Созвездие Весов, или Рыцарь падшей королевы Диана Кирсанова
        Детектив под знаком Зодиака # Максим Бардин, как и многие мужчины, рожденные под знаком Весов, чертовски обаятелен и, словно магнит, притягивает к себе женщин. В свое время его бросила с маленькой дочкой на руках красавица жена, и уже много лет он - вольная птица. Поэтому-то его дочь Ариадна, обладающая большим здравым смыслом, принимает решение женить отца. В мачехи девушка прочит себе преподавательницу из собственного вуза - Анну Березневу. Однако в планы Ариадны вмешиваются серьезные обстоятельства. Березневу обвиняют в нескольких убийствах. Хорошо, что волею судьбы в расследование вмешивается Леди Зодиак - астролог-аналитик и, между прочим, очень эффектная женщина…
        Диана Кирсанова
        Созвездие Весов, или Рыцарь падшей королевы
        Сергею Бондаренко, хорошему человеку
        Не человек ли властен над судьбой?
        Не в звездах дело, мой дражайший Брут,
        А в нас самих…

    Шекспир
        Убийца

«…Я пытаюсь. Я честно пытаюсь забыть.
        Полгода я живу в этой тупой, гулкой пустоте. Полгода.
        С тех пор, как она бросила меня.
        - Нет милый, нет. Это решено. Нам надо наконец расстаться, - сказала она тогда. И это был приговор.
        До сих пор помню этот вечер до мельчайших подробностей. Она сидела на моем диване, бледная, очень уставшая, с опущенными плечами. Под тонкой кожей виска билась голубая жилка. Такая знакомая. Я мог смотреть на эту пульсирующую жилку часами и в те редкие минуты, когда она мне это позволяла, ласково касаться губами ее виска.
        - Нам надо расстаться, милый мой! Мы только мучаем друг друга. Пойми меня, пожалуйста. Постарайся понять.
        Я опустился на пол возле нее и положил голову ей на колени. Родная рука неспешно ерошила мне волосы. Это была прощальная ласка. Она говорила еще что-то, негромко, почти неслышно, как будто баюкала. А я вздыхал ее запах, прижимался лицом к коленям, вжимался в них, словно пытался отпечатать, оттиснуть себя на ее теле.
        И плакал. Я рыдал так, как в последний раз рыдал очень давно. В детстве.
        Потом она ушла.

…Полгода вокруг меня ничего не происходит. Совсем ничего. Иногда только мне кажется, что я снова оживаю - в те редкие ночные часы, когда она снова приходит ко мне, стоит на пороге спальни.
        Я вижу ее так ясно.
        Я приподнимаюсь на кровати. На этой кровати рядом со мной лежит другое тело - ненужное, отталкивающее, чужое тело моей жены. Оно храпит, высвистывает носом рулады, тяжело стонет во сне. Я с гадливостью смотрю на это влажное от пота лицо с налипшими на него волосами, этот рот, который бормочет что-то, донося до меня несвежее со сна дыхание женщины, давно и глубоко мне отвратительной.
        Я приподнимаюсь на кровати. И смотрю не на жену, а на Нее.
        Теперь мы одни, потому что я знаю, что жена не увидит Ее, даже если проснется, - и мы можем поговорить.
        - Почему ты бросила меня? - спрашиваю я. - Разве тебе было плохо со мной?
        Она молчит. Смотрит на меня. В любимых глазах - грусть.
        - Неужели тебе было так плохо со мной?
        - Я не хотела, чтобы ты был одинок.
        - Мне плохо без тебя.
        - Нет-нет… Все пройдет. Все будет хорошо.
        - Не уходи…
        Но она уходит. Уходит легко, так же легко, как ее дыхание, - даже штора, перекрывающая вход в супружескую спальню, не шелохнется.
        И возвращается темнота. Тоска. Духота и шепот ночи. И невнятное бормотание женщины, которая ворочается рядом…»
        Макс

«…Предчувствовал ли я что-нибудь, когда проснулся в тот день в смурном настроении, или просто не выспался - сейчас уже не скажешь. Ясно, что последующие события накладывают на воспоминания свой отпечаток, вот и начинаешь придумывать: «В то утро я сразу понял, что что-то не так», «первая же увиденная женщина посмотрела на меня как-то странно», и так далее. А на самом деле все это ерунда.
        Я уже давно каждое утро понимаю, что что-то не так - и с миром вообще, и со мной в частности. А в том, что женщины смотрят на меня странно, - и вовсе ничего удивительного. Удивительно то, что они еще не крестятся при этом и не тычут в меня пальцем с загнутым багровым маникюром:
        - Вот он! Вот источник наших бед!
        Я всем что-то должен. Не оправдал надежд. И стало быть, во всем виноват.
        Раньше я только смутно об этом догадывался, а сейчас уверен на двести пятьдесят шесть процентов, а потому и не расстраиваюсь особо.
        Словом, то, что тогда я проснулся в смурном настроении и женщина посмотрела на меня как-то странно, никак не натолкнуло меня на мысль о будущих неприятностях. Смурное настроение объяснялось обычной алкогольной абстиненцией, а то, что женщина смотрела на меня привычно осуждающе - так просто она умела это делать лучше, чем я.
        Я рывком поставил свой корпус вертикально. Ну, просто сел.
        Тамара стояла прямо надо мной - полностью одетая, элегантная, свежая - и смотрела презрительно-сочувствующе: явно желала закрепить уже одержанную моральную победу какой-нибудь своей очередной красивой фразой - или моей нелепой. Я тут же ринулся ей на помощь и предложил такой вариант:
        - Ты уже проснулась?
        Она торжествующе покачала тщательно уложенной головой:
        - Господи, тебя даже нельзя нормально бросить! Ты же опустишься окончательно! Ну что мне - няньку для тебя специальную нанимать?
        - Ага, филиппинку. Или тайку. Хотя по правилам их должно быть хотя бы две. Тайки, я имею в виду. 90-60 - 90…
        Теперь она покачала головой. Безнадежно.
        - Некогда мне с тобой нянчиться, - наконец-то искренне сказала она. - Устала. Да и не хочется уже.
        - Что-то мне подсказывает, что теперь ты позвонишь уже не скоро, - усмехнулся я.
        - Между прочим, ты сам мне всегда звонил первым, вспомни. И вчера тоже.
        - Да, разумеется, - сказал я. - Прости. И прощай.
        В таких случаях трудно не воспользоваться наработанным опытом - банальностью и штампами.
        Она вздохнула и вышла.
        В общем, расстались мы вполне цивилизованно. Примерно раз в четвертый, но, по-моему, уже серьезно.
        Ссора началась из-за пустяка - собственно, они только так и начинаются, потому что по принципиальным моментам нормальный человек всегда готов к диалогу, а вот по мелочам - ни за что. Просто вчера мы договорились встретиться, а я, пока ждал ее, успел выпить. Причем по уважительной причине.
        Я вообще в этот день каждый год основательно напиваюсь. А тут всего полторы бутылки бурбона - а столько разговоров…
        Вчера, 13 октября, была годовщина моего Освобождения. Ровно семнадцать лет назад меня бросила жена.
        Впрочем, тогда ни она, ни я даже не догадывались, что она меня бросила. Просто Мария удачно уехала за границу. Настолько удачно, что возвращаться было уже просто глупо, особенно когда у нее там родились близнецы от очень достойного и уважаемого человека. Можно было бы сказать - шишки и богача, но это как-то снизило бы ее образ, придало бы ему несправедливый оттенок меркантильности. А этого, конечно, не было. Нельзя же считать меркантильностью то, что человек устал жить от своей получки до моей халтурки и стоять в очередях за детским питанием и дегтярным мылом.
        Нет, проблема была не в этом. Проблема была в том, что жена моя была Красавицей - в истинном, русском понимании этого слова. Не холеной, не породистой, а именно русской Красавицей - спокойной, нездешней и с отчетливым отблеском трагичности на фантастически красивом лице.
        Настоящим красавицам живется непросто: у них преувеличенное представление о некоем своем Предназначении - не зря же на этом несовершенном свете они появились ВОТ ТАКИЕ. Жизнь со мной, а потом с маленькой Арькой в тесной квартирке и без особых перспектив на исполнение Предназначения походила мало. Поэтому она и уехала - а точнее, осталась, когда представилась возможность не возвращаться из турпоездки. Не последнюю роль тут сыграл порабощенный ее красотой француз.
        - Максим… - сказала она, позвонив из-за бугра по телефону.
        И замолчала. И я тоже молчал.
        Конечно, было тяжело и противно, зато сейчас я вспоминаю то время с благодарностью. Теперь мне уже ничего не страшно. Я понял, что человек способен выдержать многое, что всякий труд почетен, что с голоду я уже никогда не умру и что друзья действительно познаются в беде.
        Не знаю, какой из меня был отец, но, по-моему, дочь выросла вполне здоровой и толковой.
        Главное, она не переняла худших черт своих родителей. Не стала красавицей в маму (по той линии Ариадне, как ни странно, передалась разве что склонность к вольнолюбию и даже некоторому диссидентству) и не превратилась - того хуже - в витающую в облаках «творческую натуру», как я.
        В общем, она не похожа ни на Марию, ни на меня, и с точки зрения психоанализа (или как там еще называются эти всезнающие науки) такая «непохожесть» выглядит, наверное, несколько странной.
        Свои дни рождения мы с Ариадной празднуем вместе - она родилась, как и я, 23 октября. Кажется, это должно подразумевать, что и характеры наши похожи?
        Ничуть, ничуть. Веселая, нагловатая девица с четкими ориентирами и планами на жизнь - современная до мозга костей. Иногда я чувствую, что она старше меня или, по крайней мере, мудрее…
        В эту минуту этот мудрый человек как раз и вышел из своей комнаты - спасибо, что не раньше! Не в разгар разборок с Тамарой. И боже меня упаси объяснить это деликатностью! Просто Арька не слишком жаловала моих женщин (да и меня, как я подозреваю, в последнее время тоже). Нахмурив гладкие, как усики бабочки, бровки, встала у двери в мою студию - маленькая, она едва доставала головой до середины дверного косяка - и надулась, заложив руки за спину. Сейчас скажет какую-нибудь колкость.
        А мне, как взрослому и умному отцу, надо не подать вида, как я робею перед собственной дочерью…»
        Арина

«- …И никогда, никогда не суй свой нос во взрослые дела! - вслед за этим он дернул меня за косицу, сцепил указательный и большой пальцы и щелкнул меня по лбу. Было не то чтобы очень больно, но жутко обидно.
        Я развернулась, сдернула с вешалки кепку и перчатки и так хлопнула дверью, что она прижала конец шарфа - пришлось, закусив губу, снова дергать дверь, высвобождать шарф, снова разворачиваться, снова хлопать дверью - и все это под его насмешливым взглядом, потому что он и не думал уходить, а стоял тут же, у вешалки, скрестив руки на груди и прищурив один глаз. Вся эта суматоха лишала мой поступок печати гордого презрения и выглядела, как всегда, жалко и несолидно.
        Красная от обиды и унижения, я кубарем скатилась с лестницы и потрусила к метро.
        Да. Тянуть больше нельзя. Пора его женить. Женить, или он совсем от рук отобьется!
        Может быть, в устах семнадцатилетней девушки заявление о том, что она хочет женить собственного отца, звучит до странности непривычно, но я просто высказала мысль, которая преследовала меня уже лет пять. С тех самых пор, как лица его любовниц начали меняться так часто, что перестали различаться мною и слились в одну
«собирательную» физиономию - непременно выхоленную, отреставрированную дорогой косметикой и обязательно с выражением легкой надменности (это когда она смотрит на отца) и жалостливого сочувствия (когда оборачивается ко мне). Сколько их перебывало в нашем доме, мне никогда уже не подсчитать даже на калькуляторе!
        Только не надо думать, будто мой отец настолько циничен, что позволяет своим пассиям проходить в его спальню через мою «детскую». Поскольку наша жилплощадь состоит из двух отдельных, соединенных «карманом», квартир, то формальности всегда соблюдаются. Профессия фотохудожника дает отцу возможность именовать одну квартиру, ту, где царит наибольший бардак, - «студией», а вторая считается моей территорией. Или - «Арькиной половиной», потому что ко всем своим недостаткам отец имел остроумие назвать меня Ариадной!
        Куда при том смотрела мама, я до сих пор не знаю. Она бросила нас с папой, когда мне было немногим более года. С тех пор мы живем с ним вдвоем. Если «жизнью вдвоем» можно назвать жизнь, когда каждая из его моделей (Ха-ха, «модели»! Да на них одних драгоценностей понавешано на миллион!) норовит поближе познакомиться с
«бедной девочкой», то есть со мной.
        Вообще-то, как женщина, я могу понять этих дур. Отец мой - мужчина хоть куда. Как мама могла его бросить, пусть даже ради жизни в Париже, о котором, если верить папкиным рассказам, она всегда мечтала? Эта мысль не дает мне покоя все последнее время.
        К слову сказать, до пятнадцати лет я вообще верила, что моя мама была летчиком-испытателем и погибла при выполнении боевого задания. Когда вскрылась правда (спасибо внезапному откровению вечно пьяного соседа), я стала немножко меньше жалеть о том, что так не похожа на маму, чья фотография стоит у отца в студии на видном месте.
        Мама - потрясающая красавица. На нее можно смотреть и смотреть. И я подозреваю, что отец мой, в те редкие минуты, когда остается в мастерской один, так и делает. Я даже догадываюсь, что в это время его лицо непроизвольно становится таким, каким я его больше всего люблю, - добрым, нежным и по-детски беззащитным.
        В остальное время мой отец предпочитает казаться циничным и насмешливым.
        Итак, я понимаю, конечно, что привлекает к нему всех этих надушенных дам в манто. Мало того что Максим Викторович Бардин очень привлекателен внешне - высокий, стройный длинноногий блондин с пышными всегда взъерошенными волосами, - так еще и профессия! Наверняка каждая из них считает, что спит не с фотохудожником, а со всей богемой сразу.
        Много раз давала я себе обещание познакомить отца с какой-нибудь приятной во всех отношениях женщиной, достаточно разумной и милой, чтобы он захотел видеть ее возле себя каждый день. Считается, что взрослые дочери ревнуют отцов - я не такая! Я хочу женить его, пока чей-нибудь обманутый муж не подорвал нас в собственных постелях! Или пока он сам не влюбился в кого попало. Пока ничего не говорит о том, что такое может случиться, но…
        Лучше, если я сама буду контролировать ситуацию…»

* * *
        Теперь, когда решение принято, Арина почувствовала некоторое удовлетворение. И уже в нормальном, деловом настрое выныривала из метро «Китай-город» и вскоре подбегала к причудливому, увитому колоннами и мавританской лепниной зданию на Никольской - ее институту.
        О готических окнах, словно в глазах, читался упрек: до первой пары оставалось не больше трех минут.
        У гардероба толкалась очередь. Девушка в отчаянье остановилась. Не успеть!
        - Арина! Бардина! - позвали почти от самой стойки. - Арька, давай сюда! Быстро!
        Ф-фу, повезло!
        Куртка с наспех засунутыми в рукав кепкой и шарфом поплыла по рукам и была подхвачена стоящим в начале очереди Валькой Сапруновым, одногруппником, ровесником и лучшим другом - именно так сказала бы Арина, если бы их знакомство имело чуть более продолжительную историю. Пока же оно насчитывало всего полтора месяца. Ровно столько прошло с первого сентября, когда их, первокурсников истфака, поздравлял низенький пузатый ректор. Валька оказался Арькиным соседом по парте, и они вместе с остальными от души потешались над ректорской манерой выражаться:
        - Ну во-от, дорогие мои ребятушки, вот. Вы и студее-енты. Поздравляя-яю вас, гаврики мои. И надее-ееюсь, что эти стены будут. Гордиться ва-ами.
        - Непреме-енно. Сте-ены будут. Просто ло-опаться от гордости, - в тон ему проблеял Валька - конечно, тихо-тихо проблеял, почти не раскрывая рта, но весь их ряд повалился на парту в приступе неудержимого веселья, а ректор долго оглядывал новичков поверх очков с выражением человека, оскорбленного в лучших чувствах.
        Сейчас Валька, всучив свою и Арькину куртки флегматичному гардеробщику, пробирался к подруге. Арина кинула взгляд на часы - до звонка полторы минуты! Ровно столько, сколько нужно, чтобы добежать до аудитории!
        - Понеслись, - схватил ее за руку Валька.
        Вид у парня был помятый, волосы лохматились, но глаза блестели неким подобием азарта. Он был горд собой и, возможно, рассчитывал, что и Арина сумеет оценить выдержанную им Трафальгарскую битву.
        И они понеслись.
        - Слыхала новость? - спрашивал он на бегу. - Кубышкин заболел, что-то серьезное, в больницу слег, надолго. Вместо него бабец какой-то.
        - А кто? - спросила Арина, притормаживая.
        - Ну так щас и узнаем!
        Первой парой у них с Валькой как раз история Древнего мира. До сих пор эту дисциплину, насквозь пропахшую ароматом античности, вел Петр Петрович Кубышкин - малюсенький сморщенный старичок, почти такой же древний, как и сама история. У всех первокурсников создавалось впечатление, что, кроме Урарту, киммерийцев и скифов, этого человека ничего не интересовало. Даже перхоть на его костюме казалась пылью египетских пирамид.
        Заболел. Ну надо же! Арина нарастила скорость, подстегиваемая теперь еще и любопытством; новый бабец среди преподавателей - это интересно! Воображение сразу же подсунуло ей тетку с химической завивкой, поджатыми губами и плоской грудью. Да… Такая одними семинарами замордует.
        Валька первым встал на пуанты и прокрался в аудиторию. Аринка шмыгнула за ним, скромно опустив глазки, одной половиной лица выражая извинения, а другой - намек на то, что опоздание вызвано трагическими причинами. Да. Переводили бабушку через дорогу. Как минимум.
        - …В этот период на престол Ассирии вступил Ашшурнасирапал II, который подчинил себе всю Месопотамию вплоть до финикийского побережья. - Недовольство их вторжением стоящая у кафедры молодая женщина выразила лишь легким напряжением очень, надо признаться, мелодичного голоса. - Преемники этого царя Тикультиапалэшарр III и Шульманашаред IV двинулись в большой поход на Сирию и Палестину, где встретились с организованным сопротивлением противника…
        Девушка села на место и с удивлением уставилась на «бабца». В первую очередь ее поразило, как легко, на одном дыхании и нисколечко не запинаясь, она произносит все эти совершенно невозможные имена ассирийских царей - Ашшурнасирапал… Тикультиапалэшарр… Шульманашаред… Арина бы захлебнулась уже на втором слоге. А во вторую… Во вторую очередь ее изумило, до чего интересные девушки ходят теперь в институтских преподавателях.
        Хорошо, ну допустим, не девушка - тридцать-то ей наверняка есть. Или даже чуть больше. Вот такие еле заметные складочки у рта и голубые тени под глазами не появляются в двадцать пять лет… особенно если у тебя все хорошо в личной жизни. Она перевела взгляд на тонкую руку, рисующую на доске схему сражений. Длинные пальцы выпачканы мелом, маникюр безукоризненен, но - так и есть! - обручальное кольцо отсутствует.
        Ага!!!

«Как зовут?» - нацарапала она на парте. И указала глазами на преподшу сидевшей рядом Светке Матюшиной, старосте группы.

«Анна Витальевна, - ответила Светка. И добавила: - Березнева, к.и.н.».
        И кандидат исторических наук к тому же! Значит, красивая и не дура. Мысль, которая совсем скоро послужит причиной больших несчастий, еще не оформилась у Арины в голове. Но к визуальному изучению Анны Витальевны Березневой она приступила еще более заинтересованно.

* * *
        - Дальнейшие годы, в общем, были свидетелями временного ослабления Ассирии, - говорила женщина, она перенесла указку на карту, где стала очерчивать промежуток между Черным и Средиземным морями. - Страна оказалась полностью отрезана от месторождений железа в Малой Азии…

«А у нее очень плавная, я бы даже сказала изящная, жестикуляция, - подумала Арина, все больше разжигая в себе интерес. - Вот только почему Анна (про себя она уже звала ее именно так) носит такие простые коричневые туфли на низкой платформе? Эти стройные ноги следовало бы подчеркнуть, и не только «шпилькой»! Юбкой, например, и не такой, как сейчас, - чуть ниже колена. Наоборот, коленки ей хорошо бы обнажить… Хотя плиссированные складки - это неплохо, можно оставить…
        Дальше. За свободной трикотажной кофточкой не видно, какая у нее грудь, но шея длинная и плечи ровные, не широкие и не узкие - нормально, подойдут…»
        Она вдруг поймала себя на мысли, что начинает рассматривать Анну, словно племенную кобылу, тряхнула головой и перестроилась.
        Начнем с начала, то есть с лица.
        Лицо - правильный нежный овал, «обрамленный», как пишут в романах, гладкими каштановыми волосами, разделенными на правильный прямой пробор. Тонкие брови, кажется, совсем не подправленные пинцетом. Большие строгие глаза - то ли серые, то ли зеленые, отсюда не видно… Идеально прямой нос. Губы… губы самые обыкновенные. Чуть тронуты неброской помадой. Вообще косметики на лице минимум. Ну, это можно исправить…
        Явный недостаток один - за все время она ни разу не улыбнулась, даже вскользь. Но в целом подойдет.

«Для отца моего подойдет, - уточнила она про себя. - В качестве жены.
        Да, именно так. А чего тянуть-то?»
        Нет, ну конечно, предстоит еще выяснить про все ее душевные качества, нравственный облик, хозяйственную жилку, коммуникабельность и незлобивость - но уже сейчас ясно, что она не станет колотить мужа зонтиком, изменять ему с соседом или, допустим, подсыпать в суп сушеных пауков. Анна понравилась Арине с первого взгляда. «Пару разведывательных вылазок, чтобы узнать подробности, - и можно будет их сводить!»
        Фу, как мерзко звучит. Не сводить, а знакомить.

* * *
        Остальное время, благополучно пропуская мимо ушей дальнейшие злодеяния ассирийских правителей, Арина всесторонне обдумывала эту мысль и в конце концов окончательно ее одобрила. И решила разузнать про Анну все дополнительные подробности. Начиная с того, где она живет, и заканчивая тем, как ей там живется. И сделать это нужно именно сегодня.
        Расчет простой. Чтобы выяснить все эти подробности, нужно за ней проследить, а чтобы проследить качественно, надо остаться неузнанной. Сегодняшний день подходит для слежки идеально! За неполных полтора часа, которые Арина просидела перед Анной в аудитории в числе еще ста пятидесяти человек, Анна ее наверняка не запомнила. А через день-два она уже начнет различать своих студентов по лицам.
        После лекции Бардина понеслась в деканат, и завертелась юлой возле рослой тетки в полупрозрачном блузоне и с высокой прической. На эту прическу был вылито столько лака для волос, что она казалась сделанной из картона.
        - Татьяна Васильевна, - лебезила Аринка, - вы уж простите, отвлекаю вас расспросами, знаю, заняты, знаю, нас много, а вы одна… Но как бы мне узнать? Вот Березнева, Анна Витальевна, которая у нас на первом курсе вместо заболевшего Кубышкина историю Древнего мира читает, - она сегодня во сколько освободится?
        Не прерывая артиллерийской канонады на компьютерной клавиатуре, секретарша декана скосила на Арьку равнодушные, густо подведенные зеленым глаза.
        - А тебе зачем это знать, Бардина?
        - Понимаете… Мне ее манера преподавания страшно понравилась. Хочу тему для курсовой попросить.
        Татьяна Васильевна еще разок выбила на клавишах стремительную дробь, поставила жирную точку и, не вставая с места, потянулась к набитому папками шкафу напротив. В разрезе ее блузона прямо перед Арининым лицом мелькнули шарообразные груди, под тяжестью которых едва не лопался кружевной бюстгальтер.
        - Березнева, Березнева… Вопрос еще, будет ли эта Березнева тобой заниматься. Она первый день к нам на работу вышла.
        - Я знаю.
        Секретарша вздохнула во всю мощную грудь, отчего по кабинету пронесся ветер, и, раскрыв нужную папку на нужной странице, отчеркнула ядовито-зеленым ногтем нужную графу:
        - Вот. Три пары у нее сегодня. Лекция - она уже прошла, семинар на третьем курсе и коллоквиум на втором.
        Папка захлопнулась со звуком, похожим на короткий выстрел.
        - Спасибо! - Арина постаралась перекричать вновь начавшийся треск (удивительно, как от ее напора клавиши не разлетаются во все стороны!) и понеслась обратно.
        Пока все получалось очень удачно. У Анны три пары, у Аринкиной группы тоже три. Остается только не потеряться по дороге!
        В два часа дня она затаилась в институтском холле. Там был очень удобный наблюдательный пункт: под большими электронными часами, рядом с нанизанными на металлический стержень пластмассовыми стульями, у зеркала, в котором отражаются все, кто спускается по лестнице к выходу. Здесь она и дислоцировалась.
        Вертелась у зеркала минут сорок, с нарочитой медлительностью распустив косу и взбивая волосы - кстати, очень неумело, потому что понятия не имела, как их взбивают. И вообще волосы жалко было портить, но ради дела…

«Может быть, я и не похожа на Элину Быстрицкую или там Софи Лорен, однако волосы у меня и вправду классные…» - промелькнула посторонняя мысль. Тяжелая и длинная светло-русая шевелюра - если судить по фотографии в отцовской мастерской, - единственное, что досталось Арине по наследству от матери. «Ну и пусть, и вообще сегодня мне не до этого!»
        Упорно работая расческой, Арина видела, как злобно косились на нее вертлявые студентки со старших курсов. Их бесило, что она перекрыла подход к единственному зеркалу в полный рост - ничего, потерпят!
        Девушка упрямо продолжала превращать волосы в мочалку, пока не заметила наконец Анну - она совсем по-девичьи сбегала по ступенькам, застегивая на груди зелененькое пальтецо в талию. Через плечо у нее была перекинута лакированная сумочка на тонком ремешке.
        Не останавливаясь, она на ходу надела берет, достала из карманов перчатки, пересекла холл и толкнула дверь на улицу.
        Арина еле успела натянуть на всклокоченную голову кепку. Надвинув ее до самых бровей и подхватив рюкзачок, кинулась следом. Ну понятно, не сломя голову кинулась - она же читает детективы! Глянула на часы и, скорчив испуганную мину, поспешила к выходу. Старшекурсницы зашипели вслед, и Арька нарочно пару раз дерзко вильнула задом.
        - Арька! - крикнули сзади. - Подожди! Я с тобой!

«Валька! Тьфу, черт! Тебя только не хватало», - ругнулась она про себя. Не оборачиваясь, махнула рукой - спешу, мол! - но Валька, прижав подбородком пакет с конспектами, уже торопился навстречу, на бегу всовывая руки в рукава куртки.
        - Куда ты? Арька!
        - Ну, чего тебе?
        - Я хотел… Да подожди ты! У тебя что, пожар - так несешься?
        - Что хотел - говори быстро! - сказала она с досадой. Тонкая спина Анны Березневой пока маячила впереди, но из-за этого приставалы Арька вот-вот может ее упустить! Свернет в переулок или того хуже - нырнет в метро, остановит такси, и жди потом второго такого случая!
        - Ты спешишь, да?
        - Валька! Или скажи, что тебе надо, или давай отложим до завтра, а?
        - Да я… Я, собственно, так, без всякого дела. Хотел просто предложить…
        - Что?
        - Ну, прогуляться.
        - А!.. - судя по всему, Анна действительно направлялась к дымной пасти метро, и Арька начала нервничать. - Ну так сегодня мне некогда, извини. Я занята.
        - Занята? А что ты делаешь?
        - Прогуливаюсь!
        Ответ прозвучал не очень логично, более того - грубо, и, честное слово, ей совсем не хотелось обижать Вальку. Арина брякнула первое, что пришло в голову. Но он обиделся. Отвернулся, засовывая в карман сложенный вчетверо пакет с конспектами. Несильный ветерок высыпал на Вальку пару горстей сухих листьев с ближайшего деревца, листвяная труха осела на непокрытой голове и плечах. Он остановился и встряхнулся, став похожим на потерявшуюся собаку.
        Моментально почувствовав раскаянье, Арина взяла его за рукав дутой куртки.
        - Валька! Честно-честно, я прогуливаюсь и одновременно занята. Ну если хочешь, ну давай прогуляемся вместе, только ты не спрашивай меня ни о чем, ладно?
        - Ладно. - Он заметно повеселел. А она, оглянувшись и поймав глазами зеленое пальто, обладательница которого уже спускалось по ступенькам подземки вниз, включила третью скорость.

* * *
        Добрых полчаса, прилепившись к стеклам последнего вагона, Арина стерегла Анну, как львица добычу. Впрочем, это не составляло особого труда - «жертва» спокойно читала то ли книгу, то ли журнал и едва ли замечала, что происходит вокруг. Так они доехали до самой конечной. На «Планерной» Анна вышла - Арина за ней, а Валька следом - и быстрой, летящей походкой стала пересекать площадь, направляясь к автобусной остановке.
        Они еле успели - до автобуса оставалось еще добрых метров тридцать, когда Арина увидела Анну, легко заскакивающую на подножку.
        Всю дорогу «моя будущая мачеха», как уже стала звать Анну Арина, спокойно читала журнал, сидя у окошка слева. Было совершенно ясно, что место ей уступил тип ловеласного вида, который теперь нависал над нею, вцепившись в поручень, и, судя по шевелящимся губам, всячески старался завязать знакомство. Пару раз Анна подняла на него глаза, вежливо улыбнулась, поправила съехавшую полу пальто, оголившую ее ноги в обтягивающих сапогах, и снова уткнулась в журнальчик.
        Слава богу! Она не кокетка.
        - На какой остановке нам выходить? - спросил Валька прямо в ухо. - Парочку остановок проедем или до конца?
        - Не знаю я пока ничего, Валька! Ты же обещал не спрашивать!
        - Ладно, молчу. Дурацкая ситуация…
        С этим нельзя было не согласиться, но ничего не поделаешь. Ради счастья родного отца Арина готова кататься в этом автобусе хоть вечность. Даже целую неделю! Безвылазно.

…Надо признать, что ехали они действительно долго. Уже и пассажиры сменились раза по три-четыре, и ехавшая с ними армия теток с баулами вышла где-то в районе Сходни, и дышать стало посвободнее. Скоро в салоне появились свободные места, на одно из которых, как раз позади Анны, молодые люди и опустились. А автобус все катил и катил себе, поселяя тоскливую мысль, что, ввиду шарообразной формы Земли, он может никогда не упереться в действительно нужную остановку.
        За окном городской пейзаж давно сменили холмы, перелески и кажущиеся бесконечными заброшенные пустыри. Потом вновь показались признаки цивилизации - замелькали столбы, провода… И вдруг снова косяком поплыли городские дома. Но какие! Необжитые, безликие, похожие на огромные спичечные коробки. Дворов и детских площадок не было и в помине. Вместо них там и сям громоздились кучи строительного мусора и тянули свои жирафоподобные шеи подъемные краны.
        - Никогда здесь не была… - прошептала Арина скорее для самой себя.
        - Да? - удивился Валька. - Это ж Куркино.
        А-а. Ну надо же! Новостройки, а как неуютно… Одинокая женщина никогда не почувствует себя счастливой в таком доме. Арина открыла рот, чтобы шепнуть Вальке эту мысль, но глянула на Анну и напряглась: молодая женщина стала проявлять неожиданную деловитость. Журнальчик, который она продолжала читать всю дорогу, исчез в сумочке, руки поглубже подтянули берет, подняли воротник пальто, нырнули в перчатки. Анна встала, поправила на плече ремешок и остановилась у двери, готовясь выйти на следующей остановке.
        - Валька! Готовность номер один! - приказала Арина, не разжимая губ.
        - Сейчас? - он почему-то удивился.
        - Да!
        Автобус остановился, двери распахнулись - Анна пригнулась, придерживая полу пальто, и сошла. Арина схватила Вальку за рукав и вместе с ним выпрыгнула в другую дверь. Молодые люди сразу же притаились за пустующей тумбой для афиш.
        Хотя могли бы и не прятаться. Не оборачиваясь, Березнева быстро шла по широкой бетонированной дорожке по направлению к новостройкам. Перетягивающий пальто пояс подчеркивал ее стройную талию, и походка у женщины была славная, летящая и в то же время спокойная - определенно, Анна нравилась Арьке все больше и больше.
        Кроме того, она шла, совершенно не оглядываясь по сторонам, и это Арине тоже пришлось по душе. Значит, они с Валькой сумеют-таки остаться незамеченными.
        - Я понял, - подал он голос. - Ты… то есть мы за ней следим.
        - За кем?
        - Да ладно тебе, ну! За ней, за Анной Витальевной. Так?
        - Ну, так. Только ты обещал ни о чем не спрашивать!
        - А я и не спрашиваю - я констатирую. Между прочим, если бы ты сказала мне об этом сразу, то сэкономила бы кучу нервов. И времени. Она живет вон в том доме, - и Валька указал на один из новоделов, до половины выкрашенных коричневой краской. Возле дома лежали останки нескольких расколотых плит, из которых во все стороны угрожающе торчали куски арматуры.
        На секунду Арина выпустила из поля зрения Аннину спину и уставилась на Вальку:
        - Серьезно?! А ты откуда знаешь?
        - Оттуда, что это и мой дом.
        - Что-о-о?!
        - Представь себе! Мы вместе въезжали. Еще в конце лета. Она в первый подъезд, мы в восьмой. Соседей пока мало, вот я и запомнил. Красивая женщина. Только я не знал, что она историю преподает.
        - А что ты еще о ней знаешь?
        - Да больше ничего, мы же незнакомы. Просто я ее запомнил.
        Эх, жалко! Такое счастливое совпадение - и совершенно бесполезное. Арина твердо посмотрела Сапрунову в глаза:
        - Валька! Если ты хочешь мне помочь, слушай и молчи. Я действительно за ней слежу, то есть не слежу, а… как бы это выразиться… ну, словом, желаю узнать про ее жизнь побольше. Интересуют все подробности, но больше всего…
        Она вдруг запнулась и смешалась. Сбили с толку Валькины глаза. Оказывается, за полтора месяца знакомства Арина совсем не замечала, какие у него интересные глаза, серо-стальные, с темными крапинками по радужной оболочке. Никогда ей не приходилось видеть глаз в крапинку! И еще ресницы - пушистые, с загнутыми вверх кончиками. Зачем молодому человеку такие ресницы?
        Стоп! Не туда.
        - …но и больше всего меня интересует, есть ли у Анны Витальевны…
        Арина не удержалась, снова глянула ему в глаза и, конечно, сбилась.
        - Кто? - не выдержал Валька.
        - Сердечный друг, - буркнула она, отворачиваясь. Теперь пришлось с досады кусать губы. Тоже мне, Арина Родионовна! «Сердечный друг»!
        - То есть жених или любовник, - уточнил Валька. - Ясно. А зачем тебе это надо - можно спросить?
        - Нельзя!
        Она больше не хотела смотреть на него. И может быть, именно поэтому выскочила из-за тумбы и рванулась за Анной. Кстати сказать, она уже успела уйти достаточно далеко.
        - Арина, стой! - Валька поймал девушку за шарф, по этой причине она просто вынуждена была притормозить, крутануться на месте и упереться руками ему в грудь, чтобы не потерять равновесие. - Надо - значит, надо, узнаем все, никуда она от нас не денется. Но не таким же глупым способом! Ты что, в ее окна собираешься подглядывать?
        - Хотя бы!
        - Высоко подпрыгивать придется. У нее квартира на девятом этаже.
        В Валькином голосе нельзя было не уловить насмешки, и Арина хотела было надуться, но Валька, не обращая внимания на эти обиды, крепко взял ее за руку и повел - Арина еще не понимала, куда именно, но послушно топала за ним по бетонной дорожке.

«Когда меня властно берут за руку и ведут - я теряю волю к сопротивлению».

* * *
        На улице было совсем пустынно. Четыре часа дня, а такое безлюдье. Наверное, Валька прав, и во всех этих коробках пока еще живет совсем мало народу. Они прошли дорожку, обогнули несколько куч мусора, перепрыгнули грязное болотце, оставленное следами экскаваторных шин, и поравнялись со вторым от дороги домом, тем самым, на который Валька указал с самого начала.
        Анны не было видно.
        - Нам сюда, - сказал Валька. Не отпуская Арининой руки, он шагнул в крайний справа подъезд.
        Когда подъездные двери со стуком захлопнулись за их спинами, они окунулись в неожиданную холодную темноту. Зловещую тьму перечеркивали лишь редкие и тусклые полосы дневного света, которые пробивались из немытых окон на лестничных площадках.
        - У вас что, света нету? - спросила Арина трусливым шепотом.
        - Издержки отечественного строительства. Жильцов впустили, а лампочки в подъездах не вкрутили. Придется на ощупь пробираться. Я, кстати, привык. И романтично даже - не находишь? - весело ответил Валька, на минуту отпуская ее руку и шаря по карманам.
        - Знаешь, если я ноги переломаю, эта твоя романтика такой прозой жизни обернется!
        Вместо ответа в Валькиных руках щелкнула зажигалка. Слабый дрожащий огонек заходил по сторонам, осветил серые от цементной пыли ступени без перил, и такие же маркие стены.
        - Куда идти?
        - За мной, - его рука снова крепко сжала Аринину. Вторую, с зажигалкой, он вытянул вперед. Как Данко. - Ты альпинизмом никогда не занималась?
        - Нет, а что?
        - Сейчас начнешь. Моя квартира тоже на девятом этаже.
        - А лифт?
        - К Новому году обещали пустить.
        Их голоса гулко отражались от небеленых стен, и от этого Арине было, прямо скажем, жутковато. И кроме них - ни души! На минуту она почувствовала себя узницей замка Иф, которую вот-вот запрут на полных четырнадцать лет в каменном мешке на краю родного города.
        - Не трусь. Всего восемнадцать пролетов!
        Хорошо, что он рядом.
        Вообще-то Арина была довольно физкультурной девицей. На лыжах или роликовых коньках могла тому же Вальке сто очков вперед дать (она не пробовала, но подозревала). Однако покорение этого Монблана далось ей ценой усиленного сердцебиения, колотья в боку и краски, прихлынувшей к холодным до сих пор щекам. На последних пролетах Вальке даже пришлось подталкивать ее в спину.
        - Прибыли! - сказал он, когда они остановились у нужной двери, и зазвенел ключами.
        - Ты один живешь?
        - Какое там! Мама, отец, брат-лоботряс - полный комплект. Но сейчас никого нет. Ленька в школе. Родители на работе… Прошу! - И он распахнул еще пахнувшую новой обивкой дверь.

* * *
        Арина, конечно, вошла и с преувеличенной тщательностью вытирала ноги о коврик у порога. Она почувствовала, что начинает злиться. Проклятый Валька, сбил с панталыку, затащил к себе, даже предлог какой-нибудь выдумать не удосужился! Что они тут будут делать - чаи гонять? А может… Ведь родителей-то дома нет… Может, он это самое… хочет покуситься? На честь ее девичью…
        Валька тем временем стащил с девушки куртку, пристроил ее на вешалке, ушел в комнаты и тут же вернулся. Бросил к Арининым ногам пару симпатичных тапочек с помпонами:
        - Проходи. Располагайся. Сейчас будем чай пить…
        (Начинается!)
        - …и заодно про твою Анну Витальевну все узнаем.
        - Каким образом? - Арина послушно прошла за ним на маленькую кухню.
        - Самым примитивным. - Валька указал сперва на телефон, стоящий на подоконнике возле банок с сыпучими продуктами, а потом почему-то в окно.
        - Видишь, вон те окна точно напротив наших? Это ее окна.
        Дом имел форму правильной буквы П. Первый подъезд располагался прямо напротив восьмого. И, вспомнив, что Аннина квартира тоже размещается на девятом этаже, Арина наконец постигла Валькин расчет: его жилище было превосходным наблюдательным пунктом. Правда, много увидеть отсюда вряд ли удастся… Аннины окна были наполовину зашторены, темны и холодны.
        Валька снова куда-то исчез. От нечего делать Арина принялась рассматривать кухню: а она, в общем-то, уютная, хоть и не устроенная окончательно - не все вещи стоят на своих местах, кое-что даже не вынималось из упаковочных коробок. И стены голые, без обоев. Ну, новая квартира - понятно… А скатерть на столе миленькая, уютненькая такая, в желто-красно-белую клетку, совсем-совсем домашняя…
        - Вот, - Валька вошел и положил на эту скатерть семикратный охотничий бинокль.
«Беркут» - у Арининого отца есть точно такой же. - Бери, настраивай и смотри сколько надо. А я пока перекусоном займусь. Ты голодная? Я жутко голодный! Слона бы слопал!
        Он уже переоделся в домашнее. И девушка не могла не заметить, что надетая поверх майки мягкая клетчатая рубашка ужасно идет невысокому, плотно сбитому Вальке. Жаль, что у него такой небогатырский рост. Зато плечи вон какие широкие. Накачанный…
        Разозлившись за себя на то, что последние полчаса она думала о Вальке Сапрунове гораздо больше, чем он того заслуживает, - в конце концов, у нее сейчас совсем другие цели! - Арина схватила бинокль и навела его на окна напротив. Ни зги не видно!
        Так. Спокойно. Берем себя в руки. Медленно и хладнокровно крутим колесико настройки…
        Конечно, если бы был вечер, да в окнах горел свет, да если б еще кто шторы до конца в сторону отодвинул, то вся Аннина жизнь раскрылась бы перед ними как на ладони. Сейчас же из размытого «ничего» постепенно выступали неясные очертания почти такой же не устроенной до конца квартирки со следами недавнего переезда, как и та, в которой Арина сейчас находилась. Не было совершенно никакой возможности определить, сумел ли в этом доме наследить хоть какой-нибудь мужчина.
        И самой Анны, кстати, тоже не было видно.
        - Ну, что? - спросил Валька. Не оборачиваясь, он ловко бил яйца и лил их на сковородку.
        - Да ничего! Видимость - как под водой. И совершенно неясно, куда она подевалась!
        На этих словах объект Арининого любопытства вдруг показался в зоне внимания. Наверное, вышла из ванной - на ней был толстый махровый халат. На секунду отразилась в кухонном окне, исчезла… Появилась в другом оконце. Ходила по комнате, то появляясь, то исчезая.
        - Кажется, она одна сейчас…
        - Это ровно ничего не значит, - возразил Валька, нарезая хлеб. - Времени сколько, не забывай. Может, муж на работе, дети - в школе, мама - в больнице, и так далее.
        - Черт, как же тогда узнать?!
        - Ты чай будешь или кофе?
        - Чай… В домоуправление, что ли, позвонить? Спросить, сколько человек там прописано?
        - Давай уж сразу в милицию - узнаем ее паспортные данные! Так тебе сразу все и выложили.
        - Что же делать?
        - Ешь. - Валька отнял у нее бинокль и выдал вместо него нож, вилку, тарелку и хлеб. - И подай мне телефон.
        - Сам же сказал - глупо звонить!
        - Это смотря куда.
        Валька взял в одну руку бутерброд с сыром и колбасой, в другую - телефонную трубку и в два счета узнал по справочной домашний номер Анны Витальевны Березневой. Затем он сделал три быстрых жевка, в результате которых бутерброд перестал существовать, погладил себя по животу, подмигнул Арине и набрал на телефоне номер Анны.
        Арина ничего не понимала.
        Но, подчиняясь Валькиному жесту, снова подняла к глазам тяжелый бинокль. В квартире напротив опять началось шевеление - было видно, как Анна поспешно пересекла комнату и скрылась за шторой.
        Валька кивнул Арине и нажал кнопку спикерфона.
        - Да, - послышался из динамика слегка искаженный Аннин голос.
        - Аня? - спросил Валька. Его невозможно было узнать - он говорил сипло, с заметной хрипотцой. - Анюта, это ты?
        - Да. Кто это?
        - Это я. Не узнаешь?
        Она молчала.
        - Аня… Я тут простыл немного, не обращай внимания. Аня. Я хочу тебя видеть. Наедине. Как раньше. Только ты и я…
        - Нет.
        Это прозвучало так неожиданно резко, что Валька и Арина даже чуть отпрянули от телефона.
        - Анюта! - продолжал хрипеть Валька. - Нам необходимо встретиться, я прошу тебя. Если я не увижу тебя, то могу… могу… могу натворить глупостей.
        - Боже мой, - устало вздохнули в трубке. - Боже мой, ты же обещал…
        - Это выше моих сил, - возразил Валька (на Аринин взгляд, немного театрально). - Анюта… Я сейчас приеду к тебе. Ты сегодня одна?
        - Нет! - почти крикнула она. - Нет, миленький, это невозможно. Хорошо… да, хорошо, давай встретимся, если ты так… больше не можешь. Но только не у меня.
        Арина нахмурилась. «Миленький!» Что это еще за миленький?!
        - Где? - кашлял Валька.
        - Где? - повторила она. - Где… Боже мой, ты же болен! Я приду к тебе, да, приду. Неужели она не ухаживает за тобой? Впрочем, неважно. Я приду…
        - Когда? Анюта…
        - Вечером, - твердо ответили ему. - Я приду вечером. В шесть часов. Когда она будет дома. И не возражай, пожалуйста!
        Валька снова закашлялся, на этот раз всерьез - играть сопящего простуженного и в самом деле чревато срывом голоса.
        - И не звони мне больше, милый. Я обещала и приду. Целую тебя. До встречи.
        Она положила трубку и снова возникла в окне - Арина едва успела вскинуть бинокль. Анна стояла у окна, немного ссутулившись и опустив голову, глубоко засунув руки в карманы халата. По всему было видно, что этот звонок не доставил ей удовольствия.

* * *
        - «Миленький…» - снова сказала Арина, на этот раз вслух. - Что это еще за миленький? Кто в наше время так называет любимого мужчину? Что он ей - ребенок, что ли!
        - Кто бы он ни был, заметь: она ни разу не назвала этого типа по имени! - сказал Валька с набитым ртом. Он хищно поедал свою порцию яичницы и был очень собой доволен.
        Арина ковыряла вилкой в куда большей задумчивости.
        Повод для раздумий был следующий: из вышеприведенного телефонного разговора вытекало, что у Анны Березневой, которую девушка наметила в жены собственному отцу, была связь с каким-то мужчиной. И этот мужчина ей настолько близок, что она даже называет его этим дурацким словечком «миленький»… И еще у этого типа есть жена. Конечно, жена! Иначе почему Анна так удивилась, что какая-то она не дежурит возле постели больного?
        И еще… Пожалуй, что это даже самое главное… Каковы бы ни были отношения между Анной и мужиком, роль которого сыграл Валька, - женщина хочет с этой связью покончить! Разве стала бы она настаивать, чтобы их встреча состоялась исключительно в присутствии третьего лица?
        Она хочет порвать с женатым мужчиной, вот что! «А это значит, что у нас с отцом есть все шансы на успех!» - с торжеством подумала Арина.
        - Что мы будем делать дальше? - спросил Валька, подчищая тарелку корочкой хлеба.
        Она хотела было ему ответить, что надо подождать час-другой, оставшийся до назначенного Анной времени свидания, и снова попробовать проследить, что это за
«миленький» отравляет невесте ее отца жизнь. Почему-то Арина была уверена, что жизнь он ей именно что отравляет.
        Но перед этим следовало ввести-таки Вальку в курс дела. И Арина собралась было с духом, чтобы посвятить одногруппника в тайну затеянного сватовства (хоть и рискуя увидеть, как он строит недовольную мину и выразительно крутит пальцем у виска), но перед этим опять нацелила на окна окуляры бинокля. Ее ждал неприятный сюрприз.
        Анна по-прежнему стояла у окна, но теперь у нее в руках была трубка радиотелефона. Она сосредоточенно набрала невидимый номер и поднесла трубку к уху, ожидая ответа.
        - Черт!!! А если она ему перезванивает?!
        Женщина стояла к ней вполоборота. Изо всех сил напрягая зрение, Арина видела, что она беззвучно шевелит губами. Значит, ей ответили.
        Разговор продолжался недолго. Анна отняла телефон от уха, положила его на подоконник и с минуту стояла в задумчивости, машинально перебирая пальцами поясок халата. Даже при плохой видимости не было сомнений: она чем-то сильно расстроена.
        - Похоже, обломились мы с тобой, Арька! - в Валькином голосе слышалось не столько действительно горькое сожаление, сколько робкий вопрос.
        - Похоже… - вздохнула Арина.
        Анна вновь исчезла в глубине квартиры. Арина обернулась к Вальке: навалившись на стол, он с крайним интересом ее рассматривал.

«Не буду я его больше мучить. И потом, неизвестно еще, как все сложится! Во всяком случае, помощник мне пригодится!»
        Арина тоже облокотилась на стол, подперла руками голову и, время от времени отводя от Вальки взгляд (чтобы не поддаваться совсем другим мыслям), все ему рассказала.

* * *
        Против ожидания, одногруппник ничем не показал, что принимает Арину за полную идиотку. Но и перспектива женить человека, которого он ни разу в жизни не видел, тоже не заставила Сапрунова прыгать от радости.
        - Ты уверена, что он, то есть твой отец, без нашей помощи ну никак не обойдется?
        - Абсолютно. Он вообще не хочет жениться!
        - Так зачем же его заставлять?
        - Затем… Затем, что… Затем, что ты знаешь, к чему приводят беспорядочные половые связи?
        - К увеличению рождаемости? - стыдливо предположил Валька.
        Арина фыркнула. Чисто мужская логика!
        - Представь себе, они ведут к деградации личности, духовной нищете и нарушению родословной! А кроме того - разрушают институт семьи, распространяют болезни и плодят безотцовщину!
        - Ни фига себе! - присвистнул Валька очень уважительно, но что-то мешало Арьке поверить, что за этим уважением не скрывается насмешка. - Откуда знаешь?
        - Из жизненного опыта! - Не говорить же ему, что из брошюры «Здоровая семья», которую она прочитала накануне.
        - Сдаюсь, - согласился Сапрунов. И отвернулся, загремев в раковине посудой - слишком быстро отвернулся, чтобы она не заподозрила, что парень прячет свою чертову ухмылку. Ну погоди ж ты у меня!
        - Так ты будешь мне помогать? - спросила она, нахмурившись.
        - Безусловно! - бросив на нее быстрый взгляд, пропел он, надраивая тарелки. - Я даже готов за невестой шлейф таскать, если понадобится. Ради тебя.
        Арина насупилась еще больше: вот уж лирика эта здесь совсем ни к чему! Отвлекает.

* * *
        Но самое удивительное, если не сказать - страшное, событие этого вечера (да, уже спускался вечер, и по недавно еще безлюдному двору потянулись редкие люди, шедшие с работы) было еще впереди.
        По-прежнему сидя у стола и по-прежнему не спуская глаз с окна напротив, Арина заметила, что обстановка комнаты и отдельные предметы стали различаться гораздо более четко.
        - Она включила свет в комнате, - сказала Арина вслух и почему-то шепотом. - Зачем? А! Понятно! Собирается на свидание!
        Анна действительно пару раз мелькнула в окне совсем в ином виде, чем они видели ее до сих пор, - не в купальном халате, а в прежних юбке и пуловере. Остановилась у зеркала. Несколько минут вглядывалась в свое отражение и только потом поднесла к волосам руку со щеткой.
        - Не торопится, совсем не торопится… И даже не в настроении! Я бы даже сказала - она готовится пойти к этому «миленькому» с большой неохотой! Прямо как из-под палки!
        - Радуешься? - спросил за спиной Валька.
        - Констатирую! - передразнила она его, не оборачиваясь.
        Оборачиваться не было времени: события в окне напротив стали разворачиваться с головокружительной быстротой. Сначала плечи женщины, которая продолжала неторопливо водить расческой по волосам, вздрогнули и замерли на секунду - в бинокль было теперь хорошо видно, как она медленно, очень медленно опустила руку, положила расческу на подзеркальник и вышла из комнаты.
        Арина открыла было рот, чтобы приказать Вальке быть начеку: если свет в Аннином доме погаснет, значит, она покинула квартиру и, следовательно, они должны быть готовы последовать за ней. А для этого предстоит еще преодолеть спуск из подъезда! Но… через минуту или две женщина вернулась.
        И вернулась она не одна. Вернее будет сказать, ее ввели за руку - вошел в комнату совершенно незнакомый мужчина в низко натянутой на лоб вязаной шапочке, он тянул ее за собой. Делал он это твердо, но, кажется, не грубо - по крайней мере, Анна нисколечко не казалась испуганной. Неизвестный усадил женщину на диван и присел рядом на корточки.
        Они заговорили. Сначала мирно, причем говорил большей частью он - Анна слушала. И слушала очень внимательно, даже, я бы сказала, заботливо - выражение сочувствия на ее лице вскоре сменила жалость.
        Она мягким, сестринским жестом сняла с головы визитера шапку, взъерошила его волосы, наклонилась к нему, что-то сказала или прошептала, почти касаясь губами его щеки.
        Вдруг он схватил ее руку, на миг прижал к лицу, затем стал часто-часто покрывать быстрыми поцелуями, заворачивая рукав свитера, подбираясь к локтю и выше, выше….
        Она резко поднялась, испуганная, посерьезневшая, попятилась к стене, встала, прижавшись к ней спиной и не спуская с него глаз… Губы ее шевельнулись - раз, другой…
        И тут этого типа как будто подбросило! Он вскочил с колен, метнулся к ней, как зверь - вот именно, как зверь! - схватил за плечи, стал трясти, встряхивать, будто куклу…
        И вдруг ударил!! Да-да, ударил ее, сперва по лицу, ладонью, крепко - голова ее мотнулась от пощечин раз, другой, - а потом эта сволочь ткнула Анну кулаком в живот - она охнула и упала на колени, согнувшись чуть не до пола, по-прежнему не спуская с него огромных глаз, и тогда он в третий раз саданул ее, на этот раз ногой, он пнул ее, и, обезумев, пинал еще и еще!
        Арине больше не было видно Анну - наверное, она лежала на полу навзничь, но тип, которого она впустила в дом, еще некоторое время бесновался возле распростертого на полу тела.
        И вдруг застыл. Натурально - как изваяние. Простоял так несколько секунд. Затем машинально, будто автомат, натянул на голову вязаную шапочку и вышел…
        Валька уже давно что-то быстро говорил возле Арининого уха и тянул за ремешок бинокля. Она отмахнулась - «не мешай!» - и, понуждаемая желанием рассмотреть еще хоть что-то, взгромоздилась с биноклем на подоконник, попутно опрокинув какие-то банки с сыпучими продуктами и пару тарелок. Окуляры вплотную прижались к оконному стеклу - оно даже затрещало под напором, черт, только этого не хватало, как бы не разбить, - но все равно было не видно, совсем ничего не видно!!!
        - Арька! - пробился наконец до ее сознания настойчивый Валькин голос. - Арька! Слезь с окна, ты так ничего не увидишь, все без толку! Слезь с окна и расскажи, что происходит!
        Арина рухнула бы на пол, если бы Валька не поддержал, в такое лихорадочное состояние ввергло ее все увиденное. Расширенными от ужаса глазами она смотрела на него долго, наверное, лет сто. В голове у нее клубилась метель из обрывков самых разных мыслей: что с Анной? А вдруг он ее убил? Надо ли звонить в милицию? Кто этот подонок, который нападает на одиноких женщин? Вдруг он маньяк?
        Выходит, Анна в опасности?!!

* * *
        - Дело, безусловно, серьезное, но не настолько, чтобы объявлять всеобщую мобилизацию, - сказал Валька, выслушав Аринин рассказ. Он хмурился и мрачнел прямо на глазах. Взял из ее рук бинокль, повертел, отложил в сторону. Снова подумал.
        Притянул к себе телефон.
        - Опять? Опять ей звонить?
        - У нас нет другого выхода. Если не ответит, наведаемся сами. Или «Скорую» с милицией вызовем.
        Арина хотела было сказать, что нечего время тянуть, а надо сразу бежать и смотреть, что с Анной, но, опережая ее возражения, Валька, как и в прошлый раз, нажал кнопку громкой связи. Полились длинные гудки. Такие длинные, что они изматывали душу.
        Наконец в телефоне щелкнуло.
        - Да, - устало сказали в трубке. У Арины из груди будто вынули камень: жива!
        - Анна Витальевна? - сказал Валька совершенно новым, официально-бездушным голосом.
        - Да…
        - Из домоуправления беспокоят. Гражданка Березнева, вы чего ж это график благоустройства двора срываете?
        - Что? Я не понимаю… - сказала она слабо.
        - Я говорю, почему вы деньги не сдаете на зеленые насаждения. Саженцы надо покупать, рощицу высаживать, все сдали, вы одна манкируете!
        На том конце провода молчали. Мы слышали только прерывистое дыхание.
        - Алеу! Вы слышите меня? Что там у вас происходит, Березнева?!
        - Да… Я слышу. Я все поняла. Я зайду к вам… завтра.
        Она отключилась.
        - Жива. И даже, кажется, здорова, - сказал Валька, опуская трубку.
        - Вижу.
        Арина действительно опять видела Анну, но совсем недолго - женщина появилась в поле зрения всего на несколько секунд, чтобы пересечь комнату и выключить свет.
        Все исчезло.

* * *
        - Какие еще зеленые насаждения? - проворчала Арина. - Октябрь на дворе!
        - Сказал первое, что пришло в голову. Главное, было ее услышать. Верно? А вот ты чисто по-женски поддалась эмоциям и упустила самое главное!
        - Что-что?! - возмутилась Арина.
        - Да! Про этого типа забыла? Ведь за ним можно было проследить! Или хотя бы точно узнать, покинул он квартиру или нет - ты ведь даже этого не заметила, так испугалась!
        - Не за себя - ты ведь знаешь!
        - Ладно.
        Это он сказал примиряюще и даже потянулся, чтобы взять ее руку, а скорее всего - погладить по голове. Аринка отстранилась: проклятый рост! В Арине всего-навсего метр пятьдесят два, и эта карликоватость чуть ли не в первом встречном вызывает желание приласкать ее, как маленькую! И еще: из-за этого роста окружающие до сих пор не принимают ее всерьез.
        Как бы там ни было, а в «Следствии по делу Анны Березневой» (как окрестила Арина про себя затеянное мероприятие) главной будет именно она!
        - В конце концов, у кого отец на выданье - у меня или у тебя? - спросила Арина грозно, и Валька преувеличенно капитулирующим жестом поднял вверх обе руки.
        Шут гороховый.
        Убийца

«…Анна. Анна. Анна.
        Аня, Аня, Аня.
        Анюта… Анюта!!!
        Почему ты всегда, всегда так далеко от меня - всегда, даже в те минуты, когда позволяешь, чтобы я был рядом? Я вижу твое лицо, гладкие брови, лоб, перечеркнутый морщинкой - у тебя уже морщинки! - нежные глаза, в которых любовь - ведь в них любовь, я не могу ошибаться! И руку, легкую, белую руку, одно прикосновение которой изгоняет из меня все тревоги, страхи, отвращение к самому себе, мою потерянность, одиночество, опустошенность - да, и опустошенность, потому что во мне не осталось ничего, совсем ничего с того самого дня, когда ты прогнала меня, прогнала меня от себя!
        Ты тоже одинока и тоже страдаешь. Позволь мне согреть тебя. Позволь обнять…
        Рука. Такая старая, такая знакомая ласка. Когда-то я мог не выпрашивать ее у тебя - ты разрешала. Я целовал твои руки, шею, тело. Ты вся была моей. Почему же сейчас ты гонишь? За что?!
        - Послушай меня. Послушай. Ведь мы договорились с тобой, милый мой! Договорились не видеться больше… наедине.
        - Почему, почему, почему???
        - Мне страшно…
        - Что тебя пугает, Анюта? Что?!
        - Послушай, миленький, послушай - только не сердись… Мне кажется… что ты… нездоров.
        - Что?!
        - Милый мой, ты болен, ты нездоров… И я не могу вылечить тебя, нет, не могу! Тебе нужно…
        Я не дослушал - просто не смог. Сидел ослепленный. Та, единственная, кто существовал для меня, во всем мире, единственная во всем мире радость - сама, добровольно, отвергала мою любовь, мое сердце, всю мою жизнь - оскверняла ее, поносила-поганила самим предположением наличия какого-то медицинского диагноза! Она считала меня сумасшедшим!
        - Я убью тебя…
        Наверное, я сказал это вслух - я понял это по тому, как она отшатнулась от меня, как испуганно и беззвучно шевельнулись ее бледные губы…
        Я встал.
        - Ты сумасшедший…
        - Ты… ты называешь меня сумасшедшим - ты!!! Дрянь…
        Это тоже сказал я - это было совсем не то, что я чувствовал и думал на самом деле, но я понял, что сказал это, потому что услышал именно свой голос. Я не в состоянии был продолжать - так душил меня гнев, - и вдруг плотина прорвалась и вся моя ярость вырвалась наружу:
        - Это ты! Ты одна виновата в том, что произошло! Ты!!! Ты не отпускала меня от себя все эти годы, обволакивала, обвивала, околдовывала каждый день, каждую ночь! А потом - потом я вдруг стал тебе не нужен! Ты выкинула меня, просто вышвырнула за порог, как собачонку!!!
        Она попятилась. Лицо исказилось страхом - это подстегнуло меня. Никогда, никогда раньше я не мог думать, что она может так дрожать от страха - из-за меня! Из-за того, что я был рядом!
        Я схватил ее за плечи и начал трясти, как трясут дерево, чтобы с него упали плоды.
        - Оставь… Оставь… - говорила она через силу. - Ты сумасшедший, сумасшедший…
        Я выслушал бы все, что угодно, но эта ложь выводила меня из себя. Обвинения, которые она бросала мне в лицо, пробуждали во мне дрожь. Я негодовал. Пот струился по моим вискам.
        - Ты сумасшедший!
        Я отпустил ее и дал ей такую пощечину, что она упала, отлетев к стене. Голова ее ударилась об угол, но она обернулась ко мне и, поднявшись на руках, прокричала еще раз:
        - Ты сумасшедший!
        Я бросился к ней - готовясь принять новый удар, она непроизвольно подобралась, и неприкрытая враждебность, внезапно проявившаяся в этой оборонительной позе, окончательно сорвала меня. Обида, страх, ожесточение, внезапное осознание своего вечного одиночества - все это взорвалось перед глазами, слилось в одну ослепительно-белую вспышку, и, кинувшись к ней, чтобы помочь ей подняться, я вдруг стал бить ее так, как бьют мужчину…

…Когда я пришел в себя, она по-прежнему лежала на полу, неловко прикрывая рукой половину лица, юбка наполовину задралась, на скуле был кровоподтек - она лежала на полу, не говоря ни слова, и смотрела на меня. Молча, страшно.
        Никогда она еще не смотрела на меня так страшно».

* * *
        Максиму Бардину, Аринкиному отцу, день сегодня предстоял хлопотливый: ему нужно было принять гостью, к которой в «Нострадамусе» (глянцевый журнал эзотерического направления, с которым Бардин сотрудничал не первый год) относились с каким-то непонятным, почти мистическим трепетом.
        - Максик, дорогой мой, - сказала ему главный редактор этого издания, когда накануне они ужинали с ней в японском ресторане, - я знаю, котик, что ты без моих слов сделаешь с ней прекрасную фотосессию… Но все же прошу тебя: приложи все-все свои усилия, обнажи перед ней весь-весь свой талант… Если нам удастся заполучить эту Аду в качестве постоянного консультанта - тираж «Нострадамуса» сможет скакнуть до заоблачных высот! Мы станем лидерами рынка! Понимаешь?
        Это «Понимаешь?» она произнесла, наклонившись близко-близко и ошпарив Максима своим «фирменным» взглядом роковой соблазнительницы. Одновременно Макс почувствовал, как Марина, скинув под столом туфлю, принялась гладить его ногу, забираясь узкой ступней под брючину, а рука ее быстро и ловко, словно уходящий в глубины морской хищник, скользнула под скатерть.
        Марина была, безусловно, очень красивой женщиной - для тех, кто любит вот такой
«роковой» тип красоты, в стандартный набор которого входят холодные темные глаза, карминные губы, аккуратная, волосок к волоску, прическа, ради создания которой стоило добрых полтора часа посидеть в парикмахерском салоне, и… полное отсутствие того, что в архаичных кругах принято называть моральными принципами.
        Когда-то Макс с ума по ней сходил. Элегантно и дорого одетая, чуть полноватая - ровно настолько, чтобы ее тело можно было назвать «женственным», а фигуру
«чувственной», - она приходила к нему и превращала ночи в шепот ласк, и рев страсти, и опустошенность коротких передышек, а потом, в очередной раз приближая к нему свое лицо, засыпала пряно пахнущими волосами, целовала, гладила, кусала, пробовала на вкус, исторгала из его груди особую, ни на что не похожую торжествующую мелодию, переходящую в рык обезумевшего самца.
        А потом он узнал, что в списке ее побед числится даже не шестнадцатым номером - Марина сама рассказала ему об этом в одну памятную лунную ночь, восседая на постели, абсолютно обнаженная, в серебряном луче, льющемся через приоткрытую форточку:
        - Ты прекрасен, как молодой бог, котик мой милый… хотя и не особенно инициативен в постели. Я ставлю тебе твердую четверку и расстаюсь с тобой не без сожаления…
        - Расстаешься?
        - Ах боже мой, конечно. Я выхожу замуж. Сегодня вечером мне предстоит сделать то, что обычно проделывают героини бульварных романов: собрать мои девичьи дневники, в которых описывается мой сексуальный опыт, начиная… впрочем, не так уж важно, с каких именно лет. И сжечь эти постыдные свидетельства моей опытности. Вместе со всеми воспоминаниями.
        Отвернувшись, чтобы не смотреть на нее - белую, волшебно-красивую, медленно поворачивающуюся в пятне лунного света с запрокинутыми за голову руками, - Макс сухо спросил:
        - Надеюсь, в твоей квартире есть противопожарная сигнализация?
        - Милый, «сжечь» - это, конечно, метафора. Просто «вынести на помойку» - слишком грубое для такой ночи выражение.
        Они расстались без сцен и выяснения отношений, и Максим сам был удивлен тому, как быстро растаяло это чувство, с которым еще недавно он просто не мог бороться. Только его организм, организм здорового мужчины, еще долго не мог забыть упругости ее тела. Но со временем прошло и это.
        Они расстались, но сохранили деловые контакты - вот такие обеды в почему-то любимых ею экзотических ресторанах и расточаемые во время этих свиданий дежурные ласки были той ежемесячной данью, которую Максим должен платить ей «в память о прошлом».
        - Она удивительная женщина, эта Ада, - говорила тем временем Марина, продолжая свои манипуляции, и, удивленная тем, что Максим не отвечает ей, смотрела на него с блеском насмешки в темных глазах. - Никто не знает, кто она и откуда. Но, едва взглянув на человека, она уже знает о нем почти все. Некоторые говорят, что она просто ведьма - такая, настоящая, из мрачных глубин Средневековья. И ты знаешь, в этом что-то есть. Потому что все, что она говорит, - правда…
        Максим спокойно снял со своего рукава ее наманикюренную руку.
        - Что же она говорит? Предсказывает погоду? Или осчастливливает ваших читательниц тем, что в этом сезоне будут носить короткое и светлое?
        - Милый, не иронизируй. Во-первых, вспомни, какой у нас журнал, - мы пишем не о моде, мы балансируем между мистикой и попытками объяснить необъяснимое. Во-вторых, не задавай дополнительных вопросов. Впрочем, когда ты увидишь эту женщину, все они сами вылетят у тебя из головы.
        - Она такое чудовище?
        - Что ты! Она… Но ты сам увидишь. И знаешь что? Я очень хочу, чтобы ты в нее влюбился.
        - Вот как, зачем?
        - Затем, что, когда ты влюблен, у тебя получаются особенно волшебные портреты.
        Заказ, который Максим получил от «Нострадамуса», подразумевал, что он должен сделать несколько фотографий женщины по имени Ада.
        И вот он сидел и ждал, когда к нему домой, точнее в студию, пожалует эта удивительная - а раз уж сама Марина не смогла скрыть своего восторга, то она, должно быть, и в самом деле удивительная - клиентка.
        Она пришла с королевской точностью. Именно расхожая фраза о том, что точность - вежливость королей, пришла Максиму в голову, когда он, направляясь в прихожую, машинально бросил взгляд на часы. Ого! Минута в минуту! Почти небывалый случай, если речь идет о женщине.
        - Приятно иметь дело с дамой, которая так ценит чужое время, - расшаркался Макс, помогая ей снять плащ.
        Никак не удавалось ее разглядеть: в полутемной прихожей, которая освещалась сейчас лишь узким прямоугольником света, льющимся из входной двери, была видна только роскошная медно-рыжая грива, усеянная бисеринками дождя, и кисть узкой белой руки, поправляющая влажные, крупно вьющиеся пряди.
        Грива колыхалась, как живая, - волосы незнакомки, подрагивая и змеясь по ее плечам и узкой спине, жили своей жизнью, как у горгоны Медузы. Хотя нет! Сравнение с горгоной было неудачным. В Аде действительно было нечто демоническое - ровно настолько, чтобы все были околдованы ею. Околдованы - но не напуганы.
        Она улыбнулась так, что Максим вдруг почувствовал себя польщенным, протянула руку так, что он удивился крепости ее рукопожатия, прошла по коридору в студию так, словно этот коридор был небольшим перешейком, который необходимо миновать, чтобы войти в Букингемский дворец.
        - Не сюда, дальше, - сказал Макс за ее спиной, когда Ада на несколько секунд задержалась на пороге гостиной.
        Но она еще немного помедлила, с веселым, как ему показалось, удивлением оглядывая комнату, в которой царил некоторый беспорядок. Затем повернулась - не торопясь, мимоходом скользнув по Максу странным взглядом, чем-то напоминающим кошачий, - и проследовала туда, куда было сказано.
        - Чай, кофе? Или… покрепче? На улице дождь, вы наверняка продрогли? Не стесняйтесь, пожалуйста.
        - Благодарю. Чуть-чуть бурбона, если вы не возражаете.
        - Да, конечно, - он оглянулся в некоторой растерянности. - Если у меня найдется…
        - О, у вас найдется. Даже если это будет не бурбон, я не откажусь от того, что вы предложите на замену - что там у вас? Шартрез, драмбуйе, арманьяк?
        Она с таким стопроцентным попаданием перечислила содержимое его бара, что Максим едва не остановился на полдороге. Овладеть собой ему помогла догадка: Марина!
        Ну конечно же, отправляя к нему «нужную клиентку», она не преминула прихвастнуть тем, что знает знаменитого Бардина не только как коллегу и подчиненного. И конечно, она не сказала об этом прямо. Но разве перечисление напитков, которые имеются в доме холостого симпатичного мужчины, не говорит само за себя?
        - К счастью, есть и бурбон, - обернувшись от бара, Макс помахал в воздухе недавно начатой бутылкой. - Вам со льдом?
        - Пожалуй. И совсем немного - ведь предстоит работа.
        - Мне все равно нужно несколько минут, чтобы изучить вас, ваше лицо и фигуру. Не обидитесь, если я буду рассматривать вас очень пристально?
        - Не обижусь. Я обожаю, когда мужчины не спускают с меня глаз.
        Фраза была кокетливой, но произнесенной скорее с холодной усмешкой, которая чуть тронула красивые, чуть припухлые, с аристократическим изгибом губы. Макс принес ей виски, сел напротив и принялся безо всякого стеснения рассматривать лицо, которому вскоре предстояло быть растиражированным на обложке «Нострадамуса».
        Ада встретила этот взгляд спокойно и чуть свысока. Но ей шла эта надменность. Макс заметил, что и голову она держит очень прямо, причем безо всякого напряжения. Рыжие волосы с тем редким медовым оттенком, который сегодня можно встретить разве что на полотнах Тициана, в свете софитов искрились золотыми брызгами. А самое главное - глаза! Изумрудно-зеленые, с большими черными, вот уж действительно ведьмаческими зрачками. Максим отклонился в сторону - Ада проводила взглядом это его движение, и, попав в струю другой лампы, ее зрачки моментально сузились, превратились в горизонтальные щелочки - как у кошки. Вот это да!
        Он невольно подумал о том, как трудно фотографировать рыжеволосых женщин - из-за нежной кожи и красноватых век их лица чаще всего получаются серыми и рыхлыми. Почти у всех - но не у Ады.
        - Вам совсем не придется поправлять макияж, - сказал Макс, отметив про себя, что на этом узком, чуть присыпанном темными веснушками лице очень мало косметики. - И как хорошо, что вы не следуете этой дурацкой моде использовать перламутровые мазилки. Из-за этого все лица на фотографиях выходят синюшными. С вами же можно поступить очень просто: чуть освежить губы - у вас помада с собой? - и высушить волосы, я сейчас принесу вам фен.
        Она улыбнулась, соглашаясь, - и это была царственная улыбка, которую бросает королева, когда придворные просят разрешения присутствовать на ее утреннем туалете.

* * *
        Пока Ада при помощи фена, который Максим взял из Арькиной комнаты, приводила в порядок влажные от дождя волосы и укладывала их в простую (не только на первый взгляд) прическу, он быстро поменял задник и установил подходящий свет.
        Найти нужный ракурс было не так сложно: клиентка, даже не будучи красавицей в строго-античном смысле этого слова, все равно смотрелась великолепно.
        На рыжеволосой Аде было открытое темно-синее платье от «Нины Риччи» из панбархата со стоячим воротничком, так выгодно подчеркивающим ее белую шею, расклешенным подолом и длинными узкими манжетами на пуговицах, из-под которых выступала пена черных кружев. Наряд королевы, который был бы одинаково хорош и для вечернего приема, и для аперитива перед обедом.
        Змейка золотой цепочки с каким-то чудным кулоном ускользала, то и дело норовя нырнуть в ущелье между выступающими из разреза алебастровыми полукружьями грудей, и Ада спокойным, вполне естественным жестом извлекала ее, снова пристраивая на место. Вдоль шеи спускались длинные серьги, а когда женщина высоко подняла руку, перехватив прядь волос, на среднем пальце сверкнуло кровавым блеском кольцо: старинный гранат, вставленный в тяжелую оправу потемневшего от времени серебра.
        - У вас дорогие и, сразу видно, далеко не штампованные украшения, - заметил Максим, подкручивая штатив. - В наш быстрый век не часто можно встретить женщину, которая умеет так безупречно сочетать современные мотивы «Риччи» со средневековыми формами ювелирных украшений. Это комплимент!
        - Еще реже в наши дни можно встретить мужчину, способного при первой же встрече отличить платье «Нины Риччи» от «Диора». Это тоже комплимент, - парировала она, улыбаясь.
        - Издержки профессии, - повинился Максим. - И профессиональная же память.
        - Вряд ли. Скорее врожденная способность отличать драгоценности от дешевки.
        Она не хотела польстить - сказала то, что думает на самом деле, это было сразу видно. Но Макс был польщен.
        Следующий час они почти не разговаривали. Нельзя же, в самом деле, назвать разговором его отрывистые просьбы «чуть наклонить голову», «опустить левое плечо»,
«слегка откинуться назад» и «смотреть немного поверх объектива». Они потрудились на славу - Ада беспрекословно исполняла все то, что ей говорили, и не пыталась, как это часто бывает со взбалмошными моделями, убеждать Макса в том, что «в левом профиле я смотрюсь гораздо выигрышнее».
        После таких трудов праведных он счел необходимым пригласить клиентку на чашку чая. Хотя нет! - зачем врать? - не счел необходимым, а пригласил, долго собираясь с духом и с замиранием сердца ожидая ответа.
        - Почему бы и нет? - просто ответила она.
        Макс возликовал.
        По счастью (положение одинокого отца обязывает), Бардин не относился к тем холостякам, которые держат в холодильнике только вчерашнее пиво и ржавые селедочные хвосты. За считаные минуты он сумел сервировать столик в гостиной и мысленно поздравил себя с успехом, подметив, с каким одобрением Ада созерцает поданные на деревянных тарелках помидоры, фаршированные креветками, горячие бутерброды с яблоком и сыром и салат-коктейль в хрустальной креманке. Да, если в чем Макс и был еще талантлив, то это в кулинарии!
        - Надеюсь, я смог угодить…
        - Благодарю вас - абсолютно.
        - Это вдвойне приятно, потому что я ведь вас совсем не знаю.
        - Зато я вас знаю, - просто сказала Ада. - И мне кажется, теперь мы будем встречаться довольно часто.
        Когда она говорила это, Максим как раз протягивал ей бокал с коктейлем «Клеман». Их руки встретились, и Макс не слишком торопился отпустить ее живые тонкие пальцы.
        - Значит ли это, что вы назначаете мне свидание?
        - Вовсе нет. Просто в ближайшие дни дороги Весов - вы ведь Весы? - и Львов, а по Зодиаку я - Львица, будут тесно переплетены. Я знала об этом задолго до того, как Марина предложила мне встречу с вами. Скажу больше - отправляясь сюда, я была уверена, что встречу именно вас.
        - Именно меня? Вы видели меня раньше?
        - Никогда. Говоря «встречу именно вас», я имела в виду: знала, что встречу мужчину, родившегося под знаком Весов. Ведь я не ошиблась?
        Макс улыбнулся. Если Ада хочет удивить его своей прозорливостью, то ей придется поискать другого простака.
        - Вы, конечно, узнали мой знак Зодиака, когда увидели это, - сказал он, подняв руку с часами и указав на подвешенный к ним небольшой брелок из белого золота в виде весов. - Что ж, пока это говорит только о том, что у вас очень острое зрение!
        - Вовсе нет, - возразила она, отставляя в сторону бокал, из которого только что пригубила «Клеман».
        Маленький, как у кошки, розовый язычок неторопливо облизал влажные губы.
        - Вы знаете, каждое мое знакомство с новым человеком обычно начинается с того, что я распознаю его знак Зодиака, а потом объясняю, как просто было его угадать. Я привыкла и не удивляюсь. Но и вы не стали исключением, что отчасти меня огорчает.
        - Почему?
        Она помолчала, одарив Бардина вместо ответа новой улыбкой.
        - Хорошо… Раз уж я так не оригинален, то…
        - …то мне стоит отвести ваши сомнения на свой счет и рассказать, откуда мне стало известно, что вы - Весы? - подхватила она. - Извольте. Сразу успокою вас: Марина не говорила мне об этом ни слова. Она вообще не рассказывала о вас слишком много - вы ведь именно этого опасались? - и для того, чтобы понять, что вы собой представляете, мне хватило всего нескольких минут.
        - Вот как?
        - Да.
        - Интересно!
        - Безусловно, иначе знание людей и их поступков не являлось бы моей специальностью. Итак, кто сказал мне, что вы Весы? Во-первых, об этом намекает сама ваша профессия. Весы - самые большие эстеты в Зодиаке, и то, что вы - фотохудожник, то есть человек, наделенный врожденным пониманием красоты, изящества, вкуса, отчасти свидетельствует в пользу того, что вашим домом гороскопа управляет Воздух. Далее - достаточно посмотреть на вас и на то, как вы одеваетесь, чтобы разглядеть в вас истинного эстета. Идеально отутюженная рубашка от «Армани», часы «Стехх», ботинки «Белуччи», одеколон от «Диора» и все это - в первой половине дня, в студии, когда многие другие представители вашей профессии предпочитают одеваться в потертые джинсы и ковбойские рубашки! Да, Максим, сложно спорить с тем, что вы любите нравиться другим. И с тем, что у вас хороший вкус.
        Не отрывая от него взгляда, она подняла руку и плавным движением обвела комнату:
        - То, что вы Весы, отражает даже интерьер вашей гостиной. Благодаря своему личному стремлению к гармонии вы так подобрали мебель и аксессуары для своего «маленького мира», что каждый, попав в ваш дом, будет думать, что здесь поработал искусный дизайнер. Но я утверждаю, что никакой дизайнер здесь и часа не пробыл. Как всякому представителю знака Весов, вам чужды кричащие тона, и потому обстановка вашей комнаты в мягких и спокойных тонах: бежевый диван, ковер цвета кофе с молоком, коричневые шторы и так далее. - Ну и наконец, - продолжала Ада, ловко расправляясь с бутербродом, который она ела очень изящно, предварительно разрезав его на маленькие кусочки, - вы прекрасный хозяин, это видно уже по тому, как ловко и быстро, в считаные минуты, вы собрали на стол, а перед этим угостили меня рюмочкой прекрасного бурбона - кстати, у Весов в запасе всегда имеется какой-либо элитарный напиток, вот почему, не будь у вас бурбона, вы предложили бы мне что-нибудь другое, не менее оригинальное. Еда для Весов - целый ритуал, где необходимо строго и последовательно выдержать все позиции - сигара и рюмочка аперитива
перед началом, на столе - обязательный салат (Весы вообще - мастера салатов), красивая и
«удобная» еда с непременным присутствием на столе яблок и сыра. Вы очень приятный кавалер, Максим, хороший хозяин и красивый мужчина. Вы настоящие Весы.
        Все время, пока она говорила, Макс пытался понять, что происходит - пытается ли она околдовать его, завлекая комплиментами? Или и в самом деле демонстрирует природную наблюдательность, как тигрицы, потягиваясь перед зачарованными зрителями, показывают им игру мускулов на стройном теле?
        Он уже открыл рот, чтобы возразить ей примерно так: «Все что вы сказали, может быть, и соответствует истине, но скорее всего - просто совпадение. У меня есть серьезное возражение, против которого все ваши доводы просто ничего не стоят, а именно: ни одно из перечисленных качеств: эстетство, хозяйственность, стремление к гармонии и уюту - не свойственно моей дочери. Арина - моя полная противоположность! А ведь мы с ней родились в один день, и она тоже Весы».
        Но Макс не успел произнести и половину задуманного, потому что Ада, в очередной раз отставив бокал в сторону, промокнула губы салфеткой и поинтересовалась тоном светской львицы, поддерживающей вежливый разговор:
        - А где же ваша дочь? В институте?

* * *
        Валька караулил ее под козырьком парадного входа в институт. Вот уже полчаса.
        Она снова опаздывала.
        Это «снова» Валька говорил себе с полной ответственностью, ибо завтра будет ровно полтора месяца, как он поджидал Арину у этого входа каждое утро с упорством, которое сам же называл ослиным. Можно было быть уверенным в том, что Арина Бардина этого поклонения не замечает - ведь она так искренне, из раза в раз удивлялась тому, что они снова «случайно» сталкиваются у входа в альма-матер.
        - Привет!
        - А! Привет! - Это было все или почти все, что ему удавалось сказать ей за целый день.
        К счастью, вчера наконец кое-что все-таки изменилось.
        Арина вдруг оказалась у него дома, и Валька был посвящен в ее сумасшедшие планы относительно женитьбы родного отца - и с блеском выдержал испытание, ни единым лицевым мускулом не выдав своего истинного отношения к происходящему.
        - Сегодня, наверное, уже напрасно ее сторожить, - сказала Арина со вздохом, сползая с табуретки, на которую забралась с ногами, - так было удобнее заглядывать в окна напротив. - На. - Она протянула бинокль. - И пока. Я пойду. Поздно уже, и твои, наверно, вот-вот подойдут… И отец дома один… Если один, - добавила она, внезапно надувшись.
        - Я провожу.
        На улице стоял тот сизый сумрак с еле уловимым запахом жженой листвы, который бывает только в середине осени. Пока Валька доводил Арину до остановки, она, заложив руки за спину и нарочно подбрасывая ногами шуршащие листья, продолжала рассуждать:
        - Самая большая моя ошибка - то, что я совсем не запомнила, как выглядит этот козел! Просто не успела разглядеть! Понимаешь, он все время спиной ко мне стоял, потом вроде как на колени опустился… А когда драться к Анне полез - так тоже спиной! Ну, в лучшем случае вставал вполоборота. Что тут увидишь? Но я все равно своего добьюсь. Все равно! Не на такую напали!
        - Так ты чего больше хочешь - узнать, кто это был, или уже завтра заставить Анну Витальевну шить подвенечное платье?
        Арька резко остановилась, и, внезапно сузив обычно круглые карие глаза, процедила сквозь зубы:
        - Я хочу а) избавить приятную женщину от типа, который ее избивает; б) подобрать моему отцу приличную партию и в) никогда больше не слышать от тебя дурацких шуток на эту тему! Или ты со мной заодно, или вообще тогда больше не подходи!
        Ничего себе выбор!
        - Арька, ну что ты злишься, как маленькая? Я же сказал, что заранее одобряю все, что ты хочешь сделать!
        Здесь Валька, конечно, немного покривил душой, но душа его против этого не возражала.
        А потом он шел и думал - какая невероятно глупая затея втемяшилась в голову этой девчонки. Женить взрослого мужчину! Да еще на женщине, которую он и в глаза не видел! Детство, чистой воды девичьи фантазии. Может быть, кто другой так на его месте ей бы и сказал. Но беда была в том, что именно Валька ничего такого Ариадне Бардиной сказать не мог.
        Причин было две: во-первых, страшно не хотелось ее разочаровывать, когда она, искоса глянув на него и насупившись, спросила так сердито, как будто он только что обидел ее любимого котенка:
        - Так ты не будешь мне помогать? - и ее чуть вздернутый нос задрался еще выше, придав милому круглому лицу выражение комичной воинственности.
        А вторая причина заключалась в самой Арьке - то есть Ариадне, как она поторопилась сообщить всей группе еще при первом знакомстве первого сентября.
        Вся их группа, человек пятнадцать, тогда толпилась на крылечке главного корпуса - счастливые, возбужденные впечатлениями первого дня студенческой жизни, сплоченные той необъяснимой симпатией друг к другу, которая возникает в один день и может перерасти в совершенно противоположные чувства уже через неделю.
        Новоиспеченные студенты только что имели удовольствие отслушать напыщенную и велеречивую речь смешного и не очень, на их взгляд, умного ректора заведения. И, гогоча, просто загибаясь от распирающего хохота, перебивая друг друга, старались как можно более похоже передразнить его манеры, дикцию, мимику… Получалось не очень близко, но и то, что получалось, веселило их до одури.
        Когда же тема исчерпала себя, возникла другая мысль: куда пойти? Вариант: просто взять и вот так разойтись по домам - показался глупым и неуместным.
        - Может… того? - высказался вполне определенно самый высокий парень с чуть прыщавым лицом и тонкой шеей, на которую был в четыре слоя намотан серый шарф из грубой шерсти. Было уже известно, что это Роман Капустин, будущий отличник. Ибо он единственный из всего курса при поступлении сумел набрать двадцать пять балов из возможных двадцати пяти.
        - Того-этого? - уточнил Капустин еще более определенно. И для окончательного отсечения сомнений в том, что его правильно поняли, выразительно щелкнул себя по горлу.
        - Я не против, - поддержал его кто-то.
        - И я…
        - Вообще-то… мысль-то, братцы, хорошая… только вот - где? - протянул Володька Проханов - с ним Валька закончил одну школу.
        - Да вон за углом кофейня есть. «Бригантина». Там со своим нельзя. Но если скинемся… нам грамм по сто пятьдесят и девчонкам «красного»…
        - Что скажете, девчата?
        Девчат было пятеро, и только три из них сразу согласились идти в «Бригантину». Четвертая, взъерошенная толстушка с испуганными глазами навыкате, быстро-быстро затрясла головой. Она ничего не объясняла, но стоило только глянуть на нее повнимательней, как причина отказа четко читалась: «Мама заругает». А пятая…
        Когда Валька оглянулся в поисках Арьки, то увидел, что она, закинув на одно плечо рюкзачок с тетрадками, так ни с кем и не попрощавшись, сбегает по ступенькам. Маленькая (она оказалась ниже всех в группе), но крепенькая фигурка в коротеньком пиджачке всем своим видом демонстрировала презрение к алкогольным планам однокурсников.
        Он догнал ее, взял за локоть:
        - Ты что?!
        - А что? - спросила она насмешливо, сверкнув на Вальку круглыми карими глазами.
        - Не пойдешь, что ли, с нами?
        - Была охота! В засиженной мухами пивной околачиваться…
        Он бы мог ей возразить, что «Бригантина» представляет собой вполне приличное заведение, облюбованное не одним поколением студентов, но отчего-то вдруг тоже передумал идти вместе со всеми. Смотрел на ее свежее, точно выточенное из фарфора личико в форме правильного сердечка, на собранные в толстую косу светлые волосы, отливающие шелком при каждом движении головы, маленький задорный нос - и не мог не поймать себя на мысли, что эта девчонка ему ужасно нравится.
        - Так пойдем тогда, что ли?
        - Куда?
        - Ну, куда… Гулять!
        И они поехали в Серебряный Бор.
        Гуляли до самого вечера - вдоль Москвы-реки, которая, предчувствуя скорую зимнюю спячку, тянула серебристую чешую воды медленно и даже как будто неохотно; по затопленным листопадом просекам, что ведут к Бездонке; мимо плывущей в воздухе паутины, по шуршащему светофору палой листвы, под еле слышный гудок последнего речного трамвая…
        Валька старался, как мог, и Арина молча улыбалась, пряча зарумянившееся лицо за разлапистыми кленовыми листьями, из которых она с детским увлечением собирала шуршащий багряно-желтый букет. А иногда - стоило ему совсем уж разойтись - хохотала, запрокинув голову, и атласная коса соскальзывала через плечо на спину, а Арька привычным, сердитым движением возвращала ее на место.
        Потом они залезли в самый дальний конец парка, Арина нашла какую-то заброшенную лавочку с переломанными рейками на месте сиденья, и недолго думая, забралась на нее с ногами. И аккуратно расправила под собою юбочку, прежде чем присесть на давно не крашенную спинку.
        Валька тогда в который раз подумал о том, как не похожа Арина на других знакомых девиц. В то время, как нелепая девчачья мода вынуждала каждую из них облачаться в дерюжные джинсы и бесформенные свитера, на Арьке была коротенькая юбка в складку, открывающая чуть полноватые, но вполне приятные глазу ножки, обутые в лаковые туфельки, и вызывающе-отутюженная белая блузка с кружевной отделкой под скромным клетчатым пиджачком.

«Пятерочница из выпускного альбома», - подумал он, начиная сердиться. Валька не мог отделаться от мысли, что, несмотря на все его старания, Арина все равно держит между ними невидимую дистанцию.
        - Ну, - сказала она требовательно и даже притопнула от нетерпения. - Что там было дальше?
        - Дальше? Где?
        - Что значит - «где»? Ну, решили вы с приятелем тогда зайти в этот сельмаг - ты же сам рассказывал!
        Действительно, Валька начал было плести одну из своих баек - в его голове их хранилось достаточное количество, чтобы при случае развлечь знакомых. Ну да, и девчонок тоже. История, которую он начал было излагать, была не то чтобы неприличная, но и не без элемента пикантности. Арина выслушала ее, не дрогнув.
        - Да. Значит, случилось это в июле - как раз я экзамены сдал и решил вместе с приятелем отметить это дело нетрадиционным образом: поехать на Алтай и там сплавиться по реке. Причем солидно так сплавиться, до самых Писаных скал. Нагрузились, как верблюды, у кого лодка, у кого спальники, там котелок позвякивает, здесь фляжка побулькивает… В общем, по полной, как говорится, программе. Приезжаем на место сплава, разбираем все, и… тут неожиданно возникает проблема. Река бурная, с изломами, водопадами - как бы нам на переправе свои мобильники не повредить. Логично вытекает мысль - надо их так запаковать, чтобы влага в них не просочилась, а пользоваться, в случае чего, было бы возможно. Как быть?
        Она склонила голову к левому плечу и сосредоточенно нахмурилась - так, как будто от нее и впрямь требовали немедленно решить вдруг возникшую задачу.
        - Ну… под эти… под костюмы ваши непромокаемые спрятать?
        - Смысла нет! А если достать придется - его тут же водой зальет!
        - Тогда не знаю… Говори! - потребовала она, и круглые глаза загорелись азартом.
        - Товарищ мой предложил пойти в сельмаг и купить… презервативы. Самые обычные, из дешевых. Они и тянутся хорошо во все стороны, и непромокаемые.
        Валька ждал, что она начнет жеманно хихикать и отворачиваться, но Арина лишь собрала носик в гармошку. И ждала продолжения.
        - …в эти презервативы мы и придумали положить телефоны и сверху завязать узлом. Тогда, в случае необходимости, и экстренный номер набрать можно! Значит, заходим мы в сельмаг, оба такие деловые, серьезные до не могу, и прямым ходом к продавщице:
        - Презервативы есть? Срочно! Нам самого большого размера!
        Эта тетка глазами морг-морг, шеей дерг-дерг, носищем швырк-швырк, вся краской залилась, аж до самого декольте… По виду совсем старая дева была, она указанный нами продукт, поди, только в телевизионной рекламе и видела… Ка-ак рявкнет: «Нет!!
        У нас этих… ваших… вообще никогда не бывает. У нас приличный магазин!!!»
        Арька фыркнула и затеребила в пальцах огромный лист. Валька невольно засмотрелся на ее руки - маленькие, белые, с по-детски пухлыми ладошками. Но пальцы были изящные, ровные, чуть суженные к концам, и каждый из них венчал маленький, покрытый перламутровым лаком ноготок. Как бриллиантовая кнопочка.
        - Ну, дальше! - потребовала она, принявшись осторожно обламывать кленовый лист с краев.
        Валька вынул из ее рук получившийся огрызок и вручил вместо него очередной набор листьев. Она приняла их как бы в рассеянности.
        - Дальше… Переглянулись мы с товарищем - что делать? Сплав под угрозой срыва! И тут меня вторично осеняет.
        - Раз презервативов нет, - говорю, - дайте тогда нам целлофановые мешки. Которые покрепче!
        Ему удалось очень удачно изобразить эту сцену. Арька зажмурилась, прижала обеими руками к лицу кленовый букет и расхохоталась так, что из-под густой щеточки черных ресниц показалась пара слезинок. Глядя на нее, он тоже гоготнул.
        - Комики! - сказала она, отдышавшись. - А тетка что?
        - Ретировалась. Обратилась в решительное бегство. Пришлось нам в другой магазин идти…

* * *
        Так он влюбился.
        К вечеру он уже вполне это осознавал.
        И, трясясь в пыльном вагоне метро по дороге домой, грустный, как пятиклассник, не мог думать ни о чем другом, кроме как о том, что, когда он проводил ее до нужной ей станции, она деловито запрыгнула в поезд и тут же скрылась между людскими спинами, ни разу не оглянувшись и уж тем более не помахав ему рукой…
        Полтора месяца Валька караулил ее то у входа, то в самом фойе института, изо дня в день теряя надежду. Вчера наконец все изменилось. Можно ли было упустить такой шанс?!
        В толпе студентов на подходе к институту мелькнула светлая курточка с нахлобученным на голову капюшоном - моросил редкий холодный дождичек. Она!!! Валька почувствовал, как кто-то невидимый дружески хлопнул его по плечу. Потому что - это было уже победой! - выставив из-под капюшона курносый нос и глаза, Арина, как галчонок, явно высматривала кого-то на крыльце. И были все основания полагать, что высматривает она именно его, Вальку!
        - А! Ты здесь! Привет! - сказала она прерывисто - запыхалась! - Ну что, что? Было что-нибудь новенькое?! Видел?
        От нее вкусно пахло дождем и рябиной.
        - Нет, - неохотно признался он; трудно было ее разочаровывать. - Абсолютная тишина.
        - А ты смотрел? - спросила она подозрительно.
        Валька очень постарался, чтобы весь его вид выражал предельный упрек:
        - Конечно, смотрел. Я, аки ястреб, пронзал темень чужих окон почти до самого утра. И в бинокль, и так. Полночи на кухне крутился. Мать даже испугал, она мне в три утра допрос попыталась устроить! Пришлось врать, что увлекся астрономией - мол, рассматриваю звездное небо и составляю гороскоп для всей семьи…
        - Ага.
        Они вошли в холл. Аринка, не дожидаясь ничьей помощи, ловко стянула с себя куртку и понеслась к гардеробу, даже не взглянув на себя в зеркало - редкая вещь! Пару секунд он смотрел ей в спину, потом опомнился: ее ж затопчут! - и бросился вызволять из агрессивной толпы маленького смелого воина с толстой русой косой через плечо.
        Почему ему пришло в голову это сравнение? Может быть, из-за погончиков на ее жилетике - на них так и просились маршальские звезды. И маленький рост Валькиной возлюбленной этому впечатлению совсем не мешал.
        За пять минут до звонка влезть в очередь к гардеробу их института без вазелина было невозможно! Народ терся друг о друга, невзирая на неравенство полов.
        - Ребя! Ну пропустите! Мне на лекцию! Я на лекцию опаздываю! - умолял какой-то неврастеник с повисшей на одном ухе дужкой очков.
        - А мы, по-твоему, в Африку за елками собрались? - огрызнулись ему.
        - Черт! Опаздываем!!!
        - Не переживайте, мужики, скоро опять конец недели - послезавтра уже четверг!
        Из боя они вышли с победой, зажав в руках в качестве трофея алюминиевые кругляшки-номерки. Валька тут же проявил военную хитрость, опустив оба в свой карман - гарантия, что после занятий Арина никуда от него не убежит.
        Маленького вояку все же чуть потрепали в очереди, и ей пришлось обернуться к зеркалу, чтобы заправить обратно в прическу выбившиеся паутинки светлых волос. Доставая из рюкзачка расческу, она вынула оттуда и еще что-то.
        - Вот, - сунула она в Валькину руку аккуратно сложенную пополам серую бумажку, прозрачную и тонкую на ощупь. - Хорошо, что я успела! К самому открытию подошла.
        - К открытию чего? - не понял он.
        - Цветочного магазина! Смотри, смотри. Целую корзину купила. И с доставкой! - она отвернулась, спешно подбирая последние волоски.
        Он все еще ничего не понимал. Развернул бумажку. Квитанция.
        - «Сады Семирамиды», - прочитал Валька витиеватую надпись сверху. - Принят заказ - корзина с цветами для яркой, выдающейся личности: розы, илекс, декоративные яблоки, гербера, антуриум, гортензия, глориоза, эуфорбия, гвоздика, зелень. Заказчик: Бардин М. В. Доставить…»
        Дальше следовал адрес Анны Витальевны.
        - Так ты отправила ей цветы? От имени своего отца?
        Она кивнула, зажав в зубах расческу. Быстрые пальчики торопливо поправляли сборчатый воротничок блузки, оглаживали рукава - все очень по-деловому, без самолюбования, не отвлекаясь на пустяки, - как будто бы, но на самом деле Валька прекрасно видел, как в зеркальном отражении Арька ловила на себе мужские взгляды, и видел также, что ей это очень приятно.
        Проходящие мимо парни оглядывались на Валькину подружку, и в этом не было ничего удивительного: на ней снова была коротенькая юбочка-разлетайка. Интересно, знает ли сама Арька, какие красивые у нее ноги? Ножки. О ней хотелось говорить только так - «ножки», «ручки», «головка»…
        - Зачем? - это он спросил про цветы.
        - Интригующе. Романтично. Таинственно. Загадочно, - протелеграфировала она, не выпуская изо рта черенка расчески.
        - Да, но, насколько я знаю жизнь, цветы женщине обычно дарят после знакомства! За очень редким исключением.
        - Да? И какой же женщине не захочется почувствовать себя редким исключением? - парировала она надменно и посмотрела на него через плечо.
        - Ну хорошо. А каким образом Анна Витальевна поймет, от кого цветы?
        Арька уже скинула в рюкзачок расческу и извлекла вместо нее черно-белый прямоугольник. Визитка.
        - «Бардин Максим Викторович, - было написано на ней. - Фотограф, фотохудожник, фоторепортаж, театральная фотосъемка, художественный портрет, портфолио, фотопробы, пейзаж, натюрморт, каталожная фотосъемка, фешн-фото…»
        - Ясно? Я вложила между цветов его визитку! И так ее пристроила, что Анна не сможет не заметить. И заинтересуется - а кто бы на ее месте не заинтересовался?! Но и это еще не все!
        Они уже неслись к аудитории, и Арька договаривала на бегу:
        - На той неделе у отца большая выставка в Московском доме фотографии. На Остоженке. Шикарный зал, между прочим! И там соберется вся эта, - она сморщила носик, - «богема». Так вот, Анна получит приглашение на эту выставку! По почте. Подписанное самим автором - я взяла одно из отцовской пачки. И Березнева туда, на эту выставку, пойдет! Если, конечно, она не дура. Но по ней видно, что она не дура!
        - А дальше?
        - А дальше я их познакомлю, и они друг другу понравятся!!! - Тон ее не оставлял сомнений в том, что все так и будет.
        - Сегодня опять к тебе поедем, - докончила она, обеими руками берясь за ручку двери. - Надо посмотреть, как там события развиваются. Если ты не против, конечно.
        Валька, конечно, был не против.
        Они с трудом смогли высидеть сегодняшние пары. Арина вертелась ужом, то и дело трясла ручкой с часиками на тонком браслете, подносила их к уху, недовольно выпячивала губки. Валька невольно заразился ее нетерпением и к концу третьей пары сам стал гипнотизировать время, взывая к звонку, точно чукотский шаман:
«Скоре-е-е… Ну, скоре-е-е…»
        Последней парой у будущих историков была логика - дурацкий предмет! Он всегда поражал их своими идиотскими выкладками к заведомым аксиомам: «Каждый одуванчик - это цветок. Но не каждый цветок - одуванчик!»
        Пасмурный день тоже не располагал к жизнерадостности - даже чтение надписей на партах перестало развлекать. Да еще этот долгий, муторный голос преподавателя, который задает какие-то задачи, совершенно бессмысленные для нормального человека!
        Он, наверное, и сам это почувствовал, потому что, увидев, что все приуныли, этот квадратный дядька в мятом пиджаке и с пегими, торчащими во все стороны волосами, вдруг прервал сам себя на полуслове, отошел от доски, сел за стол, подпер щеку пухлой рукой и сказал:
        - Ну хорошо. Попробуем разобрать вот такой, скажем, более реальный случай. Вчера вечером я достал из домашней стиральной машины пододеяльник. Натянул в коридоре веревку, стал вешать его, чтоб просох…
        По рядам прошел шелест недоумения - и замер: студенты слушали препода со вновь проснувшимся интересом. Что-то человеческое проступило на его скучном лице, складки которого выпустили из-под толстых век неожиданно живые глазки.
        - Ну-с, вот вам задача: нужно сделать так, чтобы широкий пододеяльник поместился на веревке в узкой прихожей. Длина короткой стороны пододеяльника шире, чем протяженность веревки. Как быть? Кто ответ угадает - ставлю на будущей сессии зачет автоматом.
        Все молчали, окончательно притихнув… Отличник Роман Капустин, после минуты тягостных раздумий, потянул конец неизменно намотанного на его тощей груди шарфа и неуверенно поднял руку:
        - Пал Иосич, можно? Наверно, нужно сложить пододеяльник по диагонали и повесить его по воображаемой линии биссектрисы…
        Не дослушав, Павел Иосифович вздохнул и снова оглядел притихших студентов:
        - Еще версии?
        Светка Матюшина, староста группы, внезапно вскочила, как ракета, и грохнула крышкой парты:
        - Я поняла! Надо не вешать пододеяльник на веревку какой-то стороной, а зацепить его прищепками со всех четырех углов!!!
        Логистик насмешливо двинул большой головой:
        - Близко, но не совсем. Я поступил иначе. Пошел в комнату и сказал жене: «Я, мол, там надрываюсь, а ты сериалы смотришь». Она пошла к белью и сама все сделала. А как - это мне было абсолютно неважно.
        Дружный хохот перекрыл его последние слова. Сунув под мышку толстую папку, преподаватель, которого за минуту до этого считали безнадежным тупицей, покинул аудиторию с гордо поднятой головой. Вслед ему даже кто-то зааплодировал.

* * *

…И вот они снова трясутся в автобусе - набитом так, что пассажиры сами себе кажутся шпротами, уложенными в консервную банку, словно в братскую могилу.
        - Молодой человек, не дышите на меня!!!
        - А на кого мне дышать? - резонно спрашивал молодой человек.
        - Не знаю, мне все равно!!!
        - Да мне тоже!
        - Осторожно! - говорили слева. - Вы моему мальчику чуть ухо не прокомпостировали!!
        Этой шутке никто даже не засмеялся - пассажиры были укомплектованы до такой степени, при которой прекращается даже броуновское движение частиц.
        К счастью, по мере удаления от центра города в салоне начинало становиться свободнее. Народ как попало выплевывался через любые отверстия в корпусе автобуса, и через каких-нибудь полчаса можно было уже даже сделать глубокий вздох.
        - Если бы я был порядочным человеком, то после всего пережитого должен был на тебе жениться, - прошептал Валька на ухо своей подруге.
        - Все в порядке живой очереди! - тут же отозвалась она. - Женить или жениться будем по старшинству!
        И все-таки они доехали. Арина бодро шагала по бетонной дорожке, зацепив большие пальчики за лямки рюкзачка и сразу же машинально выискивая глазами нужный ей дом - Валькин.
        - Сколько времени?
        - Пятый час…
        - Успеваем, - сказала она довольно. - Я договорилась, чтобы корзину цветов ей ровно в пять доставили.
        - Почему ты решила, что она именно в пять будет дома?
        - Риск, конечно, был… Но я посмотрела в расписании - у нее сегодня только три пары. Вряд ли после вчерашнего Анна захочет пойти куда-нибудь поразвлечься, тем более что…
        Она не договорила. Да Валька тоже вряд ли стал бы дослушивать: они завернули за угол дома и остановились пораженные. В глазах зарябило от попугайски-ярких цветов машин, которые выстроились по всему периметру двора. Пожарная… «Скорая помощь»…
«Милиция»…
        Милиция!!!
        Вслед за Аринкой, которая уже бежала во всю прыть, Валька кинулся к Анниному подъезду. Потому что толпа, собравшаяся на пока еще неизвестное ему чрезвычайное происшествие, собралась именно возле ее подъезда!
        Толпа была небольшая, всего человек десять, большинство - женщины из разряда домохозяек в наспех накинутых поверх халатов куртках и плащах. По всему было видно, что во двор они спустились внезапно. Одна была даже с бигуди на голове. А еще одна сжимала в руке половник, которым она то и дело размахивала в такт собственным словам:
        - …прежние соседи были - алкаши, не приведи господь! Потому и решили мы с дочкой сменяться. Только-только заехали, думали, в приличном месте жить будем, а тут…
        - Что случилось?! - требовательно спросила Арина, пулей вонзаясь в самый центр собравшихся. - Что?!!
        - Человека убили! - ответили ей с готовностью.
        Валька бросился к Арине, чтобы подхватить, - так его поразила внезапная бледность, разлившаяся по ее лицу. Но Арина только покачнулась, на секунду зажмурилась, тряхнула головой и крепче вцепилась в лямки рюкзачка.
        - Как убили? Когда? Кого???
        Он крепко взял ее за локоть. Подумал: «Если теперь на вопрос: «Кого?!» - нам суждено получить ответ: «Анну Березневу», то я хотя бы не дам Арине упасть».
        Но и сам он до жути боялся именно этого ответа….
        - Кого???
        - А фиг его знает, - сказала женщина с половником. И продолжила со внезапно заблестевшими глазами: - Милиция тоже очень этим самым вопросом интересуется. Кого-то убили, а кого - неизвестно, кто убил - тоже неизвестно, и, самое главное, убили-то его в чужой квартире!!!
        - «Его»? Так убитый - мужчина? - По тому, как еле заметно прижалась к нему Арина, он почувствовал ее огромное облегчение. Да и сам был почти счастлив.
        - Мужик, мужик, - подтвердила тетка с поварешкой. - Голый, как коленка.
        - В каком смысле - голый? - глупо спросил Валька.
        - В том смысле, что без трусов!
        - Как без трусов?!
        Арина повернула к нему мордашку с явственно написанным выражением удивления. От растерянности она, видно, надеялась, что именно Валька сможет разъяснить ей всю эту неразбериху. Но он не мог.
        - А в какой квартире это произошло? - только и сумел выдавить он.
        - В двести восемьдесят восьмой, - ответили хором.
        Прикрыв глаза, Валька как мог быстро произвел мысленный подсчет - дурные предчувствия оправдывались.
        - Это ее квартира, - шепнул он одной только Арине. Но у изнывающих от любопытства соседок был кошачий слух!
        - «Ее» квартира? «Ее» квартира? - встрепенулась тетка с половником, в порыве возбуждения едва не треснув Вальку по лбу этой своей поварешкой. - Чья - «ее»? Вы знаете, да? Расскажите, умоляю! Мы ж тут почти никого не знаем - недавно переехали! Стоим тут, как дуры полные, и - никакой информации!
        Другие женщины тоже зажужжали, как потревоженный улей. Каждая из них, безусловно, признавала свое право на информацию.
        - …Милиция понаехала, всех расспрашивает, ничего не объясняет…
        - …Пожарник такой неинтеллигентный! На меня как рявкнет: дескать - зачем вызывала? А как не вызвать, когда, пардон, свет погас, и искры… На всей площадке пробки повышибало!
        - А врачиха-то из «Скорой» говорит: мы, грит, тут уже не нужны. Труповозку надо. Так прям и сказала - труповозку, мол…
        - Так кто там живет, в двести восемьдесят восьмой? А?
        Последний вопрос был обращен к молодым людям. И, как только он прозвучал, вокруг все стихло.
        - Вот что, дорогие женщины, - решительно оборвал Валентин начавшийся допрос. - Давайте все по порядку. Сперва - вы, - обратился он к даме в бигуди, уж очень у нее был серьезный и полный достоинства вид, даже с этим патронташем на голове. - Как вас зовут, простите?
        - Эльвира Марковна, - ответила та с некоторой даже церемонностью.
        - Очень приятно… так вот, Эльвира Марковна, расскажите нам все, что здесь произошло. Это очень важно, потому что, видите ли, мы с девушкой хозяйке двести восемьдесят восьмой квартиры некоторым образом не чужие люди…
        - Понятно, - кивнула та. И действительно все рассказала.

* * *
        Эльвира Марковна Юматова - в недавнем прошлом чтец-декламатор в Центральном дворце культуры железнодорожников, что на Комсомольской площади, а ныне просто отселенная скучающая пенсионерка (зять Эльвиры Марковны, будучи по профессии простым автомехаником, никак не мог найти с утонченной тещей общий язык и по причине стал инициатором сложного квартирного обмена, в результате которого Эльвира Марковна оказалась на другом конце Москвы, хоть и на отдельной жилплощади), сегодня днем, в районе часов эдак двух, поставила на электрическую плитку маленькую кастрюльку с овсяной кашкой, которую надо было разогреть до комнатной температуры для единственной родной души - йоркширского терьера Тимоши, и принялась неторопливо помешивать кашку ложечкой. Тимоша жался у ног и, высунув из-под шерсти крохотный нос, внюхивался в пары грядущего обеда.
        Из комнаты до них доносился бодрый голос ведущего теленовостей, ему вторил еле слышный бубнеж радиоприемника за стенкой. Сама Эльвира Марковна тоже не упустила возможности, разговаривая с Тимошей, пару раз взять голос «в маску» - словом, вокруг царили «мир, покой и благоденствие», как выразилась сама рассказчица.
        - Как вдруг! - женщина тряхнула головой, и бигуди дробно стукнулись друг о дружку. - Вдруг! - воздела она к небу ухоженные руки. - Треск! Щелк!! Искры!!! Запах горелых проводов! И - тишина… телевизор молчит. Радио молчит. Плита - молчит, то есть не работает, я регулятор туда-сюда кручу, все без толку! Думаю - да что ж это, пробки, что ли, у нас повылетали? Взяла в кладовке фонарик, вышла на площадку, подхожу к щитку - ба-а-атюшки! - Эльвира Марковна широко раскрыла и тут же зажмурила выцветшие, умело подведенные глаза. - Весь щиток черный! Оплавилось все, и вонь, то есть, прр-ростите - запах! Совершенно невыносимый запах! Запах горелой резины! Ну, доложу я вам, меня такое возмущение охватило - опять, думаю, мальчишки хулиганили!
        Мгновенно воскресив в воображении памятку о противопожарной безопасности, которая много лет украшала одну из стен Дворца культуры железнодорожников, Эльвира Марковна поспешно кинулась в квартиру, набрала на телефоне «01» и, прокричав:
«Срочно, срочно приезжайте! У нас диверсия, возможно, террррористический акт!» - кинулась оповещать соседей.
        - Четыре квартиры у нас на площадке, - пояснила она, для наглядности выставив перед грудью ладонь с поджатым большим пальцем. - С Машей, - Эльвира Марковна кивнула на женщину с половником, - мы сразу свели знакомство, еще в тот день, когда я сюда заезжала, она даже помогала мне заносить вещи… А про других соседей нам ничего пока не известно. Я, конечно, позвонила в обе двери, но никто не откликнулся. Уходят рано, приходят поздно, а мы с Тимошей ложимся спать пораньше, у нас режим…
        - Эльвира Марковна! Не отвлекайтесь! - напомнил Валька.
        - Да-да, молодой человек… Я рассказываю…
        Итак, обе женщины (соседка Маша, истомившись от пенсионной скуки, была рада наметившемуся приключению настолько, что даже не замечала зажатого в своей же руке половника), посудачив минуту-другую, решили спуститься вниз и там дождаться пожарных. Но тут внимание всевидящего Машиного ока привлек узкий, точно лезвие стилета, клинок дневного света, прорезавший сумрак лестничной площадки. Свет лился из 288-й квартиры.
        - Там кто-то есть! - выдохнула Маша, присвистнув от любопытства. И, быстро, даже как-то воровато, оглянувшись по сторонам, потянула на себя тяжелую дверь и юркнула внутрь.
        Немного поколебавшись (врываться без приглашения в чужую квартиру - это было так неинтеллигентно!), Эльвира Марковна поспешила за ней.
        Чужая квартира встретила обеих пенсионерок страшной, какой-то настораживающей тишиной («У меня аж люмбаго разыгралось!» - пожаловалась экспансивная Маша). Плотно притворенные двери в обе комнаты сдерживали дневной свет, и в маленькой прихожей стоял полумрак. Узкая резкая световая полоса, которая проникала на лестничную площадку, шла из слегка приоткрытой кухонной двери.
        - Мы заглянули туда - никого, - приближаясь к кульминации рассказа, Эльвира Марковна все чаще распахивала и сразу же щурила глаза, - заглянули в комнаты - никого! И тут я вижу: от розетки, что возле ванной, отходит электрический шнур! И ведет прямо туда!
        - Куда?
        - В ванную!
        Жмущиеся друг к другу - не слишком законное приключение с проникновением в чужое жилище на глазах перерастало в криминальную драму - женщины заглянули в ванную комнату. В сумраке белели края эмалированной ванны и раковины, больше разглядеть ничего не удавалось. Но…
        - Запах! - Юматова вновь распахнула-зажмурила глаза и приблизила к молодым людям лицо с выражением непередаваемого отвращения - конечно, насколько это позволяло воспитание интеллигентной женщины. - Этот ужж-жжасный, ни на что не похожий запах! Запах горелой плоти!
        - Как-как?
        - Обуглившегося тела!
        Конечно, то, что странный запах был именно запахом трупа, неопытные в криминальном отношении пенсионерки определили не сразу, а лишь после того, как Эльвира Марковна, нащупав в кармане халата фонарик, минуту назад за ненадобностью сунутый туда, щелкнула кнопочкой. Картина, которую высветил дрожащий луч, заставила обеих пенсионерок взвизгнуть и, толкаясь плечами, вылететь из квартиры вон, а оттуда - вниз по лестнице до самого первого этажа.
        - Мужчина! Абсолютно голый мужчина! То есть обнаженный! - с ужасом вскрикивала Юматова. - В ванне вода до краев, аж пол мокрый - и он в ней лежит! Глаза в потолок, рот открыт, рука одна через край свесилась, белая такая, полная, с мокрыми волосками, с пальцев вода капает, уж-жас!! Плечо у него черное и шея, а поверху фен, обыкновенный женский фен, прямо в воде плавает - наполовину даже расплавился! Шнур у фена, наверно, короткий, на дно упасть не дал. И в воздухе такой как бы слабый дымок, и ужасно, ужасно пахнет!
        - Копченым разило, это точно, - подтвердила Маша, потрясая половником. Глаза у нее возбужденно блестели.
        - Маша! - укоризненно отозвалась Эльвира Марковна. И снова обернулась к Валентину: - Мы, можете мне поверить, молодой человек, хоть и испугались, но все же «Скорую помощь» вызвали. Сразу же, как отдышались. Правда, из двести пятидесятой квартиры, на первом этаже. Подниматься-то нам уж-жас как страшно было…
        - А то! - подтвердила Маша. - Страсть-то какая! А врачиха эта, которая из
«Скорой», грит: «Не наш это случай. Труповозку надоть!» Так и сказала: труповозку, мол…
        - Это мы уже слышали… А милицию кто вызвал?
        - Так «Скорая» же! Врачиха! И пожарные подтвердили - милицию надо вызвать, обязательно. Налицо, говорят, факт криминала.
        - Они все сейчас там, в двести восемьдесят восьмой, - сказала какая-то из толпившихся сзади женщин. - И пожарники, и «Скорая», и милиция. Протокол составляют, что ли…
        Похоже, мы узнали все, что можно было узнать. Валька глянул на Арину - что она об этом думает? - и замер, пораженный выражением крайнего напряжения, внезапно заострившего черты лица его подружки.
        Проследив за направлением ее взгляда, он и сам ощутил, как внутри у него повернулся тяжелый холодный молоток: по ведущей с автобусной остановки тропинке быстро шла Анна.
        Убийца

«Он ничего не знал, Анюта. Ничего. Он думал, что ты действительно хочешь спать с ним - гладить его толстое волосатое тело, источающее кислый запах пота, перебирать своими - своими! - руками обвисшие патлы волос, позволять ему шумно дышать в твое ухо, ощупывать тебя маслеными глазками и говорить сальности… Он думал, что все это будет у него с тобой.
        С тобой?!
        Я выследил его, шел за ним до самого твоего дома, шел открыто, не прячась. Пару раз этот толстяк оглянулся - но не из-за меня, нет. Первый раз он остановился пригладить зачесанные на лысину волосы и самодовольно оглядеть свое полупрозрачное отражение в витрине цветочного киоска.
        Я стоял всего в нескольких метрах от этого бизона и смотрел ему в спину. Когда я увидел, как ходят под широким пиджаком валики его жира, меня затошнило, и я с трудом сдержал рвущийся наружу стон.
        Какая-то женщина с удивлением посмотрела на меня и сделала было движение навстречу - помочь, но я поспешно шагнул в сторону, и она, помедлив самую малость, скрылась в метро…
        Второй раз он оглянулся по сторонам после того, как, с явным усилием поднимая коротенькие ножки, преодолел несколько ступенек и вошел внутрь киоска, а затем вышел оттуда с букетом чахлых, подувядших астр (сквозь зыбь стеклянной витрины я видел, как долго и со вкусом этот тип торговался с продавщицей, теперь он наверняка чувствовал себя победителем) - меня охватила такая ненависть, что я готов был здесь и сейчас раздавить этого ублюдка.
        Раздавить ногами, старательно, с удовольствием, и с тем же удовольствием долго шаркать об асфальт, очищать подошвы моих ботинок от слизи, которая - я готов был поручиться в этом! - брызнула бы из его нутра…
        Аня, ты не могла, нет, не могла бы полюбить его!
        Толстяк спустился в метро. Я сел напротив. Все время, пока мы ехали, я разглядывал его с почти научным любопытством. Обвисшие тряпочками щеки - они придавали его лицу что-то бабье. Толстые, как у негра, губы с отвратительным жирным блеском, маленькие глазки с нездоровой желтизной глазного яблока… А главное - это самодовольное и бесконечно тупое выражение, с каким он, выпрямившись, сидел на продранном во многих местах дерматиновом диванчике вагона и, словно первоклассник, держал прямо перед собой жалкий букет полудохлых астр!
        Анюта, ты никогда бы его не полюбила.
        Поверь мне.
        Я думал об этом все время, пока сидел в метро точно напротив человека, которого намеревался убить в течение ближайшего часа».

* * *
        Анна шла к ним навстречу со стороны автобусной остановки, и ее спокойное лицо давало понять, что она ничего не знает о кошмаре, случившемся в ее квартире за время ее отсутствия. Но вот она заметила взбудораженную толпу женщин, в накинутых прямо на домашние халаты плащах, «Скорую», пожарную, милицию… Анна Витальевна на несколько секунд замедлила шаг, а затем еще быстрее застучала каблучками и вскоре, миновав живой коридор из притихших соседок (Арина, неизвестно почему, спряталась за Валькину спину), скрылась в подъезде.
        - Она, что ли? - спросила не то у Вальки, не то у Эльвиры Марковны взъерошенная тетка с бледным жалостливым лицом.
        - Она, - ответил Валентин.
        И, нашарив за спиной рукав Арининой куртки, властно потянул ее прочь. Стоять в этой толпе дальше и тем самым привлекать к себе лишнее внимание и без того насквозь насыщенных любопытством женщин было бессмысленно. А им стоило кое-что обсудить.
        Арина шла за ним, не сопротивляясь, - послушная, поникшая, тихая.
        Конечно, он привел ее к себе домой.
        - Ну, - сказал Валька, когда они вновь сидели на кухне и Арина машинально грела маленькие руки о большую бабушкину чашку с горячим чаем, - что ты об этом думаешь?
        Она подняла испуганные глаза.
        - Валька… Это ужасно… Представляешь - она придет домой, вот уже пришла, и узнает, что у нее в ванне нашли труп. Может быть, вот в эту самую минуту узнает…
        - Да. Но ужаснее всего то, что в убийстве теперь могут обвинить именно ее.
        - Что?! - Маленькие руки дрогнули, чашка опрокинулась, горячая жидкость пролилась на клеенку и с мерным стуком закапала на пол. Одновременно схватив со стола полотенце, они рванулись вниз, разумеется, не удержали равновесия, шлепнулись с табуреток и стукнулись лбами.
        Неожиданное происшествие было так некстати, но оно, к счастью, несколько разрядило обстановку. Стало легче на душе - никто из них не мог объяснить, почему.
        - Почему ты так думаешь? - спросила Арина уже спокойнее, комично морщась и потирая лоб крохотной ладошкой.
        - Потому что хозяин квартиры автоматически становится первым подозреваемым.
        - Нет! Я спрашиваю: почему ты так уверен, что произошло именно убийство? Убийство, а не несчастный случай?
        Валька удивился. Встал с пола и поднял ее. Посадил обратно на стул.
        - Разве это непонятно?
        - Нет! - сказала она упрямо. Валентин был уверен, что она противится мысли об убийстве именно из упрямства - просто ей не хотелось, чтобы мелодраматическая, хотя и страшноватая история, которая, по Арининым планам, должны была завершиться скорой свадьбой, вдруг оказалась залита чужой кровью.
        - Объясни! - сказала она требовательно и даже стукнула ножкой о табуретку.
        Потом она сидела за кухонным столом, машинально сложив руки перед собой, сосредоточенно нахмурившись и не спуская с него вопрошающих глаз. Эта поза школьницы невольно соблазнила Вальку начать объяснение с несколько педагогической ноты:
        - Что у тебя было по физике? В школе?
        - Четверка… - ответила она удивленно.
        - Считай, что ты получила ее за свои красивые глаза! Человеку, знакомому с электричеством хотя бы в рамках школьной программы, сразу стало бы ясно: включенный фен в ванне - это далеко не явная смерть.
        - То есть как это?! - возразила Арина очень живо. Взгляд ее чуть затуманился, на секунду ушел в сторону, и Валька угадал, что сейчас перед Арининым воображением проносятся картины из американских фильмов, где упавший в воду фен вызывает фонтаны искр, моргание освещения, закипание воды, обугливание тела и прочие эффектные кинематографические штучки.
        - Потому что ты забываешь про пробки! Если уронить в ванну электроприбор, я имею в виду вот так просто, случайно уронить, - разумеется, не высоковольтные провода, а именно фен или там электробритву, то произойдет банальное короткое замыкание, и в квартире моментально выбьет пробки! Они срабатывают даже не за секунды, а миллисекунды. Находящегося в ванне человека здорово тряханет, хорошего будет мало, приятного тоже - но в любом случае это не смертельный исход. Я так думаю, что, если бы тот мужик, которого нашли в Анниной квартире, сам, стоя или сидя в воде, нечаянно уронил в ванну фен - то рисковал умереть по другой причине, не от электричества, а от воды: из-за конвульсий сложно выбраться из ванны и можно банально захлебнуться. Но - и это все!
        - Так ты думаешь… ты думаешь… Что он - утонул?
        - Нет. Его все-таки убили.
        Она моргнула.
        - Кто?
        - Ну Арин, ну откуда мне знать?! Я могу только надеяться, что не Анна!
        - Это не Анна! - гневно отбросила она за спину косу.
        - Допустим… Но его убили - это точно.
        Закусив губу, Арина хмуро смотрела на него и ждала продолжения. Он вздохнул и продолжил:
        - Помнишь, Эльвира Марковна говорила, что, когда она подошла к щитку, то он был весь черный, оплавившийся и распространял вокруг себя запах горелой резины? Пробки, даже перегоревшие, так пахнуть не могут - они сделаны не из резины, а из неплавящегося материала. Значит, кто-то - а этот «кто-то» и был убийцей - сумел заменить пробки на толстые резиновые «жуки», чтобы они продержались как минимум минут десять и не размыкали электрическую цепь, пока обреченный мужик в Анниной ванне умирал от ударов током. По этой же причине, по причине избыточного напряжения, погас свет и перегорели электроприборы у соседей.
        - Убийца переменил пробки на эти… как ты сказал? Резиновые «жуки», затем дождался, когда жертва залезет в ванну, вошел в квартиру и бросил в воду включенный фен, так?
        - Получается, так.
        - Тогда он должен был знать, что застанет жертву именно в ванне? Да? Ну и откуда у него могла быть такая уверенность? Ведь Анна жила в квартире одна!
        - Не знаю, Ариш… Если убитый был ее любовником - то Анна первая, на кого падет подозрение. И именно потому, что в своей квартире она жила одна!
        Они смотрели друг на друга молча - Валентин в растерянности, Арина в немом отчаянье. Из приоткрытого по случаю теплого осеннего дня окна донесся приглушенный рокот моторов: пожарная машина и «Скорая помощь» выезжали со двора. Милицейская
«канарейка» еще стояла у Анниного подъезда, и недоброе предчувствие не успело даже кольнуть молодого человека в бок, как Арина вскочила с места и чуть ли не по пояс высунулась в окно, с грохотом откинув прочь задребезжавшую двойными стеклами раму:
        - Валька! Смотри!
        Он смотрел. Сверху милицейский «уазик» казался почти что спичечным коробком, но все же было отлично видно, как двое людей в серой форме, выйдя из подъезда, подсаживали в этот «коробок» Анну - осторожно, с преувеличенной вежливостью поддерживая ее под локоток, предупредительно распахнув дверь - если бы не эта серая форма и не канареечные цвета машины, можно было подумать, что два молодых человека просто ухаживают за понравившейся им женщиной!
        Анна сохраняла самообладание. Отсюда, сверху, им не было видно ее лица, но оба они заметили, с какой легкостью женщина запрыгнула на подножку «уазика», придерживая полу зеленого пальто, одним наклоном головы отвергнув помощь своих конвоиров.
        Оба милиционера погрузились в машину следом, и «уазик», оставляя за собой легкий смерч из пыли и клубившейся в ней листопадной трухи, с ревом выехал со двора.
        - Они увозят! Валька, они увозят ее! - прошептала Арина. Резко обернувшись к нему - так резко, что коса, зацепившись за оконную ручку, петлей обхватила ее шею, Арина смотрела на него расширенными от ужаса глазами, и в них уже подрагивали слезы.
        - Они увозят ее! - повторила она сдавленным голосом, который вот-вот грозил сорваться в рыдания. - Увозят Анну! Анну Витальевну! Что это значит? Что ее арестовали? Арестовали за убийство?! Но, Валька, она же ни в чем, ни в чем не виновата!!!

«Откуда тебе это известно?» - должен был спросить он, потому что, рассуждая логически, у них не было никаких оснований для уверенности в Анниной непричастности. Но он тоже не верил. И все, что мог поделать, - это одной рукой обнять уже плачущую навзрыд Арину, а другой машинально захлопнуть окно, оборвав тем самым шум улицы, в котором можно было разобрать стрекотание удаляющегося
«воронка».
        - Но она же не виновата! Валька, она же не виновата - ни в чем, ни в чем!
        Арина рыдала у него на плече, а Валька гладил ее по вздрагивающим плечам, рукам, спине. И неизвестно, как так получилось, это было так некстати, он не хотел этого - но губы сами нашли ее теплый висок, а ладонь осторожно коснулась мокрого шелка гладкой щеки…

* * *
        - А где же ваша дочь? В институте? - спросила Ада тоном поддерживающей вежливый разговор светской львицы.
        Макс был поражен и не счел нужным это скрыть:
        - Да… То есть наверно… вообще-то ей уже следовало прийти, Арина в это время обычно уже дома… А откуда вы…
        Максим, конечно, хотел спросить, откуда Ада знает про то, что у него есть дочь, но тотчас прикусил язык. Ведь минуту назад его назвали эстетом и интеллектуалом. Мог ли он после этого не посоревноваться с Адой в умении выстраивать логическую цепочку из несущественных на первый взгляд деталей?
        - Что ж, попробую угадать, откуда вы в самом деле знаете, что у меня есть дочь! Конечно, если вам об этом не сказала главный редактор «Нострадамуса».
        - Нет, она ничего не говорила, - чуть нагнув голову, Ада взглянула на Макса с веселым интересом.
        - Тогда так… Входя ко мне в квартиру, вы наверняка заметили в прихожей что-нибудь из женских вещей. Обручального кольца у меня на руке нет, и…
        Он сбился. Просто не знал, что еще сказать.
        - И… и я пригласил вас на чай, совершенно не опасаясь, что кто-нибудь закатит мне сцену ревности - значит, женщина, которая живет в доме, - скорее всего, мне не жена и не любовница… И… и… А! Я принес вам ее фен. Маленькие девочки не пользуются феном, и одежда или обувь, которые вы заметили в коридоре, принадлежат тоже далеко не ребенку. Значит, я живу вместе дочерью, которая достаточно взрослая, чтобы учиться в институте… так?
        Она засмеялась тихим, шелестящим смехом, лениво протянула руку (опять пришло сравнение с кошкой, греющейся на солнце) и слегка похлопала Макса по запястью:
        - Все правильно, замечаний нет. Только почему же вы говорите так неуверенно? А впрочем, ответ на поверхности: о нерешительности Весов можно складывать легенды. Даже если вас спросить о том, сколько будет дважды два, вы все равно задумаетесь. Ко всему сказанному вами можно еще добавить, что ваша дочь, скорее всего, тоже Весы. Молодые девушки в наше время стремятся жить отдельно от родителей, а вы достаточно состоятельный мужчина, чтобы позволить себе если не купить, то хотя бы снять для дочери отдельную квартиру, подальше от вашего родительского ока. Захоти она этого, вы вряд ли стали бы спорить - те, кто родился под знаком Весов, как правило - хорошие отцы, и к тому же они не любят спорить, избегают крайностей, всегда во всем пытаются найти золотую середину. Кроме того, вы не инвалид, не старик, в уходе взрослой дочери не нуждаетесь, а значит, не по этой причине она продолжает находиться рядом с вами.
        - А по какой?
        Признаться, этот вопрос Бардина давно волновал.
        - Женщины-Весы не могут жить без привязанности. Ваша дочь еще совсем молода, и потому вы на сегодняшний день - единственный объект ее дум и забот. Иногда, наверное, это выглядит смешно, иногда - трогательно и наивно. Но до тех пор, пока… как ее зовут? Арина? До тех пор, пока Арина не встретит свой идеал, все останется по-прежнему.
        Что-то кольнуло Макса в сердце при словах «Пока Арина не встретит свой идеал». Родительская ревность? Да. Да!
        - Интересный у нас с вами получается разговор. Даже не знаю, правы вы или нет.
        При этих словах Ада вновь улыбнулась, и Максим спохватился: ведь она иронизирует как раз над его нерешительностью, о которой только что упомянула как бы вскользь. Это задело Бардина, и он добавил резче, чем хотел:
        - Но все-таки я больше склоняюсь к мысли о том, что вы придаете тому факту, что я - Весы, слишком уж большое значение. И вот вам доказательство: Арина на меня совсем не похожа. А ведь она не просто тоже Весы - у нас общий день рождения…
        Движением бровей Ада выразила вежливое удивление этому, признаться, довольно редкому факту в семейной истории.
        - …следовательно, если верить вашей логике, у нас с ней должны быть одинаковые гороскопы и одинаковые характеры…
        - Когда же я такое утверждала?! - резко оборвала его Ада, вскинув голову.
        Теперь ее руки лежали на подлокотниках кресла, а колдовские глаза, прищурившись, смотрели насмешливо и холодно. Максим не совсем понял, а вернее сказать, совсем не понял причину такого преображения и потому замолчал.
        - В моем лексиконе нет слова «гороскоп», - все так же холодно продолжала Ада. - Гороскоп - это чистой воды модное шарлатанство. Верить в то, что ваша судьба целиком зависит от звезд, и каждую минуту сидеть и ждать от небес подарка или же оплеухи могут только дураки или просто слабохарактерные личности. Я не такая.
        - Никогда в жизни я не назову вас дурой, - заверил он. - Но все же… Просто для того, чтобы я понял… ведь вы же астролог?
        - Астролог.
        - Но… прошу прощения, если я опять скажу очевидную, на ваш взгляд, нелепость… Но ведь астрологи - это те же предсказатели?
        - Ничего подобного. Астрологи, я имею в виду настоящие, профессиональные астрологи, - это Проводники. Как автомобилист должен знать правила дорожного движения, иначе за свое невежество в этом вопросе обязательно заплатит деньгами, здоровьем, а то и жизнью, так и современный человек должен иметь представление о законах Зодиака и о той роли, которые они играют в его судьбе. Жизнь - это темный туннель, по стенкам которого развешаны оголенные провода. Где-то туннель широкий, и идти по нему безопасно. Hо вот он резко сужается. Чтобы пройти этот участок, человеку необходимо соблюдать максимальную осторожность. А для этого ему нужно знать, где он находится… И тогда умные люди зовут на помощь нас.
        - Вас?
        - Астрологов. И, возвращаясь к вопросу о том, почему ваша дочь так на вас не похожа, я скажу то, что знает каждый, кто хотя бы раз дал себе труд изучить законы Зодиака. Женщина-Весы имеет не так уж много общего с мужчиной-Весами. Покровительство Венеры обеспечивает этим женщинам хороший вкус, грациозность, способность к творчеству и интеллектуальным познаниям; но та же Венера, которой, если верить древнегреческой мифологии, было за что недолюбливать мужчин, словно в отместку им наделила женщин-Весов обаянием и некоторой вздорностью характера. Они обожают внешний блеск, склонны судить о человеке по первому впечатлению и зачастую впоследствии убеждаются в собственной неправоте, ненавидят упреки, споры, различные осложнения. Малейшее противоречие вызывает у них гнев и слезы. Женщины этого знака избалованны, эгоистичны, но ласковы. Это большие дети, которые часто ударяются в слезы и в то же время быстро забывают хорошее и плохое.
        Все это настолько соответствовало Аринке, что Максим почти увидел ее перед собою - упрямую и нахмуренную девчонку, смешную в своем упорстве, когда она отстаивала что-то, что казалось ей чрезвычайно важным.
        - Ада… А вам, лично вам, Весы кажутся привлекательным знаком?
        - Не более и не менее, чем все остальные. А вот лично вы, Максим, мне нравитесь.
        Бардин подумал, что ослышался. Но не переспрашивать же - это было бы совсем глупо!
        - Я - Львица, - вдруг сказала Ада, и Максим поразился тому, что раньше не замечал, какой у нее глубокий голос. - У Львов и Весов свой магический багаж, разное восприятие мира, людей и их поступков, но сходные точки зрения на одни и те же факты и события. Лев - это Огонь, Весы - Воздух. Кислород поддерживает огонь, на ветру пламя становится сильнее…
        Это было уже совсем не то, что она говорила раньше. Это не было просто игрой в слова или легким трепом, которым занимают себя с целью со временем перевести разговор в плоскость дешевого флирта. О нет, у Бардина с Адой (сам не зная почему, он уже не отделял себя от этой рыжеволосой королевы) происходило нечто вроде интеллектуальной дуэли. И хотя Максим явно проигрывал в этом сражении, победитель начинал постепенно сводить его с ума.
        Конечно, то, что взгляд Максима тонул в глубине Адиных зеленых глаз с поблескивающим в центре узким зрачком, время от времени выбирался на поверхность и скользил по нежной, снежно-белой, припорошенной частыми родинками шее и груди, несколько лишало беседу чисто академического оттенка.
        Она прекрасно видела, куда срывается его взгляд, но даже не покраснела. Бардин снова и снова заглядывал ей в глаза, пытаясь найти ответ на вопрос: что означает эта насмешливая холодность? Поощрение или царственное пренебрежение? Чем встретит она его попытки… его попытки…
        Вот она положила ногу на ногу, и в разрезе длинного платья мелькнуло сильное, гладкое, упакованное в шелковый чулок бедро - такие ноги можно увидеть у античных богинь в Эрмитаже… Вот она снова подняла к губам бокал, длинная рука словно переламывалась у тонкого запястья, - и улыбнулась улыбкой плотоядной хищницы, обнажив ряд тоже очень белых, ровных и мелких зубов.
        Словно опомнившись, Макс включил негромкую музыку, и они сели ужинать, а потом стали пить вино и танцевать - все так по-книжному классически, но разве кому-нибудь придет в голову быть этим недовольным, если сидящая напротив женщина принимает твои знаки внимания с такой многообещающей улыбкой?
        А тем более если ты держишь ее в объятиях во время медленного танца, и она кладет руку на твое плечо, и ты вдруг решаешься и наклоняешься к ней, чтобы дотронуться губами до той самой впадинки возле ключицы?
        И вскоре наступил тот час, когда они погрузились в любовь, тепло, бесконечные поцелуи - то нежные, то страстные до боли. Был шепот, какие-то слова, улыбки, раскрытые глаза…

«Я окружен волшебным чувством и тобой, и мне грустно, потому что я знаю - ты исчезнешь так же внезапно, как и появилась, - думал Максим, зарываясь лицом в ее волшебные волосы с еле уловимым запахом прерий и саванн. - И я знаю, что грусть со временем перерастет в глухую тоску, потому что ты уйдешь от меня, но пусть это случится как можно позже… пусть это придет потом, через день или два, когда ощущение новизны и прелести наших поцелуев исчезнет и все станет таким реальным.
        А сейчас ты спишь и разговариваешь во сне, бессознательно прижимаешь к груди мою голову, пальцами зарываясь в волосы.
        И пусть есть ты, а есть мое воображение, и пусть общего между нами гораздо меньше, чем хотелось бы нам обоим, но эта ночь наша, и я люблю тебя, и поделюсь с тобой ближайшим будущим и чувством, или сначала чувством, а потом будущим - не стоит думать об этом сейчас, ведь самое главное между нами уже случилось».

* * *
        Звонок в дверь вернул их через несколько часов на землю.
        К их приходу Макс был совершенно не готов. Собственно, к визиту подтянутых молодых людей физкультурного вида, принадлежность которых к органам не могли скрыть даже демократичные джинсы и куртки, простой обыватель всегда оказывается совершенно не готов. Но Максима это касалось вдвойне: их приход выдернул его из душа.
        Бардин стоял под холодными струями уже добрых полчаса, чувствуя, как постепенно становится человеком (Ада точно знала, чего она хочет, она выжала Макса досуха, и понадобилось еще много времени для того, чтобы он смог осознать, где он находится и что с ним происходит), когда услышал трель. Звонок трендел так настойчиво, что, чертыхнувшись, Макс сдернул с вешалки полотенце и, обернув его вокруг бедер, босым прошлепал в коридор и крутанул замок на входной двери.
        - Чем обязан? - спросил Макс за секунду до того, как у него под носом оказалась красная корочка служебного удостоверения.
        - Убойный отдел, - ответили ему фразой из известного телесериала. А тот из них, что казался помоложе, даже дружелюбно подмигнул.
        - Милиция, - обронил другой, уже поживший.
        И оба они синхронно, с одной ноги, вошли в квартиру, чуть замешкавшись у шкафа, который стоял почти у входа и не давал пришельцам свободно развернуть широкие плечи.
        - Так чем обязан? - спросил Максим, чувствуя, как холодная вода стекает по спине и весь он покрывается гусиной кожей - не из страха, а из-за сквозняка, который ворвался вслед за пришельцами.
        Голый человек всегда чувствует преимущество людей в одежде, тем более если действие разворачивается не на пляже, а в пределах обычной городской квартиры. В данном случае превосходство было на стороне этих пинкертонов в штатском еще и потому, что они знали о цели своего визита, а Максим - нет.
        И еще: там, в глубине квартиры, его ждала Ада.
        Стараясь выглядеть как можно более равнодушным, хотя с мокрыми волосами и в полотенце, которое норовило вот-вот свалиться с чресел, это было не так-то просто, Бардин с преувеличенным вниманием изучал предъявленные документы. Он лихорадочно искал - и не находил - каких бы то ни было воспоминаний относительно того, что он натворил в эти похмельные дни. Окровавленных ножей или дымящихся пистолетов в его воспоминаниях, по крайней мере, точно не было.
        - Вам лучше одеться, - заметил пожилой, отдергивая руку с удостоверением и с некоторой брезгливостью стряхивая с него капли, упавшие с волос Макса.
        - Благодарю, - усмехнулся Макс его менторскому тону. Но он был прав.
        Когда Максим вернулся в наспех натянутых джинсах и ковбойке, приглаживая ладонью мокрые волосы, они уже расположились в комнате, которую дочь Бардина называла студией. Штативы с лампами и фонарями-«лягушками», похожие на висельников, стояли здесь точно по периметру.
        Неоконченные работы и обрезки рамок были сдвинуты в сторону - кажется, все же аккуратно. Молодой скромно примостился в уголке дивана, пожилой с комфортом уселся в рабочем кресле Максима и дернул «молнию» на черной кожаной папке.
        - Итак, чем обязан?
        - Какие отношения связывают вас с Анной Витальевной Березневой? - начал пожилой безо всяких предисловий.
        - Простите?
        - Вы меня прекрасно слышали.
        - Если я вас слышал, то это вовсе не значит, что я понял вопрос.
        Усевшись на подоконник, Макс нащупал в кармане ковбойки сигареты и закурил. Придя сюда, они ошиблись адресом - это становилось ясно, и он уже начал скучать. Да и работа ждала.
        - Вам знакома эта женщина? Анна Березнева?
        - Нет.
        - А между тем она преподает в институте, в котором учится ваша дочь.
        - Не валяйте дурака, - сказал он машинально. - В этом институте еще тысяча преподавателей. - И тут до Макса стал доходить подтекст вопроса, сердце как будто облило холодком: - Моя дочь? При чем тут моя дочь?!
        - К счастью, ни при чем, - отсек пожилой следователь подозрения в том, что Арька ввзязалась или, скорее, что ее втянули во что-то уголовное. - Я упомянул об этом лишь как о странном совпадении.
        - В чем же совпадение?
        - Да хотя бы в том, что вы отрицаете близкое знакомство с преподавателем вашей дочери, и как раз в то самое время, когда в ее квартире находят криминальный труп. Кстати, и сама Березнева утверждает, будто никогда не встречалась с вами.
        - Значит, это правда!
        - Значит, это ложь! Зачем бы вы стали заказывать для незнакомки роскошную корзину с цветами? Присылать ей приглашение на свою выставку?
        Бардин молча смотрел на седовласого следователя. Каждую свою фразу он завершал резким взмахом ладони, как будто отрубал от большого монолога отдельные куски. Пристроив на колене папку с разложенным поверху протокольным бланком, он взирал на Макса крайне неприязненно и, кажется, был заранее настроен не верить ни единому его слову.
        Его напарник, главной отличительной чертой которого были густые черные брови, напротив, как будто забавлялся ситуацией. Улыбался во всю ширь и даже подхихикивал в кулак.
        И никакого намека на желание понять, что они ошибаются, и разобраться, почему возникла эта ошибка. Оба они были до крайности неприятны.
        - Я не знаю женщины, о которой вы говорите, - сказал Максим, стараясь соблюдать спокойствие. - Не владею представлением о происхождении трупа, которым вы, надо думать, в силу своей профессии, занимаетесь. Я вообще не люблю трупы - имею, представьте, вот такой странный вкус. Предпочитаю живые модели. Я никому не присылал корзину цветов - по крайней мере, в последние двадцать лет точно. Что же до приглашений на мою выставку, то я имею привычку раздавать их всем, кто только попросит. Иногда ими бывают люди, о которых я ровно ничего не знаю. Знакомые знакомых. И даже дальше.
        Седой выслушал его с явно скучающим видом и, прежде чем задать очередной вопрос, нервно скривил губы:
        - У вас есть женщина?
        - А у вас есть гормоны? - огрызнулся Макс. Вопрос был вдвойне неприятен, так как напомнил об Аде - «если она слышит этот разговор из соседней комнаты, в хорошеньком же положении я сейчас перед нею предстану!» - Я что, похож на импотента? Что вы вообще хотите услышать? Желаете, чтобы я продиктовал вам телефоны из моей записной книжки с краткими характеристиками каждой женской персоны?
        - Богема… - протянул презрительно старший.
        Черт его знает, что при этом имелось в виду. На секунду у Макса мелькнула было мысль о том, что он намерен причислить его к тем, кого осторожно называют «лицом с нетрадиционной сексуальной ориентацией» (для людей определенного склада ума слово
«богема» имеет логическое продолжение «бардак-разврат-вакханалия», что, в сущности, не всегда далеко от истины), но эта мысль сорвалась, не успев дозреть. В конце концов, с точки зрения «небогемного» жителя, Макс имел алиби: был женат и воспитывает дочь!
        («Кстати, а где Арька? Бросил взгляд на часы - одиннадцатый час утра! Убежала в институт, не заглянув к нему. Это был плохой признак. Да, мы поссорились, но дочь редко дулась на меня по три дня кряду… Впрочем, хорошо, что не заглянула. Ему не хотелось бы, чтобы она увидела Аду или каким-то образом вычислила ее присутствие»).
        - Торопитесь? - подал голос бровастый, поймав его взгляд. И улыбнулся. Белыми ровными зубами.
        - Перестал получать удовольствие от общения с доблестными органами. И к тому же меня ждет работа.
        - «Работа», - усмехнулся пожилой, а молодой покосился в сторону кипы неоконченных портретов. Сверху лежала Тамара, то есть фотография, еще точнее - ее плечо и спина, изогнутые навстречу лунному свету, который Макс полдня выстраивал из студийных ламп. Бровастый следователь, Макс заметил, давно уже не сводил глаз с этого роскошного тела, еще более соблазнительного в глянце, а пожилой, напротив, уже смотрел по сторонам - заканчивал заполнять протокол.
        - Тоже мне, работа - голых баб снимать! Распишитесь. И учтите, что я еще захочу с вами встретиться. Возможно, не раз.
        - Не сомневаюсь. Я очень красивый и обаятельный, - улыбнулся Макс преувеличенно томно. Следователь отпрянул от него, дернул «молнию» на папке и вышел в коридор, всей спиной выражая невероятное возмущение. Иди-иди, милый. Это тебе за «голых баб».
        Молодой и бровастый с коротким хохотком тоже соскочил с дивана, но последовать за старшим товарищем отнюдь не поспешил. В очередной раз ослепив Макса белозубой улыбкой, он выпятил мизинец с отращенным ногтем и указал на портрет Максовой жены. Мария смотрела на них со стены напротив. За восемнадцать лет Макс так и не нашел в себе силы выбросить этот портрет на свалку или хотя бы повернуть лицом к стене.
        - Красивая баба, - сказал он, сочно причмокнув влажными губами и улыбнулся.
        Бардин заложил руки за спину и еле сдержал стон - так ему захотелось дать нахалу в морду. Тот это прекрасно понял - было видно по этой самой усмехающейся морде. Его белозубая улыбка, мокрые губы, волосатый мазок на подбородке, долженствующий означать бородку, игривая улыбочка, ровно, как по линейке, подстриженный затылок бесили Макса до чрезвычайности.
        Но, судя по спокойствию, с которым этот милиционер в штатском стоял напротив, засунув руки в карманы чуть ли не по локоть и неторопливо покачиваясь на носках, бешенство Максима его не смущало. Смотрел он при этом прямо ему в глаза.
        - Начальство ждать не любит, - намекнул Макс.
        - Подождет, - сказал молодой легкомысленно. И добавил тоном, который показался Максу не менее ветреным: - Вообще-то начальство - это я. - В следующую секунду он протянул руку: - Капитан Волков. Можно просто Валера.
        Бардин автоматически пожал неожиданно твердую ладонь. Сказанное предстояло еще осмыслить: так пожилой мужененавистик - в подчинении у этого беззаботного малого? Однако причудливо нынче тасуют кадры в милицейских учреждениях!
        - Максим, - представился Макс, что было уже совсем глупо.
        Волков в очередной раз показал свои слишком ровные и слишком длинные зубы (это должно было означать удовольствие от их запоздалого знакомства) и, снова затолкав руку в карман, спросил с видимой задушевностью:
        - Вам совсем не интересно, что с ней случилось? С вашей знакомой? Анной. Березневой.
        - Я, кажется, уже доложил, что не имею удовольствия…
        - Ладно, ладно. Слышали. - Он вытянул губы трубочкой и снова прищурился. - Но на всякий случай, так, если все же пожелаете помочь красивой женщине, которой от вашего имени приходят цветы и сами собой опускаются в почтовый ящик приглашения, имейте в виду, что положение у нее почти безнадежное. Произошло убийство, убийство, а не несчастный случай, это доказано. Смерть от электричества - малоприятная штука. Очень уж надо ненавидеть, чтобы швырнуть человеку в ванну включенный фен. Правда, жертва была стара, толста и некрасива. Как вы думаете, - еще больше приблизил он к Максу расколотое улыбочкой лицо, - почему она это сделала? Потому что он был старый, толстый или некрасивый?
        - Понятия не имею. При определенных обстоятельствах для женщины достаточно и одной из этих причин!
        - Согласен. Но здесь есть еще кое-что. Почему она не позаботилась об алиби?
        - Алиби?
        - Да. Бросила в воду фен и не побеспокоилась стереть на нем свои отпечатки. Вышла из квартиры и не закрыла дверь на ключ - сгоревшее тело соседи обнаружили почти сразу, а ведь она рисковала! И, когда через десять минут появилась у своего подъезда, на вопрос, где была, ответила просто: ехала в метро, потом в автобусе.
        - Хм…
        - Проверить это, как вы понимаете, нельзя. Доказать тоже. И кроме того, она сама себя топит: городит невесть что, отрицает очевидное! Утверждает, что убитый ей совершенно незнаком. Как это может быть - ведь его нашли в принадлежавшей Березневой квартире! И к тому же - простите за интимную подробность - в абсолютном неглиже… В ванне! Зачем бы здоровому мужчине мыться в женской ванне, если он не любовник хозяйки? И тем не менее подозреваемая твердит, что видит его первый раз в жизни. Поразительная легкомысленность! Особенно для хладнокровного убийцы… Согласитесь: чтобы убить человека, который безмятежно моется в твоей ванне, надо обладать удивительным хладнокровием?
        - Пожалуй, - сказал Макс. И не удержался: - Бабской глупости в этом деле, похоже, гораздо больше, чем хладнокровия. Если не сказать - идиотизма… Зачем ей было швыряться фенами именно в своей квартире? Становиться первой подозреваемой? Женская детективная литература предлагает мириады способов избавиться от поднадоевшего любовника.
        - А! - Он улыбнулся и выставил перед лицом Максима длинный белый палец. - Вы тоже это заметили! Представьте, именно эта мысль не дает мне покоя - зачем?
        - В любом случае меня это не касается.
        - Как знать… - Рука снова нырнула в карман. - Но если вы все же захотите помочь красивой и… незнакомой вам женщине, имейте в виду, что в ее квартире мы не обнаружили ничего, что указывало бы на существование в ее жизни другого мужчины. Кроме цветов с вашей визиткой и приглашения. Цветы, кстати, доставили уже после убийства. Во время допроса подозреваемой.
        - Послушайте. Я не могу признать того, чего не было! Я не знаю никакой Анны Березневой! Я не слал ей цветов и никуда не приглашал! Забегая вперед, скажу: я не венчался с ней тайно, не соблазнял в ранней молодости, не покупал ей электрических фенов и не имел с ней общего ребенка! Могу поручиться. Поклясться. Написать это в вашем протоколе. Подписаться кровью. Заесть землей.
        Подняв свои толстые, как палки, брови, капитан разочарованно рассматривал Макса.
        - Жаль, - снова причмокнул он мокрыми губами. - Следствие серьезно рассчитывало на вашу помощь.
        - Я не люблю детективы.
        Уже в коридоре, после того, как Бардин широко распахнул дверь и недвусмысленно ждал, когда милиционер оставит его в покое, тот обронил как бы про себя:
        - Жаль все-таки эту дуру Березневу. Красивая баба, уголовникам достанется…
        Макс захлопнул дверь и с удовольствием повернул ручку замка на все четыре оборота.

* * *
        Ада ждала в спальне, полностью готовая к выходу. Макс немного огорчился тому, что ее уход как бы подразумевался сам собой.
        Несмотря на те волшебные часы, что они провели вместе, Максима не оставляло ощущение, что даже в самые страстные минуты Ада все равно не принадлежала ему. Она ускользала из объятий даже тогда, когда впивалась в губы партнера страстным поцелуем, - не женщина, а кошка, которая гуляет сама по себе…
        - Ты все слышала?
        - Конечно.
        - Ерунда какая-то. Вернее, с одной стороны, ерунда, а с другой… при чем тут Арина? Они пытаются вмешать в свои подлые делишки Арину!
        - Успокойся, дорогой, - не оборачиваясь, Ада причесывалась возле трюмо, восседая на небольшом пуфике и, кажется, нисколько не смущаясь тем, что до нее на этом пуфике много раз сидел кто-то еще. - Они или пытаются впутать девочку, или она сама успешно запуталась в чем-то - это не так уж трудно выяснить.
        - Когда? Сейчас?
        И тут она обернулась. Посмотрела на Макса, прищурив глаза - в них ни следа сна не осталось, впрочем, точно так же, как и любви, - и очень простым, будничным тоном спросила Макса, когда он родился.
        Он ответил, невольно поморщившись; на его взгляд, Ада перебарщивала, сейчас был не тот случай, чтобы играть в таинственность и Зодиаки.
        - А твоя дочь?
        - В тот же день, я говорил… Восемнадцать лет назад.
        Ада медленно положила расческу и некоторое время вглядывалась во что-то такое, что внезапно увидела над его головой.
        И вдруг заговорила не очень похожим на свой, низким и тягучим голосом, медленно растягивая слова. Слишком светлое для октября утро, которое за секунду до этого врывалось в незашторенные окна, вдруг безо всякой подготовки перешло в серый сумрак. Макс буквально, то есть физически почувствовал, что кто-то невидимый вошел в комнату и, положив ему на плечи мягкие лапы, чуть прижал к креслу, мешая подняться.
        - Двадцать девятый градус Весов - необходима мобилизация сил и стараний для того, чтобы сохранить то, что принадлежит тебе на этой земле… - говорила Ада. - Семнадцатый градус девятого дома - «Обломки корабля»… Ты - человек, обреченный на вечные искания своего идеала, но обломки прибиваются к берегу - скоро ты найдешь то, что ищешь… Транзитное Солнце в оппозиции с Сатурном - период повышенной конфликтности, личных и бытовых неудач… Транзитная Луна в тригоне с Марсом - негативное вмешательство домашних в дела, требующие разумного компромисса…
        - Что это? - шепотом (почему шепотом?) решился спросить Макс.
        Не слушая, Ада чуть слышно пробормотала дату и год рождения Арины, прислушалась к чему-то (к себе? или к космосу?) и снова заговорила тем самым, до сих пор незнакомым Максу голосом:
        - Арина… тридцатый градус Весов, Меркурий - «Ребенок, скучающий за учебником в классе»… Указывает на того, кому необходимо проснуться, иначе его оттеснят в сторону, сделают жертвой несправедливости и обмана… Девятнадцатый градус Стрельца - «Волшебная палочка, разделенная звездой» - говорит о личности, способной сделать реальностью то, что сокрыто в таинственной тишине духа… Луна в квадратуре с Сатурном - бремя забот, эмоциональная депрессия. Транзитный Марс в секстиле с Ураном - оригинальные идеи и неожиданные планы.
        Она кивнула (самой себе или тому, чье незримое присутствие ощущалось в комнате до сих пор?) и, посмотрев на Макса, сказала очень просто и естественно, как будто подводила итог под решением одной ей понятной задачи:
        - В ближайшие дни тебе лучше быть поближе к собственной дочери, Максим. Она доставит тебе массу хлопот, но она же привнесет в вашу общую жизнь большие перемены.
        - Перемены к лучшему? - машинально спросил Макс.
        Улыбнувшись, Ада только пожала плечами.
        - Когда мы увидимся?
        Все так же улыбаясь, она смотрела на Бардина и не слишком торопилась с ответом.

* * *
        Возвратившись вчера вечером, Арина не стала заходить к папке - ну его! «Если у него опять кто-то есть, я могу не выдержать и высказать этой дамочке хотя бы один раз в жизни все, что я думаю о таких, как она!» - проворчала девочка себе в оправдание.
        А утром она вообще ни разу о нем не подумала.
        Если бы только Арина знала, что сегодняшний день будет продолжением вчерашнего кошмара! Второй его серией!
        Хотя… ну, что бы это изменило?
        Знала бы или не знала, а сегодня с утра все равно пошла бы в институт, хотя и с гораздо меньшим удовольствием, чем обычно. Она не выспалась (трудно было надеяться, что выйдет иначе!) и, разглядывая в зеркале свои бледные щеки и грязные лужицы под глазами, почувствовала, что впадает в отчаяние. Ничего не ушло, ничего! За своим отражением в том же зеркале Арина видела вчерашний ужас: как в немом кино, снова промелькнули возбужденные, красные лица соседок, прошел серьезный Валька, проехала милицейская машина, увозящая Анну. Увозящая… куда? В тюрьму! Конечно, в тюрьму!
        В носу опять защипало. Она поспешно набрала из крана полную горсть ледяной воды и выплеснула себе на лицо - залить закипавшие слезы.
        Вышла из дома, пошла к метро, едва ли не по щиколотку утопая в осенней грязи, которая всегда почему-то стекается к ним на Новощукинскую. Было совсем рано, и серое утро с размытыми пятнами фонарей служило прекрасной декорацией Арининому настроению. Оно было таким же безнадежным.

…Арина и сама не понимала, почему ее так потрясла эта история! Два дня назад она знать не знала, что на свете существует этот человек - Анна Березнева. И если бы кто-то, да хоть бы даже их вездесущая староста Светка Матюшина, рассказал ей, что одного из преподавателей арестовали за убийство, Арина… ну… самое большее - выслушала бы ее с любопытством, с тупым, дурацким любопытством!
        Но тут…
        Арька чувствовала прямо-таки материнскую ответственность за женщину, на которой сперва намеревалась женить своего отца. И для этого выслеживала ее, будто охотник бекаса, благодаря чему стала свидетельницей того, как какой-то подонок избивал ее ногами, а на следующий день в ее квартире нашли неизвестно чей труп! И не могла отделаться от мысли, что эта история касается ее близко, гораздо ближе, чем она могла себе вообразить…
        Валька встречал ее у входа в метро. Это значило, что он сегодня встал на полтора часа раньше, чтобы добраться до «Щукинской» от своего Куркино. И еще это значило, что…
        - Арина! Ариш!! Я здесь!
        Слава богу! После всего, что вчера между ними произошло (хотя… что такого особенного произошло? Подумаешь, целовались! Но Арька отчего-то краснела, вспоминая об этом), Валька был единственным человеком на земле, которому она была по-настоящему рада!
        - Что ты тут делаешь? - постаралась она удивиться как можно естественнее.
        - Жду. Тебя жду. Я соскучился. - Валька крепко взял ее за руку и потянулся к ее щеке. Сердце у Арины екнуло, и она уклонилась, сама не зная почему.
        - Пойдем, - потянула она его внутрь.
        Там, в зале, между розовыми мраморными колоннами, она осмелилась впервые поднять на него глаза. И устыдилась: он опять выглядел обиженным. Ну странно, как человек с такой мужественной внешностью в иные минуты может казаться настолько беззащитным!
        - Мне так страшно, Валька! И так… плохо! - пожаловалась Арина, обнимая его за талию. Валька наклонился, лицо его стало серьезным, внимательным, в серо-стальных глазах отразились и исчезли лампы метро. Широкие ладони легли Арьке на плечи.
        - Ты что, котенок? Что? Не надо! Ты со мной ничего не бойся. Ничего-ничего со мной не бойся…
        В ней что-то хлюпнуло, Арина судорожно вздохнула и еще крепче ухватилась за его ремень. Чтобы смотреть на Вальку, надо было сильно запрокидывать голову, это было хорошо, потому что слезы стояли тогда в глазах и не стекали по щекам.
        - Знаешь, что? Давай никуда не пойдем? В институт не пойдем, а?

* * *
        - Ничего нового мне узнать не удалось, хотя весь наш дом, как ты легко можешь себе представить, гудит и ходит от всяких сплетен ходуном. По квартирам бродила целая бригада следователей, все спрашивала, не видел ли кто во дворе посторонних… Да кто скажет! Дом недавно начали заселять, и сейчас еще продолжают, поди тут разбери, кто посторонний, а кто нет…
        Они сидели в замечательной - еще и потому, что сейчас, утром, они были в ней совершенно одни - кафешке, из которой открывался чудный вид на морщинистую гладь кукольного прудика. Валька привел Арьку в уютный парк, о котором она, коренная москвичка, до сих пор ничего не знала. Доехав до проспекта Мира, они вышли на сам проспект и долго шли по какому-то торговому комплексу с прозрачными дверьми, затем свернули налево - и вдруг оказались в настоящем раю в центре Москвы, если никто не станет возражать против того, что небольшой Ботанический сад, даже в это время года еще не растерявший зелени и поздних цветов, можно посчитать за рай.
        Арька поглощала уже вторую порцию своего любимого крем-брюле и слушала неутешительный Валькин рассказ. Сам он ковырялся ложкой в раскисшей кашице из мороженого безо всякого удовольствия.
        - Березневу, похоже, и в самом деле арестовали… Я всю ночь с ее окон глаз не спускал - никакого шевеления. И темно. Бабулю свою попросил выйти во двор, разузнать, что бабы говорят. Бабы говорили - увезли ее по подозрению в убийстве. Еще бабы говорили, что отпечатки пальцев на фене только ее, Анны. И еще… Этот мужик… ну, который убитый… действительно был… ее любовником. Следователи, которые по квартирам ходили, обмолвились, а может, и специально так, с расчетом проговорились, что у него во внутреннем кармане нашли ее фотографию… И то, что он голым мылся в ее ванне - это о многом говорит… Но сама Анна наотрез отрицала, что была с этим типом знакома. Первоначально ее в ее же собственной квартире допрашивали. А Маша эта, помнишь, которая с поварешкой была, она с Эльвирой Марковной в качестве свидетельниц в другой комнате показания давали… Так вот, она через дверь видела Анну и как милиционеры вокруг нее ходили. И слышала, как следователи, их двое было, наседали на Анну, убеждали ее, что запираться, мол, глупо… Но она ни в какую. Сидела бледная, прямая и твердила: «Я не знаю, я ничего не знаю…»
        - А ты сам? Ты веришь, что она… виновата?
        - Я? Я не знаю, - повторил Валька Аннины слова.
        - А я не верю!
        - Ариш… - Он положил руку ей на локоть. - Ты только не обижайся, но… верим мы или не верим… сделать-то ничего нельзя! Ничего! Милиция разберется, - добавил он без особой, впрочем, надежды.
        - А я не верю! - прошептала Арька упрямо.
        И чертовы слезы закапали прямо в мороженое.
        Они бродили по Москве до самого вечера. Валька включил дурака на полную мощность и, корча рожи, преувеличенно громко похохатывая, размахивая руками так, что даже задевал прохожих, травил бесконечные байки. Все его рассказики и анекдотцы пролетали у Арьки мимо ушей. И в то же время в ней крепло раздражение. Она понимала, прекрасно понимала, что Валька старается ради нее же, но видеть его ужимки было досадно до брезгливости!
        Думала Арька совсем о другом. О другом она думала!
        Но Валька не хотел, чтобы Арина думала именно об этом! Потому что как только замечал, что у нее опять начинает пухнуть нос, брал ее за руку и с ослиным упрямством вел в первое попавшееся кафе-мороженое. К вечеру этого мороженого она наелась столько, что от нее вполне можно было откалывать кубики льда для шампанского.
        - Все! - сказала Арька наконец где-то в районе Речного вокзала. - Спасибо. Будем считать, что вечер состоялся. А теперь приличным девушкам пора домой. Папенька волнуется.
        Вообще-то она не хотела так ерничать, как-то само собой получилось. Просто у Арьки созрел план.
        - Домой? - опешил Валька.
        - Конечно! Восьмой час на дворе. Погуляли, и хватит…
        Он еще пытался что-то сказать, но она поднялась на цыпочки и быстро чмокнула его куда-то в район уха.
        - Пока-пока! - сказала она беспечно, отступая к восклицательным знакам фонарей, которые уже начали прорезать сгустившуюся темень. - Не провожай меня - тебе далеко добираться! Пока! Пока! До завтра!
        И включила спринтерскую скорость, оставив Вальку с открытым ртом и вытаращенными глазами прямо посреди дороги.

«Сделать ничего нельзя, сделать ничего нельзя…» Быстро ты сдался! - думала Арина, выбирая закоулки потемнее. - Погоди-погоди, перестраховщик несчастный, я тебе докажу… И не тебе одному - всем докажу! Анна не виновата, не виновата, не виновата! Что хотите мне говорите - она не виновата…»
        Убедившись, что Валька за ней не последовал, а если и последовал, то не догнал, она стала красться в сторону кишащего машинами Ленинградского шоссе. Надо было поймать попутку, такси или частника.
        Конечно, дороги Москвы сейчас забиты, как засорившаяся канализация. Был огромный риск застрять в многочасовой пробке, но - подземку к Куркино еще не проложили, а Арьке хотелось во что бы то ни стало обогнать Вальку! Если он увидит ее возле своего дома - весь замысел может полететь к чертовой матери. Валька просто положит руки ей на плечи, заглянет в глаза и… и… и ничего у нее не получится!
        А Арина во что бы то ни стало хотела прокрасться на место преступления. То есть в квартиру № 288 хорошо известного ей дома.
        Во-первых, надо было осмотреться и наверняка найти что-нибудь из того, что пропустили эти тупоголовые следователи, во-вторых - изъять из почтового ящика приглашение на отцовскую выставку.
        Уж что-что, а с выставкой придется немного повременить.

* * *
        Частник попался пожилой и, к Арининой досаде, ужасно разговорчивый. Слова из-под его густых усов сыпались, как горох из драного мешка. Арька, конечно, думала о своем, но все равно не могла не слышать этого дробота:
        - Профукали Россию, ротозеи! Растащили по углам! Я еще в девяностом говорил: взять всех этих павловых, гайдаров, черномырдиных, чубайсов, тулеевых, посадить в мешок из-под картошки, потрясти там, чтобы уплотнились как следует, потом веревкой пеньковой перевязать потуже, на пять-шесть оборотов - и в прорубь!!! Которая поглубже да подальше! Вот тогда зажили бы!

«Как жаль, что все, кто знает, как управлять страной, уже работают таксистами или парикмахерами», - подумалось Арине не без ехидства. Но вообще-то сейчас она находилась не в том состоянии, чтобы обсуждать целесообразность предлагаемых водителем политических реформ. За окнами машины было уже совсем темно, и от этого задуманное мероприятие приобретало рискованные очертания.
        Минут через сорок они уже катили по ухабам Куркино, и Арька даже ногами сучила от нетерпения. И когда раздолбанный «жигуленок» остановился у нужного дома, высыпала водителю на колени все содержимое своего кошелька (месячная стипендия плюс еженедельная отцовская дотация) и от нетерпения так хлопнула тугой дверцей, что хозяин крякнул.
        Быстрей! Вот сюда, в Аннин подъезд, пока ее не заметили и не опознали вездесущие соседки!
        Впрочем, во дворе так темно, что они не опознают. Подъездная дверь вздрогнула Арине навстречу, едва не огрев мощной створкой по хрупкому лбу; кто-то неторопливо вышел из подъезда и, насвистывая, направился в сумрак двора, уверенно обходя впадины и рытвины новостройки - она слышала легкие шаги, звук которых вскоре растворился вслед за их обладателем. Все. Теперь пора и ей!
        Пролет. Еще пролет. Ступени. Прежде чем ступить, их приходится нашаривать ногой. На площадке четвертого этажа тускло мерцает подвешенная к потолку лампочка, пятый этаж - тёмен, шестой тоже погружен во тьму… Все-таки Арька не рассчитала скорость - в боку закололо. Ничего, осталось немного, совсем чуть-чуть…
        Восьмой этаж - площадка тоже освещена, жильцы не поскупились на киловатты… А вот на девятом, куда ей надо, по-прежнему мрак кромешный… Ах да, у них же перегорело электричество!
        Черт!!! Арина все-таки оступилась и едва не сломала себе шею о каменные ступени. Проход к 288-й квартире был загроможден огромным мешком, который чья-то дурная голова бросила прямо посредине лестничной площадки. Из-под мешка вытекала какая-то жидкость, она образовала уже целую лужицу, и каменный пол был совсем скользкий. В последний момент уцепившись обеими руками за перила и тем самым удержав равновесие, Арька не выдержала и злобно ударила по тюку ногой.

…И чуть не потеряла сознание от испуга. Ответом ей был сдавленный мужской стон!
        Убийца
        Аня, прости меня! Я не хотел этого! Я не хотел, не хотел, я даже подумать не мог, что тебя могут арестовать, Анюта!
        Всю ночь я бродил по городу, не в силах отделаться от мысли, что я погубил - не себя, со мной все кончено уже давно, в тот самый день, когда ты отказалась от меня, - я погубил тебя!
        Тебя!
        Потому что, даже если я признаюсь, что это я убил того коротышку (Анюта, ты никогда не смогла бы его полюбить!), - мне не поверят! Мне не поверят, потому что против меня нет никаких улик! Ни одной!
        Ни одной улики, которая бы указывала на меня! На меня или на кого другого!
        На кого другого…
        До утра я просидел на берегу Москвы-реки. Я сидел и грыз ногти. Я искусал себе пальцы в кровь… Мне надо было что-то придумать, обязательно что-нибудь придумать! Ты не должна быть в тюрьме, Анюта! Ты должна быть здесь, со мной!
        Утром, когда с реки потянуло туманом и промозглой сыростью, я решил идти. Закоченев за ночь, я стал неловким - руки соскользнули с парапета, проехались по выпачканной в осенней грязи земле, я сам едва не угодил в раскисшую лужу… Полез во внутренний карман куртки - достать платок, вытереть руки.
        Вместе с платком из кармана выпали и, подхваченные ветром, закружились по земле смятые конверты.
        Замерев на месте, я смотрел на пляшущие в безумном танце прямоугольники с синими шлепками почтовых печатей - и чувствовал, как тело мое становится легким, таким легким, как воздушный шар, вот этот самый шар, который кто-то еще вчера привязал к ветке ясеня, которая протянулась через дорожку парка.
        Три конверта. Три штуки.
        Трое кандидатов в мертвецы.
        Я закрыл лицо руками, засмеялся - и тут же оборвал себя. Меня могли увидеть, заметить, запомнить. Суматошно, неуклюже суетясь, я кинулся подбирать письма - одно из них успело забиться в расщелину уродливо разросшегося на самой обочине дерева, другое шлепнулось в лужу, и я долго дрожащей рукой вытирал бумажную поверхность, пока не убедился, что адрес вполне читаем…
        Сложил. Перегнул тонкую стопку пополам. Сунул обратно в карман. И быстро, не оглядываясь, пошел прочь…
        Анюта, я спасу тебя! Твое спасение будет стоить еще трех жизней - но что с того, если каждый из них все равно был мною приговорен?
        Они все равно умрут - но теперь умрут еще и во имя твоего спасения. Потому что те, кто держит тебя там, в тюрьме, рано или поздно неизбежно придут к одной мысли: если эти продолжают умирать, значит, ты непричастна к их гибели.
        Они все поймут и тебя отпустят. Тебя отпустят, и я все тебе расскажу.
        Ты выслушаешь меня и, конечно, поймешь… Постараешься понять…
        Прости меня, Анюта…

* * *

…Чувствуя, как слабеют ноги («подкашиваются» - так пишут об этом в романах), леденея от страха, медленно-медленно перебирая враз закостеневшими руками перила, Арина наклонилась над телом. ОН тяжело и хрипло дышал, хрип смешивался со стоном, который обрывался на высокой ноте и через секунду начинался снова. Арина заставила себя дотронуться до лежащего человека - не было никаких сомнений в том, что ему нужна помощь, - и почувствовала, как ладонь коснулась влажного, теплого и липкого.
        Кровь!!!
        Арька не боялась крови (по крайней мере, зажмурившись и тряхнув головой, она заставила себя в это поверить), но эта кромешная темнота и тишина, которую нарушали только хрип и стон раненого человека, лежащего на полу, у самых ее ног, погрузили ее в отчаянный, леденящий ужас. Изо всех сил стиснув зубы, чтобы они не стучали так громко, Арька попыталась оттащить человека - куда? «Ох черт, я же не знаю, куда его надо тащить! И, кажется, надо, наоборот, ничего не трогать, а вызвать врача…»
        Тело на полу шевельнулось. Она не видела этого, но почувствовала движение у ног, наклонилась - Арьку обдало жаром чужого дыхания, послышался шепот…
        - Послушайте, потерпите, - поспешно заговорила она, - подождите, вам нельзя разговаривать… Потерпите, я сейчас врача…
        - Врача… Да, надо врача… Я должен… должен сказать…
        - Помолчите, пожалуйста, вам нельзя…
        - Анна, я должен сказать… Сейчас… Выходи… выхо…
        - Тихо, тихо….
        - Выходи за меня замуж… Анна…
        Внизу, где-то очень далеко - на первом этаже, - хлопнула дверь, кто-то стал очень быстро подниматься по лестнице, выше, выше, еще выше, он перепрыгивал сразу через две-три ступеньки, он ничего не боялся и даже как будто что-то насвистывал… В памяти мгновенно пронеслось - тот, который вышел из подъезда за секунду до того, как Арина в него вошла, тоже шагал вот так легко и уверенно! И… и… и наверняка он был убийцей!
        Она стояла на площадке последнего этажа, возле истекающего кровью человека, вцепившись в перила, смотрела вниз, в пролет. Надо было поднять шум, закричать, кинуться к соседям, барабанить кулаками во все двери - но ничего этого Арина делать не могла. Страх парализовал ее.
        Рассеянный свет на восьмом этаже выхватил из темноты крепкий русый затылок, постепенно высветил всю фигуру, такую знакомую, родную, коренастую, с широкими плечами, и лицо, обращенное наверх, к ней…
        Валька!!!
        Арина издала горлом высокий, облегченный звук и, оскальзываясь на мокрых от крови ступенях, кинулась к нему.

* * *
        Валька чуть было не потерял ее из виду - если бы не Аринина белая куртка, которая то и дело мелькала между деревьями, то вечер мог бы закончиться черт знает чем! Впрочем, он все равно так и закончился.
        Ему повезло: машину удалось остановить сразу после того, как Арька юркнула на сиденье рассыпающегося от старости «жигуленка». Валька твердо решил узнать, что она задумала, и потому выслеживал Арину, предусмотрительно не выдавая своего присутствия, - водитель не менее старого «Рено» милостиво согласился следовать на некотором расстоянии за «вон той машиной».
        - Подружку выслеживаешь? Понял, понял… - хохотнул лысый владелец тачки, явно коротающий вечер в поисках пассажиров.
        - Не подружку. Жену, - ляпнул он, сам не зная, зачем. После чего Вальке пришлось всю дорогу выслушивать от довольного водилы прозрачные намеки на рога, отрастающие по осени у парнокопытных.
        Когда «жигуль» свернул в сторону Куркино, в голове молодого человека возникла нехорошая мысль - подозрение. Когда же тачка поравнялась с его домом, подозрение переросло в уверенность. Валька попросил остановить машину метрах в тридцати от дома, расплатился с лысым остряком, подождал, пока белая куртка скроется в зеве
«того самого» подъезда, и вошел следом.
        - Валька!!! - крикнула Арина, кидаясь к нему. Обхватив Вальку руками, она вздрагивала, как напуганный ребенок. На руку парня снова закапало мокрое, горячее.
        - Валька, там… там кто-то… он лежит там, один… И - кр-рровь!
        Прижимая одной рукой к себе содрогающуюся Арину, он нашарил в кармане зажигалку. Колеблющийся огонек осветил черные пятна на ступенях, перила, стоптанные подошвы ботинок человека, который лежал на боку, скорчившись, обхватив руками живот и подтянув ноги… Лицо его было до половины закрыто шляпой. Она, очевидно, съехала с затылка, когда он сползал по стене - левая сторона пальто выпачкана в известке.
        Валька убрал шляпу. Они увидели белое лицо с крепко зажмуренными глазами, приоткрытый рот… Он уже не стонал. Валька прислушался - и с ужасом понял, что он даже уже и не дышал.
        - Умер? - выдохнула Арина.

* * *
        Через полчаса именно этот кошмар был уже позади, но начинался другой кошмар. Молодые люди сидели в квартире Эльвиры Марковны Юматовой, которая любезно согласилась предоставить свою жилую площадь для предварительных следственных действий, и смотрели на моложавого следователя пижонистого вида. Глубоко засунув руки в карманы и улыбаясь так, как будто во рту у него было по крайней мере сто зубов, он стоял прямо напротив них и, склонив голову к плечу, рассматривал Валентина и Арину - главным образом Арину - с самым что ни на есть дружелюбным видом.
        Только им почему-то не верилось в его особое расположение.
        - Итак, - начал он тоном, которым дикторы Центрального телевидения обычно предваряют правительственные концерты, - итак, вы нашли труп!
        - Нет, - прошептала Арина. Ее рука, которую Валька накрыл своей ладонью, была холодной и дрожала. - Мы труп не находили. Это я… нашла раненого человека. Я не сразу поняла, что он… ранен. Было темно, я не сразу поняла даже, что это именно человек… Только когда он застонал, я…
        - Он стонал?
        - Да. Стонал и… бредил.
        - Бредил?
        - Да. Он сказал…
        - Что?
        - Так, ничего. Какую-то глупость.
        - Милая барышня, я попрошу вас не давать никаких оценок происшедшим событиям. Оставьте это дело профессионалам. Итак, раненый сказал вам?..
        - Он не сказал. Он предложил. Предложил мне…
        - Что?
        Она молчала.
        - Что?
        - Выйти за него замуж.
        - Как-как?!
        Темные брови капитана Волкова (так он представился) заходили ходуном и в конце концов остановились точно под прямым углом к переносице.
        - Да. Он сделал мне предложение, - голос Арины понемногу креп. - Сделал предложение, а потом… умер. Но вообще… я здесь была ни при чем. Этот человек принял меня за кого-то другого. То есть другую.
        - За кого же?
        Она быстро подняла на Волкова глаза, глянула ему прямо в лицо - и опустила голову.
        - Я не знаю, - сказала она в пол. Холодные пальчики дрогнули в Валькиной руке.
        - Гм-кххх…
        Не вынимая рук из карманов, Волков танцующей походкой прошелся по комнате. Поправил неровно свисающую салфетку на старом комоде Эльвиры Марковны. Понюхал фиалки на подоконнике. Передвинул на этажерке пару безделушек. И снова остановился напротив молодых людей, опять-таки наполнив карманы собственными руками.
        - Если вы видели, что этот человек еще жив, - почему сразу не вызвали «Скорую»?
        - Сначала я… испугалась… А потом, когда пришел вот он, Валька… Мы хотели! Но было уже поздно.
        - Этот человек умер через одну, от силы - через две минуты после того, как Арина обнаружила его на лестнице, - вмешался Валентин, тихонько, незаметно для капитана пожимая ее руку. - Даже если бы мы вызвали «Скорую» в то же самое мгновение, врачи все равно бы не успели его спасти. Мы не виноваты…
        - Еще бы! - хмыкнул зубастый капитан. - Два проникающих ножевых ранения в область печени! Как говорят медики, травмы, не совместимые с жизнью. Болевой шок и потеря крови… просто огромная. Шансов - круглый нуль.
        - Вот видите.
        И тут он задал вопрос, которого Валька опасался больше всего:
        - А позвольте поинтересоваться, милая барышня, как вы вообще оказались рядом с телом? Что вы делали в это время в Куркино? Если память мне не изменяет - память ему не изменяла, потому что Арькин паспорт со штампом прописки, так же, как и Валькин, лежал на столе поверх незаполненных пока бланков протоколов, - то вы проживаете на другом конце Москвы?
        Арина вскинула голову - Вальку всегда поражал этот ее быстрый переход от подавленности к защите - и посмотрела на капитана Волкова надменно и свысока, чему не помешал даже ее маленький рост:
        - Ну а что? А что?! Согласно Конституции Российской Федерации каждый гражданин имеет право на свободу передвижения! Если мне не изменяет память, - добавила она язвительно.
        - Безусловно, безусловно, - пропел жизнерадостный капитан. - Но не проясните ли мне причину, по которой свобода передвижения привела вас сегодня именно на место преступления?
        - Нет, - отрезала Арина и отвернулась.
        - Ну, что ж… Боюсь, что я буду вынужден…
        Чего именно опасался капитан Волков, им, к счастью, узнать было не суждено. Тренькнул звонок, и Эльвира Марковна, которая из деликатности пережидала время этого допроса у себя на кухне (хотя, в чем никто ни на минуту не усомнился, ее чуткое ухо улавливало каждое слово, недаром дверь в комнату была открыта во всю ширь), проследовала в прихожую.
        Оттуда она вернулась не одна.
        Высокий парень в темной водолазке, с ранними залысинами на висках и ясным, открытым взглядом, пригнувшись, шагнул в комнату в сопровождении другого, седоволосого следователя.

«Сосед, что ли? - подумал Валентин, чувствуя досаду от того, что их с Ариной пребывание здесь затягивается. - Наверно, сосед. Слишком легко одет для осенней погоды. И где-то я его видел…»
        Странно - но Арина тоже смотрела на вошедшего с напряженным вниманием. Похоже, они оба испытывали одно и то же чувство: что-то смутно знакомое было в лице этого парня, в его походке, в непосредственности, с которой он держался в явно незнакомой обстановке, - и в то же время они готовы были поклясться, что видят этого человека первый раз в жизни.
        - Здравствуйте. Моя фамилия Березнев, - представился он, поочередно переводя спокойный взгляд с одного присутствующего в комнате на другого. - Алексей.
        Первым удивился капитан Волков:
        - Березнев? Погодите - Березнев? Так, значит, вы…
        - Брат, - поспешно встрял второй следак, тот, с седой шевелюрой. - Это - брат арестованной. Пришел сюда, в двести восемьдесят восьмую квартиру, говорит - цветы полить. Я задержал. Она нам про брата ничего не говорила.
        - «Она» вообще отказалась отвечать на вопросы, - заметил Волков. - Так вы действительно брат? Родной?
        - Роднее не бывает, - улыбнулся Алексей, но глаза его при этом остались серьезными. - Я, товарищ капитан, вообще единственный родной Анне человек. Других родственников у нас нет. Мы с сестрой одни на белом свете, как это ни сентиментально звучит в наш век высоких скоростей и глобального одиночества.

«Ах брат! Понятно», - подумали с облегчением Валька и Арина. Теперь становилось ясно, где они видели этого знакомого-незнакомого молодого человека. Брат! У него были совершенно те же глаза, что и у Анны Витальевны, и точно такие же плавные движения рук, головы, - исполненные сдержанного внутреннего достоинства жесты. Повинуясь приглашающему знаку капитана Волкова, Алексей Березнев легко пересек комнату и сел на свободный стул. Свет электрической люстры над головами на мгновение рассыпался тысячью бликов в его лакированных ботинках. «А он пижон!» - подумалось Вальке.
        - Это очень хорошо, капитан, что мы с вами встретились, - начал Алексей, не дожидаясь вопросов. - Видите ли, вчера я целый день провел в библиотеке. В Ленинке. Я пишу диссер, то есть диссертацию, и надо было подготовить… впрочем, это неважно. В общем, я прозанимался до вечера, с Аней не встречался и не созванивался, и о том, что случилось, ровным счетом ничего не знал. Услышал только сегодня, от жены. Она работает в том же институте, что и Анюта, и коллектив сегодня с утра гудел и перешептывался.
        - Откуда же они узнали? - брови на переносицу уронил Волков.
        Вместо ответа Алексей пожал плечами и продолжил, сохраняя веский и одновременно вежливый тон:
        - Должен вам сообщить, капитан, что вне зависимости от того, что на самом деле произошло, вы двигаетесь в неправильном направлении. Я уверяю вас, Аня не могла убить человека, она не в состоянии сделать это просто органически. Не такой она человек, поверьте. Я знаю ее, как никто другой, я…
        - Мне неприятно вам это говорить, Алексей…
        - Витальевич.
        - Да, конечно… Поверьте, крайне неприятно. Но я еще не встречал убийцу, родственники которого не спешили бы сразу же меня уверить, что этот человек - филантроп, пацифист, донор, любитель животных, негласный попечитель сирот, активист Общества добровольных провожатых старушек через дорогу и член партии
«зеленых».
        - Зачем вы так!
        - Еще раз простите. Я просто обязан сразу расставить все точки над «и», что, кстати сказать, сбережет и ваше время, и мое. У вас есть конкретные доказательства того, что вчера, около шестнадцати ноль-ноль, то есть в момент убийства, ваша сестра занималась другими делами в присутствии внушающих доверие свидетелей, желательно - нескольких?
        - Н-нет…
        - Вот видите. Похоже, что таких доказательств вообще не существует.
        - Простите меня, капитан, - сказал Алексей, вставая, - но мне кажется, что поиск подобных доказательств является не моей, а вашей задачей.
        - Всему свое время.
        - Я вижу, вы не слишком торопитесь!
        - Никогда не доверяйтесь первому впечатлению… И сядьте. У меня к вам еще несколько вопросов.
        - Хорошо. Но если мои показания могут повредить Анюте, я…
        - …воспользуетесь правом хранить молчание. Плавали, знаем, - сказал Волков и усмехнулся. - Грамотная нынче пошла публика, детективные сериалы все смотрят… Сядьте!
        Помедлив секунду-другую, Алексей снова опустился на стул, но вовсе не потому, что капитан Волков повысил на него голос. Просто спокойно сел, неторопливо подобрав на коленях идеально отутюженные брючины.
        - Алексей Витальевич, вам знакомы эти молодые люди?
        Вот так! А Валька-то удивлялся, почему он не выставил их из комнаты, как только в нее вошел новый персонаж.
        - Нет. Я вижу их в первый раз, - ответил Березнев, поочередно оглядывая их с Ариной.
        - А вам знакома такая фамилия - Бардин? Максим?
        - Кто это?
        - Так… Еще вопрос: ваша сестра жила одна?
        - Она не замужем, если вас именно это интересует.
        - Я знаю, что она не замужем. Меня интересует, был ли у вашей сестры… скажем так, любимый человек. Или несколько - бывает и такое.
        - Послушайте, вы не имеете права!..
        - Алексей Витальевич, давайте как-нибудь обойдемся без благородных негодований. В ваших же интересах, чтобы дело было расследовано в кратчайшие сроки. Итак?
        - В последние полтора-два года, насколько мне известно, у Анны не было никакой постоянной привязанности.
        - «Постоянной привязанности»… Хорошо сказано. А мимолетных романов?
        - Я ничего об этом не знаю.
        - Конечно, вы могли не знать… А не приходилось ли вам слышать от сестры о таких людях - Александр Сарыгин, директор фирмы «Русская тройка»?
        - Нет. Кто это?
        - Соломон Фридман? О нем что-нибудь знаете?
        - Первый раз слышу.
        - А зубами ваша сестра не мучилась?
        Алексей пожал плечами:
        - Что значит «мучилась»? Зубы, я думаю, время от времени беспокоят каждого нормального человека. Анна никогда не запускала свой рот, насколько я знаю.
        - В последнее время к врачу не обращалась?
        - Я не в курсе.
        - Тэкс… Соломон Фридман - так, согласно найденным документам, звали человека, который был убит сегодня возле двери ее квартиры. Он частный зубной врач, если верить визитным карточкам - их тоже нашли в его кармане.
        До сих пор Березнев сидел спокойно, хотя и выстукивал тонкими пальцами («Пальцы пианиста!» - подумал Валька) нервную дробь на остром колене. Последние слова Волкова заставили молодого человека резко вскинуть голову:
        - Как вы сказали? Сегодня у ее двери кого-то убили? Опять?!
        - Увы! Именно по этому поводу мы с вами сейчас здесь и…кгхм… заседаем.
        - Когда?
        - Буквально сорок минут назад. Тело Фридмана обнаружили вот эти молодые люди.
        - Погодите, погодите. - Березнев с силой провел по лицу обеими ладонями, вскинул голову, зачесанные волосы растрепались, светлая прядь свесилась на лоб. - Но ведь это же означает… Я не циник, мне жаль, что этот человек убит, но… Ведь это означает, что Аню вы должны теперь отпустить?! Ведь вы, должно быть, убедились, что она - не убийца?!
        - Сожалею, но - нет.
        - Да почему?!
        - Потому что у меня нет никаких оснований делать выводы о невиновности подозреваемой! «Нашли труп»… - передразнил он. - В Москве каждый день находят трупы, ваше счастье, что вы этого не знаете. Березневу задержали по подозрению в причастности к конкретному преступлению, на основании улик, которые она так до сих пор и не смогла опровергнуть, - и у нас нет никаких оснований связывать одно преступление с другим! Эти два случая могут не иметь между собой ничего общего!
        - Чушь!
        - Не чушь, если у вас нет никаких доказательств обратного. К слову сказать, вы тоже не слишком-то торопитесь выручить вашу единственную родственницу. - Волков иронично поиграл толстыми бровями. - «Не знаю, не слышал, не в курсе…» - снова передразнил он.
        - Но я действительно…
        - Верю, но позвольте посоветовать и вам немножко больше доверять профессионалам. В ванной комнате квартиры, принадлежавшей вашей сестре, нашли обнаженного мужчину, который явно умер не своей смертью. Как он туда попал - объяснить никто не в состоянии. Не станете же вы утверждать, что директор «Русской тройки» Сарыгин был обыкновенным квартирным вором! Который к тому же имел привычку принимать в чужом жилище водные процедуры… Дальше. На электрическом приборе, с помощью которого совершено преступление, - отпечатки пальцев хозяйки квартиры! Сама Березнева категорически отказалась отвечать на какие-либо вопросы, заявив только, что не знает, кто такой убитый! Пока мы окончательно не разберемся в этой абракадабре, обвинение с вашей сестры не будет снято, даже если с этой минуты на ее пороге от ножевых ранений будут умирать по полсотни мужчин в день.
        - Мне не нравится ваша ирония.
        - Ничем не могу помочь. Кстати, а вы сами - с какой целью пришли сейчас в квартиру Березневой?
        - У Ани хранились - мы оба историки, закончили МГУ, она раньше, я позже, между нами разница в возрасте в пять лет - кое-какие материалы для моей диссертации. И кроме того, нужно было полить цветы. Эта причина для моего прихода сюда может показаться странной, но Аня всегда очень заботилась о своих цветах… А это пока то немногое, что мы с женой можем для нее сделать. Наташа, так зовут жену, не смогла прийти. Она ждет ребенка и не очень хорошо себя чувствует. К сожалению, до вечера я был занят на работе и только сейчас смог выбрать время, чтобы зайти сюда. Пока ехал, стало совсем темно. Еще и поплутал немного - пока в этой темени сориентировался, хорошо, луна взошла, хотя серп и не яркий, а все же я сумел разглядеть нужную дорогу…
        - Понятно…
        - Я могу идти?
        Алексей снова встал и теперь стоял возле Волкова, выражая вежливое нетерпение. Он был очень расстроен, но все же не впал в панику, держался спокойно и уверенно. В ярком свете люстры было видно, как у него на голове сквозь ранние залысины розовеет кожа. Видеть это было почему-то неприятно.
        - Пожалуй… - сказал Волков. - Вы тоже можете идти, молодые люди, - обернулся он к Вальке и Арине. - Передавайте привет папе, Ариадна Максимовна.
        Молодые люди черкнули свои подписи под не слишком длинным, всего в пару страниц, протоколом допроса (оказывается, седовласый следователь, на которого никто не обращал внимания, все это время бодро строчил) и покинули чертову квартиру. Вышли все втроем - Арина впереди, упрямо наклонив голову, Березнев вслед за ней, Валька замыкающим.
        - Сколько времени? - спросила она, когда они вышли из подъезда.
        - Двадцать минут двенадцатого, - ответил Аннин брат.
        - Ой, мама! Я же не успею на метро!!!
        - Я провожу… - успокоил Валька.
        - Да что толку! Пока дождемся автобуса…
        - Если хотите - до метро я могу вас подвезти, - вежливо, но равнодушно предложил Алексей. - Моя машина за углом.
        - Ой, спасибо вам огромное!
        Он кивнул и зашагал по поблескивающей в тусклом свете грязи, не особенно даже стараясь ступать где посуше - так был расстроен. И все же им пришлось обойти огромную лужу, которая отделяла его автомобиль от запорошенной строительной пылью стены соседнего дома.
        Валька протянул Арине руку, желая помочь преодолеть препятствие, но она сделала вид, что не заметила, и сердито в два или три прыжка перепрыгнула лужу, выбирая места посуше.
        Он обиделся: разве он был в чем-то виноват?

* * *
        Мало того что Арька явилась во втором часу ночи, заставив родного отца сначала выглядывать в окна, а потом, когда окончательно стемнело, спуститься вниз. Мало того что добрых два часа он совершал незапланированный моцион от своего дома до метро и обратно, кидаясь навстречу каждой невысокой женской фигурке. Так она еще и появилась с неожиданной стороны! И не поздоровалась с отцом, и вообще никак не обозначила того, что видит его, возникшего перед ней в тусклом свете фонарей, освещавших трамвайные линии и серую крышу пустынной в эту ночную пору остановки.
        Шла, опустив голову, зацепив большими пальцами ручки своего рюкзачка и нарочно шаркая обутыми в ботики ногами по асфальту - верный признак задумчивости и плохого настроения. Эту привычку Бардин знал за нею еще с детства. Если по дороге из детского сада он отказывался купить Арьке мороженое (в ту пору она была, как говорили врачи, «подвержена ангинам»), то дочь поднимала такой «шарк-шарк», что на нее начинали оглядываться прохожие.
        - Арька!
        Вскинув голову, она скользнула по Максу взглядом и отвернулась.
        - Арина! Не делай, пожалуйста, вид, что ты меня не замечаешь. Что за поведение, в самом деле? Ты не ребенок.
        Ему не нужно было даже придавать голосу строгости - он и в самом деле был очень зол.
        Дочь остановилась и посмотрела на него исподлобья, закусив губу.
        - Я жду тебя здесь уже третий час! Где ты была? Почему не предупредила, что задержишься? И зачем отключила телефон? Отвечай мне, слышишь?
        - Слышу, - буркнула она наконец, и Макс втайне обрадовался: значит, все-таки они будут разговаривать.
        - Ну?
        - Пойдем домой. Это глупо - устраивать объяснения посреди улицы. И не повышай на меня голос, люди могут подумать, что я твоя брошенная любовница.
        Она снова закусила губу, но на этот раз - несмотря на темноту, Макс это видел ясно, - чтобы сдержать улыбку: выпущенная шпилька явно доставила ей удовольствие. Бардин почувствовал нарастающее раздражение.
        - Арька, прекрати это немедленно! И сейчас же отвечай мне! Сию минуту!
        Дочь снова подняла на него глаза - и вдруг это «фирменное» Арькино выражение
«ну-и-пусть-а-мне-наплевать!», которого Макс терпеть не мог, сползло с круглого лица, как дождевая вода с оконного стекла. У дочери мелко-мелко задрожал подбородок. Она моргнула, потом моргнула опять, затем сморщилась и вышла из круга фонарного света.
        Сделала еще один шаг - и ткнулась лицом в рукав его куртки. «Какая маленькая», - подумалось Максу в очередной раз. Он знал ее уже добрых семнадцать лет, но никак не мог привыкнуть, что взрослая дочь едва достает ему до груди.
        - Папка, - сказала она и всхлипнула. - Папка, мне так плохо, так плохо, если бы ты только знал, папка…
        Макс осторожно высвободил руку и обнял ее. С испугом почувствовал, что девочка дрожит.
        - Пойдем домой, - детским голосом сказала Арька ему в грудь. - Не спрашивай сейчас ни о чем, пожалуйста! Пойдем!
        Макс погладил ее по голове. На мгновение стало нечем дышать. Волосы у нее были совсем как у матери.
        Всю дорогу до дома она прижималась к отцу, как котенок, потерявший и вновь обретший любимого хозяина. Бардин крепко обнимал ее за плечи. Они шли молча - Макс решил удовлетворить ее просьбу и ни о чем сейчас не расспрашивать. С его глупой и доверчивой дочкой случилось что-то страшное, это было ясно. Но что?! Натренированное воображение отца-одиночки уже рисовало картины, от которых он просто холодел. «Ну хватит, хватит, - твердил он про себя стандартное заклинание всех на свете родителей. - Что бы ни случилось с девчонкой, все уже позади. Она жива, здорова, и это главное…» Но, еще не успев додумать эту фразу до конца, Макс уже давал себе железное обещание завтра же, то есть уже сегодня, найти и убить подонка, который обидел его Арьку!
        Она продолжала всхлипывать у Макса под рукой. А один раз остановилась и по-детски потерлась щекой о его руку, оставив на ней мокрый след.
        В первый раз в жизни у Максима заболело сердце.

* * *
        Когда она вышла из ванной в душноватом облаке своего любимого шампуня, закутанная в его махровый халат, который волочился за ней по полу, Макс уж был готов к любым ее откровениям.
        Все это время, орудуя на их большой кухне сковородкой и столовыми приборами, Бардин давал себе слово быть хладнокровным и спокойным, как подобает любящему, но мужественному отцу. Пусть девчонка сперва расскажет толком, что с ней произошло. Решение о том, что с этим делать, он будет принимать позже и один.
        - Садись. Голодная?
        - Да… - Макс видел, что нет, но Арька не хотела его обидеть. На поставленную перед ней тарелку с макаронами с соусом балоньез она посмотрела так, как будто не понимала, что это.
        - На-ка. - Макс вложил в ее руку вилку. Пальцы машинально приняли ее, обхватив черенок так крепко, что побелели суставы. Порозовевшая после ванны, Арька смотрела на отца испуганными глазами, ждала начала трудного для нее разговора и боялась его.
        - Ешь. - Он осторожно похлопал ее по спине.
        Шмыгнув носом, она протянула руку и несколько раз ткнула вилкой в тарелку. Толстый рукав халата, из которого выступали бледные пальцы, распластался по столу, как большая нора.
        В этом халате, в который можно было завернуть ее всю, Арька и сама смотрелась маленьким зверьком, на минутку высунувшим наружу детскую мордочку. Одно неосторожное слово - и он снова нырнет в свое убежище, затаится там и затихнет.
        - Если не хочешь сейчас говорить, что с тобой случилось, не говори, - сказал Макс осторожно. - Я просто хочу тебе помочь.
        - Я знаю.
        - Ну, тогда я рад. Значит, я пока еще вызываю у тебя доверие.
        - Папка! - Она посмотрела на Макса с упреком.
        - Прости, - произнес он поспешно. - Я не хотел сказать ничего, что бы могло тебя…
        - Папка!
        Арька отбросила вилку, поставила локти на стол и положила подбородок на подставленные чашечкой ладони. Она сделала это, подчиняясь внутреннему порыву, но с какой-то неожиданной грацией, которой Макс раньше в ней не замечал.
        Рукава халата сползли вниз, обнажив руки и сложившись на столешнице толстой мягкой гармошкой. Это тоже был ее жест - Макс опять увидел перед собой Марию, сидящую вот так, по-домашнему уютно, и белые стебли рук подпирали голову, казавшуюся вдетым в хрупкую оправу бриллиантом.
        Он поймал себя на мысли, что совсем не знает, как вести себя с нею. Арина была его дочерью, и по всем параметрам зрелости - еще ребенком, но все-таки уже женщиной, и это последнее по необъяснимой причине Макс начинал чувствовать особенно сильно.
        Арька смотрела в сторону, в ничем не примечательный угол между подоконником и холодильником. И молчала. Молчала, наверное, целую минуту.
        - Я тебе все расскажу, прямо сейчас, все-все, до последнего словечка. Но только ты не перебивай меня, пожалуйста. И не обзывай, ладно? Я и сама знаю, что дура.
        Немножко запнувшись на последнем слове, она повернула голову в его сторону. Глаза, так похожие на его собственные, глянули ему прямо в лицо.
        И больше уже не отрывались.

* * *

…Когда она кончила говорить и последние звуки ее голоса затихли, чуть отразившись от кухонных стен, Максу даже и в голову не пришло назвать ее дурой.
        Он просто онемел.
        Арька подождала немного, шумно вздохнула, поерзала на табуретке и затихла. Было слышно, как капает вода из крана и в приоткрытую форточку ударяются сухие листья.
        Дочь еще раз вздохнула и продолжила:
        - …и надо что-то делать, иначе она погибнет. А это очень хорошая женщина, папа. Хотя это неважно. Она может быть хоть каким чудовищем, Бабой-ягой даже, это теперь все равно, потому что я должна, должна ее спасти! Потому что я, я сама все это затеяла, понимаешь? Если бы не я… И не моя дурацкая откровенность с Валькой… Ведь все началось после того звонка, которым мы вызвали Анну на свидание! Это же ясно! Конечно, мы не знали, что так получится, но сейчас это не имеет ровным счетом никакого значения, потому что надо исправлять все то, что мы натворили! Я… только я… Папка, только я не знаю, как это сделать!
        Последнее предложение она произнесла с просительной интонацией и, снова заглянув Максу в лицо, нахмурила брови. Бардин смотрел на нее. Открыл рот, чтобы сказать что-то - сам не зная, что. Но не смог выдавить ни звука. Закрыл.
        - Молчишь? - вздохнула она. - А я боялась, что будешь орать и обзываться. Я, конечно, понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но…
        - Нет! - заорал Макс; прорвало наконец! - Что я сейчас чувствую, ты не понимаешь и понимать не можешь! У тебя куриные мозги!
        - Пап, ты же обещал…
        - Молчать! Дура!
        Он грохнул кулаком по столу, он схватился за голову, он швырнул о стену какой-то предмет, он заметался по кухне, выругался со всей возможной выразительностью - в общем, проделал все, что полагается делать взбешенному человеку. Получается, все эти движения на поверку оказывались вовсе не штампом, придуманным киношниками.
        - Где?! Где ты нахваталась этой ерунды?! - орал Макс на сжавшуюся Арину. - Кто тебе сказал, что ты можешь ввязываться в какие-то расследования?! Ты кто - следователь? Великий сыщик современности? Агата Кристи?!
        - Я же говорю, что…
        - Молчать! С этой минуты - молчать до… Молчать навсегда!
        - Хорошо, я буду молчать, только…
        - А твоему Сапрунову, или как его там, я завтра, нет, сегодня башку оторву! И тебе тоже! Такие головы не должны сидеть на плечах у нормальных людей!
        - Валька ни при чем…
        - Плевать! Молчать!
        Макс бесился еще долго и не менее долго нес полную околесицу, из последних сил подавляя в себе желание схватить Арину и как следует тряхнуть. Кажется, она уловила это, потому что отодвинулась вместе с табуретом к самой стене и расширенными глазами ловила каждое его движение.
        - Ну просто из рук вон плохо, - сказал он наконец, плюхаясь на соседнюю табуретку.
        Дочь благоразумно выдерживала паузу.
        - Можно сказать? - спросила она наконец.
        - Нет.
        - Но…
        - Я сказал - нет! С этой минуты ты будешь только молчать и делать все, что я тебе прикажу. Во-первых…
        - Я и так знаю все, что ты мне прикажешь, - сказала она уныло. - Выкинуть из головы всякие расследования, у дома Анны не появляться и на любые вопросы следователя не отвечать.
        - Совершенно верно. И еще одно: из дома - ни ногой.
        - Ты совсем уже! - возмутилась дочь. - А институт?
        - Я сам буду тебя провожать! Туда и обратно. Каждый день.
        - Еще чего!
        - Все, я сказал.
        - Пап… ну хорошо, если ты так хочешь, я буду пай-девочкой… Я буду даже лучше, чем ты можешь вообразить… Ты меня совсем не узнаешь… Только помоги Анне, ну пожалуйста! Если с ней что-нибудь случится… Папка, я умру! Ты только подумай - ведь это все из-за меня!
        - Глупости.
        - Нет, не глупости. И ты сам это знаешь.
        Конечно, Макс знал! Еще бы! Он знал также, что с этой минуты им обоим не будет покоя. Невольно Макс подумал и о том, что женщины нередко нарушали течение его жизни, но никогда еще их вторжение не было обставлено так страшно. Труп! Нет, два трупа! Один из которых обнаружила его дочь!
        Было от чего впасть в отчаянье.
        - Во всей этой истории пока появился только один просвет, - пробормотал Макс почти про себя. - Теперь я знаю, зачем сюда являлся следователь.
        - К тебе приходил следователь?
        Вопрос был задан с живейшим интересом. Скандал, который он устроил только минуту назад, оказал на Арьку странное действие. Девчонка как будто освободилась от съедавших ее страха и растерянности и буквально на глазах обретала прежнюю самоуверенность. Глядя на ее решительный, заострившийся нос, Макс с отчаяньем подумал, что ему предстоит вмешаться в это дело, как бы он этого ни не хотел. Идея во что бы то ни стало спасти какую-то Анну завладела Арькой целиком.
        Полчаса назад он даже не знал о существовании этой Анны. Теперь - знал и начинал ненавидеть ее за это!
        - Из дому - ни ногой! - повторил он в полнейшем бессилии.

* * *
        Отец действительно сдержал слово и проводил Арину, будто первоклассницу, до самых институтских дверей. Самое противное, что при этом он шел не рядом, а немного позади. Как конвоир. «И напрасно он думает, будто я не понимаю, что это было сделано специально. Меня наказывают, как маленькую девочку!» - сердито думала Арина всю дорогу.
        - Я понимаю, конечно, что не всегда оправдываю твои ожидания, но, может быть, ты будешь доверять мне в кредит? - спросила она, остановившись на подходе к институту.
        - Береженого бог бережет, а не береженого конвой стережет, - непреклонно ответил Макс.
        Ну и пусть! В конце концов, он сам дал Арине в руки лишний козырь. «Теперь, если я сорвусь и снова влезу в это дело (а я обязательно сорвусь и влезу, не на ту напали!), - думала она, - у меня будет настоящее оправдание. Потому что недоверие обижает - это вообще всем известно!»
        - Знаешь что? От твоего взгляда у меня спина мерзнет. Я могу взять тебя под руку, ладно?
        - А не боишься, что тебя примут за мою отвергнутую, но прощенную любовницу? - съязвил он.

«Подумаешь! Вернул мне вчерашнюю шпильку, вот и все. Мог бы и соригинальничать!» Арина постаралась испепелить его взглядом, но ничего не получилось, и к тому же пришлось высоко задирать голову. Тогда она просто фыркнула, постаравшись, чтобы вышло, как минимум, презрительно.
        Он усмехнулся и ничего не ответил. Только приказал кивком - топай, мол, дальше, как топала. А ведь, между прочим, у Арьки была цель - немного тщеславная, но простительная: боковым зрением она видела, какими мечтательными взглядами из-под челок стреляют в ее отца обгоняющие их девчонки. Еще бы! Высокий и стройный, и к тому ж еще относительно молодой, и одетый очень стильно, с такой продуманной небрежностью. За всем этим и не разглядишь его противный характер. Арьке удалось бы в два счета прослыть интересной женщиной, пройдись она с ним под руку на виду у всего института.
        - Арина!
        Ну конечно! Валька. Стоит на крыльце, как скала, то есть как выступ скалы, потому что его со всех сторон обтекало людское море. Он махнул рукой и сделал попытку спуститься со ступенек ей навстречу, но волна желающих попасть внутрь вынудила его вернуться обратно. На секунду Валька потерял ее из виду, и Арина воспользовалась этим, чтобы взбежать по ступенькам и тем самым оторваться от своего унизительного сопровождения.
        - Все! Можешь считать, что ты меня доставил! Пока! И помни - ты обещал во всем разобраться!
        - Я жду тебя на этом же месте после занятий. Слышала, Арька?
        Она слышала, конечно, но ничто не помешало ей сделать вид, что не слышала. Запрыгнула еще на две ступеньки и оказалась окончательно отрезанной от отца и его менторского тона, которым он разговаривал с ней со вчерашнего вечера.
        Валька продирался навстречу со свирепым видом капитана пиратского брига, только что отдавшего команду повыкидывать за борт всех кого ни попадя. Арина тоже рванулась к нему, и, когда их руки встретились, следом столкнулись и лбы.
        - Ой!
        - Больно?
        - Нет, так… ерунда.
        - Ну, рванули!
        И они действительно рванули так, что протаранили толпу и выскочили, как ядра из пушки, пришлось потратить еще пятнадцать минут на то, чтобы выдержать ежеутреннюю битву за номерки. Странное дело - больше всего вещей в гардероб сдают именно девчонки, которые постоянно жалуются, что им «нечего надеть». Надеть нечего, а вешать некуда! Серьезный предмет для научного исследования.
        - У меня потрясающая новость! - торжественно произнес Валька, как только они оказались в холле и могли разговаривать так, чтобы четко слышать друг друга. - Семинар по истории Древнего мира сегодня состоится! И вести его будет… - Он выдержал торжественную паузу. - И вести его будет - Березнева!
        - Да ты что? - Арина остановилась, не донеся ногу до первой ступени.
        - Так точно! Сам видел.
        - Кого видел? Анну?! Сегодня? Здесь?!
        - Видел исправление в расписании. На месте ФИО преподавателя. Это Березнева, да не та. Некто Березнева эН эН.
        - Так это же… Подожди… Это…
        - Жена Анниного брата! Наталья. Помнишь, он вчера говорил, что сестра и жена преподают в одном институте?
        - Помню. Так. Интересно. А что это нам дает?
        - Не знаю.
        Арина задумалась прямо здесь, у перил лестницы, ведущей на второй этаж. И думала бы еще долго, если бы Валька не взял ее за руку и не повел - сначала вверх по лестнице, затем по коридору в нужную им аудиторию. Арька заметила, что он ведет ее, только у самых дверей, и сердито выдернула руку из его ладони. «Да что они сегодня все, сговорились?! Держат меня то ли за ребенка, то ли за куклу, набитую опилками!»
        - Ты еще нос мне подотри! - прошипела Арина. - Чтобы больше этого не было!
        - Чего? - Он действительно выглядел ошеломленным. И хлопал своими длинными ресницами. Глядя на эти ресницы, Арька порядком напрягалась, чтобы опять не потерять самообладания.
        - Не смей обращаться со мной как с маленькой! Я взрослая женщина!
        Сказала - и обомлела: вместо того чтобы проникнуться и принять к сведению эти слова, Валька широко улыбнулся и дернул ее за косу. Вот это да! Реакция была мгновенной: одним движением плеч сдернув свой рюкзак с конспектами, Арька размахнулась и опустила его прямо Вальке на голову. Защищаясь, он протянул руки, Арина натолкнулась на них, потеряла равновесие, упала на Вальку, а Валька, побалансировав самую малость с сумкой в одной руке, с Арькой - в другой и с оглушенной головой сверху, свалился, как мешок, прямо под дверь аудитории.
        Ну и, разумеется, сработал стандартный прием комедийных ситуаций: как только они оказались на полу и на секунду перестали понимать, где чьи руки и ноги, дверь с той стороны открылась, и прямо на Вальку и Арьку с разбегу рухнула вечно куда-то спешащая Светка Матюшина; на нее с криком: «Погоди, я с тобой!» - сверху сверзился догонявший ее Роман Капустин.
        - …! - услышала Арька сдавленный Валькин шепот откуда-то с самого низу. Ему было тяжелее всех.
        И тут остальные сокурсники, выглянувшие на шум, не упустили возможности повалять дурака и позапрыгивать сверху, гогоча и выкрикивая всякие воинственные лозунги. Образовалась такая куча-мала, что мама дорогая! Гвалт, визг, крики, у кого-то треснули брюки, кому-то прижали руку, девчонки верещали, что парни их лапают, парни орали, что их топчут…
        - Отдай руку!
        - Да бери! Только это моя рука, твоя - вот!
        - Ой, ой, ой, ой!..
        - Олька, умоляю, не шевелись!
        - Товарищи, где-то тут должны быть мои очки!
        - Ага. Они действительно где-то тут - у меня под задницей!
        - Колготки! Я порвала колготки!
        - А я заколку! Потеряла!
        - Спокойно, девчата! Заколка - не девичья честь, коли потерялась - найдется!
        - А-а-аййй, давайте расходиться, граждане!
        - Внимание! Только по моей команде! Все дружно делаем один глубокий вдох и начинаем отклеиваться друг от друга!
        - Какой там вдох - тут, кажется, кое-кто вообще уже не дышит!
        - Ой, не смешите меня - мне больно смеяться!
        - Посчитаем боевые потери - плакать начнем, погоди…
        Конечно, кое-кто нарочно месил эту кучу, вызывая еще большую сумятицу и неразбериху. Происходящее в коридоре оказалось большим развлечением для всех студентов, оказавшихся неподалеку. Шум стоял невообразимый.
        И вдруг его перекрыл громкий и какой-то густой, можно было бы даже сказать - сочный голос:
        - А ну прекратить!!!
        Голос раздался откуда-то со стороны и произвел удивительное действие - все одновременно вздрогнули и застыли точно в тех позах, в каких застал их этот окрик. Прямо игра «Замри - отомри».
        - Подняться и привести себя в порядок - быстро! Десять секунд! Время пошло!
        Наверное, когда рыбу глушат динамитом, получается то же самое. Куча-мала мгновенно распалась на отдельные личности, которые стали с удивительной скоростью «всплывать на поверхность». Арька с Валькой вскочили последними. Прежде чем отряхнуть юбку и пригладить волосы, Арина поискала взглядом того, кому принадлежал этот удивительный голос. Оказалось - всего-навсего парню лет тридцати, в черных брюках и черной же водолазке, который непонятно как возник рядом и грозно сверкал из-под тонких бровей опять же черными, как смородина, глазами.
        Под мышкой парень держал стопку книг, которая сильно оттягивала ему плечо. Несмотря на это, а также на то, что тонкая фигура молодого человека вовсе не давала повода для сколь-нибудь серьезных опасений, все они - человек двадцать или двадцать пять - стояли перед ним, потупившись и тяжело дыша. Было в этом человеке нечто такое, из-за чего хотелось немедленно встать и вытянуться в струнку.
        - Проходим в аудиторию и рассаживаемся, - сказал он спокойно.
        Подчинились беспрекословно.

* * *
        - Я ничего не имею против утверждения, что студенты - большие дети, но, друзья мои, даже детям разрешается играть в определенное время и на специальных площадках. - Незнакомый молодой человек положил свои книги на кафедру и оперся о нее обеими руками. - Я также не большой любитель читать нотации, поэтому будем считать, что мы договорились: больше никаких боев в коридоре вы устраивать не будете. Тем более что вели вы их безо всяких научных правил. Вот как раз изучением тактики и стратегии дальнего и ближнего боя мы с вами сейчас и займемся. Итак, повесьте свои уши на гвоздь внимания, как говорят на Востоке, и приступим.
        Кто-то прыснул.
        - А можно сразу вопрос? - спросил с задней парты Роман Капустин.
        - Сразу отвечаю: я - ваш новый преподаватель истории Древнего мира.
        - Вот как! А как…
        - А зовут меня Наталья Николаевна.
        Опа! Судя по веселому оживлению, последовавшему вслед за этими словами, удивилась не только Арина. Молодой человек оказался молодой женщиной, но чуднее всего было то, что никто из них не понял этого сразу. Потому что теперь, при внимательном взгляде на Березневу Н.Н., становилось ясно, что дамского в ней гораздо больше, чем мужского. И в то же время при первой встрече все рисковали принять ее именно за женоподобного юношу, а не за девушку в мужской одежде. Возможно, такое впечатление создавалось из-за короткой стрижки «под мальчика», или этой простой одежды - джинсы да водолазка, плюс спортивные туфли на крепкой подошве и минимум косметики, а может, и из-за порывистых, лишенных изящества движений и низкого голоса. Кстати, голос был красивый, и интонации очень точные, совсем как у дикторов Центрального телевидения.
        Но фигура тонкая, гибкая, истинно девичья. Было в этом какое-то несоответствие, что-то смущало и не давало покоя, только вот Арька никак не могла понять, что. Вернее, не могла понять до тех пор, пока Валька не наклонился к ней и не шепнул:
        - Ничего не понимаю! А как же… это? - и он описал ладонью небольшой полукруг возле своего живота.
        И тут Арька тоже вспомнила. Действительно! Аннин брат - кстати, он, как Арина сейчас поняла, чем-то был похож не только на Анну, но и на свою собственную жену, может быть, из-за вот такой же манеры одеваться, - Аннин брат же говорил, что его жена беременна!
        Она вытянула шею, силясь рассмотреть под брючным ремнем Березневой Н.Н. хоть какой-то намек на животик. Тщетно. Женщина была идеально стройна.
        - Это ровным счетом ничего не означает, - прошептала Арька, не очень-то, впрочем, веря самой себе. - Мы, женщины, знаем: посторонние могут не замечать, что ты беременна, всю первую половину срока.
        - Но он же говорил - жена плохо себя чувствует!
        - И что?
        - Да где же плохо - ты посмотри, какой живчик!
        Наталья Березнева и в самом деле резво передвигалась у доски, на которой, стуча мелом, быстро чертила карту Ассирии.
        - Вчера плохо - сегодня хорошо, перепады самочувствия в ее положении нормальны!
        Валька мотнул головой, как упрямый бык, и исподлобья уставился на преподавательницу. Взгляд его был наполнен крепким недоверием и даже обидой, будто его только что здорово обманули.
        - Если я что-то знаю о токсикозах, то они могут так же легко начаться, как и закончиться… И еще я знаю, что эти токсикозы обычно случаются именно в первые месяцы беременности, понял?
        Но он даже ухом не повел. И, несмотря на только что сказанное, Арька тоже начинала проникаться его уверенностью в том, что что-то здесь нечисто.
        - Итак, друзья мои, можете разворачивать свои конспекты, - говорила тем временем Березнева. - Начнем мы сегодня с того, что главной задачей военной политики Ассирии было отражение нападений покоряемых ею областей. В этот период на престол вступил Ашшурнасирапал II, отличавшийся необыкновенной жестокостью. С людей сдирали кожу, их обезглавливали, сажали на колья, складывали связанными в живые пирамиды. Об этом с немалым хвастовством рассказывают надписи Ашшурнасирапала. Остатки населения в значительной части уводили в плен и обращали в рабство…
        Громкий и выразительный голос поневоле притягивал к себе внимание. Но ужасные исторические сведения о зверствах царя, жившего за три тысячи лет до их рождения, произносились так, что никто из слушателей не вздрагивал от ужаса. В рассказе были только деловитость и спокойствие.
        - Ладно, раз ты такой упрямый, я это выясню. К вечеру будем точно знать, беременная она или нет, - пробормотала Арина, прежде чем натолкнуться на укоряющий взор Березневой № 2.
        Валька слегка толкнул Арьку под партой ногой, что должно было означать «каким образом?». Но она промолчала, делая вид, что поглощена историей Ашшурнасирапала II, который подчинил верховному господству Ассирии всю Месопотамию до Каркемиша на Евфрате, расширил пределы государства в восточной горной области, совершил ряд грабительских походов и при подобострастном содействии царьков северного сирийского союза прошел до финикийского побережья…

* * *
        Когда пара закончилась и Березнева, собрав разложенные на кафедре книги и попрощавшись «до следующего раза», стремительной походкой вышла из аудитории и затерялась в заполнившей коридор толпе, Арька схватила Вальку за рукав и потащила сперва вниз по лестнице, а затем - в узкий и тесный закуток под нею.
        Здесь были свалены какие-то бумаги и старые амбарные книги, которые, по всей видимости, предназначались завхозом для сдачи в утиль, но после благополучно позабытые. Одна из стопок накренилась, поехала в сторону и рассыпалась им под ноги, как только Арина прижала Вальку к стене.
        - Доставай мобильник, - приказала она ему.
        Не задавая ровно никаких вопросов типа «почему», да «зачем», что вызвало у Арины большое одобрение, Сапрунов высвободил руку (Арька все еще продолжала держать его за рукав) и вытащил из нагрудного кармана телефон.
        - Номер кафедры знаешь? Той, где в научных сотрудниках числятся обе Березневы? Кафедры истории Древнего мира?
        - На память не знаю, но у меня записан. Первого сентября все нужные телефоны переписал с доски расписаний.
        - Молодец, предусмотрительный. Диктуй.
        Арька выхватила у него трубку и натыкала номер, который Валька продиктовал из записной книжки.
        - А зачем? - Спросил все-таки, не удержался!
        - Сейчас узнаешь.
        Ответа я ждала недолго.
        - Кафедра.
        - Здравствуйте! - произнесла Арина, стараясь, чтобы голос звучал как можно солиднее. - Женская консультация беспокоит. Березнева Наталья Николаевна на месте?
        - Минуточку. - В трубке послышался шорох, чей-то приглушенный разговор, затем прозвучал знакомый низкий голос:
        - Слушаю.
        - Доброе утро, Наталья Николаевна, или, уже вернее, добрый день, - забубнила Арина, кашляя и гнусавя. - Из женской консультации беспокоят. Вы уж извините нас за неудобство, но вынуждены пригласить вас сегодня для прояснения некоторых обстоятельств.
        - А что такое?
        Ого! Даже сквозь мембрану чувствовалось, как она вдруг напряглась! Изменила-таки давешняя выдержка!
        - Да ничего страшного, вы, пожалуйста, не беспокойтесь. У нас тут сотрудница молодая в регистратуру устроилась работать, ну и наделала делов. Карточки все перепутала, анализы, опять же, и бланки. Вы уж найдите время, Наталья Николаевна, заскочите к нам на минуточку, наведем порядок.
        - Хорошо, я зайду.
        Это было сказано с большим облегчением.
        - По возможности не затягивайте, такая вот просьба. Так мы ждем? Сегодня?
        - Да, хорошо. Я приеду… После трех. У меня сейчас занятия.
        - А все-таки поточнее?
        - Поточнее… ну часов в пять. Да, в пять я буду у вас.
        - Ну и отличненько, ждем вас. Адрес помните?
        - Да, конечно. На Профсоюзной.
        - Славно. Ну так до встречи!
        Арина отключилась и посмотрела на Вальку, не скрывая торжества. А он вдруг рассмеялся:
        - Ну и потешный же у тебя вид! Вид триумфатора!
        - А что, скажешь, нет? Всего один звонок - и мы теперь совершенно точно знаем, что Березнева действительно ждет ребенка. Потому что звонок из женской консультации ее хоть и напугал, но не удивил, да и адрес она знает наизусть.
        - Моя школа.
        - Что?
        - Это ведь я научил тебя врать по телефону, забыла?
        - Помню, - буркнула Арька. - И я также помню, что именно с твоего звонка Анне все и началось. Весь этот ужас.
        - Арин, ну не можешь же ты на самом деле считать, будто мы в чем-то виноваты…
        - Могу! Это наш звонок спровоцировал того типа, который ее избил!
        - Допустим, но вряд ли он же стал причиной двух убийств, согласись?
        - Не знаю… Может быть.
        - Глупости.
        Он видел, что Арине снова становится страшно. Этот ужас охватывал девушку всякий раз, как только она вспоминала, как вчера… там, на лестнице, возле Анниной квартиры… Чернота подъезда, липкая кровь на ступенях и шепот умирающего человека.
«Выходи за меня замуж»… Бр-рр! Но главное, главное - Анна, которую она считала уже почти что членом своей семьи, продолжает сидеть в тюрьме, а Арина ничем не может ей помочь!
        - Мы не должны бездействовать, - сказала Арина, вскидывая голову. - И тратить время на выяснение того, кто в чем виноват, тоже не должны. Я много думала об этом вчера. И поняла, в чем была наша главная ошибка! Понимаешь, мы, ну ладно - пусть я, я тратила много времени на всякие раздумья и переживания, а события тем временем катились своим чередом, и мы никак не могли ни участвовать в них, ни тем более на них повлиять! А если мы хотим спасти Анну, то надо делать так, чтобы именно опережать эти события! Тогда-то мы и будем хозяевами положения, вот!
        - Да, но надо подумать, как…
        - Нет! Нам надо спасать Анну, и это единственное, о чем вообще стоит разговаривать!
        Если бы Валька возразил ей, Арина бы развернулась и ушла, но Валька кивнул и положил руки ей на плечи.
        - Я согласен, согласен. Только обещай мне ничего не предпринимать самостоятельно, хорошо? Готов признать тебя большим начальником нашего маленького следственного отдела, но если ты снова от меня убежишь, как вчера, да еще, не дай бог, вляпаешься в историю, я вынужден буду взять власть в свои руки.
        - Если удержишь, - фыркнула Арина, поворачиваясь к нему спиной и делая вид, что не заметила, как Валька наклонился то ли поцеловать ее, то ли потрепать по голове.
«Почему, нет, ну почему все они держат меня за ребенка?!» - мелькнула обиженная мысль.
        - Так ты сходишь в эту женскую консультацию? Я сама не могу. Отец собирался встретить меня после занятий, и если он меня не застанет, то завтра просто запрет дома, и тогда всему конец!
        - Я?! В женскую консультацию?! - Он отступил на шаг. - Арька, для меня это самое неподобающее место из всех возможных, ты что?! Мало того что в случае чего мне никак не объяснить своего присутствия там, так я еще и буду обращать на себя всеобщее внимание, как… как три тополя на Плющихе! Не беременным же мне там прикидываться, ну Арька!
        Арина мгновенно повернулась к нему и постаралась заговорить максимально просяще:
        - Ну Валечка, ну котик, ну придумай что-нибудь! Нам обязательно надо там побывать и понять, чего так испугалась Березнева-вторая! А она испугалась, это я тебе точно говорю!
        - Арина, пойми, отправить меня в женскую консультацию - это так же нелепо, как тебе взять пива, воблы и пойти на стадион болеть за «Динамо»!
        - Я, между прочим, болею за «Спартак», - надменно сказала она.
        Соврала, конечно, на самом деле она даже не знала, сколько игроков входит в состав любой футбольной команды. Но зато подействовало! Валька вздохнул и развел руками, а это означало хоть неохотное, но все-таки согласие.

* * *
        Когда Арька скрылась за массивными институтскими дверьми, Макс какое-то время смотрел ей вслед. При этом ни о чем особенном не думал - просто вспомнилось, что вот точно так же совсем недавно он доводил ее до железной оградки детского сада (тут Макс, конечно, дежурно удивился тому, как быстро летит время, и стандартно взгрустнул о том, что уже такой немолодой). Его несколько раз толкнули, два раза обстреляли глазками, однажды задели куполом зонта, и в конце концов он понял, что надо уходить.
        Куда же? Ну конечно, идти выручать эту незнакомую Анну, черт бы ее побрал! Причем времени на это у него оставалось крайне мало, потому что Бардин намеревался сдержать слово и вернуться к институту к концу занятий. «С сегодняшнего дня и до черт знает какого мне не будет покоя», - обреченно подумал он.
        Стоило только представить, что из-за всей этой истории, в которую ввязалась его дочь, однажды ночью он не услышит из своей комнаты, как Арька ворочается у себя в кровати и по детской привычке что-то бормочет во сне, уткнувшись курносым носом в угол между стеной и подушкой - и Максу становилось по-настоящему, действительно нехорошо.
        Вчера вечером, когда она уже лежала в постели в своей комнате, ворочалась и вздыхала, он изучил телефонный справочник.
        Концертное агентство «Русская тройка», которым руководил некий Александр Сарыгин, чей голый труп непонятным образом оказался в квартире скромной институтской преподавательницы («Что ж, будем условно считать, что эти двое действительно не были знакомы», - условно согласился Макс), оказалось довольно скромной конторой. Конечно, если судить по тому незначительному месту, которое было отведено его фирме в этом справочнике. «Вы хотите пригласить звезду на праздник или корпоративное мероприятие, организовать концерт или гастрольный тур своего любимого артиста в ваш город? Мы поможем воплотить ваши желания в жизнь!» - гласила весьма пафосная реклама, набранная весьма скромным шрифтом.
        Бардин едва нашел эту «Русскую тройку» - она располагалась в Медвежьем тупике, затерянном среди типовых пятиэтажек на конечной остановке «фиолетовой» ветки метро.

«Концертное агентство» размещалось в полуподвальчике в одном из таких домов и оказалось сырой и темной конторой, в которой работала только одна секретарша - весьма невзрачного вида, с собранным на затылке пучком неровно прокрашенных волос, шмыгающим носом и постоянно бегающими глазами.
        Хотя «секретаршей» ее можно было назвать лишь условно: перед девушкой не было ни компьютера, ни телефона. Ее шаткий стол был доверху завален рулонами отпечатанных типографским способом концертных билетов. Каждый рулон был аккуратно скреплен резинкой и пронумерован - № 1, № 2, № 3 и так далее.
        - Вы откуда? - не здороваясь и делая все, чтобы не встречаться с Максимом глазами, спросила девица.
        - В каком смысле?
        - С Алтуфьева или Теплого Стана?
        Он остановился в нерешительности. Ответить честно, мол, вы приняли меня за кого-то другого? Или…
        - С Алтуфьева.
        - Не помню вас… Из новеньких? Хотите работать распространителем?
        - На сто процентов не уверен, но готов попробовать.
        - Фотография есть?
        - В смысле?
        - Ну обычная фотография, три на четыре.
        - Нет… А надо?
        - Как же, - удивилась она. - Вас же задержат! А когда есть удостоверение сотрудника - это совсем другое дело!
        Ее мышиные глазки в красной рамке век при этом бегали, будто провожая «туда» и
«обратно» невидимый Максу теннисный мяч.
        - Про фотографию я не знал, - вдруг осенило его. - Но, может быть, подойдет эта?
        Он достал из внутреннего кармана членский билет Союза фотохудожников России, раскрыл и аккуратно подцепил ногтем фотографию, приклеенную, по счастью, не на века.
        Скосив один глаз, она глянула на маленький прямоугольник, который Макс положил перед ней на стол, и кивнула.
        - Тогда вот, - уверенными движениями рук девица отсчитала и положила перед ним несколько рулонов с билетами. Потом, с грохотом выдвинув ящик стола, достала оттуда новенькую корочку служебного удостоверения, прилепила к ней фотографию, подышала на печать и пришлепнула ею картонку.
        - Вот, все это ваше. - Рулоны и удостоверение были придвинуты к Максу. - Залог три тысячи. Номинал одного билета - семьсот рублей, но вы будете продавать по две или даже две с половиной. Ваша точка - «Киевская», «Фрунзенская» или «Студенческая». На выбор. Послезавтра приходите с отчетом. И деньгами, разумеется.
        Три тысячи рублей для залога неизвестно за что у Макса были, но именно потому что они «неизвестно на что», ему не очень-то хотелось с ними расставаться.
        - А что за… концерт или выступление? На кого билеты?
        Девица сморщилась и, по-прежнему избегая его взгляда, указала большим пальцем себе за спину.

«Savage Garden», «Queen», «Blink-182», «Динамик» - рекламные плакаты «концертов в Москве» этих всемирно известных групп, напечатанные на очень плохой бумаге, облепляли всю заднюю стенку каморки. Пораженный, он некоторое время созерцал эту непритязательную рекламу - она оскорбляла Макса просто как художника, - а затем, медленно повернувшись к девице, отчетливо произнес:
        - Не понимаю… «Динамик» и «Queen» распались в девяностых годах, «Savage Garden» и
«Blink-182» перестали существовать году эдак в 2005-м… Об этом знает каждый, кто когда-либо интересовался современной рок-культурой, а я, по счастью, интересовался. Как же может быть, чтобы в наше время в Москве на них продавались билеты? Во всем мире не выступают, а у нас выступают?
        - Да… у нас выступают… - девица нервно задвигала руками и сделала глазами какое-то уж и вовсе неподражаемое сальто. - У нас менеджеры хорошие - съездили, нашли, уговорили… а вообще - какое вам дело? Не надо лишних вопросов. Вы кто? Вы распространитель. Всего-навсего. Вот и занимайтесь своим делом.
        Бардин бросил перед ней всю пачку билетов, которую получил минуту назад. Потом подумал - и взял обратно.
        - Так вас записывать? - хмуро спросила она. - Если будете работать, тогда вносите залог за билеты. Три тысячи!
        Стараясь, чтобы слова звучали как можно внушительнее, Макс медленно произнес:
        - Организация фальшивых концертов и продажа билетов на мировых исполнителей, которые и не думали к нам приезжать, - это, как я понимаю, статья «Мошенничество» Уголовного кодекса РФ. Срок от пяти до десяти лет с конфискацией имущества, - это он бухнул, что называется, «от фонаря» - понятия не имея, сколько в наше время дают за мошенничество. - Однако! Если сейчас позвонить парочке-другой борзописцев, в том числе и иностранным журналистам, скандал выйдет грандиозный. Тем более что и вещественные доказательства у меня на руках. Вот, - и Макс потряс перед побледневшей секретаршей билетами. - Как живые!
        - Что вы хотите? - взвизгнула девица. - Отдайте билеты! В конце концов, я вас не уговаривала - вы сами сюда пришли и сказали, что хотите работать!
        - Да, пришел. Это было, - осенило Макса вдруг, - контрольной закупкой. Знаете, что это такое?
        Девушка за столом вдруг как-то сникла. Отвернула от него лисью мордочку, опустила плечи и вдруг сказала быстро, наизусть, не запнувшись ни на едином слове:
        - Контрольная закупка - одно из оперативно-розыскных мероприятий, представляет собой закупки товаров и иных предметов, производится правоохранительными органами при наличии данных о нарушениях законодательства, регулирующего предпринимательскую и торговую деятельность!
        - Ого! - не сдержал он изумления. - Грамотная. Так как же тогда ты, а, сестренка?
        - Что - как?
        - Рискуешь!
        - Жить-то надо, - сказала она уныло. - У меня судимость, ни на одно приличное место не берут.
        - Значит, только Александр Сарыгин и взял?
        - КТО?!
        Вот и настал момент, когда она впервые долго и пристально посмотрела Максу в глаза! Дрожь, начавшаяся с кистей рук, быстро перебросилась на все тело, ударила в плечи, губы, подбородок - еще минута, показалось ему, и с девушкой случится эпилептический припадок.
        Но ведь Бардин же не сказал ей ничего особенного!
        - Что с вами? Разве в моих словах есть для вас что-то оскорбительное? Александр Сарыгин - так зовут владельца вашей… - он хотел сказать «шарашкиной конторы», но при плачущей девушке это слово почему-то не шло у него с языка, - вашей фирмы, то есть «Русской тройки», где сейчас мы с вами и находимся. Разве нет?
        - Да, это он… Но его убили.
        - Я это знаю. И пытаюсь выяснить, почему.
        - А вы… А вы правда узнаете? - Вот теперь она не только смотрела Максу в глаза, но и схватила его за руки. Ох и холодными они у нее были!
        - Постараюсь. Если вы будете со мною откровенны.

* * *
        Лина, так звали его собеседницу, оказалась дважды судимой - и оба раза за мошенничество. Карьера ее начала складываться еще в пятом классе, когда светлая голова Лины Мазуркевич впервые прославилась среди дворовой пацанвы.
        Дело в том, что тогда она, выросшая в небогатой семье, примкнула к компании мальчишек, которая промышляла «бутылочным» бизнесом. Они сдавали в пункты приема стеклотары подобранные в самых разнообразных местах порожние стеклянные бутылки. Дневной выручки подросткам обычно хватало на обретение самых непритязательных радостей - мороженого, жвачки да нескольких дешевых сигарет, продаваемых
«внасыпку». Лину принимали в эту компанию «из милости», зная, в какой беспросветной бедности проживает она с матерью-алкоголичкой. Но девочка была честолюбива, и ее не отпускала мысль - придумать что-нибудь такое, чтобы поднять бутылочный «урожай» сразу в несколько раз и сразу оказаться «дворянкой» среди дворового плебса.
        И она придумала! У девочки был очень хороший, рано устоявшийся, «взрослый» почерк. И в один весенний день подъездные двери соседних домов запестрели такими объявлениями:

«Уважаемые жильцы!
        В последнее время в «Горгаз» поступило большое количество жалоб на качество газа. Для устранения причин и ликвидации неполадок просим вас взять пробы газа. Для этого ровно в 21.00 откройте кран плиты и, не зажигая газа, подержите над ней перевернутую стеклянную бутылку. Через 1-2 мин. тщательно закройте бутылку пробкой, наклейте этикетку с указанием номера квартиры и выставьте бутылку на лестничную площадку.
        Администрация».
        На следующий день жильцы, спешащие на работу, то и дело спотыкались о тщательно закупоренные бутылки. А когда рабочий люд разошелся, в подъездах появилась возглавляемая Линой ватага пацанов. Бутылки, выставленные доверчивыми гражданами, благополучно перекочевали в заботливо припасенные мальчишками мешки.
        Поскольку в доме, где проживала Лина, было около шестисот квартир, эксперимент был признан прибыльным и удачным. На другой день такое же объявление появилось на соседнем доме. Еще через день - на следующем… Дворовая камарилья упоенно наливалась лимонадом «Буратино», заходилась в кашле от с шиком выкуренных в подворотне сразу нескольких болгарских сигарет и поочередно сваливалась в постель с ангиной, приобретенной из-за неумеренного поглощения эскимо на палочке. Линин авторитет поднялся почти на недосягаемую высоту.
        Увы, следующие изобретения Лины уже попахивали криминальной гнильцой. Она вступила в подростковый возраст, когда на улицах появились банкоматы - или «бабкоматы», как прозвала их Линина компания.
        Недолго думая, Лина и товарищи каждое утро заклеивали окошко выдачи наличных на банкомате простой полоской прозрачного скотча. Лох, желающий снять с пластиковой карты свои законные, вставлял карточку в банкомат, совершал необходимые манипуляции по снятию денег со счета, автомат производил операцию, издавал все соответствующие звуки, но деньги из щели так и не показывались. Владелец пластиковой карты решал, что банкомат неисправен, выдергивал свою карточку, плевался в сердцах и уходил искать нормальный.
        А дежурившая поблизости Линина «банда» забирала деньги и наклеивала новый скотч в ожидании нового посетителя…
        Их главной ошибкой было то, что действовали они в одном районе. В один несчастный день милиция, проанализировавшая столь частые ЧП, устроила засаду сразу у нескольких банкоматов - и малолетних мошенников сцапали.
        Отбывать два присужденных судом года в детскую колонию отправилась одна Лина - остальных «благополучных мальчиков» отмазали и прикрыли родители.
        Вернувшись через два года, она очень скоро поняла: ватага озорных ребят, с которой ей так легко было проделывать все эти фокусы, стала распадаться. Кто-то вырос и поступил в институт, оставив «все эти глупости», кто-то уехал в другой город, кто-то обзавелся куда более видными и перспективными, чем сама Лина, друзьями и подружками. Она осталась в одиночестве и все в той же нищете, потому что мелкие аферы приносили больше адреналина в кровь, чем действительно хорошие барыши.
        И плюс к тому Лина внезапна осознала, как она некрасива. Мало того что некрасива - неказиста, смешно и бедно одета. Девушка неоднократно видела, как вчерашние дружки, проходя по двору под руку с какой-нибудь шикарно разодетой студенткой, хмурят брови и отворачиваются от нее, стыдясь признать, что когда-то водили такие сомнительные знакомства…
        Тогда она решила развернуться как следует. Прежде всего она поняла, что ее доход отныне должен стать пусть небольшим, но постоянным, и потому взялась претворять в жизнь схему, уже апробированную на практике не одним поколением мошенников: дала в несколько газет объявление о том, что «Солидная фирма объявляет набор внештатных сотрудников по надомной обработке корреспонденции. В письмо-заявку вкладывайте чистый конверт с обратным адресом». Мир всегда полон желающими подзаработать, и почтальонша стала таскать Лине по двести-триста писем в день. Покореженный и проржавевший почтовый ящик Лины просто не выдерживал такого наплыва корреспонденции; письма сыпались из него прямо на заплеванный пол подъезда.
        Она едва не нажила себе ранний радикулит, часами, не разгибаясь, просиживая над этими посланиями. Ответ, который она направляла каждому адресату, был стандартным и содержал в себе нехитрую просьбу «прислать небольшую сумму (от 300 до 500 руб.) на почтовые расходы». Одержимые жаждой поработать надомно люди присылали Лине эти деньги и взамен получали от нее предложение… разместить в газетах пару дюжин объявлений с предложениями той самой «работы на дому по обработке корреспонденции» и получать с доверчивых простаков все те же 300-500 рублей. И находились люди, которые несли в пирамиду свой камень…
        Но обманутых и оскорбленных оказалось гораздо больше, чем тех, кто согласился воспользоваться предложенным Линой способом подзаработать. Работники ближайшего РОВДа, которых чуть не затопил поток жалоб от обиженных сограждан, провели стандартный набор оперативно-следственных мероприятий, явились по адресу и взяли девушку с поличным - как раз тогда, когда она надписывала очередные конверты.

* * *
        На этот раз Лину, как злостную рецидивистку, отправили отбывать свои два года в женскую колонию под Мариинском - затерянным меж снегов и сибирских рек городком, славным только тремя достопримечательностями: собственно колонией, располагавшейся недалеко от нее воинской частью и белым камнем у дороги, на котором, если верить преданию, всем освободившимся зэкам нужно было посидеть, чтобы призвать свое счастье.
        Именно на этот холодный, выбеленный задами не одного поколения, камень, она три года назад и опустилась, когда за ней открылись и захлопнулись ворота колонии. Сгорбленная, некрасивая, болезненно-тощая девушка с нездоровым цветом лица вышла на свободу во второй раз. В руке она несла свои нехитрые пожитки: узелок с тарелкой, ложкой, сменой белья и завернутыми в носовой платок деньгами - небольшой суммой, которую администрация колонии выдает отсидевшим свой срок вместе со справкой об освобождении.
        Она брела куда глаза глядят, хотя вокзал, на котором Лина могла купить билет и уехать обратно в Москву, находился совсем в другом направлении. Но как-то пусто было в голове и совершенно непонятно, что же делать дальше: пока она отбывала срок, мать-алкоголичка продала за бесценок каким-то «черным риелторам» их квартиру и сгинула в неизвестном направлении. Лина знала это и понимала, что дома у нее больше нет.
        Некуда идти…
        Чуть не по колено увязая в непролазной дорожной жиже (стоял март, и высоченные сибирские снега только начали таять. Смешиваясь с грязью, талая вода превращала эти места в настоящую топь), она кое-как добрела до белого камня у дороги и остановилась, чтобы перевести дух.

«А может, дойти-таки до вокзала, и там… все равно конец-то один», - думала она, глядя на бескрайнюю серую равнину. Ей представилась сцена из «Анны Карениной» - фильма, который в порядке выполнения просветительских задач привозили к ним в колонию. Вокзал, перрон, шум приближающегося поезда. Удивительно красивая женщина в дивной шляпке с вуалеткой размашисто крестится и…
        И все позади. Впереди - только вечный сон и покой…

…Но, видать, белый камень у дороги не зря имел славу спасителя заблудших женских душ. Именно здесь, у этого камня, встретила Лина свою судьбу.
        Сперва она услышала бодрое тарахтение, напомнившее ей давно забытый звук газонокосилки - так когда-то одетые в оранжевые жилеты рабочие убирали траву возле ее дома.
        А потом сквозь тарахтящие звуки пробился чей-то голос. И Лина увидела…
        Трактор! Самый настоящий, хоть небольшой и вертлявый! Раскидывая по сторонам грязь и глину, он жизнерадостно приближался к ней со стороны той самой дороги, с которой она только что сошла, чтобы присесть на камень.
        - Здорово, сестренка! - Из трактора высунулся разбитной, полный и лысый мужик с широкой грудью и огромными, исколотыми татуировками руками. Ему, видать, нипочем была нынешняя сырая простудная погода: на Линином спасителе красовались только далеко не первой свежести тельняшка и легкие парусиновые брюки, заправленные в громадные резиновые сапоги. - Застряла?
        - Застряла, добрый человек, - ответила Лина, отчего-то зардевшись.
        - Помогти, что ль?
        - Пожалуйста, если вам нетрудно! До трассы хотя бы довезите, а еще лучше - до вокзала. Я отблагодарю, сколько скажете.
        - Да ладно, не бзди! Сестренке на дороге помочь - святое дело. Тебе куда надо-то?
        - Мне… - Лина смешалась. А правда, куда ей? Получалось, что никуда.
        - Тю! - свистнул избавитель. - Так ты из откинувшихся, что ль?! То-то я смотрю - узелок да бушлат казенный! Когда освободилась, сестренка?
        - Сегодня…
        - Тю! Сегодня! Ну так тогда это… Тогда с волей тебя, это… поздравляю! А на чем залетела?
        - Так, - уклонилась от ответа Лина. - Долго рассказывать… Вы как… Вам как удобнее будет? Чтобы я в кабину или… - Она покосилась на ржавый прицеп, который волочился вслед за трактором. Вдруг он предложит ей взгромоздиться на эту ржавую железяку?
        - Давай сюда, - чуть не наполовину высунувшись из кабины, тракторист протянул ей широкую, заскорузлую от мозолей ладонь. - Оп-па! Какая ты легкая, как девочка. Да ты и есть девчонка еще неразумная, - удивился он, когда Лина сдвинула платок и повернула к нему свое разгоряченное лицо. - Тебе сколько лет-то, сестренка?
        - Двадцать два.
        - Точно - птенчик, - отмахнулся тракторист.
        - А вам… сколько… лет? - осмелела Лина.
        - Мне-то? Я, пожалуй, девка, тебе не просто в отцы - в деды гожусь. Ну ладно. За разговорами до следующего утра не доберемся. Говоришь, на вокзал тебе?
        - На вокзал.
        - А с вокзала куда?
        - В… в Москву.
        - Ого! Родня там или что?
        - Нет… не родня. У меня там никого… У меня нигде никого.
        - А коли никого - зачем же тогда в Москву?
        - А куда?
        - Ну, куда! Много мест на земле есть хороших - слыхала такую песню? Мне, вообще-то, тоже в Москву надо, да не сейчас. Месяца через три туда рвану, как потеплеет… да и деньжат надо скопить. Есть там у меня… один долг. Вернуть надо. Хочешь, со мной поедем? Поживи пока у меня в сторожке. Да не бойся, - заметил он, как Лина испуганно вжалась в сиденье, непроизвольно скрестив на груди руки с узелком, - я тебя и пальцем не трону. Просто, ну как это… вдвоем веселее. Иногда такая тоска накатит - хоть вой… Ну, согласна?
        И, приняв Линино робкое молчание за согласие, добавил враз повеселевшим голосом:
        - Ну и лады. В гости ко мне едем, значит. Тогда вот, - он показал ей на лежащую рядом с ним очень большую цветную коробку с прозрачной крышкой, - вот это прими пока. Мешает, падла. Падает, не дает на рычаги давить.
        - Давайте, - с готовностью сказала Лина и притянула к себе длинную помеху.
        - Все! Щас я тебя как королеву довезу, сестренка! Прямо в апартаменты!
        И Сашук, так звали Лининого спасителя на тракторе, завел мотор, и, весело крича что-то (слов за поднявшимся тарахтением было не разобрать), повез девушку из здешних непроходимых болот в сторону еле видной пока еще на горизонте деревеньки.
        Пригревшаяся и разрумянившаяся Лина от нечего делать стала разглядывать проступающее сквозь прозрачный пластик содержимое коробки.
        Сначала удивилась. Потом испугалась. А затем, разобравшись, в чем дело, стеснительно захихикала, конфузливо поглядывая на своего спасителя Сашука.
        Из-под крышки на нее смотрело странное, бесформенно вытянувшееся женское лицо с расплющенным носом и ярко накрашенными губами. Лицо было похоже на снятую с живой женщины кожу. Слабонервного созерцателя оно могло бы довести до обморока, кабы не заботливо подложенная под него этикетка с аннотацией:

«Артикул:1905-01 BX SE
        Алиция Рио - латинская секс-бомба. Стоячая (1 м 50 см), брюнетка с кожей цвета загара. Длинные кудрявые густые волосы. Муляж головы мягкий, надувной. Глаза стеклянные, голубые, без ресниц. Рот открыт. Есть уши и нос. На левой щеке - мушка. Грудь (муляж) мягкая и нежная, наполняется воздухом, среднего размера с реалистичными сосками. Вагина украшена серьгой. Также есть оральное и анальное отверстия. В комплект входят заплатка с клеем, видеофильм и для большего комфорта - смазка с запахом вишни».
        Надувная женщина! Вот это да!!! Первый раз в жизни Лина видела перед собой такую штуку. У нее сразу, неизвестно почему, поднялось настроение. Вот только… Неужели такому мужику, как Сашук, с его веселым нравом и вполне уверенной манерой завязывать знакомства, для любовных утех могла понадобиться бесчувственная резиновая дура «с реалистичными сосками», пусть даже и с серьгой на этом самом месте?! Быть не может!
        - Приехали! - крикнул тем временем Сашук.
        Они подъехали даже не к самой деревеньке, а к прилегающим к ней обычным баракам
«под снос». Трактор остановился возле длинного одноэтажного дома. Вернее, продолговатого здания, обшитого фанерой и разделенного на клетушки фанерными же перегородками. Там и сям фанера отставала, болталась на гвоздях, и ветер с увлечением хлопал досочками о стенки барака, выбивая нечто среднее между маршем и канканом. В нижней части барачного фасада зияли дыры, кое-как заткнутые дерюгой и стекловатой.
        Небольшой дворик огораживала клеть приземистого заборчика, через которую ничего не стоило просто перешагнуть. На натянутой меж двух столбов веревке, несмотря на непогоду, сушилось чье-то белье.
        - Вот они, наши хоромы, - усмехнулся Сашук, сматывая буксировочный трос, на котором была прицеплена к трактору ржавая загогулина. - Вишь, какую металлу на помойке нашел, завтра на пункт приема свезу - новоселье твое справим… Посидим, поговорим. Чего ж с приятным человеком не поговорить. Посидим, составим разговор. Самогоночки маненько есть, - подмигнул он смешливым глазом. - Ты только Марусю мою мне обратно передай.
        - Кого? - Лина оглянулась, думая, что Сашук имеет в виду некое незамеченное ею живое существо. - Марусю? А где…
        - А вот, - ответила он, хватая за углы сложенную в бог знает сколько раз Алицию Рио.
        - Ох, извините… А почему - Марусю?
        - Да так… - коротко хохотнул Сашук. - Решил я, что такая краля должна по-русски именоваться. Русскую бабу братишкам и любить-то привычней - так я думаю!
        Удалой тракторист нисколько не стеснялся того, что возит с собой резиновую игрушку для одинокого секса! Во дела!
        - Дай-ка, - подхватил он под мышку киберсиликоновую любовницу и зашагал вперед, показывая дорогу.
        Они нырнули в одну из барачных дверей и оказались в сыром темном помещении, воздух в котором был сперт до такой степени, что Лина схватилась за горло и закашлялась.
        - Катакомбы, конечно, - говорил Сашук, ловко перескакивая через провалившиеся половицы. - Но жить можно. Не на улицу ж идти? Я ведь, сестренка, тоже недавно с кичи откинулся. И тоже московский. И, опять же, как и тебе, идти мне было некуда. Один дружочек, он тоже сейчас на нарах отдыхает, мне на эти домишки и указал. Езжай, говорит, Сашук, они там все равно вроде как заброшенные. Зиму перекантоваться тебе хватит. А мне больше и не нужно было. Дошел сюда, посмотрел - жить можно. На пригорке снег растаял - смотрю, там под брезентом трактор никому не нужный, заржавленный стоит. Пригнал сюда, разобрал, починил, смазал - ничего, езжу. Извозом на нем в этой глуши промышляю. Решил я, что подшабашу маленько, тогда и поеду. Женщина у меня там, в Москве, поняла? Двадцать пять лет я ее не видел.
        Сашук толкнул одну из дверей, окрашенных тем мерзким цветом, который получается, когда пьяный маляр смешивает желтую и коричневую краски и, подумав немного, для чистоты эксперимента добавляет зеленой.
        - Проходи, - сказал он, делая приглашающий жест.
        В комнатке, если это узкое и маленькое, примерно три на три с половиной метра, помещение можно было так назвать, стояли два топчана, заправленные старыми и грязными покрывалами, печка-«буржуйка» и старый урчащий холодильник, весь в следах осыпавшейся краски. На дощатом полу были набросаны кое-какие половики. В углу, самодельным столом из неструганых досок, лежали сваленные в кучу продукты - крупы, картошка, соль в жестяной банке, бутыль масла.
        - Вот. Хозяйничай, - предложил Сашук, не без гордости обведя рукой свое
«хозяйство». - Дел-то тут немного: готовка да уборка, ну, еще постираешь когда че, воды я тебе натаскаю. Понравится - останешься. Нет - скатертью дорога, сам на вокзал отвезу. Если за свое женское боишься, не бойся. Сказал - пальцем не трону. Не насильник я, честное слово. Просто хочется, душа чтоб живая рядом была. А так - я тут вообще редко бываю, только к вечеру прихожу. Будешь ты сама себе королева.
        Он присел на топчан, стянул с себя кирзовые сапоги, измазанные грязью до самых голенищ, снял ватник и с хрустом потянулся, выбросив перед собой на стол коробку с Алицией Рио.
        Посмотрел на нее - и рассмеялся:
        - Вот! Самую что ни на есть красотку выбрал! - и начал сдирать с резиновой куклы пластиковую упаковку.
        Лина смотрела с интересом, а затем не вытерпела:
        - Послушайте! Зачем это вам, а?
        - Для бизнеса, - охотно пояснил Сашук и встряхнул Алицию Рио (Пардон! Марусю), больше похожую сейчас на лежалый водолазный костюм. - Весь месячный доход от извоза я на нее спустил. Это уже третья, - пояснил он, - брунетка. Первая у меня блондинистая дамочка, а вторая чуток рыжа.
        - Да что вы делаете-то с ними?!
        - Вложение капитала, - ответил он туманно. - Понимаешь?
        Лина фыркнула в кулак и помотала головой с окончательно съехавшим на шею платком. На ее некрасивом лице появилось озорное, хоть и несколько смущенное выражение.
        - Бизнес «на бабах»! - провозгласил Сашук. И щедро поделился с ней рецептом такого бизнеса.

* * *
        Для того чтобы добиться успеха в жизни, нужно быть изобретательным и небрезгливым - это Саня Сарыгин вывел для себя еще при первой «ходке» на зону. Управление исполнения наказаний округа испытывало острую финансовую недостаточность, из-за чего основным рационом зэков была брюква. И Сашук, не желая мириться с этим, отлавливал на болотистом лесоповале и поджаривал на импровизированном вертеле здоровенных сибирских жаб.
        За полгода этой белковой диеты физиономия зэка Сарыгина залоснилась, сам он округлился в боках и стал видеть цветные сны. В основном - девушек. И в основном - не слишком строгого воспитания. Каждую ночь кокотки порхали вокруг Сашука, шурша цветными платьями, словно бабочки, и, заливаясь колокольчатым смехом, щекотали его, забираясь прохладными ладошками в самые что ни на есть интимные места.
        Выйдя за ворота колонии, освободившийся гражданин Сарыгин вспомнил, как трудно приходится здоровому человеку без женского тела.
        - Я почему вспомнил? - пояснил он Лине. - Тут недалеко от нас воинская часть стоит, склады охраняет. Солдатики иной раз забегают, когда в увольнительную ходят, цигарку стрельнуть. А я люблю с людями живым словечком перекинуться. Как-то раз во дворе стоял, «такси» свое чинил, тут один такой братишечка подошел - разговорились.
        В числе других тем в разговоре со словоохотливым Сашуком солдатик затронул и острейший вопрос сексуально-эротического дефицита.
        - Понимаешь, мужик, ну нет у нашего брата в этом смысле никакой возможности, - говорил паренек Сарыгину. - Даже если в увольнительную или самоволку махнуть - бесполезно! Проститутку снять не на что, денег нет. На гуманитарное обслуживание шлюхи не идут, а нормальная девушка с солдатом дела иметь не захочет. Хоть ты лопни!
        Вот это самое «хоть ты лопни!» и натолкнуло Александра Сарыгина на неформальную идею. Тем более что после освобождения мысли его были настроены только на одну волну: где бы да как бы сшибить грошей. Тракторный извоз хоть и выручал, но средств на нормальную жизнь все равно отчаянно не хватало.
        - Я как раз перед тем разговором в городе был. И в этот, как его, «Интим» заглянул. Из интереса. Ходил, смотрел, как в музее. Бабец этих, - он кивнул на Марусю, - разглядывал. Прикидывал, что будет, если одна такая дура возьмет и под тобой разорвется. Но тогда ниче такого и в голову даже не ударило. А в тот день, как солдатика слушал, - прямо шибануло!
        Сашук сообразил, что при помощи ненатуральных, но вполне сексапильных девиц можно раскрутить собственный секс-бизнес. Он затянул в тракторе последний винт и бросился в барак, на ходу вытирая руки о промасленную тряпку, и заколупался в старой сахарнице, вытряхивая на крышку комода свои тощие сбережения «на черный день».
        Хлопнув дверью, Сарыгин прямым ходом погнал трактор в секс-шоп и, недолго думая, закупил парочку резиновых женщин. Чопорную блондинку с арбузоподобной грудью и рыженькую бестию с тонкой талией. В тот же вечер трактор нес его в направлении воинской части.
        Надувные красотки произвели на служивых потрясающее впечатление. Барышни были безотказны, незлобивы, у них никогда не болела голова, они не клянчили сигаретку, не тянули на себя одеяло и не складывали на тебя ноги. Желающих переспать с резиновыми куклами всего за сто рублей было хоть отбавляй. Первая же ночь принесла кукольному бизнесмену тысячу рублей чистой прибыли!
        Фантазия служивых не знала границ. Один раз разгулявшиеся дембеля даже устроили
«групповуху». А днем не знающие отдыха девушки обслуживали холостых прапорщиков, заступивших на новые дежурства. Не обошли мамзелей вниманием и любопытные офицеры…
        Три месяца личный состав части сбрасывал сексуальное напряжение по полной программе. А на четвертый в голове у довольного Сашука созрело понимание: бизнес надо развивать. Тем более что безотказные работницы начали приходить в негодность: латекс в некоторых местах протерся, краски на лицах потускнели, а на одном из шаров у блондинки кто-то написал синим фломастером «Не забуду мать родную».
        И сегодня коллектив публичного дома на колесах пополнился еще одной сотрудницей - Марусей.

* * *
        Вот так Лина осталась у Сашука. Он упорно требовал, чтобы она так его и называла - Сашук, хотя ему было уже за пятьдесят и он действительно годился ей в отцы. Она даже один раз поймала его на том, что он долго-долго смотрел на нее и сказал:
        - Какая ты еще… совсем маленькая. Ты еще не родилась, а я уже первую свою ходку делал, это же страшно подумать, если вникнуть… Знаешь, почему я с тобой вожусь? Дочку ты мне напоминаешь… Только я ее маленькой совсем помню…
        - У вас есть дочка?
        - Была. Живая ли сейчас, нет ли - не знаю. А была такая… замечательная девочка. Когда уходил от них - ей как раз полгода исполнилось. А забрали меня аккурат после того, как я свое двадцатипятилетие справил… вот так-то.
        - И… и жена? Жена тоже есть?
        - До первой ходки и жена была.
        - А сколько у вас было… ходок? - решилась спросить Лина.
        - Много. Шесть раз по четыре, если в среднем считать. Да ты не бойся, - сказал он, заметив, как испуганно вжалась Лина в угол топчана, - я не убийца какой-нибудь. Все это так… по глупости залетал.
        - Шесть раз, и все по глупости? - не поверила она. - Так не бывает.
        - Бывает. И такое бывает.
        - А все-таки - за что вас?
        - Так…
        До самого лета они прожили в этой времянке, а когда дороги подсохли и резиновый
«гарем» Сашука поизносился до полной непригодности, и из средств, которые мужчина пустил в оборот (в основном закупая в городе дешевый спирт и потом с существенной наценкой продавая его деревенским алкоголикам), составился серьезный капитал, Лина и Сашук стали собираться в дорогу.
        Трактор сдали на металлолом, барак-времянку подожгли, купили два билета до Москвы и поехали.
        А по приезде в столицу Сашук пристроил Лину в комнате отдыха на вокзале и куда-то исчез. Три дня его не было; она уж думала, что все, закончилось это знакомство, как вдруг он явился - но какой! В таком хорошем костюме и таком галстуке, какие до сих пор она видела только на киноактерах. И в лакированных туфлях, в которые можно было смотреться, как в зеркало. И даже с прической - если, конечно, считать, что почти лысый человек может носить прическу, потому что его отросшие у островка лысины пряди были аккуратнейшим образом подстрижены, точно так же, как и некогда кустистые брови.
        Можно было бы сказать, что Сашук явился к ней завидным кавалером, но…
        Вся эта красота имела несколько потрепанный вид. Узел галстука был ослаблен и болтался чуть ли не у живота, белоснежная сорочка расстегнута на груди, ворот съехал набок, и из-под него предательски виднелись синие наколки.
        - Девочка. - Он поднял на нее блеклые серые глаза, пронизанные красными прожилками, и она с ужасом увидела, что в этих знакомых глазах дрожали самые настоящие слезы!
        О боже! У ее сильного, веселого, всегда знающего как поступить покровителя - слезы! И дрожащие губы! И такие опавшие, сникшие щеки - ничего общего с тем круглым волевым подбородком и твердым уверенным взглядом, в которые она была… влюблена… да, влюблена! Теперь Лина понимала это твердо.
        - Девочка… все кончено. Все, все! Никакой надежды. Я пришел к ней, но она… она не… впрочем, нет, все к черту! Двадцать пять лет псу под хвост! Хотя я сам виноват… да, я сам виноват…
        Как-то сразу мешком сев на ее кровать, он закрыл лицо дрожащими ладонями и молчал, наверное, целую минуту. Лина, прижавшись спиной к подоконнику и проступающими сквозь легкое платье позвонками чувствуя его ребристую поверхность, боялась произнести хотя бы слово. Она ничего не понимала. Двадцать пять лет? Какие двадцать пять лет? И почему все кончено? В глубине души она так надеялась, что уж для нее-то все как раз только начинается!
        - Сейчас это пройдет, - глухо, не отнимая от лица ладоней, сказал он. - Помолчи минутку, сейчас… сейчас я…
        Он издал какой-то полувсхлип-полустон. И вдруг мешком свалился на кровать.
        Он был без сознания.

* * *
        - Я ухаживала за ним три недели, - сказала Лина, снова избегая смотреть Максу в глаза, хотя теперь он не понимал причины - ведь она не врала, было совершенно понятно, что не врала! - Совсем из больницы не выходила. С трудом уговорила, чтобы меня туда на полставки санитаркой взяли. Они взяли, потому что персонала-то нет… Палаты помою, судна вынесу - и к нему… а он там под аппаратурой… Сердечная недостаточность… Думали - не выкарабкается!
        Но Сашук выкарабкался. И в тот день, когда, привстав на постели, он оглянулся вокруг себя посветлевшими глазами и потребовал зеркало, бритву и расческу, Лина поздравила себя с тем, что у них обоих начинается новая жизнь.
        Новая жизнь началась так.
        - Мы будем жить, ни от кого не завися. Мы еще всем покажем! У нас будет свое дело, потому как с нашими с тобой биографиями, девочка, на приличную работу нас не возьмут. И еще - я обязательно выдам тебя замуж. Пора уже, слышишь? Ты будешь хорошей женой, я так и скажу парню, который захочет тебя взять. А такой найдется, не беспокойся! И кто знает? Может быть, я еще и сам женюсь! А что? Женюсь, а?! Всем чертям назло!
        Он захохотал, но как-то нервно, и скоро оборвал себя. На Лину Сашук не смотрел - иначе заметил бы, как она изменилась в лице. Эти слова единственного человека, к которому она была привязана, напрочь лишали девушку надежды быть с ним.
        Как только Сашука выписали из больницы, снабдив напоследок самыми строгими рекомендациями быть осторожным, беречь сердце и не поднимать никаких тяжестей, он не долго думал, чем бы таким заняться, чтобы прокормить себя и Лину. Быстро зарегистрировал на себя фирму, подарив ей многообещающее название «Русская тройка». Офис, вот эту каморку, нашли мгновенно - буквально за один день. И очень удачно: станция «Планерная» - подальше от бдительной милиции. И стали они торговать…
        Тут Лина запнулась, и глаза ее опять забегали.
        - …торговать билетами на фальшивые концерты, - подсказал Макс, стараясь, чтобы в голосе не было ноты осуждения или обвинения.
        - Да… Сашук сказал, что в мире очень много болванов, и это надо использовать. Мы выбирали самые громкие имена, подключали прессу, печатали билеты, набрали штат наемных этих… Сашук называл их «барышники», тех, кто толкал билеты втридорога, всем говоря, что они - страшный дефицит… А потом, за день до концерта, объявляли, что артисты не приедут. Причина любая - болезнь, смерть, отмена авиарейсов… И говорили, что желающие могут сдать билеты. Да, мы принимали их обратно! Правда, не здесь, а в Алтуфьево.
        Дальнейшее было мне понятно. Человек с билетом ехал в Алтуфьево, а оттуда его посылали в Крылатское. Из Крылатского обилеченному меломану предлагали съездить в Косино. Если он доберется до Косино, то так и быть, деньги ему вернут. Но! Только по номиналу, то есть по цене, которая раза в четыре меньше, чем стоимость, по которой билеты куплены у барышников. Остроумная схема! И главное - почти что законная!
        - Скажите, - умоляюще прошептала Лина, на неказистом ее лице проступили бисеринки пота. - Скажите, почему его убили?

«И как же я теперь буду… без него?» - читалось в ее дрожащих глазах продолжение фразы.
        - Пока выясняем. Не беспокойтесь - выясним! - ответил Макс стандартной фразой.
        Однако у этой Лины (Макс хотел подумать про нее: «мошенница Лина», но почему-то не смог) он не разжился ни адресами, ни какими-либо подробностями предыдущей биографии Сарыгина. Этот тип жил отдельно; где именно ее спаситель и возлюбленный нашел себе пристанище, Лина не знала.
        Собственно говоря, следовало признать: Макс возвращался от нее не солоно хлебавши.
        Однако уже второй час. У Арьки сегодня четыре пары, пора ехать за ней в институт.
        В нагрудном кармане зазвонил мобильник. Макс еще не успел взять его в руки, как ощутил на коже груди под рубашкой как будто теплое прикосновение узкой ладони. Ада!
        - Ада! Где вы, то есть где ты? Я хочу увидеть тебя! Очень! Мне это… мне это очень нужно, Ада!
        - Если хочешь, я подъеду к твоему дому через полчаса, - сказала она так, будто ничего не случилось. Впрочем, вполне возможно, что ей именно так и казалось.
        Через полчаса! Но нужно туда, в институт, за Арькой!
        - Ада! Очень прошу - не через полчаса, а через час!
        - Хорошо. Ты только не беспокойся. Все будет хорошо. Я знаю.
        Она знала, но Макс-то не имел такой уверенности - но ее вера передалась ему, и он успокоился.
        И встретил Арьку у самого входа в институт и отконвоировал до дому - все так, как она и ожидала. Но уже дома отец, еще не дав ей раздеться, взял Арьку за плечи, повернул к себе, заставил посмотреть ему в глаза. А в этом, как ни крути, было что-то новенькое.
        - Арина. Не хочется повторять, но придется: ты действительно вляпалась в очень некрасивую и страшную историю. И втянула в нее других людей. Получился такой клубок, который надо распутывать очень осторожно, хотя я до сих пор не уверен, что нам следует самим его распутывать. Но раз уж я ввязался в это дело - учти, только из-за тебя! - то ты должна молча и без рассуждений принимать все то, что я делаю.
        - Слишком долгое вступление, пап, - пожаловалась она.
        Жарко было стоять в коридоре в куртке и шарфе, да еще когда из глаз собеседника тебе навстречу вырывается такой обжигающий огонь. Кстати, как он это делает? Арьке бы тоже хотелось научиться когда-нибудь так жечь глазами. Пригодилось бы.
        - Хочешь короче? Так вот слушай. Сейчас к нам придет одна женщина…
        Опять! Арька дернулась и отвернулась, но Макс держал ее крепко.
        - …и ты будешь пай-девочкой, станешь слушать то, что она… и я, слушать то, что мы оба тебе говорим, тогда я, наверное, смогу пообещать тебе, что совместными усилиями мы выручим из беды твою Анну Березневу. Поняла?
        - Можешь пообещать или обещаешь точно? - уточнила Арина.
        - Будем надеяться, что смогу пообещать точно, - вывернулся он.
        Вот же хитрюга!
        - Ладно, пусти. Не трону я твою дамочку.
        - Я сейчас быстренько соберу на стол чего-нибудь легкого, а ты пойди переоденься и вымой руки.

«Может, мне потом еще взять ведерко и лопаточку и пойти во двор погулять?» - язвительно подумала Арька, с достоинством направляясь на свою половину.
        Но вслух ничего не сказала. «Если этим мужчинам так нравится считать нас детьми - пусть! - думала она. - И что за даму он готовится мне представить? Это вообще что-то новенькое - чтобы отец сам решился показать мне какую-то из своих пассий. Да еще предварил это знакомство столь строгой беседой «с предупреждением». Обычно я сама натыкаюсь на его дамочек где ни попадя, хотя, надо признаться, делаю это специально».
        В общем, когда эта дама пришла - она Арьке не понравилась. Ее как будто сняли с картинки, которую девушка видела в классе этак в пятом в книжке о ведьмах: огромная, под два метра (ну ладно, пусть под метр восемьдесят), худая, с прямыми и длинными, как циркуль, ногами, в чем давали убедиться надетые на ней обтягивающие кожаные брючки. На брючки спускался цветной свитер крупной вязки, а по спине и плечам в беспорядке, который папка наверняка уже назвал про себя «живописным», вились длинные рыжие пряди - рыжие настолько, что их огненный цвет наверняка был природным.
        - Это Арина? - спросила она у Макса. - Здравствуй.
        - Здравствуй…те, - подчеркнуто вежливо ответила Арька и села в кресло, подобрав под себя ноги.
        И воззрилась на гостью - всем своим видом давая понять, что расценивает ее визит как чисто деловой. Дама тоже взглянула на Арину с веселым любопытством. Ох и глаза у нее! Они совсем не зависели от освещения: длинный зрачок сужался и расширялся сам по себе, будто жил отдельной жизнью.
        - Арина, это Ада, - представил рыжую папка. - Она моя… моя… моя хорошая знакомая. - Хоть бы уж выдумал что-нибудь поостроумнее! - Если кое-кто перестанет дуться и возьмет на себя роль хозяйки дома, разливающей кофе и чай, то мы сможем завести общую и увлекательную беседу.
        Вспыхнув, Арина сползла с кресла и взялась за кофейник. Столик, который отец «на скорую руку» накрыл в гостиной, сделал бы честь любой хозяйке. Знай наших, подумала Арина, разливая кофе и сквозь ресницы поглядывая на длинные, сверкающие дорогой полировкой ногти рыжей. Попробуй-ка, голубушка, сотвори такими ногтями хотя бы что-нибудь дельное по хозяйству!
        - Я, пожалуй, начну первым, - услышала она папкин голос. - Тем более что именно я - в виде исключения - находился сегодня в гуще событий. Конечно, если это так можно назвать… В общем, я узнал кое-что о том человеке, чей обугленный труп нашли в ванной у преподавательницы, к которой Арька так расположена.
        Бутерброд застыл у Арины в руке. Ого!
        Ради таких новостей стоит потерпеть присутствие этой дамочки!
        Нечего и говорить, с каким живым интересом выслушала Арина рассказ о том, что представлял собой этот Александр Сарыгин. И когда в рассказе была поставлена точка - сразу же встряла, едва не захлебываясь от нетерпения:
        - Нет, нет, тут не так! Тут не так что-то! Пусть этот Сашук хоть какой невозможно обаятельный, это все равно! Анна не могла его полюбить!
        - Почему? - улыбаясь, спросила Ада.
        - Потому! - отрезала Арина. - Анна никогда не полюбила бы лысого, толстого гражданина в наколках и с сомнительным прошлым! Нет, никогда!
        - Не хочется говорить банальности вроде «молода еще», - сказал отец, отставляя свою чашку. - Однако в этом случае они сами просятся на язык. Помолчи, Арька.
        - А я тебе говорю, что…
        - А я тебе сказал - помолчи. Ты помнишь, о чем мы договаривались?
        Арина надула щеки и с шумом выпустила воздух. Ах так? Хотите, чтобы я замолчала? Ладно…
        - Я долго ломал голову, вертел полученные сведения так и эдак, но все-таки так и не смог понять, можно ли выудить из них что-нибудь, что пригодилось бы нам в дальнейшем, - вновь заговорил отец, обращаясь больше к Аде, нежели к дочери. - А ты как думаешь? Может быть, я чего-то пропустил?
        - Думаю, просто не проанализировал, - ответила Ада мягче, чем Арина могла от нее ожидать. - Нужно попробовать из этих фактов извлечь другие факты - знаешь, как из матрешек. И тогда картина начнет складываться, и все мы поймем, что надо делать дальше.
        - Например? Говорю же тебе, я…
        - Посмотрим. Итак, начинаем разбирать образ Александра Сарыгина «по косточкам». Что нам о нем известно? Во-первых, его не было в Москве двадцать пять лет. Во-вторых, эти годы он провел в местах не столь отдаленных, но сидел срок не за разбой и не за убийства, а за что-то другое. Судя по его наклонностям ко всякого рода махинациям, которые, мы должны признать это, не лишены известного остроумия, можно предположить, что Сарыгин - профессиональный жулик, шулер, мошенник и мелкий воришка. Именно такие преступления тянут на мелкие сроки - Сарыгин сам признался Лине, что сидел «шесть раз по четыре года».
        Теперь обратим внимание на другое. Сарыгин не был в Москве двадцать пять лет, однако он очень быстро и, я бы сказала, легко сориентировался, сняв офис в районе станции метро «Планерная». За четверть века в столице многое изменилось - почему же его так тянуло именно к этому, ничем не примечательному спальному району? Я предлагаю такой ответ: двадцать пять лет назад Сашук жил именно на «Планерной». А то, что он так быстро встретил женщину, к которой стремился все эти годы и которая в конце концов его отвергла («Я пришел к ней, но она… она не… Двадцать пять лет псу под хвост! Хотя я сам виноват… да, я сам виноват…»), тоже говорит в пользу того, что его семья, если, конечно, речь именно о семье, и сейчас проживает все в том же районе.
        Арька подумала, наклонив голову: да, надо отдать должное - Ада умеет мыслить логически. Ведь и ежу понятно, что истоки этого преступления надо искать именно в прошлом господина Сарыгина. Вот только…
        - А как найти эту семью, как? - спросила она, с раздражением откидывая за спину скользнувшую на плечо косу. - Нет, ну то есть я, конечно, или даже не я одна, а мы с Валькой, мы можем обойти все дома на «Планерной». Я имею в виду, все старые дома, которые стояли там еще двадцать лет назад… Мы можем начать даже сейчас же их обходить, если папка меня, конечно, пустит!
        - Но он, конечно, не пустит, - заверил отец и взглядом пригвоздил ее к месту.
        - Все дома обходить не придется. Я думаю, мы легко установим…
        Ада на секунду задумалась, и в глазах ее заплясали странные огоньки. Губы, обведенные ярко-алой помадой, дрогнули раз, другой; голова чуть склонилась к левому плечу, и рыжие змеи волос ожили и заструились по рукаву свитера.
        - Да, пожалуй, что так и есть, - наконец сказала она глуховатым, удивившим Арину новыми интонациями, голосом. - Да, здесь правит Меркурий - бог торговцев, юристов, интеллектуалов и воров. Меркурий - покровитель Близнецов; нет сомнений, что наш подопечный родился именно под этим знаком. Близнецы любят авантюры, приключения и не выносят долгого пребывания на одном и том же месте. Они свободолюбивы и умеют уважать чужую независимость, но чаще всего они охотно снимают существующие моральные запреты и для себя, и для других лишь для того, чтобы половчее закрутить какую-нибудь смелую махинацию.
        Но, как и представители любого знака, не все Близнецы похожи друг на друга. С 21 по 31 мая рождаются те, кто попадает под влияние Юпитера. Это облагораживающее влияние: нам оно не подходит. С 1 по 10 июня на Близнецов влияет Марс. «Марсиане» вечно озабочены, насмешливы, циничны и не всегда симпатичны. Опять мимо - Александр Сарыгин, без сомнения, был наделен природным обаянием… С 11 по 21 июня рождаются солнечные Близнецы. Жаркие лучи Солнца делают этих Близнецов порывистыми, крайне тщеславными, ловкими и смекалистыми. Солнечные Близнецы легко влезают в душу любого, самого замкнутого человека - разве не так у него вышло с Линой? Такие Близнецы, особенно если у них к тому же ловкие руки, часто становятся непревзойденными жуликами и воришками, часто даже международного класса.
        - Итого? - не вытерпела Арька, стараясь не замечать, что отец сделал ей «страшные» глаза.
        - Итого, - будто очнувшись, Ада посмотрела на них внимательным взглядом, - итого: мы установили, что владелец «Русской тройки» по Зодиаку Близнец - представитель самого авантюрного знака Зодиака. И что родился он, скорее всего, с 11 по 21 июня.
        - И что?
        - Ну хотя бы то, что теперь мы можем установить примерную дату рождения дочери этого Сарыгина - помните, он сказал Лине, что у него есть дочка? «Живая ли сейчас, нет ли - не знаю. А была такая… замечательная девочка. Когда уходил от них - ей как раз полгода исполнилось. А забрали меня аккурат после того, как я свое двадцатипятилетие справил». Путем несложного арифметического подсчета…
        - Стойте, я поняла! - закричала (то есть почти закричала, но наткнулась на упреждающий папкин взгляд и сбавила тон) Арина. - Я сама! Сейчас… Отматываем полгода, начиная с июня… раз, два… шесть, - для верности она пересчитала на пальцах - так и есть! - Дочь этого Сашука родилась примерно в декабре! То есть не примерно, а в декабре. А примерно - с 11 по 21 декабря! То есть она… она…
        Арина сбилась. И, сама того не желая, взглянула на Аду.
        - То есть она, скорее всего, Стрелец, - подхватила та, кивнув ей так, словно вознаграждала этим понятливую ученицу. - Впрочем, насколько последнее окажется важным, если вообще окажется, мы узнаем потом.
        Тут наконец и Макс решил, что пора ему вставить слово:
        - Кажется, я понял, куда ты клонишь, Ада. Если дочь Сарыгина действительно жива и здорова, то она может нам помочь - хотя бы тем, что выведет на свою мать, то есть жену Сашука, а та, если, конечно, захочет, расскажет и кое-что о его прошлом… Сейчас этой девушке должно быть около двадцати пяти лет. Предположим, что фамилию она не меняла. Место жительства тоже. Надо искать… надо искать некую Сарыгину - досадно, что мы даже имени ее не знаем, - некую Сарыгину, по отчеству - Александровна, родившуюся в декабре 1982 года и проживающую в районе «Планерной»… Что ж, это уже кое-что! С этим уже можно идти в Мосгорсправку.
        - Надеюсь только, что на «Планерной» нет целого курятника девушек по фамилии Сарыгина, - вставила Арина. - Иначе ты потратишь на ее поиски черт знает сколько времени.
        - Арька, прошу тебя, не выражайся! Ну что это такое - «черт знает», а?
        Она хмыкнула. И подумала: «Не выражайся!» Мой безнадежно отсталый отец явно нуждается в том, чтобы я подарила ему несколько современных книг на эту тему».
        Отец открыл рот, чтобы сказать еще что-то, но тут зазвонил телефон.
        Валька!
        - Арька! Арька! Ты где, ты дома? - жарко прошептал он в трубку. - Слушай, мы можем встретиться? Я кое-что узнал. Тут такое! Давай скорее, Арька!
        - Я не могу, я же под домашним арестом, - уныло ответила Арька, прикрыв трубку рукой и оглянулась. - А знаешь что? Ты давай сам ко мне приходи. - Она назвала адрес. - Стой прямо у подъезда! Как, найдешь?
        - Найду! Я скоро! Я от метро звоню! - И, не попрощавшись, что было совсем на него не похоже, Валька бросил трубку.
        Арина положила мобильник обратно в сумку, вернулась на свое место и с достоинством оглядела папку и его рыжеволосую пассию.
        Ха! Уж неизвестно, что там сейчас принесет на хвосте Валька, но одно ясно совершенно точно: в ближайшие полчаса не они, а Арька станет рулить событиями!
        - Кто звонил? - подозрительно спросил отец.
        - Так, - пожала она плечами, стараясь, чтобы это смотрелось не слишком фальшиво. - Светка Матюшина, одногруппница. Насчет конспектов это… Конспекты по латыни, она брала…
        - Ты смотри у меня, Арька!
        Еще раз пожав плечами («О чем ты говоришь, я не понимаю?»), Арина придала лицу послушно-девичье выражение и стала собирать со столика пустые чашки и тарелки. И параллельно думала (хотя «думала» - это сильно сказано, мысли метались, как в лихорадке): как быть? Позвать Вальку сюда, к ним? Не годится! Отец сразу поймет, что дочь все-таки ведет свое самостоятельное расследование, за что ей может не поздоровиться. Нет уж! Пусть он узнает об этом потом, когда Арина будет выглядеть триумфатором.

«Может, хоть тогда он перестанет считать меня за ребенка?»
        Собрав чашки на поднос, она отнесла их в кухню, загремела там посудой, снова вернулась в комнату, собрала со стола все, что они не доели, снова отнесла в кухню и опять вернулась - словом, развила бурную деятельность.
        Отец и Ада о чем-то неторопливо переговаривались, сидя на диване, причем, как Арина успела заметить краем глаза, длинные папкины пальцы, находясь всего в нескольких сантиметрах от Адиного плеча, все время воровато подбирались к ее пламенеющим волосам.
        Он еле сдерживался от желания пропустить сквозь пальцы эти золотые пряди, а может, и вдохнуть аромат всей шевелюры в целом - и наверное, поэтому не заметил, как быстро Арина засобиралась на улицу, предусмотрительно захватив в кухне помойное ведро.
        Очнулся только тогда, когда она уже повернула ручку дверного замка.
        - Арька! Куда?!
        - Мусор вынести! - Для убедительности она погремела ведром и сбежала по ступенькам, предварительно закрыв за собой дверь на два полных оборота.

* * *
        Валька стоял у подъезда, топоча копытами, как боевой конь. Даже дым из ноздрей вырывался - во как!
        Она схватила Вальку за рукав и, хотя за ними никто не гнался, буквально протащила его по двору в сторону мусорных баков. Здесь, полускрытые тенью еще не осыпавшихся кустарников, они присели рядышком на какую-то здоровенную трубу теплотрассы, даже не позаботившись прикрыть ее сверху листком газеты или Валькиной курткой.
        - Рассказывай!
        - Слушай, слушай, я был прав, оказывается, - начал он очень взволнованно, - эта Наталья Николаевна не беременна! Она даже и не думала беременеть! То есть… Думать-то, может, она и думала, только не смогла! Вместо нее другая беременна, а сама она не беременная! Она только говорит всем, что беременная, чтобы, понимаешь…
        - Ничего не понимаю. Вместо нее беременна другая? Что за чушь ты городишь!
        - Погоди, я сейчас. - Он вытер пот и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы собраться с духом. - В общем, было так…

…Женскую консультацию на Профсоюзной Валька нашел довольно быстро, хотя ужасно краснел и «мекал», расспрашивая о ней прохожих. К его немалому удивлению, никто над его вопросом не хихикал в кулак и не пытался отпустить вслед какую-нибудь сальную шуточку. Всего через какой-нибудь час со времени начала своих поисков Валька толкнул стеклянную дверь небольшой кирпичной пристройки позади обычной районной поликлиники.
        Было без десяти пять - «контрольное время», обозначенное Натальей Березневой. Притаившись на длинной, оббитой дерматином скамейке, на которой с бесстрастными лицами сидели четыре или пять женщин, Валька наблюдал за входной дверью. Никто не спрашивал у него, что он тут делает; наверное, принимали за молодого мужа одной из пациенток (упомянув об этом, Валька покраснел как маков цвет).
        Березнева появилась даже раньше, чем он ожидал - вошла в дверь, размашистой мужской походкой прошла по коридору и, не снимая черной кожаной куртки, не спросив
«кто последний?» и ни с кем не поздоровавшись, проследовала прямиком в кабинет номер семнадцать, возле которого сидело особенно много пациенток.
        - Куда?! По очереди надо! - крикнули ей в спину.
        Но Наталья даже не оглянулась.
        Некоторое время Валька созерцал белую дверь с косым ромбиком «Каб. № 17» посередине. А потом, стараясь сделать это как можно незаметнее, вышел из консультации и через минуту зашел обратно - но уже с шумом, уверенно переступая через ноги сидящих, и точно так же уверенно потянул на себя дверь семнадцатого кабинета.
        Расчет у него был очень простой. Ни разу не бывая на приеме у гинеколога, Валька тем не менее сознавал: никто не расставит гинекологическое кресло сразу у входа, и потому кабинет врача как минимум должен иметь нечто вроде «предбанника».
        Так и оказалось.
        - У меня там жена! - сказал Валька какой-то тетке со злобным лицом, которая попыталась было преградить ему путь. - Какая еще очередь, бабуся?! Я со своими делами к другому врачу хожу!
        По счастью, а это было действительно везение, дверь в семнадцатый кабинет открывалась бесшумно. Шагнув за порог, Валька оказался ну если уж не в
«предбаннике», то в некоем небольшом помещении, смежном с собственно кабинетом, где велись приемы. В нескольких метрах от него виднелась перетянутая марлей больничная ширма, за которой двигались две тени. В первом, тонком и гибком силуэте, он узнал Наталью Березневу. Второй, судя по всему, принадлежал врачихе.
        Нагнувшись друг к другу, обе женщины вполголоса о чем-то беседовали.
        Стараясь не скрипеть ботинками, он встал у стены, разделяющей обе комнатки, и навострил уши.
        - Не знаю, Наточка, не знаю, не знаю… я звонить никого не просила - это, наверное, девочки из регистратуры что-нибудь перепутали, девочки. Спросить могу, могу спросить, но, мне кажется, не надо. Разговоры могут начаться, разговоры. А так никто ничего не подумает: пришла ты ко мне на прием, я тебе в карточку чего надо записала, и все, и все. Так что ты успокойся, Наточка, успокойся. Ничего страшного, ничего.
        Этот голос, часто повторяющий одни и те же слова, принадлежал врачихе. Можно было зажмуриться и легко представить, как она выглядит: круглая полная женщина, похожая на наседку. И интонации у нее были соответствующие - мягкие, с каким-то подкурлыкиванием.
        - И все же тревожно мне как-то, Марья Федотовна, - тоскливо ответила ей Наталья Николаевна. - Кто позвонил, зачем позвонил, откуда? А если кто узнал?
        - Ну, милая, если ты ни одной душе не говорила, так и никто тогда не узнал. Потому что я - сама знаешь, могила. Я сама себе не враг, не враг сама себе. Один клиент соскочит - другие начнут отваливаться, другие. А у меня семья. Трое деток, трое. И всех кормить надо, кормить. На зарплату врача нынче, сама знаешь, не проживешь. Мы эту базу, ну вот, чтобы всех женщин, таких, как ты, с большим трудом создавали! По ниточке, по знакомству. И никто не хочет, чтобы в один прекрасный день все вот так раз - и рассыпалось. Никто не хочет!
        - А у той, ну… у этой женщ… девушки… У нее… Как она?
        - Здорова, Наточка, здорова. Деньги от тебя ей регулярно передаю. Фрукты-овощи она покупает, витаминится. Да ты не беспокойся. Недолго ждать осталось, недолго. Еще месяца три-четыре - и будем тебя в декрет оформлять, в декрет. Ты уже того, сама-то. Хоть животик себе какой накладной сделай, ну так - чтобы на работе или где подумали, что округлилась ты. Опять же, надо, чтобы разговоры, разговоры не пошли.
        - Ладно… Придумается что-нибудь. Ох, Марья Федотовна! Страшно как! А вдруг она передумает?!
        - Не передумает, не беспокойся. Не нужен ей сейчас ребятенок. Не нужен. Она замуж собирается. А тот, ну, за которого замуж, ребенка не хочет. Не хочет - просто категорически. Так что ты не беспокойся. Твой он будет, ребенок. Твой.
        - Знаете как бывает - родит, к груди поднесут, и передумает она….
        - Ну уж нет, такого не будет. Не поднесут ей. Как родит - сразу заберем и не покажем даже, не покажем. За это ты нам и деньги плотишь - чтобы все четко, четко чтобы все.
        - Марья Федотовна, а вы ее наблюдаете? Вдруг какая патология, знаете, бывает же!
        - Наточка, ты думаешь, куда пришла? Ты к врачам пришла! Мы не барыги, ты что, дорогая моя, не барыги мы! Если за что взялись - сделаем как в ажуре. И за ходом беременности проследим, чтобы, значит, плод был нормальный, и даже на сохранение положим, если что. Карточка на нее заведена - только на твою фамилию, а все данные ее, и на прием регулярно приходит, регулярно. Не переживай, Наточка, все будет в полном порядке, в полном.
        Женщины продолжали негромко разговаривать, склонившись друг к другу, но было уже понятно, что больше ничего ценного услышать не удастся. Но Валька и без того стал обладателем очень ценной информации: судя по всему, Наталья Березнева не беременна, а только желает, чтобы ее за таковую принимали. Вероятно, она вообще не может иметь детей - иначе для чего же такие сложности? - и наняла, или… как сказать? договорилась, ну в общем, нашла женщину, которая согласилась бы родить для нее ребенка.
        И вся эта операция, в которую вовлечены врачи женской консультации, проводится в глубочайшей тайне. Да, и база! У всех них есть какая-то база! Наверное, сведенный воедино файл с информацией о женщинах, жаждущих материнства, и о суррогатных, или как там они называются правильно, матерях, которые желают задорого продать свою способность родить!
        Это было уже кое-что.
        На цыпочках, все так же стараясь не скрипеть ботинками, Валька вышел из кабинета и осторожно прикрыл за собой дверь. Ожидающие своей очереди пациентки уставились на него, как на первого врага человечества.
        Но у него уже созрел план, и для его осуществления Валька готов был пересидеть и эту очередь, и - для подстраховки - еще и следующую. Что он и сделал, хотя для этого понадобилось сидеть на дерматиновом диванчике и смотреть в потолок добрых два часа.
        Но потом, когда рабочий день женской консультации подошел к концу и длинные, похожие на клистирную трубку коридорчики опустели, из кабинета номер семнадцать показалась круглая фигура врачихи Марьи Федотовны.
        Одетая в простой кожаный плащ турецкого производства, с накинутой на голову шалью-«паутинкой» и переброшенными через руку ручками огромной сумки типа «кошелка старая, потертая», она смотрелась совсем просто - ни дать ни взять бабушка, которая выкатилась с работы и сейчас отправится в детский сад за внуками.
        Оглянувшись по сторонам и лишь на секунду остановив равнодушный взгляд на Вальке, который теперь сидел на диванчике, весь подобравшись, как для прыжка, Марья Федотовна закрыла кабинет, опустила ключ в карман, прихлопнув его рукой, и покатилась к выходу.
        На улицу они вышли вместе: Валька даже попридержал стеклянную дверь, пропуская врачиху вперед, но и этим он не привлек ее внимания; Марья Федотовна заметила, что странный молодой человек идет за ней след в след только тогда, когда оба они прошли уже чуть не два квартала.
        Раза два оглянувшись на Вальку, она попробовала было убыстрить шаг - не помогло. Пугливо осмотрелась по сторонам, перехватила кошелку второй рукой, прижала ее к животу; попыталась обмануть его, нырнув в какую-то подворотню - Валька преследовал ее неотступно!
        И вот только тогда, когда Марья Федотовна, прижавшись широкой спиной к обшарпанной стене подворотни, с выражением нешуточного ужаса на лице выставила впереди себя кошелку и приготовилась закричать, - тогда Валька, почти вплотную приблизившись к перепуганной женщине и взяв ее за руки, сказал тихо, вкрадчиво и очень вежливо:
        - Марья Федотовна, не пугайтесь. Про вас мне рассказала ваша… ваша клиентка и пациентка, Наталья Березнева. Та самая, которая была у вас на приеме сегодня в пять часов. Понимаете? Вам нечего бояться, ведь рекомендация Натальи Николаевны говорит сама за себя, верно?
        Слова или тон, которым они произносились, кажется, подействовали: большой круглый подбородок ее перестал дрожать, и рот, из которого вот-вот должен был раздаться крик, захлопнулся. Теперь она смотрела на Вальку без страха, но и без особенного доверия.
        - Марья Федотовна, помогите. Вы - наше единственное спасение. Мне сказали, что вы творите чудеса. Нам с женой нужен ребенок, Марья Федотовна. Три года мы женаты и три года мечтаем о ребенке, и вот недавно врачи сообщили, что никакой надежды нет…

* * *
        - Что?! Ты сказал ей, что женат? - не выдержала Арина.
        Валька пожал плечами:
        - А как бы я тогда выкрутился, сама посуди? Не обижайся, Арь, ты пойми, что это было просто необходимо - так сказать!
        Вот дурында! Подумал, что его ревнуют!
        - Да я не об этом! Она что - не удивилась, что ты такой молодой и уже женатый? Да еще три года? И даже если не удивилась и поверила - почему не посоветовала подождать еще несколько лет?
        - Не забывай, что в той подворотне было темно, а в темноте я, может быть, еще смогу сойти за большого, всамделишного мужчину, - съязвил он, пряча в уголках глаз уязвленное самолюбие. - Ну и потом, рекомендация Натальи Березневой для нее говорила сама за себя. Словом, она дала мне телефончик. И даже почти без колебаний.
        - Телефончик? Чей телефончик?
        - Одной конторы. Официально она называется «Брачное агентство «Стрела Амура».
        Арина поморщилась - пошлость названия ее покоробила.
        - И, как стало понятно дальше из намеков Марии Федотовны, эта контора занимается не только тем, что знакомит перезревших девиц с потрепанными молодцами. В «Стреле Амура» оказывают и другие, более важные услуги. В частности, помогают завести ребенка… тем, кто не может сделать это самостоятельно.
        - Так-так… - Арька только сейчас заметила, что продолжает машинально держаться за ручку помойного ведра, и отпустила его. Громыхнув, ведро покатилось по пожухлой траве. - Как ты думаешь, это нам может пригодиться?
        - Не знаю. Но, во всяком случае, это информация.
        - Так! - Она даже ногой притопнула от нетерпения, но в полумраке двора мелькнула чья-то тень, и ей пришлось пригнуться и снова сесть на эту железяку. - Так! Слушай! Я, кажется, поняла!
        Мысль, которая пришла Арьке в голову, была так неожиданна, что она опять вскочила. Валька почти силой усадил ее на место. Прежде чем заговорить, она сделала три глубоких вдоха.
        - Валька! Господи, это же так просто - почему мы не догадались сразу, Валька?! Помнишь этого, ну, того типа, ну, того убитого мужчину, которого мы, то есть я, то есть сначала я, а потом ты, нашли на лестнице??? Он же был оттуда! Он был ихний клиент!
        - Чей?
        - Этих, из «Стрелы Амура»! Ведь он же сделал мне предложение, ну то есть сперва в темноте и бреду принял меня за Анну, а потом сделал предложение!
        - Так ты думаешь, что…
        - Да!!! Как же его звали-то, господи… А! Соломон Фридман! Зубной врач! Ну конечно, он шел к ней на свидание!
        - Стоп! - Валька снова заставил Арину сесть и даже слегка придержал за косу, чтобы она не вскакивала и не вскрикивала. - Если это так и Фридман нашел данные Анны в базе «Стрелы Амура», так почему же сама Анна говорит, что она с ним не знакома?
        - А может быть, она и не знакома?
        - То есть Соломон, ни разу даже не встретившись с Березневой, уже сразу готов был сделать ей предложение?
        - А что, и такое бывает! Не забудь - она красавица!
        - Все равно сомнительно.
        - Так проверь! Нет! Вместе проверим! Завтра!
        - Что?
        - Арька! - донесся с балкона грозный папкин голос. - Арина! Быстро домой!
        В последний раз он зазывал ее таким образом с улицы лет эдак десять-двенадцать назад.
        - Сейчас, пап!
        - Русский час - шестьдесят минут! Быстро, я сказал!
        - Иду, иду!
        Подумаешь! Как будто все то время, что Арька говорила с Валькой, он там переживал за ее отсутствие. Уж, наверное, намиловались со своей рыжей вволю!
        - Арина!!!
        - Иду!
        Арька весьма неохотно вынула свою руку из теплой Валькиной ладони, и… ну в общем, перед тем, как ей скрыться в подъезде, они вдруг несколько раз быстро поцеловались.

* * *
        На следующий день, как и было решено, Макс проводил Арьку в институт и без труда нашел в Мосгорсправке адрес Сарыгиной Киры Александровны, действительно родившейся
28 декабря 1982 года и проживающей по улице Фомичевой, 16.
        Это был обычный панельный дом в обычной «Рабочей слободке», которую окружает район
«Планерной» со всех сторон. Серый дом, осыпавшаяся штукатурка, грязный подъезд. Нужная квартира находилась на втором этаже.
        Макс давил пуговку звонка, наверное, целый час - ответа не было.
        - Вы к Кире? Ее нету. Вчера на «Скорой» увезли.
        Сверху, держась за перила лестницы, спускалась соседка. С поводка у нее рвался черный с белыми подпалинами спаниель.
        - Как на «Скорой»? Куда? Почему?
        - А шут ее знает. Живот у нее подвело, что ли. Позвонила вот - собаку, грит, возьми у меня на время, теть Вера. Посмотри, мол, а я заплачу. Ну я и взяла, а чего ж. Поди, не обидит меня Кирюха, когда вернется.
        Теперь она поравнялась с Максом и говорила, с трудом удерживая собаку. Было достаточно кинуть только один взгляд на это одутловатое, с сеткой прорванных капилляров лицо и воспаленные глаза, чтоб угадать в соседке Киры Сарыгиной обыкновенную пьянчужку, каких можно встретить едва ли не в каждом доме с такими вот грязными подъездами.
        Максим поморщился, не утерпел и отступил на шаг, с трудом скрывая отвращение, - он до дрожи не любил некрасивых и дурно пахнущих людей.
        Уже старая, на вид совсем древняя, маргинальша рассматривала его с нескрываемым любопытством и время от времени облизывала пересохшие губы. Это дало Максу время преодолеть себя и подготовиться к следующему неизбежному вопросу:
        - А вы кто?
        - Я? Одноклассник. То есть бывший одноклассник. Вот, пришел пригласить на вечер выпускников. В следующее воскресенье.
        - Не пойдет она.
        - Почему же? Может быть, ложная тревога, и ее сегодня уже выпишут. Кстати, а в какую больницу ее увезли?
        - В… - она назвала номер больницы. - Но только все равно не пойдет она. Нелюдимка. Никуда не ходит. Такая родилась.
        - Разве? А я помню ее совсем другой. Как-никак, учились вместе. Живая, веселая девочка… И мама у нее всегда была такая симпатичная, приветливая…
        - Это Кирка-то? Нет, парень, ты что-то путаешь. Мать-то у Кирки действительно писаной красавицей была, да только этой вот самой приветливости в ней было совсем маловато.
        Она еще раз посмотрела на Бардина, чего-то выжидая.
        Намек он понял.
        - Жаркий день сегодня, - быстро сказал Макс, хотя на улице было никак не больше десяти градусов и ветер. - Я все-таки немного подожду, вдруг Киру действительно выпишут, и она вот-вот вернется. Вы разрешите, я у вас подожду? Чтобы на улице не отсвечивать? Посидим, пивка откушаем…
        - Лучше чего покрепче, - оживилась соседка.
        - Ну, коньячка, - согласился Макс, доставая деньги.
        Купюра исчезла в морщинистой и не очень чистой ладони с какой-то невероятной ловкостью.
        - На ключ, - протянула она Максу ключ, помеченный куском грязной веревочки. - Поднимайся ко мне, я как раз над Кирой проживаю. Открывай и располагайся. А я вот сейчас собаку, да потом в магазин…
        Она поспешила вниз вслед за визжащим псом, а Бардин поднялся наверх в до предела захламленную квартиру. В этом жилище было минимум мебели, но максимум грязи. Сквозняк, ворвавшийся вслед за ним с лестничной площадки, принялся радостно гонять по углам клочья пыли, сбивая их в огромные шары, из которых при желании можно было слепить снеговика. Дырявый диван с подложенными вместо ножек кирпичами, табурет, расколотое сиденье которого было обмотано синей изолентой, перекосившийся сервант с пустыми полками, голая лампочка под потолком… Это все, что составляло обстановку комнаты Кириной соседки.
        В кухне стоял маленький, ниже Макса ростом, холодильник с облупившейся на боках краской, стол с неубранными пустыми бутылками и два табурета - братья тому, что он видел в комнате. На один из этих табуретов Макс и присел.
        Вскоре вернулась соседка и, суетясь, навела на столе относительный порядок. Было заметно, что руки у нее дрожат, как у настоящей алкоголички…
        - Ну и дела! - сказала она, шлепаясь рядом с Максом на второй табурет, так что он отодвинулся с плохо скрытой брезгливостью, которую соседка, к счастью, не заметила. - Одноклассник Кирюхин нашелся. Это сколько лет к ней никто не заходил!
        Она выставила на стол пузатую бутылку «Арарата», выложила сыр и какую-то колбасу, достала из холодильника наполовину опустошенную баночку шпротов, зачерствелый батон и загремела полками стенного шкафа в поисках рюмок.
        Спаниель носился между ними, радуясь неожиданной компании, и периодически взлаивал.
        - Вот напасть! Погодите, запру я его щас. Тебя как зовут-то? Максим? А я Вера буду. Ну, за встречу, что ли? Ты смотри, одноклассник нашелся у Киры. Тебе сколько лить-то? До краев?
        - Ээээ… ну… чуть поменьше, чем вам.
        - Ладно, - легко согласилась она. - Как скажешь, мужчина. С мужиками я вообще не спорю. Так, спрашиваешь, почему Кирка нелюдимкой стала? Да из-за матери все. Мать у ней, вишь, парализовало, вот на девку все и свалилось. А помочь некому.
        Надо ли говорить, что через каких-нибудь полчаса путем не самых сложных наводящих вопросов Макс знал о Кире Сарыгиной все, что только было известно ее соседке.

* * *
        - Станция «Планерная». Конечная. Просьба освободить вагоны, - бесстрастно приказал электронный голос.
        Кира вышла из вестибюля метро наверх, вдохнула душный смрад вечернего города. Домой! Хорошо, что у нее есть хотя бы это - дом.
        Еще полгода назад она не могла позволить себе преодолевать расстояние от метро до типовой панельной пятиэтажки до такой степени неторопливо, шла быстро, иногда даже сбивалась на бег. А здесь, у вереницы гаражей-«ракушек», всегда поднимала голову и высматривала там, на втором этаже блочной хрущевки, светящееся оконце. Ужасно, ужасно по целым дням мучиться вопросом, все ли в порядке: парализованная после инсульта мама не могла даже поднять трубку телефона, не говоря уже о том, чтобы сказать в нее хотя бы три-четыре слова.
        - Мы сделали все, что могли. Теперь все зависит от вас, - сказал кардиолог. - Ходить Софья Андреевна, к сожалению, уже не сможет, но надежда на восстановление некоторых функций сохраняется. Могу пожелать вам только терпения, терпения и еще раз терпения.
        Кира кивнула и погладила мамину руку. Когда-то живая и теплая, сейчас рука безжизненно лежала у нее на коленях.
        Слушать, говорить, подавать знаки маму надо было учить заново. Кира посвящала этому все часы, остававшиеся до сна, и оба выходных. Отчаивалась, брала себя в руки и начинала снова. Маленькая головка с седым облачком волос, послушно глотающая растертую в кашицу котлету, и крохотное тельце в неизменной ночной рубашке с рюшами - все, что осталось от невысокой бойкой женщины, яростно, исступленно любившей Коммунистическую партию и дочь - именно в такой последовательности.
        Активистка-общественница, сохранившая наивную веру в коммунизм, Софья Андреевна воспитывала Киру без отца и пресекала любые попытки дочери заговорить на эту тему.
        - Этот человек оказался недостойным нас с тобой, - вот все, что она услышала об отце, которого так никогда и не увидела.
        Но один раз, когда девушка уже заканчивала институт, шестидесятилетняя пьянчужка, соседка Вера, которой всегда и до всего было дело, увязалась проводить ее до метро. Когда они пересекли соседний двор, Вера, гримасничая и озираясь, шепотом, больше похожим на кашель, вдруг спросила:
        - А чего ж это ты папку-то не навестишь никогда, Кира? Папка-то твой в соседнем доме у Таньки-парикмахерши комнату снял… Вернулся он, Кирюха…
        - Откуда вернулся? - остановилась Кира.
        - Откуда… Оттуда! Где вечно пляшут и поют…
        - Не понимаю…
        - А мать-то не говорила? - фальшиво удивилась соседка. - Ты, Кир, тогда смотри не проговорись Софье-то Андреевне, лютая она у тебя на эти разговоры… Папка твой уж год как откинулся.
        - Как это? - перед Кириным воображением встала картина отброшенных на дуршлаг макарон. «Откинулся…» Слово-то какое глупое.
        - Ну ты прям как вчера родилась, Кирюха… Откинулся - значит, освободился, отсидел, значит!
        - Ногу, что ли, отсидел?
        - На зоне отсидел, дура!
        - Мой отец - зэк?!
        - А ты не знала? Ну все, Софья, как пить дать, язык мне отрежет. И кто ж меня просил болтать-то, дура я проклятая, дите неразумное…
        - Вера! Рассказывай немедленно! - приказала Кира «неразумному дитю». - Или я вот прямо сейчас разворачиваюсь и иду все узнавать у мамы!
        - В положение ты меня ставишь… - вздохнула соседка, и вдруг, воровато оглянувшись, вильнула в сторону и шлепнулась на лавочку возле соседнего дома. - Садись-ка, - пригласила она Киру и интригующе заиграла глазами.

* * *
        - Папа твой, Кирка, добрую четвертную на зоне оттрубил. Это, дочка, считается срок, я знаю…
        - Двадцать пять лет?! - Кира не успевала за соседкой, которая, взяв разгон, набрала в грудь воздуха, чтобы накрыть девушку новой волной информации. Новость о том, что бывший муж этой зазнайки Софьи Андреевны выпущен на свободу да еще и поселился неподалеку, словно обжигала ей рот и десны.
        - Двадцать пять лет! - ужасалась Кира. - Да что же он, убил, что ли, кого?!
        - Да не-ет! - отмахнулась Вера. И засучила ножками: - Ты, Кирюха, слушай, слушай и не перебивай! Папка твой по щипаческому делу большущий специалист, щипачи - это карманники, воры то есть карманные, среди уголовников они самые что ни на есть уважаемые люди… Только Софья, конечно, и знать не знала, что ейный мужик такое ремесло имеет. А коли б знала, то не только бы прогнала - своими бы руками за решетку запрятала, она ведь у тебя идейная, дай бог ей здоровья… Я, Кирюха, знаю, что говорю: энтот роман у меня на глазах, можно сказать, развивался. Я тогда техничкой работала в райкоме комсомола, а Софья, значит, помощником была у первого секретаря. Да, тридцать лет уж прошло, страшно подумать!.. Как щас помню: Софочка по коридору цокает, строгая такая, в костюмчике синеньком, и блузка на ней такая, из крепдешина, с рюшечками и глухим воротом. Под мышкой папка с бумагами, это уж непременно! Причесочка - волосок к волоску, чтобы помадами там какими или другими мазилками - никогда Соня этим не пользовалась. А Саня, отец твой будущий, наоборот, как работяга последний выглядел: в брюках да кофте от
спортивного костюма, в другом чем я его и не видала… В школе нашей, что напротив дома, они в одном классе учились. Только Соня после в институт поступила и потом по идеологической части пошла, а Сашка как был шалопаем, так им и остался: пить да курить - это Саня завсегда умел лучше всякого другого… Дружили они.
        - Кто с кем? Мама с… этим?
        - А-ха. С самой ранней молодости, с детства даже, можно сказать.
        - Ничего не понимаю! Мама - она всегда такая правильная!
        - В этом-то все и дело! Софья до самого последнего класса в активистках ходила, любые поручения бросалась исполнять, хоть макулатуру собрать, хоть бабульку через дорогу перевести. А тут ей Сашку подтянуть поручили, по арифметике, что ли, да я точно-то не знаю, хотя разницы нет - он по любому предмету на двойках да единицах ковылял. Школу надо заканчивать - а у него «неуды» кругом. Ну тогда комсомольская эта организация и поручила Соне подтянуть парня. За руку она его из компаний уводила, бесстрашная такая девка, прямо приходила туда, где вся эта шпана собиралась, брала за руку и вела. А Сашка и не сопротивлялся вовсе, шел, как телок, краснел только. Соня - она же красивая была, от нее полрайона млело, не то что какой-то Сашка, замозура, прости господи!
        То, что мама в молодости и впрямь была на редкость привлекательна, Кира знала. По фотографиям, на которых Софья Андреевна большей частью была запечатлена на разного рода слетах, маевках и прочих идеологических праздниках, можно было сделать однозначный вывод: если бы не чересчур сосредоточенное выражение лица и подчеркнуто деловые костюмы, лет двадцать назад ее мама вполне могла бы претендовать на титул королевы красоты.
        - Ну так вот, - продолжила Вера. - Подтягивала она его, подтягивала, бывало, что и до ночи они занимались. А кончилось тем, что Сашка не только выпускные экзамены на все тройки сдал, но и втюрился в Соньку, хоть за уши его оттаскивай. Ну и она, конечно, интересовалась. Нравилось ей, что Сашка - «из рабоче-крестьянской семьи», якобы настоящий он человек, без интеллигентских этих выкрутасов. Ну любила Соня пролетариев. Мозги у нее съехали на любви к трудовому народу!
        - Вера!
        - А… Прости, Кирюха. Ну вот, значит, года два он за ней ходил как привязанный, а на третий они поженились. На пятый - ты родилась, только Соня с тобой не шибко-то сидела, в ясли отдала, а сама в райком, к первому секретарю в помощники. Сашка все это время на «ЗИЛе» слесарил… То есть, как потом ясно стало, и не слесарил вовсе, и вообще он с «ЗИЛа» ушел на второй же месяц после того, как Соня его устроила. Компания затянула, а Соня уже не могла досмотреть - она в это время на работе горела, вся, без остатка…
        - Я знаю, - сказала Кира.
        Все свое детство она провела на руках у соседок и детсадовских сторожих. Мама появлялась редко, точно так же, как мало было мамы и в более поздних, школьных, Кириных воспоминаниях.
        - Ну так вот! Зарплату Саня регулярно домой носил, Соня и не беспокоилась. А в один прекрасный день он домой не вернулся. Хвать - и на другой день его нету. И на третий… И вдруг явля-яется. В наручниках. Да не один, а с милиционером. А с ими и прокурор. Обыск у них в доме стали делать, меня в понятые взяли. Я на Соньку-то смотрю - закаменелая она вся, как неживая, и бледная, не приведи господь. Халатик на груди мнет, с Сашки глаз не сводит - и молчит. А милиционер тем временем шасть на антресоли и коробку оттуда тянет из-под Сашкиных штиблет. Коробку ту открыли, а там! Бумажников всяких да кошельков несчетно, да документы еще - одних только паспортов штук с добрый десяток на разные фамилии!
        Кира представила себе эту картину: маленькая бледная мама, судорожно сжимающая у горла ворот домашнего халата, много чего повидавший равнодушный милиционер, затаившая от любопытства дыхание Вера… И стол в главной комнате, заваленный чужими вещами и липовыми документами…
        - Какой позор! - пробормотала она, ежась от колючих мурашек.
        Вера кивнула.
        - Вот-вот, как менты эти ушли и Cашку с собой увели, Соня тоже все время это повторяла: «Какой позор, какой позор!» Уже ночь прошла, другой день наступил, а она все сидит на кровати и бормочет. Не скоро отошла. В простые секретарши к какому-то профсоюзному начальнику ей пришлось поступить, с работы-то прогнали, такое время было - нельзя партийному работнику в родственниках уголовника иметь… Саня-то, оказывается, карманником стал. Настоящим. В магазинах работал, на рынках, в кино. Особенно в троллейбусах любил кататься. В троллейбусе его и взяли.
        Вера замолчала и, пожевывая губами, закатила глаза, подчеркивая трагизм момента. Ветер гнал по небу рваные лоскуты облаков. «Холодно», - подумала Кира.
        - Суд был, - вздохнув, закончила Вера. - Пять лет ему дали…
        Что-то в этих словах не состыковывалось, не давало принять их на веру. Ах да!
«Пять лет»! Но ведь соседка сказала, что Кирин отец освободился совсем недавно!
        - Дали ему пять лет, да только через пять лет он в Москву не вернулся. Прямо на вокзале, как из зоны вышел, грабанул кого-то - и загребли его сразу, со свеженькой справкой об освобождении. Пожалте, говорят, обратно, токо на этот раз сразу восемь вкатили, потому как он уже считается рецидивист. А я так думаю, что Саня это нарочно сделал, чтобы к Соне не возвращаться. Стыд-то глаза жжет. Ничего он не боялся, лихой парень, а Соню боялся. Потому что любил ее сильно. Единственная она у него была.
        Они снова помолчали, а Кира ни с того ни с сего подумала вдруг, что сама она так ни для кого и не стала единственной - пусть даже и для карманного вора.
        - Ну во-от, - внезапно погрустневшая соседка говорила теперь как-то тускло, без всякого удовольствия. - Потом, как восемь отсидел, слухи доходили - на третий круг пошел, все по тому же делу… Потом и на четвертый. Так и набралась ему четверная. И теперь он, Кирюха, вернулся. Наверно, свидеться захочет.
        - Если мама не желает его видеть, то и я не хочу, - подумав, твердо сказала Кира.
        - Это, конечно, дело твое. А все ж таки жалко мне его, Сашку. Ведь не случайно напротив вас поселился. Нет у него никого больше, только вы одни и остались…
        - Если мама не хочет, я тоже не хочу!
        Упрямство - это у них семейное.
        Горе накрыло маленькую семью в этот же вечер. Вернувшись из института, Кира еще в прихожей удивилась омертвевшей, какой-то безнадежной тишине, царившей в квартире. И еще - едва уловимому запаху резковатого мужского парфюма и мокрым следам больших ботинок на коридорном половичке. Мама была дома, но из ее комнаты не доносилось ни звука.
        - Мама!
        Тишина.
        Чувствуя, как сердце покрывается наледью страха, Кира, не разуваясь, прошла в глубь квартиры.
        - Мама!
        Мама лежала на полу у кровати, прямо на полу, неловко завалившись на бок. В широко открытых глазах плескалось отчаянье, рот кривился влево, силясь что-то сказать… Левая рука, вытянувшись по полу во всю длину, слабо царапала ногтями линолеум.
        - Гиииии-и… - донеслось до Киры.
        - Что ты? Что с тобой, мама?!
        - Гии-иии….
        Девушка обнимала Софью Андреевну, тормошила ее, пыталась посадить, положить на кровать, но мягкое тело болталось в ее руках, как тряпичная кукла.
        - Гиииии-ииии…
        - Что с тобой, мама, что?! Сюда кто-то приходил? Да? Ты его впустила? Он тебя обидел?
        - Гиии-ииии-иии…..
        Наконец она сообразила, что надо вызвать «Скорую», кинулась к прикроватной тумбочке, где стоял телефон. Накручивая номер, боковым зрением наткнулась на непривычный предмет. Машинально дотронулась пальцами - деньги! Целая пачка. Откуда?! Жили они небогато - это еще мягко сказано.
        - «Скорая»? Примите вызов, с моей мамой плохо. Что? Пятьдесят два года, да, женщина. Я не знаю, какая температура! Быстрее, быстрее, девушка, записывайте быстрее, мне кажется, это инфаркт!

«Это» оказался не инфаркт, а инсульт. Кровоизлияние в мозг повлекло за собой необратимые последствия. Софью Андреевну парализовало, и она никогда больше не смогла говорить.
        О загадочной пачке дензнаков, бог весть каким образом попавшей в их дом, Кира, целиком поглощенная новыми заботами, больше не вспоминала. И лишь много месяцев спустя, внезапно проснувшись ночью, как от толчка, совершенно ясно поняла, что случилось: в тот злополучный день к Софье Андреевне приходил Саня, ее бывший муж и ее, Кирин, отец. Это он принес и оставил на тумбочке пачку с деньгами, наверное, посчитав себя обязанным помочь женщине, потерявшей по его милости уважение окружающих, работу, карьеру и малейшую надежду хоть когда-нибудь выбраться из бедности.

«Мама видела его, говорила с ним. Наверное, он просил прощения, но она отказала ему… Тогда он достал деньги и предложил ей. И мама не вынесла этого последнего оскорбления, хотя «он», наверное, вовсе и не хотел ее оскорбить. Он ушел, а после его ухода с мамой и случился инсульт!»
        - Гиии-иии… - вспомнила Кира последний звук, который она слышала от мамы. И вновь увидела руку, последним усилием воли вытянутую по направлению к тумбочке.
        А на тумбочке лежали проклятые деньги! «Сожги!» - вот что хотела сказать дочери Софья Андреевна!
        Но теперь это было уже неважно. Важно теперь было - вернуть маму к жизни.
        Мама уже начала делать успехи, вполне членораздельно произносила «Ки-ра…»,
«Ста-кан…», когда однажды, придя с работы домой и с самого порога, еще не сняв ботинок, начиная быстро, преувеличенно бодро разговаривать с ней, - Кира зашла в комнату и увидела, что ее больше нет.
        Она умерла тихо, как уснула.
        - Отмучилась, болезная. Отмучилась, и тебя освободила, - говорили соседки.
        А Кира, стоя у гроба с окаменевшим лицом, думала:

«Что же ты наделала, мама. Ведь теперь я осталась совсем-совсем одна…»

* * *
        Как многие до нее, Кира была уверена, что никогда не привыкнет к равнодушному холоду пустой квартиры, бьющему прямо ей в лицо, едва только она открывала дверь. И, как те же многие, привыкла.
        И вот в начале лета девушка зашла домой, немного постояла в коридорчике, не включая света и прислушиваясь к мерному тиканью будильника в бывшей маминой комнате. Вздохнула. Скинула босоножки. Прошла в комнату - подхватила лежащий на журнальном столике пульт от телевизора. Старый корпус перемотан изолентой. Потыкала в кнопки.
        И вдруг вздрогнула, выронила пульт и едва не закричала: прямо перед ней в кресле сидел совершенно незнакомый, полный, лысый мужчина и добродушно улыбался бледными, почему-то дрожащими губами!
        - Здравствуй, дочка, - сказал незнакомец. - Я к тебе. Не прогонишь?
        - Кто вы?!
        - Я… Я твой отец, Кирюша.
        Она помотала головой, не в силах поверить. Отец! Тот, о ком мама при жизни не хотела даже упоминать! Тот, кто виновен в ее смерти! Опять пришел в их дом и расселся в кресле, так просто, так по-домашнему положив руки на подлокотники!
        - Что вы… Что вы хотите со мной сделать?
        - Кирочка, дочка…
        - Уходите! Я милицию позову!
        - Дочка…
        - Не смейте называть меня дочкой!
        Сарыгин (даже в мыслях она не могла назвать его отцом) вздохнул и потер переносицу. Потом снова взглянул на нее - и в этих глазах была боль:
        - У меня же никого нет, кроме тебя, Кирка… Двадцать пять лет собирался с духом, чтобы вас навестить, и вот… опять получилось, что я зверь какой-то. А я не зверь, Кирочка, честное слово, я нормальный человек, живой… я твой отец…
        Кира с ужасом заметила, что по круглым щекам его стекают слезы. Она никогда не видела, чтобы мужчина плакал, и это ее потрясло. И еще пришло другое - огромное облечение, потому что она поняла: этого человека бояться не стоит.
        - И все-таки, что вы хотите?
        - Сегодня… Сегодня хотя бы переночевать. Пустишь?
        Он остался ночевать в эту ночь, и в следующую, и еще, а потом остался насовсем. Кира не смогла его выгнать, а если быть предельно честной - и не захотела. Впервые за долгое время в ее квартире снова кто-то жил, дышал, шевелился. Она и не думала, что это так важно. И, прислушиваясь по ночам к легкому храпу, доносящемуся из соседней комнаты, чувствовала, что у нее снова есть хотя бы какое-то подобие семьи.
        Отец встречал ее с работы, у него всегда был готов какой-нибудь замысловатый ужин из самых простых продуктов. Он расспрашивал Киру о том, как прошел ее день, и по всему было видно, что отцу это действительно интересно. Все это наполняло Кирину жизнь каким-то смыслом, потому что по натуре она действительно была «бирючкой», как выражалась тетя Вера, - нелюдимым и очень одиноким человеком.
        Когда отец окончательно освоился и привык разговаривать с Кирой без глубоко запрятанного в голосе страха, что его в любой момент могут выгнать вон, он спросил, чем она занимается.
        - Работаю… секретарем. На картонажной фабрике.
        - Деточка, да что же это за работа для молодой девушки?
        - Не знаю. Закончила институт, стала искать работу. Увидела объявление в газете - пошла.
        - А получаешь сколько?
        Она ответила.
        - Кирочка, это не деньги, это милостыня! Ничего, мы это исправим.
        - Каким образом?
        Она испугалась - на минуту ей представилось, как ее уголовник-отец, поигрывая наколками, врывается в дирекцию картонажной фабрики и требует поднять ей зарплату.
        - Мы найдем тебе другую работу!
        Не прошло и недели, как он действительно нашел ей новое место - старшего менеджера в брачном агентстве «Стрела Амура». И не стал скрывать, что сделал это с дальним расчетом:
        - Тебе ведь замуж пора выходить, Кирка. Я тоже не вечен, как и твоя мать… - То, что он упомянул о матери, было Кире неприятно. Отец увидел это и заторопился: - Сама ты у меня девочка не бойкая, хотя и красивая, если приглядеться, - просто не умеешь себя подать… А там, в этом агентстве, собраны все самые дефицитные женихи столицы. Полистаешь картотеку, тебе за это даже денег платить не придется…
        - Не буду я листать никакую картотеку!
        - Ну хорошо, хорошо. Может же и по-другому случиться: придет какая-нибудь одинокая душа в «Стрелу Амура» искать свое счастье, а тут ты сидишь… Красивая, молодая, свежая. И - не замужем. Это называется - судьба, от таких подарков не отказываются, Кира. Да и зарплата! Тебе же нужна хорошая зарплата?!
        Хорошая зарплата была нужна Кире дозарезу. На картонажной фабрике платили копейки, а впереди ждала осень, зима - нужно было менять гардероб, да и квартира давно требовала ремонта.
        В общем, она согласилась…
        - И все пошло у них, покатилось хорошо и быстро, прямо как по маслу, - закончила свой рассказ Вера, вытряхивая из бутылки последние остатки мутной жидкости.
        - Кирка как-то сразу приоделась, расцвела, такая хорошенькая стала… И Сашка тоже - ни дать ни взять глава семейства, важный ходит, бригаду рабочих в дом привел, ремонт они сделали… Собаку Кирке купил, чтобы на воздухе чаще бывала… Сам исчезал только куда-то часто. Мое дело, конечно, сторона. Но смотреть приятно было, как у Кирки все налаживается, я же их обоих с детства знала. А потом…
        Вера приблизила к Максу раскрасневшееся от количества выпитого лицо и, обдав его запахом шпротного паштета, прошептала, как великую тайну:
        - А потом его, Сашку-то, взяли да убили! Голого в ванной у какой-то гулящей нашли, слыхал? Во, кто бы мог подумать! А Кирка как закаменела. Совсем затворницей стала. Даже походка изменилась: ходит, горбится, как старуха, и очи все время долу. Намедни видела ее - стояла на площадке, к стене прислонилась, руки к животу прижимает, и сама бледная-бледная, как полотно. А наутро, значит, ее на «Скорой» и увезли…
        Вера склонилась над пустой рюмкой, забормотала и запричитала что-то совсем уж нечленораздельное. Макс посидел еще минуты три или четыре, в тайной надежде, что услышит еще что-нибудь важное, но она не сказала. Было понятно, что словоохотливая соседка нагрузилась по самую макушку и до вечера будет находиться «в состоянии изумления».
        Запертый в соседней комнате спаниель подвывал и бился в дверь, не в силах вынести одиночества.
        Макс вышел на улицу. В голове шумело - то ли от выпитого коньяка, то ли от сведений, которыми его щедро напичкала Вера. Закурил, присаживаясь на скамейку.
        Достал мобильник, повертел, сунул обратно в карман: страшно хотелось увидеть Аду, но в то же время не хотелось, чтобы она подумала, что он и шагу не может ступить без ее совета.
        У Макса были кое-какие соображения на этот счет.
        Кира работала менеджером в брачной конторе «Стрела Амура». Она была нелюдимой девушкой, которая тяжело заводила знакомства, если заводила их вообще. Незадолго до этого ее отец, ныне покойный Александр Сарыгин, заявил своей подруге Лине:
«Может быть, я еще и сам женюсь! А что? Женюсь, а?! Всем чертям назло!»
        Устроив дочь на работу в брачное агентство, человек такого авантюрного склада, как Сарыгин, наверняка воспользовался случаем и отобрал для себя с помощью Киры фото возможных «претенденток». Среди них наверняка был снимок и Анны Березневой - иначе как вообще объяснить, что Сашук оказался в ее квартире? Правда, совершенно непонятно, почему он оказался там один и в голом виде, но, в конце концов, человек такого склада, каким был этот Сарыгин, вполне мог устроить какую-нибудь оглушительную авантюру. Просто - чтобы произвести на женщину впечатление. Он - вор, значит, ему ничего не стоило вскрыть квартиру женщины, на которую он рассчитывал это впечатление произвести, принять у нее душ с ароматической эссенцией, накрыть стол, ну еще что-нибудь: развесить везде воздушные шарики! Такие люди просто не могут не придумать для знакомства чего-то из рук вон выходящего. Есть вероятность, что тебя просто спустят с лестницы? Что ж! Она почти равна вероятности, что тебя сочтут большим оригиналом и человеком, с которым никогда не скучно!
        Теперь - убийца. Допустим, он убивает всех, кто желает познакомиться с Анной при посредстве агентства «Стрела Амура». Но где же он берет координаты этих людей, перехватывает их письма? Ответ на поверхности: эти письма убийца получает от сотрудников самой компании. Но каким же образом?
        Владельцы исключаются - это их бизнес, они не могут рисковать. Остаются рядовые сотрудники. То есть опять же Кира - не думаю, чтобы у брачной конторы было много сотрудников. Если Кира - то чем можно убедить ее отдать эти письма? Подкупить? Вряд ли. Девочка, кажется, из порядочных, недаром она не переняла никаких качеств от своего отца-уголовника. Так что остается? А остается (тут Макс уже начинал мыслить, как мужчина, невольно поставив себя на место преступника), остается только одно: завертеть с одинокой, потерявшей веру в любовь и свою способность нравиться, жадной до мужской ласки Кирой роман. Соблазнить ее. Влюбить в себя до невозможности, до ослепления.
        И под любым предлогом, который не так уж сложно придумать, выудить у нее эти письма.
        Ну как? Складывается? Кажется, да.
        Мда-а… Ну ладно. Надо что-то делать. Но что?
        И - куда же теперь идти? Время позволяло доехать до «Стрелы Амура» (реклама этого агентства шла во всех крупных журналах) либо же до больницы, в которую увезли Киру.
        Итак, как же быть?

* * *
        Наступал решительный момент расследования - Арина чувствовала это спинным мозгом. Утром, как послушная школьница, она послала с институтских ступенек отцу воздушный поцелуй, а потом, спрятавшись для надежности и за колонну, и за Валькину спину, следила, как он уходил.
        - Все-таки надо быть очень наивным или слишком неопытным человеком, чтобы подумать, будто я никуда не денусь, если он проводит меня прямо до входа в институт! - весело сказала она Вальке, как только отец скрылся за поворотом.
        - Мы чего-то затеваем? - спросил Валька, крепко взяв ее за запястье.
        - Да, конечно! Мы идем искать семью Соломона Фридмана! И если выяснится, что он действительно, слышишь, действительно обращался в эту «Стрелу Амура» - все! Можно считать, что круг замкнулся!
        - Ну тогда я рад, что наши мысли так совпадают, - сказал Валька и вынул из кармана какую-то бумажку. - Вчера вечером я задумался: как бы нам найти этого Соломона, не затрачивая на это слишком много усилий? И меня осенило! Помнишь, следователь сказал нам, что Фридман - зубной врач с частной практикой? Значит, подумал я, сведения о нем должны содержаться в «Желтых страницах», в разделе «Стоматология». И что ты думаешь? Нашел! Там даже домашний адрес указан на случай «для острых больных»! Вот!
        Он протянул Арьке адрес, но, прежде чем взять бумажку, она посмотрела на Вальку долгим благодарным взглядом. «Да! Я в нем не ошиблась! Этот человек всегда будет моим верным помощником и… и… в общем, на него можно положиться!»
        Соломон Фридман проживал совсем рядом - совпадения, которые случаются только в кино и детективных романах. Буквально через дорогу от их Историко-архивного института стояло несколько полуслепых стареньких домиков, из тех, что еще сохраняли аромат старинных московских особнячков.
        Престарелая женщина, опираясь на инвалидную трость, встретила молодых людей на пороге однокомнатной квартирки и ничуть не усомнилась в их полномочиях - Валька и Арька сказали, что являются работниками собеса, которые пришли узнать, не нуждается ли в чем семья Фридман после смерти ее кормильца.
        Примечательно, что Двойра Абрамовна (так представилась старушка) с первой же минуты стала говорить с ними о сыне.
        Тяжело дыша и с трудом переступая отекшими ногами в вязаных чулках, она провела молодых людей в комнату, села в продавленное кресло у окна (как видно, в нем она проводила большую часть своего времени) и сразу начала плакать.
        - Господи, Моня! Горе-то какое, господи! Кто ж это сделал, да как же он решился поднять руку на моего мальчика, ведь он меня осиротил, сволочь он…
        - У вас больше нет детей, родственников?
        - Никого. Только Монечка! Я из квартиры не выхожу совсем, одышкой мучаюсь, так соседки вечерком забегают, расскажут, как тут да что… Ужас какой, Монечка ты мой бедный…
        - А вы… никого не подозреваете?
        - Что вы, разве могу я… Для этого ведь знать надо, как жил он, с кем виделся… А что я знаю? Что сама вижу? Сижу вот здесь да в окно целый день смотрю. Раньше, там, в Израиле, только и ждала, когда Моня или Эля придут, в магазин сбегают, приберутся… А тут… И зачем мы вернулись, зачем вернулись? Да не в приборке ж дело… А в том, что одиноко мне. Москва эта… сырой, холодный город. Днем Моня на работе - поговорить не с кем. Телевизор смотреть, книжки какие полистать я не могу. Глаза сразу слабеют. Вот и ждала Моню, он хоть и забегал всего на часок-другой, а все мне веселей было. Ох, да что ж это… Да кто ж его…
        Положив обе руки на ручку трости, Двойра Абрамовна вполголоса причитала и мерно покачивала седой, аккуратно причесанной головой. Слезы из выцветших серых глаз лились непрестанно. Байковый халат на груди был уже совсем мокрый.
        - Двойра Абрамовна, вы не переживайте, вам нельзя так расстраиваться, наверно. Все у вас еще наладится, наверное, - пробормотала Арька.
        - Молода ты еще, - ответила женщина с каким-то упреком. - Не понимаешь. Ничего у меня не наладится. Только смерти теперь и ждать.
        - Ну, зачем же вы так…
        - Двойра Абрамовна, - вмешался Валька. - А кто такая Эля? Ну вот та, о которой вы только что упомянули?
        - Элечка? Так жена Монина, моя, значит, невестка.
        - Как, у Соломона Фридмана была жена?
        - Была. Как и положено. Они еще в Израиле поженились. Лет двадцать назад, как…
        - В Израиле?!
        - Расскажите, Двойра Абрамовна, - попросил Валька, встретив настороженный взгляд старушки. - Не хочу вас обманывать, но… может быть, ваш рассказ поможет установить, кто виновен в гибели Мони. Знаете, бывает, самая незначительная деталь…
        - Так вы не из собеса?
        - Мы из собеса, но я еще и студент, учусь на юридическом, так что, знаете ли…
        Замечательно, что госпожа Фридман не стала долго спорить. Видимо, Валька ей сразу понравился - она смотрела в основном на него, воспринимая Арину как какое-то приложение к красивому молодому человеку.
        Было обидно, но терпимо. Лишь бы на пользу дела!
        - Вы не еврей, молодой человек? - спросила Двойра Абрамовна, опуская подбородок на сложенные на трости руки.
        - Нет, - растерялся Валька. - И она тоже… Извините.
        - Жаль. Жаль, потому что вы внушаете мне доверие. Ну что ж… Пусть вы не еврей, я все равно расскажу вам… тем более что никакого секрета в этом нет…

* * *
        В этом действительно не было никакого секрета, но сведения, которые изложила им Двойра Абрамовна, были все-таки неожиданными. Оказывается, семья Фридман эмигрировала из России еще в конце 90-х. Вместе с Соломоном и его мамой в Израиль уехала их дальняя родственница, во внешности которой не было ничего семитского: мягкие каштановые волосы, серые глаза, тонкая, но легкая, как будто летящая куда-то фигурка.
        Красивая, умная и обладающая легким, уживчивым характером, Эля могла бы прекрасно устроить свою судьбу за границей - девушке с такой внешностью, да еще знающей три языка, было не так уж сложно выбрать наиболее перспективного поклонника. Тем более что Европа, а вместе с ней и Израиль в те годы переживали очередной виток моды на русских жен. Но юная эмигрантка остановила свой выбор на том, с кем долгие годы росла вместе и с кем они рука об руку покинули родные берега, - на длинном, сутуловатом, длинноносом Соломоне, товарище ее детских игр, давно и преданно в нее влюбленном.
        Через два месяца после того как семья Фридман переехала в Израиль и обосновалась в небольшом городке Зихрон-Яаков, центре израильского виноделия, окруженном живописными виноградниками на склонах холмов, Соломон Фридман и Эля поженились.
        Улыбка Фортуны не переросла в усмешку: русские эмигранты на земле обетованной прожили счастливую жизнь. Соседи, жившие в таких же, как и у них, маленьких аккуратных домиках с типичными для городка лужайками и подстриженными газонами, ни разу не были свидетелями ссор и скандалов четы Фридман.
        Соломон по утрам целовал жену у калитки, садился в малолитражный «Бьюик» и уезжал в расположенную неподалеку клинику приводить в порядок зубы соотечественников. А Эля в резиновых перчатках по локоть и с садовыми ножницами наперевес целыми днями выравнивала, рассаживала, подстригала зеленые насаждения вокруг своего семейного гнезда. Несколько раз в году они выбирались отпраздновать какие-то свои события в лучший городской ресторан, летом паковали чемоданы и уезжали отдыхать на Мертвое море - вот, пожалуй, и все, что знали о них соседи и что могла рассказать сама Двойра Абрамовна, с умилением наблюдавшая за счастьем сына.
        Так прошло двадцать с лишним лет. Годы почти незаметно сдули волосы с головы постаревшего и располневшего Соломона, иссушили кожу и обволокли жирком некогда стройную фигуру Эли… И однажды утром вездесущая мадам Шлитке, давно потерявшая было интерес к своим спокойным соседям, вдруг не увидела машины Фридманов у калитки. Вместо нее там стояло авто известного в округе доктора из другой, не стоматологической, клиники, расположенной по соседству.
        Через полчаса на крыльце дома показался и сам доктор - он мягко отнимал у Соломона свою шляпу, а сосед мадам Шлитке с посеревшим лицом все пытался что-то выспросить у эскулапа, вцепившись одной рукой в его шляпу, а другой - в полу щегольского коричневого пальто. В конце концов доктор вырвал у хозяина свой головной убор и, твердо выговорив Фридману несколько слов, сбежал со ступенек.
        Через полчаса все та же мадам Шлитке могла наблюдать, как у дома показалась другая машина, на этот раз с красным крестом на боку; ее прибытия Фридманы уже ожидали. Соломон, суетясь и мешаясь под ногами у санитаров, подсадил в автомобиль жену - мадам Шлитке впервые видела Элю настолько неопрятно одетой, в незастегнутом пеньюаре, шлепанцах на босу ногу и с не заколотыми волосами, - сам сел рядом, санитары захлопнули дверцы, и Фридманы уехали в больницу, из которой полтора месяца спустя домой вернулся один только Соломон.
        - Эля умерла от рака желудка, - сказала нам Двойра Абрамовна, и видно было, что эти воспоминания причиняют ей настоящую боль. - Болезнь открылась внезапно, как стало потом известно, Эля периодически чувствовала какую-то резь, неудобство, но думала, что это просто спазмы, и не жаловалась, и ни к кому не обращалась. А потом - потом было уже поздно…
        Полтора месяца наблюдений за мучениями жены (перед смертью она весила всего тридцать семь килограммов) сделали Соломона Фридмана совершенной развалиной. Мадам Шлитке, вновь воспылавшая страстью ко всему происходящему за соседним забором, не успевала дивиться в свой бинокль, как некогда бодрый сосед, возвращаясь в опустевший дом, подволакивает ногу и то и дело останавливается, бессмысленно уставясь пустым взглядом впереди себя. Он перестал ездить на работу, перестал следить за собой, перестал заказывать продукты на дом и настолько редко показывался за пределами своего дома, что в иные дни мадам Шлитке, закатывая глаза, трагическим шепотом вносила соседям предложения о вызове специальной похоронной бригады.
        Но однажды дремавшая у своего окна матрона была разбужена резким стуком соседской калитки: Соломон спешно покидал свой дом - настолько спешно, что второпях сунул руку только в один рукав старого плаща. Другая половина волочилась за ним по траве, затем по гальке и пыли - он не замечал этого, в лихорадочной спешке устремляясь вдоль улицы в сторону почты и прижимая к груди распечатанный конверт, из которого, как заметила вновь вцепившаяся в окуляры бинокля мадам Шлитке, торчали исписанные листы и несколько цветных фотографий.
        - Это было мое письмо, - пояснила Двойра Абрамовна. - Я в то время уже вернулась в Россию. Мне осталось недолго жить, а прах всех моих родных и друзей покоится здесь, на московских кладбищах - мне хотелось лежать вместе с ними. А сын, я видела, после смерти Элечки тяготился моим присутствием, хотел быть один… И вот я гостила в Москве у своей подруги, она к тому времени открыла в Москве брачную контору. Дела у нее шли хорошо, она все время хвасталась, как удачно идут дела, сколько пар она свела, как ей все благодарны… Со времени смерти Элечки прошел почти что год, я подумала: а почему бы мне снова не женить моего мальчика, ведь ему так плохо одному, он совсем потерялся. И с помощью Ирины Федотовны, так зовут мою подругу, я отобрала из ее компьютерной базы несколько претенденток. Написала Моне такое материнское письмо, уговаривала его сразу не отказываться, подумать. Еврейскому мальчику нужна жена. Предложила ему посмотреть, выбрать. Распечатали характеристики, вложили в письмо несколько фотографий… а потом оказалось, что именно в этих фотографиях и было все дело.
        Бедный Соломон чуть с ума не сошел, когда распечатал неизвестно откуда пришедшее письмо и обнаружил там… фотографии женщины, которая, как ему показалась, была как две капли воды похожа на его юную Элю.
        Ему понадобилось много времени, чтобы понять: на снимках - вовсе не его покойная жена, а чужая, незнакомая женщина. Но эта, такая узнаваемая, гладь золотисто-каштановых волос, таинственная и манящая глубина глаз, покатость плеч, такое до боли родное тонкое запястье белой руки, положенной на плечо очень похожему на нее парню, ее брату - все это лишило несчастного вдовца равновесия настолько, что он кинулся на почту заказывать телефонный разговор с Россией, забыв, что вполне мог сделать это по своему домашнему телефону.
        - Он позвонил мне сюда и сказал, что едет, едет обратно, в Россию, ко мне. Я только диву давалась тому, как быстро собрался мой мальчик, бросив там, в Израиле, все! Он приехал сюда, и поселился со мной, и сказал, что будет заниматься частной практикой - его «молодой Эле» нужен богатый муж, и если она откажется ехать с ним в Израиль, то они будут жить здесь, в Москве, и она ни в чем не будет знать нужды. Боже мой, мне казалось, он стал немножко сумасшедшим, мой Моня… Но он снова обрел вкус к жизни, он был почти счастлив, а что еще нужно матери? И вот как только он уладил все… написал ей и получил ответ, как только был готов к тому, чтобы пойти к ней и сделать ей предложение… как только… его убили прямо на пороге ее квартиры…
        Двойра Абрамовна качала головой, опираясь на свою палку, и нескончаемые слезы, как проступающая на камнях влага, бесконечно лились по ее щекам.

* * *
        - Ты заметила? - почему-то шепотом спросил Валька, когда они вышли из дома, где посреди маленькой, заставленной старой мебелью комнаты плакала одинокая старушка, которой уже нечего было ждать от жизни. - Заметила?
        - Что? - буркнула Арина.
        Откровенно говоря, после рассказа мадам Фридман у нее так щипало в носу и глазах, что она меньше всего была расположена чего-то там такое замечать.
        - Заметила, как зовут подругу Двойры Абрамовны? Ту, которой принадлежит агентство
«Стрела Амура»?! Ирина Федотовна!
        - Ну и что?
        - А врачиху в женской консультации зовут как? Мария Федотовна! Они наверняка сестры! И дела у них общие: поженить - выдать замуж или снабдить бездетную пару ребенком - это все, в принципе, стоит очень близко друг от друга! Вот так да!
        - Да, ты прав, наверное, - сказала она, подумав (слезы ушли из глаз на самое дно, и теперь она уже могла говорить с ним спокойно). - А куда мы теперь пойдем?
        - Я думаю, в «Стрелу Амура».
        - А что там делать? Все возможное мы уже выяснили, а какие-то профессиональные секреты нам никто не выдаст. Нет, мне кажется, знаешь что? Надо пойти к Березневой!
        - К Анне! Что, в тюрьму?
        - Да не к Анне! К другой Березневой, к Наталье Николаевне! Смотри: обе они имели дело с агентством «Стрела Амура», так?
        - Ну, так.
        - При этом если с Натальей Николаевной все ясно, она обращалась туда, чтобы получить ребенка, то с Анной - непонятно! Допустим, она действительно отдавала свою фотографию и анкету в это агентство. Тогда почему она молчит и ничего не говорит следователю? Ведь чего проще сказать: «Человек по имени Соломон Фридман написал мне письмо с просьбой о знакомстве, я ответила ему и пригласила его в гости». Но она же твердит, что его не знает!
        - Так, и что? - В Валькиных словах был резон, и Арина сильно воспряла духом!
        - А то, что ее письма получал кто-то другой. И этот «другой» - скорее всего, тот самый мужчина, которого мы с тобой видели в окне Анниной квартиры, - и отвечал от имени Анны всем претендентам на ее руку, и назначал им свидания, и потом убивал! Он смертельно ревновал ее, вот что!
        - Ну хорошо, а при чем же здесь Наталья?!
        - Я не знаю! Но если две женщины, две близкие родственницы, имеют дело с одной и той же конторой, работникам которой доверяют свое самое сокровенное, - в этом что-то есть! Нам надо переговорить с Натальей Николаевной, вот и все!

«Нет, ну какой он все-таки у меня молодец!» - гордо подумала Арина и взяла его за руку:
        - Валька, ты умница! Ты почти такой же сообразительный, как я! Мне немного обидно, но знаешь, если бы я еще чуть-чуть подумала, то пришла бы точно к такому же выводу!

* * *
        Адрес Натальи Березневой им был известен. Если допустить, что она жила вместе с мужем, а это, конечно, было так, то жили они в поселке художников «Сокол» у метро
«Сокол» - такой, пока еще забытый властями, затерявшийся в Москве «частный сектор». Алексей Березнев, брат Анны, сам при Арине и Вальке назвал этот адрес следователям, которые его допрашивали: поселок «Сокол», улица Перова, 15.
        Очень простой адрес.
        И нашли они его быстро, как и ожидалось.
        Но вот чего они не ожидали - так это того, что нужный дом окажется совершенно пустым. В нем витал не выветрившийся запах тревоги. Во всех комнатах виднелись следы поспешных сборов: в центре большой горницы стояли объемистые дорожные сумки, которые начали было набивать одеждой, но затем бросили… разверстые створки одежных шкафов с вывалившимися на половицы скомканными рубашками и свитерами - как видно, не вошедшими в багаж, и оттого отринутыми… Было видно, что хозяева метались по дому в страшной спешке, даже не сняв грязную уличную обувь - комья подсохшей грязи хрустели у ребят под ногами.
        - Никого! - констатировал очевидное Валька, бодрой рысью обежавший все комнаты и даже похлопавший дверцами кладовок.
        - Такое впечатление, что их что-то спугнуло…
        - Пошли в сарае пошарим!
        Сарай у Березневых был добротный, сколоченный из крепких досок, подогнанных друг к другу вплотную, без какого-либо зазора; молодые люди вошли внутрь и - оказались почти что в полной темноте.
        - Подожди, я дверь подопру, ничего не видно, - прошептал Валька и отпустил Арькину руку.
        Она шагнула вперед, нечаянно задев какой-то большой, тяжелый, свисающий сверху тюк; он подался назад и снова мягко качнулся прямо на Арьку. Она попридержала тюк руками; в этот момент Валька, приоткрыв сарайную дверь, запустил вовнутрь небольшую порцию дневного света и…
        - А-а-а-а!!!
        Зажмурившись и прикрыв ладонями уши, Арина упала вниз лицом прямо на какие-то тряпки; тут же вскочила и стала метаться по сараю, натыкаясь и сшибая на земляной пол все, что стояло или висело в непосредственной близости. Валька кинулся к ней и стал ловить, Арька не давалась ему в руки, крича изо всех сил и боясь открыть глаза, чтобы еще раз не увидеть…
        - Арька! Не ори!!! Ты же нам все планы…
        Но и он поперхнулся и охнул; значит, он тоже уже увидел! Девушка замерла, прижав ладони к ушам, отвернувшись к стене, крепко зажмурившись.
        Но это мало помогало, потому что и с закрытыми глазами она видела, как в веревочной петле, конец которой был перекинут через потолочную балку, по-прежнему раскачиваясь, висит длинное тело, свесив набок голову и глядя на Арьку одним темным и круглым, как смородина, удивленно-недоумевающим зеленым глазом. Другой глаз прикрывала короткая черная челка.
        Наталья…
        Валька пришел в себя очень скоро.
        - Помоги, быстро! Придержи ее за ноги!
        Редко когда в его голосе звучали такие свинцовые нотки. Арина глубоко вздохнула и подчинилась, изо всех сил стараясь, чтобы ее не вытошнило прямо на труп. Валька очень резво забрался на приступку, отрезал веревочный конец перочинным ножом и спрыгнул, помогая Арине принять на себя тело, оказавшееся странно тяжелым… В нос шибанул резкий запах - она вспомнила, что у повесившихся во время конвульсий срабатывают кишечник и мочевой пузырь. Снова накатила тошнота.
        - Клади на пол!
        Валька, кажется, был всерьез намерен попытаться вернуть Наталью Николаевну к жизни. Конечно, он был прав, хотя бесполезность его попыток была очевидна: слишком неподвижно смотрел на них темный глаз, слишком холодными были руки самоубийцы. Валька понял это очень скоро и отступил, не отводя от мертвой женщины обескураженного взгляда. Размазав по лицу грязь рукавом рубашки, он тряхнул головой и направился к выходу. Уцепившись за полу его ковбойки, как дитя за мамину юбку, Арина трусливо семенила следом.
        Валька толкнул дощатую дверь сарая - в лицо ударил ослепительный поток света, они зажмурились - и в следующее мгновение Арька услышала глухой удар и почувствовала, как ее опора, не издав никакого мало-мальски вразумительного звука, мешком свалилась вниз лицом на землю; взмахнув руками, она сумела удержаться на ногах, но тут и перед ее физиономией мелькнуло здоровенное полено. «Какое сучковатое!» - почему-то подумала Арька перед тем, как потерять сознание.
        И наступила темнота.

* * *
        Макс спрыгнул с подножки автобуса и сразу же оказался перед высоченным больничным забором. Ворота были открыты, но для него это ничего не меняло: перед входом в санпропускник висел плакат, уведомляющий, что сегодня в больнице неприемный день.
        Может быть, ему, призвав на помощь все свое природное обаяние, и удалось бы наплевать на это предупреждение, да только из настежь открытого окна санпропускника выглядывала тетка такой комплекции и вида, что дуриком проскользнуть мимо эдакого Цербера в больничном халате было невозможно.
        Бардин отступил назад, подумал - и решительно шагнул в сторону небольшого стеклянного павильона-кафетерия, где редкие посетители лениво поедали мороженое в никелированных вазочках и таращились на прохожих сквозь прозрачные стены кафе.
        За прилавком скучала высокая грудастая деваха с кислыми глазами и тощей светлой косицей, достающей ей до пояса.
        Макс с минуту поизучал ее томящуюся фигуру, затем уверенно толкнул дверь кафетерия. Девица со вздохом поднялась, шмякнула на весы пустую вазочку и вопросительно скосила на него глаза:
        - Сколько?
        - Нисколько. - Макс беспардонно покачал чаши на весах, покрутил носом у выставленных за прилавком ссохшихся пирожных и пирожков, провел пальцем в складках стыковочного шва фанерного прилавка и сунул под нос продавщице покрытый столетней пылью палец: - Ну-с, дорогуша моя, как это у нас называется?
        - А что? - девица недоуменно захлопала белесыми ресницами.
        - Это называется антисанитария, дорогуша, вот что!
        - Что?
        - Вы мне тут дурочку не валяйте, дорогуша! - Макс очень артистично, точно и убедительно скопировал брюзгливую интонацию номенклатурного работника. - Работаете в антисанитарных условиях, людей в грязи кормите, пыль кругом развели! Почему пирожки лежат на голых тарелках, без салфеток? - Он ткнул пальцем в витрину. - А посудомоечная машина где - вы что, ложки в алюминиевой бадье моете?! А одноразовая посуда? А рукомойник?! А на себя посмотрите - почему халат такой грязный, где шапочка - голова не прикрыта, косой метете, где соблюдение правил работы в общепите?!
        Туго соображающая «дорогуша» продолжала осоловело хлопать на него глазами и вздымать над прилавком роскошную грудь. Но тут из подсобного помещения показалась маленькая, юркая, подвижная тетка с остренькой мордочкой. Она в момент оценила обстановку и подкатилась к ним - близко посаженные глазки сочились искренней радостью, а с тонких губ точно медок капал:
        - Простите, ради бога, простите! Настеночка - человек новый, почти ничего не знает, да и не отвечает ни за что, какой спрос с практикантки? Проходите сюда, пожалуйста, я все-все-все вам объясню, у нас и документация вся в порядке, и оборудование, и на качество обслуживания никто не жаловался…
        Пружиня шаг, Макс с независимым видом прошел через откидной прилавок, шагнул в подсобку и сел на подставленный ему стул.
        - Вас должны были предупредить о нашем приходе, - сказал он строго.
        - Откуда должны были? - любезно осведомилась заведующая.
        - Из санэпидемстанции.
        - Нет, нас не предупреждали, но…
        - В таком случае я вас предупреждаю: с сегодняшнего дня мы проводим проверку санитарного состояния всех московских столовых и ресторанов.
        - М-да… это довольно неожиданно, но… Что от нас требуется?
        - Чистый белый халат, шапочка и провод по всем вашим подсобным помещениям. С составлением, - Бардин выдержал демонстративную паузу, - соответствующих протоколов.
        - Халат для вас мы найдем, - тетка задумчиво окинула взглядом его фигуру, - и все предписания выполним, хоть эта проверка для нас, конечно, как снег на голову…
        - На то и расчет, - ухмыльнулся Макс.
        - …в общем, все это мы сделаем, но… может - как-то можно договориться и без составления этих… протоколов?
        Гибкая заведующая завилась вокруг себя самой арабской буквой «мим» и уже заглядывала Максу в глаза с потрясающей воображение многозначительностью.
        - Ну-у… э-э-э… - очень натурально закашлял и замялся он, - …даже и не знаю, что конкретно вы… э-э… имеете в виду…
        Тетка оглянулась на дверь, наклонилась над Максом, втиснула губы ему в ухо и зашептала нечто строго конфиденциальное. Макс кивнул и пробормотал в ответ одну-две фразы. Возник небольшой торг, который закончился договоренностью о том, что представляемая Максом комиссия санэпидемстанции проведет «проверку санитарного состояния» только формально, за что получит от заведующей взятку.
        Заведующая юркнула куда-то влево и через секунду вернулась - в ее вытянутых руках флагами развивались полы белоснежного халата.
        - Вот! - сказала она удовлетворенно. - Только я вас умоляю… я надеюсь, мы поймем друг друга?
        - Ну, - Макс точно продел руки в рукава халата. - Все - как договорились. Я человек честный…
        У двери в подсобку Макс важным жестом отпустил заведующую - она тут же отступила в тень и почти размылась очертаниями среди загромождавших узкое пространство ящиков. Бардин просочился в узкую и длинную, как шланг, подсобку и почти побежал по бетонному полу.
        Из подсобок, он знал, всегда есть черный ход на улицу.
        Так оно и было - в конце туннеля маячил свет, там стояла грузовая «Газель», и два грузчика, отчаянно матерясь, таскали в темный угол подсобки громоздкие, пахнущие ванилью коробки. С независимым видом Макс прошел мимо рабочих, миновал огороженный низенькой оградкой задний двор «стекляшки» и вскоре снова вышел к больничному корпусу.
        Все та же упакованная в белое дежурная матрона престарелой Аленушкой выглядывала из окна санпропускника и, подперев голову огромной рукой, мечтала о принце на белом коне.
        Макс успокаивающе вытянул в ее сторону ладонь - мол, «сидите, сидите!» - и быстро миновал опасность.
        Вскоре Макс уже изучал вывешенный в сонном, холодном от кафельной облицовки больничном коридоре список больных. Кира лежала в одиночной палате для тяжелых.
«Слава богу, хоть не в реанимации», - подумал Макс и направился в сторону гинекологического отделения. Из короткой информации о больных было ясно, что диагноз у Киры серьезный: недавно ей произвели операцию, называемую «искусственные роды» - то есть прерывание беременности в целях извлечения из утробы мертвого плода.
        Так вот в чем была причина ее болезни! Кира была беременна…
        Голова девушки лежала на высокой подушке и почти сливалась с нею - таким бледным было ее узкое, маловыразительное лицо. Тело до шеи закрывало линялое больничное одеяло, поверх которого лежали длинные руки - запястье одной из них было привязано к кровати, и от нее к алюминиевой стойке капельницы тянулась прозрачная трубка.
        Больная тяжело, не мигая, смотрела на Макса и молчала.
        - Кира… здравствуйте. Я ваш новый лечащий врач. Вы меня слышите?
        Девушка чуть двинула руками, по-прежнему не отводя от него взгляда.
        - Операция ваша прошла успешно («Дай-то бог, чтобы так и было!»), и через несколько недель мы вас выпишем. Но на всякий случай - просто на всякий случай, понимаете? - мы обязаны записать имена ваших родственников. Ближайших. Вы, пожалуйста, не пугайтесь, это обычная практика.
        Кира тяжело опустила веки, но через секунду с видимым усилием подняла их снова.
        - Каких родственников? - шевельнула она сизоватыми губами. - У меня нет родственников. Мать, отец… они все умерли.
        - А… еще раз прошу прощения, если мой вопрос покажется вам неделикатным… А отец вашего ребенка?
        - Мой ребенок тоже умер. Он умер, еще не родившись.
        - Да, конечно. Но вы же понимаете - я спрашиваю о том, кто…
        Кира сглотнула и выговорила уже с другой, почти просительной интонацией:
        - Он… он не хотел, чтобы у нас был ребенок… Это из-за него я… Мы хотели продать…
        - Продать? - Макс не поверил своим ушам. - Кого продать? Ребенка?
        - Да. Если бы он родился. Тогда бы Боря на мне женился.
        - Как же… как же продать?
        - Он… Боря… он сказал мне, что на земле и так много людей. А потом предложил сделать аборт. Но я…
        Руки на одеяле начали двигаться все быстрее и быстрее.
        - Я хотела… очень хотела… Лишь бы Боря оставался со мной… у меня никого нет, кроме него… А он ускользал, я чувствовала… И я подумала… подумала, что, если у меня были бы деньги…
        - Вы хотели купить своего Борю за деньги?!
        - Нет, но я бы сделала ему подарок… дорогой подарок… Мне предложили, на работе у меня одна женщина сказала: рожай… Родишь, и больше никаких забот… Ребенка бы забрали, а я купила бы Боре новую машину… Или еще что… Все, что угодно, - лишь бы только он не уходил от меня… А теперь… теперь… теперь у меня ничего нет… и даже ребенка… Господи, я совсем, совсем одна!!!
        - Кира! Это ужасно, конечно, что приходится вас тревожить в таком состоянии, но нам надо знать: как это случилось, что вас… пришлось госпитализировать? Вы упали? Расшиблись? У вас была патология развития плода? Что случилось?
        - Я не знаю… все было хорошо. Накануне мы с Борей… Мы пили чай. Потом он ушел. Я его проводила. И легла спать. А часа через три - боль… и тошнота. Он… ребенок… он перестал шевелиться…
        Ясно. Этот подонок Боря, кто бы он ни был, наверняка подсыпал несчастной Кире что-нибудь в чай. Странно - зачем? Ведь она не собиралась оставлять ребенка.
        - А…
        Макс хотел задать еще пару вопросов, но взглянул на Киру и поднялся с места. Каждое слово давалось больной с огромным трудом, и он больше просто не мог мучить ее. И себя тоже - потому что вся эта обстановка палаты, пропахшей лекарствами, бледное лицо на подушке и какая-то общая убогость выводили его из равновесия.
        - Поправляйтесь, Кира. И ни о чем не беспокойтесь.
        Когда Бардин выходил из палаты, ухо резанул отчаянный всхлип. Макс обернулся. Кира плакала, закрыв лицо тыльной стороной правой ладони - другая, привязанная к койке, рука ходила ходуном, и пальцы лихорадочно раздирали на нитки и без того взлохмаченный край больничного одеяла.

* * *
        Выйдя из больницы, Бардин, не особенно торопясь, зашагал в сторону метро. Он так и не смог решить - направить ли стопы в брачную контору «Стрела Амура», или на сегодня хватит. И вдруг - как всегда в таких случаях - ожил телефон.
        Ада! Ну что ж, это судьба. Пусть она считает его нерешительным, каким угодно! Но пусть она будет рядом. У Макса уже был случай убедиться, что любые головоломки, возникающие перед ним в этом деле, с участием Ады разрешаются как бы сами собой…
        - Милый, - так начала она.
        Есть женщины (их немного, но они есть), которые умеют произнести слово «милый» так, что на те доли секунды, пока произносится это слово, ты и увидишь мерцание звезд, и услышишь музыку далеких галактик, и сам окажешься где-то очень далеко от той скамейки с прогнившими рейками и облупленной на боках краской, где ты сейчас находишься.
        И в то же время в этом ее «милый» Макс чувствовал некоторую отстраненность. Ада ускользала от него. Макс даже почти знал, что совсем скоро она исчезнет совсем…
        - Милый, - сказала Ада. - Я хочу тебя видеть. Сейчас.
        Людей, обладающих нервами толщиной с морские канаты, такое сообщение и то сбило бы с ног в один прием. Чего уж говорить о Максе! Он только сломал от неожиданности еще недокуренную сигарету и, перехватив трубку другой рукой, второй полез в карман, чтобы достать еще одну сигарету.
        - Где? - Голос у него сел, будто бы он враз заболел ангиной.
        - Приезжай… Да, приезжай в кафе «Шоколадница» на Бауманской, знаешь?
        - Не знаю, так найду.
        Она отключилась, не попрощавшись, - странная манера заканчивать разговор!
        И, мгновенно выбросив из головы все остальное, Максим поехал в эту «Шоколадницу».
        Когда приехал, Ада сидела за столом и курила тонкую длинную сигарету. В ее лице проступило что-то новое - ему показалось, черты выявились резче, а взгляд стал тверже, хотя, возможно, просто так падало освещение.
        Макс наклонился поцеловать ее - она отстранилась спокойно, но твердо и указала на место перед собой.
        И начала безо всяких предисловий:
        - Где ты был сегодня?
        - Это вопрос по делу или ты ревнуешь? - попробовал пошутить он, впрочем, весьма неумело.
        - Милый, если мы взялись за дело, то его надо довести до конца, ты так не считаешь?
        Вообще-то он считал, что любовь делу не помеха, но Ада, как видно, этого его мнения не разделяла.
        - Рассказывай.
        Пусть это прозвучало как приказ, но приказ был подкреплен улыбкой, которая совершенно обезоруживала.
        И Макс, конечно, все рассказал. Все, что узнал за сегодняшний вечер, плюс свои доводы.
        После того как в рассказе была поставлена точка, Ада долго смотрела поверх его головы, то прикрывая глаза завесью длинных ресниц, то снова широко раскрывая их, и в их морской глубине играли крошечные солнечные зайчики.
        - Убийца… мне кажется, я знаю, кто он, - наконец сказала она уже знакомым, глуховатым и низким голосом.
        - Шутишь? - не понял Макс.
        - Кого мы считаем убийцей?
        - Это вопрос ко мне?
        - Кого мы считаем убийцей? - не слушая, повторила Ада. - Человека, крепко, я бы сказала - до безумия, любящего одинокую, незамужнюю женщину Анну Березневу. Готового целовать ей руки и в то же время в следующую минуту, оскорбившись каким-то незначительным, вскользь брошенным словом, способного избить ее до полусмерти. Того, кто убивает всех, кому она может понравиться. Кто не погнушался вступить в связь с жадной до мужской ласки девушкой, заранее зная, что бросит ее, как только в ней отпадет всякая необходимость. Вне всякого сомнения, это человек, которым управляет Луна…
        Она еще раз задумалась и заговорила с еще большей уверенностью:
        - Да, Луна - этот главный обманщик человеческого рода… Ее главное свойство - выводить на первый план подсознания привычки, уходящие корнями в самое детство. Для мужчин, которыми управляет Луна, опасность кроется в том, что она определяет отношение такого мужчины к женщине как к матери, символизирует тот мир, который человек считает своим, где он ощущает себя в безопасности и ведет себя как большой ребенок. Вот в чем надо искать истоки преступлений, в которых ты пытаешься разобраться!
        - Тогда и Анна - ведь это с нее все началось, - тогда Анной, по-твоему, тоже управляет Луна?
        - О нет, Анна - это совсем уникальное явление в этой истории… если хочешь проанализировать ее личность, прежде всего стоит вспомнить о том, что убийца бил ее ногами, а она не пыталась при этом не только сопротивляться, но даже и отомстить ему впоследствии… И что она хорошо знала своего мучителя и, по всей видимости, он был ей дорог…
        - И?
        - Людям только одного знака Зодиака свойственно такое мазохистское поведение. Рыбы - последний знак Зодиака, и обычно эти люди ставят себя на последнее место. Чаще всего именно они, Рыбы, бескорыстно угождают желаниям других. Их душевные раны долго не заживают. Они очень зависят от людей, с которыми находятся в близких отношениях, у них очень доверчивые натуры, и по этой причине они могут быть легко обмануты. Рыбами управляет Нептун; а мы с тобой говорим сейчас о Луне.
        - Луна покровительствует Раку, - продолжала Ада. - Встречаются два типа Рака: Рак, чьи рога обращены к небу, и Рак, который упирается своими рогами в землю. Первые - большие фантазеры и неумные бродяги. Это не тот тип, который нам нужен. А вот второй тип… мрачные, меланхоличные люди, живущие в соответствии с импульсами своего подсознания. Их душа непонятна, темна и неуловима. Даже те, кто прожил с таким Раком много лет, никогда не смогут сказать, что знают и понимают все его мысли и поступки. Психологически очень слабый и незащищенный Рак всю свою жизнь нуждается в чужой опеке и защите, но в то же время и сам любит кому-нибудь покровительствовать. И главное - Раки очень хорошие дети, они хранят привязанность к тем, кто их воспитал, в течение всей жизни.
        - Рак… Это тот, кто родился… родился…
        - В период с 21 июня по 22 июля. Но тебе необязательно перебирать всех, кто замешан в этой истории и выяснять у них дату рождения. Важно помнить о второй примете: рядом с таким Раком должна обязательно находиться Рыба. Кем она будет ему приходиться? Ты не догадываешься?
        Макс долго и честно думал над этим вопросом, но в конце концов был вынужден признаться, что сдается. Тогда Ада, наклонившись к нему так близко, что он почувствовал шелк ее волос и жар ее горячего дыхания, назвала Максиму имя убийцы…

* * *
        День? Ночь? Если день, то какой? Туман понемногу рассеивался, впуская в сознание знакомые контуры помещения: стопка корзин, тяпки, лейки…
        На этот раз все происходящее с Ариной не было сном; она лежала на холодном земляном полу того самого сарая, который они с Валькой так неудачно пытались покинуть, и не могла не только крикнуть или позвать на помощь - она даже застонать не могла. А застонать хотелось: веревки, которые связывали прижатые к туловищу руки и ноги, сильно врезались в тело и причиняли нешуточную боль. Собственно, от этой боли Арина и очнулась.
        Из всех доступных ей движений оставалась только возможность повернуть голову: она перекатила ее влево и увидела прямо перед собой мертвый глаз, наполовину закрытый черной короткой прядкой. В ужасе Арька перекинула голову направо: по этой стороне связанный точно таким же манером, что и она сама, лежал и печально смотрел на нее Валька, и черная кровь, медленно застывая, стекала из-под его волос на щеку.
        Но он был, слава богу, жив.
        Его рот, как, впрочем, и Арькин, был крест-накрест запечатан двумя широкими полосами скотча. Почувствовав, как сознание снова начинает заволакиваться, на этот раз от отчаяния, она стала извиваться совершенно по-змеиному - мало на что надеясь, но и не желая лежать тут, спеленатая веревками, как копченая колбаса.
        Вслед за Арькой и Валька решил задорого продать свою жизнь: он начал не только вилять всем телом, но и биться головой о деревянную стену сарая, создавая какой-никакой шум. Правда, настолько слабый, что внимание прохожих он бы привлечь не сумел…
        - Зарублю, как собаку! - Стопка корзин распрямилась и оказалась человеческой фигурой. Высокий человек шагнул к ним, и в узкой ленте по-прежнему пробивающегося из щели солнечного света на миг радостно блеснуло лезвие топора.
        Валька замер; Арька замерла еще раньше.
        - Лежать, молчать, не шевелиться до самой темноты! Тогда умрете легко. Иначе…
        Предоставленный выбор показался Арине начисто лишенным оптимизма. Она замычала.
        Лезвие тут же оказалось у самого ее лица. От заточенной стали исходил могильный холод:
        - Ты, дура! Думаешь, шутки тут с тобой шучу?
        Нет, Арина так не думала. И даже «дуру» пропустила мимо ушей без особой обиды; больше всего ей хотелось как-нибудь изловчиться дать понять убийце, что надо бы поговорить, но Арька никак не могла придумать способа донести до него это предложение.
        - Му-ма-мум-ма, - сказала она, что должно было означать: «Пожалуйста…» - и подавилась собственными звуками: человек еще больше выпрямился, пружинисто замахнулся - занесенный топор просвистел в сантиметре от нее и с треском вонзился в дощатую стену над самой ее головой:
        - Молчать!!!
        Арина закрыла глаза; по животу и груди стекали вниз крупные холодные капли пота. Валька тяжело сопел рядом - было слышно, как бьется его сердце. Аринкино же трепыхалось где-то в районе пяток.
        - Это из-за тебя все, сука! - с ненавистью прошептал убийца и пнул Арьку в ягодицу тупым носком огромного резинового сапога.
        По-прежнему не открывая глаз, она попыталась сосредоточиться на поисках выхода - ведь авторы умных книжек наперебой повторяют, что безвыходных положений не бывает. Интересно, какой выход могли бы предложить эти авторы, если бы лежали связанными на земляном полу и какая-то сволочь замахивалась на них топором?
        Арина вновь открыла глаза; Валька, если судить по его напряженному телу, тоже проклинал в данную минуту авторов умных книжек. Похититель и будущий убийца в позе роденовского «Мыслителя» (правда, что-то Арька не могла припомнить, чтобы
«Мыслитель» Родена держал в руках топор) сидел напротив. Лица его было не разглядеть. А впрочем, не больно-то и хотелось: в последние минуты своей жизни рассматривать впадинки и родинки на лице убийцы - это чересчур…
        Тэк-с. Выхода никак не придумывалось.
        Оставалось только одно - молиться. «Господи!!! - завопила Арина в мыслях и даже закатила глаза от нахлынувшего экстаза. - Господи, если ты есть, - яви чудо! Пошли нам ангела-спасителя из своего небесного ОМОНа, я знаю, у тебя есть такой, господи!!! Не дай погибнуть во цвете лет! Пошли нам ангела, господи!!!»

…И ангел явился!
        Сначала они услышали его шаги - Арина прислушивалась к ним с крайним удивлением, потому что не ожидала, что небеса так быстро откликнутся на ее просьбу. Конечно, злодей тоже услышал эти шаги: он привстал с места, вслушался и прокрался к двери. Топор из рук он не выпускал.
        По ту сторону ангел толкнул дверь и встал на пороге, спокойно оглядывая открывшееся его взору пространство.
        За спиной ангела отчетливо виднелось свечение. Впрочем, возможно, что это свечение было простым солнечным светом, который заполонил дверной проем, обтекая фигуру спасителя.
        Арина дернула ногой и запрокинулась, чувствуя, что опять почти теряет сознание: ангелом, которого она выпросила у бога, оказалась… Анна!

* * *
        Нет, Арине не показалось, это действительно была она!
        Спокойная, с такой знакомой грацией в движениях и поступках, Анна подошла к убийце. Он выронил топор; звякнув, тот упал на земляной пол и ударился о какой-то камень. Страшный человек, внезапно и быстро согнувшись, словно его согнули пополам и потом еще пополам, повалился ей в ноги.
        - Это ты, ты! Аня! Ты! Анюта, радость моя, Анюта! Прости меня, прости! - бормотал он еле слышно.
        А Анна, Анна, не говоря ни слова, продолжала стоять у открытой двери. Она не наклонилась к убийце, не сделала попытки поднять его с колен. Только положила обе своих легких руки на согнутые перед нею плечи.
        Свет из приоткрытой двери освещал их, и Арьке показалось, что где-то она уже видела эту картину - кажется, она называлась «Возвращение блудного сына», и написал ее какой-то большой-большой художник…
        И тут стены сарая одновременно затрещали так, как будто их разом рубила в щепу добрая сотня лесорубов. Арина зажмурилась и, забыв, что руки ее связаны, хотела было, по старой привычке, прикрыть ладонями уши; впрочем, треск этот слышался недолго. Когда она в очередной раз открыла глаза, никакого сарая уже не было - были только разломанные и беспорядочно сваленные наземь доски, когда-то служившие стенами, валялась там и сям садово-огородническая утварь, а возле Анны и ее брата почетным караулом стояли шестеро отнюдь не божественных, а самых настоящих омоновцев - в круглых пуленепробиваемых шлемах, в высоких зашнурованных
«вездеходах», с короткими автоматами, направленными прямо на убийцу.
        Убийца

«Почему я так часто возвращаюсь мыслями именно в те годы? Часто, гораздо чаще, чем мне хотелось бы, я вспоминаю не себя - теперешнего, взрослого, женатого двадцатипятилетнего мужчину, с блестящим будущим, без пяти минут кандидата наук, а маленького мальчика, которого так часто дразнили во дворе и не любили в собственном доме.
        Тоненькая спина этого мальчика выражала презрение к окружающим, а лопоухие уши светились нежным розовым цветом, как у поросенка. Конечно, были в жизни этого ребенка и радости, и горе, но сейчас мне кажется, будто главной заботой его жизни была забота о том, как бы не расплакаться.
        И всегда рядом с этим мальчиком была сестра. Ее я тоже вспоминаю часто, каждый день, - это моя Аня, Анюта, милая, живая и подвижная девочка с тонкими, как у жеребенка, ногами, умным тонким лицом и мягкими, теплыми волосами, хранящими аромат ее кожи.
        И бабулю - милую старушку в огромных вязаных кофтах и тоненькой, собранной в гофрированные складки кожей лица, больше похожей на пергаментную бумагу.
        И маму - рослую женщину с упрямо сжатой лентой губ и идеальным, всегда даже несколько вызывающим макияжем. В ней странным образом сочетались вечное чувство вины перед нами, ее детьми - мной, Аней, и бабулей, - и постоянная готовность огрызнуться.
        Бабуля проводила с нами все дни. Мама приходила поздно. От нее часто пахло дорогими духами, шоколадом, нередко - вином.
        - Что? - отрывисто и резко спрашивала она у бабули, разуваясь у вешалки.
        Бабуля качала головой, и маму это уже раздражало. Когда же бабуля подавала первую реплику, мама моментально вскидывала острый подбородок и принимала надменный и, как ни странно, одновременно жалкий вид.
        - Двенадцатый час, Натуся, - говорила бабушка.
        - И что?! - В мамином голосе отчетливо слышались воинствующие нотки.
        - Ты заканчиваешь работу в пять. Мы ждали тебя к шести.
        - Я задержалась. У нас на работе было мероприятие, - бросала мама, нервным жестом разматывая шейную косынку. И вдруг, даже не дождавшись бабулиного ответа, срывалась на крик: - Черт меня возьми, да, в конце концов, я никому не обязана отчитываться! Где я была, с кем я была - это никого не касается, никого!!!
        - У тебя дети, Натуся, - тихо замечала бабуля.
        - Черт меня возьми, я это знаю! Да! В конце концов, я сама их рожала! - кричала (уже кричала!) мама. - Но если у женщины есть дочь, она не перестает от этого быть женщиной! Да! Черт меня возьми, я женщина! И пока есть на свете мужики, которые готовы это засвидетельствовать, я не намереваюсь себя хоронить!
        - Это грубо и пошло, Натуся, - говорила бабуся еще тише.
        - Что?!
        - А вот то, что ты сейчас сказала…
        - Плевать!
        Подбородок у мамы начинал дрожать, она отворачивалась и замечала меня. Я стоял на пороге своей комнаты. Очень это было больно - смотреть, как ссорятся два самых дорогих для меня человека, но что-то толкало меня каждый раз выходить на порог, как только мамин ключ вползал в дверную скважину.
        - Подслушиваешь?! - уже даже не говорила, не кричала, а как-то шипела мама, глядя на меня ненавидящими глазами. - Черт возьми, это не ребенок, это шпион, настоящий соглядатай! Весь в отца! Будь он проклят!.. Уйди отсюда, уйди с глаз моих, дрянь, ах, какая же ты дрянь!..
        Мамина рука нащупывала что-то на подзеркальнике - все равно что, расческу или лак для волос, - и это летело в мою сторону. Я уворачивался, кричал, бросался к Ане, прятал лицо в складках ее короткой юбки, а сестра успокаивающим жестом молча обнимала меня за плечи.
        Вечер заканчивался как всегда - слезами. Моими. И Аниными. Мы плакали вместе в нашей маленькой, девятиметровой комнатке, которую только с большой долей фантазии можно было назвать детской. Я засыпал в слезах, крепко-крепко прижавшись к своей сестре, потому что чувствовал - только она может меня защитить, только ей одной я нужен. Я вдыхал ее родной запах, обнимал ее руками и ногами, я старался оттиснуть, отпечатать себя на ее теле.
        В промежутках между собственными всхлипами я слышал, как на кухне тяжело и судорожно вздыхает бабуля. Бабуля, я знал, меня любила. А мама… мамино отношение ко мне я всегда затруднялся определить. Трудно мне это сделать и сейчас.
        Мы с сестрой росли, как это принято сейчас называть, в неполной семье. Отец с нами не жил, он ушел к другой женщине почти что сразу же после моего рождения. Но в глазах сплетниц нашего и окрестных дворов оснований называть меня безотцовщиной не было.
        Во-первых, отец у меня был, и он дисциплинированно приходил ко мне каждое воскресенье, принося с собой аккуратно завернутые руками чужой женщины гостинцы и запах чужого дома. Во-вторых, мама родила меня в законном браке. И то, что муж ушел от нее, оставив законную жену с двумя детьми на руках ради длинноногой продавщицы соседнего продмага, придавало ей ореол мученицы. И этот ореол мама носила с высоко поднятой головой, так же гордо, как носят корону.
        Но уже тогда, в пятилетнем возрасте, я понял, что эта женщина, которая смотрит на меня, как на помеху, которой я (конечно, и Аня тоже, но я отчего-то чувствовал, что меня она винит больше) мешаю чем-то, мешаю найти свое женское счастье, устроить свою личную жизнь.
        И я не любил ее.
        Я любил мою Анюту. Потому что она сама любила меня больше, чем все остальные. Даже больше, чем бабуля.
        Став взрослее, я заявил бабуле:
        - Мама меня не любит, и я ее не люблю. Скажи, зачем мы нужны друг другу? Лучше бы мы жили с тобой, а она бы ушла.
        - Нельзя так говорить, Лешенька, - вздыхала бабушка. - Мама тебя любит. Она просто несчастна. Очень несчастна. Люби маму, деточка, и жалей ее. Жалость - это любовь.
        - Не буду, - упрямо наклонял я голову. - Пусть она уходит. К этим, своим…
        Бабуля испуганно смотрела сквозь очки, потом прижимала мою голову к себе и заговаривала о другом. А я, изловчившись, смотрел на мамин туалетный столик с целой батареей духов, кремов и всяческих помад и чувствовал, как во мне крепнет глухое раздражение против этой женщины, все более и более от меня далекой…
        Сейчас я понимаю, что мама была действительно несчастной. Но даже это понимание не спасает меня от неодолимого чувства неприязни к ней - даже сейчас, когда мне самому больше лет, чем было маме, когда ее бросил папа…
        Все годы, что я ее помню, моя мать не прикладывала руку к моему воспитанию. Она бросилась в другую крайность - полностью погрузилась в свои переживания по поводу ухода отца, в свое желание отомстить ему, заставить пожалеть о том, что он ее бросил. И, кажется, лет на пятнадцать, а то и больше, мама вообще забыла, что я существую.
        - Натуся… ты опять? - слабо вскрикивала бабуля, выходя в коридор в третьем часу ночи.
        - Оста-авь меня, ради бога! Да подите вы все к чертям собачьим!!!
        И снова расческа летела в мою голову, мамин подбородок со все более ощутимыми следами увядания начинал мелко дрожать, я захлебывался слезами у себя на диванчике, уткнувшись головой в Анины колени, а бабуля, повздыхав на кухне, приносила мне воды, и вслед за ней в дверь вползал терпкий запах валокордина.
        - Лешенька, - теплая бабушкина ладонь ложилась мне на лоб, - деточка, не плачь. Пожалей маму, деточка…
        И в один прекрасный день мама не вернулась. Просто так - не вернулась, уехала с кем-то из своих очередных ухажеров, не позаботившись даже о том, чтобы забрать свои вещи.
        И долго потом, даже играя с Аней в прятки, я вздрагивал, когда открывал дверь шкафа и вдруг натыкался на мамины вещи - чужие, враждебные, холодные, противные платья, неизвестно зачем висящие здесь годы и годы.
        А годы шли.
        Тихо, во сне, умерла бабуля - как раз в то лето, когда я перешел в последний, выпускной класс.
        Мы остались с Анютой одни.
        Мне было шестнадцать лет, а ей - двадцать один, самое время заводить знакомства, испытывать первую влюбленность… Но только не для меня. Я рос красивым юношей - я знал про себя, что я красив, - но ровесниц и вообще женщин я обходил стороной. Только от одной мысли, что когда-нибудь та, которой я решусь подарить свою любовь, поступит со мной так же, как мать, и я увижу на лице своей подруги, жены, неважно, выражение такой знакомой мне холодности, смешанной с бессильной ненавистью, потому что я стал помехой, помехой! - только от одной этой мысли я бежал от любви, как от чумы, которая принесет в мой только-только налаженный внутренний мир разор и опустошение.
        Я верил в Аню, всегда только в свою Аню. Она баловала меня так, как только может баловать женщина свое единственное чадо, и в то же время была непреклонно строга, когда это было нужно. Она стала мне не просто матерью, нет - она стала моей первой женщиной… сама не зная об этом, потому что, годы и годы наблюдая за тем, как она вытягивается, развивается, хорошеет, растет, я понял: только она может быть моим женским идеалом, и никогда я не смогу полюбить другую женщину, потому что нет другой такой, как она.
        До самого окончания Аней школы, а потом и института, я оставлял за собой право что-то ей запрещать. Сестра слушалась безоговорочно: нет слов передать, как она жалела меня! По моему капризу она должна была всегда говорить мне, куда (точный адрес) и с кем она идет, на сколько и когда вернется. Ни разу в той жизни, когда мы жили с ней вдвоем, Анюта не пришла домой после двадцати трех ноль-ноль. Я не отпускал ее на вечерние развлечения в ночные клубы. Если Анюта хотела встречаться с молодым человеком, я требовал привести избранника домой, чтобы оценить его. И не было случая, чтобы он получил мое одобрение - находилась тысяча причин, плелись миллионы интриг, и едва наметившийся союз распадался. Я до дрожи, до холодного пота боялся остаться один… без своей Ани.
        Чужие, посторонние мужчины отняли у меня мать, и я не мог, не хотел позволить им забрать у меня мою Аню…
        Так прошло еще несколько лет. Я прекрасно видел, что гублю ее, но ведь я делал это для того, чтобы уберечь нас обоих! Да, я сознавал это, а Аня, исполненная жалости и любви ко мне, единственному на земле родному человеку, не могла мне сказать, что моя привязанность давно уже тяготит ее, а чрезмерная опека становится агрессивной, хуже того - эгоистичной. Она ни разу не упрекнула меня в том, что я забрал ее молодость, мне предлагалось обо всем догадаться самому.
        Но однажды Аня поступила решительно, жестко и твердо.
        - Нет, милый, нет. Это решено. Нам надо расстаться наконец, - сказала она тогда. И это был приговор.
        До сих пор до мельчайших подробностей помню этот вечер. Она сидела на моем диване, бледная, очень уставшая, с опущенными плечами. Под тонкой кожей виска билась голубая жилка. Такая знакомая! Я мог смотреть на эту пульсирующую жилку часами. И в те редкие минуты, когда она мне это позволяла, ласково касаться губами ее виска.
        - Нам надо расстаться, милый мой! Мы только мучаем друг друга. Пойми меня, пожалуйста. Постарайся понять.
        Я опустился возле нее и положил голову ей на колени. Родная рука неспешно ерошила мне волосы. Это была прощальная ласка. Она говорила еще что-то, негромко, почти неслышно, как будто баюкала. А я вдыхал ее запах, прижимался лицом к коленям, вжимался в них, словно пытался отпечатать, оттиснуть себя на ее теле.
        И плакал. Я рыдал так, как в последний раз рыдал уже очень давно. В детстве.
        Потом она ушла.
        Я приходил в себя очень медленно, выздоравливая, словно очень давно и тяжело больной человек. Аня часто звонила мне по телефону, но всегда отказывалась встретиться - она хотела, чтобы я отвык от нее, приучался жить один. Нет слов, чтобы передать, как я старался. Но у меня ни черта, ни черта не получалось!
        - Алеша! Мне кажется, тебе надо жениться. Понимаешь, миленький? Женишься - и все пройдет. Твоя беда в том, что ты просто не знал других женщин, - говорила мне моя Аня.
        А я доставал папку с вырезками, которые начал собирать давно, еще в детстве. И читал - я мог читать про это сутками напролет:

«Луна, согласно мифологии древних финикийцев, имеет облик прекрасноликой девушки. Распространен сюжет о том, что Луна и Солнце раньше были людьми - братом и сестрой, - славившимися невиданной красотой. Брат влюбился в сестру, и она превратилась в Солнце, а он - в Луну».

«Истоки любовной магии заложены в далекой древности. В основе ее лежит драма, случившаяся в незапамятные времена. Трагический миф, дошедший до нас, рассказывает об инцесте, случившемся между братом и сестрой.
        В одной деревне, в хижине своей матери, жили брат и сестра. Однажды брат, чтобы привлечь внимание полюбившейся ему женщины, приготовил сильнодействующий любовный напиток, аромат которого случайно вдохнула его сестра. Обезумев от страсти, она увлекла на пустынный морской берег своего родного брата и соблазнила его. После происшедшего оба терзались от совершенного ими греха, в тяжком раскаянии перестали пить и есть и умерли от истощения в той же пещере. Там, где лежали их мертвые тела, проросла ароматная трава, сок которой смешивали с другими настоями и применяли в обрядах любовной магии».

«Кострома - древний русский город, расположенный на обоих берегах Волги при впадении в нее реки Костромы, в 320 км к северо-востоку от Москвы.
        Согласно легенде, однажды, когда Кострома и Купала были еще маленькими, они, не послушавшись матери, побежали в чисто полюшко слушать птицу смерти Сирин, и там случилось несчастье. Птица Сирин унесла Купалу в Навь (Темное царство). Прошло много лет, Купала освободился из плена, а Кострома гуляла по берегу реки и сплела венок. Ветром венок сорвало с головы и унесло в воду, там его подобрал Купала, проплывая мимо в лодке. Купала и Кострома полюбили друг друга и поженились, не зная, что они брат и сестра. А когда узнали, решили утопиться. Но боги сжалились над братом и сестрой и превратили их в цветок, который мы сейчас знаем под другим названием - иван-да-марья».

«Нарцисс, согласно греческой мифологии, - прекрасный юноша. У Нарцисса была сестра-близнец, и после ее неожиданной смерти он увидел ее черты в собственном отражении. Оторваться от своего отражения у юноши не было сил, и он умер от истощения, превратившись в цветок, прекрасный и холодный цветок смерти - нарцисс».

«В Лейпциге перед судом по обвинению в инцесте предстали брат и сестра.
        Патрик и Сьюзан, ему было 23, ей 16, когда они полюбили друг друга. За время их противозаконного романа у них родилось четверо детей. Скандал разгорелся год назад, когда пара решила рассказать журналистам о своей любви. Теперь Сьюзан и Патрика обвиняют в сексуальной связи между родственниками. По Уголовному кодексу Германии за это полагается до двух лет тюрьмы. Патрик сидит в тюрьме в Плауэне, он признал свою вину и теперь ждет решения суда, от которого зависит, освободят ли его под залог. У них родилось четверо детей: Эрик в 2001 году, Сара в 2003-м, Нэнси в 2004-м и София в 2005 году. Если брат с сестрой живут вместе и между ними нет половой связи, их никто не будет за это наказывать, пишет Die Welt. Они могут даже рожать детей, и их не будут привлекать за это к ответственности, если только не будет доказано, что у них была связь. Если дети появляются посредством искусственного оплодотворения, это не карается законом. Сьюзан и Патрика наказывают не за то, что они произвели на свет детей, а за то, что между ними была сексуальная связь».

«Совершенно верно: величайшая красавица древности - Клеопатра - явилась на свет как плод ДВЕНАДЦАТИ поколений кровнородственных династических браков между братом и сестрой».

«Маргарита Валуа, известная как Королева Марго, была в кровосмесительной связи со своим братом Карлом IX и с другими своими младшими братьями, из которых один, Франциск, герцог Алансонский, поддерживал с нею эту связь в течение всей своей жизни. Это не вызывало в тогдашнем обществе никакого скандала, а послужило разве материалом для нескольких эпиграмм и шутливых песен («Chansons»).
        Зачем я читал это? На что я надеялся? Не знаю. Но во всем, что занимало меня в жизни, будь это занятия моей любимой историей, или чтение книг, или прогулки по спящим лесам и паркам Подмосковья, куда гнала меня глухая тоска, как одинокого волка гонит из лесу желание найти свое последнее прибежище среди живых существ - во всем этом была Аня, Аня, Аня…
        - Лешенька, тебе надо жениться. Вот увидишь. Женишься - и все пройдет. Будут дети. Семья. Все твое, настоящее. Понимаешь?
        Я не понимал. Но и не перечил ей, когда она сперва привела (привела ко мне, но я смотрел только на Аню!) свою коллегу. «Наталья», - представилась она мне, и мы пили чай, а потом я провожал ее и вернулся домой, где впервые за столько месяцев меня ждала Аня, и слушал, как Анюта уговаривает меня жениться: «Честное слово, Лешенька, она прекрасная женщина, а тебе давно пора создать семью!» - и кажется, соглашался, потому что мне было все равно, о чем говорить, ведь думал я только об одном - как не похожа эта Наталья на мою Аню…
        Я женился и был неплохим мужем - в первую очередь потому, что до собственной жены мне не было ровным счетом никакого дела. Я был вежлив, исполнителен, спокоен, неприхотлив в еде и одежде. А она безумно хотела детей. Она - моя жена - была просто одержима этой мыслью. И самое странное - чего я никак не мог понять, - она отчаянно хотела ребенка именно потому, что не могла его иметь!
        Подробностей я не знаю, у нее была какая-то врожденная патология. Но однажды жена пришла к мысли - и, наткнувшись на эту мысль, она больше не отходила от нее ни на минуту, - что можно заиметь ребенка от другой женщины.
        Когда Наталья предложила мне это, я согласился. Согласился именно потому, что мне было все равно. А она, сияя счастьем, которого я никак не мог понять, обняла меня, расцеловала и, приблизив свои глаза к моим, сказала весело и таинственно, как говорят детям о том, что их ожидает большой подарок:
        - Лешка, а еще знаешь что? Только, чур, это секрет! Я отнесла Анькину фотографию в одну серьезную брачную контору. Тише! Не возражай! Она скромная, я знаю! Сама никогда этого не сделает. А ведь ей уже за тридцать, Леш! Она тоже мечтает о детях, мне это известно. Мы поможем ей найти свое счастье, правда? Это будет только справедливо, ведь оба мы с тобой так счастливы, а скоро станем и еще счастливее!
        Трудно описать, что сделалось со мною, когда я услышал от нее эти подлые слова. Огромным усилием воли я смог удержать себя в руках.
        Но в ту же ночь, лежа без сна на своей подушке, в полуметре от чужого, отталкивающего тела моей жены, я разработал этот план, который вы так быстро разгадали.
        Я вступил в связь со смешной девушкой по имени Кира, назвавшись Борисом. Я выманивал у нее письма, адресованные моей сестре, я отвечал на эти письма, я приглашал «кавалеров» на свидание… и убивал их.
        Я едва не убил саму Киру, потому что страшно боялся, что этот ребенок, которого она носит, вне зависимости от того, в чьи руки он потом попадет, был бы все-таки частичкой меня, а я не хотел, чтобы где-то на этой Земле оставалось и жило мое продолжение!
        На моей совести три жизни и один неродившийся младенец - это не страшно. Но эти три жизни разлучат меня с моей Аней - вот что трогает меня больше всего.
        В сущности, это единственное, что еще имеет для меня значение…»

* * *
        - Дилетанты всегда плохо кончают, и в вашем случае это не исключение, - сказал капитан Волков, когда освобожденные от скотча и веревок Арька с Валькой предстали перед ним и он с усмешкой оглядывал их потрепанные физиономии. - Зачем вы полезли в этот сарай? Кто вас просил? Ведь дом и сарай были под наблюдением, мы готовились вот-вот взять убийцу. Если бы не вы, это случилось бы раньше. А так пришлось на неопределенное время приостановить операцию.
        - Вы что, сразу поняли, что во всем виноват именно этот? Алексей Березнев, - спросила Арька, намеренно не отвечая на прямо поставленный вопрос и глядя на Волкова с некоторым вызовом.
        - Конечно… конечно, нет, - ответил он добродушно.
        - А как же тогда?
        - Ваше любопытство, Ариадна Максимовна, уже сослужило вам дурную службу. А вдруг будет еще хуже - не боитесь?
        - Нет, - мотнула она головой. - Так как же?
        - Ну, во-первых, меня насторожили его ботинки.
        - Ботинки?
        - Да. Когда Алексей Березнев пришел в квартиру подозреваемой, на нем были чистые, сверкающие ботинки. А к подъезду нужно было идти по непролазной грязи - ведь кругом продолжалась стройка. Значит, он не «только что подъехал», как заявил нам, а сразу после убийства таился в подъезде, выжидал и, может быть, от нечего делать почистил свои ботинки.
        - Так… ясно… а во-вторых?
        - А во-вторых, следы от его автомобиля. Вокруг дома Березневой идет стройка, там много грязи, щебня, глины. Эксперты без труда установили, что машина Алексея простояла там несколько часов, хотя, опять же, он уверял, что «только что подъехал».
        - Есть что-нибудь и «в-третьих»?
        - Много чего есть. Например, отсутствие алиби: Березнев вовсе не сидел в библиотеке в то время, когда совершалось убийство, и это подтверждается показаниями работников Ленинки, сверенными со списком посетителей. Ну и так далее. А самое главное - когда случилось второе убийство, заговорила подозреваемая. Заговорила всего несколько часов назад. Не сразу, не сразу. Она долго думала. Но потом решилась-таки высказать свои подозрения. Словом, мы давно взяли Алексея Березнева в оперативную разработку. И, кстати, заговори она раньше, третьей трагедии можно было бы избежать. Свою жену, Наталью, он убил за два часа перед тем, как мы начали штурм. «Казнил», как выразился убийца. Посчитал, что она во всем виновата, потому что с ее слов все и началось.
        - Ах вот как… так просто… - разочарованно протянула Арина.
        - Да, должен сказать и еще кое-что. Ваш папа, Ариадна Максимовна…
        - Мой отец?! Что он?
        - Незадолго до того, как мы решили брать преступника, он позвонил нам и напомнил про одну фразу, которую слышал от Березнева в вашем, Ариадна Максимовна, пересказе. Преступник сказал ее в тот день, когда я допрашивал вас всех вместе в квартире подозреваемой. Вы помните эту фразу?
        - Всего какую-то одну? Нет, конечно!
        - Вот она: «Пока я сюда ехал, - сказал Березнев как бы между прочим, - стало совсем темно. Еще и поплутал немного - пока в этой темени сориентировался, хорошо, луна взошла, хотя серп и не яркий, а все же я сумел разглядеть нужную дорогу…»
        - И что?
        - Ваш отец указал нам, что эта его фраза, сказанная в присутствии четырех свидетелей, тоже является серьезной уликой. И знаете, почему?
        - ?
        - Потому что старый серп луны бывает виден утром, а не вечером. Если серп виден вечером, то он увеличивается, а не уменьшается. А если вечером луна восходит, то она просто обязана быть… полной! Это значит, что к подъезду, где произошло убийство, Алексей Березнев подъехал не в полночь, как он утверждает, а гораздо раньше. Скорее всего - поздним вечером. То есть тогда, когда в этом подъезде и убили Соломона Фридмана.
        Арина помолчала, думая про себя, что ее отец, конечно же, узнал про эти метаморфозы с луной не сам. Ада, которая давно на «ты» со всякими там лунными дорогами, - вот кто подкинул следствию эту улику!
        - Скажите… а больше мой отец вам ничего не сказал?
        И тут капитан Волков впервые смутился. Белозубая улыбка скрылась, толстые, как палки, брови упали к переносице.
        - Откуда вы… Почему вы спрашиваете?
        - Потому что я думаю, что отец, а вместе с ним и еще одна женщина по имени Ада - ведь была же такая? Ага! - воскликнула Арина, увидев, что капитан поморщился, потому что его поймали на попытке присвоить себе все лавры удачного расследования. - Именно отец и эта женщина назвали вам имя убийцы! И только тогда, когда вы, в свою очередь, назвали это имя Анне, она и заговорила! Не исключено при этом, что вы пообещали ей какие-нибудь послабления для брата, например, потребовать, чтобы его признали сумасшедшим и не осудили - иначе черта с два она бы заговорила! Что, не так?
        - Ну… Когда Максим Бардин и эта его странная спутница пришли к нам, то действительно… мгм… несколько помогли. То есть они убедили… подбросили несколько ничего не значащих доказательств…
        - Не подбросили, а дали вам главную зацепку! И имейте мужество это признать, товарищ капитан Волков. Эх, вы…
        - Арин, - Валька, усталый, грязный, со следами подсохшей крови на лбу и виске, взял ее за руку.
        Впервые за все время знакомства Арька отняла у него свою руку только за тем, чтобы прижаться к нему.
        Крепче, как можно крепче…
        Арина

«Какой был разговор с отцом, когда вернулась домой, что он сказал Вальке, потом снова мне, а потом опять Вальке, пожалуй, не буду пересказывать.
        Но это прошло, хотя и не сразу.
        Сразу случилось другое: исчезла Ада. Ни я, ни папка больше ее никогда не видели. Ушла, исчезла, испарилась, пропала, сгинула, улетучилась.

«Исчезла из нашей жизни», - как порой замечает мой одинокий грустный отец.
        Портрет моей матери по-прежнему висит у него в студии на видном месте. А другой портрет - рыжеволосой женщины в дивном бархатном платье и чарующими глазами, от которых невозможно оторваться, я взяла себе.
        Иногда, хотя теперь уже гораздо реже, к отцу приходит его «богема», я и не хочу, чтобы эти фурии спрашивали у него «кто это».
        Это Ада. И этого достаточно».
        Макс

«Несколько месяцев прошло в напрасном ожидании - не думал я, что после Марии еще какая-нибудь женщина заставит меня так долго, с таким тревожным буханьем сердца реагировать на каждый телефонный звонок.
        Почему она ушла, не попрощавшись?
        Я думал об этом все время.
        Я бы никогда не стал навязывать ей свое общество.
        Но почему же она ушла, не попрощавшись?!
        И вот, когда глухая тоска как будто начала отступать от меня и я мог, уже почти мог начинать свой день без того, чтобы с унынием, всего на несколько секунд, опускаться в кресло, где когда-то сидела Ада, и прислушиваться к какой-то одинокой и страстной, едва-едва уловимой, звучащей во мне мелодии - вот тогда она все-таки мне позвонила.
        - Милый, - сказала она. - Я видела журнал. Звоню, чтобы сказать тебе спасибо. Ты сделал прекрасный портрет.
        Действительно, свежий номер «Нострадамуса» вышел из печати за два дня до этого. Фотография ли Ады на обложке, или опубликованное на развороте интервью с ней были тому виной - но журнал, как я знал, разошелся буквально за один день. Марина, главный редактор, сказала мне об этом. И даже упомянула что-то про премию за хорошую работу - я плохо слушал ее, потому что во время этого разговора не мог оторвать глаз от самого журнала, вернее, конечно, от Ады, которая смотрела на меня с обложки и улыбалась… улыбалась… мне.
        - Я хочу видеть тебя, - сказал я с тоской.
        - Может быть, когда-нибудь. Но не сейчас.
        - Почему?
        - Сейчас я тебе не нужна.
        - Откуда тебе знать…
        - Я не нужна тебе. Я знаю. Не пройдет и нескольких дней, как ты встретишь наконец женщину своей мечты.
        - И это будешь не ты?
        - Нет.
        - Может быть, все же она… Анна Березнева? - спросил я не столько потому, что действительно думал так, сколько потому, что в очередной раз поймал себя на мысли: а ведь я так и не познакомился с этой женщиной, доставившей нам всем столько хлопот.
        - О, нет. Конечно, нет. Весы и Рыбы - неблагополучный и недолговечный союз; вы оба не были бы счастливы. А кроме того, я не думаю, что вас действительно тянет друг к другу. Ни Весы, ни Рыбы не способны долго выносить напряженных ситуаций. Если такие ситуации все-таки возникают, то они просто предпочтут исчезнуть и больше никогда не появляться.
        - Ты тоже предпочла исчезнуть и никогда не появляться.
        - О, я… Я вообще нигде долго не задерживаюсь.

«Кошка, которая гуляет сама по себе…»
        - Ну что ж, милый… Еще раз спасибо тебе и - прощай. Когда придет Арина, передай ей от меня большой привет.
        Я напрягся:
        - Откуда ты знаешь, что ее нет дома?
        - Это самое легкое во всей истории нашего знакомства, - засмеялась она. - Когда Весы встречают Водолея, то можно легко предположить, что они или не скоро расстанутся, или не расстанутся никогда. Это идеальная пара, если таковые вообще бывают на белом свете. У твоей дочери и этого молодого человека одна магическая цель, они одинаково мыслят, думают, говорят. Их тянет друг к другу. А коль так, то Арина и Валентин, конечно же, все свободное время проводят вместе.
        Так оно и было. Вот и сейчас Аринка бродит где-то в обнимку со своим Валькой, совсем не думая о своем старом, одиноком, брошенном отце…
        - Но ты не переживай. Повторяю, вмешательство Арины в твои дела очень скоро изменит и твою собственную судьбу.
        - Да, но как?
        Она помолчала. Я чувствовал, что она улыбается.
        - Прощай, милый мой.
        Я хотел сказать дежурное: «Лучше до свидания», но из трубки уже полились гудки. Они лились так безнадежно, что я еще некоторое время постоял с трубкой в руке, пытаясь унять такую знакомую мне глухую тоску.
        А потом положил трубку на рычаг.
        Телефон зазвонил в ту же секунду.
        - Папка! - счастливо закричала мне дочь, и я почти увидел ее - раскрасневшуюся, довольную, с перекинутой за плечо косой, и за спиной у нее, конечно же, стоял этот вечный Валька. - Папка!!! Представляешь, к нам в институт пришла новая преподавательница - ужасно красивая! Я уже все про нее узнала! Папка, ты только не возражай, но я уже придумала, все-все придумала, мне просто необходимо вас познакомить!
        Я хотел вспылить, но тут Ада, моя рыжеволосая Ада как будто снова встала у меня перед глазами. «Вмешательство Арины в твои дела очень скоро изменит и твою собственную судьбу…»
        Я вздохнул и спросил:
        - Ну? И где ты предлагаешь нам встретиться?»
        Советы для тех, кто рожден под знаком Весов

24 сентября - 23 октября
        Находится под влиянием планет: Венера, Сатурн.
        Символ: Весы, книга.
        Цвета: темно-голубой, зеленый, морской волны и пастельные тона.
        Камни: опал, лазурит, коралл, алмаз, сапфир, жемчуг, берилл, лунный камень, зеленая яшма, хрусталь, хризолит.
        Металл: бронза.
        Цветы: календула (ноготки), розы, фиалки.
        Уязвимые части тела: почки, нервная система, поражение рук и ног, нефриты, колиты.
        Талисман: сердце, книга.
        Счастливый день: пятница, суббота.
        Неудачный день: вторник, воскресенье.
        Благоприятные цифры: 2, 6 (все числа, делящиеся на 6), 7, 8, 9, 15.
        Страны: Австрия, Кавказ, Китай, Япония, Таиланд, Россия (Сибирь).
        Рожденные с 24 сентября по 2 октября находятся под влиянием Венеры. Это ласковые, мечтательные, склонные к романтике люди.
        Важные годы: 8, 16, 24, 32, 40, 48, 56, 64, 72.
        Тот, кто рожден с 3 по 13 октября, попадает под влияние Сатурна. Это придает им благоразумие, равнодушие к роскоши, отсутствие честолюбия.
        Важные годы: 8, 16, 24, 32, 40, 48, 56, 64, 72.
        Рожденные с 14 по 23 октября живут под покровительством Юпитера - они любят вкусно поесть, эротичны, нередко проявляют литературные способности, обожают всяческие церемонии и ритуалы.
        Важные годы: 8, 10, 20, 30, 32, 40, 48, 50, 56, 60, 70, 74.
        Итак, вы - Весы?
        Значит, вы, как и ваш знак, стоите особняком на общей картине человечества.
        Легенда о Весах
        Весы - седьмой астрологический знак. Это единственный «неживой» знак в Зодиаке - единственный, символом которого не является человек или животное. Весы олицетворяют такие качества, как равновесие, справедливость и гармонию.
        Следуя за Девой (символом плодородия), Весы также оказывают влияние на урожай: с древних времен собранное после жатвы зерно взвешивали на весах. Кроме того, Весам приписывается и более глубокая символика: согласно древнегреческому преданию, когда человек после смерти попадает в преисподнюю, его деяния и поступки там тоже взвешиваются на весах.
        Древние египтяне считали, что весами Правосудия и Справедливости единолично владел бог Анубис с головой шакала, которому отводилась роль Проводника душ умерших по подземному царству. Рисунок на анийском папирусе, созданный за полторы тысячи лет до нашей эры, изображает сцену суда в подземном царстве. Анубис стоит у весов, на одной чаше которых лежит сердце умершего, на другой, в виде перышка, восседает Правда. На этой картине чаши уравновешивают друг друга. Египтяне верили, что для того, чтобы покойный попал на небо в вечноцветущее царство для обретения второй жизни, его мертвое сердце (или душа) должно оказаться в равновесии с Правдой.
        Это представление о весах, как о символе Справедливости, перешло и в наши дни. Всем известно изображение Правосудия - это женщина с завязанными глазами, держащая в руках весы.
        Знаменитости, родившиеся под знаком Весов: Майкл Дуглас, Стинг, Лучано Паваротти, Роджер Мур, Ральф Зигель, Патрик Линдер, Брижит Бардо, Михаил Лермонтов, Сара Бернар, Марчелло Мастроянни, Иван Бунин, Фридрих Ницше, Джузеппе Верди, Юджин О’Нил, Томас Вульф, Николай Рерих, Махатма Ганди, Оскар Уайльд, Грэм Грин, Уильям Фолкнер, Марина Цветаева, Джон Леннон.
        Вы - Весы - родились в важный период в годовом солнечном цикле: в точке осеннего равноденствия. По этой причине знак Весов часто считают судьбоносным знаком года, который поддерживает равновесие между долготой дня и ночи, между силами расцвета и угасания в природе. Поэтому вы, Весы, тоже всю жизнь ищете этот баланс. Самыми неприятными моментами для вас являются те, когда надо сделать выбор: кто прав, кто виноват, что хорошо, что плохо, как рассудить так, чтобы «всем сестрам досталось по серьгам». Однако именно такие ситуации, когда предстоит определиться с тем или иным выбором, очень часто сопутствуют вам на протяжении всей жизни.
        Венера, которая управляет Весами, наделила вас чувством гармонии, в то же время
«подсунула» вам собственнический инстинкт и немалую долю эгоизма. Но если вы найдете в себе силы быть объективным и рассудительным, как настоящие Весы, то сможете стать настоящим дипломатом, способным отлично вписаться в любой коллектив, быть желанным гостем в каждом доме.
        От природы вы легкий и приятный в общении человек, и именно потому, что избегаете споров, ссор, принуждений, выяснений отношений. Однако есть опасность, что ваше стремление избежать конфликтов будет расценено окружающими как лицемерие, далеко не всегда они окажутся не правы. Кроме того, ваша нелюбовь к неприятным сторонам действительности может обернуться снобизмом: Весы часто не хотят иметь дело с неудачниками, бедными или некрасивыми людьми.
        Может случиться так, что в Весах пробудится влияние Марса, что, впрочем, случается нечасто. Тогда вы рискуете навеки «застыть» в маске самолюбования и упоения собственной силой.
        Весы наделены врожденным вкусом. Прекрасные манеры, умение дорого и изящно одеваться, окружать себя стильными, запоминающимися вещами - это про вас. Природное обаяние позволяет Весам выглядеть привлекательно в любом месте, в любом окружении и в самом скромном наряде. Но, увы - чаще всего вы, Весы, цените вещи не за сумму, указанную в ценнике, а за изящество. Нередко это качество переносится и на ваше отношение к людям: внешняя красота человека может оказаться для вас более ценной, чем его внутренний мир.
        Положительные качества Весов: легкость, общительность, обаяние, элегантность, хороший вкус, тактичность, терпимость, неконфликтность, способность к поиску
«золотой середины» во всем, устойчивая система ценностей.
        Отрицательные качества Весов: нерешительность, неспособность к действию в ситуации выбора, неумение быть в одиночестве, суетливость по пустякам, стремление давать множество советов, неожиданные перепады настроения.
        ВЕСЫ! Помните:
        - Не отделывайтесь пустыми обещаниями.
        - Не заставляйте других ждать себя.
        - Не занимайтесь самокопанием.
        - Не позволяйте другим пользоваться своей мягкостью и податливостью.
        - Не будьте размазней!
        Профессии для тех, кто родился под знаком Весов
        В выборе профессии Весы нередко нуждаются в добром совете. Чаще всего представители этого знака должны перепробовать несколько профессий, при этом не нужно торопиться и казнить себя за неспособность сделать быстрый выбор.
        Весы прекрасно вписываются в коллектив, бывают одинаково хорошими и начальниками, и подчиненными. Лучшие профессии для Весов - те, что имеют отношение к моде и искусству: художники, фотографы, актеры, модельеры, декораторы, продавцы предметов искусства, антиквары, агенты по продаже книг, театральные агенты, юристы, судьи.
        Случается, что из Весов выходят удачливые коммерсанты, но больших вершин на этом поприще им удается достичь редко: все дело в том, что Весы весьма равнодушны к деньгам, не способны к быстрому принятию решений и не умеют ступать по головам.
        Писатель, ученый, психолог - тоже подходящие профессии для Весов, потому что способность здраво рассуждать и оценивать ситуацию со всех сторон «играет» на эти профессии.
        Важно: какую бы профессию ни выбрали Весы, им стоит ориентироваться на узкую специализацию.
        Здоровье Весов
        О состоянии здоровья представителей знака Весов чаще всего можно судить по цвету кожи вокруг глаз. Круги, припухлости, «мешки» - верный признак того, что пора обратиться к врачу.
        Стоит помнить, что у Весов большая предрасположенность к алкоголю при очень низкой к нему сопротивляемости. Знать и четко соблюдать свою норму - первая заповедь Весов.
        Представителям этого знака не стоит злоупотреблять кислотами, уксусом, цитрусовыми. По возможности уксус стоит заменить маслом, цитрусовые - яблоками и грушами. Не стоит увлекаться солью и острыми приправами, время от времени лучше садиться на бессолевую диету.
        Почки - наиболее уязвимый орган Весов. Определенной опасности подвержена и нервная система. На протяжении всей жизни Весам необходимо держать под контролем кровяное давление, избегать даже незначительного переохлаждения.
        Пожелания Весам: жить в умеренном, ровном климате, в гармоничной атмосфере, обязательно в окружении цветов (лучше роз) и приятных глазу пейзажей. Предпочтительные виды спорта: теннис, коньки, велосипед, плавание.
        Любовь Весов
        Если вы хотите пробудить сексуальность в Весах, вам нужно обязательно позаботиться, чтобы «процедура соблазнения» происходила в антураже роскоши или, на крайний случай, в необычной обстановке. Шелковое постельное белье, возбуждающий запах духов (одеколона) партнера или партнерши, серебряное ведерко с шампанским, букет роз на туалетном столике и ванна с ароматической солью - вот что необходимо, чтобы Весы почувствовали к вам ответное влечение. Разогреет Весы и сеанс стриптиза - но только в том случае, если тело, музыка и белье будут радовать взор.
        Надо знать и не обижаться, что Весы-мужчины обычно не торопятся проявлять инициативу, и потому их партнерши обычно имеют к ним претензии. Как женщины, так и мужчины-Весы от природы не агрессивны - они сами ждут, чтобы их соблазнили. Весы не влюбляются с первого взгляда и никогда не бывают порабощены чувствами.
        Может быть, именно поэтому Весы, не будучи чрезмерно сексуальными, так часто меняют партнеров.
        Наиболее эротичные зоны Весов - область бедер и крестца вплоть до копчика. Легкое прикосновение, массаж этого участка тела, нежные поцелуи в живот и далее приведут к ошеломительным результатам. Ни в коем случае не стоит быть с Весами в постели агрессивным, напористым, необузданным - это оттолкнет вашего любовника, если он Весы.
        Весами управляет брак, более других знаков Весы нуждаются в союзе с партнером, чтобы чувствовать себя совершенными. И, что еще немаловажно, Весы больше других
«любят ушами». Любая лесть обезоруживает их.
        Ребенок-Весы
        Ваш маленький ребенок-Весы с самого часа своего рождения будет требовать, чтобы вы были с ним рядом. Эти дети не выносят одиночества. С ними должен обязательно кто-то находиться - если даже не мать и отец, то, на крайний случай, даже малознакомый человек.
        Родственники, соседи, прохожие - все будут восхищаться приятной внешностью вашего ребенка. Ваш малыш - эстет с самого рождения. Его игрушки не должны быть грубо или некачественно сделанными, не должны иметь ярких, попугайских расцветок. Дитя-Весы не выносит резкой и громкой музыки, но с удовольствием будет слушать тихие, ровные, мелодичные звуки.
        Такой ребенок не выносит какофонии, особенно плохо на него действуют ссоры между родителями. Никогда не конфликтуйте при ребенке, не повышайте голоса в его присутствии, он может от этого заболеть.
        Крики, наказания, приказы - все это плохо действует на такого ребенка, все это может сделать его невротиком. Будьте готовы к тому, что у маленьких Весов могут быть неожиданные перепады настроения: только что он весело смеялся, а сейчас вдруг сидит расстроенный, мрачный и огорченный. Следите за тем, чтобы все проблемы были решены до того, как ребенок отправился спать. Пусть он чувствует себя счастливым, тогда его нервная система будет в порядке, и он сможет спокойно заснуть.
        Старайтесь не оставлять вашего ребенка надолго наедине с телевизором. Маленькие Весы не умеют выбирать программы и смотрят все подряд. Лучше вовсе не включать телевизор в его присутствии.
        Ваш маленький ребенок может хорошо учиться, но очень быстро устает. Вам придется специально заниматься с чадом, чтобы он умел закончить работу и стремился к этому.
        Увы, дети этого типа не особенно любят спорт. Попробуйте заменить спорт танцами. Помните, что ребенок-Весы проявляет большой интерес к занятиям искусством, особенно его привлекают рисование и музыка. Поощряйте эти его устремления.
        Вашему ребенку трудно принимать решения. Не предлагайте ему слишком трудных задач, например выбор из трех-четырех возможностей. Порассуждайте с ним вместе, незаметно подтолкните к правильным выводам.
        Что вредно для вашего ребенка?
        Конфликты, дисгармония внешнего оформления: кричащие цвета, резкие звуки. Насилие как физическое, так и моральное.
        В чем ваш ребенок нуждается?
        В общении и внимании. В спокойной, мирной домашней обстановке. В красивом внешнем оформлении. Занятиях искусством. Научите его доводить начатое дело до конца. Внушите ему необходимость самостоятельно делать выбор и принимать решения.
        Совместимость с другими знаками Зодиака
        ВЕСЫ - ОВЕН
        Неплохой союз. Притянуть к себе и обольстить наивного импульсивного Овна, его полной противоположности, - сдержанному, обаятельному, здравомыслящему представителю Весов - бывает несложно. Весам присуще то, чего недостает Овнам, - чувство меры и гармонии. Между этими знаками существует сильное взаимное влечение противоположностей. Но союз может развалиться, если Весы начнут пытаться диктовать Овну свою волю, пытаться исправить его недостатки, воевать с вредными привычками.
        ВЕСЫ - ТЕЛЕЦ
        Оба этих знака находятся под влиянием Венеры и потому, казалось бы, их должна тянуть друг к другу близость интересов. На деле же часто случается совсем по-другому. Первые минуты очарования, влечения, расположения быстро проходят и уступают место непониманию и нарастающему раздражению. Тельца выводит из себя поверхностность Весов, их манерность, склонность к эстетству, жеманность, претенциозность. Упреки и обиды могут накапливаться в этом союзе, как снежный ком. Не дать этому союзу расклеиться могут лишь положение в обществе и работа в одной области.
        ВЕСЫ - БЛИЗНЕЦЫ
        Весы одаривают Близнецов гармонией и упорядоченностью быта. Если оба представителя этих знаков трудятся в одной области или имеют общие интересы, они могут стать поистине неразлучными. Весы корректно, но настойчиво направляют своего партнера в нужное русло, создают иллюзию свободы, но на самом деле тайно управляют Близнецами. Женщины-Весы - хорошие матери, прекрасные хозяйки, их дом обставлен со вкусом, и Близнецам всегда приятно возвращаться в этот оазис равновесия и красоты.
        ВЕСЫ - РАК
        Союз возможен, но непременным его условием является наличие безграничного терпения со стороны Весов. В этом союзе Весам предстоит на протяжении всей жизни играть роль матери и хозяйки, а Раку перепоручить функции отца и добытчика. Часто главным условием сохранения такого брака является полное материальное благополучие в семье и высокое положение в обществе, но в любом случае между партнерами существует незримая граница: я - это я, а ты - это ты.
        ВЕСЫ - ЛЕВ
        Блестящий союз: царственный Лев и гармоничные, уравновешенные Весы. Они просто обречены на счастье, взаимопонимание, гармонию в отношениях, постоянство. Весы - самый удачный партнер для Льва из всех воздушных знаков.
        ВЕСЫ - ДЕВА
        Частый и обычно весьма удачливый союз. Оба знака объединяет обоюдное стремление к равновесию, к созданию комфорта, уюта и благополучия. Весы знают обо всем понемногу, а Девы глубоко изучают проблему, анализируя все стороны вопроса. Оба дополняют недостающие качества друг друга.
        ВЕСЫ - ВЕСЫ
        В людях одного с ними знака Весы чувствуют не только свое отражение, но и партнера, и противника. Благополучный брак возможен, только если Весы разных типов.
        ВЕСЫ - СКОРПИОН
        Весы успокаивают и «обуздывают» мятежного Скорпиона, помогают ему ориентироваться в сложных ситуациях, часто дают ценные советы. Интимная сторона их жизни - такая, о какой мечтают многие. Здесь и страсть, и кипение, и глубина, и новизна, и непреходящая нежность.
        ВЕСЫ - СТРЕЛЕЦ
        Великолепный союз! Его крепят не только любовь и дружба, но и общее мировоззрение. Оба знака тянутся к активной деятельности, обоим свойственно быстро занимать весомое общественное положение.
        ВЕСЫ - КОЗЕРОГ
        Козероги в восторге от педантичных Весов, от их рассудительности и умеренности. А для Весов Козероги - символ крепости и опоры. Но при этом Весы направляют Козерогов, являются для них учителями и наставниками. Во всем, кроме любви, они легко находят общий язык. Но есть и другая крайность - надоев друг другу, Весы и Козерог на фоне полного благополучия могут холодно и резко расстаться, осыпая друг друга оскорблениями и оставляя о себе злую память.
        ВЕСЫ - ВОДОЛЕЙ
        Успешный, очень многообещающий союз. Обоих представителей знаков объединяют общие творческие планы, совместные своеобразные идеи. Весы и Водолей обожают путешествовать, неравнодушны к веселым компаниям, друзьям. Нередко партнеры занимаются одним делом, взаимно дополняя и эмоционально обогащая друг друга.
        ВЕСЫ - РЫБЫ
        Для Рыб этот союз может оказаться не только нежелательным, но и роковым. Весы - приверженцы строгих форм, противники разброда и шатания, они предпочитают четко регламентированные рамки во всем. Рыбы же, напротив, часто «выходят из берегов» во многих аспектах жизни, а главное - в чувствах. Представители Весов - люди самодостаточные и придирчивые, а Рыбы стремятся к единству и растворению в партнере.
        Удачи вам и благосклонности планет!

    Ваша Леди Зодиак