Новые гладиаторы Сергей Иванович Зверев
        Молодой и спортивный парень Геннадий зарабатывает на жизнь мошенничеством и мелким рэкетом. Но карьера начинающего бандита прерывается самым неожиданным образом. Однажды вечером Геннадий уснул в объятиях своей подруги Багиры, а проснулся в камере на секретной базе в новом для себя качестве  — гладиатора-раба. Отныне он вынужден дважды в месяц принимать участие в кровавых поединках со смертельным исходом на потеху богатой публике. Но довольствоваться участью раба Геннадий не намерен и задумывает побег…
        Сергей Зверев
        Новые гладиаторы
                2016
        Все совпадения с реальными людьми и событиями совершенно случайны.
    Автор
        Часть первая
        Путь гладиатора
        Удар! Дубина просвистела у виска басовой нотой. Короткий шаг назад и выпад своей дубиной. Удачно  — кожа на правом плече соперника лопнула от удара. Почти черная кровь полилась по груди и руке, обильно орошая бетон под ногами.
        Судя по всему  — финита. Противник неловко перебросил дрын в левую руку, но долго ему так не продержаться. Наверное, сломана ключица или разорвано акромиально-ключичное сочленение. Память на автомате достает из глубин мозга медицинские термины. Ну что ж, сегодня крокодил будет ужинать не мною.
        Где-то в глубине большого бассейна с пологими бетонными стенками раздался скрежет. Решетка поднята. Значит, для зрителей исход схватки тоже очевиден. Они сидят за толстым звуконепроницаемым стеклом  — несколько хорошо одетых мужчин и женщин.
        Почтеннейшая публика пьет что-то цвета закатного неба из высоких фужеров. Не иначе вино урожая тысяча восемьсот лохматого года стоимостью десять тонн бакинских за бутылку. Да уж, в зелени у них недостатка нет.
        Крайняя слева  — Багира. Она в черном вечернем платье. Вот подняла бокал, сучка. Твое, мол, здоровье.
        Голову заломило от скользящего удара. Рано расслабился.
        Противник  — коренастый парень с наколотым на дельтовидной мышце парашютом  — развивает успех. Время уходит.
        Схватки всегда идут не более получаса, чтобы зрители не утомлялись однообразием. Потом на ринг выходит крокодил. В этот момент лучше быть подальше от края бассейна. Совсем хорошо, если там к этому времени уже будет плавать тело твоего соперника. Безотходное производство: людям  — зрелищ, крокодилу  — мяса.
        Десантник вкладывает в удар всю оставшуюся силу. Движения его недостаточно быстры. Инерция дубины уводит атакующего чуть вперед и влево. Вторая рука висит плетью.
        Ну вот и все. Удар по подставленному затылку. Глухой треск, падение лицом на бетон. Потом соперник на рефлексах поднимается на колени.
        Какое-то время он стоит так. Невидящие глаза смотрят вперед. Из раны на лбу сочится кровь, стекает в углубления глазниц.
        «Мальчик отрывается от книги и смотрит вдаль. Что видят его глаза?»
        Такой взгляд часто бывает у агонизирующих людей. Какие картины открываются их взору? Не иначе дверь в потусторонний мир.
        А вот и наш Харон. От дальней зарешеченной стены бассейна неспешно струится гигантское тело, живая подводная лодка. Торопиться рептилии некуда. Охоты тут никакой не предвидится, еда доставлена, надевайте слюнявчик.
        На всякий случай подправим десантуру тычком палки в воду  — бетонная площадка совсем рядом с бассейном. Всплеск, фонтан брызг. Невкусная дубина одиноко плавает на поверхности.
        Судя по колебаниям воды, крокодил тащит добычу в свое логово. Приучен уже.
        Вот и все. Можно расслабиться. Идущие на смерть приветствуют тебя, Багира, дерись ты через колено.
        Теперь пара дней отдыха в комфортабельном каземате. Пить, есть, ондулянсион на дому. Да и бабу можно заказывать любую  — рыженькую, блондинку али брюнетку. Заслужил, гладиатор.
        К слову, о бабах. У меня ощущение, что это даже не проститутки, а светские львицы, ищущие новых впечатлений от жизни. Где еще представится возможность трахнуть настоящего гладиатора сразу после победы? Сюда запросто можно туристические туры устраивать для любительниц нестандартного секса.
        Интересно, что за поместье у них вокруг всего этого великолепия? Куда власти смотрят?
        Впрочем, судя по всему, некоторые представители власти иногда заглядывают как раз сюда, в застекленный Колизей. А что? Пощекотать нервы, расстроенные государевой службой, сделать ставочку на Гектора или Ахиллеса. Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. А этих самых быков нынче вокруг много развелось. Почти каждый мнит себя хищником.
        Гена Волков с детства делил все человечество на хищников и травоядных. Конечно, встречались разные вариации и переходные стадии, но суть оставалась одна. Способен вцепиться мертвой хваткой в загривок? Ты хищник! В тебе есть нечто такое, от чего пугливые обыватели с бараньими глазами шарахаются в сторону. Пожиратели соломы трусливо отступают, освобождают лучшее место у водопоя. Пусть пока не льву  — Геннадий еще не набрал стати, характерной для царя зверей,  — но уже гибкому мускулистому леопарду.
        Если сдуть всю словесную шелуху, нанесенную цивилизацией на человеческие отношения, то первобытная правда встанет во всей обнаженной ясности. Уступи дорогу сильному! Не стой на пути героя к вершине Олимпа, скале совета и т. д., и т. п. (нужное подчеркнуть). Такая вот была у него система координат. Не Шопенгауэр, конечно, зато свое, выстраданное.
        Гена почуял все это еще в школе. Как-то нутром. Осмыслить свои ощущения и привести их в систему в те времена он не мог, ума не хватало. Но малец уже понимал, что за место в первых рядах надо биться. До крови. До полной деморализации соперника.
        Уже в седьмом классе Волков отметелил пацана на год старше, решившего проявить интерес к Гениной соседке по парте. Его соперник ходил в секцию тяжелой атлетики, но сути дела это не меняло. Да, здоровенный, и что? Быки, знаете ли, тоже не маленькие. Соседка Гене, в общем, не особо и нравилась, но пускать чужих на свою территорию  — самое последнее дело.
        Волкова уважали и боялись не только в классе. Самые крутые пацаны в районе чувствовали: в случае чего этот шизанутый пойдет до конца. До смерти. Слово «смерть» в детстве носит условный, аллегорический оттенок. Здесь же она становилась реальностью в облике жилистого белобрысого паренька с остервенелыми глазами. Прощупать, что там, за гранью, желающих оказывалось немного.
        Случалось, конечно, что и наезжали, не без того. Местный полууголовный элемент по кличке Панкрат семнадцати лет от роду с настоящей судимостью и условным сроком однажды попытался чуть повоспитывать белобрысого хмыря. Ну что такое, в самом деле? Мы с кентами сидим, все по уму, а тут какая-то шелупонь мимо идет. К тому же при команде «брысь отсюда» эта самая шелупонь не бросилась бежать, а нагло остановилась и зыркнула белыми, как будто выцветшими глазами.
        Гене тогда здорово перепало. Противник ему достался на три года старше и в два раза тяжелее. Но у Панкрата на всю жизнь остался маленький шрамик около глаза. Сначала это была рваная рана от острой щепки, попавшейся Волкову под руку.
        — Мужики, он мне глаз выставил!
        Приятели увели скулящего «короля» в ближайший травмпункт.
        Гена, сильно шатаясь, но на своих ногах побрел домой. По дороге его рвало два или три раза, но в душе билась какая-то древняя радость пещерного человека.
        «Победа! Ой, блин, как же сильно болит голова».
        Дома матушка устроила истерику, вызывала «скорую». Батя все допытывался на тему «кто тебя так». Гена едва улыбался и махал рукой, мол, нормально все. Легкое сотрясение головного мозга  — не чрезмерный гонорар за такую победу.
        Через пару недель он уже как равный сидел в покосившейся дворовой беседке. Грозный Панкрат продемонстрировал широту души. Он пожал духаристому пацану руку и налил из «огнетушителя» емкостью ноль восемь литра бордового портвейна.
        Правда, втянуться в дворовую компанию Волкову мешало отвращение к липкому пойлу. Да Гена особо туда и не стремился. Стая  — удел мелких койотов. Показал характер, постоял за себя, и ладно.
        Чуть позже начались, скажем так, контакты второго порядка. Выяснилось, что система много сложней обычного силового противостояния. В начале десятого класса теплым сентябрьским вечером Гек  — эту кличку Волков сам себе придумал, так как собственное имя казалось ему вялым и слюнтяйским  — избил на дискотеке вальяжного хлыща лет двадцати.
        Джинсовый щеголь слегка оттеснил невзрачного Гека от его подружки.
        — Привет, милая! Потанцуем?
        Гена, вежливо улыбаясь, отодвинулся в сторону.
        Парень в джинсах привык к собственной значимости, поэтому такое вот поведение трусоватого кавалера принял как должное.
        Пацаны, знавшие Гену, зашептались в предвкушении интересного зрелища.
        Дотанцовывать хлыщу пришлось за Дворцом культуры, куда верная подруга Гены вытянула его якобы для продолжения лирического общения. Поскольку рядом с хлыщом вертелись трое здоровых приятелей-телохранителей, подобный ход оказался правильным.
        Драка была честная  — один на один. Старый асфальт, весь в мозаике битых бутылок, был основательно подметен дорогой джинсой и окроплен кровью, хлещущей из разбитого породистого носа. Чем не коррида?
        Пацаны веселились вовсю, потягивая пивко и наслаждаясь зрелищем.
        Когда в темень заднего двора ворвались три плечистых парня, ловить там было уже некого. Оставалось только поднять приятеля, вяло копошащегося на грязном асфальте, хлюпающего разбитыми губами.
        Ситуация получила продолжение примерно через неделю. Гек уже и думать забыл о недавнем конфликте. Помахивая авоськой, он шел в булочную за хлебом через подворотню старого сталинского дома. Она была самая что ни на есть классическая, с выгнутым аркой потолком, облупившимися кирпичами в проплешинах штукатурки, желто-бурыми потеками на высоте в половину человеческого роста.
        Когда Гена свернул в темный, пованивающий застарелой мочой проход, его кто-то ударил ногой в лицо. Вернее, попытался это сделать. Благодаря реакции, натренированной в драках, Гек успел чуть уклониться от удара. Мысок кроссовки скользнул по его макушке. В голове загудело.
        Гена попытался фирменным хуком достать нападающего, но маневр не сработал. Предплечье наткнулось на руку, твердую, как арматурина. Тут же в голове от прямого правой будто граната взорвалась. Следом пришла резкая боль в спине и одновременно под ложечкой.
        Стоять было невозможно, и Гена рухнул коленями на выщербленный асфальт. Он еще пытался на рефлексах подняться, но град ударов просто придавил его к земле. В те моменты, когда сознание парня ненадолго включалось, он успевал получить вместе с порцией боли немного информации.
        Нападающих было как минимум двое.
        — Дави крысеныша. Подожди, я его по харе пну.
        — Да ладно. Еще угробишь. Хватит уже с него.
        — Ничего не хватит. Пусть знает, на кого руку поднял.
        Очнулся Гек в сумерках. Он лежал ничком на холодном асфальте.
        Какая-то старушка, завидев в полумраке шевелящееся тело, испуганной рысью пробежала мимо с криком:
        — Нажрутся тут!..
        Гена чуть ли не на четвереньках выбрался из подворотни на тротуар и там снова потерял сознание. Второй раз он пришел в себя уже в больнице.
        Провалялся Волков в травматологии полтора месяца.
        — Кто тебя так?
        Этот вопрос ему задавали и мать с отцом, и дознаватель, и соседи по палате. В ответ Гена лишь с недоумением пожимал плечами, хотя прекрасно понял, кто это устроил. Не иначе давешний щеголь с холуями. Ничего, поквитаемся без посредников!
        — Молодец, пацан, на поправку пошел!  — подбодрил дедок с соседней койки, неправильно расценив Генину улыбку.
        Нет, это была не улыбка, а рык леопарда, не побежденного, пусть и истерзанного охотниками.
        Однако вскоре ситуация дала неожиданный рикошет. Старший Волков готовился получить должность начальника цеха. Все было почти на мази, но на это место внезапно назначили другого инженера, едва ли три года отработавшего на производстве.
        — Надо давать дорогу молодым,  — растолковало большое начальство.  — И потом, против вашей кандидатуры выступил сам Смирнов.
        «Сам Смирнов» являлся одним из отцов города. Его слово оказалось решающим.
        Отец не понимал, почему вдруг высокое партийное руководство вмешалось в сугубо производственные процессы на обычном заводе. Гене, однако, все стало ясно. Фамилия джинсового хлыща была именно Смирнов. Сей факт ему полушепотом сообщили девчонки на той судьбоносной дискотеке. Выходит, не однофамилец.
        Гек понял, что драка за место под солнцем заключается не только в физическом контакте. Не в джунглях живем, есть масса других рычагов. Значит, требуется четко уяснить, где эти рычаги находятся, а главное  — уметь до них добираться.
        Гена взялся за ум и окончил школу с одной тройкой в аттестате по дисциплине «трудовое обучение». Параллельно он стал ходить в секцию дзюдо. Неудачная стычка с каратистом из свиты вельможного сына крепко засела в его памяти. Хотел в карате, но этот вид единоборств везде официально запретили. К выпуску из школы Гек уже стал перворазрядником, без пяти минут кандидатом в мастера. Мать нарадоваться на него не могла.
        Батя после той истории ушел с завода и устроился бригадиром сантехников в районное ЖЭУ. После этого он неожиданно стал приносить домой больше денег  — странный перекос советской экономики. Вдобавок Волковым дали трехкомнатную квартиру от организации на другом конце района.
        Но все эти явные плюсы перечеркивал жирный минус. После перехода на новую работу папахен постоянно находился под мухой. Матушка Гека, принципиальная противница спиртного, сильно загрустила от такой перемены слагаемых. Гена тоже считал, что пьянство  — привычка травоядного быдла. Отец не буянил, не скандалил и даже не ругался матом, но постоянно пребывал в состоянии алкогольной эйфории.
        Иногда ее степень в разы утяжелялась. Случалось это исключительно во время так называемого большого аварийного прорыва.
        В такие дни Волков-старший звонил домой и весьма озабоченным голосом говорил жене:
        — Люсек, у нас аварийный прорыв. Всю бригаду кинули на ликвидацию.
        После чего он исчезал на пару дней.
        — Явился, ликвидатор. Живо в ванную!  — ворчала мать, когда притихший отец возвращался домой, распространяя вокруг сложный аромат дерьма и перегара.
        Первый послеликвидационный вечер более-менее походил на нормальную семейную жизнь с чаепитием у телевизора и прочими тихими радостями. Через день все становилось на круги своя. Эйфория  — большой прорыв  — ликвидация. И так по замкнутому циклу.
        Замкнутый цикл  — это жизнь здесь, в Колизее. Мы  — гладиаторы, убойное мясо. Система помещений, судя по всему, размером с небольшой город. Окон нигде нет. Складывается ощущение, что все находится под землей.
        Келья гладиатора вполне комфортабельна, тянет на люкс в гостинице. Рядом со спальней  — индивидуальный тренажерный зал. Еду и выпивку приносят хорошую. Вернее, присылают в кухонном лифте. Вот только на алкоголь особо налегать не стоит.
        Тут и контроля не надо  — система сама удерживает. Бой может начаться внезапно, в любое время суток. Захочет благородный патриций представления среди ночи  — ваш выход, маэстро. Будешь в этот момент пьяный  — крокодил получит мясо, замаринованное в коньяке.
        Камеру-люкс получаешь только после нескольких десятков выигранных поединков. Новичок же гладиатор живет в обычном каменном мешке с минимумом удобств: койка, санузел, кухонный лифт.
        Больше всего я не люблю драться на мечах и прочей древней байде. Рукопашка привычней. Но этим типам, сидящим за стеклом, ведь экзотику подавай. Спасает только одно: другие на мечах дерутся не лучше меня.
        Однажды мне выдали для поединка какой-то кинжал, а противнику  — двуручный меч. Тут бы мне и конец, но тип оказался новичком. Видимо, совсем свежак, подобрали пацанчика где-то на улице.
        Дрались мы возле клетки с тигром. Система та же. Через полчаса боя открываются дверь с ринга и выход из клетки, где сидит полосатый хищник. Не успел, сам виноват. Этот шерхан сграбастает того, кто первый под лапы попадется. Прямо иллюстрация к моей философской системе.
        Противник пару раз двуручником махнул и выдохся  — бери голыми руками. Я обошелся без кинжала, хотя жлобы, балдеющие за стеклом, и повернули большие пальцы вниз. Но я же не монстр какой. Просто вырвал меч и заломал пацана приемом. Он весь какой-то бледный, на солдатика-срочника похож. Дезертир, наверное. В глазах ужас смертный.
        Не стал я его убивать. Понадеялся, что нас обоих выпустят. Ага, как же!
        Выпустили тигра раньше времени. Здоровый такой зверь, быстрый. Человеку с ним не справиться.
        Прижался я спиной к выходной двери, а они, суки, нарочно не открывают. Ладно хоть то, что у меня дрын этот железный, у пацана отобранный. Все для обороны сгодится.
        Тигр стоит как буриданов осел. Соображает, сволочь, с кого начать.
        Тут солдатик с мужеством обреченного подхватывает кинжал, оброненный мною, и бьет животное в глаз. Толком не попал, вскользь по морде прошло.
        Шерхан долго его лапами мутузил. Первым же ударом грудную клетку вскрыл  — ребра наружу.
        Собрал я силушку богатырскую, размахнулся железякой и рубанул тигра где-то в районе крестца. Задние лапы напрочь снес, лишь на шкуре держались. Рев, кровища повсюду! Тигруша ко мне на передних ползет, поквитаться хочет. Но прыть без задних ног не та.
        В общем, хорошая штука  — двуручный меч, потому что длинный. Тигр, на удивление, меня все-таки лапой достал  — живучий, гад. Вон на боку четыре шрама. Будет чем похвалиться на старости лет. Кто еще может похвастаться шрамом от тигра?
        Вот только вряд ли меня отсюда выпустят. А бежать, как Спартак в книжке Джованьоли, я не могу  — не с кем. Вместе нас никогда не оставляют больше двух, да и то лишь на время поединка.
        Когда же эпизод с тигром был? Сосчитать трудно. Время здесь практически не имеет значения. На стене висят часы, но можно ли верить их показаниям  — вопрос. А если и можно, то какой часовой пояс они отображают? Телевизор на стене транслирует только диски с проигрывателя.
        Впрочем, есть у меня подозрение, что через него работает система наблюдения. Пусть отслеживают. Мне скрывать нечего, один фиг почти в животное превратился. Правда, в агрессивное. Типа бойцовой рыбки в аквариуме на ярмарке в Тае.
        Таких рыбок тут не меньше сотни. Откуда они берутся? Багира привозит, наверное. Она меня тогда развела, как лоха последнего. А я еще думал, что обвел ее вокруг пальца.
        Здесь, скорее всего, целая бригада таких девиц работает. Они подбирают всяких людишек, находящихся в конфликте с законом. Ну а потом, если крокодилы не съедят, то этих бедолаг вывезут в лес и выкинут. Мало ли в тайге заброшенных военных шахт.
        Боев за спиной  — уже не сосчитать. Поначалу только рукопашка. Теперь же могут и какой-нибудь трезубец в руки дать. Хозяева жизни входят во вкус. Но рейтинг мой высок. Меня все реже дергают на бой, берегут для особо важных клиентов.
        Жаль, бежать отсюда нельзя. Такие барбосы охраняют, что с голыми руками и не подступись. Они и конвоируют на расстоянии, невозможном для броска. К тому же куда бежать  — неизвестно. Коридоры тут абсолютно точно кончаются стенкой, ямой с тиграми или бассейном с крокодилами. Колизей!..
        Гена закончил школу и вместе с аттестатом получил наконец-то кандидата в мастера. Неожиданно для всех, а может, и для себя, он поступил в мединститут. Особой тяги к этому делу у него не было, но вуз находился в двух остановках от дома, к тому же считался в городе престижным учебным заведением.
        По случаю поступления мать решила сводить сына в «настоящий» ресторан. Гена поморщился, но ничего не сказал. Он любил мать, да, впрочем, и отца, несмотря на всю их явную травоядность, и старался не перечить родительским капризам. Если, конечно, это не шло в разрез с его принципами.
        Старшего Волкова они с собой брать не стали, справедливо предположив, что его потом из кабака не выставишь. Трезвый и хмурый папахен на родимом «Запорожце» подвез жену с сыном к центральному ресторану.
        Мать и сын уселись за столик в глубине зала. Официант принять заказ явно не торопился. Вновь пришедших он сразу классифицировал как людей не денежных, от которых вряд ли дождешься чаевых. Халдей стоял у служебного столика и сосредоточенно читал какой-то документ.
        Матушка пару раз пыталась подозвать служителя ресторации робким «Можно вас?». Звук, наверное, путался в ресторанных запахах  — есть такая физическая аномалия  — потому что официант никак не реагировал. Женщина неловко вертела в руках картонное меню и всем видом старалась показать, что ничего особенного не происходит.
        Гена в ресторанах ранее не бывал  — чего зря деньги тратить?  — но смущаться не привык в любой ситуации. Он пружинисто поднялся из-за стола и пошел разруливать физический феномен. Если звуковые волны не доходят до чьих-то ушей, то надо или волны усилить, или уши приблизить к источнику звука. Даже если их исключительно для чистоты эксперимента придется оторвать от головы.
        Гек вежливо потыкал официанта твердым пальцем в спину.
        — Любезный, примите заказ, пожалуйста.
        Удивленный официант поежился от стада мурашек, нахлынувших из-под твердого тычка, и оглянулся на наглого визитера. Возмущенный ответ тут же затерялся в глубинах эмоций. Не зря же Гек тренировал специальный взгляд хищника.
        Несмотря на наличие у дверей здоровенного вышибалы, официант почему-то вдруг засуетился и пробубнил:
        — Да-да, конечно. Вы уже выбрали? Сейчас я подойду.
        Волков с чувством выполненного долга вернулся к столу. Они заказали сто грамм коньяку  — ради праздника можно,  — салаты и котлеты по-киевски. Коньяк пах клопами, умершими после отравления сивухой, а салаты еле закрывали дно небольших посудинок. Однако это был «настоящий ресторан», а значит, все здесь априори считалось по высшему разряду. Во всяком случае, именно так казалось матери Гены, которая последний раз посещала подобное заведение во времена своей студенческой юности.
        Зал потихоньку наполнялся народом. На эстраде в углу солидно возились музыканты, настраивая аппаратуру.
        — На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу,  — запричитала певица под аккомпанемент клавишника, двух гитар и ударных.
        Подвыпившая толпа ринулась на пятачок перед эстрадой. Начался обычный вечерний съем.
        — А сейчас для нашего дорогого Юрия Юрьевича из солнечного Норильска звучит эта композиция.
        Мордатый Юрий Юрьевич лихо пустился в пляс, рассекая выпуклым животиком застоявшийся ресторанный воздух. К потолку потянулись столбы табачного дыма. Официально курить за столами запрещалось, но завсегдатаи имели индульгенцию.
        — Я в туалет,  — обозначил Гек причину своей отлучки и пошел на выход.
        Надо же было такому случиться! В туалете ресторана он встретил своего давнего недруга. Смирнов-младший причесывал кудри у зеркала и на Гену сначала глянул лишь мельком. Потом узнал. Взгляд хлыща вильнул в сторону. Видимо, встреча с Геком один на один положительных эмоций у парня не вызвала.
        Тем не менее Смирнов собрался с духом, откровенно вызывающе усмехнулся и силой воли вернул взгляд на место.
        — А, это ты, крысеныш.
        Он тут же неожиданно быстро выбросил ступню на уровень лица своего визави и зафиксировал ногу на этом уровне. Хорошая растяжка. Видно было, что парнишка взял несколько уроков карате.
        — Чего ты ногами-то размахался?  — вполне дружелюбно сказал Гена.  — Дай облегчиться, потом побазарим.
        Дружелюбный тон слегка сбил боевой задор с этого субъекта.
        — Что, обмочился уже? Давай иди! А потом я тебя урою.
        Гек пожал плечами и пошел мимо Смирнова-младшего к шеренге матово-белых писсуаров. Соперник чуть отступил, освобождая проход.
        Тут Гена внезапно сделал шаг в сторону ясновельможного сынка и всем весом придавил белоснежный фирменный кроссовок опорной ноги к кафельному полу. Одновременно с этим Волков сильно толкнул противника плечом.
        Тот как раз завершал свое собственное движение назад. Поэтому он легко ускорился в направлении, обозначенном твердым толчком. Фиксированная стопа осталась на месте, тогда как стокилограммовое тело чуть повернуло вокруг продольной оси и рухнуло на пол. Связки голеностопа благополучно порвались, нога вывернулась. Смирнов взвизгнул от резкой боли в щиколотке.
        Гена, не теряя ни секунды, аккуратно наступил на сломанную лодыжку своего обидчика и слегка покрутил на ней подошвой ботинка. «Вы топчете окурок одной ногой  — оп, оп, оп».
        Затем Волков в меру быстро покинул ресторан. При этом ему повезло. Вышибала отвлекся для разговора с какой-то девицей, держащей между тонкими пальцами не менее тонкую сигарету.
        Гек нырнул в тесный салон родного «ушастика», разбудил кемарившего отца и послал его вызволять супругу из ресторанного чада. В этот момент по улице, шаря глазами по сторонам, пробежали три крепких парня. Волков сполз ниже по сиденью, чтобы не маячить в окне. Крепыши проигнорировали непрестижную машину и рванули дальше, вниз по улице.
        — То-то сынок был такой борзый,  — сказал Гек сам себе и ухмыльнулся.  — Ну что ж, летите, голуби, летите.
        Тут вернулись родители.
        — А ты чего ушел?  — спросила слегка обиженная мать.  — Тебе не понравилось?
        — Да нет, мама, все замечательно. Просто попили, поели. Чего там зря сидеть? Неинтересно.
        — А там сейчас хулиганы человека избили,  — поделилась матушка новостью, как бы парируя Генино «неинтересно».  — Швейцар «скорую» вызвал и милицию. Знаешь, даже хорошо, наверное, что ты раньше ушел, а то там никого из мужчин не выпускали.
        — Вот видишь!  — Гена улыбнулся.  — Давай, батя, заводи «боливара» и двигай на хауз.
        По дороге, правда, отцу пришлось остановиться у общественного туалета. Мочевой пузырь сына, забытый впопыхах, заявил о себе весьма повелительным позывом.
        Ситуация в ресторане развития так и не получила. Гек опасался не столько официального разбирательства или следствия, сколько бравых телохранителей Смирнова ибн Смирнова. В суде-то все равно ничего не докажешь  — свидетелей не было. Поскользнулся, упал, закрытый перелом  — все по классике. В ресторанном туалете полы ужасно скользкие. А вот каратисты с подачи пострадавшего могли повторить попытку реванша.
        Гена стал носить с собой небольшой ломик, завернутый в газету. В очередной раз заворачивая свою дубинку в номер «Вечорки», он выяснил причину затишья. Оказывается, папу Смирнова вот уже месяц назад перевели по партийной линии в Москву. Наверное, все семейство за ним и увязалось.
        В Москве-то небось кабаков больше. Сыночке есть куда ходить в свободное от дуракаваляния время.
        Этот эпизод так и ушел в прошлое. Но душу Гека грела мысль о том, что последнее слово все-таки осталось за ним.
        Смирнову за тридцатник, а выглядит этот тип на целый полтинник. Но есть тут одна нескладуха. Он по ту сторону стекла, а я, весь из себя атлет нордического типа,  — по эту. Как чувствовал, что увижу старого кента в этом цирке, естественно, среди зрителей, а не на арене.
        Его папашка наверняка удачно вложил золото партии. Теперь он заделался одним из столпов нового свободного общества, стал отцом русской демократии. Хотя политкорректней писать «российской».
        А сын вон марафет нюхает.
        У нас был тяжелый бой. Трое на ринге, каждый против каждого. Бойцы серьезные. Бились на коротких античных мечах, в набедренных повязках и без щитов. Итог  — у меня несколько неглубоких резаных ран по всему телу. Одного соперника мне удалось завалить, второго я тяжело ранил в низ живота.
        Деваться-то некуда! Тут без всяких аллегорий  — или ты, или тебя. В этот раз обошлось без крокодила. Тела просто унесли охранники.
        А я стоял, смотрел на жлобов, расслаблявшихся за стеклом, и думал о том, как мне хреново.
        Лечить-то тут не принято. Благо я врач, могу и сам о себе позаботиться. Кладешь в кухонный лифт список нужных препаратов и инструментов, и все присылают. Может, поэтому я и жив до сих пор? С другими не чикаются: не можешь биться  — хана.
        Да, что-то я отвлекся. Здесь с ума сойти  — как два пальца об асфальт. Стоит за стеклом некий обрюзгший тип, тычет в мою сторону ладошкой, вымазанной в кокаине. Ну да, он самый и есть! Смирнов ибн Смирнов. Сколько лет, сколько зим. Теперь мне точно кранты. Сейчас по просьбе этого вот господина меня в какую-нибудь яму с медведем определят. Тут ведь кто платит, тот и обстоятельства боя выбирает. Но обошлось.
        Отвели меня в номер. Я заказал хирургические иголки, нити, гемостатические губки, антибиотики. Вместо спирта у меня коньяк. Сижу, штопаю себя перед зеркалом в ванной.
        Одна рана в неудобном месте на спине. Пришлось оставить ее как есть. Я свел концы разреза пластырем, вот и все.
        Болевой порог у меня высокий от природы, поэтому делать анестезию я не стал. Да и нечем. Разве только коньяку из бара нажраться? Но кто тогда меня шить будет? Дилемма. Впрочем, пару глоточков я все-таки хлебнул. Расслабляет. Типа «дали стопку  — начал жить».
        Пару дней меня не трогали. На третий по громкоговорителю объявили: «Встать у двери! Приготовиться!» Так меня на арену вызывают. А какой сейчас бой? Хоть бы недельку дали отлежаться.
        Велели мне надеть спортивный костюм  — уже необычно. Провели по коридорам, подняли на лифте. Снова коридоры, затем банкетный зал. Человек пятьдесят сидят, бухают, порядки хулиганят.
        Два охранника пристегнули меня цепями к ручным кандалам, и каждый со своей стороны держит. Мотив понятен  — вдруг я тумаки начну почтеннейшей публике раздавать? Выгляжу чисто как оружейник Просперо в гостях у трех толстяков.
        Шум стих, все смотрят. Дамы  — с сочувствием и любопытством, мужики  — не пойми с чем во взгляде.
        Подлетает эта сука Смирнов, на визг срывается. Где он так себе нервы испортил? Вроде пил-ел на золоте, живи и радуйся. Прихрамывает на одну ножку  — уже приятно. Привет из прошлого.
        Он не нашел ничего лучше, чем плюнуть мне в лицо. Причем попал, гад. Даже не утереться  — церберы руки держат. Откинулся я чуть назад, благо руками можно через цепи на охранников опереться, и махнул ногой.
        Слава всемирному равновесию! Носком кроссовка я дотянулся-таки до подбородка господина Смирнова. Вскользь снизу вверх. Самый замечательный удар, вроде не сильный, а вырубает напрочь. Мой приятель тут же и осел мешком, растекся по паркету бесформенной тушей.
        Думал, убьют, но нет! Все зааплодировали, дамы засмеялись.
        Смотрю, Багира шествует. В одной руке стакан с минералкой, в другой  — фужер с вином. Я аж залюбовался  — хороша. Высокая шея, стройная фигура, обтянутая черным вечерним платьем. Под ним эластично перекатываются упругие шары ягодиц. Сейчас мне их, правда, не видно, но я отлично помню, как они выглядят.
        Минералка льется на Смирнова. Тот хрюкает, приходит в себя и в недоумении крутит головой.
        А вино предназначено победителю. Валерия Мессалина, третья жена римского императора Клавдия, поит гладиатора из фужера. Руки-то в цепях. Вино сухое, по вкусу очень хорошее.
        В конце процедуры струйка проливается из угла моего рта на подбородок. Багира тут же сует пустой фужер охраннику, вынимает у него из пиджака носовой платок и стирает с моей правой брови смирновскую слюну. Затем она своим влажным ароматным языком слизывает у меня с подбородка винную кляксу. Взгляд у нее тягучий, призывный, как у кошки в период течки.
        Багира идет обратно. Спина ее декольтирована до верхнего края ложбинки между ягодицами. Такой вот союз хищников, о котором я когда-то мечтал. Кто-то верно сказал, что надо быть осторожным в своих пожеланиях. Вдруг они исполнятся?
        Начались обычные студенческие будни. Первый курс прошел под эгидой кафедры физвоспитания. Волков ездил бороться за вуз на разные спартакиады, и учиться ему было почти некогда.
        К первой сессии вполне закономерно накопилась куча хвостов. Кое-что Гена сдавал на тройки сам, но при общении с особо принципиальными преподами огневую поддержку ему оказывал матерый человечище, завкафедрой физвоспитания Григорьев. Бывший борец-вольник, мастер спорта международного класса умел пробивать для своих воспитанников дорогу к светлому будущему.
        — Но ведь Волков почти месяц отсутствовал на занятиях!  — трагическим голосом вещал очередной травоядный очкарик.  — Извините, при всем моем к вам уважении до экзаменов я этого студента допустить не смогу. Хоть к декану идите.
        — К чему беспокоить декана?  — Григорьев улыбался, обнажая слегка щербатые зубы, его поломанные уши при этом забавно шевелились.  — Вы ж поймите, дорогой мой, Волков защищал честь института на студенческой спартакиаде в Минске. И как защищал  — первое место! А на носу очередные крупные соревнования. Кто поедет? Вы же, небось, не соизволите. Ректор постоянно интересуется результатами нашей команды. Он хоть и хирург, и членкор, а в молодости тоже самбо занимался. Так что обстоятельства выше меня.  — Григорьев дипломатично не произносил «выше нас».
        Информация о бурной нехирургической молодости ректора приводила препода в состояние грогги.
        — Но ведь Волков собирается стать врачом. Как можно овладеть профессией при такой посещаемости?!
        Тренер чутко улавливал слабину в голосе и тут же проводил последний прием:
        — Так ведь это только первый курс, еще пять лет впереди. Наверстает! Я с него первый шкуру спущу, если будет лениться!  — Здесь он грозил мощным узловатым пальцем Гене, скромно томящемуся в углу.
        Препод с деланым безразличием махал рукой, мол, делайте что хотите. В зачетке появлялся очередной «уд».
        Первую сессию Гек сдал на все тройки, зато практически автоматом.
        Григорьев, кстати, не блефовал. Он действительно мог открывать дверь кабинета ректора чуть ли не ногой. В молодости они боролись за «Динамо». Григорьев  — вольник, будущий ректор и членкор  — самбист. Дороги юных спортсменов постоянно пересекались на сборах и соревнованиях. Первые победы, походы по девочкам, пузырь портвейна, выпитый тайком от тренера. Но что стоит дружба, если ее постоянно не напрягать мелкими просьбами, вроде зачета перспективному спортсмену-первокурснику? Никуда эти очкарики не денутся, поставят.
        Да, учеба шла своим чередом. Двадцать третья группа лечфака постепенно превращалась в спаянный коллектив. В соученики Геку достались почти сплошь мажоры  — дети сановных родителей. Правда, в те времена слово «мажор» еще не было обиходным, но сути дела данное обстоятельство не меняло.
        Гек стал в компании своим парнем. Спиртное он особо не жаловал, но веселых вечеринок не чурался, заводил на них новые полезные знакомства. Вот только денег на увеселения парню катастрофически не хватало. Случалось перехватить у родителей червончик-другой, но разве это сумма?
        Одногруппница Леночка  — дочь партийного босса средней руки  — в родительском доме привыкла к изобилию. Она совершенно не представляла, что паршивый червонец можно считать серьезными деньгами.
        — Генчик, пойдем после третьей пары в «Золотую осень», кофейку попьем?
        Гена знал, сколько стоит в «Осени» чашечка хорошего кофе, поэтому старательно избегал таких вот приглашений. Не будешь же гулять за счет девушки. А на свои кровные  — ого! Чашка на два нормальных глотка целый рубль стоит! Да за такие деньги в любой столовой можно плотно пообедать.
        — Пойми, ты платишь не столько за кофе, сколько за образ жизни,  — вещал умудренный опытом одногруппник Олег Банаев, в миру фарцовщик по кличке Банан.  — Пришел с девушкой, все чин чинарем. Бармен в турочке кофе сварил, легкая неназойливая музыка, полумрак. Да, в столовой за десять копеек ты купишь целый граненый стакан. Но кофе в нем будет из цикория. А если учесть, что и стакан плохо помыт, то!.. Сам видишь, комфорт дорого стоит. В ресторане официанту необходимо каждый раз на чай давать. А то он тебе со злости может и в тарелку плюнуть. Или уронит котлету на пол, пока ты не видишь.
        Банан постоянно терся по кабакам и в теме разбирался. Правда, Геку от такой вот осведомленности этого субъекта в подобных вопросах легче не становилось. Надо было искать альтернативный источник доходов.
        Тут-то случай и свел его с Пашкой Репниным. Они виделись и раньше. Тот учился на другом потоке. По виду вылитый передовик-общественник: открытый взгляд широко посаженных голубых глаз, белоснежная улыбка в тридцать два зуба, спортивный полубокс. В общем, тот самый плакатный типаж, который Волкову активно не нравился. Гек даже решил при первом удобном случае слегка проучить красавчика.
        Как это часто бывает в жизни, подходящий момент по невероятному стечению обстоятельств скоро представился. Но результат получился совсем не тот, которого ожидал Гена.
        …Да, результат часто получается не тот, которого ожидаешь. Когда среди ночи открывается дверь в каземат, тут два варианта: или на бой позовут, или дуплить пришли за дерзкое поведение наверху. Но жизнь разнообразна, в ней часто встречаются именно третьи варианты. Как хорошо, что они есть.
        Я вскочил и на автомате приготовился к защите. Месяцы  — а может, уже и годы?  — дрессировки даром не проходят.
        Отбой  — это Багира. Дверь за ее спиной с печальным чмоком отрезает мои апартаменты от выхода в коридор. Обычная такая стальная дверь, каких много в нормальных квартирах.
        Какое-то время Багира стоит и молча на меня смотрит. Затем одной рукой распускает завязочку на шее, и вечернее платье с шелковым шорохом стекает на пол. Удобная придумка, когда надо быстро потрахаться.
        Вторая рука моей гостьи вытаскивает из тяжелого пучка волос пару деревянных штырей, предназначенных для фиксации прически. Волосы у нее шикарные, хоть я и не люблю этого слова. Они свободно рассыпаются золотисто-медвяным водопадом по спине и частично по плечам, обтекают и подчеркивают грудь. Такое ощущение, что волосы тоже выдрессированы представлять хозяйку в лучшем свете. Грудь действительно хороша. Третий размер, высокая и даже на вид упругая, с небольшими розовыми кругами около сосков.
        Впрочем, в Багире все без изъяна. Пожалуй, только сумасшедшинка во взгляде может напугать рядового наблюдателя. Но я уже как минимум сержант. После тигров и крокодилов такая фигня меня нисколько не беспокоит.
        Багира так же молча подходит ко мне и царапает слегка наманикюренными пальцами по груди, заботливо огибая многочисленные шрамы. Затем, ни слова не говоря, поворачивается и идет в душ. Вид сзади тоже впечатляет. Особенно если учесть, что узких стрингов между ягодиц просто не видно.
        А я вспоминаю нашу вторую и последнюю встречу на воле. Она тогда внезапно задрала на мне майку, распанаханную ножом в уличной драке, и облизала порез на животе. Четкая линия ее губ была слегка смазана моей кровью. В свете уличных фонарей и подсветки приборной доски это выглядело пугающе, но и возбуждало.
        Мы сидели в уютном салончике ее малолитражной «рено» и переживали недавнее приключение. Вернее, я думал, что переживали. Для нее это был только укол адреналина и оказия, позволяющая завербовать нового рекрута. Неплохого, надо сказать, коль он сумел так долго продержаться в суровых условиях Колизея. Не удивлюсь, что ей за меня какие-нибудь бонусы выплачивают. Если только она не хозяйка всего этого зверинца.
        Впрочем, я в той давешней ситуации тоже не был полностью искренен. С точки зрения философии, мы квиты. Ибо сказано в Писании  — кто сеет ветер, тот пожнет бурю. Я дорвался до упругих Настиных грудей, не подозревая, что вместе с ними получил массу проблем. Багиру в миру зовут Анастасия.
        Ситуацию с хулиганами я нарочно подстроил. Крутились у меня во дворе пацаны из тех, что на пять-шесть лет моложе. Подрастающие волчата. Все просили рекомендацию в Пашкину бригаду. Тот тогда уже был в авторитете, стал королем всего правобережья.
        Именно с ним мы впервые встретили Багиру. Место, где это случилось, называлось пророчески  — «Арена». Именно так, с большой буквы. В этом кабаке деловые люди любили перетирать разные проблемы.
        Однажды мы там непринужденно беседовали и легко ужинали икрой и водкой. И вдруг! Идет она своей плавной походкой. Раньше я всегда думал, что выражение «лебедь белая плывет»  — всего лишь фигура речи. Ан нет. Эта особа двигалась так, что шагов под длинным вечерним платьем не заметно было. Она села за столик, заказала кофе.
        Пашка подозвал халдея, мол, кто такая? Тот ответил, что толком не знает. Сия леди об эту пору всегда здесь пьет кофе.
        Вообще дурдом! Чтобы такая красавица в бандитском кабаке себе кофе-брейки устраивала?
        Мой друг попытался к ней подкатить, когда она уже на выход пошла. Он засеменил рядом, подлаживаясь под ее шаг  — чисто Майкл Джексон со своей лунной походкой. Пашка что-то сказал ей на ушко, а она лишь ускорила шаг.
        Репа к такому невниманию не привык и придержал ее за попу. Тут-то и произошло нечто совсем уж необычное по тем временам. Леди в черном достала из сумочки какую-то фигню и ткнула наглеца в шею. Тот затрясся и упал. Вот это финиш! Электрошокер!
        Пока суд да дело  — незнакомка ушла. Халдеи улыбки прячут, Пашка, естественно, рвет и мечет. Дескать, найду и предам жестокой расправе.
        Наверное, нашел-таки. Потому что с тех пор его никто не видел. Пашкина бригада через месячишко распалась на две неравные части.
        — О чем задумался, гладиатор? Небось наш первый раз переживаешь и злишься?  — Прохладная после душа Багира валится на живот рядом со мной и пытливо смотрит в лицо. Она действительно обладает какими-то экстрасенсорными способностями. Полное ощущение, что от ее глаз исходит мерцающий зеленоватый свет. Он есть, но я его не вижу. Или наоборот  — вижу, но его нет. Глубока твоя кроличья нора, Алиса.
        «Нора» у Багиры действительно глубока, мускулиста и как будто живет своей отдельной жизнью. Такого качественного секса у меня не было давным-давно. Может быть, вообще никогда. Влюбился, что ли? Бывает же в бабах такой животный магнетизм. Сейчас я готов ей простить даже вербовку в Колизей.
        — Ты-то хоть помнишь наш первый раз?  — бурчу я с долей иронии.
        Сто пудов не помнит. Она меня тогда в «Арене» и не срисовала. Обычная серая личность из параллельного ей мира.
        Так и есть!
        — Ну как же? Толпа хулиганов с ножами, благородный прохожий вступился за честь прекрасной незнакомки.
        Я снова четко вижу всю диспозицию. «Рено», застывший на спуске, ободранный «Москвич», загородивший ему дорогу.
        Трое молодых отморозков рвут дверцы малолитражки с криками:
        — Мы тебя, коза, научим краковяк танцевать!
        Тут выходит благородный спаситель, весь в белом. Дрались мы тогда почти по-настоящему. С пацанами уговор был  — бить в полную силу. В кульминацию один из моих визави махнул ножом и легонечко чиркнул меня по пузу.
        Расчет понятен. Признательная дама уж точно возьмет с собой героя, чтобы перевязать его раны. Она и взяла. Даже трахнуть ее тогда не получилось. Настя напоила меня какой-то психотропной дрянью.
        Драки на ножах, оказывается, плохая примета. С Пашкой я тоже примерно так подружился.
        В конце апреля матушка сказала любимому сыну:
        — Мы с девчонками на «Кармен» собрались, а спектакль поздно заканчивается. Геночка, не мог бы ты меня встретить возле театра после тренировки?
        Гек ответил утвердительно. Тренировка заканчивалась в восемь, спектакль  — в половине десятого, так что времени хватало с избытком.
        Где-то в районе девяти часов он уже стоял под портиком театра. Парень прислонился плечом к колонне и наблюдал за вечерней суетой.
        Театр находился на берегу полноводной сибирской реки, разделяющей город на две равные части. Неподалеку мигала разноцветьем огней гостиница, на первых двух этажах которой располагался ресторан. Между гостиницей и театром темнели скульптурные группы, украшающие фонтаны, которые пока не работали  — не сезон.
        Вечер выдался довольно теплым, целых плюс двенадцать градусов, но из темноты, где несуетливо ворочалась в своих берегах могучая река, тянуло знобящей сыростью.
        Гена ежился в тонкой ветровке и ждал того светлого момента, когда театральный Хозе в очередной раз зарежет свою Кармен. Сильно саднили пальцы, намозоленные чужими кимоно. В животе урчало от голода. Гека клонило в сон от усталости, несмотря на свежий бриз.
        — Ну что? Сколько? Тридцатник есть? Как раз на три пузыря.
        Хриплые голоса, раздававшиеся неподалеку, выдернули парня из состояния прострации. Он осторожно выглянул из-за колонны и увидел неподалеку тройку персонажей, появление которых возле оперного театра само по себе являлось нонсенсом. Они стояли между боковой поверхностью здания и косогором, спускавшимся к реке.
        Здесь располагалась некая пограничная зона между высоким искусством и приземленным бытием. Шаг в сторону  — и ты на хорошо освещенной площади. Шаг за угол  — и вокруг скучные заборы строительных площадок.
        Трое люмпенов, видимо, до недавнего времени расслаблялись в доме, строящемся неподалеку. Вида они были классического, словно иллюстрация к теории Ломброзо. Гек про нее где-то мельком читал, и сейчас она буквально на глазах воплотилась в жизнь.
        Самый высокий из троицы  — акромегал с мощным подбородком, массивными надбровными дугами и длинными руками  — сосредоточенно тасовал на широкой ладони мятые банкноты и кучку мелочи. Неандерталец калибром поменьше стоял рядом и загипнотизированно смотрел на чарующий танец денег между линиями жизни, судьбы и сердца.
        Третий член этой милой компании, пожалуй, выпадал из концепции, придуманной великим итальянским психиатром. У него был облик старого рыцаря: довольно длинные седые волосы, висячие усы, благородные черты лица. Такой имидж удачно дополнял длинный рубец через всю щеку.
        Именно этот благородный рыцарь Айвенго в линялой штормовке и старых трениках оказался самым сообразительным из всей троицы.
        — Какие три пузыря?  — Его суровый, с мужественной хрипотцой голос тоже вполне укладывался в рыцарский имидж.  — Сейчас по чирику не возьмешь уже. Только у таксистов или цыган по пятнашке. А закусь? Бабки на такси?  — Седоусый аналитик многозначительно закурил папиросу, предоставив спутникам самостоятельно сделать правильные выводы.
        Его товарищи напряглись, но свежие идеи на тему о том, как же им обустроить свое светлое сегодня, в их головы почему-то не приходили.
        Вдруг неандерталец помельче просветлел лицом и заявил:
        — А мы вон у того пионера попросим!
        Гек подумал, что речь идет о нем, и приготовился к защите. Но питекантроп рысью пробежал мимо. На острие атаки любителя цыганской водки Гена с удивлением увидел Пашку. Сокурсник шел неподалеку, собираясь обогнуть театр с другой, правой стороны. Как назло, народ на площади вдруг рассосался, и столкновению двух культур, даже антимиров, ничего не мешало.
        Судя по всему, перспективы такого столкновения были весьма не радужными для студента-комсомольца. Невысокий парень в модной курточке типа «летучая мышь» на фоне приближающегося агрессора смотрелся сущим ягненком.
        «Может, помочь? Хоть и травоядное, да свое. Вдруг пригодится,  — подумал Гек, однако эта добрая мысль тут же сменилась осторожным расчетом.  — С какой стати мне подставлять свою спину бандитскому ножу? Эти трое люмпенов наверняка имеют в карманах по заточке. Тут и к бабке не ходи. Ничего страшного с ним не случится,  — успокоил Гена совесть, ворохнувшуюся внутри.  — Ну, пощиплют пацанчика. Не убьют же они его. Бабок стрясут, и все».
        Но ситуация вдруг стала развиваться по необычному сценарию. Пашка внезапно хлопнул себя по лбу, как будто что-то вспомнил. Он развернулся на сто восемьдесят градусов и спокойно пошел назад. На его пути оказался фонтан, и сокурсник, к удивлению Гены, стал огибать это препятствие со стороны реки.
        А ведь в данной ситуации логичней было бы делать обходной маневр с освещенной гостиничной стороны. Скульптурная композиция, облагораживающая фонтан, отсекала свет фонарей, создавала весьма подходящую обстановку для дел, требующих конфиденциальности. Обычно там, на бортике бассейна, сидели целующиеся парочки или выпивающие тинейджеры.
        Агрессор, обескураженный неожиданным маневром, увидел, что пионер удаляется, пустился вдогонку и завопил:
        — Эй, ты что, не слышишь? К тебе обращаюсь!  — с этими словами неандерталец нагнал уходящего парня, схватил правой рукой за левое плечо и стал разворачивать к себе.
        Потенциальная жертва поддалась неожиданно легко. Но преследователь почему-то внезапно упал, как подкошенный. Гек со своего места отлично видел всю диспозицию. Пашка крутанулся вокруг своей оси и с ходу конкретно пробил в подбородок. После чего он спокойно продолжил путь к автобусной остановке, виднеющейся вдали.
        Второй верзила увидел, что жертва уходит, а корефан лежит в тени бортика фонтана, но сразу даже не понял, в чем тут дело. Он совершил ту же ошибку: догнал, завопил, развернул противника к себе и тут же получил удар. Правда, из-за разницы в росте кулак Пашки в этот раз попал чуть ниже подбородка. Но этого вполне хватило. Акромегал захрипел, схватился за шею и бухнулся сначала на мосластый зад, а потом и на спину.
        Тут уж Гек ждать не стал. Мимо него как раз пробегал пресловутый рыцарь с ножом в руке. Гена быстро вышел из тени и окликнул его нейтральным «Эй!». Седой Айвенго действительно соображал быстрей своих собратьев «по перу» и без всякого замешательства напал на неожиданного противника. Он сделал быстрый замах и попытался ударить парня ножом в живот.
        Гена поймал запястье вооруженной руки в перекрестье своих мощных кистей и легко вывернул руку супостата ему за спину. Одновременно он ударил уркагана, удерживаемого в согнутом положении, коленом в лицо. Раздался негромкий чавкающий хруст носовых костей. Глухо брякнул о булыжники мостовой кнопочный нож-лисичка, изделие зоновских мастеров.
        Седой рыцарь обмяк. Гена опустил его ничком на землю и бросил взгляд в сторону фонтана. Первый поганец уже сидел, прислонившись спиной к бортику бассейна. Голова его слегка пошатывалась на короткой шее. Ему сейчас было явно не до драки.
        Зато верзила левой рукой держался за горло, а правой рылся в кармане видавшей виды ветровки. Пашка благоразумно не стал ждать результатов поиска и куда более точным ударом отправил противника в глубокий нокаут. Мимоходом Репнин пнул в висок и субъекта, сидящего у фонтана. Тот покорно завалился в сторону, обозначенную ударом, и затих.
        Гек взял своего недавнего визави за шиворот и штаны, самую малость поднатужился и оторвал его от земли. Весил седой Айвенго на удивление немного.
        «Худой какой! Видать, кушает плохо. А у нас кто плохо кушает, тот подарков не получает».  — Гена вспомнил старый анекдот, усмехнулся и свалил ношу туда же, в тень бортика бассейна.
        Пашка увидел однокурсника, удивился и заявил:
        — О, привет! Тебя ведь Геной зовут, да? Дай пять!
        — Гек,  — буркнул тот, пожимая небольшую, но очень крепкую ладонь.
        — Спасибо, Гек, что помог.  — Пашка сверкнул своей плакатной улыбкой, которая сейчас совсем не раздражала Гену.  — Глянь-ка, у тебя рукав куртки порезан.
        Волков оглядел правый рукав. Из длинной прорехи торчали нитки рубахи.
        — Это он меня успел ножом достать, пока я его на прием ловил.
        — Ты на дзюдо, слышал, ходишь, так? Ну, еще раз спасибо. С меня причитается.
        — Да ты и сам справился бы,  — искренне сказал Гена.  — Ловко ты этих тварей разделал.
        — Может, и справился бы, но без твоей помощи пришлось бы дольше возиться,  — проговорил Пашка.  — Ладно, разбегаемся. А то сейчас сюда какие-нибудь активисты, народные дружинники припрутся. До встречи. Как-нибудь соберемся, посидим, отметим.
        Гена вернулся под портик храма искусств. Тут, кстати, и спектакль кончился.
        — Девчонки, а вот мой Генчик!  — Матушка, вся одухотворенная высоким искусством, радостно представила спутницам сына.
        Пятидесятилетние девчонки вежливо заулыбались и сказали пару дежурных фраз насчет того, как же мальчонка вымахал-то.
        Волковы попрощались с ними и двинулись в потоке зрителей к своей остановке. Гек украдкой глянул в сторону недавнего побоища. За фонтаном ощущалась какая-то возня, но толком ничего видно не было.
        «Пацанам сегодня на водку тратиться не придется. И так головы у всех болеть будут»,  — с усмешкой подумал он.
        — А где ты куртку так порвал?  — Мать нащупала дыру на рукаве и озабоченно оценивала масштаб повреждения в свете уличного фонаря.
        — Да где-то за гвоздь зацепился.
        — Ну вот, теперь новую покупать надо, а получка еще не скоро. Ладно, что-нибудь придумаем. Побежали, вон наш автобус едет.
        «Институт  — это то, без чего нормальный человек не может считать себя полностью интеллигентным,  — любила говаривать моя бабуля.  — Учись на врача, Геночка, в жизни всегда пригодится».
        Права была старушка. Пригодилось.
        На следующий день после моего общения со Смирновым снова появляется Багира. Красотка приносит с собой бутылку вина.
        — Тебя руководство не дезавуирует за дружбу с гладиатором?  — язвлю я.  — Небось, наши любовные утехи уже стали хитом у охраны.
        Она фыркает и заявляет:
        — Здесь нет камер слежения. За кем тут приглядывать-то? Куда вы денетесь с подводной лодки? Ладно, не обижайся. Твое здоровье. Или, если хочешь, за нашу любовь. Горько?
        Я снова не могу сопротивляться глубокому чувству, внезапно нахлынувшему на меня. Словами это не передать. Вместо того чтобы свернуть коварной фам фаталь шею, я с упоением ее облизываю, вдыхаю аромат ее кожи, парализующий волю.
        Мы несемся через каскад замысловатых поз к полному катарсису. В финал выходим одновременно. В оргазме она хрипловато вскрикивает. Мускулистое лоно выдаивает из меня последние потоки жизненной энергии. Полностью обессиленный, я лежу на спине и бездумно созерцаю потолок. Багира курит рядом в постели и стряхивает пепел дорогих тонюсеньких сигарет прямо на пол.
        — У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться,  — вдруг говорит она.
        — Мне бы еще минут десять отдыха, и я точно не откажусь.
        Настя хрипло смеется, потом мурлычет:
        — У вас, мужиков, одно на уме. Ладно, десять минут я подожду. А пока вот такая информация. Тебя решено повысить. Будешь штатным доктором у гладиаторов. Кабинет и все необходимое предоставим. Свобода передвижения по всему нижнему уровню, электронный ключ от всех комнат. Ну и, понятно, участвовать в поединках не нужно. Что скажешь?
        А что тут говорить? Права была бабуля.
        — С чего вдруг?
        — Тяжело стало с мясом,  — задумчиво отвечает она через дым сигареты.  — Сейчас это именно мясо, сырье. Таких качественных экземпляров, как ты, нам уже давно не попадалось. В общем, будешь штопать победителей после боев.
        «Мясо» в данном контексте именно мы, гладиаторы. Такой у них, видать, сленг там, наверху. Даже сейчас Багира не находит нужным подобрать какое-то другое, не столь оскорбительное слово.
        Как вырастают из обычных девушек такие вот экземпляры? А ведь она наверняка училась в такой же советской школе, как и я. Тоже мне, Настасья Филипповна эпохи постсоветского ренессанса. Придушить ее, что ли? Мясо разное бывает. Иным и подавиться легко.
        Я со значением кладу крепкую ладонь ей на горло. Она опускает свою мне ниже живота. Тоже со значением. То ли сжать хочет, то ли погладить.
        — Ну не дуйся, Гекльберри. Ты  — отдельная графа в нашем списке. Потому и предлагаю. Может, тебе будет приятно узнать, что ты первый из гладиаторов, кто удостоен такой чести.
        Приятно ли мне? Наверное, никак. Главное, это свобода передвижения, пусть и по подземному уровню. А там и бежать можно.
        Продолжение знакомства с Пашкой состоялось примерно через неделю. Гена стоял в столовой старого корпуса мединститута и соображал, стоит ли пристраиваться в длиннющую очередь у кассы. В столовой пахло пригоревшей едой и кислой капустой. Ароматы вивария, доносившиеся из коридора, тоже не добавляли прелести в этот коктейль. К тому же и руки, хоть он и мыл их два раза с мылом, и халат пропахли невинно убиенными лягушками  — только что закончилась пара по нормальной физиологии.
        Если сюда еще присовокупить густой сладкий запах духов доцента Брушневской, то получалась и вовсе убойная смесь. Что-то типа азиатских пыток.
        Странно, духи физиологички пахли в общем-то вполне приятно. Но, смешавшись с запахом лягушачьей смерти, они приобретали абсолютно новый, очень стойкий оттенок. Он буквально вкручивался стальным шурупом в подсознание парня. Брушневская была очень милой, интеллигентной и приятной в общении старушкой, но аромат ее духов с некоторых пор вызывал у Гека исключительно негативные ассоциации.
        В общем, обстановка аппетиту явно не способствовала, но Гена пересилил себя. Вечером на тренировку  — когда еще успеешь поесть?! В очередь он встал не с конца, а где-то в первой трети. Сначала чуть сбоку, вроде рассматривая салаты на витрине. Потом невзначай втиснулся в открывшийся промежуток между телами сокурсников. Ближайшие к нему персонажи очереди недовольно зароптали, но открыто возмущаться побоялись. Гена посмотрел на особо дерзких личностей оловянным взором, и ропот утих.
        Когда до металлических полозьев, по которым двигались подносы, осталось лишь три человека, чья-то крепкая рука схватила Гека за плечо.
        — Ты чего без очереди влез? А ну, выйдем, поговорим!
        Парнокопытные радостно зашумели, заблеяли. Гена со вздохом повернулся к борзому индивидууму и наткнулся на Пашкину радостную ухмылку.
        — Пойдем отсюда, Генчик. Чего ты в этой тошниловке забыл?  — Репнин призывно махнул рукой и зашагал к выходу.
        Гек бросил поднос на стойку, получил в гардеробе куртку, как попало сложил грязный халат в сумку и вышел из здания.
        На улице Пашка кивнул на белые «Жигули» второй модели.
        — Садись, съездим похаваем. Я ж говорил, с меня причитается.
        — Батина тачка?  — осведомился Гек, осторожно размещаясь на переднем сиденье.
        — Моя,  — сказал Репнин с такой простотой, что стало ясно: этим обстоятельством он очень гордится.
        Ну, еще бы! Машина в восьмидесятые была все-таки больше роскошью, чем средством передвижения. Что бы там ни говорили классики.
        Пашка включил левый поворот, мягко тронулся от тротуара и сказал:
        — Да кинь ты сумку на заднее сиденье.
        — Куда едем?
        — В «Север». Не переживай, я угощаю.
        — У меня через час пара по английскому.
        — На машине успеем.
        «Север» был одним из самых центровых кабаков города. Банан говорил, что днем пообедать там можно всего за чирик. Но если в кармане рубль с мелочью, то и десятка кажется баснословным богатством.
        В заведении было пусто и темновато. Гек подумал, что ресторан не работает, но швейцар беспрекословно пропустил их внутрь.
        — Виталик, принеси нам с другом по салату, солянке и паре отбивных,  — дружески обратился Пашка к официанту.  — Ну и попить соку какого-нибудь. Или чего покрепче?
        — Нет, я к выпивке не очень. Да еще на занятия,  — отказался Гек.
        — Ну и ладно. Тогда на этом и остановимся.
        Гена сосредоточенно поглощал вкуснющую снедь, потихоньку погружался в приятную пучину сытой нирваны.
        За едой парни потрепались на разные институтские темы.
        — Ну что, Гек, как и обещал, с меня причитается,  — неожиданно заявил Пашка.  — В субботу приглашаю тебя на дачу. С пацанами познакомлю. Посидим пивка попьем, шашлыков поедим. Телок возьмем.
        — Я не понял. Если с тебя до сих пор причитается, то это что?  — Гек обвел вилкой стол.
        — Не бери в голову,  — отмахнулся Пашка.  — Это просто возможность спокойно поговорить в непринужденной обстановке. В конце концов, ты мне едва ли не жизнь спас.
        Судя по шутливому тону, спасение своей жизни собеседник Гека ставил не очень высоко. Или просто привык к таким ситуациям и считал их делом обыденным. Этот Репнин вообще был странный тип, волк в овечьей шкуре. Совершенно новый образец в экспозиции Гениного музея хищников и травоядных. У Волкова даже проснулся какой-то почти научно-исследовательский азарт, разбавленный простым обывательским любопытством. Пашка сумел его заинтриговать.
        — Ладно. Чего брать с собой?
        — Все уже закуплено. Короче, в пятницу, в половине восьмого на «Локомотиве». Ты ж там тренируешься? Ну, погнали, отвезу в институт.
        Пашка, не спрашивая счета, оставил на столе целый полтинник, хотя, по Гениным расчетам, они поели максимум на четвертную.
        Стою, шью очередную рваную рану. На сей раз не себе. Вчера состоялся большой групповой бой. Схватки здесь проходят с определенной периодичностью. Несколько дней одна бойня за другой, потом затишье недели на две.
        Из этого я делаю вывод, что паноптикум наш находится довольно далеко от обитаемой земли. Приедут хозяева с гостями расслабиться, вкусить хлеба со зрелищами  — пожалуйте, господа гладиаторы, на арену. Ну а мне потом работы непочатый край.
        Свобода передвижения на деле оказалась сродни той, которой пользуется хомяк в тоннеле из пластиковых бутылок. Нижний уровень, где мы все и существуем в данный отрезок времени, представляет собой квадрат из коридоров длиной примерно по сто метров. С обеих сторон каждого из них расположены двери камер. Все они отпираются универсальным электронным ключом, который мне и выдали для врачебного обхода.
        Есть люксовые, как моя. Там размещаются бойцы со стажем. Большинство же  — обычные комнаты с минимумом спартанских удобств. Еда везде подается с поверхности посредством маленьких кухонных лифтов. И удобно, и охране заморочек меньше.
        Отходы удаляются через люки мусоропроводов. Куда они ведут  — неизвестно. Наверное, на еще один подземный этаж. Но пролезть через люк для мусора может лишь животное размером с кота. К тому же под землю мне еще рановато. Лучше вперед и вверх, а там… А что там? Фиг его знает.
        В камерах, похоже, действительно нет камер слежения. Такой вот каламбур. А вот коридоры напичканы этой фигней. Плюс через каждые десять метров в потолке сделаны какие-то специальные отверстия, похожие на зарешеченные водопроводные трубы. На случай бунта через них удобно пускать какой-нибудь зарин-заман. Так что бунт тут будет подавлен на стадии даже не зародыша, а любовной прелюдии перед зачатием.
        Уборку каждый делает в своей хате сам. Если хочет, конечно. В коридорах же никто никогда ничем подобным не занимается. Мусора там нет, но пол такого же серо-бурого оттенка, как в разделочном цеху мясокомбината после долгих лет бесперебойной работы. Время от времени добавляются новые слои. Пока дойдешь с арены до своей кельи, основательно успеваешь оросить бетон собственной кровушкой.
        Если какой-нибудь залетный сатанист вздумает провести здесь черную мессу, то ему и жертва не понадобится. Черти пентаграмму прямо на полу и общайся с преисподней. Правда, если для этого нужна кровь непорочных младенцев, то сатанист окажется в пролете.
        Люди здесь сидят разные. Много каких-то уголовников в синей зэковской росписи. Логика моих хозяев понятна. Их и достать проще. Достаточно договориться с руководством какой-либо зоны. Да и искать, если что, не будут.
        Много братков из криминальной пехоты. С ними тоже все ясно. Накосячили где-то или в долговую яму попали.
        Часть  — явные вояки. Этих легко узнать по наколкам с парашютами, самолетами и прочей военной атрибутикой.
        Есть и еще одна довольно большая группа  — южане из стран Средней Азии. Их, наверное, баи в рабство на вес, как баранов, продают.
        Впрочем, мне сейчас гордиться тоже особо нечем. Такой же баран, как и все прочие. Правда, с красным крестом. Медпомощь я оказываю только победителям. Проигравшие идут на корм разной местной живности. Такая вот жизненная арифметика. По моим прикидкам, население нашего гладиаторского городка составляет около сотни человек.
        С обещанным кабинетом пока пролет, но инструментами и препаратами хозяева снабжают меня исправно.
        Каких только шрамов я здесь не видел! По этому вопросу могу толстенную энциклопедию составить. Будет чем заняться в старости, если доживу до нее.
        Вот сегодня как раз случай, которого еще не было в моей коллекции. Пациент  — смуглый таджик с нехорошей широкой раной на боку.
        — Кто это тебя так?  — интересуюсь я в процессе.
        Рана вроде не проникающая, но половины косой мышцы живота как не бывало.
        — Штраус,  — с трудом выдавливает пациент.
        — Да уж. Чем же это ты разозлил великого композитора?
        Таджик слегка косится на меня. Он явно не понял шутки.
        — Штраус. Птиц болшой.
        Ага, теперь все понятно. Хозяева расширяют ассортимент. Впрочем, страус  — соперник серьезный. Запинать человека он может легко.
        — И как же ты его?..
        Таджик молчит. Ему очень больно, хотя я добросовестно обколол рану новокаином. Через некоторое время он поднимает руки, ставит один кулак на другой и делает вращательные движения, как будто сворачивает шею цыпленку. Шея у страусов, насколько я знаю, действительно слабовата. При правильном хвате ее можно сломать.
        — Ладно, Абдулла, давай поправляйся. Антибиотик я тебе уколол, так что бог даст  — выздоровеешь. Вот еще таблетки. Пей три раза в день.
        — Меня Рахматулло зовут,  — слабым голосом поправляет меня таджик.
        Я киваю, хотя запоминать и не собираюсь. Сто к одному, что в следующем бою его ждет соперник посерьезней страуса. Птичка  — это так, тонкий юмор наших небожителей. Им тоже хочется иногда посмеяться.
        Иду к себе в номер. Коридор пуст. Охрана тут бывает, только когда нужно отконвоировать бойцов к месту схватки.
        Да и куда бежать? Разве что по кругу, то есть по квадрату.
        С одной стороны коридоры выходят в небольшой холл с парой лифтов. Оттуда приезжает охрана. Но кабинки без кнопок, видимо, управляются только с поверхности. Даже если захватишь в заложники охрану, то убежать не получится.
        С другой стороны квадрата проход с зарешеченной дверью. Оттуда доносятся запах зверинца и звуки дикой природы. Там наверняка отсек с аренами для схваток. Бежать туда еще глупей. Зачем, если и так отведут?
        Патовая ситуация. Вот тебе и свобода передвижения. Вашей щедрости, госпожа Багира, нет границ. Хотя чего я ожидал? Что темницы рухнут и братья меч мне отдадут? Маловато будет. Мне бы чего посерьезней меча. Хотя бы «калаш» с парой рожков.
        Хватит, намахался я уже мечом. Пускай теперь молодые кропят песок арены красненьким. Мне и в роли тюремного доктора неплохо. Пока.
        В середине мая на город внезапно упала жара, особенно подавляющая после недавнего холода. Многие горожане не успели морально перестроиться и все еще ходили в легких куртках и свитерах. Лишь безбашенная молодежь вовсю купалась в холодной протоке. Бездомные псы шлялись по улицам, вывалив лиловые языки  — своеобразный индикатор чрезмерного зноя. Была пятница, но не тринадцатое.
        Гек стоял на остановке у стадиона «Локомотив» и ждал Пашку. Рядом галдела какая-то компания  — по виду сверстники Гены. Они преувеличенно громко говорили и смеялись, помогая себе размашистыми жестами. Сигареты, зажатые между пальцами, вычерчивали дымные зигзаги в вечернем воздухе.
        Гека всегда раздражали такие дешевые типы  — шума на рубль, дела на копейку. Круче вареных яиц. Но в этот раз он старался не обращать на них внимания, хотя пара плевков уже упала в опасной близости от его кроссовок.
        «Когда же Пашка приедет? Уже и есть хочется. Если через пять минут не появится, домой пойду,  — решил Волков.  — Вон и автобус мой подруливает».
        — Молодой человек, можно вас?  — Мягкий грудной женский голос прозвучал в самой непосредственной близости от Гениного уха.
        Он повернул голову и увидел весьма симпатичную женщину лет тридцати в модных солнцезащитных очках.
        «Чего это она в очках вечером?»  — мелькнула в его голове одна рациональная мысль, но все остальные тут же бодро поскакали вниз, расправляя тугие джинсы навстречу бархатистому голосу.
        Было в ее тембре что-то чарующее, влияющее на мужское подсознание. Раньше Гена с такими дамами дела не имел и потому был удивлен той скоростью, с которой проявился вполне понятный эффект.
        — Молодой человек, вы меня не проводите? Мне тут недалеко, а вокруг полно всякого хулиганья.  — Незнакомка сняла свои очки и улыбнулась.
        Глаза ее чуть портили. Какие-то не вполне нормальные, с сумасшедшинкой. Хотя в целом лицо было очень милым, а в комплекте с контральто  — практически неотразимым.
        Гек отрицательно покачал головой. Мол, знаем мы такие расклады. Отведет в подворотню, а там друзья, они же сообщники. Джинсы на Гене фирменные  — подруга матери привезла из командировки в Сирию. Приятели этой красотки запросто сдадут их как минимум за стольник на ближайшей толкучке.
        — Ну, пожалуйста,  — продолжила уговоры странная незнакомка и вдруг легонько погладила вздыбленные Генины штаны.
        Несмотря на то что некая часть его тела отчаянно рванулась навстречу столь неожиданному приветствию, Гек собрал волю в кулак и сделал два шага назад.
        — И рад бы, но не могу. К семье опаздываю.  — Он улыбнулся, сделал даме ручкой, разбежался и хотел было запрыгнуть в широко открытые двери «Икаруса» с гармошкой.
        Но прыжка не получилось. На его пути внезапно возник Пашка, вынырнувший из толпы. Чтобы не столкнуться с приятелем, Гек изогнулся и в самый последний момент сумел изменить траекторию.
        — Извини, чуть опоздал.  — Пашка сиял своей фирменной улыбкой.  — Пошли, тачка ждет. А также пиво, шашлык, баня и девушки. В какой угодно последовательности. От перестановки мест слагаемых сумма не меняется.
        — Чего ты так долго? Я уже чуть не уехал,  — буркнул Гек, не любивший таких вот внезапных появлений и необъяснимых поступков.
        То и другое означало снижение контроля за ситуацией, грозившее разными неприятными сюрпризами.
        — Ну что поделать? Час пик. Пробки. Прошу садиться.
        — Прокурор посадит,  — автоматически выдал Гек заученную формулу.
        В его старом дворе на рабочей окраине одна треть мужского населения сидела, а вторая собиралась. Поэтому к слову «сидеть» все сызмальства привыкли относиться серьезно.
        — Ладно тебе придираться.
        В салоне Пашкиной тачки уже находились двое пассажиров  — мужчина и женщина. Гек с удивлением узнал давешнюю приставучую незнакомку.
        — Знакомься, это Нинка.
        Помянутая особа подвинулась в глубину салона, освобождая место на заднем сиденье. Гена опустился рядом.
        — Приятно познакомиться,  — церемонно сказала соседка и снова слегка погладила Генины джинсы чуть ниже того места, где заканчивалась молния ширинки.
        Волков не знал, как отреагировать на это, и лишь кивнул.
        — А это Тимофей.
        Парень, сидящий впереди, повернулся и протянул руку. Ладонь у него была твердая, как доска.
        — Поперли по бездорожью!  — Пашка резко рванул с места и чудом избежал столкновения со старым грузовиком, идущим в общем потоке.
        Водитель этой древности нажал на клаксон.
        — Да пошел ты! Понасажали за руль колхозников!  — Пашка, не отрывая рук от руля, изобразил неприличный жест.  — А ты знаешь, Гек, что мы тебя разыграть хотели? Поспорили с Тимой на чирик, что Нинка заманит-таки молодого блондина, спортсмена и комсомольца Волкова в тачку. Но ты молоток. Прямо как Штирлиц: характер нордический, в связях, порочащих его, замечен не был. Так что я еще и в наваре остался.
        «Двойка» понеслась на северо-западную окраину города. Там, в мягких складках сопок, поросших тайгой, прятались многочисленные дачные поселки.
        Нинка как положила правую ладонь на штаны соседа, так и не убирала ее. Круговые движения были уверенными, но не сильными.
        Волков как-то не привык к столь быстрому развитию событий между мужчиной и женщиной. Да еще и незнакомыми. Со столь зрелыми дамами ему раньше общаться не приходилось. Со сверстницами алгоритм ухаживаний был принципиально иной: поцелуи взасос, долгие попытки расстегнуть свободной рукой дурацкую застежку лифчика, фехтование кистями в попытках стянуть трусики. Так что инициативная дама слегка обескураживала его. Треп в мужской компании на эту тему  — одно, а оказаться в такой ситуации, да еще без подготовки  — совсем другое.
        Пашка увидел в зеркале чуть растерянный взгляд приятеля, широко оскалился и подмигнул.
        В этот момент рука соседки уверенно вжикнула молнией на джинсах, оттянула резинку трусов и выпустила наружу орган, вздыбленный настойчивым массажем. Маленькая ладошка сомкнулась вокруг него ласковым кольцом и плавно заскользила вверх и вниз. Мягко, быстро, горячо.
        «Штаны бы не замарать»,  — мелькнула в голове Гены несвоевременная мысль.
        Но соседка верно угадала момент, быстро нагнулась и поймала ртом «корень», торчавший между змейками молнии. Горячий язык заработал винтом, открывая дорогу фонтану оргазма.
        Когда машина остановилась у ворот дачи, Нинка уже сидела прямо.
        — Пашечка, а вы мне мартини взяли?  — как ни в чем не бывало проговорила она своим грудным контральто.
        — Все взяли, не боись,  — ответил Пашка.
        В этот момент он заезжал задним ходом в довольно узкие ворота и был почти полностью поглощен этим не самым простым занятием.
        Гена, конечно, про мартини читал, но встретить сей чудный напиток среди всесокрушающей советской действительности было странно и удивительно.
        «Круто ребята живут. Чем они все-таки занимаются?»
        Судя по всему, ответа на этот вопрос ждать оставалось не долго.
        Пашка открыл дверь, и парни стали перетаскивать содержимое багажника в дом. Геку достался ящик чешского пива. Здесь он уже не удивился. Странно было бы ожидать, что Репнин пьет «Жигулевское» по сорок пять копеек за бутылку.
        Теперь я вспомнил, кого мне напоминает Багира. Ту самую Нинку. Такая же сумасшедшинка во взгляде. Правда, Настя скорее подходит под определение «роковая красавица», тогда как Нинка никогда больше чем на «красотку» не тянула. Как говорится, демо-версия.
        — Выйти к лифту, взять медицинские инструменты!  — звучит из динамика над дверью.
        Ого! Меня по громкой связи не вызывали с гладиаторских времен. Обычно хозяева просто присылают через кухонный лифт список пациентов и номера камер. А на большом лифте я ездил только однажды  — на свидание со Смирновым. Кому я там, наверху, понадобился?
        Собрался, поехал.
        Из динамика в лифте звучит предупреждение:
        — Выходи медленно и без глупостей.
        Да и так ясно, что глупости мне здесь не помогут. Шмальнут и отправят к крокодилам. Некому будет лечить больных бегемотиков и всем по порядку давать шоколадку.
        Двери разъехались, за ними просторный холл. Метрах в пяти боец в камуфляже, совсем не таком, как у нас частные охранники и рыбаки носят. Какого-то серого цвета, да и качество ткани, даже визуально, на порядок лучше. Охранник на вид очень крепок, вдобавок вооружен пистолетом.
        — Двигай вперед!
        Идем застекленным переходом между корпусами. Первый раз вижу реальный мир поверх всего этого зазеркалья. За стеклом большой двор, как в пансионате. Небольшие домики, стилизованные под швейцарские шале, аккуратные дорожки, подсвеченные разноцветными фонариками. Кругом лежит снег. Надо же, совсем забыл, что бывает зима. Вечер.
        Неподалеку видны силуэты заснеженных гор. Наверное, Алтай или Саяны. Вряд ли меня везли на Урал или Кавказ. Хотя после Настиного угощения я был в отключке, наверное, не меньше суток. Так что полной уверенности в том, где именно я нахожусь, у меня нет.
        На улице и в коридоре ни души.
        — Направо!  — командует конвоир.
        Мы поднимаемся на второй этаж. Большая комната с набором мониторов от камер слежения. На офисном стуле полулежит мускулистый бритоголовый парень, обнаженный по пояс. Лицо у него покрыто бисеринками пота. Он стонет, прижав руку к правой стороне живота. Его форменная куртка, майка и кепка валяются на подоконнике.
        — Потерпи, Олежек,  — подбадривает парня мой конвоир.  — Сейчас полегче будет. Я тебе доктора привел.
        — Что с ним?
        — Откуда я знаю? Ты доктор. Давай лечи.
        Резонно.
        — Так положить бы его куда-то.
        Никакой мебели, кроме стола и стула, в комнате нет, поэтому напарник больного бросает на пол куртку с подоконника и укладывает на нее своего товарища.
        Я пальпирую живот. Справа он жесткий, явно реагирует на все пробы раздражения брюшины.
        — Аппендицит. Надо срочно операцию делать.
        — Ну так делай!
        Я с недоумением смотрю на провожатого.
        — Ты, братушка, с дуба рухнул? Мне операционная нужна. Это раз. Два  — я по специальности не хирург. Рану зашить, кровь остановить  — еще куда ни шло. Но полостную операцию делать…
        — Чего ты свистишь? Аппендицит  — самая легкая операция.
        — Раз легкая, сам бы и делал. Его надо в больницу везти!
        Конвоир садится верхом на стул у окна, опирается сложенными руками на спинку. Теперь у меня есть возможность его разглядеть. Это парень лет двадцати пяти с простым славянским лицом. Такие типажи любят режиссеры военно-патриотических фильмов.
        Он в явной растерянности.
        — Здесь до ближайшей больницы три часа езды. А по такому снегу  — все шесть. Плюс мороз под сороковник. Не довезем.
        Стало быть, Алтай или Саяны. Там зимой и пятьдесят градусов не в диковинку.
        — У вас тут своего доктора нет, что ли?
        — Только медсестра.
        — Это что такое?!  — раздается за спиной удивленный и негодующий начальничий рык.
        По той прыти, с которой вскакивает со стула солдатик, я понимаю, что мой привод сюда не согласован с начальником караула.
        Парень, лежащий на полу, тоже пытается встать, но со стоном валится назад.
        — Вы что, охренели вконец?
        Обладатель грозного баритона  — мужик слегка за сорок, квадратный, с толстой шеей, на которой удобно гнуть железные прутья и тому подобный инвентарь. Руки у него толщиной с ногу обычного человека. По-моему, у Дюма Портос был таких размеров. Морда красная, но скорей не от любви к алкоголю, а от склонности к апоплексии.
        — Виталий Петрович, Олегу вот плохо стало. Думал, помирает. Доктора вызвал,  — оправдывается здоровый боец.
        — Какого доктора?! Это же охраняемый! А ты его наверх поднял! Забыл инструкции?! Так и самому легко внизу очутиться.
        Охранник напуган, но беспокойство за друга перевешивает.
        — Так помрет Олежка! Он же меня под Гератом на себе десять верст по горам тащил. Как же я мог его бросить?
        Виталий Петрович какое-то время матерится. Я тихо стою в сторонке. Выражается начальник хоть и громко, но как-то механически, без души. Наверное, под звуки родного мата в голове лучше протекают мыслительные процессы. Судя по всему, понятие боевого братства для него тоже не пустой звук. Закончив монолог, он называет в рацию две фамилии. Через минуту в караулку прибегают еще двое из ларца.
        — Заступить на дежурство! Петросян, грузи своего приятеля на себя и тащи в медпункт. А за доктором я сам присмотрю.
        Боец с рязанской рожей, так не соответствующей армянской фамилии, поднимает товарища с пола, перекидывает его руку себе через шею и выводит в коридор. За ним иду я. За мной  — квадратный полковник. Почему-то мне кажется, что он еще недавно носил именно это звание.
        Мы снова движемся вглубь поместья по застекленной галерее. Сейчас можно раскидать конвоиров, потерявших бдительность, разбить железным сундуком с лекарствами стекло и рыбкой нырнуть в пролом.
        Но такие вот приколы от Ихтиандра хороши в боевиках. Когда за окном минус сорок  — это верный способ изощренного самоубийства. Да и полковник наверняка не промажет. А бежать с пулей меж лопаток, сто пудов, неудобно.
        Проходим какой-то банно-прачечный корпус. Пахнет сауной.
        В предбаннике, обитом деревянными рейками, приятно пахло сосной и пивом. Гек с Пашкой, завернутые в простыни, сидели в продавленных креслах, оставшихся от старого мебельного гарнитура, и пили пиво. На облупившемся журнальном столе стояло еще несколько бутылок пенного напитка, а также пузырь мартини, наполовину укокошенный Нинкой.
        Гена из любопытства попробовал заморский продукт. Буржуйский нектар по вкусу оказался точь-в-точь как венгерский вермут, который ему однажды довелось попробовать из горла в гаражах с пацанами.
        — Самый обыкновенный вермут,  — поделился он наблюдениями с Пашкой.
        — А ты что думал? Так же и виски  — обычный самогон. Понтов больше, только и всего. Кто-то от «Джонни Уокера» тащится, а по мне лучше ирландского «Тилламоре Дью» нет.
        — Виски ни разу не пил. Я вообще к выпивке не очень.
        — Выпивка выпивке рознь,  — философски произнес Репнин.  — Вон, глянь на плакатик. Батя повесил.
        Гек поднял голову и прочитал четверостишье, выжженное на квадратной дощечке:
        «Запрет вина  — закон, считающийся с тем,
        Что пьется и когда, и много ли, и с кем.
        Когда соблюдены все эти оговорки,
        Пить  — признак мудрости, а не порок совсем».
        — Прикольный стих. Чей?
        — Омара Хайяма. Батя от его стихов фанатеет. Подобные вирши по всему дому и даче висят.
        — А твой отец чем занимается?
        — Летчик на международных линиях.
        Видимо, на лице Гены отразилось понимание, потому что Репнин тут же внес разъяснения:
        — Но вот это все: машина, мартини, пиво и прочее  — плоды исключительно моих трудов праведных. Вернее, наших с Тимой.  — Он чуть помолчал и продолжил как-то странно, без видимой связи с двумя первыми фразами:  — Поэтому мы тебя и позвали. Ты вроде парень правильный и не бухарик. С ними ухо востро надо держать.
        — Куда позвали?  — глуповато спросил Гена.
        — Пока сюда. Сейчас Тима Нинку закончит ублажать, придет, и поговорим.
        — Так ты же сказал, что еще девушки будут,  — заявил Волков просто для того, чтобы поддержать разговор.
        — А тебе что, Нинки не хватило?  — удивился Пашка.  — Она нимфоманка. Сколько мужиков ни дай  — все мало. Главное, что баба трахается исключительно из спортивного интереса. И как! А она, между прочим, не шаболда какая-то. Ревизором работает в солидной конторе, так что прикинута по полной программе. У нее и бабки, и дефицит разный. От нас ей только одно надо. Это обстоятельство привносит в наши отношения искренность и чистоту.  — Репнин засмеялся.
        — На конец можно подцепить.
        — Не боись. Регулярно возим ее к знакомому доктору на проверку. У него там полный стационар на дому: микроскоп, штуки специальные, чтобы мазки бактериологические красить. Все, что положено. Вдобавок мы ее предупредили: в случае чего башку открутим. Нинка знает  — мы люди серьезные. Впрочем, не Нинкой единой… Если надоест, всегда можно еще телок вызвать.
        Из бани появилась Нинка. Простыня обернута вокруг бедер наподобие длинной юбки, но небольшие груди упруго торчат на виду у всей почтеннейшей публики. В такой вот белой хламиде она походила на иллюстрацию к книге «Таис Афинская», какую матушка Гены очень любила перечитывать. Современная гетера грациозно плюхнулась в третье кресло и сладко потянулась.
        — Где там Тимофей? Заездила небось до смерти?  — Пашка хохотнул.
        — Такого лося заездишь!  — Дамочка задрала простыню до колен и расслабленно развела ноги.  — Жарко. Генчик, налей, плиз, пивка.
        Гек открыл бутылку, перегнулся и подал, стараясь не косить глазом в интригующий полумрак под задранной простынкой.
        Минут через пять из бани вышел Тимофей. Внешне полная противоположность Пашки: неторопливый, мрачноватый, неулыбчивый. Тело словно перевито тугими жгутами мышц. Треугольное лицо с высокими скулами венчали кустистые брови, из-под которых остро смотрели небольшие черные глаза. Даже такое расслабляющее времяпрепровождение лишь чуть-чуть смягчило выражение его лица. Было в нем что-то от удава.
        Он приземлился на маленький диванчик, подцепив по дороге бутылку пива. На правой руке выше запястья растопырила когти вытатуированная кошачья лапа. Рядом два иероглифа, то ли китайских, то ли японских. А может, и корейских.
        Гек уже видел похожие татуировки, без иероглифов, правда. В блатном мире такая наколка была знаком воровской удачи.
        — Ты что, чалился?  — спросил Гена, решив, что они уже достаточно близко знакомы для подобного вопроса.
        Кроме того, в его прежнем окружении ходка на зону не считалась фактом, который стыдно озвучить. Наоборот, этим гордились.
        Тимофей чуть поморщился, покачал головой и ответил:
        — Нет. Я в Монголии служил, на границе с Китаем. У нас там точка ПВО была. Вокруг на пятьсот километров ни души, если пастухов не считать. Кто-то из монголов рассказал, что неподалеку в горах дацан есть. Ну, буддийский монастырь. Да не простой. Жили там монахи, которые после смерти реинкарнировались в котов. А потом опять в людей. Как только монах переживет определенное количество таких превращений, проклятье будет снято. Им нельзя покидать монастырь. Если кто бежит, в погоню посылают специальных охотников, которые убивают беглеца ударом «кошачья лапа». Тогда погибший снова воплотится в монастырского кота. Не дай бог хоть один монах удерет насовсем. Остальным не будет искупления, пока его не поймают. Такая легенда. Вот у нас и вошло в моду кошачьи лапы на память о службе колоть. Делать-то на точке нечего. А в увольнение  — только в голую степь. Одно развлечение, если замполит возьмет на охоту. Еды порой не хватало из-за перебоев с подвозом. Брали «ГАЗ-66», автоматы и ехали в степь сайгаков стрелять. Ну, если бараны попадались, тоже не пропускали.
        — «Кошачья лапа»  — это стиль Джеки Чана,  — встрял в разговор Пашка.  — Смотрел «Змея в тени орла»?
        Гена и фильма не глядел, и про Джеки Чана слышал впервые, поэтому переспросил:
        — «Змея в тени орла»? А где идет?
        Пашка сдержанно, чтобы не обидеть его, улыбнулся и ответил:
        — Нигде не идет. Это по видаку фильм. Как-нибудь покажу. Про карате слышал, небось? А есть система посерьезней  — кунг-фу называется. Вон Тима у нас мастер по этой части. Ладно, вы тут пообщайтесь пока, а я в парилку. Нинка, спинку потрешь?
        Оставшись вдвоем, Гек с Тимофеем некоторое время сидели молча, потягивая из горлышек пенный эликсир, чудо пражских пивоваров. Тим зыркал из-под своих брежневских бровей, но ничего не говорил.
        — Ты откуда родом?  — наконец спросил он.
        — Все детство на улице Республики жил. Год назад в центр переехали.
        — На Каче, значит. Знакомый райончик. У вас там вроде Богдаши заправляют, да?
        — Они самые. Я младших немного знал. Близко, правда, не пересекались.
        Богдаши, они же Богдашкины,  — семейный клан, державший родной Генин район. Все серьезные ссоры и конфликты тамошней шпаны разруливали только они. Всего их было одиннадцать братьев. А если считать разных кузенов и дядей по материнской линии, то количество боевых единиц увеличивалось чуть ли не втрое. Старшие братья и глава семейства попеременно сидели, младшие пока набирались уркаганского опыта. Один из самых мелких учился на пару классов младше Гека.
        — А ты что же, их знаешь?
        — Пересекались.  — Тимофей ухмыльнулся.
        — Да ну?  — удивился Гена.  — А чего не поделили?
        Тимофей сделал небольшую паузу, вроде решая, говорить или нет, потом продолжил:
        — Да ехали раз вечером с Пашей по Горького. Подрезает нас «шестерка». Пашка чуть на тротуар не улетел. Ну, мы, естественно, газку, догнали их, тоже подрезали. Эти клоуны остановились, драться полезли. У одного монтировка была, у другого нож, третий ногами под каратиста махал. Как мы их тогда отметелили! После драки угрозы начались. Ты, мол, Богдашей знаешь? Все, вы покойники! Сами клоуны в кровавых соплях, еле губами ворочают. Смеху было!.. Через недельку обратка от них пришла. Пашка с телкой в кафешке. Народу почти никого. Вдруг заходят два жлоба, садятся рядом. Один из-под полы плаща обрез показывает. «Тихо,  — говорят.  — С нами пойдешь». Пашка не растерялся. «Чего торопиться? Посидим, кофейку попьем. Из-за каждого барана ужин с девушкой прерывать не стану. Если хочется поговорить, снаружи подождите минут десять». Эти два урода ухмыльнулись и вышли. А дверь только одна, кафе в полуподвале. Не смыться, в общем. В баре телефон. Пашка мне позвонил, я как раз пацанов тренировал. Прилетели с ребятами минут через пять буквально, там пара кварталов всего. Их пятеро, а нас толпа человек двадцать.
Да все парнишки тренированные, самбисты-каратисты. Они притухли слегка, но виду старались не подавать. Борзые. Чудак в плаще обрез достал, однако видит, что волына при таком раскладе вряд ли поможет. Стали на разговор. Мол, ты того-то знаешь? Нашли общих знакомых. Ко мне раз смотрящий по одному мелкому делу обращался. Я на него и отписался. Они припухли сразу и свалили. Тем более что эти черти на «шестерке» сами неправильно себя повели тогда.
        — Да, история,  — протянул Гек.  — У нас их все боятся. Я-то особо не сталкивался, пацаном еще был. Чурок трясут на рынке, которые цветы продавать приезжают, фарцовщиков бомбят да наперсточников держат. А простых людей не трогают. Параллельный мир.
        — Им власть дразнить не с руки. Поэтому и крутятся среди тех, кто сам в ментовку, в случае чего, не пойдет. Отсюда вопрос: ты как смотришь с нами поработать? Мы с Пашей бойцов покрепче собираем из спортсменов.
        — Банда, что ли?
        — Да ну, что ты плетешь? Просто если какому быку рога посшибать понадобится, ты и один справишься. А вдруг такая вот кодла? Огорчает меня, что вокруг столько нормальных пацанов, а бабки рубит шакалье блатное. Вот мы и решили стоящий народ собрать. Подрабатываем по мелочи, конечно. Фарцов кидаем, иногда долги выбиваем. Богатых людей много. Вот недавно Горбачев сухой закон объявил. Может, еще какая интересная тема откроется. Перестройка, гласность, мир, дружба, жвачка.
        — А ты Смирнова знаешь?  — спросил Гена, насторожившись при упоминании о бойцах.
        — Который первым секретарем был?
        — Нет, сына его.
        — Не знаю. Слышал только, будто он с парнями с правого берега все терся. Был там клуб спортивный на Предмостной  — «Бусидо». А что, есть проблемы? Так для того мы и объединяемся, чтобы их разруливать. В случае чего на меня сошлешься. А не подействует  — звони, подъедем.
        — Уже нет никаких проблем. А кунг-фу что за борьба?
        — Если можно так выразиться, боевое у-шу. У нас ни справочников, ни другой литературы по единоборствам не достать. Даже про карате не сразу найдешь. Про кунг-фу я случайно узнал от одного деда-бурята. Я сам из Назарово родом, но каждое лето у бабки в Гусиноозерске пропадал, в Бурятии. Там сосед дед Абармид меня потихоньку и научил этому стилю. Бабка, да и все остальные его обормотом называли, но дед не обижался. Он по молодости в одном китайском дацане жил. Давно, еще до Мао. Потом уже у нас при Сталине за монастырь десятку сидел. Классный дедок. Лысый, худой. Кажется, соплей перешибешь, но таких, как мы с тобой, десяток раскидает. Бабка моя в бараке жила  — общий коридор и комнаты на две стороны. Вот однажды сосед по пьяному делу стал всех гонять с топором. Сначала жену с детьми, потом на других жильцов переключился. Все из дома выбежали, за участковым мальца послали. Тут Абармид пришел с огорода. Сосед на него топором замахнулся. Дед этого черта несильно пальцем вот сюда ударил.  — Тимофей перегнулся через стол и ткнул Гека между пупком и солнечным сплетением.
        Палец у него был тверд как железный штырь и придавал рассказу достоверности.
        — Как будто выключили мужика, прикинь? Пополам сложился и упал. Топор обухом себе на башку уронил. Затылок раздолбал, конечно. Тут его и повязали сразу.
        — Нашел, значит, дед, где у мужика кнопка.  — Гек хохотнул.
        — Дедушка еще тот. Меня он бою почти не учил. Все больше как двигаться правильно да дышать. Несколько ударов уже в конце показал.
        — Ну что ж, в хорошей компании можно и поработать,  — дал согласие Гена.  — Когда начнем?
        — Пашка скажет, как тема появится. Иди проверь их, кстати. Не угорели они там?
        Гена поставил бутылку на стол, скинул простыню на кресло и направился в парилку. Дорога туда шла через маленькую душевую. Проход был закрыт.
        Поперек душевой на небольшой скамеечке лежала Нинка. Лицом она уперлась в самый низ Пашкиного живота, ягодицы слегка нависали над противоположным торцом скамейки. Репа сидел, прислонившись спиной к стене, обшитой досками. Он прикрыл глаза и потихоньку постанывал.
        Гек попытался было протиснуться в парную, аккуратно огибая Нинкин зад, но горячая ревизорша просто припечатала его упругими ягодицами к стене. Ну что в такой ситуации оставалось делать?
        Да уж, ситуация  — интересней не придумаешь. Массажный стол, на нем боец, инструментария минимум, а Петросян с Виталием Петровичем настойчиво просят удалить пациенту аппендикс. Рядом квохчет перепуганная медсестра, за стеной слышен плеск воды. Медицинский кабинет находится в банно-прачечном корпусе, что, в целом, логично: вдруг у кого из дорогих визитеров экзитус леталис случится во время приема водных процедур?
        — Ну и что стоишь? Лечи давай!  — За сим следует грубый толчок.
        Терпеть не могу, когда меня пихают, да еще в многократно раненую спину. Но устраивать корриду здесь, пожалуй, рановато.
        — Лечить, так лечить. Снимите с него штаны, живот побрейте.
        Штаны с парня стаскивают прямо с берцами. Медсестра дрожащими руками снимает станком кудрявую стружку в паху.
        — А где у вас инструменты? И материал шовный нужен.
        Начальник караула смотрит на меня подозрительно. Не пойму, то ли с ноги хочет пробить, то ли просто задумался.
        — У тебя же в сундуке пробирка с нитками!
        — Это шелк, раны шить. А если в брюшную полость лезть  — кетгут нужен.
        — И где я тебе этот кетгут возьму?
        Я пожимаю плечами и говорю:
        — Без него не получится. Да и инструментария у меня нет. Пару пинцетов нужно анатомических, зажимы, скальпель. Еще такие штуки специальные  — забыл, как называются… вроде окончатые зажимы. Промедол, новокаин, шприцы. И потом учтите: я раньше никогда не оперировал.
        — Чему вас только в институтах учат?  — бурчит озадаченный полковник.
        Впрочем, однажды мне все же довелось постоять у операционного стола, хотя данное обстоятельство вряд ли поможет в данной ситуации. На пятом курсе в цикле гинекологии старшие товарищи и препод доверили мне поработать вторым ассистентом на удалении миомы матки. Не скажу, что я был больший спец по этой части, чем мои одногруппники, но в тот день у меня одного оказались с собой сменные хэбэшные штаны, без которых в операционную не пускали.
        Матки у стонущего бойца наверняка нет. Так что институтский опыт здесь бесполезен.
        А Виталий Петрович куда-то послал медсестру. Молоток, проблемы решает по-армейски. Вернулась она минут через пять, что-то ему шепнула.
        — Есть у нас еще один медкабинет. Там доктор работает, когда приезжает. Пошли туда.
        Петросян снова взваливает на себя пациента и волочет его по коридорам. Больной из-за голых ног и накинутой простыни напоминает древнеримского патриция, провалившегося во временную дыру, открывающуюся прямо в провинциальный медвытрезвитель. В начале процессии выбивает каблучками испуганную дробь медсестра. Замыкающим следует начальник. Его тяжелый взгляд отдается тупой болью в моем затылке.
        На новом месте чуток лучше. Маленькая операционная, столик с инструментарием, шовный материал.
        Я моюсь перед операцией. Полковника с Петросяном  — за дверь. Надо сказать, с нескрываемым удовольствием. Приятно иногда поменяться местами с охранниками. Хотя бы на время.
        — А чем мы наркоз давать будем?  — спрашивает медсестра.
        — А ничем,  — отвечаю я ей в тон.  — Сделаем инфильтрационную анестезию по Вишневскому. А пока вколи-ка ему промедолу с атропином в мышцу.
        Девица кивает и погружается в процесс.
        Ну-с, снимайте бурнус. Так, кажется, сказано у Ильфа и Петрова? Что-то мне страшновато. Хотя, в принципе, хороший случай отомстить тюремщикам. Зашью ему там все напрочь. Пусть знает, как меня по монитору охранять.
        — А как же без наркоза-то?  — вдруг подключается к общению пациент.
        — Не боись, сделаем тебе местную анестезию по академику Вишневскому. Сечешь? Он, небось, какую-нибудь фигню не придумал бы. Способ не раз опробован в полевых условиях, где нет возможности использовать масочный наркоз. Так что представь, что ты в горах Гиндукуша.
        — Про Гиндукуш языком не мели,  — бросает Олежек и с обреченным видом откидывается на стол.
        Ну что ж, начнем самую легкую операцию. Я пытаюсь вспомнить картинки из учебника по оперативной хирургии. Что-то всплывает в голове, но весьма смутно. Хотя первый этап никакими неожиданностями не грозит.
        Я делаю в области предполагаемого разреза «лимонную корочку» новокаином и дальше накачиваю им окружающие ткани.
        Был у меня однокашник Серега Усов, который уже на первом курсе апендэктомию освоил. Его бы сюда. Что там он говорил? Удивительно, но давний рассказ Сереги под пивко застрял в моей памяти куда четче, чем иллюстрации из учебника.
        «Берешь линию, соединяющую пупок с краем подвздошной кости, и перпендикулярно ей делаешь разрез. Треть выше линии, две  — ниже. Сантиметров десять должно хватить, если у него отросток расположен обычно».
        Да уж, пусть лучше Олег мне в этом смысле сюрпризов не преподносит. Ему же хуже будет. Серега будто сидит в моей голове и продолжает лекцию. Я даже вижу, что очки у него слегка запотели от пивного перегара.
        Раздвигаю разрез пластинчатыми крючками. Вот и отросток. Подтягиваю его в рану анатомическим пинцетом. Олег стонет. Медсестра близка к обмороку, но помогает пока исправно. А отросточек-то выглядит действительно не очень.
        Я рассекаю между зажимами брыжейку и перевязываю ее концы кетгутом. Вокруг аппендикса накладываю кисетный шов, передавливаю отросток зажимами, перевязываю нитками и отсекаю.
        — Йод давай, культю прижечь.
        Медсестра издает звук, похожий на позыв к рвоте, но пока держится.
        Я погружаю культю в кисет, затягиваю концы. Можно зашивать. С этим я разбираюсь быстро. Пальцы неплохо натренированы долгой практикой гладиаторского доктора.
        — Все нормально? А то вы уже больше часа возитесь?  — бубнит начальник в приоткрытую дверь.
        Да, прошло действительно больше часа, а я и не заметил. В моменты особого напряжения время всегда сжимается.
        — Зовите своего армянского друга. Тащите носилки. Можно забирать. Недельку его поколите антибиотиками, а лучше всего  — потихоньку транспортируйте в цивилизованный мир.
        — Он не армянин.
        — А почему Петросян?
        — Потому что шутки у него дурацкие.
        Обратно меня конвоирует один Виталий Петрович. Надо полагать, это своеобразный знак благодарности.
        По пути назад снова ни души. Если этот остров и заселен, то мы, вероятно, сейчас находимся в самом пустынном его уголке.
        Жизнь в союзе хищников  — именно так Гек окрестил свою новую компанию  — была интересной. Парню на первом же деле удалось заработать целых двести пятьдесят рублей.
        «Производственный процесс» был необременительным. Волков сыграл роль польского фарцовщика-челнока. Через город на восток шла трансконтинентальная железная дорога. Помимо всего прочего курсировал по ней и международный маршрут Варшава  — Улан-Батор. Им пользовались предприимчивые люди, нелегально доставлявшие в глубинку остродефицитные товары. Раньше Гена слышал об этом канале от Банана.
        — Дела в гору не идут,  — сетовал одногруппник.  — Взял пуховики на липах у поляка, да что-то плохо расходятся.
        Гек сперва не понял, что это за липы. Оказалось, новомодные застежки-липучки, последний писк моды. Банан даже не улыбнулся Гениному невежеству, и правильно, между прочим, сделал! Он просто достал из своей объемистой сумки образец и продемонстрировал товарищу.
        — И сколько?..  — поинтересовался Волков.
        — Сто пятьдесят,  — хмуро изрек Банан.  — Но только тебе, как другу. Вообще-то, я их по двести толкаю.
        Такая сумма на тот момент была для Гены совершенно нереальной, и он, естественно, отказался. Зато хоть на липучки посмотрел.
        И вот настал час самому выйти на «большую дорогу», ведущую «из поляк в монголы».
        — Твое дело  — играть роль поляка,  — инструктировал его перед дебютом Пашка.  — Меня ты не знаешь, моего спутника  — тем паче. Схема проще некуда. Ну да сам увидишь. Главное, выучи несколько польских слов для достоверности.
        Схема действительно сложностью не отличалась. Два друга, один из которых подсадной  — Пашка  — собирались купить на паях партию товара у приезжего поляка  — Гек. Встреча состоялась в подъезде старого двухэтажного дома, стоявшего в центре города.
        Домик был с секретом. На лестничную площадку первого этажа выходили три одинаковые двери. Две из них вели в квартиры, за третьей начинался коридор, выходящий на задний двор. Вот у этой третьей двери и встретились участники сделки.
        — Пан добрый товар мает?  — спросил Репа.
        — Маю,  — ответил Гена и достал из сумки штаны-варенки, пошитые на манер бананов.
        Напарник Пашки, толстощекий очкастый увалень по имени Валера, радостно мял в руках чудо забугорного портновского искусства. На рынке такие брюки стоили не меньше полутора сотен, а поляк соглашался продать двадцать пар за тысячу четыреста рублей. Всего-то по семьдесят за штуку. Это ж больше ста процентов прибыли! Правда, сумма немалая, одному не потянуть.
        Потому-то Пашка и обратился к Валере:
        — Берем на двоих? Жаль случай упускать, а у меня, прямо как назло, только половина денег. Поляк же дешево продает, оптом. Ему срочно надо уезжать.
        Валера был опытный фарцовщик и выгоду от дела сразу же смекнул.
        — Хорошо, давай напополам.
        Когда покупатели рассмотрели образец во всех подробностях, подставной поляк потребовал деньги к расчету. Он меланхолически пересчитал их, завернул пачку купюр в старую газету «Правда» и положил во внутренний карман легкой куртки.
        — Чекай, пан!  — Пашка схватил его за руку.  — Так не можно. Сначала весь товар сюда давай! Слышишь?
        Валера согласно закивал. Он тоже считал, что так дела не делаются. Деньги против стульев  — этот лозунг справедлив как в Советском Союзе, так и в Польше, уже почти капиталистической.
        Гек флегматично пожал плечами, достал газетный сверток и отдал его покупателям.
        — Почекайте, панове,  — сказал он, старательно добавляя в речь характерную шепелявость.  — Зараз принесу.  — С этими словами Гек скрылся за третьей дверью, не забыв прихватить с собой сумку с образцом штанов.
        Минут через пятнадцать терпение у Валеры лопнуло.
        — Провалился этот пшек, что ли?  — проговорил он и постучал в дверь сначала робко, потом сильней.  — Эй, там!  — От легкого пинка в нижнюю филенку дверь распахнулась.
        Взорам бизнесменов открылся коридор  — свет в конце тоннеля.
        — Паша, нас, кажется, обманули!  — выкрикнул Валера.
        С прытью, неожиданной для такого рыхлого тела, он пролетел коридор и выскочил во двор.
        «Ну, слава богу, дошло до тебя!»  — подумал Пашка и поспешил за компаньоном.
        Валера метался в маленьком дворике между помойкой и деревянным клозетом на десять посадочных мест.
        — Куда он делся? Может, в сортире спрятался?  — Толстый фарцовщик начал дергать деревянные щелястые двери нужника.
        — Да погоди ты!  — попытался образумить товарища Пашка.  — Деньги-то у тебя.
        — Точно!  — Валера с надеждой рванул серую корку газетной обертки.
        Оттуда посыпались тетрадные листы, нарезанные по размеру сторублевых купюр.
        Жертва кидалова взвизгнула от ужаса и в бешенстве швырнула пачку «кукол» в сторону помойного бака. Бумага, подхваченная теплым ветерком, закружилась над двориком.
        — Эй, орлы, вы чего мусорите!  — грозно крикнул абориген, вышедший во двор покурить.  — Смотрите, как бы здоровье не потерять.
        Судя по обилию наколок на жилистых руках, этот туземец толк в жизни понимал. Компаньоны приняли к сведению это грозное восклицание. Они опрометью метнулись назад в подъезд, а оттуда выскочили на улицу.
        — Паша, что же делать?  — Валера чуть не плакал.
        — Давай махнем на вокзал. Он, небось, свалить быстренько хочет, а мы его и накроем!
        — Точно!  — Валера уцепился за это абсурдное предложение.  — Накроем его, гада.
        Мысль о том, что коварный поляк мог покинуть город другим видом транспорта или вообще не делать этого, ему в голову не пришла. Надо думать, из-за состояния аффекта.
        А коварный поляк тем временем ехал домой на обычном троллейбусе. Карман его приятно тяжелила пачка денег.
        Двор Гек покинул через дыру в заборе позади нужника. Накануне они с Пашкой отодрали одну из досок так, чтобы ее можно было спокойно отодвинуть. Дыра выходила в соседний двор, за которым располагалась остановка троллейбуса.
        Вечером в гости к нему забрел Пашка. Матушка заварила им чаю и оставила на кухне одних.
        Гена без слов вытащил из кармана пакет с деньгами и отдал товарищу.
        — Ну, свои семь сотен я, понятное дело, забираю сразу.  — Пашка зашуршал бумагой.  — А вот Валерину половину поделим по совести. Это твоя доля  — двести пятьдесят рублей. Да не смотри ты на меня как революционный солдат на буржуазию. Нам с тобой по двести пятьдесят, а оставшиеся пару сотен  — Тиме, хоть он напрямую и не участвовал. Тимофей в нашем деле главный. Ему проблемы разруливать, если что. Все по справедливости.
        Гена не возражал против такой дележки. Ясен пень, вожак стаи имеет право на самый жирный кусок добычи.
        Вожак стаи  — всегда сильная личность, способная на неожиданные, нетривиальные решения. Вот на такого субъекта я и наткнулся сегодня, когда пришел по вызову к очередному пациенту.
        Недели через две после моего дебюта в качестве хирурга в Колизее началась новая серия поединков. Работы невпроворот. Впрочем, так жить веселее.
        Багиры в этот раз не видно  — наверное, задержалась в городе. Жаль. Без бабы жить нельзя на свете, нет. Но жрицы любви полагаются лишь многократным победителям в поединках, чемпионам гладиаторских боев. А я ведь довольно давно покинул ратный труд ради скальпеля и хирургической иглы. Остается надеяться, что сумасбродная Настя сама придет, чтобы развлечь мою плоть, страдающую от воздержания.
        Но в этот раз судьба мне явно не улыбается. Невезение имеет свойство распространяться подобно ползучей сыпи. Я впервые в жизни попадаю в заложники. Ну и поделом  — не расслабляйся!
        В обычной камере для новичков  — бетонные стены, шконка, стол и санузел  — сидит далеко не самый высокий человек. Про таких часто говорят, мол, метр с кепкой. Однако при первом же взгляде, брошенном на его бульдожий прикус, мощные руки и широченную грудную клетку, желание шутить на тему роста пропадает.
        Парень вовсе не карлик. Он просто кажется ниже своих ста семидесяти сантиметров из-за квадратной фигуры. На груди довольно глубокий, обильно кровоточащий порез. Однако на лице этого современного орка нет никаких эмоций. Он просто сидит и смотрит на меня.
        — Привет! Показывай, где болит,  — говорю я.
        Коренастый субъект никак не отвечает на мое приветствие.
        — Ну что, будем петь или глазки строить? Смотри, дело твое.  — Я поворачиваюсь, чтобы выйти, и вдруг попадаю в какую-то темноту.
        В ней плавают странные оранжевые сгустки, переливающиеся, как медузы. Что это? Эти мелкие монстры начинают грызть темноту острыми зубами, появившимися у них совершенно неожиданно. Наверное, они голодны.
        У меня ритмично стучит в голове. Она мотается из стороны в сторону. Потом откуда-то льется вода.
        Я открываю глаза. Давешний боец с бульдожьей челюстью сидит рядом на корточках и ритмично, но не сильно отвешивает мне оплеухи.
        С пробужденьицем вас, доктор! Лежать в луже на бетонном полу, да еще связанным, крайне некомфортно.
        Чем же он обездвижил меня? Я пытаюсь приподнять голову, чтобы рассмотреть это, но гоблин с силой давит мне на лоб. В руке у него хирургическая игла, которая многозначительно поблескивает возле моего левого глаза. Кровь из его раны капает прямо на мою спортивную куртку.
        — Давай, рассказывай.
        Голос у этого типа вопреки всем моим ожиданиям не зверский, а вполне себе «интеллигентный».
        — Чего рассказывать?
        Обитатель камеры вздыхает и приближает иглу к моему глазу.
        — Все рассказывай. Что за место, на хрена меня сюда упрятали? Имей в виду, глаза у тебя два, так что один могу выткнуть сразу. Рассказ твой после этого станет куда более искренним.
        Да уж, после такой преамбулы лучше не быковать. Чем же он меня так профессионально выключил? Наверняка какой-то специальный удар, что-то вроде «укуса змеи», про который мне довелось читать как-то в книжке про разведчиков.
        — На хрена тебя сюда упрятали  — не знаю. Я сам здесь не по своей воле. Такой же гладиатор, как и ты. Напоили меня какой-то фигней. Очнулся тут.
        Гоблин опять удрученно вздыхает, как будто моя ложь причиняет ему изрядную боль. Одной рукой он оттягивает мне кожу на веке и протыкает ее иглой. Глаз заливает кровь.
        — Я не гладиатор, а прапорщик отдельного батальона морской пехоты Тихоокеанского флота,  — сообщает он мне.  — Ты меня, сучонок, сейчас поведешь к выходу. Или следующий раз буду колоть прямо в глаз.
        — Ты что, совсем стебанулся? Куда тебя вести? Мы под землей. Отсюда наверх ходит один лифт, да и тот без кнопок. С другой стороны  — арены для боев и зоопарк.  — Неожиданно для себя я начинаю истерить.
        Впрочем, ради собственного глаза еще и не так запоешь.
        — Говорю же, я точно такой же пленник, как и ты. Расстегни мою олимпийку  — все тело в шрамах. Развяжи меня, и поговорим по-человечески.
        — А чего ж тогда у тебя ключ от моей камеры?
        — Не только от твоей. Я гладиаторский врач, лечу тут всех, кто выжил. Но наверх хода нет. Даже если ты меня здесь на ремни перед камерами порежешь, то вряд ли отсюда выберешься. Для охраны я такой же червяк, как и ты. Крыса подопытная.
        Моя искренность наконец-то находит отклик в суровом гоблинском сердце. Он аккуратно прячет иголку в чемодан и развязывает путы. Оказывается, морпех связал меня обычным вафельным полотенцем, порванным на продольные лоскуты.
        — Ладно, вставай.
        Я обильно промываю пораненное веко холодной водой. Прапорщик терпеливо наблюдает за этой процедурой с койки. Потом мы садимся за стол и беседуем.
        Он внимательно слушает мой рассказ и оживляется лишь на той его части, где меня поднимают наверх.
        — Так тебя все-таки иногда выводят в верхний ярус?
        — Дважды выводили. Но сбежать вряд ли получится. Кругом горы, местность незнакомая. Зима опять же. Даже за периметр не выбраться.
        Тут прапор и огорошивает меня неожиданной информированностью:
        — Местность знакома. Меня ведь эти шакалы тут и повязали. А зима не вечно будет.
        Алексей  — так зовут морпеха  — пришел в Колизей сам.
        — Была, понимаешь, мечта совершить одиночный зимний переход на лыжах через Саяны. Взял отпуск специально под это дело, подготовился, маршрут проложил, пошел. И вдруг на какой-то там день пути в самом диком месте нахожу базу отдыха. На карте ничего подобного не указано. Территория обнесена бетонным забором. Я без всяких подозрений подхожу к КПП. Оттуда барбосы с автоматами выскакивают. Дескать, чего тебе надо, кто таков? Зайдем для выяснения личности. Я человек военный, дисциплину понимаю. Доложился по форме. Чайком с мороза по-дружески угостили. Очнулся здесь. Сегодня вот повели против какого-то чудика драться. Я сначала не хотел, да выхода не было. Его потом крокодил съел.
        — А день какой был, когда тебя взяли?
        — Второе февраля.
        Ого, а меня выдернули из жизни еще в августе! Полгода уже, выходит, живу на гладиаторских харчах.
        — Давай рану зашью, раз уж пришел.
        — Да ладно. Оставь иглу с нитками, сам зашью. Не впервой. А ты подумай насчет побега. Вдвоем-то веселей. Можно бежать и через зверинец. Должен же там быть вход для работников, которые животных обслуживают. Впрочем, все это надо как следует обмозговать.
        На этой оптимистической ноте мы и расстаемся.
        Я добираюсь до своей камеры, скидываю барахло, иду в душ, а потом заваливаюсь спать. Хватит с меня на сегодня огорчений. Надеюсь, завтра мое состояние улучшится.
        Благосостояние Гека стало быстро улучшаться. Он еще пару раз сыграл поляка. Кроме того, время от времени парни прикрывали бригаду наперсточников на рынке. Работа не пыльная: ходи себе да смотри, чтобы сильно обиженные проигравшие не попытались качать права. За каждый такой выход Волков получал не меньше стольника.
        Войдя во вкус, Гена даже предложил Пашке кинуть Банана. В этот раз, естественно, роль подсадного товарища пришлось играть Волкову. Изображать поляка довелось боксеру Виталику, еще одному достойному члену их команды.
        Для проведения акции парни выбрали старинный особняк в центре. До революции там жил какой-то купец, а потом здание поделили на коммунальные квартиры, расположенные по обеим сторонам длиннющего коридора. Как раньше было принято, в его конце имелся черный ход.
        Все шло гладко до момента исчезновения мнимого поляка.
        Когда выяснилось, что тот пропал, а в газету завернута нарезанная бумага, Банан неожиданно остро взглянул на Гека и заявил:
        — А ты ведь, Гена, с ним заодно! Эх, ну ты и сука!  — с этими словами Банан ловко плюнул Геку на рубашку, спокойно повернулся и пошел к выходу из зеленого дворика, сейчас совершенно пустого.
        Да уж, выдержке человека, который прямо сейчас потерял тысячу деревянных, можно было только позавидовать.
        Гек догнал одногруппника, развернул к себе и коротко ударил в лицо. Голова Банана дернулась. Он попятился назад и долю секунды балансировал на грани падения, однако все-таки удержался на ногах и присел на бордюр. Меж ладоней, прижатых к лицу, сочились темно-красные капли.
        — Ладно, Генчик,  — глухо сказал Банан через этот барьер.  — Отольется еще тебе!..
        — Что ты несешь!  — как можно убедительней вскричал Гена.  — Я тоже деньги потерял. И не хрен мне тут на рубаху плевать!
        Банан оторвал ладони от лица и окинул взглядом свою майку с логотипом «Айрон мейден» на груди. Убедившись в том, что пятен на ней вроде нет, он сорвал лист лопуха и приложил его к разбитому носу. Ни слова больше не говоря, Олег Банаев побрел прочь.
        На душе у Гека было как-то нехорошо. Вроде Банан ему не друг, сват или брат, однако ощущать себя предателем было совсем неуютно.
        Впрочем, когда он вечером получил четыреста рублей, муки совести, и так не очень-то сильные, затихли совсем. В конце концов, назвался хищником  — наплюй на сантименты.
        Деньги Волков-младший стал прятать в каком-то отцовском толстом старом справочнике с пожелтевшими страницами. Родитель ни разу не снимал его с полки за все время, что Гек себя помнил. Он вырезал внутри большое квадратное отверстие и начал заполнять его купюрами.
        Теперь уже поход в «Золотую осень» на чашку послеобеденного кофе стал для него делом обычным. А тут и горбачевский закон о борьбе с пьянством, как это и предвидел Тимофей, подкинул тему.
        Волков учился на втором курсе, когда антиалкогольная кампания набрала нешуточные обороты. За запах спиртного студент мог запросто вылететь из института. Пить они, понятно, не перестали, но шифроваться теперь приходилось серьезно.
        Тут-то Гена и пришел в вузовский комитет комсомола.
        — А давайте создадим что-то типа патруля по выявлению пьяных в общежитиях,  — предложил он.
        Комсомольским богам идея понравилась. Они поручили Геку организовать сознательных спортсменов и разрешили проводить рейды. Естественно, в патруль был включен и Пашка.
        Новое начинание обернулось прямо-таки золотой жилой. Хочешь спокойно бухать  — делай взнос в фирму «Гек и Репа». Вдобавок застуканные любители горячительного платили нехилые отступные, лишь бы о них не сообщали в деканат. Да бог с ней, с соткой рублей, главное, чтобы из института не выперли!
        Впрочем, так легко расставались с деньгами не все. Кое-кто пытался решить вопрос с патрулем при помощи грубой физической силы. Но драка с Гениной командой не имела абсолютно никаких перспектив на успех. Старшекурсников и большую часть «армейцев» парни благоразумно не трогали, лишь предупредили о недопустимости появления бухими вне места пития.
        Тем не менее деятельность антиалкогольной команды даже в таком усеченном варианте вызвала жуткое недовольство широких студенческих масс. Протест подспудно накапливался и грозил вылиться в масштабный конфликт. От Гека отвернулись почти все однокурсники. Не сказать, чтобы он сильно из-за этого переживал, но, в общем, чувствовал себя несколько некомфортно. За его спиной то и дело слышался угрожающий шепоток: «Устроить бы гадам темную». Но из-за физической мощи антиалкогольной бригады дальше пустых разговоров дело не шло.
        Давно я здесь так много не разговаривал, как после знакомства с Лехой Крабом. Не с кем было словом перекинуться, разве что с Багирой. Да и то мы больше трахались, чем беседовали, хоть я нисколько не досадую по этому поводу. А мы с Лехой решили создать что-то вроде подпольной организации.
        Краб  — это армейская кличка морпеха. Он ей полностью соответствует  — мощный, коренастый, с огромными руками-клешнями. Даже глаза какие-то крабьи, бледно-водянистые, чуть навыкате. На квадратной челюсти сходство слегка сбоит, но если предположить, что это помесь бульдога с крабом, то все становится на свои места.
        Леха быстро переехал в люкс. Да, боец он опасный. Хорошо, что наша встреча произошла уже по окончании моей карьеры на арене. Иначе послужной список гладиатора Гека оказался бы значительно короче.
        Встречаемся мы только после боев. Я захожу к нему под видом врачебного осмотра. Возможно, за мной следят уже не столь пристально, но рисковать не стоит.
        — Идею с побегом надо модернизировать!  — разглагольствует Краб, пока я зашиваю ему небольшие резаные раны.
        Болевой порог у него высокий. Даже удивительно! Я протыкаю иглой живую плоть, а он в это самое время может спокойно рассуждать на разные темы.
        — Мы не будем бежать,  — продолжает Алексей.  — Устроим восстание гладиаторов и захватим все это гнездо порока, повергнем Колизей во мрак и ужас!
        Речь Краба от эйфории, охватившей его после боя, становится пафосной.
        — Какое-то время мы здесь продержимся. Дождемся, пока прилетят вертушки с гостями, захватим их и свалим по воздуху.
        — Ты уверен, что они на вертушках прибывают?
        — А на чем еще? Тут одна дорога, да и та грунтовка. По ней можно на джипах проехать, но трястись придется не слабо. До ближайшей деревни около двухсот километров. Вряд ли важные господа захотят целый день мыкаться по горам. Да и снабжать Колизей резонно именно по воздуху. Сам прикинь, тут одних гладиаторов несколько сотен. А обслуги сколько? Весь этот зверинец кормить надо. Плюс охраны тут наверняка немеряно.
        — И что, ты собираешься роту охраны вдвоем со мной нейтрализовать?
        — Ну, во?первых, хороший морпех целой роты стоит. Во-вторых, нейтрализовывать будешь ты. Наверх тебя одного выпускают. Твоя задача  — охрана в комнате слежения. Затем присылаешь нам лифт. Мы с десятком человек поднимаемся наверх и вступаем в бой. А лифт отправляем за следующей партией. Сколько в кабинку народу зараз влезет?
        — Не больше шести человек. Тут два лифта.
        — Ладно, управимся и так. Главное  — быстрота и натиск.
        План Лехи явно шит белыми нитками. Нам неизвестно ни количество охраны, ни расположение наземных помещений. Но все же это лучше, чем ничего. Потому что рано или поздно нас всех спишут на мясо крокодилам.
        — Сколько народу у нас на уровне?
        — Сейчас около сотни. Десять люксов, остальные живут в обычных камерах.
        — Короче, наведи мосты с парнями из этой десятки. Пусть будут готовы в любой момент.
        — Ты про ключ забыл. Как я тебе его передам?
        Но сейчас Леху трудно смутить подобной ерундой.
        — Передашь как-нибудь, когда наверх пойдешь.
        — Для этого нужно заранее знать, что в такое-то время меня туда поведут. Да и после вызова к лифту незаметно зайти в твою камеру будет невозможно. Они же не дураки.
        — Ладно, не грузи меня фигней, когда я стратегией занимаюсь,  — добродушно отвечает Леха цитатой из анекдота про мышек и ежиков.  — Там видно будет. А что, тут реально сотня гладиаторов? С такой командой можно дело замутить.
        — Можно, конечно. Но наверх такую толпу разом не выведешь. А здесь, внизу, мы как крысы в трюме. Откроют воду или газ, и всем нам кранты. Да и разные тут люди. Братков много, таджиков каких-то.
        — А армейцы есть?
        — Судя по наколкам, с пару десятков.
        — Вот на них и будем делать ставку. С вояками-то общий язык найдем. Как только подходящая ситуация возникнет.
        Борьба парней с пьянством завершилась внезапно. В одной из комнат общаги номер четыре состоялся буйный, шумный и не санкционированный праздник.
        Председатель студсовета Валька Дронова для урегулирования ситуации вызвала Гека с друзьями. Они как раз околачивали боксерские груши и макивары в спортзале у Тимофея. Тамошний телефон, равно как и домашний номер Волкова, Валька давно занесла в свою особую книжечку для важных контактов. В ней присутствовал даже  — страшно сказать!  — телефон горкома ВЛКСМ.
        Группа быстрого реагирования, состоящая из трех друзей, оперативно погрузилась в салон Пашкиной «двойки» и уже через десять минут прибыла к месту назначения. Но расходившиеся гуляки при виде грозного патруля и не подумали расходиться. Причина столь дерзкого поведения выяснилась сразу же.
        — Я Олег Монгуш, чемпион СССР по классической борьбе,  — заявил невысокий парень, выступив из рядов участников торжества.  — Приехал в гости к родному брату. Почему нам нельзя чуть-чуть посидеть?
        Если он и был чемпионом, то явно не в тяжелом весе. Про таких еще говорят «сильный, но очень легкий».
        — Если не хочешь, чтобы твой брат из вуза вылетел, живо выметайся отсюда!  — с нажимом произнесла Валька, чувствуя за спиной мощную поддержку.
        Однако чемпиону таковая внушительной не показалась.
        — Готов с любым из вас один на один!  — насупившись, бросил борец в сторону Гениной команды.
        Сторонники именитого брата оживленно загудели.
        — Хотите драться  — валите на стадион.  — Дронова с явным облегчением махнула рукой в сторону окна.
        Ей главное было убрать бузу с территории общаги.
        Тимофей чуть улыбнулся, приглашающе кивнул и повернулся к выходу. За ним потянулись все остальные.
        Стадион находился на берегу протоки, ниже общежития. Пожухлый газон футбольного поля отлично подходил для разных игр, соревнований и массовых драк.
        Толпа расположилась неровным полукругом, разомкнутым со стороны реки. В его центре оставался свободный пятачок.
        Гек с Пашкой стояли в первом ряду. Облачка пара от дыхания оседали легкой изморозью в неярком свете уличных фонарей.
        Несмотря на холодный вечер, Монгуш стянул через голову свитер и не глядя подал его за спину. Чьи-то руки с готовностью приняли одежду знаменитого бойца.
        В майке-футболке чемпион выглядел чуть внушительней, но на Тимофея бугры мышц соперника особого впечатления не произвели. Он даже не снял олимпийку, в которой вышел из спортзала.
        Со стороны противники смотрелись весьма комично. Длинный Тимофей выглядел худым и тощим на фоне невысокого коренастого борца.
        Дальнейшие события развивались стремительно. Монгуш призывно махнул рукой сопернику и вразвалочку пошел на середину круга. Тимофей сделал несколько шагов навстречу ему. Движения его стали плавными, скользящими. Борец попытался взять противника на захват, но по длине рук он явно проигрывал своему долговязому визави.
        Тимофей легко ушел чуть в сторону и назад. Из недосягаемой для Монгуша зоны он молниеносно пробил кулаком в область селезенки. Если чемпион не сложился пополам, то только из-за своей плохо сгибаемой квадратной фигуры. Борец беззвучно открыл рот и рухнул на землю. Тимофей, по-прежнему чуть улыбаясь, спокойно стоял в центре круга. Его соперник усилием воли поднялся на ноги, но было заметно, что драться он не может.
        — Что-то плохо мне.  — На землю низвергнулись остатки всего съеденного и выпитого.  — Твою мать, как больно!  — Чемпион сказал еще пару фраз на родном тувинском языке и тяжело осел на траву, покрытую инеем.
        Гек уже думал, что конфликт исчерпан, как вдруг получил увесистый удар по затылку. В голове загудело. Дальнейшее развитие событий отпечаталось в его памяти какими-то фрагментами.
        Вот он отбивается сразу от двух парней, нападающих на него. Справа и сзади его прикрывает Пашка, слева вроде бы Тим. Оглядываться некогда. Разъяренная толпа наконец-то улучила момент поквитаться с ненавистным патрулем.
        Из второго ряда атакующих кто-то швырнул через головы первой шеренги тяжелую палку. Гек в этот момент наносил удар с правой, и дубинка угодила ему прямо в плечо. Резкая боль парализовала руку. Какой-то тип тут же достал его хуком в правую незащищенную скулу и провалился назад от удара Пашки.
        У Тимофея же дела шли вполне благополучно. Противники быстро убедились в эффективности его обороны и остерегались приближаться на контактную дистанцию. Их редкие выпады он тут же жестко парировал, что действовало весьма отрезвляюще.
        Пашка держался молодцом, но доставалось ему прилично. Все-таки супостаты имели значительное численное преимущество, хотя и мешали друг другу.
        А вот Гена с одной рукой и гудящей головой уже еле стоял на ногах. Оборонялся он на автомате. Схватил левой рукой, подтянул, качнул, подсек. Сделал нырок под чей-то удар, попутно поднял с земли дубину и получил коленом в бок.
        Содрогаясь от боли в ушибленном плече, он начал вертеть палкой в своем секторе защиты. Кому-то попал по голове, кому-то  — по шее.
        Палку у него легко вырвали. Хватка в кисти стала совсем никакой. Драка продолжалась не больше десяти минут, но Геку казалось, что это время растянулось минимум втрое.
        Вдруг в лицо ему ударил яркий свет. Волков зажмурился, получил удар в грудь и упал на спину. Вокруг раздался топот множества убегающих ног.
        — Товарищ милиционер, это же наши активисты. Они пострадавшие, не забирайте их.  — Это, кажется, был голос Дроновой.
        — В отделении разберемся, кто есть кто,  — возразил незнакомый мужской голос.  — Грузи их в машину.
        «Не иначе Дронова ментов вызвала»,  — сообразил Гена и открыл глаза.
        Перед ним на корточках сидел милицейский сержант. Свет фар падал на золотые погонные лычки, но лицо стража порядка было в тени.
        — Ходить можешь? Тогда вставай и лезь в «уазик». Без глупостей!
        Гек с трудом встал и, придерживая здоровой рукой больную, полез в машину. Рядом стояли еще два патрульных автомобиля. Мертвенно-синие мигалки озаряли картину побоища.
        В отсеке для задержанных оказалось восемь человек, включая Пашку и Тимофея. Остальные благополучно разбежались. Пашка выглядел неплохо, если не считать бланша под глазом и порванной куртки. На Тимофее вообще не было ни царапины.
        На скамейке полулежал Олег Монгуш и беспрерывно стонал. Лицо его в тусклом свете автомобильной лампочки было бледно-серым. Он открыл глаза и сказал что-то по-тувински.
        — Пустите! Олег умирает!  — Его брат-студент начал стучать по кабине.
        — Приедем, врач посмотрит,  — ответил через окошко тот же сержант.
        Ехали недолго. Минут через десять «уазик» повернул во двор отделения милиции.
        — Всех пока в обезьянник, а вот этим двоим вызови «скорую».  — Дежурный указал на Гека с Монгушем.
        Чемпион действительно выглядел очень плохо. Он уже не стонал, а только хрипло дышал.
        — Да, хреново ему,  — заявил дежурный, накручивая телефонный диск.  — Кто это его так?
        — Кто-то из них.  — Сержант махнул рукой в сторону парней, привезенных в отделение.  — Следователь разберется.
        К моменту приезда «скорой» Олег Монгуш, не приходя в сознание, скончался. При вскрытии был констатирован разрыв селезенки, приведший к массивному внутреннему кровотечению.
        Вдруг наступила темнота. Как говаривал классик, в это время не стоит ходить за ворота. Особенно если они открываются электронным ключом, а темнота явилась следствием отсутствия электричества. Конец света приключился внезапно. За все время пребывания здесь я не упомню случая, чтобы электричество выключали. А тут вдруг обрушилась густая и вязкая кромешная мгла. Как будто кто-то нарисовал кошку Конфуция в черном квадрате Малевича. В стороне зоопарка слышится возбужденный рев разнообразного зверья.
        Ориентируясь на зов джунглей, я на ощупь бреду к двери и пытаюсь открыть ее ключом. Как и следовало ожидать, он не работает. Все, кранты! Замуровали, демоны. На нас даже газа тратить не нужно. В случае ликвидации Колизея достаточно просто повернуть главный рубильник в положение «выкл» и разъезжаться по домам. А мы тут, внизу, уже сами передохнем без воздуха, питья и еды. Вентиляция-то тоже от электричества работает. Найдут нас потомки через триста лет хорошо сохранившимися, мумифицированными и будут гадать, какого хрена мы сидели в этом подземелье.
        «Наверняка это связано с какими-то храмовыми праздниками, которые были в ходу у здешних жителей в конце двадцатого века. А теперь, господа экскурсанты, пройдем дальше».
        Сколько продолжалось это светопреставление, сказать трудно. В темноте время течет по иным законам. Наконец вспыхнули лампы.
        Проморгавшись, я сразу открываю дверь в коридор и подпираю ее гантелей, чтобы не захлопнулась. Если свет снова погаснет, у меня в келье хоть воздуха больше будет. Лампы в коридоре горят неровно. Что там, наверху, случилось?
        Я на всякий случай беру медицинскую сумку и нарочито спокойно иду к Лехиной камере.
        — Что за байда?  — вместо приветствия спрашивает меня Краб.
        — Хрен его знает. Я тебя на всякий случай отомкну, пока электричество есть. Ты под дверь какой-нибудь ботинок подложи, чтобы не распахивалась, но и открыть можно было бы в любой момент.
        Только я успеваю вернуться к себе, из динамика над дверью голос:
        — Доктор, с инструментами к лифту!
        Ого, надо же  — «доктор». Так меня тут еще ни разу не называли. Что там у них стряслось?
        Наверху меня встречает старый знакомый по прозвищу Петросян. Пистолет у него в кобуре, которая расстегнута. Но, судя по всему, сейчас он меня воспринимает больше как человека, от которого зависит что-то важное. Даже подошел почти вплотную, чего в прошлый раз не делал. Брат Митька, что ли, снова помирает?
        Сегодня здесь, наверху, как-то зябко. Или мне так кажется после теплого подземелья? Хотя вроде в прошлый раз я не мерз.
        Мы снова идем стеклянными переходами к медицинскому блоку. На улице вроде день, но пасмурно и метет. Явно становится холоднее. Неужто у них мазут в котельной закончился? Вдали слышен вой и крики. Мимо поспешают быстрым шагом несколько охранников, ведомые растрепанной теткой.
        — Ой, скорей! Девчонок в прачечной придавило.
        В ответ на мой вопросительный взгляд Петросян зло и растерянно взмахивает рукой. Смысл этого жеста вполне понятен. Мол, приплыли! Вопрос в том, куда именно?
        — Лавина,  — говорит конвоир чуть в сторону, избегая моего взгляда.  — Давай быстрей. Там ребят побило.
        В бильярдном зале возле банного комплекса целый походный лазарет. С десяток людей обоего пола лежат прямо на бильярдных столах. Одежда на них порвана, покрыта строительной пылью и кровью.
        Коренастый мужчина часто и громко орет. Ноги ниже колен у него превращены в кровавое месиво. Сукно бильярдного стола под ним грязно-бурое. Лишь возле самых бортиков обивка сохранила чистый зеленый цвет, от которого вся эта кровавая грязь режет глаз еще больше.
        Кресла у стен тоже заняты ранеными, в основном женщинами. Охранников четверо, включая Петросяна и исключая мужика, лежащего на столе.
        При ближайшем рассмотрении этот орущий субъект оказывается тем самым квадратным полковником, которого я видел в свой предыдущий подъем. Причем орет он не от боли. Так кричат люди, у которых в результате черепно-мозговой травмы сильно поврежден головной мозг. Даже не учитывая его раздробленные ноги, он однозначно не жилец. А я-то думал, что начальник охраны помрет от апоплексии лет через десять, никак не раньше.
        — Где его так?
        — Лавина,  — повторяет Петросян.
        Ему явно хочется снять стресс, рассказать, как именно гражданин начальник попал под это природное явление, но усилием воли он сдерживается. Ну, еще бы. Болтун  — находка для шпиона. Я ведь все-таки стою по другую сторону рва, разделяющего зрительный зал с ареной для боев.
        — Давай всех в кабинет по очереди. Начнем с пациентов средней тяжести. Легкие подождут, а таким, как Виталий Петрович, помощь уже не понадобится.
        — Нет, начнем с него!  — твердо говорит Петросян.
        Я пожимаю плечами, мол, хозяин-барин. Раз у тебя пушка на поясе  — командуй.
        — Тогда тащите его в лазарет.
        В кабинете, несмотря на кафельные стены, теплей, чем в бильярдной, но все-таки довольно холодно. Наверное, лавина снесла котельную.
        Пока охранники разрезают одежду и обмывают раздробленные конечности, я достаю инструментарий. Полковник по-прежнему кричит с периодичностью и силой аварийной сирены. При ближайшем рассмотрении выясняется, что его левая нога просто висит на кожаном лоскуте ниже колена.
        Я формирую кожу под культю и ампутирую то, что не доделано природным катаклизмом. Правую ногу еще можно спасти. Я шинирую ее по кругу киями. Нормальных шин здесь нет.
        Оно и понятно. Все это гнездо разврата настроено лишь на вкушение плотских удовольствий. Вот ежели триппер кто словит  — дело другое. Угодить под лавину далеко не столь приятно.
        Бойцы уносят полковника из кабинета.
        Я начинаю прием других пациентов. Мой спортивный костюм из-за отсутствия халата постепенно покрывается кровавыми пятнами. Одежку жалко, привык я к ней. Людей  — как-то не очень. Хотя тетки из обслуги явно не виноваты в моем заключении и, скорее всего, про Колизей не знают. Загородная усадьба с зоопарком  — делов-то. У богатых свои причуды.
        Из обрывков возбужденных разговоров, звучащих вокруг, постепенно складывается цельная картина происшедшего. Со склона сошла лавина и закупорила выезд из базы в ущелье. Казарма охраны, гараж и ряд подсобных помещений погребены под горой снега с камнями, снесены линии электропередачи и вышка сотовой связи. Наземные постройки зверинца и котельную снесло воздушной волной, хотя лавина не докатилась дотуда метров на десять.
        Сохранился лишь центральный комплекс  — двухэтажная гостиница с бассейном, зимним садом, рестораном и прочими излишествами, пищеблок и коттеджи, стоящие выше по ущелью. Пока работает резервный генератор, но запаса топлива хватит всего на пару суток. Потом на сорокаградусном сибирском морозе всем настанет каюк.
        Как добираться до жилья  — тоже непонятно. Большинство машин раздавлено лавиной, а те, что остались, просто не смогут выехать из-за отсутствия дороги.
        Интересно, успели мои хозяева вызвать подмогу? У них тут наверняка есть спутниковый телефон. Остается надеяться, что он погребен под завалами казармы.
        Диспозиция ясна. Надо быстро вылезать из-под земли, иначе есть риск остаться там навсегда. Если электричество кончится, то никакого кино уже не будет. Ликвидацию ненужных свидетелей легко удастся списать на форс-мажор.
        Основная часть охранников во время лавины смотрела в казарме футбол. Поэтому в живых осталось едва ли больше двух десятков парней, дежурящих на точках, не пораженных катастрофой. Будь я верующим, обязательно вспомнил бы про Господню кару.
        Самое время поднять восстание Спартака, пока они в шоке и без руководства. «Финал Краба»  — в детстве я читал такую книжку про бандитов. Пожалуй, пора начинать финал, тем более что свой Краб у нас в наличии имеется. Да и бандиты тоже. Пришло время для большой драки.
        Следствие по делу о драке шло почти четыре месяца.
        — Чем ты его так? Кастетом?  — допытывался следователь.
        — Нет, рукой.  — Тимофей пожал плечами.
        — Будет тебе свистеть.  — Следак поморщился.  — Небось, кастетом, а потом его выбросил. Да я понимаю, ты не хотел. Само получилось. Скажи, где кастет скинул, а тебе за сотрудничество со следствием на суде послабление выйдет. А будешь упрямиться  — оформлю тебя по сто второй. Там до высшей меры. Ну а пятнашку-то ты обязательно огребешь.
        Тимофей лишь пожал плечами. Не вызывающе, а как бы в горьком недоумении.
        — Да не было никакого кастета. Честное слово, бил рукой. Кто хотите подтвердить может. Вон свидетелей сколько.
        — Ты меня еще поучи!  — проворчал следователь.
        На него давили сверху. В пьяной драке убит чемпион Союза, известный спортсмен! Виновников надо примерно наказать. Но тут-то и выяснилось, что преступники на самом деле являлись дружинниками. Они дежурили по общежитию и, в отличие от остальных участников драки, были трезвы как стекло. А ведь генсек недвусмысленно обозначил приоритеты в этом направлении.
        Дело принимало совсем другой оборот. Плюс Дронова обратилась в райком ВЛКСМ, и оттуда прислали все ходатайства и характеристики, необходимые в таких случаях. Короче говоря, в дело вмешалась большая политика. Юристам приходилось работать с оглядкой на большой серый дом, который находился на площади Ленина.
        Благодаря этому Пашка с Геком из разряда обвиняемых перешли в потерпевшие. К сожалению, Тимофей в пресловутой дружине по охране порядка не состоял, прибыл на место происшествия чисто за компанию.
        К тому же в драке погиб человек, так что выйти сухим из воды не получалось. Оставалось надеяться, что дело теперь будет квалифицироваться не по статье 102. Убийство с отягчающими обстоятельствами  — в данном случае из хулиганских побуждений  — исчезнет. Причиной трагедии станет неосторожность. Но и в этом случае Тимофею светило три года зоны.
        Пашка с Геком наняли самого дорогого в городе адвоката. Тот сразу развил кипучую деятельность.
        После следственного эксперимента, в ходе которого Тимофей без напряга разбил кирпич ребром ладони, следователь заявил:
        — Научили пацанов голыми руками стены прошибать. Если они так порядок охраняют, что будет, когда эти каратисты сами станут его нарушать? Но уж три годика я ему обязательно обеспечу. Пусть этими вот руками в Коми лес валит. Может, поменьше станет их распускать там, где не следует?
        — Это суд решит,  — заявил адвокат и чуть обозначил улыбку.  — Кстати, мой подзащитный вовсе не занимается карате. Он является тренером по армейскому рукопашному бою. Ребят для Советской армии готовит.
        Дело было квалифицировано согласно статье 106 УК РСФСР  — убийство по неосторожности. Судья приговорил по минимуму  — два года «химии».
        Кроме Тимофея дали год «химии» и Монгушу-младшему за неосторожное причинение менее тяжких телесных повреждений. Оказалось, это он швырнул в Гену палкой. Хотя, по справедливости говоря, какое уж там неосторожное?
        Можно подумать, дубину младший братец кинул просто так, чтобы посмотреть, куда она упадет. А палка  — вот незадача!  — угодила в Гека и поломала ему акромиальный конец ключицы. Да так, что потом пришлось оперативным путем фиксировать отломки.
        Остальные участники нападения отделались условными сроками.
        В институте Геку сотоварищи была объявлена благодарность в приказе. Тамошний комсомольский лидер даже хотел их рекомендовать для работы в райкоме. Однако приятели вежливо уклонились от этой чести.
        Все участники давешней драки с той стороны были отчислены из института за аморальное поведение. Правда, деятельность антиалкогольного патруля ректор тоже на всякий случай прикрыл. Но к тому времени уже созрел исторический момент для освоения принципиально новых источников дохода.
        Впрочем, творчества в этих источниках осталось минимум. Пришло время грубой силы. Заморское слово «рэкет» стало своим, заняло прочное место в лексиконе, используемом в новейшей российской истории. Мало кто заморачивался теперь со сложными схемами по типу «поляк приехал». К чему вся эта суета? Заскочили в кооперативный ресторан «Изба» на выезде из города, потрясли хозяина, собрали банкноты, высыпавшиеся из-за пазухи, и двинули на хауз. Потом уже и ездить не надо было. Коммерсанты сами отдавали часть выручки.
        — Мы всегда придем к вам на выручку!  — каламбурил Пашка.  — Главное, чтобы она была хорошей.
        А таких вот кормушек по новому времени развелось немало. Правда, и персон, желающих подкормиться, тоже оказалось предостаточно. Пашка в отсутствие Тима стал главным в группе. Но название за их бригадой так и осталось прежним  — тимофеевские.
        — У меня шовный материал кончился,  — устало говорю я охранникам, вытирая с лица кровавый пот.
        Он мой, а вот кровь, слава всемирному равновесию, пока чужая.
        — Тащите еще. Да и шприцов прихватите.
        — Да где ж мы возьмем?  — озадаченно спрашивает один из двух охранников, которые робко толкутся на выходе из крохотной операционной.
        Это наголо бритый парень с фигурой культуриста под тесно натянутым грязным форменным камуфляжем. В обычное время за малейшее пятнышко на одежде квадратный полковник послал бы его толчок драить. Но в сегодняшнем дурдоме трудно оставаться опрятным. Да и Виталий Петрович кричит теперь исключительно по причинам, далеким от воинской дисциплины.
        У бодибилдера лицо обиженного младенца, розовые диатезные щеки в грязных потеках. Судя по кличке, которой парня здесь величают  — Малыш,  — коллеги тоже срисовали эту характерную особенность его образа.
        — Не знаю.  — Я равнодушно пожимаю плечами.  — Только у меня уже все кончилось, сами видите.
        Большой таз рядом со столом действительно уже полон доверху грязными шприцами, кровавым тряпьем и прочими атрибутами полевого госпиталя.
        Спокойно, Ипполит, спокойно. Мне обязательно нужно спуститься вниз, да так, чтобы до лифта меня сопровождал один человек, а в комнате охраны за подвалом никто не следил. Для успешного осуществления данной идеи надо, чтобы инициатива исходила не от меня. Не дай бог заподозрят и лифт отключат. А если накроется запасной генератор, то никому отсюда вообще не выбраться. Думай, Малыш, думай.
        Малыш думает, но не в ту сторону, какую мне надо. Он исчезает из помещения и минут через десять приносит моток крепкой капроновой нити. Такой обувь прошивают.
        — Пойдет?
        «Решение не верное»,  — телепатирую я ему, на словах же просто объясняю:
        — Нет. Слишком толстая и нестерильная.
        Хотя, по правде говоря, для полевых условий решение Малыша абсолютно верное. Какая тут на фиг стерильность! Но на людей, привыкших к современной медицине, слово «стерильность» действует почти магически.
        — Да ладно! Водкой польем, и все дела,  — неуверенно вступает в разговор второй охранник, худой жилистый тип.
        По сравнению с Малышом он кажется тощим, но будь они соперниками на ринге, я бы крепко подумал, на кого ставить. У худого парня острое треугольное лицо с горбатым кавказским носом, набитые костяшки пальцев и легкость движений хорошо тренированного человека. В профиль, да с перьями в волосах будет вылитый индеец.
        На операционном столе тяжело дышит еще один боец. У него полностью содран скальп и почти оторвана левая рука.
        — Ну, если не боитесь заражения крови…
        Знакомая с детства страшилка про такую вот беду работает практически на уровне подсознания.
        — Кто это его так?
        — Медведь,  — машинально отвечает худой парень, думая над решением поставленной задачи.  — А у вас там внизу тоже вроде кабинет есть? Может, оттуда принести?
        — Какой там кабинет! Все у меня в номере хранится. Давно уже обещают полноценную операционную, да так и кормят завтраками,  — сетую я.
        Так хирург участковой больницы жалуется на нерадивого и вороватого главврача.
        У каждого нормального человека почти наверняка вызовет сочувствие дельный работник, страдающий от дебила-начальника. Житейский тон срабатывает успокаивающе. Сейчас главное  — не заострять внимание охраны на том, что я все-таки больше узник, нежели врач. Поэтому слово «номер» предпочтительней «камеры».
        — Есть там пара мотков хирургического шелка в стерильных пробирках.
        — Тогда пошли быстрей, пока электроэнергия не вырубилась.  — Худой парень машет рукой и выходит в предбанник.
        — А ты пока промой ему скальп как следует. Обильно,  — обращаюсь я к Малышу тоном «остаешься за старшего».  — Тогда вполне возможно, что и приживется. Туалет раны по Усольцевой называется.  — Я бросаю зажим с окровавленной иглой в лоток, сдираю перчатки и иду на выход, вытирая ладони о грудь своего костюма.
        Про эту Усольцеву я слышал давным-давно на цикле военно-полевой хирургии. Наша преподша по прозвищу Кастрюля носилась с этой методой как с писаной торбой. Ничего другого она, похоже, не знала. Мол, запомните этот метод. Пригодится! Вот он и понадобился  — мозги запудрить.
        Научные термины действуют на умы далеких от медицины людей гипнотически. Малыш осторожно берет скальп и бережно промывает его под струей воды в раковине. По уму, конечно, надо бы стерильным физраствором, но здесь не до того. Все идет к тому, что и воду скоро можно будет получить только, растопив снег с улицы. Без генератора вода из скважин в трубы не польется.
        Веселое времечко настало в Колизее. Я попытаюсь дополнительно усложнить охране условия задачи. Тепла нет, света скоро не станет, воды тоже. Плюс сотня головорезов, поднятых в буквальном смысле из-под земли. Ночь живых мертвецов в пиратской версии.
        А что? Мы и в самом деле живые мертвецы. Нас давно списали по всем статьям и книгам учета. Шанса вернуться в подлунный мир больше не представится, поэтому надо действовать максимально эффективно.
        В бильярдной все покрыто робким налетом инея. Народ кучкуется возле масляных обогревателей, протягивает руки к ребристым радиаторам. Пар от дыхания скапливается в общий легкий туман. Процентов восемьдесят  — бабы из обслуги. Охраны почти не видно. То ли завалы разбирают, то ли мало осталось их после обрушения казармы.
        — Кнут, вы куда?  — окрикивает нас старый знакомый Петросян.
        Простое русское лицо а-ля Василий Теркин заострилось на скулах, кожа стала серовато-бледной.
        Интересно, Кнут  — это имя или кличка? Может, он немец?
        — Там Серегу Огольца медведь задрал. Пошли вот с доктором за новым инструментом и нитками для швов.
        — Какой медведь?
        — Разбирали зоопарк, расколупали завал, а внутри медведь. Он Серого сразу цапнул за вихор и скальп снял. Малыш этого гребаного топтыгина пристрелил, а толку!..
        — Надо сказать ребятам, чтобы пока зоопарк не трогали. Там еще тигры есть. Ну, давайте скорей!
        Да уж, тигры здесь имеются. Кому это знать, как не мне. А кроме того, еще львы, леопарды, страусы и крокодилы. Но реально выжить зимой в Саянах могут, пожалуй, лишь тигры, если они амурские, да медведи.
        Пока все складывается почти идеально. «Почти»  — потому что я предпочел бы в конвоиры Петросяна. Кнут вызывает некоторые опасения как соперник. Ладно, ввяжемся в драку, а там посмотрим.
        За окном уже темнеет. В комнате слежения, судя по ситуации, сейчас никого нет.
        — Давай быстрей!  — говорит Кнут и нажимает кнопку лифта.
        Кабина медленно ползет в теплый полумрак нижнего яруса. Только сейчас я понимаю, как сильно замерз. Меня начинает бить дрожь, и зуб не попадает на зуб. Может, это нервное?
        Я бегу по коридору. В номере у меня действительно есть две пробирки с шелком, но предварительно надо предупредить Краба. Леха уже полностью готов к труду и обороне. Слегка путаные вводные, излагаемые мною, он понимает с полпинка.
        План таков: поднимаемся вдвоем наверх, благо следить за коридорами сейчас некому. Затем нейтрализуем Кнута. Потом один из нас возвращается вниз и открывает все камеры, какие успеет.
        Я заскакиваю к себе и беру, что необходимо. Прощай, моя гладиаторская келья. Больше я тебя не увижу. Будь это в рыцарском романе, мне всенепременно следовало бы положить за пазуху портрет прекрасной дамы, но фотки Багиры у меня нет. Она и так навеки в моем сердце. Глядишь, и свидимся на воле.
        Мы молча несемся к лифту. Невысокий Краб старается держаться вплотную за моей широкой спиной, чтобы, в случае чего, не заметил охранник на мониторах. Хитрость так себе, тем более что Леха иногда пребольно наступает мне на пятки, но это лучше, чем ничего.
        Кабина медленно ползет наверх. К свету, морозу и, вероятно, вертухайской пуле. Однако мы рады любому варианту. Все лучше, чем гнить заживо под землей или лежать по частям в желудке крокодила.
        Часть вторая
        Побег из Колизея
        Створки двери автоматически разъезжаются в стороны, и я поднимаю навстречу взгляду Кнута пробирку. Вот, мол, взял. Основная цель этого жеста  — на долю секунды отвлечь внимание конвоира.
        Краб старается максимально съежиться за моей фигурой и дышит мне между лопаток. Мы осторожно выходим из лифта, напоминая дуэт танцоров, изображающий индийского бога Шиву. В нашем ДК я однажды видел такой номер. На сцене сперва вроде один человек, уже потом из-за него показываются руки напарника.
        Кнут стоит недалеко, и кобура у него застегнута. Он наверняка хороший рукопашник. Но классный боец и профессиональный охранник  — не одно и то же.
        К тому же мастера единоборств часто с некоторым невниманием относятся к огнестрельному оружию. Они предпочитают смертельные удары, отработанные до уровня рефлексов. Если надо мгновенно принять решение, то идея схватиться за рукоятку пистолета придет ему в голову последней.
        — Вот, принес!  — Я дублирую жест голосом и приближаюсь еще на один шаг.
        Леха вырывается из-за моей спины и стремительно нападает на конвоира. Я быстро прячу пробирку в карман и почти одновременно атакую слева. Против двух таких торпед, оттачивавших свою реакцию в подземельях Колизея, у охранника вроде бы нет никаких шансов.
        Но Кнут удивляет нас. Он слегка приседает, делает чуть ли не двойной оборот вокруг себя, прямо как в фигурном катании. Посредством этого пируэта наш противник обходит Леху справа и сзади, а также ускользает из зоны моей досягаемости. На последнем витке вращения нога Кнута выстреливает в затылок Краба.
        Но Леха тоже крутится и покидает опасную зону на какую-то долю секунды раньше. Этим он тоже достигает двойного результата: открывает мне линию для атаки и нападает сам. Краб вращается вслед за охранником и подсекает ему опорную ногу.
        Все это происходит очень быстро, но Кнут успевает перенести вес тела на другую ступню. Не хватает ему совсем чуть-чуть. Инерция его длинных конечностей несколько больше, чем у коротких ног Краба. Леха носком кроссовки цепляет голенище форменного берца.
        Это ничего не значило бы при драке один на один, но нас двое. Доли секунды, потраченной Кнутом для сохранения равновесия, оказывается достаточно для того, чтобы я дотянулся и взял на прием его левую кисть. У не столь шустрого бойца она почти наверняка была бы мгновенно сломана в запястье, а сам он лежал бы на полу и корчился от болевого шока.
        Охранник же как пружинный делает сальто в прыжке на месте и выдергивает кисть из залома. Но тут он теряет динамику и попадает под полновесную плюху Краба. Уже в падении его добиваю я. На пол опускается стопроцентный труп.
        Однако ждать милостей от природы не стоит. Краб легким движением огромных ладоней сворачивает охраннику шею. Хруст позвонков не оставляет уже никаких сомнений в летальном исходе нашей встречи.
        — Ох, и шустрый же был хохол!  — констатирует Леха, изымая у новопреставленного раба Божия пистолет Макарова, запасную обойму к нему, складной нож и бумажник.
        — Почему хохол?
        — Похоже, боевым гопаком занимался. Есть у них такая национальная патриотическая забава. Теперь давай вниз и веди к лифтам первых двенадцать парней.
        — Одиннадцать. Плюс я сам. Потом оставим им ключ, пусть другую партию освобождают.
        — Резонно. Начинай с армейцев.
        Лезть снова под землю мне жутко не хочется. Кажется, что в следующую же секунду встанет генератор, и я навсегда застряну в этом подвале. Поэтому я бегу очень быстро и открываю ближайшие камеры без разбора.
        Лехе легко говорить, мол, начинай с армейцев. Почти у всех них комнаты дальше по коридору. А тут физически ощущаешь, как последние крупицы отведенного времени проваливаются в дыру старых песочных часов, отмеряющих срок моего везения.
        Я кричу всем сидельцам одно и то же:
        — Одевайтесь теплее и бегите к лифтам.
        Последнему в очереди, густо татуированному хозяину одиннадцатой камеры вручаю электронный ключ, пластиковую карту с чипом и командую:
        — Открывай братву, выдвигайтесь к лифту!
        Татуированный умник лишних вопросов не задает и бежит дальше по коридору.
        Если кто-нибудь сейчас бросит взгляд на монитор, расположенный в комнате охраны, то вся эта суета мгновенно привлечет его внимание. Краб же долго оборонять лифтовый холл наверху не сможет. Там спрятаться негде  — голые стены. А караулить у выхода в коридор и расстреливать потенциального противника на подходе тоже не получится. Лифт некому поднять будет.
        Одна кабина уже полна, во вторую я влетаю предпоследним и жму единственную кнопку, сигнализирующую наверх, что пора поднимать. Поехали! Теперь бы только не застрять. Лампочки горят неровно, и электромотор подъемника работает с перебоями. А может, мне так кажется с перепугу? Подниматься не очень долго, примерно на высоту пятого этажа.
        В кабине густо пахнет мужским потом и горелой изоляцией. Никого из соседей я раньше не видел, наверное, все новенькие. Кто какой масти, непонятно. Татуировки скрыты под одеждой. Двое чернявые, то ли кавказцы, то ли молдаване. Остальные вполне славянского типа. Все вопросительно смотрят на меня, оценивают мой костюм, заляпанный кровью.
        — Побег,  — объясняю я коротко.  — Охрана наверху пока прохлопала. Там мой товарищ сейчас подход к лифтам держит. Рассредоточиваемся по помещениям и гасим всех, кто попадется.
        — Оружие есть?  — спрашивает густым баритоном мощный рыжий верзила, неуловимо похожий на героя боевиков Дольфа Лунгрена и писателя Булгакова одновременно.
        Его локоть больно уперся мне между пупком и солнечным сплетением. Для шестерых крепких парней кабинка явно маловата.
        — Пока только «макар».  — Я тычу пальцем в потолок, обозначая местоположение помянутого пистолета.  — Но наверху недавно лавина сошла, большую часть охраны подавила. Так что шансы и с пустыми руками довольно велики.
        Когда же наконец-то мы окажемся на верхнем уровне?
        «Три минуты  — это много или нет? Как порой длинна дорога в туалет». Строки из давней студенческой песенки четко описывают текущую ситуацию. Да уж, иногда три минуты кажутся эпохой.
        Двери разъезжаются. Все с облегчением вываливают на оперативный простор. Лично я больше под землю не полезу. Разве что после смерти.
        Краб тоже извелся. Он постоянно косит глазом в сторону коридора. Ему очень хочется действовать.
        — Гек, веди! Только ты план помещений знаешь.
        — Да я не все знаю. Центральный комплекс по площади почти как маленький город. Тут у них хренова туча всего, включая зимний сад, бассейн и кинозал. Охрана сейчас на завалах, откапывает выживших. Но где конкретно  — не знаю. Трое или четверо охранников находятся в лазарете возле бани. Туда дорогу показать смогу. Оружие  — пистолеты.
        — Сейчас мы устроим им завалы!  — с нервным смешком комментирует один из чернявых типов.
        В холле становится тесно. Прибыла и вторая кабинка. Эти парни загрузились в нее первыми, но не сразу догадались нажать сигнальную кнопку, потребовать подъема.
        Некий длинный тип, недолго думая, раздевает труп Кнута до нижнего белья и наряжается в форменный серый камуфляж. Размерчик как раз его. Быстро соображают эти лиходеи.
        Гладиаторы переглядываются, запоминают друг друга. Еще бы, ведь раньше они не виделись, так как сидели по разным камерам. В Колизее встреча возможна лишь на время боя, после которого знакомство уже не имеет никакого смысла.
        — Пометочки бы нам какие-то,  — соображает Краб.  — А то перебьем друг друга к бениной маме. Сейчас еще до сотни бойцов снизу поднимутся.
        — Есть нож? Пусть каждый отрежет себе правый рукав до локтя. Особенно это касается вон того длинного, который в вертухая переоделся,  — выдает идею мой рыжий сосед по лифту.
        Мысль вполне здравая. Леха тут же выдает товарищам по несчастью складной ножик, конфискованный у Кнута. Возле дверей появляется охапка отрезанных рукавов. Хотя, может, проще было бы их закатать, но сейчас все желают радикальных действий. Чтобы  — раз!  — и вопросы сняты.
        Мы вываливаем в коридор. У лифта остается один гладиатор с ножом и подробными инструкциями.
        Первыми движутся Краб и длинный тип, переодетый в охранника. Я иду за ними и короткими командами направляю всю пехоту к банному комплексу. Пару раз в боковых переходах, вероятно, ведущих в другие корпуса, мелькают небольшие группы людей из числа персонала, но они не обращают на нас никакого внимания.
        Сейчас тут время такое  — все бегут, торопятся. Температура в помещениях уже ощутимо упала. Мы бежим в облачках пара, как стадо паровозов, через анфилады уютных холлов с мягкими диванами и зелеными насаждениями. Всей этой ботанике уже пришел кирдык от мороза, вступающего в силу.
        Скоро такой же кирдык придет и охране. Или нам, если не повезет.
        — Я с ним  — тебя как? Жгут?  — со Жгутом захожу первым!  — инструктирует Краб.  — Пусть думают, что мы свои. Как выстрелю, сразу забегайте и гасите всех, кто окажет сопротивление.
        — Нет, первым надо идти мне,  — корректирую я приказ неформального лидера.
        Леха Краб явно не стратег, хотя и машется хорошо.
        — Меня же ждут с нитками. Следом Жгут. Издали он за Кнута сойдет на первые две минуты. Я завалю охранника в кабинете. А ты, Леха, сразу после этого мочи от входа всех из «макарки». Думаю, в такой толпе не промажешь.
        Морпех соглашается со сценарием, предложенным мною, и мы входим в бильярдную. Здесь гораздо теплей от включенных обогревателей, благо окон в зале нет. Раненые собрались кучками у масляных радиаторов и напоминают первобытное племя, сидящее у костров.
        Все десять столов загромождены телами умирающих людей. На диванах вдоль стен лежат еще человек пять. Почти все они одеты в серые куртки охраны. Сидят тетки и пара мужиков в спецовках. Такая пропорция понятна. Судя по разговорам, сильнее всех пострадала именно казарма. Нас это обстоятельство устраивает полностью.
        Возле медицинского кабинета толчется встревоженный Малыш.
        — Наконец-то! Я Огольцу скальп промыл как следует. Можно пришивать. А это кто? Где Кнут?
        — Пойдем быстрей! Все потом!  — Я изображаю из себя врача, стремящегося к постели тяжелого, но не безнадежного пациента.
        Малыш, подавленный моим профессиональным напором, соскакивает со скользкой темы и заходит внутрь.
        — Вот погляди!  — Он с гордостью демонстрирует промытый кусок кожи с волосами.
        Оголец лежит на операционном столе. Он еще живой. Во всяком случае, стонет.
        — Давай, поможешь мне!  — командую я.
        Сейчас главное  — успеть, покуда Леха в коридоре палить не начал.
        — Держи скальп!
        Малыш аккуратно берет его в свои недетские рученьки. Это мне и надо. Я хватаю скальпель, лежащий на столике для инструментария, и примериваюсь, чтобы вонзить его охраннику в глаз.
        В этот момент нервы Лехи не выдерживают, и он начинает стрельбу в бильярдной. В замкнутом помещении грохот стоит неимоверный.
        Голова Малыша поворачивается на звук выстрелов. Его руки автоматически бросают волосатый кусок плоти и тянутся к кобуре.
        В этот момент я вонзаю скальпель ему в висок. Малыш рефлекторно хватается за скользкую цельнометаллическую рукоятку и делает попытку вытащить лезвие из черепа.
        — Ой, блин,  — говорит он и валится лицом в таз с окровавленными бинтами.
        Тот подпрыгивает от удара тяжелой туши по краю и вместе с грудой мусора накрывает голову охранника.
        Жгут рыбкой ныряет к кобуре, но я успеваю чуть раньше. Наши руки сталкиваются, и мы несколько секунд сверлим друг друга глазами. Потом Жгут опускает голову и убирает ладони.
        — Твой будет следующий,  — говорю я ему максимально миролюбивым тоном.
        — Да ладно,  — бурчит он и обшаривает оскальпированного Огольца.
        Огнестрельного оружия у раненого нет, но в специальном кармане на правой голени обнаруживается небольшой кинжальчик в кожаных ножнах. Кроме того, несколько сотен баксов, зажигалка, пачка сигарет и маленький карманный фонарь.
        У Малыша тоже есть неплохой улов: пистолет, две обоймы к нему да шоколадный батончик. Впрочем, любовь к сладкому у покойного написана на диатезных щеках.
        Я преодолеваю брезгливость и стягиваю со жмура куртку. Помимо маскировки в ней гораздо теплее, чем в моей заскорузлой олимпийке. Да и карманы побольше  — пистолет удобно носить. Чуть не забыл: рукав долой! А то прямо на выходе свои же могут пулю в меня засандалить, не разобравшись.
        Побоище в бильярдной уже близится к завершению. Бабы сгрудились в углу, а хлопцы добивают последних охранников. Обоих ремонтников они тоже пустили в расход. Да здравствует бунт, бессмысленный и беспощадный!
        — Пошли на зачистку!  — Краб машет рукой.  — Всем сидеть здесь до поступления новых распоряжений! Иначе…  — Это он уже бабам.
        — Иначе мы будем вас немножко расстреливать,  — глумится кто-то из гладиаторов.
        Один из длинных кавказцев уже сграбастал какую-то девицу и приходует ее, поставив в коленно-локтевую позицию в углу на диване. Второй стоит рядом и что-то с усмешкой комментирует на родном языке.
        Лехе, профессиональному вояке, такое издевательство над мирным населением не нравится, но в данной ситуации обострять отношения не стоит. В конце концов, нас тоже долго насиловали хозяева данного заведения, пусть и в переносном смысле.
        Почти все наше войско уже экипировано форменными куртками без одного рукава. Оружия тоже прибавляется. Портативные рации «уоки-токи» мы методично ломаем.
        — Нам здесь болтать не с кем,  — поясняет Краб.  — Надо искать нормальные рации или спутниковую связь. Бежим по территории. Мочим всех. Ну, естественно, по ситуации.
        Мы толпой несемся по коридорам, но уже не все. Оба кавказца  — или молдаванина?  — остались в бильярдной осуществлять право первой ночи. Интересно, хватит ли им здоровья?
        Мы залетаем в бассейн. Пятидесятиметровая чаша с вышкой над ней сейчас пуста. Гулкие звуки рикошетят от стен и долбят нас со всех сторон.
        Выстрелы, усиленные многократным эхом, действуют почти как акустическая бомба. Двое гладиаторов падают, словно поскользнувшись на бегу. Дорогая кафельная плитка нежно-голубого цвета покрывается пятнами крови.
        Откуда бьют? Из-за эха определить направление выстрела не получается. Невидимый стрелок делает еще один дуплет. И снова удачно.
        Коренастый молчаливый тип, бегущий чуть впереди и слева от меня, без звука валится в бассейн. Вместо задней поверхности шеи и части спины между лопаток у него здоровенная дыра выходного отверстия.
        Леха делает кульбит вбок и палит куда-то вверх. С площадки вышки раздается вскрик, и в бассейн со звонким металлическим стуком валится железный предмет. Судя по логике  — пистолет.
        Кто там, наверху  — снизу не видно. Стрелок, наверное, лежит плашмя на площадке для прыжков.
        — Слезай, сука, хуже будет!  — рычит рыжий гладиатор и трясет головой так, как будто пытается проснуться.
        Его слегка контузила вражеская пуля, пролетевшая впритирку.
        Стрелок молчит. Лезть к нему сейчас по зыбкой лесенке  — только терять время. Оружия у него, видимо, больше нет. Пусть пока лежит и боится. К тому же Краб, похоже, в него попал.
        Жгут спрыгивает в бассейн и приватизирует упавший ствол. Это какой-то иностранный револьвер крупного калибра.
        «Макар» коренастого покойника рыжий гладиатор подбирает со дна бассейна. Да, пуля его все-таки зацепила. На шее неглубокая, но сильно кровоточащая рана.
        — Давай назад. Перевяжешься, а потом сюда. Будешь этого черта на вышке караулить,  — командует Краб нарочито громко.
        Рыжий тип прижимает руку к царапине и сосредоточенно осматривает окровавленную ладонь:
        — Вот же сука!  — После этого глубокомысленного заявления он направляется в сторону медицинского кабинета.
        В данном случае слово, обычно обозначающее самку собаки, употребляется в значении «меткий стрелок». Русский язык не в последнюю очередь интересен именно таким вот многообразием омонимов.
        Мы остаемся вшестером, пробегаем бассейн и углубляемся в коридор, тянущийся за ним. Леха крадучись возвращается с полдороги. Сзади гремит выстрел, слышен крик и гулкое падение чего-то тяжелого.
        Через пару минут Краб нас догоняет.
        — Слезать начал,  — поясняет он.  — А я его в первый раз все-таки зацепил в руку у плеча. Это не охранник. Какой-то хрен в штатском. Но стрелял здорово.
        — Хрен ли с упора лежа да на таком расстоянии не попасть,  — бурчит невысокий белобрысый боец со злым и растерянным лицом.
        Такие физиономии бывают у деревенских трактористов, стоящих возле закрытой двери сельпо, когда их негодование по этому поводу смешивается с напряженным поиском решения жизненно важного вопроса: где теперь брать пузырь?
        — Я бы на его месте всех уже перестрелял.
        — Хорошо, что ты за нас,  — с ухмылкой говорит Жгут.
        Мы выбегаем в большой банкетный зал. В углу небольшая эстрада с музыкальными инструментами и аппаратурой. В высокие окна мягкими лапами снега стучится буран. Снаружи уже ночь. Внутри пока слабо горит свет. Тут больше нет никаких сюрпризов.
        — Ищем средства связи, оружие!  — обозначает цели Краб.
        Все по классике: телеграф, вокзал, арсеналы. Но легко сказать  — «ищем». Комплекс большой. Прочесать его вшестером, когда из-за каждого угла может вылететь пуля, просто нереально. А плана здания у нас нет.
        — Нам бы языка взять,  — соображает Леха созвучно моим мыслям.
        Мы входим в жилую зону. Широкий длинный коридор с ковровой дорожкой на полу позволяет идти шеренгой, но мы движемся колоннами по одному вдоль каждой стены. Дверей много, и все они закрыты.
        — Ладно, возвращаемся. Возьмем какую-нибудь бабу, пусть дорогу показывает. А то здесь можно долго плутать.
        В этот момент свет подмигивает нам в прощальной агонии и гаснет.
        — Вот и приплыли!  — говорит кто-то во тьме.
        Видимо, генератор приказал-таки долго жить. Интересно, сколько гладиаторов успели подняться на верхний уровень? Когда события следуют так быстро, сложно судить о времени без приборов. Как минимум половина бойцов должна была успеть воспользоваться кабинками лифтов. Бедолагам, оставшимся внизу, не позавидуешь.
        Темноту рассекает луч света. Точно! Жгут же реквизировал у Огольца карманный фонарик. А еще злился на меня за пистолет! Не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
        — Что делать будем?  — вопрос парня, которого я прозвал Трактористом, виснет в сгустившейся тьме.
        — Что делать? Прыгать надо!  — Это уже голос Лехи.  — До утра ждать придется. Нас сейчас если не чужие, так свои по ошибке расшлепают.
        Он прав. Оторванные рукава в данной ситуации служить опознавательными знаками не смогут, а маленький фонарь Жгута  — не бог весть какая помощь. А если еще и батарейки сядут?..
        В темноте холод наваливается на нас с новой силой.
        — В начале коридора я вроде каминный зал видел. Если там есть дрова, то можно будет заночевать,  — заявляет кто-то.
        Да, ситуация патовая. В неотапливаемом большом здании запросто можно замерзнуть. На улице-то минус тридцать! Помимо мороза здесь полно других опасностей.
        — Ладно, пойдем и глянем,  — решает Краб.
        В небольшом холле действительно есть камин с поленницей дров. На ночь их вряд ли хватит, но это уже что-то.
        — Сойдет. Еще пару кроватей разломаем. Только надо окна завесить.
        Окна здесь небольшие. Если их заткнуть одеялами, то, во?первых, будет теплее, во?вторых, с улицы никто не сможет определить, кто мы и сколько нас. Значит, стрелять без предупреждения не станут. Да и светомаскировка какая-никакая.
        Декоративным топориком на длинной ручке и кочергой, которые стоят тут же, у камина, мы выламываем двери нескольких близлежащих номеров. В холл вытаскиваются матрасы, одеяла, подушки. В барах достаточно спиртного. Из еды лишь несколько пакетиков соленого арахиса и кулек чипсов. Но и то хлеб.
        — Вы на бухло не налегайте,  — неодобрительно говорит Краб Жгуту, который тащит из номера пышное одеяло, попутно отхлебывает коньяк прямо из горлышка.  — Нам всю ночь дежурить придется по очереди. Да и воды поищите. А то с бодуна и после арахиса завтра сушняк задавит.
        — Ладно тебе!  — Жгут успокаивающе машет бутылкой.  — Им не до нас. А погреться не мешает. Минералку я сейчас принесу. В каждом номере по паре бутылок стоит.
        Мы устраиваемся по высшему разряду, сидим, понемножку бухаем. Огонь в камине и коньяк в желудке несут благотворное тепло. Кроме Жгута и Тракториста в нашей команде еще крепыш Степа по кличке Пряник и невысокий жилистый Вася, он же Рыбак. Основная тема разговора ясна  — кто как попал в Колизей.
        — Пришел с армии,  — рассказывает Тракторист, настоящее имя которого оказывается сложным и совершенно не подходящим к внешности  — Аристарх.  — Где бабки брать? Тут кент один подогнал тему. Дескать, хочешь в поединках участвовать за хорошие деньги? А я в армии в разведроте служил. Дай, думаю, попробую. Заплатили мне двести баксов аванса, оставил их матушке. Сказал, дурак, что по контракту служить пошел. Приехал на встречу, меня типа на медосмотр послали. Вкатили какой-то дряни в вену, очнулся уже здесь.
        Степа Пряник работал рядовым быком в бандитской бригаде небольшого уездного города.
        — Побили нас на стрелке,  — говорит он.  — Думал, кранты. Но подлечили и сунули сюда. Так бы уже месяц в земле гнил.
        Судя по тону, Степан своим заключением в Колизей отчасти даже доволен. Все познается в сравнении.
        Вася вообще оказался человеком трудной, но интересной судьбы, как любят писать в очерках журналисты. Ходил на траулере в Японском море, по пьяному делу на берегу порезал собутыльников. Сидел, потом бичевал, бомжевал. Сюда попал аж из-под Уссурийска.
        — Хотели с корешем выставить богатую хату. Даже в дом не успели залезть  — охрана повязала. Собак спустили. Кореша волкодав загрыз, а я своему псу нос откусил.
        — Как откусил?  — вяло удивляется Жгут.
        Его лицо с одной стороны освещено красным отсветом камина, с другой же полностью скрыто ночной тенью. Получается этакий красный полумесяц с лицом Жгута.
        — Он меня за руку, а я его зубами за нос. Отгрыз,  — спокойно объясняет Вася.  — Правда, и барбос мне хваталку почти перекусил.  — Рыбак поднимает левую руку в качестве доказательства, но под одеждой и в темноте все равно ни черта не видно.
        — А что за собака?
        — Хрен его знает. Большая такая, лохматая. Может, кавказец. Он визжит, хочет назад отползти, но зубы в моей руке застряли. А я на носу у него повис, вцепился своими челюстями. Такой вот хоровод. Охранники ржут. Как нас разняли, не помню уже.
        — Да ну,  — сомневается Тракторист.  — Кавказец тебя самого пополам перекусил бы, не то что руку. Видел я их там, в горах, здоровенные, как телята.
        — А дальше-то что?  — интересуется Жгут.
        — Думал, прибьют или подождут, пока сам кончусь из-за руки. Но подлечили, сюда вот привезли. Здесь фуфел один все интересовался, правда ли я собаке нос откусил. Ржал долго. Ну, говорит, дадим тебе возможность свой подвиг повторить.
        — Где чалился-то?  — интересуется Жгут.
        — В первую ходку под Ангарском. Много зон потом объехал.
        Жгут с Васей начинают перетирать свои темы, ищут общих знакомых. Из этого можно сделать вывод, что Жгут и сам из сидельцев.
        Про себя он ничего рассказывать не стал.
        — Да чего говорить-то? Сдал меня сюда один кент. Сука. Мне бы только выбраться!..
        В голосе Жгута столько ненависти, что коварный кент непременно должен сейчас проснуться на другом берегу зимней ночи от внезапного кошмара.
        — Один дежурит у выхода в коридор, второй  — у камина,  — командует Леха.  — Потом меняемся.
        — А по сколько дежурим? Часов же нет,  — спрашиваю его я.
        — Действительно.  — Морпех чешет затылок.  — Ладно, я у выхода лягу, сам покараулю.
        — Типа ты в подвале не выспался,  — ехидничает Жгут.
        Спать пока совсем не хочется. Слишком долго мы находились в своеобразном событийном анабиозе.
        — Вы как хотите, а я посплю. Завтра день тяжелый. Будете ложиться  — меня разбудите,  — говорит Краб, залезает под пышное одеяло, вытащенное из номера, и почти мгновенно засыпает.
        Солдат спит, служба идет. Разговор наш течет уже совсем вяло. Коньяк делает свое дело. Я как-то незаметно для себя отрубаюсь.
        Просыпаюсь от того, что кто-то крепко берет меня за плечо. Надо мной стоит Краб и показывает, помахивая ладонью снизу вверх, поднимайся, мол. Чего? Да, мое время дежурить.
        В зале, несмотря на окна, заткнутые одеялами, и огонек в камине, жутко холодно. Краб подбрасывает в очаг пару досок от какой-то тумбочки и отключается.
        Снаружи по-прежнему глухая ночь. Зимой светает поздно, точно определить время по этому признаку не получается. С равной долей вероятности может быть и пять часов утра, и шесть, и семь.
        Закутавшись в одеяло как индейская скво, я сажусь на пол у выхода в коридор. Красный отсвет камина падает на кусок стены с какой-то картиной на ней. Я различаю корму старинного парусника. Он уплывает во тьму коридора, а там пока полная терра инкогнита.
        Я сижу лицом в том направлении, откуда мы пришли. Напасть на меня с равной вероятностью кто-нибудь может с любой стороны, но мне лень шевелиться. Ковровая дорожка отлично гасит звук шагов по коридору, поэтому мне приходится постоянно напряженно прислушиваться. Стоит мертвая тишина.
        И вдруг мне на ухо кто-то еле слышно говорит:
        — Малейшее движение, звук  — сразу стреляю. Понял  — кивни.
        Никакой разумной альтернативы этот голос мне не оставляет. Я киваю, ощущая себя ежиком в тумане, с которым говорит неизвестно кто. На мой затылок через одеяло давит что-то тяжелое. Пятно контакта размером примерно с дульную поверхность пистолетного ствола.
        — Ползи на заднице за угол!  — интимным шепотом командует тот же голос.
        — А вот хрен тебе!  — кричу я.  — Братва, шухер!
        Я вскакиваю на ноги, разворачиваюсь для атаки и ловлю расправленной грудью девятимиллиметровую пулю, выпущенную из пистолета Макарова.
        На помощь мне вскакивают бойцы. Впереди Леха Краб, молниеносный в броске, как рыба-меч. Коварные захватчики повержены, раздавлены и размазаны по ковровому покрытию.
        — Спи спокойно, Гек,  — говорят они моему бездыханному телу.  — Мы за тебя отомстим!
        Вот примерно такая схема действий разворачивается у меня в голове. Я остро ощущаю, насколько она нежизнеспособна, поэтому, ни слова не говоря, слегка перебираю ногами, двигаю ягодицами, начинаю вялое перемещение в темноту, за угол каминного зала. Торопиться мне некуда. Судя по всему, в темноте ничего хорошего меня не ждет. Слава богу, что сразу не прирезали.
        Правда, я сидел не очень удобно, далековато от угла. Из коридора ударить наверняка ножом вряд ли получилось бы. А вот пистолет на вытянутой руке к затылку приставить  — самое оно.
        Вдруг гром, грохот. Меня бьет тяжелой горячей волной по правому уху. Как раз тому, в которое шептал ночной призрак. Впрочем, он падает слишком шумно для бестелесного существа.
        Я тут же кувыркаюсь вбок, в сторону холла, освещенного камином. Леха с пистолетом наголо уже откатился в сторону и выцеливал потенциальных врагов. Однако стрелял, судя по всему, не он.
        Точно  — это Тракторист, который еще и Аристарх. Не зря парень в разведроте служил. Вот он и мне пригодился, не только Родине.
        Жгут, Вася и Пряник тоже водят стволами в направлении выхода. Но в темноте царит настолько полная тишина, что я начинаю подозревать, будто этот разговор мне послышался с бодуна.
        А может, это мой внутренний голос, как в анекдоте про ковбоя и индейцев? «Подойди к вождю и дай ему в ухо. Вот теперь тебе точно конец».
        Жгут включает фонарь. В луче света видны ноги в солдатских берцах, торчащие из-за угла.
        — Кажись, попал,  — хриплым со сна голосом констатирует Аристарх, по-пластунски подползает к тому человеку, встает на корточки и втягивает его внутрь холла.
        Судя по амуниции, это охранник. Рукав на куртке у него цел. Лицо, развороченное пулей, мне не знакомо.
        — Хорошо попал,  — с уважением говорит Краб.  — С упора лежа, как и обещал давеча. А ты хрен ли на посту кемаришь? Еще бы глаза одеялом накрыл!  — корит он меня.
        — Я не военнообязанный, ваших приколов не знаю,  — бурчу я слегка виновато.
        Краб прав на все двести процентов.
        — Быстро собираем все ценное и валим отсюда!  — командует Леха.
        Но свалить уже не получается. На выходе из холла мы попадаем под выстрелы. Наш отрезок коридора худо-бедно освещен остатками огня в камине, противника же во тьме совсем не видно. Выход один  — упасть на пол.
        Жгут включает фонарь и откатывает его в сторону. Тот тут же подпрыгивает, вздернутый в воздух метким выстрелом, и гаснет.
        Что делать  — не вполне понятно, хотя кто виноват  — уже установлено. Время сейчас работает на тех, кто лучше ориентируется в дурдоме, окружающем нас. Это явно не мы.
        Вася, лежащий рядом со мной, не шевелится. Судя по всему, изменил ему моряцкий и воровской фарт. Я пытаюсь прощупать пульс на его сонных артериях. Ладонь становится мокрой и скользкой. Явно не от коньяка, пляшку с которым Рыбак засунул во внутренний карман.
        Эх, Вася-Вася!.. Даже в море тебя не похоронить, согласно обычаю. Разве в бассейне, так и тот пустой.
        Я забираю у погибшего парня ствол, обшариваю его карманы.
        Кто-то из ночных стрелков, напавших на нас, обладает феноменальным слухом. На шорох Васиной одежды тут же открыт огонь. Труп трижды дергается. Хорошо здесь готовят охрану  — три попадания.
        Эх, был бы Вася чуток помассивней! При моей комплекции я вряд ли смогу надежно спрятаться за ним.
        Опасаясь подать голос, я ползу назад, ощупывая ногами каждую выемку в стене. Васю волоку за собой вместо прикрытия.
        Наконец мне попадается небольшая ниша. Я припоминаю, что это крохотная клетушка перед дверью комнаты горничной, чтобы хранить пылесос и гладильную доску. Здесь можно отдышаться и провести ревизию снаряжения.
        Я неожиданно натыкаюсь на батончик, реквизированный у Малыша, и съедаю его. Настроение мое сразу улучшается. Все-таки шоколад  — реальный антидепрессант.
        На том конце коридора чуть слышно бубнит рация. Кто-то из нашей команды тут же лупит по ней дуплетом, ориентируясь на звук. Рация хрюкает и глохнет. То ли стрелок попал в нее, то ли просто конец связи.
        Учитывая, что Аристарх в темноте и спросонья так мастерски мочканул моего похитителя, первый вариант вполне возможен. Не все же им наших ребят убивать. У нас тоже есть героические солдаты бывшей Советской армии, отличники боевой и политической подготовки. Чего нет  — так это плана помещений, а воевать вслепую утомительно и небезопасно. У противника в этом смысле имеется преимущество.
        Насколько оно велико, выясняется минут через пятнадцать. Нас берут в клещи. Со стороны банкетного зала пару раз прилетают пули. Однако ребята, зашедшие с тыла, быстро понимают свою ошибку. Таким макаром скорее зацепишь своего на том конце коридора. А может, они просто обозначили, что мы окружены. Типа, рус, сдавайся!
        Есть вариант  — выпрыгнуть в окно, чтобы выйти из блокады, но расстрелять темную фигуру на белом фоне еще проще. Кроме того, непонятно, куда по этому снегу бежать. Буран, несмотря на начало марта  — это по моим приблизительным подсчетам  — разыгрался не на шутку.
        Светает. Очень холодно. Хорошо, что в Васиной куртке осталось еще верных полбутылки огненной воды. С коньяком лежать на ковровом покрытии, усыпанном инеем и мелкими соринками, гораздо веселее. Труп Рыбака создает своеобразный бруствер на выходе в коридор.
        Во мраке уже можно разглядеть тех гладиаторов, которые находятся поближе ко мне. Краб зашхерился в одном из соседних номеров, дверь в который мы выломали накануне. Видимо, Жгут и Аристарх с ним, потому что в коридоре лежит ничком только Пряник, не подающий признаков жизни. Итак, минус два в нашей команде, и без того не очень-то многочисленной.
        Восстание захлебнулось, плотники уже вытесывают кресты.
        И тут я вижу нечто такое, от чего волосы становятся буквально дыбом. Вдали появляются два фосфоресцирующих огонька. Они плавно и бесшумно двигаются во тьме примерно на уровне метра от пола, периодически пропадают, но тут же появляются снова.
        Почудилось, что ли? Нет!
        С той стороны коридора доносится беспорядочная пальба. Стреляют охранники явно не по нам.
        Загадку развеивает мощный рык, срывающийся на визг от боли. Тигр! Зверь-гладиатор тоже бежал из тюрьмы.
        В темноте начинается кутерьма. Пистолетными пулями сложно остановить такую махину. В нашу сторону летит какой-то человек. Он запинается о труп Пряника и кувырком валится на ковер. Кто-то из наших добивает его метким выстрелом.
        Следом по проходу несется еще один парень. За ним ковыляющим галопом бежит раненый тигр. Я растекаюсь по полу, стараюсь максимально достоверно изобразить мертвеца. Зверюга минует меня и удаляется по направлению к банкетному залу.
        Противник не стреляет. Видимо, охранники боятся зацепить своего.
        Из двери напротив показываются все остальные члены нашей команды. Мы отправляемся вслед за тигром. Сейчас полосатый хищник играет роль танка непосредственной поддержки пехоты.
        В банкетном зале царит полная чехарда: выстрелы, треск падающей мебели, тигриный рык. Уже достаточно рассвело, чтобы разглядеть подробности. Тигр треплет пойманного человека, как кот крысу, схватив его за шею возле правого плеча. Трое охранников, прикрываясь опрокинутыми столами, палят в хищника из пистолетов.
        Каким бы здоровым тигр ни был, при такой плотности огня ему долго не выстоять. Необходимо срочно помочь этому милому, вполне добродушному созданию.
        Мы открываем огонь из четырех стволов. Враги повержены. Тигр, впрочем, тоже находится при последнем издыхании.
        — Ты к нему близко не подходи,  — советую я Жгуту, которому не терпится начать дележ трофеев.  — Они живучие. Махнет лапой в агонии, и кранты тебе.
        — Не учи ученого,  — отвечает Жгут философской сентенцией, известной всем с детства, и тянет за ноги бедолагу, схваченного тигром.
        Шея трупа, почти перекушенная хищником, рвется. Жгут по инерции пятится назад. Он волочет за собой обезглавленное тело, натыкается на опрокинутый стул и падает на спину, прямо в лужу крови, образовавшуюся на полу.
        — Гроза-один. Гроза-один,  — внезапно бормочет рация, висящая на поясе одного из погибших охранников.  — Как обстановка?
        Краб предостерегающе поднимает ладонь и берет «уоки-токи».
        — Все нормально,  — отвечает он.  — Мы в банкетном зале. У них четыре «двухсотых», у нас два «трехсотых». Тут еще мертвый тигр. Нужна помощь.  — С учетом искажения звука рацией можно надеяться, что экспромт прокатит.
        — Справляйтесь сами. У нас возле пищеблока заваруха началась. Около тридцати человек заключенных, частично с оружием. Как управитесь, давайте к нам, а то мы, боюсь, долго не продержимся.
        — Вызывайте вертушку,  — блефует Краб.
        — Хрен тебе, а не вертушка! Связи нет. Придется управляться своими силами.
        — Это хреново, что связи нет.  — Леха отключает рацию и обводит нас взглядом.  — Слышали, да? Пошли к пищеблоку, поможем нашим.
        — Знать бы еще, где этот пищеблок,  — бормочет Аристарх, пытаясь достать из кармана убитого охранника запасную обойму.
        — Да разрежь ты ему карман ножом, чего возишься. А пищеблок найдем. Сейчас светло. Вернемся в бильярдную, одну из баб вместо поводыря прихватим. Если только их джигиты вчера до смерти не затрахали.
        — Это вряд ли,  — с ухмылкой говорит Жгут.  — Наши бабы сами кого хочешь затрахают.
        В бильярдной мертвая тишина. Кроме трупов, в помещении никого нет. На одном из угловых диванов лежит мертвая женщина с раскинутыми ногами, между которых торчит кий, воткнутый толстым концом. Рядом валяется один из грузин-молдаван без штанов и с отрезанными гениталиями.
        Второй гордо сидит голым задом на краю ближайшего бильярдного стола, чуть свесив голову набок. Он тоже не подает признаков жизни. Причина его царственной осанки выясняется тут же. В лузе зафиксирован обломками деревяшек кий, тонкий конец которого уходит в глубину тела насильника между тощих ягодиц. Кожаная набойка, покрытая кровью, вылезла из шеи чуть ниже левого угла нижней челюсти.
        Рыжего типа нигде не видно. Баб тоже. Судя по всему, их  — без Рыжего, конечно  — спасла и увела с собой охрана.
        — Вот!  — Краб поднимает палец в назидательном жесте.  — Такая беда ждет каждого, кто не вовремя расслабится.
        Да уж, картинка весьма наглядная. Расслабился, и тебя тут же поимели.
        Мы идем по проходам, ориентируясь на звук отдаленной стрельбы. В коридорах разруха и запустение. Все покрыто то ли инеем, то ли строительной пылью. Кое-где на стенах и мебели видны отметины от пуль.
        Первым следует Жгут, выставив перед собой пистолет. Аристарх держится чуть в стороне и метра на два позади. Дальше с тем же интервалом шагаю я. Краб идет замыкающим. На каждом углу Жгут приникает всем телом к стене и быстро выглядывает за поворот пространство. Звуки выстрелов становятся все отчетливей.
        На одном из углов Жгут цепляет ногой какую-то проволоку и валится на пол лицом вперед. Аристарх и Краб тут же падают на пол. Один я торчу посреди коридора как тополь на Плющихе, выискивая стволом потенциальную опасность. Но ничего не происходит.
        — Тьфу, я думал, тут растяжка,  — говорит Тракторист и поднимается.  — Повезло тебе, доктор. А то мы уже фарш твой со стен соскребали бы. Чего стоишь? Сразу падать надо. Делай как я, короче. Смотри внимательней, тут тебе не здесь.
        Жгут уже сидит и потирает свободной от оружия рукой ушибленное колено.
        — Эй, братва!  — слышится из-за угла.  — Не стреляйте! Выхожу медленно.
        Из-за поворота, держа руки перед собой, появляется Рыжий. Грамотно. Мы слегка расслабляемся.
        — Ты, что ли, растяжку поставил?  — спрашивает Краб.
        — Ну да. Жаль, лимонки не было, чтобы к ней привязать. Сейчас все носятся по коридорам, не глядя под ноги. Видишь, сработало. Чужого я уже завалил бы.
        Шея у Рыжего перевязана грязным бинтом, но в целом он выглядит бодрячком.
        — Ты где потерялся?
        — Свернул не туда. Потом свет выключился. На ощупь добрался до подсобки электрика. В ней и отсиделся. Похавать нечего? А то воды я нашел немного, а жратвы нет.
        — Сейчас до пищеблока дойдем. Там со жрачкой наверняка полный порядок. Если вертухаи все не съели.  — Жгут что-то не слишком оптимистичен.
        — Не скули.  — Краб, напротив, находится в состоянии предбоевого задора.
        По коридору тянет морозным сквозняком. Не иначе где-то выход наружу. Так оно и есть. Чуть дальше начинается застекленный переход. Почти все окна побиты. На полу намело по щиколотку снега. На его белизне пестрят следы солдатских берцев и резные подошвы кроссовок. На улице из-за бурана ничего не разглядеть. Там одна снежная колючая коловерть. Картинка строго по Блоку: «Белый снег. Ветер, ветер, на ногах не стоит человек».
        Мы вереницей пересекаем зябкое пространство. Дальше переход углубляется под землю, окон нет. Стрельба гремит совсем рядом.
        — Вы тут покурите пока. Пойду, гляну, что там.  — Аристарх осторожно удаляется в ту сторону, где идет пальба.
        Мы присаживаемся вдоль стен и ждем результата.
        — Наш охотничек добычу тащит,  — комментирует вдруг Рыжий, вглядываясь в полумрак впереди.
        Он срывается с места и помогает разведчику доволочь пленника. Судя по обмундированию, этот тип раньше работал в охране.
        — Смотри, вполне себе дышит.  — Рыжий тщательно связывает руки и ноги языка проволокой, позаимствованной у электрика.  — Эх, в сторонку бы его куда-нибудь. Тут, в проходе, и потолковать спокойно нельзя.
        — Впереди небольшой холл. Все не на сквозняке торчать.
        Наша группа делает рывок вперед. Коридор заканчивается небольшим холлом с лифтами. Судя по всему, здесь вход в подземный зверинец.
        — Вот туточки я его и взял.  — Аристарх показывает стволом.  — Наверное, охранял подходы с тыла. Оружие как у всех: «макар» и две обоймы. Еще денег по мелочи и фляжка с коньяком. Интересно, у них автоматов здесь нет, что ли?
        — Сейчас у него и спросим. Гек, сможешь его быстро в чувство привести? Чтобы без мордобоя?
        Я острой щепкой нажимаю пленному на точку под носом, потом слегка растираю уши. Он вдруг вздрагивает так, словно просыпается, и открывает глаза.
        — С добрым утром,  — заявляет Жгут и оскаливается.  — Что ж ты, сука такая, спишь на посту? Тебе ж Феликс Эдмундович завещал голову холодной держать, а руки  — чистыми.
        — Ладно тебе.  — Леха отстраняет его.  — Дай я с ним потолкую. Значит, так, боец. На вопросы отвечать быстро, внятно и максимально правдиво. Дошло?
        — Да пошли вы, зверье поганое!  — вдруг неожиданно отвечает боец и плюет себе на подбородок.
        Понятно, что целился он в Краба. Есть еще, оказывается, герои нашего времени. Судя по всему, братья-маньяки, устроившие насилие над бабами в бильярдной, напрочь испортили нам всем репутацию.
        — Да мы-то пойдем,  — легко соглашается Краб.  — А ты пораскинь мозгами. Полминуты жизни у тебя еще есть.
        — Можно подумать, если расскажу, что знаю, то вы меня в живых оставите,  — бурчит связанный пленник.
        — А чего ж не оставить? Запросто. Чай не звери,  — подает ему Краб надежду.  — Развязывать, конечно, не станем. И рот, пожалуй, заклеим. Вон у Рыжего изолента в кармане имеется. Но убивать не будем. Даю тебе честное слово российского офицера.
        — На такой холодрыге, да еще и связанный, я и сам от холода окочурюсь.
        — Хорош торговаться. Даже если и так, то шансы выжить у тебя есть.
        — А ты на самом деле офицер?  — уточняет пленный.
        — Вообще-то, прапор,  — честно отвечает Леха.  — Был таковым, пока твои дружки меня среди бела дня сюда не определили. Вот так, ни за что, ни про что. Так что, братец, не тебе про зверье тут толковать.  — В голосе Краба звучит великая сермяжная правда.
        Именно она снимает печать молчания с губ пленного.
        — Ладно. Спрашивайте.
        — Сколько ваших, и где они?
        — Тут за углом столовая для персонала, рядом кухня и кормоцех для зоопарка. Наши в столовой, двадцать человек. Ваши в кормоцех пробрались. Тоже примерно столько же. Перестреливаются через кухню.
        — А чего не обойдут? Или вас никто не учил, что штурмовать в лоб хорошо укрепленную точку  — дело бесперспективное?
        — С той стороны зоопарк был. Завалило. Теперь вход в кормоцех только один.
        — Оружие кроме пистолетов есть?
        — Было в казарме. АКСУ на каждого бойца в оружейке. Плюс с десяток «Бизонов» под девятимиллиметровый патрон. Но туда сейчас не попасть  — завалило лавиной.
        — Еще ваши на территории есть?
        — Вроде в банкетном зале кто-то отзывался. Сколько  — не знаю.
        — Что с генератором?
        — Сошла вторая лавина, поменьше. Восстановлению не поддается.
        — Связь с большой землей есть?
        — Нет. Был спутниковый телефон у начальника охраны. Но его кабинет тоже под завалом. Сотовые не работают  — вышку снесло.
        — Вертолетная площадка цела?
        — Вроде бы да. Она чуток выше по ущелью. Только снегом засыпана. Чистить-то некому.
        — Когда начальство к вам прибывает?
        — Хрен его знает. Оно не докладывает. Но зимой примерно пару раз в месяц бывает с гостями. Летом же тут постоянно кто-то толчется из важных персон. У них и охрана своя. Чисто агенты ЦРУ  — черные костюмчики, темные очки. Иногда праздники собираются отмечать. Так что, по идее, если погода будет летная, через пару дней должны прибыть.
        Мы переглядываемся.
        — А какой праздник-то?
        — Восьмое марта.
        Значит, не ошибся я в своих подсчетах.
        — И кто тут самый главный?
        Пленный довольно долго молчит, потом нехотя произносит:
        — Точно не знаю. Ребята как-то трепались, мол, человек, очень близкий к президенту. Но здесь за такие разговоры могут быстро сминусовать.
        — Президент часом не американский?  — удивляется Леха.
        — Не американский. Самый настоящий российский.
        Мы все немного ошеломлены, за исключением, может быть, Жгута. Для него, бродяги, находиться в конфликте с законом  — дело привычное. А нам теперь куда деваться, даже если выберемся из этой заварухи? Впрочем, проблемы лучше решать по мере их поступления. Сейчас главная задача  — выжить здесь. Об остальном цивилизованном мире мы подумаем завтра.
        — Ладно, поможем нашим,  — сигнализирует Краб об окончании беседы.
        Аристарх, стоящий рядом с ним, коротким ударом вырубает пленного.
        — Это чтобы ему не страшно было,  — поясняет он.
        Рыжий достает из кармана синюю изоленту, делает несколько витков вокруг головы охранника, заклеивает ему рот.
        — Положи его здесь, в затишке. Авось не замерзнет,  — говорит Краб.
        Мы ползком проникаем в короткий коридор, за которым должна находиться столовая. На фронте затишье. Видать, берегут боеприпасы.
        В авангарде наши лучшие стрелки: Краб, Аристарх и Рыжий. Мы со Жгутом во втором эшелоне. Основные силы противника сосредоточены у окна выдачи блюд. Сейчас оно служит бруствером окопа. Мебель разломана, частично сдвинута к боковым стенам. Окна, на удивление, почти все целы, но в помещении холодно.
        Краб по-пластунски подползает к входу, заглядывает за угол и тут же втягивает голову обратно. Он поднимает три пальца на левой руке, потом загибает один и показывает направо. Все понятно. Сразу у входа сидят пятеро: три слева, два справа.
        Леха с Аристархом быстро высовываются и начинают пальбу  — каждый в свой угол. Рыжий расстреливает охранников, находящихся у стойки. Мы со Жгутом поднимаемся во весь рост и, прикрываясь дверными косяками, стреляем вторым этажом через головы товарищей.
        В первые же секунды из строя выбывает десяток наших противников. Остальные откатываются в зоны, не простреливаемые с нашей стороны, или пытаются прикрыться мебелью. Но, в отличие от банкетного зала, столы и стулья здесь пластиковые. Служить препятствием для пуль они никак не могут.
        Гладиаторы, засевшие в кормоцехе, верно оценивают ситуацию и делают рывок к окну раздачи через кухню. С той стороны стойки тоже начинается пальба. Пороховая гарь щиплет глаза, а уши закладывает от грохота.
        Одно из окон с треском вылетает. Какой-то охранник швырнул в него табуреткой. Однако пользоваться аварийным выходом уже поздно. Три красных пятна вспыхивают на серой камуфляжной спине, и боец валится лицом в буран, вовсю гуляющий за окном. Под подоконником сразу же появляются маленькие дюны из снега.
        Наконец-то пальба прекращается. Есть ли кто живой в зале  — неизвестно, но заходить туда пока рано.
        — Эх, гранатку бы им добавить. Но придется так,  — говорит Леха и уже другим, командным голосом орет в снежный сквозняк:  — Охране бросить оружие и приготовиться к сдаче! Пленным подарим жизнь. За любой выстрел будем карать по законам военного времени. Мы заходим!
        С той стороны зала, из-за стойки, появляются осажденные гладиаторы. Они смотрят на нас несколько настороженно, но, увидев меня, расслабляются. Я здесь своеобразный индикатор «свой-чужой», единственный человек, которого на подземном уровне знают если не все, то многие.
        У боковой стены с поднятыми руками стоят трое охранников. Остальные убиты или тяжело ранены.
        Лидер наших союзников  — крепкий, слегка прихрамывающий мужчина лет сорока с ухватками блатного  — отдает короткий приказ. Его люди начинают методично достреливать раненных и собирать трофеи.
        Аристарх с Рыжим и Жгутом тоже пополняют боезапас.
        Мы с Лехой идем к маленькой шеренге пленных, где встречаемся с боевыми товарищами и обмениваемся с ними рукопожатиями.
        — Снегирь,  — представляется их лидер.  — А это ты, доктор? Привет!
        Тут я припоминаю, что этого самого Снегиря с месяц назад штопал после боя на трезубцах. Рана у него была в переднюю поверхность бедра, потому он теперь и хромает.
        — Леха Краб,  — представляется наш прапор.
        — Сеня.  — Вождь союзников ухмыляется и спрашивает:  — Леха, что с цириками делать будем? Может, на Луну отправим? Еще жратву на них тратить!..
        У двух охранников лица обреченные, тупые. В третьем я узнаю Петросяна. Он держится чуток пободрей своих сослуживцев. На его физиономии застыло упрямое, вызывающее выражение.
        За нашими спинами потихоньку собирается народ, закончивший грабить награбленное.
        — Жратвы тут наверняка навалом. Одного мяса для тигров, небось, тонны две. Пусть поживут пока, раз я обещал. Да и потолковать с ними есть о чем. Только пойдем-ка отсюда. А то шибко холодно.
        — Да уж, одеты мы не по-зимнему.  — Снегирь ежится.  — В такой пижме по морозу долго не поскачешь. Пошли, братва, к нам. Там и печечка растоплена, и пошамать найдется.
        — Надо на выходе к лифтам пару человек поставить. Никто не знает, сколько тут охраны еще бегает. Накроют нас, как мы их. Окна тоже надо бы посторожить.
        — Дело хорошее. Эй, Абдулла. На тебе шпалер. Возьми кого-нибудь из земляков, покараульте у выхода. Мы через часок вас сменим. Митек, а ты здесь, у стойки покарауль. Если кто с улицы полезет  — шмаляй, не стесняйся.
        Помянутый Абдулла  — не кто иной как мой старый знакомец Рахматулло. Он подмигнул мне и заулыбался. В руках у него бутафорская сабля, какие обычно на стенах для красоты вешают. Ствола, видать, обидчику Штрауса не досталось. У этих ребят огнестрельного оружия на всех не хватает. Поэтому приказ Снегиря таджик принимает с энтузиазмом.
        Леха уходит с часовыми. Через минуту он возвращается, гоня перед собой охранника, рот которого замотан изолентой.
        — Вот еще один в коллекцию.
        Мы всей гурьбой втягиваемся в полумрак помещения, расположенного за кухней. В углу стоит большая печь, в ней тлеет груда углей. Наверное, поэтому здесь гораздо теплее, чем даже в каминном зале прошлой ночью.
        — Аккуратней! Тут до черта всякой фигни. Ноги не поломайте. Там вон ванны какие-то, лента транспортерная,  — предупреждает нас Снегирь.
        Кормоцех выглядит точь-в-точь, как ад в диснеевских мультиках. Отсветы огня выскакивают из-за чуть прикрытой печной заслонки и придают нашим лицам какой-то потусторонний оттенок.
        На шести чугунных конфорках этой громадной печи до наступления эры электричества персонал, наверное, варил всякие корма для живности. Да и вообще полезно такую штуку в хозяйстве держать. Мало ли что может случиться? Вот оно и произошло.
        — К ней и уголька с полтонны имеется,  — хвалится Снегирь, как будто он сам по своей прозорливости позаботился о топливе.  — Хавки тоже хватает. Холодильники забиты мясом, всяких фруктов полно. Даже бананы есть.
        Нас сажают в пластиковые кресла, принесенные из кухни, и вручают по большому куску мяса. Оно жестковатое, не вполне прожаренное, но кажется мне удивительно сочным и вкусным. Не буду говорить штампами, мол, ничего такого я не ел с детства. Наверняка случалось. Просто сейчас все мои ощущения от прежней «доколизейной» жизни остались где-то очень далеко. Даже не важно, где именно.
        Рыжий лопает так, что аж за ушами трещит. Остальные если и отстают от него, то не сильно.
        — Ну и что делать будем, братва?  — спросил Снегирь, бывалый человек, открывая толковище.
        Вопрос не столь праздный, как может показаться. Надо выработать стратегию. Все гладиаторы сидят кругом, благо народу не много, а помещение просторное. На пластиковом столе горит пара аккумуляторных фонарей.
        Всего нас здесь двадцать девять человек. По социальным группам расклад примерно такой: с дюжину блатных, десяток таджиков, остаток  — вояки и спортсмены. Основу последней категории составляет наш боевой квартет. Жгут сразу откололся от нас и перешел в лагерь Сени Снегиря.
        — Рвать надо отсюда,  — вносит предложение, подкупающее своей оригинальностью, некто Чума, почти двухметровый гоблин с простодушным, но злым лицом.
        — Это понятно,  — со вздохом говорит Сеня.  — А куда рвать-то?
        Чума на секунду задумывается и выдает ответ, идеальный в своей непогрешимости:
        — В город. Хрен ли тут сидеть и дожидаться, когда нас мусора за жабры возьмут.
        — Хорошо. Чума подсказал главное: надо рвать отсюда в город,  — с еле уловимой иронией продолжает Снегирь.  — Теперь вопрос, как это сделать?
        Чума многозначительно пожимает плечами. Мол, это уж вы давайте сами. Не все ж вам моим умом пробавляться.
        — Через два дня ожидается прибытие гостей,  — вступает в дискуссию Краб.  — Они, скорее всего, прилетят на «Ми-8». При таком морозе иностранную технику вряд ли рискнут использовать. В «восьмерку» влезают до тридцати человек. Если уплотнимся, то, может, и с полсотни войдет. Багаж нам с собой не везти. Берем борт штурмом, грузимся и летим, пока горючки хватит. У какого-нибудь городка садимся и разбегаемся.
        — Нас всего тут едва тридцать,  — подает голос кто-то из блатных.  — Уместимся.
        — Я думал поднять братву, оставшуюся в подвале. Вытащим лифты вручную наверх. Потом спустимся на них в подземелье и освободим остальных. Кто последним рейсом поднимался?
        — Да вроде мы,  — подает голос один из таджиков.  — Свет потух, стрелять начали. Мы побежали по коридору.
        Говор южанина на удивление правильный, практически без акцента.
        — Если во время подъема кто-то в лифте застрял, то не выжил,  — размышляет Краб.  — Сутки практически без воздуха!.. А в камерах должны быть люди.
        — Ну и на хрен нам эти люди нужны?  — Это снова Снегирь.  — Сам же говорил, в вертушку максимум полсотни рыл влезет, и то если утрамбовать. Грустно, конечно, что бродяги внизу зависли, но тут уж кто не успел, тот опоздал.
        — А с чего вы решили, что вертушка вообще придет? Буран за окном просто жуткий!  — сомневается кто-то в темноте.
        — Вон он сказал.  — Леха кивает на охранника.
        Этих парней мы на время поместили в какую-то клетку для живности. Встать там по причине тесноты нельзя  — только сидеть в позе эмбриона или лежать.
        — Буран не все время будет. Не сегодня-завтра кто-нибудь прилетит.
        — Вопрос в том, кто именно? Гости наверняка сперва попробуют связаться с Колизеем. А телефоны не работают. Наобум они не полетят. Особо важных персон непонятно в какие условия везти никто не будет. Подготовиться надо,  — подает голос Рыжий.
        — Тогда все усложняется. Если вертолет проведет разведку с воздуха и улетит без посадки, то нам сразу же придется сваливать отсюда и пешим ходом двигать по зимним Саянам. Прежде чем в МЧС о лавине сообщить, наши хозяева тут все зачистят. Чтобы никто про игры в гладиаторов не узнал.
        — Пешком нельзя. Все померзнем,  — со вздохом говорит кто-то из блатных.
        — А на машинах?
        — Дорогу завалило. Даже если и удастся отсюда выехать, то путь вниз по ущелью всего один. На выходе мусора повяжут.
        — Кто тебя там вязать будет? Постреляют и в ущелье сбросят.
        — Пешком-то выйти можно. Даже вниз по ущелью,  — размышляет Леха.  — Но это пока они про наш побег не узнали и кордонов не поставили. Может, машина какая-нибудь на ходу? Надо территорию обыскать, собрать зимнюю одежду и оружие.
        — Вот это дело,  — одобряет Снегирь.
        — Валяйте. А мы все-таки попробуем людей из подвала поднять. Я как представлю, что сам в такой ситуации оказался, так мурашки по коже бегут,  — говорит Краб и ежится.  — Кто со мной?
        Народ в спасательную команду не ломится. Всем хочется побыстрее свалить отсюда. Идея Краба об уходе вниз через долину ложится на благодатную почву.
        — Знаешь, Леха, пока мы с подвалом провозимся, упустим реальный шанс. Да и не полезу больше под землю, слово себе дал. Что я, шахтер?
        Краб нарочито равнодушно выслушивает мое заявление, пожимает плечами и говорит:
        — Смотри, вольному воля. А под землю мы, пожалуй, вон тех омоновцев опустим. Пусть и от них польза будет.
        — Ага, много от них толку.
        — А почему нет? Если по-хорошему попросим. Ну что, вохра, хотите заработать амнистию? Обещаю, что потом не будем предъявлять к вам никаких претензий и отпустим. Мое слово твердое.
        — Нет. Лучше кончайте всех здесь,  — нарушает обреченное молчание охранников голос Петросяна.  — Вы нас все равно потом поднимать не станете. Так уж лучше тут помрем, на свету.
        — Ах ты сука!  — Жгут подрывается к клетке.  — А когда мы там сидели, твоя совесть молчала в тряпочку. Короче, начну кончать по одному. По кусочку отрезать буду, пока не согласитесь!
        — Как хочешь. Лично я под землю не полезу.
        — Ну и зачем ты тогда Родине нужен?  — Снегирь с добродушной улыбкой просовывает ствол пистолета между прутьями и стреляет Петросяну в голову.
        Остальные охранники мечутся, насколько позволяет теснота клетки, в рефлекторной попытке переместиться подальше от смерти.
        — Не стреляйте! Мы полезем!
        — Вот мы и нашли консенсус,  — с усмешкой говорит Снегирь.  — Учись, Леха! А то ты все на идейность напираешь. Видать, здорово тебя замполиты жучили.
        В данной ситуации меня больше всего удивляет, что Сеня, оказывается, знает слово «консенсус».
        — Ладно, хрен с ним, попробуем братву из подвала достать. Только сначала поищем зимнюю одежду и транспорт. Эй, ментенок, который поближе! Вылезай из клетки, проводником будешь. Где тут у вас чего, показывай.
        — Гараж и машины завалило. Выше есть ангар со снегоходами. Там и теплая одежда. Специально гостям для зимних прогулок держали.
        Все оживляются.
        — Вот это тема!  — бухтит Чума.  — По тундре, по железной дороге…
        — А много ли снегоходов?  — ласково спрашивает Сеня у парня, извлеченного из клетки.
        — Штук пятнадцать должно быть. Есть еще конюшня, но ее тоже завалило лавиной. В ангаре со снегоходами сани хранятся для конных прогулок.
        — Ну и на хрена нам твои сани без лошадей?  — рычит Чума.
        — Остынь, не пугай комсомольца,  — увещевает его Снегирь.  — А сани  — вещь полезная. Их к снегоходу прицепить можно. Вот часть людей в них и разместим. Ладно, цирик, пошли, покажешь технику.
        Вся компания вываливается сначала в разгромленную столовую, где гуляет снежный сквозняк, затем идет на улицу через широкую погрузочную площадку под крышей.
        Буран уже на исходе. Солнца в хмуром небе еще не видно, но в том месте, где оно должно быть, тучи слегка светлее.
        После теплого кормоцеха на улице жутко холодно. Идти до сарая недалеко, но ветер успевает выдуть все тепло из-под куртки, а в кроссовки набивается снег.
        В огромном сарае ветра нет. Поэтому мне кажется, что тут довольно тепло. Вдоль широкой стены выстроились разномастной шеренгой снегоходы. Большинство «Ямахи» и «Арктик кэты», но есть и парочка «Ски ду тундра». В самом углу к этим иностранцам притулились четыре отечественных «Бурана». Легкие санки для конных прогулок стоят рядом с ними и выглядят как персонажи русских народных сказок в комиксах про трансформеров.
        — Ништяк!  — Чума на ближайшем «Ски ду» кажется сенбернаром, совокупляющимся с болонкой.  — Сейчас попрем!
        — Только в этот раз на «Тундре», а не по тундре, как ты любишь,  — язвит Рыжий.  — Ты глянь сначала, там горючка-то есть?
        — Кстати, о горючке.  — Краб поворачивается к охраннику.
        Тот разводит руками и говорит:
        — Баки должны быть полны. Гостям готовили. Вообще-то в теплом помещении держать заправленные снегоходы нельзя, но ангар не отапливается. Может, еще где канистра найдется. А вон в том отсеке зимние костюмы для прогулок.
        Таковых там около трех десятков  — теплые куртки и штаны радостного оранжевого цвета. Хватает на всех с избытком.
        — Какой-то цвет стремный,  — говорит Чума и зачем-то брезгливо нюхает рукав куртки, которую он уже успел натянуть на себя.
        — Стремный, так мне отдай,  — с ухмылкой заявляет Жгут.  — В запас возьму.
        — Зато в ней тепло.  — Гоблин удовлетворенно вздыхает и вдруг от полноты чувств бьет охранника в ухо.
        Тот падает на шершавые доски пола.
        — Ну и?..  — спрашивает Снегирь из глубины ярко-оранжевого капюшона.
        — А не хрен здесь бухтеть!  — радостно отвечает Чума.  — Да не боись, оклемается. Я слегка.
        Охранник действительно быстро приходит в сознание и ошалело смотрит вокруг. Из уха парня течет кровь.
        — Не спи на полу, застудишься!  — как ни в чем не бывало радостно скандирует здоровенный гладиатор и весело ржет своей незамысловатой шутке.
        — В таких нарядах нас за версту с вертолета увидят,  — скептически высказывается Аристарх.  — Не удивлюсь, если в них и радиомаячки вшиты, чтобы гости не заблудились.
        — Скорее всего,  — соглашается Краб.  — Но выбора у нас пока нет.
        Общее мнение при виде снегоходов резко меняется. Народ требует немедленного отъезда.
        — Может, действительно фиг с ними?  — спрашивает непонятно у кого Рыжий.  — А то упустим время. Сами уйти не успеем и этих не спасем. Снегоходов-то едва хватит на всех. Да и буран заканчивается. Завтра с утра дорогие гости и прилетят по ясной погоде. А мы до этого времени уже далеко уйдем.
        — Кто хочет ехать  — вопросов нет,  — говорит Краб.  — Оставьте нам четыре «Бурана». К ним наверняка еще нарты тут есть. Человек двадцать увезем. Остальные пусть сами выбираются. Горючки до ближайшего аула должно хватить. Там чего-нибудь найдем.
        — А что за аул?
        — Тувинская деревня. Ак Чодураа называется. По-нашему  — Белая Черемуха.
        — А ты откуда так хорошо местность знаешь?  — любопытствует Снегирь.
        — Так я ж сюда сам пришел,  — со вздохом поясняет Леха.  — На лыжах.
        — Ладно,  — заявляет Снегирь.  — Всем, кто со мной: два часа на сборы, и рвем отсюда. Пробежитесь по территории, поищите еще оружия. Да и маслят надо бы побольше. Баб не трогать, а то вас потом не соберешь!
        Лифт с натугой ползет вверх. Двое таджиков в моторном отсеке, расположенном этажом выше, крутят барабан, на который наматывается трос. В холле у лифта собрались полтора десятка гладиаторов из числа «сознательных». Это таджики и нас четверо: я, Краб, Рыжий и Аристарх. Гвардейцы Снегиря разбежались по усадьбе. Они готовятся к отъезду.
        Трое пленных охранников собираются спускаться на нижний уровень. Они растягивают двери лифта в стороны специальными фомками, тут же зажимают носы и отворачиваются.
        Почему  — я понимаю ровно через секунду, когда и до нас доходит острый запах тухлятины. В лифте шесть трупов, сидящих на дне кабины. Лица у всех багровые, у некоторых на губах застыла желтоватая пена.
        У ближнего к двери мосластого мужика руки в крови, а на горле раны. Как будто он пытался разорвать себе трахею для доступа воздуха.
        Странно, признаков разложения на телах не видно. Да и откуда им взяться за столь короткий срок на таком холоде? Впрочем, запах тухлятины весьма специфический. Это же…
        — Сероводород!  — заканчиваю я вслух фразу, начатую мысленно.  — Откуда он в подвале?
        — Что за херня?  — Краб с недоумением смотрит на охранников.
        Те явно в курсе, но ничего не говорят.
        — Молчать будем? Тогда мы вас вниз сейчас опустим, как и обещали. Вместе с этими вот трупаками.
        — Система безопасности нижнего уровня,  — наконец-то цедит тот парень, который рассказал нам про человека, близкого к президенту.
        — Что? Людей насмерть травить  — это безопасность?  — кричит лидер таджиков Камаль, говорящий по-русски без акцента, и подлетает к охраннику.  — Вы люди или уроды конченые?
        — Мы-то тут при чем?  — смущенно бурчит тот.  — Наше дело  — периметр охранять. Система безопасности включается из медицинского блока. Там стоит здоровенная емкость с сероводородом. Он используется для разных процедур  — ванны там и прочая фигня. Труба от емкости идет в подвал. Открыл вентиль  — и сероводород весь вниз уходит, потому что тяжелей воздуха. Даже электричества никакого не надо  — самотеком. В инструкции написано, что в случае бунта на нижнем уровне надо немедленно пустить туда газ.
        — Ну и кто же из вас, уродов, открыл вентиль?  — равнодушным баритоном спрашивает Рыжий.
        В этом спокойном голосе звенит натянутая струна еле сдерживаемой ярости.
        Мне тоже не по себе. Одно дело нашинковать противника в честной мясорубке боя, другое  — спокойно отравить десятки человек смертельным газом. Это не иприт с зарином, а «обычный» сероводород. Но это обстоятельство не делает ситуацию менее трагической. Может, даже наоборот. Все-таки умереть от запаха тухлых яиц обиднее, чем от боевых отравляющих веществ.
        — Мы в этот момент уже воевали с вами. Наверное, медсестра открыла. Только она про это дело знала. Да еще ваши уроды стали баб насиловать в бильярдной. Немудрено!..
        — С уродами вы и так разделались по-свойски,  — бурчит Краб.
        В его голосе уже меньше агрессии и напора. В словах охранника есть своя правота.
        — Ладно, как договаривались. Спускайтесь вниз, а потом свободны.
        — Как вниз? Там же газ!
        — Уговор дороже денег,  — глумится Рыжий.
        — Не полезу.  — Наш «язык» упрямо качает головой.  — Кончайте здесь.
        — Как скажешь,  — легко соглашается Рыжий и стреляет заупрямившемуся парню в лоб.
        Тот падает прямо в братскую могилу на полу лифта.
        Оставшиеся двое инстинктивно шарахаются в стороны, но таджики хватают их и скоренько режут.
        — Тьфу, что за бойню вы тут устроили!  — брезгливо говорит Аристарх.  — Пошли отсюда. Здесь ловить больше нечего. Собираемся и валим как можно скорее, пока снегиревские еще не уехали.
        К вечеру того же дня вереница наших снегоходов прибывает к селению с романтическим названием Белая Черемуха, упомянутому Крабом.
        Белого цвета кругом действительно много, но черемуха здесь ни при чем. Два ряда неказистых домишек завалены снегом почти по самые крыши. С горы деревня напоминает рождественский тортик, посыпанный сахарной пудрой. В его центр некий хулиган вонзил кусок какашки в виде ржавой водонапорной башни. Рядом торчит еще и бычок от сигареты  — труба местной котельной.
        На последнем повороте перед въездом мы устраиваем совет.
        — Чего делать дальше будем, Снегирь?  — спрашивает Леха.
        Он и сам знает, что нам делать, но побеседовать со Снегирем и Камалем необходимо для сохранения равновесия в нашей разношерстной кодле. Я имею в виду ее состав. Потому что из-за своих оранжевых курток внешне мы все одинаковые, как апельсины в коробке.
        — Чего делать…  — ворчит Снегирь.  — Пойдем сейчас искать местного мента или другую какую власть. Скажем, мол, туристы из Новосиба. Заночуем здесь, а завтра наймем какой-нибудь автобус и двинем в город.
        — А снегоходы?
        — Их тут надо бросать. Скажем, что на время. Потом, дескать, группа техподдержки заберет. Если вдруг кто из местных купить захочет  — продадим.
        — Такая толпа, да еще и на снегоходах, конечно, в глаза бросается. А ты что скажешь?  — Леха переводит взгляд на Камаля.
        Тот неопределенно пожимает плечами, принимая таким образом вариант Снегиря.
        — Идея хорошая,  — резюмирует Краб.  — Только хочу сразу сказать, чтобы непоняток не было. Я в город не поеду. Пойду на лыжах через хребет. Кто хочет, может отправляться со мной.
        Народ недоуменно гудит. Недавние гладиаторы с удовольствием покрутили бы пальцами у виска, но Леху дразнить не хотят.
        — Какой-то мутный расклад.  — Снегирь сосредоточенно выдувает из ноздрей на снег полузамерзшие сопли.
        После этой процедуры он цепким взглядом голубых глаз требует от Краба развернутого ответа.
        — Нас если не хватились, то уже скоро опомнятся. Дорога тут одна. На ней повяжут всех скопом. Если проскочим, то ближайший город здесь  — Кызыл. Не сказать, чтобы большой. Затеряться там не получится. Придется сваливать в Монголию через границу или в Абакан по Усинскому тракту. Ну, за монголов разве что Камаль с кунаками проканают, хотя и с натяжкой. Да и холодно там сейчас. В общем, узко везде, все ходы просчитаны. А через горы уйдем в сторону Кемеровской области или в Хакасию.
        — В горах теплее?
        Краб пожимает плечами. Мол, я все сказал, думайте. Братва неодобрительно шумит. Вариант Лехи кажется им верхом глупости.
        — Ладно, мы тебя услышали,  — говорит Сеня и машет рукой.  — Сейчас главное  — правильно в деревню въехать, чтобы народ не переполошить. Вон в центре возле башни какой-то двухэтажный дом. Наверняка местное правление. Подъезжаем, Леха и доктор, бывшие интеллигенты, беседуют с властью. Мы с братвой держимся сзади. Феню отставить, наколки не светить. Стволы тоже. Расселимся в местном клубе. Денег попросят  — дадим. А завтра двинем в город и там разбежимся. Кто за?
        Все, кроме нашего квартета, то бишь Краба, меня, Аристарха и Рыжего. Программу минимум насчет переночевать мы принимаем, а вот по поводу максимума пребываем в сильных раздумьях. Ну да утро вечера мудренее.
        — Вы только Чуме говорить не давайте,  — с серьезным видом прикалывается Краб.
        Но Чуме не до ораторских экспериментов. Когда в начале побега мы перетаскивали снегоходы через самое низкое плечо оползня, этот гоблин лихо поехал вверх по склону на своей «Тундре», опрокинулся и сильно побился. Сейчас он сидит вторым номером позади одного из таджиков и скорбно молчит. Исцарапанная рожа в оранжевом капюшоне вполне может олицетворять глупое страдание на какой-нибудь картине Иеронима Босха, посвященной человеческим страстям и порокам.
        В деревню мы въезжаем уже в поздние сумерки, даже усиливаемые белизной снега. Окна домишек теплятся желтым электрическим светом.
        На рев моторов выскакивают собаки. Целая свора конвоирует нас по улице.
        Кое-где к заборам выходят местные жители. Их лица иногда чуть подсвечены огоньками сигарет, пульсирующими на морозном ветру.
        — Здравствуйте,  — говорит Краб, затормозив возле одного из таких любопытствующих туземцев.
        Абориген с достоинством приветствует нас.
        — Нам бы кого-нибудь из местной администрации. Мы туристы. Переночевать где-нибудь.
        — А вон в том доме Верка завклубом живет. А муж ее  — главный начальник здесь.
        — Мэр местный, что ли?
        — Нет,  — после паузы длиной в сигаретную затяжку ответствует абориген.  — Просто начальник. Он у нас в конторе сидит. Вам к нему надо. Только нету его. В город вчера уехал.
        — А Верка здесь?
        Абориген снова затягивается дымом и отвечает:
        — Нет. Они ж с Веркой уехали. У нее в городе родители.
        — А что делать?
        — Просто езжайте в клуб. Там не заперто. Водка есть?
        — Нет.
        — Это плохо. У нас в магазине уже неделю водки нет.  — Абориген печально качает головой.
        Из-за него выглядывают еще три силуэта поменьше  — жена с детьми. По ним непонятно, разделяют ли они печаль главы семьи по поводу скудности магазинного ассортимента или, наоборот, рады этому обстоятельству.
        — Эрес!  — Туземец подталкивает к нам одного из пацанов.  — Покажи людям, где клуб.
        Тот, как ему и положено, стоит в самом центре, аккурат рядом с двухэтажным зданием администрации, по совместительству  — школы. В клубе достаточно тепло. Местная котельная работает на совесть.
        Мы размещаемся в большой комнате, где, кроме бильярда с побитыми шарами и порванными лузами, нет никакой мебели. Но это все пустяки. Главное  — тепло. Все с наслаждением вытягиваются на полу, благо куртки наши довольно мягкие. С мороза нас непреодолимо клонит в сон.
        В дверях торчат несколько аборигенов.
        — Вы откуда будете?
        — С разных мест,  — уклончиво отвечает Краб.  — Сборный зимний поход. Нам бы поесть чего-нибудь. Где купить можно у вас?
        — В магазине. Только там водки нет уже неделю.
        — Да мы в курсе. Нам бы просто еды.
        — Там консервы только. У нас их здесь никто не ест.
        — Пойдут и консервы.
        Мы с Крабом и Рыжим идем вслед за местными к магазину. Это просто пристройка, на манер ласточкиного гнезда прилепившаяся к стене конторы. Заведение, понятно, закрыто, но в деревне такие проблемы решаются быстро.
        Один из пацанов метелит куда-то вдоль по улице и возвращается с квадратной теткой  — местной продавщицей. Ее природная угловатость слегка смягчена округлостью шубы из меха то ли лося, то ли оленя.
        Мы скупаем весь запас кильки и бычков в томате, чайной заварки, полмешка твердого мармелада, а также штук двадцать окаменевших буханок серого хлеба. Вот теперь в магазине точно еды нет.
        Местные притащили нам огромный чайник и электроплитку. Так что для ужина все готово.
        — Ну и что делать будем, господа бродяги?  — Снегирь по-турецки сидит на бильярдном столе.
        Он рефлекторно занял самое престижное место в комнате. Эту способность Сеня впитал если не с молоком матери, то уж с первой сигаретной затяжкой точно. Впрочем, вряд ли эти два события хронологически отстояли далеко друг от друга. От тепла и усталости Снегирь едва ворочает языком.
        Да и мы еле держимся. Кроме нашей четверки, Камаля и Сени все уже давно крепко спят, быстро перекусив магазинным мармеладом и килькой в томате.
        — Я на лыжах через хребет. Вы  — как хотите,  — отвечает Краб.
        — Слышал я уже эту фигню,  — скептически отзывается Сеня.  — Ну, ежели хотите в генерала Карбышева поиграть, то вольному воля. А мы в город с утреца пораньше. У них тут школьный автобус есть, как раз все влезем.
        — Ну и ладно. Давайте на боковую.
        Я отрубаюсь с мыслью о том, что на твердом полу иногда очень приятно спать.
        Вереница из четырех лыжников движется вдоль горного хребта, заросшего редкой щетиной леса. Так, наверное, мы выглядим с вертолета. А со своей позиции я вижу лишь широкую Лехину спину, которая пейзаж не оживляет.
        День ясный, солнце светит вовсю и отражается в миллиардах льдинок. Кабы не Краб, мы давно ослепли бы. Ведь мочи девственницы, которой так хорошо лечить снежную слепоту, под рукой у нас почему-то нет. Хорошо, что Леха перед выходом настоял на полной смене амуниции. Отличные, но приметные куртки на гагачьем пуху мы обменяли у местных на обычные тулупы и шубы.
        Еще купили каждому по паре самодельных лыж, подбитых камусом  — шкурой, снятой с оленьих ног. Лыжи короткие, широкие и не разгонистые. Удобные, одним словом. При подъеме не скользят назад, а с крутых склонов едут со вполне разумной скоростью, позволяющей даже неопытному лыжнику не валиться с ног.
        Но основной плюс  — темные очки. Вкупе с шубами и лыжами все это смотрится комично. Особенно учитывая, что очки Аристарха без дужек и держатся по-стариковски на резинке. Мои тоже родом из семидесятых годов, но смеяться тут над нами некому, а глаза они защищают отлично.
        Погода чудная, ветер слабый, мороз не более пятнадцати градусов. Чувствуется близость весны. Сейчас Лехина задумка, казавшаяся мне вчера такой опасной, не вызывает сомнений в благополучном исходе. В брезентовых рюкзаках у нас большая часть харчей, купленных в Белой Черемухе, и килограммов тридцать замороженной в кость говядины из кормоцеха Колизея. Сеня с барского плеча по-братски поделился с нами. В качестве алаверды мы отдали им пару лишних стволов, оставив себе по «макару».
        Снегиревские еще до нашего отхода загрузились в желтый школьный автобус и двинули в сторону республиканского центра. Вечер они планировали встречать уже в объятиях цивилизации. А вот нам до нее, родимой, еще пилить и пилить.
        — Леха, давай, выкладывай свои соображения,  — начинает разговор на первом привале Серега, он же Рыжий.  — Есть ли у вас план, мистер Фикс? Что-то мне подсказывает, что ты не собирался просто замерзнуть в горах, дабы сбить с толку возможных преследователей.
        Мы с Аристархом молча присоединяемся к этому вопросу. Но Леха не торопится.
        Он допивает чай из термоса, навинчивает пластиковую крышку-стакан на место, лишь потом глубокомысленно хмыкает и говорит:
        — Не боись, братва. Дядя Леша все предусмотрел. Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним. Ну и, по классике, нечаянно ворвемся. Я неспроста крюк на северо-восток сделал. Во-первых, нас если и будут искать, то в направлении на запад. Во-вторых, здесь не очень далеко оленья ферма тувинцев-тоджинцев. Это такой совсем немногочисленный народ. Так что завтра мы купим у них оленей и дальше двинемся уже не пешкодралом.
        — Легко сказать, купим. Сколько они стоить могут? Да и как ты по горам на нартах поедешь?
        Мои здравомыслящие замечания Краба совсем не обескураживают.
        — Что ты знаешь, монах, кроме своей часовни?  — цитирует он Сервантеса.
        В данном контексте эта фраза синонимична простому и незатейливому «Заткнись и слушай». Иногда Леха меня удивляет своим кругозором, не характерным для тупого солдафона.
        — Около двух штук баксов у нас есть. Думаю, этого хватит. А на оленях, чтоб ты знал, можно ездить и верхом. Но это все завтра. Сегодня еще о ночевке думать надо, а морозец к ночи снова до тридцати, а то и сорока дойдет. Кто выживет, тот и будет учиться верховой езде на оленях.
        — Где это ты две штуки нашел?  — удивляется Рыжий.
        — Меньше по подсобкам ныкаться надо было. Помародерствовал малость. Наскреб по сусекам.
        — А ночевать где будем?
        — Где-где… Ты на рифму не нарывайся. К вечеру засветло иглу ставить будем, хату из снега. Он сейчас правильный, на солнце слегка подтаявший, плотный. Должно получиться что надо.
        — Ну, ты, Леха, даешь!  — Аристарх восхищен познаниями нашего предводителя в различных сферах человеческого бытия.
        — Да, я такой! Не зря же к зимнему походу готовился.
        Ближе к вечеру мы начинаем процесс созидания иглу  — снежного дома эскимосов. На первый взгляд не совсем понятно, как ледяное жилище может спасти в тридцатиградусный мороз. Однако эскимосы по выживанию в ледяной пустыне явно дадут фору всем прочим народам мира.
        Мы рубим примерно одинаковые кирпичи из плотного снежного наста, а Леха правильно их укладывает.
        — Тут всенепременно надо улиткой,  — балагурит он тоном деревенского печника.  — А не то вся конструкция обрушится.
        Солнце уже царапает пузом соседний хребет. Из ущелий вверх ползут сиреневые щупальца вечерних сумерек. Воздух чистый и свежий, аж в ушах звенит. Да так отчетливо!
        Я мотаю головой, пытаясь уменьшить непонятный шум, но он усиливается, сгущается до отдаленного стрекотания.
        — Вертолет!  — реагирует Аристарх.
        Мы быстро прячемся под елками. Винтокрылая машина пролетает чуть поодаль, живописно бликуя закатными красками на металлических боках.
        — Ты возьми меня в полет,  — бормочет Леха, провожая глазами вертушку аппарат.  — Неужели ищут нас? Быстро они, однако.
        Да уж. Если это по нашу душу, то дело швах. Остается надеяться, что не найдут.
        Вертолет делает большой круг, но заметить среди сосен четырех лыжников в неприметной одежде  — дело заведомо малоперспективное. Недостроенная же иглу сверху вполне может смотреться как произведение снежной стихии. Геликоптер удаляется в сторону заходящего солнца. Красивая картинка, после которой в кинофильмах на закатном небе обычно вспыхивает слово «Конец». У нас же пока только начало.
        — Подъем, господа мазурики!  — подгоняет нас Леха.  — Кончай курить, надо лапник рубить, пока крышу не заделали.
        Через дыру в крыше мы устилаем топчан из прессованного снега еловыми ветками. Затем Краб, стоя внутри, принимает от нас последние снежные кирпичи и заделывает купол. Эскимосская национальная изба готова.
        Жуткий дубак  — это основная моя эмоция от ночевки в таком вот шалаше. Нет, конечно, в нем на пару-тройку градусов выше ноля, но это обстоятельство абсолютно не греет. Когда вылезаешь на улицу по нужде, разница в температурах внутри и снаружи очень чувствуется. После уличного мороза минут десять даже кажется, что внутри почти тепло. Однако затем вновь постепенно остываешь до состояния полного безразличия. Наверное, все дело в том, что эскимосы укрываются шкурами моржей и оленей, которых у нас нет.
        Мы лежим на топчане на боку, прижавшись друг к другу  — так теплее. Поворачиваемся все по команде. Спать в такой ситуации получается урывками.
        — Рыжий, хорош ворочаться!  — ворчит Аристарх, к которому жмется Серега.  — А то не поход, а групповуха какая-то получается, да еще и голубая.
        Рыжий ржет, потом обещает, что как только перевернемся на другой бок, он тоже разрешит Аристарху ворочаться.
        — Разыгрались!  — это уже Краб.  — Вы лучше подумайте, куда нам деваться, когда к цивилизации выйдем.
        — Тут все будет зависеть от того, в каком состоянии наши правоохранители найдут Сеню с товарищами. Коли сообщат по ящику, что упал в пропасть автобус с туристами и никто не выжил  — шансы есть. А вот если объявят о побеге заключенных и проведении поисковой операции  — почти нет.
        — Ты, Серега, в корень зришь. Ладно, утро вечера мудренее. Может, удастся мужикам доехать до города и разбежаться. Хоть бы розыск не объявили.
        — Кого искать-то? Кто ушел  — точно не известно.
        — Ну, про то, что наша группа отделилась, менты уже наверняка знают.
        — Это да. Может, понадеются, что сами сдохнем?
        — Одного из нас они точно знают  — меня,  — говорю я.
        Эта малорадостная мысль создает небольшую паузу в ночной пикировке.
        — А ведь и верно,  — замечает Краб.  — Ты, Гена, самое слабое наше звено. Так что завтра мы тебя съедим. В лучших уголовных традициях, как и положено при побеге. А пока отдыхай. Выспавшиеся мужики  — они вкуснее.
        — Меня тоже знают,  — говорит Рыжий.  — Я же мент, капитан уголовного розыска. В Колизей попал, когда расследовал пропажу одного нашего опера. Разрабатывали мы одну мутную точку автосервиса. В принципе, они при теперешнем развитом капитализме все довольно темные, но эта была рекордсменом. Нитки к ней тянулись с разбойных нападений на дальнобойщиков. Кореш мой, летеха, внедрился туда. Да так глубоко, что обратно уже и не вылез. Потом один стукачок слил мне информацию, что кореша на каком-то фургоне в лес вывезли. Нашел я тот фургон, гараж, в котором он стоит. Вырубили меня сзади. Очнулся в каземате, без корок и «макара». А ведь про эту контору, Колизей то есть, слухи у нас давно ходили. Думал, сказки. Мало ли чего люди брешут. А тут, видишь, сам в сказку попал.
        — Так, может, ты, бывший мент, и поможешь нам легализоваться?
        — Неизвестно, что они с моими корками натворили. Вполне могли кого-нибудь шлепнуть. Скорее всего, гасить нас будут жестко, особо не задумываясь. На всех уровнях. Уж больно история громкая. Оползень и восстание задачу им, конечно, облегчили. Но нашу ватагу отловят обязательно. Хорошо, если просто без вести пропадем. А то еще повесят на нас какое-нибудь грязное дело.
        — Неужели никаких завязок нет?
        — У мента они есть, пока он при должности и табельном оружии. Из обоймы выпал, и все твои завязки  — это пара корешей, которые на земле работают. Да и те под неполным служебным соответствием ходят. А начальство тебя, несмотря на все твои прежние заслуги, легко сдаст, чтобы свой зад прикрыть. Знаешь, как у нас говорили? Лучший сотрудник для начальства  — это муравьед с барабаном на шее. Барабан  — чтобы на товарищей стучать, а муравьед  — чтобы начальство в самую задницу целовать.
        — Твои предложения?
        Рыжий вздыхает и говорит:
        — На дно надо ложиться, доставать новые ксивы и жить по ним. Других вариантов у нас нет.
        — Почему нет?  — вступает в дискуссию Аристарх.  — Организуем бригаду, бандитствовать станем, будем бабки косить. Люди мы резкие, бывалые. Накопим силы, а потом выйдем на этих чертей из Колизея и всех перемочим!
        — В таком случае годик мы, пожалуй, протянем. Если будем бандитствовать где-нибудь глубоко в тылу, не выходя во двор. Давайте спать.
        — Сайн байна, дедушка!
        Старик-тувинец с некоторым недоумением смотрит на Краба, но отвечает в тон:
        — Сайн байна. Почему по-монгольски разговариваешь?
        — Так я думал, что тувинский и монгольский похожи,  — говорит Леха и добродушно, даже чуть виновато улыбается.
        Мы стоим у входа в небольшую горную долину, окруженную со всех сторон хребтами. Выше по ущелью виднеются несколько бревенчатых домов и огромная площадка, скорее обозначенная, чем огороженная забором из двух рядов неотесанных жердей, прибитых к невысоким вертикальным стойкам параллельно земле. Снег вокруг в одних местах плотно утоптан, в других  — разрыт.
        Из тайги, окружающей заимку, выскакивает пара лаек. Псы дружелюбно обнюхивают нас и бегут к домикам.
        — Есть похожие слова,  — соглашается дед, которого мы встретили на краю леса.
        Одет он в длинный тулуп из оленьего меха, на голове круглая островерхая национальная меховая шапка, за плечами двустволка шестнадцатого калибра.
        — Не все, конечно, но есть. По-нашему надо «экии» сказать. «Сайн байна»  — это монгольский.
        — На охоту ходили?  — светским тоном поддерживает беседу Леха.
        Голос у него искренне заинтересованный. Полное ощущение, что он специально шел сюда за этой важной информацией.
        Дед кивает.
        — Немного есть.
        Из сумки у него выглядывает хвост какого-то мехового трофея.
        Лично я вымотан донельзя последним переходом, да и парни выглядят не многим лучше, но Восток  — дело тонкое. Здесь не принято быстро переходить к делам. Верно сказал Винни-Пух: «Сразу никто не уходит».
        Краб решает, что прелюдия вполне достаточная, и озвучивает основную цель нашего визита:
        — Заночевать у вас можно, дедушка? Мы туристы.
        — Можно заночевать.  — Дед снова кивает.  — Пойдем.
        От домиков летят уже около десятка лаек. Они закручивают боевую карусель и по очереди нас обнюхивают. Но пахнет от нас привычно, снегом и лесом, и собаки теряют интерес к неожиданным гостям.
        Возле домов мы встречаем еще нескольких местных жителей, здороваемся с ними. Странно, оленей нигде не видно.
        — А где же ваши олени?  — спрашивает Рыжий.
        — В горах пасутся. Молодежь пошла, к ночи пригонят.
        — Не разбегутся?
        Молодой парень улыбается и отвечает:
        — Тут хребты кругом, бежать особо некуда. Да и приглядываем мы за ними. Если уйдут, по следам найдем, обратно пригоним.
        — Это Каадар, мой внук,  — гордо говорит дед.  — Он в прошлом году на зоотехника в Красноярске выучился.
        — А вы из Красноярска? Как мы на выпускном набухались в «Енисей-батюшке»,  — пускается парень в приятные воспоминания.
        В этом кабаке и я по студенчеству пару раз здорово зависал, о чем и сообщаю ученому внуку для поддержания смычки с местным населением.
        — Да, были времена!..  — Каадар мечтательно закатывает раскосые глаза, но дед прерывает его коротким тувинским выражением, которое, судя по интонации, идентично нашему «Соловья баснями не кормят».
        Через пару часов мы уже находимся в состоянии легкого нокдауна от тепла, еды и выпитой водки. За длинным дощатым столом сидит все население заимки. Спрашивают нас о том, о сем. Что, мол, на большой земле деется? Если бы мы знали!
        — Да мы сами уже почти месяц в походе,  — уклончиво отвечаю я Каадару, сидящему рядом. Других местных, кроме деда, я пока еще не различаю между собой.
        — Долго. Это откуда ж вы идете?
        — Да оттуда.  — Я машу рукой туда, где, по моему представлению, находится восток.
        — Из Тофаларии, что ли?
        А хрен его знает, где находится эта чудесная страна Тофалария. Это название не вызывает у меня никаких ассоциаций кроме китайского соевого творога тофу. Мы с Пашкой пробовали его во время первой турпоездки в Поднебесную, где-то в начале девяностых. По-моему, гадость редкая.
        — Давай выпьем. За дружбу.
        Каадар охотно разбулькивает из бутылки с потертой этикеткой подозрительную водку по стаканам.
        — Дедушка, а мы хотели у тебя оленей купить, в Хакасию ехать,  — гнет свою линию Краб, сидящий поодаль.
        Дед затягивается дымком из слегка изогнутой трубки с оковкой и орнаментом, потом отрицательно качает головой.
        — Не. Мы оленей не продаем. Тоджинцы без них жить не могут.
        — Так у тебя ж вон их сколько! А нам всего четыре надо.
        — Олень не лошадь, паря,  — вмешивается в разговор коренастый тувинец, сидящий рядом.
        — На олене если далеко ехать, еще два заводных с собой брать надо. Тебя олешка понесет. Но вон их может не поднять.  — Местный житель показывает на меня и Серегу.  — Не всякий семьдесят-восемьдесят килограммов выдерживает. Таких сильных быков у нас всего десяток.
        — А если напрокат?  — интересуется Аристарх.  — Пошлете с нами человека, он их потом домой приведет. А мы заплатим хорошо. И при оленях останетесь, и с деньгами.
        Дед, который здесь, видимо, решает главные вопросы, неопределенно дергает головой.
        — Я могу с вами пойти.  — Каадар пребывает в благодушном настроении, хочет сделать приятное новым друзьям.  — Дорогу я знаю, гонял с дедом туда оленей.
        — Карта есть?  — интересуется Серега.
        — Зачем карта? По приметам гоняем. По ориентирам.
        Общий разговор, как это обычно бывает с пьяными застольями, постепенно распадается на отдельные сегменты.
        — Ихний президент вчера к нашему приезжал.
        Судя по всему, между Крабом и старейшиной начался разговор за политику.
        — А у вас что, телевизор есть?
        — Нет, радио слушаем. Иногда чисто говорит, но в непогоду не ловит.
        — Это хорошо, пусть приезжает, глядит и боится мировой революции.
        — Сейчас они не боятся,  — заявляет дед, приняв Лехину фразу всерьез.  — При Союзе у нас большая ферма была, оленей государству сдавали. А потом капитализм, панты стали много рубить, олень болеть начал. А они  — давай панты! За американские деньги продают. Меньше половины стада осталось. И то потому только, что мы семьей вовремя ферму себе забрали.
        — Так вот взяли и забрали?
        — Приватизировали,  — с усилием проговаривает дед трудное слово.  — Не до нас тогда было. А потом и вовсе. Кто сюда поедет? Вот с родственниками теперь эту ферму держим. Дело привычное. И отец мой, и дед всегда оленей разводили.
        — Отобрать никто не пытался?
        Дед светло улыбается глупому вопросу городского туриста и поясняет:
        — Здесь места глухие, заблудиться легко. На машинах проехать можно, но только летом, в сухую погоду. А если кто и доедет, так нас три десятка родственников, и каждый стрелять умеет. Почти как я. Я ж в войну с Гитлером снайпером был.
        — Ух ты!  — В голосе Краба звучит непритворное восхищение.  — А сколько же вам лет, дедушка?
        — Восемьдесят уже было. Два года назад.
        — Так, может, все-таки дадите оленей, в Хакасию добраться?
        — Упрямый ты,  — с легкой усмешкой отвечает старик.  — Ты на олене ездить не сможешь. Этому с детства учатся. Олень не лошадь.
        — Брыкается, что ли? Или бодается?
        — Нет, олешка смирный. Только шкура у него не так туго натянута, как у коня. Туда-сюда болтается. Усидеть трудно.
        — Да усидим, не переживай.
        — Ладно, завтра посмотрим,  — не хочет спорить дед.
        Аристарх уже в отключке, спит за столом, положив голову на руки. Да и Рыжий выглядит немногим лучше. Мое желание упасть и отрубиться уже почти непреодолимо.
        В избе вдруг становится тесно. Откуда-то еще прибывает народ, да какой-то странный. Местные их, судя по всему, знают, здороваются, улыбаются, что-то говорят, кивают на нас.
        Я пытаюсь понять, что не так в новых гостях  — а может, в хозяевах?  — и вдруг вижу, что под шубами из оленя у них серые камуфляжные штаны, заправленные в высокие берцы. Точь-в-точь как на охранниках в Колизее. Неужели наши не видят?
        Серега уже кемарит, свесив голову набок. Краб продолжает беседу с дедом-тувинцем. Но он сидит сейчас спиной к входу. Леха видел этих ребят лишь мельком, когда здоровался с ними. Надо действовать!
        Я потихоньку поднимаюсь из-за стола и перемещаюсь к Лехе, чтобы предупредить его. Но в этот момент пьяный Каадар внезапно бьет меня пустой бутылкой по голове. Перед ударом он глумливо, торжествующе оскаливается, а взгляд у него на удивление трезвый.
        Сил на то, чтобы парировать это внезапное нападение, у меня нет. Рука автоматически тянется на перехват, но скорости недостаточно. Бутылка из-под водяры, судя по зеленоватой этикетке, еще андроповского разлива, попадает мне прямо в висок. Я валюсь под стол с грохотом слона в посудной лавке.
        — Что, козлы, добегались?  — Черный башмак с отвратительным запахом резиновой подошвы легонько лягает меня в лоб.
        Кожа начинает гореть в местах прикосновения подошвенного протектора.
        — Вставай без глупостей!  — Это уже Каадар.  — Поднимайся, говорю!  — Он сильно треплет меня за плечи.
        Я стряхиваю с себя дурман и просыпаюсь. Оказывается, я действительно лежу на полу, рядом с местом, где сидел. Каадар и в самом деле треплет меня за плечи. Но камуфляжных штанов нигде нет. Да и внук-зоотехник нормального пьяного вида, без подлянок во взгляде.
        — Гек, вставай. Иди спать. Там вашим уже постелили.
        Я с трудом поднимаюсь и бреду в соседнюю комнату. На полу лежат несколько тюфяков из шкур оленя. Какие они мягкие и теплые! Это последняя моя мысль.
        — Блин! Заблудились мы, однако.  — Каадар смотрит вокруг, выискивает правильные ориентиры, но не находит.
        — Ты ж говорил, что все места здесь знаешь.
        — Говорил. Знаю. Ничего не понимаю.
        Наш небольшой караван стоит на горной тропе. Идет уже пятый день нашего похода.
        За это время все мы более-менее сносно научились ездить верхом на олене. Шкура у него действительно болтается вокруг крупа так, что усидеть сложно. И это несмотря на маленькие деревянные стремена. Подпруга одна, и сильно ее не затягивают, так что оверкиль, как говорят моряки, вполне ожидаем. Может быть, из-за того, что сидеть надо ближе к лопаткам.
        Моего оленя зовут Духур мыйыс, что значит «короткорогий». Вроде каламбур получается  — духур доктора везет.
        Постепенно появляется ощущение равновесия. Ехать можно, но верхом не покемаришь, как на лошади. Постоянная балансировка заставляет мышцы работать и греть организм не хуже, чем при ходьбе на лыжах. При таком морозе это даже полезно.
        За аренду оленей и продовольствие мы заплатили полторы штуки из нашего валютного резерва. Еще две сотни зеленых отдали Каадару в качестве премии.
        На ночевках спим в небольшом переносном чуме-чадыре, жерди и покрытие для которого везут по очереди заводные олени. В нем не в пример теплее, чем в иглу.
        — Все ясно,  — выносит вердикт наш проводник, вглядываясь в следы на тропе.  — Старый шаман нас водит.
        Аристарх пожимает плечами и говорит:
        — Следы самые обыкновенные. Откуда видно, что верховой олень прошел, да еще под шаманом?
        — К тому же старым,  — басит Рыжий.
        Каадар смотрит на нас с выражением «ну, вы как малые дети», вздыхает и начинает пояснять пошагово:
        — Круглые следы видишь возле оленьих? Эвен ехал.
        — Тебя не поймешь. То шаман, то эвенк. И почему у него следы круглые?
        — Не эвенк, а эвен. Круглые следы  — от посоха. Эвены на оленях ездят с палкой такой длинной. Опираются на нее при езде. А старый шаман  — потому что в этих местах есть только один эвен. Он же шаман. Вообще-то, эвены на востоке живут, к Якутии ближе. Откуда этот пришел  — никто не знает. Наши его побаиваются. Говорят, иногда помогает. Но может охотника с пути сбить, к себе направить, когда ему скучно или нужно чего-нибудь. Хотя кроме стариков этого эвена никто и не видел. Я всегда считал, что сказки это. Теперь к нему надо ехать, дорогу просить. Иначе заблудимся.
        — Ну, раз сказки, то, может, не поедем?
        — Нет, надо ехать. Выбора у нас нет. Заблудились, ночевка скоро, да и почти по пути нам.
        — Суеверие это,  — назидательно говорит Краб.
        Мы двигаемся за проводником. Выбора у нас действительно нет. Каадар привык относиться ко всем приметам, обрядам и суевериям своего народа как к явлениям материального мира. Учеба в большом городе никак на это обстоятельство не повлияла. В каждом из нас, наверное, сидит мистический страх перед потусторонним.
        К тому же, исходя из логики событий, лучше ехать по чьим-то следам, раз уж мы все равно сбились с пути. Может, там и не шаман никакой, просто еще одна стоянка оленеводов? Дорогу спросим.
        Примерно через час пути по следам мы выезжаем на плоскогорье, покрытое тайгой. На поляне возле съезда с тропы стоит большой чум, из отверстия в крыше которого идет дым. Рядом пасутся, взрывая неглубокий снег, три оленя светлой масти с короткими белыми лентами в ушах.
        Каадар приветствует невидимого обитателя чума громкой фразой на своем языке.
        Из жилища появляется щуплый дедуля. Лицо у него желтое, то ли от копоти костра, то ли от старости. Черные раскосые глаза на сморщенном лице смотрят с мощной энергетикой, совершенно неожиданной для дряхлого старика.
        Или мне это кажется? Мол, раз шаман, то все по классике  — гипноз, телекинез, левитация.
        Впрочем, дед тут же расплывается в щербатой улыбке, и гипнотическое ощущение пропадает. Он бодро тараторит что-то на родном языке, показывает рукой в сторону.
        — Чум тут разрешил ставить на ночевку,  — переводит его слова и жесты наш проводник.  — Давай, распрягайте, хлопцы, коней.
        Цитата, неожиданная для заснеженных Саян, вызывает у меня легкую усмешку. А позитивное настроение в данной ситуации  — вещь весьма необходимая.
        Мы шуршим по хозяйству, ставим чадыр. Наши олени уже пасутся неподалеку. Но странное дело, к сородичам из стана шамана близко не подходят. Крутят носом и норовят держать дистанцию. Впрочем, те на них тоже не обращают внимания.
        — Шаман в гости зовет,  — докладывает Каадар, засунув голову под полог нашего чума.
        Проводник, как только мы поставили лагерь, захватил гостинцев из нашего скромного багажа и отправился к лесному жителю. На дворе темно и, несмотря на календарный месяц март, еще по-январски холодно. Мы уже приготовились почивать на мягких спальниках из оленьих шкур, и поход в гости энтузиазма не вызывает.
        — А отказаться нельзя?  — ворчит Аристарх.  — Спать хочется.
        — Нельзя,  — убежденно отвечает Каадар.  — Иначе шаман обидится и дорогу не скажет.
        — Ты сначала добра молодца напои, накорми, а потом уже и пытай.  — Рыжий с неохотой встает и надевает унты.  — Ладно, пошли. Уважим дедушку.
        Насчет «напои» Рыжий угадал. Дед, видимо, тоже читал эту сказку. А может, с него ее и писали  — уж больно он древний на вид. Шаман поит нас настоем каких-то трав и ягод, кормит вяленым мясом, нарезанным на тонкие полоски. Разговаривает старик пока только с проводником  — то ли на эвенском, то ли на тувинском.
        В чуме темно и тепло, отчего меня клонит в сон. Костерок в небольшой жаровне по центру горит почти ровно, окрашивая лица всех присутствующих в красноватый цвет. В дальнем закуте чума отблескивает что-то круглое с висюльками  — наверное, шаманский бубен.
        — У него для тебя сообщение есть,  — вдруг говорит мне Каадар.
        — Интересно,  — вяло удивляюсь я.
        Весь этот шаманский сюрреализм настраивает меня на какой-то мистический лад. Я сейчас нисколько не удивлюсь, если дед вдруг грянется оземь и обернется вороном или какой другой вещей птицей. А может, вытащит из-за пазухи письмо от Багиры со штемпелем и погашенной маркой на конверте. Пляши, мол. И начнет стучать в бубен.
        Дед произносит длинную фразу, явно адресованную мне.
        — Он недавно был в нижнем мире,  — переводит тувинец.  — Ходил лечить дальнего родственника. Встретил по пути одну душу. Ее тотем  — маленькая птичка. Не помню, как по-русски называется.
        — Снегирь,  — неожиданно подсказывает шаман.
        Мы с удивлением таращим глаза на хозяина чума. Он, довольный произведенным эффектом, смеется.
        — Он просил передать, что их всех в среднем мире уже нет. А за вами идут охотники.
        Никто из присутствующих не удивляется. Здесь как во сне, когда возможны самые неожиданные метаморфозы и события. Так что привет от Снегиря воспринимается нами как самое обычное дело.
        — Долетался, стало быть, Сеня. Вишь, даже с того света умудрился маляву передать. Говорили ему  — не ходи в город. А где идут?  — интересуется Краб.
        — Далеко!  — Дед машет рукой.
        По-русски он говорит хоть и с акцентом, но вполне понятно.
        — Они вас не догонят. След потерян. Железная колесница зимой по небу долго летать не может  — мороз, ветер. Вы сами на них выйдете в конце своей дороги. Ибо ваш путь  — кольцо. Барс окажется за спиной у охотника.
        Тут дед слегка поддергивает рукав своей рубахи с национальным орнаментом, протягивает руку к свету, и меня пробивает нервным током. На предплечье у шамана в красной подсветке очага темнеет вытатуированная кошачья лапа с выпущенными когтями.
        — Вижу, узнал, да?
        — Да, у моего друга была такая же.
        — Твой друг сейчас  — сильный шаман. Мы встречались с ним и в верхнем, и в нижнем мире,  — вполне буднично сообщает дед. Похоже, он каждое утро совершает променад по этим мирам и раскланивается с другими шаманами, занятыми тем же.
        — Какой еще друг?  — уточняет Леха.
        — Да был у меня старый знакомец Тима, каратист-кунгфуист. После отсидки поехал в Бурятию смысл жизни искать и пропал из виду. У него такая же лапа наколота на руке. Рассказывал, что в Монголии какой-то таинственный монастырь был, где все монахи состояли в братстве, символом которого была кошачья лапа. Он срочную служил неподалеку.
        — В молодости я жил в том дацане,  — говорит шаман.
        — Тоже, можно сказать, срочную служили. А что, у вас можно из буддизма в шаманизм переходить?  — интересуется Рыжий.
        — Вселенная бесконечна. Только вход в нее у всех разный. Мой дед был сильным шаманом. Поэтому я тоже пошел по его стопам, когда покинул монастырь.
        — А говорят, что за всеми беглецами монахи охотников отправляли, чтобы вернуть.
        — Когда-то было так. Давно только. Еще до меня. А потом и охотники разбрелись по свету.
        — К слову, об охотниках. А где их ждать?
        — Смотри не за спину, а вперед. Для тигра опасней ловушка на тропе, чем охотник, идущий по следу. Вас стерегут возле дома. Зверя легче брать у логова, когда он меньше всего сторожится.
        — В общем, все по классике: куча аллегорий и ничего конкретного,  — не очень вежливо вставляет свои пять копеек Аристарх.
        — У двоих из вас путь в этом мире подходит к концу. У кого именно, я пока не знаю. Сейчас пока вы единое целое. Как олени на кочевке. Впереди манок, в центре учак, то есть верховой, сзади вьючные. Все выполняют одну задачу. В конце ваши пути разойдутся.
        — Вот тебе и конкретика,  — ворчит Леха.  — Короче, мы все умрем, но не сразу.
        — Не сразу.  — Хозяин чума согласно кивает, не поняв тонкой Лехиной шутки.  — Смерть подойдет близко, когда разделитесь. А я покажу вам быстрый путь отсюда. Через два дня будете на хакасской стороне хребта.
        Каадар слегка удивлен. По его раскладам, времени на это надо как минимум в три раза больше. Он почтительно, но недоуменно просит у деда пояснений. Под клекот непонятных слов мы снова начинаем клевать носами.
        — Говорит, что откроет нам прямую дорогу через хребет,  — с восхищением комментирует проводник.  — Шаманы так могут. Завтра с восходом солнца сворачиваем вправо. Там будет нужная тропа.
        — Вот и ладушки.  — На сегодня с меня хватит чудес.
        Да и после Колизея я слегка разучился удивляться чему бы то ни было.
        — Пошли на боковую.
        Мы прощаемся с шаманом и выходим в морозную ночь.
        Утро начинается с переполоха.
        — Вставайте! Шаман мертвый!  — кричит Каадар, залетев в чум.  — Надо срочно уходить отсюда.
        — Чего ты орешь! Кругом люди спят,  — бурчит Рыжий голосом Карлсона-Ливанова.
        Но, естественно, все уже на ногах и готовы реагировать. У каждого в руках ствол. Жизнь авантюриста учит нас, что крепко спать вредно для здоровья. Можно и не проснуться.
        — Умер, что ли, за ночь? Или убили его?  — спрашивает Краб.
        — Он был мертвый!  — непонятно отвечает проводник и выбегает наружу.
        Мы за ним.
        Там, где вчера стоял чум, теперь виднеется непонятное пирамидальное сооружение из не струганных досок. Рядом на жердях распяты три оленьи шкуры светлого окраса. Чуть дальше, между четырех сосен, стоящих рядом, на высоте приблизительно трех метров покоится квадратный ящик непонятного предназначения.
        — Ну и где наш друг шаман? Откочевал что ли? А это все откуда взялось?
        — Это чурима!  — Каадар показывает на дощатую пирамиду.  — Ритуальный чум на могиле шамана. А сам он вон там! В том ящике на дереве.
        — И когда успел?  — балагурит Аристарх, хотя выглядит все вокруг жутковато.  — Это, стало быть, мы вчера с мертвяком чаи гоняли? Ну, если он нас еще и с тропой в Хакасию надул!..
        — Да успокойся ты,  — говорит Рыжий перепуганному тувинцу.  — Шаман просто снова ушел в нижний или верхний мир. Дело-то житейское. Главное, что он к нам благоволит. Значит, ни в одном из миров, включая наш, подлянок от него ожидать не приходится.
        Мы хорохоримся, но на самом деле нам очень не по себе, хотя способность бояться у всех уже давно и сильно притупилась.
        — Ты сходи да проверь, есть ли на самом деле та тропа, про которую он нам давеча говорил,  — выстраивает связи между реальностями Краб.
        Раннее утро, между стволами сосен висит густая синева предрассветных сумерек, побледневшее небо еще в звездах. Ветер слегка теребит верхушки деревьев. Шаманский гроб с легким скрежетом шевелится на помосте меж покачивающихся сосен.
        У меня вдруг появляются странные глюки. Мне кажется, что я отлично вижу в темноте. В тайге возле стоянки довольно темно, но я отчетливо различаю территорию метров на тридцать вокруг. Все слегка зеленоватое, как будто я гляжу в прибор ночного видения. У меня на компе была игрушка, где главный герой гонял монстров в подземелье при помощи винтовки и такого прибора.
        Странно. Это как-то связано с шаманским чаем и приветом от Тимы? Интересно, ребята тоже видят в темноте?
        — Есть тропа!  — говорит Каадар, возвратившийся к нам.  — Можно ехать!
        Часть третья
        Охота на Багиру
        Борис Николаевич Дурманов, заместитель главного врача районной больницы, медленно шел по кривой улочке маленького городка Тубазы, затерявшегося в отрогах Саян. С любой точки этого населенного пункта открывался захватывающий вид на горный пейзаж.
        Туристы, довольно редкие здесь, порой часами медленно бродили по улицам, наслаждаясь видами окрестных гор. Но на местных жителей это великолепие уже давно не оказывало никакого благотворного эффекта. Борис Николаевич замечал всю эту красоту исключительно утром, когда глазел в окно кухни во время чистки зубов. Больничные заботы, пациенты, проверки, да еще свой маленький бизнес  — сеть небольших аптек. Вот как раз он-то сейчас и доставлял владельцу весьма серьезные хлопоты.
        Пару лет назад в городе появилась дагестанская диаспора. Основным объектом ее интереса был полуразвалившийся леспромхоз, но и мелочами в виде ларьков, магазинчиков и аптек приезжие тоже не брезговали. Однако если в сфере продуктов и общепита их заведения быстро приобрели численный перевес, то аптечное дело неожиданно забуксовало. Жители поселка предпочитали покупать лекарства в аптеках Дурманова. Врачей в провинции уважают на почти подсознательном уровне.
        «Да на фига ж я у черных брать буду!  — рассуждал среднестатистический тубазинец.  — Они, небось, даже аспирин бодяжат. Лучше у доктора куплю».
        Кавказцы же конкуренцию считали справедливой только в случае собственного выигрыша. Ситуацию с аптеками они восприняли как удар по их репутации и самолюбию.
        Не очень давно глава их тейпа Рамазан лично прибыл с визитом к Борису под предлогом медицинской консультации.
        — Уважаемый доктор, посмотри, пожалуйста. Вот когда так дышу  — тут колет. Может, сердце?
        Борис Николаевич выписал ему направления на рентгенографию грудной клетки и ЭКГ и полагал, что вопрос исчерпан.
        Но Рамазан после витиеватых благодарностей и цветистых восточных метафор плавно перешел на тему лекарств, а потом и аптек:
        — Уважаемый доктор, я вижу  — трудно тебе. Сколько больных  — поесть некогда. Тут еще и аптеки твои. Не успеваешь все сделать, жизнь проходит.
        — Да аптеками жена рулит,  — не подозревая об истинной подоплеке, простодушно ответил Дурманов.  — Она у меня фармфакультет заканчивала.
        Рамазан то ли восхищенно, то ли осуждающе поцокал языком и заявил:
        — Умная у тебя жена. Только хозяйка должна дом вести, детей растить. Продай мне аптеки, да?
        — Как это?  — растерялся Борис.  — Да я не собираюсь их продавать. К тому же жить на врачебную зарплату  — сами знаете.
        — Э, дорогой! Как говорил товарищ Сталин, хорошего врача народ прокормит. А ты самый лучший здешний доктор. Я тебе и денег за аптеки нормально дам. Будешь жить припеваючи.
        Дурманова с самого начала разговора коробила панибратская манера гостя обращаться к нему на «ты» и «дорогой». Пусть тот и в отцы ему годится, но…
        Поэтому Борис слегка вспылил:
        — Вы мне лестью тут глаза не заливайте. План обследования и лечения я вам составил. Засим разрешите откланяться, дел много.
        Гость спокойно, как ни в чем не бывало, попрощался и ушел.
        Но через неделю машину Бориса остановили на загородной трассе мрачноватые лица кавказской наружности и вежливо, но твердо сообщили ему, что в случае отказа продать аптеки произойти с ним может всякое. Тут горы кругом, дороги скользкие. В соседнем районе два дня назад даже заместитель губернатора с трассы слетел. Да и дети в школу ходят во вторую смену. А темнеет рано. Ну и хулиганья, зеков беглых вокруг тьма тьмущая. Сибирь-матушка.
        Тут-то Борис крепко призадумался. Он действительно чуть не слетел с трассы почти на въезде в город.
        Доктор пошел было за помощью к приятелю, местному начальнику милиции.
        Однако тот только развел руками и сказал:
        — Они же прямо не угрожали. Да косвенно тоже. Доказательств у тебя нет.
        — Ты что, мне не веришь?
        — Веришь  — не веришь  — это не юридические понятия.  — Глаза толстощекого подполковника, с которым они выпили не один литр коньяка, блудливо забегали по сторонам.  — Что я им предъявить смогу? Кабы они тебе пистолетом угрожали или еще чем. Да и словесные наезды какие-то скользкие. Просто забота о ближнем. Так и повернут в случае чего. Мол, мы просто говорили, чтобы аккуратнее ехал да детей ночью на улицу одних не выпускал. Ты лучше заходи вечерком. Мне кореш с оказией классной кедровки прислал. Посидим, выпьем. Заодно и обмозгуем, как твоему делу помочь.
        Но Борис уже понял, что с этой стороны помощи ждать можно только в случае его убийства. Тогда, конечно, похоронят с почестями, план «Перехват», все дела. Может, подполковник и всплакнет на могиле скупой пьяной милицейской слезой.
        Доктор попытался найти помощь у криминальных кругов. Через знакомых он вышел на местного смотрящего, договорился об аудиенции.
        — Слышал, лаврушники на тебя наехали,  — начал после обмена приветствиями авторитет с благородным погонялом Седой.
        Борис скорбно покивал и присел на стул, предложенный ему мановением синей кисти.
        — Ты, конечно, доктор, молоток, за что тебе от нас полная уважуха. Но даги здесь по закону. Им абаканский сходняк разрешил тут осесть. Они и долю в общак отстегивают. Все путем. Как только крысятничать начнут  — подвинем отсюда, не сомневайся. А ты по тому же закону  — коммерс, барыга. Мы и так тебе уважение оказали, с твоих аптек доли никогда не брали. Чисто из уважения, потому как ты многим бродягам жизнь спас. Ведь не наезжали мы?
        Дурманов был вынужден согласно кивнуть. Действительно ведь не наезжали. А могли.
        — Вот видишь.  — Седой развел руками.  — Какие к нам претензии?
        — Да никаких. Спасибо, конечно. Это я искренне.
        — Хорошо, что понимаешь. Нет ничего хуже человечьей неблагодарности.  — Авторитет затянулся беломориной.  — Так что с пиковыми сам разбирайся. Беспредельничать мы им тут не дадим. Но ведь они твои точки купить хотят, а не отнять. Мой тебе совет  — продай. Если не можешь удержать, все равно уронишь.
        Эта философская сентенция окончательно похоронила надежды Бориса на благополучное разрешение дела. На всякий случай он отправил жену с сыновьями к теще в Ростов, а сам начал морально готовиться к продаже аптек.
        Срок, который ему дали на раздумья, истекал уже завтра. На душе, несмотря на весенний денек со слабым морозцем, было гадостно и тоскливо.
        Из-за угла пятиэтажки, стоявшей рядом, вдруг вышли четверо бородачей. Борис вздрогнул и перешел на другую сторону улицы. Благо автомобильное движение в эту пору суток здесь практически отсутствовало. Бородачи тоже пересекли дорогу и пошли за ним.
        Дурманов ускорил шаг, волевым усилием заставляя себя не оборачиваться. Но шаги за спиной шлепали по подтаявшему снегу. Эти мужики явно настигали его. Резкий хлопок тяжелой руки по плечу пробил доктора через теплый пуховик ударом тока.
        — Борька! Дурман! А я думаю  — ты или нет!
        Борис Николаевич с некоторым облегчением обернулся, но все еще ожидал подвоха. Бородачи явно не были кавказцами.
        — Что, не узнал? Богатым буду!  — с ухмылкой заявил один из них, здоровенный блондин.
        Тут Борис узнал в нем однокурсника с параллельного потока Генку Волкова.
        — Геныч! Рад видеть! Ты какими судьбами?
        Причем про «рад видеть» Борис вовсе не покривил душой. Хоть с Генкой они особо и не дружили во время учебы, но напряжение последних недель требовало релаксации в дружеском кругу. А что может быть лучше встречи старых институтских приятелей?
        — Буквально с гор спустились.  — Волков улыбнулся.  — Знакомься: Серега, Леха, Аристарх. А это мой кент по институту  — Боря. Ходили мы в зимний поход по Саянам, да нарвались на приключения. Лавиной всю амуницию завалило. Вот выбрались в чем было, налегке. Без связи, денег и документов. Можем у тебя пару дней перекантоваться, пока свяжемся с центром да восстановим свои бумаги?
        — О чем речь! Хоть неделю! Я жену с детьми к теще отправил. Дом у меня большой, места всем хватит. Сейчас посидим, вмажем за встречу. Банька, опять же. Это ж больше десяти лет после вуза прошло!
        — Двенадцать. Да уж, банька нам не помешала бы. Почти месяц одним снегом умывались. Вот только незадача  — вещи все утеряны.
        — Найду я каждому и белье, и рубашку, и штаны. Дома шкаф забит. Жена столько всего покупает, что я носить не успеваю.
        — Вот и ладно! Здорово, что мы встретились. Я, честно говоря, помнил, что ты здесь осел. А мы как раз тут оказались. Дай, думаю, проведаю тебя. Решили уже в больничке спросить, глядь, ты идешь, весь в заботах.
        — Представляешь, Геныч, этот урод хочет, чтобы я продал ему свои аптеки!  — Разговор продолжался на третьей бутылке водки, поэтому язык оратора слегка заплетался.
        — Так не продавай. В чем проблема-то?
        Вся компания сидела в просторном предбаннике, обшитом вагонкой, за богатым, хотя и по-холостяцки сервированным столом. Хозяин расположился в кресле от старого гарнитура, гости вольготно раскинулись на двух небольших диванах. Бороды они сбрили. Не загорелая кожа неестественно белела на лицах и шеях, огрубевших от мороза и горного солнца. Все были в тогах из простыней на манер римских патрициев.
        — Легко говорить. А потом найдут меня на дне самого глубокого ущелья. Или вообще не отыщут. Ты что, этих отморозков не знаешь?
        — Почему не знаю? Я сам отморозок.
        Боря слегка хмыкнул и проговорил:
        — Завтра у меня с ними стрелка в ресторане. Они ждут моего решения.
        — Ну и к чему ты склоняешься?
        — Чего тут склоняться? Что я один могу сделать? Не драться же с ними.
        Леха Краб слегка хрюкнул из-за стакана с соком, которым запивал водку. Надо полагать, его изрядно рассмешило предположение насчет того, что жирноватый и дрябловатый Борис вообще способен с кем-нибудь драться.
        — Вот если бы вы меня поддержали!..  — с внезапно возникшей надеждой робко произнес хозяин.
        На эту мысль его навели тела собутыльников, атлетически сложенные, покрытые многочисленными шрамами. Он помнил, что Генка в институте все крутился возле рэкетирских компаний.
        — Подраться, что ли?  — весело спросил светловолосый крепыш, которого звали Аристархом.  — Да это мы завсегда пожалуйста. А что, братва, поможем нашим? Я этих чертей на Кавказе в свое время гасил десятками. Правда, и они, случалось, нас валили.
        — Одной дракой этой проблемы не решить,  — рассудительно сказал Серега.  — Ну, замесим мы их завтра. Они тебе просто аптеки сожгут, да и самого убить могут.
        — Тут надо радикально действовать. Спалить все даговские точки, самих по максимуму перехреначить и выкинуть из города. Иначе все бесполезно. Мы ж не век тут сидеть будем. Да и не армия у нас. Завтра в кабаке-то мы, допустим, победим. Благо они нападения не ждут. А дальше что?
        Это здравомыслящее замечание Краба снова погрузило хозяина дома в мрачное уныние.
        — Я бы заплатил вам,  — неуверенно произнес Дурманов.
        — Заплатить  — оно, конечно, неплохо было бы,  — ответил Волков.  — Мы в пути поиздержались по самое некуда. Я по старой дружбе, может, и так помог бы тебе, но и дело не простое. Тут все, включая тебя, головой рискуют.
        — По штуке баксов каждому. Больше пока нет, все в обороте. Потом отвезу на машине, куда скажете. Я с послезавтра отпуск взял на всякий случай.
        Гости переглянулись.
        — Ну, пожалуй, мы возьмемся,  — резюмировал Леха.  — Мне еще через полстраны добираться, деньги край как нужны. Да и ребятам бабки на первое время пригодятся. Во всяком случае, хоть на пару дней мы тебя прикроем. А заплатишь по результату. Решим твою проблему  — рассчитаешься. Нет  — хоть подвезешь до краевого центра.
        — Вот и ладно!  — Борис воспрянул духом.  — Ну что, еще по сто пятьдесят за нашу победу?
        С этих слов, собственно, и началось то, что в средствах массовой информации потом было названо тубазинскими событиями.
        Таксист Саша Доможаков скучал на главной площади Тубазы в салоне своей черной «девятки». Было где-то около полудня  — самое неблагоприятное время в смысле клиентуры. Да еще в маленьком городишке, где ездить начинают уже ближе к вечеру и исключительно за водкой. Поэтому Саша откинулся поудобнее и погрузился в легкую дремоту под аккомпанемент любимого шансона. Но в этот день судьба явно к нему благоволила.
        — Шеф, свободен?  — В салон сели два крепких парня в шубах из оленьего меха.
        От них крепко пахло вчерашним перегаром, но этим обстоятельством таксиста удивить трудно.
        — Куда едем?  — спросил Саша, завел движок и с ожиданием посмотрел в зеркало заднего вида.
        — Покатай нас по городу, хорошо заплатим. Есть тут у вас какие достопримечательности?
        — Есть, как не быть,  — нарочито спокойно сказал таксист, хотя внутри у него от восторга прозвучало звонкое «Йес!».  — Можно на скалу влюбленных съездить. Оттуда вид на город красивый. Правда, летом лучше. Там свадьбы у нас фотографируются.
        — Ага. А после съемок влюбленных сбрасывают со скалы,  — пошутил квадратный парень с глазами навыкате и бульдожьим прикусом.
        Саша хохотнул, показывая, что оценил шутку пассажира, и вырулил на улицу.
        Со скалы действительно открывался красивый вид на кирпичные хрущовки, разбросанные по тайге, и коттеджный поселок на окраине. Пассажиры внимательно осмотрели городишко с высоты птичьего полета и задали Саше несколько вопросов на тему «Куда ведет вон та дорога?». В разговоре выяснилось, что они недавно дембельнулись с Кавказа, приехали к другану в гости и у него вот уже третий день бухают.
        — Да у нас у самих здесь уже почти Кавказ,  — со вздохом проговорил Саша.  — Года три как даги городок заполонили. А раньше из всех кавказцев здесь жил один Миша Черкес, которого при Сталине сюда сослали.
        Гости сказали, что в курсе городских проблем. Друг поведал о местных сложностях. Они спросили, не слышал ли Саша о том, что дагестанская диаспора собирается загрести под себя всех таксистов. А кто не согласится, тех гасить будут.
        — Как под себя?  — не на шутку возмутился Саня.  — Они и так уже почти всю торговлю в городе контролируют. Вон ресторан «Кедр» раньше местному авторитету Малышу принадлежал, а теперь это их основная точка. А Малыш пропал куда-то.
        — Да вот так. У друга какой-то бизнес, чуть с дагами соприкасается. Хотел фирму такси открыть в Саянске, а они ему предложили в Тубазе филиал сделать. Мол, есть у нас планы бомбил-частников разогнать и организовать единую службу такси. Сегодня вечером, кстати, они эту тему в «Кедре» перетирать собираются.
        Саша от души выругался. Гости щедро расплатились и вышли, но настроения таксисту эта прибыль не улучшила. Он сразу погнал к железнодорожной станции, где в любое время суток можно было найти собратьев по баранке.
        Вечером парковка у «Кедра» была заполнена машинами частных извозчиков. Те, которые не поместились, притулились во дворах окрестных пятиэтажек. Но глаз стороннему наблюдателю это не царапало. Вечером «Кедр» был основным поставщиком клиентуры для бомбил.
        В отдельном люксовом кабинете «Кедра» стол ломился от блюд и яств. В горшочках и салатницах, супницах и тарелках все благоухало, способствовало выделению слюны и желудочного сока. За таким столом просто невозможно быть мрачным и неулыбчивым.
        «Ах, какой бука этот толстячок, устроившийся в центре,  — подумал бы сторонний наблюдатель, глядя на эту сценку.  — Сидит мрачный, когда все вокруг веселятся. Наверное, злобный человечишко».
        Но Борис Николаевич был вовсе не злобным, а просто сильно испуганным. Хотя все вокруг него действительно веселились.
        — Э, дорогой, нельзя так,  — увещевал его Рамазан.  — Чего такой невеселый? Сейчас выпьем, поедим, пообщаемся. Потом сделку оформим. А завтра рванешь к жене в Ростов. Ты ж отпуск взял, да? Погуляете там, отдохнете. Кстати, рядом с Доломановским переулком, где твоя теща живет, ресторан хороший есть. Мой друг держит. Я ему позвоню, скажу, чтобы вас угостил как следует.
        Это сообщение, на первый взгляд совершенно безобидное, едва ли не вогнало Дурманова в панику. Только осознание того факта, что поблизости, в соседнем зале, Генка с друзьями, позволило ему удержаться от истерики.
        «Гад, и про тещу знает, и адрес ее. Намекнул, чтобы я не дергался».  — Борис почти на автомате махнул полфужера коньяку и занюхал рукавом.
        Кавказцы, присутствующие в кабинете, засмеялись.
        — Зачем рукав ешь? Вон мясо, икра  — закуси. Ладно, чтобы ты не волновался, давай сразу сделку оформим. Мы вон и нотариуса позвали, и денег полный чемодан привезли,  — продолжал балагурить гостеприимный хозяин.  — Марк Анатольевич, у вас все готово?
        Невысокий щуплый молодой человек, сидевший поодаль, с готовностью принялся доставать из папки, лежащей перед ним, какие-то бумаги.
        «Обложили, гады!»  — с отчаянием подумал Дурманов и неожиданно икнул, чем вызвал новый всплеск веселья.
        — Что-то мне нехорошо,  — пробормотал он, прикрыл рот ладошкой и направился к выходу.
        — Ай-яй-яй, доктор, и болеет. Асланбек, проводи уважаемого гостя до уборной.
        Здоровенный детина с трехдневной щетиной на скулах молча приподнялся и вышел вслед за Дурмановым. Цель его миссии была прозрачна, как медуза на солнце: следи, чтобы не удрал. Далеко, конечно, не уйдет. Никуда он не денется. Но возни не оберешься, да и время  — деньги.
        Асланбек шел по проходу между столиками, не выпуская из виду сутулую спину Дурманова, когда вдруг странным образом запнулся и едва не упал на стол, стоящий рядом. В последний момент он удержал равновесие, но пятерней все-таки заехал в тарелку с супом. Она взлетела. Ее содержимое выплеснулось на стол и людей, сидящих за ним.
        — Ты чего, сука, творишь!  — вежливо осведомился белобрысый крепыш, поднимаясь из-за стола.
        — Рот закрой, фуфел, пока я тебе его не заткнул,  — проворчал Асланбек и попытался следовать дальше, чтобы не потерять из виду конвоируемого лоха.
        Да и руку не мешало бы помыть от жирного бульона. А с этими козлами он чуть позже разберется.
        Но делать это ему пришлось незамедлительно. Белобрысый крепыш вдруг взвился в неожиданном кульбите, попал носком ботинка прямо по горбатому носу Асланбека и свернул его набок. Боль дикая!
        Асланбек издал какой-то нечленораздельный клич и бросился на обидчика. Он являлся мастером спорта по вольной борьбе и в победе был уверен. Однако парни, сидевшие за столом вместе с этим крепышом, лихо и быстро разделали его под орех, до полного бесчувствия.
        От соседних столов уже подбегали земляки поверженного героя. Еще с десяток лихих джигитов вывалились из кабинета Рамазана.
        Невзирая на неравные силы, четверка друзей так эффективно заработала кулаками, ногами и стульями, что еще пять-шесть горячих южных парней тут же выбыли из игры.
        Тем временем в драку, как водится, ввязалась и часть посетителей. Большой пользы геройской четверке это не принесло, хотя и слегка замедлило поступление ударных сил кавказцев к эпицентру конфликта.
        Тут некто в порванном пиджаке и с бланшем под глазом вывалился в томный вечер с классическим лозунгом: «Братва! Там даги наших бьют!»
        Борис застыл от ужаса и смотрел на неравную схватку, в которой Генка с компанией пока одерживали верх. Вдруг людской поток смел его в сторону от входа.
        — Гаси черных!  — С этим криком в ресторан влетели тубазинские таксисты.
        То обстоятельство, что некоторые из них по национальности были хакасами, а по фенотипу  — брюнетами, в данном контексте никого не волновало. Закипела великолепная, всепоглощающая драка. Зазвенели окна, разлетающиеся под тяжестью тел, выпадающих из них. Еще через пятнадцать минут «Кедр» задымил как подбитый корабль и вдруг полыхнул огнем.
        Незадолго до этого четверка друзей вместе с Борисом заскочила в «Тойоту» доктора Дурманова и покинула место происшествия. Все необходимое было собрано заранее, поэтому машина сразу помчалась к выезду из города. Навстречу ей пролетели несколько милицейских «УАЗов». За ними неслась машина пожарной команды.
        — План удался!  — заявил Аристарх, не остывший от боевого азарта, и шлепнул себя кулаком по открытой ладони.
        — Не маши руками. Тут так тесно,  — довольно проворчал улыбающийся Краб.  — Теперь, Боря, менты просто обязаны будут завести дело о вымогательстве твоих аптек. Помяни мое слово, ты еще героем газетных публикаций будешь и по волшебному ящику выступишь. Только о нас ни слова! Кстати, дай-ка я машину поведу. А то ты всех нас в конце такого замечательного события угробишь. По иронии судьбы, так сказать.
        Это замечание было весьма своевременным. Бориса то ли от выпитого коньяка, то ли от перенесенного стресса сильно развезло.
        Что было дальше в Тубазе  — знает каждый, кто уделял хотя бы пять минут в день просмотру новостных программ.
        Вот выступает мэр городка, хмурый, озабоченный квадратный человек с лицом демократического бюрократа.
        «Мы не дадим раскачать мир между народами кучке националистов!  — говорит он, глядя в камеру.  — У нас тут веками спокойно живут представители разных народов!»
        «Мы мирно сидели, ужинали с друзьями,  — жалобно и как-то недоуменно вещает с экрана глава дагестанской диаспоры Рамазан Аскеров.  — Как вдруг ворвались эти погромщики. Ресторан мой сожгли. Слава Всевышнему, никто не погиб. Пришлось родственников домой на Кавказ отправить. Мы не ожидали, что в мирной демократической России возможны такие вещи».
        Чуть позже тон сообщений меняется.
        Заместитель главного врача районной больницы Борис Дурманов заявил, что кавказцы хотели силой забрать у него сеть аптек. Только счастливая случайность помешала свершиться этому беспределу.
        Нашлось еще с десяток людей, у которых диаспора отжала бизнес. Некая Анна Малышкина, хорошо известная жителям города как жена авторитета Малыша, исчезнувшего не очень давно, сообщила, что сгоревший ресторан перешел в руки Рамазана каким-то мутным путем. Ее муж пропал, а все правильно оформленные бумаги на собственность вдруг каким-то чудом оказались у Аскерова.
        «Друзья семьи пытались меня поддержать, но многие из них тоже погибли при странных обстоятельствах. А мне пришлось переехать в краевой центр».
        Друзья семьи, иначе говоря, члены преступной группировки, бывшие боксеры, действительно пропали из города после появления там дагестанской диаспоры.
        «У нас тут веками живут рядом представители разных народов  — русские, хакасы, татары, черкесы».  — Это уже не мэр, а таксист Саня Доможаков.
        Он тоже волею судеб стал медийной фигурой и неожиданно открыл в себе талант оратора. Саня  — хакас. Это обстоятельство в контексте событий придавало его словам особую силу.
        «Тут правильнее говорить не о межнациональном конфликте, а о нападении приезжих варягов на местное население. Они никогда не считались с мнением тубазинцев и вели себя так, как им хотелось. Чисто завоеватели в чужом городе!»
        Красивая девушка-корреспондент, которую он раньше видел исключительно по телевизору, сочувственно кивала в такт Саниным словам. От этого таксист еще острее ощущал себя политиком на трибуне.
        В далеком горном селе Арадан многочисленная родня Доможаковых прилипла к экранам телевизоров.
        «Смотри, Саньку показывают! Звезда теперь. Надо ему в Москву ехать выступать».
        Но в столицу Саню пока не звали, хотя он уже успел раздать с десяток интервью разным печатным изданиям и телеканалам.
        Пожалуй, едва ли не единственным из тубазинцев, кто не выступил в СМИ со своим видением событий, оказался Седой. Но и тот был не в претензии, поскольку его люди тут же взяли под контроль большинство торговых точек, недавно принадлежавших Рамазану.
        «Нам поступали сообщения о том, что криминальные круги, связанные с дагестанской диаспорой, занимались рейдерскими захватами. Мы вели их скрытую разработку».  — Это уже плутоватый подполковник, приятель Дурманова.
        На экране он выглядел озабоченным. Причина тут не столько в глубоких разработках криминала, сколько в последствиях известных событий. Подполковника, допустившего разгул преступности в городе, начальство задвигало на пенсию. Последствия для него могли быть гораздо более печальными, но все-таки это грустно. И деньги не те, и возможности.
        В первый же пенсионный вечерок бывший мент зашел по-соседски с визитом к Дурманову, и они раздавили пузырь обещанной кедровки. Потом посидели немного, и еще чуточку, пока в баре у доктора не кончился коньяк.
        — Борька, что же ты не зашел ко мне тогда? Все порешали бы! Я слышал, ты осенью будешь баллотироваться на мэра, да? Ежели вдруг понадобится толковый заместитель, вспомни про меня.
        — Ладно.  — Борис пьяно кивнул.
        Но про себя он уже твердо решил, что лучше пусть друг-подпол остается на пенсии.
        Осенью он действительно баллотировался на пост главы города и неожиданно для себя выиграл выборы.
        «Эх, у Генки впопыхах даже номер телефона не взял,  — порой вспоминал он про судьбоносный визит однокурсника.  — Хотя у него же все вещи под завалом пропали. Ну, может, еще как-нибудь заедет».
        Но Генка больше так и не объявился.
        Ранним воскресным утром Дима Китаец рыбачил на протоке. Он переправился на старой одноместной резиновой лодке к скальному островку, служившему основанием для одного из центральных быков моста, спокойно сидел там с удочкой и созерцал утренний город.
        По пешеходному мосту у него над головой изредка пробегали любители здорового образа жизни. Для середины апреля было довольно тепло, чуть выше ноля. Протока, впрочем, не замерзала круглый год, несмотря на суровые морозы  — влияние крупной ГЭС, находящейся выше по течению.
        Островок был крохотный, но вполне достаточный для того, чтобы на нем с комфортом разместиться одному человеку. Лодка, вытащенная на бетон, служила вполне удобным сиденьем, а портвешок приятно согревал рыбака изнутри.
        Диме было только восемнадцать лет, но он уже весьма высоко ценил такие вот моменты уединения, любил посидеть спокойно, чтобы на мозги никто не капал. Поживешь в однокомнатной квартире с отчимом, матерью и малолетней сестрой  — постепенно придешь к ощущению, что одиночество порой тот еще кайф.
        Впрочем, сегодня голова Китайца была набита мрачными мыслями. Завтра нужно отдавать долг Лысому. Весьма немаленький. Если честно  — практически неподъемный. Лысый благородно согласился подождать месячишко, и Китаец был уверен, что за этот срок он деньги найдет. Но…
        Раньше Дима тусовался на районе с Андрюхой Деловым, Женей Комендантом и остальной компанией. Весело было.
        Однажды Женя предложил устроить возле рабочей общаги комендантский час. Всех ухажеров, не успевших уйти из гостей до десяти вечера, следовало бить для порядка. Таким образом пацаны развлекались пару недель, пока один из кавалеров, побитых ранее  — довольно взрослый, матерый мужик,  — не привел с собой свою кодлу, такую же серьезную. Отметелили мальцов тогда знатно.
        Собственно, Дима и кликуху-то свою получил после этих печальных событий. Лицо его опухло так, что отеки не сходили пару недель, а глаза были узкими, как у китайца. Это он еще легко отделался.
        Олег Капот пару недель лежал в нейрохирургии, Комендант  — в травме, а Деловой загремел на малолетку, потому что пырнул одного из нападавших шилом. Разборок тогда всем на полгода хватило.
        Потом компания распалась, парни разъехались кто куда. В районе стала верховодить команда Лысого с соседней улицы имени жены товарища Ленина.
        Дима порой бывал в гараже у Лысого, где парни постоянно что-то чинили, разбирали. Не иначе ворованные велики и мопеды  — понял Китаец, но своими соображениями, ясное дело, ни с кем не делился и вопросов лишних не задавал. На любой рабочей окраине такие моменты вся пацанва усваивает с детства.
        Поскольку Дима учился в местной шараге на автослесаря, Лысый пару раз приглашал его помочь, денежку небольшую за работу башлял. Ну и, наверное, присматривался.
        С месяц назад в гараже собралась компания любителей покера. Китаец раньше играл в карты на деньги, но всегда в самую простую секу.
        — Покер  — почти тоже самое,  — доходчиво объяснил ему Юрик Шелобан.  — Только карт по пять сдают, да в колоде их пятьдесят две.
        Игра действительно была увлекательной. В итоге Дима просадил Лысому кошмарную сумму в десять тысяч рублей. Взять их было неоткуда.
        — Ладно, Китаец, я месяц подожду. Ты парень свой. Но смотри, кто карточный долг не отдаст, тот крыса. А от нее до петуха путь короткий.
        Этот самый месяц истекал уже завтра.
        «Поймать бы большую рыбу с золотым кольцом внутри,  — мечтал Дима, глядя на поплавок.  — А что? Бывали такие случаи».
        Бог удачи, если таковой существует в небесном пантеоне, внезапно сжалился над ним. На самой середине реки, между двумя центральными быками, раздался короткий мощный всплеск.
        «Рыба, что ли?»  — подумал Китаец, но разобрал голоса, идущие сверху, с настила моста.
        Слышно было плоховато, но вполне различимо.
        — Ну вот и все,  — сказал какой-то мужик.  — Аристарх, а ты свой?..
        — Нет, вы как хотите, парни, а я, пожалуй, ствол оставлю,  — ответил другой голос.  — Краб на службу поедет, Серега тоже. Доктор и так уже дома, а мне и заняться нечем. Так что завтра рвану домой. Как приеду, осмотрюсь малехо да соберу бригаду. Жаль, что разъезжаемся. Да и шаман говорил, что все будем живы, пока вместе. Как четыре мушкетера.
        — Скорее как семь самураев,  — проговорил третий мужик.  — Деревню от бандитов вон освободили. Ладно, пошли отсель. Холодно что-то.
        — Ну так не май месяц.
        — Ну да, не май. Апрель.
        Голоса стали удаляться в сторону центра города.
        Маленький островок, на котором сидел Дима, сверху виден не был, и мужики не заметили одинокого рыбака. Китаец  — парень тертый. Он сразу понял, что за предмет скинули ранние прохожие. Сто пудов ствол. Его и продать можно, да и вообще в жизни сгодится.
        Правда, глубина на середине протоки была метров десять. Даже летом до дна не донырнешь, учитывая низкую температуру воды и скорость течения.
        Но дело в том, что каменистый островок продолжался в сторону середины реки под водой. Если сверток попал на подводную скалу, то его вполне можно выловить подсаком. Там всего-то метра полтора. Дима рыбачил здесь постоянно и летом прощупал глубину до самого обрыва подводного утеса.
        Не теряя времени, Китаец спустил лодчонку на воду, тихо погреб к месту сброса и заякорился. Ему повезло. Белый сверток был ясно виден через прозрачную воду. Лежал он почти на самом обрыве. Парню следовало торопиться, чтобы течение не стащило его в речную бездну.
        Дима повозил туда-сюда сачком на длинном крепком древке, чуть не опрокинул лодку, но вытащил-таки подарок фортуны. Вернувшись на островок, юный робинзон нетерпеливо разорвал пластик пакета.
        «Вот это везуха!  — Все внутри затрепетало от восторга.  — Три «макара»! Тут и на долг хватит, и еще останется! Кому бы их сплавить? А один, пожалуй, себе заныкаю».
        В привокзальном кафе царила обычная толчея. В воздухе витали запахи чуть подгоревшей еды, смешанные с легкими миазмами уборной. Кто-то, торопясь, на ходу дожевывал беляш, кто-то, наоборот, устраивался за столом всерьез и надолго. Никому ни до кого не было дела. Вокзал  — зона отчуждения.
        За одним из столиков сидели двое ничем не примечательных людей. Перед каждым лежал чебурек в одноразовой тарелочке и стоял стакан мутного напитка  — то ли чая, то ли кофе.
        Однако эти люди пока на еду внимания не обращали. Они негромко разговаривали.
        — Огорчаешь ты меня, Ванюша,  — заявил старший из них суровым отеческим тоном.  — Я же предупреждал тебя, на моей земле не работать!
        — Да не мы это, Виктор Васильевич!  — обиженно и испуганно отвечал молодой человек, лица которого практически не было видно из-под капюшона толстовки.  — Мамой клянусь, не мы.
        — А кто тогда?
        — Не знаю. Но точно не наши.
        Виктор Васильевич вздохнул и отхлебнул ржавого то ли чая, то ли кофе. У него было неприметное лицо битого жизнью мужика, склонного к алкоголю и житейской философии. Такие физиономии встречаются у представителей разных профессий, но цепкий жесткий взгляд блеклых голубых глаз говорил, что род занятий у этого мужика скорее опасный, чем спокойный.
        Так, собственно, и было. Майор Октябрьского угро встречался со своим барабаном, то бишь агентом.
        Вчера некто угнал из гаража мелкого чиновника администрации района новый японский скутер. На другое подобное заявление можно было бы составить грамотную отказуху. Железный гараж во дворе не был зарегистрирован, значит, юридически не существовал. Но здесь такой номер не проканает. Данный скутер придется искать.
        Майор снова вздохнул и заявил:
        — Вот скажи, Лысый, на хрен ты мне сдался? Договаривались же! Я не обращаю внимания на твои гаражные шалости, пока они происходят не на моей территории, ты обеспечиваешь меня полезной информацией. А ее уже почти полгода нет никакой. Может, тебя пора на нары приземлить?
        — Да есть информация,  — заторопился Лысый.  — Вот глядите!  — Он протянул к собеседнику пластиковый пакет и, держа его за ручки, слегка развел края.
        Виктор Васильевич чуть вытянул шею, заглянул внутрь. Глаза его изумленно округлились.
        — Ого! Где взял?
        — Пацан один вчера за карточный долг отдал. Китайцем зовут. Может, знаете? На Забобонова живет.
        Майор неопределенно дернул головой.
        — Китаец сказал, что у него еще пара стволов есть. Просил покупателей найти. Я обещал.
        — Ну что ж, пусть несет. Откуда, не говорил?
        — Да я сильно не спрашивал. Сами знаете, нос в чужие дела у нас совать не принято. Поинтересовался только, чистый ли ствол. Он заржал и говорит, мол, полностью помытый.
        — Ладно, молоток. Давай его сюда. А Китайцу своему скажи, пусть завтра оба принесет. Мол, покупателя нашел. Как думаешь, Ванюша, три ореха  — это куча?
        — Чего?  — Лысый остолбенел от неожиданного перехода.
        — Блин, вы даже мультики не смотрите.  — Майор печально вздохнул.  — Поколение пепси. Ладно, проехали. А вот три ствола, я думаю, уже куча. То есть партия оружия. Неплохо для отчетности. В общем, веди завтра своего Китайца вот по этому адресу.
        — Как это?  — забеспокоился Лысый.  — Так он же сразу вычислит, что я его сдал!
        — Ну и вычислит. Все равно ты как агент практически бесполезен. Ладно, не дергайся, придумаем что-нибудь, чтоб тебя из подозрения вывести. Запомни, Ванюша, пока ты со мной, я тебя прикрою. Вздумаешь мутить  — у стукача жизнь короткая. Да ты не дуйся. Это я так шуткую по-стариковски. Пусть несет стволы завтра в твой гараж. А мы устроим типа рейд и все три пистолетика найдем. Придется, конечно, и тебя ненадолго приземлить. Но не боись, потом вытащим потихоньку. А так посидишь чуток. Оно для авторитета полезно. Можем даже побить слегка ради убедительности.
        — А без этого никак нельзя?  — осведомился Лысый.
        — Надоел ты мне, Ванюша. То тебе не так, это не эдак. Ладно, сам решишь, бить тебя или нет.
        Главный офис сибирского филиала корпорации «Город» жил обычной утренней жизнью. По длинным коридорам сновали озабоченные сотрудники с папками и без таковых. Из кабинетов доносились легкий аромат кофе, стрекот компьютерных клавиатур и звонки телефонов.
        Но у солидной двери с табличкой «Генеральный директор» эти обыденные офисные звуки почему-то сразу теряли силу, нисходили до еле слышимого шума. Этакая своеобразная магия.
        В просторной секретарской сидела красивая молодая женщина в строгом костюме. Ее волосы были гладко зачесаны и собраны в аккуратный пучок.
        Она нажала кнопку селектора и проговорила:
        — Анастасия Сергеевна, к вам начальник службы безопасности.
        — Пусть войдет,  — отозвался селектор приятным бархатистым контральто.
        — Вас ждут.  — Секретарша подняла глаза на крепкого, чуть заплывшего жирком мужчину в серой пиджачной паре.
        Тот с легкой улыбкой кивнул, как бы благодаря секретаршу за пояснение очевидного факта, и вошел в кабинет.
        Хозяйка фирмы поднялась из-за стола, шагнула навстречу ему и демократично, без всякого жеманства, протянула узкую кисть для рукопожатия.
        Они присели в широкие кресла, стоявшие в углу кабинета.
        — Ну и что, Анатолий Михайлович, какие новости?
        — Кое-что есть, Анастасия Сергеевна. Новости очень интересные. Сегодня наш источник в ГУВД сообщил, что всплыли три пистолета из тех, которые пропали во время катастрофы в Колизее. Появились они здесь, в городе. Причем всплыли в буквальном смысле, были выловлены в реке. Менты пробили их по номерам и сразу звякнули мне. Я на всякий случай по всем крупным городам в радиусе двух тысяч километров от эпицентра через наших людей раздал списки с номерами оружия, которое мы так и не нашли под завалами, с предписанием сразу сообщить. Так что как минимум трое ушли-таки после заварухи. А может, и больше.
        — Вы же говорили, что удалось всех зачистить.
        — Очень большую партию приняли в Туве, недалеко от Кызыла. Я был уверен в том, что все сбежавшие герои находятся в этом автобусе. Потому что идти по Саянам пешком зимой  — верная гибель. Оформили все как автокатастрофу. Автобус упал в глубокое ущелье и взорвался. Идентифицировать практически некого. Если посчитать тех, кого достали из-под завалов после лавины, и убитых во время побега, то дебет с кредитом почти сойдется. А с точностью до единицы сказать, сами понимаете, сложно. Поисковые работы до сих пор идут. Там полгоры сошло вместе со снегом.
        — Ладно, это все лирика. Я правильно понимаю, что имена ушедших нам неизвестны, если пистолеты достали из реки?
        — Не совсем так.  — Начальник охраны с видом фокусника, достающего из уха девочки монету, вынул из внутреннего кармана маленький цифровой диктофон.  — Вот послушайте.
        «Ты мне не верти вола за хобот!»  — сказал грубый мужской голос.
        «Да не верчу я!  — отвечал волнующийся молодой человек.  — Вы сейчас на меня все свои висяки запишете. Вдобавок у вола хобота нет».
        Послышался шлепок ладонью.
        «Ай! Чего дерешься, начальник?!»
        «А ты мне тут не дерзи! Кто стволы наказал продать? Или ты, Китаец, у нас теперь оружейный барон?»
        «Говорю же, в реке нашел. В протоке. Сверху скинули, с моста».
        «Да ты у нас еще и морж. Не холодновата водичка?»
        «Я с лодки сачком достал. Там не глубоко было».
        «Предположим. Тогда скажи, как выглядели эти люди».
        «Да я ж их не видел. Они наверху были, а я под мостом. Я их слышал только».
        «Ну и что понял?»
        «Одного Аристарх звали. Они так к нему обращались. Этот Аристарх, похоже, тоже со стволом пришел, но бросать его вниз не стал. Еще там были Краб, Сергей и Доктор. Так они друг друга называли. Шамана какого-то вспоминали, самураев каких-то. Я не все услышал, далековато было».
        «Ну ты и сказочник!..»
        На этой фразе Анатолий Михайлович выключил диктофон.
        Анастасия Сергеевна задумалась. Губы ее тронула легкая улыбка.
        Начальник охраны спокойно смотрел со своего места на красивое лицо генерального директора. Да, взглянуть было на что: большие карие глаза под обильно опушенными ресницами, ровный аккуратный нос, несколько полноватый для того, чтобы называться точеным, пухлые губы, чуть тронутые помадой, высокая шея, аккуратная грудь.
        Взрослый мужик вздрогнул. Он вдруг почувствовал себя мальчиком, подглядывающим за тем, что происходит в женской раздевалке.
        Судя по всему, собеседница поймала эту его мысль, потому что улыбнулась чуть шире и как-то неофициально.
        — Краба я помню.  — Ее бархатистый голос всегда действовал на мужиков точно так же, как призывы удава Каа  — на бандерлогов.  — Один из наших лучших гладиаторов. Жаль терять такой материал. Может, стоит отловить его да пристроить в другой наш Колизей? В тот, который на Урале собираемся открыть?
        — Риск большой, Анастасия Сергеевна. Он уже, по моим расчетам, где-то в районе дислокации своей части. Не успеем перехватить. Сможем только ликвидировать. Да и то не факт.
        — Ладно, пусть будет так. Кто этот Аристарх?
        — Имя редкое. У нас только один такой и был. Молодой парень, бывший спецназовец. Родом из городка Кушва на Урале. Судя по всему, сейчас туда и направляется. С его зачисткой проблем не будет.
        — Ладно. С Сергеем не ясно ничего. Людей с таким именем было много. А вот Доктор…
        — Доктор у нас один. Это Волков. К тому же он единственный из всех местный житель.
        — Его постарайтесь взять живым, по возможности невредимым. Полагаю, сделать это будет нетрудно. Куда податься одиночке без денег, документов и поддержки? Здесь у него где-то квартира, да и родители живут в городе. Выясните и установите наблюдение по обоим адресам. Шаман?
        Анатолий Михайлович пожал плечами.
        — Может, кто из блатных с ними бежал? Попробуем пробить через наши связи в криминальном мире.
        — Ладно. Идите и работайте. Обо всех результатах докладывать незамедлительно!
        Начальник службы безопасности чуть пристукнул каблуками полуботинок, склонил голову и вышел.
        Анастасия подошла к окну. С двадцатого этажа современного здания открывался отличный вид на город и реку. Но, судя по всему, хозяйка кабинета была далека от созерцания всех этих красот. Ее правая рука скользнула ласкающим движением по груди, затем плавно переместилась в самый низ живота.
        — Гекльберри, ты хочешь поохотиться на свою Багиру?
        Если бы в этот момент кто-то находился рядом, то наверняка подумал бы, что госпожа генеральный директор сошла с ума. Впрочем, с точки зрения обычного человека, так оно и было.
        Начальник службы безопасности сидел в офисе и решал задачи, поставленные руководством.
        С Аристархом особых сложностей не возникало. Люди с места уже доложили Анатолию Михайловичу, что объект пару дней как находится в родительском доме по улице Луначарского в Кушве и бурно празднует возвращение. Один из агентов внедрился в окружение, назвавшись другом друга. По телефону он нетрезвым голосом доложил, что Аристарх про Колизей не рассказывает. Всем говорит, что вернулся из командировки на Кавказ. Да и вообще, Арик неплохой парень. Может, не надо его того?
        Анатолий Михайлович мысленно чертыхнулся. Надо же, с кем работать приходится!
        — Ты там сильно не бухай. Забыл, что на работе?  — заявил он.
        — Да я не сильно,  — оправдывался агент.  — Те, которые сильно, уже второй день вповалку лежат.
        — Оно и неплохо. Работай по схеме «Отравление некачественным алкоголем».
        Агент икнул.
        — Слушаюсь, шеф!  — сказал он и положил трубку.
        А вот с Крабом выходило сложнее. Допустить его возвращение в часть было никак нельзя. Последствия этого могли оказаться непредсказуемыми, а достать морпеха на территории режимного объекта очень сложно.
        Единственная прочная связь Алексея  — друг и сосед по общаге Владимир Корешков. Так что беглец, скорее всего, по возвращении свяжется именно с ним. Корешков недавно женился и съехал из общаги на квартиру супруги.
        Анатолий Михайлович дал указание своим людям во Владике организовать прослушку мобилы Корешкова, понаблюдать за молодоженами и, чисто так, на всякий случай, проверить еще два-три номера, самых перспективных для возможного контакта.
        С Шаманом ничего не вырисовывалось. Информаторы в блатном мире нарыли с полдесятка бродяг с такой кличкой, но все они совершенно точно не могли быть беглецами из Колизея. Разработку в данном направлении пришлось отложить.
        А вот Волковым надо было заняться вплотную. Квартира родителей, да и его собственная  — это, безусловно, места встречи, которые изменить нельзя. Конечно, человек, проживший всю жизнь в родном городе-миллионнике, легко найдет место, где можно зашхериться. Отработать все контакты объекта силами, имеющимися у Анатолия Михайловича, просто немыслимо. Не в федеральный же розыск объявлять этого Доктора.
        Но за паспортом и прочими документами Волков всенепременно явится на свою квартиру. Без них существовать в наше время долго нельзя, а для того чтобы справить поддельные, необходимы деньги и криминальные связи. Ни того, ни другого Волков не имеет. Да и ключей от дома у него совершенно точно нет.
        «Значит, наведается к маме с папой, возьмет дубликаты. Решено, ведем родителей и обе квартиры»,  — подумал начальник службы безопасности, удовлетворенно подмигнул своему отражению в дверце шкафа и вышел из кабинета.
        Поиски надо вести, но и рутинных дел по обеспечению охраны «Города» с него никто не снимал.
        — Корешок, привет!
        — Кто это?  — слегка напряженным голосом ответил Владимир, для друзей просто Корешок, а для подчиненных и начальства  — товарищ прапорщик.
        В этот момент он под чутким руководством любимой жены крутил фарш на котлеты, поэтому разговаривал, зажав мобилу между мощным плечом и ухом.
        — Богатым буду!  — хмыкнул его собеседник.  — Ты на службе, что ли? Голос у тебя не особо радостный. Леха Краб беспокоит.
        Корешок отпустил ручку мясорубки и схватил телефон широкой ладонью, слегка испачканной в свином фарше.
        — Леха, блин! Ты где пропал! Мы тут все на ушах стояли, когда ты со своего похода не вернулся! Думали  — погиб.
        — Ой, не тарахти так сильно. Телефон испортишь. Я тоже рад тебя слышать,  — заявил Краб.  — Попал я в одну серьезную передрягу, расскажу при личной встрече. Из всех телефонов наизусть только твой и помнил. Ну, думаю, если он симку сменил, тогда придется прямо в часть топать. Ты где?
        — Да я женился недавно. Сейчас у супруги живу. Сегодня наконец-то выходной выдался. Котлеты вот кручу. Гости будут. Давай скорее подгребай! Заодно отметим чудесное воскрешение. Кстати, твое место в общаге уже занято. Вещички я к себе перевез, на случай, если вернешься. Давай, дуй ко мне. С неделю у меня перекантуешься.
        — Через час-полтора буду. Ты где сейчас живешь? А то как тот переводчик из «Золотого теленка», который просил Остапа захаживать, но адреса почему-то не оставил.
        — Я в центре, возле универа живу. Адрес запоминай  — Махалина, дом три, квартира пятнадцать. Кирпичная такая шестиэтажка. Вниз по склону стоит. Отделение милиции в нашем доме. Не перепутаешь, короче.
        — Ладно, ставь пузырь в холодильник. До встречи.  — В мобильнике запиликали гудки.
        — Леха звонил, друг мой!  — радостно ответил Корешков на вопросительный взгляд жены.  — Помнишь, я рассказывал? Уже с пару месяцев как без вести пропал. Думали, грохнули его. Мы ж в командировку в Чечню ездили, так что могли какие-нибудь ваххабиты отомстить.
        Жена, впрочем, не очень обрадовалась.
        — Ты насчет «неделю перекантуешься» хоть бы у меня сначала спросил. Где у нас тут, в трешке малогабаритной, кантоваться?
        — Да ладно, Наташа, не дуйся. Человек, можно сказать, с того света вернулся. Ну прости-прости-прости.
        Медовый месяц закончился относительно недавно. Реальных конфликтов у молодоженов еще не было. Все разногласия быстро улаживались на диване в гостиной, на кровати в спальне, под душем или вообще прямо на полу.
        В этот раз из-за нехватки времени был использован последний вариант. Правда, крошечной кухни молодоженам не хватило. Поэтому им пришлось задействовать и кусок коридорчика, в который рослый супруг вытянул ноги. На столе в ритм процессу примирения звенела мельхиоровая ложка, ударяясь о тазик с фаршем.
        — Ну да ладно, сегодня пусть переночует,  — продолжила разговор молодая жена, выйдя из душа и глядя на мужа в зеркало, перед которым причесывалась.  — А завтра мы его у тети Оли поселим. Она в отъезде до майских праздников.
        — Моя ты умница!  — Громадный Корешков обнял супругу со стороны спины и чуть было не перевел в альтернативную позицию, тоже отлично подходящую для примирения. Но Наташа довольно твердо напомнила ему, что фарш не готов, а гости уже скоро будут.
        Впрочем, тети Олина квартира постояльца так и не дождалась.
        — Здравствуйте. Вы просили сообщить, если на указанный вами номер будет звонить интересующий вас абонент.
        — Так точно! И что?..
        — Примерно пять минут назад такой разговор состоялся. Трек с записью я скинул вам на электронку.
        — Большое спасибо! Вторую часть гонорара наш сотрудник завезет вам завтра.
        — И вам спасибо. Удачи.
        Краб широкой поступью шагал по Светланской, улыбаясь солнцу, весне и девушкам. Настроение у него было созвучно названию улицы. Где-то рядом, невидимый отсюда, дышал влажным ветерком океан. Если свернуть сейчас налево, то через пару кварталов можно выйти к бухте Золотой Рог. Леха соскучился по океану, но решил, что встреча с ним пока подождет. По другу Вовке он истосковался гораздо сильнее.
        — Из нежной тонкой руки украл платок свежий ветер,  — запел он вполголоса и свернул на Махалина.
        Улочка забиралась вверх по склону. Слева тянулась уступами та самая шестиэтажка. Справа портил пейзаж какой-то забор с крышами гаражей за ним. Ближе к верхнему концу дома на проезжей части стоял микроавтобус в милицейской раскраске.
        — Вот и отделение милиции. Стало быть, нам во двор,  — сказал Леха самому себе и свернул в промежуток между домами.
        Тут вдруг случилось нечто весьма странное. Мир внезапно утратил часть красок. Так бывает, если в телевизоре перегорает деталь, нужная для цветопередачи. По спине Лехи пробежал озноб, а теплый ветер вдруг стал неуютным и зябким.
        Навстречу Крабу шел щуплый старенький китаец. Ну и что? Мало ли их во Владике? Но Крабу он показался смутно знакомым.
        Китаец, видимо, тоже узнал Леху. Он приветственно махнул ему рукой и чуть улыбнулся.
        Краб дернул головой в приветствии, силясь вспомнить, где же он видел этого деда. Ну да, это же не китаец, а старый эвенский шаман. Только одет он не в оленью малицу, а в обыкновенный ширпотреб из Поднебесной, которого полно на всех барахолках.
        Шаман прошел мимо, более не оглядываясь на Леху. Краб хотел повернуть голову, чтобы посмотреть вслед старику, но не смог. Потому что в этот момент в затылок морпеха попала девятимиллиметровая пуля, выпущенная из пистолета с глушителем с противоположной стороны улицы. Расстояние до цели составляло всего около пятнадцати метров, так что стрелок бил наверняка.
        Через десять минут труп Краба обнаружила старушка, вышедшая во двор с мопсом.
        Струйка темно-вишневой крови скатилась по дрябловатой бледной коже. Но капли не успели впитаться в чистое полотенце, подложенное под локтевой сгиб. Они были подхвачены проспиртованной ватой и возвращены к месту исхода.
        — Зажмите получше, а то синяк, не дай бог, будет.
        — Спасибо тебе, Мариночка! Гонорар за укольчик возьми на тумбочке. А это шоколадка, с дочкой вечерком съедите.  — Агния Ивановна свободной левой рукой достала из прикроватной тумбочки плитку в яркой обертке.
        — Ой, спасибо вам,  — сказала медсестра, приятная брюнетка азиатской внешности лет тридцати пяти.  — Я дочку на выходные к родителям отвезла, так что придется шоколад одной трескать.
        — Кушай, Мариночка,  — заявила старушка.  — Тебе сил много надо. Это ж сколько километров за день отбегать приходится!
        — Да уж,  — согласилась Марина.  — На зарплату медсестры сейчас не протянешь. Приходится вечерами подрабатывать.
        — Что бы мы без тебя делали?! Врач уколы назначил, в поликлинике утром поставили, а на ночь, получается, надо курс прерывать.
        Марина попрощалась с хозяйкой двухкомнатной хрущовки и вышла в темень подъезда.
        — Хулиганы тут у нас постоянно лампочки бьют,  — сообщила ей вдогонку Агния Ивановна.  — Давай я дверь подержу открытой, чтобы ты хоть до четвертого этажа нормально спустилась.
        — Спасибо!  — Медсестра улыбнулась и потихоньку стала спускаться по выщербленным ступенькам.
        На четвертом этаже слабый свет, падающий сверху, потух, дверь со стуком закрылась, наступила полная темнота. Она дышала Марине в лицо запахом кошачьей мочи, застарелого табачного перегара и подъездной пыли.
        «Не свалиться бы. Надо было кроссовки надеть, а не сапожки на каблуках»,  — подумала женщина.
        Надо, конечно. Но не старой и вполне еще симпатичной разведенке всегда приходится выглядеть по высшему разряду. Ну или как минимум не ниже первого. Вдруг именно сегодня случится та судьбоносная встреча?
        Никак нельзя, чтобы этот важный момент застал тебя врасплох, одетой в старые треники и обутой в растоптанные кроссовки. Принц сразу развернет белого коня и ускачет к какой-нибудь ярко раскрашенной молодке. Симпатичная Марина останется одна в своем сером мире. А самой вылезти из блеклого бытия шансов практически нет.
        Принцы, конечно, ей иногда встречались, но все они почему-то были женатыми. Ей вовсе не хотелось становиться объектом для кратких воровских утех в промежутках между семьей и работой.
        Список неженатых мужчин в коллективе отделения, где она работала, состоял всего из одного пункта. Это был Волков, красавец-блондин, младше ее года на два. Но на таких женщин, как Марина, Геннадий Викторович обращал внимание исключительно по производственной необходимости.
        От небогатых коллег Волков выгодно отличался хорошей одеждой, дорогим парфюмом и собственной машиной, настоящей, хотя и праворульной «Тойотой». Медицина для него была скорее хобби, чем профессией. Если коллеги всегда набирали ночных дежурств по максимуму, чтобы свести концы с концами, то Волков мог и приплатить, чтобы кто-то отдежурил за него две обязательные ночные смены.
        — Да он бандит,  — рассказывала Марине подружка Верка.  — Наш доктор с такими крутыми уркаганами водится  — мама не горюй!
        — А на фига ему работать тогда?
        — Ты чего? Забыла, где мы служим Гиппокампу? Это же больница скорой медицинской помощи. Он тут вопросы решает, если кого надо неофициально и экстренно полечить. Да чтобы мы ментам про пулевые и ножевые ранения не сообщали.
        — Гиппократу,  — машинально поправила Марина подругу, переваривая информацию.
        — Да не один ли хрен?!  — с усмешкой заявила Верка.
        С год назад или около того Волков пропал. Куда он делся  — никто не знал.
        — А нечего с бандитами тереться. Тут обязательно убьют или посадят. Или вот так  — без вести пропадешь,  — трындела всезнающая Верка.  — У нас в районе одного такого доктора прямо в машине утопили. Нашли весной в реке, когда лед сошел.
        Но Маринке Волкова было чуточку жалко. Хоть он бандит и вообще задавака.
        Под эти воспоминания Маринка наконец-то добралась до первого этажа. Остался последний пролет лестницы, отделяющий ее от железной двери подъезда. Тут тьма вокруг внезапно сгустилась и больно обхватила женщину под грудью.
        — Дернешься  — прирежу!  — послышался грубый мужской голос.
        — Ой!  — испугалась Марина.  — Вы кто?
        — Конь в пальто,  — остроумно ответил голос из темноты.
        В этот момент объятия негодяя от полноты чувств чуть ослабли, и Марина сумела залезть в карман, где лежал одноразовый шприц на двадцать кубиков. Обертка на нем изначально была чуть порвана, поэтому инъекцию одному из предыдущих пациентов медсестре пришлось делать другим шприцем. Бракованный же, чтобы не перепутать ненароком с целыми, она сначала положила на столик в коридоре, а потом запихнула в карман пальто.
        Был у Марины такой бзик  — распихивать мусор по карманам при невозможности его сразу выкинуть. Думала на улице выбросить в урну, но, к счастью, забыла.
        Жертва неожиданного нападения на ощупь ногтями сковырнула пластиковый колпачок иглы. Потом она медленно и незаметно вытащила импровизированное оружие из кармана.
        — Ну что, поцелуемся?  — осведомился негодяй из темноты, разворачивая пойманную жертву к себе лицом.
        — Давай,  — ответила Марина и тут же воткнула шприц туда, где, судя по голосу, должен был находиться глаз этого мерзавца.
        — Ой!..
        Хватка исчезла, и женщина рванулась наружу из подъезда.
        Неверный свет улицы камуфлировал пейзаж качающимися тенями деревьев. В их игре реальные препятствия трудно было отличить от иллюзорных. Недалеко от выхода Марина запнулась о какое-то препятствие, растянулась на земле и больно ударилась об нее ладонями и локтем. Из сумки покатились всякие женские причиндалы, включая мобильный телефон и шоколадку, подаренную Агнией Ивановной.
        Позади хлопнула дверь.
        — Ты меня, сучка, чуть глаза не лишила! Ну все, кабздец тебе!
        Маринка пыталась уползти от мужика, надвигающегося на нее. В панике она не додумалась даже встать на ноги, чтобы убежать.
        Тут-то и случилось самое настоящее чудо. Из сплетения теней материализовалась рослая мужская фигура.
        — Эй, козел!..  — начал было преследователь Маринки разговор с непонятным мужиком, возникшим вдруг на его пути.
        Но он был внезапно подхвачен каким-то хитрым приемом, перелетел через чахлую живую изгородь, громко ударился о металлический грузовичок, стоявший у песочницы, и благоразумно затих. Впрочем, это ему не помогло. Таинственный незнакомец одним прыжком преодолел препятствие, разделяющее их, и коротким ударом перевел соперника из нокдауна в глубокий нокаут.
        Спаситель вернулся к женщине и помог ей подняться.
        — Не ушиблась, Маринка?
        Этот голос показался ей не чужим.
        — Ой, спасибочки вам за помощь. А мы разве знакомы?
        — Работаем вместе,  — заявил мужчина, лица которого она по-прежнему разглядеть не могла.  — Волков моя фамилия.
        — Ой! Геннадий Викторович! Так вы ж пропали! Ой, как же руки болят  — об асфальт разодрала. Где-то в сумке салфетки были, но сейчас в темноте фиг что найдешь.
        — Да, пропал, каюсь. Теперь появился. Погоди, помогу вещи собрать.
        — Так темно же. Может, у вас фонарик или зажигалка есть?
        Но Волков и так быстро собрал все потерянные вещи, вручил сумку Марине и пояснил:
        — Я хорошо вижу в темноте. Это называется синдром вампира. Как куриная слепота, только наоборот.
        — Все шутите,  — облегченно протараторила Маринка.
        Она наскоро обтерла ободранные ладони влажной салфеткой, не нашла куда ее выкинуть, и конфузливо спрятала в карман пальто.
        — Пойдемте скорее отсюда. Как хорошо, что вы случайно оказались поблизости!  — Женщина потянула свою так неожиданно воплотившуюся мечту в сторону освещенной улицы.
        «Так не бывает!»  — билась в ее мозгу крамольная мысль.
        Но это была реальность. Принц без белого коня Геннадий Волков шел рядом и улыбался ей, когда они сталкивались взглядом.
        — Что нового в отделении?
        — Да все как обычно. Рутина!
        Они сидели на кухне Марининой однокомнатной малосемейки и праздновали чудесное спасение, заодно и приятную встречу. Стол ломился от деликатесов, прихваченных в ближайшем супермаркете. Венчала застолье бутылка какого-то очень иностранного коньяка  — Марина в марках не особо разбиралась.
        Платил за все, естественно, ее кавалер, ибо скудных гонораров медсестры хватило бы разве что на кило сосисок. До зарплаты оставалась ровно неделя, а из еды дома присутствовала только картошка, привезенная от родителей, да шоколадка, подаренная Агнией Ивановной.
        После третьей рюмки они перешли на «ты» и общались запросто, по-дружески.
        — Чего люди про меня говорят?  — спросил Геннадий Викторович, ой, теперь уже просто Гена.
        — Говорят, что ты с бандюганами связался, и тебя убили.
        — Да, почти так и было. Я ж, Маринка, не случайно тебя встретил. Не хочу обманывать, но сейчас мне пойти некуда. Дом твой я примерно запомнил с тех пор, когда мы после Дня медика к тебе толпой заходили догоняться. Помнишь? Я тогда только в нашу больничку пришел работать.
        Марина кивнула.
        — Помню. Верка Кулакова тогда все порывалась выпить с тобой на брудершафт, а потом ее вырвало.
        — Да уж. Слепые начинают ходить, а глухие говорить, когда я делаю пассы. Мое влияние на нежные женские организмы беспредельно. Чаще, конечно, положительное,  — заявил доктор Волков.  — Сегодня увидел, что ты пошла по шабашкам, и ходил за тобой, ожидая удобного случая представиться.
        — Случай, прямо скажем, удачный. Иначе этот маньяк растерзал бы меня прямо там.
        — Ладно, не будем о грустном. Давай выпьем на либершафт.
        Марина в школе учила английский, но немецкое слово «либершафт» помнила из какого-то ментовского сериала. Этим оборотом главный ловелас фильма соблазнял барышень, подвернувшихся ему.
        — За любовь, значит?  — чуть пьяновато проговорила Маринка, пожирая глазами своего визави.  — Давай!
        Она быстро выпила из рюмочки обжигающе-пряную жидкость, потянулась через крохотный кухонный стол и нащупала влажными губами его губы. Поцелуй ожидаемо получился с продолжением. Поэтому дальнейший разговор проистекал часа через полтора на маленьком раскладном диване.
        — Меня ж действительно бандюки похитили. Почти год в заложниках держали.
        — Кошмар! Сколько у тебя шрамов!  — прошептала хозяйка дома, легонько щекоча языком грубый рубец возле левого соска своего принца в изгнании.  — Они тебя пытали?
        — Не без того. Но иногда и мне удавалось их попытать.
        — Как это?
        — Долго рассказывать. Убежал я, в общем. А домой пойти не могу. Вроде следят за ним. Полной уверенности нет, но я не хочу подвергать тебя риску, поэтому завтра же уйду. Единственная просьба  — матушке записку передать да ключи от моей квартиры у нее взять как-нибудь понезаметнее. Я ж ей даже сообщить не мог, где нахожусь. Она небось думает, что меня убили.
        — Может, в милицию заявить?
        — Этот вариант оставим на самый крайний случай. Есть опасения, что у ментов с ними кооперация.
        — Конечно, я отнесу твоей маме письмо!  — с пылом декабристки сказала Марина.  — И жить ты можешь у меня, если хочешь.
        — Дело не в «хочешь». Это опасные люди. Жить мне есть где. Я на Калинина квартирку снимаю. У тебя, конечно, лучше, но в понедельник дочь твоя приедет. Лишние вопросы. Да и риск не нужный.
        «Ах, как было бы хорошо жить здесь втроем,  — подумала Марина.  — Ну и пусть бандиты. Плевать на опасность. Зато счастье.  — Она тихонечко вздохнула.  — Может, еще срастется у нас? Не сейчас, попозже, когда все устаканится?»
        — Гена, а что потом?
        — В смысле?
        — Ну, достанешь ты документы свои, и что?
        Волков после паузы задумчиво ответил:
        — Выход тут один, пожалуй. Ехать надо. И чем дальше, тем лучше. В идеале  — за бугор.
        — За тобой мафия охотится, да?
        — Да, есть такое дело. Но, как сказал один охранник, ныне покойный, сути дела это не меняет.
        — Шутишь.  — Женщина улыбнулась.
        — Да уж. Тут обхохочешься.
        Людмила Волкова зашла в супермаркет купить лука. С тех пор как пропал сын, прошел уже почти год. Все это время Людмила Иосифовна ходила как инерционная детская игрушка, запущенная однажды кем-то и двигающаяся помимо своей воли по одному и тому же маршруту: работа  — магазин  — дом.
        «Людка прямо высохла вся!»  — шептались сердобольные подруги и наперебой пытались хоть как-то утешить и чуточку развеселить ее.
        Но все их потуги были тщетны и постепенно сошли на нет.
        Папа Волков в своем ЖЭКе бухал не переставая, благо повод теперь имелся, и дома почти не появлялся. Впрочем, отсутствия мужа Людмила тоже не замечала. В дни редких визитов она машинально кормила его и снова переходила в «режим ожидания».
        «Гена обязательно придет»,  — с этой внутренней доминантой мать однообразно перемещалась в окружающей действительности, воспринимала ее лишь по мере необходимости.
        — Скажите, это хороший лук? Вы его уже брали?
        Людмила недоуменно подняла глаза на симпатичную молодую женщину, присевшую рядом с ней у ларя с луком. После этого она, ни слова не говоря, продолжила накладывать луковицы в пакет. Но настырная незнакомка не отставала. Она вдруг незаметно взяла ладонь Людмилы и вложила в нее туго сложенный бумажный квадратик.
        Волкова хотела было вытряхнуть его, но странная женщина обхватила ее, прижала кулак пальцами, не давая ему разжаться.
        — Это записка от Гены,  — чуть слышно произнесла она и тут же громко переспросила:  — Так не знаете, что за лук? А то в прошлый раз я тут брала другой сорт, вообще никакой!
        — Не знаю,  — ответила ошарашенная Людмила, с немым ожиданием пожирая глазами приятное лицо с азиатским разрезом глаз.
        Соседка снова прошептала одними губами:
        — Записку не показывайте никому, прочтите дома. За вами следят.  — Она бросила в пакет пяток крупных луковиц, поднялась и пошла к кассе.
        Волкова прихватила свой пакет и направилась следом, но на кассе ее оттеснила от незнакомки многочисленная семья с полной тележкой покупок. Пока до нее дошла очередь расплачиваться, таинственная письмоносица пропала из виду.
        Записка жгла руку. Только огромным усилием воли Людмила Иосифовна сдержалась, чтобы тут же не прочитать ее. Она так и сжимала бумажку в кулаке и быстрым шагом пошла домой, стараясь не оглядываться.
        — Ну что, похоже, есть контакт!
        — Подробности?  — Начальник службы безопасности «Города» бросил вилку с наколотым на нее корнишоном  — он как раз ужинал  — и сосредоточенно стал слушать доклад старшего группы наблюдения.
        — Мать объекта обычно передвигается по одному и тому же маршруту. Сегодня с работы зашла в супермаркет, а в булочную на углу  — нет. Все время двигалась как сомнамбула, а в этот раз до дому почти бежала. Кулак зажат. Наверняка кто-то записку передал.
        — Кто?
        Агент слегка замялся.
        — Супермаркет. Куча народу. Кто угодно мог. Разговаривала только с одной женщиной в овощном отделе. Да и то говорила в основном та. Спросила, хороший ли лук. Можно было бы повести ее, но, сами понимаете, закрыть все контакты  — людей не хватит. Этак за каждым, кто попросил на билетик передать, придется ноги ставить.
        — Понадобится  — будем ставить,  — буркнул Анатолий Михайлович.  — Косяк это, Вася. Ладно, продолжай.
        — Через двадцать минут после прихода домой она снова вышла на улицу и двинулась в гараж. Есть у них металлический, незарегистрированный. По пути озиралась постоянно, хвоста, видимо, боялась.
        — Скажи еще, что она оторвалась от наблюдения!  — заявил шеф службы безопасности.
        Вася слегка хохотнул шутке босса и продолжил:
        — Двери заросли кустами так, что она их еле открыла. Еще одно лыко в строку: чего ей вдруг понадобилось в этом гараже? У них там ни погреба, ни кладовки нет. Один «запор» полусгнивший покоится.
        — Откуда информация?
        — Так мы ж проверили после ее ухода. Через пять минут женщина вышла, закрыла замок, засунула ключ от гаража под дверь  — там небольшая щель есть, рука пролезает  — и направилась домой. Больше она никуда не выходила. Лицо у нее радостное какое-то стало. Сто процентов ключики в гараже. Мы их искать не стали, чтобы в пыли не наследить. А то спугнем зверя. Но, судя по следам Волковой, они где-то у задней стены спрятаны.
        — Стало быть, и Доктор в скором времени туда последует. Молоток! Ставь засаду. Людей сам подберешь. Но учти, объект желательно взять и доставить в целости и сохранности. А он паренек не простой. В рукопашке может троих таких, как ты, уделать.
        — Пусть попробует.  — Василий слегка обиделся.  — Да и не будем мы с ним борьбу нанайских мальчиков устраивать. Используем заряд со снотворным. Специалист у нас есть.
        — Вот это правильно. Держи меня в курсе.
        Дима Малой очень гордился своей работой в команде силового прикрытия службы безопасности фирмы «Город». Он недавно пришел из армии, где служил в ВДВ. По протекции дальнего родственника, троюродного дяди по имени Вася, уже числившегося в данной конторе старшим группы, парень сразу занял это место.
        Такая фирма  — не хухры-мухры. Зарплата там была ого-го. Ровесникам-однокашникам такая и не снилась. Плюс оружие, жизнь интересная, серьезная структура за тобой, все тебя боятся. Не работа, а мечта. Он уже участвовал в разных мелких операциях и неплохо зарекомендовал себя.
        Сегодня его впервые взяли на серьезное задание. Собственно, Малой  — это прозвище. Дима в команде был самым младшеньким.
        — Диспозиция такая,  — начал инструктаж дядя Вася.  — Гараж цельнометаллический. Вход один. Стало быть, объект появится с фасада. Брать будем на выходе. Там щель узкая получается. Калитку широко не откроешь из-за разросшихся кустов, а он парень крупный. Простора для маневра у него не будет. Тут-то мы его и мочим дротиком со снотворным. Видимость неплохая. Фонарь чуть дальше по улице, света достаточно. Стрелок на крыше противоположного гаража, через проезд. Двое с обычным оружием на подстраховке с флангов. Но мочить парня нельзя. Максимум подранить.
        — А с тыла что?  — спросил Дима.
        — Молоток! В корень зришь. С тыла деревья и река Кача. Стена там сплошная, мы проверили. Плюс толстый тополь стволом почти всю заднюю стенку закрывает, не подобраться. Но береженого, как говорится, бог бережет. Поэтому, Малой, тыл за тобой. Увидишь Джавдета, не трогай его. Он мой.
        — Какого Джавдета?  — оторопел Дима.  — Он чурка, что ли?
        Дядя Вася вздохнул.
        — Сам ты чурка. Ты иногда что-нибудь кроме «Тома и Джерри» смотришь? Твоя задача  — сообщить, если он появится от реки. Легонько стукнешь два раза по микрофону. Говорить ничего не надо. Ясно?
        — Ясно.
        — Ну, раз всем все ясно  — пошли.
        Дима засекретился в удобной ложбинке. Он нагреб под грудь и живот прошлогодней листвы, пожухлой, но уже успевшей просохнуть на весеннем солнце, и чувствовал себя вполне комфортно. Ствол парень положил рядом, хотя приказа стрелять ему никто не давал.
        С той стороны узенькой речки шумела бойкая автодорога. Цепь тополей, укрепляющих берег, отсекала большую часть городского гомона и света, поэтому в зоне наблюдения было тихо и темно.
        Где-то в районе часа ночи Малого стало клонить в сон. Он осторожно, стараясь не шелестеть, достал из кармана небольшую бутылку колы и сделал несколько осторожных глотков.
        Кофеин, содержащийся в газировке, всегда классно помогал ему избавиться от сонливости, но в этот раз что-то пошло не так. На последнем глотке в шее справа, чуть ниже уха, возникла резкая знобящая боль. Дима погрузился в беспамятство.
        Очнулся он в жутком состоянии. Его руки были туго перемотаны в запястьях лейкопластырем на прочной тканевой основе, рот заклеен широким лоскутом того же медицинского средства. Пистолет и гарнитура исчезли.
        Малой с трудом встал и, спотыкаясь о корни деревьев и пустые бутылки, понуро поплелся на свет.
        «Только бы свои не мочканули впопыхах»,  — подумал он.
        Про то, что стрелять было приказано на выходе объекта из гаража, парень не забыл, но все-таки опасался «дружественного огня».
        За день до передачи записки с инструкциями Гек в сумерках пришел к родному гаражу. Судя по замку и воротам, его уже много лет не открывали. Папахен пьет горькую, ушастый «боливар» наверняка давно сгнил. Этакий автомобильный саркофаг, а не дом для авто.
        Одно время Гена хотел ставить сюда свою «Тойоту», но ящик оказался для нее маловат. Пришлось брать в аренду у кента капитальный гараж в далеком кооперативе. Хорошо хоть, что заплатил за год вперед, и срок аренды еще не вышел.
        «Как там моя ласточка? Продать бы ее».
        Но это потом, а сейчас Гек хотел проверить одну мульку, совсем старую, почти детсадовских времен. В пятом классе мальчишки соорудили подземный ход. Под корнями тополя, у самой воды была промоина. Где-то за пару недель из этой пещерки пацаны подрылись под заднюю стенку гаража, сделали лаз в углу, замаскировали его кусками толя и картонками. Отец «Запорожец» в гараже не чинил из-за отсутствия света внутри, да и появлялся там редко.
        Тоннель получился что надо. Вид на промоину открывался почти от кромки воды, поэтому попасть туда можно было, только испачкав брюхо во влажном прибрежном песке. Корни тополя являлись естественными стропилами и отлично держали потолок.
        Долгое время пацаны играли там в разные мальчишеские игры, требующие секретности и таинственности, курили сигареты, украденные у отцов, и рассматривали эротические журналы, привезенные братом одного дружка из Японии. Картинки в них, к слову сказать, были так себе. По каким-то японским законам самая интересная часть женского тела всегда была прикрыта.
        — Где вы умудряетесь так вывозиться? Как землекопы!  — ворчала мать, не представляя, что находится очень близко от истины.
        Лаз за это время был забит песком и мусором. Вооружившись саперной лопатой, Волков под покровом темноты принялся за восстановление тоннеля. Заваленный участок у входа оказался невелик. Дальше корни тополя хорошо держали землю.
        Ход пришлось расширить. За двадцать лет Гена чуток вырос. Где-то к утру его голова наконец-то показалась на поверхности внутри гаража.
        Там царила кромешная тьма, пахло гнилым тряпьем, металлом и пылью. Однако сумеречное зрение  — подарок старого шамана  — не подвело. Видно было гораздо хуже, чем ночью на улице, но все-таки силуэт машины различался.
        «Сумасшествие какое-то»,  — подумал Гек.
        Он все никак не мог привыкнуть к способности видеть в темноте, возникшей у него совсем недавно. Нельзя сказать, что это его пугало, но непонятное всегда настораживает.
        Волков вылез наружу, натянул на себя чистую одежду, припрятанную неподалеку. Грязную робу, свернутую комом, он засунул в щель между гаражами, стоящими рядом.
        Следующей ночью началась операция по изъятию ключей. Следите за моими руками, джентльмены! Из полностью закрытого гаража исчезает некий вполне материальный предмет. Фокус, достойный самого Гудини!
        Переодевшись в грязное, Волков ползком подкрался к старому тополю по полосе прибрежного песка. Неизвестно откуда взявшееся шестое чувство вдруг маякнуло ему о присутствии неподалеку чужого человека.
        Гек чуть приподнялся и четко увидел чужака, лежащего поодаль, в ложбине меж корней. Рядом с правой рукой тускло бликовал пистолет.
        «Да, не показалось, стало быть. Следят за родительской квартирой,  — понял Волков.  — За матерью хвост притащился. Может быть, конечно, чувак этот сюда просто полежать пришел, а пистолетом пузырь с пивом открывал, но маловероятно. При таком раскладе лезть в подкоп будет опрометчиво».
        Гена очень осторожно подобрался поближе к тому парню. Темный, испачканный грязью рабочий костюм отлично маскировал Волкова ночью.
        «Один. И то хлеб, хотя остальные наверняка караулят с фасада. Как бы снять этого чувака без всякого шума?»
        Случай скоро улыбнулся Геку. Человек, лежащий в засаде, достал бутылку и начал пить. Тут-то и пригодился «укус змеи», многократно отрепетированный в свое время с Крабом. А не фиг отвлекаться на посту!
        После этого Гек связал хлопца заранее припасенным лейкопластырем. Скотчем, конечно, прочнее, но поднялся бы шум. Попробуйте размотать без скрежета рулон этой липкой мерзости!
        Волков аккуратно снял с уха парня гарнитуру и медленно погрузил ее в воду. Пистолет Гена, недолго подумав, прихватил с собой.
        Ключи он достал, не вылезая полностью из тоннеля. Матушка по инструкции бросила связку рядом с подкопом  — только руку протяни.
        Через двадцать минут Гек уже был в двух километрах от опасной зоны.
        В этот же момент Дима Малой, спотыкаясь и мыча, выбрался через щель между гаражами. Дядя Вася виртуозно матерился и грозил воткнуть дебильному племянничку дротик со снотворным во все возможные отверстия. Дверь гаража бойцы, уже не таясь, отворили спрятанным ключом.
        После находки лаза дяде Васе пришлось будить большого босса. Анатолий Михайлович тоже не сильно обрадовался, грозил воткнуть все, что только можно, каждому члену группы захвата, а самый толстый экземпляр  — их руководителю.
        — Шеф, у нас же есть запасная засада на хате. Все под контролем.
        — Вася, не разочаровывай меня! В гараже его можно было взять тихо. А что ты будешь делать, если на хате шум поднимется? Вдруг соседи ментов вызовут? Да и не пойдет он теперь в квартиру. Дурак, что ли? Где мы его искать будем?
        — Найдем. Возьмем тихо!  — максимально уверенно сказал в телефон Василий.
        — Ответственность на тебе. Надеюсь, ты помнишь об этом,  — раздраженно заявил шеф и отключился.
        «Еще бы не помнить!»
        Старший группы захвата вздохнул и пошел к своим бойцам, стоящим неподалеку.
        Кабинет гендиректора корпорации «Город» заполняли тишина и запах хорошо сваренного кофе. Анастасия Сергеевна сидела в кресле у чайного столика. Она подперла подбородок тыльной стороной ладони и о чем-то размышляла. А может, просто бездумно наслаждалась краткими минутами покоя, столь редкими в ее постоянном цейтноте.
        В неярком свете туманного утра в кабинет вползал новый весенний день. Он нахально и весело просачивался сквозь вертикальные планки жалюзи.
        — Что день грядущий мне готовит?  — тихонько промурчала хозяйка кабинета фразу из арии Ленского.
        Но этот самый день не торопился ее порадовать.
        — Анастасия Сергеевна, к вам начальник службы безопасности.
        — Пусть войдет. И еще чашечку кофе.
        Анатолий Михайлович энергично вошел, слегка склонил голову в приветствии и опустился в кресло, следуя приглашающему жесту хозяйки.
        — Доброе утро, Анастасия Сергеевна.
        — Надеюсь, оно действительно доброе. Какие новости?
        — По двум объектам  — Аристарху и Крабу  — решили полностью. А вот по вашему протеже…
        — Что за мхатовские паузы. Почему такой тон?  — Бровь прекрасной хозяйки «Города» гневливо и вопросительно поползла вверх.
        — Извините. Я только хотел сказать, что если бы вы дали мне приказ на полную ликвидацию Доктора, то этот вопрос был бы уже закрыт.
        — Я так понимаю, что свой промах вы пытаетесь теперь оправдать за счет задачи, якобы некорректно поставленной мной?
        — Да ничего я не пытаюсь,  — пробурчал начальник службы безопасности.
        В дверь постучала секретарша.
        — Кофе, Анастасия Сергеевна.
        — Спасибо. Угостите Анатолия Михайловича, а то он с утра не в духе.
        Секретарша нейтрально улыбнулась, поставила чашечку на стол и вышла.
        — Прошла истерика? Ну а теперь давайте по порядку.
        «Вот же умеют бабы подковырнуть!»  — Шеф службы безопасности тяжело вздохнул, отхлебнул кофе и начал по порядку:
        — Самое главное  — придется нам оставить разработку этого Волкова.
        — Почему?
        — Не одиночка он. За ним какая-то солидная контора. Может, даже и моя бывшая.
        — То есть Доктор  — агент спецслужб?
        — Точной уверенности у меня нет. Но судите сами. У него на квартире находились в засаде трое наших сотрудников. Все они вчера ночью бесследно исчезли. На связь не выходят. Соседи говорят, что слышали слабый шум, а из вентиляции чуток припахивало какой-то химией. Самого хозяина они не видели уже около года. Но одна досужая бабушка заметила у подъезда подозрительных мужчин. По описанию это наши люди, которые пропали. Больше ничего. Квартиру аккуратно осмотрели. Следов борьбы нет. В комнатах слабый запах некоего вещества. Отдали пробы воздуха экспертам. Те определили присутствие следов газа, используемого спецслужбами для усыпления террористов при освобождении заложников. Документы хозяина на месте. То есть в дом он не входил. По всему выходит, что искать Волкова теперь бессмысленно. Вся информация, носителем коей он являлся, при таком раскладе уже давно передана по назначению. Его ликвидация ничего не решит. Самое важное сейчас понять, в какие последствия для нас это выльется, и попытаться минимизировать их.
        Анастасия задумчиво побарабанила пальцами по стеклянной крышке столика, затем встала, подошла к рабочему столу, нажала кнопку селектора и сказала:
        — Мария, закажите мне билет на ближайший рейс до Москвы. Любой. Если бизнес-класса не будет, берите эконом. Обратный пока не надо. Все.
        Есть улицы центральные и все прочие. На тех и других кипит жизнь, но она разная. На окраинных улочках нет стремительного бега автомобилей и деловой суеты клерков многочисленных офисов.
        В рабочих районах жизнь состоит из несуетливых бесед старушек у подъездов, пьяных дебошей и активности местной гопоты, четко различающей каждого пешехода по системе «свой  — чужой». Чужие здесь ходят, но с оглядкой. Иначе легко можно получить по кумполу под аккомпанемент краеугольного вопроса: «Закурить есть? Как это нет? Почему не куришь?»
        После инцидента в гараже Гек возвращался на съемную квартиру. Ситуация была весьма нерадостная и требовала тщательного анализа. Деньги Дурмана заканчивались, а в свою хату теперь путь заказан. Хоть с ключами, хоть без таковых.
        Это весьма печально. Ведь дома, под паркетом, были заныканы сто шестьдесят тысяч долларов  — все, что нажито непосильным бандитским трудом. Одна надежда, что заначку не найдут. Но как ее оттуда вытащить? Вопрос вопросов.
        Это не считая неудобств, естественно возникающих у человека при отсутствии документов. Этак каждый мент может посадить тебя в каталажку до выяснений. Найдут потом бренное тело, оказавшееся в петле под воздействием моральных мук. Если уж у них Колизей получилось спрятать, то повесить никому не известного бродягу  — вообще пара пустяков. Или сокамерники почикают.
        — Эй, мужик, дай закурить!  — донеслось со стороны дворового столика, за которым толпилась местная шпана.
        Гена, погруженный в раздумья, вопрос проигнорировал и продолжил путь. Следующий двор был его.
        Через короткое время за спиной Волкова послышался топот бегущих ног. Он обернулся. Его догонял десяток подростков. Их намерения, несмотря на темень вокруг, были ясны как белый день. Гену даже посетило легкое чувство, похожее на тоску. Когда-то очень давно и он останавливал подобным вопросом поздних прохожих.
        — Ну и чего вам, дети?  — глумливо сказал он.
        Кодла слегка подалась назад перед здоровенным субъектом, но обратного пути без потери репутации у нее уже не было.
        — Бабки есть?  — спросил самый авторитетный член этого нетрудового коллектива, довольно крепкий парень лет двадцати.
        — Ну, если найдете,  — с деланым вздохом предварил Волков следующую реплику, обязательную по такому сценарию.
        Вдруг он быстро нырнул в толпу и выхватил оттуда главаря. Потом Гек легко поставил его буквой зю и дал здоровенного пинка. Парень влетел в стаю единомышленников головой вперед, едва не упал плашмя на асфальт, но был подхвачен руками друзей и возвращен в строй.
        Тут же защелкали кнопки пружинных ножей. Один тщедушный гопник ударил о невысокий заборчик пузырь из-под портвейна и сделал «розочку».
        — Дети, ночью надо спать. А то придет серенький волчок и откусит все, что у вас торчит.
        Дети уже поняли, что этот мужик, встреченный ими ночью, очень опасен. Численное преимущество еще вселяло в них некие надежды на победу, однако ни у кого не хватало духа сделать первый шаг.
        А тут еще на карточном столе судьбы появился джокер.
        Гек достал из кармана экспроприированный ствол и заявил:
        — Ножи, «розочки» и прочее  — на землю. Отвечая на ваш вопрос, скажу откровенно: бабок у меня нет. Поэтому все вывернули карманы, достали денежки и положили их вот сюда, на бордюрчик. Эй, ты, в кепке, а ну вернись на место. Не надо меня окружать. Это вредно для жизни.
        — Ладно, замяли. Мы тебя не трогаем. Иди куда шел,  — с трудом выдавил из пересохшего горла главарь.
        — Хрен вам. Придется оштрафовать вас за беспредел. Все равно на пиво потратите или на клей. Давайте-давайте. Я не шучу. В следующий раз смотрите, с кем связываетесь.
        Главарь вытащил из кармана тщедушного гопника банкноту, сделал шаг к бордюру и вдруг молниеносно кинулся Геку в ноги. Однако его понятия о быстроте движения весьма отставали от тех реалий, к которым привык гладиатор. Шаг чуть назад, удар ногой в лицо, потом добивающий  — по затылку рукоятью пистолета.
        — Духаристый пацан!  — одобрительно прокомментировал Волков и брезгливо вытащил из ладони хулигана, лежащего ничком, тысячу рублей, слегка испачканную кровью.  — Вот это я понимаю. В буквальном смысле свои, кровные. Ну а теперь давайте все ваши деньги сюда, раз по-хорошему не понимаете. Предупреждаю, в следующий раз буду шмалять. В голову не обещаю, но яйца отстрелю. А вы же еще молодые. Вам учиться надо. Вот чтобы с завтрашнего дня начали! Вечером кого тут найду, не обижайтесь. Сидите по домам, читайте книжки.
        Денег у шпаны набралось прилично, тысяч пять.
        «Как приятно сеять разумное, доброе, вечное,  — подумал Гена.  — И мне прибыль, и пацанам польза. Пусть уроки учат».
        Эта приятная расслабуха после удачно отраженной атаки едва не сыграла с ним злую шутку. Он уже зашел в коридорчик своей съемной хаты, как почувствовал, что дома кто-то есть. Минимум двое. Один стоит за поворотом коридора, держа руку на выключателе. Вон его силуэт отражается в зеркале.
        Сейчас надо бы потихоньку выйти, но старая дверь уже клацнула английским замком. Чтобы его отомкнуть, придется повернуться спиной к засаде.
        Насвистывая какой-то мотивчик, Волков нагнулся, якобы для того, чтобы снять ботинок. Он подхватил с пола массивный металлический рожок для обуви, резко прыгнул вперед и рубанул по голени человека, стоящего за углом.
        Тот заорал от боли и резко осел на здоровое колено. В комнате зажегся свет, открывая взору Доктора еще двух крепких мужчин. Их стволы, удлиненные глушителями, были направлены на него.
        — Стоять!  — раздался крик.
        Но Гек уже спрятался за углом коридора и достал пистолет. Неудобная планировка однушки сейчас была очень кстати.
        — Хрена вам! У меня глушака нет, открою стрельбу  — сюда полгорода сбежится. А оно вам надо? Так что я, пожалуй, пойду потихоньку.
        Тут за спиной Волкова щелкнул замок. Дверь открывалась в сторону подъезда, что в данной ситуации мешало Геку. Быстро повернуться в тесноте коридорчика уже не получалось.
        К его затылку кто-то приставил твердый цилиндрический предмет. Судя по контексту событий  — пистолетный ствол, хотя, может, и торец аэрозольного баллончика. Проверять это обстоятельство Гена благоразумно не стал.
        — Спокойно, Геныч. Свои. Положи пушку, пока мы тут глупостей не наделали,  — произнес знакомый баритон.
        Чего делать в такой ситуации? Гена понуро сделал шаг вперед, в квартиру, и положил ствол на пол. Дверь за ним закрылась.
        — Ну, здравствуй, что ли, братуха!  — весело прозвучало у него за спиной.
        — Был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин. Как в песне.
        — Ага.  — Рыжий ухмыльнулся.  — Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек. Да ты расслабься. Хотели бы мы тебя грохнуть  — уже сделали бы. В данной ситуации мы играем на твоей стороне. Более того, ты очень ценный для нас свидетель. Практически единственный, если не считать меня. Да-да. Отвечу на твой немой вопрос. Краба и Аристарха уже нет в живых. Шаман не ошибся.
        Они сидели вдвоем на крохотной кухне и запивали стресс кофе с молоком из выщербленных хозяйских чашек с темным налетом по кромке. Серегины коллеги расположились в комнате. Во-первых, в кухне все равно тесно, а во?вторых, чтобы не мешать разговору.
        — А свистел нам, что капитан из уголовки.
        — Документы капитана угро у меня тоже имеются. Да и свистел самую чуточку. Не говорить же вам про госбезопасность. Все сразу пугаются.
        — Пустое. Нас много чем пугали.
        — Ты прав. Но в целом все, как рассказывал. Внедрили сотрудника к колизейским  — он пропал. Ну и меня следом за то же место взяли.
        — А чего сразу по прибытии не сказал? Глядишь, и Краба с Ариком спасти можно было бы.
        Рыжий замялся, потом сказал:
        — Понимаешь, я ж и сам не уверен был. Ты думаешь, у нас как в кино? Пришел агент с задания, к нему никаких вопросов, только приказ сверлить дырку для ордена и бумага в оружейку с предписанием выдать новый ствол? У нас там конкуренция похлеще, чем у ментов. Опять же внутреннее расследование, чистота рядов и борьба с оборотнями. Помнишь, я тебе про муравьеда с барабаном рассказывал? То же самое примерно. Меня вполне могли определить под следствие, да и вас прицепом. Но тут какой-то новый ветер сверху подул. За «Город» серьезные люди на самом Олимпе взялись.
        — Какой город?  — не понял Гек.
        — Корпорация «Город»  — старые знакомые из Колизея. Наше появление оказалось весьма кстати. Так что охранять тебя будем по программе защиты свидетелей. Увезем в другой город  — не пугайся, с маленькой буквы,  — документы на новое имя, все дела. Пока расследование, то да се, придется тебе годик пожить под нашим присмотром. Не переживай. Оно всяко лучше, чем в могиле лежать.
        — Да уж. А можно мне к матушке заехать и вещи кое-какие из квартиры забрать?
        — Можно, только недолго. Завтра после полудня уже отчаливаем. Ствол, кстати, где взял?
        — Да мне засаду у гаража сделали. Еле ушел. Там и взял в качестве трофея.
        — Отдать надо. Если он официально на сотрудника охраны «Города» зарегистрирован, тоже в дело пойдет. Надеюсь, ты из него никого не вальнул?
        — Не успел. Тут во дворе только одному малому рукоятью череп помассировал.
        — Кстати, о засадах. Одну прямо у тебя на хате взяли. Считай, в рубашке родился. Три человека с оружием. Мы их ликвидировали без шума. Так что можешь прямо сейчас домой ехать.
        — Что-то меня такой отходняк накрыл. Сразу как гора с плеч. Ощущение, что не кофе пьем, а коньяк.
        — Будет тебе и коньяк, и какава с чаем. Выспаться тоже успеешь. Жизнь впереди длинная. Так что собирайся, и поехали.
        — Так автобусы еще не ходят.
        — Очень смешно. Не тупи.
        — Серега, а как вы меня нашли?
        — Это военная тайна.  — Рыжий ухмыльнулся.  — Если честно  — случайно. Раздали твой портрет сотрудникам. Один вспомнил, что видел похожего субъекта с некоей кралей вечером в супермаркете. Даму вычислили. Она там часто бывает. Через нее и отследили. Так что если хочешь с ней попрощаться, есть время до после обеда. А засаду на этой квартирке мы не против тебя ставили, естественно. «Городских» хотели спрофилактировать, ибо прецедент был.
        — Так вы что, Маринку допрашивали?
        — Зачем? Просто ноги за тобой пустили. Вечером, правда, потеряли тебя ребята в районе Качи. Темень там непроглядная. Ты-то отлично видишь, а они нет. Поэтому и решено было ждать здесь, на квартире.
        — Большой брат следит за нами.  — Гек вздохнул.  — Ладно. Поехали.
        «Большое начальство глобально, его грандиозны труды. Оно как бы нематериально, по типу далекой звезды»,  — поется в одной шутливой песне.
        Зерно истины в этом есть. Мало кто видел босса крупнее своего директора. А уж президента страны!..
        Но хозяин этого кабинета общался с ним регулярно и не считал эти встречи чем-то из ряда вон выходящим. Да и его самого живьем видел весьма ограниченный круг лиц, по положению никак не ниже губернаторов и сенаторов. Референты и прочая обслуга не в счет.
        Надо сказать, что в этом кругу практически никогда не встречались прекрасные молодые женщины, похожие на сегодняшнюю визитершу.
        За окном с качественной звукоизоляцией бесшумно кипел самый центр столицы. Но все эти сакральные красоты в виде рубиновых звезд на башнях Кремля давно уже стали для обитателей высоких этажей власти малоприметным атрибутом серой повседневности.
        — Копают, Настенька, под меня,  — проговорил хозяин кабинета, со вздохом отвлекся от пейзажа за окном и повернулся к своей гостье.
        Стоять спиной к даме было, конечно, невежливо, но он мог себе позволить такое. На этом уровне все, что делается начальством по отношению к нижестоящим, априори считается эталоном поведения.
        — Нового начальника ФСБ назначили. Он сразу борьбу за влияние на хозяина начал. Тут эта оплошка с Колизеем ему в самый цвет. Я ничего сделать не смогу. О себе сейчас надо беспокоиться. Придется, Настенька, всех рядовых исполнителей, кого конторские взять успели, сдать, а остальные нехай бегут, пока фора во времени есть.
        Хозяин был родом с юга России, весьма этим гордился и периодически вставлял в речь словечки из тамошнего диалекта.
        — «Город» придется полностью переформатировать. Персонал, который хоть немного в курсе даже мелких деталей, пусть забьется по щелям. Ключевые звенья, увы, надо зачистить. Слава богу, их немного. Остальные будут работать по-прежнему.
        — У нас там помимо Колизея еще ряд не вполне легитимных проектов был,  — заметила Анастасия Сергеевна.  — Если раскопают, проблем не избежать.
        — Ох, Настюша!.. Ничего, что я к тебе так по-отечески? Все эти офшоры и не вполне легальные операции с бюджетными деньгами  — ерунда. Это уже у всех на зубах навязло и в целом малоинтересно плебсу. Сейчас общественный резонанс нужен. Чтобы меня свалить, требуется нечто неординарное. Колизей в этом смысле бомба. Хотя, конечно, не будут они это никуда выносить, власть дискредитировать. Соберут материал да хозяину потихоньку представят.
        — Я как раз ключевое звено.  — Анастасия нервно улыбнулась.
        — Ну, тебе-то беспокоиться нечего. Ты же моя любимица. Думаю, с годик поживешь где-нибудь на Лазурном Берегу, пока здесь не уляжется. А потом, когда все утихнет, вернешься. К слову, у меня небольшая вилла есть под Сан-Тропе  — пользуйся.
        — Спасибо.  — Анастасия опять улыбнулась.  — Я лучше в свой коттеджик на Майорке.
        — Ну, как знаешь.  — Хозяин кабинета подошел к столу, нажал кнопку селектора и заявил:  — Меня не будет двадцать минут ни для кого.
        После этого он подошел к дивану и грузно опустился на мягкое кожаное сиденье.
        — Иди ко мне, девочка моя, уважь старика.
        «Козел ты вонючий!»  — злобно подумала Настя, натянув на лицо загадочную похотливую улыбку. Она продефилировала к дивану, встала на колени и вжикнула молнией брюк человека, очень близкого к президенту страны.
        За стеклянной стеной аэровокзального кафе неторопливо разворачивался грузный «Боинг» с изображением журавля в солнечном круге на синем хвосте. Прибыл рейс «Люфтганзы» из Берлина. Чуть поодаль от этого тяжеловеса шустро пробежал по рулежной дорожке юркий «Як-40» с норильскими вахтовиками на борту.
        — Всегда любила смотреть на самолеты,  — невесело сказала Марина.  — В юности специально приезжали с девчонками сюда  — пошататься, поглазеть, в кафешке посидеть. Вроде как и твоя жизнь в этой суете приобретает какое-то движение. Появляется надежда на перемены.
        — Не грусти. Еще слетаем с тобой в теплые края,  — подбодрил женщину Гек.  — Вот вернусь, и отправимся.
        — Ага. Жаль, не скоро это будет.
        — Ну, через год-полтора. Вот возьми.  — Волков протянул девушке барсетку из черной кожи.
        — Что здесь?
        — Ключи от квартиры и гаража, доверенность на машину. С матерью я поговорил, она не против. Живи пока у меня. Все-таки две комнаты больше вашей малосемейки. Дашка твоя скоро в школу пойдет, а у вас там и уроки делать негде. А свою сдавать будешь. Все какие-то деньги.
        — А машина зачем? Я ж водить не умею.  — Марина улыбнулась.
        — Да чего она в гараже пылится? Иди учись, сдавай на права и езди. Аренда гаража оплачена на год вперед. Ну и тридцать тысяч баксов тебе на мелкие расходы.
        Чуть раскосые азиатские глаза спутницы Гены округлились от удивления.
        — Шутишь?
        — Ничуть,  — серьезно ответил Гек.  — Тут ведь как в сказке. Кто главному герою вовремя помог, тот и все бонусы от этого в конце получает. Бросай ты свои шабашки по пациентам и иди получай какое-нибудь высшее образование. Пригодится в будущем.
        — Ты прямо как мой папа. Он мне тоже постоянно на мозги этим капал.
        — Папу надо слушать.  — Гена поднялся.  — Ладно, пора мне. Не провожай, не надо.
        Вслед за ним поднялись из-за дальнего столика двое крепких мужчин. Марина долго смотрела им вслед, пока все трое окончательно не затерялись в людской толпе по ту сторону стеклянной двери кафе. По громкоговорителю была объявлена регистрация сразу на три рейса: Казань, Новосибирск и Волгоград.
        «Куда он, интересно, полетел?»  — подумала она, допила кофе и поднялась из-за столика.
        Вместо эпилога
        В региональном издании газеты «Эль Мундо», выходящем на Балеарских островах, появилась заметка под названием «Смерть в лепестках розы».
        «Вчера в пригороде Пальма-де-Майорка в частном домовладении имело место трагическое происшествие. Хозяйка усадьбы, некая Анастасия П., была найдена мертвой в собственной ванной. По заключению полицейских, несчастная женщина утонула после передозировки алкоголя. Вода в ванной была усыпана лепестками роз. Следов посторонних лиц ни в доме, ни возле трупа не найдено, из чего можно сделать вывод, что речь идет лишь о несчастном случае.
        Соседи рассказали, что молодая дама владела этим домом уже около двух лет, но ранее бывала там лишь изредка, наездами. Женщина  — подданная Российской Федерации. Полиция направила извещение в консульство РФ в Барселоне».