Пленники старой Москвы Анна Князева
        Детектив с таинственной историей
        Эта квартира понравилась Катерине с первого взгляда. Большие комнаты, высокие потолки с лепниной, вид из окна в тихий двор… Настоящая старина – дом купца Щетникова был построен сто пятьдесят лет назад. После войны здесь располагались огромные коммуналки, но их давно расселили, и теперь это элитное жилье. Уговорив мужа сразу оформить сделку, Катерина с энтузиазмом занялась ремонтом. Но вскоре произошло невероятное – во время работы погибло сразу трое рабочих! Ни аварии, ни несчастного случая, просто сердечный приступ – у всех троих одновременно. Катерина не могла поверить в такое совпадение! С помощью старушки соседки она погрузилась в давнюю историю странной квартиры. И вскоре поняла: рабочие погибли вовсе не случайно, а ее саму ждет еще немало неприятных открытий…
        Анна Князева
        Пленники старой Москвы
                

* * *
        Пролог
        В дверь постучали. Одновременно с этим в квартире снизу раздался грохот, как будто упало что-то тяжелое. Лежавший на диване старик вскочил, подбежал к двери и, прижавшись к ней ухом, грозно спросил:
        – Фамилия?!
        Из-за двери послышался голос:
        – Рябинин Яков Иванович, ваш участковый.
        – Наш участковый – Карамышев! – крикнул старик, уверенный в том, что разоблачил злоумышленника.
        – Его перевели. – сообщил строгий голос. – Теперь я ваш участковый. Мне нужен Зоткин Антон Максимович.
        Старик спросил дрогнувшим голосом:
        – Зачем?
        – Заявление на соседей писали?
        – Писал! – Зоткин молниеносно открыл дверь.
        В прихожую шагнул грузный немолодой офицер в звании лейтенанта полиции. Старик включил свет. Участковый раскрыл папку и вытащил из нее листок, исписанный убористым почерком.
        – Ваше творчество?
        – Насмешки строите? – ощетинился Зоткин.
        – Реагирую на поступивший сигнал. – Участковый вернул документ в папку, после чего сунул ее под мышку, снял фуражку и вытер платком лоб. – Жара…
        – Долго же вы собирались, – заметил старик.
        – Я на вашем участке – только второй день. – Рябинин безрадостно улыбнулся. – Думаете, вы один жалобы пишете?
        – Я свою жалобу написал третьего дня. Если бы вы отреагировали раньше, мы бы смогли пресечь.
        – Пресечь что? – не понял Яков Иванович.
        – Разгром помещений.
        – Граждане производят ремонт в собственной квартире. Что именно вы хотите пресечь?
        Зоткин ринулся к стене и ткнул пальцем в замшелую трещину.
        – Вот!
        – Намекаете на незаконную перепланировку?
        – Именно! От их ремонта весь дом превратился в руины.
        – Не нужно утрировать. Ваш дом сто пятьдесят лет простоял и еще столько же простоит. – Участковый надел фуражку и вышел на лестничную площадку. – Идемте!
        – Куда? – спросил Зоткин.
        – К вашим соседям.
        – Зачем?
        – Будем проверять законность производимых работ.
        Судя по скорости, с которой Зоткин выскочил из квартиры, фраза ему очень понравилась.
        Они спустились на второй этаж и подошли к старинной крашеной двери.
        Прислушавшись, участковый сказал:
        – Тихо…
        – Только что грохотали.
        Рябинин вежливо постучал. Выждав минуту, он отступился.
        – Нет никого.
        – Говорю вам: десять минут назад там грохотали. Днем, покуда работают, здесь не заперто… – Зоткин толкнул дверь, и она распахнулась.
        В коридоре, как и во всей квартире, по-прежнему было тихо.
        – Есть кто-нибудь?! – крикнул Рябинин, но ему никто не ответил.
        Предупреждая неизбежный вопрос, старик поспешил сообщить:
        – Рабочие никуда не уходят, обедают здесь.
        Потоптавшись, участковый двинулся в глубь квартиры. Зоткин – за ним. Каждый их шаг сопровождался хрустом спрессованной пыли и ремонтного мусора.
        Рябинин зло проворчал:
        – Стены на месте. Следов перепланировки не вижу.
        – Ломают. – Старик семенил рядом. – Я слышал – точно ломают.
        Наконец они дошли до открытой двери, из которой, искрясь в солнечном свете, летела невесомая пыль.
        Рябинин прошел дальше по коридору, а Зоткин сунулся в комнату.
        – Идите сюда!
        Рябинин обернулся:
        – Что там?
        – Идите, я вам говорю!
        Участковый вбежал в комнату, едва не сбив с ног старика.
        Паркетные полы в помещении были взломаны и свалены в дальнем углу. В провалах между лагами на почерневшей трухе лежали тела трех мужчин в запыленных спецовках. Голова одного была в крови. Двое других скрючились в неестественных позах.
        – Как же так?.. – Старик прошел между лагами и схватился за сердце. – Я слышал… Они только что здесь работали.
        Яков Иванович зашагал по упругим залежам мусора. Под ботинком захрустело стекло. Осмотрев тела, он достал телефон:
        – Дежурный? Участковый Рябинин. Срочно присылайте наряд. Здесь – три трупа. – Назвав адрес, он посмотрел на Зоткина, распахнул настежь окно и сказал в трубку: – «Скорую» вызови.
        Глава 1
        Двумя неделями раньше
        Красивая рыжеволосая женщина свернула с улицы и вошла через приземистую арку в замкнутый двор. Повела взглядом по окнам и остановила его на подъездной двери, возле которой стоял человек в строгом костюме.
        Склонив голову, он категорично спросил:
        – Катерина Ильинична?
        – Здравствуйте. – Женщина протянула руку.
        Ответив рукопожатием, он молча взглянул на часы.
        – Простите за опоздание, – извинилась она. – Я не знаю Москвы.
        – Ну, что ж… Пойдемте? – Мужчина открыл дверь, впустил ее в подъезд и тоже вошел.
        У лестницы она обернулась:
        – Этаж второй?
        – Второй. Если вы успели заметить, всего этажей – три. Здание построено в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году купцом Щетниковым. На первом этаже располагалась антикварная лавка. Семья жила наверху. После его смерти дом купила вдова статского советника Никуличева, чтобы сдавать его в наем. С тех пор он стал многоквартирным жилым домом. В советские времена на всех этажах были огромные коммуналки. – Поднимаясь за ней по лестнице, он спросил: – Насколько я понял, вы не москвичка?
        – Я из Новосибирска.
        – Решили поменять место жительства?
        – Муж получил должность, пришлось переехать.
        – Уверен, квартира вам подойдет. В комнатах с окнами во двор можно устроить спальню и детские.
        – У нас нет детей.
        Риелтор оглядел ее, словно оценивая, после чего удовлетворенно заметил:
        – У вас еще все впереди.
        «Эх, милый… – подумала Катерина. – Знал бы ты, сколько мне лет…»
        Он остановился у двери, окрашенной коричневой краской, сунул ключ в скважину и энергично его провернул.
        – Прошу вас…
        Катерина зашла в коридор. В лицо пахнуло запахом слежавшейся пыли.
        – Квартира много лет пустовала, – заметил риелтор.
        – Почему? – спросила она.
        – Этого я не знаю. – Он щелкнул выключателем.
        Под потолком вспыхнула «лампочка Ильича».
        – Лаконично, – Катерина усмехнулась и вошла в первую комнату, окна которой выходили на улицу.
        – Шумновато… – заволновался риелтор. – Что поделать, центр города. Таких комнат только две. Окна остальных выходят во двор.
        – Сколько их всего? – вернувшись в коридор, она двинулась дальше.
        – Комнат? Шесть. Но раньше было девять.
        – Куда делись остальные?
        – В начале пятидесятых из одной квартиры сделали две.
        Когда Катерина зашла в кухню, у нее вырвалось:
        – Ого!
        Риелтор с довольным видом оглядел просторное помещение.
        – Говорю вам: квартира очень быстро уйдет.
        Пропустив мимо ушей его замечание, она поочередно подошла к каждому из трех окон. Риелтор счел своим долгом ее сориентировать:
        – Два на улицу, одно смотрит во двор.
        – Вижу.
        – Такую кухню встретишь нечасто.
        – Сколько в ней метров?
        – Около тридцати. – Он расстегнул портфель. – Сейчас уточню…
        – Не трудитесь, – остановила его Катерина. – Метром больше, метром меньше – для меня несущественно.
        – А что существенно?
        Она стояла на месте, оглядывая окна, стены и дверь.
        – Ощущения.
        – Что вы имеете в виду?
        – Смогу ли я жить в этих стенах.
        Риелтор обходительно улыбнулся:
        – Знаете, десять из десяти покупателей говорят о цене. И только потом – о своих ощущениях.
        Катерина прошла в комнату, окна которой выходили во двор.
        – О цене будете говорить с моим мужем… – она вдруг замолчала и осведомилась, глядя на дверь: – Как думаете, зачем здесь замок?
        – Где? – прищурившись, риелтор склонился. – Ах, это! Здесь же коммуналка была.
        – Но скважина только со стороны коридора.
        – Возможно, в советские времена люди больше доверяли друг другу и запирали комнаты лишь тогда, когда уходили. – Сочтя предположение утопическим, он рассмеялся. – Глупость, конечно… Мы остановились на том, что о цене я должен говорить с вашим мужем.
        – В том случае, если мне подойдет эта квартира. – Катерина открыла оконную раму и, перегнувшись через подоконник, оглядела замкнутый двор.
        На слепой, без окон, противоположной стене был нарисован кот. Под ним, на бугристом асфальте, чирикая, прыгали воробьи. Издалека долетел плач грудного ребенка. Катерина закрыла окно. Ей вдруг показалось, что все это она уже видела.
        – Ни одного деревца…
        – Как я понимаю, квартира вам не подходит… – огорчился риелтор.
        – Этого я не сказала.
        – Вы забыли посмотреть санузлы.
        – В них есть что-то особенное?
        – Они раздельные.
        – Это не новость.
        – В конце коридора есть кладовая.
        – Очень хорошо. – Закончив обход, Катерина вернулась к входной двери и задержалась там, словно прощаясь.
        – Значит, квартира вам не понравилась… – риелтор тронул дверную ручку.
        – Я ее покупаю. – Катерина протянула визитную карточку. – Здесь телефон мужа. Завтра после одиннадцати позвоните ему.
        Глава 2
        Все о чете Трубниковых
        Герман Андреевич Трубников возвратился в гостиничный номер в шесть часов вечера. Он разделся, повесил костюм в шифоньер, сорочку и белье положил в пакет для отправки в прачечную. Потом зашел в ванную, где принял горячий душ и побрился.
        К семи часам он был одет в новый костюм и уже ходил по комнатам люкса, поглядывая на дорогие часы, которые тоже сменил. На работу Трубников носил другие, немного дешевле.
        Высокий, плотный, темноволосый, он выглядел старше своих сорока пяти, что нисколько его не беспокоило. Выглаженный костюм, чистая сорочка, хорошие галстук и часы – все, что было нужно для работы, а значит, для жизни. Ну, может быть, еще дорогие ботинки. Когда переезжали в Москву, помимо шести костюмов, которые упаковала жена, он взял с собой десять коробок с обувью. Катерина мирилась с этим его пунктиком, как и с другими, не столь безобидными.
        Легкое жужжание, щелчок – сработал электронный замок. Хлопнула дверь.
        – Кать, это ты? – он закинул голову и так замер в кресле, ожидая ответа жены.
        – Я, – в комнату вошла Катерина. – Что случилось?
        – Ничего.
        – Почему так рано вернулся? – она сняла туфли и прошла в спальню.
        – Нас пригласили на ужин.
        – А я смотрю, куда-то собрался…
        Герман встал с кресла, взял пиджак, который висел на спинке, и накинул его на плечо.
        – Жду тебя внизу, возле бара. На сборы – тридцать минут.
        – Кто пригласил?
        – Балашов.
        Полураздетая Катерина высунулась из дверного проема:
        – Президент компании? Нужно предупреждать…
        – Я сам узнал только сегодня.
        – По крайней мере, мог позвонить.
        – Звонил.
        – Тогда почему я не слышала?
        – Потому что у тебя отключен телефон.
        – Черт… – Катерина недовольно поморщилась. – Опять разрядился.
        – Все просто – перед сном ставь его на зарядку.
        – Сегодня поставлю. – Она скрылась в спальне и уже оттуда сказала: – Буду готова через тридцать минут.
        – Я – в баре, – напомнил Герман Андреевич и вышел из номера.
        Через полчаса они встретились в лобби. Трубников бросил купюру на барную стойку и отставил недопитый стакан с виски. Взяв Катерину под руку, тихо заметил:
        – Красивое платье, надевай его чаще… – Это был единственный комплимент, который он знал.
        Они вышли через стеклянную дверь на пятачок перед отелем. Там их ждал служебный автомобиль. Трубников сам открыл заднюю дверцу, подождал, пока жена подберет подол длинного платья, и сел рядом с ней.
        – В ресторан «Мартини». У нас двадцать минут.
        – Успеем, Герман Андреевич, – водитель тронулся с места.
        Машина пересекла неширокую улочку и вырвалась на простор Садового кольца.
        – У меня есть одна просьба… – Герман заговорил тише, так, чтобы его могла слышать только жена.
        – Слушаю, – ответила Катерина.
        – Балашов будет с женой…
        – Нетрудно догадаться.
        – Должен заметить, дама не совсем в адеквате.
        – В чем это выражается?
        – Точно не знаю. Так говорят.
        – Кто говорит?
        – Многие. Например, второй вице-президент, наш хороший знакомый.
        – Картавин? – она заинтересованно придвинулась к мужу. – И как он пережил твое назначение?
        – Смирился. – Герман Андреевич в задумчивости потянул себя за нос. – Целая неделя прошла. Смирился…
        Катерина взяла его руку и отвела в сторону.
        – Глупая привычка, – сказала она мягким, рекомендующим тоном. – Ты – первый вице-президент крупной компании. Выглядит несолидно.
        – У меня к тебе просьба…
        – Я уже поняла. Какая?
        – Тебе нужно с ней подружиться.
        – С Балашовой?
        – Ее зовут Люсьена Сапега. Балашов зовет Люсей.
        – Все это рассказал твой заместитель?
        – Картавин – второй вице-президент.
        – По сути, он твой заместитель. – Катерина неодобрительно усмехнулась.
        – Тебе нужно завести с Люсьеной добрые отношения.
        Она машинально поправила платье и спокойно взглянула на мужа.
        – Это поможет тебе в работе?
        – Без сомнения. – Герман Андреевич тронул себя за нос, но тут же отдернул руку.
        – Тогда мы станем подругами.
        Пару минут они ехали молча. Определив нужный момент, Катерина сказала:
        – У меня тоже есть одна просьба.
        – Говори.
        – Сегодня я смотрела квартиру…
        – Из того списка, что дал Балашов?
        – Разумеется.
        – И как?
        – Она мне понравилась.
        – Хочешь ее купить?
        – Да. Я точно решила.
        – Ну, что ж… – Герман взглянул на часы, потом в окно. – Надеюсь, ты не слишком торопишься.
        – Изо всех, что я посмотрела, эта самая лучшая. Завтра после одиннадцати тебе позвонит риелтор.
        – Хорошо. Завтра же отправлю к нему юриста.
        Катерина тронула мужа за руку.
        – Попроси оформить как можно быстрее.
        – Это имеет смысл? – Трубников удивился.
        – Хочу заняться ремонтом.
        – Просто найми архитектора.
        – Попробую все сделать сама.
        Герман удивленно на нее посмотрел:
        – Зачем? Впрочем, как знаешь.
        – В этой квартире у нас начнется новая жизнь, – Катерина произнесла эту фразу с какой-то особенной внутренней убежденностью.
        Трубников опять взглянул на жену и сдержанно похлопал ее по коленке.
        – Герман Андреевич, ресторан «Мартини». Доехали за двадцать минут. – Водитель вышел из машины, обогнул ее и открыл заднюю дверцу.
        Метрдотель повел чету Трубниковых к столику, за которым сидели двое: мужчина подростковой комплекции и миниатюрная женщина с веснушчатым лицом и злыми глазками-пуговками. Рядом стоял официант и еще один служащий, судя по темному костюму – администратор.
        Катерина задержалась в нескольких шагах от стола. Герман удивленно взглянул на нее и тоже остановился.
        – Мой муж битый час клянчил меню! – громко сказала женщина.
        Ее напор был сокрушительным.
        – Прошу прощения, – ответил молодой официант. – Вы пришли четыре минуты назад, и я немедленно принес вам меню.
        – Не сметь мне хамить! – она схватила вилку и запустила ею в официанта. – Мы полчаса топтались у входа, дожидаясь, пока нас заметят!
        Увернувшись, официант поднял вилку и опустил ее в карман своего фартука.
        – Мы все исправим, Люсьена Степановна, – пообещал мужчина в темном костюме. Было видно, что подобную сцену, как и ее исполнительницу, он наблюдал не впервые.
        – В последний раз мы с Пашей пришли в этот гадюшник! Закрыть вас к чертовой матери, если не умеете обслуживать приличных людей!
        – Что еще, Люсьена Степановна?
        – Да это заговор какой-то! – со слезой в голосе крикнула она и тут же зло прошипела: – Вон отсюда пошли!
        Ее муж между тем углубленно изучал перечень блюд. Подняв на мгновение глаза и заметив Трубниковых, он отложил меню, встал и протянул руку Герману. Тот пожал ее и представил свою жену:
        – Катерина.
        – Павел Петрович, – Балашов приветливо улыбнулся.
        Катерина с любопытством перевела взгляд на его супругу. Та смотрела перед собой оловянными, ничего не выражающими глазами.
        Все замолчали. У Катерины не было ни одной идеи для того, чтобы выйти из неловкого положения. Такая идея появилась у самой Люсьены Сапеги. Выдержав паузу, которая, по ее мнению, умерила нанесенное оскорбление, она сморщила в улыбке рыжее, веснушчатое лицо.
        – Присаживайтесь, мы вас давно поджидаем. Паша не выдержал и велел принести меню. Так что не обессуйте, вы сами во всем виноваты.
        Катерина и Герман разом переглянулись, потом, одновременно потупились, «осознавая» свою вину. После этого они сели за стол.
        – Моя жена Люся. – Балашов запоздало представил супругу.
        Она уточнила:
        – Люсьена.
        Трубниковы поочередно сказали:
        – Герман Андреевич…
        – Катерина.
        – Делаем заказ? – взыскательно спросила Сапега.
        Все поспешили с ней согласиться.
        К столу мгновенно подошел официант. Не успев изучить меню, Трубниковы сделали заказ, следуя только его рекомендациям.
        Павел Петрович дотошно выспросил официанта о степени диетичности выбранных блюд, несколько раз менял предпочтения и наконец заказал отварной картофель, посыпанный зеленью.
        Люсьена спустила с бедного парня семь шкур. Ни одно из выбранных блюд не соответствовало ее изощренному вкусу. Когда Сапега определилась с заказом, официант быстро сбежал на кухню.
        Метнув на мужа сердитый взгляд, Люсьена заметила:
        – Ты выбрал эту помойку…
        Балашов бросил на стол меню.
        – Какая разница? Ресторан как ресторан.
        – В субботу мы с Германом были в «Трабанте». – Тактично вступила в разговор Катерина. – У них превосходная кухня.
        – О чем вы говорите?! – возмутилась Сапега.
        – Что такое? – Катерина не поняла.
        Люсьена продолжила:
        – Это не ресторан, это мой самый страшный сон! Персонал – сборище подзаборников. Нам с Пашей подали помои, и я запретила ему оплачивать счет.
        Трубников уставился в пустой подтарельник, не зная как реагировать. К счастью, Балашов заговорил с ним о работе, и они стали беседовать, перескакивая с одного на другое.
        Катерина поняла, что весь груз общения с Сапегой пал на нее, но не могла избавиться от возникшей неловкости.
        Официант принес спиртное, хлеб и закуски, расставил тарелки, открыл бутылку вина и разлил его по бокалам. Но как только стал уходить, Люсьена задержала его:
        – Минуту! – она указала пальцем на тарелку и спросила: – Что это?
        – Овощной салат «Примавера». Вы его заказали. – Молодой человек побледнел от нестерпимого напряжения.
        – Вас не учили ставить тарелки?
        Официант побледнел еще больше и, казалось, не понимал, о чем идет речь.
        Люсьена Сапега продолжила:
        – Тарелка должна стоять строго посередине, напротив меня.
        – Она так и стоит.
        – Тарелка отклонилась влево на пять сантиметров. Переставьте.
        Официант переставил.
        Сапега сказала:
        – Со счетом принесите номер телефона хозяина. Я позабочусь, чтобы вас отсюда уволили.
        Балашов поднял свой бокал.
        – Предлагаю выпить за наше знакомство. – Чокнувшись поочередно со всеми и проследив за тем, как остальные пьют вино, сам едва пригубил.
        Мужчины снова заговорили о работе. Катерина попыталась объединить общение, но по тому, как старательно они уклонились, поняла: никто, кроме нее, не собирался общаться с Сапегой.
        Люсьена спросила:
        – У вас есть дети?
        Катерина вскинула голову, как от удара хлыстом.
        – Почему вы об этом спросили?
        – Потому что знаю.
        – Знаете что?
        – Все.
        – Я не понимаю.
        – Никаких детей у вас нет. – Люсьена сморщила приплюснутый носик. – Не злитесь. Я тоже бездетная, к тому же постарше вас. Мне вообще рассчитывать не на что. Кстати, сколько вам лет?
        Взглянув с отчуждением, Катерина сухо ответила:
        – Мне сорок четыре.
        – В самом деле? – Сапега откинулась назад, словно определяя ее цену. – Никогда бы не дала вам больше тридцати девяти. Знаете, мне кажется, вам не идут рыжие волосы. Это вульгарно. Срочно меняйте цвет. – Она взяла вилку и стала есть свой салат.
        Вскоре последовал еще один тост, после которого наконец возникла общая тема. Балашов спросил Трубникова о квартире.
        – Катерина уже выбрала, – сказал Герман Андреевич. – Завтра наш юрист начнет оформление. – Он с улыбкой взглянул на президента компании. – Спасибо за помощь, Павел Петрович.
        – Я только распорядился, чтобы вам помогли. Квартиры подобрали в хоздепартаменте. Приезжему человеку сложно решать такие вопросы в столице.
        В разговор вмешалась Люсьена.
        – Кстати, есть архитектор, который не откажется заняться вашим ремонтом. Не бог весть какой, но вам – сгодится.
        Перехватив предупреждающий взгляд Катерины, Трубников все же ответил:
        – Было бы кстати…
        – Где находится ваша квартира?
        – На Мясницкой.
        – В хорошем месте, – сказал Балашов.
        – Хорошо, что вы так быстро определились с жильем. – Сапега взяла зубочистку и стала ковыряться в зубах. – По крайней мере, теперь Паше не придется платить за вашу гостиницу.
        На это замечание уже никто не стал реагировать. Все молча уткнулись в свои тарелки.
        Вторую перемену блюд принес администратор в темном костюме. Официант, который в начале ужина обслуживал стол, больше не появился. Но это не остановило Люсьену Сапегу. Как и обещала, она позвонила хозяину ресторана и начала с ним громко ругаться. На время их разговора Катерина ушла в туалет. Когда вернулась, счет был оплачен, и ее ждали, чтобы уйти.
        У входной двери ресторана выстроился весь персонал. Люсьена Сапега прошла мимо них первой. Теперь Катерина рассмотрела, как она была сложена: маленький рост, длинное тело, низкая попка и ножки-бутылочки. В совокупности с детской головкой, простецким веснушчатым лицом и вдавленным носом Люсьена походила на уставшую прачку, которую смазали кремом, причесали и оросили духами.
        Для Трубниковых путь к выходу показался совершенной Голгофой. Выйдя на улицу, они потратили на разговоры и прощание с Сапегой и Балашовым тридцать минут.
        Усаживаясь в машину, Сапега сказала:
        – Надеюсь, мы с вами будем дружить. Не обессуйте, если что-то не так.
        Лимузин Балашова отъехал, Катерина в ужасе прошептала:
        – «Не обессуйте»… Когда она выдала это в первый раз, я решила, мне показалось.
        – И это не самое страшное, – пробормотал Трубников. – Краем уха я слышал ваш разговор. Удивляюсь твоей выдержке!
        – Был момент, когда я была готова ее ударить.
        – Спасибо, что не ударила.
        – Я же пообещала тебе с ней подружиться.
        – Еще раз спасибо! Завтра скажу юристу, чтобы квартиру оформили как можно быстрее.
        Глава 3
        Начало
        Трубников сдержал свое обещание и через два дня вручил Катерине ключи от квартиры. Ее покупку они отметили в ресторане.
        – Не хочешь сам посмотреть? – спросила Катерина.
        – Зачем?
        – Затем, что будешь там жить.
        – Сначала сделай ремонт.
        – Сделаю. Но тогда это будет уже другая квартира, и ты не оценишь моих талантов.
        – Посмотрю, когда переедем. Кстати, – Герман достал из бумажника визитную карточку. – Вот архитектор, которого порекомендовал Балашов.
        Катерина взяла визитку и покрутила в руках.
        – Ну и зачем?
        – Ремонт – дело хлопотное, – продолжил Трубников. – Предположим, обои ты выберешь, подушки на диваны закупишь, шторы пошьешь… А кто будет смотреть за рабочими?
        Поразмыслив, Катерина решила нанять архитектора и в тот же день ему позвонила, назначив встречу в новой квартире. Он пообещал ее познакомить с надежным прорабом.
        В тот день, когда была назначена встреча, в Москве окончательно установилась жара. В воздухе стояла духота, пахло пылью и горячим асфальтом. Катерина с удовольствием нырнула в прохладную тень двора. Нарисованный кот проводил ее взглядом до подъездной двери. Войдя в коридор, она прошла к лестнице.
        Навстречу ей спускалась старая женщина в легком платье и кружевной шляпке. Ее наряд выглядел довольно изысканно. Неожиданно для себя Катерина с ней поздоровалась.
        Старушка остановилась и замерла, как будто силясь ее вспомнить. Катерина представилась:
        – Я ваша новая соседка.
        – Квартира номер девять? – Старушка одобрительно улыбнулась. – Очень рада. Меня зовут Инна Михайловна.
        – Меня – Катерина.
        – А я живу в десятой квартире, – сообщила Инна Михайловна. – Милости прошу, заходите.
        – Спасибо!
        – Когда переезжаете?
        – Как только закончим ремонт.
        – Вы уже начали? – осведомилась старуха.
        – На днях начинаем.
        Катерина поднялась на второй этаж, подошла к своей двери, которая, как ей показалось, сохранилась со времен строительства дома.
        «Нужно отреставрировать», – подумала она, отомкнула дверь и вошла в квартиру.
        Протянув руку, чтобы включить свет, передумала. Постояла в темноте, затем прошла в комнату, открыла окно и села на подоконник. Оглядев двор, заметила двоих мужчин, входящих в подъезд. Катерина соскочила с подоконника и побежала к двери.
        Первым в квартиру вошел невысокий мужчина лет тридцати в футболке и джинсах.
        – Виктор Тищенко, архитектор.
        Второй, такой же невысокий, в спецовке, стал оглядывать стены и между делом представился:
        – Исаев Олег. Прораб.
        Катерина включила свет. Тищенко предложил:
        – Давайте осмотрим квартиру. Пока Олег делает замеры, мы с вами обсудим условия договора, и вы расскажете мне свои пожелания.
        – Условия договора обсудите с мужем, – сказала Катерина. – Со мной – только дизайн.
        – Тогда идемте смотреть.
        Они переходили из комнаты в комнату. Казалось, Тищенко не слишком себя утруждал. Исаев, напротив, что-то измерял, щупал, осматривал. Потом наконец сказал:
        – Никакой перепланировки здесь не получится. Все стены в этой квартире – несущие.
        Тищенко подошел к стене и похлопал по ней рукой.
        – Неужели?
        – Все до единой.
        – Мне не нужна перепланировка. Я ничего не хочу здесь менять, – заметила Катерина.
        – Вот и хорошо, – сказал архитектор и посмотрел на ее руки. – План квартиры у вас с собой?
        – У мужа.
        – Значит, все, что касается документов, обсуждать только с ним?
        В этот момент из коридора послышался голос прораба.
        – Идите сюда!
        Катерина и Тищенко пошли на его голос.
        – Смотрите, – Исаев показал на дверь соседней комнаты. – Здесь был засов.
        Приглядевшись, Катерина увидела замазанный краской прямоугольник с дырками от шурупов.
        – В соседней двери точно такой же.
        – Здесь была коммуналка, – Катерина повторила слова риелтора.
        – Тогда почему засов со стороны коридора?
        – Этого я не знаю. С замками та же история, закрываются ключом только снаружи. – Она решила обсудить то, что по-настоящему ее волновало. – Вам не кажется, что здесь чем-то пахнет?
        – Запах? – переспросил прораб. – А что вы хотите? Дом старый. В таких домах необходимо вскрывать полы и все вычищать.
        – Что вычищать?
        – Если коротко, – Тищенко решил сам все объяснить, – это особенность старых домов. В Питере, например, та же история. Там в блокаду, зимой канализация не работала. Случалось, истощенные люди вырезали дырки в полах и справляли туда нужду.
        Катерина пожала плечами.
        – В Москве блокады не было.
        – Зато была революция. В те годы канализация не работала. В барские и купеческие квартиры вселялись люмпены, которые без зазрения совести гадили в подпол, а не в ведро, которое нужно выносить во двор.
        – Тогда будем вскрывать, – она согласилась.
        – По-любому, – кивнул Исаев. – С этого и начнем, поскольку перепланировки не будет.
        – Подпишем договор, тогда начинай. – Тищенко пригласил Катерину вернуться в комнату. – Давайте поговорим о дизайне. Если мы друг друга поймем, через неделю привезу готовый проект. Кстати… – он поднял глаза и осмотрел потолок. – Как насчет потолочной лепнины? Будем сохранять или сбиваем? Если реставрировать – это намного дороже.
        – Сохранять, – сказала Катерина. – Всю – сохранять. И еще: входную дверь хотелось бы реставрировать.
        – Зачем вам такая рухлядь?
        – Она – неотъемлемая часть этого дома. Мне бы не хотелось, чтобы квартира утратила душу.
        Тищенко улыбнулся.
        – И здесь я с вами согласен. Хотя вот что для меня удивительно… – Он выглянул из окна, потом посмотрел на нее. – Как может понравиться этот двор? Простите, что говорю вам об этом, в Москве за те же деньги есть варианты получше.
        Катерина тоже посмотрела в окно, потом объяснила:
        – Мои родители были военными, и мы часто переезжали из города в город. Самый счастливый кусок моего детства прошел в питерской коммуналке. Наши окна выходили в такой же двор.
        – Понимаю… – Тищенко на мгновение задумался. – Что ж, приступим к работе?
        Обсуждение предстоящего ремонта прошло при абсолютном и взаимном понимании. Катерина точно знала, чего хотела, Тищенко все улавливал на лету. На подоконнике собралась небольшая стопка эскизов, которые он мастерски сделал в ходе беседы. Катерина внимательно их просмотрела и, кажется, осталась довольна.
        Когда все было закончено, архитектор взял номер телефона Германа Трубникова.
        – Прошу не затягивать и позвонить ему завтра, – сказала Катерина и поинтересовалась: – Когда начнете работать?
        Прораб остановился в прихожей.
        – Я могу хоть завтра начать. Свободная бригада есть и сейчас.
        – Сначала договор, а потом работа, – напомнил им архитектор.
        – И все-таки прошу, начните быстрее!
        – Обещаю: на следующий день после подписания договора начнем ваш ремонт.
        Мужчины попрощались и вышли. Собираясь закрыть дверь, Катерина увидела, что из соседней квартиры на нее смотрит Инна Михайловна.
        – Простите, могу я к вам заглянуть?
        – Прошу вас, – Катерина отступила в прихожую. – Буду рада. Только вот угостить ничем не смогу.
        – Насчет угощения не волнуйтесь. Чай попьем у меня… – Инна Михайловна торопливо зашла в квартиру и словно в изнеможении застыла. – Боже мой… Боже мой!
        – Что такое?
        – Вы просто не представляете! – с чувством сказала старуха. – Я не была здесь целую вечность!
        Не зная, что на это ответить, Катерина решила дождаться, пока Инна Михайловна снова заговорит.
        – В пятьдесят втором году квартиру перегородили стеной, и нашей семье отдали три комнаты в противоположном крыле. Получилась полноценная двухкомнатная квартира. Из третьей комнаты отец оборудовал кухню и санузел. Но в этой части квартиры я не была с тех самых пор. По этому коридору я бегала маленькой. – Инна Михайловна показала на ближайшую дверь: – А здесь жила абажурщица Александра Филипповна… – Она тихо и печально спросила: – Позволите мне дальше пройти?
        Катерина ответила:
        – Пожалуйста, проходите!
        Старуха вошла в комнату, оглядела стены и вновь повторила:
        – Боже мой… Боже мой… – Она говорила четко, кругленько, широко разевая рот, как будто через непрошеный смех или зевоту. – Как часто я сюда забегала! И как же интересно здесь было!
        – А куда же делись остальные жильцы этой квартиры? – спросила Катерина.
        – Они получили другое жилье в разных районах Москвы.
        – Кому досталась эта часть коммуналки?
        – Недолгое время здесь располагалась контора. Потом въехала семья дипломата. Но мы их не видели, они жили и работали за границей. Ну а в последние годы сюда вообще никто не заглядывал. Не помню, чтобы дверь квартиры хоть раз открывалась.
        – Значит, вы не бывали в этой части квартиры с пятьдесят второго года?
        – Представьте, каково мне снова здесь оказаться, – растроганно прошептала старуха. – Когда мы вселились сюда, мне было пять лет. – Она подняла руку и провела по щеке.
        Катерина сказала:
        – Я очень вас понимаю…
        – Знаете, – старуха доверчиво подняла глаза. – Теперь я каждый день вспоминаю свое детство. Кажется, это было самое сладкое, самое хорошее время. По ночам думаю: хоть бы одним глазком заглянуть. Хоть бы раз побывать там. Увидеть нашу комнату, маму, отца, себя маленькую… – Инна Михайловна вытерла слезы. – Какое доброе, хорошее было время! Какие люди меня окружали! И как жаль, что все это прошло!
        – В моей жизни было нечто похожее. Мы жили в Ленинграде, то есть в Санкт-Петербурге…
        – Для меня этот город навсегда останется Ленинградом, – вставила Инна Михайловна.
        – Мне тогда не нравилось занимать очередь в ванную. А в туалет вообще невозможно было попасть. – Катерина вдруг улыбнулась. – Хотя в чем-то вы правы, времена были хорошие.
        – Детство… – Инна Михайловна по-дружески взяла Катерину под руку. – Идемте ко мне. Чаю попьем, угощу клубничным вареньем.
        Десятая квартира была намного меньше девятой, но Катерину поразили чистота и какой-то особенный, девичий уют ее комнат, строгость кухни, где стоял старинный буфет, а стены от пола до потолка покрывал белый нарядный кафель.
        Они сели за стол с настоящей льняной скатертью, где на деревянном кружке стоял медный чайник. Старуха налила в него воду и поставила на газовую конфорку.
        Катерина спросила:
        – Скажите, а для чего на дверях комнат со стороны коридора были засовы?
        – Засовы? – удивилась Инна Михайловна. – Этого я не помню. Возможно, не обращала внимания. Где именно?
        – Например, на первой двери справа.
        – Там проживала семья известного кардиолога, профессора Леонтия Яковлевича Белоцерковского. – Старуха поставила на стол две тонкостенные чашки костяного фарфора. – Мне так давно хотелось об этом повспоминать. Да не с кем было поговорить. – Она спохватилась: – Я не задерживаю вас? Вам никуда не надо идти?
        – У меня много времени, – успокоила ее Катерина.
        – И вы будете слушать бредни полоумной старухи? – улыбнулась Инна Михайловна.
        Она надолго задумалась, уставившись на дребезжащую крышечку закипевшего чайника.
        Глава 4
        Инна Михайловна рассказывает
        Я помню зимний солнечный день, когда приехал отец.
        Наш двор был завален сугробами: таким белым снегом, что до боли в глазах. Мы с мамой шли по тропинке среди высоких сугробов, а навстречу к нам бежал мой отец. Высокий, стройный, в шинели, схваченной ремнем портупеи. Мы не виделись больше года. Шла война, он служил во внутренних войсках и был комендантом Подольска.
        Папа взял меня на руки, обнял и крепко поцеловал маму. По дороге домой она рассказала, что наш дом разбомбили, мы переехали в соседнее здание и заняли свободную комнату, хозяева которой были в эвакуации. Два месяца назад они возвратились, и весь наш скарб, включая диван с двумя откидными тумбами, вынесли из квартиры.
        – Теперь мы живем в подъезде под лестницей, – сказала мама, как будто в этом не было ничего, о чем стоило беспокоиться.
        Мне никогда не забыть отцовское лицо, когда он увидел наш угол под лестницей: диван и ржавую печь, которую топили дровами из досок. Их, кстати, было трудно найти. За войну в Москве сожгли все заборы.
        Мама хотела согреть чаю, но отец ушел и вернулся только под вечер. Тогда я впервые услышала слово «ордер». Потом мама рассказывала, что папа явился в комендатуру и потребовал, чтобы его семье дали жилье.
        Наш диван погрузили в машину, меня с мамой посадили в кабину, и мы поехали по заснеженным московским улицам. Полуразрушенные, разбитые бомбежкой здания в сумерках казались могильными памятниками. Над крышами уцелевших домов вились дымки. Их вместе со снегом сдувало с крыш порывистым ветром.
        Скоро мы приехали на Мясницкую. Отец забрал меня из кабины и понес к подъезду. Помню, как резко взвизгнула разбухшая дверь, и мы втроем, вместе с мамой, вошли в парадное. На лестнице была темнота.
        Когда поднялись на второй этаж, отец позвонил в дверь. Нам открыли, и мы оказались в длинном коридоре с тускло горящей лампочкой. Там пахло нафталином, непросохшей одеждой и калошной резиной. Все без исключения двери были открыты. Коридор уходил в противоположный конец квартиры, откуда доносился прогорклый запах жареной рыбы. Еще оттуда пахло газом и хозяйственным мылом. Там была кухня.
        Мы двинулись по коридору. Кухня была большой, как мне тогда показалось, размером с два школьных класса. По одной стене стояли четыре газовые плиты. По другой – столы. В одном углу сушилось белье, в другом были две чугунные раковины с торчащими из стены водопроводными кранами.
        На кухне хлопотали одни только старухи. Все – седые, чистенькие, в белых кофтах, темных юбках и трикотажных жакетах. Отставив шкворчащие сковородки и кипящие чайники, они окружили нас и стали расспрашивать.
        – Новые жильцы?
        – По ордеру?
        – В дальнюю комнату?
        Отец показал ордер и спросил, где находится эта самая комната. Ему указали. Пока мы шли по коридору обратно, за нами, шаркая, бежала старушка и что-то неразборчиво лопотала.
        Для себя я сразу же назвала ее Белой Бабушкой, потому что у нее были седые волосы с прической «под полечку», а на плечах лежала белая шаль.
        Она все бежала за нами и что-то лопотала, лопотала…
        Когда мы дошли до комнаты, нам удалось понять, что она проживала здесь со своей компаньонкой, на которую был оформлен ордер, но та умерла.
        – Мне некуда идти… Другого жилья у меня нет… – Сказав это, Белая Бабушка заплакала, уткнувшись в концы своей белоснежной шали.
        Мама развернула ее к себе и строго сказала:
        – Мы с дочерью два месяца жили в подъезде под лестницей. Неужели вы думаете, что я выгоню на улицу пожилого человека?
        Отец в тот же день уехал в Подольск, а Белая Бабушка стала жить с нами в нашей двенадцатиметровой комнате. Она спала на своей кровати, а мы с мамой – на диване с откидными круглыми тумбами. По вечерам Белая Бабушка подолгу сидела на стуле и смотрела в окно.
        Однажды я спросила у мамы:
        – Что она делает?
        Мама ответила:
        – Наверное, молится.
        С тех пор я знаю, что молиться можно даже так, глядя в окно.
        Постепенно мы с мамой перезнакомились со всеми обитателями нашей квартиры и узнали от них много интересных историй. Днем двери комнат были открыты, все жили одной общей жизнью.
        Самую большую комнату, слева от входа, занимал известный кардиолог, профессор Леонтий Яковлевич Белоцерковский. Ему и его жене Серафиме Васильевне принадлежала еще одна, смежная комната.
        В следующей комнате, дальше по коридору, проживала семья их дочери, Нины Леонтьевны. Она тоже была кардиологом и работала вместе с отцом. Ее муж Владимир Сергеевич Ротенберг служил зубным техником. Это были тихие интеллигентные люди, которые говорили между собой то по-русски, то по-французски.
        К слову сказать, французским языком владели не только они. Две комнаты напротив, в нашем ряду, принадлежали старушкам, бывшим медсестрам Софье Васильевне и Елизавете Петровне. Они когда-то работали с профессором, но к тому времени уже вышли на пенсию. Елизавета Петровна рассказывала, что служила медсестрой у Антона Павловича Чехова. Такие разговоры возникали часто и были всем интересны. Софья Васильевна не имела и доли подобных заслуг, но зато она была родной сестрой Серафимы Васильевны, жены профессора Белоцерковского.
        Когда я заходила к кому-то из них в комнату, мне говорили:
        – Инночка пришла с la poupee[1 - С куклой (франц.).].
        С этой la poupee охотнее всего я заходила в комнату к бывшей санитарке профессора Александре Филипповне, еще одной жительнице нашей большой квартиры. Александра Филипповна была абажурщицей. На пенсии она стала шить абажуры. В ее комоде хранились куски нежнейшей шелковой ткани, кружев, лент и бахромы. Их обрезки доставались мне для игры в лоскутки.
        Все эти милые бабушки, включая профессорскую жену Серафиму Васильевну, никогда не выходили на кухню в халатах, а только хорошо причесанными и прибранными. Драгоценностей никто из них не носил, потому что все жили бедно.
        Правда, через много лет я узнала: это было не совсем так…
        Одну из девяти комнат нашей квартиры занимали мы с мамой и Белой Бабушкой, которую на самом деле звали Еленой Викторовной. Еще одну – Фаина Евгеньевна Глейзер. Она служила в какой-то скучной конторе и сама по себе была мало чем примечательна. Другое дело – ее дочь с красивым именем Лиля. Она и сама была словно цветок – тонкая, прозрачная, нежная и очень красивая. Лиля была студенткой.
        В последней, девятой комнате у кухни, жил бывший генерал царской армии Михаил Георгиевич Еремин. Он был крепким, лысым, ходил по квартире в высоких сапогах и во френче. Я ни разу не видела его в пижаме или в штатской одежде. Зато его жена, бывшая барыня Вера Михайловна, носила роскошный шелковый халат, из-под которого виднелось жабо ее кружевной кофточки. Они были бедны как церковные мыши. И если бы их не подкармливал прославленный агроном-биолог с третьего этажа, они бы умерли с голоду.
        Конечно, жильцы нашей квартиры делились друг с другом продуктами. И когда к нам из Подольска приезжал папа и привозил мешочек муки, мама пекла пироги и всех угощала. Одна барыня-генеральша держала фасон. Теперь я понимаю: самым страшным для нее было поступиться своей гордостью.
        Вот я и рассказала обо всех, кто жил в нашей квартире, и словно окунулась в то время. Что касается засовов на дверях, этого не помню. Двери постоянно были открыты. А ведь засовы, как вы сказали, располагались со стороны коридора. Вот я их и не видела.
        Глава 5
        Гром среди ясного неба
        Когда Катерина проснулась, на часах было восемь. Накинув халат, она вышла в гостиную. Сквозь большое чистое стекло в комнату светило веселое летнее солнце. Герман стоял у окна и завязывал галстук.
        – Я заказал завтрак в номер.
        – Очень хорошо. – Катерина села за стол. – Не хочется идти в ресторан.
        – Знаешь, я уже привык жить в гостинице. Не так это плохо.
        – А мне надоело.
        – Я говорил тебе, что подписал договор?
        – Архитектор мне позвонил. Работы начались три дня назад.
        Трубников затянул узел галстука, прошел к столу и сел напротив жены.
        – Не слишком их торопи.
        Качнув головой, Катерина заметила:
        – Думаю, месяца три мы еще здесь поживем. – Она улыбнулась. – К твоему вящему удовольствию.
        В дверь постучали.
        – Войдите! – Крикнул Герман Андреевич.
        В номер вкатилась тележка, за ней вошел официант в белом кителе. Он ловко сервировал завтрак. Трубников взял пиджак, достал портмоне и сунул ему сотенную. Официант вышел из номера, прикрыв за собой дверь до щелчка.
        – Ну что! – Герман Андреевич потер руки. – Вкусим дары гостиничной кухни?
        Вкусить дары им помешал телефонный звонок. Катерина сняла трубку.
        – Слушаю.
        – Это Олег Исаев, прораб.
        – Здравствуйте.
        – Вам нужно приехать.
        – После завтрака я как раз собиралась…
        – Нет, вы не поняли, вам нужно приехать немедленно!
        Из трубки вдруг послышался другой, незнакомый голос:
        – Говорит следователь Кирпичников. Жду вас в вашей квартире. Немедленно приезжайте.
        – Что случилось?
        – Приедете – расскажу.
        Прислушавшись, Герман спросил:
        – Что там? Кто это?
        – Следователь… – Катерина растерянно протянула ему трубку.
        Когда он произнес: «Слушаю!» – в ответ раздались только гудки.
        Трубников спросил:
        – Что он сказал?
        – Надо приехать.
        – Куда?
        – На квартиру.
        – На Мясницкую?
        – Куда же еще…
        Герман потянул себя за нос, однако, перехватив взгляд жены, опустил руку и нервно спросил:
        – Зачем? Не сказал?
        – Думаю, тебе нужно поехать со мной.
        – Прости, не могу. У меня назначена встреча.
        – Пожалуйста…
        – Ну хорошо.
        Герман позвонил секретарше и велел отменить встречу. Закончив разговор, несколько секунд постоял, как будто что-то припоминая, потом быстро спросил:
        – Едем?
        – Пока буду одеваться, у тебя есть время позавтракать. – Катерина ушла в спальню.
        – А ты?! – Крикнул ей Трубников и, не дождавшись ответа, взял в руки кофейник. Склонившись над столом, одной рукой придержал галстук, другой налил себе кофе.
        Когда через пятнадцать минут они спустились к машине, Трубников сел впереди.
        – На Мясницкую. В офис не едем, – сказал он водителю.
        Тот плавно тронул машину.
        – Быстрее, – нервно распорядился Герман Андреевич.
        Машина рванулась и помчала их навстречу неизвестной проблеме.

* * *
        В своей квартире они увидели незнакомых мужчин, один из которых был в полицейской форме.
        – Как вы сюда попали? – спросил Трубников.
        – Кто вы? – осведомился толстяк в штатском. Его лицо лоснилось от пота, круглые, водянистые глаза не выражали ни малейшего интереса.
        – Я – хозяин этой квартиры. – В голосе Германа прозвучал скрытый вызов. – Трубников Герман Андреевич. Вы кто?
        Переваливаясь с боку на бок, толстяк подошел к нему с раскрытыми корочками.
        – Кирпичников Николай Александрович, следователь по особо важным… – после чего он сунул свою визитную карточку.
        – Что здесь случилось? – Трубников на глазах побледнел.
        – В комнату пройдемте.
        Все, кто стоял в коридоре, переместились в комнату, где в нескольких местах был вскрыт старый паркет.
        – Это зачем? – спросил Трубников, однако ему никто не ответил.
        Кирпичников взглянул на Катерину и уточнил:
        – Вы, как я понимаю, супруга?
        Она подтвердила:
        – Трубникова Катерина Ильинична.
        – Это я просил Исаева связаться с вами, когда он пришел сюда утром.
        – Где рабочие? – заволновалась она. – Почему не работают?
        – В том-то и дело… – Кирпичников обмахнулся платком. – Кто-нибудь! Откройте окно! В этакой духоте сдохнуть недолго.
        Трубников решительно прошел к окну, распахнул его и распорядился, обращаясь к Кирпичникову:
        – Хватит валять дурака. Немедленно объяснитесь!
        Пожилой лейтенант полиции вежливо подсказал:
        – Вчера днем здесь произошло тройное убийство.
        – Что?..
        – В квартире убили рабочих.
        – Кто?
        – Пока не известно. – Лейтенант покачал головой и представился: – Рябинин Яков Иванович, ваш участковый.
        Трубников перевел взгляд на Кирпичникова. Тот прищурился и язвительно поинтересовался:
        – Вы не знали?
        – Откуда? Мне об этом не сообщали. – Герман Андреевич терпеть не мог язвительного тона и лукавых вопросов, особенно когда их задавали слуги закона.
        – Давно купили квартиру? – следователь вытер платком потную шею.
        – Это имеет отношение к делу? – парировал Трубников.
        – Не вижу смысла игнорировать мой вопрос.
        – Пару недель назад.
        – Как ловко все получилось… – Кирпичников помотал головой. – Двух недель не прошло, и уже полным ходом ремонт.
        – Не вижу в этом ничего криминального.
        – Все было бы так, если бы мы не говорили с вами здесь и сейчас.
        – Когда это случилось? – спросил Герман Андреевич.
        – Убийство? Вчера днем.
        – Где?
        – Во второй комнате слева от входа.
        – Кто их нашел?
        – Я, – ответил Рябинин. – На вас поступил сигнал, нужно было проверить.
        Трубников смерил его взглядом.
        – Жили себе спокойно, так нет же. – Он посмотрел на жену.
        Та отвела глаза.
        Рябинин огорченно вздохнул.
        – У старика, что живет над вами, сердечный приступ…
        Все посмотрели на участкового с нескрываемым удивлением.
        – При чем здесь старик? – поинтересовался Герман Андреевич.
        – Он был со мной, когда мы обнаружили трупы.
        – Так подействовало?
        – «Скорую» вызвали. Впечатлительный старичок ваш сосед.
        – Подрядчику сообщили? Убитые люди работали на подрядчика?
        – Прораб опознал всех. Правда, по фотографиям. Он объявился только сегодня утром. – Кирпичников раскрыл папку и показал протокол с приколотыми к нему фотографиями.
        Катерина поспешно отвернула лицо. Следователь со стуком захлопнул папку.
        – Кстати, прораб сообщил, что рабочих на объекте должно было быть четверо.
        – Куда делся четвертый? – спросил Трубников.
        – Выясняем.
        – Думаете, это он их…?
        – Выясняем… – Уклончиво повторил Кирпичников.
        – От нас с женой чего вы хотите?
        – Во-первых, я обязан вас поставить в известность.
        – Во-вторых?
        – Во-вторых, задать пару вопросов. – Следователь забарабанил пальцами по корешку папки.
        – Задавайте.
        – Вы знали тех, кто вел здесь работы?
        – Видел только архитектора, с которым подписывал договор.
        – А вы? – следователь обратился к Катерине.
        – Я, кроме архитектора, знаю прораба, – сказала она.
        – Рабочих не видели? С ними не говорили?
        – Нет, мы их не знаем, – за себя и за жену ответил Герман Андреевич. – Еще какие вопросы?
        – Где вы были вчера с пятнадцати до пятнадцати двадцати?
        – На этот вопрос очень легко ответить. Мы с женой ездили в магазин. Это может подтвердить мой водитель и служащий, который продавал нам ботинки. Осмелюсь переспросить: вы сказали с пятнадцати до пятнадцати двадцати?
        Кирпичников вдруг смутился:
        – Это я так, с запасом… Сосед сверху утверждает, что за несколько минут до прихода участкового в квартире велись работы. Во всяком случае, отсюда слышался шум. Через десять минут все трое были мертвы. Предварительное заключение подтверждает, что они умерли за десять минут до того, как их обнаружили.
        – Значит, все произошло очень быстро?
        – Слишком быстро… – в голосе Кирпичникова сквозила некая недосказанность.
        – Смею надеяться, что нас с женой ваша профессиональная подозрительность не затронет.
        – Мне придется проверить то, что вы рассказали.
        Трубников сунул руку в карман и вытащил визитную карточку.
        – Вот. – Он протянул ее следователю. – Адрес магазина, где мы покупали ботинки. Что касается водителя, он – в машине. Можете поговорить с ним сейчас.
        – Спасибо. Я так и сделаю. С вами вынужден попрощаться.
        – Мы свободны?
        – Пока – да.
        – Что значит – пока?
        – Это значит, что нам еще придется увидеться. – Кирпичников сделал знак своим подчиненным и вместе с ними направился к выходу.
        – Кстати! Как их убили? – запоздало спросил Трубников.
        – Ждем результатов вскрытия. По крайней мере, у двоих есть следы от побоев.
        Когда за полицейскими захлопнулась дверь, в комнату осторожно заглянул прораб Исаев.
        – Ушли?
        Катерина удивилась:
        – Мы вас не заметили.
        – У меня эта история уже вот где. – Он ткнул двумя растопыренными пальцами себе в горло.
        Герман вышел из комнаты. Было слышно, что он последовательно обходит квартиру.
        – Правда, что рабочих было четверо? – спросила Катерина.
        Прораб кивнул.
        – Вчера работала бригада из четырех человек.
        – Может быть, это несчастный случай? – Она подняла глаза, подбирая смертельную версию. – Например, удар током?
        – Весь электроинструмент был отключен.
        – Вы приходили сюда вчера?
        – Нет. Только днем раньше. Все четверо вскрывали полы.
        В комнату вернулся Трубников. Услыхав последнее утверждение, он едко поинтересовался:
        – Одновременно во всех комнатах?
        – Зачем? Сначала в одной, потом в другой. И только потом в остальных.
        – Я только что обошел всю квартиру. В двух комнатах полы сняты полностью, в остальных – выборочно.
        – Что значит – выборочно? – спросила Катерина.
        – В двух-трех местах.
        – И так везде? – она вышла в коридор и поочередно заглянула в каждую комнату. Возвратившись, сказала: – Первое, что приходит в голову: здесь что-то искали.
        – Не одной тебе пришла эта мысль, – Герман Андреевич вскинул руку и выразительно посмотрел на часы. – Мне нужно идти. – Он перевел взгляд на жену: – Ты со мной?
        – Да, – ответила Катерина.
        – Когда можно будет продолжить работы? – спросил Исаев.
        – Я вам позвоню, – пообещала она.
        Все вышли на площадку, где их поджидала Инна Михайловна, соседка из десятой квартиры.
        – Здравствуйте, слышала, у вас случилось несчастье?
        – Погибли рабочие, – вполголоса сообщила Катерина и покосилась на мужа.
        – Ко мне не зайдете? – с надеждой в голосе поинтересовалась старуха.
        – Простите, Инна Михайловна. Сейчас не могу.
        Трубников, Катерина и прораб спустились во двор, где, попрощавшись, разошлись по машинам.
        На этот раз Герман Андреевич сел рядом с женой, из чего она поняла, что им предстоит разговор.
        – Тебя завезти в гостиницу?
        – Да, мне что-то не по себе.
        Трубников распорядился, обращаясь к водителю:
        – Сначала в гостиницу, а потом в офис.
        Катерина хорошо знала мужа, у него был ровный, спокойный характер, но иногда эта ровность казалась ей безразличием. Его не интересовали ее увлечения, ей были неинтересны его. Их миры существовали в параллельных пространствах, никак не соприкасаясь. Они были партнерами в любви, быту и общественной жизни.
        – Думаю, нам лучше разорвать контракт и побыстрее продать эту квартиру, – сказал Герман.
        У Катерины запершило в горле. Закашлявшись, она не ответила.
        – Я не стану жить там после того, что случилось. – Взглянув на жену, он добавил. – Впрочем, ты, как здравомыслящий человек, все сама понимаешь.
        Она отрицательно покачала головой, и Трубников отвернулся.
        – Ну, знаешь…
        У гостиничного подъезда Катерина вышла из машины, поднялась в номер, рухнула в постель и сразу заснула. Такое случалось, когда ей было особенно плохо.
        Глава 6
        Гадина
        В глубокий сон ворвалось нечто, что имело размеренный ритм, звучало напористо, точно выдерживая паузы и возобновляя тревожащий звук.
        Катерина открыла глаза и стала смотреть в потолок. В комнате было темно. Взглянула на часы. Два часа ночи. Значит, проспала весь день и весь вечер. Спала бы дольше, если бы не разбудил телефонный звонок.
        Германа в спальне не было. Она встала с постели, вышла в гостиную. В голову пришла ужасная мысль: а вдруг с ним что-то случилось? Катерина схватилась за трубку.
        – Да!
        Плаксивый женский голос спросил:
        – Кто это?
        – Трубникова.
        – Катерина?
        – Вы кто? – напористо поинтересовалась она.
        – Люсьена Сапега.
        На мгновение замолчав, Катерина осведомилась:
        – Что-нибудь случилось?
        – Почему вы спросили?
        – Сейчас два часа ночи…
        – Ах, да… Но мне хочется булочек.
        На этот раз пауза затянулась. Катерина не знала, как реагировать.
        – Паша задерживается. А мой водитель не берет трубку, – снова заговорила Сапега.
        – Та-а-а-ак…
        – Мне хочется булочек.
        – И что?
        – Вы мне их привезете?
        – Булочки?
        – Да.
        – В два часа ночи?
        – Недалеко от Белорусского вокзала есть круглосуточная французская булочная.
        Катерина зажала трубку, дотянулась до мобильника и набрала мужу, его телефон был недоступен.
        – Ну так что? – обидчиво спросила Сапега.
        – Простите, Люсьена, я еще не проснулась… Сейчас соображу.
        Она сказала неправду, решая в этот момент задачу: как, не утратив достоинства, угодить бестактному человеку, от которого зависела служебная карьера ее мужа. Наконец Катерина задала нужный вопрос:
        – Куда везти булочки?
        – Деревня Жуковка, дом 145. Булочки с сахаром и орехами. Пяти штук мне вполне хватит.
        – Где, говорите, находится булочная?
        – Я же сказала: у Белорусского! Что за дурацкая манера по десять раз переспрашивать! – Сапега бросила трубку.
        Натягивая одежду, Катерина еще раз попыталась дозвониться до Германа. Потом набрала номер ресепшен и попросила вызвать такси.
        Портье перезвонил через десять минут, сообщив, что машина подъехала. Катерина оглядела себя в зеркало и, решив, что слишком легко оделась, прихватила кофту.
        Усевшись в такси, спросила у водителя:
        – Знаете французскую булочную около Белорусского вокзала?
        Тот обернулся, и она поняла, что могла бы не спрашивать.
        – Лутше ви показыват, куда ехат, – сказал он с акцентом.
        – Поезжайте к вокзалу. Будем искать.
        Они колесили вокруг площади Тверская Заставы около получаса. В конце концов с помощью Интернета и телефона выяснили, что французская булочная располагалась в другой части Пресни на Зоологической улице.
        Катерина купила булок с запасом, не зная, чего ожидать от дурковатой Люсьены. Вернувшись в машину, сказала:
        – Теперь на Рублевку. В деревню Жуковка.
        Она достала из сумки свой телефон и в третий раз набрала мужу. На этот раз он ответил.
        – Не спится? – По разноголосому гулу было ясно, что он в многолюдной компании. – Прости, что не позвонил, я в ресторане.
        – Балашов тоже там?
        – Да, и он, и Картавин.
        – Тут такое дело: в два часа ночи мне позвонила Люсьена.
        – Зачем? – озадаченно поинтересовался Герман Андреевич.
        – Просила привезти булок.
        – Почему тебя и почему в два часа ночи?
        Катерина передразнила Сапегу:
        – Паша задержался. Водитель не взял трубку.
        – Дрянь…
        – Я должна была ей это сказать?
        – Неужели повезешь эти треклятые булки?
        – Уже везу. Я же обещала тебе. Как можно отказать близкой подруге?
        – Гусь свинье не товарищ, – немного смягчившись, заметил Трубников и добавил: – Учти, что свинья – это не ты.
        – Выпил, что ли? – удивилась она.
        – Немного. И вот что хочу сказать. По-хорошему, следовало бы ее послать… за этими самыми булками! Представляю, чего тебе это стоило.
        – Ничего. Вызвала такси и поехала.
        – Спасибо. – Он усмехнулся. – Завтра бедолагу уволят.
        – Какого бедалагу?
        – Водителя Сапеги. У нее ни один шофер не держится больше недели.
        – Неудивительно. Мы видели ее в ресторане.
        – Ну хорошо. Если будет хамить, смело посылай. Как-нибудь переживем. Вернусь часов в пять.
        – Я вернусь не раньше тебя.
        – Значит, под утро увидимся. Будь осторожна.
        Катерина отключилась. Во время разговора ей пришла здравая мысль: теперь Герман у нее в должниках, и есть шанс отстоять квартиру на Мясницкой. Конечно, в глубине души у нее было чувство вины, то ли из-за того, что сделала неправильный выбор, то ли потому, что не хотела в этом сознаться. Ей не нравилась эта история, но Катерина не хотела уступать своему мужу. Она успокоилась мыслью, что во многих квартирах убивают людей, просто не все об этом знают, когда ее покупают.
        Водитель спросил:
        – Какой нужен улица?
        – Есть только номер дома: сто сорок пять.
        Автомобиль свернул с шоссе на деревенскую площадь, освещенную витринами фирменных магазинов. У ресторана «Царская охота» стояли дорогие машины. Рослые водители прохаживались вдоль тротуара, общаясь друг с другом.
        Таксист взял левее и объехал здание ресторана. С заднего фасада он выглядел хуже: неказистая изгородь и пыльные окна подсобок. Еще один поворот – и начались «лежачие полицейские». Сбавив скорость, водитель аккуратно преодолевал их один за другим.
        После недолгих поисков они нашли владение под номером сто сорок пять – деревенский квартал, отгороженный от мира пятиметровым забором из камня. Машина подъехала к воротам, к ним вышел охранник.
        Катерина опустила стекло.
        – К Люсьене Степановне. Она меня ждет.
        – Подождите, – охранник ушел и долго не возвращался.
        – Уснуль, что ли? – проворчал водитель такси.
        Наконец ворота открылись, и они въехали на территорию усадьбы. Катерина вышла из машины и направилась к дому. На крыльце ее поджидала девушка в форменном платье.
        – Булочки принесли?
        – А где Люсьена Степановна?
        – Спит.
        – Как – спит? – Катерина была готова лопнуть от злости.
        – Да вы не расстраивайтесь, – девушка говорила с сочувствием. – Утром она их увидит.
        – Нет, – Катерина спрятала за спину пакет с булками. – Она сама мне позвонила, я привезла булки и должна их отдать.
        – Вы не понимаете, – прошептала служанка. – Я не имею права ее будить…
        Откуда-то сверху раздался голос:
        – Впусти ее в дом.
        Подняв голову, Катерина успела заметить, как закрылась створка окна.
        – Проходите, – девушка отошла, уступая дорогу.
        Катерина ждала в прихожей минут десять, пока на лестнице появилась Сапега. Спустившись, она протянула руку:
        – Где мои булки?
        Катерина отдала ей пакет, причем сделала это молча, опасаясь, что, начав говорить, уже не сможет себя сдержать.
        – Денег не предлагаю, – обыденно сказала Сапега. – Знаю, сколько мой муж платит Трубникову. Так что спасибо.
        Формальные слова благодарности разрядили напряженную обстановку, но Катерина продолжала молчать.
        – Вы оба мои должники. – Люсьена достала булку и вгрызлась в нее зубами.
        – Кто? – спросила Катерина.
        – Вы и ваш муж. Если бы не я, вам бы не видать этой квартиры.
        Катерина осторожно поинтересовалась:
        – Почему?
        – Это я включила ее в перечень.
        – Павел Петрович сказал, что список подготовили в хоздепартаменте.
        – Будем считать, что я им помогала. Кстати, в самой большой комнате с окнами во двор советую сделать спальню. – Сапега достала из пакета еще одну булку. – Я – человек благодарный, мы с вами будем дружить. Бескорыстная дружба теперь редкость. Всем нужны только деньги. Дай, дай, дай… – Она откусила кусок и резюмировала: – Можно подумать, у нас с Пашей в подвале стоит печатный станок и мы их печатаем.
        – Я поеду домой, – Катерина достала телефон, чтобы посмотреть, сколько времени. – Уже половина пятого.
        Поднимаясь по лестнице, Люсьена сказала:
        – С этого момента переходим на ты. Теперь мы подруги. Напомни завтра, чтобы я уволила того урода.
        – Кого именно?
        – Водителя. Дам ему «волчий билет».
        – В каком смысле?
        – Прослежу, чтобы мерзавец не нашел хорошей работы.
        Выйдя из дома, Катерина села в машину и с силой хлопнула дверцей.
        На чем еще она могла выместить злость?..
        Глава 7
        Жизнь продолжается
        В пять утра, когда Катерина вернулась из Жуковки, Германа еще не было. Он приехал в начале девятого изрядно подвыпившим, каким она его давненько не видела.
        – Не спишь? – спросил он, увидев ее в гостиной. – Почему?
        – Нужно поговорить.
        – Давай лучше вечером.
        Катерина решилась быть твердой и категорично заявила:
        – Лучше сейчас.
        Трубников развязал галстук и небрежно сунул его в карман.
        – Ну, давай. – Он сел на диван, взял дистанционку и включил телевизор. В комнату ворвался шум утренних новостей.
        – Выключи, – тихо попросила она.
        Герман почувствовал в ее голосе напряженность и выполнил просьбу.
        – Будешь спрашивать, где я был?
        – Нет.
        – Тогда что?
        – Я говорила с Люсьеной…
        – Да, кстати… Ты отвезла булки?
        – Отвезла.
        – И что она?
        – Съела. Теперь хочет дружить, – мрачно сообщила Катерина. – Только я не об этом…
        – Ну, давай наконец. Что там стряслось?
        – Квартиру на Мясницкой в список включила Сапега.
        – Нисколько не удивлен, эта дуреха повсюду сует свой нос.
        – Мне показалось странным: почему именно эту, а не другую?
        – Переадресую тебе тот же вопрос: почему эта, а не другая?
        Катерина свела брови и уткнулась взглядом в ковер. Ей хотелось участия, спокойного, дружеского разговора без взаимных упреков. Кому еще она могла высказать сомнения и тревоги?
        – Катя, ей-богу, мозги закипают!
        – Сапега знает нашу квартиру… И это не просто странно, а подозрительно. Она в ней бывала.
        – И что? Скажи, что мне сделать, и я сделаю.
        – Ничего не надо. – Катерина встала и направилась в спальню.
        – Ты ведешь себя, как ребенок!
        – Просто хочу спать. – Выглянув из спальни, она сдержанно проронила: – Я продолжаю ремонт.

* * *
        Через несколько часов, явившись в свою квартиру, Катерина стояла у опечатанной двери. Глядя на размазанные чернила печати, она едва сдерживала себя, чтобы не сорвать пломбу. Между тем сюда с минуты на минуту должен был прийти архитектор, чтобы показать ей проект.
        Внизу хлопнула дверь, и зазвучали шаги. На лестничной площадке появился участковый Рябинин.
        Катерина выступила вперед и, протянув руку в указующем жесте, гневно спросила:
        – Зачем это?
        Ни слова не говоря, участковый шагнул к двери и сорвал с нее пломбу.
        – Могу зайти? – спросила она.
        – Можете.
        – И вас не накажут?
        – Нет. За этим я и пришел. Мне позвонил следователь и уполномочил распечатать вашу квартиру… – Яков Иванович показал пальцем наверх. – Начальство распорядилось. Можете продолжать свой ремонт.
        – Точно? – недоверчиво спросила она.
        – Точнее не бывает.
        Катерина была уверена: в этом поучаствовал Трубников. Скорее всего, ему пришлось подключить Балашова. В любом случае ее вполне устраивал результат, а значит, муж был прощен.
        Она отомкнула дверь и спросила:
        – Зайдете?
        – А я вам нужен? – похоже, участковый не собирался задерживаться.
        – Честно сказать, одной здесь жутковато. Сами понимаете, после того, что случилось…
        – Как же вы собираетесь жить в этой квартире? – ухмыльнулся Рябинин, снял фуражку и перешагнул через порог.
        Катерина прошла в прихожую и вдруг испуганно замерла.
        – Слышите? – шепотом спросила она.
        – Что? – Яков Иванович встревоженно повертел головой.
        – Неужели не слышите? Там кто-то воет. – Катерина протянула руку в сторону кухни.
        – Да что вы, в самом деле… – участковый потопал в конец коридора.
        Она побежала следом.
        В кухне и вправду стоял жуткий вой. Рябинин прикрыл форточку, оглядел стены и остановил взгляд на зияющей вентиляционной решетке, возле которой реял клок паутины.
        – Это – воздуховод. Поговорите с прорабом, он все исправит. Я вам еще нужен?
        Безотчетно пытаясь его удержать, Катерина спросила:
        – Как идет следствие?
        – Не знаю.
        – Не интересуетесь?
        – Я в нем не участвую.
        – Вам наверняка что-то известно.
        – Практически ничего.
        – И все-таки?
        Рябинин махнул рукой и проницательно взглянул ей в глаза:
        – Вам нужно продать эту квартиру. Вы здесь не сможете жить.
        – И все-таки? – повторила она.
        – Ну, если так интересно, сегодня я говорил с женой Иванова.
        – Кто такой Иванов?
        – Четвертый рабочий, которого не нашли.
        – Он жив?
        – Брата хоронит. В роуминге отключил телефон, поэтому до него никто не смог дозвониться. Жена сообщила Иванову по телефону о смерти брата около трех, точнее – в четырнадцать пятьдесят, когда он был здесь и работал вместе с другими. Иванов помчался домой, потом в аэропорт, оттуда улетел на самолете в Уфу. В любом случае его будут проверять. Неизвестно еще, чем это закончится. Может быть, его жена покрывает.
        – Вы уже сообщили об этом Кирпичникову?
        – Кажется, он не слишком обрадовался.
        – А почему Кирпичников сам его не искал?
        – Как не искал? Искал… По адресу выезжали оперативники, но жена Иванова тоже была в Уфе. Вернулась только сегодня.
        – Что говорит сам Иванов?
        – Когда он уходил из вашей квартиры, все были живы. Посторонних там не было.
        Помолчав, Катерина спросила:
        – В которой комнате их нашли?
        – Я уже говорил вашему мужу. – Рябинин вышел из кухни, двинулся по коридору и остановился у распахнутой двери. – Здесь. Где они лежали, показывать вам не стану. Теперь мне нужно идти.
        Не доходя до двери, она замерла и, словно хватаясь за последнюю возможность не остаться одной, снова спросила:
        – Как чувствует себя сосед сверху?
        – Как раз хочу его навестить. – Рябинин направился к выходу.
        В это время в дверях появился Тищенко.
        – Здесь было открыто.
        – Это наш архитектор, – сказала Катерина, повеселев.
        – Теперь я точно могу идти, – Яков Иванович надел фуражку.
        Тищенко подал руку:
        – Виктор.
        Участковый ответил рукопожатием и тоже представился:
        – Участковый Рябинин. – После чего простился и вышел.
        Тищенко нерешительно потоптался, потом спросил:
        – У нас с вами ничего не меняется?
        – В смысле ремонта? – Катерина уверенно подтвердила: – Все остается в силе.
        – В таком случае готов показать эскизы.
        Она огляделась.
        – Идемте к окну.
        Тищенко направился в комнату, где в прошлый раз они обсуждали проект.
        – Только не туда! – Катерина остановила его. Потом добавила: – Там вскрыты полы.
        – Понял, – сказал Виктор. – Их нашли в этой комнате?
        Она кивнула.
        – Идемте лучше на кухню.
        Выбрав из трех кухонных окон одно, Тищенко поставил на подоконник свой ноутбук.
        – Как думаете, для чего они начали вскрывать полы одновременно во всех комнатах?
        – Не знаю. Хотите, могу спросить у прораба.
        – Спрашивала. Он тоже не знает.
        – Если пофантазировать на криминальную тему, можно предположить, что в остальных комнатах полы вскрывали убийцы.
        – Об этом я не подумала.
        – Знаете, – Виктор включил ноутбук, – в моей практике был один случай, когда при вскрытии полов в старинном особняке рабочие нашли коробку с золотыми червонцами. Стали делить и чуть не перебили друг друга. Золото оказалось дороже человеческих жизней.
        – Думаю, здесь что-то другое.
        – Или вот еще случай, – вспомнил Тищенко. – В одну квартиру во время ремонта вломились грабители и выдрали из бетонной стены сейф, о котором знал только хозяин.
        – Значит, не он один, – заметила Катерина.
        – Строго говоря, я с вами согласен… – резко оборвав фразу, архитектор вдруг замолчал, потом с испугом спросил: – Вы слышали? Что это?
        Насторожившись сначала, потом она сообразила:
        – Это воздуховод.
        – Боже мой… Даже не предполагал, что воздушный поток способен издавать такие страшные звуки.
        – Надеюсь, это прекратится после ремонта.
        – Нужно сказать прорабу. – Виктор открыл несколько файлов и между делом спросил: – Видели мои работы?
        – Нет.
        – Тогда кто вам посоветовал обратиться ко мне?
        – Люсьена Сапега. Ее муж дал вашу визитку.
        По тому, как ожесточенно замолчал архитектор, Катерина сообразила, что зря упомянула Сапегу.
        – Да-а-а-а… – протянул Тищенко. – Вам известно, что она так и не рассчиталась со мной?
        – Нет. – Катерина опустила глаза, как будто в этом была и ее вина. Во всяком случае, теперь стало ясно: в знакомстве и тем более в дружбе с Люсьеной лучше не признаваться. Справедливости ради она спросила: – Вы нарушили договор?
        У Виктора от возмущения покраснело лицо.
        – Нет!
        – Сроки не выдержали?
        – Закончили день в день.
        – Что ж вы не подстраховались? Взяли бы хоть аванс.
        – С вас возьму.
        – Я не возражаю.
        – Знаете, есть такая закономерность: чем богаче заказчик, тем сложнее расчет.
        – Мы с мужем не настолько богаты, – успокоила его Катерина.
        – Про эту парочку, про Балашова и Сапегу, рассказывают страшные вещи. – Тищенко уселся на подоконник. – Главным образом про Люсьену. Она вообще никому не платит. Тот, кто их знает, держится от этой семейки подальше. Представьте такую ситуацию: Люсьена звонит в известную фирму ландшафтного дизайна и просит приехать к ней в Жуковку. Договариваются на определенный день на семнадцать часов. В день, когда назначена встреча, она перезванивает и требует приехать на два часа раньше.
        – Надеюсь, ее послали?
        – Как раз – нет. Сломя голову поехали со всеми своими лопатами, лейками, саженцами и рассадой. Сделали все, что нужно…
        – А денег не получили, – догадалась Катерина. – И чем она объяснила?
        – Тем, что опоздали.
        – Ясно… Приехали не в три часа, а в две минуты четвертого.
        – И вот еще что, – Тищенко доверительно снизил голос. – У нее есть рабы. И об этом все знают.
        – Да бросьте! – На лице Катерины расползлась недоверчивая улыбка.
        – Она мне не верит! – Виктор воздел руки и обескураженно уставился в потолок.
        – Серьезно?
        – По крайней мере, пара «Джамшутов» в ее усадьбе точно батрачат бесплатно. Она просто забрала у них паспорта. Я-то знаю, два месяца провел в ее доме. Да что там говорить, мусорщикам, и тем не хочет платить.
        Катерина развернула к себе ноутбук.
        – Давайте ваши эскизы.
        Посмотрев интерьеры Тищенко, она ограничилась несколькими замечаниями и предложила поскорее закончить. Проводив архитектора и заперев за ним дверь, Катерина вернулась на кухню. Вентиляционная труба снова завыла. Спасаясь от этого воя, она решила немедленно поехать в гостиницу, но, выйдя на лестничную площадку, передумала и постучалась в десятую квартиру к соседке.
        Зашаркали мягкие шажки, невидимая рука повернула задвижку, дверь распахнулась, и на пороге появилась Инна Михайловна. Она отвела Катерину в гостиную и посадила на большой старинный диван. Чай и прочее угощение привезла на сервировочном столике. И, как только села в кресло напротив, тут же спросила:
        – Скажите, Катенька, уже известно, кто их убил?
        Катерина взяла конфетку, но есть не стала, положила возле блюдца и, сделав деликатный глоток чаю, ответила:
        – Нет, пока никого не нашли.
        Инна Михайловна покачала головой и вытерла рукой слезящийся глаз.
        – Тополиный пух для меня – сущее наказание.
        – Теперь в аптеках продают много антигистаминных препаратов третьего поколения…
        – Одно лечим, другое калечим, – вздохнула старуха и заинтересованно взглянула на Катерину. – Вы очень профессионально это сказали.
        Та улыбнулась.
        – Десять лет работы провизором дают о себе знать.
        – Хорошо, что вы к нам прихали, будет, с кем посоветоваться. Надеюсь, после того, что случилось, вы не продадите эту квартиру?
        Помедлив с ответом, Катерина словно взяла время подумать. И все же, спустя мгновение, твердо сказала:
        – Нет, мы не собираемся ее продавать. Кстати, сегодня ко мне заходил участковый.
        – Серьезный мужчина. – Заметила Инна Михайловна. – Мне он сразу понравился. С первого взгляда.
        – Рабочих в квартире было не трое, а четверо. Один ушел раньше, поэтому остался в живых.
        – Я видела, как он уходил.
        Катерина вскинула глаза на старуху.
        – Да-да, – подтвердила Инна Михайловна. – Мы с соседкой стояли у подъезда, разговаривали… Она рассказывала про то, как нас, пенсионеров, обманывают с пенсиями. Как раз в этот момент из подъезда вышел рабочий и побежал в сторону арки.
        – У него брат умер в Уфе. Он в тот же день улетел. Что было потом?
        – Минут через пять наш участковый Яков Иванович Рябинин пришел к Зоткину.
        – К старику с третьего этажа?
        – Да. – Словно припоминая, Инна Михайловна прикинула палец к носу. – Еще через пятнадцать минут приехала «Скорая» и следом – полиция.
        – Та-а-ак… – Катерина стала ее расспрашивать. – И долго вы стояли у подъезда?
        – Часа полтора.
        – Кто-нибудь еще за это время выходил или входил?
        – Нет, никого. Я так и сказала следователю: только рабочий из десятой квартиры и наш участковый Рябинин.
        – Странно… Тогда откуда взялся и куда делся убийца?
        Инна Михайловна пожала плечами.
        – Следователь, не помню его фамилии…
        – Кирпичников, – подсказала Катерина.
        – Да, полный такой мужчина, расспрашивал меня о тех, кто проживает в нашем подъезде. Я ему сказала: летом все проживают на дачах.
        – Странная история…
        – Не знаешь, как объяснить, – задумчиво проронила старуха.
        – А у нас во всех комнатах дыры в полах…
        – Может, чего искали?
        – Ну, предположим, искали. Предположим, нашли. Но куда дели находку? А главное, куда делись сами?
        Инна Михайловна торжествующе потрясла в воздухе указательным пальцем:
        – В конце коридора был черный ход!
        – Теперь там кладовка.
        – Идемте! – приказала старуха.
        Катерине не хотелось идти в темную пустую квартиру, она вернулась туда вместе с Инной Михайловной. Они прошли в конец коридора, включили в кладовке свет и тщательно обследовали ее заднюю стенку.
        – Нет, ничего. Замуровали, – разочарованно сказала старуха, при этом она быстро оглянулась назад и с опаской посмотрела в темноту коридора. – Что-то мне не по себе… – и потом снова продолжила: – Раньше вместо кладовки здесь была дверь, которая выходила на узкую металлическую лестницу.
        – Куда вела эта лестница? – спросила Катерина.
        – В соседний двор. Сначала наши дворы сообщались, и можно было выйти на параллельную улицу. После войны проход заложили.
        Они побрели назад, к выходу.
        – В какой комнате их убили? – шепотом спросила Инна Михайловна.
        – В этой, – Катерина указала на дверь.
        – Здесь жила дочь профессора Белоцерковского Нина Леонтьевна.
        – Почему вы вдруг об этом заговорили?
        – Не знаю. Просто вспомнилось.
        Катерина остановилась и глухо проговорила:
        – Думаю, что не просто.
        Потупившись, старуха предположила:
        – Может быть, она что-то спрятала?
        – Вы говорили, что Нина Леонтьевна была замужем.
        – Ее муж, Владимир Сергеевич Ротенберг служил зубным техником. Никогда не забуду ту ночь, когда за ним пришли.
        – Зачем?
        – Чтобы арестовать…
        Глава 8
        Инна Михайловна рассказывает
        Как я уже вам говорила, в первой комнате слева от входа проживал известный кардиолог, профессор Леонтий Яковлевич Белоцерковский с женой Серафимой Васильевной. У них была еще одна, смежная, комната без выхода в коридор. Серафима Васильевна никогда не работала, занималась мужем и воспитанием дочери.
        К тому времени, а это было после войны, их дочь Нина Леонтьевна уже окончила институт и вышла замуж за Владимира Сергеевича Ротенберга, служившего зубным техником. Он был чистокровным евреем – и внешне, и по складу характера. Невысокий, крепкий, кареглазый, с курчавой копной черных волос и, несмотря на молодость, большими залысинами.
        Леонтий Яковлевич выхлопотал для молодых супругов отдельную комнату рядом со своими двумя. Скромные доходы Ротенбергов ничем не отличали их от других. На общей кухне, как на витрине, всегда видно, кто из каких продуктов готовит. Так вот, их питание было зачастую скуднее, чем у других.
        Владимир Сергеевич ходил в одном и том же диагоналевом костюме, который купил к свадьбе за полторы тысячи рублей на Тишинке. Имел одни ботинки, оставшиеся от погибшего на войне брата, зимнее пальто, побитое молью, и порыжевшую цигейковую шапку со смешным названием «пирожок». Все предметы его гардероба сохраняли приличный вид благодаря стараниям тещи Серафимы Васильевны.
        От других мужчин, проживавших в нашей квартире, Владимир Сергеевич Ротенберг отличался лишь тем, что брился два раза в день: утром и вечером. Однако, несмотря на это, щетина на его щеках появлялась сразу, как только он выходил из ванной.
        Нужно заметить, в нашей квартире существовал определенный порядок, кодекс поведения, который позволял всем жителям на равных основаниях пользоваться коммунальными благами. Стандартные правила были заведены на все случаи жизни.
        Если кто-то собирался помыться, он вешал на дверь ванной уведомление: «Белоцерковские с 17 до 19». Или: «Еремины с 19 до 21». Это значило, что первой будет мыться семья Белоцерковских, после них – семейство Ереминых. Соседи неукоснительно придерживались установленной очереди. В ванной, так же, как и на кухне, стояла плита с газовыми конфорками, на ней грели ведра с водой. Так и мылись.
        Утром, чтобы умыться, туда выстраивалась живая очередь. Пользовались так же раковиной на кухне и той, что была в коридоре. В туалет попасть было практически невозможно. Именно поэтому в каждой комнате водились горшки или, как их еще называли, ночные вазы.
        Наша семья в ванной не мылась. По воскресеньям мы с мамой ходили в баню. Один из таких дней я отчетливо помню. Было ясное морозное утро. Мама обвязала меня поверх пальтишка пуховой шалью, взяла узелок, и мы пешком отправились в баню, которая находилась у ресторана «Метрополь».
        Падали снежинки, и я с замиранием сердца ждала приключения, которое продлится до самого вечера, когда мы с мамой вернемся домой чистые, сытые и уставшие. Мимо нас со звоном проносились трамваи, подскакивая, громыхали грузовики. Огромная площадь у Большого театра была завалена снегом. Дворники сгребали его и на волокушах свозили в сугробы.
        Очередь в баню заканчивалась далеко за ее пределами, у соседнего дома. Когда через несколько часов ожидания мы с мамой зашли внутрь и уже стояли на лестнице, я потеряла сознание. В этом не было ничего удивительного – в такой духоте многие теряли сознание, а потом, достоявшись, как ни в чем не бывало шли и спокойненько мылись.
        Когда мы наконец прорвались в раздевалку, мама оставила меня и ушла мыть лавки и шайки. Потом вернулась, мы вместе с ней отправились в помывочную.
        Процесс мытья всегда проходил по одному и тому же сценарию. Мама намыливала меня, окатывала из шайки теплой водой, после чего мылась сама. А я сидела на лавке среди множества голых женщин и думала о том, как мало среди них таких же красивых, как мама. Мне не разрешалось ходить между лавок, я могла поскользнуться или, что еще хуже, подцепить какую-нибудь заразу. Поэтому я сидела на месте.
        Потом мама закутывала меня в простынь и выносила в раздевалку. Одевшись, мы спускались вниз и покупали моченые яблоки, которые съедали здесь же, у бочек, не выходя на мороз.
        После бани мы шли обедать в ресторан «Метрополь». Заходили в высокий безлюдный зал, похожий на большую светлую церковь. Садились за стол. Мама заказывала официанту тарелку щей и просила еще одну пустую. Мы делили щи на двоих так же, как и второе: гречневую кашу с котлетой.
        Это повторялось каждое воскресенье. Не думаю, что мама имела лишние деньги, потому что после войны отец еще несколько лет служил в Подольске. Однако в «Метрополе» мы с ней обедали каждое воскресенье. И, как мне кажется, никакая нужда не заставила бы ее отказать мне в этих обедах.
        В тот день мы также пошли в «Метрополь». Очередь в бане была длинной, поэтому в ресторан мы попали позднее обычного. В красивом зале с цветными витражами заняли стол подальше от центра. Впрочем, мы всегда обедали за одним и тем же столом. Неподалеку от нас за колонной сидела хорошо одетая пара. К их столу проследовал официант с подносом, на котором стояли блюда «по коммерческим ценам». К моему удивлению, мама заговорила со мной о том, сколько стоит такое роскошество. А стоило оно баснословных денег. Желая посмотреть, что именно едят эти богатые люди, я нарочно, безо всякой нужды, пошла в туалет. А когда вернулась, радостно сообщила, что знаю того мужчину, который сидит к нам спиной.
        Мама удивленно спросила:
        – Кто же он?
        На что я чистосердечно ответила:
        – Владимир Сергеевич, муж Нины Леонтьевны. Только тетенька рядом с ним – чужая. И костюм у него другой, очень красивый.
        Мама расстроилась и как можно быстрее увела меня прочь. Мне хотелось поздороваться с Владимиром Сергеевичем, но мама не разрешила.
        По дороге домой она категорически запретила мне об этом рассказывать.
        – Даже Нине Леонтьевне? – спросила я у нее.
        – Особенно ей, – строго ответила мать.
        Тогда же я своим детским умом поняла, что Владимир Сергеевич очень провинился перед женой. Но в чем? Этого я не знала. Больше всего на свете мне хотелось узнать, где он хранит свой красивый костюм.
        Ответ на этот вопрос не заставил себя ждать. Вскоре мы узнали, чем обычно заканчивается красивая жизнь «по коммерческим ценам».
        Однажды ночью в дверь нашей квартиры забарабанили сразу несколько кулаков. Это был звук, от которого кто угодно сошел бы с ума. Первым у двери оказался бывший царский генерал Михаил Георгиевич Еремин. Он полностью оделся за пару минут, решив, что это пришли за ним.
        Было слышно, как Еремин спросил севшим от напряжения голосом:
        – Кто?
        – Немедленно открывайте!
        Раздался щелчок, и в коридоре загрохотали сапоги нескольких человек. Мама подскочила с дивана и бросилась к двери. Белая Бабушка спросонья спросила:
        – Que se passe-t il ici?[2 - Что здесь происходит? (франц.)]
        – Ничего, Елена Викторовна, спите! – голос матери прозвучал излишне категорично. Так она могла говорить с Белой Бабушкой только в чрезвычайной ситуации.
        Выглянув в коридор, мама тут же захлопнула дверь и прошептала чуть слышно:
        – К Ротенбергам…
        Что происходило в комнате Нины Леонтьевны и Владимира Сергеевича, никто из соседей не видел. Было слышно, как плакала в коридоре Серафима Васильевна, а профессор Белоцерковский ее успокаивал:
        – Все обойдется, Фимочка. Они во всем разберутся и поймут – Володя здесь ни при чем.
        – Это ужасное недоразумение… Ужасное… – повторяла она.
        – Они во всем разберутся, – говорил Леонтий Яковлевич, но в его голосе не было ни капли уверенности.
        Суматоха закончилась только под утро. В коридоре снова прогрохотали сапоги, и вдруг стало тихо. Все соседи вышли из комнат, не было только профессорской дочери и ее мужа. Вскоре Белоцерковские вывели Нину Леонтьевну из комнаты и забрали ее к себе.
        Владимир Сергеевич Ротенберг был арестован.
        Впоследствии все только и обсуждали этот арест. Нина Леонтьевна и Серафима Васильевна носили в Бутырскую тюрьму передачи, но их почему-то не брали. Профессор Белоцерковский ходил на Кузнецкий Мост в справочную МГБ[3 - Министерство государственной безопасности СССР.], чтобы узнать о судьбе зятя, но там ничего не сказали. Благодаря своим связям (Леонтию Яковлевичу приходилось лечить высокопоставленных людей из этого ведомства) ему удалось выяснить, что Ротенберг был связан с нашумевшей в те времена преступной бандой «Черная кошка». Он переплавлял краденое золото и делал из него зубные коронки.
        Мы так и не узнали, где Ротенберг хранил свои деньги, золото и дорогие костюмы. Что касается обыска в их с Ниной Леонтьевной комнате, я точно помню – полы там не вскрывали.
        Глава 9
        Картавин
        По дороге в гостиницу Катерина думала о том, что рассказала Инна Михайловна. По мнению старухи, гибель рабочих была связана с давней историей коммуналки, потому что после ее расселения, во второй, б?льшей части квартиры, никто не жил. Семья дипломатов, формально владевшая ею – не в счет. Они не вылезали из своих «заграниц». Решив поинтересоваться у юристов личностью последнего владельца квартиры, Катерина тут же забраковала эту идею, понимая, что расследование – дело полиции. Ее же задача – обустроить новое жилье.
        Расплатившись с таксистом, Катерина покинула машину у подъезда гостиницы, вошла в вестибюль, намереваясь пересечь его и подняться в свой номер по лестнице. В тот самый момент ее окликнул портье:
        – Прошу прощения!
        Изменив направление, Катерина подошла к ресепшен.
        – В чем дело?
        Портье вежливо улыбнулся и указал взглядом на лобби:
        – Вас ожидают.
        – Спасибо, я поняла… – Направившись туда, она еще не видела, кто ее ждал, однако разглядев сидящего в кресле, немного изменилась в лице.
        Гость поднял глаза, отложил газету, встал и пошел ей навстречу. Это был высокий, импозантный мужчина лет сорока пяти.
        Второго вице-президента компании, где работал ее муж, нельзя было не узнать. Катерина сказала:
        – Здравствуй, Борис. Ничего, что на ты?
        – Глупо «выкать» после двадцати лет знакомства.
        – Двадцати двух…
        – Видишь, у тебя память лучше моей. – Картавин улыбнулся. – Присядем?
        Они сели в кресла напротив друг друга. Какое-то время Катерина вопросительно смотрела на Картавина. Он лишь вежливо улыбался.
        – Ты меня ждал? – наконец спросила она.
        – Кто тебе это сказал?
        – Портье.
        – Вот оно что! Я просто сообщил ему, в какой номер пришел. Мы договорились встретиться с Германом.
        – Может, поднимешься? – предложила она.
        – Нет, спасибо. – Картавин посмотрел на часы. – Твой муж задержался на тридцать минут. Думаю, нет смысла ждать.
        – Почему бы тебе не позвонить ему?
        – Задержался – значит, не смог. Зачем же его дергать?
        – Я могу чем-то помочь?
        – Вряд ли. – Он покачал головой. – Рад встрече. В последний раз мы с тобой виделись…
        – В Новосибирске семь лет назад.
        – Хорошая у тебя память. Точно… На прощальной вечеринке, перед моим отъездом в Москву.
        – Как видишь, разлука оказалась недолгой.
        – Ты удивишься, но я этому рад. Я сам посоветовал Балашову пригласить на работу Германа.
        – Зря.
        – Почему?
        – Во-первых, мне пришлось уехать из Новосибирска. И это мой минус. Во-вторых, он занял должность, которая по праву принадлежала тебе. Этот минус – тебе.
        – Балашову виднее.
        Катерина холодно усмехнулась:
        – Только не говори, что тебе все равно.
        – Совсем не изменилась… – Картавин, не отрываясь, смотрел ей в глаза. Катерине вдруг показалось, что еще немного, и он скажет грубость.
        Но этого не случилось. – Слышал, вы купили квартиру?
        – Да, на Мясницкой.
        – Я знал, что ты выберешь именно эту.
        Катерина удивленно выгнула брови.
        – С чего это вдруг?
        – Просто видел список квартир.
        – Хотела бы я знать, кто в вашей фирме не видел этого списка.
        – Нам с Мариной, когда мы приехали, также помогали выбрать жилье.
        – Как она, кстати?
        – Все нормально. Работает в Галерее современного искусства. Ты уже нашла для себя работу?
        – Нет.
        – Почему?
        – Потому что не искала.
        – Ясно…
        Почувствовав неловкость, Катерина заметила:
        – Я уже пять лет не работаю.
        – Ясно. – Картавин посмотрел на часы. – Теперь точно ждать бесполезно.
        – Я позвоню Герману, – она достала из сумочки телефон, но тот, оказавшись в ее руке, зазвонил. Сделав предупреждающий знак Борису, Катерина ответила: – Здравствуй, Люсьена!
        В трубке послышалась какая-то возня, и прозвучал возмущенный голос Сапеги:
        – Езжайте, чего вы стоите! Мы так за час не доедем! Где вам выдавали права!? Это я не тебе, – сказала она в трубку немного спокойнее.
        – Поняла, – сдержанно заметила Катерина.
        – Какие планы на завтра?
        – Никаких.
        – В восемь утра я за тобой заеду.
        – Так рано? И куда мы с тобой?
        – Сначала в салон перышки чистить, потом – в ресторан пообедать. – Люсьена вновь сорвалась на крик: – Где только вас берут, таких идиотов! Обгоняй его, давай поживей!
        – Ты в машине? – с пониманием спросила Катерина, однако, взглянув на Картавина, недовольно поморщилась.
        – С новым шофером. Сделал морду колуном и думает, что он хороший водитель!
        – Жду тебя в восемь.
        Нажав на отбой, Катерина сообщила Картавину:
        – Сейчас позвоню Герману…
        Но тот покачал головой.
        – Не стоит, я ухожу. – И уже поднявшись с кресла, он поинтересовался: – Ты говорила с Сапегой?
        – Да.
        – Плотно общаетесь?
        – Не сказать, что особенно.
        – Это хорошо. Не очень-то ей доверяй. Она непростой человек.
        Катерина понятливо усмехнулась:
        – Видела ее в деле… Так что вряд ли узнаю от тебя что-нибудь новое.
        – Ты – умная. Сама во всем разберешься.
        – Значит, Германа ждать не будешь?
        – Завтра на работе увидимся.
        Они попрощались, Борис Картавин ушел.
        Катерина села у стойки и заказала чашечку кофе, однако даже не успела его допить, когда в лобби-бар зашел ее муж.
        – К тебе приезжал Картавин, – сообщила ему Катерина.
        – Где он? – Трубников огляделся.
        – Ушел. Сказал, что завтра увидит тебя на работе.
        – Странно. – Герман посмотрел на часы. – Кажется, я приехал ко времени.
        – Он сказал, что ты опоздал.
        Трубников достал записную книжку и, перелистнув пару страниц, возразил:
        – Ничего подобного!
        Катерина пожала плечами.
        – Во всяком случае, он просидел здесь более получаса.
        – Полный абсурд!
        – Может быть, вы не поняли друг друга?
        Герман стукнул пальцами по страничке:
        – Я сразу же записал.
        – Позвони ему.
        Достав из кармана телефон, Герман подержал его в руке и снова сунул в карман.
        – Завтра на работе увидимся.
        – Не любите вы друг друга… – заметила Катерина. – А ведь в институте были друзьями. Как будете вместе работать? Нужно было нам остаться в Новосибирске!
        – Что сделано, то сделано. – Трубников окликнул бармена: – Любезный! Мне тоже чашечку кофе.
        – Что сделано, то сделано… – повторила Катерина.
        Герман с ехидцей спросил:
        – Ты про квартиру?
        – Готова признать, что ошиблась. Отчасти. Не могла предугадать, что такое может случиться.
        – Видишь ли, Катенька. Как правило, люди ошибаются не отчасти, а в целом. Отчасти ошибиться нельзя. Должен заметить, что твоя кривая в последнее время ведет тебя не туда.
        – Давай не будем глобализировать! Мне просто нужна поддержка.
        – Всегда готов тебя поддержать. – Герману принесли кофе. Отхлебнув, он попенял: – Сахара мало.
        Бармен придвинул стеклянный дозатор. Дождавшись, пока он закончит с сахаром, Катерина продолжила:
        – У меня тревожные мысли. Многое из того, что случилось, я не могу объяснить.
        – Например? – прищурившись, Трубников поднес к губам чашку.
        – Например: зачем Сапега приходила в нашу квартиру? Я уже говорила тебе, она там была.
        – Она туда приходила, когда квартира не была нашей.
        – Это она тебе об этом сказала?
        – Зачем?.. – Герман смаковал кофе. – Ты сама. Разве не так?
        – Я поняла это случайно. Просто догадалась.
        – Отчего бы тебе не спросить у нее напрямую?
        Катерина тряхнула головой и, как показалось, сказала самой себе:
        – Завтра спрошу.
        – Вот видишь… Все намного проще, чем кажется.
        – Это еще не все, – мрачно проронила она.
        – Что еще?
        – Соседка из десятой квартиры…
        Герман отставил пустую чашку и категорично прервал жену:
        – Послушай… Я не хочу больше говорить об этой квартире. Смерть рабочих – это дело полиции.
        Потупившись, она замолчала.
        – И все-таки… Не понимаю, почему Борис меня не дождался, – задумчиво проронил Трубников.
        Глава 10
        Вы – говно
        Утренняя поездка с Люсьеной Сапегой – последнее из того, чего бы захотелось Катерине. Тем не менее в восемь часов она спустилась вниз и села в ее машину.
        Обменявшись любезностями, они замолчали. Катерина вовремя поняла, что у Люсьены не было настроения. Не желая попадать под горячую руку, она сначала смотрела в окно, а потом в затылок нового шофера Сапеги.
        – Быстрей поезжайте! – распорядилась Люсьена.
        Водитель обернулся и расплылся в добродушной улыбке:
        – Можете обращаться ко мне на ты.
        Люсьена Сапега поперхнулась от удивления.
        – Нет!
        – Почему? Я же не возражаю.
        – Потому, что «ты – говно» не звучит. «Вы – говно» – намного изысканнее.
        Катерина перевела взгляд на окно и заставила себя промолчать. Водитель тоже промолчал, сообразив, в какой попал переплет.
        У салона красоты, куда они вскоре приехали, шофер припарковался с третьей попытки. Две первые категорически не устраивали Сапегу. По ее мнению, машина стояла не перпендикулярно к поребрику.
        Когда наконец автомобиль припарковался под максимально прямым углом, Сапега вылезла из машины, Катерина за ней. В салоне их встретили при полном параде с максимально возможной массовкой. С первого взгляда было видно: здешний персонал выучен на горьком опыте, причем не чужом, а своем.
        Люсьена и Катерина расположились на белом диване, женщина-администратор принесла бокалы с шампанским.
        – У нас мало времени, – капризно проговорила Сапега, забирая бокал. – Живей поворачивайтесь.
        Люсьену увели на депиляцию. Вскоре по салону разнеслись ее крики. Помимо веснушчатой пигментации, у нее была природная волосатость.
        Катерина плюнула на все и решила получить удовольствие. После массажиста она пошла к маникюрше, потом к парикмахеру. Обстоятельства сложились удачно: с Сапегой пересекаться нигде не пришлось, но по ее глумливому голосу Катерина всегда знала, где та находилась.
        Встретились они только у кассы, где Люсьена категорично затребовала скидку. У тертой администраторши был такой вид, словно ее переехал бульдозер.
        – У вас уже есть скидка – тридцать процентов.
        Сапега капризничала:
        – Я – постоянный клиент. Неужели для меня нет никаких профиренций?[4 - Преференций.]
        – Мы сделали для вас все, что могли.
        – Ноги моей больше не будет в этом шалмане! Разогнать вас к чертовой матери, раз не умеете обслужить приличных людей! Что я, по-вашему, печатаю деньги на печатном станке? Завтра же отправлю сюда Роспотребнадзор и прокуратуру! Денег им подавай! Совсем обнаглели!
        Подоспевшая хозяйка салона сделала скидку, которая, однако, не распространялась на Катерину. Так что при виде счета у нее вылезли из орбит глаза. Мысленно поблагодарив «подругу» за такую подставу, Катерина расплатилась карточкой, зная, что вечером Герман заведет разговор насчет этой непомерной суммы. Ему приходили эсэмэски, изобличая все ее траты. С такой унизительной практикой пришлось смириться, когда по настоянию мужа она бросила работу и лишилась своего дохода.
        Справедливости ради нужно заметить, что подобного рода разговоры у них случались весьма редко. Трубников не был жадным, а Катерина имела совесть и не тратила больше необходимого.
        Когда она вспомнила про оставленную работу и про то, что эта тема была затронута в разговоре с Картавиным, ей сделалось неприятно, как будто она существенно отличалась ото всех нормальных людей. Однако, взглянув на Сапегу, Катерина немедленно успокоилась. По сравнению с этой женщиной она была нормальнее нормального.
        – Что ж, – сказала Люсьена. – Едем обедать. Пашина секретарша заказала нам столик в «Розарии». Там теперь модно бывать.
        В машине она опять посмурнела. Казалось, один только вид водителя выводил ее из себя.
        – Ну и почему вы туда поехали? – спросила она, когда автомобиль свернул во дворы.
        – На Садовом пробка. Не волнуйтесь, я хорошо знаю Москву.
        – И где вас только набирают, таких идиотов?! По-вашему, мне интересно любоваться на мусорные контейнеры?
        – По Садовому, значит, по Садовому. – Водитель притормозил с тем, чтобы развернуться.
        Люсьена схватила зонтик и ударила его по макушке.
        Водитель пригнулся. Не ожидая от себя, Катерина выхватила зонтик из рук Сапеги. Несмотря на дикую ситуацию, никаких объяснений после этого не последовало, и они молча доехали до ресторана «Розарий».
        На этот раз Катерина была готова ко всему, кроме детальной иллюстрации к недавнему рассказу Инны Михайловны. С той только разницей, что вместо ресторана «Метрополь» действие развернулось в ресторане «Розарий».
        Со своего места Катерина увидела знакомую спину. В импровизированном кабинете в виде беседки сидели двое. Женщина – лицом, мужчина – спиной. Ощутив внутренний дискомфорт, Катерина встала одновременно с тем, как к их столику подошел официант.
        – Ты куда? – недовольно спросила Люсьена.
        – Заказывай без меня, я – в туалет. – Прихватив сумочку, она отправилась в туалет, не зная дороги. Основной задачей было пройти мимо розовой беседки и тех двоих.
        Встретившись глазами с женщиной, Катерина заметила, как та, склонившись над столом, что-то сказала мужчине. Он обернулся, и Катерина узнала в нем своего мужа.
        – Катя, иди сюда! – он помахал ей рукой.
        Она подошла к столу.
        – Знакомься, Юлия Стерникова, наш экономист.
        Женщина приветливо кивнула.
        – А это – моя жена Катерина.
        – Очень приятно, – голос Юлии оказался неожиданно низким, с какими-то глубокими женственными обертонами.
        – Ты как здесь оказалась? – спросил Трубников. – Пообедаешь с нами?
        – Я с Люсьеной, – Катерина еще не знала, как реагировать, поэтому говорила непринужденно и безо всякой тревоги. – У вас наверняка деловой разговор. Не буду мешать.
        – Ну, хорошо, – он встал, поцеловал ее в щеку и, как показалось, с облегчением попрощался. – До вечера. Увидимся дома.
        Катерина возвратилась к своему столику, так и не побывав в туалете. Люсьена встретила ее любопытным взглядом, вслед за которым последовал такой же любопытный вопрос:
        – Мне показалось, или это твой муж?
        – Да, это Герман, – спокойно ответила Катерина, усаживаясь на место.
        – Я знаю его бабу.
        – Почему – его?
        – Что?
        – Почему ты сказала, что это его баба?
        – Чья же еще? Они же вместе сидят. Мне говорили, что мужики водят сюда любовниц.
        Катерине вдруг показалось, что Сапега нарочно ее сюда привела, зная, что здесь будет Герман. Она ответила как можно беспечнее:
        – У них деловой разговор.
        – Не вопрос… – Люсьена широко раскинула руки, словно на сцене. – Только я бы на твоем месте пошла и вцепилась ей в волосы.
        Катерина пробежала глазами меню, но скоро поняла, что не может прочитать ни одной строчки. Ей нестерпимо хотелось посмотреть туда, где сидел Герман.
        Захлопнув меню, она обратилась к Люсьене:
        – Ты не обидишься, если я уеду домой?
        – Что это вдруг? – Люсьена перевела взгляд на Трубникова и его даму. – Из-за них? Да брось ты! Может, они и вправду по делу.
        Но Катерина уже поднялась и, не дожидаясь одобрения, собралась уходить.
        – Сказать водителю, чтобы отвез? – спросила Сапега, поджав губы.
        – Нет. Я возьму такси, – Катерина склонилась, чмокнула воздух возле уха Люсьены, вышла из ресторана и, не думая о такси, зашагала по улице в первую попавшуюся сторону.
        Глава 11
        Трое
        Пройдя пару километров, Катерина почувствовала слабость, едва добрела до скамейки, опустилась на нее и с ужасом поняла, что вся ее жизнь катится черт-те куда. Правильно сказал Герман – жизненная кривая завела ее не туда. Она занимается не тем, чем хочет, говорит не то, о чем думает.
        Катерина давно поняла: ей не нужно было оставлять работу. С этой ошибки началась потеря себя. Теперь она – стареющая бездетная женщина, которую разлюбил муж. Как все исправлять? Неизвестно.
        Она поднялась со скамейки, вышла к дороге и махнула рукой. Рядом остановилась машина.
        – Куда вам? – спросил водитель.
        – На Мясницкую.
        – Четыреста.
        – Идет… – она села.
        Простое решение – поехать и выполнить свои обязательства по обустройству жилья привело ее в чувство и внушило надежду, что все изменится к лучшему.
        Выйдя из машины, Катерина свернула во двор и встретила участкового. Запретив себе лезть не в свое дело, она поздоровалась и прошла мимо него.
        – Постойте, – сказал вдруг Рябинин.
        Катерина остановилась.
        – Вы уже слышали? – спросил Яков Иванович.
        – Что? – насторожилась она.
        – Установлена причина смерти рабочих.
        Катерина заинтересованно подошла к участковому.
        – Как их убили?
        – Причина смерти – остановка сердца.
        Помолчав, Катерина осторожно спросила:
        – Не хотите же вы сказать…
        – Все трое умерли от остановки сердца.
        – Постойте-постойте… Следователь говорил, что у двоих из них есть следы от побоев.
        – При детальном изучении выяснилось: все повреждения получены в результате падения.
        Катерина не к месту, делано рассмеялась. Все, что говорил участковый, показалось ей нелепостью, диким бредом.
        – Вы издеваетесь? Разве такое возможно?
        Рябинин шагнул вперед, снял фуражку и протер ее платком изнутри.
        – Бывает, – он заговорил доверительным, дружеским тоном. – На этом свете и не такое бывает.
        – То есть вы хотите сказать, что трое здоровых мужиков ломали паркет, и вдруг у всех одновременно остановились сердца?
        – Был жаркий день, высокая влажность, низкое содержание кислорода. Все трое – пьющие, у всех в крови нашли алкоголь. Медики назовут десятки причин, которые могли спровоцировать ухудшение самочувствия и в результате – смерть.
        – Что же будет теперь?
        – Ничего. То есть, фигурально выражаясь, ничего больше не будет. Криминальной причины нет, а значит, дело будет закрыто. Во всяком случае, это мое мнение. Подробнее можете узнать у Кирпичникова. У вас ведь есть его телефон?
        – Господи, какая ерунда… – прошептала Катерина и зашагала к подъезду.
        В дверях квартиры ее встретил Исаев.
        – Вам уже сообщили?
        – Да, только что, участковый. Я всегда говорил: пьянка – прямая дорога к инфаркту или стенокардии. Да разве они поймут…
        – Вы сами себя слышите? – Катерина ожесточенно уставилась на прораба. – Ну, один… Ну, черт с ним, пусть – два. Но не три же человека одновременно!
        Он миротворчески резюмировал:
        – Полиция во всем разберется.
        Не найдя других аргументов, она привела главный:
        – Вы же знаете – в квартире что-то искали.
        Исаев покачал головой.
        – Не было этого.
        – Как же – не было? – ее голос захлебнулся от возмущения. – Во всех комнатах дыры в полу! Вы сами все видели!
        – Знаете, как говорят: заставь дурака богу молиться, он лоб расшибет.
        – К чему это вы?
        – К тому, что накануне я велел бригадиру определить объем мусора.
        – Зачем?
        – Чтобы заказать машины для вывоза. Бригадир – неопытный, сами понимаете: ломать – не строить, спецов не поставишь. Чтобы определиться с объемом, он повсюду взломал паркет и щупом замерил толщину слоя мусора.
        – Два дня назад вы об этом понятия не имели.
        – Иванов рассказал. Он вчера прилетел из Уфы.
        – Значит, никто здесь ничего не искал… – Опустив голову, Катерина спросила: – Вы продолжили работы?
        – К выходным закончим с полами. Завтра вывозим мусор.
        – Что потом?
        – Еще не решили.
        – Если я не нужна – я пойду. – Она вышла за дверь.
        Во дворе Катерина позвонила следователю Кирпичникову.
        – Я занят, – сказал он.
        – Мне только спросить. Правда, что дело закроют?
        – Об этом рано говорить, к тому же решение принимаю не я.
        – И все-таки что думаете лично вы?
        – Состава преступления нет.
        – Нет состава – нет дела?
        – Именно так.
        Катерина с усилием припомнила имя и отчество Кирпичникова.
        – Послушайте, Николай Александрович. Так не бывает, чтобы три человека скончались одновременно с одним и тем же диагнозом. Вы же все понимаете. Вы – взрослый, опытный человек.
        – Поэтому я и сказал: о прекращении следственных мероприятий говорить еще рано. Не хватает кое-каких заключений и результатов анализов. Придут все бумаги – тогда будет понятно.
        – Все ясно.
        Уловив в ее фразе неприятный подтекст, следователь резко спросил:
        – Что вам ясно?
        – Вы больше не будете расследовать это дело.
        – Ну, тогда скажите, где мне искать человека-невидимку, который напустил на них порчу?
        Не зная, что ответить, Катерина попрощалась и закончила разговор.
        Пройдясь по двору, она остановилась у нарисованного кота, рядом с которым на стене была надпись «Боря – дурак».
        Катерина достала телефон и набрала Борису Картавину. Он ответил немедленно, словно ожидал, что она позвонит.
        – Слушаю…
        – Есть время?
        – Что-то случилось?
        – Понимаешь, – она решила сказать то, что пришло ей в голову минуту назад. – Получается так, что, кроме тебя, мне больше некому позвонить.
        Он спросил:
        – Где ты?
        – На Мясницкой.
        – Жди меня там, через десять минут я приеду.
        Картавин действительно приехал через десять минут, оставил машину у дома и отвел ее в кафе, где им принесли чайник и две кружки.
        – Теперь выпей чаю и расскажи, что случилось. – Он сидел напротив нее, положив локти на стол.
        От его настоящей, нефальшивой внимательности Катерина почувствовала себя увереннее. Она заговорила, волнуясь и перескакивая с одного на другое. Потом, сосредоточившись, поведала все по порядку, начиная со списка квартир, который получила от Германа. Катерина передала Картавину все: событие за событием, одну свою мысль за другой. Они сидели друг против друга, словно кающийся грешник и пастырь, а перед ними на столе стоял остывающий чай.
        Картавин слушал молча и только иногда коротко переспрашивал. Когда она замолчала и взяла в руки остывшую чашку, он сложил на груди руки, склонил голову и спросил:
        – Ты подозреваешь, что эти трое умерли не своей смертью. Иначе говоря – их убили?
        – Если коротко, именно так.
        – Насколько я понимаю, есть заключение криминалистов, и с ним не поспоришь.
        – В том-то и дело…
        Борис Картавин навалился на стол, максимально приблизившись к ней:
        – Теперь скажи мне так, чтобы я понял. Зачем тебе это нужно?
        Чуть помолчав, она очень просто сказала:
        – Боря, мне в этой квартире придется жить.
        – Ясно. Ты опасаешься?
        Катерина оценила умение Картавина находить нужное слово. «Боишься» и «опасаешься» существенно отличались. Тем не менее она употребила то, которого он избегал:
        – Я боюсь.
        – Что говорит Герман?
        – Настаивает на продаже квартиры.
        – Разумно.
        – Для меня это принципиальный вопрос. Это мой выбор, и я хочу его отстоять.
        – Не хочешь продавать, но опасаешься жить. – Картавин снова скруглил фразу, употребив аккуратное слово. – В чем смысл? Я не понимаю тебя.
        – Не могу объяснить…
        – Ну хорошо, – откинувшись, он снова скрестил на груди руки. – Какого рода помощь тебе нужна?
        – Я до последнего не хотела лезть в это дело. Думала: поймают убийц, и мне будет спокойнее.
        – Ясно. Но их никто не хочет ловить. И ты…
        Катерина торопливо перебила его:
        – Я знаю, от меня ничего не зависит. Но понять, в чем же тут дело… – она подняла налившиеся слезами глаза. – Я могу попытаться?
        Картавин изменился в лице и взял ее за руку.
        – Я тебя понял, нужно объяснить необъяснимое. Что ж, можем попробовать. Во всяком случае, ты должна знать – я с тобой.
        – Спасибо. – Она отвела взгляд. – У нас на кухне так воет в трубе…
        Он улыбнулся:
        – От этого, Катя, не умирают. Если мы с тобой действительно хотим что-то понять, нужно перебрать все возможные варианты, включая секретный визит пришельцев.
        Теперь и она улыбнулась:
        – Версия номер один.
        – Послушай, вот о чем я подумал: странное совпадение… Ты сказала, что когда-то в этой квартире жил врач-кардиолог.
        – Профессор Белоцерковский. Но это совпадение. Нужны по-настоящему серьезные версии.
        – Ну, если серьезные… Вот, например: инфаркт миокарда еще называют разрывом сердца, причина которого – сильный испуг. Остановка сердца тоже может произойти от испуга. Помнишь, как в детстве: в черном-пречерном городе стоял черный-пречерный дом. В черном-пречерном доме была черная-пречерная комната…
        – Ты будешь смеяться, но это первое, что пришло мне в голову, когда я узнала, как они умерли.
        – Теперь логичный вопрос: что такого они увидели?
        – Может, что-нибудь нашли в кучах мусора под паркетом?
        – Если бы нашли, это бы увидели все остальные: участковый, полиция, бригада «Скорой помощи». Ты же понимаешь, какие специалисты осматривали место преступления. Уверяю тебя, ни один подозрительный предмет не остался незамеченным.
        – Ладно, пусть так. Не будем додумывать эту версию. Оставим ее на потом. Давай рассмотрим другую. Возможно, они подверглись иному воздействию.
        – Например?
        – Не знаю, по-моему, даже если фигу тебе покажут – это воздействие.
        – В таком случае стоит упомянуть об электромагнитных полях. Предположим, рабочие подверглись какому-то облучению.
        – Откуда оно взялось в центре Москвы?
        – Святая наивность, – ухмыльнулся Борис. – Даже если ниоткуда, мы договорились перебрать все возможные версии, включая самые дикие. Мне приходилось читать об электромагнитном оружии, когда после облучения человек без видимых причин умирал. Это работает по принципу микроволновой печи. Такое излучение проникает через бетонные и кирпичные стены. Может исходить из соседнего здания, из припаркованного автомобиля или еще откуда-нибудь. Чаще всего электромагнитные пушки устанавливают над квартирой потенциальной жертвы и поражают ее сквозь потолок.
        – Над нами живет безобидный старик, – заметила Катерина.
        – Что ж, мы не можем не подумать и о таком виде воздействия. – Картавин достал телефон и мельком взглянул на экран.
        Катерина поняла, что ему пора уходить, и поторопилась заметить:
        – Что ж, не буду тебя задерживать.
        Однако он не обратил никакого внимания на ее фразу.
        – У меня есть друг, который работает в ФСБ. Думаю, есть смысл поделиться с ним этой историей. Может быть, ему встречались похожие дела.
        – Если тебе нетрудно.
        – И вот еще что: узнай данные человека, у которого вы купили эту квартиру. Они есть в договоре купли-продажи.
        – Попрошу Германа показать мне его. – Упомянув мужа, Катерина почувствовала себя неловко. Казалось, она чем-то перед ним провинилась. – Мне пора. – Она взяла в руки сумочку.
        Борис Картавин посмотрел на часы, положил на стол деньги и вслед за ней вышел на улицу. Они пошли к машине, Катерина задала вопрос, который давно вертелся на языке:
        – Ты случайно не знаком с Юлией Стерниковой?
        – Наш экономист, – ответил Картавин. – А что?
        – Просто поинтересовалась.
        – Тебя отвезти в гостиницу?
        – Нет-нет! – отказалась она.
        Оказаться с Борисом в его машине показалось ей неким кощунством.
        Картавин уехал, и она стала искать такси. В этот момент раздался голос Инны Михайловны:
        – Катенька! Очень хорошо, что я встретила вас! – Старуха продвигалась к ней мелкими прерывистыми шагами.
        Катерина растерянно замерла, понимая, что теперь не избежать разговора.
        Инна Михайловна улыбалась, ее добрые, в морщинках, глаза превратились в две узкие щелочки.
        – Идемте ко мне! – Она взяла Катерину под руку и потянула ее за собой. По дороге к дому спросила: – Вы уже знаете?
        – Все рабочие умерли от остановки сердца.
        – В это трудно поверить.
        – Не только вам, но и мне.
        – И что же теперь будет?
        – Участковый сказал, что следствие прекратят.
        – Мне Яков Иванович сказал то же самое. – Старуха остановилась. – Вы только подумайте!
        Воспользовавшись заминкой, Катерина спросила:
        – Давайте посидим на скамейке.
        – Вам плохо? – участливо спросила Инна Михайловна. – На вас и вправду лица нет.
        Они прошли к ближайшей скамье и сели рядышком.
        – Мне не хочется идти в этот дом, – призналась наконец Катерина.
        – Чуяло мое сердце, что вы продадите квартиру, – огорчилась Инна Михайловна.
        – До этого дело вряд ли дойдет. Я надеюсь. Можно, я вас кое о чем спрошу?
        – Конечно.
        – Не кажется вам, что смерть этих людей связана с тем, что здесь жил известный врач-кардиолог? По-вашему, может существовать какая-то связь?
        – К слову сказать, дочь Белоцерковского Нина Леонтьевна тоже была кардиологом. Но, дорогая моя, вы же понимаете, что это полная чепуха?
        Катерина удовлетворенно кивнула:
        – Я тоже так думаю.
        – В нашей квартире жили разные люди. Возможно, кто-то из них мог спровоцировать неприятные ситуации, но только не профессор Белоцерковский. Тем более с шестидесятилетней отсрочкой. Впрочем, я могу кое-что рассказать, а вы сами во всем разберетесь.
        Глава 12
        Инна Михайловна рассказывает
        Нужно понимать, каким было послевоенное время. По Москве ходили слухи о зверствах банды «Черная кошка». На кухнях соседи передавали друг другу истории о том, как в автомобилях такси душат водителей – гитарной струной. Грабители проникали в квартиры советских граждан и вырезали целые семьи. О таких историях не писали газеты, они передавались от одного к другому, из уст в уста.
        Но были и такие, о которых писали в газетах. В начале пятидесятых грянуло дело врачей-отравителей. Как будто самые лучшие врачи устроили заговор с целью убийства членов Политбюро и нарочно выписывали им неправильные лекарства. Большинство арестованных были евреями. Некоторые из них лечили товарища Сталина.
        Москва полнилась слухами: еврейские врачи и фармацевты травят не только вождей, но и простых граждан. Стали поговаривать о еврейских погромах, но, слава богу, никаких погромов не было.
        Мы все жили в ощущении беспокойства, и беда вновь заглянула в нашу квартиру. Осенней ночью все повторилось: стук в дверь, грохот сапог и слезы Серафимы Васильевны. На этот раз арестовали самого профессора Белоцерковского. Всем было ясно: его арест был связан с делом врачей. Ведь среди арестованных медиков были не только евреи.
        Леонтия Яковлевича посадили в Лефортовскую тюрьму. Однако вскоре произошло невозможное. По истечении двух месяцев его выпустили, и он вернулся домой тощий, небритый, больной. От прежнего профессора Белоцерковского в нем почти ничего не осталось.
        Спустя время Леонтий Яковлевич рассказывал жене, а она – моей маме, что его держали в холодном карцере в наручниках и в кандалах. На допросах зверски били. Конечно же, он «сознался»: подписал все, что нужно. Но расстрелять его не успели.
        Так случилось, что именно в это время кто-то очень важный (его имя ни тогда, ни после не называлось) заболел сердечной болезнью. Никто, кроме Белоцерковского, не смог бы ему помочь, и Леонтия Яковлевича выпустили из Лефортово.
        Анализируя все, что случилось, я сделала вывод: наш профессор лечил Сталина. С чего я это взяла? Все очень просто: ни для кого другого его бы не отпустили. Сам Белоцерковский не называл никаких имен. Он продолжал ходить на службу и выезжать на вызовы, когда за ним присылали машину.
        Принимая во внимание то, что зять его, Владимир Сергеевич Ротенберг, навсегда сгинул в сталинских лагерях, Белоцерковский был одним из трех оставшихся в нашей квартире мужчин. Забыла сказать… К тому времени папу перевели на службу в Москву.
        Третьим был царский генерал Михаил Георгиевич Еремин. Помню его подобранным, по-военному статным, всегда во френче и высоких офицерских сапогах. Отдельного упоминания заслуживает блестящая лысая голова, которую он брил каждое утро опасной бритвой. Иногда это происходило на кухне, и я любила за ним наблюдать. Каждое движение было рассчитано: одно за другим без изменения очередности. Он был дисциплинированным и собранным человеком. На френче ни соринки, сапоги начищены, ногти на руках чисты и подстрижены. Не помню, чтобы Михаил Георгиевич хотя бы единожды повысил голос или выразил недовольство. Еремин был неизменно любезен и прост, причем со всеми, включая детей.
        На войну его не призвали, он был почти стариком. Работы не было, пенсии тоже. Они с женой получали карточки иждивенцев, а это по триста граммов хлеба на каждого. На этом невозможно было выжить двум взрослым людям.
        Для примера могу сказать: моя мама как рабочая второй категории получала пятьсот граммов хлеба, я как иждивенка – триста. В сорок седьмом году карточки отменили. По какой-то непонятной причине Ереминым немного помогал академик-агробиолог, который был известен гонениями на ученых-генетиков. Он жил на третьем этаже нашего дома. Не знаю, давал ли академик им денег, но из своего спецпайка иногда кое-что присылал. Обычно продукты приносила домработница Клепа, ставила коробку у двери Ереминых и уходила.
        Нам тоже не хватало, но приезжал папа и обязательно что-нибудь привозил: то сахара, то муки, то сухарей. С ним мы стали видеться чаще, правда, не каждый день и даже не каждую неделю. Как мне помнится, мама ждала его постоянно. Он мог приехать в любое время, даже ночью. Причем всегда ненадолго. Поэтому на нашем кухонном столе в ожидании его всегда стояла кастрюля с первым.
        С этой кастрюлей связана одна история. Повторюсь, на нашем кухонном столе в ожидании отца всегда стояла зеленая эмалированная кастрюля с супом или борщом. Однажды ночью мама вышла из комнаты и увидела, как генеральша Вера Ивановна, вооружившись грязной консервной банкой, черпает из нашей кастрюли суп. Это была унизительная сцена, и прежде всего для Ереминой. Маму не столько возмутило то, что генеральша взяла без спросу нашу еду, сколько то, что она влезла в суп грязной банкой. Со слов мамы, она сказала ей следующее:
        – Если вы еще раз посмеете это сделать, я перестану с вами здороваться.
        Могу только догадываться, какие чувства в тот момент испытала Вера Михайловна… Вспоминая об этом, я всегда представляю ее непроницаемое, гордое лицо, шелковый халат, кружевное жабо и консервную банку с ворованным супом, которую она держит в руках.
        Не могу не рассказать, чем все закончилось. Окончание этой истории было вполне в духе моей матери. Назавтра на кухонном столе Ереминых появилась кастрюлька, которую поставила моя мама, и в которую с этого дня она отливала все, что варила для нас.
        Когда я думаю о Михаиле Георгиевиче Еремине, мне становится грустно. Жизнь этого человека была драмой, а смерть оказалась трагедией.
        Еще раз замечу: бывшего царского генерала на работу не брали, и он целыми днями был на глазах. Но однажды обитатели квартиры заметили, что Михаил Георгиевич пропал. Его не было около двух месяцев, и все стали предполагать самое страшное. Жена Вера Михайловна не давала никаких объяснений и, как мне кажется, знала не больше нашего. За эти два месяца она почернела лицом и похудела так, что шелковый халат болтался на ней: как на вешалке.
        После двух месяцев отсутствия генерал Еремин вернулся. Вера Михайловна повеселела, стала общительной и однажды позвала меня в гости. Я увидела на этажерке открытку с Эйфелевой башней и спросила:
        – Ее привез Михаил Георгиевич?
        Она испуганно замахала руками.
        – Нет, девочка! Нет!
        После чего открытка с башней навсегда исчезла с ее этажерки.
        Через несколько дней мы с мамой отправились на Тишинский рынок, чтобы купить мне пальто. Я любила Тишинку потому, что как только мы туда приходили, мама сразу покупала мне пончик за рубль штучка. Там можно было купить все что угодно, но только по коммерческим ценам за баснословные деньги.
        Чем только не торговали из-под полы: хлебом, зажигалками, часами, шинелями, водкой и яйцами. Десяток яиц, кстати, стоил семьдесят рублей. Для нас это были сумасшедшие деньги, потому что мама получала четыреста рублей в месяц.
        Там, на Тишинке, мы увидели Веру Михайловну, которая купила целых два десятка яиц. Конечно, она узнала нас, но сделала вид, что не заметила.
        Через несколько дней Михаил Георгиевич Еремин застрелился в своей комнате. Где он взял пистолет, не знала даже его жена. Тем более Вера Михайловна не знала, почему он так поступил. Соседи сошлись на одном: с тех пор, как генерал вернулся домой, он был чернее тучи.
        Вот так наш сосед, бывший генерал царской армии Михаил Георгиевич Еремин, закончил свою жизнь.
        Почему?
        Теперь об этом уже никто не узнает.
        Глава 13
        Старые фотографии
        – И все-таки, может, чайку? – предложила Инна Михайловна, заглядывая в глаза Катерине. – Не хотите заходить к себе, зайдем только в мою квартиру. Я покажу вам старые фотографии. На них есть все обитатели коммунальной квартиры.
        Катерина ощутила легкую досаду оттого, что должна извиняться.
        – Простите, мне нужно идти.
        – Что ж… – Инна Михайловна поднялась со скамейки и вдруг, охнув, села на место. – Простите, Катенька, у меня такое бывает. Вступит в коленку, идти не могу.
        – Как же вы теперь?
        – Не беспокойтесь, ступайте, куда хотели. А я посижу… Боль отойдет, как-нибудь доковыляю до дому. – Она доверительно улыбнулась. – Здесь недалеко: через дорогу перейти, двор пересечь и подняться на свой этаж…
        Катерина взяла ее под руку.
        – Я передумала. Идемте, я помогу.
        Они пересеменили на противоположную сторону улицы и вошли в арку.
        Предположив сначала, что это был продуманный ход, Катерина скоро убедилась в обратном. Уже на подходе к дому нога Инны Михайловны на глазах отекла и приобрела сизый оттенок.
        Катерина собралась вызвать «Скорую помощь», но старуха решительно пресекла эту попытку.
        – У меня есть свои, домашние средства.
        И, как только они приковыляли в квартиру, она привязала к колену смятый капустный лист и уселась в гостиной.
        Катерина сама вскипятила воду и привезла чай на сервировочном столике.
        – Подайте мне зеленый альбом с полки, – попросила старуха.
        Катерина подала и налила в кружки чаю.
        Раскрыв альбом, Инна Михайловна принялась показывать фотографии:
        – Я – маленькая… Мама… Отец… Об этой фотографии я говорила. Здесь – все жильцы нашей квартиры.
        Катерина склонилась над снимком. Там за круглым столом сидели интеллигентного вида старушки, за ними стояли несколько человек, среди которых было трое мужчин. В офицере она сразу узнала отца Инны Михайловны, его Катерина видела на другой фотографии. Узнала саму Инну Михайловну и ее мать.
        – Это было незадолго до выборов, – продолжила Инна Михайловна. – К нам в квартиру пришла агитаторша с фотографом из центральной газеты. Нас всех собрали в одной комнате и стали снимать. С краю сидит Серафима Васильевна Белоцерковская, за ней стоит сам профессор. Дальше – Фаина Евгеньевна Глейзер.
        – А кто эта красавица? – Катерина указала на светловолосую девушку.
        – Это – Лиля, дочь Фаины Евгеньевны. Я, кажется, говорила, Лиля была необыкновенно хорошенькой. – Инна Михайловна стала перечислять всех, кто сидел за столом: – Это Елизавета Петровна, сиделка Чехова, рядом с ней – абажурщица Александра Филипповна…
        – Чья это комната? – спросила Катерина.
        – Лили и ее матери Фаины Евгеньевны Глейзер.
        – А почему фотографировали в их комнате? Вы же говорили, что самая большая принадлежала профессору.
        – Их комната была самой светлой.
        – А это что такое?
        – Что? – Инна Михайловна приблизила снимок к глазам. – Голландка! Теперь и я вспомнила, что в их комнате была голландская печь. Редкой красоты, вся в изразцах. Здесь их не разглядеть…
        – Куда же она делась?
        – Может, сломали… Хотя стойте! Когда мы с вами заходили в ту комнату, мне показалось, что прежде на стене не было выступа. Того, что слева у двери.
        – Хотите сказать, печь попросту заложили?
        – Почему бы нет? В доме появилось центральное отопление, и печь сделалась ненужна.
        – Как интересно. – У Катерины увлеченно загорелись глаза. – Завтра скажу, чтобы стену сломали.
        – В нашей квартире было много интересных вещей, – ностальгически проговорила старуха. – Например, раковина и водопроводный кран в коридоре. Не будь их, отцу не удалось бы организовать кухню и санузел в нашей части квартиры.
        – Давно хотела спросить. Те три комнаты коммуналки, которые оказались в вашем распоряжении… Кто в них жил до того, как квартиру поделили на две части?
        – Одну комнату занимала наша семья и Белая Бабушка Елена Викторовна. Но к пятьдесят второму году, когда разделили квартиру, она уже умерла. Еще одна комната принадлежала Софье Васильевне, родной сестре Серафимы Васильевны Белоцерковской. Третья – Елизавете Петровне, той, что служила у Чехова.
        Инна Михайловна вспомнила несколько забавных историй, и они поговорили еще около часа. Наконец Катерина собралась уходить, пообещав на днях заглянуть.
        Когда она подъехала к гостинице, был поздний вечер. Из больших окон ресторана на тротуар изливался праздничный свет. Катерина медленно прошла мимо, сквозь окна разглядывая сидящих за столами людей.
        Поднимаясь по лестнице, она рассчитывала на то, что Герман уже спит. Ей хотелось тихонько юркнуть в постель, чтобы избежать объяснений или, по крайней мере, перенести разговор про Стерникову на утро. Катерина была уверена, что Герман будет оправдываться.
        Но едва она зашла в номер, сразу же увидела мужа, сидящего на диване перед включенным телевизором.
        – Что так поздно? – спросил он.
        – Заговорилась с соседкой.
        Пройдя в спальню, она стала снимать одежду, ожидая, что Герман пойдет за ней и попытается объясниться по поводу Стерниковой. Но он не пришел.
        Помедлив, Катерина надела халат и сама вышла в гостиную. Присев рядом с мужем, сделала вид, что интересуется телевизионными новостями. Герман молчал. Тогда Катерина спросила:
        – Можешь показать договор на покупку квартиры?
        – Зачем? – он удивленно посмотрел на жену.
        – Хочу узнать имя хозяина.
        – Зачем? – повторил Герман.
        – Хочу поинтересоваться, кто он такой.
        Трубников выключил телевизор, встал и прошелся по комнате.
        – Тебе сообщили, что случилось с рабочими?
        – Да.
        – Тебя что-то не устраивает?
        – Да.
        – Что? – Герман в упор смотрел на нее.
        – То, что прекратили расследование.
        – Тебе что за дело?
        Катерина повторила фразу, которую недавно сказала Картавину.
        – Мне жить в этой квартире.
        – А кто тебя заставляет?
        – То есть?..
        – Кто тебя заставляет жить в этой квартире? Я предложил: давай ее продадим.
        Катерина подумала о том, как легко и сразу ее понял Картавин и как не хочет понять собственный муж. Она упрямо заметила:
        – Архитектор уже сделал проект.
        – Заплатим, и вся недолга.
        – Придется покупать другую квартиру. Эту купят нескоро.
        – Во-первых, продажа квартиры – это вопрос цены. Ее всегда можно скинуть, – возразил Герман. – Во-вторых, я могу одолжить денег у Балашова.
        – Это удобно? – Катерина задала глупый вопрос, на ум больше ничего не пришло.
        – Тебе не все равно? – оборвал ее Герман.
        – Знаешь, как говорят? – Она натянуто улыбнулась. – Слишком много движений. Сначала продай. Потом снова купи.
        – Я все понял. Ты упрямишься. Ты никогда не признавала своих ошибок. – Он зашел в спальню и скоро вернулся с бумагами. Бросил их на стол. – Вот договор.
        Катерина бегло просмотрела документ.
        – Карасев Семен Эдуардович… Ты с ним знаком? Видел его?
        – Нет. Все сделали юристы. Я только оформил доверенность.
        Она вернула договор Герману.
        – Все.
        Трубников нарочито небрежно забрал его.
        – Тебе, как я вижу, нечего делать.
        – Я слежу за ремонтом в нашей квартире.
        – Вижу… – Он унес документы в спальню. Было слышно, как клацнули застежки портфеля. И уже оттуда Герман сказал ровным, чужим голосом:
        – Если нечем заняться, лучше на работу устройся. По крайней мере, тогда будешь знать цену деньгам.
        Глава 14
        Deos manes placari victimis humanis[Души умерших умилостивляются человеческими жертвами (лат.).]
        Люсьена Сапега вцепилась в Трубникову намертво. Утром Катерина вновь услышала ее голос по телефону.
        – Составь мне компанию.
        Видеть ее каждый день было бы слишком. Тем не менее Катерина спросила:
        – Что делать?
        – Пройдемся по магазинам.
        – Прости, не могу. Еду на квартиру. У меня встреча с прорабом, а потом…
        Люсьена властно перебила ее:
        – На квартиру поедешь завтра. Сегодня ты моя.
        Смолчав, Катерина выдала убийственный внутренний монолог.
        – Ну, так что? – осведомилась Люсьена. Ее спасало лишь то, что Балашов был начальником Германа.
        Катерина взяла себя в руки.
        – Во сколько заедешь?
        – Ни во сколько. Трубникову давно пора купить машину и нанять для тебя водителя. Встретимся в одиннадцать в Третьяковском проезде.
        Катерина взяла такси и ровно в одиннадцать прохаживалась по брусчатке Третьяковского проезда в ожидании своей «лучшей подруги», которая опоздала на сорок минут. И здесь Люсьену вновь спасла иерархическая зависимость Трубникова.
        Дождавшись, пока водитель припаркуется под прямым углом к зданию и Сапега вылезет из машины, Катерина спросила:
        – Куда идем?
        Люсьена с мрачным видом открыла дверь ближайшего бутика.
        Примерка одежды длилась более трех часов. Люсьене приносили и уносили одежду. Когда Сапега выходила из примерочной в зал, Катерина втягивала щеки, чтобы не рассмеяться. Ей удавалось находить умные, а главное, не обидные для Люсьены слова, чтобы объяснить, почему женщине с пролетарской внешностью нельзя носить серый цвет. Каждый примеренный наряд словно нарочно подчеркивал несовершенство фигуры Сапеги. Последнее, красное, платье добило всех, включая персонал бутика. Пресловутое седло на корове смотрелось бы лучше.
        Вспотевшая Люсьена выглядела нелепо и жалко. Умаявшись, она рухнула в кресло и потребовала зеленого чая. Потом, взглянув на Катерину, сказала:
        – Давай лучше ты. А я посмотрю.
        Катерина согласилась, но к примерке приступила не раньше чем выпила чаю. Просто из куража, чтобы позлить Сапегу. И лучше бы она не примеряла эту одежду. В ее случае работала другая поговорка: «Подлецу все к лицу». Вконец расстроенная Сапега обругала всех, кто имел несчастье их обслуживать, сбросила на пол несколько платьев, но Катерина вовремя вывела ее, помешав затоптать одежду ногами.
        В машине Катерина завела умиротворяющий разговор о беспонтовой одежде, бездарных стилистах и женщинах с хорошим вкусом, которым не найти ни одной стоящей вещи.
        Люсьена успокоилась тем, что вновь сорвалась на водителя из-за неправильного, на ее взгляд, скоростного режима. Он только вздыхал и пригибал голову, когда она била его сухим веснушчатым кулачком. Катерина больше не вмешивалась, раз и навсегда для себя решив, что если человек не увольняется, значит, его все устраивает.
        В ресторане, куда они заехали пообедать, Люсьена по своему обыкновению закатила скандал и отказалась платить. Администратор вызвал полицию. Она позвонила мужу. Балашову удалось дистанционно урегулировать этот конфликт, и Катерину с Люсьеной отпустили по-добру по-здорову.
        В надежде на то, что на сегодня ее мучения кончились, Катерина собралась попрощаться, однако не тут-то было.
        – Ты поедешь со мной в Жуковку, – сказала Сапега.
        – Зачем?
        – Ко мне придут медиум и еще несколько человек. Будет спиритический сеанс. Увидишь, тебе понравится.
        – Значит, скучно не будет, – Катерина все еще надеялась улизнуть. – Без меня будет весело. Нет, серьезно, меня ждет архитектор…
        – Утром ты сказала – прораб. – Люсьена прищурилась.
        – Они оба меня ждут.
        – Говорю тебе, завтра поедешь.
        – Ну хорошо, – Катерина согласилась, сцепив зубы. – Только потом прошу отвезти меня в гостиницу.
        Когда автомобиль Сапеги подъехал к дому, все гости уже были в сборе. Об этом сказала горничная, встретив их на пороге. Не потрудившись зайти в гостиную, Люсьена сразу прошла наверх. Катерина оказалась одна среди незнакомых людей. Всего их было пятеро и все как один – странные. Маленький вертлявый старик, полная дама в длинной юбке с цыганским ожерельем и чалмой вместо прически. Еще там была худая, тонкокостная девушка с бледным лицом и две похожие друг на друга и оттого безликие женщины.
        Из разговоров Катерина поняла, что дама в чалме была медиумом. Вертлявый старик – отец Сапеги, девушка – племянница Балашова, одинаковые женщины – соседки по Жуковке.
        В комнате появилась служанка и плотно зашторила окна. Потом она принесла канделябр с двумя горящими свечами и поставила его на небольшой круглый стол, вокруг которого стояли семь одинаковых стульев и где уже лежали большой лист бумаги и блюдце. Последнее, что она сделала, – выключила свет.
        Люсьена Сапега вышла в гостиную, когда все было готово. Она первой села за стол. За ней – остальные. Только один стул оставался пустым. Люсьена оглянулась на Катерину, и та поняла: ждут только ее. Она подошла и тоже села за стол.
        Бумажный лист был испещрен буквами, которые располагались по кругу. Полная дама в чалме взяла блюдце, перевернула его и положила в центр круга. На его обратной стороне была нарисована стрелка.
        – Души умерших, взываю и прошу вас о помощи…
        Катерина притихла. Когда все протянули руки и коснулись пальцами блюдца, она поступила так же.
        – Кого вызываем? – спросила женщина-медиум.
        – Петра Первого, – брякнул вертлявый старик.
        – Ты всегда его вызываешь! – огрызнулась Сапега. – Он меня в прошлый раз в жопу послал.
        По-видимому, с духами у Люсьены Сапеги были такие же отношения, как и с живыми людьми.
        – Кого вызываем? – медиум закрыла глаза.
        – Дядю Веню, – снова сказал старик.
        – Додик! – Сердито зыркнув на отца, Люсьена степенно проговорила: – Давайте вызовем Сахарова.
        – Академика? – поинтересовалась бледная девушка. Кажется, эта кандидатура ее не устроила.
        – По крайней мере, он при жизни всегда говорил правду, – сказала Люсьена.
        Путем переговоров сошлись на кандидатуре Брежнева, потом заменили его Наполеоном.
        – Вызываю дух Наполеона Бонапарта… – нараспев промолвила медиум. – Дух Наполеона, приди к нам!
        Все напряженно смотрели на блюдечко, которого касались пальцами. Наконец оно дернулось и отъехало в сторону.
        – Дух Наполеона Бонапарта, ты здесь?
        Блюдечко уверенно двинулось к букве «Д» и уткнулось в нее стрелкой. Потом показало на «А».
        Медиум прошептала:
        – Кто задает вопрос?..
        – Я! – Сапега провела по губам языком и, склонившись над столом, адресовала вопрос блюдечку:
        – Будет конец света?
        Блюдечко осталось на месте.
        – Мы все умрем? – снова спросила она.
        Стрелка показала две буквы. Медиум констатировала:
        – Наполеон сказал «да». Мы все умрем.
        – Это не ответ, – возмутился старик по имени Додик. – Когда-нибудь это случится со всеми. Почему Наполеон не уточнил, когда именно?
        – Вы не понимаете, – медиум заговорила укоряющим тоном. – Духи приходят с того света. Их нужно уметь слушать…
        – Я вам заплатила и не стану отгадывать. Мне нужно конкретно. – Сапега еще раз повторила вопрос о конце света, и дух Наполеона ответил предельно точно:
        «Через пятьсот лет».
        Всех это устроило, но духа решили сменить. Вызвали Маяковского. Когда блюдечко подтвердило, что поэт явился, бледная девушка спросила:
        – Вы любите Лилю Брик?
        «Я люблю Осю», – ответило блюдце.
        Не без внутренней гордости Катерина призналась себе, что приложила к этому руку.
        – Он имеет в виду мужа Лили, Осипа Брика, – потрясенно прошептала бледная девушка.
        – И здесь голубые… – усмехнулась Сапега. – Тогда вот мой вопрос: у вас были с ним отношения?
        Этого Катерина допустить не могла. Благодаря ей, блюдце категорично ответило: «Нет».
        Больше Маяковского ни о чем не спрашивали. Его заменили на Калиостро. Граф явился внезапно, вместе со сквозняком, погасившим обе свечи.
        Медиум щелкнула зажигалкой и трясущейся рукой зажгла свечи.
        – Кто задает вопрос?
        – Я, – сказала Люсьена. – Почему меня все ненавидят?
        Калиостро ответил.
        «Ты сука».
        Катерина была уверена, что никак не повлияла на этот ответ. Она просто почувствовала, как блюдце уверенно показало букву за буквой.
        – Что мне делать? – спросила Сапега.
        «Сдохнуть». – Таким был ответ Калиостро.
        После этого слова Люсьена почему-то притихла.
        – Я тоже могу спросить? – вполголоса осведомилась Катерина.
        – Спрашивайте, пока он с нами… – медиум закатила глаза.
        И Катерина спросила:
        – Кто их убил?
        Все молча уставились на нее, и только старик поинтересовался:
        – Кого?
        Медиум проронила:
        – Вы мешаете духу…
        Блюдечко сдвинулось и подползло к букве «В». Все участники сеанса тревожно переглянулись. Блюдце указало на «Р».
        – Что это? – взволнованно спросила бледная девушка. – Инициалы?
        – Тише! Оно снова пошло, – прошептала женщина-медиум.
        На этот раз стрелка уткнулась в «Е».
        – Василий Романович Елкин, – не без иронии догадался старик.
        – Тише! – на этот раз цыкнула Катерина. Она недоверчиво следила за тем, как блюдце, а вместе с ним стрелка, приблизилось к букве «М».
        – Их было несколько… – предположила Сапега.
        В этот момент блюдце рванулось в сторону и остановилось вблизи «Я».
        Катерина почувствовала легкий испуг. Ее сердце застучало чаще и сильнее обычного.
        – Он сказал: «ВРЕМЯ».
        В тот же момент блюдечко дернулось, слетело со стола и разбилось.
        Бледная девушка вскрикнула, вскочила со стула и, лишившись чувств, упала в обморок.
        Медиум трагически прошептала:
        – Deos manes placari victimis humanis…[6 - Души умерших умилостивятся человеческими жертвами (лат.).]
        Глава 15
        Что это значит?
        – Ну, и где ты была? – спросил Трубников, когда Катерина зашла в спальню. Он включил ночник и смотрел на нее, щуря глаза.
        – Спи…
        – Нет, правда… Где ты была? Сейчас два часа ночи.
        – В Жуковке у Сапеги. – Катерина расстегнула замок молнии и стащила с себя юбку.
        – С чего это вдруг? – в его голосе прозвучали мягкие интонации.
        – Она устраивала спиритический сеанс.
        – Это когда стол ножкой стучит? Как в «Фантомасе»?
        Катерина повесила одежду на стул и нырнула под одеяло.
        – Когда стучит, это «столоверчение». Спиритизм – общение с духами.
        – И как все прошло?
        – Нормально.
        – Вы с Сапегой нашли общий язык?
        – Нашли.
        Герман отвернулся, но потом снова спросил:
        – И вы до двух часов с духами говорили?
        – До двенадцати. Потом пришлось вызвать «Скорую».
        – Надеюсь, не тебе?
        – Ты меня знаешь. Я не впечатлительная. Одна девушка потеряла сознание. Полчаса пролежала, как мертвая. Все испугались.
        – Что за девушка?
        – Племянница Балашова.
        Герман перевернулся, чтобы видеть жену.
        – А у него есть племянница?
        – Есть.
        – Кто еще там был?
        – Отец Люсьены Сапеги. – Катерина покосилась на Германа. – А у нее есть отец. Все зовут его Додик. Живенький такой старичок, неуживчивый, как и его дочь. Сапегу, кстати, дух обозвал сукой.
        – Это он в точку. Чей дух?
        – Калиостро. И еще пожелал сдохнуть.
        – Радикально.
        – Я тоже задавала ему вопрос.
        Трубников усмехнулся.
        – Неужели и ты веришь в подобную ерунду?
        – Просто спросила.
        – О чем?
        – Спросила: кто убил тех рабочих.
        – Господи, как мне надоела эта история! – Герман резко отвернулся. Потом, не оборачиваясь, спросил: – И что сказал Калиостро?
        – Он сказал: их убило время.
        – Что это значит?
        – Не знаю.
        Герман протянул руку и выключил ночник.
        – Теперь давай спать.
        Глава 16
        Печь
        Дверь в квартиру Трубниковых была распахнута настежь. На площадке Катерина столкнулась с двумя рабочими, которые тащили носилки.
        – Мусор выносим, – сказал один из них и спросил: – Машина внизу стоит?
        – Да, грузовик…
        Из двери вышел прораб Исаев.
        – Ноги не переломайте. В комнатах нет полов. Лучше идемте на кухню.
        В коридоре часть полов тоже сняли. По оставшемуся паркету и лагам они пробрались в кухню.
        Олег Исаев подошел к снятой с петель двери, которая стояла у стенки.
        – Хочу показать кое-что интересное…
        – Что такое? – насторожилась Катерина. Теперь она постоянно ожидала подвоха.
        – Смотрите! – прораб ткнул пальцем в круглое отверстие с разбитой стекляшкой.
        Она подошла ближе и пригляделась.
        – Глазок?
        – Филенка с обеих сторон была зашита фанерой. При демонтаже один лист отвалился, под ним оказался глазок.
        – Дверь из комнаты? – спросила Катерина.
        – Как видите, не входная.
        – Зачем же глазок?
        Прораб молча развел руками.
        – А в остальных дверях были глазки?
        – Ради любопытства проверил. Были, но не во всех.
        – Где остальные? – Катерина решительно обернулась.
        – Их увезли. Эту я оставил, чтобы вам показать.
        Услышав нарастающий вой, Катерина застыла с гримасой отчаяния.
        – Труба запела, – удрученно заметил прораб. – Ума не приложу, что с ней делать. Такое бывает, когда трубы чистят под вытяжку. Кто-то из соседей по вашему стояку делал ремонт. Одно хорошо – теперь и вам обеспечена хорошая тяга.
        Вой в трубе перешел на более высокую ноту и стал похож на страдающий женский голос.
        – Что же это такое… – Катерина в отчаянии закинула голову. – Душу из груди вынимает.
        – Завтра вызову специалиста. Попробуем что-нибудь сделать.
        – Как думаете, для чего в дверь вставлен глазок? Я жила в коммунальной квартире. У нас ни у кого глазков не было.
        – Готов поспорить: засовов со стороны коридора вы тоже не видели.
        – Это точно, – подтвердила она. – Послушайте… Хочу вас кое о чем попросить. Идемте со мной…
        Прораб Исаев пришел за ней в бывшую комнату Глезеров. Оглядевшись, заметил:
        – А здесь не закончили с полом.
        – Так даже лучше, – сказала Катерина, подошла к выступу и похлопала рукой по стене. – Это нужно сломать.
        – Зачем? – прораб немного напрягся. – Прежде чем ломать, нужно проверить документацию. Может быть, там коммуникации или воздуховод, или несущая конструкция расположена.
        – За этой стеной печка, – с уверенностью сообщила Катерина.
        – Откуда вы знаете?
        – Видела фотографии.
        Исаев застыл в нерешительности, потом сдержано проронил:
        – Без архитектора не могу.
        Катерина с вызовом протянула руку:
        – Дайте молоток! Сама все сломаю!
        Прораб ошеломленно уставился на нее, потом достал из спецовки листок бумаги и ручку:
        – Пишите расписку.
        Она забрала у него бумагу и ручку.
        – Что нужно писать?
        – Что вы берете на себя ответственность за слом стены в помещении номер три. – В ответ на ее удивленный взгляд, Исаев пояснил: – Номер комнаты по спецификации помещений.
        Катерина написала несколько строк и размашисто расписалась. Проверив текст, Исаев кликнул рабочих. Распорядившись, что нужно делать, посоветовал Катерине:
        – Вам лучше выйти. Здесь будет пыльно…
        Катерина вышла в коридор, а затем и вовсе из квартиры. На лестничной площадке ей встретился участковый.
        – Здравствуйте, Яков Иванович! Есть что-то новое?
        Рябинин остановился.
        – Здравствуйте! Имеете в виду смерть рабочих? – он покачал головой. – Нет, ничего.
        – Я надеялась, что следствие продолжается.
        – Так ведь расследовать нечего… – Рябинин переложил папку из одной руки в другую. – Вы бы сами позвонили Кирпичникову.
        – Нет, спасибо, что-то не хочется.
        – Он вам не понравился?
        – Понравился, не понравился… Дело бы свое делал как следует.
        – У них работа тоже не сахар… – великодушно заметил Яков Иванович и, услышав грохот в квартире, строго спросил: – Ломаете?
        – В пределах разумного. – Катерина поняла, что нужно менять тему. – Как себя чувствует старик с третьего этажа?
        – Слава богу, уже выходит на улицу. Как говорится, бог миловал. Я уже собирался дочь его вызывать. Она живет в Штатах. Знаете, сколько охотников найдется на такую квартиру? Вся родня, как воронье, разом слетится. Я подобных историй на своем веку повидал… – Рябинин махнул рукой. – Нелюди. Пираньи зубастые. Душу за квадратный метр продадут.
        – Это Москва…
        – А вы откуда приехали? – поинтересовался Яков Иванович.
        – Из Новосибирска.
        – Сибиряки?! – он почему-то обрадовался.
        – Ну, да…
        – Так я же в Новосибирске служил!
        – Здорово. Значит, земляк.
        – Да… Только, когда я проходил службу, вас в проекте еще не было.
        – Была, – сказала Катерина. – Мне сорок четыре.
        Рябинин снова переложил папку в другую руку, а потом сунул под мышку.
        – Надеюсь, вы не обиделись?
        Она рассмеялась.
        – Вы сделали мне комплимент. На комплименты не обижаются.
        – Тогда, если позволите, я пойду. – Во взгляде, в жестах, во всей фигуре Рябинина чувствовалось некоторое замешательство. Тем не менее он еще раз, искоса, оглядел Катерину.
        Ее это, кажется, позабавило.
        – Всего хорошего, Яков Иванович!
        Рябинин поспешил к лестнице, ведущей на третий этаж, а из квартиры Трубниковых выглянул Олег Исаев.
        – Катерина! Идите скорее!
        – Что? – Она обернулась. – Стенку сломали?
        – Сломали! Идите сюда!
        Катерина вошла в коридор и стала пробираться в комнату, возле которой висело облако пыли. Когда она перешагнула порог, Исаев картинно вытянул руку:
        – Вы только посмотрите, что там скрывалось!
        Взглянув на запыленную печку-голландку, Катерина удовлетворенно кивнула.
        – Я же вам говорила… – она подошла ближе и провела ладонью по изразцам. Опавшая пыль обнаружила серо-голубую эмаль, яркую, как зимнее утро. – Красиво, – прошептала она, затем присела и открыла верхнюю чугунную дверцу.
        Внутри печи лежала решетка. Клацнув затвором, Катерина открыла нижнюю дверцу. Склонившись, заметила кучку пепла, из которой торчал край недогоревшей бумаги. Катерина его вытащила. Это был небольшой кусочек бумаги длиной около пяти сантиметров с черными обуглившимися краями. На бумаге были написаны блеклые буквы, однако разобрать их сразу не удалось.
        – Надо же… – удивился Исаев, и было непонятно, что его удивляло.
        На всякий случай Катерина поворошила рукой золу. Ничего больше не обнаружив, она поднялась с корточек.
        – Что тут у вас? – в комнату зашел архитектор. – Здравствуйте. – Обернувшись, он пораженно застыл: – О!
        – Как думаете, Виктор, можно ее привести в порядок? – поинтересовалась Катерина.
        – Откуда она взялась? – Тищенко оглядел комнату. – Стенку сломали? Печь была за стеной?
        – Я взял расписку, – поспешил оправдаться Исаев.
        Катерина его поддержала:
        – Это я попросила.
        Тищенко подошел к печи и пощупал ее руками.
        – Да она в превосходном состоянии! И какая красавица! – Он обернулся. – Голландка будет украшением вашей квартиры.
        Услыхав эти слова, Катерина почувствовала внутреннее беспокойство. Как будто ей чего-то очень хотелось, но она точно знала: ей не получить этого ни при каких обстоятельствах.
        – Удачное стечение обстоятельств.
        – Для вас – да. – Архитектор Тищенко стал открывать чугунные дверцы и заглядывать внутрь.
        Катерина непроизвольно спрятала в карман найденный кусочек бумаги.
        Закончив осматривать голландку, архитектор продолжил мысль:
        – Если бы продавец знал о том, что в квартире сохранилась такая ценность, квартира обошлась бы вам намного дороже.
        – Повезло.
        – Не вижу радости, – улыбнулся Тищенко.
        – Я радуюсь, радуюсь, – заверила его Катерина. Прислушавшись, она вынула телефон и увидела, что звонит Картавин. – Извините…
        Катерина быстро выбралась в коридор, оттуда по лагам прошла до двери, потом – на площадку. Только тогда ответила:
        – Слушаю, Борис.
        – Где ты сейчас?
        – На Мясницкой.
        – Очень хорошо. Нужно поговорить.
        – Что-то случилось?
        – Ты, как старая бабка, всего боишься.
        – Совсем распустилась, – согласилась она. – Нервы ни к черту. И все-таки, о чем пойдет разговор?
        – Не по телефону. Жди. Скоро приеду.
        Не выдержав напряжения, Катерина вышла сначала во двор, потом на Мясницкую. В ожидании Картавина стала прохаживаться по улице туда-сюда и чуть не пропустила его. Хорошо, что заметила багажник черной машины, въехавшей в арку. Через минуту, запыхавшись, она была во дворе.
        Выйдя из машины, Картавин взял ее под руку.
        – Идем лучше в кафе.
        Они снова пошли в кафе и сели за тот же столик.
        – Ну? – спросила Катерина.
        – Прежде всего замечу: ровным счетом ничего не случилось.
        – Считай, что успокоил. Теперь скажи, что хотел.
        – Я поговорил со своим другом…
        – С фээсбэшником?
        – Да. Он обещал разузнать все, что получится.
        – Насчет квартиры?
        – Насчет квартиры и насчет того, что вокруг. Я поговорил с ним на тему электромагнитных полей. Он не исключил такого воздействия. В арсенале спецслужб, в том числе иностранных, такие практики есть. Однако после такого рода воздействия помимо остановки сердца в теле человека происходят необратимые процессы, которые при вскрытии нельзя не заметить. Не думаю, что судмедэксперт не обратил на это внимание. И наконец, главный его аргумент: кому нужны твои работяги?
        – Я поняла. – Катерина ответила, как пионерка, с дежурной готовностью.
        Картавин склонил голову, чтобы лучше видеть ее лицо.
        – Решила, что я сливаюсь?
        – Ты все логически объяснил. Теперь и я понимаю, что мои подозрения – глупость.
        – Узнала имя продавца?
        – Карасев Степан Эдуардович. Он – продавец, он же – хозяин.
        Картавин взял телефон и записал его имя.
        – Очень хорошо. Сегодня попрошу Жореса пробить этого мужика.
        – Его имя Жорес? – догадалась Катерина.
        – Разве я так сказал? – удивился Борис.
        – Ты сказал: Жорес.
        – Прокололся. – Он улыбнулся и внимательно посмотрел ей в глаза. – Это ты на меня так влияешь.
        – Странное у него имя.
        – Это – да, – согласился Картавин. – Надеюсь, ты поняла: я с тобой и никогда не сольюсь.
        – Я надеюсь. – Катерина положила на стол обгоревший клочок бумаги. – Вот, что я нашла сегодня в квартире.
        Картавин придвинул бумажку к себе.
        – Где именно?
        – В печке-голландке. Клочок лежал в куче пепла.
        – В квартире сохранилась голландка?
        – Ее нашли только сегодня. Сломали стенку, а там – печь.
        – Вот оно что… – Борис вгляделся в блеклые буквы. – Значит, привет из прошлого? Когда, ты думаешь, печь заложили?
        – В начале пятидесятых. Но не раньше пятьдесят второго года.
        – Откуда такая точность?
        – Соседка сказала. Она до пятьдесят второго года жила в этой квартире. Тогда печку еще использовали.
        – Интересно… Написано перьевой ручкой «с нажимом», фиолетовыми чернилами. Чернила выцвели. Давненько такого не видел. Кажется, я разобрал, что здесь написано.
        Катерина склонилась над столом и впилась глазами в бумажку. Картавин медленно прочитал:
        – Б-а-т-р-а-х…
        – И все?
        – Слово «батрах» – латинскими буквами.
        Она вытащила из сумочки телефон и нашла в Интернете все, что было связано с этим словом.
        – Батрахос, по-гречески – лягушка. Батрахас – Мадридский аэропорт. Год открытия аэропорта тысяча девятьсот тридцать первый.
        – Лягушка? Думаю, вряд ли… А вот аэропорт – интересно. Но в пятидесятых годах за границу почти не ездили.
        – Написано латинскими буквами, – напомнила Катерина. Потом, заглянув в телефон, сверила название аэропорта с надписью на бумажке. – Нет!
        – Что – нет? – поинтересовался Картавин.
        – Не аэропорт.
        – Почему?
        – В испанской транскрипции звук «х» в этом слове пишется через латинскую «джей». А здесь, – она коснулась обгорелой бумажки. – Здесь написано через «кей» и «эйч».
        – А кто сказал, что писал испанец?
        – Скорее всего – это латынь. – Катерина засомневалась – Значит, лягушка здесь ни при чем?
        – А что, если этот листок из детской тетрадки? Получил двойку и сжег в печке. Мало ли детей учат латынь?
        – Мало. Среди моих знакомых таких точно нет.
        Борис улыбнулся и похлопал ее по руке.
        – Глупость сморозил. Хотел сказать: раньше учили.
        – В пятидесятых годах – вряд ли.
        – Значит – аэропорт, – заключил Картавин. – Перед войной много наших воевали в Испании. В том числе – летчики.
        – Не годится.
        – Почему? – Борис нисколько не обиделся за то, что она забраковала его версию.
        – Летчики воевали там до Великой Отечественной. После этого нашу голландку тысячу раз топили. Бумаги жгли перед тем, как заложить ее кирпичом.
        – Значит – лягушка, – легко согласился Картавин.
        Глядя в его серьезное, сосредоточенное лицо, Катерина вдруг рассмеялась.
        – Прости меня.
        – За что?
        – Все это глупости.
        – Возможно, не такие это и глупости. – Он забарабанил пальцами по столешнице, как будто собирался сказать то, чего не хотел. – Послушай… Продай ты эту квартиру.
        – Может, и продам. – Катерина растерянно огляделась. – Что ж… Мне нужно идти.
        – Я сказал то, что тебе не понравилось?
        – Да нет…
        – Вижу, что врешь.
        Глядя куда-то в сторону, Катерина сказала низким голосом, похожим на глухие рыдания:
        – Послушай, Борис… Мне сорок четыре… Ты думаешь, легко признаться в том, что я ни на что не годна?
        – Я как раз не это имел в виду, – расстроившись, Борис покраснел.
        – Видишь, как вышло… Что бы я ни сделала… Куда бы ни влезла – одни ошибки. Брак – ошибка, работу потеряла – ошибка, квартиру выбрала – снова ошиблась. Чувствуешь, к чему дело идет?
        – К чему?
        – Вся моя жизнь – одна сплошная ошибка.
        – Зачем же впадать в крайности. – Помолчав, Картавин решился спросить: – Ты сказала, что ошиблась, когда вышла замуж за Трубникова. Почему?
        – У нас нет и уже не будет детей. Какой смысл в этом браке?
        – Ты слишком строго себя судишь.
        – Я себя не сужу, – она отвернулась и вытерла рукой набежавшие слезы. – Я эгоистка.
        – Это я знаю, – улыбнулся Борис. – Эгоистка. Еще какая!
        – Не говори со мной, как с ребенком. – Она встала и забрала со стола бумажный клочок. – Сейчас мне правда нужно идти.
        – Тебя подвезти? Куда?
        – Спасибо, не надо. К соседке иду. Она живет в соседней квартире.
        – Что ж, не буду тебя задерживать.
        Когда Борис садился в свою машину, Катерине показалось, что он был обижен. Заходя в подъезд, она ругала себя за несдержанность, не зная, что спустя пару мгновений ее несдержанность перейдет на новый, куда более качественный уровень.
        На четырехступенчатой лестнице, которая вела на первый этаж, Катерина неожиданно столкнулась с крупным мужчиной. Он не только не извинился, но прижал ее к стене и бесцеремонно распорядился:
        – С дороги!
        Мимо прошел такой же огромный человек в черном костюме, за ним – высокий худой мужчина с лошадиным лицом.
        Катерина дернулась, но ее сильнее прижали к стене. И, как результат, у нее «рухнула планка». Она размахнулась и что было сил шмякнула верзилу сумкой по голове.
        – Вы что? – не ожидая такого подвоха, он даже обиделся, но потом схватил Катерину за горло. – Рыжая сучка!
        В этот момент его окликнули с улицы. Он отпустил Катерину и быстро ушел. Покрутив головой, она ощупала шею и стала подниматься по лестнице.
        С площадки второго этажа уже выглядывала Инна Михайловна.
        – Что такое? Здравствуйте, дорогая. Вы в порядке?
        – Здравствуйте, Инна Михайловна! Какой-то идиот вцепился в меня.
        – На первом этаже?
        – Я только вошла в подъезд.
        – А потом мимо вас прошли двое? Один – жилистый с лошадиным лицом?
        – Кто они?
        – Жилистый – муж певицы Талановой.
        – Она живет в нашем подъезде? – удивилась Катерина.
        – Обе квартиры на первом этаже принадлежат ей. Таланова живет здесь недавно. Всего полгода, как сделан ремонт. Но мы редко ее встречаем, она всегда на гастролях. Ее муж – стоматолог, живет в Америке. Здесь бывает нечасто. Он, в отличие от жены, всегда ходит с охраной.
        – Зачем стоматологу охранники? Что с него взять?
        – Это, как говорят молодые, – понты. В Америке он никто, а здесь – муж Талановой.
        – Что же, теперь каждый раз, когда заходишь в подъезд, нужно бояться?
        – Скажите Рябинину. Он разберется. В гости не зайдете?
        – А я как раз к вам иду.
        Несмотря на возражения Катерины, Инна Михайловна сразу поковыляла на кухню, заверив, что нога уже не болит. И как только старуха с чаем вернулась в гостиную, Катерина попросила ее рассказать о тех, кто жил в комнате с печкой-голландкой.
        Глава 17
        Инна Михайловна рассказывает
        Как-то летом мои родители поехали на юг, в город Анапу. Это был их первый совместный отдых, поэтому меня оставили в Москве на попечение бывшей санитарки Белоцерковского Александры Филипповны. Считалось, что я была под ее присмотром. На самом деле за мной приглядывали все жильцы нашей квартиры: кто-то кормил завтраком, кто-то приглашал на обед.
        К тому времени я была достаточно взрослой. Мне было двенадцать, но я продолжала играть в куклы. И то, что родители оставили меня с Александрой Филипповной, давало мне огромные преимущества.
        Я уже говорила, что Александра Филипповна была абажурщицей. Она шила разные абажуры. Огромные колпаки с бахромой, в которых размещались пять или шесть лампочек люстры. Маленькие, с кружевом – для ночников. Средние – для торшеров. У этих по краю, как у юбки, шла косая оборка.
        Сказать, что Александра Филипповна шила абажуры, значит ничего не сказать. Их изготовление было сложным, многоступенчатым делом. Сначала она шла на Покровку и покупала там каркасы из спаянных металлических прутьев.
        Иногда я помогала донести их до дома. Мы складывали каркасы один в другой. Получалось, что в каркас для люстры ложился торшерный. В торшерный помещался каркас для настольной лампы. Нести эту конструкцию было трудно, но, слава богу, не так далеко.
        Работа по изготовлению абажура начиналась с одного и того же: Александра Филипповна обматывала прутья каркаса шелковой лентой. Оборот за оборотом, виток за витком на одинаковом расстоянии с одинаковой плотностью. В моих руках лента скользила и ложилась неровно. Несколько раз я пробовала, но, взявшись, сразу бросала. У меня никогда не получалось так же красиво, как у Александры Филипповны.
        Когда все прутья каркаса были обмотаны, Александра Филипповна приступала к самому главному: вырезала детали из ткани, а потом сшивала их мелкими, аккуратными стежками. Иногда по шелковой ткани шли кружева, иногда – бахрома. Собрав все обрезки, я шила для своей куклы одежду. Однажды из кусков бахромы я смастерила ей шубку. Конечно, всему этому меня научила Александра Филипповна.
        У абажурщицы был взрослый сын. Впоследствии он стал знаменитым авиаконструктором. Может быть, вы слышали: Алексей Викентьевич Кавалеров. В то время Алексей был начинающим инженером и жил где-то на «Соколе», в комнате, которую он получил от конструкторского бюро, где работал.
        Алексей часто бывал у матери. Приносил продукты, сидел на кухне, общался с соседями. Истинную причину его посиделок знал каждый, кто жил в нашей квартире. Алексей любил Лилю Глейзер. Любовь была безответной, и никто из нас не верил в ее благополучный исход.
        Но вдруг Лиля и Алексей стали встречаться. Тем летом их чувства были на пике. Иногда Александра Филипповна просила, и они увозили меня в Кунцево. Мы купались, загорали, пили газированную воду у тележки со стеклянными колбами (в них был фруктовый сироп). Продавщица открывала затвор колбы, наливала сироп, а потом пускала в стакан газированную воду. До сих пор помню, как щекотало в носу. Это было незабываемое, счастливое время.
        Но все когда-нибудь кончается. Закончилось и это светлое счастье.
        Прежде чем продолжить, я должна рассказать о Глейзерах. Мать Лили, Фаина Евгеньевна, работала счетоводом в какой-то конторе и была неприятной женщиной. Соседи ее не любили. Лиля Глейзер училась в театральном училище. На третьем курсе она снялась в художественном фильме о жизни колхозников «Счастливая жатва». Лиля сыграла второстепенную роль. Главная досталась ее однокурснице Вике Флеровой. Все вокруг говорили, что Флерова не годилась нашей Лиле даже в подметки.
        Лиля была красавицей, и в скромном платье колхозницы она была хороша. В те времена каждый фильм становился событием. У Лили был огромный успех. Ее узнавали на улице, о ней писали в журналах. Но эта роль оказалась последней. В отличие от Флеровой, которая со временем сделалась знаменитой, Лиля больше не снялась ни в одном фильме. За ней частенько приезжала машина и увозила на пробы. Пробы затягивались. Лиля возвращалась под утро или даже на следующий день, однако в кино ее больше не взяли.
        Вскоре Алексей сделал ей предложение, но Лиля ему отказала. Для всех жильцов нашей квартиры ее отказ стал громом среди ясного неба. Никто не ожидал такого исхода. Было ли это связано с творческой неудачей или еще с чем-то – не знаю. Но я была уверена: даже после разрыва Лиля продолжала любить Алексея. Впрочем, я была ребенком и могла ошибаться.
        Да, кстати… В кино Лиля снялась под псевдонимом Алешина. Во-первых, еврейские фамилии не были в то время в почете. Во-вторых, и это мое мнение, она давала понять Алексею, что принадлежит только ему.
        Вот так Лиля Глейзер отказалась выйти замуж за Алексея Кавалерова, сына абажурщицы Александры Филипповны.
        Почему? Об этом знала только она.
        Вскоре нашу квартиру поделили на две части, и жильцов расселили.
        Глава 18
        Вторжение
        Даже на следующий день Катерина оставалась под впечатлением рассказа Инны Михайловны. Вчерашние посиделки загнали ее в депрессию. Казалось, утро было безрадостным, завтрак – безвкусным, а вся дальнейшая жизнь – лишенной всякого смысла.
        «Прав Герман, – думалось Катерине. – Нужно искать работу».
        Конечно, многое в своей профессии она упустила. Сама жизнь и фармакологическая научная мысль ушли далеко вперед, не ожидая, пока она запрыгнет в последний вагон.
        «Сегодня же накуплю справочников и учебной литературы».
        Катерина решила искать работу провизора и занялась этим немедленно. На первом же сайте нашла подходящее предложение:
        «Компания «Инвестфарм» приглашает на работу провизора. Требования: опыт работы не менее трех лет. Высшее специальное фармацевтическое образование. Сертификат специалиста».
        Не заморачиваясь составлением резюме, Катерина сразу же позвонила:
        – Здравствуйте, я по объявлению.
        Напористый женский голос осведомился:
        – На какую вакансию?
        – Провизор.
        – Имеете опыт работы?
        – Около десяти лет.
        – Вы москвичка?
        – Почти.
        – Что значит – почти?
        – Мы с мужем только что купили квартиру, но я еще не прописана.
        – Где работали в последнее время?
        – Нигде.
        – Декрет?
        – Нет. Просто пять лет не работала.
        После продолжительной паузы голос спросил:
        – Сколько вам лет?
        – Сорок четыре.
        – Простите, нам нужен человек помоложе.
        Не успев возразить или хотя бы спросить, почему, Катерина услышала гудки. Положив трубку, она застыла, глядя на экран ноутбука. Казалось, ничто не заставит ее повторить подобный звонок.
        Катерина встала, прошла в спальню и села перед зеркалом, у которого стояла косметика. Приблизившись к отражению, придирчиво осмотрела свой лоб, веки и губы. Никто лучше нее не смог бы разглядеть морщинки и прочие несовершенства лица. Потери, которые она понесла в битве с возрастом.
        И пусть у нее пышные волосы, яркие глаза, милый вздернутый нос и гладкая кожа. Ей сорок четыре. У многих женщин этого возраста есть внуки. А она, Катерина, – пустоцвет. Стареющая провинциалка, которая приперлась в Москву за работой. В Москве полно молодых, дерзких и злых, и ей до них далеко.
        Закрыв ладонями лицо, она поднялась на ноги.
        «Куда уходит время? Куда оно утекает? И почему так незримо и подло?»
        Катерина отняла руки, поправила волосы и, встав к зеркалу боком, оглядела себя в профиль. Живота нет, сзади – подтянуто… В этот момент ей позвонил Герман. Не дав ему говорить, она с ходу сказала:
        – Мне отказали в работе.
        – Кто? – голос мужа звучал ровно, без удивления.
        – Я нашла объявление и позвонила. Мне сказали, им нужен человек помоложе.
        – Решила в эскорт-услуги пойти?
        – Шутишь? А мне не смешно.
        – Знаешь, как теперь говорят? Забей на работу. Оставь ее тем, кому нечего есть. Пойди на курсы рисования акварелью. Тебе понравится. В конце концов, давай купим собаку.
        – Ты сам сказал, что мне нужно работать.
        – Мало ли, что я сказал! Теперь говорю: тебе не дашь больше тридцати пяти. – Трубников всегда так говорил перед тем, как сказать что-нибудь неприятное. И он сказал: – Я уезжаю в командировку. Вернусь только завтра.
        – Куда?
        – В Тулу.
        – С Балашовым?
        – Один.
        – Когда?
        – Минут через тридцать.
        – Что ж, береги себя.
        – Ты – тоже, – спохватившись, Герман спросил: – Как там в квартире?
        Поколебавшись, Катерина решила не говорить ему про находку. Сказала только:
        – Там все нормально.
        Попрощавшись, они остались каждый при своем. Он – в неведении реальных событий, она – вне понимания, куда и с кем он поедет.

* * *
        И все-таки Катерина решила купить фармакологический справочник и пару учебников. Отправившись на Мясницкую, она сказала водителю такси остановиться у книжного. Провела в магазине двадцать минут и вышла оттуда с объемным пакетом. Решив купить пару книг, остановилась лишь на восьмой.
        В машине Катерина вспомнила, что ей нужно прописаться в новой квартире. Проверила в сумочке паспорт и копии документов. Все было на месте.
        – Остановите, пожалуйста, здесь! – сказала она водителю.
        Он заметил:
        – Мы еще не приехали.
        – Я выйду раньше. – Катерина расплатилась и вылезла из машины.
        Паспортный стол был в двух кварталах от дома. Она зашла в зал, встала в очередь и, чтобы не скучать, достала умную книжку из тех, что купила.
        Очередь подошла быстро, Катерина не успела вчитаться.
        Взглянув на предоставленные документы, паспортистка спросила:
        – Прописываться?
        – Вы же видите…
        – Заполните, – на стойку перед Катериной лег формуляр.
        Приступив к его заполнению, она вдруг спросила:
        – А если я попрошу вас выяснить, куда переехала семья, которая прежде жила в нашей квартире?
        – Только через запрос.
        Катерина продолжила заполнение формуляра и между делом сказала:
        – Такая молодая, а уже бюрократка.
        – Кто – бюрократка? – у паспортистки выгнулись брови.
        – Вы. – Катерина взглянула на нее с преувеличенным сожалением. – Прикрываетесь какими-то инструкциями. Всего пара минут – заглянуть в базу. Компьютер – перед вами. Вы же понимаете, я бы не обратилась…
        – Подождите! – паспортистка прервала словесное извержение. – При чем здесь инструкции?
        – Сами сказали, нужно писать запрос.
        – Вот и пишите, а я все найду.
        – Сейчас?
        – Когда же еще? – Паспортистка ткнула пальцем в листок под стеклом. – Вот образец.
        Катерина записала нужную информацию и протянула в окошко. Девушка прочитала:
        – Фаина Евгеньевна Глейзер, Лилия Глейзер… Отчество Лилии знаете?
        – Нет.
        – В каком году они проживали в вашей квартире?
        – Съехали в тысяча девятьсот пятьдесят втором.
        Пару минут паспортистка нажимала на клавиши. Потом объявила:
        – По ним нет никаких данных.
        – Что значит – нет? – удивилась Катерина.
        – Вижу Белоцерковских, вижу Еремину, Ротенберг, еще несколько человек… Куда уехали Глейзеры, сказать не могу.
        – Они в пятьдесят втором переехали.
        – Говорю вам: их нет.
        – Я вам не верю.
        – Ну, знаете… – Девушка развернула монитор к Катерине: – Сами смотрите.
        Она пробежала глазами.
        – Теперь вижу.
        – Прописываться будете?
        – Буду.
        – Тогда не задерживайте очередь, заполняйте ваш формуляр.
        Из паспортного стола Катерина вышла в полном недоумении, но со столичной пропиской в паспорте.
        По дороге в квартиру подумалось, что Инна Михайловна – женщина с богатой фантазией. Потом она предположила, что информацию потеряли при оцифровке. Ни та, ни другая версия не вписывалась в понимание ситуации. Катерина была уверена: здесь что-то не так. Эта уверенность зиждилась на ее интуиции, которой она привыкла гордиться.
        Кстати, к вопросу об интуиции: Катерина понимала, что Герман соврал, но предпочитала мнимое неведение мучительным приступам ревности. Она придерживалась народной мудрости: не буди лихо, пока оно тихо, и чувствовала себя предельно комфортно.
        Войдя в квартиру, Катерина заметила, что с полом уже закончили.
        – Я ждал вас, – сказал Исаев.
        – И я пришла, – оптимистично сообщила она.
        – У нас небольшое ЧП.
        – Вы не поверите, мне уже интересно. Что на этот раз?
        – Сегодня утром я привел сюда новую бригаду строителей. Ребята решили прибить крючки для одежды…
        – Ну?..
        – Начали прибивать их в кладовке…
        – И что дальше?
        – Дали пару раз молотком по задней стене…
        – И?..
        – Стенка упала.
        – На них? – испугавшись, Катерина побежала в конец коридора.
        – Нет! – Исаев подался за ней.
        – Ну, показывайте. – Она сунула нос в кладовку.
        – Смотрите… – Прораб подошел к задней панели и сдвинул ее в сторону. – Когда-то здесь была дверь.
        – Здесь был черный ход, мне говорили.
        – Дверь сняли, проем закрыли панелью. – Он выглянул на лестницу черного хода. – Этой ночью кто-то расковырял ее и влез в квартиру.
        – Зачем? – Катерина удивленно округлила глаза.
        – Я не знаю. Ваша квартира – вы разбирайтесь. Заявляйте в полицию, жалуйтесь участковому.
        – Поверить не могу…
        – Не можете? – Исаев взял ее за руку и вывел на тесную площадку черного хода. – Смотрите! – он показал на свежие сколы. – Вот, вот и вот! Вскрыли, зашли, а потом наскоро прикрепили панель степлером.
        – У вас пропал инструмент? – озаботилась Катерина.
        – Инструмент на месте.
        – Зачем же сюда лезли?
        – Говорю: ваша квартира – вы разбирайтесь.
        Катерина разозлилась. И разозлилась в первую очередь на себя.
        – Мне все надоело! Не буду никуда заявлять! Забейте все к чертовой матери, и дело с концом!
        – Что ж, вам виднее. Сегодня прикажу заложить проход кирпичом.
        Катерина пошла к выходу. Задержавшись у входа в комнату Глейзеров, зашла внутрь. Подошла к печке и открыла чугунную дверцу. Заглянув туда, спросила Исаева:
        – Куда делась зола?
        Он глубоко вздохнул.
        – Ну, знаете… Только за этим я еще не следил!
        Глава 19
        Лицо врага
        «Кто забрал из печки золу?» – на первый взгляд глупый вопрос.
        Катерина не собиралась обсуждать эту историю ни с кем, кроме Исаева. Но, даже спросив у него, пожалела. Прораб наверняка посчитал ее сумасшедшей. Или еще хуже – зажравшейся бабой, которая сдерет десять шкур за пепел в печи.
        Это бессмысленное событие совпало с проникновением в квартиру и наводило на определенные мысли, развитие которых грозило перерасти в новую версию. И вряд ли этой версии суждено получить подтверждение. Расследование смерти рабочих застряло на простом медицинском диагнозе, который оказался важнее здравого смысла.
        Почувствовав кураж, Катерина позвонила следователю Кирпичникову:
        – Это Трубникова из квартиры на Мясницкой…
        – …где умерли трое рабочих, – продолжил Николай Александрович. – Как поживаете?
        – Плохо!
        – Что такое? – с каких это пор Кирпичникова стало беспокоить ее «поживание»?
        – Сегодня ночью кто-то влез в нашу квартиру.
        – Надеюсь, ничего не украли? – вопрос был формальным, он хорошо знал, что воровать было нечего, разве что известку со стен.
        – Золу из печи, – Катерина шла напролом.
        – Это фигурально?
        – В самом деле.
        – Что-то не припомню, чтобы в вашей квартире была печь.
        – Теперь есть. Она была за стеной. Настоящая печь-голландка.
        – И вы уже успели что-то поджечь?
        – Не я. Когда ее обнаружили, я нашла внутри несгоревший кусок бумаги. На нем латинскими буквами написано слово или его часть – «батрах». Батрахос, кстати, на греческом означает «лягушка».
        – Очень интересно…
        – В самом деле?
        – Я не лингвист и уж тем более не биолог.
        – Я – тоже, – уныло подтвердила она.
        – Что ж, значит, на сим попрощаемся.
        – До свидания.
        Бессмысленность разговора вогнала ее в безысходность. Казалось, сколько ни бейся, истина не откроется.
        В два часа ей позвонила Сапега. Звонок оказался кстати. Люсьена предложила поужинать. Альтернатива была только одна: сидеть в номере и думать о том, что каждая минута приближает ее старость. Или о том, что в собственной квартире черт знает что происходит. Или еще лучше: подозревать мужа в измене. Одним словом, Катерина с радостью согласилась.
        На этот раз Сапега приехала к подъезду отеля. Забравшись в машину, Катерина стала свидетелем обыденной ситуации. Новый водитель сидел, втянув голову в плечи. Люсьена орала на него, в конце концов прозвучала сокровенная фраза:
        – Вы – говно!
        Водитель резко обернулся. Взглянув на лицо, Катерина поняла, что видит его впервые.
        – Сама поведешь. – Он кинул Люсьене электронный брелок от машины, вылез и зашагал к метро.
        Люсьена схватилась за телефон.
        – Паша, этот дебил ушел! – кричала она мужу. – Как-как! Кинул ключи и сказал: сама поведешь. Я не умею! Немедленно уволь это ничтожество! Размажь слизняка! И ни копейки ему не плати!
        Послушав Балашова, она снова стала кричать:
        – Мне плевать, что раз в неделю они меняются. Найди мне нормального! Что?! Значит, это я во всем виновата?!
        – Давай, я сяду за руль, – Катерине надоело слушать Сапегу.
        Она забрала ключи и пересела на водительское сиденье.
        – А ты хорошо водишь?
        – Плохо. Будешь орать, в кого-нибудь врежемся.
        Всю дорогу до ресторана Люсьена молчала.
        За ужином Катерина рассказала, что Герман уехал в Тулу. Сапега оживилась и стала расспрашивать:
        – В командировку? У нас там нет филиала.
        – Думаешь, соврал?
        Сапега ничего не ответила. Пока ели десерт, она что-то обдумывала. Когда принесли счет, Люсьена сказала:
        – Если хочешь, мы во всем разберемся.
        Катерина кивнула, хотя и не поняла, о чем идет речь.
        Ее согласие воодушевило Сапегу. Она безоговорочно заплатила по счету, оставив Катерине возможность оплатить свою половину.
        Спустившись к машине, Люсьена усадила Катерину рядом с собой и достала небольшое устройство, похожее на планшет.
        – Дай номер Трубникова.
        – Зачем?
        – Проверим, где он находится.
        Катерину словно ошпарили.
        – Это – низость.
        – Низость – это когда с женой двадцать лет проживешь, а потом ее – побоку. – Сапега включила устройство и требовательно взглянула на Катерину. В этот момент она была похожа на воина-мстителя. – Ну?!
        Катерна продиктовала номер. Сапега ввела его на дисплей. Через мгновение на экране появилась карта Москвы и пульсирующая красная точка. Люсьена прочитала:
        – Тверская, дом 3. Отель «Ритц-Карлтон». А сейчас тебе будет бонус. – Она достала листок и, поглядывая на него, стала вводить цифры. – Это номер Юлии Стерниковой.
        Катерина удивленно спросила:
        – Откуда?
        – Врагов нужно знать в лицо. Это же касается их телефонов.
        – Тебе-то зачем?
        – А разве мы не подруги?
        Возразить было нечего. Катерина дала Герману обещание и не могла его не сдержать. Но, если бы он сам знал, чем все обернется, ни за что бы не просил Катерину заводить дружбу с Люсьеной.
        Сапега неумолимо набирала цифру за цифрой. Нажав ввод, она замерла. Картинка на мониторе не изменилась. Красная точка осталась на месте.
        Катерина спросила:
        – Что это значит?
        – Это значит, что твой муж и эта зараза сейчас вместе в отеле. И, заметь, не в Туле, а здесь, в Москве.
        Помолчав, Катерина глухо сказала:
        – Зря мы это затеяли…
        – Врага нужно знать в лицо, – повторила Люсьена и с чувством добавила: – Чтобы при случае набить ему морду.
        – Ты это серьезно?
        – Садись за руль. Мы едем в «Ритц-Карлтон».
        – Нет! – На этот раз Катерина была тверда. – Я туда не поеду.
        – Неужели не хочешь вцепиться ей в волосы?
        – Не хочу. – Она решила держать удар до конца. – Во-первых, мы их не найдем. Во-вторых, кто нас туда впустит?
        – У меня все продумано. Снимем номер и как постояльцы отеля разыщем своих друзей.
        – Откуда такая предусмотрительность? – У Катерины наступило прозрение. – Ты заранее знала, что Герман сегодня с ней встретится! Но откуда?!
        Сапега со скучающим видом взглянула в окно. Потом нехотя объяснила:
        – У Паши хорошая служба безопасности…
        – И ты заехала за мной, чтобы развлечься? – Катерина была близка к тому, чтобы ударить Сапегу.
        – Для чего же тогда друзья? – Эту фразу Люсьена услышала в фильме и запомнила на случай, если таковые появятся.
        – Да ты же патологически не умеешь дружить… Знаешь, как бы поступила подруга? Она бы промолчала. Правильно сказал Калиостро – ты сука. Лучшее, что ты можешь сделать для друга – сдохнуть.
        Сапега пригнула голову, уставившись на экран. Переждав пару минут, она искоса взглянула на Катерину:
        – Не хочешь – не поедем. И учти: я не слышала ни слова из того, что мне ты сказала.
        Катерина вдруг поняла, что у этой несчастной женщины никогда не было ни подруг, ни друзей. Решив играть по ее правилам, Катерина спросила:
        – Тебя отвезти домой?
        – В Жуковку, – подтвердила Люсьена.
        Решив, что теперь ничем не испортить общей картины, Катерина собралась расспросить Сапегу, при каких обстоятельствах она побывала в их новой квартире. Однако ей помешал телефонный звонок. Для разговора с Картавиным она вышла из машины и удалилась метров на двадцать. Кто знает, возможно, в арсенале Сапеги есть устройство для дистанционной прослушки.
        – Здравствуй…
        – Я все выяснил про бывшего хозяина квартиры.
        – Ну, говори.
        – Карасев Степан Эдуардович – отец Люсьены Сапеги.
        – Ты шутишь?
        – Нисколько.
        – Но Люсьена звала его Додиком.
        – Скорее всего, это домашнее прозвище.
        – У них не совпадают фамилии.
        – У Сапеги фамилия отчима. Ты случайно не с ней?
        – Как догадался?
        – Надеюсь, она нас не слышит?!
        – Люсьена сидит в машине. Я вышла на улицу. Кстати, на вашей фирме хорошо работает служба безопасности.
        – Думаешь, могут подслушивать?
        – Не исключаю.
        – Я звоню с личного телефона. Прослушивают обычно корпоративные.
        – Поняла.
        – Завтра тебе кое-что расскажут. Мы договорились о встрече с Жоресом.
        – С тем самым из ФСБ?
        – В три часа в Новинском пассаже.
        – Я приду.
        – Значит, до завтра?
        – До завтра!
        Катерина вернулась к машине и села на место водителя.
        – В Жуковку? – спросила она.
        – В Жуковку, – подтвердила Сапега.
        Глава 20
        В темноте
        Катерине разрешили вернуться в Москву на «Мерседесе» Сапеги.
        Она припарковалась у гостиницы, захлопнула дверцу и уже собралась защелкнуть центральный замок, как вдруг услышала свой мобильник.
        Звонила Инна Михайловна.
        – Здравствуйте Катенька, у меня к вам огромная просьба…
        – Слушаю, Инна Михайловна.
        – Не могли бы вы приехать?
        – Сегодня? – Катерина посмотрела на часы в вестибюле. Они были видны сквозь стекло главного входа.
        Старуха словно почувствовала:
        – Прошу меня извинить. Знаю, что поздно, но мне больше не к кому обратиться. Вызову «Скорую» – меня увезут.
        – Вы заболели?
        – Нет, но мне нужна ваша помощь.
        – Что случилось?
        – Я – гипертоник и каждый день пью лекарства.
        – Та-а-ак…
        – Сегодня я купила таблетки, мне их посоветовали для чистки сосудов.
        – И что?
        – Выпила две и только потом прочитала инструкцию.
        – Ну кто же так делает?
        – Знаете, мелкий текст, а я никак не поменяю очки. Одним словом: кажется, этот препарат не сочетается с моими лекарствами от давления.
        – Вы понимаете, насколько это опасно? – Катерина почувствовала, как у нее вспотели ладони. – Немедленно вызывайте врача!
        – А если я ошибаюсь, и они сочетаются? – спросила Инна Михайловна.
        – Но вы же прочитали инструкцию…
        – Там не понятно.
        – Хорошо, я приеду, – сдалась Катерина.
        – Будьте осторожны! – Инна Михайловна упредила прежде, чем она отключилась. – В доме темно. У нас отключили свет.
        – В чем дело?
        – Кабель перерезали. Вызвали аварийщиков, они починить не смогли. Завтра приедут ремонтники. До вечера обещали наладить. Как только подойдете к подъезду, звоните, я встречу со свечкой.
        Катерина села в машину и поехала на Мясницкую. Дорогой думала о муже и Стерниковой. Как ни старалась, как ни убеждала себя, что для нее самой любовь с Германом в прошлом, без ревности обойтись не смогла.
        Во дворе их дома было темно. В окнах – ни огонька. Оставив машину рядом с подъездом, Катерина достала мобильник, чтобы позвонить Инне Михайловне, но, передумав, зашла в темный подъезд. Подсвечивая телефоном, взялась за перила и стала осторожно подниматься по лестнице. Преодолела первые четыре ступени, взошла на площадку первого этажа и вдруг обо что-то споткнулась. Хватаясь за воздух, выронила телефон. Он упал и отлетел к противоположной стене. Стало абсолютно темно.
        Сделав шаг, Катерина задела ногой что-то мягкое. Она присела на корточки и вытянула руку, чтобы дотронуться.
        – Кис-кис… Кис-кис…
        Рука ощутила тонкую ткань, под ней была чья-то плоть. Мысль о том, что на полу лежит человек, заставила ее вскочить и заорать благим матом:
        – А-а-а-а!
        Спустя пару мгновений на втором этаже хлопнула дверь и на лестнице засеребрился слабенький свет.
        – Что случилось? – спросил голос Инны Михайловны.
        – Здесь лежит человек! – крикнула Катерина. – Идите сюда!
        С каждым шагом Инны Михайловны на лестнице становилось светлее. Наконец Катерина увидела, что на полу у ее ног лежит какой-то мужчина. Она так и подумала: «какой-то мужчина», потому что даже мысленно не хотела назвать его телом и, тем более, трупом.
        – Что с вами? – Инна Михайловна ступила на первый этаж. Посветила вниз и в ужасе прошептала: – Что с ним?
        Катерина спросила:
        – Вы его знаете?
        – Это Зоткин, Антон Максимович, сосед с третьего этажа. Он жив?
        – Не знаю.
        – Нужно проверить.
        – Я боюсь его трогать, – Катерина попятилась.
        Старуха наклонилась к Зоткину и прикоснулась к его шее.
        – Он умер…
        – Нужно звонить в полицию! – Катерина подобрала с пола свой телефон.
        – И в «Скорую помощь», – подсказала ей Инна Михайловна.

* * *
        Когда подъехал полицейский фургон, Катерину попросили отогнать машину на улицу. Она так и сделала. Вернулась во двор, там уже стояли «Скорая помощь» и две легковушки. Из одной вылез следователь Кирпичников, из другой – участковый Рябинин. Оба вошли в подъезд.
        Инна Михайловна объясняла какому-то полицейскому:
        – В нашем подъезде всего шесть квартир… На первом этаже – две и обе занимает артистка Таланова. Ее сейчас нет. На втором: в девятой идет ремонт, в десятой живу я. На третьем – в одной квартире проживает Антон Максимович Зоткин, другая – пустая. Хозяева все лето на даче.
        – Зоткин – это погибший? – уточнил полицейский.
        – Погибший, – старуха горестно покачала седой головой.
        Из подъезда вышел Яков Иванович. Пожав руку полицейскому, он представился:
        – Участковый Рябинин. Я хорошо знал погибшего. Зоткин Антон Максимович – пенсионер с третьего этажа. Жил один. В последнее время сильно болел.
        – В доме нет электричества, – сказал полицейский. – Сейчас привезут генератор и все подсветят. На первый взгляд – убийство. У старика пробита голова и переломаны ноги.
        Опустив голову, Рябинин исподлобья посмотрел на Инну Михайловну:
        – Многострадальный ваш дом. – Потом спросил полицейского: – Криминалисты приехали?
        – В фургоне, ждут генератор.
        Из подъезда вышел Кирпичников. Заметив Катерину, мимоходом заметил:
        – Мы с вами где-то встречались…
        – Здравствуйте, Николай Александрович.
        – Здравствуйте, Катерина с Мясницкой.
        – Что скажете?
        – Пока ничего. – Он смерил ее взглядом. – Понимаю, сейчас вы скажете, что смерть старика и гибель рабочих – звенья одной цепи.
        – Вы сами считаете так же. – Катерина зябко поежилась.
        Заметив это, Рябинин взял Инну Михайловну под руку и повел к подъезду, сказав так, чтобы слышала Катерина:
        – Идите лучше домой. Сейчас не до вас.
        – Нас будут опрашивать?
        Он задал встречный вопрос:
        – А вы что-то видели? Будет нужно – пришлют повестку.
        В подъезде Рябинин подсветил им фонариком и проводил на второй этаж. Едва они оказались в квартире, старуха замкнулась на все замки, как будто в подъезде и во дворе не было полицейских.
        Следующую пару часов Инна Михайловна и Катерина сидели на кухне за столом с горящей свечой. К счастью, в квартире была газовая плита, поэтому без чая они не остались.
        – Бедный старик… – проговорила Катерина. – За что же его убили?
        – Главное – кто?
        – Слышали, что сказал участковый?
        – Назвал наш дом многострадальным? – Старуха сварливо поджала губы. – А мне и говорить об этом не надо. Я лучше других знаю. Новые времена – новые жильцы. Раньше в доме жили такие люди, как профессор Белоцерковский, его жена Серафима Васильевна, генерал Еремин, Белая Бабушка. А теперь – певичка Таланова и ее муж-стоматолог.
        – Риелтор сказал, что дом построил купец Щетников.
        – Прекрасный был человек. Щедрый, порядочный. Меценат и ценитель искусства. До революции на первом этаже располагался его антикварный магазин.
        – Риелтор сказал – лавка.
        – Да что вы! Это был роскошный, дорогой магазин. Я специально ходила в библиотеку, интересовалась историей дома и самим купцом Щетниковым. Видела фотографии магазина… – она взглянула на Катерину. – Вы знаете, что на первом этаже высота потолков больше четырех метров?
        – А я-то думаю, почему на второй этаж ведут три пролета…
        – Поэтому Таланова ухватилась за эту квартиру. Купила седьмую, а потом начала войну против восьмой. Соседи отказались ее продавать. Там жили милейшие люди. Консерваторский профессор с женой и двумя сестрами. Дело дошло до того, что его избили в нашем дворе. Хорошо, что из первого подъезда вышел сосед. Он его выручил.
        – Продали? – спросил Катерина.
        – Куда же им деться? Таланова ни перед чем не остановится. Продали квартиру и съехали.
        – Послушайте, а что, если в смерти Зоткина виновата Таланова? Муж у нее мутный, ходит с двумя здоровенными дураками. Может быть, она хотела купить квартиру Зоткина, а он отказал?
        – Если хотела купить, зачем убивать? Теперь придется ждать, пока прилетит дочь.
        – Вы правы. Таланова могла купить и нашу квартиру. Кстати, вы знакомы с ее предыдущим хозяином?
        – Нет. Не знакома. Я говорила: в последнее время туда никто не ходил, дверь все время была заперта.
        – Нужно сказать Рябинину про Таланову. Этот шоу-бизнес вообще не вызывает доверия, – Катерина подняла голову и прислушалась. – Кажется, в дверь стучат.
        Инна Михайловна взяла свечку и направилась к двери.
        – Кто там?
        Ей ответили, и она отворила. В прихожую зашел участковый Рябинин.
        – Мне бы воды.
        Посветив свечкой, старуха схватила его за рукав и потащила в гостиную. По дороге распорядилась:
        – Катя, принесите воды!
        Когда Катерина зашла в комнату со стаканом воды, Рябинин сидел в кресле.
        – Что-то нехорошо мне.
        Инна Михайловна протянула ему пилюлю:
        – Вот нитроглицерин.
        Яков Иванович сунул его под язык.
        Минут через пять Рябинин выпил воды и встал с кресла.
        – Теперь я в полном порядке.
        – Точно? – с подозрением спросила старуха.
        – Точнее не бывает, – он улыбнулся.
        – Вы закончили?
        – Да, все разъехались. Завтра утром приедет следователь. Расскажете, как все было.
        – Мне тоже рассказывать? – спросила Катерина.
        – У Кирпичникова есть ваш телефон. Он обязательно позвонит.
        Яков Иванович направился к двери, но Инна Михайловна преградила ему путь:
        – Без чая не отпущу.
        – Что ж… Не откажусь.
        Все трое отправились в кухню. Старуха поставила свечку и стала хлопотать по хозяйству.
        – Жутковато в доме без света, – заговорил Яков Иванович, усевшись за стол.
        – Особенно если представить, что за стеной – пустая квартира, где убили трех человек и где труба воет человеческим голосом, – напомнила Катерина.
        Взглянув на нее внимательно, он посоветовал:
        – Вам нужно продать эту квартиру.
        – Не говорите так! – вмешалась Инна Михайловна. – В кои веки хорошие люди приехали, а вы их зачем-то гоните!
        Рябинин продолжил:
        – Вы уверены в том, что рабочих убили. С такими мыслями вам будет трудно жить в этой квартире. И что же, труба так и воет?
        – Воет.
        – Говорили с прорабом?
        – Говорила. Он пока не знает, что с этим делать. А тут еще одна беда приключилась.
        – Что еще? – заинтересовался Рябинин.
        – Со стороны черного хода взломали панель и через кладовку влезли в квартиру.
        – Кто?
        – Откуда мне знать?
        – Что-нибудь украли?
        Замешкавшись, Катерина решила не говорить про золу. Скажи она подобную глупость, любой нормальный человек счел бы ее сумасшедшей.
        – Нет, ничего.
        – Непонятно, зачем тогда лезли?
        Она развела руками.
        – Вам нужно написать заявление, – заметил Рябинин.
        – Строители заложили вход кирпичом.
        – Что ж, – согласился Яков Иванович. – Неплохое решение.
        Инна Михайловна поставила на стол три кружки с чаем, розетки с вареньем и большую тарелку с гренками.
        – Милости прошу… – она села сама и зачерпнула ложкой варенье. – Старый дом – много историй. Знаете, а ведь здесь не раз видели привидение.
        – Что? Правда? – Катерина удивленно застыла.
        – Правда, – кивнула старуха. – Девушку в белом саване.
        – И вы ее видели?
        – Нет, не пришлось. Может, это и к лучшему. Я мертвецов боюсь. Сегодня в темном подъезде рядом с Зоткиным чуть богу душу не отдала.
        Горящая свеча громко затрещала и вдруг погасла. Было слышно, как Рябинин щелкнул зажигалкой. Вспыхнул огонек. Дождавшись, пока свеча разгорится, Катерина вдруг вспомнила:
        – Мы же не прочли инструкцию к лекарству!
        Инна Михайловна беспечно махнула рукой:
        – Жива, слава богу.
        – И все-таки я должна посмотреть.
        – Завтра посмотрим. – Старуха облокотилась на стол. – А вот у меня был один случай…
        И она завела историю, какие обычно рассказывают в детском лагере после отбоя. Выслушав ее с интересом, Рябинин медленно произнес:
        – Я тоже верю в привидения. Верю, что стены домов и квартир помнят всех, кто в них жил. Некоторые события не могут пройти бесследно. Что там говорить, даже у вещей память есть. – Он отхлебнул чаю. – Со мной тоже был один случай. Я тогда в милиции не служил. Совсем молодым был. Звонит мне как-то один друг. Он старше меня, но мужик был еще крепкий, подтянутый. Здоровья – вагон. И все потому, что никогда не предавался излишествам. Пил в меру, совсем не курил. Для него не существовало слова «вкусно». Ел только для того, чтобы жить.
        И вот звонит он мне и рассказывает такую историю. Во дворе, на Таганке, как раз возле его дома, решили снести старые сараи. Всех жильцов оповестили: если есть что-то ценное – забирайте.
        У друга моего тоже был сарай, достался от матери. Пошел он туда, стал разбираться и в дальнем углу откопал наган. Конечно, дело такое, за собой тянет статью. Незаконное хранение оружия. Но был тот наган без патронов.
        И вот спрашивает он меня по телефону: «Подскажи. Где взять патроны? Дело – живые деньги». Я ему говорю: «Можно приспособить мелкокалиберные». А сам думаю, хоть говорят, что опасно, но толку от них никакого. Силы убойной – ноль. Тогда я ему снова: «Можно попробовать патроны от строительного пистолета, получится чумовой килоджоуль».
        Послушал он меня, сделал сам чертежи, или помог ему кто-то, не знаю. Ну, чтобы ствол переделать. Через месяц снова звонит. А слышу я, голос вроде его, а вроде и не его: «Бу-бу-бу… бу-бу-бу…» Как будто через трубу говорит или в банку.
        Я спрашиваю: чего, мол, голос такой?
        Отвечает: «Не знаю. Одно скажу, не могу я его сделать».
        Это он про наган.
        Спрашиваю: «Не получается?»
        Отвечает: «Да я и не брался…»
        Я – ему: «А говоришь, не выходит».
        «Понимаешь, – говорит, – как в руки возьму эту пушку, даже сердце заходится, такой на меня страх нападает, высказать трудно».
        Надо сказать, что друг у меня человек тертый. И на Колыме побывал, и в других местах… не столь отдаленных. В общем, и сидел он, и бедовал. А здесь: «Страшно мне… Бу-бу-бу… Приезжай…»
        Приехал я. Сидит мой друг на кухне, напротив него – соседка, на вид лет шестьдесят. Старая, а пьет наравне с мужиком. Очень уважали ее на Таганке. Она там вроде колдуньи или гадалки была.
        Сел я. На столе – наган. Друг говорит старухе: «Что скажешь?» Она подержала руку над пушкой и говорит: «Выбрось его…» Друг отвечает: «Что ж я дурак, деньги живые выбрасывать? Переделаю, продам, заработаю».
        «Если не выбросишь, вся эта чернота, которая за наганом тянется, – на тебя перейдет. А может, и коньки отбросишь, – пообещала старуха. – Чтобы его очистить, нужен поп. Одна я с таким делом не справлюсь».
        Я тогда подумал: «С наганом… К попу?..»
        Перепугались мы страшно. Что ж с этим наганом было? Может, убийце какому принадлежал, а может, в ЧК в расстрелах участвовал. В общем, отдали мы его в переделку. А потом этот наган уехал в Тамбов.
        Мой друг честно сказал покупателю: «Оружие черное, чтобы отмыть – в церковь сходи, пусть поп его очистить попробует».
        Только я думаю, к попу тот мужик вряд ли пошел. Потому не для игрушек наган покупал.
        Но самое интересное: месяца через три вспомнил я про то, как мой товарищ бубнил. Спрашиваю: «В чем было дело? Я даже перепугался тогда. Думаю, чертовщина какая-то».
        Рябинин постучал по столу костяшками пальцев, затем поочередно взглянул на Катерину и Инну Михайловну и продолжил:
        – Друг отвечает: «У меня в тот день губа верхняя повисла. Стала длиннее и как будто бы онемела».
        Спрашиваю: «Почему?»
        «Да, – говорит, – сам дурак… Я наган тот чертов к щеке приложил, чтобы зуб не болел. Случайно конечно. Губа сразу же опустилась».
        Он потом долго губой шлепал. Хорошо, жив остался. Вот такая история.
        Заговорившись, Рябинин вовсе забыл про чай.
        – Горяченького? – спросила Инна Михайловна.
        Яков Иванович взглянул на часы, отхлебнул из своей кружки и встал из-за стола.
        – Поздно уже. Пойду. Спасибо за чай.
        Они пошли провожать его со свечой. Открыв дверь, Инна Михайловна спросила Рябинина:
        – Вам посветить на лестнице?
        Он показал фонарик.
        – Сам посвечу.
        В тот момент, когда они собрались попрощаться, раздался истошный крик:
        – Помоги-и-ите-е!
        Участковый вытянул шею.
        – Откуда кричали?!
        Катерина сказала:
        – С первого этажа!
        Все трое кинулись к лестнице. Первым бежал Яков Иванович, потом – Катерина, за ней – Инна Михайловна.
        Оказавшись внизу, они услышали звуки возни и сопение. Участковый направил фонарик и стал ощупывать лучом площадку первого этажа. За распахнутой дверью квартиры, на полу барахтались два человека.
        – Это что такое! – рявкнул Рябинин и кинулся к ним.
        Он схватил за шиворот одного и заставил подняться. Луч света остановился на лице человека. Перед ними стоял жилистый стоматолог с лошадиным лицом.
        – Что здесь происходит? – грозно спросил Рябинин.
        – Не имеете права врываться! Это частное жилище!
        – Поговори еще тут! – не сдержавшись, участковый отвесил ему подзатыльник.
        – Вы кто?!
        – Представитель закона! Ваш участковый!
        – Не имеете права… – стоматолог немного притих.
        Луч фонаря съехал – рядом с ним уже стояла пьяная певица Таланова. Сделав усилие, она проговорила слова:
        – В чем… собственно… дело?..
        – Вы кричали? – спросил Рябинин.
        – Кто… кричал? Я?
        – Заберите эту потаскуху в полицию! – крикнул стоматолог и схватил жену за волосы. Она снова упала. Катерина и Инна Михайловна подхватили ее, силясь поднять. Повиснув на Катерине, Таланова объясняла:
        – Я была… в клубе. В общем… работала… Ну, выпила… Немного! А он… меня бьет.
        – Бьете? – спросил Рябинин.
        Жилистый стоматолог ответил:
        – Ни в коем случае. Я законопослушный гражданин, к тому же американский подданный.
        – Мне это без разницы. Бьете жену – ответите по закону.
        Лошадиномордый взял жену под руку и завел обратно в квартиру.
        – Будем считать, инцидент исчерпан.
        – Будете нарушать – посажу на пятнадцать суток.
        Таланова подняла голову и выбросила перед собой руку:
        – Все нормально, отец!
        Рябинин плотно закрыл дверь квартиры.
        – Что ж… – Он обратился к Инне Михайловне, затем к Катерине. – Я пошел. До свидания.
        Попрощавшись, женщины поднялись на второй этаж. Инна Михайловна предложила:
        – Не лучше ли вам переночевать у меня?
        Катерина посмотрела на телефон.
        – Три часа ночи…
        И тут он вдруг зазвонил.
        – Кто ж это так поздно? – забеспокоилась Инна Михайловна.
        – Муж… – Катерина ответила: – Слушаю, Герман.
        – Разбудил?
        – Нет. Я не ложилась.
        – Где ты?
        – На Мясницкой.
        После паузы Герман недоуменно спросил:
        – Что ты там делаешь?
        – Здесь человека убили.
        – В нашей квартире?!
        – Старика с третьего этажа убили в подъезде. Я его нашла.
        – Полицию вызвали?
        – Сразу же. Они уже все разъехались.
        – Немедленно домой! Я будто чувствовал! Хорошо, позвонил!
        – Ты где? – спросила Катерина.
        – Я? – Герман замялся. – В Калуге. Только что приехал из офиса, заселился в отель, решил тебе позвонить.
        – В Калуге?
        – Где же еще?
        – Утром ты сказал, едешь в Тулу.
        – Что за допрос? – Герман перешел в наступление. – Ну, оговорился, ну, перепутал! Я уже в гостинице. Ты – где?
        – Я – на Мясницкой.
        – Это я уже слышал и велел тебе немедленно ехать домой.
        – Я здесь заночую.
        – Издеваешься?
        – Нет. Буду ночевать у Инны Михайловны.
        – Делай как знаешь!
        Глава 21
        Милый друг
        К Новинскому пассажу Катерина подъехала вовремя. Она зашла в вестибюль, огляделась и, не увидев Картавина, позвонила ему:
        – Я уже здесь!
        – Где именно?
        – Рядом с кафе «Академия».
        – Очень хорошо. Стой на месте. Я тебя заберу.
        Катерина заметила его первой.
        – Я здесь, Борис! – она помахала рукой.
        Он подошел и оглядел ее.
        – Даже не знаю, что и сказать…
        – В чем дело?
        – Ты сегодня очень красивая.
        Катерина смутилась и ничего не ответила. Борис взял ее под руку, и они вошли в кафе.
        За столиком у окна сидел сутулый мужчина в очках и клетчатом пиджаке.
        Борис подошел к его столику и отодвинул стул, чтобы усадить Катерину. Одновременно с этим представил ее:
        – Это – Катерина.
        Мужчина привстал.
        – Жорес.
        – Очень приятно. – Она села напротив.
        – Официант! – Борис вскинул руку. – Сюда подойдите.
        Они сделали заказ: чай, минеральную воду, десерт.
        – Что ж… – Картавин взглянул на Катерину, потом – на приятеля. – Вы знаете, зачем мы здесь. Начнем без всяких вступлеий. Скажу только одно: Жорес в курсе всего, что случилось. Он расскажет о квартире. После чего ты сама решишь, что тебе делать. – Он кивнул другу: – Давай…
        – Возможно, вам известно, что до ноября одна тысяча девятьсот пятьдесят второго года квартира числилась коммунальной и была значительно больше…
        – Я знаю, – вмешалась Катерина. – В пятьдесят втором ее поделили и жильцов расселили.
        – Не всех, – заметил Жорес. – Семье Безруковых оставили три комнаты, оформив их отдельной квартирой. Оставшиеся шесть комнат, собственно, ту квартиру, что вы приобрели, оформили на фиктивного владельца.
        Катерина удивилась:
        – Почему на фиктивного?
        – Она перешла в разряд конспиративных квартир Министерства государственной безопасности.
        Катерина застыла от неожиданности. К ним подошел официант и поставил перед ней чашку и чайник с зеленым чаем. Она налила чаю, потом подняла глаза и спросила:
        – Это серьезно? У меня есть сведения, что там располагалась контора.
        Жорес недоуменно заметил:
        – Принимая во внимание ситуацию, я пришел говорить о серьезных вещах.
        – Простите…
        Борис снова кивнул:
        – Продолжай.
        – У этой части коммунальной квартиры был фиктивный хозяин, но курировал ее другой человек…
        – Что значит – курировал? – справилась Катерина.
        – Присматривал, решал сложные ситуации, следил за безопасностью…
        – Ну, предположим… Тогда скажите: почему именно эту квартиру сделали конспиративной?
        – На это было много причин. Во-первых, удачное расположение – центр города. Во-вторых, шаговая доступность, недалеко Курский вокзал. В-третьих, наличие запасного выхода. В-четвертых, несколько путей для отхода. Через черный ход вашей квартиры можно было выйти на три разные улицы. И наконец, еще один важный фактор – близость куратора.
        – Что это значит?
        – Это значит, что полковник Безруков из соседней квартиры мог незаметно проникать в конспиративную квартиру, когда это требовалось.
        – Отец Инны Михайловны?
        – Вы, вероятно, говорите о дочери Безрукова? – Жорес закивал головой. – Совершенно верно, она и теперь проживает в соседней квартире.
        – Вы сказали, незаметно… – Катерина насторожилась.
        Жорес пояснил:
        – Конспиративно, не выходя на лестничную площадку.
        – Но ведь это значит…
        – Это значит, что между конспиративной квартирой и квартирой Безруковых было сообщение.
        – Ход? Боже мой! – Катерина схватилась за щеку. – Это же черт знает что такое! Его дочь знала об этом?
        – Вряд ли.
        – Сообщение до сих пор существует?
        – Маловероятно. Но, как я уже говорил, – в ваших силах проверить.
        – Ну хорошо. Предположим, все это так…
        – Не предположим, – Жорес ее перебил. – Все именно так. Я честно выполнил просьбу Бориса и, должен заметить, не терплю приблизительности.
        – Простите.
        – Вернемся к тому, на чем прервались. – Жорес говорил четко и внятно. Одновременно с этим подливал себе чай, ел пирожное и провожал взглядом девушек. Словом, выглядел довольно беспечным. Он продолжил: – Чтобы дать вам понять, как именно использовалась ваша квартира, могу сообщить: там встречались, отдыхали или отсиживались тайные агенты. Не скрою, в ней прятались функционеры и киллеры-чистильщики…
        – Господи! – Катерина побледнела и перевела взгляд на Картавина.
        На него же взглянул Жорес.
        – Мне говорить правду или пощадить нервы дамы?
        – Ничего, кроме правды, – сказал Борис.
        – Поймите, – Жорес снова обратился к Катерине. – Даже на территории собственного государства органы государственной безопасности вынуждены решать множество разнообразных задач. Не нужно пугаться.
        Сделав строгое лицо, Катерина спросила:
        – В квартире убивали людей?
        По тому, как переглянулись Жорес и Картавин, она поняла, каким будет ответ.
        – Из документов мне известен только один случай. В конце пятидесятых наш резидент отравил в этой квартире двойного агента.
        – Где именно?
        – Что? – не понял Жорес.
        – В какой комнате?
        – Этого я не знаю. Знаю только, что был произведен укол рициновой иглой.
        – Французскую комедию «Укол зонтиком» смотрела? – спросил у нее Борис, пытаясь разрядить ситуацию.
        – Смотрела, – ответила Катерина.
        – Рицин – сильный яд. После укола – мгновенная смерть.
        – Давайте оставим эту неприятную тему и перейдем к главному. – Катерина вздохнула, преодолевая паническую атаку. Такое случалось с ней иногда в минуты эмоционального напряжения. – Какова роль Карасева Степана Эдуардовича, у которого мы купили эту квартиру?
        – В начале шестидесятых, когда умер Безруков, квартира была оформлена на Карасева.
        – Перешла в его собственность? – спросила она.
        – Времена были другими… Он просто получил на нее ордер.
        – На каком основании?
        – Карасев – внештатный сотрудник КГБ, был держателем конспиративной квартиры. Когда рухнул Советский Союз, у конторы не было средств, чтобы платить персоналу, и Карасев перестал получать от нас деньги. На волне приватизации, воспользовавшись неразберихой в отчетности, ему удалось приватизировать квартиру. После приватизации он затаился. И когда понял, что квартиры никто не хватился, втихую ее продал.
        – А мы втихую купили…
        – Должен вас успокоить. Вы являетесь добросовестными приобретателями. Никто не собирается оспаривать сделку. Однако после того, как я выудил это дело из небытия, к Карасеву возникли вопросы.
        – Значит, я могу не бояться? – спросила Катерина.
        – Если хотите – живите.
        – Почему вы так сказали?
        – Как? – поинтересовался Жорес.
        – Вы сказали: если хотите.
        – Дело в том, что Борис рассказал о ваших сомнениях.
        – Можете честно сказать? – задавая этот вопрос, Катерина понимала, насколько абсурдно он прозвучал. – Рабочих убили?
        Жорес ответил серьезно:
        – Одновременная смерть троих мужчин разного возраста по причине остановки сердца выглядит странно. Но у меня нет информации, что это не так. – Его заверение прозвучало в духе сотрудника ФСБ – определенно и вместе с тем непонятно.
        Повисшая пауза дала понять, что взаимный интерес к разговору исчерпан. Тем не менее, Катерина задала еще один важный вопрос:
        – Когда вы искали в документах, вам встретились какие-то имена? Я имею в виду жильцов этой квартиры.
        – О да! Среди них были известные люди. Например, кардиолог Белоцерковский. Если не знаете, он лечил Сталина и благодаря этому выжил. На него дал показания собственный зять. На их основании Белоцерковского притянули к делу врачей-убийц. Вы наверняка слышали об этом известном деле?
        – Ротенберг дал показания? – Катерина не смогла скрыть своего удивления.
        – А вы, я вижу, в курсе событий? – Жорес взглянул на нее очень внимательно. – Тогда вам должно быть известно, что Владимир Сергеевич Ротенберг состоял в банде «Черная кошка».
        – Я смотрела фильм «Место встречи изменить нельзя». Знаю, о чем идет речь.
        – Смею вас уверить, на самом деле все было намного страшнее.
        – Верю вам.
        – Золото, из которого Ротенберг делал коронки, было натурально пропитано кровью.
        – Как он закончил?
        – Его расстреляли. – Жорес взял в руки чайник и вылил в чашку то, что осталось. – Должен заметить, в квартире проживали другие интересные личности.
        – Например? – спросила Катерина.
        – Например, известный авиаконструктор Кавалеров. Когда он уехал, в квартире осталась жить его мать. Еще одна колоритная фигура, я бы сказал, трагическая: Еремин Михаил Георгиевич, бывший царский генерал, герой, блестящий военный…
        – Он застрелился, – заметила Катерина.
        – Знаете, почему? – спросил Жорес.
        – Не знаю.
        – Между прочим, это общедоступная информация. Она есть в Интернете.
        – Так почему же он застрелился?
        – Михаил Георгиевич был другом лидера Русского общевоинского союза. Союз объединял белую эмиграцию. Кстати, сейчас он объединяет потомков. Как бывало в те времена, Еремина вызвали на Лубянку, после чего он выехал в Париж и застрелил своего друга.
        – Друга? – Катерине это совсем не понравилось.
        Жорес удивился:
        – А что вы хотели? У него не было выбора. В Москве оставалась жена. Он выполнил задание, а потом, как порядочный человек, сам застрелился.
        – Ужасная история…
        – Не ужаснее тех, что случались в те времена.
        – Фамилия Глейзер вам не встречалась?
        Жорес поднял глаза и через секунду ответил:
        – Нет, не встречалась.
        – Дочь и мать: Лиля и Фаина Евгеньевна.
        – Нет, не припомню. – Жорес сделал глоток и сдвинул стул. – Что ж… Надеюсь, я предоставил вам полную информацию и даже удовлетворил любопытство. – Он взглянул на Картавина: – Рассчитываю, что все останется между нами.
        – Об этом не беспокойся, – ответил Борис. – Я – твой должник.
        – Да нет… Это я обязан тебе. – Жорес встал и любезно поклонился Катерине. – Приятно было познакомиться.
        Когда он ушел, Картавин спросил:
        – Может быть, выпьем?
        Катерина молча кивнула. Он заказал вина, после чего спросил:
        – Ты расстроилась? Я просил рассказать все как есть.
        – Хочешь, чтобы я продала эту квартиру?
        – Я – посторонний человек. Как я могу чего-то хотеть?
        – Все хотят. И я тоже.
        – Значит, решено?
        – Я должна все обдумать. – Она опустила голову. – Удивительно…
        – Что?
        – Он все рассказал на память.
        – Ты про Жореса? Он – профессионал. – Борис взял у официанта бутылку: – Спасибо, я сам, – и разлил вино по бокалам.
        – За что выпьем? – Катерина подняла свой бокал.
        – За то, что мы снова друзья.
        – За то, что мы снова друзья, – повторила она и выпила все до дна.
        Глава 22
        Кавалеров
        Открывая дверь в гостиничный номер, Катерина боялась, что Герман ее ждет.
        К счастью, там его не было. Катерина бросила сумку, прошла в спальню, открыла шифоньер и увидела на плечиках вчерашний костюм Германа. На полке лежал прачечный пакет с грязной сорочкой. Она открыла пакет и достала сорочку. Долго искать не пришлось: манжет испачкан помадой, от воротника пахло чужими духами. Вернув сорочку в пакет, Катерина положила его туда, откуда взяла.
        Ситуация была пошлой. Определяясь с тем, как относиться к измене, Катерина не находила для себя ни одного достойного варианта. Устроить мужу скандал, предъявив неопровержимые доказательства, – значило приумножить пошлость и достигнуть ее предела. Молчать и делать вид, будто ничего не случилось, – другая опасная крайность. Так можно привыкнуть к чему угодно. В конце концов она сделала выбор, который показался ей золотой серединой. Катерина решила выждать, посмотреть, что будет дальше, и только потом принять решение. Когда наступит это «потом», она еще не придумала. Плавающая, неопределенная дата давала ощущение того, что Катерина не совершает ошибки.
        Катерина позвонила в ресторан и заказала еды. Достав ноутбук, плюхнулась на кровать и зашла в Интернет, чтобы проверить рассказ Жореса.
        Информация нашлась очень быстро. История генерала Еремина излагалась на сто ладов, но общие положения во всех источниках совпадали. Особенно интересными были воспоминания сотрудника ОГПУ, позднее – НКВД. Он детально описал подготовку и саму акцию устранения, которую реализовал генерал.
        Получив ответ на этот вопрос, Катерина решила посмотреть, что есть в Интернете про Викторию Флерову. Увидев фотографию артистки, она вспомнила по меньшей мере три ее фильма.
        На самом деле фильмография Флеровой была очень внушительной – больше ста лент. Заглянув в раздел «Личная жизнь», Катерина прочла, что Флерова трижды была замужем. В ее мужьях состояли весьма известные люди: режиссер, писатель, военный.
        Решив найти дату и место смерти, Катерина поразилась: Виктория Кузьминична Флерова в полном здравии проживала в Москве.
        Что касалось известного авиаконструктора Кавалерова – кроме того, что он тоже был жив, Катерине удалось разыскать в Интернете название конструкторского бюро, где Кавалеров проработал всю свою жизнь. Решив не откладывать дело в долгий ящик, она позвонила туда и попросила соединить ее со специалистом по работе с персоналом. Ее соединили.
        Назвавшись корреспондентом известной газеты, Катерина попросила помочь связаться с Алексеем Викентьевичем, чтобы взять у него интервью. После непродолжительных поисков Катерине продиктовали домашний номер телефона авиаконструктора.
        Следующий звонок Катерины был Кавалерову:
        – Могу я услышать Алексея Викентьевича?
        Ей ответили:
        – Я – его дочь. Он сейчас на прогулке. Кто его спрашивает?
        – Корреспондент «Вечерней Москвы». У меня срочное задание – взять у него интервью.
        – Даже не знаю, как быть… Алексей Викентьевич – старый больной человек, передвигается только в коляске. Не думаю, что в ближайшее время он сможет уделить вам свое время.
        – Очень жаль. – Катерина лихорадочно искала возможность договориться. – Может быть, во время прогулки?
        – Побойтесь бога!
        – Пожалуйста, помогите мне с ним встретиться!
        Дочь Кавалерова сжалилась:
        – Ну хорошо, я поговорю…
        – Пожалуйста, запишите мой телефон… – Катерина продиктовала свой номер. – Когда я могу позвонить?
        – Я сама позвоню вам, – ответила женщина.
        И прежде чем положить трубку, Катерина быстро спросила:
        – Территориально где вы находитесь?
        – Мы живем в высотке на Кудринской, – сказала дочь Кавалерова, после чего положила трубку.
        Полученная информация подвигла Катерину на дальнейшие действия: она решила отправиться к высотке на Кудринской, не дожидаясь ничьих милостей. Чем черт не шутит… А вдруг ей встретится Кавалеров?
        В дверь вежливо постучали, официант принес заказ. Сунув ему чаевые, Катерина схватила пару кусков и бегом спустилась вниз, где у гостиницы стоял «Мерседес» Сапеги. Запрыгнув в автомобиль, она без зазрения совести покатила в сторону Кудринской площади.
        Добравшись до места, припарковалась поблизости от высотки и пешком отправилась в сквер, уселась на лавку у центрального подъезда и приготовилась ждать.
        Казалось, в тени деревьев мегаполис утратил свою реальность. Здесь все было зелено, свежо и приятно.
        Рядом с ней присела старуха.
        – Москвичка?
        – Нет, – ответила Катерина.
        – В отпуске? Москву посмотреть?
        – Можно сказать и так. – Ей не хотелось откровенничать с первой встречной.
        – Здесь есть на что посмотреть.
        – А вы живете в высотке?
        – Всю свою жизнь, с пятьдесят четвертого года.
        – Слышала, здесь снимали фильм «Москва слезам не верит».
        Старуха кивнула.
        – Один эпизод – с собачками. Остальные – в других домах. Вы же знаете, что их в Москве семь?
        – Знаю.
        – А наш дом раньше называли: «Дом авиаторов».
        – Почему?
        – Сюда селили в основном работников авиационной промышленности, таких, как мой отец. Он был летчиком-испытателем. Еще, конечно, номенклатурных работников: из Центрального комитета партии, из Совета министров. Не бог весть каких шишек, но людей все больше приличных. – Старуха задрала голову и показала трясущимся пальцем: – Видите два верхних этажа в центральном корпусе?
        – Вижу. – Катерина посмотрела наверх.
        – Когда поблизости открылось американское посольство, там расселили жильцов и установили аппаратуру для прослушки и наблюдения.
        – Кто установил?
        – Кагэбэшники. Оттуда посольство США как на ладони.
        – А кто из знаменитостей жил в вашем доме? – спросила Катерина.
        – Летчик испытатель Галицкий, хоккеист Сологубов, гроссмейстер Смыслов.
        – Они уже умерли?
        – Эти – да.
        – Говорят, в этом доме живет авиаконструктор Кавалеров.
        Старуха чинно сложила руки под грудью:
        – Алексей Викентьевич? Хорошо его знаю, он работал с моим отцом.
        – Сколько ж ему лет?
        – Возраст – преклонный. Он года три как не ходит – правнуки вывозят в кресле-каталке. Обычно Алексей Викентьевич сидит у этой лавки.
        – Надо же… – Катерина покачала головой. – Не знаете, как звали его жену?
        – Татьяна Григорьевна. Она давно умерла. А почему вы об этом спросили?
        – Да так…
        Старуха посмотрела на часы:
        – Боже мой… Почти три!
        – Спешите?
        – В три должны привезти внука. Удачи вам! – Она схватила сумочку и зашагала, почти побежала.
        – До свидания, – сказала ей вслед Катерина и одновременно с этим увидела старика в кресле-каталке, которого вез молодой человек.
        Она не поверила такому везению.
        Каталка подъехала и остановилась в полутора метрах. Молодой человек спросил:
        – Дедуль, я пойду?
        – Иди, милый, иди… – ответил старик.
        – Ты, если что, по телефону звони.
        – Подышу, посижу, потом позвоню.
        Парень развернулся и зашагал в сторону дома. Старик вздохнул, достал из кармана газету, очки, закинул голову и стал глядеть в кроны деревьев.
        – Хорошо здесь… – вкрадчиво проронила Катерина.
        – Хорошо, – согласился старик. – Вроде как не в Москве.
        – Живете в этом доме?
        – Да, – он посмотрел на нее с любопытством. – А вы – приезжая? Откуда пожаловали?
        – Из Новосибирска.
        – Сибирячка? Хорошо… – это была формальная похвала, не предполагающая продолжения разговора.
        Но она не собиралась сдаваться.
        – Меня зовут Катерина.
        Старику ничего не оставалось, как тоже назвать свое имя:
        – Алексей Викентьевич. Очень приятно.
        И здесь она допустила ошибку, едва не испортив все дело.
        – Кавалеров? Авиаконструктор?
        Алексей Викентьевич жестко спросил:
        – Откуда вы знаете мое имя? Что вам надо? Вы нарочно сюда явились? Вы ждали меня?
        – Нет, что вы! – Попытавшись соврать, она вдруг созналась: – Да, я поджидала вас.
        – Зачем?
        – Нужно поговорить.
        – О чем?
        – Вы только не подумайте, это не касается вашей работы.
        – Что же вам нужно?
        – Меня интересует личный вопрос.
        – Я – вдовец, – старик наконец улыбнулся, свернул газету и похлопал ею по спинке кресла-каталки. – Можете меня покатать.
        Катерина встала со скамейки, взялась за ручки и покатила его по аллее.
        – Что еще вас интересует? – Он усмехнулся. – Заранее предупреждаю: жениться я не готов.
        Катерина оценила его шутку, однако не ответила в том же духе. Просто спросила:
        – Вы помните Лилю Глейзер?
        Старик резко оглянулся и посмотрел ей в глаза. Потом медленно произнес:
        – Я-то помню. Вы откуда про нее знаете?
        – Видите ли, я говорила с Инной Михайловной Безруковой, она живет на Мясницкой, в соседней квартире.
        – Инночка? Помню ее девочкой. С чего это вдруг она решила вспомнить про Лилю?
        – Мы с мужем купили квартиру, в которой жили Лиля и ваша мама.
        – С тех пор прошла целая вечность… Когда квартиру начали расселять, я забрал маму к себе. Куда уехала Лиля, мне не известно.
        – Инна Михайловна рассказывала, что у вас с Лилей было сильное чувство.
        Немного помолчав, старик тяжело произнес:
        – Я очень ее любил.
        – И вы сделали ей предложение?
        – Она мне отказала.
        – Почему?
        – Мне до сих пор сие не известно.
        – Лиля ничего вам не объяснила?
        – Она просто сказала: нет. Больше я не видел ее.
        – Даже не пытались найти?
        – Если бы я любил ее чуточку меньше, наверняка бы пытался. Но дело в том, что я слишком сильно ее любил. – Алексей Викентьевич обернулся: – И все-таки чем вызван интерес к нашим персонам?
        – Я делала запрос в паспортный стол. Про Лилю Глейзер и ее мать там нет никакой информации. Я даже засомневалась. Решила, что Инна Михайловна придумала эту историю.
        – Посмотрите фильм «Счастливая жатва». Его сняли в пятидесятом году. Артистка Алешина и есть Лиля Глейзер.
        – Инна Михайловна говорила.
        – Тогда откуда взялись сомнения? Лиля Глейзер существовала, так же как и ее матушка, Фаина Евгеньевна.
        – Одно мне непонятно: почему в домовой книге нет их имен?
        – Возможно, потому, что в наших учреждениях тотальный бардак. – Кавалеров махнул рукой: – Давайте свернем.
        Они свернули на боковую аллею, откуда было видно проезжую часть.
        – Хорошую экскурсию вы мне устроили, – сказал старик. – Правнук – что? Вывезет меня – и обратно к компьютеру. А я его не держу. Ему со мной скучно.
        – Алексей Викентьевич, может быть, у вас были догадки, почему Лиля так поступила?
        – Почему бросила меня? Лиля была актрисой. Думаю, она только играла в любовь. Да еще подруга, Лилина однокурсница, как тогда говорили, сбивала ее с истинного пути.
        – Вы имеете в виду Викторию Флерову?
        – Вика была девицей легкого поведения. Думаете, почему она получила главную роль в том самом фильме? Потому что была любовницей режиссера. На самом деле главную роль должна была играть Лиля Глейзер. Она прошла пробы, ее утвердили. Потом вмешался режиссер, и роль отдали Флеровой. Перед нашим разрывом Лиля изменилсь, и я не знал, что с этим делать. Она ездила на пробы, но ее никуда не брали. И я ничем не мог ей помочь.
        – Лиля больше не снималась?
        – Не знаю! – обрубил Кавалеров. Потом добавил несколько мягче: – Я мог бы сказать, что Лиля сломала мне жизнь. Но жизнь человека – это не только любовь. Меня спасала работа. Потом мне встретилась чудная женщина, мы прожили вместе почти пятьдесят лет. Не скажу, что я любил ее так же сильно, как Лилю. Как выяснилось, от большой любви добра не бывает. Жизнь подошла к концу… Теперь это главное.
        По аллее навстречу им шагал правнук Алексея Викентьевича.
        – Дед, ты что? Я тебя потерял!
        Старик рассмеялся:
        – А я тут с дамой гуляю.
        – Ну ты, дед, ходок. Позвольте? – Молодой человек взял управление коляской в свои руки. Старик сказал:
        – Очень вам благодарен.
        – Мы хорошо провели время, – улыбнулась Катерина.
        На прощание Кавалеров помахал ей рукой:
        – Больше не увидимся. Удачи вам, дорогая!
        Глава 23
        Надпись на стекле
        И все-таки ей не удалось избежать встречи с Германом. Вечером он поджидал ее в номере.
        – У меня к тебе разговор.
        – О чем? – сдержанно спросила Катерина.
        – Не буду ходить вокруг да около… Вопрос очень серьезный и касается не только наших отношений.
        – Чего же еще?
        – Моей работы, моего карьерного роста. – Герман встал с кресла, сунул руки в карманы и сердито взглянул на жену. – В некотором роде это вопрос безопасности.
        Катерина нетерпеливо заметила:
        – Переходи к сути дела.
        – Для чего ты звонила Картавину? – Герман впился в нее взглядом и непроизвольно потянул себя за нос. – И для чего он постоянно звонит тебе?
        – Служба безопасности? – поинтересовалась она.
        – Не важно. Не стоит думать, что живешь в безвоздушном пространстве. Итак?
        Помедлив, Катерина неохотно ответила:
        – Вопрос касался нашей новой квартиры.
        – Тебе не кажется, что, позвонив ему, ты предала меня? Тебе хорошо известно, что нас с Борисом связывают сложные отношения. Мы – соперники. Возможно, ты думаешь, что в студенчестве мы были большими друзьями? Ты ошибаешься. Мы всегда и во всем состязались. Кому, как не тебе, это знать? И если, женившись на тебе, я победил, мне было бы неприятно узнать, что Борис хочет реванша.
        – Это пошло, – поморщилась Катерина.
        – Что вас связывает?
        – Ничего.
        – Вы каждый день говорите по телефону.
        – Это ревность?
        Герман кивнул.
        – Не буду скрывать.
        – А мне кажется, тебя волнует другое.
        – Работа? – Он зло улыбнулся. – Так и есть. Не хочу, чтобы ты сдала меня с потрохами…
        – О чем ты говоришь? Послушай себя. Это ужасно!
        – Не тебе судить! Я пашу, как раб на галерах! Все для того, чтобы обеспечить нам безбедную старость.
        – А ты уверен, что хочешь встретить ее со мной? – спросила Катерина.
        – Объясни. Я не понял вопроса.
        – Не знала, что ты такой тугодум.
        – Не морочь мне голову! Если хочешь что-то сказать, скажи!
        – Мне все известно про Стерникову.
        Герман недоверчиво улыбнулся:
        – Я сам тебя с ней познакомил.
        – Ты не понял. Я знаю, что прошлую ночь вы провели в отеле «Ритц-Карлтон».
        – Бред! Я был в Туле…
        Катерина прошла к дивану, села, взяла пульт и стала переключать каналы. Потом спросила с показным равнодушием:
        – Так в Туле или в Калуге?
        – Какая, черт, разница! – взревел Герман. – Я не должен перед тобой отчитываться!
        – А я и не прошу. Ты сам завел разговор.
        – Мы говорили о тебе и о Борисе. Я запрещаю тебе контактировать с ним! Ни говорить, ни встречаться!
        – Ты не вправе предъявлять подобные требования.
        – Еще как вправе! – Герман энергично прошелся по комнате и встал перед ней. – Я твой муж!
        Катерина выключила телевизор, поднялась с кресла и прошла в спальню. Вернувшись с подушкой и одеялом, легла на диван.
        – Что это значит? – спросил Герман. – Ты будешь спать здесь?
        Катерина повернулась спиной и ничего не ответила.
        – Ну и черт с тобой! – сказал Герман, прошел в спальню и со стуком закрыл за собой дверь.

* * *
        Рано утром Катерина поехала на квартиру, покинув номер до того, как проснется Герман. Она хотела избежать продолжения разговора и вместе с тем винила себя в том, что не смогла переступить через гордость и предъявить Герману претензии так же, как это сделал он сам. Тема его измены прозвучала невнятно. Катерина за безобидные разговоры с Картавиным оказалась для мужа предательницей. Ему наверняка было известно содержание их телефонных разговоров. А значит, для ревности причин не было. Тем не менее Герман разыграл эту карту.
        Вскоре Катерине пришлось отвлечься от своих мыслей. Она приехала на Мясницкую и уже сворачивала под арку во двор.
        У подъезда курил мужчина. Катерина узнала в нем прораба Исаева.
        – Здравствуйте, Олег!
        Он посмотрел на нее и вздохнул.
        – У нас опять новость.
        – Приятная?
        – Я бы не сказал.
        – Ну?
        – Этой ночью в квартиру наведались еще раз.
        Катерину словно током ударило. Она физически ощутила убойную силу этого сообщения.
        – Снова через черный ход?
        – Нет. Его заложили кирпичом.
        – Тогда как?
        – Думаю, через входную дверь.
        – Зачем они приходили?
        – У меня есть кое-какие соображения, – Исаев отбросил в сторону сигарету. – Идемте, я покажу…
        Они поднялись на второй этаж и вошли в квартиру. В первой же комнате Катерина увидела пустой оконный проем. Само окно, вернее, оконные рамы, лежали на куче мусора.
        – Может быть, они влезли через окно? – предположила она.
        – Оконный блок только что сняли. Сегодня привезут новые окна. – Исаев прошел к стене и показал неглубокую нишу с торчащими проводами. – Видите? Здесь была фальшпанель. За ней, судя по проводам, стояла какая-то аппаратура. Сегодня ночью панель взломали и все, что было, – забрали.
        – Только здесь?
        – Нет, еще в четырех комнатах такие же ниши.
        – Забрали – и слава богу.
        Вскинув глаза, прораб изумленно спросил:
        – Вас это нисколько не удивляет?
        – Даже если удивляет… Что я могу сделать? – Избегая смотреть на Исаева, Катерина прошла к окну и, глядя на улицу, нервно спросила: – Когда установите бронированную входную дверь?
        – Теперь – как можно быстрее.
        – Надеюсь, после этого ночные визиты закончатся.
        – Не думал, что вы так равнодушно ко всему отнесетесь.
        – У меня и без этого много проблем. Не хочу переживать из-за такой ерунды.
        – Ну, если это ерунда…
        Катерина не собиралась посвящать прораба Исаева в тайны своей квартиры, она просто сменила тему.
        – Когда привезут новые окна?
        – Сегодня. – Исаев отвечал неохотно, недоумевая по поводу ее непонятной реакции. – И вы не обратитесь в полицию?
        – Нет, не обращусь. – Ответ прозвучал легковесно, однако ей удалось избежать объяснений.
        – Здесь есть еще кое-что… – Исаев жестом пригласил ее выйти из комнаты и показал кирпичный прямоугольник в коридорной стене. – Похоже, в этом месте была дверь. Судя по старым кирпичам, ее заложили давно.
        – Когда-то эта квартира была одним целым с соседней. – Не проявив большей заинтересованности, Катерина вернулась в комнату.
        Тогда Исаев сказал:
        – Тищенко оставил эскизы. Просил, чтобы вы посмотрели.
        – Где они?
        – В машине. Сейчас принесу.
        Он ушел, и Катерина осталась одна. В соседней комнате галдели рабочие, слышались глухие удары и звон стекла. По-видимому, они вытаскивали из проема оконный блок.
        Катерина перевела взгляд на оконную раму, лежащую на мусоре возле стены. Ей показалось, на стекле что-то есть. И правда: на нем были царапины. Приглядевшись, Катерина поняла, что на стекле нацарапаны буквы. Она чуть-чуть отклонилась, луч солнца упал на стекло. Теперь можно было разобрать, что там написано.
        – Про-щай-те това… – прочитала вслух Катерина.
        С «прощайте» было все ясно. То, что означало недописанное «това» тоже легко угадывалось – начало слова «товарищи». Это была фраза: «Прощайте, товарищи». Почему здесь кто-то решил попрощаться, но не смог дописать до конца?
        В комнату вернулся Исаев:
        – Вот эскизы.
        – Что я должна сделать?
        – Посмотреть и позвонить архитектору.
        – Мне нужно идти. Я больше вам не нужна?
        – Нет. Сегодня мы занимаемся окнами.
        – В таком случае – до завтра.
        Катерина вышла на лестничную площадку, хотела постучать в дверь Инны Михайловны, но потом передумала и стала спускаться вниз. На первом этаже она неожиданно столкнулась с мужем Талановой. Наученная горьким опытом, она молниеносно отпрянула, но оба охранника и сам лошадиномордый проследовали на выход. Вскоре она услышала, как отъехала их машина.
        В тот же момент открылась дверь квартиры и на площадку высунулась голова Талановой. Заметив Катерину, она спросила:
        – У тебя есть телефон?
        Катерина подошла к двери, протянула свой мобильник и поинтересовалась:
        – Куда делся ваш?
        Зажав зубами сигарету, Таланова зло прошептала:
        – Этот урод отнял.
        – Муж?
        – Муж… Замужем я только на бумаге. Видимся раз в полтора года.
        Таланова набрала номер и приложила к уху мобильник.
        – Стас? Ты где? – Выждав, продолжила: – Я – на Мясницкой. Забери меня! В окно постучишь, и я выйду. У меня нет телефона!
        Отдав Катерине мобильник, Таланова для чего-то похвасталась:
        – Это – Станислав Подберезин.
        – Тот самый? – удивилась Катерина. – Известный режиссер?
        – Тот самый. – Таланова захлопнула дверь.
        Глава 24
        Такая же гадина
        Не успела Катерина выйти из дома, как ей позвонила Сапега и без лишних церемоний сообщила, что пора возвращать «Мерседес». Как ни хотелось Катерине покататься еще пару деньков, пришлось ехать в Жуковку.
        Поездка за рулем по хорошей дороге всегда располагает к раздумьям. О чем только не передумала Катерина, пока не въехала на территорию дома Сапеги! К ней подошел водитель и забрал ключи от машины. Горничная отвела Катерину в розарий, где по телефону ругалась Люсьена.
        – А мне не надо к двум часам! Мне нужно сейчас! Сию же минуту! – Заметив Катерину, она кивнула и показала глазами на плетеное кресло. – Если не привезете пиццу через десять минут, я закрою ваш поганый притон!
        Окончив разговор, Сапега уселась в кресло.
        – Ты говорила с ним?
        – С кем? – спросила Катерина, устроившись на плетеном диванчике.
        – С Германом… С кем же еще? Прижала его? Заставила сознаться в измене?
        Усмехнувшись, Катерина заметила:
        – Его не так просто прижать.
        – Он дал какие-то объяснения?
        – Нет. Никаких.
        Помолчав, Сапега спросила:
        – А что это за история с Картавиным?
        – Не понимаю…
        – Я слышала, у вас был треугольник.
        – Ну-у-у… Когда это было. – Катерина попыталась избежать бессмысленных объяснений.
        Сапега не отставала:
        – Во времена вашего студенчества.
        – Герман с Борисом учились в политехническом, я – в медицинском.
        – И как вы познакомились?
        – На вечере, в институте.
        – Ты встречалась с Картавиным?
        – Очень недолго, – нехотя ответила Катерина.
        – Что было потом?
        – Потом Борис познакомил меня с Трубниковым.
        – Они были друзьями?
        – Да, какое-то время.
        – Почему же ты вышла замуж за Германа, а не за Картавина?
        Катерина пожала плечами:
        – Судьба.
        – Ой, только не надо! Не надо говорить про судьбу! Борис накосячил, и ты ему отомстила?
        – Нет. Этого не было.
        – Тогда что?
        – После института Борис уехал в Норильск, а Герман остался в Новосибирске.
        – Теперь ясно… Все мы бабы такие. Ты выбрала комфорт и достаток.
        – Неправда, – в голосе Катерины прозвучала звонкая нота. – Я полюбила Германа.
        – Ты убедила себя, что любишь, и выбрала того, с кем удобнее.
        В словах Люсьены была доля правды. Катерина опустила глаза.
        – Так вот, моя дорогая, – продолжала Сапега. – За все в жизни нужно платить. Думаешь, почему бог не дал тебе детей? Потому что их нужно рожать от любимого мужика.
        – Тогда почему их нет у тебя? – в запальчивости Катерина сорвалась на выяснение отношений.
        – Потому, что я ничем не отличаюсь от тебя. Такая же гадина. Я тоже любила, но выбрала того, кто богаче. Мы с Пашей учились в одном классе. Я дружила с хорошим мальчиком, сыном школьной уборщицы. Как только Паша заметил меня, я сразу начала действовать, потому что Пашин отец был замминистра.
        – Бросила хорошего мальчика?
        – Бросила, хоть и любила. – Сапега глубокомысленно закатила глаза. – Как говорит моя мать: любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Или вот еще одна ее поговорка: если хочешь выйти за умного, красивого и богатого, придется выходить замуж три раза.
        – Сама она как поступила?
        – Бросила отца и вышла за богатого человека.
        – А как же отец?
        – Додик? Он всю жизнь путался у нас под ногами. Отчим даже взял его к себе на работу. Полное ничтожество. Приживалка.
        – Прежде всего он твой отец.
        – И что? – Сапега сморщила нос. – Какой мне от этого прок?
        На этот раз паузу взяла Катерина, после непродолжительного молчания задала вопрос:
        – Я узнала, что наша квартира принадлежала твоему отцу?
        – Какая тебе разница?
        – Что?
        – Какая разница, у кого ты купила квартиру? Она тебе нравится?
        – Нравится.
        – Значит, наши интересы сошлись. Я решила помочь и сама включила квартиру в тот список. Теперь – всем хорошо.
        – Ты знаешь, как у него появилась эта квартира?
        – Мне – плевать. Лишь бы он у нас с Пашей денег не клянчил.
        Вспомнив, что пообещала Жоресу держать язык за зубами, Катерина закрыла тему:
        – Я все поняла.
        Заметив, что Сапега смотрит мимо нее, Катерина обернулась и увидела пожилого таджика. Он поливал из шланга кусты.
        – Эй, ты! Кто так поливает розы?! Руки бы тебе оборвать! – Люсьена схватила бутылку с водой и запустила в таджика. – Идиот!
        Взглянув на Катерину, гневно сказала:
        – Живет на всем готовом. Кормим, поим… А где благодарность?
        – И сколько вы ему платите? – поинтересовалась она.
        – При чем здесь деньги? Зачем платить, если его паспорт лежит в Пашином сейфе? У нас таких работников пятеро. Живут, как у Христа за пазухой.
        – Это же рабство. – У Катерины на душе сделалось скверно. – У них есть жены и дети. Всех нужно кормить.
        – Пусть скажут спасибо, что не определили куда следует. На первый самолет – в родной Душанбе.
        – В общем, облагодетельствовали, – Катерина опустила глаза. Помолчав, она кардинально сменила тему: – Ты видела фильм «Счастливая жатва»?
        – Старый? Пятидесятых годов? Видела. Там снималась Виктория Флерова, любимая артистка моей матери.
        – Нужен ее телефон.
        – Зачем? – Сапега удивилась. – Для чего тебе нужна эта старая грымза?
        – Я – фанатка.
        – Что?
        Катерина повторила:
        – Я – фанатка Виктории Флеровой.
        – Она давно не снимается.
        – А мне нравятся старые фильмы.
        – Ну-ну, – Люсьена с подозрением посмотрела на Катерину. – Врешь, но я тебе помогу.
        – Серьезно?
        Сапега набрала номер и сказала в мобильник:
        – Начальника безопасности… Витя, срочно разузнай номер телефона артистки Виктории Флеровой. Скинь эсэмэской.
        Спустя пару минут на ее телефон пришло сообщение. Кивнув Катерине, Сапега сказала:
        – Записывай! Флерова Виктория Кузьминична… – и продиктовала телефонный номер.
        Решив не засиживаться, Катерина засобиралась в Москву. Заметив ее нетерпение, Люсьена сказала:
        – Прости, машину дать не могу. Все шофер? зан?ты.
        Катерина вызвала такси и, чтобы избавиться от Сапеги, вышла за ворота на улицу. В ее голове крутились идеи, как лучше представиться Флеровой и как убедить ее встретиться.
        В ожидании такси Катерина вспомнила недавний разговор с певичкой Талановой. В голову пришла хорошая мысль, и она позвонила Виктории Флеровой.
        Старушечий голос ответил:
        – Слушаю…
        – Виктория Кузьминична?
        – Я…
        – Здравствуйте! Вас беспокоит ассистентка режиссера Подберезина.
        – Стасика?
        – В его новом фильме есть возрастная роль.
        – Несите скорее сценарий! Я в форме и готова сниматься!
        – А что, если я приеду сейчас?
        – Вы далеко?
        – Скажите, куда ехать.
        – Улица Правды. Это у Белорусского вокзала. – Флерова назвала дом и квартиру.
        Рядом с Катериной остановилось такси. Усаживаясь на заднее сиденье, она сообщила:
        – Через сорок минут буду у вас!
        Глава 25
        Встреча с артисткой
        Дверь открыла старуха, весьма отдаленно напоминавшая красавицу Флерову.
        – Вы от Стасика?
        – Да! – Катерина решительно шагнула в прихожую, захлопнула дверь, после чего сообщила: – Нет!
        – Так да или нет? – обидчиво спросила старуха.
        – Я соврала.
        Флерова заколебалась, решая, стоит ли пускать в дом такую нахалку. Широкая в плечах, грудастая, пышная, она оттеснила Катерину к двери, но та с жаром воскликнула:
        – Пожалуйста, не выгоняйте меня! Мне очень нужно с вами поговорить!
        – О чем? – с подозрением спросила старуха и показала маленький пульт. – Это – тревожная кнопка. Не вздумайте напасть на меня!
        На долгие объяснения времени не было, и Катерина произнесла заветный «пароль»:
        – Лиля Глейзер…
        – Откуда вы знаете это имя?
        – Мне про нее рассказывали.
        – Что вам нужно?
        – Разыскать ее.
        – Не найдете. – Флерова сунула тревожную кнопку в карман и зашаркала в гостиную.
        – Почему? – спросила Катерина.
        – Идемте со мной.
        Они зашли в большую темную комнату, увешанную картинами и фотографиями. Когда они сели на диван, Катерина спросила:
        – Почему?
        – Лиля пропала.
        – Что значит – пропала? – Катерина недоверчиво улыбнулась и сдвинулась в угол дивана.
        – Пропала, значит – исчезла. Так же как ее мамаша.
        – В то время люди не пропадали…
        – В то время как раз пропадали. – Флерова смерила ее взглядом. – Ваше счастье, что не пришлось жить в те времена.
        – Ну хорошо, предположим. Ее кто-то искал?
        – Не я – это точно. – Старуха отвечала очень вальяжно.
        – А мне сказали, вы были подругами.
        – Ничуть не бывало, – возразила она. – Снялись вместе в одном фильме…
        – Я знаю, в «Счастливой жатве».
        – Фильм так себе. Но первый фильм – это как первая любовь. Надеюсь, вы понимаете…
        – Очень хорошо понимаю, – заметила Катерина. – Только вот ведь какое дело…
        Не дав ей закончить, Флерова продолжила говорить:
        – Лиля Глейзер была посредственной актрисулькой и, по сути, в первом же фильме провалилась.
        – А мне говорили, она была очень талантлива. – Катерина была готова к тому, что ее выгонят, но промолчать не смогла.
        – Бред! Кто вам такое сказал?
        – Уважаемые люди. Знатоки киноискусства.
        – Чего вы хотите? – Флерова закипала.
        – Расскажите о Лиле. У меня серьезные подозрения, что с ней что-то случилось.
        – Вы родственница?
        – Нет.
        – Тогда почему вас так волнует ее судьба?
        – По стечению обстоятельств я живу в ее бывшей квартире.
        – На Мясницкой? – старуха заинтересованно взглянула на Катерину. – Давно там живете?
        – Нет. Мы с мужем недавно ее купили.
        Виктория Флерова еще раз смерила взглядом Катерину, на этот раз уважительнее.
        – Вы состоятельная женщина? Кто ваш муж?
        – Какое это имеет значение?
        – Большое. Для женщины важно, какое положение занимает ее мужчина.
        – Только не для меня.
        Флерова по-девичьи рассмеялась, откинув назад голову. Потом похлопала Катерину по кисти руки.
        – Милочка, меня не обманешь. Мне – восемьдесят три, и я еще дружу с головой.
        – Если дружите, расскажите про Лилю.
        – Далась она вам!
        – Вы знали, что она встречалась с конструктором Кавалеровым?
        – Признаться, я ее отговаривала. Кем он был? Гол как сокол. Кто мог знать, что он так продвинется?
        – Поэтому она ему отказала?
        – Что вы! Лиля была наивной. Она любила его.
        – Тогда что же случилось?
        – Этот вопрос моего прошлого, и я не хочу его ворошить.
        – В вашем прошлом есть темные пятна?
        Флерова хитро улыбнулась.
        – Как у любой женщины.
        – Можете не говорить про себя. Расскажите только о ней. У нее пятен не было.
        Флерова артистично вскинула руки.
        – О боги!
        – Что? – не поняла Катерина.
        – Надо же такое сказать!
        – Я не понимаю, о чем вы.
        – Если хотите знать, ту грязь, в которой побывала она, никто из моих подруг видом не видывал!
        Немного растерявшись, Катерина заметила:
        – Теперь вы все должны объяснить.
        – Я вам ничего не должна.
        – Понимаете… – Катерина старательно подбирала слова, чтобы произвести на старуху должное впечатление. – Вы намекнули, что Лиля Глейзер была…
        – Развратной.
        – И я хочу знать, почему.
        – Ну хорошо. – Флерова встала, проковыляла к столу и взяла сигаретку. Оглядевшись, нашла зажигалку и тотчас от нее прикурила. Пройдясь по комнате, пыхнула дымом и стала рассказывать: – После премьеры фильма «Счастливая жатва» мы с Лилей стали весьма популярны. Нас приглашали на разные мероприятия и показы. Не буду скрывать – на вечеринки влиятельных чиновников.
        – Вас приглашали вместе?
        – Да, только меня и Лилю.
        – Почему?
        – Мужчин там хватало.
        – Это я поняла.
        – Однажды нас позвали на просмотр американского фильма на дачу к Лаврентию Берии. Кажется, это была лента «Сестра его дворецкого».
        – Вы поехали к нему по своей воле?
        – Не помню, чтобы меня везли туда силой. Нас пригласили официально, через студийное руководство, но мы не знали, куда едем. Желаете, чтобы я продолжала?
        – Да, простите, что перебила.
        – После просмотра все гости, их было человек десять, прошли в столовую. Там был накрыт шикарнейший стол: черная икра, копченая осетрина, семга, салаты, яблоки, мандарины…
        – Что было после этого ужина?
        – Меня увезли домой.
        – А Лилю?
        – Лиля задержалась у Лаврентия Павловича.
        – Вы видели, как это случилось?
        – Так уж случилось… – проворчала старуха. – Он просто взял ее под руку и увел. Правда, потом она поделилась: Берия взял ее силой. Плакала… Но их встречи продолжились. Лаврентий Павлович очень ею увлекся. Это она мне как подруге сказала.
        – С ваших слов, подругами вы никогда не были.
        – Не нужно ловить меня на слове!
        Катерина задала провокационный вопрос.
        – А если бы вы оказались на месте Лили Глейзер?
        – Уж я бы своего не упустила.
        – Что было потом?
        – Лаврентий Павлович частенько присылал за Лилей машину. Матери Лиля врала, что едет на пробы и машина студийная. – Флерова усмехнулась. – Фаина Евгеньевна, хоть и была еврейкой, но оказалась форменной дурой. Лиля выходила из дома, дверцу машины открывал офицер КГБ, и все считали, что Лиля едет на пробы. Скоро все это закончилось…
        – Почему?
        – Лиля заболела. На глазах стала чахнуть и вскоре взяла академический отпуск.
        – Вы встречались с Лилей во время ее болезни?
        – Я приходила к ней на Мясницкую по поручению комсомольского комитета. Это было в октябре пятьдесят второго, как раз перед ноябрьскими праздниками. Она к тому времени Кавалерову отказала. Помнится, талдычила, что недостойна его. Глупая была, наивная. Хоть и была любовницей Берии, но ведь не убыло от нее!
        – Это все?
        – С Лилей мы больше не встречались. Театральный институт она не закончила. Про нее как-то разом забыли. Как будто Лили не было никогда. Мы были молоды, жизнь била ключом: занятия, постановки, съемки, знакомства. Хорошее было время!
        – Не для Лилии Глейзер.
        – Несовременная она была. Не от мира сего.
        – Не от мира сего… – повторила Катерина. – Теперь я знаю, какой была Лиля. – Она поднялась с дивана. – Ну что же, спасибо вам за беседу. Мне пора…
        Виктория Флерова проковыляла к двери и, как только Катерина вышла за дверь, со стуком ее захлопнула, как будто на что-то обиделась.
        Катерина пошла пешком. У Белорусского вокзала свернула на Первую Тверскую-Ямскую и направилась в центр.
        Здравый смысл подсказывал: пора заканчивать погоню за призраками. Нужно заняться делом. Дойдя до Пушкинской площади, она дала зарок сесть за учебники и постараться найти работу.
        Два вопроса не давали Катерине покоя: куда делась Лиля и почему ее болезнь так точно совпала с расселением коммунальной квартиры?
        Глава 26
        Вся правда о лягушке
        Вечером в отсутствие Германа Катерина обложилась учебниками и с завидным усердием стала изучать новинки всемирной фармакологии. Когда в голову ломились посторонние мысли, она затыкала уши и начинала громко читать вслух. Какое-то время это помогало. До тех пор, пока в разделе «Яды» она не наткнулась на знакомое слово «batrakhotoksin». Катерина тут же нашла в Интернете происхождение этого слова: от греческих ???????? – «лягушка» и ?????? – «яд».
        Ее не на шутку заинтересовала эта находка. Она вдруг поняла, что на обгоревшем клочке бумаги, найденном в голландке, могло быть написано именно это слово, просто окончание успело сгореть.
        Второй запрос в Интернете дал богатый «улов». Во всех источниках писали, что батрахотоксин – сильнейший яд из группы стероидных алкалоидов и что его извлекают из желез лягушек-древолазов. Лягушки все-таки имели отношение к этому делу, хотя и косвенное.
        Следующий ее шаг был таков: она выбрала информацию о действии батрахотоксина и выяснила, что он имеет сильнейшее кардиотоксическое действие.
        Прочитав слово «кардиотоксическое», Катерина притихла. Ей показалось, она отыскала ключик от тайной дверцы, куда давно хотела войти.
        Она буквально глотала дальнейшую информацию, ею овладел нервный азарт. Из текста Катерина узнала, что, попав в кровь через слизистую оболочку, рану или трещину в коже, батрахотоксин вызывал сильнейшую аритмию, которая заканчивалась остановкой сердца, то есть летальным исходом.
        Катерина уставилась в ноутбук. В голове сформировался вопрос:
        «А что, если рабочие погибли от действия яда?»
        Против этой версии выступали весомые факты: ни в одном из источников не было упомянуто о воздушно-капельном проникновении яда в организм.
        Катерина еще раз прочитала, на этот раз – вслух:
        – «…через кровь, слизистую оболочку, рану или трещину в коже батрахотоксин вызывает сильную аритмию, которая приводит к остановке сердца, в результате которой наступает летальный исход».
        Вместе с прочитанным пришла отрезвляющая мысль:
        «Какая связь между полусгоревшим листком из замурованной печи и недавней смертью рабочих?»
        У Катерины решительно ничего не складывалось. Она снова полезла в компьютер. Новый запрос в Интернет принес новые результаты. В одной из статей нашлась информация о секретной лаборатории, в которой занимались разработками ядов. Лаборатория была создана по распоряжению Ленина после того, как в него стреляла Фанни Каплан. Ее пули были отравлены ядом рицином. В 1938 году лаборатория вошла в состав 4-го спецотдела НКВД. Лаврентий Берия, курировавший эту работу, поставил задачу: создать яды, способные имитировать смерть по естественным причинам. То есть их не должны были обнаружить при вскрытии.
        Лабораторию назвали «Лабораторией Х». Располагалась она в Варсонофьевском переулке, который находится за внутренней тюрьмой НКВД на Лубянке. Главными подопытными в лаборатории были заключенные, приговоренные к высшей мере. Каждый божий день туда поступали новые «пациенты». По заведенному порядку яд опробовался на десяти заключенных. За каждым подопытным наблюдали не более двух недель. И если смерть не приходила, за ним приходил человек с наганом и списывал беднягу «в расход».
        Прервавшись на минуту, Катерина почувствовала, что у нее холодеют руки. Читать было страшно. Еще страшнее – не дочитать до конца.
        Изыскания «Лаборатории Х» начались с яда иприта, однако это ни к чему не привело. При вскрытии погибших яд легко обнаруживался.
        На смену иприту пришел яд рицин.
        Катерина вспомнила рассказ Жореса об устранении двойного агента уколом рициновой иглой. Этот случай был напрямую связан с тем, что она прочитала. Теперь снова все складывалось, но многие моменты не совпадали.
        Рицин – страшный яд, в двенадцать тысяч раз сильнее яда гремучей змеи. Испытывая его, ученые-убийцы совершили открытие: в меньшей дозировке рицин вызывал в подопытных излишнюю откровенность. Именно тогда родилась известная «сыворотка правды».
        После долгой работы в «Лаборатории Х» был создан яд, который назвали К-2. Он годился для чекистских агентов. После введения его в организм человек словно уменьшался в размерах, делался тише, слабел и умирал через пятнадцать минут. Яд К-2 мгновенно испарялся из тела погибшего. При вскрытии врачи выносили один и тот же вердикт: человек умер от острой сердечной недостаточности.
        Захлопнув крышку ноутбука, Катерина стремглав бросилась в ванную. Там ее вырвало. Она умылась холодной водой и, вконец обессиленная, легла на кровать.
        В начале поисков ей показалось, она нашла то, что имеет отношение к смерти рабочих. Однако чем больше Катерина углублялась в этот вопрос, тем дальше уходила от нужного результата и в конце концов оказалась в глухом тупике. Она не нашла ни одного факта, подтверждающего использование батрахотоксина в «Лаборатории Х». Ведь только его действие вызывало внезапную остановку сердца. Так что пока говорить было не о чем.
        Провалявшись в постели пару часов, Катерина ощутила страшное одиночество. Герман задерживался, и она не хотела ему звонить.
        Она позвонила Картавину.
        – Нам нужно поговорить.
        Борис быстро ответил:
        – Не по телефону.
        – Когда можем встретиться?
        – Завтра.
        – Во сколько?
        – Часа в три.
        – Я буду ждать в кафе.
        – Что-нибудь случилось?
        – Нет, ничего.
        – Голос у тебя странный.
        – Гадко на душе. Хочу поговорить с живым человеком.
        – А я определенно живой.
        – Знаешь, тебя прослушивают.
        – Знаю.
        – И это тоже противно. Меня от этого просто тошнит!
        – Эй-эй-эй! Что с тобой, Катерина?
        – Понимаешь, Борис, я жила тихо, мирно, спокойно. И вдруг будто разбежалась и – плюх в грязную лужу. А в ней – нет дна. Такая глубокая.
        – Найдем дно.
        – Уверен?
        – Абсолютно.
        – Жду завтра в три. Не опаздывай.
        Отложив телефон, Катерина подумала:
        «Скорей бы настало завтра».
        Глава 27
        Пара полуботинок
        Участковый Яков Иванович Рябинин прошел по Банковскому переулку и свернул на Кривоколенный. Через несколько домов еще раз свернул во двор старого здания. Здесь в цокольном этаже располагалась мастерская сапожника Вартана Карапетяна, где он починял обувь. Ему два дня назад Яков Иванович отдал казенную пару обуви.
        Пошарив в карманах брюк, Рябинин вынул квитанцию и стал спускаться по лестнице. В мастерской он увидел толпу людей. Решил, что это клиенты, потом заметил: они не строились в очередь. На сапожном столе, за которым обычно сидел Вартан, стоял медицинский чемодан. Рядом – женщина в голубом костюме бригады «Скорой помощи».
        Рябинин громко сказал:
        – Граждане, расступитесь!
        Для него освободили проход. Он подошел к прилавку и увидел, что Карапетян лежит на полу. Рядом с ним на корточках сидел врач.
        – Что случилось? – спросил Яков Иванович.
        – Он умер, – врач встал и обратился к медицинской сестре: – Сворачивай оборудование. Ему уже не помочь.
        – Полицию вызвали?
        – Сейчас вызовем…
        Рябинин отыскал взглядом второго сапожника. Щуплый армянин стоял у стены, в ужасе обхватив голову. Яков Иванович спросил:
        – Ты помощник Карапетяна?
        – Я…
        – Что здесь произошло? Как он умер?
        – Я не видел!
        – Что значит – не видел? Здесь работаешь?
        – Здесь…
        – Значит, он умер, а ты не видел?
        – Я не виноват! Я ходил в магазин! Вартан сам послал меня за продуктами!
        – Ну хорошо… Когда ты уходил, Карапетян был еще жив?
        – Жив! Сидел за столом и работал.
        – А когда ты вернулся?
        – На столе валялись ботинки, а Вартана нигде не было. Я подумал, что он ушел, но когда подлез под прилавок, увидел, что Вартан лежит на полу. Я выбежал на улицу и стал звать на помощь…
        Рябинин обернулся к врачу:
        – Есть криминал?
        – Нет. Скорее всего, сердце.
        Сапожник встрял в разговор:
        – Вартан был сердечником.
        – Вот видите… – сказал врач и начал паковать свой баул.
        Кто-то из зевак крикнул:
        – Полиция приехала!
        В комнату зашли полицейские.
        – Ну что тут у вас?
        Яков Иванович вышел вперед:
        – Здравствуйте! Я – участковый Рябинин. Скончался хозяин мастерской Вартан Карапетян. Врачи сказали, криминала нет. Сердечник… Жара…
        – Сейчас все осмотрим… Где медики?
        – Здесь, – врач вышел вперед.
        Рябинин сдвинулся в сторону и только теперь заметил, что держит в руках квитанцию. Он подошел к сапожнику.
        – Прости, друг… Раз уж пришел, хочу забрать свою пару обуви.
        Тот схватился за квитанцию, как за спасение. Проверив на полках, он покосился на стол.
        – Они не готовы.
        – Срок – на сегодня.
        – Если б Вартан не умер, он бы доделал.
        – Выходит, Карапетян умер, починяя мои ботинки?
        – Да.
        – Больше их не надену. – Рябинин спросил полицейского: – Я не нужен?
        Тот ответил:
        – Можете идти. Здесь все понятно.
        Яков Иванович направился к двери.
        – А ботинки? – окликнул его сапожник.
        – Выбрось. – Рябинин осекся. – Черт… Мне ж их сдавать. – Он искоса взглянул на ботинки, стоявшие на прилавке. – Заверни их во что-нибудь.
        – Я лучше в пакет положу, – армянин сноровисто засунул ботинки в пакет и протянул его участковому.
        – Спасибо, – буркнул Рябинин, забрал пакет и вышел из мастерской.
        Он вернулся по Кривоколенному, свернул на Банковский, оттуда – на Мясницкую улицу. Взглянув на пакет, в котором лежали ботинки, Рябинин почувствовал себя неуютно и сам удивился этому чувству.
        – Яков Иванович!
        Рябинин обернулся. К нему подошла Катерина Трубникова.
        – Здравствуйте! Вы к нам?
        – Признаться, не собирался.
        – А я решила проверить, как дела у рабочих.
        – Тогда идемте. Пройдусь вместе с вами. – Рябинин подстроился под ее шаг.
        Катерина спросила:
        – Что нового?
        – Имеете в виду следствие по вашему делу? – он неопределенно пожал плечами. – Не знаю.
        – А что насчет Зоткина?
        – С ним все уже ясно.
        – И что?
        – Он был сердечником. Спускался в темноте, стало плохо, упал с лестницы. Сердце, знаете ли…
        – И у него тоже, – мрачно обронила Катерина. – Это какая-то эпидемия.
        – А что удивительного? Я сам раз в году ложусь в кардиологию. Восемь из десяти мужчин подвержены сердечно-сосудистым заболеваниям.
        – Но не все восемь безвременно умирают.
        – А это у каждого по-своему. У меня, например, жена – врач. Я сам ничего не чувствую, но она уж видит: что-то не то. Когда нужно – таблеточку. Приспичит – укольчик.
        – Ну, с такой женой вам точно ничего не грозит.
        – До сих пор бог миловал. – Рябинин посмотрел на пакет с ботинками и непроизвольно поморщился. – Сегодня паршивый день…
        – Почему? – живо поинтересовалась Катерина.
        – Вы не поверите. Только что умер сапожник, который ремонтировал мои полуботинки.
        – Дайте-ка, я догадаюсь… Сердце?
        – Не надо иронизировать. Смерть человека – не повод для шуток.
        – Простите, – смутилась Катерина. – Не знаю, как реагировать на эту напасть.
        – Думаете, мне это нравится? Сами понимаете – против медицинского заключения нет аргументов.
        – Есть.
        Рябинин замедлил шаг и посмотрел на Катерину.
        – Сказав «а»…
        – …говорю «б», – продолжила она. – Вам известно о существовании ядов, которые вызывают сильную аритмию и, как следствие, – остановку сердца? При этом в теле погибшего не остается следов.
        – Слышал. И, как я понимаю, речь идет о шпионских спецсредствах. Понимаю, к чему вы клоните. Приведу серьезный контраргумент: любое преступление должно иметь смысл. Скажите, для чего убивать рабочих, один из которых приехал из Белоруссии, два других – с Украины? Чтобы ими заинтересовались спецслужбы, они должны быть, по крайней мере, суперагентами. Согласитесь, это смешно.
        – Вы только что сказали, что смерть людей – не повод для смеха.
        – Виноват.
        Рябинин и Катерина зашли в арку и увидели во дворе Инну Михайловну, которая болтала с соседкой. Завидев Катерину, она всплеснула руками:
        – Как хорошо, что я вас встретила!
        – Что такое?
        Распрощавшись с соседкой, Инна Михайловна ринулась к ним.
        – Этой ночью мне не спалось… У стариков такое случается. До самого утра проворочалась, о чем только не передумала. И знаете, мне вспомнился один родительский разговор. Это было вскоре после того, как разделили коммуналку. Мы жили в отдельной квартире, а в вашу часть вселилась контора, об этом я уже говорила. Так вот, мама сказала отцу, что видела, как туда входила Фаина Евгеньевна.
        Катерина уточнила:
        – Мать Лили Глейзер?
        – Да, ее мать. – Инна Михайловна с большой охотой продолжила: – Отец тогда сказал ей, что она обозналась. К тому времени жильцов расселили, и Глейзеры получили другое жилье… Помнится, родители поругались. Мама обиделась, что папа ей не поверил. Он же стоял на своем: квартиру занимала контора, и Фаине Евгеньевне там нечего было делать.
        – Это все? – спросила Катерина.
        – Вспомню что-нибудь – непременно вам расскажу. – Старуха попрощалась и двинулась в сторону магазина.
        – Это что-нибудь значит? – поинтересовался Рябинин.
        – Что именно?
        – То, что рассказала Инна Михайловна.
        – В нашей квартире в пятьдесят втором году обосновалась контора. Инна Михайловна вспомнила, что туда приходила бывшая жиличка. Они с дочерью до расселения занимали одну комнату.
        – Мало ли… – заметил Рябинин. – Может, на работу хотела устроиться.
        Катерина не стала распространяться, что на самом деле находилось в этой квартире и за чем приглядывал отец Инны Михайловны. То, как настойчиво он переубеждал жену, говорило о многом.
        – А я не верю в подобные совпадения, – сказала она и посмотрела в глаза Рябинину. – Но я уверена, что гибель рабочих и смерть Зоткина прочно связаны между собой.
        – Скажете тоже… – усмехнулся Яков Иванович. – И смерть сапожника?
        – Не удивлюсь.
        – Экие небывальщины…
        – Только на первый взгляд. – Катерина продолжила: – Задумайтесь: сколько мелочей и подробностей ускользает от внимания человека. Мы смотрим, но часто не видим, не замечаем важных деталей. А они, эти детали, могли бы в корне поменять ситуацию.
        Рябинин принял ее замечание за упрек и начал оправдываться:
        – Когда мы с Зоткиным зашли в комнату, я все внимательно осмотрел. После меня там работала бригада криминалистов. И если они ничего не нашли…
        Рябинин и Катерина стояли у подъезда и смотрели друг другу в глаза.
        – Ну, предположим, – продолжила Катерина, – вы вошли первым…
        – Первым вошел Зоткин, – уточнил Яков Иванович.
        – Хорошо, пусть – Зоткин.
        – Паркетные полы, как вы знаете, взломали. Между лагами лежал спрессованный старый мусор. Когда я вошел, Зоткин уже стоял возле трупа. Я шагнул, под ботинком хрустнуло. Да-да… – Рябинин вдруг замолчал. – Я помню: под ногами захрустело стекло. В комнате было тихо, и я хорошо слышал этот звук. Потом я открыл окно.
        – В каких вы были ботинках?
        – Там было много всякого мусора…
        – В каких вы были ботинках? – Катерина настойчиво повторила вопрос.
        Рябинин молча раскрыл пакет и достал оттуда пару полуботинок. Катерина осмотрела один, потом взялась за другой.
        – В подошве застряло стекло, – наконец сказала она.
        Протянув руку, Яков Иванович сказал:
        – Давайте, я вытащу.
        – Ни в коем случае!
        – В чем дело?
        – Одно стекло уже вытащили. От него остались следы.
        Рябинин задумался.
        – Вы намекаете…
        – Стекло достал ваш сапожник.
        – И?..
        – Второе трогать нельзя.
        – Почему?
        – Задумайтесь: ваши ботинки побывали там, где погибли рабочие, и там, где умер сапожник.
        – А Зоткин? Он тут при чем? Он не прикасался к этим ботинкам.
        – Он сам побывал в комнате с трупами.
        – Вы подозреваете, что я наступил на стекляшку с ядом?
        – Убеждена, что ее разбили до вас.
        – Рабочие?
        – Да. Когда вскрывали полы.
        – Но откуда ей взяться?
        – Это другой вопрос, – уклончиво заметила Катерина. – Возможно, она попала туда давно. Я предполагаю, что в склянке был сильнодействующий и очень летучий яд. В момент, когда ее раздавили, концентрация яда в воздухе была очень высокой. Ее хватило, чтобы убить трех человек. Когда пришел Зоткин, яд почти улетучился, но ему хватило, чтобы заболеть и потом умереть. При вашем появлении яд уже испарился.
        – Но при чем здесь ботинки?
        – По-видимому, в разбитой стекляшке остались остатки яда, который с осколком стекла врезался в резиновую подошву ботинка и герметично там запечатался.
        – В это с трудом верится. – Рябинин забрал ботинки и осторожно сунул в пакет.
        – И все-таки я бы не советовала вам доставать второй осколок стекла. – Катерина замолчала и посмотрела на пакет в руках участкового. – Знаете… Если вы отдадите мне ваши ботинки, я знаю человека, который найдет, как их проверить.
        Рябинин резко отдернул руку:
        – Нет! Я должен их передать следствию.
        – И вы серьезно думаете, что Кирпичников поверит в подобную чепуху? – Катерина саркастически улыбнулась.
        – Вы только что меня убеждали…
        – И вы поверили?
        – Как же не поверить?! Люди мрут словно мухи.
        – Уверяю вас, Кирпичников не поверит.
        – Я должен ему позвонить…
        – Пожалуйста, – Катерина отошла, но недалеко, чтобы слышать их разговор.
        – Николай Александрович? Это участковый Рябинин. Звоню, чтобы сообщить новые обстоятельства… Какие? – Яков Иванович нервничал, даже вспотел. – Насчет смерти рабочих… Да… На Мясницкой. – Немного помолчав, он опустил руку и посмотрел на мобильник.
        – Что? – спросила Катерина.
        – Кирпичников сказал, что дело закрыто.
        – Я говорила.
        – И что теперь делать?
        – С ботинками? Отдайте их мне.
        Как показалось Катерине, Рябинин отдал пакет с большим облегчением.
        – Держите меня в курсе, – сказал он и быстро исчез в арке.
        Глава 28
        За счет государства
        Катерина поднялась в квартиру и недолго поговорила с прорабом. В комнатах стояли добротные окна, в остальном все оставалось по-прежнему. Взглянув на часы, она вышла из дома и медленно побрела к месту встречи с Картавиным.
        Вскоре он позвонил и перенес встречу на вечер, предупредив, что будет не один и подъедет к гостинице.
        Предположив, что с ним приедет Жорес, Катерина решила не медлить, поймала такси и поехала в гостиницу. Там, у главного входа, неожиданно встретила Германа, и они вместе поднялись на этаж и вошли в номер.
        – Что это? – Герман заглянул в пакет, брошенный Катериной на банкетку в прихожей.
        – Не трогай!
        – Что такое? – он снисходительно улыбнулся. – Ботиночки – дерьмецо. Что-то я не видел таких на Картавине.
        – При чем здесь Борис?
        – Вы же теперь друзья?
        – Тебя это очень волнует?
        – Волнует. Пока я – твой муж.
        – Тогда расскажи, что у тебя со Стерниковой?
        – Ничего.
        – А по-моему, у вас служебный роман.
        – Бездоказательно. – Герман развязал галстук и выдернул его из-под воротника сорочки. – У меня есть доказательства, а у тебя их нет. Кто из нас прав?
        – Тот, кто лучше соврет.
        Улыбнувшись, он обнял жену.
        – Чувство юмора в тебе еще есть.
        – Жизнь веселая, – с вызовом заявила она.
        – Жизнь, Катерина, это то, что мы создаем своими руками. Не бери на себя больше, чем сможешь нести. Истина простая. Только дурак не поймет.
        – Вот видишь. Истин не понимаю, но чувство юмора есть. Значит – веселая дура. Не так плохо. По крайней мере, с ума уже не сойду.
        – Шутишь?.. Ну, шути… Шути… – Герман ушел в спальню. Оттуда раздался его голос: – На следующей неделе я уезжаю в командировку.
        – Куда на этот раз? В «Арарат Парк Хаятт»? Или опять в «Ритц»? – с вызовом спросила Катерина.
        Герман сделал вид, что не услышал вопроса, и спокойно продолжил:
        – В Дубай на несколько дней.
        – Радостно…
        – График напряженный. Каждый день – по две деловые встречи.
        – Что ж… Счастливого пути, дорогой.
        Герман вышел из спальни, переодетый в свежий костюм.
        – Рано. Уезжаю только через неделю.
        Катерина спросила:
        – А сейчас куда?
        Он поцеловал ее в голову.
        – Встреча с партнерами. Вернусь поздно. – Герман заглянул ей в глаза и сказал несколько мягче: – Обещаю: на днях свожу тебя в потрясающий ресторан.
        – Надеюсь, без Сапеги и Балашова?
        – Я тоже надеюсь. – Он забрал со стола портмоне и вышел из номера.
        Как и предполагалось, время до вечера тянулось невыносимо долго. Катерина легла спать, но ей не спалось. Включила телевизор и сразу его выключила. Все ее раздражало, все было не по душе. И когда наконец приблизилось время встречи, Катерина надела легкое платье, босоножки, взяла пакет с ботинками участкового и вышла на улицу. Там минут через десять ее настиг звонок от Картавина.
        – Мы уже здесь.
        Она ответила:
        – Я тоже.
        – Вижу тебя. Просто перейди на другую сторону улицы.
        Катерина перебежала дорогу, нашла машину Бориса и села в нее.
        – Что за конспирация?
        На переднем сиденье рядом с Борисом сидел Жорес. Он обернулся:
        – Обычная осторожность. Здравствуйте, Катерина. Хочу вас порадовать.
        – Чем?
        – Я кое-что разузнал про семью Глейзер.
        – Да-да… – Катерина придвинулась ближе, чтобы не пропустить ни одного слова.
        – В ноябре пятьдесят второго им определили квартиру, куда они должны были въехать.
        – И они въехали?
        – Нет.
        – Почему?
        – То, что я расскажу, может вам не понравиться.
        – Рассказывайте, – попросила она.
        – В феврале пятьдесят третьего сотрудник камеры хранения багажа на Курском вокзале почувствовал неприятный запах, который исходил от двух больших чемоданов. Он доложил дежурному, тот вызвал милицию. Чемоданы вскрыли. И в том и в другом лежало по одному женскому трупу. Трупы были в плохом состоянии. К счастью, в одном из чемоданов лежали паспорта. Женщина постарше оказалась Фаиной Евгеньевной Глейзер. Молоденькая – ее дочерью, Лилей Наумовной Глейзер. Родственников у них не было. Обеих похоронили за счет государства.
        – Но кто их убил? – спросила Катерина.
        – Убийц не нашли. Списали на банду «Черная кошка».
        – Но кто-то же сдал чемоданы в камеру хранения?
        – Их сдали по фальшивому паспорту. Чемоданы простояли несколько дней, служащий не запомнил того человека.
        – Как их убили?
        – Точно не знаю. Говорю вам: трупы были в плохом состоянии.
        – Боже мой! – Помолчав, Катерина спросила: – Их из-за квартиры убили?
        – В те времена из-за квартир не убивали. Все квартиры были в государственной собственности.
        – Глупость сказала…
        В разговор вмешался Картавин:
        – Убить могли из-за чего угодно. Может быть, девчонка связалась не с тем человеком. Или из-за денег.
        – Насчет не того человека… – Катерина словно о чем-то вспомнила.
        – Что?
        – Ты сказал, что девчонка могла связаться не с тем человеком. Вчера я говорила с подругой Лили Глейзер артисткой Викторией Флеровой…
        – Той самой? – поинтересовался Жорес. – Когда-то она была красавицей.
        – Флерова рассказала, что Лиля встречалась с Лаврентием Берией.
        – Вот те раз! – пораженно воскликнул Борис и еще раз повторил: – Вот те раз!
        – Откуда ей это известно? – Жорес пристально посмотрел в лицо Катерине.
        – Однажды их вместе с Лилей привезли на его дачу. Потом Флерова уехала, а Лиля осталась.
        Жорес опустил глаза.
        – Признаться, это мне было известно. Я умышленно не хотел касаться их отношений. Согласитесь, трудно представить, что Берия снизошел до тривиального убийства любовницы и ее матери. В лучшем случае он бы закатал их в лагеря, в худшем – расстрелял на Лубянке.
        – Но для чего в чемоданы положили их паспорта? – Картавин вопросительно смотрел на Жореса.
        – Определенно затем, чтобы их опознали.
        – Зачем это было нужно убийцам?
        – Да кто ж его знает! – Жорес открыл дверцу. – Мне пора. – Он вылез из машины, помахал им рукой и зашагал по тротуару. Скоро свернул за угол.
        Борис пересел на заднее сиденье к Катерине.
        – Не принимай близко к сердцу. Это чужие люди, и все случилось слишком давно.
        Она опустила глаза.
        – Иногда мне кажется, что эта квартира – настоящий вертеп. Знаешь, как на кухне воет труба? Человеческим голосом… Кажется, если бы стены могли кричать, они бы кричали. Помнишь, как в детстве: «в одном черном-пречерном городе стоял черный-пречерный дом. В черном-пречерном доме была черная-пречерная квартира».
        – Отдай мое сердце?
        – Да, – она улыбнулась. – Так мы кричали в самом страшном месте рассказа.
        – Отдай мое сердце… – повторил Картавин.
        Катерина вскинула глаза, но он не отвел взгляда.
        – Нам нужно поговорить, – сказала она.
        – Говори.
        – Знаешь, что на самом деле было написано на том бумажном клочке?
        – Что-то про бабочку?
        – Название яда батрахотоксин. Просто конец слова сгорел.
        – И что за яд?
        – Батрахотоксин – кардиотоксичен.
        – Что это значит?
        – Проникая в организм, он вызывает сначала сильную аритмию, затем остановку сердца.
        – Ты думаешь, рабочих отравили?
        Катерина раскрыла пакет и показала ботинки:
        – Ими участковый Рябинин раздавил склянку в комнате рядом с трупами. Не исключаю, что в ней был тот самый яд. В подошве застряло стекло. Нужно найти лабораторию, где это исследуют.
        – Можно попробовать.
        – Предупреди, что яд очень токсичен. И не вздумай прикасаться к ботинкам.
        Борис забрал пакет и вернулся на место водителя.
        – Хотел тебе сказать одну вешь…
        – Какую? – спросила она.
        – Я рад, что иногда вижу тебя.
        – Я тоже. – Перед тем как покинуть машину, она сказала: – Передай Марине привет.
        – Передам, – послушно отозвался Картавин.
        Глава 29
        Заказ на цветы
        Катерина еще спала, когда раздался стук в дверь. Испуганно подхватившись, она посмотрела на вторую половину кровати. Германа не было. Катерина перевела взгляд на окно, там было светло.
        «Значит, не ночевал».
        В дверь снова постучали, на этот раз громче и настойчивее.
        – Иду! – Катерина нащупала ногами шлепанцы и быстро прошла к двери. Распахнув ее, недоуменно застыла. На пороге стояла Сапега.
        – Ну и что? – спросила она и, обойдя Катерину, артистично раскинула руки: – Не ждали?!
        – Проходи, – сказала Катерина, как будто Люсьена еще не прошла. – Сколько сейчас времени?
        – Девять.
        Катерина прошла в ванную.
        – Что же тебе не спится… – досадливо прошептала она.
        Из гостиной раздался голос Сапеги:
        – А где Герман Андреевич?
        Катерина в этот момент чистила зубы. Подняв глаза, она взглянула на свое отражение и скроила глупую рожицу. Потом приветливым голосом крикнула:
        – Он еще не вернулся!
        – Откуда? – Сапега не отступала.
        Катерина вышла из ванной с полотенцем в руках и умиротворенно сказала:
        – Вчера у него была встреча с партнерами. Видимо, засиделись.
        – Могу сказать, что он уже на работе, – доложила Люсьена.
        – Откуда ты знаешь?
        – Паша сказал.
        – Он тоже встречался с партнерами?
        – Нет. Паша был дома.
        Ничего не ответив, Катерина спросила:
        – На тебя заказывать завтрак?
        Сапега пожала плечами, потом согласилась:
        – Закажи то же, что и себе.
        Катерина позвонила в службу обслуживания, заказала пшенную кашу, чай и тосты с вареньем.
        Сапега спросила:
        – Селедка у них есть?
        Катерина повторила вопрос в трубку:
        – Есть у вас селедка? – и, выслушав ответ, передала Люсьене Сапеге: – По утрам селедки в меню нет.
        Сапега выхватила трубку и заорала благим матом:
        – Меня не волнует! Нет селедки на кухне – задницу в горсть и до ближайшего магазина!
        Катерина молча ушла в спальню. Пока Сапега ругалась по телефону, она успела одеться.
        Спустя пятнадцать минут официантка прикатила тележку с завтраком. Затравленно оглядевшись, накрыла стол.
        Сапега последовательно сняла металлические колпаки со всех тарелок.
        – Где селедка?
        – Понимаете… – девушка-официантка на глазах стала краснеть. – Селедки еще нет. Ее подвезут к обеду.
        Люсьена медленно обошла вокруг нее, потом схватила края скатерти и резко сдернула ее со стола. Тарелки, чашки, столовые приборы и чайник с грохотом попадали на пол.
        Девушка вздрогнула и вдруг разрыдалась.
        – Можете идти, – сказала ей Катерина. – Завтрак впишите в счет.
        – Я не заплачу за него ни копейки! – заорала Люсьена.
        – Тебя и не просят.
        – Ты сказала включить в счет. Забыла, что за вашу гостиницу платит мой Паша?
        – За еду мы платим из своего кармана. – Катерина взяла сумку и обернулась: – Ну, что? Идем?
        – Куда? – оторопела Сапега.
        – В какой-нибудь дорогой ресторан.
        – Зачем?
        – Ты лишила меня завтрака. Теперь должна накормить.
        – Хочешь сказать, платить должна я?
        – А ты как хотела?
        Люсьена Сапега серьезно относилась к деньгам и тратила их осмотрительно: она повела Катерину в «Шоколадницу». Весь завтрак обошелся ей в тысячу двести рублей. В целях экономии Сапега решила здесь не скандалить.
        К одиннадцати они закончили завтрак, и Люсьена захотела купить себе купальник. По дороге к машине Катерина заметила:
        – У тебя опять новый водитель.
        – Такой же урод, как остальные. Ненавижу его! – прошипела Сапега. – Смотрю на затылок и представляю, как бью по нему кирпичом.
        – Почему кирпичом?
        – Его проще представить.
        Они сели в машину. Сапега назвала магазин, водитель нашел его адрес, автомобиль тронулся.
        Следующие двадцать минут были одной сплошной нервотрепкой. Люсьена приказывала ехать быстрей, потом – медленней, потом сменить дорожную полосу. Водитель все выполнял, но это еще больше ее злило.
        По прибытии, зайдя в магазин, она прорычала:
        – Убила бы!
        По мнению Катерины, убивать водителя было не за что, но она промолчала, потому что ей было не под силу обуздать дурость такого масштаба.
        Они подошли к стойке с купальниками.
        Перебирая их, Сапега между прочим обронила:
        – Ты знаешь, что твой Трубников едет в Дубай?
        В ее многозначительном тоне Катерина уловила затаенное желание сказать или сделать какую-то гадость.
        – На следующей неделе. У него напряженный график.
        – Напряженный… – перекидывая образцы один за другим, Люсьена щелкала вешалками, словно костяшками счет. – Он заказал номер люкс и купил билеты для Стерниковой.
        – Они едут вместе? – Катерина на глазах побледнела.
        – А что тебя удивляет? – Сапега приложила к себе яркий бюстгальтер. – Как? Этот пойдет?
        – Откуда ты знаешь?
        – Я все знаю. Между прочим, вчера твой Герман был со Стерниковой в ресторане, а потом заночевал у нее.
        – Послушай, – Катерина выхватила из рук Сапеги купальник. – Зачем ты ко мне приехала? Что тебе надо? Следи за своим мужем!
        – Мой Паша не изменяет.
        – Да иди ты! – Катерина прошла на кассу, швырнула купальник и сказала кассирше: – Беру!
        Выскочив из дверей магазина, Катерина обошла машину Сапеги и зашагала прочь, помахивая картонным пакетом.
        Люсьена заорала ей вслед:
        – Вернись! Я же хочу помочь!
        Обернувшись, Катерина громко спросила:
        – До скольки работает Стерникова?
        – До шести!
        Не сказав больше ни слова, Катерина свернула за угол. Она шла и шла, пока не увидела дорогой цветочный магазин.
        Звякнув колокольчиком, открылась стеклянная дверь, и Катерина оказалась в царстве цветов.
        – У вас есть служба доставки? – спросила она у женщины за конторкой.
        – Конечно! – ответила та.
        – По времени можете доставить?
        – Минута в минуту.
        Катерина показала на огромный букет:
        – Вот этот!
        Женщина вручила маленькую открытку.
        – Можете написать поздравление.
        Катерина написала:
        «Зае от Г.».
        Она отдала карточку, и женщина подцепила ее к букету.
        – Еще нужно доставить подарок.
        – Вместе с букетом?
        – Да. – Катерина отдала пакет с купальником.
        Женщина забрала его, при этом предупредила:
        – Придется доплатить.
        – Доплачу.
        – Пишите адрес доставки, имя получателя и его телефон.
        – Телефона не знаю, – Сказала Катерина. – Это офис. Курьер на ресепшене спросит, ему скажут – куда нести.
        – Когда нужно доставить?
        – Завтра к половине шестого.
        Закончив с заказом, Катерина вышла на улицу и позвонила Герману.
        – Ты где?
        – На работе. Прости, вчера засиделись. Совсем не спал, сегодня приеду пораньше.
        – Ты обещал сводить меня в ресторан, – напомнила Катерина.
        – Что ж, обещал – значит, свожу.
        – Завтра в семнадцать часов.
        – С чего вдруг такая срочность?
        – Спешу застолбить время, ты человек занятой.
        – Ну хорошо. Завтра в пять идем с тобой в ресторан.
        Глава 30
        Бутылочное горлышко
        – Какая вы сегодня красивая, – сказал Исаев, встретив Катерину в дверях квартиры.
        – Спасибо, – сказала она.
        Сегодня Катерина действительно была хороша. Проведя несколько часов в парикмахерской, она надела любимое платье Германа, чтобы пойти с ним в ресторан. А на Мясницкую заехала чисто случайно – просто до ресторана оставалось еще время.
        – Ну что тут у вас?
        – Осторожно, – прораб поддержал ее под руку. – Не запачкайтесь.
        – Что нового?
        – Окна установили. Сейчас занимаемся стенами и потолком. Кстати, вы знаете, что перекрытия деревянные?
        – Знаю. Дому сто пятьдесят лет. Когда его строили, других не было.
        – Вы по образованию кто?
        – Фармацевт.
        – А я думал, строитель.
        – Вы мне льстите, – Катерина любезно улыбнулась.
        Из комнат показались любопытные лица рабочих.
        – Не отвлекаемся! – Крикнул Исаев. – Работаем! – Он снова заговорил с Катериной: – Сегодня будем пробовать новый вид стяжки.
        – Что это такое? – поинтересовалась она.
        – Основа под пол.
        – Что ж, пробуйте. Меня это мало интересует.
        – В таком случае вот вам приятная новость.
        – Так уж приятная? – Катерина определенно кокетничала. Ее забавляла обходительность прораба Исаева.
        – Идемте, сами увидите.
        Она прошла с ним на кухню.
        – Слышите? – поинтересовался Исаев.
        – Что?
        – В том-то и дело – ничего.
        – Неужели воздуховод замолчал?
        – Навечно.
        – Как вам удалось?
        Исаев глубокомысленно улыбнулся.
        – Сегодня утром зашла ваша соседка…
        – Из десятой квартиры? Инна Михайловна?
        – Певица Таланова с первого этажа. – Он вытащил из кармана пластмассовую коробочку. – Подарила нам свои диски и подписала их. А потом попросила закрасить пятно в кухне. Я из любопытства пошел посмотреть. Пятно не больше ладони. Работы на пять минут.
        – И как это связано с воздуховодом? – Катерина бросила взгляд на часы.
        – Вы послушайте… – Исаеву хотелось рассказать историю без купюр. – Ну, пообещал я. Сказал: как только приступим к отделке, пришлю маляра. Она мне – спасибо, давайте кофе… Я ей – не откажусь… В общем, пошло, поехало…
        Катерина заметила:
        – Мне нужно идти…
        – Да вы просто дослушайте! – Исаев приступил к сути дела: – Включила она газ, чтобы сварить кофе, потом – вытяжку. А я, главное, слышу, вытяжка – зверь. Спрашиваю: зачем вам такая? Она мне: по дизайну понравилась, вытяжка в стиле «лофт». Представляете? Промышленную вытяжку на домашнюю кухню?
        – Ну, – Катерина не выдержала. – Так в чем было дело?
        – И тут я прикинул: а что, если дело в ее вытяжке? Попросил Таланову выключить вытяжку, сам – пулей наверх. Забегаю сюда…
        – И что? – Катерина приготовилась к счастливой концовке.
        – Ничего. Как гудело, так и гудит…
        – Я не понимаю, – она потеряла терпение. – Значит, дело не в том, что у Талановой мощная вытяжка?
        – Нет. Вовсе не в этом.
        – Так в чем же?
        – А вы дослушайте до конца, тогда все поймете.
        На кухню зашел рабочий в грязной спецовке:
        – Олег, когда машина под мусор придет?
        Исаев отмахнулся:
        – Уйди! Не мешай!
        Рабочий скрылся, прораб Исаев продолжил:
        – Ну что же делать? – он развел руки. – Пришлось лезть на крышу.
        – Зачем? – Катерина показала ему часы и постучала ноготком по стеклу. – У меня осталась пара минут.
        – Сейчас доскажу. Влез я на крышу, нашел печную трубу. Дело в том, что воздуховод – это старый печной дымоход. Кирпичная шахта, которая раньше соединяла кухонную печь с трубой на крыше. То есть, значит, нашел я трубу. Гляжу, а из нее торчит еще одна – металлическая. И главное, сечение такое приличное… Позвал я пару рабочих. Спустил веревочку с грузом. И что ж вы думаете?
        – Что?
        – Труба идет в эту квартиру.
        Катерина чуть напряглась.
        – И что это значит?
        – У вас – отдельный воздуховод.
        – Почему?
        – Вот и мне стало интересно. Покрутился я, внимательно посмотрел. Вижу, рядом с трубой ржавая рама, на ней – четыре пружины…
        – Послушайте, у меня уже не выдерживают нервы. Не нужно интриговать. Объясните все простыми, понятными словами!
        – На этой раме раньше стоял электрический двигатель, а к нему была присоединена крыльчатка. Та, в свою очередь, прикреплялась к вашему воздуховоду. Все вместе было мощнейшей вытяжкой.
        – Как у Талановой?
        – В сто раз мощнее. Может быть, видели вытяжные шкафы в школьных лабораториях?
        – В нашем институте в химической лаборатории был вытяжной шкаф.
        – У этих шкафов вытяжка организована так же. Только не понимаю, зачем она понадобилась в жилом помещении.
        Катерина опустила глаза.
        – Я тоже не понимаю. – Она снова взглянула на прораба. – Отчего же труба гудела?
        – С этим все просто. – Он улыбнулся. – Вы в детстве дули на бутылочное горлышко? Не внутрь, а по верху, поперек?
        – Конечно, дула. Все дули.
        – И что было слышно?
        – Звук, похожий на вой ветра.
        – Это потому, что часть воздушного потока попадает в бутылку, а часть проходит поверх горлышка. Из-за разной скорости воздушных потоков давление у горлышка повышается, поток воздуха в бутылку прекращается. Как только оно прекратилось, давление повышается, и поток снова идет. Из-за этих колебаний возникает волна, которую мы слышим как вой. Когда на крыше с вашей трубы срезали крыльчатку, она стала работать как пустая бутылка. Ветер дует – она гудит. Плюс еще металл резонирует. Вот вам результат – жуткий вой. Короче, срезал ее заподлицо с дымоходом. Теперь все в порядке.
        Катерина заметила:
        – Знаете, а настроение у меня нисколько не улучшилось.
        – Почему? – удивленно спросил Исаев.
        – Потому, что теперь буду думать, зачем в квартире была нужна вытяжка.
        – Да плюньте вы на это! Радуйтесь жизни. Труба не воет – хорошо. И потом, сегодня вы такая красивая!
        Глава 31
        Одного простить не могу
        Катерина вошла в обеденный зал ресторана, Герман был уже там. Он сидел за столом и пил коньяк. Она посмотрела на часы – двадцать минут шестого.
        – Катя, я здесь! – Герман помахал ей рукой. – Иди сюда!
        Она подошла и села напротив него. Он галантно поцеловал ее руку:
        – Красивое платье, надевай его чаще…
        – Ты уже заказал?
        – Решил дождаться тебя. Как теперь называют подобные встречи?
        – Романтиками.
        – Будем считать, у нас с тобой романтик. – Он вгляделся в ее лицо. – Кажется, ты нервничаешь?
        – С чего бы? – Катерина слегка повела плечиком.
        – Значит, мне показалось. Приятно думать, что жена, с которой прожил двадцать лет, волнуется при виде тебя. – Он вынул из кармана мобильник и положил на стол.
        К ним подошел официант. Просмотрев меню, Катерина сделала заказ. После нее заказал Герман. Когда они остались вдвоем, он поинтересовался:
        – О чем будем говорить?
        – Не знаю.
        – Как там ремонт?
        – Сняли паркет, сменили окна.
        – Надеюсь, окна хорошие?
        – Деревянные, светло-коричневые, со стеклопакетами. – Она посмотрела на часы.
        – Сколько там? – спросил Герман.
        – Половина шестого. – Катерина перевела взгляд на его телефон.
        – Что? – снова спросил он.
        – У тебя новый телефон?
        – Нет…
        – Можно я посмотрю?
        – Смотри. – Герман придвинул к ней свой мобильник.
        Взяв его в руки, она осмотрела корпус.
        – Мне нравится.
        – Я подарю тебе точно такой же.
        – Когда?
        – Завтра пойдет?
        Она улыбнулась:
        – Пойдет.
        Герман покрутил головой.
        – Есть хочу. Хоть бы салат принесли, что ли?
        Ему принесли салат.
        – Можешь есть без меня, я заказала только второе, – сказала ему Катерина.
        Он с аппетитом налег на салат.
        – Жаль… – сказала она.
        Герман поднял глаза:
        – Что?
        – Функции нельзя посмотреть.
        – Что за проблема? Введи пин-код: год моего рождения. – Он вернулся к салату.
        Катерина ввела пин-код. Одновременно с этим на телефон Германа пришло сообщение. Взглянув на мужа, Катерина заметила, что он немного напрягся, а потом протянул руку.
        – Дай сюда. Это наверняка Балашов.
        Катерина опустила глаза и демонстративно открыла сообщение.
        – В чем дело? – Герман со стуком бросил на стол вилку.
        – Это не Балашов, – тихо проронила она.
        – Кто? – нервно спросил Герман.
        – Стерникова. – Катерина взглянула на мужа. – Хочешь знать, что она пишет?
        Герман не ответил.
        – Она написала, – Катерина прочитала вслух сообщение: – Милый Зая! Спасибо за подарок. Купальник – для дубайского пляжа. В номере будем ходить голенькими. Тебе нравится такая идея? Люблю и тысячу раз целую. – Она подняла глаза и спросила: – И как тебе такая идея?
        Герман выхватил из ее рук телефон и уставился на экран. Пробежав глазами текст сообщения, зло спросил:
        – Она что? Рехнулась?
        – Дама благодарит за подарок.
        – Какой еще, к черту, подарок?! – Не контролируя себя, Герман повысил голос.
        На них стали оглядываться.
        – Она пишет про купальник…
        – Я не дарил ей купальник!
        – А еще там были цветы…
        – Я не посылал ей цветов! – он вдруг вскинул голову. – Откуда ты знаешь про цветы? Здесь ни слова про них.
        – Как откуда? – Сделав паузу, Катерина чуть отклонилась, чтобы позволить официанту подать тарелку со стейком. Она взяла нож и вилку и, перед тем как начать есть, обронила: – Я сама их послала.
        – Ты послала цветы Стерниковой? – Казалось, Герман не готов в это поверить.
        – Не только цветы… Еще и купальник. Мы купили его с Сапегой.
        – При чем здесь эта дрянь?
        – Эта дрянь иногда рассказывает занятные вещи. – Катерина отрезала кусок стейка, положила в рот, прожевала. Взяла бокал и сделала глоток вина.
        Все это время Герман внимательно смотрел на нее.
        – Например, вчера она рассказала, что накануне вы со Стерниковой были в ресторане, а потом ты заночевал у нее, – продолжила Катерина.
        – С чего она это взяла?
        – У нее есть устройство, по которому можно определить, где находится тот или иной телефон. По-видимому, ваши со Стерниковой телефоны ночевали в одном месте.
        Герман опустил голову и пару раз чертыхнулся.
        – Никогда не думал, что это коснется меня…
        – Что?
        – Эта ее слежка. До сих пор она следила только за Балашовым. На его телефон у нее стоит блокировка. Балашов сам решает, что ей сообщать.
        – Балашов не изменяет, – заметила Катерина.
        – Ой ли! – В глазах Германа заиграла усмешка. – У Балашова есть вторая семья, где трое детей.
        Катерина отложила вилку и нож.
        – Зачем же ему Сапега?
        – Не знаю. Никто не знает, зачем он живет с ней. Может быть, по привычке.
        – Я – тоже привычка?
        – Зачем ты так говоришь?
        – Зачем ты так делаешь?
        – Прости меня…
        – Ты ее любишь?
        – Нет, не люблю.
        – Тогда зачем это все?
        Герман отвел глаза и стал смотреть в сторону.
        – Тебе меня не понять.
        – Почему?
        – Потому что ты женщина.
        – А что? У мужчин порядочность отменяется? Верность им ни к чему?
        – Говорю тебе, мужчины другие.
        – Легче всего сказать так.
        – Как?
        – Непонятно. Мне кажется, ты и сам не понимаешь, о чем говоришь. Это отговорка. – Катерина придвинула бокал. – Налей мне вина.
        Герман налил.
        – И что теперь будем делать? – спросил он. – Вернее, что будешь делать ты? У меня, как понимаешь, выбора нет.
        – Ничего.
        – Обещаю, – сказал Герман, – теперь мы будем жить по-другому.
        Она подняла глаза и посмотрела на него с вызовом.
        – Куда денем Стерникову?
        – Я брошу ее. Поедем со мной в Дубай.
        – Никуда я с тобой не поеду.
        – Почему?
        – Потому что после Стерниковой будет другая. Ты ведь не остановишься?
        Герман нахмурился, взял бокал и большим шумным глотком допил весь коньяк.
        Когда он поднял глаза, Катерина увидела, что они повлажнели.
        – Что с тобой? – она протянула руку и тронула кисть его руки.
        Герман отдернулся:
        – Что со мной? Ты спрашиваешь, что со мной? – Он говорил жестко, словно вколачивал гвозди. – Я не говорил тебе, что всю нашу жизнь тебя ревновал? Скажу больше: не просто ревновал. Я подыхал от ревности.
        – Да я же никогда…
        – Помолчи! Я тебя слушал. Теперь и ты послушай меня!
        – Хорошо, – от удивления в голосе Катерины появились нотки покорности.
        – Думаешь, я не знаю, почему ты вышла за меня замуж?
        – Не нужно говорить глупости.
        – Вот видишь, я еще не сказал, а ты уже знаешь. Правду, Катя, не утаишь. Правда – она как квашня из корыта – все равно вылезет. Ты ведь не любила меня?
        Катерина почувствовала, как шею и лицо обдало жаром. Герман продолжил:
        – Не любила. А замуж за меня вышла только потому, что Боря уехал. Уехал, а тебя с собой не позвал.
        – Я бы и сама с ним не поехала! – выпалила она.
        – Поехала бы… Куда бы ты делась! Просто он тебя с собой не позвал.
        – Что значит – куда бы я делась? – теперь в ее голосе звучала обида.
        – Не надо, Катя, не унижай ни меня, ни себя.
        – Нет, ты скажи!
        – Сказать?.. – Герман пронзительно взглянул ей в глаза и в этот момент стал похож на больного ребенка. – Сказать? Думаешь, я не знал, что ты ждала от него ребенка?
        Катерина вспыхнула, схватилась за лицо и разрыдалась.
        Теперь они стали центром всеобщего внимания. На них смотрели с соседних столиков, их обсуждали.
        Герман достал пятитысячную купюру, бросил ее на стол, после чего встал, взял Катерину под руку и вывел из ресторана.
        Когда они вышли, Герман махнул рукой своему водителю, и тот уехал. Они отправились домой пешком. Шли молча. Со стороны могло показаться, что каждый думал о своем. На самом деле оба думали об одном и том же.
        Наконец Катерина сказала:
        – Прости меня…
        Герман ответил:
        – Я зла на тебя не держу. Это мои демоны. Ты здесь ни при чем. – Он чувствовал себя виноватым, понимая, что его резкий тон послужил причиной ее слез.
        – Ну как же…
        – Меня никто не заставлял влюбляться в тебя. И спасибо, что ты предпочла Борису меня. – Он сбился с шага и вдруг остановился как вкопанный. – Одного простить не могу. Сделав тот аборт, ты украла у нас будущее.
        – Я не думала, что все так обернется. – Катерина остановилась и молча заплакала.
        – Не думала… – Он обнял ее за плечи, и они снова пошли. – А теперь мы с тобой бобыли.
        – Я говорила: давай возьмем из детдома.
        – А я много раз отвечал: я хочу своего.
        – Прости, я очень перед тобой виновата.
        – Я виноват не меньше.
        – Теперь я понимаю, что не вправе от тебя что-то требовать.
        Герман пожал плечами:
        – Не требуй. Я все равно ее брошу.
        – Скажи честно. Ты думал, что между мной и Борисом что-то есть?
        – Когда?
        – Ты недавно со мной говорил. Ты же не думал, что я могу тебе навредить?
        – Конечно, не думал.
        – Мне очень не хватало тебя.
        – Поэтому ты снова связалась с Борисом?
        – Я с ним не связывалась.
        – Что же у вас общего?
        – Он помогает мне в одном деле.
        Герман остановился и отнял руки от Катерины.
        – Ты опять о своем? – Он изменился в лице. – Во что еще ты сунула свой нос? Завтра же продам эту квартиру! За бесценок продам!
        – Не смей со мной так говорить!
        – А как еще с тобой говорить? Тебе что в лоб что по лбу. Все одно.
        – Ну, знаешь… – Катерина сузила глаза. – Ты… Ты…
        – Не трудись подбирать слова. Вали все до кучи!
        Но Катерина больше ничего не сказала. Она просто заплакала.
        Дальше они пошли молча. Молча добрались до гостиницы, молча поднялись на этаж и так же молча легли спать в разных комнатах.
        Глава 32
        Странная старушенция
        Утром, когда Катерина вошла в ванную, Герман спросил:
        – Что ты решила? – он смотрел на себя в зеркало и, приподняв кончик носа, брил верхнюю губу.
        Катерина ответила обыденным голосом:
        – Мне нужно подумать.
        – Ну, думай, думай…
        – Когда уезжаешь в Дубай?
        – В понедельник. – Отложив бритву, Герман умылся и вытерся полотенцем.
        Он вышел из ванной, но через минуту вернулся и протянул ей телефон:
        – Тебе звонят.
        Не успев вытереть руки, Катерина спросила:
        – Кто?
        – Картавин.
        Она схватила мобильник, забыв про мокрые руки. Герман вышел и плотно закрыл дверь.
        – Да… – вполголоса сказала Катерина.
        Картавин спросил:
        – Можешь говорить?
        – Могу.
        – Мне показалось, что ты занята.
        – Я могу говорить.
        – В общем, надо бы встретиться. Есть результат.
        Катерина прикрыла рукой трубку и спросила совсем тихо:
        – То, о чем я просила?
        – То.
        – Только скажи мне: да или нет?
        – Приезжай на Мясницкую. Буду ждать тебя там.
        – Сейчас?
        – Минут через тридцать.
        – Хорошо. Буду через тридцать минут.
        Катерина вышла из ванной, прошла в гостиную, потом в спальню. Германа нигде не было. Она села на кровать и растерянно огляделась:
        – Ушел…

* * *
        Такси, на котором приехала Катерина, остановилось рядом с автомобилем Бориса. Она просто пересела из одной машины в другую.
        На переднем сиденье, как и в прошлый раз, сидел Жорес.
        – Ну что? Рассказывайте, – с ходу попросила она.
        – Во-первых, здравствуйте, – Жорес обернулся.
        – Здравствуйте!
        Борис вышел из машины, открыл багажник и вскоре вернулся. Открыв заднюю дверцу, отдал Катерине знакомый пакет. Она тут же заглянула в него, узнала ботинки Рябинина и снова спросила:
        – Ну что?
        Борис ответил:
        – Все подтвердилось. В подошве под стеклом обнаружили яд. Это малоизвестная разновидность батрахотоксина.
        – Почему малоизвестная?
        – Летучая фракция. Батрахотоксин с добавлением яда скорпиона, что увеличивает его токсичность в десятки раз.
        – Да это же просто бомба!
        – Как ты и предполагала, в таком виде батрахотоксин мгновенно испаряется и попадает вместе с воздухом в легкие человека. Что происходит дальше, ты знаешь.
        – Нужно срочно звонить Кирпичникову!
        Картавин уточнил:
        – Следователю, который вел это дело?
        И здесь вмешался Жорес:
        – Не нужно спешить.
        – Да как же… – Катерина убежденно проговорила: – Следствие по делу закрыли.
        – Вот и хорошо. Убийцу все равно не найти. Вы же понимаете, склянка с ядом могла лежать под паркетом сколько угодно долго. И мы не знаем, кто ее туда положил.
        – Что же? Об этом никто не должен узнать?
        – Какой в этом смысл? – Жорес говорил спокойно, без всякого пафоса. – Если угодно: смерть пришла за ними сквозь время, и у нее не было выбора.
        – Как вы сказали? – Катерина притихла. – Сквозь время… Однажды я уже это слышала.
        – Слава богу, что все закончилось, – сказал Картавин. – Кстати, я поговорил со своим давнишним знакомым. Он – академик, занимается органической химией. Когда я спросил его про батрахотоксин, он рассказал, что у этого яда нет антидота[7 - Противоядие.], и поведал жуткую историю. Оказывается, в пятидесятых годах в недрах НКВД существовала лаборатория ядов.
        Борис не заметил, что Катерина поменялась в лице. Она же его спросила:
        – И там работали с батрахотоксином?
        – В том-то и дело… Речь идет о так называемой «Лаборатории Х», там под руководством доктора Майрановского исследовался вопрос об отравлении человека пылеобразными ядовитыми веществами через вдыхаемый воздух.
        – С их использованием связаны многие успешные операции советской разведки, – заметил Жорес.
        – Откуда вам это известно? – спросила Катерина.
        – Это моя работа. – Жорес располагающе улыбнулся.
        В окно автомобиля неожиданно постучали. Катерина опустила стекло, затем приоткрыла дверцу. Рядом с машиной стояла Инна Михайловна. Смущенно улыбаясь, она сказала:
        – Простите, что побеспокоила. Увидела и не смогла мимо пройти. – Она обратилась к Катерине: – Не зайдете ко мне на чашечку чаю?
        – Охотно зайду, только чуть позже.
        – Супруга с собой прихватите, если он, конечно, захочет. – Инна Михайловна заглянула в салон и почему-то сказала Жоресу: – Здравствуйте, Герман Андреевич!
        Все переглянулись и промолчали, пытаясь сгладить неловкость. Старуха между тем захлопнула дверцу и пошла по своим делам.
        – Странная старушенция, – заметил Борис.
        – Обозналась, – легко отмахнулся Жорес. На него эта ситуация не произвела ни малейшего впечатления.
        А вот Катерине было не по себе. Упоминание имени мужа, да еще в присутствии Бориса Картавина застало ее врасплох и напрочь выбило из колеи. Все вопросы, которые она хотела задать Борису, потеряли актуальность.
        Попрощавшись, она пообещала позвонить Борису Картавину в ближайшие дни.
        Глава 33
        «Красная Москва»
        Катерина постучала в дверь Инны Михайловны, но ей никто не ответил. Решив, что старуха еще не вернулась, она заглянула к себе. Квартира сильно изменилась и, казалось, стала просторнее.
        Ни прораба, ни архитектора не было. Два человека работали в санузлах. Катерина пробралась на кухню и, подстелив газету, села на подоконник. Перебирая взглядом окна напротив, поймала яркий солнечный зайчик и закрыла глаза.
        – Там к вам пришли.
        Взглянув на дверной проем, она увидела расплывчатую фигуру рабочего. Протерла глаза, но темное пятно от солнечного зайчика никуда не исчезло. Тогда она спросила:
        – Кто?
        Рабочий ответил:
        – Старуха…
        – Это Инна Михайловна!
        Катерина спрыгнула с подоконника и направилась к выходу. Там, в темноте, заметила полную старушечью фигуру.
        – Инна Михайловна!
        – Я – не Инна Михайловна, – сказала старуха.
        Приблизившись вплотную, Катерина узнала Викторию Флерову.
        – Как вы меня нашли? – спросила она первое, что пришло в голову.
        – Вы сказали, что живете в Лилиной квартире.
        – Как видите, еще не живу.
        – Значит, мне повезло вас застать. – Флерова огляделась. – Где будем говорить?
        – А нам есть о чем? – удивилась Катерина.
        – Есть, – немногословно заявила старуха.
        – Тогда идемте на кухню. Правда, там негде сесть.
        – Разговор будет недолгим.
        Они пробрались в кухню. По дороге Катерина несколько раз помогла Флеровой, поскольку той приходилось переступать через лаги и строительный мусор.
        Добравшись до кухни, Флерова огляделась.
        – Бывала я здесь… – Она протянула руку. – Лилин стол стоял в том углу.
        – О чем вы хотели мне рассказать? – Катерина предпочла как можно быстрее приступить к делу.
        – В прошлый раз, когда вы пришли, я немного разнервничалась. Не все воспоминания моей жизни приятные. Это ведь только кажется, что у артистов красивая жизнь. На самом деле – не так. Грязи, как у всех, тоже хватает.
        – Я понимаю, – сказала Катерина, чтобы поддержать разговор. Ей вдруг показалось, что Виктория Флерова изменилась. Сегодня она была совершенно другой.
        – Не могу сказать, что по жизни я порхала как мотылек. Скорее – тяжело и много работала. Работала как муравей. Все, чего я достигла, я добилась сама, пусть даже с помощью мужчин… Но ведь это тоже нужно организовать. – Флерова посмотрела на Катерину. – Вы меня понимаете?
        – Вы сказали, что разговор будет недолгим.
        – Я поняла, – кивнула старуха. – Я вас задерживаю…
        – Хочется услышать, зачем вы пришли.
        Флерова смиренно опустила глаза.
        – Вы, вероятно, решили, что я не самый лучший человек в этом мире. И вы правы. Только хочу заметить: вы не жили моей жизнью и не знаете меня. Не знаете, какое было время, какие меня окружали люди.
        – Не смею вас осуждать.
        – И не надо, – миролюбиво сказала старуха. – Этой ночью ко мне приходила Лиля…
        – Что это значит? – напряглась Катерина.
        – Не думайте, я не сошла с ума. Лиля Глейзер явилась ко мне во сне.
        Катерина замерла и только внимательно слушала.
        – Она появилась под утро, – продолжала старуха. – В белом платье. Знаете, как у невесты. Только фаты не было. А здесь, – Флерова прикоснулась к груди. – Здесь – большое кровавое пятно. – Она всхлипнула и заплакала.
        – Что с вами? – всполошилась Катерина. – Может, воды?
        Флерова покачала головой:
        – Не надо. – Справившись с собой, она продолжала: – Когда я увидела ее, сразу подумала, что Лиля пришла за мной, и я скоро умру. Но потом сообразила: она пришла за другим.
        – За другим? В смысле, за кем-то?
        – Выражаясь партикулярно: по другому вопросу.
        – По какому?
        – Не думайте, мне нелегко это рассказывать.
        – Тогда не рассказывайте.
        – Не могу. Знаете, что она сказала, когда появилась?
        – Что? – Катерина притихла.
        – Лиля сказала: «Ты меня отравила».
        – Подождите-подождите… – вскинулась Катерина. – Вот так явилась и сказала, и вы услышали? Но ведь это не так? Вы ее не травили?
        Флерова опустила голову и тихо проронила:
        – Я не знала.
        – Чего вы не знали?
        – Что все так получится.
        – Как?
        – Я ни в чем не виновата. Просто не смогла отказаться.
        – Послушайте, – серьезно заявила Катерина. – Или вы все рассказываете по порядку, или прекратим разговор.
        – Хорошо, – кивнула старуха. – В начале пятидесятых у меня случился бурный роман с прославленным режиссером, не хочу называть его имени. И он, и его жена, тоже актриса, были орденоносцами, лауреатами Сталинской премии. Сам режиссер преподавал у нас в институте. Мы были осторожны, встречались на квартирах знакомых, на людях вместе не показывались. Нам казалось, что все шито-крыто. Так продолжалось довольно долго. Пока однажды вечером у моего дома меня не схватили и не затолкали в машину. Я не знала, куда меня везут, не знала, кто эти люди. Однако, приглядевшись, поняла, что одного из них я уже видела.
        – Кто такой? – спросила Катерина.
        – Мы встречались на даче у Берии. Он был одним из его подчиненных. Я его узнала, и он это понял. Меня вывезли в Подмосковье в частный дом. Там, как на допросе, под яркой лампой стали выспрашивать.
        – Чего они хотели от вас?
        – Признания.
        – Это касалось Лилии Глейзер?
        – Не только.
        – О чем еще вели речь?
        – О моих отношениях с режиссером. Им было известно все. Мне показали фотографии, описали все наши встречи и пообещали, что меня исключат из института. А потом посадят в тюрьму.
        – Что говорили про Лилю?
        – Что Лиля – английская шпионка и ее специально подослали к Берии, чтобы она убила его.
        – В их словах была доля правды? – спросила Катерина.
        – Тогда я поверила.
        – А сейчас?
        – Сейчас понимаю, что меня ввели в заблуждение.
        – Для чего?
        – Они хотели, чтобы я выполнила одно поручение.
        – И вы его выполнили?
        Флерова замолчала, потом тихо произнесла:
        – Можно стакан воды?
        Оглядев кухню, Катерина взяла пол-литровую банку, вымыла ее и, налив воды, поднесла Виктории Флеровой.
        Выпив воды, старуха вытерла губы.
        – Вам лучше? – спросила Катерина.
        – Да, теперь хорошо.
        – Можете говорить?
        – Вполне… – Флерова подошла к окну и оперлась рукой о подоконник. – Мне велели подарить Лиле подарок.
        – Зачем?
        – У нее вскоре был день рождения.
        – Что за подарок?
        – Парфюмерный набор «Красная Москва». Большая красная коробка. Внутри, в ложементах из белой ткани, лежали пудра, мыло и флакон духов. Знаете, с таким резиновым пульверизатором в шелковой оплетке. Пульверизатор соединялся с флаконом, и если на него нажимали, духи распылялись. Удобная красивая вещь. Теперь таких нет.
        – Вы подарили?
        – Сначала я отказалась. Но они пригрозили, что меня вышвырнут из института и посадят в тюрьму за моральное разложение и пособничество английской шпионке.
        – Что было потом?
        – Я согласилась.
        – Вы догадались, зачем это нужно?
        – Только после того, как мне сказали… – старуха запнулась. – В общем, мне строго-настрого запретили прикасаться к духам.
        Катерина притихла. Словно опасаясь спугнуть, осторожно спросила у Флеровой:
        – Они объяснили, почему?
        – Нет.
        – А вы сами не догадались?
        – Догадалась значительно позже.
        – Когда?
        – После того как Лиля стала болеть. А заболела она сразу после того, как я принесла ей набор.
        – И вы решили, что ее отравили?
        Флерова молча кивнула.
        – Что было потом?
        – Меня оставили в институте. Режиссера я бросила. А Лиля стала умирать у всех на глазах. Глядя на нее, можно было подумать, что ее буквально раздавила смертельная тяжесть этой болезни. К счастью, она оформила академический отпуск. На следующий год в институт она не вернулась. Думаю, к тому времени в живых ее уже не было.
        – Не помните, чем она болела?
        – Я же сказала…
        – Нет. Я имею в виду официальный диагноз.
        – Кажется, сердце. В октябре пятьдесят второго я пришла ее навестить…
        – Вы рассказывали.
        – Мне было тяжело ее видеть. Я долго мучилась этим. Поэтому не рассказала вам всего в прошлый раз.
        – Почему же сейчас рассказали?
        Задумавшись, Флерова замолчала. Потом тихо сказала:
        – Мне восемьдесят три года, и я скоро умру. Каково мне будет умирать с таким грузом? – Она подняла на Катерину старческие выцветшие глаза. – Как я встречусь там с Лилей Глейзер?
        – Думаю, вас определят в разные места, – заметила Катерина.
        – Об этом я тоже думала, – беззлобно согласилась старуха. – Что ж, тем более. Я должна была облегчить душу.
        – А я вам не священник.
        – Не нужно так со мной говорить. Знаю, что я не самый лучший человек на свете…
        – Об этом вы уже говорили.
        – …но каждый человек заслуживает, чтобы его выслушали и пожалели.
        – Я выслушала вас. Жалеть не хочу.
        – Что ж, – Флерова повернулась и собралась уходить. – Больше мы не увидимся. Да! – Она снова повернула лицо к Катерине. – В ту последнюю встречу Лиля рассказала, что к ней в больницу приезжал Берия. И, как ей показалось, очень ее жалел.
        Катерина кивнула, а Флерова развернулась и исчезла в темноте коридора.
        Глава 34
        Случайная встреча
        Катерина постучала в дверь Инны Михайловны. На этот раз та была дома.
        – А я как раз чай с чабрецом заварила! Проходите, сейчас стол накрою!
        Катерина прошла в комнату и села в ожидании хозяйки и чая.
        Минут через пять разрумянившаяся Инна Михайловна показалась в дверном проеме с подносом. Поставив его на сервант, она достала из нижнего отделения белоснежную скатерть, хлопком ее развернула и постелила на стол. Затем перенесла на него поднос.
        – Вы, наверное, уже приходили, а я была в булочной. Не в той, что за углом, а в той, что в Большом Златоустинском. Там продают эклеры. Они всегда свежие. Вы любите эклеры?
        – Люблю.
        – Вот вам ванильные… с шоколадом. – Инна Михайловна выставляла на стол тарелки с пирожными.
        – Инна Михайловна, вы помните своего отца? – спросила Катерина.
        – Как же не помнить… Когда он умер, я уже окончила институт. А почему вы об этом спросили?
        – Каким он был человеком? Ведь он работал в НКВД?
        – Он был очень хорошим человеком! Добрым, заботливым. Очень любил меня и маму. Знаете, мне вспомнился один случай, если не возражаете, я его расскажу. Вы многое поймете. – Она расставила чашки и разлила чай. – Пейте, а я буду рассказывать… Когда я училась в старших классах, у меня была подружка Галя, дочь известного академика-агробиолога. Она жила в квартире над нами. Мы крепко дружили. Галя была не простым человеком, но я не замечала этого и любила ее, как сестру. Иногда, чтобы поговорить, Галя звонила мне по телефону. Кто-нибудь из наших старушек брал трубку, и она просила: «Позовите Инну, пожалуйста». И старушка долго шла по длинному коридору до нашей комнаты. Гале было проще и быстрее спуститься самой, но она мне звонила.
        Конечно, достаток Галиной семьи был не сравним с нашим. Помнится, в выпускном классе у Гали появилась коричневая китайская шубка из искусственного меха. Это была невообразимая красота! С большим воротником-шалькой, с широкими рукавами, расклешенная. Когда Галя надевала ее и крутилась у зеркала, ее шубка раскрывалась, словно цветок. Нужно заметить, я страшно завидовала. Не черной, конечно, завистью, просто мне хотелось иметь точно такую. Я мечтала хотя бы раз примерить ее на себя. И однажды мне выпало это счастье. Поздним вечером мы с Галей возвращались со школьного бала. Освещение в Москве было не то, что теперь. Улицы скупо освещались бледными фонарями. Свет в окнах уже не горел. Мы шли по темному переулку, и Галя предложила мне поменяться верхней одеждой. Она согласилась надеть мое скромное пальто, а мне отдала свою шубку. До дома я шла в полной уверенности, что я – королева. Правда, потом Галя призналась: она сделала это только из страха за свою жизнь. В такой дорогой вещи на нее могли напасть, убить и забрать шубку.
        – Такое тогда случалось? – спросила Катерина.
        – И часто. Преступность в те времена в Москве была страшная. Тем не менее я тогда испытала непередаваемое счастье…
        – Вы хотели рассказать о вашем отце, – напомнила Катерина.
        – Да-да. Как я уже говорила, он был порядочным человеком и очень принципиальным во многих вопросах. Как-то по Москве стали ходить разговоры, что на стадионе имени Ленина продают какие-то невероятно красивые белые шубы…
        – Где это?
        – Простите, я все время забываю, что вы не москвичка. Теперь стадион имени Ленина называется стадионом «Лужники».
        – Ага… Теперь поняла.
        – Так вот… На этом стадионе продавали неимоверно красивые белые китайские шубы. Еще говорили, что за ними была страшная давка. У стадиона стояли оцепление и конная милиция. Я набралась храбрости и попросила отца купить мне такую шубу. Он был военным и мог пройти через оцепление. До сих пор помню, как жестко он меня отчитал. Сказал, что никогда на это не пойдет. Назвал меня замшелой мещанкой, недостойной звания комсомолки.
        – Даже так? – удивилась Катерина. – Хотеть шубку для девушки – это нормально.
        – Мой отец жил по другим законам.
        – Все закончилось ничем?
        – Нет, подождите… По городу уже ходили женщины в этих самых белоснежных, божественно красивых шубах. На них оглядывались. Ими любовались. В том числе я, но, так сказать, издали. И что же вы думаете? В один из дней прихожу я домой и нахожу в углу большой сверток. А в нем была та самая шубка! Вот таким человеком был папа.
        Катерина спросила:
        – Вы знали, чем он занимался?
        – Отец служил в НКВД, а потом в КГБ. Неужели вы думаете, что он говорил со мной и с матерью о работе? Это было небезопасно, в первую очередь для нас. В те времена говорили осторожно, обдумывали каждое слово.
        – Значит, не рассказывал. – Исчерпав эту тему, Катерина переключилась на следующую, которая интересовала ее не меньше. – Сегодня, когда вы постучали в окно…
        – Простите! Я потом десять раз пожалела. Конечно, мне не следовало этого делать.
        – Постучали, поговорили, и слава богу. Меня другое интересует. Скажите, почему вы заговорили про моего мужа?
        – А разве это не он сидел на переднем сиденье?
        – С чего вы взяли?
        – Мы знакомы. Я запомнила его с прошлой встречи.
        – С какой такой встречи? Можете рассказать?
        – Несколько дней назад поздно вечером я собралась выносить мусор. Взяла пакет, накинула кофточку, даже переодеваться не стала. Выхожу на площадку. А из вашей квартиры выходит Герман Андреевич, с ним двое парней.
        – Мой муж? – Катерина не могла сообразить, что к чему.
        – Увидел меня. Здравствуйте, говорит. Я ваш сосед, Трубников Герман Андреевич. Я ему: хорошо знаю вашу жену. Спрашиваю: почему же так поздно? Он мне: дескать, хлопочу по ремонту. На том распрощались. Они вынесли что-то в коробках, а я пошла по своим делам.
        – Вы уверены?
        – А как же?! С головой пока все в порядке. Когда увидела вас в машине, решила поздороваться с Германом Андреевичем и пригласить его в гости. – Инна Михайловна по-доброму улыбнулась. – Обходительный человек. Уважительный. Вы с ним друг другу подходите.
        – Значит, вы уверены, что сегодня в машине видели моего мужа? – Катерина на всякий случай спросила: – На каком месте он сидел?
        – Ей-богу, Катерина, вы меня обижаете! На переднем, рядом с водителем.
        – Да-да, я все поняла.
        – Но почему вы расстроились? Может быть, я что-то не так сказала? Простите болтливую старуху, целый день одна как перст. Только и жду, когда кто-то придет, с кем можно поговорить.
        – Не корите себя, Инна Михайловна, дело не в вас.
        – Поссорились? – старуха отходчиво махнула рукой. – Дело молодое, помиритесь.
        Катерина свернула разговор, сказав, что срочно должна уйти, заверив Инну Михайловну, что дело не в ней.
        И как только она вышла на лестницу, немедленно позвонила Картавину. Первый ее вопрос был таким:
        – Жорес с тобой?
        – Уже нет. Хотела о чем-то спросить?
        – Нет. Нам с тобой нужно срочно увидеться.
        – Ты еще на Мясницкой?
        – Да.
        – Сейчас я подъеду.
        – Жду.
        Глава 35
        Такие люди, как он
        Картавин приехал минут через пятнадцать, как обещал. Заметив Катерину, затормозил и распахнул дверцу переднего сиденья. Катерина села, и он сразу же тронулся.
        Она спросила:
        – Куда мы?
        – Покатаемся, и ты расскажешь мне, что там стряслось. – Он наклонил голову, посмотрел через лобовое стекло на небо и сообщил: – Кажется, начинается дождь.
        И вправду, на стекло упали тяжелые капли дождя.
        – Вовремя ты приехал, – заметила Катерина.
        – Ну так что там?..
        – Твой Жорес не тот, за кого себя выдает.
        Картавин повернул голову и удивленно посмотрел на нее.
        – Откуда у тебя такая информация?
        – Сегодня Инна Михайловна назвала Жореса Германом Андреевичем.
        – Старуха спутала его с твоим мужем.
        – Дело не в этом.
        – А в чем?
        – Инна Михайловна видела, как ночью он выходил из нашей квартиры. Он представился Трубниковым и произвел на нее хорошее впечатление. Он был не один. Еще двое парней выносили из квартиры коробки.
        Картавин пошутил:
        – Хочешь обвинить его в краже строительных материалов?
        – В квартире есть только мусор. Больше ничего нет, – ответила Катерина.
        – Так… – Борис выпрямил спину и покрутил головой, разминая затекшую шею. – Что-то я не пойму.
        – Я тебе сейчас кое-что расскажу, – сказала она. – Помнишь, я тебе рассказала, что нашла в голландке клочок бумаги, на котором было написано название яда? Ты рассказал Жоресу. Той же ночью в квартиру кто-то проник. Они зашли через черный ход. В результате – из печки выгребли всю золу. Второе проникновение в квартиру состоялось недавно, в ту ночь, когда там побывал Жорес. Из тайников, оборудованных в стенах, вытащили и вынесли какую-то аппаратуру.
        – Откуда ты знаешь?
        – Прораб показал. В нишах за панелями остались только оголенные провода.
        – Нетрудно догадаться, что это было.
        – Что?
        – Жучки, видеонаблюдение, звукозаписывающая и передающая аппаратура. Все, что обычно устанавливают в конспиративных квартирах. Думаю, в девяностые годы об этом просто забыли. А когда Жорес поинтересовался этой квартирой, выяснилось, что демонтаж не производили. Неудивительно, что ему самому пришлось этим заняться. Не понимаю, что тебе кажется странным.
        – Говорю тебе: он не тот, за кого себя выдает.
        – В этом ты заблуждаешься. – Борис помолчал и наконец произнес: – Нас связывают кое-какие дела, и я точно знаю, что Жорес – офицер ФСБ.
        – В таком случае он ведет двойную игру. Как только он узнал про записку, найденную в голландке, из нее исчезла зола. И думаю, проверили не только ее.
        – Тогда почему бы им сразу не вынести аппаратуру?
        – Кто-нибудь помешал, – предположила она.
        – Не исключаю… Знаешь, на таких людей, как Жорес, нельзя полагаться. Они никогда не скажут всей правды. Только то, что лежит на поверхности.
        – Он рассказал, что квартира была конспиративной.
        – Не бог весть какая важная информация. Думаю, ты в своих поисках подобралась к этому очень близко. Или же коснулась того, от чего тебя нужно было отвлечь.
        – Значит, он все это время контролировал мои действия? – Катерина по-настоящему испугалась.
        – Повторюсь: я не исключаю и этого.
        – А что, если он все наврал?
        – Не думаю. Просто хладнокровно отсекал от тебя часть информации. Хотя все проконтролировать невозможно.
        – И ты говоришь об этом спокойно?
        – Не вижу повода волноваться. Квартира – твоя. Сделаешь ремонт, въедешь и будешь жить-поживать. Хотя, признаюсь, мне показалось, Жорес намеренно пугал тебя, чтобы ты продала эту квартиру. По-видимому, за ней тянется внушительный шлейф.
        – И мы никак не можем на него повлиять? Не можем потребовать от него сказать все как есть?
        – Почему же… – Картавин взял телефон. – Сейчас я ему позвоню.
        – Не надо! – вскрикнула Катерина.
        – Почему? – удивился Борис.
        – Мне кажется, здесь нужно действовать по-другому.
        – Ты что-то придумала?
        – Да.
        – Рассказывай. – Он убрал телефон.
        – Ты должен сказать ему, что рабочие нашли в квартире аппаратуру и в ней какая-то запись. И еще: прораб завтра с утра позвонит в полицию.
        – Не впадай в детство, – улыбнулся Картавин.
        Однако Катерина не собиралась искать компромиссы.
        – Ты или помогаешь мне, или нет.
        Взглянув на нее, Борис произнес:
        – Хорошо, я ему позвоню.
        – Лучше – при личной встрече.
        – Сделаю все, как ты скажешь.
        – В одиннадцать часов жду тебя на квартире.
        – Думаешь, он придет?
        – Уверена.
        – Предположим, что он пришел. Дальше что?
        – Неужели не понимаешь? Поймаем его с поличным.
        – И что потом?
        – Он должен будет все объяснить.
        – Я так не думаю.
        – Почему?
        – Слишком хорошо его знаю.
        – У вас есть дела, какие-то отношения. В конце концов элементарное взаимное уважение.
        – Такие люди, как Жорес, живут по другим законам.
        – Зачем же ты его привлек к этому делу?
        – Он единственный, кто мог что-то найти. И нашел.
        Катерина упрямо повторила вопрос:
        – Ты приедешь в одиннадцать?
        – Хорошо, я приеду. Или нет, лучше – заеду за тобой. В половине одиннадцатого буду ждать тебя у подъезда.
        – Теперь отвези меня к гостинице. Нужно собраться с мыслями.
        Картавин перестроился, развернулся и поехал в обратную сторону. Скоро они доехала до гостиницы, где жили Трубниковы. Расстались не прощаясь, потому что через несколько часов предстояла еще одна встреча.
        Глава 36
        Правда
        Герман ждал ее дома:
        – Специально освободился пораньше, хотелось побыть с тобой.
        – Вечером я уеду. Буду ночевать у Инны Михайловны. – Катерине пришлось соврать, и ей было неловко.
        Герман словно почувствовал и ни на чем не настаивал.
        – Если решила – пожалуйста.
        – Сейчас я посплю.
        – А я вернусь на работу. У меня еще остались кое-какие дела. – Герман встал, взял пиджак, надел его и растерянно похлопал себя по карманам. – Так… Телефон здесь… Партмоне в кармане…
        Я пойду?
        Катерина была готова провалиться под землю. Начать все объяснять значило лишь одно – сделать намного хуже.
        – Иди. Встретимся утром.
        Герман вышел из номера. Она прошла к окну и стала ждать, пока он появится из подъезда гостиницы. Через пару минут Герман вышел, встал на обочине и начал ловить такси. Катерина поняла, что он отпустил служебную машину в надежде провести весь вечер с ней. От этого ей стало еще горше.
        После ухода Германа Катерина попыталась разобраться в своих мыслях. Среди них не было ни одной, которая могла бы разрешить эту паршивую ситуацию. Чтобы успокоиться, она тут же легла в постель.
        Ей удалось поспать четыре часа. Когда она проснулась, времени осталось лишь на то, чтобы надеть спортивный костюм и кроссовки.
        Борис уже поджидал ее в машине недалеко от гостиницы. Он встретил ее словами:
        – Не передумала?
        – Нет, – твердо сказала Катерина.
        Они поехали по ночным улицам. Вышло так, что на всех светофорах они попадали на желтый свет и подолгу ждали зеленого. Толпы пешеходов на улицах поредели, дело шло к ночи. Трудящиеся граждане давно были дома, тусующиеся – в клубах и ресторанах. Катерину с Борисом ждала бессонная ночь, которая неизвестно чем кончится.
        Картавин остановился подальше от дома, пришлось идти несколько кварталов пешком. Они аккуратно зашли в подъезд и так же осторожно проникли в квартиру. Теперь предстояло выбрать место, откуда видна дверь. Такое место нашлось в переднем углу ближайшей от входа комнаты.
        Борис соорудил из кирпичей и доски скамью. Катерина села на подоконник, но он рассоветовал:
        – Тебя могут заметить.
        Ей пришлось сесть рядом с ним.
        – Как здесь темно, – сказала она, испытывая некоторую неловкость.
        – Я взял фонарик.
        – Это хорошо. – Катерина поежилась. – Видишь, как все обернулось… А ведь я подозревала, что к этому причастна Сапега.
        – С чего вдруг?
        – Однажды она дала мне понять, что бывала в этой квартире. И я подумала, что это не совпадение.
        – Теперь-то мы знаем, что Сапега лишь помогла отцу сбыть ее с рук.
        – А я, глупая, понапридумывала себе бог весть чего…
        – Люсьена – просто вздорная, избалованная баба, которой никто никогда не говорил слова «нет». Прибавь к этому то, что ей нечем заняться, а денег – помойка. Балашов собственноручно взрастил это чудовище. – Помолчав, Борис произнес: – Давненько мы так с тобой не сидели.
        – Так давно, что все уже забылось, – сказала Катерина, надеясь, что тема не будет иметь продолжения.
        Картавин был настроен иначе:
        – А я часто вспоминаю. И каждый раз хочу разобраться: любила ты меня или нет?
        – Любила…
        – Не нужно было мне тогда уезжать в Норильск.
        – Если помнишь, я просила тебя об этом.
        – А я все время чего-то искал. Искал-искал… А главное потерял. Ты очень быстро вышла замуж за Трубникова.
        – Полюбила и вышла.
        – А как же я? Обо мне ты подумала?
        – Ты уехал в Норильск.
        – Но ты могла приехать ко мне.
        – Ты меня не позвал.
        – Мне нужно было устроиться, получить какое-нибудь жилье.
        – Я не хотела ждать.
        – Когда я узнал, что ты и Герман…
        Катерина его перебила:
        – Я тоже не ожидала, что вы с Мариной поженитесь.
        – Прошу заметить, мы поженились через год после вас. – Он вздохнул. – Ты ей приветы передаешь, а не знаешь, что мы давно разошлись.
        – Кто кого бросил?
        – Никто никого. Просто отношения себя исчерпали. Вся наша совместная жизнь свелась к тому, что по утром на кухне мы говорили друг другу «привет».
        – Где она сейчас?
        – Здесь, в Москве.
        – Замужем?
        – Уже в третий раз.
        – Что же ты отстаешь?
        – Я жду. – Он еще раз чуть слышно вздохнул. – Помнишь нашу встречу в лобби гостиницы?
        – Ты тогда ожидал Германа.
        – Это был только предлог, и я все сделал, чтобы его не встретить. Я пришел увидеть тебя.
        – Зачем?
        – Хотел проверить себя.
        – Проверил?
        – Проверил и больше не хочу тебя потерять.
        – Это странно…
        – Почему?
        – Нельзя потерять то, чего у тебя нет.
        – Ты была моей. Это невозможно забыть.
        – Когда вы с Мариной вернулись в Новосибирск, мы оба с тобой знали, что все закончилось.
        – Нам показалось. Если хочешь знать, я не верю, что ты больше не любишь меня.
        Катерина ничего не ответила.
        – Скажи, это так? – спросил у нее Борис.
        – Ты не знаешь одной очень важной вещи. – Катерина сгруппировалась, словно перед прыжком в холодную воду. – Когда ты уехал в Норильск, я была от тебя беременна.
        Борис Картавин застыл, глядя перед собой в темноту. Через минуту он тихо спросил:
        – Где ребенок?
        – Его нет.
        – То есть как?
        – Я убила его.
        Он обнял ее за плечи и прижал к себе.
        – Не говори глупостей.
        – Я убила его, – глухо повторила она. – Сделала аборт.
        – Зачем?
        – Из страха. А может быть, от обиды.
        – Почему ты не рассказала мне?
        – Ты хотел ехать в Норильск. И я не захотела останавливать тебя таким способом. Когда ты уехал, я дала себе время. Все думала: если ты позвонишь или пришлешь мне письмо, в тот же день уеду к тебе. Но ты не звонил и не писал. И я назначила последний срок. Хорошо помню, это был понедельник…
        – В тот день ты пошла на аборт?
        – Тогда я успокаивала себя: ну что в этом такого? Тысячи женщин делают аборты и потом рожают детей. Со мной вышло по-другому. Как видишь, я осталась бездетной.
        – Прости меня, это я виноват! Я очень виноват перед тобой! Хочешь, я сейчас встану на колени?
        – Нет, не хочу. Лет двадцать назад хотела, а теперь не хочу.
        – Ты не любишь Германа. Я это знаю.
        – Этого ты знать не можешь. Об этом знаем только мы с Германом.
        Пригнувшись, Борис затаился, потом тихо шепнул:
        – Тихо…
        Катерина тоже пригнулась и устремила взгляд на входную дверь. Через мгновение она бесшумно открылась. Свет из коридора осветил часть прихожей. В квартиру быстро нырнул человек и дверь затворилась. Вслед за этим послышались осторожные шаги и зажегся фонарик. Круг света стал рыскать по коридору. Тогда Борис включил свой фонарь, который был намного мощнее, и они увидели, как Жорес метнулся обратно к двери.
        – Стой! – крикнул Борис. – Это я, Картавин. Нам нужно поговорить.
        Услышав голос Бориса, Жорес подошел к рубильнику и включил освещение.
        Все трое наконец могли рассмотреть друг друга.
        – Что вы тут делаете? – поинтересовался Жорес.
        – Странный вопрос, – заметила Катерина. – Квартира – моя. Вы зачем явились сюда?
        – Как зачем? Вы с Борисом просили меня помочь.
        – Зачем говорить глупости? – поинтересовался Картавин. – Признайся, ты пришел забрать аппаратуру, о которой я тебе рассказал?
        – Разыграли? – Жорес по-доброму улыбнулся: – Черти!
        – Да нет. Ты не понял. Тебя накрыли. Взяли с поличным.
        – Брось, Борис, не первый год меня знаешь.
        Картавин посмотрел на него холодно:
        – Поэтому и спрашиваю: в чем дело? Что ты скрываешь? Или давай лучше так: скажи, о чем умолчал.
        – Значит, никакой аппаратуры здесь не нашли? – деловито поинтересовался Жорес. – Это хорошо. Между нами говоря, я был уверен, что в прошлый раз мы все забрали. – Он перевел взгляд на Катерину. – Уверен, старуха все рассказала. Той ночью она появилась внезапно. Никак не рассчитывал встретить кого-то в два часа ночи. Пришлось представиться вашим супругом. Надеюсь, вы не в обиде. И ведь это сошло бы мне с рук, если бы она случайно не встретила меня утром. Досадная оплошность. Я знал, что вы сообразите и побежите к ней с вопросами. Не ждал одного: что все случится так быстро.
        – Вы не ответили на вопрос, – напомнила Катерина.
        – Не забывайтесь. – Жорес отреагировал жестко. – Вы не вправе требовать от меня объяснений. К слову сказать, вам давно следовало продать эту квартиру. Один бог знает, что еще здесь может случиться.
        – О чем вы говорите? – спросила она. – Вы все нам наврали?
        – Ложь – это не мой метод. Все, что я рассказал, – чистейшая правда. Это от меня вы узнали про Белоцерковского и генерала Еремина.
        – Мне известен этот прием, – заметил Борис. – Если хочешь соврать – ври максимально правдиво, с достоверными деталями и подробностями.
        – Признаюсь, я вас контролировал и дважды побывал в вашей квартире. К слову сказать, вы, Катерина, оказались очень проворной особой. Вам бы в органах работать. Дослужитесь до высоких чинов.
        – Не путайте следы. Говорите по существу. Вам был задан вопрос.
        – Не понукайте. Не вы меня запрягали.
        – И кто вас запряг? – поинтересовалась Катерина.
        – Этого только дурак не поймет.
        – Женщине не хами! – по-мужицки крикнул Борис.
        – Тихо… – попросила она.
        В тот же момент распахнулась дверь, и в квартиру ввалился Герман. Оглядев всех троих и задержав свой взгляд на Борисе, он гневно спросил:
        – Что здесь происходит?! – Не дождавшись ответа, спросил у жены: – Катерина, ты должна все объяснить!
        Она опустила голову.
        – Давай, я объясню, – заступился Борис.
        Но Герман его осадил:
        – Объяснять нужно было, когда я тебя спрашивал. Сейчас я говорю с женой.
        Жорес попятился к двери.
        – Вы поговорите, а я пойду.
        – Стой! – закричал Борис и ринулся к двери.
        – Держите его! – воскликнула Катерина.
        Но Жорес был уже на лестничной площадке. Герман отреагировал молниеносно: выскочил из квартиры и врезал Жоресу в ухо кулаком изо всей силы.
        Жорес упал на бетонный пол и замер. К нему осторожно подобралась Катерина, присела на корточки и прислушалась:
        – Кажется, жив… – она прикоснулась к шейной артерии. – Жив!
        – Что происходит?! – На пороге своей квартиры стояла Инна Михайловна. – Увидев лежащего на площадке, она кинулась к нему:
        – Герман Андреевич, что с вами?
        – Что?! – грозно спросил Герман. – В чем дело? Почему вы так его называете?
        – Потому, что этот человек – Трубников Герман Андреевич, хозяин соседней квартиры и муж Катерины. – Она взяла Катерину под руку.
        – Трубников – это я! И это моя жена! – проорал Герман.
        – Катенька… – пролепетала старуха. – Скажите ему. Я не понимаю.
        – Все – правда. Он мой муж, Трубников Герман Андреевич. – Катерина показала рукой на Жореса: – Этот – самозванец. Той ночью, когда вы встретили его выходящим из нашей квартиры, он вам соврал.
        – Жулик? – Герман посмотрел на Жореса и поддел его безвольную руку носком дорогого ботинка.
        – Герман… – Борис взял Трубникова за руку, отвел в сторону и там что-то стал ему объяснять.
        – Катенька, мне так неловко! Я снова вас подвела, – прошептала Инна Михайловна.
        – Вы не виноваты, – успокоила ее Катерина. – Будь я на вашем месте, я тоже бы на это купилась.
        – Но что подумает ваш супруг? Скажет, совсем старуха сошла с ума…
        Жорес тем временем шевельнулся.
        – Он приходит в себя! – заметила Катерина.
        – Давайте перенесем его в комнату! – распорядилась Инна Михайловна.
        Закончив разговор, мужчины подхватили Жореса и перенесли его в гостиную Инны Михайловны. Там положили на диван и сами сели на стулья.
        – Чаю? – с воодушевлением спросила Инна Михайловна.
        – Да, если можно, – на автомате ответила Катерина.
        Старуха ушла на кухню.
        Жорес открыл глаза и посмотрел на Трубникова:
        – Это вы меня так?
        Тот ответил:
        – Когда просят остаться, не нужно бежать.
        Жорес перевел глаза на Бориса.
        – Ты зачем во все это ввязался? – И когда тот промолчал, добавил: – Хорошо знаешь, от меня ничего не добиться. Я на службе. Стоит мне позвонить…
        – Не нужно звонить, – твердо сказал Картавин. – Это не в твоих интересах.
        – Во-о-от как он заговорил, – Жорес усмехнулся. – А что, если твой Балашов узнает, что ты стукачок, а я твой куратор?
        – Кто стукачок? – спросила Катерина.
        Жорес объяснил:
        – Ваш приятель Картавин сотрудничает с органами безопасности. И очень успешно.
        Борис встал со стула, сунул руки в карманы, подошел к Жоресу и, глядя на него сверху вниз, резко спросил:
        – А что, если твоему руководству кто-нибудь сообщит номер счета в швейцарском банке и сумму, которая там лежит?
        Жорес побледнел и быстро закрыл глаза.
        – Ему плохо, – дернулась Катерина.
        – Ничего, оклемается.
        Не открывая глаз, Жорес снова заговорил:
        – Можем договориться?
        – Я с самого начала тебе предлагал. – Борис вернулся на свое место.
        – О чем я должен тебе рассказать?
        – Не мне. Ей. – Картавин кивнул на Катерину.
        Жорес посмотрел на нее и снова спросил:
        – Что вы желаете знать?
        – Все.
        – Некорректный запрос, – заметил Жорес. – Всего не знает никто. – Он с трудом поднялся и сел на диване. Пощупал челюсть у правого уха и болезненно скривился. – Хороший удар.
        Катерина спросила:
        – Что случилось в этой квартире в тысяча девятьсот пятьдесят втором году, почему расселили жильцов и что было потом?
        – Ну вот, теперь все понятно. Могу начинать?
        – Прошу вас.
        – Мы говорили с вами про Ротенберга, про генерала Еремина, про кардиолога Белоцерковского… Интересные, неоднозначные люди. Но вся эта история началась с другого человека, не такого яркого и заметного. Впрочем, как для кого… – Жорес усмехнулся.
        – Вы говорите про Лилю Глейзер?
        – Да, – он кивнул. – Про нее. Мы с вами обсуждали вопрос ее связи с Лаврентием Берией. Для такой юной девушки, как она, эти отношения были мучительными, тем более, у нее был жених.
        – По этой причине Лиля Глейзер ему отказала, – заметила Катерина.
        – Вот видите, это неблагоприятным образом отразилось на ее судьбе. Но дальше все было еще печальнее. Нужно заметить, Берия вцепился в нее мертвой хваткой. Я читал протоколы допросов его подчиненных. Машину за Лилей присылали довольно часто. Ее забирали из дома, из института, отовсюду и в любое время, когда того хотел ее новый хозяин. Между тем в близком окружении Берии нашлись люди, которые заподозрили Лилию Глейзер в шпионаже в пользу английской разведки. Берию в известность не поставили, однако работу в этом направлении вели очень большую. В конце концов втайне от него приняли решение ее устранить, применив специальные средства.
        – Убить? – спросил Картавин.
        – Устранить – нейтральное слово. Для этого путем шантажа привлекли ее подругу, артистку Викторию Флерову. Вручили ей парфюмерный набор, в котором были духи с пульверизатором. Духи были заряжены летучей фракцией яда батрахотоксина в мизерной концентрации. План был таков: Глейзер должна получать отравляющие дозы понемногу, но постоянно. Таким образом хотели имитировать смерть от сердечной болезни.
        Катерина спросила:
        – То же самое случилось с Зоткиным?
        – Стариком с третьего этажа? – уточнил Жорес.
        – Да. Он обнаружил рабочих вместе с участковым.
        – Нечто похожее. Однако в его случае доза была одноразовая и много больше. Лилия Глейзер умирала почти полгода, точнее – пять месяцев. Парфюмерный набор она получила в конце сентября пятьдесят второго, в свой день рождения. В феврале пятьдесят третьего ее, как мы знаем, в живых уже не было.
        – Но как она попала в тот чемодан? За что убили ее мать?
        – Это еще не конец истории. Дойдем и до этого. – Жорес взглянул на Катерину. – Вы же хотели узнать все?
        Катерина оглянулась на Германа, он ответил ей удивленным взглядом. Было видно, что он сильно обескуражен. Трубников проронил:
        – Говорил я тебе продать эту квартиру!
        – Зря не послушались, – заметил Жорес. – Итак, я продолжу… До Берии дошла информация, что Лилию Глейзер умышленно отравили. Он расценил эти действия как выпад против него лично. Были арестованы несколько человек. Их допрашивали, пытали… Короче, следствие установило, что отравили Лилию Глейзер батрахотоксином, а у этого яда, как вам известно, противоядия нет.
        – Почему не арестовали Викторию Флерову? Она была исполнителем.
        – Флерову использовали вслепую. Она не знала, что в духи добавили яд. – Жорес между делом кивнул. – Знаю, вы с ней говорили. Но не думаю, что она рассказала что-нибудь интересное. Флерова – женщина определенного сорта: эгоистичная и развращенная.
        – Ошибаетесь, – заметила Катерина. – Она рассказала все.
        – С чего бы это вдруг? – удивился Жорес.
        – Ей приснилась Лиля Глейзер. На Флерову это сильно подействовало, и она решила облегчить душу.
        – Я был прав, – заметил Жорес, – Вам нужно работать в органах!
        – Это вас не касается, – одернул его Герман. – Вы здесь для того, чтобы рассказывать.
        Жорес послушно продолжил:
        – Когда Берия узнал, что его женщину, его собственность отравили – у многих головы с плеч полетели. Помимо того, что он расправился с участниками заговора, он приказал создать антидот батрахотоксина. Для этого создали экспериментальную лабораторию. Нечто вроде филиала печально известной «Лаборатории Х», которая находилась в Варсонофьевском переулке. С той только разницей, что в ней изобретали не яд, а противоядие батрахотоксина.
        – Где располагалась эта лаборатория? – спросил Картавин.
        – Не догадываетесь? – Жорес кивнул Катерине: – В вашей квартире.
        – Не может этого быть! – вырвалось у нее.
        – Может, – коротко заметил Жорес. – Лилия Глейзер была в очень плохом состоянии. Ее решили не трогать. Они с матерью остались жить в своей комнате. Остальных жильцов расселили.
        – Что же, лабораторию создали только для того, чтобы спасти Лилю Глейзер? – спросила Катерина.
        – Не думаю, хотя и не исключаю. Возможно, Берия хотел, чтобы ее спасли. Может быть, опасался за себя самого. Его тоже могли отравить. Зная этого человека, его трудно заподозрить в сентиментальности. У него был свой, весьма специфический взгляд на любовные отношения между мужчиной и женщиной. Так что никто уже не узнает, какова была истинная причина создания этой лаборатории. Свидетелей не осталось.
        – Что было дальше? – спросил Картавин.
        – Квартиру разделили на две части. Жильцов расселили. Глейзеры остались в своей комнате. В квартиру завезли оборудование, препараты. Для работы с ядовитыми веществами соорудили мощную вентиляцию. Были оборудованы три палаты, куда помещали подопытных…
        – Кого? – удивленно переспросил Герман.
        – Заключенных, приговоренных к высшей мере. Их сначала травили, а потом проверяли экспериментальные образцы антидотов. Как я понимаю, если бы антидот удалось разработать, его немедленно ввели бы Лилии Глейзер.
        – Теперь я понимаю, для чего в дверях были глазки. – Катерина испуганно взглянула на мужа, тот пересел ближе и обнял ее за плечи.
        – Насколько мне известно, подопытные пациенты умирали как мухи. По ночам их выносили в ящиках, грузили в машины и увозили. Вопросами безопасности руководил полковник Безруков, он, кстати, жил в этой квартире. Я в прошлый раз уже говорил…
        Громкий звук заставил всех оглянуться. В дверях гостиной с трясущимися губами стояла Инна Михайловна. У ее ног валялся поднос и осколки фарфоровой посуды.
        – Вы – бесчестный человек! Вы наговариваете на моего отца! Он не мог заниматься такими делами! – у нее подкосились ноги. Старуха упала в обморок.
        – «Скорую»! – крикнула Катерина. – Кто-нибудь, вызовите «Скорую помощь»! – она бросилась к Инне Михайловне.
        К тому времени, когда приехала «Скорая помощь», Инну Михайловну перенесли в спальню. Осмотрев ее, врач сказал:
        – Забираем. Ей срочно нужна госпитализация.
        Катерина дала врачу свой номер телефона и попросила сообщить, в какую больницу отвезут Инну Михайловну. Он же посоветовал привезти ей самые необходимые вещи.
        Оставшись в чужой квартире, все четверо снова прошли в гостиную. Катерина собрала осколки и вытерла пол.
        – Плохая примета, – сказал ей Жорес.
        – Почему?
        – Нельзя мыть пол после отъезда человека.
        – Я не мыла, а просто вытерла, – Катерина села на стул.
        – Ну, что? Будем заканчивать? – поинтересовался Жорес.
        – Ты еще не все рассказал, – напомнил ему Борис.
        – Ах, да… Вас интересует история с чемоданами. Закончилось все весьма тривиально: антидот не нашли, и Лилия Глейзер скончалась. Но я не могу с предельной точностью воспроизвести дальнейшие события. Могу только предположить.
        – Кто убил ее мать? – спросила Катерина.
        – От нее избавились как от ненужного свидетеля. Отравили батрахотоксином. Он был под рукой.
        – Почему их не вывезли в ящиках, как остальных?
        – В ящиках вывозили тех, кого фактически уже не было, – приговоренных к смерти. Лиля и ее мать не были таковыми. Я думаю, что вся эта история с чемоданами была придумана для того, чтобы повесить их смерть на банду «Черная кошка», которая тогда была на слуху. Трупы обязательно должны были найти, но не сразу.
        – А для чего туда подложили их паспорта?
        – Нетрудно догадаться: для того, чтобы трупы опознали.
        – Чем же все это закончилось?
        – Лабораторию разогнали, квартиру перевели в разряд конспиративных. Про это я уже говорил. – Жорес встал. – Предупреждая следующий вопрос относительно склянки с ядом, отвечаю: я не знаю, как она попала под пол. Нетрудно догадаться: если в помещении работали с ядами, одна ампула могла закатиться под половицу. – Жорес обратился к Катерине: – Я не случайно вам намекал, чтобы вы освободили квартиру. В ней осталось слишком много улик. В грудах мусора под полом могли остаться другие ампулы, в спрятанной аппаратуре со времен конспиративной квартиры – опасные записи. Все случилось из-за неразберихи и путаницы, которая была в недрах нашего ведомства в девяностых годах. Тем не менее вы должны понимать, что за мной стоит аппарат. Сила, которой никто не в силах противостоять. Благодарите вашего друга Картавина и держите язык за зубами. Что касается квартиры – решать вам. Сможете в ней жить – живите. Я бы не смог.
        Покачав головой, Катерина сказала Жоресу:
        – Как-то в разговоре вы сказали, что этих троих рабочих убило время. И что у смерти не было выбора. Но я вам говорю: у преступников есть реальные имена и фамилии.
        – Этих людей давно нет в живых, – заметил Жорес.
        – Их имена нужно предать огласке.
        – И что это изменит?
        – Если об этом узнают, такое больше не повторится.
        – Вы – идеалистка. Но это симпатично.
        – Не вам об этом судить! – выпалил Герман.
        – В таком случае мне лучше уйти. – Жорес посмотрел на Бориса, тот кивнул, и он, не попрощавшись, направился к выходу.
        Когда за Жоресом захлопнулась дверь, Катерина тихо спросила:
        – Что теперь?
        Герман взял ее за руку и твердо сказал:
        – Теперь мы едем домой.
        – Нужно запереть дверь.
        Борис вышел в прихожую и оттуда сказал:
        – Здесь есть ключи.
        Они покинули квартиру Инны Михайловны. Борис запер дверь, отдал Катерине ключи и, простившись, ушел первым.
        Трубниковы спустились по лестнице, вышли из подъезда и направились через арку на Мясницкую улицу.
        Было раннее утро. Ночь еще не ушла, и черные тени прятались по темным углам. Над Москвой воцарилась непривычная тишина. Теплый ветер бесшумно гулял между домов. Катерина и Герман шагали по улице, направляясь к своей гостинице.
        – Слышала новость? – спросил Герман.
        – Их было много…
        – Я про Сапегу.
        – Что еще? – спросила Катерина.
        – Балашов ее бросил. Ушел в другую семью.
        – И что она?
        – Устроила истерику. Потом взяла пистолет Балашова и пообещала его пристрелить.
        – Неужели стреляла?
        – Пальнула несколько раз. Потом ее скрутили и отправили в дурку.
        – Да-а-а-а… Такого Люсьена точно не ожидала. Думала, Паша навечно с ней, что бы она ни творила. Сапега останется в Жуковке?
        – Нет. Туда переехала другая семья Балашова. Как я говорил, в ней трое детей.
        – Дети взрослые?
        – Погодки. Младшему сыну – два года.
        – Балашов что-нибудь оставил Сапеге?
        – Купил для нее хрущевку в Выхино.
        – Думаешь, она поедет туда?
        – А что еще остается? Когда выйдет из дурки, ей нужно будет где-нибудь жить.
        – Грустно. – Задрав голову, Катерина посмотрела на серое предрассветное небо. – Знаешь, а мне ее жалко.
        – Если бы ты знала, сколько крови она попортила Балашову!
        – Несчастная женщина. Она никого не любит. Никто не любит ее.
        – Сама виновата, – сказал Герман.
        Катерина остановилась:
        – Скажи, а ты меня любишь?
        Герман тоже остановился и сказал:
        – Я очень тебя люблю.
        Она обняла мужа и прижалась к нему, словно ища защиты.
        – Знаешь, Катька, – сказал Трубников. – Давай-ка возвращаться домой.
        – Давай, – Катерина взяла его под руку, и они снова пошли.
        – Ты не поняла, – Герман обнял жену за плечи. – Давай вернемся в Новосибирск.
        – А как же твоя карьера?
        – Черт с ней, с карьерой.
        – А как же московская квартира, как же ремонт?
        – Черт с ней, с квартирой. Сделаем ремонт – продадим.
        – Герман взглянул на Катерину.
        – Ну что?
        – По рукам! – уверенно сказала она, тряхнув головой.
        Глава 37
        Я всегда это знал
        В квартиру Инны Михайловны Катерина вернулась следующим утром. Отомкнув дверь ключами, которые прихватила вчера, она столкнулась со старухой в прихожей.
        – Господи, Инна Михайловна, как вы здесь оказались? – Испугавшись, Катерина всплеснула руками. – Мне звонил врач «Скорой помощи» и сказал, что вас положили в Боткинскую.
        – Стало легче, и я оттуда ушла.
        – Нужно было остаться.
        – Ночью мне поставили капельницу. Сейчас я чувствую себя значительно лучше.
        Спохватившись, Катерина объяснила свое присутствие:
        – Вчера мне пришлось взять ваши ключи, чтобы запереть за собой дверь. А сегодня я приехала, чтобы собрать все необходимое и отвезти вам в больницу.
        – Спасибо, Катенька, – ласково сказала старуха. – Как видите, мне ничего не нужно. Что касается ключей, у соседки в первом подъезде всегда лежат запасные.
        – В таком случае – вот ваши ключи. – Катерина отдала связку.
        – Пройдете в комнату?
        – Мне нужно зайти к участковому. – Катерине показалось, что у Инны Михайловны виноватый вид. – Что с вами? – поинтересовалась она.
        – То, что я услышала вчера от вашего друга, не укладывается в моей голове, – сказала Инна Михайловна.
        – Мне жаль, что вам пришлось пройти через это.
        – А я еще удивилась, с чего вы вдруг спросили меня об отце.
        – Мне было известно лишь то, что ваш отец курировал конспиративную квартиру. О лаборатории я не знала.
        – Значит, в этой квартире никогда не было конторы и не жила семья дипломата… Отец нам врал.
        Катерина попыталась успокоить старуху:
        – Вы же понимаете: по-другому быть не могло.
        Та горько вздохнула:
        – Вот она – жизнь. – Инна Михайловна подняла на Катерину глаза: – Прошу вас, продайте эту квартиру. Ради бога, не смейте в ней жить!
        Катерина кивнула:
        – Мы с Германом вчера все решили. А как же вы?
        – Я созвонилась с дочерью. Завтра она приедет и заберет меня к себе.
        – Где живет ваша дочь?
        – В Калининграде.
        – Там – море… – Катерина вздохнула. – Что будет с вашей квартирой?
        – Дочь все решит. Моей ноги здесь больше не будет.
        – Тогда давайте прощаться. – Катерина шагнула навстречу и прижала к себе старуху.
        Инна Михайловна тихонько заплакала.
        Когда Катерина вышла во двор, солнце уже стояло высоко над крышами города и полностью освещало их двор.
        Ее окликнул участковый Рябинин.
        – Здравствуйте, Яков Иванович, – сказала она. – А я как раз иду к вам!
        Взглянув на пакет в ее руках, участковый поморщился:
        – Хотите вернуть ботинки?
        – Они прошли экспертизу.
        – И что?
        – Все подтвердилось.
        – Значит, это был яд?
        – Батрахотоксин с добавлением яда скорпиона.
        – Звучит жутковато.
        – Ваше счастье, Яков Иванович, что вы не зашли в комнату на несколько минут раньше.
        – Старика Зоткина жалко, – сказал участковый.
        – Можете забрать. – Катерина отдала пакет. – Большое спасибо.
        – Я не буду их больше носить.
        – И я бы не стала. – Она протянула руку. – Прощайте.
        Рябинин пожал ее руку и произнес:
        – Так и думал, что вы продадите эту квартиру.
        – Мы едем домой.
        – В Новосибирск?
        Катерина кивнула и повторила:
        – Мы едем домой.
        Попрощавшись с Рябининым, она прошла в арку. На Мясницой, там же, где в прошлый раз, стояла машина Картавина.
        Катерина постучала в стекло:
        – Что ты здесь делаешь?
        Борис распахнул дверь:
        – Садись.
        Катерина села на переднее сиденье рядом с ним.
        – Зачем ты сюда приехал?
        – Тебя жду. Слышал, вы уезжаете?
        – Кто сказал?
        – Секретарша. Этим утром Герман написал заявление.
        – Теперь тебя сделают первым вице-президентом, – сказала Катерина.
        – Ты уезжаешь… А как же мы?
        Она опустила глаза:
        – Нас давно уже нет.
        – Вчера мне показалось… – начал Борис.
        Катерина его перебила:
        – Тебе показалось.
        – Ты не любишь его.
        – А вот здесь ты ошибаешься. Я очень люблю своего мужа.
        Помолчав, Картавин спросил:
        – Когда вы уезжаете?
        – Завтра.
        – Зачем так спешить?
        – В гостях хорошо, а дома лучше.
        – Пусть нас уже нет… Но мы же можем сохранить простые человеческие отношения?
        – Против этого – никаких возражений.
        – Тебя отвезти в гостиницу? – Борис запустил двигатель.
        – Лучше – на Кудринскую площадь.
        Автомобиль Картавина тронулся и медленно поехал по Мясницкой улице. Катерина смотрела в окно и думала, что больше никогда сюда не приедет. Или приедет, но очень нескоро.
        Высадив Катерину на Кудринской, у легендарной высотки, Борис вышел вслед за ней из машины.
        – Ну, прощай, – сказала она.
        – Прощай.
        – Спасибо тебе за помощь.
        – Я сильно тебе задолжал, – сказал Картавин, глядя в ее глаза. – Так что не стоит благодарности.
        Взмахнув рукой на прощание, Катерина пошла по направлению к скверу, который располагался рядом с высоткой. Взглянув на часы, она ускорила шаг.
        Побродив по аллеям, Катерина прошлась мимо скамеек. Выждав немного, уже была готова уйти, как вдруг в конце аллеи показалась коляска, которую толкал знакомый ей паренек. В кресле сидел Кавалеров.
        Катерина быстро зашагала навстречу.
        – Здравствуйте! – Кавалеров узнал ее. – А я думал, не встретимся.
        – Я тоже, – сказала она. – Рада видеть вас, Алексей Викентьевич!
        – Вы снова ко мне?
        – К вам.
        – С чем пожаловали?
        – Я хотела сказать… Вернее, передать вам… – Катерина не сразу нашла слова. Наконец она выпалила: – Лиля Глейзер вас очень любила!
        Старик поднял голову и посмотрел в кроны деревьев. Потом тихо сказал:
        – Я всегда это знал…
        Эпилог
        Полгода спустя
        Во двор дома на Мясницкой заехала дорогая машина. Из нее вышли крепкий мужчина и светловолосая девушка.
        У подъездной двери их ждал риелтор. Склонив голову, он категорично заметил:
        – Вы опоздали.
        – Здравствуйте. – Мужчина протянул ему руку.
        Ответив рукопожатием, риелтор многозначительно взглянул на часы.
        Улыбнувшись, мужчина сказал:
        – Простите за опоздание. Мы не знаем Москвы.
        – Проходите! – Риелтор открыл дверь и впустил пару в подъезд.
        Девушка спросила:
        – Этаж второй?
        – Второй, – подтвердил риелтор. – Всего этажей – три. Здание построено в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году купцом Щетниковым. На первом этаже располагалась антикварная лавка. Семья жила наверху. После его смерти дом купила вдова статского советника Никуличева, чтобы сдавать его в наем. С тех пор он стал многоквартирным жилым домом. В советские времена на всех этажах были огромные коммуналки.
        Поднимаясь за ними по лестнице, он спросил:
        – Насколько я понял, вы не москвичи?
        – Мы из Перми.
        – Решили переехать в Москву?
        – Считайте, уже переехали, – улыбнулся мужчина.
        – Уверен, квартира вам подойдет. В комнатах с окнами во двор можно устроить спальню и детские.
        – У нас пока нет детей.
        – У вас еще все впереди, – Риелтор остановился у новенькой металлической двери, отомкнул ее и сказал:
        – Прошу вас…
        notes
        Сноски
        1
        С куклой (франц.).
        2
        Что здесь происходит? (франц.)
        3
        Министерство государственной безопасности СССР.
        4
        Преференций.
        5
        Души умерших умилостивляются человеческими жертвами (лат.).
        6
        Души умерших умилостивятся человеческими жертвами (лат.).
        7
        Противоядие.