коне" в "Фантази". Описал мое посещение Роды и мое знакомство с тремя ведьмами. Передал, со всей доступной мне точностью, что говорила мне Тирза Грей в тот знаменательный день.
        - И на вас то, что она говорила, произвело впечатление.
        Я смутился.
        - Нет, я бы не сказал так. В том смысле, что по-настоящему я не верю...
        - Серьезно, мистер Истербрук? А я как раз подумал, что верите.
        - Наверное, вы правы. Но неловко признаваться в такой доверчивости.
        Лежен ухмыльнулся.
        - Но кое-что в своем рассказе вы опустили, правда? Вы приехали в Мач-Дипинг уже подготовленным. А почему?
        - Наверное, потому, что девушка так испугалась.
        - Девушка в цветочном магазине?
        - Да. Она случайно сболтнула про "Бледного коня". То, что она при этом так испугалась, знаменательно: значит, с этим связано что-то, чего можно бояться. Потом я встретил доктора Корригана, и он рассказал мне про список фамилий. Две из этих фамилий я уже знал. Обе принадлежали покойникам. Третья фамилия показалась мне смутно знакомой. Некоторое время спустя мне стало известно, что и эта женщина умерла.
        - Вы имеете в виду миссис Делафонтен?
        - Да.
        - Продолжайте.
        - Я решил побольше разузнать обо всем этом.
        - И вы приступили к действиям. Каким именно?
        Я рассказал ему о своем посещении миссис Такертон. А потом дошел и до мистера Брэдли и квартала Муниципальной площади в Бирмингеме.
        Теперь он был весь внимание. Он повторил фамилию.
        - Брэдли, - сказал он. - Значит, в это замешан Брэдли!
        - Вы его знаете?
        - О да, мы о мистере Брэдли знаем все. Он нам доставил немало хлопот. Ловкий деляга - не подкопаешься! Знает все хитрости и уловки юриспруденции. И никогда ни в чем не нарушает закон. Таким, как он, хорошо справочники писать наподобие старинных кулинарных книг: "Сто способов обойти закон". Но убийство... впутаться в организованное убийство - по-моему, это не его амплуа. Да, совершенно не его.
        - Ну а теперь, когда вы узнали от меня о нашем разговоре, сможете ли вы на основании этого принять какие-то меры?
        Лежен медленно покачал головой.
        - Нет, никаких мер мы принять не сможем. Начать с того, что разговор ваш происходил без свидетелей. Разговаривали вы вдвоем, и при желании он может все отрицать. Вдобавок, кроме того, он был совершенно прав относительно того, что человеку не возбраняется держать пари, причем любое, какое ему заблагорассудится. Например, можно держать пари, что кто-нибудь не умрет, и проиграть. И что же, спрашивается, в этом преступного? Ничего, если только не удастся каким-то способом связать Брэдли с действительно совершенным преступлением, а это, как мне представляется, будет нелегко.
        Он пожал плечами, помолчал. Потом опять заговорил:
        - Во время вашего пребывания в Мач-Дипинге вы там случайно не встречали некоего Венейблза?
        - Встречал, - сказал я. - Меня взяли к нему на обед.
        - Ага. И могу я поинтересоваться, какое он на вас произвел впечатление?
        - Очень сильное. Весьма оригинальная личность. Он калека.
        - Да. Жертва полиомиелита.
        - Передвигается он только в кресле на колесиках. Но недуг, как мне кажется, лишь усилил в нем жажду жить и наслаждаться жизнью.
        - Расскажите о нем все, что вам известно.
        Я описал дом Венейблза, его коллекции произведений искусства, обширность и разнообразие его познаний.
        - Жаль, - сказал Лежен.
        - Что жаль?
        - Что Венейблз калека, - сухо ответил Лежен.
        - Простите меня, но вы совершенно убеждены, что это так и есть? Не может он... как бы... притворяться?..
        - Нет, сомнений в том, что он калека, у нас нет ни малейших. Он пациент сэра Уильяма Дагдейла с Харли-стрит, врача безупречной репутации. Сэр Уильям заверил нас в том, что нижние конечности его атрофированы. Наш крошка Осборн определенно убежден, что человек, виденный им в тот вечер на Бартон-стрит, - это Венейблз. Но он ошибается.
        - Понятно.
        - И, как я сказал, это жаль потому, что, если предприятие по организации убийств действительно существует, человек типа Венейблза мог бы его возглавлять.
        - Да, мне это и самому приходило в голову.
        Указательным пальцем Лежен обводил перед собой узор на столе - концентрические круги.
        - Итак, давайте суммируем сведения, которыми мы располагаем: то, что мы знали раньше, плюс все, что сообщили вы. Мы имеем основания утверждать, что существует некая фирма или организация, специализирующаяся на устранении неугодных. Никакой грубости в их действиях нет. Обычных хулиганов и гангстеров они к своей деятельности не привлекают. Следов, что жертвы умерли иначе, чем естественной смертью, они также не оставляют. Могу сказать вам, что вдобавок к трем случаям, о которых вы упомянули, у нас есть не совсем точная информация о ряде других случаев - в каждом из них смерть последовала от причин вполне естественных, но существовали люди, которым это было выгодно. Хотя доказательств, заметьте, у нас нет.
        Хитрая штука, мистер Истербрук, чертовски хитрая! У того, кто разработал этот план - а разработан он детально, - неплохая голова на плечах! А все, что заполучили мы, - это несколько случайных фамилий. Один господь ведает, сколько их было еще и как далеко зашло дело! И узнали-то мы наши фамилии чисто случайно - по милости женщины, которая, поняв, что умирает, пожелала, чтоб господь простил ее!
        Он сердито мотнул головой, а затем продолжал:
        - Вы говорите, что эта Тирза Грей хвасталась своими способностями? Что ж, она может делать это сколько угодно и с полной безнаказанностью! Обвините ее в убийстве, притащите в суд, заставьте возвестить перед лицом господа и судей его, что колдовскими чарами или волевым внушением она избавляет людей от мирских тягот и соблазнов. Закон не признает ее виновной! Она и близко не приближалась к этим людям, в чем мы удостоверились, не посылала им ни отравленных конфет по почте, ни чего-либо другого. По ее собственным словам, она ничего не делала, кроме того, что, не выходя из собственного дома, занималась телепатией. Да в суде они на смех вас подымут!
        - Все, но не Энгус и не Лу. И не в чертогах поднебесных!
        - О чем вы?
        - Простите. Это всего лишь цитата из "Часа бессмертия".
        - Что ж, справедливо сказано. Бесы в преисподней хохочут, но воинство небесное хранит безмолвие. Злое дело, мистер Истербрук, греховное!
        - Да, - сказал я. - Греховное. Это слово сейчас вышло из употребления. Тем не менее в данном случае оно единственно подходящее. Вот потому-то я и...
        - Что?
        Лежен вопросительно глядел на меня. И я торопливо продолжил:
        - ...я и подумал о способе, возможном способе узнать об этом немного больше, чем мы знаем. Я и мой друг выработали план. Вы можете счесть его очень глупым...
        - Посмотрим.
        - Во-первых, могу ли я заключить из ваших слов, что вы уверились в том, что организация, о которой мы говорим, существует и действует?
        - Да, конечно же, действует!
        - Однако как именно она действует, вы не знаете, не так ли? Начальный этап нам уже известен. Некто, назовем его клиентом, услыхав что-то смутное о существовании этой организации, хочет узнать об этом больше, отправляется в Бирмингем к мистеру Брэдли и решается воспользоваться его услугами. По договоренности с мистером Брэдли он, как я думаю, отправляется в "Бледный конь". Но что происходит потом, мы не знаем. На самом деле, что же там происходит? Значит, надо кому-то действовать, надо выяснить это!
        - Продолжайте.
        - Потому что, пока мы точно не узнаем, чем же именно занимается Тирза Грей, мы будем топтаться на месте! Ваш доктор Джим Корриган говорит, что все это чепуха, но так ли это? Я спрашиваю вас, инспектор Лежен, так ли это?
        Лежен вздохнул.
        - Вы знаете, что мне следует ответить. Как и каждому нормальному человеку, мне следует ответить: "Да, конечно же это чепуха!" Но я говорю с вами сейчас приватно. За последние сто лет мы наблюдаем странные вещи. Кто бы подумал семьдесят лет назад, что, услышав, как бьют двенадцать раз часы Биг-Бена из маленького ящичка, можно потом, когда они уже перестали бить, услышать это собственными ушами во второй раз, уже из окна, куда долетают звуки настоящего Биг-Бена! И при этом Биг-Бен бьет только один раз, а вовсе не дважды - и никакой особой хитрости, кроме двух разновидностей волн, тут нет! А кто поверил бы раньше, что из собственного дома и даже без проводов можно услышать голос человека, находящегося в Нью-Йорке! Мыслимо ли это было? Как и десятки других вещей, вошедших в наш обиход и понятных теперь даже ребенку?
        - Иными словами, чего только не бывает?
        - Я вот что хочу сказать, если вы спросите меня, может ли Тирза Грей, когда она закатывает глаза, или впадает в транс, или напрягает волю, может ли она убивать - я скажу вам "нет" И все же... все же я не уверен. И как мне быть уверенным? Может быть, она случайно сделала открытие...
        - Да, - согласился я. - Сверхъестественное пока остается сверхъестественным, а завтра это станет наукой.
        - Я говорю с вами приватно, конечно, - опять предупредил меня Лежен.
        - Вы говорите дело, вот что важно. И из слов ваших явствует то, что кто-то должен отправиться посмотреть, что там на самом деле происходит. Это я и предлагаю - отправиться посмотреть.
        Лежен не сводил с меня глаз.
        - И путь уже проторен, - сказал я.
        После чего я обстоятельно рассказал ему все. Рассказал план, придуманный мной и моей приятельницей.
        Он слушал, нахмурившись и теребя нижнюю губу.
        - Понимаю, в чем дело, мистер Истербрук, обстоятельства вам, так сказать, благоприятствуют, но не знаю, осознаете ли вы в полной мере, как опасно может быть то, что вы предлагаете. Ведь это опасные люди! Опасность может подстерегать и вас, и, конечно, в первую очередь вашу приятельницу.
        - Я это знаю, - сказал я, - знаю... Мы сто раз об этом спорили. Я не хочу, чтоб она выступила в той роли, какую себе выбрала. Но она непреклонна, абсолютно непреклонна. Хочется ей, черт возьми, и все тут!
        - Вы говорили, она рыжая? - неожиданно спросил Лежен.
        - Рыжая, - отвечал я, несколько опешив.
        - Ну, рыжих не переспоришь, - сказал Лежен. - Мне ли этого не знать!
        Я подумал, уж не на рыжей ли он женат.
        Глава шестнадцатая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        Отправляясь к Брэдли во второй раз, я совершенно не чувствовал беспокойства. Наоборот, я испытывал радость.
        - Вам надо как следует вжиться в роль, - напутствовала меня Джинджер.
        Что я и попытался сделать.
        Мистер Брэдли встретил меня приветливой улыбкой.
        - Очень приятно вас видеть, - сказал он, протягивая мне пухлую руку. - Вы все как следует обдумали, не так ли? Как я уже говорил вам, не спешите. Торопиться не стоит.
        - Вот не спешить я и не могу себе позволить. Это, видите ли, довольно срочно...
        Брэдли внимательно оглядел меня. Он заметил мою нервозность, и" то, что я прячу глаза, и то, как неловко уронил шляпу.
        - Хорошо, хорошо, - проговорил он. - Посмотрим, что тут можно придумать. Речь идет о маленьком пари, не так ли? Немного азарта - это лучшее средство отвлечься от... от неприятностей!
        - Дело вот в чем, - сказал я и надолго замолчал. Я предоставил действовать Брэдли, и тот начал действовать.
        - Я вижу, вы немного нервничаете, - сказал он. - И осторожничаете. Осторожность я одобряю. Никогда не говорите ничего, что была бы неприятно слышать вашей маме! Кстати, может быть, вы думаете, что в этой конторе есть жучок?
        Я не понял его, что, видимо, и выразило мое лицо.
        - Это жаргонное слово для обозначения записывающего устройства, - объяснил он. - Магнитофонов и всего такого прочего. Нет! Торжественно даю вам честное слово, что здесь ничего подобного нет. Наш разговор никоим образом фиксироваться не будет. А если вы мне не верите, - искренность его просто очаровывала, - в самом деле, почему вы должны мне верить? - то вы, безусловно, вправе назвать любое место по вашему выбору - ресторан, зал ожидания на каком-нибудь уютном старом вокзале, и мы перенесем туда нашу встречу.
        Я заверил его, что место меня полностью устраивает.
        - Разумно! Уверяю вас, что нам обоим не придется в этом раскаиваться. Ни вы, ни я не произнесем ни слова, которое можно было бы, в судейской терминологии, "обернуть против нас". Итак, для начала сформулируем это следующим образом. Вы чем-то обеспокоены. Видя мое сочувствие, решаетесь поделиться со мной. Я человек опытный и, возможно, дам вам совет. Недаром говорится: поделишься своим горем - и полгоря как не бывало! Вы не против такой формулировки?
        Против я не был и потому начал сбивчиво излагать свою историю.
        Мистер Брэдли был ловок и расторопен. В трудных местах он подсказывал мне слова, облегчая мой путь. И так он был любезен, что я с большой легкостью поведал ему всю историю моего юношеского увлечения Дорин и нашего тайного брака.
        - Дело обычное, - сказал он, качая головой, - ах, какое обычное и какое объяснимое! Молодой человек с возвышенными идеалами. Бесспорно хорошенькая девушка. Все происходит молниеносно. Глазом не успеете моргнуть, как вы уже муж и жена. И что же в результате?
        Я продолжил свой рассказ о том, что было в результате.
        Я намеренно опускал многие подробности. Тот, кого я пытался изобразить, не стал бы вдаваться в непристойные подробности. Я ограничился картиной разочарования - молодой идиот, осознавший, как по-идиотски он себя вел.
        Я намекнул об окончательном разрыве. Если Брэдли решит, что молодая жена моя сбежала от меня с другим или же что другой все годы маячил где-то на горизонте, - это именно то, что надо.
        - Но, знаете, - взволнованно сказал я, - хоть она и оказалась не такой, как я о ней думал, она все же была очень милая девушка, и мне никогда бы не пришло в голову, что она способна быть такой, так повести себя, я хочу сказать.
        - Что же конкретно дурного она вам сделала?
        Я объяснил, что конкретно она мне сделала дурное тем, что вернулась.
        - А что же, вы думали, с ней случилось?
        - Наверное, как ни странно это вам покажется, я вообще о ней не думал. Вероятно, считал, что она умерла.
        На это Брэдли покачал головой.
        - Принимали желаемое за действительное! С чего бы вдруг ей умереть?
        - Она не писала мне, никак не давала а себе знать. И слышно о ней ничего не было.
        - На самом деле вы просто хотели о ней забыть!
        Он был по-своему психолог - этот коротышка юрист со своими глазками-бусинками!
        - Да, - с благодарностью подхватил я. - Видите ли, тогда о новой женитьбе я и не помышлял!
        - Зато теперь помышляете, угадал?
        - Ну... - Я изобразил нежелание говорить.
        - Ну давайте, давайте, выкладывайте папочке! - проговорил этот бес Брэдли.
        Я стыдливо признался, что в последнее время, да, действительно, подумывал о женитьбе. Но сообщить что-либо о девушке я отказался наотрез и тут стоял твердо. Впутывать ее я не желаю. О ней он от меня ничего не узнает.
        И вновь, по-моему, интуиция меня не подвела. Он не настаивал. Вместо этого он сказал:
        - Естественно, мой дорогой. Все неприятные моменты вы оставили в прошлом. Нашли наконец ту, кто, без сомнения, очень вам подходит, может разделить с вами и ваши литературные увлечения, и ваш образ жизни. Вы обрели в жизни спутницу.
        Я тотчас же увидел, что он осведомлен о существовании Гермии. Узнать о ней было нетрудно. Любые расспросы указали бы лишь на нее одну - единственную женщину, которую можно было считать моим близким другом. Получив мое письмо с просьбой о встрече, Брэдли, видимо, навел всевозможные справки обо мне и Гермии.
        - Ну а развод? - спросил он. - Разве это не естественный выход из положения?
        Я ответил:
        - Развод исключен. Она... Моя жена и слышать о нем не желает.
        - Господи боже! Как же она, позвольте спросить, к вам относится?
        - Она... мы... хотела бы вернуться ко мне. Она совершенно неразумно ведет себя... Она знает, что у меня кто-то есть, и... и...
        - И бесится. Понятно. Положение складывается безвыходное, если, конечно, не считать... Но она молода.
        - Ей еще жить и жить! - с горечью воскликнул я.
        - Ну, мистер Истербрук, не скажите! Она ведь - вы, кажется, говорили - долго жила за границей?
        - Я знаю это только от нее. Где именно она жила, мне неизвестно.
        - Ведь это мог быть Восток. А там, знаете, можно подцепить какой-нибудь микроб, который годами не будет давать о себе знать. А потом вы возвращаетесь домой, и тут вдруг - здрасьте пожалуйста! Помню два-три таких случая. И здесь может произойти нечто подобное. Чтобы подбодрить вас, - он сделал паузу, - я готов поставить на это некоторую сумму.
        Я покачал головой.
        - Нет, ей еще жить и жить!
        - Что ж, вероятность склоняется в вашу сторону, согласен... И все же давайте заключим пари. Пятнадцать против одного, что дама, о которой идет речь, скончается до Рождества. Как вам такие условия?
        - Раньше! Это должно произойти раньше! Я не могу ждать! Есть причины...
        Я намеренно говорил несвязно, Пусть он подумает, что дело между мной и Гермией зашло так далеко, что время не терпит или что моя так называемая жена грозится отправиться к Гермии и устроить скандал. Или же что существует другой мужчина, строящий куры Гермии. Не важно! Мне важно лишь подчеркнуть срочность.
        - В таком случае немного переменим условия, - сказал он. - Пусть это, скажем, будет восемнадцать против одного, что жена ваша станет покойницей не позже, чем через месяц. У меня какое-то предчувствие, что так и произойдет.
        Я решил, что пора начать торговаться, и пустился в торги. Запротестовал, говоря, что нет у меня таких денег.
        Однако Брэдли был мастером своего дела. Так или иначе, но сумму денег, доступную мне в чрезвычайных обстоятельствах, он знал. Знал, что у Гермии деньги были. Доказательством чему послужил деликатный намек на то, что после женитьбы я сумею себя вознаградить за проигранное пари. К тому же мое нетерпение также было ему на руку. Уступать он не желал ни в какую.
        В конце концов фантастические условия пари были выработаны и приняты.
        Я подписал нечто типа контракта. Бумага содержала слишком много специальной юридической терминологии, и потому о понимании ее вопрос для меня не стоял. Что не помешало мне усомниться в какой бы то ни было ее юридической силе.
        - А юридически это меня к чему-нибудь обязывает? - спросил я.
        - Не думаю, чтобы дело дошло до практического выяснения этого вопроса, - отвечал мистер Брэдли, обнажая превосходные коронки. Улыбку нельзя было назвать приятной. - Пари есть пари. Если же клиент не платит...
        Я вперил в него глаза.
        - ...я просто этого вам не советую, - мягко сказал он. - Нет, никоим образом не советую. Мы не любим неплательщиков.
        - Я им не стану, - сказал я.
        - Уверен, что не станете. Теперь... э... технические детали. Миссис Истербрук, вы говорите, находится в Лондоне. Где именно?
        - Вам это надо знать?
        - Мне надо знать все досконально. Следующее, о чем надо позаботиться, - это ваша встреча с мисс Грей. Вы ведь помните мисс Грей?
        Я сказал, что, конечно, помню.
        - Удивительная женщина! В полном смысле слова удивительная. Одаренности необыкновенной! Ей понадобится какая-нибудь носильная вещь вашей жены - перчатка, носовой платок, что угодно.
        - Но зачем? Ради всего святого...
        - Знаю, знаю. Меня вы не спрашивайте зачем. Я об этом понятия не имею. Мисс Грей держит свои секреты при себе.
        - Но как это происходит? Что она делает?
        - Очень прощу вас поверить мне, мистер Истербрук, - когда я говорю, что не имею об этом понятия, это действительно так! Я не знаю и, более того, не хочу этого знать. И давайте оставим этот вопрос.
        Он помолчал, после чего заговорил опять тоном почти отеческим:
        - Советую вам, мистер Истербрук, следующее. Навестите вашу жену. Успокойте ее, дайте ей возможность подумать, что вы склоняетесь к идее примирения. Предлагаю вам кинуть вскользь, что вы на неделю-другую вынуждены уехать за границу, но по возвращении... и так, далее и тому подобное.
        - А потом?
        - Похитив какую-нибудь мелочь из ее повседневного гардероба, вы отправитесь в Мач-Дипинг. - Он задумался. - Минуточку. Если не ошибаюсь, в прошлый ваш визит вы упомянули о каких-то друзьях или родственниках там поблизости.
        - Моя кузина.
        - Это очень упрощает дело. Она, без сомнения, сможет приютить вас на несколько деньков.
        - А как поступает большинство клиентов? Останавливаются в тамошней гостинице?
        - Иногда так, насколько мне известно. Или приезжают на автомобилях из Борнмута. Что-то в этом роде, но я, право, плохо осведомлен.
        - Но что... что подумает моя кузина?
        - Вы объясните ей, что очень заинтересовались обитателями "Бледного коня". Что хотите принять участие в их сеансе. Мисс Грей и ее подруга-медиум часто устраивают такие сеансы. Чего же проще! Вы же знаете, каковы они, эти мистики. Можете сколько угодно не соглашаться с ними, говорить, что все это чепуха, однако не заинтересоваться этим невозможно. Вот и все, мистер Истербрук. Как видите, проще не бывает.
        - А... а что потом?
        Улыбнувшись, он покачал головой.
        - Это все, что я вам могу сказать. И, строго говоря, все, что я знаю. Дальше ведомство Тирзы Грей. Не забудьте захватить с собой перчатку, или носовой платок, или что там вы выберете. А после предлагаю вам совершить маленькое путешествие за границу. Итальянская Ривьера в это время года очень приятна. Так, скажем, на недельку или две.
        Я сказал, что не хочу уезжать за границу. Сказал, что предпочитаю оставаться в Англии.
        - Раз так, хорошо, но определенно это не должен быть Лондон. Да. Со всею решительностью я советую вам не оставаться в Лондоне.
        - Почему же?
        Взгляд мистера Брэдли выразил упрек.
        - Клиентам гарантируется полная... э... безопасность, - сказал он, - в том случае, если они не проявляют строптивости.
        - А что вы скажете о Борнмуте? Борнмут подойдет?
        - Да, Борнмут - это тоже неплохо. Поживите там в отеле, завяжите несколько знакомств, пусть вас видят почаще в обществе ваших новых друзей. Безупречная жизнь - вот к чему нам надо стремиться. А если вам станет скучно в Борнмуте, вы оттуда легко переберетесь в Торки.
        Все это он описывал с любезностью агента бюро путешествий.
        И опять я вынужден был пожать его пухлую руку.
        Глава семнадцатая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        I
        - Ты действительно собираешься на сеанс к Тирзе? - допытывалась Рода.
        - Почему бы и нет?
        - Не знала, что ты интересуешься такого рода вещами, Марк.
        - Так я и не слишком интересуюсь, - сказал я с полной искренностью. - Но уж очень колоритна эта команда, эта их троица! Любопытно будет понаблюдать спектакль, который они разыграют.
        Легкость, с какой я проговорил это, далась мне нелегко. Краем глаза я видел, как задумчиво поглядывает на меня Хью Деспард. Этот проницательный человек в прошлом пережил немало разнообразных приключений. Такие люди каким-то шестым чувством улавливают все, что может грозить опасностью. И я думаю, что и тут он ощутил ее дуновенье, понял, что подстегивает меня нечто большее, чем праздное любопытство.
        - Тогда и я с тобой пойду, - с жадным азартом сказала Рода. - Мне давно туда хочется.
        - Никуда ты не пойдешь, Рода! - рявкнул Деспард.
        - Но, Хью, я же не верю в духов и всю эту чертовщину. И ты это знаешь! Я просто хочу позабавиться!
        - Хороша забава! - сказал Деспард. - Нет, дело тут может оказаться серьезное, это вполне вероятно! И праздным зевакам тогда не поздоровится.
        - Значит, ты обязан и Марка отговорить от этого!
        - Ответственности за Марка я не несу, - сказал Деспард.
        И опять он кинул на меня этот взгляд, - быстрый, искоса. Да, теперь я убедился: он знает, что иду я туда неспроста.
        Рода подосадовала, но обижаться не стала, а когда попозже утром мы в деревне случайно столкнулись с Тирзой Грей, Тирза сама без обиняков обратилась ко мне со словами:
        - Приветствую вас, мистер Истербрук, мы ждем вас вечером. Надеюсь, что наше представление покажется вам интересным. Сибилла - замечательный медиум, но заранее никогда не знаешь, что получится. Поэтому в случае чего - не обессудьте. Попрошу вас лишь об одном. Гоните прочь предубеждения. Против откровенного любопытства мы никогда ничего не имеем, но легкомысленная насмешка может сослужить дурную службу.
        - Я тоже хотела прийти, - сказала Рода, - но Хью так ужасно предубежден. А вы его знаете.
        - Я все равно бы не пустила вас, - сказала Тирза. - Одного постороннего вполне достаточно.
        Она повернулась ко мне.
        - А что, если вам сначала разделить с нами легкий ужин? - сказала она. - Перед сеансом мы много не едим. Около семи, хорошо? Ну, договорились, так ждем вас!
        Кивок, улыбка, и она стремительно проследовала дальше. Я глядел ей вслед, теряясь в догадках и домыслах настолько, что совершенно пропустил мимо ушей слова Роды, с которыми она обращалась ко мне.
        - Что ты сказала? Прости, пожалуйста.
        - Ты какой-то странный стал, Марк! Как приехал, все эти дни. Случилось что-нибудь?
        - Нет, конечно. Что могло случиться?
        - Может быть, книга застопорилась. Это с книгой связано?
        - С книгой? - Я даже не сразу понял, о какой книге речь. Но потом поспешно поправился: - Ах, книга! Нет, с книгой все обстоит более или менее хорошо.
        - Наверное, ты влюбился, - укоризненно сказала Рода. - Да, вот это что такое. Влюбленность на мужчин действует очень плохо - они от нее дуреют. А у женщин - у тех наоборот: ходят радостные, сияющие и даже заметно хорошеют. Не правда ли, смешно, что чувство, так украшающее женщину, из мужчины делает какую-то дохлую овцу!
        - Вот спасибо! - сказал я.
        - Не сердись на меня, Марк! Я считаю, что это прекрасно, я очень рада. Она просто прелесть.
        - Кто прелесть?
        - Гермия Редклиф, кто же еще? Ты, кажется, думаешь, что я совсем ничего не понимаю! Это уж бог знает сколько длится, и я все вижу. Она как будто создана для тебя - красивая и умная, как раз то, что надо.
        - Такую обтекаемую характеристику можно применить к кому угодно, - сказал я.
        Рода бросила на меня задумчивый взгляд.
        - Пожалуй, - сказала она.
        Отвернувшись, она заявила, что должна пойти и выяснить отношения с мясником. Я сказал, что зайду к викарию. И тут же добавил, предваряя комментарии:
        - Но не для оглашения будущей женитьбы.
        II
        Посетить дом викария было для меня все равно что вернуться домой.
        Парадная дверь была гостеприимно отворена, и, едва ступив на порог, я почувствовал, что с плеч моих спадает тяжесть.
        В передней появилась миссис Дэн Калтроп; с совершенно непонятной для меня целью она тащила куда-то громадное пластмассовое ведро ярко-зеленого цвета.
        - Это вы, привет! - сказала она. - Я так и знала.
        Она дала мне в руки ведро, и я, не имея понятия, куда его деть, с глупым видом замешкался.
        - За дверь его, на крыльцо! - нетерпеливо сказала миссис Калтроп, так, словно я и сам должен был догадаться.
        Я повиновался. Затем я проследовал за ней в темноватую гостиную с потертой мебелью, ту самую, где мы сидели с ней в прошлый раз. Огонь в камине еще теплился, но миссис Дэн Калтроп, поворошив его и подбросив в него полено, превратила его в яркое пламя. Жестом она пригласила меня сесть и, усевшись сама, вперила в меня живой и нетерпеливый взгляд.
        - Ну? - требовательно спросила она. - Ваши успехи?
        Энергии, с какою это было сказано, хватило бы на то, чтобы догнать уходящий поезд.
        - Вы сказали мне, что необходимо что-то делать. Я делаю.
        - Хорошо. Что именно?
        Я рассказал. Рассказал ей все. Как-то само собой получилось, что я рассказал ей даже и то, что самому мне было не совсем ясно.
        - Сегодня вечером? - задумчиво переспросила миссис Калтроп.
        - Да.
        Она молчала, видимо, размышляя о чем-то. Я не выдержал.
        - Не по душе мне это, ей-богу, не по душе! - вырвалось у меня.
        - Почему же это должно быть вам по душе?
        На такой вопрос я не нашел, что ответить.
        - Я ужасно боюсь за нее.
        Она сочувственно поглядела на меня.
        - Вы не знаете, какая она, - сказал я, - какая она... храбрая. Если они каким-нибудь образом ухитрятся ей навредить...
        - Не понимаю, действительно не понимаю, каким образом они могут навредить ей в том смысле, как это подразумеваете вы, - раздумчиво сказала миссис Калтроп.
        - Но по отношению к другим они же это делали!
        - Да, пожалуй... Да, - с неохотой признала она.
        - Во всем прочем она будет в безопасности. Мы примем все мыслимые меры предосторожности. Физически они вреда ей причинить не смогут.
        - Но эти люди утверждают, что способны причинять именно физический вред, - возразила миссис Калтроп, - через психику воздействовать на тело. Вызывать заболевание, недуг. Если это правда, это очень интересно, но очень страшно. И этому надо положить конец, как мы и договорились.
        - Но рискует именно она, - пробормотал я.
        - Кто-то должен принять это на себя, - спокойно сказала миссис Дэн Калтроп. - Ваше самолюбие уязвлено тем, что это не вы. Придется это проглотить. Джинджер идеально подходит для выбранной ею роли. Она умная и выдержанная. Она вас не бросит.
        - Так не об этом же я беспокоюсь!
        - Перестаньте вообще беспокоиться о чем бы то ни было. Ей вы этим не поможете. Помните о главном! Если в ходе этого эксперимента она погибнет, она погибнет за правое дело.
        - Какая черствость так рассуждать!
        - Кто-то же должен проявить эту черствость, - сказала миссис Дэн Калтроп. - Предполагаешь худшее. А это очень успокаивает нервы. Сразу же возникает уверенность, что на самом деле все не может обстоять так плохо, как воображаешь.
        И она ободряюще кивнула мне.
        - Может быть, вы и правы, - неуверенно сказал я.
        Со всею решительностью миссис Дэн Калтроп ответила мне, что, разумеется, это так. Я перешел на частности.
        - У вас тут есть телефон?
        - Разумеется.
        Я объяснил ей, что собирался делать.
        - После этого... когда сегодняшний сеанс окончится, мне может понадобиться быть в постоянном контакте с Джинджер. Каждый день ей звонить. Вы не разрешите мне звонить ей отсюда?
        - Конечно, пожалуйста. У Роды вечно толкутся люди. А вам захочется быть уверенным, что вас никто не подслушивает.
        - Некоторое время я побуду у Роды, а потом, может быть, перееду в Борнмут. Мне запрещено возвращаться в Лондон.
        - Не стоит загадывать далеко вперед, - сказала миссис Дэн Калтроп. - Сосредоточимся на сегодняшнем вечере.
        - Да, на сегодняшнем вечере...
        Я поднялся, чтобы уходить. И вдруг сказал нечто, мне не свойственное.
        - Помолитесь за меня... за нас, - сказал я.
        - Естественно, - сказала миссис Дэн Калтроп, удивленная, что я попросил о вещи, само собой разумеющейся.
        Когда я уже вышел на парадное крыльцо, во мне неожиданно пробудилось любопытство, и я спросил:
        - А зачем здесь ведро? Для чего оно?
        - Ведро? А-а, это для школьников, они собирают в него ягоды и листья для целебных нужд. Выглядит безобразно, не правда ли, но такое удобное!
        Оглядевшись вокруг, я только сейчас заметил, изобильную роскошь осени. Какая тихая и кроткая красота...
        - Ангелы и силы небесные, защитите нас, - сказал я.
        - Аминь, - сказала миссис Дэн Калтроп.
        III
        В "Бледном коне" я был встречен в высшей степени буднично. Не знаю, каких именно природных катаклизмов я ожидал, но их не последовало.
        Дверь мне открыла Тирза Грей в однотонном платье из темной шерсти.
        - А, вот и вы. Хорошо. Можно садиться за стол, - деловито сказала она.
        Сплошная простота и каждодневность.
        В углу обшитой деревом залы был накрыт скромный ужин. Подавали суп, омлет, сыр. Прислуживала Белла. Одетая в черное, она еще больше походила на фигуру, сошедшую с полотна итальянского примитивиста. В отличие от них, Сибилла все же не удержалась от некоторой экзотичности наряда. На ней было длинное платье из какой-то по-павлиньи пестрой ткани с вкраплением золота. Бус на этот раз не было, зато на обоих запястьях красовались тяжелые золотые браслеты. Прикоснулась она лишь к омлету. Говорила мало, словно уйдя душой в заоблачные дали. Замысливалось это, вероятно, как создание соответствующего настроения, но цели не достигало. Поведение ее казалось лишь театральным и неестественным.
        Одна только Тирза хоть как-то поддерживала разговор за столом, оживленно судача и комментируя местные новости. В этот вечер она взяла на себя роль типичной британской кумушки, полной стародевичьих предрассудков, любезной, острой на язык и совершенно чуждой всему, что выходит за пределы ее непосредственного окружения.
        "Безумие, - подумал я, - чистое безумие воображать здесь какую-то опасность!" Даже Белла в этот вечер казалась простой деревенской недотепой, ничем не отличавшейся от сотен других ей подобных необразованных женщин, которых никак не коснулись широкие горизонты современной культуры.
        Мой разговор с миссис Дэн Калтроп теперь, по прошествии времени, казался нелепым. Бог знает что мы себе внушили! Мысль, что Джинджер, перекрашенной и под чужим именем, будет угрожать опасность со стороны этой ничем не примечательной троицы, была просто-напросто смехотворной.
        Трапеза подошла к концу.
        - Кофе не будет, - как бы извиняясь, предупредила меня Тирза. - Перевозбуждение нам не годится. - И поднялась из-за стола, окликнув: - Сибилла!
        - Да, - отозвалась Сибилла, и лицо ее приобрело выражение, которое самой ей, должно быть, казалось вдохновенным и отрешенным. - Я должна пойти подготовиться.
        Белла начала собирать со стола. Я пошел посмотреть старую вывеску на стене. Тирза подошла туда вслед за мной.
        - При таком освещении вы ничего не разглядите, - сказала она.
        Это было истинной правдой. В еле различимом на закопченной доске бледном силуэте с трудом можно было признать коня. Залу освещали слабого накала лампочки и к тому же затемняли тяжелые бархатные шторы.
        - Та рыженькая девушка, - как ее? Джинджер, фамилию не помню, - которая гостила тогда здесь, говорила, что может почистить и отреставрировать ее, - сказала Тирза. - Но наверняка она и думать об этом забыла. - И рассеянно добавила: - Она работает в какой-то там лондонской галерее.
        Странно было услышать имя Джинджер, упомянутое так вскользь и мимоходом.
        - Это может оказаться интересным, - сказал я, разглядывая картину.
        - Хорошей живописью это, конечно, не назовешь, - сказала Тирза, - так, мазня. Но вписывается сюда хорошо, а потом, лет триста ей, должно быть, есть.
        - Готово.
        Мы резко обернулись.
        Вынырнувшая из мрака Белла кивала нам.
        - Пора приступать, - сказала Тирза по-прежнему буднично, хоть и оживленно.
        Я последовал за ней на двор, а оттуда - по направлению к бывшим конюшням.
        Как я уже говорил, прямо из дома во флигель хода не было. Ночь была мрачной и беззвездной. Из густой черноты двора мы попали в освещенный прямоугольник флигеля. Флигель преобразился. Днем это помещение казалось всего лишь уютной библиотекой. Теперь оно превратилось в нечто большее. Кругом располагались лампы, но включены они не были. Свет был рассеянный - мягкий, но холодный. Посередине, как бы на возвышении я заметил не то кровать, не то диван. Покрывало на нем было ярко-алое, расшитое какими-то каббалистическими знаками.
        Напротив двери стояло нечто, по виду напоминавшее маленькую жаровню, а рядом медный таз, далеко не новый.
        У другой стены, придвинутое к ней почти вплотную, стояло тяжелое кресло с дубовой спинкой. Тирза сделала мне знак сесть в это кресло.
        - Садитесь, - сказала она.
        Я послушно сел. Теперь манера Тирзы переменилась. Страннее всего было то, что я не мог бы объяснить, в чем заключается перемена. Это не было похоже на псевдотаинственность Сибиллы. Вернее будет сказать, что с нее словно слетел налет повседневности. Приоткрылось ее подлинное "я", действовавшее сейчас с решительностью хирурга, направляющегося к операционному столу для проведения трудной, опасной операции. Это впечатление стало еще четче, когда она подошла к стенному шкафу и вынула из него что-то вроде длинного халата. Когда луч света упал на него, в материи халата мелькнула металлическая нитка. Она надела длинные перчатки - мелкосетчатые, напомнившие мне "неуязвимую для пуль" кольчугу, которую мне однажды довелось увидеть.
        - Надо принять меры предосторожности, - сказала она.
        Фраза неприятно кольнула меня, показавшись несколько зловещей.
        Затем она обратилась ко мне, сказав ясным и звучным голосом:
        - Довожу до вашего сведения, мистер Истербрук, что вам совершенно необходимо будет сохранять полную неподвижность, оставаясь там, где вы сидите. Ни в коем случае не подымайтесь с кресла. Это может оказаться небезопасным. Мы здесь не в игрушки играем. Я вступаю в сношения с силами, разрушительными для тех, кто не знает, как с ними обращаться.
        Помолчав, она спросила:
        - Принесли, что вам было велено?
        Я молча вытащил из кармана коричневую замшевую перчатку и вручил ее ей.
        Взяв перчатку, она поднесла ее к металлической лампе на гибком штативе. Она зажгла лампу и подержала перчатку на мертвенном ее свету, сразу превратившем густо-коричневую замшу в бесцветно-серую.
        Выключив свет, она одобрительно кивнула.
        - Подходит, - сказала она. - Хорошо сохранила эманации владельца.
        Она положила перчатку на какой-то ящик в углу, похожий на большой радиоприемник. Потом она сказала, немного повысив голос:
        - Белла! Сибилла! Мы готовы.
        Первой появилась Сибилла. На ее длинное павлиньей расцветки платье был накинут черный плащ. Театральным жестом она скинула плащ. Он скользнул вниз и лежал теперь на полу как чернильная лужица. Сибилла шагнула вперед.
        - От всей души надеюсь, что все обойдется хорошо, - сказала она. - Ведь уверенности никогда быть не может. Только не принимайте позу скептика, мистер Истербрук. Скептицизм тут очень мешает.
        - Мистер Истербрук пришел сюда не для того, чтобы смеяться, - сказала Тирза.
        Слова эти прозвучали сурово.
        Сибилла легла на алый диван. Тирза склонилась, поправляя ее одежду.
        - Удобно? - заботливо спросила она.
        - Да, дорогая, спасибо.
        Тирза погасила лишний свет. Потом вкатила что-то, оказавшееся балдахином на колесиках. Она поставила его так, чтобы он затенял диван, оставляя Сибиллу в более полной тени, чем полумрак вокруг.
        - Слишком яркий свет препятствует глубокому трансу, - сказала она.
        - Теперь, я думаю, мы готовы. Белла?
        Из темноты вынырнула Белла. Обе женщины приблизились ко мне. Правой рукой Тирза взяла мою левую руку, а левой - правую руку Беллы. Левая рука Беллы нащупала мою правую. Рука Тирзы была сухой и жесткой, а Беллы - холодной и бескостной, как медуза, отчего я содрогнулся с отвращением.
        Должно быть, Тирза коснулась спрятанного где-нибудь выключателя, потому что откуда-то с потолка раздались тихие звуки музыки. Я различил похоронный марш Мендельсона.
        "Постановочные эффекты, - подумал я с легким презрением, - театральщина!"
        Я был настроен холодно-критически, но, несмотря на это, не мог не чувствовать подспудного волнения.
        Музыка прекратилась. Наступило долгое ожидание. В тишине слышалось лишь дыхание присутствующих: с легким посапыванием - Беллы, глубокое, равномерное - Сибиллы.
        А потом неожиданно заговорила Сибилла. Но голосом, непохожим на ее собственный. Это был мужской голос, и говорил он без ее жеманных интонаций, говорил гортанно, с иностранным акцентом.
        - Я здесь, - сказал голос.
        Руки мои теперь были свободны. Белла исчезла в темноте. Тирза сказала:
        - Добрый вечер. Это Макандаль?
        - Я Макандаль.
        Подойдя к дивану, Тирза отодвинула защитный балдахин. На лицо Сибиллы упал мягкий свет. Казалось, она погружена в глубокий сон. В спокойствии сна лицо ее казалось другим. Морщины разгладились. Она помолодела. Можно даже сказать, что она стала почти красавицей.
        Тирза продолжала:
        - Готов ли ты, Макандаль, подчиниться моему желанию и воле?
        Новый звучный голос ответил:
        - Да.
        - Постараешься ли ты защитить лежащее здесь тело служительницы, в которое ты сейчас вселился, от всех вредных влияний и покушений? Направишь ли ты его жизненную силу к достижению поставленной мной цели, дабы цель эта была достигнута через него?
        - Да.
        - Направишь ли ты в это тело смерть, сообщив ему законы, властвующие над телом того, кто принимает в себя смерть?
        - Мертвое шлем, чтобы вызвать смерть. Да будет так!
        Тирза сделала шаг назад. Вперед вышла Белла с предметом, в котором я признал распятие. Взяв из ее рук распятие, Тирза перевернула его и положила на грудь Сибиллы. После чего Белла внесла маленькую зеленую чашу. Тирза капнула из нее одну-две капли на лоб Сибиллы и пальцем начертила какой-то знак. И мне опять показалось, что начертила она перевернутый крест.
        - Святая вода из католической церкви Гарсингтона, - кратко пояснила она.
        Сказано это было, обычным голосом, что должно было несколько снизить впечатление, но почему-то этого не произошло. Напротив, я ощутил тревогу.
        Наконец она достала ужасную погремушку, которую мы уже видели в прошлый раз. Она трижды тряхнула ею, а потом вложила ее в руку Сибиллы и сжала ей пальцы.
        Отступив на несколько шагов, она сказала:
        - Готово.
        И Белла повторила за ней:
        - Готово.
        Потом Тирза обратилась ко мне.
        - По-моему, обряд наш не произвел на вас большого впечатления, - негромко сказала она. - На некоторых гостей производит. Вам же, осмелюсь утверждать, это все кажется чистым идолопоклонством. Но не судите так безапелляционно. Обряд - набор слов и фраз, проверенных временем и многими людьми, к ним обращавшимися, - имеет влияние на дух человеческий. Чем вызваны случаи массового психоза? Точно мы этого не знаем. Но феномен этот существует. Старинные обрядовые формулы нужны и, как я думаю, необходимы.
        Белла вышла. Теперь она вернулась, неся белого петуха. Петух был живой, он бился, желая высвободиться.
        Встав на колени, она принялась чертить на полу вокруг жаровни и медного таза какие-то знаки. Она посадила петуха спиной к окружившей таз волнистой линии, и он присмирел, оставаясь неподвижным.
        Она начертила еще несколько знаков, сопровождая это тихим гортанным пением. Слов я не разобрал, но было ясно, что всеми этими покачиваниями и коленопреклонениями она вводит себя в какой-то мерзкий транс.
        Наблюдавшая за мной Тирза сказала:
        - Не слишком нравится? Это старинное колдовство, очень старинное. Заклятие смерти по старым рецептам, передающимся от матери к дочери.
        Я не мог понять Тирзу: она ничего не делала, чтобы усилить впечатление, которое мог производить на меня страшноватый ритуал, совершаемый Беллой. Вместо этого она словно бы нарочно предпочла роль комментатора.
        Белла протянула руки к жаровне, и в ней взметнулось мигающее пламя. Она прыснула чем-то на огонь, и воздух стал густым и приторным.
        - Мы готовы, - сказала Тирза.
        "Хирург берет в руки скальпель", - подумал я.
        Она подошла к ящику, принятому мною за радиоприемник. Ящик открылся, и я увидел, что это какой-то сложный электрический прибор.
        Ящик был снабжен колесиками, и она осторожно подкатила его поближе к дивану. Она наклонилась над ящиком, регулируя в нем что-то, тихонько бормоча: "Компас, норд-норд-ост... градусы... вот, примерно так".
        Взяв перчатку, она уложила ее, особым образом расправив и включив возле нее маленькую лиловую лампочку.
        Затем она обратилась к безжизненной фигуре на диване:
        - Сибилла Диана Хелен, ты освобождаешься от своей бренной оболочки, которую сохранит для тебя дух Макандаль. Ты вольна теперь слиться с владелицей этой перчатки. Как и каждое из человеческих существ, в жизни она стремится к смерти. Одна только смерть способна насытить нас. Лишь она разрешает все противоречия. Лишь она дает истинное успокоение. Все великие это знали. Вспомните "Макбета". "Дункан лежит в могиле, от лихорадки жизни отсыпаясь"*. Вспомните экстаз Тристана и Изольды. Любовь и смерть. Любовь и смерть. Но смерть превосходит любовь...

        * Шекспир У. Макбет, акт III, сц. 2. Перевод Ю. Корнеева.
        Слова звенели, множились, звучали вновь и вновь - похожая на приемник машина начала тихо гудеть, лампочки в ней зажглись - я чувствовал легкую дурноту, головокружение. Теперь, я понял, происходило нечто, над чем шутить не стоило. Тирза, во всеоружии своих удивительных способностей, полностью поработила лежавшую на диване фигуру. Она подчинила ее себе. Заставила служить своим, весьма определенным целям. Я смутно догадывался, почему миссис Оливер испугалась, и вовсе не Тирзы, а на первый взгляд глуповатой Сибиллы. Сибилла обладала великой силой, даром природы, ничего общего не имеющим с разумом или интеллектом, силой вполне материальной, умением отделяться от тела. Отделенная от тела душа ее уже не принадлежала ей, а принадлежала Тирзе. Тирза и использовала свою временную рабыню.
        Да, ну а ящик? При чем тут ящик? Внезапно страх мой переместился, обратившись на этот ящик. Каким дьявольским целям он служит? Не могут ли с его помощью вырабатываться какие-нибудь материальные лучи, воздействующие на клетки мозга? Мозга того или иного человека?
        Голос Тирзы продолжал:
        - Слабое место... его всегда можно обнаружить... глубоко в тканях... Из слабости рождается сила... сила и успокоение смерти. К смерти, медленно, неспешно, к смерти - вот он, истинный путь, естественный путь. Ткани покоряются мозгу. Правь ими... правь... к смерти... Смерть Победительница... Смерть... скоро... совсем скоро... смерть... смерть...
        Голос ее обретал звучность, рос, превращаясь в крик. И еще один, ужасный крик, крик зверя, издала Белла. Она вскочила, сверкнул нож, захлебнулся предсмертным воплем петух. В медный таз полилась кровь. Белла кружила по комнате, потрясая тазом.
        Она выкрикивала:
        - Кровь... кровь... кровь!
        Тирза извлекла перчатку. Белла схватила ее, обмакнула в кровь и вернула Тирзе, положившей ее на прежнее место.
        Опять послышались крики Беллы, громкие, экстатические:
        - Кровь... кровь... кровь...
        Она делала круги вокруг жаровни, еще и еще, пока не упала на пол, забившись в судорогах.
        К горлу моему подступила тошнота. В глазах потемнело, я вцепился в ручки кресла, потому что голова моя тоже, казалось, шла кругом.
        Что-то щелкнуло, гуденье машины прекратилось.
        И я услышал голос Тирзы, ясный и четкий:
        - Древняя магия и новая магия. Древнее знание веры и новое знание науки. Вместе они всесильны!
        Глава восемнадцатая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        - Ну, как это было? - с жадным любопытством накинулась на меня Рода за завтраком.
        - О, ничего особенного, - небрежно ответил я.
        И смутился, почувствовав на себе взгляд Деспарда. Какой проницательный!
        - Знаки на полу чертили?
        - Еще как!
        - Белые петухи были?
        - Как же без них? Это уж Белла позаботилась.
        - Транс и беспамятство?
        - Совершенно верно: транс и беспамятство!
        Рода казалась разочарованной.
        - Судя по всему, тебе там было порядком скучно, - расстроенно сказала она.
        Я сказал, что все было примерно так, как я ожидал. По крайней мере, я удовлетворил свое любопытство.
        Позже, когда Рода удалилась на кухню, Деспард сказал мне:
        - Перевернуло вас немножко, да?
        - Ну, вообще-то...
        Я хотел отделаться шуткой, но Деспарда обвести вокруг пальца было нелегко.
        И я сказал, неспешно подбирая слова:
        - Вообще-то это было довольно мерзко.
        Он кивнул.
        - Поверить до конца в это невозможно, - сказал Деспард. - Особенно человеку рассудительному, но впечатление такие вещи производят. Я много их видел в Восточной Африке. Тамошние колдуны обладают там страшной властью и, надо признать, совершают удивительные вещи, необъяснимые с точки зрения рационального мышления.
        - И люди умирают?
        - О да. Если кому-то становится известно, что ему предназначено умереть, он умирает.
        - Видимо, сила внушения?
        - Вероятно.
        - Такое объяснение не кажется вам исчерпывающим?
        - Да, не вполне исчерпывающим. Существуют вещи, которые нашими гладкими европейскими научными теориями не объяснишь. На европейцев это все обычно не действует (хотя мне известны и исключения). Но если вера впитана с молоком матери - вы беззащитны! - Дальше продолжать он не стал.
        - Согласен с вами, что излишнее самомнение в данном вопросе ни к чему. Даже и у нас в Англии иногда происходят странные вещи. Мне случилось быть однажды в лондонской больнице. Туда обратилась девушка невротического типа с жалобой на ужасные боли в костях - болели руки. Боль не имела причины. Врачи заподозрили истерию. Доктор сказал ей, что вылечить ее можно, прикладывая к руке раскаленный прут. Согласна ли она попробовать? Она согласилась. Девушка отвернулась, зажмурилась. Доктор опустил в холодную воду стеклянную палочку и провел ею по внутренней стороне ее предплечья. Девушка вскрикнула от боли. Он сказал: "Отныне вы здоровы". Она сказала: "Наверное. Но это было ужасно. Меня ожгло огнем". Для меня же самым удивительным было не то, что она поверила в ожог. На коже девушки, там, где ее коснулась палочка, действительно появился волдырь.
        - А она вылечилась? - с интересом спросил Деспард.
        - Да. Неврит, или как там это называлось, больше не возобновился. Но от ожога ее пришлось полечить.
        - Удивительно! - сказал Деспард. - Впечатляющее зрелище, должно быть?
        - Доктор и сам был поражен.
        - Да уж наверное!
        Он кинул на меня любопытный взгляд.
        - А почему, на самом деле, вам так хотелось посетить вчерашний сеанс?
        Я пожал плечами.
        - Эта троица занимает меня. Хотелось посмотреть, что за представление они разыграют.
        Деспард больше ничего не сказал. Но думаю, он не поверил мне. Как я уже говорил, он был человек проницательный.
        Вскоре я отправился в дом викария. Дверь была отворена, но в доме, как мне показалось, никого не было.
        Зайдя в маленькую комнату с телефоном, я позвонил Джинджер.
        Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я услышал ее голос:
        - Алло!
        - Джинджер!
        - Ах, это вы! Что случилось?
        - У вас все в порядке?
        - Разумеется, все в порядке. Почему бы нет?
        Я почувствовал огромное облегчение.
        С Джинджер не произошло ничего дурного. Услышать ее знакомый дерзко-напористый тон было для меня истинным счастьем. Как мог я поверить, что все это идолопоклонство способно причинить вред такому здравому человеку, как Джинджер?
        - Я просто подумал, не мучили ли вас дурные сны или какие-нибудь кошмары, - слабо оправдывался я.
        - Нет, не мучили. Я к ним уже приготовилась, но единственной неприятностью было то, что я все время просыпалась и прислушивалась, не происходит ли со мной что-нибудь необычное. И чуть ли не бесилась оттого, что ничего необычного не чувствовала.
        Я рассмеялся.
        - Но давайте расскажите-ка мне, - сказала Джинджер, - на что это все похоже.
        - Ничего особенного. Сибилла улеглась на красную кушетку и впала в транс.
        Джинджер прыснула.
        - Серьезно? Какая прелесть! Разделась догола и легла на бархат?
        - Не путайте Сибиллу с мадам де Монтеспан, а происходившее - с черной мессой. Наоборот, на Сибилле было много чего наверчено - какие-то павлиньи пестро-голубые одежды, расшитые таинственными знаками.
        - Очень кстати и вполне в духе Сибиллы! А чем занималась Белла?
        - Вот это, надо сказать, было довольно мерзко. Она зарезала белого петуха и окунула в его кровь вашу перчатку.
        - О... гадость какая! А еще что было?
        - Чего только не было! - сказал я. Я подумал, что держусь хорошо.
        Я продолжал:
        - Тирза выложила всю обойму. Вызывала духа - помнится, имя его было Макандаль. Мерцали разноцветные огоньки, звучала музыка. Многих это, наверное бы, потрясло, испугало до помрачения рассудка.
        - Но вы не испугались?
        - Меня немножко испугала Белла. У нее в руках был такой страшный нож, что мелькнула мысль, не взбредет ли ей в голову уготовить и мне участь белого петуха, совершив еще одно жертвоприношение!
        - А больше вас ничто не испугало? - допытывалась Джинджер.
        - На меня подобные вещи не действуют.
        - То-то вы так обрадовались, услышав, что у меня все в порядке!
        - Ну это потому, что... - Я осекся.
        - Ладно, - любезно согласилась Джинджер. - Не надо ничего говорить. И не надо притворяться и приуменьшать впечатление. Что-то там на вас все-таки оказало свое действие!
        - Наверное, только то, что они, я хочу сказать, Тирза так непререкаемо уверена в успехе.
        - Уверена, что вещи, о которых вы мне рассказали, могут убивать?
        Джинджер говорила недоверчиво.
        - Сумасшествие какое-то! - признался я.
        - Ну а разве Белла не была уверена?
        Я подумал и сказал:
        - По-моему, Белле просто нравится резать петухов и вгонять себя в какое-то злое бешенство. Надо было слышать эти ее стоны: "Кровь... кровь!"
        - Жаль, что я не слышала! - В голосе Джинджер действительно прозвучало сожаление.
        - И мне жаль! - сказал я. - Честно говоря, представление того стоило!
        - Ну что, пришли в себя?
        - Что вы имеете в виду?
        - Когда вы позвонили мне, вы были не в себе, а сейчас оправились.
        Она говорила правду. Ее веселый голос в трубке сотворил со мной чудо. Хотя втайне я все-таки преклонялся перед Тирзой Грей. Какой бы чушью ни казался весь этот сеанс, он все же вызвал у меня известные сомнения и опасения. Но теперь это было нестрашно. Джинджер в порядке и даже ночные кошмары ее не мучили!
        - Что у нас следующим номером? - осведомилась Джинджер. - Сидеть ли мне взаперти и еще неделю-другую?
        - Если ставить своей целью получить с Брэдли сто фунтов, то да.
        - Вы их получите, чего бы это ни стоило. Вы остановились у Роды?
        - На недолго. Потом перееду в Борнмут. Только помните, что вы должны звонить мне каждый день, или нет, я буду вам звонить, так будет лучше! Я звоню вам теперь от викария.
        - Как чувствует себя миссис Дэн Калтроп?
        - Бодра, как никогда. Между прочим, я ей все рассказал.
        - Я так и думала. Что ж, на некоторое время распрощаемся. Мне предстоят тоскливые одна-две недели. Я взяла домой кое-какую работу и запаслась уймой книг из тех, что давно собиралась прочесть, но все как-то недосуг.
        - А что думают про вас в вашей галерее?
        - Что я отправилась в морское путешествие.
        - А вам бы этого хотелось сейчас?
        - Не очень, - сказала она каким-то непонятным тоном.
        - Вас не тревожили подозрительные люди?
        - Нет, только обычные. Молочник, газовщик - снять показания счетчика, женщина с вопросником, интересовавшаяся, какую косметику и лекарства какой фирмы я предпочитаю, кто-то принес подписать воззвание за запрещение атомного оружия, и еще одна женщина приходила - собирала помощь для слепых. Да, и еще, конечно, рабочие эксплуатационной конторы. Очень удобно. Один из них починил мне кран.
        - Выглядит вполне безобидно, - заметил я.
        - А что вы ожидали?
        - Толком не знаю.
        Наверное, я хотел чего-нибудь осязательного, чтобы потом решить, что с этим делать.
        Но жертвы "Белого коня" умирали по собственной своей воле. Нет, говорить о собственной воле тут было бы неверно. В них зрел зачаток недуга, на который воздействовал физический процесс, мне непонятный.
        Мои слабые подозрения относительно газовщика Джинджер отмела.
        - У него был документ, - сказала она. - Я специально спросила документ! Все, что он сделал, - это забрался на лесенку в ванной, прочел цифры на счетчике и записал их. А до газовых труб и горелок такая важная персона и не дотрагивается! Уверяю вас, что газа в мою комнату он не напустил.
        - Нет, в "Бледном коне" с внезапной утечкой газа мараться не стали бы - такая определенность не для них!
        - Ой, забыла еще одного посетителя, - сказала Джинджер. - Вашего друга, доктора Корригана. Он очень славный.
        - Думаю, его прислал Лежен.
        - Он, кажется, считает, что должен поддержать однофамилицу. Молодец Корриган!
        Заметно успокоенный, я повесил трубку.
        Возвратившись, я застал Роду на лужайке с одной из ее собак. Очень озабоченно она втирала ей в шкуру какую-то мазь.
        - Ветеринар только что ушел, - объяснила она. - Он сказал, что это лишай. Я слышала, это ужасно заразно. Не хотелось бы, чтобы лишай подхватили дети... или другие собаки.
        - Да и взрослым это ни к чему, - заметил я.
        - О, дети ему больше подвержены. Но, слава богу, они весь день в школе. Спокойно, Шейла! Не вертись!
        - От этой дряни шерсть лезет, - продолжала она. - Образуются пролысины, но потом они зарастут.
        Кивнув, я предложил свою помощь, но, к моему удовольствию, был отвергнут и отправился по своим делам.
        Несчастье этой страны, как я всегда считал, в том, что она редко предоставляет более трех маршрутов для прогулок. В Мач-Дипинге вы можете выбрать либо Гарсингтонскую дорогу, либо путь на Лонг-Коттенхем, если не предпочтете им прогулку по Шедхенгер-Лейн до находящегося в двух милях оттуда шоссе Лондон - Борнмут.
        Назавтра к послеполуденному времени я уже испробовал как Гарсингтонскую, так и Лонгкоттенхемскую дорогу. Оставалась одна лишь Шедхенгер-Лейн.
        Уже на прогулке меня внезапно осенила неожиданная мысль. На Шедхенгер-Лейн выходили ворота усадьбы "Приорс-Корт". Почему бы мне не навестить мистера Венейблза?
        Чем больше я вертел в голове эту мысль, тем больше она мне нравилась. В прошлый мой визит Рода брала меня туда. Легко и естественно наведаться туда вновь и попросить показать мне какую-нибудь вещицу из коллекции, которую я не успел тогда как следует и со вкусом рассмотреть.
        Опознание Венейблза этим аптекарем - как его? Осборн? - крайне интересно, чтоб не сказать большего. Правда, согласно данным Лежена, разыскиваемый убийца никак не может оказаться Венейблзом ввиду увечья последнего, и все же то обстоятельство, что ошибка была допущена в отношении человека, жившего поблизости и, как следовало признать, весьма для этой роли подходящего по всему своему складу, вызывало мое любопытство.
        В Венейблзе было что-то таинственное, я понял это с самого начала. Человек блестящего ума, в чем я не сомневался, он имел в себе нечто - как бы это выразиться? на память приходил эпитет "волчий", - нечто хищное, губительное. Слишком умный, чтоб самому совершить убийство, он, в случае нужды, вполне был способен организовать его.
        Вот в такой роли я Венейблза себе отлично представлял. Подчиняющий себе и все направляющий ум, который действует из-за кулис. Но этот аптекарь Осборн решительно утверждал, что видел Венейблза, идущего по лондонской улице. Однако, так как это невозможно, показание его бессмысленно, а близкое соседство усадьбы Венейблза с "Бледным конем" также не имеет никакого значения.
        И все-таки, подумал я, неплохо было бы еще раз повидать мастера Венейблза, Решив это, я, проходя ворота, не преминул свернуть в них и по извилистой дорожке длиной в добрых четверть мили подошел к дому.
        Все тот же лакей, открыв мне дверь, сказал, что мистер Венейблз дома. Извинившись, что вынужден просить меня подождать в холле - "мистер Венейблз не всегда чувствует себя достаточно хорошо, чтобы принимать гостей", - он удалился и, вернувшись через несколько минут, передал мне, что мистер Венейблз примет меня с большим удовольствием.
        Венейблз очень сердечно встретил меня, выехав мне навстречу в своем кресле и приветствуя меня как старого доброго друга.
        - Вы очень любезны, что заглянули ко мне, дружище. Я прослышал, что вы опять в наших краях, и собирался вечером позвонить нашей милой Роде и пригласить вас всех на обед или ужин.
        Я извинился за то, что пришел вот так, не спросившись, сказал, что сильное желание зайти возникло у меня совершенно неожиданно - просто гулял, обнаружил, что ворота рядом, и решился на вторжение.
        - Строго говоря, - сказал я, - мне хотелось еще раз взглянуть на могольские статуэтки. В прошлый визит у меня почти не было времени их как следует рассмотреть.
        - Конечно, конечно! Рад, что вы оценили их. Такая тонкость!
        После этого наш разговор принял специальный характер. Должен сознаться, что более тщательный осмотр некоторых истинных перлов его коллекции доставил мне огромное удовольствие.
        Подали чай, и он настоял, чтобы я выпил чаю.
        К числу моих любимых трапез эта не принадлежит, но я оценил дымящийся китайский напиток и хрупкие чашки, в которые его разливали. С чаем следовали гренки с маслом и анчоусами и очень сладкий старомодный кекс с изюмом, напомнивший мне детство и чай в доме у бабушки.
        - Домашний! - одобрительно заметил я.
        - Конечно! Покупного кекса в этом доме никогда не было и не будет!
        - Я слышал, что у вас замечательный повар. Нелегко, наверное, держать прислугу в деревне, да еще в такой глубинке?
        Венейблз пожал плечами.
        - Мне требуется все самое лучшее. Таков мой принцип! За это, естественно, приходится платить. Что я и делаю.
        Такая неистовая, глубоко укоренившаяся гордыня прозвучала в этом ответе, что я сухо сказал:
        - Тот, кто может себе это позволить, конечно, счастливо разрешает для себя многие проблемы.
        - Понимаете, все зависит лишь оттого, какие вы предъявляете к жизни требования. При условии, что желания ваши достаточно определенны. Столько людей зарабатывает деньги, не имея ни малейшего понятия о том, что с этими деньгами делать! В результате они оказываются втянутыми в какой-то странный финансовый механизм - своего рода машину, делающую деньги ради денег. Они рабы. Спозаранку спешат в конторы и покидают их поздно вечером. Им некогда оглянуться, их ничто не радует. И что же получают они взамен? Машины побольше, дома побольше, любовницы или жены более дорогие, чем у прочих, а также, позвольте заметить, и головные боли посильнее, чем у прочих.
        Он подался вперед.
        - Деньги ради денег - вот цель их, вот кумир большинства богачей. Чтобы вложить эти деньги в более крупные предприятия и получить еще большие деньги? А зачем? Притормаживают ли они когда-нибудь, прерывают ли свою гонку для того, чтобы спросить себя: зачем? Нет, никогда!
        - А вы задаете себе этот вопрос? - сказал я.
        - Я... - Он улыбнулся. - Я знал, чего хотел. Хотел бесконечного досуга для созерцания всего прекрасного в мире - естественного и искусственного. Так как с некоторых пор мне отказано в удовольствии ездить по свету и видеть это прекрасное в его естественном окружении, я свез его со всего мира к себе в дом.
        - Но прежде, чем это сделать, надо было позаботиться о деньгах.
        - Да, свои ходы надо планировать, а это требует большой работы, но в наши дни можно обойтись без черновой, грязной стороны этой работы.
        - Не уверен, что как следует понял вас.
        - Мир меняется, Истербрук. Это всегда так было, но сейчас он меняется быстрее. Темп увеличился, и это надо использовать.
        - Мир меняется, - задумчиво повторил я.
        - И открываются новые перспективы.
        - Знаете, боюсь, что вы говорите сейчас с человеком, чьи интересы лежат в другом направлении - в прошлом, а не в будущем, - как бы извиняясь, сказал я.
        Венейблз пожал плечами:
        - Будущее? Кто может предугадать его? Я говорю о дне сегодняшнем, о непосредственном настоящем. И ничего другого в расчет я не беру. Новая техника создана, чтобы использовать ее. У нас уже есть машины, способные в считанные секунды дать нам ответ на наши вопросы - разве сравнить это с часами или днями напряженного труда, которые раньше для этого требовались!
        - Компьютеры? Электронный разум?
        - Да, нечто в этом роде.
        - Машины, которые постепенно вытеснят людей?
        - Людей, да! Людей, которые есть лишь вместилище мускульной энергии, они вытеснят. Но Человека они не заменят. Всегда будет Человек Управляющий, Человек Мыслящий, который станет формулировать вопросы, чтобы задавать их машине.
        Я с сомнением покачал головой.
        - Человек в качестве Сверхчеловека? - Я позволил, чтобы в голос мой вкралась насмешливая нота.
        - Почему бы и нет, Истербрук? Почему нет? Вспомните, ведь нам известно или начинает быть известно кое-что о животной природе человека. Практика, которую иногда недостаточно точно называли "промывкой мозгов", открывает в этом отношении крайне интересные возможности. Не только тело, но и сознание человеческое поддается, некоторому воздействию.
        - Опасное учение, - сказал я.
        - Опасное?
        - Опасное для тех, на ком его испытывают.
        Венейблз пожал плечами.
        - Все в жизни опасно. Мы забываем это, окопавшись в наших уютных цивилизованных сообществах. Потому что именно в эти сообщества выродилась современная цивилизация. Группки людей, собравшихся вместе для взаимной поддержки и для того, чтобы ловчее подчинить и перехитрить Природу. Они покорили джунгли, но победа эта лишь временная. В любой момент джунгли опять могут возобладать. Величественные города прошлых эпох превратились в холмики земли, буйно поросшие травой, потому что жизнь всегда полна опасностей - не забывайте об этом. И в конце концов, разрушение может быть не только результатом естественных процессов, но и делом собственно наших рук. К чему все и движется...
        - Никто не станет этого отрицать, согласен. Но меня больше заинтересовала ваша теория власти - власти над разумом.
        - Ах, это. - Венейблз неожиданно смутился. - Возможно, я преувеличил.
        То, как смущенно он вдруг начал идти на попятный, показалось мне примечательным. Венейблз принадлежал к людям, большую часть времени проводящим в одиночестве. У одинокого человека вырабатывается потребность говорить с кем ни попадя, с любым. Венейблз пустился в разговоры со мной - возможно, опрометчиво.
        - Человек в качестве Сверхчеловека, - сказал я. - Знаете, вы изложили мне современную версию очень старой теории.
        - Ничего нового в этом, разумеется, нет. Идея сверхчеловека восходит к очень давнему времени. Множество философских учений зиждилось на ней.
        - Конечно. Однако, на мой взгляд, ваш Сверхчеловек отличается некоторыми особенностями. Он обладает властью, но другим власть его не видна. Сидя в кресле, он лишь дергает за веревочки.
        Говоря это, я внимательно наблюдал за ним. Он улыбался.
        - Так вот на какую роль вы меня прочите, Истербрук? Хотел бы я на самом деле быть к ней пригодным! Надо же хоть в чем-то взять реванш за это!
        Он хлопнул рукой по пледу, прикрывавшему его колени. В голосе его прозвучала горечь.
        - Не стану выражать вам сочувствие, - сказал я. - От сочувствия человеку в вашем положении мало проку. Но разрешите вам сказать, что, думая о таком человеке, человеке, сумевшем подчинить себе неожиданно возникшие грустные обстоятельства и восторжествовать над ними, как мне кажется, невольно думаешь о вас.
        Венейблз от души рассмеялся.
        - Вы мне льстите!
        Но он был доволен, я видел это.
        - Нет, - сказал я. - Я достаточно повидал людей на своем веку, чтобы, встретив исключительную одаренность, не обратить на нее внимания!
        Я испугался, не переборщил ли, но там, где дело касается лести, разве можно переборщить? Грустно, но факт. И следует хорошенько зарубить это у себя на носу, чтобы хоть самому избежать подобной ловушки.
        - Интересно, - задумчиво сказал он, - что заставило вас выступить с вашим признанием? Это? - Небрежным жестом он обвел рукой комнату.
        - Это служит доказательством, - ответил я, - вашего богатства, умения мудро тратить деньги, вашей рассудительности и вашего вкуса. Но для меня это нечто большее, чем просто собственность. Вы пожелали окружить себя прекрасными вещами и редкостями и при этом намекаете, что приобрели их вовсе не кропотливым трудом.
        - Совершенно верно, Истербрук, совершенно верно. Как я сказал, трудятся только дураки. Надо уметь думать, точно, во всех деталях рассчитывать план кампании. Секрет успеха всегда прост - но его надо обеспечить. Все просто. Обдумать, воплотить в действие - и вот вам, пожалуйста, результат.
        Я разглядывал его. "Все просто". Неужто все, вплоть до устранения неугодных? Если того требует необходимость. Действие, не несущее в себе опасности никому, кроме как жертве. Замысливается мистером Венейблзом в его кресле на колесиках, мистером Венейблзом с его крючковатым, как у хищной птицы, носом и выступающим подвижным кадыком. А кто исполнитель? Тирза Грей?
        Внимательно глядя на него, я сказал:
        - Наш разговор о власти, подчиняющей себе на расстоянии, напомнил мне кое-что из рассказов этой странной мисс Грей.
        - А-а, старушка Тирза! - Тон его был безразличен и добродушно-ласков (но показалось ли мне, что веки его дрогнули?). - Глупые речи, в которых соревнуются эти милые дамы! Но, знаете, они верят в это! На самом деле верят! Вы уже были (я уверен, что они успели затащить вас туда!) на каком-нибудь из их смехотворных сеансов?
        Лишь на секунду я заколебался, прежде чем быстро принять решение.
        - Да, - сказал я, - я посетил сеанс.
        - И нашли, что это чушь? Или они произвели на вас впечатление?
        Я отвел глаза, изо всех сил пытаясь изобразить неловкость.
        - О... ну... конечно, на самом-то деле я ни во что такое не верю. Они большие энтузиасты, но... - Я глянул на часы. - Я не знал, что так поздно. Мне надо поспешить обратно. Сестра, наверное, удивляется, куда я запропастился.
        - Вы развлекали калеку, помогали ему скоротать томительные послеполуденные часы. Кланяйтесь Роде. Надо будет вскорости еще раз пригласить вас на обед. Завтра я собираюсь в Лондон. "Сотби" организует интересный аукцион. Средневековые французские статуэтки из слоновой кости. Само изящество! Если мне удастся их приобрести, я уверен, вы их оцените!
        На этой дружеской ноте мы и расстались. Правда ли, что в глазах его, когда я сбивчиво рассказывал о сеансе, промелькнула насмешка и злобная радость? Мне показалось, да, но я не был уверен. Я подумал тогда, что мне это может и чудиться.
        Глава девятнадцатая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        Когда я вышел от него, было уже поздно. Стемнело, и, так как небо было затянуто тучами, ступал я по извилистой дорожке неуверенно. Я оглянулся на освещенные окна. И, оглянувшись, нечаянно сошел с гравийной дорожки на траву, тут же столкнувшись с кем-то, кто двигался в противоположном направлении.
        Это был небольшого роста плотный человек. Мы обменялись извинениями. Голос у него был звучный и низкий, со сдержанно-мелодическими обертонами.
        - Простите, ради бога!
        - Ничего страшного. Уверяю вас, это моя вина!
        - Я здесь впервые, - объяснил я, - поэтому шел, похоже, сам не зная куда. Надо было захватить фонарик.
        - Вот, возьмите, пожалуйста.
        Незнакомец достал из кармана фонарик, зажег его и вручил мне. При свете фонарика я увидел, что он среднего возраста, с круглым щекастым лицом и черными усами, в очках. На нем был добротный темный плащ, и он казался воплощением респектабельности. Все же у меня мелькнула мысль, почему сам он не воспользовался фонариком, если тот был у него с собой.
        - А, вот оно что! - довольно нелепо сказал я. - Понятно! Я сошел с дорожки.
        Ступив на дорожку, я протянул ему фонарик.
        - Теперь я найду.
        - Нет, нет, ради бога. Отдадите мне его у ворот!
        - Но вы... разве вы не в дом собирались?
        - Нет, нет! Нам с вами по пути. Я иду к воротам. А дальше - к автобусной остановке. Чтобы сесть на обратный автобус до Борнмута.
        - Ясно, - сказал я, и мы дружно зашагали в ногу бок о бок. Мой спутник, казалось, не совсем ловко себя чувствовал. Он осведомился, не иду ли я тоже к автобусной остановке. Я отвечал, что гощу неподалеку. Затем опять последовала пауза, во время которой я почувствовал, что смущение моего спутника усилилось. По-видимому, он принадлежал к людям, для которых очутиться в ложном положении - нож острый.
        - Вы навещали мистера Венейблза? - спросил он, кашлянув.
        Я подтвердил это, добавив:
        - Я так понял, что и вы шли по направлению к его дому?
        - Нет, - ответил он, - нет. Строго говоря... - он запнулся, - я живу в Борнмуте, по крайней мере недалеко оттуда. Я только что обосновался там в маленьком коттеджике.
        В голове у меня мелькнуло смутное воспоминание. От кого я слышал недавно что-то о маленьком коттеджике в Борнмуте?
        Пока я силился это припомнить, мой спутник, чье смущение с каждой минутой возрастало, наконец вынужден был заговорить.
        - Вам, должно быть, показалось странным, и согласен, что это действительно так, столкнуться возле самого дома с... кем-то, совершенно незнакомым с хозяином дома. Причины, по которым я там бродил, объяснить несколько затруднительно, хотя, уверяю вас, они есть. Могу лишь сказать, что хоть я и недавно поселился в Борнмуте, меня там хорошо знают, и я мог бы представить поручительства от ряда уважаемых старожилов, удостоверяющие мою личность. Вообще-то я аптекарь, не так давно продал свое дело в Лондоне и поселился в здешних местах, которые всегда мне нравились, поистине райские места.
        Меня осенило. Я понял, кто был этот коротышка. А тот в это время сыпал, как из пулемета:
        - Моя фамилия Осборн, Захария Осборн, и, как я уже сказал, я владелец, вернее, бывший владелец очень приличной аптеки в Лондоне - Бартон-стрит, Пэддингтон-Грин. Очень милый район когда-то был, во времена моего отца, но теперь, к несчастью, переменился. Пришел в абсолютный упадок.
        Он вздохнул и покачал головой. Потом заговорил опять:
        - Это ведь и есть дом мистера Венейблза, не правда ли? Он, видимо, ваш друг?
        - Моим другом его вряд ли можно назвать, - осторожно сказал я. - До сегодняшнего дня я виделся с ним лишь однажды - мои друзья взяли меня к нему на обед.
        - Ах, вот как! Понятно... да... конечно...
        Мы уже дошли до ворот. И вышли на улицу. Мистер Осборн в нерешительности замешкался. Я возвратил ему фонарик.
        - Спасибо, - сказал я.
        - Не за что. Мне очень приятно. Я... - Он замялся, и вдруг его прорвало: - Мне не хотелось бы, чтобы вы сочли... То есть я хочу сказать, что, объективно говоря, я, конечно, вторгся в чужие владения. Но, уверяю, не по причине пошлого любопытства. Вам это должно казаться подозрительным... наша встреча... можно предположить бог знает что... Я желал бы объяснить, как бы это выразиться... прояснить мою позицию.
        Я ждал. Что, видимо, было самым благоразумным. Мое собственное любопытство, уж не знаю, пошлое или не очень, он, конечно, во мне разбудил. Оно требовало удовлетворения.
        Мистер Осборн минуту помолчал, а потом наконец решился:
        - Я и вправду хочу вам объяснить, мистер... э...
        - Истербрук. Марк Истербрук.
        - Мистер Истербрук. Как я уже сказал, я хочу воспользоваться случаем, чтобы объяснить вам мое странное поведение. Если вы располагаете временем... Это займет не больше пяти минут. По этой улице мы выйдем на шоссе, а там на бензозаправочной станции очень приличное кафе. Мой автобус раньше, чем через двадцать минут, не придет. Вы разрешите предложить вам чашечку кофе?
        Я согласился. Вместе мы пошли по улице. Мистер Осборн, несколько подправив в моих глазах свою пошатнувшуюся респектабельность, видимо, испытал облегчение и мило журчал теперь о достоинствах Борнмута, его превосходном климате, замечательных концертах и о том, какие приятные люди его соседи.
        Мы вышли на шоссе. Бензозаправочная станция расположилась рядом с автобусной, непосредственно за ней. В небольшом чистеньком кафе, кроме какой-то пары в углу, никого не было. Мы уселись, и мистер Осборн заказал кофе для двоих.
        Потом он наклонился через стол и начал свою исповедь:
        - Всему причиной тот случай, который вы, возможно, помните, это было в газетах. Хотя особой шумихи, если здесь уместно будет это слово, вокруг него поднято не было. Касался он священника римско-католической церкви района, где находится... находилась... моя аптека. На него было совершено нападение, и он был убит. Что очень огорчительно. Слишком часты в наши дни подобные происшествия. При всем том, что католических догматов я не разделяю, думаю, он был хорошим человеком. Так или иначе, я должен объяснить, чем меня это дело заинтересовало. Было напечатано сообщение, что полиция желает расспросить всех, видевших отца Гормана в вечер убийства. Так случилось, что я в тот вечер около восьми часов стоял в дверях моей аптеки и видел отца Гормана, проходившего мимо. За ним следом на небольшом расстоянии от него шел человек, чья внешность была настолько необычной, что привлекла мое внимание. Тогда, конечно, я не придал этому значения, но я, мистер Истербрук, человек наблюдательный и имею привычку про себя отмечать особенности внешности. Это, можно сказать, стало моим коньком. Сколько раз уже посетители
удивлялись, когда я им говорил: "А, вы уже приходили за этим лекарством в прошлом году, в марте, да?" Людям приятно, знаете ли, когда их помнят. Помогает в торговле, я давно это знаю. Так вот, я описал того человека в полиции. Они меня поблагодарили, и все.
        А теперь начинается удивительное. Дней десять тому назад я был на благотворительном празднике, там, подальше, в начале той улицы, по которой мы шли, и, к моему удивлению, я встретил там человека, о котором говорил. С ним, должно быть, как я подумал, произошел несчастный случай, потому что передвигался он в кресле на колесиках. Я расспросил о нем, и мне сказали, что это местный богач по фамилии Венейблз. На следующий день или через день после этого разговора я написал инспектору полиции, которому давал показания. Тот приехал в Борнмут - инспектор Лежен, вот как его звали. Однако к соображению, что это и впрямь тот самый человек, кого я видел в вечер убийства, он отнесся скептически. Он возразил мне, что мистер Венейблз уже несколько лет как перенес полиомиелит, превративший его в калеку. Должно быть, сказал он, меня ввело в заблуждение случайное сходство.
        Мистер Осборн неожиданно замолчал. Я помешал бледную жидкость в стоявшей передо мной чашечке и осторожно пригубил ее. Мистер Осборн добавил в свой кофе три кусочка сахара.
        - Что ж, таким образом, вопрос, видимо, снимается, - сказал я.
        - Да, - сказал мистер Осборн, - да...
        Голос его при этом был недовольным. Затем он опять наклонился вперед, лысина его сверкнула на электрическом свету, глаза за стеклами очков горели фанатическим блеском.
        - Я должен еще кое-что вам объяснить. Когда я, мистер Истербрук, был еще мальчишкой, то друг моего отца был вызван в суд дать показания по делу Жан-Поля Мариго. Может, помните? Он отравил жену-англичанку, мышьяком отравил. Друг моего отца засвидетельствовал в суде, что обвиняемый и человек, расписавшийся в аптеке за полученный яд фальшивым именем, одно и то же лицо. Мариго был осужден и повешен. На меня тогда это произвело огромное впечатление. Мне было девять лет, а в этом возрасте все впечатлительны. С тех пор у меня возникла мечта, что и мне когда-нибудь удастся послужить благородному делу, стать орудием возмездия убийце. Наверное, именно тогда я начал практиковаться в запоминании лиц. Сознаюсь вам, мистер Истербрук, как бы смешно это вам ни казалось, что я многие-многие годы лелеял мысль, что какой-нибудь человек, решивший разделаться со своей женой, может заглянуть ко мне в ацтеку и спросить то, что ему нужно для убийства.
        - Как бы Мадлен Смит номер два? - заметил я.
        - Именно. Увы! - Мистер Осборн вздохнул. - Этого так и не случилось. Или же, возможно, убийца так и не предстал перед судом. Что происходит, как понимаю, чаще, чем нам хотелось бы. Поэтому это мое свидетельское показание при том, что все было не совсем так, как я вообразил, давало мне все же возможность выступить в суде, чтобы освидетельствовать убийцу!
        Его лицо сияло детской радостью.
        - Вы были очень разочарованы, - сочувственно сказал я.
        - Да-а. - И опять в голосе Осборна прозвучали недовольные нотки. - Но я упрямый человек, мистер Истербрук. Чем больше проходит времени, тем больше я убеждаюсь, что был прав. Что человек, виденный мной тогда, был Венейблзом, и никем другим. Нет! - Он протестующе поднял руку, заметив, что я хочу что-то сказать. - Я все знаю. Вечер был довольно туманный, и я находился далековато, но полиция не пожелала принять во внимание, что я опытный физиономист. Дело ведь не только в чертах лица, в крупном носе и кадыке - важен еще и постав головы, как шея переходит в плечи! Я говорил себе: "Хватит! Признай, что ты ошибся!" Но подспудно я все время чувствовал, что я не ошибся. Полиция заявила, что это невозможно. Но невозможно ли это на самом деле? Вот что я себя спрашиваю.
        - Но такой недуг, несомненно...
        Он азартно прервал меня, подняв предостерегающе указательный палец:
        - Да, да, но весь опыт моей работы в здравоохранении... Вы просто поразитесь, если рассказать вам, на какие ухищрения пускаются люди и как ловко все им сходит с рук! При этом я не хочу утверждать, что нельзя доверять медицине. Простые случаи обмана она выявляет довольно быстро. Но существуют способы, в которых фармацевт более сведущ, нежели доктор. Определенные лекарства, например, определенные, казалось бы, совершенно невинные процедуры. Ими можно поднять температуру, вызвать сыпь, раздражение кожи, сухость во рту, стимулировать деятельность желез...
        - Но атрофию конечностей все же вряд ли!
        - Разумеется, разумеется! Но кто сказал, что конечности мистера Венейблза атрофированы?
        - По-моему, его доктор!
        - Совершенно верно! Но на этот счет я располагаю некоторой информацией. Доктор, пользующий мистера Венейблза, находится в Лондоне и практикует на Харли-стрит; правда, когда он переехал сюда, его осмотрел и местный врач. Но этот последний теперь здесь не работает, он отправился за границу. А теперешний врач ни разу не был у мистера Венейблза. Раз в месяц мистер Венейблз ездит на Харли-стрит.
        Я бросил на него любопытный взгляд.
        - И все же я не усматриваю в этом лазейки для...
        - Вы не знаете всего, что знаю я, - сказал мистер Осборн. - Достаточно маленького примера. Некая миссис X. больше года получала большие деньги по страховке, получала их в трех разных местах; причем в одном из них она выступала как миссис С., а в другом - как миссис Т. Настоящие миссис С. и миссис Т. за вознаграждение одалживали ей свои страховые полисы, что давало ей возможность втрое превысить сумму страховки.
        - Не понимаю, при чем тут...
        - Предположим... это только предположение... - указательный палец опять взволнованно взметнулся в воздух, - что наш мистер В. знакомится с человеком, действительно страдающим полиомиелитом, причем находящимся в стесненных обстоятельствах. Он делает ему выгодное предложение. Допустим, человек этот внешне похож на него - не слишком, но немного напоминает, не больше того... Настоящий больной полиомиелитом под именем мистера В. вызывает к себе специалиста, тот осматривает его, и в истории болезни возникает правдивая запись. Затем мистер В. приобретает дом в деревне. Местный врач уже весь в мыслях о том, как он бросит практику. Настоящий больной опять вызывает врача, тот опять его осматривает! И дело в шляпе! Мистер Венейблз отныне по всем документам жертва полиомиелита и страдает атрофией конечностей. Соседи видят его (в тех случаях, когда они его видят) в кресле на колесиках и т. д.
        - Но прислуга будет, конечно, все знать, - возразил я, - лакей будет знать.
        - Но допустим, что действует целая шайка и лакей также один из этой шайки. Что может быть проще? Вероятно, тут замешан и кое-кто еще из прислуги.
        - Но зачем?
        - Ах, - воскликнул мистер Осборн, - вот это уже другой вопрос, не так ли? Не хотелось бы делиться с вами моими соображениями на этот счет. Наверное, они покажутся вам смехотворными. Ну да уж ладно! Если нужно алиби, то лучшего способа не придумаешь. Человек может присутствовать там, тут и где угодно, а знать об этом никто не будет. Видели, как он бродит где-нибудь в районе Пэддингтона? Исключено! Он беспомощный калека, живет в деревне и т. д.
        Мистер Осборн замолчал и поглядел на часы.
        - Сейчас будет мой автобус. Мне надо закругляться с рассказом. В таком плане, как видите, я и мыслил. И, как вы понимаете, думал, что бы мне такое сделать, чтобы доказать мою теорию. Вот я и придумал выбраться сюда (времени у меня теперь хоть отбавляй, иногда даже скучаю по моей аптеке), а очутившись в этих местах, ну... говоря попросту, немного пошпионить. Не слишком благородно, скажете, - согласен. Но если целью видеть истину и разоблачение преступника... Если б, например, я подглядел, как мистер Венейблз совершает одинокую прогулку неподалеку от дома - вот вам и доказательство. Или же, - у меня была такая мысль, - если они не сразу задернут шторы - а вы, наверное, замечали, как многие с этим запаздывают, словно ждут, что сумерки наступят с опозданием, эдак на часок, - я могу подкрасться к окну и заглянуть туда. Вдруг он ходит по библиотеке, даже не догадываясь, что кто-то следит за ним? Да как это ему может и в голову прийти? Ведь, насколько мне известно, ни у кого нет ни малейших подозрений!
        - Но почему вы так уверены, что человек, которого вы видели в тот вечер, был Венейблз?
        - Я знаю, что это был он!
        Он вскочил.
        - Автобус идет! Рад был познакомиться с вами, мистер Истербрук, - у меня гора с плеч, что я сумел объяснить вам, зачем меня занесло в "Приорс-Корт". Должно быть, я вам здорово голову заморочил!
        - Вовсе нет, - сказал я. - Но вы не сказали мне, в чем, по вашему мнению, состоит преступление мистера Венейблза.
        Мистер Осборн смутился и немного словно заробел:
        - Вы, наверное, будете смеяться. Все говорят, что он богат, но никто, как мне кажется, не догадывается, как удалось ему разбогатеть. Скажу вам, что я про это думаю. Я думаю, что он самый что ни на есть настоящий главарь банды. Знаете, как это бывает - он задумывает операции, а банда выполняет их. Вы можете счесть это глупостью, но я...
        Остановился автобус, и мистер Осборн ринулся к нему.
        Я шел домой в глубокой задумчивости. Мистер Осборн обрисовал мне невероятную теорию, но я вынужден был признать, что в ней могло оказаться рациональное зерно.
        Глава двадцатая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        I
        Позвонив Джинджер на следующее утро, я сообщил ей, что завтра перебираюсь в Борнмут.
        - Я нашел там тихий маленький отель, который называется (один господь ведает почему) "Олений парк". В отеле есть парочка очень удобных незаметных боковых выходов. Я мог бы улизнуть в Лондон и повидать вас.
        - Наверное, вам этого делать не следует. Но все же, должна признать, ваш приезд был бы истинным благословением божьим. Такая скука! Передать вам не могу! Если вам никак нельзя будет прийти ко мне, я могла бы сама потихоньку выскользнуть и где-нибудь с вами встретиться.
        Неожиданно меня как громом ударило подозрение.
        - Джинджер! Ваш голос... он какой-то другой...
        - Ах, это! Это ничего. Не беспокойтесь.
        - Но почему такой голос?
        - Просто немножко горло болит, что ли, и больше ничего.
        - Джинджер!
        - Послушайте, Марк, горло может болеть у каждого. Наверное, я простудилась, а может быть, легкий грипп.
        - Грипп? Знаете, не темните! Вы здоровы или больны?
        - Не шумите. Я здорова.
        - Скажите мне определенно, как вы себя чувствуете! Вам кажется, что у вас начинается грипп?
        - Ну... может быть... Немножко ломает, знаете, как при гриппе...
        - А температура?
        - Ну, может быть, и температура немножко есть...
        Я сидел, леденея в каком-то кошмаре. Я был страшно испуган. И кроме того, знал, что и Джинджер, как бы она это ни отрицала, тоже испугана.
        В трубке опять послышался ее голос:
        - Марк... не паникуйте. Вы паникуете, а причины для этого нет.
        - Может быть. Но мы должны принять все меры предосторожности. Позвоните вашему доктору, пусть он придет и осмотрит вас. Немедленно!
        - Хорошо... Только... он решит, что я жутко мнительна.
        - Пускай. Сделайте это! А как только он уйдет, перезвоните мне.
        Положив трубку, я долго сидел, уставившись на черный безжизненный телефонный аппарат. Паника... Нельзя поддаваться панике... В это время года всегда гуляет грипп... Доктор успокоит нас, возможно, это просто окажется легкая простуда...
        Мысленным взором я видел Сибиллу в ее павлиньем наряде, украшенном злодейскими символами. В ушах раздавался голос Тирзы, ее властный, приказательный тон. На расчерченном мелом полу - Белла, она вопит свои злодейские заклинания и сжимает в руках белого петуха, а он вырывается.
        Ерунда, полная ерунда... Вне всякого сомнения, это все лишь глупые суеверия... Но ящик... не так-то легко, однако, отмахнуться от ящика. В ящике воплотилось уже не просто суеверие, а новые возможности, которые открывает нам развитие науки.
        Нет, это невероятно, не может быть, чтоб это было правдой...
        Миссис Дэн Калтроп застала меня в комнате, неподвижно глядящим на телефонный аппарат.
        Она тут же спросила:
        - Что случилось?
        - Джинджер, - сказал я, - плохо себя чувствует...
        Я хотел, чтобы она сказала, что это ерунда, чтобы она ободрила меня. Но она меня не ободрила.
        - Плохо, - сказала она. - Да, думаю, что это плохо.
        - Но это невозможно, - упирался я. - Ни на минуту невозможно допустить, что они в состоянии совершить то, о чем говорили!
        - Невозможно?
        - Ведь вы не верите... вы не можете верить...
        - Дорогой Марк, - сказала миссис Дэн Калтроп, - и вы и Джинджер уже допустили такую возможность, иначе вы бы не стали делать то, что вы делаете.
        - Наша вера только портит все, делает это более правдоподобным!
        - Ну о вере пока речи нет - вы лишь допускаете, что доказательство может заставить вас поверить.
        - Доказательство? Какое доказательство?
        - Болезнь Джинджер - это доказательство, - сказала миссис Дэн Калтроп.
        Я ненавидел ее. Я сердито повысил голос:
        - Откуда такой пессимизм? Это всего лишь простуда или другая какая-нибудь чушь! Зачем вы так упорно верите в худшее?
        - Потому что в случае худшего мы должны стойко встретить его, а не прятать голову в песок, пока не будет слишком поздно.
        - Вы думаете, что такой смехотворный фетишизм действен? Трансы, заклинания, петушиные жертвоприношения - полный набор всех этих фокусов?
        - Что-то из них действует, - сказала миссис Дэн Калтроп. - И нам следует это мужественно признать. Я думаю, что множество вещей вокруг, большинство их - это лишь мишура. Ею создается атмосфера, а атмосфера тоже важна. Но глубоко в сердцевине, спрятанное среди всей этой мишуры, должно быть что-то, и это что-то действует.
        - Что-то наподобие радиоактивных излучений?
        - Похоже. Видите ли, люди ведь все время делают открытия, и страшные в том числе. Какая-нибудь разновидность новейшего знания могла быть использована и не очень щепетильным в моральном отношении человеком для своих нужд. Отец Тирзы, между прочим, был физиком.
        - Но что же это? Что? Проклятый ящик? Если б можно было его подвергнуть исследованию! Если б полиция...
        - Полиция не станет заниматься исследованиями, связанными с конфискацией имущества, и в случаях куда как более ясных.
        - А если б мне пробраться туда и разбить эту чертову машину?
        Миссис Дэн Калтроп покачала головой.
        - Судя по тому, что вы мне рассказали, если что-то и было произведено, то в тот вечер.
        Схватившись за голову, я застонал.
        - Зачем только мы впутались в эту проклятую историю!
        - Ваши побуждения были прекрасными, - твердо заявила миссис Дэн Калтроп. - И что сделано, то сделано. Вы узнаете больше, когда Джинджер вам позвонит после ухода доктора. Я думаю, она позвонит по телефону Роды.
        Я понял намек.
        - Мне лучше вернуться.
        - Я веду себя глупо, - неожиданно заявила миссис Дэн Калтроп, когда я уже стоял в дверях. - И знаю, что веду себя глупо. Мишура! Мы купились на мишуру! Не могу избавиться от чувства, что мы вообразили себе что-то, что они пожелали нам внушить!
        Возможно, она была права. Но что другое можно было вообразить себе на нашем месте, я не знал.
        Два часа спустя мне позвонила Джинджер.
        - Доктор был, - сказала она. - Казался немного озадаченным, но при этом заявил, что это может быть грипп. Грипп сейчас довольно распространен. Он уложил меня в постель и обещал прислать какое-то лекарство. Температура у меня вполне высокая. Но ведь это же естественно для гриппа, правда?
        Несмотря на деланную бодрость, хриплый голос ее звучал потерянно и жалобно.
        - Все будет хорошо, - беспомощно сказал я. - Слышите? Все будет хорошо! Вы очень скверно себя чувствуете?
        - Ну... температура... ломает всю... все болит... ноги... кожа... Даже прикоснуться больно... И горит...
        - Это от температуры, милая! Послушайте, я сейчас приеду! Я уже выезжаю. Немедленно! И не возражайте!
        - Хорошо. Я рада, что вы приедете, Марк. Должна признаться, что, я оказалась не такой храброй как думала.
        II
        Я позвонил Лежену.
        - Мисс Корриган заболела, - сказал я.
        - Что?
        - Что слышали. Она заболела. Она вызвала своего врача. Он говорит, что это, возможно, грипп. Но может быть, и нет. Чем вы могли бы помочь, не знаю. Единственное, что приходит в голову, - это позвать какого-нибудь специалиста, подключить его к этому.
        - Какого рода специалиста?
        - Психиатра. Или психоаналитика. Или психолога. Психо - кого-нибудь! Кто разбирался бы во внушении, гипнозе, "промывке мозгов" и прочих вещах подобного рода. Ведь есть же такие специалисты, правда?
        - Конечно есть. Есть. Например, в министерстве внутренних дел один-два человека специализируются в этой области. Я считаю, вы попали в самую точку. Конечно, это может быть и простой грипп, но может быть, болезнь связана с каким-то не совсем понятным нарушением психики. Тогда, Истербрук, это может оказаться именно тот случай, которого мы все так долго ждали!
        В сердцах я бросил трубку. Возможно, мы в результате и узнаем нечто новое о психологическом оружии, но моей-то единственной заботой была Джинджер, храбрая, но напуганная Джинджер. Мы не верили в это по-настоящему, ни она, ни я, а может быть, верили? Нет, конечно не верили. Для нас это была игра - игра в бандитов и сыщиков. Но оказалось, это не игра. "Бледный конь" доказал свою реальность.
        Я обхватил голову руками и застонал.
        Глава двадцать первая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        I
        Последовавшие затем несколько дней я; наверное, никогда не забуду. Они видятся мне теперь каким-то запутанным калейдоскопом, разрозненным и бесформенным. Из ее квартиры Джинджер забрали в частную лечебницу. Навещать мне ее разрешалось лишь в приемные часы. Личный ее доктор склонен был, как я понимаю, никоим образом не терять самообладания. Он вообще не понимал, к чему столько беспокойства. Собственный его диагноз был ему совершенно ясен - бронхопневмония как следствие гриппа, но осложненная некоторыми не совсем обычными симптомами, однако, как указывал он, "это встречается сплошь и рядом. Ход болезни никогда не бывает "типичным". К тому же и антибиотики не на всех действуют".
        Без сомнения, все, что он говорил, было верно. Джинджер заболела бронхопневмонией. Ничего таинственного в ее недуге нет. Просто бронхопневмония, в тяжелой форме.
        Я повидался с психологом министерства внутренних дел. Маленький, задиристый, как петушок, он раскачивался на носках, посверкивая глазами за толстыми стеклами очков.
        Он задал мне бесчисленное количество вопросов, половина из которых показалась мне бессмысленной. Но смысл в них, по-видимому, был, так как на мои ответы он глубокомысленно кивал. Связывать себя каким-либо обязательством он наотрез отказался, что было, вероятно, мудро с его стороны. Отдельные замечания его, как я понял, были на профессиональном жаргоне. По-моему, он попробовал на Джинджер некоторые разновидности гипноза, но, по какому-то молчаливому уговору, никто об этом мне почти ничего не рассказывал. Может быть, потому, что рассказывать было практически нечего.
        Друзей и знакомых я избегал, и одиночество такого существования было невыносимым.
        В конце концов, когда отчаяние мое достигло крайности, я позвонил в цветочный магазин Поппи. Не согласится ли она куда-нибудь сходить со мной пообедать? Согласится с большим удовольствием.
        Я пригласил ее в "Фантази". Поппи весело болтала, и общество ее действовало на меня успокаивающе. Однако пригласил я ее не только для успокоения. Вогнав ее при помощи вкусной еды и питья в состояние приятного оцепенения, я начал легкую осторожную разведку. Поппи может кое-что знать, сама не отдавая себе полного отчета в том, что же именно она знает. Я спросил ее, помнит ли она мою приятельницу Джинджер. Поппи сказала "конечно" и, распахнув свои огромные голубые глаза, спросила, что теперь делает Джинджер.
        - Она очень больна, - сказал я.
        - Бедняжка! - На лице Поппи выразилась максимально доступная ей мера участия, которая была не слишком велика.
        - Джинджер впуталась тут в одно дело, - сказал я. - По-моему, она с вами советовалась по поводу него. Дело связано с "Бледным конем" и стоило ей массу денег.
        - О, - воскликнула Поппи, еще шире распахивая глаза. - Так это были вы!
        Я не сразу понял, но через минуту сообразил, что Поппи решила, будто я и есть тот самый мужчина, чья больная жена препятствует счастью Джинджер. Сделанное ею открытие о нашем романе так взволновало ее, что она даже забыла испугаться при упоминании о "Бледном коне".
        Грудь ее взволнованно вздымалась.
        - Подействовало?
        - Подействовало, но не совсем так, как надо, - сказал я и добавил: - И умерла собака.
        - Какая еще собака? - совершенно растерялась Поппи.
        Я понял, что там, где дело касается Поппи, надо все объяснять на пальцах.
        - Эта... штука... она рикошетом подействовала на Джинджер. Вы слышали, чтоб такое и раньше случалось?
        Поппи не слышала.
        - Конечно, - сказал я, - то, чем они занимаются в "Бледном коне" а Мач-Дипинге... вам ведь известно об этом, не так ли?
        - Я не знала, где это находится. Где-то в деревне...
        - Я не мог как следует расспросить у Джинджер, что же конкретно они там делают...
        Я сделал осторожную паузу.
        - Какие-то лучи, что ли... - неопределенно заметила Поппи, - Что-то в этом роде. Направляют космические лучи. - И тут же с готовностью разъяснила: - Ну как русские!
        Я решил, что своим ограниченным воображением сама Поппи до этого додуматься не могла.
        - Да, похоже, - согласился я. - Но это может оказаться очень опасным. Я имею в виду - для Джинджер, то, что она заболела.
        - Но ведь заболеть и умереть должна была ваша жена, разве не так?
        - Да, - сказал я, соглашаясь на роль, уготованную мне сценарием Джинджер и Поппи. - Но что-то, наверное, сработало не так, как надо, и произошла обратная реакция.
        - То есть как же это? - Поппи делала невероятные умственные усилия. - Как с испорченным утюгом, когда вас ударяет током?
        - Совершенно верно, - сказал я. - Именно так! Не слышали, чтоб и раньше происходили такие вещи?
        - Ну, не совсем такие...
        - А какие?
        - Ну если заказчик не заплатил... потом. Один мой знакомый не захотел платить, - она таинственно понизила голос, - так его в метро убило. Упал с платформы перед приближающимся поездом.
        - Это мог быть несчастный случай.
        - О нет! - Поппи даже возмутилась подобной мысли. - Это все они!
        Я подлил шампанского в бокал Поппи. Я чувствовал, что сидящая передо мной девушка может оказаться полезной, если удастся извлечь из нее разрозненные сведения, в беспорядке кувыркавшиеся в некой области, именуемой ее мозгом. Усвоила она лишь половину из них и перепутала остальные, и все-таки кое-что она слышала, потому что никого особенно не заботило, что он говорит в присутствии "одной только Поппи".
        Возмутительнее всего было то, что я не знал, какой бы ей задать вопрос. Ошибись я, и она в панике затворится, как раковина, и станет играть со мной в молчанку.
        - Моя жена, - сказал я, - по-прежнему болеет, но хуже ей не стало.
        - Плохо дело, - сказала Поппи сочувственно и отхлебнула шампанского.
        - Так как же мне теперь быть?
        Поппи не изъявляла признаков знания.
        - Видите ли, это ведь Джинджер все... я-то никакие переговоры не вел. Есть кто-нибудь, с кем мне можно связаться?
        - Есть одно место в Бирмингеме, - с сомнением в голосе сказала Поппи.
        - Они прикрылись, - сказал я. - А вы не знаете, кто еще в курсе?
        - Эйлин Брендон могла бы что-то знать - но нет, не думаю...
        Совершенно неожиданное возникновение какой-то Эйлин Брендон встревожило меня. Я спросил, кто такая Эйлин Брендон.
        - Это ужас, - сказала Поппи. - Тоска зеленая. Голова прилизана, а туфель на шпильках в жизни не носит. Это финиш! - И пояснила: - Я с ней в школе училась. И уже тогда это была тоска зеленая. Она здорово знала географию.
        - Какое отношение она имеет к "Бледному коню"?
        - Вообще-то никакого. Она о чем-то догадалась. И бросила эту работу.
        - Какую работу она бросила? спросил я озадаченно.
        - Работу в ИПС.
        - А что такое ИПС?
        - Ну, точно я не знаю... Просто ИПС, и все. Какое-то изучение покупателей или исследование потребителей. Маленькая такая фирма.
        - И Эйлин Брендон в ней работала? В чем же состояли ее обязанности?
        - Просто ходить и задавать вопросы - о зубной пасте, газовых плитах и какими губками кто пользуется. Очень, очень унылая работа, повеситься можно! То есть я хочу сказать, кому это надо?
        - По всей вероятности, это надо ИПС.
        Я ощутил легкий охотничий зуд. Ведь отец Горман в тот роковой вечер был вызван к женщине, тоже работавшей в подобной фирме. И... да, конечно, на квартиру к Джинджер приходил кто-то в этом же роде. Образовывалась некая цепочка.
        - Почему же она бросила свою работу? Скучно стало?
        - Не думаю. Платили они вполне прилично. Но она вроде бы догадалась о чем-то - словно это все не то, чем кажется.
        - Ей пришло в голову, что работа ее может быть каким-то образом связана с "Бледным конем"? Так или не так?
        - Ну... я не знаю... Возможно, и так... Во всяком случае теперь она служит в кафетерии возле Тотнем-Корт-роуд.
        - Дайте мне ее адрес.
        - Она совершенно не ваш тип!
        - Я не куры ей строить собираюсь, - грубо сказал я, - а узнать кое-что о Потребительском Спросе. Подумываю купить акции похожего предприятия.
        - А, понятно, - сказала Поппи, вполне удовлетворенная этим объяснением.
        Почерпнуть из нее больше было нечего, поэтому мы допили шампанское и я проводил ее домой и поблагодарил за приятнейший вечер.
        II
        На следующее утро я попытался дозвониться Лежену, но безуспешно. Вместо этого я не без труда, но смог пробиться к Джиму Корригану.
        - Что там этот недотепа психолог, которого ты приводил ко мне, а, Корриган? Что он говорит по поводу Джинджер?
        - Массу длинных слов. Но, по-моему, Марк, ты его здорово поставил в тупик. А ведь воспаление легких - болезнь очень распространенная. В ней нет ничего таинственного или необычного.
        - Правильно, - сказал я. - И те, кого мы знаем в небезызвестном списке, умерли от бронхопневмонии, гастроэнтерита, паралича, вызванного мозговыми нарушениями, опухоли мозга, эпилепсии, паратифа и прочих хорошо документированных заболеваний.
        - Понимаю твои чувства, но что мы можем сделать?
        - Ей хуже, да? - спросил я.
        - Ну... в общем, да...
        - В таком случае необходимо что-то предпринять.
        - Что именно?
        - Есть у меня некоторые идеи. Например, отправиться в Мач-Дипинг, заграбастать Тирзу Грей и заставить ее, припугнув на чем свет стоит, снять заклятие или что там она наделала...
        - Что ж, это могло бы помочь.
        - Или же заявиться к Венейблзу.
        - Венейблз? - резко спросил Корриган. - Но он тут ни при чем. Какая может быть между ними связь? Он же калека.
        - Интересно, калека ли. Отправиться бы к нему, сорвать с него этот его плед и посмотреть, на самом ли деле у него ноги не действуют или он притворяется!
        - Мы этим интересовались...
        - Подожди. В Мач-Дипинге я случайно наткнулся на этого коротышку-аптекаря, на Осборна. Так вот, я хочу повторить тебе его предположения.
        Я обрисовал ему осборновскую теорию перевоплощения.
        - Чудак человек! - сказал Корриган. - Такому обязательно надо настоять на своем!
        - Но, Корриган, скажи мне, разве это не может так и быть? Ведь это же возможно, разве я не прав?
        После некоторого размышления Корриган неторопливо сказал:
        - Да. Должен согласиться, что это возможно. Только несколько человек обязательно будут об этом осведомлены, и им надо здорово платить, чтобы держали язык за зубами.
        - Ну и что? Ведь он же купается в деньгах! Лежену не удалось выяснить, откуда он их взял?
        - Нет. Толком нет. Вынужден в этом тебе признаться. Что-то есть в этом типе подозрительное! Темное у него прошлое. Но все денежные счета у него так или иначе в полном порядке. И разузнать что-либо невозможно без всестороннего расследования, а на это могут годы уйти. Полиции надо раньше было этим заняться, когда они только заподозрили в нем мошенника, ловко сумевшего замести следы, запутав всех в паутине финансовых тонкостей. По-моему, департамент внутренних налогов давно что-то там унюхал насчет Венейблза. Но он ловок - не подкопаешься. А ты что, считаешь, что он главарь банды?
        - Да. Считаю. Думаю, что он мозговой центр всего этого дела.
        - Может быть. По твоим рассказам, ума у него для этого хватит, согласен. Но на такую жестокость, как собственноручное убийство отца Гормана, он не пойдет!
        - Может пойти, если очень уж припечет! Возможно, Гормана надо было заставить замолчать, прежде чем он сообщил бы то, что узнал у умирающей о "Бледном коне" и всех тамошних художествах. А потом...
        Я осекся.
        - Алло, ты куда пропал?
        - Я здесь, я тут подумал... пришла в голову мысль...
        - Какая?
        - Еще неясная. О том, что совершенная безопасность могла достигаться одним-единственным путем. Но я не продумал все как следует. А сейчас должен бежать. У меня свидание в кофейне.
        - Не знал, что ты такой завсегдатай кофеен Челси!
        - Это не в Челси. Это возле Тотнем-Корт-роуд, чтоб уж быть точным.
        Положив трубку, я покосился на часы.
        Я уже собрался уходить, когда опять раздался звонок.
        Я медлил в нерешительности. Наверняка это снова Джим Корриган; хочет узнать поподробнее о том, что за мысль пришла мне в голову.
        Продолжать беседу с Джимом мне сейчас было бы крайне некстати. Я двинулся к двери, а телефон все звонил, настойчиво, неотвязно.
        Конечно, это может быть и звонок из лечебницы, от Джинджер.
        Нет, так рисковать я не могу. Я нетерпеливо ринулся к телефону, рывком поднял трубку.
        - Алло?
        - Это вы, Марк?
        - Да, кто это?
        - Ну конечно же я, - с упреком произнес голос. - Послушайте, мне надо вам кое-что рассказать.
        - Ах, это вы! - наконец-то я узнал миссис Оливер. - Знаете, я ужасно спешу. Стою на одной ноге. Я вам потом позвоню.
        - Нет, так меня не устраивает, - твердо заявила миссис Оливер. - Вы должны выслушать меня сейчас же. Это важно.
        - Ну, хорошо, только побыстрее, пожалуйста. У меня свидание.
        - Пф, - фыркнула миссис Оливер. - На свидание не грех и опоздать. Такое только вызывает уважение.
        - Нет, я и вправду должен бежать.
        - Послушайте, Марк. Это важно. Я в этом уверена. Это непременно окажется важно.
        Я изо всех сил сдерживал раздражение, поглядывая на часы.
        - Ну так что?
        - У моей Милли тонзиллит. Она очень скверно себя чувствовала и потому уехала в деревню. К сестре.
        Я скрипнул зубами.
        - Мне ужасно жаль ее, но я действительно...
        - Слушайте. Это только пролог. Так на чем я остановилась? Ах да! Милли надо было уехать, и я позвонила в бюро по найму, с которым всегда имею дело. "Регент" - так оно называется. Не устаю удивляться, что за идиотское наименование, прямо как у кинотеатра!
        - Ей-богу, мне пора...
        - Я спросила, не могли бы они прислать мне кого-нибудь. Они отвечали, что как раз сейчас это очень трудно - фраза, которую они, между прочим, говорят всегда, - но что они постараются...
        Никогда еще моя приятельница Ариадна Оливер так меня не бесила.
        - Сегодня утром появляется женщина, и кто бы, вы думали, она такая?
        - Понятия не имею! Видите ли, я...
        - Женщину эту зовут Эдит Биннз - смешное имя, правда? - и вы, оказывается, ее знаете!
        - Нет, не знаю. В жизни не слыхал ни о какой Эдит Биннз!
        - Да нет же, знаете! И не так давно вы с ней виделись. Она много лет прослужила у вашей крестной, леди Хескет-Дюбуа.
        - Ах, вот это кто!
        - Да. И она видела вас, когда вы приходили забрать картины.
        - Это все, конечно, очень мило, и вам, как я думаю, повезло, что это оказалась она. По-моему, она человек верный, надежный и все такое прочее. Тетя Мин так говорила. Но теперь я, право же...
        - Неужели так трудно подождать? Я еще не дошла до сути. Она сидела у меня и все говорила о леди Хескет-Дюбуа, о ее роковой болезни, ну и так далее, потому что, знаете, этих женщин хлебом не корми, но дай поговорить о болезнях и смерти, а потом вдруг она возьми и скажи!
        - Что скажи?
        - Одну вещь, которая сразу привлекла мое внимание. Примерно следующее: "Бедная моя хозяйка, сколько же она вытерпела! Эта штука в голове, новообразование, так они ее называют, а ведь, пока это не случилось, она была совсем здоровая. А в лечебнице-то жалость была и глядеть на нее, волосы ее, такие хорошие, густые седые волосы, она их еще подсинивала аккуратно так, раз в две недели, все повылезли, и вся подушка в волосах была! Волосы лезли прямо пучками!" И тогда, Марк, я вспомнила о моей приятельнице Мэри Делафонтен. У ней ведь тоже падали волосы, и еще я вспомнила, что вы мне рассказывали о какой-то девушке в Челси, о том, как она подралась с другой и та выдирала у нее волосы пучками. Но волосы так легко не выдираются, Марк! Попробуйте-ка, вот попробуйте; потяните себя за волосы, попробуйте выдрать у себя маленькую прядь с корнями! Попробуйте! И вы увидите! Это неестественно, Марк, что у всех этих людей волосы выпадали пучками. Неестественно! Видимо, это возникла какая-то особая новая болезнь - и должна отыскаться причина.
        Я сжимал трубку, и голова моя шла кругом. Клочки и обрывки сведений собрались воедино. Рода со своими собаками на лужайке... статья в нью-йоркском медицинском журнале... Конечно... Конечно!
        Тут я внезапно понял, что миссис Оливер все еще оживленно лопочет что-то.
        - Да благослови вас бог! - сказал я. - Вы прелесть!
        Я бросил трубку и тут же вновь поднял ее. Набрав номер, я, по счастью, сразу же услышал голос Лежена.
        - Слушайте, - сказал я, - у Джинджер выпадают волосы пучками?
        - Как вам сказать... вообще-то, мне кажется, да. Наверное, это от высокой температуры.
        - От температуры - держи карман шире! - сказал я. - У Джинджер, как было и у всех остальных, отравление таллием. Даст бог, мы еще не опоздали!
        Глава двадцать вторая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        I
        - Еще не поздно? Она выживет?
        Я метался по комнате. Я не находил себе места. Лежен сидя наблюдал за мной. Он был терпелив и участлив.
        - Вы можете быть уверены, что сделают максимум возможного.
        Все тот же извечный ответ! Ответ этот меня ни капельки не утешал.
        - Они знают, как лечить отравление таллием?
        - Случай нечастый. Но они испробуют все, что только возможно. Если вас интересует мое мнение, то, по-моему, она выдюжит.
        Я пожирал его глазами. Как бы узнать, вправду ли верит он тому, что говорит? Не пытается ли он просто меня успокоить?
        - По крайней мере, подтвердилось, что это действительно был таллий.
        - Да, в этом они удостоверились.
        - Так вот к какой простой вещи свелись все фокусы "Бледного коня"! Яд! Ни колдовства, ни гипнотического воздействия, ни лучей смерти по последнему слову науки! Простое отравление ядом! А она мне морочила голову! Лгала мне в глаза. И наверное, имела еще наглость смеяться исподтишка!
        - О ком вы?
        - О Тирзе Грей. О том вечере, когда я впервые пил с ней чай. Рассуждала со мной о Бордже, о редких нераспознаваемых ядах, отравленных перчатках и прочей чепухе. "Обыкновенный белый мышьяк, ничего больше" - надо было слышать, с каким пренебрежением она это говорила! А сама пользовалась вещью ничуть не более сложной! Так пускать пыль в глаза! Трансы, белые петухи, жаровня, начертанные колдовские знаки, идолопоклонство, перевернутое распятие - это все для примитивного суеверия. А знаменитый "ящик" - еще одна уловка, но уже для шагающих в ногу с веком. В наши дни мы не верим в духов, ведьм и наговоры, но легковерны как дети, когда дело доходит до "лучей", "волн" и явлений психики. Держу пари, что этот ящик не более чем набор электрической бутафории, разноцветных лампочек и гудящих проводов и переключателей! Из-за того, что мы постоянно живем в неослабном страхе перед радиоактивными осадками, стронцием и прочими ужасами, мы крайне подвержены внушению в научной упаковке. Все, что они нагородили в "Бледном коне", - чистая фальшивка. И сам этот "Конь" - конь картонный и ни больше ни меньше, как ширма. Нас
всем этим отвлекали, с тем чтобы мы не заподозрили ничего, идущего рядом, но совсем в другом направлении. Изящество их выдумки в том, что она гарантировала им полную безопасность. Тирза Грей могла сколько угодно вслух хвастаться, что сумела подчинить или может подчинить себе потусторонние силы. Ее нельзя было привлечь к судебной ответственности на этом основании, нельзя было судить за убийство. Исследуй кто-нибудь ее "ящик", его признали бы безвредным. Любой суд вынес бы решение, что все это чепуха и вещь невозможная. И разумеется, был бы совершенно прав.
        - Вы думаете, что вся троица - мошенницы? - спросил Лежен.
        - Не сказал бы. Я считаю, что Белла верит в свое колдовство всей душой. И так же искренна Сибилла. Она и на самом деле прирожденный медиум. Она впадает в транс, а все остальное происходит без нее. Она верит всему, что ей внушает Тирза.
        - Стало быть, всем заправляет Тирза?
        Подумав, я сказал:
        - Заправляет всем, что касается "Бледного коня". Но не она мозговой центр всего предприятия. Мозговой центр действует за кулисами. Он планирует и организует. Да, знаете, дело это отлично налажено. У каждого или каждой в нем есть своя функция, и никто не лезет в область другого. Брэдли отвечает за финансовую и юридическую сторону. А помимо этого он не разбирается ни в чем и не знает, что делают все прочие. Его услуги щедро оплачиваются, как, впрочем, и услуги Тирзы.
        - Довольны, что раскрутили это все?
        - Не раскрутил. Пока что не раскрутил. Но основной их принцип теперь известен. Он все тот же, пришедший из глубины веков. Простой и грубый. Не более как яд. Старое доброе смертное зелье.
        - Что навело вас на мысль о таллии?
        - Несколько сопоставленных фактов. Начало всему положила сцена, которую я наблюдал в тот достопамятный вечер в Челси. Девушка, выдиравшая пучки волос у своей товарки. Слова, сказанные пострадавшей: "Это вовсе не больно", - не были бравадой, как я тогда решил, они были чистой правдой - больно ей действительно не было.
        В Америке мне случилось прочитать статью, посвященную действию таллия. На фабрике один за другим умерло несколько рабочих. Смерть их приписали разнообразнейшим причинам. Среди прочих, если я не ошибаюсь, названы были паратиф, апоплексический удар, алкогольный неврит, паралич, вызванный мозговыми нарушениями, эпилепсия, гастроэнтерит и так далее. Приводился также случай, когда женщина отравила семерых человек. У последних диагностированы были, среди прочих, опухоль мозга, энцефалит и крупозное воспаление легких. Симптомы, как я понимаю, отличаются большим разнообразием. Первыми признаками могут быть расстройство желудка и рвота, словом, картина отравления, в других случаях болезнь может начинаться с болей в костях, объясняемых полиневритом, ревматизмом или полиомиелитом - на одного больного даже нацепили корсет. Иногда наблюдаются нарушения в кожной пигментации.
        - Вы сыплете терминами, как медицинский справочник.
        - Естественно. Я изучил литературу. Но раньше или позже непременно появляется один симптом. Выпадают волосы. Одно время таллий употребляли для удаления волос, в особенности у детей со стригущим лишаем. Потом это было признано опасным. Но в отдельных случаях его прописывают внутренне, очень аккуратно подбирая дозировку в зависимости от веса пациента. А в основном, по-моему, его теперь используют как средство против крыс. Он безвкусен, растворяется в воде и часто продается в аптеках. Существует лишь одно "но" - никто не должен заподозрить отравление ядом.
        Лежен кивнул.
        - Точно, - сказал он. - Вот почему в "Бледном коне" так настаивали на том, чтоб убийца держался подальше от намеченной жертвы. При этом условии ни у кого не возникнет подозрения, что дело нечисто. И с чего бы ему возникнуть? Никто из заинтересованных лиц не имеет доступа к еде или питью. Покупка ими таллия, равно как и другого яда, нигде не зарегистрирована. В чем и заключается вся прелесть. Дело же делается кем-то, не имеющим к жертве никакого отношения. Кем-то, кто, как я думаю, возникает лишь однажды и тут же исчезает с горизонта.
        Он помолчал.
        - Каковы ваши идеи?
        - Идея у меня одна. Все наши случаи объединяет лишь одно - появление какой-нибудь милой, невинного вида женщины с анкетой, распространяемой какой-то статистической организацией.
        - Вы считаете, что яд приносит такая женщина? Вместе с образцом товара? Похоже на то?
        - Не думаю, чтоб все было так просто, - задумчиво сказал я. - По-моему, сами эти женщины не имеют при этом никакой задней мысли. Но каким-то образом они включены в общий план. Наверное, мы разведаем что-нибудь, поговорив с женщиной по имени Эйлин Брендон, которая работает в "Кофе-экспресс" возле Тотнем-Корт-роуд.
        II
        Эйлин Брендон Поппи описала достаточно точно, с учетом, конечно, субъективных вкусов самой Поппи. Ее голова не была похожа ни на пышную хризантему, ни на растрепанное птичье гнездо. Волнистые волосы аккуратно прилегали к голове, косметикой пользовалась она крайне умеренно, а ноги ее были обуты в туфли, называемые обычно практичными. Как она нам рассказала, муж ее погиб в автомобильной катастрофе, оставив ее с двумя маленькими детьми. До этой работы она год прослужила в фирме, носящей название "Изучение потребительского спроса". Ушла оттуда по собственному желанию, так как работа ей не нравилась.
        - Почему же вам не нравилась ваша работа, миссис Брендон?
        Вопрос этот задал Лежен. Она подняла на неге взгляд.
        - Вы инспектор полиции? Верно?
        - Совершенно верно, миссис Брендон.
        - Вы в чем-то подозреваете фирму?
        - Я пытаюсь выяснить, есть ли основания для подобных подозрений. А вы в чем-то подозревали фирму? И потому бросили работу?
        - Никаких определенных подозрений я не имею. И ничего определенного вам сообщите не могу.
        - Естественно. Мы об этом догадываемся. Нашу беседу мы сохраним в тайне.
        - Я понимаю. Но я действительно мало что могу вам рассказать.
        - Вы можете рассказать, почему у вас возникло желание бросить работу.
        - У меня появилось чувство, что происходит нечто за моей спиной.
        - Вы имеете в виду какую-то закулисную деятельность?
        - Вроде того. Мне показалось, что все строится не на деловой основе. Я заподозрила, что существует и какая-то другая цель. Но в чем состояла эта цель, я и сейчас не знаю.
        Лежен расспросил ее поподробнее о ее конкретной работе. Ей вручались, списки проживающих в определенном районе. Ее обязанностью было навестить этих людей, задать им ряд вопросов и записать ответы.
        - И что же подозрительного вы в этом усмотрели?
        - По задаваемым вопросам, как мне показалось, невозможно было бы что-то изучать. Они были беспорядочными, почти случайными. Словно... как бы это выразиться... Они служили лишь прикрытием для чего-то другого.
        - Имели ли вы какие-нибудь соображения насчет того, в чем может состоять это другое?
        - Нет. И это меня озадачивало.
        Помолчав, она неуверенно сказала:
        - Одно время я думала, не устроено ли это все как бы в помощь грабителям, так сказать, разведка на местности. Но непохоже, потому что у меня никогда не спрашивали ни описаний комнат, ни о замках, ни в какое время обитатели квартиры или дома чаще отсутствуют.
        - О каких товарах расспрашивали анкеты?
        - По-разному. Иногда о продуктах, крупах, концентратах для кекса или стиральных порошках и других моющих средствах. Иногда о косметике - пудре, губной помаде, кремах и так далее. Иногда о лекарствах и лекарственных препаратах - разновидностях аспирина, пастилках от кашля, снотворных, тонизирующих средствах, полосканьях и зубных эликсирах, средствах от несварения желудка и так далее.
        - От вас не требовалось, - как бы невзначай спросил Лежен, - приносить с собой какие-либо образцы товаров?
        - Нет. Никогда.
        - Вы только задавали вопросы и записывали ответы?
        - Да.
        - Для чего, предполагалось, нужны были эти анкеты?
        - Вот в этом-то и странность. Нам никогда этого точно не говорили. Предполагалось, что мы должны снабжать информацией какие-то фирмы-производители, но все делалось на удивление по-любительски. Никакой системы.
        - А как вы думаете, может быть, среди вопросов, которые вам полагалось задавать, притаился какой-нибудь один или какая-нибудь группа вопросов, которые и составляли смысл всего, остальное же было нужно просто для камуфляжа?
        Нахмурившись, она подумала, а потом решительно кивнула.
        - Да, - сказала она. - Это объяснило бы случайность вопросов в анкетах, но я совершенно не представляю себе, какие из этих вопросов можно было бы счесть важными!
        Лежен вперился в нее взглядом.
        - Должно быть что-то еще, о чем вы умолчали, - мягко сказал он.
        - Да в том-то и дело, что больше ничего нет! Я просто чувствовала во всем какую-то фальшь. А потом я поделилась этим с другой женщиной, миссис Дэвис.
        - Вы поделились с миссис Дэвис, дальше!
        Голос Лежена при этом совершенно не изменился.
        - Ей тоже это все не нравилось.
        - Почему не нравилось?
        - Она что-то подслушала.
        - Что именно?
        - Я уже сказала, что ничего определенного я не могу вам сообщить. Она не очень распространялась на этот счет. Только сказала, что из подслушанного поняла, что фирма наша - это какая-то банда. "Они не те, за кого себя выдают" - вот что она сказала, И еще сказала: "Ладно, нас это не касается. Деньги тут платят хорошие, и работа не отнимает много времени, кроме того, нас не заставляют делать ничего противозаконного, поэтому не вижу нам смысла беспокоиться и ломать над этим голову".
        - Больше она ничего не сказала?
        - Сказала еще одну вещь, но я не понимаю, что это значит. Она сказала: "Иной раз я чувствую себя какой-то Тифозной Мэри". Я тогда не поняла, о чем она.
        Лежен вынул из кармана листочек бумаги и протянул ей его.
        - Вам знакомы какие-нибудь фамилии в этом списке? Не помните ли вы, чтоб к кому-нибудь из них вы заходили?
        - Вряд ли я вспомню. - Она взяла в руки список. - Встреч было так много... - Скользнув глазами по листку, она замолчала, затем сказала:
        - Ормрод.
        - Вы помните Ормрода?
        - Нет. Но миссис Дэвис однажды упомянула его. Он ведь скоропостижно умер, да? От кровоизлияния в мозг. Это огорчило ее. Она сказала: "Он был в моем списке две недели назад. Выглядел совершенно здоровым". После этого она и сказала про Тифозную Мэри. Она сказала: "Некоторым из тех, кого я навещаю, словно достаточно разок взглянуть на меня - и они начинают сохнуть, а вскоре им и крышка". Она это со смехом сказала и объяснила случайным совпадением. Но не думаю, чтоб такое совпадение было ей очень приятно, хотя она и сказала, что не собирается из-за этого переживать.
        - А больше она ничего не сказала?
        - Ну...
        - Расскажите.
        - Это было позже. Я некоторое время не встречалась с ней. Но однажды мы встретились в ресторанчике в Сохо. Я рассказала ей, что бросила ИПС и нашла себе другую работу. Она спросила - почему, и я объяснила ей, как неловко себя чувствовала, не понимая, что на самом деле происходит. Она сказала: "Возможно, вы поступили мудро. Но все-таки платят здесь хорошо, а работа много времени не отнимает. А в конце концов нам в жизни приходится хватать быка за рога. Мне в моей жизни не так уж везло, зачем же думать о других?" Я ответила: "Не понимаю, о чем вы говорите. Что именно вам кажется подозрительным в вашей работе?" Она сказала: "Точно не знаю, но скажу вам, что, по-моему, на днях я признала одного человека. Он выходил из дома, где делать ему было совершенно нечего, и он нес мешок с инструментами. Интересно, что ему там понадобилось?" А еще она спросила меня, не доводилось ли мне когда-нибудь встречаться с женщиной - владелицей трактира "Бледный конь". Я спросила ее, при чем тут "Бледный конь".
        - И что же она вам ответила?
        - Рассмеялась и сказала: "Почитайте Библию". Я не знаю, что она имела в виду, - добавила миссис Брендон. - И больше я ее не видела. Мне неизвестно, где она сейчас, работает ли еще в ИПС или бросила фирму.
        - Миссис Дэвис умерла, - сказал Лежен.
        Эйлин Брендон оторопела:
        - Умерла! Но отчего?
        - От воспаления легких. Два месяца назад.
        - Понятно... Как жаль!
        - Осталось ли еще что-нибудь, что вы могли бы нам рассказать, миссис Брендон?
        - Боюсь, что нет. Я слышала от других упоминания о "Бледном коне", но если начать расспрашивать, они тут же замолкали. С видом крайне испуганным.
        Потом она смущенно сказала:
        - Я не хочу впутываться в какое-нибудь опасное дело, инспектор. У меня на руках двое маленьких детей. И, честно говоря, кроме того, что я вам рассказала, я больше ничего не знаю.
        Инспектор Лежен пристально посмотрел на нее и кивком головы отпустил ее.
        - Кое-что новое мы от нее узнали, - сказал инспектор Лежен, когда Эйлин Брендон ушла. - Миссис Дэвис слишком многое пронюхала. Она пыталась закрыть глаза на то, что там делалось, но подозрения ее были весьма основательны, потом она внезапно заболела, на смертном одре послала за священником и рассказала ему все, что знала и что подозревала. Вопрос заключается в том, как много она на самом деле знала. Наш список фамилий, как я полагаю, - это список тех, кого она по долгу службы навещала и кто впоследствии умер. Отсюда замечание ее насчет Тифозной Мэри. И особенно интересно, кого она "признала", кто выходил из дома, где "делать ему было совершенно нечего", под видом рабочего. Вероятно, этот случай и сделал ее опасной. Если она узнала его, то и он мог узнать ее, поняв к тому же, что она его узнала. Если она сказала об этом Горману, то жизненно необходимо было заставить Гормана раз и навсегда замолчать, прежде чем он смог бы передать это сведение дальше.
        Он взглянул на меня.
        - Вы согласны со мной, не правда ли? Так все это, должно быть, и происходило.
        - О да, - сказал я, - согласен.
        - И вы догадываетесь, что за человек это мог быть?
        - Догадываюсь, но...
        - Знаю. У нас нет ни малейших доказательств.
        Он помолчал. Потом поднялся с места.
        - Но мы поймаем этого человека, - сказал он. - Не воображайте, что нет! Зная доподлинно, кто это такой, можно многое придумать. И мы ни перед чем не остановимся!
        Глава двадцать третья
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        Недели три спустя к фасаду "Приорс-Корт" подкатил автомобиль.
        Из него вышло четверо. Среди них находился я. А вместе со мной инспектор полиции Лежен и полицейский сержант Ли. Четвертым был мистер Осборн, с трудом сдерживавший радость и возбуждение от того, что ему разрешили участвовать в операции.
        - Только помните, что вы должны помалкивать, - предупредил его Лежен.
        - Конечно, инспектор. Вы совершенно можете на меня положиться. Я слова не промолвлю.
        - Да уж, пожалуйста.
        - Я так польщен, в высшей степени польщен, хотя и не совсем понимаю...
        Но никто не стал вдаваться в объяснения.
        Лежен позвонил в дверь и спросил мистера Венейблза. Группа из четырех человек, выглядевшая чем-то наподобие делегации, прошествовала в гостиную.
        Если Венейблза и удивил наш визит, то вида он не подал. Принял он нас в высшей степени галантно. Для лучшего обзора он откатил свое кресло немного назад, и я лишний раз подивился значительности его внешности - кадык, двигавшийся взад-вперед между уголков старомодного воротничка, исхудалый профиль с крючковатым, как клюв, у хищной птицы, носом.
        - Рад снова видеть вас, Истербрук. Вы прямо переселились в наши края!
        В голосе, каким это было сказано, мне почудилась злобная нотка.
        Он продолжал:
        - И, если не ошибаюсь, полицейский инспектор Лежен? Должен сознаться, что заинтригован. У нас такая тишь да гладь, о преступлениях и не слыхивали. И вдруг прибывает полицейский инспектор! Чем могу вам быть полезен, инспектор?
        Очень спокойно, легко Лежен ответил:
        - У нас дело, в котором вы можете оказать нам содействие, мистер Венейблз.
        - Звучит, как в романе, не правда ли? Какого же рода содействия вы от меня ждете?
        - Седьмого октября на Уэст-стрит, Пэддингтон, был убит приходский священник отец Горман. По моим сведениям, как раз между 7.45 и 8.15 в тот вечер вы находились рядом и, возможно, видели нечто важное.
        - В то время я находился рядом? Сомневаюсь, сильно сомневаюсь! Насколько я помню, я никогда не бывал в этом районе Лондона. И если память мне не изменяет, меня тогда в Лондоне вообще не было. Я приезжаю в Лондон от случая к случаю на интересные аукционы, а также время от времени на медицинский осмотр.
        - У сэра Уильяма Дагдейла с Харли-стрит, если не ошибаюсь?
        Мистер Венейблз смерил его холодным взглядом.
        - Вы хорошо осведомлены, инспектор.
        - Не так хорошо, как следовало бы. Однако я разочарован, что вы не в состоянии оказать мне содействие, как я рассчитывал. Думаю, мне стоит объяснить вам обстоятельства смерти отца Гормана.
        - Конечно, как вам угодно. До сего времени мне не приходилось слышать об этом человеке.
        - Как раз в этот туманный вечер отца Гормана вызвали по соседству к одру умирающей. Женщина эта оказалась втянутой в преступную организацию, поначалу без ее ведома, но потом кое-какие факты вызвали ее серьезные подозрения. Организация эта занималась устранением неугодных - естественно, за солидное вознаграждение.
        - Идею новой не назовешь, - пробормотал Венейблз. - Помню, в Америке...
        - Но некоторые особенности их деятельности прецедента не имеют. Начать с того, что устранение это, по-видимому, производилось методами, которые мы могли бы назвать психологическими. В жертве возбуждалось то, что характеризуют обычно как "стремление к смерти".
        - И человеку ничего не оставалось, как кончать самоубийством. Разрешите заметить, инспектор, что выглядит это слишком просто и мило, чтоб оказаться правдой.
        - Самоубийство тут ни при чем, мистер Венейблз. Намеченная жертва погибала смертью совершенно естественной.
        - Ну будет вам, будет! Неужели вы в это верите? Даже не похоже на обычную твердолобость полиции!
        - Группировалась эта организация, видимо, вокруг усадьбы, называемой "Бледный конь".
        - Ах, теперь я начинаю понимать. Так вот что привело вас в наш мирный уголок! Тирза Грей и вся эта ерунда! Мне так и не удалось выяснить, верит ли сама она во все это или нет. Но то, что это полная ерунда, несомненно. С ней живет еще ее глупая приятельница - медиум, а местная ведьма готовит ей обеды (есть эти обеды тоже храбрости надо набраться - того и гляди, подложит отравы в суп!). И вся эта милая троица очень уважаема в округе. Не сочтите за дерзость, но только не говорите мне, что Скотленд-Ярд или те, кто вас послал, принимают ее всерьез!
        - Мы действительно принимаем ее всерьез, мистер Венейблз!
        - То есть и вправду верите, что высокопарная чушь, которую порет Тирза, трансы Сибиллы и черная магия Беллы могут окончиться для кого-то смертью?
        - О нет, мистер Венейблз, причина смерти куда как проще.
        Он помолчал.
        - Причина - отравление таллием.
        На минуту установилась тишина.
        - Что вы сказали?
        - Отравление... солями таллия. Ни больше ни меньше. Единственное, в чем они нуждались, - это прикрытие, а чего уж лучше для прикрытия, как не псевдонаучный психологический камуфляж с использованием современного жаргона и подпертый старинными суевериями! С тем расчетом, чтоб отвлечь внимание от элементарного применения яда.
        - Таллий. - Мистер Венейблз нахмурился. - Я вроде бы никогда и не слышал о нем.
        - Правда? Широко используется против крыс, а иногда в качестве депилатория для детей, больных стригущим лишаем. Покупка трудностей не представляет. Между прочим, пакетик таллия спрятан в вашей оранжерее.
        - В моей оранжерее? Невероятно!
        - И тем не менее это так. Мы отдавали его на экспертизу.
        Венейблз встревожился.
        - Кто-то, должно быть, подложил мне его! Я ничего об этом не знаю! Совсем ничего!
        - В самом деле? Вы ведь состоятельный человек, не правда ли, мистер Венейблз?
        - Какое это имеет отношение к предмету нашего разговора?
        - Департамент налогов, как я слышал, не так давно докучал вам бестактными расспросами? Касательно источника ваших доходов.
        - Бич всех проживающих в Англии - это, без сомнения, местная налоговая система. Я серьезно подумываю о том, чтобы перебраться на Бермуды.
        - Полагаю, что в ближайшее время вам это не удастся, мистер Венейблз.
        - Это угроза, инспектор? Если так, то...
        - Нет, нет, мистер Венейблз. Это лишь личное мнение. Хотите послушать рассказ о том, как работала эта банда?
        - Вам, по-видимому, не терпится мне это рассказать.
        - Организовано все очень хорошо. Финансовой стороной занимается выгнанный из корпорации адвокат по фамилии Брэдли. Контора его находится в Бирмингеме. Будущие клиенты заявляются к нему и вступают в деловые отношения. То есть с ними заключается пари, умрет ли тот или иной человек за означенный срок. Мистер Брэдли, страстный любитель пари, обычно настроен в своих прогнозах пессимистически. Клиент же, в свою очередь, обычно смотрит вдаль более лучезарно. Когда мистер Брэдли выигрывает свое пари, деньги следует платить без промедления - иначе возможны малоприятные осложнения. Этим исчерпывается функция мистера Брэдли - он лишь заключает пари. Просто, не так ли?
        Затем клиент посещает "Бледного коня". Тирза Грей и ее подруги устраивают представление, производящее на гостя должное впечатление. А за кулисами между тем разворачивается следующая незатейливая история.
        Несколько женщин, проверенных служащих одной из многочисленных фирм по изучению потребительского спроса, посылаются в определенный район с анкетой: "Какой хлеб вы предпочитаете? Какие предметы туалета, косметику? Какие вы любите успокоительные микстуры, тонизирующие средства, снотворные, чем пользуетесь в случаях расстройства желудка?.." и так далее. Люди в наши дни привыкли к таким опросам и возражают редко.
        После чего остается сделать последний шаг - простой, смелый, бескомпромиссный. Единственный шаг, самолично совершаемый автором всей изобретенной схемы. Он может облачиться для этого в комбинезон рабочего эксплуатационной службы, прикинуться, что интересуется показаниями газового или электрического счетчика. Он может явиться под видом водопроводчика, электрика, вообще любого рабочего. Кем бы он ни был, он всегда имеет при себе соответствующие документы на тот случай, если кто-нибудь попросит их предъявить. Но в большинстве своем люди доверчивы. Какую бы роль он ни играл, подлинная цель его проста: это подмена снадобьем, которое он приносит с собой, по виду точно такого же продукта, которым, как ему известно (тут-то и пригодилась анкета!), жертва пользуется. При этом он может чинить трубы, считывать показания счетчика, проверять напор веды, но истинная цель у него одна. Совершив все, что для нее нужно, он уходит и больше в этом районе никогда не появляется.
        В течение нескольких дней после этого ничего не происходит. Но рано или поздно у жертвы возникают симптомы болезни. Приглашают доктора, "о тот не имеет оснований подозревать что-либо из ряда вон выходящее. Задавая вопросы о том, что в последнее время ел или пил пациент, он не может ни в чем заподозрить обычный продукт, издавна употребляемый пациентом.
        Вы ощутили все изящество этой схемы, мистер Венейблз? Единственный, кто знает о действиях главы организации - это сам глава этой организации. Выдать его никто не может.
        - Тогда откуда же вы почерпнули столь обширные сведения? - любезно осведомился мистер Венейблз.
        - Когда у нас возникают подозрения относительно кого-либо, мы используем разнообразные методы дознания.
        - Серьезно? Какие, например?
        - Не стоит вдаваться в подробности. Но существует, например, фотоаппарат. Всевозможные хитрые уловки, к которым мы часто прибегаем с его помощью. Ведь человека можно щелкнуть тогда, когда он даже не подозревает об этом. Мы, например, располагаем превосходными фотографиями рабочего эксплуатационной службы в комбинезоне, газовщика и так далее. Можно использовать накладные усы, вставную челюсть и тому подобное, но наш герой без всякого труда был узнан сначала миссис Марк Истербрук, сиречь мисс Кэтрин Корриган, а потом и некой Эдит Биннз. Узнавание - занятная штука, мистер Венейблз! Вот, к примеру, присутствующий здесь джентльмен, мистер Осборн, рвется показать под присягой, что видел, как вы преследовали отца Гормана на Бартон-стрит около восьми часов вечера седьмого октября.
        - И я действительно видел вас! - Мистер Осборн подался вперед, он весь трясся от возбуждения. - Я описал вас точно!
        - На мой взгляд, даже слишком точно, - сказал Лежен. - Потому что вы не видели мистера Венейблза в тот вечер из дверей вашей аптеки. И вы не стояли в дверях аптеки. Вы сами шли по противоположной стороне улицы вслед за отцом Горманом до поворота на Уэст-стрит, а потом вы тоже свернули на Уэст-стрит и убили его.
        Мистер Захария Осборн сказал:
        - Что?
        Это могло показаться смешным. Это и было смешным. Отвисшая челюсть, блуждающий взгляд...
        - Разрешите познакомить вас, мистер Венейблз, с мистером Захарией Осборном, аптекарем, проживавшим некогда на Бартон-стрит, Пэддингтон. Вы особенно заинтересуетесь им, когда узнаете, что именно мистер Осборн, за которым мы уже некоторое время ведем наблюдение, опрометчиво подложил пакетик таллиевой соли в вашу оранжерею. Не зная о вашем недуге, он забавлялся тем, что превратил вас в отъявленного негодяя и, будучи человеком не только упрямым, но и тупым, отказывался признать, что попал пальцем в небо.
        - Тупым? Вы осмелились назвать тупым меня? Да если б вы знали... если б вы хоть малейшее понятие имели, что я сделал... на что я способен... я...
        Осборн трясся и брызгал слюной от злости.
        Лежен, прищурившись, смерил его оценивающим взглядом. Так рыбак оглядывает пойманную рыбу.
        - Не надо было воображать, что вы хитрее всех, - сказал он с укоризной. - Да сиди вы, не высовываясь, в своей аптеке, я бы сейчас не был здесь и не предупреждал вас, что каждое ваше слово будет записано и...
        И вот тут мистер Осборн закричал.
        Глава двадцать четвертая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        - Послушайте, Лежен, мне надо задать вам множество вопросов.
        Все формальности были позади, и Лежен мог уделить мне время. Мы сидели с ним вдвоем над двумя большими кружками пива.
        - Да, мистер Истербрук? Полагаю, это было для вас неожиданностью.
        - Разумеется. Мои мысли сконцентрировались на Венейблзе. А вы ни разу ни о чем мне не намекнули.
        - Намеков я не мог себе позволить, мистер Истербрук. Такую игру надо вести, никому не раскрывая карт. В хитрости им не откажешь. А козырей, надо сказать, у нас было не густо. Потому и пришлось, с помощью Венейблза, устроить это представление. Заманить Осборна, а там неожиданно выложить ему обвинение в надежде ошеломить его. И план удался.
        - Он сумасшедший? - спросил я.
        - Я бы ответил, что в последнее время он несколько не в себе. Поначалу, конечно, он был совсем другим, но такие дела, знаете, даром не проходят. Я имею в виду убийства. Чувствуешь себя сильным и неуязвимым. Всемогущим, как господь бог. А на самом-то деле ничего подобного. И выясняется, что ты просто-напросто отъявленный мерзавец. И когда тебе это вдруг говорят, твое самолюбие вскипает. Ты начинаешь кричать и нести напыщенную чушь, хвастаясь тем, что сделал и какую хитрость проявил. Словом, вы все это видели.
        Я кивнул:
        - Значит, Венейблз был с вами в сговоре, - сказал я. - Как он отнесся к идее сотрудничества?
        - Она, по-моему, позабавила его, - сказал Лежен. - Кроме того, он даже имел дерзость заявить что-то об услуге за услугу.
        - Что он хотел сказать этой загадочной фразой?
        - Вообще-то я не должен был бы вам этого рассказывать, но строго между нами. Восемь лет назад произошла целая серия банковских ограблений. В каждом из них чувствовался один и тот же почерк. И преступникам удалось уйти от ответственности! Ограблением руководил кто-то, не замешанный в конкретных преступных действиях. Главарь заимел на этом кучу денег. Определенные подозрения насчет того, кто был этот главарь, у нас имелись, но доказать мы ничего не могли. Он оказался слишком умен для нас. В особенности по части финансов. И у него хватило здравого смысла никогда больше не пытаться повторить свой успех. Больше я ничего не скажу. Он был ловким плутом, но не убийцей. Жизни он никого не лишил.
        Я опять вернулся мыслью к Захарии Осборну.
        - Вы всегда подозревали Осборна? - спросил я. - С самого начала?
        - Как вам сказать... Он все время привлекал к себе внимание, - ответил Лежен. - И вправду, сиди он, не высовываясь, в своей, аптеке, никому бы и в голову не пришло, что почтенный фармацевт мистер Захария Осборн замешан в это дело. Но на это-то, как ни смешно, преступники и не способны. Чего бы проще, казалось, сидеть в безопасности дома! Но им все неймется. И никак не поймешь почему.
        - Стремление к смерти, - выдвинул объяснение я. - Разновидность того, о чем говорила Тирза Грей.
        - Чем скорее вы выкинете из головы Тирзу Грей и все, что она вам наговорила, тем лучше, - в сердцах сказал Лежен. Потом задумчиво добавил: - Нет, по-моему, причина тут - одиночество. Досада, что вот ты такой умный парень, а доложить об этом некому.
        - Вы так и не сказали, когда именно начали подозревать его, - напомнил я.
        - Да сразу же, как только он начал врать. Мы попросили всех видевших отца Гормана в тот вечер прийти дать показания. Мистер Осборн дал их, и они были очевидной ложью. Он видел человека, шедшего за отцом Горманом, и он описал его черты, но увидеть все это через улицу в такой туманный вечер было невозможно. Крючковатый нос в профиль он мог еще различить, но кадыка он бы не увидел. Тут уж он занесся. Конечно, ложь мистера Осборна могла быть и вполне невинной. Он мог просто пускать пыль в глаза. Очень человеческая черта. Однако это заставило меня приглядеться к мистеру Осборну, и он показался мне любопытным типом. С места в карьер начал много рассказывать о себе. Что было весьма неосмотрительно. Он сам обрисовал мне себя как человека, всегда стремившегося придать себе весу в глазах других. Пойти по стопам отца, наследуя отцовское дело, его не устраивало, он бросил все и попробовал себя на сцене, видимо, без успеха. Возможно, как я предполагаю, потому, что он не мог довольствоваться простым исполнительством. Никто не должен был диктовать ему, как играть роль! Рассказывая о своей мечте выступить на суде
со свидетельскими показаниями против отравителя, который зашел бы за отравой в его аптеку, он, возможно, был в достаточной мере искренен. Думаю, что он много размышлял об этом. Но мы, конечно, не знаем, в какой момент и на какой стадии его посетила мысль, что он, пожалуй, и сам мог бы превратиться в выдающегося преступника, ловкого настолько, чтобы уходить от правосудия.
        Однако это все домыслы. Вернемся к истокам. Описание человека, увиденного Осборном в тот вечер, заинтересовало меня. Было совершенно очевидно, что он описывает реальное лицо, которое видел когда-то в действительности. Знаете, выдумать внешность чрезвычайно трудно. Глаза, нос, подбородок, фигуру и так далее. Попробуйте - и сразу обнаружите, что, сами того не желая, описываете кого-то уже виденного - в трамвае, поезде или автобусе. Осборн, по всей вероятности, описывал человека необычной внешности. Полагаю, что он мог увидеть Венейблза в Борнмуте, когда тот ехал в машине, и Венейблз поразил его своим видом; если это так и было, Осборн мог не заметить, что Венейблз калека.
        Вторая причина, заставившая меня заинтересоваться Осборном, была его профессия аптекаря. Я думал, что наш список фамилий может иметь отношение к торговле наркотиками. Догадка не подтвердилась, и я выкинул бы из головы мистера Осборна, если б не его настойчивое желание не уходить со сцены. Он, по-видимому, хотел знать, каковы наши успехи, что заставило его написать нам и сообщить, что он видел интересующего нас человека на благотворительном празднике в Мач-Дипинге. Он по-прежнему не догадывался тогда, что Венейблз парализован. Но даже когда он это узнал, у него не хватило здравого смысла затаиться. В чем проявилось его тщеславие. Типичное тщеславие преступника. Ни на минуту не мог он допустить, что ошибся. И, как последний дурак, он продолжал упорствовать, выдвигая теории одну нелепее другой. Я съездил к нему в Борнмут, что оказалось очень интересно. Название его усадьбы очень красноречиво. "Эверест" - вот как назвал он свой дом. И повесил в гостиной картину с изображением Эвереста. Он расписывал мне, как интересуется экспедициями на Гималаи. На самом же деле это была всего лишь попытка дешевого
каламбура: Эве-рест* - название, связанное с родом его занятий - за хорошие деньги давать людям вечный покой... Сама идея, надо отдать ему справедливость, была великолепна. И устроено все было очень ловко - Брэдли в Бирмингеме, Тирза со своими сеансами в Мач-Дипинге. И кто бы стал подозревать мистера Осборна, никак не связанного с Тирзой Грей, никак не связанного с Брэдли из Бирмингема и никак не связанного с самой жертвой? Что же касается непосредственной механики всего этого дела, то для фармацевта не было ничего проще. В общем, как я уже сказал, если бы только у Осборна хватило здравого смысла затаиться...

        * Название горы Эверест сходно по звучанию с английским словосочетанием: ever rest - вечный покой.
        - Но что же он делал с деньгами? - спросил я. - Ведь конечной целью его, вероятно, были деньги.
        - О да, он делал все ради денег. Без сомнения, тешил себя грандиозными мечтами о путешествиях и развлечениях, которым станет предаваться, когда разбогатеет и будет важной шишкой. Но, уж конечно, он был непохож на того, кем себя воображал. Думаю, что ощущение своей силы возрастало у него всякий раз, как он совершал убийство. А уходя от правосудия вновь и вновь, он словно бы упивался этой силой, и, что еще существеннее, ему нравилось воображать себя на скамье подсудимых. Убей меня бог, если не так! Как же - главная фигура, все глаза устремлены на него!
        - Но с деньгами-то он что делал? - допытывался я.
        - О, это крайне просто, - сказал Лежен, - хотя я, по-моему, и не догадывался об этом, пока не кинул взгляд на убранство его дома. Он был, конечно же, очень скуп. Он любил деньги и мечтал о деньгах, но не для того, чтоб их тратить. Дом его был обставлен весьма экономно, вещами, которые он покупал на дешевых распродажах. Он не любил тратить деньги, он просто хотел их иметь.
        - Вы хотите сказать, что он клал их в банк?
        - О нет, - сказал Лежен. - Я думаю, мы обнаружим их под половицей в этой его усадьбе.
        И Лежен и я помолчали, и в эти минуты я размышлял над странным характером мистера Осборна.
        - Корриган, - задумчиво заметил Лежен, - все говорит, что это от какой-то железы и связано не то с ее повышенной активностью, не то с пониженной активностью - так никогда и не могу запомнить. Но я человек простой и потому думаю, что он обыкновенный негодяй. И что меня поражает, я всегда удивляюсь тому, как умный человек может вдруг выставить себя таким дураком.
        - Отъявленного преступника, - сказал я, - всегда воображают сильной личностью, гением зла.
        Лежен помотал головой.
        - Вовсе нет, - сказал он. - Ничего от сверхчеловека в злодее нет, он как раз недочеловек. Наш преступник из тех, что хотят придать весу собственной персоне и терпят поражение, потому что всегда остаются недочеловеками.
        Глава двадцать пятая
        РАССКАЗ МАРКА ИСТЕРБРУКА
        В Мач-Дипинге все было успокаивающе нормально.
        Рода была занята лечением собак. На этот раз, как я понял, от глистов. Когда я вошел, она подняла на меня глаза и спросила, не хочу ли я принять в этом участие.
        Отказавшись, я спросил, где Джинджер.
        - В "Бледном коне".
        - Что?
        - Она сказала, что у нее там какое-то дело.
        - Но дом пустует!
        - Я знаю.
        - Она переутомится! Она еще не совсем поправилась!
        - Что вы суетитесь, Марк? С Джинджер все в порядке. Видели новую книгу миссис Оливер? Она называется "Белый какаду". Она там, на столике.
        - Да благословит господь миссис Оливер! И Эдит Биннз вместе с нею!
        - Откуда взялась еще какая-то Эдит Биннз?
        - Эта женщина опознала фотографию. И преданно ухаживала за моей покойной крестной.
        - Вы словно бредите. Что с вами?
        Не ответив, я отправился к "Бледному коню". Немного не доходя до него, я встретил миссис Дэн Калтроп.
        Она бурно меня приветствовала.
        - Я всегда знала, что тупа, - сказала она. - Но не знала, до какой степени. Поймалась на мишуру!
        И она махнула рукой по направлению к бывшему постоялому двору, пустынному и благостному в лучах осеннего солнца.
        - Злодейство там и не ночевало, во всяком случае, злодейство в том смысле, как мы это понимали. Никаких сверхъестественных договоров с дьяволом, никакой черной магии во всем ее великолепии. Салонные фокусы ради денег плюс пренебрежение человеческой жизнью. Вот в чем истинное злодейство! И ничего великого и могущественного - все мелко и презренно.
        - Вы и инспектор Лежен говорите примерно одно и то же.
        - Мне нравится этот человек, - сказала миссис Дэн Калтроп. - Но пойдемте в "Бледный конь" и отыщем Джинджер.
        - Что она там делает?
        - Отчищает что-то.
        Мы нырнули в низенькую дверцу. Внутри сильно пахло скипидаром. Джинджер возилась с тряпками и бутылями. Когда мы вошли, она подняла взгляд. Она все еще была очень бледной и худой, обвязанный вокруг головы шарф прикрывал не совсем еще отросшие волосы. Бледная тень прежней Джинджер.
        - С ней все в порядке, - сказала миссис Дэн Калтроп, как всегда прочтя мои мысли.
        - Глядите! - торжествующе воскликнула Джинджер.
        И показала нам старую вывеску, которую реставрировала. Въевшаяся с годами грязь была удалена, и теперь обнаружилась фигура всадника - скалящийся скелет посверкивал костями.
        За моей спиной раздался голос миссис Калтроп, глубокий и звучный, она продекламировала:
        - Откровение Святого Иоанна Богослова, глава 6, стих 8: "И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним..."
        Минуту или две мы молчали, а потом миссис Дэн Калтроп, никогда не боявшаяся сказать что-нибудь неуместное, проговорила: "Кончено" - тоном человека, выбрасывающего что-то в мусорную корзину.
        - Я должна бежать, - тут же добавила она. - У меня собрание матерей.
        В дверях она приостановилась, кивнула Джинджер и неожиданно сказала:
        - Вы станете хорошей матерью.
        Почему-то Джинджер пунцово покраснела.
        - Джинджер, - сказал я, - вы согласны?
        - Согласна на что? Стать хорошей матерью?
        - Вы знаете, о чем я говорю.
        - Может быть, и знаю. Но я хотела бы, чтобы предложение было мне сделано по всей форме.
        Я сделал ей предложение по всей форме. После некоторой паузы Джинджер спросила:
        - Вы совершенно уверены, что не хотели бы жениться на этой Гермии?
        - О господи! - воскликнул я. - Совсем забыл!
        Из кармана я вытащил письмо.
        - Оно пришло три дня назад, в нем спрашивается, не хотел бы я пойти с ней в "Олд Вик" на "Бесплодные усилия любви"*.

        * Комедия У. Шекспира.
        Джинджер взяла у меня из рук письмо и порвала его.
        - Если вы когда-нибудь захотите в "Олд Вик", - сказала она, - вы пойдете туда со мной!