Первый человек Ксавье-Мари Бонно
        В бухте Сюжетон около Марселя произошел несчастный случай с опытным ныряльщиком, который исследовал пещеру Ле-Гуэн. Пещера еще не до конца изучена, проникновение в нее может быть опасным. На ее стенах сохранились наскальные рисунки первобытных людей, и среди них - изображение убитого получеловека-полузверя. А на последних по времени фотографиях, которые сделал пострадавший, видна статуэтка человека с головой оленя, причем явно не так давно отреставрированная. Еще на них запечатлелась загадочная огромная черная тень…
        Ксавье-Мари Бонно
        Первый человек
        Published by arrangement with Agence litteraire Pierre Astier &Associates
        Разработка серийного оформления художника Е. Ю. Шурлаповой
        Главные персонажи и сюжет этого романа вымышлены.
        Любое сходство с реальными событиями и лицами - полная случайность.
        - В каком же мифе живет современный человек?
        - Можно сказать, что в христианском.
        - А ты живешь в этом мифе? - спросило что-то во мне.
        - Если ответить абсолютно честно: нет. Это не тот миф, в котором я живу.
        - Значит, у нас больше нет мифа?
        - Да, мне кажется, что у нас больше нет мифа.
        - Но какой миф у тебя? Какой он, тот миф, в котором живешь ты?
        К. Г. Юнг. Моя жизнь
        Пролог
        Поверхность скалы была похожа на каменную драпировку. И на ней, в нескольких метрах от большой плиты, которая наклонно опускалась в черную воду, возник первый знак - отпечаток детской ладони. Знак Первого Человека.
        Ныряльщик вздрогнул, от волнения у него сжалось горло.
        Второй отпечаток движущейся ладони, потом еще один и еще. Все они были как на негативе [1 - То есть ладонь как бы вдавлена в поверхность. (Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. пер.)]. На некоторых ладонь выглядела отрубленной, на других была перечеркнута красной полосой.
        Дальше скала была изрезана линиями - то одиночными кривыми, то сплетенными в узоры. Появились наскальные рисунки, а потом - фантастические фигуры. Среди них был вырезанный в камне получеловек-полуживотное. Глубокие царапины пересекали его длинное туловище, но не затрагивали птичью голову и ноги, похожие на ноги оленя.
        Ныряльщик видел перед собой то, что так долго и упорно искал. Это зрелище взяло его за душу и отбросило в глубины прошлого, к истоку всех мифов - в те дни, когда человек разумный начал свой путь, чтобы больше никогда не останавливаться.
        Он нацелил фотоаппарат на изображение и нажал на спуск - один раз, потом второй. Затем продвинулся вперед, и низкий потолок пещеры заставил его согнуться пополам. На блестящем полу лежал какой-то предмет. Ныряльщик подсветил себе вспышкой, придвинулся еще ближе и дал из своего аппарата целый фотозалп.
        И в этот момент он услышал пение.
        Напев был печальный, слова почти не слышны, словно кто-то хриплым шепотом произносит молитву. Пение становилось все быстрее, звук перелетал от одной стены к другой. Потом он стих, и снова стал слышен только стук тяжелых капель, разбивавшихся о пол цвета ржавчины.
        Шлеп, шлеп, шлеп…
        Ныряльщик затаил дыхание и почувствовал нервную дрожь. Он расстегнул свой комбинезон, словно освобождая сердце, которое билось все сильней.
        Слева от него скалы образовывали сырой лабиринт, который уходил в темноту. Воздух был влажным и имел горький привкус ромашки.
        Ныряльщик погасил свою лампу и сел на корточки.
        Песня возникла снова. На этот раз она звучала ближе и порождала еще больший страх.
        Ныряльщик пытался рассуждать логически, но руки его дрожали. Он не в первый раз оказался в подводной пещере. Может быть, трещины в камне образовали что-то вроде огромного органа, и ветер, проникая через них, выдувает звуки, которые слышны даже в недрах земли.
        Но в этот день не было ветра, даже легкого ветерка.
        Ныряльщик снова зажег лампу. Монотонный напев внезапно оборвался. И холодно зазвучал в своем незыблемом ритме стук капель, падающих со свода, - шлеп, шлеп, шлеп, шлеп… Словно вечные часы.
        Ныряльщик отступил перед опасностью. Его снаряжение лежало возле большого колодца. Он торопливо надел на себя баллоны, неловкими, дрожащими от страха руками натянул ласты и маску.
        Он не слышал звук шагов за своей спиной и не видел чудовищную тень, приближавшуюся сзади.
        Часть первая
        Дом сумасшедших
        Первобытный человек оставил нам лишь краткие послания. Он мог положить на землю какой-нибудь камень в конце долгого ритуала, во время которого приносил в дар жареную печень бизона на расписанном охрой блюде из коры. Жесты, слова, печень, блюдо исчезли. А камень, если не случится чуда, мы не отличим от других камней, лежащих вокруг.

А. Леруа-Гуран[2 - Андре Леруа-Гуран (1911-1986) - французский археолог, палеонтолог и антрополог.].
Религии доисторической эпохи

1
        День 23 июля 1970 года был жарким. Почти из всех мест Верхнего Прованса поступили сообщения о лесных пожарах, и огонь уничтожил много гектаров леса. Дождь медлил, и природа день за днем умирала от огня и жажды.
        Над раскопками доисторической стоянки в коммуне Кенсон качался фонарь. В конце дня, когда солнце стало спускаться к черным горам, служившим границами долине реки Дюрансы, с гор от реки Вердон спустился милосердный, почти прохладный ветер.
        Именно в этот момент сюда явилась смерть.
        Смерть приехала в зеленом автомобиле-седане, поднявшем облако желтой пыли на повороте дороги, которая идет к холодным ущельям Вердона. Пьер Отран не мог знать этого и ничего не заметил. Он взглянул на часы, повернулся в сторону профессора Палестро и крикнул:
        - Рабочий день окончен!
        Потом он аккуратно поставил в ряд свои лопатку, скребок и кисть, прислонив их к краю большого сита. Пьер Отран все делал осмотрительно и размеренно: он любил порядок во всем. На закате обязательно полагалось выпить пива. Прохладные банки с этим напитком хранились в холодильнике в домике исследователей на другом конце площадки.
        Раскоп находился на почти голом плато, где на грубой почве местами росли лишь кусты ладанника [3 - Ладанники - род низкорослых, в большинстве случаев вечнозеленых кустарников с яркими цветами.]. За плато начинался склон, который поднимался вверх, к серым утесам. Тропинка пересекала зеленые овраги и узкие, как заусенцы, полосы красной земли. Потом, скрывшись среди кермесовых дубов [4 - Кермесовые дубы - южно-европейская разновидность дуба; на таких дубах живет насекомое кермес, из которого изготавливают красную краску, в том числе часть сортов кармина.], которые были чуть выше человеческого роста, она продолжала свой путь до горных дорог, ведущих к пещере Бом-Бон.
        Пьер Отран оперся о бок тачки, которая еще была полна строительного мусора, протянул Палестро банку пива «Кроненбург» и произнес:
        - За твое здоровье!
        Профессору Палестро, высокому мужчине с нескладной фигурой, было около тридцати лет. Плечи его по форме напоминали перевернутую букву V. Он всегда носил военные штаны, купленные на распродаже армейских излишков, а на голове - видавшую виды парусиновую шляпу. Работал он в университете города Экс-ан-Прованса, на кафедре истории первобытного общества. Отран был почти одного с ним возраста, но более коренастый и крепкий. Он был одним из тех добровольцев, которые трут камни ради удовольствия участвовать в великом исследовании. Команда добровольцев поработала хорошо! Края раскопов шли точно так, как их отмерили шнуром, и были похожи на ступени гигантской лестницы, спускающейся в глубь земли до граветтского слоя [5 - Граветт - название местности в департаменте Дордонь, где проводились археологические раскопки. Термин «граветтская культура» означает совокупность культурных и художественных признаков, характерных для эпохи верхнего палеолита (примерно 28-22 тысяч лет назад). Характерная особенность граветтской культуры - изготовление статуэток из бивней мамонта. (Примеч. авт.)].
        За прошедший месяц площадь раскопа сильно увеличилась. Палестро попросил покопать в сторону гор, в направлении частично засыпанной ямы у подножия утеса, которая была похожа на укрытие охотников эпохи палеолита. Ассистенты определили правила работ, протянули нити, отмечавшие уровни раскопа, топограф регулярно делал здесь съемку.
        Исследователи проходили слой за слоем, и грубая почва выдавала им одну за другой тайны прошлого. Оказалось, что люди живут здесь уже четыреста тысяч лет!
        Аспирант Жереми Пейе задержался на нижнем уровне, в глубинных слоях. Он стоял на коленях перед откосом и проводил кистью по самому темному слою. Пейе, несомненно, был самым упорным в работе из всех. И к тому же прирожденным первооткрывателем. Он уже сделал немало находок.
        Отран отхлебнул глоток пива и провел языком по обветренным губам.
        - Итак, завтра мы уезжаем, - бросил ему Палестро.
        - Да. Мне немного грустно.
        - Есть о чем грустить! Вернешься сюда в будущем году. Такие опытные добровольцы, как ты, всегда нужны. К тому же ты наш друг и археолог-любитель.
        - Кто знает, где я буду через год…
        Специалист по первобытной истории бросил банку из-под пива в бочку, служившую мусорным баком.
        - Ты думаешь о своих детях?
        - Да, - ответил Отран. - Я скучаю по ним.
        - Не познакомишь меня с ними как-нибудь на днях?
        Отран открыл свой бумажник. В пластмассовом кармашке, поверх водительских прав, лежала немного потускневшая фотография его детей-близнецов - Тома и Кристины.
        - Вот Кристина, - сказал он, повернув снимок в сторону Палестро.
        - Красивая девушка!
        - И у нее блестящий ум, ей все интересно.
        - А рядом Тома?
        - Да. Он родился через восемь минут после сестры.
        У Тома был взгляд полный эмоций - мрачный и тревожный. Глаза его выглядели как две прорези в нежной полудетской рожице подростка. Они горели ужасным блеском болезни, о которой никогда не говорил его отец. Тома до сих пор боялся темноты. Иногда он кричал и бился так, что родные должны были удерживать его силой, привязывая к кровати и давая ему лекарства. Мальчик увлекался первобытной историей настолько, что жадно читал работы знаменитых исследователей первобытного общества - Леруа-Гурана, аббата Брейля [6 - Брейль Анри (1877-1961) - французский археолог, специалист по палеолиту и первобытному искусству.]или Люмле [7 - Анри де Люмле - прославленный французский археолог и геолог, специалист по палеолиту, исследователь многих первобытных поселений, в том числе упомянутой в этой книге пещеры Бом-Бон.].
        - Почему ты не берешь детей с собой на раскопки? - спросил Палестро.
        Лицо Отрана стало бесстрастным: он закрыл перед собеседником свою душу. Отран почти никогда не говорил о своей семье. Должно быть, в их жизни были какие-то тяжелые мучительные тайны, которые заставляли его молчать о себе и о членах своей семьи.
        С колокольни Кенсона донесся звон. Низкие звуки колоколов отражались от скал и долетали до прозрачных вод Вердона.
        Жереми Пейе внезапно встал и крикнул:
        - Идите сюда!
        Палестро и Отран примчались к нему почти бегом.
        - Это там, в граветте! - Пейе указал на коричневый слой, до которого от поверхности было метра два.
        Найденный предмет был черным и длинным, он еще не был вынут из породы. Жереми Пейе наклонился и провел по нему кистью.
        - Это статуэтка! Тут не может быть сомнения!
        - Прекрасная находка. Браво, Жереми! - сказал Отран.
        - Необыкновенная вещь! - подхватил Палестро, не сводя глаз с фигурки.
        Специалист по первобытной истории бесцеремонно оттеснил в сторону аспиранта и начал работать. Около десяти минут он снимал землю с находки - миллиметр за миллиметром. Иногда он останавливался и фотографировал ее. Рядом со статуэткой была положена линейка, желтая с черным, и стало ясно, что длина фигурки - около двадцати сантиметров. Ступни статуэтки были вырезаны грубо, но пропорции тела оказались идеальны. На уровне груди виднелось отверстие, позволявшее увидеть, какова статуэтка внутри.
        - Похоже на кончик бивня мамонта, - предположил Пейе.
        - Думаю, ты прав, - согласился Палестро. - Видно, что текстура материала такая же, как у слоновой кости.
        Голова статуэтки была интересна своей необычностью. Она имела форму головы животного из породы оленей, а надо лбом поднималась высокая прическа, разделенная на части глубокими разрезами, напоминавшая оленьи рога.
        - Я думаю, - предположил Палестро, - что это мужчина с оленьей головой. Рогатый колдун, наполовину человек - наполовину животное.
        Жереми Пейе принес из домика прямоугольную коробку. Палестро положил фигурку с оленьей головой на ватную подушку и накрыл крышкой.
        В этот момент раздался гудок автомобиля, и все трое исследователей подняли голову.
        Смерть остановилась перед решеткой, ограждавшей рабочую площадку. Она приехала в трехсотом «мерседесе» зеленого с металлическим блеском цвета, который Пьер Отран купил шесть месяцев тому назад. За рулем сидела жена Отрана. Он похлопал ладонью по штанам, стряхивая с них землю, надел солнцезащитные очки и пошел к автомобилю.
        Ни его машина, ни его жена не должны были здесь находиться.

2
        Марсель, сорок лет спустя
        Уже три дня мистраль носился как проклятый по улицам города. Холодная синева чистого неба разбивалась о гребни скал, которые словно преклоняли колени перед морем. Когда ветер прекращался, прогноз погоды обещал снегопады, каких не бывало до сих пор. Декабрь был морозным, но жители Марселя уже давно не обращали внимания на такие прогнозы.
        На втором этаже особняка Епископства [8 - Особняк Епископства - так называется здание, где расположено полицейское управление Марселя.]уже довольно долго звонил телефон бригады уголовного розыска.
        - Сейчас отвечу! - крикнул майор Мишель де Пальма, дуя при этом на стаканчик с горячим кофе, только что полученным из автомата.
        Он пронесся по коридору со скоростью гоночного автомобиля и поднял трубку.
        - Я хотела бы поговорить с инспектором де Пальмой.
        - Де Пальма уже целую вечность назад стал майором… Это я.
        - Какое счастье, что я смогла до вас дозвониться! Я уже начала отчаиваться…
        Голос был женский и дрожал. Де Пальма уселся в кресло и вытянул длинные ноги. Он был один, почти без сил, и ему совершенно не хотелось иметь дело с нервной дамой.
        - Чего вы от меня хотите?
        - Вы сегодня утром читали газету? - спросила дама.
        - Я никогда не читаю газет.
        Голос на короткое время замолчал. В трубке был слышен гул мотора. Должно быть, гудит двигатель корабля, предположил де Пальма.
        - Я отвечаю за раскопки в пещере Ле-Гуэн. Случилось вот что… Два дня назад один из моих коллег, Реми Фортен, стал жертвой несчастного случая.
        Де Пальма мгновенно выпрямился и напрягся.
        - Несчастье случилось в пещере Ле-Гуэн?
        - Да… Вернее, почти. Не в самой пещере, а ближе к выходу.
        - На какой глубине?
        - Меньше тридцати восьми метров.
        - Причина - декомпрессия?
        - Специалисты именно так и считают.
        - Погружения в пещере Ле-Гуэн опасны. Вы должны об этом знать. Как вас зовут?
        - Полина Бертон.
        Де Пальма нацарапал это имя на пачке с сигаретами.
        - И вы думаете, что это мог быть и не несчастный случай…
        - Именно так, - ответила Полина Бартон. - Я не знаю, как объяснить, но с тех пор, как произошло это несчастье, я перечитала заново все, что смогла найти, об ужасных событиях, в центре которых была эта пещера, и думаю, что все это не случайность. Вы помните, что это за события?
        - Дело Отранов - Тома и Кристины, десять лет назад. Разве я могу забыть такое?
        Тома Отран, сын Пьера Отрана, был арестован группой полицейских, которой командовал де Пальма. Тома убил трех женщин. Вероятно, их было и больше: полиция так и не смогла установить истину. Рядом с каждой жертвой преступник оставлял негативный отпечаток своей ладони. Вдавленный след, похожий на те, которые первобытные люди мадленской культуры [9 - Мадленская культура - самая поздняя культура палеолита. Существовала от 15 до 8 тысяч лет до н.э. Названа по имени пещеры Ла-Мадлен во Франции.]чертили в своих пещерах.
        Отран не признался в своих преступлениях перед полицией и судьями. Суд Экс-ан-Прованса приговорил его к пожизненному заключению, причем двадцать три года он должен провести в тюрьме строгого режима. Когда все это произошло, Кристина, его сестра-близнец, преподавала первобытную историю в Университете Прованса. Она получила двенадцать лет как соучастница убийств.
        Де Пальма быстро просмотрел все полицейские сводки. Ни одного сообщения о побеге. Ни одного объявления в розыск. Ни слова о близнецах Отран. Уже целую вечность ничто не напоминало ему о пещере Ле-Гуэн и о близнецах Отран. Это плохое предзнаменование. Он заговорил более властно:
        - Нам нужно срочно встретиться. Увидимся около семнадцати часов.
        - Хорошо… Я нахожусь сейчас в бухте Сюжитон [10 - Сюжитон - маленькая бухта недалеко от Марселя, одна из группы бухт, которые называются каланками.]. В это время буду на поверхности.
        - Тогда я приду к вам. А вы доберетесь до меня по морю.
        Де Пальма повесил трубку, не сказав «до свидания», и выбросил свой кофе в мусорную корзину. День начинался тяжело. Три раза прогремел низкий, мощный, округлый бас колокола собора Де-Ла-Мажор. Мистраль с новой силой засвистел на улице Епископства и взметнул выше окон второго этажа листы бумаги и пластиковые пакеты.
        Де Пальма провел у телефона целый час. В управлении по делам культуры ответили, что в пещере Ле-Гуэн действительно велись раскопки. В морской жандармерии и в службе спасения на море подтвердили, что у входа в эту пещеру, на глубине самое меньшее тридцать восемь метров, произошел несчастный случай с ныряльщиком. Реми Фортена нашли в очень тяжелом состоянии. Его сразу положили в декомпрессионную камеру и отвезли в университетскую клинику Ля-Тимон в Марселе.
        Фортен поднялся на поверхность с глубины почти сорок метров всего за несколько секунд. Азот, который под большим давлением расширяется и увеличивается в объеме, не успел вернуться в нормальное состояние и образовал пузыри в мышечных тканях и крови ныряльщика.
        - Это чудо! - подтвердил врач.
        Де Пальма недоверчиво относился ко всему, и к чудесам тоже. Ныряльщики такого уровня, как Реми Фортен, не теряют присутствия духа. Но в водных глубинах может произойти все что угодно. Там случаются странные встречи. Можно увидеть кого угодно, включая бешеных людей типа Тома Отрана. При этой мысли де Пальме нестерпимо захотелось курить, но он с ужасом подумал, что для этого надо спуститься во двор особняка и курить там «Житан» среди метели вместе с последними табачными наркоманами полиции, и отказался от этой затеи. Майор сделал круг по своему кабинету. Возле компьютера валялся приказ главного шефа - нового директора судебной полиции, гласивший, что борьба с организованной преступностью должна быть для полиции приоритетом, а возвращение правового государства в северные кварталы города - крестовым походом. За двенадцать месяцев в этот бандитский рай перебрались четыре сутенера. Но хуже, чем это, была война между мафиозными семьями Роз и Кастеллан, которая бушевала в этих кварталах. В подпольном игорном доме были убиты шесть молодых парней. Работа была грубая: стреляли из «Калашникова». Де Пальма
разорвал приказ и выбросил обрывки в корзину.
        Внезапно дверь открылась, и в кабинет просунулась голова Карима Бессура. Де Пальма чуть не подскочил на месте.
        - А, вот ты где, Барон! - удивился Бессур.
        - А где, по-твоему, я должен быть?
        Бессур нахмурил брови. Он был рослый, но стройный и гибкий, с очень худым лицом.
        - Ты не забыл, что мы обмываем мои капитанские погоны? - спросил он.
        По такому случаю Карим надел белую рубашку, рукава которой были слишком коротки для его невероятно длинных рук, и повязал синий галстук, висевший на нем криво.
        - В твоем возрасте - и уже капитан! - воскликнул де Пальма. - Так ты можешь дорасти до комиссара.
        - Не смейся надо мной!
        - Ты на это способен, сынок. Полицейских такого размера, как ты, в нашем заведении меньше десятка.
        - Это ты меня всему научил, Барон!
        - Увы! - Де Пальма сморщился, всем лицом выражая печаль. - Через три недели моей работе конец. Барона не станет.
        Карим почувствовал себя лишним в этой красивой сцене грусти о прошлом. Желая отвлечься, он стал смотреть на часы у себя на руке.
        - Этот кабинет немного похож на исповедальню! - продолжал де Пальма. - Исповедальня без священника… Я вижу перед собой тех бедняг, которые сидели здесь. Их левое запястье приковано к этому кольцу. Сколько парней кричали здесь, что невиновны! Было и несколько женщин. И трое приговоренных к смерти, словно три карты одного достоинства в покере. Я не могу стереть из своей памяти их лица. Я и теперь еще храню в памяти их слезы, крики, мольбы…
        - И все-таки у тебя было несколько великих дел! Тебя не просто так прозвали Бароном.
        Чтобы прекратить этот разговор, раздражавший его, словно неприятный запах, де Пальма взял в руки картонную коробку, которую купил у торговца овощами и фруктами на улице Епископства.
        - Начну приводить все в порядок, - сказал он, отпер ящики и высыпал их содержимое прямо в коробку.
        В нее посыпался дождь из мелочей - визитные карточки, старые ластики, раздавленные гильзы, огрызки карандашей и клочки бумаги, на которых были нацарапаны смешные записки.
        Тридцать лет работы в уголовном розыске - это не пустяк.
        - Не забывай, что ты должен протянуть здесь еще три недели, - пошутил Карим.
        Де Пальма надел форменную куртку и запихнул в кобуру пистолет.
        - Мне надо уходить. У меня назначена встреча с одной специалисткой по первобытным людям, и место встречи неблизко.
        - Вот как?
        - В бухте Сюжитон чуть не потонул ныряльщик. Туда я и собираюсь.
        - Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
        - Не надо: ты должен открыть шампанское на празднике.
        Де Пальма положил три пальца на его плечо, изображая капитанские погоны. Бессур, как всегда, оставил без внимания шутку своего начальника, который, в сущности, не чувствовал никакого уважения к званиям, авторитету начальства и нашивкам на мундирах. Он принял серьезный вид и сказал:
        - Несчастный случай в Сюжитоне! Я думаю, это то, о чем я читал в газете. Он произошел в пещере Ле-Гуэн?
        - Перед самым выходом из нее. На глубине меньше тридцати восьми метров.
        - Это не несчастный случай?
        - Я ничего не знаю, сынок. Когда речь идет о пещере Ле-Гуэн, я всегда жду худшего. Ты меня понимаешь?
        - Да.
        - Почему? Это было написано в газете?
        - В общем… да.
        - Только этого не хватало!
        Бессур отвернулся. Де Пальма терпеть не мог выпивок по случаю приезда, отъезда, повышения - и вообще любых выпивок.

3
        В автомобилях «альфа-ромео Джульетта» 1959 года радиоприемник находился справа от трех больших круглых хромированных счетчиков, как раз над зеркалом заднего обзора, которое было укреплено на пульте управления. Поэтому, чтобы найти нужную станцию, требовалась некоторая ловкость пальцев: надо было поворачивать ручку вправо, причем медленно, чтобы не свести с ума тюнер. Барон уже давно не решался даже прикоснуться к этому устройству и никому не позволял этого делать. Игла указателя радиостанций в легендарной машине-купе много десятилетий назад остановилась на станции «Франс-Мюзик» и с тех пор не двигалась с места.
        Когда инспектор выезжал с подземной парковки особняка Епископства, радио ожило. Несколько секунд из приемника раздавался треск, а потом вырвались (звучавшие в монофонической записи) последние такты большой арии Радамеса из оперы «Аида»:
        Воздвигнуть тебе трон
        Рядом с солнцем…
        Де Пальма узнал голос Пласидо Доминго, вспомнил год, когда была сделана запись, - 1974-й, и долго ждал, когда же прозвучит героический си-бемоль и на сцене появится Амнерис в исполнении Фиоренцы Косотто - певицы со сказочно прекрасным голосом. Но вместо нее заговорил какой-то музыковед-комментатор. Это была познавательная передача о великих артистах. Де Пальма слушал его рассеянно. В любом случае туннель, который шел от старинных доков до квартала Тимон, надолго заставит замолчать этого специалиста по музыке.
        Поездка продолжалась еще полчаса. Полицейский проехал через кварталы, которые лепились к крутым склонам горы Сен-Сир и ущелья Жинест, и добрался до последних домов города.
        Марсель остановился у порога цепи маленьких, окруженных горами бухт, которые назывались старинным словом «каланки». Ржавый шлагбаум, а за ним - проложенная огнем дорога, которая поднимается к перевалу Сюжитон.
        Эта тропа сначала карабкается вверх, к перевалу, среди потрепанных ветром дубов и сосен, посаженных, чтобы восстановить растительность в долинах после опустошительных пожаров. После узкого ущелья возникает ложбина, которая спускается к маленькой бухте. На чистом дне моря черными пятнами выделяются скопления морской травы посидонии. На глубине тридцати восьми метров под водой есть узкий проход, по которому можно подняться в недра горы и попасть в грот Ле-Гуэн - пещеру со свободным доступом воздуха, на стенах которой сохранились написанные краской или прочерченные резцом рисунки первобытных людей.
        Тишину разорвал пронзительный крик. Ястребиный орел поднялся в воздух над Сюжитоном и стал искать воздушные потоки, которые поднимаются вверх вдоль утесов.
        Де Пальма сошел вниз по тропинке и оказался на узком ступенчатом выступе скалы, который служил наземным командным пунктом для пловцов. Через несколько секунд Полина Бертон вынырнула на поверхность и жестом дала понять, что видит полицейского.
        Техники из DRASM [11 - DRASM - Управление подводных археологических исследований. (Примеч. авт.).]суетились вокруг герметичного ящика, который поднимался вверх на пеньковом тросе. Полина скользнула на борт «Археонавта» (так называлось судно ее экспедиции) и исчезла внутри ровно на столько времени, чтобы повязать голову полотенцем и надеть потертые джинсы и оранжевую флисовую куртку.
        - Здравствуйте, месье де Пальма. Спасибо, что пришли.
        Пожатие ее руки было крепким. Полина Бертон не носила обручального кольца и не красилась. Погружения в воду и укусы жгучего солнца оставили морщины на ее продолговатом лице. Глаза у нее были серые, очень живые.
        - Есть ли у вас новости о Реми Фортене? - спросил де Пальма.
        - Прогноз врачей не слишком оптимистичный… Поднимайтесь на борт, здесь нам будет удобнее разговаривать. Вы не боитесь качки?
        Инспектор улыбнулся:
        - Я из семьи моряков.
        Длина «Археонавта» была примерно тридцать метров. Его острый форштевень разрезал морскую гладь как лезвие. Белый корпус был перечеркнут тремя сине-бело-красными полосами. Под иллюминаторами на нем были заметны пятнышки ржавчины.
        Полина Бертон прошла в кубрик. Там стояли две банкетки, обитые потрескавшимся кожзаменителем, и стол из какого-то материала «поддерево».
        - Что конкретно произошло? - спросил Барон, решивший больше не ждать.
        - Несчастный случай из-за декомпрессии. Пузырек азота попал ему прямо в мозг. Он все еще в коме. Врачи говорят: прогноз неясен. Выживет ли он, неизвестно.
        - Почему вы думаете, что на самом деле это не был несчастный случай?
        Полина посмотрела в сторону корабельного мостика, желая убедиться, что никто их не слышит.
        - Реми был лучшим ныряльщиком среди нас, намного лучше всех остальных. И он не из тех, кто паникует по пустякам. Когда я проходила в том месте, где он надул свой стабилизирующий жилет [12 - Стабилизирующий жилет - надувной жилет, что-то вроде спасательного круга, который позволяет ныряльщику без труда держаться на поверхности воды или подняться на поверхность в случае какой-нибудь неприятности. (Примеч. авт.).], в воде еще не было осадка.
        Она говорила о микрочастицах глины, слой которых, как ковер, покрывает дно подводных проходов. При любом неверном движении ныряльщика они могут всплыть, и вода станет такой мутной, что ничего нельзя будет увидеть. Это одна из самых страшных опасностей для ныряльщиков.
        - Реми потерял одну ласту, - тихо добавила Полина. - Страховочный трос - «нить Ариадны» - обрезан…
        Де Пальма вынул блокнот из кармана куртки и спросил:
        - Вы знаете историю пещеры Ле-Гуэн?
        - Думаю, что да: я исследую ее уже несколько лет.
        - Я имел в виду ее современную историю.
        - Что вы хотите этим сказать?
        Де Пальма повернулся в сторону мостика. Стоявший там член команды только что ушел со своего поста, и теперь они были одни в этой части судна.
        - Кристина Отран и ее брат Тома. Эти имена вам о чем-нибудь говорят?
        - Кристину Отран в мире доисторических исследований знают все. Это же любимица, а может быть, даже любовница Палестро! Она была моей преподавательницей. Я читала ее работы. Должна сказать: они написаны блестяще. И разумеется, я слышала об ужасных событиях, которые произошли в этой пещере. Я тогда работала на раскопках в Арьеже. О брате я ничего не знаю.
        Де Пальма помедлил перед тем, как задать новые вопросы. Когда случилось несчастье, Полина Бертон сообщила об этом в морскую жандармерию. Дежурный офицер, старый полицейский, был настроен скептически и не принял всерьез ее слова о возможной засаде, хотя и составил протокол.
        Но Полина не сдалась. Придя домой, она сразу же включила компьютер и вошла в Интернет. Во многих статьях, посвященных делу близнецов Отран, была упомянута фамилия де Пальма, и Полина, преодолев свое отвращение к полиции, обратилась в бригаду уголовного розыска.
        - Вы думаете, что Реми Фортен чего-то испугался? - спросил Барон.
        - Да.
        - Почему вы так считаете?
        - Когда его обнаружили, на нем не было одной ласты. И он потерял свой нож.
        - Свой нож?
        - У него всегда был с собой укрепленный на икре кинжал ныряльщика. Почему он вынул его из ножен, непонятно?
        - Допустим, чтобы перерезать «нить Ариадны»!
        - Тогда почему он его потерял?
        Де Пальма настаивал:
        - Значит, вы делаете из этого вывод, что перед несчастным случаем он пользовался этим кинжалом - несомненно, чтобы защитить себя. Но ведь можно предположить, например, что одна из ног Фортена запуталась в страховочном тросе. Он пытается освободиться, теряет ласту, а потом перерезает трос. Или могла быть какая-то неполадка в клапане, плохая работа вентиля, сбой в оборудовании.
        - Вы сами не верите в то, что говорите! На этой пещере лежит какое-то проклятие!
        Вошел молодой человек и положил на стол несколько белых коробок. Должно быть, студент или один из многочисленных добровольцев, которые обычно работают на раскопках. Де Пальма мысленно сфотографировал его по маниакальной привычке полицейского, который приучен всех подозревать.
        - Это ценнейшие находки! - объявила Полина. - Новые угли; им, несомненно, больше тридцати тысяч лет. Мы проведем с ними серию анализов. Это второй набор углей, и он интереснее первого.
        Ее взгляд с нежностью остановился на черных кусках угля, которые ничего не значили для непосвященных. В специализированных изданиях скоро будут напечатаны большие статьи о датировке этих находок и о топографических снимках, сделанных исследователями доисторической эпохи. В журнале «История» работы Полины публиковались на самых видных местах.
        - Через три недели я ухожу на пенсию, - сообщил ей де Пальма. - Честно говоря, я не знаю, смогу ли я быть вам чем-нибудь полезен. Я всего лишь майор, который скоро сложит свои полномочия.
        - Вы можете сделать много, - возразила Полина. - Реми - не жертва несчастного случая. Я еще не все вам рассказала.
        Раздался приглушенный гул двигателей, потом лязг железа. Корабль завибрировал. Член команды на мостике начал маневр для выхода из каланки Сюжитон. Вокруг винта вспенилась вода.
        - Есть еще фотографии, - продолжала Полина. - Снимки, которые Реми сделал перед несчастным случаем и не сказал мне об этом. Фотоаппарат вернулся к нам совершенно целым: Реми положил его в герметичный футляр.
        - Могу я посмотреть на эти фотографии?
        - Да, но надо пройти в лабораторию.
        Они только что миновали мыс Моржиу, освещенный последними лучами солнца. Чуть дальше была видна более темная остроконечная вершина Горы Чудес. Студент вернулся в кубрик, сел на одну из банкеток и сказал:
        - Снаружи холодно.
        - В середине декабря это нормально, разве не так? - заметила Полина.
        Несмотря на несколько морщин, которые постоянные погружения оставили на ее коже, ее лицо было красиво, и эта чистая красота тронула душу де Пальмы. Ему нравились женщины, которые совершают безумные поступки - например, ныряют зимой в холодную воду этих бухт, чтобы спасти угли от костра, которые оставил после себя какой-то кроманьонец.
        Они миновали мыс Круазетт и вошли в огромный Марсельский залив, воду которого мистраль бороздил, словно плуг. «Археонавт» взбирался на гребни волн и вздрагивал от их ударов по левому борту. Казалось, море населяет множество теней, чье поведение невозможно предсказать. Они поднимаются вверх на белых гребнях, а потом исчезают в черных провалах. В той стороне, где стоит на острове замок Иф, возникла огромная масса железа и света - тунисский грузовой паром «Ибн Зайед», который плыл в Ла-Гулетт.

«Археонавт» причалил к берегу возле таможенного поста, в двух шагах от квадратной башни форта Сен-Жан. Де Пальма сошел на берег и подождал, пока Полина Бертон тоже покинет корабль. Мелкие волны докатывались сюда через пролив Сент-Мари и бились о скалы, покрытые красными водорослями, у подножия крепостных стен. На набережной старый араб из племени шейбани, кутавшийся в плащ с капюшоном, закинул в воду две удочки.
        - Клюет? - спросил у него де Пальма.
        - Чуть-чуть: слишком холодно, - ответил старик и стер рукой каплю, висевшую на кончике носа.
        Лаборатория по изучению доисторических древностей размещалась на самом верху крепости, в старых зданиях сероватого цвета, принадлежавших флоту. Подходы к ней загромождали толстые доски, брус и другой строительный материал: здания ремонтировали, и ремонту не было видно конца.
        Полина Бертон и де Пальма прошли в ту комнату, где хранились находки, обнаруженные в пещере Ле-Гуэн. Здесь на железном столе лежал череп без челюсти.
        - Возьмите себе стул. Можете отодвинуть все, что вам мешает, - сказала Полина.
        Штабеля папок и научных журналов поднимались до самого потолка. К пробковой доске была приколота фотография вдавленного отпечатка ладони. Было видно, что ее большой палец отрублен.
        - Любопытный отпечаток! - сказал Барон. - Сейчас вы поймете, почему он меня заинтересовал. Для этого надо вернуться немного назад и поговорить о деле Отранов, чтобы вы хорошо поняли некоторые подробности.
        Он показал Полине фотографию, взятую в службе криминалистического учета, - самую пригодную для показа из всех, которые были в деле Отранов. Ее рот искривился от отвращения, когда она увидела странную подпись убийцы, которую полиция обнаружила рядом с трупами женщин, - лист бумаги и на нем отпечаток ладони. Полина не заметила, что отпечаток был точно такой же, как тот, который был изображен на фотографии, висевший у нее на стене.
        - Я так и не смог узнать, какое значение Тома Отран приписывал этим отпечаткам.
        - Я не знаю, есть ли в этом какой-то смысл, но думаю, что для него был, - ответила Полина. - Его сестра написала несколько замечательных статей о символике этих ладоней. Правда, это были лишь теории, которые еще следовало проверить. Она считала, что в этих пещерах древние лекари собирали какие-то вещества.
        - Какие вещества?
        - Например, «лунное молоко». Так называют карбонат кальция - вещество, которым покрыты стены пещер и сталактиты. Это что-то вроде концентрированного кальция. Порошок из него - сильное средство против некоторых болезней, особенно хорошо помогает при заболеваниях костей. Также говорят, что этот порошок способствует появлению молока у беременных женщин… Конечно, в наши дни кальций хорошо известен, но в те времена…
        Кристина Отран предположила, что пещера Ле-Гуэн была местом совершения магических обрядов, и высказала догадку, что шаманы мадленской культуры давали своим пациентам «лунное молоко», а также другие вещества. Скорее всего, они верили в то, что порошок из «лунного молока» имеет магическую силу.
        Полина Бертон подошла к железному шкафу, открыла его и сказала:
        - А теперь я должна вам кое-что показать.
        Она вернулась к столу с маленьким плоским компьютером и положила его на свой письменный стол.
        - Вот оно, - произнесла она, включая сенсорный экран.
        Касаниями пальца она стала выводить на экран значки и наконец остановилась на нескольких фотографиях. Два первых снимка всего лишь запечатлели общий вид просторной пещеры с довольно низким сводом. На третьем - изображены огромные сталагмиты, а в углу скалы были видны два негативных отпечатка ладони.
        - А вот то, что вызывает у меня больше всего любопытства, - пояснила она. - Вы видите эту тень?
        В глубине карстового провала была ясно видна огромная фигура - две руки, две ноги и громадное туловище. Конечности выглядели непропорционально длинными.
        - Остерегайтесь ошибки! - заметил де Пальма Полину - Это может быть лишь эффект, созданный вспышкой. В этой пещере столько сталактитов странной формы! Если освещать их с разных точек, получится целый театр теней, одни чудовищнее других.
        - Совершенно верно, - согласилась Полина. - Но это был последний раз, когда он нажал на спуск. Перед этим он сделал еще другие снимки.
        Она вывела на экран очередную фотографию - блестящий сталагмит, к которому прислонен предмет, по форме похожий на ветку, длинной примерно двадцать сантиметров.
        - Что это такое?
        - Я сама хотела бы знать, что это!
        Женщина выбрала еще один снимок и увеличила его. На фотографии четко выделились очертания статуэтки.
        - У вас есть еще снимки?
        - Всего снимков было шесть. Вот они.
        Она вывела на экран еще несколько маленьких изображений. Все это были фотографии, сделанные с очень близкого расстояния.
        - Знаете, месье де Пальма, я думаю, что сейчас у нас перед глазами одно из самых древних изображение человеческого существа - что-то похожее на получеловека-полузверя. Оно вырезано из конца бивня мамонта или из рога какого-то животного. Такие предметы часто встречаются в слоях верхнего палеолита, точнее, в граветтском слое.
        Бертон выбрала снимок, где статуэтка была показана в профиль, и увеличила его. Шея и грудь фигуры были прекрасно обработаны. Нижняя часть лица имела форму морды, глаза - едва намечены. Надо лбом возвышались рога со множеством отростков.
        - Совершенно ясно, что это мужчина с головой оленя, сверхъестественное существо. Мы до сих пор никак не можем осознать, что люди граветтской культуры были способны создавать такие изящные вещи.
        - Это важная скульптура? Я хочу сказать - важная в символическом смысле, - спросил Барон.
        - Разумеется, да… Она явно имеет магическое, а также мифическое значение. В Греции был охотник Актеон, которого Артемида превратила в оленя. У кельтов был Кернунн - бог с оленьими рогами… Это древний персонаж, снова и снова возникавший в истории развития цивилизаций, пока иудеохристианский миф не одержал победу… Когда-то исследователи уподобляли его дьяволу. Похоже, что олени считались царями зверей. Вспомните про головы добытых на охоте зверей, которыми охотники украшают свои столовые. В этом мы недалеко ушли от охотничьей магии. Кристина Отран говорила, что шаманы обращались с заклинаниями к оленям - нашим европейским или, может быть, северным, - чтобы приобрести магическую силу этого бога.
        - На основании чего она это говорила?
        - На основании того, что во всех пещерах, где есть росписи, встречаются рисунки оленей… Но это лишь толкование.
        - А эта статуэтка?
        Полина на несколько секунд задержала дыхание, потом сказала:
        - Я никогда ее не видела и никогда не слышала о ней.
        - Значит, это очень важная вещь!
        - Разумеется. Я даже сказала бы, крайне важная! Иначе зачем бы Реми сфотографировал ее?
        - Вы уверены, что она настоящая?
        - Как ученый, я отвечаю «нет», потому что не осматривала ее. Но как человек, который доверяет Реми, я, разумеется, говорю «да».
        Она выключила компьютер и положила его в один из ящиков письменного стола.
        - Такие статуэтки - самые ранние изображения людей. В наскальной живописи преобладающий мотив - животные, их изображали гораздо чаще, чем все другое.
        - Как вы думаете, этот человек с оленьей головой лежит в пещере Ле-Гуэн с древнейших времен?
        - Вы задали очень хороший вопрос. Нет, я так не думаю.
        - Почему?
        - Видно, что статуэтка отреставрирована. Их никогда не находят в таком состоянии. В большинстве случаев такие вещи лежали под многометровым слоем земли или отложений.
        Исследовательница сняла с полки толстую книгу - огромное исследование, посвященное статуэткам, обнаруженным в крошечной деревне Брассемпуи в Ландах. Иллюстрации были старые. Двое мужчин с усами и в круглых очках позировали на месте работ, перед землекопами, которые опирались на черенки лопат. Мужчины расчищали две палеолитические стоянки - Галерею Гиен и Пещеру Папы, две золотые жилы для ученых, расположенные на расстоянии около ста метров одна от другой.
        Пещеру Папы с конца XIX века изучал местный эрудит Пьер-Юдокс Дюбален, а затем, на рубеже XIX и XX веков, Эдуард Пиетт. Эти ученые не вели раскопки так, как сейчас, они использовали в работе лишь лопаты и тачки. Эдуард Пиетт нашел много фрагментов женских статуэток, а также целую фигурку - «Даму с капюшоном», самое древнее изображение человека. Пять сантиметров в высоту и около трех в ширину… Пропорции головы совершенно нечеловеческие. У людей не бывает такого черепа! Лоб, нос и брови изображены рельефно, но рта нет. Однако, когда смотришь на «Даму», кажется, что у нее есть губы. Глаз нет, есть только ресницы, но, несмотря на это, лицо улыбается. Сейчас «Дама с капюшоном» выставлена в Национальном музее древностей в Сен-Жермен-ан-Ле.
        - Есть ли какие-то теории о том, что означают эти скульптуры?
        - Многие ученые задают себе этот вопрос, особенно по поводу женских статуэток. Некоторые говорят, что это девы, по образу матери Христа. Другие утверждают, что это жрицы. Точно ничего не известно. Самое большее, что мы можем, - предположить, что разгадку подскажут сравнения из области этнографии. Еще не так давно у сибирского народа тунгусов некоторые шаманы надевали костюм оленя для обрядов ясновидения или исцеления. По аналогии с современностью исследователи предполагают, что эти статуэтки могли также использоваться шаманами. Но не все с этим согласны.
        Де Пальма помолчал несколько минут: в его голове возникло тревожное воспоминание. В свое время Кристина Отран опубликовала статью о загадочных символах граветтской и мадленской культур.
        Это была большая работа. Она называлась «Время магов»!
        - Папа, как ты думаешь, я могу вылечиться?
        - Да, сын. Сильная воля побеждает все.
        - Воля?! Что может воля против сумасшествия?
        В начале осени у Тома уже был припадок. Тогда его отвезли в больницу и заперли в палату для буйных, чтобы он успокоился. Он плохо понимал, зачем это было нужно.
        Почему его держат в этой палате?
        Почему оставили одного?
        Матрас на полу, поверх него - одеяло в красную и синюю клетку. Рядом - смешной плюшевый медведь, похожий на того, который в телепередаче улетает на облаке вместе с феей Пимпренель. Тома ненавидит музыку из этой передачи, потому что от этих звуков ему становится страшно.
        Желтые стены слабо блестят в ровном свете неоновой лампы. В стенах палаты всего одно отверстие - полукруг, закрытый ярко-красной бумагой. В центре бумаги беловатая полоса - отражение лампы. Если смотреть снизу, это похоже на уличный знак «проход запрещен».
        Тома пытается уснуть, но не в силах отвести взгляд от этого сигнала. Знак, за который никто не может пройти. Так жить невозможно.
        Ему запрещают жить в том мире, который остался снаружи.
        Отец объяснил ему, что означают дорожные указатели. Когда они идут вверх по проспекту Прадо, то устраивают игру: кто первый скажет, как называется знак, попавшийся навстречу? Знак «проход запрещен» пугает Тома больше всех указателей. Тома сказал об этом врачу, но тому было наплевать на это.
        Через несколько дней после припадка Тома вышел из флигеля для буйных сумасшедших. Лицо у него было похоже на восковую свечку, а руки словно из мрамора - кожа прозрачная, а под ней серые вены.
        У его матери не хватило мужества прийти навестить его. Мать больше его не любит.
        - Папа, как ты думаешь, я могу вылечиться?
        - Да, сын. Сильная воля побеждает все.
        Папа сел на край кровати и погладил ему волосы своими сильными пальцами.
        - Сегодня ночью я видел странный сон, - сказал Тома.
        - Не расскажешь ли его мне? - попросил отец.
        Тома тоже сел в кровати, оперся спиной о большую подушку. За стенами в ветвях больших дубов, растущих в парке, свистел ветер.
        - Мне снилось, что я нахожусь возле огромного моря, на ровном песчаном берегу, где росло несколько тощих деревьев… Еще там росла тонкая золотистая трава… Было холодно. Утесы выглядели гладкими. В центре песчаного пляжа голый человек раздувал огромный костер. Я подошел к этому человеку. Он сначала улыбнулся мне, а потом ударил, очень сильно. Я упал, и моя душа отделилась от тела.
        Тома опустил голову. Большая уродливая морщина пересекает его лоб. Отец берет за руку и сжимает ее, чтобы успокоить.
        - Тогда голый человек разрубил на куски мое тело и бросил обрубки в огонь. Мое тело вспыхнуло, затрещало в огне, большой столб черного дыма поднялся к небу. А потом этот человек сказал мне: «Теперь ты стал пылью. Можешь ты сосчитать эту пыль? Можешь ты сосчитать части своего тела и ощупать свою плоть?» Тогда подул ветер, и пепел костра разлетелся по траве.
        - Твое тело улетело вместе с дымом! - удивился отец, и его глаза широко раскрылись.
        - Да. А потом человек начал петь и танцевать среди пепла. От его движений поднялся вихрь, частицы пепла собрались вместе, и из них снова сложилось мое тело. Не было только головы. Мне снилось, что вместо нее возник высохший череп, который голый человек держал в руках. Он снова нарастил на черепе мясо, а потом вырвал из нее мои глаза и заменил их глазами птицы, живущей на утесах.
        - Птицы, живущей на утесах? - изумился отец.
        - Тот человек сам сказал мне об этом! А потом добавил: «Теперь ты будешь видеть истинную суть всех вещей».
        - А что было после этого?
        - Он проколол мне барабанные перепонки и сказал: «Теперь ты будешь понимать язык всех животных и всех растений».

4
        Центральная тюрьма города Клерво

4 декабря
        Раздался звонок. Этот звук вылетел из мастерских и разбился о наружные стены тюрьмы. Хмурый и холодный рабочий день закончился.
        Тома Отран просунул обе ладони между прутьями решетки и окинул взглядом мышцы рук, которые напряглись под тонкой и гладкой кожей. Он несколько раз сжал кулаки, а потом рывком расправил мощные пальцы. В последнее время он увеличил время своих занятий гимнастикой. Теперь он каждый день три часа отжимался и подтягивался в камере и еще два часа упражнялся в спортзале.
        По другую сторону огромной тюрьмы расстилалась покрытая инеем сельская местность. Отран долго и внимательно смотрел на поля, возвышавшиеся над дорогой. Он провел в заключении уже шесть лет. Терпел ледяной холод по утрам; работал в мастерских, делая тряпичные туфли или разбирая на части электросхемы. Тюремный двор был огорожен стенами, и стояли наблюдательные вышки, похожие на капитанские мостики. На вышках виднелись грубые силуэты охранников со снайперскими винтовками.
        Сейчас тюремный двор был пуст. В центре главной аллеи стоял маленький памятник мученикам тюрьмы Клерво - надзирателю Ги Жирардо и медсестре Николь Конт, которых убили заключенные Клод Бюффе и Роже Бонтан во время захвата заложников в мае 1972 года.
        Из тюрьмы Клерво убежать было невозможно. Отсюда никто никогда не убегал. Такая это тюрьма.
        Внезапно окошко в двери камеры открылось.
        - Тома Отран, в читальный зал!
        - Да.
        В центральной тюрьме двери камер не запирали, и заключенные могли ходить по ней куда и когда хотели. Для большинства из них наказание должно было продолжаться всю жизнь. Но Отран был под особым наблюдением. Такая отметка в документах пугала надзирателей. Отран сам попросил, чтобы его камеру закрывали на замок. Пусть он будет заперт, замурован в холодном одиночестве. Все шесть лет, что он находился в центральной тюрьме, он ходил в читальный зал - каждый день, в одно и то же время. Это был единственный путь бежать от тюремной жизни! Книги открывали ему огромный мир, который был больше, чем сто материков.
        Один за другим защелкали замки, и в проеме двери, на белом фоне, возник силуэт охранника - белобрысого парня, не умевшего носить мундир.
        - Ты идешь, Отран?
        - Да.
        В читальном зале стояло много столов из огнеупорного пластика; их отделяли один от другого стеллажи с книгами. На этой неделе тюремная больница организовала здесь маленькую выставку, посвященную СПИДу: несколько плакатов по поводу его профилактики, один или два журнала с информацией. В каждом углу зала стояла корзина с презервативами. Мартини, заключенный из 18-й камеры, взял их целую горсть и засунул в карман штанов.
        - Что ты с ними будешь делать? - заорал Жиль, пожизненный заключенный, которого главный врач постоянно пичкал успокоительными.
        - Надену, когда буду трахать тебя в ж…у, педик!
        Жиль замахнулся на него кулаком, а кулак этот был похож на кувалду.
        - Тихо, Жиль! - крикнул охранник и поднял руки, призывая к спокойствию. - А ты, Мартини, убирайся обратно в камеру!
        - Все нормально, начальник.
        Тома Отран уткнулся взглядом в то, что читал, и старался не обращать внимания на эту сцену.
        - Возвращайся в камеру, Мартини, - повторил охранник.
        Жиль вскочил на ноги так резко, что уронил стул и далеко отшвырнул от себя книги. Отран стиснул зубы. Если бы его мозг был электросхемой, ее провода сейчас трещали бы от коротких замыканий. Он повернулся к прилавку с газетами и журналами: он всегда так делал перед тем, как начать читать что-то новое. В «Монд», судя по заголовкам, писали о жертвах последней волны холода и о встрече на высшем уровне стран «двадцатки». В «Матч» поместили фотографию Алена Делона с молодой женой, которая повисла у него на шее, и в овальной рамке портрет бомжа, погибшего от холода на площади Согласия в Париже. Отран переводил взгляд с одного заголовка на другой и наконец остановился на том, который увидел в журнале «История».
        ПЕЩЕРА ЛЕ-ГУЭН
        Несчастный случай с тяжелым исходом нарушил ход исследований
        В центре журнала была помещена фотография входа в пещеру.
        В статье было сказано:

«Узнаем ли мы когда-нибудь причину ужасной драмы, жертвой которой стал Реми Фортен? Что это было - несчастный случай из-за декомпрессии? Паника? На глубине меньше тридцати восьми метров даже самая мелкая проблема может привести к катастрофе…»
        Дойдя до этого места, Тома перестал читать дальше. Все смешалось в его голове. Эта новость перевернула все его нутро. Ладони его дрожали, и он уже не мог остановить эту дрожь. Читальный зал качался у него перед глазами.
        - Это знак! - пробормотал он.
        - Какой знак?
        Тома как можно шире раскрыл глаза и увидел, что перед ним стоит тюремный надзиратель с лицом, похожим на лицо цыпленка.
        - Что-нибудь не так, Отран?
        - Нет, начальник. Все хорошо.
        Голос Отрана, когда он произнес эту фразу, дрожал и был еле слышен, как у больного ребенка. Тома подождал, пока охранник вернется к своему чтиву. Камера наблюдения была у Тома за спиной, и в нее нельзя было увидеть его ладони. Он медленно вырвал одну за другой нужные страницы из журнала и спрятал их под рубашкой.
        - Это знак…

5
        В клинике Ля-Тимон Реми Фортена перевели в палату интенсивной терапии для только что пришедших в сознание больных. Его состояние было стабильным. Пузырьки азота, которые сдавливали его мозг, рассосались, но успели нанести повреждения, и теперь Фортен был почти полностью парализован. Он мог слышать, но не мог ответить: он был не в состоянии произнести даже самое короткое слово и тем более не мог объясняться знаками.
        Посещение больных прекращалось ровно в двадцать часов. Де Пальме пришлось очень постараться, чтобы убедить персонал клиники пропустить его и Полину.
        - Мы можем с ним поговорить?
        - Ему сейчас полезны любые стимулы, - ответил главный врач отделения. - Пока он может шевелить только веками.
        Они прошли по длинному коридору. Больные ждали ужина, и посетители невольно морщили нос от запаха кислого супа и слишком долго варившегося мяса. Заведующий отделением остановился перед палатой 87.
        Дверь была открыта. Полина вошла в нее первой и медленно приблизилась к кровати. Желая скрыть свои чувства, она притворялась спокойной. Ярко блестевшие глаза Фортена были единственной движущейся частью его словно высеченного из мрамора лица. Их взгляд следовал за гостьей. Фортен был высокого роста, с широкими плечами, волевым подбородком и мускулистыми руками. Такого непросто было вывести из равновесия.
        - Я рада видеть, что ты вышел из тяжелого состояния. Врач говорит: ты понимаешь то, что тебе говорят.
        Фортен закрыл и снова открыл глаза.
        - Как ты себя чувствуешь?
        Он два раза моргнул глазами, потом перевел взгляд на де Пальму.
        - Это полицейский, он пришел со мной.
        Во взгляде Фортена отразилась тревога. Он моргнул несколько раз; движения век были быстрые и резкие.
        - Не согласишься ли ты ответить на наши вопросы, Реми? Нам бы очень хотелось понять, что произошло. Если ты согласен, моргни два раза, если нет - три раза.
        Веки опустились два раза. Полина повернулась к де Пальме.
        - Здравствуйте, Реми. Я Мишель де Пальма, майор из бригады уголовной полиции. Я здесь неофициально. Полина думает - и я с ней согласен, - что несчастье, случившееся с вами, имело не ту причину, которую можно предположить, то есть произошло не оттого, что такое погружение опасно. Ошибаемся мы или нет?
        Фортен моргнул три раза.
        - Несчастный случай произошел после того, как вы оказались у входа в пещеру?
        Больной подтвердил это.
        - Вы сами перерезали «нить Ариадны»?
        Фортен ответил не сразу. По его глазам было видно, что в его уме кружатся какие-то воспоминания. Наконец он опустил веки два раза.
        - Почему? Что-то тянуло вас назад?
        Фортен ответил «да».
        - Вы видели это «что-то»?

«Нет», - ответил он.
        - Вы не думаете, что трос мог зацепиться за скалу и удерживать вас?
        Фортен без колебаний снова ответил «нет».
        - Вы боролись с кем-нибудь?
        На глазах Фортена выступили слезы. Его взгляд словно сверлил потолок.
        - Вы боролись против кого-то или чего-то?
        Веки Фортена опустились два раза, потом кожа на его лице напряглась и задрожала. Вмешался заведующий отделением:
        - Пора закончить беседу, он еще слишком слаб.
        - Когда мы сможем вернуться? - спросила Полина. - Нам нужно задать ему крайне важные вопросы и показать фотографии.
        Лицо врача стало суровым.
        - Если вопросы такие же, как эти, то не раньше чем через неделю. Стресс может быть очень опасен для него в его теперешнем состоянии.
        - Понятно.
        Когда они вышли в коридор, де Пальма отвел врача в сторону.
        - Были у него на теле следы ударов? Синяки, например?
        - Нет, ничего такого не было. Но он был одет в костюм ныряльщика, причем зимний, то есть толстый, который мог смягчить удары.
        По коридору прошла медсестра. Она вошла в палату Фортена, там погас свет, затем она вышла.
        - Ничего больше я не могу вам сказать, Выходя из больницы Ля-Тимон, Полина остановилась и постояла несколько секунд, полной грудью вдыхая холодный воздух.
        - Он лишь подтвердил то, чего я боялась, - сказала она.
        - Я озадачен, - признался де Пальма. - Фортен потерял нож - это говорит в пользу того предположения, что он боролся. Но с кем он мог бороться? Кто-то ждал его у входа в пещеру?
        - Возможно! - ответила Полина.

«Может быть, это кто-то из вашей команды», - подумал де Пальма и спросил:
        - Пещера охраняется по ночам?
        - В принципе да.
        - Что значит «в принципе»?
        - Охрана есть, но не всегда. У нас нет возможности все время стеречь вход или обратиться в охранную службу.
        - Сегодня вечером, например, вход охраняют?
        - Сегодня нет: из-за этого несчастного случая у нас все вверх дном. Но завтра он снова будет под охраной.
        - Кто обычно этим занимается?
        - Реми.
        Полина взглянула вверх, на свет в окнах верхних этажей, и добавила:
        - Это было у него настоящей страстью. Он ночевал на командном пункте, а иногда даже в пещере.

6
        Де Пальма жил в двух шагах от клиники Ля-Тимон. Расставшись с Полиной, он залез в свою «Джульетту» и поехал обратно по длинному, окутанному темнотой бульвару, вдоль кладбища Сен-Пьер - самого большого некрополя в Марселе. Его квартира находилась в квартале Ла-Капелет, в домовладении «Поль Верлен». В этом домовладении были: парковка для автомобилей, несколько приморских сосен и иудейских деревьев [13 - Иудейское дерево - так называют багряник - кустарник или низкорослое дерево с красивыми цветами розового, розовато-лилового или красного цвета, распространенный в Палестине и на юге Европы. Научное его название - церцис.]и три кубических бетонных здания, поставленные посреди сада, который когда-то принадлежал существовавшему здесь раньше монастырю Сестер Видения. Улицы Ла-Капелет носили имена коммунистов, бойцов Сопротивления, депортированных или убитых немецкими оккупантами: когда-то коммунистическая партия была могучей силой в этом квартале бедноты. Но после того, как завод по производству игральных карт, мастерские по изготовлению пробковых шлемов и сталелитейные заводы уехали отсюда, коммунистов
здесь почти не осталось. Последние пролетарии, оставшиеся в квартале, по политическим взглядам были скорее фашистами.
        Де Пальма родился в Ла-Капелет и был уверен, что никогда не уедет жить в другое место. Его удерживала здесь не любовь и не верность, а грусть о прошлом.
        Он выполнил отработанный до мелочей ритуал: открыл дверь своей квартиры, положил пистолет на круглый столик рядом с телефоном и недоставленной почтой и перешел в гостиную: ритуал завершился музыкой. Полицейский вставив в дисковод диск с записями Жоржа Тиля. Время оставило царапины на сладковатом голосе знаменитого тенора.
        - У тебе нет ничего поновей? - крикнула из кухни Ева.
        Де Пальма поднял к небу взгляд, полный отчаяния. С тех пор как он стал жить с Евой, ему разрешалось уделять ностальгии так мало минут.
        - Это был величайший из французских певцов! Никто никогда не пел Вертера так, как он! Послушай эту фразу!
        На пороге появилась Ева. Она была без косметики на лице, что с ней случалось редко.
        - По-моему, его очень высоко ценил мой прадедушка. И ты тоже! Увы!
        Де Пальма обезоружил ее улыбкой, а потом пропел под музыку:
        Зачем меня ты будишь, весенний ветерок?
        Завтра путник пройдет по долине,
        Вспоминая о моей прежней славе.
        Ева вернулась в кухню. Де Пальма пошел за ней и сказал:
        - На днях мы сходим послушать «Вертера». Это очень романтичная вещь, и она тебе понравится.
        - Для меня немного старовато, - возразила Ева.
        Де Пальма прошептал ей на ухо:
        Твои пальцы ласкают мой лоб,
        Но очень скоро настанет
        Время бурь и печалей!
        - Должна признать, что это красиво. Правда, не очень радостно, но от тебя нельзя требовать много.
        Ева и теперь оставалась красивой. Брюнетка с колдовскими глазами. Ее взгляд был то веселым, то шаловливым, то колким - в зависимости от ее настроения. Де Пальма в первый раз обнял ее в кинотеатре «Руаяль», расположенном в конце проспекта Капелет, во время роскошного итальянского фильма на античный сюжет (название фильма он забыл). Теперь в этом здании был многоэтажный гараж. Не будет больше натертых маслом гладиаторов и ковбоев в шляпах! Дорогу быстрой смене масел и прокладок! Напротив «Руаяля», на месте сталелитейных заводов, муниципалитет построил гигантский каток.
        Когда-то Мишель, случайно встречаясь с Евой на выходе из колледжа, каждый раз нес за ней портфель и бился с ней об заклад, кто первый засмеется. Их путь проходил мимо угасающих заводов, из которых теперь не осталось почти ни одного, и заканчивался на улицах с низкими домами. На этих улочках до сих пор можно было встретить двух-трех старушек, которые болтали между собой о каких-то пустяках на смеси французского языка и неаполитанского диалекта. До сих пор здесь пахло готовящейся едой, помидорами и чесноком и звучали охрипшие старые записи любимых мелодий.
        Как только закончилось детство, Мишель и Ева потеряли друг друга из виду. Ева не простила ему ни отъезд в Париж, ни работу там в управлении полиции на набережной Орфевр, 36, ни женитьбу на Мари.
        А жизнь де Пальмы была похожа на плавание по морю при качке, пока Ева снова не возникла перед ним на другом конце этой жизни. Он пропел:
        - Напрасно глаза его будут искать великолепие и блеск. Они увидят лишь траур и нищету. Увы!
        Ева не захотела подобреть - пока нет. Она отвернулась от Мишеля и бросила в гусятницу две мелко нарезанные луковицы и несколько кусков бараньего плеча. Затем, потушив мясо и лук несколько минут, посыпала их корицей, имбирем и шафраном.
        - Что это ты готовишь?
        - Мясо в горшочках.
        - Потрясающе!
        Ева опустила в гусятницу деревянную ложку и стала энергично размешивать кушанье. По мнению де Пальмы, Ева забавно выглядела в фартуке с узором в мелкий цветочек, как у старых бабушек. Она постриглась по-новому, и эта прическа подчеркивала изящные линии ее затылка. На каждой щеке лежала изогнутая прядь, похожая на черную запятую.
        - Где ты был? - спросила Ева.
        - Работал. А ты?
        - Тоже были дела по работе. Не хочу о них говорить.
        Она попробовала соус.
        - Теперь я накрою это крышкой и буду тушить на медленном огне.
        Де Пальма пристально посмотрел на Еву. Выражение его лица изменилось. Ева догадалась, что его что-то тревожит.
        - Лучше скажи мне, что происходит.
        - Я чувствую: скоро случится что-то нехорошее.
        - Это неудивительно: такая у тебя профессия.
        Ева всегда умела читать мысли Барона по его глазам. Сейчас она догадывалась, что его душа почти опустошена.
        - Что значит «нехорошее»?
        - Это очень смутное ощущение: я вдруг почувствовал, что потерял душевное равновесие. Говорят, что жизнь посылает людям сообщения, смысл которых так же ясен, как смысл иероглифов. Но если человек не Шампольон [14 - Шампольон Жан-Франсуа (1790-1832) - знаменитый французский ученый, расшифровавший древнеегипетские иероглифы.], он не сумеет их расшифровать. А хуже всего то, что, если даже сумеет, все равно опоздает что-то предпринять.
        - Ты слишком долго жил на границе с темной стороной мира. Пора вернуться на свет.
        Жорж Тиль начал серенаду Фауста:
        Привет тебе, целомудренный чистый приют…
        Где ощущаешь присутствие невинной души…
        Ева перестала говорить и стала слушать эти старинные воркующие рулады. Мелодия тронула ее душу, но еще сильнее растрогали чуть-чуть слащавые слова о том, на что способен мужчина, чтобы обольстить женщину. Иногда ей казалось, что музыка оперы немного похожа на те мелодии, которые баюкали ее в детстве, - на шлягеры прежних эстрадных певцов с завитыми волосами. Де Пальма вынул диск до того момента, как дьявол вышел на сцену и разбил жизнь Маргариты.
        - Сегодня днем звонила Анита, - сказала Ева.
        Отношения Евы и ее единственной дочери Аниты были бурными и шумными, как мистраль. Стоило одной сказать хоть слово наперекор другой, сразу поднималась буря. В этот раз Анита позвонила матери, чтобы сообщить, что беременна уже два месяца. В принципе такая новость должна бы стать великой радостью, но будущий отец был далеко не идеален - любил передачи на средних волнах больше, чем следует разумному человеку, ездил на черном БМВ и знал, как можно улучшить повседневную жизнь с помощью хитрых уловок. Он был вульгарным - шесть колец на пяти пальцах! - и гордился своей вульгарностью. Гнев Евы был ужасен. Она грубо ответила дочери, о чем теперь жалела.
        Де Пальма решил, что он - человек другого времени, когда люди не попадали в такие истории, к тому же у него есть более важные дела, и поэтому удалился на цыпочках. Одна мысль сверлила его мозг. Он открыл большой стенной шкаф в коридоре и разыскал среди тысячи вещей, которые забросил в глубину этого шкафа, прогулочные ботинки, которые не надевал уже много лет. Ботинки по-прежнему были ему впору, и это успокоило де Пальму.
        - Куда ты идешь? - поинтересовалась Ева.
        - Мне сегодня вечером надо выйти из дома.
        - Ты хочешь сказать - сегодня ночью.
        - Да.
        - И куда ты пойдешь?
        - В каланки, в пещеру Ле-Гуэн. Я там пробуду недолго.
        Ева сняла фартук и швырнула его на стол.
        - Некоторые люди говорят, что эта пещера приносит несчастье, - заметила она.
        - И они не ошибаются!
        - А что мне делать с ужином, который я готовила?
        - Мы вернемся не очень поздно.
        - Кто это «вы»?
        - Местр и я.
        Де Пальма смущенно улыбнулся Еве, и она сдалась во второй раз. Де Пальма и Жан-Луи Местр были самыми близкими друзьям, почти братьями. Они познакомились в Париже, на набережной Орфевр, в полицейской школе. Местр уже три месяца был на пенсии. Барон позвонил ему по телефону.
        - Жан-Луи, я хотел бы предложить тебе небольшую прогулку по каланкам.
        - По бухте Сюжитон?
        - Да.
        - Когда?
        - Уже сегодня вечером.
        И де Пальма повесил трубку: Местр очень редко задавал вопросы. Он сразу говорил, согласен или нет, и решение всегда было окончательным.
        - Объясни мне, по крайней мере, что у тебя за дело в Сюжитоне, - попросила Ева.
        - Я хочу кое-что проверить. Хочешь пойти с нами?
        Услышав это, Ева совершенно растерялась и бессильно опустилась на стул.
        - По-моему, все это сплошной вздор, - заявила она.
        Де Пальма подошел к ней, крепко обнял и ответил:
        - Я считаю, что ты права; но я должен разобраться до конца в одном деле.
        - До конца? Вы, мужчины, всегда хотите в чем-нибудь разобраться до конца. Как будто вам это велит сам Бог.
        - Мне не дает покоя одна старая история.
        - Дело Отранов.
        - Да, оно. Я расскажу тебе о нем на днях.
        - Не утомляй себя: я достаточно о нем знаю.
        Ева приподняла прядь, падавшую на лоб Барона, и стал виден синеватый шрам в форме звезды перед самыми волосами.
        - Это сделал тебе Отран?
        - Да.
        - Я надеюсь, ты не собираешься ему мстить?
        Де Пальма помолчал, подбирая нужные слова. Потом ответил:
        - Ты же знаешь, что нет!
        - Я не совсем в этом уверена.
        - Это было бы смешно и нелепо! Отран сидит в тюрьме!
        - Ну и что? За этой новой историей явно стоит он, больше некому!

7
        Луна отбрасывала длинные тени на молочно-белые поверхности скал, разрезавших море на части. Стволы сосен в дальних углах этих скал были похожи на тела чудовищ.
        - Ты уверен, что сегодня ночью что-нибудь случится? - спросил Местр.
        - Человек никогда ни в чем не может быть уверен! - ответил Барон и продел руки в лямки своего рюкзака. - Но он мог узнать, что мы недавно были в больнице. И ему известно, что сегодня вечером пещеру никто не охраняет. Завтра такого удачного случая у него уже не будет.
        - Кто такой «он»?
        - Ты что, совсем глупый? Это наш враг. Пока воображаемый персонаж, у нас есть только предположение, что он существует. Но надо же его как-то называть.
        - Понятно…
        Массивная фигура Местра выделялась черным силуэтом на фоне моря, которое сейчас цветом напоминало олово. Местр держался прямо, несмотря на ветер. В каланках для него не было тайн: он сотни раз бывал в этих бухтах со своими детьми.
        В любую каланку можно попасть только тремя путями - по тропе, по морю или через перевал Ангела. В последнем случае надо спускаться по канату с высоты двадцать метров, а это возможно лишь для того, кто уже имеет опыт таких спусков.
        Несмотря на свою полноту, Местр чувствовал себя как дома в этой путанице обрывов, узких долин с крутыми склонами и извилистых троп. Он принес канат длиной шестьдесят метров.
        - Я думаю о том, каким был этот мир тридцать тысяч лет назад, - заговорил де Пальма. - Море доходило до островов и даже дальше. Ты представляешь - здесь, где мы сейчас стоим, лежал снег! Здесь жили бизоны, мамонты и медведи.
        - А теперь здесь живут только нудисты, которые воняют кремом от загара и живут только летом.
        - Какой ты поэтичный! Я потрясен!
        Они долго шли по гребням скал и наконец оказались возле остроконечной вершины Упавших камней. Слева от них был утес, а глубоко под ним пустынная долина. Струи воздуха поднимались над вершинами скал, как дым над крышами домов. Внизу билось о камни море. Здесь было оборудовано место, чтобы начать спуск по веревке: площадка, две скобы и цепь.
        Де Пальма подошел к каменной стене. Его ноги дрожали. Черное ночное море было почти не видно - только клочки в просветах каменных сводов. Полицейский присел на уступ скалы, снял рюкзак, положил его рядом и вдруг выругал себя за то, что стар и не может победить свой страх. Местр был уже в нескольких сантиметрах от пропасти.
        - Вернись! - попросил его де Пальма. - Ты нагнал на меня страха. Мы уже не в том возрасте, чтобы делать такие глупости.
        - Вот как? Это что-то новое…
        Сказав это, Местр подошел на несколько шагов к разлому, отделявшему их скалу от соседнего утеса, а потом перепрыгнул на его выступ. Отсюда ему была полностью видна маленькая Бухта Чуда.
        Вдруг Местр тихо шепнул:
        - Подойди посмотреть…
        Де Пальма, чувствуя, как страх сжимает ему желудок, подошел как можно ближе. Его друг указывал рукой на маленький галечный пляж, находившийся на одной линии со входом в пещеру Ле-Гуэн.
        - Вон там! - сказал Местр, показывая на едва заметное пятно света в воде.
        - Это ныряльщик. Внизу кто-то есть.
        Через несколько минут пятно превратилось в желтый, четко очерченный круг: ныряльщик поднимался наверх. Местр покинул свой наблюдательный пункт, отошел назад и взглянул на скобы.
        - Ты сможешь спуститься? - спросил он де Пальму.
        - По веревке?
        - По-моему, это единственный способ, если только ты не решишь полететь.
        - Можно пойти в обход.
        - Я тебе напоминаю: мы здесь потому, что должны действовать незаметно. Это тайная операция. И сверхсекретная. Мы как герой Сопротивления Жан Мулен в стране кроманьонцев. Если мы пойдем в обход, чтобы вернуться на тропу, водолаз увидит нас и удерет. Ясно?
        - Сообщение принято, - буркнул в ответ де Пальма.
        Местр открыл рюкзак, вынул оттуда канат и прикрепил его к цепи, потом наклонился вперед и широким мощным движением руки сбросил канат вниз.
        - Подай мне пояс безопасности, - приказал он де Пальме.
        - Мне страшно.
        - Сейчас не время бояться. Ты уже делал это. Внизу то, что ты ищешь. Так что либо спускайся, либо иди назад домой попивать виски.
        Никогда еще Местр не был таким властным. Он продел канат в крепление-восьмерку, которым был снабжен пояс, и отрегулировал лямки, чтобы они проходили между ногами. Барон не позволял себе думать ни о чем, только сжал правой рукой ближайший к нему конец каната, а левой - другой конец.
        - В путь, великий Барон! Ступни плоские, туловище под прямым углом - как на тренировках.
        - Я делал это в армии. Не гляди вниз, смотри только перед собой. Твои ступни сами найдут путь. И дыши свежим воздухом: дыхание - это важно.
        - Ты похож на моего старшего сержанта. У него было прозвище Бурда.
        - На старт!
        Де Пальма встал на краю пропасти и сделал первый шаг вперед. Это получилось так неуклюже, что он едва не соскользнул вниз и не повис над пропастью.
        - Как следует раздвинь ноги, чтобы не крутиться на канате как сосиска.
        - Хотел бы я посмотреть, как бы ты вел себя на моем месте!
        Де Пальма почти без проблем сделал второй шаг, потом третий. На протяжении примерно десяти метров поверхность скалы была ровной, потом последовал широкий ступенчатый уступ, на котором росла сосна. Местр надел на себя такое же снаряжение, не теряя при этом из виду светящийся в воде круг. Круг не двигался: должно быть, ныряльщику было нужно еще несколько минут, чтобы декомпрессия проходила без осложнений.
        - Где ты, Мишель?
        - Подхожу к уступу.
        - Хорошо. Устройся там как следует и жди меня.
        Всего за два прыжка Местр догнал Барона.
        - Ты в порядке?
        - Почти, - обливаясь потом, ответил Барон. - Ноги дрожат.
        - Не думай об этом: ты уже сделал самое трудное.
        - Надеюсь, что это так.
        - Я уже двадцать лет не лазил так по скалам! - воскликнул Местр и гордо расправил плечи. - Это очень поднимает настроение!
        А у де Пальмы по позвоночнику стекали капли холодного пота. Он поднял голову и увидел луну между двумя остроконечными скалами. Местр подтянул веревку к себе и обмотал ее вокруг сосны. Свет в воде зашевелился, и де Пальма не стал терять время. Теперь он двигался увереннее, но руки и ноги болели. Мышцы при сжатии тоже начинали болеть.
        Последние метры до земли он преодолел за несколько минут. В тот момент, когда Местр покинул уступ, ныряльщик появился на поверхности. В бухте раздался свист выходящего из баллона кислорода. Де Пальма сбросил с себя пояс и быстро пошел вперед.
        - Осторожно, Мишель! - крикнул Местр.
        Де Пальма, пригнувшись, перепрыгивал с одной скалы на другую, Местр был примерно в двух метрах позади него. Холодные тени двух друзей становились длиннее каждый раз, когда они выпрямлялись, чтобы сделать очередной прыжок. Ныряльщик теперь сидел на галечном пляже и водил по каланке лучом фонаря. Де Пальма и Местр спрятались за огромным валуном.
        - Надо его брать. Он не может быть вооружен, - сказал де Пальма.
        - У него может быть холодное оружие, - возразил Местр.
        Де Пальма медленно вышел из своего укрытия. Ныряльщик поставил фонарь рядом с собой и стал снимать маску.
        - Не двигаться! - приказал Барон.
        Тишину каланки разорвал пронзительный крик.
        Ныряльщик схватил фонарь и прыгнул в воду.
        - Свет! - крикнул Барон своему другу.
        Местр направил луч фонаря в сторону незнакомца.
        - Черт! Он уже слишком далеко.
        Пловец исчез под водой. Водолазный костюм и ласты позволили ему скрыться быстро и незаметно. Местр сел на гальку пляжа и поставил фонарь рядом с собой. Де Пальма долго стоял неподвижно, лицом к огромному темному морю. Примерно через десять минут ночную тишину разорвал треск выхлопов: заработал мощный лодочный мотор.
        - Мы предусмотрели все, кроме этого! Он сбежал от нас по морю.
        Местр смотрел на серебристый горизонт и на далекие утесы острова Риу, которые отсюда казались похожими на черное кружево.
        - Надо вернуться сюда завтра! - крикнул ему Барон.
        - Успокойся, Мишель!
        - Я хочу знать, что произошло в эту ночь!
        - Произошло то, что кто-то ускользнул у нас из рук. Такое с нами бывало сотни раз. Я надеюсь, что этот раз был последний: я больше не работаю в полиции, а ты тоже уходишь на пенсию через три недели.
        - Тот, кто сейчас убежал, знает, что сегодня пятница и никто не охраняет это место. И этот человек - убийца..
        - Кто тебе сказал, что он убийца?
        Де Пальма тяжело вздохнул:
        - Никто. А ведь и в самом деле - никто не говорил.
        Местр не мог видеть глаза своего друга, но чувствовал, как сильна его досада, и решил его чем-нибудь порадовать.
        - Послушай, ты не против прогулки на автомобиле? Я завтра выведу «Джульетту» специально для тебя.
        - А куда мы поедем?
        - Сюда, тупица, проверить кое-что. Ты мне всегда говорил, что прекрасно ныряешь.
        - По сравнению со мной групер [15 - Групер - рыба из семейства морских окуней.]плавает как топор.

8
        За ночь мистраль покинул город. Возле узкого конца Бухты Чуда сильная волна окатила и залила «Джульетту» Местра. Ева, одетая в желтый дождевик, не сводила глаз с зубчатой линии берега и с рифов, которые море забрызгивало грязью. Де Пальма время от времени ронял несколько слов о береговых ориентирах и мысах, которые медленно скользили мимо машины. С этими местами у него были связаны семейные воспоминания.
        Ему скоро должно было исполниться пятнадцать лет. Дед, если восточный ветер был не очень сильным, брал его с собой на рыбалку возле Риу и Плана. Мишель управлял лодкой и по приказу деда должен был в нужный момент выключать ее двигатель марки «Бодуэн». Потом старик вставал в центре их суденышка, раскидывал руки в стороны под прямым углом и выпрямлял шею. Какое-то время он стоял так, полузакрыв глаза, а потом говорил:
        - Греби еще, Мишель!
        И правая рука деда указывала на мыс Моржиу так же верно, как указал бы радар.
        - Еще чуть-чуть.
        Это означало «один взмах весла и не больше». Гребок - и левая рука деда оказывалась точно на одной линии с островками Империо.
        - Стоп! Забрасываем!
        Лески быстро разматывались, соскальзывая с пробковых пластинок. И каждый раз улов оказывался чудесным. Дед де Пальмы пятьдесят лет плавал по всем морям мира, бывал во всех заливах и на всех рейдах, и для него лучшими часами жизни были те, которые он проводил на воде. Внук относился к нему с почтением, потому что у деда маленькие глаза, как у всех, кто долго смотрел на океан, а по лицу деда можно прочитать о южных широтах больше, чем в любой книге.
        - Ты замечтался, Мишель!
        Это сказала Ева. Она догадалась, что ее мужчина опять затерялся в мире воспоминаний, куда она не могла проникнуть.
        До конца поездки оставалось всего пять минут. Место, где находилась пещера Ле-Гуэн, можно было узнать издалека по длинной известняковой скале, которая четко выделялась на синем фоне моря. Эта полоса камня была покрыта похожими на свечи выступами, между которыми росли поодиночке сосны.
        Когда они миновали суровую гряду Триган, стала видна каланка - длинная бухта в тени утесов. Деревенские домики со всех сторон теснились вокруг порта Сормиу, словно искали у него защиты. Их едва прикрывали несколько сосен, уцелевших от пожаров. Дальше к востоку был виден длинный гребень гор над каланкой Моржиу, кончавшийся остроконечным мысом. Мыс напоминал по форме лезвие ножа. Вода там была темнее, особенно у подножия утесов, нависавших над скалой Парус, и в каланке Трипери - бухте Требухи, огромном черно-белом каменном ущелье, где пляшут морские волны.
        - Он, должно быть, знает, что мы близко, - сказал Местр.
        - Я уверен, что знает, но это не важно. Если он открыл решетку без взлома, значит, у него есть дубликаты ключей. Тогда его будет легче найти.
        Дома поселка Моржиу, зажатые между утесами головокружительной высоты и отвесным краем горного выступа Сен-Мишель, блестели под солнцем. Местр повернул «Джульетту», волны помогли ему, подтолкнув автомобиль, и мыс оказался сзади.
        Плоская скала наклонно спускалась к морю и уходила под воду. Слева от нее находились маленький галечный пляж и широкий каменный уступ - промежуточная остановка для ныряльщиков.
        Де Пальма вынул из поношенного спортивного рюкзака костюм для подводного плавания, плюнул в маску и старательно размазал слюну по стеклу, чтобы оно не запотело, попав в холодную воду. Ева посмотрела на него с тревогой:
        - Не хочу тебя обидеть, но тебе ведь уже не двадцать лет, а я уже давно не видела, чтобы ты погружался под воду.
        - Там всего тридцать восемь метров, это немного. Если почувствую, что не выдержу, поднимусь.
        Ева бросила взгляд за борт автомобиля. Море вдруг потемнело и стало враждебным.
        - Если через час я не вернусь, вызывай «Добрую Мать» [16 - «Добрая Мать» - так называется один из морских спасательных катеров в Марселе. (Примеч. авт.)].
        - Как смешно! - воскликнула Ева, хотя на самом деле ей вовсе не хотелось шутить.
        Де Пальма выпустил немного воздуха из баллонов, надел свинцовый пояс и присел на борт «Джульетты».
        - Жан-Луи, у тебя есть анисовый ликер?
        - Зачем он тебе?
        - Вылей несколько капель в воду, так будет лучше.
        Он надел на спину баллоны, поправил маску и опрокинулся в воду.
        Скала круто опускалась в темноту. Дорады искали маленькие ракушки вокруг коралла, похожего на букет. В полумраке покачивались горгонии [17 - Горгонии - коралловые полипы.].
        Барон посмотрел на глубиномер и несколько раз взмахнул ластами, чтобы быстрее доплыть до места, где скала обрывалась.
        Меньше двадцати восьми метров, потом тридцать… Он увидел бетонные блоки, поставленные Управлением подводных археологических исследований. Вход в пещеру был похож на полуоткрытый рот какого-то огромного спящего существа.
        Барабанные перепонки сжимались под давлением водной толщи. Страх вполз в душу де Пальмы и стал отравлять ее своим холодным ядом. Нельзя терять время, понял Барон. Он направил луч фонаря на решетку и внимательно осмотрел ее, не упуская ни одной мелочи. На креплениях, соединявших ее со скалами, были тонкие царапины, как будто их чем-то скребли. Водоросли возле решетки были вырваны, но следов пилы на прутьях не было.
        Между двумя бетонными блоками, в круге света, блеснул какой-то металлический предмет. Это был фонарь ныряльщика. Малый размер - длина около десяти сантиметров. На фонаре не было ни крупицы осадочных пород, значит, он попал сюда совсем недавно. Поднять находку оказалось непросто. Де Пальме пришлось придвинуть ее к себе кинжалом.
        - Фонарь входит в комплект оборудования, который сдают напрокат, - пояснил Местр, взглянув на торец фонаря. - Здесь выгравированы номер и название компании-владельца: «Скубапро».
        Эта компания лишь недавно появилась в очень закрытом мире любителей подводного плавания. Ее владелец подтвердил выводы Местра. Он сказал, что действительно сдавал напрокат «двухбаллонник» со всеми необходимыми принадлежностями. Комплект был возвращен сегодня утром, но без фонаря.
        Чтобы добраться до квартала Монтредон, где находилась «Скубапро», надо было ехать примерно час вдоль берега моря. В пути волны и течения заставляли Местра вести «Джульетту» подальше от кромки воды.
        За мысом Круазетт море стало спокойным. Они остановились в маленькой бухте перед деревенскими домами, где раньше жили рыбаки. Компания «Скубапро» размещалась в тупике, который перегораживала каменная стена. Сразу за стеной начиналось море.
        В магазине десятки баллонов, желтых и белых, по большей части новых, стояли рядами вокруг компрессора. Предлагаемое снаряжение пахло солью, резиной и сухими водорослями.
        - Человек, который брал у меня напрокат этот комплект, сказал, что потерял фонарь. Такое случается часто, особенно если человек забывает прикрепить к нему шнур. Надеюсь, ничего серьезного не случилось?
        - Нет, ничего, не беспокойтесь, - заверил его де Пальма. - А как выглядел тот, кто брал у вас этот комплект?
        Прокатчик задумался на несколько секунд, потом ответил:
        - Маленького роста, немного лишнего жира на животе, половина головы лысая, возраст - лет пятьдесят. Он выглядел так, что я спросил его, умеет ли он нырять. Он показал мне свое свидетельство, и для меня больше не было вопросов.
        - У вас записана его фамилия?
        - Не знаю, он заплатил наличными, а вам известно, как это бывает.
        - Не могли бы вы показать мне остальное снаряжение из того комплекта - то, что он вам вернул?
        Хозяин «Скубапро» исчез за деревянной перегородкой. Стало слышно, как он роется среди каких-то железок. Через несколько минут он вернулся с двумя баллонами «Скубалунг» емкостью десять литров, рассчитанными на двести тридцать бар.
        - Он брал у вас другие фонари? - спросил де Пальма.
        - Да, еще два. Это нормально.
        - Вы их перезаряжали с тех пор?
        - Нет. У нас тут сейчас небольшой бардак…
        - Не могли бы вы проверить, сколько заряда осталось в их батарейках?
        Прокатчик снова исчез за деревянной стенкой.
        - Значит, так. Он брал прожектор мощностью пятьдесят ватт и фонарь «Варио» на сто ватт. Пятидесятиваттный заряжен на семьдесят процентов, а «Варио» почти полностью. Он мало ими пользовался.
        - Сколько времени он мог их использовать?
        - Максимум полчаса. Если учесть, что батарейки немного разряжаются, даже когда фонарь выключен… да, я бы сказал - полчаса.
        Значит, ныряльщик не входил в длинный туннель пещеры Ле-Гуэн, сделал вывод де Пальма. Он не переступил порог святилища, если только батарейка в одном из фонарей не разрядилась.
        Выезжая из Монтредона, «Джульетта» двигалась вдоль границы квартала Пуант-Руж, потом вдоль пляжей Прадо. Шум города был почти не слышен, словно морской ветер уносил звуки Марселя далеко прочь, к пылавшему на горизонте закату. Де Пальма сел рядом с Евой и крепко обнял ее. Ни он, ни она не сказали ни слова, пока машина не въехала в Старый порт. Пристань, где Местр держал свою лодку, находилась возле ратуши. Он дождался, пока пройдет последний катер на Фриульские острова [18 - Фриульские острова - четыре небольших островка в Средиземном море, на расстоянии 4 километров от Марселя.], и свернул в сторону.
        Раздался пронзительный сигнал мобильника: пришло сообщение. Это была эсэмэска от Полины Бертон.

«Реми Фортен скончался».

* * *
        - Смотри, сын, смотри!
        Пьер Отран держит под мышкой маленькую коробку. Он помогает своему сыну Тома сесть в кровати. Мышцы Тома ослабли от успокоительных, которые ему ввели накануне.
        - Что это?
        - Закрой глаза!
        Тома слышит шуршание картона: это крышка скользит вверх по коробке. Потом другой шум, выше по тону и более резкий - зашелестела бумага. Это почти песня о счастье: он напомнил Тома о рождественских подарках.
        - Главное, не открывай глаза!
        Пьер Отран кладет сыну в руки странный предмет.
        Скажи мне, что ты чувствуешь; и главное - не смотри!
        - Да, папа.
        Пальцы Тома лихорадочно ощупывают предмет.
        - Похоже на кусок дерева, но он холодный. Что это?
        - Молчи! Попробуй угадать!
        Веки Тома дрожат. Он делает огромное усилие, чтобы не открыть глаза. Его пальцы добираются до края предмета.
        - Это статуэтка! Я чувствую, что это голова, а вот это - ноги.
        Его пальцы лихорадочно скользят по предмету.
        - Это «Человек с оленьей головой», - вполголоса говорит Пьер Отран. - В статуэтке живет дух, и он тебя излечит. Ты можешь открыть глаза.
        Тома поднимает статуэтку на уровень своих глаз и медленно поворачивает ее в руке.
        - Ее вырезал Первый Человек?
        - Да, сын!
        На лице Тома отражается растерянность.
        - Как странно: она совсем холодная.

9
        Центральная тюрьма города Клерво

7 декабря
        Тома Отран положил перед собой журнал «История». Уже три дня он читал одну и ту же статью, упрямо и подробно изучая каждую фразу, каждое слово. Половину страницы занимал рассказ о проклятии пещеры Ле-Гуэн. В качестве иллюстрации была приведена фотография его сестры-близнеца. Уже девять лет Тома не видел ее лицо. Она и теперь красивая. И по-прежнему немного суровая. На лице все та же улыбка, которая не делала ее по-настоящему веселой. Сейчас, после заключения, после одиночества, он попытался представить ее себе.
        Его разорвали! Его жизнь - только половина жизни. Словно клинок разрубил пополам каждую часть и каждый орган его тела. Утраченные половины далеко, в другой тюрьме.
        Без Кристины он всего лишь калека.
        Он закрыл журнал.
        В библиотеке было тихо. Дежурный охранник с довольным видом листал комикс в другом конце зала. Двое заключенных сидели за столом и тихо разговаривали между собой.
        Они приходили сюда, чтобы угодить начальству и заслужить условное освобождение, но никогда ничего не читали.
        Отран медленно встал и задвинул свой стул под стол. Он смотрел прямо перед собой, словно собирался пройти сквозь стены тюрьмы. Придвинул вплотную к своему столу соседний. Охранник оторвал взгляд от комикса и спросил:
        - Что-то не так, Отран?
        - Все исполнилось! - крикнул Тома, не замечая взглядов, которые устремились в его сторону.
        Охранник отложил свой журнал и строгим голосом приказал:
        - Сейчас же успокойся, Отран!
        - Все исполнилось!
        - Я согласен с тобой. Но теперь сядь. Иначе ты вернешься в камеру.
        Отран ответил на это убийственным взглядом, повернулся и зашагал в сторону коридора, который был отделен от библиотеки решетчатой перегородкой.
        - Эй, убийца женщин! Ты опять несешь чепуху? - крикнул ему заключенный из-за другого стола.
        Отран остановился и увидел, что на него показывает пальцем цыган Моралес, налетчик из восточного пригорода Парижа.
        - Тебя надуют, убийца женщин. Я тебе клянусь: тебя обведут вокруг пальца.
        - Моралес, замолчи, или пойдешь в карцер! - рявкнул охранник.
        Охранник встал рядом с одним из стеллажей и окинул взглядом зал; поняв, что он здесь один, незаметно вынул свисток из кармана своей рубашки.
        - Не хочешь мне пососать, педик? - шепнул Моралес, подходя к Отрану. - Смотри, мой… уже стоит. Иди ко мне!
        Отран повернул голову в одну сторону, потом в другую, чтобы вернуть гибкость позвонкам.
        - Так пососешь ты мне, гомик, или нет? - повторил налетчик.
        Отран поднял правую руку на уровень своих глаз, медленно подогнул большой палец под ладонь, а остальные четыре выставил вперед, как пики.
        - Вот он, знак!
        Он согнул средний палец и пошел навстречу Моралесу. Тот встал в боевую стойку:
        - Знак чего, педик?
        Еще шаг вперед.
        - Иди сюда, я тебя трахну. Иди, иди!
        Моралес не успел отреагировать: удар был молниеносный и невиданный по силе. Резкий удар сразу двух ладоней по двум участкам сонной артерии. Моралес рухнул на пол, его рот наполнился кровью. Отран схватил его за волосы и ударил лицом об острый угол стола.
        - Я Первый Человек. Я забираю твою жизнь, - произнес он.
        Его голос дрожал от волнения.
        Потом он поднял залитую кровью голову Моралеса и ударил ее об угол еще раз, изо всех сил. Лобная кость раскололась с треском, похожим на треск сухого дерева. Заключенные в ужасе убежали в дальний конец читального зала.
        Отран окунул обе ладони в кровь, которая растекалась по блестящим плиткам пола, и умыл этой кровью лицо.
        Из его горла вырвались отрывистые птичьи крики, похожие на клекот орла.

10
        Профессор Палестро не был счастливым человеком. Здоровым человеком он тоже не был, но главное внимание он обращал не на здоровье. Казалось, что он ждал смерти. Он удалился от дел и поселился недалеко от пещеры Бом-Бон, над городом Кенсоном в нижней части долины реки Вердон. Именно здесь летом 1970 года он впервые в своей жизни руководил раскопками. Продолжение исследований привело его в департамент Дордонь, в огромное святилище с памятниками первобытного искусства, характерными для Франко-кантабрийского региона [19 - Франко-кантабрийский регион - археологический термин. Он обозначает область от Астурии на севере Испании до Прованса на юго-востоке Франции. В эпоху верхнего палеолита всю эту территорию населял один народ с практически одной и той же культурой.], потом в Париж и, наконец, на его родину - в Прованс. Он исследовал и пещеру Ле-Гуэн; это была его последняя научная экспедиция - самая удачная, принесшая больше почета, чем любая другая, но и самая драматическая.
        Полина Бертон свернула с департаментской дороги направо и поехала в обратную сторону, к городку Кенсон, колокольня которого сверкала на солнце посреди красных черепичных крыш. Позади этой ожившей рождественской декорации поднимались, как стены, две отвесных известняковых скалы; их разделял огромный разлом, темный и холодный.
        Полина не была здесь уже около двух лет. Она была последней и любимой аспиранткой профессора Палестро и входила в число тех немногих людей, которые могли приезжать к нему, не договорившись о встрече заранее.
        Старый профессор вставал рано и выходил из дома только для того, чтобы купить самое необходимое в городке или прогуляться по берегам Вердона. О нем говорили, что он наполовину сумасшедший и у него бывают галлюцинации. Полине так и не удалось определить, что в этих слухах правда, а что ложь. Она знала, что профессор большой оригинал, но это не вызывало у нее тревоги, совсем наоборот.
        Жилище специалиста по доисторической эпохе раньше было фермой. Стены его дома были сложены из больших камней, серых и белых. Задняя стена прислонялась к каменистому склону, покрытому низкорослыми вечнозелеными кустами и пахучими многолетними травами. При доме была и земля - цепочка из нескольких холмов, тянувшихся от этого склона до соседнего серого утеса.
        На ней медленно старели, как узники в тюрьме, несколько плодовых деревьев и одна виноградная лоза.
        - Добрый день, Пьер! - крикнула Полина, хлопая дверью своего старого автомобиля двести пятой модели.
        - Полина! Как ваши дела?
        Палестро, должно быть, ходил в этих брюках месяц или два, а может быть, и дольше: они блестели на коленях. Обут он был в свои вечные высокие башмаки с кожаными шнурками. Над головой торчком стояла прядь волос, которую поднял ветер. Со времени их последней встречи профессор стал чуть больше сутулиться. Но орлиный взгляд, худое лицо с резкими чертами и отражавшиеся на этом лице мука и тревога были такими же, как раньше.
        Полина поцеловала его в обе щеки и заметила, что от профессора пахнет вином сильнее, чем когда-либо раньше.
        - Я привезла вам плохую новость. Хотела рассказать ее вам до того, как вы узнаете о ней из печати.
        - А я уже давно не читаю ни газет, ни журналов, - ответил ученый и отвел взгляд в сторону поселка. - Что это за плохая новость?
        - Реми Фортен умер. Несчастный случай при декомпрессии.
        Палестро почесал голову. Новость, кажется, не причинила ему боли: он был мало знаком с Реми Фортеном.
        - Бедняга! Погружаться под воду в этих пещерах всегда опасно. Будьте осторожны сами. Это место - скверная дыра, что бы о нем ни говорили.
        Полина не знала, как изложить ему свои догадки по поводу несчастья с Фортеном. Ей было хорошо известно, что настроение профессора легко меняется. Он мог вдруг, без всякого предупреждения, замолчать и замкнуться в себе или даже прийти в ярость. Если так случится, ей останется лишь одно - уехать обратно. А она приехала сюда для того, чтобы поговорить с ним о человеке с оленьей головой.
        - Вы еще получаете письма от коллег? - спросила она, чтобы перевести разговор на другую тему.
        Палестро поднял руки; этот жест означал «мне это теперь не очень важно».
        - В нашей науке уже мало новых находок. Их место заняли рассуждения и догадки, а я их остерегаюсь. Теперь имеет значение только ДНК. Наше место в конце концов займут химики!
        Профессор нежно взглянул на Полину, и его нижняя губа задрожала, как бывает у старых людей, желающих скрыть свои чувства.
        - Вы были моей лучшей студенткой!
        Он сделал несколько шагов в сторону дома, потом остановился и добавил:
        - За всю мою карьеру у меня были только два блестящих ученика, вернее, ученицы - вы и Кристина Отран. Другие только повторяли как автоматы то, что прочитали.
        В доме было темно. Полина любила входить в этот полумрак. В те дни, когда она писала диссертацию, Палестро приглашал на выходные в свое убежище тех аспирантов, которых особенно ценил. Это было до того, как он перестал обращать на себе внимание и превратился в отшельника с непредсказуемым характером.
        Каждую субботу во второй половине дня они ходили на большую прогулку вдоль Вердона, иногда доходили даже до пещеры Бом-Бон. А вечер заканчивали перед камином, болтая о доисторических временах и поедая жаркое, которое готовил Палестро по какому-то своему особенному рецепту. Он говорил, что эти кушанья достойны человека солютрейской культуры [20 - Солютрейская культура - культура первобытного народа, который жил на территории Франции и Северной Испании в середине позднего палеолита. Она существовала непосредственно перед упоминавшейся здесь мадленской культурой.]. Только, в отличие от первобытных людей, профессор обильно орошал жаркое винами из верховий реки Вар.
        - Садитесь! - приказал Палестро Полине своим баритоном, привыкшим звучать в аудиториях. - Мы выпьем чего-нибудь, а потом прогуляемся. Для сегодняшнего вечера у меня есть колбаса, которую мне привез с Корсики один старый друг. Когда-нибудь я представлю его вам.
        Он положил ладонь на руку Полины, ниже плеча, и, понизив голос, попросил:
        - Расскажите мне об этом несчастном случае.
        - Мы спустились ниже. За отметки 306 и 307, туда, где вы остановились.
        Профессор ничего не сказал, только закрыл глаза. Мысленно он сейчас был в знакомой подводной пещере.
        - Мы нашли очаг. И в нем обугленные остатки кусков дерева. Данные лаборатории не оставляют сомнений: это были маленькие изображения лошадей и одно большое - бизона.
        - Хорошо, хорошо! - пробормотал Палестро. - Вы начинаете восстанавливать рабочую площадку и команду. Это чудесно!
        Он открыл глаза, долго и пристально глядел на свою ученицу, а потом сказал:
        - Я искал этот очаг, но не успел найти из-за всего, что тогда произошло. Буду ждать вашей работы на эту тему и обязательно ее прочту. Но что это за несчастный случай?
        - Поднимая на поверхность одну коробку, Фортен, должно быть, использовал аварийный буй. И поплатился за это.
        - А почему он это сделал?
        - Неизвестно; это остается загадкой.
        После этого надолго наступила тишина. Палестро как будто был далеко от Полины. В его взгляде читалась странная пустота, словно ничто вокруг для него не существовало. Полина хотела продолжить разговор, но решила, что лучше подождать.
        - Расскажите мне о своих открытиях, - попросил ученый, словно уже забыл о смерти Фортена.
        Полина показала ему фотографии раскопок, которые сделала на различных этапах исследований. Палестро качал головой и поджимал губы каждый раз, когда какая-то подробность на снимке напоминала ему о прошлом. На последний снимок - фотографию великой бездны - он долго смотрел странным неподвижным взглядом.
        - Эта бездна - ваша последняя загадка. И последнее препятствие, - сказал он Полине.
        - Какая у вас теория о том, что она такое? - спросила Полина.
        Луч солнца проник в комнату и начертил золотой круг на персидском ковре возле камина. Огонь в камине угасал, и Палестро подбросил в него одно дубовое полено.
        - Нужно учитывать топографию этой пещеры, - пояснил он, прикрывая глаза рукой. - Она идет вверх. Все время вверх. Человек начинает подъем с глубины меньше тридцати восьми метров и быстро оказывается на уровне поверхности, а потом еще на несколько метров выше.
        Полено вспыхнуло, и пламя отразилось желтыми завитками на темных стенках камина.
        - Нет никаких причин считать, что там нет второго и третьего залов. Святилище было больше, и в прошлый раз мы раскопали не все. Это очевидно.
        Он перевел взгляд на Полину и несколько секунд смотрел на нее.
        - Вы согласны со мной, да?
        - Да, профессор.
        - Но это место приносит вред и гибель. Будьте осторожны!
        - Почему?
        - Вы знаете, что Кристина много копалась в этих историях о магии людей солютрейской и мадленской культур. Мне так и не удалось по-настоящему узнать, что она нашла. Эту часть своей работы она держала в тайне.
        Профессор посмотрел, как Полина отреагировала на эти слова, потом заговорил снова:
        - Вы знаете, что она проводила опыты с некоторыми видами магии?
        - Нет, я этого не знала!
        - Она последовала примеру Карла-Густава Юнга - одного из отцов психоанализа. Юнг долго жил среди индейцев народа пуэбло и среди африканских народностей. Он никогда ни с кем не говорил об этом по-настоящему… Это было для него чем-то вроде тайного сада мудреца. Он не хотел, чтобы над ним из-за этого смеялись. Однако большинство людей, знавших Юнга в то время, рассказывали, что после путешествий он сильно изменился… И что именно после путешествий он начал писать ту свою впечатляющую работу, которая произвела большой переворот в психологической науке.
        Неожиданное воспоминание взволновало профессора; это было заметно по его дыханию, которое стало чаще. Он подождал, пока оно придет в норму, и продолжил свой рассказ:
        - Я хорошо знал Кристину в эту пору ее жизни и могу вам сказать: эксперименты изменили ее. Она прикоснулась к этой магии начала времени перешла ту границу, которую мы отказываемся перейти, боясь услышать упреки коллег. Поверьте мне, Кристина не такая женщина, чтобы чего-то бояться!
        Профессор сжался в своем кресле, и воротник его твидовой куртки накрыл ему затылок.
        - Хотим мы того или нет, мы живем в иудео-христианском мифе. Вся наша культура может быть объяснена согласно этому мифу. А человек времен палеолита не знал этого мифа, как не знали его все первые народы.
        Кристина хотела раскрыть эту тайну, на ее основе истолковать настенные изображения и понять мысли Первого Человека. Сделать то, что еще никому никогда не удавалось. Это был бы большой шаг вперед в науке о человеке.
        - Но какая же у нее огромная гордыня!
        Палестро пристально посмотрел на Полину и сказал:
        - Без такой гордыни нельзя совершить ничего великого!
        И начал носком ботинка вталкивать камешки в борозды, оставшиеся в полу комнаты с прежних времен, когда она была складом. Столкнув несколько штук, он произнес вполголоса:
        - Глубина колодца, который находится на дне пещеры Ле-Гуэн, около двадцати метров. Дальше - неизвестность. Там может ничего не быть, а могут быть проходы. Будьте осторожны.
        - Почему я должна быть осторожной?
        - Потому что в святилище Первого Человека нельзя проникнуть, не рискуя собой.

11
        Торговый центр был похож на декорацию к плохому научно-фантастическому фильму: здание, состоящее из одних острых углов. Он возвышался над развалинами древнегреческого порта Лакидон: Марсель возвел средоточие своей торговли на памятниках своего древнего прошлого. В праздничные дни половина жителей города топталась здесь. Сегодня утром Барон тоже был в их числе: он искал рождественский подарок для Евы - не духи и не украшение, а вещь высокого класса. Но что? Его воображение спотыкалось на границе, переход через которую он считал почти невозможным, - той, которая разделят мужской и женский вкусы.
        Сам он на месте Евы согласился бы на оперную сумочку [21 - Оперная сумочка - богато украшенная дамская сумочка со специальными отделениями для театральных биноклей и вееров.]. Но что понравится ей?
        Де Пальма быстро прошел через отдел белья: он плохо представлял себе, как стал бы покупать такие легкомысленные вещи, и к тому же ничего не понимал в размерах. Продавщица отдела - вульгарная накрашенная блондинка с волосами цвета утреннего солнца - смотрела на него так сердито, как будто он находился на запретной территории. Он остановился перед входом в отдел дамских сумок. Сумка Евы ему не нравилась - слишком броская. Но ему хотелось удивить ее чем-то более необычным.
        Де Пальма вспомнил маленький, послушный легкому касанию пальца компьютерный планшет Полины Бертон. Этот двойной концентрат высоких технологий потряс его. Бессур уверял, что все его собрание оперных записей можно вместить в одно такое маленькое устройство.
        Это понравится Еве, решил де Пальма и пошел в отдел компьютерной техники. Но в тот момент, когда он сходил с эскалатора на нужном этаже, позвонил Местр.
        - Я нашел кое-что по делу о смерти Фортена. Есть свидетель… Думаю, мы сейчас же должны встретиться с ним.
        - Где?
        - На Поркероле [22 - Поркероль - небольшой остров у побережья Прованса, известный остатками старинных укреплений и винодельнями.].
        - Красивое место. Ты поедешь со мной?
        - Нет.
        - Почему?
        - Я сейчас в Торговом центре, делаю покупки к Рождеству.
        - Тогда я сдаюсь.
        - Фамилия человека, с которым ты должен увидеться, - Мартини. Это капитан порта. Он был очень близко знаком с Фортеном.
        Восточный ветер отступал, но боролся за каждый клочок территории между островом Пор-Кро и островами Леванта и уносил с собой запахи эвкалипта и сосен. Пристань на Поркероле была мокрой от брызг. В конце набережной стоял белый сборный дом, принадлежащий капитану.
        - Рад вас видеть! - приветствовал своего гостя Мартини. Фуражка плотно сидела у него на голове. - Уже много дней я жду этой минуты.
        - Почему ждете? - спросил де Пальма и выбросил сигарету.
        - А чего вы хотите? Я не верю, что смерть Фортена - случайность. Это был ныряльщик, не имевший себе равных. В море для него не существовало тайн.
        Капитан порта был худощавым человеком в поношенном, но имевшем приличный вид дождевике и парусиновых туфлях. Он пригласил Барона в дом. Там на синем письменном столе из огнеупорного пластика были разбросаны несколько морских карт. Ослепительные лучи солнца били в окна. Мартини опустил жалюзи и сел за стол. Де Пальма снял куртку, вынул из нагрудного кармана записную книжку и устроился напротив хозяина.
        - Фортен жил здесь? - спросил он.
        - Не все время. Он жил на своем корабле - на «Арануи».
        Мартини часто проводил рукой по губам, как делают алкоголики, когда им хочется выпить.
        - На следующий день после смерти Реми сюда приходил… как бы это сказать… один человек, - сказал он. - Парижанин. И весь такой шикарный! Он мне сказал: «Не могли бы вы указать мне корабль месье Фортена?» Я ответил, что «Арануи» находится в Тулоне, потому что его забрала морская жандармерия.
        - Вы хотите сказать, что корабль месье Фортена был конфискован?
        - Вот именно.
        - Вы знаете почему?
        - Наверное, у Фортена были долги.
        - Когда у него конфисковали корабль?
        - Шесть месяцев назад.
        - Расскажите мне о человеке, который приходил к вам. Как он выглядел?
        - Деньги у него есть: это видно по одежде. Пожилой, лет шестьдесят. Лысый, низкого роста, носит маленькие очки.
        Мартини встал и взял со стоявшего на столе компьютера пачку «Мальборо».
        - Так вот, - продолжал он. - Этот человек мне сказал: «Не могли бы вы, когда корабль Фортена будет возвращен, лично сообщить мне об этом?» И он дал мне карточку с номером телефона.
        - Эта карточка есть у вас и теперь?
        Капитан выпустил через нос струю сигаретного дыма.
        - Вот она. Здесь только телефон, больше ничего нет.
        - Почему вы не сказали об этом раньше?
        - Я пытался, но и в полиции, и в жандармерии все меня прогоняли.
        - Вы знаете, где сейчас находится корабль?
        - Он стоит здесь. Люди из жандармерии привели его обратно через два дня после смерти Фортена.
        - Вы сообщили об этом своему посетителю?
        - Нет, - сказал Мартини.

«Арануи», красивое рыболовное судно, стояло у края мола, рядом с медленно гнившими там старыми посудинами. На очень прямом форштевне были написаны белыми буквами на ярко-красном фоне регистрационные данные судна. Стекла обоих окон капитанского мостика были разбиты; в обоих случаях трещины расходились из точки удара, как лучи звезды.
        Де Пальма прыгнул на палубу. Скрипнула дверь кабины рулевого. Рядом со штурвалом, сделанным из красного дерева, лежал водолазный шлем. Фортен, должно быть, не отличался аккуратностью: рядом с навигационными инструментами валялось множество самых разных вещей.
        В ящике для карт лежали листы крупного масштаба 1:50 000 - разделенная на части карта побережья между Марселем и Ниццей. В центре каланки Фортен начертил циркулем два полукруга и отметил красной линией маршрут, который вел к пещере Ле-Гуэн.
        Лестница вела отсюда вниз, в трюм, где когда-то хранили рыбу. Фортен устроил в нем первую из своих комнат. Это было довольно просторное помещение прямоугольной формы с кухонным углом слева и большим столом, застеленным красной клетчатой клеенкой. Книжная полка, к которой был подвешен вентилятор, была полна книг, которые покоробились от сырого морского воздуха.
        Вторая комната была гораздо больше и служила Фортену спальней и сараем. Здесь стояла кушетка, сделанная из матраса, а на потолке висела желтая керосиновая лампа. В дальнем конце комнаты Фортен встроил в стену шкаф, где хранил свое подводное снаряжение - два поношенных водолазных костюма, целую коллекцию масок и сапоги.
        Де Пальма перевернул здесь все предметы, но ничего не нашел и вернулся обратно.
        Под столом был большой выдвижной ящик, где лежала стопка карт и рядом с ней - измерительный циркуль. Большая часть карт тоже относилась к побережью. На них было проведено много линий между мысом Моржиу и оконечностью Бухты Чуда и поставлено огромное количество крестиков, отмечавших скалы и островки. Одна линия вела к пещере Ле-Гуэн.
        Де Пальма положил на стол одну карту и вынул из стопки другую. На этой была надпись красного цвета:

2° 43? 57? В

42° 37? 3? С
        Координаты какой-то точки на одном из холмов возле Марселя. На участке от неизвестно чего и до неизвестно чего. Де Пальма свернул обе карты вместе в трубку и перевязал веревкой, которая валялась на полу. Он вернулся на палубу и, найдя место, укрытое от ветра и брызг, сразу же позвонил по номеру, который ему дал капитан порта. Ответил женский, немного разбитый голос:
        - Это секретарь доктора Кайоля. Я вас слушаю.
        - А? Простите. Я, должно быть, ошибся, - извинился де Пальма и прервал разговор.
        С доктором Кайолем он был знаком уже давно. Это был психиатр, который уже много лет лечил Тома Отрана.

12
        Полина Бертон никогда не погружалась под воду одна. В это утро ее сопровождал Тьери Гарсия - молодой ученый, специалист по мадленской культуре, заменивший Фортена.
        Спуск ко входу в пещеру Ле Туэн проходил без помех. До глубины десяти метров рельеф сохранял свою ярко-зеленую окраску. По этому изумрудному фону были рассыпаны черные пятна, - это морские ежи укрывались в углублениях скал. Разноцветные рыбы-юнкера [23 - Рыба-юнкер - небольшая ярко окрашенная рыба из семейства губановых.]отщипывали кусочки от кораллин [24 - Кораллины - группа видов красных кустящихся водорослей.]. Гарсия указал Полине на лангуста, который отступал в свою узкую каменную нору, немного опустив антенны.
        Два археолога медленно приближались к тускло окрашенному, почти вертикальному спуску.
        Чуть ниже их ожидало хаотическое нагромождение камней, которые каким-то образом умудрялись сохранить равновесие. На глубине восемнадцати метров свет начал тускнеть. Все цвета медленно исчезали в черноте, которая еще сохраняла синий оттенок.
        Через одинаковые промежутки времени Полина выпускала в воду длинные цепочки пузырьков кислорода. Над головой у нее были серебристая поверхность моря и длинная «нить Ариадны», дальний конец которой словно растворялся в проникавшем сверху свете.
        На глубине тридцати метров Полина долго водила лучом фонаря по поверхности скалы, поднимавшейся, как стена, над едва видимым отсюда дном.
        Природная наблюдательность еще никогда не подводила ее. Полина заметила, что несколько водорослей и один спирографис [25 - Спирографисы - морские кольчатые черви, живущие на мелководье в Средиземном море. Имеют длинное тело, заключенное в трубку из слизи и песка. Задний конец тела прикреплен к какой-нибудь поверхности, на переднем находятся два щупальца, которые называются пальпами, и много щетинок, благодаря которым этот червь напоминает красивый цветок на длинной ножке.]сорваны со своих мест. Она запомнила это и отодвинулась от стены.
        Тридцать восемь метров. Полина опустила глаза и отыскала взглядом вход в пещеру. Перед входом ее ждал Гарсия. Над входным отверстием висела табличка из нержавеющей стали:
        МИНИСТЕРСТВО КУЛЬТУРЫ.
        ВХОД ВОСПРЕЩЕН
        Теперь Гарсия плыл первым, а Полина - на расстоянии двух метров позади него. Два раза ее баллоны задевали поверхность скалы, и скрежет стали, царапавшей известняк, резал Полине уши. Свист редуктора с каждым медленным вдохом становился все пронзительнее и все больше привлекал к себе внимание.
        Полина не позволяла себе ни о чем думать до тех пор, пока не выйдет из этой длинной каменной норы. Ей казалось, что холодная вода сдавила ее, как невидимые тиски.
        Когда женщина-археолог выплывала из первого подводного зала, ей показалось, что в одном из бесчисленных туннелей, проникавших в каменное чрево горы и в нем терявшихся, был виден свет лампы ныряльщика.
        Сразу за выходом ее ждали на скале веревки и алюминиевая пластина, необходимые для продолжения спуска. Два техника, которые спустились сюда раньше, уже приготовили для них эти вещи и теперь устанавливали освещение.
        Полина выпрямилась. Ее ноги еще болели от холода и движения ползком по туннелю.
        Женщина-ученый сняла ласты, откинула с головы капюшон и сделала несколько шагов в сторону длинных, окрашенных в черный и желтый цвета реек, которые служили ориентирами при топографической съемке.
        - Сюда нужно больше света, - сказала она, показывая на участок, находившийся в полутени. - Сегодня и в ближайшие дни мы будем работать здесь.
        Каждое слово отдавалось странным эхом от сводов этого подземного зала в глубине пещеры Ле-Гуэн. Один из техников установил прожектор на выдвижную треногу и включил его. В пещере зажегся яркий свет, и она стала похожа на мокрое горло, покрытое сыпью ржавого цвета.
        Над головой Полины были ясно видны три рисунка ладоней. На каждой из них не хватало пальцев.
        Стена пещеры была изрезана косыми линиями. Во время первых раскопок команда Палестро и Кристины Отран лишь поверхностно осмотрела эту часть пещеры и обнаружила только изображения ладоней. Новым исследователям надо будет изучить здесь все или почти все.
        Полина сделала много снимков, стараясь как можно точнее нацеливать аппарат на каждый участок пола и стен, потом отложила фотоаппарат.
        - Зажгите факел, - приказала она, открывая свой переносной компьютер.
        С самого начала своих раскопок в пещере Ле-Гуэн Полина пользовалась тем простым освещением, которое применяли первобытные люди: оно позволяло лучше представить себе их намерения. Каждый сеанс работ фиксировался на пленке, и кадры сразу же передавались на аппаратуру обработки снимков. Фотоаппарат мог рассмотреть то, что ускользнуло от человеческих глаз. Полина взяла палку, пропитанную смолой, и зажгла ее.
        - Тьери, ты не мог бы погасить прожекторы?
        Желтое пламя факела заплясало посреди темноты, и фигуры на стене словно зашевелились. Освещенные сбоку, линии на разрушенном временем камне превратились в глубокие черные надрезы. Полина провела факелом вдоль стены, и стал виден еще один вырезанный рисунок - изображение барана, а потом что-то вроде птичьей головы.
        - Похоже, это какой-то хищник, - пробормотал Тьери, державший фотоаппарат.
        - Возможно, если только это не второй «убитый человек».
        Она подошла к рисунку. В колеблющемся свете факела казалось, что фигура на стене оживает.
        - Смотри, это вроде бы тело - туловище и конечности. А там - кривой клюв, как у орла.
        Рисунок, нанесенный на стену, заканчивался на изгибе потолка. Полина провела по линиям пальцем.
        - Эти две большие линии могут изображать копья или что-то подобное, что летит к нему. Что ты на это скажешь?
        - Это в точности как у другой фигуры «убитого человека» - той, которую мы нашли в первом зале.
        Вдруг Полина наклонила свой факел. Его огонь качнулся влево. Рисунок исчез, и на его месте появилась ограда из линий, начерченная вокруг него.
        - Дорого бы я дал, чтобы определить время создания этих рисунков!
        - Может оказаться, что первый и второй рисунки разделяют тысячи лет. Мы возьмем пробы из надрезов, а потом увидим, что скажут в лаборатории.
        - Значит, отправим пробы в лабораторию, в Жиф-сюр-Ивет?
        - Да. Можешь включить освещение.
        Полина погасила факел, окунув его в ведро с водой.
        - В одном я уверена, - сказала она. - Косые линии означают отрицание того, что нарисовано ниже их. Они имели магическое значение. Люди вернулись сюда, увидели этих «барана» и «убитого человека» и решили от них отречься.
        - Почему?
        - Ты задал единственный хороший вопрос, мы не скоро найдем ответ на него, - усмехнулась Полина.
        - Кристина Отран пыталась ответить…
        - Ее теории заходили слишком далеко, - сухо произнесла Полина. - Она уже была наполовину сумасшедшей. Не все можно объяснить магией. Она говорила, что с этих рисунков собирали кальций, потому что считали, что он заряжен магической силой.
        Тьери опустил голову. Имя Кристины Отран ни разу не было произнесено с самого начала раскопок, словно на него было наложено табу. Никто не говорил о том, что произошло в этой пещере.
        - Ох! Смотри, еще один отпечаток! Правая ладонь! - внезапно воскликнула Полина и вдруг словно окаменела.
        На отпечатке не хватало большого пальца и одной фаланги среднего. След ладони был точно такой же, как на фотоснимке из службы криминалистического учета, который ей показал де Пальма. Контур рисунка был очень четким: раздвинутые пальцы и ладонь были окружены пятнами охры и красной краски.
        - Что-то не так? - спросил Тьери.
        - Нет, все нормально. Просто у меня в уме мелькнула глупая мысль.
        Сказав это, Полина невольно вздрогнула. Потом она сделала несколько пометок в своей записной книжке и наброски рисунков.
        Вдруг раздался звук, похожий на рычание. Тьери Гарсия весь напрягся и бросил на Полину вопросительный взгляд. Она движением головы указала ему на дальний конец пещеры.
        - Я думаю, это ветер пролетел сквозь глубокую щель, которая там есть. Раньше был еще один вход в пещеру, как раз над большим колодцем. Шесть лет назад его засыпал обвал.
        - Странно, но звук очень похож на мужской голос.
        - Надеюсь, это не доисторические шаманы просыпаются ото сна, - пошутил Гарсия.
        - Не шути с такими вещами! Человек никогда не знает, что может случиться.
        Потом они еще два часа измеряли каменные выступы и ребра, чтобы описание пещеры было полным. Примерно в полдень Полина направилась к большим точкам, которые были поставлены углем вокруг негативных отпечатков ладони.
        - Надо взять образцы красок, отправим их на датировку, - пояснила она. Потом подумала несколько секунд и добавила: - Отправим их в лабораторию сегодня.
        - Я займусь этим, - пообещал Гарсия.
        Баллоны были еще влажными, когда Тьери Гарсия надел их себе на плечи. Жюльер Марсо, техник из Управления подводных археологических исследований, который в этот момент устанавливал видеосвязь с поверхностью, спросил, сомневаясь:
        - Ты уже поднимаешься, Тьери?
        - Я должен отнести это в лабораторию сегодня вечером.
        Взгляд Марсо сосредоточился на коробке, которую Гарсия держал в руках.
        - Что это такое?
        - Образцы красящих веществ, которые мы обнаружили возле большого колодца. Полина хочет, чтобы анализы этих проб были сделаны как можно скорее, а поскольку сегодня пятница, их нужно срочно отправить.
        Марсо посмотрел на большие водонепроницаемые часы, которые носил на руке.
        - Ты едва успеешь попасть в Марсель до закрытия почты.
        Гарсия выпустил немного кислорода из редуктора, подтянул ремни своего снаряжения и вошел в воду. Если двигаться достаточно быстро, не нужно будет делать остановку для декомпрессии, поэтому он увеличил скорость. Меньше чем через четверть часа он оказался на глубине меньше тридцати пяти метров. До конца туннеля оставалось всего десять взмахов руки. А после этого он до конца будет плыть только по открытому пространству.
        На последнем повороте все вокруг стало белым: мелкие частицы глины, устилавшие пол этого узкого прохода, всплыли вверх и замутили воду так, что не стало видно почти ничего. Гарсия выругался. Свет фонаря, который был у него на голове, отражался от воды, непрозрачной и молочно-белой из-за глиняной взвеси, и ослеплял его.
        Перед ним возникло что-то темное. Может быть, это скала или другой аквалангист? Гарсия ничего не мог рассмотреть. Его глубиномер показывал меньше тридцати восьми метров.
        Внезапно «нить Ариадны» приподнялась: это означало, что он уже в самом входе. Гарсия стал двигаться туда, куда она указывала. Он спешил выбраться из глиняной каши, в которой был вынужден плыть.
        При очередном ударе ластой что-то вдруг потянуло его назад. Должно быть, ступня зацепилась за трос. Он занервничал и стал дергать ногой, но не смог освободиться. Ничего не видя в белом тумане, Гарсия развязал крепление ласты и освободил ногу. Он напряг мышцы поясницы, рванул вперед - и почувствовал, что вторая нога тоже застряла. Тогда он ощупью достал нож и перерезал нить.
        А потом все перепуталось и смешалось.
        Что-то странное и черное прыгнуло на Гарсию и толкнуло его так, что его голова ударилась о камень. Он выпустил из рук коробку с образцами красок и стал отбиваться ножом, нанося удары наугад. Черная тень казалась неуловимой, неощутимой и жидкой. Каждый раз, когда Гарсия думал, что коснулся ее, она исчезала в молочно-белом облаке, а потом возникала ниоткуда и снова нападала.
        Гарсиа стал грести руками изо всех сил, чтобы вырваться из ловушки, которая уже захлопывалась, и даже не знал, опускается он на дно или поднимается на поверхность.
        Тень не хотела оставить его в покое. Она двигалась быстрее, чем он. А Гарсия не мог как следует рассмотреть ее и понять, кто или что за ним гонится.
        Его силы были на пределе, и он рванул за шнур спасательного жилета. Красная подушка мгновенно наполнилась воздухом и понесла Гарсию прочь с этого опасного места, к поверхности.

13
        Полицейский катер резко развернулся посередине каланки Сюжитон. Хищная птица поднялась в небо над водой и с пронзительным криком помчалась в сторону моря.
        - Это ястребиный орел! Очень редкая птица! - сказал де Пальма, указывая на крупного пернатого хищника, который уплывал по небу в восходящем потоке воздуха.
        - Вы разбираетесь в птицах, майор? - спросил капрал полиции, который вел катер.
        - Не очень. Но мне кажется, что эта птица прилетает ко мне, как на свидание, каждый раз, когда случается что-то плохое.
        Капрал выключил мотор. Возле маленького галечного пляжа стоял спасательный катер «Добрая Мать», и на его палубе группа моряков-пожарных суетилась вокруг декомпрессионной камеры, куда только что положили Тьери Гарсию. Де Пальма выпрыгнул из катера на скалу в нескольких метрах от спасателей.
        - Ему повезло! - крикнул главный врач. - Всплытие не будет иметь последствий.
        - Почему? - спросил де Пальма.
        - Он недолго пробыл на глубине, всего несколько минут. Организм не успел приспособиться к большему давлению.
        Из штабной палатки вышла Полина Бертон. На ней все еще был черный с синим костюм для подводного плавания. Волосы она убрала под яркий платок.
        - Не могу понять, что произошло, - сказала она. Лицо ее вытянулось от напряжения.
        - С Тьери все будет хорошо! Он уже завтра будет на ногах, - заверил ее де Пальма.
        Полина бросила свою маску в спортивный рюкзак. Де Пальма отвел женщину в сторону, подальше от спасателей, и сказал ей:
        - Важна любая подробность, даже самая мелкая. Вы не заметили, что какой-то вещи нет на месте?
        Она не задумываясь ответила:
        - Сегодня утром, во время спуска, я увидела, что в одном месте водоросли оборваны.
        - Это показалось вам странным?
        - Понимаете, я очень наблюдательна и уверена, что за вчерашний день никто из наших ныряльщиков не срывал водоросли, хотя…
        - Почему вы в этом уверены?
        - Не знаю. В последнее время я проверяю все.
        Полина подняла с земли несколько галек и стала пересыпать их из руки в руку.
        - Может быть, это ничего не значит, но я все же приму это к сведению. Вы никогда не спускаетесь под воду одна?
        - Нет, никогда. Со мной постоянно был Тьери Гарсия, а иногда спутников было два или три. Все - крупные и сильные мужчины.
        - Тьери останется здоров, никаких проблем не будет.
        - В любом случае не может быть и речи о том, чтобы прекратить работы.
        - Я добился для вас охраны: на месте ваших работ будут дежурить два человека. Мне кажется, власти начинают нам верить.
        - Давно пора!
        Де Пальме нравилась эта сильная женщина, которая вела себя так естественно. У нее были манеры мальчика и уверенные движения, она рисковала собой при каждом погружении. Казалось, ничто не могло лишить ее твердости духа.
        - Хочу кое-что сказать: это может оказаться важным, - заговорила она снова.
        - Я вас слушаю.
        - Вы помните негативный отпечаток, который вы мне показывали? Рисунок, который оставлял Отран, - ладонь, где не хватало большого пальца и части среднего.
        - Отлично помню.
        - Я знаю точно такой же отпечаток, и сейчас он находится у вас под ногами.
        - Ваше «кое-что» - не глупость, Полина. Более того, оно очень важно.
        - Вы так считаете?
        - Я в этом уверен.
        Полина подняла взгляд на де Пальму.
        - Сейчас, когда я стала думать об этом… я вижу: тут возникает еще один вопрос.
        - Какой?
        - Эти рисунки не были описаны во время первой экспедиции. Я думаю, что их тогда не обнаружили.
        - Думаете или уверены?
        - Практически уверена! Эти отпечатки находятся в труднодоступном углу, на потолке, как раз над теми углями, которые я нашла. Я знаю Палестро. Он не мог бы пройти мимо следов очага и тем более мимо этих рисунков и не заметить их. Значит, до них вообще не добрались.
        Моряки-пожарные только что столкнули спасательный катер в море. Два техника из Управления подводных археологических исследований промывали пресной водой подводное снаряжение. В открытом море проплыла яхта. Она привлекла внимание де Пальмы тем, что разноцветный, как радуга, большой дополнительный парус раздулся так, что стал похож на брюхо великана.
        - А что еще вы нашли, кроме этих отпечатков? - Де Пальма настойчиво продолжал задавать вопросы.
        - Как я вам уже говорила, ладони нарисованы в труднодоступном месте. Туда надо добираться по длинному, как кишка, проходу, недалеко от главного колодца. Там полно процарапанных рисунков и рисунков пальцем, и они еще не изучены. На будущей неделе я возьмусь за их исследование. И еще там есть изображение «убитого человека».
        - «Убитый человек»? Одного такого обнаружила первая экспедиция.
        - Да, а теперь мы нашли второго, и там, где он изображен, со стены сколот верхний слой камня, как будто с рыбы сняли чешую. Я еще не закончила анализ, но ясно, что этот рисунок изображает человека-птицу. Возраст находки - от восемнадцати до девятнадцати тысяч лет.
        Из командного пункта раскопок вышел Жюльен Марсо - последний, кто видел Гарсию перед нападением. Желтая рубашка, которую он успел надеть, ярко блестела на солнце. Де Пальма пожал ему руку.
        - Ты сказала про странный голос? - спросил Марсо у Полины.
        - Нет, - ответила она и обратилась к Барону: - Я думаю, что это какой-то акустический феномен. Должно быть, ветер проникает в какую-то щель и создает странный звук, похожий на мужской голос.
        Де Пальма приподнял голову и повернулся к стене.
        - Когда-то у пещеры был еще один вход - колодец, который заканчивался в большом зале, - сказал он. - Мы прошли этим путем, когда арестовывали близнецов Отран. Но сейчас это отверстие полностью засыпано в результате обвала. Может быть, ветер проникает туда между большими камнями, и они играют роль свистка.
        - Тут есть одна большая проблема, - заметил Марсо.
        - Какая?
        - Сегодня нет никакого ветра, даже самого слабого.
        Журналисты ничего не узнали о втором несчастном случае в каланке Сюжитон. Эта новость не вышла за пределы маленького мира спасателей и исследователей доисторической эпохи. Полина заявила в полицию о покушении на убийство. Де Пальма выслушал ее официально и составил протокол, преодолев нерешительность комиссара Лежандра, считавшего, что уголовная полиция не должна заниматься этим делом.
        Бессур провел много часов, копаясь в прошлом и знакомствах Гарсии. И не нашел никакой, даже самой слабой связи с делом Отранов. С Реми Фортеном Гарсия лишь несколько раз встречался на рабочих собраниях.
        Через два дня Тьери Гарсия рассказал о том, что произошло с ним у выхода из пещеры Ле Гуэн. Де Пальма, составлявший протокол, попросил молодого ученого описать нападение как можно подробнее.
        - Мне казалось, что это существо - рыба: так легко оно двигалось в воде. На такое способен только ныряльщик очень высокого уровня, - сказал Гарсия.
        Он не смог точно назвать рост своего противника. Не сумел и описать его внешность, даже не смог сказать, был это мужчина или женщина.
        - Полагаете ли вы, что с Фортеном случилось то же, что с вами?
        - Думаю, что да. Но для него это закончилось смертью, - ответил Гарсия.
        Де Пальма быстро сделал в уме несколько вычислений, касавшихся давления под водой. Он помнил, что учитывать надо в первую очередь глубину и время нахождения на этой глубине.
        - Сколько времени вы пробыли под водой?
        - Очень мало, - пояснил Гарсия. - Именно это меня и спасло. Если человек не остается на глубине долго, азот не успевает расшириться и не образует пузырьков.

«Следовательно, Фортен пробыл на глубине гораздо дольше, чем я предполагал», - подумал де Пальма. Расчеты надо будет делать заново. Но из пещеры на поверхность есть всего один путь. У Фортена не было никаких причин задерживаться на глубине около тридцати восьми метров.
        - Какого цвета ваш подводный костюм? - вдруг спросил полицейский.
        - Черный с синим. У нас у всех одинаковые костюмы с тех пор, как нам поставляет снаряжение спонсор, которого сумела найти Полина.
        - У всех одинаковые, - повторил де Пальма.
        Перед нападавшим оказался не тот, кого хотели убить.
        - Ты думаешь, от этого можно вылечиться? - поинтересовался Тома.
        - Конечно можно. Но зачем? Псишиатрия не должна была бы существовать.
        В слове «психиатрия» Бернар произносит «ш» вместо «х». Тома Отран думает, что это насмешка, но не уверен.
        - Почему ты так говоришь?
        - Потому что психиатры не понимают, что мои видения делают меня счастливым. Я не вижу эту больницу, как будто нахожусь где-то еще.
        - Где?
        - Это я тебе не скажу: это моя тайна. Ты тоже говоришь мне не все.
        - Но я об этом кое-что знаю.
        - Вот как? Что же именно?
        - Иногда ты говоришь во сне, если тебе дают не слишком большую дозу лекарств.
        - И что я говорю?
        Если вопрос, который задали Бернару, его беспокоит, Бернар начинает вертеться на своем стуле, елозить задом по сиденью. Бернар боится вопросов, про которые знает, что они могут нарушить гармонию. Гармония - это важно.
        - Что я говорю во сне? - настаивает Тома.
        Бернар чешет голову с такой силой, что вот-вот сдерет кожу вместе с волосами.
        - Ладно, это не важно, - успокаивает его Тома. - Я не сержусь на тебя, но сны бывают такими загадочными, что иногда хочется узнать о них больше.
        Бернар встряхивается, как марионетка из «Маппет-шоу», и хочет что-то сказать, но заикается, и ни звука не вылетает из его рта.
        Тогда Тома обнимает его и начинает укачивать, как ребенка. Должно быть, Бернар вспоминает при этом своего отца или мать. Тома сильный, и в его руках Бернар чувствует себя в безопасности.
        Возвращаясь из своего царства тоски, Бернар пишет стихи - очень хорошие стихи, которые хочет издать один редактор. Но редактор не хочет платить за них Бернару. Самому Бернару на это наплевать, но его семье - нет. Бернар лечит себя большими дозами поэзии. Это его лучшее средство для успокоения нервов.
        Сам Тома не умеет утешать себя поэзией. Голоса, которые он слышит, говорят ему о мире, где нет ничего написанного. Но иногда он делает скульптуры. Ему сказали, что у него большой талант. Он делает статуэтки, которые были у шаманов, - Человека-льва или Богиню-деву, глаза и уши которой нельзя увидеть. Эти изображения помогают ему вызывать с помощью песен души древних людей, но эту тайну знает только Бернар. Он даже написал об этом стихотворение, оно называется «Человек, Хотевший Быть Посвященным». В нем говорится о молодом мужчине, который пересекает миры и ходит по звездному раю. Тома поклялся, что никогда никому не прочтет эти стихи. Иногда он бормочет их вполголоса самому себе в каком-нибудь углу парка. Но другим он их не прочтет, даже если от нозинана его будет трясти, как сливовое дерево, с которого стряхивают плоды.
        У безумцев есть тайны, которых никто не должен знать.

14
        Центральная тюрьма города Клерво

14 декабря
        К тюремной больнице вел длинный белый коридор с блестящим полом, в нескольких местах перегороженный решетками. Камеры расположены попарно - одна напротив другой. Сквозь стеклянные стены внутрь проникает дневной свет.
        Наружная дверь камеры номер 34 все время была открыта, вторая, внутренняя решетчатая, заперта на засов. Поэтому дежурный надзиратель круглые сутки каждую минуту видел, что происходит внутри. Тома Отран спал на полу камеры, свернувшись клубком, без подушки и без одеяла. Время от времени он сильно вздрагивал, что-то ворчал и переворачивался на другой бок, не открывая глаз.
        С тех пор как он был под действием успокоительных, никто не считал нужным его будить, и он просыпался только в часы приема пищи, когда голод становился сильнее дремоты. Тогда он съедал, хватая руками все, что ему подавали, пачкая свою пижаму, и снова погружался в полусон. Охранники много раз встречались глазами с его взглядом, который был острее, чем когда-либо. Они говорили об Отране со страхом. Все служащие тюрьмы с нетерпением ждали дня, когда этого заключенного под номером 167485 переведут отсюда.
        Через несколько часов после смерти Моралеса заключенные подняли бунт на тюремном дворе. Пришлось вмешаться тюремным спецназовцам, которые силой развели бунтовщиков по камерам. Начальник тюрьмы не стал давать ход требованиям наказать виновных: он считал, что дело надо замять.
        Ближайшая лечебница для тяжелобольных находилась в городе Саррегемине. В ней не было свободных мест. Другая была в Вильжюифе [26 - Вильжюиф - южный пригород Парижа.]. Там тоже не было свободного места, но были согласны на обмен. Сначала центральная тюрьма Клерво должна была принять их пациента, а потом пусть Тома Отрана переводят к ним. Так принято в подобных лечебницах: они всегда завалены просьбами принять пациента. Менее сумасшедшего больного отправляли куда-нибудь еще, чтобы принять на его место самого сумасшедшего из сумасшедших. Тома Отран принадлежал ко второй категории. Уже неделю ему вводили огромные дозы успокоительных.
        Во вторник вечером было получено разрешение на его перевод, и персонал тюрьмы вздохнул с облегчением.
        - Отправляем его завтра, в три часа ночи, - сказал начальник тюрьмы группе надзирателей, собравшейся в его кабинете.
        - В три?
        - Да. Для этого есть две причины. Во-первых, я не хочу, чтобы вся тюрьма орала «смерть ему». Во-вторых, утром возле Парижа многочисленные пробки. С таким подконвойным, как Отран, это рискованно. Значит, сегодня вечером его надо подготовить к отъезду.
        - Не знаю, может ли он что-нибудь понимать: от того, что доктор накачал его лекарствами, у него, должно быть, каша в мозгу, - сказал начальник охраны.
        - Я имел в виду, что все должно быть готово до приезда жандармов, - объяснил начальник тюрьмы.
        - Он только что пел! - сказал один из надзирателей.
        - Пел?
        - Да. Что-то такое, что невозможно понять. Похоже на песни индейцев в вестернах.
        Директор покачал головой и с досадой произнес:
        - Вот что нам приходится терпеть - держать у себя буйных сумасшедших, которым тут не место! - Он печально посмотрел на окружавших его охранников. - Благодарю вас за хорошую работу, господа. Я знаю: она была нелегкой.

* * *
        Тюремная машина въехала во двор тюрьмы в 2.30. В ту же секунду два надзирателя открыли дверь камеры номер 37. Отран спал и, видимо, ничего не чувствовал. Еще шесть надзирателей ждали в коридоре. Два санитара из вильжюифской лечебницы подошли к Отрану, встали с двух сторон от него и попытались разбудить. Но его тело ни на что не реагировало. Лишь через несколько минут им удалось вытащить Отрана из ночи, в которой он укрылся.
        - Мы отвезем вас в другое место, - пояснил старший из двух санитаров. - Там вам будет лучше. Ваше место не здесь.
        Отран долго смотрел на них немигающим взглядом.
        - Для меня никогда и нигде не было места, - произнес он, с трудом шевеля губами.
        - Как вы себя чувствуете? - спросил другой, молодой санитар.
        - Как сумасшедший, которого обкололи лекарствами!
        Взгляды санитаров скрестились со взглядами надзирателей.
        - Сейчас мы поможем вам сесть. Или вы сможете сесть сами?
        Отран с трудом встал и, шатаясь от слабости, сумел самостоятельно сесть на табурет, который пододвинул ему один из охранников.
        - Хорошо, Тома. Теперь мы должны обеспечить ваше спокойствие. Вы понимаете, что это значит?
        Отран кивнул.
        Санитары и два помогавших им надзирателя просунули его руки в рукава смирительной рубашки и мгновенно застегнули ее у него на спине на застежки-липучки.
        - Так безопаснее для вас. Не бойтесь, - спокойным голосом сказал санитар.
        Его коллега надел Отрану на щиколотки кандалы из нержавеющей стали. Теперь Отран был больше похож на сверток, чем на человека, и едва мог поставить одну ногу перед другой.
        - Я хочу видеть небо! - вдруг сказал он.
        - Нет проблем. В машине вас усадят удобно, и вы сможете видеть дорогу.
        Они молча спустились в тюремную канцелярию. Отрана тащили санитары, его ноги волочились по полу. Формальности, необходимые для перевода заключенного из тюрьмы в лечебницу, казались бесконечными. Отран терпеливо ждал в углу, с двух сторон окруженный надзирателями; волосы у него были растрепаны. Его глаза не упускали ни одной подробности того, что он видел, - каждую гримасу лица окружающих, каждый жест, неуклюжий в этот утренний час.
        - Идем, - сказал главный врач, запихивая документы в черный кожаный портфель.
        Снаружи падал снег. Ряды снежных хлопьев пересекали красноватые светящиеся круги прожекторов и зеленоватые прямоугольники вышек. Тонкий слой снега уже покрывал каменные плитки, которыми был вымощен маленький дворик, отделявший административный корпус тюрьмы от зданий, где содержали заключенных. Отран шел мелкими шагами, его кандалы звенели. Один из жандармов вел его за поводок, прикрепленный застежкой-карабином к смирительной рубашке.
        - Посадите его в первое отделение, оттуда самый лучший вид, - сказал санитар.
        - Зачем?
        - Он хочет посмотреть на природу, пока его везут к нам. Надеюсь, вам это не помешает? - проворчал медик.
        - Что не помешает?
        - Что он будет видеть природу.
        Жандарм ничего не ответил, открыл боковую дверь машины, и заключенного грубо втащили внутрь. Шофер тянул Отрана под мышки, а жандарм толкал под зад. Оказавшись на сиденье в крошечном отделении тюремной машины, Отран сразу же прижался носом к зарешеченному окну и стал смотреть в воображаемую даль поверх каменных стен и блестящих черепичных крыш, сквозь занавес из снега, который в полной тишине опускался на землю и постепенно покрывал ее.
        Тюремная машина двинулась с места. За ней поехали еще две - машина жандармерии и вторая, без отличительных знаков, в которой находились сотрудники вильжюифской лечебницы. Когда этот кортеж выехал из Клерво, было еще темно. Дорога была пуста и проходила среди полей по равнине, которую иногда пересекали леса. Струя холодного воздуха проникала внутрь тюремной машины сквозь щели между корпусом и пуленепробиваемыми стеклами окон. Почувствовав этот ветер, Тома забыл про Клерво. Он смотрел на оледеневшие пашни, покрытые комьями мерзлой земли, на голую равнину и искал взглядом больших зверей, которые населяли этот простор. Вдали он разглядел оленя.

15
        Дирижер поднял палочку. Лампы, освещавшие пюпитр, отбрасывали на него золотистые блики, похожие на бабочек. Тишина. Потом маэстро взмахнул палочкой. Две короткие ноты, одна длинная. Тема Агамемнона. На сцену вышла первая служанка:
        Где Электра?
        Вторая служанка пожала плечами:
        Она же всегда в этот час
        оплакивает отца.
        Так, что все стены
        Отзываются эхом
        На ее причитания.
        Пять служанок одеты в белые туники, длинные волосы падают им на плечи. На заднем плане декорации - черные стены и огромный бюст.
        Каждый день в один и тот же час Электра оплакивала своего отца. Ни одна из служанок не смеет приближаться к ней в это время. Ни одна не выдерживает ее взгляд, полный ядовитой злобы, как у дикой кошки.
        Недавно она лежала там и стонала…
        Электру кормили вместе с собаками, ей подавали еду в грубой миске. Эгисф, любовник, заменивший ее отца в постели ее матери, грубо обращался с Электрой. А ведь она - царская дочь.
        Электра отомстит.
        Де Пальма пришел сюда один. Он устал так сильно, как не уставал никогда. С той минуты, как он узнал, что доктор Кайоль хотел побывать на корабле Фортена, де Пальме казалось, что его со всех сторон окружили привидения и хватают его, теребят, не давая ни минуты покоя. Этого психиатра нельзя просто допросить, как обычного свидетеля. Для разговора с ним нужна серьезная причина, а в данный момент не было никаких оснований внести Кайоля в список подозреваемых.
        Де Пальма не знал, по верному ли пути идет, и поэтому делал несколько шагов по каждой тропинке, которая возникала перед ним. Ему все сильнее хотелось оказаться где-то далеко, в другом мире, куда никому не будет доступа.
        Музыка Штрауса была частью тайного сада де Пальмы - одним из его убежищ, в которые он не впускал никого, даже Еву. В этой опере он знал каждый поворот извилистой мелодии скрипок, каждый гремящий звук труб и литавр, каждое ударение в музыкальных фразах драматических тем. Он сам уже не мог сосчитать, сколько раз их слышал.
        Этой ночью он снова увидел во сне своего брата Пьера. Уже давно брат не снился ему таким, как в этот раз - со спокойным лицом и ласковым взглядом. И с шаловливой улыбкой в углах губ. Губы Пьера шевелились: брат что-то говорил. Но Мишель не понял его, и на этом сон оборвался - уже на рассвете нового дня. Мишель встал с трудом, как дряхлая старуха: суставы рук и ног едва сгибались. Он приготовил Еве кофе и заставил свою память двигаться назад по течению этого странного сна. Перед тем как все скрылось в непроницаемой тьме, с губ брата сорвалось одно слово. Брат произнес: «Электра». Название оперы Рихарда Штрауса. Эта опера - мрачный шедевр. По сравнению с ним все кровавые истории - лишь приятные поделки симпатичных любителей.
        Де Пальма просмотрел программу большого муниципального театра и увидел, что там сегодня вечером идет «Электра». Достать билет на хорошее место было уже трудно. У него был абонемент на год, но он закончился на последнем представлении «Свадьбы Фигаро». Мишель уже думал, не позвонить ли одной давней знакомой, которая бронировала места в этом театре, но Ева уговорила его пойти на сегодняшний спектакль без нее. Она чувствовала, что Мишелю нельзя противоречить, когда он в таком напряжении, к тому же в любом случае собиралась сходить к своей дочери Аните.
        Началась страшная ария, когда Электра поет о том, как Агамемнон был убит в своей ванной комнате. Мелькнули быстрые, как молнии, смычки контрабасов и виолончелей - и замолкли в страхе истеричные служанки. Духовые инструменты выдули из своего горла тяжелые низкие ноты. И зазвучала жалоба:
        Агамемнон! Агамемнон! Где ты, отец?
        Или сил тебе не хватает,
        Чтобы лицом до меня дотянуться?
        Де Пальма закрыл глаза.
        Электра говорит тихо. Она вся - гнев.
        Вот он, наш час, - тот час,
        Когда они тебя зарезали -
        Твоя жена и тот, кто с ней спит
        В твоей постели.
        В твоей царской постели.
        Они убили тебя в твоей ванне,
        Твоя кровь лилась тебе на глаза,
        И от ванны шел пар - тепло твоей крови.
        Де Пальма вспомнил первую ночь, которую провел один, без брата.
        Ему двенадцать лет. Его брат-близнец совсем недавно умер. Де Пальма старается услышать в темноте частое дыхание брата. Пьер часто говорит во сне, потом начинает задыхаться и снова засыпает. Раздался звук, похожий на голос Пьера. Как будто брат зовет маму. Мишель прислушивается, но это просто необычный скрип ставни. Мишель плачет: его второй половины больше нет. Этого не может понять никто. Это знают только близнецы. Остаются только воспоминания. Нельзя их потерять. Этот огонь никогда не должен угаснуть, иначе твоя половина перестанет существовать. Оставаясь один, Мишель разговаривает со своим братом, потому что огонь не должен угаснуть.
        Отец, Агамемнон! Твой день настанет.
        Как время вечно течет со звезд,
        Так прольется на твою могилу кровь из сотни горл.
        Потечет, как вино из опрокинутых амфор,
        Кровь закованных в цепи убийц.
        Как река в половодье, могучим потоком
        Их жизнь утечет.
        В конце этого долгого монолога было что-то вакхическое. Ритм медленный, в три темпа. С каждым тактом жажда мести становилась сильнее. Ненависть танцевала вальс.
        Когда спектакль закончился, де Пальма не пошел бродить по закоулкам театра в поисках компании знатоков, обсуждающих спектакль, чтобы покритиковать вместе с ними выступление певцов. Он был бы щедрым на критику: по его мнению, исполнение оперы было посредственным. Но он вернулся домой. Его ум вязнул в еще не завершенных выводах, как ноги во влажной земле. Ева с улыбкой открыла ему дверь и объявила:
        - На этот раз мы с Анитой не ругались!
        - Она начала разбавлять вино водой?
        - Думаю, что да.
        От Евы шел опьяняющий, еще не успевший выветриться запах духов. Она не стала переодеваться для дома и встретила своего мужчину накрашенная, в прямой юбке и в чулках - раскинула любовные сети. Де Пальма не стал сопротивляться и нежно раздел Еву. Они спокойно занялись сексом, и любовь укрыла их от мрачных мыслей, а за стенами, в саду, прилетевший с моря ветер яростно трепал сосны. Удовлетворив свои желания, Мишель и Ева укрылись толстым одеялом в мирном тепле своей постели. Когда Ева, лежавшая бок о бок с Мишелем, приподнялась, он увидел ее глаза и подумал, что еще ни разу не видел ничего, в чем было бы столько света, и что ни один художник не смог бы их нарисовать.
        Поздно ночью, уже засыпая, Барон вдруг прочел стихи:
        Вот он, наш час, - тот час,
        Когда они тебя зарезали.
        - Могу я узнать, что ты читаешь? - нахмурив брови, спросила Ева.
        - Это из «Электры» Рихарда Штрауса.
        - Тебе понравился спектакль?
        Он покачал головой, потом долго молчал, глядя в потолок. Его губы дрожали, словно на них замирали несказанные слова.
        Твоя кровь лилась тебе на глаза,
        И от ванны шел пар - тепло твоей крови.
        Ева положила ногу на его ноги. Она не решалась смотреть на него.
        - Версия с Леонией Ризанек для меня навсегда останется самой лучшей, - сказал Барон.
        - Вот и хорошо, - сказала Ева. - Теперь я спокойна.
        - А знаешь, почему я думаю об этом?
        Этот вопрос не требовал ответа.
        - Когда мы разыскивали брата и сестру Отран, у меня в машине, в проигрывателе приемника, была запись этой оперы с Ризанек в главной роли. Это великолепно! Я прокручивал запись раз за разом.
        - Как сюиты Баха, когда тебя тянет к ним.
        - Вот именно.
        - А теперь - вопрос! - объявила Ева. - Почему именно «Электра»?
        - История Тома и Кристины немного похожа на историю Электры и ее брата Ореста.
        Де Пальма поднял в воздух указательный палец, словно школьную указку, и стал рассказывать, проводя этим пальцем линии по воздуху, когда хотел подчеркнуть слово.
        - Агамемнон, царь Микен, был убит при участии своей жены Клитемнестры. Через семь лет после смерти царя его сын Орест мстит за него при поддержке и помощи своей сестры Электры.
        Мертвые ревнивы: вместо жениха
        Он прислал мне ненависть со впавшими глазами.
        - Ты это знаешь наизусть! - ахнула Ева.
        - Эта история долго не давала мне покоя. В ней есть какая-то загадка. Я чувствую, что эта загадка будет задана снова и что на нее придется дать ответ.
        Ева погасла ночник, и на окружавшую их мебель легли длинные синие тени.

16
        На следующий день Полина снова ехала по дороге в Кенсон. День был пасмурный. На возвышенностях вокруг города Маноска и на горных гребнях возле Вердона лежал снег. На равнине клочья тумана цеплялись за изголодавшиеся виноградники и обессилевшие деревни.
        Палестро стоял на пороге своего дома с узловатой палкой в руках - собирался пойти на прогулку. Он особенно любил климат этих мест зимой и часто говорил, что холод приближает его к доисторическим временам.
        - Только вы можете нам помочь! - заявила Полина, протягивая ему руку в знак приветствия. - При нашей последней встрече я не все вам рассказала. Кроме того, с тех пор было совершенно второе нападение на нас.
        Палестро оставался спокойным, как будто ждал этой встречи.
        - Погуляем вместе! - предложил он. - Специалисту по первобытной истории лучше всего думается, когда он шагает по земле среди природы. Человек создан для ходьбы, и об этом нельзя забывать. А после ходьбы мы поужинаем.
        Они спустились на берег Вердона самым коротким путем - по маленькой тропинке.
        Утесы были похожи на отрезы старой ткани, собранной в складки. Кое-где на них были видны черные пятна - карликовые дубы или ржавые отметины времени. Изумрудно-зеленая вода медленно текла между участками редкого мелколесья, которые здесь называли лесами.
        Палестро указал Полине на следы, которые отпечатались в грязи.
        - Это кабан. Несомненно, крупный самец.
        - Вы по-прежнему охотитесь?
        - Нет, с этим покончено. Я слишком стар и хожу в лес только собирать грибы. Сейчас, если повезет, можно найти вороночник [27 - Вороночник - съедобный гриб, действительно похожий на черную или коричневую воронку. В России мало известен, но популярен в Финляндии и других европейских странах.]. Ничего другого в это время года не растет.
        - Интересно, чем же питались первобытные люди?
        Палестро остановился и втянул ноздрями холодный воздух.
        - Они ели много такого, о чем вы даже не подозреваете, - корни, например. И дичь тоже. Сейчас вы ничего не видите, но представьте себе: двадцать тысяч лет назад вы уже смогли бы заметить несколько крупных птиц, зверей и еще не знаю что… увы, сейчас иное время.
        Палестро когда-то опубликовал исследование о пищевом поведении людей верхнего палеолита. Этот маленький очерк помог диетологам создать несколько новых диет для похудения.
        Профессор остановился в нескольких шагах от берега. В этом месте вода Вердона текла медленнее и была темнее.
        - С Тьери Гарсией произошло то же, что было с Фортеном, - сообщила Полина.
        - Гарсия? Я его не знаю.
        - Молодой ученый из университета Бордо. Он выжил.
        Палестро что-то проворчал. Он становился все менее чувствительным к тому, что происходило вне круга его интересов. Полина поняла, что он ждет еще каких-то новостей.
        - Фортен незадолго до смерти сфотографировал «Человека с оленьей головой».
        Палестро не удивился. На его старом лице не дрогнул ни один мускул.
        - Нужно, чтобы вы рассказали мне об этом больше, - сказал он бесстрастным голосом.
        - Фортен нашел статуэтку высотой двадцать сантиметров. Голова ее была едва намечена. Над глазами можно разглядеть разветвления, похожие на оленьи рога. Они вырезаны не очень умело, но видны ясно.
        - Фотографии сейчас у вас с собой?
        - Разумеется.
        Палестро долго всматривался строгим взглядом в каждый снимок.
        - Вы не нашли предмет, который сфотографировал Фортен?
        - Нет, - ответила Полина.
        - И это кажется вам невозможным? Фортен сфотографировал статуэтку, а она потом исчезла! Это кажется полной нелепостью.
        Полина покачала головой. Де Пальма задавал ей этот же вопрос и тоже не получил ответа.
        Палестро поднял с земли камешек, бросил его в прозрачную воду, и тот медленно опустился на дно.
        - У вас со статуэткой произошло то же, что с этим камнем: что-то иррациональное вдруг возникло в мире, который в принципе устроен логично и упорядоченно. На этом месте ни один камень никогда не падал в воду. Но такое может случиться, если ребенок или старый профессор вроде меня бросит его в воду для забавы.
        Он бросил второй камень, чтобы окончательно убедиться в своей правоте.
        - В пещере Ле-Гуэн всегда происходило что-то странное. На данный момент присутствие в ней этой статуэтки нарушает все законы логики. В этой истории ничего нельзя объяснить - совершенно ничего. Точно так же кто-нибудь, живущий на дне Вердона, не смог бы объяснить падение камня, который я только что бросил.
        Полина не сводила глаз с камня. Руки она держала в карманах.
        - Камни не падают с неба, Полина. Вы меня понимаете?
        - Да, профессор.
        - Кто-то поставил там эту статуэтку.
        - Мне кажется, это невозможно.
        Профессор повернулся лицом к озеру и пробормотал себе под нос:
        - Кто-то или что-то…
        Полина подумала, что старый ученый, может быть, предупреждает ее об опасности, которой она не хочет смотреть в лицо, и вздрогнула от страха.
        Солнце стояло между двумя скалами и напоминало голову на каменных плечах. Листья дубов теперь казались красными и дрожали в потоке горячего воздуха.
        - Вы думали о духах?
        Палестро стоял на расстоянии нескольких метров от Полины и поэтому должен был прокричать этот вопрос.
        - О духах?
        - Да. Если люди тысячи лет приходили в эту пещеру, для этого должна быть причина.
        - В этой местности, - профессор описал рукой полукруг, указывая на окружавшие их скалы и подлесок, - отсюда до каланок и еще где угодно есть сотни пещер. Так почему именно пещера Ле Туэн?
        - Потому что она единственная, которую мы обнаружили.
        Профессор улыбнулся, но улыбка получилась невеселая.
        - Отличный аргумент. Наши исследования и находки позволяют нарисовать только очень расплывчатую картину прошлого. Доисторический мир - это лишь наше представление о нем. Но я хотел спросить: почему это святилище существовало так долго?..
        - Не знаю, - ответила Полина.
        - Это необычно! - Взгляд старого ученого вспыхнул ярким огнем. - Вам суждено объяснить нам его долговечность. Вы уже нашли мастерскую некоторых художников, которые расписали эту пещеру. Остается лишь выяснить, зачем они это делали. Это великая тайна наскальной живописи.
        Полине стало не по себе, когда Палестро заговорил о тайнах. В отличие от Кристины Отран профессор никогда не имел странных идей по поводу первобытных религий. Он всегда делал лишь логические выводы на основе впечатляющего количества прочитанной литературы и проведенных исследований. Однажды он спросил Полину, верит ли она в духов. Она ответила «нет». Вера в духов могла бы свести ее с ума или погубить.
        Они пошли в сторону пещеры Бом-Бон. На начальном отрезке пути, где тропинка поднималась на плато, Палестро остановился, чтобы отдышаться.
        - Здесь я начинал, - сказал он.
        Котлованы и траншеи, которые в начале семидесятых годов вырыла команда Палестро, теперь поросли кустарником. Крыша домика обрушилась.
        Полина подошла к одной из траншей. На стенке раскопа были прекрасно видны археологические слои.
        - Вы знаете, кто работал здесь на раскопках? - спросил Палестро.
        - Нет.
        - Пьер Отран, отец Тома и Кристины. Мы познакомились за несколько лет до этого происшествия. Он ходил на мои курсы в Эксе.
        - Я не знала, что он был исследователем - любителем доисторической эпохи.
        - Был, и работал лучше профессионалов.
        Палестро пошел вдоль периметра бывшей рабочей площадки в сторону домика. Время от времени он бросал взгляд на глубокие дыры в мертвой земле. И остановился в том месте, где Жереми Пейе обнаружил статуэтку человека с оленьей головой.
        В то время Пейе заканчивал докторскую диссертацию и руководил работой группы студентов, которые в муках писали работы, чтобы получить звание магистра.
        Статуэтка была обнаружена благодаря его труду и интуиции и имела огромное значение для его карьеры. Но акт об обнаружении находки в качестве начальника экспедиции подписывал Палестро. Его и стали считать открывателем: мир «яйцеголовых» жесток. Пейе стал угрожать, что подаст на Палестро в суд, потом начал посылать оскорбительные письма.
        Какое-то время полиция допрашивала Пейе, Отрана и самого Палестро, но напрасно. Все осталось как было.
        - Это было здесь, - с печалью в голосе повторил Палестро и указал на темный слой, находившийся на глубине двух метров - граветтский слой.
        - Что здесь произошло? - спросила Полина.
        Палестро несколько секунд пристально смотрел на нее, потом ответил:
        - «Человек с оленьей головой», тот, с ваших снимков, был найден здесь.
        - Расскажи мне про священную пещеру.
        Папа, как всегда, закрывает глаза, чтобы сосредоточиться.
        - Это было много тысяч лет назад. Тогда люди еще не жили, как мы, в прочных домах. Они строили себе хижины, чтобы, когда наступала ночь и им было нужно сделать перерыв в охоте из-за темноты, укрыться в них. Иногда они прятались в укрытиях, стоявших вдоль утесов. В то время люди были свободны.
        Однажды мальчик, которому было столько же лет, сколько тебе, увидел большую дыру у подножия высокой горы. Он подошел ближе и увидел, что дыра - начало прохода, который спускается глубоко внутрь горы. Проход был длинный, а в конце его, в черной темноте, был виден слабый дрожащий огонек.
        Мальчику стало любопытно. Он шагнул в проход и пошел по нему, стараясь дышать как можно тише. Пещеры были священными местами, страной духов, и туда могли входить лишь те, кто знал магию.
        Пока он шел к маленькой светлой точке, странный голос запел незнакомую ему песню. Мальчику пришлось собрать все свое мужество, чтобы идти дальше. В пещере было сыро и холодно. С ее невидимого потолка капала вода. Она была холодной как лед.
        Мальчик шел до тех пор, пока не разглядел силуэт старика, сидящего на огромном камне.
        Старик пел слабым голосом, но каждое его слово отдавалось эхом от стен пещеры. Этот напев был похожа на тот, что пели женщины, когда оплакивали мертвых. Внезапно песня прекратилась.
        Старик встал и подошел к стене. Мальчик увидел в свете факела знаки на стенах - ладони тех, кто был посвящен в тайные обряды. Ни один ребенок не имел права видеть эти магические знаки. Старик качнул факелом над головой, и стал виден большой нарисованный олень, который как будто бежал по потолку. Мальчик, испугавшись, что дух-олень схватит его и унесет, пригнулся еще ниже и закрыл глаза.
        В этот момент он увидел, как старик прижал ладонь к скале и сдул на нее горсть земли. На этой руке не хватало трех пальцев - большого и еще двух.

17
        Вильжюиф, 20 декабря
        ПУМ! Общая комната вздрогнула от резкого звука. Потом еще раз: ПУМ! Тома поднял тяжелые веки.
        Большой Люлю колотил своими громадными кулаками по настольному футболу. Дикий грохот исходил из нижней части его живота и заполнял собой общую комнату. Сидящий напротив Люлю Пьеро следил взглядом за зигзагами пробочного мяча. В мозгу у него была полная каша, а глаза после успокоительных были словно выстираны с мылом. С тех пор как он приехал сюда, санитары строго обходились с Пьеро - обездвиживали, надевали смирительную рубашку и пичкали мощной химией - той, которая переворачивает центральную нервную систему и превращает волков в ягнят.
        Со времени приезда Отрана в эту лечебницу для тяжелобольных прошло три недели. В последнее время ему разрешили выходить в общий зал. Здесь работали кондиционер и отопление и не пахло неудавшимися жизнями, моющим средством и мочой, как в других общих помещениях лечебницы.
        На Люлю была синяя поношенная пижама, брюки которой блестели в протертых местах. От наркотических лекарств его волосы были словно намазаны помадой, а кожа на рябом лице стала липкой. Лицо у него было как у падшего ангела - во взгляде пустота, тонкий нос и щеки все в царапинах от расчесов. Люлю - убийца, Пьеро ничуть не лучше его.
        Старший санитар широкими шагами прошел по залу. Расстегнутый, без единого пятна халат развевался при каждом его шаге, как плащ. Через большие окна просачивался серый, словно от грязи, свет: тусклый зимний день все никак не мог умереть. Каштаны во дворе своими прямыми стволами напоминали стоящих по стойке «смирно» часовых. Их голые тощие ветки высовывались из лохмотьев коры. Отран сел на скамью. Ее ножки были намертво прикреплены к каменным плитам, которыми был вымощен двор. Плиты были светло-желтые, бордовые и серые.
        Старший санитар прошел по залу в обратном направлении, остановился возле Отрана и спросил:
        - Стало лучше, Тома?
        Отран не торопился ответить.
        - Все в порядке?
        Отран слегка покачал головой из стороны в сторону и сделал рукой знак: «Все в порядке».
        Сидевший на соседней скамье Франсуа - арестант, у которого в глазах была пустота после многих лет камеры и успокоительных, - задрал вверх свою футболку и натянул ее себе на лицо.
        Стал виден его гладкий живот и посередине черная дыра - пупок. Франсуа с недавних пор стал так накрывать голову одеждой, когда не хотел видеть лица обитателей сумасшедшего дома. Он прятался за несколькими сантиметрами ткани. В этом куске материи для него были заключены весь мир и его собственные восторги - видения иного мира, похожего на рай.
        Тома закрыл глаза и сделал вдох. Воздух лечебницы больше не раздражал его своим прогорклым привкусом. В последнее время папа советовал ему быть спокойным, не привлекать к себе внимания санитаров. Советовал быть примерным сумасшедшим, ненормальным, которого можно вылечить. Быть тем, кого можно приручить несколькими бокалами медока [28 - Медок - вино, разновидность бордо.]и такими глупыми занятиями, как скульптура и гончарное дело.
        Его час скоро настанет: папа предсказал ему это.
        Во время прогулок во дворе Отран каждый раз садился на землю в одном и том же месте, под каштаном, который рос в нескольких шагах от наружной стены. Здесь он незаметно клал одну ладонь на землю и слушал духов, как научил его папа. Сначала из утробы земли поднимались шумы, в которых невозможно было отделить звук от звука, - жалобы душ. Затем - искаженные урчащие звуки и, наконец, слова, из которых медленно складывались фразы. В одной из этих фраз звучало его имя, потом оно возникало в другой и в третьей. И длинная вереница звучащих один за другим голосов овладевала Отраном.
        Песня подземного мира через пальцы проникала в тело Тома и рассыпалась внутри на тысячи сверкающих частиц. Он становился землей, дыханием животных, мощью деревьев и силой весенних цветов. Он был всем этим одновременно.
        Три санитара, которые сопровождали Отрана, никогда не спрашивали своего пациента о его поведении - об этой странной мании прислушиваться к звукам, прилетающим из-за дверей потустороннего мира. И в любом случае они бы его не поняли. Самый здоровенный из троих постоянно предлагал:
        - Давай сыграем в футбол, Тома.
        - Нет, - отвечал Отран. - Мне лучше с моими книгами.
        - Понятно: с первобытной историей. Тебя увлекает только она.
        - Да. В этой эпохе было бесконечно много чистоты!
        От санитаров пахнет горечью. Это запах страха, который их мучает. Они боятся Первого Человека, потому что он - их чудесная совесть, их самый благородный инстинкт. Он - глубже всего спрятанная часть их души. То изначальное в ней, что не запачкано и не утратило свежести. Первый Человек питался силой живых существ, он впитывал в себя души тех, кого победил. Санитары не знали по-настоящему, насколько велика его сила, но боялись его.
        Однажды Тома услышал разговор одного из них с новичком, которого звали Жак. Этот Жак был сложен как боксер-тяжеловес и брил бороду.
        - Остерегайся Отрана - номер 17, корпус 36, - сказал Жаку санитар. - Никогда не упускай его из виду! С тех пор как он здесь, у меня из-за него поджилки трясутся.
        - Но он, можно сказать, ведет себя примерно.
        - Да, но он самый крутой из крутых.
        Жак незаметно бросил взгляд в сторону Отрана. Тома улыбнулся ему, но не стал задерживать на нем взгляд. Главное - не рассматривать долго!
        На следующий день в этот же час три санитара вышли из общего зала: их срочно вызвали в палату 38, где начались приступы болезни у всех четырех пациентов. Причиной всего был бешеный здоровяк с толстыми, как окорока, руками. У него иногда еще случались приступы бреда. В тот день, когда его в первый раз привели в скульптурную мастерскую, он укусил Жильбера - простака, который не понимал, зачем здесь находится.
        Тома Отран спрятался в закоулке, который не просматривался ниоткуда. Через смотровое окно он увидел, как мимо прошел начальник отделения со смирительной рубашкой в руках. Значит, этого, с руками-окороками, будут обездвиживать. А неподвижность делает самых сумасшедших из сумасшедших еще более сумасшедшими.
        Отран бросил взгляд в сторону кухни. Нет, санитар не может увидеть его оттуда. Тома прикинул, сколько времени ему нужно, чтобы открыть дверь общего зала, добежать до своего дерева, взобраться на него, перелезть через ров и добежать до ограды. Когда Отрана везли сюда, тюремная машина остановилась в общей части лечебницы, и он, глядя из ее похожего на бойницу окошка, заметил, что в одном месте высота стены была всего полтора метра. Если бежать со скоростью великого охотника, он окажется у этой стены через четыре минуты.
        Самым трудным было выбраться из этой клетки для сумасшедших людей. Он готовился к побегу уже шесть лет. Готовился со злым упрямством человека, который знает, что его никогда не освободят от наказания и даже не позволят на время уходить с территории. Для него нет снисхождения. Никаких послаблений: его считают слишком опасным.
        Тома снова посмотрел в сторону кухни. От комнаты, где он находился, ее отделял застекленный проем. Санитар, водя взглядом по общему залу, не мог заметить затененный угол - убежище Отрана.
        Люлю наклонился над настольным футболом. Пьеро не сводил глаз с мяча, который лавировал между игрушечными футболистами, стоящими по стойке «смирно», как оловянные солдатики. Франсуа по-прежнему сидел неподвижно под куском ткани, уйдя ото всех в свой звездный мир.
        Тома осторожно открыл дверь и вышел, не забыв закрыть ее за собой. Он пробежал под окнами лечебницы - согнувшись пополам, но легко, как молодой спортсмен. Дерево голосов не было видно ни с одного наблюдательного поста. Тома взобрался на него, крепко хватаясь за ствол сильными ладонями, вцепляясь в кору пальцами, как когтями. Оказавшись на главной ветви, он стал виден тем, кто работал на больничной кухне. Сев на эту ветвь верхом, Тома подтягивался все выше. Добравшись до конца ветви, он встал на ноги, пригнулся как можно ниже, чтобы сила толчка была наибольшей, и прыгнул. Длина прыжка была три метра. Любой, кроме него, переломал бы себе кости.
        Он преодолел ров. Теперь только ограда лечебницы отделяла его от внешнего мира. Асфальтированная дорожка огибала трехэтажное здание из блоков песчаника. С этой стороны наружная стена была слишком высокой. Нужно было добраться до административных корпусов, а до них оставалось более двухсот метров открытого пространства.
        В дальнем конце главной аллеи появился автомобиль. Тома спрятался за огромным мусорным ящиком. Его мышцы болели, а мускулы бедер даже судорожно вздрагивали. Через несколько часов ему будет недоставать той гадости, которой его пичкали в лечебнице, и все его тело станет требовать этих лекарств. Но он выстоит.
        Тома долго растирал руками свое тело.
        День клонился к вечеру. По асфальту растекался синий отблеск. Скоро на стенах лечебницы зажгутся желтые прожекторы. Тома вышел из своего укрытия и принюхался. Ни одного врага в радиусе двух метров. Он пошел вперед быстро, широкими шагами. Оставалась всего сотня метров до того места, где высота наружной стены была полтора метра.
        Из корпуса С вышел врач, он остановился, уткнув нос в папку с бумагами. К нему подошел студент-практикант и зажег сигарету. Отран ускорил шаг, прошел мимо посетителей, которым это было все равно.
        Оставалось всего шестьдесят метров.
        Вдруг он насторожился: стоявшие поблизости помощник санитара и студент-практикант повернулись к нему спиной. На краю парковки остановилась новая машина, и лучи ее фар разгоняли полумрак.
        Оставалось всего сорок метров. Тома спрятался за деревом, потом перебрался за маленький грузовичок. С тех пор как он покинул лечебницу, прошло уже пять минут. Значит, вот-вот объявят тревогу. Тома остановился, чтобы отдышаться. Его мышцы были твердыми, как дерево. И дрожали так, как будто их кололи тысячи маленьких иголок. Все суставы гнулись с трудом, словно в них попал песок. Отран не сразу почувствовал это, потому что его тело было перенасыщено химикатами. Ими была пропитана каждая нервная клетка. Ведь его столько лет пичкали успокоительными и снотворными! То через шприцы, то в виде таблеток всех возможных цветов, в зависимости от того, насколько он был возбужден. Насколько «опасен для себя и для других», как сказано в Кодексе законов о здравоохранении. Какие добрые слова!
        Тома сосредоточился и включил один за другим механизмы своего тела. Песок высыпался из суставов его скелета. Тома побежал. Его стройные худые ноги поднимали его над землей при каждом скачке, который он делал, чтобы вырваться из клетки для сумасшедших. Отран взялся обеими руками за край стены, там, где она была низкой, и перебросил через нее свое тело.
        Так он перепрыгнул в другой мир.
        Часть вторая
        Раненый человек
        Целью охотничьей магии было сделать так, чтобы охота оказалась удачной. Считалось, что для этого надо завладеть душой животного, тогда удастся завладеть и его телом.

Ж. Клотт, Д. Льюис-Вильямс
Шаманы доисторической эпохи

18
        - Оружие на пояс! Три шага, замереть на месте, вынуть пистолет из кобуры и стрелять!
        Инструктор по стрельбе, которого звали Робер, стоял немного позади двоих полицейских. На его голове были надеты противошумовые наушники. Де Пальма посмотрел на Бессура и погладил рукой приклад своего «бодигарда». Он никогда не любил этих тренировок по стрельбе, но от сегодняшней не стал уклоняться, потому что она была последняя.
        - Я хочу, чтобы все пули попали в цель. Понятно? Стрелять по моему сигналу!
        Де Пальма сделал два больших шага и встал в позицию для стрельбы - грудь прямая, длинные ноги немного согнуты. Он какую-то долю секунды смотрел на мишень - картонный силуэт, а потом с бесстрастным лицом разрядил в нее свой пистолет. Поза Бессура была менее напряженной, руки более гибкими. Он был еще в таком возрасте, когда мужчины любят оружие и грохот пуль.
        - Оружие на пояс!
        Де Пальма снял со своей головы наушники так, словно снимал ошейник. Его волосы слиплись от пота. По тиру распространялся резкий запах кордита [29 - Кордит - вид пороха.].
        - Хорошо! - сказал Робер. - В кои-то веки уголовная бригада попадает в цель.
        - Зато мы, в отличие от других, умеем читать, - язвительно пошутил де Пальма.
        - Надеюсь, считать ты тоже умеешь? Переходим к подсчету результатов.
        Оба полицейских вслед за инструктором подошли к мишеням.
        - Карим, отлично. Все шесть в мишени, и все рядом. Ничего не скажешь, молодец! Видно, что ты имеешь удостоверение стрелка.
        - Хоть бы оно мне пригодилось! - сказал Бессур, вынимая из заднего кармана брюк вторую обойму.
        Де Пальма несколько секунд рассматривал три дыры, которые он пробил в сердце манекена. Этого было достаточно, чтобы убить человека. Еще две пули прошли рядом, шестая попала в фон.
        - Мишель, хорошо, но можно лучше. Две первые пули прошли мимо. Если бы противник быстро нанес ответный удар, ты сейчас был бы мертв.
        - Я не умер. Я на пенсии. Конец! Это мое последнее занятие.
        Робер явно собирался сказать что-то подходящее для завершения разговора, но тут в дверях тира появился комиссар Лежандр и движением руки подозвал к себе де Пальму.
        - Прощай, шеф! - ответил тот. - Ты пришел посмотреть, умеют ли твои люди стрелять?
        - Как и что умеешь ты, меня больше не касается. А жаль!
        Де Пальма пристально посмотрел на комиссара.
        - Что-то ты мрачный сегодня! Как в воду опущенный! - сделал он вывод и улыбнулся. - Похоже, что-то неладно. Ты столкнулся в коридоре с директором?
        - Нет. Отран сбежал.
        Для де Пальмы это был удар, но он постарался скрыть свои чувства - выбросил из пистолета гильзы, вставил в него шесть новых специальных патронов 38-го калибра и холодно сказал:
        - Отран - давняя история.
        - Следователь передал это дело нам.
        - Почему нам? Такими побегами занимается центральный отдел.
        Барон задвинул на место барабан своего оружия и опустил пистолет в кобуру, а потом спросил:
        - Почему ты пришел ко мне? У тебя в бригаде есть и другие сыщики.
        - Скажем, потому, что ты самый квалифицированный.
        Барон сурово посмотрел на своего начальника и ответил:
        - Через восемь дней я ухожу. Отрана за это время не найдут. Тебе лучше поручить это дело кому-нибудь, кто остается здесь.
        Лежандр тихо сказал:
        - Я помню твое досье, Мишель. Ты не обязан уходить из полиции через три недели. Ты можешь просить, чтобы тебе продлили срок службы.
        - А что после этого?
        - Я хочу, чтобы ты и Бессур взяли это дело.
        - Насколько я понимаю, у меня нет выбора?
        - Я не это хотел сказать. Ты нам нужен. Заканчивайте занятие, а потом приходите ко мне в Епископство. Будем входить в курс дела.
        Де Пальма и Бессур подошли к инструктору по стрельбе. Он знаком велел им встать в центр стенда.
        - Последняя серия. Не замирать на месте. Сделать два шага, вынуть оружие и выстрелить два раза, потом еще два шага и остальные выстрелы. Понятно?
        Бессур сосредоточился и протянул руку к своей «беретте».
        - Нет, Карим. Руки вдоль тела. Готовы?
        Резкий звук свистка. Опять приглушенные залпы. Де Пальма выпустил всю обойму в круг диаметром около тридцати сантиметров - прямо в сердце манекена.
        - Браво, Мишель!
        - Гнев очень вдохновляет, - тихо произнес Барон.
        Мертвые ревнивы: вместо жениха
        Он прислал мне ненависть со впалыми глазами.

* * *
        Зал собраний личного состава уголовной полиции был безликим помещением. Мебель здесь была новая и считалась исправной. Стол заседаний заменяли многочисленные столы из древесностружечной плиты, притиснутые один к другому так, что из их крышек складывалась большая овальная поверхность. Лежандр сел во главе этого составного стола и положил перед собой папку с бумагами.
        - Тома Отран, пациент лечебницы для тяжелобольных в Вильжюифе, бежал оттуда вчера, в конце дня, - начал он. - Когда я говорю о нем «больной», вы должны это понимать как «в высшей степени опасный». Он способен на самое худшее. Десять лет назад его арестовала группа, которой командовал Мишель. Мне больше нечего сказать. Предоставляю слово тебе, де Пальма.
        Барон взял папку, лежащую перед Лежандром, резким движением потянул за конец завязки, открыл ее.
        - Тома Отран. Родился 27 февраля 1958 года в Марселе. Рост метр восемьдесят пять. Волосы черные. Вот его портрет. Просто ангельское личико!
        Он взял из папки снимок, который когда-то сделала служба криминалистического учета, и передал его Кариму Бессуру, сидевшему на соседнем месте слева.
        - Его родители - Пьер Отран, инженер, выпускник Школы мостов и дорог [30 - Школа мостов и дорог - так называется старинный и прославленный французский вуз, где обучают инженеров.], скончался в сентябре 1970 года, и Мартина Отран, урожденная Комб, скончалась в марте 1982 года - погибла в автомобильной катастрофе. Последний известный адрес - Марсель, улица Брюйер, 36.
        Портрет Тома Отрана своими сочными красками напоминал фотографию ученика колледжа. Странная, едва уловимая улыбка на губах, как у херувима. Миндалевидные глаза смотрели в объектив беззаботно, словно Отрану не было дела до того, что происходило в присутствии полицейского фотографа. На снимке - регистрационный номер и отметка: «Региональное управление уголовной полиции. Марсельский регион».
        - Он был арестован в пещере Ле-Гуэн, - сообщил де Пальма.
        - В пещере Ле-Гуэн! - удивленно воскликнул Бессур, передав фотографию Отрана Лежандру и делая пометки в записной книжке.
        - Да, в пещере Ле-Гуэн, в марсельских каланках. Он бредит первобытными временами. И это мистический бред: он мечтает о возвращении к первым дням человечества. Он даже готовился убить одну женщину, свою ровесницу, Сильвию Морель, - принести ее в жертву по первобытным обрядам.
        - Надо ее срочно предупредить, - пробормотал сквозь зубы Лежандр, записывая имя. - Вдруг он захочет доделать то, что начал шесть лет назад?
        - Это уже сделано, - ответил де Пальма. - Сильвия Морель сейчас живет в Южной Африке, работает на археологических раскопках. Я позвонил ей и сообщил эту новость.
        Лежандр вернул фотографию де Пальме и добавил:
        - Мишель забыл сказать, что при задержании Отран едва не убил его. Ударил топором прямо в лоб. Спасли только шлем и лампа на голове… Разве не так, Мишель?
        - Это я не стану комментировать, шеф, - отозвался де Пальма и открыл лежавший внутри папки файл с фотографиями.
        Первый снимок был такой, что даже полицейским, которые проработали в уголовном розыске много лет, было невыносимо смотреть на него. Лужа густой крови на сухих листьях, женское тело, ноги раздвинуты, чулки разорваны.
        - Элен Вейль, сорок пять лет, не замужем, - монотонно объяснял Барон. - Труп обнаружен в лесу возле Кадене, примерно в шестидесяти километрах от Марселя. Протокол осмотра места составляли люди из жандармерии. Их судмедэксперт в первый раз видел каннибализм. Должен признаться, что я тоже.
        Бессур старался прогнать от себя осаждавшие его ум картины прошлого. Он передал снимок своему соседу справа и взял у де Пальмы вторую фотографию, которую тот ему протягивал.
        - Отран съел верхнюю часть бедра и отрубил жертве ногу каменным топором или еще чем-то. Чем именно, мы так и не смогли узнать. Череп жертвы был проломлен таким же оружием.
        Третий снимок был сделан крупным планом. Возле трупа Отран оставил свою подпись - негативный отпечаток ладони. Ладонь была начерчена по трафарету на листе обычной бумаги формата А4.
        - Элен Вейль была похищена, когда шла на консультацию к своему психоаналитику. Отран выдал себя за одного из пациентов и сумел ее соблазнить. Все убийства, которые он совершил, начиная уже с этого первого, очень хорошо обдуманы. У Отрана есть врожденное умение находить подход к жертве и скрывать свои намерения. Он не оставляет после себя никаких следов, кроме этих нарисованных ладоней.
        Де Пальма перешел к другой серии фотографий.
        - Джулия Шевалье. Найдена мертвой у себя дома. О подробностях я умолчу, скажу только, что второй случай был еще ужаснее первого. Обнаружен такой же отпечаток ладони. В этом случае Отран, кажется, выдал себя за священника. У Джулии случались приступы тоски, и тогда она попросила помощи у служителя Бога.
        Фотографии переходили из рук в руки. Карим незаметно наблюдал за де Пальмой. Прядь волос, которой Барон маскировал свой шрам на лбу, напоминала вопросительный знак. Иногда взгляд де Пальмы затуманивался: он явно вспоминал какие-то моменты того расследования.
        Свои преступления Отран совершал при помощи сообщницы - своей сестры-близнеца Кристины. Она в то время преподавала историю первобытной эпохи в университете Прованса. Очень талантливая женщина. Суд признал ее психически неуравновешенной, но вменяемой. По мнению экспертов, эти близнецы ощущали себя единым целым и, несомненно, находились в кровосмесительной связи. Ее приговорили к двенадцати годам заключения как соучастницу.
        - Если ее освободят досрочно, она сможет выйти на свободу через год, а возможно, и раньше. Может быть, даже завтра, - уточнил де Пальма.
        Лежандр выпил последнюю каплю кофе и с отвращением поморщился:
        - Черт, оно остыло!
        Отработанным движением он бросил стаканчик из-под кофе в решетчатую мусорную корзину.
        - У вас есть вопросы?
        - Как он сбежал? - спросил Бессур, вертя в пальцах шариковую ручку.
        - Сейчас я перейду к этому, - снова заговорил Лежандр. - У администрации исправительных учреждений Отран помечен кодом 339, то есть его сбыли с рук в лечебницу для тяжелобольных ради поддержания безопасности в тюрьме. И было за что от него избавляться.
        Лежандр вынул из пластиковой папки фотографию большого формата и перевернул ее лицом вверх - быстро и резко. На ней был снят мужчина с проломленным черепом, лежащий на полу из белых плиток.
        - Это Грегори Моралес, возраст двадцать восемь лет, заключенный центральной тюрьмы Клерво, цыган. Пожизненный срок за вооруженные нападения, убийства и тому подобное. Он был в библиотеке: хотел немного подучиться. Отран был там же и с той же целью. Надзиратели стояли в стороне… Никто не знает, что в действительности произошло и почему. Известно только, что Отран проломил ему череп.
        Лежандр положил фотографию обратно, потер лоб и добавил:
        - Предполагают, что он съел кусок мозга Моралеса и что… Ладно, хватит и этого.
        Бессур не мог отвести взгляд от снимков.
        - Короче говоря, - продолжал Лежандр, - нас просят координировать поиски, которые будут вести полиция и жандармерия на территории, подведомственной Марсельскому региональному управлению уголовной полиции. На данный момент нет никаких следов. Я жду полное досье на Отрана, которое мне пришлют с минуты на минуту - И комиссар торжественно повернулся к Барону: - Я буду рад, если ты добавишь еще что-нибудь, Мишель.
        Вместо ответа, де Пальма продекламировал:
        Отец, Агамемнон! Твой день настанет.
        Как время вечно течет со звезд,
        Так прольется на твою могилу кровь из сотни горл.
        Потечет, как вино из опрокинутых амфор,
        Кровь закованных в цепи убийц.
        Как река в половодье, могучим потоком
        Их жизнь утечет.

19
        Наступил рассвет. Тома Отран устал. Дорожка, по которой он шел, закончилась в одном дворе, возле ничем не украшенных стен большого дома, на которых облупилась штукатурка. Несколько ящиков с вечнозелеными растениями на балконах верхних этажей - единственных, на которые падали скупые лучи парижского солнца, - делали эту картину чуть менее мрачной. Он очутился на улице Фоли-Мерикур. Здесь на первых этажах все помещения были заняты магазинами и мастерскими ремесленников. Двор был загроможден картонными коробками и упаковками из полистирола.
        Тома сел между двумя большими контейнерами для мусора и закрыл глаза.
        Под сводом правой стопы начались толчки, они превратились в неуправляемые волны дрожи, от которых тряслась вся правая нога. Потом то же произошло с левой ногой. Затем начались судороги в мышцах. Отрану казалось, что он весь состоит из узлов, да еще и связан ремнями.
        Ему надо выспаться, переодеться и исчезнуть, подумал он. Ночь в Париже высосала из него все силы.
        Здесь слишком много полицейских, десятки патрулей, особенно в кварталах, где есть хорошее освещение и деньги.
        Новый приступ. На этот раз он словно штопор сверлил ему внутренности. Сердце Отрана забилось чаще, потом замедлило ход, как неисправный мотор, и снова заработало с полной скоростью. Это сказывалось побочное действие успокоительных, которые ему давали в сумасшедшем доме.
        В щелях между блестящими камнями мостовой росли чахлые кустики травы. Они сумели здесь выжить. Он должен стать похожим на эти живые соломинки, зажатые во вредном для них мире, - сопротивляться, найти в том, что ничтожно, силы для существования.
        Тома встал и вернулся на улицу Фоли-Мерикур. И увидел мужчину с такой же фигурой, как у него, который поворачивал на улицу Оберкампф. Мужчине было лет сорок. А одет он был как молодой - в джинсы, куртку и кроссовки. Мода за те шесть лет, которые Отран провел в заточении, совершенно не изменилась. Отран дал ему пройти еще метров пятьдесят и пошел по следу. Мужчина остановился перед банкоматом.
        В этот час улицы еще были пусты. Париж замер, готовясь к новому дню своей бурной жизни, как зверь или охотник перед прыжком из засады. В тусклом свете раннего утра несколько шоферов - развозчики товара - лениво ждали перед железными шторами своих магазинов. В кафе официанты с невеселым видом затягивались лучшей за весь день сигаретой, ожидая первых заказов на кофе и булочку с маслом или на стакан слабого белого вина. Меньше чем через час весь этот мир начнет дрожать, орать, визжать и надрываться на работе; все окунутся в суматоху дня и станут кружиться по извилинам этого огромного больного мозга.
        Сорокалетний положил в бумажник деньги - толстую пачку. Официант в соседней пивной повернулся лицом к прилавку. Улица мгновенно опустела. Удачный момент для охотника! Отран прыгнул на этого человека и нанес ему резкий удар в основание черепа, в то место, где выступает наружу сонная артерия.
        Двести евро!
        Никто ничего не видел. Отран втащил мужчину в промежуток между автомобилем и фургоном «фольксваген», снял с него куртку и тенниску, стянул с ног кроссовки, засунул их в свой карман и убежал в сторону бульвара Ришар-Ленуар.
        В этой артерии Парижа поток машин уже начинал увеличиваться. Железная кровь города постепенно растекалась по венам. Первые жители пригородов, приехавшие в Париж растрачивать свою жизнь, искали места для своих автомобилей. На центральной полосе бульвара Ришар-Ленуар Отран переоделся. Обувь сорокалетнего - почти новые кроссовки «Найк» - идеально подошла ему, а вот куртка и тенниска были немного велики.
        В бумажнике нашлись еще две банкноты по двадцать евро и несколько проездных билетов. Отран забрал деньги и билеты, выбросил бумажник в кусты и исчез в дверях ближайшей станции метро.
        И тут боль едва не сбила его с ног. Что-то гниет в его теле! Рука начала дрожать, и он не мог справиться с дрожью. Сердце опять забилось чаще. Тяжелые капли пота потекли по лбу. Отран укусил кулак, чтобы подавить ужасный крик, готовый вырваться из глубины его живота. Он мысленно проник в свои нервные клетки, нашел среди них исправные проводники и попытался восстановить поврежденные связи, но не смог. Ему показалось, что приступ продолжался целую вечность. Потом это закончилось - ушло, как на его родине мистраль уходит с приморских земель в море и загадочно исчезает там.
        Он вышел из метро. Никаких видений или внутренних голосов. Судороги прекратились. Его организм еще прочен. Вереницы прохожих - глаза скошены вбок, нижняя губа печально отвисла - бежали рысью мимо африканских магазинов, которые пахли тростником, соленой рыбой и карри. Перед индийскими универмагами бородатые мужчины, собравшись группами, беседовали между собой и глазели на жизнь улицы. Лавируя между прохожими, пробегали дети со школьными ранцами, которые подпрыгивали у них на спинах. «Они, должно быть, опаздывают в школу», - подумал Тома, и это ему напомнило, как много времени он провел вдали от жизни - то в сумасшедших домах, то в тюрьмах.
        Бульвар Ла-Шапель. Здесь между серыми стенами домов постепенно набирала силу мрачная песня этого бульвара. Шум поездов надземного метро, когда они катятся по своим серым опорам-перекладинам, постоянные басовые ноты останавливающихся моторов, всплески голосов, вылетающих из бистро, пронзительные гудки автомобилей, хриплый лай собак и сольные трели сирен с их сложными извивами. Звуки бульвара отдавались у Отрана в висках и вызывали такую боль, что он едва не закричал.
        Какой-то пенсионер подвел своего маленького песика помочиться на колесо грузовика, доставлявшего чьи-то товары. Отран спросил у него, который час.
        - Восемь тридцать, - ответил пенсионер.
        Отран взял такси до Северного вокзала. Шофер, маленький нервный азиат, постоянно менял ряд и при этом выдыхал воздух сквозь сжатые зубы. От него пахло холодным пеплом и дешевым дезодорантом - тем же, которым пользовался главный надзиратель блока Б в тюрьме.
        - Долго работал ночью? - спросил у него Отран.
        - Вы последний пассажир! - ответил таксист-китаец и улыбнулся. Его зубы были похожи на клавиши из старой слоновой кости. - Двенадцать часов за рулем - это слишком.
        Рядом со счетчиком, на месте коробки для мелких карманных вещиц, стояла рабочая сумка таксиста. В ней, должно быть, много денег.
        - Остановитесь сразу после светофора. Дальше я пойду пешком.
        Такси остановилось перед входом в магазин оптового торговца текстилем па бульваре Мажента. Отрап протянул водителю десятку.
        - Мелочи пет?
        - Нет.
        Водитель взял в руки сумку, и тут же Отрап нанес удар - сильный и точный. Четыреста десять евро! Этого хватит на новые тряпки, спортивную сумку, прическу и хороший отдых.
        Убегая, Первый Человек вспомнил, что, несомненно, оставил отпечатки своих пальцев на человеке с улицы Фоли-Мерикур и на сиденье парижского такси. Сейчас он поступил как волки и лисы, которые умеют сбить охотника со следа.
        Если собаки не очень глупы, к вечеру они найдут следы, которые приведут их на бульвар Мажента - в отличный тупик.
        И тогда настанет очередь его, сумасшедшего. Он будет сдавать карты.

20
        Сначала Клерво был только длинной каменной стеной, над которой поднималась островерхая башенка. Напротив - жалкая деревушка, стрельчатая арка ворот, две-три лавки и бар, где скучали местные бедняки. Иногда в этот бар заходили промочить горло родственники заключенных.
        - Налево, - пробормотал де Пальма и включил сигнал поворота.
        У входа в тюрьму с обеих сторон серой двери висели трехцветные флаги Франции. Они печально свешивались с древков, намертво прикрепленных к тесаным камням стены. Над дверью - треугольный фронтон, казавшийся меньше рядом с новыми длинными черепичными крышами коричневого цвета, которые выглядывали из-за него. Надпись, вырезанная в холодном камне:
        ЦЕНТРАЛЬНАЯ ТЮРЬМА
        ГОРОДА КЛЕРВО
        - Сейчас я вам открою!
        Охранник застегнул верхние пуговицы на воротнике своей голубой рубашки. Когда он говорил, то моргал на каждом слове. На его красноватый лоб падала прядь почти бесцветных белых волос.
        - У вас есть оружие?
        Де Пальма расстегнул кобуру и отдал пистолет охраннику.
        Двор тюрьмы с легким наклоном спускался к зданию в строгом классическом стиле, где размещались администрация, кабинет директора и его квартира. В конце двора - глухая стена с единственной дверью - огромной и тяжелой. За ней - запертый мир великих убийц. Тюрьма строгого режима.
        Де Пальма чихнул: в воздухе было что-то едкое. От этого воздуха у него и глаза немного покалывало.
        - Вчера вечером заключенные бунтовали, - объяснил охранник. - Пришлось вызывать тюремных спецназовцев. Они применяли слезоточивый газ в блоке Б.
        Де Пальме показалось, что костюм стал ему тесен. Два человека, чьи преступления он расследовал, сейчас гниют в этой дыре. Он быстро подсчитал время. Тот, которого осудили первым, сидит взаперти уже почти двадцать лет. Это же целая маленькая жизнь! А что было у него самого за эти годы? Женитьба, развод, тысяча и одно маленькое счастье, женщины. И Ева. Его жизнь кружилась, как водоворот, среди неподвижных существований других людей.
        Бежевая дверь открылась, и на пороге возник мужчина лет пятидесяти, с улыбкой на лице, выражавшей искренность и чистосердечие.
        - Здравствуйте, майор. Как вы себя чувствуете?
        - Хуже, чем снаружи, хотя там холоднее.
        - Я вас отлично понимаю!
        - Представляю вам капитана Бессура.
        Директор тюрьмы пригласил обоих полицейских в свой кабинет, где сохранился старинный письменный стол из цельного дуба. Никаких украшений, даже скромных. Только портрет женщины - несомненно, жены - и табличка перед ним: «Бернар Монтей, директор». Какая строгость! Не зря это место было монастырем до того, как стало огромной клеткой, самой охраняемой тюрьмой Франции.
        - Это дело Отрана завело нас далеко, - вздохнул Монтей. - Очень далеко! Мы едва не потеряли контроль над тюрьмой. Заключенные хотели устроить над ним самосуд. - Монтей нажал на кнопку своего телефона и сказал своему невидимому секретарю: - Велите прийти Лоннону.
        Через зарешеченный прямоугольник окна были видны покрытые лесом склоны, возвышавшиеся над тюрьмой. Неестественно прямые стволы деревьев были окутаны туманом, словно одеты в плащи. Пришел Лоннон. Он держал руки сложенными перед собой, как во время мессы.
        - Мое почтение, господин директор.
        Монтей представил своему подчиненному гостей. Надзиратель смутился, и Карим протянул ему руку для пожатия, чтобы ободрить.
        - Что именно делал Отран перед тем, как бросился на Моралеса? - мягким тоном спросил он у Лоннона.
        Надзирателя, видимо, удивил этот вопрос. Он повернулся к директору.
        - Я помню это очень хорошо. Он читал журнал «История».
        - Хорошо. А что именно читал - я хочу сказать, какую именно статью из журнала?
        - Специальный номер, посвященный доисторическим временам.
        - Говорил он что-нибудь?
        - Да.
        - Вы помните, что именно?
        - Он сказал: «Вот он, знак».
        - Знак! - удивился де Пальма.
        - Именно так! - ответил Лоннон и покачал головой. - Такое не забывается!
        Де Пальма не стал обращать внимание на волнение охранника, а повернулся к директору и спросил:
        - Можем мы взглянуть на его вещи?
        - Разумеется, да, - согласился тот, встал и указал на две коробки, стоявшие на полу. - Все его вещи здесь. В левой коробке одежда, мы передадим ее полиции. В правой - книги и безделушки. Одежду мы обыскали много раз, в ней нет совершенно ничего.
        - Я хочу посмотреть не ее, а книги.
        Директор поставил на свой письменный стол коробку и сказал:
        - Нет проблем. Приступайте.
        Первой книгой оказалась работа Анри Люмле «Первый человек», потом из коробки появилось карманное издание «Шаманов доисторической эпохи» Жана Клотта. Отран не оставил в книгах никаких записей. Он заказал эти книги примерно за две недели до того, как совершил преступление.
        - Вот статья из печатного издания. Он ее вырвал и спрятал на себе, - пояснил Лоннон. - И вырвал как раз из журнала «История».
        Де Пальма развернул центральную тетрадь журнала, которую Отран аккуратно сложил в восемь раз и спрятал в своей камере за деревянной книжной полкой.
        - Вы знаете, о чем там написано? - поинтересовался директор.
        - О доисторической пещере возле Марселя. Насколько мы знаем, с этой пещерой связан его мистический бред, - пояснил де Пальма.
        Директор свистнул от изумления:
        - Он и в самом деле чокнутый!
        - Он ищет другое человечество, - продолжал де Пальма. - Другой миф… Хочет вернуться к той жизни, которая существовала до неолитической революции, то есть в те времена, когда люди еще не умели разводить скот и не знали собственности, что-то в этом роде… По словам психиатров, он шизофреник с параноидальными наклонностями. Так что можно предполагать все что угодно. Но разве сейчас два врача могут поставить одинаковый диагноз? Когда Отран убивал женщин, один психиатр думал, что он хотел уничтожить образ своей матери и что женщина означала для него, примерно как в Библии, изгнание из рая, конец счастливых дней. Сегодня я, честно говоря, не знаю, так ли это. После стольких лет в тюрьме…
        - Сумасшедших, которые входят сюда, становится все больше, - проворчал директор. - Могу вам сказать, что они оставляют свое помешательство в нашей раздевалке и забирают его с собой, выходя отсюда. Вот так! Я уже много лет добиваюсь, чтобы власти обратили внимание на эту и другие подобные проблемы, но на администрацию в этом отношении нельзя полагаться.
        - И этот вопрос еще не скоро будет решен, - добавил Карим.
        - Я не заставлял вас сказать это! - огорченно ответил директор.
        Затем он встал и положил на коробку свою костлявую руку.
        - Вы желаете забрать его вещи?
        - Да, - подтвердил Карим. - Никогда не знаешь, что может случиться. Мы хотим разобраться в его умственном и душевном состоянии.
        - Если вы позволите, я скажу кое-что, - вступил в разговор Лоннон. - Он был очень послушный заключенный. Даже примерный. Это правда. Но иногда он вызывал у меня страх. Я его опасался.
        - И были правы! - заметил де Пальма. - Можно посмотреть на его камеру?
        - Разумеется, можно, - согласился директор. - Лоннон проведет вас туда. Она еще не занята: в этой тюрьме нет перенаселения.
        Наружная дверь тюремного корпуса вела в большой проход с глинобитным полом, образованный двумя крепостными стенами. Слева и справа стояли башни, напоминавшие по форме надстройки военных кораблей, и на верху каждой башни была стеклянная клетка. Охранники с винтовками в руках время от времени наклонялись над длинной мрачной дорожкой, которая шла между двумя параллельными стенами укреплений и кольцом сжимала тюрьму.
        Затем - вторая дверь, в точности такая же, как первая - толстая, серого цвета. За ней - огромный двор и белые современные здания, трехэтажные, с решетчатыми окнами, похожие на солдат, стоящих по стойке «смирно». Немного в стороне - тюремная больница, в которой заключенные Бюффе и Бонтан убили охранника и медсестру. Справа - большой келейный корпус аббатства, который признан историческим памятником. Теперь в нем находятся тюремные мастерские.
        - Мы почти на месте, - произнес Лоннон и указал рукой на одно из белых зданий.
        Перед ними открылась застекленная дверь, дополненная засовами и толстой решеткой. Тюремный корпус был очень чистым. Стены недавно были выкрашены в два цвета - тусклый белый и бледно-голубой. На втором этаже была площадка, с трех сторон огороженная решетками, а четвертая сторона была обращена к больнице. Справа проходил длинный коридор, куда выходили двери камер. Он был разделен на части решетками. При проходе через каждое сито этой просеивающей системы надзиратель, не сводя глаз со своей связки ключей, ждал, пока решетка будет разблокирована. Запах слезоточивого газа в этом замкнутом пространстве был еще сильнее.
        Камера номер 17, в которой сидел Отран, была последней в ряду дверей. Это было очень узкое, вытянутое в длину помещение площадью семь квадратных метров. Справа у входа кровать, возле окна - кухонный угол. Ни телевизора, ни радио.
        Над кроватью была нарисована по трафарету ладонь без большого и указательного пальцев. Де Пальма сфотографировал ее маленьким цифровым фотоаппаратом, который принес с собой.
        - Вы знаете, что это означает? - спросил Лоннон.
        - Это его подпись! - пояснил де Пальма, становясь у окна.
        Отсюда можно было смотреть поверх стен тюрьмы и видеть леса, которые возвышаются над Клерво. Ветви больших дубов застыли от холода. День угасал, и по белой как мел земле растекался голубоватый отблеск. Печаль окутывала Клерво.
        - Больше ничего нет? - поинтересовался Карим у надзирателя, который смотрел на них выцветшими глазами.
        - Нет, ничего. Только этот рисунок.
        Они покинули Клерво в конце дня. Де Пальма думал о своем. Ева не позвонила ему, а он не решился позвонить ей при Кариме. Ева, наверное, проклинает его и уж точно спрашивает себя, что она делает рядом с человеком, который гоняется за сумасшедшим. Уже больше года она занимала все свободное место, которое оставалось в жизни де Пальмы. Он не знал, любит ли ее по-настоящему, но в эту минуту ему очень не хватало Евы. С тех пор как Ева узнала про беременность Аниты, она как будто отдалилась от него, стала меньше принадлежать ему, и Барон втайне ревновал ее к будущему ребенку. В старости человек становится эгоистом, часто говорил он себе. Старость - это медленный уход в себя. Должно быть, старики замыкаются в себе из-за страха смерти и оттого, что сморщиваются и высыхают, как старая деревяшка. А сердце, оно тоже высыхает?
        Карим заказал им номера в гостинице, которая не радовала своим видом и находилась сразу за кольцевой автомобильной дорогой, в южном пригороде. Завтра они едут в вильжюифскую лечебницу для тяжелобольных, и Карим был вовсе не рад этому. Он боялся психических болезней: сумасшествие для него было чем-то иррациональным, что не поддавалось объяснению.
        Когда друзья оказались на одной линии с Труа, с неба стали падать снежные хлопья. Де Пальма уменьшил скорость, Карим стал крутить ручку приемника и остановился на станции «Франс-Мюзик». Вечерний сольный концерт. Скрипка.
        - Судя по тому, что мне говорили, я полагаю, это тебе понравится.
        - Сибелиус, Концерт ре минор. Вторая часть. Играет, должно быть, Хилари Хан. Красавица и великая скрипачка.
        Тома в первый раз принимает свои «таблетки», как их называет мама. Ему одиннадцать лет.
        Для начала - маленькие дозы ларгактила. Оранжевая коробка, капсулы по двадцать пять миллиграммов.
        - Это успокоительные для нервов?
        - Да… Разумеется, да. Ему сразу станет лучше.
        Доктор Кайоль одет в белый халат. На внешнем кармане висит золотая ручка. Очень короткая стрижка и золотые очки придают ему вид ученого. У него нет на шее стетоскопа, как у других врачей: он лечит другие болезни - избавляет своих пациентов от плохих снов.
        - Если случится второй припадок, придется увеличить дозу или, возможно, перейти на нозинан.
        Входная дверь флигеля, где принимал доктор Кайоль, была всегда открыта в часы приема. Войдя в прихожую, Тома должен был ждать вместе с мамой, которая всегда быстро теряла терпение, чтобы секретарь доктора провел их в зал ожидания. Ждать приходилось несколько минут, но ему они казались вечностью. На маме всегда были строгий классический костюм, блестящие чулки и очень строгие туфли-лодочки.
        Дощечки уложенного зигзагами паркета и теперь скрипят так же, как тогда. Тот же стул в стиле чиппендейл и то же кресло, обтянутое старой бараньей кожей. Низкий столик, на котором разложены старые газеты. Мама каждый раз, когда они приходили сюда, обязательно начинала читать «Жур де Франс» и даже не смотрела на Тома. Тома мысленно произнес:
        - Папа, как ты думаешь, я могу вылечиться?
        - Да, сын. Сильная воля побеждает все.

21
        Это был не голос. Это было напряжение. Властная сила велела ему:

«Не потеряй ее!»

«Почему?»

«Вспомни! На ней прямая юбка, туфли у нее на высоком каблуке, а чулки такие тонкие, каких на ней никогда не было раньше. Но она страдает, как те, другие. Ее надо освободить».
        Молодая женщина перешла бульвар и спустилась в метро. Стук ее каблуков по мокрому асфальту был ритмичным и быстрым, как мелодия молитвенного барабана: тук, тук, тук. Потом - щелчок дверей, вонючие испарения поезда метро, резкий голос, объявляющий, что двери закрыты.
        Молодая женщина села на откидное сиденье. Юбка приподнялась, сильнее открыв ее длинные ноги. У женщины были сочные губы и тяжелый взгляд. Поезд подъехал к станции «Ришар-Ленуар». Женщина встала и поправила на себе пальто.

«Продолжай идти за ней!» - велела сила Отрану.
        Женщина жила на первом этаже одного из домов на улице Шмен-Вер. Напротив - книжный магазин, где продавали по дешевке книжонки о мистике, ладан для стеклянных шаров и всякую буддийскую дурь. Медленно наступала ночь. Темнело, и молодая женщина зажгла свет. Занавески на ее окнах были слишком толстыми, сквозь них ничего нельзя было рассмотреть.

«Иди!» - велела сила.
        Какой-то мужчина набрал код входного замка, открыл массивную дверь и придержал ее, впуская Отрана в дом.
        - Спасибо!
        Ни комнаты консьержей, ни консьержа или консьержки. Справа внутренний двор с площадкой для мусора. Прекрасное место, где можно укрыться за железными контейнерами и сидеть, не сводя глаз с двери и маленького слухового окна, которое, должно быть, принадлежало ее квартире. Из этого окошка был слышен стук кастрюль, но ни одного слова. Она живет одна.
        Через какое-то время, которое показалось ему вечностью, окна одно за другим погасли.

«Не жди больше!»
        Дверь он открыл без проблем. Молодая женщина смотрела пошлую телепередачу, где публика хлопала в ладоши каждый раз, когда ей приказывали хлопать. На ней было просторное африканское платье-бубу, игравшее роль домашнего халата. Телевизор был настроен на большую громкость, и она не сразу услышала странную просьбу.
        Пощечина ее удивила. Удар словно рассек ее голову пополам и сбил с ног. Она встала. Лицо у нее горело, как после падения с лошади во время скачек с препятствиями. Ее глаза выкатились. Она хотела закричать, но мокрая от пота ладонь сжала ей горло, и вопль остался в животе.
        Боль была ничем по сравнению с этой невозможностью произнести ни звука. Как публика на телевидении могла смеяться над своей немотой?
        Новая пощечина разорвала ей губу. Она проглотила кровь. В свете, шедшем от телеэкрана, она увидела лицо того, кто ее держал. От этого безволосого мужчины пахло лосьоном после бритья и старостью - тем запахом, который шел от ее деда, когда тот подыхал в доме престарелых.
        Она знала этот запах. Она помнила это лицо демона. Сами лица не изменяются. Это прошлое слой за слоем неизбежно ложится на лица и изменяет их.
        Длинные и тонкие, как острие оружия, пальцы вошли в нее. Она почувствовала тупую боль и тепло. Потом топор обрушился в первый раз.
        Она стала проваливаться в черную пустоту, как будто без конца падала в глубокую пропасть. Она вспомнила себя в старом кафетерии, где стены были оклеены афишами кинофильмов. Вспомнила мужчину, который смотрел на нее, а потом застенчиво улыбнулся. Сколько раз она говорила, что ее жизнь остановилась в тот день? Что все, что прожито потом, не должно было бы существовать. А что было до того дня… то было свыше ее сил.
        Ее правый глаз уже ничего не видел. Но левым она видела, как сквозь грязное стекло, лицо безволосого. Он ей улыбнулся. Нет сомнения, это тот мужчина из кафетерия! Ее страдания в конечном счете ничего не значат, потому что ее любовь вернулась из небытия. И эта любовь больше никуда не уйдет, а навсегда останется там, где она хотела остановить свою жизнь, как останавливают кадр на экране. Все остальное больше не важно.
        Топор обрушился во второй раз.

22
        На решетке, окружавшей больницу имени Поля Жиро в Вильжюифе, висели два больших плаката:
        ЗАБАСТОВКА МЕДИКОВ
        МЫ НЕ ХОТИМ БЫТЬ ТЮРЕМЩИКАМИ
        Выпуклые красные буквы на больших белых простынях.
        Побег Тома Отрана поднял целую административную бурю в системе исправительных учреждений. Директор государственной службы исполнения наказаний устроил разнос дирекции государственных больничных учреждений, которой была подчинена лечебница в Вильжюифе. Санитар, который должен был наблюдать за общим залом, был сразу же наказан - понижен в квалификации и отстранен от работы. Персонал сумасшедшего дома сразу же начал забастовку. Бастующих поддержали синдикалисты из остальных отделений.
        Побег Тома Отрана выявил серьезные неполадки в работе этой лечебницы для тяжелобольных, в первую очередь - в вопросах ее безопасности, которую не мог обеспечить слишком малочисленный персонал.
        Медсестра в халате с круглым значком Всеобщей конфедерации труда на отвороте, белую ткань которого пересекала, словно шрам, надпись «Я бастую», протянула двум сыщикам из уголовной бригады полиции Марселя отпечатанную на ксероксе бумажку.
        - Спасибо, - поблагодарил ее Карим.
        - Нас надо поддержать. То, что здесь происходит, - это серьезно.
        Карим хотел начать разговор - в основном на социальные темы, но немного и о требованиях забастовщиков. Однако де Пальма пресек эти намерения, сказав:
        - Мы ищем отделение имени Анри Колена.
        - Психиатрическое? Вы в этом уверены?
        - Да.
        Во взгляде медсестры мелькнуло разочарование.
        - Вы из полиции?
        - Вы очень хорошо ставите диагноз, - процедил сквозь зубы де Пальма. - Сразу видно, что изучали психиатрию.
        Она смерила его взглядом.
        - Пять санитаров находятся под угрозой наказания, а они ничего плохого не сделали! Они рискуют потерять от трехсот до четырехсот евро в месяц. И это при наших заработках.
        - Я вас понимаю, - согласился Бессур.
        - В побеге виноваты те, кто сделал ремонт в отделении, а не санитары, которые выполняют свою работу. У нас здесь не тюрьма!
        - Вы совершенно правы!
        Де Пальма поднял глаза к небу.
        - Мы здесь для того, чтобы вернуть убийцу в дом зомби, а не для разговоров о проблемах психиатрии.
        - О'кей, о'кей, - вздохнув, подчинилась медсестра. - Это отделение находится в самой глубине больницы. Вы его ни с чем не спутаете: настоящая крепость. Туда просто так не попадают. Вас кто-нибудь ждет?
        - Да, доктор Кауфман.
        - Тогда проблем нет.
        Отделение имени Анри Колена находилось в самом конце территории лечебницы. Парадный двор, как в большой семинарии, затем - прямые безлюдные дорожки и по обеим сторонам каждой - оголенные зимой каштаны. Вдоль дорожек стояли одноэтажные дома из обтесанного камня. От одной службы к другой вели переходы с крышами из волнистых листов железа.
        Большинство корпусов были отремонтированы - постепенно, один за другим. Но лечебница сохранила аскетический вид, характерный для психиатрических больниц конца XIX века. Стены из известняковых блоков, темно-красные крыши и высокие окна строгой формы со скругленными углами как будто охраняли тайны трагедий, которые разыгрывались в этих стенах. Охраняли оборотную сторону человеческой души.
        Погода была хмурая. Дождя не было, но небо, которое отражалось в окнах служб психиатрического отделения, было словно в серых кляксах. В начале одной из дорожек появилась машина скорой помощи, подъехала к одному из корпусов и остановилась перед его дверями. Два санитара вывели за руки одетого в лохмотья больного, который шел согнувшись пополам, и сели в нее вместе с ним.
        - Я ненавижу это место! - заявил Бессур и объяснил: - Я боюсь сумасшествия, по-настоящему боюсь.
        - В некоторых культурах считают, что сумасшедшие обладают особыми способностями, - заметил Барон. - Что они видят то, что мы не можем видеть.
        - Ты что, веришь в это? Ты?
        - Нет. Но я не боюсь сумасшедших.
        В конце дорожки возвышалась стена, окружавшая отделение имени Анри Колена. Это была тюрьма в миниатюре - ограда, решетки из толстых прутьев. Самое дно психиатрии. Последнее место встречи, последний привал для тех, кого не хотят нигде, даже в тюрьмах. За этими решетками жили японец-людоед, террористы из «Аксьон директ» [31 - «Аксьон директ» - левая экстремистская организация.], которых долгое заключение свело с ума, и те, к кому применили статью 122 нового уголовного кодекса: «Человек не несет уголовную ответственность, если в момент преступления он страдал психологическим или нервно-психологическим заболеванием, из-за которого он не мог поступать осознанно или контролировать свои действия».
        Бронированная дверь, рядом с ней - изношенный телефон внутренней связи. Карим набрал номер и произнес:
        - Капитан Бессур и майор де Пальма.
        Что-то звякнуло, и дверь открылась. За ней возникла монументальная фигура охранника.
        - Здравствуйте. Могу я взглянуть на ваши удостоверения?
        Новые ограды, новые решетки. И пациенты-заключенные, похожие на тени. Никто из них даже не посмотрел на полицейских.
        - Это здесь. Доктор ждет вас.
        Главный врач Мартин Кауфман был высоким худощавым мужчиной с большими руками, которым было тесно в рукавах медицинского халата, и бритой головой. Он напоминал странного огромного безволосого паука с симпатичным лицом. Взгляд примирителя и сочные губы гурмана.
        - Я полагаю, вы полицейские из Марселя?
        - Вы полагаете верно! - ответил де Пальма и улыбнулся.
        - Идемте!
        Старые здания отделения были полностью отремонтированы. Второй этаж занимала галерея, огороженная ради безопасности высокой оградой. Обстановка внутри напоминала скорее ясли для маленьких детей, чем помещения для опасных больных. Розовые и голубые интерьеры, зеленые стены, желтая кайма по краям. Ни одного прямого угла в коридорах. В дверях залов и служебных помещений - окошки. Ничто не могло, по крайней мере в теории, ускользнуть от глаз санитаров. Во всех палатах стеклянные стены, мебель намертво прикреплена к полу.
        В палате 37 мужчина лет тридцати спал, свернувшись калачиком и засунув в рот большой палец.
        - Отран не должен был оказаться у нас, - говорил психиатр. - Его должны были бы отправить в Саррегемин: это ближе к Клерво. Но вы же знаете, как перенаселены такие учреждения, как наше, верно?
        - К сожалению, знаем, - подтвердил Карим.
        - И теперь это дело свалилось на нас!
        Они прошли через общий зал. Там было пусто: большинство больных сейчас находились в мастерской или в прогулочном дворе, это зависело от того, в каком корпусе их содержали. Де Пальма заметил недоступные для взгляда наблюдателей углы, о которых писали в отчете полицейские из Версаля. В стенах были прорезаны смотровые окна.
        - Вот место, где его видели в последний раз, - указал доктор, остановившись в нескольких шагах от настольного футбола. - Отран, должно быть, спрятался в этом углу, который не виден ниоткуда, а потом воспользовался моментом, когда наше внимание ослабло, и ушел.
        Во дворе росли четыре каштана. Они были посажены в ряд с одинаковыми промежутками; крайний справа давал возможность подобраться к забору и нависал надо рвом.
        - Он забрался на это дерево и прыгнул, - уверенно сказал де Пальма.
        - Да ведь это самое меньшее три метра! - усомнился Кауфман.
        - Значит, вы плохо его знаете! - заметил де Пальма.
        На лице Кауфмана отразилось недоверие. Он взглянул на Карима Бессура. Тот, кажется, тоже сомневался в словах своего начальника.
        - Не могли бы вы снова рассказать нам, как это произошло? - попросил де Пальма.
        Психиатр недовольно поморщился, указал взглядом на зал и начал свой рассказ:
        - Пятеро санитаров, которые дежурили в зале, все были заняты работой. Один делал обыск в палатах, двое готовили еду на кухне - она находится вон в том здании, еще двое сопровождали больного в туалет. Те, кто был на кухне, могли видеть общий зал и восьмерых пациентов, которые в нем находились. Проблема - этот невидимый угол. За две минуты Тома Отран успел удрать.
        Во дворе трое санитаров играли в футбол с больным, состояние которого «стабилизировалось». Пациент открывал рот, показывая обломки зубов, и вскрикивал, поднимая верх ничего не выражавшие глаза, когда мяч отскакивал от его головы.
        - Идемте, посмотрим на палату, в которой Отран лежал. И я хочу показать вам еще кое-что, - сказал Кауфман.
        По большому коридору, стены которого были выкрашены в зеленый и белый цвета, они перешли в корпус 38. Здесь двое санитаров пытались успокоить пациента - голого, с растрепанными волосами, согнувшегося пополам. Кауфман остановился и произнес:
        - Вот наша повседневная жизнь. Очень сложные больные и постоянная нехватка персонала. Этот больной отказывается идти в душ. Очень молодой человек.
        - Сколько ему лет? - спросил Карим.
        - Девятнадцать.
        Бессур заглянул в глазок. Санитары приблизились к больному. Они держали руки ладонями вверх, чтобы показать, что у них мирные намерения.
        - Кстати, он должен быть вам знаком! Это Жереми Кастель.
        - Да, я вижу… Тот, который убил своих отца и мать, из Бордо.
        Этому светловолосому парню в момент убийства было четырнадцать лет.
        - Идемте! На них не всегда приятно смотреть, - сказал психиатр.
        Палата Отрана была первой справа от входа в корпус. Кауфман бросил взгляд на соседние палаты и наблюдательный пост. Всю эту часть здания обслуживал всего один санитар. Психиатр толчком открыл дверь.
        Довольно высокая металлическая кровать, ножки которой привинчены к полу. Ни одного острого угла, все округлое. Пол выстелен серыми и желтыми плитками.
        На столике, встроенном в стену, стояло несколько книг. Среди них «Доисторический Прованс» - коллективная работа группы исследователей - и номера журнала «Исследования», посвященные новейшим открытиям в палеонтологии.
        Врач взял один из журналов:
        - Я видел Отрана всего два раза и оба раза говорил с ним о доисторической эпохе. Мне казалось, что это единственный способ вступить с ним в контакт, установить с ним какие-то отношения. На первый взгляд Тома был кладезем научных знаний, невероятно талантливым человеком. Во время наших встреч он много рассказал мне о новейших теориях в антропологии и палеонтологии. Это произвело на меня большое впечатление.
        Де Пальма внимательно всматривался в стены, надеясь увидеть на них надпись, оставленную Отраном, или какой-нибудь начерченный им знак. Ничего. Только серая краска, блестевшая в свете неоновой лампы, которая горела в нише на потолке.
        - Что он читал перед побегом? - спросил де Пальма.
        - Не знаю. В самом деле не знаю.
        - А последняя книга, о которой он говорил с вами?
        - Не знаю почему, но он заговорил со мной об очень старой книге по криминологии, она называется «Человек-убийца». Мне пришлось искать имя автора в Интернете.
        - Чезаре Ломброзо, конец XIX века, - договорил за него де Пальма.
        - Вы знаете эту книгу?
        - Да. Почему он заговорил о ней с вами?
        - Об этом я ничего не знаю. - Кауфман отрицательно покачал головой. - Он только спросил меня, читал ли я ее. Больше мы на эту тему не говорили. Но я хотел бы показать вам одну вещь. Я забыл сказать о ней другим полицейским. Пройдемте в мой кабинет.
        Они прошли в обратном направлении через несколько дверей с «глазками» и встретили по пути только одного больного в окружении троих санитаров.
        Пациентов, работавших в мастерской, было немало, здесь собрались все, кто был в состоянии добраться до нее. Персонал лечебницы пытался вернуть больных в общество с помощью простых работ. Это минимум того, что должно было делать лечебное учреждение. Лечебница для тяжелобольных - не тюрьма. Но персонал тюрем считал ее чем-то вроде своей свалки - местом ссылки для самых сумасшедших из сумасшедших. Самой глухой дырой из глухих дыр.
        Кауфман театральным жестом открыл одну из дверей и произнес:
        - Вот мой кабинет. Садитесь.
        В левой части стола лежал медицинский справочник «Видаль», толстый, как телефонная книга, в правой части - несколько разрозненных листков бумаги и фломастеры разных цветов. На стенах висели два плаката с видами гор, на обоих - голые скалы, а также картина на холсте - композиция в красных и синих тонах, которая показалась Бессуру очень красивой и волнующей. Посреди однотонных пятен масляной краски возникал портрет: два глаза, едва намеченные рельефными мазками, смотрели на зрителя. Картину написал один из пациентов лечебницы.
        Кауфман медленно выдвинул ящик своего письменного стола и вынул оттуда статуэтку.
        - Тома был художником. Во время нашей первой встречи он попросил, чтобы я дал ему что-нибудь, чтобы он мог заниматься скульптурой. Я дал ему глины и несколько деревянных инструментов - безопасные вещи. Он слепил вот это. Неплохо, правда?
        Де Пальма вздрогнул: статуэтка, которую врач только что положил на свой рабочий стол, изображала человека с оленьей головой. Высота ее была примерно пятнадцать сантиметров. Рога получились очень хорошо. Глаза были едва намечены, и от этого человек-олень казался еще сильнее.
        - Как по-вашему, почему он слепил это? - спросил Карим.
        - Именно это я пытался понять, когда он убежал. К сожалению, я еще не получил историю его болезни.
        На несколько секунд психиатр задумался, и на его лбу появилась морщина в форме буквы S. - Потом он продолжил:
        - Тома осознавал, что болен. Он однажды сказал мне, что осознает это с тех пор, как к его бедной голове прикрепили электроды. Никогда - вы слышите, никогда! - его не спрашивали: хочешь поговорить о том женском голосе, который отдает тебе приказы? Никогда! Разгадка, несомненно, кроется в этом.
        Скоростной поезд до Марселя опаздывал из-за снегопада. В зале Лионского вокзала пассажиры толпились перед табло. Ждать поезда придется в лучшем случае два часа.
        Несколько таксистов курили папиросы и топали, чтобы согреться. Легкий ветер с полюса снова и снова пролетал через привокзальную площадь. Де Пальма и Карим ускоренным шагом дошли до пивной «Два циферблата» и заняли места за одним из круглых столиков. К ним сразу же подошел официант - упитанный, с отвисшими щеками. Оба заказали кофе.
        - Ты знаешь, что находится в пещере Ле-Гуэн? - внезапно спросил де Пальма у Бессура.
        - Ну… наскальные росписи, - ответил тот.
        - Главная из них - «Убитый человек», очень редкий рисунок.
        - Что это такое?
        - Сделанное резцом изображение человека, который убит… по крайней мере, символически. В определенном смысле - первое изображение убийства в истории человечества. Такие рисунки есть и в других пещерах - например, в пещере Шове.
        - Ты специалист в таких вещах?!
        Де Пальма отвел взгляд, какое-то время смотрел в сторону улицы, потом улыбнулся и ответил:
        - Нет. Я просто пытаюсь понять ненормального человека Тома Отрана. И разумеется, понять его сестру Кристину. Наше общество считает варварством все, что далеко от него - далеко в пространстве или во времени. Отран отстаивает права того, что далеко от нас во времени.
        - Значит, он присоединяется к варварам!
        - Нет. Это мы загоняем его в их лагерь.
        Бессур помешал свой кофе и спросил:
        - Кто такой этот Ломброзо? Я слышал что-то о нем в полицейской школе, но что именно, не помню.
        - Великий итальянский криминолог. Он думал, что преступник - это что-то вроде современного кроманьонца. Человек, в котором проявились и погубили его свойства людей палеолита, сохранившиеся в генах у нас, цивилизованных людей.
        - Чепуха!
        - Может быть, и так. Но в криминологии на основе чепухи часто создают новую школу. Это позволяет не видеть за убийцей человека. В середине XIX века Ломброзо, итальянский врач, исследовал тысячи черепов преступников и обнаружил у большинства этих черепов похожие характеристики. На этой основе он сделал несколько выводов, которые считал законами природы, составил антропологию преступников и объявил, что более чем в трети случаев причина преступления - наследственность. Ломброзо утверждал, что во внешности преступников есть отличительные черты, по которым их легко определить. Все эти особенности сближали преступника с первобытным человеком и даже с обезьяной - нашим предком. О некоторых знаменитых убийцах даже написано, что у них были необыкновенно длинные руки, как у приматов.
        - Ты в самом деле полагаешь, что люди и теперь так думают? - поинтересовался Бессур.
        - Конечно, - подтвердил де Пальма. - Такие штампованные представления нельзя стереть из умов, как надпись с доски мелом. Кроме размеров черепа, Ломброзо использовал и другие анатомические критерии. Например, отметил, когда у человека в детстве прорезались не все зубы или были лишние пальцы на руках или ногах. Для Ломброзо все человеческое общество деградировало. И поэтому количество преступлений могло только возрастать.
        - Я припоминаю, что где-то слышал что-то подобное.
        - Важно, чтобы ты знал вот что: некоторые ученые до сих пор не расстались с этими теориями. И в их числе - тот, с кем ты скоро встретишься.
        - Кто это?
        - Доктор Кайоль. Психиатр, лечивший Отрана.
        Зазвонил мобильник. После короткого разговора Барон нервно засунул его в карман, потребовал счет и сказал Кариму:
        - Очень жаль, сынок, но мы опоздаем на марсельский поезд.

23
        Три машины службы общественной безопасности перегородили улицу, оставив для проезда местным жителям всего одну полосу. Люди в белых комбинезонах и шлемах входили в квартиру на первом этаже, выходили, рылись в больших ящиках и возвращались обратно уже с другим инструментом в руке. Де Пальма и Бессур, расчищая себе путь, вошли в квартиру.
        - Убитую звали Люси Менье, - сказал комиссар Рейно из бригады уголовной полиции Парижа. - Я сразу подумал про того типа, за которым вы охотитесь.
        Бессур поднес ладонь ко рту и несколько раз глотнул воздух, чтобы подавить приступ рвоты.
        - Черт! Я думал, что уже немало повидал…
        - Ну, теперь ты больше не сможешь так сказать, - заметил де Пальма.
        Труп Люси Менье лежал на продолжавшем работать телевизоре. Руки свисали по бокам экрана, грудная клетка была вскрыта. На экране ведущий утренней программы из разряда «магазин по телевизору» представлял товар, цена на который снижена, - устройство для чистки вещей паром под высоким давлением.
        - Сердце исчезло, - пробормотал техник в белом комбинезоне.
        Де Пальма старался запомнить каждую подробность и ничего не упустить. Присутствие полицейских из парижской бригады его раздражало, но он был не на своей территории и должен был смириться.
        Его взгляд пересекся с мертвым взглядом Люси. Один ее глаз был наполовину закрыт синяком, второй широко раскрыт. Де Пальме захотелось куда-нибудь спрятаться, убежать отсюда. Или выпить виски или еще чего-нибудь крепкого.
        - Обратите внимание, что она была раздета на кушетке! - приказал он Кариму громче, чем надо, чтобы овладеть собой. Но тот уже перешел в другую комнату.
        - Вы мне что-то сказали? - отозвался техник, снимавший защитные очки.
        - Нет, - отозвался де Пальма, стараясь больше не смотреть на труп Люси. - Могу я взглянуть на другие комнаты?
        - Хоть сейчас: мы уже все их просмотрели.
        - Следы есть?
        - Да. Отпечатки большого и указательного пальца на книгах. Книги опечатаны. Номер 30, если не ошибаюсь.
        - Очень хорошо! Не могли бы вы передать их нам, когда вас сменят? Я хотел бы знать это заранее.
        - Нет проблем.
        В квартире была еще одна комната, кроме этой. Ее зарешеченное окно выходило прямо на улицу. Люси Менье повесила на это окно тюлевые занавески, которые успели пожелтеть от времени, и толстые шторы, чтобы укрыться от нескромных взглядов.
        На книжной полке - несколько старых книг. Де Пальма заметил среди них «Шаманизм и религию кроманьонцев» и «Шаманов доисторической эпохи» Клотта и Льюиса и тихо сказал:
        - Та же книга, что в Клерво.
        - Посмотри на стену! - крикнул Бессур.
        Негативный отпечаток ладони.
        Де Пальма просмотрел фотографии, сделанные в камере Тома Отрана, и воскликнул:
        - Он такой же!
        Бессур наклонился, посмотрел через его плечо и подтвердил:
        - В точности такой же.
        Никогда нельзя предсказать, с чего начнется ближайший выпуск новостей на радио. Де Пальма был готов спорить на что угодно, что пресса займется убийцей Люси только завтра, и ошибся. В восемь часов, в экстренном выпуске новостей, было рассказано обо всем, что он только что пережил вместе с Бессуром, причем телевизионщики проявили извращенную любовь к подробностям.
        В прессе то же самое: снова и снова повторялись слова «серийный убийца», «чудовище», «зверь в человеческом облике». О людоедстве еще не писали: очевидно, напишут завтра, подумал де Пальма, решили оставить что-нибудь для передовой статьи.
        Де Пальма достаточно насмотрелся на то, как начальники полиции и государственные чиновники тайком сливают информацию журналистам, чтобы добыть себе крупицу славы. Скоро лицо Отрана появится на экранах и на первых полосах газет. Отран во второй раз станет тем, что де Пальма так ненавидит, - именем, которое будет напечатано огромными жирными буквами поперек всех пяти колонок на первой полосе.
        Коробка с делом Отрана стояла на старом шкафу с застекленной дверцей, который достался де Пальме от родителей. Майор снял ее оттуда и поставил на покрытый ковром пол.
        Первыми ему попались на глаза протоколы, составленные во время ареста близнецов двумя офицерами, которые участвовали в задержании. Де Пальма стал быстро просматривать их и задержался на одной бумаге. Список вещей, конфискованных у брата и сестры. В нем - одно лишь подводное снаряжение. Вот что написал лейтенант:

«Конфискуются:
        - два комбинезона для подводного плавания, поношенные, черного цвета, мокрые;
        - две пары ласт, поношенные;
        - две маски для подводного плавания;
        - две бутыли со сжатым воздухом, полупустые».
        В то время, когда были арестованы близнецы Отран, в пещеру существовал вход с суши. (Несколько лет назад он был засыпан обвалом.) Но тогда им не обязательно было спускаться под воду. То есть не было объективных причин, чтобы хранить в пещере это снаряжение. Список был длинный, как для серьезной экспедиции. А у близнецов не было необходимости ни входить в пещеру, ни выходить из нее под водой.
        Он позвонил Полине Бертон.
        - Вы раскопали все затопленные углы пещеры?
        - Да, все проходы, которые идут от затопленного зала. Почему вы спрашиваете меня об этом?
        - Не знаю. Я пытаюсь кое-что понять.
        Полина была не одна. Она попросила де Пальму подождать несколько секунд и куда-то ушла, а вернувшись, сказала:
        - Осталось проверить только одно место.
        - Какое?
        - Бездну.
        - Что это за бездна?
        - Большой колодец рядом со скалой, похожей на драпировку, где сохранились следы рук. Еще никто никогда не опускался на его дно. Никто.

24
        Дом стоял за скалой, похожей на сидящую собаку. Отран не был здесь с тех пор, как последний раз проводил каникулы вместе с сестрой. Несколько воспоминаний всплыли на поверхность его ума, но он прогнал их.
        Отран посмотрел на небо. Большое облако, единственное на всем небосводе, должно было через несколько минут пройти мимо луны. Он снова вскинул на плечо свой рюкзак и пошел так быстро, как только мог, хотя ему мешали корни сосен, протянувшиеся между камнями.
        Ветер только что усилился и бешено свистел в скрюченных пальцах старых дубов. Воздух, в котором словно происходило сражение, пах смолой, миндалем и гвоздикой. Как раз перед тем, как луна исчезла за большим облаком, Тома разглядел дом. Белые каменные стены отсвечивали странным мертвым блеском. Дорога, которая к ним вела, не была длинной, но уже много лет никто не заботился о ней, и теперь Отран вынужден был осторожно пробираться вперед между кустами, ветки которых царапали его кожу. Время от времени он останавливался, нюхал и слушал.
        Тома помнил, что раньше ключ от дома лежал за маленькой прачечной. Там же он должен лежать и теперь: прачечной, скорее всего, никто не пользуется с тех пор, как высох родник. Оставалось только надеяться, что дом не разорен какими-нибудь вандалами и что никто не поселился в нем самовольно. А воровать там всегда было нечего - разве что воспоминания, но их никто и ничто не может отнять у человека. Даже в доме сумасшедших врач не сумел заставить замолчать его память. Тут химия оказалась бессильна.
        Среди деревьев, которые росли на гребне холма, пролетела сова. Отран остановился и втянул ноздрями воздух - ни собаки, ни человека и никаких опасных животных. Только острый горьковатый запах хвои, которой была усыпана земля.
        Он осторожно пошел вперед. Все его чувства были напряжены до предела. Черепица крыши блестела на изгибах в отсветах луны. Дом не изменился. Дверь маленького гаража была сломана и висела на последних винтах, еще продолжавших держаться в сухой древесине. Никто не приходил сюда почти десять лет. Маленькая терраса заросла ежевикой и плющом. На ней лежали остатки скамьи. Его отец часто сидел здесь и смотрел на своих детей, игравших среди сосен. Теперь землей под соснами завладел кустарник.
        Ключ был на прежнем месте - за прачечной, только засыпан листьями и хвойными иглами, которые приносил сюда ветер. Тома схватил его и несколько секунд гладил кончиками пальцев. В лесу затрещали ветки, хрюкнул кабан. Тома вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь. В ноздри ему ударил запах гнилой ткани и пепла. Тома закрыл дверь и долго стоял в темноте. Дом скрипел под ударами ветра. Временами Отрану казалось, что он слышит голос сестры, которая перед сном всегда рассказывала шепотом невероятные истории, медленное дыхание отца и потрескивание его пеньковой трубки.
        Он открыл свой рюкзак, достал оттуда купленный в Париже фонарь и включил свет.
        Все было на месте, но покрыто толстым слоем времени. В гостиной - большой и массивный дубовый стол и стулья с соломенными сиденьями. На этих стульях он когда-то качался, ожидая неизбежные макароны с томатным соусом в полдень и овощной суп вечером. Отец готовил очень плохо.
        Тома решил раздеться, чтобы его тело пропиталось холодом. Оно еще болело, его тело, но не задрожало от холода. Отрана ободрило то, что его организм хорошо выдерживает низкую температуру: значит, он все еще хозяин своих мышц и нервов. Долгие часы тренировок в тюрьме и лечебнице принесли свои плоды.
        На стенах, которые местами вспучились от плесени, висели две гравюры в рамках. Обе изображали перевал Сент-Мари во времена, когда через Атлантику плавали на кораблях. В те дни буксиры, дымя во все легкие, передвигали гигантские тела лайнеров, снаряжая их в путь до Нью-Йорка или Рио.
        В очаге лежало наполовину обуглившееся полено, похожее на большую ящерицу с чешуей из углей. На каминной полке стояли ваза, в которой когда-то хранился букет лаванды, и картина, написанная его сестрой Кристиной, - рыбный аукцион в Старом порту.
        Тома вынул из рюкзака сэндвич, купленный в Марселе, и литровую бутылку с водой и жадно вонзил зубы в мягкий хлеб. У него оставались еще два сэндвича и одна бутылка.
        Сыщики не знают про этот дом, на этот счет Тома мог быть спокоен. Если будет нужно, он сможет прожить не одну неделю в этом глухом углу, среди лесов и скрытых долин. Он владеет искусством выживания. Дичи здесь достаточно. А до воды, которая вытекает из углубления в скале, меньше двухсот метров.
        Доев сэндвич, он прошел в комнату, где когда-то жил его отец. Постель была перевернута: несомненно, тот, кто сломал ставню, побывал здесь и искал под матрасом шерстяной чулок с деньгами. Тома поставил все на место. Увидев желтые простыни, он вспомнил, как они с сестрой долго слушали рассказы отца. Ковер с рисунком из маленьких фиолетовых цветков превратился в лохмотья. Кусок штукатурки отвалился от тростниковой основы потолка и, упав, разбился о ночной столик.
        Тома отступил назад, до самого порога комнаты, и закрыл глаза, чтобы прогнать эти воспоминания. Ему нельзя быть слабым.
        Маленький коридор вел в другую, более просторную комнату, которая когда-то была детской. В ней стояли у стен две кровати, накрытые вязаными шерстяными одеялами из разноцветных квадратов, - одна напротив другой. В центре - ковер, окрашенный в бледные тона. Он покрыт толстым слоем пыли и чешуйками падавшей с потолка краски. Два ночных столика, где терпеливо ждали своих хозяев книги - «Печальные тропики» у Кристины и «Два сезона в каменном веке» у него самого. Никаких украшений, как в монашеской келье. Маленькое окно, из которого видна прачечная.
        Отран засунул руку под свою кровать, вынул длинный деревянный ящик, поставил его перед собой и открыл. Внутри лежали, завернутые в шкуру серны, две вещи - приспособление для метания копий, сделанное из рога северного оленя, и топор. Ручка топора была вырезана из слегка изогнутой ветки ясеня и имела в длину около тридцати сантиметров. Его заостренное с двух сторон кремневое лезвие было таким же острым, как металлическое, и крепилось к ручке ремнями из высушенных кишок. Отран проверил, прочны ли ремни, и несколько раз взмахнул топором, чертя лезвием круги в воздухе.

25
        Барон искал «Франс-Мюзик» в приемнике «Джульетты». Надо было поворачивать хромированную ручку осторожно, потому что желтая стрелка была капризной. С тех пор как к ней прикоснулась Ева, стрелка упорно отказывалась настраиваться на служебные частоты. Правда, она была установлена на одну и ту же частоту уже больше сорока лет. Набравшись терпения, де Пальма в конце концов остановил ее на какой-то станции, передававшей только информацию. У диктора был трагический голос. Французские самолеты только что атаковали Ливию. Война никогда не закончится. Посреди заявления президента республики радио вдруг дало сбой. Де Пальма повернул круглое колесико ручки и попал на «Франс-Мюзик», где передавали концерт серийной музыки [32 - Серийная музыка - музыка, написанная с помощью серийной техники, то есть когда композитор выбирает звуковой ряд (серию) и все сочинение создает только на его основе. Эта техника получила распространение в XX веке.]. В программе - Штокхаузен [33 - Штокхаузен (1928-2007) - знаменитый немецкий композитор, дирижер и теоретик музыки.]и Булез [34 - Пьер Булез (р. 1925) - знаменитый французский
композитор, дирижер и теоретик музыки, был лидером музыкального авангарда 1950-х годов.]. Де Пальма увеличил громкость и закрыл окна в задней части автомобиля.
        Бульвар Мишле был не слишком загроможден машинами. Музыка в стиле алеаторики [35 - Алеаторика - направление в музыке, в котором при сочинении и исполнении произведений применяется более или менее управляемая случайность.]придавала этому роскошному кварталу Марселя что-то сюрреалистическое. Отраны жили на улице Брюйер, в квартале Мазарг, в частном доме. Этот дом был построен не в ряду традиционных фасадов с тремя окнами, а в глубине двора. При доме был сад. Само здание было окрашено в цвет охры, имело большие окна и балкон округлой формы.
        Сегодня Барон не дежурил по службе, но он терпеть не мог выходные. Он припарковал «альфа-ромео» у тротуара, строго соблюдая правила.
        Всего в нескольких метрах от дома Отранов беседовали о чем-то две старушки. Одну из них он сразу узнал по тощему подбородку и черным глазам. Ее звали Люсьена Либри. За десять лет, которые прошли с тех пор, как он ее допрашивал, она совсем не изменилась. Те же седые волосы, собранные в пучок, та же сутулая спина и искривленные руки. Люсьена до замужества работала на фабрике по производству пробковых шлемов, а после свадьбы стала торговать овощами и фруктами и имела свой лоток на рынке, на площади Кастеллан. С тех пор как скончался ее муж, она носила траур. Вторая женщина, очевидно, была лишь ненамного моложе. Де Пальма поздоровался с ними.
        - Мне кажется, я с вами уже знакома…
        - Вы действительно знакомы со мной, мадам Либри. Я полицейский и допрашивал вас десять лет назад.
        - Верно! Теперь я вас вспомнила. Вы должны помнить и Жермену Алессандри, - сказала Люсьена, указывая на свою собеседницу.
        - И ее отлично помню, - ответил де Пальма.
        - У вас есть какие-то новости? - спросила Жермена. - Говорят, он убежал.
        - Никаких особенных новостей нет. Я просто пытаюсь сложить вместе куски материалов старых расследований, чтобы понять, как найти Тома. И у меня возник вопрос: что стало с его родителями?
        - С родителями! - воскликнула Жермена. - Упокой их Боже! Можно сказать, счастье, что их нет в живых: для них лучше, что они не видят всего этого.
        - Пресвятая Богородица! Действительно лучше, - подхватила Люсьена. - Отец был хороший человек, но она… - Старушка поморщилась от отвращения.
        - Что вы хотите этим сказать? - поинтересовался де Пальма.
        - Она была шлюхой! Иначе не скажешь. Обращаться с детьми так, как она! Что после этого могло из них выйти? Только ненормальные.
        - Ох да! - согласилась Жермена и покачала головой. - Бедняга Тома. Его сестра еще как-то справлялась со всем этим. Но он после смерти отца совсем потерял голову, и мать поскорее отправила его в психбольницу.
        Женщина подчеркивала каждую свою фразу покачиванием головы. Мать близнецов родилась в Кассисе. Ее звали Мартина, а девичья фамилия была Комб. По словам бывших соседок, была гулящей. «На ней один только трамвай не побывал!»
        Скутер лавировал между двумя грузовиками с товарами. Шофер, доехавший до конца улицы, заглушил слова Люсьены ревом мотора.
        Рождение близнецов стало для Мартины катастрофой: она заплакала. Она не чувствовала, что у нее есть дети. А вот Пьер Отран был примерным отцом. Он берег детей как зеницу ока.
        Де Пальма не любил такие черно-белые описания отношений между супругами: он по опыту знал, что на самом деле так никогда не бывает.
        - А как отец вел себя, когда его жена грубо обращалась с близнецами? - спросил он.
        - При нем она ничего такого не делала! Всегда тайком от него. Вы меня поняли?
        Барон покачал головой.
        Мартина погибла за рулем большого зеленого «мерседеса». Де Пальма всегда думал, что ее дети устроили этот несчастный случай или, по меньшей мере, желали ее смерти так сильно, что спланировали аварию. В его уме мелькнули слова Электры:
        Мертвые ревнивы: вместо жениха
        Он прислал мне ненависть со впалыми глазами.
        - Несчастье произошло на извилистой дороге Терм возле поселка Пейпен [36 - Пейпен - это скорее городок, чем поселок (население несколько тысяч человек), всего в 20 километрах от Марселя.], но где именно, не знаю, - пояснила Люсьена.
        Дорога Терм - место, хорошо известное любителям кататься на велосипеде по утрам в воскресенье и тем из субботних велосипедистов, которые хотят помериться силой с извилистыми дорожками, пересекающими пустоши. Эта дорога начинается в северной части Марселя, проходит через заброшенные кварталы города, Ложис-Нёф, а потом идет по камням до безлюдного перевала над Пейпеном. Летом на ней так жарко, что она превращается в настоящий ад.
        - Когда мать умерла, у мальчика уже были проблемы с психикой? - спросил де Пальма.
        - Она выставляла его болезнь напоказ, - сообщила Люсьена с видом человека, раскрывающего тайну. - И, кроме того, он тогда уже побывал в психбольнице. Я помню, что у него бывали ужасные нервные припадки и после них он много дней подряд ничего не говорил.
        По щеке Люсьены покатилась слеза, и женщина вытерла ее тыльной стороной ладони.
        - Сколько раз он приходил ко мне за утешением! Ему было семь или восемь лет. Отец часто возил его в их деревенский дом. Ему это шло на пользу.
        - У них был деревенский дом? - спросил де Пальма.
        - Да, но я не помню, где он находится. Кажется, возле Сен-Максимена.
        Дорога Терм явно не самый короткий путь из Мазарга до Сен-Максимена. Гораздо быстрее ехать на Обань, а потом на Экс-ан-Прованс. Де Пальма отметил это в уме. Сосед из дома номер 32 открыл окно и с любопытством посмотрел на них. Из его гостиной на улицу вырвались громкие звуки телепередачи: передавали какую-то телевизионную игру. Потом они оборвались: сосед закрыл ставни. Выражение лица Люсьены изменилось, и она приглушенным голосом сказала:
        - Тома одичал из-за этих несчастий. Мы несколько раз видели, как пожарные и полицейские приходили сюда - увести его в лечебницу.
        - Он много времени проводил с сестрой?
        - Они все время были вместе. После смерти матери он долго был в больнице - я не поняла почему, но вообще-то болезни головы - это сложная вещь. Однажды он вернулся из больницы. Что стало с его волосами! Они были белыми, как таблетка аспирина. Это от лекарств, которые им дают. Он был уже взрослый. Я до сих пор помню, как это было. Он сказал мне: «Я убью всех этих врачей». Вид у него был злой. Пресвятая Дева, какой у него было взгляд! Этот взгляд я никогда не забуду. Это больше не был тот мальчик, которого я знала.
        - Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о его друзьях?
        - Он очень дружил с моим сыном, - ответила Жермена. - До одиннадцати лет они были друзьями, а потом… как всегда бывает, перестали.
        - Но с моим сыном он и позже часто виделся, - вмешалась Люсьена. - Они ходили нырять, и вместе с ними ходил маленький Франк… Люччиони. Ой! Ведь тогда говорили, что это он убил Франка. Но меня это всегда удивляло: они были как братья. И оттого что человек сумасшедший, он все равно такого не сделает.
        Убийство Франка Люччиони слишком быстро приписали Отрану: это все же был не его почерк. Убийство, замаскированное под несчастный случай так, как будто человек утонул совсем близко от пещеры Ле-Гуэн. Де Пальма подумал о Реми Фортене и Тьери Гарсии. Шестерни его мыслительного механизма едва заметно сдвинулись с места и повернулись.
        - Расскажите мне об отце Тома. Вы его помните?
        - Прекрасно помню. Очень хороший был человек, но не такой, как мы, - инженер, из верхов общества.
        - А как он проводил свободное время?
        - Много нырял. Он и своих детей этому научил. На выходные они почти всегда ходили плавать под водой…
        - В каланки.
        - Да.
        - Вы тогда уже бывали у них дома?
        - Да, и часто. Какое-то время я убиралась у них.
        - Можете вы мне описать, каким был их дом внутри?
        Люсьена на несколько секунд закрыла глаза, потом сказала:
        - Красивый! Роскошные кресла, дорогая мебель. У них были деньги.
        - А художественные вещи у них были?
        - А как же! Полно. И повсюду. Их нельзя было трогать.
        - Что вы хотите этим сказать?
        - Это были доисторические вещи, - сказала она так, словно доверяла тайну. - Он считал эти штуки красивыми, но я их побаивалась.
        - Объясните мне это.
        - Там было столько этих уродин - статуэтки, ножи, камни… И еще не знаю что. Целый музей. Особенно в коридоре. Но мне нельзя было их трогать, стирать с них пыль и то было нельзя. Ничего нельзя!
        - А детям?
        - Им это тоже было запрещено.
        - Вы сказали мне, что там были статуэтки. Вы помните, как они выглядели?
        Люсьена долго думала, потом заговорила снова:
        - Этого я не помню… Но помню, что месье Отран говорил, что это очень ценные вещи, очень редкие. Единственные экземпляры!
        - Вы не помните, была ли там одна определенная статуэтка - изображение человека с головой оленя?
        Люсьена покачала головой:
        - Нет. Это было очень давно. И к тому же плохое забывается быстрее, чем хорошее.
        То, чем занялся де Пальма, как только оказался в своем маленьком кабинете, было похоже на урок труда для детей. В магазине скобяных товаров на углу он купил банку природных красителей. Набрал в рот две кофейные ложки порошка охры и немного воды, положил ладонь на лист бумаги и дунул на нее. Результат получился не блестящий, но теперь он понял, как это делал Отран.
        Он повторил этот опыт на стене. Полный провал: ему пришлось сделать несколько попыток, и в итоге получился не слишком яркий отпечаток. В этот момент вошла Ева.
        - Ну и ну! Теперь ты вообразил себя кроманьонцем! - произнесла она, потом заметила отпечатки на стене и закричала.
        - Не беспокойся, я все вытру.
        - А что это за музыка?
        - Джон Кейдж [37 - Кейдж Джон (1912-1992) - американский композитор, музыковед, философ, поэт и художник. Пионер в области электронной музыки, нестандартного использования музыкальных инструментов и алеаторики.], «Роаратория».
        - Какой ужас!
        Рот Барона был испачкан охрой, на белой рубашке остались пятна краски каменного века. Ева долго рассматривала Мишеля, не зная, смеяться ей или плакать.
        - Надеюсь, ты не станешь заходить в своих опытах дальше? Не забывай, что я ношу имя праматери человечества. Меня нельзя есть! Это табу!
        - Я это знаю.
        И де Пальма помчался к умывальнику - промыть рот. На секунду ему показалось, что его сейчас вырвет так, что все внутренности вылетят через рот. Когда эмоции утихли, он сразу же набрал номер телефона комиссара Рейно из уголовной полиции Парижа.
        - Есть ли следы ДНК на настенном отпечатке?
        - Нет, - ответил Рейно, - никаких следов.

26
        Доктор Кайоль принимал пациентов по четвергам с 14 до 18 часов в больнице имени Эдуарда Тулуза. Больница располагалась в двух горизонтальных многоэтажках, стоявших под прямым углом друг к другу, в промежутке между большими кварталами на севере Марселя. Де Пальма пришел в секретариат психиатрическое отделение для взрослых. Здесь все было идеально начищено, мягкие цвета интерьера придавали служебному помещению приветливый вид. Секретарша, с толстым слоем тонального крема на лице, с очками на кончике носа, встретила его холодной улыбкой и спросила:
        - У вас назначена встреча с доктором Кашлем?
        - Нет. Просто скажите ему, что с ним желает поговорить майор де Пальма.
        - Вы из полиции?
        - Нет, с флота.
        Секретарша, услышав это, не проявила никаких чувств, только застучала пальцами по кнопкам коммутатора.
        - Доктор Кайоль примет вас через несколько минут, - сообщила она майору. - Будьте добры немного подождать его в зале, в конце коридора.
        Зал ожидания был длинной комнатой, которую освещали настенные лампы. Кроме них, на стенах висели картины - зеленые сельские пейзажи и плакаты с советами, как не заразиться СПИДом. На столе лежали кучей глупые журналы, как в приемной любого врача. Очевидно, жизнь сильных мира сего и их прихлебателей, изображенная на глянцевых фотографиях, нравилась больным.
        Молодая женщина с бледным как воск лицом и мокрыми глазами листала вульгарный журнал. Закончив очередную страницу, она перебрасывала языком жвачку из-за одной щеки за другую, поднимала взгляд от журнала и смотрела пустыми глазами на де Пальму. На ладонях у нее был неумелый рисунок синими чернилами. Надпись «Марк» - имя любимого. Сердце и бесцветный цветок. Следы заключения, клейма арестантки.
        Доктор пришел через несколько минут. Тот же огненный взгляд, что десять лет назад, те же квадратные очки в стальной оправе, тот же широкий суровый лоб. Виски по-прежнему похожи на литавры - туго обтянуты кожей, которая лихорадочно вздрагивает. За годы, прошедшие с их последней встречи, лицо врача изрезали морщины. Майору показалось, что с тех пор прошла целая вечность.
        - Добрый день, господин де Пальма. Должен вам сказать: я думал, что не увижу вас всю оставшуюся жизнь.
        Голос стерся от времени и работы, ладонь не гнется. Кабинет украшен рисунками австралийских аборигенов.
        - Великолепная коллекция! - похвалил их де Пальма, чтобы разрядить обстановку.
        Ответная улыбка Кайоля была вежливой, но не могла скрыть его нетерпение.
        - На них изображено «время снов», сердцевина культуры австралийских аборигенов. Эти рисунки трогают души большинства моих пациентов. Как будто они лучше всех понимают их смысл.
        Фон одной из картин был заполнен сложными переплетениями желтых, белых и красных линий. В центре выделялась человеческая фигура с полукруглым украшением на голове. Рядом с ней была еще одна фигура, поменьше. Это означало мать времени снов и сопровождающий ее звездный народ.
        Кайоль сел, взял со стола ручку, лежавшую на чистой странице записной книжки, с озабоченным выражением лица посмотрел на де Пальму и сказал:
        - Последний раз мы встречались с вами в Экс-ан-Провансе, в здании суда.
        - На заседании суда департамента Буш-дю-Рон, - договорил майор. - Тяжелое воспоминание и для вас, и для меня.
        - Тома бежал! В каком-то смысле мы вернулись к тому, с чего начали.
        - К сожалению, да. Именно поэтому я пытаюсь понять то, чего не смог понять много лет назад. Его нужно найти, и как можно скорее.
        Вошла секретарша и положила на стол толстую папку, перевязанную серой лентой. На папке большими буквами было написано зеленым маркером: «Отран».
        - Вот его медицинская карта. Строго говоря, это профессиональная тайна, но я все же хочу дать вам порыться в этих документах, если они могут быть вам полезны.
        - Я бы хотел заняться прошлым Отрана: хочу понять, что он за человек на самом деле.
        - Это очень умный молодой человек. Он думает быстрее, чем вы или я. В этот момент он, несомненно, знает, что вы у меня и что мы роемся в его истории болезни, чтобы его поймать. С точки зрения психиатрии Отран - шизофреник, причем очень необычный. В архивах есть данные о том, что он иногда теряет связь с реальностью, то есть бывают моменты, когда Тома полностью отключается от внешнего мира. У него бывают слуховые галлюцинации в сочетании с верой в то, что его мысли ему кто-то внушил. И приступы жестокости, что редко бывает у других пациентов. Эта шизофрения была обнаружена у него очень рано, еще до подросткового возраста. Обычно она мешает больному нормально развиваться. Отран должен был стать идиотом, но он не слабоумен, даже наоборот. Его ум сопротивляется болезни!
        - Именно поэтому вы проявили такой интерес к Отрану?
        - Да.
        - По-вашему, в каком умственном состоянии он находится сейчас?
        Взгляд Кайоля долго блуждал по страницам медицинской карты. Потом он сказал:
        - На ваш вопрос невозможно ответить. В лечебнице его, должно быть, держали в химической смирительной рубашке. Эти медикаменты действуют неплохо, но при условии, что их правильно применяют. Нет смысла объяснять вам, что, когда человек перестает принимать такие транквилизаторы, болезнь возвращается и его реакции совершенно невозможно предвидеть. Отран сейчас похож на гоночный автомобиль без руля. Возможны новые убийства.
        Кайоль снял очки и потер руками глаза. Без очков его лицо стало другим - гораздо менее суровым и чуть-чуть простодушным оттого, что один глаз немного косил. Де Пальма расспросил врача о лечении Отрана в стационарах, но не узнал ничего нового.
        В первый раз Тома оказался в психиатрической больнице в Марселе очень молодым. Потом его перевели в больницу Виль-Эврар, огромную психиатрическую лечебницу в Нейи-сюр-Марн, возле самого Парижа. В то время, когда Тома там лечился, это была одна из лучших больниц по технической оснащенности. Там больному подростку провели первоначальное лечение и курс довольно тяжелых процедур - психиатры называют это электроконвульсивной, или электросудорожной, терапией, а широкая публика - электрошоком. Этим способом лечат некоторые бредовые психозы, которые не поддаются лечению медикаментами. Тома в четырнадцать лет перенес восемнадцать таких сеансов. Значит, лечение продолжалось шесть недель, - такие процедуры проводят только три раза в неделю. Каждый раз врач искусственно вызывает у больного судороги, подобные эпилепсии, которые продолжаются примерно тридцать секунд.
        - Вы продолжали лечить Тома и в Виль-Эвраре? - спросил де Пальма.
        - Нет, - ответил Кайоль. Он успел надеть очки и снова выглядел строго. - Я передал его в другую службу. Моему коллеге Дюбрею.
        После лечения в Виль-Эвраре Тома вернулся в Марсель к своим родителям. Ему было разрешено жить на свободе: возникло новое направление в психиатрии, и лечебницы для психических больных закрыли одним росчерком пера. Дома Тома был так же изолирован от общества, как за решетками больницы. Он ненавидел свои лекарства, замыкался в себе, сох и увядал. Его сестра никого к нему не подпускала.
        Де Пальма резким движением закрыл свой блокнот: он решил перевести разговор на другую тему.
        - Расскажите мне о «Человеке с оленьей головой».
        - Простите, но мне нечего вам сказать! - возмутился Кайоль. Слова майора его явно встревожили.
        - Это неправильный ответ, доктор. Примерно десять дней назад вы ездили в Поркероль, чтобы побывать на корабле Реми Фортена. Я хочу знать, почему вы это сделали!
        - У вас есть доказательства того, что вы утверждаете?
        - Конечно. Иначе я не был бы здесь.
        - Так вот, мне жаль, но я должен вам сказать, что десять дней назад я не мог быть в Поркероле. В то время я находился в Соединенных Штатах. Я уехал туда три недели назад, а вернулся позавчера.
        - Тогда почему вы оставили свой номер телефона капитану порта? Я вас слушаю!
        Кайоль встал со своего места; он едва владел собой. Взгляд врача стал холодным, словно в его душе не было никаких человеческих чувств. Что-то страшное было в этом внезапном приступе ярости. Кайолю понадобилось несколько секунд, чтобы успокоиться. Де Пальма возобновил атаку.
        - Я жду вашего объяснения.
        - Я вам уже ответил. Как говорят на вашем жаргоне, у меня есть алиби.
        - По-моему, вы недостаточно осмотрительны. Но я не отдам вас в руки правосудия, хотя закон разрешает мне это сделать. Однако знайте, господин психиатр: я считаю вас одним из тех, кто подтолкнул Тома Отрана к краю пропасти ради научного интереса. Я бы добавил - извращенного интереса.
        - Наш разговор окончен. Я сейчас же звоню своему адвокату.
        - Можете звонить хоть в Лигу защиты прав человека, если вам так хочется. Мне вдруг показалось, что с точки зрения закона ваше будущее выглядит очень мрачно. Но есть кое-что похуже. - Де Пальма направил на психиатра указательный палец. - Тома Отран близко отсюда. Я это знаю, я это чувствую. И я вам советую опасаться его, потому что он придет к вам. Я всего лишь старый сыщик - не колдун, не волшебник и еще меньше шаман, но я могу заверить вас, что он нанесет вам визит. В конечном счете это будет справедливое возмездие.
        Ева возвращалась домой после долгой прогулки по тропе на горе Пюже и гребням скал над морем. Она ушла из дому одна вскоре после полудня, так она поступала часто. На перевале Козы она насладилась ветром, который летел через горы с Леванта по каменным ущельям.
        Де Пальма заметил ее любовь к долгим прогулкам. Каждый раз, когда она возвращалась из очередного похода, он любовался ее смуглым от загара лицом и вдыхал запах кустов мастиковой фисташки, которым были пропитаны ее волосы.
        - Ты сегодня рано вернулся, Прекрасная Голова. И твой взгляд слишком мрачен, - заметила Ева.
        Де Пальма изобразил на лице улыбку.
        - Ты охотился за плохими мыслями?
        - Нет, Ева. Я пытался понять безумие одного человека.
        - Того, который сбежал из сумасшедшего дома?
        - Да.
        Ева положила руки ему на плечи.
        - По-моему, тебе надо отплыть к другим берегам. Тридцать лет в уголовном розыске. Тебе этого не достаточно? Почему ты стараешься его понять?
        - Потому что не смогу жить, если буду говорить себе, что моя работа - просто засадить убийцу в каталажку. Так работать не годится; надо постараться понять, почему пролилась кровь и почему произошло убийство. И выяснять это надо без гнева. Вначале мне было достаточно исполнять приказы, которые мне давали. А потом я однажды задал себе этот вопрос. В конечном счете Отран мог бы быть моим сыном или братом. Я прочел целую кучу книг на эту тему.
        Ева вызывающе повернулась к полке, на которой торжественно возвышалась коллекция книг по криминологии.
        - И какой ответ ты нашел?
        - У таких, как он, есть одна общая черта: они сильно страдали в детстве. Иногда тебе не удается увидеть это страдание, иногда ты не находишь его. Но оно существует и делает свое дело. Мы имеем таких убийц, каких заслужили. Во многих культурах нет таких убийц, подобных Отрану, потому что там люди умеют взглянуть на таких, как он, по-особому еще до того, как они сбиваются с пути. Есть культуры, в которых сумасшедшие живут среди здоровых членов общества. А мы ни на шаг не продвинулись вперед в этом отношении.
        - Десять лет назад он чуть не убил тебя.
        - Путь от человека обыкновенного к человеку настоящему прошел через человека безумного.
        - Красивые слова.
        - Это сказал Мишель Фуко [38 - Фуко Мишель (1926-1984) - французский философ, теоретик культуры и историк, один из самых влиятельных мыслителей XX века. Создал первую во Франции кафедру психоанализа; в числе прочего известен книгами о медицине, тюрьмах и проблеме безумия.].
        Ева отодвинулась от де Пальмы.
        - Я знаю все, что ты хочешь сказать, и это не причина, чтобы отказать ему в понимании. Он хотел убить не меня, а то, что я воплощал. В этой истории уже ничего не изменить. Пьеса доиграна, занавес опущен. Отрана казнят или запрут навсегда, что одно и то же. Мы не можем поступить иначе!
        Ева села на софу. На ее ладонях были царапины - следы, оставленные колючками горных кустов.
        - В одной из твоих книг я читала, что безумие можно понять и лечить с помощью поэзии, - сказала она. - Это мне показалось интересным.
        - Мне тоже, - ответил де Пальма и стал перебирать диски с музыкой на других полках.
        Он достал с полки «Электру» и вставил диск в проигрыватель.
        Вот он, наш час, - тот час,
        Когда они тебя зарезали -
        Твоя жена и тот, кто с ней спит
        В твоей постели.
        В твоей царской постели.
        Ева встала.
        - Пойду приму душ, а потом сходим куда-нибудь поесть. От прогулки по холму у меня всегда просыпается аппетит, и к тому же мне не хочется играть роль жены у очага под музыку, которая когда-то вызывала восторг у моего прадедушки.
        - Это так красиво!
        - Никто этого не отрицает.
        Они убили тебя в твоей ванне,
        Твоя кровь лилась тебе на глаза,
        И от ванны шел пар - тепло твоей крови.
        Де Пальма смотрел, как Ева исчезает в коридоре - уходит своей упругой походкой, чуть покачивая бедрами, как в юности. Ему показалось, что он живет в другом, параллельном мире, вместе с людьми, которые ему дороги, а таких было мало.
        Несколько последних дней казались ему вечностью. Ему было трудно расставить по порядку то, что он нашел на пути Отрана.
        Отец, Агамемнон! Твой день настанет.
        Как время вечно течет со звезд,
        Так прольется на твою могилу кровь из сотни горл!
        Мать Кристины и Тома разбилась насмерть на дороге Терм, там, где от нее отходит меньшая дорога, ведущая к месту под названием Регаж, расположенному недалеко от Пейпена и городка Греаск. Де Пальма набрал номер телефона жандармерии Греаска. Ему ответил молодой голос.
        - Де Пальма, из полиции Марселя, бригада уголовного розыска, - представился майор.
        - Чем могу вам помочь?
        - Просто дайте справку. Когда у вас на дороге Терм происходит автомобильная катастрофа, кому положено убирать автомобили с проезжей части?
        - Подождите немного, сейчас я это выясню.
        Де Пальма стал ждать. Автоматика играла «Маленькую ночную серенаду» и через каждые десять секунд объявляла: «Вы находитесь на связи с государственной жандармерией, пожалуйста, не кладите трубку». Это произносил нежный, почти эротичный голос.
        - Простите, что вам пришлось ждать. Этим занимается гараж Жильбера в Пейпене, с разрешения жандармерии.
        Мертвые ревнивы: вместо жениха
        Он прислал мне ненависть со впалыми глазами.

27
        Пройдя через застроенный виллами квартал План-де-Кюк на северо-востоке Марселя, департаментская дорога пересекла главную улицу поселка Ложис-Нёф и побежала мимо его последних домов, прилепившихся к белой скале, и их аккуратных садиков на нескольких сотках рыхлой земли, которую им уступил холм.
        Де Пальма не хотел рисковать. Вместо того чтобы заниматься опасной настройкой радио «Джульетты», он взял с собой свой цифровой проигрыватель и теперь слушал песни Цемлинского [39 - Цемлинский Александр фон (1871-1942) - австрийский композитор и дирижер, очевидно, речь идет о его цикле «Шесть песен на стихи Метерлинка».]в исполнении Анны-Софии фон Оттер [40 - Оттор Анна-София фон - известная шведская оперная певица.]. Эта запись казалась ему неплохой. Особенно ему нравилась «Песнь Девы».
        Каждой плачущей душе, каждому проходящему греху
        Я открываю среди звезд свои милостивые руки.
        Дорога, причудливо извиваясь, поднималась к каменным уступам горной цепи Этуаль и горы Гарлабан и выходила к перевалу. После пожаров здесь остались покрытые черной чешуей обугленные стволы. Теперь они возвышались среди покрывавших землю зарослей грибов-цветохвостников [41 - Этот гриб имеет яйцевидную форму, но, когда созревают споры, гриб лопается, разрывается на пять или шесть лопастей ярко-красного цвета с темно-зелеными пятнами, и он становится похож на яркий цветок.].
        Ни один грех не выживает, когда заговорила любовь,
        Ни одна душа не умирает, когда заплакала любовь.
        Если подняться выше, на плато, то увидишь точно на востоке залитый светом бастион Сент-Бом, на севере - горящую огнем заката вершину Большого Этуаля, а еще - просторную долину Ориоль и рассекающее ее, словно шрам, шоссе Обань - Экс-ан-Прованс.
        И если любовь сбивается с пути на земных дорогах,
        Ее слезы находят меня и не пропадают.
        За окном машины появился указатель «Пейпен», и Барон с сожалением выключил музыку. Мастерская Жильбера находилась у въезда в городок. Синяя вывеска выцвела от солнца, но не слишком. Два больших платана с узловатыми ветвями. Перед мастерской стоял автомобиль технической помощи с хромированной нижней частью кузова. Из-за искалеченного БМВ вышел механик, лицо у него было сердитое.
        - Что вам надо?
        - Получить справку, - пояснил де Пальма. - Я хотел бы узнать точное место одной аварии. Она произошла в 1982 году.
        Механику было не больше двадцати пяти лет, и когда он услышал эту просьбу, то от изумления выкатил глаза и присвистнул.
        - Мне надо сходить за отцом, он сейчас в кабинете, - сказал он и исчез за стеклянной перегородкой, покрытой переводными картинками.
        Большой плакат, на котором были указаны тарифы на ремонт автомобиля и цена часа работы ремонтников, был испачкан чем-то жирным.
        Наконец вышел отец механика.
        - Здравствуйте. Вы хозяин мастерской?
        - Да. Меня зовут Жильбер Понтейль. Какая авария вас интересует?
        - Она случилась в 1982 году, на дороге Терм. Погибла молодая женщина, Мартина Отран. Вероятно, умерла на месте.
        Понтейль окинул Барона с ног до головы внимательным взглядом.
        - Вы из полиции?
        - От вас ничего нельзя скрыть.
        Понтейль потер ладонью подбородок и прошел в переднюю часть мастерской. Перед мастерской остановился «рено-сценик», водитель которого желал заправить машину.
        - Я помню только одну похожую аварию - ту, что случилась на дороге к Регажу. Если возвращаться в сторону Марселя, немного выше есть дорога, которая спускается влево. - Объясняя, он указывал направление руками. - Сразу за этим ответвлением есть еще дорога, которая спускается с горы - так сказать, дорога с Этуаля. Так вот, авария произошла как раз напротив этой дороги. Женщина лежала в овраге. Машина перевернулась два раза.
        Понтейль отвернулся от собеседника и позвал сына, чтобы тот положил в кассу деньги, которые ему протягивал водитель «сценика».
        - Я вижу, вы хорошо помните тот случай!
        - Как будто это было вчера. Бедняжка! Такая красивая женщина - и погибла в один миг! Вы думаете, такое легко забыть?
        Он провел рукой по крылу «пежо», на котором только что была закрашена царапина.
        - Был ли там тормозной след? Показалось ли вам что-нибудь странным?
        - Нет, ничего. Но я вспоминаю, что жандармы не могли понять, как такое могло случиться. Машина перевернулась через капот.
        Он показал движением ладони, как это произошло. Удар пришелся на переднюю часть «мерседеса», бока практически не пострадали. Рулевая передача была заблокирована.
        - Передача не могла быть чем-то зажата во время удара при аварии? - спросил де Пальма.
        - Нет, дело не в этом.
        Жильбер посмотрел себе под ноги и отбросил ногой валявшийся не на месте болт.
        - Я помню эту машину - трехсотый «мерседес», у этой модели руль с усилителем. Тогда это встречалось не часто. - Он немного помолчал, потом продолжил: - У одного моего собрата по профессии был в то время такой же «мерседес», но без усилителя. И я ему сказал: «Слушай, Жак! У меня в разбитой машине руль с усилителем. Если хочешь, я поменяю твою рулевую систему на эту». Он охотно согласился: тогда такие вещи стоили огромных денег.
        Понтейль вынул папиросу из липкой пачки и взял ее в рот, но не зажег.
        - Ну, я начал снимать рулевую колонку и тут увидел, что в механизме нет жидкости. Совершенно сухой, ни капли масла! Я сказал себе: «Вот черт! В почти новом „мерседесе“! Такого не бывает!»
        - А как вы думаете, почему это случилось?
        - Не знаю… Может быть, утечка в каком-то соединении. Или в дюритовом шланге. Кто его знает? Я не стал выяснять, просто сказал тому приятелю, что рулевая система не работает и ее не стоит брать. Вот и все.
        Монтейль лгал: это было видно по тому, как у него бегали глаза. На самом деле причина, конечно, была другая. Все очень просто: владелец гаража не хотел нажить себе неприятности. Де Пальма поблагодарил его и сел в свою «Альфа Джульетта Спринт Велоче» с кузовом от Бертоне [42 - «Бертоне» - итальянская компания, которая специализировалась на производстве автомобилей и разработке дизайна кузовов, в том числе для автомобилей «альфа-ромео».]. Монтейль, должно быть, не видел такого купе уже лет тридцать.
        До дороги на Регаж было не очень далеко - самое большее два километра. Барон припарковал машину у обочины и прошел несколько шагов вверх до места аварии.
        На дороге было тихо. Стоял вечер, гребни горной цепи Этуаль сияли бледно-розовым светом, и от их блеска черные тени утесов казались еще глубже и темнее. В момент аварии автомобиль Мартины находился в правом ряду. Машина рухнула в овраг головной частью вперед, перевернулась и уткнулась в землю решеткой радиатора и капотом.
        Де Пальма был немного растерян: неужели сегодня подтвердится теория, которую он выстраивал много лет? Рулевая жидкость была каким-то образом слита. Или был перерезан дюритовый шланг, или ее отсосали из механизма с помощью шприца. В таких случаях руль перестает работать не сразу, а лишь после нескольких часов движения. Значит, тому, кто повредил машину, было известно, что Мартина Отран поедет по этой очень извилистой дороге.
        Подул легкий ветерок и принес тысячу ароматов пустоши. Мимо медленно проехал автомобиль, и его шофер бросил сердитый взгляд на де Пальму.
        Авария произошла примерно в этот же час. Трудная дорога, и движения по ней почти нет.
        Что Мартина могла делать в таком месте?
        Он поднялся еще немного вверх по грунтовой дороге и взглянул на место аварии сверху. Машина зарылась носом в глубокий овраг. Если бы она ехала от главной дороги, это было бы невозможно. Совершенно ясно, что Мартина ехала от той дороги, на которой он сейчас стоял. Другого решения быть не может.
        События могли развиваться только одним образом: Мартина возвращалась с прогулки и остановилась перед тем, как выехать на департаментскую дорогу. Когда она снова стала набирать скорость, руль отказал, и произошла авария.
        Но кто вызвал помощь? Пожарные и жандармы приехали меньше чем через полчаса. Машину не было видно с главной дороги, значит, тревогу поднял точно не прохожий.
        В трех сотнях метров от места аварии лежала долина, похожая на воронку. Ее узкий конец выходил к лесу, состоящему из дубов и сосен. Красивое место для прогулки, но отсюда до квартала Мазарг, где жили Отраны, не один десяток километров. А Мазарг находится совсем рядом с каланками и горным массивом Пюже, где есть места для прогулок в тысячу раз красивее.
        Барон вернулся к своей «Джульетте», и в уме у него было столько же порядка, сколько в Великой армии после битвы при Ватерлоо. Он нашел на диске «Песню Девы», вставил в уши наушники и увеличил громкость, чтобы не слышать шумы, долетавшие до него со всех сторон.
        И если любовь сбивается с пути на земных дорогах,
        Ее слезы находят меня и не пропадают.

28
        Марсельская муниципальная библиотека Альказар до того, как стать сверхсовременной библиотекой, какое-то время была одним из самых требовательных к артистам музыкальных театров Франции. И звезды мюзик-холла, и дебютанты могли заслужить на этой сцене гром аплодисментов и великую славу, но могли и провалиться так, как ни в одном другом театре: неудачников освистывали, щедро осыпали ругательствами и забрасывали овощами.
        Местр и де Пальма договорились встретиться в читальном зале этой библиотеки. Уже ничто не напоминало здесь о Реде Кере [43 - Реда Кер (настоящее имя Жозеф Гандур) - знаменитый в 30-х и 50-х годах артист оперетты и исполнитель танго.], Андрексе [44 - Андрекс (настоящее имя Андре Жобер) (1907-1989) - французский актер и певец, уроженец Марселя.]и великом маэстро оперетты Серже Бессьере, и это мешало де Пальме ностальгировать о прошлом.
        Поэтому майору были совсем не по душе стеклянные клетки с книгами, дисками или фильмами.
        - Я как будто снова стал студентом, - пошутил Местр, указывая на лежавшую перед ним стопу книг. - Для пенсионера это неплохо. Я нашел в них целую кучу интересных вещей.
        Через пять минут де Пальме уже стало душно. Ряд компьютеров, перед которым он стоял, совершенно его не вдохновлял. Он поискал глазами какую-нибудь старую ручную картотеку, в которой он мог бы перебирать пальцами бумажные карточки с загнутыми углами, мечтая над заголовками, но не нашел ни одной. Пришел конец поэзии каталогов.
        Большинство столиков были пусты. Среди посетителей мало молодежи, почти одни женщины, в среднем лет под шестьдесят. «Неужели и я похож на них?» - подумал де Пальма. «Еще нет, но скоро будешь», - ответил ему внутренний голос. Несколько секунд майор смотрел на Жана-Луи Местра, на его очки на носу и седые виски. Местр любил прогресс так же сильно, как сам де Пальма его ненавидел. Старый друг майора неплохо вписывался в этот интерьер. Никто не сказал бы, что Местр больше трети века пробыл сыщиком и до сих пор может глубокой ночью спуститься по канату со скалы в каланках.
        - Я нашел четыре книги по нашей теме и несколько университетских исследований, - сказал Местр.
        Одна из университетских работ называлась «Пещерные религии» и была написана Кристиной Отран. Она поступила в библиотеку в середине девяностых годов и была предназначена для продвинутых читателей. Триста сорок семь страниц ссылок и цитат - слишком много для де Пальмы. Он никак не мог сосредоточиться на каком-нибудь определенном отрывке.
        Длинное введение занимало больше пятидесяти страниц и было посвящено методологии научных исследований, выполненных автором. Кристина Отран описывала два своих путешествия. Первое она совершила зимой 1992 года, тогда побывала в Южно-Африканской Республике и Ботсване, в последних общинах бушменов. Оттуда она привезла много записей о наскальных рисунках, сохранившихся в богато украшенных пещерах этого края. Второе путешествие продолжалось больше трех месяцев и заняло весну и часть лета 1993 года. Кристина описывала свои встречи с шаманами эвенков и ламутов в Алтайском крае Сибири [45 - Автор явно плохо знает Россию. Ламуты - устаревшее название коренного сибирского народа, который теперь называется «эвены». Ни они, ни эвенки, насколько мне известно, не живут на Алтае.].
        В первой главе она, чтобы ввести читателя в суть вопроса, перечисляла работы авторов, которые до нее исследовали символику наскальной живописи. Большинство имен, которые она упоминала, были незнакомы де Пальме. Часто повторялись имена Леруа-Гурана и аббата Брейля.
        В двух следующих главах речь шла о конкретных примерах изображения людей в доисторических пещерах - об «убитых людях», как их называли специалисты.
        На странице 134 был описан человек-птица. Кристина Отран считала его доисторическим шаманом и утверждала, что такой же символикой пользуются южноафриканские бушмены.
        Местр переложил закладку ближе к концу книги. На многих страницах Кристина подробно рассматривала рисунок из пещеры Труа-Фрер - изображение странного существа, получеловека-полуоленя, помещенное на высоту три с половиной метра над полом. В научной литературе это существо называли «Колдун» или «Рогатый бог». Де Пальма вспомнил: соседка Отранов сказала ему, что в их доме были статуэтки. Может быть, среди них был и «Человек с оленьей головой»?
        Кристина Отран посвятила большой отрывок своей работы гравюре 1705 года, на которой был изображен человек с оленьими рогами, бивший в барабан. Это был шаман сибирских тунгусов [46 - Тунгусы - прежнее название народа эвенков.]. Может быть, она встретила такого человека во время своего путешествия по Сибири? Был ли с ней тогда ее брат? Шаманы предсказывали будущее, лечили больных, заставляли дождь пролиться, а солнце вернуться на небо. Они умели разговаривать с душами людей и духами-животными. Но шаманы не были убийцами. В прежние времена священники считали, что такие люди находятся во власти дьявола, который является им в облике ворона или другой похожей на него птицы, реже - как призрак.
        Дальше Кристина писала: «Вот „убитый человек“ из пещеры Ле-Гуэн. Что он изображает на самом деле? Мы часто задавали себе этот вопрос. Действительно имевшее место убийство? Символическое убийство или просто несчастный случай на охоте?
        Следует отметить, что рисунки, изображающие человека, встречаются очень редко. Чаще человеческие фигуры встречаются среди статуэток, но почти всегда это наполовину люди, наполовину животные.
        Как странно! Люди доисторической эпохи не изображали или почти не изображали себя самих, как будто уступали место животным. Люди как будто стыдились своих лиц и поэтому надевали на себя маски других существ - например, маску-голову в форме птичьего клюва. Это ношение маски достаточно часто встречается на рисунках. Тело, наоборот, изображали очень грубо; часто оно имеет форму большой картофелины. Хорошо отделывали только голову».
        Де Пальма вернулся к рассуждениям об «убитом человеке».

«…линии, которые явно пронзают нашего человека. Именно поэтому считают, что он убит, но ничто не бывает таким рискованным, как толкование. Я, со своей стороны, предпочитаю связывать эти линии с магией. Я, как и многие мои собратья по науке, считаю, что наскальные изображения имели магический смысл. Но, разумеется, мы не можем расшифровать их магическое значение.

„Убитый человек“ привлекает наше внимание по многим причинам, но прежде всего из-за этих линий. Были они начерчены одновременно с рисунком или позже? В истории наскального искусства это не первый случай, когда к рисунку были сделаны такие дополнения. В данном случае линии, вероятно, означают желание отгородиться, отречься от того, чье упрощенное изображение вырезано на скале. Такие загадочные линии можно обнаружить в целом ряде других пещер - от Шове до Труа-Фрер, не считая Ле-Гуэн».
        Затем Кристина описывала огромное количество таинственных знаков и рисунков, которые накладывались один на другой и переплетались так, что под ними почти не была видна поверхность, которая служит их основой. После этого она упоминала одно из самых загадочных изображений - знаменитого «Рогатого бога».

«Это явно воображаемое существо. У него голова снежной совы и невероятно проницательный взгляд. Мы снова видим, что это существо имеет многие черты животных - например, у него на голове рога северного оленя. Оно объединяет в себе звериное и человеческое начала. Большой размер пениса напоминает о том, в какой глубокой древности возникли эти образы. Это в каком-то смысле порождение бессознательного начала, которое присутствует в людях с очень давних времен… Человеческое и звериное смешаны между собой, и присутствует сексуальность. Здесь пересекаются пути исследователей доисторической эпохи и психоаналитиков».
        Де Пальма закрыл книгу. Мышцы его лица напряглись. Сзади него, словно в другом мире, чьи-то голоса шептали ему непонятные обрывки не связанных одна с другой фраз, и казалось, что эти звуки доносятся из зеркала.
        - Нужно найти во всем этом смысл, - прошептал Местр, смотревший в сторону группы читательниц.
        - Я знаю, что нужно, Жан-Луи. Но не тунгусские шаманы убили Фортена, и не они по ночам опускаются под воду в каланке Сюжитон.
        - Ты думаешь, тот человек приходил за статуэткой?
        - Это можно предположить. Но только предположить. Эта пещера хранит еще одну тайну, которая не скоро будет раскрыта, - сказал де Пальма. - Если только мы не вернемся туда и не осмотрим ее получше.
        - О чем ты? Полина Бертон, должно быть, хорошо поработала там.
        - Поработала, но как специалист по первобытной эпохе, а не как сыщик. Искать преступников - не ее дело.
        - Ты думаешь, наши методы лучше?
        - Просто они другие. Надо осмотреть этот бездонный колодец. Любой ценой. Фортен, видимо, отправился туда тайком. И должно быть, что-то увидел. Если мы не верим в духов, то должны признать, что это «что-то» было вполне реальным. Нам предстоит выяснить, что это такое.
        Местр сложил свои записи в папку и положил поверх них очки.
        - А какое отношение к этому имеет Тома Отран?
        - Самое прямое. Он вырвался из тюрьмы потому, что кто-то вот-вот раскроет последнюю тайну пещеры Ле-Гуэн.
        - Ты в этом уверен?
        - Конечно нет. Но эта версия, по крайней мере, объясняет то, что нам известно о нем. Он оставил на своем пути знаки. То, что он читал в тюрьме, маленькая статуэтка, которую он слепил в вильжюифской лечебнице, - все это указывает в одном и том же направлении.
        - Если только Отран не запутывает свои следы специально. Его сестра скоро должна выйти из тюрьмы. Кто тебе сказал, что не это причина его побега? Может быть, он только желает найти свою сестру-близнеца и убежать вместе с ней.
        Воссоединение с сестрой могло быть серьезным мотивом. Но за годы, проведенные в тюрьме, близнецы не переписывались между собой. Ни одного письма, ни одного звонка по телефону. Адвокаты Отранов не видели их с начала заключения и не горели желанием узнавать, что нового случилось у брата и сестры.

29
        Кайоль встал и, вытянувшись во весь рост, произнес из-за письменного стола:
        - Я не желаю больше вас видеть, месье де Пальма.
        - Я не месье де Пальма, я полиция. Или вы предпочитаете, чтобы я вызвал вас к себе?
        Кайоль сразу же сдался, снова сел и снял очки жестом, в котором были видны раздражение и отчаяние.
        - Расскажите мне о той особенной терапии, которую вы применяли при лечении Отрана.
        Этот вопрос озадачил Кайоля.
        - По-моему, я все рассказал об этом девять лет назад. Я мало что могу добавить к этому.
        - Моя память сыграла со мной плохую шутку: я забыл, что вы тогда говорили.
        Кайоль кашлянул, чтобы прочистить горло.
        - Я знал, что Отран страстно любит историю первобытной эпохи. Я ее тоже люблю… Я был знаком с его сестрой. Она была в числе тех выдающихся ученых, которые связывали палеолитические наскальные рисунки с магическими обрядами - с чем-то, похожим на шаманизм. Правду говоря, Отран бредил именно этой мистикой. - Врач замолчал и несколько минут собирался с мыслями, глядя на папки с историями болезни своих пациентов. - За то время, что я лечил Тома, его сестра Кристина постепенно стала моей союзницей. Вместе мы разработали лечебные процедуры, которые соответствовали бреду Тома.
        - Вы подражали шаманам мадленской культуры!
        Во взгляде Кайоля отразилось удовлетворение.
        - В определенном смысле - да. Я хотел подействовать магическими обрядами на мозг Тома так, как мог бы подействовать электрошок. Это трудно объяснить неспециалисту.
        - Попытайтесь это сделать, доктор. Попробуйте сойти со своего пьедестала.
        Говоря это, де Пальма немного повысил голос - лишь настолько, чтобы припугнуть Кайоля, а потом замолчал, выдерживая паузу. Это старый прием, которому майор научился, допрашивая задержанных. Он наугад перелистал несколько страниц своей записной книжки, потом вонзил взгляд в глаза психиатра и спросил:
        - Вы просили Тома войти в транс, а потом наблюдали, что он будет делать, верно?
        - Я придерживался той точки зрения, что не психология объясняет психическую болезнь, а наоборот. Что истина - в безумии. Поэтому мы пытались управлять припадками не с помощью других припадков, вызванных электрическим током, а иначе. И главное, мы направляли их так, что они становились безвредными. Сумасшедший становился врачом, человеком, способным вступать в контакт с миром духов и заступаться за людей перед предками, чтобы решить вполне реальные проблемы.
        - И у вас это получалось?
        Кайоль помрачнел.
        - Я должен сказать «да», - ответил он. - Я знаю, что меня упрекали за это, но все же настаиваю на своем. Эпилептические припадки, вызванные этими шаманскими процедурами, улучшали состояние Тома.
        - Я хочу поговорить о его способности общаться с духами и лечить людей, как это умеют делать шаманы.
        - Какой смысл отвечать вам «да»: вы же все равно не поверите в это.
        - Вот в этом вы ошибаетесь. Я думаю, что Тома Отран действительно обладает этими способностями. Я также знаю, что он убийца, и делаю вывод, что вы играли в какой-то странный эксперимент с крайне опасным человеком. Но вернемся к вашему рассказу, если вы этого желаете. И будьте уверены, что я вам поверю.
        Кайоль несколько секунд смотрел на концы своих пальцев. Они едва заметно дрожали, и он не мог с этим справиться.
        - Однажды Тома рассказал мне, что он чувствовал во время одного из этих сеансов. Он оказался на просторной равнине, среди высокой травы. Духи схватили его, отрубили ему голову, а потом отвели в пещеру. Эта пещера была украшена магическими знаками, среди которых были негативные отпечатки ладоней. В ней духи создали его заново, и при этом вложили в его тело кристаллы и другие вещества, которые обладают особой силой. После этого он вернулся к нам в состоянии временного безумия. А потом оно прошло, потому что безумие можно приручить.
        Вы меня понимаете, месье де Пальма? Это подробное описание шаманского обряда, который существует в самом центре Австралии, у племени аранда. Но в то время, когда он рассказывал мне это, он не знал об этом обряде, не знал даже о существовании народа аранда. Ничего не знал! Как вы объясните это?
        - Вы хотите сказать, что шаманизм и сумасшествие связаны между собой?
        - Месье де Пальма, я говорю вам то, что считаю истиной сам. Мне кажется, что вы находитесь здесь именно для того, чтобы услышать это.
        Барон кивнул в знак согласия. Кайоль помчался дальше, даже не притормозив:
        - Кристина, сестра Тома, считала, что умственное расстройство шамана близко к творческим порывам художника. Эта теория не нова. В шестидесятых годах ее выдвинул Андреас Ломмель. Она стала предвестницей эпохи хиппи и религий «Новой эры» [47 - Движение «Новой эры» - свободное объединение большого числа мистических движений, в основном оккультного и эзотерического характера, на Западе достигло наибольшего расцвета в 1970-х годах.], которые считали шамана психически совершенно нормальным. Помните, как тогда увлекались галлюциногенами и тому подобным?
        Де Пальма встал и подошел к одному из двух окон кабинета. Из окна были видны дома северных кварталом Марселя: «башни» и длинные многоэтажки.
        - В таких случаях психиатр погружается на самое дно души человека, в ее самую непредсказуемую часть, - добавил Кайоль. - Шаманизм существует до сих пор во многих культурах по всему миру. Несомненно, люди сохранили его с древнейших времен. Эти обряды совершаются и пользуются уважением на тибетских плато в Сибири, Австралии и Северной Америке. Я думаю, что Кристина была права, когда решила, что негативные отпечатки ладоней среди росписей в пещерах - это знаки шаманов.
        - Проблема вот в чем, доктор. Шаманы не так сильно отличаются от остальных членов своего общества, как это кажется нам. Они скорее обычные люди, чем необыкновенные, и даже бывают совершенно заурядными людьми. Простите меня, но они умеют «сходить с ума» в нужный момент. А Тома Отран - извращенец, который метит свои преступления шаманскими знаками! Для него шаманизм только предлог и бред!
        - Я с вами согласен, - сказал Кайоль, снова садясь на свое место.
        Какое-то время оба молчали. Перед обоими - старым сыщиком и психиатром - вставали тени прошлого.
        - Находясь в тюрьме, Отран обдумывал что-то и составил какой-то план, - заговорил де Пальма. - Жизнь взаперти, должно быть, толкала его к самосозерцанию, а это никогда не идет на пользу людям с таким заболеванием. Монашеский образ жизни и шизофрения - худшие враги. Вы знаете это, доктор, и понимаете, что такое ночь в тюрьме, когда твой ум преследуют призрачные голоса.
        Кайоль отвернулся, чтобы де Пальма не видел его лицо, и произнес:
        - Его отец умер очень молодым, когда возвращался из археологической экспедиции. Несчастный случай.
        - Из экспедиции? Археологической?
        - Он работал с профессором Палестро, о котором вы уже слышали. Был одним из тех добровольцев, которые считают за счастье копать землю вместе с учеными.
        - Что вам известно о его смерти?
        - Как мне говорили, это был нелепый несчастный случай. Влез на табурет, споткнулся и упал. При падении ударился головой обо что-то твердое.
        Кайоль продолжал сидеть спиной к Барону.
        - Вы много знаете о семье Отран.
        - Я лечил Тома. - Врач резко повернулся к де Пальме лицом и добавил: - Каждый более или менее серьезный врач-практик моей специальности знает жизнь своего пациента. Это самое меньшее, что он должен: мы же психиатры.
        - Не расскажете ли вы мне о его матери?
        Взгляд Кайоля стал тревожным.
        - Она была красивой женщиной. Сейчас ее тоже нет в живых. Умерла через двенадцать лет после мужа.
        - Естественной смертью?
        - Нет, погибла в автомобильной катастрофе.
        Кайоль взял со стола ручку и начал крутить ее в пальцах. Де Пальма впервые видел у него это нервозное движение.
        - А где были тогда ее дети?
        Кайоль молчал - подбирал слова. Ручка все быстрее вращалась в его пальцах.
        - Тома был в больнице, в Виль-Эвраре, - сказал он наконец.
        - Почему он был не в вашем отделении? И почему так далеко?
        - У них было более современное лечение. В психиатрии произошли перемены. В Виль-Эвраре проводили эксперименты, более интересные для Тома.
        Вся теория де Пальмы рухнула, как карточный домик. Мартина не была убита своими детьми. Может быть, песня Электры теперь оборвется. Но он по-прежнему был уверен в том, что мать близнецов все же была кем-то убита.
        Кайоль провел пальцами по ручке, словно выравнивал ее поверхность. Выражение его лица было напряженным и усталым. Де Пальма заметил, что пальцы у него длинные и тонкие, почти женские.
        - Как повел себя Тома, когда узнал о смерти матери?
        Ладони Кайоля задрожали, пальцы крепко сжали ручку. Потом он ответил:
        - Никак. Никакой реакции - ни печали, ни радости. Это было ужасно.

30
        - Идите за мной! - сказала надзирательница, коротышка с мужскими манерами.
        Она волочила ноги в туфлях на мягкой подошве по блестящим, как стекло, плиткам пола.
        - Кристина Отран наша лучшая заключенная, - рассказывала она. - Никаких пакостей, даже самых мелких. Никаких проблем. Проводит все время либо уткнувшись в свои книги, либо в спортивном зале. Она в отличной форме.
        Де Пальма впервые оказался в женской тюрьме. Он знал слухи о жестоких и бесчеловечных порядках в таких тюрьмах. Говорили, что надзирательницы в них более жестоки, чем надзиратели в тюрьмах для мужчин. Здесь, в женской тюрьме города Ренна, не было ни одного рождественского украшения, ни одного предмета, по которому можно было бы понять, что сейчас у людей праздник.
        Шумы окружали Барона со всех сторон. Ему было не по себе, он чувствовал себя почти уродом в своих черных брюках и черном свитере. Отовсюду доносились перешептывания и взрывы смеха запертых в клетки женщин. В тюрьме голоса не умолкают ни днем ни ночью.
        - С Отран у нас только одна сложность: она почти не разговаривает. Только скажет несколько слов, если ей нужна какая-нибудь вещь.
        Пройдя метров двадцать, его спутница остановилась перед тамбуром. Другая надзирательница, в звании сержанта, с пучком на затылке, отвела взгляд от своих экранов, кивнула де Пальме и сказала:
        - Сейчас открою.
        Первый замок открылся и закрылся снова, когда полицейский и надзирательница прошли в дверь. Заскрипел другой засов.
        - Здесь я вас покидаю. К Кристине Отран вас проводит моя коллега. Я не знаю, что вам сказали, но у нее не было ни одного посетителя за шесть лет, которые она здесь находится. Не думаю, что она вам много расскажет.
        - Попытаться всегда можно, - заметил де Пальма, не зная, улыбнуться или нет.
        - Кто знает? Она неплохой человек.
        Комната свиданий была квадратным помещением, стены - белые, с зеленой каймой по краям. Мебель - стол, привинченный к полу, и два металлических стула. Де Пальма поставил портфель на стол и повесил куртку на спинку стула. Сам не зная почему, он боялся взглянуть в глаза Кристине Отран. Боялся снова увидеть ее лицо, которое произвело на него такое впечатление во время их единственной встречи в суде Экс-ан-Прованса.
        - Я схожу за ней. Это займет минуты две.
        У этой охранницы были гармоничные пропорции лица, большие, полные жизни голубые глаза и каштановые волосы, перевязанные на спине черной лентой. Лента была шелковая - единственная кокетливая вещь, разрешенная в этом суровом мире.
        Хлопнула дверь. Де Пальма пригладил ладонью волосы и положил перед собой лист бумаги и карандаш. Секунды ожидания тянулись медленно. Громкоговоритель объявил прогулку для заключенных блока Б. За этим последовала длинная серия хлопков - открывались замки. Шум стал громче. Комнату осветил проникший через окно солнечный луч. Было слышно, как кричат морские птицы: они, должно быть, находили себе еду в мусорных контейнерах тюрьмы.
        - Вот она, - сказала охранница.
        Де Пальма встал. Кристина Отран пристально и холодно смотрела на его строгое лицо: пусть человек, который собирается ее допрашивать, знает, что ей уже известно, зачем он пришел.
        - Добрый день, - поздоровался де Пальма. - Садитесь.
        Кристина была одета в голубой спортивный костюм, плотно облегавший ее фигуру. Из-под белой футболки выступала крепкая грудь. Тюрьма не сломила ее физически. Она сохранила гордую осанку женщины, которая никогда не позволяет себе распуститься и перестать ухаживать за собой. Ее лицо поражало своей красотой и одновременно чем-то тревожило. Короткая прическа открывала уши, что подчеркивало худобу щек и увеличивало глаза, взгляд которых напоминал уксус. Она села и сложила перед собой крест-накрест длинные изящные ладони. Ее серые глаза ярко блестели в глубине глазниц, и в них отражалось глубокое горе.
        - Я майор де Пальма. Тот, кого едва не убил ваш брат.
        Эти слова как будто отскочили от невидимой стены.
        - Ваш брат бежал из лечебницы для тяжело больных в Вильжюифе. Мы его ищем.
        Никакого ответа. Никакой реакции на эти слова. Только в глазах мелькнула едва уловимая искра.
        - Послушайте, Кристина. Я знаю, что у вас нет никакого желания разговаривать с полицейскими или с представителями правосудия, которое бросило вас сюда. Но только вы можете нам помочь. Я пришел просить вас об этом как человека и как женщину, которая не захочет, чтобы больной человек продолжал совершать ужаснейшие дела.
        Кристина Отран перевела взгляд на окно и сделала вдох. Облако заслонило солнце, и свет потускнел, словно оно съело часть лучей.
        - Вы слышите меня, Кристина?
        Она повернулась и снова стала смотреть на де Пальму.
        - Кристина, я пришел просить вас о помощи. Для нас важна даже сама малая подсказка.
        Де Пальма проклинал себя за то, что он всего лишь сыщик, который пришел выпрашивать сведения у той, которая так далека от него, словно до нее много световых лет. Он хотел сказать Кристине про Люси Менье, но его интуиция велела ему не делать этого и даже не намекать на ее убийство.
        - Если вы согласитесь сотрудничать, я попрошу для вас у судьи некоторые льготы по исполнению наказаний. Вы слышите меня?
        Кристина сложила руки и взглянула на него так, что он был вынужден опустить глаза.
        - Вам осталось всего несколько лет тюрьмы. Я даже думаю, что в скором времени вас могли бы освободить досрочно.
        Охранница стояла за дверью и играла ключами, подбрасывая их на руке.
        - Вы думаете, что дни в этой тюрьме длинны? - тихо спросила Кристина.
        - Думаю, что да!
        - Каждый из них - целая вечность. Для большинства из тех истеричек, которые меня окружают, эта толща времени скоро становится невыносимой. Но со мной происходит наоборот. Я питаюсь этой неподвижностью. Я пропитываюсь вечностью.
        Ее глаза потемнели, словно серые сумерки сменились ночью. Кристина откинулась на спинку стула, ее взгляд блуждал по бесцветным стенам.
        - Вы по-прежнему работаете над историей первобытной эпохи, Кристина?
        Длинные пальцы Кристины согнулись.
        - Да, - произнесла она, и ее голос звенел, как серебро. - А почему я должна была прекращать эту работу?
        - И тема все та же - шаманизм в первобытную эпоху?
        Вместо ответа, она лишь кивнула.
        Де Пальма не сразу решился продолжить разговор. Важно было каждое слово, а у сидевшей напротив него женщины было перед ним большое преимущество. Уединенная жизнь в тюрьме, несомненно, обострила ее способность сразу переходить к сути дела.
        - Многие специалисты считают ваши теории странными и нелепыми, - начал он наконец. - По их мнению, объяснять наскальное искусство шаманизмом - это слишком простой и легкий путь.
        Кристина Отран несколько секунд смотрела на свои пальцы, потом ответила:
        - У них нет моего опыта. И у вас, я думаю, тоже.
        - Сибирь, Африка… Я прочел все это.
        - То, что вы читали, устарело! Позже я сделала другие открытия.
        - Какие?
        Кристина повернулась к окну. Ее идеально правильный профиль был словно вырезан из белого мрамора.
        - Расскажите мне о «Человеке с оленьей головой».
        - С головой оленя?
        - Да.
        Губы Кристины шевельнулись. Движение было едва заметно, но де Пальме хватило этого, чтобы понять: возможно, он попал в цель.
        - Я прочел то, что вы написали о «Рогатом боге». Думаете ли вы то же самое о «Человеке с оленьей головой»?
        - Да.
        - Могли бы вы рассказать мне о нем больше?
        - Что вы хотите узнать?
        Де Пальма молчал в нерешительности, не зная, что ответить и о чем спрашивать дальше. Он не был уверен ни в чем и перебирал в уме вопросы, которые могли бы внушить к нему доверие. Наконец он решил рискнуть:
        - Я думаю, что эта статуэтка принадлежала вашему отцу и кто-то украл ее у вас. Так ли это?
        Кристина подняла глаза и окинула взглядом лицо де Пальмы.
        - Где сейчас этот божок?
        - Только вы можете сказать это мне!
        - Я этого не знаю.
        Де Пальма опустил руку на лежавшую перед ним папку для документов. Взгляд Кристины следовал за ним. Рука замерла на ленте, которой была перевязана папка. Внутри лежали несколько фотографий статуэтки, но та же интуиция вдруг подсказала ему: не нужно показывать их Кристине. Он убрал руку с папки. Глаза Кристины не упустили ни одной подробности этого движения. Ее взгляд вернулся к лицу де Пальмы и остановился на его губах.
        - Вы знаете некоего Реми Фортена?
        - Знаю, что он умер.
        - Значит, вы читаете те же газеты и журналы, что ваш брат?
        - Думаю, что да.
        - Вы не ответили на мой вопрос.
        - Вы пришли сюда, чтобы говорить о Реми Фортене или о моем брате?
        - О них обоих. Я думаю, что бегство вашего брата связано со входом в пещеру, новыми открытиями и этим «Человеком с оленьей головой». Я ошибаюсь или нет?
        - Не знаю.
        - Вы не ответили на мои вопросы.
        Кристина погрузила свой взгляд в глаза де Пальмы и сквозь них - в его ум. Этот взгляд проник в ту часть сознания, которую майор ограждал как крепость.
        - Ответ на первый вопрос вы уже знаете. Да, «Человек с оленьей головой» действительно одна из двух статуэток, которые принадлежали моему отцу.
        - Где ваш отец его нашел?
        - Это долгая история, и сейчас она не важна. Но статуэтка принадлежала отцу.
        - Эта история важна, и я хотел бы услышать ее от вас.
        Кристина долго вглядывалась в лицо майора. Де Пальма не отвел глаза, хотя ее напряженный взгляд был ему неприятен.
        - Мой отец всего раз в жизни повел себя нечестно, - заговорила она. - Всего один раз. Он работал на раскопках у Палестро. Однажды вечером, после того как рабочий день закончился, он вернулся и завладел этой статуэткой.
        - Почему?
        - Он думал, что «Человек с оленьей головой» сможет вылечить моего брата.
        - Но этого не произошло.
        Она спокойно положила руки на стол - обе ладони, полностью раскрытые.
        - Как вы можете это говорить?
        - Это было просто предположение, - ответил де Пальма.
        - Пока «Человек с оленьей головой» был возле брата, пока брат мог прикасаться к нему, обращаться к нему, разговаривать с ним, ничего не случалось. Все ужасное началось только после того, как у нас его украли.
        - Кто похитил его у вас?
        - Откуда я могу это знать?
        Разговаривая с ней, де Пальма, при всей своей опытности, словно наталкивался на невидимую стену. Он не мог найти ни одного слабого места в защите Кристины.
        - Я повторяю вопрос: кто похитил его у вас? Я убежден, что вы это знаете.
        Кристина больше не смотрела на майора - укрылась за невидимыми стенами.
        - Это сделал не доктор Кайоль?
        Вопрос не достиг цели: Кристина не слышала его. Она была в каком-то другом, недоступном мире. Ее прямой взгляд как будто пронзал грудь Барона.
        - Великий охотник вернулся, - мрачно заявила Кристина.
        - О ком вы говорите?
        - Для жертвоприношения нужна раздвоенная лиственница, растущая на маленьком холме. В развилку дерева кладут палку, которая символически означает стрелу. Направление стрелы указывает, какому духу предназначена жертва.
        Де Пальма наклонился к Кристине и положил руку на ее ладонь. Ее рука была холодной, и женщина не отдернула ее, словно ничего не чувствовала.
        - Скажите мне, где сейчас ваш брат? Это последняя возможность спасти его от неминуемой смерти. Умоляю вас!
        - Если острие палки направлено к югу и вверх, жертва предназначена одному из абааху верхнего мира, если оно направлено на север и вниз, - это жертва для одного из абааху нижнего мира.
        - Кто такой абааху?
        - Дух! - ответила Кристина, поднимая взгляд, как будто вынырнула на поверхность из подземного мира.
        Де Пальма движением головы подозвал охранницу.
        - Я даю вам время подумать. Свяжусь с вами снова через несколько дней. Надеюсь, что у вас будет что мне сказать.
        Дверь открылась. Кристина встала, как автомат, и повернулась к де Пальме спиной.
        - До свидания, Кристина Отран!
        Сестра Тома пошла по коридору и остановилась у первой решетки.
        - Постарайтесь узнать, кем был на самом деле Реми Фортен, - сказала она.
        Де Пальма сделал несколько шагов к ней и спросил:
        - Что вы хотите сказать?
        Кристина пристально смотрела на майора и улыбалась зло и насмешливо.
        - Постарайтесь узнать, кем был на самом деле Реми Фортен, - повторила она, прошла через сито из решеток и исчезла.
        Дверь комнаты свиданий снова закрылась.
        - Когда она должна освободиться?
        - Очень скоро. Весной точно уже будет на свободе, - ответила охранница.

31
        Де Пальма ненавидел рабочие собрания, особенно те, которые происходили рано утром. Сегодня он встал позже, чем надо, и не успел выпить кофе вместе с Евой, а он любил пить утренний кофе вместе с ней и делал так каждый день с тех пор, как они жили вместе.
        У Карима Бессура, который сидел напротив, глаза были грустные. Должно быть, он провел немалую часть ночи в размышлениях. Лежандр председательствовал, и делал это в своем стиле - все время был чем-то встревожен и озабочен, но внешне выглядел добродушным.
        - Карим занимался контролем границ, вокзалов и аэропортов. Он хорошо поработал, но пока оттуда не поступило ни одного сигнала. Или Отран уже покинул Францию, или он оказался сильнее, чем вся полиция, что нельзя исключить. Что у тебя, Мишель?
        - Мое положение где-то между стартовой позицией и движением назад. Много фактов, но ничего конкретного. Совершенно ничего. Расследование буксует. Пока Отран обыгрывает нас. Кроме того, я уверен, что кто-то идет за ним по пятам или даже обгоняет его. Я думаю, что это ныряльщик, который убил Реми Фортена и едва не отправил в могилу Тьери Гарсию. И он же убил Люси Менье.
        Лежандр и Бессур переглянулись. Их взгляды можно было с одинаковой вероятностью понять и как вопросы, и как изумление.
        - Я хорошо знаю Отрана. Я рассматривал это убийство в уме во все стороны. Это не похоже на Отрана.
        - Кого же ты видишь в роли потрошителя одиноких женщин? - осведомился Лежандр.
        - Я думаю, это либо доктор Кайоль, либо ныряльщик. Если только тот и другой не одно и то же.
        - Интересная версия, - сказал Лежандр и провел ладонью по еще красной после бритья щеке.
        - Ладонь на стене нарисовал не Отран. Тот, кто это сделал, совершил две ошибки! - объявил де Пальма.
        Майор любил приберегать самые яркие эффекты на закуску - как в операх Верди, где самая эффектная нота звучит после энергичной каватины. Он встал и подошел к стене.
        - Техника рисунка другая, - пояснил он. - Отран рисовал ладони на листах бумаги. Он смешивал воду и краски во рту, а потом выдувал их вот так! Именно так делали доисторические люди и до сих пор делают аборигены и люди из других подобных обществ - например, канаки и туземцы острова Борнео.
        Де Пальма приложил руку к стене, подражая художникам ледниковой эпохи.
        - Делая это, Отран оставлял на рисунке свою ДНК - А на рисунке, обнаруженном в квартире Люси, ДНК нет, и контур ладони слишком аккуратный. Значит, она была нарисована с помощью пульверизатора или пистолета для распыления краски. Вот и все.
        Бессур и Лежандр покачали головой: первый - чтобы показать, что усвоил урок наставника, второй - от недовольства, что его подчиненный еще раз утер ему нос.
        - Хорошая лекция с демонстрацией опыта, - похвалил он де Пальму. - Но остается мотив. Зачем кому-то было рубить на части эту бедную Люси?
        Де Пальма молчал: больше ему нечем было произвести впечатление на слушателей.
        - Скоро мы будем это знать, - сказал он наконец.
        - А Кристина Отран? - спросил Лежандр.
        - Была холодна и бесчувственна, как камень. По-моему, я перепробовал все, что возможно, но ничего не подействовало. Когда я уходил, она задала мне загадку, которую я записал. Сейчас я ее расшифровываю, но должен признаться, что ничего не понимаю.
        - Что ты хочешь сказать?
        - Она рассказала мне о месте жертвоприношения и о духе в религии народов Сибири. Мне кажется, это закодированное сообщение для меня, но я не могу его понять.
        - А тебе не кажется, что она немного не в своем уме? Она и раньше была не совсем нормальной, а тюрьма вряд ли привела ее мозги в порядок.
        - В твоих словах, шеф, есть и ложь, и истина. Но я думаю, что ее брат собирается убить кого-то и она хотела меня предупредить таким странным причудливым образом, потому что скоро это произойдет у нас перед глазами или почти перед глазами. Лежандр провел рукой по галстуку. Он всегда так полировал ладонью галстук, когда беспокойство перерастало в мучительную тревогу.
        - Карим много работал над материалами дела Отранов. Ему есть что сказать. Твоя очередь, Карим.
        Бессур нагнулся и поднял с пола толстый том материалов дела, который лежал у его ног. Он рылся в протоколах допросов, проведенных десять лет назад, когда Тома и Кристина были арестованы.
        - Они ни в чем не признались, ни разу не признались - ни Кристина, ни Тома, - сказал он. - У нас нет настоящих признаний. И нет почти никаких доказательств их вины.
        - На что ты намекаешь? По-твоему, они невиновны? - прогремел голос де Пальмы.
        - Я вовсе не хотел это сказать, - уклонился от ответа Карим.
        - Тогда зачем ты роешься в этом дерьме? Разумеется, они виновны: суд в этом не сомневался.
        Лежандр стукнул ладонью по столу и потребовал:
        - Спокойно, Мишель! То, что Карим хочет нам сказать, интереснее, чем ты думаешь.
        Барон сжал челюсти.
        Первое дело Отрана было состряпано так, что невозможно было разобраться во всех обстоятельствах. Целые стороны этого дела оставались в тени, и теперь на них пролился свет. Карим заинтересовался семьей Отрана, желая узнать, может ли беглец укрыться у кого-то из родни. Из небытия возник один родственник, старик, который живет недалеко от Авиньона. После короткого сопротивления он рассказал, что проводил отпуск с семьей Отран в ее загородном доме, который не был упомянут ни в одном из протоколов и ни в одном другом документе. Отраны имели деревенский дом, и никто ни разу не обратил на это внимания.
        - У тебя есть предположение насчет того, где этот дом может находиться? - поинтересовался де Пальма.
        - Увы, нет, - ответил Карим. - Родственник уже не молод, а это было больше сорока лет назад. Он сказал: недалеко от Марселя. Мне придется поднять все архивы, а это может занять много времени.
        Де Пальма тут же связал слова Карима с местом катастрофы, в которой погибла Мартина Отран. Скорее всего, дом стоит на дороге Терм, там, где от нее отделяется дорога на Регаж. Но свой вывод он оставил при себе и покинул собрание. Бессур исчез - убрался подобру-поздорову со своим томом под мышкой. Де Пальма позвонил Местру и объяснил ему, где находится дорога на Регаж.
        - Я буду там через полчаса, - сказал Местр. - Но почему ты не идешь туда с Лежандром и всей его шайкой?
        - Потому что они именно шайка.
        Осенние дожди в нескольких местах размыли дорогу на Регаж. Де Пальма остановился возле похожей на плечо скалы и сообщил по мобильнику, где находится, Местру, который был еще в пути.
        На расстоянии двухсот метров от этого места был виден среди пустоши силуэт маленького домика. Дальний конец тропы, которая к нему вела, зарос кустарником. Здесь было единственное приятное место на этом отроге гор Этуаль. В тех местах, куда вела остальная часть дороги, растительность была редкая и летом было знойно.
        Барон спустился по дороге до места, где от нее отходила маленькая тропинка. Теперь между ним и домом было около ста метров. Слева от дома земля была покрыта карликовой растительностью, посреди которой возвышалась, как голова великана, большая скала. Ее окружали обгорелые обрубки деревьев, камни ржавого цвета и густые заросли колючего кустарника.
        С правой стороны сосны уцелели от пожара. Теперь дом был так близко, что до него можно было добросить камень. Растительность здесь была такая густая, что де Пальме приходилось петлять среди нее, выбирая удобные места, и двигаться почти прыжками.
        Через несколько минут майор уже обливался потом. Он остановился, снял куртку и завязал ее рукава вокруг живота. Каждый удар сердца отдавался толчком в висках.
        Де Пальма уже собирался вернуться назад и ждать Местра, но вдруг услышал сухой треск ломающейся ветки. Потом снова наступила тишина.
        Теперь майор решил идти вперед, но едва не споткнулся о корень дуба. Он начал злиться и спрашивать себя, не зря ли тратит время на пустяки, но тут из дома в маленькую постройку, видимо служившую сараем, скользнула чья-то тень.
        - Эй! Здесь кто-нибудь есть? - крикнул Барон.
        Силуэт возник снова. Де Пальма увидел лицо этого человека и похолодел: перед ним стоял Тома Отран. Это лицо он не мог забыть. В следующее мгновение Отран исчез.
        Барон вынул свой «бодигард» из кобуры и пошел вперед среди кустов, которые цеплялись за него со всех сторон и царапали кожу. Его сердце билось так, что готово было разорваться. Он подумал, что мог пойти в обход. Тогда он бы двигался по дуге, и дверь оказалась на линии огня. Никакого движения.
        - Это полиция. Выходите, Отран! У вас нет ни одного шанса.
        Окно закрыто, дверь полуоткрыта, второго выхода сзади нет. Майор поднял свое оружие на уровень глаз.
        Вторая дверь может быть в боковой стене, которую ему отсюда не видно, подумал полицейский. Он продолжал обходить дом, не сводя с него глаз. Слева от дома он увидел низкую постройку - похоже, прачечную. Лист железа, служивший ей крышей, при каждом порыве ветра стучал о стену.
        Внезапно из неизвестности, заполнявшей промежуток между прачечной и старой, сложенной без раствора каменной стенкой, вылетело какое-то острое оружие. Де Пальма инстинктивно шагнул вбок, но оружие - это был дротик - все же ударило его в плечо. У майора вырвался крик.
        Отран использовал преимущество, которое дает внезапность, - выпрыгнул из-за прачечной в сторону соснового леса. Он был одет в джинсы и кожаную куртку, на спине - довольно объемистый рюкзак. Де Пальма нажал на спусковой крючок своего пистолета. Пуля пролетела далеко от цели и раздробила ствол молодой сосны. Майор прицелился как можно точнее и выстрелил во второй раз. Отран приближался к нему не бегом, а прыжками, причем двигался зигзагами, но вдруг застыл на месте. За спиной у Барона раздался выстрел, гораздо громче, чем его собственные. Пуля попала в скалу, блеснула поднятая ее ударом каменная пыль. Отран быстро повернулся и убежал в лес. Раздался второй выстрел. Де Пальма повернулся на пол-оборота и увидел у себя за спиной Местра, который прижимал к плечу полуавтоматическое охотничье ружье. Местр выстрелил еще два раза, но Отран был уже слишком далеко, и с такого расстояния попасть в него было невозможно.
        Копье задело предплечье де Пальмы и оставило порез длиной примерно три сантиметра. Из пореза текла кровь, но рана была легкая.
        Отран был далеко, и никто не знал, где его искать. Больше не было никакой возможности схватить его. Удача скупа: счастливый случай не повторяется два раза.
        Какое унижение - стоять так одному и держать в руке оружие, к которому ты думал больше никогда не прикасаться! Де Пальме было плохо, но он не желал этого показывать и загонял боль и стыд поглубже. Местр прошел разделявшие их несколько метров и встал рядом.
        - Я - не знаю, что сказать, - невнятно пробормотал Барон.
        - Тогда не говори ничего, - ответил Местр, рассматривая дротик.
        Когда де Пальма в детстве делал какую-нибудь глупость, отец отвечал ему точно так же. Эти простые слова «Не говори ничего» сейчас были как пощечина. Он заслуживает только презрения и не может даже попробовать оправдаться. Местр заговорил снова и в этот раз нашел для друга подходящие слова:
        - Я бы поступил точно так же, если бы был на твоем месте.
        - Это правда?
        - Да, если это может тебя успокоить.
        Местр положил дротик на землю и теперь внимательно оглядывал окрестности.
        - Мне невыносимо, что его образ все время передо мной. Я не желаю быть одержимым. Ты можешь это понять? - произнес де Пальма.
        На последних словах он повысил голос. Местр повернулся к другу, посмотрел на него и сказал:
        - Я начинаю тебя бояться. Неужели?
        Барон снял куртку и осмотрел свою рану.
        Острие дротика прорвало ткань и распороло кожу, оставив порез длиной три сантиметра. Он должен взять в руки рацию и вызвать войска, вертолеты и жандармов с ищейками. Но он медлил.
        - Идем туда! - сказал Местр.
        - Куда?
        - Угадай! - ответил Местр и указал на дом.
        - Прикрой меня, Жан-Луи.
        Местр подобрал с земли использованные гильзы и вставил в магазин своего ружья три новых патрона. На минуту он замер, всматриваясь в рощу, где исчез Отран. За рощей начиналась узкая долина, покрытая старыми лугами с нежно-зеленой травой.
        - Мы ничем не рискуем. Он не станет мериться силой с двоими вооруженными полицейскими. Входи внутрь, а я останусь перед домом.
        Де Пальма вставил четыре новые пули в барабан своего револьвера, а пустые гильзы положил в карман куртки.
        - Тогда я иду.
        Бетонную террасу загромождала мебель - много плетеных стульев и стол, покоробившийся от солнца. В каменном фасаде были два узких окна. Мощные кусты ежевики использовали это тенистое место и оплели своими колючими ветками ржавые засовы одной ставни.
        За дверью пахло старыми тряпками, пеплом и прогорклым потом. Дневной свет с трудом проникал сюда. Первая комната была довольно просторной. В центре стояли четыре стула с соломенными сиденьями - два напротив двух. Их достаточно сильно обгрызли крысы. Прямоугольный след в пыли указывал, что с места сдвигали всего один стул - тот, который стоял перед маленьким камином. Барон решил, что это было место Тома. Возможно, Отран когда-то сидел на этом стуле, его отец напротив, мать слева, а сестра справа. Барон представил себе, как близнецы дразнили друг друга, а мать в это время хлопотала на кухне, и сам растерялся от этой мысли. Как он может воображать себе детство человека, который несколько минут назад пытался его убить?
        Барон прошел в комнату и увидел, что Отран готовился уходить, когда они с Местром потревожили его.
        На полу лежал кремневый топор с заостренным с двух сторон лезвием в форме листа ивы. Длина лезвия была сантиметров двадцать.
        - Он не убьет тебя, - сказал Местр, следя взглядом за пространством вокруг дома.
        - Я тебя не понимаю, Жан-Луи! - удивился де Пальма.
        - Я надеюсь, ты понял, что он сознательно оставил тебя в живых. Ты был в его руках. Чтобы убить тебя, ему надо было только дождаться, пока ты войдешь в дом.
        - По-моему, мама нас не любит.
        Пьер Отран опускает глаза: его приводит в ужас черная злоба, которой наполняется взгляд Тома, когда тот говорит о своей матери.
        - Мама любит нас всех, но по-своему.
        - Ты лжешь, папа! Однажды она убьет нас всех. Она не хочет нас.
        Пьер Отран прячет лицо от сына и начинает плакать. Когда-то он женился на Мартине потому, что она была самой красивой из знакомых ему девушек. А Мартина все время изменяла ему и даже не скрывала от него своих измен. Он сам не понимает, почему он без ума от этой шлюхи, но это так. Только ее тело опьяняет его, только от ее полных, тяжелых губ у него кружится голова. Это случается редко, но он готов отдать жизнь за одно мгновение с Мартиной. Он непрерывно думает об этом и иногда боится своей любовной одержимости, но скрывает свой страх ото всех.
        Мартина забеременела до свадьбы. Она пыталась сделать аборт, но он ей помешал. С тех пор Мартина мстит. Он хотел бы, чтобы Мартина ушла. Хотел бы, чтобы она умерла. Хотел бы ее убить. В том, чтобы чего-то хотеть, еще нет ничего плохого.
        Сегодня Тома у врача.
        - Заходи, Тома, - говорит доктор.
        Он входит в кабинет. Его мать отводит от него взгляд.
        - Как ты себя чувствуешь?
        Он ничего не отвечает. Он знает, что означает этот вопрос, - больницу.
        - Тома, нам нужно сделать еще несколько осмотров. Ты поедешь в Виль-Эврар, это большая лечебница возле Парижа. Ты согласен?
        Тома ничего не отвечает. У доктора такая же улыбка, как у продавца автомобилей, который уговаривал папу выбрать «Рено-16» с переключателем скоростей на руле. Папа в конце концов спровадил его прочь.
        - Ты согласен с моим решением, Тома?
        Решение доктора означает электроды и странную жидкость, которая проникает в мозг Тома и прогоняет видения. Но видения древнего мира делают Тома счастливым и дают ему силу жить.

32
        По четвергам доктор Кайоль принимал пациентов до восьми часов, и только тех, которые выкладывали целое состояние, чтобы попасть к нему раньше других.
        Для Тома в больнице имени Эдуарда Тулуза [48 - Тулуз Эдуард (1865-1947) - известный французский психолог, работавший на границе науки и ее популяризации. Много работал в области профилактики психических заболеваний и преступлений.]не было тайн. Это здесь он получил уроки, которые сделали его опасным человеком. Два африканца чистили мусорные баки этого сумасшедшего дома. Отран поздоровался с мусорщиками дружеским жестом.
        Прачечная была справа. От нее пахло теплой водой со стиральным порошком и дезинфицирующим средством. Этот запах был до тошноты противен Отрану, потому что напоминал ему кислую вонь тюрьмы. Этот запах всюду один и тот же.
        Но Тома знал, что теперь все это далеко. Человек, который убил кого-то, не может вернуться назад. Это все равно что прыгнуть в пустоту. Он был злом, один журналист даже назвал его чудовищем. Он знал, что сделал то, чего нельзя делать, но не мог поступить иначе.
        Тома открыл дверь прачечной. Горячий воздух ударил ему в лицо. Он не стал терять время и быстро пошел дальше.
        Дверь кабинета находится в противоположном конце коридора, это он помнил. Нужно держаться дальше от нее и идти близко к стене, чтобы не увидела секретарша. Даже если здесь все отремонтировали, расположение дверей не могло сильно измениться.
        Раньше, войдя в эту прихожую, он должен был вместе с матерью, которая часто выходила из терпения, ждать, пока секретарша доктора велит им пройти в зал ожидания. Это могло продолжаться несколько минут, которые казались ему часами. Его мать всегда была одета в строгий классический костюм, блестящие чулки и туфли-лодочки.
        Тома прокрался в коридор. Здесь было тихо. Двое сумасшедших разговаривали с секретаршей. Имея хотя бы немного опыта, сумасшедших можно узнать сразу. Странный взгляд, лицо блестит от транквилизаторов и всегда немного отличается от обычных лиц. Есть какая-то маленькая разница.
        Эти двое сумасшедших жаловались на то, что теперь запрещено курить в палатах. Сумасшедшие всегда много курят. И Бернар тоже много курит.
        Доктор Кайоль был в своем кабинете и что-то говорил. Когда его голос зазвучал громче, Тома смог расслышать несколько слов. Психиатр говорил по-английски, но медицинские термины произносил на французский манер, а в словах the и that первый звук произносил как «з». Тома встал на цыпочки и быстро пошел вперед.
        Дверь в кабинет была приоткрыта. Психиатр стоял спиной к ней, опираясь одной ягодицей о край стола, и разговаривал по телефону. Теперь его слова можно было разобрать. Он организовывал в Марселе, на медицинском факультете университета, конгресс психиатров, посвященный раннему слабоумию. Тома бесшумно, как тень, проскользнул внутрь, подождал, пока доктор закончит разговор, и пошел к нему, сжимая в руке топор.
        Кайоль быстро повернулся к нему - и не смог выговорить ни слова. Отран взглянул на врача так, что тот поднял дрожащие ладони на уровень лица, которое исказила трагическая гримаса страха.
        - Я… Ты знаешь… Я рад тебя видеть, - пробормотал Кайоль.
        Его голос дребезжал, а тело издавало мерзкий, отравляющий воздух запах страха. Этот зловонный запах Тома ненавидел больше всего на свете. Доктор Кайоль, человек в белом халате, который всегда с одной и той же доброй улыбкой наклонялся над ним, когда он приходил в себя после лечения электродами. Психиатр, старавшийся проникнуть в тайны шизофрении с помощью опыта последних шаманов. Сейчас этот человек вонял мочой и жирным потом.
        - Ты пришел повидаться со мной? Как я этому рад, Тома!
        Отран стоял неподвижно и бесстрастно, опустив руки вдоль тела. Больше доктор не мог его очаровать. Больше он не был околдован этим человеком. А когда-то Кайоль был для него путеводной звездой в мире, где все стало неясным и нечетким после смерти отца.
        Когда-то этот врач умел его успокоить. Говорить с сумасшедшими - это целое искусство. Нужно быть сильным и ласковым одновременно и никогда не торопить события. Но теперь этому конец. Отран больше не слушал Кайоля. Улыбки и взгляд врача словно отскакивали от невидимой брони.
        Маленькие глаза Кайоля оглядели письменный стол. Там лежала газетная вырезка, и в ней шла речь об убийстве Люси Менье. Кайоль затолкнул ее под коробку для почты. Движение получилось неловкое: он терял контроль над своими нервами. Вся нижняя половина его лица, от углов губ до конца подбородка, дрожала, как бывает у буйных сумасшедших во время припадка.
        - Я пришел расстаться с вами! - прорычал Отран.
        Странно, но его взгляд был словно прикован к картине, изображавшей время снов. Как будто он читал что-то в пятнах краски.
        - Время снов, - заговорил Кайоль, чтобы выиграть время. - Помнишь, ты лучше всех понимал, что означают эти рисунки.
        Отран оторвал взгляд от картины и стал смотреть на лоб врача.
        - Как ты себя чувствуешь? - запинаясь, произнес Кайоль.
        Вместо ответа, врач получил только косой взгляд. Так смотрит зверь, когда понимает, что сможет поиграть со своей добычей.
        - Сейчас я открою тебе нашу тайну, Тома. У нас есть общая тайна, но до сих пор я говорил о ней лишь с твоей сестрой. Разумеется, ты тоже должен узнать ее. То, что ты болен, не значит, что ты не можешь все знать. Я хочу поговорить с тобой о твоем отце. Ты хочешь, чтобы мы поговорили о нем?
        Тома снова бросил на Кайоля косой взгляд, изображая равнодушие.
        - Твой отец никогда не был твоим другом. Это человек редкого ума. Он говорил, что любит тебя больше всего на свете. Но это то, что говорил он. Ты его единственный сын. Я должен признать, что он немного предпочитал тебя твоей сестре и что она завидовала тебе из-за этого. Но все это - давние детские истории. Верно?
        Голос Кайоля зазвучал яснее.
        - Твой отец никогда не ходил с тобой на консультации. Тобой всегда занималась твоя мать. Она заботилась о тебе так, что сама теряла последние силы. Да, ты всегда считал, что твой отец лучше твоей матери. Но ты ошибался.
        Кайоль уже кричал.
        - Ты ошибся, Тома! Вся твоя жизнь построена на ошибке. В самой глубине тебя сидит эта ложь. Твоя мать любила тебя больше всего на свете. А для своего отца ты был лишь больным сыном, которого он отвергал из-за своей гордости, но должен был лечить, потому что казаться важней, чем быть. По его мнению, это твоя мать принесла в вашу семью ген безумия. Он считал, что все случилось из-за нее. А хочешь, я открою тебе тайну? - Кайоль рыгнул: он терял контроль над собой. - Хочешь, открою тебе тайну?
        Тома в ответ лишь пронзительно вскрикнул, поднял руку и объявил:
        - Вот знак. Вот Первый Человек.
        Удар свалил врача на пол. Кайоль увидел наклонившееся над ним лицо Отрана, почувствовал его горячее дыхание и заморгал.
        - Голоса должны уйти, - услышал он.
        Это было все, что уловил его слух, - одну эту фразу, которая донеслась словно издалека. Теряя сознание, он чувствовал, что его поднимают с пола, как мешок картошки. Этот живой груз не был тяжелым для таких могучих рук.
        Кайоль очнулся. Холод сжимал его железными тисками. Он был совершенно гол и привязан к дереву, кора которого царапала ему спину.
        Тома смотрел на врача и издавал странные гогочущие крики. Он уже провел две длинные кровавые черты по груди Кайоля. Крупные хлопья снега падали с неба и украшали мертвые пальцы деревьев белой бахромой. Каркнул ворон, но его крик был едва слышен через белую завесу снега.
        Кайоль закричал, но изо рта не вылетело никакого звука. Злой дух отнял у него голос жизни. Он взглянул вверх и увидел большую стрелу. Закричал снова, и снова ничего не получилось.
        - Голос должен замолчать. Голос больше не должен говорить, - пробормотал Отран, почти закатив глаза.
        Кайоль разразился безумным смехом, который не мог сдержать. Этот смех возникает у людей перед смертью как иррациональная реакция на то, в чем больше нет никакого смысла и логики. Жизнь уходила из него с каждым сокращением мышц живота, с каждым ударом сердца.
        Ему казалось, что Тома смотрит на его рот и прислушивается.
        Тома не слышал прерывистых звуков смеха и пытался прочесть по губам последние слова Кайоля, но врач, уходивший в небытие, уже был не в состоянии произнести то, о чем хотел объявить.
        - Голоса молчат. Они возвращаются в ночь, - прорычал Отран.
        Он поднял с земли лежавший у его ног каменный топор и ударил им по груди Кайоля. Врач почувствовал боль, но не такую сильную, как боялся. Он опустил глаза и увидел свою кровь. Она вырывалась из его груди и множеством струек стекала к ногам. Целый вихрь образов закружился в его уме. Замелькали лица женщин. У всех у них была одинаковая прическа и один и тот же маленький недостаток во взгляде. Зрачки, при виде которых у него кружилась голова.
        - Сердце перестает биться, дух должен покинуть тело, - произнес Отран.
        Кайоль успел увидеть только пронзивший его жестокий взгляд. Топор снова высоко взмыл вверх, к беловатому небу.
        Часть третья
        Дом сумасшедших
        Появляется все больше доказательств того, что до эпохи неолита, когда охотники и собиратели перешли к земледелию, большинство людей жили по принципам свободы, самоуправления и равноправия полов, на основе уравнительного распределения благ и без какого-либо организованного насилия…

Дж. Зерзан[49 - Зерзан Дж. (р. 1943) - американский философ и социолог, один из основных представителей анархо-примитивизма.].
Почему примитивизм?

33
        Де Пальма показал свое удостоверение. Его пропустили через оцепление, а пухлый капрал из Северного отделения даже поздоровался с ним. Лицо у капрала было серьезное. Перед кабинетом доктора Кайоля стояли Бессур и Лежандр и рассматривали какой-то предмет, который им показывал техник из научно-технического отдела. Раздался треск фотовспышек.
        - Здравствуй, Мишель, - поздоровался Лежандр. - Мы решили, что будет лучше не осматривать место преступления без тебя.
        - Отран?
        - Мы ничего не знаем, - ответил Бессур.
        Психиатр исчез. Его секретарша заметила, что он не вышел из кабинета в обычное время, и забеспокоилась. Она несколько раз постучала в дверь, а потом вошла в кабинет. Кайоля там не было. Она долго ждала, но он не вернулся. Его портфель стоял на полу рядом с рабочим столом, пальто висело на вешалке, мобильный телефон тоже был в кабинете. Просмотр входящих и исходящих звонков мало что дал: в обоих списках были только номера из его врачебной телефонной книжки.
        Негативных отпечатков ладони - подписи Отрана - не было.
        - Я думаю, он хочет привести нас к чему-то или к какому-то месту, - предположил Карим.
        - Очень умное замечание! - иронически отозвался де Пальма. - Я бы добавил, что он хочет привести нас прямо к трупу Кайоля.
        Карим Бессур не смог сдержать улыбку. Но в этот момент его взгляд, скользивший с одного предмета на другой, остановился на письменном столе и замер. На столе лежал шарик, свернутый из газетной бумаги. Карим концом ручки развернул этот клочок газеты и воскликнул:
        - Палец! Здесь внутри фаланга человеческого пальца!
        Он посмотрел на собственную ладонь, потом на обрезок пальца и сделал вывод:
        - Возможно, указательный палец правой руки.
        На смятом и запачканном кровью клочке бумаги можно было прочесть только напечатанный большими жирными буквами заголовок:
        КРЕСТНАЯ МУКА ЛЮСИ
        Автоматическая картотека, в которой хранились отпечатки пальцев, выдала имя: Тома Отран и примечание: находится в заключении. Данные картотеки устарели. Де Пальма долго смотрел на отпечаток, который жирными черными линиями рисовал на экране компьютер. Длинные извилистые кривые, разрывы линий, островки и разветвления. Этот отпечаток говорил ему что-то, но на языке, которого майор еще не понимал. Ему еще никогда не приходилось иметь дела с убийцей, который калечит самого себя, и эта мысль действовала на него как сигнал тревоги. Он решил, что душевная болезнь Тома Отрана перешла на новую стадию развития за те шесть лет, которые тот провел в центральной тюрьме. Правда, это противоречило представлениям де Пальмы о душевных болезнях, а он знал о них немало.
        Почему именно палец? И почему он завернут в газетную статью, где описана смерть Люси Менье?
        Нужно было произвести обыск в доме доктора Кайоля. Лежандр в первый раз был против такого намерения. Официально психиатр не считался мертвым, поэтому никто не мог войти в его дом без веской причины. Оставалось одно - подчеркивать крайнюю необходимость этой меры и говорить, что нельзя сидеть сложа руки. Лежандр уступил. Придя в особняк Кайоля, Бессур и Барон обнаружили, что входная дверь взломана, а в холле один из стульев перевернут.
        Они быстро обошли первый этаж - большую гостиную, кабинет и две комнаты, которыми, должно быть, уже много лет никто не пользовался. Просторная кухня и столовая выходили в маленький неухоженный сад. Полки в кабинете были заставлены научной литературой. Дверь, которая вела в подвальный этаж, была открыта. Винтовая лестница спускалась в ту часть подвала, которая была вырублена в скале. Ее нижний конец находился в прихожей подвального этажа, откуда можно было пройти в котельную и в прачечную, которой теперь не пользовались. Пол здесь давно не подметали, и Бессур заметил на нем следы босых ног.
        - Он прошел здесь, - сказал Бессур де Пальме.
        - Сделай с них слепки, и поскорее, - велел ему Барон.
        Два отпечатка были обнаружены перед стенным шкафом: Отран останавливался на этом месте. Осторожно, стараясь не стереть ни один возможный след, де Пальма открыл шкаф. Внутри лежали старые белые больничные простыни и полотенца того же цвета, аккуратно сложенные вчетверо. Это белье пожелтело и пахло плесенью.
        - Ради чего ты пришел сюда? - пробормотал де Пальма.
        В противоположном конце прихожей была дверь в помещение, которое когда-то, наверное, было игровой комнатой для детей. В этой комнате стояла старая, покрытая пылью лошадь-качалка и вдоль стен были сложены ящики и коробки.
        - Погаси здесь свет, Карим! И передай мне свой фонарь.
        Круглое пятно света заскользило по полу. Ни одного следа ног не было. Бессур снова включил освещение и сказал:
        - Если Отран не заходил сюда, но зашел в прачечную, это, возможно, значит, что он бывал здесь и знает расположение комнат.
        - Или что он искал что-то определенное! - возразил де Пальма.
        - Искал тряпки или полотенца! Как будто хотел что-то вытереть.
        Длинный коридор вел отсюда в остальные комнаты подвального этажа. Его пол был покрыт красными терракотовыми плитками, а стены выкрашены в белый цвет. Два стеллажа, стоявшие возле стен, были заполнены стопками номеров журнала «Америкэн ресерч». Страницы журналов покоробились от сырости. Никаких следов - по крайней мере, их не было видно невооруженным глазом.
        Бессур остановился перед толстой дверью, единственной во всем подвале, которая была закрыта, вынул из кармана носовой платок и сквозь него повернул ручку двери.
        За дверью оказалась длинная комната, формой напоминавшая веретено, а меблировкой больничную палату. В центре стояла кровать, оборудованная кожаными ремнями.
        - Что это такое? - удивился Карим.
        - Маленькая лаборатория доктора Кайоля! - воскликнул де Пальма.
        В головах кровати стояла тележка из нержавеющей стали. На ней лежали коробка и электрические провода, а сама она была связана несколькими кабелями с осциллоскопом и графопостроителем.
        - Похоже на систему для электроэнцефалограмм, - заметил Бессур.
        - Если только это не машина для электрошока, - поправил его де Пальма.
        - Ты так думаешь?
        Де Пальма положил руку на край кровати. На подушке лежали провода разных цветов.
        - Должно быть, Кайоль укладывал сюда некоторых пациентов и вызывал у них эпилептические припадки. Обычно это делают под наркозом. Ток очень слабый. Это продолжается не больше четырех секунд.
        Барон повернул бакелитовую ручку на задней стенке коробки. На полукруглой шкале были проставлены серебряной краской цифры: 20, 30, 40, 50 джоулей и так далее.
        - Обычно прибор устанавливают на сорок джоулей.
        - Похоже, ты с этим хорошо знаком, Мишель.
        Барон приподнял электроды с подушки.
        - Я прочел немало книг об этом. Психиатрия очаровывает и в то же время вызывает отвращение. - Он посмотрел на лежавшее перед ним оборудование. - Сукцинилхолин - препарат для общего наркоза. Судороги от двух до четырех секунд, семьдесят герц, от пятидесяти до семидесяти джоулей. Затем пациенту делают вентиляцию вручную, и он встает с кровати. У него полная путаница в мыслях и более или менее серьезная потеря памяти.
        - Это ужасно! - воскликнул Бессур.
        Аппаратура была покрыта толстым слоем пыли.
        На ней были видны следы пальцев. Они были оставлены недавно, и их было много.
        - Он приходил сюда! - пробормотал сквозь зубы де Пальма. - Я уверен, что это его следы.
        Под тонкими иглами графопостроителя лежал заметно пожелтевший от времени листок миллиметровой бумаги. На нем была начерчена энцефалограмма, промежутки между пиками на ней были одинаковые. Красной ручкой на листке было написано имя: Бернар Монен.
        - Его надо разыскать, и как можно скорее.
        В глубине комнаты стоял серый металлический шкаф, его дверь была открыта. На верхней полке стояли в ряд пузырьки и коробки с медикаментами. Этикетки на них выцвели от времени, но названия можно было прочесть. Растворы хлорала, ларгактила, галоперидола, лепонекса. От шкафа пахло аптекой и пылью. На нижней полке - электроприборы с клубками проводов. Эти клубки завершались на концах букетами резиновых или силиконовых присосок, которые лопнули от времени и стали похожи на цветы с испачканными грязью лепестками.
        - Они же совсем древние, эти аппараты! - воскликнул Бессур. - Похожи на радио пятидесятых годов.
        - Должно быть, в то время он уже не играл роль ученика чародея, - проворчал де Пальма. - Но в любом случае он должен был держать здесь и то, что осталось от прежнего периода. Эти вещи стоят целое состояние.
        На средней полке стоял ряд белых фарфоровых банок. На каждую наклеен кусок лейкопластыря с написанным на нем названием. Айяуаска [50 - Айяуаска - южноамериканская лиана.], ибога [51 - Ибога - африканский куст.], пейотль [52 - Пейотль - южноамериканский кактус.], каннабис [53 - Каннабис - наркотическая конопля.], псилоцибе полуланцетовидная [54 - Псилоцибе полуланцетовидная - гриб из рода псилоцибе, содержит галлюциногенные вещества.], псилоцибе кубинский [55 - Псилоцибе кубинский - другой галлюциногенный гриб из этого же рода, впервые был обнаружен на Кубе.].
        Бессур поднял крышки, заглянул внутрь и разочарованно сказал:
        - Сушеные листья и грибы.
        - Все это галлюциногены, - объяснил де Пальма. - Одни известны широко, другие меньше. Самые естественные и самые древние галлюциногены в мире.
        - Ты думаешь, доктор накачивался этим между сеансами электрошока? - пошутил Бессур.
        Де Пальма не оценил его юмор.
        - Кайоль, должно быть, давал их больным перед электрошоком или после него, - объяснил он. - А может быть, сочетал то и другое.
        - Это просто чудовищно!
        - Тогда психиатры исследовали новые пути. Это были семидесятые годы, время ЛСД и кислот. Кайоль всего лишь человек своего времени. Он ставил опыты и доводил свой эксперимент до логического конца. Несомненно, он считал, что это полезно для его пациентов.
        Бессур поднял глаза. Тусклый свет неоновых ламп позволил увидеть тревогу на его лице: Карим двигался наугад по совершенно неизвестной ему территории. Вдруг он произнес:
        - На нижней полке не хватает коробок!
        Клевой стене был пристроен деревянный шкаф. Бессур дернул за ручку двери, но она была заперта на ключ и не поддалась.
        - Что будем делать, Барон?
        - Открывать! - ответил де Пальма и перочинным ножом взломал замок.
        Внутри на полке-доске стояли в ряд по алфавиту ящики с картотеками. Три ящика были поставлены на самое видное место - в верхнем левом углу. Де Пальма достал первый из них и перелистал содержимое.
        - Это одна из медицинских карт Отрана. Несомненно, самая полная с начала лечения. Кайоль отметил даже самые первые дозы ларгактила, - заметил он.
        Майор провел пальцами по листам, как по клавишам аккордеона, и наконец остановился на пачке бумаг, касавшихся лечения Отрана в Виль-Эвраре. Несколько отчетов о состоянии больного были сложены в одну прозрачную папку.
        Бессур вынул третий ящик и перенес его на стол, стоявший недалеко от кровати.
        - Здесь есть фотографии!
        Он наклонился, чтобы рассмотреть снимок поближе, потом оттолкнул его и признался:
        - У меня от такого поджилки трясутся.
        Фотография была черно-белая, сделанная в этой лаборатории. Отран лежал на кровати, и к его обритой голове были прикреплены электроды.
        История болезни, составленная Кайолем, охватывала первые годы психиатрического лечения Отрана - с одиннадцати лет до совершеннолетия. Это была жуткая хроника безумия.
        В первый раз Тома Отран был отправлен в больницу принудительно после очень жестокой драки в школе, где учились дети из квартала Мазарг. Мальчика положили в отделение доктора Кайоля, дали ему огромные дозы успокоительного и обездвижили на целую ночь.
        - Что у них значит «обездвижить»? - поинтересовался Бессур.
        - Держать в смирительной рубашке или привязать ремнями к кровати.
        Бессур сморщился от отвращения.
        - Он был опасен, Карим! Крайне опасен для себя и для других.
        - Да, но все-таки это был ребенок! Всего одиннадцать лет!
        - Это были шестидесятые годы. В то время психиатрические лечебницы были похожи на тюрьмы. Если человек не шел по указанной дорожке, персонал силой заставлял его это делать.
        - С тех пор стало иначе?
        - В психушках да, в каталажках нет.
        Бессур поставил на стол второй ящик из трех.
        После смерти отца Отран опять оказался в психиатрической лечебнице. И вернулся оттуда только в 1972 году, на первый взгляд здоровым. Доктор Кайоль поставил ему диагноз «юношеская шизофрения».

1972 год - это время, когда началось разделение психиатрических больниц на сектора. Общество было настроено против психиатров. Больных стали выпускать, и лечебницы опустели. Свободу психически больным! А общество обязано относиться к ним достойно. Но общество не отнеслось к ним достойно: начались разговоры о том, что на свободу выпускают убийц. Хотя такие случаи, как Отран, встречаются очень редко - один человек за десять лет, не больше. Всего один случай за все годы службы Барона в уголовном розыске.
        Бессур смотрел на де Пальму, который полностью погрузился в чтение медицинской карты. Он знал майора уже несколько лет, но еще ни разу не видел его таким.
        - Можно задать тебе вопрос?
        - Я тебя слушаю, сынок.
        - Как получилось, что ты так хорошо знаешь психиатрию?
        - Мне приходилось иметь с ней дело много раз за мою жизнь. Это оставляет следы в памяти.
        - Это были дела по работе или личные?
        - И то и другое, сынок.
        Бессур пожалел, что задал эти вопросы: после них настроение у Барона стало какое-то странное, а лицо сделалось суровым и мрачным, как катафалк.
        Вскоре к ним пришел Лежандр: день уже подходил к концу, и он начал беспокоиться. Начинался шум из-за похищения Кайоля: журналисты один за другим звонили в полицию по этому поводу. Они еще не связали это преступление с побегом Отрана, но сделают это уже через несколько часов. Убийство Люси Менье они тоже пока не привязали к этим событиям.
        Барон вынул из толстой стопы бумаг, которые перед этим сложил на столе Бессура, большую фотографию. Это был снимок отпечатка, который Отран оставил на потолке своей камеры.
        - Кто будет следующим или следующей? - произнес он.
        - Я тебя не понимаю.
        - На этой руке не хватает трех пальцев - указательного, большого и мизинца. Указательный он уже отрубил.
        Лежандр побледнел.
        - Черт побери, Мишель! Ты полагаешь, что…
        - Я не полагаю, я утверждаю. Если он посылает нам знак, то, может быть, сообщает именно это. Он собирается совершить три убийства и убьет трех человек, которые очень близки ему или связаны с его болезнью. А мы должны угадать, кто они. Я желаю нам всем много мужества.
        Лежандр сел, оперевшись локтем о край стола. Барон убрал снимок.
        - Как же он собирается их убить? - спросил комиссар.
        - Меня волнует не как, а почему. Почему убита Люси Менье? Почему его палец завернут в вырезку из газеты, где идет речь об этом убийстве?
        В этот момент зазвонил телефон. Звонили из кабинета прокурора. Найден труп доктора Кайоля. Какой-то человек обнаружил его, гуляя по лесу Сен-Пон, примерно в двадцати километрах от Марселя. Жандармерия проводит первый осмотр места преступления. Психиатр вместе со всеми своими тайнами уже лежит в ящике со льдом в институте судебно-медицинской экспертизы.

34
        Приемник «Джульетты» испустил дух в пробке по дороге на Жолиет, в середине «Тайны мгновения» Дютийё [56 - Дютийё Анри (1916-2013) - известный французский композитор, развивавший творческие поиски Равеля и Дебюсси.], которую передавали из Парижа, из концертного зала Плейель.
        Де Пальма терпеть не мог вести машину в безмолвии, без музыки. Если ее не было, он чаще всего начинал думать вслух и долго рассуждал обо всем и ни о чем. В это утро он старался поставить на место некоторые эпизоды дела Отрана и поэтому говорил сам с собой об убийстве Люси, которое породило так много вопросов.
        Время прошло сравнительно быстро. После выезда из Жемено [57 - Жемено - местность в 20 километрах на восток от Марселя.], дорога была посыпана солью из-за снегопадов. Две машины уже застряли в колеях.
        Лес Сен-Пон за одну ночь стал белым. Де Пальма припарковал машину рядом с кучей дров и ненадолго задумался. Тело Кайоля было обнаружено примерно в ста метрах от дороги, которая по спирали поднималась к Сент-Бому, в конце покрытой льдом тропы. Жандармы провели осмотр места происшествия и съемку местности. Получился целый фотоальбом, который и стал подробным описанием места убийства.
        Голые ветки гнулись под тяжестью льда. Все вокруг было неподвижным и изумительно прекрасным, как декорации к рождественским сказкам. Барон потер ладонь о ладонь, чтобы согреться, и открыл блокнот. Вчера снег выпал на берегу моря, а теперь и возвышенности были похожи на Крайний Север.
        Наверху одной из страниц он написал крупными буквами слово «машина». Кайоль и Отран могли приехать сюда только на автомобиле.
        План, начерченный жандармами - специалистами по работе на месте преступления, был очень точным. Что бы ни говорил Лежандр, эти типы в кепи умеют делать свою работу. Они упомянули участок леса, просеку и большое дерево, единственное хвойное среди дубов и буков. Немного дальше были отмечены маленький водопад, большой луг и в конце этого странного зеленого участка - цистерцианское аббатство, которое в Средние века было женским монастырем. Летом концерты привлекают в это место много гуляющих, но зимой оно становится мрачным - или романтичным, это зависит от вкусов того, кто его видит.
        Прежде всего де Пальма осмотрел землю. Никаких следов. Холод покрыл ее слоем кристаллов, которые скрипели под ногами при каждом шаге. Он смел эту оболочку и увидел под ней следы машин жандармерии и более давние отпечатки лошадиных копыт.
        По департаментской дороге проехала машина, потом возле дороги затрещали ветки. Де Пальма с удивлением услышал за высокими деревьями леса что-то вроде эха. Звуки приближались к нему. Он насторожился и широко раскрыл глаза. Кто-то шел по лесу на расстоянии нескольких десятков метров от места, где он стоял. Майор повернулся вокруг своей оси в ту сторону, куда удалялся шум шагов, и положил руку на приклад своего «бодигарда». Снова стало тихо. Он развязал на кобуре ремешок безопасности и продолжил свой путь.
        Через двадцать шагов де Пальма сделал первый снимок - общий вид. С того места, где он сейчас стоял, было хорошо видно то хвойное дерево, о котором говорили жандармы. Он выискивал ошибки в стольких судебных делах, что хорошо знал: в полевых условиях большинство сыщиков забывают думать. «Возвращайся на место, - учил его старый сыщик с набережной Орфевр. - Возвращайся столько раз, сколько посчитаешь полезным. Они всегда что-нибудь забывают».
        Первые лучи солнца осветили вершину, на которой росли большие деревья. Замерзшая дорога, твердая, как наковальня, мгновенно превратилась в ослепительное зеркало. Де Пальма стал искать в кармане спортивной курки солнцезащитные очки, но вспомнил, что забыл их в машине, до которой двадцать минут ходьбы, и выругал себя.
        На плане, составленном техниками, были отмечены следы обуви сорок пятого размера, обнаруженные на расстоянии нескольких метров от трупа. В отчете было добавлено, что это следы подошвы марки «Вибрам», которая применяется в шитье очень многих моделей туристической обуви.
        - Значит, нет сомнения, что он заранее готовился прийти сюда. Сорок пятый - его размер.
        Ствол огромного дерева имел, должно быть, больше метра в диаметре. Он поднимался прямо вверх, а потом делился на два ствола и был похож на гигантскую вилку, которая вонзается в небо. Хвойное дерево, о котором упоминали техники, теперь было у него перед глазами. Оно оказалось лиственницей. Де Пальма вдруг вспомнил угрозу, которую Кристина Отран произнесла в комнате свиданий тюрьмы Ренна. Он записал их не полностью, но помнил ее последние слова: «Для жертвоприношения необходима раздвоенная лиственница, стоящая на холме».
        Он взглянул вверх, на дерево. Самые нижние ветки, достигавшие высоты человеческого роста, были срублены лесниками. Лед не покрыл ковер из иголок, устилавший землю возле лиственницы. До сих пор было хорошо видно пятно крови, оставленное Кайолем. Чтобы сфотографировать дерево, де Пальме пришлось отойти шагов на десять назад. Под тонкой ледяной коркой, похожей на глянцевую бумагу, он разглядел один из обнаруженных техниками следов обуви. Носок следа был обращен прямо к стволу огромного дерева.
        Напрашивался первый вывод: Отран хотел, чтобы труп был обнаружен. До сих пор он поступал так же, как всегда. Он оставил отпечатки среди грязи в колеях. Он положил труп, как жертвенный дар, на толстые узловатые корни, выступавшие из земли.
        - Это уже своего рода подпись!
        Де Пальма вспомнил фотографии места преступления, которые получил от жандармов. Лицо Кайоля было повернуто на восток, руки раскинуты в стороны.
        Барон вернулся под лиственницу. Ковер из хвои был перевернут. В отчете упоминались хорошо заметные следы борьбы.
        - Был вечер пятницы. Отран приехал сюда на машине и припарковался возле той поленницы. Тогда Кайоль был еще жив. Потом Отран его убил.
        Снова затрещали ветки в лесу. Потом стало слышно шуршание тяжелых неровных шагов по папоротникам. Де Пальма прислушался. Шаги удалились и затихли. Он подумал, что здесь, должно быть, водятся достаточно крупные звери.
        На коре лиственницы были видны следы надрезов. Техники указали, что это, несомненно, следы ножа. Конец одной из веток был обломан. Де Пальма пошарил вокруг ствола, пытаясь найти недостающий кусок, но напрасно. Он открыл блокнот и записал эти подробности. В остальной части места преступлений он обнаружил лишь то, о чем уже прочел раньше.

«По крайней мере, ты составил себе представление об этом», - подумал де Пальма.
        Он посмотрел вверх, на то место, где ствол раздваивался.
        В развилку дерева была вставлена длинная сухая ветка с заостренным концом. Острие указывало на восток. Она не могла упасть сверху: все ветки над ней были короче, чем она.
        - Кто-то влез наверх и положил туда этот кусок дерева, - сказал себе де Пальма, фотографируя развилку.
        Он снова вспомнил слова Кристины: «Если палка повернута острием к югу и вверх, жертва предназначена одному из абааху верхнего мира, если к северу и вниз - это жертва одному из абааху нижнего мира».
        - Абааху, - повторил де Пальма. - Слово из глубин Сибири и обряд, не имеющий ничего общего с нашей культурой. И кроманьонцы тут тоже ни при чем. Если этот обряд имеет к ним отношение, то разве что в туманных теориях Кристины Отран.
        Тишину разорвал свист. Недалеко от дороги, между узловатыми стволами дубов, мелькнул какой-то темный силуэт. Де Пальма застыл на месте. У него не было сил даже положить руку на рукоять своего оружия.
        Сзади раздался шумный вздох. Какой-то зверь стоял у него за спиной. Дрожа всем телом, де Пальма быстро повернулся назад. Меньше чем в двух метрах от него стоял крупный олень и рассматривал его своими черными глазами, подняв переднюю ногу. Рога зверя показались де Пальме огромными. Олень дышал медленно и глубоко, и при каждом вдохе из его рта вылетал клуб густого пара.
        - Ты меня напугал! - крикнул де Пальма, чтобы избавиться от адреналина, который рвал ему внутренности.
        Олень заревел низко и хрипло и наклонил рога, словно собирался броситься на человека.
        - Спокойно, спокойно, - пробормотал де Пальма. - Я не хочу тебе ничего плохого. Успокойся.
        Он дотянулся до рукояти пистолета и вынул его из кобуры. Олень поднял голову и стал рыть копытом землю. В его взгляде было что-то человеческое.
        - Нет, нет, я не хочу тебе зла. Успокойся.
        Олень издал звук, похожий на хрюканье, и сделал шаг вперед. Барон шагнул назад, а потом, не сводя со зверя глаз, отступал так до обочины дороги. Несколько раз де Пальма едва не поскользнулся в тех местах, где лучи солнца еще не успели растопить лед. Олень смотрел на то, как человек отступает перед ним, потом повернулся и исчез в лесу.

35
        Квартира Кристины Отран располагалась на бульваре Шав. Эта квартира по-прежнему принадлежала ей; никто не жил там с тех пор, как Кристину арестовали. Чтобы там побывать, нужно было просить разрешение у следственного судьи, но на это ушло бы много часов, а то и дней. К тому же судья мог бы отказать. Де Пальма предупредил Лежандра, что едет туда и попытается войти в квартиру. Начальник уголовной бригады поворчал, но в конце концов согласился - правда, отказался выручать де Пальму, если дела пойдут плохо. Лежандр умел быть мужественным, но не накануне Рождества.
        Кристина жила в роскошном здании конца XIX века. Но консьержа или консьержки здесь не было. Де Пальма стал звонить на все этажи, и наконец тяжелая дверь открылась. На полицейского, перегнувшись через перила лестницы, смотрела женщина со второго этажа. Он узнал ее лицо и вспомнил имя - Ивонна Барбье. Сейчас ей, должно быть, уже больше девяноста лет. А он-то думал, что Ивонна давно умерла!
        - Вы узнаете меня? - спросил де Пальма, улыбаясь как можно шире.
        - Нет, - ответила Ивонна, хмуря брови.
        - Я полицейский, который расследовал дело Кристины. Я два или три раза приходил к вам. Вы меня не помните?
        - Пресвятая Дева! Конечно помню. Входите.
        В квартире Ивонны ничего не изменилось с тех пор, как он был здесь в прошлый раз. Все тот же запах иланг-иланга, миндального крема и овощного супа. Ивонна уже нарядилась в черное шелковое платье и накрасилась, чтобы идти на праздник. Платье было длинное, на ногтях лак, волосы выкрашены в тот светлый рыжеватый цвет, который у парикмахеров называется «венецианская блондинка». Она провела Барона в гостиную и усадила на софу, обитую розовым бархатом.
        - Хотите выпить что-нибудь? Может быть, кофе?
        - Нет, спасибо, не беспокойтесь.
        Ивонна села напротив де Пальмы и несколько секунд молча смотрела на него. Ее голубые глаза уже не были такими яркими, как десять лет назад, но сохранили прежний блеск.
        - Так вот, я здесь по службе, - начал де Пальма, приняв серьезный вид. - Я должен проверить кое-что в квартире Кристины Отран. Ключи от нее по-прежнему у вас?
        - Конечно, ключи у меня! Я бы обошлась и без них, но я их сохранила. Сейчас я найду их и принесу вам, а потом можете оставить их у себя.
        Она встала и исчезла в каком-то дальнем закоулке своей огромной квартиры, оставив Барона одного среди букетов искусственных цветов, картин малых мастеров и барочных безделушек.
        Вернувшись, женщина сказала:
        - Вот они! Я уже не помню, какой ключ открывает верхний замок, но знаю, что большой - от среднего замка.
        - Спасибо.
        - Почему вам понадобилось зайти в ее квартиру? Она сделала еще что-то плохое?
        - Нет. Она по-прежнему в тюрьме. Но от нас потребовали дополнительные данные по прежнему расследованию.
        - Ах вот оно что! Понятно!
        Де Пальма поблагодарил Ивонну, поднялся на верхний этаж, вошел в квартиру Кристины Отран и закрыл за собой дверь.
        От запаха пыли у него начало щипать в носу. Дневной свет проникал сюда сквозь ставни длинными косыми лучами, отчего углы загроможденных мебелью комнат оставались в полутени.
        Барон включил свой фонарь и при его свете долго рассматривал толстый слой грязи на полу квартиры. Нет, никого не было здесь уже давно - несомненно, со дня ареста Кристины. Он заметил, что его коллеги из уголовного розыска, обыскивая квартиру, не задвинули на место большинство ящиков в шкафах.
        - Ни Палестро, ни Кайоль сюда не приходили.
        Де Пальма искал лишь одно - следы «Человека с оленьей головой». У Пьера Отрана, отца близнецов, в их доме в квартале Мазарг были статуэтки. Де Пальма предполагал, что «Человек с оленьей головой» - одна из них. Что же стало с остальными?
        Де Пальма не знал, где искать. Он долго пробыл в маленькой комнате рядом с кухней. У ее правой стены стоял стеллаж, на котором Кристина разместила все свои публикации, лекции и записи. На противоположной стене на полке были аккуратно - по фамилиям авторов и по алфавиту - расставлены книги по истории первобытной эпохи. У майора не было времени просмотреть публикации и тем более пролистать книги. Он лишь взглянул на стопки и приподнял их одну за другой. Никаких тайников. Он перешел в спальню Кристины.
        Постель была в беспорядке. Должно быть, десять лет назад шарили под матрасом и во всех углах и щелях комнаты. Де Пальма подошел к камину и осмотрел его. Это классическое место, где прячут то, что хотят скрыть, подумал он. Слишком просто, но Кристина, в конце концов, не профессиональная прятальщица.
        Майор ничего не нашел в спальне и вернулся в гостиную. Всю ее дальнюю стену занимал камин с мраморной полкой. Де Пальма просунул голову внутрь и осмотрел и этот камин, но опять ничего не нашел, только лицо после осмотра покрылось черными крапинками сажи.
        Де Пальма стал склоняться к мысли, что идет по ложному следу, что его интуиция сыграла с ним злую шутку. Он снял дверцу с ванны и поискал вокруг труб и сифона. Никаких следов статуэтки. Он перешел в столовую и пошарил там в ящиках мебели.
        - Если у человека есть такой ценный предмет, куда человек его прячет? - размышлял полицейский.
        Он ничего не нашел в квартире Кристины. Только зря потратил время. Тома сюда не возвращался и несомненно не вернется.
        - Раз он сюда не приходил, значит, ему нечего здесь брать. Я должен был догадаться об этом заранее, - продолжил майор свои размышления.
        Его взгляд привлекла бронзовая медаль, лежавшая на одной из полок. На ее лицевой стороне были изображены фигура водолаза и вокруг нее, по краю, - кайма цвета французского флага - три линии: синяя, белая и красная. На оборотной стороне выгравирована надпись:
        ПОБЕДИТЕЛЮ ПЕРВЕНСТВА КАЛАНОК
        КРИСТИНА ОТРАН
        КЛУБ «ВЕЛИКАЯ СИНЕВА»
        МАРСЕЛЬ
        Де Пальма вспомнил слова Кристины: «Постарайтесь узнать, кто такой на самом деле Реми Фортен». Он позвонил Кариму Бессуру. Тот сразу же сообщил, что Фортен был инструктором по подводному плаванию в «Великой синеве». Затем майор позвонил Полине Бертон. Она находилась недалеко от Тулузы: уехала в эти места отдыхать на праздники. Де Пальма спросил Полину, знает ли она, что Кристина и Фортен знакомы друг с другом. Этот вопрос заставил ее надолго замолчать. Потом она сказала, что ее бывший помощник никогда не говорил ей ни о каких своих знакомствах. Сама Полина впервые встретилась с ним всего два года назад, когда готовилась к раскопкам в пещере Ле-Гуэн.
        - Он погружался в пещеру без вас?
        - Конечно да! И я тоже погружалась без него. Нельзя каждый день испытывать такую разницу давления: это слишком опасно.
        А ведь в обстоятельствах несчастного случая, из-за которого погиб Фортен, кое-что не сходилось: ныряльщик пробыл под водой в общем счете всего около десяти минут. Де Пальма позвонил судмедэксперту, проводившему вскрытие. Тот сказал, что такая проблема с декомпрессией может произойти, только если водолаз пробыл под водой больше тридцати минут. Как правило, это случается с теми, кто очень много раз опускался под воду, не делая перерыва на день для отдыха. В таком случае даже самая маленькая неприятность может иметь серьезные последствия.
        Эта новость озадачила Барона. Он снова набрал номер Полины Бертон. Несчастный случай произошел в понедельник. А перед этим, в выходные, работ на раскопках не было. Фортен должен был бы отдыхать. Пещера была закрыта.
        - У него были ключи от пещеры?
        - Разумеется, да! - ответила Полина.
        Барон запер дверь квартиры Кристины Отран и спустился попрощаться с Ивонной Барбье.
        - Я сохранила и ее почту, - сказала Ивонна. - Хотите посмотреть?
        - Да, я погляжу на нее.
        Ивонна принесла картонную коробку, полную писем, и поставила ее на кухонный стол. В основном это были административные извещения и конверты из банка «Креди Лионне», где Кристина хранила свои сбережения. Де Пальма взглянул на почтовые штемпели - большинство писем было прислано восемь лет назад или раньше - повторные требования денег, напоминания налоговых органов. Потом он нашел кое-что поновее - письмо из «Креди Лионне» от июня 2007 года. Начальник коммерческого отдела банка сообщал Кристине, что, если она не сообщит новостей о себе, он будет вынужден начать процедуру розыска. У нее было немного денег на сберкнижке и сейф в банке.
        - Спасибо, Ивонна, вы просто ангел! - воскликнул Барон.
        У старой дамы глаза округлились от изумления.
        - Это письмо я заберу с собой: оно будет мне полезно, - объяснил Барон.
        Он в конце концов выпил чашку кофе, посидел минут десять, потом попрощался с Ивонной и добавил:
        - Желаю вам весело провести Рождество!
        - Я еду к своей дочери. Там действительно будет весело, - сказала старая дама и подмигнула сыщику.
        Де Пальма оставил ей свою визитную карточку и попросил, чтобы Ивонна предупредила его, если услышит подозрительный шум на своем этаже или если кто-нибудь придет к ней и станет спрашивать о Кристине.

* * *
        Отделение «Креди Лионне» на бульваре Шав находилось примерно в ста метрах от дома Кристины, ближе к площади Жана Жореса. Де Пальма, размахивая своим трехцветным полицейским удостоверением, заявил, что ему необходимо поговорить с директором отделения. Тот немедленно принял его в своем кабинете.
        - Чем могу вам служить? - спросил банковский менеджер. Дружелюбия на его лице было примерно столько же, сколько в выписке из счетов клиента-должника.
        - Мы активно ведем поиски одного человека; это брат клиентки, которая абонирует у вас сейф. Я бы хотел знать, проводились ли в последнее время какие-нибудь операции с содержимым этого сейфа.
        Финансист изобразил гримасу, означавшую, что он плохо понял собеседника. Де Пальма потряс перед ним письмом, которое было послано Кристине Отран в 2007 году.
        - Она сейчас находится в заключении, - уточнил сыщик, - но ее брат бежал. Он уже убил одного человека. У нас мало времени.
        - Теперь я вас понимаю, месье. Но это конфиденциальная информация, и мы не можем так просто сообщить ее вам.
        - Своими действиями вы препятствуете работе офицера уголовной полиции, который расследует убийство. Вы знаете, что за это бывает?
        Банковский служащий обдумал эту проблему.
        - Я могу лишь сказать вам, было ли что-то положено в этот сейф или изъято из него. Ничего другого. Об остальном надо будет договариваться с моим начальством.
        - Я не прошу у вас ничего большего.
        Директор отделения повернулся к своему монитору, ввел множество кодов и, наконец, получил доступ к нужной информации.
        - На этот сейф есть доверенность.
        - Мне нужно имя человека, которому она дана.
        - Это уже деликатный вопрос.
        - Я спрашиваю имя, а не номер его счета! Если вы откажетесь назвать его, я вернусь с отрядом полиции, и обещаю вам, что наделаю шума. Мне все равно, что сегодня Рождество!
        - Хорошо, хорошо. Обладатель доверенности - мужчина… некий Пьер Палестро.
        - Он брал что-нибудь из сейфа?
        - Нет. По правде говоря, сейф пуст.
        - Когда он опустел?
        - Уже давно.
        Банковский служащий потеребил «мышку» и уточнил:
        - В 1999 году, 23 декабря.
        - Кто потребовал, чтобы сейф был открыт?
        - Сама Кристина Отран.
        - Можете вы мне сказать, что в нем хранилось?
        - Нет, потому что объявления ценности не было.
        - Это нормально?
        Банковский менеджер изобразил на лице глубокое сожаление.
        - Думаю, да, - ответил он, поднимая воротник пиджака.
        Снова расследование зашло в тупик. Де Пальма позвонил профессору Палестро, но услышал лишь его автоответчик. Приближался вечер. Барону едва хватало времени на то, чтобы доехать домой, переодеться к Рождеству и забрать Еву.
        Местр накрыл стол: поставил маленькие блюда на большие. Фуа-гра, хвост лангуста и маленькие бутерброды с икрой на поджаренном хлебе. Де Пальма и Ева привезли шампанское и вино.
        - От рагу из оленины я тебя избавил, - пошутил Местр.
        Де Пальма сделал вид, что ничего не слышал, и продолжал искоса поглядывать на ломтики хлеба с икрой.
        - Господи боже! - воскликнул он. - Жан-Луи, я еще никогда не ел икру!
        - Я тоже, - ответил Местр. - Уже много лет я мечтаю ее попробовать. С тех пор как жена покинула меня, я развратился и предаюсь самым постыдным излишествам.
        Ева громко расхохоталась. На ней было черное платье и драгоценности ее матери - немного тяжеловатые, такие украшения любили старые итальянки. Де Пальме казалось, что сквозь налет, оставленный годами, он видит Еву-девушку, которую знал десятки лет назад. Ее смуглое лицо, свежее и сияющее, как у знаменитой певицы, напоминало ему лицо его матери и лица итальянок, приехавших с берегов Неаполитанского залива, с гор Сицилии или из Генуи - женщин его детства. Они всегда ходили в трауре, заворачивались в кружева перед тем, как идти в церковь к воскресной службе, и бормотали бесконечные молитвы на всех звучных наречиях Италии.
        - Молодые приедут только завтра утром, - сообщил Местр.
        Ева смотрела на то, как он суетился, стараясь, чтобы праздник получился безупречным. Местр отказался и от ее помощи, и от помощи Барона.
        - Ты уже приготовил тринадцать рождественских десертов, Жан-Луи? - спросил Барон.
        - Я купил молочные коржики в пекарне Сен-Виктор и нугу в Алоше [58 - Алош - городок недалеко от Марселя.].
        - А помпы? [59 - Помпы - провансальские хлебцы с ароматом апельсина, делаются на оливковом масле. (Примеч. авт.)]
        - Кондитер в Эстаке [60 - Эстак - северный пригород Марселя.]делает лучшие из всех, которые я знаю. У тебя еще есть вопросы?
        - Нет, - ответил де Пальма, подмигивая Еве.
        Чуть позже он вышел выкурить сигарету в сад Местра. Внизу был виден весь Марсельский залив - от окутанных тьмой внутренних гаваней и пустынных доков до набережной Круазетт. Ева подошла к нему и обняла обеими руками за талию.
        - О чем ты думаешь?
        - В первый раз за много времени - ни о чем особенном.
        - Это хорошо, - сказала она.
        - Да. Это один из самых красивых пейзажей, которые я знаю. Местру повезло, что он здесь живет.

36
        Де Пальма не переставал теребить этот приемник с той минуты, как отъехал от пункта проката автомобилей. Но тот ловил только те станции, где долбили людям по ушам электронной музыкой или тяжелыми ритмами. Через какое-то время он понял, что у него нет никаких шансов: компания, сдававшая машины внаем, запрограммировала радио только на эти станции. И самое худшее: нажав на кнопку 6, он попал на песни шансонье Сарду, любимца старомодных сыщиков. Барон признал свое поражение, выключил радио и полностью сосредоточился на движении.
        Национальная дорога номер 34 пересекала пригород, который уже не был деревней, но еще не стал и городом. За окном машины тянулась бесконечная зеленая решетка, за которой скрывались маленькие особняки из твердого песчаника или кирпича, с безлюдными газонами перед фасадами.
        Вход в виль-эврарскую психбольницу выглядел достаточно приветливо: ни калитки, ни охранника, никто не спрашивает у каждого входящего о причине его визита. Большая аллея вела от входа в парк и заканчивалась среди его рощ и каналов, недалеко от топких берегов Марны, по которой баржи везли всевозможные товары.
        Снаружи лечебница выглядела опрятно, как казарма. Никаких признаков того, что ты находишься в одном из самых старых и самых больших во Франции лечебных учреждений для психически больных. Сотни пациентов, которые жили раньше в этой огромной больнице, не оставили ни малейшего следа. Камилла Клодель [61 - Клодель Камилла (1864-1943) - известная и очень одаренная французская женщина-скульптор и художница. Долгое время была ученицей и возлюбленной знаменитого скульптора Огюста Родена.]и Антонен Арто [62 - Арто Антонен (1896-1948) - известный французский писатель, поэт, драматург и актер.]лечились в этих массивных особняках, где стены коридоров были изрезаны душевнобольными, но оба никак не могли избавиться от своего бреда.
        - Доктор Дюбрей сейчас в корпусе «Орион», это в синем секторе, - сообщила де Пальме молодая женщина из-за толстого стекла регистратуры. - Он ждет вас. Вы можете дойти туда пешком, но это далековато. Если вы на машине, можете доехать до конца большой аллеи. Вам направо.
        Де Пальма нашел место для своей взятой напрокат маленькой машины под огромным окном, стекла которого были украшены бумажными Сайта-Клаусами и звездами из искусственного снега. Над зданием, которому принадлежало окно, возвышались два больших кедра. Само оно больше напоминало провинциальный лицей, чем старый больничный корпус для сумасшедших.
        - Добрый день, месье де Пальма, - произнес Дюбрей, выходя на крыльцо здания. - Я нашел все, что вас интересует.
        Дюбрей показался Барону добродушным. Его отличали внушительного размера плечи, пухлые ладони и лицо, при взгляде на которое хотелось радоваться жизни.
        - Я работаю здесь врачом больше сорока лет. И могу вам сказать, что за это время порядки в больнице сильно изменились.
        - Вы на пенсии?
        - Еще нет, хотя вполне заслужил ее.
        По длинному коридору, выкрашенному в голубой цвет, они прошли через все левое крыло здания. Коридор был хорошо освещен, хотя день был пасмурный. Кабинет у доктора Дюбрея был просторный. В его центре возвышался стол, который, видимо, являлся ровесником лечебницы, то есть ему было лет сто.
        Отран лечился в Виль-Эвраре три раза. В первый раз, весной 1967 года, он лежал в детском корпусе. Второй раз он оказался здесь осенью 1970 года. Его отец только что умер. В этот раз у него бывали очень тяжелые минуты, его много раз помещали в особую палату для интенсивного лечения. Третий раз, зимой 1973 года, был таким же тяжелым, как второй. Но в это время движение за секторизацию было в самом разгаре, психиатрические больницы пустели. Решение, держать больного в клинике или нет, принимали на основе соображений срочности и безопасности. В медицинской карте Отрана была запись: «Опасен для себя». Он пытался покончить жизнь самоубийством, и лишь случайно, в последний момент, попытка не удалась. Это случилось 27 января 1973 года.
        - Почему он пришел сюда? - спросил де Пальма.
        Врач порылся в лежавших перед ним бумагах:
        - Потому что он жил в Париже. Вместе со своей матерью.
        - У вас сохранился его тогдашний адрес?
        - Да. Китайская улица, дом номер 31. Это в двадцатом округе.
        Де Пальма быстро записал адрес.
        - Были у него друзья? Я хочу сказать, такие же пациенты, как он, с которыми у него были приятельские отношения?
        - Были! - ответил врач, который вдруг заговорил громче. - Люди думают, что такие больные, как Отран, ни с кем не разговаривают и не общаются. Так вот, это вовсе не так. Когда у него не было приступов болезни, это был очень общительный молодой человек. Даже любезный, по словам санитаров.
        - Вы говорили со мной о его друзьях.
        - Да, только что. По-моему, вам повезло. Один из них, Бернар Монен, сейчас находится здесь. Он ждет нас с нетерпением. Должно быть, выкурил уже полпачки сигарет. Идемте!
        Они пошли по территории больницы к корпусу «Орион» - точно такому же зданию, как то, которое они покинули. Дюбрей шагал медленно.
        - Бернар знает, что сделал Тома? - спросил его де Пальма.
        - Трудно сказать! Может быть, узнал, но не желает в это верить. Бернар в молодости был далеко не ангелом.
        - Расскажите мне о нем.
        - Есть вещи, про которые я не могу говорить. Скажу лишь, что он находится в лечебнице с восемнадцати лет и провел десять лет в одиночной палате.
        - Сколько ему лет?
        - Шестьдесят пять.
        Дюбрей, перешагивая через две ступеньки, поднялся на крыльцо корпуса «Орион» и взялся за ручку большой застекленной двери, но прежде, чем открыть ее, сказал де Пальме:
        - Всего один совет: не задавайте слишком прямые вопросы и не спрашивайте слишком настойчиво. Дайте ему простор и покой.
        - Надеюсь, я справлюсь с этой задачей, - пообещал де Пальма.
        Бернар сидел возле окна и курил сигарету. Указательный и средний пальцы его левой руки были испачканы никотином, ногти порыжели от дыма. Аккуратно подстриженные усы стали желтыми от табака, волосы зачесаны назад. Одет он был в элегантную бежевую куртку и темные брюки.
        - Добрый день, Бернар, - поздоровался Дюбрей. - Представляю вам месье де Пальму, который приехал из Марселя, чтобы немного лучше узнать Тома Отрана.
        Бернар выпрямился и встал со своего стула. Он был довольно высокого роста, массивный и начинал полнеть.
        - Здравствуйте, господа. Я вас ожидал, - громко и звучно произнес он.
        Врач повернулся к де Пальме и пояснил:
        - Бернар - знаменитый поэт. Вы написали за последнее время что-нибудь новое, Бернар?
        - Да, месье псишиатр!
        Де Пальма отметил в памяти его странную шепелявую манеру произносить это слово и то, что Бернар сознательно не назвал медика доктором. Бернар отошел немного в сторону, повернулся лицом к бледно-розовой стене и прочел немного в нос:
        Меня тревожит, что я похолодел.
        Как тяжело подпирать собой эту крышу!
        Хмурое небо в слезах, и я слышу
        Его плач над молящейся женщиной. Знает ли она,
        Что я был влюблен в ее черные волосы, когда
        Они кружили по моему лицу и глазам,
        Как танцует не имеющий возраста шаман…
        - Великолепно! Это очень красиво! - воскликнул Дюбрей. - Но мне кажется, что это старое стихотворение. По-моему, я его уже читал.
        - Постойте! - пронзительно закричал Бернар. - Я еще не закончил!
        Он закрыл глаза, жестом велел всем молчать и стал читать дальше:
        На прямой аллее, что идет по нездешним мирам,
        Капли дождя вырастают то здесь, то там
        И стирают ее ласковое лицо.
        Оттает ли когда-нибудь сердце мое?
        Нет, я лишь мертвая ледяная плоть.
        Мои ноздри покрылись инеем, в них клевер растет.
        Мои глаза глядят лишь на свои веки сквозь тьму.
        Если ли бы я знал молитву, хотя бы одну!
        Бернар повернулся к своим гостям. Его лицо сияло.
        - Я написал это тридцать лет назад. Тома тогда был рядом со мной. Я это помню так, словно это было вчера.
        - А когда это было? - поинтересовался Дюбрей.
        - Когда я был всего лишь навозом. - Бернар забавно поморщился, отчего его усы встопорщились. - В семидесятых годах! Зимой. А может быть, и летом: когда тебя лечат химией, забываешь, какого цвета времена года. - Он хлопнул себя ладонью по виску. - Вот, месье, где оно находится, сумасшествие.
        И снова начал читать стихи:
        Неутомимо, как муравей, буду я строить снова
        Тот мир, который ты разбила железным словом.
        Я дам тебе больше, чем свои перья и душу в крови,
        Больше, чем мои усталые глаза и чем этот липкий мир.
        Я покажу тебе красоту, недоступную для твоих глаз.
        Я согрею тебя теплом любви в вечерний час.
        Бернар вернулся на свое место, как школьник, хорошо ответивший на уроке. Доктор Дюбрей отошел в сторону и стоял, опираясь на маленький столик, который служил письменным столом.
        - Какое было любимое стихотворение Тома? - спросил он.
        Вместо ответа, Бернар вынул из уже полупустой пачки сигарету, порылся в карманах и сказал:
        - У меня спички кончились.
        Де Пальма протянул ему свою зажигалку. Бернар схватил ее быстрым движением, словно боялся, что ее отнимут раньше, чем он успеет ею воспользоваться.
        - Большое спасибо, месье! - поблагодарил он и затянулся сигаретой.
        Этот первый глоток был таким долгим, что его худые щеки втянулись внутрь. Потом он выпустил дым из носа и ответил:
        - Любимое стихотворение Тома я вам не прочту. Оно - наша с ним тайна. Тома просил меня никому его не повторять, и я дал слово. А свое слово я никогда не нарушаю.
        Бернар смотрел перед собой, но иногда бросал взгляды в сторону де Пальмы.
        - Когда вы видели Тома в последний раз? - спросил Дюбрей.
        - Совсем недавно!
        Де Пальма хотел заговорить, но врач остановил его движением руки и монотонно произнес:
        - Мне кажется, он попался мне навстречу в аллеях Виль-Эврара. Я ошибаюсь?
        - Нет! - воскликнул Бернар. - Он приходил сюда и сказал мне, что видит меня в последний раз. Я заплакал, а он утешил меня.
        - Что он сказал вам в утешение?
        - Что он скоро будет свободным человеком и будет меня ждать в раю сумасшедших.
        После этих слов надолго наступила тишина. Где-то в аллеях парка раздавался крик, голос был мужской. Де Пальма вдруг вспомнил себя самого - такого, каким он после смерти брата пришел к психиатру из больницы Консепсьон в Марселе.
        - Я уже не помню, в какой день Тома приходил сюда, - продолжал доктор.
        - В прошлую среду.
        Де Пальма и Дюбрей изумленно переглянулись.
        - Он приехал маршрутом 113 в четырнадцать часов и сразу прошел прямо в мою комнату. Он ушел в шестнадцать часов - ни минутой раньше, ни минутой позже.
        - Вы знаете, где он теперь живет? - спросил де Пальма.
        - Не знаю. Он мне этого не сказал: он не так глуп.
        - Почему вы это говорите?
        - Потому что вы полицейский. Значит, он сделал что-то нехорошее.
        Де Пальма отступил. Дюбрей, несомненно, представил его как человека, близкого Отрану. Теперь все испорчено! Бернар начал все быстрее раскачиваться вперед и назад. Доктор сделал де Пальме знак уходить и сказал Бернару:
        - Мы вас покидаем. Отдыхайте. Спасибо вам за помощь.
        Бернар продолжал раскачиваться, глядя перед собой невидящим взглядом. При каждом движении он слабо стонал и втягивал ноздрями воздух. Потом он вдруг остановился и взял новую сигарету из пачки, лежавшей на подоконнике. Зажигалка лежала у него в правом кармане брюк.
        Начался дождь. Де Пальма и доктор Дюбрей шли по крытым переходам в сторону центральной аллеи. Навстречу им медсестра провела девушку с безжизненным взглядом. Пижамные штаны пациентки волочились по земле.
        - Вы верите в это посещение? - спросил Барон.
        - Нет никаких причин не верить Бернару. Я должен признать, что его сообщение меня ошеломило. Отран приходил сюда!
        - И никто этого не заметил!
        - Разумеется, никто! Вход сюда свободный для всех. Его никто не мог узнать, кроме меня, а в прошлую среду меня здесь не было.
        - В любом случае вы проявили поразительную интуицию, когда сумели разговорить Бернара.
        - Иногда это помогает. Бернар не дурак, как вы уже могли заметить. Это очень чувствительный и умный человек. Он рассказал нам то, что знал. В определенном смысле он согласился сотрудничать с нами потому, что знает, на что способен Тома.
        Из-за угла корпуса «Орион» внезапно вышел Бернар: должно быть, он вышел через другой вход и обогнул здание. У него было что-то в руках.
        - Предоставьте это мне! - велел сыщику врач.
        Он медленно подошел к больному, не сводя с него взгляда. Де Пальма шел на два метра сзади.
        - Что-то не так, Бернар? - спросил Дюбрей.
        Его голос внезапно стал властным.
        Бернар забавно покачивался.
        - Я не поздоровался как надо с этим господином, - сказал он и крепко пожал руку Барону. Глаза у него были красные. - Ваша машина стоит там, - произнес он со слезами в голосе. - Я жду вашего отъезда.
        Де Пальма вернулся к своей машине - взятой напрокат «клио» - и отъехал. Больничный товарищ Тома Отрана провожал автомобиль взглядом. На правом сиденье полицейский обнаружил сверток, на котором было написано крупными буквами, с интервалами между ними: «ТОМА ОТРАН».
        По пути в Париж, уже далеко от Виль-Эврара, де Пальма припарковал автомобиль на стоянке какого-то супермаркета и осторожно снял со свертка скреплявшие его кусочки клейкой ленты. Внутри полицейский обнаружил мини-аудиокассету и старую книгу - «Преступный человек» Ломброзо.

37
        Дом номер 30 стоял на той стороне Китайской улицы, которая идет от Луговой улицы до проспекта Гамбетты. В этот час дня и пешеходов, и машин здесь было мало. Дома на улице были построены из каменных блоков. Когда облака рассеивались и дождь прекращался, солнце вонзало свои лучи в тесаные поверхности камней.
        Де Пальма смотрел на клавиатуру замка. Чтобы попасть в нужный дом, надо было набрать на ней код. Такие приборы всегда вызывали в его уме ассоциацию с обществом, где каждый сидит взаперти наедине со своей тоской. Он подождал несколько минут, но никто не вошел в дверь и не вышел из нее. Де Пальма решил расспросить хозяев торговых заведений квартала и начать с булочной, которая, как ему казалось, была на этом месте уже целую вечность. Толстая женщина, стоявшая за кассой, сообщила ему, что торгует здесь уже больше сорока лет, но никогда не слышала о матери с сыном, про которых он спрашивает. Барон поблагодарил ее и пошел к соседнему бару, который назывался в честь музыкального инструмента - «Рожок».
        - Расскажите мне о женщине, которая жила в доме номер 30 вместе с сыном! - потребовал он у хозяина.
        Хозяин вырос в этом квартале и, должно быть, провел несколько лет в тюрьме до того, как нажил деньги на продаже лимонада.
        - Ничего не могу припомнить. Это важно?
        - Достаточно важно, - подтвердил де Пальма, который понял, что собеседник угадал его профессию.
        - Что-то серьезное?
        - Да. Этому сыну сейчас примерно пятьдесят лет. Он совершил убийство и теперь в бегах.
        После нескольких фраз о том, что тюрьмы теперь стали дырявыми, как решето, что сумасшествие - опасная вещь, что надо бы снова ввести смертную казнь, которая решила бы все проблемы, хозяин бара подал кружку пива пенсионеру, который, сгорбившись, ждал у стойки. Потом задумался, и на его лбу появились три уродливые морщины.
        - Вы из Марселя?
        - От вас ничего не скроешь, - ответил де Пальма.
        - Странно, - сказал хозяин, - но я не помню ни эту женщину, ни молодого человека, о котором вы говорите. Помню, что в доме номер 30 жил мужчина, который часто ездил в Марсель.
        - Вы помните его фамилию?
        - Ох, это было так давно! Я только помню, что он по утрам приходил сюда выпить кофе и я разговаривал с ним о футболе. Он вроде бы болел за «Олимпик Марсель», а клиенты за это над ним подсмеивались. Правда, без грубостей…
        - Он был из Марселя? Я хочу сказать, у него был акцент, похожий на мой?
        - Не совсем. Насколько я помню, акцент у него был, но слабее, чем у вас.
        - Вам известно, чем он занимался в Париже?
        - Да. Он был врачом. Я это знаю потому, что однажды он лечил мою дочь.
        - Терапевт?
        - Нет, психиатр или что-то в этом роде. Но он умел лечить и другие болезни. Мою дочь тошнило, нашего семейного врача не было на месте, и этот доктор выписал нам рецепт.
        - Он жил один?
        - Нет. Он был женат и, кажется, имел сына.
        Евы не было дома - куда-то ушла. Войдя, де Пальма поставил свои вещи у двери, бросился в ванную и долго стоял под душем, надеясь, что вода приведет его в форму. Примерно в двенадцать дня Ева вернулась с багетом под мышкой.
        - Как себя чувствует сыщик-путешественник?
        Де Пальма обнял ее и ответил:
        - Как человек, который возвратился из психушки. Голова полна вопросов, а на сердце словно тяжелый камень.
        - Надеюсь, тяжесть на сердце чуть меньше, чем при отъезде?
        - Как раз наоборот. Мне кажется, я еду в маленькой повозке по призрачной дороге и не знаю, что меня ждет за следующим поворотом.
        Он надел джинсы и чистую рубашку, провел щеткой по ботинкам и вышел на балкон выкурить первую задень «Житану». В последнее время он замечал, что курит все меньше, но не слишком старался найти этому объяснение.
        - Я должна придумать, чем ты станешь заниматься на пенсии, - сказала Ева.
        - Я хотел купить себе яхту, но я же перестал ходить на курсы по вождению судов, и мне не дадут судовой билет.
        - Начни учиться снова!
        - Это нелегко. Я уже старик и не хочу возвращаться в школу.
        - Тогда давай купим дом в деревне, - предложила Ева, закрывая холодильник.
        - Почему бы и нет? Где именно покупать, я пока не знаю, но об этом стоит подумать.
        Разговор перешел на дочь Евы, но ум де Пальмы был слишком занят, и он плохо слушал свою спутницу жизни. Ева заметила его невнимание и рассердилась. Де Пальма извинился и ушел в маленькую комнату, которая служила ему кабинетом.
        Книга «Преступный человек» ждала его в чемодане. Де Пальма предусмотрительно положил ее в пластмассовый пакет. Отнести ее в лабораторию научно-технического отдела? - подумал он, но анализы могут занять несколько дней и не дать ничего интересного. Барон вынул книгу из защитной оболочки и открыл ее концом бумажного обрезка. Под обложкой - ни надписи, ни посвящения. Издание 1902 года - несомненно, первый перевод на французский язык. Много лет назад де Пальма прочитал эту книгу - просто из любопытства.
        Ломброзо был человеком другого века. В то время много говорили об антропологии преступности. Этим какое-то время занимался Дарвин. А также Морель [63 - Морель Бенедикт (1809-1873) - французский психиатр XIX века, автор «Трактата о видах дегенерации у людей», которого некоторые считают родоначальником изучения наследственности в психиатрии.]. Повсюду говорили об атавизме и френологии.
        Ломброзо, итальянский врач, обследовал 5907 живых нарушителей закона и 383 черепа преступников. Он обнаружил, что у некоторых убийц особенно сильно развита затылочная ямка черепа. Позже он описал пять типов преступников - прирожденный преступник, душевнобольной, преступник по страсти, случайный преступник и привычный преступник. Ломброзо признал, что в трех последних случаях играют роль общественные условия, но о первых двух случаях, гораздо более опасных, он твердо заявил: это атавизм.
        Де Пальма листал страницы одну за другой, следя за тем, чтобы не оставить следов на бумаге. Книга не помогла ему узнать ничего нового об Отране. Ни одного подчеркнутого параграфа, ни одной закладки на месте, которое нужно прочесть. И тут в его уме стал возникать мостик, который можно было перебросить к этой книге. Де Пальма открыл старый шкаф, где хранил все тетради с записями, которыми пользовался за годы работы в розыске. Среди них он легко нашел ту, в которой сделал несколько комментариев по поводу «Преступного человека» в то время, когда читал эту книгу.
        О своих впечатлениях от прочитанного он написал очень мало. Несколько слов были выделены красным цветом:

«Важна социальная среда.
        Смотри Лассань и Дюркгейм,

„Самоубийство“ (1897)».
        Эти два автора были полной противоположностью Ломброзо. Они утверждали, что при изучении преступности определяющими являются социальные факторы. Барон отметил в уме, что среди исследований на эту тему были невероятно смешные и нелепые сочинения, но были и серьезные научные работы.
        В шестидесятых годах исследователи пытались доказать, что одним из элементов того, что они называли благоприятной биологической почвой для преступлений, была аномалия формы черепа. В хромосомах, двадцать три пары которых содержит клетка, могли возникнуть нарушения, схожие с теми, которые приводят к болезни Дауна. Многие английские, американские и французские биологи работали в охраняемых отделениях психиатрических больниц. Они заметили, что среди опасных преступников люди с этим ненормальным типом черепа встречаются гораздо чаще, чем среди остальной части общества. Среди преступников таких было один или два на сто человек, среди остальных всего один или два на тысячу.
        Среди тех, кто окружал Отрана, единственным человеком, который мог интересоваться такими исследованиями, был доктор Кайоль.
        - Сегодня днем мне придется уйти по делу, - сказал де Пальма Еве.
        - Куда?
        - В больницу имени Эдуарда Тулуза.
        - Будешь искать новый призрак?
        - Вот именно.

38
        - Я хочу видеть все, что он оставил здесь! - потребовал де Пальма и выставил перед собой свое трехцветное удостоверение - талисман, открывающий все двери.
        Секретарша доктора Кайоля тяжело вздохнула, оторвалась от вращающегося стула и сняла с доски ключи от кабинета Кайоля.
        - Здесь нет ничего важного, - предупредила она, стуча каблучками по белым плиткам пола.
        - Мы ищем понемногу во всех направлениях: это сложное расследование, - объяснил де Пальма.
        Секретарша резким движением открыла дверь и остановилась на пороге.
        - Оставляю вас одного искать то, что вам нужно. Мне нельзя уходить слишком далеко от моего поста, - сказала она.
        Де Пальма стал выдвигать один за другим ящики рабочего стола. Он нашел стетоскоп, коробку хирургических перчаток, различные медицинские приспособления и вперемешку с ними - ручки и листки для записей с клеевым краем.
        - Доктор был не слишком аккуратным!
        Содержимое шкафа должно было оказаться интереснее. Де Пальме пришлось просить ключи от него у секретарши. Значит, никто не прикасался к тому, что было в шкафу, даже Отран. На нижних полках были сложены в беспорядке сочинения по медицине. На двух верхних лежали исследования, посвященные обрядам изгнаниям злого духа из человека, шаманизму и таким вещам, как магнетизм, некоторые были отпечатаны на машинке. На обложках встречались имена предшественников Кайоля в психиатрии, в том числе Месмера. Что-то вроде плана диссертации, который Кайоль набросал на двух страницах. Он собирался озаглавить ее так:
        ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК И УБИЙЦА
        Еще один подход к клинической психиатрии
        - Он готовился писать научный труд, - подумал вслух де Пальма.
        Все записи в медицинских картах были сделаны Кашлем. Карты были чем-то вроде черновых набросков его сочинения. Рядом с ними лежал альбом с фотографиями. На некоторых из них были культовые предметы примитивных культур, на других - группа из пяти человек - четверо мужчин и одна женщина. Эти снимки Кайоль подписал словами «сеанс магнетизма». Следующей оказалась большая серия снимков, сделанных в какой-то пещере. Лица людей на этих фотографиях невозможно было рассмотреть, но одеты они были так же, как пятеро из предыдущей серии.
        Де Пальма просматривал все новые и новые стопки листов. У него не было времени читать все. Он искал только имя Тома Отрана. Но этого имени нигде не было. Майор высунул голову из двери и спросил у секретарши:
        - Кто-нибудь заходил сюда с тех пор, как исчез доктор Кайоль?
        - М-м-м… дайте подумать… Это возможно! Я не все время сижу здесь.
        Сослуживцы де Пальмы из бригады уголовного розыска не опечатали кабинет: когда они уходили отсюда, речь шла еще только об исчезновении доктора. Кто угодно мог пошарить в архивах Кайоля.
        В некоторых разделах текста не хватало половины, а иногда даже большей части листов.
        - Это сделал не Отран, - сказал себе Барон. - Отран, возможно, сумасшедший, но не дурак. Он достаточно хорошо знает, как действует полиция, и понимает, что здесь его могут ждать.
        В уме полицейского внезапно возник образ ныряльщика, который пытался открыть пещеру Ле-Гуэн. Помощник Полины Бертон Реми Фортен поплатился жизнью за то, что встретился с кем-то неизвестным на глубине меньше тридцати восьми метров.
        Какой-то другой человек идет в тени Тома Отрана? Или даже впереди него?
        Рукопись Кайоля начиналась достаточно коротким введением, в котором повторялись классические определения бессознательного начала и убийцы как разновидности шизофреника.
        Первая глава называлась «Голоса, которые убивают». Психиатр начал ее с общих фраз об импульсе, который толкает человека на преступление, и о переходе преступника к действию, а затем привел в качестве примера нескольких знаменитых убийц.
        Вторая глава была посвящена истории изучения преступности. В ней Кайоль много места уделил теориям Ломброзо. В основном это были положения книги «Преступный человек» о генах доисторического человека у современных людей.
        Кайоль шел дальше, чем Ломброзо. Теорию итальянского криминолога теперь считали ошибочной, но его идеи продолжали оказывать влияние на представление людей об убийцах. Психиатр завершал вторую главу своей работы словами:

«Наше западное общество всегда считало варварским то, что далеко от него. Это относится и к отдаленности в пространстве, и к отдаленности во времени. Как примитивные народы долгое время считались у нас дикарями, близкими по образу жизни к животным, так и доисторических людей всегда описывали как неповоротливых тупых существ, способных убить и ничего не почувствовать при этом. И то и другое неверно, но эти представления глубоко впитались в нашу культуру. Как они сильны, мы увидим на примере случая, который будет рассмотрен ниже».
        Следующая глава называлась:
        ДЕЛО О ПЕЩЕРЕ ЛЕ-ГУЭН.
        Кроманьонец среди убийц
        Доктор считал, что находится накануне великого открытия. Он собирался добраться в своем сочинении до истока, то есть до того, как впервые было обнаружено бессознательное начало в человеческой психике, - шаг за шагом, с остановкой на каждом этапе, как всплывает на поверхность водолаз.
        Кайоль добрался до того, что было гораздо раньше Фрейда, создателя современного психоанализа. Ученые предыдущих веков показали, что человек на самом деле не хозяин своего разума. Это было равноценно тому, как Галилей доказал, что Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг нее, и, значит, наш мир не является центром Вселенной.
        Кайоль принадлежал к поколению, для которого примитивная жизнь была идеалом. Его ровесники считали, что современный мир выродился. Современность казалась им кучей иллюзий и лживых уловок по сравнению с жизнью, близкой и истокам.
        Листая рукопись, де Пальма остановился на странице, к которой Кайоль приколол булавками фотографию бородатого мужчины сорока с лишним лет, с тревожным взглядом, одетого в красную рубашку. Это была перепечатка фотографии, сделанной в службе криминалистического учета. На снимке - американец Теодор Качинский по прозвищу Унабомбер, математик и террорист, который видел в технологическом прогрессе дьявола и против этого дьявола сражался. Погоня за ним была самой долгой, которую когда-либо вело ФБР. Почти двадцать лет Унабомбер отправлял посылки с бомбами своим жертвам, в основном людям, которых считал виновными в вырождении нашего мира - специалистам по информатике, владельцам авиакомпаний, ученым.
        По своим взглядам Унабомбер был анархо-примитивистом. Он считал, что технологии сводят человека с ума и что от них надо освободиться. Что нужно вернуться к той жизни, которую люди вели до неолитической революции, когда еще не было скотоводства и собственности. В те годы существовало движение «Зеленая анархия», объединявшее сторонников учения философа Джона Зерзана, тоже американца, который мечтал вернуться к начальным временам существования человечества. Зерзан говорил, что до неолитической революции человек был счастлив. Тогда никакие власти не чинили людям препятствий. Люди не знали собственности и ничем не владели, переходили с одной охотничьей стоянки на другую и не заботились ни о чем, кроме собственного счастья.
        Де Пальма начал подозревать, что Кайоль был последователем анархо-примитивизма и зашел в своих экспериментах очень далеко. Сперва он лишь делал предположения. Затем стал считать, что для того, чтобы добраться до подлинной сути человека и обнажить ее, нужен промежуточный этап - изучение безумия.
        Барон вспомнил то, о чем узнал в последние дни: Кайоль в раннем детстве страдал психозом и лечился в психиатрической больнице. А когда вырос, стал начальником отделения в лечебнице для душевнобольных и лечил своих бывших собратьев по болезни.
        - Он нашел путь. Нашел тропу, которая связывает нас с нашими далекими предками! - пробормотал Барон.

39

«Археонавт» поднялся на гребень волны и обогнул остров Маир.
        Полина Бертон улыбнулась де Пальме, который внимательно рассматривал гребни волн, которые накатывали на правый борт судна. «Археонавт» сильно качался под их ударами и то и дело зачерпывал воду.
        - Чертов шквал! - крикнул с мостика рулевой. - Когда нас загородит мыс Моржиу, будет легче.
        - Главная проблема - как мы будем возвращаться! Как бы тогда не стало еще хуже! - ответила Полина.
        - Вряд ли: по прогнозу, она не изменится до вечера. Потом ветер усилится. Значит, забираем угли и сразу возвращаемся: я не хочу мокнуть.
        Порывы сырого ветра проносились над мостиком «Археонавта». Спасаясь от них, Полина и де Пальма спустились в кубрик. На центральном столе Полина расставила двенадцать пластмассовых коробок, в которые собиралась положить последние находки из пещеры Ле-Гуэн, в основном угли.
        - Мы положим в эти коробки то, что нашли вчера, а потом запрем пещеру.
        - Сегодня?
        - Сегодня или в понедельник. Может быть, придется ждать, пока море успокоится.
        Водяные брызги ударили в стекло. Де Пальма взглянул в иллюминатор на серое с белыми пятнами море. Он любил ненастные дни, когда стихии бушуют и бурлящий воздух пахнет солью.
        - Спасибо, что взяли меня с собой в это маленькое путешествие, - поблагодарил он Полину.
        - Надеюсь, что оно вам понравилось.
        - Однако на самом деле я здесь не для прогулки.
        Сказав это, майор выложил на стол несколько фотографий.
        - Вы ничего не замечаете? - Он указал рукой на одну из них.
        Полина наклонилась ниже.
        - Это та «китайская тень», о которой я вам говорил. Она похожа на фигуру человека.
        - Снимок был сделан в пещере?
        - Разумеется, это последние фотографии из аппарата Реми Фортена.
        - Это я знаю.
        - Но в какой части пещеры они сделаны?
        - Дайте подумать. Это важно?
        - Крайне важно, - заявил Барон.
        Полина вспомнила о Палестро, который предположил, что эти снимки не из пещеры Ле-Гуэн, быстро достала из ящика стола лупу и внимательно изучила с ее помощью снимок.
        - Я плохо понимаю, что вы хотите, чтобы я нашла.
        Де Пальма протянул ей другие фотографии пещеры - только общие виды.
        - Сравните, пожалуйста!
        Барон дал Полине время сосредоточить внимание на снимках. От качки его начало мутить, и он вышел на палубу, надеясь, что свежий воздух прогонит тошноту. Впереди виднелись очертания мыса Моржиу. «Археонавт» сделал поворот. Когда он падал в провал между водяными горами, волна толкнула его.
        - Кажется, я нашла ответ! - крикнула с мостика Полина.
        Де Пальма вернулся в кубрик.
        - Фотография - подделка. Она сделана не в пещере Ле-Гуэн. Другие сталагмиты, другие натеки. И не видно негативных отпечатков ладони. Я совершенно уверена в своих словах.
        - Это не пещера Ле-Гуэн или это не тот зал пещеры?
        Полина удивленно посмотрела на де Пальму:
        - Не пойму, что вы имеет в виду.
        - Этот снимок входит в серию фотографий, снятых последовательно. Те кадры, которые находятся в памяти аппарата перед ним и после него, сняты в пещере Ле-Гуэн, в этом мы вполне уверены. Но насчет снимков, где видны «китайская тень» и статуэтка «Человека с оленьей головой», такой уверенности нет.
        - Я не понимаю, к чему вы клоните, - покачала головой Полина.
        - Нужно опуститься на дно этой бездны, - сказал де Пальма. - Многое из того, что мы ищем, находится там.
        Полина ничего не ответила и положила лупу обратно в ящик.
        - Фортен погружался в эту бездну в выходные, которые были накануне его смерти.
        - Почему вы утверждаете это?
        - Несчастный случай из-за декомпрессии, от которого погиб Фортен, можно объяснить только одной причиной - тем, что он слишком часто погружался под воду и проводил слишком много времени на глубине. Когда он расстался с вами в пятницу, в его теле уже блуждали пузырьки газа. Эти смертоносные пузырьки попали в его кровь потому, что он все выходные погружался в эту бездну и, возможно, делал слишком короткие остановки при подъеме. А потом, даже если он что-то заметил, его организм не выдержал.
        Де Пальма сделал паузу и сосредоточился. Разговор продолжался на посту управления, где стрелки стеклоочистителей со скрежетом скользили по иллюминаторам.
        - В субботу Фортен спустился под воду, - продолжал де Пальма. - Должно быть, он в первый раз исследовал эту бездну. Возможно, он переночевал в первом зале, а потом снова опустился вниз и продолжил двигаться вперед. Я готов биться с вами об заклад, что он нашел второй зал.
        Полина смотрела перед собой словно в пустоту.
        - Вы, несомненно, правы, - прошептала она наконец. - Все это меня пугает.
        - Я понимаю вас. Фотография с «китайской тенью» - из этого второго зала. Фортену едва хватило времени сделать ее. При свете вспышки он заметил что-то. Увидел какую-то чудовищную фигуру и понял, что находится в большой опасности.
        - А «Человек с оленьей головой»?
        Де Пальма глубоко вздохнул:
        - Фортен только что нашел статуэтку, и тут его кто-то потревожил. Он решил бежать и повернул обратно, чтобы вернуться тем путем, которым пришел.
        Полицейский опустил указательный палец на фотографию статуэтки.
        - Мы никогда не узнаем правду. Но я не нахожу другого объяснения.
        То, что он сказал, ошеломило Полину. Она всегда слепо верила Фортену. Теперь, задним числом, она вспомнила, что иногда он вел себя странно. Фортен сам попросился сторожить пещеру по выходным, настоял на том, чтобы входить в пещеру первым, и часто задерживался в ней.
        По правому борту перед ними возникла каланка Сюжитон - крошечная бухта, окруженная высокой каменной стеной. Стена была покрыта шрамами и имела в высоту больше ста метров. В центре бухты волны не давали покоя островку Торпедоносец, швыряя в него кружащиеся массы белой воды. Техники складывали красную палатку, в которой находился пункт управления экспедицией, и полотно хлопало на ветру.
        - Я встану за Торпедоносцем, - крикнул рулевой, - как обычно, по правому борту! За ним мы будем в укрытии, но там есть отмели. Нельзя оставаться там долго!
        - Хочешь, чтобы я вышла на связь по радио? - спросила его Полина, подняв голову и повернув в сторону мостика.
        - Я уже выходил. Все готово: твои угли на поверхности. Сейчас Маню и Клод подойдут к нам на «Зодиаке» [64 - «Зодиак» - марка лодок.].
        Клод, инженер-исследователь, первым увидел «Археонавт», пока судно маневрировало у входа в каланку, и поднял руки в знак приветствия. Полина ответила ему движением руки.
        - Как дела?
        Рулевой выключил двигатель и дал волнам донести «Археонавт» до передней оконечности Торпедоносца, потом проверил, верна ли траектория движения, и включил двигатель на задний ход, чтобы замедлить движение. Полина печально глядела на окружавшие ее белые скалы, словно Барон отнял у нее последнюю мечту.

«Зодиак» подошел к «Археонавту», и Клод протянул Полине герметическую коробку. Полина сразу же, прижимая к животу, отнесла ее в кубрик. Последние находки из пещеры Ле-Гуэн покинули мир тишины. Полина едва не заплакала. Все вдруг оказалось испорчено! Фортен использовал ее. Раскопки не дали того результата, на который она так надеялась.
        - Вы сегодня будете закрывать вход в пещеру? - спросил де Пальма.
        - Нет, - ответила она.
        - Тогда в понедельник будет спуск на дно бездны.
        - Кто будет погружаться - вы и я?
        - Нет, я попрошу двух или трех ныряльщиков-полицейских сопровождать вас.
        - Мне вдруг стало страшно.
        - Вам нечего бояться. Это будут не новички.
        Де Пальма попросил, чтобы его высадили на берег. «Археонавт» вернулся в открытое море и исчез среди пенящихся волн. Перевал Сюжитон был близко, до него можно было дойти по тропинке. Де Пальма позвонил Еве и попросил, чтобы она приехала за ним на автомобиле в Люмини, на окраину Марселя. Сегодня вечером они пойдут в кино и отдохнут в ресторане в центре города.
        Перед тем как пройти перевал, де Пальма последний раз повернулся в сторону каланок, острова Риу и островков Империо. Море было словно накрыто покрывалом из мятого темного шелка. В этих водах покоится Сент-Экзюпери. Он нашел свой конец на дне моря вместе со своим самолетом возле трирем древней Массалии [65 - Массалия - античное название Марселя.], немецких истребителей, старых транспортных судов и огромных фресок, которые спят в безмолвии впадин морского дна. Море никогда не возвращает тайны, которые поглотило.
        Когда они играют, всегда командует Кристина. Игры тоже выбирает она - всегда. Особенно с тех пор, как ее маленькие груди стали большими, как красивые яблоки.
        Вдоль дорожки, которая отходит от большой дороги, есть множество мест для игры. Когда мама дома, дети не имеют права уходить дальше низких насыпей, которые окаймляют эту боковую дорожку, немощеную и всю в ухабах. Но детям наплевать на запрет.
        Тома особенно любит утес, похожий на собачью голову. Ему хорошо в прохладной тени этой скалы. Это место - его второй дом. В прошлый раз он заметил возле одного куста серую с желтым жабу. Кристина захотела поймать ее и показать папе, но Тома этого не хотел. Они поспорили, и так сильно, что у Тома начался припадок. Он уверен, что сестра сделала это нарочно, чтобы Тома ей подчинялся. Если он не слушается, она доводит его до припадка. Тома говорит себе, что в его сестре есть что-то от чудовища, особенно с тех пор, как ее тело изменилось. Это случилось почти внезапно. Его тело тоже не такое, как раньше. В нем теперь живет странная сила. Она приходит из живота. Бывает, что она разливается по ногам и груди, и тогда его член твердеет так, что ему становится больно.
        Кристина показала ему, что происходит с девочками - кровь. Кровь, дающая жизнь, залила все у нее между ногами. Ему стало противно, и он спрятался под скалой, похожей на собачью голову. Никто, даже Кристина, не знает, что здесь, за большим обломком известняка, он прячет «Человека с оленьей головой».
        Август 1961 года. Тома еще маленький В то утро папа начал упрекать маму, что у нее плохая наследственность. Он сказал, что в ее семье в каждом поколении были сумасшедшие. Мама красивая женщина, еще очень молодая. Тома любит ее запах - сладкий, как у цветущей акации. Он чуть-чуть касается мамы всегда, когда только может. А иногда даже набирается смелости и по-настоящему дотрагивается до нее: слегка проводит пальцем по складке ее нейлоновой юбки или по краям шерстяного свитера, который она часто носит зимой.
        Но мама остерегается Тома и его взгляда, который иногда бывает странно неподвижным. Ее пугает его манера смотреть на жизнь как бы снизу вверх - так, что становятся видны белки глаз.
        Ее охватывает паника, когда Тома начинает дрожать. Он складывает руки перед грудью, неестественно выпрямляется, и что-то похожее на электрический ток пронизывает его от макушки до всех самых дальних точек тела. Он видит, как мама убегает. Ее лицо вытягивается, а глаза становятся похожи по цвету на горчицу.
        Каждый раз, когда она жалуется врачу на эту дрожь, доктор запирает его в комнате, на которой висит «знак».
        А потом ему начинают давать успокоительные, снотворные, лекарства для снятия тревоги и транквилизаторы. Лекарства заставляют уснуть живущего в нем зверя, и его настроение становится лучше. Список этих лекарств длинный, но он может перечислить их все наизусть. Он стащил в больнице справочник «Видаль» и теперь часто читает его тайком в своей комнате. Там есть химические формулы.
        Он читает про загадочные молекулы.

40
        Евангелист в галстуке раздавал листки с добрыми словами в нескольких шагах от церкви Сент-Эсташ, в самом центре Парижа. Три японца, похожие друг на друга, как три карты одной масти, поднялись по блестящим каменным ступеням крыльца и повернулись на пол-оборота перед тяжелыми деревянными дверями, позируя для фотографии. Очередной сувенир из Парижа, на их лицах как будто были вырезаны добродушные улыбки.
        Тома одно мгновение смотрел на них. Эти люди были воплощением простой и счастливой жизни. В воздухе пахло прохладой, навозом и леденцами. Назойливая музыка, которую играли в манеже, медленно плыла над прямоугольными газонами парка Дез-Аль.
        Перед церковью стая голубей собралась вокруг краюхи хлеба, как толпа дерзких мародеров. Поток пешеходов непрерывно выливался из грустной тени старинных особняков улицы Монтрогей и втекал в прожорливый рот Центрального рынка. Отран присоединился к этой волнующейся, как вода, людской массе и вошел на станцию парижской подземки. Квадрат голубого неба у него над головой уменьшался по мере того, как эскалатор опускал его в чрево столицы. Отран несколько раз втянул носом воздух. Его лицо было багровым от прилива крови, глаза покраснели. А веки! Ему казалось, что они вытянулись так, что закрывают ему рот.
        Тома задыхался от всего этого - от эскалаторов, которые выплевывала на пол метро поток пресыщенных путешественников, бесконечных коридоров, воняющих гноем города, бесцветного света ламп. Он шел, сжимая кулаки в карманах и глядя на башмаки тех, кто шел впереди. Пройдя через галереи, он поднял голову и стал искать, откуда отправляются поезд на Сен-Жермен-ан-Ле. Нужная платформа была слева, - это ему подсказали маленькие указатели на потолке. Нужно было еще немного спуститься в утробу земли в этой постоянно ползущей вперед, как змея, толпе, и Отрану это не нравилось.
        Подошел поезд, раздвигая своей стальной мордой зловонный воздух, насыщенный озоном и мокрым снегом. Тома вошел в него, не думая ни о чем, и сел на первое попавшееся свободное место. Сидящая рядом толстуха несколько секунд разглядывала его, потом снова погрузилась в чтение какой-то вульгарной глупости. Отран уснул, когда поезд выехал из Парижа, и проснулся только на вокзале Сен-Жермен-ан-Ле. Только здесь, выйдя на площадь напротив замка, он заметил, что день был пасмурный. Вязкие капли наполовину замерзшей воды падали с неба. С тех пор как Отран покинул лечебницу, ему даже не приходило на ум поднять глаза к небу. А сейчас ему не хватало солнца.
        Национальный музей древностей занимал крыло замка короля Франциска I и находился в двух шагах от станции. Этот замок - огромное здание из суровых камней, с окнами с переплетами, стекла в которых имели форму ромба.
        Тома купил билет у пресыщенного служащего и направился туда, ради чего приехал, ориентируясь по стрелкам с надписями. Проходя мимо музейного киоска, он обратил внимание на торговавшую там молодую женщину и ненадолго задержал на ней взгляд. Она улыбнулась в ответ.
        Тома пришел в Национальный музей древностей во второй раз за свою жизнь. В первый раз он был здесь в далеком прошлом, вместе с отцом, незадолго до того, как тот умер. И его сестра Кристина была с ними. Она всегда была вместе с Тома. Их страсть к истории первобытных времен родилась во время этого похода в музей, когда они стояли перед собранием рубил, гарпунов, скребков, игл и костяных усилителей броска для копий и гарпунов.
        Музей за эти годы изменился: стал более современным и лучше организованным. Сначала Тома должен был пройти через залы с кельтскими древностями - бронзовым оружием и золотыми шейными украшениями. Двигаясь дальше против течения по реке времени, он прошел неолитическую революцию и статуи-менгиры. И наконец попал в колыбель человечества - в древнюю эпоху, в эпоху свободных людей.
        Была среда. Группа детей вбежала в зал, не соблюдая никакого порядка. Они собрались вместе под огромными рогами мегацероса, череп которого висел на стене. Их гид - маленькая блондинка с острым взглядом - пыталась их успокоить, показывая им на череп кроманьонца, скаливший зубы в улыбке. Напрасные старания.
        Тома стоял и смотрел, не вмешиваясь в эту суматоху. В полумраке лампы витрин освещали оружие великих охотников, и оно являлось перед зрителями во всем своем суровом и простом благородстве. Он долго не решался подойти ближе. Два посетителя встали впереди него и стали делать глупые замечания по поводу коллекции. Ребенок дергал своего отца за полу пальто и ныл. Но Первый Человек больше ничего не слышал. Он медленно подошел к центральной витрине.
        Она была здесь. Крошечная и властная.
        Как долго он ее ждал!
        Целых десять лет он ласкал в своих самых заветных мечтах эту изящно вырезанную головку - овальное личико и полные щеки, разделенная на квадраты прическа, локоны, которые падают ей на плечи. Он знал о ней все, до самых маленьких тайн. У нее лицо юной девственницы, большие глаза, зрачки которых надо домыслить, и прямой нос.
        На табличке было написано:

«Дама с капюшоном»
        или «Дама из Брессемпуи»
        Самое старое изображение человека! Ей двадцать три тысячи лет! Божественная чистота, изваянная из бивня мамонта.
        Потом он прочел под этой надписью вторую строку:
        Репродукция
        Тома почувствовал себя опустошенным: перед ним был не оригинал. Это копия, может быть, идеально точная, но не та, которого вырезала своей рукой Первая Женщина. Музеи тоже тюрьмы, где лучшую часть человечества держат в темных ящиках и не дают на нее взглянуть, подумал он.
        Все закружилось вокруг него. Он сел на одну из деревянных скамей, стоявших напротив витрины. Капли холодного пота выступили у него на лбу. Начали судорожно вздрагивать икры, потом руки. Коричневые стены музея стали таять и растекаться лужами по полу. Где-то рядом работал телевизор, и ведущий программы объяснял, какого размера были кремневые орудия. Тома поднял взгляд и увидел телеэкран слева от себя. Потом все расплылось перед его глазами.
        Пришлось ждать довольно долго, но приступ прекратился. Тома встал и через залы неолита, железного и бронзового веков дошел до книжного магазина при музее. Молодая продавщица робко поздоровалась с ним. На ней были прямая юбка и плотные черные колготы, шерстяной свитер довольно грубой вязки и нитка серебристых бус на шее. Волосы, разделенные посередине узким пробором, обрамляли длинное, изящной формы лицо, на котором искрились карие глаза, и падали янтарными завитками на тонкие плечи. Эта девушка ему сразу же понравилась.
        - Я ищу «Религии первобытной эпохи» Леруа-Гурана, - сказал он.
        Этот известный всем заголовок был первым, что пришло ему на ум.
        - К сожалению, у нас больше нет этой книги.
        Он сделал вид, что удивился, и сказал:
        - А ведь это хорошая книга.
        - Да, но издатели не переиздали ее.
        - Жаль, она была бы очень полезна.
        По тому, как изменилось ее лицо в ответ, он понял, что девушка - студентка, но уже хороший специалист. Это было видно и по ее немного неуклюжим движениям, и по тому, как она смотрела на книги. Он не ошибся: ученые всегда холят свои книги.
        - У вас есть что-нибудь о пещере Ле-Гуэн?
        - Нет, ничего. Но через год должна выйти новая работа - отчет о двух последних экспедициях.
        Девушку звали Дельфина. От ее тела исходила необычная жизненная сила, вибрации которой отзывались в теле Тома легкими уколами в основании затылка. Эта энергия окутывала его, словно покрывало.
        Они долго говорили о пещере Ле-Гуэн. Тома сообщил Дельфине множество подробностей о рисунках, которые охотники мадленской культуры вырезали на известняковых стенах этой пещеры.
        - Для меня самым важным из них остается, конечно, «убитый человек». Высота этого рисунка двадцать восемь сантиметров, он изображает мужчину с поднятыми руками. Какое-то метательное оружие входит в него со спины и пронзает насквозь.
        - Я о нем слышала, но почему вы интересуетесь им? Это не самый красивый рисунок. Я предпочитаю маленьких лошадей или бизона, повернутого в три четверти, - он великолепен.
        - Почему «убитый человек»? Он трогает мою душу своей простотой. Схематически нарисованный человек, пронзенный дротиком. Это, несомненно, самое раннее изображение убийства в истории человечества!
        - Убийство?
        - Да. Дротик пронзает его со спины.
        Девушка удивлялась его учености. Мало кто из посетителей книжного магазина знал про эти рисунки резцом, которые иногда были просто процарапаны на мягком камне. Большинство помнили только о рисунках, выполненных краской. Тома объяснил, что писал диссертацию о наскальной живописи и сам имел редкую возможность побывать в этой пещере, вход в которую расположен на глубине чуть меньше тридцати восьми метров под водой в марсельских каланках.
        - Это, наверное, чудесно - открыть эти рисунки, - заметила она.
        - Более чем чудесно. Это все равно что вернуться в утробу матери.
        Эти слова заставили Дельфину задуматься. Музей скоро должен был закрыться. Тома предложил девушке выпить по бокалу вина в ресторанчике, расположенном напротив входа в замок. Дельфина согласилась. Хотя она старалась держаться уверенно, Тома читал в ее взгляде, видел в ее жестах, которым немного не хватало уверенности, и в ее подростковой неловкости огромное одиночество.
        Было уже темно. Дождь усилился. Тома и Дельфина перебежали через площадь и спрятались в ресторанчике, который был уже битком набит студентами коммерческого училища. Их встретил оглушительный шум - звон стаканов, всплески громкого смеха и шутливые вопли.
        - Идем отсюда! - крикнула Дельфина своему спутнику. - Я угощу вас бокалом вина в своей скромной квартире. Там я смогу показать вам свою диссертацию, вернее, ее план. У меня пока готов только он.
        Они свернули в первую улицу слева, потом в другую, более узкую и освещенную бледным синеватым светом. Вторая улица вела в исторический центр города. Дождь, раскачиваемый ветром, бил по фасадам домов и закрытым ставням. Каменные плитки мостовой намокли; свет, падавший из витрин, рисовал на них пятна, усыпанные каплями дождя.
        Пройдя метров двести, Дельфина вынула из кармана связку ключей и остановилась перед домом с крышей из маленьких ржавых черепиц, который стоял в стороне от остальных. Перед домом был маленький садик, а сзади другой, более просторный участок земли, который сейчас был плохо виден в полумраке.
        - Здесь я и живу. На первом этаже.
        - Чудесно!
        Ставни на окнах второго этажа были закрыты.
        - Хозяев, у которых я снимаю квартиру, дома нет. Они вернутся через неделю.
        Дельфина открыла дверь и включила свет. В ее однокомнатной квартирке пахло ладаном и табаком. На столике из кованого железа красовался букет почти увядших цветов. Столик был новенький, только что со склада компании «Икея». Кухонный угол был отделен от основной комнаты стойкой из толстых деревянных плит. На краю стойки выстроились в ряд банки с вареньем.
        Плиточный пол Дельфина замаскировала дешевым персидским ковром, краски которого не подходили к бледному тону стен. К правой стене была придвинута кровать, накрытая стеганым покрывалом с узором в виде цветов. У противоположной стены стоял письменный стол, на котором были разложены бумаги. Диктофон, которому не хватило на столе места, поместился на раскрытой книге Люмле «Первый человек». Мемуары, журналы и книги были сложены стопками рядом, на полу.
        - У вас волосы намокли! - встревожилась Дельфина. - Сейчас я дам вам полотенце. Ванная комната вон там.
        - Идите туда первая, вы, должно быть, замерзли.
        Девушка отказалась, но Тома настоял на своем.
        Часы на письменном столе пробили половину десятого.
        - Я работаю над палеолитическими изображениями человека, - сказала она, возвращаясь из ванной и протягивая Тома полотенце. - Меня интересуют скелеты детей - трехмерные реконструкции этих скелетов с помощью компьютерной программы.
        - Я слышал про такой метод, но думал, что этим занимаются в одной швейцарской лаборатории.
        - Да, вы правы. Но я работаю только с изображениями неандертальцев. Я пытаюсь понять, какими мы представляем их себе сейчас. Это важно. Смотрите!
        Она щелкнула по «мышке» своего компьютера, и вместо прежнего изображения на экране появился ряд черепов. Те части, которые добавила компьютерная программа, были выделены другим цветом.
        - Вот результат. Впечатляет?
        - Просто фантастика! Я думаю, у вас есть и скелеты?
        - Сейчас я их покажу.
        Двумя щелчками она вывела на экран другую страницу.
        - Вот почти полный. Это скелет ребенка.
        - Почему ребенка?
        - Я занимаюсь синтезом данных, которые мне удается получить из лаборатории. Я их интерпретирую и пытаюсь сравнить со старыми исследованиями, которые когда-то были опубликованы.
        Дельфина вдруг посмотрела на своего гостя с нежностью. Ей никак не удавалось определить его возраст. По возрасту он годился ей в отцы, но эта разница лет не беспокоила ее. Этот мужчина ее очаровал.
        - Мы могли бы перейти на ты, - еле слышно произнесла она.
        Тома понимающе улыбнулся в ответ. Девушка продолжила показывать свою работу.
        - Почти нет сомнений в том, что дети неандертальцев развивались быстрее, чем дети сапиенсов. Зубы и главные кости скелета у них выглядят старше, чем у маленьких сапиенсов того же возраста.
        Она показала на экране еще много скелетов.
        - Смотрите: ни одного такого подбородка, как у нас. У них короче и шире. По изображениям других неандертальцев, взрослых, видно, что таз у них длиннее нашего, ладони широкие и мощные, череп гораздо больше по объему и туловище шире. В общем, настоящие неандертальцы.
        Она отодвинулась от экрана.
        - Самый важный этап всего этого - когда мы восстанавливаем лицо и надеваем на кости этих скелетов мясо и кожу. Именно тут мы переходим из области науки в область воображения.
        - Что ты хочешь этим сказать? - спросил Тома.
        - Все считают, что неандерталец - грубый здоровенный полузверь. Поэтому его изображают с шерстью на всем теле и угловатым лицом… В общем, рисуют ему рожу убийцы. То же самое с кроманьонцами.
        - Рожу убийцы?
        Дельфина снова пошевелила «мышкой», и на экране появились два изображения кроманьонцев, сделанные в середине XIX века. Оба древних человека были очень похожи на больших обезьян. На других изображениях, относившихся к началу XX века, черты лиц были тоньше, и кроманьонцы имели больше сходства с современными людьми.
        - За время, которое прошло между первыми изображениями первобытных людей и последующими, наука шагнула вперед, и представление о них изменилось. Сейчас можно увидеть изображения, где люди палеолита еще больше похожи на нас. Я хочу только показать, что мы лепим на скелеты что хотим. Из кроманьонца можно сделать добросердечного цивилизованного человека, а можно - грубого варвара. Все зависит от того, как мы смотрим на то, что получили в наследство от предков. Ты слышал о теориях Ломброзо?
        - Да.
        - Я прочитала «Преступного человека» и все, что было написано об атавизме. И считаю, что эти книги хорошо объясняют изображения первобытных людей. Хочу посвятить им главу в своей диссертации. Что ты об этом думаешь?
        Лицо Тома внезапно изменилось, словно его накрыла холодная тень. Он закрыл глаза и стал искать в самой дальней глубине своего сознания силу, чтобы прогнать охватившую его тревогу.
        - Мне нужно уходить, - сказал он.
        Дельфина широко раскрыла глаза.
        - Ты уверен? Ты не хочешь…
        Тома положил руку ей на плечо.
        - Нет, ничего не надо. Мне надо уматывать отсюда. Я скоро зайду к тебе, как только будет время.
        Девушка хотела удержать своего гостя, но он был уже за порогом ее квартиры. Тома повернулся и на мгновение остановил на ней свой взгляд, но туман перед глазами мешал ему видеть.

41
        Кассета, которую де Пальма получил от Бернара в Виль-Эвраре, была возвращена майору из лаборатории научного отдела. Так же как на «Преступном человеке», на ней не было никаких отпечатков. Ничего, что помогло бы экспертам продвинуться вперед.
        Бессур открыл лежавшую перед ним большую тетрадь, вооружился карандашом и новым ластиком и спросил:
        - Начинаем, Барон?
        - Поехали!
        Де Пальма вставил кассету в диктофон и включил механизм чтения.

«Уличные шумы, потом хлопнула закрываемая дверь.
        - Ты готов, Тома?
        Де Пальма сразу узнал спокойный глуховатый голос Кайоля.
        - Да, я готов. Надеюсь, ты записываешь?
        - Разумеется. Это тебе беспокоит?
        - Нет.
        Шуршащие звуки и легкое постукивание чего-то по столу».
        - Тома говорит Кайолю «ты». Пациент на ты со своим врачом. Такое бывает редко, - заметил де Пальма, нажимая на кнопку «пауза».
        Он отпустил кнопку, Бессур нахмурил брови и напряг слух.

« - Хочешь, чтобы мы побеседовали о тех голосах, которые иногда говорят с тобой?
        - Это трудно?
        Долгое молчание.
        - Почему трудно?
        - Из-за одной вещи.
        - Какой вещи?
        Снова долгое молчание.
        - Когда я вижу женщину, я сразу думаю о моей матери, а потом…
        - Что потом?
        - Вижу образы крови… как будто кровь повсюду.
        - Ты хочешь сказать, что видишь кровь?
        - Да.
        Отран, должно быть, находился близко от диктофона: его долгие глубокие вздохи были отлично слышны.
        - Появляется кровь, а потом голос…
        - Ты поговоришь со мной об этом голосе? Чей это голос? Он тебе знаком?
        - Да.
        - Ты его уже когда-нибудь слышал?
        - Это голос Кристины.
        Дыхание Отрана стало чаще.
        - И что тебе говорит этот голос?
        - Он разговаривает со мной.
        Кайоль кашлянул.
        - Он с тобой разговаривает?
        - Да. У меня в голове путаница.
        - Все-таки нужно, чтобы ты ответил.
        - Нет, не сейчас!»
        На этом запись оборвалась. После нее был перерыв - полная тишина, никаких голосов. Затем резкий стук чего-то по металлу.

« - Почему ты меня привязал?
        - Потому что должен провести над тобой несколько исследований, от которых ты можешь начать волноваться.
        - Я не хочу, чтобы меня привязывали.
        - Это необходимо».
        Снова что-то застучало по металлу. Де Пальма выключил магнитофон.
        - Отран, должно быть, лежал на больничной кровати, - сказал Бессур.
        Де Пальма кивнул в знак согласия.
        - Возможно, это та кровать, которую мы видели в подвале дома Кайоля, - договорил Бессур.
        - Ты, несомненно, прав, - ответил де Пальма и нажал на кнопку аппарата звукозаписи. - Послушаем дальше.

«Целый ряд щелчков, потом недовольное ворчание. Должно быть, Тома ворочался, пытаясь ослабить ремни, державшие его в плену.
        - Успокойся, или мне придется затянуть ремни немного туже. Ты этого хочешь?
        - Нет!
        Отран задыхался. Кайоль встал. Звук его шагов было легко узнать.
        - Хорошо. Расслабься, ты ничего не почувствуешь. Мы проведем маленький опыт. Ты слышал название „аманита мускария“?
        - Да. Это гриб.
        - Гриб, который называют опасным. Но мы используем его в малых дозах, как делали древние шаманы. Это позволит тебе выйти из твоего тела и путешествовать во времени. Это позволит тебе вылечиться.
        - Я не хочу!
        - Ты хочешь, чтобы мы заставили замолчать тот голос?
        - Да.
        - Кем ты хочешь быть - человеком и медиком или несчастным сумасшедшим, которого запирают в корпусе для буйных?
        - Я хочу быть далеко отсюда!
        - В этом грибе есть вещество, которое полезно для тебя. Я испытал его на себе. Смотри, кем я стал. Был больным - стал врачом. Ради этого стоит попытаться, верно?
        - Я согласен.
        - Тогда я надену на тебя электроды, как обычно».
        Де Пальма остановил пленку и повернулся к Бессуру:
        - Ты знаешь, что такое аманита мускария?
        Бессур ввел это название в поисковую строку Интернета.
        - Это красный мухомор! Очень распространенный гриб и очень ядовитый. Кстати, он не убивает мух, а только усыпляет. Я думаю, что в определенных дозах он действует как галлюциноген.
        - Кристина Отран писала что-то на эту тему - небольшое сочинение о том, что природа давала на службу человеку эпохи палеолита. Там шла речь и о грибах. Надо посмотреть.
        Де Пальма нажал на магнитофоне кнопку Play.

« - Проглоти это! Ты ничем не рискуешь.
        Затем - долгая тишина, слышен только шум громкоговорителя.
        - Готово. Скоро ты почувствуешь первый эффект.
        Отран ворочался все сильнее. Его руки и запястья натягивали ремни. Кровать скрипела под его телом.
        - Ты в длинном туннеле, - сказал Кайоль. - Скоро ты увидишь свет.
        Из груди Отрана вырвался странный хриплый звук. Кайоль передвигал какие-то стеклянные предметы.
        - Теперь ты ее видишь?
        - Да.
        - Как ее зовут?
        - Элен Вейль. Она часто приходит на консультации.
        - Скажи мне, что ты чувствуешь, когда смотришь на нее?
        - Она очень страдает. Цепи, которыми она связана, очень прочны.
        - Ее надо освободить!
        - Да. Она слишком сильно страдает.
        - Освободи ее. Я велю ее привести. Ты сможешь осматривать ее как пожелаешь».
        Кайоль стал уходить от диктофона, и наконец его шаги стали едва слышны. Дверь открылась.
        Он произнес несколько неразборчивых слов. Потом к диктофону стали приближаться шаги уже нескольких людей.
        - Их двое! - воскликнул де Пальма.
        На этом запись закончилась.
        - Похоже, я буду плохо спать сегодня ночью, - пробормотал Бессур. - Какая жуть!
        - Да, действительно ужасно. Элен Вейль была его первой жертвой.
        - Понятно… Сходим в лабораторию! Может быть, удастся узнать, что он сказал, когда открылась дверь.
        Лаборатория анализа звука находилась в дальнем конце коридора. Чтобы в нее попасть, надо было пройти через два освещенные неоновыми лампами зала, где снимали пробы с печатей для обнаружения на них следов и брали образцы ДНК. Здесь на вешалках висели предметы одежды, испачканные кровью, шапка с прорезями для глаз, подобранная на месте бандитского налета, разорванная шелковая ночная рубашка.
        - Не люблю приходить сюда! - проворчал Бессур.
        - Я тоже, - ответил де Пальма. - И очень надеюсь, что это последний раз.
        Он толкнул дверь отдела «Аудио» и немного удивился, увидев, что над осциллоскопом наклонилась незнакомая ему молодая женщина.
        - Меня зовут Сабрина, - представилась новая сотрудница и протянула руку ему и Кариму. - Чем могу быть вам полезна?
        - Нам нужно разобрать несколько слов на записи.
        - Покажите ее.
        Сабрине было не больше тридцати лет. Высокая, темные волосы, черные глаза - все, от чего теряет голову Карим. Де Пальма решил держаться сзади.
        - Вы пометили отрывок? - спросила Сабрина тонким голоском.
        - Э-э… Да. Это сразу после звука шагов.
        Сабрина выделила нужный отрывок и преобразовала его в цифровую форму.
        - Сигнал очень слабый, но должно получиться, - сказала она.
        Она вывела на экран своего монитора значок «голос». На экране появились, в синих и красных тонах, в зависимости от громкости, изображения различных шумов. Голос Кайоля выделен зеленым цветом.
        - Вот частота, которая нам нужна, - сказала Сабрина.
        Она надела наушники и потеребила один за другим целый ряд регуляторов.
        - Трудно разобрать конец одного слова.
        - Какого? - уточнил де Пальма.
        Сабрина сняла наушники:
        - Он говорит: «Входит Эл…» - и дальше еще какая-то каша из звуков.
        - Элен Вейль, - договорил де Пальма.
        Бессур порылся в своем блокноте, остановился на дате, которую записал внизу одной из страниц, и сказал:
        - Она умерла через два дня.

42
        Кристина Отран следила холодными глазами за каждым движением Барона. На ней была блузка давно вышедшего из моды фасона, с рисунком из цветов. Волосы немного отросли с тех пор, как де Пальма приходил к ней в предыдущий раз. Теперь их концы лежали завитками на ее впалых щеках. Она посмотрела на блокнот, который лежал перед ним на столе. Открытая страница была чистой. Барон нарочно со стуком положил рядом с ней ручку.
        - Доктор Кайоль мертв, - глухо произнес он. - Я не думаю, что это вас удивляет.
        Наполовину скрытые веками глаза Кристины изучали его лицо.
        - Что же вы обнаружили? - поинтересовалась она.
        - Раздвоенную лиственницу, стрелу, которая указывала на восток, и еще бог знает что. Но есть кое-что хуже. Знаете ли вы, что именно?
        - Я в полиции не служу.
        - Это мне известно, мадемуазель Отран. Так вот, мы нашли на письменном столе Кайоля палец вашего брата. Один палец - один мертвец. Вопрос: кто будет следующим? Или следующей?
        Кристина на мгновение отвернулась к окну. Ее ладони, лежавшие на столе, не шевельнулись и казались вылепленными из воска.
        - Меня удивляет одно, - произнес де Пальма и сделал многозначительную паузу.
        - Что именно?
        - Почему вы сказали мне об этой большой лиственнице.
        - Теперь вы должны это знать!
        - Я действительно знаю много, но зачем вы навели меня на след?
        Кристина перевела суровый взгляд на свои ладони.
        - Чтобы показать вам, что вы собой представляете, месье легендарный майор, - пояснила она. - Вы считаете, что все понимаете, но ничего не можете угадать заранее.
        - Дело не только в этом, - возразил де Пальма.
        Кристина подняла глаза. И де Пальма в первый раз увидел на ее суровом лице остатки человеческих чувств.
        - В чем же еще? - спросила она.
        Часть этой ночи де Пальма провел без сна, решая, насколько далеко он может зайти в беседе с этой женщиной. Он думал о своем старом наставнике с набережной Орфевр. Что бы тот сделал на его месте? Барон решил, что наставник бы рискнул. Он не пытался бы идти в обход или ставить ловушки, а нанес бы удар туда, где Кристина не могла его ожидать.
        - Я думаю, что вам надоело все это, - спокойно предположил он. - Думаю, что в самой глубине своей души вы хотите только одного - чтобы ваш брат был арестован.
        Несколько секунд она молчала. Для Барона это значило, что, может быть, он попал в цель.
        - Это смешно и нелепо! - сказала Кристина, как отрезала.
        - Тогда зачем вам было нужно указывать мне след в деле об убийстве Кайоля? Объясните это.
        Чтобы подставить мне подножку? Нет, я считаю, что вы слишком умны для этого. В глубине души вы стремитесь только к одному - жить без своего брата.
        Кристина держалась так же холодно и высокомерно, как в начале разговора, но пальцы ее рук были согнуты.
        - Вы говорите себе, что еще немного времени - и вы выйдете на свободу. И что, если все будет идти так, как идет, ваш брат в это время тоже будет на свободе. Вы и он встретитесь лицом к лицу после девяти лет разлуки. Действительно, в этом есть что-то трагическое.
        Кристина ничего не ответила. Де Пальма почувствовал, что попал в «яблочко», и решил развить свое преимущество.
        - Я думаю, для вас настало время помочь нам.
        Кристина усмехнулась и пожала плечами, но в ее презрении было что-то фальшивое.
        - Помочь сыщикам! - возмутилась она.
        Де Пальма встал, подошел к окну и встал перед ним, упершись руками в бедра.
        - Вы ведь знаете, Кристина, никогда нельзя предугадать, что происходит в голове такого сумасшедшего, как ваш брат. Когда-то вы могли управлять им, но теперь… - Он направил на Кристину свой указательный палец. - Теперь он вполне может стать вам врагом. Выдумали об этом? Вы можете стать вторым или третьим пальцем.
        Кристина сжала кулаки так, что фаланги пальцев стали видны под тонкой кожей.
        - Выдумали об этом? - настаивал на своем де Пальма.
        - Чтобы мой брат сделал мне плохо? Если бы вы знали, какой он ласковый.
        Де Пальма подошел к Кристине и встал сзади нее.
        - Я не археолог, но я сыщик, и преступления - то, что я изучаю. Поверьте мне, о них я знаю много. - Он приблизил свое лицо к лицу Кристины. - Тома - социопат. Он любит только себя и убивает ради своего удовольствия. Для него нет никаких табу, несмотря на его мистический бред. Убить вас ему будет нетрудно. Он считает вас своей вещью. Все, что не он сам, для него только объект. Предмет, который можно выбросить, если от него больше нет пользы. Достаточно, чтобы голоса потребовали, чтобы он это сделал.
        Де Пальма вернулся к своему стулу и оперся кулаками о стол.
        - У меня есть для вас хорошая новость. Судья по вопросам применения наказаний беседовал с нами и спрашивал, как бы мы отнеслись к вашему освобождению. Я думаю, что ответ будет благоприятный. Я бы даже сказал - очень благоприятный.
        Кристина упорно смотрела в какую-то точку на блеклой стене, напротив которой сидела. Она снова владела собой. Де Пальма помолчал какое-то время. Звуки тюрьмы шумно врывались сюда каждый раз, когда открывалась дверь комнаты свиданий.
        - Поговорим о втором зале пещеры Ле-Гуэн?
        Вопрос был непредвиденным и попал в цель.
        - Я не знаю, о чем вы хотите со мной говорить.
        - Не шутите! Ваш знакомый Реми Фортен вошел в этот зал и заплатил за это жизнью.
        - Очень много святилищ было осквернено.
        - Вы знаете, что он увидел во втором зале?
        Она опустила голову и тихо произнесла:
        - «Человека с оленьей головой». - Ее руки снова приняли прежнее положение и лежали как мертвые.
        - Поговорим о Кайоле, - предложил де Пальма. - Зачем нужно было его уничтожить?
        - Должно быть, мой брат считал его виновником всех несчастий, которые случились с нами.
        - Ваша мать была любовницей Кайоля?
        - Да. И эта связь началась задолго до смерти отца. Вы знаете, что Кайоль был серьезно болен?
        - Нет. Этого я не знал.
        - У него была опухоль в мозгу, которая очень долго разъедала его изнутри. Отчего он, по-вашему, занялся шаманскими обрядами? Из-за этого. Он использовал моего брата как целителя, потому что у брата были редкие способности. Дар брата помогал лучше, чем скальпель и химиотерапия. Он давно должен был бы умереть от опухоли, но сопротивлялся болезни.
        - Вы знаете, что ваша мать и Кайоль вместе лежали в психиатрической больнице?
        На худой щеке появилась слеза, и Кристина не попыталась ее стереть. Де Пальма посочувствовал ей. После долгого молчания он продолжил задавать вопросы согласно плану:
        - Знал ли Кайоль о существовании статуэтки?
        - Разумеется, знал!
        - Знал ли он о существовании второго зала?
        - Я думаю, что вы много поняли…

«Есть только одна проблема, - подумал де Пальма. - Доктор не подходит под то описание ночного ныряльщика, которое дал владелец „Скубапро“».
        - Кроме Кайоля, еще кто-нибудь знал о статуэтке?
        - Не знаю, - ответила Кристина.
        Де Пальма встал и вынул из портфеля две фотографии, которые Бессур нашел в шкафу Кайоля.
        - Вот два фото, которые мы не можем прочесть. Вы узнаёте людей, которые на них сняты?
        Кристина даже не взглянула на фотографии.
        - Как я, по-вашему, могу кого-нибудь узнать? Фотограф отрезал лица.
        - Попытайтесь.
        Прошло много времени. Потом Кристина сказала:
        - Третья слева - я. А третья справа - Люси.

43
        Система оповещения, созданная полицией, в конце концов сработала. Подействовала, чего никто не ожидал!
        Хозяин отеля «Формула один» в промышленной зоне Версаля только что обратился в полицию и сообщил, что Отран живет в его заведении, сегодня утром ушел из своей комнаты, но должен вернуться на эту ночь. Лежандр был как на иголках.
        - Ты уверен в том, что утверждаешь?
        - Совершенно уверен, - подтвердил Бессур. - Наши коллеги из городской полиции проверили списки постояльцев этого отеля. Он зарегистрировался под своим настоящим именем.
        - Это может быть кто-то другой, у кого те же имя и фамилия!
        Это предположение задело самолюбие Бессура. Он гордо выпрямился и ответил:
        - Я позвонил хозяину отеля. Он любит читать заметки о происшествиях в газетах и твердо опознал Отрана по фотографии из статьи в «Паризьен либере». А потом обратился в полицию.
        - Видишь, как тюрьма портит умы! - заметил Лежандр. - Записал свое имя в регистрационной книге в отеле! Для этого надо действительно быть идиотом. Я не первый раз замечаю, что беглецы теряют чувство реальности.
        - Особенно если беглеца зовут Отран.
        - Во всяком случае, спасибо тебе за работу. Молодец!
        Лежандр связался с коллегами из уголовной полиции Версаля, а те подняли по тревоге группу спецназа GIPN.
        - Начинаем завтра утром, в 6.00. Ты едешь со мной в Версаль.
        - А де Пальма?
        - Он в Ренне, но, по моему мнению, сейчас ему лучше там не быть. Он может сделать что-то непредвиденное. В любом случае сейчас он должен находиться в поезде, а мы должны вылететь на место первым самолетом. Я оставлю ему записку.

* * *
        Отель находился на краю торговой зоны с бесконечными складами, разделенными рядами решеток и асфальтированными дорожками, на которых дремали полуприцепы. Холод в конце ночи стал ледяным. Морозный воздух окружил лампы уличных фонарей бесцветными светящимися ореолами. Маленький фургон без отличительных признаков - машина наблюдения - со вчерашнего дня был припаркован в нескольких метрах от входа в отель. В фургоне было четверо полицейских, вооруженных как на войне.
        - Его машина не двигалась с места со вчерашнего дня.
        - Его машина - вон та, триста седьмая?
        - Номер 937ХР13? Да, она.
        Лежандр взглянул на часы:
        - Осталось всего пять минут.
        На дорожку въехали две машины, тоже без отличительных признаков. Карим узнал здоровяка из GIPN, с которым однажды встречался на вечере, когда директор уголовной полиции поздравлял лучших сотрудников. Когда он проходил мимо здоровяка, тот опустил на лицо свою шапку-маску.
        Машины припарковались под углом к тротуару.
        - Черт! Это всегда будет меня поражать.
        Точны как часы! - сказал Лежандр.
        Он снял с предохранителя свой пистолет «зигзауэр», потом несколько секунд смотрел на Бессура и, наконец, спросил:
        - Все в порядке?
        - Да, - подтвердил Бессур, желая, чтобы его голос звучал как можно увереннее. - Я в первый раз участвую в штурме.
        - Это волнует, верно?
        - В общем… да.
        На самом деле Кариму было страшно. В животе чувствовалась тяжесть, во рту скопилась горькая слюна. Сегодня утром никакая еда не лезла ему в горло, тем более та бурда, которую Лежандр таскал с собой.
        В холле отеля вдруг зажегся свет, его желтоватые лучи осветили и асфальтобетон парковки. Из машин вышли восемь человек. Широкими шагами они направились к застекленной двери входа.
        - Нам пора, - произнес Лежандр, надевая на рукав полицейскую повязку.
        Он и Карим вышли из машины и побежали к отелю. Управляющий отеля хмурился, но широко улыбнулся директору центрального офиса, когда тот присоединился к ним: сегодня был день его славы. Бессур посчитал интерьер отеля до ужаса банальным. Желтые стены, автоматы по продаже кока-колы и минеральной воды, большой автомат с зубными щетками и презервативами - все это казалось ему чудовищно уродливым.
        Ниндзя из GIPN заняли боевые позиции около двери той комнаты, где спал Отран. В холле появился командир группы спецназа. К его синему бронежилету были подвешены две гранаты, которые качались при каждом движении.
        - Хорошо! - бросил он из-под шапки-маски.
        Лежандр последний раз посмотрел на часы, стараясь придать этому жесту торжественность, и скомандовал:
        - Начинайте!
        Затем он кивнул своему помощнику и неловко вынул из кобуры пистолет.
        - Назад! - приказал ему командир спецназовцев и вытянул вперед руку в черной перчатке.
        На лужайке перед отелем с трудом можно было различить две черные фигуры, пригнувшиеся к земле, - это заняли свои позиции два снайпера. Они передвинули затворы и навели инфракрасные прицелы на окно комнаты.
        Когда Лежандр вбегал в кабинет второго этажа, два спецназовца схватили и качнули назад блестящий металлический таран. В следующую секунду раздался глухой удар, отель задрожал, и дверь номера 38 разлетелась на куски.
        Два вооруженных сотрудника муниципальной полиции заскочили в комнату с криками:
        - Полиция! Полиция! Не двигаться!
        Затем туда ворвался командир спецназовцев, держа на уровне глаз пистолет.
        - Да где же он, этот ублюдок?!
        Лежандр услышал приглушенный стук: это открывались и снова закрывались двери. Потом защелкали затворы: спецназовцы разряжали пистолеты. Операция закончилась.
        - Чертов мерзавец! Он нас перехитрил.
        - Это была ловушка, - пробормотал Лежандр.
        Несколько секунд его взгляд дрожал.
        - Посмотрите! - крикнул капитан спецназовцев.
        На подушке лежала фаланга пальца.

44
        - Зачем ты привез меня сюда?
        Автомобиль мчался по департаментской дороге номер 16 в сторону Милли-ла-Форе [66 - Милли-ла-Форе - городок в 50 километрах от Парижа.]через редколесье. Дельфина вела его быстро.
        - Я должен уехать на юг, - объяснил Тома. - Перед этим хотел сделать тебе маленький подарок и подумал, что это должно быть сделано только в подходящем месте.
        Девушка посмотрела на его перевязанную руку.
        - Кажется, тебе не очень больно.
        - Я начинаю привыкать к этому: два раза за пятнадцать дней.
        Слева стала видна поляна. На деревянной табличке было написано: «Обязательная парковка».
        - Для этого подарка нужно место, заряженное энергией, немного магическое.
        - Возле Парижа такое встретишь не часто, - заметила Дельфина.
        - Нет, ты ошибаешься… Припаркуйся на этой стоянке. Потом нам надо будет немного пройтись пешком. Ты не против?
        Усыпанная песком дорожка извивалась между участками песчаника, который здесь выходил на поверхность земли. Справа от нее извилистая тропа углублялась в лес из сосен и карликовых каштанов.
        - Это здесь. Если мои воспоминания верны.
        Земля вдоль дорожек пахла сухой листвой и вереском, еще мокрым после утреннего ливня.
        Пройдя больше двухсот метров, Тома и Дельфина вышли на большую поляну. Скалолазы, которые взбираются на невысокие, но достаточно сложные скалы леса Фонтенбло, сделали здесь земляную насыпь и пытались одолеть выступ скалы Бильбоке. Эта огромная скала похожа сразу на сфинкса и на молодого пса, сидящего посреди песчаной равнины.
        Внезапно Тома свернул влево и пошел через заросли рыжеватых папоротников, которые были высотой ему до пояса. Между прямыми стволами сосен стало видно беспорядочное нагромождение круглых валунов, общими очертаниями похожее на гигантского слона. Оно возвышалось над склоном, по которому Тома и Дельфине предстояло подняться.
        - Мы почти пришли, - объявил Тома. - Это наверху.
        Дельфина немного постояла, тяжело дыша и глядя на то, как он уходит все дальше. Какая-то странная сила толкала его вперед при каждом шаге. Ей трудно было поверить, что этот человек на двадцать с лишним лет старше ее. Он был красив, и для нее было наслаждением смотреть на его могучие плечи.
        Девушка подняла глаза к небу. Лучи солнца пробивались сквозь пучки хвои и проливались косыми струями бледно-золотого света на ржавые листья папоротников. Дуновение ветра донесло до нее смех детей, которые упражнялись в скалолазании на легких камнях. Когда она опустила взгляд, Тома был лишь точкой в щели между двумя валунами. И вдруг он исчез.
        Дельфина широкими шагами взбежала наверх, к скалам. Та из них, которая издали казалась спиной слона, по мере приближения становилась похожа на голову мужчины в берете. Другая напоминала гневно поднятый палец. Дельфина знала, как появились на свет эти причудливые камни. В эпоху олигоцена, тридцать миллионов лет назад, Парижскую котловину заполняло море, дно которого было покрыто песком. Когда вода исчезла, из песка образовались каменные глыбы; одни тверже, другие мягче. Эрозия поработала над этими камнями, потом одни камни опрокинулись, а другие скатились вниз по склонам, - так образовались эти лабиринты гигантских валунов и фантастические соборы.
        Оказавшись на вершине, Дельфина позвала Тома. Ответа не было. Она обшарила каменную груду взглядом - ничего. Она обошла скалы вокруг, переступая через разломы, но Тома исчез. Девушка села на камни и улыбнулась: какую детскую игру он затеял!
        Вдруг она услышала его голос у подножия холма, за ровной площадкой. Дельфина ничего не ответила и пошла вперед, следя за тем, чтобы не наступить на сухую ветку: она надеялась застать Тома врасплох. Пройдя под крышей из песчаника, она увидела заросли падуба, прикрывавшие углубление в скале.
        - Дельфина!
        Голос доносился из чрева земли, был далеким и звучал глухо.
        - Дельфина!
        Она подошла к валуну, имевшему форму полукруга. Тома прятался за падубами. Она раздвинула ветки осторожно, чтобы не уколоться. Перед ней открылась черная сырая дыра, из которой пахло сыростью.
        - Тома!
        Он не ответил, но был близко: Дельфина чувствовала тяжелый запах его уставшего тела. Дыра была глубокой и заканчивалась проходом, который был почти не виден в полумраке. Девушка прошла несколько метров вперед. Запахи мха и сырого песка становились все сильнее. Ей пришлось нагнуться, чтобы пролезть в узкое отверстие. По другую сторону этого игольного ушка был второй зал. Здесь было совсем темно. Дельфина вытянула перед собой руки и повернулась вокруг своей оси. Но ничего не увидела и не нащупала. Она заблудилась!
        - Тома! Тома! - позвала она и услышала его дыхание, эхом отдававшееся от каменных потолков. - Тома, это не смешно!
        В глубине зала появилось пятно желтого света - начало второго прохода. Дельфина пошла туда, куда указывал этот огонек. И попала в третий зал, который был больше двух других. В середине зала стоял Тома. Одну руку он держал за спиной. У его ног стоял электрический фонарь из тех, которыми пользуются туристы. Отран пристально смотрел на Дельфину.
        - Ты меня напугал! - пожаловалась она. - Что это за мысль - затащить меня сюда!
        В его глазах, которые при этом освещении казались фарфоровыми, загорелся странный огонь.
        - Тебе здесь не нравится? - спросил он.
        - Конечно, нравится. Восхитительное место! И настоящий сюрприз.
        - Я и моя сестра вместе обнаружили эти скалы. Она тогда училась в Сорбонне. Мы часто ходили в Фонтенбло и чаще всего сюда, к Трем вершинам.
        - Это волшебное место. Здесь человек как будто возвращается во времена тех скелетов, которые я изучаю.
        - Ты сама не знаешь, как верно ты сказала.
        Тома вынул руку из-за спины. В его кулаке заблестело под лучами фонаря огромное каменное рубило. Орудие, достойное самой лучшей коллекции. Тома протянул к Дельфине руки и разжал ладонь.
        - Вот то, что я хотел тебе подарить, - сказал он.
        Девушка подошла к нему и бережно взяла каменное лезвие своими изящными пальцами. Эти пальцы были похожи на тонкие ветки.
        - Великолепная вещь! - произнесла Дельфина, присела на корточки перед фонарем и стала рассматривать древнее орудие при его свете. - Но это же… - ахнула она.
        - Да, это подлинная вещь. Заботься о ней хорошо, Дельфина: она принадлежала Первому Человеку. Он рассердится, если ты не будешь ее беречь.
        Девушка встала и подошла к Тома так близко, что едва не коснулась его. Он не шевельнулся.
        Дельфина взяла его за руку и прижала к себе. Тело Тома было таким твердым, что у нее подкосились ноги, и она упала. Он поднял фонарь над головой и исчез во мраке.
        - Смотри! - прошептал он Дельфине.
        Потолок был расписан множеством геометрических рисунков. На ровном участке поверхности была нарисована маленькая лошадь.
        - Это великолепно!
        Дельфина встала.
        - Прижми свою ладонь к камню, и ты почувствуешь силу духов. Почувствуешь всю тайну наскального искусства.
        Тома взял ее ладонь в свою руку и бережно приложил к скале.
        - Дыши. Дай потоку силы влиться в тебя.
        Потом оба долго молчали.
        - Разве ты не чувствуешь духов, которые прячутся за невидимой стеной?
        Дельфина испытывала странное ощущение, как будто слабый электрический ток проникал в нее сквозь пальцы и растекался по телу. Через минуту, которая показалась ей вечностью, все закружилось перед ее глазами - и пещера, и переплетенные одна с другой тени, ее и Тома.

45
        Профессор Палестро сидел перед дверью своего дома и дремал. На его круглом животе лежал сильный бинокль.
        - Добрый день, месье!
        Профессор мгновенно выпрямился и широко открыл глаза:
        - Вы…
        - Я майор де Пальма из уголовной полиции.
        От изумления специалист по доисторической эпохе раскрыл глаза еще шире. Должно быть, он плохо помнил полицейского, который лет десять назад допрашивал его, и при этом иногда был с ним груб. Правду говоря, ученый надеялся, что больше никогда не увидит сыщика, который арестовал Кристину.
        - Вы наблюдаете в бинокль за птицами? - спросил де Пальма, чтобы разрядить обстановку.
        - Да, пара орлов свила себе гнездо на этих утесах.
        Палестро указал на две серых каменных стены, замыкавшие горизонт. Сверху донизу они были исчерчены черными прожилками.
        - Я, должно быть, проспал часок, - пробурчал он, взглянув на часы. - Спать - значит зря терять время. Первые люди отводили сну мало времени: их жизнь была полна опасностей.
        Старый ученый говорил неразборчиво и с трудом ворочал языком. Должно быть, приложился к бутылке.
        - Чего вы хотите от меня?
        - Всего лишь задать вам несколько вопросов, - с улыбкой ответил де Пальма.
        - Несколько вопросов! Во время нашей предыдущей встречи я едва не оказался в тюрьме.
        Палестро просунул ноги в теплые поношенные домашние туфли, стоявшие рядом с его стулом.
        Возле угла дома из-за поленницы высовывался ствол плохо спрятанного охотничьего ружья.
        - Расскажите мне о Пьере Отране, - приказал де Пальма. Майор не был намерен щадить ученого.
        - Он был моим другом, которого я очень любил. Горячим любителем и большим знатоком первобытной эпохи.
        - И этот большой знаток украл у вас «Человека с оленьей головой»?
        - Кто вам это сказал?
        - Мой мизинец.
        Палестро улыбнулся, показав желтые зубы, и ответил с высокомерием, которое не вязалось со всем его обликом:
        - Ваш мизинец - полицейский информатор! Но у вас нет никаких доказательств.
        - Хорошо. Тогда расскажите мне о «Человеке с оленьей головой».
        - Мы обнаружили его недалеко отсюда. В слое, который по датировке относится к граветтской культуре. Я даже не успел составить описание. Не успел даже сфотографировать. Он был обнаружен и сразу украден.
        - Сколько человек знали о его существовании?
        - Кроме меня, двое - Пьер Отран и студент Жереми Пейе.
        - Что стало с этим студентом?
        - Откуда мне знать! Он не сделал себе карьеру в первобытной истории. Я ничего о нем не знаю. Полагаю, что он в каком-нибудь провинциальном городке преподает историю малолеткам, которым на нее более или менее наплевать.
        - На каком уровне обучения он тогда был?
        - Начал писать диссертацию. Я знаю, что он сдавал экзамены на диплом преподавателя коллежей и лицеев, и сдал успешно. Должно быть, попытался пройти конкурс на должность преподавателя какого-нибудь лицея.
        Палестро не смел взглянуть в глаза Барону.
        - Вы встречались с Жереми Пейе после этих раскопок?
        - Честно говоря, нет.
        - Вы подозревали, что это он украл у вас «Человека с оленьей головой»?
        - Да. Но, как говорят на вашем жаргоне, этот след оказался ложным.
        Де Пальма быстро перевел взгляд с бинокля на ружье.
        - У вас неспокойно на душе, месье Палестро?
        - Почему вы так говорите?
        - Я вспомнил, что орлы, кажется, никогда не вьют гнезда возле поселков и тем более на таких утесах.
        - Вы разбираетесь в орлах?
        - Я их обожаю! У меня страсть к птицам!
        Палестро пожал плечами. Барон подошел к ружью. Шестнадцатый калибр, заряжено двумя патронами с крупной дробью.
        - Ну и ружье! Размером как старинный мушкетон. Вы охотитесь с ним на доисторических бизонов?
        - Я боюсь.
        - Чего или кого?
        - Тома Отрана. Он убежал. Вы это прекрасно знаете!
        Палестро огорченно посмотрел на свое оружие.
        - Вы конфискуете его у меня?
        - У меня нет никаких причин для этого: вы владеете им законно и находитесь у себя дома.
        Полицейский снова зарядил ружье и положил его на прежнее место. Палестро боится прихода Тома Отрана потому, что был любовником его сестры, подумал он. Де Пальме нечем было успокоить ученого. Палестро мог закончить жизнь так же, как Кайоль. Он жил один, вдали от людей, среди заброшенных земель, полей лаванды и пустошей, поросших густым кустарником.
        - Почему вы считаете, что Отран сердит на вас?
        - Он очень ревновал сестру ко мне. Когда нам с Кристиной нужно было встретиться, мы всегда должны были прятаться от него. Так жить было очень трудно.
        - Сестра его боялась?
        - Да. Ей бы хотелось немного отдалиться от него. Но это было почти невозможно: он слишком хотел быть у нее единственным близким человеком.
        - Нужно его понять. Он всю жизнь провел то в больнице, то с сестрой. Она - его единственная семья. Она была последним, что связывало его с жизнью.
        Палестро снова сел и надел ремешок бинокля себе на шею. Над отрогами Альп стали сгущаться облака. Значит, скоро начнет падать снег.
        - Вернемся к «Человеку с оленьей головой», - продолжил де Пальма. - Допрашивала ли полиция Пьера Отрана? Ведь украденный предмет стоит немалых денег.
        - Его не успели допросить.
        - Что вы хотите этим сказать?
        - Через несколько месяцев он умер. Когда он уезжал с места раскопок, я не знал, что вижу его в последний раз.
        - Как он умер?
        - Мне сказали, что это был нелепый несчастный случай. Меняя лампочку, он попал под ток и неудачно упал со стула. Это меня очень удивляет!
        - Почему?
        - Вы когда-нибудь видели, чтобы инженер его уровня засунул пальцы в патрон лампочки?
        - Почему бы и нет?
        - Пьер был очень аккуратным и осторожным. Он был помешан на порядке. У него все было на своем месте.
        - Вы хотите сказать, что он был убит?
        - Именно так я и считаю.
        - Объясните почему.
        - Это всего лишь предположение.
        Де Пальма вынул пачку сигарет и предложил старому ученому. Тот взял одну сигарету.
        - Вы должны были иметь веские причины для такого предположения. Может быть, Кристина вам что-то говорила?
        - Она мне говорила, что ее мать презирала ее отца настолько, что постоянно его унижала. Она боялась матери и часто мне говорила, что ее мать - опасный человек. Только отъезд Пьера Отрана с места раскопок заставил меня задуматься над этим - задним числом.
        - Что вы хотите этим сказать?
        - Мы только что нашли «Человека с оленьей головой», когда подъехала машина. Ее машина. Она не вышла, даже не выключила мотор. На ней были большие солнцезащитные очки. Он подошел, поговорил с ней о чем-то, потом вернулся, сказал мне «до свидания» и умчался.
        - Почему это вас так потрясло?
        - Потому что мне показалось, что он говорит мне «прощай». У него были слезы на глазах. За несколько дней до отъезда Пьера Отрана с раскопок его сын был направлен на принудительное лечение по решению администрации. В истории болезни сына хранились два документа - от администрации и из психиатрической больницы, которые подтверждали это направление и указывали его причину: Тома едва не убил одну из своих подружек.
        Часы на колокольне Кенсона пробили пять раз.
        - Вы пытались вернуть «Человека с оленьей головой»? - поинтересовался де Пальма.
        - Нет.
        - Что говорила вам о нем Кристина?
        - Она считала, что ее отец умер из-за него.
        - Значит, вы знали, что он был у Пьера Отрана?
        - Да, я это узнал через много времени после его смерти.
        - Кто сказал вам об этом?
        - Кристина.
        - После того как он умер, статуэтка исчезла?
        - Нет. Я думаю, что Тома ее спрятал.
        - Его сестра говорила вам, куда он мог спрятать статуэтку?
        - Нет. Больше я ничего не знаю.
        Де Пальма несколько секунд сосредоточивался. Одинокий ворон сел на поле лаванды между пухлыми грядами.
        - Значит, Пьер Отран вернулся от машины для того, чтобы украсть у вас этого «Человека с оленьей головой»?
        - На этот вопрос у меня нет ответа, - сказал Палестро.
        Вторая черная птица с хриплым карканьем опустилась на землю недалеко от первой. Должно быть, оспаривали один у другого падаль.
        - Что именно означает этот «Человек с оленьей головой»? - спросил де Пальма.
        - Это трудно сказать.
        - Все-таки попытайтесь.
        Палестро вынул руки из карманов и сильно потер ладонь о ладонь.
        - Вы когда-нибудь думали о том, что тот человек, которого мы называем доисторическим, может прийти к нам на помощь, если только мы сможем его услышать?
        - Мне никогда не приходило в голову ничего подобного.
        - Месье де Пальма! Человек - художник с тех пор, как существует. «Человек с оленьей головой» был задуман примерно тридцать тысяч лет назад. По масштабам всей истории эволюции человеческого рода это практически наше время. Этот человек-полузверь символизирует бессознательное начало психики древнего художника.
        Между этим художником и нами - непрерывная цепь поколений. Эта связь ни разу не была разорвана.
        - Я очень хочу вам верить.
        - Вы должны поверить! Если мы сравним того, кого называют гомо габилис - «человек умелый», изготовителя инструментов, и гомо сапиенса - человека разумного, кроманьонца, который придумал росписи пещер Ле-Гуэн, Шове и Ласко, разными будут только черепные коробки. Мозг того, кто вырезал эту статуэтку, работал в бесконечное множество раз эффективнее, чем у всех его предшественников.
        Палестро вновь обрел красноречие университетского преподавателя. Он говорил так, словно читал лекцию в аудитории.
        - Этот предмет является очень сильным символом. Он - часть воображения, которое является частью повседневной жизни людей. Он очень современен. Сюрреалисты не смогли бы сделать лучше.
        В пещере Труа-Фрер - она находится в Пиренеях, в департаменте Арьеж, - на расстоянии нескольких сотен метров от ее входа расположены два маленьких зала - Святилище и Часовня Львицы. В них много очень изящных рисунков резцом, возраст которых приблизительно тринадцать или четырнадцать тысяч лет.
        На одном из них хищник кошачьей породы смотрит на кого-то, кто наблюдает за ним. Такое встречается очень редко. Зверь покрыт знаками и абстрактными геометрическими фигурами. Хорошо виден его член, значит, это самец. Одна его верхняя конечность человеческая. Но на ладони вместо ногтей - кошачьи когти. Это фантастическое существо - наполовину человек и наполовину зверь. Есть и другие подобные изображения - бизон с повернутой назад головой и человеческой нижней конечностью; носорог, в задней лапе которого прячется крошечная сова; он изображен в фас и смотрит на зрителя. Еще один рисунок - маска, изображающая получеловека-полузверя.
        Человек-бизон смотрит на голову бизона, изображенную слева от него, и его взгляд пересекается со взглядом этой головы. Но у него туловище северного оленя. Олень с головой бизона! Перед этим оленем-бизоном, на том же участке поверхности, нарисован северный олень, самец, с человеческими руками вместо передних ног. В этих двух рисунках есть очень сильные сексуальные мотивы.
        Вы знаете про «Рогатого бога», которого описал аббат Брейль в 1952 году?
        - Да, - ответил де Пальма, который видел этого «бога» с очень ярко выраженными половыми признаками на иллюстрации к одной из статей Кристины. В этом рисунке сочетались сексуальность и звериное начало.
        - Наконец психоаналитики или психиатры и историки первобытной эпохи оказались на одной и той же территории и встретились лицом к лицу с бессознательным началом, о котором говорит Фрейд. Перед самым истинным из того, что есть в нас. Это одновременно страшно и восхитительно, - так закончил свой рассказ профессор Палестро.

46
        Администрация исправительных учреждений всегда предупреждает о своих действиях в последний момент. Этой ее привычке нет никаких убедительных объяснений. Начальство тюрьмы перемещает и освобождает заключенных в обстановке величайшей секретности.
        Кристину должны были освободить завтра утром. Эта новость вызвала переполох в уголовной полиции Марселя. А поскольку ни одна новость, хорошая или плохая, не приходит одна, полицейские узнали, что поручителем Кристины стал не кто иной, как профессор Палестро. Де Пальму это не слишком удивило: обмен информацией между органами правосудия и полицией уже давно шел плохо.
        Лежандр отдал особое распоряжение. Половина бригады должна была следить за Кристиной и Палестро, не спуская с них глаз ни на секунду. Высшее руководство уголовной полиции считало мысль воспользоваться ими как приманкой гениальной идеей. Но это был старый прием. Ни де Пальма, ни Бессур не верили, что он сработает. Разве Отран может быть таким глупым? Кто презирает своего врага, тот в итоге сбивается с пути.
        Де Пальма и Бессур должны были обеспечить слежку на отрезке от тюрьмы Ренна до Кенсона, где теперь собиралась жить заключенная номер 91890, то есть Кристина Отран. Это была не самая лучшая идея Лежандра: те, за кем должны были следить два сыщика, знали их в лицо. Но это был хороший способ держать де Пальму подальше от того места, где мог появиться Тома Отран. Но до этого был еще целый рабочий день.
        Утром этого дня Карим нашел документы, в которых была описана смерть Пьера Отрана.
        Смерть наступила мгновенно в результате перелома третьего позвонка. По словам жены, Отран хотел сменить лампочку, но не выключил ток. Обычная история. Но Бессур в это не верил. Чтобы сломать третий позвонок, нужен очень сильный удар по затылку. Значит, Пьер Отран упал на край стола или другого предмета мебели.
        - Совершенно верно, - согласился де Пальма. - Я думаю, что Палестро прав. Кто-то ударил его по голове сзади.
        - И этот кто-то силен, как черт. Чтобы сломать позвонок, надо бить, как зверь. Значит, жену можно исключить из числа костоломов.
        Бессур заказал себе вегетарианскую пиццу и стакан воды «севен-ап». Часть этого он предложил де Пальме, но майор отказался: Ева, должно быть, приготовила ему что-то более достойное цивилизованного человека. Бессур проглотил один треугольный кусок пиццы. Глядя на него, де Пальма словно вернулся в те годы, когда его напарник так втягивался в работу, что отключался от всего вокруг. Тогда ничто не могло отвлечь Карима от расследования.
        - Очнись, сынок. Пьер Отран умер больше тридцати лет назад. Ты идешь по неверному следу!
        Карим открыл свою записную книжку.
        - В свидетельстве о смерти сказано, что Отран умер в девятнадцать часов. Но тут есть проблема.
        - Какая?
        - Это был вторник. И мертвец работал в тот момент, когда врач констатировал его смерть.
        - Говори яснее.
        - Пьер Отран был инженером, выпускником Школы мостов и дорог. 17 сентября 1970 года в девятнадцать часов он торжественно открывал инженерное сооружение - а именно последний участок Северной автострады между Марселем и Эксом.
        Де Пальма свистнул от восхищения:
        - Как ты это узнал? Вызывал души доисторических колдунов?
        - Нет, просто обратился к великому духу Гуглу. Мы знали, что Отран-отец был гражданским инженером. Оставалось только заглянуть в электронные архивы.
        - Вывод: он не мог быть сразу на автостраде и у себя дома. Разве что он был приверженцем квантовой физики.
        - Не будем заходить так далеко. Просто предположим, что смерть констатировал доктор Кайоль.
        Дверь тюрьмы Ренна то и дело открывалась, впуская посетителей. Бессур почти безошибочно определял, кто из входивших адвокат, кто психолог, а кто чиновник.
        - Если бы мне сказали, что перед самой пенсией я буду торчать на посту перед тюрягой, я бы не поверил, - проворчал де Пальма.
        - Должен признаться, что я бы тоже не поверил, - сказал Бессур.
        - Я бы выпил кофе.
        Де Пальма был одет в потертые джинсы, на ногах - кеды, на носу - солнцезащитные очки. В кармане куртки лежал картуз - на случай, если слежку придется вести пешком. Более предусмотрительный Бессур взял с собой вторую смену одежды.
        Кристина Отран должна была выйти из тюрьмы в десять часов утра. Судья по вопросам применения наказаний сказал, что Пьер Палестро должен приехать за ней на машине. Палестро и поручился за Кристину, и предоставил гарантии, позволившие освободить ее условно. Он пообещал доставить свою подопечную прямо в Кенсон. Завтра Кристина Отран должна была прийти в жандармерию и в первый раз отметиться там как условно освобожденная.
        Де Пальма посмотрел на приборную доску служебного автомобиля. Часы показывали 10 часов 5 минут.
        - У тебя есть идеи насчет того, где может находиться этот милый Палестро?
        - Нет, Мишель. Я чуть не свернул себе шею, высматривая его. И ничего. Я думаю, он появится неожиданно.
        Вдруг дверь тюрьмы открылась. Бессур навел на нее свой бинокль. В проеме двери появилась Кристина. Она помахала рукой - видимо, прощалась с кем-то, кто стоял сзади, и вышла за порог. Дверь почти сразу же закрылась. Кристина поставила свой маленький чемоданчик на землю рядом с собой и стала ждать, держа руки по швам. Через несколько минут к ней подъехал старый «мерседес» с зажженными фарами. Из него вышел, сутулясь под дождем, мужчина лет пятидесяти, обнял Кристину и положил ее чемодан в багажник.
        Де Пальма переехал в противоположный конец парковки. Ни Кристина, ни Палестро не заметили полицейскую «вектру» без отличительных знаков и проехали мимо нее. Отъехав немного от тюрьмы, они свернули на улицу с быстрым движением. Сыщики следовали за ними на расстоянии двухсот метров, а потом увеличили разрыв и приближались к их машине только раз в пятнадцать минут.
        Бессур позвонил Лежандру и в нескольких словах описал ему выход Кристины Отран на свободу.
        - Пока нет никаких причин для беспокойства, - добавил он. - Палестро и Кристина едут в сторону Парижа.
        В Кенсоне сыщики получили от начальства более внятные распоряжения. Два лейтенанта из бригады уголовного розыска должны, сменяя друг друга, постоянно наблюдать за движением вокруг издательства «Отпечатки». Все телефоны издательства и мобильник Палестро поставлены на прослушивание. Лежандр предпочел действовать скрытно, чтобы не предавать огласке освобождение Кристины. Он хотел одержать победу, которая поможет ему занять должность генерального контролера и позволит управлять одной из региональных служб уголовной полиции.
        Де Пальма включил радио и попытался найти какую-нибудь музыкальную станцию, но попадал только на обличительные речи рэперов по поводу копов и общества богачей.
        - Быть полицейским часто значит быть тем, кого ненавидят, - вырвалось у Карима. - Я это чувствую слишком часто.
        - Это не ново, - отозвался де Пальма и выключил приемник.
        Дождь усилился. Эти внутренние районы Бретани были похожи на сельскую Англию - серая равнина, разделенная на квадраты облысевшими живыми изгородями. Время от времени среди нее возникали безжизненные черные деревни, где из общей массы построек выделялись шпили колоколен. Коровы смотрели друг на друга, ожидая, пока кончится ливень.
        - Тебе не хочется спать? - спросил де Пальма у Карима.
        - Нет. Можно сказать, я привык.
        Примерно за тридцать километров до Ле-Мана Палестро и Кристина остановились на площадке для отдыха при автостраде. Де Пальма воспользовался этим, чтобы заправить свою машину, а заодно купил сэндвичи. Бессур тоже зашел в магазинчик при автозаправке, а когда вышел, увидел на площадке Кристину. Она стояла под дождем и, выпрямившись, смотрела на лес у края автострады.
        - Она девять лет не видела леса. Вот и любуется им как диковинкой, - пробормотал де Пальма.
        Что-то шевельнулось в его душе при этой мысли. Палестро подошел к своей подопечной с зонтом и увел ее в ресторанчик при автостраде.
        Пейзаж за окнами машины казался размытым. Начавшийся ветер швырял водяные брызги в брезентовые чехлы, которыми были укрыты припаркованные под углом полуприцепы.
        - Включи все-таки радио, - попросил Бессур. - Мне хочется услышать, что там говорят о погоде.
        Вердикт небесной канцелярии был таким: дождь в северной половине Франции, облака над остальной частью страны и лишь кусочек солнца на южном побережье. Обжаловать его было невозможно.
        - Хреново! Это меня добило! Смени станцию, Мишель!
        Де Пальма наткнулся на концерт оркестра Берлинской филармонии. Пятая симфония Малера. Барон обнаружил, что ее мрачные звуки хорошо сочетаются с мутным светом за окном, пеленой дождя, которую пронзает желтый свет электрических фонарей, и грузовиками, которые мчатся по шоссе, рассекая лужи.
        - Ладно, пусть будет классика, - неразборчиво проворчал Бессур, жуя свой сэндвич. - Лишь бы не опера!
        Через двадцать минут Кристина и Палестро вышли из ресторанчика и быстро направились к своей машине. Де Пальма откусил кусок второго сэндвича, уже поворачивая ключ зажигания. Полицейский оказался на подъездной дороге раньше «мерседеса» и припарковался под прямым углом к правой полосе автострады. Скоро Палестро проехал мимо него. Теперь ученый вел машину гораздо быстрее, чем до остановки на станции обслуживания. Что-то произошло, и по какой-то неизвестной причине профессор и Кристина сократили время на еду. Де Пальма увеличил скорость и стал держаться на расстоянии пятидесяти метров за ними. Его спидометр указывал скорость сто семьдесят километров в час.
        - Думаешь, наш ученый брал уроки у бандитов? - спросил Бессур.
        - Не знаю, но бандиты действительно именно так проверяют, есть за ними слежка или нет. Должно быть, Кристине рассказали про эту уловку в тюрьме. Но она не знает, что я играю в эти игры уже тридцать лет.

«Мерседес» резко замедлил ход и перестроился в правый ряд на скорости сто десять километров. Де Пальма обогнал один тяжелый грузовик, затем второй и тоже снизил скорость. Сыщики уже проехали Ле-Ман и теперь увидели указатель, объявлявший, что они приближаются к Шартру.
        - Они хотят знать, едет ли кто-нибудь за ними. Это очевидно, - сказал Карим.
        - Но зачем? Теоретически им не в чем считать себя виноватыми.
        - Это паранойя заключенных! Кристина прожила почти десять лет под присмотром охранниц, которые суровы, как немецкие овчарки.
        - Свобода сбивает ее с толку. Она считает, что невозможно, чтобы за ней никто не наблюдал.
        - Ив этом она права. Но есть еще одна причина.
        - Ты имеешь в виду ее брата?
        - Да.
        - Она боится его?
        - Разумеется.
        Прошло еще два часа. Дорога шла теперь через бескрайние равнины края Бос и стала однообразной. Спящие поля вдали сливались с небом. Иногда на этом ровном горизонте появлялся силуэт одинокого голого дерева.
        Ночью они проехали город Гап - ворота Верхнего Прованса. Его тротуары были усыпаны снежной крупой, и кое-где на них лежали лепешки грязного снега. Вверху, блестели под лунным светом горные гребни, окаймляющие долину Шамсор.
        Еще через час они въехали в Кенсон. Кристина, видимо, жила в доме с участком земли, возле дороги на Марсель. Пустая квартира в доме, стоявшем через дорогу, была занята наблюдателями из уголовного розыска. Оба наблюдателя, лейтенанты Мартино и Фернандес, уже были на месте.
        - «Мерседес» только что подъехал, - сообщил Мартино по рации.
        - Сообщение принято, - отозвался Бессур. - Мы подъедем сзади и встретимся с вами.
        В квартире наблюдателей пахло плесенью и сигаретами. Фернандес и Мартино бросили свои спальные мешки на надувные матрасы. На кухне стояла доска на двух подставках, исполнявшая обязанности стола. На ней наблюдатели пристроили электрическую кофеварку.
        - Надеюсь, мы не будем торчать здесь целую вечность! - проворчал Бессур, открывая дверь.
        - Я был не согласен с этим распоряжением, - сказал де Пальма. - Мы напрасно ехали сюда через всю Францию. Отран не дурак, он не придет сюда.
        - Охренеть можно! - выразил свои чувства Бессур, наливая кофе для двоих.
        Мартино занял пост у окна, укрывшись за толстой кружевной шторой. На подоконнике лежал бинокль.
        - Они только что закрыли ставни, - сообщил он.
        - Спасибо за интересную информацию! - пошутил де Пальма и пожал ему руку.
        - По-моему, он уже имеет ее во всех позах, а мы держим свечку, - заявил Мартино.
        К ним подбежал Бессур.
        - Думаешь, они устроили себе разминку? - заинтересовался лейтенант, хватаясь за бинокль.
        - После девяти лет каталажки?! Я думаю, это должно быть что-то особенное! - воскликнул Бессур, чтобы не отстать от него.
        Внезапно ставни в квартире напротив открылись. Палестро вышел на маленький балкон и долго осматривал улицу.
        - Они не занимаются любовью. Больше того, они внимательно следят, нет ли кого вокруг, - заметил Бессур. - У них явно неспокойно на душе.
        - Верно. Профессор, по-моему, что-то слишком нервничает, - согласился Мартино. - Он что, боится полиции?
        - Главным образом он боится брата Кристины, - пояснил де Пальма. - Настоящая опасность для них - Тома.
        - Ты так думаешь?
        - Я в этом почти уверен. Он будет ждать столько, сколько надо, но в конце концов нанесет удар.
        Бессур сморщился от отвращения и выплеснул свою порцию кофе в раковину.
        - Почему ты так говоришь?
        - За девять лет заключения Кристина написала брату всего три раза. По-моему, все ясно. Она хочет начать новую жизнь. Она еще молода, а у Палестро кошелек набит туго.
        Вдруг Мартино напрягся.
        - Перед их домом остановилась машина. Триста седьмая, кажется, синяя.
        Мартино чуть отодвинул одну из половинок шторы.
        - Что там делает этот тип в машине?
        - Хочешь, я пойду туда и посмотрю? Притворюсь прохожим, - предложил Бессур.
        - Ты что, хочешь, чтобы нас заметили? - возразил Мартино.
        - Не думаю, что араба в темноте кто-то примет за сыщика, - настаивал Карим.
        - О'кей, иди!
        Бессур надел куртку и вышел. В тот момент, когда он прошел мимо дома, где жила Кристина, машина сдвинулась с места и умчалась в сторону Марселя.
        - Странно, - сказал де Пальма. - Можно ли подъехать к их дому сзади?
        - Нет, - ответил Мартино.
        - Окна?
        - Самые нижние в двух метрах от земли. Взобраться трудно. Кроме того, окна квартиры Кристины Отран выходят не на задний двор.
        Барон посмотрел на часы:
        - Двадцать три часа. Нам пора сматываться.
        Отсюда до Марселя ехать два часа.
        Мартино положил на место бинокль и потер глаза.
        - Долго нам еще торчать в этой гребаной дыре?
        - Не знаю, - откликнулся де Пальма. - Шеф считает, что это хорошая стратегия. А мы обязаны ему подчиняться. Завтра в конце дня два наших сотрудника придут вас сменить.
        - Я бы ни за что не сказал Лежандру, что брат пытался встретиться с сестрой, - продолжил он. - Иначе он помешается на ловушке для Отрана!
        Вернулся Карим Бессур. Его лицо было красным от холода.
        - Кажется, этот тип из машины пялил на меня глаза! - сообщил он.
        - Ты видел его лицо? - спросил Мартино.
        - Рассмотреть было трудно. Кажется, ему лет сорок. Шапка надвинута по самые уши.
        - А номер машины ты запомнил?
        - Да. 738ХР13.
        Мартино позвонил капралу из северного подразделения и через пять минут получил результат:
        - Этот автомобиль был украден в прошлом месяце.

47
        Дельфина плакала. Накануне она позвонила в центральный комиссариат полиции Сен-Жермен-ан-Ле. Портрет Тома Отрана был напечатан в прессе и показан по телевидению, и это дало результат. Де Пальма сейчас же приехал к ней.
        - Тома крайне опасный человек. Вы должны поверить мне, - сказал Барон девушке, держа ее за руку.
        - Мне трудно это осознать. Он был таким ласковым и внимательным. Но я должна верить доказательствам. То, что вы мне говорите, несомненно, правда. Но мне трудно поверить, что он злой.
        - Слово «злой» тут не подходит. Оно слишком слабо выражает то, что делает Тома, когда у него обострение. Он страдает очень тяжелой болезнью.
        Де Пальма выглянул в окно. В парке Ботанического сада, несмотря на холод, любители занимались оздоровительным бегом. Он запомнил всех мужчин, которых смог разглядеть, и снова повернулся к Дельфине.
        - Давайте подумаем, - предложил он. - Давайте вспомним каждый ваш разговор с ним. Начнем с конца. Когда вы видели его в последний раз?
        - Три дня назад, перед тем как идти в музей. Он провел здесь ночь.
        - Что он вам говорил?
        - Он говорил мало. Мне трудно вспомнить. Сначала речь шла о каких-то пустяках. Потом заговорили о моей диссертации. Он дал мне несколько подсказок по поводу искусства неандертальцев.
        - Искусства неандертальцев?
        - Да. Он думает, что они не были такими дикарями, какими их сейчас считают, и что у них было достаточно развитое искусство. Он считает, что некоторые произведения, которые приписывают человеку разумному, могли быть созданы неандертальцами.
        На несколько секунд де Пальма задумался. Он никогда ничего не читал о неандертальцах ни в работах Кристины Отран, ни у других авторов. «Это никак не связано с пещерой Ле-Гуэн», - подумал он и выбросил из головы мысль об этих предшественниках современного человека.
        - Сколько времени он приходит сюда?
        - Невозможно угадать, когда он придет. Когда он бывает у меня, то не выходит из квартиры и помогает мне писать диссертацию. Вот почему мне трудно понять…
        - Расскажите мне, как вы встретились.
        Девушка глубоко вздохнула.
        - Он зашел в наш книжный магазин, а потом мы с ним разговорились.
        - О чем вы разговаривали?
        - В основном о первобытной истории. О неандертальском человеке.
        - И больше ни о чем?
        Дельфина покачала головой: нет.
        - А что было в тот первый вечер?
        - Он пришел сюда, потому что дождь лил так же, как сегодня, и маленький ресторан, куда мы заглянули, был полон. Мы поговорили, а потом ему вдруг стало плохо. Его настроение внезапно изменилось, и он ушел.
        - Вы поняли, почему это случилось?
        - Нет, не совсем.
        - О чем вы говорили в тот момент?
        - Тоже о неандертальцах. Я ему сказала, что неандерталец является чем-то вроде брата-близнеца человека разумного. Помню, он много раз повторил эту фразу.
        Де Пальма покачал головой. Ничто не щелкнуло в его уме.
        - В какой день он пришел снова?
        - Подождите! - сказала Дельфина, вставая. - Это число есть у меня в записной книжке, потому что я попросила отгул в музее.
        Она стала лихорадочно рыться в своем ежедневнике. Длинные худые пальцы перебирали страницу за страницей.
        - Суббота, двадцать первого. Да, это тот день. Он приехал двенадцатичасовым поездом, я встретила его на вокзале, и мы поехали в лес Фонтенбло.
        - В Фонтенбло?
        Она густо покраснела и стала искать взглядом несуществующий предмет.
        - О чем вы говорили в тот день?
        - Мы вошли в укрытие. Там, в скале, были скульптуры и…
        - Что он вам сказал?
        - Я… это трудно.
        - Я вас понимаю.
        - Мы… мы занимались любовью.
        - А потом?
        - Ничего особенного. Мы вернулись. Он подарил мне это рубило. Орудие неандертальца. Очень редкую вещь. Это меня потрясло.
        Де Пальма отодвинул занавеску на окне и долго смотрел на улицу, над которой дождь висел как занавес, а ветер относил его струи, и они ударяли об опрятные фасады домов.
        - Он сказал мне, что знает пещеру с древностями в Провансе.
        - Он назвал вам место, где она находится? - спросил де Пальма.
        - Нет, - ответила девушка. - Только обещал, что однажды отведет меня туда.
        - Напрягите вашу память. Он говорил вам о каком-нибудь месте на берегу моря или около горы?
        - Нет, не у берега. Это дальше от моря.
        - Возле какой горы?
        - Он сказал, что она похожа на огромный клюв и что с ее вершины виден древний мир.
        Над Кенсоном возвышается гора. На ее вершине есть вытянутый вперед уступ, и от этого она немного похожа по форме на орлиный клюв, вспомнил де Пальма.
        - Он сказал вам еще что-нибудь о ней?
        - Нет.
        Дельфина вытерла слезы. От плача вокруг глаз появились красные круги, которые ее уродовали.
        - Что мы теперь будем делать? - спросила она.
        Де Пальма отнимал у нее любимого мужчину. Но он же открыл ей глаза, когда она стояла на краю, и показал, в какую глубокую пропасть она собиралась бросить свою жизнь.
        - По правде говоря, не знаю, - сказал Барон.
        - То, что вы говорите, ужасно!
        - Я знаю, что это так. Но это правда. У вас есть безопасное место, где вы могли бы спрятаться? Я имею в виду - такое, чтобы он не знал даже о его существовании.
        Девушка задумалась.
        - Я просто могу пожить у матери.
        - Это далеко отсюда?
        - Нет, на другом конце Парижа. На его востоке, в Ножане-на-Марне. Туда можно доехать без пересадок региональным экспрессом [67 - Сеть региональных экспрессов - сеть скоростного транспорта, которая обслуживает Париж и его пригороды и объединяет новые подземные линии в границах Парижа и наземные в пригородах. Это не метрополитен, но пересадки на метрополитен возможны.].
        - Тогда соберите немного вещей, мы уезжаем сейчас же.
        - Но если он придет сюда?
        - Нет, Дельфина, он не придет.
        - Почему вы в этом так уверены?
        - Скажем так: я в конце концов понял, что у него есть особый дар угадывать опасность.
        Дельфина побросала несколько нужных вещей в рюкзак. Поездка до Ножана-на-Марне заняла всего час. Де Пальма предупредил Лежандра, и тот прислал двух сотрудников наблюдать за домом родителей Дельфины.
        Сам Барон вернулся в Марсель вечерним поездом.

* * *
        Барону не удалось отдохнуть в Марселе: на следующее утро звонок Мартино заставил его тут же отправиться в новый путь. Он едва успел обнять Еву, принять душ и сразу поехал в Кенсон вместе с Бессуром.
        - Палестро покинул эту квартиру вчера в начале дня, - объяснил Мартино. - Сел в «мерседес» и поехал к центру этого чертова городка. Потом он укатил к себе.
        - И ты нас беспокоишь только из-за этого?
        - Нет. Кристина вчера не пришла отметиться.
        - Только этого не хватало! - вскричал Бессур.
        Мартино закрыл ставни на окнах гостиной и встал у окна кухни.
        - Жрать хочется! - заявил он.
        - Честно говоря, я тоже проголодался, - сознался де Пальма.
        - Здесь рядом продают пиццу. Хотите, я куплю вам что-нибудь?
        Де Пальма смерил лейтенанта взглядом с головы до ног.
        - По-моему, от тебя пахнет полицией еще больше, чем от меня. Туда пойдет Карим.
        - Ой, друг! С моей-то рожей! - пошутил полицейский-араб.
        - А ты выкрутись, сынок! - ответил де Пальма. - И принеси нам три бутылки вина. По-моему, они нам будут нужны.
        Мартино и де Пальма встали около окна. Перед домом напротив остановился грузовик с товарами. На правой дорожке образовалась большая очередь из автомобилей. У многих на крыше лежали лыжи.
        - Везет же кому-то! - пробормотал Мартино.
        - Терпеть не могу лыжи! - заявил де Пальма.
        Лейтенант протянул Барону сигарету. Он закатал рукава своей рубашки, и на его руке стала видна неумело сделанная наколка: «2 RPIMA». 2-й парашютный полк морской пехоты!
        - Сколько лет ты прослужил в армии?
        - Шесть.
        - Жалеешь, что ушел?
        - Наоборот. Я уволился после Африки. Я больше не мог этого терпеть.
        Лицо сыщика стало печальным. Он прищурил глаза и медленно затянулся сигаретой.
        - Грузовик с товаром отъезжает! - вдруг проворчал он. - Это любопытно!
        Вернулся Бессур, нагруженный коробками с пиццей.
        - Королевские кушанья для всех! - объявил он и поставил коробки на стол. А потом вынул из карманов три бутылки отличного бордо.
        Де Пальма раскрыл свой складной нож и открыл первую бутылку.
        Мартино протянул стакан Бессуру, но тот отказался:
        - Я выпью кока-колы.
        - Ты что, верующий?
        - Нет, трезвенник.
        Де Пальма уже откусил от своей пиццы и выпил стакан вина. Опуская стакан, он заметил детский рисунок на ковре, лежащем на полу гостиной, - полицейскую машину с синим капотом, белыми дверями и большим прожектором на крыше. Эта наивная картинка растрогала его.
        Бессур снова наполнил его стакан.
        - Спасибо, сынок!
        Барон посмотрел на свои часы:
        - Тринадцать часов! Это уже слишком долго!
        Он быстро закончил есть и выбросил остатки в мешок для мусора.
        - Я сейчас позвоню Палестро. Он должен быть у себя.
        Ему пришлось позвонить раз десять или двенадцать, прежде чем Палестро наконец ответил.
        - Я расстался с Кристиной вчера утром, - сказал ученый. - Она должна была идти в жандармерию отмечаться как условно освобожденная.
        - У вас были новости о ней с тех пор?
        - Нет. Она должна мне позвонить. Мы собираемся встретиться сегодня вечером.
        У Барона сердце сжалось в груди. Он закончил разговор и сердито приказал своим подчиненным:
        - Идем туда!
        - Ты можешь все испортить! - возразил Мартино.
        - Наплевать! Я чувствую: что-то пошло не так. Ты идешь со мной, Карим. А ты, Мартино, наблюдай. Понял?
        - Так точно!
        Де Пальма и Бессур перебежали через улицу. Дверь дома Кристины была заперта. Консьержа или консьержки там не было.
        - Черт! - выругался Барон. - Отойди назад!
        Он ударил ногой точно под замком, дверь распахнулась и стукнула о стену.
        Сыщики поднялись в квартиру Кристины.
        Де Пальма покрутил ручку двери, и та открылась. Бессур вынул из кобуры пистолет.
        Друзья-сыщики увидели перед собой коридор. Справа кухня. На столе бутылка с апельсиновым соком. Де Пальма распахнул левую дверь.
        - Здесь спальня.
        Постель не была застелена. На ней не было простыней. В квартире стоял прогорклый запах. Два солнечных луча пробивались через металлические ставни.
        Де Пальма включил свет и подошел к двери в следующую комнату, которая, очевидно, была гостиной. Эта дверь была закрыта.
        - Осторожно! - предупредил Карим. - Я тут что-то не улавливаю.
        - Что именно?
        - Когда человек выходит из дому, чтобы пробежаться, он не запирает дверь своей гостиной.
        Барон вынул и зарядил свой «бодигард». Увидев это, Бессур совершенно растерялся, что сразу стало заметно по его лицу.
        - В чем де…
        - Прикрывай меня. И не задавай вопросов: сейчас не время для них.
        Барон встал к двери боком и медленно повернул ручку. Дверь скрипнула. Бессур направил свой пистолет в сторону замочной скважины, но тут дверь гостиной неожиданно открылась, а его лицо вдруг искривила гримаса ужаса.
        - Черт возьми, Мишель!
        Он отошел на три шага назад и прижал ладонь ко рту, чтобы подавить рвоту.
        Аде Пальма несколько секунд глядел в сторону: не мог заставить себя смотреть на ужасное зрелище, которое было у него перед глазами.
        Кристина Отран лежала на диване с перерезанным горлом.
        Майор преодолел отвращение и медленно подошел к ней. Воздух был пропитан острым запахом крови. Там, куда попали ее капли, на стенах остались извилистые красные полоски. Кровь свернулась, но еще не почернела. Значит, смерть наступила всего несколько часов назад. И Мартино ничего не заметил, хотя он один из лучших сыщиков в бригаде.
        Де Пальма наклонился над трупом Кристины и тихо произнес:
        - Значит, ты никогда не скажешь мне свою тайну?
        Ему хотелось закрыть ей глаза и накрыть чем-нибудь огромную дыру на горле. Хотелось больше не слышать беззвучный крик, рвавшийся наружу. В этой варварской картине не хватало только одного - подписи Тома Отрана.
        Вскрытие трупа Кристины не дало никакой информации. Ничего, что могло бы навести экспертов из научного отдела на след убийцы.
        - Он сменил почерк, вот и все, - заявил Лежандр.
        - Не важно, как он это сделал. Меня беспокоит почему!
        - Почему? Да потому, что он сумасшедший! - рявкнул начальник уголовного розыска.
        - В действиях сумасшедших есть определенная логика, - возразил де Пальма. - Он пришел убить свою сестру. Сестру-близнеца. То есть уничтожить часть себя самого. Я должен признать, что больше ничего не понимаю.
        - Может быть, он хочет уничтожить себя! - предположил Бессур. - Он хочет убить себя и забирает с собой все, к чему еще привязан на земле. В любом случае жизнь больше не имеет для него смысла.
        - Хорошо сказано, - подвел итог де Пальма. - И он может кончить свою жизнь только в одном месте - в пещере Ле-Гуэн.
        - Расскажи мне историю!
        - Какую ты хочешь?
        - Про священную пещеру!
        - Снова про нее! Ты все время просишь у меня одно и то же!
        - Это потому, что прошлой ночью я видел ее во сне.
        - Ты видел во сне пещеру?
        - Да, и мне было очень страшно.
        - Почему?
        - Я видел во сне много воды. Все было затоплено. Большие фрески и отпечатки ладоней постепенно исчезали одна за другой.
        Папа вдруг стал очень грустным и сказал:
        - То, что ты видел во сне, случилось на самом деле.
        - Расскажи мне про это!
        - Больше десяти тысяч лет назад ледники, покрывавшие землю, начали таять. Море стало разливаться все шире. И залило равнины, которые были рядом с его берегами. И затопило пещеры и укрытия великих охотников.
        - Все исчезло?
        - Нет, не все. Я знаю одну пещеру, где все осталось таким, как было.
        - Ты должен отвести меня туда!
        - Отведу, когда ты станешь большим. Раньше нельзя: это очень опасно. А теперь ты должен уснуть.
        Но ночью ему снилось, что вода поднимается все выше, очень высоко, и он вот-вот утонет в ней. Он мечется во сне. Вода повсюду. Никто не может ее остановить, даже папа.
        Полицейский держит в руке ксерокопию, сделанную по требованию судьи. Это справка о госпитализации в стационар больного, который представляет непосредственную опасность. Крайне редкий случай для ребенка. Доктор Кайоль диагностировал у мальчика приступы бреда и выписал направление на срочную госпитализацию.

«Больному необходимо лечение от психического заболевания, которое может стать угрозой для отдельных людей и/или, если перейдет в тяжелую форму, для общественного порядка».
        Второй документ подписан мэром округа, его получила мама.

«Месье Тома Отран страдает болезнью, которая делает его опасным для него самого и для других… его состояние требует госпитализации в стационаре».
        Доктор в больнице сказал: «Мы будем лечить его электротоком. Это пойдет ему на пользу». Но Тома знает, что ток идет через его голову не по тем путям, по которым надо. Поэтому он видит мир с самой мерзкой стороны. Становится машиной для пищеварения - трубой, где жратва превращается в дерьмо.
        Он ищет папу в тумане. Все вокруг словно сделано из ваты. Он видит серые морды санитаров. Слышит голос Кайоля.

«Человек с оленьей головой» сказал ему, что папа теперь в мире духов. Ток в голове мешает Тома видеть невидимое и заставляет молчать голоса. А для Тома жизнь не имеет смысла без голоса папы.

48
        У него было первое видение. Молния, потом тишина. А после этого возникли странные изображения - длинные сломанные стрелы, спирали. Нацарапанная фигура мужчины. Потом снова мрак. Полная тьма святилища.
        Тома ничего не ел больше шести дней. Его силы на исходе. Холодный сырой воздух скользит по коже, но не проникает в его тело. Больше ничто не может войти в него. Видения возникают только после страдания.
        Он снова видит перед собой кухню на улице Брюйер. Лампочка в люстре на потолке перегорела. Его отец встает на табурет, чтобы ее сменить. Кристина находится в столовой. В этот вечер у них в доме гость - доктор Кайоль. Мама сидит рядом с доктором.
        Табурет слишком низкий, и папа влезает на стол. Он, должно быть, выпил слишком много: его ноги дрожат, ему трудно удерживать равновесие.
        Мама звонко хохочет: доктор, должно быть, отпустил одну из своих шуток, он любит шутить. Звенят стаканы. Вилки и ножи стучат друг о друга. Тома не любит этот шум: он напоминает ему о больничных инструментах.
        Папа вскрикивает: должно быть, его ударило током. Его ноги шатаются, руки хватаются за воздух - напрасно…
        Тома громко кричит. Этот вопль разрывает тишину и отдается эхом от стен огромной пещеры. Тома открывает глаза, но видит только темноту. Темноту, которую не знает ни один человек, - так она глубока. Видения больше не являлись ему. Приходили только воспоминания.

…Кристина в углу кухни кусает себе ладонь от страха. Доктор Кайоль нагнулся над папой. Мама смотрит через его плечо. Кайоль делает странные движения; папина голова крутится в его руках из стороны в сторону, как большой мяч. Трещат позвонки. Кайоль поворачивается и говорит:
        - Это конец!
        Мама не плачет. Она тоже наклоняется и кладет руку на плечо доктору. Он и мама смотрят друг на друга. Кайоль говорит шепотом, но Тома слышит его слова:
        - В глубине души ты хотела именно этого!
        Кристина плачет: она всегда все понимает быстрее, чем Тома. Ее лицо медленно кривится от боли. Мама звонит по телефону и говорит, что произошел несчастный случай, что нужно прийти как можно скорее, что ее муж не двигается.
        Через несколько минут на улицу поворачивает синий огонек. Это больничный свет. Тома прячется как можно дальше, в глубине сада. Проходя по коридору, он снимает с красивой подставки и уносит с собой «Человека с оленьей головой». Он прижимает статуэтку к себе и повторяет:
        - Папа, я могу вылечиться?
        - Да, сын. Сильная воля побеждает все.

«Все, кроме смерти!» - кричит Тома.
        Доктор Кайоль в саду. Он идет прямо к укрытию Тома и говорит:
        - Иди сюда. Не надо больше прятаться. Ты теперь большой.
        Да, он теперь большой. Но детство не умирает никогда. Этого доктор Кайоль не знает.
        Больше нет синего света на улице. Осталась только черная тьма.
        Тома старается вызвать видение. Все перемешалось в его уме. «Человек с оленьей головой» должен быть где-то здесь. Он и Кристина поместили его в святилище перед тем, как их арестовали и отправили в тюрьмы. Поставили за большим сталагмитом. Но Тома не нашел его там. Кто-то забрал статуэтку.
        Придет ли сюда Кристина?
        Передним возник образ из прошлого. Элен Вейль, пациентка доктора Кайоля. Та, у которой всегда была на лице грустная улыбка. Она страдала от депрессии. Доктор сказал, что ее надо освободить.
        Ночь. Каменный топор поднимается и опускается несколько раз. Элен не успевает закричать.
        Второй образ. Джулия Шевалье. Она тоже страдает от сильной депрессии. Но ходит уже не к Кайолю, а к священнику из своего квартала. Первый Человек ударяет ее, когда она спит. Она тоже не успевает закричать.
        Тома чувствует, что ему нужен свет. Но его фонарь для подводных погружений остался в другом зале. Невозможно найти фонарь в темноте. Невозможно.
        Сильная воля побеждает все.
        Он ползет наугад и натыкается на стену. Хочет встать, но ноги его не держат. Камень холодный и влажный. Его ноги скользят. Он признает, что побежден, и ложится на пол.
        Появляется третий образ.
        Люси шагает, широко раскрыв глаза. Ее взгляд смотрит куда-то за пределы действительности. На ней омерзительный синий халат и пластмассовые тапочки без задников. Это не женщина, а робот, который питается химическим веществами. Химия отравила каждую клетку ее тела. Надо сломать эту машину и освободить душу, которая находится внутри. Разобрать машину до самого сердца, вынуть из этого живого аппарата все его части, одну за другой. А душа не умирает никогда.
        - Я освободил их всех. Всех!

49
        - После того как войдешь, ничего не делай!
        О'кей?
        Де Пальма покачал головой. Капюшон подводного костюма давил ему на щеки. Он торопился снова оказаться в воде. Капитан Франки из отряда пловцов службы общественной безопасности был крупный и рослый. Этому здоровяку хотелось верить.
        - Один наш парень будет впереди тебя, другой сзади, - продолжал Франки. - Ты ничем не рискуешь. Совершенно ничем. Ты уверен, что это сработает?
        - Да, - тихо ответил Барон.
        Франки первым прыгнул в воду. И меньше чем через пять минут три пловца стали лишь черными силуэтами, которые скользили вдоль стены, мимо мягких горгоний [68 - Горгоний - коралловые полипы.], губок и актиний. Через одинаковые промежутки времени де Пальма выпускал в воду длинные цепочки пузырьков кислорода, которые взлетали верх, к серебристой поверхности моря.
        На глубине чуть меньше тридцати восьми метров дно было покрыто осадками. Отвесная стена внезапно закончилась. Ее основание разрезало пополам груду упавших сверху камней и недавно передвинутых сюда бетонных блоков.
        Капитан Франки открыл замки, запиравшие пещеру, снял со входа решетку и поставил ее сбоку. Его движения были медленными, и каждые пять секунд их сопровождал, как отметка времени, выдох его редуктора.
        Вход в пещеру был шириной всего около метра. Среди бурной воды он казался глазом, который угрожающе смотрит из впалой глазницы. Шарль Ле Гуэн - ныряльщик, который исследовал эту пещеру, - назвал этот вход вредной для здоровья и опасной дырой. Он, несомненно, был прав.
        Де Пальма остановился на несколько секунд. По его спине пробежал холодок. Это был древний страх человека, который чувствует, что находится в полной власти того, что его окружает.
        Франки пошел вперед первым, а де Пальма в двух метрах сзади него. Два раза кислородные баллоны царапали стену. Пронзительный свист редуктора при каждом вздохе разрывал барабанные перепонки. Перед узким участком прохода водолазы сделали остановку для декомпрессии. Де Пальма закрыл глаза и сжал кулаки. Здесь проход сужался и делал поворот, а потом резко поднимался вверх. В изгибе он был чуть шире, чем плечи майора.
        Де Пальме пришлось скрючиться, снять баллоны и толкать их впереди себя, при этом крепко сжимая редуктор огрубевшими от холода губами и стиснув зубами наконечник.
        Франки только что прошел это препятствие и исчез из поля зрения де Пальмы. Барон чувствовал, как дышит море во впадинах скалы. Он пробирался вперед, помогая себе локтями, и вдруг смог опять почти полностью выпрямиться. Его ладони ему мешали, живот терся о камни. Свинцовый пояс два раза цеплялся за неровности камня, тогда майору приходилось возвращаться назад на несколько сантиметров и делать новую попытку. Второй полицейский пловец шел сзади него и следил за каждым его движением.
        Чуть дальше начиналась просторная, полностью затопленная пещера. Здесь были сталагмиты, но, оказавшись в воде, когда поднялся уровень моря, они перестали расти. В глубине этого зала зияла черная дыра - выход в другой зал, где был воздух. Барон поплыл, стараясь беречь силы. Скоро он освободится из этого туннеля. Второй подземный ход был короче и не был таким узким. Через несколько минут на поверхности появилось гладкое пятно, которое колыхалось каждый раз, когда с невидимого купола пещеры падала капля влаги.
        Франки был уже на поверхности. Де Пальма вынырнул рядом с ним и снял сначала редуктор, а потом маску. Сырой и холодный воздух горько пах ромашкой. Барон сделал глубокий вдох. Он был счастлив, что снова может дышать нормально. Капитан поставил свой герметичный ящик на маленький ровный уступ, потом сам поднялся на эту каменную плиту и сел на ней. Де Пальма присоединился к нему. Они сняли ласты и избавились от тяжелых баллонов. Ноги у обоих болели от напряжения.
        Слева скалы образовывали сырой лабиринт и уходили далеко в темноту. Де Пальма направил луч фонаря вправо и стал медленно водить им по каменным сосулькам. Ржавые пятна и скалы возникали перед ним друг за другом по мере того, как их касался свет, и сразу же исчезали во мраке. Полицейский знал каждую их подробность. В нескольких метрах отсюда есть отпечаток ладони - знак из глубины времен. Потом еще одна ладонь, и еще одна. Все эти отпечатки на каменном кружеве - негативные, на некоторых ладонь изображена отрубленной, а другие, самые маленькие, почти не видны.
        Капитан Франки посмотрел на свои часы. Время сейчас было драгоценно. Он попросил тех, кто остался на поверхности, осветить пещеру.
        - Остальные скоро будут здесь, - сказал он.
        - Они в затопленном зале, - добавил второй полицейский-пловец, указывая на два белых огня, которые появились в темной воде. - Я вижу мадам Бертон и ее помощника.
        Франсуа, ближайший помощник Полины Бертон, во время первого исследования пещеры поднялся на другом конце пути до глубины меньше десяти метров. Если склон там не обрывается, ему оставалось пройти всего около тридцати метров, и он снова вышел бы на поверхность. Но это было бы в идеальном случае. У ученых и полицейских были только предположения и домыслы. Туннель мог с такой же вероятностью снова спускаться в недра земли.
        - Можно идти туда? - спросил де Пальма.
        - Скоро будет можно, - ответил капитан. - Сначала отправим двух ребят на разведку.
        Полицейские-пловцы проверили свое оружие и погрузились в черную воду бездны. Во время первого исследования помощник Полины Бертон поднялся до глубины меньше десяти метров. Дальше он не пошел и оставил там свою «нить Ариадны». Полицейские-ныряльщики использовали этот трос как ориентир. Там, где «нить» заканчивалась, они остановились: наступило время радиосвязи. Голос с поверхности долетал сюда с трудом. Он был похож на голос робота и прерывался треском и свистом редуктора.
        - Прием, три из пяти. Твоя очередь.
        - Мы у конца «нити». Проход сужается.
        - О'кей. Я посылаю вам еще двух человек как подкрепление. Ваша очередь.
        - Как слышно? Я вхожу в последний отрезок туннеля. Должен выйти меньше чем через десять минут, если все пойдет хорошо. Связь закончена.
        Тревога тех, кто оставался в зале, отражалась на их лицах и в глазах, все взгляды были устремлены на радиостанцию. Де Пальме хотелось закурить. Полина сжалась в комок и сидела как на иголках. Двое полицейских-пловца прыгнули в воду и меньше чем через десять минут оказались рядом со своими сослуживцами.
        - Как слышно? Мы поднимаемся, - прохрипело радио.
        Полина встала и отошла на несколько шагов в сторону. Де Пальма присоединился к ней.
        - Не волнуйтесь, все будет хорошо.
        Нервы женщины-ученого были на пределе.
        Полина собралась что-то сказать, но тут снова заговорило радио.
        - Командир группы вышел на поверхность. Ваша очередь.
        - Говорит Франки. Пригоден ли воздух для дыхания?
        - Так точно, пригоден. Мы находимся в большом зале. Он больше того, в котором находитесь вы.
        - Хорошо. Соберитесь вместе и ждите. Я посылаю к вам третью группу с де Пальмой.
        Барон надел снаряжение и вошел в воду. Перед ним то же сделали двое полицейских-пловца, которые должны были сопровождать его один впереди, другой сзади. Страх, который он испытывал, поднимаясь по первому туннелю, почти прошел, ему было легко и спокойно. Спускаясь на дно бездны, он заметил рисунки резцом, про которые ему говорила Полина. Оказавшись внизу, он наполнил легкие кислородом и стал медленно двигаться к выходу. Герметичный ящик с пистолетом он держал в вытянутой руке. Если все пройдет так, как он надеется, ему не придется делать остановку для декомпрессии: он провел мало времени под водой. Барон поплыл быстрее. Проход начал сужаться, и два раза полицейский ударился головой о потолок. После туннеля начинался ровный склон, поднимавшийся вверх. В серой поверхности отражались лучи солнца. Вольный воздух!
        - Сюда, Мишель!
        Майор выбрался на ровный пол пещеры. Полицейские-пловцы окружили его.
        - Вы что-нибудь слышали?
        - Нет, ничего.
        Барон снял с себя тяжелое водолазное снаряжение и вынул из ящика пистолет.
        - Убийца мог пройти раньше нас тем же путем. Возможно, он сейчас здесь, где-то в этой пещере. Может быть, в эту минуту он наблюдает за нами. Он очень опасный человек, это верно, но мы должны доставить его живым.
        - Понятно, шеф.
        Барон зажег фонарь и провел его лучом по пещере. Этот зал был намного выше и шире того, из которого он пришел. Он увидел круглые камни-конкреции и слева от них - проход куда-то в темноту. Из большой трещины в потолке сочилась вода.
        - Я иду первый, - сказал Барон. - Постарайтесь как можно меньше шуметь. Когда я пройду метров десять, вы подойдете ко мне. Когда я погашу свой фонарь, вы гасите свои. Понятно?
        - Понятно!
        Сразу за полукруглым отверстием в стене зала была еще одна пещера, довольно просторная. Де Пальма остановился на несколько секунд, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте и подавить первый приступ тревоги. Полом пещеры являлась большая известняковая плита, наклоненная в сторону прохода. В неровностях камня лежали лепешки постепенно накопившейся красной земли.
        Де Пальма шаг за шагом шел вперед, сгибаясь под наклонным потолком пещеры. Через тридцать метров справа стала видна огромная лужа. На ее поверхности заиграли блики от света фонаря. На каменистой почве не было видно никаких следов. Когда Барон дошел до конца прохода, его встретил порыв ледяного ветра.
        Он сел и выключил фонарь. Фонари полицейских-пловцов, оставшихся в первом зале пещеры, еще отбрасывали белый свет на стены. Де Пальма долго прислушивался к шумам этого карстового провала, пока не стал различать отдельно каждый звук. Потом он снова зажег фонарь и провел им вдоль стен, имевших ржавый цвет. Казалось, что тени убегают от света, потом набираются сил в темноте и снова возникают в тех углах, где их не ждут.
        На похожей на колокол конкреции он увидел первый знак - две черных косых полосы. Дальше, уже на стене, был другой рисунок, похожий на то, что некоторые специалисты по первобытной истории называли женским сексуальным символом. На другой стене отпечатались следы пальцев. И царапины, и линии, начерченные углем, были покрыты маленькими конкрециями; это означало, что они действительно древние.
        Барон направил фонарь в сторону колодца - и увидел на грязи, покрывавшей пол пещеры, свежие следы ног. Стараясь не затоптать их, он подошел к колодцу. Сырой воздух пах мокрым камнем и селитрой. Глубина колодца была метра два, не больше. На его дне были более глубокие следы ног.
        Де Пальма связался по радио с полицейскими-пловцами и сказал:
        - Здесь он прыгнул вниз.
        - Вы собираетесь спуститься?
        - Да. Идите за мной, расстояние - три метра.
        Он спустился на дно и на мгновение остановился: из колодца шли в противоположные стороны два более узких прохода. Де Пальма долго осматривал пол и стены обоих. В правом на стене были тонкие царапины, и майор пошел по нему. Темнота была полнейшая. Единственным звуком, который сюда долетал, был стук тяжелых капель, падавших со свода большого зала.
        Де Пальма много раз останавливался: ему было душно, казалось, что у воздуха был прогорклый вкус. Температура поднялась? Или это из-за тревоги? С него лил пот. Через тридцать метров проход повернул под прямым углом. Стук капель исчез, и наступила полная тишина. Звук дыхания самого де Пальмы наполнял собой весь проход. Барон задержал дыхание и прислушался. Тишина была настолько полной, что от нее у полицейского сильно закружилась голова. Он долго стоял неподвижно, привыкая к ней.
        К нему подошли испачканные грязью полицейские-пловцы. Они слишком шумели при движении. Де Пальма решил сразу же продолжить путь.
        Проход довольно круто спускался вниз. Барон снова услышал медленные ритмичные удары капель о пол.
        В конце туннеля был еще один зал, огромный и сырой, похожий на гигантскую глотку. В круге света фонаря на белоснежном сталагмите стал виден негативный отпечаток правой ладони. На большом и среднем пальцах не хватало одной фаланги. На конкреции, похожей на стенку, были еще два негативных отпечатка ладони, но там все пальцы были целы. Каждый отпечаток был покрыт тонким слоем прозрачной каменной породы.
        Рядом был набросок, изображавший бизона, - голова повернута в три четверти, тело не дорисовано. Дальше еще один рисунок - лев за забором из линий.
        Вдруг раздалось какое-то бормотание. Этот странный звук как будто шел из-под земли. Барон выключил фонарь и долго слушал. Эти далекие шипящие вздохи заставили его похолодеть от страха. Кто-то стонал, стоны докатывались сюда, как волны, затихали и повторялись снова.
        Ему понадобилось время, чтобы понять, откуда шли эти звуки. Они доносились из-за стены через щель, которая заканчивалась узким проходом. В эту щель человек мог вползти только на животе. Опираясь на локти, де Пальма пополз по проходу. До выхода оставался всего метр. Жалобные стоны не прекращались. Перед самым выходом из прохода Барон зарядил револьвер и погасил фонарь на лбу. Потом бросился в зал.
        На полу, прислонившись к выступу скалы, сидел голый по пояс мужчина. Волосы его были растрепаны, подбородок упирался в грудь, глаза закрыты. Грудь была разрисована белыми зигзагами. На шее висело украшение, похожее на раковину. В правой руке у него был какой-то предмет, левую он держал за спиной.
        - Тома Отран, это вы?
        Ответом был долгий хрип. Де Пальма не осмелился подойти ближе и прицелился в сидящего из револьвера.
        - Кто вы?
        Сидящий с трудом поднял голову. Его глаза гневно блеснули в белом свете фонаря.
        - Тома Отран! - воскликнул де Пальма и невольно сделал шаг назад.
        Щеки Отрана впали так, что казались двумя углублениями. Ярко блестевшие гневные глаза выкатились из глазниц. Из угла рта текла струйка пенистой слюны.
        - Значит, мы вернулись к началу, месье де Пальма, - еле слышно произнес Отран.
        Барон вздрогнул. Словно твердый ком застрял у него внутри.
        - Мы сейчас выведем вас отсюда.
        Новый долгий хрип.
        - Нет, - с трудом произнес Отран. - Это конец. Время больше не ползет вдоль скал. Я стою на пороге новой жизни.
        - Кто такой «Человек с оленьей головой»? - задал вопрос Барон.
        Отран в ответ отрицательно покачал головой, но она шевельнулась так вяло, словно каждое движение забирало у него последний остаток сил. Потом Тома все же ответил:
        - Он тот, кто знает тот мир, который находится за этими скалами. Тот, кто видит невидимое.
        Де Пальма долго подбирал слова для следующего вопроса и наконец спросил:
        - Тома, кто украл у вас «Человека с оленьей головой»?
        Голова Отрана снова упала на грудь. Пряди его взъерошенных волос торчали над ней, как рога.
        - Я спрятал его здесь, но кто-то пришел… Теперь это не важно.
        Из дальнего конца туннеля донесся шорох движущихся тел, потом шум дыхания, - это полицейские-пловцы вошли в зал.
        - Кто такой этот «кто-то»?
        - Не важно, уже слишком поздно.
        Грудь Отрана поднялась, дыхание стало чаще, потом прервалось.
        - В первый раз они мыли меня из шланга. Так купают всех очень буйных. На них были фартуки и белые башмаки. Как на бойне, - заговорил он снова.
        Отран остановился, чтобы отдышаться.
        - Я пересек темные земли. Я… я…
        Его рот уродливо искривился, мышцы выступили под кожей. Он вынул руку из-за спины.
        - Вот знак!
        Ему становилось все труднее дышать.
        - Вот знак…
        Де Пальма молчал. Отран, должно быть, принял яд. Он ничего не мог сделать, чтобы спасти этого человека.
        - Смерть - это «мерседес», - бормотал умирающий. - Большая машина, седан, которая поднимается по дороге. Ее ведет мама. Она только что оставила меня в сумасшедшем доме.
        Отран выпрямился. Его глаза уже закатились.
        - А потом она идет к моему отцу, и смерть идет за ней. Это конец долгого пути.
        Тома долго смотрел на ту свою ладонь, с которой отрубал пальцы. Теперь их осталось только два.
        - Кристина придет, - сказал он. - Это будет наша последняя встреча. Она придет, мы пойдем вместе и будем идти долго… Вот она. Она надела папину шляпу, которая ей велика. Надела его брюки и башмаки и стала похожа на мальчика. И мы идем. Уходим от зла и идем к свету.
        Отран кашлянул. Из его носа вытекла струйка крови.
        - Там, снаружи, возле скалы, которая похожа на морду волка, живет большой олень. Я никогда не видел таких больших рогов. Олень - это бог. У него есть сила и изящество. Он ждет нас. Кристина должна прийти.
        Он расслабил мышцы руки. Ладонь была как мертвая.
        - Кристина не придет, - вполголоса сказал Барон. - Вы это хорошо знаете.
        Отран изо всех сил сжал руку Барона.
        - Что вы говорите?
        - Кристина умерла, Тома. Вспомните.
        По телу Отрана прошли судороги.
        - Кристина… Где Кристина?
        - Она умерла. Умерла!
        Отран поднес руку к животу, упал на бок и выплюнул кровь.
        - Помогите! Помогите! - закричал де Пальма.
        К нему мгновенно подбежали три пловца.
        - Нет! Нет! - закричал Отран.
        Он задыхался.
        - Девять лет я ждал дня, когда увижу свою сестру, - заговорил он. - Девять лет я видел только черные дни и решетки тюрьмы. Девять лет внутри меня был крик, который с утра до вечера рвал меня на части и умолкал только во сне. Скажите, разве человек может жить без половины себя самого? Разве можно нормально дышать в тюрьме, где каждый треск, каждый скрип, каждый крик гаснет в пустоте? Разве можно вынести эту пустоту без образа человека, который тебе дороже всего?
        Пальцы Отрана вцепились в грязь.
        - Я каждую минуту думал о ее глазах, ее улыбке, ее немного тягучем голосе, ее руках, которые умеют делать все. Это она завязывала мне ботинки. Я никогда не умел управляться со шнурками. Это Кристина научила меня всему, что я знаю. Ведь в сумасшедших домах ничему не учат! Там есть только пустота, как в тюрьме. Пустота, в которую тебя бросают, чтобы держать тебя в стороне от всего остального мира. Сумасшедшего опустошают. Все его «я» выкачивают из него химией или лишением свободы. Я помню электроды и лекарства Кайоля. Без всего этого я никогда не стал бы злом, никогда не был бы ангелом-убийцей. Но была пустота, над которой наклоняешься и чувствуешь, как от этого кружится голова. Я убил для того, чтобы больше не слышать голосов доктора.
        У Отрана начались судороги. Они становились все сильнее. Его ноги били по камню.
        - Почему вы убили свою сестру? Ответьте мне!
        Де Пальма наклонился над лицом с закатившимися глазами. Губы Отрана зашевелились, и умирающий еле слышно прошептал:
        - В каком мифе вы живете?
        - Я не знаю, - ответил де Пальма. - Уже не знаю.
        Голова Отрана затряслась.
        - Отойдите, майор! - приказал Франки.
        Де Пальма отступил на несколько шагов.
        - Его сердце останавливается!
        В течение трех минут полицейские, сменяя друг друга, пытались вернуть к жизни того, кто воплощал собой смерть. Но попытки снова запустить сердце Отрана не удались: яд, который он принял, был сильным. В 17.43 оно перестало биться.
        - Мы сделали все, что могли, Мишель.
        - Я знаю.
        Де Пальма сел на корточки возле трупа. Еще ясные глаза смотрели на черный свод пещеры. На лице Отрана застыла гримаса боли, голова откинута назад.
        - Ты едва не убил меня, - прошептал де Пальма. - Это было давно. Много недель подряд я думал об этой минуте. Я думал о том, что я мог бы убить тебя и что, если бы не я, это мог бы сделать кто-нибудь из людей, которые находятся здесь. Твоя смерть была бы для меня лишь крошечной главой в истории борьбы полиции против убийц, если бы не произошла в конце этого долгого пути. Может быть, ты расскажешь мне свою последнюю тайну. Поговори со мной.
        Мышцы Отрана расслабились. Выражение его лица стало мягче. Ладони были повернуты так, словно он просил о милости. Черная кровь хлынула из его рта, как будто тело очищалось от избытка жизни. На туловище Отрана были старые шрамы-зигзаги.
        - Слушайте! - пробормотал один из полицейских - пловцов.
        Странный напев. Дикая молитва из одних гласных.
        - Смотрите!
        В топазовом свете танцевала огромная тень. При каждом движении это уродливое тело вытягивалось над конкрециями и падало на ржавые стены. Камень пещеры отталкивал от себя и усиливал звуки, и под конец доисторическое святилище задрожало.
        - Это всего лишь галлюцинация! - крикнул де Пальма.
        Внезапно тень исчезла. В пещере снова стало тихо. Ладонь Отрана разжалась. На ней лежал отрубленный палец - безымянный.
        - Третий палец - это был он сам.
        Над тем местом, где лежал труп, было вырезано на стене странное существо - наполовину человек, наполовину зверь. Рогатый колдун. Длинная угольная черта пронзала его насквозь.

50
        Доктор Дюбрей перебирал пожелтевшие карточки в ящике каталога виль-эврарской больницы.
        - После вашего отъезда у Бернара был ужасный приступ болезни. Нам пришлось его обездвижить, - сообщил он де Пальме, стараясь не смотреть на него.
        - Вам известно, что вызвало этот приступ?
        - Я думаю, что ваш приход и приход Отрана имеют к нему отношение. Но, кажется, есть и другая причина.
        - Какая?
        - К сожалению, я не могу вам ответить!
        Он задвинул ящик обратно в картотеку и направился к полкам, на которых дремали труды великих классиков психиатрии и несколько менее известных работ.
        - Я хочу показать вам две или три вещи, месье де Пальма, чтобы вы лучше поняли.
        Он снял две книги с последней полки.
        - Вот, среди другого старья, любимое чтение доктора Кайоля. Он сидел над ними много часов подряд.
        Дюбрей положил книги на стол и указал де Пальме, на какой стул сесть.
        - Это «Магикон», авторы - Кернер и еще несколько человек. - Он хлопнул ладонью по кожаному переплету. - А это рассказ о Гасснере, специалисте по изгнанию злых духов, который в свое время с большим успехом лечил болезни. А вот и книжка Месмера. За его открытия его сравнивали с Христофором Колумбом! Это все было в XVIII веке. Все, о ком я вам говорю, стояли у истоков динамической психиатрии. Гасснер и Месмер в свое время провели много опытов. Вам известно, что их тогда считали великими врачами и что к ним приезжали лечиться больные со всей Европы? Называя эти имена, я хочу дать вам понять, что Кайоль полностью порвал с традиционной психиатрической наукой. Он искал другой путь и для этого вернулся назад. Хотел вернуться к истокам, к первым попыткам лечения душевных болезней, и понять, почему магнетизм или шаманизм в свое время работали. Кайоль был очень образованным человеком, но он был сумасшедшим. Таким же сумасшедшим, как те, кого он лечил.
        - Что вы хотите этим сказать?
        - Только то, что он когда-то был пациентом в Виль-Эвраре.
        - Как вы узнали об этом? Он сам вам сказал?
        - Вовсе нет! Однажды мы с ним разговаривали, он вышел в туалет и оставил на столе одну из своих медицинских карт. Я поддался любопытству и позволил себе лишнее - наклонился над этой картой и стал ее читать. Как же я удивился, когда понял, что пациент - он сам!
        - Я могу ее увидеть?
        - К сожалению, нет: она исчезла.
        - Я должен признаться, что совершенно сбит с толку.
        - Я вас понимаю, - ответил Дюбрей и погрузил свой взгляд в глаза де Пальмы. Так он, должно быть, смотрел в глаза своим странным пациентам. - Вам следует знать, что Кайоль сам лечил себя. Он страдал шизофренией, но прекрасно осознавал, что болен. Несколько раз он уходил в корпус Б.
        - В корпус Б?
        - Во времена Кайоля, в пятидесятых годах, так назывался корпус, в котором пациентов держали взаперти. Там находились невменяемые и те, у кого были самые тяжелые приступы. Антонен Арто тоже несколько раз там побывал.
        - Как же Кайоль смог оттуда выйти? Разве это возможно?
        - Разумеется, возможно. А он, я думаю, притворился невменяемым, чтобы быть как можно ближе к невменяемости.
        - Что вы хотите этим сказать?
        - Тут мы снова должны вернуться к книгам, которые он читал. Каким колдовством он занимался? У меня нет ответа на этот вопрос. Но однажды он сказал: «Я, кажется, нашел средство, как обходиться без успокоительных». Любой, кто знает о побочных эффектах этих медикаментов, не может не заинтересоваться открытиями Кайоля.
        - Он открыл вам свои секреты?
        На лице Дюбрея отразилось огорчение, и он ответил:
        - Нет. Разумеется, нет.
        В библиотеку вошел бородатый мужчина лет сорока. Волосы у него были немытые и нечесаные. Обут он был в резиновые сапоги. Через плечо у него висел на ремне фотоаппарат.
        - Вы пришли прямо со своей научной работы? - спросил Дюбрей.
        - Да. Утром мне снова звонили из Национального центра научных исследований.
        - Но библиотека уже закрывается. Вы не могли бы прийти завтра?
        - Разумеется. Я живу близко.
        Мужчина развернулся и ушел.
        - Это пациент, он здесь уже три месяца. Его семья поместила его сюда: он слишком опасен для себя и для других.
        Де Пальма вздрогнул: он оказался на границе мира тех людей, которым никогда не смотрел в глаза.
        - Кайоль был таким же?
        - Я не знаю, был ли он по-настоящему опасным. Но я знаю, что он проводил свои исследования на высочайшем уровне. Значит, душевная болезнь не нарушала ход его жизни. Но он лечился здесь.
        - Не помните ли вы какие-нибудь даты того времени?
        - К сожалению, нет. Помню только, что это было в пятидесятых годах. Он был довольно молод, был еще студентом. Все данные об этом должны до сих пор храниться в архивах.
        - Когда и где вы впервые встретились с доктором Кайолем?
        - Кажется, в восьмидесятых годах. Здесь.
        - Чем он тогда занимался?
        - У него был только один пациент - Тома Отран. Но Кайоль приходил сюда не ради него, а ради наших архивов. У нас здесь тысячи карточек - данные на всех пациентов, которые здесь побывали. Кстати, среди них есть достаточно известные люди. Кайоль говорил мне, что имеет честолюбивую мечту - написать систематическое исследование, в котором было бы одновременно что-то от эпидемиологии и от истории. Составить обзор патологий и посмотреть, как они менялись в зависимости от методов лечения, которые в разные периоды времени применялись в этой больнице. Я должен вам сказать, что идея была неплохая. Никто никогда не занимался глубоко историей лечения душевных болезней.
        - Но что он искал на самом деле?
        - Однажды он сказал мне, что именно. Он хотел написать альтернативную историю открытия бессознательного начала человеческой психики с древнейших времен до наших дней. Представляете себе, какой это объем работы!
        - Что он имел в виду под древнейшими временами?
        - Разумеется, он думал о доисторических временах. Наскальные рисунки Кайоль рассматривал как первые изображения того, что возникает в уме человека.
        - Он занимался своими исследованиями один?
        - Не знаю. Полагаю, что да, но не могу ничего утверждать. Я всегда думал, что ему помогал Тома, но не могу этого утверждать.
        Де Пальма подумал о ныряльщике, который ускользнул от него. Он не смог бы сказать, почему именно, но считал его человеком, близким к Кайолю. А может быть, это был соперник Кашля? В уме полицейского зародилась мысль.
        - Можно мне тоже посмотреть эти карточки?
        Выражение лица Дюбрея стало серьезным, во взгляде появилась враждебность.
        - Нет. Это полностью конфиденциальные сведения. Только для врачей. Это тайна, вы должны меня понять.
        Де Пальма решил обойти препятствие.
        - Я лишь хочу знать, лечился ли здесь один человек, близкий к доктору Кайолю. Если я назову вам его имя, могли бы вы ответить мне «да» или «нет»?
        Дюбрей смягчился.
        - Я охотно сделаю это для вас. Как его имя?
        - Это женщина. Мартина Комб, родилась в Марселе в 1938 году.
        Барон чувствовал, что ступает на незнакомую почву, но ему нужно было сломать логические построения, которые направляли расследование по протоптанному пути.
        - Подождите несколько минут.
        Дюбрей исчез за дверью, на которой было написано: «Вход только для персонала больницы». Мужчина в резиновых сапогах вернулся. Вид у него был растерянный. Де Пальма отвел взгляд в сторону, чтобы не встретиться с ним глазами.
        - Библиотека снова открылась? - спросил больной.
        - Нет, нет! Мы закрываемся. Доктор Дюбрей скоро придет.
        - Я ищу батарейки для своего фотоаппарата. Нет ли у вас?
        - Какой тип батареек вам нужен?
        - Три А - AAA.
        Больной сделал поворот кругом. При этом линолеум на полу взвизгнул под подошвами его сапог.
        - А! А! А! Я думаю, это тайный код, - сказал он.
        Де Пальма совершенно растерялся. Как события будут развиваться дальше без Дюбрея?
        - Сейчас я вас сфотографирую, - продолжал пациент. - В НЦНИ требуют, чтобы я присылал исчерпывающую информацию. Я им уже отправил больше трех миллионов фотографий. Я должен сфотографировать всех жителей Парижа и его ближайших пригородов.
        - Это интересное исследование, - сказал де Пальма.
        - И его еще нигде не напечатали, - добавил больной.
        - Каково главное направление вашего исследования?
        - Сумасшествие. Все люди в столице сумасшедшие, это заметно по их глазам. В глазах видно все, и сумасшествие - в первую очередь! Мы сравниваем взгляды сумасшедших и преобразуем их в ряды цифр. То, что делают с цифрами потом, меня не касается. Париж и его пригороды - это огромная исследовательская лаборатория. В ней не нужны пробирки, достаточно простого фотоаппарата.
        В этот момент вошел Дюбрей и со стуком закрыл за собой дверь.
        - Наш друг из НЦНИ вернулся?
        - Да, доктор. Мы говорили с этим очень любезным господином о своих экспериментах.
        - Я это вижу, - заметил Дюбрей. - Но сейчас библиотека закрывается.
        Человек в резиновых сапогах глупо улыбнулся, поклонился и ушел.
        - Уйдемте отсюда! - сказал Дюбрей, гася свет. - Я должен закрыть библиотеку, иначе наш друг снова придет беседовать с вами о своих последних открытиях. Он может говорить до тех пор, пока совсем не лишится сил. Случалось, он падал от слабости, и нам приходилось его реанимировать.
        Де Пальма пошел следом за врачом по коридору, который соединял библиотеку с читальным залом и маленьким музеем больницы. Стены коридора были украшены фотографиями, сделанными во Вторую мировую войну. Эту коллекцию передал больнице один армейский психиатр.
        - В годы Второй мировой в нашей больнице была казарма, - прокомментировал Дюбрей фотографию, на которой солдаты с тусклыми улыбками позировали перед больничными зданиями. - В те годы некоторых пациентов увезли отсюда, но другие оставались здесь. Все ужасно страдали от голода, многие умерли. Вам известно, месье де Пальма, что Камилла Клодель умерла от голода и плохого обращения?
        - Нет, - ответил Барон, который был не в силах отвести взгляд от фотографий.
        - У меня есть нужная вам информация, - пробормотал Дюбрей, открывая зарешеченную дверь. - Идемте отсюда.
        Наступила ночь. Больной в пижаме и шерстяном халате смотрел на звезды и затягивался сигаретой. Издалека раздавались крики, которые пробивались сквозь стены какого-то не видимого отсюда корпуса.
        - Мартина Комб действительно была здесь. С 1952 по 1958 год. Больше я не могу вам сказать.
        - Можете: она умерла, - возразил де Пальма.
        - У нее была шизофрения, и ее заперли в больнице по административному решению. Она лечилась здесь, потом вернулась к себе домой, это где-то около Марселя. После этого она несколько раз возвращалась.
        - Она бывала вспыльчивой или жестокой?
        - Должно быть, бывала, иначе бы ее не направили в лечебницу. Но ее болезнь, несомненно, эволюционировала. Надо бы найти ее историю болезни. Если вы желаете, я бы мог сделать это для вас.
        - Конечно, желаю. Но для этого есть еще время. Мне нужно объединить и усвоить все, что я узнал. Для меня важно то, что она была здесь в то же время, что и Кайоль. Из этого начинает сплетаться какой-то узор. Мне нужно разобраться.
        - Кстати, кто такая Мартина Комб?
        - Мать Тома Отрана. Комб - ее девичья фамилия.

51
        Через два дня де Пальма получил письмо из Виль-Эврара.
        - Это от доктора Дюбрея! Карта Мартины Отран! - крикнул он, разорвав конверт.
        Кроме карты, Дюбрей положил в конверт записку. Он писал: «Трудно понять безумие. Я надеюсь, что эта история болезни вам поможет. Оставьте ее у себя».
        Дюбрей прислал ксерокопии примерно ста страниц. Часть оригиналов были написаны от руки, часть напечатаны на машинке.
        Мартина Отран впервые поступила в виль-эврарскую лечебницу очень молодой - в четырнадцать лет. Направлена официально. «Отец болен алкоголизмом, мать страдает глубокой депрессией», - написал главный врач детского корпуса. Вначале она вела себя достаточно спокойно. Потом последовал припадок редкостной ярости, из-за которого ее перевели в корпус для буйных. Два раза ее изолировали и обездвиживали.
        - Хорошо, что теперь они изменили методы, - сказал де Пальма, отдавая два первые листка Бессуру.
        На третьей странице заведующий женским отделением больницы сообщал, что Мартина в шестнадцать лет забеременела, несомненно в результате изнасилования. На третьем месяце произошел выкидыш. Из-за связанных со всем этим психических травм Мартина снова попала в корпус для буйных. Там она пыталась убить санитара. Она больше не могла терпеть жизнь в больнице. Никто ее не навещал.
        Вскоре после выкидыша Мартина попыталась покончить с собой - приняла большую дозу снотворного, которое стащила из больничной аптеки. Она провела две ночи привязанная к кровати и с трубкой в желудке. Потом ее вернули в женское отделение.
        Еще через три месяца лечащий врач Мартины заметил явное улучшение ее здоровья. Мартина снова начала читать книги и ходить в учебный зал и через день по утрам работала в прачечной того корпуса, где лечилась. Не было упомянуто ни об одном ее выходе за территорию. С четырнадцати до восемнадцати лет Мартина не видела ничего, кроме лечебницы для душевнобольных.
        - Это то же, что четыре года в тюрьме, - сказал Бессур.
        - Не совсем то же, - поправил его де Пальма.

22 мая 1957 года санитар Робер Вандель обнаружил, что Мартина вступила в любовную связь с пациентом из мужского отделения. Об этой связи ему донесла другая пациентка, несомненно из ревности. В своем отчете от 23 мая санитар указал, что в заборе между мужским и женским отделениями, очевидно, есть дыры. С этого времени Мартина больше не попадала в корпус для буйных. Санитар сообщал, что любовь «стаблизировала» ее состояние.

17 июня она получила короткую записку. Под запиской стояла подпись Кайоля, а сказано в ней было вот что:

«С тех пор как я снова свободен, я не перестаю думать о тебе, о наших минутах страсти. Говори мне снова и снова, что любишь меня».
        - Очень трогательно! - съязвил Бессур. - Психиатры в то время распечатывали чужие письма и подшивали их к делу. Просто очаровательно! Так поступают в тюрьмах.
        - Не горячись сынок. У них, видимо, была причина.
        Де Пальма перевернул страницу.
        - А вот и причина. 24 июля Мартина убежала из своей тюрьмы. Так что те, кого ты заподозрил в бесчеловечности, просто на всякий случай сохранили ее вещи.
        Бессур вдруг нахмурил брови.
        - Ты говоришь, 23 мая?
        - Да.
        - Тебя ничего не удивляет? - воскликнул Бессур.
        Де Пальма шлепнул рукой по своему блокноту.
        - Близнецы родились в начале января. За восемь месяцев до этого она получает любовное письмо от Кайоля.
        - Да, - согласился Бессур. - Тут что-то неладно.
        - Ив письмах нет никаких следов Пьера Отрана.
        Де Пальма полистал историю болезни, присланную из Виль-Эврара. Имени Пьера Отрана не было нигде.
        - Я думаю, сегодня днем нам надо зайти в научный отдел.
        Профиль ДНК Кайоля был прислан раньше, чем они ожидали, уже в начале вечера. Его проанализировали в Национальной автоматической картотеке генетических отпечатков, где хранились данные Тома. Психиатр действительно был отцом Тома и Кристины.
        - Я за свою жизнь видел достаточно мерзостей, - сказал Бессур. - Но это, я думаю, уже предел. Ниже только ад с рогатыми чертями, которые нанизывают тебя на вертел.
        - Не знаю, передается ли сумасшествие по наследству, но если да, это классический случай. Бедный мальчик! - пробормотал де Пальма.
        - Не станешь же ты его жалеть! - выкрикнул Бессур.
        - По-моему, я жалею его, нравится это тебе или нет.
        Лежандр ловко перевел разговор на другую тему.
        - Все устали, - подвел он итог. - Устроим себе настоящий вечер и ночь отдыха, а завтра будет видно.
        - Ты думаешь, он знал, что доктор Кайоль его отец? - спросила Ева.
        - ДНК не лжет. Тома пришел убить Кайоля, потому что знал, что тот его отец.
        - Как можно убить того, кто тебя зачал?
        - А как родитель может сделать столько зла своему ребенку?
        - А его мать?
        - Судя по тому, что я знаю, она была еще более мерзкой - считала детей цепями, от которых надо избавиться.
        - От твоих рассказов у меня мурашки бегут по спине!
        - А я с этим живу.
        - Оставляй эти истории за дверью дома. Наш порог - граница, он отделяет наш маленький, почти нормальный мирок от общества, которое плывет без руля неизвестно куда. Эта граница должна быть непроницаемой, насколько это возможно.
        - Прости меня.
        Де Пальма вспомнил о древней трагедии. Электра, ее брат Орест и их ужасная семья - семейство Атридов. Общество совершенно не изменилось с тех пор, подумал он. Это, в сущности, банальная мысль.
        Ева снова принялась читать «Постороннего» Камю. Время от времени на ее лице отражались чувства, вызванные прочитанным.
        - Как дела у твоей дочери? - поинтересовался Мишель.
        - Лучше. Пока ты охотился на чудовищ, я побывала у нее. Она располнела.
        Анита была на четвертом месяце беременности. Она не знала, мальчик у нее или девочка, и не желала этого знать.
        Ева опять погрузилась в чтение. Де Пальма расположился около нее на другом конце софы.
        - Я задержался на работе потому, что получил от психиатров медицинскую карту Мартины Отран. То, что я там прочел, сильно меня взволновало. Я хочу, чтобы ты это знала.
        Ева подняла на лоб очки и посмотрела на Мишеля.
        - Я знаю, почему ты так себя накручиваешь. Я помню то время, когда умер твой брат. Ты был зол на весь белый свет. Ты сражался со всем миром.
        Барон опустил голову.
        - Это закончилось, Мишель. Я знаю, что твоя мать посылала тебя к психиатрам. Ни один из них не сказал, что ты сумасшедший.
        Ева положила руку ему на плечо.
        - Тебе нужно выйти из ловушки, в которую ты сам себя загнал. Перестань принимать это дело близко к сердцу.
        - Я часто пускал в ход оружие. Слишком часто, - пробормотал он.
        - Не говори глупостей!
        - Я никогда не говорил про это никому, даже Местру. Понимаешь, меня в этих случаях что-то подталкивает выстрелить. Я стреляю не думая. Это не дает мне покоя. Я боюсь этого порыва больше всего на свете.
        - Ты стрелял в людей?
        Вместо ответа, Барон встал и подошел к своей коллекции дисков.
        - Хочешь, пойдем куда-нибудь вечером? - предложил он Еве, не оборачиваясь.
        - Я думаю, не стоит.
        - Тогда я немного послушаю оперу.
        Он выбрал оперу Генделя «Цезарь». С некоторых пор музыка барокко будила в нем чувства, которых он не испытывал уже целую вечность.

52
        Оставался еще один участник событий, связанных с «Человеком с оленьей головой», - Жереми Пейе, студент, который обнаружил его на раскопках в Кенсоне в 1970 году. Согласно данным из архивов университета Экс-ан-Прованса, Пейе во время учебы в университете жил в городке Сен-Анри. Полицейские выяснили, что его старая мать по-прежнему жила там и сын часто приезжал к ней в гости. Де Пальма легко нашел и его адрес. Пейе жил на корабле в порту Гуд, который находится рядом с каланками. Страстью Пейе было подводное плавание. Он даже создал клуб подводного плавания с очень выразительным названием «Великая синева».
        Маленький порт Гуд похож по очертаниям на подкову, концы которой соединены дамбой, состоящей из больших блоков, и бетонной набережной. В центре - кран, разъеденный морем, и несколько лодок, обычных и моторных. Их старые снасти прогнили. Палубы побелели: прожорливые водяные брызги слизали с них краску.
        Де Пальма заговорил с мужчиной лет шестидесяти, который тащил за собой алюминиевую боковину колеса со спицами, и получил ответ:
        - Пейе? Он на своем корабле. А если вы не найдете его там, он в баре-ресторане «У Жоржа». - Мужчина смерил де Пальму взглядом. - Чего вы хотите от него?
        - Хочу записаться в клуб подводного плавания!
        Мужчина, качая головой, вышел через калитку на набережную и направился к кораблю, принадлежащему клубу «Великая синева».
        - Жереми! Ты дома?
        Пейе высунул голову из рубки и мгновенно заметил де Пальму.
        - Я думаю, это к тебе из полиции! - крикнул мужчина и пошел дальше.
        Пейе спрыгнул на набережную и вытер руки тряпкой - лоскутом старой тенниски. Де Пальма показал ему свое удостоверение. Кажется, Пейе не удивился.
        - Я пришел копаться в старых воспоминаниях, - пояснил Барон. - Я здесь по поводу «Человека с оленьей головой». Можно поговорить о нем пару минут?
        Пейе окинул взглядом соседние дома, словно хотел убедиться, что никто их не видит. В этом городке жило много контрабандистов и красавчиков хулиганов, поэтому тот, кто общался с полицейскими, не вызывал у жителей симпатии.
        - «Человек с оленьей головой», - начал Пейе. - Это я нашел его, в слое, который датируется граветтской культурой, в Кенсоне.
        - Что произошло в тот день?
        Пейе подумал несколько секунд.
        - Там были Палестро и Отран, больше никого. Я чувствовал, что в конце концов найду что-нибудь в том углу, где копал. Я уже много дней находил там наконечники стрел и еще что-то в этом роде.
        - А после этого наткнулись на «Человека с оленьей головой».
        - Да, на «Рогатого колдуна».
        Эти слова удивили де Пальму. Он вынул записную книжку.
        - Кто украл «Человека с оленьей головой»?
        Пейе заупрямился и возмутился.
        - Можете сказать мне это. Виновного не будут преследовать. Вы ничем не рискуете.
        Пейе расслабился.
        - Это сделал я, - сказал он, опустив глаза. - Должен признаться: это я украл его через несколько дней после того, как нашел.
        - А почему?
        - Потому что Палестро оказался подлецом, заявив, что сам нашел статуэтку. Но не он вынул ее из земли. - Пейе нервно моргал. - Поэтому я и украл ее из его сундука.
        - И что вы с ней сделали?
        - В то время… Как бы это сказать? В то время мне позвонил Пьер Отран. Он знал о краже и знал, что это сделал я. И он предложил мне крупную сумму денег.
        - Сколько?
        - Столько, что я купил на них корабль, на котором сейчас живу.
        Де Пальма бросил взгляд на рубку и снаряжение школы подводного плавания, уложенное на палубе.
        - Вы были знакомы с Пьером Отраном?
        Пейе выпрямился. Лицо его словно потускнело.
        - Был знаком, но мало. Мы встретились на этих раскопках и часто разговаривали…
        - О чем вы разговаривали?
        - Он знал, что я хороший ныряльщик и что это я нашел кремневые орудия в пещерах, которые находятся на глубине меньше тридцати метров под водой, возле каланки Трипери.
        Де Пальма вдруг вспомнил, что Пейе - директор клуба подводного плавания, в котором встретились Фортен и Кристина Отран. Круг замыкался.
        - Ваш клуб - единственный клуб подводного плавания в Гуде?
        - Да. И всегда был единственным.
        - И вы его директор?
        - Да.
        - Вам известно о том, что произошло перед Рождеством в пещере Ле-Гуэн?
        - Известно, но мало. С кем-то произошел несчастный случай, да?
        - Совершенно верно.
        Де Пальма выдержал паузу, чтобы дать Пейе время подумать. Освещение внезапно изменилось: солнце свалилось за утесы возле дамбы и бросало последние лучи на застекленные двери ресторанов.
        - Это несчастный случай, - продолжал Барон. - Обычный несчастный случай при декомпрессии.
        Маленькие глаза Пейе блестели. Ладони у него были размером с теннисные ракетки.
        - Это ужасно! - произнес он.
        Де Пальма перегнулся через борт корабля; какое-то время его взгляд блуждал по маслянистой поверхности воды.
        - Вы не знаете, что было дальше со статуэткой? - спросил он, выпрямляясь.
        - Нет. Должно быть, ею по-прежнему владеет семья Отран.
        - Конечно, конечно, - согласился де Пальма.
        Пейе поднял с капота двигателя кусок нейлонового троса и стал крутить его в волосатых пальцах.
        - Больше я ничего не знаю.
        Де Пальма подал ему свою визитную карточку.
        - Сожалею, что побеспокоил вас, месье Пейе. Если вспомните еще что-нибудь, позвоните мне.
        Сказав это, Барон вернулся к своей машине. Синеватая тень наползала на маленькую дорогу, которая вела к проходу Круазетт и острову Маир.
        Спускаясь к Пуант-Руж, он попал в пробку перед маленьким портом для прогулочных судов. Де Пальма взялся за мобильник.
        - Карим, окажи мне услугу.
        - Какую? Я тебя слушаю.
        - Фамилия первой жертвы Отрана была Вейль, но мне кажется, что это по мужу. Ты не мог бы узнать ее девичью фамилию? Отран убил эту женщину одиннадцать лет назад. Она была первой в списке. Две другие не были замужем, я в этом уверен.
        - Я перезвоню тебе через пять минут.
        Был вечер пятницы, и город дрожал от задыхавшегося центра до самых дальних окраин, которые светились, как электрические созвездия, у подножия черных холмов.
        Телефон зазвонил ровно через пять минут.
        - Да, - сказал Бессур. - Девичья фамилия Элен Вейль была Пейе.

53
        Пальцы Клер Пейе, матери Элен, сжимали скатанный в ком носовой платок. Лицо у нее было маленькое, с прозрачной кожей, седые волосы зачесаны назад, глаза покраснели от горя.
        - Мужчины - звери. Иначе не скажешь.
        Клер Пейе повернула голову и холодно посмотрела на Барона.
        - Даже ее отец! - крикнула она, указывая на фотографию молодого человека в военной форме, стоявшую на буфете в стиле ампир. - Он иногда бывал грубым со мной, Элен не знала об этом, но так было. Мы не разводились только из-за нее и ее маленького брата Жереми. Я так и не знаю, замечала ли она что-нибудь.
        Чистота в этом доме была идеальная до сумасшествия - ни единой соринки. Паркет, дощечки в котором были расположены «в елочку», сиял, каждая безделушка стояла на своем месте, в вазе возле обитого вельветом кресла стояли свежие цветы.
        - Почему мне не позволили взглянуть на ее тело? - сердито спросила мать Элен.
        - Вам нужно помнить вашу дочь такой, какой она была при жизни. Это самое важное! - мягко сказал де Пальма.
        Клер Пейе вздохнула и села возле стола в гостиной, сжав сложенные ладони между коленями.
        - Я думаю, что вы-то ее видели?
        В ее голосе смешались упрек и печаль. Де Пальма ничего не ответил: он чувствовал, что любое слово прозвучало бы неуместно. Старая дама мрачно смотрела на него.
        - Это, должно быть, выглядело не очень красиво, - прошептала она.
        Ее плечи поникли. Она жила одна в этом маленьком доме с садом в бедном квартале Сен-Анри. Дом стоял в конце улицы, которая карабкалась по холмам. В саду медленно гнили старые качели. Де Пальма представил себе, как Элен умоляла брата раскачивать ее сильнее, чтобы она взлетала выше к огромному небу. Кажется, мать Элен угадала его мысли. Она подошла к окну и сказала:
        - Я ничего здесь не трогала. Ее брат не хотел, чтобы хоть что-то сдвинули с места. Да и она сама больше всего желала именно этого - чтобы ничто не менялось. С тех пор как умер их отец, Жереми очень держится за свои детские воспоминания. Иногда я застаю его на качелях. Он сидит на них и мечтает, я не знаю о чем… или о ком.
        Элен несколько лет была замужем, потом развелась. Она преподавала историю в первых и выпускных классах школы имени святого Франциска - частной школы в Обане.
        - Были у нее друзья? Я хочу сказать - были ли у нее связи…
        - С мужчинами! - договорила мадам Пейе с горькой улыбкой. - Были, конечно, но мало. Она обожала своего отца. Ни один мальчик не нравился ей по-настоящему. Ни один не мог сравниться с ее отцом. Ее брак был катастрофой.

«Все дочери обожают своих отцов», - подумал де Пальма. Его взгляд упал на шипы голых розовых кустов в саду.
        - Чем занимался ваш муж?
        - Археологией! - ответила мадам Пейе, округлив глаза. - Представляете, он был археологом!
        - Это прекрасная профессия!
        - Представьте себе, это была не профессия. Это было его увлечение!
        - А, вот оно что! А чем он занимался, кроме археологии?
        - Он был врачом. Доктор Пейе, пожалуй, лучший терапевт в Сен-Анри!
        Теперь мать Элен усмехалась так, что ее лицо превратилось в трагикомическую маску. «Не принимает ли она успокоительные?» - подумал де Пальма.
        - Часто ли она выходила развлечься? - поинтересовался он.
        - Иногда ходила в кино со своей подругой Флоранс - это наша соседка.
        Клер Пейе отвернулась от де Пальмы. Ее спина стала вздрагивать.
        - Можно мне увидеть комнату Элен? - спросил он, глядя на свои часы. По его расчетам, Жереми Пейе должен был скоро прийти, а Бессур уже был здесь.
        - Это на втором этаже. У меня нет сил пойти туда с вами. Дверь - в дальнем конце коридора.
        Де Пальма медленно поднимался по дубовой лестнице. Ему казалось, что впереди него идет призрак умершей. На лестничной площадке Барон в полумраке разглядел столик и на нем бронзовую статуэтку, изображавшую пару танцоров. Стены коридора были оклеены обоями в белую и сиреневую полоску. Пол из узких длинных досок был покрыт восточным ковром в красных и темно-золотых тонах. Несколько портретов - несомненно, портретов предков - с высокомерной улыбкой наблюдали за теми, кто проходил по коридору. В самом конце была закрытая дверь. Де Пальме показалось, что призрак, который шел впереди, просит его подождать, словно за дверью было что-то священное. Полицейский отдышался и лишь затем повернул ручку двери.
        Комната была довольно просторной и светлой. Двуспальная кровать в стиле Генриха II была накрыта бледно-розовым пуховиком, на котором был вышит цветочный узор.
        Из окна с белыми хлопчатобумажными занавесками были видны плакучие ивы, которые грустно касались концами ветвей медленных вод Марны.
        У левой стены стоял покрытый патиной деревянный комод, на котором сидела кукла; ее голубые глаза были полузакрыты, волосы заботливо причесаны. Она была одета по моде семидесятых годов - в клетчатую юбку и темно-зеленый свитер с широким воротником. В верхнем ящике комода де Пальма обнаружил целую коллекцию вышедшего из моды белья, в остальных были носки и колготки.
        Он задвинул ящики обратно и перешел к стенному шкафу. Все в нем было уложено в строгом порядке и идеально выглажено. Несколько строгих костюмов, юбки из всевозможных тканей, но только зеленые и темно-сиреневые. Все это пахло нафталином. Он закрыл дверцы шкафа и позволил своему взгляду блуждать по комнате наугад. Напротив кровати стоял письменный стол Элен Вейль. Вещи на нем до сих пор были разложены также в идеальном порядке - ручки справа, степлер слева и сбоку пачка ксерокопий - несомненно, материалы для уроков, которые она готовилась провести. Над столом висела фотография, сделанная, должно быть, незадолго до ее смерти. На ней Элен была снята рука об руку с молодым человеком примерно ее возраста.
        Фотография выцвела от времени. Де Пальма наклонился ближе, чтобы лучше ее рассмотреть, и вздрогнул: спутником Элен был не кто иной, как Тома Отран. На заднем плане была не очень четко, но все же видна надпись на стене. Первые буквы слова, которые находились у Элен над головой, не попали в кадр, но то, что было видно, позволяло предположить, что это было слово «университет». Дальше стояла заглавная буква «П», а после нее маленькая буква, но какая - невозможно было разобрать. Де Пальма снял фотографию со стены, поставил на стол и повернул к свету. Затем сделал с нее снимок фотоаппаратом мобильника. Результат получился не очень хороший, но годился как заметка на память. Затем повесил фотографию на место, немного жалея, что нарушил порядок в комнате.
        На первом этаже что-то зазвенело: должно быть, Клер Пейе хлопотала на кухне. Де Пальма спустился вниз и немного побыл один в гостиной. Все пространство одной из стен занимала библиотека. Она состояла только из книг по истории и биографий. На низком столике лежало несколько женских журналов. Мать Элен вышла из кухни.
        - В каком университете училась ваша дочь?
        - В университете Экс-ан-Прованса. Она училась очень хорошо.
        Де Пальма заговорил о фотографии над письменным столом.
        - Кто этот молодой человек, который снят на ней вместе с Элен?
        - На фотографии, которая в ее комнате? Я никогда не знала по-настоящему, кто он.
        - Что вы имеете в виду, говоря «по-настоящему»?
        - Я думаю, это ее тогдашний парень. Я много раз спрашивала Элен о нем, но она не отвечала.
        Мать Элен подняла глаза и посмотрела в сторону лестницы и черного прямоугольника - входа на верхние этажи. Она как будто искала улетевшие воспоминания.
        - Я думаю, что она была влюблена в него, но не знаю даже его имени. Откровенно говоря, я ничего не знала о ее любовных делах.
        Дрожащей рукой она поправила седую прядь, которая выбилась из прически.
        - Поймите, я не учила ее любить мужчин. Напротив, я советовала ей остерегаться парней, которые подходят к ней слишком близко. Вы ведь знаете, она была красива!
        - Вы знаете, почему она порвала с этим человеком?
        - Кажется, он был наполовину сумасшедшим. Это все, что я знаю. Мой сын был немного знаком с этим человеком и мог бы поговорить с вами.
        Де Пальма вглядывался в то, что происходило за окнами. Придет ли Жереми Пейе, как он предполагал?
        - Вы сказали мне, что ваш муж увлекался археологией. Каким периодом истории он интересовался?
        - Первобытной эпохой… Точнее, первобытным искусством. Он ездил на раскопки, но я не знаю куда. В Провансе, кажется, много мест, где жили первобытные люди.
        - Ваша дочь ездила вместе с ним?
        - Да, и так часто, как могла. Всегда вместе с братом, который изучал первобытную историю.
        - А вы?
        - Нет. Когда мой муж был с детьми, я была не в счет! И потом, я не интересуюсь старыми камнями.
        - Вы слышали, чтобы они разговаривали о статуэтках?
        Клер Пейс покачал головой и замахала руками:
        - Точно нет! И если бы муж даже говорил о них со мной, я бы этого не запомнила.
        - Может быть, что-то говорил ваш сын?
        - Нет.
        В глубине сада стукнула дверь.
        - Это возвращается мой сын!
        Незаметно для Клер Пейе Барон вынул из кобуры свой револьвер. Потом встал в дверях и стал следить взглядом за единственным выходом в сад. Жереми Пейе прошел к себе через кухню. Прошло немало времени, прежде чем он появился снова. Он что-то прятал на спине под одеждой.
        - Я знал, что вы придете сюда! Знал! Покончим с этим! - крикнул он в сторону Барона.
        В этот момент в дверь позвонил Бессур, и де Пальма открыл ему.
        - Вы арестованы за убийство Кристины Отран и ее брата Тома, - спокойно сказал де Пальма сыну хозяйки дома.
        Пейе уронил на пол ружье для подводной охоты, которое прятал на спине.
        - Сейчас 18 часов 34 минуты. Мы арестовываем вас на основании ордера, выданного судьей Ланди, - добавил Бессур.
        Затем Карим надел на Пейе наручники и усадил его на один из стульев. Увидев это, Клер Пейе закричала от ужаса:
        - Боже мой! Что ты сделал, мой мальчик?
        Пейе опустил голову.
        - Мне так не хватает Элен…
        - Я знаю это, сын. Мне ее тоже не хватает. Так не хватает!
        - Я видел Элен… Я ее видел… Кто-то сделал с ней этот ужас. И я знал того, кто это сделал. Я часто не мог спать из-за этого. В моей голове все перевернулось вверх дном. Я вспоминал ее смех, вспоминал, как от нее пахло клубничными карамельками, которые ты запрещала нам есть.
        Клер Пейе отвернулась к стене. Ее губы дрожали, словно она хотела сказать слово, которое невозможно произнести.
        - От нее пахло карамельками. Когда я увидел ее на носилках в морге, я подумал о том времени, когда мы с ней играли в саду. И когда я думал о нем, у меня перед глазами были швы, которыми врач скрепил куски ее тела. Я видел куски моей сестренки!
        Пейе поднял голову. Его лицо осунулось, губы кривились.
        - Я полагаю, господин полицейский, что, когда человек видел такие вещи, он никаким способом не сможет убрать их из своей памяти. Нет такой губки, чтобы стерла это! Такие картины остаются в памяти человека до самой его смерти. Это так?
        - Да, - ответил де Пальма. - Их никогда не забывают. Самое большее, что можно сделать, - приручить их.
        Пейе сжал кулаки. Он хотел заплакать, но не мог.
        - Я пытался прожить мою жизнь как можно лучше, сделать что-то хорошее. И найти немного утешения в любви… Ничего не получилось… Поэтому я выбрал море. Огромное чрево воды. Только в нем я переставал видеть мою сестру, разрубленную на куски. В нем я забывал ее маленькие пальцы, которые царапали землю, когда она пыталась вырваться от чудовища, ее ноги, которые били по земле. А когда я поднимался на поверхность, все начиналось снова. Все повторялось до мельчайших подробностей. Вот чем она пахла, когда я ее увидел. - Пейе повернулся к своей матери. - Ты хочешь знать, чем она пахла на носилках? Потрохами! Вонючим запахом болота!
        Клер Пейе вышла из комнаты.
        - Потом пещеру открыли снова, - продолжал Пейе. - По меньшей мере, так думает он. Я знал, что Тома Отран спрятал в ней «Человека с оленьей головой». Я хотел забрать оттуда только эту статуэтку. Без нее ничего бы не случилось с моей сестрой.
        - Что вы хотите этим сказать? - уточнил де Пальма.
        - Если бы не она, мой отец никогда не познакомился с Пьером Отраном. А именно из-за этого его сын-чудовище познакомился с моей сестрой. Сам Пьер Отран был очаровательный человек маленького роста. Он был слабым и все прощал своим детям. И был богатым, как мой отец. Они действительно были знакомы. И я действительно знал Отрана и его сестру.
        - И вы отомстили. Вы убили Кристину, но упустили ее брата.
        - Упустил брата?
        - Он умер, - ответил де Пальма. - Все закончилось.
        Бессур положил руку на плечо Пейе и спросил:
        - Где сейчас «Человек с оленьей головой»?
        - На моем корабле. Вы его найдете под столом для карт. Он лежит в пакете, который я привязал к столу. Я хочу, чтобы все знали, что его нашел я, а не эта свинья Палестро.
        - Я поговорю об этом с Полиной Бертон.
        Две машины службы общественной безопасности остановились перед домом. В одну из них усадили Жереми Пейе. Его мать неподвижно сидела перед качелями, на которых когда-то так весело качались ее дети. Ни Бессур, ни де Пальма не осмелились к ней подойти.
        Луна в тот вечер взошла рано. Небо казалось твердым, как камень. По нему плыли несколько крошечных облаков, мистраль уносил их прочь вместе с сухими запахами зимы. Они выглядели очень хрупкими в этом мощном воздушном потоке.
        Эпилог
        Барон старательно перебирал свою коллекцию дисков, но не мог найти в ней ничего молодежного.
        - Опера тоже неплохая фоновая музыка, - робко сказал он наконец.
        - Я так не думаю! - крикнула из кухни Ева.
        - Тогда, может быть, барокко?
        - Тоже нет.
        Де Пальма поставил на место стопки, передвинутые во время поисков.
        - Не ставить же «Клэш»! [69 - Группа «Клэш» - известные исполнители панк-рока.] - пробормотал он. - И потом, эти записи мне дороги. Это виниловые пластинки.
        В середине восьмидесятых он купил в Лондоне полный на то время набор альбомов этой группы. «Конец золотого века», - говорил об этой музыке Местр, который считал Джо Страммера [70 - Страммер Джо (1952-2002) - солист группы «Клэш».]последним пророком.
        - Я еще успею что-нибудь купить. У тебя есть идея на этот счет?
        Ева появилась на пороге гостиной.
        - Нет, ты остаешься здесь! Анита придет с минуты на минуту.
        - Мне надо переодеться.
        Ева, которую позабавило это желание, окинула его взглядом.
        - Не надо, ты и так достаточно нарядный. Смени только домашние туфли.
        На самой Еве было платье такого роскошного малинового цвета, за который монах-францисканец был бы проклят [71 - Францисканцам полагалось носить серую одежду.], и слишком броские золотые украшения, которые унаследовала от своей бабушки. Де Пальме нравилось сочетание медового цвета бликов, возникавших на золоте под лучами солнца, с коричневым цветом смуглой кожи Евы. Эти краски заставляли его вспоминать о старых корсиканках, сицилийках и неаполитанках, которые в воскресные дни по утрам шли к церкви Святого Иоанна в черных платьях и слишком начищенных туфлях. Их единственной роскошью были украшения, такие же тяжелые, как их вечный траур.
        - Скоро мы поедем в Рим, - сказал де Пальма и крепко обнял Еву.
        - В наше первое путешествие.
        - Да.
        Ева поцеловала его в губы.
        - Ты попытаешься быть немного романтичным? - спросила она.
        - Перед замком Святого Ангела я спою тебе из «Тоски»: «Тайная гармония различных красот…»
        - Вот это ты нам сейчас и поставь!
        Де Пальма побежал за диском с записью «Тоски», которая была сделана в шестидесятых годах. На первом месте стояло имя Марио дель Монако, партию Тоски пела Рената Тебальди.
        - Я позвал на десерт Местра, - сообщил он, вставляя диск в плеер.
        Ева подняла глаза к небу и спросила:
        - Ты боишься остаться с моей дочерью один на один?
        - Не говори глупостей!
        - Она говорит мне про тебя уже много месяцев.
        - Вот это как раз меня и беспокоит. Местр знает, как вести себя в таких случаях. Его два парня уже приводили к нему своих девушек.
        - Я надеюсь, ты не станешь угощать нас какой-нибудь из своих полицейских историй.
        - Нет, клянусь тебе. Я буду говорить об опере. Женщины любят разговоры о музыке.
        Ева нежно прикусила зубами его ухо и сказала:
        - Не надо, чтобы Местр сидел здесь допоздна.
        - Не останется: он уйдет, когда ты скомандуешь отбой.
        - Вот и отлично! Я иду обратно на кухню.
        Де Пальма повернулся к своей библиотеке.
        Книга «Преступный человек» соседствовала с томом, состоящим из более чем тысячи страниц, который назывался «Преступления и психиатрия». Первая книга была написана во времена, когда характер человека пытались объяснить через его наследственность, во второй говорилось, что человек не рождается преступником, а становится таким в результате душевных драм и разрыва отношений с людьми. В утренних радионовостях де Пальма слышал и про новый метод, который позволяет выделить среди маленьких детей тех, у кого высок риск стать преступниками. Перелистав страницы «Преступного человека», Барон вдохнул шедший от них запах бумаги и подумал, что все эти знания больше никогда и ни для чего ему не пригодятся.
        Через три дня он сдаст свой пистолет и свое полицейское удостоверение. Де Пальма не ощущал от этого ни счастья, ни печали. Больше он не увидит трупов, лежащих перед доктором Маттеи, не будет дрожать в глубине души в тот момент, когда арестует преступника. Он провел сотни арестов и помнил почти все. Каждый раз чья-то жизнь разбивалась о статьи закона.
        Бессур принял от него дело Отрана и довел до конца. Он допросил Пейе при задержании и отвез к судебному следователю, который с важным видом объявил убийце, что тот находится под следствием по подозрению в убийстве. Потом был суд, приговоривший Пейе к пожизненному заключению. Если бы де Пальму вызвали в суд как свидетеля, он бы постарался растрогать присяжных, чтобы они избавили Пейе от наказания длиной в жизнь.
        Кариму больше нечему было учиться у того, кого вся бригада уголовного розыска прозвала Бароном. Лежандр отдал Кариму Бессуру под начало группу, и тот, командуя подчиненными, действовал проницательно и с долей хитрости, чего никогда не умел де Пальма. Карим уже работал над новым делом - расследовал убийство при сведении счетов между наркоторговцами в северных кварталах. Пятнадцатилетний паренек из поселка Бюсрин получил в живот целую горсть пуль, - это была очередь из «Калашникова». И мучился три часа перед тем, как умереть.
        Де Пальма помог бы Бессуру, но об этих поселках, окружающих Марсель, старый сыщик ничего не знал. Даже старые химики, которые когда-то работали с бандой французских наркодельцов, уже ничего не понимали в этих новых делах. А для Карима в этой войне не было тайн. Он знал, как и отчего она началась, где идут бои и какие силы в них участвуют. Он предполагал, что будут обнаружены трупы еще примерно десяти подростков, нарядившихся, как великие спортсмены из США. Их роскошная одежда будет пробита пулями калибра 11.43: этот калибр предпочитает старшее поколение. Дети отличаются от отцов только новыми техническими знаниями.
        Де Пальма закрыл «Преступного человека». Раздался звонок.
        - Ты пойдешь открывать?
        - Нет, открой сама.
        - У меня руки в слоеном тесте.
        В прихожей де Пальма несколько секунд смотрел на себя в зеркало. Потом поднял воротник своей рубашки, придал лицу серьезное выражение и открыл дверь.
        Анита протянула ему руку. Ладонь у нее была изящной формы, но костлявая. Сердце Барона дрогнуло: дочь была точной копией своей матери, какой Ева была в то время, когда он не сводил с нее глаз.
        - Я полагаю, вы Мишель?
        - Ну да!
        Свой уже округлившийся живот Анита маскировала большим надушенным шарфом.
        - Прошу вас, входите.
        Де Пальма надеялся на помощь Евы, но та не пришла. Анита держала в руках букет голубых лилий.
        - Странно, я вас представляла другим! - неуверенным голосом сказала Анита, косясь на домашние туфли Барона.
        Де Пальма не рискнул что-либо ответить. Вместо этого он взял у Аниты букет и отнес Еве:
        - Посмотри, что тебе подарила твоя дочь.
        - Это не маме, это вам. Мама сказала, что вы обожаете оперу, поэтому я уверена, что вы любите цветы.
        Де Пальма раскрыл от удивления рот, потом заметил это и крепко сжал челюсти.
        - Мне в первый раз дарят цветы. Они великолепны, - ответил он наконец. - Пойду поставлю их в вазу.
        И отвернулся, чтобы скрыть слезы, которые не мог сдержать.
        Чуть позже позвонил Местр и сказал, что не может прийти: у него внезапно поднялась температура. Это у Местра-то, который никогда ничем не болел! Явно болезнь - только предлог. Де Пальма подозревал, что Ева за его спиной сговорилась с его другом.
        - У меня будет мальчик! - объявила Анита, когда де Пальма открыл бутылку шампанского.
        - С какого времени ты это знаешь? - спросила Ева.
        - Уже месяц. Но я ждала, чтобы мы были вместе, все трое, чтобы объявить вам об этом.
        - Мальчик, - пробормотал Барон. - В каком мифе будешь жить ты?
        notes
        Примечания

1
        То есть ладонь как бы вдавлена в поверхность. (Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. пер.)

2
        Андре Леруа-Гуран (1911-1986) - французский археолог, палеонтолог и антрополог.

3
        Ладанники - род низкорослых, в большинстве случаев вечнозеленых кустарников с яркими цветами.

4
        Кермесовые дубы - южно-европейская разновидность дуба; на таких дубах живет насекомое кермес, из которого изготавливают красную краску, в том числе часть сортов кармина.

5
        Граветт - название местности в департаменте Дордонь, где проводились археологические раскопки. Термин «граветтская культура» означает совокупность культурных и художественных признаков, характерных для эпохи верхнего палеолита (примерно 28-22 тысяч лет назад). Характерная особенность граветтской культуры - изготовление статуэток из бивней мамонта. (Примеч. авт.)

6
        Брейль Анри (1877-1961) - французский археолог, специалист по палеолиту и первобытному искусству.

7
        Анри де Люмле - прославленный французский археолог и геолог, специалист по палеолиту, исследователь многих первобытных поселений, в том числе упомянутой в этой книге пещеры Бом-Бон.

8
        Особняк Епископства - так называется здание, где расположено полицейское управление Марселя.

9
        Мадленская культура - самая поздняя культура палеолита. Существовала от 15 до 8 тысяч лет до н.э. Названа по имени пещеры Ла-Мадлен во Франции.

10
        Сюжитон - маленькая бухта недалеко от Марселя, одна из группы бухт, которые называются каланками.

11
        DRASM - Управление подводных археологических исследований. (Примеч. авт.).

12
        Стабилизирующий жилет - надувной жилет, что-то вроде спасательного круга, который позволяет ныряльщику без труда держаться на поверхности воды или подняться на поверхность в случае какой-нибудь неприятности. (Примеч. авт.).

13
        Иудейское дерево - так называют багряник - кустарник или низкорослое дерево с красивыми цветами розового, розовато-лилового или красного цвета, распространенный в Палестине и на юге Европы. Научное его название - церцис.

14
        Шампольон Жан-Франсуа (1790-1832) - знаменитый французский ученый, расшифровавший древнеегипетские иероглифы.

15
        Групер - рыба из семейства морских окуней.

16

«Добрая Мать» - так называется один из морских спасательных катеров в Марселе. (Примеч. авт.)

17
        Горгонии - коралловые полипы.

18
        Фриульские острова - четыре небольших островка в Средиземном море, на расстоянии 4 километров от Марселя.

19
        Франко-кантабрийский регион - археологический термин. Он обозначает область от Астурии на севере Испании до Прованса на юго-востоке Франции. В эпоху верхнего палеолита всю эту территорию населял один народ с практически одной и той же культурой.

20
        Солютрейская культура - культура первобытного народа, который жил на территории Франции и Северной Испании в середине позднего палеолита. Она существовала непосредственно перед упоминавшейся здесь мадленской культурой.

21
        Оперная сумочка - богато украшенная дамская сумочка со специальными отделениями для театральных биноклей и вееров.

22
        Поркероль - небольшой остров у побережья Прованса, известный остатками старинных укреплений и винодельнями.

23
        Рыба-юнкер - небольшая ярко окрашенная рыба из семейства губановых.

24
        Кораллины - группа видов красных кустящихся водорослей.

25
        Спирографисы - морские кольчатые черви, живущие на мелководье в Средиземном море. Имеют длинное тело, заключенное в трубку из слизи и песка. Задний конец тела прикреплен к какой-нибудь поверхности, на переднем находятся два щупальца, которые называются пальпами, и много щетинок, благодаря которым этот червь напоминает красивый цветок на длинной ножке.

26
        Вильжюиф - южный пригород Парижа.

27
        Вороночник - съедобный гриб, действительно похожий на черную или коричневую воронку. В России мало известен, но популярен в Финляндии и других европейских странах.

28
        Медок - вино, разновидность бордо.

29
        Кордит - вид пороха.

30
        Школа мостов и дорог - так называется старинный и прославленный французский вуз, где обучают инженеров.

31

«Аксьон директ» - левая экстремистская организация.

32
        Серийная музыка - музыка, написанная с помощью серийной техники, то есть когда композитор выбирает звуковой ряд (серию) и все сочинение создает только на его основе. Эта техника получила распространение в XX веке.

33
        Штокхаузен (1928-2007) - знаменитый немецкий композитор, дирижер и теоретик музыки.

34
        Пьер Булез (р. 1925) - знаменитый французский композитор, дирижер и теоретик музыки, был лидером музыкального авангарда 1950-х годов.

35
        Алеаторика - направление в музыке, в котором при сочинении и исполнении произведений применяется более или менее управляемая случайность.

36
        Пейпен - это скорее городок, чем поселок (население несколько тысяч человек), всего в 20 километрах от Марселя.

37
        Кейдж Джон (1912-1992) - американский композитор, музыковед, философ, поэт и художник. Пионер в области электронной музыки, нестандартного использования музыкальных инструментов и алеаторики.

38
        Фуко Мишель (1926-1984) - французский философ, теоретик культуры и историк, один из самых влиятельных мыслителей XX века. Создал первую во Франции кафедру психоанализа; в числе прочего известен книгами о медицине, тюрьмах и проблеме безумия.

39
        Цемлинский Александр фон (1871-1942) - австрийский композитор и дирижер, очевидно, речь идет о его цикле «Шесть песен на стихи Метерлинка».

40
        Оттор Анна-София фон - известная шведская оперная певица.

41
        Этот гриб имеет яйцевидную форму, но, когда созревают споры, гриб лопается, разрывается на пять или шесть лопастей ярко-красного цвета с темно-зелеными пятнами, и он становится похож на яркий цветок.

42

«Бертоне» - итальянская компания, которая специализировалась на производстве автомобилей и разработке дизайна кузовов, в том числе для автомобилей «альфа-ромео».

43
        Реда Кер (настоящее имя Жозеф Гандур) - знаменитый в 30-х и 50-х годах артист оперетты и исполнитель танго.

44
        Андрекс (настоящее имя Андре Жобер) (1907-1989) - французский актер и певец, уроженец Марселя.

45
        Автор явно плохо знает Россию. Ламуты - устаревшее название коренного сибирского народа, который теперь называется «эвены». Ни они, ни эвенки, насколько мне известно, не живут на Алтае.

46
        Тунгусы - прежнее название народа эвенков.

47
        Движение «Новой эры» - свободное объединение большого числа мистических движений, в основном оккультного и эзотерического характера, на Западе достигло наибольшего расцвета в 1970-х годах.

48
        Тулуз Эдуард (1865-1947) - известный французский психолог, работавший на границе науки и ее популяризации. Много работал в области профилактики психических заболеваний и преступлений.

49
        Зерзан Дж. (р. 1943) - американский философ и социолог, один из основных представителей анархо-примитивизма.

50
        Айяуаска - южноамериканская лиана.

51
        Ибога - африканский куст.

52
        Пейотль - южноамериканский кактус.

53
        Каннабис - наркотическая конопля.

54
        Псилоцибе полуланцетовидная - гриб из рода псилоцибе, содержит галлюциногенные вещества.

55
        Псилоцибе кубинский - другой галлюциногенный гриб из этого же рода, впервые был обнаружен на Кубе.

56
        Дютийё Анри (1916-2013) - известный французский композитор, развивавший творческие поиски Равеля и Дебюсси.

57
        Жемено - местность в 20 километрах на восток от Марселя.

58
        Алош - городок недалеко от Марселя.

59
        Помпы - провансальские хлебцы с ароматом апельсина, делаются на оливковом масле. (Примеч. авт.)

60
        Эстак - северный пригород Марселя.

61
        Клодель Камилла (1864-1943) - известная и очень одаренная французская женщина-скульптор и художница. Долгое время была ученицей и возлюбленной знаменитого скульптора Огюста Родена.

62
        Арто Антонен (1896-1948) - известный французский писатель, поэт, драматург и актер.

63
        Морель Бенедикт (1809-1873) - французский психиатр XIX века, автор «Трактата о видах дегенерации у людей», которого некоторые считают родоначальником изучения наследственности в психиатрии.

64

«Зодиак» - марка лодок.

65
        Массалия - античное название Марселя.

66
        Милли-ла-Форе - городок в 50 километрах от Парижа.

67
        Сеть региональных экспрессов - сеть скоростного транспорта, которая обслуживает Париж и его пригороды и объединяет новые подземные линии в границах Парижа и наземные в пригородах. Это не метрополитен, но пересадки на метрополитен возможны.

68
        Горгоний - коралловые полипы.

69
        Группа «Клэш» - известные исполнители панк-рока.

70
        Страммер Джо (1952-2002) - солист группы «Клэш».

71
        Францисканцам полагалось носить серую одежду.