Забудь дорогу назад Сергей Иванович Зверев
        # Сколько существует человечество, столько было попыток создать «идеальное общество», в котором бы люди жили и трудились в полной гармонии друг с другом и природой. Где-то среди бескрайних просторов Сибири, в окольцованном непроходимыми горами районе, создано новое государство Каратай, иначе - «Республика дезертиров». Пока что новоявленная страна далека от совершенства и больше напоминает социальный полигон. Немудрено, что угодивший туда следователь военной прокуратуры Михаил Луговой сбежал из Республики при первой возможности. Но из чудовищного эксперимента над людьми выйти почти что невозможно. За беглецом начинается охота, и в итоге Лугового вместе с его новой подружкой Анютой снова конвоируют в счастливую «Республику дезертиров». Впрочем, у Михаила созрел дерзкий план…
        Сергей Зверев
        Забудь дорогу назад
        В этом мраке, в этой теми
        Страшно выглянуть за дверь:
        Там ворочается время,
        Как в глухой берлоге зверь!

    Сергей Клычков
        - Спокойной ночи, детка.
        Не хотел я этого говорить, но вырвалось, не воротишь…
        Она проворковала «угу, мой милый», уткнулась мне под мышку. Я скосил глаза, чудно же. Женщина отключилась, как новобранец после первого дня. Переработала. А кто призывал трудиться с такой самоотдачей и усердием, игнорируя первое правило представительниц древней профессии: не суетись под клиентом? Неопытная еще… Я снисходительно погладил ее по плечу. Из сизой дымки выплывал гостиничный номер. Подрагивало пространство. Злые духи что-то шептали, просачивались через щели в окнах, выдавливались из люстры, из розетки, протекали под дверь. Телевизор, выполняющий исключительно декоративную функцию, менял очертания. Колыхнулась штора, прикрывающая облезлую раму. Это было странно - форточку мы с партнершей не открывали. Начало лета на территории Юго-Западной Сибири выдалось
«умеренно-зимним» - студеное, ветреное. Ночью - плюс пять, днем - пятнадцать. Как говорила забытая знакомая: «Лето, что ли? Фуфайку можно расстегнуть?»
        Я зажмурился, распахнул глаза. Темные силы неохотно отступили. Путана мирно посапывала, прижавшись ко мне щуплым тельцем. Память прокручивала знаковые события ушедшего дня. Информационное табло в зале томского аэропорта Богашёво. Щелканье шторок: отложено, отложено… Рейс на Сургут отодвинули на двадцать четыре часа «в связи с предполетной подготовкой воздушного судна». Износили технику в этом государстве. Уныло шутили пассажиры отечественных авиалиний: «Опять дают задержку до восьми»; «Пассажирам, вылетающим в Сургут, - просьба уйти из аэропорта». Сдавать билет? Не примут. Опять найдется множество причин. Потащился в гостиницу на территории «производственно-логистического парка» - благо повезло с номером. Словно чувствовал, что день не кончится просто так: покупал «готовый обед» в местной торговой точке - сдачи на кассе не было. «Возьмите что-нибудь», - посоветовала засыпающая кассирша. В традиционной этажерке с «сопутствующим товаром» - всё от мятных леденцов до батареек. Взял презервативы - без усиков, запаха, суровой классикой - исключительно для того, чтобы она проснулась. Но не на ту
нарвался, даже ухом не повела. «А жидких у вас нет?» - спросил я. «Это как?» - она зевнула. «В Германии изобрели, - просветил я. - Наносится при помощи спрея, из баллончика. Обливаешься, минутку ждешь - вся проблема, знаете ли, в том, мэм, чтобы не начать раньше времени…» - «Мужчина, не морочьте мне голову!»
        Отвлекали подобные воспоминания. Память катилась, топча барьеры. Озарялись события месячной, полугодичной давности. Со дня контакта с неким Пал Палычем, предрекшим мне прямое попадание в лапы Благомора, прошло полгода. А я еще бегал! И был немало горд за свою смекалку и «неуязвимость». Чувствовал, как подкрадываются, проявляют интерес - и всякий раз уходил, менял места проживания, кочевал из города в город. И вскоре свыкся с таким положением дел, начал относиться к нему, как к азартной игре - что-то вроде «сыщиков-разбойников». Сгинул в прошлое Пал Палыч - обладатель красных корок самой «уважаемой» в стране организации, - хотя и сохранился в памяти продиктованный им телефон для связи. Усохла кучка наличности - теперь она была не такая большая, как раньше, но пока еще могла впечатлить рядового россиянина, добывающего дензнаки не из «тумбочки». Свой профессиональный праздник (День Дурака) я встретил в Барнауле - на съемной квартире. Чувство опасности притупилось, я жил нормальной жизнью, познакомился с симпатичной разведенкой, посещал спортзал, подумывал о том, что можно устроиться на работу (в
смысле, что от работы надо получать удовольствие, а не деньги). В спортзале и вернулось прошлое. «Приезжали тут давеча по вашу душу», - как бы невзначай обронил гардеробщик дядя Коля - ветеран спортивных баталий. «По мою?» - сжалось сердце.
«Ага, - простодушно откликнулся гардеробщик. - На черной «бэхе», трое. Имени вашего не назвали, сунули фотку, а на фотке - вылитый вы. Извиняйте, струхнул, не стал им врать - неприятности мне вроде как ни к чему… А «бэха», мил человек, и сегодня у бойлерной прохлаждается, вы, должно быть, мимо нее прошли»… Решетка на крыльце уже скрипела, вытирали ноги - воспитанные. Рефлекс сработал, юркнул через черный ход. Маршрут продуманный - подворотни, гаражи, мастерская от конторы ритуальных услуг. Наблюдал из подъезда соседнего дома, как мой подъезд становится объектом паломничества, как опрашиваются старушки на лавочке, более вменяемая публика. Снова убегала от меня спокойная жизнь. Хорошо, что все свое ношу с собой… Купил путевку на отдаленную горную турбазу, а поехал в обратную сторону. В той
«стороне» и принял трудное решение - хватит, либо уезжаю в глухую деревню - бороться с пьянством и поднимать сельское хозяйство (дуракам там самое место), либо делаю ноги из страны. Выбрал последнее - и почему, интересно? В Томске имелись связи в околокриминальных кругах. За восемь тысяч долларов справил заграничный документ, не простой, а поддельный, но очень качественный. На фамилию - которую даже после долгих тренировок с трудом произносил. За отдельную оплату пропечатал визу - относительно дружественного государства Болгария. «Не тяни резину, - посоветовали околокриминальные круги. - Если хочешь валить, вали быстро, не подставляй нашу «благотворительную фирму». В Томске, как назло, не было международного аэропорта. Из Богашево осуществлялись лишь внутренние рейсы. Четвертое июня было на календаре, когда я купил билет на Сургут (а вот там как раз имелся международный терминал), забронировал место до Софии… и прочно застрял в Богашево. Причин для паники не было, в Сургуте все равно пришлось бы сидеть двое суток. Но нервы уже вибрировали. Спать на чемодане не прельщало, я отправился в гостиницу,
расположенную на другом краю аэродромного комплекса. Просто повезло - выписывались счастливчики, у которых объявили регистрацию на рейс. В интерьер гостиничного номера я даже не всматривался. Отметил краем глаза, что жить можно, уснул, а вечером проснулся - больше спать не хотелось. Читать нечего, телевизор не работает.
        Смеркалось уже, когда я спустился в бар. В заведении было прибрано, уютно, царил интимный полумрак. Посетители имелись, но глаза не мозолили. Я устроился за столиком в углу, выпил рюмку текилы, закурил. Осторожность притупилась, но в меру. Я рассматривал посетителей, бармена, оттачивающего жонглерское мастерство на виду у выпивающих. Мужчина с женщиной заняли столик под гравюрой с порно-буддистским содержанием. Лицо мужчины, севшего вполоборота, показалось мне отдаленно знакомым - но отвлекали очки и ровно постриженная окладистая бородка. «Обойдись без паранойи», - подумал я. В этом не было ничего оригинального - каждый второй прохожий в этой стране вызывал если не опаску, то настороженность. Парочке было не до меня, только сели - предались оживленной беседе. За стойку бара элегантно взгромоздилась проститутка. С чего я взял, что она проститутка? Одета вполне прилично (а женщины, как известно, бывают двух видов: хорошо одетые и хорошо, что одетые). Как показала дальнейшая жизнь, я не ошибся. Она смотрелась вполне мило. Достаточно худые ноги, но вот все прочее… из области, вызывающей
неконтролируемое слюноотделение. Юбочка из шерсти - в меру мини; выше - что-то кружевное, третий размер (мне по нраву больше второй, но можно и третий). Приятная насмешливая мордочка, светлые волосы до плеч. Особо отметилась свернутая в «скатку» ветровка за ремешком увесистой сумочки. Дама выпивала - мелкими глотками, смакуя, забросив ногу на ногу. Смотрела по сторонам - украдкой, не вызывающе. Набитый глаз определил, что особа, может, и готова на всё, но в своей профессии еще не достигла сияющих вершин. К ней приблизился основательно нагруженный клиент заведения - с сальными повадками. Эдакий самец рода человеческого, перегар на крыльях ночи. Переговоры зашли в тупик - девица была готова не на всё. Разочарованный претендент удалился, а девица вновь взялась за посетителей. Я поймал на себе ее взгляд - мазнула, ушла, потом вернулась, снова посмотрела. Склонила головку на десять градусов - что означало небольшой интерес. Тут-то и хлопнуло мне в голову. Уснула
«служба собственной безопасности». Слюни потекли. Хорошие глаза были у девчонки, завлекающие. Не понравилось бы мне, если бы в этот вечер она досталась кому-то еще. Для порядка я помешкал - не будет ли мучительно больно за бесцельно потраченные деньги. Встал, направился к бару независимой походкой, овевая посетителей дымом дорогих сигарет. Уселся на свободный табурет, раздавил сигарету в пепельнице и тут же поджег новую.
        - Хорошие сигареты курите, - похвалила путана.
        - Иначе нельзя, - сказал я. - Глупо экономить на здоровье. А у вас плавочки хорошие.
        - Правда? - смутилась девица. - И чем же они хороши? - Быстро поправила юбку и (будь я проклят!) немного покраснела.
        - Ну, это… - нашелся я, - удачно оттеняют ваши щиколотки.
        Она смеялась, смотрела на меня с прибывающим интересом, изумрудные чертенята прыгали в зеленых глазах. Волосы у корней темные, отметил я. Это хорошо, значит, мозг еще сопротивляется. Я нес какую-то пургу - о привычке путешествовать по нашей пока еще необъятной родине, о тоске по женскому плечу, о том, что красивые глаза - это ВСЁ в женщине, а остальное приложится. Она с сомнением качала головой, представилась Анютой, а после десятиминутного знакомства сказала, что я ей очень понравился как мужчина (хорошо, не как женщина) и она, в принципе, согласна прожить со мной до утра. А сто пятьдесят долларов - разве деньги в наше время?
        Мы выпили перед уходом, я еще пошутил, что пить в России - без пользы, а не пить - нет смысла. Алкоголь бурлил в голове, я пытался завладеть ей на лестнице, она смеялась и несла прекрасную чушь о старомодных представлениях, о любви к горизонтальным плоскостям. Вот если бы я добавил еще пятьдесят долларов, она бы отдалась хоть на дверной ручке…
        Ситуацию из-под контроля я не выпускал. Всматривался в темень лестничных пролетов, убедился в наличии классической волосинки в двери моего номера, а шампанское мы пили только после того, как я собственноручно его открыл и разлил в чистые бокалы.
        У нее и впрямь оказались интересные трусики. Малый лоскуток площадью четыре квадратных сантиметра и две веревочки, похожие на леску. Она избавилась от одежд, оставила только это и, покачивая бедрами, удалилась в ванную комнату. На пороге обернулась, глазки лукаво блеснули.
        - Расправь кроватку, милый. И - как там в песне поется? - вся ночь впереди, разденься и жди.
        - Слушаюсь, сударыня, - шутливо козырнул я.
        Подождал, пока закроется дверь, подскочил с кровати, нацелившись на сумочку, висящую на спинке стула. Но скрипнула дверь, образовалась забавная мордашка, и я застыл в позе, как будто собрался совершить гиперпространственный прыжок.
        - Позируешь? - спросила Анюта.
        - За спичками, - объяснил я, как сумел. - Ты мойся, а я покурю.
        - А-а, - протянула она. - Я хотела спросить - вода горячая есть?
        - Была, - кивнул я. - Клянусь, до похода в бар точно была.
        - Странно. - Она пожала плечами, парируя мой взгляд ниже серебряного крестика. - А на втором этаже вчера не было.
        Дверь закрылась. Потекла вода. Я терпеливо ждал, приготовив на всякий случай зажигалку и сигарету. Дверь отворилась без скрипа, вылупилась любознательная физиономия.
        - Действительно есть вода, - резюмировала Анюта, посмотрела на меня как-то странно и в третий раз удалилась. Сработал шпингалет. Зашуршала шторка. Я выждал несколько минут, высосал сигарету. Потом добрался-таки до дамской сумочки и начал исследовать ее содержимое. Вспомнился анекдот про железную трубу в женском ридикюле: у Анюты действительно такая была! Я вынул ее, уставился, не веря глазам. Сантиметра четыре в диаметре, закрашенная белой краской (женский вариант?), с аккуратно снятыми фасками, чтобы не попортить маникюр. Подбросил на руке. Ну и ну. Типичный тяжелый элемент. И чего только не найдешь в неприспособленном для этого месте… Впрочем, помимо трубы, ничего особенного не было. Ни удостоверения сотрудницы спецслужбы, ни шпионской аппаратуры. Косметика, гигиенические салфетки, презервативы (можно сэкономить на своих). Российский паспорт извещал, что ее владелицу зовут Анна Дмитриевна Соколова, двадцать девять лет, прописка томская, два года в разводе, детей Всевышний не дал, резус отрицательный, а группа крови первая. Я прощупывал сумочку, выискивая потайные карманы, когда за спиной
раздался вкрадчивый голос:
        - Потерял что-то, милый?
        Я чуть кусок горла не выплюнул. Повернулся, испытывая некоторое неловкое ощущение.
        - Прости. Долго объяснять. Так надо. Я должен знать, с кем связал свою жизнь до утра. Это тебя не волнует мое имя, а мне твое глубоко небезразлично. - Подумал и добавил: - Гражданка Соколова.
        - Может, зубы мои посмотришь? - она прищурилась.
        - Смотрел уже, - вздохнул я. - Не бери в голову, ладно? - Я обнял ее - гладкую, белую, впопыхах обмытую…
        А потом все было славно и трогательно. Мы бормотали какие-то глупости, занимаясь серьезным делом. Я уверял, что обычно не пользуюсь услугами барышень «особого назначения» (чистая правда, между прочим). Она шептала, что совсем недавно ступила на скользкую стезю - жизнь заставила, а вообще она женщина правильная, мало испорченная, можно сказать, не целованная. Я тактично помалкивал - все они так говорят. В принципе, мне было приятно. И ей со мной было неплохо. Мы устали, как будто неделю рыли колодец.
        - Спокойной ночи, детка.
        Она проворковала «угу, мой милый» и уткнулась мне под мышку. «Неужели ей совсем не интересно, как меня зовут? - с легкой обидой подумал я. - Или… знает?»
        Я проснулся в два часа ночи - сильно обеспокоенный. Начал думать, чем. Гостиничный номер в тюремную камеру не превратился, Анюта посапывала, где и положено. Было что-то неправильное… События минувшего дня проплывали пунктирами. Это запомнилось, это не очень… Я чуть до люстры не подлетел! Человек с окладистой бородкой в баре, увлеченно воркующий с дамой! Ведь была же мысль, что лицо знакомое! Убрать бородку, убрать «маскировочные» очки… Чем не капитан Орлега?!
        Я откинулся, обливаясь потом. Может, показалось? Не такое уж оригинальное у Орлеги лицо. Работник службы безопасности алмазного прииска в зоне Каратая, скоро год, как мы с рядовым Балабанюком (мир его праху) умыкнули Орлегу с места его трудоустройства, натянув на голову мешок. Участник заговора против Благомора - интеллигентный офицер, высшее образование, «новый декабрист»… Пожалел я его, не отправил к праотцам, а лишь хорошенько саданул по загривку. Рука у меня тяжелая, не меньше полугода он был обязан проваляться в больнице. Может, и провалялся, кто его знает, столько воды утекло с прошлого лета… Медицина у нас хорошая, снова трудится на своих хозяев. Праведной местью томится?
        А гражданка Соколова? Подсунули? Чего же она тут дрыхнет без задних ног, вместо того чтобы душить меня своими уникальными трусиками? Или не в теме гражданка?
        В дверь постучали - размашисто, напористо. Дыхание перехватило. Сердце забилось, как барабан африканского племени. Я потряс за плечо Анюту.
        - Эй, Соколова, подъем, у нас гости…
        Очень к месту вспомнился анекдот. Стук в дверь. «Кто там?» - «Не бойтесь, не гости».
        - Да иди ты… - забормотала она, отползая от меня на край кровати. - Это горничная, кто же еще…
        В два часа ночи?!
        - Немедленно откройте! - прогремел глухой металлический голос. - Милиция нравов! Нам известно, что в вашем номере находится проститутка!
        - Ух, ё… - Анюта подпрыгнула, засуетилась, схватила зачем-то подушку, пометалась немного и, утробно урча: - Бежим, бежим… - припустила к окну. Отбросила штору, схватилась за шпингалеты. Рамы со скрипом стали отворяться. Свежий воздух ринулся в комнату, продул голову.
        Не проснулась еще? Третий этаж! Голышом, расправив крылья? Я схватил ее за осиную талию, отволок от окна.
        - Убьешься, глупая…
        Спокойствие, только спокойствие. Мысли выскакивали из головы, не успевая пройти обработку. Уместна ли паника? Если это действительно милиция нравов… «Минуточку! - Я похолодел: - Какая, на хрен, милиция нравов???»
        Снаружи, видимо, поняли, что «осажденные» (не все) не утратили способности размышлять. Мощный удар вынес дверь! Я швырнул путану под кровать - похоже, наше знакомство заканчивалось полным безобразием. Но это уже не спасало. Зловещая тень шагнула в номер. Прозвучал хлопок. Взвизгнула женщина. Вот уж воистину, при сильном испуге у них атрофируется небольшая доля мозга, ответственная за ВСЁ. Вместо того чтобы лежать на полу и сопеть в прикроватную тряпочку, ее куда-то понесло. Мелькнуло тельце. Нападающий расценил это как атаку. Хлопнуло. Сдавленный хрип, нагая женщина покатилась по полу. Жар в голове. Адреналин буквально зашкаливает. Я бросился под ноги злоумышленнику. Кто такой? Лица не видно! Технично сбил его с ног. Но тут ворвался второй. Чувствуя, что пуля уже на подходе, я применил толчковую правую, прыгнул на кровать. Затрещали пружины. Хлопнул выстрел - с глушителем били! Не передать, какой привлекательной становится жизнь, когда пытаются ее отнять! Я увернулся от пули - разлетелся настенный светильник, - долетел до открытого окна и вывалился наружу! «Третий этаж!» - вспомнил уже в полете…
        Отчасти романтично - голый мужчина вылетает ночью из окна. Про ощущения не будем. Я извернулся спиралью… и схватился обеими руками за край стального кронштейна, на котором был установлен кондиционер. Конструкция прогнулась, но я уже перебирал руками, перехватился за укосину из двутавровой балки, подтянулся. Окно оказалось приоткрытым - кому тут жарко? Пристроился боком на карниз и кувырком послал себя в помещение…
        Болела рука, едва не вырванная из сустава, саднил бок, в голове творилось что-то невообразимое. Вспыхнул настенный светильник, и я застыл, как вор. Почувствуй, как говорится, эти яркие нотки. Две заспанные мужские физиономии высунулись из-под одеяла. Я расслабился и даже слегка развеселился, невзирая на бурю отрицательных эмоций. Третий не нужен? Готовый уже, на блюдечке.
        - Послушайте, что это зна… - запинаясь, проговорил один из партнеров, но от страха не закончил мысль.
        - Ночные маневры, господа, прошу отнестись с пониманием, - объявил я, отыскивая взглядом дверь. Схватил валяющиеся на полу атласные трусы, впрыгнул в них, еще раз извинился за причиненные неудобства и бросился прочь.
        Я выскочил в вязкий мрак площадки второго этажа. Справа лестница, слева лестница. Номер - крайний по коридору. Сверху уже кто-то скатывался! Элементарный расчет - подбежали к окну, увидели, что я пропал в номере ниже, бросились ловить. Уже хрипели где-то рядом, я пригнулся. Кулак рассек воздух. Я расставил ноги, чтобы он не сбил меня своей массой, зацеп изнутри, он с визгом проделал петлю, покатился, считая ступени. Голова стучала по бетону - не самый музыкальный, надо признаться, звук. За первым следовал второй. Ничего не понял, но вспотел. По хриплому дыханию я сделал вывод - этот тоже мужчина. Чтобы не было потом неловко… Я прижался к стене, а когда он спрыгнул на площадку, послал кулак в солнечное сплетение. Он захлебнулся, я отпустил затрещину - голова у парня едва не отлетела от шеи. Пот брызнул с него, как вода с собаки, решившей отряхнуться после купания. Я схватил его за грудки и отправил вдогонку за первым - считать ступени. Постояльцы, кажется, просыпались - соседняя дверь издавала недовольное брюзжание. Времени на передышку, увы, не оставалось - на меня снова кто-то летел! Да когда же
они кончатся? Я наивно полагал, что злодеев всего двое! Приготовился к бою, но тут темнота отчаянно запищала:
        - Не бей, это я…
        - Анюта?… - Кулак дрогнул. Я схватил ее за плечи. С женщины что-то сползло, упало под ноги, в руках остались приятные выпуклости. - Но ты же… хрипела.
        - Захрипишь тут… - Она стала вырываться. - Мертвой я притворилась - как опоссум, доволен?
        - Очень, - не без удовольствия признался я. - И куда бежишь?
        - Откуда я знаю… Все побежали…
        - Ты в чем, Соколова?
        - В покрывале… Слушай, мужик, чё за фигня, а?
        Она дрожала, зубы стучали так, что было слышно в Томске. Я поднял с пола гостиничное покрывало, набросил ей на плечи, схватил за руку и потащил наверх. Времени не было, наше присутствие в гостинице становилось нежелательным, но куда бежать в таком, простите, натуральном виде? Мы влетели в номер, заперлись, стали судорожно одеваться. Путана что-то пищала, требовала объяснений, но я ограничивался рычанием и наводящими тумаками. Всё валилось у нее из рук, блузку натягивала почему-то через ноги, пальцы срывались, она не могла застегнуть пуговицы на юбке, в итоге отказалась от этой затеи, скомкала предмет гардероба, сунула в сумочку.
        - Знаешь, дружок, у меня с тобой уже не только крыша едет, но и весь дом…
        - Рад, что ты сохранила чувство юмора. - Я схватил эту копушу за руку и погнал прочь из номера. Мы неслись по ступеням, влетая в «кюветы» на поворотах, сумка колотила по спине. Терзало страшное подозрение, что я надел левый ботинок на правую ногу, а правый, соответственно, на левую. Злоумышленники валялись на площадке между нижними этажами. Один не шевелился, второй подавал «условные» признаки жизни - надрывисто дышал, царапал ногтями пол. Это было единственное освещенное место в гостинице - мутный плафон на стене озарял продолговатую клетушку. Я не смог пройти мимо. Не довел ли до греха? Кажется, нет, первый был жив - подрагивал. Холеное лицо, глаза отдельно от орбит. Персонаж незнакомый. Я перебежал ко второму, который предпринимал попытки встать. Что-то воздуха мне стало мало. Господин Орлега… Лицо его посинело, кожа натянулась.
        - Луговой, мать твою…
        Тридцать семь лет уже Луговой. Хотя отдельные мои документы, в частности фальшивые, с этим категорически не согласны.
        - Заткнись, дружище, - буркнул я и начал его обшаривать.
        - Ну, чего ты там ищешь? - нетерпеливо прыгала вокруг меня Анюта. - Бортовой самописец?
        - Соколова, кыш! - зарычал я. - Беги, пока целая! Чего ты ко мне привязалась? Кончилось наше приятное знакомство, понимаешь? Не стоило нам встречаться, но раз уж так вышло, извини…
        Мне казалось, она ушла. Я забрал у Орлеги пистолет, украшенный глушителем, сунул за пояс под ветровку. Мои телодвижения заклятому врагу не понравились, он возмущенно закудахтал, схватил меня за горло. Сам напросился. Прошлым летом не добил, теперь уж точно добью. Я врезал ему по челюсти - коротким и очень запоминающимся. Пара месяцев в больнице - это нормально. Клацнула челюсть, неприятель успокоился.
        - Да кто ж ты такой? - стучала зубами Анюта. - У тебя что, лицензия на убийство?
        - Ага, особо отличившихся. - Я сграбастал ее и побежал дальше - по короткому лестничному маршу, мимо стойки регистрации, за которой ворочалось упитанное тело работницы «рисепшена», через «вертушку» - на свежий живительный воздух. Темнота царила знатная. Свинцовые тучи бежали по небу, накрапывал дождик. Ветер посвистывал порывами. Выделялись контуры припаркованных машин. За клумбами пролегала дорога - неслись автомобили с включенными фарами. Ни одной живой души, а это как-то странно, все же гостиница, имеющая отношение к перегруженному аэропорту… Рев взлетающего лайнера вернул к реальности. Анюта повисла на руке, как чемодан с кирпичами. Похоже, голова у нее отключалась. Несла какую-то околесицу - а ведь еще минуту назад пыталась шутить.
        - Послушай, девочка, - я взял ее за плечи и довольно нежно встряхнул, - давай договоримся раз и навсегда. Мы с тобой не виделись, ты меня не знаешь. Хочешь жить - чеши отсюда… и старайся отныне работать в другом месте. Будем надеяться, что твое хорошенькое личико не отложилось в памяти наших друзей. Понимаешь? Засим расстанемся. Топай.
        Я развернул ее и придал ускорение. Она уходила на подгибающихся ногах, озиралась, превращалась в неясное пятно. Я облегченно вздохнул и припустил в обратную сторону - к выезду на дорогу. Поймаю машину и сделаю ноги из этой недружественной местности. Подождет страна Болгария. И спортачил - позорно, непростительно! В фургоне, припаркованном у тротуара, кто-то был. Вспыхнул дальний свет, ослепил. Открылись двери. Я собрал остатки воли в дрожащий кулак, но долго, как видно, запрягал. Удар по голове, и день закончился…
        Когда я очнулся, первой мыслью была такая: вроде хотели убить. Зачем тогда все эти пистолеты, навернутые глушители? Да и от пуль я увертывался весьма энергично. Чего же не убили? Передумали (какие мы непостоянные)? Другая компания? Второй моей мыслью было, что, возможно, я еду в чистилище: безбожно трясло, и плохо пахло. Голова трещала. Странно признаться, но с больной головой значительно лучше думается. Скрипел стальной кузов. По логике вещей, я находился в фургоне, фары которого меня ослепили. Я катался по полу и подпрыгивал, когда колеса попадали в яму. Определенно, мы ехали по проселочной дороге - асфальт у нас в городах, конечно, удивительный, но чтобы такие перепады… Руки были связаны за спиной клейкой лентой. Ноги тоже не размыкались. Машина подлетела, как на трамплине, и рядом жалобно замычали. Проснулся интерес. Я начал совершать возвратно-поступательные движения и ткнулся носом в тело. Последнее возмущенно задергалось. Похоже, я был не один. Не сказать, что открытие повергло меня в восторг, но стало бодрее. Предстояло набраться терпения и верить, что путешествие не закончилось слишком
быстро. Я прижался спиной к борту, поискал пальцами что-нибудь выступающее. Уж с выступами в этой азиатской колымаге было все в порядке. Обломок кронштейна, в который когда-то упиралось сиденье, условно подходил на роль ножа. Закусив губу, я несколько минут терпеливо перепиливал скотч, резал кожу, терпел неудобства. Руки почувствовали относительную свободу, но я выбился из сил - будто пешком, на единственной лошадиной силе, покорил высокую гору. Перекуривать это дело было некогда. Я сменил позу, стал резать путы на ногах. Затекла спина, я сместился на бок, рвал их руками. Отодрал клейкую ленту ото рта, вдохнул полной грудью. Пахло бензином, машинным маслом и… страхом. Я обхлопал карманы. Зажигалка на месте. Отлично - это не какая-нибудь китайская подделка, а нормальный аппарат, меняющий интенсивность пламени по желанию
«заказчика». Осветился ржавый кузов, запасная покрышка на грязном полу, рундук с инструментами, оконце в передней части кузова, покрытое равномерным слоем грязи. И, конечно же, скрюченное тельце у заднего борта.
        - Анюта… - Признаться, чего-то подобного я и боялся. Вот же пристала! Опрятная блузка превратилась в ободранный пиратский флаг, юбка держалась на одной пуговице, туфли на застежках, слава богу, не потеряла. Чумазая, волосы спутаны, на лбу царапина, глаза затравленно блуждали и горели.
        Я подполз к ней, схватил за плечи и зашипел на ухо:
        - Соколова, это я, мы спали вместе, помнишь?.. Сейчас я тебя развяжу, но веди себя прилично, не ори, не бейся головой, никуда не телепортируйся, договорились?
        Она энергично закивала и сделала такой евангельский лик, хоть комедию снимай. Я старался не доставлять ей моральных и физических страданий, но когда я ее распутал, у женщины был такой несчастный вид, что я притянул ее к себе и крепко поцеловал.
        - Ты в лоб себя укусила?
        - Да шел бы ты… - Она не просто дрожала, она тряслась, как будто всё время нашей разлуки провела в холодильнике. Плюс какие-то подозрительные звуки из желудка.
        - Ты в порядке, Соколова? Чего урчишь?
        - Метеоризм… - Она сглотнула. - Желудок урчит, я тут ни при чем…
        - Главное, чтобы не диарея… Ну, давай, рассказывай. Как настроение, чем занималась?
        - Ужасное настроение, - всхлипнула путана. - Зачем я с тобой связалась? Мы расстались, я решила юбку надеть, а пока надевала, так треснулась лбом о столб, что сигнализация у кого-то сработала… До угла не успела дойти, а тут такая торпеда в борт… Схватили, потащили, связали… Знаешь, все это как-то не находит понимания в моем сердце… Трусики, кажется, порвались…
        - Не страшно, - успокоил я. - У тебя их и не было. Слушай, Соколова. Помирать нам рановато, так? И в рабство по молодости лет не тянет, верно? То есть мотивирующий фактор нам не нужен. Поэтому лежи смирно, мои действия не комментируй и держи зажигалку так, чтобы я не рычал от злости.
        Она произнесла, мне кажется, несколько непечатных слов, но могло и послышаться. Мы страшно рисковали. Ночная поездка могла завершиться в любой момент, и благие планы пошли бы насмарку. И оконце за спиной у похитителей было, конечно, мутное, но стоило им обернуться, они бы разглядели огонек зажигалки. Я давно обратил внимание на рифленую крышку люка в полу. Конструкции некоторых авто подобные штуки предусматривают. Четыре шестигранных болта, утопленных в пол, чтобы не спотыкаться о них ногами. Я вскрыл обитый жестью рундук, рылся в инструментах, перебирал гаечные ключи, ржавые пассатижи. Полз к люку, бился с проржавевшей резьбой. Тужился, выплевывал слова, помогающие в тяжелой работе.
        - Получается? - шептала Анюта.
        - Нет.
        - Может, так и задумано?
        - Заткнись…
        Она зависла минуты на две. Потом опять зашептала:
        - Слушай, а кто эти люди?
        - Не знаю.
        - Ты что-то говорил про то, что нас убьют… Насмерть, что ли?
        - Да, Соколова, все убийства, как правило, заканчиваются смертью. Меня грохнут, тебя трахнут, а потом и тебя грохнут. Может, помолчишь, пока работаю?
        - А почему же сразу не грохнули?
        Откуда я знаю, почему нас не грохнули?! Возможно, в ночном пространстве пересеклись две конкурирующие группировки, и в планы второй не входило умерщвление бывшего следователя военной прокуратуры. Пока он, разумеется, не скажет свое решительное «нет» на заманчивое предложение. Один из болтов начал поддаваться. Я усилил нажим. Болт выкручивался. С остальными было проще. Скоро вспыхнут жуткие мозоли, но я переживу. Звякнула крышка люка, выбралась из створа. Подползла Анюта, сунула зажигалку под нос. Под кузовом бежала колдобистая грунтовка. Клиренс машины позволял не очень упитанному телу выбраться из машины. После полной, разумеется, остановки автотранспорта.
        - А мы с тобой находчивые ребята… - урчала путана.
        - Особенно ты. - Я задумался. - Хотелось бы знать, сколько рыл нас сопровождает…
        - Не вопрос, сейчас узнаем… - Она вернула мне зажигалку и поползла к кабине. Я зажмурился - натворит сейчас… Впрочем, сильно зажмуриваться не стоило - она действительно порвала свои трусики. Доползла до борта, вцепилась в него тонкими ручками, приподнялась, опасно балансируя. Секунды тянулись, как резиновые. Она сползла на пол, вернулась.
        - Двое… - Чуть ухо не откусила.
        - Ты уверена?
        - Да, представь себе, я отлично считаю до двух… Не видно ни зги, но эти голоса… Один говорит, что ехать осталось минут пятнадцать, а второй - что давно бы уже приехали, если бы - цитирую: «Ты, олень якутский, не проворонил поворот у Востряжино». Без мата общаются, странно…
        Да, встречаются еще в стране интеллигентные и воспитанные люди.
        - Схема тут такая, Соколова. - Я прижался губами к ее уху. - До пункта назначения мы доехать не должны. Там и сгинем. Уж поверь, с привычным миром мы расстанемся раз и навсегда. Сейчас ты начинаешь колотиться в окошко и кричать дурным голосом.
        - О, это я умею… - Она обрадовалась.
        - Но кричать ты должна не абы что, а исключительно в тему - чтобы они остановились. Например, «мужик помер, вы везете мертвеца», или что-нибудь в этом духе. Держу пари, остановятся. Начинай, Соколова, соберись с духом, у тебя получится…
        Уши бы мои не слышали, что она орала. Приличная с виду девчонка, а такие загибы! И как с ней в постель ложиться? Впрочем, в постель с этим чудом я уже не планировал. Машина подпрыгнула, встала, послышались недовольные голоса. Хлопали дверцы, а я уже протискивался вниз головой в узкий проем. Я был уже на земле, глотал невкусную российскую пыль, выпутывался из каких-то приспособлений, произрастающих под днищем, когда слева и справа протопали двое, заскрежетала скоба, створки кузова пришли в движение. Мне не стыдно перед дамой за свое дальнейшее поведение. Я полз, как ящерица, а когда вспыхнул фонарь, был готов к действию. Да здравствует военная прокуратура! Первым делом я бросился к тому, что стоял в стороне от кузова с пистолетом на изготовку. Вывернул руку, разбил коленную чашечку, сместил ребром ладони пятый от черепа позвонок. Ничего оригинального, но сработало. Похититель невинных россиян кулем повалился в пыль. Второй отшатнулся от кузова, резко повернулся. Но я уже летел к нему на шею, повалил и серией мощных оплеух выбил душу. Излишне говорить, что после упомянутых действий я чувствовал себя
примерно так же, как эти парни.
        Я собрал в поясницу остатки воли, сползал за фонарем. В изнеможении уселся посреди дороги.
        - Ну, ты и выступил… - оценила Анюта, сползая на землю. - Ты кто, киборг? Ты точно долбанутый на всю голову…
        - Есть такая особенность, - проворчал я. - Но не тот я уже, вступаю в возраст, когда не следует портить борозды, уставать сильно начал… Оценила воздух свободы, Соколова? Как чувствуешь себя?
        - Зашибись, - неуверенно сказала путана. - Чувствую себя пацаном. Странно, приятель, даже не знаю, как тебя зовут… Впрочем, вру, бородатый дядька в гостинице, которому ты сделал пластическую операцию, назвал твою фамилию. Я ее запомнила. Ты - Луговой.

«Теперь придется ее убить», - подумал я.
        - Это одна из моих фамилий, - вздохнул я. - Эмигрировать из страны я планировал под фамилией Кохенбродер.
        - Ничего себе фантазия у преступных элементов, - умилилась путана. - А звать тебя как - Арзамас Христофорович?
        - Глупая. Это немецкая фамилия. Да и та осталась в прошлом.
        - Не расстраивайся. - Анюта доковыляла до меня на подгибающихся ногах, свалилась и прижалась к плечу. Я приложил усилие, чтобы мы оба не упали. - Я буду звать тебя Луговым. Ведь это настоящая твоя фамилия?
        Какая разница? Двигатель машины прерывисто работал. Тела не шевелились. Мы застряли на проселочной дороге в стороне от населенных пунктов. Пахло луговыми травами. Посвистывал ветер. Тучи кубарем катились по ночному небу. С обеих сторон обочины простиралось поле - рослая трава, отдельные кусты, не способные похвастаться обилием листвы. Справа выделялась полоса леса. Если развернуть машину, можно добраться до него за несколько минут.
        - Поехали… - Подниматься было сложно - приходилось поднимать двоих. - Оттащим этих гавриков в кювет и попробуем оседлать железного коня. Пока нам с тобой не холодно, но это дело нескольких минут…
        - Предлагаешь стать соучастницей преступления?
        - А ты еще не стала?
        Не хотелось мне знакомиться с этими «гавриками». Меньше всего меня волновало, как они выглядят, из чего стреляют и какие документы носят в карманах. Я осветил для порядка их лица, не отметив в них ничего выдающегося или знакомого, стал оттаскивать в водосток. Анюта больше мешалась, чем помогала. Один из
«пострадавших» начал что-то выражаться - она тут же предположила, что парочка пуль ему не повредит, но сама смутилась своей кровожадности. Я знал несколько способов, как на несколько часов удалить человека в астрал, попросил ее отвернуться и применил один из способов. Вероятно, она подглядывала, потому что с этой минуты стала помалкивать. Я вооружился новым стволом - относительно компактным ПСС (предыдущий трофей у меня, понятно, изъяли), закрыл кузов, мы сели в дрожащую и чихающую машину (Анюта вышла из задумчивости и заявила, что эта машина одержима бесами), развернулись и поехали к лесу.
        Осинник был густой, имел высокий подлесок, хорошо скрывающий машину от ищущих взглядов с дороги. Я оставил включенным двигатель, активировал белесый свет и провалился в прострацию. Не знаю, как долго там находился - вывело меня из прострации робкое покашливание. Я вспомнил, что не один, открыл глаза. На приборной панели старенького грузовичка мигали лампочки. Пространства было немного, колени упирались в крышку бардачка. Я покосился налево. Женщина не пропала. Грязная, как чушка, волосы дыбом, в глазах нездешний блеск. Сомкнула коленки, защемив себе ладони, смотрела на меня, как счастливый обладатель синдрома Дауна - с открытым ртом. Я проглотил смешинку - ситуация, в общем-то, серьезная. И как мне избавляться от этого «подкидыша»? Пинком из машины?
        - Ты ведь не собираешься меня убить? - спотыкаясь, спросила она.
        - Занятно, что эта мысль пришла тебе в голову. Что-то натолкнуло?
        - Не знаю. - Она пожала худыми плечами. - У тебя такое лицо, будто ты оставил дома включенным утюг, но точно в этом не уверен.
        - Я просто нерешительный.
        - А я дура. И ничего, живу как-то с этим.
        Нечасто встретишь женщин, применяющих в быту самокритику и самоиронию. Из любопытства я открыл бардачок и извлек оттуда скомканную сумочку Анюты.
        - Держи, вахлачка. Радуйся - документы не придется восстанавливать. Впрочем, проверь, на месте ли твой серпастый-молоткастый.
        - Ага, уже веселее, - обрадовалась Анюта, вырвала у меня сумку и принялась в ней копаться, издавая оптимистичные междометья. Стальная труба, как видно, была на месте. Помимо дамской сумочки, в бардачке имелись тряпки, пачка «Кента» и початая бутылка кизлярского коньяка. Стало еще веселее, хотя я рассчитывал на что-то другое.
        - Подержи. Но смотри, не пей.
        Я выбрался из машины и с помощью рычага приподнял водительское сиденье. В тесном ящике я нашел именно то, что хотел - собственную сумку плюс пятилитровую канистру (возможно, с бензином). Я вернул сиденье на место, уселся… и с возгласом возмущения отобрал у Анюты бутылку. Она пила из горлышка - жадно, быстро. Коньяк потек по дрожащим губам, формирующимся в жалкую улыбочку.
        - Ты алкоголичка?
        - Некогда. - Она сыто облизнулась.
        - Серьезно? И чем же мы таким заняты? Ну, кроме этого твоего… - я помялся. - Апартаменты, выезд, дорого…
        - Да никакая я не путана, - обиделась Анюта. - Всего четыре раза успела за деньги…

«Какая славная женщина», - подумал я.
        - Ага, стало быть, ты у нас на испытательном сроке.
        - Да ну тебя. - Она оскорбилась, поджала губы. - Кстати, ты мне должен сто пятьдесят долларов. Пока не отдашь, не отстану.

«Хорошо, что больше не требует, - подумал я. - А ведь могла бы - за массу причиненных неудобств». Расстаться с четырьмя тысячами рублями было гораздо приятнее, чем расстаться с жизнью.
        - Клево, - обрадовалась путана и спрятала деньги в лоснящееся от грязи декольте. Я хлебнул из бутылки и откинул голову. Коньяк побежал по сосудам, нормализуя протекающие в организме процессы. Стало легче, жизнь обретала смысл, и даже болтовня «компаньонки» сносилась вполне терпимо. А после следующего глотка я даже заслушался. Анюту прорвало - обычное дело в стрессовых ситуациях. Не везло ей в этой жизни. То с инфантом судьба сведет, то «зоофилией» заболеет - влюбится в полное животное. Замуж однажды ходила - муж ей, в принципе, нравился, но зарплата мужа - абсолютно нет. И любовница, которой он обзавелся через год счастливой семейной жизни, совершенно Анюте не понравилась. Не сложилась жизнь - а ведь не глупая, не страшная, как ядерный гриб, и с юмором все в порядке. Бывают такие неудачницы. Не любит их Господь. Высшее образование, работа в центральной городской библиотеке (культурного багажа - аж с прицепом), служила секретаршей у крупного босса в нефтегазовой отрасли. Но тоже не сложилось - отправил в
«отставку», заменив на молодую и сговорчивую. С дальнейшим трудоустройством откровенно не везло, а тут еще тетка прибыла на ПМЖ - в крохотную однокомнатную квартиру. У тетки дом сгорел, не выгонять же? А работать родственница не умеет и не умела никогда, но аппетит у нее волчий, язык острый и габариты такие, что ванная комната в ужасе содрогается, когда тетка в нее заходит. Странно устроилась жизнь: расходы есть, доходов нет. И ударило однажды Анюте в голову - а почему бы не попробовать легкого заработка? Попался кандидат каких-то наук, летящий из Н-ска в Стрежевой, - добрый, круглый, как глобус. Помидоры завяли, а всё туда же. После кандидата были мелкий (очень мелкий) коммерсант, штурман отечественной авиации, получивший срочное полетное задание и не успевший добежать до жены; истыканный наколками бандит-геолог - преобразователь природы, сто чертей ему в бороду - просто задавил Анюту своей тушей. Она и не почувствовала ничего - правильно, что почувствуешь в обмороке? Потом решила ванну с солью принять - отойти от стресса, соль насыпала, не дождалась, пока растворится - попу до крови расцарапала…
        - Ты был пятым, - заключила она. - Но вмешались… как их… роковые обстоятельства. Теперь не знаю, как жить дальше. Страшное ремесло.
        - Даже не знаю, что тебе посоветовать, - пробормотал я, припадая к бутылке. На дне еще что-то плескалось. - В принципе, проституция - не самое почетное занятие.
        - Серьезно? - изумилась путана. - Ты открываешь мне глаза. Послушай, - она решительно сменила тему, - ты что-то говорил про рабство? А к чему ты это говорил?
        А дальше я не понял, что нашло. Размяк, потек, принял алкоголь - достаточно, чтобы развязался язык. Да еще эта девчонка, присутствие которой, глупо признаться, взывало к откровению. Или не откровение это было вовсе, а дурная привычка размышлять вслух? В общем, нашло, и я начал изливать душу. Рассказывал все, что со мной было. Лаконично - сжатыми тезисами. Начал с того, что жил на свете некий старший следователь военной прокуратуры Луговой Михаил Андреевич, которому так же не повезло с работой, - сослало руководство в богом забытый Марьяновский район на севере Иркутской области. И с личной жизнью не сложилось - жена приделала рога и скрылась. И работу подкинули незавидную - сопровождать роту военнослужащих, преследующих двух дезертиров, с помпой сбежавших из части. У рядового Райнова папа переехал на работу в Кремль, и решил он в этой связи вытащить сына из армии. А пацаны-то не знали, вот и рванули, не стерпев издевательств. При этом прекрасно знали, куда бежать - подсказал один хитроватый товарищ. Дескать, имеется неподалеку страна всеобщего равенства и счастья… Действительно, имелась страна.
Государство в государстве. Большая аномальная зона, в которую трудно попасть, еще труднее из нее выбраться. Каратай. Республика дезертиров. Загадочное урочище километров восемьдесят в поперечнике - с юга ограниченное непроходимой горной страной, с севера - топяными болотами. Та самая легенда, о которой больше века ходят слухи по Сибири. И самое обидное, что никто к этим слухам не относится серьезно. Дезертиры знали о тропе в скалах. Открыли огонь, когда подразделение ракетчиков взяло их в клещи. И пропали… Нескольким несчастным, среди которых был и следователь Луговой, удалось взять след. Мы гнались за преступниками по подземным галереям, попали в обвал. Бурная река вынесла нас на поверхность и бросила на камни. Красивее места в Сибири я не видел. Территория, покрытая мраком таинственности… Мы пытались вырваться из этой красоты, но только увязали. Нас водили лешие, гнали дикари, бородатые вооруженные громилы из сказаний о Кудеяре. Мы вступали в стычки с работниками спецслужб, имеющих в Каратае собственный интерес - в виде никем не контролируемых алмазных приисков. Предприимчивые люди держали здесь
армии рабов, выращивали наркоту. В долинах с благодатным климатом произрастал даже опиумный мак. Плодились секты - местные феодалы умудрялись держать их в узде. Контрабандные тропы тянулись через Каратай, за проезд по оным взималась плата. Держу пари, здесь творилось много чего и похуже - я просто не успел это выяснить в силу кратковременности «командировки». Сам факт существования закрытого анклава, о котором никто не говорит, - разве не напоминает таинственный эксперимент с неизвестными целями, проводимый неизвестными лицами и организациями? Мы пытались вырваться из этой трясины, теряли людей. Я застрял на две недели в концлагере Саула - хозяина Лягушачьей долины. Подавляющую массу рабов составляли люди с физическими и умственными отклонениями, тайно завезенные в Каратай. Местный правитель, некто Благомор, радеющий за свою безопасность, вербовал меня в свою команду, но я был против. Надвигался передел - он это чувствовал. Мы бежали из концлагеря - я набрал себе в команду достойных людей. Вырвались из ада и вновь скитались по урочищу. Предательство - как гром среди ясного неба. Участник заговора
против Благомора все время находился рядом с нами! Сообщник капитана Орлеги, которого мы умыкнули из жилого городка алмазного прииска… В этой мясорубке уцелели только мы с Орлегой (не умею я приканчивать безоружных). С этого часа мысль об уходе «за пределы» становилась идеей фикс. Я бежал, прихватив с собой коллегу Павла Викторовича Булдыгина, застрявшего в «республиканском» лазарете. Доставил жене, снабдил деньгами на первое время… и растворился на просторах необъятной страны. Кочевал из города в город, из региона в регион. От мысли о возвращении в Каратай волосы вставали дыбом. Уж лучше сразу в топку. А за мною мчался по пятам… Уж лучше бы исполнительный лист. Я даже не задумывался, какие люди и организации на меня поставили и почему именно на мне пересеклись векторы их интересов. Я бегал, как заяц, и вот сегодня ночью чуть не добегался. Эти демоны везде. Не хотелось бы думать об этом, но, боюсь, и завтрашний день не принесет результата, на который я рассчитываю…
        Я закончил свой сумбурный рассказ и замолк. Осторожно скосил глаза. «Благодарная слушательница» смотрела на меня с неприкрытым страхом и, похоже, решала дилемму - сразу сбежать или пока остаться.
        - Что? - вздохнул я.
        - Это… мистика? - тихо спросила она.
        - Физика, - разозлился я. И по какой нужде тут, спрашивается, распинался?
        - Ну, ничего, ничего. - Она погладила меня по руке. - Будет о чем поговорить с психиатром…
        - Ладно, поговорили уже, - отрубил я. - Кстати, Соколова, давно хотел тебя спросить. Ты случайно оказалась в баре гостиницы? Знаешь, не могу избавиться от тягостного ощущения, что ты хорошая актриса.
        Воцарилось гнетущее молчание. Только ветер шумел в кронах деревьев - гудел, подвывал, как далекий паровоз. Анюта беспокойно шевельнулась.
        - Ты в каком это смысле?
        Я внимательно следил за ее лицом. Прояснилось в голове, алкоголь не мог пошатнуть мой разум. Некоторым женщинам, о чем свидетельствовал горький опыт, свойственно в минуты опасности проявлять повышенную резкость.
        - Да уж не в библейском, Анюта, - это я про смысл…
        - Тьфу ты. - Она расслабилась. - Ты подумал, что я с ними заодно… Льстишь, Луговой. Ты точно сумасшедший… Тараканы в голове чего-то празднуют? Может, права мне зачитаешь? Их, знаешь ли, не так уж и много…
        - Ответь на вопрос, Соколова.
        - Кретин! - взвизгнула она. - Ты же сам подошел ко мне в баре!
        - А как к такой не подойти… - Кровь прилила к щекам. Скрипнув зубами с досады, я завел «одержимый бесами» грузовик и начал выдергивать его из леса.
        Я остановился на краю поля, задумчиво поглаживал рычаг трансмиссии. Кто бы объяснил, куда ехать. Пределы Томской губернии мы, наверное, еще не покинули. Я нашел Полярную звезду под ковшом Большой Медведицы. И какая польза с этого точного ориентирования? Подводил меня мой «светлый» ум. В свете фар мерцала развилка - от проселочной дороги отпочковывалась аналогичная и по широкой дуге тянулась к темнеющему справа лесу. А та, что слева, убегала к поселку за перелеском - горели огоньки в домах полуночников. Тучки понемногу рассеивались - в разрывах между лохмотьями мерцали звезды, показался спутник Земли, озарил заросшее разнотравьем поле. Часы показывали начало третьего. Неторопливо протекала ночь. Я испытывал сомнения, колебался. Не должен был я этого делать! Я обязан быть решительным и твердо знать, чего хочу!
        Анюта помалкивала в ожидании вердикта.
        - Ладно, подруга, - решился я. - Прости за все, не знаю, кто ты такая, и знать не хочу. Не сочти за бессердечие, но дальше ты со мной не поедешь. Это опасно прежде всего для тебя, а не для меня. Прогуляешься, жирок растрясешь - зато останешься в приятной компании живых людей. Будь здорова, хорошо провели время. И моську не забудь помыть, - добавил я, - прежде чем с людьми общаться станешь.
        Она вздохнула - тяжело так, драматично. Потом еще раз. Давила на больные струны.
        - Только не жалоби, - предупредил я. - К прениям не переходим. Деньги у тебя есть. Попросись на постой к добрым самаритянам. Утром спросишь, где тут ближайший автобус до областного центра. Топай, Соколова, топай. Славная ночка. Не мотай мне нервы.
        - Сука ты, Луговой, - резюмировала Анюта и стала выбираться из машины.
        Оценка была резковатой. Но, в сущности, справедливой. Я молчал. Угрюмо смотрел, как она уходит по дороге - шатаясь, припадая на левую ногу, волоча сумочку - та подпрыгивала за ней в пыли, как миниатюрные санки. Гордая - не оглянулась. Миновала развилку, ушла влево. Бороться с последствиями этой ночи нужно было решительно и сразу. Я снял машину со стояночного тормоза, доехал до развилки, повернул направо, прыгал по кочкам, обеспокоенно прислушиваясь к веселому дребезжанию под капотом. Темный лес неторопливо приближался. Мне требовался план хотя бы на ближайшую неделю. Просто сесть и подумать. Вариантов множество. Напиться до зеленых соплей, удалиться в ближайший скит и слушать, как растет борода, записаться в Иностранный легион…
        Да что со мной происходило?! Я ударил по тормозам и начал ждать, пока противоречия разорвут меня окончательно. До леса оставался какой-то пустяк! Но я сидел, как полное ничтожество, проницал черноту за окном, ждал, пока в хранилище совести, запрятанном глубоко в желудке, создастся критическая масса. Выдал в пространство непечатную тираду и… принялся разворачивать машину.
        Через несколько минут я догнал Анюту - она брела по дороге против ветра, вся такая гордая, недоступная. Даже не покосилась в мою сторону.
        Несколько минут я ехал рядом, свесившись из окна. Ждал, пока она что-нибудь скажет. Она молчала. Я тоже молчал. Наконец, она не выдержала, повернула голову.
        - Чего смотришь? Даму под парусом не видел?
        - Садись, - сказал я, - яхтсменка. Считай, разжалобила. Довезу тебя до какого-нибудь приличного места, а там уж, извини. Мэри Поппинс, как говорится, до свидания.
        - Не сяду, - фыркнула Анюта. - Я уже в непосредственной близости…
        - От непосредственной близости, - кивнул я. - Ладно, прости, погорячился, бросил тебя одну в трудную минуту. Садись, говорю!
        Я резко остановил машину. Она вздохнула, кое-как обошла капот, застряла в дверях.
«Порвали парус?» - хотел я съехидничать, но в горле застряло. Зря я орал на нее. Она качалась от усталости, нога срывалась с подножки. Пришлось обойти машину, подобрать слетевшую туфельку, подсадить. Мы ехали молча. Миновали поселок, где в нескольких домах горел свет, потряслись по полю, свернули за покатый холм. За возвышенностью проселочная дорога влилась в щебеночную, и стало веселее. Показались крыши большого селения. Мы проехали заправку, состоящую из цистерны и сломанной колонки, миновали околицу. Потянулись дома барачного типа. Поселок спал - ни одного огонька. Под капотом древнеяпонского грузовичка происходили какие-то метастазы. Двигатель начал всхлипывать, чихать, плеваться. Замигала красная лампочка на приборной панели. Я плавно выжал тормоз.
        - Странно, - пробормотала Анюта. - Раньше эта штука не плевалась.
        - Раньше в этой штуке был бензин, - проворчал я.
        Я выбрался из машины, извлек из-под сиденья канистру и отправился искать отверстие бензобака. Бензин сливался неторопливо, я успел осмотреть окрестности - погруженные во тьму бараки, кучку сараюшек перед примыкающим проулком, гору битых кирпичей, сваленные в беспорядке брусья. Скрипнула автомобильная дверца, Анюта - типичная зомби - не видя, что творится у нее перед носом, протащилась по траверсу и застучала в железную дверь.
        - Не стучи, - буркнул я. - Это трансформаторная будка. Куда тебя понесло? По нужде приспичило? Так сходи под машину - резина стерпит.
        Она упорно стучала - видно, решила это делать до образования румяной корочки. Я выбросил пустую канистру, завинтил крышку бензобака и отправился спасать боевую подругу. Обнял за плечи, увел от трансформаторной будки. Она протяжно засопела - сложила головку мне на плечо и уснула. Я почувствовал что-то тянущее в костяшках левого кулака. Эту соню было проще донести, чем довести. Я поднял ее на руки, подхватил сумочку.
        Но даже не донес! Развязка подкралась незаметно, с выключенными фарами! Откуда она взялась, из переулка? У этих японских джипов мотор работает абсолютно беззвучно!
        - Ну, хватит, Луговой, - прозвучал насмешливый мужской голос. - Побегали уже. Аккуратно положите женщину и медленно поднимите руки. К вам не будут применять мер физического воздействия.
        Шея перестала гнуться. Тоска в груди - не продохнуть. Эх, отмотать бы обратно… Я повернулся вместе с повисшей на плече Анютой. Громада внедорожника возвышалась в двадцати шагах. Двое приближались - медленно крадучись.
        - Не надо геройствовать, Луговой. Вам женщина мешает. Положите ее - хоть в машину, хоть на землю, будьте же благоразумны.
        Не хотел я быть благоразумным! Коленом распахнул дверцу, пристроил женщину на сиденье. Она спала - хоть бы что. Не смог бы я - по вполне понятным причинам - перевалить через нее за руль, дать по газам и с триумфом умчаться. Но где-то был пистолет…
        - Давайте не дергаться, Луговой. У вас оружие, мы знаем. Медленно поднимите руки и сомкните за головой. Чувству вашего достоинства ничто не угрожает. Мы не та компания, что пыталась прикончить вас в гостинице.
        Существовали, насколько понимаю, три компании, имевшие на меня виды в связи с событиями в Каратае. Одна компания, ведомая Орлегой, хотела отправить меня к праотцам; другая, в коей значился «его величество» Благомор, собиралась предоставить мне «работу»; а третья, зная, что вторая компания рано или поздно предоставит мне «работу», была не прочь переманить меня к себе и сделать поставщиком информации. Ни с одной из этих компаний мне было не по пути (особенно с первой).
        В голове проматывались варианты. Имеет голова такое свойство - вести кипучую деятельность в безвыходных ситуациях. Я медленно отошел от машины и поднял руки. Заводить их за голову не спешил, перед этим нужно было выбросить Анютину сумочку, висящую на ремешке. Двое приближались.
        - Проблемы со слухом, Луговой? - Голос второго мужчины был значительно резче. Он и стал будильником для Анюты. Истошный визг забился в кабине! А кто виноват? Предупреждали - уходи, не жалоби, нельзя нам быть вместе! И сразу все переменилось, пришло в движение. Первый притормозил, второй шагнул ко мне. Я тоже не стоял. Взметнулась сумочка, я перехватил ее в правую руку - отменная праща! А если учесть кусок трубы - просто убойный материал! Была у меня в начале вечера неясная мысль, что если в первом акте на стене висит ружье…
        И послал ее с удивительной точностью! Агрессор получил по челюсти и рухнул, как подкошенный. А я нашляпил. Вместо того, чтобы выхватить пистолет, я кинулся ловить столь незаменимую в ратном деле сумочку, поскользнулся на брошенной мною же канистре и с воплем, на удивление созвучным с воплем Анюты, растянулся на земле. За секунду до удара пистолетной рукояткой успел подумать: вот и подошел к концу мой затянувшийся квест…
        Пробуждение было странным, отрывочным, частичным - в нем участвовали отдельные органы чувств, но не зрение. Я лежал парализованный, кружилась голова. В горле было сухо, по лбу катился пот, но, несмотря ни на что, я чувствовал себя вполне сносно и был не прочь поболтать.
        - Вот вы и с нами, Михаил Андреевич, - вкрадчиво говорил незнакомый голос. - Побегали, пора и домой. Вы же не беспризорник какой-нибудь.
        - О, да, - ответствовал я. - Дом, милый дом… Вы не представитесь, уважаемый?
        - Излишне, Михаил Андреевич. С вами беседует… хм, не автоответчик, скажем так - специалист среднего звена, пребывающий в курсе нашей темы и знающий вопросы, на которые вы дадите ответы. Вы же не прочь пообщаться?
        - А как я откажусь? У нас сегодня «амиталовое» интервью?
        - О, вы читали «Пособие по психиатрии для инакомыслящих» под редакцией Буковского? Вы образованный человек, Михаил Андреевич. Стоит ли забивать себе голову? Совершенно не важно, какое вещество вам ввели - кетамин, пентотал, амитал-натрий или скополамин. Оно в любом случае подавляет вашу волю и лишает способности спокойно врать. А еще поднимает настроение, согласитесь.
        - Оно не вредное?
        - О, нет. На ваше богатырское здоровье данная прививка никоим образом не повлияет. Здоровый сон - и будете как огурчик.
        - Позвольте усомниться, уважаемый… Насколько я знаю, последствия сродни с осенним гиповитаминозом - зрение садится, усталость прогрессирует, ногти ломаются… Зря вы так. Информация, коей я владею, не стоит того, чтобы жертвовать моим неповторимым здоровьем. Могли бы и так попросить - я бы охотно поделился.
        - Сожалеем, но такой порядок.
        - Неправильный у вас порядок…
        - Лучше неправильный, чем никакого.
        - Где женщина, что была со мной?
        - Хм, нехорошо, Михаил Андреевич. Здесь не викторина, не свадебный конкурс, вопросы задаю я. Забудьте про женщину, она никто, пройденный этап. Использовали, расплатились и выбросили из головы. Но чтобы вы окончательно не расстроились, скажу - ее не убьют. Сами виноваты - зачем вы так откровенничали с ней в машине? Пусть она и не поверила вам, но пускать это дело на самотек мы не можем. Предвосхищаю ваш второй нетактичный вопрос - как нашли вас в сельской местности в тридцати верстах от томского аэропорта. Сами, наверное, догадались: в машине был маячок. Машина нашей организации, понимаете? Подержанная, но надежная и в глаза не бросается. В кабине имелся не только маячок, но и микрофон, так что мы примерно были в курсе происходящего. Вас хотели взять без шума, но вы же не можете без шума - вы обожаете спецэффекты и членовредительство. На ваш след вышли еще в Барнауле, но не светились, поскольку заметили конкурирующую организацию, проявляющую к вам интерес…
        - Капитан Орлега? Гнусный заговорщик… Он еще не расстался с компанией, планирующей свергнуть с трона вашего царька?
        - Нет, их намерения с каждым месяцем становятся все более угрожающими. Но давайте поговорим о другой компании - есть еще и третья сила, не забыли? В ноябре месяце вы имели беседу с господином, занимающим ответственный пост в Управлении ФСБ по Н-ской области…
        - Вы про Пал Палыча?
        - Хм…
        - Да уж, славно мы поиграли тогда в пятнашки… Он нашел меня во второсортной пельменной на Советской улице. Каков он из себя, вы и сами знаете. Удостоверение, уверен, подлинное, но я в него не заглядывал. Зовут ли его Пал Палычем, не знаю… Господин выразил уверенность, что скоро меня найдут люди, не имеющие к его организации никакого отношения, и сделают настойчивое предложение. Бегать господин не советовал. Предлагал поработать двойным агентом. Собирать информацию… на новом месте работы.
        - Каким образом предполагалась связь?
        - Банальная телефонная. Мне бы ответили в любое время суток.
        - Не подкинете телефончик?
        - С удовольствием. Признаюсь честно, ни на кого не собирался работать. Ни на их дядю, ни на вашего. Пустился в бега, и хочу похвалиться - семь месяцев жил нормальной кочевой жизнью…
        - Телефончик, пожалуйста.
        Я продиктовал несколько несложных цифр.
        - Спасибо, Михаил Андреевич. А номерок-то сохранили в памяти…
        - А он простой. Рад бы забыть, да не могу.
        - Разумеется. Что еще сказал ваш несостоявшийся куратор?
        - Ох, как давно это было… Пал Палыч пытался меня убедить, что его компанию меньше всего волнуют алмазные рудники и прочая коммерция, процветающая в Каратае. Лукавил, конечно, но вдруг и вправду не всё так прямолинейно? Говорил про какой-то
«испытательный полигон»…
        - Простите?
        - Эксперимент, благополучно свернутый несколько десятилетий назад. Чужие слова - за что купил, за то и продаю. «Совет мудрецов», набившая оскомину конспирология, все такое… Слышали про утопию? Модель идеального общества, несбыточно красивая мечта о будущем. Страна, где все по справедливости, граждане реализуют свои способности, получают по потребностям, где все общественные противоречия успешно разрешены - ну, типа коммунизм… Научный опыт - именно так он и сказал. Эксперимент продолжался почти век, но потом… как-то не срослось.
        - Несбыточно красивая мечта? - недоверчиво переспросил собеседник. - Но вы же были в Каратае, Михаил Андреевич, вам не приходит в голову, что эта большая аномальная дыра, сопряженная с практически голливудским хоррором…
        - Да нет, уважаемый, ужасы вполне российские. И с тихим библейским раем действительно не смыкаются. Думаете, я размышлял над словами Пал Палыча? А вдруг он обычный сумасшедший?
        - Ну, хорошо, - помявшись, сказал собеседник. - Спасибо за откровенность. Мы разберемся с информацией - как бы дико она ни звучала. Позвольте вас еще помучить, не возражаете? Расскажите всё, что случилось с вами прошлым летом. Как попали в Каратай, как бежали оттуда, с кем общались по мере вашей увеселительной прогулки по урочищу. Это важно, Михаил Андреевич. Любая информация из ваших уст может иметь значение.
        Полагаю, особое значение для них имела информация, связанная с заговором. У меня не было оснований что-либо утаивать. Он ни разу не перебил, не одернул, когда меня заносило в лирику. Тема иссякла, но я не стал молчать.
        - Послушайте, как вас там… Надеюсь, с моим бывшим коллегой по прокуратуре Булдыгиным вы не сделали ничего… неправомочного? Это стареющий беззащитный человек, не обладающий опасной для вас информацией…
        - Не волнуйтесь. Планы на вашего товарища имелись, но, насколько знаю, они остались планами. У вашего коллеги случилось небольшое психическое расстройство - причины, думаю, на поверхности. Руководство прокуратуры не поняло, где отсутствовал Павел Викторович две недели и что случилось с исчезнувшими с ним людьми. Супруга встала горой. Гнала посторонних, мужа из дома не выпускала. В один прекрасный день они бросили служебную квартиру в Марьяновске, собрали минимум вещей и уехали в город Поронайск Сахалинской области - к сестре вашего коллеги. В данный момент там и проживают. Павел Викторович работает сторожем в доке, втайне от начальства пьет горькую - надо заметить, в меру - и тоскливо смотрит в сторону Японии.
        Звучало неплохо, но я не исключал, что собеседник врет. Впрочем, сестра у Булдыгина в Поронайске имелась.
        - Это не ложь, Михаил Андреевич, - понизил голос собеседник. - Все делается ради наших добрых отношений. Вы же понимаете, с кем имеете дело?
        - Вы работаете на Благомора…
        - Совершенно правильно. На того самого человека, благодаря которому в Каратае сохраняется порядок. Можно как угодно относиться к этому порядку, но он… порядок. В случае свержения… хм, существующего строя, Каратай будут тянуть в разные стороны, и воцарится такая мясорубка, что мало никому не покажется.
        А вот в этом собеседник не лукавил. Порядок держался на существующем режиме. А особый порядок сохранялся в КОНЦЛАГЕРЯХ, в которых ежедневно хоронили десятки умерших. И отстрел одичалого «отработанного материала» по ущельям и равнинам считался частью БОЛЬШОГО порядка. А также то, что люди по всей стране бесследно исчезали, чтобы всплыть потом в Каратае в качестве бесплатной рабочей силы…
        - Наша беседа подходит к концу, Михаил Андреевич. Вам уготовано неплохое будущее - если не наделаете, конечно, глупостей. Благомор вас видел в деле, он хочет с вами сотрудничать. Вы строптивы, но вы тот человек, который ему нужен. Вы не связаны с его врагами…
        - Правда?
        - Не связаны, успокойтесь. Это ваша судьба, от нее не уйти. Позвольте, кстати, ложку дегтя. Ради закрепления, так сказать, отношений. При последнем задержании - в поселке Томилино - вы убили человека. Это не трюк, Михаил Андреевич, вы действительно убили человека. Помните, сумкой? Вы разбили ему череп, височные кости впились в мозг. Он умер через час - только и успели довезти до больницы. Покойного звали Рогачев Анатолий Федосеевич - майор МВД, заместитель начальника районной криминальной милиции. У погибшего остались жена и дочь. Он работал на нас, но федеральным органам, которые объявили вас во всероссийский розыск, слово
«Каратай» ни о чем не говорит.
        - Мне очень жаль…
        - Не то слово. Его коллеги были в курсе, кого задерживали. Теперь ваша физиономия имеется в любом отделении милиции от Владивостока до Калининграда. На Большой земле вы больше жить не сможете. Оно и к лучшему, Михаил Андреевич.
        - Вы знаете мои моральные установки - они вам не подходят. Лично я не могу себя представить…
        - Люди меняются.
        - Люди не меняются…
        - Ах, перестаньте, Михаил Андреевич. Работники спецслужб, не блещущие талантами, становятся президентами, домохозяйки - знаменитыми писательницами, инженеры - юмористами. Неужели не справитесь? Главное, под каким углом на это взглянуть. Давно пора вам реализовать свои способности - чего на государственной службе вы сделать явно не смогли…
        Не знаю, где меня держали. Я очнулся в серой комнате, похожей на номер в заштатной гостинице. Кушетка, кресло, продавленное до пола, дорожка поверх неровных половиц. Еще одна комната - с натяжкой гостиная, скромный санузел. В гостиной имелись зеркало, пожилой японский телевизор, шкаф с потрепанными книгами и даже выход на закрытую веранду с видом на бетонный забор. В зеркале отражался опухший мужик в домашних тапках с тоскливым взором. Сломалось что-то в отражении. Всё, от чего я бегал, догнало меня, переломило и построило. Я не знал, кто я теперь, каким буду, смогу ли с чистой совестью смотреть себе в глаза. Мне сделают «неплохое» предложение. В противном случае, к чему эта возня с бывшим следователем военной прокуратуры? Переправить в Каратай, и пусть работает в «лучшем» концлагере, пока не загнется. Но назревало что-то особенное. Похоже, Благомор всерьез собрался реформировать свои подразделения охраны и безопасности. Во что я превращусь через несколько месяцев? На чем меня доломают и перекуют?
        Время в этом заведении тащилось, как хромая черепаха. Почему задержка? Технические накладки? Давали время свыкнуться с положением? Им это почти удалось. Неразговорчивые люди принесли мне одежду, периодически доставляли еду - вроде той, что скармливают пассажирам эконом-класса в самолетах (сытно, съедобно, но особой радости не доставляет). Полный «олл инклюзив». Я шатался по комнатам, листал отечественные детективы, изданные в прошлом десятилетии, мотал каналы в телеящике, которых было не так уж много, временами сидел в плетеном кресле на веранде, любовался небом. Иногда посматривал на себя в зеркало. Одутловатость (побочное явление медикаментозного «вмешательства») постепенно спадала, но веселее мужик в зеркале не делался. В его глазах, помимо тоски, обжилась обреченность. Часов меня лишили, представление о времени я получал по цвету неба. Часами не мог уснуть, ворочался, думал, вспоминал. Правду говорят: «Кто не страдал бессонницей, тот не знает своей биографии». На второй или третий день затвора я начал подмечать в теле дискомфортную тяжесть. Взялся за физические упражнения. Качался при помощи
подручных средств - дивана, тумбочки для телевизора, - качался до полного изнеможения. Бегал в душ по несколько раз на дню. Неоднократно порывался спросить у молчаливых парней, как долго тут еще сидеть, и всякий раз прикусывал язык. На Голгофу никогда не поздно. А эти типы все равно не скажут.
        На третий, кажется, день вместе с едой на подносе я обнаружил пахнущую типографской краской вечернюю томскую газету. Это было неспроста. Я пробежал глазами по заметкам. «Нужный» материал располагался на второй странице в разделе
«Криминальные новости». Это была не лучшая моя фотография. Снимки с собственной свадьбы, когда я щеголял во взятом напрокат фраке, нравились мне больше. Данное фото трехлетней давности было взято из личного дела, хранившегося в отделе кадров Марьяновской военной прокуратуры. На снимке я был моложе, но вполне узнаваем. Ничто так не портит лицо, как надпись «Внимание, розыск!». Разыскивался особо опасный преступник, совершивший в П…ском районе серию разбойных нападений на сотрудников правоохранительных органов, в результате чего один офицер погиб, двое получили серьезные увечья (стало быть, те двое в грузовичке тоже были
«офицерами»). Может быть вооружен… Пока не вскрылась его звериная суть, работал старшим следователем Марьяновской военной прокуратуры… Всем гражданам, кто имеет об этом человеке хоть какую-нибудь информацию… Не думаю, что для отправки меня в депрессию «жрецы» Каратая стали бы выпускать собственную газету. «Вечерка» была настоящей. Меня не мучила совесть о погибшем майоре МВД. Сам напросился. И неизвестно, я ли его убил, или свои слегка придушили, пока в больницу везли. Но настроение окончательно испортилось. Мрачнее тучи, я метался по своим клетушкам, грыз ногти, когда явились двое молодчиков, лаконично приказали надеть ботинки и следовать за ними.
        - Куда? - вздохнул я.
        - В подвал, - внес ясность конвоир. - Сегодня в нашем клубе будет фильм и познавательная лекция. Танцы… по желанию.
        По белой простыне экрана ползли панорамные таежные виды. Снимать это могли где угодно. Хоть в Канаде или, скажем, в штате Вашингтон. Сосны и пихты везде одинаковые. Но картинка была красивой, не отнять. Полнометражный рекламный ролик. Камера под приятную фортепианную музыку фиксировала цветущие долины, обрамленные живописными скалами, уступами сползающую в ущелье тайгу - охапки лапника переливались изумрудным цветом. Искрящиеся водопады, низвергающие воду в каменные чаши-бассейны, тянущуюся змейкой горную речушку, кишащую форелью. Стадо пятнистых косуль форсировало пологую лощину. Кралась за добычей пушистая рысь, громадный бурый медведь носился по мелководью и лапой глушил рыбу. Потом он же, привстав на цыпочки, тянулся к дуплу дерева, в котором поселился пчелиный рой, лапой выгребал оттуда мед, терпел укусы разъяренных пчел. Сияли ослепительной лазурью озера, звенели солнечные березняки. Обрывки «социума» - опрятная деревенька попала в кадр оператора - добротные бревенчатые избы, палисадники, украшенные яблонями и подсолнухами, клумбы всех цветов. Вполне довольные жизнью мужики в расстегнутых
жилетках задорно пилили дрова. Смеялись девушки на завалинке, плюясь лузгой от семечек. Рыбаки, весело матерясь, натягивали сеть поперек течения…
        Всё это смутно напоминало агитки геббельсовской пропаганды - о том, как хорошо живется бывшим советским гражданам в концлагерях и прочих гетто на оккупированных территориях.
        - Относительно протяженная территория, ограниченная Среднесибирским плоскогорьем, Приленским плато и Ангарским кряжем, - комментировал происходящее на экране хорошо поставленный голос «лектора». Голос проистекал не из записи - он был живой, говорящий скрывался в темноте. - Каратай - урочище, то есть место, кардинально отличающееся от окружающей его действительности, - расположено в обширной замкнутой котловине. Связи с миром в привычном для вас понимании не имеет. Феномен. Загадка природы. Одно из неизученных и неучтенных чудес света. Видеозапись, предложенная вашему вниманию, сделана действительно в Каратае - нам незачем рекламировать свой товар, господа. Возврата к прошлому для вас не будет. Вы всё увидите своими глазами. Местность удивительно красивая, хотя, должен признаться, вам показаны только лучшие стороны тамошней жизни. Будь всё так идиллически, не потребовались бы услуги специалистов вроде вас… На территории урочища находятся несколько сотен деревень, есть крупные поселения, часть Каратая оснащена всей необходимой инфраструктурой и не только пригодна для жизни, но и… я бы так сказал -
желательна для жизни. Население в обжитой местности разношерстное, преобладают русские - потомки староверов, сибирских крестьян, семеновских казаков, не пожелавших эмигрировать в Маньчжурию; дети и внуки так называемого
«бериевского» пополнения - освобожденных с Колымы в 53-м. Буряты, якуты, эвенки, потомки буддистских монахов, успевших унести ноги от Советской власти; шаманов, которым в смутные годы социализма тоже досталось. Потомки беглых пленных японцев, китайцы, сумевшие избежать высылки в 60-е, корейцы… Зимы в этой местности мягкие - средняя температура минус восемь градусов - что несколько отличается от средней зимней температуры в окружающей Каратай Якутии. Лето жаркое, но не знойное, переносится идеально. Дожди случаются, но не являются катастрофическим событием. Причины данных феноменов изучаются, но до конца пока не выяснены. Вам это и не нужно, господа. Мы пользуемся тем, что имеем. Слава Создателю, как говорится. Урочище, повторюсь, замкнутое, попасть в него крайне сложно. Все «коридоры» контролируются. Информация об урочище в регионы извне, к сожалению, просачивается, но по крупному счету данный феномен пока является чем-то вроде легенды. Инопланетян тоже многие видели. И от снежных людей спасались бегством. В урочище достаточно зон, где нежелательно присутствие человека… но данную тему пока опустим.
Вам предоставляется, господа, не побоюсь этого слова, уникальная возможность жить и работать в одном из самых интересных уголков планеты. Всю положенную подготовку вы пройдете на месте. Уверены, вы сможете реализовать свои таланты. Взамен - хорошее жилье, достойное материальное вознаграждение, а также отпуск дважды в год, место проведения которого вы выбираете сами - как правило, оно должно быть вне пределов России и стран ближнего зарубежья. Доставка на место планируется завтра. Самолетом «Ан-24» вы долетите до опорного пункта нашей организации вблизи северной границы урочища, а далее - вертолетом. А теперь предлагаю познакомиться друг с другом, господа…
        Погас экран, и вспыхнул свет. Бетонный полый куб метров шесть на шесть, в передней части возвышение, свернувшийся в трубочку экран. В «зрительном зале» - несколько стульев. Кинозал, совмещенный с «ленинским уголком», - хотя ни одного плаката или воззвания. В левой части помещения обрисовался «боец невидимого тыла» - мужчина средних лет, с невыдающейся физиономией и полностью седой. Он был одет в двубортный костюм (красная цена - полторы тысячи на распродаже), серую водолазку. Данный экземпляр ничем не походил на хищника. Только глаза - маленькие, цепкие, как колючки репейника, царапали «слушателей», отслеживая их реакцию на доведенный материал.

«Слушателей», включая меня, было трое. У стены, привалившись к ней боком, сидел жилистый тип с жестким «ежиком» и крючковатым носом. Он мрачно смотрел на свернувшийся экран. Позади меня - еще один «претендент на должность» - плотнее первого, бледноватый, русоволосый, с тяжелым немигающим взглядом. Его немного знобило - временами он вздрагивал, передергивал плечами.
        - Луговой Михаил Андреевич, - объявил «лектор», спускаясь в зал. Взгляды присутствующих устремились в мою сторону. Я сдержанно кивнул. - Тридцать семь лет, бывший работник военной прокуратуры. Уволился, можно сказать, с шиком…
        Несколько минут безымянный господин перечислял мои мнимые и реальные заслуги, прошелся по биографии, заострил внимание на том, что, хотя я и славный парень, за мной ведет охоту вся правоохранительная система большого и «великого» государства. Я молчал - что тут скажешь? Самое смешное, что безымянный господин ни на йоту не соврал. Присутствующие офицеры (а разрази меня гром, если это не были офицеры!) тоже молчали, хмуро меня разглядывали.
        - Корович Николай Федорович, - почти без паузы объявил говорящий, и вздрогнул жилистый тип, сидящий у стены. - Сорок три года, уроженец города Омска, женат, двое детей… примите мои соболезнования, Николай Федорович, но увидеться с семьей вам удастся очень нескоро - и просьба отметить, что это не наша вина, а исключительно ваша заслуга. До недавнего времени господин Корович проходил службу в специальном подразделении ФСБ, специализирующемся на отлове террористов. Имеет награды, поощрения от начальства. В активе - реально предотвращенные теракты на территории Северо-Кавказского региона; ряд успешных операций по обезвреживанию главарей бандитского подполья. Командовал группой спецназа. Последняя успешно проведенная операция с участием господина Коровича - уничтожение бандгруппы Асланбека Махтурова в Шалинском районе Чечни. В результате блестяще проведенной операции уничтожены семь из девяти боевиков, включая главаря, двое взяты в плен; потери спецназа - раненный в ногу боец, которого господин Корович самоотверженно вынес на себе из боя. Пребывая в отпуске, Николай Федорович узнал, что в результате
мошеннических действий на рынке недвижимости младшего брата его жены квартира, в которой он проживал в Омске с семьей, оказалась дважды заложенной, и банк грозится отнять жилплощадь, выбросив всех проживающих на улицу. Отыскать родственника супруги не удалось. С целью собрать за короткое время крупную сумму Николай Федорович пошел на авантюру: вступил в контакт с бывшим однокашником Гусейновым, занимавшимся переправкой мака-сырца из Таджикистана в Омск. Акция вопреки обещаниям оказалась не разовой, Николай Федорович, отвечавший за безопасность трафика, попал на крючок к членам преступной группы, на счету которой, помимо доставки наркотика, оказалось несколько убийств работников службы наркоконтроля. Деятельность преступников удалось пресечь, но пока раскручивался маховик правосудия, Николай Федорович как в воду канул. Объявленный в федеральный розыск, он несколько месяцев скрывался, пока не вышел на контакт с нашими людьми и не дал принципиальное согласие работать на нашу фирму. Понимаем, это все от безысходности, Николай Федорович. Но спешу вас уверить, это не конец, это только начало. Вы правильно
сделали, что дали согласие. Ваша жизнь изменится - изменится в лучшую сторону.
        Как-то не было похоже, что последние слова произвели на Коровича впечатление. Он смотрел в пол.
        - Шаховский Валерий Павлович, - сказал ведущий, и все посмотрели на русоволосого мужчину с пульсирующей жилкой на виске. - Уроженец города Саратова, разведен. Тридцать восемь лет. До недавнего времени - руководитель военизированного подразделения МЧС - особой структуры, о наличии которой в недрах уважаемого министерства известно не много. Но как у любой спецслужбы - а МЧС, по сути, гигантская спецслужба с разветвленной сетью филиалов, - в данном ведомстве должны быть вооруженные подразделения. Впечатляющий послужной список, несколько благодарностей, в том числе лично от Сергея Кужугетовича. Прошлым летом в Самарской области были крупные лесные пожары. Авиация МЧС сбрасывала тонны воды, десятки расчетов на земле боролись с огнем. Сгорели несколько деревень - жителей, к счастью, удалось эвакуировать. Собственная служба дознания выяснила, что пожары - по крайней мере, большая их часть - дело рук поджигателей. Установили круглосуточное наблюдение - и благодаря работе подразделения Валерия Павловича удалось схватить нескольких «геростратов». Но огонь уже подбирался к складам воинской части,
расположенной на окраине поселка Верещей. Деревня сгорела, вывозили людей буквально из пламени. Часть складов тоже выгорела. В этот день от сильного напряжения у Валерия Павловича случился нервный срыв. Доподлинно неизвестно, что он думал, но он лично расстрелял троих мародеров, пытавшихся выбраться с наворованным добром из частично сгоревшего склада. Бес вселился в господина Шаховского. Когда коллеги пытались его образумить, он ранил в живот одного из своих подчиненных. Раненый впоследствии скончался. Обладая достаточным мужеством, господин Шаховский тем не менее не явился на допрос к следователю, а когда пришли за ним с ордером, фигуранта дела не нашли. Господин Шаховский пустился в бега. Это его выбор, жизнь одна, не нам его винить.
        Несколько раз по мере изложения Шаховский порывался что-то сказать, то краснел, то бледнел, потом махнул рукой и замкнулся.
        - Добро пожаловать в новую жизнь, господа офицеры, - объявил лектор. - Если хотите, можете пообщаться. Дорогу до своих комнат, думаю, найдете.
        Он исчез в незаметной двери в передней части помещения, и воцарилась интересная тишина. Корович крякнул, оторвался от стены, изобразил несколько разных гримас, как будто разминал мышцы лица.
        - Попали, черт… - У него был скрипучий голос.
        - Жалеете? - пробормотал Шаховский.
        - Не знаю, что и думать…
        Оба посмотрели на меня.
        - Скажите, Луговой, - произнес Шаховский. - Все, что нам тут показали, - он кивнул на экран, - это правда? Вы бывали в Каратае - этот тип сказал…
        - Это не вся правда, - скупо отозвался я.
        - Так и думал, - крякнул Корович. - Дурят головы нашему брату. И все же, вот так по-детски, это добро или зло?
        - Это за гранью добра и зла. Фантастика, господа, ужасы, мистика…
        - Даже интригует, - усмехнулся Шаховский. - Как вы думаете, нас сейчас подслушивают?
        - Обязательно. Но что бы мы тут ни наговорили, это уже не повлияет на завтрашнюю переброску в Каратай.
        - Звучит как «за линию фронта», - заметил Корович.
        - Это и есть фронт, господа. Приятного мало, но местечко любопытное. На вашем месте я не стал бы оплакивать раньше времени свою загубленную жизнь. Не исключаю, что кое-кому понравится.
        - Но вам не понравилось, - вцепился в меня настойчивым взглядом Шаховский. - Сколько вы бегали от этих ребят…
        - А у меня натура другая, - объяснил я. - Прикладная философия, господа. Хочешь выжить - превратись в сволочь. Хочешь преуспеть - превратись в первостатейную сволочь. Не знаю, тревожат ли вас подобные категории. Если нет - то флаг в руки, добро пожаловать в ад…
        Не думаю, что после этих слов они меня возлюбили, как брата.
        Лопасти пропеллера рвали прохладный утренний воздух. Тяжелый грузопассажирский вертолет «Ми-6» шел на крейсерской скорости - километров двести, на высоте около двух тысяч метров. Трясло безбожно - не могло иначе это старое корыто. И дорогу выбрали самую «ухабистую». Я боролся с тошнотой - так и не научился до своих
«преклонных» лет стойко сносить эту воздушную эквилибристику. Два ряда жестких кресел вдоль иллюминаторов - меньше половины из них были заняты пассажирами. Нутро вертолета переоборудовали еще лет сорок назад - судя по ржавчине, изъевшей перегородку в задней части корпуса. Там в хвосте располагался груз, отделенный от пассажиров запертой дверцей.
        Трепало так, словно мы катились по гладильной доске. Я втянул носом застоявшийся воздух с примесью гари, пота, ржавчины, повернулся, уткнувшись в иллюминатор. Утро девятого июня выдалось безоблачным. Под брюхом вертолета тянулся бескрайний лесной массив, перемежаемый островками бурых скал и изгибами речушек. Это был еще не Каратай - я бы почувствовал его. Мы подлетали к Республике дезертиров с севера. Просыпался холодок в нижней части позвоночника, комок вставал у горла - предвестие того, что скоро до меня дойдет весь ужас положения…
        А ведь только сегодня начал прозревать. Впрочем, был просвет, когда меня подняли ночью, заставили вырядиться в грубый серо-зеленый камуфляж, тяжелые ботинки со шнуровкой, защитное кепи с ушами. «Беги, - застучали молоточки по черепу. - При первой же возможности беги. Без денег, документов - ерунда, наживешь, добудешь, а вот свобода твоя… без нее ты не жилец!» Понимали мои «кураторы», что могу взбрыкнуть. Стерегли как особо опасного рецидивиста. Двое по бокам, двое дальше. Замкнутый бетонный дворик, черный кузов мини-вэна (по вместительности я бы назвал его «макси-вэном»), часовая тряска, по ходу которой мы с Коровичем и Шаховским решали сложные философские вопросы. Не сказать, что стали близки, но уже смирились с тем, что будем рядом. Попробуй догадайся, куда нас везли, чья воздушная база и кто все эти люди?! Мы выходили из машины, я еще не расстался с мыслью делать ноги, но даже стойку сделать не успел. Роботы с автоматами на взводе. Напряжены, готовы ко всему, четко знают инструкции и неукоснительно их соблюдают. Тряска в самолете - грузовой борт перевозил заколоченные ящики и кое-что еще, нам
не показали. Стояли на запасной аэродромной полосе, чего-то ждали. Пересадка в предрассветном тумане. Большое ржавое корыто уже поджидало пассажиров. Я успел заметить, что это крупный транспортный вертолет «Ми-6». Производить их начали в далекие шестидесятые - похоже, данный экземпляр и был родом из той эпохи. Листы обшивки отставали от корпуса, подвергались коррозии. Несуразный, похожий на капсулу, с провисшими лопастями несущего винта, по десять круглых иллюминаторов на каждом борту, причем последние четыре затемнены - то ли закрашены, то ли забиты - в том месте, где располагался закрытый отсек.
        Под хмурым оком местной охраны нас загрузили в вертушку. Долго ждали пилотов - у этой махины не один, не два, а, если не ошибаюсь, целых шесть членов экипажа. Пока стояли, старший группы сопровождения Раздаш изложил «полетные инструкции», представил тех, кого считал нужным, проинформировал, что находиться в полете будем не менее трех часов, и если кого-то станет рвать, то пусть это делает себе в карман - не хрен тут вонизму разводить… Потом ругался на поле с начальником местного бардака. Его успокаивали: «Не колготись, старшой, улетите, нам бы твои заботы…»
        Пассажиров в первом отсеке было немного. Временами я открывал глаза, рассматривал бледные лица. Четверо сопровождающих, пятеро пассажиров. Пропорция какая-то странная, гонять такую махину ради пяти персон… Но что я в этом понимал? Мы могли быть «попутным» грузом, могло не подвернуться уместного транспорта, а возможно, властям Каратая было просто безразлично, сколько денег стоит перелет. Если арендуют вертолетную площадку на базе, забитой народом, и никто не задает вопросов, каждый слеп и глух… Напротив меня сидели Корович и Шаховский. Первый думал - явно не об острове в Индийском океане и не о мулатке, подползающей в бикини с бутылкой пива. Второй разглядывал пассажиров - несколько раз наши взгляды пересекались. Справа от них сидела женщина - невысокая, не сказать, что полная, в меру плотная, с приятным лицом, но не любительница выщипывать брови. Оделась так, словно пригласили в поход, а в гардеробе исключительно вещи из бутиков, вот и пришлось фантазировать. Джинсы с бахромой, лакированные ботинки на платформе, утепленная цветная куртка, смотрящаяся дико в ржавом корыте; из-под бейсбольной
шапочки иногда выбивались волосы, она их старательно запихивала обратно. Последнему пассажиру было не меньше пятидесяти. Щуплый, нервный, в очках, напоминающий бухгалтера - он сильно волновался, часто протирал запотевающие очки. Женщина тоже беспокоилась, но она, по крайней мере, умела сдерживаться. Временами она бросала в мою сторону быстрые взгляды…
        Справа через пару сидений постукивал по кобуре здоровяк Раздаш - хрипатый, волевой, простой, как корабельный боцман. Густые усы, кожа в оспинах, красные глаза - следствие хронического недосыпа и интереса к алкоголю. Без повода не орал, но так мог посмотреть, что больше не хотелось. Слева - его помощник по фамилии Тропинин. У этого на лице хотя бы след от образования остался. Молодой еще, осанистый, с тонкими, можно сказать, интеллигентными чертами. Без жестокости в глазах. Человек тянул свои обязанности, а доставляли ли они ему удовольствие, физиономия не сообщала. Двое последних - рядовой состав, доберманы, исправно реагирующие на команду «фас». На коленях укороченные десантные «АКС», магазины, слава богу, не пристегнуты. Первый - бородатый, щекастый - сидел у кабины пилотов, сладко зевал. Второй напротив, у закрытого отсека, щелкал клавишами мобильного телефона (просто баловался или в игрушку играл, вряд ли в этой глуши имелась устойчивая сотовая связь). Временами поднимал голову, ощупывал пассажиров неприятным царапающим взором. Этот тип мне сразу не понравился, было в нем что-то липкое,
отталкивающее - явно не та фигура, с которой комфортно ходить в разведку.
        Я повернулся к иллюминатору - появилось ощущение, что вертолет снижается. Мы находились в полете не больше часа. Зеленый массив под брюхом «Ми-6» определенно приблизился. Проплыла сопка, обросшая хвойными деревьями. Суховато стало в горле. Я перехватил неприязненный взгляд второго охранника. Покосился на Тропинина. Попробовать пообщаться? Парень явно тяготился одиночеством.
        - Мы снижаемся? - каркнул я.
        - Не орите, не глухой, - поморщился Тропинин и глянул на меня как-то не очень доверчиво.
        - Да ладно вам, - сказал я. - Какие еще тайны? Вы «старослужащий», я «новобранец» - вся разница. Поговорите, Тропинин, все равно вам нечем заняться.
        Он посмотрел зачем-то на часы, хмыкнул, подсел поближе. Теперь мы оба смотрели в один иллюминатор. У работника Благомора на пальце поблескивало обручальное кольцо - довольно увесистое, граненое, не за тысячу рублей. Может, не все так плохо?
        - Да, мы снизились, - сообщил Тропинин. - Оптимальный потолок у этого тарантаса за две тысячи метров, но согласно инструкциям полеты собственной авиации над Каратаем должны осуществляться на высоте не более километра. Чуть позднее мы пойдем еще ниже.
        - Под нами Каратай? - Под ложечкой неприятно засосало.
        - О, у вас безотчетный страх от этого слова… - Губы Тропинина поползли в иезуитскую усмешку. - Ничего, Луговой, ничего, три года назад я трясся точно так же. Мы подлетаем к Каратаю, если вам интересно. У вас еще есть возможность разоружить охрану и героически броситься вниз. - Он смотрел на меня насмешливо, изучающее.
        - Да больно надо, - проворчал я.
        - Абсолютно не надо, - согласился Тропинин. - Просто убедите себя, что направляетесь в длительную командировку. Вот я, например, пару недель назад вернулся из Измира, где отдыхал с женой, мы оба получили неплохой заряд бодрости на ближайшие трудовые полгода.
        - Детей нет? - зачем-то спросил я.
        - Детей… есть, - усмехнулся Тропинин. - Проживают с родственниками супруги в… впрочем, неважно, где они проживают. Трогательные встречи иногда случаются, впрочем, не часто. Контракт подписан на десять лет, так что успеем еще пожить полноценной семейной жизнью.
        - Север Каратая, если память мне не врет, непроходимые болота?
        - Полагаю, самые непроходимые в мире. Но даже через непроходимые болота существуют тропы. И участки, относительно не затопленные. Край, где нечего делать пешему нормальному человеку. Испокон веков, с XIX века, здесь селились старообрядцы. Слышали про такой феномен?
        - А то нет, - пробормотал я. - Старообрядцы, считающие себя настоящими православными христианами, селились, кстати, не только здесь. Они селились везде, где только можно. Все эти беспоповцы, бегуны, хлысты, странники, малеванщина…
        - Экий винегрет у вас в голове, - снисходительно улыбнулся Тропинин. - Ну, правильно, разлаялись с Никоном… вы, конечно, понимаете, что я имею в виду не фотоаппарат… с царем Алексеем Михайловичем, насаждавшим церковные каноны по указке византийских кураторов, расползлись по стране. Веками подвергались гонениям, травле, уголовному преследованию. Уйма направлений у этих древлеправославных чудаков. Беспоповцы - «иже священства не приемлющие», не признавали церковных работников, муссировали идею об уже свершившемся воцарении антихриста. Петр Первый, например, - чем не антихрист? Безо всякой иронии говорю. Беспоповцы - тихие мирные люди, скрывались от людей, жили в собственном замкнутом мирке. А община бегунов, духовные пастыри считали, что нужно бежать, скрываться от царствия антихриста. Сооружали двойные стены, сложные подвалы, хитроумные подземные коммуникации, чтобы удобнее было смываться, когда придет антихрист. Были и радикальные общины, хлысты, например. Тоже достаточно милые люди. В основе вероучения вера в возможность прямого общения со «святым духом». А также в то, что он воплощается в
наиболее продвинутых фигурах. А кто у хлыстов продвинутый? Естественно, «кормчий» и «богородица», на пару рулящие «кораблем», - так у хлыстов называются общины. Обычное дело - самобичевание до потери пульса - только так ты достигнешь пресловутого седьмого неба. Сексуальные оргии - естественно, по велению и при участии «христа» и «богородицы». Но, в сущности, все тихо, камерно. Люди к ним не лезут, они к людям… за исключением, конечно, проповедников, вербующих по миру паству. Самая прелесть - это, конечно, скопцы. Агнцы божьи, голуби белые - так они себя называют. Последователи мистической христианской секты. Оскопление - богоугодное дело. Высшее состояние нравственного совершенства. Отнятие «удесных близнят» - вы, конечно, понимаете, о какой части тела идет речь; с частью мошонки - раскаленным железом. Этакое «огненное крещение». И всё практически добровольно, с блаженной улыбкой, под песни и пляски соплеменников. А бывает, что и полностью детородный орган оттяпают - дабы навсегда исключить позывы к греху. И женщин не жалеют - половые губы отрезают, клитор, груди. А потом поют осанны основателю
скопчества Селиванову…
        - И все это, хотите сказать, процветает там? - Я показал большим пальцем в пол.
        - Признаться, это малая толика того, что происходит там. Весь север Каратая контролируют сектанты. Большинство этих сект давно утратили связь с православием, приобрели… - Тропинин покосился на меня как-то странно, - гностический, оккультный и, не побоюсь этого слова, дуалистический характер, - сам засмеялся. - Иначе говоря, сборище полных уродов. Феномен трудно охарактеризовать несколькими словами - все секты разные. Где-то извращения являются апофеозом веры, где-то они вполне умеренны…
        - И вы все это терпите?
        - А в чем проблема? Изгнать сектантов из урочища невозможно, уничтожить - проблематично. Правительство договорилось с ними много лет назад, - слово
«правительство» он произнес без иронии. - Они не лезут в наш бизнес, мы не лезем в их дела. Их «кормчие», «христы» и прочие «пастыри светлых идеалов» получают от нас все необходимое для жизни, взамен проявляют лояльность и стерегут тропы на
«материк». Думаете, они не знакомы с военным делом? У сектантов построены даже несколько диспетчерских пунктов, чтобы следить за воздушным пространством. Если рейс согласован - пропускают, если нет - мгновенно улетает информация. Нарушителя могут сбить. Отсюда и инструкция - все полеты на малой высоте, позволяющей получить визуальную информацию о воздушном судне.
        - Надеюсь, не собьют. - Я невольно поежился.
        - Не бывало еще такого. Натура у «отцов прихода» трусливая. Мы не можем расправиться со всеми сектантами в массе, но порвать отдельную общину - занятие несложное и где-то даже увлекательное.
        - Как же они пополняют свою паству, если живут замкнуто?
        - Кого-то вербуют в окрестных деревнях - занятие несложное, поскольку большинство людей, мягко говоря, не процветает и не отказалось бы от какого-нибудь смысла в жизни. Бывает, что Благомор в качестве жеста доброй воли подкинет ненужных людишек - скажем, отработавших свой ресурс работяг или каких-нибудь инвалидов. Случается, что местные проститутки, обслуживающие нижний состав, залетают - в данном случае никаких абортов, заставляют рожать, а получившихся детенышей - прямым ходом в секту, с пастырем которой существует договоренность. А еще есть подозрение, что сектанты погуливают за пределы Каратая. Снаряжают так называемых «странников» - те и бродят по деревням, не сильно избалованным обилием урожая. Как-то выкручиваются…
        Оцепенение накатило. Не сказать, что я был полным неучем в данном вопросе.
«Чудачества» раскольников трудно переоценить. Одни вполне безвредные, ходят в платочках, отращивают бороды до пят, всего лишь и причуд, что чураются людей, крестятся двумя перстами да обрядовые действия синхронизируют во времени: крестные знамения совершают одновременно с поклонами. А бывает, что волосы дыбом. Распутин был хлыстом - но так и не признался. А уж этот парень знал толк в извращениях. В отдельных сектах было модно самосожжение. «Самосожигание», как говорилось в старину. Благое дело - погубить себя в благочестивом огне. И детишек своих, и прочую родню - если ты ее, конечно, любишь и желаешь ей вечного блаженства.
«Господи, помилуй! Для тебя, Господи!» - орали фанатики и с факелом взбирались на костер. Принятие угарных бань почиталось, другие способы «самоумерщвления». Масса
«добрых традиций». Десять дней девицы, решившие «принять венец», сидели в сарае, без еды, без связи с миром. Затем их выводили - голодных, бледных, в длинных белых рубашках, сталкивали в овраг, наполненный талой водой. Радовались за них, топили, если те брыкались. А затем служили «неугасимые» по усопшим, бились в молитвенном экстазе, восхваляли «пастыря» и «восприемницу», доведших их до такой жизни…
        Не хотелось бы пересекаться с этими «аномалиями». Беседа с Тропининым прервалась как-то внезапно. Кажется, я задремал. Проспал минуты две, открыл глаза. Ничего не пропустил? Болтало, гремело - я начинал привыкать к этой тряске и грохоту. Лампочка над кабиной пилотов прерывисто иллюминировала. Отвернулся Тропинин, скрестил руки и закрыл глаза. Дремали практически все. Не дремала только женщина напротив. Она увидела, что я не сплю, и по лицу ее забегали тени сомнений. Она покосилась по сторонам, опасливо глянула на охранника с царапающими глазками, который спал, оскалив изъеденные кариесом зубы, привстала, перебежала через проход и опустилась на пустое сиденье справа от меня.
        - Ох, простите ради бога… - Тряхнуло, мы чуть не повалились - я успел отбросить ногу и упереться в пол. Она отпрянула и покраснела. Стеснительная, подумал я. Какого хрена она тут делает?
        - Вы можете со мной поговорить? - спросила женщина. От нее исходила такая волна страха, что ее можно было потрогать.
        - Конечно, - без особой охоты отозвался я. - Почему именно со мной, сударыня?
        - Не знаю… - она смутилась. - У вас лицо хорошее, внушает доверие… вам тоже не по себе… Послушайте… меня зовут Людмила… Людмила Суслина… Мне кажется, это не та командировка, на которую я рассчитывала…
        - Вы летите в командировку? - удивился я.
        - Ну, если это можно так назвать… Я работаю в Томском медицинском исследовательском центре. Считаюсь неплохим специалистом…
        - В какой, позвольте полюбопытствовать, области?
        - В области патологий…
        - Каких именно патологий?
        - Анатомических патологий…

«Ничего себе», - подумал я.
        - Это не то, что вы подумали… Вернее, не совсем то. Мы изучаем причины, механизмы развития болезней, осложнения, итоги заболеваний… Это также исследования причин и механизма смерти… Моя специальность - клиническая биохимия. Но вы же не медик, нет? Такие понятия, как танатогенез, патоморфоз, ятрогенная патология - они же ничего вам не говорят?
        - Абсолютно.
        - Дело не в этом. Я пишу кандидатскую диссертацию, в сентябре должна защищаться… Вчера утром меня вызвали к руководству…

«А вот с этого места можно не продолжать», - подумал я.
        - Со своим прямым руководителем Казанским Ильей Петровичем я не успела пообщаться… Он был такой неразговорчивый, не в духе, нервничал… Представил меня незнакомому человеку - мол, коллега из областного патологоанатомического НИИ. Некто Платонов Иван Сергеевич. Тот долго что-то говорил - о том, что я прекрасный специалист, что я именно та, кто ему нужен, что требуется срочная профессиональная консультация, при необходимости назначение курса лечения, что все необходимое оборудование имеется, что это в моих же интересах - мол, случай любопытный, я соберу интересный материал для своей диссертации. Лететь придется в отдаленный район, никому из коллег, друзей и знакомых о командировке лучше не знать. Моя работа будет щедро оплачена, а после того как в моих услугах перестанут нуждаться, меня доставят прямо домой…
        - Насколько щедро вам обещали заплатить, Людмила?
        - Двести тысяч рублей… Пятьдесят выдали сразу же… Он просто из кармана достал и выдал, представляете? Сказал, что завтра прямо из дома меня заберет машина, чтобы оделась потеплее… Он ушел, а я побежала к Казанскому. А тот прятал глаза, бормотал, что Платонов его старинный знакомый, что я должна делать все, что он скажет. Ведь я же не хочу неприятностей в собственном институте?
        - Сочувствую, Людмила. Впрочем, без работы в том месте, куда мы летим, вы точно не останетесь. Уж с патологиями в тех краях…
        Ее глаза испуганно заблестели, задрожали губы. Женщине можно было от души посочувствовать. Неизвестно, как сложится ее судьба в Каратае, но о том, что после выполнения работы ее доставят прямо до подъезда, можно решительно забыть.
        - Что это за место? - пролепетала она.
        Я вздохнул:
        - Место, в сущности, красивое. - И задумался, что бы еще сказать, чтобы не слишком ее шокировать.
        - А что-нибудь утешительное скажете?
        - Простите, Людмила, я не психолог. У меня тоже ситуация незавидная. Как у вас с семьей?
        - Да никак… Многие считают, что я трудоголик, вся в работе, на семью и даже на личную жизнь времени просто не остается… Живу одна, ни собаки, ни кошки, ни рыбок - ведь за ними надо ухаживать…

«Это правильно, - подумал я. - Чем больше заботишься о животных, тем они вкуснее».
        - Это хорошо, Людмила… Впрочем, будь ваша жизнь отягощена семьей, вас бы вряд ли выбрали.
        - Что вы хотите сказать? - Она смертельно побледнела.
        - Не хочу лукавить, Людмила. Мое положение мало отличается от вашего. Ваше преимущество, в отличие от некоторых, состоит в том, что вы едете в Каратай, как вольный человек. Где бы вы ни оказались и что бы ни увидели, ни в коем случае не вздумайте качать права. Работайте не покладая рук, докажите, что вы незаменимый специалист. Закончите работу - проситесь на другую, третью. Забудьте про гуманность, высокую нравственность и прочие морали. В Каратае они не работают. Только так вы сохраните статус вольнонаемной работницы. Если ваше будущее руководство однажды решит, что больше не нуждается в ваших услугах, то это будет самое страшное, что может произойти. Вполне вероятно, вы останетесь живы, но…
        Я замолчал. Не слишком ли круто взял? Глаза женщины наполнились слезами.
        - Повторяю, Людмила, с вами все будет хорошо, если вы правильно себя зарекомендуете. Уж лучше переоценить свои знания и профессиональные навыки, чем недооценить. И повторяю - никаких слез, истерик из серии «отпустите меня домой». И еще раз мои сочувствия - ваша жизнь меняется, и дом у вас будет другой.
        Она сидела, потрясенная, нервно хрустела суставами пальцев.
        - Кто этот тип, похожий на бухгалтера, знаете? - Я кивнул на очкарика. Он беспокойно дремал. Временами бессмысленно открывал глаза, не замечая, что очки почти свалились с носа и в скором времени окажутся на полу.
        - Что?.. - Она не сразу сообразила. - Ах, этот… Я толком даже не знаю. Его фамилия… сейчас вспомню, такая чудная… Головняк. Мы перебросились парой фраз, когда нас везли на аэродром… Нет, он не бухгалтер. Он из института горного дела, какой-то там крупный специалист по шахтному оборудованию…
        Ну что ж, Республика дезертиров скрупулезно отбирала себе кадры. Охрана, безопасность, медицина, добыча полезных ископаемых. Отбирала лучших, зная, что толковые специалисты на дороге не валяются.
        Людмила тяжело вздохнула, закрыла глаза. Я обратил внимание на ее ресницы - невероятно густые, длинные, неизвестно зачем дарованные ей природой.
        И тут вертолет сотряс удар!

«Приехали», - почему-то подумал я. Началась паника. Людмила подскочила, словно собралась куда-то бежать, поскользнулась, растянулась на полу. На нее, словно того и ждал, повалился «крупный специалист» по горному делу. Повскакивали, заметались охранники. Встревожились офицеры - товарищи по несчастью.
        - Сохранять спокойствие! - злобно рычал Раздаш.
        Какое уж тут спокойствие! Корпус вертолета дрожал, машина двигалась толчками. Я прилип к иллюминатору. Вертолет угодил в переплет на небольшой высоте - буквально в нескольких сотнях метров под нами проплывал разреженный зеленый массив. Между кронами деревьев просматривалось что-то серое. Поначалу я подумал, что это земля. Но всмотрелся и почувствовал, как спина холодеет. Это не земля - это были… болота, тянущиеся на многие версты!
        Вертолет продолжал лететь, но такое ощущение, что притормозил.
        - Карпенко, в чем дело?!
        - Петр Афанасьевич, «Стрелой» по нам влупили! - глухо прокричали из кабины. - Что делать, Петр Афанасьевич?! По касательной попали, повреждена обшивка, вроде держимся!
        - Набирайте высоту! Держитесь, мужики!
        - Господи, какая стрела?.. - бормотала, поднимаясь на колени, Людмила. - О чем он говорит? Разве можно из стрелы попасть в вертолет?..
        Из стрелы - которая с оперением и железным кончиком - попасть в вертолет и нанести ему урон действительно проблематично, тут Людмила была полностью права. А вот переносные зенитно-ракетные комплексы «Стрела» именно для того и созданы - сбивать объекты, летящие на малых и средних высотах.
        - Карпенко, где мы находимся, твою туда-сюда?! - ревел Раздаш.
        - Квадрат двенадцать-десять, Петр Афанасьевич! Здесь община Сыромятова! Пастырь Питирим, знаете этого урода?!
        - Продался Иуда! - взревел Раздаш. - Далеко до суши?!
        - Верст восемь на юг, Петр Афанасьевич! Змеиный хребет - не подарок, но там мы смогли бы найти площадку! Только, боюсь, не дотянем!
        - Тропинин, вы что-то говорили про лояльность тутошних пастырей? - Я повернулся к Тропинину. Офицер смертельно побледнел, вцепился в край сиденья, костяшки пальцев побелели от напряжения. Пот катился с него градом.
        - Черт, не понимаю, что происходит… Им должны были сообщить… Это измена, Питирим продался заговорщикам…
        Второй удар потряс корпус стальной махины, и жалкая надежда на спасение лопнула как мыльный пузырь. Я видел в иллюминатор, как полетели обломки хвоста попутно с винтом стабилизатора. Машина потеряла устойчивость, завертелась, как сорвавшаяся с цепи карусель, и судорожными зигзагами стала падать. Орали и катались по полу все - даже те, кому по долгу службы следовало проявлять выдержку и спокойствие…
        Пережить такое состояние - это, надо признаться, сурово. Нас спасло лишь то, что несущий винт продолжал работать, предохраняя вертолет от опрокидывания. Вертясь и раскачиваясь, машина неуклонно стремилась к земле. «А может, это не конец?» - успел я подумать. Ведь падение было сравнительно щадящим. Не кубарем с горы. Я схватился за приваренный к стене кронштейн. Земля носилась по кругу, все, что там было, внизу, слилось в искрящийся вихрь. И вот из этого хоровода стали выскакивать отдельные деревья - какие-то мощные, кривые, заскорузлые, уже набрасывались…
        Я зажмурился, обнял кронштейн…
        Я плохо разбираюсь в мангровых зарослях - это что-то свойственное югу, когда растительность произрастает в воде. Что такое огромный лес - со столетними деревьями, густыми кустарниками, - стоящий на болоте, я никогда не представлял. И вообще сказал бы, что такое невозможно. Вот, собственно, в это дело мы и вляпались. Мощные ветки отпочковывались от стволов, переплетались с ветвями соседних деревьев, создавая своеобразную болотно-лесную сеть. Вертолет завалил пару деревьев, что-то раздавил, что-то не смог и за мгновение до удара сделал крен на нос, что и спасло сидящих в пассажирском отсеке - в отличие от тех, что были в кабине пилотов. Удар был ощутим, но не летален - с воплями, матом пассажиры покатились вниз, к кабине, но тут раздался оглушительный треск - сломался ствол, на который задней частью брюха сел вертолет, и все покатились обратно.
        И всё застыло в шатком равновесии…
        Я отстранил от себя Людмилу - она вышла из ступора, куда-то поползла, виляя попой, на которой болтался кусок оторвавшейся материи.
        - Не шевелиться! - каркнул Раздаш.
        Все замерли, затаили дыхание. Охранник с болотными глазами сделал судорожное движение, выбираясь из неудобной позы.
        - Гайдуллин, замри! - зашипел Раздаш.
        Кажется, нам крупно повезло - керосин не протек, угроза взрыва отменялась - по крайней мере, откладывалась. Пилотам в процессе падения не изменила выдержка - успели выключить двигатели.
        - Мамочка дорогая, - пролепетала Людмила. - Что же у вас тут творится?
        - Нормальная штатная ситуация, - попытался поострить Тропинин и скривился, словно в нёбо воткнулась иголка.
        - Я так не могу… - простонал горный специалист Головняк, судорожно нацепил на нос очки (и как не потерял?) и издал звук, не красящий ни мужчину, ни женщину.
        - Отличное слабительное, - пошутил Шаховский, который после чудесного возвращения на этот свет то стремительно бледнел, то покрывался алым цветом.
        - Гы-гы, - заржал - скорее для проформы - охранник Гайдуллин.
        - Все в порядке? - проворчал Раздаш. - Мне же, мать вашу, за вас отчитываться.
        - Пронесло, кажись, - проворчал Корович, потирая шишку на макушке. - Итить твою налево, в авиакатастрофе побывал…
        - Притыка, что с тобой? - спросил Раздаш.
        Бородатый охранник тяжело дышал. Он лежал, как-то сложно извернувшись, подмяв под себя руку. Прохрипел, приподняв голову:
        - Петр Афанасьевич, я, кажется, руку сломал, эх, едрить-колотить…
        Гайдуллин грязно выругался, даже не глянув на присутствующую в коллективе даму.
        - Притыка, ну ты и лось неуклюжий…
        - Заткнись, Гайдуллин… - Бородач приподнялся, охнув от боли, - борода встала колом, и красиво застрявший в ней кусок ржаного сухарика, который охранник потреблял перед тем как задремать, со стуком упал на пол. Рука висела плетью. Он сделал попытку ей пошевелить - со скрипом, тяжестью попытка удалась.
        - Типичный вывих, - фыркнул Раздаш. - Сачкуешь, боец?
        - Да ладно, Петр Афанасьевич, справлюсь… Состояние, правда - как с мягонького похмелья…
        - Послушайте, вам не кажется, что нам нужно отсюда как-то выбира… - начал интеллигентный Головняк, но старший группы так на него посмотрел, что
«командировочный» стушевался и словно невзначай спрятался за Людмилу, медленно выходящую из тумана.
        Неприятности, похоже, только начинались. Тропинин, выверяя движения, чтобы не нарушить хрупкое равновесие, сполз в кабину, вернулся с такой физиономией, словно побывал в предбаннике ада, и сообщил две отвратительные новости. Первая: экипаж мертв, причем не просто мертв, а там такое варенье… Падая в болото, вертолет ткнулся носом, у людей не было шансов не только выжить, но и сохранить приличествующий вид для похорон. Кабина всмятку, и отсюда вторая плохая новость - рация разбита, связаться с базой в Журавлином невозможно. Сотовая связь на севере Каратая не работает, спутникового телефона в наличии нет. Точные координаты неизвестны (разве что быстренько сбегать на тот свет, спросить у пилотов). Единственная подсказка - информация о том, что до Змеиного хребта - штуковины весьма извилистой конфигурации - порядка семи верст через болота.
        И снова под брюхом вертолета заскрипело, стало ломаться. Завизжала Людмила.
        - Молчи, сука… - зашипел на нее перепуганный Гайдуллин. Стоило научить этого типа галантному обращению с дамами. Но тут корпус «отлетавшегося» аппарата резко пошел вниз, давая крен на правый борт, и загорланили все. Вертолет неторопливо погружался в трясину, вдавливая туда же переломанную им растительность. Люди, суетясь и толкаясь, бросились к двери, но это только усугубило ситуацию. Центр тяжести сместился, тушка «Ми-6» стала медленно переворачиваться. Завопил Раздаш:
«Все на левый борт!»…
        Заклиненную дверцу у кабины Тропинин взломал пулей из «макарова».
        - Спускаться по одному! Ползите по стволам! Да поживее, эта штука минуты через две станет «Титаником»!
        Ад царил неописуемый. Визжала Людмила, матерились мужики. Люди на корточках выползали из вертолета, перебирались на поваленные крест-накрест ветвистые деревья. Мимоходом я отметил - местечко действительно со странностями. Не таежное. Деревья мощные, приземистые, с бугристыми кожистыми стволами, ветви частые, тянутся под углом к небу. Расстояния между деревьями метров по десять-двенадцать, ветви переплетаются замысловатыми узорами. Обладая сноровкой и сдерживая панику, не составило бы труда ползти с дерева на дерево. Здесь имелся даже своеобразный
«подлесок» из безжизненных кустов, стоящих на кочках, поваленных деревьев, коряг, гниющей древесной массы, обманчиво прикрывающей окна с трясиной. Кувшинки какие-то странные - крупные, буро-коричневые, почти черные - плавали по воде островками, жались друг к дружке.
        Почти все уже выбрались наружу. Остались Раздаш, нетерпеливо подпрыгивающий Гайдуллин.
        - Вперед, Луговой, - скомандовал Раздаш. - И даже не надейтесь тут остаться.
        И загнул такую красивую фигуру речи, что отвесил от изумления челюсть даже Гайдуллин. Оставаться бы, честно говоря, не хотелось. Вертолет продолжал тонуть - это было видно по уровню трясины за бортом. И вдруг словно в яму провалился! Кратковременное состояние невесомости, тошно в горле, и болото в распахнутой дверце оказалось совсем рядом!
        - За мной! - прорычал Раздаш и перепрыгнул на шершавый темнокорый ствол. Закачался, удерживая равновесие, испуганно охнул, но не упал - опустился на колени, вцепился в ветки. И тут мне показалось, что где-то кричат. Не за бортом - где-то тут, поблизости. Глухо, протяжно, с отчаянием. Не один человек кричал - много. Я напрягся. Гайдуллин ехидно усмехнулся.
        - Божий глас услышал, дружище? Ну, бывай, не поминай лихом…
        - Постой. - Я схватил его за рукав. Он вырвался, зашипел, как гадюка. Положительно, где-то рядом кричали люди. И тут до меня дошло. Отгороженный отсек - предположительно грузовой! Там действительно груз - живой груз! Отсек имел безупречную герметичность, раньше крики не были слышны, но сейчас, когда отчаяние дошло до точки, вопли вошли в резонанс, достигли апогея…
        - Подожди, Гайдуллин, там же люди, - заволновался я. - Их надо выпустить…
        - Да пошел ты, перебьются. - Охранник не стал дожидаться, пока я соизволю выйти, ринулся прочь - зловонная болотная жижа уже захлестывала рифленый порожек. Я схватил его за хлястик.
        - Ты что, сука, совсем страх потерял?.. - Он сдернул автомат, уставился на меня со злостью. Типичный урка - боже, как я не выносил эту публику… Руки чесались, чтобы врезать ему по челюсти, но я сдержался.
        - Кто там, Гайдуллин? Рабов перевозите? А не судьба - так пусть подыхают? Ключ гони, скотина! - Я занес кулак, отлучив его от автомата - стальной хваткой держал цевье.
        - Нет ключа! - орал перетрусивший уголовник. - У пилотов были ключи! Руку убери, сука!
        Разбираться можно было хоть до вечера. Врагом я уже обзавелся. Отобрал у него автомат и буквально вытолкал из вертолета. Передернул затвор, проорал:
        - Эй, внутри, а ну, брысь от двери! - досчитал до пяти (кто не спрятался, я не виноват), долбанул короткой очередью сверху вниз в рваное отверстие, означающее, видимо, замочную скважину.
        Дверь отлетела с дребезжащим треском, и первой мне навстречу вылетела страшная
«суккубиха» в каком-то лагерном х/б, с безумно сверкающими глазами, звезданула кулачком по лбу и повалилась вместе со мной:
        - Луговой, твою мать, это ты виноват! Куда ты пропал, скотина страшная?!
        Я просто обалдел от такого поворота сюжета. Анюта?! Вот это да!!! Вот уж действительно пристала так пристала…
        - Любящим не страшны разлуки, Соколова… - пробормотал я, насилу сдерживая смех. Боже, как мне не хватало всего этого!
        Она трясла меня, колотила, плакала, выла, бормотала какие-то глупости. За прошедшие четыре дня путана из славного города Томска, конечно, не похорошела. Черные круги залегли под глазами, голову ни разу не мыла (наверное, не было возможности), короткую юбочку и эротичную (чего уж там) блузку сменила промасленная дерюга (работяга на аэродроме сжалился?). Но больше всего меня поразили обросшие грязью туфельки на каблучках - те самые, в которых она так соблазнительно восседала на хромированном табурете в баре. У нее даже сумочку не отобрали, правда, облегчили - она выбивала из меня пыль этой сумочкой, когда устали кулачки.
        - Анюта, кончай, не забывай, что мы тонем, - напомнил я и начал стряхивать ее с себя. Из заднего отсека - а он действительно был герметичен, судя по резиновому уплотнению на двери - валила толпа в лохмотьях (такое ощущение, что поживились на свалке). Люди давились, отталкивали друг друга. Прошмыгнул матерящийся злой карлик с оттопыренными ушами, прополз между ног неуклюжей зрелой женщины с распущенными волосами, замешкавшейся у входа, сиганул на торчащую голую ветку. Спрыгнули двое молодых парней, за ними семенил коротконогий толстяк - обладатель фобии на болото: встал, как вкопанный, на рифленой отмостке, завыл по-бабьи. Его раздраженно толкнул в спину седоватый мужчина, тот неловко взмахнул руками, куда-то провалился…
        - Мама дорогая, ведь это не все… - ахнула Анюта, оттолкнула меня и кинулась к разбитой дверце. Я кинулся за ней, нетерпеливо озираясь: вертолет продолжал тонуть, мы уже прыгали по разжиженному торфу. В неосвещенном отсеке, где практически не было воздуха, еще оставались люди! Наметанный глаз определил, что это не жильцы, не стоила овчинка выделки. Несколько тел валялись на полу. Мужчины, женщины. Кто-то плакал, кто-то стонал, тянул к нам руки, умолял не оставлять, вытащить. У бледной девушки слезы текли по щекам. Обе ноги у нее были сломаны, она передвигалась, подтягиваясь, на руках. Двое или трое были мертвы - смерть настигла от удара. Или сердце не выдержало в духоте. У кого-то пена шла горлом…
        - Мы должны им помочь… - умоляла Анюта и тянула меня за рукав. - Помоги им, Луговой, хоть кому-нибудь, они хорошие люди…
        Это было так трогательно, самоотверженно - я смотрел на Соколову, можно сказать, другими глазами. Хорошая девчонка пропадала. Но овчинка, как уже было сказано, не стоила выделки. Я человек не жестокий, просто иногда полезно пользоваться штукой под названием здравый смысл. Болото решило, что хватит давать людям последний шанс, и поспешило завершить свое черное дело. Раздался звук, похожий на утробное чмоканье, корпус вертолета в последний раз вздрогнул и устремился на дно этой жуткой топи. Мне всегда было страшно представить, что находится на дне болот! И где оно - дно! Испуганно охнув, я схватил за шиворот визжащую Анюту и, преодолевая упорное сопротивление, потащил ее из гибнущего вертолета…
        Трясина сомкнулась над местом катастрофы. На поверхности остался покореженный винт и груда раздавленной органической массы, среди которой копошились люди. В отдалении орал Раздаш, махал рукой, показывая, куда следует выбираться - дескать, там земля. Люди карабкались, перелезали с ветки на ветку, выли от страха, глядя на жидкие торфяные залежи под ногами, затянутые плавающим травяным покровом.
        - Отдай автомат, гнида! - прорычал свалившийся на меня Гайдуллин, отобрал свое оружие, забросил за спину и прыгнул на проплывающее мимо бревно. Я перебежал к узловатому раздвоенному дереву, протянул руку, поймал уже летящую в трясину Анюту.
        - А теперь давай без пререканий и сложных выражений лица, подруга. Выживем - расскажешь все, что накипело. И не держи меня за злодея - мы все равно не смогли бы помочь тем несчастным. Разве что помереть за компанию. Слушаешь меня, как генерала - доходчиво?
        Она дрожала, дышала, как будто ее прогнали пешком от Жиганска до Якутска.
        - Ладно, Луговой. Ты не думай - до меня доходит быстро…
        Правда, не сразу.
        Мы шли последними. В этом были и плюсы. Вся картина панического бегства стояла перед глазами. Успешнее всех передвигались Корович и Шаховский - по их маршруту, где растительность была наиболее плотной, я и потащил Анюту. Кому-то крупно не везло. Треснула ветка, и коротконогий толстяк, тоскливо подвывая, полетел в тенистое окно, затянутое плавающими растениями. Мелькало лицо, позеленевшее от ужаса, он остервенело молотил руками. Глупо. Первое правило попавшего в трясину: не суетись - быстрее засосет. Не надо резких движений, поменьше шевели ногами… Несчастного всосало буквально моментально, только и успел открыть рот, чтобы испустить предсмертный вопль. Забурлила, запузырилась трясина… Оступилась женщина с распущенными волосами, закричала:
        - Помогите!!! - Она держалась сравнительно долго, выбрасывала руки, пытаясь плыть - она была, возможно, неплохой пловчихой. Но в болоте долго не плавают. Ее засасывало, она вытягивала шею, смотрела с мольбой на окружающих - но у тех и своих проблем было по горло. Хватала воздух, запрокидывала голову - не верила, что это по-настоящему…
        Сучковатое бревно, на котором восседал Гайдуллин, защемило между деревьями. Он ухватился за ветку, подтянулся, перелез на умирающий безлистый «дендроид». Седоватый мужчина попался под руку - Гайдуллин просто оттолкнул его, чтобы не мешался. Мужчина повалился в «гостеприимно» зовущую топь, но в следующее мгновение возник на поверхности, ошарашенный, с возбужденно горящими глазами. Он стоял!
        - Я стою! - завопил он срывающимся голосом. - Я стою, люди!!! - Начал судорожно озираться и заспешил к развесистому кустарнику на бугорке, заросшем толстым слоем сфагнума.
        Людмила защемила ногу в мешанине коряг, махала руками, вопила, как болотная выпь. На выручку бросился Тропинин, схватил за шиворот, поволок за собой - на безопасный участок. Корович, Шаховский, страхуя друг дружку, взгромоздились на мшистую кочку, принялись «перекуривать», готовясь к следующему броску. Раздаш и Притыка упахали далеко вперед и дружно орали за шапками зелени, что до твердой земли остались считаные метры, и хорошо бы, чтобы мы, «засранцы», пошевеливались. Трещали ветки - мелькал среди листвы матерящийся злой карлик. Молодые парни, похоже, увлекались по жизни паркуром - прыгали с ветки на ветку, как прирожденные обитатели джунглей, и - разрази меня гром! - обменивались при этом шуточками и даже смеялись - мол, не жизнь, а соревнования по плаванию в болоте!
        Я тоже пытался подбодрить Анюту, читал по ходу лекцию, что болота полезны, это
«легкие» планеты и настоящая природная кладовая - один лишь торф чего стоит. Она смотрела на меня, как на сумасшедшего, и, если позволяла ситуация, стучала кулаком по голове. Мы выбирались на заросшую травой возвышенность - обширную кочку посреди гигантского болота - по зарослям осоки, камышей. У берега трясины не было - мы тащились по проседающему илу, плутали в лабиринтах гниющей древесины, путались в корягах, цеплялись за ветки тальника - как за руки, протянутые сердобольными людьми. Анюта спотыкалась, я тянул ее за собой.
        - Проворнее, Соколова, проворнее…
        - Ага, я тут Дарвин тебе - обезьяну изобретать…
        Уже плясали перед глазами небольшие кустарники багульника, вечнозеленый ветвящийся верещатник. Мельтешили люди. В изнеможении рухнул в болотный мох Корович, подкосились ноги у Людмилы. Раздаш утирал рукавом испарину и созерцал безрадостные перспективы. Пошучивали пареньки. Один расположился у воды, стащил с ноги ботинок, вылил из него воду…
        Выстрелы загрохотали как гром среди ясного неба! Боль вонзилась в барабанные перепонки. И снова воцарилась неразбериха. Кричали люди. Валясь в кустарник, прикрывая собой Анюту, я успел заметить, как по-собачьи карабкается за косогор Гайдуллин; как паренек, едва успевший опорожнить свой ботинок, вдруг меняется в лице, пули рвут ему грудь, он опрокидывается, катится в воду, которая моментально окрашивается…
        Анюта, вереща, как поросенок, которому отрезают голову, потащила меня обратно в воду. Не кончилась еще тормозная жидкость! Лишь позднее я допустил, что, возможно, это было правильное решение. Пули кромсали бугор, валили камыши, вероятно, и нам бы досталась одна-другая. Мы сидели по горло в воде, спрятавшись за плавучей корягой, изумленно хлопали глазами и наблюдали за этой хренотенью…
        Обстрелять вертолет из ЗРК было для противника лишь частью дела. Обнаружив, что многие пассажиры спаслись, злоумышленники кинулись в погоню. Мы не верили своим глазам. По болотной глади скользили какие-то зловещие личности в лохмотьях. Словно посуху! Мелькали среди деревьев, огибали вздутые кочки. Мы дыхание затаили - да это просто мастер-класс! Вот они вырвались на открытое пространство перед возвышенностью, и появилась возможность рассмотреть это чудо. Мужики в бесформенных лохмотьях, бородатые, заросшие - сущая экзотика. Кто-то подпоясан, кто-то в хламиде до колен. Обвешаны оружием, за плечами какие-то мешки. Поражало, как они передвигались. Разумеется, у людей, веками живущих на болотах, должна сложиться какая-то практика преодоления опасных топей, но чтобы с таким
«сноубордистским» изяществом… То, что было у них на ногах, зимой сошло бы за снегоступы или лыжи. Продолговатые лодочнообразные конструкции - глубокие, широкие, со специальными шнуровками для крепления ног. Возможно, болотоступы, но более «продвинутые». Они отталкивались от воды, как конькобежцы отталкиваются лезвиями от льда, с легкостью удерживали равновесие, передвигаясь при этом с завидной скоростью. Да еще и стреляли! Почувствовав, что добыча рядом, эти оборванные создания дружно взревели и кинулись на берег.
        - До чего же они милые… - ошеломленно пробормотала Анюта.
        Нас бы смяли - сидящих в воде. Злобно застучал автомат где-то слева. Загремели пистолетные выстрелы - уже справа. Я осторожно, чтобы не захлебнуться пахучей жижей, повернул голову. Конвоир Притыка, лежал за корягой, разбросав ноги, и строчил из «АКС» короткими сухими очередями, сопровождая каждую очередь голодным рычанием. Справа, за толстым слоем очеса - разложившегося мха, залегли Тропинин и Раздаш, вели огонь из «табельных» «макаровых». Загрохотало на косогоре - Гайдуллин наконец-то справился со своей трусостью, присоединился к обороняющимся.
        Сектанты - или кто они там были - не ожидали организованного сопротивления. Двое или трое повалились со своими «мокроступами», старенькие «АКМы» (производства как минимум полувековой давности) полетели в воду. Один орал, сдирая с головы грязные тряпки. Мелькнула рыжая борода лопатой, огромные глаза, вылезающие из орбит. Он хватанул воздуха, захлебнулся, камнем пошел ко дну. Остальные остановились, начали стрелять. На заднем плане мелькал здоровенный молодчик - командир «подразделения». Он что-то хрипел, потрясал кулаком. Но его уже не слушали. Двое повернули обратно, побросав оружие. Один не удержался на ногах, бултыхнулся в болото, умудрился проплыть вразмашку несколько метров, пока его не засосало… Пули скосили еще двоих. Короткая пауза - Притыка перезаряжал автомат. Громила опомнился, сообразил, что остался один, сделал попытку улизнуть, но очередь с косогора пропорола широкую спину. Взметнулись полы ризоподобной рубахи, мужик вскинул руки, словно апеллировал не к кому-нибудь, а к Самому… - но не судьба, загремел в болото.
        - Ну и дела… - на выдохе испустила Анюта.
        - Тебя не задели? - на всякий случай спросил я.
        - А что, незаметно? - Она закрыла глаза, расслабилась. Кажется, ноги у нее подкосились. Я схватил ее за шиворот, чтобы не захлебнулась.
        - Эй, славяне! - пророкотал из тальника Раздаш. - Что, наделали в штаны? Вылезай, где вы там попрятались? Перекур, в обозримом будущем эти твари не появятся. Выходи, говорю, строиться, а то щас живо ускорение придам!
        Люди выползали из своих укрытий - жалкие, трясущиеся, сползались в кучку, в изнеможении падали на землю. Притыка нянчил вывихнутую руку, разминал ее, прощупывал, сокрушенно качал головой.
        - Потерпи, боец, - бормотал Раздаш. - Выберемся - будет тебе и эскулап, и белая палата, и неделя отдыха - за проявленные мужество и героизм в хреновой ситуации… Эй, Гайдуллин! - Голос командира построжал. - Топай на периметр. Смотри, чтобы ни одна зараза к этой кочке не подобралась.
        Спорить с начальством было бессмысленно. Гайдуллин исподлобья покосился на мокрую толпу, сплюнул и, бурча под нос, поволокся выполнять свои обязанности. Раздаш неодобрительно покосился ему вслед. Сделал попытку подняться, но ноги подкосились, он рухнул обратно, сдержанно матюкнулся.
        - Перекур десять минут, - объявил Раздаш. - И топаем на юг. Эта штука, где мы сейчас кувыркались, называется Машкина топь. Все страшилки позади. Дальше вполне проходимо. Вооружимся шестами - и вперед. К вечеру должны быть на Змеином хребте…
        Не было в голосе Раздаша надежды, что он сумеет вывести людей и уцелеет сам. Что за штука такая Змеиный хребет, я вообще не представлял. Север Каратая - безлюдье и загадка. Алмазные рудники на северо-востоке - до них десятки верст. Я сомневался, что местное «МЧС» направило вертолеты на поиски пропавших. Кому это надо? Если поступила информация о гибели вертолета с живым грузом, кто усомнится, что все погибли? Но этот службист, надо признаться, выполнял свои обязанности прилежно. Хорошую зарплату, наверное, получал.
        - Ничего, поработаем, - пробормотал седоватый мужчина. - Труд на свежем воздухе укрепляет здоровье.
        - Тяжелый физический труд скотинит и зверит человека, - брякнул тоненьким голоском ушастый карлик и уткнулся злыми глазками в траву под ногами. Не такой уж он и злой, подумал я. Рисуется тут гадким гномом, а всё оттого, что испуган.
        Люди молчали. Анюту трясло, она смотрела остановившимся взглядом на мое протертое колено. Я автоматически гладил ее по спине. Притыка нянчил руку, временами поднимал голову, озирал невеселые дали, заросшие деревьями и тальниковой порослью. Белобрысый паренек, сглатывая, тупо смотрел на полузатонувший труп товарища, с которым еще недавно скакал по деревьям. Карлик гримасничал, ощупывал себя пухлыми ручками, снимал болотную тину, выкапывал грязь из плешивой головы. Сторонник тяжелого труда на свежем воздухе приподнялся, охнул, схватившись за позвоночник. Знакомая ситуация - если требуется напряжение, застарелый радикулит скромно помалкивает. А стоит расслабиться - мы тут как тут. Корович и Шаховский, кажется, спелись без меня. Лежали дружно в ряд, молитвенно смотрели в небо. Дрожал, свернувшись в позе зародыша, инженер Головняк. Очки он все же потерял, смотрел на мир, как на что-то размытое, невнятное, находящееся в сопредельном измерении. Людмила шевелила губами - молилась. У медиков такое случается. Тропинин, взявший шефство над дамой, сидел у ее ног, выковыривал из пачки раскисшие сигареты.
Раскладывал их на солнце, чтобы подсушились. Я знаком попросил одну. Он пожал плечами - хоть две, махнул рукой - присоединяйтесь.
        - Я ничего не понимаю… - бормотал севшим голосом паренек. - Что это было? Где мы? Сначала нас с Виталиком отправили на какую-то загадочную практику, пообещали, что мы получим по пятьдесят тысяч, а сами отобрали в подвале вещи, одежду…
        - Разговорчики в строю, - вяло буркнул Раздаш.
        - Да ладно вам, Раздаш, - фыркнул Шаховский. - Пусть люди говорят. Мы теперь, как-никак, товарищи по несчастью.
        - Откуда вы, молодой человек? - спросил я.
        - Обучаюсь в Томском государственном университете… - споткнувшись, пробормотал паренек. - Физико-технический факультет. Специальность прикладная газодинамика и горение. Третий курс… Меня Максимом зовут…
        Обучался, мысленно поправил я. Доучиваться теперь придется в других университетах.
        - Мальков Дмитрий Сергеевич, - представился седоватый мужчина. - Бомж без стажа, как говорится.

«А говорится ли так?» - подумал я.
        - Бывшая жена отобрала квартиру, - вздохнул мужчина. - Какое-то время жил у друзей в Асино, но пришлось уйти. Скитался по подвалам, сильно опуститься не успел. Какой-то хмыреныш пообещал дом в райском местечке, а мне уже все равно было, да и хмыреныш умел убеждать, и процесс беседы сопровождался распитием спиртосодержащих напитков…
        - Можете не продолжать, Дмитрий Сергеевич, - перебил я. - Процесс так называемой вербовки в Республику дезертиров особым разнообразием не отличается.
        - Эй, приятель, ты о чем? - встрепенулся карлик. - Какая, на хрен, Республика дезертиров?
        - Это именно то «райское место», где мы находимся. Тут не работают законы Российской Федерации, человеческого общежития, морали, этики… да, собственно, и законы физики не всегда.
        - Головой стукнулся мужчина, - резюмировал карлик и постучал себя смешным кулачком по смешной голове.
        - А вы, собственно, кто, уважаемый? - поинтересовался я. - В цирке трудитесь?
        Карлик не обиделся. Важно надул щеки, и злости в глазах - как не бывало.
        - Трудился - неужели по мне незаметно? Но я давно завязал со своим сомнительным прошлым, сейчас я добропорядочный бизнесмен, семейный человек, занимаюсь круглогодичным разведением овощей в теплицах, попутно занимаю должность заместителя председателя в областной федерации борьбы и бокса…
        Прозвучало так забавно, что перестал дрожать даже Головняк. Многие не смогли сдержать улыбок. Каких только чудес не случается в жизни.
        - А имя с фамилией у вас имеются, добропорядочный бизнесмен? - спросил Корович.
        - Имеются, - подумав, сообщил карлик. - Но я бы не хотел называть свою фамилию - во избежание… в общем, не важно. Зовите меня Степаном. И постарайтесь… - коротышка сделал в кучку густые брови, что смотрелось в высшей степени уморительно, - избежать подколок и насмешек в мой адрес по поводу, сами понимаете, какому. Учтите, могу и в глаз…
        - Если подпрыгнуть, - хохотнул Шаховский.
        - Ты уж не заговаривайся, шпендик, - покосился на него Притыка. - Аника-воин, блин… Неизвестно еще, кто кому в глаз.
        Степан собрался зашипеть, но передумал.
        - Надо полагать, вас также обманом заманили… Странно, - размышлял я вслух: - Не представляю, какими благами можно заманить в Каратай столь преуспевающего бизнесмена.
        - По башке дали, - скупо отозвался коротыш и, кажется, немного смутился. - Садился в машину - хрясь, хлобысь… а дальше ни хрена не помню…
        Возможно, один из феодалов, контролирующих местные «губернии», задумал завести себе «карманного» шута горохового. Раздумывать на эту тему не хотелось.
        - Послушайте, - взмолился Максим, - ну что, в конце концов, происходит? Где мы, почему погибло столько людей - ведь нас в вертолет набили не меньше дюжины! Кто на нас напал? Чего от нас хотят?
        - Не смотри волчонком, пацан, - проворчал Раздаш, - работа у нас такая - получить груз, доставить и доложить. А лично против тебя мы ничего не имеем. Какая нам разница, кто ты такой? В следующий раз ушами будешь меньше хлопать. И думать - головой, а не жадностью.
        - Давайте же, Луговой, - иронично посмотрел на меня Тропинин. - Вы в курсе происходящего. Объясните собравшимся, почему они здесь. Хуже не будет - куда эти люди отсюда денутся?
        - Да я хоть сейчас убегу, - самоуверенно заявил Степан. - Был и нету. И кукиш вам в рыло.
        - И долго протянешь? - засмеялся Тропинин. - Уж лучше с нами, приятель. Мы, по крайней мере, смерти твоей не жаждем.
        - Гребаный Питирим… - проворчал Раздаш. - Это прямая и явная измена… Хотел бы я знать, какая сука ему заплатила…
        - И почему сбили именно нас, - добавил Тропинин. - Загубить хотели - это ясно как день. Вертолет с людьми тонет в болоте, следов никаких, а Питирим потом делает круглые глаза - никто не пролетал, начальник, ищи в другом месте. Странно, - Тропинин словно сам с собой разговаривал, - кого из доставляемых в Каратай не хотели бы там видеть?
        - Надеюсь, это не я… - простонала Людмила.
        - Одних из вас, господа, похитили, других заманили обманом, - сказал я. - Для Каратая обычная практика. Республике нужна рабочая сила в неограниченном количестве, а где ее взять, как не на Большой земле? Вытянут из вас все соки - и на тот свет. Рабство не закончилось в Древнем Риме, знаете ли…
        Те, что летели в задраенном отсеке, стали недоуменно переглядываться. У Максима испуганно заблестели глаза.
        - Кажется, мне пора, - резюмировал Степан.
        - А ну сидеть! - прорычал Притыка, хватаясь за автомат.
        - Дай ему промеж ушей, быстро заткнется, - посоветовал из прибрежных зарослей Гайдуллин.
        - Никто никуда не уходит, - поддержал Раздаш. - Все идем на юг, и если хоть одна сволочь… - Он показал кулак - массивный, бугристый, устрашающий, явно побывавший во многих переделках и раздробивший не одну челюсть.
        - У тех, кто летел в отсеке с иллюминаторами, лишь небольшое преимущество перед вами, господа, - сказал я. - Им тоже никогда не выбраться из Каратая. Но в силу некоторых причин нам делают поблажки - это всего лишь видимость вольной жизни. Просто, в отличие от вас, мы умеем что-то делать. Кто-то знаком с ведением боевых операций в разнообразных условиях, кто-то имеет организаторские и, скажем так, аналитические способности, кто-то бывалый медик, владеющий востребованной специализацией, кто-то способен наладить работу на шахте или руднике…
        Люди заволновались, стали переговариваться, снова заплакала Людмила.
        - Эх, дать бы тебе в торец, Луговой, - размечтался Раздаш. - Чтобы людей не баламутил. И видит Боже, когда-нибудь дам…
        - Успокойтесь, Раздаш, - проворчал я. - В данный момент я на вашей стороне. Не грызться нужно, а всем гуртом валить на юг. Перспектива угодить в рабство, конечно, не лучшая из перспектив, но утонуть в болоте тоже не совсем здорово. Впрочем, тут дело вкуса.
        Я видел, как тяжело, с невыразимой тоской смотрела на меня Анюта, поднялась, поволоклась, прихрамывая, в прибрежные кусты. С ногой, слава богу, все было в порядке - каблук сломала. Я сделал знак насторожившемуся Притыке, что сам проконтролирую, потащился за ней. Впрочем, передумал, свернул к берегу, и когда Анюта с библейской мукой на мордашке выбралась из кустиков, бросил ей под ноги мокрые ботинки покойного паренька.
        - Переобуйся. Больно смотреть, как ты в своих изящных бальных туфельках…
        - А что я должна была взять с собой? Сменную обувь, чешки? - Она всплеснула руками. - Боже, да эти колодки на пять размеров больше, чем нужно…
        - Можешь босиком идти, - предложил я.
        Она смахнула набежавшую слезу и принялась натягивать мокрые ботинки.
        - Ты в порядке? - задал я наиглупейший вопрос.
        - Да, со мной все о’кей, - всхлипнула она. - Просто цвету тут - разве не заметно?
        - Я говорил тебе, что не вру, а ты не верила.
        - А какой бы нормальный человек в это поверил?.. Послушай, а все, что ты тут вещал про рабство…
        - Не твое это будущее - уж я позабочусь. Держись ко мне поближе, не пропадай… Тогда и не пропадем. И поменьше слушай, что я несу. Давай-ка сползем пониже - мы сидим с тобой на самом юру.
        - Не хочу, - всхлипнула она. - Может, я намеренно сюда села - чтобы удобнее было меня поймать в оптический прицел.
        Но встала на корточки, поползла поближе к зарослям. Я отправился за ней. Мы лежали в стороне от толпы, июньское солнышко приятно пригревало. Звенели комары, но особых беспокойств на солнцепеке не доставляли. Я собирался о многом расспросить Анюту, но молчал, поглаживал ее по бедру. Мне казалось, она плачет - лежала и тихо вздрагивала. Потом завозилась.
        - Что ты делаешь?
        - Я медленно, очень медленно снимаю чулки…
        Я приподнял голову. Это был всего лишь красивый оборот. Анюта не плакала. Хорошая девочка. С таким видом, словно решилась отрезать себе ногу, она закатывала штанину на лодыжке. Большая выпуклая родинка над ступней воспалилась, она стала ее осторожно расчесывать.
        - Это и есть твоя изюминка? - пошутил я.
        Она огрызнулась:
        - Очень смешно. - Задумалась. - Кажется, в сумочке был бактерицидный пластырь… - Забралась в свой «заслуженный» ридикюль, принялась лихорадочно ворошить содержимое. Удивительно, что ей оставили это хозяйство. Впрочем, все потенциально
«опасное» из сумочки удалили - кусок трубы уж точно. Забыв про пластырь, она извлекла миниатюрное зеркало, стала с ужасом себя рассматривать. Перевела на меня объятые ужасом глаза.
        - По-моему, все нормально. - Я с деланым равнодушием пожал плечами. Главное в женщине не внешность…
        - Ну, не знаю. - Она задумалась. - До образца неувядаемой красоты, по-моему, далековато. Пора, пора начинать пользоваться услугами Фотошопа… Смешно, Луговой? - Она возмущенно вспыхнула. - Посмотри на свою физиономию. Она полна жизнерадостного идиотизма.
        - Прости. - Я проглотил смешинку. - Просто рад тебя видеть. Расскажи, как тебя повязали.
        - Можно подумать, ты не видел. - Она всплеснула руками.
        И стала рассказывать. В нормальном состоянии провалами памяти Анюта не увлекается, но тут все ее бытие с момента «задержания» до того, как она набросилась на меня с кулачками, было покрыто жирными пятнами забвения. Она прекрасно помнила свой крик в машине - от него, собственно, и проснулась. А дальше был свист - это я сумочку запустил в майора МВД, звуки свалки. Ей пришла в голову блестящая мысль сбежать, но пока она это дело обдумывала, за нее уже решили. Судя по темноте и плавному ходу, везли в багажнике джипа. Переговаривались люди. «И куда нам этот подарок? - говорил один. - Не отпускать же, ей-богу. А валить девчонку меня как-то ломает. Может, ты завалишь?» «И меня ломает, - признавался второй «гуманист». - Давай ее к остальным на Ломоносова отвезем - у них отправка на днях». «Ну, ни хрена себе ближний свет, - присвистнул первый. - Да мы горючки полбака изведем. И нежелательно ее туда. Вроде проверку должна пройти - нет ли мужа, близких родственников… Мы же огребем с тобой по полной!» Но, видимо, решили, что ничего страшного. Ее выгрузили перед рассветом - в каком-то заброшенном промышленном
захолустье, стащили в подвал. Она вцепилась в сумочку - ее пытались оторвать, но Анюта держала. «Ладно, черт с ней, пусть накрасится, - пошутил похититель. - Нет там ничего опасного. Разве что зонтик»… А дальше пошли провалы. Грязные бетонные стены, холодный пол, тусклая лампочка, стоны. В подвале, помимо нее, держали каких-то людей. Периодически кто-то бился в запертую дверь, плакал, взывал к милости божьей. Мужчины, женщины - молодые, постарше. У двоих на ее глазах начался жар, они метались в бреду. Гам царил неописуемый. Вломились двое молодчиков в трениках и майках, давай прикладами сбивать температуру. Последним в подземелье сбросили карлика Степана. Коротышка грязно ругался, потрясал кулачками, носился по подвалу как угорелый. Потом провалился в прострацию, сидел, раскачиваясь, схватившись за голову. Сбросили груду тряпья - мол, переоденьтесь, не на курорт едем. Но никуда не везли, провалы памяти следовали по нарастающей, она приходила в себя, грызла какие-то коврижки, отключалась. Возможно, несколько суток прошло. Потом их уводили из подвала, опять была ночь, нутро какого-то черного автомобиля,
рев самолетных двигателей… ужасающий ураган - это уже вращались лопасти вертолета; полет в черноте - и кислорода с гулькин хрен на всю толпу. У людей уже не было сил кричать и плакать, «пассажиры» пребывали в беспамятстве, потом это страшное падение…
        - А у тебя правда в сумке зонтик? - спросил я.
        - Ага, вот он. - Она показала пеструю перламутровую рукоятку. - Никому теперь не отдам, оставлю как память о прошлой жизни…
        - А ну, в дорогу, болезные, сделаем все возможное и еще немного! - взревел за кустами Раздаш. - Или подождем, пока божьи люди подтянут подкрепление и пустят нас на окрошку?
        Дальнейшее шествие по болоту уже не сопровождалось столь яркими ужасами. Раздаш был прав - худшее осталось позади. Командир и Притыка вооружились длинными шестами, ощупывали дорогу. В опасных местах мостили гати - набрасывали ветки, укладывали жерди крест-накрест. Ловушек было в достатке, и лужицы застойной воды были повсюду, но двигались осторожно, удавалось избегать сюрпризов. Люди медленно тянулись за ведущими, отмахивались от комаров, которых в этой низине были тучи.
        - Выберемся, Луговой, - бросил через плечо Тропинин. - Из Машкиной топи уже ушли. Держите. - Он бросил мне тюбик с «Дэтой». - Натрите себя и даму сердца. Комары тут злые, до костей прожигают. Не вздумайте растирать место укуса - только хуже будет. И не отставайте.
        Мы обмазались с ног до головы. Анюта тут же принялась ворчать, что надо срочно наладить контакт с насекомыми и убедить их, что «Дэта» - надежное, эффективно средство. Она самозабвенно меня тормозила. Мы шли по зыбким кочкам, по корневищам кустарников, проваливались в торфяную жижу. Вытаскивать ноги из этой вязкой грязи было увлекательным занятием. Тут требовалась мужская сила. Она обливалась потом, слезами, а выдирая конечность из жижи, издавала звук вроде того, что издает известная российская теннисистка на корте. Я опасливо посматривал по сторонам. Старик-болотняник из народных сказок пугал нас резкими звуками, вздохами, причмокиванием. Пот заливал глаза, удушающий запах метана кружил голову. Мерещился водяной, вырастающий из болота, - борода из тины, тело переливается, как чешуя… Деревья в этой части болот сделались какими-то худыми, но росли гуще, то и дело возникали кочки, заросшие густыми травами вперемешку с осокой, попадались поросли сосны. Мы отставали - спина идущего впереди инженера Головняка делалась далекой, пропадала. Бросало то в жар, то в холод, кружилась голова, водяной тянул ко
мне заскорузлые лапы. Кривлялась сгорбленная, безобразная старушенция - кикимора болотная, достопочтенная супруга лешего… Анюта беспрестанно ныла. Я уже разобрался в этой особе - нытье и брюзжание были второй натурой Анюты, если не первой. Можно было от души посочувствовать ее будущему мужу. Когда обе женские ноги застряли в болоте и я в подробностях узнал, кто я такой, нервы не выдержали. Я взвалил скулящую женщину на горбушку и поволок на себе. Она мгновенно всё у меня забрала - руки, ноги, шею… Всё, кроме сердца - уж сердце я ей точно не отдам. Я волок ее, наверное, метров двести. А когда почувствовал, что под ногами затвердело, сбросил на толстый слой очеса.
        - И это всё? - протянула она разочарованно.
        - Сами идите дальше, - буркнул я. - Со своим зонтиком.
        Местность действительно менялась. Пропали камыши - первый признак непроходимости болота. Появлялись ивы, березы, густой кустарник. Зеленела пушица, покрытая головками пуха. Под ногами было твердо и не чавкало. Но болото было рядом, оно никуда не делось. Неловкий шаг в сторону - и скует болотная вязь. А сухие участки были небольшие и не везде. Самое неприятное заключалось в том, что я уже не видел спины Головняка! Всматривался, но перспектива плыла перед глазами, дрожали кусты, деревья, залежи бурелома - предательские ловушки над гиблыми местами. Я подтянул к себе длинную, искривленную корягу. За неимением лучшего, она могла сойти за шест.
        - Пойдем, горе-напарница…
        - Подожди… - Она отчаянно вцепилась мне в плечи. - Давай постоим немного, отдохнем…
        - Устала у меня на спине? - возмутился я.
        - Так-так, - прозвучал за спиной вкрадчивый голос. - Почему отстаем, господа хорошие? В бега собрались?
        Откуда взялся этот негодник Гайдуллин? Замыкал шествие? Вылупился откуда-то из кустов, на плече автомат, в руке здоровенная жердина. Не сказать, что сильно уморился, но, в принципе, вспотел. Смотрел на нас исподлобья, прищурившись. Недобрые искорки плясали в глазах.
        - Онанизмом в кустах занимались, Гайдуллин? - брякнул, не подумав, я.
        Он стиснул зубы, не оценив шутку. Бросил жердину, скинул с плеча автомат.
        - А ну, двигайтесь, уроды! Марш, говорю!
        Испуганно ойкнула Анюта. Приятного, конечно, мало - когда в физиономию тычут дулом лучшего в мире автомата, практически не дающего осечек, и палец психопата-уголовника уже готов нажать на спусковой крючок.
        - Эй, вы чего? - заволновалась Анюта. - Мы никуда не бежим…
        - Заткнись, крыса! - рявкнул Гайдуллин. Было видно по мятущейся физиономии, как терзают его мучения - не пристрелить ли нас «при попытке к бегству». Ну, невзлюбил он нас с Анютой, бывает.
        - Сам ты крыса! - оскорбилась Анюта. - Ты даже не крыса - ты крысеныш!
        Это было явным перебором. Я понял, что сейчас он выстрелит. Кинулся вперед, увел ствол, перехватил цевье и толкнул правым плечом. Гайдуллин зашипел, но шипел он уже в движении - отлетел на полтора метра, устоял - но пришлось отступить еще дальше. И начал проваливаться в трясину, которая аппетитно зачмокала! Он с изумлением смотрел, как исчезают в жиже ноги, полы куртки… Он провалился уже по грудь, когда начал соображать, что дело худо. Задрожала и повисла челюсть, он смертельно побледнел, вся злость из глаз улетучилась, он смотрел заискивающе, просительно.
        - Послушай, приятель, я, кажется, того… переборщил… дай руку, пожалуйста, вытащи меня…
        Он знал, оказывается, нормальные человеческие слова. Я тоже понял, что переборщил. Как ни крути, а с этим упырем мы в одной лодке.
        - Может, не надо? - неуверенно предположила Анюта, когда я пристроился на край суши и протянул Гайдуллину ствол автомата.
        - Может, и не надо, - вздохнул я. - Но мы же не фашисты какие-нибудь…
        Он ушел в трясину уже по плечи. Заворочался, выпластывая руки, и от резкого движения еще сильнее погрузился. Вцепился в дульный компенсатор. Я вытаскивал его мучительно долго, не хотела трясина отпускать добычу. Вытащил засранца. Он стоял передо мной, обтекающий, трясущийся, со стучащей челюстью, недоверчиво смотрел, как смыкается за спиной трясина. Жижа разочарованно булькала и пузырилась. Он глянул украдкой мне в глаза. Сделал робкую попытку улыбнуться.
        - Сбросил гробные пелены, Гайдуллин?
        Тот лихорадочно закивал.
        - Идем дальше?
        Он продолжал кивать. Автомат я ему, конечно, не вернул. Человек я, в принципе, простодушный, приучен верить людям, но как-то… не хотелось. Вот выйдем из низины, доложу о случившемся Раздашу, а там уж пусть решает. Я повернулся, сделал шаг… и охнул от сильного удара в спину! В глазах потемнело, я покатился - слава богу, по сухому! Автомата у меня уже не было! Я перевернулся на спину, согнул колени, чтобы вмазать из обоих «стволов», но с этим приемом уголовник был знаком. Поясница вспыхнула острой болью. Гайдуллин скабрезно засмеялся, поднял автомат и пристроил приклад к пузу.
        - Спас меня, урод? Благодарствую, как говорится. А теперь держи карман шире…
        Он плыл передо мной, как в тумане. Скалилась шакалья пасть, жидкая органика стекала с защитки. Взлетело что-то за спиной нетопыря. Треск, он рухнул на колени, схватился за голову, а из тумана проявилась Анюта со сверкающим взором валькирии, огревшая Гайдуллина его же корягой. Умиляться беспримерной отваге простой российской женщины было некогда.
        - Умница, девочка! - взревел я, взлетая на ноги.
        - А я не девочка, - буркнула Анюта. - Я ёршик для унитаза - дерьмо тут тебе подчищать.
        Гайдуллин предпринял попытку добраться до упавшего автомата, но я наступил ему на пальцы - да еще и помялся, потому что нечего тут. Он завыл, я схватил его за грудки, поднял и с воплем:
        - Па-астаранись!!! - (Анюта отпрыгнула), рыча, как буйвол, нанося удары головой в изрытый оспинами нос, стал теснить к трясине, где он уже однажды побывал. Рывок плечом, и Гайдуллин, ухая, как филин, полетел в свою топь, обрамленную жиденькими горстками ряски. Бухнулся, взметнув тучу брызг, завозился там, вынырнул, стал отчаянно махать руками, выгребая на сухое. Но трясина знала свое дело, он застрял в полуметре от «берега», ноги «схватились».
        - Помоги… - бормотал он, весь зеленый, исчезая в пучине. - Не дай загнуться, я больше ничего тебе не сделаю, обещаю…
        - Пока, - помахал я ему ручкой. - Ничем не могу помочь, приятель. Возможно, ты будешь мне сниться, но я это переживу.
        Отчаянный вопль длился недолго, секунды три, но успел вымотать душу. Сомкнулась вязь над разинутым ртом, сыто и благодарно заурчала. Кряхтя, подобралась Анюта. Я обнял ее за ноги, поднял голову.
        - Сочувствую, Луговой… - Она сглотнула.
        - Представь, я тоже себе не завидую… Давай считать, что это жертвенный дар… - понес я какую-то мифическую чушь. - Ты знаешь, что болота у коренных народов Сибири считаются «вратами духов»? В том месте, где твердая земля уходит из-под ног, открываются врата в мир загадочных духов природы и божеств… Спасибо, подруга, я знал, что ты поступишь именно так.
        - Я что, такая предсказуемая? - Она изумленно захлопала ресницами. А я затрясся в каком-то меленьком подлом хохоте.
        Мы торопились догнать своих. Определить направление было несложно, мы шли по следам - люди перед нами хорошо потоптались. Пробежали марь - заболоченный редкостойный лес. Гиблые участки постепенно сходили на нет, все реже приходилось пользоваться шестом. Но местность была какая-то изрытая, кочковатая, заросшая мохом, мелким кустарником с глянцевыми листочками. Крупных деревьев стало меньше, появлялись молодые осинки, густел ивняк. Мы перебирались через овраги, осваивали залежи сырого бурелома. И снова снизился темп. Поначалу Анюта ворчала, что мы движемся со скоростью сперматозоида (пять миллиметров в минуту), потом замолчала. Я тоже чувствовал, как в желудке образуется комок пустоты, и что-то липкое заструилось по спине. В Каратае множество местечек, овеянных мистическим душком, но в последнее время я об этом как-то начал подзабывать. Из недр организма выбирался страх. Кожа на макушке похолодела, волосы зашевелились… Зашуршало что-то в траве, охнула Анюта, зверек запрыгнул на дерево, прошелестел по стволу и уставился на нас умными глазенками. Заворочалось что-то в овраге. Напряглись и опали
лопухи. Или показалось? Я схватил Анюту за руку, потащил от греха подальше…
        Она присела, задышала с испуганным хрипом.
        - Посмотри, там в кустах кто-то есть…
        Я вскинул автомат. Будь я неладен, если в кустах на краю оврага не притаилось чье-то тело! Заворошилось в густой листве… и все затихло. Я словно в ступор провалился. Обрастал гусиной кожей, чувствовал, что не могу пошевелиться, - из кустов кто-то очень пристально нас разглядывал…
        - Стреляй… - прохрипела Анюта.
        - Зачем? - прохрипел я в ответ. - Ведь в нас никто не стреляет… стоит ли будить лихо?
        Постулат спорный (после того как в нас начнут стрелять, вряд ли удастся ответить), но что-то мне подсказывало, что уместнее в этой ситуации сохранять тишину (или спокойствие, кому как угодно). Я выбрался из оцепенения, погнал Анюту легкими тумаками, озирался на каждом шагу. Клянусь, в кустах кто-то был! Мелькнуло что-то небольшое, бесформенное, скатилось в овраг. Я похолодел - ведь лощина тянулась параллельно нашей тропе! А вдруг не отстанет, так и будет за нами бежать? Мы неслись как угорелые, и лишь когда овраг отвернул в сторону, сбавили ход, остановились, чтобы отдышаться. Стыдно, Луговой, стыдно…
        - Ну и ну… - выдохнула Анюта. - Я, кстати, слышала, что на болотах водятся кикиморы, а в глухих лесах - лешие… Это такое сверхъестественное существо. Может появиться в образе дряхлого старца или косматого чудища с козлиными рогами. Обожает запутывать людей…
        - Я тоже в детстве об этом слышал, - признался я. - Фольклор называется. Хочешь обмануть лешего и дойти, куда хотел, - выверни одежду наизнанку и обувь поменяй - левый башмак на правую ногу, а правый на левую. А еще у них женщины - обросшие, несимпатичные, со спутанными волосами, имеют такие большие груди, что мешают ходить, приходится закидывать их за плечи… Хотя скажу тебе, Соколова, одну крамольную вещь. То, что в прочих местах называется фольклором, в Каратае называется суровой действительностью. Я не настаиваю, что за нами подглядывал леший или какая-нибудь заплутавшая кикимора - бывшая жертва аборта или померший некрещеным ребенок; но исключать это категорически не хочу.
        - Издеваешься? - надулась Анюта.
        - Глупая ты женщина, - вздохнул я. - Или не чувствуешь, что духи тут витают? Сказочные, вот такие… - Я зловеще пошевелил пальцами. - Ладно, делаем ноги. - На всякий случай я снял автомат с предохранителя, чтобы в случае нужды меньше канителиться. Жалко, что в активе всего один магазин. Зато полный.
        Чуткое ухо уловило человеческие крики. Радаш скликал народ, разорялся благим матом. Мы прибавили ходу, и вскоре заголубел просвет. Очередная возвышенность - поляна, заросшая колосистой травой. Метров сорок покатого подъема, и снова лес. С обеих сторон обширного косогора росли молодые осинки вперемежку с белокорыми березами. Не верилось, что мы навсегда покинули болото.
        Люди, обессиленные, падали в траву, переводили дыхание. Раздаш стоял на опушке и по головам пересчитывал народ. Мы почти догнали колонну.
        - Добрели, как мы вам рады… - проворчал испачканный паутиной Раздаш. И вдруг нахмурился, скользнул недобрым взглядом по нашим загадочным лицам. - Эй, а где Гайдуллина потеряли?
        - А нам почем знать? - самоуверенно заявил я. - Не видели никакого Гайдуллина.
        - Воистину не видели, - подтвердила Анюта.
        - А это что? - кивнул Раздаш на автомат и как-то невзначай передвинул кобуру.
        - На тропе валялся, - простодушно объяснил я. Хотел добавить: «Вместе с предсмертной запиской», но как-то постеснялся. - Не проходить же мимо. Хотите - забирайте, упорствовать не буду… Ну, чего уставились, как на чудо морское, Раздаш? Заявляю со всей ответственностью - автомат на тропе валялся.
        - Валялся, валялся, - сказала Анюта.
        Подошел заинтригованный Притыка, «вкусно» воняющий потом, осмотрел оружие у меня за спиной. Хмыкнул как-то неопределенно:
        - Гайдуллина штуковина, можете не сомневаться, Петр Афанасьевич. Он гвоздем приклад царапал - насечки делал, когда на охоту ездили…
        Подошел Тропинин, потерявший кепку (под кепкой вскрылись банальные залысины), и все втроем принялись с интересом меня разглядывать. А также Анюту, которая сделала вид, что все происходящее ее ни в коей мере не касается. Уставились все остальные. Шаховский показал большой палец, подумал и перевернул его вниз. Корович согласно закивал, сделал жест, что мысленно он с нами. Одобрительно усмехнулся Мальков, переглянулся со Степаном. Поднял голову и уронил взмокший Максим. Людмила ничего не поняла, но на всякий случай смотрела на меня с интересом, а на Анюту осуждающе - что делало мне честь как мужчине. Только специалист по горному делу был занят своими делами. Подслеповато щурясь, он высыпал на ладонь из флакончика несколько таблеток, пересчитал, добавил еще одну и проглотил, запрокинув голову.
        - Нашли, говорите, автомат? - как-то задумчиво, но не очень угрожающе вымолвил Раздаш.
        - Нашли, нашли, - закивали мы с Анютой.
        Тропинин подался к Раздашу и что-то зашептал ему на ухо. Раздаш при этом не спускал с меня глаз. Пожевал губами - ладно, нашли так нашли. Я поблагодарил взглядом Тропинина. Тот пожал плечами - было бы о чем жалеть.
        Притыка был не очень сообразительный малый. Озадаченно почесал затылок, воззрился на начальство в ожидании инструкций.
        - В путь, пришельцы! - громогласно объявил Раздаш. - Гляньте, красота-то какая! Не знаю, как у вас, а у нас на пятой планете можно жить. - И заржал, получив удовольствие от собственной шутки. - Юг там! - махнул он на холм. - Радостной вести о том, что болота кончились, не ждите. Но пока вроде сухо. А ну, пошли, родимые!
        Автомат, доставшийся мне в «честном» поединке, конфискации, похоже, не подлежал. Люди недовольно заворчали, начали подниматься. Притыка выдвинулся в авангард. С поврежденной рукой он, кажется, научился справляться. Забросил автомат за плечо, широким шагом зашагал на холм. Добрался до опушки, встал у наклоненного дерева, осмотрелся, махнул рукой - можно, мол.
        Раздался сатанинский хохот. Все встали как вкопанные. Что-то просвистело, дрожь пробежала по траве. Зазмеилась веревка в ростках мятлика. Хлопок, будто лопнула гитарная струна. Притыка моргнуть не успел, как петля обвилась вокруг ног. Рывок - и наклонное дерево внезапно выпрямилось. Охранник, заорав, проделал кувырок, выронил автомат и повис над землей, болтая руками. И снова утробный гогот, из кустов бесшумно выскользнуло чучело в лохмотьях. Сверкнул на солнце искривленный клинок. Ударил мощно, с оттягом, хрустнуло - словно большая прищепка сломалась… и бородатая голова с оскаленным ртом покатилась с холма нам под ноги…
        В первое мгновение мы ничего не поняли. Таращились, словно фокус показали. Можно хлопать? Анюта недоверчиво сказала: «ой». На всякий случай взвизгнула Людмила. И что тут началось! Упруго просвистело что-то в воздухе - и самая настоящая индейская стрела вонзилась в шею инженера Головняка! Прошла насквозь, и только оперение на обратном конце не позволило ей выйти. Головняк повалился, засучил ногами, схватился обеими руками за стрелу под затылочной костью…
        Лес пришел в движение, взорвался. Высыпали жутковатые личности в рваных кацавейках и обвислых штанах. И сзади что-то происходило. Тропинин и Раздаш уже стреляли. Я вскинул автомат, полоснул по гребню. Но тут над головой взметнулись сети, я успел оттолкнуть от себя вечно тормозящую Анюту, и тут меня скрутило, спеленало, точно мумию…
        Завершать свой жизненный путь так не хотелось! Возможно, эта жуть, предвестие смерти, и сделала из меня берсерка. Я извивался, рвал, рыча от усердия, пахнущую экскрементами сеть. В одном месте она уже была надорвана, этим я и воспользовался. Крутился, дергал, надрывал жилы, а вокруг трещали выстрелы, разбегались люди - те, кто увернулся от сетей и от свинца. Когда над душой воцарилась пара оборванцев - страшных, растрепанных, с орущими глотками, мои ноги уже были на свободе. Они уже склонялись, чтобы перерезать мне горло - я подтянул под себя обе пятки, выбросил их в разные стороны. Прием несложный, было бы на ком тренироваться. Одному я перебил коленную чашечку, другому голень. Боль ослепила громил, они забыли, чего хотели. Под ноги шмякнулся здоровенный тесак с обмотанной шершавой тряпочной изолентой (теперь такую не продают) рукояткой. Я схватил клинок - разрывы в сетке уже позволяли вертеться, оттолкнулся и покатился по наклонной обратно в лес, давя какие-то чахлые кустики, подскакивая на кочках. Был овраг, я точно помнил, метрах в двадцати от опушки… Я катился вместе с сеткой, автоматом,
прижатым к груди тесаком. Отодрал от себя прилипшие обрывки «силка», выбрался из западни, послал врассыпную очередь в сторону опушки. Кусты затряслись - успели, демоны, попадать. Эх, гранату бы сейчас маленькую…
        - Эй, я здесь… - уловило ухо, когда я скатывался в овраг.
        Это было просто замечательно. Я схватил забравшуюся под обрыв Анюту, придал прямолинейное ускорение. Она вонзилась в стенку оврага - поворот. Отличная новость, с путаной все в порядке, но сколько можно уже тормозить?! А за спиной скатился демон в овраг - грузное, но подвижное тело, гавкнула очередь. Я оттолкнул от себя Анюту - летите, летите… Сам, не мешкая, убрался под валун, и когда здоровенный мужичара с прядями жгучих черных волос проносился мимо, прыгнул ему на спину, повалил. Чуть не вырвало - от «охотника» исходила такая специфическая вонь, что хоть топор вешай! Врезал локтем в позвоночник, но живуч оказался, стряхнул меня, как бык наездника, и завис, окутывая смрадом. Я ударил его коротким в челюсть, противник вздрогнул… и как-то взбодрился. Под носом закачался массивный православный крест, висящий у него на шее - здоровый, сантиметров пятнадцать. Он уже хватал меня за горло, но я опередил - перехватил крест-накрест веревку и, разрывая кожу на пальцах, стал тянуть в разные стороны. Мужик посинел, пальцы, охваченные судорогой (на них даже кожа не просматривалась под грязью) беспомощно
корчились у меня перед носом. Он вывалил язык, закатил глаза. Я треснул его коленом в причинное место (никогда не мог понять, почему это место называется причинным) и уже без усилий скинул с себя. Он лежал передо мной на спине, испускал дух и все еще не расстался с мыслью до меня дотянуться. Распахнул свою пасть, издал нечеловеческий рев…
        Это было выше моих сил. Я сорвал с его шеи крест и вонзил удлиненной нижней частью в ненавистную глотку! Вворачивал в горло, словно болт в гайку, ломая зубы, рвал язык. Да простят меня благочестивые христиане… Он дергался, таращил глаза, а затих лишь после того, как я вбил ему в глотку христианский символ по самую перекладину. Воздух в округе теперь был окончательно испорчен. Я не стал терять времени, подхватил автомат, помчался вприпрыжку…
        Мы перевалили через гребень, влетели в кусты у подножия косогора.
        - Смотри, берлога… - простучала зубами Анюта и ткнула дрожащим пальцем в характерное полуметровое отверстие, зарастающее травой.
        Не хватало нам только встречи с исконным таежным обитателем! Впрочем, после встречи с местными «христианами» рандеву с медведем было бы просто дружеской вечеринкой!
        - Давай скорее, полезай, - подпрыгивала от нетерпения Анюта. - А я за тобой.
        - Ты уверена? - засомневался я.
        - А где ты видишь табличку «Осторожно, злой медведь»? Луговой, не тяни мертвого за ногу. Медведи летом не спят, они сюда зимовать приходят, понимаешь?
        Хорошо, что объяснила. Сам бы ни в жизнь не догадался. В принципе, там, где помещается один взрослый медведь, с комфортом поместятся два человека. Насчет комфорта я, впрочем, погорячился. В берлоге было душно, смрадно, сыро, земля сыпалась за шиворот, а когда меня придавила Анюта, стало совсем тоскливо. Несколько минут мы почти не дышали, вслушивались в отдаленные крики, выстрелы. Где-то неподалеку хлынула с обрыва земля, прозвучала отрывистая команда, в которой я не понял ни слова.
        - Ох, боюсь как… - опалило висок.
        - Я тоже не в восторге, - признался я. - Не шевелись, Соколова, здесь тесак острый, порежешься…
        - Думаешь, отобьемся?
        - От одного уже отбились.
        - Как он?
        - Не очень. Я нанес ему черепно-мозговую травму, не вполне совместимую…
        - О, боги войны… Кто все эти некроманты, Луговой?
        - Не морочь себе голову. Позднее я прочту подробную лекцию о том, что натворил четыреста с лишним лет назад патриарх Никон и что из этого вышло. Если хочешь, посвящу целый день твоему образованию. Это христиане, Анюта.
        - Серьезно? Странно, я ведь тоже…
        - Ты веришь в бога?
        - Нет. Но это не мешает мне быть добропорядочной христианкой. Кстати, ты в курсе, что добропорядочная христианка уже целую вечность не ела. Когда мы сидели в подвале, в нас кидались хлебом, мне удалось урвать несколько горбушек, но это было так давно, а последние сутки…
        - Помолчи.
        - Да что за жизнь такая… - Она завозилась - назло, наверное, чтобы выжить меня из этой берлоги. - То «помолчи», то поджопники от тебя получаю… Не забывай, что, в отличие от тебя, я исключительно потерпевшая сторона… - Она замолчала, стала пыхтеть, пытаясь донести до меня мысль, которую сама с трудом улавливала. Я не спорю, она имела право знать, на что имеет право. Но так надоела пустая болтовня. Я нашел на ощупь ее дрожащее плечо, привлек к себе. Поцеловал в висок. Она спасла мне сегодня жизнь - поступила не по-девчоночьи, я не мог об этом забыть. Она икнула и затаила дыхание - задумалась, что бы это значило.
        - О чем ты думаешь? - задала она извечный женский вопрос, выведший из себя не один миллиард мужчин.
        - Да так, пустяки, - смущенно отозвался я. - Та ночь в гостинице пришла на память. Хорошо тогда было… Ну, чего ты опять возишься? Успокойся.
        - Да знаешь, слишком заметные перемены в жизни, чтобы просто так успокоиться…
        - А это самое постоянное в нашей жизни. В смысле, перемены. Давай сыграем, Анюта, - кто первым заговорит, тот получает по лбу. Просто отдыхаем, расслабляемся, спим - без секса, всего такого…
        Она хрюкнула, обняла меня за руку. И ведь действительно угомонилась. Прошла минута - она уже посапывала, раздавив мне ногу. В перекрученных мышцах проснулась судорога. Я стоически терпел, прислушивался к звукам леса. Тихо было в лесу. Ни криков, ни выстрелов. Эпицентр трагических событий сместился в неизвестном направлении. Я сделал попытку задремать. Потом принялся прикидывать, который сейчас час. Если рано утром мы влетели в пределы Каратая… Целая вечность прошла. Сейчас не меньше трех часов дня. И где же этот Змеиный хребет?
        - Эй, - я толкнул спящую женщину. - Пятиминутная готовность…
        И получил кулачком в лоб. Довольно ощутимо - берлога осветилась искрами, брызнувшими из глаз.
        - Ты чего? - возмутился я.
        - Сам сказал…
        Временами я готов был прикончить эту девчонку.
        - Пошли отсюда, мы же не медведи, ей-богу…
        - А может, не стоит… - заныла она. - Ты знаешь, что лучший способ продлить жизнь - это блаженное безделье?
        - Всё, довольно. - Я начал энергично ворочаться - судорога уже осваивала соседние мышцы. - Прими за неизбежность, Анюта. Кто-то должен остаться в живых. Нам лучше держаться группой… по крайней мере, какое-то время.
        Я привел ее на поляну и крупно пожалел об этом. Зрелище, конечно, не для девочек. Сектанты покинули заданный квадрат, в тайге было тихо. В кустах на косогоре чирикали птицы. Несколько минут я сидел за стволом осины, формируя представление о ситуации, потом сделал знак Анюте - пошли. Она сглотнула слюну, сделала страшные глаза…
        С головы охранника Притыки, беззвучно махая крыльями, слетела большая остроклювая птица с черно-серым опереньем. Покосилась красной бусинкой, стала виться кругами, подалась в сторону леса, грузно уселась на ветку - и по дереву пронесся шелест. Глаза человека, видно, были деликатесом - стервятник полностью выел содержимое глазных впадин. Сам Притыка продолжал висеть на своей «голгофе», раскачиваясь под порывами ветерка.
        Раздалась серия характерных звуков - Анюта упала на колени, ее тошнило очередями. Не кино с попкорном, согласен. Меня и самого слегка выворачивало. Привыкнуть к таким «картинкам с выставки» невозможно - особенно после того, как вспомнишь этих людей живыми…
        Инженер Головняк потерял не меньше литра крови - умер со стрелой в шее. Смотрел молитвенно в небо недоучившийся студент Максим - парню перерезали горло, а перед экзекуцией поупражнялись в коррекции формы лица. На этой же поляне, среди обрывков сети валялись в живописных позах мужские тела в лохмотьях. Они испускали непроходимую вонь. Как минимум четверо. Скалился в пространство молодой рыжебородый «христианин» с огнестрельной раной в груди. Раздаш и Тропинин занятия по военной подготовке не прогуливали - что явилось неожиданностью для толпы оборванцев. Я осматривался, перебегал с места на место. Еще один труп обнаружился на склоне, в густой траве - чужой труп, слава тебе, Господи…
        - Т-там… - спотыкаясь, вымолвила Анюта.
        Я отправился по направлению ее указательного пальца и под сенью березки наткнулся на истекающую кровью Людмилу. Сектанты посчитали ее мертвой. Да она и была, собственно… мертвой. Почти. С такой дырой в животе обычно не живут. Внутренности вываливались наружу, кровью - густой, черной - было измазано все вокруг. Она вертелась, пыталась встать, а потом иссякли силы. Она смотрела на меня тускнеющими глазами, беззвучно шевелила ртом. Я сел на корточки и стал усиленно себя ненавидеть - это был единственный, пожалуй, случай в моей практике, когда я хотел, чтобы человек поскорее умер. Она умирала, но медленно, душераздирающе…
        И «протекция» Тропинина не помогла. Я закрыл ей глаза - все, что мог для нее сделать. Ни похоронить, ни даже укрыть каким-нибудь тряпьем - не было возможности. Уже завтра ее косточки обглодают звери, стервятники…
        Группа Раздаша несла ужасные потери. Лишнее подтверждение, что выживают сильнейшие. Я рыскал по окрестностям, выискивая свежие трупы. Еще один сектант на дне овражка - булькал горлом, дышал, как паровоз, и запашок испускал такой, что позавидовал бы бесплатный туалет на провинциальном вокзале. Я попятился, не стал добивать эту «птицу без крыльев» - только гадить теперь и способную. Попытался сосредоточиться. Что же было в наше отсутствие? Напрашивались два варианта: люди вырвались, сектанты бросились в погоню. Или наоборот, одних прикончили, других связали и увели в полон. Был еще и третий вариант - кого-то увели, кто-то вырвался. Счастливчики пойдут на юг - больше некуда. А за мертвыми «местными» скоро прибудет похоронная команда из числа единоверцев. Они, возможно, «другие», но вряд ли оставляют на потеху падальщикам своих погибших…
        Мы обогнули холм и углубились в лес. Осваивали пространство короткими перебежками, подолгу сидели в укрытиях, вслушивались, всматривались. О болотах, как о пройденном этапе, напомнили две низины, гудящие от гнуса - мы предусмотрительно обошли их стороной. Лес густел, появлялись ели и пихты, сочный мох стелился покрывалом. Я начал подмечать за собой нехарактерную особенность - в местах, где что-то происходило, я испытывал странные чувства. Шевелилось что-то под темечком, покалывало. Следопытом становлюсь? Я присел на корточки, жестом повелел Анюте куда-нибудь сгинуть. Осмотр выявил - здесь действительно кто-то шел. Мох примят, на стволе молодой сосенки, к которой кто-то прислонялся (потоптались у корневища), остался мазок крови. Это могло означать что угодно (вернее, кого угодно). Теперь мы двигались с особой осторожностью. Но вскоре усталость заявила о себе. Мы стали расслабляться. Анюта ползала по полянам, тянула в рот какие-то незрелые ягоды, давилась. Бороться с этим явлением было бессмысленно - она бы просто растоптала меня. Я смотрел на нее с жалостью - сидела вся зеленая, давилась зелеными
плодами (гармонии достигла). Желудок у нее урчал после этих трапез так, что оборачивались белки и бурундуки.
        Мы сделали привал на поляне, я лежал трупом, наблюдал, как солнце уходит на запад, слушал, как в лесу скандалят птицы, вдыхал аромат диковинных ярко-желтых и оранжевых цветов, окаймляющих поляну.
        Анюта стонала где-то рядом, охваченная новым приступом «метеоризма».
        - Наша главная задача - до темноты найти подходящее местечко для сна, - глубокомысленно сообщил я.
        - Нет уж. - Она вздрогнула, опасливо прислушалась к происходящим в желудке процессам. - Наша главная задача - справиться с диареей…
        И так понеслась, что пятки засверкали!
        - Не убегай далеко! - крикнул я вдогонку.
        Она вернулась минут через пять - посвежела, робко улыбалась. Упала на колени, стала нюхать цветы, имеющие необычную форму - отдаленно похожие на колокольчики, но с загнутыми острозубыми краями.
        - Надеюсь, ты не хронический аллергик?
        - Понятия не имею. Терпеть не могу цветы. Но эти так пронзительно пахнут, аж голова кружится…
        Сработало что-то в голове. Мои познания о Каратае отрывисты, сумбурны, где-то в корне неверны. Я многого не знаю. Что за цветы такие?
        - Эй… - Я доковылял до Анюты, взял ее за руку и привел к месту нашего «залегания». - Сядь и сиди.
        - Ты что, диктатор? - Она возмутилась. - Уже и цветочки нельзя понюхать?
        - Сядь и сиди, - повторил я. - Дома будешь нюхать цветочки.
        - Ты точно псих. Это всего лишь обычные… - Она насупилась, не смогла придумать название и окончательно разозлилась.
        - Не лезь в то, чего не понимаешь, - отрезал я. - Послушай лучше, как птички поют.
        - Не поют, а визжат. Не хочу я их слушать.
        - Любишь ты спорить, - вздохнул я.
        - Неправда, - возразила Анюта. - Я спорить не люблю. Я люблю, когда со мной соглашаются. Но ты, Луговой, не тот случай.
        - А я вообще не в твоем вкусе, Соколова. И то, что мы побывали в одной постели и в одной берлоге, ни о чем не говорит.
        - Верно. - Она посмотрела на меня с удивлением. - Ты правильно мыслишь, Луговой. Может, еду какую сообразишь?
        - Иди пчелу поймай.
        - Так мне нельзя туда. Там цветы, они кусаются.
        - Тогда не ходи…
        Вяло переругиваясь, мы пролежали минут пятнадцать, снова тронулись в путь. Мысли о еде и предстоящей ночевке на
        открытом воздухе начинали нешуточно тяготить.
        И все же был на свете Бог.
        - На месте, Луговой, - хрипло провозгласила бледная личность, выступая из-за дерева.
        Так и до инфаркта недолго! Но что-то подсказало: раз называют по имени, то стрелять будут не сразу. Анюта поперхнулась кислыми ягодами и чуть не опорожнила желудок. Я не сразу признал в бледной личности господина Раздаша. Он принял
«грязевую ванну» и выглядел больным - мертвецки бледный, с потухшим взором, на лбу блестели бусинки пота, он хрипло кашлял в кулак.
        - Сочувствую, Петр Афанасьевич, - выразил я участие. - Не ангина, не простуда, посерьезнее беда?
        - В прошлом месяце переболел воспалением легких, - объяснил Раздаш. - Окрепнуть не успел, погнали на работу, ведь у нас, как всегда, нет заменимых… - И зашелся надрывным мокрым кашлем. - А сегодня несколько раз удачно искупался… Всё штатно, Луговой, не помру… Чертовски рады видеть вас живыми и здоровыми. Как проходит день?
        - Вашими молитвами, Петр Афанасьевич. Активно отдыхаем, так сказать, бегаем трусцой и так далее.
        - Да уж… - В хриплом голосе зазвучали одобрительные, даже где-то завистливые нотки. - Удачливая вы парочка. А у нас тут… в общем, вся партия бракованная. Уже и не рассчитывали встретить никого живого. Прошу, присоединяйтесь к нашему грустному сообществу. - Он жестом пригласил проследовать «за кустики». - Или у вас свои планы, господа? Просто мимо шли?
        И вновь судьба свела уцелевших. Люди отдыхали. На них было жалко смотреть. Оборванные, грязные, с пустыми глазами - словно узники концлагеря, совершившие побег. Тропинина ранили в плечо - верхняя часть камуфляжной куртки была расстегнута, на перевязке, собранной по миру из нескольких маек, проступала кровь. Рука покоилась на ремне, переброшенном через ключицу.
        - Вот, не уберегся… - перехватил он мой взгляд. Подвинулся, освобождая Анюте место на поваленном дереве, закусил губу от боли. - Мы почему-то сразу подумали, что это вы - хрустите, топаете, как у себя на даче… Но Петр Афанасьевич решил посидеть в засаде, убедиться…
        - Дама в коллективе - это плюс, - осветилась расцарапанная физиономия Шаховского. - Материться, конечно, придется меньше, но все равно плюс… Как дела, мадемуазель?
        - Да материтесь, чего там, - махнула рукой Анюта, присаживаясь на бревно. - Сама поматерюсь с вами. А что, мужчины, пожрать у вас не густо?
        - Диета у нас, - неохотно отозвался Мальков. - Строгая.
        - Друг дружку скоро жрать будем, - проворчал неудержимо превращающийся в Кащея Корович. - Вот сидим и гадаем, с кого начнем.
        - Учтите, женское мясо пропитано желчью и в принципе несъедобно, - испугалась Анюта. - А уж мое наверняка. Вы что тут, подстрелить никого не можете?
        - Я бы подстрелил, - подмигнул Анюте коротышка Степан, на левом ухе у которого запеклась кровь, а правый глаз оттенял огромный переливающийся синяк - неплохое, кстати, стилевое и цветовое решение. - Не косулю, так хоть сову или мышь. Но злые начальники считают, что стрелять в лесу нельзя. То ли духов переполошим, то ли упыри опять сбегутся…
        - Так мышь или суслика можно и без стрельбы поймать, - сообщил седоватый Мальков, который, как ни странно, выглядел бодрее прочих. - Мой опыт бродяжничества недостаточно еще велик, чтобы оценить по достоинству мясо грызунов, но бывалый народ уверял, что мясо как мясо. Дело в том, насколько с душой мы его готовим. Важны и сопутствующие компоненты - например, майонез или простейший соевый соус…
        - Какая удачная тема для разговора, Дмитрий Сергеевич, - похвалила Анюта. - Так притупляет чувство голода.
        - О, вы запомнили, как меня зовут, милая дама, - расцвел польщенный Мальков.
        - В этом нет ничего потрясающего. Моего отца тоже звали Дмитрий Сергеевич.
        - Что с Людмилой? - хмуро глядя мне в глаза, спросил Тропинин.
        - И Максимку что-то не видно, - простодушно брякнул карлик.
        - Вы ни о чем не знаете?.. - споткнулась Анюта.
        Мы рассказали, как спаслись и что было после. Тропинин молчал, но скулы побелели, кожа на лбу натянулась.
        - Эх, Максимка, Максимка, - покачал головой Степан. - А ведь прилично бегал пацан.
        Когда накинули сеть, Раздашу и Тропинину удалось увернуться, а уж пострелять из ПМ они были мастаки. Свалили пару демонов, нырнули в лес. Корович хвастался, как одним ударом отбил почки какому-то «ящеру», орущему с религиозным пылом, но абсолютному двоечнику в ратном деле. Шаховский похвалился, что отобрал у своего партнера по спаррингу автомат (и даже показал его), воспользоваться, правда, не успел, потому что времени не было, нужно было срочно бежать, а не играть в
«железного Арнольда», десятками валящего злодеев. «Начинающий» бомж Мальков особой доблести в сражении не проявил, но, судя по тому, что остался жив, бежал наравне со всеми. У Степана были сложности с ориентацией в пространстве. Страх гнал его так, как не гнал даже в детстве злой соседский ризеншнауцер Авдотий. Очнулся он почему-то на дереве (поди пойми, какая сила Степана туда забросила), слышал, как толпой пробежали на север уцелевшие сектанты, слез, обогнул возвышенность и, распинывая бурундуков и прочих мелких тварей, побежал на юг (вспомнилась почему-то сказка про Колобка - большую булку, бегающую по лесу и издевающуюся над животными). Он несся, как скороход, и кабы не палка, протянутая Раздашом поперек дороги (Степан многозначительно почесал шишку на затылке), то был бы уже далеко…
        - Паршивые вояки эти сектанты, - резюмировал прокашлявшийся Раздаш. - Толпой берут, а в башке - ни ума, ни фантазии.
        - Мы ушли из зоны влияния Питирима, - подал голос Тропинин. - Не думаю, что он будет упорствовать в наших поисках. Скоро Змеиный хребет, там есть деревни, у старост - связь…
        Но не звучал победный оптимизм в голосе Тропинина. Возможно, он что-то чувствовал. Уткнул глаза в землю, притих.
        - Будем идти, пока идется, - угрюмо возвестил Раздаш.
        - Послушай, командир… - Мальков замялся. - Вот прикинь, дойдем мы, все ништяк будет… И куда ты денешь нас со Степаном? Ну, ты понимаешь… Ты же неплохой мужик. И Тропинин неплохой мужик. Неужели вот так запросто, после всего, что мы тут вместе пережили…
        - Истинно глаголит мужик, - с важным видом кивнул Степан. - Не засвербит ли под лопаткой, командир?
        - Ага, и я тут не пришей куда седло, - вспомнила Анюта. - Не припомню, чтобы спрашивали моего желания.
        - О себе не беспокойся, - проворчал я. - Хрен я соглашусь на сотрудничество с Благомором, если не решит твою судьбу как надо.
        - Ага, в жены ее возьми, - хохотнул Раздаш. - Ох натерпишься ты с этой выдрой… - И снова помрачнел. - Не будем загадывать, мужики. Я замолвлю за вас словечко, не вопрос, а как уж карты лягут…
        От внимания не укрылось, как значительно переглянулись Мальков и Степан. И мысли в голове у каждого потекли в одном и том же русле.
        Уже вечерело, когда мы вошли в черный хвойный лес. Тяжелые деревья соседствовали с каменными изваяниями. Скалы причудливых конфигураций, пестрящие вкраплениями полезных пород, тянулись короткими грядами с юга на север. Обрывались, снова вырастали из земли, вздымались уступами, заросшими можжевельником. Передвигаться быстро мы не могли - раненый Тропинин брел так, словно он в темноте, каждый шаг давался с боем. Пуля прошла навылет, но болезненных ощущений было предостаточно. Мы двигались черепашьей рысью - по густому хвойнику, по полянам, засоренным каменной крошкой, опасливо озирались на проплывающие «мегалиты». Темнело неторопливо, но без вариантов. Камень просвистел - мы все присели, напуганные. Оказалось, что в Степане проснулся инстинкт охотника, он поразил броском зазевавшегося суслика. Контуженый грызун трепыхался, тряс лапками. Степан с торжествующим улюлюканьем накрыл собой добычу, безжалостно добил и остаток дневного перехода волочил за хвост.
        - Охотник, блин, - добродушно резюмировал Раздаш.
        Что-то не в порядке было с этим лесом. Шаги давались с трудом, и довлело чувство, что за нами наблюдают. Люди сбились в кучку, все, у кого имелось оружие, приготовились к стрельбе. Корович шепотом возвестил, что «вон на той высокой скалюке» что-то шевельнулось, мы терли до дыр глазами темноту, но ничего не видели. Шаховский тонко подметил, что нашей теплой компании не хватает бутылки водки - и зрение бы сразу обострилось, и бодрость духа с бодростью тела…
        - Бутылка водки на такую ораву? - изумился Мальков. - Да вы, приятель, просто идеалист какой-то. Уж лучше вовсе не пить, чем одну бутылку водки.
        - Это точно, - подтвердил Корович. - Бутылка водки - та же матрешка. Выпил одну, за ней подавай другую, третью…
        Мы шли своей «дорогой разочарований». Мальков вполголоса напевал: «Их в живых осталось только семеро - молодых ребят»…
        - Считать не умеешь, неуч? - недовольно ворчал Шаховский. - Восемь нас осталось, восемь…
        - Останется и семь, долго ли, - бесхитростно поведал Мальков, и у меня тревожно засосало под ложечкой. Видать, не только у меня. Народ набросился с жесткой критикой на «оракула», но из песни, как говорится, слов не выкинешь.
        Степану приспичило по-большому (тоже объелся «поносообразующего»), он вверил моим заботам дохлого суслика и скачками умчался за скалу, а остальным пришлось сделать остановку. Он возник минуты через две - бледный, с отпавшей челюстью. Семенил, испуганно озираясь.
        - Т-там чудеса… - бормотал карлик. - Т-там леший бродит…
        И сообщил срывающимся тоненьким голоском, что только сделал свои несложные дела (хорошо хоть успел), как кто-то хихикнул у него за спиной - он чуть повторно свои дела не сделал. Отпрыгнул, увидел, как что-то черное, беспросветное проскочило под носом, обдало ветерком и исчезло за елочкой. И снова захихикало - уже из-под елочки. Он и рванул, как спринтер…
        - Да ты брешешь, - недоверчиво протянул Корович.
        - Не брешет он, - возразил Раздаш. - Тута эти лешие с ведьмаками на каждом метре. Не удивлюсь, если бабу Ягу в ступе встретим…
        - О, мы попали в русскую народную сказку? - из последних сил пошутила Анюта. - А что, никаких противоречий - с вурдалаками-упырями мы уже встречались. Да и с лешим, кажется, имели честь…
        Мы бежали дальше, долго не разговаривая. Страх подгонял. Лесной дух запугивал, гнал нас из своих владений. Темнело. Над головой творилось что-то недоброе. Покачиваясь, будто корабли на волнах, плыли тяжелые набухшие тучи. Они сбивались в клубящееся варево, буквально на глазах все небо покрылось беспросветной мутью. Сильный ветер налетел. Он тряс листву, обламывал сучья с деревьев, пригибал к земле подлесок. Кружилась в вихре взметенная с земли прошлогодняя листва. В отдалении загрохотало, и все дружно возмутились. Не хватало нам только грозы! Небо прочертил зигзаг молнии. Раздаш кричал, что надо искать укрытие. Но скалы стояли уступами - рваными пирамидами, спрятаться в них было невозможно. Мы вбежали в лес, залезли под развесистую ель - и очень кстати: хлынуло, как из ведра, и молния шарахнула прямо над нами, осветив лес! Мы сидели тесной кучкой, Анюта дрожала у меня на плече, шептала, что грозу она ни капельки не боится, но всякий раз жалобно повизгивала, когда Зевс низвергал рулады и чертил небо стрелами. Я вспомнил, как год назад в сухую грозу хороший парень капитан Хомченко, обвешанный
оружием, попался под горячую руку молнии. Остались от капитана только угольки… Казалось, что гроза пошла на убыль, гремело в стороне, и лес от разрядов электричества освещался уже не так ярко. Уходило ненастье - люди приободрились, стали пошучивать. Степан выразил уверенность, что скоро мы съедим-таки многострадального суслика. Но тут рвануло так оглушительно, что заложило уши! Панический страх - никогда не чувствовал такого в грозу! Люди орали, никто не мог остаться равнодушным, а молния, прорисовав вертикальную ломаную линию, вонзилась в соседнее дерево! Как нам повезло, что не в наше! Мощное древо буквально развалилось пополам, взметнулся столб огня, запах серы шибанул в нос. Завертелось огненное веретено. Паника царила всеобщая. Разрубленное дерево падало на нас, мы с воплями разбегались. Откатившись, схватив в охапку себя, Анюту, я с изумлением смотрел, как огонь перекидывается на ель, под которой мы только что сидели, как трещит, медленно оседая, ствол…
        Хлынувший ливень погасил пламя, но над местом, где потрудилась молния, царил стойкий запах «ада». Мы бежали к скалам, скликали разбежавшихся. Никто не пострадал. Собрали всех восьмерых, куда-то бежали тесной кучкой под проливным дождем…
        Гроза закончилась, как и началась - внезапно. Потери были незначительные (хотя и как сказать) - тушка суслика, которую потерял Степан. Виновного подвергли бурной обструкции, но каждый понимал в душе, что карлик ни в чем не виноват. Когда темнота сгустилась окончательно, мы обнаружили навес под скалой и что-то вроде пещеры, усеянной мелкими камнями. Больше часа мы не могли разжечь костер - древесина была мокрой, мох бессмысленно чадил. Наконец потянулся язычок пламени, неохотно затрещали сырые дрова. Озарилась каменистая площадка под угрожающе нависшей скалой, черное отверстие, куда мог бы въехать автомобиль (и продвинуться от силы на корпус). Лес и скалы окружали нас массивным черным занавесом. Мы таскали из леса охапки еловых лап, раскладывали их вокруг костра, сушили - иного постельного белья под рукой просто не было. Восемь человек в гнетущем, поистине уродливом молчании сидели вокруг костра - злые, голодные, грелись, обсыхали. Слушали с замиранием сердца, как где-то далеко воют волки. Начинался концерт с сольного завывания вожака - протяжного, хриплого. Затем вступали остальные члены стаи, по
одному, слаженно. Потом завыли все, и несколько минут мы с ужасом
«наслаждались» этой жутковатой симфонией. А закончилось хоровое произведение тявканьем, визгливым лаем…
        Расползались по укромным уголкам, зарывались в лапник. Тяжело дышал Тропинин - у нас не было даже примитивных анальгетиков, чтобы облегчить его страдания. Раздаш уснул в первых рядах, и вопрос, кто же будет охранять наш лагерь и поддерживать огонь, весьма интересно повис в воздухе. Не иначе высшая сила…
        Люди ворочались, кряхтели. «Нет тепла и любви, - жаловался карлик Степан. - И что за жизнь такая начинается… Эй, Малек, а ну, не воруй мои ветки, ручонки убери, говорю, самому не хватает…» Мальков мечтательно вспоминал знакомую бомжиху Галину Семеновну, которая за глоток «изысканного» напитка может согреть даже на северном полюсе - да еще так согреть, что семь потов сойдет.
        - Забирайся ко мне под куртку, - позвал я Анюту. - И давай укрываться со всех сторон, а то комары могут укусить.
        - О, теперь я знаю, чем пахнут бывалые таежные придурки, - урчала Анюта, окапываясь у меня под курткой. - Не жизнь, а мечта, Луговой… Мне холодно, страшно, кушать хочется… Кушать, между прочим, надо пять раз в день - это ученые точно выяснили, а я за два дня - ни разу!
        - Завтра покушаешь.
        - Ох, что-то я уже сомневаюсь… Ты женатый? - Как резко она меняла темы.
        - Был. Ушла от меня жена.
        - Ага, стало быть, мужчина с необремененным безымянным… А почему ушла? Причины, обстоятельства? Кто у нас образец супружеской неверности? Слушай, а ты правда защитишь меня и не дашь пропасть?
        - Правда. Обязуюсь беречь и преумножать. Вот спасешь меня еще пару раз, и я стану твоим самым надежным защитником. Хватит болтать, Соколова. Надоело каждую минуту выслушивать твой треп. Закрывай глаза, спи…
        Она молчала несколько минут. Это было так непохоже на Соколову.
        - Эй, ты спишь?
        - Нет, дуюсь…
        - Йоптыть, Соколова… не нужна мне резиновая баба, понимаешь? Хватит дуться, думать о гадостях, вот проснешься - там и продолжай. Спи, говорю, пока насильно не заставил…
        - Ладно, отдыхай, Луговой. - Она зловеще задышала мне в ухо. - Пусть тебе приснится я. В страшном сне. Будешь знать…
        Ночью я проснулся - весь буквально наэлектризованный от страха. В первые минуты даже пошевелиться не мог. Анюта урчала под мышкой. Страх вольготно распростерся по телу, от заиндевевших пальцев на ногах до колом стоящих волос. Выгнал всех
«конкурентов», поднял знамя победы. Это было то еще ощущение… Костер практически прогорел. Окрестности пещеры оглашал богатырский храп. Мне казалось, что вся нечисть Каратая собралась у нашего костра, уселась в кружок и чего-то ждет…
        Я встал через не могу, бросил в костер подсохшую растопку. Вооружился горящей головней, сделал полукруг. Блики пламени озаряли каменистую площадку, трещины в земле, извивающийся по камням можжевельник. Не было никого. Я набрался храбрости, шагнул вперед, задрал свой факел. Где вы все?.. Отступила нечисть, чтобы не раскрывать себя раньше времени. Смутные тени сновали по окрестностям. Филин, страдающий бессонницей, ухал где-то в лесу. Страх притупился, но он еще был здесь, во мне. Я вернулся к костру, бросил в огонь всю имеющуюся растопку. Смотрел с удовлетворением, как бушует пламя. В такой пожар ни одна нечисть не сунется. Я забрался в свою нагретую охапку хвои, отыскал Анюту, пускающую пузыри, сунул ствол автомата между ног…
        Утро было просто идеальным, чтобы заняться самоубийством. Мутная хмарь ползла по небу, порывы ветра трясли макушки сосен. В сгустившемся тумане утонула округа. Мы продрогли до последней косточки. Костер давно прогорел, золу раздуло. Люди жалобно стонали, ворочались.
        - «Скорую» мне, «Скорую»… - стонал между приступами астматического кашля расхворавшийся Раздаш.
        - Боже, как мне плохо, хочу обратно в кошмар… - бормотала Анюта, когда открыла глаза и все вспомнила.
        - Удивительное дело, нас не съели волки, - удивлялся Мальков, пытаясь сделать что-то похожее на комплекс утренних упражнений.
        - А ты рассчитывал проснуться у волка в желудке? - стонал опухший Шаховский, выбираясь на четвереньках из пещеры. - Господа, что случилось? Я не чувствую лица. Посмотрите на меня, оно еще здесь? Почему вы все отворачиваетесь, господа?..
        Люди сбредались к прогоревшему костру, тряслись от холода. Коротышка Степан пытался провернуть шею, но заклинило позвонок, он отдувался, страдал.
        - Стукните меня по шее, - взмолился он. Я стукнул - до характерного щелчка. - Спасибо, - проворчал Степан. - Вы настоящий друг.
        - Можно на «ты», - разрешил я. - Обстановка позволяет.
        - Тебя не было со мной сегодня ночью, - прошептала Анюта.
        - Я заметил, - кивнул я. - По лесу болтался.
        - Покушать принес?
        Тропинину за ночь стало еще хуже. Он неловко подвернул больную руку, рана вскрылась, повязка с частью камуфляжа пропитались кровью. Он пытался улыбнуться, но выходило жалко и почти трагически. За раной требовался уход. Все понимали (но никто не озвучивал), что если в скором будущем рану не обработать, то ампутация руки будет самым благополучным исходом.
        - Не помру, не бойтесь, - он бледно улыбался, видя, как мы отворачиваемся. - Поскорее бы выйти к Змеиному хребту. Произрастают там кое-какие растения, корешки которых врачуют раны так, что за день зарастают. Не фольклор, господа, прошу учесть. Пару лет назад знакомый охотник давал мне свой волшебный порошок. А после того, как я его хорошенько напоил, раскололся насчет наименования и рецептуры. Рану бы только промыть…
        Раздаш, надсадно кашляя, пересчитывал собравшихся.
        - Коровича не разбудили…
        - Его не будить - воскрешать надо, - пошутил Шаховский. - Эй, Николай Федорович, встал?
        - Нет… - глухо донеслось из пещеры.
        - В такую рань и не встанет, - проворчала Анюта.
        Мужчины засмеялись. Но хорошего настроения хватило ненадолго.
        - Долго еще до твоего хребта, командир? - поинтересовался выползающий из пещеры Корович.
        - Да нет, тут рядом, за горизонтом…
        Этой гористо-лесистой местности не было конца. Мы шли по клочьям тумана, по прибитой к земле траве. Сопротивлялся даже воздух, отяжелевший от сырости. Но постепенно разбегались тучи, проглядывало солнышко, намекая, что день будет ясным, даже жарким. Мальков, имевший неплохой багаж знаний, разглагольствовал, что все это, если отвлечься от антуража, напоминает ему пустыню Сахару, где он бывал в тревожной молодости в качестве строителя (имелась в виду Ливия). Невыносимо жаркий день и студеная ночь, а если случаются осадки, то исключительно ночью или около того. Правда, он не мог припомнить, чтобы по Сахаре бегали вурдалаки с упырями из русских сказок и прочие лешие с бабами Ягами.
        Выстрел прозвучал, как гром из преисподней. Народ заметался. Но быстро выяснилось, что это Тропинин, еще способный держать оружие, подстрелил шерстистую козулю, взгромоздившуюся на скалу. Животное, противно блея, скатилось под ноги, Тропинин, виновато улыбаясь, объяснял свой поступок временным отказом головы и чувством голода (с чего бы вдруг?). Народ одобрил начинание, и только Раздаш грязно ругался, предрекая наплыв лихих людей и нелюдей. Анюта пустилась в пляс, Шаховский, засучив рукава, взвалил козулю на загривок и бегом кинулся прочь. Остальные бежали за ним. Мы отмотали километра полтора по пересеченной местности, Анюта задыхалась, кричала, что хватит уже дурить, а если уж умирать, то на сытый желудок…
        Слабый голос разума потонул в потоке страсти. Никуда мы не спешили - пожара не было, и за ближайшей сопкой не поджидал вертолет. Мы кромсали бедное животное ножами, сдирали кожу. Анюта хватала сырые куски - я вырывал у нее еду буквально из пищевода. Горел костер, вертелась тушка. Терпения не хватило - давились непрожаренным. Как с голодного острова! У Анюты были специфические представления о братской дележке, но никто ее не совестил, люди снисходительно смотрели, как голодная женщина выхватывает лучшие куски, утрамбовывает в рот, издавая такие звуки, что возбудился бы даже законченный импотент.
        Взять в дорогу оказалось нечего - съели все, даже кости обглодали до блеска.
        - Покушать бы сейчас чего-нибудь… - мечтательно протянула Анюта, и все опять развеселились.
        Бежать по тайге становилось веселее. Бегло отмечалось, что лес подрос, а вместе с лесом подросли и скалы, и все чаще среди хвойных деревьев просвечивают молодые дубки (необычно для данного ареала), подлесок сменяют ажурные листья папоротника. Возвращалась усталость. Мы снизили скорость, делали привалы, на которых даже не смотрели друг на друга. Скалы попадались все чаще, иногда целые массивы преграждали дорогу, приходилось обходить, теряя время. Раздаш ковылял в авангарде, распугивая мелкую живность громовым кашлем. У Степана и Малькова нашлись общие темы - звучало довольно дико, но эти темы были связаны с отечественным автопромом. У Малькова в прошлой жизни (точнее, в позапрошлой) - в поздние «брежние» времена - имелась машина с гордым названием «Жигули». И по какому только бездорожью он на ней не ездил. И по лесам, и по горам, и даже по болотам. Степан резонно возражал, что в упомянутой модели у него ноги до педалей не достают (а в какой достанут?). А название «Жигули» звучит не гордо, а стремно. И вообще, продукция ВАЗа - единственная в мире марка машины, которая ломается, не выезжая из гаража.
Мальков возмущался, уверял обратное, а все смотрели на них, как на парочку сумасшедших.
        У Анюты после грубой утрамбовки желудка разболелся живот - то есть новая тема для выведения меня из равновесия была найдена.
        - Я не могу идти, - жаловалась она, нарываясь на неприятности. - Знаешь, какие рези? Ты когда-нибудь рожал, Луговой? А кто обещал хранить меня и преумножать?
        - Этот случай не гарантийный, - огрызался я. - Даже не страховой. Жрать надо меньше, Соколова. А если жрешь, то хотя бы прожевывай.
        - Всё унизить меня пытаешься? Ладно, Луговой, отольются тебе мои слезы…
        Сдавленный вскрик за спиной - все встали, забряцали оружием. Новость из неприятных: в нашей группе не оказалось Тропинина! А сдавленный возглас уже перетекал в хрип - отчаянный, душераздирающий.
        - Вы что, суки?! - зарычал Раздаш. - Тропинина проворонили?!
        Можно подумать, это мы виноваты…
        - Луговой, мне страшно… - прижалась ко мне Анюта. Я оттолкнул ее, дослал патрон в патронник. Мы бросились, не сговариваясь - даже те, у кого не было оружия…
        Это было что-то дикое. Ведь я оборачивался минуту назад - Тропинин шел за нами. Хромал, отдувался, но шел. Задержаться решил по малой нужде?.. Он корчился на площадке, обрамленной травянистым обрывом, хрипел, извивался. Кровь лилась, как из ушата. Пистолет валялся в стороне, он не смог им воспользоваться. В горло Тропинину впился страшный лохматый зверь! Таскал его по земле, рвал, рычал. Просто монстр какой-то. Мы окаменели. Страх сковал. Это был какой-то сюр. Зверь почувствовал, что он уже не один, поднял голову, зарычал. Тропинин конвульсивно дернулся, застыл, уставился на мир стеклянным глазом. От горла остались одни лохмотья. Заголосила Анюта. Зверь напрягся, готовясь к прыжку. В общем-то, это был волк. Но габариты… Огромный, около метра в холке, с бурой, длинной, свалявшейся шерстью. Широколобый, мордатый, с мятыми «бакенбардами». Ноги мощные, хвост столбом. Глаза горящие, воспаленные - в эти глаза в принципе смотреть невозможно, если не хочешь превратиться в ледышку. Демон из максимально неудачного сна…
        Волк попятился… и вдруг прыгнул! Заорали все разом. Затрещали выстрелы. Я тоже вспомнил, где в автомате спусковой крючок. Нафаршированный свинцом, зверь распростерся в шаге от Раздаша. Голова у него была не меньше человеческой, из разинутой пасти торчали клыки, способные прокусить даже капот автомобиля.
        Несколько мгновений мы остолбенело молчали.
        - Ну и дела… - протянул Шаховский, опуская автомат.
        - Быстро уходим, - бросил Раздаш.
        - Подождите… - растерялся я. - Мы оставим здесь тело?.. - И тупо уставился на то, что осталось от Тропинина. Кровь текла из разорванного горла, как из водопроводного крана…
        - Уходим! - вскричал Раздаш.
        И тут все поняли, что это была лишь прелюдия. Зашевелились кусты на краю опоясывающего нас «амфитеатра», и медленно, как в замедленной съемке, стали появляться оскаленные волчьи морды. То здесь, то там… Голодные, страшные, желтоглазые, вгоняющие в ступор… Глухое утробное урчание зависло над местечком. Тварей было много, не меньше дюжины - и все какие-то «ненастоящие», измочаленные, с избытком шерсти. Они вырастали неукротимо, поднимались, готовились прыгнуть вниз - ждали сигнала вожака. А боевой клич предводителя стаи похож на рычание разъяренной собаки, бросающейся на человека. Лучше не ждать этого сигнала. Странная мысль - не хотелось бы думать об этом, но разве это было похоже на спонтанную атаку неразумных тварей? Это была организованная спланированная акция. Крались за нами, поджидали момента…
        - Стреляйте! - бухнул Раздаш.
        И первым ударил навскидку из «макарова». Автоматы были у нас с Шаховским. Мы открыли огонь по обрыву. Я видел краем глаза, как прыгнул Корович, схватил пистолет Тропинина. Твари попятились. Покатилась, мерзко визжа, косматая туша с откоса. Один все же прыгнул - и растянулся на камнях, получив свою порцию в лоб.
        Мы прекратили огонь. Все же хватило благоразумия не расходовать весь боезапас. Попрятавшиеся волки снова высовывали морды, ждали команды. Угрожающе рычали. И эти твари - важное звено в балансе экосистемы?
        - Медленно уходим, - просипел Раздаш. - Но не чешемся - пока не обошли с тыла… Только заклинаю, не бегите, они сразу же кинутся…
        Мы пятились, не опуская стволов. Ощущения - просто удавиться.
        - Ну, что, Луговой, - пихнул меня локтем Раздаш, - не похерили еще желание похоронить Тропинина? Холмик соорудить, слово прочувственное сказать?
        Поднялся серый волчище, вздыбив шерсть. Я выстрелил, перебил ему лапу. Возможно, только это нас и спасло… Просто провал какой-то в памяти. Мы пятились, потом бежали прочь, а впереди неслась Анюта, виляя между скалами, путая следы. Но разве можно сбежать от волков?
        Впрочем, мы сбежали. Пронеслись под скалами не меньше версты, выбежали на открытое пространство, падали на колени, дышали с надрывом. Степан пытался что-то сказать, но забыл все слова и только хватался за голову. Анюта держалась за сердце, смотрела на меня недоверчиво - всё, кончилось?
        - Как твой страх? - спросил я.
        - Нормально, - прошептала она. - В штаны провалился…
        - Неужели оторвались? - не мог поверить Корович.
        - Эх, господа, принять бы сейчас месячную алкогольную норму… - размечтался Шаховский.
        - Эти твари не дурные… - откашлявшись, сообщил Раздаш. - И жить хотят не меньше нашего… Голодные, да - но прикидывают, что раз не взяли врасплох, в психическую на людей с железом лучше не бросаться…
        - Им и Тропинина на первое время хватит… - бормотал бледный Мальков. - А как съедят, опять за нами припустят.
        Прозрачнее намека и не требовалось. Анюта подскочила, стала кричать, что нечего тут сидеть, помолились - и в путь.
        Стремительный марш-бросок - стыдно признаться, но я чувствовал какое-то подленькое облегчение, что никакие раненые нас уже не тормозят. Передохнули только раз. Проворный Степан вскарабкался на скалу и прокричал с верхотуры, что лопни его глаза, но впереди нас ожидает большое горное царство. До него уж рукой подать - жалкие километры.
        - Добрались, слава тебе Господи, - урчал Раздаш. - Ну, что ж, господа, с прибытием в ад, как говорится…
        - Не поняла, - заволновалась Анюта. - А кто говорил: нам бы только добраться до Змеиного хребта, и все наши проблемы как рукой снимет?..
        - Ох, девчонка, не говорил я такого, - вздохнул Раздаш. - Ты просто вбила себе в голову, что это так…
        Вскоре лес окончательно разредился, и перед нами распростерся безбрежный каменный хаос. Змеиный хребет - нагромождение скал большого и малого калибра - тянулся с запада на восток ломаной грядой. Скалы здесь были в основном покатые, с остроконечными вершинами, заваленные булыжниками у оснований. Растительности было немного, она пряталась в расщелинах, кое-где на камнях, запустив корни в разломы и трещины, произрастали искривленные деревья. Сверкали на солнце отполированные сопки - гольцы. Каменные глыбы стояли неравномерно, впечатления непроходимой стены хребет не производил. Впереди просматривалась узкая седловина между двумя махинами - как дырка на месте выпавшего зуба.
        - А почему, интересно, хребет называется Змеиным? - задумалась вслух Анюта. - Это слово с потолка или оно чем-то обусловлено?
        Раздаш промолчал, глянул на девушку с жалостью, но мне показалось, что это жалость к самому себе.
        Мы втянулись в узкий распадок. Я поставил переводчик огня на стрельбу одиночными - патронов осталось с гулькин нос. Мы шли друг за дружкой, настороженно озирая проплывающие между небом и землей зубчатые гребни. Минеральные вкрапления загадочно поблескивали на солнце. Белохвостый орлан выписывал над нами плавные круги. Метрах в двадцати по откосу прошмыгнула юркая черная ящерица, забралась в щелку между камнями.
        Не думаю, что это крошечное земноводное могло нарушить природное равновесие. Однако именно там шевельнулся массивный булыжник - словно кто-то пытался его подтолкнуть. Не обрати я внимания на ящерицу, не заметил бы и булыжник. Поначалу я подумал, что померещилось. После всего, что с нами было, обзавестись галлюцинациями - милое дело. Но нет. Камень весом в не один десяток килограмм положительно оторвался от обусловленного ему природой места. Качнулся, вышел из равновесия и покатился, подпрыгивая, набирая скорость. Зацепил обосновавшуюся ниже кучку, выдрал куст, вызвал бурную осыпь… и спустя мгновение вал камней, глины, мелкой крошки несся на нас, как лава из Везувия на Помпеи!
        - Вперед!!! Бегом!!! - заорал я, не узнавая своего голоса. Чуть не добавил: «В атаку!»
        Померещился ли мне демонический хохот откуда-то сверху? Не иначе ящерица…
        Вступать в дискуссию желающих не нашлось. Понеслись, как горные козочки. Основной массе удалось убраться из зоны камнепада. Выскочили за считаные мгновения. За спиной грохотало, трещало, ухало, но на этом дело не закончилось, камни продолжали сыпаться. Я оглянулся. Накрыло замыкающих - Коровича и Раздаша! Я видел, как Коровичу прилетело в бок, он завыл от боли, покатился, но не стал обреченно ждать конца, подпрыгнул - словно в воду нырнул с обрыва, неловко отбился от земли, ударился виском о камень… Раздаша буквально раздавило лавиной. Он бежал ей навстречу, не мог остановиться. Накрыло с головой, он пытался защищаться руками, но куда там! Упал на колени, я еще разглядел в его глазах тоскливый блеск - и тут мощный булыжник подхватил его, впечатал в стену, а следующий размозжил голову, брызнул фонтан мозговой жидкости…
        Осыпь схлынула, но «отстающие» еще катились по склону, весело подпрыгивая. Мальков и Степан дружно улепетывали по узкой пади, сверкая развалившейся обувкой. Мальков схватил за шиворот Анюту, которая озиралась, что-то орала мне, погнал пинками. Не очень мне это понравилось, гнать Анюту пинками - исключительно моя прерогатива. Но ладно, лишь бы увел ее подальше… Шаховский метнулся за выступ в скале, приладил приклад к плечу.
        - Луговой, засада! Они наверху! - И ударил длинной очередью. Я не стал особо разбираться, кто там - люди, волки, местный горный народец (маленький, но гордый),
«восьмерками» побежал обратно, пристраивая автомат за спину. Схватил под мышки Коровича, который кашлял и корчился в облаке пыли. Висок он раздолбил себе основательно.
        - Живой, Николай Федорович?
        - Живой… - кряхтел Корович. - Но настроение, Михаил Андреевич, в целом не праздничное… Да не волоки ты меня, я ж тебе не плуг, сам побегу…
        Его контузило от встречи с камнем - ноги разъезжались. Глаза бессмысленно блуждали. Мы добежали кое-как до ближайшего выступа - что-то подсказало, что забег на более длинную дистанцию мог бы закончиться плачевно. Как в воду глядел! Пули застучали по камням, едва мы рухнули за укрытие! Мы лежали, скорчившись, тяжело дышали, и Корович делал тщетные попытки добраться до пистолета.
        - Уймись, Николай Федорович. От тебя сейчас больше ущерба, чем выгоды. Вот оклемаешься, тогда и геройствуй. Да и толку от твоего «макарыча» на длинной дистанции…
        Он обреченно вздохнул, закрыл глаза. А я показал кусочек носа - вроде пока не стреляли. Насколько я разбирался в искусстве ведения войны (а военные прокуроры только тем и занимаются), мышеловка пока не захлопнулась. Узкий, заваленный камнями проход между гребнями, на той стороне за вздутием в скале пристроился Шаховский, а наверху что-то происходило. Фигурки перебегали по гребню. Издалека, да на солнце, было видно не очень. Шаховский выстрелил одиночным. А ведь есть еще способные работники в отдельных министерствах… Послышался далекий вскрик, и по камням, стуча разбитым скелетом, покатилось тело. Выпало на каменистую площадку, разбросало конечности - мол, любуйтесь. Кажется, нас продолжали преследовать люди Питирима. Почему? Об этом стоило на досуге поразмыслить. Покойник еще не шагнул за тридцатилетний рубеж (да и вряд ли уже шагнет). Мордатый парень, с физиономией, изъеденной пигментными пятнами. Борода торчала рваными клочками (не всем дано иметь красивые бороды), зато недостаток растительности в нижней части лица с лихвой компенсировала верхняя. Такие гривы носили модники в семидесятые.
Правда, модники свои шевелюры иногда мыли. А в остальном никаких «горячих» новостей - рваные штаны, потертая жилетка без пуговиц, подпоясанная двойной веревкой, на которой болтался солдатский подсумок…
        Обзавестись боеприпасами было бы очень кстати. К счастью, меня такая идея не захватила. Но что-то мелькнуло у Шаховского - он дернулся, но очередь прижала к земле, пришлось отказаться.
        - Валерий Павлович, не стоит! - крикнул я. - Ты же не кошка - жизнями тут разбрасываться…
        - Я тоже об этом подумал, - бросил Шаховский. - Ладно, не клад же, верно?.. Как там Корович?
        - Жить будет!
        - Пять, четыре, три… - заворчал Корович, чем неприятно порезал слух.
        - Отлично! Слушай, Луговой, у меня плохие новости!
        - Мы все умрем, - буркнул Корович.
        - Ты чего смеешься?
        - Ничего, - бросил я. - Тут Корович комментирует твои новости… Так что у нас плохого?
        - Действительно, что у нас может быть плохого? - проворчал Корович.
        - Вояки паршивые, Раздаш был прав, но через минуту они пройдут по гребню и окажутся впереди нас. И тогда доказывать им, что они паршивые вояки, будет значительно труднее! Я стреляю - вы бежите! Вы стреляете - я бегу! Нормально?
        - Стреляй, посмотрим!
        Двое поднялись, готовясь перебежать. Шаховский среагировал, застрочил, вынудив упырей присесть. Мы бежали, путаясь в четырех ногах. Томительные секунды, нервы дрожали, как перетянутые струны… Мы попадали за разбросанные по пади булыжники. Я сжал цевье, вдавил левый локоть в землю. Как в тумане плыл перед глазами гребень. Прищурился - немного резкости не помешает. Наше счастье, что преследователи, в силу нехватки живой силы (или смутных представлений о тактике ведения боя в горной местности), оккупировали лишь один склон. Шевельнулось тело, привстал сектант - бородатый, озабоченный, Аника-воин, царствие ему небесное… Я плавно надавил на спусковой крючок… и даже не почувствовал отдачи. Не до нее. Противник рухнул, как грудная мишень на стрельбище.
        - Беги, Валерий Павлович! - Мог бы не орать, Шаховский уже бежал, смешно подбрасывая ноги.
        - Отлично сработались, Михаил! - каркнул, пробегая мимо.
        - Не сглазь, - бросил я.
        Противник застрочил из нескольких стволов, но Шаховский уже лежал в укрытии, жалуясь на нехватку боеприпасов.
        - Эй, готовьтесь! - крикнул он. - Сейчас эти твари перезаряжать будут!
        Мы убрались из зоны поражения - живые, взбодрившиеся. Летели, как на крыльях, радуясь, что теперь-то противник отстанет. Не угонятся за нами по перепаханному гребню, а чтобы спуститься вниз, потребуется время.
        - Мы здесь! - рванулась из тернового кустарника Анюта.
        Просто праздник для души! Я схватил ее за плечи, закружил в каком-то сумасшедшем вальсе. Несказанно возбуждает, когда живым выходишь из боя! Выбрались из щелей со смущенными физиономиями Мальков и Степан. Кто бы стал их упрекать? Не вояки, лишь бы бегали быстро.
        - Не затанцуй до смерти свою бабу, - буркнул Корович.
        Я выпустил Анюту. Слегка обалдевшая от всего этого, она шаталась, пришлось подхватить за тонкую талию.
        - Ну и ну… Как-то это…
        - Не концептуально, - хмыкнул Шаховский. - Ладно, кончайте дискотеку, чешем дальше, пока мы тут, как утки, не крякнули. Интуиция подсказывает, господа, что братья древляне просто так от нас не отстанут. Питирим положит всю свою паству, но будет арканить нас до последнего. А если у них имеется связь между группами, то нам тут назревает полный медный тазик…
        На сиесту особо и не рассчитывали. Мы сменили направление - двинулись гуськом на юг. Плутали по каменным ожерельям, сбивая со следа местных «следопытов», переправились через звонкий ручей, бегущий змейкой по гладким блестящим камешкам, торопливо окатили себя водой, жадно напились. И вскоре втянулись в маленький лесок, расположившийся в покатой чаше между холмами. Анюта выдвинула на голосование предложение отдохнуть. Первым повалился Степан, заявив, что он устает пуще прочих - ножки маленькие, и чтобы не отстать, приходится шевелить ими вдвое быстрее, чем остальным. Затем попадали все остальные.
        - Запашок здесь какой-то… - подозрительно потянул носом Шаховский.
        - Радует только одно, - сказал Корович, с опаской ощупывая окровавленный висок. - Опасность заболеть геморроем нам не грозит.
        - А я вот, помню, подхватил геморрой в середине девяностых, - окунулся в реминисценции Мальков. - Работы не было, устроился сторожем на склад пиломатериалов. И три года просидел на этом складе! Туалет, стол, крыльцо - вот и все продвижение по службе. Ох, и настрадался я. Так жена - она еще не развелась со мной - специальную подушечку мне сшила кружевную, для профилактики геморроя…
        И в этот миг на нас - расслабленных, беззащитных - навалилась толпа!
        Впрочем, толпа - это несколько преувеличено. Особей пять или шесть подкрались неслышно и с ревом атаковали, размахивая ножами и прочими колюще-режущими предметами! Видно, был приказ взять кого-то из нас живым. Привычно визжала Анюта, изображая упражнение «велосипед». Попала кому-то по коленке - чисто случайно. Смрадная вонь месяцами не мытых тел обволокла лесок. Этот запах подкрадывающейся смерти и чувствовал Шаховский, но мы не придали ему значения! Свалка учинилась жуткая. Мелькали руки, ноги. Ревели луженые глотки. Умирать не хотелось, люди бились из последних сил. Дотянуться до оружия не было возможности. Да и в кого стрелять? Все перемешалось. Корович отвесил мощный прямой в оскаленную физиономию, злорадно захохотал, когда физиономия с треском убралась, но, гудя, как локомотив, на него налетело очередное чудо в отрепьях, всадило клинок в живот… Шаховский вывернул руку своему противнику - пока не сломалась, но запнулся о «брошенную» ногу, повалился, протестующее крича… Мелькнула задница Степана - он нырнул под ноги здоровенному бугаю, прополз, ударил пяткой под копчик, но мощная лапа уже
схватила его за шиворот, раскрутила и швырнула в ближайшее дерево… Мальков кричал от боли - он стоял на коленях, уткнувшись головой в землю, закрывался руками, а какая-то сволочь, хрипло приговаривая: «Получи, раб Божий, получи…» - пинала его в живот. Выла, как на похоронах Анюта, которую с хохотом таскали за волосы…
        Я поздно оценил весь ужас положения. Удар по загривку вывел из игры. Я откатился, чтобы не остаться во всем этом, а когда подлетел, озарилась мизансцена, высветив аховость ситуации. Не помню, чтобы когда-нибудь испытывал подобное бешенство! На меня летела мерзкая гиена в развевающемся рубище. Я повалился гиене под ноги, а когда она, взбрыкнув, треснулась хребтом, взломал кулаком челюсть. Прыжок - и зазубренное лезвие пролетело в сантиметре от уха. Я оттащил от Анюты длинноволосого «любителя женщин», отправил в прочный нокаут. А дальше бил с остервенением - направо, налево, чувствуя, как в организме рождается убийственная энергия, а в кулаке «живородящая» сила. Выбил нож у сектанта, кувыркнулся, подобрал, полоснул по щиколотке, порвав жилы. Воткнул кому-то в ключицу, отпрянул - кровь хлестнула фонтаном. С индейским воплем набросился на перепуганного долговязого парня, изрыгающего осанны, схватил за патлы, вонзил в горло. Нож остался в позвонках, невелика потеря, я и руками нормально справлялся. Бил, бил, круша носы, челюсти… И в какой-то миг я отметил угасающим сознанием, что вокруг меня
вертикальных фигур уже не осталось. Какой-то увалень пытался уползти. Он выхаркивал кровь, выбитые зубы, тряс башкой. Я подошел к нему, чувствуя, что вот-вот упаду, свел воедино кисти - и опустил в основание шеи. После этого и сам повалился замертво…
        Прошла вечность, и я очнулся. Подкрепление к врагу не прибыло - в противном случае я бы не очнулся. Я возвращался из небытия со всеми остановками, медленно, трудно. Вспомнил, что было, встал на четвереньки. Зрение возвращалось, голова звенела, как трамвай. Мутный экран висел перед глазами. Валялись тела, а между ними кто-то двигался, садился на корточки, потом вставал, шел дальше. Я потряс головой - избавился от трамвая. Зрение вернулось. Первым делом я почувствовал облегчение - Анюта шевелилась и даже села. Блуждающей зыбью оказался смертельно бледный, с окровавленным виском, Корович. Он опять присел, похлопал по щеке обморочного сектанта. Раскольник застонал. Злорадно заурчав, Корович всадил ему в сердце нож, провернул, чтобы дошло. Потом пробормотал:
        - Вот, кажется, и всё…
        - Тебя же убили, Николай Федорович, - слабым голосом сказал я. - Сам видел, как в тебя нож воткнули…
        - Фляжку убили, - фыркнул Корович и кивнул на валяющуюся в траве стандартную плоскую фляжку, смотрящуюся как-то не очень презентабельно. - Пустая, правда, была… Пристрастился, Михаил, я с тоски дремучей к этому делу, а бутылку с собой таскать неудобно, вот и… Благодаря ей и выжил. И пусть мне еще хоть одна сволочь скажет, что спиртное вредит моему здоровью…
        - Страшно рад, что ты живой, - отозвался я. - Все живы?
        - Валерий Павлович преставился, царствие ему небесное, - проворчал Корович. - Не уберег себя. А ведь способный был малый…
        В горле защипало. Ох, уж эта болезненная чувствительность… Шаховский лежал на животе, подвернув ногу. Кровь вытекала из-под грудной клетки. Глаза раскрытые, с янтарным блеском, живые так не смотрят… Шестеро мертвых сектантов валялись в разнообразных позах. Зашевелился Мальков, привстал, держась за разорванное ухо. Левая сторона лица у новоявленного бомжа эффектно отливала синью.
        - Осторожнее, старая развалина… - простонал Степан. - Ты мне ногу отдавил…
        - Прошу прощения, ваше высочество, - буркнул Мальков. - Какого хрена ты тут, вообще, валяешься?
        Спустя минуту на моей груди вздрагивала Анюта, а остальные посматривали на меня с черной завистью. Им и невдомек было, что женщина на груди - это не только приятно, но и мешок ответственности. Чтобы завидовали еще больше, я начал снимать с ее головы всю налипшую икебану. Она посмотрела на меня ясными глазами ягненка.
        - А что ты хотела? - смутился я. - Это тебе, Соколова, не «девушкой» работать.
        - А ты кем работал, Луговой? - прошептала она. - Убивал за деньги?
        - Не убивал я за деньги, - возразил я. - Старший следователь военной прокуратуры, что ты несешь, несчастная?
        - Но ты владеешь боевыми искусствами…
        - И вот это ты называешь искусством? - я покосился на кровавое месиво. - Это, дорогая, не искусство, а тупое мочилово. А маститый убийца у нас, похоже, Николай Федорович.
        - Да пошли они, - проворчал Корович, сел на корточки и начал усиленно переживать.
        - И кто следующий? - глядя мне в глаза, спросил Мальков. Я понял, что он хочет сказать, мог бы не продолжать, но Мальков предпочел развить тему. - Вчера нас было человек тринадцать. С утра осталось восемь. Теперь нас пять…
        - Вы всерьез думаете, Дмитрий Сергеевич, что я знаю, кто из нас погибнет следующим? - удивился я. - Представьте себе, не знаю. Надеюсь, это буду не я. И не она, - кивнул я на Анюту. - Да и вас видеть мертвым не хочется. Равно как Степана и Николая Федоровича.
        - Вы лучше про геморрой поговорите, - крякнул коротышка. - На нем, кстати, и остановились…
        Выяснив, что тяжелых увечий в ходе избиения (кто кого избивал, вопрос повис) избежать удалось, мы стали собираться. Отнесли Шаховского в ближайшую рытвину, завалили буреломом, чтобы падальщики поломали голову. Постояли минутку, помолчали - думаю, Шаховский не стал бы возражать против такого прощания. Средства связи у мертвецов мы не нашли, но был изрядный запас стрелкового оружия (а вот ухаживать за оружием они так и не научились), ножей, тесаков, а двое молодых еще и несли за плечами залатанные вещмешки. Анюта отказалась взять автомат, отшатнулась от предложенного пистолета, сказала, что будет кладовщиком (цейхвартером, пошутил Корович), и высыпала на землю содержимое вещмешков. Недоуменно повертела истлевшую до полной зелени карманную Библию, опасливо отложила в сторону - как будто из нее мог выпрыгнуть чертик, рылась в скрученных портянках, снаряженных магазинах, залатанных кофтах, коробочках с непонятными амулетами и порошками. «А что в их понятии есть еда?» - задавалась Анюта резонным вопросом, а мы недоуменно переглядывались: эту тощую зануду было проще убить, чем прокормить. Высыпала из
холщового мешочка какие-то зерна, стала возмущаться, что это не еда, а корм для цыплят! Во втором мешке трофеи оказались серьезнее: окостеневшие мучные лепешки (хорошо хоть без плесени), вяленое мясо той же степени твердости, завернутое в сомнительной свежести тряпицу, и что особо поразительно - настоящая автомобильная аптечка производства 2000 года. Упаковку еще не сорвали - берегли, наверное, для торжественного случая. Мы затолкали всё обратно в мешок, взвалили его на Степана, который тоже оказался ярым пацифистом, и стали выдвигаться ориентировочно на юго-запад…
        Бог хранил нас в последующие часы. И кто бы сунулся в здравом уме на группу людей, увешанных таким количеством железа? Мы шли по ущельям, делая разумные по продолжительности остановки, взбирались на скалы, когда натыкались на заваленные проходы. Снова спускались в седловины. Исключить, что противник движется параллельными тропами, было бы роскошью в нашем положении - мы держали ухо востро и шли в хорошем темпе. И все же расслабились - когда спустя несколько часов скалы сгладились, потянулась всхолмленная местность, заросшая хвойными лесами, и мы вышли на берег живописного озера, заросшего камышом. Отсюда хорошо просматривался Змеиный хребет, напоминающий на фоне безоблачного неба график нестабильных акций. Справа продолжались его отроги. Метрах в ста на юг начинался покатый холм, завершающийся обрывом. В обрыве просматривалась вдавлина от оползня, там можно было пройти. Туда и пойдем после привала, решили мы и стали сбрасывать с себя надоевшую амуницию.
        Как-то странно вели себя в последнее время Степан с Мальковым. Отставали, вели приглушенные доверительные беседы, хмуро косились на остальных. Кажется, я понимал, в чем дело.
        - Просим нас понять, господа, - сдержанно начал Мальков. Помялся, посмотрел на важно надувшегося единомышленника и закончил: - Но мы со Степаном дальше не пойдем.
        Корович поморщился, махнул рукой, побрел полоскать свои раны в озере.
        - Мы же не станем ссориться? - предположил Мальков. - И драться не будем из-за пустяка. Все, кто мог нас заставить, уже мертвы. А у вас своих проблем по горло. Отсидимся в этом красивом местечке, а со временем, может быть, пойдем обратно на север - прорвемся из этой горем убитой страны…
        - Приказать мы вам не можем, это факт, - откликнулся я. - Но то, что ты сказал, Дмитрий Сергеевич, чушь собачья. Отсиживаться в этом славном местечке вы будете, пока вас не убьют, а прорываться снова через болота - хуже утопии. Имеется альтернативное предложение. Вы идете с нами, и я беру вас оптом под свою опеку. Местным властителям я нужен, иначе не устраивали бы за мной по Сибири такие скачки. А, стало быть, имею право продиктовать парочку условий. Возражать властители не будут - что им до ваших жалких персон? Будем кататься, как сыр в масле.
        - Не пойдет, Михаил. - Степан пожевал губами. - Хуже утопии - это то, что ты предлагаешь. Вольный ветер мы, понимаешь? Пусть не рабство… но все равно ведь подневольная жизнь, так? В общем, извини. Расстанемся с миром. Помрем, зато на свободе. Да и не помрем мы тут - найдем себе пещерку, обживемся, патрончиков нам отсыплете для охоты… Пещерная жизнь - это круто! Точно говорю, Малек?
        - Да нам один хрен, где бомжевать, - заулыбался Мальков. - Доживем свой век счастливыми людьми на свежем воздухе. Пару деньков потихушничаем, пока утрясется весь этот кипеж… А ты, сударыня, тоже подумай, - подмигнул Мальков Анюте. - Защитит ли тебя твой герой - то бабка надвое сказала. Оставайся - честное слово, не тронем тебя. Если сама, конечно, не попросишь.
        Степан плотоядно осклабился. Я насторожился - Анюта как-то странно вытянула шею и явно задумалась. Оценивающе посмотрела на тех двоих, потом на меня, еще раз подумала и покачала головой. В качестве решающего аргумента показала свои ногти, покрытые жирной коркой грязи.
        - А еще мне ванна нужна, - протянула жалобно. - Причем горячая и с солью. Луговой, конечно, не подарок к Восьмому марта, но пока я его терплю.
        Засмеялись все, и даже моющийся в озере Корович.
        Мы уходили, не оглядываясь, сердце тоскливо сжалось. Что оно чувствовало? Мы поднимались на холм, обходя глиняные валуны, оставшиеся после осыпи. Я обернулся, прежде чем войти в ельник. Мальков помахал мне автоматом (бывший бомж уверял, что умеет стрелять и в стройбате даже раз или два бегал на стрельбище). Коротышка Степан изобразил что-то вроде «они не пройдут» - после чего оба повернулись и потопали к озеру. Вдоль камышей имелось подобие тропы, по которой можно было обойти водоем и затеряться на восточной стороне. Как знать, думал я, может, эти двое и правы. Возможно, и нам следовало поступить именно так же. Впереди туманное будущее. Чем оно отличается от туманного настоящего?
        - У мужиков есть надежда, - угрюмо проворчал Корович, - вернуться в Россию. А у нас, Михаил Андреевич, надежды нет. По модулю. Вернемся - загудим, как миленькие, лет на двадцать.
        Мы повернулись и зашагали к лесу. И встали, как влитые, когда за спиной разгорелась стрельба…
        Не зря волновалось сердце. Анюта по привычке бросилась на землю, заткнула уши. Стреляли не по нам. Я даже догадывался, по кому. Побежал обратно, рухнул в высокую траву на обрыве, снял автомат с предохранителя. Корович уже пыхтел рядом, тяжело дышала в правое ухо Анюта. Окрестности озера расположились как на ладони. Стреляли из мглистых скал на севере. Метались фигурки наших товарищей по несчастью, возжелавших свободы. Недолгой же была их вольная жизнь на свежем воздухе! Мальков - глупец! - поднялся в полный рост и с воплем опустошил магазин по невидимым мишеням. Кому он там навредил? После этого зачем-то тщетно нажимал на курок, передергивал затвор, вместо того чтобы вынуть магазин и вставить новый. Бросил автомат, побежал к озеру. За ним вприпрыжку помчался Степан - этот хоть зигзагами…
        - Давайте, мужики, давайте… - кряхтел Корович. - Еще немного, вот так… - он словно болел за любимую команду.
        Нестройный залп - и Мальков задергался, как кукла на веревочке. Кричал от боли, упал, покатился, давя камыши. Коротышка был чуток везучее. Улепетывал, смещаясь то влево, то вправо. Не повезло, оступился, упал, подвернув ногу. Еще и головой о корягу треснулся. Поменьше бы он оглядывался! Только и успевал головой вертеть, как сыч. А посмотреть было на что. Ожили камни, и на открытое пространство стали выходить какие-то странные личности. Разрази меня гром, если это были сподвижники Питирима, на которых мы уже насмотрелись! Мы столкнулись с совершенно иным явлением. Эти люди были неторопливы - я бы даже сказал, что их движения были заторможены, механичны. Одеты преимущественно в темное, отдаленно похожее на кимоно (широкие штаны, куртка с поясом), на ногах вообще ничего не было (секта противников ношения обуви?), а головы были обмотаны тряпками. А это из какой области? Вооружены все теми же «калашниковыми» - невозможно вообразить, какое количество этого железа скопилось в Каратае! Эти люди брали не на шару, в отличие от предыдущих. Выбравшись из укрытий, они неспешно двинулись к озеру. Временами
останавливались, стреляли.
        - Роботы какие-то… - зачарованно пробормотала Анюта.
        У Степана не было шансов. Его охватывали по дуге. Он мог прожить какое-то время благодаря лишь своей проворности и смекалке. Но от удара об корягу смекалки не осталось. Он лихорадочно метался, увернулся от прицельной пули, пробежал несколько метров, снова запнулся, тоскливо завыл - да что за напасти такие… Полукруг замкнулся. Как в киношной страшилке: вроде и медленно движутся злодеи, а получается у них быстрее, чем у суетящихся положительных парней и девчат. Осталось только озеро, туда он и подался, увязая в глине короткими ножками. Выстрелы слились в нестройный залп - Степан замахал ручонками, рухнул в воду с невысокого обрыва…
        Группа «неустановленных лиц» продолжала сжимать кольцо.
        - Смотрите… - вцепилась мне в рукав Анюта.
        Холодок побежал по спине. Один из автоматчиков неторопливо обернулся. На лице у него была повязка, но я бы решительно поклялся - он смотрел в нашу сторону! Неподвижно смотрел, пристально, въедливо. Заморозил, паршивец, своим взглядом… Мы должны были бежать, не оглядываться, затеряться в лесу, но мы лежали, как пригвожденные, испытывая первобытный ужас…
        Человек в повязке поднял руку, что-то отрывисто прокричал. Обернулись другие. Не удержать этих демонов внутри пентаграммы, ох, не удержать…
        - Ну, всё, - пробормотала Анюта. - Вы как хотите, а я, пожалуй, пойду.
        Мы стали откатываться к лесу, но на опушке нас поджидал очередной сюрприз. Зашевелились фигуры за деревьями, стали медленно выходить на опушку. Шестеро, семеро… Мы застыли, не успев даже воздуха набрать в легкие…
        Позвоночник заледенел. Семеро мужчин в залатанных, но, в принципе, не грязных одеждах, с перемотанными тряпьем лицами, держа на изготовку потертые «АКМы», окружили нас на краю обрыва и внимательно рассматривали. Я видел их глаза - равнодушные, пустые, в них переливался потусторонний блеск. Они не стреляли, но могли заняться этим в любую минуту, утолив свое любопытство.
        - Мамочка, дурдомище какой-то… - залепетала Анюта. - Мужчины, сделайте что-нибудь, почему они так на нас смотрят…
        - Луговой, есть идеи? - прошептал Корович.
        Мы держали автоматы стволами вниз. Вскинуть - и наши жизни станут на несколько секунд короче. Автоматчики подошли поближе, а я лихорадочно восстанавливал в памяти расположение природных объектов у нас за спиной. На севере - долгий откос, заросший сорной травкой, слева озеро, справа… Хоть убей, не помнил, что у нас справа. Был какой-то отрог от Змеиного хребта… А из цепочки автоматчиков тем временем отделился невысокий тип, приблизился и начал нас рассматривать почти в упор. Командир отряда, надо полагать. Недобрый у него был взгляд, не предвещающий благоприятного развития событий. Изучил меня, Коровича, надолго застрял около Анюты. Бедную девочку конкретно трясло, она не могла смотреть ему в глаза, кожа натянулась, и в этот миг она стала землистой, старой, непривлекательной. Но
«оценщику» понравилась. Он подался к ней, шумно втянул носом, застыл, оценивая ощущения. Взоры присутствующих переместились на эту парочку. Появилась возможность искоса глянуть через плечо. Да, теперь я вспомнил, на западной стороне возвышенности пролегала неглубокая канава, за ней стеной стоял бурьян, дальше плевки кочек, небольшая скалистая гряда, отторгающаяся от Змеиного хребта. И сколько раз меня подстрелят, пока я туда добегу?
        Старший принял «авторитарное» решение, повернулся к своим подчиненным. Ох, и медленно же в этом «племени» принимались решения… Смысл жестикуляции я, кажется, уловил: мужчин в расход, девчонку на базу. Анюта не разобралась - молния шарахнула в голову! Вся изогнулась, закричала благим матом! Старший удивленно отпрянул - чего, мол, она так нервничает? Взоры автоматчиков переместились на Анюту. Я подался назад, нащупал край обрыва… и просто съехал вниз! Устоял, подался вправо - это был, наверное, рекорд по прыжкам в длину! - покатился к канаве, умудрившись в
«перерыве» выпустить длинную очередь в небо - не мог же я стрелять по Анюте!
        В дурные головы мысли приходят схожие - Корович слетел с обрыва практически одновременно со мной! Я уже строчил ниже - по деревьям, когда заметил, что на меня что-то катится. Хорошо хоть не выстрелил в него. Бывший командир спецназа попал в привычную атмосферу. Риск был максимальный, но он работал грамотно: закатился за кочку, резанул короткой очередью.
        - В Анюту не попади! - прокричал я, ныряя в канаву.
        На краю обрыва уже задвигались. Двое оттаскивали визжащую Анюту, остальные стояли, не боясь наших пуль, и выискивали в траве мишени. Еще немного, и из Коровича бы сделали котлету! Я выпустил по ним не меньше десятка оставшихся пуль в рожке, выкатился из канавы, побежал, «качаясь» из стороны в сторону. Странно, вначале шансы спастись представлялись нулевыми - просто умирать покорной рыбой не хотелось. Но по мере бега просыпался интерес к жизни. Я упал в высокую траву, и несколько сердитых «пчел» пронеслись там, где я только что был. Откатился, привстал, выстрелил. Кто-то из молчунов покатился по обрыву. Пока катился, разматывалась повязка на голове. Обнажилась физиономия «Гюльчатай» - безбородая, осунувшаяся, со стеклянным блеском в глазах…
        Ворочалось что-то в траве. Корович! Жив еще, курилка? Он полз, словно плыл, сжимая антабку ремня. Дышал, как добравшийся до финиша марафонец. И такое удовольствие в глазах… Скатился в канаву, в которой я уже отбыл свой срок. Пуля чиркнула по бугру. Пропал Корович. А я опять бежал, стараясь не думать о том, каких дел натворит пуля в затылке. Падал, катился, снова бежал. Где-то на небе боженька в этот час сидел перед монитором, предаваясь увлекательной игре; давил кнопочки на клавиатуре, гадал, пройдет ли данный уровень некто Луговой… Я уже полз по пустырю, замусоренному камнями. Нашел приличную амбразуру, занял позицию. Этих типов точно подвергли зомбированию! Неспешно, вразвалку съезжали с обрыва, шли, ускорялись, переходили на монотонный бег. Словно фрицы в фильмах про войнушку! Стреляли по канаве в том месте, где исчез Корович. У коллеги не было ни шанса выбраться из укрытия живым!
        Я начал постреливать короткими очередями. Штурмующие пригнулись, но продолжали бежать. Мишени плясали перед глазами, я не мог сосредоточиться. Сюрприз! - упругая фигура выкатилась из канавы, но не там, значительно правее! Понял, что к чему, Николай Федорович, полз по трещине, пока не уперся… Он пробежал безнаказанно метров двадцать, потом стрелки перенесли огонь. Но Корович уже упал, откатился.
        - Я здесь, Николай Федорович! - завопил я, вставая на колено. - Эй, уроды, по мне стреляйте, я тоже здесь!
        Неприятно смотреть, как в тебя летят пули. А я, ей-богу, видел, как они летели! Рухнул навзничь, смотрел на небо, поражаясь его сложной философской глубине. Перебирал конечностями, переползая за соседний камень. Корович воспользовался заминкой, пробежал еще метров двадцать. А я уже уперся в скалу. За спиной проход между камнями - можно юркнуть, и поминай, как звали… Невольная мысль: а стал бы Корович рисковать ради спасения полузнакомого человека? Я вставил новый магазин, оттянул затвор. Выпустил веером пуль пятнадцать. Корович полз в мою сторону - тряслись колосья травы. Только не вставай, Николай Федорович, молил я. Только не вставай. Куда нам спешить? Доползешь, уж как-нибудь, а я прикрою…
        Автоматчики теперь бежали, не пригибаясь. Их было четверо. Первый прыгнул через канаву… и повалился на дно, сраженный пулей. Я не удержался от торжествующего индейского вопля. Корович встрепенулся, пустился бежать.
        - Не беги! - завопил я истошно. - Падай! Жить надоело?!
        Жар ударил в голову, что же он делает? Умный ведь мужик! Я уже видел, как целится в Коровича бегущий в авангарде, как плавно нажимает на спуск. С упреждением брал, грамотный… Я оторвался от скалы, орал что-то дурное, автомат раскалился, трясся, плюясь свинцом. Щелчок, закончились патроны.
        Корович, белый, как египетская мумия, влетел за камень, уставился на меня со священным ужасом. Поспешишь, дескать, людей насмешишь.
        - Завидую, Николай Федорович… - прохрипел я, утыкаясь в землю. - Трижды ты должен был погибнуть, да так и не состоялось. У тебя, должно быть, иммунитет на всякого рода смерть?..
        Мы снова оказались в проклятом горном царстве. Видимо, в низину спускались. И не заметили, как подросли скалы, и вокруг нас теперь властвовал лишь серый бездушный камень. Мы носились петлями, куда-то лезли, падали и в итоге заблудились окончательно. А тут еще поднялся ветер, сквозняки загуляли по проемам между скалами. Давно пора привыкнуть, что в каждой зоне Каратая собственный микроклимат. Но плохо привыкалось. Под скалой, зависшей над местностью, словно челюсть неандертальца, мы обнаружили вход в пещеру - беспросветный, как абсолютная темнота. Мы забрались в пещеру, там было сухо, и ветер не донимал. Идти в глубь скалы было боязно, мы расположились недалеко от входа. Лежали, восстанавливая дыхание, вслушивались в звуки извне.
        - Сочувствую, Михаил Андреевич, что ты потерял девчонку…
        Я молчал. Не мог я за пару насыщенных событиями дней влюбиться в эту выдру Соколову. Вся история моих взаимоотношений с женщинами просто вопила: НЕ МОГ! Худая, ветреная, взбалмошная, да еще и проститутка (плевать, что без опыта). Такие женщины не созданы для того, чтобы в них влюблялись. И точка. Но я не мог избавиться от ее глаз - потухших, невыносимо печальных. Кто ей гарантировал безопасность и «неприкосновенность», если не я? Почему я постоянно перемываю по косточкам ту единственную ночь в гостинице, когда мне было по-настоящему хорошо? Почему я вспоминал, как мы лежали, обнявшись, в берлоге, и я думал о чем угодно, только не о том, что может прийти медведь и устроить нам Варфоломеевскую ночь?
        - Молчишь, Михаил Андреевич?
        Я молчал. Самое время прервать переживания и разложить это дело по полочкам. На юг всегда успеем, не убежит «его величество» со своим «деловым» предложением. Мы на севере Каратая. Здесь не только болота, но и горы. Здесь властвуют не только раскольники (у каждого скита своя «помеченная» территория), но и всякого рода мистические секты - я был уверен, что с представителями оной мы так шумно разошлись. Кто у них бог и каким образом тутошние пастыри добиваются раболепного послушания, плевать и растереть. Что им проповедуют, чем кормят, окуривают - тоже пока опустим. Куда важнее, что в секте царят милитаристские порядки, там полно оружия, и адептов худо-бедно натаскивают, как убить ближнего. Значит, секты враждуют между собой, случаются стычки, и чтобы выжить, они должны обороняться и наступать…
        - Эй, Михаил Андреевич, ты язык не откусил часом?
        - Да нет, все в порядке, Николай Федорович, просто думаю…
        - Только не говори, что собрался идти за своей бабой…
        - Имеются такие планы…
        - О, черт… - Корович беспокойно заворочался. - Все козлы, а мы святые мученики, так, что ли? И что ты думаешь по этому поводу?
        - Не знаю, зачем она им нужна, Николай Федорович. У сектантов мозги вывихнуты, их и с бутылкой не поймешь. Если сразу не убили, то пока не убьют. Могут сделать из нее наложницу для пастыря - не думаю, что у них в ските есть девчонки симпатичнее. Могут поматросить и бросить…
        - Могут в жертву принести, - подумав, обрадовал Корович. - Способов умерщвления великое множество. Сегодня, между прочим, полнолуние будет. Видел вчера ночью, какая луна?
        Под ложечкой тревожно засосало.
        - Ты точно решил?
        - Да, прости, Николай Федорович. Ума не приложу, как это будет выглядеть, но уйти просто так не смогу. Если хочешь, продолжай путь. Свидимся, бог даст. Зла на тебя держать не буду, не думай. Тут уж каждый за себя решает… День еще не кончился, отсижусь, вернусь к обрыву, по следам приду в их логово.
        - Это полное самоубийство, приятель.
        - Извини, но мы уже два дня занимаемся самоубийством…

«И десять человек погибли», - подумал я.
        Мы отключились на недолгое время, просто не было сил уже бодрствовать. Очнулся я в нешуточной тревоге - неужели день прошел? Кинулся к выходу из пещеры - свет слегка померк, значит, день отправился на убыль. Что там с Анютой?.. Я не мог о ней спокойно думать. Хотел растолкать Коровича, а потом подумал: зачем? Уйду по-тихому, и не придется Николаю Федоровичу принимать мучительное решение. Нагнулся за автоматом (мой скарб был до изумления прост)… и вдруг спина похолодела. Я что-то услышал. Так и не понял, что, просто ЧТО-ТО. Сердце застучало, как компрессор, уши встали, как у зайца. Я поднял автомат тихо-тихо, следя за тем, чтобы не звякнула антабка… и снова легкий шок - стальная рука схватила запястье!
        - Проблемы, Михаил?
        Нет, нам инфаркты не нужны… Корович проснулся от того же прескверного ощущения. Надо же, какая чувствительность у человека. Оттого, видать, и выживает в проблемных ситуациях.
        - Ни звука, Николай Федорович, - дохнул я ему на ухо. - Сам не понимаю, что это. Давай-ка в темень исчезнем. Сдается мне, что-то тут неладно…
        Мы успели удалиться в глубь пещеры, как снова послышался шум. Шаркнула нога (а может, не нога), и что-то черное, колеблющееся возникло в проеме. Мы затаили дыхание. Не знаю, как Коровича, а меня буквально парализовало от страха. Все мышцы свело, кости онемели. Что за новости? Вторые сутки мы бесстрашно сражаемся, привыкли ко всякому, и вдруг такой упс… Тело, застывшее в проеме (а оно действительно застыло, словно почувствовало в пещере присутствие посторонних), напоминало где-то человека. Но как-то не вполне осязаемого человека. Вроде руки, ноги, длинный балахон, голова, украшенная остроконечным капюшоном, но все это было такое зыбкое, дрожащее, химерическое. Или у страха глаза велики?
        Не знаю, как бы мы себя повели, вздумай это существо (или сущность?) войти в пещеру, но, думаю, стойкостью и мужеством наши действия не стали бы отличаться. От существа исходила губительная аура, превращающая человека в тряпку. Недолго померцав в проеме, этот крендель продолжил свой путь. Материальный, стало быть, раз издавал какие-то звуки, - мелькнула утешительная мысль. Несколько мгновений я стоял столбом, потом немного расслабился. Дошло, что пот с меня стекает ведрами, и под ногами уже целая лужа.
        - Что это было, Михаил Андреевич? - просипел Корович. Я чувствовал, как дрожит его плечо. - Стыдно признаться, но я чуть в штаны не наделал… Торчу тут деревянным истуканом, и так страшно, как никогда не было…
        - Аналогично, Николай Федорович. - Я со скрипом разжал челюсть. - У этого субъекта мощная энергетическая аура… Даже не спрашивай, что это такое. В Каратае лучше ни о чем не спрашивать… Лично мне он показался доминиканским монахом, прошедшим через врата в параллельном измерении…
        - Монахом? С чего бы это?
        - Ну, как… Длинный подпоясанный балахон, остроконечный капюшон на тыкве…
        - Да у тебя со зрением неполадки, Михаил Андреевич… - Корович как-то подозрительно задышал. - Какой, на хрен, монах… Он вообще на человека не был похож… разве что голова… и что-то вроде индейского украшения из перьев, только не совсем, черное всё, дрожащее… И словно бы в овечью шкуру закутан…
        Ох, бойтесь приходящих в овечьей шкуре… Получается, мы с Коровичем видели разные вещи. И что по этому поводу сказал бы психоанализ? Законы физики и прочие установки материального мира скромно помалкивали. Я твердо знал, что когда-нибудь в этой жизни меня погубит любопытство. Стиснул автомат за цевье и, крадучись, на цыпочках, двинулся к свету из тьмы.
        - Ты куда, любопытная Варвара? - заволновался Корович, но попытка схватить меня за хлястик не увенчалась успехом. Я добрался до проема и, помолившись, высунулся наружу.
        Я так и знал, что это глупо! Нарвемся на неприятность, а любопытство останется неудовлетворенным! Незнакомцев, если я опять чего-то не напутал, было двое. Они уже отдалились от пещеры, колыхались среди камней, направляясь к теснине между сомкнувшимися макушками скалами - эти скалы напоминали двух пьяниц, не дающих друг другу упасть. Я не смог сложить даже примерного представления о феномене. А ведь не шумел! Как они меня почувствовали? Две фигуры, не впечатляющие габаритами, какая-то рваная мешковина, сгорбленные спины, и даже посохи вполне реалистичные - это точно не громилы Питирима и не сектанты, похитившие Анюту! Словно дымкой заволокло участок горного пейзажа. Двое повернулись - чернота в капюшонах. Может, просто капюшоны такие вместительные? Я отпрянул, побежал в пещеру, обливаясь потом.
        - Ты был прав, Николай Федорович, любопытство косит наши ряды… Чешем отсюда, пока нам тут его полностью не удовлетворили… Будем надеяться, пещера глубокая…
        Я не знаю, гнались ли за нами эти ребята или решили, что мы того не стоим. Мы даже не прислушались, доносятся ли звуки погони. Липкий страх гнал в темноту. Мы бежали, шли, расставив руки, задирая ноги, как цапли, чтобы обо что-нибудь не расколошматиться. Натыкались на скользкие холодные стены, меняли направление. И вскоре обнаружили, что оказались в извилистом коридоре. Включили зажигалку - и настроение совсем испортилось - пещера сузилась, здоровенные потеки на стенах, потолок высоко, но нам от того не легче, под ногами каменная крошка, которая скрипит, как последняя сволочь… Мы шли, потом свернули, еще раз свернули. Было холодно, но мы терпели. Периодически гасили зажигалку, чтобы не расходовать ценный газ. Страх отступал, вернулась усталость. Мы сели на корточки, прислонившись к сырой стене, передохнули. Стали прислушиваться. Тишина в подземелье царила звенящая. Помалкивали боги подземного мира. Единственный звук - где-то далеко за толщами стен капала вода. Память отмотала пленку - я вспомнил, что какое-то время мы спускались. Кислорода пока хватало - не успели далеко уйти от «улицы».
        - Как дети мы с тобой, Михаил Андреевич… - прошептал Корович. - Стыдно должно быть. Что мешало поднять автомат и перебить к чертям собачьим эту кодлу? Думаешь, не попали бы? Нет, в штаны наделали, бежали, как последние трусы. Тьфу на нас. А ведь за нами никто не идет, согласен? Сидят где-то далеко и хихикают…
        - Убегать надо, если страшно, Николай Федорович, - отозвался я. - Слушай ощущения, они не обманут. Если скажут ощущения: беги - значит, беги. Самому не по себе. Но после первого пришествия в Каратай я усвоил одну нехитрую вещь: пуля - не всегда аргумент, а реальность - понятие зыбкое. Здесь это так…
        - То есть… все хорошо?
        - Да, все нормально.
        - Ну, слава хранителю, - в голосе Коровича зазвучала насмешка. - Теперь это всё выглядит объяснимо и адекватно. Кстати, - Корович задумался. - Вопрос из категории
«Музыка». Какого хрена ты там пел про монахов?
        - Перестань, Николай Федорович. Говорю, что видел. Одинаковые шансы у нас с тобой на психушку. Реальность, повторю, категория плавающая.
        - Дошло, наконец. Мы в матрице, Михаил Андреевич…
        Я крякнул.
        - Бестолковый ты, Николай Федорович… Рад, что ты знаком с новинками американской киноиндустрии…
        - Это не новинки, Михаил Андреевич. Это уже старинки. Когда меня в розыск объявили, я несколько дней у одной отзывчивой бабы отсиживался на квартире. Так она утром на работу уходит, а мне делать нечего, сижу и в ящик пялюсь, фильмотеку ворошу. Всю «Матрицу» пересмотрел и «Обитель зла» - там телка плоскогрудая от зомби так носится, что засмотришься; и какой-то сериал о том, как вампиры борются с оборотнями, а люди тут как бы ни при чем…
        - То есть фактически, Николай Федорович, ты уже подготовлен к службе в Каратае, - засмеялся я. - Во всяком случае, в теории подкован.
        - Да иди ты, - огрызнулся Корович. - На тарелку бы всю лапшу, что ты мне на уши развешиваешь… Может, будем выбираться помалу? Не идут за нами твои монахи в индейских плюмажах. Сидим, как зайцы, дрожим.
        - Принимается, - согласился я. - Давай за мной, Николай Федорович, и черпай мудрость окружающего пространства.
        Но что-то стряслось с окружающим нас пространством. Мне казалось, я помнил, где мы сворачивали. Мы тащились по холодным «пещеристым телам», изредка включали зажигалку. Странно, мы давно уже должны были выйти на поверхность. Не может быть, чтобы память подвела! Но свет в конце тоннеля и не брезжил. Я попросил Коровича не паниковать, встал и начал восстанавливать в памяти подземные плетения. Мы углубились-то в эти пещеры всего ничего! Мы снова тронулись в путь, и опять впереди ничего не брезжило. Легкое беспокойство, терзающее меня последние полчаса, стало переходить в легкую панику. Я поднял зажигалку, высек пламя, вытянул руку. Проход упирался в тупик - совершенно непроходимую каменную стену.
        - Мат в четыре хода, - проворчал в затылок Корович. - Четыре хода - и отборный мат, Михаил Андреевич. Ты куда нас завел, спелеолог недоделанный?
        Да уж, это было совсем не в кассу. Но я не сдавался. И снова куда-то брел, держась за стену, а Корович бормотал в затылок обидные гадости и отдавливал пятки. Легкая паника переходила в панику средней тяжести, но я не сдавался. Пожаловаться на память я не мог и снова рисовал в воображении сложную схему наших перемещений. Где-то здесь должен быть выход! Но выхода не было. Озноб донимал нешуточный. В какой-то момент мы обнаружили, что уменьшился приток кислорода. Значит, мы не приближались к заветной цели, а, наоборот, отдалялись от нее! Какой же гном (аналог лешего) тут глумится над нами?!
        - Ну, всё, пипец, - обреченно выдохнул Корович. - Вот так живешь и не знаешь, что подохнешь замурованным в пещере. И за каким лядом мы тут, скажи, два дня надрывались, от смерти бегали?
        - Не гунди, - огрызнулся я. - Выйдем.
        Впору было сдаться - отчаяние уже переходило все границы - лечь на холодный пол, отдаться релаксации, и будь что будет. Но я упорствовал. Не такие уж высокие и протяженные в этой местности горы. Не Керченские катакомбы, здесь не будешь бродить месяцами. Выход рядом, в этом нельзя сомневаться. А если сомневаешься, то держи свои сомнения подальше…
        Мы продрогли окончательно, пока тыкались, как слепые щенки, из одного прохода в другой. Руки были липкие от противной слизи, голова кружилась. Я чуть не задохнулся от приступа клаустрофобии, когда коснулся головой потолка! Высек пламя - так и есть, проход сужался, потолок - шершавый, бугристый - съезжал по наклонной. А впереди все та же тьма. И это еще не весь ужас - земля посыпалась за шиворот! Я ахнул, попятился, отдавив носки Коровичу. Только под обвалом мы еще не были…
        Но потолок остался на месте, осыпалось немного земли, на том и кончилась катастрофа.
        - Анекдот почему-то вспомнился… - немного заикаясь, проговорил Корович. - Обрушился потолок Мавзолея, под развалинами обнаружен труп, личность выясняется… Это предупреждение, Михаил. Не надо сюда соваться, давай искать обходной путь…
        Еще немного, и мы бы стали отъявленными мистиками. Не скажу точно, как долго мы еще бродили. Проходы в земле то сужались, то расширялись. То проваливались еще ниже, то начинали карабкаться вверх. И вдруг впереди что-то слабо забрезжило! Мы чуть не завопили от радости - как мало надо человеку для счастья! Еще недавно, бегая под градом пуль, мы и представить не могли, какие мы счастливые люди! Мы бежали сломя голову, как мотыльки на свет… но радость оказалась недолгой. Все бы ничего, но блики были красновато-оранжевые. Свет солнечного дня обычно не такой. Пришлось умерить радость, вспомнить про оружие. Мерцало уже за поворотом. Я присел на колено, осторожно высунулся.
        - Ну, что там? - подпрыгивал от нетерпения Корович.
        - Факел вделан в стену, - отозвался я. - Горит, коптит…
        - Всего-то? - разочарованно протянул Корович.
        - Не скажи, - возразил я. - Открытие, что ни говори, интересное…
        Посторонних звуков отмечено не было. Мы на цыпочках проследовали мимо вдавленного в трещину факела - короткой жерди с намотанной на нее паклей. Пламя подрагивало - тянуло сквозняком, коптящая пакля распространяла неприятный запах. Шагов через двадцать за очередным поворотом мы обнаружили еще один «светильник», а буквально следом - здоровую пещеру, стены которой были испещрены наростами, а с высокого потолка свешивался причудливый занавес из минеральных солей и прочих химических веществ.
        Мы стояли у входа в пещеру, немного разочарованные, немного заинтригованные. Пахло неприятно, если не сказать большего. Но открытие и вправду было небезынтересным. В углу пещеры валялась груда полуистлевшего тряпья, стояли несколько деревянных чурбанов, примитивная глиняная посуда, свалка никчемного железа (я бы всю гору не отдал за один автомат Калашникова). Тут же лежал сушняк - его сложили аккуратнее, чем «необходимые» бытовые вещи. Было что-то еще - отдаленно напоминающее шкаф, кровать, но нас привлекло не это. Напротив входа у дальней стены горел костер в выдолбленной в полу ямке! В пещере не было живых существ. Костер, факел на стене - и ни одной души. Мы подошли поближе - костер притягивал, он не мог не притягивать. Мы так замерзли, что уже практически ничего не соображали. Очевидно, в нише в районе пола имелось отверстие для отвода дыма. Запах гари в пещере не чувствовался, пламя прогибалось, продукты горения вытягивались куда-то наружу.
        Мы сидели на корточках перед костром, грелись, наслаждались. Тепло текло по организму, мы чувствовали эйфорию, блаженство…
        И, конечно же, проворонили возвращение «квартиросъемщика»! За спиной раздался шорох, мы резко повернулись и чуть не попадали в костер. Лишившись дара речи, смотрели выпученными глазами…
        Перед нами мерцала невнятная глыба. Она покачивалась, кряхтела, издавала носоглоткой утробные храпящие звуки. Из глыбы карикатурно вырисовывались руки - толстые, длинные, непропорциональные, торчали искривленные ноги-тумбы (в кавалерии глыба служила?), на которых все это недоразумение непонятно как держалось. Да еще сомнительное дрожащее освещение, усиливающее эффект… Сердце бешено стучало, во рту пересохло. Пальцы нащупали затворную раму лежащего рядом автомата. Клацнул затвор: Корович собрался стрелять. Что-то щелкнуло у меня под темечком.
        - Подожди, не стреляй…
        Глыба выплывала на свет - тяжело, неповоротливо. Дыхание перехватило. А почему, собственно… не стрелять? Возможно, много лет назад это был человек. Хотя, возможно, и не был. Людей с такими параметрами я не встречал - хотя повидал в жизни немало интересного. Высотой за два метра, невзирая на сутулость, впечатляющий разворот плеч, мощные узловатые руки с такими кулаками, что у некоторых взрослых двуногих и головы поменьше. Ноги, как у слона, обмотанные непонятно чем. Одето в многослойные лохмотья. Но наибольшее впечатление производила физиономия. Неандерталец нервно курит в сторонке. Непомерно вытянутая челюсть, под которой очень удобно прятаться от непогоды, скулы, торчащие, как крылья, мощные надбровные дуги, а над ними нависающие лобные кости - из-за чего лицо казалось склеенным из двух неподходящих половинок. Глаз почти не видно - упрятаны в глазных впадинах, только черные круги. Лицо в буграх, шрамах. И все это великолепие венчала прическа - слипшиеся седые патлы, похожие на весенние сосульки.
        Существо тяжело шагнуло, нависло над нами, рассматривало черными впадинами. Вдвойне неприятно, когда на тебя смотрят, а глаз смотрящего не видно…
        - И что, Андреич, - спотыкаясь, произнес Корович, - теперь-то можно стрелять?
        Теперь, пожалуй, можно. Но тут произошло нечто странное. Вместо того чтобы взять нас за грудки, столкнуть лбами, а потом бросить в костер, чтобы за дровами лишний раз не бегать, чудовище как-то по-человечески вздохнуло, со скрипом повернулось и побрело, пошатываясь, в дальний угол пещеры. Там скинуло что-то висящее на спине - это «нечто» упало на пол с дребезжащим стуком, стало там возиться, заниматься своими хозяйственными делами…
        Мы переглянулись. Дышать стало полегче.
        - Я понял, Михаил, - прошептал Корович. - Это орк… Так вот они какие - эти люди-звери…
        Похоже, в долгие часы ожидания «отзывчивой» женщины Корович просмотрел не только
«Матрицу» и «Обитель зла». «Властелина колец» он тоже просмотрел. В принципе, похоже. Вылитый орк. Только те парни были свирепые, носили доспехи и рубили мечами все подряд. Что-то из области паразоологии? Пришелец-гоминоид? Снежный человек - тот самый «бигфут», которого сбились с ног искать по всему земному шару? Имелось и более правдоподобное объяснение. Уж я-то знал, как добывают в Каратае рабочую силу. И на уродства здешних рабов в прошлый год насмотрелся. Вывозят из иркутских, томских, новосибирских закрытых лечебниц, где содержат людей с врожденными физическими уродствами - особенно тех, у кого нет заботливых родственников или родственники не прочь избавиться от обузы (а холмик с крестиком всегда можно предъявить). Если уродства не противоречат «минимально допустимым» физическим способностям, несчастных используют на рудниках, в шахтах, там, где требуется тяжелый физический труд. И неважно, на сколько их хватит - на месяц, неделю.
«Списывают», завозят других. Больных макроцефалией (или гидроцефалией, ни черта в этом не разбираюсь) тоже хватает. Возможно, этот парень лет десять назад был не столь безобразен, какое-то время пользовались его «услугами», а когда начались необратимые изменения в костях, администрация «трудового заведения» поступила
«гуманно» - вместо того чтобы пристрелить, выпустила на волю. С тех пор и мыкается в одиночку - кто захочет жить с таким монстром? А то, что выглядит на двести лет - еще не показатель. Этому чуду может быть не больше тридцати…
        - Тише, Николай Федорович, он всё слышит, - буркнул я.
        - Думаешь, понимает?
        На всякий случай мы отползли от костра (согрелись уже, вся кровь к голове прилипла), сидели, оробевшие, в обнимку с автоматами, держали под наблюдением чудовище и вход в пещеру. А «орк» словно забыл про наше существование, хлопотал по хозяйству. Стащил с себя половину шкур, выбил их, взметнув тучу пыли, уселся на колени, начал что-то колдовать в полумраке. Раздавались рубящие удары, явно не вносящие в душу успокоение. Зажурчала вода. Заинтригованные, мы смотрели, как он подбрасывает сушняк в костер, мостит над огнем - в лучших традициях пещерного века - приспособление для жарки мяса, приматывает к нему зелеными негорючими стеблями освобожденные от шкуры куски туши неизвестного животного. А вскоре потекли слюнки, и в голове зародился резонный вопрос: а все ли присутствующие участвуют в трапезе?
        Подъехала туша - снова стало не по себе. Я еще не был уверен, что внешний облик не соответствует внутреннему содержанию. Но этот деятель даже не смотрел на автомат, который я машинально упер ему в пузо. Он протянул мне увесистый кусок обгорелого мяса, такой же Коровичу и валко убрел в свой полумрак, откуда вскоре понеслось утробное урчание и чавканье.
        - Боже правый, надеюсь, это не человечина… - прошептал Корович.
        Судя по вкусу, это была косуля, попавшая в ловушку. Косули водятся в лесах, отсюда следовал вывод, что чудище промышляет не только в горной местности, но и делает вылазки в тайгу. Напрашивался и второй вывод: существо отчасти разумное, поскольку предварительно обмазало продукт солью. Впрочем, будь оно неразумное, предложило бы нам поесть? И третий вывод: определенную связь с внешним миром (вследствие той же соли) существо поддерживало.
        - Мать честная, вкуснотища-то какая… - впился в мясо Корович.
        Несколько минут мы жадно чавкали, позабыв про наличие «большого» человека. Потом
«большой» человек нацедил в глиняную плошку из какой-то странной емкости, затянутой шкурами, воды, выставил на середину пещеры. Вода была чистой, родниковой, а то, что плошку никогда не мыли, можно было проигнорировать.
        Мы срыгивали, переваривали косулю. Потянуло в сон, но с этим нужно было бороться. Поросят, прежде чем забить, сытно кормят. Но существо не проявляло враждебных намерений. Мы уже насытились, а оно все еще чавкало, пило воду, снова чавкало.
        - Спасибо, уважаемый, - неуверенно произнес я, - за хлеб, за соль, как говорится. Было очень вкусно.
        Существо молчало, но я чувствовал, как оно из своего полумрака исподлобья нас рассматривает. Я набрался смелости, нужно было что-то говорить (чтобы не молчать).
        - Просим прощения за вторжение, - начал я, откашлявшись. - Мы никому не желаем зла и на вашу жилплощадь не претендуем. Заблудились в этом подземном царстве. Мимо шли, но вспугнули странные господа в монашеском одеянии… ну, или в индейских нарядах, кому как видится… От них исходила не вполне комфортная энергетика…
        Я замолчал, почувствовав, что несу какую-то дичь. Но нужно было продолжать, раз уж взялся.
        - В общем, заблудились, уважаемый. Но дело не в этом. Позавчера наш вертолет был сбит над болотами раскольниками Питирима. Мы не злодеи, а люди подневольные… Погибли многие пассажиры… да, собственно, все и погибли, за исключением нас с коллегой и еще одной женщины, которую похитили. Мы не знаем, кто похитил, но эти люди не отличаются добродушием манер, носят темные одежды, стреляют из автоматов, хотя и не сказать, что очень резвы. Возможно, это секта, опорный пункт которой находится недалеко от этих мест. Если таковые здесь водятся, вы должны о них знать. Мы приняли бой, убили несколько человек… - на этом месте мне показалось, что полумрак напротив как-то одобрительно шевельнулся. - Но они пленили женщину. Эта женщина… дорога мне. Какие у сектантов планы на нее, мы не знаем, но каковы бы ни были, нас они не устраивают…
        - Послушай, Михаил Андреевич, у тебя не возникает ощущения, что ты разговариваешь сам с собой? - подал голос Корович.
        - Я должен найти логово тварей и забрать свою женщину, - «триумфально» заключил я. - Мешкать не хочу, прямо сейчас и отправлюсь. Время уходит. Но где я буду искать, кого я буду искать? И как отсюда, главное, выбраться? Вы хороший человек, уважаемый, мы это чувствуем, если не сложно, выведите нас отсюда и хотя бы намекните, в какой стороне искать. Можете не говорить, если не умеете, намекните другим способом…
        - Ты еще расплачься, - буркнул Корович.
        Я выдохся, не знал, что еще сказать. Время уходило, а я, хоть тресни, не знал, что можно сделать. Текли минуты, потрескивал костер, разбивалась о плиты вода, а чернота напротив хранила гробовое молчание. Похоже, чудище даже чесаться перестало. Я вздохнул.
        - Ну что ж, спасибо, мил человек, за гостеприимство…
        - У них шабаш сегодня… - натужно, скрипучим басом исторгла темнота. Я чуть не поперхнулся. Сердце застучало, ускоряясь. Чудовище оказалось говорящим!
        - Вам трудно говорить? - осведомился я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
        - Отвык… Редко приходится разговаривать… - голос существа был ужасен, слушать его без нервного утомления было невозможно, но я обрадовался, как ребенок.
        - Пожалуйста, любезный… Мы не хотим вторгаться в вашу частную жизнь, но что вы можете сказать по существу предъявленных… - я запнулся, неужели от волнения во мне проснулся прокурор? Что за чушь я несу?
        - Ты еще приговор ему зачитай… - хмыкнул Корович.
        - Я отведу вас к их деревне… - сообщило, подумав, существо. - Идти версты две… Это плохие люди… их не было в наших краях еще три года назад… Они пришли откуда-то с юга… Они не такие… как должны быть люди… Они секут своих женщин… они принимают дурманящие отвары… они молятся непонятно кому, стреляют из автоматов… а в полнолуние устраивают шабаши у Рогатой скалы… где убивают своих людей, чужих людей… Они пляшут, ведут себя, как ненормальные…
        - Оргии, короче, - пробормотал Корович. - Ничего нового. Бьются в экстазе, лбы расшибают, жертвоприношения чинят…
        - Сегодня полнолуние… я слышал в лесу, как шли толпой люди из их деревни, говорили, что сегодня ночью будет большой праздник…
        - Бежим, - всполошился я. - Не позволим свершиться празднику.
        - Не спешите… - проскрипело существо. - Раньше полуночи они не начнут… Вы не сможете ничего им сделать до полуночи… Они все видят, все слышат, их специально тренируют подмечать любую мелочь… Но вот после полуночи, когда их вожак даст команду, когда они напьются дурманящего зелья, когда ослабят бдительность…
        Мне не могло показаться. Пещерное существо имело в лексиконе слова, которые может использовать только человек со средним (как минимум) образованием! Из князи в грязи, господин орк?
        - Ложитесь спать, вы очень устали… я разбужу, когда… придет время… Да не бойтесь… - нечто вроде усмешки прозвучало в голосе несчастного, - не нападу я на вас…
        Предложение поспать звучало неплохо. Что до Коровича, то он мгновенно последовал приглашению и уснул прямо на полу. А я лежал, смотрел на костер, в который человек-гора подбрасывал дров, и удивлялся, в какие же странные переулки может завернуть жизнь.
        - Вы одни здесь живете? Я имею в виду, в этих горах…
        - Не один, - ответствовало страшилище. - Разные здесь живут… Мы держимся друг от друга подальше…
        Звучало не очень информативно. Но я боялся настаивать.
        - А те, от которых мы бежали… Ну, с энергетикой. Кто они, вы не знаете?
        - Знаю, - скрипнул пещерный обитатель. - Мне они не мешают…

«А ведь я даже не спросил его имени», - подумал я за мгновение до наступления тяжелого сна…
        Эта ночка едва ли стоила того, чтобы пережить ее дважды. Разбитые, раздавленные, кое-как проснувшиеся, мы брели, пошатываясь, за нашим «ангелом-спасителем» (какой только облик не принимают эти ангелы!). Он брел, наклонив голову, в нескольких шагах перед нами, держал факел. Особым разнообразием подземные антуражи не отличались. Извилистые коридоры - довольно широкие, уж проводник знал, где можно пройти, чтобы не снести себе голову. Оставалось удивляться, с каким изяществом потрудилась над «фундаментом» этих скал природа, связав все участки гряды подземными переходами, в которых можно потерять не одну армию. Поздновато я сообразил, что обе версты, похоже, придется передвигаться под землей. И вскоре от монотонности этой прогулки, от прерывистости поступления кислорода закружилась голова. Широкая спина «орка» превращалась в зернистую ячеистую кашу. Мне казалось, мы идем целую вечность и никогда не придем, когда коридор вдруг круто взмыл вверх,
«орк» закряхтел (старость не радость, понятно), скорость нашего передвижения заметно снизилась…
        Я недоверчиво смотрел на каменистую площадку, окруженную нагромождениями булыжников. До основания скалы было метров пятнадцать пересеченной местности. Под скалой в изобилии росли деревья, преимущественно сосны, ели, но обзору они не мешали. Примерно в полуверсте от места, где мы выбрались на поверхность, виднелись огоньки - разумеется, не электрические. Горели факелы, мелкие костерки, возвышались контуры построек. Деревню сектантов с трех сторон окружал лес, и в этом лесу, чуть левее от деревни, на фоне фиолетового звездного неба выделялась нереально высокая скала, раздвоенная на конце. На возвышении у скалы горел большой костер. Что происходило вокруг костра, мы не видели. Дул прохладный ветерок. Ночь, в отличие от предыдущей, когда над нами глумилась молния, была пронзительно ясной. Желтое блюдце луны зависло над скалой, переливалось, казалось выпуклым. Никогда не думал, что полная луна может так неприятно теребить душу…

«Орк» с кряхтением уселся на плоский камень, принял позу роденовского мыслителя. Это смотрелось и смешно, и… жутковато.
        - Я сделал то, что вы просили, - проскрежетал он. - Видите большой костер под Рогатой скалой? Он еще небольшой… А вот когда начнется, возгорится до небес… Но не волнуйтесь, у вас еще есть время…
        Я как-то постеснялся спрашивать, откуда у него такое чувство времени. Странно признаться, но хотелось доверять этому товарищу.
        - Дальше я не пойду, сами понимаете… Ничем помочь не могу… А вам лучше идти незаметно, стороной… Когда закончите, бегите обратно, сюда… запомните это место… Бегите только сюда, больше никуда, а то пропадете…
        - Почему сюда? - не понял я.
        - Эти вурдалаки в лесу вас поймают, можете не сомневаться… А в горы они не суются…
        - Почему?
        - Да кто их знает… Может, вера не позволяет, может, боятся местных духов…
        Прозвучало, прямо скажем, не здорово.
        - Ладно, так и быть… - «Орк» завозился, подпер тяжелую голову другой рукой. - Подожду вас немного… А потом проведу по безопасной дороге до Гиблого леса… Но только не кукуйте там всю ночь… И не щадите этих упырей, они вас точно не пощадят…
        - Спасибо, дружище, - с чувством поблагодарил я. - У тебя имя есть?
        - Да какое вам дело до моего имени? - фыркнул «покровитель». - Зовите как угодно… Когда-то меня Владимиром звали… Эх, да чего там…
        - У тебя имеются счеты с этими подонками? - кивнул я на вереницу огоньков.
        - Подругу мою они убили два года назад… Просто взяли и подстрелили от нечего делать… А она тогда в лес пошла - за ягодами… Оказалась случайно на их территории…
        Мне даже страшно было представить эту «подругу». Два сапога пара?
        - Да нет, не думайте, она другая была… - «Орка» не просили, он сам взялся рассказывать. - У Цветанки болезнь была… ну, когда скелет неправильно формируется… Редкое генетическое заболевание, проблемы с дыханием… Вышвырнули ее из Лягушачьей долины или сама убежала - она про то никогда не рассказывала… Уродство у нее было врожденное - лицо как будто вмятое внутрь… Но мне нравилось… И ей со мной нравилось, вместе хозяйство вели… Уж как она дошла сюда - никто не знает… Господь, видать, направлял…
        Я втайне сочувствовал этому странному парню. Но вникать в чужие драмы и трагедии в этот час хотелось меньше всего. Возьми любое существо на этой планете, копни поглубже - у каждого второго вылезет слезоточивая драма, у каждого третьего - трагедия.
        - Прости, приятель, а почему тебя… не пристрелили?
        - Не знаю… Наверное, еще пристрелят… Я стараюсь не ходить в их лес, в других местах охочусь… А они суеверные, боятся территорий, которые не пометили своими пентаграммами… Я даже не знаю толком, кому они поклоняются - Богу ли, Дьяволу… Но они про меня знают, и я про них знаю, когда-нибудь сведет нас кривая…
        - Хорошо, дружище, позднее договорим. - Я забросил автомат за плечо и начал спускаться.
        - А как там в Минусинске, не знаете? - скрипуче прозвучало в спину.
        Вопрос прозвучал довольно дико. Мы с Коровичем вздрогнули и обернулись.
        - Прости, приятель?
        - Из Минусинска я… - проскрипела тень «мыслителя». - Там школу окончил восемнадцать лет назад, потом техникум, даже мастером пару лет проработал на домостроительном комбинате… Потом болезнь взяла за горло, кости стали деформироваться, инвалидность оформил, мать померла, отец мачеху привел - а сука та еще оказалась, оглянуться не успел, как загремел в лечебницу номер четырнадцать… паноптикум наш местный… А куда меня уже лечить? Не лечили, наоборот, в гроб загоняли… Укололи в один прекрасный день, и память отнесло… Очнулся уже в долине Ветров, охранники с плетками, дескать, жизнь ваша, товарищи, переменилась круто и навсегда… Три месяца проработал на плантации конопли, потом осень - штрек рыли… даже не сказали, где это, в тайне держали… Потом всех, кто уже не мог работать, в самосвал загрузили, в карьер отвезли и просто высыпали… Несколько человек тогда выжили, разнесло нас по свету… Пришел я через Мглистые горы, а дальше не пошел, сказывали, что на севере сплошные болота… тут и успокоился… Шесть лет уже живу первобытным образом… Кости тоньше становятся, а масса растет, труднее с каждым годом, но
воздух здесь уж шибко целебный, помогает не загнуться раньше времени…
        Эту ночку определенно не стоило переживать дважды. Мы приближались к этому «новому Иерусалиму» по широкой дуге, кустами и огородами, на которых произрастало что-то чахлое, жалкое, несъедобное. Ночь окутывала лес, костер на холме у Рогатой скалы горел ровно и оранжево. Было видно, как по деревне, среди остроконечных хибар, мельтешат люди - малопонятные серые точки. Вектор перемещения людской массы явно был направлен на скалу. Доносилось что-то вроде шаманского камлания - гортанно, визгливо, монотонно. Аналог мусульманского муэдзина, созывающего народ на богослужение?
        - Послушай, Николай Федорович, а ты уверен, что хочешь мне помочь? Колхоз дело добровольное, тебя ведь никто не насилует…
        - Ползи, Михаил Андреевич, ползи… - злобно огрызался Корович, карабкаясь через кочки и высушенные грядки. - А то ведь вспомню, что не хочу тебе помогать, поскольку навара мне с того ни копейки, а совесть я похерил давным-давно - в бараний рог свернул и в землю закопал…
        Наши меры предосторожности не были излишними. Двое дозорных у мостика через шустрый ручеек даже пикнуть не успели, как мы лишили их голосовых связок, а потом и никчемных жизней, оттащили к бережку, сложили друг на дружку.
        - Ну, надо же, - умилялся Корович. - Помнят руки, откуда растут. Как в песне, блин: в желтоглазую ночь удави…
        Мы подкрадывались к скале с подветренной северной стороны. Позиция была вполне приличной - под кустами боярышника в густой кислице, в двух шагах от лощины - наиболее вероятного пути отхода. Жар от костра чувствовался телом - одно утешало: в эту ночь мы не замерзнем. Я плохо вникал в происходящее на «арене» - на освещенном костром и факелами склоне. Теснились люди - мужчины в темных ризообразных рубашках, женщины в платочках и широких многослойных юбках. Стояли стеной - молчащие, с равнодушными лицами, словно их еще не включили в розетку. Потом начали раскачиваться - сначала беспорядочно, кто в лес, кто по дрова, потом в их движениях стала проявляться определенная синхронность, люди чувствовали друг друга, и вскоре людская масса напоминала равномерно колышущееся море. Однообразное мычание зависло над поляной…
        - Мать честная, какая толпа, - бормотал в тряпочку Корович. - Сколько же глупцов на белом свете…
        - А может, им нравится, - возражал я. - Ты не удивляйся, Николай Федорович, следи, когда притащат Анюту. Как появится, действуем по обстановке. В общем… там решим.
        - Тебе самому-то не смешно, Михаил Андреевич? У нас патронов - даже на треть этой гвардии не хватит. А бегают фанатики хорошо, не смотри, что заторможенные…
        Я кусал губы и думал примерно о том же. Мы можем вспугнуть толпу на какое-то время, а что потом? А еще я обратил внимание, что в ночном мероприятии участвует в основном молодежь и сектанты среднего возраста. Пожилых почти нет. Это как прикажете понимать? Целенаправленная политика по ликвидации засидевшихся на этом свете, или в деревне еще кто-то остался?
        Так называемые радения - обрядовые действия отступников от «правящего» вероучения - уже стартовали. Заезженная тема - эклектическая смесь шаманства, христианства и еще какой-то выдуманной «на коленке» религии. «Помолимся, братья и сестры! За Господа Бога нашего, за самоназванную Богородицу Мирину и пастыря общественной совести - свечу, поставленную перед престолом Божьим!» - взывал проникновенным баритоном долговязый тип в нескольких надетых друг на друга, эффектно развевающихся плащах и оскаленной волчьей пасти, означающей, как видно, шапку. Парень поднаторел на многотрудном поприще - он и был, как видно, местным религиозным заводилой. Он совершал сдержанные танцевальные па, периодически вскидывал руки к небу. Его движения, только более энергично, повторяло существо
«условно» женского пола, в мешковатом длинном платье, с распущенными жидкими волосами, хорошо отработанным ястребиным взором. Та самая «самоназванная богородица» - верная спутница пастыря, правая рука и неизменный партнер по «Содому и Гоморре». Просто удивительно, как тетка с параметрами 120х120х120 умудрялась с такой легкостью отплясывать. Толпа взвыла в религиозном экстазе, и все дружно повалились ниц. Взвился в небо костер…
        - Эх, сейчас бы пару пулеметов, да прямой наводкой, да патронов не жалеть… - размечтался, как маленький, Корович.
        Из толпы стали выскакивать какие-то юркие личности, подбегали к костру и выстраивали вокруг него шалашиком длинные жерди. Не прошло и минуты, как вокруг костра возвышалось рослое остроконечное сооружение со своеобразным «входом» в центре, и отдельные его части уже начинали потрескивать. Расступилась толпа,
«отец-радетель» принял эффектную стойку, вытянув вперед правую руку. «Кепки не хватает», - подумал я. Двое сектантов с освещенными счастьем лицами вывели из круга стройную девушку в длинной ночной рубашке. Ее волосы были распущены, по бледному лицу растекалась неуверенная улыбка. Она шла сама, а те двое делали вид, будто помогают ей в ответственную минуту. Она поднялась на пригорок, и двое церберов скромно отошли.
        - Прими венец, сестра! - воззвал «пастырь».
        - Прими венец, сестра!!! - возликовала толпа.
        Девица определенно знала, на что шла. Ни тени сомнения не отразилось на ее мордашке. Она высоко подняла голову, обвела ясным взором ликующих соплеменников, развернулась и мелкими шажками засеменила к костру. Вошла в шалаш… Остолбенев от ужаса, я смотрел, как огненный смерч подхватил стройное тело, закружил. Истошный вопль… и все смолкло.
        - О, нет… - прокомментировал Корович.
        Люди радостно кричали, махали руками, раскачивались. Надо же, какое счастье подвалило девке… Я опасливо потянул носом. Похоже, «служба техподдержки» распылила по окрестностям какое-то вещество - для пущей, так сказать, усвояемости. Защипало в носу, запах был терпкий, в целом даже приятный, с оттенком розы и шиповника. Это было несколько тревожно. Если роза, как говорится, пахнет лучше капусты, это не значит, что и суп из нее будет лучше.
        - Ты чувствуешь? - шепнул Корович.
        - Чувствую, - отозвался я. - Дышим через раз. А то захмелеем, в пляс пустимся, присоединимся к нашим братьям неразумным…
        Хорошо, что ветерок потихоньку отдувал эту гадость. А ведь действительно начинала кружиться голова, потекли какие-то видения, не имеющие отношения к происходящему. А на поляне все текло своим чередом. Очередную претендентку на «счастливые небесные кущи» вывели из толпы. Я напрягся, но и это была не Анюта. Невысокая девчушка с черными волосами. Ее терзали сомнения и страхи (и почему, интересно?). Похоже, эту претендентку не успели морально подготовить. Она шла на подгибающихся ногах, по лицу ее текли слезы. А толпа дружно скандировала: «Прими венец, сестра! Прими венец, сестра!» К ней тянулись руки, щупали ее, гладили. Девица ничего не чувствовала, безотрывно смотрела на охваченный пламенем шалаш. Церберы отступили, она сделала несколько неуверенных шагов, встала, растерянно оглянулась на толпу. Словно проснулась - задрожала, ужас перекосил хорошенькое лицо. А толпа неистовствовала. Могло закончиться не очень красиво - не по правилам. Но и этот пункт был продуман. «Самоназванная богородица» сделала украдкой жест, и на поляну выбежали церберы со счастливыми улыбками, подхватили девицу за руки,
поволокли к шалашу. Она успела только пикнуть, а ее уже зашвырнули в шалаш! Она кричала, извивалась, пыталась выбраться, уже охваченная пламенем, нарушила целостность конструкции, и горящие жерди стали падать прямо на нее…
        Смотреть на это было глупо и неправильно. Но что мы могли поделать? Разогнать толпу? Но толпа соберется снова и врежет нам такого тумака, что о спасении Анюты мы просто забудем. К некоторому удивлению, процесс жертвоприношения на этом прервался. Под восторженные выкрики дуреющих фанатиков из толпы вышли двое парней - скромных, смиренных, обоим едва по восемнадцать. Пали ниц перед пастырем, и тот отечески погладил их по головам. «Привод», - сообразил я. Кажется, так называется церемония принятия в священное братство.
        - Клянетесь ли вы хранить тайну нашего учения, дети мои? - гремел под треск догорающего костра «отец прихода». - Не объявлять ее ни отцу, ни матери, ни отцу духовному? Соблюдать тайну о том, что увидите и услышите в наших собраниях, не жалея себя, не страшась кнута, огня, меча, всякого насильства? Клянетесь ли вы надеть на себя сокровенную маску?
        И все, что было далее, не имело никакого отношения к нашей теме. Оставалось лишь недоумевать - где Анюта? С какой целью ее похитили? Радения вступали в новую фазу. Начиналось непосредственное празднование полнолуния (или чего они там празднуют). Гремел шаманский бубен, разгорался костер, люди двигались «паровозиком» друг за другом, притоптывали, хлопали в ладоши. В глазах уже плыло от этой извивающейся
«гусеницы». По велению невидимого «хореографа» стартовал другой танец - сектанты плавно перетекли в круг, теперь они стояли плечом к плечу, но совершали все те же незамысловатые движения. Потом образовался крест, потом якорь. Потом хоровод под барабанный бой начал убыстряться, народ впадал в экстаз, кривлялся, прыгал выше головы. Многие вываливались из круга, бились в неконтролируемых конвульсиях, пускали пену изо рта. Несколько минут - и началось что-то несусветное, сущая клиника. Женщины сбрасывали с себя рубашки и блузки, трясли отвислыми грудями, пускались в залихватский пляс, хватали за руки мужчин, тянули за собой. Все верили, что в них вселяется Святой дух, бились в экстазе, в сладком изнеможении. И над всем этим непотребством возвышалась фигура духовного пастыря - он стоял в развевающемся плаще перед прогорающим костром, смотрел на беснующуюся толпу со снисходительной улыбкой. А в глазах блестело едва прикрытое презрение к этой опустившейся черни…
        Трудоемкое занятие - заставить толпу выписывать сложные фигуры. Я что-то слышал об этом. Бытует мнение, что во многих мистических сектах и оккультных учениях главное - даже не в молении, не в следовании ритуалам и обычаям, не в достижении какого-то там состояния, а именно в выстраивании танцующими КОНКРЕТНЫХ ГЕОМЕТРИЧЕСКИХ ФИГУР. Практика повсеместная - не от блажи, а с глубоким смыслом. Вроде бы считается в магических практиках, что подобная геометрия при условии участия определенного числа танцующих вызывает изменения глобального масштаба. А какие изменения - политика, экономика, война, природные катастрофы - это зависит от времени танца, числа танцующих, образованных в танце фигур. Поневоле становишься мистиком. Может, не зря в целом безобидных для власти сектантов сажали не только при Сталине, но и потом? Зачем кормчим разных сект тратить прорву времени и сил на подобные представления? Ведь кормчие, в отличие от паствы, совсем не идиоты. А чем, помимо тупой армейской инерции, объяснить затраты на организацию военных парадов - если держать строй в бою незачем со времен римских легионов?..
        - Вроде бы смирением должны они отличаться, - беспокойно заворочался Корович. - Никакого тебе греха, обнаженки. А тут - смотри - они же трахаться сейчас начнут всем гуртом.
        - Разные в каждой секте подходы к богоугодному делу, - как мог, объяснял я. - Тут уж кто краше соригинальничает. Этакое ассорти из христофорщины, хлыстовщины и что-то доморощенное, шаманское. Можно по-разному объяснить свое проявление греховности. Скажем, я грешу не просто так, а с благой целью, впитываю в себя грязь и порок и внедряю, таким образом, в свою телесную оболочку те грехи, с которыми борюсь, а значит, совершаю преображение своей души, омытой своими же грехами…
        - Да шел бы ты со своей философией, - брюзжал Корович. - Сам-то понял, что сказал? Ты мне лучше ответь, где твоя баба? Готов держать пари, она тут не появится.
        В этот миг я и прозрел.
        - Разрази меня чума, Николай Федорович, - ахнул я. - А ведь ошибка крылась в изначальных умозаключениях. Как речь зашла про полнолуния, шабаш и тому подобное, что-то треснуло нам в головы, что либо ягненок им требуется для заклания, либо… что-то в этом духе. Она ведь симпатичная девчонка, а мы не учли, что большинство этих пастырей - натуральные сексуальные маньяки! Им трахаться нужно - часто и разнообразно. А какое разнообразие в этих кущах? Одни и те же морды. А тут такая девчонка…
        - Во-первых, не нам треснуло в головы, - возразил Корович, - а тебе, Михаил Андреевич. Во-вторых, если мы еще полежим тут, то скоро их богомоления закончатся, и народ начнет расползаться по домам, и тогда уж…
        - В деревню… - я уже включил задний привод, начал выползать из боярышника. - Пулей возвращаемся в деревню…
        Мы бежали в обход леса, как благочестивые христиане от адской сковородки. Сердце колотилось: не успеем, не успеем, надо же так опростоволоситься… Ползли по огородам, приближаясь к остроконечным строениям, огороженным худыми плетнями. Да тут был настоящий город, где ее искать… На холме в отдалении возвышалось приличное двухэтажное строение, обнесенное высокой оградой - предположительно жилище пастыря и его «богородицы». Правее, среди деревьев и чересполосицы оврагов, громоздились строения рядовых членов общины. На холме за левым плечом продолжало бесноваться
«мероприятие» - там орали люди, мельтешили огни факелов, - и над всей этой мерзостью царила огромная ядовитая луна с выпуклым Морем Спокойствия…
        - Ты, главное, не психуй, - приговаривал Корович. - Давай рассуждать логически. В двухэтажку за забором твою телку вряд ли определят - пастырь должен к ней присмотреться, попробовать, так сказать… уж извиняй за правду жизни. Да и богородица на первых порах неизвестно как отнесется к прибавлению в семействе. Тоже должна присмотреться. Так что держат ее, скорее всего, где-то в домах… рядовых граждан. И держат, разумеется, с охраной, как же иначе? Так что давай действовать осмысленно, хорошо присматриваться, а главное, не врываться во все подряд помещения. И помни, что наше с тобой мероприятие называется не «паника»…
        Звучало что-то сермяжное в поучениях коллеги. Теперь я был спокоен - время, в сущности, оставалось. Мы вползли в деревню. Деревня как деревня - что-то среднее между загибающимся русским селом и стойбищем африканского племени. Дома построены кое-как, из досок, плохо состыкованных бревен. Завалившиеся сараи, курятники, издающие характерный аромат, поленницы с дровами. Чуть поодаль была, похоже,
«городская площадь» - место для всенародных гуляний и озвучивания «эпохальных» решений пастыря: там возвышался здоровый, высотой не менее пяти метров крест.
        Мы крались мимо домов, заглядывали в крохотные оконца. Беременная женщина с некрасивым веснушчатым лицом при свете лучины что-то штопала, сидя на колченогом табурете. Доносилось монотонное старческое бормотание: аборигены молились, отходя ко сну. Старики в деревне, стало быть, имелись. Их не пускали на гору, там дело молодое. А все «годные», крепкие, пышущие здравием (а главное, не беременные) в этот час собрались под Рогатой скалой… Мы метнулись за сарай, когда скрипнула дверь и на крыльце образовалась толстая «пенсионерка» с палочкой. Сошла со ступеней и направилась, прихрамывая, к выгребной яме, от которой распространялся ужасающий аромат…
        Из следующего дома вышел мужик с автоматом…
        - Есть… - сдавленно прохрипел Корович и прижал мой затылок к земле.
        Выглядел охранник, на наш взгляд, неважно - в смысле, был достаточно высок, плечист, и автомат в его руках не выглядел той вещью, которую он впервые увидел. Потоптался на крыльце, широко зевнул. Потом зажал рот ладонью, пугливо посмотрел по сторонам. Ох, уж эти забитые в голову комплексы… Зашаркали ноги, из-за хибары вывернул второй, такой же, подошел к первому, и «братья во Христе» стали тихо переговариваться. Временами оба поворачивали головы, обращая взоры к бурному празднеству на горе. Все их помыслы были там. Но служба есть служба. От скалы раздался дружный рев - там происходило что-то интересное. Охранники вытянули шеи. Поэтому не было ничего удивительного, что когда они повернулись, рядом уже стояли двое посторонних. Они и удивиться не успели.
        - Воистину отрадная ночь, братья, - проворковал я. Мы ударили прикладами одновременно, как и договаривались. Треснули закаленные в богомолениях лбы. Охранники свалились, как подкошенные. Мы взяли их за ноги, отволокли за крыльцо. Вроде тихо было в округе. Сердце учащенно билось - а вдруг ошиблись мы, а вдруг охрана у хижины стоит по другому поводу…
        Но мы не ошиблись. Бог (который один на небе) услышал наши мольбы - направил в нужном направлении. Свеча горела на столе… В избушке было душно, пахло мочой и капустой. Нестираные занавески, истоптанный дощатый пол, мебель - одно название, посуда - плотно закрытые горшочки на печке, обвязанные ветками можжевельника. Не чурается местный люд суеверий - посуду следует накрывать, чтобы отогнать нечистую силу, и можжевельник - для того же… На продавленном топчане лежала, укрытая колючим солдатским одеялом… Анюта. Она спала. А может, не спала, а была в глубоком обмороке. Личико землисто-серое, мешки под глазами, слипшиеся волосы разбросаны по тощей подушке. Правая рука лежала поверх одеяла и была привязана веревкой к ножке топчана. Можно не расписывать, какое облегчение я испытал…
        Поднялась старушка в ситцевом платочке. Она смотрела на меня, не мигая, что-то шамкала беззубым ртом. Нянечка, что ли?
        - Доброй ночи, сударыня, - поздоровался я, покосившись на ехидно ухмыляющегося Коровича. Бить старушек не позволяло воспитание, поэтому я разрезал ножом веревку, соединяющую Анюту с лежаком, связал старушке руки за спиной. Она смотрела мне в глаза. Подумав, я сорвал с нее платочек и, стараясь не замечать лысеющий синеватый череп, соорудил из него кляп. Старушка чуть не поперхнулась. Пока я измывался над старшим поколением, из-за занавески, делящей горницу на две половинки, выглянул заспанный столетний дед. С вековым бельмом на глазу.
        - Дедушку тоже надо связать, - бросил я Коровичу. - А то поднимет лай, сбегутся упыри раньше времени.
        - Ага, спотыкаюсь, - сказал Корович и треснул любопытного старца прикладом по лбу. Дедушка убрался. Я покачал головой. Гадко все это. Анюта открыла глаза, узнала меня, застонала. Я склонился над ней, как над гробом, поцеловал в лоб.
        - Это не сон, Соколова, это я - твой преданный раб. Лежи спокойно. Наши в городе.
        - Ага, - усмехнулся Корович. - Как говорит реклама холодильников: мы работаем - вы отдыхаете.
        - Луговой, господи помилуй… - Она оттащила мою руку, хрипло дышала, хватала за грудки. - Где ты был, Луговой, сколько можно тебя ждать… Кто обещал мне безопасность…
        - Мы трудились, не покладая, Анюта, - уверял я. - Тебя не тронули?
        - Меня уже всю измусолили… - стонала она, принимая под моим настойчивым нажимом сидящую позу. - Впрочем, нет. - Она задумалась. - Если ты про страшное групповое изнасилование, то пока бог миловал… Рассказать даже нечего, Луговой, по затылку дали, облапали, тащили куда-то… Я не помню ничего, мне плохо было, старая карга поила меня какой-то горькой гадостью… - Анюта недоверчиво уставилась на прожигающую ее взглядом старуху, судорожно икнула. - Объясни мне, Луговой, - подняла она на меня объятые ужасом глаза, - за каким хреном меня поперло в тот бар? Пришла - вся такая бодрая, позитивная… - Она сделала попытку подняться, но ноги подкосились, я поймал ее и с ужасом догадался, что придется тащить этот божий дар на себе.
        Корович уже открывал дверь, чтобы пропустить - как истинный джентльмен - второго джентльмена с грузом, но тут окраину деревни огласили истошные крики. И рев в сотню глоток - возмущенный, явно не ликующий…
        - Но почему? - растерялся я.
        - Позвольте догадаться, - проворчал бледнеющий Корович. - Мы же не надеялись, что тех парней под мостиком никогда не найдут?
        Это был забег почище армейского - на тридцать верст при полной амуниции. Верста была одна, но весила Анюта как две амуниции. Это на вид она худая, как лопата, а на деле - тот еще бегемотик… Мы неслись по деревне, оглядываясь на каждом шагу, ужас колотил по затылку, а возмездие уже догоняло: видно, охрана деревни не ограничивалась четырьмя штыками, а пастырь оперативно реагировал на ситуации. Приказ - и вся толпа сменила место увеселения. Деревня наполнялась криком, топотом, а когда нас увидели, взревели луженые глотки, разразилась лихорадочная стрельба из нескольких автоматов. Я обернулся, жар ударил в голову: за нами бежала озверевшая толпа, размахивая кольями, руками, автоматами…
        - Быстрее, Михаил, быстрее… - понукал Корович, подвывая от нетерпения. - Чего ты там возишься, было бы чего тащить…
        - А ты сам попробуй, - хрипел я и ускорялся из последних сил.
        - Послушай, Луговой, я и сама могу бежать… - развлекала меня разговорами Анюта. - Брось же, комиссар, все равно не донесешь…
        Мы вынеслись из деревни. До скалы метров шестьсот - та еще коломенская верста. А на пути деревья, буераки, канавы. Мы краем зацепили огороды - уж не знаю, каким чудом мне удалось перепрыгнуть через завалившийся плетень и не растерять свою ношу. Анюта стонала, плакала, истерично смеялась, а я, как козлик, прыгал по рельефам местности. Крики за спиной не смолкали, временами их разнообразили выстрелы.
        - Беги, прикрою! - каркнул, отставая, Корович. - Поогородничаю тут слегка…
        - Николай Федорович, не надо! - хрипел я. - Тебя же сомнут…
        Но ему мои советы были до лампочки. Он откатился в бурьян, прореженный всходами картошки, застучал «калашников». Я не утерпел, обернулся. Корович бил длиннющими очередями, не щадя патронов. Сектанты валились гроздьями - мужчины, женщины. Задние напирали, а передние падали, сметенные плотным огнем. И откуда взялись силы? Эх, Корович, Корович, а кто сказал, что никогда не отдаст жизнь за нас… Я помчался на открывшемся втором дыхании, до скалы уже метров сто, извилистый подъем, площадка… А за спиной погоня захлебнулась, живые выбирались из-под павших, кто-то высаживал в белый свет очередь за очередью.
        - А ты всё не шевелишься… - прорычал, обгоняя меня, Корович. - А ну прибавь газку, чуток осталось…
        - Ты живой! - возликовал я.
        - Ага, передумал, - согласился Корович. - Больно надо подыхать за вас…
        Мы карабкались на склон, Анюта падала с плеча, я тащил ее волоком. Куда подевался человек-гора? Он сидел на этой площадке, он обязался показать нам дорогу до Гиблого леса! Мы уже почти взобрались, но камень проскочил под ногой, я оступился, поехал вниз. Анюта - за мной. Корович кинулся, чтобы нас удержать, но нас было больше, и мы все трое покатились кубарем под откос!
        А погоня была уже рядом, уже гремел густой баритон: «Живыми хватайте демонов, живыми!» Корович бряцал пустым магазином, проклиная неуклюжесть отдельных слоев населения, а я не мог развязать свои руки, которые Анюта спутала морским узлом. И тут случилось невероятное! Словно земля разверзлась! Зашевелилось содержимое канавы поперек узкого прохода - ведь мы же прыгали через нее! - распрямила плечи могучая туша, поднялась голова, раздалось тигриное рычание! Так вот где был наш приятель!
        - Бегите! - прорычал он. - Задержу их, чего там!
        Встал, выпрямил спину, расставил руки, схватил за горло того, кто летел на него по инерции. Просто сжал пальцами, отпустил, и свежий покойник стек под тумбообразные ноги. Нагнулся, схватил двухметровую жердину… и достойно встретил толпу. Сила в нашем друге была какая-то титаническая. Можно представить - за краткий миг решил выпустить все, что копилось годами! Двое повалились с разбитыми головами, орала какая-то баба, пытаясь прыжком оседлать «пещерного человека». Ей удалось на него запрыгнуть, он схватил ее за волосы и запустил обратно - в набегающую толпу, только скальп в руке остался…
        А мы уже топали по площадке, уже влетали в пещеру. Я обернулся, прислонил Анюту к стеночке, схватился за сердце, чтобы не выскочило. Мелькнули чьи-то ноги - очередной незадачливый вояка, ломая кости, полетел в терновый куст. Двое запрыгнули на «орка», стали трясти, как грушу. Но тот на ногах стоял прочно, одного схватил за ребра, другого за волосы. Несчастные орали, как раненные из гаубицы гризли. Автоматная очередь пропорола взбудораженный воздух. «Орк» качнулся, и двое покойников сползли с него. Он отступил, но устоял. Вторая очередь пропорола богатырскую грудь. Подломились бугристые ноги, туша рухнула на колени, а потом, взмахнув руками, лицом в землю… Испытывая ярость, ни с чем не сравнимую, я сорвал автомат, разрядил магазин в рвущуюся на холм толпу. И Корович справился с несложной задачей перезарядки, открыл огонь от пуза, сопровождая пальбу торжествующими выкриками. Мама дорогая, сколько же народа мы навалили! А вдруг приснятся когда-нибудь все разом…
        Факел, прикрепленный «орком» за поворотом, еще горел. Что бы мы делали без него! Мы заблудились почти сразу - слишком взбудоражены были, чтобы вспоминать дорогу. Да и какой резон возвращаться в пещеру нашего покойного друга? Мы двигались наобум, бежали по коридорам с гуляющими сквозняками, протискивались боком, когда они сужались, карабкались по каким-то наклонным плоскостям, напоминающим гладильные доски, - и частенько приходилось вставать на корточки, чтобы не пропороть голову о свисающие с потолка наросты. Анюта держалась, и частично бодрость в нее вселяло попискивание грызунов, от которых она шарахалась, как от проказы.
        - Стоп, машина, - опомнился Корович. - У нас от этих ужасов крыша окончательно съезжает. Луговой, куда мы рвемся? Заблудимся, замерзнем…
        - Лично я уже замерзла, - заявила Анюта, обнимая себя за плечи.
        - А я заблудился, - хмыкнул я.
        - Замечательно, - процедил Корович. - Те же самые грабли, называется. Самостоятельно к Гиблому лесу мы не выйдем. Зачем бежали? Могли бы сесть у входа - глубоко в пещеру эти твари не сунутся, а по окончании «праздника» потихонечку бы улизнули. А вот сейчас…
        - Не спорю, все возможности извилин мы уже исчерпали, - согласился я. - Но умереть от холода будет глупо, нет? А стало быть, используем другие возможности…
        После долгого плутания по подземным лабиринтам внимание привлек запах жареного мяса и матовые блики света. Мы обрадовались - кто ищет, тот всегда что-нибудь находит! - устремились на свет и запах. В зловонной пещере горел костер. Неясные тени копошились над огнем. Мы ворвались внутрь, оставив Анюту «ответственной за тылы», и я сразу же начал сомневаться, правильно ли мы сделали, что зашли на огонек. Волосы зашевелились на голове. Трое повернулись, и глухое рычание встало между нами и «резидентами». «Многие тут живут», - как-то загадочно выразился наш героически павший друг. Я, кажется, начинал понимать, что он имел в виду… Возможно, в незапамятные времена и эти твари были людьми. Но теперь это были какие-то безобразные гоблины. Сморщенные высушенные лица, покрытые коростами, искривленные носы, маленькие колкие глазки впились в нас, заставив волосы на голове шевелиться. Ничего подобного в Каратае я еще не видел. Блики от костра сновали по черным лицам, превращая их в морды изгнанных из ада исчадий. Эта троица до нашего прихода занималась приготовлением пищи (глухая ночь, самое время), а мы их
вспугнули.
        - Не надо паники, граждане, мы просто спросить, - сказал я. И добавил от нехватки фантазии: - Военная прокуратура, если позволите…
        Демон бросился на меня, оскалив неплохо развитую пасть. Крючковатые пальцы со вздувшимися фалангами едва не достали до горла. Я отклонился и отправил его пинком в угол. Много усилий не потребовалось - гоблин был легкий, как сухое полешко. Он рухнул на корточки, зашипел, огонек ярости заметался в глазах. Другие тоже повскакивали, но мы вскинули автоматы.
        - В угол!!! - завопили слаженно и грозно.
        Сварливо бормоча под нос (в отдельных эскападах прослушивались матерщинные человеческие слова), пещерные обитатели убрались в угол. Не опуская автомата, Корович приблизился к бурлящему на угле чугунному котлу, заглянул внутрь. Раздался душераздирающий звук - его вырвало прямо в котел! Он стоял и трясся в пароксизмах, грязно матерился.
        - Что там у вас? - спросила от входа Анюта.
        - Не заходить! - рыкнул я. - Любопытная ты наша… - И тоже подошел к котлу. Меня не вырвало, но это следствие закалки нервной и пищеварительной систем. Куски мяса весело вертелись в кипящей воде. Трудно было не заметить распухшую до безобразия человеческую руку, отрубленную в районе запястья…
        Корович обо что-то споткнулся, его опять вырвало.
        - Я так понимаю, покушать нам не удастся… - В голосе Анюты звучало опасное бульканье. Пещера наполнилась оглушительной автоматной стрельбой! Не выдержало сердце моего коллеги! Тельца гоблинов буквально рвало на куски. Они получали пулю за пулей, метались, орали, и даже упав, продолжали хрипеть и дергаться в конвульсиях…
        - Перестань! - Я подлетел к Коровичу, увел ствол. Кажется, успел. Он убил двоих, а третий убежал и сейчас ревел благим матом, корчился в темном углу пещеры. Анюта сидела по-турецки в проходе, тупо смотрела перед собой и прочищала пальцами уши.
        - И что на тебя нашло? - недоумевал я. - Каннибалов никогда не видел?
        - Посмотри, - голос Коровича звучал глухо. Он показал на предмет, о который запнулся. Я подошел поближе, всмотрелся. Вот тут меня и вырвало - осталось, стало быть, что-то человеческое в организме… На полу пещеры лежала окровавленная голова Дмитрия Сергеевича Малькова с перекошенным лицом и глазами, залитыми спекшейся кровью…
        Но даже после этого я не пошел на поводу у эмоций. Я отдышался, глубоко вздохнул и направился к «товарищу», которому посчастливилось выжить.
        - Ну, вот что, везунчик, - сказал я, хватая его за шиворот. - Давай для начала полюбуемся, что такое ты есть.
        Я отнес его, как чемодан, болтающего конечностями, поближе к свету, бросил на пол, вытер брезгливо руки о штаны.
        - Веревка нужна? - хмуро поинтересовался Корович, роющийся в зловонном хозяйстве пещерных обитателей.
        - Давай.
        Он бросил мне двухметровую скользкую бечеву, измазанную кровью. Превозмогая отвращение, я сделал петлю, затянул существу горло. Второй конец обмотал вокруг кулака. Он захрипел, стал брыкаться. Я носком ботинка перевернул его на спину. Из какой это области? Отвратительное человекообразное существо неопределенного пола, вполне достойное пера Лавкравта или Дина Кунца. Неужели легенды о пещерных гномах имеют под собой основание? Тощий, с выпирающими ключицами, искривленным бородавчатым носом, угловатым черепом, длинными седыми волосинками, торчащими из щек и носа. Особо украшали существо вырванные с мясом ноздри и засохший шрам на лбу глубиной до мозга. Лоботомию делали?
        - А ты милашка, ей-богу… - я поднял одной рукой автомат. - Но на роль супермонстра, извини, не тянешь.
        - Не убивай… - захрипело «божье» создание, вертясь, как грешник на сковородке. - Не убивай, чего мы тебе сделали…
        Действительно, какое я имею право нарушать «природный баланс», не мной установленный и существующий независимо от моего мнения о нем?
        - Да, я догадывался, что ты умеешь говорить, - признался я. - Расклад такой, дружок. Ты нас мгновенно выводишь к Гиблому лесу, и только так ты сможешь сохранить свою особо ценную для общества жизнь. Скажешь, что не знаешь дорогу, - убиваем прямо здесь…
        - Да-да, я выведу… - запрыгало существо. - Но пообещайте, что не убьете меня…
        Корович отвесил ему такого пенделя, что натянулась веревка. Людоед ползал по полу, выплевывая выбитые зубы, что-то шепелявил опустевшим ртом. Корович виновато развел руками.
        - Прости, Михаил Андреевич. Геев не люблю, каннибалов не люблю - такой уж я по природе…
        Ночь закончилась, в сущности, неплохо, если не считать, что в одном из смутных переходов мы подверглись нападению аналогичных тварей - то ли слишком голодных, то ли испытывающих «корпоративную» солидарность. Эти адепты хаоса и тьмы бежали за нами с крысиным писком. Корович разрядил в них целый магазин, а когда стенания и возмущенный гвалт остались позади, начал ворчать, что так никаких патронов не напасешься - в активе остался последний магазин, и теперь, хочешь не хочешь, придется стрелять одиночными. Несколько раз наш «поводырь» порывался удрать, но эти попытки не прибавляли ему здоровья. Прикасаться к этому дерьму не хотелось совершенно, поэтому я работал ногами - в полном соответствии с нашими джентльменскими договоренностями.
        Ночь стремилась на убыль, когда мы вывалились из подземного хаоса под звездное небо. Перед нами простиралась свалка из камней. Чуть поодаль чернел лес - сплошная стена леса, никаких скал… Гоблин тащил поводок, как собачка, но когда мы оказались на свежем воздухе (неужели кислород так пагубно действует на этих тварей?), внезапно занервничал, начал прыгать, каркать, что он свою часть соглашения выполнил, пора бы и нам выполнить свою.
        - Щас выполним, - сказал Корович, поднимая автомат. Гоблин заревел дурным матом, рванулся так, что я упал, покатился по острым камням, веревка сорвалась с кулака. Проводник стремительно умчался. Несколько раз его горбатое тельце мелькнуло между камнями, а потом со свистом растворилось в пещере. Корович побоялся стрелять - и это правильно, местность незнакомая, притопает вся здешняя «кунсткамера» дружными колоннами… Мы бежали по склону, придерживая Анюту, у которой заплетались ноги, а в голове царил здоровый молодой сон. Не уберегли - вбегая в лес, упустили из вида, она влетела с разгона в пенек. А потом каталась по земле, забыв про сон, кричала, что теперь она калека, и ничто уже не поможет.
        - Ампутация, Соколова, только ампутация, - бормотал я, привычно взваливая девицу на плечо. - Ампутация всегда помогает…
        На наше счастье, это был проходимый лес, состоящий из кедрача и лиственницы. Мы углублялись в дебри, брели по сухой траве, а куда - ноги сами знали. Корович радостно сообщил, что он исследовал мох под деревом, и можно с уверенностью сказать, что представитель «нетрадиционной гастрономической ориентации» не обманул - мы движемся точно на юг. Я хотел уйти как можно дальше от дурного места, а потом упасть и провалиться в сон (хуже уже не будет). Примерно через полчаса прогулки во тьме с Анютой на спине (Корович деликатно предложил свои услуги, но я отказался, аргументируя свой отказ тем, что своя ноша не тянет) мы выбрались на освещенную луной поляну. И обнаружили две вещи. Во-первых, маленькую речку, во-вторых, полузавалившееся охотничье зимовье (а может, летовье) из обросших мхом бревен. Анюта выбралась из спячки и, прихрамывая, присоединилась к нашей «экспедиции». Мы обошли избушку, затем открыли висящую на одной скобе дверь. Исследовали тесное пространство с выставленным оконцем, два топчана с ворохом истлевшей мешковины, странное украшение на стене - покрывало с оленями в дырках, означающее,
видимо, ковер… а дальше ничего не помню.
        Я очнулся от яркого солнечного света, бьющего в разбитое окно. Корович храпел на топчане, отвернувшись к стене. Под мышкой храпела Анюта. Несколько минут я постигал, что мы живы, покой не нарушен, и жизнь не такая уж безнадежная штука… Я начал выбираться из вороха «приятно» пахнущего тряпья. Анюта протестующее замычала, потянулась за мной, распахнула глаза, в которых застыл апокалипсис, сказала с ужасом:
        - О, боже, снова будущее наступило…
        И опять захрапела. Я забрал автомат, на цыпочках вышел, поскрипывая догнивающими половицами. Ласковое солнце приятно пригревало. Я прислонился к стене, чувствуя, что слабею, опустился на корточки. Зимовье было заброшенным, его наличие говорило о том, что на расстоянии не далее дневного перехода когда-то проживали нормальные люди, добывающие себе нормальное пропитание. Зеленела травка, душистый клевер тянул к небу синие цветочки. Лес не казался ужасным и неприступным. Красавцы кедры окружали поляну, пушистым ковром стелился папоротник. Пели пташки на разные голоса. В пятнадцати шагах от избы - за травянистым обрывом - протекала речушка. Звонко журчала вода на перекате. Я спустился с просевшего крыльца, подошел к обрыву. Зверски захотелось есть. Я хлопнул по карману - зажигалка была. Река, невзирая на малую ширину, была достаточно глубокой - дно, во всяком случае, не просматривалось. Екнуло сердце - выше по течению взыграла рыба, отнюдь не мелочь. Проплыл блестящий серый «балык», мелькнул хвост… Я бросился к дому, выгреб из-под крыльца изъеденную коррозией рухлядь: старую лопату, ножовку без зубьев,
сломанные грабли, истлевшую сеть, расползшуюся у меня в руках, велосипедную цепь… Всё это плохо ассоциировалось с рыболовными снастями. Я подкинул в руке насквозь проржавевшую мотыгу. С одного конца еще торчал железный клык.
        Когда зимовье огласилось старческими стонами и на пороге появилась взъерошенная Анюта, я сидел на корточках у воды, держал на изготовку мотыгу и, закусив губу, ждал, пока мимо кто-нибудь проплывет.
        - Здравствуй, страна… - прохрипела она утробным голосом, стекла с обрыва, опустилась на все конечности и поздоровалась с собственным отражением в воде. Увиденное потрясло женщину до глубины души, она отпрянула, сделав квадратные глаза, и жалобно заныла. Под мотыгой что-то юркнуло, я ударил по воде. Промазал! Брызги полетели в разные стороны.
        - Не брызгайся, - просипела Анюта.
        - Молчи. Испортишь мне всю рыбалку.
        - Зато украшу пьянку…
        Смысл сказанного не сразу отложился в сознании. Когда я почувствовал что-то не то и обернулся, она сидела, болтая ногами, на обрыве и пристраивала к губам горлышко обросшей плесенью солдатской фляжки. Отхлебнула, закашлялась. Я бросился к ней, отнял сосуд.
        - Ты что, с ума сошла? Нельзя пить незнакомые жидкости, это может быть смертельно опасно! - Я запрокинул голову и сделал большой глоток. Ядреный спирт, плевать хотевший на срок годности, огненным валом прокатился по пищеводу, ухнул в желудок. Я чуть наизнанку не вывернулся! Отдышался, хлебнул еще - теперь уже в меру.
        - Теперь можно? - нетерпеливо спросила Анюта.
        - Теперь можно. - Я вернул ей фляжку. Она глотнула. Забавно было наблюдать, как женское лицо становится зеленым, потом багровым, в заключение - почти нормальным, а щечки вспыхивают симпатичным румянцем.
        - Откуда спирт, Соколова?
        - Не поверишь, Луговой… чувствую себя Буратино… - Ее уже немного развезло. - Дверь нашла за холстом… ну, за этими - с оленями… Что-то вроде чулана… Там какие-то доски, хлам, пахнет невкусно, ведра, сети, мешок с зеленой гречкой, ну, и вот это…
        - Хватит. - Я закрутил ржавую крышку. - Оставим Коровичу - проснется же он когда-нибудь. И не лезь никуда без спроса, Анюта. А если бы там покойник лежал?
        - Так он и лежал… - Она смотрела заплывающим взором, как я возвращаюсь к своей мотыге. - Вернее, сидел. Скелет - от него только кости остались, и те уже наполовину осыпались… Охотник, наверное, был когда-то. Или рыбак - тоже, как ты, рыбку удил… а потом помер от чего-то в чулане…
        Удар - и что-то мощное забилось под мотыгой! Сила у обитателя речных «глубин» оказалась не рыбья! Я не удержался, полетел в воду, но мотыгу не выпустил. Меня таскало то влево, то вправо, я отчаянно перебирал ногами, уперся пятками в тяжелый камень под водой, начал подтаскивать к себе речное чудовище. Вильнула черно-бурая спина с зеленоватым отливом, рыба рванулась, мелькнуло серое брюхо, «мраморные» прожилки у хвоста, но я уже нашел устойчивое положение, не давал ей разгуляться. Подтаскивал к себе, всаживая острие инструмента в мускулистое торпедообразное тело. Мелькнули стеклянные выкаченные глаза, развитая пасть, усеянная острыми, загнутыми внутрь зубами, расщеперенные красные жабры - рыбина хлебнула кислорода и ослабла. Мне было страшно, но я вытягивал этого монстра на берег. Чешуя блестела на солнце, подрагивал мощный хвост. Рыбина лежала у воды - огромная, красивая, усыпанная черными точками, не менее полутора метров в длину, поводила широколобой, сплюснутой сверху вниз головой. Анюта открыла рот, онемела от изумления. Я чуть не рассмеялся. Алиса - это пудинг. Пудинг - это Алиса…
        Я с хрустом выдернул мотыгу из рыбьей туши. И тут она как взвилась! Сделала в воздухе искрящуюся дугу, я получил неслабый удар хвостом по груди, страшная пасть клацнула в угрожающей близости от лица. Я повалился под обрыв. А рыбина подскакивала, шлепала хвостом по земле - еще мгновение, и ушла бы в воду!
        - Держи ее! - завопил, выскакивая из избушки, всклокоченный Корович. Прыгнул под обрыв, взмахнул прикладом, начал бить по дурной рыбьей голове…
        Потом мы смеялись, нервно обменивались шуточками, стараясь держаться подальше от этого монстра (он явно прикидывался мертвым).
        - Молодец, Николай Федорович, спас наши желудки. Хлебни из фляжки, полегчает.
        - Ну, вы, блин, зажгли, - бормотала Анюта, удаляясь в избушку - досыпать. - Маразм какой-то… Нет уж, потрошите без меня, никаких больше рыбок…
        Эта штука оказалась переростком-тайменем. «Водяной тигр», самый крупный представитель семейства лососевых. Речной долгожитель - живет порядка тридцати лет и беспрерывно при этом растет. Мы еще маленького выловили, бывают таймени и под три метра длиной. Через полчаса потрескивал костер, на стальной проволоке покоилась насилу угомонившаяся туша (Распутина и то быстрее умертвили). Я не стал рассказывать Анюте, что по ходу потрошения этого монстра извлек из брюха остатки утки и практически целенькую ондатру. Покойник «поделился» пачкой застывшей соли и вообще оказался парнем спокойным, дружелюбным. Половину рыбины мы умяли, остальное завернули в лопухи, сунули в мешок. За несколько часов не испортится.
        Мы шли на юг, выбирая относительно проходимые участки. «Шагомер» в мозгу окончательно разладился, я пытался представить, сколько верст мы прошли от места катастрофы, но даже примерно не мог этого сделать. Казалось, мы и шли и шли, но двигались зигзагами, а где-то и по кругу. Время плющилось вместе с пройденным расстоянием. Не удивлюсь, если на поверку окажется, что мы продвинулись всего на восемь или десять верст. Ландшафт менялся. Особых перепадов высот пока не наблюдалось. Преобладали хвойные, но не такие, как везде, - мощные раскидистые сосны со срезанными макушками, пышные кудрявые ели, закрученные причудливыми узлами. Лес производил впечатление какой-то сказки. Мох сугробами, прочные нити паутины - их можно было спокойно оттягивать рукой. Анюта всякий раз визжала, когда пауки приклеивались к носу. Кроны деревьев смыкались над головами, под их пологом царил прохладный полумрак. До полудня все было спокойно. Мы вспугнули стайку косуль, они умчались, топча подлесок, - золотистые, с белыми пятнами. Зашуршало что-то вверху, мы вскинули автоматы и недоуменно смотрели, как обросшее шерстью существо,
отдаленно похожее на лохматую обезьяну, но почему-то с длинной бородой, свалилось сверху на толстую ветку. Чего хотело, само, наверное, не знало. Уставилось на нас крохотными глазками, заморгало, исторгло что-то гортанное и ловко перепрыгнуло на соседнее дерево. Оттуда карабкалось по ветвям, как по лестнице, и вскоре пропало из вида. На всякий случай мы прибавили ход. Но существо кралось за нами, прячась в ворохе хвои, бросалось шишками. А когда перебегали поле между двумя хвойниками, увидели людей! Несколько всадников гарцевали на опушке леса. Конники в этой местности смотрелись несколько странно. Мы повалились в траву и стали переживать противоречивые чувства. Пойти на контакт или держаться подальше? В обиду мы себя не дадим, но… Послышались отдаленные выстрелы - и желание идти на контакт пропало. Всадники кружили вдоль опушки - мы не видели, кто они, во что одеты, чем вооружены, из какого мира, и что они вообще там делают! Мы ждали, а когда подняли головы, их уже не было, а справа вдоль опушки клубилось облако пыли.
        В районе полудня мы вышли из леса и обомлели. Природа Каратая продолжала подбрасывать сюрпризы. Под ногами простиралась бездна - огромная теснина падала вниз почти отвесно. Отдельные уступы, на которых теснились криволапые сосны, не очень-то были похожи на лестницу. Но дальше, в нескольких сотнях метров, края ущелья немного сглаживались, у обрыва прилепилась деревенька - дюжина приземистых бревенчатых срубов. Из парочки дымоходов курился дымок - что позволяло предположить наличие каких-то сельских жителей. Но дальше, сразу за деревней, начинался беспросветный горный массив. Скалы стояли сплошной стеной - величавые, высотой с десятиэтажный дом. Они тянулись на восток и терялись за горизонтом в белесой дымке. Обходить такую преграду было как-то несерьезно. А ущелье за деревней тянулось на юг - и особых затруднений со спуском там вроде бы не было.
«Цивилизация!» - возликовала Анюта. «Сомнительная, однако, - возразил склонный к скептицизму Корович. - Ни джакузи, ни электричества, ни пункта междугородней связи». Несколько минут мы сидели в укрытии, гадая, стоит ли выходить на люди. Прибежища сектантов остались на севере, да и не казалась эта деревенька одним из их скитов. Дома развалились, просели в землю, околица заросла бурьяном, огороды не возделаны. За околицей паслась чубарая кляча - худая, как скелет. Трясла хвостом, отгоняя мух.
        - Снова лошадь, хм, странно это, - заметил сомневающийся отныне во всем Корович.
        - Да, конечно, Николай Федорович, лошадь - это самое странное животное, - откликнулась Анюта. Три года работы в библиотеке не могли не наложить отпечаток на ее интеллект. - Начать с того, что первая лошадь на свете появилась из семени Посейдона, излитого на скалу… Пойдемте в деревню, мужчины? Вдруг нас покормят? Почему вы всегда такие трусы?
        Так и треснул бы по затылку. Но мы сделали вид, будто ничего не слышали. Требовалась информация, где мы находимся, как долго еще идти и куда, черт возьми, идти! Мы шли по деревне в колонну по одному, настороженно озирались. Жизнь в этом жалком местечке еле теплилась. В курятнике сдавленно кричал петух. Прогнувшийся
«журавль» колодца, полусгнившие плетни и палисадники, похожие на солдат, попавших под обстрел. Дорог здесь не было - даже в ущелье не сходили тропы. Дома стояли, как попало - на свободных от леса и каменистых проплешин участках. Мы просочились на заросший сорняками двор, вспугнув ободранную кошку, которая, завидев чужаков, шмыгнула под завалинку. На стук никто не отозвался, но в доме кто-то был - судя по дымку из трубы. Выносить дверь не хотелось. Мы с Коровичем недоуменно переглянулись. Анюта спустилась с крыльца, стала барабанить в окно. Старческая рука, увитая ручейками вен, отвела занавеску. За мутным стеклом возникло морщинистое лицо. Обитательница дома отпрянула, увидев напротив Анюту, занавеска вернулась на исходную. Анюта озадаченно посмотрела на нас.
        - Я что, такая страшная?
        - Помыться бы вам не мешало, девушка, - проворчал Корович и начал молотить по двери прикладом. Дверь затряслась, готовясь выпасть из петель. Кончилось тем, что нам открыла смертельно перепуганная старушка в платочке, и мы стали дружно ее уверять, что не являемся носителями зла, а хотим всего лишь информации и, если не затруднит, немного хлебушка (в обмен на тайменя, которого мы уже видеть не могли). Старушка в дом нас не пустила, разговаривать пришлось на крыльце - под грозное рычание ободранной кошки, выглядывающей из-под завалинки. Пейзанка разглядывала нас настороженно, с опаской, мол, ходят тут всякие и разные, но, видимо, сделала вывод, что крупной опасности для ее жизни и имущества мы не представляем. Старушка оказалась более чем вменяемой. Деревня называется Мочаловка, и проживает в ней бабушка Богдана уже бог ведает сколько лет - даже не припомнит, сколько именно. Был муж, да помер лет тридцать назад, двое сыновей сгинули во мраке Каратая, последнего внука Невзора три года назад призвали на службу в армию (так и сказала - «на службу в армию»), и с тех пор она его не видела, не слышала.
Мужчин в Мочаловке давно не осталось, да и женщин не густо - три-четыре древние бабки доживают свой век. Люди здесь не ходят, даже разбойники не встречаются - по причине полного отсутствия потенциальной добычи. Да и добраться до деревушки сложно, нужно объезжать Мглистые горы, а это такой, прости боже, крюк… А в принципе, если по прямой, то до «ойкумены» здесь совсем недолго - за ущельем Айгарач есть большие деревни, там и власть, и сносные условия для проживания (если пренебречь суровыми канонами Домостроя), и даже какие-то предприятия - на охрану которых, кстати, и забрили внучка Невзора. Имени местного «феодала» бабушка Богдана не знает, память уже не та, да и меняются они часто, но вроде обитает местный князек в Грозовой долине верстах в восьми к югу. Там у него и поместье, и все положенные князьку «причиндалы». Давненько уже не было от него сборщиков подати, но что возьмешь в Мочаловке, кроме десятка кур, петуха бабки Лесаны да ее же доходяги кобылы?
        - А вы откуда взялись, молодые люди? - полюбопытствовала бабка.
        - Из России мы, уважаемая, - отозвались мы.
        Старушка наморщила лоб, пытаясь вспомнить, с чем связано явно знакомое слово.
        - На юг мы направляемся, - поведал я. - Объясните, бабушка, зачем нам обходить Мглистые горы, если можно спуститься в ущелье и напрямую выйти к Грозовой долине?
        Старушка побледнела, стала судорожно креститься и понесла такую пургу, что пришлось усомниться в ее вменяемости. Неужели мы не знаем?! В Айгарачское ущелье никто не ходит, туда нельзя ходить, это место проклято Богом и взято под контроль его антиподами. Там властвует нечистая сила, злые духи, люди бесследно пропадают…
«А в чем проблема, бабуля? - простодушно спросил Корович. - Банды? Дикие гориллы?» Старушка продолжала креститься и уже жалела, что завела с нами разговор. «Негоже ходить в Айгарач, негоже…» - твердила она заевшей пластинкой. Единственный путь на юг - это обойти Мглистый кряж - ну, верст пятнадцать крюк, не больше. Всю ее жизнь, сколько она помнит, над Айгарачем веет проклятье. Гиблое место, нехорошее. Постоянно там пропадали люди - охотники, бродяги, а особенно те, кто не любит ходить в обход, как все нормальные герои. Молодая она была - первый жених ее сгинул в Айгараче, а ведь тоже смеялся над суевериями старшего поколения. Но, надо признаться, случались и такие, что были в Айгараче и вернулись живыми. За примером далеко ходить не надо. Племянник бабы Богданы, некто Емельян, лет пятнадцать назад спустился в ущелье - уж и не припомнить, по какой надобности. Хлебнул самогонки для храбрости - и убрался с богом. Его уже оплакали, и вдруг через месяц - нате вам, явился. Выбрался весь бледный, седой, задумчивый какой-то. Онемел бедняга, рассказать толком не смог ничего. Год прожил букой, чураясь людей, а
через год утонул в местной речушке Курчавке - пошел искупаться, утром выловили…
        - Натуральные суеверия, - озадаченно почесал затылок Корович и покосился на раскрытый курятник, украшенный горлышком разбитого кувшина с привязанным лоскутком кумача. Оберег от кикиморы, не иначе. Чтобы кур не воровала.
        - Я бы даже сказала, фольклор, - добавила Анюта и косо глянула на висящее над крыльцом ожерелье из «куриных богов» - камешков с естественными отверстиями (чтобы в дом кикимора не попала; а то обживется, понимаешь, за печкой…). - Луговой, а ты что думаешь?
        Я не знал, что и думать. Геомагнитные зоны разбросаны по всему миру, где-то их больше, где-то меньше, где-то они слабее, где-то интенсивнее. Сам Каратай - большая геомагнитная дыра. И нечисти тут хватает, и необъяснимых явлений. А нагонять на себя страх и множить без нужды сущности - это в крови отсталых
«народностей». Дыма без огня не бывает, кто бы сомневался. Но в глубине души я считал, что всё возможное и невозможное мы уже пережили, страшнее быть не может. Да и с прикладной точки зрения - тащиться снова через горы, где свои опасности… и миллион сопутствующих обстоятельств, - это слишком. Оставаться в Мочаловке, дружным шведским семейством? Даже не рассматривается. Какая нечисть в своем уме нападет на вооруженную до зубов группу?
        - Спасибо за беседу, бабуля, - поблагодарил я. - Как же вы живете на краю этого страшного Айгарачского ущелья? Духи не заглядывают в гости?
        Старушка стала путано объяснять, что нечего из нее тут дуру корчить, до ущелья Айгарач отсюда полторы версты - мол, как войдем, так и поймем: ОНО. А под деревней всего лишь «небольшой» овраг, в нем ничего страшного, если шею, конечно, не свернуть. Мы закруглили беседу с погрязшей во мраке суеверия аборигенкой (но неприятный осадок от ее слов остался). Попросили веревку - за отсутствием иного альпинистского снаряжения, водицы испить, обменяли надоевшего тайменя на пару черствых ржаных лепешек и двинулись дальше. Старушка смотрела нам вслед, крестилась…
        Нет предела человеческой глупости. Мы почувствовали что-то неладное, едва спустились в овраг и сделали короткую передышку. Сосны сгрудились на склоне, посматривали на нас с каким-то удивлением. Пахло хвоей, мхом. Звенел ручей, вытекая из-под скалы. Было подозрительно тихо. Небольшой дискомфорт в душе, вызванный словами старушки, переходил в беспокойство. Еще не поздно было вернуться, но этот вариант мы продолжали игнорировать. Несколько верст - и все наши жуткие приключения благополучно завершатся!
        - Эх, жалко, жизни свои не застраховали, - как-то криво пошутил Корович.
        Закончив привал, мы тронулись в путь. Где пределы человеческой глупости?! Я чувствовал, что теснина нас засасывает, но остановиться мы уже не могли. Когда проход круто пошел вниз (пресловутые полторы версты до ущелья), у нас еще была возможность задуматься, но снова мы ею опрометчиво не воспользовались. Мы шли на юг, спускались все ниже, и перед нами разворачивалось довольно любопытное, с точки зрения натуралиста, местечко. Обрывистые скалы громоздились с обеих сторон почти до небес. Прослойки минералов блестели на солнце. Стены практически отвесные, словно сложенные из множества слоев. Старые, разлохмаченные, иссеченные глубокими трещинами. Падь ущелья представляла вогнутый коридор метров семидесяти в поперечине, заросший хвойным лесом. Клянусь, никогда не видел таких необычных деревьев! Заросли хвои начинались от середины стволов и тянулись к кронам, где становились густыми шапками, похожими на зеленые облака. Нереально черные стволы - мощные, снабженные развитой корневой системой. Корни змеились по земле, сращивались с корнями соседних деревьев, превращая лес в какую-то замкнутую систему.
Грубые бурые наросты расползались по стволам, огромные древесные грибы - чаги - свешивались мешками. Деревья соседствовали с завалами осадочных пород, и скоро наше продвижение начинало понемногу стопориться. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не запутаться в корнях, перебираться через завалы камней. Когда всё началось, я даже не смог бы толком сказать. На звон в ушах я поначалу не обращал внимания. Но он становился громче, объемнее - словно не в голове, а где-то рядом. То колокола звенели, то пчелы летали… В один прекрасный миг я оценил его как данность и стал недоуменно озираться. Корович оторвался от коллектива, хрустел валежником где-то в стороне и подозрительно помалкивал.
        - Ты чего жужжишь, как Карлсон? - Неужели это я сказал?
        Анюта недоверчиво мотнула головой, сглотнула, уставилась на меня, как на незнакомца, предложившего ей заняться извращенным сексом.
        - Я думала, это ты жужжишь…
        С этого момента, видимо, и началось. Звон в ушах сделался настойчивым, вибрировал, дрожал. Налетел ветер - настолько внезапный, что Анюта села. Я шагнул к ней, поискал взглядом Коровича. Корович пятился, словно кто-то толкал его в грудь. Момент тишины, как момент истины - и снова порыв ветра. Затряслись деревья, а звон в ушах сделался абсолютно невыносимым! До мозга доставал - словно кто-то ковырялся в мозгу вязальной спицей. Анюта застонала, заткнула уши.
        - Ты видел, Михаил Андреевич? - выстрелил пальцем Корович. - Там кто-то прячется…
        Я проследил за направлением его пальца. Груда камней слегка изменила форму - потекла, словно пластилин на солнце. Чушь. Я взял автомат на изготовку, совершил пробежку. Ноги как-то плохо отрывались от земли, словно земля была магнитом, а ноги - из железа.
        - Здесь нет никого, Николай Федорович…
        - Дьявол, что происходит?
        - Мы идиоты… - стучала зубами Анюта. - Старушка ведь что-то говорила…
        Шапки хвои шелестели над головой. Опустились низко-низко, шуршали, будто наущение проводили. Будь я проклят, но различались отдельные слова, смысл которых оставался за кадром. Кажется, в эту минуту я начал понимать, что такое необъяснимый мистический ужас. Страх без причины - признак дурачины… Деревья раскачивались от порывов ветра, в разрывах между кронами было видно, как пропала голубизна, откуда ни возьмись, набежали тучи, загромоздили небо. Я очнулся, стоя на коленях. Голова гудела, трещала и рвалась. Рядом, беспомощно опустив руки, сидела Анюта - ее лицо то вздувалось, то становилось тонким, обостренным, покрываясь при этом синими пятнами. Корович превращался во что-то размытое, совершающее смазанные колебания. Голова рвалась на осколки - словно меня без скафандра и батискафа сбросили на дно океана. Потекли видения, проявился образ бывшей жены Натальи. Она была такая выпуклая, настоящая, по пояс обнаженная. Кружила вокруг меня, хватаясь рукой за стволы деревьев, улыбалась, и я даже чувствовал запах ее любимых духов - самый настоящий терпкий цветочный запах… А потом Наталья превратилась в
Павла Викторовича Булдыгина - сущий скелет, кожа да кости, он подошел ко мне, гремя костями, обнюхал, заглянул в глаза, положил руку на плечо - не рука, а сплошные жилы. «Не ходи туда, Мишка, хреново там, не ходи…» Или мне не знать голос Павла Викторовича - бывшего коллеги по военной прокуратуре и товарища по несчастью? Он взял меня за воротник, приблизился вплотную. Потек сладковатый запах разложения. Что за бред? Меня уверяли, что Булдыгин жив и прекрасно себя чувствует, если не принимать во внимание депрессию и небольшие отклонения в психике…
        Я собрал остатки воли, выгнал всех посторонних из головы. Но злые духи продолжали развлекаться. Окружающая реальность превращалась во что-то относительное. Блекли краски - исчезало зеленое, бурое, коричневое, все делалось серым, неинтересным. Альберт Эйнштейн показывал язык. Деревья вдруг куда-то поплыли, сделались волнистыми, земля под ногами - кочковатой. Возникло ощущение, что я начинаю от нее отрываться… Я пытался добраться до Анюты, но она была жидкой, вытекала из рук. Бледнел ее образ, растворялся в дрожащем мареве. Я затряс головой, как припадочный. Вернулась реальность - ненадолго. Анюта корчилась в траве, стонала, Корович вертелся, как на иголках, бешено отдувался, махал руками вокруг лица, словно отгонял стаю ос.
        - Веревка… - проскрипел я. - Где веревка? Мы должны привязаться друг к другу…
        Я уже забыл, что скрученная веревка висела у меня на поясе! Изрыгая гнусные матерки, я навалился на Анюту, чтобы не пропала раньше времени, обвил веревку вокруг ее талии, сдавил так, что она охнула. Ничего, переживет, много столетий дамы ходили в корсетах, и не такие нагрузки выдерживали… Я судорожно резал веревку, примотал конец к своему запястью, сверху привязал второй обрывок, бросил свободный конец Коровичу.
        - Держи, Николай Федорович, привяжись, да живо…
        Корович еще не оторвался от реальности. Возился, кряхтел, потом зачем-то тряс рукой.
        - Готово, Михаил…

«Ремиссия» была недолгой. Дьявольский хохот вгрызся в барабанные перепонки! Я задергался, как марионетка на веревочках. Сам, своими руками привязал себя к двум демонам! Подлинные демоны - исчадия ада с пламенным взором. Они ходили вокруг меня, как тореадоры вокруг быка, дергали за веревку. А я облезал от страха. Не описать испытанное в эти минуты чувство. Но и спутники мои испытывали примерно то же. И вокруг них прогуливались, лезли в душу демоны…
        - Михаил, сваливаем отсюда, возвращаемся…
        Какая своевременная, черт возьми, мысль! Мы побежали обратно. Не знаю, как другие, а я мгновенно уткнулся в непроницаемый барьер и повалился на землю. Тянущая боль сдавила запястье. Я поднимался, рычал, как голодный лев, пытался идти, но снова падал. Словно ворочался в гигантском мыльном пузыре, стенки которого не лопались. Шел вперед, испытывал сопротивление, выпрямлялась сжатая пружина, и меня уносило обратно. И еще это чувство невесомости - а скорее даже не невесомости, а постоянно меняющейся силы тяжести, ты становишься пушинкой, не можешь бежать, не можешь набрать достаточно инерции…
        - Не получается… - хрипел я. - Быстро разворачиваемся и бежим куда-нибудь…
        Мы путались в веревках. Какой дурак так завязал?! Мы с Коровичем тянули, надрывая жилы, этот воз - у Анюты подкосились ноги, она упала, мы тащили ее, как волокушу. А деревья продолжали шевелиться, тянули к нам ветки, кололи лица, камни меняли очертания, ползли за нами, неистовствовал ветер. И хохотали духи…
        И внезапно все кончилось! Мы упали в траву и несколько минут лежали, боясь пошевелиться. Потом завозились, приподнялись, уставились друг на друга со страхом. Видок у нас, конечно, был адский. Кожу стянуло судорогой. Анюта беспрестанно икала, держалась за живот. Лицо Коровича превратилось в посмертную маску. И куда все исчезло? Ни ветра, ни туч. В благоговейном молчании вздымались стены ущелья. Деревья не шевелились, птицы не пели… А ведь действительно, обнаружил я, как отошли от деревни, не видели ни одной птички. Куда все делись - дятлы, клесты, лесные голуби?
        - Надеюсь, все в своем уме? - осторожно спросил я.
        - Не знаю, - ощупывая голову, пробормотал Корович. - Смотря что ты понимаешь под своим умом.
        - Ну и попали… - неоригинально заметила Анюта. - Луговой, я увидела твою настоящую сущность - ты был инкубом, посланником потусторонних сил, хотел забрать меня в ад. В принципе, я давно это подозревала…
        - Вы оба были хороши… - проворчал Корович. - Не поверите, такая тоска и безысходность в душе…
        - Стоп, - перебил я. - Не будем делиться ощущениями. Феномен, с которым мы столкнулись…
        - Геомагнитная зона, - криво усмехнулся Корович. - У тебя одно объяснение. А я бы назвал это как-то по-другому…
        - Мы вышли, слава тебе, Господи… - благодарно смотрела в небо Анюта. - Конечно, зачем искать объяснения, все равно не найдем…
        - Не хотелось бы вас огорчать, - заметил я, - но мы столкнулись с чем-то более серьезным, чем повышенная магнитная активность. Ущелье не закончилось - много ли мы прошли? Подозреваю, все страсти еще впереди. Объяснение такое - аномальные зоны… или как их там назвать… следуют одна за другой, есть такие участки, где они не пересекаются, - на одном из подобных пятачков мы сейчас и лежим. Шаг влево, шаг вправо, и все начнется снова. Мы будем сходить с ума, нам будет мерещиться всякая всячина, нас будут донимать призраки и демоны. Хорошо еще, если мы не свернем друг другу шеи…
        - Или не пропадем к едреней фене, - убитым голосом сказал Корович. - Помните, старушка говорила, что в Айгараче пропадали люди…
        Анюта плакала, бормотала сквозь слезы, что она не хочет пропасть, она и так уже пропала, сколько можно издеваться над несчастной девушкой? Кричала, что никуда отсюда не пойдет, будет лежать, пока не прирастет к земле. Это лучше, чем пережить заново весь этот ужас. Мы с Коровичем мрачно переглядывались. Мы думали об одном и том же. Назад пути нет. Нужно идти вперед, а лучше бежать - не думать ни о чем, не поддаваться панике. Поодиночке не пропадем, пока мы связаны одной веревкой…
        Мы поднимались, как в атаку на фашистский дзот. Мы даже что-то кричали, таща Анюту под локти. Она упорно не желала шевелить ногами - пришлось надавать ей тумаков, только после этого она побежала. Женщина была уверена, что все вернется, и не ошиблась… Мы попали в какой-то ураганный вихрь. Голова разбухла, руки и ноги куда-то отвалились, я не мог собрать их в кучу, катался по земле, тщетно выискивая точку опоры. Скреб траву, куда-то полз, поднимался, тащил за собой, как бурлак на Волге, эту неподъемную «баржу», издающую плач и матерщину. А бывало, что у меня кончались силы, и тогда меня тащили. В голове происходило что-то необратимое. Несколько раз я терял ориентацию в пространстве - вместо тайги и далеких круч я обозревал морскую волну. Она накатывалась на отлогий песчаный пляж. Видел зеленые лужайки, заросшие гладиолусами, белокаменный особняк, а вокруг особняка - провалиться мне на этом месте! - каких-то людей в белых одеждах… Картинки менялись, как в калейдоскопе, тряслись, вспыхивали, таяли. Выросла пещера, обрамленная чахлыми кустами, я уже шагнул в нее, уже картинка загрузилась в сознание,
обросла объемом, я даже чувствовал характерный запах плесени, но меня вырвали из пещеры, и снова все завертелось…
        Мы упали в щуплую травку и долго не могли прийти в себя. Ущелье вокруг нас оставалось таким же, как и раньше. Оно не менялось. Зато менялись мы. На спутниках не было лиц. Застывшие белые маски - словно бинтами их обмотали. Корович дрожал, потрясенно смотрел на небо. Виски у него побелели. Анюта сжимала голову, ее рвало на кусочки. Я подполз к ней, обнял, прижал к себе. Она успокоилась, расслабилась. Стыдно сказать, но мы уснули.
        А когда проснулись, обнаружили, что пропал Корович!
        Все оставалось как прежде, но Коровича не было! Лишь пустой конец веревки валялся в траве… Зачем он отвязался?! По нужде ушел? Я подтащил ее к себе, ощупывал (не верил своим глазам) и не мог заглотить ком, вставший в горле. Где-то рядом скулила Анюта, я схватил ее за рукав, чтобы тоже не пропала, лихорадочно озирался. Тайга была на месте, но в нескольких метрах от нас воздух рябил - как рябит воздух над костром, а еще он так рябит в раскаленный знойный день. И справа от нас рябило, и слева. И деревья рябили, и камни, и мох, облепивший пни и булыжники. Заворочалось недоумение в голове. Повышенная магнитная активность не видна визуально, мы не можем увидеть излучение, какой бы мощности оно ни было. Тогда что это такое?.. Неизвестно, до чего бы я додумался, если бы не задрал голову. Стена ущелья на данном участке была не такой уж отвесной. Крутая, страшная, бескрайняя, но обладая сноровкой и везением, мы могли бы ее покорить. Там не было ряби! Несколько террас, обросших кустами и заваленных отколовшимися горными породами. Вполне подходящая козья дорожка. Возможно, в том направлении и убыл Корович. Но
зачем?! Анюта привычно проклинала тот день, когда она со мной связалась, я пытался донести до ее сознания нехитрую мысль, что самое время превращаться в альпинистов. Мы ползли по склону, задыхаясь от страха, ожидая удара по мозгам, выпадения из реальности и, как следствие, падения с высоты. Я подсаживал ее, хватался за какие-то сомнительные уступы, помогал себе «добрым» словом. Взобравшись на десяток метров, я оглянулся. Тайга насмешливо взирала на нас. С высоты ее вид не делался добрее. Коровича нигде не было. Растворился Николай Федорович в параллельном измерении…
        Задыхаясь, обливаясь потом, мы взгромоздились на террасу… и налетел холодный ветер. Все вернулось - пропади оно пропадом! На нас неслись деревья, носимые ветром! Я повалил Анюту, накрыл ее собой. Она завизжала - свирепо, пронзительно, я в страхе отпрянул. Бес в нее вселился! Вспыхнули глаза, исказилось лицо - в нем уже не было ничего приятного, тем более сексуального, это была рожа какого-то гремлина из зазеркалья! Она вцепилась мне в горло - на полном серьезе! В ее пальцах была упругость и невероятная сила. Она сдавила мне гортань, перехватило дыхание, глаза полезли из орбит. Я брыкался, мучился нехваткой кислорода, а она давила, давила, изрыгала демонический хохот мне в лицо… Вся жизнь, как водится, пролетела грохочущим товарняком. Я уже слабел, но что-то надоумило - не дело, мол, тут помирать от рук «беззащитной» женщины, отбросил в сторону правую ногу и что есть силы ударил пяткой по внешней стороне бедра Анюты. И сразу демон вытряхнулся из нее!
        - Идиот, ну, больно же, что ты делаешь!!!
        Я скатился с нее, оттащил в сторону, где активность неизвестного науке феномена была не столь сильной. Мы лежали рядом, задыхались и уже готовы были отдать богу душу…
        Но тут случилось такое, что объяснить, с точки зрения вменяемого человека, просто невозможно. Туман густел перед глазами, голова разламывалась, но я различил какой-то шорох. Из тумана выплыли две человеческие фигуры, склонились над нами. Похоже, они спустились с верхней террасы. Незнакомцы негромко переговаривались, я слышал голоса, но хоть убей, не понимал, о чем они говорят. Их лица расплывались. Я сделал попытку приподняться - и приподнялся! Зрение улучшилось. Перед нами на корточках сидели мужчина и женщина средних лет, одетые в какие-то дырчатые прорезиненные одежды, плотные брезентовые штаны. На ногах у них были высокие кожаные сапоги и (не побоюсь этого слова) галоши! Кепки с козырьками, какие-то плотные тряпки обвивали шеи - наподобие кашне великого комбинатора. На поясах у людей висели приборы в кожаных футлярах (у меня в розовом детстве был фотоаппарат ФЭД в подобном футляре). У мужчины из-за плеча выглядывала винтовка с неуклюжим набалдашником, похожим на пламегаситель от «АК-74». Один из приборов он держал в руке и медленно вращал цилиндрическую ручку на боковой панели корпуса.
Настраивался на нужную волну? Женщина смотрела на меня - спокойно, с умеренным любопытством. Красавицей года она точно не была. Оспинки на подбородке, съехавшие к переносице маленькие глаза, рыжеватые волосы выглядывали из-под шапки.
        - Проводите магнитную геологоразведку, товарищи? - прошептал я. - Вы мне не мерещитесь?
        Мужчина поднял голову, посмотрел на меня, потом на женщину. Спутница что-то прошептала ему на ухо. Мужчина понимающе кивнул, пристегнул прибор к поясу.
        - Вы кто, господа? - заволновался я. - Бродяги, рейнджеры, охотники за привидениями?.. - Я вытягивал руку, чтобы их потрогать. И, кажется, удалось. Прорезиненная ткань оказалась на ощупь прорезиненной тканью. - Помогите нам, господа… Мы тут с подругой в ловушке, знаете ли, ума не можем приложить, как из нее выбраться…
        Женщина тихо смеялась, а мужчина укоризненно качал головой и посматривал на нас в высшей мере неодобрительно. Я что-то еще шептал, но приступ яростной боли просто выбил из меня последние крохи сознания. Впрочем, иногда оно возвращалось. Мужчина поддерживал меня под руку, мы брели по каким-то каменным завалам, мимо проплывали холмы, поросшие редкими деревьями. Я был точно пьяный - иногда шел, иногда он волок меня за шиворот. Иногда мы останавливались, он активировал свой прибор и что-то изучал в переплетении шкал и стрелок. А я от нечего делать разглядывал странное оружие, висящее у него за спиной, - похожее на карабин, но снабженное тяжелым «пламегасителем» и каким-то загадочным баллоном под затворной рамой. «Так вот ты какая, турбо-плазменная винтовка…» Иногда мы меняли направление, обходили сомнительные зоны. За спиной раздавалось кряхтение, кто-то жалобно поскуливал. Я хорошо запомнил последнюю мысль: что я уже на пределе, еще несколько шагов, и я свалюсь замертво, и никакая сила меня не поднимет. Так, собственно, и случилось…
        День еще не кончился. Я очнулся, когда солнечный луч полоснул по глазам, уселся в мягкую траву. Пели птицы, приятный ветерок освежал кожу, в голове творился сущий винегрет. В трех шагах зеленела дубрава, ущелье пропало - о нем напоминала лишь каменная гряда на востоке метрах в семистах. Мужчина с женщиной пропали. А они вообще были? Рядом со мной сидела пятнистая Анюта и занималась «самоощупыванием». Больше всего ее волновал опухший подбородок - следствие бесславного падения. Синяк на скуле смотрелся не очень эстетично. Но лично меня он не напрягал.
        - О, боже, - хрипло сказала она, покосившись в мою сторону.
        - Ага, зайчик уже проснулся, - проворчал я, подполз к ней на корточках и обнял. Она стоически выдержала мои телячьи нежности, только пискнула, когда я потерся о ее щеку своей стальной щетиной.
        - Везучие мы с тобой… - Она оттолкнула меня, упала на спину и уставилась отрешенным взором на ползущее по небу облачко. - А Николаю Федоровичу не повезло… - Она скорбно поджала губки. - Ты знаешь, я плохо помню… Но вроде были два ангела, они вывели нас из этой геенны…
        - Это были не ангелы, - возразил я. - Мужчина с женщиной промышляли в том районе, о котором лучше не вспоминать. Дичь, согласен, откуда они взялись? Сталкеры, геологи, черные копатели? Знали безопасные участки, по которым нас и вывели… Скромные они, - заключил я. - Ушли, не дождавшись благодарностей.
        - Это ангелы, - стояла на своем Анюта. - Кто сказал, что ангелы должны быть с крылышками? Они принимают облик, соответствующий обстановке. А ты, Луговой, жалкая ничтожная личность. Какого хрена ты ударил меня по ноге? - Она потерла бедро и поморщилась. - Теперь болит, ходить не смогу…
        - Ты ничего не помнишь? - Я почувствовал, как моя физиономия вытягивается от изумления.
        - Что я должна помнить? - она насторожилась, а когда я с некоторыми колебаниями решил ответить, возмущенно замахала руками. - Стоп, приятель, заткнись. Не хочу слушать ничего такого, что испортило бы мне настроение. Мы уже ушли из этого страшного ущелья?
        - Нас ушли…
        У нас не осталось ничего - ни оружия, ни ножа, ни еды. Мы отправились на юг краем леса. Я вооружился увесистой жердиной, положил ее на плечо. Я старался не думать о том, что было несколько часов назад. Чем меньше знаешь, тем больше подозреваешь. А я не хотел пока выстраивать фантастические гипотезы, и все попытки Анюты завести беседу на «пройденную тему» пресекал самым грубым образом. «Мирно» переругиваясь, мы прошли пару верст и уже собрались передохнуть, как вдруг она схватила меня за рукав и задышала так, как дышат женщины за мгновение до оргазма. Мы сели на корточки, гусиным шагом добрались до опушки и заняли наблюдательную позицию за поваленным деревом.
        Гряда на востоке заметно приблизилась и подросла. До нее было метров триста. Серые монолиты тянулись в небо, ясно освещались уходящим на закат солнцем. А под пятой гряды расположилось компактное поселение! Мы недоуменно протирали глаза. Анюта плотоядно заурчала, стала бормотать, что наконец-то добрались. Но я бы предпочел не спешить с выводами. Попасть к человеческому жилью, откуда можно связаться с местными властями, было нашей приоритетной задачей, но что-то в увиденном меня настораживало. Поселок занимал небольшую площадь и со всех сторон, за исключением восточной, был опоясан высокими бревенчатыми стенами. На изгибах стен выделялись прямоугольные сторожевые башни. Отдавало глухим Средневековьем… Каратаю, конечно, далековато до современных технологий, но чтобы строить бревенчатые стены… Анюта тянула меня за рукав, канючила, а я не мог определиться - лежал, одолеваемый сомнениями, всматривался. Не походила эта штука на мирную пейзанскую деревню - невзирая даже на стадо коров, пасущихся на южной оконечности «укрепрайона». На стене периодически появлялись люди. За стеной просматривались крыши
зданий, облицованные катаным железом. Да и стены, если присмотреться, не везде были деревянные. Их усиливали, накладывали металлические заплатки, обвешивали гроздьями металлолома, что смотрелось довольно «футуристично» и нелепо. Скала, в которую упирался поселок, тоже не была однородной и однозначной. Чернели отверстия - то ли природные пещеры, то ли люди их вырубили. Если пристально всматриваться, можно было разглядеть веревочные лестницы…
        Я слишком долго предавался сомнению - у Анюты не выдержали нервы.
        - Всё, хватит, пойдем. - Она поднялась и засеменила через поле. Я крикнул на нее, что за самодеятельность? Она отмахнулась, побежала вприпрыжку, увязая в высокой траве. Жар ударил в голову, я бросился за ней. Словно чувствовал! Она обернулась, разглядела «аномалии» в моем лице, прибавила прыти! И тут я споткнулся - и не успей сгруппироваться в полете, переломал бы все кости. Сделал кувырок, поднялся, машинально покосившись - обо что я там споткнулся. В траве белел… человеческий скелет. Черепок жизнерадостно скалился. А в двух шагах еще один - такой же жизнерадостный. Мне дурно стало. Куда мы собрались?!
        - Стой, Соколова!!! - завопил я дурным голосом. - Убьют!!!
        Но она уже плохо соображала, что делает. Бежала по полю, махала руками, что-то радостно кричала. И даже очередь из крупнокалиберного пулемета не сразу ее отрезвила! Стреляли из сторожевой башни, я видел вспышки в черноте проема. Очередь была предупреждающей. Пули взрыли землю метрах в десяти перед Анютой. Она не поняла, в чем дело, продолжала бежать. Вторая очередь пронеслась над ухом. Она закричала, упала. Я помчался зигзагами, и пулеметчик перенес огонь на меня. Он перестал предупреждать, бил на поражение. Пули срезали метелки травы. Я не выдержал, упал, покатился. Сцапал в охапку Анюту, которая норовила подняться, - и когда эти бабы чему-нибудь научатся?!
        - Лежи, дура!
        - Эй, не стреляйте, мы с миром!!! - визжала она, вырываясь из моих рук. - Вы что, не видите, у нас нет оружия!
        Я перехватил ее в талии, рывком поднял, перебросил в соседнюю рытвину - и там, где мы только что лежали, поднялась цепочка разрывов!
        - Отползай! - прокричал я. - Еще не поняла?
        Это так сложно - понять. Вращала глазами, хрипела что-то несусветное. Мы отползали, а пулеметчик продолжал оттягиваться, да еще и выкрикивал нецензурные комментарии. Потом к его голосу присоединился другой, начал отчитывать стрелка за тупое расходование боеприпасов. Мы ползли, глотали землю, обнимали бугорки.
        - Пусть идут себе с миром! - разорялись на стене.
        - Пусть в задницу идут! - гаркнул пулеметчик и послал заключительную очередь, не достигшую, слава богу, цели. - Шатаются тут, понимаешь, всякие!..
        Мы ввалились в лес. Анюта налетела лбом на молодой дубок, стекла по стволу, заплакала. Я подхватил ее под локоть, поволок в чащу. Мы лежали под корневищем вывернутого дерева, отходили от стресса. Анюта обняла меня за плечо, что-то заискивающе урчала, смотрела виновато. Отлегло от сердца - обошлось.
        - Плохо быть бестолковой, Соколова? - Я гладил ее по слипшейся головке.
        - Прости, я, кажется, спортачила малость…
        - Малость? - возмутился я. - Объясни, зачем тебе голова? Чтобы язык из нее показывать? Радуйся, Соколова, что мы не добежали до стены. Держу пари, что подступы к поселку заминированы. Вот бы красиво ты смотрелась парящей в воздухе!
        Мы потихоньку успокаивались. Временами я выглядывал за деревья. Из поселка никто не побежал за нами - что отчасти подтверждало мою версию. Анюта заявила, что начинает привыкать к этой свистопляске. С каждым разом ей требуется меньше времени, чтобы оправиться от потрясения. Стала чесаться, жаловаться, что у нее завелись вши. А я пытался ей растолковать свое видение произошедшего. Проживают в деревне никакие не людоеды и не любители пострелять по безоружным людям. Просто жители поселка любыми способами охраняют свою собственность от посягательств извне. О подобном феномене я слышал еще в прошлом году. Кажется, в концлагере Саула кто-то об этом рассказывал. Много лет назад власти Каратая прошлись огнем и мечом по мирным поселениям. В общей массе крестьяне смирились с «центральной» властью и всеми вытекающими отсюда последствиями. Но были и гордые экземпляры - не признавали никакой власти. Вооружались, сбивались в группы, объединялись семьями, десятками семей, сотнями семей. Уходили в леса, в горы, вели борьбу с бандами, карателями - только за то, чтобы их оставили в покое, дали жить и работать.
Многие подобные поселения власти разгромили, но были и такие, что оказались «официальным» структурам не по зубам. В конце концов их оставили в покое. Возможно, прилепившийся к горам поселок и был одним из подобных образований. Большая милитаризованная семья, любой чужак рассматривается как опасность, а значит, всех чужих следует убивать. По тревоге в ружье становится все население - от мала до велика, включая женщин и стариков. В случае штурма бьются до последнего, так воспитаны. Трофеев у захватчиков не будет - потому что выжившие все сожгут. В случае минометного обстрела население укрывается в специально вырытых бомбоубежищах или горных пещерах. Подвергать это дело атаке в корне бессмысленно - пользы никакой, а потери у наступающих будут ужасные. Можно не сомневаться, что в подобных образованиях у жителей тонны оружия, боеприпасов, амуниции (каналами поставки обзавелись), и военная подготовка ничуть не уступает умению пахать, сеять и добывать животную пищу.
        - Безопасность прежде всего, - заключил я. - В некотором роде воплощение заветной мечты Троцкого о превращении страны в военный лагерь. Тебе бы не понравилось у них, Анюта. И мне бы не понравилось. Так что все в порядке. Ждем, пока обсохнут штаны, и идем дальше. И в следующий раз не лезь поперек батьки…
        Она хотела мне что-то возразить (покажите хоть одну женщину, не желающую возразить мужчине!), но вместо этого принялась зеленеть от страха. Надо признаться, слух Анюты оказался более чутким, чем мой. Краем леса топал слон. Хрустели ветки под ногами, чавкала земля. Он двигался прямиком в нашу сторону! Я безотчетно собрался скинуть автомат с плеча, но не тут-то было. Где мой автомат? Приложил палец к губам - Анюта быстро закивала: конечно, мол, и звука не издам, буду молчать, как могила. Мы перевалились через бугор, сплющились, я крепко сжал коряжину.
        Затряслись ветки, и из кустов вылупился… Николай Федорович Корович собственной неповторимой персоной! Натуральный выходец с того света! Грязный, оборванный, мертвецки бледную физиономию украшали свежие царапины и дары леса. Он ничего не замечал (неудивительно, что не слышал выстрелов), смотрел перед собой оплывшим затуманенным взором, передвигался, как несмазанный робот - шатко, валко, сильно прихрамывая. Он прошел метрах в трех от нас и даже бровью не повел. Мы недоуменно переглянулись. Я даже растерялся в первое мгновение, не знал, что делать.
        - Не спи, Луговой, - пихнула меня Анюта. - Позови его тихо по имени, чего ты ждешь?
        - Минуточку, Николай Федорович, - откашлявшись, сказал я. - Не хотелось бы набиваться вам в компанию, но, может, все-таки возьмете нас с собой? Вы так целеустремленно куда-то топаете… неубиваемый вы наш.
        Не сказать, что мои слова произвели на Коровича эффект разорвавшейся атомной бомбы. Но он остановился, помедлил, тяжело вздохнул, как бы говоря: ох, и надоели вы мне. Повернулся, уставился на нас отсутствующим взглядом. Ни одна морщинка не дрогнула в лице. В глазах застыло печальное библейское спокойствие, и смотрел он вроде бы даже не на нас, а куда-то между. Я выбросил на всякий случай коряжину, чтобы чего не подумал, приблизился к нему, обнял от избытка чувств. Анюта тоже обняла, но как-то с опаской.
        - Э-э… - слабым голосом сказал бывший офицер спецназа ФСБ и расслабился. Не сказал бы, что в его глазах поселились разум и адекватность, но смотрел он теперь мне в глаза.
        - Ты помнишь нас, Николай Федорович? - тоном доброго психиатра осведомилась Анюта.
        - Помню, - прошептал Корович. - Но плохо…
        - Ты где был, блин? - возмутился я. - Развязал веревку, тупо пропал!
        - Где был, не знаю, что делал, не помню, - механически забормотал Корович, опустив глаза в землю. - Не спрашивайте меня, все равно не скажу… это было… нет - не спрашивайте… Это было… - нет, не скажу…
        Он стащил с головы шапку, и мы похолодели. Его голова была сплошь белой - он полностью поседел за несколько часов. Глаза Анюты наполнились мистическим страхом, она попятилась, непроизвольно перекрестилась. Я тоже почувствовал желание собрать пальцы щепотью и осенять себя крестным знамением, пока не полегчает. Но я поборол позыв, перекрестил пальцы на ноге, отчего почувствовал немедленную судорогу. А Корович растянул небритые губы в блаженную улыбочку и начал что-то беззвучно бормотать, шевеля губами. Он определенно тронулся рассудком. Видел то, чего не видели другие. Мы обеспокоенно переглянулись. Психиатрическая клиника под занавес путешествия - это как раз то, что нам не хватало.
        - Ты будешь психотерапевтом, а я сиделкой, - шепнула мне Анюта, хватая Коровича под локоть. Он промычал что-то нечленораздельное.
        - Надеюсь, ты не возражаешь, если мы пойдем вместе? - мягко спросил я. - Или у тебя свои планы? Большой, большой секрет?
        - Делайте, что хотите… Мне все равно…
        Места, по которым мы шли, не отличались разнообразием флоры и фауны. Мы старались не отдаляться от опушки - держались поближе к просвету. Очередной безумный день подходил к завершению, и было очень интересно, где мы проведем ночь. Корович медленно шел (временами сбиваясь с траектории), он почти не разговаривал, односложно отвечал на наши наводящие вопросы, а однажды вспылил - отстаньте от него, дайте ему побыть наедине с собой, неужели это так сложно? Погрузился в свой запутанный внутренний мир, и нас с Анютой в этом лесу осталось только двое.
        Тайга густела, и в один прекрасный миг мы обнаружили, что от горного кряжа на востоке не осталось и следа. Тайга давила, опушка леса превратилась в поляну, и вскоре нас со всех сторон окружил суровый девственный лес - хвойный, мшистый, с плотным кустарниковым подлеском. Сюрпризы продолжались. Что-то шевельнулось на толстой ветке, поползло, обнимая ее - то ли змея, то ли что… Спрыгнуло на землю и юркнуло за ствол. Двуногое создание в лохмотьях. Как нам надоели эти лешие, кикиморы, водяные. На всякий случай я сжал покрепче свою палку, выполняющую также роль посоха и чесалки для живота (похоже, мы действительно становились разносчиками вшей). Но оборванец не выказывал враждебных намерений, он стоял за стволом и, ковыряя грязным пальцем в носу, с любопытством нас разглядывал. Русоволосый, приземистый, с немного искривленным набок лицом и мутными глазами навыкат. Просматривалось в нем что-то… олигофренистое.
        - О, итить твою… - в сердцах прошептала Анюта. - Нашли проблему на ровном месте…
        Проблема оказалась не одна, а целых пять. Именно столько человеческих фигур объявилось в непосредственной близости. Еще один свалился с дерева, двое выпихнулись из кустарника, третий вылез из-под коряги, а последний вообще непонятно откуда взялся. Не было - и вдруг возник. Занимательное дело - в другой ситуации я давно бы уже махал палкой, прыгал с места на место и крушил бы черепа. Но сейчас я чувствовал: эти люди не опасны. Почему? С ними что-то было не так. Невзирая на то, что двое были вооружены старинными охотничьими берданками, двое - самодельными луками (особенно забавно смотрелись колчаны за спинами и «боевое» воронье крыло в голове) и ржавыми топориками, болтающимися на поясах. Только у пятого - того, что изображал змею на ветке - руки были не заняты. Он что-то курлыкнул, помахал руками, соорудив дурковатую улыбочку. Остальные дружно засмеялись, подошли поближе. С этими парнями было определенно что-то не так. Относительно молодые - все до сорока, не сказать, что физически уродливы, невзирая на некоторую неповоротливость в движениях. «Дьявол» крылся в лицах. Детские выражения на бородатых
физиономиях, плоские «блины», плоские переносицы, открытые рты, маленькие носы, непроизвольные движения лицевых мышц - такое впечатление, будто эти парни постоянно подмигивают…
        Они прохаживались вокруг нас, помалкивали, с интересом рассматривали, а мы стояли, как прибитые, только глазами вращали. Больше всех им, похоже, приглянулся Корович (у них точно не все дома, если проигнорировали Анюту) - окружили его, посмеивались, хлопали по плечу. Корович стоял, втянув голову в плечи, потом начал робко улыбаться.
        - Мать честная… - прозрел я. - Своего признали… Анюта, девочка, они ведь сумасшедшие, нет? У нас сегодня день психически неполноценных?
        - Тише говори… - шепнула она, сделав страшные глаза. - Эти люди не сумасшедшие, они всего лишь с психическими отклонениями. Интеллект им заменяет интуиция - они чувствуют, что мы не представляем для них опасности… Давай-ка и мы им подыграем - надеюсь, тебя не ломает от этого?
        Я расцвел - самой идиотской улыбочкой, какую позволяли мои актерские способности. Анюта издала дрожащее наркоманское хихиканье. На нас обратили внимание. Двое подошли. Над душой навис упитанный здоровяк с бородой Льва Николаевича Толстого и лысиной вождя мирового пролетариата. Он всматривался в мое лицо - пытливо, въедливо (в иной ситуации я бы расхохотался), потом пошамкал губами, сглотнул слюну и, сделав усилие, сказал - словно яйцо куриное выплюнул:
        - Вы… кто?
        - Заблудились… - я выплюнул ответное «яйцо». - Пожалуйста… мы не плохие… нам бы ночку провести… Еда, помыться… понимаете?… Вы же не в норе живете?
        Меньше всего наша процессия напоминала конвоирование. «Божьи люди» двигались кучкой, иногда оборачивались, делали приглашающие жесты. За ними брел, спотыкаясь, Корович, а мы с Анютой замыкали шествие. Я многого ожидал от Каратая, но чтобы такого! Да, я знал, что люди в «республике», избавленные от опеки центральной власти, выживают в группах. «Людей, как правило, сплачивают агрессивность и неразумное», - не помню, кто сказал. Банды, секты, общины, военизированные группировки, где один за всех и все за одного; даже физические уроды, растерявшие человеческий облик и опустившиеся ниже артезианских вод, сбиваются в стада. Но то, что мы увидели сегодня, было открытием… Мы вышли на поляну - здесь располагалась деревня наших благодетелей. Поляна искусственного происхождения - о чем свидетельствовали торчащие тут и там пеньки. Два ряда частокола - остроконечных бревен, врытых в землю с наклоном - опоясывали деревню по периметру. Дубовая калитка с охраной, нехитрые деревянные сооружения, стоящие довольно плотно. А главное - окружившие нас лица… Мужчины, женщины, старики. Стайка ребятишек кинулась наперерез
- мы растерялись. Но они сменили направление, промчались под носом, хохочущие, с высунутыми языками. Отстал один, совсем маленький - подошел, потрогал, уставился на нас широко расставленными глазами на лунообразной мордашке. Не понравились мы ему, сморщился, заплакал - словно кошка замяукала, побежал косолапо за своей компанией. Синдром кошачьего крика - вспомнил я редкое название болезни. Недоразвитость гортани…
        - Деревня олигофренов… - выдохнул я. - Провалиться мне на этом месте, Соколова. Разве такое возможно?
        - А что не так? - удивилась Анюта.
        - Посмотри на эти лица… Олигофрены, микроцефалы, страдающие болезнью Дауна… Это же клиника, куда забыли направить персонал…
        - А по-моему, здесь неплохо, - заметила Анюта, приветливо улыбаясь какому-то отроку, плюющемуся рябиновой жвачкой. Отрок был «немного» недостриженный - с одной стороны его голова была почти лысой, с другой курчавились соломенные волосы до плеч.
        - Это бред, - настаивал я. - Умственно отсталые плохо улавливают связь между окружающими явлениями, они не способны отделять главное от второстепенного. У олигофренов - недоразвитый интеллект. Врожденная патология головного мозга. Они - большие дети. Проблемы с выражением эмоций, мыслей, плохая речь, хреновая моторика… А главное, олигофрены в принципе неспособны к независимой социальной адаптации!
        - Значит, ты видишь то, чего нет, - парировала Анюта. - Хотя позволь тебе напомнить: олигофрения - в сущности, не болезнь, а состояние, при котором нарушена психика. Кто сказал, что умственно отсталые не могут развиваться? А если жизнь заставит? Внешне беспомощны, но каждый знает свое дело. Им нужно кормить свои семьи, защищаться от врагов, растить потомство, которому болезнь, кстати, передается генетически…
        - Кстати, не всегда, - напомнил я. - Дети у умственно отсталых вполне могут быть здоровыми.
        - Но они и не обязаны оставаться всю жизнь в деревне, верно? Вырастают, уходят… А кто-то и не уходит. Посмотри на парня, что стережет калитку. По нему разве скажешь, что у него гуси в голове?
        Здоровяк, охраняющий с двустволкой вход в деревню, действительно не производил впечатления умалишенного. Смотрел на нас угрюмо, цепко. Разговаривать он, похоже, не умел. Наши сопровождающие что-то ему сказали (речь при этом сопровождалась спонтанной жестикуляцией), он с достоинством кивнул, пропустил всю толпу.
«Надеюсь, не в западню шагаем», - с опаской подумал я.
        - А степеней умственной отсталости, - вполголоса разглагольствовала Анюта, - насколько помню, различаются три. Легкая - это дебильность. Средняя - имбецильность. Тяжелая - идиотия. Мы сами, бывает, впадаем то в одну, то в другую… а некоторые одаренные товарищи… - она уставилась в спину Коровичу, потом посмотрела на меня, - и в третью. Это не мешает нам жить и даже принимать кое-какие решения.
        Уж я-то знал об этом как никто другой. Возразить начитанной женщине (временами она сильно меня удивляла) было нечем. Солнце опустилось за деревья, и навалилась усталость. Бдительность притупилась - я искренне надеялся, что она мне сегодня не понадобится. В мутном сознании остался «гостевой» сарай, совмещенный с примитивной русской баней. В том же дворе хозяйская избушка на естественных сваях - спиленных на равной высоте деревьях. Остались в прошлом любопытствующие взгляды сельчан, цепкие ручонки, норовящие что-нибудь от нас отломить, странная каркающая речь, в которой с трудом угадывались русские слова. «Меня зовут Марат», - произнес, как от сердца оторвал, бородатый лысый здоровяк. «Робеспьер», - чуть было не представился я, но прикусил язык и назвал свое подлинное имя, а также имена сопровождающих меня лиц. «А это Дарёна, жена», - представил Марат упитанную женщину в мешковатой юбке, расшитой бисером, - вполне симпатичную, если не замечать, что глаза у нее находятся в разных уровнях и смотрят на собственную переносицу. Женщина произносила приветственные фразы (переводчика не было), кланялась, мы
тоже не оставались в долгу, восторгались уютом в сарае, очаровательными детишками, один из которых усердно проделывал дыру напильником у меня в колене. Под занавес дня я уловил из уст хозяев, что гостям завсегда рады - если гости без каверзы; щи в котле, баня топится за стенкой, ночевать можем здесь, в сарае, на циновке в углу, а развлекать пришельцев хозяевам некогда - у них куча дел.
        Я отключался - Анюта трясла меня за грудки, ворчала, что они с Коровичем уже доедают щи, в большой семье клювом щелкать не принято, и давно пора в баню, а то ей одной туда идти страшно…
        Я что-то ел, что-то пил, откровенно засыпая. Разбудило меня хищное шипение пара - Анюта плеснула воду на раскаленные камни. Я тряс головой, выбивая из нее посторонние звуки. Она смеялась, льнула ко мне - обнаженная, мокрая, говорила странные слова, стягивала с меня пропитанные грязью и потом одежды. Мы мылись каким-то необычным мылом из неведомых компонентов. Она сидела передо мной на полке вся такая хорошая, чистая, я отдавал себе отчет, что Анюта в бане - это нечто, но сподобиться на что-то большее я не мог. По крайней мере, здесь и сейчас. Она хихикала, высмеивала мою «защищенность от женских сексуальных посягательств», терла мне голову, гонялась со смехом за разбегающимися вшами - а мне было просто хорошо. И не надо было ничего другого. Потом мы дружно отстирывали одежду (Марат выделил во временное пользование «каторжные» штаны и рубахи). Я отправился развешивать ее в предбанник - мне необходимо было глотнуть свежего воздуха - а Анюта осталась, сказала, что будет ждать. Плеснула воду на камни, и я пулей умчался из душного ада в набедренной повязке из двух мочалок…
        С улицы доносился приглушенный говор. Я развесил одежду и выглянул во двор. Практически стемнело - остатки вечера растекались по двору белесой пастелью. На завалинке перед сараем сидели Корович с кем-то из сельчан, они вели задушевную беседу. Мне стало любопытно, я прислушался. До говорящих было несколько шагов, всё прекрасно было слышно. Собеседником Коровича оказался тот самый угрюмый парень, что впустил нас в деревню. Не таким уж немым он оказался. Собеседники курили по очереди длинную несуразную цигарку - осторожно перехватывали, держали «раструбом» вверх, жадно затягивались. Я почувствовал обильное слюноотделение - двое суток во рту не было никакого табака…
        - Да ить не видал ты, брат, никакого бога-то, - гортанно, с длительными паузами выговаривал абориген. - Откеда взяться-то ему в краях нашенских - богу твоему?.. У нас в обчестве-то никто, чай, не молится, а в прочих… да пушшай хоть лбы порасшибают, се равно нету тута никакого бога… Аки сколько лет живут люди - не-е, не встречали… Ни тогда, ни таперича…
        - А я говорю тебе, Ерофей, есть… - с религиозной страстью бормотал Корович. - Явилась мне эта сущность - вся светлая, пронзительная, я словно бы взмыл над собой, поплыл над скалами и деревьями, а он со мной разговаривал, спрашивал меня…
        - Да ты никак про Айгарач речь заводишь? - насторожился собеседник.
        - Ну…
        - Не ходют наши туда, - помедлив, сообщил Ерофей. - Злыденское это место, гиблое, дурак ты человек, если сказываешь такое… А вот имеется мнение у знающих, что сам дьявол тама поселился, водит пеших за нос, стращает, жутит, ветрами разными дует, а потом засасывает запросто в геенну свою огненную…
        - Да пойми, - горячился Корович, - не может там дьявол поселиться - зачем ему там селиться, если люди туда не ходят? Для кого стараться? Надеяться, что раз в год пройдут заплутавшие, вроде нас?
        - Так вроде и богу тогда незачем, - с убийственной сермяжной рассудительностью изрек селянин. - Чего бы он куковал тама, как Соловей-разбойник?.. Ты, мил человек, не оттудова пляшешь. Забудь про Айгарач и не поминай ты о нем никогда. Нет тама ни бога и ни дьявола…
        - А что тогда? - упорствовал Корович. - Я такого напереживался…
        - Есть и вот еще объяснение… - Ерофей подался к собеседнику и понизил голос, а я за косяком напряг «слуховой аппарат». - Сказывают люди, мол, неспроста в Айгараче напасти эти творятся… И творятся уж, поди, не сотню лет… Не знаю, как объяснить-то тебе, неучу, шоб ты понял… И то, что пропадают тама люди, а коли выживают, то блажь такую несут, словно белены объелись - вот как ты в точности… В общем, сказывают, в одной из пещер тамошних, ну, или в кривулине какой, есть дорога в мир иной…
        - В параллельный, что ли? - криво усмехнулся Корович.
        - Ну, не знаю, какой уж он там… Ежели разбираешься, можно, дескать, зайти и… отправиться в дорогу долгую… А коли ни рыла в этом, то хоть как тебя затащит - и каюк… Оттого и бесится там в окрестностях чертовщина - дерева чернеют, звери-птицы десятой дорогой обходят, народ как сквозь землю проваливается…
        - Да это фантастика… - криво усмехнулся Корович и как-то стыдливо замолчал. Говорящий «бог», ведущий с ним задушевные беседы, - стало быть, не фантастика.
        - Это еще что… - Ерофей входил в раж, глаза у него поблескивали (по-видимому, табачная смесь была с «секретом»). - Вумные-то люди по секрету страшному сказывают, будто за долиной Ветров в распадке Бушующих Духов есть тропина в… не поверишь - в самое что ни на есть Беловодье… И в былинный Вирий… Но учти, далеко не всякий попасть туда сподобится, не найти это место, знать обязан, где оно есть, а коли и найдешь, то пройти все равно не сможешь - это только Посвященным да Избранным по уму…
        - Ну, ты и гонишь, Ерофей… - недоверчиво качал тяжелеющей головой офицер спецназа. - А Шамбалы у вас тут, случайно, нет под боком? Объясняю, это местечко, где сидят Великие Учителя, которые продвигают эволюцию человечества. Там и Мессия грядущий родится… Правда, ищут его по незнанию в разных там Гоби, да Гималаях - а может, в Каратае следует хорошенько поискать?..
        Они продолжали свой «религиозно-мифологический» спор, а я оторвался от косяка, потер зачумленную голову, в которой шевелились разные мысли. Неужели я дошел до той кондиции, когда абсолютный вздор принимаешь за гипотезу? Каратай - местечко уникальное, но история с «вратами в параллельное измерение» - это чересчур. Всему положены пределы. Я должен выгнать из головы все услышанное, но оно цеплялось клещами за сознание, оставляя отметины. Откуда взялись мужчина и женщина - в странном одеянии, вооруженные странным оружием, оснащенные странными приборами? Они прекрасно знали, как можно обойти участки, на которых сносит крышу. Были снисходительны, проявили участие и сердобольность, пожертвовав своим временем ради спасения из беды незнакомых людей. ОТКУДА они пришли? На местных не похожи. На гостей из «далекой» России - тем более. Можно, конечно, допустить, что эта парочка нам с Анютой пригрезилась, и все ощущения, в том числе тактильные, нас обманывают, но тогда возникают другие вопросы. Парочка не пригрезилась. Или прав Ерофей - не стоит думать об этом? Но ведь данная тема рано или поздно снова вылезет,
кто бы сомневался?
        Судя по всему, я все-таки избавился от душевного груза. Скрипела и попахивала жесткая циновка в углу сарая. Горячее женское тело обернулось вокруг меня, как лиана вокруг секвойи.
        - Коровича не жди, он уснул в остывшей бане… Пусть спит, нам и без него хорошо, правда?
        Я не обманул ее ожиданий. Ночная мгла расползалась по «деревне олигофренов», было слышно, как за неплотно подогнанными досками бубнят полуночники, раздавались забавные гортанные голоса, лаяли собаки. А у нас с Анютой в сарае царила полная сексуальная идиллия. Я уже подумывал, что пора бы подкорректировать расписание наших постельных сражений (в сторону, понятно, увеличения). Мы лежали, тяжело дыша, разбросав колючие покрывала, я чувствовал себя прекрасно - гладил выступающие места ее приятного на ощупь тела, ждал, когда она, наконец, начнет ворчать. Ведь Анюта ворчит постоянно. Конечно же, дождался. Она стала жаловаться на неуверенность в завтрашнем дне, на свой грядущий статус вечной пленницы (и это при самом благоприятном раскладе), о том, что в потерянной сумочке остался менструальный календарь, а сама она держать в памяти такие сложные цифры не обучена. А после трех «раундов» - с категорическим отсутствием «средства защиты от детей»… Короче, все пропало. Ужас. Ведь мужчинам нужно только одного, но не жениться. А ей так хотелось бы серьезных отношений… На мой резонный вопрос: зачем? -
недоуменно пожала плечами - хрен его знает, товарищ майор.
        - Ладно, - расщедрился я. - Теперь, как честный человек, я просто обязан проявить к тебе марьяжный интерес.
        - А это еще зачем? - встревожилось мое сборище противоречий.
        - Как зачем? Жена - одна из важных вещей в хозяйстве. Ты забыла про наше чувство?
        - Чувство?.. - Она испугалась, открыла рот, в который нечаянно залетела «ворона». - Какое еще чувство?
        - Большое и светлое, - я еле сдерживал хохот, - на почве общих интересов, взаимного доверия и дружеской привязанности. Мы спать с тобой будем или еще чем-нибудь займемся?
        Она спала, а от меня сбежал Морфей - как последняя электричка. Я ворочался, думал о разном. Об ущелье Айгарач с его «параллельным миром», о сказочном острове Вирии, о Беловодье - легендарной стране свободы из русских преданий. На Вирий улетают птицы зимовать. Ключи от Вирия хранились сначала у вороны, но ворона - та еще
«ворона», прогневила богов, и ключ с почетом вручили жаворонку. Почему и в нашем веке популярен магический обряд - погребение птичьего крыла в начале осени? Славяне верили - в Вирий уносятся души зверей, добытых охотником. И держат там ответ перед «старшими»: как поступили с ними люди. Охотник должен быть признателен зверю, давшему ему шкуру и мясо, не издеваться над ним, не причинять лишних страданий. Тогда отпустят «старшие» зверя обратно на Землю, он снова родится, и не переведутся на Земле звери и птицы… Прародители всех животных обитают на Вирии (представляю, какой там Вавилон), это остров Седьмого Неба - где-то между Шестым и Восьмым…
        Беловодье - тоже как-то маловероятно. Ассоциируется с Вирием. Страна Запретная, страна чудес, белых вод и высоких гор, светлых духов и живых богов. Именно там текут с неба молочные реки с кисельными берегами. Образ Беловодья переплетается с образом невидимого града Китежа. У бегунов существовали многочисленные
«путеводители» - в зашифрованной иносказательной форме описывали путь в Беловодье. Где ее только не искали, эту страну. И в Китае, и в Америке. Рерих утверждал, что легенда пришла от алтайских народов и связана с буддистскими преданиями о Шамбале. Вода там белая, круглый год тепло, природа обалденная, счастье на каждом шагу, люди живут в Беловодье, сколько хотят и сколько им нужно. Время для них остановлено…
        Белая вода… Но если она течет по камешкам, а камешки - это мрамор и кальций, то вода и будет казаться белой. Почему во многих долинах Каратая круглогодично мягкий климат (дикость для данных широт)? Сквозит из Беловодья - где тоже очень тепло? О чем я думаю?
        Мы уходили из гостеприимной деревеньки рано утром, с первыми петухами. Разбудил нас Корович, еще не оклемавшийся от своего «фирменного» потрясения, но изрядно удивленный, каким это образом ему удалось уснуть в бане и почему его никто не разбудил, чтобы положить между нами в сарае. «Отставшие в развитии» аборигены, наладившие быт и оборону таким образом, что оставалось только поражаться, совали нам котомки с продуктами, желали удачи. Мы уходили тронутые, смущенные, не зная, как благодарить. Марат пытался объяснить дорогу, но речь у него была своеобразна, мысли метались. Мы уяснили, что нужно идти на юг, и где-то там будет Грозовая долина, в которой сидит наместник «царя» с погонялом Триглав. В долине связь с авиабазой в Журавлином и с Тарбулы - резиденцией самого Благомора (последнюю мысль пришлось додумывать самостоятельно). Дельный совет мог бы дать Ерофей, занимавший в классификации Анюты одну из «верхний» позиций, но Ерофей в этот ранний час еще спал.
        Мы покинули деревню и двинулись на юг. Через час мы вышли на дорогу. Самую настоящую дорогу - мощенную щебнем, предназначенную для автомобильного транспорта. Это было первое знаменательное событие. «Голосовать», впрочем, было бессмысленно - машины не ездили. Мы пересекли проезжую часть и отправились дальше - благо лес был разреженный, в нем хорошо дышалось и приятно пахло. Второе знаменательное событие! Корович, перешедший в разряд отстающих, внезапно с шумом выпустил воздух, согнулся, хлопнул себя по коленям, а когда распрямился, взор у него был ясен, а речь адекватна.
        - Фууу… - сказал он. - Отпустило, вот же едрить-копать…
        Демону наскучило держать Коровича за горло, и он покинул надоевшее тело. Новость была воспринята с ликованием. Анюта бросилась Коровичу на шею.
        - С возвращением, Николай Федорович, - прочувствованно сказал я. - Безумно рады видеть тебя в наших рядах. Отныне никаких косяков, верно?
        - Но ведь было что-то, не могло нам присниться? - посмотрел он на меня как-то виновато. - Ладно, запретная тема, больше к ней не возвращаемся.
        Он глянул на меня свысока и размашисто зашагал вперед - к просвету, за которым просматривалась поляна. Мы с Анютой пожали плечами и зашагали за ним. Он вышел на поляну и словно споткнулся. Постоял, затем попятился, побежал, стараясь не шуметь, обратно. В глазах Коровича застыл испуг.
        - Михаил Андреевич, там леший сидит на пеньке. Настоящий леший…
        - Отпустило, говоришь? - заметил я с сомнением.
        Корович вспыхнул:
        - Да голову даю на отсечение, сам посмотри…
        Что-то было в его словах - задевающее чувствительные струны. Мы оставили Анюту охранять тылы, а сами стали подкрадываться. На одиноком пеньке посреди живописной цветочной поляны спиной к нам сидело маленькое существо. Расписные лохмотья укутывали тщедушное тельце. Оно сидело неподвижно. Существо при этом не было манекеном или пугалом - о чем свидетельствовала мерно вздымающаяся спина. Существо дышало. Я выразительно посмотрел на Коровича. Корович сделал отсутствующее лицо - дескать, сам разбирайся, мы теперь в мистику не верим.
        - Может, не стоит бередить лихо? - прошептала в затылок Анюта, которой, в общем-то, не разрешали подходить.
        Я показал ей кулак. Ага, сейчас все бросим, на цыпочках обойдем это чудо, дабы не тревожить его покой. Если откровенно, с некоторых пор меня нешуточно донимал вопрос: существуют ли в природе НАСТОЯЩИЕ лешие? Я покосился под ноги - никакого оружия. Ладно, сойдет и кулак. Набрался храбрости, вышел на поляну.
        - Эй, приятель…

«Дух» из русского фольклора буквально рухнул с пенька! Засуетился, завозился, наступил на свои же лохмотья, упал. Покатился колобком, да, видно, разглядел меня, поскольку прекратил совершать нелепые движения и уставился на меня сверкающими глазами. Свалился с головы импровизированный капюшон с заплетенными в ткань веточками побегов. Засиял на солнце глянцевый череп коротышки. Это, видимо, и было третье знаменательное событие.
        - Степан… - отвесил я челюсть от изумления.
        Уже подбегали остальные, не зная, что и сказать, а коротышка внезапно рухнул на колени, поднял ручки, сжатые в замок, благоговейно воззрился в небо.
        - Я знал, о Боже, что ты прислушаешься к моей молитве. Спасибо тебе огромное… Ну, пока, до встречи… Всевышнему я молился перед вашим появлением, - объяснил он свой неординарный поступок. - Просил, чтобы не оставил меня одного. Так он вас прислал…
        - Никто нас не присылал, - покосился зачем-то через плечо Корович. А Степан безудержно взвыл, бросился мне на шею. Повисел, спрыгнул, перескочил на Коровича. С Коровича на Анюту, облобызал ее в зардевшиеся щеки, слетел на свой пенек и сразу стал смиренным паинькой.
        - Наврал я вам, господа, - признался он покаянным тоном. - Никогда я не был крупным удачливым бизнесменом. И в федерациях никогда не заседал…
        - А кем ты был? - расхохотался я. - Сурдопереводчиком в барокамере? Владел лавандовой фермой? Матрасной фабрикой?
        Коротышка не обиделся.
        - Степан Заболотный! - он презрительно фыркнул и сделал широкий жест короткими руками. - Артист не столь оригинального жанра - получать подзатыльники от похмельных клоунов! Восемь классов образования, отвратительный характер, саркастическое отношение к себе и окружающим. Цирковая семья, папа кроха, мама кроха - ну, и сын… конечно, в папу. Из цирка вылетел в прошлом году, чуть не посадили за драку… Поработал сторожем в зоопарке, но это было так смешно, звери хохотали, как припадочные…
        - Ты умеешь драться? - не поверил я.
        - Я много чего умею, - с важным видом сообщил коротыш. - Умею фокусы показывать. Вот такой, например… Оп-па! - Коротышка сделал круговое движение руками и показал нам самое настоящее большое и зеленое яблоко. - А теперь вот так. - Повторил круговерть в другую сторону, и яблоко пропало. Голые по локоть руки, и больше ничего.
        - Минуточку, - насторожилась успевшая проголодаться Анюта. - Откуда у тебя яблоко?
        - Вот же глупая женщина, - рассердился карлик. - Нет у меня никакого яблока. Откуда оно возьмется? Это фокус, понимаешь?
        - Да было яблоко! - возмутилась она. - Ты жулик! Давай делиться!
        - Ну, вот Матрена неверующая… - Коротышка стащил с себя лохмотья, оставшись в собственной изодранной до дыр одежде, и потряс «маскарадное» облачение. Никакого яблока оттуда не вывалилось. - Повторяю для необразованных - это фокус. Такими яблоками, знаешь ли, дорогая, сыт не будешь.
        - Подождите со своими фокусами, - поморщился Корович. - Объясни нам популярно, Степан, какого хрена ты здесь, а не на том свете?
        Рассказ Степана много времени не отнял. Одним из немеркнущих его достоинств было умение надолго задерживать дыхание в воде. Рухнув в озеро, он камнем пошел на дно и уже на дне обнаружил, что ни одна пуля его не задела. Он решил и дальше придерживаться того же. Сообразил, что кем бы ни были те демоны, выбежав на берег, они начнут стрелять по воде. Он начал перемещаться, хватаясь за коряги, устилающие дно. За спиной стреляли, пули рисовали забавные черточки в толще воды, но Степана там уже не было. Он вынырнул в стороне, в зарослях камыша. Округа сотрясалась от автоматных очередей (это мы с Коровичем давали жару), а Степан такой далекий от военного дела, да и страшно, когда… страшно, словом, сорвал пустотелую тростинку, ушел под воду, выставив ее на поверхность, и просидел так бог знает сколько времени. Выполз на берег абсолютно без сил и сразу же лишился чувств. Очнулся - темно, жутко, лихорадит. Начал выбираться из прибрежных зарослей, а тут какая-то возня - темные личности, плотоядно урча, чего-то делали (полагаю, это гоблины разделывали труп Дмитрия Сергеевича, но я не стал вставлять свои
ремарки). Увлеклись, а рядом валялось какое-то тряпье. Степан продрог настолько, что уже не разбирался в фасонах одежды. Подкрался, схватил и давай чесать, только пятки засверкали. Если и преследовали его, то недолго. Жуткий страх гнал коротышку. Он не заметил никакой сектантской деревни в стороне от кряжа. Бежал по темноте, потом стащил свою одежду, нацепил зловонное тряпье, отплясывал ламбаду, чтобы согреться, нашел какую-то нору, натаскал лапника… Утром натянул просохшую одежду, сверху эти тряпки в качестве камуфляжа и потащился в южном направлении - хоть куда, хоть в рабство, но лишь бы не в этот ужас… Ущелье Айгарач? А что, на нем написано, что ущелье называется Айгарач? Ну, была какая-то дырка в земле, а перед ней деревня, но побоялся коротышка в нее заходить, нырнул в расщелину… Ну, да, припоминает, были какие-то черные деревья, ветерок задувал…
        - Минуточку, минуточку, - перебил я. - Ты хочешь нас уверить, что безнаказанно прошел через ущелье Айгарач и даже ухом не повел?
        - А в чем проблема? - не понял Степан и как-то засмущался, когда все трое сцепили брови и пристально на него уставились. - Дырка как дырка. Ну, померещились мне там пару раз какие-то крики, с кем не бывает…
        - Чудеса, - развел руками Корович. - Наш новый друг невосприимчив к магии.
        - К какой еще магии? - удивилась Анюта. - Магии не существует.
        - А кто видел двух ангелов? - рассмеялся я.
        - Так то ангелы, - растерялась она. - Но не магия же…
        - Ты видела ангелов? - насторожился Корович. - А ну-ка поподробнее с этого места…
        - Воистину, Николай Федорович, - сказал я за Анюту. - Пролетала парочка. Мы тебе когда-нибудь расскажем, но только не сегодня…
        - А у вас тут клиника, - изучив наши сложные лица, обнаружил Степан. - А я-то думал, что это только меня переклинило на позывах к Всевышнему… Кстати, господа, вы не станете возражать, если я вольюсь в ваш утомленный коллектив? Осточертело, ей-богу, шарахаться одному. И кушать хочется, не могу уже смотреть на эти лекарственные корешки…
        Всю оставшуюся дорогу Анюта ворчала, что она точно видела зеленое яблоко, и пусть ее не держат тут за набитую дуру. Мы прошли несколько верст, углубляясь в лесной массив. Дважды переходили грунтовые дороги. Большая деревня осталась на востоке. С некоторых пор я стал внимательно прислушиваться к интуиции. Последняя долго думала и неуверенно сообщила, что на моем месте не стала бы заходить в деревню. Анюта, уже однажды обжегшаяся, деликатно помалкивала, Корович, лишенный интуиции, призывал немедленно отправиться к людям. Степан высказывал противоречивые идеи. Но все замолкли, когда ветер с юго-востока принес звуки отдаленного боя. Помрачнели, лежали - слушали. Трещали автоматы, прозвучали несколько глухих разрывов. Это было что-то новенькое. А не слишком ли мы спешим воссоединиться с местной цивилизацией? - красноречиво говорили взгляды людей. Из деревни выехали несколько машин (одна определенно была грузовая), взобрались на косогор и исчезли в восточном лесу. Недобрые мысли шевелились в черепе. Мы двигались дальше со всеми мерами предосторожности и вскоре выбрались к большому ромашковому полю.
Дорога слева, дорога справа - перпендикулярно первой. Возможно, это была одна дорога, огибающая поле. На юге лес - до него не меньше километра. Выходить на открытое пространство мы посчитали неразумным и решили обойти поле с востока, не сильно отдаляясь от опушки. Но все текущие планы сорвали звуки автомобильных моторов. По дороге с юга нам навстречу кто-то ехал! Принимать решение нужно было срочно. Мы оставили в лесу оробевших Анюту и Степана, дав последнему «лицензию» на применение физического воздействия, если Анюту куда-то понесет, а сами с Коровичем бросились к дороге и залегли в канаве, заросшей репейником. Намечалось четвертое знаменательное событие…
        По дороге в нашу сторону, подпрыгивая на ухабах, катили три джипа. Явно не
«паркетники» - суровый таежный вариант с полуметровым клиренсом и мощными кенгуринами. Водители спешили. До колонны оставалось метров шестьсот, когда раздался дребезжащий стрекот, и над южным лесом зависла черная точка. Она росла, дребезжание делалось настырнее - и вскоре превратилась в стальную стрекозу, типичного представителя «малой авиации». Вертолет уверенно шел на цель. Отчетливо выделялась яйцеобразная черная кабина, сверкали на солнце полозья. «Ка-26», определил я по контурам. Маневренный, быстрый. Используется где угодно - от опыления полей до разгона несанкционированных демонстраций. Hoodlum, «хулиган» - по классификации НАТО. Кажется, в Улан-Удэ производили эти штуки. Зашевелилось тело в кабине, пришла в движение выносная консоль. Поравнявшись с колонной, пилот направил машину вниз. Забился в припадке крупнокалиберный пулемет!
        - Эй, вы что! - орала из леса Анюта. - Жить надоело? Возвращайтесь!
        - И впрямь, мужчины! - взывал Степан. - Ну ее на хрен, эту войну!
        - Действительно, Михаил Андреевич, - тянул меня за рукав Корович. - Не наша это война. Отступим, пока не поздно?
        Мы отползали к лесу, но весь этот кошмар все равно стоял перед глазами. Пули тяжелого калибра вспахали проезжую часть. Водитель головной машины резко вывернул руль. Кто же так делает? На скорости, да еще в неустойчивой к боковым заносам машине… Джип накренился, повалился набок. Бронебойные пули дырявили стальную обшивку. Машина вспыхнула, в считаные мгновения превратилась в пылающий костер. Выбраться из нее никто не успел. Вторая вовремя остановилась. Вертолет завис над горящей колонной, пулеметчик хладнокровно расстреливал бедолаг, попавших в западню. Из замыкающего джипа на ходу выпрыгивали люди в камуфляжном одеянии, но их срезали прицельные очереди. Из четверых ни одному не удалось добежать до леса. Машина съехала в кювет, заглохла. Вертолет по дуге поднялся выше - пулеметчик перезаряжал. Водитель уцелевшего внедорожника врезал по газам! Явная ошибка - им нужно было рвать в лес, кто-нибудь бы добежал… Джип запрыгал по колдобинам, приближаясь к нам. Мы уже сидели в лесу, но вряд ли это служило гарантией безопасности - в случае беспорядочного огня нам могло не поздоровиться. Но джип не успел
поравняться с нами. Я видел, как пулеметчик захлопнул патронташную коробку, и «стрекоза» рванулась в бой. Пули со стальным сердечником взорвали обочину, развалили протектор на переднем колесе. Джип вильнул и вывалился в поле. Водителю удалось удержать машину на колесах, но очков ему это не прибавило. Вертолет снижался, похоже, приближалась развязка. На подножку джипа вывалился плотный мужчина, поднял РПК - ручной пулемет Калашникова. Пулемет - одно название, тот же автомат, только магазин вместительнее… Он открыл огонь по винтокрылой машине - за мгновение до того, как открыл огонь пулеметчик. Стрелка снесло с подножки джипа, он взмахнул руками, покатился в траву. Вертолет с ревом прошел над машиной. Сверкнула на солнце кольцевая антенна, смонтированная вокруг фюзеляжа. А ведь попал ныне мертвый стрелок! Из моногондолы на боку фюзеляжа, где находился один из двигателей, заструился черный дымок, уплотнился, превратился в шлейф. Машина закачалась, замедлила ход. Было видно, как пулеметчик ссорится с пилотом. Заскрежетало что-то в моторе. Пилот не рискнул продолжать свои игры. Чадя, как паровоз, вертолет
стал удаляться к югу на малой высоте, вышел за границы поля, прошел над деревьями, едва не касаясь их макушек, пропал из вида.
        Но радость победы была недолгой. В джипе оставалось только двое - водитель и пассажир. С заднего сиденья вывалился невысокий жилистый мужчина в короткой куртке. Сделал шаг и повалился в борозду. Хотел подняться - закричал от боли. Ногу сломал, а может, подвернул. Водитель, сверкая очками, бросился в обход капота, забрасывая за спину «АК-74». Помог пассажиру встать. Тот обнял его за шею, что-то кричал, показывая на опушку. Но и шага не сделали. Загремели выстрелы. На западной стороне широкого поля показались две машины. Очевидно, и там пролегала дорога. Два внедорожника, внешне похожие на тех, что попали в переплет, но явно приписанные к враждующей партии, катили вдоль далекой опушки. Из них велся плотный огонь. Очкарик повалил пассажира, извернувшись, скинул со спины автомат, хлестнул затвором. Стрелять лежа мешала высокая трава, он вскочил, расставил ноги, ударил длинной очередью. И у этого ума палата - получил свою заслуженную пулю, рухнул мертвецом, сверкнув диоптриями. Стрельба оборвалась. Машины съехали с дороги, взгромоздились на косогор и помчались по кратчайшему расстоянию, давя ромашки.
Пассажир, закусив от усердия губу, пытался ползти в нашу сторону. Жирный пот заливал лицо, в широко распахнутых глазах застыла смертная тоска. Я уже видел эти глаза, это лицо, я общался однажды с этим человеком… В короткое мгновение я пережил моральный взлет и падение ниже плинтуса, был удалым молодцом и жалким трусом, перенес тяжелую душевную травму и переосмыслил угрызения совести - в том плане, что моя совесть ни хрена не понимает! Я отдавал себе отчет, что собираюсь убивать людей, которые меня не знают и в данный момент ничего против меня не замышляют, и это убийство, хоть тресни, не оправданное. Я понимал, что шагаю за черту, возврата не будет, отныне я не тот, кем меня привыкли видеть. Мне придется жить в этом дерьме и до конца жизни искать себе оправдание… Я оценил расстояние. Успеем. Как пить дать, успеем. Джипам трудно разогнаться - побьются в бороздах. До человека, на которого велась охота, - не дальний свет, лишь дорогу перебежать.
        - Пошли, Николай Федорович. Вытащим засранца. Я тащу, а ты собирай оружие. Да пригнись…
        - Стой, шебутной! - переполошился Корович. - Он кто тебе? Дядя, сват? Больно надо шкуру подставлять…
        - Ну, как знаешь. Сам справлюсь… - Я уже выкатывался на дорогу.
        - Вот черт…
        Как в тумане. И не с нами. Орала Анюта, словно вздорная базарная баба. Мы мчались, пригнувшись, короткими перебежками. Вот и джип, застрявший в канаве. В машинах, мчащихся на перехват, почуяли что-то неладное, открыли беспорядочную стрельбу. Метался Корович, собирая разбросанное оружие. Ползущий поднял голову, уставился на нас с изумлением. Да уж, представьте, уважаемый, ангел-спаситель прибыл… Я подхватил его под локоть, поволок, не обращая внимания на его мучительный стон. Терпи, казак… Впрочем, ты и так уже атаман. Под свободный локоть его подхватил Корович, несколько олимпийских прыжков, и мы уже катились по заросшей чертополохом колее. Последний рывок - и чего же он так орал, словно его не спасали, а резали! Мы вбежали в лес, я швырнул спасенного за дерево, в гущу крапивы, метнулся за косогор, оказавшийся муравейником! Чертыхаясь, плюясь, покатился дальше, затормозил у раздвоенной березы.
        - Держи! - Корович бросил РПК. - Одиночными стреляй, Михаил Андреевич! Хрен его знает, сколько там патронов! - И начал отползать за горку трухлявого бурелома.
        Позиция оказалась просто идеальной. Вырвавшийся джип (с дорожной инспекцией в Каратае туговато - номерные знаки отсутствовали) вскарабкался на косогор, начал медленно выползать на дорогу. Тоже не мыслители - у меня имелось достаточно времени, чтобы прицелиться и послать одиночную пулю точно в лобовик на уровне головы водителя. В стекле образовалась аккуратная дырочка, побежала сеть морщин - из чего я сделал вывод, что на «пулестойкие» стекла здесь почему-то жмутся. Нога покойника соскользнула с педали: джип убрался обратно в канаву. Мне осталось лишь отстреливать тех, кто решил прогуляться. Двоих я сбил, третьего пощадил, вернее, промазал: он прыгнул в траву, как молодой кенгуренок, куда-то пополз. Из второго джипа открыли шквальный огонь: сразу двое стояли на подножках, поливая из тяжелых
«Бизонов», снабженных вместительными шнековыми магазинами (результата творчества сына Михаила Тимофеевича Калашникова). Ошибку предшественника водитель решил не повторять - остановил машину. Но при этом сделал вираж, и прекрасным образом открылся бензобак. Автоматчики спрыгнули с подножек.
        - По баку! - закричал я, опуская переводчик огня в нижнее положение.
        Мы буквально изрешетили эту чертову машину! Неплохая, однако, штука - ручной пулемет Калашникова (зря я на него наговаривал). Загорелся багажник, пламя охватило салон. Выпрыгивали люди. У водителя пулей заклинило замок на двери, он дергал ее, не мог выбраться. Орал благим матом в дыму и пламени. Будь поумнее, перебрался бы через коробку передач и выпал бы в другую дверцу. Но он пытался открыть свою, бился в нее плечом, ругался «по-матерски». Повалил густой дым, прогремел взрыв… В дыму и пламени метались фигурки уцелевших. Рослый мужик в защитном одеянии, из-под которого проглядывала водолазка, исступленно орал, бросая в бой последние силы. Размахивал 9-миллиметровым «Каштаном», не идущим ни в какое сравнение со старым, добрым «калашниковым». По нему мы с Коровичем и ударили, не сговариваясь. Пуля, как водится, - лучший подарок! Кажется, я попал ему в голову, разворотив череп - чересчур впечатлительным в это дело лучше не всматриваться… Двое пятились, огрызаясь свинцом - сообразили, что подобная переделка не лучший способ поправить здоровье. У одного из них кончились патроны, он бросил автомат,
кинулся бежать. В безоружного мы не стреляли, а вот второму, не пожелавшему расстаться с оружием, врезали за двоих. Поднялся «кенгуренок» - единственный выживший из первого джипа, - побежал прочь, прихрамывая. Подумав, Корович выпустил ему вдогонку пулю и как-то меланхолично процитировал, не помню кого:
        - «Остроконечной пулей на бегу я раскроил тупой его затылок…»
        Выжатые, обессиленные во всех отношениях, мы добрели до точки, где бросили спасенного «товарища», рухнули в лишайник и прелые прошлогодние листья. Подтягивались с квадратными глазами Анюта и Степан. Спасенный приподнялся, недоверчиво уставился на подходящих. Потом на нас с Коровичем. Потом на поле боя, чадящее прогорклым дымом. Нерешительная ухмылка перекосила скованное судорогой лицо.
        - И увидел Бог, что это хорошо, - пошутил я.
        Брови сместились к переносице. Но меня уже несло.
        - Не так ли, Олег Геннадьевич? Не удивляйтесь, но я знаю, как вас зовут. Товарищи из ФСБ, пытавшиеся меня завербовать, поставили в известность. Раевский Олег Геннадьевич. Прозвище для непосвященных - Благомор. Правитель Каратая. Царь. Кому-то бог, кому-то жупел. Человек, к которому стекаются все нити творящихся в Каратае бесчинств. В войнушку решили поиграть, Олег Геннадьевич?
        Благомор рассматривал меня очень пристально, с некоторой долей опаски.
        - Ну-ка, ну-ка, а ведь я вас знаю… Луговой, если не ошибаюсь?
        - Прибыл в ваше распоряжение, - шутливо откозырял я. - Мы с вами уже встречались, Олег Геннадьевич. В прошлом году вы порывались сделать мне предложение. Но никудышная из меня тогда была невеста…
        - И даже в плену вы вели себя дерзко и вызывающе, - усмехнулся Благомор.
        - Но в рамках приличия и воспитания, согласитесь.
        - А теперь считаете, что вправе хамить?
        - Немного.
        - Вот именно - немного…
        - Меня не исправить, - покачал я головой. - Решайте сами. После всего, что мы с товарищами пережили по вашей милости…
        - Насколько помню, ваш вертолет ожидали в Журавлином еще три дня назад… - Благомор яростно тер лоб, восстанавливая утраченную информацию.
        - Так точно, Олег Геннадьевич. Особо ценный груз. Трое офицеров для ваших обновляемых структур - молодые, так сказать, многообещающие специалисты, медик - эксперт по патологиям, горный инженер… Попутный груз в изолированном отсеке… Вертолет был сбит сектантами Питирима, предали они вас, Олег Геннадьевич. Перекупили их плохие парни. Данный инцидент, похоже, выступает в контексте с вашими текущими неприятностями? Три дня мы прорывались на юг. Выжили только те, кто перед вами. Корович Николай Федорович - спецназ ФСБ…
        - Я понял… - Благомор попытался приподняться, рухнул, вскричав от боли. - Мать твою, похоже, ногу сломал… А ведь не ошибся я в вас, Михаил Андреевич, видит бог, не ошибся. Вы здесь, живой, спасли с товарищем меня от смерти - это любопытно, знаете ли…
        - Играете в войнушку? - нетерпеливо переспросил я.
        - Хорошо, вы имеете право знать… Здесь все как у людей, Михаил Андреевич. Интриги при дворе, заговоры… Проморгали, должен признаться. Структуры безопасности обескровлены, предатели во всех плоскостях. Внезапный удар - когда его совсем не ждешь… Полагаю, это ваши несостоявшиеся работодатели плюс примкнувший к ним Моргач из Лягушачьей долины. Ударили стремительно, рано утром. Мятежники захватили Тарбулы, горит резиденция, оборваны линии связи. Глупцы, кто же так делает - неужели они думают, что, ликвидировав одного человека, изменят существующий в Каратае порядок?.. Мне с охраной удалось вырваться… Ну, вы видели, чем это закончилось.
        - Все пропало, Олег Геннадьевич?
        - Отнюдь. - Благомор покосился на меня как-то странно. - Не торопитесь вязать мне руки и тащить на милость победителей. Где этот чертов Триглав?.. - Благомор с кряхтением извлек из кармана коммуникатор, принялся давить кнопки. - Дьявол, пропал куда-то… Триглав - мой наместник в Грозовой долине. Он не предатель, он просто жутко неорганизованный человек. Заговорщики не знают, что на авиабазе в Журавлином припрятаны две снаряженные полным боекомплектом «Черные акулы».
«Ка-50», слышали про такие штуки? - Бахвальство в голосе «царька» прозвучало явственно. «Детский сад, - подумал я. - А с юга уже подтягиваются головорезы Тихомирова, преданные режиму по самые гланды…»
        - Вы странно смотрите на меня, Михаил Андреевич, - забеспокоился Благомор, почувствовав в моем взгляде что-то неладное. - Вы словно бы решаете дилемму - убить меня или не стоит…
        - Мелькнула мысль, Олег Геннадьевич, - признался я. - Простите.
        - Но… больше не мелькнет?
        - Надеюсь.
        Он смотрел на меня оценивающе, пристально, въедливо - и, будучи замечательным психологом, видел меня насквозь. Все мои плюсы и минусы. Все последствия и вытекающие моего сотрудничества с его структурами.
        - Будете работать на меня? - вопрос прозвучал глуховато.
        - Вынужден…
        - Не предадите?
        - А вы создайте условия, Олег Геннадьевич.
        - Условия мои… или ваши?
        - И мои тоже, - осмелел я. - Первое. Люди, которых вы видите перед собой, остаются со мной. Они не пленники и не рабы. Вам это ничего не стоит, а нам… приятно.
        - Дальше.
        - Условия работы на благо вашей «партии» зависят от моих… назовем их так, преференций.
        - Ах, ну, вы же у нас совестливый гуманист… Дальше.
        - Как насчет финансовой независимости?
        - Прилагается.
        - Всё, что было обещано в процессе вербовки, - не рекламный трюк. Все условия для жизни, обещанные отпуска, отсутствие палок в колесах…
        - А взамен - безоговорочная лояльность. Хм, неужели мы с вами договорились, Михаил Андреевич? - Благомор засмеялся, хотя ему и было больно.
        - Да, похоже, переговоры прошли успешно… - Я повернул голову - надоело мне любоваться на этого возрождающегося из пепла «феникса». Анюта безотрывно смотрела мне в глаза, в ее взгляде было столько всего, что сделалось нехорошо. Степан смотрел на меня с благодарностью, Корович - меланхолично. Коммуникатор в руке
«властителя» зажужжал, подпрыгнул, сделал мертвую петлю. Спохватившись, он поднес его к уху. Было слышно, как срывается голос абонента. Но новости, похоже, были обнадеживающие. Физиономия Благомора стала разглаживаться, в глазах зажегся хищный плотоядный блеск. Губы перекосились в саркастическую усмешку.
        - Работайте, Триглав. Передайте Тихомирову, что меня можно найти в квадрате 16-Б. Ориентир - много битого железа и мертвой органики. Удачи вам.
        Он выбросил коммуникатор и обжег меня победным взглядом.
        - «Акулы» нанесли удар по заговорщикам в Тарбулы. Резиденции больше нет, ничего, построим новую. Ну, точно глупцы - там даже денег в сейфе было от силы на пару джипов… Выжившие отступили в леса, сейчас с ними работают люди Тихомирова - надеюсь, за полчаса замкнут кольцо. Часть отряда идет к нам. Возвращаемся во власть, Михаил Андреевич? Как насчет разгрести авгиевы конюшни?
        Ромашковое поле огласилось лязгом железа, ревом посаженных моторов. Из «Уралов», крытых брезентом, выпрыгивали вооруженные люди с отнюдь не библейскими минами, разворачивались в цепь.
        - Гвардейцы Тихомирова, - успокоил Благомор. - Не укусят, не волнуйтесь. Но постарайтесь не шевелиться в ближайшие несколько минут. Не хотелось бы, чтобы наше с вами сотрудничество на благо Каратая ограничилось вашими похоронами…
        Эпилог
        Осень в Каратае выдалась теплой, сухой, запомнилась буйством красок и хорошей премией за «успешно проделанную работу». Я вернулся со службы уставший, поднялся на крыльцо, напевая: «Каждому из нас прожитое втиснуть в пять минут ходьбы», потоптался, стряхивая грязь с сапог, поглазел по сторонам. Узкая, окольцованная скалами долина Покоя, где располагался жилой городок, утопала во всех цветах спектра. Домики нелепых очертаний, слепленные из пористой породы - родственницы ракушечника, сползали ко дну ущелья. Террасы, на которых они обосновались, имели достаточную площадь, чтобы вместить строения, хозяйственные постройки и приусадебную территорию. Не так давно сюда завозили чернозем, садовники растаскивали его по участкам, высаживали цветы, прочую огородную чепуху, соответствующую вкусам хозяев. Щебеночные дорожки замысловато оплетали дома. Я глянул наверх - до выступа скалы, на котором прилепилась избушка верхнего соседа, было метра четыре. С его участка на мое крыльцо свешивались переплетенные стебли вьюнов, заросшие цветами. Приходилось постоянно раздвигать это пахучее мочало, чтобы попасть к себе
домой. Будь я чуть принципиальнее в решении бытовых вопросов, давно бы объявил войну соседу - плевать, что он работает в засекреченном отделе
«Ч»… Поселок охранялся круглосуточно, бетонные посты на вершине утеса неоднократно пытались замаскировать под ландшафт, но выходило неубедительно. В дальнем уголке сада, где у нас произрастало что-то гибридное, пьянящее и пожирающее ос, вновь протекала перепалка: Степан ругался с соседским служкой Друзем, который
«несанкционированно» передвинул ограду, чтобы можно было забетонировать фундамент баньки. «Какого хрена вы тут воздвигли свою терму? - возмущался карлик. - Вот заставим переставлять - будете знать!»
        Ежедневные стычки на тему, чей хозяин круче. Я вошел в дом - неказистый, плохо обживаемый, но какой уж есть. Прихожая в стиле «мрачный лубок», кухня, украшенная перекрещенными казачьими нагайками (наследство от прежних проживающих), головами зверей, павших в неравной схватке, и живописной паутиной между ними. Справа по курсу - небольшая гостиная со стареющим диваном и морально мертвым «Телефункеном». Слева - спальня, ванная комната, оснащенная бочкообразным помывочным устройством, издающим при заполнении рев низвергающегося водопада. Крохотная мансарда - мой рабочий кабинет, святая святых. Под лестницей - каморка Степана. Чуть побольше собачьей конуры, но не припомню, чтобы он роптал. «Даже не золотая клетка», - как однажды в сердцах выразилась Анюта.
        - Дорогая, я дома! - крикнул я, пристраивая портфель на стул.
        - Рашпиль не забудь у стены поставить, - проворчала из спальни Анюта.
        А еще недавно мчалась на стук двери, ворковала: «Тут я, твоя любимая рабыня», целовала, тащила за стол, где уже дымился вкусный ужин. Каждый день - творческий подход к приготовлению пищи. Осетрина в яблоках, осетрина в помидорах, осетрина в пельменях. Позднее стала повторяться, могли неделю кряду питаться «закаленной» от бесчисленных заморозок-разморозок рыбой. Сегодня, если обоняние не подводило, ужина вообще не предвиделось. На кухне не прибрано - вчера утром было точно так же, только на потолке ничего не валялось. Я снял сапоги, добрел до холодильника. Лучше бы не открывал…
        - Да приготовлю я, приготовлю, - проворчала Анюта, выбираясь из спальни. И что она находит в этих облегающих леггинсах и жутких заколках с петушиным гребнем? Какой-то хмурой, сутулой зыбью она проследовала мимо кухонной стойки, включила плиту под кастрюлей. По кухне заструился душок алкоголя - снова прикладывалась к бутылке моя благоверная. Пора намекнуть снабженцам, чтобы не таскали сюда спиртное в отсутствие хозяина.
        - Не поцелуешь?
        Она вздохнула, оторвалась от плиты, доковыляла до меня, прижалась. Ладно, хоть так. Я погладил ее по нечесаным волосам. Она подняла на меня пустые глаза.
        - Ты ушел вчера утром…
        - Я работал, Анюта.
        - У тебя такой вид, словно ты сутки сидел в засаде, поджидая мамонта…
        - Я напряженно работал, Анюта. Леший «на Ерофея» с лесом расстается, забыла? Вчера это было, 17 сентября. Под землю провалился, зимует он там до весны. А прежде чем уйти, носился по лесу, бесновался, бурю поднимал, деревья ломал, зверей по норам разгонял… А у тебя что нового?
        Она невесело засмеялась.
        - О, здесь миллион новостей. Никто не приходил, никто не звонил. Читала книгу по домоводству, которую ты принес. Ты, кстати, в курсе, что она на девяносто процентов состоит из воды?
        Она была сегодня тихая. Непривычно. Пару дней назад мы крупно поскандалили. Анюта разорялась, что в этом доме она не живет, - она тут на роли привидения. Что на девяностые сутки она, наконец, пришла к мысли, что жизнь в четырех стенах - не совсем то, о чем она мечтала. Я кричал, что лучше сидеть в четырех стенах - с диваном и телевизором, чем надрываться в концлагере. Она кричала, что лучше надрываться в концлагере - там ценишь жизнь и короткие минуты покоя. Ума не приложу, как можно заниматься сексом с тем, кто постоянно на тебя орет…
        - Ты никогда не говоришь о том, чем занимаешься на работе, - прошептала она. - Уходишь, приходишь - и молчок. А глаза такие грустные, грустные… А я сижу в этом долбаном ущелье день за днем, шатаюсь из угла в угол, только и развлечений - послушать треп соседки Ходулиной о цветах, об удобрениях и прочей мутоте, а ты же знаешь, я терпеть не могу садоводство…
        - Ты все прекрасно понимаешь…
        Мы все прекрасно понимали, что жизнь заходит в тупик.
        - Так и не скажешь, чем занимаешься на работе?
        - Это не интересно, Анюта… да и не для того я на нее посажен - на эту работу. Подписки, контракт, все такое…
        - О, боже. - Она оторвалась от меня, подошла к окну. - А это что такое? - в голосе прозвучал чуток интереса. Я тоже подошел, обнял ее за плечо. Она смотрела на дорожку перед домом - вернее, на машину, стоящую на дорожке.
        - Это телега самобеглая.
        - Я вижу, что телега самобеглая. Но вчера с утра у тебя была другая телега. Бывшая телега называлась «Хонда», а эта называется «Вольво».
        - Последний из линейки полноприводных внедорожников, - похвастался я. - Говорят, что может ездить под углом в сорок градусов. Лично не проверял.
        - И не вздумай. О, боже, - повторила она. - Есть машина, но некуда поехать. Знаешь, Луговой, что спасло бы меня?
        - Знаю, - вздохнул я. - Шопинг.
        - Ты догадливый сукин сын…
        Я проснулся ночью от неясного беспокойства. В подушке рядом со мной была теплая вмятина. Несколько минут я лежал, поджидая, пока Анюта вернется из ванной, смотрел, как через щели в жалюзи проникает урезанный лунный свет. Не складывалось как-то. Дома неприятности, на работе вот-вот придут… Довлело надо мной что-то. А всё из-за скверной привычки копать там, где не просят. Кажется, я выяснил, для чего выписывали с «материка» специалиста по патологиям Людмилу Суслину (да упокоится с миром ее душа). Но это не объясняло, почему раскольники Питирима сбили наш вертолет и с упорством, достойным лучшего применения, преследовали выживших. Не факт, что они действовали по наущению заговорщиков. Скорее, наоборот. Заговорщикам плевать - на меня, на Коровича… «Не хотелось бы портить твое и без того испорченное настроение, Михаил Андреевич, - хмуро сообщил вчера утром Корович, - но наш отдел подслушивают. И - не побоюсь этого слова - подсматривают. Нашел я тут кое-что в твоей каморке… Нонсенс, нет? По-моему, так не договаривались». Так точно не договаривались. И протыкать колеса на безлюдном участке у Утиного
брода - тоже не договаривались. Я скрылся в лесу, от греха подальше, а потом по рации вызвал свою команду. Пронесло в тот день… «Благомору будешь докладывать?» - спросил Корович. Я не стал жаловаться господину Раевскому. У «светоча нации» масса своих дел. Надеялся разобраться самостоятельно…
        Анюта не возвращалась. Наконец, за дверью зашоркали тапки, я ждал, что откроется дверь, но она не открылась. Скрипнул пол на кухне. Беспокойство пощипывало за мозжечок. Паранойя? Почему она все время спрашивает, чем я занимаюсь на работе? Почему она так рвется из своей «клетки»? Я любил эту взбалмошную женщину. И она - не сомневаюсь - меня любила. На это указывали многие факторы. Но одно другому не противоречит. И тут я вспотел. Портфель, который я принес с работы… Там были фотографии из «трудового» лагеря в Зарудном, изъятые у одного любознательного мастера, в отношении которого проводилась проверка. Данные снимки не предназначались для посторонних глаз. Черт. А ведь он так и остался на кухонном стуле… Я сел в кровати. Почему она не идет? Что она там делает на кухне? Дурная сила выбросила меня из постели. Я на цыпочках подкрался к двери, открыл без скрипа, просочился на кухню…
        И здесь пространство штриховали «лунные дорожки». Анюта в белых плавочках и обтягивающем топике стояла у стойки между холодильником и стулом с портфелем, медленно пила из стакана. Рядом с ней возвышалась коробка сока.
        - Не спится, дорогой? - блеснуло что-то в глазах.
        Я покосился на портфель. Застежка вдавлена не до конца. Так было или не было? Я не мог вспомнить. Пробормотал, что увидел нехороший сон, и не люблю просыпаться в одиночестве.
        - Бедненький, - пожалела меня Анюта. Отставила стакан, подошла. Показалось или нет - она тоже волнуется и пытается это скрыть? Перехватила мой взгляд, брошенный в сторону портфеля. Реакция была поистине боксерской:
        - Ах, вот оно что… Поправь, если это называется не манией, мой милый. Кстати, раньше за тобой такого не наблюдалось.

«Если поцелует, значит, волнуется», - мелькнула мысль. Она потянулась на носках и поцеловала меня в уголок рта.
        - Скажи, Анюта, а ты действительно случайно оказалась тогда в баре? - хрипло вымолвил я.
        Она засмеялась - тихо-тихо. Прошептала с каким-то мстительным надрывом:
        - Я могла бы ответить, дорогой, но лучше воздержусь. Теперь живи и мучайся. Но одно скажу тебе определенно: пока еще я тебя люблю…
        Теплые пальцы поползли по моей коже, и вместе с пальцами поползли мурашки. Ох, напрасно я проснулся сегодня ночью…