Китаец Евгений Викторович Колесов
        Успешного студента третьего курса Тимирязевки Алексея Назарова, получившего диплом химфака в Харбине и свободно владеющего китайским и английским языками, вербует военная разведка России. Отныне он ведет двойную жизнь, о его миссии не знает даже возлюбленная Катя. Лучшие инструкторы обучают его ремеслу разведчика, а военные медики «форматируют» его память. После успешного прохождения практики Назарова, получившего агентурный псевдоним «Китаец», отправляют в Поднебесную в качестве нелегала, чтобы предотвратить серию химических диверсий на границе с Россией. Работая в разных уголках Китая, завязывая полезные знакомства, он добывает ценную информацию, но однажды оказывается на крючке китайской контрразведки. Его арестовывают, пытают и решаются применить смертельную пытку «три восьмерки»… Чем ответит военная разведка России? Счет идет на часы…
        Евгений Колесов
        Китаец
                
        Глава последняя
        Время: 2011 год
        Место: неизвестно
        Я валяюсь в камере на бетонном полу в позе лягушки. Руки, обхватив согнутые в коленях ноги, привязаны ладонями к стопам. В камере только серые, грубо забетонированные давящие стены, неподвижная мрачная лампа, свисающая с низкого потолка и накрывающая помещение бледным светом. Кто-то прыскает меня чем-то липким — то ли медом, то ли сиропом, через удушающую вонь экскрементов не могу различить. Глаза не открываются, лицо заплыло от ран и синяков, а моя изорванная, грязная роба пропитана кровью…
        После очередного отказа идти на контакт с китайской контрразведкой меня начали пытать. С того момента я не спал и часа, а пошли уже, наверное, третьи сутки. От боли и усталости я потерял счет времени. Меня допрашивали под пытками по три-четыре часа подряд, а в перерывах между экзекуциями бросали на полчаса головой вперед в «каменный мешок».
        Дыра в бетонной стене глубиной в пару метров, высота и ширина которой не превышала восьми десятков сантиметров, внутри была вся в каменных колючках от грубо наляпанного раствора цемента. Каждый раз те, кто бросал мое связанное тело внутрь, старались сделать это как можно больнее. После того как меня вталкивали в этот мешок, сюда же забрасывали несколько крыс и закрывали, судя по глухому звуку, чугунную, массивную дверь. В этой тесноте и кромешной тьме крысы, чувствуя кровь, метались, кусали мое тело и пронзительно пищали. Связанный, я извивался как мог, пытаясь давить серых тварей своим телом и головой, но те вырывались, становились еще агрессивнее и кусали и царапали с новой энергией. И писк, писк, писк…
        Через полчаса крысиных боев мое кровоточащее от укусов и царапин тело вытаскивали и за ноги волокли на очередное испытание.
        Через узкие щели заплывших глаз я видел, как неподалеку от камеры валялся мой крест, который с меня сорвали силой. Топаз, расположенный по центру креста, блестел, улавливая свет лампы, освещавшей весь ужас происходящего здесь.
        Глава I. «Вы нам нужны»
        «Просвещенные государи и мудрые полководцы двигались и побеждали, совершали подвиги, превосходя всех других, потому что все знали наперед».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2002 год
        Место: Москва
        — Здравствуйте, меня зовут Алексей Назаров. Тема моего доклада… если у вас есть какие-то вопросы, я с удовольствием на них отвечу… да, пожалуйста…
        Я стоял перед зеркалом в тесной комнате своего общежития и репетировал предстоящее выступление. Костюм сидел очень хорошо, но мне никогда не нравилось застегивать пиджак. Я подошел к зеркалу ближе и увидел, что сквозь белоснежную рубашку предательски просвечивает мой талисман — крест, украшенный камнями. Гранат, два вида нефрита и посередине — топаз. Но надетый сверху галстук разрешил появившийся вопрос.
        В тот ставший судьбоносным день мне предстояло выступить с докладом в Российском государственном аграрном университете, который все называли просто «Тимирязевка».
        Там, в Тимирязевке, меня считали перспективным студентом. Я был старше своих сокурсников и заметно выделялся уровнем знаний. Высокий, крепко сложенный, с легкой щетиной и почти всегда в официальном наряде — в университете меня регулярно принимали за молодого преподавателя.
        Прежде чем оказаться в Тимирязевке, я пять лет учился в Китае, в Харбинском сельскохозяйственном университете, где особое внимание уделял гербицидам. К третьему курсу отечественного аграрного университета у меня в активе было несколько побед на конкурсах студенческих работ, участие в общероссийских и международных конференциях. Когда в начале учебного года стало известно, что на факультете почвоведения, агрохимии и экологии, где я учился, пройдет круглый стол, мое участие в нем было делом решенным. По слухам, на научном заседании должен был присутствовать сам Мучкин — ведущий химик России, светило с мировым именем. Мне просто сказали: «Готовься, это твой шанс».
        — А о чем твой доклад?  — Катя спешно чмокнула меня в губы.
        Последние несколько месяцев мы встречались с ней перед занятиями и расходились по разным учебным корпусам. Она училась на экономическом факультете.
        — Тебе точно интересно?
        — Конечно,  — кокетничала она, убирая с лица длинные светлые волосы, которыми заигрывался ветер.
        — Мой доклад по линии кафедры органической химии на тему межмолекулярного взаимодействия ароматических кислот и фенолов в жидкостной хроматографии.
        Катя посмотрела на меня наигранно-восхищенно.
        — Какой вы, Алексей Петрович, у меня умный! Надеюсь, вы точно знаете, как это может пригодиться вам в жизни…
        Свою весьма важную мысль Катя сказала будто бы в проброс. Чмокнула меня еще раз и убежала.
        С Катей мы встречались около полугода. Я не задумывался о том, что будет дальше, мне просто было с ней очень хорошо. Вот и тогда все мои мысли были о предстоящем круглом столе, о том, как Мучкин будет удивлен высоким уровнем моего доклада. Но маститый академик в Тимирязевке так и не появился.
        Разочарованно я сгребал схемы фенольных соединений в портфель, когда ко мне подошел один из присутствовавших на конференции. Назвав себя Геннадием Андреевичем Красновым, он пояснил, что является коллегой старшего специалиста кафедры органической химии нашего университета, Медленько Валерия Петровича, моего научного руководителя.
        Минут пять кряду Краснов расхваливал мое выступление. За это время несколько проходящих мимо человек с ним поздоровались, но, как мне показалось, не потому, что его знали, а просто из вежливости. Мой новый знакомый рассказал, что проводит серию экспериментов в области фенолов и мои научные изыскания ему крайне интересны. Взяв меня за локоть, тихим, заговорщицким голосом он сообщил, что его лаборатория почти секретная, и вручил мне визитную карточку. Я не понял, что значит «почти секретная», и посмотрел на него недоумевающим взглядом. Он пообещал, что все разъяснит на месте, и пригласил посетить его лабораторию. Прощаясь, Геннадий Андреевич нахмурил брови, суровый взгляд сделал его похожим на Штирлица, вынашивавшего как минимум план покушения на Гитлера. Я был крайне заинтригован, но все, что мог,  — это лишь дождаться назначенной встречи.

* * *
        — Ты идиот?!
        Я очнулся и увидел, что мужик лет сорока нервно отряхивает рукав своего пиджака и злобно на меня смотрит.
        — Простите. За счет заведения.  — Я подал мужчине салфетки.
        Я спешно вытер барную стойку заведения, в котором подрабатывал по графику два через два.
        Мне нравилось работать барменом, особенно в этом месте — центр Москвы, приятная публика, часто захаживают те, кого принято называть звездами.
        — Але, брюнетик! Ты работаешь или как?
        Я в очередной раз задумался об утренней встрече с Красновым и выпал из реальности.
        — Да, что желаете?
        Певица, имени которой я не помнил, недовольно «цокнула».
        — «Космос» сделай.
        — Сейчас.
        Пока я нарезал лайм, ко мне подошел Паша — менеджер заведения.
        — Лех, че с тобой?
        — Все нормально, задумался просто.
        — Не выспался?
        — Паш, все хорошо.
        — Че ж хорошего? А если Б-52 или самбуку закажут и ты задумаешься, когда поджигать будешь? Мне тут фаер-шоу таких не надо. Иди домой, сегодня никого нет. Диман один справится.
        Центнер веса с добавкой доброты по имени Паша был одновременно улыбчив и убедителен.
        — Спасибо, Паш. Смену должен…
        Я брел из бара домой и не мог не думать о встрече, случившейся днем. И вправду — странный какой-то этот Краснов. И почему я раньше ничего не слышал о нем? Хотя руководители кафедры так учтиво с ним здоровались… И почему он не задавал никаких вопросов во время круглого стола? Ни одному из выступавших и ни по одной из тем. И почему он подошел именно ко мне? Вопросов было слишком много, но ждать оставалось совсем недолго.

* * *
        Ткань желтых штор с годами потеряла плотность и не была преградой для утреннего света. Комната, в которой я жил, была квадратов пятнадцать, не больше. Шкаф, стол (то обеденный, то рабочий), компьютер с толстенным выпуклым монитором, пара полок, заставленных книгами, и кровать. Кровать неудобная и короткая для меня — ноги упирались в заднюю стенку из тонкого дерева. По ночам я часто думал, что наутро откручу ее, но потом всегда находились дела поважнее. С того момента, как Катя начала иногда оставаться у меня ночевать, спать стало еще труднее.
        Я проснулся от уколов утреннего света через веки и увидел, как Катя, стоя ко мне спиной, натягивала трусики. Надев их, она встала на носочки, подняла руки и вытянулась в струночку.
        — Что же ты со мной делаешь?..  — Едва проснувшись, я начал с ней заигрывать.
        — А что такое?  — Изображая из себя глупышку, отличница Катя повернулась и начала приближаться ко мне.
        Катя начала меня целовать, а мой взгляд замер на настенных часах.
        — Стоит!  — крикнул я.
        — Да чувствую я, чувствую,  — успела шепнуть Катя, прежде чем я выпрыгнул из кровати как ошпаренный.
        — Стрелка стоит! Часы стоят! Сколько времени?!
        Всю ночь я переживал о встрече с Красновым и вот теперь опаздывал на нее. Я думал, что закон подлости — это удобная отмазка, но в тот раз он доказывал мне свое существование.
        Будто участвуя в соревнованиях по горнолыжному слалому, в переходах и на эскалаторах я обгонял своих соперников — прохожих. Приехав на конечную Таганско-Краснопресненской ветки метро, станцию «Выхино», и поплутав по закоулкам-переулкам, я нашел пятиэтажное здание из красного кирпича. По утверждению моей интуиции, именно оно должно было быть тем, чей адрес значился на визитке Краснова. От посторонних глаз здание скрывали высокие тополя и соседние корпуса безвкусно наставленных панельных девятиэтажек с грязно-белыми фасадами. Обойдя объект визита несколько раз вокруг, я не увидел ни номера дома, ни названия улицы. Пролить свет на вопрос, что же это за дом-лаборатория, не смогла и пара прохожих: дед, которого я остановил, оказался глухим, а тетка решила сразу возмущаться, мол, все названия улиц и номера домов ей не упомнить. В ответ я выругался на нее по-китайски, назвав «черепахой с дырявым панцирем». Она, не поняв, на каком языке я говорю, удивилась и назвала меня чуркой. На самом деле «чурок» там было действительно много, и они, работая на местном оптовом рынке, очень раздражали местное        Здание, обнесенное высоким забором, таким же, как обносят тысячи школ по всей стране, имело всего один вход — железную калитку. Подойдя к ней, я обнаружил, что она заперта, но рядом был неприметный звонок, на который я и нажал.
        — Здравствуйте, вы к кому?  — прозвучал холодный, строгий мужской голос.
        — К Андрею Геннадьевичу,  — ответил я, увидев под кнопкой звонка маленький железный динамик, из которого доносился сердитый голос.
        — Здесь нет таких,  — сообщили мне. На долю секунды я даже обрадовался, что там «нет таких». Говорящий со мной голос напомнил мне тембр нашего военкома, который, казалось, спал и видел, как забрать меня в армию. Отойдя от железной калитки метров на тридцать-сорок, я достал визитку и опомнился. Оказывается, я перепутал местами имя и отчество загадочного Краснова. Я вернулся к калитке и снова нажал звонок.
        — Здравствуйте, вы к кому?  — как в первый раз прозвучал голос из звонка.
        — Я к Геннадию Андреевичу,  — сказал я осторожно, пытаясь не раздражать собеседника.
        — Проходите.
        — Спасибо.
        Через мгновенье раздался звонкий щелчок, ясно сигнализируя мне, что железная дверь теперь открыта. Пройдя по тихому внутреннему двору, я вошел в помещение. Охранник внимательно осмотрел меня, нажал на кнопку, место расположения которой я не понял. Раздался новый резкий и громкий цвырк электрозамка.
        — Проходите,  — сказал охранник.  — Вам прямо по коридору, там лестница на второй этаж, кабинет № 31. Вас ждут.
        — Спасибо,  — кивнул я стражу этого здания и отправился по указанному маршруту. Коричневый линолеум под паркет был почти новый. Каждое окно длинного коридора украшал белый тюль, свисавший практически до самого пола. Шторы на окнах были из очень плотной ткани, если бы их закрыли, ткань не пропустила бы ни одного луча света. Сами окна были пластиковые и сильно диссонировали с возрастом здания, которому было не менее двадцати лет.
        Негромко постучав костяшками пальцев в дверь под номером 31, я вошел внутрь.
        — А, это вы, мой юный друг?! Здравствуйте, здравствуйте! Проходите, я вас жду. Рад, что пришли. Проходите, проходите, не стесняйтесь,  — увидев мою нерешительность, любезно приглашал Геннадий Андреевич.
        — Спасибо,  — снова сказал я. В этот день я был чрезмерно вежлив, такое бывает, когда я волнуюсь. Какая-то беспричинная на первый взгляд тревога все возрастала и возрастала. Я вошел в просторный кабинет с двумя столами.
        — Проходите в лабораторию,  — пригласил меня ученый и указал рукой на дверь в стене.
        — Спасибо,  — снова сказал я и мысленно обругал сам себя за неуемную вежливость.
        — Вот она, родимая,  — сказал Краснов, потирая руки и включая свет. Лаборатория была необычной. С разноцветными мензурками, она не была приспособлена для изучения фенолов, а больше походила на нерабочую лабораторию, сделанную для съемок фильма. Ни пробирок, необходимых для опытов, ни штативов для них, ни горелок, ни даже шпателей — ничего того, что необходимо для практики даже в самой простой лаборатории.
        — Скажите, а опыты вы где проводите?  — первым делом поинтересовался я.
        — Так здесь же и проводим. Тут есть все для этого,  — ответил Краснов, явно не понимая, что в таких условиях проводить опыты невозможно. А он еще что-то говорил про секретную лабораторию.
        — Интересно,  — сказал я равнодушно.
        Я ожидал увидеть что-то грандиозное, а мне показали какую-то дыру.
        — Алексей, я слышал, вы учились в Китае?  — вкрадчиво спросил Геннадий Андреевич, очевидно, затевая основательную беседу.
        — Да, я окончил химфак Харбинского сельскохозяйственного университета.
        — Что вы знаете о гербицидах?
        — Почти все,  — уверенно сказал я.
        — Очень интересно. Откуда такие знания?
        В глазах моего загадочного собеседника я увидел искреннюю заинтересованность. Почему бы не удовлетворить его любопытство? Может, и он в ответ объяснит, к чему весь этот маскарад.
        — В Китае у нас был один профессор, военный химик, в свое время он воевал во Вьетнаме. Он много рассказывал о применении американцами вещества «Агент Оранж»  — смеси дефолиантов и гербицидов синтетического происхождения, которой они травили местное население и выжигали страну.  — Краснов внимательно слушал, методично покачивая головой в такт моим словам. Я продолжил:  — Это был один из первых случаев применения гербицидов в военных целях. Меня, что называется, засосало. То ли пацанячья романтика, то ли что-то еще, но я крепко увлекся изучением гербицидов. Китайский профессор поддерживал меня, активно снабжая реактивами. Я больше экспериментировал над гербицидами сплошного действия, убивающими все виды растений. В итоге мне удалось вывести такой состав гербицидов, одной бочки которого хватало бы на вытравление гектара леса.
        — Это как?  — спросил Краснов, хитро прищурив глаза.
        — Это когда на территории распыляются химикаты и всему зеленому приходит конец, от травы до вековых деревьев. И больше на том месте ничего не растет.
        — Совсем?
        — Ну не совсем, конечно, лет через 20 —25 может прорасти травка. Правда, очень реденько.
        — Зачем же вы этим занимались? С какой целью?
        — Мне это казалось интересным, к тому же профессор постоянно подогревал мое любопытство, мы много времени тратили на опыты. Изначально мы планировали вывести гербициды для борьбы с наркоплантациями конопли и мака, но во время опытов пришли к необычно сильной формуле, которая поразила даже профессора. Для меня, молодого студента, возможность работать в лаборатории, да к тому же с опытным ученым, дорогого стоила.
        — Чем же закончилась ваша профессиональная дружба?
        — В начале пятого курса, как раз когда нам удалось вывести гербициды огромной мощности поражения, профессор куда-то уехал. Собрал все материалы исследования, сказал, чтобы я никому не говорил о том, чем мы с ним занимались, и уехал. А без него у меня не стало необходимых реактивов, опыты пришлось свернуть. Теперь мой интерес фенолы.
        — Алексей, а вы знаете, что этот ваш китайский профессор работал на Министерство обороны Китайской Народной Республики?  — строго спросил Геннадий Андреевич.
        — Нет, я не знал,  — с искренним удивлением ответил я.
        — Разве вам не казалось странным, что в момент, когда вы достигли колоссальных успехов в изучаемой теме… Кстати, сколько вы занимались гербицидами?
        — Четыре года.
        — Так вот,  — продолжил Краснов,  — когда вы совершили, можно сказать, прорыв, профессор вдруг исчез, прихватив с собой все результаты ваших исследований.
        — У меня все наработки остались,  — коротко, будто оправдываясь, сказал я.
        — Да, мы знаем, что у вас остались все наработки,  — сказал Краснов.
        — Откуда вы знаете? Вы же не ученый, Геннадий Андреевич? Кто вы?  — спросил я, все больше понимая, что передо мной кто угодно, но только не химик.
        — Я сотрудник Главного разведывательного управления Министерства обороны Российской Федерации,  — четко произнес псевдоученый.
        Мне стало не по себе. Зачем столько таинственности? Какая-то смешная, нелепая лаборатория, разговоры ни о чем.
        — А я при чем?
        — А вы, Алексей Петрович, нужны нам.
        — Я?
        — Да, вы. Чему удивляетесь? Мы изучали все о вас, начиная с ваших 12 лет, и пришли к выводу, что вы именно тот, кто нам нужен.
        — Нужен для чего?  — растерянно спросил я.
        — В ближайшие пятнадцать-двадцать лет наша страна столкнется с серьезной экологической угрозой со стороны Китая. Для предотвращения негативных последствий нам нужны молодые, умные и любящие Родину ученые. Я уполномочен предложить вам службу в военной разведке. Алексей, я вербовщик,  — спокойно сказал Краснов. Хотя я уже стал сомневаться, что это его настоящая фамилия.  — Вы свободно владеете китайским и английским языками, долгое время прожили в Китае, получили там образование. Мы знаем, что у вас много друзей-китайцев, большинство из которых, кстати, как и вы, успешные химики.
        — Я не очень понимаю, как гербициды и фенол могут помочь стране?
        — Это вопрос времени. На данном этапе мне хотелось бы заручиться вашим принципиальным согласием.  — Он протянул мне лист бумаги с надписью «Расписка».  — Ознакомьтесь и подпишите.
        Документ из нескольких предложений я прочел быстро, но почему-то смотрел на него еще несколько минут, а может, секунд. Затем, достав из левого внутреннего кармана пиджака перьевую ручку, расписался. Привычка к перьевым ручкам приехала со мной из Китая — иероглифы удобнее писать именно пером,  — так они выходят красивее.
        — А ручка, стреляющая ядом, у меня будет?  — задал я идиотский вопрос, подтрунивая над Красновым.
        — Хм…  — шмыгнул вербовщик, понимая, что я пытался сострить.
        Всю серьезность ситуации мне только предстояло узнать…

* * *
        Несмотря на мелкий дождь и угрожающе темные тучи, я решил немного прогуляться. Люди тащили на выхинский рынок какие-то баулы, пытались, деформируя тело, втиснуться в переполненные маршрутки, неуклюже старались перешагнуть лужи, не находя в себе уверенности на прыжок.
        Я зачем-то вспоминал кадры из шпионских фильмов. В голове звенели обрывки фраз: «затеряться в толпе», «вычислить», «связной»… Я вздрогнул от грубой вибрации моего первого мобильного телефона — толстой «Нокии» с антенной. На экране высветилось: «Номер не определен».
        — Началось,  — проговорил я вслух. И даже попытался придумать несколько глупых вариантов того, кто это может быть, но быстро понял, что это уже слишком.  — Слушаю.
        — Алексей, где ты пропадаешь?! Ты обещал матери, что сегодня придешь. Она, понимаешь, тебе тут печет пироги, а потом переживает, что все остынет!  — Возмущение моего отца, звонившего с городского телефона, только нарастало.
        — Пап, не мог позвонить. Было важное заседание на кафедре, меня туда пригласили.
        — Рассказывай мне… Кому ты там, на заседании, нужен?
        — Нужен! Они хотели знать мое мнение по вопросу…
        — Все, не трынди по сотовой связи, не миллионер же. Бегом за стол!
        Раздались короткие гудки. Это его «бегом за стол» прозвучало грозно, как в детстве, и у меня екнуло сердце. Я быстро понял отчего. Я не врал своему отцу столько, сколько себя помню. Точнее, первое мое полноценное воспоминание в жизни как раз о том, как я соврал отцу. И вот только теперь это повторилось…

* * *
        В восьмидесятые годы почти в каждом доме, где был маленький мальчик, можно было встретить солдатиков из наборов, которые выпускали в промышленных масштабах. Были наборы солдатиков Советской Армии, Военно-морского флота, конница Чапаева. Мой любимый набор «Солдаты на учениях» от Брянского автомобильного завода почему-то был у меня представлен не полностью.
        В один из дней мы гостили под Хабаровском, в частном доме папиного коллеги по работе на станкостроительном заводе. Среди игрушек сына папиного друга был солдатик из этого самого набора. Он стоял на одном колене и придерживал собаку, сидящую перед ним,  — это был солдатик-разведчик. Наверное, он и нравился мне из-за этой собаки. О собаке я мечтал еще больше.
        Я попытался договориться с малолетним владельцем разведчика об обмене, но он не соглашался, хотя и не испытывал к металлическому солдатику особой привязанности. Тогда в первый и последний в жизни раз я решился на грабеж. И маленький разведчик инкогнито переехал к нам домой.
        Но вскоре начались страдания другого порядка — солдатика нельзя было публично выставить рядом со всеми остальными. Я прятал его под матрасом, а ночью он переезжал «на этаж выше», на матрас, но под подушку.
        План кражи был слишком прост и строился на том, что хозяин не заметит пропажи. Но через несколько дней, когда в моей комнате уже погасили свет, со смены вернулся отец и, не снимая одежды, прошагал в детскую.
        — Ты забрал у Елгиных солдатика?!
        — Нет.
        — Не ври мне!  — Отец скинул с меня одеяло, коротким движением достал ремень и сложил его вдвое. Он ударил меня по заднице.  — Признавайся! Брал?!
        — Не брал!  — выкрикнул я.  — Не брал!
        Он ударил еще раз.
        — Петя!  — вскрикнула появившаяся в дверях мама.
        Под подушкой в кулачке я сжимал солдатика.
        — Не ври мне! Ты просил поменяться, а потом его не стало. Брал?!
        — Не брал! Не брал!!!
        — Петя! Может, и не он, остановись!  — Мама пыталась заступиться за меня, отчего мне становилось только хуже.
        Я мечтал, чтобы солдатик просто испарился. Отец размахивал ремнем, а я нелепо прижимался к подушке, пытаясь все замаскировать. Отец выкинул из-под меня подушку, но солдатик успел остаться подо мной.
        — Не брал, не брал!!!  — Мне казалось, что обратного пути уже просто нет, и я продолжал зарываться.
        Он дернул меня за руку так, что я буквально телепортировался и оказался перед ним. Солдатик остался на кровати. Отец посмотрел мне в глаза и тихо сказал:
        — Хорошо. Скажи мне в глаза, что не врешь.
        Я молчал. Отец заметил сиротливо лежащего на кровати солдатика. Мама вышла из комнаты…
        Через полгода на день рождения мне подарили этот самый набор. Объяснили, что это за мои успехи в учебе и примерное поведение. Объясняли, что все нужно зарабатывать самому, и, конечно, припомнили ту кражу. Но тех солдатиков я уже не хотел и даже не думал начинать в них играть. Это было чувство самонаказания и некое проявление справедливости перед самим собой. Так что мой собственный разведчик так и пролежал несколько лет в коробке, пока не был кому-то передарен.
        С тех самых пор я не врал отцу. Правда часто возмущала и злила его, но я гнул свою линию.
        И вот теперь… Смешно, что это случилось, когда тема снова коснулась разведчиков… Или грустно? Я не знал, что ждет меня впереди.

* * *
        …Дома у родителей были вкусные пироги. По телевизору шла передача «Моя семья», ее ведущий Валерий Комиссаров расспрашивал гостя, чье лицо было скрыто за «Маской откровения».
        За окном тучи, собиравшиеся с духом весь день, наконец разразились ливнем. Мама налила мне горячего чая, я подошел к окну. Поправил закрутившийся крест, погладив пальцем его гладкие камушки. Сквозь дождь я посмотрел на детскую площадку. Дождь настойчиво размывал землю на ней. Я громко отхлебнул чай и обжег небо. В этот момент я четко осознал: с этого самого дня ничего и никогда не будет так, как прежде…
        Глава последняя
        Время: 2011 год
        Место: неизвестно
        На этот раз меня притащили в камеру, в центре которой на бетонном полу, пристегнутый цепями, лежал человек. Его голова, вся в блевотине, не двигалась. Надрывно дыша, он стонал. Его грудь то вздымалась, то опускалась. Периодически он сплевывал кровавую жижу. Рядом с ним стояли два здоровенных мужика.
        Меня посадили на стул в метре от него и туго привязали, зафиксировав голову так, чтобы я не мог отвернуться от страдающего человека. Рядом поставили квадратную сетку с небольшими крысами, которые активно бегали из угла в угол. Чжэн — человек, который руководил моими пытками,  — резко крикнул: «Начинай!» Один из китайцев, стоявший рядом, быстро присел на корточки, схватил бедолагу одной рукой за голову, а другой за нижнюю челюсть и сильным, резким движением широко раскрыл ему рот. Второй, выхватив из-за пояса рукавицу и надев ее на огромную руку, сунул в клетку с крысами, достав одну. Дикий крысиный писк и крик жертвы делали зрелище жутким.
        Тот, что схватил крысу, направил ее мордой в рот бьющемуся в безумных конвульсиях человеку. Крыса на мгновение замешкалась и юркнула в горло. Тело, в которое она вбежала, напряглось каждым мускулом, и по нему проносились все новые и новые волны агонии. Через секунду туда же отправили еще двух крыс. Тело не унималось, из чрева слышался глухой писк. Человек безумно орал. Затем тот, что держал открытым рот жертвы, закрыл его, плотно сомкнув нижнюю челюсть с черепом, и замотал скотчем. Тело безумно орало через нос, из которого вперемешку вырывались тупые крики, писк и блевотина с кровью. Закрыв узнику рот, китаец встал и стал несильно давить ногой то на грудную клетку, то на живот скованного цепями.
        Тело изошло еще более неистовым носовым криком и конвульсиями. Я смотрел на эту пытку сквозь щели заплывших глаз, а на меня неотрывно смотрел Чжэн, человек, которому было поручено сломать меня пытками. Я также чувствовал на себе взгляд «доброго», но ничего не добившегося Мина, допрашивавшего меня в первые семь дней после 30-дневного карцера.
        Вены на голове узника вздулись до возможного предела. Китаец, давивший ногой на живот мученику, стал это делать агрессивнее, а еще через минуту он достал пистолет и выстрелил жертве точно в кадык. Звук от выстрела в маленькой комнате прозвучал как пушечный залп. Крик прекратился. В возникшую тишину из горла убитого фонтаном брызнула кровь. За несколько секунд вокруг тела застреленного образовалось густое темно-красное пятно крови. Стрелявший продолжал пульсирующими движениями давить на живот.
        Скоро из тела в области шеи, в накатывающих от давления волнах крови, выскочили одна за другой три мокрые, мерзкие, растерянные крысы. Как, как крысы остались живыми, находясь в теле человека?
        Глава II. «Перезагрузка»
        «Пользование шпионами — самое существенное на войне; это та опора, полагаясь на которую действует армия».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2002 год
        Место: Москва
        На следующий день я прибыл по указанному Красновым адресу, в здание, расположенное в десяти минутах ходьбы от станции метро «Новослободская». Меня встретил неприметный мужчина невысокого роста, лет сорока.
        — Вы Назаров?
        — Здравствуйте, да.
        — Здравствуйте. Пойдемте, я выдам вам бумаги.
        В одном из нескольких десятков однообразных кабинетов он передал мне пачку направлений для прохождения ВВК — военно-врачебной комиссии.
        — А можно спросить?  — У меня, конечно, накопилось много вопросов.
        — Пройдете комиссию, все остальное потом,  — не поднимая глаз, ответил мужчина.
        За несколько дней меня осмотрело столько врачей, сколько не смотрело за всю жизнь. Итогом проверок стало заключение: «Здоров, годен к военной службе в любых климатических условиях».
        Здоровье у меня было крепкое. Выполнив в 16 лет КМС по легкой атлетике, я был кандидатом в сборную России по бегу на дистанцию 800 метров. Однако когда пришлось выбирать между спортом и учебой, выбрал последнее, о чем ни разу не пожалел. К тому же ни переломов, ни сотрясений, ничего такого у меня никогда не было. Один из докторов даже сказал: «Вас прям будто кто-то берег для службы».

* * *
        — Подполковник Минин,  — представился человек, порывисто зашедший в кабинет, где мне было приказано ожидать.  — Сергей Анатольевич.
        — Здравствуйте,  — привстав, ответил я.
        — Минуту.
        Минин подошел к столу, снял телефонную трубку и нажал несколько кнопок. Я внимательно следил за его движениями и рассматривал своего нового знакомого.
        Около 50 лет, многие из зачесанных набок волос уже полностью поседели, ниже меня почти на голову. Глубоко посаженные глаза делали его взгляд спокойным и мудрым. Его фигура хоть и была не идеальной, но белая рубашка сидела на нем как влитая и была будто только-только из-под утюга заботливой хозяйки.
        На том конце провода Минину не отвечали. Он недовольно повесил трубку и сел за стол. Будто отключившись от беспокоящих проблем, он поднял на меня глаза и слегка улыбнулся.
        — Ну что, Алексей Петрович. Запомнили, как меня зовут?
        — Да. Сергей Анатольевич Минин. Подполковник.
        — Отлично, тем паче работать нам с вами, я надеюсь, долго. Я буду готовить вас к экзаменам и вести во время обучения.
        — Ясно.  — Я кивнул головой, хотя мало что понял.
        Именно Сергей Анатольевич и стал моим первым инструктором в Главном разведывательном управлении — ГРУ. А в дальнейшем он же стал моим куратором.
        В будущем я часто ловил себя на мысли, что мне очень сильно с ним повезло. Мы быстро сдружились. Он относился ко мне с теплом, я к нему — с уважением. Он был немногословен. Причина этому была лучшая из возможных — он не говорил ничего лишнего, все было только по делу. Очень скоро Минин, что называется, «прочитал» меня, и все, что он говорил, помогало мне понять самого себя.
        — Знаешь, Леша, бросается в глаза одна деталь,  — однажды деликатно начал Минин.
        — Что именно?
        — По сути, у тебя нет друзей,  — проговорил он медленно, вглядываясь в мои глаза.
        Я задумался над тем, как лучше объяснить этот момент старому разведчику.
        — Ни по сути, ни по содержанию,  — твердо ответил я спустя минуту.  — Без друзей легче живется.
        По лицу Минина нельзя было понять его реакции на мои слова, но меня это не смущало. Он просил искренности, и я честно пояснил ему свою позицию по «дружественному» вопросу.
        — Не волнуйся. Тем паче ты не врешь, и это главное для нас,  — подбодрил меня подполковник.
        — А я и не волнуюсь,  — огрызнулся я. Уважительному тону в беседах с командирами мне только предстояло научиться.
        — Ты пойдешь вне основного потока.
        — Это как?
        — Индивидуальная программа: у тебя будет только один сокурсник — ты сам.

* * *
        Вообще, кроме утомительной военной комиссии, экзамены проходить мне не пришлось. Мне провели лишь несколько специальных психотестов. Как оказалось, мой интеллект и морально-волевые качества не нуждались в особой проверке. Спустя годы Минин рассказал, что мои «волю и мозги», без моего ведома, протестировали еще во время моей учебы в Тимирязевке.
        Спустя месяц меня поселили на конспиративной квартире, где и проходила индивидуальная подготовка.
        За те пять лет, что я провел в Китае, я неплохо узнал страну. Теперь я продолжал ее изучать более глубоко и с профессиональным подходом к вопросу. Совершенствовал язык, изучал технические предметы — радиосвязь, тайнопись, работа с микропленками, фотография. Знакомился с агентурными приемами: вербовкой, обнаружением слежки, уходом от нее, гримом…
        Разумеется, не забывал химию, углубляясь не только в теорию, но и в практику многих вопросов. Спецтермины на китайском языке давались мне легко, учить их приходилось дуплетом — «китайский — английский». Но эта «зубрежка» занимала много времени. Однако с каждым месяцем процесс обучения становился только легче. Прежде всего в этом мне помогали занятия со специалистами по памяти. Если в начале учебного процесса я мог запомнить за минуту всего 4 —5 из идущих подряд 20 слов, то через год занятий легко запоминал 50 и более слов последовательно, при этом легко мог воспроизвести их в обратном порядке. Номера 20 —30 машин, стоящих на стоянке, лица, детали интерьера — все это моя память фиксировала легко и безошибочно.
        Меня учили обращаться с оружием. Причем с ним я работал на том же письменном столе, где изучал теорию. Различные системы, сбор и разбор на время и вслепую. Стрельбы проходили в тире на стадионе «Динамо» и в Подмосковье.
        Но и после всех обязательных занятий не оставалось ни минуты свободного времени. Разведчику мало вытащить на контакт нужного человека, важно стать интересным собеседником. Поэтому Минин призывал меня расширять кругозор, и мне, ко всему прочему, приходилось успевать читать массу книг на всевозможные темы.

* * *
        Плотное расписание занятий помещалось в пять дней в неделю, субботу и воскресенье я проводил с родными и Катей. Разумеется, никто из них ничего о моей новой жизни не знал. Домашним я рассказывал, что отныне работаю в одной серьезной лаборатории, куда меня пригласили после того самого круглого стола. Говорил, что лаборатория располагается в паре сотен километров от Москвы, и нет ни смысла, ни сил каждый день мотаться туда-обратно. Когда поднималась тема моей работы, я обильно сыпал различными сложными терминами. Это всегда помогало скорее завершить неудобный для меня разговор.
        Отношения с Катей усложнялись. В один из дней я затратил много времени на проверку приобретенных навыков по уходу от слежки и не смог вовремя прийти в кинотеатр. В итоге у кинотеатра, расположенного в торговом центре «Пятая авеню», мы встретились не до, а после фильма. Катя увидела меня, но сделала вид, что не заметила, и обиженно прошагала мимо.
        — Кать, ну стой.  — Я нагнал ее в два счета. Катя продолжала идти вперед и даже ускорила шаг.  — Кать, ну что, мне тебя силой останавливать? Давай поговорим!
        — Слышь, отстань от девушки.  — За руку меня схватил лысый шкаф — охранник торгового центра.
        Я легко выдернул руку и посмотрел в близко посаженные глаза амбала.
        — Занимайся своим делом, о’кей?  — весьма дружелюбно я предложил ему не лезть к нам.
        Я успел заметить возмущенное удивление в глазах охранника и продолжил догонять Катю.
        — Послушай. Я не прав в том, что не смог прийти вовремя. Но ты же знаешь, что, значит, на то была причина.  — Мы наконец начали разговор, когда стояли у пустующей остановки неподалеку от торгового центра.
        — Леш, у тебя всегда есть причина.
        — Ну да, просто так ничего не бывает.
        — Мы не можем просто так даже в кино уже сходить! Что настолько важного на этой твоей работе?  — Катя говорила спокойно, не кричала.
        — Вся работа, которой я занимался столько лет, наконец-то приносит плоды, она замечена, признана, понимаешь? И самое главное…
        — Молодой человек!
        Я обернулся. К нам приближался тот самый охранник, а за ним, казалось, двое его братьев-близнецов — такие же коротко стриженные крупные ребята в классических костюмах.
        — Ты там кому попытался место указать?! А?!
        Я сделал шаг им навстречу, чтобы Катя оказалась позади меня. Они подошли к нам вплотную.
        — Вы просто полезли не в свое дело,  — попытался спокойно и деликатно ответить я.
        — Это мне решать — где мое дело, а где нет.
        — Нет,  — заверил я нового знакомого.
        — Что нет?!
        — Не вам решать. Вы пришли мне это сообщить и друзей своих позвали?
        — Как ты меня бесишь!  — Амбал выкинул кулак в сторону моего лица, но я легко увернулся.
        Катя стояла сзади и испуганно повторяла:
        — Не надо, ну хватит! Леша! Не надо! Отстаньте вы от нас!
        — Хотите обязательно подраться?  — спокойно спросил я.
        Вместо ответа он схватил меня за рубашку, но я тут же коротко всек ему по руке, он ее одернул и затряс от боли.
        — Держите его!  — приказал своим цепным псам амбал.
        Я расслабил плечи, втянул шею, согнул руки в локтях и запястьях. Тому, который приблизился ко мне первым, я вывернул руку, остановившись прямо на грани разрыва связок. Не отпуская его, я резко сместился в сторону, где встретил второго, подоспевшего на пару мгновений позже. Его тяжелый медленный удар ногой было очень легко перепрыгнуть, проще, чем через скакалку. Еще находясь в прыжке, я успел ударить ему в солнечное сплетение, а приземлившись, захватил его шею. Катя вскрикнула. Обе моих руки были заняты, когда предводитель моих «пленников» дернулся в мою сторону. Он не учел, что подпрыгивать ногами вперед с опорой куда проще, чем без нее. Поэтому амбал получил простой удар ногами в грудную клетку и осел.
        Я ослабил руки — один закашлялся, другой схватился за сустав. К остановке подъехал троллейбус. Я повернулся к Кате и протянул ей руку.
        — Наш, идем,  — кивнул я в сторону открывающихся дверей.
        Мы зашли в троллейбус. Когда тронулись, троица сразу же осмелела и осыпала меня последними словами, которые глухо доносились внутрь пустого транспорта. Мы проехали пару остановок молча. Катя смотрела в окно, ее трясло, я спокойно держал ее за руку.
        — Ты меня почему-то пугаешь…  — тихо сказала она.
        «Я сам начинаю себя пугать»,  — подумал я про себя. Троллейбус свернул на улицу Народного Ополчения.

* * *
        К ситуации, с которой мы столкнулись с Катей на остановке, я был совершенно готов.
        В квартирах, в которых я жил во время подготовки, всегда было три комнаты. Одна — для учебы, другая — для занятий физподготовкой, третья — спальня. Комната для занятий спортом была уложена матами, в ней висела груша, имелись гантели и гриф с резиновыми блинами. Занятия по общей физической подготовке и рукопашному бою проводил один и то же инструктор — мужичок среднего роста, лет сорока, с молниеносной реакцией и дикой силой. Звали его Владимир. Встреть я такого в толпе, никогда бы не подумал, что он способен справиться с дюжиной молодых, крепких парней. Он был самым немногословным из всех инструкторов, а если говорил, то только суть: он объяснял механику ударов, контрприемы, указывал на ошибки. Он был мастером СКАРБ — специального курса армейского рукопашного боя.
        Тем временем я продолжал иногда подрабатывать в баре. Там мне удавалось совершенствовать навыки, которым обучался уже несколько месяцев кряду. Подмечать детали, считывать людей, запоминать разом все заказы. Бармен-разведчик… Кажется, я встречал такое в каком-то кино.
        Однажды после занятий по рукопашке я собирался на смену в бар. Мастер СКАРБ Владимир спросил, можно ли в баре, где я работаю, цивильно посидеть. Я дал положительный ответ, уточнив — просто так или по какому-то поводу.
        — У меня сегодня день рождения,  — сухо ответил он.
        Я решил, что заплачу за Владимира сам, поэтому наливал ему «за счет заведения». Одинокий, неприметный, он смотрел в барную стойку и периодически пододвигал стакан в мою сторону. Я знал, что он пьет крайне редко. Я пытался заговорить с ним, но он практически приказал мне работать и не отвлекаться на него.
        Драк в этом баре не бывало, но именно в этот вечер традиция нарушилась. Когда в разгар вспыхнувшей потасовки один из посетителей кавказской внешности достал небольшой пистолет, Владимир спокойно встал с барного стула. С поразительным спокойствием, будто он лениво направился в туалет, он незаметно оказался рядом с вооруженным гостем, а еще спустя несколько секунд зачинщики неаккуратно лежали на полу. В этот момент подъехала машина с мигалками. Владимир передал им оружие, натянул кепку и, не сказав ни слова, ушел.
        Ко мне подошел наш испуганный менеджер Паша.
        — Ты его знаешь?
        — Конечно.
        — Откуда?
        — Так он тут три часа пил без остановки.
        — Заплатил?
        — Я не стал брать с него.
        — Ну и правильно. Пойду, посмотрю по камерам повтор всего этого…  — Паша был под впечатлением от увиденного.

* * *
        Владимир часто говорил мне, что победа в бою возможна лишь в состоянии покоя. Но об этом я узнал еще в период жизни в Харбине от мастера Гу.
        Невысокого роста, вечно исцарапанный и пьяный, мастер Гу приходил к нам в университет несколько раз в неделю, чтобы учить всех желающих ушу. Многие над ним посмеивались, говоря, что ему стоило бы преподавать стиль пьяного. Никто не понимал, почему этот человек, когда-то входивший в десятку лучших мастеров ушу Китая, решил учить боевому искусству студентов-химиков, тех, кого часто называют «ботаниками». Желающих постичь тайны ушу оказалось мало, всего трое ребят с курса. Я был в их числе.
        Через пару месяцев энтузиазм двоих улетучился, и наши тренировки с учителем стали индивидуальными.
        Занятия проходили прямо на улице, за корпусом общежития, в котором я жил. Из инвентаря у нас были только нунчаки и посох. Он учил меня стилю обезьяны — хоу-цюань. Уж не знаю, почему он выбрал именно этот стиль, может, потому что русских на севере называют «лаомаоцзы»  — волосатые обезьяны. А может, потому что я обладал быстрой реакцией, характеризующей этот стиль наряду с внутренней силой, находчивостью и активностью. Хоу-цюань — наследие древней китайской цивилизации, и мастера, владеющие им, считаются одними из искуснейших в ушу.
        Мастер Гу также обучал меня тайцзицюань. Это динамическая гимнастика, искусство концентрации жизненной силы, позволяющая достичь гармонии между телом и разумом. Мы с ним рассматривали гимнастику как элемент медитативной практики. Мастер много рассказывал о философии боя, больше внимания уделяя тренировке духа через медитацию. Он часто повторял пословицу: «Силу побеждает техника, а технику — дух». Дух — это и есть основной источник силы и энергии человека. Тренировать нужно именно его, а не физическую силу. Мастер категорически запрещал мне драться. Говорил, что в драке можно случайно поймать перо в бок или пулю, но страшно даже не это. Страшно то, что можно самому, не рассчитав силы, ударом расколоть кому-то череп. Признаться, невзирая на это, я по-прежнему не пропускал ни одной драки. Мастеру об этом я, конечно, ничего не говорил.
        Драки обычно происходили на вечеринках, которые закатывал мой сокурсник по Харбинскому университету Пэн Сяодэн. Я называл его «Пушкин». Все дело было в прическе: у 99,99?% китайцев прямые черные волосы, но у Пэна они были вьющиеся, и когда я показал ему портрет великого русского поэта, он рассмеялся и сказал: «Я — Пушкин!»
        Меня из-за моих научных увлечений он называл «Гербицид». И вот Гербицид с Пушкиным иногда после занятий вместе ходили гулять в Харбинский центральный парк имени Сталина. Его строили в 1953 году и назвали Прибрежным парком, но вскоре переименовали в парк Сталина. Это было неким свидетельством дружбы двух коммунистических держав. Пэн был ленивым пофигистом, поэтому мне не удалось заразить его рассказами о занятиях с мастером Гу.
        Я же усердно занимался с учителем два года и достиг очевидных успехов. Но однажды по моей вине все закончилось. После занятий мы с ним продолжали обсуждать какое-то новое движение. Вдруг на обочине тротуара я увидел несколько небрежно валявшихся кирпичей. Я и раньше интересовался, может ли учитель бить кирпичи, но в этот раз, схватив один, попросил его продемонстрировать свою силу. Мастер отказывался. Я уговаривал. Не выдержав моего натиска, он сказал: «Я уже два года учу тебя, ты должен мне верить. Готов показать тебе, что могу, но тогда мы расстаемся навсегда».
        Я по глупости согласился, думая, что он блефует. Взяв пару красных кирпичей, он положил их один на другой в ладонь левой руки. Продолжая держать левую руку с кирпичами на весу, он с небольшого замаха разбил их на несколько крупных кусков кулаком правой. Стряхнув с руки кирпичную пыль, он снял висящую на дереве куртку, попрощался и ушел. Он сдержал свое слово и больше не приходил, а мои поездки к нему домой и уговоры не принесли результата.
        Мог ли я тогда представить, что все мои поступки и выходки уже были под наблюдением?

* * *
        Теперь, спустя несколько лет, когда шел очередной месяц обучения, я сидел на конспиративной квартире и читал книгу о пистолетах китайского производства и моделях, стоящих на вооружении армии Китая. Вдруг, без предупреждения, меня навестил мой ведущий.
        С собой у Минина был тяжелый полиэтиленовый пакет. Перекинувшись парой фраз, мы сели за кухонный стол. Он достал из принесенного пакета две толстые папки и пододвинул их ко мне. Я открыл и узнал того, кому было посвящено их содержание,  — это было персональное досье на меня. В него поместилась вся моя жизнь, весь я — проанализированный и изученный вдоль и поперек. Я не был удивлен, понимая, что иначе нельзя, и не испытывал иллюзий обмануть людей, которые собирали это досье. Мой куратор предложил внимательно ознакомиться с содержимым и задать вопросы. В досье было даже то, что тщательно мною скрывалось.
        Например, в юности, когда мы с семьей жили в Хабаровске, у нас бывали непростые времена. Тогда многие жители Дальнего Востока ездили в Китай, закупали там товар, возвращались и перепродавали его с существенной наценкой. Мне было 14 лет, когда я впервые рванул в такой тур. Часть закупленного в Поднебесной товара я продавал одному мужику, который держал где-то в Хабаровске торговые палатки и имени своего мне никогда не называл. Меня он называл просто «малой». А в этой папке было четко написано его имя: Немыкин Павел Александрович.
        Меня заинтересовал раздел «Функциональные особенности»: что и как увидели те, кто наблюдал за мной в течение длительного времени. В разделе было всего семь пунктов: походка, жестикуляция, мимика, улыбка, голос, речь и динамика кожи (изменение ее цвета и потливость). Очень познавательные наблюдения. Оказывается, я обращал на себя внимание тем, что мог за тридцать минут беседы всего раз посмотреть в глаза собеседника, а иногда, наоборот, смотрел в глаза так долго и неотрывно, что смущал визави. Мне предстояло глубоко изучить собственные особенности — это было нужно для одурачивания контрразведки врага.

* * *
        В Тимирязевке я появлялся раз в два месяца. Моя жизнь круто изменилась. Постоянные занятия, новые знания, новые эмоции и, как итог, новый взгляд на все происходящее вокруг. Я менялся на глазах. Важную роль в моей подготовке играли разговоры с Сергеем Анатольевичем.
        Минин навещал меня раз в неделю. Мы обменивались впечатлениями, он интересовался моими успехами. Чем дальше, тем больше я понимал, что меня готовят к серьезной работе. Однажды у нас состоялся необычный разговор.
        — Леша, знаешь, большая удача, что мы работаем вместе,  — начал он.  — Краснов, тот, что тебя завербовал, специалист экстра-класса. Мы тебя практически вырвали у СВР.
        — Служба внешней разведки?  — уточнил я.
        — Да, у нее, политической разведки,  — пояснил Минин.
        — Странно.
        — Почему странно?  — поинтересовался Сергей Анатольевич.
        — Да потому что в 16 лет, когда я поступал в школу милиции…
        — Тебя не взяли. Я знаю,  — перебил он.
        Прошло уже полгода, как меня завербовали, но я до сих пор не мог привыкнуть, что обо мне все знают.
        — Леш, милиция, ФСБ, разведка — это все не одно и то же,  — продолжал Минин.  — Перед нами стоят разные задачи, и люди под эти задачи нужны тоже разные. Тем паче пара уголовных дел, в которые ты по молодости вляпался, для милиции были основанием тебя не брать. Для нас же люди с таким темпераментом бывают незаменимы.
        — Милиция не взяла, а в разведке нарасхват?
        — Алексей, шутки шутками, но суть в том, что, возможно, на тебя еще выйдут люди из СВР. Ты не иди с ними на контакт. Их методы просты: сулить золотые горы, высокие зарплаты, соцпакет, статус. Для себя знай: наш статус не ниже любой спецслужбы, а деньги и всякие льготы у тебя будут и так. Парень ты не глупый, сможешь многого добиться. Пока ты будешь в загранкомандировках, мы позаботимся о твоих родных: для родителей оформим льготы, присмотрим за теми, кто тебе близок. Все согласно постановлению Совмина СССР, которое действует, между прочим, до сих пор.
        — Спасибо.
        — Тебе нужно было овладеть навыками, позволявшими незаметно жить и работать, добывая секретные сведения. Работай спокойно и, самое главное, обо всем докладывай. Обо всем — это значит: работа, личная жизнь, все контакты, даже если кажутся случайными,  — пояснил Минин.
        — И даже…
        — Про случайные любовные связи особенно,  — снова перебил он, прочитав по глазам мой вопрос.  — Работа у нас такая. Мелочей не бывает. Мы тебе доверяем, но ты должен всегда и во всем быть честен с Центром. Ты понял?  — спросил Минин, глядя мне прямо в глаза.
        — Понял,  — четко ответил я.
        Мы попрощались.

* * *
        В тот день я плохо спал и проснулся еще до рассвета от лая собаки за окном. Я заварил чай и смотрел в окно на то, как медленно просыпается город. Анализировать вчерашний разговор с Мининым не было смысла, все сказанное им было, как всегда, четко и ясно. Но не думать об ответственности, которую на меня возлагали, было нельзя. Я посмотрел во двор на неуемную собаку, которая, кажется, боролась со своими демонами.
        Как уже стало ясно из истории про солдатика-разведчика, в детстве я мечтал о собаке. Но эта тема зарубалась на корню — отец уже тогда то ли впрок, то ли чтобы я не расслаблялся, называл меня безответственным и обалдуем.
        Как-то мы с мамой отправились на рынок за продуктами, тетрадями и другой канцелярией к первому сентября. Когда я засмотрелся на ручку с цветными чернилами, из-за прилавка раздался скромный рык. Мама, отсчитавшая нужное количество одинаковых зеленых тетрадок, подошла к продавщице. Я попытался заглянуть за прилавок. Милая женщина-продавец заметила мой интерес.
        — Щенок там у меня. Прибился, не успела еще отнести к этим, которые животиной торгуют.  — Продавщица наклонилась и подняла неуклюжий комок, резво вертевший головой в разные стороны.  — Возьмете?
        — Мам!  — Не отрывая глаз от щенка, я вложил в эти три буквы все свое желание.
        — Папа прибьет нас. Прежде всего меня,  — ответила мама, но не удержалась сама и спросила:  — Можно почесать его за ушком?
        — Да я вам так отдам, за самую маленькую монетку. Чтобы у нас велось и у вас не свелось.  — Продавщица сказала традиционную фразу. Не успела она договорить, как я уже протянул имеющуюся у меня монетку в 15 копеек.
        «Жизнь удалась, и более ничего не имеет значения»  — с таким выражением лица я тащил этого щенка домой. Я дал ему имя Мандел, в честь Нельсона Манделы. Отец живо интересовался политическими новостями и каждый раз, смотря новости про Манделу в программе «Время», говорил: «Мандел — это хорошо, Мандел сможет».
        Известное дело, что не все щенки остаются маленькими… Но мы сорвали с мамой джек-пот! Мандел был щенком алабая — среднеазиатской овчарки, вес которой мог достигать 80 килограммов.
        Отец не стал устраивать скандал, он спокойно заявил, что мы рехнулись, объяснил, что эта собака скоро вырастет больше нашей квартиры, и не забыл приплести то, что ответственного хозяина из меня еще не выросло и мне нужно научиться для начала отвечать за себя.
        Решение судьбы Мандела было ненадолго отложено. Он ночевал в моей маленькой комнате рядом с кроватью. Иногда он начинал скулить, тогда я вылезал из-под одеяла, садился рядом с ним и начинал его успокаивать — гладить, чесать и шепотом объяснять, что если он будет шуметь, то нас разлучат.
        И хотя мне удавалось успокаивать его ночами напролет, нам все же пришлось расстаться. Мандела увезли жить к бабушке на дачу. Мы виделись с ним очень редко. Там он и прожил всю свою долгую жизнь. О его смерти я узнал в первый месяц обучения в ГРУ.
        Глава последняя
        Время: 2011 год
        Место: неизвестно
        …Меня хотели сломать психологически, а не физически. Это я понял сразу. Держа мозг в постоянном напряжении, я не давал сознанию отправиться в свободное плавание. Главное для меня было — не сойти с ума и сохранить адекватность.
        Только что замученный на моих глазах человек, застреленный в кадык, был вторым по счету. До него был бедолага, которому разрезали брови.
        Голыми нас посадили напротив друг друга, загнули ноги под сиденья стульев и крепко привязали. Расстояние между нашими лицами было не больше 15 сантиметров, так что я чувствовал зловонный запах, идущий изо рта этого китайца. Пара крепко сбитых палачей стали плотно сжимать руками снизу вверх его ноги, потом туловище, медленно поднимая его кровь к голове. На уровне, где начиналась грудная клетка, плотно завязали жгут, придав телу форму восьмерки. Верхняя часть тела жертвы стала быстро краснеть, а через пять минут ему надрезали брови, и фонтан крови забрызгал мне на лицо и плечи. Китаец орал, увеличивая артериальное давление и заливая меня своей кровью. Умер он быстро. Мое голое тело было полностью покрыто его кровью. Меня связали и снова бросили в «каменный мешок» с крысами. Всего за время допросов меня бросали туда 13 раз. И с каждым разом я был все слабее и слабее…
        Глава III. «Консервация»
        «В древности, когда поднималось царство Инь, в царстве Ся был И Чжи; когда поднималось царство Чжоу, в царстве Инь был Люй Я. Поэтому только просвещенные государи и мудрые полководцы умеют делать своими шпионами людей высокого ума и этим способом непременно совершают великие дела».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2004 год
        Место: Москва
        — Ты как, пап?  — Когда город проснулся и наращивал шум, я решил набрать отца.
        — А чего это ты вдруг решил справиться обо мне?
        — Пап, не начинай. Я всегда волнуюсь за тебя и за маму.
        У нас с отцом всегда были непростые отношения. Его методы воспитания очень тщательно скрывали его любовь ко мне. Я любил его сильно и безоговорочно, но форма нашего общения практически никогда не давала этому проявиться.
        — Не зря, что ли, говорят…  — Отец вдруг замолчал.
        — Что говорят?  — Я почувствовал его волнение.
        — Что родственники на расстоянии что-то чувствуют. Или ты по делу какому-то звонишь?
        — Да просто так звоню, пап, говорю же.
        — Представляешь… У меня Паркинсон.
        Я не раз слышал о болезни Паркинсона. В основном, конечно, потому, что ею страдали известные люди: Мохаммед Али, Иоанн Павел II, Сальвадор Дали. В разных источниках я читал о том, что эта болезнь преследовала и Адольфа Гитлера.
        Я сразу позвонил в Хабаровск дяде Илье — знакомому медику нашей семьи, как раз неврологу, и попросил рассказать о Паркинсоне.
        — А сколько отцу сейчас?  — спросил он.
        — 54.
        — Ну, чаще попозже, конечно, начинается…
        — Она лечится?  — Это был мой главный вопрос.
        — Паркинсон медленно и неуклонно прогрессирует. Существует множество способов и вариантов тормозить его развитие и облегчить его течение. Но, увы, Леш, он неизлечим.
        — Какие лекарства, что самое современное? Может, что-то иностранное достать?
        — Медикаменты нужно начинать принимать как можно позже. Надо пробовать физкультуру, нагрузки. Есть еще вариант с операцией.
        — Расскажите.
        — Это тоже позже, на следующих этапах, и напрямую зависит от результатов работы медикаментов. Это ГСМ, хирургическим путем…
        — Что такое ГСМ? Можете нормально объяснить?!
        — Глубокая стимуляция мозга. Не нервничай на меня, Леш.
        — Ну как не… извините. Ну и?..
        — Помещают хирургическим путем в мозг электроды, они генерируют импульсы на нужные участки. Но это потом, сейчас можешь не вникать в это.
        — А сейчас что делать?
        — Прежде всего успокоиться и успокоить всех близких. А дальше надо разобраться, какие анализы проведены. Ну и по возможности нужно в хорошую клинику, а если нет возможности…
        — Есть возможность, а если нет — то будет. Спасибо большое, я, если что, буду звонить, можно?
        — Конечно. Но лучше смотреть на разницу во времени,  — усмехнулся дядя Илья.
        — Черт! А сколько…
        — У нас пять утра…
        — Первый раз в жизни не подумал.
        — Все нормально, Леш, я понимаю.
        Сколько же хороших людей в нашей стране — тот же дядя Илья… Мужик с мизерной зарплатой врача сохраняет такую бодрость, доброту, открытость.
        Мы попрощались. Я подумал о том, как непросто будет уговаривать отца делать все то, что необходимо, о том, насколько эта болезнь, которая будет постепенно делать его все беспомощнее, страшна для него: самостоятельного, сильного и гордого мужика. Я немедленно поехал к отцу.

* * *
        Во время учебы я четко уяснил важный момент: секретные данные могут считать с мозга владельца, то есть с мозга разведчика, как с компьютерного «винта». Причем методы работы спецслужб всего мира в этом плане похожи. Если агента допрашивают, то используют при этом не детектор лжи (знаменитый полиграф, прибор прошлого века, который может обмануть любой мало-мальски подкованный врун), а компьютерное сканирование мозга. Датчики при таких «процедурах» работают как тепловые видеокамеры, снимая не только реакцию головного мозга, но и другие параметры тела. Так проверяют и схваченных шпионов, и перебежчиков — тех, кто вызвался работать на вражеские спецслужбы добровольно. Зная об этом, шпионов к такой процедуре готовят особенно тщательно. Любая важная информация, добытая разведчиком, четко откладывается в голове. Ее и хотят заполучить контрразведчики, при допросах вытаскивая ее из подкорки, используя сыворотку правды. Иными словами, психотропными препаратами, которые помогают извлечь ценные сведения из самых глубинных участков мозга.
        Методов накачивания допрашиваемого психостимуляторами существует множество: например, их добавляют в воду, искусственно вызывая состояние жажды. При силовых допросах — вкалывают. Можно «накурить» через сигареты, играя в добрых и злых полицейских. Можно «надуть» через ингалятор — платок или тряпка, и объект, вытираясь, вдыхает хитрое вещество. Или же просто впрыском в помещение, где находится допрашиваемый.
        Но есть опасность, что человек просто сойдет с ума или умрет. Известно, что на первых допросах с применением LSD люди погибали, выбрасывались из окон или с размаху разбивали голову о ближайшие острые углы.
        Для того, против кого направлен препарат, не важно, каким образом его мозг отправят в бессознательное плавание. Важно одно — не выдать правды. И здесь определяющую роль играет процесс запоминания и работа с памятью. То, что мозг уложил в качестве важной информации, нужно «накрыть». Грубо говоря, наложить на запомнившийся пласт информации что-то более значимое. Если это удается, то, когда на допросах будут вытягивать секреты, погружаясь глубже в дебри шпионской памяти,  — искомое проскочат.
        Такая техника «консервации» секретной информации была впервые разработана и опробована в Советском Союзе в 1983 году. Имя психиатра, автора этой идеи, до сих пор скрыто. После распада СССР этой методикой завладели американцы, а затем и многие другие разведки мира. Эффективность применения техники «консервации» зависела от психофизических особенностей человека. Для усиления работы метода требовалась регулярная подкачка мозга стимуляторами замедленного действия. Звучит страшно, а в итоге — банальный укол препарата в задницу. На начальной стадии работы я проходил такие «апгрейды» каждые 24 месяца, потом укол нужно было делать раз в 36 месяцев. Эффективность метода работы «по закапыванию фактов» в памяти я узнал еще во время учебы.

* * *
        Возвращаясь на конспиративную квартиру в районе станции метро «Свиблово» (в период обучения у меня их было несколько, по очереди в разных районах Москвы) с пакетом продуктов, я почувствовал опасность. Внешне все было как обычно, вокруг не было ничего подозрительного: ни людей, ни машин — ничего, что должно было насторожить. Ведомый интуицией, я прибавил шаг и быстро вошел во двор дома, где жил. Чувство тревоги и опасности не покидало. Переложив пакет с продуктами из правой руки в левую, зашел в подъезд своей девятиэтажки. Боль от укола — последнее, что я запомнил.
        Придя в сознание, я услышал китайскую речь. Разговаривали двое. Нужно было быстро оценить обстановку. Я был привязан к ржавому, металлическому стулу буро-рыжего цвета. Тело леденело. Руки плотно зафиксированы за спиной. От вони свербило в носу. Окон нет, из мебели, помимо стула, только стол, как раз передо мной. Посторонних звуков не слышно. Первая мысль — что я в камере для допросов. В полумраке разглядел очертания двоих сидящих за столом напротив друг друга мужчин. Это были здоровые парни азиатской наружности. Почему-то мне показалось, что это были не китайцы. Вроде глаза раскосые, лица китайские, речь китайская, не подкопаешься, но что-то в них было не то…
        Я запомнил точно — они «эркали». Северные китайцы часто добавляют частицу «эр» к отдельным словам. Избавиться от такого каркающего акцента северянам сложно. Я знавал иностранцев, которые перенимали этот фонетический прием, чтобы в разговоре больше смахивать на знатоков китайского языка.
        Я продолжал изучать ситуацию. На сидевших у стола китайцах была надета военная форма НОАК (Народно-освободительной армии Китая) старого образца, но почему-то без погон и петлиц. Форма на одном из них была на пару размеров больше, а на другом, наоборот, меньше. Внешне выглядело так, будто люди впервые надели военную форму и не имеют представления о военной выправке и подтянутости.
        Я чувствовал слабость. Решив проверить, насколько плотно я привязан, дернулся.
        — Проснулся?  — спросил по-китайски один из сидевших за столом.
        — Добро пожаловать на службу,  — приподнимаясь, сказал второй.
        — Весь полет проспал. Что, так устал, что ли?  — пощечиной познакомился со мной первый.
        Я решил назвать его «Ли»  — одной из самых распространенных китайских фамилий. Его несуразный вид выдавал в нем вышибалу или грузчика. Если бы нужно было заполнять в его досье графу «особые приметы», стоило бы написать: «ладони». Огромные, толстые ладони размером с пятилитровый таз…
        — Какой полет? Кто вы?  — выдавил я из себя, попытавшись пошевелить пальцами рук.
        — Ты в Пекине, твою мать. Там, где ты и хотел оказаться!  — заорал Ли.
        — Я не хотел в Пекин,  — ответил я, снова пытаясь пошевелить пальцами и не понимая, что за парни передо мной и про какой Пекин они толкуют.
        — А где ты хотел быть? В Москве? Дома?  — не унимался громила.
        — Да,  — ответил я.
        — Подтверждать будешь?  — как из могилы произнес второй, вставший у меня за спиной.
        Я не очень хорошо его разглядел, поэтому он остался без имени.
        — Что подтверждать?
        — То, что ты сейчас наговорил!  — снова заорал Ли, ударив меня ладонью наотмашь.
        — Буду. Конечно, буду,  — сказал я.  — Только давайте разберемся, кто вы и что вам нужно. Я в магазин ходил.
        Я почувствовал, как при слове «магазин» тот китаец, что стоял у меня за спиной, отошел еще на несколько шагов. Я услышал шелест. Не было сомнений — китаец рыскает в пакете, с которым меня взяли. По звукам я понимал, что он достает. Китаец вытаскивал продукты в порядке обратном тому, в котором я их складывал туда на кассе супермаркета.
        — Нас обманывать нехорошо!  — тоном победителя произнес второй, появившись передо мной с круассаном в руке.
        Странно. Ни один китаец не взял бы из какого-то пакета какой-то неведомый ему круассан…
        — Я не знаю, кто вы, оставьте меня в покое,  — начал я.
        — Издеваешься?  — проговорил тот, который уже кушал мой круассан.
        — Парни, тут такое дело,  — стал я говорить по-русски.  — Я вас не трогал, и вы идите лесом. Вот ты зря скушал круассан. Пока мы летели до Пекина, он испортился,  — сказал я голодному человеку.  — Вы, ребята, обосрались, и мне жаль, что такие бакланы работают в вашем ведомстве. С такими друзьями — врагов не надо, ей-богу.
        — Волосатая обезьяна, ты думаешь, мы дураки?  — заискивающе спросил Ли на китайском.
        Резко вынув шприц, он вколол мне его в шею. Снова в шею, подумал я… Снова в шею…

* * *
        — Не переживай, Пинуй, ты дома,  — прозвучал голос из бездны.
        Я очнулся и увидел чье-то улыбающееся лицо.
        — Ну, ты начудил. Где пропадал-то? Мы тебя ищем, ищем, а ты тут сидишь, довольный,  — сказал мне какой-то незнакомый человек с черными длинными волосами прямо на лице. Правой рукой я дотронулся до этих волос, пытаясь погладить. Мне было его жалко: почему у него такие волосатые пятна на самом видном месте?
        — Зачем ты меня бил? Ты страшный…  — пожаловался я тихо волосатому.
        Резкий звук собственного голоса чуть не разломил мне череп. Раздался еще один глухой звук, и передо мной появился голый человек, а волосатый, превратившись в таракана, убежал к железному столу, за которым была тьма, поэтому я не увидел точно, куда он делся. Я даже не успел ему сказать «пока». Вдруг мне захотелось изобразить телом какую-нибудь необычную форму. Хотелось показать убежавшему человеку-таракану цифру 761. Почему именно эту цифру?
        — Мрьян, здравствуйте. Я ваш новый инструктор, меня зовут Вадим Александрович,  — сказал голый.
        — Я вас не знаю,  — сказал я.  — И я не Пинуй и не Мрьян.
        После этого мой собеседник стал стремительно покрываться волосами, как и тот, что стал тараканом. При этом он зазывал кого-то на неведомом языке. Я подумал, что это язык майя.
        Одновременно с этой мыслью в помещении появилась большая крыса. От страха я онемел. У меня на теле начали появляться мурашки, и их рост никак не останавливался. Скоро каждая стала размером с божью коровку, им стало тесно на моем теле, и они начали разлетаться. За считанные секунды на мне не осталось ни кусочка кожи и мяса… Я сидел в одних костях. Я хотел приказать костям кинуться за улетающими мурашками, но у меня не было рта, он стоял отдельно на моем черепе. Вдруг крыса приказала, чтобы я не боялся, напугав меня еще больше. Откуда она меня знает? Нет, она меня не знает, она просто сказала так, как будто знает, успокаивал я себя. Пощекотав меня усами, крыса прыгнула на потолок и прилепилась к нему животом. Крысы странно устроены: при внезапном шуме или щелчке ловят паралич. Их тельца на доли секунды замирают в том состоянии, в котором их застал звук. Потом они как бы передают этот страх земле, подпрыгивая на сантиметр, а иногда и на два. Странная крыса… Почему она прилепилась к потолку? Я понял. Потому что она очень большая. Я раньше не видел таких крыс. Может, очень больших крыс подбрасывает на
потолок? Может, она полетела, чтобы сожрать мои мурашки? А как же кости? Надо что-то придумать, я без мурашек не смогу вернуть на место свой рот. С одними костями тело жить не может — это очевидно. Я хотел что-то сказать, но снова не смог. Взяв костлявой кистью свой рот с черепа, сказал крысе, убежавшему куда-то таракану и голому человеку — Вадиму Александровичу:
        — Все, я пошел к Сереже, у нас с ним была назначена встреча. Верните мне мои мурашки, пожалуйста.

* * *
        Открыв глаза, я увидел веревки на теле. Я был привязан к тому самому ржавому стулу, что и несколько минут назад. А может, не минут? Меня привезли в Китай — это я помню, но как и почему я тут?
        — Нам все известно. Говори!  — вывел меня из прострации несильным ударом в челюсть тот, которого я прозвал Ли.
        Нужно было снова сканировать ситуацию. Итак, почему он бьет не сильно? Мой взгляд наткнулся на царапину. На ней запекшаяся кровь. Я часто дрался и знаю, как выглядит кровь, и знаю, через какое время она осыпается. Кровь запеклась, но не осыпалась после перелета. Парни говорят на харбинском диалекте. Они похожи на горилл, почему? Я вспомнил круассан. Это не китайцы. Точно не китайцы.
        — Ты все рассказал уже. Тебя застрелить?  — надменно и грубо спросил Ли.
        Мне стало страшно. В голове какая-то каша — какие-то остатки галлюцинаций бегали по сознанию, не отпуская его в реальность.
        — За что?!  — крикнул я по-китайски.
        — Прощай,  — ответил Ли, и они оба вышли.
        Как прощай? Меня окутал страх, я не понимал, что происходит, что и кому я наговорил и как вообще сюда попал. Мне стало холодно и хотелось пить. Руки затекли, и тело ныло. Мои мысли были размазаны, мне хотелось привести их в порядок, но это получалось с трудом. Мучила жажда, и я заорал изо всех сил:
        — ПИИИИИИИИИИИИИТЬ!
        За моей спиной раздался звук, издаваемый дверным засовом. Я не мог оглянуться, поэтому просто выдохнул в ожидании того, что случится дальше.
        Дальше прозвучал выстрел…

* * *
        Я очнулся.
        — Леша, здравствуй,  — услышал я голос Минина.
        — А вы молодец, Алексей, стойко держались,  — раздался, как звук падающей на камни гильзы, голос Доктора.
        Методику консервации памяти мне преподавал седой дед, которого мне представили без имени, просто «Доктор». А меня ему как Алексея, и не больше. Никто из тех, кто со мной работал — ни доктора, ни преподаватели, ни инструкторы,  — не знал про меня ничего настоящего.
        — Правда, молодец, Леш, иди сюда,  — пригласил Сергей Анатольевич.
        Только сейчас, освободившись от пут, я понял, что это была очередная проверка на вшивость, страшная, но закаляющая и тело, и дух. Я не был ни в каком Пекине, все происходило в Москве. Та крыса, прилипшая к потолку, голый человек с волосатым лицом и таракан остались верными слугами моего сознания навсегда.
        — Теория для теоретиков, а мы — практики,  — произнес Доктор, разливая по рюмкам водку.
        Я сидел на месте, где до этого был Ли. Скамья холодная — его задница ничуть ее не нагрела.
        — Твой мозг в бессознательном состоянии не выдает никакие секреты, их как бы не существует в твоей голове,  — сказал Доктор, и мы, чокнувшись рюмками, выпили.
        — Вода?  — с изумлением спросил я.
        — Да, Алексей, вода. После таких стрессов с алкоголем нужно повременить,  — сказал Доктор, расплываясь в улыбке.
        — Если меня будут прессинговать подобными методами, что я буду говорить?  — с интересом спросил я.
        — Твои сегодняшние воспоминания будут для твоего мозга самыми яркими в бессознательном состоянии. Под действием любых транквилизаторов, LSD или каких-то других психотропных препаратов ты будешь всегда видеть одну и ту же картину… Теперь тебе не стоит этого бояться.
        — Ясно. А если я с ума сойду? Такое возможно?  — задал я вопрос и Минину, и Доктору.
        — Нет, это невозможно.  — Доктор смотрел в глаза и был весьма убедителен.
        Здесь, в этой холодной камере, где только что мое сознание программировали от «взломов», здесь, где меня каждый день учат врать и пользоваться людьми, взгляд в глаза, конечно, не является гарантией правды. Доктор соврал, ему соврали, все кругом врут, и для того, чтобы отличать правду ото лжи, нужно было постоянно развивать интуицию и чутье.

* * *
        После окончания Российского государственного аграрного университета им. Тимирязева и школы ГРУ мне присвоили звание старшего лейтенанта и приписали к третьему управлению — страны Азии.
        Разговор о моем будущем состоялся в кабинете Владимира Георгиевича Никифорова — генерала, курировавшего в ГРУ закордонную работу. Несмотря на возраст (Никифорову было около семидесяти), он выглядел прекрасно. От него — высокого, с твердой спиной и сухим, жилистым телом — исходила мощь, и, конечно, за его широкими плечами чувствовался колоссальный опыт. Мы с Мининым сидели за столом напротив генерала. Сначала Владимир Георгиевич похвалил за отличную учебу, дал понять, что я нужен ГРУ, и подтвердил то, что меня хотят отправить работать в Китай. Генерал моментально считал сомнение в моих глазах.
        — Послушай,  — сказал Никифоров.  — Я знаю, что у тебя болен отец. Знаю, что у тебя есть девушка. Но если отбросить эмоции — болезнь твоего отца может длиться и 10, и 15 лет. Нужны будут деньги. Ты не забывай, что мы не только просим тебя служить на благо страны, но и будем щедро оплачивать твою работу. Ты когда-нибудь задавался вопросом о том, сколько у тебя вариантов стать обеспеченным человеком с твоим образованием? И вообще о том, кем ты будешь?
        — И я задавался, и мне задавали…
        — Твоя любимая учится, у тебя нет ничего, кроме комнатушки в общаге. А так ты сможешь сейчас выстроить базу для вашего будущего, помочь отцу легче перенести болезнь.
        — Логика в ваших словах, товарищ генерал, конечно, есть…
        — Ну хоть на этом спасибо,  — усмехнулся Никифоров.
        — Ну Назаров…  — пробурчал недовольный моей наглостью Минин.
        — …но я нужен им рядом,  — продолжил я.  — Родителям поддержка, Кате — мужчина.
        — Ладно, Алексей, давай начистоту.  — Никифоров резко сменил тон на серьезный.  — Для себя ты решил, что хочешь этим заниматься, сразу. И ты это прекрасно знаешь. Мы бы не занимались уговорами, если бы не были уверены в том, какой ты человек и что подобная служба придется тебе по душе. И главное, хоть это звучит и очень высокомерно, но ты сейчас действительно нужен стране. Второго человека, обладающего набором твоих знаний и навыков, просто нет.
        — Хотите сказать, что это мой долг?
        — Если ты так чувствуешь, то — да. Как говорил Николай Константинович Рерих: «Защита родины есть защита своего достоинства».
        Повисла тишина.
        — Ну что мы тут в рюшечки играемся, Назаров?  — вздохнул генерал.
        — Я с Родиной.
        С легкой улыбкой Никифоров перевел взгляд на Минина:
        — Минин, вы почему его не научили думать быстрее?
        — Думать быстро он и сам умеет. А быть порядочным человеком мы его не отучали.
        — Ясно. Не волнуйся, первая командировка меньше чем на год. Готовьте документы. Послезавтра рейс.

* * *
        Мы провели ночь с Катей. Утром, когда я провожал ее до университета, я сообщил ей о командировке. Она посмотрела мне в глаза. Погладила внешней стороной ладони по небритой щеке. Снова повисла тишина. Как-то слишком высокий концентрат этих тяжелых молчаливых пауз на отрезок времени, ей-богу! Катя коротко поцеловала и улыбнулась.
        — Добегу сама, ладно?  — Она сказала это с наигранной легкостью и поспешила в сторону учебного корпуса.
        Я смотрел, как ее волосы развевались, а рука периодически трогала лицо в области глаз.
        Дома я встретил отца в отличном расположении духа. Было видно, что он не врал, когда говорил, что хорошо себя чувствовал.
        — Не отпускает оболтуса Китай!  — Отец сообщил новость вернувшейся с магазина маме.
        Мы на редкость тепло поболтали, и родители засобирались спать.
        — Ты в баре-то рассчитался?  — мимоходом спросил отец. Я хихикнул.  — Ну вот, а говоришь, стал взрослый и ответственный!
        Мой товарищ, менеджер бара Паша, сказал, что без проводов меня не отпустит. А я был и не против — той ночью мне все равно было не уснуть.
        Мы сели с ним на Котельнической набережной. Трагедия, произошедшая в Беслане несколькими днями раньше, стала главной темой наших разговоров. Обсуждая этот ужас, мы перешли к внутренней политике. Затем — к внешней. Я думал о том, что счастлив стать тем, кто может помочь сохранности жизней людей своей страны.
        По пути домой я зашел в магазин, алкогольный голод — штука беспощадная. Пряники со сгущенкой — вот то, по чему я буду скучать. Рядом продавалась китайская лапша. Я решил долго на нее не смотреть.
        Я сидел у подъезда во дворе дома родителей и один за другим в два укуса поглощал пряники. По двору пронесся звук метлы дворника, поднявший в воздух первые осенние листья и разбудивший несколько птиц.
        Глава IV. «Гид»
        «Когда хочешь ударить на армию противника, напасть на его крепость, убить его людей, обязательно сначала узнай, как зовут военачальника у него на службе, его помощников, начальника охраны, воинов его стражи».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2004 год
        Место: о. Хайнань
        14 сентября 2004 года я прибыл в аэропорт «Феникс» города Санья. В дороге я читал об этом городе. Интересно, что у Санья три побратимых города: Ялта, Хабаровск и Канны. Отличный набор!
        Спустившись всего на несколько ступенек по трапу, я взмок, будто подбавил жару в добротной бане. Стояла дикая жара, воздух был невообразимо влажным — тропики.
        Итак, мое прикосновение к профессии разведчика состоялось на острове Хайнань, в самой южной провинции Китая. Сюда я прибыл под видом менеджера туристической компании.
        Место работы подыскал себе сам. В этом, как, впрочем, и в других аспектах, у меня был полный карт-бланш. Основная задача моей командировки заключалась в закреплении и совершенствовании знаний и выработанных навыков.
        Я был налегке. Без спецсредств, оружия и других шпионских приблуд. На экстренный случай у меня в голове был лишь пятизначный номер, который мне продиктовали перед поездкой. В случае непредвиденных ситуаций я мог позвонить в любое дипломатическое ведомство России в любой стране и, назвав его, получить максимальное содействие. В самих ведомствах не знали, кто именно скрывается за этими цифрами, им нужно было просто следовать инструкциям.
        На первых порах мне предстояло адаптироваться, завязать знакомства, погрузиться в среду. Я быстро устроился на работу, благо наплыв туристов из России увеличивался и турфирмам был нужен гид-переводчик.

* * *
        Я много и плодотворно трудился в новой для себя должности. Брался за самую разную работу: встречи и проводы, размещение в гостиницах, проведение экскурсий, оформление разных отчетов. В дела вливался быстро и скоро, освоив туристические маршруты уже имевшихся экскурсий, предложил руководителям несколько новых. Например, восхождение дикими тропами на главный символ Хайнаня — гору «Пяти пальцев». Спустя несколько месяцев уже делился опытом с китайскими коллегами — для них я разработал тренинги, направленные на повышение качества обслуживания туристов.
        Отдохнуть на Хайнань прилетали разные люди: и работяги, и артисты, и бизнесмены, и бандиты. Несмотря на социальные отличия, все были схожи в одном — в требовании высокого уровня обслуживания и максимального внимания к себе. Гиды — китайцы, мало представлявшие, что такое сервис, часто попадали в передряги, разруливать которые приходилось мне.
        В феврале 2005-го на отдых прилетели четыре бравых мужичка из Салехарда. Понтов уйма, все вокруг им все должны, планка завышена даже в сравнении со столичными гостями.
        Сотрудница нашей фирмы, китаяночка, повела их в ресторан морской кухни. Кто-то рассказал гостям из Салехарда, что морепродукты на острове стоят копейки, и они решили шикануть. На радостях мужчины ударили по алкоголю и, конечно, лобстерам. Пили-ели несколько часов, а когда попросили счет, им сказали: 3000 долларов. Шокированные отечественные туристы начали наезжать на китаянку, орать на персонал, утверждать, что их «развели». Девочка-гид, недолго думая, дала мой телефон. Они позвонили, через полчаса я приехал и увидел: сидят четверо понурых, протрезвевших дядьки, обсуждают между собой то, как их, бедных, обманули. Я присел за стол, выслушал наезды самого бойкого из них. Когда он закончил, я задал всего один вопрос:
        — Цену перед банкетом узнавали?
        Молчат.
        — А что вы тогда хотите, ребят?
        Я предложил им два варианта: либо они платят, либо их забирают в полицию (но они все равно платят) и вышвыривают с Хайнаня. Встал и ушел. Мужики, матерясь, расплатились. По сути, да — это был развод. Китайцы часто этим грешили, а наши соотечественники, не спрашивая цен, попадали на серьезные деньги. Тема, как говорили в девяностые в России, «на лоха». Китайцы у себя дома, а иностранцы, особенно русские, этого не понимали, приводя в сравнение Турцию и Египет, где посетителей носили на руках… Но Китай — это Китай, и плевали они на турок, египтян и весь остальной мир. Все просто: не нравится — не приезжай.

* * *
        Глубже погружаясь в специфику турбизнеса, я узнал, что на Хайнане вовсю работает система откатов. Никто меня в эту тему не посвящал, но, общаясь с разными людьми, работавшими на острове — гидами, бизнесменами, аборигенами,  — я раскусил этот механизм. Откаты были везде: в магазинах шелка, где туристы покупали сувениры, в чайных, где торговали «элитными» сортами чая, на жемчужных фабриках, в гостиницах, в массажных салонах, в ресторанах — везде. Проще говоря — откатами обложили все, что приносило деньги. Откаты с чая, шелка, жемчуга доходили до 60?%. То есть сами продавцы получали меньше, чем туркомпании, которые приводили туристов. Об этом знали и местные бизнесмены, и некоторые из тех, кто отправлял группы из России.
        На тот момент один успешный бизнесмен, наполовину китаец, судя по всему, сотрудничавший с Министерством госбезопасности Китая, создал в Москве своего рода туристический союз, который специализировался на Хайнане. Под себя он «подмял» шесть или семь крупных туроператоров, вынудив их работать через этот самый союз. Он отправлял весь поток туристов в нашу контору, а потом они вместе с нашим шефом пилили откаты. Доходы были колоссальными. Я понимал это по «черным» бухгалтерским книгам, в которые иногда заглядывал. Во время обучения в разведке я что только не изучал, в том числе бухгалтерию и налоги. Хайнань вряд ли показывал миру в этом вопросе что-то новаторское, уверен, такая же ситуация была во всех странах и на всех курортах. Чистая прибыль некоторых гидов доходила до 10?000 долларов в день, но все отдавалось на фирму. Система контроля была жесткой, утаить деньги было невозможно. Доверие ко мне росло, прошло только полгода с моего появления, как мы вместе с директором компании уже разрабатывали систему контроля всех этих процедур. Вот такой он, туристический Хайнань, или, как его называют из-за
общей географической широты с известным архипелагом в Тихом океане,  — «Восточные Гавайи».

* * *
        Еще большой доход могли давать проститутки. Когда я расписал боссу, как можно заработать на них деньги, он был в восторге от той прибыли, которая могла прилипнуть к его рукам. «Ну ты, Менделеев, и даешь. Знал бы, что заколачивать бабло учат на химфаке, сам бы стал химиком»,  — шутил шеф. Знал бы он, на каком таком химфаке меня готовили и кто мне читал лекции по основам бизнеса, бухгалтерии, налогам и макроэкономики…
        В Москве меня учили вникать и быстро ориентироваться в разных ситуациях. Я четко знал, что мне хватило бы полгода для организации небольшого бизнеса, способного приносить доход, в любой стране.
        Вскоре после разговора о проститутках мой босс нанял несколько сутенеров, которые поставили дело на поток. Маховик заработал, а меня назначили исполнительным директором компании.
        Однако руководство опасалось мне доверять. Не потому что подозревали меня в какой-то скрытой цели. Они знали, что многие схемы получения доходов я придумал лично и, следовательно, знал, как положить деньги себе в карман. Собственно, мне как раз таки было не до этого — моя задача на Хайнане была не зарабатывание денег. Как офицер я ясно это понимал.
        Одной из элитных проституток была двадцатилетняя девушка по имени Гого. Я прожил в Китае в общей сложности шесть лет, но никогда не встречал китаянку, которая понравилась бы мне внешне. Гого же была просто сногсшибательной. Достаточно высокая, точеная фигура, чуть смугловатая кожа, черные волосы…
        — Здравствуйте, я Долли,  — представилась она мне и сомкнула подчеркнутые помадой чувственные губы.
        — Насколько я знаю, твое имя Гого.  — Я улыбнулся ей в ответ.
        — Для иностранцев я Долли, так удобнее,  — улыбнулась она.
        — Ну, тогда будешь Долька.
        — А что такое «Долька»?  — кокетничала Гого.
        — Это «Долли» только ласково.
        — Ласково я люблю… А вы у нас здесь главный?
        — Ну, главный — это с натяжкой, конечно. Но помогать находить состоятельных и приличных клиентов обязательно буду.
        Проституция долгое время была одной из официальных профессий в Китае (в Шанхае она была разрешена даже до ноября 1951 года). Чтобы легально промышлять профессией, проститутке достаточно было встать на учет в отделении полиции и получить соответствующее разрешение на работу. При этом требовалось указать, добровольно она идет в жрицы любви или была продана в публичный дом. За здоровьем и чистотой девочек-проституток следили писклявые евнухи. До 1949 года публичные дома как вид легального дохода существовали в каждом городе Китая, но больше всего их было в богатом Шанхае: восемь сотен домов наслаждения, в которых трудились не покладая рук и ног сорок тысяч проституток. Конкуренция среди них была очень высокая, поэтому для определения лучших девушек проводились различные конкурсы. Самой дорогой проституткой публичного дома была обладательница «красной книжечки»  — девушка, выбранная лучшей услужницей наибольшим количеством посетителей. Разговаривая с Гого, я подумал, что, проходи этот конкурс сегодня, она имела бы не одну такую красную «корочку».
        По мнению современных публицистов, первые публичные дома в Китае появились еще в VII в. до н.?э. и были призваны увеличить доходы казны. Тогда же появились специальные школы, в которых будущих куртизанок с детства обучали разным премудростям обольщения: танцам, пению, игре на музыкальных инструментах, поэзии, театральному искусству, рисованию. Семьи, испытывавшие постоянную нужду в деньгах, часто сами продавали девочек в такие школы. После изучения тонкостей ремесла юных красавиц за деньги «сватали» ценителям нежных тел и тонких душевных настроений. Если желающих купить красавицу, стоящую порой целое состояние, не находилось, она шла прямиком в бордель. Вопреки расхожему мнению о китайцах как об искусных торговцах цены на проституток при их продаже господину снижать было нельзя. Говоря современным языком: особенности рынка. Профессии танцовщицы, певицы, актрисы пользовались в Китае дурной репутацией как раз потому, что ими искусно владели проститутки. Кстати, плотские отношения с проститутками популяризировали и адепты даосизма. Они считали, что секс с продажными девицами давал мужчинам больше
энергии Инь. К VII веку н.?э. проституция в Китае приобрела широкий размах. Уже тогда проституток делили на несколько классов. Высшую касту составляли изысканно обученные и образованные феи любви. За ними шли те, кто работал в ресторанах и публичных домах. На низшей ступени иерархии находились дешевые блудницы, предлагавшие услуги в самых последних борделях.
        По большому счету за сотни лет ничего не изменилось — такое деление сохранилось и по сей день. В 618 —907 годах, в период правления династии Тан, проститутки высшего класса и вовсе считались законодательницами моды. Мужчина, появлявшийся в свете в сопровождении изысканной куртизанки-поэтессы, считался влиятельным человеком и имел высокий статус в обществе. Или, например, Хуан-ди — легендарный правитель Китая, считающийся основателем даосизма и первопредком всех китайцев, имел репутацию способного и страстного любовника. Согласно легендам, император имел половые отношения с тысячей женщин. А в Древнем Китае придворные вельможи могли сделать проституткой любую понравившуюся девушку из обслуги или родни супруги.
        Проституток активно использовали и в лечебных целях. Когда у богатых мужчин возникали проблемы с потенцией, юные красавицы их быстро вылечивали. Секс-терапия под названием «Месяц любви в постели с “Дочерью Дракона”» восстанавливала детородную силу мужчин, делая их организм крепче и здоровее. Тайны техник массажа, которыми владели проститутки, держались в строжайшем секрете, а верхом мастерства китайских «Дочерей Дракона» считался массаж мышцами влагалища. Во все времена это лечение стоило очень дорого. В наши дни один сеанс обойдется примерно в пятьсот долларов. Он имеет свой уникальный сценарий, разрабатываемый специально для каждого «больного». Таких проституток можно узнать по тайному знаку на шее: у них вытатуирована голова дракона. Знания об этих способностях «Дочерей Дракона» меня очень заинтриговали, мне всегда хотелось попробовать, что же это за массаж — мышцами влагалища…
        У Гого была такая татуировка.
        В тот первый день знакомства с Гого мы проболтали около часа. Конечно, в моей профессии невозможно сказать: «Я не заметил, как пролетело это время». Зато могу сказать, что это было интересно и приятно. За хрупкими плечами двадцатилетней девушки была тяжелая судьба, которая не сломала ее, и она, несмотря на профессию, продолжала держать голову поднятой. Все-таки не зря говорят, что элитные проститутки и просто проститутки в Китае — это две большие разницы.

* * *
        Тоска по Родине накатывала редко, но только потому, что на это совсем не оставалось времени. Кате я писал письма — есть в этом какая-то романтика. Набиравшие популярность электронные виды связи мне нравились меньше.
        «Привет, Катюш!
        Не удивляйся, если где-то размоет чернила перьевой ручки. Стоит такая жара, что пот сходит круглосуточно, но ты думай, что это мои слезы!
        У меня все хорошо. Правда, здесь невыносимо скучно. Один день как две капли похож на другой. Пашем в лабораториях над совместными российско-китайскими разработками. Что называется, делимся опытом. Эти китайцы, ей-богу, страшные зануды — даже выпить не с кем. И подраться! Ладно, шучу, шучу…
        Скоро нам выплатят денег, я перешлю немного, только ты не смей отказываться. Родителей в банк гонять не хочу, так что отправлю тебе и для них — передашь. Как вышлю — напишу подробнее.
        Ревновать меня даже не думай! Представляешь, как выглядят китаянки? Особенно в сравнении с тобой… Так что если уж кому и ревновать, то мне… Напиши мне, как ты, как учеба, как уживаетесь с новой соседкой в вашей комнатушке? Береги себя! Целую, скучаю. Леша».

* * *
        Я регулярно получал задания по линии разведки из Центра. Они, как я сразу понял, были дублирующими. То есть мне давали те задания, результаты которых были уже доподлинно известны. Догадаться об этом было несложно, ведь это была моя первая командировка после завершения обучения, и, прежде чем приступить к полноценной работе, меня в очередной раз должны были проверить. Можно сказать, это была моя «производственная практика». Перед поездкой Минин недвусмысленно мне об этом намекнул.
        Мой ведущий также объяснил мне, почему я оказался именно на Хайнане. После ухода России в 2002 году с крупнейшей за рубежом военной базы во вьетнамской бухте Камрань возможности ГРУ по оперативному контролю за этим регионом резко сократились. Военные базы за рубежами России наряду с дипломатическими представительствами были одним из видов прикрытия деятельности наших спецслужб. Официально база в Камрани являлась пунктом материально-технического обеспечения флота, но, по сути, с нее велась радиоразведка всех окрестных территорий и морей. Главным объектом для расположенной на нашей базе аппаратуры радиоперехвата являлись китайские коммуникации в Южно-Китайском море. Расположение Камрани также идеально подходило для мониторинга всего происходящего вокруг Хайнаня, стратегически важного для Китая. Когда Россия лишилась базы, возникла необходимость создавать новые каналы получения достоверной информации с этой территории.
        Первые мои задания в разведке заключались в следующем: узнать состав и численность военно-морских сил Китая, дислоцировавшихся в районе города Санья. Нужно было выяснить численность подводных и надводных сил — морской авиации, атомных и дизельных подводных лодок, эскадренных миноносцев, ракетных фрегатов, противолодочных кораблей, торпедных, сторожевых и десантных катеров, морских и базовых тральщиков. Также надлежало узнать численность береговых ракетно-артиллерийских войск, радиотехнических бригад и подразделений специального назначения. В то время Китай активно развивал военно-морские силы и по количеству отдельных видов кораблей уже тогда превосходил нашу страну.
        Данные, поставляемые мною, проверялись на предмет точности, надежности и объективности. Подготовленные аналитические записки отражали мое личное видение и понимание ситуации, умение верно и правильно трактовать те или иные события и факты, исключая чрезмерный, ничем не подкрепленный субъективизм.

* * *
        К непосредственному выполнению заданий я приступил уже через несколько месяцев после прибытия на Хайнань. Для начала я решил установить отношения с военными летчиками. На Санья стоял вертолетный полк для совместных действий с военными моряками. Я разработал несколько специальных туристических маршрутов-развлечений. Например, полет на военном вертолете над островом. Это был очень удобный и безобидный способ «подружиться» с летчиками. Директор компании, в которой я трудился, имел хороший вес в администрации города Санья. Хорошо ладил с местными военными, которые, конечно, были не против дополнительного заработка. А развлечение, которое я проталкивал, сулило немалые барыши. Часовой полет стоил 4000 долларов. Военные получали три с половиной тысячи зеленых, наша контора — скромные 500. Камнем преткновения было лишь то, что желающих на это развлечение было не много.
        О своей идее и препятствии в ее осуществлении я проинформировал Центр, и мне были обещаны «туристы». Уже через месяц на Хайнань прилетела пожилая чета. Он — бывший военный летчик, полковник в отставке, страстно любивший авиацию и, уйдя на покой, занявшийся сверхприбыльным бизнесом, она — его верная жена, скитавшаяся полжизни по гарнизонам страны. Бравый полковник, прилетевший на Хайнань прожигать кровно заработанные, за несколько дней объездил весь остров. А когда развлечений не осталось, потребовал организовать что-нибудь эдакое. Показав себя щедрым туристом, он и стал нашим первым клиентом на вертолетную экскурсию.
        Естественно, вертолетчики летали там, где не запрещено, и желание увидеть что-то с вертолета было полным бредом. Расчет был иной. Военные получали деньги, и, как настоящие китайцы, они всегда уделяли внимание источнику дохода, в данном случае это был я — человек, способный найти и привести богатого туриста. Чтобы клиентов на вертолетные дела стало больше, китайцы сами стремились подружиться со мной. Этим я и пользовался, благо желающие полетать появлялись. Таким образом молодой гид, хорошо говоривший по-китайски, постепенно становился добрым другом китайских летчиков. После того как китайцы получали деньги, они с радостью предлагали мне несколько сотен зеленых, но я постоянно отказывался, ссылаясь на честность и принципиальность. Такое мое поведение вынуждало их придумывать другой способ, чтобы уважить меня. В итоге вояки приглашали в караоке-бары, где мы, лапая девок, напивались до поросячьего визга вискарем и пивом. Дружба крепла. Особенно тепло складывались отношения с ребятами из Харбина, которых много служило на Хайнане. С одним из харбинцев, падким на деньги, мы общались особенно плотно. Я
так и прозвал его — Харбинец.

* * *
        Я стал частым гостем на военно-морской базе Юлинь, месте дислокации дизельных подводных лодок. Там же в прорубленных скальных укрытиях были спрятаны две новейшие атомные подводные лодки типа 094 Jin. Каждая была оснащена 12 баллистическими ракетами JuLang 2 («Большая волна-2») с дальностью стрельбы 12?800 км. Несколько раз, выходя в море на патрульных катерах, я видел пещеры — укрытия, в которых китайцы прятали эти лодки. И хотя в то время в Юлине было всего две атомные субмарины, укрытий было значительно больше — в дальнейшем китайцы явно планировали увеличить количество атомных лодок в этом районе. Система базирования военно-морских сил китайской армии в районе города Санья состояла из нескольких скальных укрытий для надводных кораблей и подводных лодок. Было очевидно, что Китай активно развивал военно-морскую инфраструктуру в этом районе.
        К атомным подводным лодкам меня не подпускали, а вот на дизельных я несколько раз бывал. Понимая, что на базе за мной со всех сторон следили десятки глаз, я ни разу не позволил себя дискредитировать: ни фотоаппаратов, ни книжек для записи, ни тем более камер — ничего такого у меня никогда с собой не было. Шлепки, шорты на три размера больше (я их носил без трусов, во-первых, при +40 не жарко, а во-вторых, можно было при желании сразу купаться голым — это удобно), рубаха-гавайка и иногда шляпа. Китайцы смеялись над моим незатейливым видом, а мне это и было нужно.

* * *
        Туризм, при всей его простоте, оказался очень действенным механизмом установления отношений с китайскими военными. Мы часто встречались, общались, ездили вместе на охоту в центральную часть острова, покрытую густыми лесами.
        В среднем каждый месяц военные от наших туристов получали не менее 40?000 долларов. Для начального этапа сотрудничества это были очень красивые цифры.
        Спустя несколько месяцев плотной работы я крепко сдружился с военными моряками и летчиками. При этом отдавал себе отчет, что крепость этой дружбы измеряется юанями. Нужно сказать, что потолок моего общения составляли младшие офицеры, выше я не лез из вопросов безопасности. Китайская контрразведка — одна из сильнейших в мире, и думать, что тебе позволят все, что заблагорассудится, было бы наивно. Я так и не думал. Работа в полевых условиях приучила меня к обдумыванию каждого шага. Если был хоть какой-то риск, я просто отказывался от активных действий и ждал очередного подходящего момента.
        За все время работы в Китае я лишь несколько раз держал в руках секретные документы, всегда находя способы ознакомиться с их содержанием, как говорится, «без рук». Методам такой работы меня учили лучшие спецы ГРУ. В разведке риск провала существует всегда, но залет с поличным — полное фиаско. Помню, как на занятиях мы разбирали методы работы фарцовщиков. Лучшие из них, работая с валютой, чтобы не быть пойманными на месте преступления, не касались ее совсем.
        Глава V. «Дахай — друг военного китайца»
        «Если ты узнал, что у тебя появился шпион противника и следит за тобой, обязательно воздействуй на него выгодой; введи его к себе и помести его у себя».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2005 год
        Место: о. Хайнань
        Все чаще я вел дела через Харбинца. Он выделялся среди остальных военных, отчего стремительно рос по карьере даже в тот короткий отрезок, что я провел на острове. Харбинец был небольшого роста, но от него исходила сила и мощь, создававшая ощущение, что все его сослуживцы вокруг — это его личная армия.
        — Кто идет, неужели наш русский поставщик денег Дахай?!  — каждый раз радостно встречал меня Харбинец.
        На Хайнане у меня оставалось то же китайское имя, что и в Харбине. Оно состояло из двух иероглифов и означало восход солнца над морем, если менее поэтично — то просто рассвет. На китайском языке оно звучало как «сяохай». Почти так же, как звучит слово «ребенок», первые иероглифы одинаковы по звучанию, отличие лишь во втором «хай». Еще одно созвучие было в том, что «сяохай» можно было перевести как «маленькое море». Военные моряки звали меня Дахай: «да»  — большой, «хай»  — море, а вместе — «открытое море». Им нравилось это имя. К тому же их база находилась в бухте Дадунхай, если убрать второй иероглиф, получалось мое имя — Дахай.

* * *
        Итак, полеты на вертолете приносили серьезные деньги, но были нерегулярными. В среднем мы «продавали» один полет в месяц. Зато выручал тир, желающие пострелять возникали достаточно регулярно.
        В 20 минутах от бухты Дадунхай, или, как ее называли китайские гиды, бухты «для бедных» (там отдыхали прижимистые дальневосточники, которых китайцам разводить на деньги удавалось крайне редко), находился Олимпийский тир. Название его не должно вводить в заблуждение — олимпийцев там сроду не было. Обычный открытый тир, где можно палить из разного вида оружия: пистолеты разных систем, снайперские винтовки, автомат Калашникова и даже станковый пулемет. Для азарта за 7 долларов можно было пострелять по курицам. Расстрелять собаку из «АК-47» стоило 15 долларов.
        Туристы, приезжавшие пострелять, оставляли в песке за мишенями пули разной стоимости. Пуля, выпущенная из станкового пулемета, «весила» 25 долларов, из «калаша»  — три, из пистолета — один доллар за выстрел. Я не изобретал велосипед — воякам нужны были деньги, а я водил к ним людей, которые расстреливали за приезд по тысяче долларов и больше, сжигая дотла из станкового пулемета матрасы, стоявшие на расстоянии двух сотен метров.
        Был момент, когда из Москвы приехали три семьи — вместе с детьми и няньками. Они расстреляли весь запас патронов тира, убили всех куриц и собак и не моргнув глазом отдали за эти несколько часов беспрерывной пальбы шестнадцать тысяч долларов.
        Но нужно было придумать еще какое-нибудь развлечение для стабилизации денежного потока в военный карман. И этим развлечением стала охота на диких свиней в джунглях Хайнаня. Двухдневный тур стоил от 1500 долларов. Джипы, оружие, патроны, ночлег в горах на одном из опорных пунктов, куда не захаживали проверяющие,  — все это предоставляли военные. На вертолете деньги улетали за час, в тире за час-два «выстреливалось» два дня охоты. И стало очевидным, что совместить поездку по острову, стрельбу и ночлег в джунглях можно в рамках одного развлечения, более продолжительного и соответственно приемлемого. Желающих поохотиться было много, за первый же месяц мы организовали шесть выездов на общую сумму около 5000 долларов. Единственным минусом охоты было отсутствие добычи — диких свиней никто ни разу не убивал. Стреляли всякую мелочь, зато было громко и весело. Особенно вечером, когда все напивались настойки на змее.

* * *
        Большое количество военных на острове привело к выпуску огромного количества журналов военно-политического толка. Я регулярно их покупал, вешая лапшу продавцам, что всегда мечтал быть военным моряком. В этих журналах, помимо всякого коммунистического агитационного шлака, было много полезной информации, сопоставляя которую с моими данными, я порой находил ответы на интересовавшие меня и Центр вопросы.
        В один из дней, сходив за журналами, я зашел в офис нашей турфирмы. Среди корреспонденции я сразу узнал конверт, который предназначался для меня.
        В письме для проформы были документы на каких-то людей на оформление туристических путевок. И небывало длинная справка с работы какого-то туриста. С этим шифром я решил возиться дома.
        Спустя пару часов я узнал о своем первом настоящем задании, которое не было проверочным, о чем отдельно говорилось в зашифрованном тексте.
        Центр сообщал мне, что среди военных на базе острова Хайнань есть свой завербованный человек — русскоговорящий китаец по имени Веньян. Он и был тем основным добытчиком информации, которую я дублировал в последние месяцы. Теперь, когда он исполнил свою роль, ему нужно было безопасно и без последствий покинуть Китай. Но у Центра по какой-то причине нарушилась с ним связь. Моя задача заключалась в том, чтобы найти его, дать понять, что я свой, и передать ему новые документы. Шифром была фраза из фильма «Тот самый Мюнхгаузен»: «Семь часов утра. Разгон облаков, установление хорошей погоды».
        Я был одновременно взволнован и воодушевлен. Пролистав страницы своей памяти, я понял, что за прошедшие месяцы ни разу не слышал его имени.

* * *
        Вообще, москвичей на Хайнане узнавали. То все патроны в тире расстреляют, то концерт в святыне устроят. Как-то столичные отдыхающие посетили буддийский храмовый комплекс «Наньшань» и, увидев на билетах стоимость золотой богини Гуаньинь — святыни китайских буддистов,  — попросили меня узнать, как ее купить. С их стороны это была не шутка, и я вызвал настоятеля монастыря. У меня с ним были добрые отношения, он, зная, что я лишь переводил слова тех, кто посещал экскурсии, не сердился на меня ни при каких обстоятельствах. Стоя друг напротив друга, они общались на предмет покупки золотой богини. Народу сбежалось — как на публичную казнь. Монахи стали вопить, мол, по какому праву вы на нашу святыню глаз положили, «мы же на ваши не претендуем». И фраза, которую изрек русский человек, судя по всему, казначей в той организации, из которой были он и его друзья, мне врезалась в память на всю жизнь. Под крики и толкания он спокойно, не обращая внимания ни на кого, сумел упрекнуть монахов: «Мы на своих святынях цены не пишем». Затем, выполняя обязательную программу, громко послал всех на три буквы и удалился с
места спора.
        В тот день я рассказал эту историю Харбинцу. Вместо возмущения китайский военный нахмурил брови и посетовал на то, что он еще не столь высоко забрался по службе, чтобы решать такие вопросы. А то, мол, можно было бы такие деньжищи заколачивать… Я размышлял о том, что в Китае за контрабанду культурных ценностей — смертная казнь, но ради денег Харбинец, кажется, был готов на все.

* * *
        Спустя неделю мы отправились в очередной двухдневный тур охотиться на диких свиней. В этот раз компания туристов была большой, поэтому и китайцев было больше. Присоединился в этот раз и Харбинец.
        — Веньян!  — Харбинец окликнул одного из солдат на исходе первого дня.
        У меня по спине промчался холодный ток. К нам подошел типичный китаец, но его отличала походка и взгляд. Он был спокоен и внимателен, беспечен и собран.
        Несколько часов я ждал момента, чтобы подойти к нему. Но ситуация была непоходящей, и ничто не предвещало, что таковой станет.
        — Друзья! В вашей стране я услышал такую фразу: «Не говорите, если это не меняет тишину к лучшему».  — Я начал громко говорить по-китайски тост, чем привлек внимание всех присутствующих.  — Это прекрасная фраза. И вот сегодня я много молчал. Мне приятно видеть, как мои соотечественники отдыхают с друзьями, которых я здесь нашел. И ничего страшного, что мы пока не поймали ни одну свинью. Это не главное!..  — Раздался гул одобрения.  — Тем не менее! Мы намечаем завтра подъем на 7 утра. Должны будут разогнаться облака и установиться хорошая погода. И хоть одну свинью-то мы должны добыть. А?!
        Через мгновение удары стаканов заполонили все пространство. Я осторожно глянул на Веньяна. Он не поднимал глаз. Где-то минут через сорок нам удалось переглянуться. Он выждал момент и, расположившись за спиной Харбинца, коротко кивнул мне.
        Наутро, во время охоты, мы уже оба преследовали цель оказаться наедине, и нам это легко удалось. В дебрях тропической растительности на чистом русском Веньян заговорил тихо и очень быстро:
        — Короче, я знаю слишком много, и они это понимают. Просто уйти мне никак. Если это произойдет — они просекут, что я тут копал, и вся работа к чертям. Так что вам либо кончать меня, либо довериться и не трогать. Привет нашим.
        Я не успел сказать и слова, как Веньян уже убежал вперед к своим сослуживцам, исключая ситуацию, которая может вызвать мельчайшее подозрение. Я брел через высокую траву, как ошпаренный. «Нет человека — нет проблемы»  — я не раз слышал такую фразу. Но мне было не по себе даже узнавать решение Центра. Где-то внутри я опасался услышать положительный ответ и понять, что в этой команде все вместе и друг за друга только до первой тяжелой ситуации.
        Мысль моя была короткой и ясной: надо что-то придумывать.

* * *
        Ситуации с туристами случались разные, но изо всех я выходил спокойно, без нервов. Этому я был отлично обучен. Как-то несколько молодых парней из Владивостока, напившись, угнали джип и заехали на нем на территорию военной базы. Я приехал на место инцидента, военные, арестовавшие хулиганов, меня знали. Наши парни были слегка помяты от встречи с китайскими морпехами и возмущены столь недобрым отношением. Не чувствуя себя виноватыми, они принялись угрожать жалобами в посольство и консульство России в Китае. Один из них немного говорил по-китайски и пытался качать права. Но быстро заткнулся, когда вывел из себя одного крепкого парня, охранявшего их, и получил несколько коротких ударов в живот.
        Военные не собирались драматизировать ситуацию и спросили меня, что делать с этими алкашами? Я, посмотрев внимательно на арестованных, громко сказал:
        — Расстреляйте их, а в рапорте напишите, что они напали на конвой.
        Тот из наших, что понимал по-китайски, хриплым голосом перевел своим друзьям сказанное мною. Они опешили и принялись меня материть. Китайцы, подыгрывая мне, взяли наших парней под руки, делая вид, что пытаются утащить их в казематы. Те стали упираться, орать, один даже заплакал. Затем я наигранно вступился за них, сказав, что пошутил. Китайцы расстегнули наручники, велели нам убираться с глаз. Мы с парнями молча побрели в гостиницу. У входа в отель попрощались, пожали руки и разошлись.
        Благодаря этой глупой ситуации в тот день меня посетила важная мысль относительно спасения Веньяна. Еще через пару дней мы сидели с Харбинцем в кабаке. Пить мне с ним приходилось по-черному.
        — А ты знаешь, что когда в России человек пьет очень много, говорят: пьет по-черному?  — спросил я своего китайского знакомого.
        — Почему по-черному?  — икнул Харбинец.
        — Ну, видимо, исходит от того, что, когда перепьешь,  — чернеет перед глазами.
        — А нас вы называете желтыми, да?  — изобразил претензию армеец.
        — Есть такое. Ты обижаешься?
        — Нет. Но тебя напою не по-черному, а по-желтому!
        Харбинец заржал во весь голос, умудряясь еще и прихрюкивать. Он был низенький и ходил вразвалку — будто только что слез с лошади. Справа на его лице кожа была неаккуратно натянута — очевидно, что это последствие какого-то ожога. Я спрашивал у него, с какого боя эта рана, но он сказал, что не хочет этого рассказывать.
        — Слушай,  — я попытался направить разговор в серьезное русло.  — Был тут у меня один русский турист, который на днях у вас в тире по собакам палил.
        — Ну и?
        — Представляешь, он меня спрашивал: есть ли двуногие мишени. И что, после этого ты можешь еще кого-то сравнить с русскими туристами?
        — Слушай, ну это же вопрос денег, ты же понимаешь…
        Я так и знал, что на мою выдуманную историю Харбинец ответит всерьез, но виду не подал:
        — Скажешь тоже. Каких денег, не говори глупостей…
        — Послушай, Дахай, мы с тобой оба любим деньги. Ты не стесняйся ничего спрашивать.
        — Вас понял,  — отшутился я, изобразив из себя его солдата.
        Вскоре Веньян стал одним из сопровождающих на наших вертолетных прогулках. Он понимал, что если будет какая-то информация, то нам нужно иметь возможность для встреч. В одной из ситуаций я успел сказать ему:
        — Будет турист, ты поймешь. Хами, дерзи.
        Через месяц, встретив в аэропорту очередную группу отечественных туристов, я вез их расселять. Жара, достаточно долгая дорога. Прибывшие после длительного перелета всегда были в этой ситуации недовольны и ворчливы.
        — Ну что вы в самом деле! На отдых приехали! Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!  — вдруг громко сказал один из прилетевших.
        Оставшись недвижимым, я улыбнулся, поняв, что приехал тот, кого я просил у Центра.
        Свою роль подсадной богатый турист исполнял лучше любого актера. Как я узнал позже, он и был профессиональным актером и одновременно полиглотом. Короткая роль в глобальных делах в любых странах мира — это был его профиль.
        Он сорил деньгами: лучшие лодки, закрытие бара, расстрел собак, танцы персонала — заказывал все, на что хватало фантазии.
        Перед вертолетной прогулкой я задел Веньяна и извинился.
        Стоило туристу пролить в вертолете воду, как вдруг простой солдат Веньян буквально взорвался. Он кричал по-китайски на нашего туриста, что те не умеют вести себя в гостях. Турист делал вид, что не понимал, я пытался одновременно переводить и успокаивать Веньяна. Наблюдавший всю ситуацию Харбинец строго приказал Веньяну замолчать.
        Через 16 часов я позвонил Харбинцу и сказал, что скоро подъеду, так как есть серьезный разговор.
        — Помнишь наш разговор, когда ты хотел напоить меня по-желтому?  — спросил я его уже с глазу на глаз.
        — О чем?
        — О двуногих мишенях.
        — Помню.
        — А помнишь конфликт в вертолете?
        — Так.
        — Ну вот — гость вашего острова был бы не прочь замочить этого, как он сказал, «борзого китаезу».
        — Какие деньги?
        — Десять тысяч долларов налом. Он думает, они у вас тут не шибко дорогие.
        — Скажи пятнадцать, и решим,  — Харбинец думал не долго.
        — Понял,  — коротко ответил я, и мы ударили по рукам.

* * *
        Обратного пути не было, впереди была самая сложная часть плана. Той ночью мне не спалось. Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжелых мыслей, я решил написать очередное письмо Кате.
        «…Привет, милая! Хочется написать тебе побольше, но рассказывать совсем нечего. Если в лабораториях еще хоть как-то интересно, то в турфирме… Из России приезжают быдловатые туристы, приходится находить с ними общий язык и терпеть их поведение. А терпеть я, как ты знаешь, не люблю. На днях первый раз летал на вертолете, не очень понравилось — очень громко и трясет. Пока не знаю, когда получится вырваться в Россию. Надеюсь, что текущие дела скоро будут завершены и мы наконец увидимся. Что привезти тебе, девица? Цветочек, боюсь, не выдержит долгого перелета…»

* * *
        Еще через сутки я передал 15 тысяч долларов Харбинцу. И предложил ему идею: наш турист арендует небольшую яхту, а он назначает нужного китайца помогать, охранять, следить за порядком.
        Харбинец просил стрелять в висок или в крайнем случае в рот, чтобы потом списать на самоубийство. И передал мне оружие. Пистолет «тип 64» я узнал сразу, я читал о нем на конспиративной квартире в Москве. Он слишком сильно отличается от других моделей — у него несъемный глушитель, позволяющий вести бесшумно-беспламенную стрельбу. Его разработали еще в начале 60-х годов для разведывательно-диверсионных подразделений армии Китая. Еще одна его отличительная особенность — патроны. Они были изготовлены специально для этой модели, и никакие другие патроны к пистолету «тип 64» не подходят. Думаю, Харбинец понимал это, когда давал непредсказуемым русским оружие и всего один патрон.
        — А если вдруг?..  — начал уточнять про один патрон я.
        — Какие еще вдруг? Разве может человек застрелиться дважды? Или с первого раза застрелиться не до конца? М?  — Харбинец был не глуп.
        Следующий шаг был не трудным. Мы уплыли в чистые воды, я передал Веньяну документы в вакуумной упаковке. Выкинул пулю, небольшим ножом сделал себе на ляхе надрез, пустил немного крови на край палубы. Веньяну мы объяснили, куда держать курс и дальнейший путь отхода. Плыть с учетом течения ему было не больше четырех часов.
        Дальше нужно было рассказать легенду Харбинцу. Я объяснил ему, что на лодке все пошло не по плану. Рассказал, что Веньян оказал активное сопротивление, но в итоге он убит, а тело — в море.
        Харбинец отвел меня за угол, подальше от чьих-либо глаз:
        — Дахай, ты сошел с ума? Как я должен отчитаться за пропажу человека? Как я должен его смерть доказать, если нет тела?
        — Что я могу сделать? Я вообще в это больше никогда не полезу! Я, сука, первый раз увидел, как грохнули человека! Я вообще больше никогда в такое… все это твои чертовы деньги!..  — Я присел и схватился за голову, изображая почти истерику. Харбинец оценивающе смотрел на меня. Я, сжимая свои волосы, проговорил:  — Ну не знаю, у нас вот там притон нищих, там трупы каждый день новые. Придумай что-то, иначе мне не жить же!
        — А ты только о себе думаешь?! Дахай, да ты охренел! Чтобы я еще раз поимел дела с такими тупыми дилетантами!  — Харбинец поменял вектор претензии. Это то, что мне было нужно.
        Китаец снова перешел на крик. Он наклонился к моему уху и брызгал слюной в мою щеку:
        — Придумай?! Ты мне говоришь, чтобы я что-то придумал? Чтобы я по этим трущобам трупы собирал, стрелял им в башку, чтоб лицо снести? И одевал их в военные костюмы?
        Я молчал. У Харбинца не было иного варианта. Ему нужно было решать этот вопрос. Никто лучше, чем он, не мог его решить, поэтому я продолжал изображать напуганного менеджера туристической компании.
        — Скажи своему туристу, что мы позволили ему сыграть в эту игру, но он действовал против правил. С него еще двадцать тысяч долларов.
        — Да он меня пошлет!  — возмутился я.
        Харбинец посмотрел мне в глаза, да так близко, что мы чуть не столкнулись носами.
        — А это уже будет твоя проблема, понял меня?  — Вонь из его рта влетела мне в ноздри.  — Чтобы сегодня же привез!
        Сказав это, он быстро ушел, оставив меня сидящим с опущенной головой в какой-то грязи. Я знал, что он не видит моего лица, поэтому позволил себе улыбнуться.
        Конечно, я привез Харбинцу деньги в тот же день. Сам не зная того, он завершил наше дело, легализовав смерть Веньяна, оформив это как несчастный случай, и даже похоронил в закрытом гробу какого-то нищего.

* * *
        Я продолжал приводить к Харбинцу и другим солдатам туристов толпами, их карманы набивались, а вместе с тем налаживались наши отношения после «неприятной» ситуации с Веньяном.
        На одной из шумных посиделок в баре я извинился перед Харбинцем, признавшись, что повел себя неправильно, и выказал свое восхищение его решительностью. Ему это пришлось по душе, и мы выпили мировую.
        Среди прочих красоток в том же баре отдыхала Гого. Выпив еще, той ночью я пригласил составить мне компанию.
        Через некоторое время мы с ней зашли в номер дорогой гостиницы. Она сразу отправилась в душ, я прилег на кровать. Я почувствовал всю тяжесть своего тела, вызванную усталостью. Но все равно самой тяжелой была голова. Скоро Гого вышла из ванной комнаты, обмотанная белым полотенцем. С ее мокрых волос падали капли и продолжали спускаться по ее идеально гладкой коже. Она залезла на кровать и села около меня.
        — Ты устал?  — заигрывая, спросила она.
        — Устал.
        — А так?
        Гого легким движением ослабила полотенце, оно упало, оголив ее прелестную грудь. Она приблизилась ко мне, и на мою руку с ее волос упало несколько капель.
        — Долька, не сейчас,  — остановил я ее. На ее лице нарисовалось возмущение. Я решил ей все объяснить:  — Пойми, меня будут мучить мысли о том, что ты спишь с другими мужчинами за деньги.
        Гого обиженно натянула полотенце, скрыв от меня прелесть своей наготы, и ответила:
        — Ты знаешь, что из этого есть выход. Ты знаешь, как у нас все устроено.
        — Знаю. Но не сейчас.
        — Почему?
        — Долька, сейчас не время.
        Гого закурила и несколько минут молча думала. Ее настроение за этот короткий отрезок успело смениться в лучшую сторону. Затушив мятную сигарету, она улеглась под одеяло, выбросив наружу полотенце.
        — Ну, хотя бы наконец высплюсь. Это, наверное, моя главная мечта…
        Я улыбнулся ей.
        Спустя 15 минут, когда она крепко спала, я сел за стол в дальней части номера и принялся за художества. Посещение военной базы Юлинь, выходы в море на военных катерах, полеты на вертолетах, совместные веселья с морем алкоголя, сведения от Харбинца — все это давало мне ту информацию, за которой я и прибыл. Получая те или иные данные, я все тщательно фиксировал и несколько раз проверял. Если после «прогулок» нужно было зарисовать участки акватории или секретные стоянки подводных или надводных кораблей, я брал проститутку и ехал в какую-нибудь дорогую гостиницу. Я опасался, что там, где я постоянно жил, за мной могли следить.
        Копии документов и фотографий, которые удавалось раздобыть, закачивал на электронные носители и закладывал в тайники, из которых их забирали курьеры.

* * *
        Через год в Центре решили, что хайнаньская практика успешно пройдена, пора возвращаться на Родину.
        Для всех я покидал остров по семейным обстоятельствам, но собирался вернуться. Мне устроили проводы. Солдаты с сожалением прощались со мной. Я прекрасно понимал, что скучать они будут не по мне, а по деньгам, которые я приносил им на блюдце. Всем было понятно, что тот, кто придет на мое место, не сумеет так же искусно обрабатывать и раскручивать приезжих.
        Харбинец произнес тост «за Дахая» и сильно похлопал меня по плечу.
        Узнав о проводах, в бар пришла Гого.
        — Ты надолго?  — спросила она.
        — Не знаю. Не волнуйся, тебе тут не дадут пропасть.
        — Я не волнуюсь. Но буду ждать. Ты же позвонишь, когда вернешься?  — Повисла короткая пауза, которую она прервала:  — Не отвечай. Я знаю, позвонишь.  — Гого уверенно улыбнулась и погладила меня по щеке.
        В самолете я планировал подводить итоги командировки и хотел собраться с мыслями перед встречей с руководством. Но вместо этого, кажется, впервые за прошедший год позволил себе выдохнуть и спокойно поспать.
        Глава последняя
        Время: 2011 год
        Место: неизвестно
        …Боязни крыс я не испытывал. Еще во время обучения, на самой ранней его стадии, проходя «белые комнаты» в лагере подготовки ГРУ, мне привили психологическую устойчивость к ним.
        «Белая комната»  — это помещение размером пять на два с половиной метра, окрашенное в белый цвет. Курсант в белом маскировочном халате и в белых бахилах, надетых поверх военных полуботинок, без посторонних предметов, входил внутрь. Затем туда из клетки, которую предварительно истерически трясли, запускали штук сорок крыс. Курсанту нужно было перебить их на время. Внешне все было как будто по-настоящему, но крысы, как я потом узнал, были декоративные, то есть неопасные. Хотя для себя я четко знал: крысы — разносчики чумы и острой инфекционной болезни лептоспироза. К писку и крови на одежде и обуви я быстро привык, ошметки волосатых крысиных телец становились частью учебного процесса.
        Крысы были лишь промежуточным этапом формирования психической выносливости. Апофеозом же были бои на ножах с уголовниками, приговоренными к смерти.
        Меня отвязали и снова куда-то потащили…
        «Живучий, мать его!»  — сказал один из тянувших мое тело. «Живучий»,  — подумал я, поймав себя на мысли, что мог уже давно убить себя безо всяких подручных средств, но отчего-то не делал этого. В голове, которая постоянно «спотыкалась» о неровности пола коридора, по которому меня тащили, всплывали обрывки клятвы: «Присягаю на верность Российской Федерации и ее народу… Мужественно, не щадя своей жизни, защищать народ и государственные интересы Российской Федерации…»
        Я снова в камере, снова в позе лягушки…
        Глава VI. «Кто заказывал такси до?..»
        «Только просвещенные государи и мудрые полководцы умеют делать своими шпионами людей высокого ума и этим способом непременно совершают великие дела».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2005 год
        Место: Москва
        Москва встретила меня серой октябрьской моросью. После жары и влажности Хайнаня столичный воздух казался легким и свежим.
        Пройдя пограничный контроль, я направился к выходу из здания аэропорта, где меня сразу же обступили несколько таксистов крепкого телосложения. Невысокого роста мужичок в кепке выбивался из их массы, но именно ему я скомандовал: «Поехали, шеф». Он резво схватил мой чемодан, отодвинув остальных таксистов. Мы сели в новую «Волгу» желтого цвета. Таксист, не говоря ни слова, тронулся. Он знал, куда мне. Молча мы проехали минут десять.
        — С возвращением, Леша,  — сказал таксист.
        — Спасибо, Сергей Анатольевич,  — ответил я.
        Минин был бесподобен в любых амплуа.
        — Как долетел?
        — Нормально, правда, из Пекина вылет задержали на час.  — Я посмотрел на часы приборной панели, они показывали 23:18.
        — Домашние тебя ждут, быстро домчим, тем паче пробок нет,  — сказал Минин и, по привычке поглядывая в зеркало заднего вида, поддал газу. Доставив меня до подъезда, он вышел из такси и достал из багажника чемодан. Мы обнялись как старые друзья.  — Завтра я за тобой заеду в 10 часов. Будь готов.
        — Буду,  — ответил я и, набрав код домофона, зашел в подъезд.

* * *
        Дома меня ждали родные, пышно накрытый стол и, к моему удивлению, генерал Никифоров. В коридор вышел отец. Он слабо улыбнулся и, медленно шаркая, двинулся ко мне. На моем лице пропала улыбка.
        — А ну-ка, студент, делай вид, что папа в полнейшем порядке!  — шутливо приказал отец.
        Я улыбнулся и в один шаг долетел до него. Мы обнялись. Я почувствовал, как на моей спине дергается его рука. Этот тремор — одно из ярчайших проявлений Паркинсона.
        Владимир Георгиевич Никифоров, вдоволь дав родственникам меня поприветствовать, подошел последним. Как обычно, крепко пожал руку.
        — С возвращением, Леша!
        Я молча пару раз кивнул.
        — Ничего себе ты загорел, как с курорта! Вылитый негр!  — громко сказал генерал.
        — Там жара круглый год,  — ответил я.
        — Как съездил? Много денег домой привез?  — добавил он, улыбаясь.
        — Нет, в основном опыт.
        — Опыт в химии важнее любой теории,  — заявил он торжественно, подняв указательный палец вверх. Моим родным он представился как научный руководитель, приехавший пригласить меня поступать в аспирантуру. Мы сели за стол. Переполнявшие эмоции я закусывал салатом оливье. За столом стоял радостный рокот, но я говорил мало — больше ел. Никифоров, минут через двадцать еще раз поздравив меня с возвращением, попросил разрешения удалиться, сославшись на предстоящую утром встречу с коллегами-учеными. А мы сидели и разговаривали еще около двух часов.
        Катя не отвечала на мои звонки.
        — Кате звонишь?  — аккуратно спросила мама.  — Она забегала к нам раз пять-то точно, лекарства отцу приносила.
        Я молча кивал маме и набирал номер снова и снова.
        — Не берет. Съезжу к ней.
        За окном уже было темно и тихо.
        — Ну, может, утром, чего ночью-то?  — предложила мама.
        — Удержишь его, ага!  — Папа медленно шел по коридору и, видимо, услышал часть разговора.
        Я вышел во двор, затем к дороге, поднял руку, чтобы поймать какого-нибудь бомбилу.
        — Тебе куда, брат?
        — Давай до Петровско-Разумовской, а там покажу.
        — Сколько?
        — Триста.
        — А не, брат. Пятьсот минимум.
        — Триста пятьдесят, больше не дам.
        — Ээээ… ну садись.
        Я смотрел на мелькающие обшарпанные вывески, фонари отбрасывали на асфальт желтые островки…
        «Почему она не берет трубку? Почему не писала писем последние пару месяцев? Хотя и я толком не писал, чего уж там. Но она же знает, что я должен вот-вот приехать. Решила так расстаться? Или появился другой?»  — Я перебирал варианты.
        — С работы, брат?  — начал заводить разговор бомбила.
        — Можно и так сказать.
        — А дома, наверное, жена с ужином ждет, детишек уложила…
        Я хмыкнул.
        — А что, нет? Нет жены?
        Я молчал.
        — А то если есть, то почему не ждет?
        — Нету жены, никто не ждет,  — тихо ответил я.
        — Ээээ, брат, это плохо, когда никто не ждет. Зачем, если никто не ждет?
        Бомбила был прав. Зачем ехать, если не ждут. А еще хуже, если помешаю.
        — Поехали обратно, где забрал меня,  — скомандовал я шоферу.
        — Снова на работу?!
        — Да нет, там не работа. Лучше расскажи мне: а кто и где тебя ждет?
        Усы бомбилы от улыбки вытянулись почти до ушей. Мне предстояло узнать рассказ о его семье.

* * *
        На следующий день ровно в десять Минин ждал меня у подъезда. Мы поехали в штаб-квартиру ГРУ, «стекляшку», расположенную на Хорошевском шоссе, дом 76. Заехав на подземную парковку, мы через спецлифт поднялись в кабинет Никифорова.
        Хозяин кабинета нашему визиту обрадовался. Поблагодарив за службу, он долго расспрашивал меня о работе на Хайнане, внимательно слушая. Мы выпили чая, после чего Владимир Георгиевич лично дал мне три выходных дня.
        Минин приготовил для меня другой сюрприз. Он собрал для бухгалтерии документы, чтобы я без лишней волокиты мог получить деньги, положенные мне за весь срок пребывания в командировке. Я просто подписал принесенные им бумаги, а он достал прямо из портфеля несколько пачек денег и вместе с зарплатной ведомостью передал мне. Оклад, надбавка за языки и премии составляли неплохую сумму. Мне предстояло проставиться.
        После отдыха мне следовало написать подробный отчет о командировке. На написание у меня ушло около недели. Важно было не упустить даже мельчайшие детали.
        Минин сообщил, что принято решение направить меня в аспирантуру Тимирязевки, куда я еще до своего возвращения в Москву, оказывается, успешно сдал экзамены. Чувствуя, что за год общения на китайском и русском языках стал подзабывать английский, я попросил месяц на его повторение. В нагрузку мне повесили «физику», то есть рукопашный бой и общую физическую подготовку. Преподаватели были те же, что и до отъезда в Китай, при встрече мы были очень рады друг другу. Даже молчаливый Владимир на радостях обнял меня и приподнял, как бы стараясь швырнуть на пол, но не сделал этого. В душе он был рад, что я цел и невредим, чувствуя в этом и свою заслугу. Никто из них меня ни о чем не расспрашивал. Это было не принято.

* * *
        Дни шли своим чередом, занятия были в радость, я добросовестно все повторял и снова, как и прежде, читал множество книг. 14 ноября 2005 года резкий звонок Минина отвлек меня от занятий английским языком.
        — Леша, включи «Первый канал»,  — сказал Минин быстро и четко.
        Из телевизора вещали: «В результате промышленной аварии, произошедшей вчера на одном из химических заводов в китайской провинции Цзилинь, в реку Сунгари, правый приток Амура, попали химикаты. Их состав в России до сих пор не известен. Есть предположение, что это бензол или фенол…»
        — Слышал?  — спросил Минин.
        — Да, слышал.
        — Меня вызывает Никифоров, потом я прямиком к тебе. Жди,  — сказал Минин и положил трубку. Это означало, что мне нужно было проводить моего преподавателя английского языка и отменить «физику». Я так и сделал. Минин приехал возбужденный.
        — Чаю хотите?  — предложил я.
        — Давай, только без сахара, а то снова навалишь полкружки белой смерти,  — возбужденно сказал Сергей Анатольевич.
        — Белая смерть — это соль, а не сахар,  — поправил я.
        — Хрен редьки не слаще,  — резюмировал мой гость.
        Я, сделав нам чаю, достал из шкафа пачку печенья, выложил его на тарелку и поставил на стол.
        — Сам пек.  — Я попытался немного разрядить обстановку.
        — Ага.  — Минин строго посмотрел на меня, явно не разделяя мой порыв.  — Ты, кажется, изучал фенол?  — спросил он.
        — Да.
        — А бензол?
        — Ну так, лишь на стадии получения фенола путем прямого окисления бензола закисью азота и кислотным разложением гидропероксида фторбутилбензола…
        — Леша, не до шуток, я серьезно.
        — Сергей Анатольевич, я без шуток. Ну что вы, в самом деле, они сами не знают, что передают: бензол практически нерастворим в воде, тот же фенол в сто раз растворимее.  — «“Растворимее”… В китайца превращаюсь»,  — подумал я про себя.  — Это же химия 10-го класса,  — сказал я.
        — Леша, еще несколько лет назад наши аналитики прогнозировали эту ситуацию. Это не случайность, ты понимаешь?  — сказал Минин с напором.
        — Не случайность?
        — Конечно, нет! Только за текущий год произошло сто тридцать случаев загрязнения Сунгари! Ты только задумайся: каждые три дня в реку, которая течет к нам, в Россию, сбрасывают массу химикатов. Нас травят! У нас в зону загрязнения попали более семидесяти населенных пунктов, с миллионом жителей. Леша, это все крайне серьезно, понимаешь?
        — Понимаю,  — кивнул я, удивленный цифрами Сергея Анатольевича.
        — Только в провинции Хэйлунцзян, граничащей с Россией, насчитывалось более двух тысяч потенциально опасных предприятий, из них двадцать пять процентов совершенно не отвечают элементарным требованиям экологической безопасности. За большинством из них вообще не ведется контроль. Это бомба замедленного действия! Это, ни много ни мало,  — замаскированное оружие массового поражения!  — эмоционально рассказывал Минин.
        — Неужели вы думаете, это диверсия?  — спросил я, пытаясь понять дальнейший ход мыслей Минина.
        — Вот полетишь и разберешься,  — сказал Минин.
        — Если вы говорите, что аналитики прогнозировали эту ситуацию, наверное, поэтому вы меня, химика, и пригласили на работу, да?
        — Наверное, да,  — сказал Сергей Анатольевич, как-то неуверенно, что было на него не похоже.
        Мы допили чай, Минин сказал, что снова едет к Никифорову, и простился. Я налил себе еще кружку.
        — Поедешь и разберешься,  — повторил я слова Минина вслух. В груди стало тепло, то ли от горячего чая, то ли от важности этих слов.

* * *
        Я набирал Катю почти каждый день, но она по-прежнему не снимала трубку.
        Конечно, нужно было расставить все точки, тем более если намечалась новая командировка. Я поехал на Черкизовский рынок — однажды мы с Катей видели там мягкую игрушку — льва размером вдвое больше меня. Тогда я пообещал, что подарю ей его, как «подкачаюсь», а то, мол, не дотащу. Довезти эту махину до дома было непросто — запихнуть его на заднее сиденье машины с шашечками мне помогал водитель. Там же я купил 101 розу.
        К Кате я собирался вечером того дня, чтобы точно застать ее. А пока я листал Книгу рекордов Гиннесса 1964 года, привезенную по моей просьбе Мининым.
        Меня давно интересовал тот факт, что первым космонавтом был не Юрий Гагарин, а летчик-испытатель Владимир Ильюшин, сын знаменитого авиаконструктора. Якобы именно он 7 апреля 1964 года совершил орбитальный полет на космическом корабле «Россия» и при посадке упал в Китае. Мао Цзэдун долго не отдавал нашего летчика, пытаясь выведать у него секреты. В Книге рекордов Гиннесса 1964 года этот факт был отражен.
        Вопрос, кто же на самом деле первый космонавт, меня заинтриговал. Странно, почему история не сохранила имени Ильюшина в этом контексте? Приход Минина прервал мои размышления.
        — Алексей,  — начал разговор неровным тоном Минин,  — как я и думал, принято решение снова направить тебя в Китай в самое ближайшее время.
        — А как же аспирантура?
        — А что с ней? Тем паче ты поступил, через годик-другой прилетишь на экзамены. С этим все будет нормально, не боись,  — со знанием дела и специально исковеркав последнее слово, успокоил меня Сергей Анатольевич.
        — Когда лететь?  — спросил я.
        — Как изучишь вот это.  — Минин достал из портфеля несколько пухлых папок. Это были данные на китайцев, с которыми я учился в Харбине. Конкретно на тех, кто остался в науке, продолжал теоретическую и развивал практическую работу в области химии. Я открыл папку: знакомые все лица!  — Мы можем столько, сколько знаем,  — сказал Минин, глядя на меня.
        — Философия какая-то,  — произнес я, внимательно вглядываясь в лица моих сокурсников, смотревшие на меня с фотографий.
        — Подловил, это не мои слова…
        — А Фрэнсиса Бэкона,  — сказал я, прервав Минина.
        — В точку.
        — А что, Лю Чжаоцинь сейчас в Пекине?  — поинтересовался я судьбой одного из самых перспективных студентов нашего потока.
        — Леша, там есть все, что смогли собрать,  — указывая пальцем на папку, ответил Минин.  — Ты почитай, почитай, многие из тех, с кем ты учился, уже на хорошем счету в институтах. А этот Лю уже больше трех лет работает в закрытой лаборатории под Пекином.
        — Уже известно, куда лечу?
        — Я же сказал, в Китай,  — отшутился Сергей Анатольевич.
        — А-а-а, точно-точно, мне послышалось — на Канарские острова,  — поддержал я шутливый тон Минина.  — Это будет Харбин или Шанхай?  — спросил я.
        — Почему так думаешь?  — заинтересовался ходом моих мыслей опытный разведчик.
        — Ну, Харбин близко к месту событий, а Шанхай кишит учеными, работающими на оборонку,  — пояснил я.
        — Нет, ты едешь в Гуанчжоу.
        Я поднял глаза на своего ведущего.
        — Наши аналитики внимательно изучили перспективы развития юга Китая и пришли к выводу, что нам нужно усилить позиции в регионе. Не буду тебя утомлять деталями, но через пару лет мы зайдем туда и официально, по линии МИД,  — объяснил Минин и начал собираться уходить.
        — Сергей Анатольевич, а вы знаете, что первым космонавтом был не Гагарин?
        — А кто?  — заинтересовался Минин.
        — Летчик-испытатель Владимир Ильюшин, сын знаменитого авиаконструктора. Он вроде как в начале апреля 1964 года совершил полет в космос на корабле «Россия».
        — Да ладно?  — не поверил куратор.
        — Вот, смотрите, книга, что вы мне принесли, вот, видите?  — Я передал ему книгу, указав на место, где был описан подвиг Ильюшина.
        — Мулька какая-то…  — произнес Минин, передавая книгу обратно.
        После ухода куратора мне нужно было изменить все планы. Я сидел в квартире и смотрел на этого огромного льва, на розы и понимал, как ужасно будет подарить все это и сказать: «Завтра я снова улетаю. Снова не знаю на сколько». Так поступать было нельзя.

* * *
        Времени было мало. Я успел отоварить лучшими лекарствами шкаф родительского дома, собрать вещи и еще раз встретиться со своим куратором. Минин провел мне внушительный инструктаж. При любом раскладе он рекомендовал придерживаться легенды, но, если ситуация станет критической, некоторые моменты можно было раскрыть. Как раз о таких моментах он рассказывал очень подробно. Также рассказал, о чем я обязан молчать в любом случае.
        — И главное, Леша, никогда, ни при каких обстоятельствах никаких исповедей. Запомни это на всю жизнь. Даже если через несколько секунд наступит смерть. Церковь — это инструмент конкурирующей фирмы. Думаю, ты догадываешься, о чем я?  — таинственно произнес Минин.
        В Шереметьево у стойки регистрации стояла Катя. Видимо, мама проболталась…
        — Почему?!  — громко спросил я и тут же крепко ее обнял.  — Ну почему?  — повторил я, но уже шепотом.
        — Я стараюсь тебя забыть,  — так же тихо ответила Катя.
        — Ну вот. И чуть-чуть не дотерпела до моего отлета, да?
        Катя отвела взгляд:
        — Зачем ты так?
        Регистрация на рейс закрывалась через 12 минут. 12 минут — очень мало, чтобы разобраться в том, что происходит сейчас, и спланировать, как будет дальше. Хорошо, что она не стала пытаться этого сделать — она хорошо меня знала. Она знала, что если я ничего не начинаю обещать, значит, на то есть причины. Она просто продемонстрировала свои чувства, а когда я попросил прощения и сказал, что мне пора, она снова убежала…
        Глава VII. «Александр Сергеевич Сяодэн»
        «Знание наперед нельзя получить от богов и демонов, нельзя получить и путем заключения по сходству, нельзя получить и путем всяких вычислений. Знание положения противника можно получить только от людей».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2005 год
        Место: Шэньчжень
        Мой путь в Гуанчжоу лежал через Шэньчжень, где я несколько месяцев проработал представителем одной из российских компаний, занимавшейся поставками шурупов из Китая. Такой маршрут был выбран не случайно: выяснилось, что Пэн Сяодэн, тот самый Пушкин, стал одним из топов стремительно развивающейся компании ZTE, к которой в Центре давно присматривались.
        Возможность заполучить информатора столь высокого уровня упускать было нельзя. В Китае есть пословица: «Сколько людей — столько дорог». В моей голове она трансформировалась, отразив специфику моего пребывания в этой стране: «Сколько людей — столько источников информации». Собирая ее по крупицам отовсюду, в разном объеме, мне нужно было соединять ее в одну четкую, понятную структуру.

* * *
        Приехав в Шэньчжень, я снял квартиру на морском побережье, недалеко от головного офиса компании ZTE. Решив на новом месте все бытовые вопросы за неделю, я набрал Пэна. Он обрадовался моему звонку и даже не поинтересовался, откуда у меня его номер. Мы договорились встретиться в одном из элитных баров, недалеко от места его работы. Пэн любил посещать дорогие места.
        — Гербицид, здорово!  — крикнул старый приятель, завидев меня.
        — Здорово, Пушкин!  — поприветствовал я его.
        — По телефону я тебя не сразу узнал. Как там у вас говорится по этому поводу?  — решил блеснуть знаниями Пэн, вспоминая, как во время учебы я рассказывал ему разные русские приметы про деньги и богатство.
        — Богатым буду,  — радостно ответил я.
        — Вот-вот, точно будешь. Слушай, по телефону уже не понять, что ты иностранец.
        — Ну, так не зря поди я столько времени зубрежкой занимался.
        Специально для нашей встречи Пушкин заказал самое лучшее место в баре с видом на город, мелькающий рекламными вывесками.
        — Что будем пить?  — спросил меня китаец, высматривая в глубине бара знакомого официанта.
        — Водку! Не разучился пить?  — спросил я, вспоминая наши студенческие годы. Пэн уже тогда пристрастился к алкоголю. В нашем харбинском сельскохозяйственном он учился плохо. Туда его пристроил отец, отставной военный генерал, под присмотр своего брата, который был заместителем ректора. Сын генерала, с детства не знавший слова «нет», и в университете ни в чем себе не отказывал. Он часто устраивал тусовки, на которых гулял весь химфак: алкоголь, «колеса», кетамин, уйгурский гашиш, всего этого на вечеринках было с избытком. Пользуясь большой популярностью среди девчонок, он менял их как перчатки, прослыв ловеласом. Я часто писал за него лабораторные работы, поэтому тогда он дорожил нашими отношениями.
        — Может, по белому да чаю? У меня для двоих хватит,  — спросил он, потирая ноздри.
        — Нет, не надо мне предлагать кетамин,  — ответил я.
        — По-китайски говоришь лучше меня, а смысл-то не догоняешь. Чистейший кокс, Вэй Мин, давай?  — предложил он, назвав меня моим китайским именем, одновременно доставая из внутреннего кармана пиджака пакетик. Я понял, что кокаин — его ежедневное баловство.
        — Твою мать, убери!  — Я дернулся к нему.  — Нас расстреляют. Ты забыл, что за это смертная казнь?  — сказал я, при этом понимая, что в этом заведении, по ходу, у каждого был такой пакетик.
        — Ты че такой дерганый? Ну не хочешь, давай вискаря с колой выпьем.  — Подозвав официантку, он заказал бутылку «Жени Данилова» с колой. Пока нам несли заказ, Пэн под предлогом необходимости помыть руки вышел в туалет. Я сидел и не понимал, как этот в целом неплохой, но малообразованный парень мог стать топом мировой компании. Химик по диплому, он работал в компании, которая, как мне тогда казалось, даже близко не имела ничего общего с химией.
        — Та-а-а-к,  — протяжно произнес, вернувшись из туалета в приподнятом настроении, Пэн.  — Наливай. Выпьем за встречу,  — сказал командирским тоном.
        Я взял полуторалитровый графин, принесенный официанткой, насыпал в него немного льда, залил на одну треть виски и долил до краев колы. Разлив смесь по стаканам, мы выпили залпом.
        — Как дома?  — спросил Пэн, ловко закидывая зерна арахиса в рот.
        — Да нормально. Я после Хайнаня не долго дома был.
        — Хайнаня?  — удивленно спросил он.  — А мне почему не сказал, что там был?
        — А как я тебе скажу, если ни адреса, ни телефона ты мне не сообщал? Если бы я здесь случайно не встретил Хуан И — ту красотку со второго курса с большими сиськами, помнишь?  — вообще бы не нашел тебя,  — соврал я, зная, что Пэн не вспомнит имя девушки.
        В университете он жаловался, что девки сами липнут к нему. Чтобы не путать их имена, он называл всех одинаково — малышками. Была лишь одна, которая игнорировала его, и, как это обычно бывает, как раз она ему и нравилась.
        Пэн много и эмоционально расспрашивал меня про Хайнань, работу и жизнь в целом. За разговорами обо мне мы допили первую бутылку и заказали еще одну. Пэну не понравился вкус моего «микса», в котором преобладал виски. Больше графин он мне не доверял, смешивая колу, виски и лед самостоятельно.
        — Ну а ты-то как? Слышал, стал большим человеком?  — перевел я разговор на него.
        — После окончания университета мой старик устроил меня в ZTE. Кто-то из его бывших подчиненных работал там на высокой должности. Теперь я советник вице-президента по стратегическому развитию. Если честно, ничего сложного: встречи, разные заседания, поездки по лабораториям, презентации новых продуктов. Короче — рутина, но деньги платят нормальные, машина с водителем, отели пять звезд, в самолете бизнес-класс.  — Пэн рассказывал не быстро и не громко, как бы стесняясь и понимая, что всего добился лишь благодаря связям отца.
        — Да ты, оказывается, карьерист?  — спросил я и, улыбаясь, поднял стакан для тоста.  — За тебя, советник президента!  — сказал я громко, делая акцент на последнем слове.
        — Вице-президента,  — извиняющимся тоном поправил меня Пэн.
        — Значит, не зря я писал за тебя лабораторные?  — выпалил я, решив освежить память советника вице-президента.
        — Не зря,  — уверенно ответил китаец.  — А помнишь, как ты меня возле бара спас в драке, когда меня по башке бутылкой огрели?  — сжав кулаки на обеих руках, вспомнил фрагмент нашей студенческой жизни Пэн.
        — Да что там спас? У меня драка — любимое занятие, к тому же их было трое, а ты один, нечестно это!
        Мы оба громко рассмеялись. Пэн знал, что я единственный из потока занимаюсь ушу и дерусь жестоко, никогда не пропуская ни одной заварушки. В глубине души он завидовал моей самодисциплине.
        Выпив вторую бутылку и рассказав друг другу основные вехи жизни с момента нашего расставания, мы, пьяные и веселые, поехали в сауну. Пэн был компанейским парнем. Мы не виделись с ним шесть лет, за которые он стал большой шишкой, при этом не изменив отношения к жизни, которую прожигал, не жалея ни здоровья, ни денег.
        Когда Пэн был уже изрядно уставшим, я невзначай напомнил ему о той девушке из университета, которая ему нравилась. В пьяном веселье я уговаривал его сейчас же ей позвонить и признаться в своих чувствах, но Пэн трусливо отнекивался. Я знал, что он не привык слышать слово «нет» и боится этого.
        — Тогда я позвоню ей сам!  — Я наигранно схватил его телефон. Под видом долгого поиска ее номера и неоднократного набора я незаметно изучал его список контактов и запоминал номера. Осуществив свой маленький план, я наконец в действительности набрал номер этой девушки. Она меня узнала. Без особого труда я назначил им с Пэном свидание на один из ближайших дней. Я рассудил так: что-то же должно было прийти на замену написанию рефератов, нужно было быть чем-то полезным Пэну.
        За то свидание он был мне очень благодарен и за несколько месяцев, что я провел в Шэньчжене, мы встречались с ним много раз, став друзьями, как и прежде. Все сработало: он помог мне восстановить контакт почти со всеми нашими сокурсниками.

* * *
        — У тебя же наверняка есть любовь всей жизни… А мне ты звонишь так, от скуки…
        — Конечно, есть! И детишек у нас четверо! Сидят с утра до ночи на лавке в русской деревне, папку ждут!  — отшутился я в разговоре с Гого.
        Мое солнышко Гого. Как же эта нежная девочка, созданная для святого, стала проституткой?
        — Вэй Мин, а ты мог бы меня выкупить?  — осторожно спросила она. Она называла меня только моим китайским именем.
        В Китае распространена практика выкупа проституток. Стоимость разная: от сорока до трехсот тысяч долларов. При этом девушка сама решает, продаваться ей или нет. Мудрые китайские жены часто сами покупали мужьям такие живые игрушки. Богатые китайцы изменяют своим женам, и те, зная об этом, предпочитают контролировать процесс измен. Покупают молодых красоток, вычищают, делают их еще красивее и ухоженнее и дарят мужьям на усладу. А когда муж насыщался подарком, девочку продавали еще кому-нибудь. Существовал целый подпольный рынок торговли элитными проститутками.
        — Долька, милая. Дай мне немного времени. Надеюсь, скоро я заработаю большие деньги, и тогда мы сможем вернуться к этому разговору…
        Гого не расстроилась. Она была мудра и не рассчитывала даже на такой мой ответ.
        Глава VIII. «Динозавры 90-х»
        «Пользование шпионами бывает пяти видов: бывают шпионы местные, бывают шпионы внутренние, бывают шпионы обратные, бывают шпионы смерти, бывают шпионы жизни. Все пять разрядов шпионов работают, и нельзя знать их путей. Это называется непостижимой тайной. Они — сокровище для государя».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2006 год
        Место: Гуанчжоу
        Спустя полгода, реанимировав отношения с Пэн Сяодэном, я выполнил свою миссию в Шэньчжене и мог перебираться в Гуанчжоу. Как раз представилась неплохая возможность: один из приятелей, с которым мы познакомились еще на Хайнане, предложил создать там консалтинговую компанию на паритетных началах.
        В первое время после переезда никаких заданий я не получал. Я решил влиться в жизнь китайского мегаполиса под видом успешного бизнесмена. С таких позиций было удобно, не вызывая подозрений, добывать необходимую информацию. Все привыкли считать, что бизнесмен преследует исключительно свои интересы и финансовую выгоду.
        Гуанчжоу — третий по величине город Китая — уступает только Пекину и Шанхаю. На юге Поднебесной Гуанчжоу является экономическим, образовательным, научно-техническим и политическим центром — здесь действительно сосредоточено много всего и существует масса возможностей. Я быстро нарабатывал связи в Гуанчжоу, не пропуская ни одной массовой тусовки: ни приезд диджея Tiesto, ни «колесные» вечеринки в клубе «OTTO»  — рассаднике наркоты, ни Новый год в «Красном Квадрате».
        Мне нужно было быть простым, «своим» парнем, и для этого я использовал самые разные приемы. Например, возвращаясь с тусовок, я мог забраться на крышу такси, давая инструкцию водителю: «Скорость не снижай, езжай плавно, не дергаясь. Я сейчас залезу на крышу, а ты рули. Как залезу, стукну два раза, это будет означать, что я сижу уверенно и можешь прибавлять скорость». Говорил я все это спокойно и с улыбкой, так, что, когда я медленно, в такт словам, опускал стекло автомобиля, таксисты часто думали, что я шучу. Но я за пару секунд оказывался на крыше таксомотора. Паникующий водитель становился заложником ситуации и делал все так, как я ему говорил.
        Один раз мне попался смышленый парень из провинции Хунань. Он начал мотать головой и отказывался следовать моим указаниям, но триста юаней вносили полную ясность в наш разговор, и я вновь оказывался на крыше. Я проделывал этот трюк, когда мы с парнями ехали из какого-нибудь бара на очередную тусовку, поэтому всегда садился на переднее сиденье, а назад «паковалось» еще человека четыре. Трюк с вылезанием из машины на крышу стар, как мир. Отрабатывая его не меньше сотни раз на тренировочной базе под Москвой, я овладел им до автоматизма. Он был сложным лишь на первый взгляд. Навык вылета из машины на скорости в 100 километров на полотно дороги был сложнее, но его в моем исполнении Гуанчжоу не видел ни разу.
        Вообще, обучение всему, что было связано с автомобилем, мне давалось нелегко. Правда, исключительно из-за психологии. Все шло из-за одного случая в моей юности.
        Тогда, в один из летних деньков, мы с моим другом Гришей Казаковым шатались около музыкальной школы, дожидаясь девчонок, которые не то чтобы нам сильно нравились, но они были девчонками, и этого было уже достаточно. Ведь было нам с Гришей лет по 14 —15.
        Во двор выскочил старший брат Гриши — Димыч. Ему было 18. Он был парень, честно сказать, недалекий, но его спортивного телосложения и уверенности в себе хватало, чтобы нравиться девочкам.
        — Че торчите тут?  — спросил он нас.
        — Телок ждем,  — гордо ответили мы.
        — А, ну тогда ладно, а то думал как раз позвать вас к телкам на дачу.
        Мы с Гришей мысленно переглянулись.
        — А че за девчонки?  — спросил Гриша.
        — Да мои, первокурсницы. Прибухнули на даче, звонят с автомата, говорят: «приезжай, а то нам скучно». Я бы пацанов собрал, но девки просят срочно, а то, говорят, уснем. А туда до Константиновки еще пилить 40 километров.
        Димыч открыл «Жигули» отца и спешно вытряхивал коврик.
        — Жаль, вы не можете, а то одному как-то не очень выгодно туда мчать.
        — Да ну почему не можем…  — замялся Гриша.
        — Лады, я погнал.  — Димыч захлопнул дверь и начал медленно сдавать назад.
        Мы с Гришей переглянулись и не сговариваясь замахали Димычу руками и побежали в сторону машины.
        В свои 18 лет Димыч не был опытным водителем, а вот лихим уже успел стать. Обычная провинциальная история.
        Гриша прыгнул на переднее, я — сзади за ним. Димыч врубил магнитолу на максимум, зазвучала песня Богдана Титомира «Делай как я».
        Когда мы выехали на двухполосную загородную дорогу, Димыч сразу вдавил педаль газа.
        Мы открыли окна, ветер глухо хлопал, врезаясь в салон машины. Димыч начал что-то рассказывать, но из-за трещавшей музыки мне было его не слышно. Прошло всего минуты полторы, прежде чем Димыч не рассчитал габариты машины и на скорости снес боковое зеркало стоявшей на обочине «Газели».
        Он резко обернулся на щелчок и тут же повернул руль влево, пытаясь выровняться, но переборщил, и часть нашей машины выскочила на встречку…
        Прошло еще не больше секунды, прежде чем случилось столкновение, после которого нашу машину закрутило, а меня начало кидать по заднему сиденью. Развернувшись пару раз, мы остановились. Я приподнялся. Спереди сидел невредимый, пристегнутый ремнем Гриша и, замерев, смотрел на брата.
        В тело Димыча впились: приборная панель, руль, какое-то железо, и все это накрыл кусок лобового стекла, по трещинам которого растекалась кровь.
        Какое-то время мы молча сидели и смотрели на бездвижное тело Гришиного брата. Даже молодым нам было сразу понятно, что он мертв.
        Это, конечно, отложило отпечаток на мои отношения с автомобилями. Но на занятиях, где мне четко давали понять, что моя безопасность в моих руках, я быстро забыл о своих страхах.

* * *
        Ведя разгульный образ жизни в Гуанчжоу, я не забывал прорабатывать «людей из папки», которую перед командировкой мне показывал Минин. Многие из тех, с кем я учился в Харбине и плотно общался во время работы на Хайнане, успешно делали карьеру.
        Я приглашал их на вечеринки, на дни рождения. Звонил под предлогом, что нужен совет или помощь. К каждому был свой подход. Но все они были никем по сравнению с Харбинцем, которого судьба будто специально подсылала ко мне.
        Я был удивлен, когда узнал, что Харбинец, с которым на острове мы выпили десятки литров виски и сотни пива, мой верный информатор, находится там же, где и я.
        Он ожидаемо рос по карьере — его назначили заместителем начальника материальной части базы военно-морского флота армии Китая в Гуанчжоу. Мы, как и прежде, стали регулярно с ним встречаться, он здорово помогал мне и в Гуанчжоу. Причем не только по заданиям Центра, он помогал решать и мои проблемы в бизнесе, одну из которых мне организовал мой бывший компаньон…

* * *
        — Это генеральный директор самой успешной консалтинговой компании?  — спрашивал из телефонной трубки незнакомый мне голос. На часах было девять утра.
        — Да,  — ответил я, пытаясь угадать провокатора.
        На тот момент я уже был генеральным директором собственной консалтинговой компании. Мой бывший партнер, отец которого был коренным китайцем, плотно обосновавшимся в Амурской области, заявил, что наши взгляды на бизнес разошлись, и дальше предложил работать по отдельности. Моя компания успешно развивалась, и это, видимо, не давало ему покоя.
        — Мы занимаемся поставками керамогранита и хотели бы поработать с вами.
        — Хорошо, давайте встретимся.
        — Через пятнадцать минут. Вам удобно?  — напористо и нагло спросил неизвестный.
        — Давайте после обеда, часа в два,  — сказал я, почуяв подвох.
        — А че, сейчас слабо?  — Мне начали неприкрыто хамить.
        — Нет, не слабо, но сделаем, как я сказал,  — резко ответил я и положил трубку.
        Я быстро обдумал ситуацию и на всякий случай пробил телефонный номер, с которого поступил звонок. Номер оказался купленным в Хэйхэ, городе на границе с Благовещенском. Мой экс-компаньон был как раз из тех мест — из «Благи»,  — так жаргонно называли город местные жители.
        Через несколько минут я перезвонил неизвестному и сообщил, что готов встречаться. Договорились пересечься в одном из отелей в центре города, на встречу я поехал один. В баре гостиницы меня встретили двое крепких парней. Мы коротко поздоровались и уселись в мягкие кресла. Один из них, тот, что побойчей, судя по всему звонивший мне, представился Евгением, наверняка выдумав левое имя. Второй назвал себя его «близким».
        — Как погода в Хэйхэ?  — начал я разговор, устраиваясь поудобнее.
        — Пробил номер?  — немного стушевавшись, задал вопрос Евгений.
        — Так, поинтересовался,  — ответил я равнодушно, следя при этом за реакцией братка и его «близкого».
        — Короче, так, парень, мы — мафия и заинтересованы в работе с Китаем, а ты нам мешаешь,  — выдал главный. Ситуация была настолько комичной и нелепой, что я рассмеялся. Пара отморозков, как будто появившихся из 90-х, была реально смешной.
        — Че ты ржешь? Ты кто такой? Кто за тебя впрячься может?  — продолжал жечь говорун.
        — Кто вас устроит? Какой статус нужен?  — спросил я, успокаиваясь и пытаясь настроиться на серьезный лад. Я мог удовлетворить любой их запрос, но отвлекать серьезных людей по пустякам не собирался.
        — Тот, кто может за тебя ответить,  — сказал «мафиози».
        — Я сам за себя могу ответить, брателло.  — В бандитские 90-е все научились разговаривать с такими товарищами на понятном им языке.
        — Ты че такой борзый? Вали из Гуанчжоу, конь,  — начал быковать основной.
        — Ладно, сегодня вечером «у 18 нуль-нуль»,  — сказал я голосом Папанова из «Бриллиантовой руки»,  — я позвоню и договоримся о встрече.
        — А кто приедет?  — поинтересовался бандит, бегло бросив растерянный взгляд на «близкого».
        — Там увидите,  — сказал я, заканчивая встречу.  — Передавайте привет моему компаньону. Я знаю, что это его рук дело.
        Их отнекивания я слушать не стал, и мы попрощались.
        Чтобы не затягивать решение внезапно возникшей проблемы, я позвонил Харбинцу. Мы встретились с ним в кафе. Он приехал в форме на военном джипе цвета хаки с водителем, который остался ждать в машине. Заказав нам зеленого чаю, я в общих чертах обрисовал ситуацию. Внимательно выслушав меня, он сразу предложил решение: договаривайся, встречаемся, отрезаем им кисти рук или подбрасываем наркоту, и дело с концом. Он позвонил коллегам-военным и сказал приготовить на вечер несколько джипов.
        В идеях Харбинца не было и доли юмора, он был совершенно серьезен. Военные в Китае при решении таких вопросов не шутят. Перезвонив отморозкам, я предложил не откладывать на вечер то, что можно сделать днем. Они, явно не ожидая такого развития событий, стали «съезжать с темы», выдумывая, что уже уехали из Гуанчжоу. Харбинец, не долго колеблясь, снова позвонил на базу и попросил пробить номер их сотового по спутнику. Оказалось, ребята были в том же районе, что и утром. Набрав их, я изложил это, призывая к встрече. Харбинец сказал, что даже если они назначат встречу в отеле, мы просто выволочем их оттуда, упакуем в джипы и прокатимся за город. Отечественные «мафиози», почуяв надвигающуюся опасность, перестали отвечать на звонки. Харбинец попросил счет. Я расплатился, и мы пошли к ожидавшей его машине. Харбинец сел впереди, на место рядом с водителем, я за ним.
        — Дай ноутбук,  — сказал он, повернувшись ко мне,  — вон там сзади тебя лежит.
        Я, перегнувшись через спинку своего кресла, достал ноутбук и передал своему китайскому другу. Он вошел в систему и, открыв какую-то программу, начинавшуюся с заставки черных костей с черепом на белом фоне, стал быстро нажимать клавиши. Появилась строка поиска, в которую он ввел телефон моего бывшего делового партнера.
        — Если он их подослал, значит, возможно, с ними связывался. Сейчас выясним.
        И он нажал поиск в строке, где был набран одиннадцатизначный номер телефона. По дисплею компьютера снизу вверх стремительно полетели какие-то номера. Из-за высокой скорости нельзя было разобрать, что это за цифры. Ожидание длилось несколько минут. Вдруг программа замерла, и через секунду на экране появились данные владельца номера: копия паспорта, адрес регистрации, пароль доступа к распечаткам телефонных переговоров. Чуть ниже располагалась кнопка: история звонков. Харбинец рассмеялся.
        — Что такое?  — поинтересовался я, думая, что он ржет над тем, как просто и быстро он все это провернул.
        — Посмотри на его пароль,  — сказал сквозь смех китаец, ткнув мне на строчку.
        Пароль из шести цифр был простым до тупости: 123456. Я тоже рассмеялся. Харбинец нажал еще какую-то клавишу и ввел номер пацанов, которых мы разыскивали. Через пару секунд программа выдала: номер не найден.
        — Выходит, напрямую он с ними не связывался. Странно,  — проговорил Харбинец, сохраняя только что найденные данные.  — Ладно, теперь у нас есть все данные на него. Хочешь, я поставлю его на прослушку?  — спросил Харбинец.
        — Да не надо, пароль-то есть, можно будет и так проверять, нам же не болтовню его слушать, а связь найти.
        — Если он действовал через кого-то, значит, этот кто-то будет ему звонить и пытаться разговаривать, как-то шифруясь. Ты ведь, если услышишь, сможешь догадаться, что там за возня?
        — Смогу,  — ответил я, думая, стоит ли все-таки ставить на прослушку или нет.
        — Как знаешь,  — ответил китаец, собираясь закрыть ноутбук.
        — Сохрани мне это,  — попросил я, протягивая китайцу флэшку.
        — Не вопрос.  — Харбинец сохранил на нее информацию о владельце номера и отдал мне.  — Надо наказать их,  — решительно заявил он.
        — Думаю, можно обойтись без этого.
        Харбинец расстроился — он любил решать такие ситуации до конца.
        — Нет уж. Ты попросил меня о помощи, и мы будем решать вопрос до конца.
        Он быстро пробил местонахождение тех, кто решил мне угрожать. Они передвигались по улицам Гуанчжоу на такси, очевидно, в сторону вокзала. Когда мы практически нагнали их, такси дало газу — они увидели хвост. Началась настоящая погоня, от которой настроение Харбинца выросло в несколько раз. В порыве азарта он даже выкрикивал какие-то фразы, будто подгоняя лошадь, на которую поставил последние деньги. Поиграв по улицам мегаполиса в шашечки, мы нагнали их на улице Люхуалу.
        Мы не стали выходить из своего джипа. По рации Харбинец приказал другой машине привезти пассажиров этого такси туда же, куда привозили недавно какого-то его партнера.
        В этой ситуации мне нельзя было проявлять спокойствие, готовность ко всему и прочие свои навыки. Мне нужно было удивляться, опасаться и, как обычно, сдержанно восхищаться всемогуществом Харбинца.
        Уже темнело, когда мы подъехали к забору, перед и за которым росли кусты и деревья. Эту лесополосу прерывала тропинка и высокая решетчатая дверь. Ее нам отворил неприметный китаец в старой, как и он сам, панаме. Чуть улыбнувшись, он поприветствовал Харбинца.
        Пройдя метров двести, мы оказались на деревянном мосту, который возвышался на пару-тройку метров над заросшим болотом.
        — Зачем мы здесь?  — с опаской поинтересовался я.
        — Дахай, ты любишь животных?  — вдруг спросил Харбинец.
        — Люблю.
        — А каких?
        — Ну, в принципе всех, но собак больше.
        — А неее, Дахай,  — помотал головой китайский морпех.  — Собаки глупы в своей преданности и верности хозяину. Носят палку, лижут пятки… Что же это за зверь? А те собаки, что без хозяина,  — они чаще трусливы, чем хищны.
        — Кто же тогда, по-твоему, достойный зверь?  — Я не стал вступать в спор на тему лучших друзей человека.
        — Динозавр.  — Харбинец посмотрел на меня.  — Динозавры отлично справлялись с этим миром, тогда, когда человека не было и в помине. Как же можно их не уважать? Или их ближайших потомков…
        Харбинец кивнул головой в сторону болота. Я присмотрелся вниз и увидел, что почти все дно движется.
        — Крокодилы?  — спросил я.
        — Крокодилы,  — улыбнулся Харбинец, собрав обожженную кожу лица в гармошку.
        В этот момент к мосту подвели двоих гостей Китая, приехавших по мою душу.
        «Твою мать, что за кино!»  — прокричал я внутри себя. Я не до конца верил в происходящее. Не дожидаясь того, что будет дальше, в присутствии моих обидчиков я начал уговаривать Харбинца пощадить их. Это было в логике моего образа, да и в любом случае все происходящее переходило любые границы. Я смотрел в его узкие глаза:
        — Слушай, они все поняли, они обосрались уже 10 раз. Пускай лучше поедут домой и распространяют там информацию, что сюда не надо соваться.
        — Пришлем фотки процесса — будет еще лучше!  — убеждал меня китаец.
        — Пытаюсь спасти ваши жопы,  — обратился я по-русски к браткам.
        — Братан, все, что хочешь, отпусти.  — Тот, что борзый, с трудом сдерживал слезы испуга.
        Я снова перешел на китайский и обратился к Харбинцу:
        — Если ты хочешь мне помочь, то надо их отпустить.
        Он немного подумал и с огорчением ответил:
        — Я тебя понял, Дахай.
        Он обратился ко всей своей свите,  — мол, по машинам.
        Все двинулись по мосту в сторону калитки. Я выдохнул с облегчением. Вдруг Харбинец начал орать на одного солдата и показывать ему на его расстегнутый рукав. После чего одним движением перебросил его за ограждение моста. Начали раздаваться истошные крики, улыбающийся Харбинец повернулся ко мне:
        — Дахай! Я решил, что так твои враги испугаются еще больше! А то вдруг подумали бы, что мы так шутили!..
        Крики раздавались недолго — секунд пятнадцать. После стал слышен только плеск воды.
        Я понимал, что могущество Харбинца растет. На Хайнане, в истории с Веньяном, отмыванием рук от крови занимался он сам, а теперь за его жуткими капризами уже убирал кто-то другой.
        Я быстро подавил в себе чувство вины за смерть этого китайского солдата. Ничего было уже не изменить. Я отчетливо понимал, что ценность Харбинца как источника растет. Но вместе с тем растет и его опасность. Худшее, что могло случиться со мной,  — это если бы он меня расколол.

* * *
        Такие люди, как Харбинец, быстро прорываются к власти. Я не лез на рожон, чтобы что-то выяснять. Ждал, когда будет невинная ситуация. Тем более любовь Харбинца к деньгам росла как на дрожжах. Со временем мы с ним освоили несколько прибыльных направлений. Одно из них — «возврат долгов».
        В последние десять лет в Китае развелось столько заводов и фабрик, что разобрать, кто из них кто, было не всегда просто. Одна из распространенных ошибок иностранцев в то время заключалась в чрезмерном доверии китайским производителям.
        Отечественные бизнесмены часто не подписывали даже контрактов, переводя деньги туда, куда им говорили. Китайцы этим пользовались, кидая клиентов на большие суммы. Вариантов развода было два: получив предоплату за размещенный заказ, «заводы» либо исчезали, либо делали откровенный брак, который, разумеется, заказчикам был не нужен. Официально решить такие проблемы без документов было невозможно, и люди обращались к нам за помощью, соглашаясь на любые условия. За возврат денег мы брали 40?% от суммы, которые делили с Харбинцем пополам. Причем брались за дело, только если цена вопроса составляла не менее 200 тысяч долларов. С контрактов в 700 —800 тысяч мы поднимали неплохие деньги. Я отправлял деньги домой, остальное вкладывал в развитие бизнеса.
        Еще одним источником заработка стали торговые марки. Те российские компании, которые размещали заказы в Китае и в свое время не позаботились о защите брендов, попадали на китайские вилы. Местные заводы и фабрики массово регистрировали бренды своих российских клиентов. Получив право на марку, китайцы резко повышали цену на продукцию, при этом запрещая нашим компаниям работать с другими заводами. Продукцию, которую наши бизнесмены пытались вывозить в Россию, производя ее в обход теперь уже правообладателя, китайская таможня арестовывала десятками контейнеров. Русские к таким «партнерским отношениям» были не готовы. Это был бизнес по-китайски. За определенные деньги мы помогали уладить подобные проблемы. Несложные дела мы решали сами через суд, этим успешно занималась наша юридическая служба. А если было необходимо, что называется, «прессануть» фабрику, подключался Харбинец со своими связями.
        В хорошие времена мы зашибали по 500 тысяч на брата. Харбинец был счастлив.

* * *
        Я сел писать письмо Кате.
        Оно было похоже на все предыдущие: работа, работа, работа. Сообщил, что выслал на днях деньги отцу. Из дома приходили вести, что ему стало хуже.
        В дверь постучали.
        На пороге стояла Гого. Она была без макияжа, по красноте ее глаз я понял, что она давно не спала и много плакала. Без «боевой раскраски» ее было трудно узнать, но это был тот случай, когда подобная смена образа не была в минус. Вместо хищной женщины передо мной стояла милая, нежная девочка, которую наверняка кто-то обидел.
        — Ты не спала часов 35… — Я впустил ее в свою квартиру.
        — Настолько видно?  — Она скромно уселась на диван.
        — Клиент? Или сутенер?  — Я хотел узнать, кто ее обидел. Вариантов было немного.
        — Клиент.
        Гого зарыдала. И наотрез отказалась рассказывать о том, что с ней произошло.
        — У меня есть для тебя небольшой подарок.  — В те дни я как раз собирался встретиться с Долькой.
        Я принес ей коробочку, в которой были сережки с чистыми бриллиантами. Вытирая слезы, Гого обняла меня.
        — Помнишь, мы говорили…  — начала она.
        — Долька, тебе нужно вернуться на работу. У нас будут проблемы, если нас застанут вместе.
        — Почему?
        — Поверь мне. К тому же никто тебя не выкупал. Тебе надо вернуться на работу, твой выходной, как я понимаю, закончился.
        — Спасибо, что впустил.
        Мне стало не по себе от искренней благодарности молодой девушки. Она чмокнула меня в щеку и ушла.

* * *
        Харбинец, как и всякий китаец с севера, любил и умел пить. Независимо от вида алкоголя, пьянел он медленно. После того как его сослуживцы из центральных или восточных провинций начинали блевать фонтаном, он спокойно продолжал «принимать на грудь» еще как минимум пару часов. Когда же он все-таки напивался, то начинал травить солдатские байки. Алкоголь, поднимавшийся выше ватерлинии, топил его сознание, делая при этом его большим «экспертом» по любым военным вопросам. В один из таких моментов он завел очень любопытную беседу.
        — Помнишь, как мы завалили на Хайнане нашего солдата за деньги вашего туриста?
        Харбинец вертел в руках бутылку пива и пристально на меня смотрел. Я не выдал свой страх, что он неспроста завел эту тему.
        — Сейчас бы пачками так могли б делать!  — резко заржал морпех. Меня отпустило, и я ему улыбнулся. Он пересел ближе ко мне.
        — Дахай.  — Харбинец продолжал называть меня этим именем и в Гуанчжоу.  — Таких солдат, как я, здесь вообще нет, я лучший, понимаешь?  — доверительно начал китаец, приобняв меня за плечи и навалившись всем телом. Мы сидели на краю дивана в просторной прокуренной комнате караоке-бара поодаль от остальных солдат, заливавших в себя пиво и оравших караоке с молодыми симпатичными китаянками.
        — Северяне — мощные парни, понимаешь? Ты знаешь, что больше половины спецназа морской пехоты Китая составляем мы — парни с севера? А?  — сказал китаец, икая и от этого даже подпрыгивая.
        — Не знаю, ты расскажи другу,  — предложил я.
        — Ты мне не друг!  — резко крикнул Харбинец, словно адмирал флота, приветствовавший матросов на параде. Напиваясь, он иногда «загонял чертей под лавку», удивляя даже меня своей внутренней агрессией.
        — Ты напился, что ли?  — спросил я, напрягаясь.
        — Ну-ка! Не орать тут… Ты мне не друг!  — не реагируя на мой вопрос, продолжал китаец.  — Ты мне брат!  — снова громко заорал он.
        «Как же хорошо, что брат»,  — подумал я про себя, чувствуя, как от очередного волнения по спине покатились капельки пота. Мы выпили еще. После его словесных кульбитов я вдруг сразу протрезвел, хотя до этого уже выпил немало.
        — Слушай меня,  — скомандовал китаец.  — У нас на базе готовят суперсолдат,  — резко сменив громкость, прошептал Харбинец.
        — Чушь. Ты мне в прошлый раз рассказывал эту историю,  — напомнил я моряку, раззадоривая. Тогда он проводил мне ликбез о том, что в 1998 году в Гуанчжоуском военном округе был создан первый отряд военного спецназа. А спустя всего два года было создано целых восемь, по количеству военных округов, полков специального назначения.
        — Я не про «летящего дракона», «черную змею», «дунбэйского тигра» и как там их еще, это я уже рассказывал, помню,  — распылялся китаец, перебирая на пальцах названия отрядов китайского военного спецназа.
        — Ты говорил, что численность каждого такого полка спецназа тысяча человек?  — уточнил я у китайца, стимулируя его мозг к воспроизведению деталей.
        — Все-то ты помнишь,  — с прищуром прошипел Харбинец, театрально грозя пальцем.
        — Я ж разведчик, мне так положено,  — сказал я абсолютно серьезно и звучно открыл зажигалкой бутылку пива. Харбинец рассмеялся так громко, что его тело стало подпрыгивать еще сильнее и чаще, чем когда он икал. Когда пил, он икал не переставая.
        — Если ты шпион, то я Яо Мин,  — сказал китаец, сравнив себя с известнейшим китайским спортсменом.  — Не смеши так, а то меня растрясет,  — пожаловался моряк.
        Вряд ли его могло растрясти. На Хайнане мы вместе с ним и другими военными моряками, выходившими патрулировать береговую линию, пили не раз прямо на сторожевом корабле. Он, впрочем, как и все моряки, был устойчив к любой качке.
        — Ладно, если не повторяешься, рассказывай,  — как бы безразлично разрешил я китайцу, протягивая очередную холодную бутылку пива.
        — Я слышал, что по всем военным округам страны стали искать солдат, свободно владеющих русским языком, для их дальнейшей подготовки,  — ошарашил меня китаец и выпил протянутую мною бутылку залпом.
        — Подготовке к чему?
        — Я точно не знаю, нам командующий поручил дополнительно закупить разного военного барахла, по пятьдесят комплектов каждого вида, и отправить в наши тренировочные лагеря под Гуанчжоу. Наверное, для этих самых диверсантов.
        — Почему диверсантов?
        — Ну а кого еще из них делать? Сам подумай! Хотя ты не военный, тебе, думай не думай, не понять.
        — А почему именно свободно владеющих русским?  — спросил я, внимательно слушая офицера.
        — Почему-почему? Я пойду ссать, а ты открой мне еще пива,  — сказал Харбинец и, не ответив на мой вопрос, шатаясь направился в туалет.
        Фигня какая-то, подумал я про его рассказ, но решил все же разузнать, что еще ему известно. Он вернулся минут через двадцать.
        — Ну ты и ссышь, наверное, как те спецназовцы, свободно владеющие русским?  — Я шутливо вернул моряка к нашему разговору.  — Давай выпьем, вот тебе пиво?  — Я протянул ему очередную бутылку.
        — А знаешь, что самое интересное во всей этой истории?  — продолжил он.
        — Нет. Что?
        — К нам в часть со всей страны съезжаются самые крутые инструкторы, бывшие диверсанты,  — сказал китаец и многозначительно посмотрел на меня.
        — Это тоже слухи?  — скорчив презрительную гримасу, поинтересовался я.
        — Я лично видел несколько человек!  — возмутился китаец.
        — А они разве не засекречены?  — спросил я, понимая, что имена спецов экстра-класса не вывешивают на всех столбах в воинских частях.
        — А разве я не зам начальника материальной части базы? Кто их всем обеспечивает? Не с собой же они все привозят?!  — После этих слов Харбинец вскочил, выхватив микрофон у какой-то молодухи, и стал орать свою любимую песню «Родина, мы твои верные сыны». Пьяные в дугу морские офицеры стали ему подпевать. Тексты патриотических песен китайские военные знали наизусть. В три часа ночи, вдрызг пьяные, мы стали расходиться.
        Информация, полученная от Харбинца, для меня была не слухом, а непроверенным моментом, о котором я доложил в Центр, сопроводив пояснением, где, когда и при каких обстоятельствах мне стало это известно. Недооценивать подобные обрывки информации нельзя. В Центре проверят что к чему. Возможно, подобные сигналы поступят и из других военных округов. Дыма без огня не бывает. Любой, даже невероятный слух из уст военного офицера вражеской армии должен быть передан в Центр максимально оперативно и точно…
        Такие встречи, как эта, у нас с Харбинцем стали регулярными. Мы выпивали, я часто платил, все были довольны.
        Глава последняя
        Время: 2011 год
        Место: неизвестно
        После очередных испытаний меня вновь забросили в камеру. Я практически перестал чувствовать боль, видимо, потому, что она была распределена уже по всем участкам тела. Чтобы хоть как-то облегчить ощущения, я старался не двигаться. И главное — аккуратно дышать, чтобы легкие не задевали поломанные куски ребер.
        — А… это ты. Ну хоть вместе сгнием…
        Вместе со мной в камере уже примерно вторые сутки на бетонном холодном полу лежало скрюченное, полностью голое тело. И вот вдруг оно издало звук.
        Я поднял глаза, но опухоль всего лица не позволила бы мне разглядеть даже огромный предмет. Но было и не нужно, по голосу я понял, что это тело — Харбинец.
        — Ну, здравствуй. Вот оно как бывает. Давно тут?  — спросил я.
        — С того самого дня.  — Он злобно прохрипел.
        — Давно…
        — А ты еще повидал свободу, да, Дахай?
        Я не стал ему отвечать.
        Он, тяжело дыша, продолжил:
        — Но свобода не для таких, как ты. Хотел бы я тебя кинуть к моим любимым питомцам.
        — Здесь у вас работают животные пострашнее,  — заметил я.
        — Ты про крыс?
        — Про людей.
        Харбинец простонал, очевидно, от боли. Но его злость только нарастала:
        — Я бы сам сожрал твое вонючее мясо.
        — Так чего же ты, а?  — не видя ни одного фрагмента помещения, я рявкнул в ответ.
        — Я мешок со сломанными костями. У меня позвонок торчит, если не ошибаюсь.
        В камеру кто-то вошел. Как я ни напрягался — я ничего не видел.
        — Добей меня,  — приказным тоном сказал вошедшему Харбинец.
        — Нет, мы приведем тебя в порядок. Тебя хотят показать стране.
        — Не получится,  — прошипел Харбинец.
        Он начал истошно орать. Я подозреваю, что он хотел умертвить себя болевым шоком или открыть кровотечение. Вошедший приказал другим связать его и вытащить из камеры.
        Глава IX. «Капитан»
        «Местных шпионов вербуют из местных жителей страны противника и пользуются ими; внутренних шпионов вербуют из ее чиновников и пользуются ими; обратных шпионов вербуют из шпионов противника и пользуются ими».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2007 год, октябрь
        Место: Москва
        — …и куриный KFC, и говяжий McDonalds держит один масон!  — говорил один китаец другому.  — Посуди сам: меню почти одинаковое, цены тоже, условия работы идентичные.
        — Только в одном продают колу, а в другом пепси,  — парировал его собеседник.
        — Правильно! Потому что и колу, и пепси тоже держит один масон. Может, даже тот же самый, что держит и эти два фастфуда.
        — Как тебе такое в голову пришло?
        — А что? Назови мне хоть один пример, чтобы компании, работающие в одном сегменте сто лет, так заботливо обходились друг с другом?
        — А в чем ты усмотрел заботу?
        — Да хотя бы в том, что они до сих пор не сожрали друг друга, не уничтожили!  — доказывал свою позицию молодой китаец.  — Например, кризис с говядиной наступил, народ пошел есть курятину. А птичий грипп нахлынул, все пошли есть говядину. Разве не гениально?
        — Маловероятно,  — усомнился другой.
        В середине осени 2007 года меня ждала плановая поездка на Родину.
        Заняв свое место в самолете, я удобно устроился, ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу сорочки. Крылатая машина выруливала на взлетно-посадочную полосу, готовясь взмыть в небо и унести меня домой, в Москву. Закрыв глаза, я представил лица моих родных, не видевших меня полтора года.
        Я возвращался домой с чувством выполненного долга. Порученные Центром задания были выполнены, да и бизнес процветал. Менее чем за полтора года компания, которую я создал, стала лидером рынка. Это признавали даже конкуренты, скрипя зубами наблюдавшие за нашим стремительным ростом. Клиентов становилось все больше, и шестьдесят сотрудников, работавших в компании, не всегда справлялись с их потоком. В планах было увеличить штат до 200 человек.
        Двое китайцев за моей спиной продолжали интересный спор.
        — Да почему?  — не унимался тот, что продвигал свою теорию.  — Посмотри, как у них проходят промоакции. В обеих сетях всегда в одно время. Как в меню появляются новинки? Тоже одновременно. В KFC мороженое называется «Сандэй» с клубникой или с шоколадом, а в «Маке» «Санди» с тем же самым. Как они узнают о планах друг друга?
        — Ну и как?
        — Да планы пишутся и для тех и для других одновременно!
        — Кем? Масоном?  — непонимающе спросил китаец постарше, подтрунивая над молодым.
        — Бригада управленцев, мозговой центр — один. А идеи и всякие ходы, которые они придумывают, применяются сразу в двух ресторанах, причем одновременно. Там уже дело техники: муравьи-исполнители по всему миру приводят весь механизм в движение.
        — Интересно.
        — Конечно, интересно, особенно если учесть, что метраж, например, кухни, где они собирают свои полуфабрикаты, в каждом ресторане KFC и McDonalds одинаковый по всему миру. Оборудование этих кухонь что там, что там — тоже одинаковое. Значит, с самого начало эти две сети задумывались как одна!  — торжествующе пискнул первый.  — И, между прочим, коробочки, например, для гамбургеров, для обоих фастфудов заказываются на одних и тех же фабриках. Разве не странно?
        — Ну, если так, то масон умный,  — соглашаясь, ответил китаец, судя по всему, решив закончить спор, понимая, что молодость и напор первого ему не пересилить…
        Странно, еще двадцать-тридцать лет назад ни одному на планете китайцу такая мысль и в голову не пришла бы. Теперь же вот так, в самолете, они запросто спорят про масонов и мировые корпорации.
        Я слушал их спиной, но отлично представлял лица. Зайдя в самолет, я по привычке оглядел всех пассажиров. Несмотря на то что, готовясь к поездке в Россию, я не спал почти трое суток.
        Я достал из портфеля двухсотмиллилитровую бутылочку коньяку и выпил ее в три глотка, занюхав пробочкой.
        Я пытался засыпать, но мозг, забывший в последние дни о том, что такое отдых, активно сопоставлял то, что я узнал в последнее время в Китае, и то, что рассказывали мне в Москве. Я сравнивал условия и особенности своей работы с тем, как действовали китайские спецслужбы.
        Я вспомнил рассказ одного контрразведчика про то, как в начале двухтысячных годов китайцы научились прятать своих соотечественников в «черных дырах». Так на языке наших спецов называлась квартира, в которую одновременно прописывали десятки китайцев. Механизм организации таких пристанищ был прост. Китайцы приручали наших пенсионеров: покупали им квартиру или дом в частном секторе, назначали свою, альтернативную, пенсию, в разы превышающую государственную, добиваясь полного расположения стариков. Имея регистрацию, китайцы вполне легально оформляли виды на жительство. В тот же период китайцы, сумевшие на Дальнем Востоке освоиться и разбогатеть, получили приказ выдвигаться в глубь России. А на их места отправлялись новые партии эмгэбэшников, скупать наших офицеров и ученых.
        Практически это было видно по десяткам шпионских дел, которые вели в то время сотрудники российской контрразведки против бизнесменов и офицеров нашей армии, замешанных в связях с китайскими спецслужбами. Китайские агенты в погоне за результатами действовали агрессивно: практически открыто собирали стратегическую информацию, вербовали агентуру, воровали военную технику. При этих мыслях у меня в сознании возникала прямая ассоциация с действиями молодой советской разведки, когда в 20 —30-х годах прошлого века наши разведчики не стесняясь воровали любые секреты. А в наши дни такая работа позволила китайской разведке создать множество самостоятельных, устойчивых, глубоко законспирированных агентурных ячеек, способных выполнять в России практически любые разведывательные и диверсионные задачи.
        Но случались и скандалы, как в 2003 —2005 годах, когда в Приморье, Приамурье и Хабаровском крае ФСБ разоблачила несколько групп российских граждан, среди которых были военные пилоты, нелегально продававшие китайцам запчасти к боевой технике. Тогда же в общежитиях наших оборонных заводов накрывали целые стаи китайцев с военной выправкой, отлично владевших русским языком, но при арестах они делали вид, что ничего не понимают. По бумагам они были командированными специалистами, якобы следящими за выполнением контрактов. А фактически — офицерами китайской военной разведки.
        Это наводило меня на размышления, что существует бесконечное множество вариантов, куда и в какой из ролей может случиться моя командировка. Но эти мысли точно нужно было гнать. До встречи с теми, кто это решает, оставались считаные часы…

* * *
        Россия встретила меня как-то недобро. Перед паспортным контролем нас и пассажиров еще нескольких рейсов из-за границы продержали стоя почти полтора часа. В Китае многочасовая очередь на паспортном контроле — нонсенс, поэтому китайцы недоумевали.
        Пройдя после томного ожидания паспортный контроль, я взял такси и направился домой. В этот раз меня никто не встречал. Это была мера предосторожности, о которой мы договорились с Мининым заблаговременно. Китайская разведка, пошагово перенявшая методы работы легендарного КГБ, следила за иностранцами не только в Китае, но и в тех странах, которые они посещали. В моем нынешнем состоянии, впрочем, как и всегда, риск был лишним.
        Дома меня ждали. Я, в свою очередь, привез много подарков.
        У отца начался тремор головы по типу кивательных движений. В его случае голова дергалась сверху вниз — будто он все время со всем соглашался.
        — Всю жизнь со всем спорил и до последнего настаивал. Пришло время говорить всем да!  — прикрывался юмором отец.
        — Пап.  — Я взял его за плечи и посмотрел в глаза.  — Ты меня любишь?
        Отец кивал утвердительно головой.
        — Вот же сучок!  — крикнул он.
        Мы с мамой рассмеялись.
        Я сделал звонок по условленному номеру, сообщив о благополучном прибытии. Спать лег поздно — сказывалась четырехчасовая разница во времени.

* * *
        На следующий день меня ждала встреча с моими руководителями. Ее назначили на загородной даче генерала Никифорова, куда меня привез Минин, забрав от одной из станций метро.
        — Ну, здравствуй, Алексей Петрович,  — протягивая руку для приветствия, строго сказал генерал, встречая нас с Мининым на крыльце двухэтажного особняка, облицованного белым камнем.
        — Здравствуйте,  — ответил я, пожимая его крепкую руку.
        — Проходите в кабинет, Сергей Анатольевич, не отставай,  — велел хозяин мне и Минину, открывая массивную входную дверь.
        Мы вошли в просторный, полный света дом. Хозяин провел нас по винтовой лестнице с деревянными балясинами на второй этаж. Затем мы оказались в кабинете и расселись по креслам.
        — Ну что, Назаров, с приездом тебя,  — снова обратился ко мне Никифоров.  — Антонина, принеси мужчинам липового чаю!  — тут же громко крикнул он, обращаясь к молодой женщине, помогавшей ему в хозяйстве после смерти супруги.
        — Поддельного, что ли?  — шутливо спросил я.
        — Нет, не поддельного,  — сказал басом генерал, услышав мою шутку.  — Это там, откуда ты приехал, все поддельное, а у нас тут настоящее, родное,  — отметил Владимир Георгиевич.
        Я вручил коллегам подарки, заблаговременно купленные в Гуанчжоу. Серебряные наборы олимпийской тематики и зеленый чай понравились и Минину, и генералу.
        — Рассказывай, как съездил,  — приказным тоном проговорил хозяин дома, расположившись у пустого камина.
        — Ну, в целом хорошо,  — ответил я, готовясь получить благодарность в ответ.
        — А что хорошего-то?!  — повысив тон, спросил Никифоров.
        Опешив от такой «благодарности», я немного растерялся. Только теперь я понял, что молчание Минина должно было меня насторожить.
        — Ну, устроился, бизнесом занимаюсь, кандидатскую написал.
        — Бизнесом он занимается! Подумайте-ка!  — возмущенно говорил генерал.
        Минин молчал, попивая чай из липы, он заглядывал в кружку, будто что-то высматривая.
        — Это что такое?  — задал вопрос генерал, бросив на стол пачку журналов, взятых с трюмо. Это были деловые журналы, которым я давал интервью, рассказывая о бизнесе с Китаем.
        — Владимир Георгиевич, это для пиара, так в бизнесе полагается,  — пояснил я.
        Никифоров стал нервно ходить по кабинету.
        — Так ты сразу бы в сотню «Форбса» сиганул,  — резко осек меня руководитель, процитировав:  — «Полагается», видите ли, так! Алексей Петрович, ты в первую очередь лейтенант военной разведки, а уж потом бизнесмен.
        — Старший лейтенант,  — поправил я генерала.
        — Ты понимаешь, что у тебя на носу Олимпиада, сейчас все иностранцы у контрразведки как под лупой!  — не обратив внимания на мое замечание, продолжал Никифоров, снова опускаясь в кресло, устав барражировать по кабинету. Чай, заботливо налитый Антониной, остывал. Пить его расхотелось. Минин листал журналы с моими интервью.
        — Леша, тебе было сказано освоиться и заняться каким-нибудь бизнесом. Тихо. И не лезть на рожон, а ты что?  — продолжал отчитывать меня генерал.
        — А что я?
        — А ты бандитизмом каким-то занялся, долги выбиваешь, людей пугаешь,  — что это за бизнес?
        — Да не так все. Это бизнес такой. Люди попадают на деньги, китайцы их кидают, а мы выручаем, никакого криминала. Почти,  — сказал я, начиная уставать от необоснованных словесных оплеух командира.
        — Вот именно! «Почтиии»!  — громко и протяжно произнес Никифоров.
        — Ну, если что-то не так делал, нужно было предупредить. Со мной почти два года никто на связь не выходил. Я вообще думал, что вы забыли про меня,  — попытался оправдаться я.
        — Я тебе так скажу, ты засветился, понимаешь?  — тихо сказал Владимир Георгиевич. При слове «засветился» Минин посмотрел на генерала.
        — Товарищ генерал, у нас нет такой информации,  — вступился за меня куратор.
        На самом деле никакого «засвета» не было, в противном случае Минин бы меня предупредил. Между нами была разработана система условных сигналов на случай непредвиденных обстоятельств.
        — Нет? Так будет! Он такими темпами быстро этого добьется,  — выпалил возмущенно генерал, снова заводясь.
        При всем уважении к сединам генерала, я не считал, что делал что-то неправильно. Я находился, как мне казалось, под таким же наблюдением, как и любой другой иностранец, ведущий бизнес в Китае. Может, чуть больше, но меня это не смущало. Каждый китаец в душе разведчик, поэтому, оставаясь на виду, я как раз наоборот не привлекал к себе внимания. Как говорится, хочешь спрятать вещь — положи ее на самое видное место. К тому же как бизнесмен я мог ездить по Китаю, не вызывая подозрений.
        — Надо аккуратно сбавить темпы, оставить пару десятков самых грамотных людей, а остальных под каким-нибудь предлогом распустить,  — спокойным тоном высказал предложение Минин.
        — Сможешь уволить?  — спросил Никифоров.
        — Ломать — не строить,  — откинувшись в кресле, ответил я.
        — Или, может, тебя деньги засосали?  — вкрадчиво спросил генерал, приподнимая левую бровь, как бы изображая удивление.
        Генерал, наверное, хотел поймать меня на гнили. В ответ я достал из портфеля, того самого, откуда полчаса назад доставал подарки, две толстенные папки и нарочно положил поверх журналов, небрежно брошенных Никифоровым.
        — Тут все: от кого, за что, куда, сколько, когда, все счета. Там сверху лист, на нем сумма и банк, где хранятся деньги. Готов вернуть в контору все до цента. Недвижимости и машин у меня нет,  — отрапортовал я.
        Генерал открыл папку и посмотрел на лист с цифрой и банком. Присвистнув, удивленно произнес:
        — Я столько за всю жизнь не заработал. Ну ты даешь!
        — Так обучен,  — спокойно произнес я, глядя на генерала.
        — Если все отдашь, на что ж ты жить будешь?  — поинтересовался он.
        — На лапшу и воду,  — ответил я, улыбаясь.
        Генерал подошел к рабочему столу под XIX век, покрытому зеленым сукном, и выкатил из-под него шредер.
        — На,  — махнул он Минину, указав на уничтожитель документов. Минин подкатил его к своему креслу. Затем генерал взял две мои папки и протянул полковнику:  — Сережа, уничтожь.
        Сергей Анатольевич не спеша, погружая по несколько листов в аппарат, принялся монотонно исполнять приказ. Я знал, что в Центре известны все мои ходы, и то, что генерал сделал такой жест, вовсе не означало, что мне поверили на слово, нет. Это был такой прием. Уверен, цифры, которыми владел Центр, и те, что увидел Никифоров, сошлись. Это была самая настоящая боевая ничья.
        — Леша, значит, сделай так, как сказал Минин. Заканчивай играть в бизнес, к тому же теперь тебе придется взяться за дело очень серьезно,  — резко сменил гнев на милость генерал.
        — Всех сотрудников в утиль… Я понял!
        — Не умничай, Назаров,  — одернул меня генерал и, взяв чайник, вышел из кабинета.
        Все время, пока генерал ходил за кипятком, Минин продолжал насиловать шредер. Было видно, что ему это нравится.
        Лучи солнца, проникая сквозь большие окна, наполняли кабинет светом. Настроение было на нуле. Вернувшись минут через десять, генерал снова налил нам горячего чаю. Мы молча его пили, тишину нарушал лишь уничтожавший бумагу агрегат, иногда разражаясь пиканьем, когда Минин толкал в него слишком много листов разом. Через пятнадцать минут, уничтожив все документы, Минин присоединился к чаепитию.
        — Так,  — многозначительно произнес генерал.  — Даю вам с Мининым неделю на написание подробного отчета, а потом в санаторий.
        — В санаторий?  — переспросил я.
        — Да, в Подмосковье поедешь, как аспирант Тимирязевки, подлечишься, отдохнешь. Ничто так не восстанавливает силы, как хороший сон.  — Минин достал из кармана пиджака путевку и передал ее мне.
        — Спасибо, у меня еще просьба имеется, можно?  — обратился я к генералу.
        — Выкладывай.
        — Я кандидатскую написал, мне бы защититься. Только у меня нет научных публикаций,  — посетовал я.
        Генерал снова подошел к трюмо, откуда были взяты издания с моими публикациями. Поискав что-то среди бумаг, он взял какие-то журналы и протянул мне. Я открыл первый попавшийся в том месте, где был желтый язычок закладки.
        — Это что, мои научные статьи?  — удивился я.
        — Да,  — сухо ответил генерал.  — Минина благодари, это он тут науку твою двигал.
        Я встал и поблагодарил сначала Минина, потом генерала рукопожатием.
        — Сергей Анатольевич, организуй ему комиссию.
        — Сделаем,  — ответил Минин, судя по всему, он был готов к такому поручению.
        — О-о-о, время обеда, товарищи офицеры, пойдемте в столовую,  — закончил деловую беседу генерал.
        Столовая располагалась на веранде. Согретая лучами летнего солнца, она смотрелась как в каком-то добром кино. Антонина, знавшая распорядок хозяина дачи, накрыла нам на стол. Мы ели окрошку на квасе. Я делился впечатлениями о своей жизни в Китае. Когда рассказывал казусы, все дружно смеялись,  — за столом была почти семейная идиллия. Генерал, как рачительный хозяин, отпустив Антонину, сам наливал нам добавки. Окрошка была знатная.

* * *
        Вскоре я уехал в подмосковный санаторий «Старко», приписанный к какому-то федеральному министерству. В санатории я планировал не только отдохнуть, но и подготовиться к защите кандидатской диссертации. Для души взял переписку Достоевского с Майковым — люблю творчество и одного и другого.
        Нужно признать, что денег на мой отдых управление не пожалело: просторный люкс, потолки с лепниной, большие окна, резная мебель… Да и природа вокруг была сказочная — сосновый бор с небольшими озерцами. Трехразовое питание по спецменю, которое я каждый день утверждал лично, и крепкий сон должны были вернуть меня к делам отдохнувшим и окрепшим.
        Из процедур мне назначили электросон с музыкотерапией, лечебные ванны и массаж. Для снятия напряжения с позвоночника прописали душ Шарко — лечение струями воды под высоким давлением. За все время отдыха я не пропустил ни одной процедуры.
        За два дня до окончания санаторного отдыха меня навестили Минин и Никифоров.
        — Салют пенсионерам!  — шутливо крикнул, завидев меня издалека, Никифоров.
        Я был в спортивном костюме и кепке, натянутой на глаза. Ничто во мне не выдавало военного разведчика ГРУ.
        — Здравия желаю, товарищ генерал,  — официально, но с улыбой поприветствовал его я. Мы поздоровались сначала с ним, потом с Мининым.
        — Ну, как отдых?  — спросил Владимир Георгиевич, вдыхая насыщенный воздух соснового бора.
        — Спасибо, Владимир Георгиевич, я так не отдыхал много лет.
        — Знаю, знаю, потому-то и сказал лучший номер приготовить!  — скромно похвастался генерал.
        — Ну что? По шашлыкам?  — спросил радостно Минин.
        — Так я это… я не приготовил ничего,  — ответил я, застигнутый врасплох.
        — У нас все с собой,  — торжествующе воскликнул Минин, поднимая вверх пару пакетов.
        — Пойдем, пойдем,  — подгонял генерал, идя впереди.
        По его уверенной походке я понял, что он здесь не впервые. Как, впрочем, и Минин.
        Мы вошли в лес и, немного пройдя, оказались на нужном месте. Развели небольшой костер. Пока генерал любовался красотами, дышал полной грудью и хвалил чистейший лесной воздух, мы с Сергеем Анатольевичем занимались шашлыками и накрывали импровизированный стол — огромный пень какого-то дерева.
        — Ну что, готово?  — крикнул Никифоров.
        — Так точно!  — отозвался Минин.
        — Прошу к столу,  — позвал я генерала.
        Подойдя к пню, он одобрил нашу работу:
        — Добрый стол!
        Когда первые три шашлыка были готовы, генерал подмигнул Минину. Тот достал из пакета водку «Офицерская» и три граненых стакана.
        — Наливай!  — скомандовал он Минину.
        Полковник налил до краев сначала мне, потом на донышке генералу и полстакана себе. Повисла пауза.
        — Алексей Петрович, поздравляю с присвоением очередного воинского звания — капитан!  — торжественно произнес генерал, протягивая мне руку. Минин поднял стакан. У меня по спине от лопаток до поясницы пробежала электрическая волна.
        — Служу России!  — негромко, но не менее торжественно ответил я.
        Минин, поздравляя, тоже пожал мне руку. Чокнувшись, выпили до дна.
        — Закусывайте,  — сказал генерал, протягивая нам с Мининым свежие огурчики.
        Мы закусили. Взяв каждый по шампуру, принялись за удавшийся на славу шашлык. Я отрезал краюху черного хлеба и стал заедать им мясо. Водка, шашлык, лес — романтика. Мы с Мининым съели все до куска, а генерал, оставив на шампуре парочку кусочков, принялся за овощи.
        — А ты думал, салют будет?  — спросил он, посылая в рот шпинат.  — Не та профессия у нас, капитан, не та…
        — Я понимаю.
        — Кстати,  — вспомнил генерал,  — после санатория заедешь ко мне, получишь новые погоны и удостоверение.
        — Меня даже не проверяли на детекторе лжи,  — напомнил я.
        — Такую проверку проходят, начиная с майора, идя на подполковника,  — пояснил Никифоров.  — Вон, спроси у Минина.  — Генерал кивнул головой в сторону моего куратора, жующего салат.
        Тот утвердительно мотнул головой.
        Мы выпили еще, закусили новой порцией шашлыков. Никифоров рассказал несколько бородатых анекдотов про разведчиков.
        — А вот еще такой,  — продолжал генерал.  — Знаешь, как английская разведка поймала в Лондоне советского агента, считавшегося неуловимым? Было приказано схватить человека, который выйдет из общественного туалета, на ходу застегивая ширинку!
        Мы рассмеялись, но больше от того, что генерал показал короткую пантомиму.
        Романтическая атмосфера и действие водки пригласили в мои мысли ностальгию. Мне вспомнилось, как в юности я пару раз ездил в пионерлагерь под Хабаровск…
        — Я прознал, что на днях всем отрядом пойдем в поход с ночевкой! Надо будет нашуршать где-нибудь пару чекушек!  — с подобными предложениями регулярно выступал Митя, с которым я тогда жил в одной комнате.
        В любом обществе, а особенно в таком, как пионерлагерь, должен быть крутой парень. Митя был им. По Мите сохли девчонки, особенно белокурая наивная восьмиклассница Наташа. Она совершенно не старалась скрывать своих ярких чувств.
        После отбоя в темноте Митя рассуждал о том, что эту Наташу нужно будет трахнуть. Мол, какой еще к этой простушке может быть интерес. Я тогда заспорил с ним, но он был из тех, кого не интересует обстоятельный разговор, а все измеряется категорией «круто — не круто».
        Через несколько дней наш отряд действительно отправился в поход. Я играл на гитаре у костра орлятские песни. Особенно все подпевали песне Юрия Визбора «Просто нечего нам больше терять…», или, как ее еще называют,  — «Перевал». Пока мы пели, Митя с парой дружков удалились распить добытые-таки в соседней деревне чекушки. Вскоре они присоединились к основной компании, и Митя незамедлительно приступил к осуществлению своего второго плана и подозвал к себе Наташу.
        Радости девушки не было границ, когда он сначала ее приобнял, а потом поцеловал в щеку. Я подозвал его:
        — Мить, ну че ты делаешь, Наташку не жалко?
        — Ты че, меня за этим позвал? Святой, что ли, нашелся? Не пьешь и девок защищаешь? Нафига ты тогда вообще приехал в лагерь?
        В этот момент от костра донесся Наташин голос: «Мить, ну ты где?!» Митя вернулся к ней.
        Могу безошибочно предполагать, что случилось через полчаса в палатке, прежде чем Наташа вся в слезах выбежала из нее. Растрепанная, она пробежала мимо меня в сторону деревьев, за которыми шумела вода.
        — Вот же дура попалась!  — крикнул ей вслед из палатки Митя.
        Я побежал за ней. Нашел я ее метров через триста на обрыве, за которым, заглушая ее рыдания, шумела река.
        Я аккуратно начал подходить к ней, но она грубо послала меня, сказав, что будет прыгать. Я видел, что она не соображает. Ее полностью захватили молодые, необузданные эмоции, и она не справлялась с ними. Она и вправду собиралась прыгать.
        — Митя тебя там ищет…  — соврал я.
        — Что?
        — Я говорю, Митя тебя бегает ищет! Мы разделились!
        — Ты мне врешь!
        — Зачем мне тебе врать? Делать мне больше нечего, бегать с этим пьяным искать его сумасшедшую девушку.
        — Я не его девушка! Ему только…  — Наташа зарыдала с новой силой.
        — Так, может, вам поговорить надо?
        В процессе этого разговора я приближался к ней, а потом резко схватил за руку. Да так крепко, что казалось, ее тоненькая кость вот-вот треснет.
        После я отвел ее на безопасное расстояние и, еще долго не отпуская, говорил с ней, пока она не выплакала все и банально не устала.
        Но в тот момент, когда я стоял на обрыве рядом с ней, она пыталась вырваться, а я крепко держал, я понимал, что в моей руке ее судьба…
        — …В наших руках, в твоих, Леша, руках, судьба нашей страны!  — вернул меня из воспоминаний Никифоров.
        Я тряхнул головой, избавившись от воспоминаний, и наполнил граненки новой порцией. Спустя полчаса мои гости уехали.
        Я, слегка опьянев, ходил по дорожкам санатория, ни о чем не думая. Вечера стояли теплые, но комаров и мошкары не было. В десять часов вечера я лег спать.
        Вечером следующего дня, перед самой выпиской из санатория, Минин привез ко мне седовласого доктора, ответственного за мои инъекции в рамках методики консервации памяти. Он сделал мне очередной укол в задницу. Пообщавшись несколько минут, мы расстались. Тогда я и представить не мог, сколь долгим будет это расставание…
        Глава X. «Atlaua»
        «Когда я пускаю в ход что-либо обманное, я даю знать об этом своим шпионам, а они передают это противнику. Такие шпионы будут шпионами смерти. Шпионы жизни — это те, кто возвращается с донесением».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2007 год
        Место: Москва
        С Катей мы договорились встретиться в кафе. Мы долго не могли начать разговор. Тишину то и дело нарушало противное жужжание кофемашины.
        — Как ты?  — наконец сказал я.
        Катя пожала плечами. У нее зазвонил телефон. Она ответила:
        — Да. Я скоро освобожусь…
        От этого «скоро» у меня кольнуло сердце. Значит, она уже все для себя решила.
        — Хорошо, договорились…  — Катя положила трубку.
        — Тебя кто-то ждет?
        — Ну, не только же мне кого-то ждать,  — без претензии в голосе заметила Катя.
        — У тебя кто-то есть?  — осмелился спросить я.
        — Можно и так сказать.
        — Давно, серьезно?
        — Леш, я обычная девушка. Я хочу свадьбу, детей, семью, кошку, цветочки на окне…  — Катя решила таким образом ответить на мой вопрос.  — А у тебя кто-то есть?
        Я утвердительно кивнул.
        — Русская?
        — Китаянка.
        Катя сделала безразличное, но удивленное лицо.
        — А ты писал, что не бывает красивых китаянок.
        Теперь я скорчил выражение — мол, сам удивлен.
        Я шел по улице в сторону любимого бара. От этой короткой встречи у меня было гадко на душе. Я никогда не верил в ложь во благо. И все же сделал именно так.
        У меня не было запрета на создание семьи. Но я не мог подвергнуть ее опасности. Я решил не рисковать ее судьбой и искренне надеялся, что у нее все хорошо.

* * *
        Из погружения в личные переживания меня вытащило назначение срочной встречи у генерала.
        Мы сидели в кабинете Никифорова за столом для совещаний. Только что он вручил мне капитанские погоны, еще раз поздравив. Я, повертев их в руках, вернул ему. Выносить из здания ГРУ такие вещи мне было запрещено. Минин напряженно доставал из портфеля какие-то документы, внимательно раскладывая их на столе в порядке, ведомом только ему. Генерал, спрятав в сейф мои регалии, что-то писал за столом. Все были напряжены. От того настроения на шашлыках не осталось и следа.
        — Алексей, помнишь аварию 2005 года, под Цзилинем?  — спросил Никифоров, глядя на меня.
        — Конечно, помню. Тогда в Амур попало сто тонн бензола.
        — После того случая мы тщательно проверили экосистему Амура.
        — Вот некоторые выдержки из отчетов ученых,  — вступил в разговор полковник Минин, протягивая мне листы.
        — В самом низу, читай вслух,  — приказал Минин.
        Я взял листы и стал негромко читать:
        — В рыбе были обнаружены: гексахлорбензол, трихлорметафос-3, кельтан, хлоргексадекан, бипиридил, хлортолуол, хлороктадекадиен, гексахлорэтан, фенол, крезол, бензафуран, бензафуранон, камфора, борнилдихлорфосфин, улеводороды нефти. Из токсичных металлов: медь, свинец, цинк, кадмий, мышьяк, олово, ртуть. В некоторых породах рыб были обнаружены радионуклиды Телур-232, Кобальт-40, Стронций-90, Цезий-137, Радий-226… В скобках возле каждого вещества была указана процентовка. У одних видов рыб вследствие мутаций отсутствовали глаза, у других тела были покрыты язвами.
        — Мы такими темпами скоро всю таблицу Менделеева получим в Амуре,  — резюмировал я прочитанное.  — И ведь это только в рыбе, что ж там с водой-то происходит?
        — С водой что происходит? Диверсия там происходит, ползущая китайская экспансия,  — зло сказал генерал.
        — Ее ведь даже пить нельзя, это я вам как химик говорю,  — пояснил я.
        — Какой пить? Капитан, ты о чем? В ней купаться нельзя! Она за версту воняет резиной,  — раздраженно продолжал Никифоров.
        — Самое главное, что китайцы после аварий долго не сообщают нам об этом. Самим приходится все выяснять,  — посетовал генерал.  — Это настоящий гидротерроризм. Есть информация, что китайцы сознательно устраивают химические диверсии против нашего населения на Дальнем Востоке.
        Я внимательно слушал офицеров.
        — У нас есть факты,  — произнес Минин, начиная перебирать разложенные на столе документы.
        — Постойте, Сунгари течет по китайской территории полторы тысячи километров. Загрязняя реку, они травят прежде всего себя, свое население. А на тех территориях проживает семьдесят миллионов китайцев! Шутка ли?! Пол-России!  — эмоционально произнес я.
        — Верно, и, вобрав в себя все сбросы прибрежных городов и заводов за эти полторы тысячи километров, Сунгари,  — генерал сделал неправильное ударение на последний слог,  — впадает в наш Амур. Можешь представить, что она приносит? Ниже устья Сунгари качество амурской воды резко снижается. В 2005 году вода в этой части Амура по гидрохимическим показателям была отнесена к IV классу.
        — Загрязненная,  — пояснил Минин.
        — Тогда как годом раньше ей присваивали III класс,  — продолжал генерал.
        — Умеренно загрязненная,  — снова пояснил Минин.
        — И?  — задал я вопрос, желая услышать продолжение.
        — Вообще-то история вокруг того взрыва темная,  — продолжая перебирать документы, пояснил Минин.
        — Что именно?  — поинтересовался я.
        — Да хотя бы взять смерть вице-мэра Цзилиня, Ван Вэя, слышал про такого?  — задал вопрос Минин, рассматривая какой-то документ.
        — Да, слышал, он был ответственным за ликвидацию последствий взрыва на том заводе и за эвакуацию жителей.
        — Вот именно.
        — Я слышал, по неофициальной информации, он был найден мертвым в собственной квартире,  — самоубийство.
        — Да, но произошло это самое самоубийство после того, как 43-летний чиновник объявил о пресс-конференции, на которой собирался рассказать об истинных причинах взрыва,  — пересказывал содержимое документа Минин.
        Все сидящие в кабинете понимали, что такое совпадение не может не вызывать вопросов.
        — Ему стало известно больше, чем в то время писали в СМИ, и он готов был об этом открыто рассказать?  — предположил я.
        — Не мне тебе объяснять, что в стране, где все знать полагается только агентству «Синьхуа», в котором каждый второй журналист в погонах, любое желание говорить смертельно опасно,  — высказался Минин.
        Наш разговор был похож на изорванный лоскут. И хотя Минин с Никифоровым говорили по очереди, целостности разговору это не придавало. Минин это уловил.
        — Хотите чаю?  — вдруг предложил генерал. Пить чай в контексте разговора никому не захотелось.
        Минин продолжил:
        — Наша харбинская резидентура сообщала следующее. Сразу после взрыва в Харбине отключили подачу питьевой воды. В качестве причины назвали капитальную плановую проверку городской системы водоснабжения. Началась паника. Сила взрывной волны была такой мощности, что в радиусе двух километров от предприятия во всех строениях были выбиты оконные стекла. Над Цзилинем, с населением полтора миллиона человек, зависло гигантское облако едкого дыма, которое было видно за 10 километров. Были эвакуированы десять тысяч жителей, включая студентов двух вузов. Концентрация бензола в реке превысила допустимую в 108 раз. На следующий день в школах массово провели уроки вроде ОБЖ. Все больницы города были приведены в состояние повышенной готовности, ожидая массы пациентов с токсичными отравлениями.
        — Про батареи расскажи,  — вставил Никифоров.
        — Да-да, как раз подошел,  — среагировал Минин,  — водопровод отключили, а центральное отопление нет. Не хотели, наверное, город морозить. Но из-за паники с водой китайцы стали сливать воду прямо из батарей и пить. С диагнозом «отравление» были госпитализированы несколько сотен китайцев.
        — Пить воду из батарей — это что-то новенькое,  — удивился я.  — А когда они нам сообщили о случившемся?
        — Официально по линии МИД — 21 ноября, но мы узнали об этом практически сразу. Наш спутник-шпион зафиксировал взрыв.
        — Почему китайцы не сообщили нам о взрыве сразу?  — поинтересовался я.
        — В 2006 году, 20 августа, после взрыва на химическом заводе, когда в Сунгари попал анилин, они тоже сообщили нам далеко не сразу. В апреле 2007 года утаили утечку хлора из одной из цистерн водонапорной станции.
        — Получается, каждый год мы получаем от них такие «подарки».
        — Именно,  — подтвердил Минин.
        — Так, с месяц назад в Хэйлунцзяне тоже случилась авария,  — вспомнил я.
        — Да, на химзаводе при утилизации рванул газовый баллон и произошла утечка боевого газа фосгена. Погибло десять человек,  — пояснил Минин.
        — Это тот удушающий газ, что немцы в Первую мировую использовали?  — поинтересовался я на всякий случай, хотя знал ответ наверняка.
        — Он самый.
        — Все эти случайности мне очень не нравятся,  — вступил в разговор генерал Никифоров, протяжно произнеся слово «очень».
        — Руководство нашей страны не раз выходило на китайцев с предложением создания механизма по «Охране окружающей среды и природопользованию»,  — зачитал Минин по бумажке название документа.  — И каждый раз никакой обратной реакции мы не получали, понимаешь, к чему я?  — Минин поднял на меня взгляд.
        — Если все эти загрязнения — звенья одной цепи, то важно понять, кто за этим стоит,  — предположил я.
        — Верно мыслишь,  — подбодрил меня полковник.
        — Ты слышал о проекте «Вторая вода»?  — спросил Никифоров.
        — Нет,  — признался я.
        Минин взял со стола несколько листов и стал пересказывать своими словами содержимое документов:
        — «Вторая вода»  — это секретный проект подготовки китайцами своих территорий, граничащих с Россией, и населения, проживающего там, к химическим атакам. С начала девяностых в секретных лабораториях северного Китая велись эксперименты с отправляющими веществами. Их целью было выделить реагент, способный нейтрализовать действия химикатов. Для этого под Цицикаром был создан секретный НИИ, в котором собрали лучших химиков Китая. За десять лет им удалось вывести реагент сильнейшей концентрации: нескольких десятимиллилитровых ампул хватало для защиты пятимиллионного города. Теперь понимаешь, почему они не опасались массовых отравлений на своей территории?
        — Сергей Анатольевич, если бы все это я услышал не от вас, я бы назвал это бредом.
        — Верю, Леша, верю, я и сам к такой информации отнесся бы настороженно. Но, знаешь, Алексей, мы таки заполучили эти реагенты, и теперь уже наши химики бьются над ними. Поэтому сомневаться не приходится.
        — Китайцы нас сознательно травят,  — сказал генерал, следивший за нашим с Мининым разговором.
        — На Дальнем Востоке резко сокращается население. Низкая рождаемость и самая высокая смертность по России делают процесс депопуляции катастрофическим,  — пересказывал документы Минин,  — с 1993 по 2004 год коэффициент естественной убыли населения по Дальнему Востоку увеличился на 238?%, а по России в целом — почти на десять процентов. В регионе резко сокращается продолжительность жизни, не достигая при этом средней по России.
        — Так у нас диспропорция по населению в том регионе и без того колоссальная,  — сказал я, вспомнив цифры статистики.
        — Один миллион нашего населения против семидесяти китайского, ты же сам говорил,  — сказал Минин и взял в руку листок.  — Основными причинами смертности в регионе являются болезни органов кровообращения: 50,8?% смертей, несчастные случаи, отравления и травмы: 19,1?%, рак: 12?%, болезни органов пищеварения: 4,5?%, заболевания органов дыхания: 4,4?%, инфекции: 2,4?%. У 73?% взрослых граждан были выявлены нарушения работы печени.
        — Алкоголизм?  — поинтересовался я.
        — Нет, тем паче у детей и подростков в возрасте до 14 лет проблемы с печенью у 80?%. Это явно не алкоголизм,  — резонно ответил Минин.  — Ученые связывают это только с экологией. Содержащиеся в речной воде и рыбе соединения вызывают тяжелые поражения внутренних органов. Онкологические заболевания в регионе растут на 20?% в год. 90?% случаев заболеваний раком являлись следствием воздействия различных канцерогенных веществ, находящихся в амурской воде,  — продолжал вслух зачитывать выдержки из отчетов ученых Минин.
        Генерал, как и я, внимательно слушал доклад. В его задумчивом взгляде чувствовалась напряжение.
        — Разумеется, все эти данные засекречены,  — сказал Минин,  — пронюхай об этом пресса, началась бы шумиха. Народ и так бежит с Дальнего Востока, а после такого там вообще одни китайцы останутся.
        — Они этого и добиваются!  — встрепенулся генерал.
        — Капитан, ты понял, насколько китайцы серьезно взялись за Дальний Восток?  — спросил Никифоров, первый раз за весь разговор покинув свое место за рабочим столом и подсаживаясь к нам с Мининым.
        — Общая картина ясна,  — ответил я, понимая, что генерал собирается сообщить что-то важное.
        — Слушай внимательно, Алексей Петрович,  — сказал генерал, призывая меня к максимальной концентрации.  — В начале года мы получили данные о том, что китайцы начали активные исследования по выведению вируса, активизирующего мутации пресноводных рыб, заражая при этом водоемы. Признаюсь, информации у нас не много. Знаем, что НИИ находится под Шанхаем, а к работе привлечено порядка трех десятков ученых. Руководит исследованиями Ван Чужэн, 1947 года рождения, профессор-вирусолог. Вот все, что смогли про него собрать.  — Генерал подошел к своему рабочему столу и, взяв тоненькую папку, протянул мне и продолжил:  — Работа этой группы строго засекречена, все руководители направлений находятся под пристальным вниманием китайской контрразведки. Выходить на них напрямую опасно.
        — Что еще известно?  — поинтересовался я, изучая досье Ван Чужэна.
        — Проект называется «Atlaua»,  — продолжал генерал.
        — Необычное для китайцев название,  — заметил я, перекладывая очередной лист в досье.
        — Ацтекский бог воды,  — пояснил Никифоров.
        — Вдвойне необычно,  — снова прокомментировал я.
        — Нам нужно больше информации по этому проекту. Это и будет твоим заданием. В средствах ты ограничен не будешь, но помни, главное — осторожность. Минин даст тебе каналы для связи.
        Я внимательно изучил все документы, которые были на столе, зафиксировав в памяти всю новую информацию. Аккуратно уложив ее в своей памяти, приготовился слушать инструкции своего куратора.
        Из-под бумаг, разложенных на столе, Минин достал черную кожаную папку. Расстегнув молнию, он изъял несколько листов бумаги.
        — Общение с тобой будем вести от имени компании «Викола». Слышал о такой?  — поинтересовался Минин.
        — Если они занимаются травяными пластырями для выведения токсинов, то да,  — ответил я.
        — Да, они занимаются пластырями, масками для лица, профилактическими прокладками, короче, продукцией на основе китайской традиционной медицины,  — пояснил Минин.
        — Да, я знаю такую компанию. У них свой завод под Луньчуанем, на юго-западе провинции Чжэцзян.
        — Верно,  — снова согласился Минин.  — Через три недели после твоего возвращения в Китай с тобой из Москвы свяжется их представитель. Работай с ними сам, никому из своих менеджеров не передавай эти запросы. Уверен, ты справишься.
        — Справлюсь,  — ответил я.
        — Я буду выходить с тобой на связь под псевдонимом Николай Арсеньев. Вот алгоритмы основного шифра.  — Минин протянул мне лист А4 с детальными разъяснениями алгоритма передачи шифрованных сообщений.  — Это запасной алгоритм. Выучи наизусть.
        — Ясно.
        Я взял у Минина еще один лист. Выучив алгоритмы прямо в кабинете Никифорова, я вернул их Минину. Ничего сложного в алгоритмах не было: в них указывался процесс кодирования всех букв алфавита по номерам в зависимости от числа месяца с цифровым чередованием по дням недели, когда отправлялось сообщение. По сути, мне нужно было запомнить всего несколько десятков двузначных цифр.
        После этого напряженного разговора меня должны были посещать разные мысли, опасения. Понимая это, опытный Никифоров пообещал: что бы ни случилось, я всегда вернусь домой.

* * *
        С отцом мы ездили в лучшую клинику. Я тщательно наводил справки, и нам удалось попасть к специалистам, которых все выделяли. Правда, в прогнозах это не помогло. Болезнь развивалась стремительно.
        Я собирался поговорить на эту тему с Центром и обсудить отсрочку своей командировки. Но отец успел вызвать меня, как в детстве, «на серьезный разговор», прежде чем я встретился с Мининым.
        Сутулясь настолько, насколько это, кажется, вообще возможно, он сел на кровать. Он взял мою руку своими сухими и шершавыми, как осенние листья, ладонями.
        Отец говорил очень медленно. Он сказал, что худшее из того, что может произойти с ним,  — это если я буду губить свою карьеру из-за его болезни. Он требовал от меня не менять планов. Объяснял, что ему, как отцу и мужчине, от этого будет невыносимо.
        Я вышел из спальни полон тяжелых дум. В коридоре стояла мама, подслушавшая наш разговор. Уж она-то никогда не хотела, чтобы я покидал родительский дом.
        — Он правда не переживет этого. Я его знаю. Он больше всего боится стать какой-то преградой. Даже не думай. Езжай. И звони…  — Мама крепко обняла меня, привстав на носочки.
        Глава XI. «Хуацяо»
        «Тонкость! Тонкость! Нет ничего, в чем нельзя было бы пользоваться шпионами».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2007 год
        Место: Москва — Гуанчжоу
        Фантастический для непосвященных разговор о гидротерроризме с Мининым и Никифоровым заставил меня крепко задуматься над многими вопросами, на которые прежде я не очень обращал внимание. «Ползущая китайская экспансия»,  — вспомнил я слова Никифорова, мирная аннексия дальневосточных территорий России становилась не чем-то далеким и призрачным — она была более чем реальной, почти осязаемой.
        Я вырос в Хабаровске и отлично помню начало девяностых, когда китайцы рекой хлынули к нам, заваливая дешевым ширпотребом, таща от нас обратно в Китай чугунные мясорубки, военные шинели, термосы, бинокли и прочую дребедень. Тогда многие считали их спасителями, ведь никакой альтернативы китайскому не было: корейское стоило дорого, японское еще дороже. Китайцы заполняли наши рынки нескончаемой массой, буквально оккупируя их. Они не боялись ни рэкетиров, ни милиции, ни самого черта. Их главной опорой стали земляки-китайцы, принудительно засланные МГБ — министерством госбезопасности Китая — еще 30 —40 лет назад в Советский Союз с целью ассимиляции с местным населением. Жить на территории врага им рекомендовалось в строго определенных комитетчиками регионах. Несоблюдение рекомендаций у дисциплинированных китайцев случалось редко, но если происходило, то родственников, оставшихся в Китае, строго наказывали. Вплоть до смертной казни. Получение же гражданства, создание семей с русскими, рождение детей — поощрялось. Для тех из них, кто связывался узами брака с россиянами, существовала неофициальная
программа поддержки из касс взаимопомощи: выдавались кредиты на покупку квартир, на открытие бизнеса и другие нужды.
        Действовали китайцы не спонтанно, а в рамках реализации доктрины заселения советских территорий, разработанной в Китае еще в семидесятых годах прошлого века. Многие по сей день сомневаются в существовании такого документа, как когда-то сомневались в существовании «Доктрины Далласа». А итог между тем для нас оказался печальным: Советского Союза нет, коммунизма нет, промышленности нет, науки нет, культуры и той нет… Мой дед, служивший во время Второй мировой в военной контрразведке «Смерть шпионам»  — СМЕРШ,  — рассказывал при жизни, что наш предок, казак Афанасий Назаров, вместе с Ерофеем Хабаровым прошел на стругах весь Амур. Поэтому Дальний Восток для меня не просто территория, это моя и моих предков Родина…
        После развала СССР через настежь открытые двери в Россию лавиной хлынули сотрудники китайских спецслужб. Чаще всего они пробирались под видом бизнесменов или специалистов государственных компаний. Суля большие деньги, просили русских искать и вывозить в Китай, например, разные редкоземельные металлы, которые применялись в космической и военной отраслях. Если «просьбы» исполнялись точно в срок, интерес к таким людям возрастал, задачи усложнялись, а усилия щедро вознаграждались.
        Несмотря на огромную территорию России, китайцы своей шпионской деятельностью сумели охватить ее всю. Девяностые годы прошлого века стали началом тотального китайского шпионажа против северного соседа, подготовкой плацдармов для последующего бескровного захвата наших территорий. Постоянно перемещаясь по стране, нарабатывая опыт, вербуя в помощники россиян и китайцев, работавших в России, они формировали разведывательные сети. Наши спецслужбы, обескровленные творящимся в то время бардаком, не могли эффективно противостоять натиску китайцев. Контрразведчики, еще вчера ловившие китайских шпионов-предпринимателей, уходили в бизнес и, используя старые связи, в условиях новой России их «крышевали».
        Об этом я размышлял в самолете, отправлявшем меня обратно в Китай. Сам того не зная, мои рассуждения о китайской экспансии поддержал сидевший рядом китаец. Он на чистом русском заказал у стюардессы сок. Я попросил пару стаканов воды.
        Затем китаец снял туфли. Лучше бы он этого не делал… Вонь от его носков быстро распространилась по всему салону бизнес-класса. Некоторые из сидевших рядом пассажиров стали затыкать пальцами ноздри, всем видом давая китайцу понять, что лучше бы он зачехлил свои ступни обратно. Но он, сладко чавкнув губами, не обращая ни на кого внимания, закрыл глаза. Минут через десять к вони его ног, окутавшей небольшое помещение, присовокупился храп. Я дал себе установку: «все хорошо»…
        Скорее всего, он хуацяо, подумал я. Китайские эмигранты, в том числе и живущие в России, носят статус хуацяо и находятся под патронажем «Федерации проживающих за границей китайских граждан»,  — структурой, согласовывающей каждый свой шаг с МГБ Китая. Этническая сплоченность, глубокие патриотические чувства и колоссальные финансовые возможности хуацяо позволяют им эффективно влиять не только на развитие отдельных стран, но и целых регионов. Например, хуацяо, составляя всего три процента населения Индонезии, контролируют почти семьдесят процентов национальных предприятий этой страны. А Индонезия между тем четвертая по населению страна в мире. В Таиланде китайским эмигрантам принадлежат крупнейшие банки, а на Филиппинах через их предприятия проходит тридцать пять процентов совокупного торгового оборота!
        Китайцы за границами своей страны очень дружны. Чего не скажешь о нас, русских. В санатории я прочитал переписку Достоевского с Майковым и обратил внимание на строки, написанные Федором Михайловичем из Швейцарии Аполлону Николаевичу в Россию. Я запомнил их наизусть: «Никого-то не знаю здесь и рад тому. С нашими умниками противно и встретиться. О бедные, о ничтожные, о дрянь, распухшая от самолюбия, о говно! Противно! С Герценом случайно встретился на улице, десять минут проговорили враждебно-вежливым тоном с насмешками да и разошлись».
        Слова, написанные классиком во второй половине девятнадцатого века, актуальны и по сей день. Думая над особенностями поведения русского человека за границей, я погрузился в историю и вспомнил слова Герцена: «Их везде много, особенно в хороших отелях. Узнавать русских все еще так же легко, как и прежде. Русские говорят громко там, где другие говорят тихо, и совсем не говорят там, где другие говорят громко. Они смеются вслух и рассказывают шепотом смешные вещи; они скоро знакомятся с гарсонами и туго — с соседями, они едят с ножа…»
        Да, русские шумные, а китайцы будто нет? Да те галдят еще громче, дотошнее и противнее, чем русские или даже итальянцы! Хотя главное, что роднит нас с китайцами,  — любовь к Родине. Странное совпадение, в России статус соотечественника, то есть русского хуацяо, носят сорок миллионов человек, как и в Китае. Получается, что каждый четвертый россиянин живет вне России. Каждый четвертый! Я снова вспомнил слова Минина, что если население Дальнего Востока узнает про травлю со стороны китайцев, то покинет насиженные места. И тут же поймал себя на мысли: народ не то что мигрирует внутри страны — народ валит из России! На Дальнем Востоке вообще нет перспектив. Что далеко ходить, взять меня самого: сначала свалил в Китай, потом в Москву, теперь снова в Китай. А когда я вернусь на Дальний Восток? Ответ очевиден: никогда. И так мыслит большинство. Жопа там полная, иначе и не скажешь: ни работы, ни зарплаты, ни перспектив, одни китайцы и таджики. В Китае столько же эмигрантов, сколько и в России, но ведь и население больше российского в десять раз. А соотечественников при этом одинаковое количество. Любопытно.
Неужели китайцы больше русских любят свою страну и не стремятся ее покинуть?
        Хуацяо — класс влиятельный: их богатство, в том числе наличные, золото, акции, оценивается в два с половиной триллиона долларов. Многие не понимают, как Китаю удается привлекать в страну такое большое количество иностранных инвестиций. Еще меньше людей знает, что две трети от всего объема иностранных инвестиций, идущих в экономику страны,  — это деньги этих самых хуацяо. То есть китайцы вкладывают деньги в свою страну в отличие от российских олигархов, прячущих миллиарды по офшорам.
        Я поймал себя на том, что надеюсь, что эта корова, которую доят олигархи, нет-нет да лягнет в лоб особо зарвавшихся. И правильно — так и надо.
        При своей небольшой по китайским меркам численности хуацяо контролируют потоки товаров и услуг, сопоставимые по стоимости с половиной ВВП Китая. А предприятия, которыми они управляют, дают 61?% рабочих мест в стране. Нашим соотечественникам, мягко говоря, далеко до этого.
        Стюардесса принесла моему соседу сок, нежно потрогав его за плечо. Она умело скрывала свои ощущения от вони. Когда он принялся за сок, выяснилось, что девушка забыла принести мне воды. Нет, я не привередливый, но на отечественных авиалиниях блондинка славянской внешности не забыла обслужить китайца, а меня будто не заметила. Ситуация чудесным образом вторила моим размышлениям.
        Я решил больше не терпеть этого запаха и прямо попросил китайца обуться, водя при этом рукой возле своего носа, наглядно демонстрируя причину обращения. Понимая, что помахивание рукой не совсем культурный жест, я тем не менее не стал изображать гусара и рубанул правду-матку китайцу прямо в лицо. Извинившись, он обулся.
        Я был рад своей победе над вонью и спасению летевших пассажиров от химической атаки. Я отвернулся к иллюминатору и заснул.
        Глава последняя
        Время: 2011 год
        Место: неизвестно
        Мастер Гу с грохотом вывалил передо мной кирпичи из тележки.
        — Хочешь, я разобью их головой?  — спросил он.
        — Нет, зачем же, я вам верю,  — с трудом вымолвил я.
        — Мне нужно было сломать маленькую стену из двух кирпичей, чтобы добиться твоего доверия. Ты не хотел верить людям,  — обиженно сказал учитель.
        — И был прав. Кто-то же меня предал.  — Я показал мастеру на свое окровавленное тело.
        — Вот тебе целая тележка кирпичей. Будешь проверять всех…
        — Учитель, посмотрите на меня. Я уже ничего не решаю, я плыву по течению…
        — Hе иди по течению, не иди против течения, иди поперек него, если хочешь достичь берега.  — Мастер Гу процитировал китайскую мудрость и исчез.
        Я резко открыл глаза и дернулся, тут же замерев от болевых ощущений. Легкие наткнулись на ребра из-за глубокого вдоха, с которым я вышел из этого странного сна. Я по-прежнему ничего не видел, но вспомнил, что в камере со мной был Харбинец.
        — Эй, ты живой?  — задал я вопрос в неизвестность.
        — Я не прощу себе, если твой голос будет последним, который я услышу, Дахай,  — отозвался Харбинец.
        Мы пролежали молча минут сорок, а может, больше. Выхода из сложившейся ситуации не виделось. Я понимал, что Харбинцу оставалось совсем недолго, а в таких случаях принято подводить итоги. Я спросил его:
        — Скажи, а как ты стал таким жестоким?
        — Жестоким? Это я-то жестокий? Ты посмотри на этот мир. Посмотри на эту страну. Этой стране не важна жизнь одного простого человека. А мне должна быть?
        — Да.
        — Тебе, Дахай, легко говорить. Ты, наверное, вырос в большом красивом доме, в большой доброй семье. Мама, наверное, готовила тебе ваш этот суп с говядиной и свеклой и читала на ночь сказки.
        — Я рос в простой советской семье. Никаких изобилий, каждую копейку считали…
        — Дахай… У меня было 4 младших сестры. Я возился с ними, пока родители пахали на заводе. Одна умерла, то ли от голода, то ли от инфекции. Других сестер куда-то отдали. Меня оставили, потому что я мог работать. Отец избивал и меня, и мать. Однажды он сломал ей лицевую кость, ударив горячей кастрюлей. Ожог на моем лице — это суп из той кастрюли.
        Харбинец замолчал минут на двадцать, а потом вдруг продолжил:
        — Я убил отца через три или четыре дня после той истории. В свой день рождения, кстати. Мне исполнялось 13.
        — Как убил?
        — Мы были с ним в погребе, я поджог солому, выбежал и закрыл снаружи. А он там остался. Потом мать умерла. Сестер не нашел. Думаю, их тоже затрахали где-нибудь до смерти.
        — Скольких ты всего убил?
        — Да фиг его знает. За жизнь-то?
        — Ну да.
        — 30 —40, наверное.
        Харбинец вдруг заорал от боли. Отдышавшись, продолжил:
        — Я бы с удовольствием продолжил. Счастлив только тот, у кого есть власть править жизнями всех остальных. А если не ты правишь, то правят тобой. И в любой момент могут убить тебя.
        — Ну вот, ты доуправлялся жизнями людей, теперь управляют твоей.
        — Да. Не успел я дорасти выше. Помешал мне один шакал…
        Глава XII. «Свин-сутенер»
        «Через обратного шпиона ты будешь знать все. И поэтому сможешь приобрести и местных шпионов, и внутренних шпионов и пользоваться ими. И поэтому сможешь, придумав какой-нибудь обман, поручить своему шпиону смерти ввести противника в заблуждение. И поэтому сможешь заставить своего шпиона жизни действовать согласно твоим предположениям».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2008 год
        Место: Гуанчжоу — Шанхай
        Я прилетел в Гуанчжоу.
        Первым делом я урезал зарплаты половине сотрудников, с которыми надлежало расстаться. Несколько человек после этого в течение пары недель ушли сами. А дальше — грянул мировой финансовый кризис. Мне нередко казалось, что я родился под счастливой звездой, и кризис в очередной раз подтвердил это. Теперь не нужно было высасывать причины из пальца, достаточно было все валить на ситуацию и с грустью в глазах и голосе, зачастую искренней, избавляться от людей, среди которых были весьма толковые сотрудники. Естественный отбор.
        Люди стали уходить каждый день, иногда даже по два-три человека. Кто-то уходил спокойно, понимая и принимая сложность момента, кто-то показывал зубы, пугая и шантажируя. Некоторые кричали, что обеспечат компании «славу» на долгие годы вперед, доведя до общественности, какая я свинья. Мало кто из них знал, что такое общественность в Китае. Я же за годы, проведенные в Поднебесной, понимал: среди русской колонии здесь единства нет. Никто никому не помогал, каждый играл за себя. Те, кто обращался за поддержкой в консульства, ничего, кроме слов сожаления, не получали — трудовыми спорами там не занимаются. А уповать на общественность, посещавшую так называемые «русские клубы»  — попойки средней массовости,  — было глупо.
        Гостями этих сборищ становились, как правило, те, кого душила тоска по России и оставленным там близким, а вид китайцев уже приводил в остервенение. Нормальные люди эти скучные мероприятия обходили стороной. Для многих на фоне однообразия и скуки эти посиделки были единственным развлечением недели. Свою тоску они топили в гигантских кружках не всегда свежего, но холодного пива. Если, живя в России, люди еще хоть как-то держали свое поведение в рамках приличия и культуры, то, приезжая в Китай, переставали стесняться, демонстрируя жуткую распущенность нравов, неприемлемых даже на Родине.
        Я отлично справился с заданием Центра: через три месяца моя компания была на грани разорения. Мы потеряли треть клиентов и существенную долю доходов. Ситуация на глазах превращалась в катастрофическую, но выручил Минин. Компания «Викола», которую он нам посватал в качестве клиента, оказалась мощным игроком на рынке. Их заказы вмиг перекрыли все наши убытки. Как мы и договаривались, всю работу по этой компании я курировал лично, распределяя оперативные дела между наиболее опытными менеджерами.
        В один из дней я получил сообщение, подписанное Николаем Арсеньевым. Это был псевдоним Минина. В письме он сообщал, что источником добывания информации по проекту «Atlaua» должен стать молодой китайский ученый Синь Фэньгуан. То, с помощью чего я смогу его завербовать, должно было прийти ко мне в течение недели по внутренней почте Китая. Получателем должен был стоять генеральный директор. Ежедневно мы получали массу конвертов, но корреспонденцию, адресованную руководителю, разумеется, никто, кроме меня, не вскрывал.
        Получив долгожданный конверт, я не стал распечатывать его сразу, ожидая, когда мои сотрудники покинут офис после окончания рабочего дня. Около одиннадцати вечера я надел перчатки из тонкого целлофана и вскрыл конверт. Внутри был отчет о каком-то эксперименте на китайском языке — всего сорок одна страница формата А4. Внимательно изучив содержимое конверта, я понял, что это было описание одного из этапов секретного исследования, проводимого в шанхайском НИИ. В правом верхнем углу каждой страницы стояла небольшая печать на китайском языке: «Секретно: для внутреннего пользования». Номера страниц были проставлены вручную.
        Отдельно лежало краткое досье на Синь Фэньгуана, кандидата химических наук. На основе полученных данных мне и предстояло завербовать китайца. И хотя на операцию выделялось около двухсот тысяч долларов, задача, стоящая передо мной, была поистине непростой…

* * *
        Я сел перед телевизором, поставил на столик бутылку «Hennessey Paradise». В моей квартире было мало места, она была обставлена дешевой мебелью из IKEA и походила на комнату в студенческом общежитии. Я вспомнил о том, как ночевал в общежитии Тимирязевки в последние разы: это были дни, когда мы встречались с Красновым, дни, когда я просыпался с Катей…
        Налив в снифтер коньяк, я уселся на мягкий диван. На Санкт-Петербургской таможне у нас из-за неправильно оформленных транспортных документов «подвисло» тридцать контейнеров, но думать об этом я устал. Теперь все мои мысли были направлены на новую цель: Синь Фэньгуан. Выпил залпом.
        Синь Фэньгуан, как и другие ученые, занимавшиеся секретными проектами, находился под вниманием людей из контрразведки, и подступиться к нему с открытых позиций было сложно. Любой иностранец, появись он рядом с ним, сразу привлекал внимание. Между тем в досье на него я выхватил важный момент: в свои тридцать четыре года химик оставался холостым и был падким на красивых девочек. Но как можно было воспользоваться его слабостью, я пока не знал. Заманить его в медовую ловушку, подложив даже самую красивую девушку, было непросто. На успех позволяло надеяться лишь то, что Синь, обрубая ненужные хвосты, все же улучал моменты и «выходил на охоту» за женским полом.
        Бутылка стремительно облегчалась, но я не был пьян. Задание, как червяк в мозгу, начинало лазать по извилинам. Что бы я ни делал, в голове только поставленная задача. Откупорить вторую? На балконе стоит ящик «Рая». С представителями компании «Hennessey» в Гуанчжоу у меня сложились добрые отношения. Покупая у них много дорогого коньяка на подарки русским и китайским друзьям, столько же я получал даром. За такими подарками хоть и сквозь пальцы, но все же следили контрразведчики. Об этом мне как-то за длинным стаканом рассказал сам директор магазина. Я задумчиво почесал голову, на которой с каждым днем становилось все больше седых волос.
        …«Прощание славянки» на сотовом чуть не разорвало мне сердце. На широкой кровати я был один, голова болела — ведь вторую бутылку все же откупорил… На экране был незнакомый китайский номер. Номера из-за границы в таких случаях я не беру. На телефоне стоит переадресация на офис, и список звонков я получаю сразу при появлении на работе. Китайские номера не остаются без моего ответа в любое время суток — есть опасность пропустить ценный звонок.
        — Вэй Мин, здравствуй,  — прозвучал нежный женский голос в трубке в 7 часов воскресного утра.
        — Привет,  — ответил я, вытирая со лба пот, выступивший от внезапного звонка.
        — Ой, я не вовремя, ты пил вчера, прости,  — сказала по-китайски девочка, которую я пока не узнал. Я опасался называть имена, чтобы не ошибиться. В памяти было много таких голосов, и каждый был самым нежным и красивым.  — Ты когда прилетишь ко мне? Мне не хватает русского мальчика.
        — Гого, солнышко, как же мне нравится тебя угадывать.  — Проснувшись, я бодро вошел в разговор.
        Как же я сразу ее не узнал? Ох уж это ее коварное умение играть интонацией.
        — Ты мне позвонила. Моя ласточка, я так скучал по тебе. Уже не надеялся тебя услышать,  — сказал я, чувствуя прилив сил.
        — Я хочу тебя видеть, мой мальчик. Ты прилетишь?  — спросила она с печалью в голосе.
        — Нет, я не прилечу, ювелиры еще не сделали такого подарка, которым я мог бы удивить мою красавицу,  — с напускной строгостью сказал я.
        — Ты не скучал по мне?
        — Это твой номер? Я запишу себе. Сколько на нем будешь?  — спросил я, игнорируя ее вопрос.
        — Какая разница, мой голос ты знаешь, а свой номер, ты тогда говорил, никогда не меняешь.
        — Долька, перезвоню тебе, как только приму душ.
        — Буду ждать,  — ответила она.
        Через пятнадцать минут я набрал самую красивую китаянку. Она снова завела разговор о выкупе, я же вновь съезжал с темы.
        — Моя жемчужинка, конечно, могу, но будет ли тебе интересна спокойная жизнь?
        — Я тут умру, тут такая дыра: всего несколько караоке-баров,  — жаловалась она мне.
        — Ты красивая девочка, и у людей, с которыми ты работаешь, наверняка есть на тебя планы,  — рассуждал я спокойно.  — Если хочешь, я поговорю с Ван Лэем о твоем будущем месте работы,  — предложил я.
        Ван Лэй — один из бандитов, крышевавших место работы Гого,  — был связан с военными моряками, базировавшимися в Гуанчжоу. Нас познакомил Харбинец на одной из офицерских тусовок. В Китае три силы: коммунистическая партия, военные и мафия.
        — Поговори, поговори, пожалуйста, я не хочу ехать в те дыры, что он мне предлагает. Я хочу в большой город,  — словно маленькая девочка, уговаривала меня Долька.

* * *
        На следующий день я позвонил Ван Лэю, и мы встретились в небольшом ресторанчике за обедом. Поздоровавшись и обменявшись, как водится, колкостями, мы заказали обед: традиционную китайскую закуску — «битые» огурцы с красным перцем, бульон с курятиной и грибами, свиную печенку, кусочки рыбы в соусе «пяти перцев» и юи пао — клецки, тушенные с начинкой. На десерт «золотые пампушки»  — булочки с золотистой корочкой.
        — Как кризис переживаете?  — начал я разговор, отхлебнув из длинного стеклянного стакана горячего зеленого чаю.
        Южные китайцы пили его много и везде. За время жизни в Гуанчжоу и я пристрастился к этой привычке. Питье чая в провинции Гуандун, административным центром которой является Гуанчжоу, имеет мало общего с классической чайной церемонией. Горячий чай здесь пьют как воду, никакой помпезности.
        — Да нам-то кризис побоку, у нас товар ликвидный,  — с нескрываемым удовольствием ответил китаец, громко затягиваясь дымом дорогой сигареты.
        — С полицией проблем нет?
        — Нет, а что, должны быть?  — поинтересовался Ван Лэй, выдыхая дым.
        — Слышал, в Пекине к Олимпиаде разогнали все притоны, коллег твоих пересажали.
        — Где Пекин — и где мы? Даже если разгонят, поеду путешествовать.
        — И куда поедешь?  — спросил я, зная, что Ван Лэя от его борделей никуда не отпустят.
        — Ой, да мест, что ли, мало?  — ответил он и рассмеялся так громко, что сразу несколько равнодушных китайских лиц посмотрели на нас.
        Низенькая девочка-официантка в невообразимо грязной одежде принесла нам «битые» огурцы и свиную печенку, а следом еще несколько блюд. У Ван Лэя всегда был отменный аппетит. Высокого роста, с большим животом, который он постоянно теребил, он был похож на свинью из китайской классики «Путешествие на Запад». Маленькие глазки и потрепанное оспой лицо делали его страшнее и отвратительнее, чем он даже был на самом деле.
        — Люблю вкусно покушать,  — честно признался сутенер Гого, махом, совсем не по-китайски, положив себе со всех тарелок.  — У тебя-то как дела? Я слышал, иностранцам перестали давать визы. Жмут вашего брата как пекинских проституток,  — чавкая, сострил он.
        — Пустяки,  — не без иронии ответил я, хотя на самом деле в то время с визами действительно были сложности.
        — Наши на Олимпиаде выиграли у американцев,  — с гордостью, свойственной человеку, лично участвовавшему в завоевании медалей, сказал Ван Лэй, смачно посылая в рот большой кусок свиной печенки.
        — Гого куда?  — задал я вопрос, ради которого и пригласил китайца на обед.
        — А… вот зачем позвал,  — понял китаец.  — Ее хочу отправить куда-нибудь подальше, чтобы не нашли,  — хрюкая, засмеялся сутенер.  — А тебе какой интерес? Влюбился, что ли?  — успокаиваясь от смеха, спросил Чжу. Только сейчас я вспомнил его фамилию, которая звучит по-китайски так же, как и слово «свинья».  — Выкупай,  — на полном серьезе сказал он.
        — Зачем она мне нужна?  — строго глядя ему в глаза, спросил я, зная, что эта фраза не коснется ушей Дольки.
        — Хм…  — не понимая, издал звук Свин.
        — Отправь ее в какой-нибудь крупный город, я тебе заплачу,  — сказал я, направляя разговор в деловое русло.
        — Пятьдесят тысяч юаней, и я пристрою ее в хорошее местечко,  — как бы безразлично констатировал бандит.
        — Давай я тебе дам столько, сколько ты проиграл в прошлую пятницу в карты воякам,  — предложил я, отхлебнув зеленого чая Улун.
        — Откуда знаешь?  — изумился китаец.
        — Я играл с Ли Тхао в субботу.  — Я глядел на напрягшегося Ван Лэя.
        Ли Тхао — водитель из морской части — был ярым картежником, но часто проигрывал. Поэтому, выиграв у Ван Лэя, он трепался об этом всем вокруг. Ли Тхао возил заместителя командующего морской части, и я, подогревая нашу дружбу, частенько ему «сливал» по десять-двадцать тысяч юаней за вечер. Через него, Харбинца и нескольких других офицеров я знал все, что происходит в части. Они знали меня как бизнесмена, а с их контрразведкой я даже мог позволить шутки типа: «Я снова к вам за секретами!»
        — Мало,  — начинал торги сутенер.
        — Куда отправишь, если заплачу?
        — Они же не мои, я могу лишь рекомендовать не засылать в дыру, а так гарантий не дам,  — сказал прямо распределитель женских тел.
        — Меня не интересуют все, я говорю только про Гого. Посуди сам, никаких гарантий не даешь и, говоря прямо, можешь просто кинуть. Сомнительная сделка.
        — Вэй Мин, я тебя знаю давно, мы друзья, и торговаться с тобой я не намерен. Чтобы не портить наши отношения, давай сделаем, как ты предлагаешь,  — сказал он, испугавшись за дальнейший ход переговоров.
        Мне кажется, китайцы при ощущении, что их обманывают иностранцы или хотя бы пытаются это делать, реагируют острее, чем если бы их обманывали сами же китайцы.
        Я знал, что он согласится, и заранее приготовил двадцать тысяч юаней, которые здесь же ему и передал, не оставив времени на обдумывание.
        — Ты знал, что я соглашусь?  — спросил Свин, накрываемый приближающейся обидой от того, что его переиграл какой-то заморский черт. Китайцы между собой так часто называют иностранцев.
        — Откуда? Ты же сам только что сказал: мы друзья и быстро найдем общий язык,  — выкрутился я.
        Наш плотный обед мы закончили «золотыми пампушками». Ван Лэй съел их все до одной. Я расплатился. Китаец взял зубочистку и, причмокивая, стал ковыряться в зубах.
        — Я отправлю ее на следующей неделе,  — протягивая руку для прощания, сказал сытый и довольный сутенер, явно собиравшийся просадить полученные деньги за карточным столом в ближайшие несколько часов.  — Ну, так, для себя поинтересуюсь: если что, куда бы хотел ее отправить?  — спросил он.
        — Мне все равно,  — кинул я. У меня были мысли относительно Гого, но говорить ему об этом я не стал. Об этом сразу же стало бы известно контрразведке, поэтому я не проявил заинтересованности. Все равно я узнаю, где она.
        Некоторые вещи в жизни делаются сами собой. В случае с Гого я чувствовал, что она будет держаться со мной на связи, и не боялся ее потерять.
        Когда проститутки переезжают с места на место, им меняют номера сотовых телефонов. И найти их потом крайне сложно. На этот случай я как бы в шутку рассказывал знакомым куртизанкам простой механизм запоминания моего одиннадцатизначного номера. Когда они приезжали на новое место работы, скидывали мне свои номера, и я проводил «апгрейд» данных в своем мобильном. С Гого вышла такая же ситуация. Она позвонила мне спустя два месяца после нашего расставания. Свин — Ван Лэй — повел себя ответственно, отправив Гого в Шанхай. Он выбрал столицу Всемирной выставки ЭКСПО-2010. Там было много полиции, как, впрочем, и иностранцев, которые готовы были платить хорошие деньги за красоту.

* * *
        Через несколько дней я уже сидел в самолете Гуанчжоу — Шанхай. Рядом со мной расположились двое китайцев, только что прилетевших из России и возвращавшихся домой, в приморский город. Взрослые мужики, прилично поддавшие русской водки, не стесняясь ничего, сразу определили, что я русский. Крикнули мне в лицо:
        — Пливет!  — и стали громко ржать.
        Врожденная вежливость заставила меня ответить с улыбкой.
        — Здравствуйте, вы очень хорошо говорите по-русски,  — ответил я им на своем родном.
        — А ты гавалиш по-китаски?  — спросил меня один.
        — Нет,  — соврал я, моментально дав китайцам почувствовать их превосходство.
        — Надо учить китайская язык, скола нужна будит тебе,  — не унимался китаец.
        — Да, я хотел бы, но очень уж сложный ваш язык,  — произнес я. Окончательно поняв, что перед ними тупой лаовай (с китайского — иностранец), они принялись обсуждать дела. Обсуждали с энтузиазмом, громко, и скоро весь самолет был в курсе, что они те самые страдальцы, которых выкинули с Черкизовского рынка.
        — Почему выгнали нас с лынка?  — задали они оба с напором один и тот же вопрос. Придурковатая улыбка, та, о которой в свое время писал в указе Петр I, не сходила с моего лица, и я ответил:
        — Может, потому, что вы торговали плохими товарами?
        — В Китаи нету плахих висей, китайский качества каласо!  — брызжа слюной, кричал на меня тот, что выпил больше водки.
        Китайцы, сидящие вокруг, мгновенно зауважали своих сородичей, предположив, что их корявая речь на русском правильна и чиста, словно наша водка, а главное, за то, что те давят иностранца, чуть ли не главного виновника всех бед их черкизовской эпопеи. Затем они стали громко разговаривать друг с другом на китайском, явно играя на публику. Они возмущались, что гостиницы в России плохие, а стоят как самые дорогие отели в Китае, а в номерах между тем даже термосов нет. Российская милиция с жаждой наживы останавливает всех китайцев, зная, что можно содрать денег. Ругались на то, что русские сами не следили за таможенниками-взяточниками, а наводить порядок стали только теперь. Кричали, что лучше торговать с Европой, но там сейчас не заработаешь ничего. В общем, несли банальщину, а потом снова перекинулись на меня:
        — Пачему не говолиш по-китаски? Ты в Китаи, надо говолить по-китаски!
        Всему самолету они стали рассказывать, что русские, с которыми они торгуют уже десять лет, тупые и за все время так и не выучили ни одного слова по-китайски… Хвалили свое правительство, которое сразу пришло на выручку бизнесменам, отправив в Москву официальную делегацию, и русские, испугавшись китайцев, замяли конфликт, выдав весь груз желтолицым. Второй китаец, все время заливавший в себя пиво, «полируя» водку, решил поучаствовать в беседе. Глядя на меня краснющими глазами, крикнул:
        — Зачем вам стока тилитолиии?!
        Затем повторил то же самое для публики на китайском. Те, кто услышал, одобрительно, с чувством собственного достоинства, загудели. Все-таки верно говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. По гулу, прокатившемуся по салону самолета, я понял, что все сидевшие в нем китайцы готовы подписаться под каждым словом этих двух алкашей. И тут я решил взять слово.
        — Потому что,  — сказал я,  — у нас много ядерных ракет, нашим солдатам на маневрах и России мало, потому что у нас самые глубоководные атомные подводные лодки и потому что вся наша территория нужна нам для души! Широкой русской души!  — сказал я все это на таком китайском, как будто от этого зависела моя жизнь — четко, с такой интонацией, которая повергла в шок всех слушателей, но особенно моих выпивших спутников. Для всех такой оборот явился полной неожиданностью.
        Интересно, что в свой предыдущий полет я думал о плюсах китайцев, о том, как они помогают друг другу за границей и трудятся на благо своей страны. При этом я мысленно ругал соотечественников. Теперь же, когда кто-то посмел плохо отозваться о моей Родине, я не мог промолчать.
        Я вспомнил знаменитое интервью Владимира Семеновича Высоцкого. Иностранный журналист спросил поэта о том, как он относится к властям Советского Союза. Журналист знал, что у Высоцкого к руководству своей Родины были претензии, и наверняка ожидал обширного ответа. Но поэт ответил ему: «У меня есть претензии к властям моей страны, но обсуждать их я буду не с вами».
        Как я узнал из рассказов мамы, отстаивать свою страну мне было свойственно с детства.
        Однажды в детском садике я поспорил с одним задирой о том, какая страна самая сильная в мире. Мы отстаивали интересы несуществующих стран: я — России, он — Америки.
        У него был весомейший аргумент — американский военный самолетик, который ему откуда-то из-за границы привезли родители. И он был уверен, что его самолетик самый крутой, а значит — самый сильный. Мама рассказывала, что меня это страшно злило. И тогда я вспомнил конфликт, ежедневно происходящий в нашем подъезде: дед-ветеран не мог промолчать, когда встречал жившего в нашем доме молодого парня. Парень носил джинсы и кожанку и устанавливал волосы дыбом, а дед каждый раз кричал, что он американский пропагандист, шпион и предатель.
        В садике я применил фразы ветерана в адрес моего соперника — юного любителя неродной страны. Я обозвал его и предателем, и шпионом, и американским «гандистом». Мальчик пожаловался маме, а та, от греха подальше от таких разговоров, запретила ему носить с собой этот самолетик. Моя мама рассказывала, что я ликовал и смеялся над ним, говоря, что его американский самолетик испугался и остался дома…
        Вскоре мы приземлились в Шанхае. Я покидал самолет под китайский шепот: «Наверное, дипломат…»
        Глава XIII. «Время Гого»
        «Для армии нет ничего более близкого, чем шпионы; нет больших наград, чем для шпионов; нет дел более секретных, чем шпионские».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2008 год
        Место: Шанхай
        Шанхай встретил меня ясной погодой. Через полтора часа я был в ресторане самой высокой в мире гостиницы «Hyatt», на 55-м этаже. Рядом со мной в роскошном вечернем наряде была Гого. Она не умолкая трындела, ее красивый рот не закрывался ни на минуту: о радости нашей встречи, о том, как ей нравится Шанхай, и благодарила меня за разговор с ее сутенером. Узнав, что я заплатил Ван Лэю, организовав успешный переезд, была рада, что я внимательно отнесся к ее просьбе.
        На ней было новое колье, которое я ей подарил час назад. Гого, несмотря на молодость, имела недурной вкус и была рада дорогим подаркам. Классик китайской литературы Ли Юй в своей книге «Двенадцать башен», посвященной обитательницам публичных домов, писал: «Давно повелось, что певички плачут, когда им подарков мало дают…» Как говорится, не в склад, не в лад, но суть проглядывается ясно. Ее нельзя было удивить побрякушками «Swarovski»  — она читала модные журналы и была в курсе всех последних тенденций. Поэтому моему подарку она обрадовалась: бриллиантовое колье из 88 маленьких камушков в приглушенном свете ресторана умудрялось ловить лучики и, умножая, размножать их. Все женщины вокруг, и, естественно, мужчины, не сводили с нее глаз. Гого это нравилось.
        В Шэньчжене у меня были знакомые ювелиры, у которых можно было купить контрабандные украшения с бриллиантами за четверть цены.
        После ужина мы поднялись ко мне в номер, на 83-й этаж того же здания…
        — Вэй Мин, ты столько тратишь на меня. Находишь в разных городах, помогаешь…
        Гого явно вела к своему любимому вопросу: когда же любимый русский мальчик не захочет больше отпускать ее далеко от себя и выкупит.
        Я снял пиджак и распустил галстук. Долька восприняла это как призыв к действию. Полюбовавшись на себя в зеркало, она провела руками от линии талии до бедер. Боже, как же тщательно тебе пришлось поработать над внешностью этой девочки!
        Гого сняла колье и аккуратно уложила его на стеклянный столик. Приблизившись ко мне, она посмотрела мне в глаза и, как коварная змея, незаметно обвила рукой. Ее пальцы спустились по моей спине. Острые красные ногти эта кошка пока не выпускала.
        Гого повернулась ко мне спиной.
        — Расстегнешь?
        — Долька, мне нравится быть для тебя тем единственным, кем являюсь. Не хочу стать одним из…
        От своих слов мне стало противно, будто я сделал глоток лимонной кислоты. Но она же женщина, такой язык и подобные суждения ей должны быть ясны.
        Я не мог рассказать Гого истинную цель моего появления в Шанхае. Между тем именно ей предстояло сыграть главную роль в моей операции. Я рассказал ей, что у меня есть заказ на одно очень важное исследование по химии. По сути, ей было плевать: химия, физика, какие-то исследования — для нее все это был пустой звук. Показав ей фотографию молодого ученого Синь Фэньгуаня, я рассказал его примерное место работы.
        — Вэй Мин, но он ведь некрасивый и, наверное, бедный,  — стала капризничать Гого.
        — Милая моя, я дам тебе денег, сколько захочешь, только охмури этого паренька,  — сказал я, погладив свою помощницу в этой авантюре по голове.
        — Ну я не знаю, вдруг я ему не понравлюсь?  — сказала она, звонко рассмеявшись, понимая, что перед ее чарами не устоит ни один мужчина.
        — Меня только пугает, что ты не сможешь его найти,  — сказал я, пытаясь задеть Гого.
        — Хм,  — фыркнула она, обидевшись.
        — Ну что ты надулась? Появятся морщинки, я не буду тебя любить, учти.  — Я погладил ее волосы.
        — Я знаю этот район и бывала там не один раз. Лучше скажи… Что после этого? Что мы с тобой?
        — Долька, пока из-за моей работы не может быть никаких планов. Но зато работа приносит мне хорошие деньги, и я могу делать тебе такие подарки и давать на жизнь. Держи.  — Я достал черный полиэтиленовый пакет, в котором было шестьдесят тысяч юаней…

* * *
        Дав задание Гого, я улетел в Гуанчжоу, чтобы вернуться в Шанхай спустя месяц. Красавица Гого мне помогла. Она нашла нужного мне китайца и охмурила, закрутив с ним стремительный роман.
        Гого рассказала мне много интересного про химика, про то, где и как они встречаются, его слабости, страхи, амбиции — все, что она смогла узнать и увидеть своими проницательными женскими глазками.
        А главное, благодаря Гого появилось место, куда Синь Фэньгуан ходил втайне ото всех. А значит, появилось место, где я мог с ним встретиться. Дальше все зависело от меня.

* * *
        Я вошел гостиницу в старом районе Шанхая, на Пятой северной улице, где Гого обычно встречалась с химиком. На мне были кепка, очки и прочий набор маскировки — вошедшая в лобби Гого меня не узнала, что было отличным показателем.
        — Долька,  — сказал я негромко и надавил ей на болевую точку, чтобы она обмякла и не дернулась, переполошив всех вокруг.
        — Боже, ты меня напугал. А ты ничего, любишь ролевые игры?  — Гого тут же включила свое кокетство.
        — Потом, дорогая.
        — Хорошо. Номер 989, вот карточка. Смотри, не обижай мне его.
        — А что, влюбилась?
        — А может, и влюбилась, пока вы, русские, долго думаете…  — Красавица снова попыталась подловить меня на нерешительности в наших с ней отношениях.
        Я поднялся в 989-й номер. Грим-шрам на своей руке я засветил перед всеми камерами.
        Я вошел в номер и увидел спину Синь Фэньгуаня. Он был в белом отельном халате и, сидя за столиком, попивал вино. Он услышал дверной щелчок, но не стал поворачиваться, только проговорил пошлым тонким голосом:
        — Твой апельсинчик тебя заждался!
        Апельсинчик? Господи, Гого, я даже боюсь представить, почему ты придумала его так называть…
        — Здравствуйте, господин Синь, разрешите представиться,  — начал я вежливо разговор.
        — Вы кто?! Покиньте номер!  — всполошился химик.
        — Не могу, мне нужно поговорить с вами.
        — Мы знакомы?  — спросил китаец.
        — Лишь отчасти, я вас знаю, а вы меня пока нет,  — сказал я деликатно.  — Можно присесть?  — поинтересовался я.
        — Не знаю… А что, собственно…
        — Я ненадолго.
        Испуганный ученый указал мне на широкое кресло.
        — Ну и погода нынче,  — пожаловался я, вытирая салфеткой пот с лица. Я представился выдуманным именем.  — Господин Синь, мы с вами коллеги. Мне интересны ваши научные труды в области мутации рыб.
        Китайцу стало душно, хотя он и сидел прямо под кондиционером.
        — Я работаю младшим научным сотрудником Русского географического общества,  — сказал я.
        — Вы знаете, я не провожу никаких исследований самостоятельно. О каких именно исследованиях идет речь?  — поинтересовался Синь Фэньгуан.
        — О тех, что носят необычный характер, и мне хотелось бы…  — Я не успел договорить, китаец резко осек меня.
        — Вы не можете знать об этих исследованиях, материалы по нашей работе не публиковались ни в одном научном издании, то, что вам стало о них известно, говорит о том, что вы не тот, кем называетесь! Я не знаю, кто вы и что вам нужно, но, наверное, нам лучше закончить эту беседу.
        Синь потянулся к сотовому телефону — он оказался храбрее, чем я думал. Китаец сразу смекнул, что я вожу его за нос.
        — Господин Синь, не торопитесь, я не хочу, чтобы о нашей встрече знал кто бы то ни было. Это навредит и мне, и вам,  — сказал я уверенно тихим голосом.
        — Вы хотите меня завербовать?  — Китаец снова удивил меня скоростью анализа ситуации.  — Вы не боитесь вот так открыто, в центре города, мне что-то предлагать?  — сказал он, явно не понимая, как ему действовать.
        — Я боюсь только того, что ваши исследования нанесут вред моей стране,  — сказал я, не отводя взгляда от рыбоведа.
        Он был напуган. Резкий подход в данной ситуации был крайне важен.
        — Я не понимаю, о чем речь,  — начал раздражаться химик.
        — Вас хорошо охраняют, и вы можете прямо сейчас меня сдать, но это будет не лучший вариант.
        — Я не понимаю, о чем речь,  — повторил китаец, раздумывая над дальнейшими своими ходами.
        — Вы лукавите. Вы занимаетесь разработками контролируемых мутаций рыб. Я предлагаю вам сотрудничество. Помогите нам,  — сказал я растерявшемуся собеседнику.  — Вот посмотрите.  — Я протянул ученому конверт.  — Посмотрите, посмотрите, вам это должно быть знакомо.
        Китаец, взяв конверт, извлек из него пачку листов и стал внимательно изучать.
        — Откуда это у вас?  — изумился Фэньгуан.
        — От вас,  — сказал я тоном, не предполагающим сомнений.
        — От меня?  — переспросил китаец, нервно складывая листы в конверт экспресс-почты.
        — Конечно, от вас, а чьи, вы думаете, на этих листах отпечатки пальцев? Моих нет, можете не сомневаться, только ваши.
        Китаец, до этого ловко игравший на опережение, вдруг понял всю катастрофу момента.
        — И распечатаны они на принтере, который стоит в вашем кабинете. В случае проверки экспертиза это подтвердит,  — блефовал я.
        Повисла тишина. «Апельсинчик» был растерян и подавлен.
        — Меня расстреляют,  — тихо произнес он, чуть не плача.
        — Нет, не расстреляют. Никто не узнает об этом. Вы же понимаете, я не враг, я друг. Кстати, вы знаете, что ваша любовница проститутка?  — спросил я, желая добить китайца морально.
        — Кто?  — рассеянно переспросил он.
        Я не стал повторять вопроса.
        — Вы взволнованы, успокойтесь, ситуация не самая страшная,  — проговорил я еле слышно.
        — Откуда вам известно про нее?  — спросил Синь Фэньгуан, все-таки услышав мой вопрос.
        — Я знаю все ваши слабости, господин Синь.
        Он испуганно смотрел то вокруг себя, то на меня.
        — Я предлагаю вам сотрудничество: полное молчание о ставших нам случайно известными подробностях вашей частной жизни и деньги. Нам нужна ваша помощь,  — проговорил я спокойным голосом.  — Давайте встретимся завтра вот в этом месте.  — Я протянул ему листок с адресом.
        — Я знаю это место,  — сказал вяло Синь.
        Это было одно из мест, где он встречался с Гого. Он его тщательно прятал ото всех, и риск для нашей встречи именно там был минимальным.
        — Хорошо,  — сказал я и сжег небольшой листок.  — До завтра, господин Синь, все будет хорошо.  — Попрощавшись с ученым, я направился к выходу.
        Оглядевшись, я нырнул в один из переулков и дворами прошел несколько километров, по привычке проверяясь от слежки.
        Ученый меня не сдал: вряд ли он испугался огласки отношений с Гого, он испугался другого — расстрела. А другой участи за передачу совершенно секретных сведений ожидать было наивно. Работой с завербованным китайским агентом, сбором и обработкой полученной от него информации занимались уже другие люди. За несколько месяцев он передал нам все отчеты по исследованию. Из Китая эти документы уезжали вместе с нашими курьерами.

* * *
        Новый сутенер Гого выкатил за ее перевод ценник в сорок тысяч юаней, но я, не торгуясь, согласился. Ей я тоже отправил внушительную сумму. От нее пришло сообщение: «Все, я тебе больше не нужна? Хотя нет, не отвечай. Я лучше буду ждать звонка». Я не стал отвечать.
        Гого была особенной, но в целом дамы ее профессии занимали важное место в период моего пребывания в Китае. Спецслужбы всегда их использовали: привилегированные проститутки соблазняли сильных мира сего и, пользуясь доверием грешников, становились постоянными добытчиками секретов для своих хозяев.
        Во время работы в Китае у меня было несколько таких помощниц. Привлекая некоторых девочек для отдельных заданий, я допускал, что все они сотрудничают с китайской контрразведкой. Как ни парадоксально, именно поэтому я не опасался идти с ними на контакт. Подарить китайцам такой компромат означало дать им возможность почувствовать победу. Хотя всегда было страшно попасться в лапы контрразведки. Но страх — сигнал об опасности в сочетании с интуицией — помогал. Человек, не испытывающий его, в разведку не годен. Если бы меня схватили, мне была бы «крышка».
        Отправляясь на поиски красивых женщин, я часто захаживал в «синие дома» и «цветочные лодки», так изысканно в Китае именовали бордели.
        Приглушенный красный свет, фонарики, тихонько покачивающиеся от сквозняка, расслабляющий аромат благовоний и пара женщин-смотрительниц в красных платьях «Ципао» встречали уважаемых господ, желавших предаться греху. Стены длинного коридора блестели лакированной резьбой по красно-коричневой вишне со вставками шелка. Справа и слева небольшие, чисто прибранные комнаты, с кроватями из красного дерева и столиками с разноцветными стекляшками, наполненными маслами. Мелодичный и загадочный звук эрху — двухструнной китайской скрипки — плавно стелился по всему коридору.
        Найти подобное место в Китае несложно, в любой гостинице, сауне, массажном салоне можно получить «наколочку»: телефон или адрес. Спрашивал главного или «мамку». Узнавал ситуацию: сколько стоит ночь, откуда девочки, что умеют — все по стандартной схеме. Есть ли свои места для секса или нужно уводить на «территорию»? Главное, нужно было узнать время, когда все девочки находятся «дома», и договориться на сакраментальное: всех посмотреть. Затем давал сводникам триста юаней за предстоящий кастинг, брал визитку (в Китае у таких людей есть визитки и все весьма цивильно), которую, запомнив адрес и забив в телефон имя и номер сотового, выбрасывал. При этом обязательным условием договоренностей была возможность посмотреть самых лучших. На следующий день аванс отрабатывался. В небольшую уютную комнатушку заводили 20 «самых лучших», 15 —18 из которых сразу же уходили. Я выбирал пару-тройку красавиц, узнавая их порядковые номера, присваиваемые проституткам во всех борделях Китая. Когда красивых девочек не оказывалось, я благодарил дам и выговаривал людям, которые их собрали, «о не полном соответствии их
занимаемой должности». В следующий раз приходил в тот же бордель спустя два месяца. У бандитов, контролирующих проституцию в Китае, есть соглашения об обмене «товаром» каждые два месяца. Клиенты быстро пресыщаются, тела и лица перестают возбуждать, прибыль мафии падает. Поэтому они и придумали такую схему обмена. Совершался он оптом, то есть мигрировали сразу целые пачки, по 20 —30 девочек. Отыскать красивых было непросто.
        Я не ходил по притонам для крестьян, где можно было найти любовь за пять долларов. Меня интересовали места с привилегированными проститутками, которые за плотскую утеху брали больше, чем рабочий получал за целый месяц. Только там можно было отыскать настоящих красавиц, которые в будущем могли пригодиться в каком-то деле.
        Красавицы внимательно следили за собой, обслуживая в день, как правило, не больше одного-двух клиентов. Некоторые из них шли в профессию, чтобы стать чьей-нибудь «второй женой», по-нашему, любовницей, и быть на содержании какого-нибудь богача. Богач мог быть бизнесменом, чиновником или даже ученым, как в случае с Синем Фэньгуаном. По сути, не важно кем, главное, чтобы у него водились деньги. Кстати, ученые в этом списке не должны удивлять. Активный период роста КНР сделал миллионерами многих сотрудников науки. За разработки платили большие деньги, особенно много получали те ученые, чьи разработки шли в массовое производство. Держатели патентов получали за каждое изделие копеечку, которая и позволяла в свободное от науки время ангажировать девочек по две-три сотни долларов за ночь.
        Красивые девушки в Китае ценятся очень высоко, впрочем, как и везде. На улице я легко выделял таких женщин из толпы: они были красивы, модно одеты и сексуальны. «Рубенсовские фигуры» среди них встречались крайне редко. За ними внимательно присматривали бандиты, не позволяя случайным людям обижать красоток. Хотя были истории, когда таких девочек убивали и пятидесяти тысяч долларов хватало, чтобы уладить все дела и с родственниками, и с полицией и при этом остаться на свободе. В Гуанчжоу я знал около трех десятков притонов, исключая те, что работали под крышей гостиниц.
        Гого была, безусловно, лучшей моей помощницей. После истории с химиком я попрощался с ней. Тогда я думал, что навсегда…

* * *
        На одной из наших с Харбинцем встреч он снова мимоходом обмолвился про отряд диверсантов. Морпех был озадачен и крайне зол какими-то требованиями по снабжению этих секретных солдат. Его настроение не позволило мне выпытать большего, но в Центр я сообщил незамедлительно. Несмотря на то что это были пьяные сплетни военного моряка, я просил внимательно отнестись к этим данным.

* * *
        На некоторое время я выпал из всех рабочих дел. Казалось, полностью отключился от реальности. Умер отец. Я погрузился в какое-то пространство вне времени и реальности, не было ни бизнеса, ни Китая, были только воспоминания. Благо, из Центра никаких заданий я не получал. Я был полностью предоставлен сам себе.
        Нет, я не плакал. Мысленно я уносился в детство, доброе, безмятежное, неопасное. Я слышал смех отца. В воспоминаниях на меня смотрел его мудрый, задумчивый, полностью сосредоточенный взгляд, такой который бывал на его лице, когда он решал какие-то сложные задачи или играл со мной в шахматы. Я вдруг вспомнил, как мы играли с ним однажды в эту древнюю игру и отец впервые мне проиграл. Для него то поражение было событием или даже символом превращения мальчика в отрока, способного думать, принимать решения, рисковать. В шахматном мире гуляет хохма: мир в семье заканчивается, когда отец проигрывает сыну в шахматы. У нас такого не случилось, отец, разумеется, напрягся: как для любого учителя, который считает своего ученика маленьким, требующим постоянной опеки, моя победа для него стала откровением. Тогда он, немного покрасневший, пожал мне руку и, глядя прямо в глаза сказал, по-моему, больше сам себе: «Чтобы научиться выигрывать, надо научиться проигрывать». Всю жизнь отец мне вдалбливал это своё: «учись проигрывать, учись проигрывать, только так ты станешь сильнее». Увы, даже теперь, когда отец
смотрел на меня оттуда, сверху, я не мог принять этот его урок. Мне никогда не нравилось проигрывать, и тем более я не хотел этому учиться. Пусть хоть весь мир научится проигрывать, а я не хочу. Я поймал себя на мысли, что не хочу стоять у могилы отца. Я хочу, чтобы между нами осталась та тонкая нить разлуки и ощущение, что еще чуть-чуть, и я вернусь и снова его обниму. Я хотел в это верить, как какой-то мальчишка. С организацией похорон помог Паша.
        Глава XIV. «Ночь в Шэньчжене»
        «Всеми пятью категориями шпионов обязательно ведает сам государь. Но узнают о противнике обязательно через обратного шпиона. Поэтому с обратным шпионом надлежит обращаться особенно внимательно».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2009 год
        Место: Шэньчжень
        В один из дней мне позвонил старый друг Пэн Сяодэн из ZTE, мой китайский Пушкин. В коротком телефонном разговоре он пригласил меня приехать к нему в Шэньчжень. Звонил он в четверг, и встреча на выходных в мои планы не входила, однако отказаться от нее я не мог, ведь Пэн тоже был объектом разработки. В его голосе я уловил нотки волнения и крайней заинтересованности во встрече. Он предложил пересечься в том же месте, где мы встречались последний раз,  — элитный бар недалеко от офиса, где он трудился.
        Переиграв планы, в субботу я отправился на поезде в Шэньчжень и всю дорогу думал о предстоящей встрече. В последнее время мы с Пэном общались только по телефону, и его внезапное приглашение меня заинтриговало. С чего вдруг он, молодой повеса, никогда не испытывавший проблем с деньгами и друзьями, позвонил мне, иностранцу, и назначил встречу? Соскучился? Нет, не его стиль. Что-то здесь было не так.
        На всякий случай я приехал к месту встречи на час раньше и устроился в кафе напротив бара, где была назначена встреча. Я внимательно наблюдал за входящими и выходящими из того заведения людьми. Таковых было всего несколько человек. Спокойно потягивая жасминовый чай, я внимательно разглядывал прохожих и ждал Пушкина, желая проверить, нет ли за ним хвоста. За полчаса до встречи я обратил внимание на малоприметного мужичка, нервно курившего на углу улицы и иногда бросавшего взгляд в сторону бара. Глядя на него, я не стал делать никаких выводов, спокойно продолжая ждать появления моего однокашника. За пять минут до назначенного времени на углу улицы, с противоположной стороны от места, где стоял куривший наблюдатель, появился Пэн Сяодэн.
        Он шел быстро, суетливо, явно волнуясь. Неприметный китаец, завидев его, быстро перешел улицу, пропав из моего поля зрения. Сзади за Пушкиным, метрах в пяти, почти в такт его шагам шел другой человек. На послеобеденной, почти безлюдной улице трудно было не обратить на него внимание. Сомнений не было — за Пэном следили.
        Моменты слежки и ухода от нее я на совесть отрабатывал в Москве и Подмосковье, часами накручивая километры по улицам. За все время работы «в поле» я ни разу не привел «топтунов» на объект. Мое умение уходить от хвоста Минин даже называл талантом. Это признавали и следившие за мной наши контрразведчики, опытные спецы, изловившие не одного шпиона. Мне же это не казалось никаким талантом: обычная добротная работа, которую я воспринимал как соперничество, как соревнование. Я не позволял себе халтурить: не спускался в метро, не запрыгивал в вагон последним, как это делают в кино «опытные» разведчики. Я отдавал себе отчет в том, что не везде, где я буду работать, специально для меня будут строить метро…
        Пэн Сяодэн вошел в бар. Китаец, шедший за ним, сбавив темп, прошагал мимо. «Если китаец не пошел за ним, значит, внутри уже есть кому встретить»,  — подумал я. Прямо перед моим окном неожиданно промелькнул тот самый китаец, который курил на углу. От неожиданности я немного дернулся.
        Я взял небольшую паузу на размышление. Кому и зачем понадобилось следить за советником вице-президента по стратегическому развитию крупнейшей телекоммуникационной компании? И почему он позвонил мне? Подстава? Вряд ли. Если бы хотели схватить меня, не стали бы так усложнять. Дело не во мне. Пэна пасут, и его телефон наверняка на прослушке, а значит, те, кто это делает, по-любому знают, что он звонил мне, и точно знают о предстоящей встрече. Я, разумеется, предупредил Минина, так что если со мной что-то случится, он узнает об этом.
        Допив чай и оставив под стаканом пятьдесят юаней, я быстро пошел через кухню кафе в подсобку. Предварительно я под видом поиска туалета выяснил, что там имеется черный ход. Выйдя через этот запасной выход на соседнюю улицу, я быстрым шагом прошел пару кварталов и поймал такси. Я хорошо знал этот район. На всякий случай соврал водителю, что заблудился, и продиктовал название улицы и номер дома, где находился бар. Счетчик просил не включать, чтобы не было ясно, откуда меня привезли. Вряд ли бы таксиста стали расспрашивать, но, как говорится, береженого…
        Я вошел в бар. Здесь царила полусонная атмосфера, играла легкая музыка, официантов не было видно, бармен, сидя за стойкой, спал. Из двух десятков столиков заняты были только три: за одним сидела парочка, неумело изображающая влюбленных, за другим — китаец средних лет, возившийся с телефоном, за третьим, полубоком, изучая меню и не обращая внимания на вход,  — Пэн Сяодэн. Я широко улыбнулся и вальяжной раскачивающейся походкой направился к нему.
        — Ура президенту!  — сказал я незатейливо, как ни в чем не бывало.
        — Ой,  — нервно дернулся китаец,  — ты меня напугал,  — напряженно и скованно произнес он.
        — Прости, хотел пошутить,  — улыбаясь еще шире, извинился я. Мы обнялись.  — Давно ждешь?  — поинтересовался я, высматривая официанта и усаживаясь в кресло.
        — Нет, только пришел.
        В полутемном помещении Пушкин почему-то оставался в темных очках, и я указал ему на это. Он молча приподнял их, показывая красные, как флаг Китая, глаза. Было ясно, что он не спал несколько дней.
        — За мной следят,  — едва шевеля губами, произнес Пэн.
        Я в знак понимания сказанного им многозначительно моргнул. Не зная, успели ли те, кто за ним следил, «зажучить» бар, но на всякий случай решил не говорить на эту тему вслух. Пэн это понял.
        — Ты че такой грустный? Снова нанюхался всякой гадости?  — наигранно и громко спросил я, понимая, что те, кто за ним следит, явно не полицейские, решившие взять его за наркоту. И не контрразведчики — те работают значительно профессиональнее.
        — Нет,  — отмахнулся китаец.
        — Давай по вискарю?  — предложил я.
        — Можно,  — безразлично согласился Пэн, не отрывая взгляда от меня.
        Мы заказали бутылку «Чиваса». Пока бармен, вынужденно прервавший свой послеобеденный сон, медленно откупоривал и наливал нам по стаканам, Пэну кто-то позвонил. Образовавшуюся паузу я решил использовать для обдумывания дальнейших действий.
        По первым минутам нашей встречи я почувствовал, что китаец хочет сообщить мне нечто важное. В баре это делать было крайне рискованно. Нужно было как-то свалить оттуда и оторваться от хвоста. В принципе можно было снова податься в кафе напротив и проделать маршрут, подобный тому, что я крутанул полчаса назад. Но, не найдя нас внутри кафе напротив, люди, идущие по пятам у китайца, наверняка начнут расспрашивать персонал, что и как. Те отрапортуют, что я терся там битый час, попивая жасминовый чай. А это палево. Я хлебанул полстакана вискаря с уже подтаявшим льдом. Пэн, окончив разговор, тоже взял стакан и протянул ко мне, желая сказать тост.
        — За дружбу!  — негромко произнес он.
        «Вот тебе раз: за дружбу»,  — подумал я про себя. Вляпался в какое-то дерьмо и дружбу вспомнил. Если я из-за него провалюсь, Минин меня закопает. Даже если придется отыскать мой труп на другом конце планеты, он все равно это сделает.
        Мы выпили за дружбу и налили еще. Пэн был одновременно напряжен и подавлен. Нужно было срочно увозить его с этого полумрака. У меня созрел план.
        — Знаешь, Пэн, а ты подлец.  — Поднимая вновь наполненный стакан, я приступил к реализации задуманного. Он посмотрел на меня, словно на смерть. Я почувствовал это, даже не видя его глаз. Съежившись, как высохший на солнце абрикос, он готов был зарыдать. Его воля была сломлена.
        — Не понял,  — ответил он недоумевая.
        — Помнишь, я давал тебе диск Джан Хуимэй с ее автографом?  — спросил я, наклоняясь к нему и напев для реалистичности мотив, покачивая при этом головой, намекая, чтобы он согласился. Пэн скривился, не понимая, к чему я веду, но на всякий случай согласился:
        — Да.
        — И где он?  — поинтересовался я, повышая тон.
        — Дома.
        — Дома?
        — Дома!  — как попугай повторил Пэн, раздражаясь такой игре слов.
        — Заметь, у тебя дома! Ты его на сколько брал?
        — Ааааа, я забыл, извини. Точно, я хотел ведь сегодня его взять и забыл,  — начал оправдываться китаец.
        Он смекнул, что я задумал слиться из бара. Учась в Харбине, мы с ним иногда применяли такие трюки, когда надо было избавиться от общества стремных телок.
        — Ты всегда так говоришь, а, между прочим, диск с ее автографом сейчас стоит очень дорого. Или, может, деньги для тебя потеряли ценность? Да что я спрашиваю? Конечно, потеряли!  — ответил я сам на свой же вопрос, разводя руками по сторонам, изображая разочарование поступком друга. Меня порадовало, что Пэн не стал глупить и подыграл.
        — Че ты смотришь? Расплачивайся, поехали за диском, друг,  — приказал я.
        Пэн быстро достал пухлое портмоне, напичканное золотыми кредитками разных банков, но расплатился наличными. Пока он возился со счетом, я незаметно стер со стакана отпечатки своих пальцев. Мы направились к выходу. Отойдя несколько шагов от столика, я заметил, что Пэн оставил недопитую бутылку.
        — А вискарь где?  — наигранно и громко крикнул я, так чтобы на нас обратили внимание, мол, все нормально, встретились старые друзья и собираются хорошенько выпить.
        — А надо? У меня ведь дома есть!  — резонно заметил китаец, но я решил не включать заднюю.
        — А этот кто допивать будет? Иди, бери!  — указал я рукой на столик.
        — Хорошо, хорошо, что ты нервный такой?
        — Я всегда нервный, когда выпью. А с тобой так совсем скоро истериком стану. Мой самый ценный диск не возвращает и спрашивает, что я такой нервный?!  — крикнул я снова на весь бар, изображая сердитость.
        На доли секунды задержавшись перед выходом из бара, я быстро проинструктировал Пэна:
        — Слушай меня и делай как я. Быстро и без вопросов. Ясно?  — резко спросил я.
        — Ясно.
        — Пошли!
        Оказавшись на улице, я приобнял его за плечо, быстро оглядев все вокруг. На углу снова стоял китаец, завидев нас, он чуть оживился.
        — Лови такси,  — сказал я.
        Пэн тут же взмахнул рукой, и на нашу удачу, сразу поймал машину. Мы быстренько погрузились на заднее сиденье.
        — На вокзал,  — объявил я таксисту и добавил: Поскорее, на поезд опаздываем!
        Машина резко тронулась. Метров через сто мы поравнялись с местом, где курил китаец, но он куда-то испарился. Водитель оказался сообразительным и знающим город. Я достал из кармана сотовый телефон и вытащил из него батарейку. Пэн сделал то же самое и зачем-то разложил телефон и батарейку по разным карманам брюк. «У страха глаза велики»,  — подумал я.
        — Там сейчас пробка при въезде на мост,  — не оборачиваясь, сообщил таксист. Я об этом знал, поэтому и решил ехать именно туда, чтобы в самой пробке, если потребуется, выйти из машины и, против движения, уходить на своих двоих, но в последний момент изменил маршрут.
        — Слушай, нам тут друга нужно забрать, давай за ним заедем?  — предложил я таксисту.
        — Не проблема!  — крикнул он, вцепившись в рулевое колесо.
        Для максимального сходства с нашими «бомбилами» ему не хватало только кожаной кепки. «Классно водит»,  — подумал я.
        — На вот тебе две сотни, поезжай быстро, я точно не знаю, где он живет, но, если увижу, вспомню!  — Я протянул таксисту пару красных купюр.
        Он обрадовался щедрым клиентам.
        — Здесь налево.  — Таксист повернул. Мы петляли по улицам, поворачивая то влево, то вправо, проверяясь от хвоста.  — Прибавь скорости, а то опоздаем,  — подбадривал я таксиста.
        Водитель гнал и потребовал пару сотен сверху, на штраф, если нас вдруг остановят. «Везде ваш брат одинаковый»,  — думал я, постоянно оборачиваясь и смотря в заднее стекло несущегося автомобиля. Вдруг из-за резкого торможения я ударился затылком о решетку, отгораживающую водительское сиденье от пассажирского. Пэн смотрел вперед, не успев подставить руки, он ударился об эту решетку лицом. Его солнцезащитные очки сломались на переносице. Из носа потекла кровь, губы тоже были разбиты. Я наконец-то отчетливо увидел его красные глаза, из которых, казалось, тоже вот-вот пойдет кровь. Бутылка виски скатилась с сиденья, но не разбилась. Нас остановила вынырнувшая справа, из подворотни, таксишка. Наш шофер стал орать матом на водителя, из-за маневра которого мы так встали.
        — Не ругайся, объезжай слева,  — указал я ему.
        Проезжая мимо преградившей нам путь машины, я заметил, что в ней, кроме водителя, никого не было. Пропетляв еще минут двадцать, мы уехали в другой район города.
        Расплатившись, отпустили такси и пошли пешком. Шли около получаса. Хвоста не было. За все это время Пэн не задал ни одного вопроса, он был занят своим разбитым лицом. Мне нравятся люди, которые в нестандартных ситуациях не задают лишних вопросов, тем более не паникуют и делают, как им велят, не демонстрируя «остроумия».
        Оказавшись на незнакомой улице, мы зашли в местный барчик. Сели за один из свободных столиков, заказали бутылочного пива и попросили пару пустых стаканов для виски. Пэн налил нам по полстакана теплого напитка. Выпили залпом, запили пивом. Пэн скривился от боли: вискарь напомнил ему о разбитых губах. Накатив еще и отдышавшись, мы пришли в себя.

* * *
        — Ну, ты даешь,  — начал разговор Пэн. С красными глазами, разбитыми носом и губами он выглядел паршиво.
        — Что?  — спросил я, глотнув ледяного «Чинтао». Запивать теплый «Чивас» ледяным пивом — моветон, но в нашей ситуации это казалось приемлемым.
        — Прямо как в кино,  — выдавил он из себя, усмехнувшись.
        — Какое кино, Пэн? Давай выкладывай, во что ты вляпался?  — потребовал я с напором.
        — Слушай, не знаю, с чего начать…
        Мне показалось, что люди, следившие за Пэном, были обычными бандитами: как-то просто мы свалили от них, как от дилетантов. Я был готов к рассказу о большом долге, может, о проигрыше в казино или о проблемах с какой-нибудь проституткой. Хотя, если бы произошло что-то из вышеперечисленного, Пушкин вряд ли позвонил бы мне. В конце концов, у ZTE есть собственная служба безопасности, способная прикрыть своего человека в любой ситуации. Тут было что-то другое, необычное, внештатная ситуация.
        — Начни сначала,  — посоветовал я.
        — Две недели назад я похоронил отца,  — с нахлынувшей грустью начал Пэн.
        — Я не знал. Извини,  — немного растерявшись, тихо произнес я, никак не ожидая подобного начала.
        — Его убили,  — уверенно и спокойно, не дав мне опомниться, продолжил свой рассказ Пэн.
        Снова повисла пауза. Взяв бутылку, он налил нам еще виски. Несмотря ни на что, мне казалось, что именно здесь он почувствовал себя в безопасности впервые за последние несколько дней. В предвкушении детективного рассказа я стал аккуратно заводить свои наручные часы «Patek Philippe» в стальном корпусе и, едва заметно нажав на кнопку, включил диктофон. Стрелки на циферблате забегали как сумасшедшие. Пэн скользнул быстрым взглядом по запястью моей левой руки.
        — Выключи,  — морщась от щиплющей боли, сказал он, глядя в стакан.  — Не забывай, в какой компании я работаю. За последние несколько лет я провел очень много переговоров.  — Он высокомерно усмехнулся, словно перед ним был пойманный за кражу варенья шалун.
        Я выключил диктофон, не став ничего спрашивать.
        — Я хочу попросить у твоей страны политического убежища,  — прямо сказал Пэн.
        Я, отпивая в этот момент виски, подавился и закашлялся. Впервые за восемь лет в Поднебесной я услышал из уст китайца это состоящее из четырех простых иероглифов словосочетание. Я, как бы невзначай, огляделся по сторонам, не смотрят ли на нас с какого-нибудь столика цепкие глаза наблюдателей.
        — Ничего не понимаю, ты расскажи нормально, не волнуйся, здесь мы в безопасности.
        — Я попробую…  — выдыхая, согласился Пэн.  — Последние два года я часто бывал в Америке. Мы лоббировали там наши миллиардные контракты, но Конгресс США инициировал против ZTE и наших конкурентов из Huawei специальное расследование.
        Я знал эту историю, но из уст Пэна она могла бы звучать более интересно, чем читалась в Интернете. Ведь он был непосредственным участником событий.
        — Американские военные, работавшие в тесном контакте с ЦРУ, раскопали для Конгресса США информацию, что ZTE и Huawei поддерживают тесные связи с Народно-освободительной армией Китая. После этого американцы ограничили нам доступ к своим сетям, передающим информацию государственного и военного характера. А когда Huawei решила купить американскую корпорацию «3COM», сделку из соображений национальной безопасности завернули. Такие же неудачи нас постигли в Великобритании, Австралии и Индии, там, где мы шли в военные проекты.
        — А что, работу по выходу на иностранные рынки Huawei и ZTE проводят совместно? Какая между ними связь?  — Я хотел понять точки пересечения телекоммуникационных компаний и военных.
        — Связующих три: армия, министерство госбезопасности и разведка.
        — Разведка?
        — Да. Через подставные фирмы китайская разведка владеет контрольными пакетами этих компаний. И не только этих, они имеют весомые доли в Lenovo, TCL, Benq, Founder Group, Great Wall Group, Hedy, MicroGram, Galanz, Gree, Midea Hisense, Haier, Konka, Skyworth и еще целой массе мелких фирм.
        — Понятно теперь, откуда такие агрессивные методы завоевания мировых рынков. С такой крышей можно на любые рынки идти без страха поражения,  — стал я рассуждать вслух.  — Но при чем тут компании по производству бытовой техники?  — В теме, которую поднял Пэн, у меня не должно было оставаться вопросов.
        — Мы для них делаем «закладки».
        — Что делаете?  — переспросил я, не поняв слово «закладки» на китайском.
        — Извини, я тебя уже воспринимаю как китайца.
        — Не думаю, что каждый китаец знает слово «закладка» на своем родном языке,  — попытался я отстоять свой статус свободного владения китайским языком.
        — Тоже верно,  — соглашаясь, покачал головой Пэн.
        — Объясни проще.
        — Это такой… ма-а-а-ленький радиоэлектронный маяк. Понимаешь?
        — Понимаю. А зачем на холодильник или на микроволновую печь устанавливать радиоэлектронный маяк?
        — Вот тут-то и кроется смысл разведки. Ты слышал про «японское экономическое чудо»?
        — Разумеется, слышал. Это период небывалого роста японской экономики.
        Китаец усмехнулся.
        — Не совсем так.
        — Ты говоришь непрозрачно, яснее говори,  — попросил я, понимая, что он знает что-то очень важное.
        — Японцы встраивали и встраивают во всю свою технику специальные «закладки»,  — китаец снова употребил это спецслово, уже понимая, что я знаю его смысл,  — которые издают электромагнитное излучение.
        — А зачем оно?
        — Они поставляют свою технику на многие мировые рынки и с помощью маяков, издающих электромагнитное излучение, губят любую иностранную технику.
        — А как?  — поинтересовался я.
        — А так: если у техники нет защиты от подобного излучения, она под долговременным воздействием «закладок» ломается.
        — Чертовщина какая-то,  — сказал я по-русски. Рассказ Пэна звучал для меня как откровение. До этого дня я даже не задумывался о подобных вещах. Впрочем, в разведке я перестал удивляться многим вещам.
        — Что?  — спросил китаец, услышав русское слово.
        — Ты говоришь странные вещи,  — пояснил я примерный смысл слова «чертовщина», не зная, как перевести его на китайский буквально.
        — Знаешь, меня и моего руководителя готовят к переговорам около ста маркетологов, прекрасно разбирающихся в рынках многих стран.
        — И что?  — спросил я, не понимая, при чем тут он, маркетологи, разведчики и военные.
        — Знаешь, что такое емкость рынка?
        — Знаю. Не забывай, в какой компании я работаю,  — сказал я словами Пэна, как бы ему в отместку за «спаленный» диктофон.
        Наша консалтинговая компания регулярно проводила маркетинговые исследования для российских компаний и компаний из стран СНГ, планировавших выход на китайский рынок.
        — Так вот за эти доли японцы в свое время воевали очень агрессивно. Они поставляли технику, при этом ломая чужую. Например, вашу, русскую, зомбируя людей на мысль о том, что «сделано в Японии»  — это отлично, а «made in USSR»,  — произнес Пэн по-английски,  — это плохо.
        — Дальше,  — заинтересованно попросил я.
        — Дальше все, что было в ваших домах: холодильники, телевизоры, радиоприемники, часы,  — после появления японской техники выходило из строя. А японское работало.
        Я мгновенно вырыл из памяти момент, как в девяносто первом году отец получил в подарок бордовый магнитофон от дяди Володи, который жил в Находке и ходил по купленному паспорту моряка в Японию. Приводя школьных друзей, я показывал им надпись на тыльной стороне магнитофона, где красовалось «Мадэ ин Жапан». Мы жили бедно: у нас был маленький черно-белый телевизор, который сломался через три недели после появления японского чуда техники. После этого отец, чтобы мы посмотрели кино или программу, бил по «телегробику» своим сильным кулаком. А чтобы посмотреть что-то, кроме программы «Поле чудес», приходилось переключать канал, используя необычный пульт — плоскогубцы. Я продолжил диалог:
        — При чем тут доля рынка?
        — При том, что спрос на вашу продукцию падал, а на японскую рос. Ваши предприятия становились неконкурентоспособными. А когда развалился Союз — многие просто разорились!  — вещал Пэн.
        Я все последовательно запоминал. «А он-то не так прост, как кажется. Вот тебе и повеса, вот тебе и наркоман»,  — подумал я про себя.
        — Ты мне не верь и не думай. Просто слушай,  — попросил китаец, почуяв во мне сомнение.
        Хотя для меня вопрос веры в его словесном потоке был не главным. Мне нужно было максимально полно снять с него информацию и передать ее в Центр. Вот и пусть там ломают голову над всеми этими загадками. «Интересно, сколько Минин будет смеяться над этим моим сообщением?»  — снова подумал я, пока Пэн заказывал вторую бутылку крепкого алкоголя. Он был нужен для беседы. И мне, и ему.
        — У них нет «Чиваса»,  — выбил меня из размышлений Пэн.
        — Закажи что есть, главное, зерно с виноградом не мешать. Вискарь с пивом можно,  — серьезно выдал я, вроде как эксперт винно-водочных наук. Он заказал коньяк.
        — Коньяк — это виноград, я же сказал: зерно!  — выпалил я. Пэн попросил официанта принести виски. Нам принесли «Jim Beam».
        Пусть так, главное, не виноград. Добрый бурбон: легкий цветочный с древесными нотками аромат, и благодаря кукурузе сладкий, индивидуальный вкус. Мы оба были устойчивыми к алкоголю и решили пить бурбон, не разбавляя колой и прочей гадостью. Чередовать с пивом тоже не стали.
        — Ты говоришь, спрос на собственную продукцию в Союзе падал, предприятия закрывались, а при чем тут разведка?
        — Ресурсы!  — в одно слово ответил собеседник. Я стал понимать, что не я веду беседу, а он.
        — Ресурсы у Японии мы не покупали,  — пояснил я.
        — Вэй Мин,  — строго обратился ко мне Пэн,  — Японии нужны были ваши ресурсы. А тратить на них свои подтвержденные золотым запасом йены они не хотели. Товар. Понимаешь? Обменять все на товар, который скупался вами массово,  — вот что нужно было Японии.
        — Ну так мы же тоже оставались в выигрыше?  — ответил я, пытаясь интуитивно, на ходу анализировать ситуацию.
        — В каком?
        — Мы меняли ресурсы на товар.
        — Меняли,  — повторил Пэн. Он смотрел на меня красными от нескольких дней бодрствования полупьяными глазами, сохраняя при этом четкость повествования.  — Не злись, но, по правде сказать, ты не знаешь экономики,  — сказал он философски, словно победитель честной европейской дуэли.
        Я и вправду не знал экономики настолько глубоко, насколько ее знал Пэн. Того, чего мне хватало для хитрых трюков с проститутками на Хайнане, и того, что позволило создать крупнейшую консалтинговую компанию в Китае,  — было мало. Передо мной сидел человек, за которого я решал в Харбине все лабораторные по химии, но который теперь по знаниям экономики моей же страны был заметно грамотнее меня.
        Алкоголь ударил мне в голову. Наверное, паленый. Я улетал на глазах. «Собраться!»  — приказал я себе мысленно и, пока Пэн вертел в руках стакан, незаметно достал из кармана «синявку» и, делая вид, что сморкаюсь, съел ее. Минин в свое время рассказал мне про таблетку, разработанную одним из наших институтов теоретической и экспериментальной биофизики. «Синявка», четко рассчитанная на мой вес, восемьдесят шесть килограммов, способствовала вытрезвлению на молекулярном уровне, а называлась так из-за синего цвета — под «Виагру». Я стал быстро приходить в себя.
        — Экономика,  — проговорил я вслух последнее сказанное китайцем слово.
        — Они меняли свою электрическую дребедень на ресурсы. А обрабатывали они это сырье уже на своих предприятиях, расположенных в непосредственной близости от японских портов.
        — Но мы-то все равно зарабатывали?  — спросил я.
        — Да, но сырье не повышалось в стоимости и у вас не создавались рабочие места. Несколько кубометров вашего леса уходили к ним всего за один телевизор. Лес восстанавливать тридцать-сорок лет, а телевизоров за один день можно собрать очень много.
        — Это все тебе твои маркетологи рассказали?
        — Не только это.
        — А что еще?
        Пэн снова усмехнулся:
        — Ну, например, что 70?% россиян совсем не пользуются Интернетом и всего лишь 11?% пользуются им ежедневно. 80?% интернет-трафика в России — скачивание порно, а доля спама составляет почти 90?%.
        — Ну и что такого? У вас в деревнях до сих пор не все знают, что такое Интернет, не так, что ли?
        — Да не сердись ты!  — попросил китаец, явно не желая задевать меня.
        — Не сержусь. Послушай, ну если японцы делали все так, как ты говоришь, как вы, китайцы, узнали их секреты?
        — С началом реформ Китай стал приглашать иностранных партнеров, создавать совместные предприятия. Рабочая сила дешевая, электроэнергия копейки, налоговые льготы широчайшие, вот все и полезли к нам. В особенности японцы.
        — И?
        — Я точно не помню всех юридических тонкостей, но иностранцам нужно было брать в штат половину китайских сотрудников. Не только рабочих, но и инженеров, конструкторов, управленцев.
        — Внедрять своих рабочих, чтобы те воровали технологии?
        — Не воровали!  — возмутился Пэн.  — А изучали, перенимали опыт,  — осторожно подбирая слова, уточнил он.
        — Да ладно, весь мир знает, что китайцы воры,  — уколол я.
        — А русские алкоголики!  — парировал китаец.
        — Вообще-то я вас, китайцев, понимаю,  — начал рассуждать я.  — Изучение одних только иероглифов занимает столько времени, что европейцам можно выучить наизусть всю «Войну и мир». Пока вы учите все эти закорючки, другие уже овладевают профессиональными предметами. Из-за иероглифов вы заметно отстаете в развитии, тебе так не кажется?
        — Если бы ты знал трактаты Сунь Цзы, ты бы так не говорил. Зачем разрабатывать самим, когда можно украсть?
        — Так все-таки воруете?  — поймал я китайца.
        — Перестань,  — не желая спорить, пресек Пэн.
        — Ладно, давай про японцев,  — предложил я вернуться к теме.
        — Мы перенимали их опыт: наши инженеры узнали о том, что японцы активно применяют в производстве электроники и техники «закладки». Нам удалось создать защиту от «закладок», которая со временем становилась все совершеннее и совершеннее. Японцы не могли ничего нам предъявить, мы их переиграли,  — со сдержанной гордостью говорил китаец.  — Когда мы завладели этими секретами, началась эра стремительного роста китайских телекоммуникационных компаний. Даже американцы, к тому времени массово закупая комплектующие для своих крупнейших компаний, стали нас побаиваться.
        — Китайские компании развиваются стремительно, с этим не поспоришь. Но почему ты до сих пор не уехал в США?  — поинтересовался я.
        — Я же тебе рассказывал, как отец меня пристроил в компанию? Он военный генерал, был советником министра обороны Лю Гаочана. Как я мог уехать? Хотя, если честно, из-за этого весь сыр-бор и начался. Мною всегда интересовалось ЦРУ.
        — Вербовали?  — спросил я, зная ответ почти наверняка.
        Китаец молча покачал головой в знак согласия.
        — А ты что?
        — Отказался. Они взялись за меня основательно. Нарыли столько всего, что я даже испугался привлекать нашу службу безопасности. Боялся не только за себя, но и за отца.
        — А с отцом что приключилось?
        — В очередной раз ответив отказом, я спровоцировал их на «серьезные и решительные», как они выразились, действия.
        — Убить генерала китайской армии?! Извини, но я не верю в это!  — ответил я, сомневаясь в правдивости излагаемой Пэном теории.
        — Официальный диагноз: сердечный приступ,  — сказал, как бы упрекая самого себя за смерть отца, Пэн.
        Минут десять мы сидели молча: я смотрел по сторонам, а Пэн передвигал по столику стакан, как будто играя в какую-то игру.
        — Знаешь, в квартире я обнаружил остатки электромагнитных частиц,  — продолжил Пэн.
        — И что это значит?
        — Только то, что моего отца убили, замаскировав это под естественную смерть.
        — Люди, следившие за тобой в том баре, были из ЦРУ?  — задал я вопрос в лоб.
        — Ты их тоже заметил?
        — Конечно, заметил, кто после обеда в сонном заведении будет тратить время на что-то, кроме службы?
        — Не знаю, кто они такие, но они преследуют меня везде.
        — Знаешь, из твоего рассказа я понимаю, зачем ты ЦРУ.
        — Да, по своей должности я посвящен во многие вопросы разработок ZTE, в том числе и в военные.
        Пэн давал понять, что он не секретарь на побегушках, а один из ключевых сотрудников компании, а я продолжал его расспрашивать:
        — Что за военные разработки?
        — Новейшие технологии передачи данных. Слышал про такие?
        — Нет.
        — То, что нам не дали сделать со своей оборонкой американцы, индусы и другие страны, мы успешно провернули в России.
        — Что именно, а главное — как?  — поинтересовался я.
        — В прошлом году мы подписали контракт с «РосВоенТелекомом», оператором, предоставляющим услуги связи для Минобороны России.
        — И кто же разрешил провести такую сделку?
        — Этот вопрос не главный. Главное, что теперь мы имеем возможность слушать все ваши военные переговоры, имеем доступ к секретным линиям связи, в том числе и правительственным. Ты еще не понял, что любая сотовая сеть, работающая на нашем оборудовании, любые серверы или дата-базы занимаются мониторингом в пользу спецслужб Китая? Функциями шпионажа снабжены даже обычные китайские сотовые телефоны.
        — Поясни.
        — Я не знаю, насколько хорошо ты подкован в технике, но смысл таков. Вся поверхность Земли поделена на спутниковые соты, и по сигналу из космоса без ведома владельца вся информация с его компьютера скачивается на определенный сервер в Китае. Вместо информации же закачивается масса вирусных программ для дальнейших веерных рассылок. При очередном подключении компьютера к локальной сети или Интернету вирусы начинают распространяться с огромной скоростью, заражая другие компьютеры. Сам понимаешь, с тем количеством наших компьютеров, серверов и сотовых телефонов, находящихся в России, МГБ достаточно пустить сигнал на спутник, и киберакция приведет к обрушению интернет-серверов, линий и узлов связи на всей территории России. Начнись война — у вас просто не будет связи: наша военная разведка будет знать каждый ваш шаг.
        — Все так серьезно?
        — Гораздо серьезнее, чем ты думаешь,  — уверенно пояснил китаец.
        — Но ведь наши спецслужбы выдают сертификаты и перед установкой тестируют подобное оборудование. Как вы подписали контракт с «РосВоенТелекомом»? Кто вам позволил поставлять оборудование с «закладками»?
        — Не смеши меня! Ты сам знаешь, как у вас все покупается!  — хмыкнув, рассмеялся китаец. Я строго посмотрел на него, взглядом призывая объяснить сказанное.  — Здесь,  — он достал флэшку,  — данные о том, кому, куда, когда и сколько было заплачено. Мне известно, что несколько из участников переговоров — сотрудники ГРУ. Слышал про такое?
        — Слышал. Это военная разведка.
        — Правильно.
        — В обмен на политическое убежище я предоставлю эти данные вашим спецслужбам. Также я готов передать всю информацию об исследованиях по «закладкам». Ну и самое главное: у меня имеются данные об испытаниях целенаправленного сближения спутников на орбите — это будет вам особенно интересно.
        — Что это такое?
        — Это закрытые разработки, которые мы проводили для космических войск. Теперь наши космические аппараты могут снимать информацию с вражеских спутников.
        — И с российских?
        — Я же сказал: со всех!
        — Выходит, речь идет о спутниках-шпионах?
        — Да, цель применения таких спутников — техническая разведка. Никакой официальной информации об эксперименте ты нигде не найдешь. Интересно?
        — Интересно,  — признался я.
        — Скоро в Китае пройдут эксперименты по отработке взаимодействия спутников с секретными наземными военными рентрасляторами и компьютерами, работающими на всей территории России.
        — И все это у тебя на флэшке?
        — Да.
        — Тебе не кажется, что, пока мы с тобой здесь разговариваем, люди, убившие твоего отца, легко завладеют этой информацией с твоего домашнего или рабочего компьютера?
        — Я ее нигде больше не сохранил, только на флэшке.
        — Это не очень хорошо,  — произнес я пьяным голосом.
        — Почему?
        — Потому что нас с тобой застрелят, а флэшку заберут. И все.
        Мы оба замолчали. Я обдумывал план действий. Информация, о которой говорил Пэн, была крайне важной, и заполучить ее нужно было любой ценой. Что было у него на флэшке, я не знал. Вдруг он просто блефовал?
        — Может, поедем к тебе, а завтра ты отведешь меня в Российское консульство в Гуанчжоу?  — неожиданно спросил китаец.
        — Хорошо,  — не задумываясь, ответил я, понимая, что лучше ничего не придумать. Пусть он будет у меня на виду, флэшка должна быть у меня.
        Народу в баре становилось больше, свободных столов не осталось. Молодые парни и девушки брали по несколько бутылок пива разом, веселились, сбиваясь в дружные кучи возле столиков. Я думал, как нам лучше добраться до Гуанчжоу. Расплатившись, мы вышли из бара. Пока я ловил такси, Пэна стало мутить. Сев на заднее сиденье первым, я втащил Пэна. Он потянул на себя дверь, но не смог ее закрыть. Водитель вышел, обошел машину, открыл эту дверь и, имитируя закрывание, едва заметно чем-то уколол Пэна. Сильно хлопнув дверью, он вернулся на свое место. В это же мгновенье Пэн потерял сознание. Мы резко тронулись. Я пытался понять, как мне действовать. Таксист заговорил:
        — Он спит.
        — Кто?
        — Друг твой.
        Я посмотрел на водителя, и меня поразил разряд тока. Я видел затылок Минина! Скользнув вдоль решетки, отделяющей пассажиров от водителя, я посмотрел на таксиста сбоку. Нет, не Минин, китаец. Я тут же понял, что заставило меня увидеть в китайском водителе Минина — кепка. Та самая черная кожаная кепка, которая была на Сергее Анатольевиче, когда он встречал меня с Хайнаня под видом «бомбилы». Сомнений не было — водитель наш человек. Я был уверен, что Минин, не имея возможности меня предупредить, решил действовать именно так. Он не мог не запомнить, как внимательно я тогда рассматривал его кепку. Мы отъехали несколько километров от бара и остановились в каком-то малолюдном месте.
        — Давай флэшку,  — произнес водитель по-китайски.
        — Ты кто?  — спросил я.
        — Вопросы потом. Давай флэшку!  — приказал водитель. Я стал рыться в карманах Пэна.
        В этот момент водитель открыл ноутбук.
        — Держи.  — Я протянул ему флэшку.
        Он вставил ее в ноутбук, лежащий у него на коленях, и стал внимательно изучать содержимое носителя.
        — Хорошо. Хорошо,  — еле слышно, но быстро говорил таксист.
        Я видел его впервые, а он меня как будто уже не в первый раз. Вдруг через решетку он протянул мне что-то.
        — На,  — произнес он, не отводя при этом взгляда от ноутбука.
        Это была маленькая капсула, из которой я извлек аккуратно сложенную, запечатанную в целлофановый пакетик, написанную на специальной бумаге записку: «Я отстранен от дел. Береги агентуру. Минин». Я внимательно прочел шифровку и сжал записку в кулаке. Прозрачная, тонкая бумага, похожая на ту, которая таяла во рту, в которую упаковывали конфеты «раковая шейка», растворилась в теплой руке, не оставив следа. Шифровка была написана по коду Минина. Писал ли он ее сам или кто-то другой, в тот момент я не знал, но шифр был точно его.
        — Пассажира я доставлю куда следует,  — сказал таксист.
        Я посмотрел на Пэна, он был без сознания. Я не понимал, что мне делать, ведь пару дней назад по этой операции я держал контакт с Мининым, а теперь он вроде как отстранен: за что, на сколько и что с ним вообще приключилось — я не знал. Таксист заметил мою растерянность.
        — Знаешь, кто был первым космонавтом?  — спросил он по-китайски.
        — Гагарин,  — ответил я.
        — Нет, летчик-испытатель Владимир Ильюшин, сын известного авиаконструктора, он летал в космос на корабле «Россия»,  — ответил таксист, глядя мне прямо в глаза. Это была та самая фраза, которую я говорил Минину в тот день, когда он сообщил мне о предстоящей поездке в Шэньчжень. Сомнений не было — человек, сидящий за рулем, был от моего куратора.
        — Мулька какая-то.  — Я зачем-то ответил словами Минина, которые он тогда произнес.
        — Иди!  — резко гаркнул таксист, и я, повалив Пэна на сиденье авто, чтобы его не было видно посторонним, выскочил на улицу, хлопнув дверью.
        Машина рванула с места, свернув через несколько секунд на ближайшем перекрестке. Оглядевшись, я быстро пошел по тротуару. Я был в полной растерянности, перед глазами стояло послание Минина. Моя первая столь серьезная операция, проведенная как по нотам, и вдруг такой кульбит. Кто этот таксист? Мысли были самые мрачные. Может, меня поимела китайская контрразведка? Нет, нелогично. Я шел какими-то дворами, подворотнями и даже не понимал куда, я просто шел, как будто бы боясь остановиться. На улице было уже темно, а на пути моего маршрута не было никакого освещения — брел впотьмах. Если контрразведчики упали мне на хвост, то им нужно что-то серьезное, нужны факты, прямо уличающие меня в шпионаже, а у них что было? Встреча однокашников, совместная пьянка, и все. То, что наговорил мне Пэн, я мог обозвать полным вздором, фантазией обдолбанного наркомана, и вообще я был пьяный и мы просто ржали с ним над его талантом писателя! Флэшку я в руках не держал, отпечатков моих на ней нет. Стоп, как нет? Я ведь сам ее передал таксисту, значит, есть. Черт! Зато я не знаю, что именно на ней. Хотя в этой ситуации я
бы предпочел убедиться, действительно ли на ней подтверждения того, о чем говорил однокашник. Нет, брать меня на Пэне — грязная работа. Им важно выяснить всю мою агентурную сеть. Взять меня одного слишком примитивно.
        Я не сбавлял шаг, постоянно проверяясь от слежки. Глянув на часы, я пытался сконцентрироваться: мне нужно было быть на людях, чтобы не создавать временных провалов после нашего расставания с Пэном. Твою мать, как же я забыл про часы… Быстро сняв их с запястья, я присел, будто завязываю шнурки, и разбил стекло об асфальт. Шаркнув по месту осколков ногой, я вышел из переулка к дороге, поймал такси и поехал на городской железнодорожный вокзал Шэньчженя — Лоху. Уже сидя в такси, отломал все три головки часов и незаметно выбросил в окно автомобиля. Затем, оторвав ремешки от корпуса, тщательно протер и тоже выбросил. Сам же корпус, предварительно разворотив, выбросил с «Жемчужного моста» в реку. Если бы контрразведчики взяли меня с этими часами — у них бы появились вопросы. Такие «штуки»  — явное «палево».
        Я взял билет на ближайший поезд до Гуанчжоу, до отправления было сорок пять минут. Я зашел в кафе в зале ожидания и заказал бутылочку холодного пива. Самое плохое во всей этой ситуации — неведение. Все это время я держал связь только с Мининым, а теперь-то что делать? Я только сейчас понял, что на этот счет у меня не было никаких инструкций. Пиво было почти ледяное, и горло после каждого глотка немело от холода. Внимательно оглядывая посетителей, я не находил ни в ком из них ничего подозрительного.
        Если Минина отстранили, то как он смог составить для меня шифровку? Про кепку знал только он, про Ильюшина тоже. Минин, научивший меня никому не доверять, знал, что мне потребуются доказательства того, что происходящее делается по его заданию. Что означала фраза «береги агентуру»? В сообщениях в Центр я ни разу не упоминал имена и псевдонимы своих агентов. Даже в отчетах Минин научил меня обходиться описательными категориями, не называя имен. Все имена я передавал ему устно. Может, Минин предатель? Если так — я труп. Нет, я начинаю загоняться. Хотя именно он, Минин, будучи настоящим маньяком по части подозрительности, переживший на своем веку двух перебежчиков, потеряв из-за предательства нескольких друзей и коллег, научил меня доверять только себе.
        У нас был предусмотрен вариант моего выхода на связь с Центром в экстренных случаях, и я мог бы им воспользоваться, но не теперь. Мой куратор отстранен, а значит, я буду молчать. Я передавал информацию Минину, он Никифорову, куда передавал ее генерал, я не знаю. Но если этой цепочки больше нет, то ГРУ должно назначить мне нового куратора. Кто это будет, мне, надеюсь, сообщат, сам я светиться не буду.
        Если я под колпаком у контрразведки — мои дни на свободе сочтены. Я разглядывал почти допитую бутылку пива, крепко сжимая ее в кулаке. Если Пэн и флэшка не будут доставлены в Москву, это будет очень скверно. Вся работа по разработке Пэна пойдет псу под хвост. Ладно, устав гонять мысли, я решил довериться судьбе. Я понимал, что в этой ситуации мне лучше плыть по течению, не привлекая к себе внимания. Иногда лучшее действие — бездействие. Допив пиво, за пятнадцать минут до отправления поезда я вышел на перрон. Желающих уехать этим вечером в Гуанчжоу было мало — я сел в полупустой вагон. Уже через два с половиной часа я был дома. Внимательно осмотрев квартиру, по расставленным везде меткам я понял: обыска не было. Значит, операция, в которой я участвовал, все-таки не подстава. Время покажет. Я приготовил себе крепкий отвар зеленого чая, выпил его и мгновенно провалился в сон.

* * *
        Через два дня, рано утром, когда я готовил завтрак, в дверь моей квартиры постучали. Дверной звонок я благополучно сломал, чтобы однажды не умереть от разрыва сердца. Звук, который он издавал, был столь громким и пронзительным, что первое время пугал меня регулярно. А уменьшить этот самый звук было никак нельзя — заводской брак. Поэтому стук меня не удивил. К тому же я догадывался, кто ко мне пожаловал. Я открыл дверь и увидел на пороге двоих крепких мужчин в штатском.
        — Здравствуйте, мы из полиции,  — протянул мне удостоверение тот, что постарше, стоявший слева.
        — Здравствуйте, в чем дело?  — спросил я, вытирая руки о фартук.
        — Можно войти?
        — Да, конечно.  — Я впустил полицейских в квартиру. Вслед за этими двумя вошел еще один человек в легком летнем пиджаке с оттопыренным левым бортом. До этого он прятался за дверью. По всему было видно, что под пиджаком у него пистолет. «Оперативники»,  — понял я.
        — Нам нужно задать вам несколько вопросов,  — сказал полицейский, тыкавший мне в лицо удостоверение.
        — Проходите, присаживайтесь,  — пригласил я пришедших в небольшую гостиную. Двое прошли и уселись на диване, а третий, вооруженный, остался стоять возле входной двери.
        — Вы один в квартире?  — вел разговор, судя по всему, главный из них.
        — Да, один,  — ответил я, усаживаясь в кресле.
        — Можно посмотреть ваши документы?  — спросил полицейский.
        Я подошел к вешалке в прихожей и, достав из пиджака паспорт, протянул ему:
        — Вот.
        — Вы говорите по-китайски?
        — Да.  — Вопрос, судя по всему, был для протокола, так как все это время мы говорили по-китайски.
        — Вам нужен переводчик?
        — Я сам переводчик. Или, может, вас не устраивает мой уровень китайского языка?  — с улыбкой поинтересовался я.
        — Вы русский?
        — Да.
        — Где вы были позавчера?  — строго спросил полицейский, пока искал в паспорте мою действующую визу. Визитеры не были настроены шутить. Интересно, это настоящие полицейские или меня пытается надурить контрразведка?
        — В Шэньчжене,  — спокойно ответил я.
        — Что вы там делали?
        — К другу ездил.
        — Как его зовут?
        — Пэн Сяодэн.
        — Чем он занимается?
        — Он работает в компании ZTE.
        — Зачем вы к нему ездили?
        — Он позвонил и пригласил меня.
        — Для чего?
        — Поговорить.
        — О чем?
        — О разном.
        — Конкретнее.
        — О жизни, о работе, об отце…
        — Об отце?  — переспросил китаец, переводя взгляд с паспорта на меня.
        «Почему его так зацепила фраза про отца?  — подумал я.  — Кстати, у Пэна не было матери, отец растил его один. И родных братьев с сестрами у него тоже не было. Кто же тогда так быстро спохватился о нем? Ай-яй-яй… Ох, непростые это полицейские, ох, непростые…»
        — Да, его отец умер пару недель назад, и Пэн очень страдал от этого,  — ответил я.  — А что случилось? Почему вы меня спрашиваете про него?  — поинтересовался я, поочередно оглядывая полицейских.
        — Где вы встречались?  — проигнорировал мой вопрос полицейский.
        — В баре, недалеко от его работы. Там посидели недолго, выпили грамм по сто виски, а потом поехали в другой бар.
        — В какой?
        — Он называется…  — Я стал вспоминать название.  — Так… он называется… А, точно, «Свобода». Странное название для бара, поэтому-то я и запомнил, хотя ни разу до этого там не был. Пэн поймал такси и сказал адрес таксисту, ну мы и поехали.
        — Зачем вы туда поехали?
        — Пэн сказал, что у него ко мне важный разговор.
        — А почему не стали разговаривать в том баре, в котором встретились?
        — Я не знаю, может, Пэн не хотел случайно встретить каких-то знакомых? Многие из его коллег знали то место и частенько туда захаживали. К тому же он был очень печален: потеря отца, наверное, выбила его из колеи. На него было больно смотреть.
        — Вы ехали на такси?  — продолжал задавать вопросы полицейский.
        — Да, я же сказал, он поймал такси.
        — Номер такси не запомнили?
        — Нет. Номер не запомнил, но помню, что автомобиль был голубого цвета.
        — Какой компании принадлежит такси?
        Я снова задумался, пытаясь вспомнить таксомоторную компанию. Полицейский, задававший вопросы, внимательно смотрел на меня, два других рыскали глазами по комнате. Я был спокоен и умело делал вид, что не понимаю, что происходит.
        — Я не помню. Мы много пили, и, по правде сказать, я никогда не обращаю внимания на номера такси. У меня не очень хорошая память на цифры. А почему вы все это спрашиваете, что случилось?
        — Я сейчас объясню,  — быстро проговорил полицейский, продолжая сыпать вопросами.  — Вы сказали, Пэн говорил про какой-то важный разговор?
        — Да,  — подтвердил я.
        — Что за разговор?
        — Я не могу вам сказать.
        — Почему?
        — Пэн просил никому не говорить. Он сказал, что это должно быть секретом.
        Полицейские переглянулись.
        — Вам лучше отвечать на вопросы, иначе мы вынуждены будем вас задержать и проводить в участок,  — строго сказал расспрашивавший меня китаец.
        — Что вы со мной сделаете?  — удивленно переспросил я.
        — Задержим,  — медленно и четко повторил полицейский.
        — За что?  — удивился я, сделав идиотское и слегка испуганное выражение лица.
        — Я повторяю вопрос: что за разговор у вас состоялся с Пэн Сяодэном?
        Полицейский как-то быстро стал выходить из себя.
        — Я не могу вам сказать, спросите его сами,  — ответил я, сложив руки на груди. Полицейский фыркнул.
        — Пэн Сяодэн пропал, вам придется проехать с нами. Собирайтесь.
        — Как пропал?  — снова переспросил я, изображая полное недоумение.
        — У вас есть адвокат?  — поинтересовался полицейский.
        Вот это уже лучше: если бы они были из контрразведки или если бы у них что-то было против меня, не стали бы интересоваться наличием у меня адвоката.
        — Есть,  — утвердительно ответил я.
        — Можете ему позвонить, а мы поставим в курс дела ваше консульство.
        — Я не буду понапрасну беспокоить адвоката, и вас прошу не звонить в консульство. Я готов проехать с вами и ответить на любые интересующие вопросы. Я бизнесмен, и слухи, что я езжу по полициям, мне не нужны. За все время нахождения в Китае я не совершил ни одного правонарушения, бояться мне нечего.
        — Хорошо,  — ответил полицейский.
        Я направился в спальню одеваться. Пара полицейских, стоявших у двери, проследовали за мной. Я вел себя естественно и не возражал: одевшись у них на глазах, взял документы, сотовый телефон, портмоне, и мы вышли из квартиры. Возле лифта нас ждал еще один полицейский в пиджаке. Тоже с оттопыренным левым бортом.
        — Вы не закрыли квартиру,  — напомнил мне полицейский.
        — Я ее никогда не закрываю,  — спокойно ответил я, чем сильно удивил полицейских.  — В Китае безопасно, разве нет?  — задал я скользкий вопрос, не получив ответа.
        Я жил на самом верху здания, на лифте мы спустились с тридцать второго этажа на минус второй. Там нас ждал полицейский микроавтобус.
        По дороге в участок я анализировал произошедшее: обыска не было, наручники на меня не надели, судя по всему, дела мои не так плохи, как я думал. Обыска я не боялся, прекрасно зная, что моя квартира и так вся прослушивается и просматривается, и поэтому ничего компрометирующего дома я не держал. Радовал сам факт — видимо, парни действительно из полиции.
        — Приехали!  — оборвал мои мысли полицейский. Двое проводили меня в кабинет следователя. Было понятно, что если не стали проводить обыск, значит, и арестовывать меня никто не собирался. Мне оставалось только хорошо и внятно рассказать, как все было, немного поиграв с деталями.
        — Мы пригласили вас, чтобы задать несколько вопросов относительно вашей встречи с Пэн Сяодэном. В настоящий момент он объявлен в розыск. По нашей информации, вы последний, кто его видел. Вы имеете право…
        — Я знаю свои права, мне не нужен адвокат, задавайте ваши вопросы,  — решительно потребовал я.
        Мне понравилось, как следователь начал разговор: слово «пригласили», сказанное им, вселяло оптимизм.
        — Фамилия, имя?  — монотонно начал следователь.
        Он задал мне практически все те же вопросы, что спрашивали опера, но в отличие от них он фиксировал мои ответы в протокол.
        — Хорошо,  — методично произнес полицейский, подводя итог первой части беседы.  — Расскажите, что за важный разговор у вас должен был состояться с Пэн Сяодэном.
        — Товарищ следователь, с Пэн Сяодэном мы вместе учились в Харбине, мы друзья, и я не могу вам рассказать, зачем он меня приглашал.
        — Вы не заметили в его поведении ничего странного?
        Я скорчил угрюмое лицо, осунулся, наклонил голову, придав себе жалкий вид, но при этом не отрываясь смотрел полицейскому в глаза.
        — Пэн был очень напряжен,  — начал я вспоминать свои впечатления от встречи — Он был в темных очках и не снимал их даже в баре.
        Мне нужно было вспоминать и выдавать следаку именно детали. Я полагал, они уже протрясли все места, где был в тот день Пэн, и знали многое. Знали они и то, когда и как мы расстались и как я вернулся в Гуанчжоу.
        — Вы не интересовались почему?
        — Я спрашивал его. Он сказал, что за ним кто-то следит.
        — Кто?
        — Он не сказал, кто точно. Он постоянно повторял, что ему жаль отца, и что он устал от такой жизни, и что хочет завязать, и что…
        — С чем завязать?  — ловко ухватился за как будто нечаянно оброненное мною слово полицейский.
        Я ему подыграл: изобразил на лице досаду за почти выданный секрет и замолчал. Я отвернулся от него и стал смотреть в окно. Кабинет был расположен на первом этаже, окна выходили на тротуар. Около минуты я, ни о чем не думая, разглядывал прохожих, шедших по своим делам. Я понимал, что у полиции не было ничего против меня — они это и сами понимали…
        — С чем завязать?  — громко повторил следователь.
        Я оторвался от заоконной картины и снова посмотрел на него.
        — С наркотиками,  — ответил я и опустил голову.
        — Он был наркоманом?
        — Почему вы говорите был?
        — Извините,  — стушевался следователь, после того как его уловка не прошла.
        А то, что это была уловка, сомневаться не приходилось.
        — Я не могу вам вот так взять и сказать, что мой друг наркоман. Это неэтично, некультурно, понимаете или нет?  — Не поднимая головы, я стал оправдывать друга.
        — Мы сейчас должны вместе с вами найти его! Информация от вас может быть для нас очень ценной.
        — Ладно,  — согласился я.  — В последнее время он сильно подсел на наркотики и в этот раз просил меня организовать лечение за границей.
        — Почему он обратился именно к вам?
        — Я не знаю. Может, не хотел, чтобы кто-то из его знакомых узнал об этом.
        — И что вы ответили на его просьбу?
        — Я честно ответил, что даже не имею представления, где находятся нормальные клиники, потому что ни разу не сталкивался с такой проблемой.
        — Дальше.
        — Что дальше?
        — Как он отреагировал на ваш отказ помочь ему?
        — Я ему не отказывал в помощи, я лишь признался, что не знаю, как именно ему помочь,  — решительно поправил я следователя.
        — Хорошо,  — согласился следователь,  — какова была его реакция на такой ваш ответ?
        — Он сказал, что мечтает избавиться от наркотической зависимости и просто пить!..
        Полицейский продолжил заполнять протокол. Через три часа нашей беседы он смог восстановить день нашей встречи практически по минутам. Я рассказал ему все свои перемещения после расставания с Пэном, рассуждая о том, кто мог бы подтвердить мои слова. У меня было железное алиби, поэтому меня отпустили. В деле таинственного исчезновения Пэн Сяодэна для китайского правосудия я оставался лишь свидетелем…
        Я мог только предполагать дальнейшую судьбу Пэн Сяодэна. Но я почти уверен, что Пушкин оказался на родине своего двойника-классика и работал на ее благо.
        Глава XV. «Год старика»
        «Если шпионское донесение еще не послано, а об этом уже стало известно, то и сам шпион, и те, кому он сообщил, предаются смерти».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2010 год
        Место: Гуанчжоу
        С момента шэньчженьских событий прошел почти год. За все это время я не получил из Центра ни одного сообщения. Сам на контакт не выходил, придерживаясь в этом плане даосской философии об идеальном правителе, который, по традиции, должен был руководить «недеянием» и «предоставлением всего самому себе». Я понимал: несмотря на то что со мной контактировали лишь Минин и Никифоров, о моем существовании знало еще как минимум несколько человек. Поэтому, даже если считать, что оба они выбыли из игры, в случае необходимости новые кураторы вышли бы на меня.
        Не получая никаких заданий по линии разведки, я вплотную занялся бизнесом. Компании удалось перебороть кризис, финансовые показатели заметно улучшились. Освоенные нами торговые направления шли в гору. Компания «Викола», которую сосватал нам Минин, почти монополизировала российский рынок лечебных пластырей, а мы, как известно, являлись их представителями в Китае и неплохо на этом зарабатывали: объемы поставок, как и наши доходы, росли как на дрожжах. Очевидно, в России у них была серьезная протекция, или, проще говоря, крыша. В 2009 —2010 годах моя компания приняла участие в пятидесяти трех выставках России. Наш логотип, бордовый квадрат, знал почти каждый, кто работал с Китаем.
        Я много ездил по стране: принимал участие в конференциях производителей, посещал заводы, писал статьи в российские и китайские деловые издания. Время от времени писал материалы по химии в научные издания, в основном китайские и американские.
        В феврале 2010 года меня, после того как я собрал кучу рекомендательных писем, приняли в ассоциацию химиков КНР. Поднаторев в бизнесе, читал лекции в китайских ассоциациях о специфике работы с российскими компаниями. В России я не был уже два с половиной года, и, по моим подсчетам, в ближайшие полгода меня должны были вызвать на Родину. Ведь мои уколы никто не отменял, теперь я помнил, что их нужно было ставить каждые три года.
        Моя жизнь становилась размеренной, подобно воде горной реки, уставшей от крутых перекатов и вдруг попавшей в спокойно текущую по равнине реку десяти тысяч источников. Я продолжал почти ежедневные занятия тайцзичуань, часто присоединяясь к старичкам, которые занимались гимнастикой прямо у нас во дворе. Для меня эти на первый взгляд безобидные занятия были частью разведывательной работы.
        Молодые китайцы не жаловали занятия с пенсионерами по двум причинам. Во-первых, нужно было вставать в шесть утра, а во-вторых, «не царское это дело, какая-то гимнастика»  — думали многие из них. Как ни парадоксально, но именно по этим двум причинам я и занимался гимнастикой.
        Во-первых, я рано вставал. Во-вторых, невзрачные, кто с рябыми, кто с морщинистыми до ужаса лицами, прошедшие чистки культурной революции пенсионеры были чьими-то родителями. В перерывах между упражнениями они общались между собой, обсуждая весьма интересные события, о которых до этого, вероятно, шла речь в семейном кругу. Дети многих из них добились высокого статуса в обществе, и старики ими гордились. Например, моими соседями были провинциальный прокурор и городской судья, с ними в соседстве жили адвокаты, успешные банкиры, чиновники администрации города. Все местные старики меня хорошо знали и относились ко мне с симпатией, а я этим пользовался.
        Расчет был прост — на стариков никто не обратит внимания. Информация не всегда была по делу, не всегда ее можно был четко разобрать, но порой мне везло, и я узнавал важные моменты из жизни семейств, например, о страхах хозяина семьи, о его махинациях, о любовницах.
        Так или иначе, возвращаясь вечером с работы и проходя по двору, я раз двадцать произносил слова приветствия, встречавшимся на пути соседям, каждый раз улыбаясь и излучая добрую энергию.
        Китайские старички — эталон дисциплины. Многие из них живут вместе с детьми, помогая воспитывать внуков. Не порох, не компас, не бумага, а преемственность поколений — это и есть самое главное достижение китайской цивилизации.
        Традиции передаются от дедов к внукам, и картина, когда бабка с дедом выгуливают «маленького императора»  — так называют детей в китайских семьях,  — здесь обычна. В Китае люди пенсионного возраста не работают. Они уступают дорогу молодым, не путаясь под ногами. Они не лезут (проклиная государство и всех вокруг) в час пик в автобусы и метро с тележками выше собственного роста, отдавливая всем ноги. Они не стоят на рынках, торгуя зеленью, овощами или семечками в пакетиках и не раздают рекламных газет. Причем большинство китайских стариков не получают пенсию от государства, а если и получают, то всего шесть долларов в месяц. В Китае нет понятия «прожиточный минимум», а есть понятие «черта абсолютной бедности». Так вот в Пекине — столице КНР — эта черта составляет шестьдесят долларов США в месяц — в десять раз меньше, чем пенсия, а в деревнях и вовсе — пятнадцать. И вопроса, как живут пенсионеры, ни у кого не возникает: их содержит не государство, на которое они могли затаить обиду после злодейств культурной революции. Их содержат дети или другие родственники — связь между поколениями у китайцев в
крови. Культ предков — прошлое, их почитание — настоящее, забота о внуках — будущее. Вот такой мне виделась философия китайской семьи.
        За годы пребывания в Поднебесной я заметил, что каждый китаец интуитивно знает ответ на вопрос: «В чем смысл жизни?» Для подавляющего большинства смысл этот в семье. Поэтому дед, не подгоняемый и не упрашиваемый никем, гуляет с внуком, открывая ему окружающий мир. Я часто наблюдал сцены, когда маленький, двух-трехлетний шалопай, вырываясь из рук папы, бежит к деду, крича: «Дедушка, ты мне нравишься больше!» Конечно, с возрастом все станет на круги своя, но такие картины семейной жизни китайцев, воспитание следующих поколений, всегда приводили меня к мысли о том, что мы разные с ними, как земля и небо.
        Воспитание у них начинается не в садике, школе, институте, оно начинается дома.
        Не раз приходилось слышать и читать теорию о том, что будет, если на земле останется всего один миллиард людей. Ответ: из них половина будут китайцы и японцы. Казалось бы, почему? Все просто — они умеют подчиняться. Они никогда особо жестоко не воевали. Китайцы очень исполнительные и покладистые. Плохо это или хорошо?
        Если мыслить категорией в пятьдесят лет, то война — мероприятие излишнее. Всего можно достичь эволюционным путем, не воюя. И возможно, китайцы не участвовали в войнах не потому, что они трусы, а потому, что они хитрые, умные и терпеливые. Потому, что Сунь Цзы, древнекитайский стратег, оставил потомкам наказ: «Кто умеет вести войну, покоряет чужую армию не сражаясь и берет чужие крепости не осаждая…»
        Многие захватывали китайцев, но китайцы оставались верны себе: они переживали захватчиков, передавая следующим поколениям наказ на будущее, и уже следующие поколения приносили Китаю свободу.
        Я часто задумывался о том, что сегодня Китай силен как никогда. И нужно быть готовыми к тому, что однажды нам, русским, китайцы предложат вернуть все, что отобрал у них русский царь, а это треть России. Хотя, что греха таить, многие уже морально готовы лечь под Китай. О чем мы думаем? Как отдать миллион гектаров сибирского леса в аренду китайцам? Как разделить пополам Владивосток и передать одну половину на семьдесят пять лет? Когда я слышал об этом, мне хотелось хвататься за голову. Я прекрасно понимал, что это будет началом конца.
        Несмотря на отсутствие заданий из Центра, я продолжал встречаться с Харбинцем. Я рассудил, что если вдруг резко оборву с ним отношения, это вызовет подозрения. Любые резкие движения или действия, может, и не всегда опасны, но всегда подозрительны. Поэтому мы, как и прежде, встречались, напивались, делали вместе дела.
        Харбинец предсказуемо рос — его повысили и в звании, и в должности. Да и у командования он был на хорошем счету.

* * *
        Китайцы говорят: «Любовь рушит самое святое в человеке — гордость и самолюбие».
        Время шло, а моя любовь к Кате только росла. За это время я часто писал ей письма, но не отправлял их.
        Много читая на китайском языке, мой разум с особым энтузиазмом выхватывал рассуждения, касающиеся отношений.
        Я думал, что поступил сильно и верно, когда оградил ее от своей опасной жизни. Но все же решился написать ей после того, как столкнулся с еще одной мыслью восточного мудреца: «Умереть ради близкого человека не трудно. Гораздо труднее ради этого человека прожить жизнь».
        «Катя… Я достаточно хорошо знаю тебя. Я чувствую тебя.
        Я знаю, что тогда ты врала мне про то, что у тебя есть отношения. А я соврал тебе, что кто-то есть у меня.
        Все мое сердце полностью твое.
        Ты должна быть счастлива, обеспечена средствами, вниманием, теплом. В моменты наших встреч я не мог гарантировать самому себе, что смогу выполнить все эти пункты.
        Но я хочу быть тем мужчиной, который делает тебя счастливой. И буду им. Я скоро приеду. И мы, наконец, все обсудим, все решим, все изменим и начнем исполнять те мечты «обычной девушки», как ты ошибочно себя назвала. Люблю. Леша».
        В тот момент, когда я дописывал письмо, я увидел на экране ноутбука выскочившую надпись: «Новое сообщение». Я кликнул на нее. В строке имени отправителя значилось: Николай Арсеньев.
        В ту секунду кто-то будто взял мое сердце в кулак и крепко сдавил.

* * *
        Спустя пятнадцать месяцев молчания объявился мой куратор! Вопреки моим долгим ожиданиям текст сообщения Минина меня нисколько не обрадовал, наоборот, заставил крепко задуматься. Он назначил мне встречу в Таиланде, на острове Самуи, куда мне было необходимо прибыть в течение ближайших двадцати четырех часов. Я крепко задумался: почти полтора года не выходить на связь с агентом и теперь вот так, внезапно, выдергивать на встречу в третью страну. Зачем такая спешка? Почему якобы отстраненный Минин вызывает меня именно в Таиланд? Почему не в Индонезию, Камбоджу, Филиппины, Вьетнам — визы в эти страны тоже ставят прямо на границе, да и добираться туда столько же. К тому же там сейчас неспокойно: перевороты, погромы, да и китайская диаспора, а значит, и разведка там сильна. Враз выкусят. Странно все это… Может, я провалился? Тогда это объясняло бы мой срочный отъезд из страны. Но тогда надо рвать когти прямиком в Россию, на хрен Таиланд-то?
        В голову полезли разные мысли. Должна же быть причина такого сообщения, а раз она есть — значит, что-то происходит. Я быстро вышел из комнаты и, пройдя на кухню, взял мешок с мусором. Держа его в руках, я подошел к входной двери и, прильнув к ней ухом, прислушался. Тишина. Осторожно открыв дверь, я вышел на лестничную площадку, проверить, не прикатила ли группа захвата. Не обнаружив ничего подозрительного, я вернулся в квартиру и, достав из бара коньяк, налил в снифтер полбокала. Выпил залпом. Коньяк взбодрил, позволив собраться с мыслями.
        Невзирая ни на что, ослушаться приказа я не мог: покидав в чемодан какие-то вещи, ранним утром следующего дня я поехал в Гонконг, чтобы оттуда вылететь в Таиланд. Через Гонконг было быстрее, а с учетом того, что встреча должна была состояться в ближайшие сутки, на счету был каждый час. Этим же утром секретарша забронировала для меня номер люкс в отеле, оплатив его на две недели. Для всех я поехал отдыхать.
        Глава XVI. «Долгожданная встреча»
        «Не обладая совершенным знанием, не сможешь пользоваться шпионами; не обладая гуманностью и справедливостью, не сможешь применять шпионов; не обладая тонкостью и проницательностью, не сможешь получить от шпионов действительный результат».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2011 год
        Место: о. Самуи
        Благополучно добравшись до Самуи, я поехал на север острова, в гостиницу, расположенную недалеко от стадиона «Баффало». Северное побережье — тихое и пустынное, гуляя по нему, можно часами не встретить ни одной живой души.
        Я прилетел в мягкий тропический климат, на улице было градусов тридцать пять. Если китайский Хайнань называют Восточными Гавайями, то тайский Самуи — Карибами Азии. До встречи оставалось около двух часов. Приняв душ, я решил просмотреть местную прессу. В номере оказалась лишь одна газета на английском языке. На ее первой полосе я увидел фотографию Виктора Бута, арестованного здесь по требованию американских властей в 2008 году. Раздался телефонный звонок, я, отбросив газету, снял телефонную трубку.
        — Здравствуйте, мистер Назаров. Добро пожаловать в наш отель, надеюсь, отдых вам понравится.  — В трубке раздался мужской голос, говоривший по-английски.
        — Здравствуйте,  — вежливо ответил я.
        — Сейчас вам в номер принесут тарелку фруктов, это комплимент от хозяина гостиницы.
        — Спасибо.
        — Не желаете ли расслабиться? У нас самые лучшие красавицы на острове, вы меня понимаете?
        — О да, благодарю вас, возможно, после ужина я обязательно потребую экзотический массаж, это возможно?
        — Конечно, мистер Назаров.  — Голос, почуяв наживу, стал еще более услужлив.
        — Спасибо,  — ответил я.
        — Мистер Назаров, за ужином рекомендую вам попробовать курицу, обжаренную с перцем чили и стеблем сельдерея — это фирменное блюдо нашего шеф-повара.
        — Обязательно. До свидания.
        — До свидания.
        Самуи — рассадник «жен на час». Мне нужно было засвидетельствовать свое появление в гостинице, поэтому я и заговорил про ужин и массаж. Теперь звонивший в гостиничный номер сутенер в своем блокноте сделает пометку: «перезвонить после ужина». Методы работы этих людей я знал еще по Хайнаню. Сев в кресло, снова заметил газету. Интересно, почему все-таки Таиланд? Закроют меня тут как Бута, и дело с концом…

* * *
        За полчаса до встречи я уже сидел на плетеном диване лобби-бара, расположенного на первом этаже гостиницы. Высокие панорамные окна были открыты, и по помещению, изредка посвистывая, свободно гулял весенний ветер. Все вокруг утопало в тропической зелени. На столике передо мной стояла ваза со свежесрезанными белыми антуриумами, а на столике перед диваном в такой же вазе стояли симпатичные канны цвета фламинго. В лобби-баре я был один. Неподалеку стояла низенькая смуглая девочка-официантка с лучезарной улыбкой, изредка бросая на меня стеснительные взгляды.
        Чем меньше времени оставалось до встречи, тем больше я не хотел видеть Минина. Я не мог понять и принять его внезапного исчезновения на столь длительное время. Ведь очевидно: случись в это время со мной что-то неладное, например арест, никто бы про меня даже не вспомнил. Я остался бы один на один с опасностью и, что самое пугающее, был бы лишен веры в то, что кто-то стал бы предпринимать хоть какие-то попытки спасти меня. И сослагательное наклонение в данном контексте было абсолютно уместным. Никому не было дела до меня, до человека, который каждый день честно служил Родине. Интересно, как он объяснит свое молчание?
        Пятнадцать минут спустя я, обуреваемый злом, встал с дивана и направился к выходу из гостиницы, крепко зажав в руке газету. Выйдя на улицу, я, согласно посланию Минина, пошел направо, вдоль пустынной, слабо освещенной дороги. Ровно в восемь часов я услышал за спиной звук аккуратно затормозившего автомобиля. Я определил примерное расстояние до него — сорок метров. Не оглядываясь, я продолжал идти спокойным шагом. Машина плавно обогнала меня и, набирая скорость, отдалялась. Сработала привычка: две закорючки 4167, легковушка, «Тойота», серебристый цвет. Первые две цифры — начало войны, вторые — премьера «Кавказкой пленницы» в Москве. Память — это продолжение ума, так говорила Северина Ивановна. В голове этой надменной дамы было все: имена, даты, вкусы, события, обстановка, предметы и объекты. Эта хрупкая женщина была одним из моих инструкторов в ГРУ. Разбираясь в структуре моей памяти, она требовала произносить вслух механизм запоминания, по ходу корректируя его. И если бы я назвал ей алгоритм: «1967 год, премьера в Москве “Кавказкой пленницы”», она тут же потребовала бы меня назвать день премьеры.
Конечно, я бы ответил: «Первое апреля». И я сразу бы получил вопрос: «Что выдает память на первое апреля?» Она была беспощадна. Минин, требуя развития моего интеллекта, заставлял ее измываться надо мной. Отвечать я должен был быстро и четко. Как-то на одном из первых занятий я, замешкавшись, пытаясь выкроить секунды, проговорил: «Сейчас, сейчас». Она встала, собралась и ушла. Минин, объясняя мою ошибку, был краток: «Если твой взгляд скользнул на секунду по стоянке машин, ты должен запомнить все номера, попавшие в поле твоего зрения. Северина Ивановна тебе поможет». Уже прошло достаточно времени, мой мозг наверняка что-то забыл, но я решил размяться, задав вопрос сам себе: «Что выдает память на первое апреля?» В Канаде «сухой закон»; Антуан де Сент-Экзюпери публикует свой первый рассказ «Летчик»; в СССР учреждают «Арзамас-16»; «Таймс» первой в мире публикует прогноз погоды; «Гугл» открыл почту Gmail; родился химик Реформатский; родился Гоголь; Рахманинов; Владимир Познер-младший; умер Ландау; Бирма отделилась от Индии; бизнесмен Оливер Поллок придумал знак доллара; Ельцин подписал указ, чтобы наши
чиновники ездили на наших автомобилях; Стив Джобс основал «откусанное яблоко»; в Санкт-Петербурге заложили Исаакиевский; международный день птиц; математи…
        — Здравствуй, Леша,  — оборвал мои мысли голос Минина.
        Этот голос я бы не спутал ни с чьим другим. Даже если бы не слышал его еще лет двадцать. Остановившись, я повернулся на голос. Передо мной стоял мужчина с густой седой шевелюрой, аристократической бородкой, в очках с пластиковой оправой темного цвета. Минин — мастер перевоплощения. Для идентификации он назвал пароль, а я отзыв. Мы признали друг друга. В джинсах и рубашке в крупную клетку он, несмотря на седину, выглядел моложе своих лет.
        — Здравствуйте, Сергей Анатольевич.
        Все время, пока я добирался сюда, представлял эту встречу, гадая, какой она будет? Я не любил встречи и проводы, все эти телячьи нежности: игры в старых добрых друзей, обнимания, натянутые улыбки — все это меня тяготило. Минин это знал, поэтому наше взаимное приветствие ограничилось крепким рукопожатием.
        — Хорошо выглядишь,  — попытался он начать беседу.
        — Я знаю,  — безразлично ответил я.
        Минин, вмиг поняв мой настрой, улыбнулся.
        — Пройдемся?  — предложил он, указывая рукой вперед. И снова попытался начать разговор.  — У тебя, наверное, масса вопросов?  — поинтересовался он.
        — Нет,  — равнодушно ответил я.
        Я не лгал. В тот самый момент, когда я увидел его, сразу понял, что никакого провала со мной не случилось, и все вопросы, терзавшие меня до этого, как будто улетучились. Меня вмиг перестало интересовать, за что отстранили Минина и отстранили ли вообще.
        — Хорошо,  — ответил Минин, кивнув головой.
        — Когда-то я был готов «стоять на снегу у дверей вашего дома»,  — произнес я с укором в голосе, тут же повторив по-китайски, понимая, что он даже не догадается, о чем я.
        — Не понял?  — не въехав в витиеватую фразу, ответил мой куратор.
        — Это комплимент. Китайский чхэнъюй — готовое выражение, так сказать,  — пояснил я.  — Так говорят, когда ученик хочет выразить глубокое уважение и почтение своему учителю.
        — Спасибо.
        — Пожалуйста.
        — Тебе интересны все эти китайские поговорки, да?
        — Да.
        Мы шли молча, думая каждый о своем. Мне стало интересно, как он теперь будет входить в разговор? Конечно, я был зол на него. Вдоль дороги, по обе стороны, непроходимой стеной росли лиановидные бугенвиллеи, только-только набиравшиеся сил после зимнего отдыха. Я наслаждался глубоким запахом иланг-иланга.
        — Жасмином пахнет, чувствуешь?  — вдыхая приятный аромат, спросил Минин, в третий раз заходя в разговор. Он понимал природу моей злости и, мне казалось, именно поэтому не спешил переходить к делу.
        — Это не жасмин. Это иланг-иланг. Эфирное масло его цветков добавляют в «Пуазон», «Шанель № 5», «Коко» и «Аква ди Джио».
        — Интересно.
        — Как у вас с артериальным давлением?
        — Нормально, а что?  — с недоумением спросил офицер.
        — Этот аромат нормализует давление, успокаивает при депрессиях, снимает утомление и помогает от бессонницы.
        Я говорил спокойно, наслаждаясь удивлением Минина.
        — Откуда знаешь?
        — Катя увлекается ботаникой. Все мозги мне просверлила,  — ответил я, рассмеявшись. Она таскала меня по всяким дендрариям, без остановки рассказывая про цветы, растения, деревья.  — Кстати, в состав масла иланг-иланга входит гераниол, терпинеол, эвгенол и что-то там еще.  — Я говорил медленно, стараясь не проглатывать неизвестные Минину названия.  — Это во мне химик проснулся,  — сказал я, и на лице как бы сама собой снова появилась улыбка.  — Китайцы, между прочим, считают, что это масло выравнивает энергетическую оболочку и способствует развитию высоких чакр.
        — Интересно,  — снова повторил вкрадчивым голосом Минин, почувствовав возможность завязать разговор.
        — Видите вон тот кустарник?  — Я указал пальцем на противоположную сторону дороги.
        — Да.
        — Это кассия. Многие ошибочно делают ударение на второй слог, а это неправильно.
        Минин остановился и стал ее внимательно разглядывать. Я тоже остановился.
        — Она цветет красивыми желтыми цветками, сейчас просто не сезон,  — пояснил я.
        Я понимал, что ему было наплевать на всю эту ботанику и остановился он лишь для того, чтобы продемонстрировать псевдозаинтересованность. Это азы разведки, о которых каждый слышал в фильме «Место встречи изменить нельзя», когда Жеглов учил «зеленого» Шарапова, как, чтобы разговорить человека, нужно поворачивать разговор «об нем самом», о том, что ему интересно.
        — А вон то,  — я показал на дерево, стоявшее рядом с покосившимся осветительным столбом,  — это моринда цитрусолистная, ее еще называют «сырным деревом». Аромат как от испорченного сыра… Брр…  — скривился я.  — А вон тот кустарник — это алламанда, а за ним дальше, с желтоватыми цветками,  — это артаботрис… Видите?
        Этот ботанический экскурс был защитной реакцией на злость. Постепенно я успокаивался.
        Он резко остановился. Я, сделав пару шагов вперед, тоже остановился, повернувшись к нему. Наши взгляды сошлись. Зная меня как облупленного, он читал мои мысли, понимал эмоции. Несмотря на опыт, которым я уже обладал, мне было сложно переиграть его. У него за спиной целая жизнь, и по содержанию, по эмоциональному накалу ее хватило бы на десятерых. Он настоящий профи, и я стремился достичь его уровня. Еще во время моего обучения он поражал меня своим умом и проницательностью.
        Он учил так, как учит отец сына. Он рассказывал мне такие вещи из своей оперативной работы, от которых по спине прокатывался холодок. В некоторые я не верил, пока сам не прикоснулся к ним. Никакие книги не заменят знаний, которыми может поделиться разведчик, проработавший «в поле» двадцать лет.
        «Работа в поле», как он называл оперативную работу за кордоном,  — это риск и опасность каждый день, это постоянное нервное напряжение, это маниакальное внимание и ответственность. Он предупреждал, что наша работа — это ответственность не только перед Родиной, а прежде всего перед собой. Он учил меня быть с ним честным, повторяя: «Я знаю про тебя все: бояться и стесняться нечего». Мы оба знали, насколько тщательно я изучался. Как же я рад был видеть его! Чувство, что ты не один в этом мире, придает сил.
        Он мой учитель. Он мой куратор. Моя злость к нему была неоправданна, и мне стало стыдно за себя. Однажды я уже усомнился в силе своего учителя по ушу и потерял его. А он между тем оказался сильнее, чем даже можно было представить! Неужели я такая мразь, что мои личные интересы, моя собственная шкура для меня важнее общего дела?
        — Леш, твоя злость обоснованна.
        — Еще бы,  — все же не выдержал я.  — Знаете, какой вопрос меня грыз все это время?
        — Нет.
        — Вы меня в Китай отправили как «шпиона смерти» или как «шпиона жизни»?
        — Разумеется, жизни,  — ответил Минин, сразу выбрав оптимистичный вариант.
        — Помните у Сунь Цзы деление шпионов на пять видов?
        — Ну так, смутно.
        — Одни посланы, чтобы вернуться, а другие, соответственно, нет. Так сказать, в один конец.
        — Да брось, ты че ересь несешь?  — возмутился он.
        — Тогда в Шэньчжене я подумал, что меня слили. После вашей записки со мной на связь никто не выходил. Я даже не успел сообщить, что за Пэном следили люди из ЦРУ. По крайней мере, он так считал.
        — Да, он нам рассказал об этом.
        — В тот вечер он рассказал мне такие вещи, что я сразу решил: его нужно забирать к нам.
        — Ты правильно решил. Помнишь, Леша, ты рассказывал мне про космос?
        — Про Ильюшина, что ли?
        — Нет, про то, что если ты что-то задумал, оно обязательно случается, что происходит так, как ты задумал, помнишь?
        — Вы придали значение тому бреду? На вас не похоже.
        — Это не бред. В той операции, между прочим, признанной одной из лучших в году, я задумал все именно так, как ты реализовал. Тем паче за Пэном следили не только американцы. Мы тоже его вели. Он был в активной разработке, и ты был единственным, кто имел к нему доступ.
        — А тот таксист, кто он?
        — Наш человек, больше сказать ничего не могу.
        — Знаете, тогда, в машине, мне показалось, что он меня хорошо знает.
        — Леш, ты знаешь правила. Ни я, ни ты нарушать их не должны.
        Минин, как и Конфуций, был прав: «Утром познав истину, вечером можно умереть».
        — Знаю,  — согласился я.
        — Я сделал все, что было в моих силах. Сам я приехать не мог. Ты многого не знаешь, да тебе это и не нужно! Тогда у нас сгорел агент, началась тотальная проверка. Я попал под подозрение, потому что мы вместе с генералом курировали того человека. Меня долго мурыжили, я полгода был под арестом. Ни я, ни генерал Никифоров никого никогда не предавали, я не мог выйти с тобой на связь!
        Минин, шумно дыша, замолчал. Он, держа руки за спиной, шагал, потупив взгляд, словно арестант. Остановившись, он снял очки. Отсутствие привычки их носить отчетливо читалось. Тяжело дыша, правой рукой он провел по лицу сверху вниз, массируя его.
        — Вам плохо?
        — Я в порядке,  — тяжело выдыхая, резко произнес он. Он что-то вспоминал, и ему стало горько.  — Знаешь, я спасся благодаря тебе.
        — Благодаря мне?
        — Помнишь, пару лет назад ты сообщил нам о подготовке диверсантов?
        — Да.
        — Я тогда написал об этом в отчете, и совсем недавно твоя информация подтвердилась.
        — Как подтвердилась?
        Мы остановились, снова глядя друг на друга в упор. Я знал, что Минин прилетел ко мне не просто так. Задание мне стало понятно, его прислали передать мне приказ: отыскать все об этих диверсантах. Такие задания не передают по обычным каналам связи. Он, рискуя, прилетел поручить мне его лично.
        — Да, Леша, теперь мы точно знаем, что китайцы готовят специальный отряд диверсантов для дальнейшей заброски к нам.
        Минин был чернее тучи. Он произнес все это такими словами, будто прощался с жизнью. Я его немного знал. Ровно настолько, насколько учитель допускает в свою жизнь ученика.
        — Источник надежный?
        Я хотел найти причины для сомнения в достоверности его доводов. Не хотел верить Минину! Это его заслуга, его школа, его суть — он обучил меня сообщать все, что хоть как-то шевелило мозг в общении по нашей военной теме.
        — Абсолютно.
        Сказанное Мининым меня ошарашило. Слово «абсолютно» из его уст я слышал не так часто, но всегда по делу. Оно было холодным, резким, но всегда точным. Как аптекарские весы: напутал и — смерть. Я, остановившись, обхватил голову руками, мне хотелось орать и рвать волосы на себе, но я, держа себя в руках, лишь тихо хрипел. Я знал китайцев, я понимал, насколько все серьезно.
        — Алексей!.. Назаров, соберись, не дави!  — потребовал Минин, пройдя вперед несколько шагов, не оборачиваясь.
        — Мы потеряли время. Когда я сообщал об этом?  — обратился я с упреком.
        — Когда?  — строго переспросил он, не глядя на меня.
        — Да, когда?  — кинул я ему снова.
        — Ты никто!  — заорал на меня Минин, тут же осекшись.
        — Вот видите, а вы говорите «шпион жизни»,  — подловил я Минина.
        Он был взволнован, и нервы выдали его.
        — Кстати, тогда в твоем сообщении я уловил нотки чрезмерной осторожности, неужели ты думал, что тебя поднимут на смех?  — приходя в себя, строго, по-военному спросил куратор.
        Как же тонко он понимал меня…
        — Да, были такие мысли,  — честно признался я.
        Вариантов юлить Минин мне не оставил, иначе бы не спросил. С таким собеседником, как он, сложно.
        — Зря. Ты же знаешь, мелочей в нашей работе не бывает. Если бы ты тогда упустил этот момент, мы бы…  — Убрав руки из-за спины, он сунул их в карманы джинсов и, проталкивая внутрь, стал прыгать, как тинейджер.  — Да ты и сам все понимаешь.
        — Понимаю.
        Минин рассказал, что было позволено Центром, по этой операции.
        — Это все, что мы знаем,  — резюмировал он.
        — Негусто.
        — По правде говоря, пусто.
        — Мало времени,  — ответил я первое, что пришло на ум.
        — Да, до лета рукой подать, ситуация крайне серьезная, поэтому, собственно, я здесь.
        — Вы рискуете,  — сказал я, оценивая опасность приезда Минина на эту встречу.
        — Мы все рискуем, Леша, работа у нас такая. Я летел через четыре страны, здесь я как американец Джим Торп. Американцев здесь много, поэтому вряд ли я кого-то заинтересую. Ты, наверное, не сразу сообразил, почему Таиланд? Я надеюсь, ты-то продумал легенду своего появления здесь?
        — Разумеется.
        — Как у тебя там обстановка?  — спросил «седой американец», оглянувшись назад на звук приближавшегося мопеда, от которого мы скрыли лица.
        — Да вроде спокойно. После вашего послания я особо не высовывался. Встречался в основном только с Харбинцем.
        — Как он?
        — Он в норме, растет, его повысили.
        — Это очень кстати,  — с энтузиазмом заметил Минин, почесывая наклеенную бороду.  — Скажу тебе честно, будь у нас времени побольше, мы бы обложили твоего Харбинца, но теперь поздно. Новые люди вокруг него привлекут ненужное внимание, теперь вся надежда на тебя. Нам нужны данные на всех этих диверсантов.
        — Вы же сами говорите, их тридцать девять человек, а у нас всего три месяца! Из всего, что вы сказали, я понял, что мы до сих пор не знаем, для каких конкретно целей их готовят? Вы отдаете себе отчет?
        — Тише,  — осек меня Минин, оглядевшись по сторонам.
        Я мгновенно осознал, что не имею права ставить командиру вопросы подобным образом. Разумеется, он отдавал себе отчет, а вот я не смог сдержать эмоции.
        — Но вы же понимаете, что они могут быть заброшены к нам с какими угодно заданиями? Может, им прикажут взорвать АЭС или организовать покушение на президента? Мне представляется, что самое важное — выяснить цели и задачи их заброски.
        — Леша,  — Минин взял меня за локоть,  — ты хоть пошли меня за тридевять земель, но информацию про этих спецов отыскать надо, они для нас теперь главная цель! Пойми, к нам лезут со всех сторон, ты работаешь в Китае, а сколько в мире стран? И все норовят навредить России. Или ты думаешь, нас все кругом любят?
        — Знаю я, как нас любят,  — зло ответил я.
        — Вот именно. На эту операцию мы отряжаем серьезные силы. В средствах ты не ограничен, любые методы, действуй жестко и целенаправленно. Мы анализируем возможные варианты получения информации о диверсантах, но контрразведка пасет будь здоров! Ты в курсе, что у них только военный бюджет больше нашего государственного в пять раз?! Китай открыто демонстрирует стремление к господству не только в Азиатско-Тихоокеанском регионе, но и в мире. Посмотри, как они плотно взялись за страны Шанхайской Организации, а в Европе что творят? Ты на Африку посмотри. Они через 20 лет все высосут, а эти людоеды не поймут ни черта. Они всеми силами и средствами пытаются подорвать наш авторитет. Все это и эти диверсанты — звенья одной цепи. Если мы их проморгаем, нас ждет жаркое лето.
        — Я понимаю. Интересно другое: зачем они набирают людей со свободным русским языком? Наверняка им предстоит выполнять какие-то нестандартные задания, как вы считаете? Ну зачем спецу-диверсанту свободный русский? Они планируют вести какую-то партизанскую работу с населением? Может, они готовят переворот? Надо нашу контрразведку озадачить.
        — Нам нужно не гадать, а выяснить фактическую ситуацию.
        — А СВР не в курсе этой ситуации?
        — В курсе.
        — Может, у них что-то есть?
        — Есть, да не про нашу честь,  — зло рыкнул Минин.  — У нас сейчас с ними грызня пуще прежнего! Они сами по себе, мы сами по себе. Эта тема у президента на контроле, так политиканы тебе и дали свою информацию, держи карман шире.
        — Думаете, до войны дойдет?
        — Не знаю, Леша, не знаю, с тридцатью девятью бойцами, даже пусть и классно подготовленными, войны, конечно, не начать, но то, что они собираются прощупать нас с их помощью,  — это факт. Кстати, на случай войны на, читай.
        Словно факир, он достал из рукава сложенный вчетверо лист бумаги. Я прочел и вернул ему. Он, сложив лист, сжег его и, бросив пепел на землю, шаркнул по нему несколько раз ногой.
        — Вы это серьезно?
        — Мы должны быть готовы ко всему,  — строго сказал Минин.
        — Скажу честно, я даже не представляю, как подступиться к заданию.
        — Думай, капитан, думай. Мы со своей стороны по мере возможностей будем сообщать тебе наши мысли и координировать. Я, как всегда, прошу от тебя осмотрительности. Не наруби дров. Будь осторожен, по мере приближения часа икс китайцы будут усиливать внимание. По всем предпринимаемым действиям держи меня в курсе.
        — Есть,  — ответил я по уставу.
        Я даже не мог себе представить всю сложность предстоящей работы. Мимо нас по встречной полосе промчалась какая-то легковушка. Минин, присев, сделал вид, что завязывает шнурки, а я поднес руку к переносице, массируя ее так, чтобы не было видно ничего, кроме глаз. Кругом скрежетали какие-то насекомые.
        — Сергей Анатольевич, ну если мы знаем базу, на которой обитают эти бойцы, может, просканировать ее из космоса?  — предложил я.
        Минин молча посмотрел на меня.
        — Помнишь, я рассказывал тебе про работу в Южном Йемене?
        Я вспомнил его рассказ о работе йеменской резидентуры ГРУ с палестинскими организациями, через которые Советский Союз получал информацию о планах военно-политического руководства некоторых арабских стран.
        — Помню поверхностно,  — ответил я, пытаясь уловить мысль Минина.
        — У нас там было развернуто несколько военных лагерей по подготовке специальных диверсионных групп. Так вот уже тогда техники ГРУ отрабатывали систему оперативной маскировки военных баз путем проецирования электромагнитного и голографического поля на нижние слои облаков с целью недопущения сбора вражескими спутниками разведывательных сведений о наших действиях.
        — Да, теперь вспомнил,  — отозвался я.
        — Это все не работает,  — выдыхая, с досадой ответил Минин.  — На любое средство сразу изобретают антисредство.
        — Как же умело СМИ поласкают мозги шестимиллиардному населению, а?
        — Ты к чему?
        — К тому, что рапортуют о космических разработках, мол, со спутника можно разглядеть надпись на спичечном коробке…
        — Ага,  — перебил меня Минин,  — а бластерной пушкой из космоса можно отстрелить вражескому комару левое яйцо.
        Мы рассмеялись.
        — Ну да, вы правы, Сергей Анатольевич, защита наверняка есть, и не хилая.
        — Ты про базы?
        — Да, я помню, когда мы на Хайнане выходили патрулировать береговую линию на военных катерах, китайцы брали меня без опасения, что меня застукают, наверняка у них была какая-то защита на этот случай, так ведь?
        — Разумеется, иначе бы им бошки вмиг посрывали. У меня есть для тебя хорошие новости,  — снова становясь серьезным, произнес Минин.
        — Что еще?  — подозрительно поинтересовался я.
        — За разработку Пэна тебя дома ждет награда.
        — Надеюсь, орден?
        — Приедешь — узнаешь.
        — А если не успею вернуться?  — на полном серьезе спросил я.
        — Что за настрой, капитан? Ты солдат или кто?
        — Я, товарищ американец,  — бизнесмен. И никакой не солдат, вы меня с кем-то спутали,  — ответил я по-английски и улыбнулся куратору.
        — Такой настрой мне нравится больше!
        — Я вам хочу еще кое-что сказать на будущее.
        — Давай,  — бодро попросил Минин.
        — «Для армии нет ничего более близкого, чем шпионы. Но, не обладая гуманностью и справедливостью, нельзя применять шпионов».
        — Чего?
        — «Жалеть титулы и награды и не раздавать их шпионам, не поручать им разведывать состояние противника — это верх негуманности»,  — с напускной важностью процитировал я наизусть слова китайского стратега.
        — Леша, ты чего?
        — Это снова Сунь Цзы, Сергей Анатольевич. Вы в будущем помните, что шпион должен узнавать секреты, и не забывайте про меня, хорошо? Помните, когда Никифоров, провожая меня, пообещал, что я обязательно вернусь?
        — Конечно, помню.
        — А я как раз собирался ехать к Кате, делать ей предложение.
        — Леш, я должен кое-что тебе сказать.
        — Что? Она все-таки вышла замуж, да?  — Я с досады пнул какую-то ветку.  — Ну что ж, сам дурак…
        Я присел на какой-то бетонный блок и опустил лицо в ладони.
        — Твою ж мать, а… что ж я…  — Я продолжал сокрушаться.
        — Леш, она погибла.
        Я замер.
        Минин рассказал о том, что ее сбил какой-то ублюдок, который нарушил правила и уже получил за это срок. Сказал, что подробностей не знает. Мне не хотелось ни кричать, ни плакать. Организм отреагировал заморозкой нервной системы. Кажется, я даже применил навыки разведчика и скрыл всю бурю, происходящую в сердце. Минин по-отечески похлопал по плечу и шее и даже надавил мне на возбужденные нервные сплетения. Мне не хотелось знать подробностей, что и как, я задавался только одним вопросом: какого черта? Почему из семи миллиардов людей именно она? Ну даже по статистике, по гребаной теории вероятности, это не вероятно, а случилось. Ну как так?! Как же много в этом мире, на земле зависит от случая: был человек и нет человека… Сколько семей сейчас, в эту самую секунду, оплакивают своих погибших родственников, сколько в жизни слез и печали, почему так? Ну крути ты аккуратно руль, не лихач, нет же, надо выдрючиваться, показывать свою вонючую крутизну. Вернусь, найду его и завалю. Так же просто как он сбил мою Катю. Жизнь за жизнь, ничего личного. Пусть родители этого урода плачут. Пусть им будет больно и
плохо, пусть они сдохнут за то, что вырастили своего мудака. Как так, а?!
        — Леш, я понимаю, что тебе тяжело. Но мне нужно, чтобы ты дослушал меня. Ты на сколько прилетел?
        — Гостиница оплачена на две недели.
        — В смысле?
        — Да не волнуйтесь, все под контролем, госденьги не трогал.
        Нам навстречу ехала машина. Минин смотрел на нее, не шифруясь, зная, что это за ним.
        — Связь поддерживаем по прежней схеме. Ты все понял?
        — Да.
        — Действуй,  — отдал он приказ.
        Мы посмотрели друг на друга. Крепко пожав руки, обнялись. Ни я, ни он не любили прощаться, но мы не знали, что нас ждет впереди, и этим жестом, полным мужества и веры, мы молча пожелали друг другу удачи.
        Минин, перейдя быстрым шагом на противоположную сторону дороги, открыл дверь в две закорючки 4167, посмотрел еще раз на меня, сел в машину и уехал. Я проводил взглядом умчавший его автомобиль и, немного постояв, пошел дальше. Я не знал, куда иду. На часах было десять вечера. Минин выбрал пустынное место для встречи. За время, что мы шли, не встретили ни одной живой души. После Китая, где в любом месте народу тьма-тьмущая, это вызывает определенные эмоции.
        Минут через двадцать меня настигла маленькая раздолбанная таксишка. Наверняка Минин вызвал. Я засунул голову в салон и оценивающе посмотрел на водителя. Веселый парень, улыбаясь, кивал мне головой, неразборчиво что-то говоря. Я сел в машину на место рядом с водителем и, открыв газету на последней странице в разделе спорт, указал ему на фотоотчет с соревнований по тайскому боксу. Собственно, для этого-то я и таскал с собой газету все это время. Таксист, как оказалось, сносно говорил по-английски. Я попросил отвезти меня к ближайшему людному месту, где можно было сразиться на ринге и опробовать на себе национальную борьбу Таиланда — тайский бокс. Мое задание по поиску информации о китайских диверсантах началось.
        Сначала мне нужно было отработать очередной этап легенды появления в этом неспокойном в последнее время королевстве…

* * *
        Минут через десять водитель доставил меня к оживленному месту, находящемуся прямо у дороги. Здесь вовсю бурлила ночная жизнь. Симпатичные и на удивление длинноногие тайки зазывали в шумные «Go-go»-бары. В этих местах после танцев красотки спускаются к посетителям и, давая себя полапать соскучившимся по женским телам туристам, предлагают секс. Танцевальные программы таких баров не красочны, и упор делается не на сценарий и зрелищность шоу, а на открытую демонстрацию женских прелестей самих участниц.
        В центре оазиса располагался ринг. Расплатившись с водителем, я направился туда. Здесь проходили бои по тайскому боксу. Из динамиков, прикрученных кое-как прямо на пальмы, орала музыка. Вокруг ринга крутилось много молодых крепких парней: они веселились, играючи попинывая друг друга. Тайский бокс, или муай-тай,  — самый популярный и зрелищный вид спорта в Таиланде, к тому же один из самых агрессивных и жестких видов боевых искусств в мире.
        — Всем привет!  — подойдя к толпе, стоявшей возле ринга, широко улыбаясь, выкрикнул я по-английски. Все посмотрели на меня.
        — Привет,  — услышал я в ответ сразу несколько дружественных отзывов. Парни расступились, и передо мной возник мужичок лет сорока, судя по всему, местный тренер.
        Я обратился к нему:
        — Я хотел бы подраться на ринге с кем-нибудь из ваших бойцов, это возможно?  — Я вынимал из портмоне стодолларовую купюру.
        Доставая деньги, я сделал все, чтобы ребята, толпившиеся рядом, увидели целую пачку стодолларовых купюр, которую я заблаговременно сунул в портмоне. Протянув сотку, я полушутя рекомендовал проверить ее на подлинность. Тайцы, рассмотрев ее со всех сторон и помяв в руках, пришли к выводу, что купюра настоящая. Вероятно, мое телосложение тайцам показалось небоеспособным, поэтому на поединок со мной определили хоть и рельефного, но не очень крепкого бойца.
        Пока он активно разминался, я направился в туалет, расположенный в ветхой одноэтажной постройке, в десяти-двенадцати метрах от ринга. Неописуемая вонь ударила в нос и заставила задержать дыхание.
        Я вынул из портмоне пятьдесят девять сотенных купюр и спустил их в унитаз. Они были бутафорскими, единственную настоящую сотню я отдал тренеру. Мне было важно, чтобы та куча парней подтвердила, что у меня в портмоне было много денег.
        Выйдя из туалета, я подошел к маленькому магазинчику и на мелочь, которую разменял в отеле, купил красные спортивные трусы, в которых и намеревался выйти на ринг. Пока владелец магазина, низенький смуглый человек средних лет, возился с трусами, выискивая нужный мне размер, я незаметно выбросил портмоне под витрину его магазина.
        Взяв обновку, я пошел переодеваться к скамейке возле ринга. У крутившегося вокруг меня бойца я одолжил ракушку, чтобы уберечь яйца, бинты, чтобы забинтовать кисти и запястья, и красные перчатки. Ровно сложив на лавку вещи, я полез на ринг. Шум бойцов, публики, торговцев и молодых проституток, подтягивавшихся к рингу в предвкушении спарринга с иностранцем, нарастал.
        На ринге я разминался, попрыгивая с ноги на ногу и размахивая руками, имитируя удары. Таец молился и танцевал. Молитва — часть ритуала перед боем, называемая местными «уай кру»,  — заняла столько же времени, что и танец — «рам муай». Гул вокруг нарастал. Мой соперник бубнил что-то себе под нос, как будто колдуя. Судья, роль которого выполнял сам тренер, коротко объяснил правила: разрешено использовать ноги, руки, плечи и локти. Правила я знал и так. Впрочем, как и саму технику муай-тай.
        Начался бой. Немного попрыгав, мой соперник, подгоняемый толпой, пошел в атаку. Он нанес несколько невзрачных прямых ударов — сначала в коленный сустав, а потом в живот,  — которые особого впечатления не произвели ни на меня, ни на публику. Я, хорошо двигаясь, смещался в стороны, то влево, то вправо, не позволяя сопернику меня пробить. Судя по показушной беспечности, с которой мой противник вел поединок, было ясно — он досрочно записал себя в победители. Подловив тайца после очередной невнятной атаки, я, отскочив в сторону, хлестко ударил его по опорной ноге. Перед глазами мелькнуло Катино лицо. Он не ожидал такой прыти, и в это же мгновение я зарядил ему пару джебов и рассек левую бровь. Катина улыбка снова забрала все мои мысли. Я нанес еще удар. Бой остановили. Вытерев кровоточащую морду, мой соперник снова попытался было пойти в атаку, но я, молниеносно метнувшись к нему, нанес ему встречный удар локтем в ту же рану. Хлынула кровища. Я закрыл глаза. Как наяву увидел момент, когда Катя уходила, а ее волосами играл ветер. Я открыл глаза. Судья сигнализировал, что бой закончился моей победой.
        Поблагодарив соперника, я покинул ринг и стал искать полотенце, которого у меня с собой не было. Вокруг меня собралась толпа, бойцы что-то кричали на своем тарабарском, похлопывая меня по плечам и спине.
        — Где кошелек?  — громко спросил я по-английски, а потом по-китайски. Толпа стала быстро утихать.  — Где мой кошелек? Он был тут, а теперь нет!  — орал я, тряся у толпы перед носами своими вещами, в которых не было кошелька. Я подозвал тренера, судившего спарринг, и объяснил, что не могу найти свой кошелек. Свидетели, видевшие мой полный денег портмоне, нашлись быстро.
        Я вызвал полицию и написал заявление о краже кошелька с шестью тысячами долларов, не указывая никого в качестве подозреваемого. Взяв у полицейских копию своего заявления и какую-то самописную справку с их печатью, я вернулся в гостиницу и следующим утром вылетел в Китай.
        Внятные доказательства моего обломившегося отдыха были у меня на руках. В случае вопросов со стороны китайских контрразведчиков я был хоть и вяло, но прикрыт.
        Глава XVII. «Круговая порука»
        «Защищаются друг от друга несколько лет, а победу решают в один день. И в этих условиях жалеть титулы, награды, деньги и не знать положения противника — это верх негуманности. Тот, кто это жалеет, не полководец для людей, не помощник своему государю, не хозяин победы».
    Сунь Цзы. Глава XIII. Использование шпионов
        Время: 2011 год
        Место: Гуанчжоу
        Я старался не думать о Кате. У меня было два варианта — загнать себя этими мыслями в тупик или же дать себе установку, что уже ничего не изменить. Как бы тяжело и больно ни было — мне нужно было выбирать второе и выполнять столь важное для моей Родины задание.
        Внутреннюю потребность съездить домой я трансформировал в энергию, применимую для дела. Я решил действовать максимально быстро. К тому же отправка китайских диверсантов в Россию могла случиться совсем скоро.
        Я вспомнил, как однажды генерал Никифоров подбадривал меня перед командировкой на Хайнань: «Леша, ты обладаешь такими качествами разведчика, которым нельзя научиться ни в одной школе или прочесть в каких-то книгах, но ты должен быть настроен на их постоянное развитие. Учись у жизни каждый день, и все у тебя получится…» Я давно заметил: если в мозг забросить какой-то вопрос, он, мозг, не прекращая ищет ответ на него. И в итоге находит.

* * *
        Я ждал встречи с Харбинцем и думал над словами другого своего руководителя, Минина, о двадцать первом веке. Кругом компьютерные технологии, прогресс и все такое, а агентурная разведка как была в почете, так и остается. Никакие разработки не способны заменить человеческий мозг и человеческую изворотливость и смекалку.
        Вскоре в тихое кафе прибыл мой китайский друг.
        — А почему ты попросил встретиться в этом забытом всеми клоповнике?  — пренебрежительно осмотрелся Харбинец.
        — Нужно было поговорить в неприметном месте.  — Я кивнул бармену. Тот кивнул мне в ответ.  — Я попросил охладить нам виски, ты не против?
        — Конечно, нет!  — Китаец улыбнулся.
        Я продолжил:
        — Я сразу перейду к делу. Мне срочно нужно оружие.
        — Тааак. Дахай, у тебя проблемы? Давай разберемся! Опять твой партнер из России? Я же говорил, что их надо было скормить моим любимцам!
        — Нет. Мне просто так будет спокойнее. Время недоброе. Помнишь, ты говорил, что как голый, когда без пистолета? Так вот, я чувствую что-то подобное.
        — Я тебя понял.
        Я знал, что Харбинец может достать пистолет, и знал, что, несмотря на нашу дружбу, это не будет для меня бесплатно.
        Сделку мы совершили в том же баре. Суммы, которую я ему предложил и сразу же протянул в черном пакете, было достаточно, чтобы с нашей встречи я возвращался вооруженным.

* * *
        Как же все-таки активно работает китайская разведка! Чтобы понять то, как они могут действовать в этот раз, я снова изучал подробности действий их спецслужб, которые по разным причинам преданы огласке.
        Например, китайцы зарегистрировали в США более двухсот пятидесяти тысяч предприятий. Среди четырех миллионов китайских эмигрантов, уехавших из Китая после 2000 года, половина научно-технические работники. И вся эта масса, работая в заграничных научных центрах и лабораториях, исправно поставляет секреты в Китай, причем бесплатно. В разных странах постоянно вспыхивают скандалы, связанные с воровством секретов китайскими учеными. Благодаря этому Китай тратит значительно меньше времени и денег на научно-технические разработки.
        Китайские власти, понимая, что опора на хуацяо, их связи, финансовые и интеллектуальные ресурсы приносит стране ощутимые дивиденды, весной 2000 года утвердили стратегию: «Идти вовне». Ее суть сводится к тотальному распространению китайской культуры, расширению экономических связей и укреплению политических позиций Китая во всем мире. Эта стратегия также призвана решить и целый ряд экономических проблем, стоящих сегодня перед Китаем: расширить географию сбыта товаров, увеличить импорт сырьевых ресурсов и приток капиталов.
        Я вспомнил, как один из бывших моих однокашников, уезжая в 2002 году на ПМЖ в Россию, поведал мне удивительный факт. Оказывается, каждой китайской семье, уезжающей в другие страны на постоянное место жительства, после собеседования в местном отделении МГБ выдаются подъемные. Для каждой страны они разные. Разумеется, рассказывал китаец, они есть и для тех, кто уезжает в Россию. Он, уезжая, получил семь тысяч долларов, его жена столько же. Разумеется, четырнадцать тысяч долларов не бог весть какие деньги, но они не то что «беспроцентные», их даже не нужно возвращать и отчитываться, куда и на что потрачены. Этот факт наталкивает на очень грустные мысли. МГБ Китая широко поощряет миграцию, часто помогая китайцам с хорошим образованием выезжать из КНР и устраиваться на новых местах. Используя их, китайская разведка через некоторое время проникает в госаппарат, СМИ и органы власти интересующих Китай стран.
        Странно получается, я, черпая информацию о жизни в России из Интернета, вижу, как китайцы скупают наши земли не только на Дальнем Востоке, в Приамурье, в Иркутской области, но и в Подмосковье и Ленинградской области в том числе. Неужели в России этого не видят? Может, не хотят видеть? А ведь потом на этих землях китайцы выращивают овощи с пестицидами и нам же продают. Строят заводы и продают нам продукцию, которую могут делать и российские предприятия, но китайцы умудряются выдавливать наших ценой. Китай, как никто другой, заинтересован в загнивании и полном уничтожении нашей промышленности, в том, чтобы посадить Россию на иглу китайского товаропотока.
        Никогда не забуду случай, как на втором курсе Харбинского сельхоза поспорил с китайцем-пятикурсником, что он не сможет довести явно недозревший арбуз до спелого на глаз состояния за сорок восемь часов. А ведь он, гений вшивый, смог-таки напичкать его чем-то и сделать красным-красным, выиграв у меня ящик пива. Для меня, студента, живущего от стипендии до стипендии, проигрыш в том споре был крайне обидным и убыточным. Пришлось целую неделю жрать самую дешевую лапшу, которую даже не фасуют по пачкам, а продают просто в брикетах, лапая грязными руками. Тема сельского хозяйства, на которую я набрел в раздумьях о китайской угрозе, мне нравилась. В сельхозхимии я ориентировался как рыба в воде.
        Мало того, что китайцы используют химикаты, после которых на земле ни черта не растет, так они еще и применяют дуст, токсичность которого в разы превышает допустимые нормы. К тому же он по сто лет не разлагается в земле! При этом китайцы вытесняют с наших же полей российских фермеров. А потом вдруг встает вопрос, почему за последние десять лет с карты России исчезло двенадцать тысяч деревень и двести девяносто городов? Почему так происходит? Ведь наши фермеры в отличие от китайских не пичкают овощи химией в погоне за несколькими урожаями за сезон. Мне подумалось, что в сельском хозяйстве китайцы применяют такую же тактику, что и в промышленности: везут или выращивают свою продукцию и демпингуют отечественных производителей, постепенно вытесняя с рынка. И ведь первый помощник им в этом — китайское правительство, постоянно поддерживающее предприятия не словом, а деньгами, давая беспроцентные кредиты, снижая налоги, оплачивая участие в иностранных выставках… Хотя что думать о правительствах, если население всего Дальневосточного и Сибирского федеральных округов, вместе взятых, меньше численности
населения одного лишь китайского города Чунциня, в котором проживает почти двадцать девять миллионов китайцев. А всего в Северо-Восточном Китае на границе с Россией проживает сто десять миллионов желтых людей, примерно столько же, сколько во всей России. Страшно представить, если они все ринутся на нас! Затопчут, и никакие «Тополь-М» нас не спасут!
        Печальная история с островом Даманский, на котором китайцы, устроив провокацию, перестреляли несколько десятков наших пограничников, показывает, насколько сильна китайская масса. Тогда китайцам даже удалось захватить наш сверхсекретный танк «Т-62». Когда танк подбили и он остался на середине реки, китайцы предприняли несколько ожесточенных попыток захватить его, но наши, устроив залповый огонь из гранатометов, превратили его в лепешку и утопили. Весной китайцы вытащили из реки то, что осталось от танка, и отреставрировали. Сегодня, между прочим, танк красуется в музее боевой славы НОАК в Пекине как символ победы китайского народа над старшим братом, СССР. Наш остров, за который погибли советские воины, 16 мая 1991 года преспокойно передали Китаю. А китайцы тут же искусственно соединили остров с основной территорией, навезя миллионы тонн земли. На самом деле конфликт на Даманском можно было предотвратить, если бы не глупость руководства нашей страны. В годы советско-китайской дружбы Мао Цзэдун обратился к руководству СССР и лично к Сталину с просьбой передать в МГБ КНР всю советскую агентуру.
Парадокс, но роковую роль сыграл человеческий фактор — в знак дружбы Москва раскрыла китайцам все свои агентурные связи, которые китайцы быстро уничтожили. Это стало фатальной ошибкой для СССР. После штурма хунвейбинами нашего посольства в Пекине в августе 1967 года оперативная работа нашей разведки в КНР стала малоэффективной. Все наши дипработники были под колпаком у китайцев. Разведданные стали собирать по крупицам. От таких мыслей становилось жутко. Меня стала обуревать апатия. Вспомнил, как перед отъездом в Гуанчжоу я изучал во внутренней библиотеке ГРУ историю дипломатического присутствия России в Южном Китае. Оказывается, в 1927 году в Гуанчжоу китайцы расстреляли наших консульских сотрудников и всех китайцев, работавших в нашем дипучреждении, оставив в живых лишь генерального консула Похвалинского, жен и детей дипломатов.
        Консулы, они ведь дипломаты, а я кто? Если слова Никифорова, брошенные тогда на даче, окажутся пророческими и меня схватят китайцы? Убьют без суда и следствия. А в мертвое тело зальют водки и сбросят с какого-нибудь моста в реку. Несчастный случай. Они умеют это делать. Похороны, пара гвоздик… Мне стало немного не по себе от мыслей о таких перспективах. Кругом люди как люди: миллионы ходят на работу, спокойно трудясь, а после убегая домой к семьям, женам, детям. Я же… К черту все эти мысли… Никифоров сказал, что я в любом случае вернусь домой, значит, так и будет.
        Нужно сосредоточиться на деле.

* * *
        Наши вечеринки с Харбинцем приобрели регулярный характер.
        На одной из них он изнасиловал в туалете молоденькую официантку кабака, какую-то малолетку, ей явно не было 18. Я сидел за столом, когда увидел, как она выбежала из туалета и устремилась к выходу. Я понял, что произошло, и рванул за ней. Что-то подобное я видел в походе с отрядом в истории Мити и Наташи…
        Паршивый разговор случился у меня с этой официанткой. Ночь, какой-то переулок, заплаканная девчушка, и я уговариваю ее не идти в полицию и за деньги покупаю ее молчание…
        Харбинец терял контроль. Когда он понял, чем могла бы обернуться эта его сортирная «шалость», пришел в ужас. Он был безгранично мне благодарен.
        Прошел месяц с момента нашей с Мининым встречи. Каждый день я прорабатывал все варианты получения информации о диверсантах.
        В услугах моей фирмы мы прописали «Нестандартные услуги» и одновременно с этим дали большой объем рекламы.
        Вскоре с нами связался аноним. Речь шла о контрабанде экзотических животных.
        В этом денежном деле мне нужно было прикрытие. Транспортировка животных — дело, которое жестко контролируется и жестоко наказывается. Но я знал, что Харбинец пойдет со мной — заработки с этих подпольных сделок могут исчисляться миллионами долларов.
        Для начала речь шла о шкурах медведей, оленьих рогах, пятидесяти килограммах лягушачьего жира, желчи медведя и мускусной железе.
        Затем о живых особях — прежде всего аллигаторах и обезьянах. На переговорах с русскими о крупном деле присутствовал и Харбинец. Он не мог не контролировать такую прибыльную сделку.
        Ко всему прочему, русские попросили красивую китайскую рабыню — толи в некий гарем какого-то дальневосточного богача или для элитного борделя, это было не суть важно.
        Мы договорились с Харбинцем, что найти ту, которую никто не будет искать здесь в Китае,  — моя задача. Еще по Хайнаню Харбинец знал, что мне можно доверять в таких вопросах. Для этого дела я выкупил Гого — именно она великолепно сыграла роль похищенной девушки для российского элитного борделя.
        Мы провернули это дело в течение одной недели. Никогда никто из нас не зарабатывал таких денег за такой короткий отрезок времени. Харбинец, как и всегда, решил по такому делу закатить шумную вечеринку.
        К тому же незадолго до этого его в очередной раз повысили.

* * *
        Завидев меня, Харбинец разулыбался и махнул рукой, приглашая к большому столу, за которым он сидел один. Вокруг набирала обороты вечеринка.
        — Дахай, дорогой мой!
        Я сел и наклонился к нему:
        — Помнишь, ты рассказывал мне про диверсантов со знанием русского языка?
        — Ну,  — улыбнулся Харбинец.
        — Я хочу, чтобы ты передал мне всю информацию по ним и об этом никто не узнал. Чтобы там было все: имена, фото, навыки, планы, кто, куда и зачем. Все.
        — Дахай, ты че несешь?
        — Сколько ты выпил?
        — Какая, на фиг, разница?
        — На, выпей таблеточку, приведет в чувства.  — Я протянул Харбинцу «синявку».  — Я коротко поясню,  — продолжил я.  — Продажа оружия, похищение человека, контрабанда животных и даже то изнасилование официантки. Все это зафиксировано. Записано, снято. Диски разосланы по адресам разным людям из числа тех, кому я доверяю, но о которых ты никогда не слышал. Они вскроют конверты завтра, если мы с тобой не договоримся или я вдруг пропаду на какой-нибудь крокодиловой ферме. Ты прекрасно знаешь, что за все эти преступления — смертная казнь. Все новости будут о тебе.
        — А как докажешь?  — спокойно спросил китайский военный.
        — Никак. Честно говоря, у тебя все равно выбора нет. Выпьем?
        Я никогда не видел его таким. Он спокойно осушил бокал с виски, встал и пошел к выходу. По пути задел кого-то из своих вояк плечом, тормознул, вмазал со всей дури ему по лицу и удалился.
        Чтобы достать нужную информацию, Харбинец поднял на уши всех военных, замешанных в каких-то грязных делах. Где-то шантажом, где-то угрозами, где-то подкупом, но добрался до нужных мне данных.
        Импульс, данный мной снизу, дошел до самых верхов, и при этом у всех были зашиты рты.
        Через несколько дней у меня были документы на всех диверсантов. Их оказалось даже не 39, а 42. Трое были сверхзасекречены и готовились отдельно.

* * *
        То, что Харбинец вел все свои грязные дела лично,  — стало очень важным фактором в том, что я провернул с ним. Не меньшую роль играло то, что ему все это очень нравилось — похищение, сделки, убийства, погони…
        Пока я ждал очередного повышения Харбинца, я проворачивал одно за другим дела, каждое из которых компрометировало китайского военного и позволяло мне в итоге ставить ему условия.
        История с официанткой произошла как нельзя кстати — я долго ждал случая, в котором смогу его выручить и заработать доверие. Мне нужно было, чтобы он терял бдительность, имея дела со мной.
        В действительности я фиксировал далеко не все. Если был хоть какой-то риск попасться, то ни жучки, ни камеры я не использовал.
        Когда Харбинец передал мне досье диверсантов, я расплатился с контрабандистами, которые были участниками задуманного мной плана. Гого вернулась обратно в Китай, я попрощался с ней, пообещав, что на этот раз — навсегда.
        Все досье были отправлены в Центр. Получить эти документы было для меня большой удачей. Я поймал себя на мысли, что такие финты в стиле Джеймса Бонда возможны только в кино. Но провернуть такое дело в одиночку — это совершенная фантастика, оказалось — нет. Перед поездкой домой мне оставалось завершить несколько дел.

* * *
        Знакомый запах домашней постели. Тишина. Я медленно открыл глаза. В комнате было душно, кондиционер включен не был. Голова была повернута влево, так, что я видел электронные часы, стоявшие на тумбочке у изголовья. Часы показывали без четверти десять. Не двигаясь и даже не моргая, я пытался понять, как очутился в своей кровати в Гуанчжоу.
        Такое ощущение, что я, минут пятнадцать назад закрыв глаза, вдруг странным образом оказался здесь. Как будто из памяти вырезали кусок. Я попытался привстать и почувствовать собственное тело. Ничего не болело. Я лежал голый, и это был добрый знак, означавший, что в кровать я лег самостоятельно. Если бы меня укладывал кто-то посторонний, трусы наверняка бы оставили, не зная, что я предпочитаю спать без них.
        Со мной такое бывало пару раз во время учебы в Харбине, когда я на спор заливал в себя залпом пол-литра водки. Но в этот раз я не пил, и ситуация медленно начинала меня пугать. «Может, мне все приснилось?»  — ворвалась в голову идиотская мысль.
        Я вдруг вспомнил слова доктора, работавшего со мной в Москве по консервации памяти: «Чем лучше у человека память, тем выше интеллект»… А в китайском трактате «Шесть искусств ведения войны» я как-то прочел три главных качества полководца: интеллект, характер и высокий моральный дух. Точно! Это доктор, будь он неладен! Это все его гребаные уколы. Через несколько месяцев, мне нужно было ставить в России очередной укол, первый с того момента, как я перешел на новый цикл: один укол раз в три года. Может, доктор что-то напутал? Или препарат «недотянул» до нужной точки… Я вдруг отчетливо вспомнил, как доктор предупреждал меня об опасности несвоевременных уколов. Он говорил, что у меня может развиться синдром Корсакова. Я точно запомнил эту фамилию, так как сразу проассоциировал с композитором Римским-Корсаковым. Доктор подробно рассказывал о симптомах и последствиях этого синдрома, предупреждая, что амнезия может быть спонтанной.
        Я пошел на кухню. Удар. Снова провал…
        Глава последняя
        Время: 2011 год
        Место: неизвестно
        — Ну что, Алексей, будем прощаться?  — спросил китаец, называвший себя все это время Мином. Он вел мои допросы первые семь дней, с момента, как меня перевели из одиночки, в которой продержали месяц. В первые дни он был вежлив и пытался разговорами склонить меня на свою сторону, но, потерпев фиаско, приказал пытать. Орден, сука, на мне зарабатывает. Я издал шипящий звук, слова произносить не получалось.
        — Ты знаешь, что такое мирмекология?  — спросил китаец.
        Я отрицательно покачал головой.
        — Это наука о муравьях,  — таинственно и ликующе произнес он.  — С тобой хотят попрощаться красные огненные муравьи, те самые, что в свое время чуть не сожрали Америку. Интересно, чем тебя опрыскали? Это сироп, который им очень нравится. Здесь.  — В узкие щелочки глаз я увидел, как он взял со стола небольшую стеклянную банку.
        Я понимал, что в ней много-много маленьких муравьишек. Пытка называется «три восьмерки», по количеству муравьев, выпускаемых на тело жертвы.
        — Слышал про такую?  — спросил он.
        Я снова отрицательно покачал головой.
        — Ты же занимался изучением гербицидов и наверняка знаешь, что муравьиная кислота — самый настоящий гербицид. Они закусают тебя до смерти,  — сказал Мин, изображая сожаление в голосе.  — Что скажешь? У тебя есть несколько секунд, чтобы одуматься.  — Для убедительности он, присев на корточки, поднес банку мне к лицу, но я ее уже не видел. Я думал лишь о той суке, которая меня сдала.
        В камеру вошел Чжэн, Мин передал ему банку с муравьями, которыми меня собирались убить.
        — Ты дурак,  — сказал с грустью Чжэн.  — Прощай!  — И вышел из камеры.
        В голове страшным звуком отдавались слова присяги: «Не щадя своей жизни, защищать народ и государственные интересы…» Я внезапно почувствовал, как мое тело стали колоть сотни игл, насекомые жалили меня, впрыскивая муравьиную кислоту в истерически катающееся по полу тело. Я неистово орал, перекатываясь, пытался давить огненно-рыжих убийц. Китаец бросал на меня этих тварей: то на голову, то на тело, то на ноги. Парализующий холод и боль стремительно забирали все силы.
        Я потерял сознание.

* * *
        Очнувшись в очередной раз, я снова не мог понять — жив я или мертв. Сквозь опухшие веки продирался свет. Никогда еще свет не делал так больно. «Какой свет в камере?»  — подумал я…
        Значит, наверное, умер.
        Ну что ж, это было интересно. Закончилось все, конечно, не очень, я бы, наверное, пораньше жизнь обрезал…
        Да уж. Финал и вправду смазан. Ни одного счастливого момента с тех пор, как раздобыл информацию о диверсантах для Центра. А до этого еще целый год черной полосы…
        Мои руки были сложены на груди — обычно их так складывают человеку, находящемуся в гробу. Когда я думал об этом, я почувствовал что-то твердое между ладонью и грудью. Я медленно согнул палец, чтобы понять, что это. Это был мой талисман, мой крест. Я его ни с чем не перепутаю.
        Вдруг мой слух обнаружил какой-то шум. Я начал разбирать какие-то голоса.
        — Ну не знаю, мне хохлушки больше нравятся. Такие, как это… кровь с молоком чтоб.
        — Не, по мне, чтоб баба маленькая была, чтобы накрыл вот ее рукой, и все.
        — И кого тебе такая родит, не думал? Богатыря размером с китайца?
        — Это все не зависит. Вот жену капитана Агапова видел?
        — Нет.
        — Так вот она мелкая, как… ну короче — по пояс тебе будет. И ничего, родила ему огромного, волосатого.
        — Так ты посмотри на Агапова, какие там гены!
        — Вот именно что гены! Дело не в размере бабы!
        — Ну фиг знает. Главное, чтобы было за что подержаться…
        — …Я стесняюсь спросить, господа,  — прошептал я.
        — Леха! Очнулся, сука! Вот же живучий!
        — Кто-то мне это уже говорил…
        — Ни фига тебя не понимаем, шумно, летим же. Не напрягайся.
        — Куда летим?
        — Домой, Лех, домой.
        — Веньян, говнюк, ты, что ли?
        — Я, Дахай, я.
        — Никогда больше не называй меня Дахай…

* * *
        Меня доставили в спецклинику в Москву.
        Когда мой мозг понял, что тело в безопасности, он позволил себе отдохнуть, поэтому несколько дней, а то и недель все было как в тумане.
        Тугая повязка на груди, призванная помогать ребрам, тугие наколенники, фиксирующие суставы, пластыри, бинты с мазями на месте ожогов от укусов — все это было со мной и спустя месяц, когда Минин вез меня на дачу к генералу Никифорову. Немного звенело в ушах, и глаза болезненно воспринимали яркий свет. Зато я все видел — мое лицо было изрядно потрепано, но опухоль ушла.
        За столом на летней веранде сидели генерал и мой коллега Веньян.
        Я медленно шел к ним, Минин шел рядом, солидарно выдерживая мой черепаший темп. Никифоров и Веньян встали и сделали пару шагов нам навстречу. Из окна выглянула Антонина. Увидев меня, она прикрыла рукой рот и улыбнулась, прищурив наполняющиеся слезами глаза.
        После крепких мужицких объятий мы уселись за стол и выпили.
        Первым делом я спросил, знают ли они, кто меня сдал.
        — Твоя любимая китаянка,  — спокойно ответил генерал.
        — Гого?
        — Да.
        — Она работала на контрразведку?
        — Нет, в этом плане ты, Алексей, с ней не прогадал. Но вот то, насколько она прикипит к тебе,  — не рассчитал.
        — Она проститутка. Не прикипать — это должно быть ее профессиональное. Плюс подарки, переводы в лучшие бордели и в конце концов — выкуп. Неужели после этого она…
        — Да, ты все учел. Кроме того, что она женщина. Оружие, так сказать, действенное, но непредсказуемое.
        Все улыбнулись.
        — А что с Харбинцем?  — спросил я генерала.
        — Его показательно казнили. Впаяли взятку и превышение должностных полномочий. Все писали об этом. Его кто-то из своих подставил. А когда его засадили, там уже все, кто от него пострадал и кто боялся,  — добавили материалов в дело. Там на пару десятков смертных казней набралось.
        — Жалко, что закончить его можно только один раз,  — добавил Веньян.
        Видимо, он много натерпелся во времена службы под началом казненного.
        — Ты ешь, ешь. Вопросов, понятно, много. Никуда не спешим.  — Минин был со мной сочувственно мягок.
        — А как вам удалось меня вытащить из этого ада? Я же точно живой?  — на всякий случай снова уточнил я и засмеялся.
        — Живее всех нас,  — улыбнулся генерал.
        Никифоров с Мининым объяснили мне, что им удалось договориться с китайцами о моем возврате за счет сокрытия факта разоблачения их диверсантов.
        — Мы пообещали им, что никто в мире не узнает о столь наглой деятельности китайской разведки, которая собиралась отправить четыре десятка диверсантов в нашу страну. И главное — никто не узнает, как их операция провалилась. Конечно, они не хотели огласки и согласились на сделку,  — пояснил генерал.
        В разговор вклинился Веньян:
        — Прости, что долго…
        — Мы отправили его, нам же там нельзя появляться,  — чуть оправдываясь, сказал Минин.
        — А то Сергей Анатольевич порывался тебя спасать. Еле остановили, рембо, блин, Джон Джей Минин! А, кстати, смешно получается: Рембо, Минин, Путин — у всех крутых героев по 5 букв в имени,  — засмеялся Никифоров.
        — А Сталин?  — спросил я.
        — Не упоминай всуе,  — пригрозил генерал.
        — Веньян, спасибо тебе.  — Я поднял рюмку.
        Вдруг все засмеялись.
        — Что такое,  — непонимающе я осмотрел всех.
        Веньян махнул рукой:
        — Да не Веньян я!
        — А кто?
        — Коля он! Коля, Коля, Николай, лети Назара выручай,  — прыснул генерал. Все рассмеялись.
        — Серьезно?  — не мог поверить я.  — Мужики, хорош шутить, я, походу, потерял чувство юмора.
        — Серьезно,  — утвердительно качнул головой Веньян, который с этого момента стал для меня Колей.
        — А чего раньше не сказал, Коля?
        — А когда бы?
        — Ну да…
        Вот так работаешь за кордоном среди потенциальных врагов, а кто-то из них может оказаться своим. А ты даже не знаешь. Черт его знает, может, это и к лучшему. В моем случае — это точно к лучшему. Не зря я его тогда выручил. Вот оно наше родное, русское, долг платежом красен. Получается, сочлись. Как же хорошо быть живым.
        Мы проболтали еще минут тридцать, параллельно поедая горячие блюда. Особенно хорошо заходила вареная картошечка с маслицем и укропчиком.
        Закончив с горячим Никифоров закурил. Я видел его курящим всего лишь во второй раз. За столом вдруг все замолчали. Стало слышно жужжание мошек и комаров.
        — Что такое?  — аккуратно спросил я. Я безуспешно попытался заглянуть каждому в глаза.  — Говорите.  — Я сам опустил глаза, чтобы они подняли свои. Неужели что-то еще. Эти эмоциональные американские горки как часть жизни заставляли всегда быть начеку — белая полоса, а за ней черная, и так всегда. Вроде остановились на чем-то хорошем и снова молчание. Снова готовься к очередному виражу.
        И приготовился к худшему.
        — В общем, Катя жива, здорова, все хорошо,  — сказал Никифоров.
        Я встал из-за стола и вышел с террасы.
        — Суки, вот же суки!  — вырвалось у меня.
        Я орал в воздух ругательства, но не мог скрыть улыбки и смеха.
        Минин посмотрел на Никифорова и ударил кулаком по столу.
        — Ты что себе позволяешь, Назаров!
        — Суки, суки, суки!
        Я смеялся все сильнее. Никифоров начал смеяться со мной. За ним и Минин с Колей.
        Я уже был посередине лужайки. Успокоившись, я обернулся к террасе:
        — Где она? Замужем? Дети?
        Минин тоже вышел из-за стола, оперся на стул и поймал мой взгляд:
        — Ждет тебя. Была у отца перед его смертью. Он сказал ей, что тебе можно доверять, что она не ошибется, если выберет тебя. Вот и ждет.
        Звон в ушах прекратился. Стало волнительно. Я сразу же осознал, что это была лучшая фраза, которую я слышал в жизни. Я всегда мечтал быть признанным своим отцом. А эмоция от того, что одна из самых моих бывших потерь оказалась липовой, вовсе не поддавалась анализу.
        — Тогда я поеду, товарищ генерал?
        — А куда спешить?
        — Ну как! Вы возьмете, отправите меня завтра обратно в командировку, опять не успею…
        — Никуда мы тебя больше не отправим,  — уверенно сказал Никифоров.
        — В каком смысле? Все, закончилась моя служба? Случившееся считается за прокол?
        — Нет. Ты теперь нужен здесь. И не нам. А…  — Никифоров показал пальцем вверх. Я посмотрел по направлению его пальца. В деревянном потолке террасы чуть шаталась лампочка.  — Сам знаешь, как активно развиваются отношения с Китаем,  — не спеша продолжил он.  — Это важно и для нас, и для Китая, и для всего мира. Ты слышал про советников президента?
        Я кивнул.
        — А есть еще тайные советники. Формально ты будешь зачислен в администрацию президента. Впрочем, там тебе все расскажут. Сергей Анатольевич, наливай!
        Я думал, что приучил себя не удивляться, но то, что сказал генерал, было-таки удивительно. Никифоров закончил свой спич:
        — Ко всем серьезным разговорам через неделю, все равно главнокомандующий в разъездах. Выпьем, выспишься и езжай к своей Кате. Строй нормальную жизнь обычного человека. Остальное обсудим позже. Хватит на сегодня серьезных тем…
        Минин протянул генералу полную рюмку.
        — Ну, Сергей Анатольевич, скажи тост подопечному!
        Минин выдержал паузу и прокашлялся.
        — Алексей, ты знаешь, что я не мастер говорить красивые речи не по делу. А если по делу — ты большой молодец. На таких, как ты, и держится наше многострадальное отечество. И, как ты писал в письмах любимой, «пот сходит постоянно, но ты думай, что это слезы»!  — Глаза куратора рассмеялись.
        — Так вы читали мои письма?!
        — Ну а как же!  — засмеялся Никифоров.
        — Ну ты там совсем поплыл! Потому и сказали тебе про Катю такое,  — аргументировал Минин.
        — Да уж…  — Мне нечего было противопоставить руководству.
        Их действия могли быть мне неприятны, но я все понимал: наверное, так надо. Все-таки, находясь там, за рубежами родины, иногда наступает сопливое настроение — постоянные стрессы, словно играешь в шахматы с судьбой. Один зевок — и партия проиграна, а на кону — жизнь. Огромное напряжение, колоссальное, ни с чем не соизмеримое. Только ты, твоя воля и игра ценою в жизнь.
        P.S.
        Я не знал, с чего начнется исполнение моей новой роли.
        Мы с Катей и мамой были на могиле отца, когда мне позвонил Минин. Я пообещал перезвонить куратору через полчаса, мне нужно было еще время на общение с папой…
        Вскоре я набрал Минина:
        — Слушаю, Сергей Анатольевич!
        — Хорошо, что слушаешь. Значит, так. Наверху принято решение красиво «отбелить» тебя. Мы выведем тебя из игры через телевидение. Через «Первый канал».
        — В смысле?
        — В прямом. Будешь вести передачу какую-нибудь про Китай, что-нибудь вещать, сделаем под тебя еженедельную программу. Выпустим серий 12 —15, страна узнает своего героя, дадим ТЭФИ и пойдешь в партию «Родина».
        — Но я же не журналист, тем более не телеведущий, вы шутите?
        — Леша, ты разведчик, ты умеешь все,  — сухо отрезал Минин.  — С «Первым» договоримся, не переживай, выведем чисто, комар носа не подточит. Разведке у нас зеленый ход. Тем паче на «Первом», наверху, есть наши люди. Я вот представил тебя в роли ведущего, у тебя получится, вся женская половина страны будет твоей! В Думу на руках занесут!  — еще большим хохотом зашелся куратор.
        Я почувствовал в его словах какой-то подвох. Как будто в Большом давали представление, а я буду плясать приму балерину. Я поймал себя на мысли, что юмор у Минина стал специфическим, а ведь раньше он был другим, или, может быть, показалось.
        — Главному каналу страны неважно, что выпускать в эфир?  — серьезно поинтересовался я.
        — Почему? Ты сделаешь все красиво, не волнуйся раньше времени, все получится. Да и люди там тебя сориентируют. Майор Эрнст поможет,  — хихикнул Минин.
        — В смысле Эрнст? Как майор?
        — Ладно, забудь. И не парься, где наша не пропадала.
        — Наша не пропадала нигде.
        — Вот и молодец, только тут, знаешь, есть одна закавыка.
        — Так я и думал. Маску Урганта мне натянем на голову,  — съязвил я.
        — Да нет, чуть посложнее.
        — Ну?  — спросил я, понимая, что все это Минин говорит неспроста.
        — Как бы так, Лёш, выразиться покультурнее, чтобы ты понял.
        — Короче Склифасофский,  — не выдержал я.
        — Ладно, ладно, сейчас подумаю, соберусь с мыслями,  — сказал Минин с напряжением в голосе.  — Первый автограф мой,  — выпалил Минин и шумно засмеялся в трубку.
        — Да ну вас! Сергей Анатольевич, если серьезно, зачем такая сложная схема? Можно же просто соскочить по-тихому, и никто не вспомнит.
        — Верно мыслишь, но нужно не соскакивать, а красиво перейти из одного состояния в другое. Вряд ли кто-то сообразит, чей ты человек. Не каждый день разведчики ведут программы на главном канале страны. На это и ставка, такого никто не ожидает ни здесь, ни там…
        — Ну а политика, какой из меня политик? Что я в Думе делать-то буду? За Вольвычем с Зюгановым приглядывать?
        — Э, брат, это дела фэйсов, ты на их каравай роток не разевай,  — засмеялся Минин.  — Слушай, не переживай. У меня информация сверху, Родина в этот заход не пройдет. Мы тебя пристроим в федеральный список. Походишь на дебаты, пошумишь, помелькаешь, ну а дальше… Ты, кстати, Коневского не смотрел? Вон он там говорит, впрочем, это совсем другая история. Я тебя с ним познакомлю. Тебе как ведущему будет полезно.
        — Ну-ну…
        — Не «ну-ну», а спасибо! Как у вас там в Китае — «сиси»?
        Минин был в отличном настроении, и это чувствовалось по его шуткам-самосмейкам.
        — Сиси, полковник Минин, у женщин, а спасибо по-китайски «сесе». Сергей Анатольевич, ну, а если «Родина» все-таки пройдет?  — настаивал я.
        — Ой, Леша, Леша, предвыборные технологии — это своя песня. Если в твоем будущем месте работы сказали, что не пройдет, значит, не пройдет. Это государственные интересы, все подчинено им.
        Мы попрощались.
        — А у вас есть фото с телезвездой?  — спросил я маму и Катю, вернувшись к ним.
        Они посмотрели на меня как на ненормального…

* * *
        Китайцы говорят: «Любовь, пережившая расставание, вознаграждается вечностью». Через несколько дней мы с Катей отправились прогуляться к зданиям Тимирязевки, вспомнить прекрасные студенческие годы.
        Мы проходили мимо одного из корпусов, когда я увидел Геннадия Андреевича Краснова. Он аккуратно прихватил за локоть совсем зеленого студента, тащившего в руках какие-то чертежи. Студент с удивлением слушал Краснова. Договорив, псевдоученый протянул пареньку визитку. Мы встретились с ним взглядом, и Краснов, улыбнувшись, подмигнул мне, а я — ему.
        Мы шли с Катей в парк «Дубки»  — место, где однажды познакомились. В кармане я сжимал коробочку, в которой пряталось кольцо.
        Впереди у меня совершенно новая страница жизни. Я не знал, чего от нее ожидать. Сомнений не было только в одном — будет интересно. А разведчицкие дела оставались в прошлом, о них нужно было забыть раз и навсегда.
        Ведь разведка — река, которая делает крутые повороты, но в итоге топит дела ее верных сынов. И покоятся дела эти на ее дне вечно.
        Конец