Ловушка для вора Михаил Георгиевич Серегин
        Его использовали втемную, загнали в ловушку, где ему только и остается, что выполнять приказы неведомых хозяев. Но он - русский вор, которого не так-то легко обвести вокруг пальца, он сам привык определять свою судьбу. Он вырвется из ловушки. Для него главное - узнать, кто вынудил его принять чужие для него правила игры. А затем он будет играть с ними уже по своим правилам…
        Ранее книга выходила под названием «Жиган».
        Михаил Серегин
        Ловушка для вора
        Глава 1
        Человек в черной кожаной кепке вынырнул из-за бетонной плиты с иззубренными краями, и тотчас пуля сбила кепку, обнажив бритую голову. Человек чертыхнулся, и вторая пуля ударила в бетонную плиту, взвизгнув, отскочила, оставив после себя белую выщербинку и фонтанчик медленно оседающей мельчайшей пыли.
        Человек хотел было нырнуть обратно в свое укрытие, но третья пуля, прилетев из черного пространства южной ночи, разнесла на куски бритую голову.
        Человек рухнул навзничь, и другой, мгновенно появившийся рядом с ним, яростно оскалясь, вскинул автомат и дал длинную очередь туда, откуда прилетела последняя смертельная пуля. Потом прислушался к затихающему воплю, удовлетворенно кивнул и, послав несколько одиночных выстрелов, повернулся и, пригибаясь, побежал к стоящему в отдалении большому черному джипу.
        Когда до джипа оставалось всего метра два, взревел мотор. Джип медленно тронулся с места. Бежавший обернулся, видимо, чтобы дать напоследок еще одну автоматную очередь, но прорезавший темноту свист заставил его настороженно замереть.
        В полусотне метров от джипа и человека рядом с ним маячили какие-то неясные тени. Два… три… четыре человека, низко согнувшись, бежали к джипу. Человек рядом с джипом застрочил из своего автомата, стараясь положить на землю приближающихся, но его внимание отвлек странный округлый предмет, тяжело ухнувший в трех шагах от него.
        Человек наклонился, чтобы посмотреть - что это со свистом прилетело к нему из темноты? А увидев, вскрикнул и рванул с места.
        И не успел.
        Граната взорвалась, едва он сделал несколько шагов. Человек, так и не выпустивший из рук свой автомат, взлетел в воздух над снопом ярко-оранжевого пламени, пролетел не меньше десяти метров по воздуху и шлепнулся на грязную, пропитанную весенней водой землю.
        Джип - к моменту, когда рванула граната, отъехавший на порядочное расстояние,  - не пострадал. Только треснули и посыпались покрытые затемнителем стекла со стороны полыхающего пламени на месте взрыва.
        В огненных отблесках мелькнуло бледное женское лицо, спрятанное в глубине салона джипа, и в воздух взвился отчаянно-жалобный женский крик. Джип со своей пленницей, набирая скорость, покатил с места перестрелки. Четверо вооруженных людей, уже добежавших до полыхающего из неглубокой воронки пламени, в растерянности остановились. Их машины стояли в сотне метров отсюда. Они не успели бы догнать почти скрывшийся в ночном мраке джип.
        Четверо, непрерывно стреляя, побежали за джипом. Но пешим ходом догнать мощный автомобиль, неизвестно куда увозивший несчастную пленницу, было невозможно. Один из четверки вооруженных людей опустился на колени и прицелился, но другой, очевидно, главный в группе, тут же ударил его ногой, выбив из рук автомат.
        - Охренел, что ли, Семен?!  - заорал поднимающийся с земли обезоруженный.  - Я его на прицел взял!
        - Придурок!  - закричал в ответ срывающимся голосом Семен.  - Лиля в машине - ты что, забыл? Ты ее мог зацепить!
        - Так я по колесам!
        Тот снова потянулся к автомату, но Семен наступил на автомат обутой в тяжелый армейский ботинок ногой.
        - Нельзя!  - хрипло проговорил Семен.  - Эти уроды похитили Лилю, но, судя по всему, кончать ее не собираются… А ты своей пукалкой мог бензобак прошить - джип на воздух бы взлетел… Ты бы тогда Лилю по кускам собирал на этом пустыре? Ты бы тогда, Мерин, перед Седым отчитывался за ее смерть?!
        Мерин убрал руки от автомата и, медленно отряхиваясь, поднялся.
        - Что же делать?  - негромко спросил он.
        Семен промолчал, а кто-то из его людей сплюнул злобно в сторону и проговорил:
        - Упустили… Теперь и нам головы не сносить…
        Семен думал о чем-то, молчали и его подчиненные и, конечно, не могли видеть из-за кромешной южной ночной темноты, как зашевелился в луже крови искалеченный взрывом человек. Он поднял голову и сквозь кровавый туман разглядел стоящих неподалеку от него людей. Он дотянулся до лежащего рядом с ним автомата и тихо передернул затвор.
        Потом прислушался к еще теплящейся внутри него жизни и понял, что часы его на этой земле сочтены. Тогда он поднял автомат, вытянул его на прыгающих из-за предсмертной дрожи руках и, почти не прицеливаясь, дал две короткие очереди.
        Стоящий рядом с Семеном Мерин всплеснул руками, коротко вскрикнул и упал на колени, сжимая пробитую сразу несколькими пулями голову. Сам Семен и двое его людей бросились на землю. Искалеченный с огромным трудом, скрипя зубами, поднялся на колени и, сплюнув розовую пену, огляделся.
        И никого не увидел.
        Он снова вскинул автомат, но тут в поле его зрения мелькнуло перекошенное от злобы лицо Семена и черное дуло пистолета.
        Семен успел выстрелить первым. Искалеченный уронил автомат и прижал ладони к груди, удивленно глядя, как кровь толчками забила из пулевого отверстия над левым соском. Выстрелов, последовавших за первым, он уже не слышал, неуклюже заваливаясь на бок и помутневшими глазами видя то, чего никому из живых никогда не удавалось увидеть.

* * *
        - Упустили, падлы,  - сипло произнес немолодой уже, но еще крепкий и жилистый мужчина и уронил на грудь коротко стриженную седовласую большую голову.
        - Прости, Седой,  - развел руками Семен,  - ничего сделать было нельзя. Они двоих наших положили - Мерина и Сашу-литовца. Петя Злой ранен.  - Он указал на стоящего позади него парня, бережно держащего руку на перевязи, словно грудного младенца.  - Мы, как ты нам и приказывал, поехали Лильку забирать, спешили изо всех сил, но все равно опоздали. Они уже увезли Лильку. Нагнали тот джип на пустыре за городом, шмалять стали, хотели окружить, но у тех уродов автоматы были, да и бойцы они оказались реальные. Ушли. Мы двоих только завалили… Конечно, можно было сделать так, чтобы все они там кровью захлебнулись, но по джипу мы не стреляли - боялись Лильку зацепить.
        Свою кличку Володя Седой получил лет сорок назад, когда был еще молодым парнем. Тогда он мотал свой третий срок в колонии общего режима под крохотным городком Марксом в Саратовской области. Как раз в то время в колонии вспыхнула настоящая война между воровскими мастями, и после очередной резни, когда в ход пошли самодельные и сапожные ножи и заточенные консервные банки - оружие, страшное тем, что оставляет рваные, глубокие и долго не заживающие раны,  - после короткой, но отчаянно яростной драки, в результате которой от отряда в двадцать человек осталось не больше пятнадцати, Володьку и еще троих отволокли в ШИЗО, где и забыли без тепла, воды и пищи на целых две недели новогодних праздников. Из четверых зэков, в числе которых был и Володька, один оказался из враждебного стана. За оплошность неосмотрительной администрации, без разбора рассовавшей враждующих по камерам штрафного изолятора, бедняга поплатился жизнью - его задушили в первые несколько минут. А потом, как рассказывал Седой спустя много лет, все две недели трое оставшихся в живых просидели рядом с окоченевшим трупом, в какие-то минуты
даже завидуя ему. И когда трое сокамерников - на исходе двух недель - начали понимать, что пришло время употребить в пищу то, что есть рядом, чтобы скованный смертельным холодом организм получил хоть какое-то топливо, Седой стал становиться седым. После он говорил, что поседел за три последних дня в камере смерти, когда с голодным вожделением стал посматривать на оскалившееся мертвое лицо, но вполне возможно, что это было не так. Впрочем, спросить теперь не у кого - те двое, что доходили вместе с Седым, скончались спустя несколько часов после того, как проспавшиеся после многодневной пьянки надзиратели выволокли из камеры иссохшие тела…

* * *
        - Кретины,  - не поднимая головы, пробормотал Седой, словно забыв, что, кроме него, в этой маленькой, сплошь уставленной антикварной мебелью комнатке находятся еще три человека,  - Лилька ведь для меня - это… Я без Лильки…
        Опомнившись, он тряхнул головой и выпрямился.
        Семен, стараясь не смотреть ему в глаза, заложил руки в карманы и угрюмо глядел себе под ноги.
        - Идите,  - глухо выговорил Седой,  - я подумаю, что делать дальше. И вас позову. Но всем пацанам передайте - если кто-то что-то вдруг узнает, немедленно ко мне. Понятно? Хоть малейшие сведения если появятся - я должен знать о них первым.
        - Понятно,  - сказал Семен.
        - Понятно,  - голосами, слившимися в один, проговорили двое его подчиненных.
        Седой снова опустил свою точно опутанную серебристой паутиной голову и до боли закусил губу.
        Они вышли на улицу и закурили.
        - Непонятно,  - щурясь от яркого весеннего солнца, сказал тот, кого звали Петя Злой,  - чего это наш шеф так расстраивается из-за телки? Ну, украли ее у него, чего переживать? Найдет новую. Хоть Седой и старик почти, но бабок у него немерено. А телки, как известно, клюют не на член главным образом, а на тугой кошелек. Скажи, Филин!
        Семен смотрел в сторону, молча глотая табачный дым.
        - Ага,  - проговорил третий парень - долговязый верзила с кустистыми, как у лесного филина, бровями,  - даже байка такая есть про культуриста и дедка…
        - Какая это?  - заинтересовался Петя Злой.
        - Ну… в сауне парятся культурист раскачанный и дедок из крутых,  - начал рассказывать верзила Филин.  - А дедок культуристу и говорит - чего это у тебя живот такой бугристый? А тот отвечает: это не живот бугристый, а пресс. Дед спрашивает: что такое пресс? Культурист - тык-мык… не может объяснить… Говорит, короче, пресс - это такая штука, на которую телки клюют… Ну, попарились они, выходят из сауны. Качок смотрит - дедку подгоняют реальный «мерс», вокруг двадцать человек охраны, в «мерсе» двадцать обалденных полуголых телок… У качка фары от изумления до пупка висят. Дедок в «мерс» садится, опускает стекло, просовывает руку, а в руке бумажник с зелеными… И орет обалдевшему качку: вот это видел? Вот это - пресс! На него телки клюют. А у тебя, придурок, живот бугристый…
        Петя Злой хрюкнул и рассмеялся, поддерживаемый громовым хохотом верзилы Филина.
        Семен, докурив, щелчком отбросил окурок далеко в сторону и, передернув плечами, направился к стоящей неподалеку приземистой спортивной иномарке. Петя Злой и Филин двинулись за ним. Семен сел на переднее сиденье, рядом с ним - за руль - сел Филин. Петя Злой, придерживая раненую руку, тяжело опустился на заднее сиденье.
        - Поехали,  - сказал Семен.
        Филин завел двигатель, и иномарка, легко снявшись с места, покатила по гладкой асфальтовой дороге, ведущей от большого и явно очень дорогого загородного особняка к высоким железным воротам в окружавшем особняк трехметровом заборе с колючей проволокой на вершине.
        У ворот Филин притормозил, ожидая, пока охрана раздвинет массивные створки.
        - Колючка, как в зоне,  - негромко проговорил Петя Злой, поглаживая левой ладонью раненую руку.  - Сколько раз я здесь был, сколько раз этот забор видел, а все равно мороз по коже продирает. Кажется, что не на басурманской тачке въезжаю, а в синем воронке меня провозят.
        Филин тронул машину с места, выкатил за ворота и ничего на Петины слова не ответил, занятый первым поворотом на извилистой и узкой дороге, ведущей вниз по горному склону. А Семен и вовсе своих ребят не слушал.

«Вот ведь как,  - думал он,  - все считают, что Лилька - просто девушка Седого. Сожительница, так сказать. А никто, кроме самого Седого… ну и Лильки, конечно, не знает, что она на самом деле дочь ему. Я еще знаю. Но мне-то Седой доверяет и понимает, что я его ни при каких раскладах не продам. Я ему уже отчитывался по этому поводу. Старик меня еще сопляком воспитывал, когда я первый раз на зону залетел - перевели из малолетки… А теперь… Лильку похитили… Вряд ли стали бы похищать ее, если б считали просто сожительницей Седого. Кто-то наверняка знал, что она - его дочь. Но кто? Откуда кто мог знать про это? Это ведь строжайший секрет! Все, кто мог хоть о чем-то подозревать, давно в земле гниют. Разве что сама Лилька проболталась? Да нет, она девушка серьезная - не болтает никогда зря. Понимает, что, если откроется ее близкое родство с Седым, жизнь ее девичья будет в очень большой опасности. У Седого врагов много, да и мусора с фээсбэшниками не дремлют. Спят и видят, как Седого захомутать. И захомутали бы - если б нашли, к чему придраться. А Седой - битый волк, его на фуфло хрен возьмешь…»
        Семен закурил новую сигарету.
        Автомобиль, петляя по извилистой горной дороге, спускался к морскому побережью, где уже через несколько километров начинался один из самых известных южных курортов России.
        Особняк, который отчего-то давно повелось называть «Орлиным гнездом», все отдалялся и скоро не стал виден совсем, как не был виден за его стенами погруженный в мрачные раздумья Седой - старый вор из почти вымершего в нынешние звериные времена племени воров-законников. Таким, как Седой, неписаные, но все еще нерушимые среди коронованных воров старой формации воровские понятия настрого запрещали иметь семью, ибо имеющий дорогих сердцу своему людей уязвим.
        И коронованного вора в законе, уважаемого не только собратьями по ремеслу, но и некоторыми политическими, экономическими деятелями и деятелями культуры (как это повелось в нашей стране), неуязвимым делала именно независимость.
        Вот потому-то все окружение Седого считало живущую с ним девушку Лилю обыкновенной его пассией, которая, может быть, чуть удачливее своих предшественниц, ибо Седой уже около пяти лет не расстается с ней. Но никто, кроме самого Седого, Лили и ближайшего к Седому человека - Семена, не знал, что Лиля - родная дочь коронованного вора в законе.

* * *
        Нетрудно было догадаться, что поезд уже подходит к месту своего назначения - матрацы были свернуты и лежали на верхних полках, постельное белье серой кучкой топорщилось у закрытой двери, нижние полки сияли гладким синим дерматином; початая бутылка коньяка, впрочем, стояла на столике, но никакой закуски не было, из чего можно было сделать вывод, что бутылка допивалась после вчерашнего.
        Девушка Галя накладывала последние штрихи макияжа, то и дело низко наклоняясь к маленькому карманному зеркальцу, лежащему на ее коленях,  - весенние солнечные лучи, без труда пронизывающие толстые и пыльные вагонные стекла, скользили по ее гладко причесанным русым волосам.
        Галя аккуратно провела кончиком карандаша по контуру губ и искоса, поверх зеркальца, посмотрела на своего случайного попутчика, сидящего напротив нее,  - худощавого парня лет тридцати с небольшим. Галя вечером подсела в это купе, когда ее попутчик уже спал, а проснулась оттого, что он, спустившись с верхней полки, допивал начатую вчера бутылку очень хорошего коньяка и о чем-то вполголоса разглагольствовал, очевидно, вовсе не нуждаясь в собеседнике.
        Девушка Галя прошлась бледно-розовыми тенями по верху щек, взглянула напоследок в зеркало и убрала всю косметику в сумочку. Нет, она прекрасно знала, что правила хорошего тона не позволяют девушкам заниматься макияжем в присутствии незнакомых мужчин, но у себя в институте Галя считалась красавицей, к тому же кто-то когда-то сказал, что ей чрезвычайно идет ореол легкой непосредственности, и Галя с тех пор старательно поддерживала сложившийся у нее в сознании и очень ей понравившийся образ легкомысленной, но чертовски очаровательной девушки. Да и почему-то нравился ей случайный спутник. Несмотря на некоторые странности своего поведения, он производил впечатление настоящего столичного жителя и, судя по почтительной готовности проводника явиться незамедлительно после небрежного стука в стенку только для того, чтобы, пожелав доброго утра, унести опустевшую бутылку, этот мужчина ехал в поезде, видимо, из самой Москвы.
        - Н-да,  - проговорил мужчина, потягиваясь,  - было видно, что он в прекрасном расположении духа и ему очень хочется поговорить,  - Москва - большой город и центр России, как говорится, сердце страны. Но в этом-то вся и загвоздка. Вот вы, Галя, откуда?
        - Я из Пырловки,  - мгновенно вспыхнув, ответила Галя,  - но учусь в…
        - Из Пырловки!  - Мужчина поднял вверх указательный палец.  - На улицах Пырловки встречаются знаменитые люди? Те, которых мы больше привыкли по телевизору видеть?
        - Вообще-то нет,  - сказала Галя,  - только дед Варлам. Он уже старый и, как за дверь дома выйдет, так и забудет, где живет и… кто он вообще такой. Его уже три раза по телевизору показывали - его фотографию то есть. В передаче «Помогите найти пропавших».
        - Не то,  - отмахнулся мужчина,  - а вот в Москве… Понимаете, Галя, там теряется ощущение… как бы… огромности мира! В Москве, Галя, ходишь по улицам, а навстречу тебе попадаются то Пугачева, то Киркоров, то Зюганов какой-нибудь… Не говоря уж про Укупника или там Жириновского. То, что ты видишь по телевизору, все у тебя перед глазами. Смотри, пожалуйста! Даже руками можешь потрогать… Только осторожно…
        - мужчина непонятно усмехнулся.  - И создается такое ощущение, что весь мир как на ладони.  - Мужчина продемонстрировал собственную большую сильную ладонь.  - Маленький такой, карманный мирок. Понимаете, Галя?
        Галю в институте все считали красавицей, но вот умницей, кажется, никто не называл. Поэтому она посмотрела в сторону и сказала:
        - Да… Наверное…

«Интересный мужчина,  - подумала она.  - Как он мне представился?.. Эдуард. Такой… черноволосый, поджарый, но сильный… Сразу видно, что очень сильный. Не сказать, что красивый, но… привлекательный. Только вот рассуждает непонятно…»
        - Многое зависит от человека,  - продолжал мужчина.  - Вот вы задумывались, Галя, почему я спал на верхней полке, когда свободны две нижние?
        Галя пожала плечами.
        - Чтобы не привыкать к хорошему,  - объяснил мужчина.  - А почему, Галя, я еду в купе рядом с проводником, который передо мной на цирлах бегает… извините… прислуживает, как халдей?
        Галя снова пожала плечами.
        - Потому что я все-таки привык к хорошему,  - вздохнул мужчина.  - Вот посмотрите…
        Он опять постучал в стенку проводнику. Тот появился через несколько секунд.
        - Вызовешь такси,  - скомандовал мужчина.  - Сейчас тебе дама скажет адрес, продиктуешь адрес водителю,  - и сунул руку в карман.
        - Будет сделано,  - быстро проговорил проводник, жадно глядя на карман мужчины и шевеля своими длинными, как у таракана, усами, точно он этими усами что-то унюхал.
        - Дама позволила мне проводить ее до дома,  - сказал мужчина,  - чтобы там… в располагающей приятной обстановке продолжить знакомство. М-м?
        Он вопросительно посмотрел на Галю.
        - Я у тети живу…  - растерянно проговорила девушка, переводя взгляд с лица проводника на лицо мужчины,  - а встречать меня жених будет. Я в этот город к жениху еду…
        Мужчина вынул руку из кармана, и проводник, разочарованно вздохнув, исчез из купе. Галя смотрела в окно.
        - Мент умер,  - непонятно сказал мужчина после минуты молчания.
        - А вы кем работаете, Эдуард?  - из вежливости спросила Галя.
        - Я?  - Мужчина помедлил, закуривая.  - Я - ответственный сотрудник,  - сказал он, выпуская изо рта облачко синего дыма,  - провожу ревизию товаров предприятий на всей территории России.
        - В служебную командировку едете?
        - В отпуск,  - сказал мужчина и посмотрел в окно.  - Отдыхать…

* * *
        Мужчина не соврал только в одном - он действительно ехал отдыхать от дел. В остальном же он бессовестно лгал. Вернее - вдохновенно сочинял, разгорячив сознание хорошим коньяком, стараясь скрасить долгие часы поездки.
        Звали мужчину вовсе не Эдуардом, а Николаем. Николай Владимирович Щукин - если полностью. И названная в разговоре с глупой девушкой пышно звучащая должность также не вполне соответствовала действительности - «ответственный сотрудник, проводящий ревизию товаров предприятий на территории России»! Конечно, Николай Владимирович Щукин интересовался товарами, производимыми российскими (и не только) предприятиями, но интерес его был, так сказать, специфический.
        Щукин был профессиональным вором. Он зарабатывал, если так можно выразиться -
«зарабатывал», себе на кусок хлеба с маслом и икрой… на дорогой коньяк и машины иностранного производства… на чувственные и умелые женские ласки… и на другие блага человеческой цивилизации воровством.
        Щукин не имел определенной воровской специализации - он не был исключительно карманником, хотя мог при случае и в карман залезть; он не был медвежатником, хотя мог шутя взломать любой сейф; мог и на гоп-стоп пойти, если обстоятельства складывались соответствующим образом, хотя ни в коей мере не был похож на гопника, да и мало ли чем мог промышлять Николай Владимирович Щукин…
        Главное то, что он был своего рода художником, как рыба, легко и свободно себя чувствовал в мутной водичке аферистских дел и запутанных махинаций и никогда не повторялся ни в своих удачных делах, ни в своих ошибках, поэтому прокалывался очень редко, считая неудачников, не вылезающих из тюрем, людьми тупоумными и лишенными минимальной доли фантазии и азарта, изобретательности и холодного расчета, смелости и способности вовремя остановиться и отойти в тень - словом, тех самых качеств, которые и сделали Николая Владимировича широко известным в воровском мире Щукиным.

* * *
        Последнюю «ревизию» Щукин провел в Москве. Там он, побыв немного в качестве столичного гостя, встретил - совершенно случайно - своего знакомого, в данный момент являвшегося представителем одной довольно крупной московской фирмы по производству колбасных изделий «Солнышко». За бутылочкой в ресторане они разговорились, и приятель Щукина - его звали Ляхов - между делом похвастался, что руководство фирмы решило монополизировать торговлю колбасными изделиями в пригородах Москвы.
        Неизвестно, что послужило толчком для полета мысли Щукина - очередная стопка или несколько месяцев утомительного простоя, но уже на втором часу дружеских посиделок Щукин сформулировал и выложил своему приятелю план их общего скоротечного обогащения посредством банкротства фирмы «Солнышко». Ляхов, выслушав Щукина, пришел в восторг и моментально открестился от собственных начальников, которых несколько минут назад боготворил, обозвал их сраными капиталистами, вонючими эксплуататорами, богатенькими уродами и вообще наговорил про руководство фирмы
«Солнышко» много гадостей.
        А наутро, подкрепленный изрядной, но не чрезмерной порцией пива и инструкциями Щукина, Ляхов пошел в офис фирмы и с фальшивым трагизмом в голосе сообщил своим шефам, что монополизацию рынка придется отложить, причем на срок неопределенный; а когда руководство поинтересовалось, в чем, собственно, дело, изложил следующее: мол, появился в подмосковном поселке Черноголовка мастер-самородок Александр Валов, построивший собственный цех и разработавший уникальную технологию изготовления сырокопченой колбасы; технология самородка Валова особенно хороша тем, что не требует практически никаких затрат, а колбасных изделий из определенного количество мяса, картона и других обязательных ингредиентов получается едва ли не вдвое больше, чем в цехах фирмы «Солнышко», и, как убедился Ляхов лично, такая колбаса по своим вкусовым качествам ничуть не уступает колбасе фирмы «Солнышко». Не сходя с места, Ляхов продемонстрировал полбатона колбасы, купленной им по дороге в офис, а пока начальники с глубокомысленным видом нюхали изделие якобы подмосковного самородка, сообщил, что Валов собирается самолично
монополизировать подмосковный рынок, благо для этого у него есть и деньги, и нужные связи.
        Проговорив все это, Ляхов схватился за голову и упал на стул. Руководство удалилось на совещание, а когда вернулось, в кабинет был зван Ляхов, где ему было сказано, что хвататься за голову пока рановато, сначала нужно проверить, так ли серьезно обстоят дела, а уж потом решать по обстоятельствам. В крайнем случае, можно перекупить технологию у черноголовского кустаря.
        Ляхову в фирме «Солнышко» доверяли, но все же на встречу с Валовым поехал вместе с Ляховым заместитель президента фирмы. Ехали они недолго и наконец остановились на окраине поселка Черноголовка у какого-то обшарпанного кирпичного здания, внутри которого работающие механизмы станков издавали такой ужасающий гул, что стены здания едва не разваливались на кирпичики. На стук Ляхова в массивную металлическую дверь вышел громадного роста охранник с совершенно бандитской физиономией, при одном взгляде на которую заместитель президента понял, что угрозами подмосковного кустаря пронять будет невозможно, и поэтому кротко выразил желание встретиться с господином Валовым.
        Металлическая дверь закрылась и открылась снова ровно через полчаса, выпустив на волю бородатого мужика в засаленном фартуке, источающем ароматы свиного шпика и восточных специй. Заместитель президента фирмы «Солнышко» скромно попросил об аудиенции и, получив ее, скрылся с Валовым в своем автомобиле. Порядком изнервничавшийся Ляхов, оставшись в одиночестве, решил узнать, что же так ужасно гудит в обшарпанном здании, и попытался пройти в дверь, которую господин Валов оставил открытой, но навстречу ему шагнул верзила-охранник и продемонстрировал Ляхову кулак размером с хороший свиной окорок, заставив Ляхова поскорее ретироваться.
        После часа переговоров вернулся заместитель президента. Бородатый мужик, не попрощавшись, нырнул в помещение своего цеха и запер дверь изнутри.
        Ляхов с озадаченным заместителем президента фирмы «Солнышко» возвратились в офис, руководством фирмы незамедлительно было собрано экстренное совещание, на котором и выяснились подробности разговора с бородатым.
        Как оказалось, Валов собирается начинать свою коммерческую деятельность, опираясь не на правовые структуры, а на криминальных авторитетов Москвы, которых, как выяснил заместитель президента, знает очень хорошо и в рассказе о них оперирует такими деталями, что не поверить невозможно. Это первое. Второе - Валов ни за что не хочет разглашать секрет своей технологии, не разрешил даже одним глазком взглянуть на собственноручно сконструированные станки. Третья новость, наименее печальная, заключалась в том, что Валов в принципе согласен продать свою технологию - правда, цена, которую он запросил, была, по общему мнению руководства фирмы «Солнышко», запредельной, да и на раздумье он давал фирме всего два дня, так как уже в скором времени собирался рассылать товар по подмосковным магазинам.
        Ляхов, в исключительном порядке допущенный на закрытое совещание руководства, высказался за то, чтобы все-таки отдать деньги Валову, предварительно немного поторговавшись. Ляхову же и поручили проверить личность господина Валова по братве, так как Ляхов, в отличие от своих начальников, обучавшихся в европейских университетах, свое образование получал главным образом в зоне под городом Сыктывкаром, где отбывал наказание за совершенное в молодости экономическое преступление.
        Ляхов согласился и тут же на предоставленной ему для этих целей машине поехал в Черноголовку, где у известного уже кирпичного здания нашел спокойно покуривавшего на солнце господина Валова. Завидев Ляхова, Валов отклеил от лица бороду и скинул воняющий свининой фартук, превратившись в результате этих действий в Николая Щукина. Готовый уже праздновать победу Ляхов заверил Щукина, что дела идут на лад, и посоветовал тому выбирать маршрут заграничного путешествия и покупать два билета на самолет. Щукин подробно расспросил Ляхова о совещании и после этого рассказал, как он сам, проявив чудеса расторопности, арендовал на три дня пустующее помещение общественной бани Черноголовки и свез туда несколько купленных за бесценок неисправных ткацких станков с соседней фабрики. В конце разговора с подельником Ляхов упомянул о том, что кое-кто из руководства собирался звонить соответствующим спецслужбам, дабы пресечь явно незаконную деятельность Валова. Щукин не на шутку встревожился, но Ляхов успокоил его, сказав, что лично отсоветовал своему руководству делать это, сославшись на то, что с криминалом такие
штуки не пройдут, если узнают, дескать, то быть большой беде…
        Щукин похвалил Ляхова за сообразительность, но все же решил ускорить действия - на всякий случай.
        Через Ляхова уже на следующий день была назначена встреча. Господину Валову передали сумму денег, которая была хоть и несколько меньше назначенной в час первой встречи, но все равно достаточно крупной. Господин Валов, получив деньги, немедленно отбыл в неизвестном направлении, а потирающие руки представители фирмы
«Солнышко» направились в цех, чтобы ознакомиться с технологией. И когда обнаружилось, что заплачена эта немалая сумма за разбитое одноэтажное здание и несколько никуда не годных ткацких станков, у президента фирмы «Солнышко», по слухам, случился сердечный приступ. Кинулись искать Ляхова, но тот, конечно, пропал. Впрочем, его нашли через неделю на Павелецком вокзале - обросшего бородой и порядком обтрепавшегося: выяснилось, что Валов, то есть Щукин, на назначенную встречу не пришел, решив, видимо, что человек, за полчаса продавший своих хозяев и переметнувшийся к новому хозяину, права на материальное поощрение не имеет. Ляхов, конечно, с потрохами выдал обманувшего его подельника, но так как Щукин был известен ему под другой фамилией и документов Щукина он в глаза не видел, ничего не вышло.
        Николай Владимирович Щукин благодаря вдохновенному полету своей фантазии, исключительной предприимчивости, тонкому знанию психологии (он ведь мгновенно раскусил Ляхова и умело использовал его), знакомству с московскими криминальными авторитетами и, конечно, благодаря удивительному везению получивший легкий куш как сквозь землю провалился. Милиция начала было копаться в этом странном и запутанном деле, провернутом, впрочем, с молниеносной быстротой, но найти Щукина и вернуть деньги обманутым коммерсантам не удалось. Очевидно, сотрудники правоохранительных органов пытаются разобраться в происшедшем и сейчас, а Щукин тем временем пьет коньяк в поезде, все дальше уносящем его от центра России.
        А в три часа пополудни поезд, в котором ехал Щукин, остановился на станции небольшого городка недалеко от границы с Эстонией.
        Стоянка была пятиминутная, но этого времени Щукину хватило на то, чтобы помочь девушке Гале вытащить на перрон все ее сумки и сойти самому. У него-то вещей не было.
        Глава 2
        Седой медленно прохаживался из угла в угол своего маленького кабинета. Несмотря на то что день был по-весеннему яркий и солнечный, плотные шторы были опущены и горел тусклый свет старинной лампы, угрюмый и тоскливый, как лунный луч в ночном ущелье.
        Раздавшийся внезапно телефонный звонок заставил Седого встрепенуться. Он прыгнул к столу и схватил трубку антикварного телефонного аппарата, служившего, по всей видимости, еще в начале двадцатого века какому-то неведомому владельцу.
        Телефон отозвался нескончаемым глухим гудком, а спустя секунду звонок повторился. Выругав себя за недогадливость, Седой протянул руку к мобильному телефону, лежащему на столе.
        - Слушаю,  - надорванным и сиплым голосом проговорил он и слушал довольно долго.
        Затем лицо его перекосилось, будто Седого вдруг пронзила сильная боль, и он произнес:
        - Везите этого урода сюда. Никому ничего не говорить. Мешок ему на голову и в багажник. Рот его поганый заткните чем-нибудь, чтобы не гавкал по дороге. На воротах скажите, чтобы отволокли его в подвал… Ладно, я сам скажу… Через сколько?
        Помедлив несколько секунд, Седой выпрямился и заорал, словно тот, кому он отдавал приказ, не находился невесть где, а стоял прямо перед ним:
        - Через полчаса чтобы здесь были! Понятно, падлы?!
        И положил трубку.
        Ровно через полчаса Седой сидел в глубоком кресле, которое специально для него принесли в эту подвальную комнату. Сырые стены сочились какой-то скользкой дрянью, а под низким потолком неприятным ярким светом горела голая электрическая лампочка на перекрученном шнуре, очень похожая на повешенного утопленника.
        Напротив сидящего в кресле Седого стояли Петя Злой и Филин, а между ними - щуплый и маленький человечишко с разбитым в кровь лицом. Неясные, стертые, словно у старой монеты, черты лица его были пронизаны смертельным ужасом, а тусклые глаза растерянно блуждали по голым подвальным стенам.
        Уже несколько минут в подвале висело тяжелое молчание.
        - Люблю я эту комнату,  - придушенным голосом заговорил Седой, ни к кому специально не обращаясь,  - стены приятные… Удобные - тряпочкой протер - и никаких проблем. С полом еще проще - кровь в него впитывается, как в сухой песок. Через минуту и следов никаких не остается… А? Как считаешь, Ярик, удобно?
        Человечишко, носивший гордое имя Ярослав, давным-давно переиначенное в пренебрежительное Ярик, встрепенулся и издал пересохшим горлом неопределенный звук.
        - А трупы,  - меланхолически щурясь на ослепительную лампочку, продолжал Седой,  - я в море сбрасываю. Со скалы. Р-раз - и нету. Если ветер и шторм, то еще лучше. Человек с двадцатиметровой высоты о воду гребнется, а его волнами по скалам в мелкий, сука, порошок разотрет…
        Ярик передернул плечами и снова ничего не смог выговорить.
        - Скажет,  - подал голос Петя Злой,  - это он просто стесняется. А когда разойдется, то пойдет базарить, как заводной, только затыкай.
        И ткнул человечишко перевязанной рукой в плечо, совсем легонько, но тот дернулся и на мгновение закрыл глаза, словно от сильного удара.
        - Моменто море,  - сказал еще Петя Злой, а Филин хихикнул и добавил:
        - Моментально… в море!
        - Итак,  - подытожил Седой,  - значит, наш маленький друг боится говорить. Интересно, кого он боится больше, чем меня? Кого, пропадлина?
        Ярик молчал.
        - Кого, гнида магаданская?!  - сильно повысил голос Седой.  - Кого, сука?
        Резко подавшись вперед, Седой подал мгновенный знак. Филин кивнул и, не размахиваясь, врезал Ярику под дых. Тот задохнулся, согнувшись пополам. Филин отступил на шаг, уступая место Пете, который осторожно, оберегая раненую руку, развернулся и заехал Ярику по уху открытой ладонью. От звонкого удара беднягу отбросило в сторону - и вовремя шагнувший вперед Филин поймал жертву за жиденькие короткие волосенки и, рванув его голову вниз, подставил мощное колено.
        Гукнул тупой и сильный удар, Ярик мучительно простонал и мешком рухнул на утоптанный земляной пол подвала. С минуту он, подвывая от боли и страха, ворочался в луже крови, потом затих, негромко всхлипывая и все еще роняя из переломанного носа крупные алые капли, которые действительно почти моментально впитывались в сухую землю.
        - Не говорит,  - полувопросительно произнес Седой,  - странно… Может, вы ему говорилку отбили?
        - Не-а!  - поддержав шутку хозяина, бодро ответил Филин.  - Но сейчас отобьем, если хочешь…
        Седой подождал минуту, но с пола ничего, кроме всхлипываний и невнятных бормотаний, слышно не было. Тогда он поднял глаза на Филина и кивнул.
        - Вставай!  - зарычал Филин, подходя к лежащему на полу человеку.
        Тот зашевелился и поднял на своих мучителей окровавленное лицо, но не встал, видимо, из-за страха получить очередной страшный удар. Филин пожал плечами и несколько раз сильно двинул лежащего ногой в живот. Тот запищал, и тогда подскочивший Петя Злой левой рукой легко поставил избиваемого на ноги. Качнувшись, Ярик устоял, но, получив от Филина хук с правой, полетел в сторону, а там Петя ловко поймал его на вовремя выставленный кулак. Ярика отбросило назад, он наткнулся на Филина спиной, и Филин сильнейшим ударом в почку опять отправил его на пол.
        - А теперь,  - вкрадчиво поинтересовался Седой,  - будешь говорить?
        - Бу… ду…  - плюясь кровью и плача, выговорил избиваемый.
        Его снова поставили на ноги и удерживали с двух сторон. Ярик поднял трясущиеся руки к залитому кровью лицу и тут же опустил их, не в силах даже утереться.
        - Меня интересует только один вопрос,  - медленно проговорил Седой,  - куда повезли Лилю? Если ты, сучья кровь, пидор позорный, будешь и дальше молчать, то пацаны тебе жабьи лапки замастырят… Знаешь, что такое жабьи лапки? Это когда бритвой отрезают большой палец, но не до конца, а чтобы он на куске кожи болтался - действительно очень на лягушачьи лапы похоже… Ведь ты, блядина гнилая, терся в том кабаке, где Лиля в последний раз сидела, да? А через два часа, когда ее те уроды из кабака увозили, ты слинял на вокзал. И если бы ты, гнида, в кабаке на Лазурном берегу не засветился, то хрен бы мы тебя нашли. Почему свалить из города решил?
        - Испу… испугался,  - проблеял Ярик,  - что я под расклад попаду…
        - Под расклад ты по-любому попал бы,  - заверил его Петя Злой,  - потому что при любом шухере без тебя никогда не обходилось. Потому что ты нос свой поганый всюду суешь… Говорили тебе, сука, что когда-нибудь твоя привычка тебя без жопы оставит?
        - Го… говорили,  - плакал Ярик,  - только я и на самом деле не виноват ни в чем… Просто слышал, как те… которые ее увезли, между собой база… базарили…
        - Так какого хрена ты ко мне не пришел, падаль, а из города побежал, как крыса?!  - срываясь, заорал Седой.  - Чего ты мне целый час мозги канифолишь, а? Говна кусок?! Куда Лилю отправляют?!
        - На северо-запад,  - корчась от страха, прокричал Ярик,  - вроде в Питер… а потом в Швецию… Я ни при чем, я просто разговор слышал!!! А убежал, потому что испугался очень! Седой!  - умоляюще завопил Ярик.  - Ведь ты же меня знаешь! Я ведь никогда ничего никому… Просто…
        - Что - просто?
        - Судьба у меня такая…  - сникая и угасая, договорил Ярик,  - все время попадаю…
        - Да,  - как-то сразу устало и задумчиво, словно уже размышляя о чем-то другом, согласился Седой.
        Он тяжело поднялся со своего кресла и, не говоря ни слова, вышел, плотно притворив за собой тяжелую металлическую дверь. Ярик дернулся было за ним следом, но Филин толчком в спину сбил его с ног.
        - Да я же ничего!  - завизжал Ярик, извиваясь на утоптанной земле.  - Я же все сказал!!! Я же правда ни при чем! Только испу… испугался, что, как всегда, крайним окажусь… Петя… Ведь ты меня знаешь… Филин… Я молчать буду! Я…
        Он увидел пистолет в руках Филина и замолчал, трясясь.
        Седой отошел от металлической двери и в сопровождении охранника направился к лестнице, ведущей из подвала.
        Однако на первой же ступеньке Седой остановился и стоял, прислушиваясь, пока в подвальной комнатке не грохнул глухо единственный пистолетный выстрел.
        Тогда Седой кивнул сам себе и пошел дальше.

* * *
        Приятно возвращаться в город, где провел много незабываемых дней заслуженного отдыха после рискованных авантюр, зачастую грозящих не только длительным тюремным заключением, но и безвременной гибелью от шальной пули какого-нибудь не менее шального коммерсанта, материальные ценности ставящего превыше бесценного, богом данного человеку дара жизни.
        Щукину нравился этот маленький городок на северо-западе страны, немногочисленное население которого знало Щукина как преуспевающего бизнесмена средней руки. Поэтому ничего удивительного нет в том, что прямо с вокзала Николай отправился в лучший ресторан города. Ресторан назывался «Золотой гребешок». Какую смысловую нагрузку несло это название, сказать трудно, но ряд ассоциативных сравнений неизменно приводил к старинной детской песенке про петушка: «Петя-Петя-Петушок, золотой гребешок, выгляни в окошко, дам тебе горошка…» Тем более что хозяина ресторана звали Петр Петрович Петров.
        Щукин, легко сходившийся с людьми, был знаком с Петровым и, следовательно, со всеми швейцарами, гардеробщиками, официантами и особенно официантками.
        Вот и сейчас началось с того, что швейцар Митрич, вольготно покуривавший на крыльце ресторана, едва заметив выходящего из такси Щукина, бросил сигарету и подтянулся, словно ефрейтор перед генералом, хотя на самом деле был полковником в отставке.
        - Привет труженикам общепита!  - весело приветствовал Митрича Щукин, проходя в распахнутую перед ним дверь.
        Митрич низко поклонился, льстиво пробормотал что-то насчет удачной сделки и, осторожно прикрыв за Николаем дверь, отошел в сторону, сжимая в руке только что полученную купюру.
        Точно такую же купюру сунули в свои карманы и гардеробщик, ринувшийся из-за своей конторки только для того, чтобы смахнуть с безукоризненно сидящего пиджака Щукина какую-то незаметную пылинку, и немолодой степенный официант Иван Степанович, гордящийся тем, что его сын учится в Московском университете. Щукин сел за излюбленный свой столик - у окна, в прохладной полутьме зала, наполовину скрытый от всех присутствующих громадной пальмой,  - а Иван Степанович, чуть не подпрыгивая от радости, что он первым успел перехватить такого перспективного клиента, как Арнольд Маслов (под этим именем был известен Щукин в «Золотом гребешке»), направился на кухню лично распорядиться насчет закусок.
        Щукин оглядел зал ресторана. Еще довольно рано было, и, кроме пожилой семейной пары, скромно отмечающей какой-то свой юбилей, никого в зале не было.
        Николай закурил и только успел сделать первую затяжку, а в проеме кухонной двери уже показался Иван Степанович с огромным подносом, сплошь уставленным тарелками, тарелочками и розетками с самыми разнообразными закусками.
        - Да,  - проговорил Щукин, когда Иван Степанович, сервировав стол закусками, остановился, почтительно склонив голову,  - да,  - повторил он, наливая из хрустального графинчика первую рюмку и цепляя на тяжелую серебряную двузубую вилку кусок омара,  - жизнь стоит того, чтобы жить. А жить нужно вот в этом городке… Работая, конечно, в центре.
        Иван Степанович, деликатно покашляв, кивнул, выражая свое полнейшее согласие с клиентом.
        - У вас городок хоть и маленький,  - продолжал Щукин, рассматривая на свет напиток в хрустальной рюмке,  - но чистое дыхание Европы чувствуется здесь сильнее, чем в Москве. Чистое дыхание. Смущает только одно… Почему у вас Митрич зубы не чистит?  - строго осведомился вдруг Николай.  - Чуть мне весь аппетит не перебил!
        Степенный Иван Степанович почтительно посмеялся и, подождав, пока Николай выпил первую рюмку и закусил, осведомился:
        - Какие будут распоряжения насчет горячего?
        Николай откинулся на спинку стула и покрутил в воздухе растопыренной пятерней.
        - Понимаю…  - закатил глаза Иван Степанович и засеменил на кухню.
        Николай выпил вторую, снова закусил и негромко рассмеялся, вспомнив, как он, сидя в одном московском ресторане с цыпочкой, с которой только что познакомился, каждый раз, когда заказывал какое-либо блюдо, давал, чтобы произвести впечатление на цыпочку, на чай официанту крупную купюру. Купюру эту он тырил из кармана официанта и ему же с вальяжным видом подавал - за тот вечер купюра не один раз перекочевала из кармана официанта в руки Щукина и обратно, а в конце вечера Щукин - совсем тогда молодой человек - обнаглел до того, что расплатился за свой ужин, не потратив ни копейки собственной, даже чаевых оставил немерено - а тяжесть всех расходов понес ничего не подозревающий официант, обслуживающий Щукина.
        Николай выпил третью и зажмурил от удовольствия глаза. А когда открыл их, понял, что сегодняшний его вечер в этом ресторане явно удался, потому что увидел приближающуюся к его столику Веронику, девушку, с которой он познакомился два года назад и без плотного общения с которой в последнее время не обходился ни один приезд Щукина в этот город. У Вероники были удивительные волосы, ровными волнами спускавшиеся до восхитительных бедер, своей округлостью напоминавших античную амфору, ласковые, всегда влажные глаза и умопомрачительная грудь, каждый раз волновавшая Щукина так, будто он видел ее впервые.
        - Снова в гости?  - осведомилась Вероника, по-хозяйски присаживаясь за стол Щукина.
        - В гости,  - ответил Щукин, наполняя свою рюмочку и уж заодно вторую.  - А у тебя как жизнь?
        - Так же.  - Вероника пожала плечами, отчего ее грудь словно подмигнула Щукину.

«Н-ну…  - жмурясь, как кот, подумал Николай,  - понеслась душа в рай…»
        - Разлюбил ты меня совсем, Арнольд,  - проговорила Вероника, с удовольствием выпив.
        - Это почему?  - удивился Щукин.
        - Поишь водкой, как вокзальную шлюху,  - пояснила Вероника,  - фи… Почему ты шампанского не заказал?
        - Айн момент!  - воскликнул Щукин, щелкая в воздухе пальцами.  - Я же не знал, что тебя встречу…
        Иван Степанович, успевший уже узнать о приходе Вероники, нес ведерко со льдом, в котором, как остроконечный айсберг, возвышалась большая бутылка французского шампанского.
        - Что на этот раз удачно продал?  - поинтересовалась Вероника.  - Ты ведь в наш город приезжаешь исключительно после крупной сделки какой-нибудь.
        - Удачно завершившейся,  - договорил за нее Щукин и поднял фужер шампанского.  - Выпьем за…
        Он покосился на Ивана Степановича, старательно укладывавшего бутылку шампанского в лед. Иван Степанович мгновенно оставил в покое бутылку и слинял с такой неслыханной скоростью, что можно было подумать, будто он растворился в воздухе.
        - За твою восхитительную грудь,  - договорил Щукин и чокнулся своим фужером с фужером Вероники.
        Выслушав привычный тост, Вероника улыбнулась и отпила глоток ледяного шампанского.
        - И все-таки,  - заговорила она, поставив фужер на стол,  - я чувствую, что последняя твоя сделка удалась на славу. Идешь в гору?
        Щукин кивнул.
        - Этот костюмчик…  - Вероника прищурилась, глядя на черный строгий костюм Николая, за который тот отвалил никак не меньше трети вырученных им в Москве денег,  - стоит таких бабок…
        - Костюм стоит столько, на сколько он выглядит,  - с удовольствием погладив мягкую ткань, проговорил Щукин,  - но на этот раз мне кажется, что я переплатил. Дорогой одежды в столице уйма, мне захотелось хоть раз одеться по-человечески, так с меня содрали столько… А чем этот костюм отличается от тех, что висят в ваших галантерейных магазинах, заметит не каждый.
        - Не скажи…  - рассматривая костюм, ответила Вероника,  - я вот, например, заметила. Разве тебе, Арнольд, этого мало? Считай, что на меня ты уже произвел впечатление… Впрочем,  - добавила она,  - ты на меня каждый раз производишь впечатление.
        Вероника еще раз окинула взглядом костюм Щукина и заговорила уже на другую тему, но Щукин еще с полчаса нет-нет да и поглаживал машинально ласковую ткань пиджачного рукава. Вероника знала об одежде все, и ее суждениям можно было доверять. Она работала в лучшем в городе ателье модельером. Это, конечно, в свободное от основной работы время, потому что мода - для души, а клиенты, посещавшие «Золотой гребешок», за одну ночь платили Веронике столько, сколько она в своем ателье не зарабатывала за месяц.

* * *
        Блюда сменяли блюда. Бутылки приносились на подносе с гордо поднятыми горлышками, а уносились поникшими и опустошенными. Иван Степанович, последние два часа получавший от Щукина сторублевую бумажку за каждую смену блюд, решил проверить в подсобке, сколько он уже насобирал за вечер, но с удивлением обнаружил, что его благосостояние увеличилось едва ли на двести рублей - по всей видимости, Николай вспомнил молодость.
        - Скоро полночь,  - таинственно щуря глаза, проговорила Вероника,  - может быть, пойдем?
        - Д-да?  - с сомнением произнес Щукин, выпивший за этот вечер более чем изрядное количество спиртного.  - Так рано?
        - Совсем не рано,  - профессионально оценив состояние Николая, молвила Вероника.  - Наоборот, у меня такое ощущение, что скоро будет поздно…
        Щукин подумал немного и, подняв руку, щелкнул в воздухе пальцами. Подлетел Иван Степанович со счетом и с готовностью немедленно вызвать такси - и через несколько минут Щукин, с одной стороны поддерживаемый красавицей Вероникой, а с другой швейцаром Митричем, который по особому распоряжению Ивана Степановича тщательно вычистил зубы только что купленной впервые за десять лет зубной щеткой, спускался вниз по лестнице ресторана «Золотой гребешок», а еще через полчаса был уже в уютной однокомнатной квартирке Вероники.
        - Н-наше знакомство, леди…  - с трудом проговорил Николай, сдирая с себя пиджак,  - должно чем-то завершиться. Позвольте рюмочку водки… для красноречия…
        - Перестань дурачиться, Арнольд… Костюмчик не помни!  - Вероника быстро и умело раздела Николая, аккуратно повесила костюм на спинку стула.  - Вот теперь…
        - Теперь…  - выговорил Щукин, глядя на медленно разоблачающуюся перед зеркалом Веронику,  - я передумал насчет водки.
        - Почему?  - очень натурально удивилась Вероника и, грациозно изогнувшись, сняла с себя последнюю и самую интимную деталь туалета.
        - Потому,  - коротко ответил Николай и, дотянувшись до выключателя, потушил свет.

* * *
        Колонна из трех машин направлялась с юга России на северо-запад. Все три машины были иностранного производства и все имели одну и ту же конфигурацию - джип; на всех машинах стояли номера, завидев которые и промышляющие на областных трассах
«братки», и сотрудники областного отделения Государственной инспекции безопасности дорожного движения должны были взять под козырек и пропустить колонну, ни в коем случае не препятствуя ее движению.
        Колонна двигалась на северо-запад, а точнее, в город Санкт-Петербург - в Северной столице у Седого были кое-какие старые связи. В первом автомобиле за рулем сидел Филин, на заднем сиденье - Петя Злой, а на переднем, рядом с водителем,  - Семен, всю дорогу задумчиво теребящий пистолет Макарова, который он не выпускал почему-то из рук.
        Как и следовало ожидать, через территорию области колонна прошла быстро и беспрепятственно, неприятности начались только на второй день пути.
        Конечно, Седой вполне мог бы оповестить своих коллег по воровскому миру, и тогда колонна прошла бы через страну, как раскаленная иголка через кусок сливочного масла. Но Седой не стал афишировать отъезд своих ребят, а уж тем более - цель путешествия. Ему хватило и того, что кое-кто из его окружения вслух выразил удивление - почему такая шумиха поднялась из-за какой-то похищенной бабы? Разве вору в законе прилично ставить на уши весь город, чтобы найти того, кто хотя бы немного знает о похищении? Женщины ни в коем случае не должны стоять во главе угла
        - так гласит свод воровских понятий…
        Тут говоривший заткнулся, потому что схлопотал по морде лично от самого Седого, который, кстати говоря, из-за своей мягкой и неслышной походки получил когда-то второе прозвище Кот.
        Итак, шел второй день пути.
        По приказанию Седого из оружия «братки» взяли с собой только пистолеты да несколько гранат - словом, то, что можно спрятать на себе, ведь на дорогах машину досматривают прежде, чем ее пассажиров и водителя.
        Колонна двигалась на северо-запад, и на подъезде к одному из крупных городов в головной машине запиликало хитроумное устройство, по радиоволнам определяющее наличие на дороге гаишников.
        - Во,  - сказал Филин, хорошо знающий эту трассу,  - менты впереди. Раньше они здесь никогда не стояли. А теперь, падлы, пост установили. Наверное, для прокорма денег не хватает. И не видно нигде, хотя, судя по сигналу, они уже близко. Затарились, черти, в кусты, как обычно.
        Семен нахмурился и спрятал пистолет в нагрудную кобуру.
        - А слыхали, пацаны, новую байку про гаишников?  - снова заговорил Филин.  - Они, пропадлины позорные, теперь, чтобы их приборы показывали большую скорость движущейся машины, быстро-быстро бегут навстречу…
        Петя Злой хихикнул, а Семен нахмурился еще сильнее.
        - Снизить скорость,  - приказал он,  - может быть, не остановят.
        - Как же,  - ухмыльнулся Филин,  - пропустят они такую тачку, как джип. Обязательно остановят. Придерутся к херне какой-нибудь - типа фары грязные или огнетушитель стандарту не соответствует… Бабки драть будут. На то они и менты.
        Скорость он тем не менее снизил.
        А через минуту неожиданно появившийся из кустов гаишник в ярко-оранжевом слюнявчике с надписью «ГИБДД» махнул полосатым жезлом, приказывая остановиться.
        Филин послушно притормозил, опуская тонированное стекло со своей стороны, и съехал к обочине.
        Следом за ним остановились и две машины, идущие позади. Теперь Семен ясно видел капот спрятанной в густых и по-весеннему ярко-зеленых кустах милицейской машины, возле которой с автоматом и рацией стоял второй милиционер.
        - Лейтенант Гусев,  - представился милиционер, подойдя к джипу.  - Ваши документы, пожалуйста.
        - Привет, командир,  - весело откликнулся Филин и подал документы через окошко.
        Гусев долго изучал документы Филина - так долго, что тот начал уже сомневаться, умеет ли читать лейтенант Гусев, но наконец гаишник протянул документы обратно.
        - Все в порядке?  - спросил Филин, собираясь уже заводить машину.
        Гусев кивнул, но сакраментального «счастливого пути» не произнес.
        - Выйдите-ка из машины,  - скомандовал он.
        Филин поморщился.
        - Спешим, командир,  - сказал он уже не так весело, как поначалу,  - может, договоримся?
        - Выйдите из машины,  - бесцветно повторил Гусев.
        Филин пожал плечами и вышел. Семен кивнул Пете и тоже покинул машину. Петя выбрался позже всех.
        Он встал по другую сторону, отделенный автомобилем от гаишника, и проговорил, демонстрируя забинтованную руку:
        - Чего к инвалидам-то привязался?
        - Инвалиды на таких тачках не ездят,  - справедливо заметил лейтенант Гусев,  - некислая у тебя тачка, инвалид.
        - Не моя,  - лениво выжевывая слова, ответил Петя Злой,  - на фирму записана. Я человек подчиненный. Сказали - поехал. А мог бы и на больничном остаться.
        - По делам едем,  - хмуро пояснил Семен.
        - Те два джипа - тоже с вами?  - поинтересовался лейтенант.
        - А то,  - ответил за Семена Филин,  - чего бы они останавливаться стали, если б не с нами были. Сейчас ведь сам знаешь, командир, какая в стране обстановка - криминогенная! Меньше чем на трех машинах и с охраной по междугородным трассам и не проедешь - везде беспредел. Спасибо, хоть у вас теперь количество постов увеличилось,  - льстиво добавил он.
        Гусев ничего на это не ответил. Он заглянул в салон, потом приказал открыть багажник.
        - Да пожалуйста,  - сказал Филин и пошел открывать багажник.
        Содержимое багажника - запаску и кое-какие необходимые инструменты - лейтенант Гусев изучал довольно долго, даже колупнул пальцем резину колеса.
        - Ну?  - спросил наблюдавший за ним Филин.  - Теперь все в порядке? Можно ехать?
        - Можно,  - кивнул Гусев,  - счастливого пути. Вы можете ехать, а я пока документики проверю у тех водителей.
        И направился к двум джипам, стоявшим позади.
        - Вот сука,  - прошептал Филин, обращаясь к Семену,  - даже бабок не взял. Раньше проще было - стольник баксов в зубы менту и поехал дальше. А сейчас не то… Все придираются… Все у них операции какие-то. То «Вихрь-антитеррор», то еще какая-то херь… Зарплату им, что ли, повысили? Уж и не знаешь, сколько этим падлам сунуть надо, чтобы они отгребли восвояси.
        Семен молчал. Он только кивнул Пете, чтобы тот наблюдал за стоящим с автоматом и рацией гаишником, а сам вполоборота встал к лейтенанту Гусеву, как раз в это время проверяющему документы у водителя второй машины.
        Минута прошла спокойно. Проверив документы у водителя, Гусев осмотрел салон и багажник и только потом переместился к последнему джипу.
        И тут-то все началось.
        Только лейтенант Гусев подал просмотренные документы обратно водителю третьей машины и приказал освободить салон, один из «братков» вдруг неловко засуетился, вылезая, и Гусев внезапно что-то крикнул своему коллеге, отскакивая в сторону.
        Послышался крик «братка»:
        - Да это газовый, командир!..
        Но водитель третьей машины решил форсировать события. Он подскочил к опешившему Гусеву и умелым ударом сбил его с ног.
        - Уроды…  - изумленно пробормотал Филин,  - дилетанты хреновы… «Ствол» светанули… Документацию на «ствол» ведь не успели сделать… Ни хрена он не газовый…
        - Давай!  - отрываясь от наблюдения за происходящей сценой, крикнул Семен Пете.
        Петя Злой, мгновенно поняв, что от него требуется, выхватил из-за пазухи пистолет и направил его на второго гаишника, который уже подносил ко рту рацию.
        Тот успел только удивленно крякнуть, когда пуля разнесла на куски рацию в его руках… попятился назад, но вторая пуля насквозь прошила ему горло - прямо над низким воротом бронежилета - и, перебив шейный позвонок, вышла сзади. Булькнув что-то неразборчивое, гаишник повалился на асфальт.
        - Скорее!  - закричал Семен.  - Идите к машине!
        Держа на прицеле милицейскую машину, Филин и Петя Злой побежали в ее сторону - выяснить, есть ли там кто-то еще.
        - Никого!  - крикнул из кустов Филин.
        Только тогда Семен направился к оглушенному Гусеву, а Петя Злой, встав над раненым милиционером, который безуспешно пытался зажать пальцами хлещущую кровь из перебитой артерии, поднял пистолет и сделал контрольный выстрел в голову.
        - Вы чего?  - захрипел Гусев, пытаясь подняться.  - Я вам… Да вы у меня…
        - Кончать надо,  - хмуро посоветовал водитель третьей машины, потирая ушибленный кулак.
        - Давай!  - Семен бросил яростный взгляд на бледного «братка» - того самого, который нечаянно показал свой пистолет настырному гаишнику.
        Послушно выхватив «ствол», тот двумя меткими выстрелами в голову прикончил несчастного Гусева.
        Семен оглянулся на Петю. Тот махнул ему забинтованной рукой - все в порядке!
        Еще несколько секунд Семен стоял неподвижно, оценивая ситуацию. Потом скомандовал:
        - Документы и «стволы» у ментов изъять… Будет типа нападение на пост с целью ограбления… Могут на беспредельщиков каких-нибудь списать… Быстро, гады!
        Через минуту все было кончено. Колонна из трех джипов покинула опасный отрезок трассы и выскочила на проселочную дорогу. Ехали еще два часа, пока не встретили на пути какое-то небольшое озеро.
        Уже два с лишним часа молчавший Семен приказал колонне остановиться.
        Он вышел из машины, оглядел безлюдные берега и взял из рук подошедшего к нему водителя третьего джипа два пистолета и документы убитых гаишников.
        Потом завернул все это в полиэтиленовый мешок, предварительно в нескольких местах продырявив его, чтобы вода уничтожила документы, и, размахнувшись, швырнул мешок в озеро.
        - Номера с тачек свернуть!  - закричал он, обернувшись.
        Его приказ был исполнен через две минуты. Три номера были свинчены и положены к его ногам.
        - Петя,  - хрипло скомандовал он,  - давай.
        Петя Злой достал из-за пазухи три новенькие номерные таблички и раздал их шоферам. Филин тем временем взял у шоферов их документы на машины и раздал другие - соответствующие новым номерам. Семен вынул из кармана другой мешок, завернул в него старые номера и документы на машину, отошел подальше по берегу и швырнул мешок в озеро.
        - Где Сивый?  - хрипло проговорил он, вернувшись.  - Где этот урод, который «ствол» прятать не научился?
        Провинившийся «браток» подошел, сунув руки в карманы, неловко сутуля плечи и стреляя глазами то туда, то сюда…
        - Ты чего?  - негромко и сдавленно заговорил Семен.  - Ты чего, падла? Всю операцию хочешь сорвать? А? Ты чего, проблядь глупая, «ствол» не смог затарить нормально? А если и светанул, то не мог объяснить менту по-человечески? На хрена стрематься было и рожу делать такую, будто тебя застукали в хранилище банка, а? Мало ли сейчас со «стволами» ходят? Ты же охранником считаешься официально, падла… Тебе просто оформить не успели «ствол», как надо. Это и нужно было объяснять, а не менжеваться… Гнида… Ух!
        Семен замахнулся на него, но Сивый, проворно отпрыгнув в сторону, забормотал испуганно:
        - Да я просто растерялся! Я же не специально… Ты меня знаешь, Семен, и Седой меня знает. Я уже второй год под Седым хожу, и никогда никаких проколов не было. Только сейчас… Я же кончил этого мусора!
        - Все мы друг друга знаем,  - опуская руку, медленно выговорил Семен,  - все мы друг другу доверять должны. Только чтобы такого больше не было. Понял, Сивый?
        - Ага,  - виновато понурил голову Сивый,  - понял.
        - И не забывай,  - добавил еще Семен,  - что трупняк мусора на тебе висит. Еще раз такая херня повторится, и тебе это зачтется. Усек?
        Сивый судорожно вздохнул и кивнул.
        - Ладно,  - сказал Семен, окидывая взглядом сгрудившихся «братков»,  - полчаса на перекур… пока я Седому звонить буду. Отчитываться за ваши художества. Потом по машинам и… разными дорогами вперед. Вместе не светиться. Встречаемся в Питере, понятно?
        - По… понятно,  - вразнобой загомонили «братки».
        Доставая на ходу сотовый телефон, Семен медленно пошел вдоль берега. Когда он поднес телефон на уровень груди, его догнал Петя Злой.
        - Слышь,  - тяжело дыша, зашептал Петя на ухо Семену,  - может, не надо Седому звонить? До Питера доберемся, а там дело сделаем и назад, на других тачках. Бог даст - обойдется. А Седой сейчас из-за бабы своей и так взвинченный, а ты ему еще такую новость… Как бы беды не было.
        - Оторвись…  - сквозь зубы скомандовал Семен,  - достали вы меня, уроды… Да Седой мне как самому себе доверяет! И я от него ничего скрывать не собираюсь! Вали к машине! Ну, гнида!..
        Петя пожал плечами и отошел.
        А Семен глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду с большой высоты, и принялся набирать номер.
        Глава 3
        Нельзя превращать отдых в одну большую непрекращающуюся пьянку!
        Такова была первая мысль Николая Щукина после его пробуждения в квартире Вероники. Он попытался произнести эту мысль вслух, но обожженный водкой язык не слушался его.
        Тогда Щукин открыл глаза и приподнял голову - и обнаружил, что лежит на широкой кровати, в простонародье именуемой траходромом, рядом с обворожительной и обнаженной хозяйкой квартиры.
        Голова Щукина гудела так, что, казалось, по ней только что проехал длинный товарный поезд. Он оглянулся на Веронику, разметавшуюся во сне, и улыбнулся, несмотря на то что во рту у него пересохло, а в висках, как плененная в клетке птица, билась кровь. Потом Щукин заметил на ночном столике рядом с постелью недопитую бутылку шампанского и один фужер. Наклонившись с кровати, Щукин обнаружил, что второй фужер валяется на ковре.
        Тяжело вздохнув, Николай поднял бутылку над головой, взболтал, чтобы шампанское закружилось винтом между толстых стеклянных стенок, и в один глоток выпил содержимое бутылки.
        На минуту затих, прислушиваясь к своим ощущениям. А затем поморщился.
        Выдохшийся напиток никак не мог залить ту тяжелую и горячечную жажду, которая так знакома людям, живущим по принципу: выпивать редко, но метко.
        Дойти до кухни, где могла быть прохладная и безумно вкусная вода, а то и пиво, Николай не мог физически. Он попытался подняться, но внезапно ослабевшие ноги не слушались его - и Щукин снова завалился на измятые подушки.

«Ладно,  - подумал он,  - пиво успеется. А пока нужно попробовать лучшее средство от похмельного синдрома - хороший здоровый секс, благо это средство под рукой».
        Николай повернулся на бок и положил руку на оказавшееся вдруг неподвижным и холодным бедро Вероники.
        Она не шевельнулась.
        Тогда Николай, заботливо прикрыв одеялом ноги девушки, потрепал ее за плечо, но и это не дало желаемого результата, она не проснулась. Щукин пощекотал Веронику под мышками и пару раз довольно сильно дернул за волосы.
        Никакой реакции.
        - Вот ведь спит…  - проворчал он и перешел к решительным действиям.
        Он приподнялся на коленях и, приблизив свои губы к уху Вероники, громко гаркнул:
        - Подъем!!!
        Оглушительно свистнул и чувствительно ущипнул ее сильными пальцами за восхитительную задницу. Вероника лежала в той же позе, в какой Николай обнаружил ее, проснувшись.
        - Слушай,  - обиженно проговорил он,  - если тебе хочется дурачиться, нашла бы для этого подходящее время. А у меня сейчас голова раскалывается и не хватает простого человеческого общения. Кстати, почему ты, красавица, на работу не пошла?
        Николай шлепнул Веронику по плечу и, стараясь не обращать внимания на зашевелившееся у него в душе нехорошее чувство, рывком перевернул девушку на спину
        - лицом к себе.
        Секунду он смотрел ей в лицо, а потом медленно сполз с кровати и потянулся к своим брюкам.
        Похмельный дурман полностью вытряхнуло у него из головы.
        - Вот так дела,  - пробормотал он,  - как же так получилось?
        Одевшись, Щукин снова наклонился над Вероникой. Глаза ее были открыты и смотрели в потолок, между сведенных судорогой губ блестели белые зубы и черной горошиной виднелся прикушенный кончик языка. Неподвижность и синюшный цвет лица говорили только об одном.
        Никаких сомнений не оставалось. Вероника была мертва.
        Тело ее - такое трепетное, нежное и горячее ночью - теперь было холодным и неодушевленным, словно предмет интерьера комнаты - стул или та же кровать. Щукин, полностью одетый - в костюме и ботинках,  - сновал по квартире и, стараясь двигаться как можно тише, уничтожал следы своего пребывания.
        Перво-наперво он протер влажной тряпкой все гладкие предметы, на которых мог оставить отпечатки своих пальцев. Протерев бутылку шампанского, Щукин поставил ее на место. Поднял фужер с пола, тщательно вымыл его и водрузил в сервант за стеклянную дверцу. Второй фужер вытер концом простыни и оставил на ночном столике. Подушку, на которой спал, положил в шкаф, потом остановился посреди комнаты, где на широкой кровати раскинулся труп женщины, и задумался.
        Нет, он ничего не упустил. Осталось только протереть мертвое тело женщины, чтобы уничтожить возможные отпечатки пальцев, отыскать и спустить в унитаз использованный презерватив.
        Только проделав все это и убедившись, что следов его пребывания в квартире больше не осталось, Щукин осторожно закрыл дверь в комнату, где находился труп, и присел на кухне.
        Нет, он не был напуган. За свою бурную жизнь он не раз видел мертвые тела, ему самому приходилось убивать, поэтому смерти он не боялся - ни своей, ни чужой. Но…
        Щукин был озадачен.
        - Что же все-таки произошло?  - пробормотал он.  - Очень похоже на то, что она отравлена. Цвет лица и характерное выражение… Следов от удавки на шее нет. Да и кто мог пробраться в квартиру? Дверь заперта изнутри на замок - я проверял… Не я же ее все-таки убил…
        Он поднялся и прошелся по кухне, щелкая пальцами.
        - Отравлена, отравлена…  - бормотал он,  - кем? И каким образом? В ресторане? Не может быть. Когда мы с ней приехали сюда, ничего не ели. И не пили, кроме шампанского… Шампанское… Но ведь и я его пил. И нормально себя чувствую, если не считать похмелья… Нет, черт возьми, что-то здесь не так… Вполне вероятно, что это всего-навсего несчастный случай… Может быть, Вероника принимала на ночь какое-то лекарство и у нее на это лекарство была аллергия… А может, и не несчастный случай… Так или иначе,  - решил Щукин,  - оставаться в этой квартире мне нельзя.
        Он направился было к входной двери, но на полдороге остановился. Прошел к бару, прихватил бутылку коньяка рукавом пиджака, чтобы не оставить отпечатков, налил себе рюмку. Так же держа рюмку завернутой в рукав рукой, посмотрел на закрытую дверь в комнату.
        - Извини,  - серьезно и печально сказал Николай,  - если что не так было. Хорошая ты все-таки женщина… была…
        И одним духом опрокинул в себя содержимое рюмки.
        Через минуту в этой квартире Щукина уже не было.
        Бутылка пива хоть и прояснила немного спекшиеся мозги, но желанного просветления не принесла.
        Щукину пришлось снова идти в вокзальный буфет за очередной дозой прохладительного слабоалкогольного напитка.

«Итак,  - вернувшись на свое место в зале ожидания, думал он,  - билет я купил. На первый попавшийся поезд - чтобы только уехать подальше из этого чертова города. Конечно, вины моей в том, что Вероника погибла, нет - только косвенно, может быть, я виноват, но кто знает… В руки ментам попадешься, поди доказывай, что ты не верблюд. К тому же - за прошлые мои грешки меня прихватить могут. Но все-таки, все-таки… Что произошло? На этот счет могут быть только две версии - первая, я о ней уже думал, что Вероника отравилась сама и случайно. Аллергия не аллергия, мало ли что на свете бывает. Версия вторая - Веронику кто-то отравил. Причем сделал это очень искусно - не оставил никаких следов и меня, кстати говоря, подставил. Но… Но как этот «кто-то» проник в квартиру, если дверь была заперта на щеколду изнутри. Я никого не впускал… кажется… Хотя помню мало из того, что было вечером. Вероника открыла кому-то дверь, пока я спал? Впустила человека, который напоил ее ядом? Бред какой-то… С другой стороны, она могла и не подозревать подвоха. Все-таки женщина. Но… Ее могли застрелить, зарезать, задушить в конце
концов… Почему выбрали яд как средство уничтожения?..»
        Щукин отпил глоток из бутылки и оглянулся. В зале ожидания, кажется, не курят. Выходить на перрон лень. К тому же там шныряют ментовские патрули. То документы проверяют у проезжающих, то бомжей шугают…
        Так или иначе - лишний раз с ментами ручкаться не очень-то охота.

«Хотя документы у меня в порядке,  - подумал Николай,  - отличные документы, выданные на имя Маслова Арнольда Антоновича. Третий год пошел уже с тех пор, как Сенька Купец мне их замастырил. Ладно… документы документами, а дела творятся непонятные. На чем я остановился? Ага, яд… Почему именно яд? Очевидно, что опоить Веронику ядом мог только ее знакомый - человек, которому она доверяет. Так вот этот самый человек - падла двужопая - меня и подставил. Теперь такой вопрос остается - зачем он это сделал? Чтобы отвести подозрение от себя самого? Или убийство Вероники подстроено для того, чтобы именно меня подставить? Н-да… В любом случае ясно, что работал человек компетентный во всех отношениях. Ведь меня видел весь персонал «Золотого гребешка», не считая посетителей. Конечно, официанты на меня и укажут. И не вспомнят, гады, как стольники от меня глотали ни за что… Можно, естественно, если меня - не дай господь - мусора прихватят, насвистеть им, что я Веронику до дома проводил, а сам дальше бухать пошел… Не, в этом они наблатыканы - понимают, что если такой мужик, как я, с бабой в кабаке весь вечер бухал да
бумажками разбрасывался, то с ней явно не в ладушки играть собирался. К тому же меня могли соседи видеть. А как известно всему миру, для хорошего соседа настучать - все равно что кусок колбасы съесть… Нет, Щукин Николай Владимирович, он же Валов Александр, он же Маслов Арнольд, он же Эдуард Бронштейн, он же… и тэ дэ, и тэ пэ… Нет, надо валить отсюда подобру-поздорову. Если Вероничку завалили за ее делишки какие-то, то мне до этого никакого дела нет, хоть и жаль бабу. А если кто-то ко мне подбирается и, чувствуется, делает это со всей душой и полным вдохновением, тогда тем более - пора уносить ноги. В этом городе я в полном говне, а если свалить успею, то… еще посмотрим, кто кого… А до чертова поезда еще целых полчаса осталось…»
        На этой мысли пиво у Щукина закончилось. Несколько минут он раздумывал, не пойти ли еще за бутылочкой, но отказался от этого. В голове его уже основательно прояснело, а туманить себе мозги алкоголем в его нынешнем положении - дело последнее.
        Тем не менее покурить следовало бы.
        Николай поднялся с пластикового кресла и тут же боковым зрением заметил двух милиционеров, патрулирующих здание вокзала.
        Служители закона направлялись явно в его сторону, поэтому Щукин решил лишний раз не испытывать судьбу, а переждать опасные минуты в общественном туалете - благо время для его посещения уже наступило.
        Ничем не выказывая своего волнения, Николай сунул руки в карманы брюк и неторопливо отправился к лестнице, ведущей на первый ярус помещения железнодорожного вокзала.

* * *

«На том же месте в тот же час!» - ревела музыка в вокзальных динамиках.

«Лучше бы мне оказаться в этот час в другом месте»,  - так подумал Щукин, когда услышал за своей спиной растягивающий слова голос:
        - …ское отделение, сержант Ивасев. Ваши документы, пожалуйста.
        Очень надеясь, что эти слова относятся не к нему, по крайней мере сделав вид, будто не расслышал, Николай продолжал свой путь так же неторопливо.
        - Гражданин!
        Теперь Щукин не сомневался, к кому обращались, но не остановился и на этот раз, а повернулся только тогда, когда его схватили сзади за локоть.
        - Глухой, что ли?  - осведомился один из патрульных - немолодой старший лейтенант, на морщинистом лице которого было ясно написано, что ему уже не суждено дослужиться хотя бы до капитана.
        - Извини, старлей,  - осторожно высвобождая локоток, проговорил Николай, стараясь не обдать милиционера пивными парами,  - не расслышал. Музыка орет.
        - Документы,  - хмуро повторил патрульный.
        - Пожалуйста…
        Щукин достал из кармана паспорт.
        - Арнольд Антонович Маслов,  - проговорил патрульный и посмотрел на Николая с такой мрачно-подозрительной миной, будто у того на лбу должны быть написаны настоящие имя-отчество-фамилия.  - Приезжий?
        - Прописка московская,  - кивнул Щукин.
        Старший лейтенант достал вложенный в паспорт билет и долго его изучал.
        - Через полчаса уезжаю,  - пояснил Щукин,  - боюсь не успеть. Мне бы в сортир еще зайти…
        - Успеешь,  - буркнул старлей, снова погружаясь в изучение билета.
        Щукин с тоской подумал о том, что все его деньги засунуты под обложку паспорта, который сейчас находится в руках милиционера. А милиционерам Щукин отчего-то привык не доверять. Может быть, оттого, что сам как-то три года отбывал срок в колонии общего режима под Самарой - и отбывал бы еще два года, не случись тогда амнистия. А может быть, по другой какой-то причине.
        Молоденький сержантик Ивасев, который первым окликнул Щукина, очевидно, устав стоять без дела, подошел к Николаю поближе и деловито втянул розовыми, как у поросенка, ноздрями воздух.
        - Выпили?  - как-то даже доброжелательно осведомился он.
        - Пива,  - ответил Щукин.  - Что, нельзя?
        - Пива?  - оживился старлей.  - Так ты что - нетрезвый?
        - Почему это - нетрезвый?  - удивился Щукин.  - Пивка попил… бутылку. Вы чего, мужики, из общества трезвости, что ли? И не пил я, а того… лечился.
        - Лечился,  - задумчиво проговорил старлей.  - А где ты вчера гулял?
        Предчувствие ледяной иглой кольнуло Щукина - он так ясно почувствовал холод под сердцем, что даже слегка передернул плечами.
        - Вообще-то у друга на дне рождения,  - сказал он,  - а что? Какие-то странные вопросы.
        Патрульные переглянулись, старлей переложил паспорт Щукина в левую руку, а правую отвел немного назад - туда, где у него в поясной кобуре висел пистолет. Николай посмотрел на кобуру и вдруг с особенной отчетливостью заметил, что она расстегнута
        - и, как он немедленно понял, расстегнута вовсе не из-за невнимательности милиционера.

«Так,  - стукнуло у него в голове,  - приехали… Недаром мне с самого начала показалась странной та настойчивость, с которой мусора ко мне привязались… Пасли? Уже ищут меня? Не могли они так быстро на меня выйти…»
        Впрочем, теряться дальше в догадках не было ни смысла, ни времени. Милиционеры переглянулись, и Николай с точностью до миллионной доли секунды поймал тот момент, когда нужно было начинать действовать.
        Он резко и сильно толкнул в грудь старлея - тот вскинул руки и, поскользнувшись на гладком мраморном вокзальном полу, рухнул навзничь. Сержант Ивасев, тоненько вскрикнув, схватился за свою кобуру - она у него тоже оказалась расстегнутой - и все тянул оттуда свой табельный пистолет, который неизвестно почему там застрял, не переставая вопить на весь вокзал тоненьким голосом:
        - Караул! Милиция! Милиция!  - как будто забыл о том, какие погоны у него на плечах.
        Грузный старлей барахтался на гладком полу, пытаясь встать. Николай не стал смотреть - получится у него это или нет,  - он рванулся изо всех сил и, начиная разбег, засветил локтем в лицо вопящему сержанту Ивасеву, который, рухнув на пол, немедленно заткнулся; его табельный пистолет вылетел из кобуры, с грохотом покатился к лестнице и застучал по ступенькам вниз - туда, куда побежал Николай Щукин.

* * *
        Николай бежал по вокзалу, расталкивая прохожих, прыгнул в подземный переход и немного притормозил, перейдя на шаг. Впереди замаячил еще один патруль. Николай заозирался, стараясь не привлекать внимания отъезжающих-приезжающих. Заметил боковой проход и свернул туда. Поднялся на перрон, увидел только что подошедший поезд. Первой мыслью было - нырнуть в вагон, но на ступеньках стоял проводник, а билет Николая остался у патрульного мента, поэтому Николай быстрым шагом направился к толпе нагруженных чемоданами людей и смешался с ней.
        Очень скоро Щукин покинул территорию вокзала. На первом же перекрестке он поймал левака и, как только сел в машину, вспомнил, что теперь у него нет ни денег, ни документов, ни даже билета, чтобы уехать из города, который еще вчера считал родным и привычным местом для отдыха.
        Впрочем, какая-то мелочовка еще брякала на дне карманов.

«Бабки в паспорт сунул,  - с досады кусая губы, думал Николай,  - фраерюга позорный… Кто так делает? Так только базарные бабки делают и лохи деревенские, которые свои гроши от карманников прячут… В паспортах-то, кстати, вернее всего и смотреть… поэтому паспорта и тырят у таких носорогов, а потом, выпотрошив, в урны бросают… Или черножопым толкают на первом же рынке… Ч-черт, в дерьме я по самые уши…»
        - Куда везти-то?  - спросил водила - дряхлый старичок, очень похожий в своей громадной клетчатой кепке на гриб мухомор.
        - Куда везти?..

«А куда мне ехать?  - подумал Николай.  - Были бы бабки, все было бы легче легкого - выбрался бы за город, а там тачку поймал и… ищи ветра в поле. В Питер пробрался бы
        - здесь недалеко, а там у меня знакомства кое-какие есть. Наладил бы документы, то-се… Хотя и без бабок можно свалить в Питер. Что я - водилу не убазарю, что ли? Это в городе возят за деньги, а на трассе можно и за так… Правда, костюмчик у меня не похож на одежду путешественника, да и вещей нет… А жрать хочется… Л-ладно… Мало ли что случается в этой жизни…»
        - На Северную Пустошь вези,  - скомандовал Николай, вспомнив название окраинного района города,  - знаешь?
        - Ага,  - кивнул старичок,  - как не знать - шестой десяток лет езжу. Стольничек бы…
        - Сколько?  - возмутился Щукин.  - Да туда больше полтинника никогда не брали!
        - Может быть, когда-то и не брали,  - флегматично ответил мухомор,  - а сейчас другие расценки. Стольник.
        - Полтинник.
        Старичок, очевидно, решив не встревать больше в дискуссии, сбросил скорость и свернул к обочине.
        - Будешь платить или нет?  - осведомился он.  - За полтинник не повезу. Нашел дурака
        - шестой десяток езжу, таких смешных цен не видел.
        - Заплачу,  - проговорил Николай,  - поехали…
        Старичок молча вывернул руль и выровнял машину на полосе.
        Щукин тряхнул головой и усмехнулся.

«А чего я паникую на самом-то деле?  - подумал он вдруг.  - Мало ли в каких я переделках не бывал… Подумаешь, фон барон какой - вчера бабками разбрасывался, а сейчас за сто рваных повелся… Нехорошо… А за проезд я все-таки заплачу. Совесть пассажира, как говорится, лучший контролер. Но и старого за скряжничество наказать надо. Шестой десяток он ездит… А ума не нажил. Посмотрим…»
        - Закурить не будет?  - спросил Николай у мухомора.
        - Не школьник,  - пропыхтел старик,  - свои иметь надо…
        Но все-таки, не отрывая взгляда от дороги, полез в боковой карман куртки, покопался там и достал початую пачку сигарет «Прима».
        - Рабоче-крестьянские,  - сказал он, протягивая пачку Николаю,  - куришь такие?
        - А как же?!  - усмехнулся Щукин.  - Такую прелесть и не курить…

«Ништяк,  - подумал, внимательно проследив за тем, как старик тщательно застегнул карман куртки, хотя Николай еще не отдал ему его пачку,  - бумажник-то в кармане… Вместе с куревом бабки держит - прижимистый типчик, больше стреляет, чем свои курит, лишний раз за сигаретами в застегнутый карман не полезет. Удивляюсь, как он меня угостил… В счет обещанного стольника? Ага, сейчас… Пусть тебе, куркуль, Европа гуманитарную помощь таранит, а я не Организация Объединенных Наций…»
        Старичок-мухомор искоса глянул на дорогой костюм Щукина, но ничего не сказал.
        Николай ловко вытащил сигаретку и ткнул пальцем в провалившуюся кнопочку прикуривателя, а через минуту, когда прикуриватель выскочил из паза, подхватил его и поднес к сигарете, прикурил и, внезапно взвыв, уронил прикуриватель между сиденьями.
        - Лови его, лови!  - закричал старичок, будто увидел огромную мышь в своем автомобиле.  - Лови, а то сиденье прожжет!
        Но Щукин уже наклонился в сторону старичка и, пошарив рукой под сиденьем, извлек прикуриватель.
        - Все в порядке,  - констатировал он, пыхнув сигареткой,  - пожар ликвидирован в зародыше.
        - Баламут,  - проворчал старик, вставляя прикуриватель в родной паз,  - только и ездить с такими…
        Щукин снова усмехнулся и опустил стекло, чтобы выпустить наружу серый дым грубой сигареты. А когда старичок-мухомор отвлекся на светофоре, переложил из рукава во внутренний карман небольшой, но туго набитый бумажник, который стырил у старика из кармана, когда шарил между сиденьями в поисках сбежавшего прикуривателя.

* * *
        Щукин шагал по разбитой асфальтовой дороге Северной Пустоши. Вредный старик высадил его за добрый километр от предполагаемого места доставки, объяснив свой поступок тем, что на такой раздолбанной дороге добивать и так помирающую тачку из-за ста рублей не собирается.

«Хрен тебе, а не стольник»,  - мстительно подумал Щукин.
        Он расплатился со стариком-мухомором, достав из его же собственного бумажника две купюры достоинством по сто рублей каждая. Одну он отдал старику, а вторую положил в свой карман. Плотно набитый бумажник же Щукин незаметно бросил под сиденье - не в его правилах было грабить стариков, пусть даже таких вредных, как этот мухомор.
        Настроение Щукина несколько улучшилось. Весеннее солнце светило ярко и грело уже по-настоящему - так, что хотелось скинуть пиджак и тесные туфли и пройтись босиком по теплой земле. В кармане Николая хрустела сотня, а неизвестность будущего совсем не пугала его. Главное, что он был живой и невредимый - и на свободе, а такие вещи он привык ценить пуще материального благополучия, значение которого многим людям свойственно преувеличивать.
        А зачем?
        Деньги - штука зыбкая, и Щукин понимал это лучше кого бы то ни было. Главное в жизни - свобода и независимость, а независимость - это возможность самому определять свои предстоящие поступки; именно так Николай Щукин и поступал всю свою не очень долгую, но чрезвычайно насыщенную различными событиями жизнь.

* * *
        Родители Щукина выросли и сформировались в эпоху советской власти - со всеми вытекающими последствиями. Николай почти с самого своего рождения уяснил, что какие бы то ни было идеалы - коммунистические или демократические - просто-напросто удобная ширма для удовлетворения собственных потребностей. Тогда зачем лицемерить и прикрываться какими-то высшими задачами, если ставишь перед собой задачу прямую и совершенно конкретную - обеспечить себе сносное существование. Николай прекрасно понимал, что все, творящееся в мире, дело рук людей, таких же, как он сам, и поэтому самое лучшее для человека не пытаться соответствовать определенным кем-то для кого-то стандартам, ведь никто не может построить твою судьбу, кроме тебя самого.
        Такой сугубо практический подход к жизни органично переплетался в системе мироощущения Щукина с буйным полетом его фантазии и непреодолимой тягой к острым ощущениям.
        После школы Николай пытался поступить в институт, но провалил экзамены, и ему не оставалось ничего другого, как пойти служить в армию. Он не ставил себе задачи каким-то образом откосить, ибо решил, что знания, которые он смог бы получить в институте, легко можно заменить тем опытом, какой наверняка появится у него после прохождения армейской службы.
        И оказался прав.
        Благодаря прекрасным физическим данным Николай получил направление на службу в разведроту одной из частей внутренних войск. Там его обучили искусству маскировки
        - всевозможным способам изменять собственную внешность, взрывным работам, различным методам проникновения в закрытые помещения, стрельбе и мастерству рукопашного боя. Всему, чему его научили в армии, Щукин незамедлительно нашел применение на гражданке - он побывал в шкуре «братка», работая на своего приятеля детства, который в то время активно и довольно успешно занимался рэкетом. Но через некоторое время Николай решил, что жизнь братвы не для него, и вышел из дела, прихватив с собой всю общаковскую кассу.
        Конечно, после этого Щукину пришлось вести преимущественно кочевой образ жизни, мотаясь по стране, заводя новые знакомства и подыскивая новые жертвы, но, как оказалось, это было то, чего он всю жизнь желал. Как раз с этого периода, собственно, началась его деловая биография.
        Только вот спустя примерно год с того момента, как Николай Щукин стал вольной птицей, с ним произошло то, после чего он потерял веру в любовь и свободу - на три года,  - зато приобрел полезные связи в блатном мире, кучу бесценного жизненного опыта и бесконечно циничное отношение к окружающей действительности.
        Впрочем, о том случае, приведшем его на тюремные нары, Николай вспоминать не любил.
        Глава 4
        Им пришлось дожидаться рассвета, чтобы въехать в Санкт-Петербург, миновав неизбежный пост КПП ГИБДД. Ведь раннее утро, как известно, самое благоприятное время для такого рода мероприятия - невыспавшиеся менты невнимательны еще и потому, что с рассветом не нужно вести утомительные процедуры регистрации для въезжающих.
        Тем не менее Филин и Петя Злой заметно побледнели, когда впереди в запыленном пространстве лобового стекла вырос в синей утренней дымке контрольно-пропускной пункт дорожной инспекции. Семен же молчал, и что он чувствовал, когда джип проходил обязательный досмотр, никому не было известно.
        Когда джип оказался в городской черте, Семен тут же позвонил по мобильнику человеку, которому в день отъезда из «Орлиного гнезда» посредством телефонного разговора рекомендовал его Седой, и уже через полтора часа джип стоял в подземном гараже одной из питерских многоэтажек, а Семен и его подручные сидели в близлежащем кабаке, отмечая все-таки состоявшийся въезд в город.
        - До вечера подождем,  - проговорил Семен, со стуком поставив пивную кружку на полированную поверхность столика.  - Мне Кислый звонил - сказал, они уже на подходе, вроде все нормально у них, никакого шухера.
        - Кислый во второй машине?  - спросил Филин, обсасывая багровую рачью клешню.
        Семен кивнул.
        - А третья?
        Семен вытер руки об узорчатую салфетку, предназначенную вообще-то для украшения столика, и полез во внутренний карман за телефоном.
        - Я Сивого назначил за главного,  - сообщил он, вертя в руках телефон,  - Сивый себя сейчас виноватым чувствует, вот и лезет из кожи вон, чтобы доказать, что он еще… кое-что петрит в делах. Люди в таком состоянии - самые надежные. Вот Седой…  - Семен понизил голос,  - мне рассказывал про то, как у него по молодости - когда меня еще участковый из подвалов за уши вытаскивал - банда была. Так он часто специально сам своих ребят подставлял, а потом наезжал на них, чтобы они, чувствуя за собой вину и грех, пытались все это дело искупить. Понял? Психология.
        - Да херня эта психология вся,  - глотнув пива, выразился Петя Злой,  - просто
«братков» надо в ежовых варежках держать. Чтобы они не ширялись, не бухали и за бабами не очень-то бегали… И время от времени кого-нибудь лично мудохать. А Седой в этом плане… Я понимаю, что завалить кого-нибудь - ему по понятиям стремно, но перед пацанами надо пару раз хоть в нюхальник кого-то двинуть или еще чего в этом же роде. А то братва - я слышал - начинает Седого воспринимать уже как старика… Нет, все его уважают, и слово Седого - закон, но…
        - Старик!  - возмущенно пропыхтел Семен.  - Думай, что базаришь! Попробуй с ним один на один выйти - он тебя в первую секунду уделает.
        - Да я и не спорю, просто…  - Петя Злой поднял руки, как будто собирался сдаваться в плен.
        - Чего - просто?!  - раздраженно перебил его Семен.  - Тебя, Петя, один лишь раз прихватили - когда ты только школу закончил. Да и то по хулиганке - месяц в СИЗО отдохнул, а потом домой, условняк каждый день у участкового отмечать. Конечно, СИЗО - школа хорошая, но чтобы все понятия реально сечь, надо не только СИЗО, но и зону пройти. И не один раз. Понял?
        Петя неопределенно пожал плечами.
        - А если не понимаешь, то молчи!
        Семен принялся было набирать номер на мобильнике, но запутался в цифрах и швырнул телефон на столик. Было видно, что он сильно раздражен.
        - Никаких понятий для вас нету,  - проговорил он, наливая себе в кружку еще пива,  - молодых да быстрых. А раз человек в понятиях не разбирается, то далеко не уйдет. В лучшем случае бригадиром будет у таких же, как он, отмороженных. Понимаете? На воровских понятиях вся страна держится! Вся Россия! Это посильнее всяких законов будет! Понимаете?
        - Ну уж и вся Россия,  - осторожно проговорил Филин,  - ты чего-то того… хватил. Я знаю, конечно, что всякий, у кого лопатник от бабок ломится, может в политику пролезть и страной управлять, но чтобы вся страна…
        - А ты в любой двор зайди, подойди к мужикам, которые в домино играют или там… портвейн пьют - да расспроси получше. Они тебе складнее любого законника с десятью ходками все понятия разложат. У нас ведь какая страна - каждый второй хоть раз, да побывал на зоне… Я про Москву не говорю, я ее плохо знаю, но в моем родном Омске - как? Курицу у бабки спер - она на тебя заяву киданула. Прибежали двадцать мусоров с автоматами, тебя скрутили - и в камеру. А потом следователь, радостный от того, что на его счету будет еще одно раскрытое дело и он на тринадцатую зарплату сможет позволить себе воскресный поход в бар с женой, от этой самой радости тебе еще и изнасилование старушки пришьет и сундук с драгоценностями выдумает, местонахождение которого ты якобы под пытками у старой узнал, откопал и в Турцию продал, купив на вырученные деньги паленой водяры и напоив ею соседа, третьего дня отчего-то подохшего в своей комнатушке… Не ты ли и его заодно? А к тому времени и старушка от старости кончится - и ее на тебя повесят и напишут, что умерла от ран, полученных при пытках… И следаку - премия… И пойдешь ты в
лагерь, как злобный рецидивист и маньяк. Видал я таких рецидивистов. У него срок, как у Чикатило, а он тараканов боится, которые по нарам бегают…
        Семен перевел дух и двумя гигантскими глотками высосал кружку.
        - Ты к чему это?  - поинтересовался Филин.
        - А к тому,  - отдуваясь, проговорил Семен,  - чтобы вы, падлы, поняли… Можно за цыпленка всю жизнь срок мотать и человеком остаться, а можно два вагона золота украсть, один себе оставить, а другой ментам подарить - и через два года уже в Государственной думе заседать… Жопу жирную просиживать. Понятия, они ведь выдуманы не для того, чтобы козырять ими. А чтобы по совести жить. Не по такой совести, которую там священники выдумали или народные депутаты с президентом, а… Короче, понятно. И чтобы разговоров этих я больше не слышал!  - повысил голос Семен.  - Седой - то, Седой - се… Он всю жизнь правильно прожил, а вы только сопли под носом утерли и уже беретесь учить его. Усекли, братцы?
        Петя и Филин покивали.
        Семен поднял со стола телефон и набрал-таки номер.
        - Алло,  - проговорил он,  - Сивый? Семен на связи. Как у вас там? Где вы? Что?
        Семен на минуту замолчал, и лицо его просветлело.
        - Вот это другое дело,  - довольно сказал он,  - это другой разговор. А вторая машина? Звонили?.. Отлично. Помните, где встреча назначена? Вас там уже ждут. А потом сразу сюда… В бар… Как он называется?  - прикрыв ладонью телефонный динамик, спросил Семен, обращаясь к сидящим с ним за столом подельникам.
        - «Едальня-наливальня у Пяти углов»,  - сказал Филин.
        - «У Пяти углов»,  - проговорил Семен в трубку,  - «Едальня-наливальня» какая-то… Тут на витринах всякие картинки намалеваны прикольные - не ошибетесь. Мужики через забор лезут, а один ссыт… Чего? Да это картинки на витринах такие, а не… Не я же рисовал… Ну, понятно, короче? Ага, давай, отбой. До связи. Все в порядке,  - сообщил Семен, отключая телефон,  - все путем. Они через КП проскочили. Сивый мусору даже сто баксов сунул…  - Семен засмеялся,  - грехи свои замаливает перед родной ГИБДД. И вторая тачка тоже в городе уже. Так что первая часть плана прошла хорошо… То есть - приемлемо, могло бы и лучше быть, без приключений.
        - Без приключений редко когда бывает,  - сказал развеселившийся тоже Петя.
        - Это точно,  - поддакнул Филин,  - вот, помню, у меня день был как-то раз неудачный. С самого утра и до вечера. Утром тачку стукнул, «шестерку» какую-то протаранил, да еще и старушку зацепил. Этот лох, который на «шестерке» был, сразу развернулся и уехал, только я его и видел, а номера запомнить не успел - я вообще-то пьяный был. Так что на свои бабки пришлось мне тачану латать. А старуха, которую зацепил, вообще круто отмазалась - в больничке с концами перекинулась… Не утро, а одни убытки. Хорошо еще, что мусора не успели подъехать. Ладно… Зато они вечером меня цапнули. Причем, падлы такие, совсем ни за что. Иду пешком - тачану-то грохнул, вижу - кошелек на дороге, ну, я и поднял его сдуру. А в кошельке ничего нету, только патрон. И тут мусора откуда ни возьмись - патруль. Ваши документы, а что это за кошелек? Ага, гад, патрон в кошельке носишь!!! Хранение оружия! Я только потом догадался, что они сами, уроды сраные, кошелек-то подкинули. Они план таким образом выполняют, чтобы премии не лишиться и звание очередное получить. Ну, отмазался я, конечно,  - пока меня везли, успел по мобиле адвокату
звякнуть… А уж тот меня через два часа вытащил. И ведь что самое смешное
        - при мне тогда «ствол» был и две обоймы. А на «стволе» мокруха висит! Мусора меня даже не обыскивали - как кошелек увидели, так и обрадовались, в отдел поволокли. А там адвокат подъехал, все дела… Разбираться начали, даже до обезьянника не дошло… Вот такой денек был. А вот я еще вспомнил…
        - Погоди,  - прервал Семен Филина, разохотившегося рассказать очередную историю, которых у того было бессчетное количество.  - Надо Седому звякнуть - отчитаться. Порадовать старика, сказать, что, несмотря ни на что, все-таки доехали до Питера. А потом надо это самое…
        - Что?  - не понял Петя Злой.
        - Отметить приезд,  - пояснил Семен,  - не сильно, конечно, но бутылочку мы имеем право раздавить. Так или не так я говорю?
        - Так,  - сказал Петя Злой.
        - Так,  - сказал Филин.

* * *
        Как Щукину ни хотелось поскорее выбраться из злосчастного города, с утра мучивший его голод все-таки оказался сильнее. К тому же нужно было хоть немного передохнуть после очередного крутого поворота событий и подумать, прибавив к и так значительному грузу тяжких раздумий еще одну загадку.
        Повернув на одну из грязных окраинных улиц, Николай увидел полуподвальное помещение, на двери которого красовалась табличка «Кафе».

«Зайду»,  - решил Николай.
        Через несколько минут он уже сидел за шатким пластиковым столиком и глотал дрянной кофе, запивая им чахлые сосиски, политые красно-коричневой бурдой, которая в меню пышно именовалась кетчупом «Особым». В чем заключалась особость кетчупа, Щукин не понял, но предположил, что в затхлом вкусе, напоминающем вкус несвежих помидоров.

«Итак,  - меланхолично жуя, размышлял Щукин,  - менты реально шли на меня. Хотели меня брать, но, чтобы драка не завязалась в людном месте, решили подделаться под обычную проверку документов. Понимали, что я сопротивляться буду, зная о возможном наказании,  - ведь мне статья за преднамеренное убийство светит. Да еще и изнасилование пришили бы. Гондон-то я выбросил, но эксперты все равно докажут, что я Вероничку того самого… Ч-черт, кто же меня так настойчиво пытается подставить, а? Не жалея ни сил, ни средств… Интересно, кто? Врагов-то у меня много, и большинство желают мне смерти, причем надеясь, что перед кончиной я буду мучиться».
        Тут размышления Николая были прерваны звучным:
        - Привет!
        Щукин поднял голову и увидел стоящего перед ним низенького и толстенького человечка с ленинской лысиной и лоснящимся лицом, сияющим радостью. Остатки волос толстяка были седовато-серыми, как старая половая тряпка.
        - Здорово,  - неприветливо ответил Щукин,  - извини, братан, что-то я тебя не узнаю…
        - Не узнаешь?  - поразился толстячок, без приглашения бухаясь на стул рядом со стулом Щукина.  - Да ты чего, Колян, опух? Я же Толик Лажечников… Ну, помнишь? Мы с тобой под Самарой одни нары утюжили… Во!
        Толстячок до плеча закатал рукав свободно висящего на его жирном теле свитера, обнажив волосатую руку, на которой видна была давняя татуировка - ухмыляющийся черт с широкой ленточкой на рогах. На ленточке можно было прочитать надпись
«Самарская ИТК, 19… - 19… гг.».
        - Теперь вспомнил?  - осведомился толстячок.
        - Нет,  - буркнул Щукин,  - извини.
        - Ну ты даешь!  - хихикнул толстячок и почесал лысину.  - У тебя что - память отшибло, а?

* * *
        Память у Щукина не отшибло. Он прекрасно помнил этого самого Лажечникова и узнал его, как только взглянул на его лицо.
        Анатолий Сергеевич Лажечников, или просто - Толя Ляжечка, начинал свою трудовую карьеру, работая фарцовщиком. Он, коренной москвич и потомственный интеллигент (папа - историк, профессор Московского университета, мама - довольно известная в то время балерина), еще со школы усвоил твердую истину - честным трудом добыть себе средства на сносное существование невозможно. Папа Ляжечки, например, подрабатывал тем, что за большие деньги писал кандидатские и докторские диссертации партийным деятелям, не особенно при этом напрягаясь,  - какой же выживший из ума ученый пенек будет валить на защите секретаря комсомольской организации или университетского партийного организатора? А мама, будучи в силу особенностей своей профессии красивой и стройной до сорока восьми лет, когда она попала в больницу с почками и с тех пор стала с катастрофической быстротой толстеть, днем и ночью пропадала на репетициях и дома появлялась чаще всего в первой половине дня с огромными букетами цветов и картонными ящиками шампанского. Папа-профессор на это закрывал глаза, считая, видимо, поведение жены исторической необходимостью,
обусловленной влиянием среды,  - потому что среди поклонников маминого творчества встречались и партийные функционеры, люди в те годы довольно влиятельные и папой чрезвычайно уважаемые.
        К тому же, кроме цветов и шампанского, маме дарили и шубы, и заграничную бытовую технику, и мебель, и предметы старины, не говоря уже о дефицитных продуктах, которые ни в одном общедоступном магазине купить было нельзя. Поэтому-то никто особенно не удивился, когда юного Лажечникова в один прекрасный день прямо из школы увезли в милицейском воронке. Как выяснилось позже, Толя вместе с двумя-тремя приятелями ошивался возле гостиниц, где жили интуристы, и, дождавшись на улице какого-нибудь представителя загнивающей капиталистической страны, предлагал ему в обмен на заграничные шмотки и безделушки традиционные русские сувениры или просто деньги. Со временем бизнес Толика начал процветать, потому что наладились постоянные торговые связи, и товаров, среди которых преобладали пластинки с записями иностранных групп и глянцевые мужские журналы с неприличным содержанием, стало столько, что переполненные ящики не умещались в Толиной комнате.
        Но, как это часто бывает, став вполне обеспеченным молодым человеком, Толик не уберегся от неизбежного «стука» со стороны одноклассников и загремел в колонию с целым букетом статей, среди которых была и статья за хранение и распространение порнографии.
        Так что школу Толик оканчивал за колючей проволокой, а родители его пытались оправиться от полной конфискации, опустошившей их благоустроенную квартиру.
        Отсидев положенный срок, Толик вышел на свободу, явился с покаянной головой к папе, и тот, поломавшись немного, устроил сына, только что отмотавшего три с половиной года за спекуляцию, на торговый факультет экономического института - Толик Лажечников решил связать свою жизнь с коммерцией.
        И связал. С той поры и до нынешних дней он с переменным успехом занимался разного рода бизнесом, время от времени получая небольшие сроки за экономические преступления и тому подобную ерунду. В конце концов он как-то раз крупно погорел (впарил одной североафриканской республике партию черной икры, оказавшейся обыкновенным гуталином, а удивительно настырный представитель руководства страны дозвонился-таки до Российского правительства и потребовал разобраться, в противном случае пригрозив отнести аферу к разряду агрессивных акций, направленных на геноцид чернокожего населения, и стукнуть в ООН). Российское правительство дало указание ФСБ, и те в два счета нашли Ляжечку. Вот тут-то и начинался тот самый период биографии Ляжечки, прекрасно зная о котором Щукин не пожелал Ляжечку узнавать.
        Дело в том, что за проданный под видом черной икры гуталин срок полагался не особенно большой, но в ходе расследования вскрылось такое количество темных делишек Ляжечки, что последнему реально грозила опасность провести за решеткой всю оставшуюся жизнь.
        Но, порядком помариновавшись на предварительном следствии, Ляжечка получил всего-навсего три года, год из которых он отсидел в СИЗО, и со спокойной душой поехал в лагерь под Самару.
        Почему срок он получил ничтожно малый и почему в кабинет к следователю именно в те часы, когда допрашивали Ляжечку, то и дело шныряли представители Федеральной службы безопасности, понять было несложно, и на зоне, где ни от кого никаких секретов быть не может, Ляжечку сразу отнесли в разряд «сук» - воров, продавшихся властям и работавших на лагерную администрацию.
        Но трогать Ляжечку побаивались - все-таки он, скорее всего, ходил под «крышей» федералов.

«И чего ему от меня надо?  - мрачно подумал Щукин, поедая сосиски и боковым зрением рассматривая радостно треплющегося о чем-то незначительном Ляжечку.  - В лагере в друзья набивался и теперь вот… Двинуть, что ли, ему по жирному рылу и… Да нет, крик подымется, а я еще не доел. И кофе не допил…»
        - А я тебя сразу узнал,  - радостно болтал Ляжечка,  - нисколько не изменился. Ха-ха… А помнишь, как в нашем отряде стукача Сапронова наказали? Приколотили его мошонку гвоздем к нарам. Он бы и рад побежать накапать на всех, а не может - муде-то болит! Так и сидел, пока вертухаи с вечерней поверкой не пришли! Помнишь?
        - Помню,  - кивнул Щукин,  - помню, конечно. И тебя точно так же хотели наказать, но как-то… не пришлось.
        Ляжечка сразу осекся, но через мгновение уже снова овладел собой.
        - Да…  - жиденько посмеялся он,  - было дело… А что это ты жрешь? Фуфло какое-то… Сейчас я шашлычка закажу, бутылочку…
        - Я не пью,  - неприязненно поморщился Щукин.
        - Ну да!  - хохотнул Ляжечка.  - От тебя за версту перегаром разит! Не пьет он… Вот что я тебе скажу, Колян…  - Ляжечка вдруг понизил голос до шепота и оглянулся вокруг, хотя кафе было почти пустым.  - Ты, конечно, догадывался, что я на зоне того… под мусорами ходил. Да. Теперь честно хочу сказать - ходил. Был вынужден. Меня сломали на предвариловке. А знаешь, как меня ломали, а? Знаешь, как чекисты ломать умеют, а? Они, падлы, отца моего старенького притащили к следаку - типа на очную ставку. Он жалкий такой сидит, седой весь, руки трясутся. Пять минут посидел, ни слова не сказал, а потом его вывели. И мне говорят - видел? Хочешь, чтобы завтра же он соучастником по твоему делу пошел? Ведь на его квартире два ящика гуталина нашли - я ему тогда притаранил, потому что у себя хранить уже негде было… Что мне было делать, а? Вот скажи, что бы ты сделал в таком случае, а?
        Щукин пожал плечами.
        - То-то,  - цокнул языком Ляжечка.  - А я пошел на договоры с легавыми только потому, что выжить хотел. Знаешь, сколько мне светило? Ну и план у меня был… Хочешь узнать какой?
        - Нет,  - ответил Щукин и отправил в рот очередную сосиску.
        - А я тебе все равно скажу…
        - Слушай, Толик,  - сказал Щукин, в упор посмотрев на Ляжечку,  - шел бы ты своей дорогой, а? А я своей. Не по пути нам с тобой, Ляжечка, понял?
        Ляжечка сглотнул, несколько минут сидел молча, наблюдая за тем, как Щукин поглощает сосиски.
        - Знаешь, почему я не в Москве?  - спросил он вдруг у Щукина.
        Тот промолчал, увлеченный очередным ломтиком колбасного изделия.
        - Ну, спроси меня, почему я не в Москве?
        - Пошел ты…
        - А потому,  - низко наклонившись к Щукину, проговорил Ляжечка,  - что свалил я оттуда, понял? Сбросил мусоров с «хвоста» и удрал. Сюда, подальше от центра. Они ведь, гады, мне что предложили… Предложили под прикрытием работать. Ну, это знаешь
        - внедряешься по старому знакомству в какую-нибудь ОПГ, разнюхиваешь там все, цепляешь все связи, все нужные документы, накручиваешь братву на дело и бежишь к своему связному… Тот звонит куда надо и - чик. Всю ОПГ в полном составе берут мусора и крутят на полную катушку, имея на руках все собранные мною сведения. Круто? Только я подумал, подумал и решил унести ноги подобру-поздорову. Человек я немолодой уже и такой нервной работой заниматься не могу. К тому же, скажу тебе честно, претит мне на мусоров работать…  - Ляжечка постучал себя ребром ладони по горлу.  - Во как претит,  - сказал он,  - сил нет никаких. Короче говоря, в розыск меня объявили,  - печально закончил он.  - Не веришь, можешь в ментовку зайти, справиться.

«Ага,  - подумал Щукин,  - туда мне только и дорога. Зайду, спрошу у мусоров: простите, вы не подскажете, такой-то не находится ли в федеральном розыске? А они мне - что-то и ваша рожа, гражданин, нам кого-то напоминает. А посидите-ка пока в камере, а мы вспомним… Да и вообще, какое мне дело до этого Ляжечки? Чего он ко мне привязался?»
        - Не веришь…  - вздохнул Ляжечка и понурил голову.  - А я думал, вот хоть знакомого встречу, поговорю, душу отведу… Скрываюсь тут второй месяц, как пес… И ни одного знакомого лица. Только от ментовских околышей прыгаю по кустам…
        - Ляжечка,  - прожевав, проговорил Щукин, строго и холодно глядя поверх лысой головы собеседника.
        - А?
        - Хочу тебе тоже кое-что сказать.
        - Да?  - обрадовался Ляжечка.  - Что?
        - Я с детства страдаю плохим пищеварением,  - сообщил Николай, вертя в руках металлическую вилку,  - и есть у моего организма одна особенность, не изученная еще докторами…
        - Какая это?  - заинтересовался Ляжечка.
        - Принимать пищу я должен в тишине и спокойствии,  - ровно продолжал Щукин,  - а если какая падла мне помешает, то у меня в мозгу затемнение выходит и я могу эту падлу запороть. Понял? И ничего мне за это не будет, потому что у меня справка есть.
        Ляжечка открыл рот, испуганно посмотрел на Николая и, дернув губой, неуверенно захихикал.
        - Шутишь?  - вопросительно проговорил он.
        Щукин с самым серьезным видом прикинул у себя на руке вилку.
        - Ладно,  - поднялся Ляжечка,  - доедай, я сейчас. Распоряжусь насчет шашлычка и бутылочки… Колбаска, сырок, пиво… Сухарики, хуе-мое… К тому же, Колян, у меня к тебе есть дельце… Хе-хе… Дельце очень прибыльное и почти безопасное. Только вот один я, боюсь, не справлюсь. Подмогнешь?
        - Не собираюсь,  - ответил Щукин, тем не менее оставаясь сидеть на своем месте.
        - Да это просто удача, что я тебя здесь встретил!  - всплеснул руками Ляжечка, словно от самого неподдельного счастья.  - Ты себе представить не можешь, как мне херово здесь! Ни одного знакомого лица, постоянно прятаться приходится… Вылезаю только в этот кабак, и все. А тут тихо, хорошо на Северной Пустоши. Мусора не гуляют, патрули не чаще чем раз в месяц - по большим праздникам, кирнутых собирают. Ну а я в таких случаях из своей норы не вылезаю - дураков нет. На нарах париться я больше не собираюсь.
        - Слушай,  - спросил вдруг Николай,  - а откуда бабки у тебя? Ведь ты, как я понимаю, сейчас на дно ушел? В одиночку ты не работаешь, я знаю… Тебе, для того чтобы хоть какое-то бабло поднять, надо замутить подлянку типа липового акционерного общества или на худой конец фирмы по реализации смазки для гондонов.
        - Обижаешь!  - развел руками Ляжечка.  - А старые накопления? Я ведь тертая росомаха
        - у меня, кроме подкожного жирка, еще кое-какая бациллешка имеется. Первое правило честного человека - натырить побольше, чтобы побольше себе на черный день отложить.
        - Понятно,  - усмехнулся Щукин и профессиональным взглядом ощупал карманы Ляжечки.
        Николай и сам не понял, почему он не ушел тогда - когда Ляжечка суетился насчет водки, шашлыка и прочего. Наверное, потому, что трепотня Толика про его отрыв от федералов казалась вполне вероятной, да и грязное кафе было вроде бы местом вполне безопасным, куда редко заглядывает милиция. А может быть, Николаю хотелось еще немного отдохнуть перед долгой и, судя по всему, трудной дорогой, а скорее всего, им снова овладел бес, сидящий в нем с рождения и требующий все новых острых ощущений.
        Да и деньги Щукину нужны были, а Ляжечка вроде был при деньгах. Кто знает, как повернется дело дальше,  - может быть, представится возможность маленько облегчить кошелек Толика.
        В общем, Щукин остался в кафе.
        Нет, это не означало, что он так легко согласился выслушать предложение Ляжечки… Просто… Сосиски были еще не доедены, да и не хватило бы их для окончательного насыщения, а сниматься с места только из-за того, что в кафе присутствует человек, который тебе неприятен, Щукин не собирался. Он за последние сутки и так порядочно побегал, то от милиции, то от неведомого кого-то, который явно наступал ему на пятки, а снова убегать - да еще от такого ничтожного существа, как Лажечников… Нет, Щукин себя уважал.
        Глава 5
        - А дельце простое,  - сипел в ухо Щукина Ляжечка,  - надо помочь одним достойным людям перевезти кое-кого… недалеко - в Швецию.
        - Достойные люди - это кто?  - жуя шашлык, осведомился Щукин.  - Мусора, что ли? Или федералы?
        - Да ты что!  - возмутился Ляжечка.  - Я же тебе говорил - я в розыске! Какие могут быть мусора!

«Между прочим,  - подумал Щукин,  - похоже, этот придурок не врет. Ведь проверить, в розыске он или нет, проще простого. Другое дело, что я этого не смогу, меня самого менты гоняют, как крысу в подвале, но Ляжечке-то откуда это знать»?
        - Ну, так что за люди?  - снова поинтересовался Щукин.
        - Я и сам, честно говоря, не знаю,  - сокрушенно ответил Ляжечка.  - Понимаешь ведь
        - меньше знаешь, крепче спишь. Просто позвонили, просили помочь. Рекомендации передали через моих старых знакомых - тех, кому я не поверить не могу. Я потом звонил, выяснял - все нормально. Мои заказчики - люди серьезные и верные. К мусорам или федералам никакого отношения не имеют.
        Щукин хмыкнул.
        - Что?  - снова спросил Ляжечка.  - Все не веришь?
        - Не верь. Не бойся. Не проси,  - напомнил Щукин своему собеседнику нерушимые тюремные правила.
        Тот рассмеялся.
        - Ну, ты же не на зоне сейчас,  - сказал он,  - какой-то ты… Слишком подозрительный. Я вот тебе доверился, а ведь у меня гарантии нет, что ты сейчас не пойдешь и мусорам меня не сдашь…
        - Ну, ты!..
        Щукин даже поперхнулся.
        - Думай, что говоришь!  - рявкнул он на съежившегося Ляжечку.  - Я тебе не мусорская сука, а честный вор! Это вот ты у нас,  - добавил Николай,  - не знамо чья с улицы Ильича…
        Ляжечка помедлил немного, разлил по стаканам водку и заговорил снова:
        - В принципе дело плевое,  - шептал он на ухо Щукину, постоянно оглядываясь,  - тут только… надо хватку иметь такую, как у тебя, чтобы незаметно провезти… того, кого надо… через границу. Я согласен выступить в роли организатора. А бабки после поделим. Я тебе тридцать процентов отдам.
        Щукин опрокинул стопку и, прищурившись, посмотрел на Ляжечку.
        - Хитрый ты жук,  - констатировал он.
        Ляжечка довольно захихикал.
        - Хоть волосенки-то у меня выпали, но умишко еще остался,  - сказал он, погладив себя по лысой голове.  - Так ты согласен, Колян? Тридцать процентов от всей суммы - это бешеные бабки.
        Щукин неопределенно пожал плечами.
        - Ну, насчет процентов, это мы с тобой еще поговорим, а сейчас разложи мне все по полочкам. Кого, куда и зачем везти.
        Толик даже взвизгнул от удовольствия и подпрыгнул на стуле, почувствовав доброжелательные нотки в голосе Щукина. Он налил еще водки.
        - Значит, так,  - заговорил Ляжечка,  - объект - это девочка двадцати лет. Кто она такая? Дочь какого-то богатенького папика, кого именно, мне не говорят, но я так понял, что этот самый папик - жутко крутой тип, чуть ли не олигарх, ну или бандюк крутой. Не знаю, короче - денег у этого типа до хрена. Вот дочку-то его и вытащили в большую жизнь. Папик хватился и, конечно, в ФСБ стукнет или в ментуру, или по братве пробивать начнет, хотя его предупреждали, чтобы он шухер не поднимал и ни к властям, ни к кому не обращался. А если дочку его за кордон вывезут, тогда ментам и «браткам» уже не достать ее. Вот тогда можно будет и о выкупе поговорить. Но это уже не наше с тобой дело. Наше дело - девчонку переправить в Швецию. А это просто. Сажаем ее в тачку… То есть ты сажаешь ее в тачку и везешь в Питер. Потом маленько пережидаешь там на конспиративной квартире - и на паром. Знаешь, такие… «Силья Лайн» вроде, фирма… Или как там она еще называется…
        - SILYA LINE,  - вспомнил Щукин.
        - Ага, ага…
        - Где девчонку сейчас держат?
        - В этом городке и держат,  - сказал Ляжечка,  - только где точно, я не знаю.
        - Так-так… И на кого ты мне предлагаешь работать, тоже не скажешь?
        - Нет, к сожалению, этого я сказать не могу,  - проговорил Ляжечка, всем своим видом показывая, как ему жаль,  - потому что сам не знаю. Так ты согласен, да?
        Щукин кивнул, глядя при этом в сторону.
        - Отлично,  - просиял Ляжечка, очевидно, восприняв этот кивок как знак согласия.  - Значит, я жду тебя через час на двадцатом километре - это недалеко от Сосновой Рощи, знаешь, да?
        - Знаю.
        - Тачка будет - синяя «шестерка». Номера - три, шесть, два. Запомнил?
        - Ага.
        - По рукам?  - произнес Ляжечка, протягивая Щукину пухлую ладонь.
        Николай скосил глаза на руку Ляжечки и откровенно зевнул.
        - Ладно,  - закуривая, сказал Щукин,  - в принципе и этих сведений мне более чем достаточно. Город этот, где девчонку спрятали, маленький…
        - Ты чего?  - забеспокоился Ляжечка.
        - Да ничего,  - пожал плечами Николай,  - раздумал я в этом деле участие принимать. Не нравится мне это дело. А вот пойти и ментам наводочку кинуть - можно. Надо привыкать приносить пользу родной стране… Позвоню сейчас, через часок в этом городке не протолкнуться будет от вооруженных и агрессивно настроенных людей. Кстати, в этом вонючем заведении есть телефон?
        Ляжечка открыл рот и часто-часто заморгал белесыми ресницами.
        - Колян,  - сдавленно заговорил он,  - шутишь, да? На понт берешь?
        - Мне, Толя, бабки нужны,  - проговорил Николай.  - У тебя сколько с собой есть?
        Минуту Ляжечка сидел, неподвижно глядя в одну точку и пытаясь понять, потом, когда наконец понял, одеревеневшей рукой достал толстый бумажник и шлепнул его на стол.
        - Благодарю,  - вежливо произнес Щукин, пряча бумажник в карман.  - Лопатник-то оставить? Он дорогой - кожаный вон, с отделениями…
        - Ты же согласился?  - сглотнув, прошептал Ляжечка.
        - Ага,  - сказал Щукин,  - согласился. Чего ты так забеспокоился-то? Я ведь у тебя в долг взял. Богатым буду - отдам. Неужто и вправду поверил, что я ментам стукануть могу? Нельзя, Ляжечка, людей по себе мерить.
        Ляжечка поднял на Щукина глаза, и надежда заблестела в них.
        - Договор наш в силе?  - спросил он.  - Ты будешь на двадцатом километре через час?
        - А как же?!  - засмеялся Щукин, вставая из-за стола.  - Жди меня, и я приду. А пока у меня дела… Покедова!
        И он покинул кафе, оставив несчастного Толю Ляжечку в полном недоумении.

* * *
        Щукин шел по направлению к трассе, ведущей за город. На его душе теперь было легко и спокойно - приличная сумма денег грела карман, а впереди была долгая дорога, на все время которой он был довольно сносно обеспечен.
        Про Ляжечку он не думал вовсе. Хотя версия Толика о его отрыве от федералов и объявлении в розыск была достаточно правдоподобна, сюжет с похищением дочери какого-то крутого толстосума казался Щукину несколько сомнительным. Если дело и обстояло так, как рассказал ему Ляжечка (а судя по тому, как он испугался, когда Николай пообещал позвонить ментам, именно так оно и обстояло), то каша заваривалась серьезная, а, как известно, в процессе подобной варки обычно избавляются от мелких исполнителей, как только они становятся ненужными,  - после выполнения миссии. Это гораздо дешевле, чем платить какие-то деньги. Так что быть компаньоном Ляжечки Щукину не очень-то хотелось. Он, конечно, не прочь был ввязаться в какую-нибудь рискованную авантюру, но только при условии, что он сам всем будет заправлять, лично. А работать черт знает на кого, да еще когда впереди полная неизвестность - нет, это Щукину не очень-то нравилось.
        У него были деньги, был выбор и была свобода. И он шел вперед.
        Выбравшись на трассу, Щукин присмотрелся к первой попавшейся машине, мчащейся в нужном ему направлении, и усмехнулся.
        - Похоже, начинается для меня удачное время,  - пробормотал он,  - после полосы хронического невезения.
        И снова усмехнулся.
        Дело в том, что в красной «девятке», которая после сигнала Щукина немного сбросила скорость и свернула к обочине, водителем была женщина. Да еще какая! Высший класс девочка.
        Смазливое личико, с изрядным, правда, слоем косметики, но достаточно свеженькое, умело и со вкусом уложенная прическа и фигурка - насколько можно было определить на расстоянии - более чем приятна на вид, а значит, и на ощупь… «Девятка» остановилась. Щукин открыл дверцу, заглянул в салон и удовлетворенно кивнул, получив возможность получше оценить фигуру девушки.
        - Подбросишь, красавица?  - осведомился Щукин, разглядывая обтянутые очень короткой юбкой бедра девушки.
        - А куда красавец едет?  - без малейшего смущения поинтересовалась та.
        Своего дальнейшего маршрута Щукин не знал даже приблизительно, поэтому неопределенно махнул рукой туда, куда, по всей видимости, направлялась прекрасная автолюбительница.
        - Я в Питер,  - сообщила девушка.
        - О!  - обрадовался Щукин.  - И я туда же.
        - Садись,  - разрешила девушка.
        Щукин немедленно плюхнулся на переднее сиденье в непосредственной близости от красивых ног умопомрачительной длины. Хлопнул дверцей и тут же, не успела
«девятка» тронуться с места, завел разговор.
        Николай давно научился сложному искусству веселить случайного собеседника так, что к концу разговора знал об этом собеседнике все, тогда как тот, пытаясь потом вспомнить о Щукине хоть что-нибудь определенное, только морщил лоб и растерянно щелкал пальцами.
        Взвинченные последними событиями нервы Щукина успокоились, и уже через полчаса девушка - ее звали Анна - называла Щукина по-простому Сергуня, а на вроде бы случайное прикосновение его рук к своим стройным ногам реагировала звонким смехом.
        Машина катила вперед, а Щукин чувствовал себя все лучше и лучше. Анна легко трещала ему о своей нелегкой, но и нескучной жизни, а он кивал в ответ, изредка вставляя комментарии к ее рассказу, вызывающие у девушки приступ неуемного веселья.
        Как Николай выяснил почти сразу же, Анна была… проституткой. Работала она в Питере, а домой, в какую-то глухую деревеньку, ездила навестить родителей, которые, конечно, считали Анну студенткой, удачно устроившейся на престижную, хорошо оплачиваемую работу. Правда (этот случай Анна рассказала Николаю спустя пятнадцать минут после знакомства), как-то ее отец приезжал к ней. Причем умудрился попасть в то самое время, когда Анна принимала клиента - как она выразилась, очень серьезного человека с большим тугим брюхом, с неизменным пистолетом в кобуре под мышкой и со странным именем Капитон.
        - Никогда такого имени не слышал,  - сказал на это Николай, хотя он лично знал Капитона - довольно известного в Санкт-Петербурге преступного авторитета.
        - Ну вот,  - продолжала свое повествование Анна,  - зависаем мы с Капитошей, значит, и вдруг звонок в дверь. Он меня спрашивает - ты ждешь кого-нибудь? А я ему - н-нет, никого. А он «ствол» из кармана тянет. Я уж испугалась - Капитон-то сильно пьяный тогда был - начнет палить вдруг… Ну и иду в прихожую…
        Щукин слушал, кивая головой.

* * *
        - Кто там?  - негромко спросила Анна, подходя к двери.
        - Это я,  - ответил ей знакомый голос.
        Анна медленно отперла дверь.
        - Батя?..  - назвала она его, как привыкла называть с самого раннего детства.
        - Привет, доча,  - поздоровался ее гость, переступая через порог и сваливая на пол в прихожей тяжелый грязный мешок.  - Вот… картошечки привез тебе. Да как ты похорошела! Да как ты выросла!  - сказал он, хотя за то время, пока они не виделись, Анна не прибавила в росте ни сантиметра.  - Прямо красавица стала!.. Я думал, ты в университете, думал, тебя дома не застану.
        - У нас сегодня день научной работы,  - вывернулась Анна,  - я дома занимаюсь… Все нормально!  - крикнула Анна сидящему в комнате Капитону.
        - А это кого… тут?..  - угрожающе вдруг возник в дверном проеме комнаты мутноглазый Капитон в одних широких семейных трусах.  - Х-хто это?  - косноязычно осведомился он у Анны, которая незаметно облегченно вздохнула, когда увидела, что свой пистолет Капитон все-таки спрятал.
        Растерянно пощипывал реденькие усики на бледном веснушчатом лице совершенно не похожий на Анну щуплый и низкорослый ее отец.
        - Это мой батя,  - представила Анна,  - Павел Павлович. А это,  - она указала на Капитона,  - мой жених…
        Вполоборота повернувшись к Капитону, она подмигнула ему, как бы предлагая включиться в веселую игру. К великому счастью Анны, Капитон юмористически хрюкнул и протянул застывшему на пороге у приоткрытой входной двери Павлу Павловичу ладонь.
        - Кап-питон Иванович.
        - Па… Павел Павлович,  - пискнул тот в ответ.
        - Пошли, Палыч,  - пригласил Капитон,  - дерябнем за приезд…
        И сам, пошатываясь, направился в комнату.
        - Он вообще-то хороший,  - начала нашептывать Анна отцу.  - Он и не пьет почти, только иногда срывается… Ну, ты знаешь, как это бывает…
        - Ага…
        - А так мужик хоть куда. Богатый.
        - Палыч!  - завопил из комнаты Капитон.  - Ну, ты где? Я уже разлил!
        Павел Павлович вздрогнул и устремился на зов.
        - Я сейчас закусочки приготовлю!  - крикнула ему вслед Анна.
        Она прошла на кухню и прислонилась горячим лбом к прохладной дверце холодильника.

«Что же это такое происходит?  - вертелось у нее в голове.  - Вот черт принес папашку… Пока хорошо, что Капитон нажрался и мало что соображает. Кажется, все происходящее видится ему забавной игрой… А если что-нибудь… Ой, мама!»
        Из комнаты раздавались заздравные тосты и громкое чмоканье.

«Отца быстро напоить нужно,  - подумала Анна.  - И назад домой отправить. Нечего ему тут делать. Вот Капитон ляпнет что-нибудь не то… Захочет похвастаться, как он меня тут два дня пластал, а батя вздумает свои отцовские права качать… И сам на кулак нарвется, и мне все дело своими глупостями испортит. И чего ему не сидится в своей деревне вонючей?.. Хорошо еще, что Капитон, пресытившись женским обществом, теперь должен нуждаться в собеседнике мужского пола. Пускай они про политику поговорят или о чем там еще… Черт, да что со мной! О чем могут бандит и колхозник разговаривать? Одна надежда, что отец быстро напьется, он у меня пьянеет скоро…»
        Когда Анна, через полчаса примерно, внесла в комнату горячие закуски, Капитон и Павел Павлович, обнявшись, задумчиво тянули «По тундре, по железной дороге». На столике, рядом с бутылками дорогой водки, стояла пятилитровая бутыль деревенского самогона - молочно-белой жидкости с устрашающим сизым отливом.
        Допев последние строчки, Капитон, очевидно, забыл, кто такой Павел Павлович и зачем он здесь появился. Капитон завел разговор, в котором называл Павла Павловича не иначе как «братан» и, обняв «братана» за плечи, горячо доказывал, что «местные барыги теперь оборзели, падлы… С наличкой хрен кто свяжется, не то что было пять лет назад… Нормально дело делать нельзя…». Павел Павлович слушал, кивая уже отяжелевшей головой, и все повторял начало фразы:
        - А вот когда у нас колхоз был…
        Под горячие закуски они выпили еще. Самогон разливали в появившиеся откуда-то граненые стаканы. У Капитона зазвонил мобильный телефон, он откинулся в кресле и стал орать в трубку непрожеванные слова:
        - Ч-чего? Да они, козлы, охренели, мать их еб… Да их же валить надо. Да не колышет, понял? Не колышет! За базар отвечать надо! Все! Подгони туда «быков», валить будем. Я сейчас приеду…
        Анна подсела к отцу.
        - Серьезный мужик,  - шепнул ей Павел Павлович на ухо.  - Он что - на скотобойне работает?..
        - Да!.. Да у меня «ствол»… Я никуда без него, что я - олень?..  - разорялся Капитон.  - Давай высылай тачку… Кто - я? Это у меня запой? Да я тебе ухо оторву! У меня запой на прошлой неделе был, а сейчас я отдыхаю, понял?.. Короче… записывай адрес. Адрес!
        Анна продиктовала ему адрес. Капитон принялся одеваться, натянул носок и упал, разбив торшер в углу комнаты. Анна налила отцу стакан самогона, который он механически выпил, обалдев, видимо, от уймы новых впечатлений, а сама кинулась помогать Капитону одеться и более или менее привести себя в порядок.
        Через несколько минут в дверь позвонили. Открыв дверь, Анна вывела воинственно размахивающего руками Капитона в прихожую, где он был тут же подхвачен двумя крепкими молодыми людьми в черных кожаных куртках.
        Когда опустошенная и смертельно уставшая Анна вернулась в комнату, то застала своего отца спящим в кресле, где пять минут назад сидел ее «жених» Капитон Иванович.

* * *
        Щукин не успел еще высказать свое мнение по поводу рассказанного Анной, как вдруг заметил мигнувшие фары идущего навстречу автомобиля - так водители предупреждают своих коллег о том, что впереди поджидают спрятавшиеся в кустах гаишники.
        - Скорость бы снизила,  - посоветовал Щукин Анне, скосив глаза на спидометр.
        - А что?
        - Менты впереди,  - становясь серьезным, проговорил Николай.
        - Да?  - удивилась Анна.  - Странно - сколько езжу по этой дороге, никогда тут поста не было…  - И снизила тем не менее скорость.  - А как ты узнал?  - спросила она.
        Щукин не успел ответить - шагнувший из придорожных кустов гаишник махнул своим полосатым жезлом.
        - Козлы,  - процедила Анна сквозь зубы,  - сейчас бабки требовать будут…
        - Документы не в порядке?  - поинтересовался Щукин.
        - В порядке-то в порядке,  - ответила Анна,  - да мусора всегда найдут, к чему придраться. Раньше они женщин пропускали, только поулыбаться надо было, а сейчас, суки, никакого различия не делают среди водителей - мужиков или баб. Со всех одинаково деньги тянут. Правда, с баб иногда кое-что другое требуют…
        Щукин ухмыльнулся и хотел было высказаться по этому поводу, но вдруг заметил что-то такое, отчего в животе его мгновенно похолодело, будто он проглотил большой скользкий кусок льда.
        - Не останавливайся!  - крикнул он Анне и протянул руку, чтобы выкрутить руль.
        - Ты чего?  - взвизгнула она.  - С ума сошел? Они по колесам…
        Щукин пихнул ее в плечо и, неудобно искривившись, надавил на педаль газа, одновременно выкручивая руль в сторону.
        - Псих!  - завизжала Анна.  - Мамочки, что сейчас будет…
        Сбоку мелькнула перекошенная физиономия мента, автомобиль, набирая скорость, мчался вперед, оставляя далеко позади две стоящие рядом друг с другом машины - патрульную ГИБДД и синий ментовский воронок, из которого уже выскакивали автоматчики.
        - С-суки…  - протянул бледный и решительный Щукин, оборачиваясь назад,  - засаду устроили… Хорошо еще, что не успели «зубы» положить.
        Анна глянула в зеркало заднего вида и выругалась.
        - Не останавливайся,  - скомандовал Щукин, снова оглядываясь,  - ни в коем случае не останавливайся. А теперь пригнись!
        Простучавшая автоматная очередь заставила и его инстинктивно наклонить голову.
        - Промазали,  - удовлетворенно констатировал Николай спустя несколько секунд,  - теперь больше стрелять не будут - время упустили. Да… Машину заводят…
        Он усмехнулся, хотя ему было вовсе не весело.
        - Не заводится тачка-то,  - проговорил он, опять повернувшись назад,  - как всегда, у наших ментов самая лучшая в мире техника… А ты, Анюточка, прибавь-ка лучше скорость.
        - Пошел ты!  - выкрикнула Анна.  - Козел! Кто ты такой вообще? Это на тебя засада была?
        - Конечно, нет,  - ответил Щукин, внимательно наблюдая в зеркало заднего вида за суетящимися вокруг синего воронка фигурками,  - это ловят известного шпиона-рецидивиста Карла Францевича Суходрищенко…
        - Суходрищенко…  - едва сдерживая слезы, проговорила Анна.  - Что теперь будет? Ведь они номера мои засекли… И зачем я тебя посадила к себе? Вылезай немедленно!  - крикнула она.
        Щукин усмехнулся.
        - Вылезай, я сказала!!!
        Он положил ей руку на колено и крепко сжал - так крепко, что она вскрикнула.
        - Помолчи,  - негромко выговорил Николай,  - и не кипешись. Воронок, похоже, совсем накрылся, и гибэдэдэшная тачка патрульная за нами уже идет - так что лучше увеличь скорость, как я тебе сказал. Когда оторвемся, я выпрыгну… И через лесопосадки уйду.
        Анна посмотрела на его сильные руки и послушно увеличила скорость.
        - Молодец,  - похвалил Николай и закурил сигарету.  - Так, что там дальше было?.. С Капитоном твоим?
        - Пошел ты…  - прошипела Анна.
        - Зачем так?  - ухмыльнулся Николай.
        - А как?!  - снова взвизгнула она.  - Ты-то, может быть, и свалишь, а мне что делать? Меня вообще из-за тебя посадить могут.
        Николай пожал плечами. Честно говоря, его ни в коей мере не волновала дальнейшая судьба Анны.
        - Не посадят,  - тем не менее успокоил он ее,  - скажешь, что я угрожал тебе… пистолетом. И что обещал пристрелить, если ты остановишься… Ты ведь заложница в таком случае получаешься - чего тебе волноваться?.
        - Заложница,  - всхлипнула Анна.  - А если они… документы, проверки… то-се…
        - А-а!  - догадался Щукин.  - У девушки проблемы с законом! И серьезные?
        - У девушек моей профессии часто случаются проблемы с законом,  - сквозь зубы сообщила Анна.  - Сзади не видно ничего… Выпрыгивай!
        - На ходу, что ли?  - удивился Николай.  - Я же не такой крутой, как шпион-рецидивист Суходрищенко Карл Францевич…
        Он хотел добавить еще что-то, но тут до его слуха донесся истошный вой милицейской сирены. Щукин обернулся назад, но ничего не увидел.
        Вой сирены приближался.
        - Догоняют, гады,  - пробормотал он.  - Скоро следующий пост будет?
        - Скоро,  - быстро ответила Анна,  - очень скоро.

«Врет,  - подумал Щукин,  - чтобы от меня побыстрее избавиться… Или не врет? Во всяком случае рисковать не стоит. Тем более что впереди может быть еще одна засада…»
        Он посмотрел вперед, выбрал место, где лесопосадки были погуще, и приказал Анне:
        - Притормози там.
        Она притормозила так резко, что машину занесло. Щукин выпрыгнул на асфальт, скатился с дорожной насыпи и, как это называют спортсмены, взял низкий старт.
        И побежал к высящимся неподалеку деревьям с той скоростью, на какую только был способен.
        На красную «девятку» он оглянулся один раз. Анна не собиралась продолжать бегство. Она вышла из машины и прикуривала. Зажигалка прыгала в ее трясущихся руках.

«Вот дрянь,  - задыхаясь от быстрого бега, подумал Николай,  - сука… Решила, падла, не усугублять положение. Через минуту или даже меньше мусора будут здесь. А она ведь могла бы их еще вперед за собой протащить, если бы не остановилась… А теперь им поймать меня проще простого… Впрочем…»
        Впрочем, сдаваться Щукин был не намерен. С размаху он влетел в тень деревьев и побежал дальше, петляя меж морщинистых стволов.
        Очень скоро впереди мелькнул прогал, а через полминуты Щукин выбежал на широкую тропинку, отделяющую лесопосадки от густой сосновой рощи.
        Позади слышался шум погони - даже бабахнул один раз предупреждающий выстрел. Щукин выругался, втянул голову в плечи и, в два прыжка миновав тропинку, углубился в сосновую рощу.
        Глава 6
        После глобальных посиделок люди Семена разъехались по конспиративным квартирам, приготовленным для них человеком, которому Седой поручил контролировать часть операции, проходящую в Питере. На встречу с этим человеком - его звали Капитоном - поехал Семен.
        Семен решил, что ему будет безопаснее передвигаться по Питеру в одиночку. Сам за себя он постоять в случае чего сможет, а вот привлекать внимание милиции к вооруженной группе на автомобиле, марка которого уже засветилась при подъезде к городу,  - это, конечно, не совсем хорошо. Тем более что Семен неплохо знал Питер, и криминальную среду в этом городе знал неплохо.
        С Капитоном Семен тоже был знаком, и Капитон Семену не нравился.

«Толстый пьяница,  - думал Семен, пешком направляясь к станции метро,  - неопрятный ублюдок. Общаться с ним неприятно, но никакое мало-мальски важное дело в Питере без него не обходится. К тому же Седой ему доверяет. А доверяет потому, что знает
        - Капитон его побаивается. По старой памяти: когда-то Седой вытащил этого Капитона из какого-то дерьма, в которое тот вляпался, несмотря на свою врожденную хитрость и животное чутье опасности, а вытащив, напомнил, что никогда не поздно Капитона в это дерьмо вернуть… Н-да, с такими людьми так и нужно. Седой понимает: можно доверять - да и то с обязательной опаской - только тем, кого знаешь давно и хорошо; или тем, кто тебя боится. Вот тогда и выйдет дело. Ладно… Седому, конечно, виднее, только мне кажется, что можно было бы и без Капитона обойтись. А то он растреплет кому-нибудь, а тогда - все. Прямо настучать кому надо побоится, но по пьянке или по глупости вполне может. А если кто-нибудь узнает, что у Седого есть дочь, которую он любит пуще своей жизни, тогда пиши пропало. Авторитет Седого будет подорван, а он ведь немолод, и на его место молодых и прытких не один десяток найдется… Шутка сказать - у железного и несокрушимого старого вора вдруг объявится уязвимое место…»
        Тряхнув головой, Семен попытался отогнать от себя тоскливые мысли. Он закурил и, не обращая внимания на протестующие вопли контролера, сунул жетончик в прорезь вертушки и направился к эскалатору. Потом все же опомнился и потушил сигарету, швырнув ее под ноги. Незачем привлекать к себе внимание. Если прихватят Семена, да если дело до отделения дойдет - с последующей проверкой по компьютеру… Кто знает, какие всплывут старые грешки.
        К тому же - убийство двух гаишников день назад…
        Телевизор, гомонивший в баре, уже показывал место преступления и два кровавых пятна на тех участках асфальта, где лежали тела милиционеров. Пацаны тогда притихли и вскоре после этого экстренного телевизионного сообщения свернули разгоравшуюся было попойку и свалили из бара.
        Семен доехал до нужной ему остановки, пересел в следующий поезд и через десять минут уже поднимался по эскалатору. Ему оставалось пройти всего пару кварталов, чтобы достичь дома, где ему была назначена встреча.

* * *
        Капитон встретил Семена по обыкновению полупьяным.
        - А-а!  - захрипел он.  - Сеня! Входи, входи… Давно не виделись.
        - Давно,  - подтвердил Семен, проходя в комнату и садясь за стол, уставленный бутылками и тарелками с различными закусками.  - С тех пор, как я тебя - бухого в жопу - из-под ментовской облавы выносил. Помнишь? Ты тогда чуть дело не сорвал: нажрался до невменяемости и начал орать, что сейчас всех перестреляешь, когда мы в баре клиента взяли…
        Капитон осекся и кивком отправил парня, впустившего Семена в квартиру, восвояси. Парень вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
        Капитон какое-то время искоса смотрел на Семена, словно соображая - обидеться ему или нет, и, видимо, решив, что обижаться ему невыгодно, натянуто засмеялся.
        - Выпьешь?  - предложил он, широким жестом обводя бутылки.
        - Ага,  - согласился Семен.
        - Вискарика?
        - Водки. Ну как?  - спросил Семен, пока Капитон разливал водку по крохотным хрустальным стопочкам.  - По нашему делу известно что-нибудь?
        Капитон качнул головой и зажатой в правой руке стопкой. Семен поднял свою стопку, и они выпили.
        - Ничего не известно,  - закусив, проговорил Капитон,  - то есть известно, что объект в город пока не прибыл.
        Семен нахмурился.

«Странно,  - подумал он,  - как это - не прибыл? Мы с ребятами выехали позже похитителей и уже в Питере. Может быть, они так удачно скрываются, что Капитон со всеми своими связями и знакомствами не смог вычислить их?»
        - Информация совершенно точная,  - словно услышав сомнения Семена, сказал Капитон,
        - у меня ведь в ГИБДД свой человек есть. Да и еще кое-где. Везде у меня свои люди есть,  - подытожил Капитон.
        Он налил еще водки, задумался о чем-то, потом пристально посмотрел на Семена и, подмигнув ему, спросил шепотом:
        - А двух мусоров-то твои ребята порешили?
        - Да,  - вздрогнув от неожиданности, ответил Семен.
        - Я так и думал,  - хихикнул Капитон,  - а кто же еще? В городе шум поднялся, но это нам и на руку.
        - Почему?  - спросил Семен.
        - Каждую тачку, въезжающую в город, проверяют теперь,  - объяснил Капитон.  - Вы-то как умудрились прошмыгнуть? Я, честно говоря, думал, что…
        Он не договорил.
        - Ориентировки есть на нас какие-нибудь?  - хмуро поинтересовался Семен.
        - Да какие ориентировки?  - захохотал Капитон.  - Вы же свидетелей не оставили. Известно только, что машин было несколько, скорее всего - три. И марка машин установлена тоже приблизительно - джип, скорее всего, американского производства.
        Семен покивал.
        - Ладно,  - проговорил он,  - с этим проехали. Теперь следующее - то, что Седой тебе наказывал, ты в точности выполнил?
        - А как же,  - значительно выговорил Капитон,  - сообщил кому надо, те связались с ментами и объявили эту… как ее…
        - Лилю,  - подсказал Семен.
        - Ага, Лилю - в розыск. Типа - мошенница. У всех гаишников ориентировки ее есть. Так что как только она появится в городе, ее тут же арестуют. А как арестуют, мне немедленно дадут знать. А дальше - дело техники. Я звоню посреднику, посредник связывается с ментами, которых мы прикармливаем, менты берут тачану свою, включают мигалки… у-у-у-у-у…  - Капитон покрутил над головой пухлой ладонью, имитируя световую сигнализацию милицейской сирены,  - и едут забирать эту… Лилю. А потом они отвозят ее - не в обезьянник, конечно, а ко мне. Ну а я уже вам звоню… И все дела.
        - А если не успеют твои менты?  - осведомился Семен.
        - Какая разница?  - пожал жирными плечами Капитон.  - Она же объявлена в розыск районным отделением, а начальник районного отделения, полковник, вот за этим столом со мной водку жрал. Так что проколов тут быть не может. Все схвачено. Седой правильно сделал, что ко мне обратился. Я же весь Питер вот здесь держу!  - Капитон сжал толстые пальцы в кулак.
        Семен усмехнулся. Капитон неприязненно посмотрел на него и снова пожал плечами.
        - Ну, конечно, есть люди и поважнее меня,  - сказал он,  - но без меня вряд ли какое дело обходится. Я ведь как этот… как коммутатор. Знаю, к какому человеку обратиться, знаю, к какому обращаться не нужно, а наоборот - избегать его, как огня… Короче говоря… без ложной скромности - незаменимый я человек!
        - Согласен,  - сказал Семен,  - с этим согласен. Это - так…

«К сожалению»,  - мысленно добавил он.
        - Выпьем?  - снова предложил приободрившийся Капитон.
        - Выпьем,  - Семен согласился и с этим.
        - Так что,  - выпив и прожевав кусочек колбасы, заговорил снова Капитон,  - вы не очень-то переживайте! Гуляйте, город смотрите… Девочек хотите - позвоните мне. А когда надо будет - я вам дам знать. Заберете свою Лилю и обратно домой. Седому привет от меня передадите. Он ведь мой старый друг. Хороший друг. Один из самых лучших друзей,  - повторил Капитон, и масляные глазки его заблестели.  - А то, что я ему услугу оказал, так это мы потом сочтемся…
        - Сочтетесь,  - подтвердил Семен,  - с Седым и говорить будешь. Мое дело - девчонку доставить обратно, а все остальное - оплата там или еще что - меня не касается…
        - Понятно,  - с дурашливой серьезностью проговорил Капитон,  - узнаю старого солдата! Ну, с Седым мы потом, конечно, разберемся… Все?  - помедлив, осведомился он.  - На этом официальная часть встречи закончена?
        - Закончена,  - подтвердил Семен и пошевелился, чтобы подняться.
        - Сиди-сиди!  - тут же вскочил Капитон.  - Чего мы - америкосы, что ли? У нас что, нет других тем для разговоров, кроме деловых? Ну, ты, Сеня, в натуре, удивляешь меня!

«О чем нам с тобой разговаривать, с уродом»,  - подумал Семен, а вслух произнес:
        - Спешу очень. Надо проверить, как ребята устроились…
        - Нормально они устроились,  - махнул рукой Капитон и тяжело шлепнулся на свой стул,  - я сам за всем следил - лично. А с тобой хотел еще кое о чем потолковать.
        - О чем это?  - насторожился Семен.
        Капитон закурил и налил Семену водки. Подумал немного и плеснул себе в большой стакан с тонкими стеночками дорогого янтарного коньяка.
        - Вот ты, Сеня, Седого хорошо знаешь, да?  - заговорил Капитон.
        - Ну.
        - И я с ним знаком нормально,  - продолжал Капитон,  - вместе дела делали до тех пор, пока я в Питере не осел. Давай, что ли… Маханем по маленькой за здоровье нашего общего друга…
        Они выпили. Семен потянулся за куском селедки, а Капитон закусывать не стал. Он облокотился на стол и, подперев тяжелую голову рукой и лениво пуская в пространство кольца синего табачного дыма, проговорил:
        - Странно мне, что Седой так о бабе печется… У него ведь этих мокрощелок было видимо-невидимо. Как мандавошек у негра на мудях. А чего он так к этой Лиле присох, а? Может быть,  - Капитон захихикал,  - Седой под старость семью хочет заиметь, а?
        Семен прожевывал кусок селедки, а при слове «семья» вдруг вздрогнул.
        - Нет,  - сказал он, вспоминая инструкции Седого,  - не о том ты базаришь. Тут, понимаешь, дело обстоит немного не так, как все думают…
        - А как?  - с жадным блеском в глазах спросил Капитон.
        Семен ухмыльнулся.
        - Не скажешь?  - полувопросительно проговорил Капитон и вздохнул.  - Оно понятно. Ты у Седого правая рука и трепаться о его делах не станешь. Но мне-то можно сказать. Я-то тебе все условия предоставил. Сам дело взялся обтяпать, а вы только пару деньков в Северной столице отдохнете и назад. А от Седого потом еще получите… гонорарии - за успешное завершение дела… Я кручусь, кручусь, все за вас устраиваю… И я ничего знать не должен?
        Семен помедлил с ответом.
        - Не моя ведь тайна,  - с явной неохотой произнес он,  - и если Седой узнает, он мне голову снимет.
        - Не узнает,  - быстро сказал Капитон,  - блядью буду, если кому хоть слово ляпну! Век воли не видать! Сеня, ты же меня сто лет знаешь - я как могила. Мне сказал - можешь эти слова похоронить. Вот последняя распадла буду, если что…
        Семен поколебался еще с минуту.

«Как же,  - подумал он, мысленно усмехаясь,  - ты никому ничего не скажешь. Седой так и рассчитал, что я тебе типа тайну выдам… А ты потом под большим секретом и, естественно, не задаром всем желающим мои слова передашь в точности. Источник информации, твою мать… Ведь тем и живешь, что все обо всех вынюхиваешь да встречи нужные устраиваешь…»
        - Налей-ка,  - дав своему голосу охрипнуть, попросил Семен Капитона.
        Тот даже привстал от усердия, разливая по стопкам водку.
        - Скажу тебе,  - пообещал Семен,  - но только потому, что давно тебя знаю, и потому, что ты много сделал для меня и для Седого.
        - Ага-ага…
        - Ну и, конечно…  - Семен выразительно пошелестел в воздухе пальцами.
        - Без вопросов,  - тут же проговорил Капитон,  - сколько хочешь…
        - Ну…  - Семен назвал цифру, произвольно всплывшую в его голове.
        Капитон, ожидавший услышать цифру поменьше, едва заметно скривился. Но потом, очевидно, прикинув размеры гонорара, обещанного ему Седым, да и выгоду, которую он может извлечь из полученных им от Семена сведений, вздохнул и согласно кивнул:
        - Идет.
        Семен продолжал, злорадно поглядев на брыластое вспотевшее красное лицо:
        - Немного прошу,  - сказал он,  - так, пацанам на пиво… На девочек, чтобы не скучали, пока ждать будут… Только давай выпьем сначала.
        И опрокинул стопку себе в рот.
        - Короче, так,  - сказал Семен, шумно выдохнув и поглядев в лицо Капитону,  - баба эта крупно прокинула Седого. На такую сумму, которая тебе и не снилась. Так что ее вовсе не похитили, как все говорят, а она сама сдернула со своими дружками. А где бабки заныкала, никто не знает. Вот потому-то Седой и раскинул чернуху - вроде любовь у него и все такое, чтобы бабу никто даже пальцем не тронул. А на самом деле, как только ее Седому обратно привезут, он ее в подвал и… Короче, ты знаешь, как наши ребята умеют языки развязывать. Ну а потом, когда она скажет, где бабки - а скажет она наверняка,  - моменто море…
        - Понял!  - заржал Капитон.  - Моментально - в море!
        - Ага,  - кивнул Семен.  - Только тут сложность есть небольшая…
        - Какая сложность?
        - Помнишь, о чем тебя Седой предупреждал, когда говорил про это дело?
        - Чтобы я язык за зубами держал,  - без труда вспомнил Капитон.
        - Вот именно,  - сказал Семен.  - Ты небось решил, мол, это из-за того, чтобы пацаны авторитетные не узнали ничего о всей заварухе и не подумали, что Седой на старости лет в маразм впал и такую кашу заварил из-за какой-то бабы?
        - Точно,  - произнес Капитон,  - так я подумал.
        - Нет,  - усмехнулся Семен,  - не из-за этого…
        - А из-за чего?
        - А из-за того, что баба-то - дочь какого-то московского шишки,  - сказал Семен, понизив голос до театрального шепота.  - Какого шишки - я сам не знаю. Только папик у Лили - человек серьезный. И когда она связалась с Седым - недоволен был, что у нее любовь с вором-законником. А тут выяснилось - она не из-за любви, а из-за того, что кинуть Седого собиралась. Ну а папик цивильный, он про дела дочери ничего не знает… А если вдруг пронюхает, что Седой хочет Лиле бо-бо сделать, то… У Седого могут быть большие проблемы. У папика связи серьезные. Понял теперь весь расклад?
        - Понял…  - задумчиво проговорил Капитон.  - Еще, что ли, по одной, а? За дружбу?
        - Давай,  - согласился Семен,  - если за дружбу. По полной…
        - Ага,  - кивнул Капитон и хихикнул,  - люблю полненьких…

* * *
        Сосновая роща закончилась неожиданно. Как только Николай понял, что пробежал ее насквозь, ни разу не остановившись, он вдруг почувствовал, что очень устал. Он замедлил бег, перешел на шаг и замер там, где сосны были совсем редкие и в прогалах между ними просвечивала серая лента асфальтовой дороги.
        Щукин прислонился к сосновому стволу, тяжело дыша. Его пиджак намок от пота, а рубашка липла к телу.
        Но подождав минуту - когда дыхание его немного успокоилось и кровь перестала с бешеной силой колотиться в ушах,  - он прислушался.
        Нет, шума погони вроде не слышно.

«Все равно,  - решил Щукин,  - нет времени стоять здесь, высунув язык, они наверняка идут по следу и через несколько минут будут на опушке рощи. А если менты поехали в обход? И сейчас меня встретят тут, на открытом пространстве? Ч-черт… загнали меня, как зайца… Что же делать?»
        Он снова прислушался - и ему показалось, что позади него раздается какой-то шум.
        Щукин застонал и в бессильной злобе сплюнул в сторону преследователей. Затем с силой оттолкнулся от ствола дерева и побежал вперед, к дороге, уже с трудом передвигая гудящие ноги.

«Если бы я встретил сейчас того, кто это все затеял,  - злобно думал Щукин, имея в виду абстрактного создателя его, Щукина, судьбы,  - то точно бы этого гада сейчас придушил… Что у меня за жизнь такая? Особенно в последнее время - постоянно убегаю… Меня уже в лес загнали, по-моему… Ухожу и ухожу… Когда же я, граждане, приходить буду? И самое главное, куда? Бежать-то, кажется, больше некуда - абзац, край. На своих двоих далеко не убежишь и спрятаться тоже нельзя - я же не заяц все-таки и не мышка-норушка. Достанут меня эти сволочи красноперые, как пить дать достанут. Если, конечно, не случится какого-нибудь чуда…»
        Выбежав на трассу, Щукин огляделся. Теперь уже не было сомнений в том, что по его следу идут: в сосновом лесу явственно слышались голоса и шум ломающихся веток. Николай посмотрел туда, откуда, как он предполагал, могла показаться милицейская машина.
        И вздрогнул.
        Машина там стояла, но не милицейская, а обыкновенная синяя «шестерка». Номера было не разобрать.
        Синяя «шестерка» о чем-то напомнила Николаю, но о чем именно - у него не было времени вспоминать. Стараясь не думать о том, что «шестерка» может оказаться машиной преследователей, он побежал в ее сторону.

«Шестерка» медленно двинулась навстречу Николаю. Теперь уже видны были и цифры - три, шесть, два.
        Снова что-то кольнуло Николая, но он продолжал бежать вперед, и только когда он пробежал мимо невысокого столба, на котором была табличка с номером «двадцать», Щукин вспомнил - это ведь Ляжечка обещал ждать его на двадцатом километре такой-то трассы, рядом с Сосновой рощей.

«Чудо?  - вспыхнуло и растаяло в голове Щукина.  - Совпадение? В любом случае это - спасение. И теперь у меня есть надежда в очередной раз оставить мусоров с носом…»
        Щукин призывно замахал руками. «Шестерка» увеличила скорость, и через несколько секунд высунувшийся из окошка Ляжечка радостно заорал Щукину:
        - А я тебя жду, понимаешь! Ты ведь опоздал!
        - Ско… рее!  - пропыхтел Щукин, плюхаясь на сиденье рядом с водительским.  - Жми на газ, Толик!
        - А что случилось?  - встревоженно осведомился Ляжечка.
        - Давай, гад, скорее!!!
        Ляжечка посмотрел в сторону Сосновой рощи, увидел несколько крепких ребят в камуфляже, высыпавших на опушку, и понял все.
        Охнув, он рванул с места и через минуту оставил ментов далеко позади.
        Щукин тяжело дышал, вытирая пот со лба.
        Несколько километров они проехали молча. Потом Ляжечка свернул на проселочную дорогу и заговорил первым:
        - Расскажешь, что случилось?
        - Потом,  - все еще отдуваясь, проговорил Щукин.
        - А я, честно говоря, думал, что ты меня кинул,  - усмехнулся Ляжечка и взял с панели управления пачку сигарет.  - Давай, закуривай!
        Николай, только сейчас понявший, как он истосковался по никотину, сунул сигарету в рот, и Ляжечка поднес к ней зажигалку. Потом, закурив сам, Ляжечка проговорил, счастливо улыбаясь:
        - Как здорово все-таки, что ты пришел на встречу! Ты на двадцать минут опоздал, и я подумал, что все… Еще полчаса бы я подождал, да и поехал… А сейчас… Эх, Колян, как мы с тобой развернемся! Эх, дел наворотим!
        Извернувшись, Ляжечка хлопнул Щукина по плечу. Щукин поморщился.
        - А ту шутку с бабками ты здорово придумал! Я тогда испугался. Посчитал, что ты в натуре меня захотел кинуть. А ты… Все такой же ты, Колян, как и был. Все шутишь… Н-да… на двадцать минут опоздал,  - повторил Ляжечка, очевидно, и не подозревавший, что Щукин и не собирался приходить на встречу с ним.  - Бабки-то вернешь мне?  - спросил Ляжечка.
        Щукин помотал головой и выпустил струю табачного дыма.
        - Ну и хрен с ними,  - легко согласился Ляжечка,  - потом рассчитаемся. Ведь бабок, которые мы с тобой срубим,  - о-го-го сколько будет! На всех хватит.

«А что?  - подумал вдруг Щукин.  - Почему бы мне и не согласиться на дело, которое Ляжечка предлагает. Конечно, мудак он, и все дело его… соответствующее… Но, судя по всему, завязан он с серьезными ребятами, и про то, что сорвался от ментов своих,  - тоже не врет. А мне теперь деваться некуда. В угол загнали. Я уж думал, что все - кирдык. Да нет - Ляжечка появился, как неожиданный спаситель. Может, это и на самом деле - перст судьбы? Сама судьба мне указывает, что делать и куда идти?
        Щукин задумался над этими своими словами. Он-то всегда считал, что человек сам определяет свою судьбу и сам выбирает, куда идти. Но сейчас судьба складывалась таким образом, что лучшим выходом из создавшейся сложной ситуации, которую он никак не мог контролировать, было бы согласиться на условия Ляжечки и удариться в очередную авантюру, исход которой нельзя было предугадать.

«Ну да ладно,  - решил Щукин,  - все равно все в моих руках. А сложных ситуаций в моей жизни было навалом. Вся моя жизнь, можно сказать, одна нескончаемая сложная ситуация. Так уж и быть - согласен».
        - Согласен,  - сказал Щукин.
        - А?  - не понял Ляжечка.
        - Согласен, говорю,  - повторил Николай,  - на твои условия. Девочку там перевозить или еще что…
        - Ты вот о чем…  - немного удивленно проговорил Ляжечка.  - Я так и понял, что ты согласен. Иначе бы ты не пришел на встречу. Правильно… Или?..
        Он выжидающе посмотрел на Щукина.
        - Правильно,  - сказал Николай.
        Ляжечка, очевидно, успокоившись, кивнул. Он свернул с проселочной дороги на какую-то совсем разбитую, едва различимую в грязи тропинку. Теперь они ехали посреди пустынной изрытой кочками степи, где изредка возвышались над поверхностью земли чахлые кустики.
        Они приближались к какому-то поселку. Не поселку даже, точнее - полудесятку низеньких одноэтажных строений, прилепившихся к неожиданно блеснувшей вдали свинцовой глади озера.
        - Это что?  - спросил Щукин, брезгливо прищурившись на строения.  - Сараюшки какие-то…
        - Лодочная станция,  - сказал Ляжечка и почему-то мгновенно стал серьезным.
        Ляжечка зачем-то увеличил скорость, и лодочная станция теперь быстро вырастала в лобовом стекле.
        - Лодочная станция,  - проворчал Щукин и спросил, когда синяя «шестерка» поравнялась с первым строением: - А скоро мы до места назначения доедем?
        Ляжечка снизил скорость.
        - Все уже,  - сказал он и, затормозив, заглушил мотор,  - приехали.
        Глава 7
        Щукин вышел из машины и огляделся. День катился к вечеру, и берега озера уже окутывал серый туман. Ни одного человека не было видно вокруг, только какие-то птицы, невидимые из-за тумана, верещали тоненько, точно плачущие дети. Тянуло отовсюду сыростью, и грязь чавкала под ногами.

«Ну и что?  - подумал Щукин, закуривая новую сигарету.  - Зато ментов здесь нет. Да и вряд ли они тут будут меня искать. Какая-то заброшенная лодочная станция… Интересно, здесь хоть кто-нибудь есть?»
        - Тут есть кто-нибудь?  - спросил он у Ляжечки.
        Ляжечка, сопя, выбрался из машины и направился к главному строению станции - одноэтажному дому, подошел к закрытому ставней окну и негромко постучал замысловатым и явно условным стуком.
        Потом прислушался, кивнул Щукину и, шепотом бросив ему: «Погоди минутку»,  - пошел к двери, едва передвигая ноги в непролазной грязи.
        Дверь приоткрылась ровно на столько, чтобы Ляжечка мог проскользнуть туда, и тут же закрылась за его спиной.

«Конспираторы хреновы,  - хмыкнул Николай,  - они бы еще пароль у него спросили».
        Через несколько минут дверь, скрипнув, приотворилась.
        - Колян!  - крикнул возникший на пороге Ляжечка и махнул Щукину рукой.  - Все нормально! Заходи!
        Бросив сигарету, Щукин направился к двери.

* * *
        В маленьком помещении, где едва хватало места для грубо отесанного стола, трех стульев и лежанки, покрытой бараньим тулупом, источавшим редкое зловоние, находился неприметный человек средних лет в спортивном костюме. Когда Щукин вошел в помещение, неприметный поморщился и отвернулся от окна - единственного источника света. Николай посмотрел на Ляжечку, ожидая, что тот представит ему своего подельника, но Ляжечка только подмигнул Щукину, неприметный же, боком проскользнув мимо Щукина, словно стараясь не показать ему своего лица, вышел за дверь.
        - Это кто?  - спросил Щукин, когда они с Ляжечкой остались одни.
        - Не обращай внимания,  - махнул рукой Ляжечка,  - он мне помогает. Посредник между мною и… теми, кто мне дело заказывал. Заказчиками…
        Николай пожал плечами.
        - Помогает так помогает,  - сказал он.  - А где?..
        - Кто?  - не понял Ляжечка.
        - Девчонка.
        Ляжечка кивнул на дверь, которую Щукин сразу и не заметил в полумраке комнаты. Дверь была намного массивнее, чем та, через которую Щукин попал в эту комнату, и заперта на металлическую щеколду. Николай шагнул к двери, с лязгом отодвинул щеколду и открыл дверь.
        Когда он заглянул в комнату, то ничего не увидел. Понял только, что комната совсем крохотная - вроде чулана или сельского нужника.

«Последнее - скорее всего,  - подумал Щукин, невольно отступив на шаг назад,  - судя по запаху… Как тут кто-нибудь может находиться? В такой вони даже тараканы передохнут».
        Щукин подождал немного, надеясь, что его глаза привыкнут к темноте, но и через минуту он, кроме смутных очертаний, ничего не увидел.
        - Где свет включается?  - спросил он у Ляжечки.
        - А нигде,  - ответил тот.
        Николай достал из кармана зажигалку.
        - Ничего себе,  - негромко проговорил он,  - прямо как в гестапо у вас. Тебя бы, Толик, в такой антисанитарии держать, да еще без света - посмотрим, что бы ты запел.
        - Да ничего не запел,  - зевнув, ответил Ляжечка,  - девчонке-то все равно. Она давно не обращает внимания на такие неудобства…
        Щукин чиркнул зажигалкой, и на мгновение комната осветилась зыбким оранжевым пламенем. В неровном свете стала видна лежанка - такая же, как и в первой комнате, на лежанке сидела хрупкая девушка лет двадцати и, не двигаясь, смотрела в темное пространство. Щукин вздрогнул и поморщился от такой картины.
        - Эй!  - позвал он.  - Как тебя зовут?
        Девушка не ответила. Лицо ее было довольно привлекательным, несмотря на сильную бледность, многочисленные потеки грязи и всклокоченные волосы. Щукин снова окликнул ее, но она даже не шевельнулась.
        Порядком нагревшаяся зажигалка начинала жечь Николаю пальцы, но он шагнул вперед, чтобы в освещенный участок комнаты попала девушка целиком, а не только лицо.
        Одета девушка была в спортивный костюм, кажется, точно такой же, какой был и на неприметном человеке, но на ней он сидел мешковато, хотя и не скрывал неких довольно приятных выпуклостей изящной фигуры.

«А она ничего,  - невольно подумал Щукин,  - если ее отмыть да приодеть… Да накормить… С такой я бы отдохнул пару недель в Сочи… Или еще где… Только вот почему она молчит и вообще - почему так странно себя ведет? Перепугалась? Или ушла в себя - так бывает от сильных переживаний у людей с особенно чувствительной психикой, к которым я, слава богу, не принадлежу…»
        - Эй!  - громче проговорил Николай.  - Как тебя там?.. Посмотри на меня!
        Девушка вздрогнула и повернула к Николаю бледное лицо. Он всмотрелся в ее мутные, ничего не выражающие глаза и спросил снова:
        - Как тебя зовут?
        - Лиля,  - ответила она, медленно выговаривая каждый звук.
        Щукин помедлил, думая, что бы такое ему еще спросить у странной девушки. Ему казалось, что если он поговорит с ней, то причины ее необычного состояния хоть немного разъяснятся.
        - Сколько тебе лет?  - спросил он.
        - Двадцать… лет.
        - Ты откуда?
        Девушка Лиля открыла было рот, видимо, чтобы ответить, но тут ее лицо перекосила судорога, и с губ ее сорвалось только хриплое нечленораздельное восклицание. Она передернула плечами, будто ее внезапно пронзил ледяной могильный холод, и рванулась, словно хотела подняться, но осталась сидеть на месте.
        - Не понял…  - нахмурился Щукин.
        Позади него скрипнула дверь. Щукин обернулся и увидел неприметного человека, входящего в комнату. Под мышкой у него был какой-то небольшой предмет, завернутый в темную ткань.
        Заметив, что Щукин стоит на пороге комнаты, где содержалась пленница, неприметный поморщился и как-то странно посмотрел на Ляжечку.
        Ляжечка тотчас вскочил и, колыхая налитым пузцом, подбежал к Щукину.
        - Чего она такая?  - спросил Николай.
        - Потом, потом,  - засуетился Ляжечка,  - сейчас некогда… Надо готовиться к отъезду, а то времени совсем мало осталось, время поджимает, а мои заказчики, ты понимаешь, не любят ждать, а ведь мы опаздываем, а они не терпят, когда кто-нибудь опаздывает…
        Бормоча подобную чепуху, Ляжечка мягко, но настойчиво вытеснил Щукина с порога темной комнаты и запер массивную дверь.
        - Потом все по порядку объясню,  - пообещал Ляжечка,  - а пока надо приготовиться к фотографированию…
        - Какому фото?..  - удивился Николай.  - Кого фотографировать-то собрался?
        - Тебя,  - сказал Ляжечка и кивнул на неприметного человека, который, достав откуда-то треногу, располагал на ней предмет, принесенный с собой, оказавшийся фотоаппаратом.
        - Мы так не договаривались,  - быстро сказал Щукин,  - херня какая… С какой стати мне фотографироваться?
        - На документы,  - объяснил Ляжечка,  - мои заказчики люди серьезные. Поедешь с новыми документами - под полным прикрытием, понял?
        - Да?..
        Щукин понимал, что это резонно и правильно, но все равно не мог расслабиться.

«Новые документы - это хорошо,  - подумал он,  - но ведь рожа моя на них будет старая, а это уже не очень хорошо. Это плохо, можно сказать… Моя рожа в этой местности уже засветилась, и кто знает - может быть, и в Питере на меня ориентировки получены… Да не может быть, а скорее всего… Надо как-то…»
        - Ого!  - воскликнул Николай.
        - Чего ты?  - посмотрел на него Ляжечка.
        - Придумал, вот чего,  - сказал Щукин.
        - Что придумал?  - спросил Ляжечка, но был прерван глухим голосом неприметного, который уже закончил все приготовления и даже включил стоящий в углу комнаты софит, тут же заливший ярким электрическим светом всю комнату.
        - Приготовься,  - сказал неприметный.
        - Погоди,  - поднял руки Николай.  - Как ты меня щелкать будешь, если я не причесался даже? Мне ведь марафет навести надо…
        Неприметный пожал плечами и, потушив софит, повернулся к окошку и закурил.
        - Дай мне зеркало, ножницы и бритву,  - скомандовал Щукин Ляжечке,  - мыло, горячую воду и миску…
        - Ты чего?  - изумился Ляжечка.  - Бриться будешь? Тоже мне - салон красоты устроил… Некогда!
        - Брить,  - сказал Николай, деловито осматривая остатки пегой растительности на голове Ляжечки,  - я буду не себя. Я и так не слишком зарос. Вчера побрился утром.
        - Тогда зачем тебе бритва?  - поинтересовался Ляжечка.
        - Мне еще будет нужен клей,  - чувствуя прилив вдохновения и совсем не слушая Ляжечку, проговорил Щукин.  - Какой угодно клей, но не канцелярский. И не обойный, конечно. Лучше всего - «Момент»…
        - Зачем?!  - в недоумении развел руками Ляжечка.
        - Увидишь,  - пообещал Щукин.
        Как показалось Щукину, на все его действия неприметный человек смотрел с одобрением, чего нельзя было сказать о Ляжечке, который, ощупывая свою голову, теперь совсем голую, хныкал и жаловался на холод.
        - Между прочим, не лето еще,  - гнусил Ляжечка, пытаясь отобрать у Щукина зеркальце,  - мне холодно будет. Сколько мне ждать, пока волосы у меня снова вырастут? И вырастут ли вообще… Их и так осталось немного - только сзади и на висках, а остальные выпали… А если я мозги простужу? Простатит… ээ… менингит то есть заработаю?
        - Не простудишь,  - колдуя с состриженными волосами Ляжечки, говорил Николай,  - нельзя простудить того, чего нет.
        - Нет?!  - возмутился Ляжечка.  - Да если бы не я…
        Тут неприметный человек выразительно кашлянул, и Ляжечка немедленно заткнулся.
        Через десять минут Николай разложил наконец на столе волосы Ляжечки и отвинтил крышечку с тюбика клея.
        - Теперь, Толик, держи зеркальце передо мной,  - распорядился он,  - буду делать окончательный… последний и решительный штрих.
        Последующие его действия заняли полчаса. Наконец Щукин отнял от своего лица перемазанные клеем ладони и, посмотрев в зеркальце, удовлетворенно кивнул.
        - То, что надо,  - сказал он.
        Ляжечка, давно переставший хныкать и с интересом следивший за Щукиным, хмыкнул.
        - Ну как?  - спросил Щукин.  - На кого я похож?
        - Не знаю,  - сказал Ляжечка,  - на себя не похож - это точно.
        - Да,  - проговорил Николай и, прищурившись, еще раз осмотрел себя,  - борода - первый класс. И усы тоже. Хотя если бы ты, Толик, голову мыл хоть иногда, я бы смотрелся более привлекательно…
        - Иди ты…  - обиженно произнес Ляжечка.
        Щукин только усмехнулся в ответ. Он был очень доволен своей работой. Из запыленного пространства маленького карманного зеркала с треснутым стеклом на него смотрела ухмыляющаяся физиономия, очень похожая на физиономию Николай Владимировича Щукина - если бы сходству не мешала коротенькая пегая бородка и опрятные, гладко причесанные усы.
        - Во,  - сказал Щукин неприметному человеку,  - теперь можно фотографироваться.
        Тот кивнул и включил софит.
        Документы были готовы через два часа. Каким образом это удалось неприметному человеку, Щукин так и не понял, но факт был налицо - в руках у Щукина был новой формации паспорт гражданина Российской Федерации на имя Юсупова Петра Валентиновича, с фотографией бородатого Щукина, с печатью, росписью и всем, что полагалось. Автомобильные права на имя Юсупова с той же фотографией… Ключи от машины, пачка денег и табельный пистолет «ПМ» - все это лежало на столе.
        - А «ствол»-то зачем?  - осведомился Щукин у Ляжечки (неприметный человек исчез сразу после того, как Щукин получил свои документы).
        - На всякий случай,  - сказал бритоголовый Ляжечка и пожал пухлыми плечами.  - Это не моя идея, идея заказчиков. Сунь его себе за пазуху… Вдруг пригодится… То есть - не дай бог, чтобы пригодился.
        - Точно,  - сказал Щукин, присаживаясь за стол. Давно Николай не держал в руках оружия, и теперь холодный тяжелый пистолет лежал на его ладони, поблескивающий и таящий в себе угрожающую силу.
        Щукин еще раз взвесил пистолет на руке.

«Восемьсот пятьдесят граммов,  - вспомнил он,  - как в аптеке. «Ствол» хороший, надежный… Только вот нехорошо, что это - табельное оружие. Такие «стволы» ведь на вооружении у ментов находятся. Интересно, откуда этот «ствол»? Впрочем, какая разница? Либо дернули его у постового на перекрестке каком-нибудь, либо пьяный старшина продал со склада…»
        Щукин умело разобрал пистолет - оружие было в идеальном состоянии. Собрав пистолет, он отложил его в сторону. Снова взял в руки документы.
        - Красиво замастрячено,  - сказал он,  - сразу видно профессионала.
        - А ты думал,  - хвастливо, будто это он делал документы, проговорил Ляжечка,  - фирма веников не вяжет.
        Щукин звякнул ключами.
        - А тачка мне какая полагается?  - спросил он.  - Имей в виду, что синяя «шестерка» твоя уже засветилась.
        - Имею в виду,  - кивнул Ляжечка,  - тебе не «шестерка» полагается, а другая тачана.
«Нива». Удобная машина. И для бездорожья, и вообще… Надежная. Да и еще тем она хороша, что ее на дорогах обычно не тормозят те, кто подбросить просит. Всем известно, если в «Ниве» два передних сиденья заняты, то, чтобы на задние пролезть, нужно передние отгибать да одного пассажира высаживать - короче, целая история. Поэтому «Нивы» и не тормозят обычно. Да и для гаишников так проще - им сразу видно, есть в багажнике что или нет. Могут и не остановить.
        - Понятно,  - сказал Щукин,  - значит, девчонка эта… Лиля… на переднем сиденье поедет, рядом со мной?
        - Ага,  - проговорил Ляжечка.  - Да ты не бойся, она брыкаться не будет. Она спать всю дорогу будет. Она сонливая.
        - Это я успел заметить,  - сказал Щукин.  - Кстати, что это она такая заторможенная? Вы ее тут перепугали до смерти или накачали чем-то?
        - Какая разница?  - неохотно произнес Ляжечка и больше об этом не говорил.
        Николай покрутил головой. Очень чесалась кожа под фальшивой бородой, сделанной из волос с головы Ляжечки, но чесаться Николай опасался, чтобы не повредить держащуюся на клее бороду. И сколько еще терпеть придется?
        - Когда мне выезжать?  - осведомился Щукин.
        - Ночью,  - сказал Ляжечка,  - ближе к рассвету. Рано утром уже будешь в Питере. А контрольно-пропускной пункт лучше проезжать, когда регистрация уже закончена и невыспавшиеся менты немного того… бдительность у них ослабевает. А поедешь ты по старой трассе, там и КП ГИБДД, по-моему, нет. А если и есть, так лохи какие-нибудь стоят, без аппаратуры, без ничего. Ведь как новую трассу проложили, по старой только фермерские трактора на колдобинах трясутся… Ладно… Питерский адрес я тебе дам. Ты ведь бывал в Питере?
        - Конечно,  - сказал Щукин,  - и много раз. Так что город знаю.
        - Это хорошо,  - заметил Ляжечка.  - Тогда возьми бумажку и запиши адрес, где ты должен остановиться.
        - Я запомню,  - проговорил Щукин.
        - Улица Малая Карпатская, дом семнадцать, квартира двести двадцать один,  - продиктовал Ляжечка.  - Это в Купчино, спальный район, там спокойно и мусоров вроде немного… Запомнил? Повтори.
        Щукин повторил.
        - Там тебя встретят,  - внимательно выслушав Николая, проговорил Ляжечка,  - там ты и остальные инструкции получишь.
        - А бабки?
        - А бабки после дела,  - сказал Ляжечка.  - Ты что, не знаешь, как обычно бывает?
        Щукин знал. Он хотел было спросить и об авансе, но потом вспомнил о деньгах, которые ему удалось вытащить из Ляжечки в кафе. Да и на столе лежала изрядная пачка. Так что Щукин промолчал.
        Больше говорить было вроде и не о чем. Ляжечка откровенно зевал и то и дело посматривал на часы.
        - Ты бы лег,  - посоветовал он Щукину,  - завтра в форме должен быть. Тебе через несколько часов уже выезжать.
        Щукин согласно кивнул.
        - Жрать не хочешь?  - спросил еще Ляжечка.
        - Нет…
        - А я пожру… Селедка тут есть. И выпью немного. А тебе нельзя. У тебя завтра работа. Ответственная, между прочим! А впрочем, стакан водки на ночь не помешает. Примешь?  - поинтересовался Ляжечка, будто говорил о лекарстве.
        - Нет.
        - Как хочешь… Тогда спи.
        Щукин почувствовал, что и в самом деле очень устал. Этот день выдался на редкость суматошным - пробуждение в постели рядом с мертвой женщиной, последующие сумасшедшие гонки и, наконец, эта опустевшая лодочная станция…
        А завтра?
        А завтра будет завтра.

«Посмотрим,  - подумал Щукин, ложась на узкую лежанку, которая неприятно напоминала нары в тюремном бараке, и с головой накрываясь воняющей овчиной,  - посмотрим. Судя по всему, эти люди, с которыми Толик Ляжечка завязан, и впрямь серьезные ребята. Как они мне документы замастырили, не каждый профи сможет так - быстро и качественно. «Ствол»… бабки… тачка… Ляжечка… Девчонка… А на улице, кажется, начинается дождь, который, судя по мерному и тяжелому стуку капель о поверхность свинцового озера, зарядил на всю ночь… Ладно, прорвемся».
        С этими мыслями Щукин уснул.
        Глава 8
        Мало того, что в ту ночь заступивший на дежурство старший лейтенант ГИБДД Слонов насмерть поссорился с женой (еще к обеду выяснилось, что глупая баба, взявшись ворошить остатки полусгнившего сена в амбаре, разбила зубцами вил заначенную Слоновым бутылку водки, а остаток дня, предназначенный для сборов, ушел на ругань, зуботычины и взаимные упреки), мало того, что у старшего лейтенанта ГИБДД Слонова дико болела голова после трехдневного пьянства с бывшим одноклассником Цоем, который сейчас работал заведующим сельским магазином (Цой зашел за спичками третьего дня и занес, кстати, литр самогона, который был должен Слонову еще с прошлого Рождества), мало того, что старший лейтенант Слонов, явившись в наидурнейшем расположении духа на свой КП, обнаружил, что вследствие паскудства вируса, запущенного любителем компьютерных игрушек сержантом Васнецовым в старенький служебный «пень», полетели все программы и стала невозможной не только связь с центром, но и собственно доступ к компьютеру, так еще и оказалось, что напарник Слонова - этот самый слабоумный сопляк Васнецов - дрыхнет на двух составленных
вместе стульях в помещении КП, а пять пустых бутылок из-под портвейна
«Анапа» и куча фантиков от карамельных конфет «Заря» явно свидетельствуют о том, что раньше, чем через часа четыре, Васнецов не проснется. А это значило одно: пыхтеть старшему лейтенанту Слонову горьким дымом «Примы» под проливным дождем всю ночь, в одиночку осматривать редкие машины, проезжающие этой трассой, и некому будет его сменить - ведь коллектив КП, отделенного от столичного Питера двумястами километрами, состоит только из двух человек, включая и урода Васнецова, а смена будет лишь в восемь утра.
        - И зачем мы вообще здесь нужны?  - спрашивал у серой стены проливного дождя Слонов.  - Старая трасса, разбитая дорога. По этой трассе все равно никто не ездит, кроме трактористов-фермеров… А эти олени в такую погоду, да еще в ночь не поедут… Как меня сюда перевели из-за пьянки, так жена начала поедом есть… Не мог на новой трассе удержаться, где нормальные тачки ездят и бабки нормальные можно срубить… А здесь? Фермеры на тракторах? С-сука, три часа уже стою, а ни одной тачки не проехало… Рассвет, впрочем, скоро… А что толку - до восьми часов все равно еще далеко… Тьфу!
        Злобно сплюнув в темноту, Слонов надвинул на лицо капюшон форменного плаща и, сунув в рот сигарету, чиркнул зажигалкой. Тяжелый табачный дым колыхнул мутное с похмелья сознание Слонова, и старшему лейтенанту стало нехорошо.
        - Пива бы,  - громко сказал он, потому что его разговор никому не мог быть слышен,
        - или стопарик… Или разбудить алкаша Васнецова - пусть сгоняет к фермерам, возьмет у них в долг пол-литра самогона…
        Старлей принялся вызывать по рации Васнецова, но по понятным причинам никакого результата не добился. Тогда Слонов, сплюнув недокуренную сигарету, решил было вернуться в помещение КП, чтобы в десятый раз за ночь попробовать пробудить от пьяного сна Васнецова, как вдруг заметил свет автомобильных фар всего в нескольких десятков метров от себя.

«Не трактор,  - тут же определил Слонов,  - легковушка… Ну, гады! Пусть тачана будет, как с выставки, а водитель - председатель Общества трезвости, все равно не меньше стольника сдеру! Найду к чему придраться, все-таки у меня двадцать лет рабочего стажа!»
        И старший лейтенант ГИБДД Слонов, шагнув к проезжей части и вступив в оранжево-желтую полусферу электрического света прожектора, махнул полосатым жезлом.
        - Е-е-есть…  - выдохнул он, заметив, что машина - серая «Нива», снизив скорость, свернула к обочине.

* * *
        Щукин проснулся за секунду до того, как Ляжечка подошел к лежаку, чтобы разбудить его.
        Неизвестно, что снилось Николаю, скорее всего, какая-нибудь удушающая гадость, потому что, открыв глаза и увидев Ляжечку, подкрадывающегося к нему в предрассветных сумерках, Щукин мгновенно схватил его одной рукой за горло, а второй за правую руку, в которой поблескивало нечто похожее на огромный разбойничий нож.
        Ляжечка захрипел и упал на колени. Щукин, проснувшись окончательно, выпустил несчастного Толика из своих объятий, поскольку сразу после пробуждения убедился, что со стороны Ляжечки никакой беды ему не грозит: Ляжечка пьян как сапожник, что подтверждала стоявшая на столе пустая бутылка из-под водки и ужасающий спиртовой запах из Ляжечкиной пасти, а в руках у Толика вовсе не нож, а громадных размеров маринованная селедка, отливающая в лунном свете серебром, но мерзко воняющая при этом.
        - Ты… чего?  - сдавленно прохрипел Ляжечка, с трудом принимая вертикальное положение.  - Опух?.. Чуть кадык мне не раздавил…
        - Прости,  - невнятно проговорил Щукин и, зевнув, спустил ноги с лежака.
        - Через полчаса тебе выезжать,  - сообщил, растирая онемевшее горло измазанной в селедочном рассоле рукой, Ляжечка.
        Щукин кивнул, давая понять, что считает только что сообщенное сведение исключительно важным, и поднялся на ноги. Спал он в одежде, поэтому времени на одевание ему тратить не надо было. Щукин только снял с себя галстук и расстегнул первые две пуговицы на рубашке - так его некогда изящный, а теперь изрядно потертый и пропотевший костюм смотрелся естественней. Затем Николай пригладил фальшивую бороду, еще раз критически осмотрел себя в зеркале, собрал со стола деньги, пистолет, документы и ключи от машины. По старой армейской привычке Щукин тут же проверил пистолет и, оставшись довольным его состоянием, заткнул пистолет за поясной ремень. Ляжечка тем временем опрокинул себе в глотку остатки водки из граненого стакана с толстыми стенками.
        Щукин заметил одноразовый шприц на подоконнике - этого шприца не было, когда Николай ложился спать.
        - Ты чего это?  - поинтересовался он у Ляжечки.  - Кроме того, что бухаешь, еще и ширевом занимаешься?
        - Не т-твое дело…  - икнув, проговорил заплетающимся языком Ляжечка.
        Щукин пожал плечами. Это действительно было не его дело.
        - Где тачана?  - спросил он.
        - Прямо п-перед дверью стоит,  - сказал Ляжечка,  - иди, заводи… А девчонку я сейчас выведу.
        Щукин вышел на улицу, под крыльцо, крытое куском ржавой жести, по которой оглушительно барабанили частые дождевые капли, и вдохнул свежий холодный воздух, отдающий сыростью.
        - Плохое время для путешествий,  - сказал он сам себе,  - дождь, ветер, слякоть и темнота… Хоть глаз выколи. Успокаивает одно - такие ночи на Руси издавна назывались воровскими. Значит,  - закончил Щукин и потянулся,  - это моя ночь. Мне сегодня повезет.
        Немного согнувшись под хлещущими струями дождя, он добежал до машины и, усевшись на водительское сиденье, сунул ключ в замок зажигания.
        Хлопнула дверь, и на пороге показался Ляжечка; спотыкаясь и бормоча что-то себе под нос, он под руку подвел девушку Лилю к машине, открыл для нее дверцу - не из вежливости, а потому, что Лиля не собиралась этого делать сама. Казалось, она вообще не была способна на какие-то самостоятельные действия, шла, куда ее вели, села рядом со Щукиным - в салон ее втолкнул Ляжечка.
        - Спать будешь всю дорогу,  - строго приказал ей Ляжечка.  - Поняла?
        Лиля ничего не ответила. Она послушно запрокинула голову и закрыла глаза.

«Может быть, и вправду уснула»,  - подумал Щукин, заводя машину.
        - Ну!  - крикнул Ляжечка сквозь шум ветра и дождя.  - С богом!
        Он поднял руку, прощаясь.
        Щукин развернул машину и погнал ее по едва различимой в свете фар дороге.
        Через несколько минут он был на трассе, а через час подъезжал к КП ГИБДД, где старший лейтенант Слонов, шагнув к проезжей части и вступив в оранжево-желтую полусферу электрического света прожектора, махнул полосатым жезлом.

* * *
        - Ваши документы, пожалуйста,  - представившись, проговорил Слонов фразу, которую проговаривал бесчисленное количество раз.

«А говорили еще, что на этой трассе ментов нет,  - подумал Щукин, нервно поглаживая фальшивую бороду.  - И тут стоят, гады…» Он протянул документы старшему лейтенанту и положил руку на заткнутый за поясной ремень пистолет.
        Слонов бегло проглядел автомобильные права и документы на машину. Вроде бы все было в порядке, с первого взгляда, а разбираться в мелких закорючках его мозг, помутневший и жаждавший дозы алкоголя, ему не позволил.
        - Куда едем?  - мрачно осведомился Слонов, убирая документы в карман, что, как он знал, всегда действовало на водителей безотказно,  - практически все шоферы, наблюдая за тем, как их документы исчезают в кармане гаишника, начинали нервничать и готовы были отдать приемлемую сумму, чтобы вернуть заветные бумажки.
        - В город сестру везу,  - мгновенно выдал заготовленную фразу Щукин.  - Чего случилось, командир? Сестра у меня заболела, вот я ее и везу. Тороплюсь очень.
        - Заболела?
        Слонов - Щукин поморщился от запаха трехдневного перегара - заглянул в салон и внимательно осмотрел Лилю, которая послушно спала все время поездки.
        - А чем она заболела?  - выныривая из окошка, спросил Слонов.
        - Не знаю,  - хмуро ответил Щукин,  - жар у нее и это… бред.
        - Жар…  - проворчал Слонов, не зная, что говорить дальше.  - Ну… пойдем, посмотрим багажник.
        Щукин вздохнул и, не отпуская спрятанный пистолет, приготовился было уже выйти из машины, но тут старшего лейтенанта неожиданно осенило.
        - Слушай!  - сказал он.  - А может быть, она у тебя пьяная?
        Николай не успел ответить, а Слонов уже развивал удачную мысль дальше:
        - Может, ты и сам выпил?
        - Нет,  - твердо ответил Щукин,  - не пил. Честно. Век воли не… То есть - честное благородное слово.
        - А мне кажется,  - вкрадчиво проговорил Слонов,  - что ты пил.
        И Слонов весело подмигнул Николаю. Это было уже грубо и выходило за рамки всех негласных правил изъятия денег у провинившихся водителей, но Слонов с каждой минутой соображал все с большим трудом и ничего другого ему на ум не пришло.
        Щукин наконец догадался, в чем дело, и от сердца у него отлегло. Он убрал ладонь от рукояти пистолета и сунул в карман. Пальцы мгновенно отслоили от толстой пачки купюру.
        - Тороплюсь, командир,  - подмигнув в ответ, сказал Щукин,  - может, договоримся?
        Слонов неопределенно пожал плечами и достал из кармана только что положенные туда документы. Он протянул Щукину документы, но протянул и другую руку, в которую Щукин ловко сунул купюру, оказавшуюся пятисотрублевкой.
        Не глядя, только по величине купюры определив, что она немалого достоинства, Слонов положил ее в карман.
        И козырнул Николаю:
        - Счастливого пути!
        Тот кивнул ему и тут же скрылся на своей «Ниве» в исполосованной струями дождя темноте.

* * *
        Слонов извлек из кармана купюру, развернул ее и присвистнул.
        - Ни хрена себе,  - проговорил он.
        Через секунду он уже бежал в помещение КП.
        - Васнецов!  - заорал Слонов, ударом ноги выбивая из-под своего напарника стул.  - Леха!
        Грохнувшись задницей о пол, сержант Васнецов проснулся. А проснувшись, протер воспаленные глаза и прохрипел:
        - А-а?..
        - Хер на! Гуляем!  - заорал Слонов и предъявил сержанту купюру.
        Тот довольно долго смотрел на нее, потом перевел взгляд на бутылки из-под портвейна и вдруг широко улыбнулся, будто что-то горячее и ласковое разлилось в его груди.
        - Понял,  - хвастливо крикнул Слонов,  - как работать надо? Живо поднимай боевую тревогу, садись на нашего старичка и дуй к фермерам. И чтобы без двух литров не возвращался… На пасеку заверни, меда возьми и это… сала, колбасы… Короче, что надо возьми… И - мухой! Одна нога здесь, другая… сам знаешь где… Пошел!
        Сержант Васнецов скомкал купюру, сунул ее в карман и, пошатываясь, пошел к выходу.
        Оставшись один, Слонов, счастливо улыбаясь, присел на стул. От нечего делать он начал перебирать стопку полученных накануне ориентировок, которые из-за мучивших его все дежурство проблем так и не удосужился просмотреть.
        Первой в стопке лежала фотография молодой женщины. Черты лица ее показались Слонову знакомыми, и он, низко нагнувшись, стал читать ориентировку.
        - Брикс Лилия Владимировна,  - вслух прочитал он,  - разыскивается…ским районным отделением внутренних дел города Санкт-Петербурга за подозрение в совершении ряда уголовно наказуемых преступлений…
        Тут Слонов остановился, поднял глаза к потолку и, жуя губами, стал вспоминать, где же он мог видеть эту саму Лилю Брикс. После минуты мучительных раздумий он вдруг охнул и ударил себя обоими кулаками по голове, как человек, только что совершивший большую глупость.
        - Дур-рак!  - просипел Слонов, ненавидя себя.  - Дурр-р-рак! Очередное звание просрал! И пятихаткой этой вонючей подтерся… Я же минуту назад эту самую Лилю упустил… Из-под носа ушла, сука! Дур-рак! Пьяный дур-рак!..
        Некоторое время он еще мычал что-то, раскачиваясь на стуле, словно старый мусульманин на молитве, потом, решившись, начал набирать номер районного отделения милиции, разыскивающего Лилию Брикс, одновременно придумывая правдивую историю о том, как преступница со своими помощниками умудрилась бежать, несмотря на героические действия старшего лейтенанта Слонова, которого расстреляла в упор из трех автоматов, но, чудом оставшись жить, Слонов все-таки дополз до телефона и вот теперь… Профессиональная память на автомобильные номера помогла ему воспроизвести номер серой «Нивы», на которой уехали Лиля и этот подозрительный бородатый тип, разбрасывающийся крупными купюрами, как шелухой от семечек.
        Покончив с телефонным разговором, Слонов положил трубку и задумался, закурив сигарету. Какая-то настойчивая мысль пробивалась к его сознанию сквозь густой алкогольный дурман, клубящийся в его голове.
        И, поняв, что совершил очередную глупость, он выругался и сплюнул на пол.
        - Дур-рак,  - сказал он себе,  - дур-рак! И чего я звонил в Питер? Кто меня просил? Так бы проехала эта самая Брикс, и никто ничего бы не узнал! Черт ее разбирал бы потом, по какой трассе она ехала! А моей трепотне вряд ли кто поверит в районной ментовке… У, дур-рак проклятый.
        Слонов опять злобно сплюнул на пол и замолчал.

* * *
        Звонок телефона выхватил Семена из полудремотного сна. Он открыл глаза и, мучительно борясь с наваливавшейся на грудь тесной темнотой, поднялся. Еще одна телефонная трель указала ему направление дальнейшего пути.
        Семен шагнул к стулу, на котором висели его брюки, вытащил из кармана мобильный телефон и, включив его, поднес к уху.
        - Алло,  - хрипло сказал Семен.
        - Спишь?  - раздался в телефонных динамиках нисколько не заспанный голос Капитона.
        - Сплю,  - сказал Семен и оглядел темную комнату в поисках часов.  - Сколько времени?
        - Уже поздно,  - сообщил Капитон,  - то есть еще рано. Короче, долго базарить некогда. Объявилась твоя Лиля! Мне только что позвонили…
        - Она в городе?  - прервав его на полуслове, спросил Семен.
        - Нет, пока не в городе,  - ответил Капитон,  - ее засекли в двухстах километрах от Питера - на старой трассе… Ну, ты не местный, ты не знаешь, где это… Потом объясню. Эта шалава проскочила КП - что в принципе не удивительно. Тамошние мусора
        - все сплошь алкаши и балбесы, это их за пьянку или еще за какие грехи с других постов повыгоняли и в эту дыру сунули. Там и правда дыра на старой трассе, там колдоебины такие, что никто не сунется на нормальной тачке. Только тракторы фермерские и проедут. Ну, может быть, джипы. Или наш расейский джип - «Нива». Вот на «Ниве»-то Лиля и прошмыгнула. Сейчас направляется в Питер. Так что вы вполне можете ее перехватить…
        - Понял,  - снова перебил его Семен,  - говори координаты, выезжаем.
        - Вообще-то,  - раздумчиво произнес Капитон,  - я вот сейчас подумал и того… лучше вам не соваться ночью через КП на выезде из города. Я, конечно, своим людям кое-какие указания дал, но черт его знает - можете и светануться. Зачем рисковать? Лучше подождите, а на въезде в город Лилю и перехватят…
        Семен раздумывал полсекунды.

«Нет,  - решил он,  - надо брать Лилю сейчас. Во-первых, риск - дело благородное, во-вторых, если похитители проскочили один КП, то вполне возможно, что они и второй проскочат… А в-третьих, Капитону я мало доверяю. Хоть он и уверял меня в своей дружбе, но всем известно, какой он мудак и крысятник. За бабки сдаст родную мать. Седого всегда боялся, но… времена меняются. Капитон теперь вон каким крутым стал… И мои сказки о Лиле и Седом он с такой жадностью слушал, что я уж подумал - не переборщил ли я. Мало ли какие планы Капитон строит насчет Лили - вполне возможно, что он решил уже использовать ее в какой-то своей игре… Или пока не решил - у него времени на раздумья маловато было. Так что - еду сейчас…»
        - Нет,  - сказал Семен,  - мы с пацанами выезжаем. Сами ее возьмем. Больно прыткая она - боюсь, как бы снова ментов не провела.
        - Не доверяешь мне, значит,  - хохотнул Капитон,  - дело твое… Только смотри - я ведь предупреждал…
        - Да-да-да!  - нетерпеливо оборвал его Семен.  - Говори координаты - куда ехать.
        Капитон продиктовал ему, как проехать из города на старое шоссе.
        - Ну,  - сказал Капитон напоследок,  - удачи, братан! Я сейчас дам указания - джип ваш с новыми номерами подгонят к подъезду прямо минут через… десять-пятнадцать.
        - Ага,  - проговорил Семен и отключил телефон.
        Как был - в трусах, с мобильным телефоном в руке, он рванулся в другую комнату, где спали Петя Злой и Филин. «Братки» вечером сняли одну шмару на двоих и веселились вплоть до прихода Семена со встречи. Веселились они и потом и улеглись только пару часов спустя.

«Ничего,  - мелькнуло в голове у Семена,  - сам тачку поведу - документы у меня есть, так что все ништяк будет. А ребята на подхвате - в деле очухаются… Эх, жалко, что из-за блядской конспирации остальные мои ребята остались на других квартирах. Позвонить-то им, конечно, можно, но пока они поймут, что к чему, пока соберутся на нужном месте, да пока Капитон и им тачки пригонит вместо тех, которые теперь в гаражах стоят, время пройдет. А времени терять ни в коем случае нельзя…»
        Ногой он распахнул дверь и, нашарив на стене выключатель, включил свет. Из-под ног его, когда он влетел в комнату, катнулась пустая водочная бутылка.
        - Подъем!!!  - заорал Семен.
        Тут же, ослепленная светом и оглушенная зычным ревом Семена, вскочила, как испуганный ночной таракан, черноволосая и низкорослая девица. Завизжав, она выбежала в прихожую - в ванной, кажется, была ее одежда. Семен еще влепил девице пинка - для скорости. Филин и Петя Злой подняли стриженые головы и, щурясь от яркого электрического света, уставились на своего главного.
        - Чего такое?  - сипло осведомился Филин.  - Почему тревога?
        - Сколько времени?  - кашляя, спросил Петя Злой.
        - Времени вообще нет!  - рявкнул Семен.  - Быстро одевайтесь и на выход!
        - А в чем дело?
        - Быстро! Через час с небольшим Лилька в городе будет - надо успеть ее перехватить! Понятно? Мне только что звонили!..
        Поняв, что никакие пререкания не помогут, Петя Злой и Филин попрыгали со своих кроватей и быстро начали одеваться. Пете Злому мешала забинтованная рука, и он вполголоса матерился, терзая одежду так, что она трещала по швам.
        Семен двинулся в свою комнату - собираться к выезду, по пути вытурив из квартиры перепуганную и полуодетую шмару.
        Через десять минут за окнами послышалось рычание автомобильного двигателя.
        - Пора,  - понял Семен.
        Он передернул затвор своего пистолета, спрятал его в кобуру и вышел в прихожую, где его уже ждали готовые к выходу Петя Злой и Филин.

* * *
        Через несколько минут они уже катили по указанному Капитоном маршруту.
        - «Стволы» наготове держать всем,  - приказал Семен, когда они подъезжали к выезду из города,  - но зря не светить. Помните, как Сивый всех нас подставил…
        - Ага,  - сказал Петя Злой.
        Джип подкатил к КП ГИБДД.
        - Пойду отмечаться,  - сказал Семен, вылезая из машины,  - а вы держите за меня пальцы. Эх, сука, дождь-то какой… Документы в порядке, но все-таки наследили мы в этой области здорово… Кто этих мусоров знает…
        Он недоговорил.
        А Филин, посмотрев ему вслед, сказал:
        - Не боись. Прорвемся.

* * *
        Серая «Нива», в которой находились Николай Щукин и Лиля, стремительно приближалась к черте города Санкт-Петербурга. Дорога была из рук вон плохая, поэтому Щукин во все глаза смотрел через лобовое стекло на постоянно меняющийся участок разбитого асфальта, освещенный фарами.
        Дождь лупил по лобовому стеклу автомобиля так, что становилось страшно - а вдруг стекло разлетится вдребезги?
        Щукину несколько раз приходилось резко притормаживать и объезжать опасные глубокие рытвины, залитые черной пузырящейся от дождя водой, несколько раз на вздыбленных кусках асфальта автомобиль подлетал так, что, приземляясь, сотрясался до последнего винтика, несколько раз Щукин до хруста сжимал зубы и выкручивал руль, чтобы вписаться в невесть откуда вылетевший поворот. Николай посматривал на Лилю - она так и сидела рядом с ним, запрокинув голову на спинку сиденья и закрыв глаза. Только однажды она вздрогнула и посмотрела через лобовое стекло - когда «Ниву» на очередной рытвине подбросило так высоко, что Щукин уже не уверен был, приземлится ли автомобиль на свои четыре колеса или на крышу?
        Тем не менее они с порядочной скоростью двигались вперед. Рассвет уже занимался, разбавляя черноту ночи синевато-фиолетовой дымкой, и Николай знал, что ему непременно надо поспеть к тому удачному часу, когда готовящиеся к пересменке менты не так усердно блюдут свою службу.

«Чертов Ляжечка,  - сцепив зубы, думал Щукин,  - сам остался в тепле и с водкой, а я трясусь на этой блядской дороге… Надо спешить, но если буду гнать так дальше, то наверняка перевернусь на каком-нибудь крутом повороте или в очередной колдоебине лишусь всех четырех колес…»
        Так думал Щукин, но случилось другое. Через пару километров яркий свет фар «Нивы» выхватил из грохочущей темноты огромное бревно, лежащее посреди дороги. Николай едва успел нажать ногой на тормоз и выкрутить руль вправо - туда, где, обещая сравнительно щадящее столкновение, среди толстых сосновых стволов белела чахлая березка.
        Впрочем, до столкновения с березкой дело не дошло.
        Автомобиль, которым управлял Щукин, остановился раньше.
        - Хорошие тормоза,  - шумно выдохнув, проговорил Щукин и повернулся к Лиле.
        Она открыла глаза, выпрямилась и тупо смотрела сквозь лобовое стекло, видя, казалось бы, то, чего никто, кроме нее, видеть не мог.
        Николай помотал головой. Несколько мгновений он сидел совсем неподвижно, потом осторожно перевел дыхание, посмотрел на громоздящееся в темноте бревно и понял, что вопреки всему остался жив.
        Тогда он выбрался из автомобиля и на дрожащих от напряжения и мгновенного испуга, подгибающихся ногах подошел к бревну.
        - Ничего себе бревнышко,  - прошептал Николай,  - беда, если бы я в него вклепался… Кирдык, как говорится. Еще бы немного, и…
        Он обернулся на зубастые зигзагообразные следы своих шин, видные в свете фар, и вздрогнул.
        - Еще бы немного…  - снова начал он и недоговорил.
        Осознание того, что он только что едва не погиб, но все-таки теперь живой и даже машина его не получила каких-либо повреждений, медленно наполняло Щукина щекочущей радостью. Достав из кармана пачку сигарет, он прикурил дрожащими руками, выдохнул струю белесого дыма и рассмеялся. Дождь стучал по его плечам и неприкрытой голове, но и это не вызывало отрицательных эмоций, а, напротив, говорило Николаю, что он жив и может чувствовать дождь, ветер, видеть темноту и все, что в этой темноте творится.
        Кстати…
        Вздрогнув от непонятного предчувствия, Щукин обернулся.
        Потом махнул рукой.
        Он прошелся вокруг машины, чтобы почувствовать кровь и жизненную силу в чудом избежавших смерти ногах, вдыхал глубоко в едва не расплющенную о руль грудь холодный воздух и табачный дым, несколько раз взмахнул чуть не погибшими руками.
        А потом его взгляд снова упал на раскоряченное поперек дороги бревно, и он остановился, медленно опуская руки.
        - Вот так да,  - сказал он,  - а откуда, кстати, это бревнышко здесь появилось? Не ветром же свалило его… Да и видно, что дерево давно гнилое и порядком отсыревшее - не из-за этого сумасшедшего дождя, а из-за многих дождей, прошедших в течение нескольких месяцев, а быть может, и лет…
        Недоговорив, Щукин попятился назад. Странная мысль пришла ему в голову.

«Через КП-то мы проехали,  - подумал он,  - но вот не специально ли нас пропустили в этот глухой уголок, не специально ли бревнышко приволокли сюда из лесопосадок и оставили на дороге? Ч-черт… А я, как фраерюга позорный, остановился да вышел посмотреть-покурить… Валить надо отсюда побыстрее».
        И тут он явственно услышал сквозь шум дождя какой-то громкий шорох позади.
        Николай оглянулся, тяжело дыша.
        Никого не было вокруг - только рвущий волосы с головы ветер колыхал вершины полуголых деревьев и пузырились под градом дождевых капель рыхлые промоины в грязи, похожие на ноздри многоносого великана.
        - Черт возьми…  - пробормотал Щукин и, двигаясь медленно, словно боясь спугнуть тревожную, изрезанную стуком капель и свистом ветра тишину, пошел к своей машине - то пятясь и прищуриваясь на тьму, то оглядываясь, то вдруг приседая от случайных шорохов. Пистолет он выхватил из-за пояса лишь тогда, когда увидел в свете блеснувшей вдруг молнии две фигуры, направляющиеся к нему. Люди шли не спеша, как совершенно уверенные в своей безопасности и силе. Щукин мгновенно догадался, что он прекрасно виден этим людям - стоящий в луче света автомобильных фар,  - и тут же отступил в сторону. Шарахнула еще одна молния, будто располосовав на мгновение темное брюхо неба на две абсолютно равные половины,  - и Щукин увидел, как один из приближающихся поднял пистолет.
        Глава 9
        Черт его знает, как это случилось,  - наверное, сработал инстинкт, поселившийся в подсознании Щукина давно, когда он проходил армейскую службу в разведроте одной из частей внутренних войск. За секунду до прогремевшего выстрела Николай успел среагировать и броситься ничком в холодную грязь рядом с серой «Нивой». Стреляли не те два хорошо видных при свете молний силуэта, стреляли с совсем противоположной стороны - очевидно, те двое просто отвлекали внимание, а третий подкрадывался к застывшей в грязной луже «Ниве» сзади.
        Перекатившись в сторону на несколько шагов, Николай тычком большого пальца снял зажатый в руке пистолет с предохранителя и два раза выстрелил в черную темноту - туда, откуда прилетела первая пуля,  - и не получил никакого ответа.
        Потом Щукин выпрямился, но не до конца, а так, чтобы корпус автомобиля скрывал его почти полностью, и выставил вперед пистолет, перехватив его обеими руками. Готовый стрелять, он дождался очередного удара молнии - но ничего не увидел там, где еще пару секунд назад были два четко очерченных силуэта. Выругавшись, Щукин опустил пистолет и шагнул к безучастно сидящей на переднем сиденье Лиле. Казалось, она не понимала, что происходит вокруг,  - по крайней мере, когда Николай дернул ее за руку и она слетела с сиденья в грязную лужу под колесами автомобиля, она не издала ни звука и осталась лежать в той самой позе, какую приняла спустя мгновение после своего приземления.
        Щукин ужом вполз в кабину «Нивы» и с облегченным вздохом дотянулся до панели управления.
        Один щелчок, и фары погасли.

«Так,  - подумал Щукин.  - Уже лучше… Теперь я их не вижу, но и они меня тоже не видят. Значит - засада! А кто ее устроил? Наверняка какие-то подручные или наймиты папика вот этой колоды…»

«Колода» пошевелилась.
        - Лежи, дура,  - хотел было прикрикнуть на нее Щукин, но вовремя осекся, заметив какое-то движение слева от себя. Не на него ли внезапно среагировала девушка?
        Большое темное пятно метнулось в сторону и исчезло. Потом возникло снова - уже много ближе - и опять исчезло.
        Николай облизнул мгновенно пересохшие губы и прищурил глаза, мучительно вглядываясь в кромешный мрак. Дождь хлестал по его лицу и мешал смотреть. Впрочем, и так ничего видно не было.
        - Молния бы сейчас не помешала…  - держа пистолет в напряженных вытянутых руках, прошептал Николай.
        Но молнии не было - только раскатился где-то запоздалый пушечный залп грома.
        И Щукин решил действовать наугад.
        Когда темное пятно снова появилось в его поле зрения, он не стал дожидаться дальнейшего развития событий и выпустил две пули прямо по центру двигающейся расплывчатой чернильной кляксы, казавшейся еще темнее, чем ночной мрак.
        Пятно исчезло, и Щукин с удовлетворением отметил крик боли, взметнувшийся к небу, тотчас озарившемуся полосой молнии.
        Он выждал несколько секунд, прислушиваясь к звукам вокруг себя, и повернулся туда, где впервые заметил два человеческих силуэта.
        Ничего там не было. Только черная пустота и дождь.

«Вот ведь блядство,  - подумал вдруг Щукин,  - только небо начало светлеть, как всегда перед рассветом, так тут же забабахал гром и засверкали молнии. И все снова потемнело… Сколько сейчас времени? Собачья погода… и собачье положение… Сколько их
        - напавших на меня? Трое? Если трое, то одного я уже подстрелил. Осталась та самая парочка, которую я засек в первую очередь. Где эта чертова парочка?.. М-мать их…»
        Щукин развернулся, до мучительной рези в глазах вглядываясь в ночную тьму.
        Они появились неожиданно, хотя Николай каждую секунду ожидал именно внезапного нападения.
        Шум дождя скрадывал все остальные звуки, поэтому Николай совершенно случайно засек выросший совсем рядом с ним расплывчатый силуэт - темный, еще темнее, чем окружающая тьма.

«Тачка - серая,  - мгновенно мелькнуло в голове Николая,  - на ее фоне меня должно быть видно…»
        Сразу - как только эта мысль погасла в его возбужденном сознании - он откатился в сторону за миллионную долю секунды до того, как молнией сверкнувшая пуля ударилась в передний бампер автомобиля и, взвизгнув, отскочила в сторону и с хлюпаньем зарылась в жидкую грязь.
        Небо снова распороло холодным лезвием молнии, но свет ее был тусклый и далекий, так что ничего Щукин разглядеть не успел.
        И спустя еще одну миллионную долю секунды глухо грохнул выстрел, и в ответ ему загромыхал далекий гром.
        Щукин успел засечь вспышку выстрела и, еще откатываясь от автомобиля, еще в движении, выпустил несколько пуль в том направлении.
        Шлепнувшись в грязь и моментально сгруппировавшись, он приподнялся на локтях и, держа перед собой пистолет, замер. Но тот, кто стрелял, очевидно, не в первый раз нажимал на курок - ни звука упавшего тела, ни стона не было слышно; очевидно, стрелявший, выпустив в Щукина пулю, немедленно сменил позицию.

«Неплохо,  - качнулось в голове у Щукина,  - приятно сознавать, что я имею дело с профессионалами. Но и я не новичок, так что…»
        Окончание мысли спугнул грохот еще одного выстрела. Словно вторя ему, глухо пророкотал гром, и Щукин успел подумать, что молнии в этот раз он не увидел.

«Гроза уходит,  - догадался он,  - скоро все стихнет. Надо скорее выбираться отсюда».
        Не медля больше ни секунды, он пополз вперед - туда, где, как он предполагал, мог находиться его невидимый противник.
        Грохнуло еще два выстрела. Инстинктивно пригнув голову, Щукин ткнулся носом в грязь.

«Они меня видят,  - понял он.  - Ну, если не видят, то могут определить местонахождение… Надо сменить тактику».
        Очередная пуля разнесла в мельчайшие осколки левую фару «Нивы» - это заставило Щукина соображать быстрее.
        Он оглянулся на автомобиль, и вдруг его осенило.

«Они же находятся прямо передо мной - теперь я точно могу это определить, потому что они выдали себя выстрелами,  - крутились в его голове лихорадочные мысли,  - и если вернуться к машине…»
        Додумывать не было времени - снова грохнули два выстрела, и пули взбили два фонтанчика грязи совсем близко к лежащему Николаю. Сквозь зубы выругавшись, он начал отползать к автомобилю. Вслед ему бабахнул еще один выстрел. На этот раз пуля легла так близко, что грязью обрызгало лицо Николая, и он вдруг ясно и точно почувствовал всю смертоносную мощь свинцового тельца.
        Противник вел себя осторожно и обстоятельно. Теперь, когда Щукин вывел из строя одного из нападавших, остальные явно решили не лезть на рожон и вести огонь на поражение из какого-то укрытия. Щукина, который не мог отойти далеко от громоздящейся в кромешной темноте «Нивы», можно было разглядеть, если постараться, а сам Щукин, как ни старался, никого впереди себя разглядеть не мог - и в этом было преимущество противника.
        Пригнув голову к покрывающему землю слою жидкой грязи, Щукин отползал назад.

«Был бы я один,  - ожесточенно работая локтями и коленями, думал Николай,  - я бы просто откатился подальше - в лесопосадки, и сидел бы там, посмеиваясь, пока они ищут меня и соображают, куда это я мог деться, подождал бы, пока им надоело… В конце концов они подумали бы, что я сбежал. Тогда они непременно выдали бы себя как-то. Или подошли бы проверить тачку. Вот тут бы я их и перещелкал… Как грецкие орехи… Но из-за этой колоды, которая возле тачки валяется, я не могу далеко отойти… И они, похоже, об этом догадались. Ну, ничего… Сейчас я вам устрою… бенефис Николая Владимировича…»
        Щукин продолжал отползать назад - до тех пор, пока ноги его не наткнулись на что-то мягкое.

«Вот она,  - прошипел Щукин,  - колода…»
        Он сгруппировался и одним махом перелетел через неподвижное тело Лили, так и лежащей в холодной грязи и бездумно смотрящей в черное небо.
        Затем, держа наготове пистолет, Щукин одной рукой дотянулся через кабину автомобиля и, выждав немного, глубоко вдохнул и крепче сжал рукоять пистолета.
        Потом прищурился, глядя в безнадежную темноту, где должны были находиться его противники, уверенные, что он их никак не может увидеть, и врубил передние фары.
        Единственная уцелевшая фара мгновенным желтым лучом прорезала черноту и создала ослепительно желтую окружность с рваными краями.
        А в самом центре этой окружности, опираясь на мокрый ствол дерева и растерянно щурясь на слепящий свет, стоял человек.
        - Попался, сука,  - прохрипел Щукин, раз за разом нажимая на курок…

* * *
        Переехав из деревни в город, Анна удивительно легко вписалась в безумную городскую жизнь. Наверное, повлияло на это то, что единственной отдушиной ее детства были
«мыльные» сериалы, где импозантные длинноногие героини разъезжали в шикарных авто, купались в ваннах, размером с колхозный пруд, и влюблялись в знойных темноглазых красавцев, причем, что очень удивляло маленькую девочку Аню, совершенно не замечали, что живут в возмутительной роскоши, и абсолютно не представляли себе другой жизни.
        Когда Анне исполнилось семнадцать лет, она сделала открытие, в корне изменившее основы ее миропонимания. Как-то раз в общественной бане в очередную пятницу (по субботам в единственную баню на селе ходили мужики) она заметила, что очень отличается от своих преждевременно расплывшихся и потерявших всю привлекательность юности сверстниц и почти не отличается от героинь «мыльных» сериалов, если снять с них бриллианты, дорогие шубки и умопомрачительные вечерние платья. «Это самое главное,  - размышляла Анна, разглядывая себя в темном покосившемся зеркале в сыром вестибюле бани.  - То, что получили от матушки-природы телевизионные женщины, досталось и мне. Не хватает только дорогих нарядов, шикарных автомобилей и темноглазых красавцев…» Исправить это досадное недоразумение в родной деревне не представлялось возможным.
        Единственный завидный жених - сын председателя - был почти с младенчества оккупирован назойливыми поклонницами и уже в шестнадцать лет вынужден был жениться на ненароком забеременевшей от него двадцатидвухлетней доярке Маше.
        Других достойных кандитатов в деревне не было. Более или менее здравомыслящие парни уехали в город. Дома остались только наследственные алкоголики и совсем никчемные отпрыски пастухов и навозозаготовщиков, у которых месячный заработок частенько не превышал цены автобусного билета до районного центра.
        Анна после окончания школы решила продолжать учебу в городе. Родители собрали ей денег на дорогу и с огромным трудом устроили в общежитие политехнического института.
        Денег на карманные расходы Анне не полагалось. Раз в месяц отец передавал со знакомыми продукты, а стипендии - когда она еще получала стипендию - Анне не хватало даже на элементарные гигиенические нужды.
        Еще в школе Анна поняла, что блестящими умственными способностями она не обладает, поэтому ко второму курсу ей расхотелось постигать тонкости политехнических наук - чего зря терять время, если на этом поприще успехов она не добьется.
        Живя в городе, Анна сделала второе свое открытие.
        Мужчины, которых она встречала на улице, в общежитских коридорах, вели себя несколько иначе, нежели хорошо знакомые ей с детства деревенские парни - гогочущие ей вслед и отпускавшие шуточки, которые, наверное, были в ходу еще в годы мрачного средневековья. Мужская половина городского населения обращала на Анну гораздо больше внимания, чем на многих ее сверстниц, а преподаватели-мужчины выделяли ее из общей массы студентов и на зачетах ставили отличные отметки, не особенно даже вслушиваясь в ее ответ. И скоро восхищенные взгляды городских ловеласов уже не смущали Анну, а добавляли ей уверенности в том, что единственное оружие, с помощью которого она может добиться того, что с самого рождения имели незабвенные телевизионные красавицы, это ее внешность.
        Анна давно заметила, что совсем не похожа на многих окружающих ее девушек и женщин, а когда, обучаясь на первом курсе политехнического института, на странице учебника истории увидела старинный портрет какой-то средневековой дамы, то поразилась удивительному сходству своего лица с гордым профилем, запечатленным на древнем холсте неведомым художником.
        Под портретом Анна прочитала подпись - «Куртизанка французского короля Генриха…». Непонятное слово «куртизанка» показалось Анне загадочным и манящим отображением того, о чем она мечтала с детства. Когда она на одной из лекций попросила старенького преподавателя истории объяснить значение этого слова, он неизвестно отчего замялся и пустился в пространные рассуждения о том, что великих мира сего часто губят не происки их политических противников, а собственные человеческие слабости.
        Из этих рассуждений Анна мало что поняла, но в перерыве после лекции однокурсницы все ей объяснили. В этот день Анна сделала третье и самое великое свое открытие: как оказалось, все то, что у нее в деревне обозначалось кратким и емким словом
«блядство», можно назвать по-другому. И если доярку Машу, которая после своего двадцатилетия внезапно перестала соглашаться на бесконечные предложения деревенских парней сходить с кем-нибудь из них за амбар, либо на сеновал, либо на речной берег «посчитать звезды», что она раньше делала охотно и практически бескорыстно, и, решив наконец устроить свою жизнь, женила на себе малолетнего сына председателя,  - если эту хорошо знакомую Анне доярку Машу из родной деревни трудно было назвать «куртизанкой», то назвать «блядью» даму со старинного портрета было совершенно невозможно.
        Когда Анна поделилась своими рассуждениями с соседкой по общежитской комнате, та сказала, что если не вникать в частности, то в Анна, по сути, права. Дело не в том, чем занимается человек, а в том, на какой ступеньке социальной лестницы он находится.
        - Просто надо уметь себя поставить,  - сообщила Анне разумная и, судя по всему, опытная городская девушка, а узнав, что Анна все еще девственница, надолго вдруг задумалась и, спустя какое-то время, предложила Анне эту свою девственность задорого продать.
        - Как это?  - поразилась Анна.
        - Очень просто,  - ответила соседка по комнате, и уже на следующий день Анна сидела на коленях у доброго дяди Капитона Ивановича в его квартире и пила сладкую хмельную водичку, которая, как узнала Анна в тот вечер, называлась иностранным словом «Мартини».
        Тот факт, что не все спиртные напитки имеют отвратительный вкус деревенского самогона или дешевого портвейна, который Анна успела попробовать на студенческих праздниках, оказался открытием для Анны - в тот вечер она получила и подтверждение правильности своих мыслей насчет куртизанки из учебника истории и доярки Маши.
        Капитон Иванович, проводив утром Анну, положил в ее сумочку несколько денежных купюр, номинальная стоимость которых в десять раз превышала полугодовой заработок ее родителей.
        Деньги Анна аккуратно зашила в подушку, а на вопрос соседки, понравилось ли ей заниматься этим, ответила, равнодушно качнув головой:
        - Нормально…
        Для нее и вправду первые заработанные деньги отложились в памяти гораздо ярче, нежели первый сексуальный опыт.
        Капитон Иванович сначала звонил и приглашал Анну в гости два-три раза в неделю и давал ей после каждой встречи примерно треть той суммы, что она получила в день знакомства с ним.
        Потом Анну словно захватил ураган новой красивой жизни - в один прекрасный день она проснулась в уютной однокомнатной квартире, которую снял для нее Капитон Иванович, превратившийся в просто Капитона и уже переставший быть для Анны постоянным любовником; институт ей пришлось оставить, ужинала и обедала она в ресторанах и кафе с мужчинами, почему-то очень похожими на Капитона. Мужчины эти расплачивались с Анной новенькими, вкусно пахнущими купюрами абсолютно за те же упражнения, после которых доярка Маша получала горсть семечек или несколько сигарет «Прима».
        Это, поняла Анна, только первый, хотя и очень удачный, шаг на пути к сладкой жизни беспечных красавиц из незабытых сериалов, про которые Анна часто рассказывала Капитону Ивановичу, когда он вызывал ее из пропахшего тараканьей отравой общежития в свою квартиру.
        В какой-то момент - много позже этих рассказов - Капитон решил проверить целеустремленность Анны и одолжил ей денег на то, чтобы она смогла поступить на коммерческое отделение романо-германских языков филологического факультета местного университета.
        Теперь Анна училась с радостью - по утрам. А вечером отправлялась в один и тот же бар, совладельцем которого был Капитон, и уходила оттуда с изрядно пополнившимся кошельком, а нередко ее увозили к себе на квартиры загулявшие клиенты бара.
        Капитон часто интересовался у Анны, как идут ее дела в университете, нередко даже просматривал ее зачетку, одобрительно кивал головой и все говорил о том, что после окончания Анной вуза он устроит ее в какую-нибудь престижную фирму, а за деньги, на которые она учится, ей придется расплатиться позже, предоставлением каких-то услуг, о которых Капитон пока говорил неясно.
        Анна давно утратила свое первобытное деревенское простодушие и заменила его изрядной долей цинизма, совершенно необходимого ей для ее ежевечерних занятий, и прекрасно понимала, что в обмен на возможность учиться на коммерческом отделении университета Капитон потребует от нее встреч с нужными ему по бизнесу людьми, либо устроит к нужному человеку секретаршей, либо…

«Тогда будет совсем другое,  - думала Анна,  - тогда будет не как с клиентами из бара, а… по-другому. Совсем другой уровень. Тогда можно будет искать себе своего… сына председателя…»
        Родителям Анна написала, что нашла себе хорошую работу, а за успехи в учебе ее перевели в более престижный вуз. Родители еще ни разу не приезжали в гости к дочери (кроме того нелепого случая, о котором Анна со смехом рассказала Щукину), ни времени не было, ни денег, да и Анна их не приглашала - родители совсем не вписывались в строго очерченную ею картину нынешнего и будущего ее бытия.
        Менты, ловившие Щукина, не заинтересовались персоной Анны, просто отвезли ее в отделение и посадили в камеру, где она просидела до середины ночи, потом о ней вспомнили, вызвали в кабинет к операм и задали пару вопросов - как поняла сама Анна, для проформы. И отпустили. Анна спустилась на штрафную стоянку, где оставили ее красную «девятку», и обнаружила, что бензин из бензобака слили полностью. Кроме того, из «бардачка» пропали неосторожно оставленные там деньги.
        Всласть наматерившись, Анна позвонила Капитону, и хоть ночь уже близилась к рассвету, Капитон выслал за ней своего человека. Человек привез Анну на квартиру к Капитону. Последний был чему-то очень рад и крайне возбужден - как бывало всегда, когда он ввязывался в какое-нибудь дело, сулившее неплохие барыши.
        Капитон ни о чем Анну не спрашивал, усадил ее за стол и вытащил из бара литровую бутылку текилы. Анна выпила несколько стопочек, отлакировала выпитое пивом… и дальнейшие события превратились для нее в сплошной кружащийся ярко-зеленый - цвета крутой мексиканской водки - туман.
        Из тумана Анна вынырнула только утром. Как выяснилось, она спала на одной широкой кровати с Капитоном. Больше никого в квартире не было.

* * *
        Щукин выпустил всю обойму в человека, стоящего в луче, образованном от света фары. Николай стрелял из неудобного положения и не рассчитывал на точное попадание, тем не менее после двух выстрелов человек покачнулся и выпал из луча. До Щукина долетел полный смертельной тоски стон.
        Послав оставшиеся патроны в том направлении, куда упал раненый, Николай швырнул пистолет на заднее сиденье и, пригнувшись, схватил лежащую Лилю за шиворот. Сцепив зубы, он изо всех сил вздернул ее на ноги и толкнул на переднее сиденье, одновременно перекинув свое тело за руль. От адского напряжения у Николая плыли перед глазами огненные круги, но он знал, что нельзя терять ни секунды.
        Щукин завел мотор и развернул «Ниву», направив ее на темнеющую неподалеку громадину поваленного бревна.
        Теперь, когда он поймал момент, он полагался только на удачу, которая, надо сказать, редко изменяла ему на протяжении всей его бурной жизни.
        Оскальзываясь в грязи и визжа срывающимся двигателем, автомобиль объехал бревно и выкатил на ровную дорогу.
        - Да!!!  - закричал Николай, поняв, что теперь-то он точно выбрался из засады.
        Вслед ему загромыхали выстрелы. Щукин услышал, как одна из пуль чиркнула по крыше автомобиля, но те, кто устроил засаду, ничего поделать уже не могли: набирая скорость, серая «Нива» мчалась дальше - по направлению к Санкт-Петербургу.

* * *
        Анна прекрасно знала: Капитон пьяный и Капитон трезвый - люди совершенно разные, и ей с трудом удалось узнать во втором человека, с которым она пила накануне несколько часов.
        Анна умудрилась проснуться раньше Капитона, приняла душ и, накинув на себя забытый кем-то халатик, прошла на кухню. Собралась было варить кофе, но передумала и остановила свой выбор на большой пластмассовой бутылке пива «Медовое крепкое», стоящей в холодильнике Капитона в ряду других напитков, очевидно, припасенных на тот случай, если некого будет послать за выпивкой.
        Отыскав на полке пивную кружку, Анна поставила ее на видное место, а пиво оставила в холодильнике, чтобы по пробуждении Капитона преподнести ему полную кружку ледяного пенящегося напитка.
        Сама она наскоро попила холодного чаю - выпив залпом одну чашку, нацелилась было на вторую, как вдруг из комнаты раздался продолжительный сиплый стон.
        Анна выплеснула чай в раковину, налила полную кружку холодного пива и, роняя по дороге белоснежные ошметки пивной пены, проследовала в комнату, где, свесив с всклокоченной постели коротенькие волосатые ноги, сидел мутный Капитон Иванович с истоптанным похмельем лицом.
        Увидев пиво в руках Анны, он замычал и вытянул вперед дрожащую ладонь. Поднес кружку ко рту, и Анна с изумлением увидела, как светло-янтарная жидкость за несколько секунд перекочевала из кружки в иссушенную глотку Капитона Ивановича.
        - Тебе еще?  - спросила Анна, следя за тем, чтобы ее открытые коленки находились в непосредственной близости от лица Капитона.
        - Мне… это… слушай… Где это я?
        - В своей квартире, где же еще?
        - А-а… А ты кто?
        Анна уже несколько раз слышала подобные вопросы от Капитона. Он всегда задавал их поутру после обильных возлияний накануне. Анна так и не смогла понять - серьезно Капитон спрашивает или дурачится?
        На всякий случай - если Капитон спрашивал серьезно - Анна серьезно ему и отвечала.
        - Разве ты меня не помнишь?  - ласково спросила Анна, присаживаясь рядом с мычащим Капитоном.  - Давай-ка я еще тебе пива налью…
        Пива Капитон больше не хотел, как Анна могла заключить из протестующего нечленораздельного вопля, а хотел - «вот той зелененькой… которую вчера пил».
        Текилы больше не было, поэтому Анна поспешила уверить Капитона, что зеленых алкогольных напитков не бывает и подобная ерунда может прийти в голову только с крепкого похмелья.
        Капитон сокрушенно поник головой.
        - А может быть, водочки тебе?  - вкрадчиво осведомилась Анна.
        На водку Капитон сразу согласился, ожесточенно закивав головой. Анна принесла бутылку и рюмку. От закуски Капитон, конечно, не отказался, и Анне пришлось принести из кухни несколько блюдечек с дорогими закусками, которые она нашла в холодильнике,  - аккуратно и искусно нарезанную колбасу, икру в крохотной хрустальной вазочке, различные копчености и соленые огурцы, изумительным хрустом невольно напоминающие ей о родной деревне.
        - О!..  - хрипло прогудел Капитон, проглотив рюмку водки.  - Теперь мне совсем хорошо стало,  - доверительно добавил он.
        Анна налила и себе рюмку и снова присела рядом с ним. Капитон обращал на нее не больше внимания, чем на журнальный столик в углу комнаты.
        Он опрокинул в себя еще одну рюмку, потом сгреб ладонью, похожей на закопченный лапоть, колбасу с тарелки, сунул ее в рот и принялся смачно чавкать; а прожевав, тщательно вытер ладонь о простыню. Выпил очередную рюмку и потянулся к огурцам.
        - Так как, ты говоришь, тебя зовут?  - обратился он вдруг к Анне.
        - Аня,  - ответила она.  - Ну, разве ты не помнишь, Капа?
        - Че-то помню такое,  - пожав жирными плечами, небрежно проговорил Капитон и заржал.
        - А-а… Ну я же говорю…
        Капитон оглядел Анну с головы до ног, будто видел ее в первый раз, и одобрительно хмыкнул. Потом, одной рукой потискав ее грудь, воодушевился и снова выпил.
        - Ох, бля!  - выдохнул Капитон, наполнив алкогольными миазмами всю комнату.  - Ну, теперь совсем хорошо… Как там тебя… Анютка!
        Он поднялся с постели, его шатнуло в сторону - Капитон едва удержался на ногах,  - потом в другую сторону и неожиданно вынесло на середину комнаты.
        - Вот это, сука, я вчера нажрался,  - широко улыбаясь, проговорил он, стремительно превращаясь в хорошо и давно знакомого Анне пьяного Капитона.
        Пару раз зачем-то присев, Капитон упал на жирную задницу.
        - Хватит… зарядки…  - пробормотал он, подползая на карачках к постели.
        Анна уже налила ему еще одну рюмку водки. Капитон вскарабкался с ногами на постель, утвердился рядом с Анной и одним махом засадил в себя содержимое рюмки.
        Затем он отшвырнул от себя рюмку, повернулся к Анне и вдруг одним движением сорвал с нее халатик.
        Анна, послушно улыбаясь, улеглась на спину, не сводя глаз с лоснящегося лица Капитона, медленно развела в стороны обнаженные согнутые в коленях ноги.
        Капитон, явно зачарованный открывшейся ему панорамой, шумно сглотнул и наскоро вытер сальные губы тыльной стороной ладони…
        - Ага,  - просипел Капитон,  - вот это дело… Слушай, ты мне так и не рассказала, что с тобой вчера случилось?
        - Я рассказывала,  - проговорила Анна, радуясь тому, что Капитон наконец перестал дурачиться, и привычными движениями освобождая его от остатков одежды.
        - Ни хрена не помню,  - сказал Капитон,  - нажрался я вчера капитально… Хи… Капитон капитально нажрался,  - повторил он,  - стихи… Так что же было все-таки? Я что-то такое, кажется… Менты, да? Чего они к тебе прицепились?
        - Менты,  - подтвердила Анна,  - вообще странная история какая-то получилась. Я, честно говоря, думала, что живой не выберусь.
        - Да?  - удивился Капитон.
        Удивившись, он оторвался от созерцания безупречных форм Анны и прямо сел на постели. По своему жизненному опыту Капитон знал, что подавляющее большинство странных историй имеет не менее странное и волнующее продолжение. А любую странную историю, имеющую продолжение, можно легко и просто обратить в свою пользу… Это было похоже на игру в шахматы… Капитон не умел и не любил играть в шахматы, но всегда извлекал для себя что-то полезное из сложно складывавшихся жизненных ситуаций. Он давно устроил из этого умения своего рода бизнес. Ведь почерпнутая где-то информация могла пригодиться кому-нибудь, а этот «кто-нибудь» мог щедро за информацию заплатить. Вот такие получались шахматы, где фигурами являлись живые люди, а ставками в игре - большие суммы денег и нередко человеческие жизни. Капитон был передатчиком информации - он знал, кому, когда и что нужно знать. Поэтому он и достиг своего положения - теперь ни одно мало-мальски стоящее дело на территории Питера не обходилось без его участия, по крайней мере консультации. Заинтересованные люди сами обращались к нему. А Капитон неплохо зарабатывал, ни у
кого не воруя, никого не убивая, лишь поставляя той или иной стороне необходимые сведения. Да и это было опасным бизнесом, и Капитон, несмотря на свое звериное чувство опасности, нередко рисковал головой. Но теперь у Капитона были связи и… он любил опасные игры. Ведь они приносят неплохие доходы… Конечно, когда знаешь, как и в какой последовательности расставить фигуры на шахматной доске.
        - Рассказывай,  - потребовал Капитон.
        Анна вздохнула и натянула на себя тонкое одеяло.
        - Значит, так,  - начала она,  - еду я в Питер из своей деревни. У отца с матерью гостила - ты же моего отца помнишь, я вас знакомила…
        Она хихикнула, потом, заметив, что Капитон без тени всякой улыбки слушает ее, осеклась и продолжала серьезно:
        - Короче, еду я себе, и вдруг мужик на дороге голосует. Я и остановилась…
        - Опасно нынче на дорогах,  - изрек Капитон,  - чего ты останавливаешься-то? А вдруг он бандит какой?
        - Он бандитом и оказался,  - кивнула Анна,  - но я с первого взгляда не поняла. Только мне странно показалось, что человек в такой одежде на дороге голосует, как бродяга какой-то. Он, тот мужик, был в дорогом костюме - видно, что костюм очень дорогой и сидел на нем идеально, будто сшит по заказу. Так вот, ехали мы сначала нормально, мужик шутил всю дорогу, веселый такой оказался… А потом вдруг…
        Анна передернула плечами и рассказала Капитону о происшествии на дороге. Капитон выслушал ее, не прерывая, кивая головой в знак внимания.
        - Ну вот,  - снова передергивая плечами, закончила Анна,  - этот придурок сиганул в лесопосадки, а я осталась ментов дожидаться. А что? Я-то ни при чем - он сам в мою тачку сел и… получилось так, что он меня вроде похитил. Менты побазарили со мной, отвезли в участок, заперли в камеру и забыли… Ну, потом вспомнили и выпустили… А потом что было, ты знаешь?
        Анна вопросительно посмотрела на Капитона, но он ничего ей не сказал - он напряженно о чем-то думал. Тихонько, чтобы не мешать ему, Анна соскользнула с постели и снова надела халат.
        - Выпить принеси мне,  - отрываясь от своих размышлений, попросил ее Капитон.
        Кивнув, Анна вышла на кухню, а когда вернулась, застала Капитона завернутым в простыню. Сидя на постели, как на банном полке, он морщил жирный лоб, собирая в точке над переносицей морщины, словно завязывая в клубок крупных толстых земляных червей.
        - Вот,  - сказала Анна, подавая рюмку.
        Не глядя на девушку, Капитон принял рюмку, выпил и снова задумался, почесывая затылок. Анна собралась было выйти из комнаты, чтобы не мешать Капитону, но тот вдруг поднял на нее мутные глаза и спросил:
        - А какой он из себя был, этот мужик?
        - Какой?  - Анна пожала плечами.  - Ну, я не особенно-то его рассматривала - я же на дорогу смотрела… Ну, не то чтобы симпатичный, но и не очень страшный. Глаза у него такие… веселые и… как бы бесшабашные, будто он каждую минуту может решиться на что-то ужасно рискованное… и в то же время умные глаза. Лицо? Такое… такое… мужественное,  - сформулировала Анна,  - ну, черты лица… такие…  - Анна покрутила в воздухе руками и ничего определенного более сказать не смогла.
        - Понятно,  - мрачно проговорил Капитон,  - то есть - непонятно ни хрена. А о себе он что-нибудь рассказывал?
        - Да ничего,  - пожала плечами Анна,  - он больше расспрашивал, а когда я чем-то интересовалась - отшучивался…
        - Тертый волк…  - пробормотал Капитон и вдруг осекся: - А о чем это он расспрашивал? Не обо мне ли?
        - Нет,  - быстро ответила Анна,  - не о тебе.
        Она вдруг вспомнила, что рассказала своему случайному пассажиру смешную байку о знакомстве Капитона с ее отцом… Пассажир потом что-то спрашивал о Капитоне, а она что-то отвечала. Но что именно - Анна не помнила. Она даже не могла сказать определенно - спрашивал ли ее случайный пассажир из праздного любопытства, потому что заинтересовался рассказом, или же что-то хотел разузнать. Она тогда - в течение разговора - ни о чем таком и не думала.
        - Н-да…  - промычал Капитон,  - хорошенькое дело. В город пробирается какой-то фраер, которого мусора шукают, а я об этом ничего не знаю… Интересно, интересно… А в свете последних событий - еще интереснее… Просто жопой чувствую, что что-то здесь не то… Может ли прибытие этого фраерюги быть связано с делами Седого? Хм… Это надо обмозговать…
        Капитон говорил вслух и, кажется, не замечал этого. Впрочем, его монолог постепенно превратился в невнятное бормотание, из которого нельзя было понять ни единого слова.
        Наконец он совсем замолчал. Несколько минут он сидел безмолвно, потом вдруг воскликнул:
        - Какой я дурак!
        - Что?  - встрепенулась в кресле Анна.
        - Что слышала,  - вскакивая с кровати, громыхнул счастливым басом Капитон,  - дурак я, и все тут! Как я раньше не додумался-то!
        - О чем не додумался?  - из вежливости спросила Анна.
        Капитон невнимательно махнул рукой, будучи полностью во власти своей идеи, но все-таки сказал:
        - Можно проверить по ментовским каналам этого твоего попутчика! Связи в ментуре у меня есть, так что это можно устроить хоть сейчас. Я только позвоню, и мне через пять минут пришлют по факсу все ориентировки, фотографии и фамилии - это же не секретная информация… А если твоего молодца ловили менты, то он определенно в розыске. Только вот удивительно, почему я об этом ничего не слышал… Теряю хватку, наверное…
        И Капитон устремился в другую комнату - звонить.
        После звонка он минут десять ходил по квартире, возбужденно что-то мыча и потирая руки. Когда зазвонил телефон, Капитон поскакал к аппарату, колыхая налитым брюхом и мурлыкая на бегу песенку.
        Через минуту загудел факс.
        А спустя еще какое-то время Анна сидела на кровати рядом с Капитоном и рассматривала длинную полосу тонкой бумаги, на которой размытыми темными пятнами выделялись фотографии и фотороботы разыскиваемых.
        - Не тот…  - говорила Анна, и бумага, тихо шурша, слоями опадала на пол,  - не этот… это вообще - женщина… Нет, не тот… И не этот… Постой, постой… Не, не похож…
        Последнюю фотографию она разглядывала довольно долго, потом покачала головой и проговорила, подняв глаза на Капитона:
        - Нет, того мужика здесь нет.
        - Точно?
        - Точно.
        Капитон озадаченно потер небритый подбородок.
        - А это что значит?  - пробормотал он.  - Если мужик не в розыске, то почему за ним мусора охотились, а? Послушай-ка,  - снова обратился он к Анне,  - а в участке с тобой разбирались те менты, которые на трассе тебя взяли?
        - Н-нет,  - припомнив, ответила Анна,  - не те… Меня просто сдали с рук на руки, и все. И не допрашивали вовсе. Просто какие-то вопросы задали. А следак, который эти вопросы задавал, вообще, кажется, не знал, кто я такая и почему я в ментовке очутилась. Да, может быть, он и не следак был вовсе,  - добавила она,  - он мне корочки не показывал.
        - Странно,  - опять промычал Капитон,  - какая-то любительская театральная постановка, мать ее за ногу… Непонятно кто ловит, непонятно кого… И непонятно, что происходит.
        - Как будто мы эту постановку с середины смотрим,  - поддакнула Анна, в угоду Капитону тоже становясь серьезной.
        Он, не глядя на нее, кивнул.
        Тут раздался телефонный звонок. Капитон схватил с ночного столика мобильный телефон и поднес его к уху.
        - Да,  - сказал он,  - слушаю.
        И стал слушать. А по мере того, как ему кто-то что-что говорил, лицо Капитона менялось, становясь бледным и растерянным. Анна даже удивилась - она никогда не видела шефа таким.
        - Н-ничего себе,  - выговорил наконец Капитон,  - вот это новости. Петю и Филина подстрелили? Ладно, я сейчас лепилу к вам пришлю… Нет, нет, он мой пацан. Я его как-то из одного большого дерьма вытащил, так что он теперь всегда мне помогает и в ментовку стукнуть не может… Ага, ага… Конечно, потом поговорим. Я к тебе сам приеду. Во сколько? Вот так пойдет?
        Капитон назвал время.
        - Жди,  - сказал он и положил трубку.
        - Что-то случилось?  - осмелилась спросить Анна.
        - Случилось,  - глядя мимо нее, ответил Капитон.  - Знаешь, чего я больше всего не люблю?
        Анна могла бы предположить, но ответила отрицательно, ожидая продолжения фразы.
        - Больше всего я не люблю, когда дела, в которых я участвую, выходят из-под контроля,  - сказал Капитон,  - а сейчас они как раз выходят из-под контроля. Почему?
        Тут уж Анна точно ничего не смогла бы ответить. Впрочем, и Капитон не знал ответа. Он думал, напряженно собирая на жирном лбу глубокие складки.
        Глава 10
        После ночной перестрелки проезд через КП ГИБДД показался Щукину простым и легким. Всего-навсего-то он при въезде в город остановился на пару минут, как мог привел в порядок себя и ко всему безучастную Лилю, наскоро протер грязную машину. Потом двинулся дальше, поправляя на своем лице изрядно обтрепавшуюся фальшивую бороду, кожа под которой чесалась просто нестерпимо, и придумывая правдоподобную историю о том, как он чинил в грязи и под проливным дождем испортившуюся машину,  - готовился к возможным вопросам милиционеров.
        Но ничего ему объяснять не пришлось - все прошло гладко, да и дождь прекратился, едва серая «Нива» въехала в Питер.
        В городе Николай нигде не останавливался. Он сразу же поехал по адресу, который продиктовал ему Ляжечка, и уже через полтора часа был на месте.
        Под ручку с Лилей они поднялись на второй этаж и позвонили в нужную им квартиру. Дверь им открыл тот самый неприметный человек, который мастырил Щукину документы.

«А может быть, и не он,  - подумал Щукин, стараясь заглянуть в неуловимые глазки неприметного,  - но очень похожий. Его черты лица сразу же расплываются у тебя перед глазами, как только ты посмотришь в сторону, и мгновенно исчезают из памяти».
        Неприметный молча впустил их в скверно обставленную квартиру, кивнул на старенький холодильник и молча же удалился.
        Щукин подошел к окну, выходящему во двор, и стал наблюдать за тем, как неприметный человек вышел из подъезда и быстро, не оглядываясь, проследовал к «Ниве». Сел в нее и, выехав со двора, скрылся в неизвестном направлении.
        - Есть хочешь?  - отойдя от окна, спросил Николай Лилю.
        Та не ответила.
        Щукин, как только вошел в эту квартиру, посадил ее на диван в одной из смежных комнат, где Лиля и сидела до сих пор - держась неестественно прямо и глядя в одну точку на пыльном стекле окна.
        - Будешь есть?  - громче спросил Щукин.
        Лиля вздрогнула и очень медленно перевела на него мутный взгляд.
        - Да,  - сказала она.
        - Ну, так иди и приготовь,  - распорядился Щукин, опускаясь в кресло.  - Тот хмырь явно хотел сказать, что в холодильнике для нас приготовлено… Сможешь?
        - Н-нет…
        - Ты что?  - удивился Николай.  - Готовить не умеешь? Ну, колбасу порезать?
        Лиля ничего не ответила.

«Точно,  - подумал Щукин,  - этот Ляжечка впендюрил ей дрянь какую-то, из-за чего она такой тормозной стала. А я-то поначалу подумал, что она просто очень испугана…
        - Колбасу-то можешь порезать?  - опять спросил он ее.
        Лиля снова посмотрела на него - растерянно и боязливо, как ребенок, которому приказали собрать из деталей старого пылесоса по меньшей мере аналог третьего
«Пентиума»,  - и ничего не ответила.
        Щукин вздохнул и поднялся на ноги.
        - Ну вот,  - проворчал он,  - я тебя от отморозков каких-то спасал, а ты… Все самому нужно делать…
        Он отправился на кухню, но в середине тесной прихожей был перехвачен пронзительным телефонным звонком. Сомнений - брать или не брать трубку - у Николая не было. Он сразу понял, что этот звонок адресовался ему.
        - Алло?  - проговорил Щукин, сняв трубку.
        - Здорово!  - прозвучал бодрый и веселый голос, в котором Николай без труда узнал голос Ляжечки.  - Как дела?
        - Нормально,  - ответил Щукин,  - пока жив. Что в принципе удивительно.
        - А что случилось?  - встревожился Ляжечка.
        - Не телефонный разговор. Ты сейчас где находишься?
        - Подъезжаю к городу,  - ответил Ляжечка,  - часа через два буду у тебя.
        - Вот тогда и поговорим,  - сказал Щукин.  - Извини, жрать хочу - сил нет.
        И положил трубку.

* * *
        Через два часа Ляжечка уже звонил в дверь квартиры, где отдыхал после тяжелой ночи Щукин.
        Ляжечка явился веселый и сияющий, как собственная гладкая лысина, словно это он, а не Щукин всего несколько часов назад с боем прорвался через поставленные невесть кем препоны и въехал в город. Ляжечка принес с собой пиво и всем своим видом изъявлял желание сбегать за водкой.
        Впрочем, Толик немедленно посерьезнел, когда Николай рассказал ему о нападении на машину - огромном бревне, брошенном через дорогу, выстрелах в темноте и бешеной гонке по ужасной трассе.
        - Этого я и боялся,  - заявил Ляжечка,  - именно поэтому мне и нужен был такой человек, как ты. Такой…
        - Стебанутый,  - мрачно подсказал Щукин.
        - Решительный,  - строго поправил Ляжечка,  - и смелый. Который бы соображал быстро и не боялся ни хрена. Сам бы я не смог так…
        - Понятно,  - хмыкнул Щукин,  - вот меня и подписал на это дело… Я-то думал, ты засветиться боишься, а ты за шкуру свою опасался. Меня же чуть не грохнули ночью! Весь в грязи извалялся под пулями. Да и борода эта гребаная…
        Николай ожесточенно поскреб бороду, которую смастерил из жалких остатков Ляжечкиной шевелюры.
        - Да ты не думай!  - воскликнул Ляжечка, будто испугался, что Щукин собирается отказаться от дальнейшего сотрудничества.  - Дальше не так будет. Это ведь кто был… Либо псы, которых папик этой сучки нанял, либо просто уроды, которые прослышали о нашем деле и решили, так сказать, бизнес перехватить… И те и другие - явно отморозки полнейшие. А как ты знаешь, отморозки долго не живут. До счастливой старости, во всяком случае, не доживают… Их же почему отморозками называют - потому что у них мозгов нет. Только «стволы» и мясо накачанное. А у меня… У нас с тобой мозги есть. И связи есть… У меня. Вот поэтому они и останутся с носом, а мы с бабками…
        Щукин пожал плечами.
        - Не знаю,  - сказал он,  - может быть, они с носом и останутся, а вот я - без головы рискую оказаться.
        Ляжечка округлил глаза и открыл рот.
        - Ты что?  - с придыханием выговорил он.  - Испугался, что ли? Вот уж никогда не мог предположить, что такой железный пацан, как ты…
        - А ты думал,  - криво усмехнулся Щукин,  - я обещал девчонку сопровождать. А под пули лезть не подписывался. Понял расклад?
        Ляжечка ничего не ответил, лихорадочно соображая.
        Щукин, конечно, не был напуган тем, что произошло этой ночью,  - за свою жизнь он бывал в переделках и похуже. Но вот выжать из Ляжечки сумму больше положенной - это и было сейчас в его планах.
        Николай справедливо полагал, что люди, на которых работает Ляжечка,  - серьезные клиенты. Такие пойдут на все, лишь бы задуманное ими удалось. И уж увеличить ставку одному из участников дела - да притом участнику активнейшему - это для них проще простого. Грело Николая еще и желание обойти Ляжечку в предложенном им самим мероприятии. Оказаться в дамках - а значит, и ближе к о-очень интересным заказчикам - прежде него, да и суммой гонорара неплохо было бы его обойти.
        Вот поэтому Щукин, изложив все, что хотел, выжидательно уставился на Ляжечку.
        - Н-ну…  - проговорил Ляжечка,  - мне кажется, Колян, что ты прав. Ситуация и на самом деле нестандартная. Непредвиденные обстоятельства, хуе-мое… Хорошо, Колян!  - Видимо, пришедшая в голову Ляжечки мысль была настолько удачна, что он моментально снова повеселел и хлопнул Щукина по колену.  - Не бзди, волк!  - воскликнул Ляжечка и захохотал, показывая желтые зубы.  - Прорвемся! А проблему твою я решу вмиг.
        - Это хорошо бы,  - сказал Щукин, думая о деньгах.  - Надеюсь, Толик, ты понял, что я имею в виду?
        - А как же?  - хмыкнул Ляжечка.  - Чего тут непонятного? Пацану трудно и требуется некоторая…  - он хитро прищурился на Щукина,  - некоторая поддержка, так?
        - В самую точку,  - сказал Щукин,  - и желательно немедленно.
        - Немедленно так немедленно,  - неожиданно легко согласился Ляжечка.  - Сейчас я отъеду на часок и обо всем договорюсь. А к тебе придут.
        - С поддержкой?  - осведомился Щукин.
        - Ага. На-ка вот тебе на всякий случай номер моего мобильного. Боюсь, мы больше с тобой не увидимся сегодня… Так что, если какие проблемы у тебя появятся,  - звони.
        - Ладно,  - снисходительно согласился Николай и отставил в сторону бутылку пива,  - а я пока в сортир схожу.
        Ляжечка тоже поднялся.
        - Давай,  - сказал он,  - а мне как раз с Лилькой потолковать пора…

* * *
        - Как он?  - спросил Семен, при появлении доктора поспешно гася сигарету.
        - Состояние тяжелое,  - сказал доктор, высокий нескладный мужчина с одутловатым лицом и клочками цыплячье-желтых волос на голове,  - тяжелое, но стабильное.
        Семен тоскливо покосился на закрытую дверь в комнату, где находился Филин. Во рту его горчило от наспех выкуренной сигареты, но если бы это было единственным неприятным ощущением на сегодня, то Семен был бы просто счастлив.
        - Это хорошо или плохо?  - спросил Семен, прекрасно, впрочем, понимая, что тяжелое состояние легким назвать нельзя.
        - И да, и нет,  - качнул головой доктор и оглянулся.  - Где бы мне руки помыть?  - спросил он.
        - В ванной, где же еще…  - быстро ответил Семен.  - А скажи…
        Но доктор уже направлялся в ванную, покачивая на ходу своим нескладным телом, словно больная утка. Семен тут же закурил еще одну сигарету.
        Что-то несуразное произошло сегодня ночью. Несуразное и странное. Они должны были перехватить Лилю и в тот же день отправиться обратно. Похитители Лили вряд ли могли знать о том, что на них именно в этом месте и именно в это время готовится покушение. А когда Семен убедился, что Лилю сопровождает только один человек, то посчитал всю операцию настолько легким делом, что подумал - он вполне мог бы справиться и один. И незачем было тащить в Питер три машины с оравой братвы. Бросить на дорогу какую-нибудь херню, дождаться, пока сопровождающий Лили выйдет из машины, и мочить его.
        Легко и просто.
        Но на деле все оказалось вовсе не легко и куда как не просто.
        Словно предчувствуя грядущие неурядицы, Семен решил подстраховаться и отправил Филина в обход, а сам с Петей отвлекал внимание, явившись в свете фар этой дурацкой серой «Нивы». Пока сопровождающий соображал, что к чему, незаметно подкравшийся со стороны Филин должен был шлепнуть его и подать сигнал Семену.
        Но этот неведомый сопровождающий оказался как-то чересчур ловок. Он умудрился быстро сориентироваться в ситуации - заметил Филина и подстрелил его. А потом подстрелил и Петю Злого. Ну, Петя отделался легко: пуля прошила ему мякоть правой руки, так что теперь Петя Злой выглядит потешно - обе руки у него перевязаны, как у мумии.
        А вот Филин…
        С ним сложнее. Пуля попала ему в грудь, и хоть никаких органов, важных для жизнедеятельности организма, не повредила, Филин потерял сознание и, когда Семен подобрал его, он уже истек кровью.
        И врезал бы Филин дубаря еще по дороге к городу, если бы Семен не перевязал ему умело рану и если бы Петя не поддерживал всю дорогу, шепча на ухо что-то совсем не важное, чтобы человеческими словами удерживать тоненькую нить, все еще связывающую Филина с этим миром.
        Кто был этот неизвестный, который сопровождал Лилю и подстрелил Петю Злого и Филина? Ни лица, ни еще чего-то определенного не заметил и не запомнил Семен из облика незнакомца - только идиотскую бороденку, всю обмякшую от воды и грязи…

«Может быть, охранник профессиональный?  - размышлял Семен, оглядываясь на дверь ванной, где шумела вода и кряхтел отчего-то доктор.  - Как он ловко управлялся с оружием и вообще… ориентировался… Не похоже на тех уродов, у которых мы пытались отбить Лилю, когда ее похитили. Ну, тогда у нас ничего не получилось потому, что положение было явно не в нашу пользу, да и перевес у них был и по численности, и по оружию… Мы ведь ничего такого с собой прихватить не успели. Зато двух уродов уложили. А сейчас… Этот… незнакомец был один, однако умудрился отбиться, да еще как отбиться! Моих ребят подстрелил!»
        Шум воды в ванной смолк, и в прихожей показался доктор. Его прислал Капитон, как только ему позвонил Семен и вкратце объяснил происшедшее. Семен не знал имени доктора, да и не интересовало его имя, поэтому он называл доктора просто - доктор.
        - Он поправится?  - спросил Семен у доктора.  - Или нет?
        - Поправится,  - медленно, словно нехотно ответил доктор,  - обязательно поправится. Он уже идет на поправку. Только его ни в коем случае нельзя беспокоить… И трогать нельзя. Даже разговаривать с ним надо осторожно. Я буду приходить два раза в день менять повязку. Список продуктов, которые вам понадобятся, я сейчас напишу - больному нужно питаться по строгой диете… Ну, вроде все. Кстати, это вы наложили ему повязку?
        - Я,  - ответил Семен.
        - Очень, знаете ли, профессионально. Если бы не правильно наложенная повязка, то молодой человек определенно бы скончался еще… часа два назад. Вы медик? Где вы научились медицине?
        - В армии,  - буркнул Семен,  - там и не такому научишься…
        Доктор качнул головой, и на его одутловатом лице не отразилось ничего. Дав Семену еще несколько указаний, он ушел.
        Семен прошел на кухню и, сев за стол, посмотрел на часы. Время визита доктора закончилось тогда, когда должен был пожаловать Капитон.
        Едва Семен подумал об этом, как в прихожей раздался звонок.

* * *
        Капитон был красен, взволнован и, как обычно, с похмелья. Его крупное тело укутывал просторный свитер - дорогой, но уже в нескольких местах заляпанный какой-то гадостью, а на коротких и толстых, как тумбочки, ногах красовались безразмерные джинсы из тех, что носят ультрасовременные тинейджеры - со множеством цепочек и карманов в самых неожиданных местах.
        В квартиру он вошел один, но, выглянув в окно, Семен убедился, что Капитон приехал на собственном джипе, да еще и с машиной охраны. Видимо, новости Семена так встревожили Капитона, что последний решил не рисковать, разъезжая по городу без охранников. Когда такие дела творятся неподалеку от города, где гарантия, что в городе спокойно?..
        - Ну,  - пропыхтел Капитон, присаживаясь к столу и вытирая пот со лба огромным цветастым платком,  - рассказывай по порядку, как все произошло.
        - И рассказывать нечего,  - передернул крепкими плечами Семен,  - то есть не важно.
        - Не понял?
        - А важно то, что в одной комнате лежит Петя Злой - ему руку прострелили, а в другой Филин… Филин совсем плохой, у него крови осталось - вряд ли на стакан наберется…
        Капитон сочувственно покивал головой.
        - Кстати, насчет стаканов,  - непосредственно после этого проговорил он,  - у тебя ничего выпить нет? Там в баре вроде было… А то у меня… После вчерашнего башка, как цирк имени Дурова…
        Семен молча поднялся и проследовал в комнату, где был бар. Петя Злой, спавший в той комнате на диване, мгновенно вскинулся и вопросительно уставился на Семена. Забинтованные руки Пети шарили по постели, точно в поисках пистолета.
        - Спокойно,  - сказал Семен, поглядев в мутные Петины глаза,  - спи, спи…
        Петя Злой хотел что-то сказать, но, приподнимаясь, неловко задел недавно простреленной рукой спинку дивана и с тихим шипением опустился обратно.
        - Спи, сказал,  - повторил Семен.
        - Болит, сука,  - пожаловался Петя.  - А кто там еще пришел?
        - Капитон. Разбираться будем.
        - А Филин как?
        - Нормально,  - сказал Семен,  - спит. Доктор говорил, что тебе и ему спать надо. Так быстрее силы восстанавливаются.
        - Ага,  - сказал Петя и улегся снова.
        Он закрыл глаза, но вдруг лицо его исказила гримаса ненависти.
        - Ну, падла…  - прошипел он сквозь зубы, неизвестно к кому обращаясь,  - если я тебя, гнида, встречу еще раз… Жопу нашпигую свинцом…
        Семен открыл бар и обнаружил там несколько початых бутылок текилы и еще каких-то иностранных напитков с яркими этикетками.

«Ну вот,  - мрачно подумал он,  - хорошо, что запас спиртного братва раньше не обнаружила. Они за пузырьком сбегали и успокоились. А если бы нашли эту хрень заморскую, то до утра бы лакали. А как потом на дело пошли бы? Эх, Петя, Петя… Лучше бы тебе того парня не встречать больше, который тебе вторую руку прострелил. Не ты ему, а он тебе жопу свинцом нашпигует, это скорее всего. Явно парень тот крутой… Ну, ничего, сейчас с Капитоном погутарим, может быть, выяснится, что к чему… А если Капитоша найдет того парня…»
        Семен яростно стиснул горлышко бутылки, так сильно, что, казалось, еще немного и стекло хрустнет под его пальцами. Он вытащил бутылку из бара и закрыл створку.
        - Ого!  - обрадовался Капитон бутылке.  - Текила! Давай-ка для начала маханем по одной, а потом ты рассказывать будешь…
        Они выпили по одной, потом еще по одной, а потом еще.
        В течение получаса Семен рассказывал Капитону обо всем происшедшем ночью, стараясь не упустить ни одной детали. При этом он пытался заглянуть в глаза своему собеседнику, чтобы понять - может Капитон помочь ему или нет. Но глаза Капитона, юркие и удачно прячущиеся за массивными валунами брыластых щек, были совершенно неуловимы. Семен смог только разглядеть в них хищный блеск, по которому он определил глубочайший интерес Капитона к своему рассказу. Впрочем, такой же блеск появлялся в глазах толстого пьяницы и когда он смотрел на зеленую жидкость в фигурной литровой бутылке.
        - Вот,  - закончив, проговорил Семен,  - это все, что смог вспомнить. Больше, кажется, рассказывать не о чем. Какие соображения?
        Капитон поднял вверх палец, наскоро выпил стопку и глубоко задумался. Он не говорил ни слова в течение нескольких минут. В голове его все крутились мысли по поводу того странного человека, которого подвозила Анна. Капитон, может быть, и не обратил бы внимания на эту историю, если бы не дурацкое предчувствие, никогда его не обманывавшее, и не гонцы от Седого, прибывшие в Питер, которых надо было курировать и, соответственно, владеть ситуацией в городе, не допуская никаких непредвиденных событий. Седого Капитон побаивался и отвечать перед ним, если что, не хотел. Сегодня утром - сразу после звонка Семена, не успев даже как следует похмелиться,  - Капитон принялся обзванивать своих хороших знакомых, отвечающих за негласную, но очень полезную связь Капитона с МВД, однако, потратив на это полтора часа, ничего не добился.
        Никто решительно не знал о странной заварушке, разыгравшейся вчера на подъезде к Питеру. Будто и не было всего этого - ментовской засады, незнакомца, удирающего в лесопосадки, расплывчатого и необязательного допроса Анны в отделении. Не было даже следователя, приметы которого, как могла подробно, описала Анна.
        Тут впору было склониться к мысли, что вся эта история - плод воображения Анны, но Капитон прекрасно знал, что Анна не имеет никакого воображения, да если бы и имела, зачем ей выдумывать? Двойная игра? Бред какой-то… Анна предана ему, Капитону, как собачка. Но что же тогда происходит?
        - Слушай,  - заговорил вдруг Капитон,  - а как, ты говоришь, выглядел этот твой супермен.
        - Не супермен,  - поморщился Семен,  - просто хорошо подготовленный человек. Можно сказать, профессионал. Да и мы, надо признаться, облажались. Думали, что легко возьмем Лильку… девчонку… А ее единственного охранника замочим. Но вышло все не так.
        - А как он выглядел?
        - Ну… м-м… Ничего определенного сказать не могу. Разве только одна деталь - борода у него была…
        - Борода?  - озадаченно переспросил Капитон.
        - Борода,  - повторил Семен,  - вшивенькая такая бороденка. Жидкая. Мокрая от дождя.
        Капитон кивнул и тут же вытащил из кармана своих необъятных джинсов мобильник.
        - Алло,  - набрав номер, заговорил он,  - Анька? Это я… Ага… Узнала? Слушай, тут такая тема… У того типа борода была?
        Он выслушал ответ и поморщился.
        - Точно не было?  - переспросил он.
        Капитон снова поморщился и отключил телефон.
        - Что это за тип?  - осведомился Семен.
        - Какой тип?
        - Ну тот… про которого ты спрашивал.
        - А, этот…  - Капитон пренебрежительно махнул рукой.  - Так, ничего особенного. Просто одна странная история, в которой я не могу разобраться.
        - А эта история…
        - Нет,  - успокоил его Капитон,  - к вашему делу она никакого отношения не имеет.
        Так сказал Капитон, в глубине душе звериным своим чутьем чувствуя, что с этим утверждением он явно поторопился.

* * *
        Щукин вышел из туалета и вернулся на кухню, но на кухне Ляжечки уже не было. Ляжечка, насвистывая что-то, выходил из комнаты, где на диване сидела Лиля.
        - Порядок,  - неизвестно к чему проговорил Ляжечка и весело кивнул Щукину,  - теперь и я в сортир сбегаю. Солью пену от пива.
        - Давай,  - разрешил Щукин.
        Как только дверь туалета за Ляжечкой захлопнулась, Николай прошел в одну из комнат. Лиля лежала на диване лицом вниз. Щукин, ожидавший увидеть ее сидящей в той же позе, что и оставил, остановился, и из-под ног его катнулся под диван какой-то предмет.
        Николай наклонился и пошарил рукой под диваном. Потом поднялся, брезгливо отряхиваясь от пыли. В руках его был одноразовый шприц, явно только что использованный.
        Щукин швырнул шприц обратно под диван и присел рядом с Лилей.
        - Эй,  - позвал он, тронув ее за плечо.
        Никакого ответа.
        Щукин осторожно поднял бессильно свесившуюся с дивана руку Лили и закатал ей по локоть свитер. Потом тихонько присвистнул и поднялся на ноги.
        Загудела вода в сливном бачке, и Щукин вернулся на кухню.

«Вот так,  - подумал он,  - Лилю-то нашу препаратиком каким-то накачивают. Вон у нее на сгибе локтя несколько черных дырочек - следов от уколов. Чтобы, значит, не дрыгалась и вела себя прилично. А что? Дешево и сердито. Так она могла бы попытаться убежать или знак какой подать мусорам или еще кому. А под действием препарата она не девушка вовсе, а… мумия… Кукла. А препарат ей вкалывает Ляжечка. И снадобье он, надо думать, при себе носит. И не особенно это скрывает. Я же не дурак, чтобы не догадаться, что Лиля под действием наркотика находится… Но все равно - надо взять на заметку. Препарат у Ляжечки всегда под рукой - это раз. А два… Кто его знает, может быть, не все обстоит так, как Ляжечка мне рассказывает. Что я знаю об этой Лиле? Да практически ничего. И рассказать она мне ничего не может. По понятным причинам. Вполне возможно, что еще и поэтому ее и накачивают всякой дрянью - чтобы не болтала лишнего… Л-ладно…»
        Хлопнула дверь в туалете.
        - Ну как?  - спросил Ляжечка, входя на кухню и подмигивая Щукину.  - Еще по пиву?
        - Хватит,  - рассудил Николай.
        - Ну, что же, хватит так хватит,  - легко согласился Ляжечка и взглянул на часы.  - Я поеду, пожалуй…
        - Валяй,  - сказал Щукин.
        - Насчет билетов на паром и дальнейших инструкций я тебе позвоню,  - проговорил еще Ляжечка, поднимаясь со стула.
        Щукин проводил его в прихожую.
        - А это…  - напомнил он,  - поддержка?
        - Поддержка?  - хихикнул Ляжечка.  - Будет тебе поддержка. Через часок примерно… Подгоню я к тебе человечка.
        - Вот это да!  - обрадовался Щукин.  - Вот это по-нашему… Ну, бывай здоров…
        - Ага, ага,  - покивал Ляжечка, как-то странно усмехнулся и вышел.

* * *
        Через час в дверь квартиры, где находились Щукин и Лиля, раздался звонок.
        Николай пошел открывать. «Глазка» на двери не было, потому, прежде чем открыть, Щукин проверил наличие пистолета у себя за поясом, вытащил оружие, передернул затвор, встал к двери боком - в таком случае, если будут стрелять через дверь, пуля не сможет его достать.
        И спросил:
        - Кто там?
        - Открывай,  - услышал он визгливый, неровный и словно немного подпрыгивавший голос,  - от Толика я, Ляжечки. Он меня к тебе прислал. Велел передать - поддержка приехала…
        Щукин поставил пистолет на предохранитель и спрятал его обратно за пояс.
        Открыл дверь.
        И отступил на шаг, пропуская вошедшего.
        Перед Николаем стоял долговязый субъект, одетый вычурно и странно - кожаные штаны обтягивали худые длинные ноги, косуха, сплошь пробитая металлическими клепками, была надета прямо на сумасшедшей расцветки маечку, обесцвеченные волосы были острижены так коротко, что казалось, будто голову субъекта густо намазали светло-желтой краской. Ансамбль венчали кокетливый красно-желтый платок, свободно болтающийся на шее, и татуировка в виде змеи, тянувшаяся по горлу от мочки правого уха почти до самого кадыка.
        Другими словами, субъект был больше похож на клоуна, чем на нормального человека, но держал себя так, будто ничего странного в его внешнем облике не было.
        - Н-ну?  - оглядев вошедшего с ног до головы, поинтересовался Щукин.  - Где?
        - Что - где?  - визгливо переспросил тот.
        - Поддержка.
        - Вот я,  - сказал пришелец и выпрямился во весь свой немаленький рост.
        Тут Щукин едва ли не впервые в своей жизни по-настоящему растерялся.
        - Не понял,  - сказал он,  - мне Ляжечка бабки обещал. Поддержка - бабки. Понял? Материальная поддержка. Есть такое понятие.
        - Ничего не знаю,  - отреагировал субъект,  - мне Толик сказал, что тебе помощь нужна. Вроде бы на тебя отморозки какие-то наезжают.
        - И что?
        - Вот я для того и прислан, чтобы тебя защитить,  - значительно закончил субъект и вдруг молниеносным движением извлек откуда-то невообразимых размеров пистолет. Продемонстрировав оружие, он тут же снова спрятал его - так быстро, что Щукин не успел разглядеть, куда именно. Все это было очень похоже на то мгновенное и хищное движение, какое делает змея, когда показывает свое жало.
        Щукин не знал - смеяться ему или злиться. Этот тип нес такую чушь, что поневоле тянуло рассмеяться, но мысль о том, что его, Николая, грубо и пошло разыграли, выставив при этом на смех, наполняла сознание Щукина тягучей и черной злобой.

«Ах ты, Ляжечка поганый,  - неслись в его голове мгновенные мысли,  - шутник гребаный… Значит, такие у нас шуточки… Значит, вот как ты отреагировал на мою просьбу о поддержке… Вместо бабок прислал какого-то кретина с «пушкой». Мстишь за бабки, которые я выжал у тебя в том поганом кафе? Ладно, сука, посмотрим, кто будет смеяться последним…»
        Субъект между тем заозирался, будто его что-то начало беспокоить.
        - А кухня где тут у тебя?
        - Там…
        Николай махнул субъекту рукой по направлению к кухне, а сам бросился к телефону. Вытащив из кармана бумажку с номером мобильника Ляжечки, он набрал номер и, дождавшись соединения, выдал такое ужасающее двадцатичетырехэтажное ругательство, на какое только был способен.
        - Ого,  - сказал Ляжечка, как только Щукин закончил фразу, после которой любой человек, обладающий хоть малой дозой фантазии, должен был немедленно свалиться в обморок,  - чего это тебя так зацепило?
        - Ты еще спрашиваешь, падаль?  - воскликнул Николай.  - Блядские шутки у тебя, Толик, понял? Блядские!
        - А-а…  - догадался наконец Ляжечка,  - получил мою посылочку?
        - Получил, сучонок, получил… Что это за клоун, которого ты ко мне прислал?  - уже немного спокойнее поинтересовался Щукин, нимало не заботясь о том, что «клоун» с огромным пистолетом находится прямо у него за спиной.
        - А это Саша Матросов,  - хихикнул Ляжечка,  - по кликухе Матрос. Он немного странноватый, но ты не обращай внимания. В своем деле он человек незаменимый…
        - Да в каком деле? На хрена он мне нужен?
        - Я так понял, у тебя проблемы с беспредельщиками,  - продолжил Ляжечка,  - вот Матрос тебе и поможет… Он у нас хоть немного и того, но с оружием управляться умеет. Санька в Чечне воевал, две войны прошел, а как его с контузией списали, так в детство впал. Но солдат он классный. И вот еще что…  - Ляжечка сделал паузу, потом продолжал, заметно понизив голос: - Санька тебя сопровождать будет до парома. И в квартире с тобой останется. Так, если что случится… не дай бог, конечно, ты хватай Лильку и беги. А Саньку оставляй на прикрытие.
        - А его кто прикрывать будет?  - хмуро поинтересовался Николай.
        - Его?  - удивился Ляжечка.  - Да кому он нужен? Понимаешь, Колян, Санька парень хороший, только у него дыра в башке. Я его к тебе прислал как… как средство против беспредельщиков - тех, что за тобой всю ночь гонялись. Клин клином вышибают, знаешь ведь? Вот ты его и оставь разбираться, а сам прикрывай Лильку. Твоя главная задача - чтобы Лилька осталась в живых и благополучно добралась до Швеции. Понял?
        - Понял,  - мрачно проговорил Щукин.
        - Вот и хорошо, что понял,  - разом повеселел Ляжечка.  - Я тебе еще позвоню, когда поговорю… с кем надо… Да и вот еще - не пытайся Саньку с «хвостов» скинуть. Он получил задание и будет его выполнять, что бы ни случилось. А кандидатуру его я утвердил… у заказчиков… И это… Извини, что так вышло. Просто я сразу про Саньку подумал, когда ты мне рассказал о нападении, но вот ты про деньги начал, и я… Ну, немного пошутил. Извини, а?
        - Пошел ты,  - сказал Щукин и положил трубку.

«Вот так дела,  - подумал он, тупо глядя на телефонный аппарат,  - качусь все ниже и ниже… Даже самому интересно. Уже мне лось сохатый Ляжечка указания дает и еще по-начальственному подшучивает… Да и эти заказчики за лоха держат - никого из них я не видел, ничего не слышал и общался только через придурка Толика. А теперь вот клоун какой-то мне на голову свалился… Нет, черт возьми, надо с этим кончать! И ввязался в это дело потому, что деваться было некуда - мусора меня затравили, как зайца. Все потому, что кто-то - невыясненный, кстати, до сих пор - загонял меня в угол, словно крысу тапком. А сейчас расхлебываю все деяния этого невыясненного… Черт возьми, в какое идиотское положение я попал. Я не привык играть, когда у других козыри, а у меня шваль мелкая. И тем более не привык сам этой швалью быть… Посмотрим… Посмотрим…»
        Щукин яростно тряхнул головой и направился на кухню, где, судя по странным звукам, субъект Саня Матросов развил бурную деятельность.
        Николай теперь ясно понял, что он настроен враждебно и по отношению к Ляжечке, и по отношению к неведомым заказчикам. Самым главным в жизни Щукина была полнейшая независимость и возможность самому планировать собственные поступки. А теперь он словно катился по специально проторенной кем-то для него гладкой льдистой тропке, не имея ни малейшего шанса остановиться и оглядеться.
        Впрочем, не так-то уж беспомощен он был. Щукин знал, что сможет выкрутиться из любой авантюры, в которую кинула его злодейка-судьба. Нужно только как следует все обдумать и составить план, по которому действовать точно и безотлагательно.

«Вот сейчас я этим и займусь,  - мысленно проговорил Николай,  - самое время. Пока передышка-то…»
        Глава 11
        Прошло уже два часа после этого телефонного разговора. Щукин успел принять ванну, а Санька Матрос - сожрать почти все содержимое холодильника. Щукин не пытался заговаривать с Матросом, да и тот не очень-то стремился идти на сближение. После ванны Щукин уселся пить чай, предварительно почти насильно накормив Лилю, которой Матрос нисколько почему-то не интересовался; он, все находящийся там же, на кухне,
        - сидя на табуретке, тупо глядел в окно, беззвучно шевеля губами.
        Ляжечка позвонил только один раз - сказал, что забыл переодеть Лилю в более или менее приличную одежду, и поручил выполнить эту миссию Щукину. Одежда, как оказалось, лежала в сумке в прихожей. Говоря все это Щукину, Ляжечка так мерзко хихикал в трубку и причмокивал губами, будто не сомневался, что Николай воспользуется беспомощным состоянием девушки и, сняв с нее старый тренировочный костюм, новую одежду наденет не сразу, а чуть погодя, и всеми своими интонациями Ляжечка стремился показать, что ничего предосудительного в том, что Николай немного помнет девчонку, он не видит.
        Щукин только поморщился.
        Он осмотрел содержимое сумки, о которой говорил Ляжечка, и нашел там длинное платье, недорогое, но новенькое, только что купленное - с него не успели даже снять этикетку,  - колготки, совершенно уродскую красную блузку и длинный рыжий парик.

«Ага,  - догадался Щукин,  - все это покупал мужчина. Скорее всего - сам Ляжечка и покупал. Не могла женщина приобрести такое дерьмо. Видно, Ляжечке поручили прошвырнуться по магазинам и найти то, во что можно переодеть Лилю. В самом деле - как она будет садиться на паром в том тряпье, в каком она сейчас?»
        В той же сумке Николай нашел небольшую и, очевидно, очень дешевую женскую сумочку с косметикой. Косметика, как Щукин определил моментально, была мерзопакостной, стоила она явно гроши, а производителем был Китай - судя по тому, что на флакончике с помадой, сплошь испещренном непонятными иероглифами, красовалась яркая надпись «PYERR KORDENN» и три восклицательных знака.
        Щукин переодел Лилю, но уродовать ее косметикой не стал, сочтя это неуместным: девушка хоть и была порядком измождена, выглядела - в силу своей природной привлекательности - все же недурно.

«В крайнем случае,  - подумал Николай,  - можно прямо на месте что-нибудь подмазать или подкрасить, чтобы скрыть неестественную бледность и синяки под глазами…»
        Справившись с этим делом, Щукин снова сел пить чай.
        Ляжечка больше не звонил.
        Напившись чаю, Николай ушел в комнату, улегся на диван, точно такой же, как тот, на котором в соседней комнате лежала Лиля, и глубоко задумался над сложившейся ситуацией.
        Сколько времени он провел так, он не помнил. Результат размышлений был нулевой, Щукин почему-то никак не мог разработать план дальнейших своих действий, и все его мысли сводились к одному - надо подождать подходящего момента. Но вот только когда наступит этот подходящий момент и достаточно ли он будет подходящим?..
        Из тягостных раздумий Николая вывел раздавшийся на кухне протяжный стон. Это явно стонал тот странный парень Санька Матрос, о котором Щукин успел забыть.
        Николай направился на кухню.
        Там он застал странную картину. Санька Матрос сидел на табуретке, поджав под себя худые ноги. Он раскачивался из стороны в сторону и что-то гудел себе под нос.

«Точно,  - подумал Щукин,  - полный псих».
        Матрос вдруг поднял голову.
        - Плохо мне,  - пожаловался он.
        - А кому сейчас легко?  - хмыкнул в ответ Щукин.
        Матрос буркнул что-то про себя и поднялся так стремительно, что табуретка полетела на пол.
        - Ты чего?  - озадаченно спросил Николай.
        - Ничего…  - сквозь зубы процедил Матрос, стаскивая с себя косуху.  - Настроение у меня плохое. Это у тебя, как я вижу, больно хорошее…
        - Ну да,  - легко согласился Щукин, решив не разбираться в стремительных, как струи водопада, перепадах настроения своего нового знакомого.  - В моей жизни случилась большая радость. Как мне кажется - самая большая… Получил тебя вот в подарок…
        Матрос на это ничего не ответил. Он швырнул свою куртку на пол и, гремя тяжелыми, зачем-то подкованными железом ботинками, проследовал к кухонной плите.
        - Ложку дай мне какую-нибудь!  - закричал он оттуда так громко, словно Николай находился в другом помещении.
        - Грязные в раковине,  - сказал Щукин, следя за Матросом.  - А тебе зачем? Чистые в ящике стола…
        - Все равно…
        Матрос принял от Николая ложку, достал из кармана маленький пакетик, высыпал в ложку часть порошка, подумал, добавил еще.
        - Газ включи,  - отрывисто приказал он.
        - У самого руки отвалились?
        Матрос снова проворчал что-то, потом поднялся, включил газ и опять уселся за стол.
        Щукин закурил, с интересом наблюдая за Санькой.
        Матрос аккуратно положил ложку с белым порошком на стол, вытащил из кармана одноразовый шприц.
        Сорвав упаковку, он взял со стола ложку, поднес ее ко рту и выпустил слюну в ложку. Проделав это, он зажал шприц в зубах, а ложку поднес к горящему на плите ярко-синему цветку газа.
        Казалось, он забыл о существовании Николая. Глаза Матроса глубоко запали. Он со свистом трудно дышал через нос.
        - Непонятная дурь…  - бормотал Матрос. Шприц в зубах очень мешал ему говорить, но для Матроса это было не важно - он ни к кому не обращался.  - Взял у барыги незнакомого… Времени не было ехать к своему постоянному… продавцу. Не дело, конечно, ширяться черт знает чем перед работой, но другого выхода нет… Иначе сдохну за рулем прямо…
        Матрос отнял ложку с закипевшей в ней жидкостью от огня и втянул горячую жидкость в емкость шприца. Бесполезную теперь ложку он, не глядя, отшвырнул - она удачно упала в раковину.
        Матрос уселся на стул, закатал рукав - мелькнула татуировка - и стал быстро сжимать и разжимать кулак, зажав руку выше локтя каким-то хитрым образом между ног, отчего стал похож на страшно скрюченного китайского демона.
        Он поднес иглу к вздувшейся вене. Николай поморщился и наклонился, чтобы затушить в пепельнице сигарету, а когда снова посмотрел на Матроса, то тот сидел, откинувшись на спинку стула, с неподвижно уставленными в потолок глазами.
        Использованный шприц лежал на столе.
        Николай поднялся, чтобы выбросить шприц в мусорное ведро. Матрос посмотрел на него. Лицо у Саньки было размякшее и мокрое от выступившего на нем пота. Николай вдруг подумал, что пот должен быть холодным.
        - Я вообще-то не увлекаюсь ширевом,  - тихо проговорил Матрос, как-то очень доверительно обращаясь к Щукину и медленно при этом скатывая вдоль по руке рукав.
        - Так, иногда… Когда нервничаю или… Когда, как это говорится, вдохновение… Или как сейчас - когда ничего, кроме этого, помочь не может…
        - Пришел в норму?  - осведомился Щукин.
        - Пришел,  - проговорил Матрос, поднимаясь со стула.  - Пошли. А то опоздаем. Машину я внизу оставил.
        - Не понял?  - поднял брови Щукин.
        - А чего тут не понять?  - усмехнулся Матрос.  - Нам задание дали, так ведь?
        - Ну?
        - Вот и нужно его выполнять.
        Щукин сцепил зубы, чувствуя, что ситуация и вовсе выходит у него из-под контроля.
        - Ты чего темнишь?  - негромко осведомился он.  - Ляжечка сказал, что он сам позвонит и скажет, что делать и когда делать. И вообще - передаст инструкции…
        - Ляжечка?  - усмехнулся Матрос.  - Какой такой Ляжечка?
        - Та-ак, брат,  - протянул Щукин,  - ты вообще, я смотрю, обдолбался. Вусмерть. Ты, между прочим, нашей девчонке неплохую партию мог бы составить. Она молчит всю дорогу, а ты херню несешь. И оба обдолбанные.
        - Никакого Ляжечки мы дожидаться не будем,  - сказал Матрос, явно пропустив мимо ушей слова Щукина,  - зачем нам с тобой слушать эту «шестерку»? Ты ведь не знаешь, кто заказчик?
        С этими словами Матрос хитро подмигнул Щукину.
        - А кто заказчик?  - настороженно спросил Николай.
        - Я,  - просто ответил Матрос.

«Вот те на!  - стукнуло в голове у Щукина.  - Приехали, товарищи. Следующая станция
        - Кащенко…»
        - Я, я и еще раз я,  - продолжал Матрос, сверкая ставшими вдруг безумными глазами.
        - А ты думал? Мне нужно выполнить миссию, и для успешного выполнения я выбрал тебя в помощники…
        Щукин молчал, не зная, что говорить.
        - Миссия сложна и почти невыполнима,  - говорил Матрос, казалось, не обращаясь ни к кому,  - но нас зовут долг и честь.

«Идиотизм»,  - подумал Николай.
        - А что за миссия?  - вынырнув из своих мыслей, спросил он Саньку.
        - Я тебе разве не говорил?  - удивился Матрос.  - Нам нужно вернуться в замок Вольфенштейн и спасти принцессу из лап марсиан. Конечно, марсиане сами по себе не слишком опасны, если не принимать во внимание то, что они вооружены секретным оружием израильских контрразведчиков, которое изготавливалось в лабораториях Третьего рейха с начала эры и до наших дней… Так вот, самое главное - это пройти мимо Недремлющего Князя… А потом… Крысы, крысы…
        Щукин давно потерял нить Санькиного повествования - с той самой минуты, когда догадался, что у того просто начался обыкновенный наркотический бред.

«Ну и помощничка подсунул мне Ляжечка,  - качая головой, подумал Николай,  - просто жуть какая-то…»
        - А ты?!  - вдруг сорвавшись со своей табуретки, крикнул Матрос прямо в лицо Щукину.  - Ты готов к бою?! Или нет?! Давай-ка проверим!!!
        Матрос отскочил на шаг назад, едва не своротив газовую плиту, и принял диковинную боевую стойку.
        - Давай проверим!!!
        - Давай,  - согласился Щукин, которому давно надоел его новоявленный безумный напарник.
        Матрос, дико завизжав и заулюлюкав, прыгнул вперед, целя кулаком в голову Щукина, но тот от удара уклонился, пролетев под рукой Саньки, и когда Санька, потеряв равновесие от сильного замаха, уже балансировал на одной ноге, от души врезал ему правой в челюсть.
        Матрос отлетел к стене рядом с мойкой, грохнулся желтоволосой головой о кафельную плитку и уже бесчувственным сполз на пол.
        Щукин наклонился над ним и проверил пульс.
        - Готов,  - констатировал он, встряхнув ушибленным кулаком,  - отличный нокаут. Есть еще порох в пороховницах, как говорится… И ягоды в ягодицах. А теперь…
        Щукин ловко обыскал лежащего без сознания Матроса и извлек из его кармана пакетик с белым порошком.
        - Пригодится,  - проговорил Щукин,  - такая дурь, которая делает человека безумным, не может не пригодиться… Спрячу до поры до времени…
        Пистолет, который Николай также изъял у Матроса, был спрятан в духовку - на всякий случай, если Матрос очнется и решит перейти к выполнению своей миссии непосредственно в этой кухне. Сотовый телефон Матроса Николай положил на стол. А потом Щукин занялся тем, что принялся ножом выдалбливать у себя в ботинке углубление - предварительно вытащив стельку - с внутренней стороны.
        - Дурь на всякий случай - это хорошо,  - рассудил Щукин,  - но вот затарить ее подальше, чтобы менты не могли найти или если еще кто искать будет - это тоже неплохо.

* * *
        Семен еще не ложился спать, хотя не спал всю ночь. Он сидел возле кухонного стола и курил сигарету за сигаретой. На столе лежал его мобильный телефон, черный и безмолвный, похожий на миниатюрную модель гоночной машины.
        Семен ждал звонка.
        Позвонить должен был Капитон, который после угрозы Семена рассказать о печальном исходе операции Седому, особо выделив при этом важную роль Капитона в даче заведомо неправильных указаний, еще сильнее занервничал и пообещал разузнать, где похитители с Лилей могли остановиться в Питере.
        Не поехали же они в ту же ночь дальше - по направлению к Швеции. Пути к парому были перекрыты - за этим следили люди Капитона, готовые дать сигнал Семену, если похитители появятся поблизости, но ведь Лилю можно было перевезти за кордон и другими путями…
        - Другими путями,  - проговорил задумчиво Семен,  - другими путями. Какими?
        Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Семен схватил со стола телефон.
        - Алло!  - Он поймал себя на том, что не проговорил, а закричал это в трубку.
        В ответ ему раздался не менее громкий и взволнованный вопль:
        - Сеня!
        - Капитон,  - узнал Семен,  - какие новости?
        - Хорошие новости, хорошие,  - срывающимся от восторга голосом пролаял Капитон,  - слушай, с тебя пузырь! Да не чего-нибудь, а вискарика! Понял? Это было практически невозможно, но я это сделал!
        - Что сделал-то?  - закричал в ответ Семен.
        - Добро тебе сделал!  - захохотал Капитон.  - Понимаешь, какая херня вышла: один мой человечек занимался выполнением моего задания, совсем не относящегося к твоему делу. И он - совершенно случайно - засек этих уродов! Твоих корешей, которые девчонку похитили! Есть у нас тут один крендель двинутый - Матросом зовут. Так вот, я давно знал, что он с питерской братвой не в ладах.
        - Какой матрос?  - морщась от клубящихся в голове мыслей, переспросил Семен.
        - Да не важно. Его вообще-то Санькой зовут. Он по жизни наемник. Только я сначала понять не мог, кто же его нанимает, если он с питерскими никаких дел не имел. Когда-то он им подляну кинул большую, много лет прошло, с ним давно разобрались, и теперь он вроде как вне закона - трогать его не трогают, но и работы ему никакой нет. Он периодически из города исчезает - наверное, промышляет чем-то, надо же ему как-то на жизнь зарабатывать.
        - Ближе к делу,  - потребовал Семен, мгновенно настраиваясь на немедленный и срочный выезд,  - что там с этим Матросом? Какое отношение он к моему делу имеет?
        - Самое прямое!  - воскликнул Капитон.  - Мой человечек, которому надо было следить совсем за другими людьми, засек Матроса, явно направлявшегося на дело, и, попутавшись, повел его до места назначения! До самой квартиры довел и только тогда выяснил, что ошибся! Ну, я звонил этому своему человечку, чтобы узнать, как у него продвигается, а тому-то сказать нечего, вот он и стал отмаз лепить - типа попутался, на Матроса случайно вышел. Я его сначала отругал, а потом задумался - если Матрос с питерскими не работает, то с кем он работает в Питере, а? Явно с какими-то приезжими. А приезжие кто? Вы! Но с вами-то он не работает, ведь так?
        - Так,  - сказал Семен, улавливая ход мыслей Капитона.
        - Значит, кто-то другой его нанял,  - торжествовал Капитон,  - и скорее всего, это и есть твои приятели - за которыми ты гоняешься. Понял?
        - Дальше!
        - А дальше просто. Я кому надо позвонил, кого надо попросил и все выяснил насчет той квартиры, куда Матрос зашел. Квартира эта съемная, а сняли ее два дня назад. Улавливаешь? Сняли явно через подставных лиц, ну да это сейчас не важно. А важно знаешь что?
        - Что?  - проговорил Семен, уже уставший от бесконечных экивоков Капитоновой торжествующей речи.
        - То, что в этой квартире сейчас находятся мужик какой-то и телка!  - радостно взвизгнул Капитон,  - понял? Мужик и телка! Это явно то, что вам надо. Еще я знаю, что к этой квартире то и дело подъезжают тачки какие-то непонятные и из них выходят люди тоже непонятные. В общем, я их нашел. Понял? Засек, хоть это и почти невозможно было. Случайность, ты скажешь, а я скажу - в нашем деле случайностей не бывает. А бывает только хорошая работа, опыт и нужные связи. И смекалка! Когда возьмешь обратно свою телку и отвезешь Седому, не забудь, Сеня, сказать, что если бы не я, хрена лысого вы телку вернули бы.
        - Адрес,  - проговорил Семен,  - диктуй адрес!
        - Айн момент!  - весело откликнулся Капитон и через минуту уже диктовал адрес.  - Только осторожно,  - добавил он,  - за этой квартирой слежка - мне мой человечек говорил, который Матроса засек. Его самого едва не засекли, но он у меня тертый калач - враз понял, в чем дело, и свалил по-быстрому. А? Только профессионал так может! У меня все люди такие - других не держим!
        - Понял,  - сказал Семен,  - выезжаем.
        И отключил связь.
        Мгновенно снова включив телефон, он набрал номер мобильника Сивого и прокричал в трубку слова приказа, потом вызвал таким же образом и вторую группу «братков». Филина и Петю он, конечно, не собирался брать на перехват.
        Семен сунул телефон в карман и, возбужденно передергивая плечами, зашагал по комнате. Через несколько минут должны были подъехать «братки», и тогда они все вместе двинут к той квартире. Слежка, не слежка - плевать. Если действовать быстро и слаженно, легко можно пробиться через все заслоны, влететь в квартиру, взять Лильку и исчезнуть. А Капитон потом поможет перебраться через границу города. Три дня - и они будут дома. Жалко, нет времени как следует разобраться с этими уродами, которые устроили похищение. Ну, ничего - если кто-то из них попадется в руки Семена живым при захвате квартиры, тогда этого гада можно с собой захватить. Чтобы Седой мог спустить с него шкуру.
        Подумав об этом, Семен рассмеялся.

«Вот и заканчивается все,  - подумал он,  - еще немного, последний рывок - и Лилька будет у нас. И домой. Достал этот чертов чужой город, достали непонятные происшествия и неизвестность впереди. Все-таки хорошо, что есть Капитон, который тут как рыба в воде. Без него вряд ли что-нибудь получилось бы».
        Семен достал из кобуры пистолет, проверил предохранитель и сунул обратно. И подошел к окну, чтобы не пропустить момента, когда «братки» подъедут к дому. Чтобы не терять ни секунды.

* * *
        Когда раздался телефонный звонок, Щукин подошел к аппарату, но трубка ответила ему длинным гудком.
        - Что за черт?  - поморщился Щукин, но телефонный звонок раздался снова.
        Николай положил трубку и сообразил, что звонок исходит из кухни - это сотовый Матроса, лежащий на столе, разражался трелями. Щукин направился на кухню, но внезапно очнувшийся Санька его опередил. Смертельно бледный, но, кажется, вменяемый Матрос поднялся с пола и подошел к столу. Не глядя на остановившегося в проеме двери Щукина, он взял телефон и поднес его к уху.
        - Алло…  - выговорил Матрос и надолго замолчал. Потом, когда звонивший закончил свою речь, Санька обернулся к Николаю и проговорил глухим надтреснутым голосом: - Все, абзац…
        - Что?  - осведомился Щукин.  - Новости от Недремлющего Князя?
        - Какого еще князя?  - поморщился Матрос.  - Ляжечка звонил… Накрыли нас. Какой-то хмырь шнырял возле этой квартиры… Как ты сам понимаешь, за нами присматривают, так что этого хмыря быстро вычислили и слежку за ним установили. А он, пропадлина, привел следящих к Капитону… Слышал о таком?
        - Приходилось,  - сказал Щукин.
        - Капитон на стороне противника играет, как оказалось,  - сообщил Матрос,  - и он только что выслал к нам каких-то ребят. Так что валить нам надо отсюда как можно быстрее. Собирай девчонку, и поехали.
        - Куда?  - прищурился Щукин.  - С тобой я никуда не поеду. Мне цирка и по телевизору хватает…
        - Какой цирк еще?!  - ощерился Матрос, очевидно, совсем ничего не помнящий из того, что было.  - Чего ты плетешь? Собирайся быстрее! Если через пять минут не свалим - нас по частям собирать будут. А это не так-то легко, наверное… Если я правильно Ляжечку понимаю, за телкой этой очень серьезные ребята гоняются, да ты, я слышал, с ними уже сталкивался - поэтому меня к тебе и приставили…
        - Тебя ко мне приставили потому, что Ляжечка - кретин,  - сквозь зубы проговорил Щукин.  - Я со всем прекрасно справлюсь один, мне помощь нарика на хрен не нужна…
        - Без личностей,  - мрачно предупредил Матрос и дотронулся до сизого и обширного синяка у себя под глазом.  - Дурь мне продали неправильную - это верно. Но теперь я в порядке, так что не брыкайся, а поехали…
        Николай не ответил ему. Он подошел к телефону и набрал номер Ляжечкиного мобильного.
        - Да!  - послышался в трубке хриплый Ляжечкин голос.  - Кто говорит?
        - Папа Римский,  - откликнулся Щукин и сразу, не давая Ляжечке ни секунды на то, чтобы возразить, продолжил: - Короче, Толик, слушай сюда! С этим кренделем, которого ты мне прислал, я никуда не поеду. Точка. Он ширевой, если ты не знал, и надо быть полным мудаком, чтобы ему какое-нибудь более или менее серьезное дело доверять… Понял меня?
        Щукин на мгновение замолчал, искоса бросив взгляд на Матроса. К удивлению своему, он увидел, что Санька нисколько не протестует против таких нелестных о нем отзывов
        - просто стоит, уперев руки в боки, и посмеивается.
        - Не дури,  - раздался в трубке голос Ляжечки,  - ты же знаешь, что кандидатура Саньки уже утверждена. Я не могу так просто взять и все отменить… Ну, балуется пацан ширевом - так чего же? Я же сейчас с ним разговаривал - он в порядке. Да и вообще, никак нельзя, чтобы он не поехал. Я его инструктировал, что делать на случай экстренного отхода, он знает и место, где вас встретят, и людей, которые встретят. А если Матроса с тобой не будет, пацаны могут не разобраться и…
        - Звони,  - твердо сказал Щукин,  - звони, отменяй, говори, что я буду один. Или Матрос будет один. Я с ним не поеду. Я с психами не работаю.
        - Нет времени на базары пустые!  - почти закричал Ляжечка.  - Колян, пойми, не я тут решаю все, а… Короче, ясно. А ехать тебе придется. И именно с Матросом: план, который, как ты понимаешь, тоже не я разрабатывал, предполагает, чтобы квартиру покинули три человека - ты, Санька и Лилька. За вами следят, понял? Каждый ваш шаг просматривают - и если что-то пойдет не по плану… Я даже не знаю, что в таком случае будет.
        Щукин едва не застонал от бессильной злобы. Он оглянулся на Матроса - тот, ухмыляясь, поднес зажигалку к сигарете, зажатой в тонких губах.

«А на кого злиться-то?  - подумал Николай.  - На себя и надо злиться… Зачем ввязался в это дерьмо? Прекрасно ведь знал, что с Ляжечкой только дурак, псих или лох связываться будет. Как-нибудь вышел бы из создавшегося тогда положения, и не было бы этой дурацкой ситуации. А теперь у меня выход один - подчиниться. Ч-черт… как фраер веду себя. Что я хвост поджал? Сейчас один выход, значит, потом будет несколько. Да и счет, который я готов предъявить Ляжечке и его непонятным хозяевам, растет. Ладно, где наша не пропадала… Посмотрим, что будет дальше…»
        - Але!  - орал тем временем в трубку Ляжечка.  - Але! Колян, ты куда пропал! Колян, ты где?
        - Здесь я,  - сказал Николай.
        - Слушай, нет времени на базары, совсем нет! Валите с этой квартиры побыстрее, пока вас там не прихлопнули!..
        Щукин положил трубку и перевел взгляд на Матроса.
        Санька выдохнул струю густого синего дыма и снова усмехнулся.
        - Башка трещит,  - сообщил он,  - в натуре дурь паленая была. Ты уж извини, что так все вышло… Но в этом городе нормальную достать можно только тогда, когда у тебя свой поставщик есть. А мой дилер подевался куда-то - черт его знает. Пришлось у неизвестного барыги закупаться… Но не ссы - теперь-то прошло у меня. Теперь я в порядке.
        - «Ствол» твой в духовке,  - сказал Щукин, думая совсем о другом.
        - А!  - хохотнул Матрос.  - Меры предосторожности? Понимаю! Давай бери телку и вниз
        - там тачку подогнать должны уже. А я…
        Не договорив, Матрос швырнул недокуренную сигарету в угол комнаты и, шагнув к раковине, открыл кран и сунул голову под струю воды.
        - И откуда ты взялся на мою голову?  - медленно выговорил Щукин.  - Артист больших и малых театров…
        - Я-то?  - отфыркиваясь, переспросил Матрос и подмигнул Щукину.  - Оттуда, откуда и ты. А что? Ты еще ничего не понял? На это дело, которым мы с тобой занимаемся, Ляжечка подписывает только тех, кому терять нечего. Ну, как мне, например… А тебя, братан, извини, я не знаю… Но чувствую, что и тебе по жизни куража хватает. Так ведь?
        Ничего не ответив, Щукин прошел в комнату, где все еще лежала на диване Лиля.
        - Я в окно смотрел,  - заорал из кухни Матрос,  - нам хозяин… не Ляжечка, конечно, а тот, кто всем этим заправляет, тачану выделил крутую!

«Ну, сука…  - подумал еще Щукин,  - доберусь я до этого хозяина. Он мне, падла, за все ответит…»

* * *
        Машина, которую выделил Матросу таинственный хозяин, оказалась черным «БМВ», даже не очень старым.
        - Делает честь твоему хозяину,  - негромко проговорил Николай, быстро оглядываясь вокруг и усаживаясь на переднее сиденье. На заднем сидела безучастная ко всему Лиля.
        - Что?  - переспросил Матрос, ставший с того момента, когда они вышли из подъезда, настороженным и серьезным, словно бы нюхом чуял разлитый в темнеющем уже воздухе запах опасности.
        - Тачка-то приличная,  - пояснил Щукин.  - А ты говоришь - дело крайне опасное… Не побоялся твой хозяин выделить такую тачку, а не развалюху какую-нибудь.
        - А, ты об этом,  - отозвался Матрос.  - Фирма веников не вяжет. Я за руль сяду. Если ты не против, конечно… Как бы нам в центре города палить не пришлось, если кто-то на «хвост» прыгнет. А у меня такое ощущение, что за нами следят. Не люди заказчиков, а другие…

«Еще бы знать, какая фирма веников не вяжет»,  - подумал Николай, а вслух сказал:
        - По мне - хоть на голове стой. Хуже все равно уже быть, кажется, не может.
        - А телку нам лучше было бы в багажник сунуть,  - озабоченно оглядываясь назад, проговорил Матрос, когда черный «БМВ» тронулся с места и выкатил со двора.  - Она все равно ни хрена не соображает, а если бы ее башка в салоне не отсвечивала, меньше было бы риска светануться… Но - народ во дворе бродит, крик бы подняли, шум… Мусоров еще вызвали бы…
        - А ехать нам куда?  - спросил Щукин.
        - Приедем - узнаешь,  - неохотно произнес Матрос, и Николай ничего больше у него не стал спрашивать, догадавшись, что говорить тот не хочет не только из-за особой секретности дела, а из-за того, что сосредоточен на собственных мыслях,  - после укола и вынужденного отдыха в бессознательном состоянии Матрос то и дело морщился, прикладывая ко лбу ладонь и закатывая воспаленные глаза.
        Щукин ощупал пистолет за поясом. Одна обойма осталась. Хорошо бы ни одного патрона не потребовалось. Николаю не хотелось снова стрелять. Нет, он вовсе не боялся, просто убивать людей не было его любимым занятием. Щукин был вором, но не убийцей.
        Матрос вел «БМВ» более или менее ровно, посматривая на свои часы и то немного увеличивая, то чуть сбрасывая скорость,  - казалось, он следовал какому-то неведомому Николаю графику.
        Несколько раз на тротуарах Щукин замечал неподвижно стоящие темные фигуры, очень заметные в круговерти вечерней толпы. Возле этих фигур Матрос притормаживал и два раза коротко сигналил.
        Когда они выехали из центра города и машин на дороге стало поменьше, Матрос прибавил скорость. Темных фигур на пути им больше не попадалось. Матрос начал насвистывать мотив какой-то варварской песенки, и Щукин понял, что они уже близки к цели, а опасность нападения, кажется, миновала.

* * *
        Матрос вывернул на какой-то пустырь на самой окраине города и затормозил.
        - Выходим?  - спросил Щукин, когда прошла минута в тишине.
        - Погоди…  - сквозь зубы проговорил Матрос.  - Нет никого… Странно. Нас должны встречать… Приехали вроде вовремя.
        - Так что же делать?
        - Сиди!
        Совсем уже стемнело, на небе показалась луна. Матрос снова оглянулся. И хотя он никого не заметил позади себя, он нахмурился, будто знал, что опасность вовсе не миновала, а, напротив, стала явственней. Щукин тоже чувствовал себя не в своей тарелке.
        Саня Матрос вынул из-за пазухи свой пистолет и, совсем по-волчьи оскалив зубы, передернул затвор.
        Николай тоже извлек пистолет из-за пояса, снял его с предохранителя и положил себе на колени.
        Вокруг стояла тишина. Щукин осторожно высунулся из окошка автомобиля и огляделся. С правой стороны и впереди высилась глухая стена какого-то завода, очевидно, заброшенного - ни звука из-за стены не доносилось, и света там нигде не было видно.
        Слева Николай видел невысокую, местами покосившуюся металлическую ограду старого сквера, над которой торчали, словно обглоданные рыбьи кости, голые деревья. Над деревьями вечерняя тьма будто сгущалась сильнее - словно толпа скелетов молча смотрела на сидевших в машине из навечно упавшей на сквер тени.
        - Башка трещит,  - сказал Матрос,  - что-то мне совсем хреново…
        Позади остался лабиринт неосвещенных узких улиц. Щукин сильнее высунулся из окошка
        - прямо над машиной нависала огромная желтая луна. Она выглядела такой тяжелой, что Николай невольно подумал, как, должно быть, низко провисли небеса в эту ночь.
        - Тише!  - шепнул вдруг Матрос, хотя Николай молчал и не делал ничего такого, что могло бы создать хоть какой-то шум.
        Щукин посмотрел туда, куда указал ему Матрос,  - со стороны старого сквера к ним приближалось несколько фигур. Когда они выбрались из упавшей на сквер тени, Щукин смог их пересчитать - пятеро.
        - Идут,  - свистящим шепотом констатировал Матрос.  - Черт, не вижу лиц… Или, может быть, они их специально от света прячут?..
        Щукин пожал плечами. Ему так не показалось.
        - Это те, кто должен был нас встретить?
        - Не знаю…  - прошипел Матрос.
        Николай взял в руки пистолет.
        - Ляжечки нашего ненаглядного нет случайно среди них?  - спросил Матрос.  - Что-то у меня… Черт, с глазами что-то… Не надо было ширяться всякой дрянью перед делом. Похоже, если что случится, тебе меня прикрывать придется… как тебя… Колян?
        - Колян,  - кивнул Щукин.  - Тебе что, плохо стало?  - спросил он.
        - Не плохо, а… необычно,  - сформулировал Матрос.  - Так у меня от ширева никогда еще не было. В глазах… непонятное что-то творится. Вроде бы я проспался, а все снова начинается…
        - Они подходят,  - проговорил Щукин.  - Смотри скорее - свои или чужие кто…
        - Да не могу я смотреть!  - крикнул шепотом Матрос.  - С-сука, найду этого барыгу - урою! Я понял, что он мне подсунул,  - это же бомба…
        - Что?  - переспросил Щукин.
        - Бомба!  - повторил Санька.  - Это такая дурь… Сначала не вставляет, а потом накрывает так, что себя не помнишь… Очень опасная штука.
        Матрос беспрестанно встряхивал головой, щуря мутные безумные глаза. Он сжал в руках пистолет.
        - Близко они?  - спросил Матрос.
        - Да.
        - Блядство… О черт… Началось!
        - Что началось?
        - Бомба… Накатывает…

* * *
        Щукину показалось, что кто-то перерезал нитку, на которой свисала луна. Огромный желтый шар с выщербленной поверхностью грохнулся на пустырь и наполнил окрестности скрежетом разрываемой коры, шумом разлетающихся во все стороны булыжников и криками несчастных лунных обитателей, в одночасье лишившихся того, что они могли называть своей родиной.
        Пять человек, показавшихся из темного сквера, успели подойти довольно близко - поэтому обезумевший Матрос расстрелял их почти в упор. Они даже не сообразили, что, собственно, случилось, и никто из них не успел достать своего оружия. Николай медленно вышел из машины и остановился, ошеломленный. Три трупа лежали совсем неподвижно, одно тело - поодаль - конвульсивно дергалось, а пятый подстреленный был, кажется, еще жив.
        Он полз куда-то в сторону, подвывая от боли и страха. Он полз на одних руках, ноги его не слушались - видимо, пулей из пистолета Матроса ему перебило позвоночный столб.
        - Крысы! Крысы!  - завизжал Матрос и, гремя подкованными железом ботинками, полез на крышу автомобиля.
        Щукин невольно отступил на шаг.
        - Крысы! Крысы!  - вскарабкавшись на крышу и утвердившись там, словно какое-то первобытное божество на своем алтаре, завопил Матрос.  - Крысы! Крысы! Жрецы и мертвецы! Крысы!
        - Санька!  - негромко позвал Николай.  - Матрос!  - закричал он.
        Ползущий прочь обернулся - сквозь кровавый туман и боль к нему долетело это имя.
        - Матрос?..  - Щукин услышал, как он захрипел.  - Что ж ты, сука, своих положил?.. Продался, гнида… Шеф из тебя теперь…
        Матрос тоже услышал подстреленного. Завопив свое «Крысы! Крысы!», он прошил его пулей, и тот ткнулся головой в землю.
        - Ничего себе,  - прошептал Щукин,  - так это он своих перестрелял, что ли? Значит, он и меня в таком состоянии…
        Николай крепче сжал пистолет, поднял глаза и увидел, что Матрос стоит на крыше автомобиля, ссутулившись, широко расставив полусогнутые ноги. Он в упор уставился на Николая.
        - Крысы?  - неуверенно проговорил Матрос и, опустив пистолет так, что ствол смотрел прямо в лицо Николая, надолго замолчал.
        Николай не знал, что ему делать, чтобы остаться теперь в живых. Бежать? Но тогда безумный Матрос точно пристрелит его.
        Позвать его по имени? Последний из убитых Матросом уже пытался это сделать.
        Правда, перед этим Саньку позвал Николай, но внимание одурманенного наркотиками человека на крыше автомобиля было еще приковано к вышедшим из тени сквера.
        - Крысы?  - повторил Матрос.
        Николай сжал в руке свой пистолет и большим пальцем тихонько сдвинул рычажок предохранителя.

«Придется стрелять»,  - мелькнуло у него в голове.
        - Опусти «ствол»,  - сказал Щукин Матросу как можно тверже, думая о том, сможет ли он отпрыгнуть в сторону, если в лице Матроса что-нибудь изменится или дрогнет рука. Успеет ли он поднять пистолет, прежде чем Матрос нажмет на курок?
        Ураганный огненный шквал, налетевший со стороны глухой стены заброшенного завода, сбросил Матроса с крыши автомобиля.
        Николай, едва успев оглянуться, несколько раз выстрелил туда, откуда показалась опасность, и кинулся на землю.
        Отползая, он еще услышал несколько одиночных выстрелов, отчетливо простучала автоматная очередь. Со стены спрыгнули два человека и короткими перебежками бросились к машине, за которую успел уже отползти Щукин. Еще три головы показались на гребне стене.
        - А вот и то самое нападение, о котором ты говорил,  - произнес Щукин, не глядя на корчащегося на земле Матроса,  - и которого так боялся твой хозяин…
        Высунувшись из-за капота, Щукин прицелился и сбил одного из бегущих к машине. Вскинув руки, тот споткнулся, упал, покатился по земле и замер, раскидав в стороны руки и ноги. Второй тут же залег за едва заметную в темноте кочку. Николай заметил в его руках автомат.
        С гребня стены долетело два выстрела. Щукин моментально юркнул обратно за капот, но успел увидеть, что еще двое прыгнули со стены на землю и спрятались за валяющийся у стены длинный полуразрушенный шлакоблок, похожий в сумерках на отрубленную конечность великана.
        Теперь никакой неясной тревоги и нерешительности Щукин не испытывал. Ему угрожала смертельная опасность, но в руках у него был пистолет, а в груди твердая уверенность в благополучном исходе. Матрос корчился на земле, а за Лилю Щукин не опасался. Она все так же деревянно сидела на заднем сиденье автомобиля, но Николай знал, что напавшие на него стрелять в Лилю не будут: они ведь явились затем, чтобы забрать ее живой и невредимой.
        Николай обернулся к Матросу. Тот хрипел и страшно вращал глазами, пытаясь подняться. Пистолет его валялся неподалеку. Щукин тут же подобрал оружие и переложил поближе к себе, чтобы Матрос не смог достать его.
        Затем Николай выглянул из-за капота и сделал еще несколько выстрелов поверх голов залегших противников.
        - Саня?  - тихо позвал он.  - Ты как? Где тебя зацепило?
        - Крысы…  - услышал он.
        Прилагая неимоверные усилия, Щукин одной рукой попытался стащить с Матроса косуху.
        Когда ему это удалось, он выглянул из-за капота и увидел, что едва не пропустил атаку нападающих. Он выпустил по бегущим к нему все оставшиеся в магазине его пистолета патроны. Один из нападавших громко вскрикнул и упал. Другие двое залегли.
        На верхней плоскости стены заброшенного завода снова показались три головы.
        Николай сунул бесполезный теперь пистолет в карман и пододвинул поближе к себе пистолет Матроса.
        Матрос лежал неподвижно. Видимо, он потерял сознание от болевого шока.
        Николай одной рукой наскоро ощупал его. Когда под ладонью стало мокро и горячо, Щукин выругался. Осторожно двигая пальцами, он исследовал рану. Пуля попала Матросу в правый бок - очень далеко от центра туловища. Николай перевернул Матроса на живот и нащупал еще одно отверстие - проделанное пулей, когда она вылетала из туловища Матроса.
        - Ничего страшного,  - прошептал Щукин,  - но кровью истечь может. И какого хрена я с ним вожусь?
        Тут ему пришлось снова высунуться из-за капота - он услышал быстрый шорох осторожных шагов. Одна пуля из пистолета Матроса - и опять стало тихо, только громко стонал раненный Николаем боец.
        Тени на стене исчезли. Зато три головы появились за отрубленной конечностью полуразвалившегося шлакоблока.

«Трое - еще далеко,  - начал считать Щукин.  - А трое довольно близко уже… Одного из них я подстрелил - стонет. Видать, здорово зацепил. Итого - пять человек, представляющих реальную опасность. И одного - раненого - надо все-таки иметь в виду».
        Он снова высунулся из-за капота и сделал еще несколько выстрелов. В ответ ему не раздалось ни одного.

«Боятся стрелять по машине!  - догадался Щукин.  - Боятся, что пуля угодит в салон, а там Лиля, которая им нужна… Из-за которой они, собственно, и напали на нас».
        Беспрестанно выглядывая из-за капота, Николай как мог перевязал неподвижно лежащему Матросу рану. Проверил у него пульс.
        - Ни хрена,  - прошептал он, низко склонившись над ним.  - Выживешь… Ты, видать, и не из таких передряг выходил живым. Если самого не убьют, то, наверное, вытащу тебя отсюда. Рана пока особой опасности не представляет, а анестезии у тебя, хоть отбавляй…
        Матрос не произнес в ответ ни слова. У него только веки вздрагивали. Щукин не знал, слышит его Матрос или нет.
        Стоны раненого смолкли. Очевидно, он потерял сознание или…
        Выстрел раздался со стороны нападавших - пуля чиркнула по крышке капота и срикошетила куда-то во тьму, где неподвижно лежали пятеро убитых наркотическим сумасшествием Матроса.
        Ага, значит, нападавшие решили проявить инициативу.
        Николай дал несколько очередей и с удовлетворением отметил вскрик - хоть одна из пуль попала в цель.
        Не зная, сколько патронов осталось в обойме пистолета-автомата, Щукин снова нажал на курок, далеко высунувшись из-за капота автомобиля. Несколько выстрелов ответили ему. Он нажал на курок еще раз, но услышал только звучный щелчок.
        Патроны кончились!
        Со стороны нападавших долетело радостное восклицание. Николай заозирался лихорадочно и только сейчас заметил, что лежащий без сознания Матрос сжимает в руке обойму.
        Разжав намертво вцепившиеся в продолговатый металлический треугольник пальцы, Щукин быстро перезарядил оружие и, выставив из-за капота руку, несколько раз выстрелил, почти не целясь.
        Крик умирающего раздался где-то совсем рядом. Поднявшись на колени, Николай стрелял еще и еще, наблюдая за тем, как отползают оставшиеся в живых.
        Трое.
        Один остался лежать у самой машины - всего в нескольких шагах. Второй, издавая нечленораздельные приглушенные вопли, конвульсивно извивался чуть поодаль. Щукин снова опустился на исходную позицию. Почему-то ему вспомнились годы его службы во внутренних войсках.
        - Надо валить отсюда,  - сказал он сам себе.  - Пустырь, конечно, пустырем, но выстрелы кто-то мог услышать - жилой район неподалеку - и позвонить в милицию. Если это так, то гостей надо ждать с минуты на минуту.
        Очевидно, и мысли нападавших двигались в том же направлении. Действовать они стали куда более активно, чем раньше. Когда Щукин в очередной раз поднял голову, пуля, свистнувшая совсем рядом, заставила его упасть на землю. За секунду до своего падения Николай успел заметить, как двое поползли в разные стороны.

«Обогнут машину,  - догадался Николай,  - один слева, другой справа. Тогда я уже никуда не денусь. А этот… их страхует».
        Прикрывая руками голову, которая вдруг стала ощущаться как очень уязвимое место, Щукин перебрался к багажнику и, высунувшись из-за него, начал, не теряя драгоценных мгновений, поливать огнем троих залегших неподалеку от него людей.

«Патроны»…  - мелькнула в голове Николая отрывистая мысль, и тут же пистолет замолк.
        - Кончились,  - вслух договорил Щукин, несколько раз вхолостую щелкнув курком.  - Вот это уже и в самом деле конец… Хотя…
        Он бросился к косухе Матроса в надежде, что там найдется еще одна обойма.

«Успею,  - стучало у него в голове,  - или нет?»

«Матрос ведь, перед тем как сесть в машину - там, во дворе дома,  - копался в багажнике,  - подумал вдруг Николай,  - вполне возможно, что для него там оставили какое-то оружие…»
        Обоймы в карманах куртки не было, однако рука Николая нащупала другое - небольшой тяжелый металлический предмет, представляющий собой неправильной формы шар с рифленой, знакомой и приятной для пальцев поверхностью.
        Сорвав чеку, Николай досчитал до пяти и, приподнявшись, швырнул гранату туда, где, по его расчетам, должны были находиться противники.
        Ужасающий грохот потряс землю - Щукин ощутил, как завибрировала почва под его ногами. Ощущение было не страшное и до боли знакомое еще по службе в армии - так рвется своя граната.
        Взрыв и большой сноп пламени, возникшие в нескольких метрах от Щукина, выбили стекла в окнах машины с правой стороны, а уцелевшие окна раскрасились мерцающим пунцово-желтым цветом.
        Щукин вскочил на ноги, схватил ставшего вдруг страшно тяжелым Матроса поперек туловища и, открыв ногой дверцу, затащил его на заднее сиденье автомобиля, пристроив рядом с Лилей. Сам же, захлопнув заднюю дверцу, прыгнул на водительское место. Лиля все еще сидела на заднем сиденье, уставясь ничего не видящими глазами в черную пустоту перед собой.
        Автомобиль завелся сразу. Воздав хвалу качественной импортной технике, Николай резко дал задний ход, и автомобиль, разворачиваясь, завизжал тормозами.
        Два или три выстрела ударили в багажник, Николай успел отметить это - значит, кто-то, кроме него и Матроса, остался в живых после взрыва,  - а следующая пуля, пробившая заднее колесо, отчего автомобиль сильно занесло в сторону, заставила Щукина нажать на тормоза, чтобы избежать столкновения с фонарным столбом, вырастающим в лобовом стекле с невероятной скоростью, на котором не горел ни один фонарь.
        Жалобно завизжав, машина остановилась и словно умерла - во всяком случае мотор никак не хотел заводиться.
        Грохнул еще один выстрел.
        Глава 12
        Щукину ничего не оставалось, как выкатиться из машины и откатиться за фонарный столб. Тот, кто стрелял сзади, метил точно в Николая - последний понял это после того, как еще две пули разнесли зеркало заднего вида в салоне, совсем немного разминувшись с щукинской коротко стриженной головой.
        Николай осторожно огляделся. Невесть когда поднявшийся ночной ветерок рвал лоскутки пламени, возникшие на месте недавнего взрыва, повсюду, словно сломанные куклы, валялись человеческие трупы.
        Щукин выругался.

«Не мое все это,  - подумал он,  - совсем не мое. Стрелять да по канавам валяться с гранатами за пазухой - это больше подходит для тупых орангутангов из уличных банд. Хотя и невредно иногда разогнать кровь, я все же предпочитаю работать головой, а не кулаками…»
        Неподалеку от него кто-то шевельнулся, и вновь полыхнуло огнем. Выстрел Николай услышал только тогда, когда пуля с хищным треском впилась в древесину столба, за которым он прятался.
        - Пора с этим кончать,  - пробормотал Щукин, у которого мороз пузырил кожу от постоянного напряженного ожидания воя милицейских сирен,  - но как? Уйти одному - это можно, но тогда Лиля останется, ее с собой я не могу тащить. Да и этот тоже… Матрос.
        На Матроса, в сущности, Щукину было наплевать. Он бы оставил его в машине, тем более что прямая угроза жизни бедового Саньки уже миновала - рана Матроса была перевязана, а сам он находился в глубоком обмороке, спасавшем его от возможных глупостей, которых Матрос, находясь в наркотическом трансе, и так натворил порядочно.
        Но вот Лиля…
        Если бы Николай оставил ее в машине, то - вполне возможно - бесчувственную девушку забрали бы те, кто за ней пришел, или подоспевшие менты отвезли бы ее в ближайший участок для последующих разбирательств и передачи папаше-толстосуму. В этом смысле Щукин за Лилю не опасался. Да и вообще - никаких чувств по отношению к ней он не испытывал, а заботился прежде всего о своей репутации: что будет, если он сбежит сейчас, не выполнив того, что обещал выполнить?
        От хозяев Ляжечки он, может быть, и сумеет сбежать, а вот куда он сбежит от самого себя?
        Нет, трусить и отступать было не в характере Щукина.
        Поэтому он короткими перебежками перенес свое тело в какую-то канаву совсем рядом с тем местом, откуда велась стрельба. Стрелявший в Щукина этого перемещения не заметил - так определил Николай, исходя из того, что две пули впились в сухую древесину фонарного столба, за которым он прятался только минуту назад, а еще одна, взвизгнув, отскочила от металлического крепления, стягивающего деревянный и железобетонный фрагменты столба.

«Стреляет,  - мелькнула мысль в голове Щукина,  - и даже не пытается приблизиться. Либо его сильно ранило взрывом и он не может передвигаться, а хочет только одного
        - прикончить меня, либо просто опасается подходить к машине. Нет, скорее первое. Нападавшие прекрасно осведомлены о том, что у меня с патронами напряженка. А если
        - первое, то в таком случае справиться с ним мне будет легко. Только обезоружить да пару раз стукнуть по башке. И уходить отсюда скорее. Вынести хотя бы Лилю, раз не смог завести машину. Только сначала надо этого стрелка обезвредить».
        Еще одна пуля свистнула мимо фонарного столба.
        Николай прислушался - вроде ментовских сирен не слыхать. Тогда он прикинул в руке тяжелый булыжник, который подобрал на дне канавы только что, и, стараясь двигаться неслышно, затаив дыхание и пригибаясь к земле, побежал туда, где, по его мнению, находился стрелявший.
        Через несколько шагов Щукин остановился, отведя назад для решительного и точного удара руку с зажатым в ней камнем. Он увидел человека, лежащего в луже крови. Мучительно постанывая и скрипя от боли зубами, человек перезаряжал пистолет. Руки его тряслись и оскальзывались в крови, оставляя на металле оружия влажные темные пятна.

«Теперь!» - решил Николай и размахнулся.
        Щукин не издал ни одного звука, но за мгновение до того, как тяжелый камень опустился бы на голову распростертого на земле человека, раненый поднял голову, точно услышал смертельно опасное для своей жизни движение.
        - Мать твою…  - выдохнул Семен и выронил из ослабевших рук пистолет.
        Щукин отбросил камень в сторону и присел перед ним на колени.
        - Мать твою,  - повторил Семен и закашлялся,  - так это ты… Как же ты, сука, сумел скурвиться так быстро, а?
        - Семен?  - изумленно проговорил Щукин, узнав в окровавленном Семене бывшего сослуживца, с которым не раз сталкивался на необъятных просторах родной страны за годы после службы.  - Ты что здесь делаешь?
        Откашлявшись, Семен снова поднял голову. По подбородку его тянулись красные нитки.
        - Я… друзьям пытаюсь помочь…  - хрипло и надорванно отозвался он,  - а ты… Так это ты на стороне этих уродов был? И Лильку у Седого ты выкрал?
        - Постой…  - обалдело тряхнул головой Щукин,  - при чем здесь Седой? Как… Погоди… так это я тебя гранатой шарахнул, что ли?
        - Брось прикидываться,  - прохрипел Семен,  - никогда не поверю, чтобы ты всего расклада не знал. Я думаю, ты знаешь даже то, что мои люди не знают… Слушай, как ты мог, а? Я тебя знал как нормального солдата, хорошего пацана… потом - как честного вора. Но то, что ты сейчас делаешь,  - это даже не беспредел. Это хуже! Сколько же тебе заплатили, чтобы ты продал и Седого, и друзей своих, и понятия все… А борода…
        Николай провел ладонью по своему лицу. Фальшивая борода облезала клочьями.

«Ну и видок у меня сейчас, наверное»,  - некстати подумал он.
        - Так это ты ночью нас под Питером чуть не завалил…  - продолжал Семен.  - Неудивительно, что я тебя не узнал. Нацепил маскировку…
        Семен прервался, снова закашлявшись, будто что-то застрявшее у него в груди мешало ему говорить.
        Николай присел на землю. Он чувствовал себя полностью опустошенным. Ни одной мысли не было у него в голове, кроме горькой обиды и вины. Он мало понял из того, что отрывисто сообщил ему окровавленный Семен, но и этого было достаточно, чтобы сообразить: Щукин едва ли не впервые в жизни допустил страшную ошибку, предав людей, к которым относился хорошо, а в число таковых входили и Семен - с ним Щукин служил в армии,  - и Седой - с ним Щукин отбывал срок в колонии общего режима; а предав этих людей, Щукин тем самым предал и самого себя.
        - Семен…  - негромко позвал Щукин.  - Честное слово, я не знал, что…
        - Не ври хоть сейчас…  - слабо усмехнулся Семен и едва заметно покосился на валявшийся рядом с ним пистолет.  - Так я и поверил, что ты влез в дело, не узнав, в чем его суть… Ты пацан серьезный, Колян… И честный вор… был…
        Щукин скрипнул зубами.
        - Ладно,  - хрипло сказал он,  - можешь мне не верить, но я правду говорю. Седого я не стал бы ни обманывать, ни обворовывать. Если бы я знал, что Лилька его телка, я бы на это не подписался… А тебя я сейчас вытащу отсюда.
        Семен долго молчал, кашляя и то и дело сплевывая кровью.
        - Меня уже не вытащить,  - сказал он наконец,  - твоя граната мне брюхо распорола. Кишки наружу вылезли… Да и ног я не чувствую… Наверное, позвоночник… Ладно, херня все это… Эх, черт, думал, легко все пройдет - отобьем Лильку и обратно вернемся. Мы ведь с самого города за вашей тачкой шли, все не могли выбрать момент, чтобы напасть. Людей уйма чертова в этом городе… Слушай, Колян. Мне все уже… край… Ты… если и правда ничего не знал и по незнанке во все это влип… Не оставляй Лильку псам, отвези ее Седому, а? Эта бикса для него много значит… Я тебе больше… ничего не могу сказать.
        - И не надо,  - ответил Щукин.  - Лильку я отвезу. Только я не понял до конца, во что вляпался. Такая у меня круговерть была, что хоть головой в омут кидаться,  - менты за мной гонялись, двое суток по пятам шли, все мозоли оттоптали. Вот и пришлось. Ладно, сейчас не об этом. Я…
        Щукин не успел договорить. Он вдруг увидел в мутнеющих глазах Семена приближающуюся смерть и замолчал. Семен еще секунду ловил ртом ускользающий ночной воздух, потом дыхание со свистом вышло из его уже отказавшихся работать легких. Поэтому последние слова Семена были едва слышны.
        - Джип мой…  - просипел Семен,  - за стеной стоит. Хватай Лильку… вези ее домой. К Седому. Слышь, Колян. Я, кажется, все… Если… сразу не получится… свяжись с моими парнями в этом городе… Филин… Петя Злой… Адрес…
        Коснеющими губами Семен выговорил адрес и замолчал уже надолго - закинув голову назад и закрыв глаза. Потом снова заговорил, но как только он разомкнул губы, красная пена закипела у него на губах, и Щукину стало ясно, что его старинный приятель не проживет на этом свете более одной минуты.
        - Колян…  - шепнул Семен, гаснущими глазами ища глаза склонившегося над ним Николая,  - Лильку… надо Седому вернуть. Очень надо…
        Как только отзвучали эти слова, голова Семена запрокинулась, а глаза его на мгновение вспыхнули, будто увидели то, что не может увидеть ни один из живущих на земле людей,  - и все происходящее на планете стало для Семена мизерным и ненужным.
        А через три секунды он умер.

* * *
        Набирая скорость, черный джип покинул заваленный трупами пустырь и понесся по темным извилистым улицам пригорода. Когда Щукин вырулил на дорогу, ведущую прямо в центр, позади него завыли милицейские сирены.
        - Этого еще не хватало!  - зарычал Николай и взглянул в зеркало заднего вида, но ничего там не увидел.
        Звук сирены удалялся, а не приближался. Значит, ехали не за ним, а на пустырь. Щукина, похоже, еще не успели вычислить.
        - И слава богу,  - вслух произнес Николай,  - но куда же мне ехать с Лилей? В больницу ее нельзя - это однозначно. А видок у нее не самый лучший. Ей бы на больничной койке пару дней отдохнуть. Или сразу взять курс к Седому? Но у меня ни документов нет, ничего. Оружия нету, да и денег немного осталось. И к тому же негоже так просто расставаться с Ляжечкой и с другими веселыми ребятами, которые эту карусель затеяли. Хотели со мной поиграть?
        Распаляясь, Николай сплюнул себе под ноги и увеличил скорость. Лиля на заднем сиденье пустыми глазами глядела в никуда.
        - Поиграть захотели со мной?!  - непонятно к кому обращаясь, заорал Щукин.  - Давай поиграем! Только теперь играть будем по моим правилам…

* * *
        - Вот блин… е-мое…  - Проснувшийся Капитон выглядел хмурым и раздражительным.
        - Доброе утро,  - промурлыкала Анна, она подняла голову в тот самый момент, когда Капитон открыл глаза - дожидалась его пробуждения.
        - Сколько времени?  - хрипло спросил Капитон, очевидно, забыв про свои наручные часы.
        - Половина десятого,  - сказала Анна, поглядев на стоящий на тумбочке возле кровати будильник.
        - Чего-о?
        - Половина десятого утра,  - уточнила Анна.
        Капитон, постанывая и кряхтя, сполз с кровати и направился к стулу, где висела его одежда.
        - Все просрал, блин…  - бормотал он, шаря по своему пиджаку в поисках мобильного телефона.  - Слушал твои басни и водку пил… До пяти часов. Почему это, интересно, мне не звонили, как все прошло?
        - Что прошло?  - простодушно спросила Анна.
        - А вот это не твое дело,  - бросил Капитон.  - Куда я мобилу свою подевал?..
        Найдя телефон, он попытался включить его - тыкал толстым пальцем в кнопку.
        - Что за хреновина?..  - нахмурился он.  - Не работает…
        Он открыл отсек для зарядного устройства и долго смотрел туда, выпятив нижнюю челюсть.
        - Устройство разрядилось, что ли?  - проговорил он наконец.  - Тьфу ты, мать твою за ногу, я же его выключил. Совсем обалдел по пьянке. Ну да ладно, все удачно пройти должно было - без сучка и задоринки, как говорится. Надо же - выключил телефон.  - Капитон усмехнулся.  - Вот отчего мне никто не звонил… Ах ты, мать твою!
        - В магазине обманули?  - предположила невнимательно, но прилежно слушавшая Анна.
        - Говорю, не включил телефон…
        - Пить надо меньше, наверное,  - сладко улыбнулась Анна,  - а то у тебя по пьянке не только телефон не работает…
        Капитон угрюмо покосился на нее из-под косматых бровей, но ничего не сказал.
        - Как же мне теперь…  - забормотал он.  - И зарядное устройство село ко всему прочему… Ой, что-то нехорошее у меня предчувствие. Не люблю такие совпадения… Зарядить надо было вовремя. У тебя есть телефон?  - Этот вопрос предназначался Анне.
        - Есть,  - ответила она,  - он в прихожей на полочке. А что случилось?
        Не отвечая, Капитон рванул в прихожую, свалив по дороге стул. В прихожей он загремел телефоном и еще чем-то, набирая номер, и принялся орать в трубку так громко, что Анне не надо было даже прислушиваться - наверное, всем соседям по лестничной клетке было слышно.
        - Алло!  - надрывался Капитон.  - Борис?! Борис, это ты? Гриша? А где Борис? Как?.. Не понял, повтори. Что-о? Кто его завалил? Что значит - твоя информация подтвердилась?.. А как пацаны?.. Федюня? А Лысый? И Лысого тоже? Вот блядство… Кого еще?.. Сивого? Всех?! Понятно. Сучары… Выяснили, кто это был?! Я же вам, дебилам, давал наводки на того урода - на Матроса!.. Пошел на хер, урод! Ты передо мной ответишь, понял? Чтобы к вечеру было известно, чьих рук это работа… Не один же Матрос завалил всех… Что ты за идиот такой, Гриша,  - посетовал Капитон.  - Какой вообще расклад ты мне дать можешь?  - спросил он, немного сбавив тон.
        Телефонная трубка что-то довольно долго крякала. Капитон слушал, кивая так мрачно, будто ему в красках описывали детали его завтрашней казни на электрическом стуле.
        Потом он встрепенулся.
        - А Семен?  - закричал Капитон в трубку.  - Семен живой?.. Как это - не знаешь? А кто знает?! С телкой что? Опять не знаешь? Кр-ретин…
        Трубка снова что-то взволнованно прокрякала.
        - Какие такие чужие?  - удивленно спросил Капитон.  - Что ты мне паришь? Пять трупов, и никого из них не смогли опознать… Что? Да? А почему мне не доложили? Я тебе покажу - не успели, придурок… Опиши мне его по-быстрому… Того, кто с Матросом был,  - кого! Не меня же… Да мне насрать, что вы его один раз только видели… Что? Правда? Борода?  - Капитон замолчал. Молчал он примерно минуту.  - Ничего не понимаю,  - упавшим голосом пожаловался в трубку Капитон.  - Если Матрос и этот бородатый везли телку на встречу с этими чужими, чьи трупы никто опознать не может, то почему эти пятеро оказались мертвы, раз ты говоришь, что пацанов Семена и самого Семена на месте положили? Что за херня получается?! Выходит, по-твоему, что этот бородатый и Матрос просто так взяли и перестреляли и тех и тех? И своих и чужих? Бред какой-то… Ты что, Гриша, пьяный? Погоди, ведь расклад…  - Капитон осекся, бросив взгляд на открытую дверь комнаты, где находилась Анна.  - Ну, тогда… Тогда это крутой пацан - бородатый. Или такой же отморозок, как Матрос…
        Капитон тяжело задумался - на его жирном лбу зазмеились морщины, будто отражавшие напряженное движение его мозговых извилин.
        - Знаешь что, Гриша,  - проговорил он медленно,  - ты проверь-ка, с кем контачил Матрос в последнее время. Из тех, кто живет в этом городе… Ага, ага… Если его кто-то свел с чужаками, то можно через этого кого-то на них выйти… Если очень постараться. Шансы небольшие, но попробовать стоит… Да,  - устало протянул Капитон.
        - Ну и новости ты мне сообщил… Что ж ты раньше?.. Ах да, блин. У меня телефон что-то… А сам я не смог приехать - дела были. Ну, может, это и к лучшему. Бывай.
        Выслушав еще что-то от своего человека - очевидно, слова прощания, Капитон положил трубку.
        Анна ждала, когда он войдет в комнату.
        - Что-нибудь случилось?  - встревоженно спросила она.
        - Случилось,  - подтвердил Капитон.  - Херня такая случилась, что… хоть стой, хоть падай. Н-да…
        Он вдруг внимательно посмотрел в расширенные от искусно изображенного страха глаза Анны.
        - Слушай, Анька… Чутье у меня, как у Мао Цзэдуна… Помнишь своего пассажира? За которым мусора гонялись. Так вот - у меня такое ощущение, что он как-то связан со всеми этими событиями… Странная история с мусорами, которые ловили его, ловили, а потом будто растворились в пространстве, будто их и не было. Тебя не допрашивали, а просто так отпустили. А потом странное и неожиданное появление этого бородатого… Матрос… Чует мое сердце, что не Матрос сегодня ночью разыгрался. Ну, или не он один. А может быть, тот человек, которого ты подвозила, и есть тот бородатый, а? Бороду и приклеить можно… Если так…  - Капитон хмыкнул.  - А ты ведь, Анька, единственный человек, который может опознать этого бородатого. Мои-то люди видели его только мельком - да и то один раз. С чердака соседнего дома в окна квартиры смотрели - с оптикой, конечно. Надо было подольше понаблюдать, да спешили - не одни мы следили за этой квартирой. Как только моего человечка засекли, так слежка моя и слиняла - там ребята покруче оказались… Вот тогда-то время и пошло на секунды - кто быстрее. Или Матрос с бородатым успеют телку увезти, или
пацаны Семена перехватить их где-нибудь в безлюдном месте. Перехватили. И вон что получилось…
        Капитон вдруг снова встрепенулся.
        - Времени сколько?  - хрипло каркнул он.
        Анна ответила, посмотрев на часы.
        - Телевизор включай!  - заорал Капитон.  - Телевизор включай - быстро!
        Анна кинулась к телевизору.

* * *
        - Как мы уже сообщали вам, уважаемые телезрители,  - встревоженно заговорил появившийся на экране телевизора диктор,  - этой ночью в черте нашего города произошло чрезвычайное происшествие. В ходе разборок двух организованных преступных группировок погибло более десяти членов этих группировок. Точное число сейчас устанавливается…
        На экране сменился кадр - теперь на Анну и Капитона смотрел грузный мужчина с суровым лицом милицейского начальника.
        - Происшествие, конечно, чрезвычайное,  - проговорил грузный, нахмурив брови,  - но не такое уж из ряда вон выходящее… По данным Санкт-Петербургского отдела Министерства внутренних дел, каждый год в ходе разборок бандитских группировок гибнут более ста человек. Что самое удручающее, большинство погибших - ни в чем не повинные люди. Как вы знаете, в прошлом году от случайной пули погиб артист балета Алексей Никифоров. Артист оказался в кафе «Едальня-наливальня» в тот недобрый час, когда члены двух ОПГ обсуждали там свои дела. Во время завязавшейся сразу после этого перестрелки в помещении кафе грохнул взрыв противопехотной осколочной гранаты, отчего обрушился потолок над столиком, под которым прятался артист Никифоров. Артист погиб под обломками потолка и столика - погиб нелепо и трагично… Вот такая судьба… Если я буду называть точные цифры…
        Грузный мужчина скосил глаза в левый угол экрана и начал беззвучно шевелить губами. Потом поднял глаза на видеокамеру и, снова грозно нахмурившись, заговорил, сыпля непонятными цифрами.
        - Чего ты трешь,  - шептал Капитон, подергивая от нетерпения голой волосатой ногой,
        - мусор поганый? Что дальше-то было на этом пустыре сегодня ночью?..
        Словно услышав мольбы Капитона, милицейский начальник исчез с экрана, и тут же экран потух.
        - Пидарасы!  - завопил Капитон, но через секунду замолчал, сообразив, что это он сам нечаянно задел пяткой дистанционное управление телевизора.
        Капитон грохнулся на пол, поймал дистанционку, словно убегающего зверька, и, ожесточенно тыкая пальцами в кнопки, нашел нужный канал.
        - А теперь,  - торжественно проговорил снова возникший на экране диктор,  - на нашем канале вы сможете увидеть одного из виновников этого страшного ночного происшествия.
        Капитон тихо охнул и открыл рот.
        В кадре появился странный человек, сидящий на стуле на фоне крашенной казенной синей краской стены. Рук странного человека видно не было, но отчего-то было понятно, что человек закован в наручники.
        - Матрос,  - прошептал Капитон, увидев коротко стриженную желтоволосую голову человека.  - Сука… живой остался.
        Несколько секунд человек на экране телевизора молчал, опустив подбородок на грудь. Потом медленно поднял на камеру мутные глаза и почти невнятно пробурчал:
        - Крысы, крысы… Вокруг жрецы и мертвецы…
        И тотчас кадр сменился привычным видом телестудии.
        - Как видите,  - встревоженно продолжал диктор,  - этот человек находится в состоянии сильнейшего наркотического опьянения. Сложно сейчас сказать, насколько вменяемым он будет после того, как врачи попытаются привести его в норму, но мнения специалистов сводятся к тому, что у него сформировался сложный постнаркотический невроз, отягощенный физической и моральной травмой. На этом, уважаемые телезрители, позвольте мне закончить. О ходе расследования смотрите репортажи на нашем канале. Только на нашем канале самые свежие и независимые новости…
        Капитон выключил телевизор.
        - Уроды чертовы,  - выругался он,  - ни хрена не могут сообщить по-нормальному. Что? Почему? Когда? Только туману напустят и цифрами забросают… Да что это я…  - горько вздохнул он.  - Когда это менты информацию широким массам предоставляли?.. Чтобы нужную информацию добыть, надо о-очень серьезно потрудиться. Так, Анька?
        - Так,  - механически ответила Анна.
        - А ты чего кручинишься?  - покосился на нее Капитон.  - Сама не своя…
        - Так,  - ответила Анна,  - у тебя же проблемы. А я как бы это… заразилась.
        - Проблемы…  - вздохнул Капитон и звонко прихлопнул себя по коленке.  - Это уж точно, проблемы так проблемы. Ума не приложу, что мне теперь делать. Как мне перед Седым отчитываться…
        Он замолчал ненадолго и заговорил снова, уже не обращаясь к Анне, а вслух проговаривая свои нерадостные мысли:
        - Я ведь, по сути, взял на себя ответственность за все это,  - бормотал Капитон,  - не то чтобы ответственность, а просто… Седой меня знает хорошо. Знает, что я могу того… что односторонняя игра мне не нравится, а нравится широта и простор для творческой мысли. Как на шахматной доске. И он может подумать, что весь тот кошмар, который произошел этой ночью,  - плод моих раздумий и проектов, возникший на почве порученного мне дела… А это нехорошо. Седой никогда не любил, когда его дела рушились - кто же такое любит… Он меня наказать может серьезно. Если будет всерьез разозлен. А он, судя по всему, будет разозлен - и именно всерьез. М-м…
        Капитон замычал, будто его настиг приступ острой зубной боли.
        - Связей у него хватит…
        - Да,  - сочувственно проговорила Анна и погладила Капитона по круглой голове,  - я и сама чувствую: что-то очень нехорошее произошло. Знаешь, Капитончик, мне с тобой так хорошо, так спокойно - как за каменной стеной…
        - Про каменные стены не надо,  - насторожился Капитон,  - скажешь тоже - каменные стены, решетки, замки…
        Он поморщился.
        - Я вовсе не то хотела…  - заторопилась объясниться Анна.  - Просто мне очень неприятно, когда тебе плохо. Я просто физически чувствую твое беспокойство…
        Капитон одобрительно потрепал Анну по коленке.
        - Ты молодец у меня,  - проговорил он.  - Сходи это… на кухню… посмотри, может, там пиво есть или это… кофе…
        Анна вышла из комнаты, а Капитон тяжело вздохнул и опустил тяжелую голову на руки.
        Он и вправду попал в довольно затруднительное положение. Седой по прошлым совместным делам прекрасно знал, что Капитон нечист на руку и не всегда бывает прям и открыт с людьми, с которыми общается,  - вернее, никогда он с людьми открыт и прям не бывает. Капитон понимал, что может подумать Седой, когда услышит страшную новость. Володька Седой, хоть и был немолод, по части вспыльчивости и горячности мог дать сто очков вперед любому неоперившемуся юнцу. Когда срывалось у Седого что-то действительно важное, он не склонен был искать виноватых: сначала наказывал непосредственно того, кто нес ответственность за сорвавшееся дело, а уж потом разбирался по-настоящему. Конечно, такие вспышки случались с ним очень редко
        - а иначе как бы ему удалось удержаться на плаву в мутной водичке криминальных структур, плавая в которой нужно быть более чем осмотрительным.
        Капитон в том, что произошло, ни прямо, ни косвенно виновен не был, но справедливо предполагал, что последствия гнева Седого могут быть необратимы. Сломанную руку или ногу можно вылечить, а вот отрубленную голову обратно не пришьешь.
        Капитон испустил еще один тоскливый вздох.
        - Все не так,  - сказал он в пустоту.  - Вот уж действительно не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Сколько я за свою жизнь провернул дел и ни разу по-крупному не попадался. А сейчас - я ведь чист! Кристально чист перед всеми - а с кого первого будут спрашивать? С Капитона… Да и начнут-то спрашивать с того, что голову проломят - знаю я этого Седого.
        Злость стала просыпаться в Капитоне. Он огляделся вокруг, словно ища, на ком бы ее выместить, и, не найдя подходящей кандидатуры, схватил со столика тонкую изящную хрустальную вазу и ожесточенно - с хрустом - скрутил ей прозрачную головку.

* * *
        Анна, конечно, соврала Капитону, что причиной ее внезапно испортившегося настроения были его проблемы. Она толком и не знала, что происходит в последние дни в Питере - Капитон предпочитал не говорить о своих делах никому, кроме непосредственных участников. Анна понимала только, что происходит все не так, как было задумано, и могут быть очень неприятные последствия.
        Анна против своей воли оказалась втянутой в эти дела - вот почему внезапно похолодело у нее в груди и почему она со страхом вглядывалась в экран телевизора, передающего последние известия. Она знала ведь, что во всем происходящем виноват тот самый странный пассажир. Вернее, это было только предположением Капитона, но Анна знала и то, что практически все предположения Капитона оказывались верными.
        - Ты единственная, кто сможет его опознать,  - так сказал он.
        А если она не хотела никого опознавать? С такими страшными людьми, как этот бородатый, лучше не связываться.
        Анна тряхнула головой и только сейчас сообразила, что стоит перед холодильником на кухне, куда Капитон послал ее за пивом. Анна открыла холодильник и добросовестно обыскала его снизу доверху. Потом, неудовлетворенная результатами поисков, закрыла дверцу: в морозильнике, кроме нескольких пачек замерзших до окаменелости сосисок, лежал скукоженный носок, явно с ноги Капитона, на полках холодильника было пусто, если не считать нескольких плиток шоколада, двух аудиокассет и пистолета с коробкой патронов.
        Пива в холодильнике не было.
        Именно это и сказала Анна, вернувшись в комнату, где несколько минут назад оставила Капитона. А чтобы немного подсластить пилюлю, подошла сзади к мрачно задумавшемуся Капитону и обняла его за плечи.
        - Не грусти, солнце мое,  - шепнула она ему на ухо,  - мне кажется, все обойдется. Ты ведь такой умный… и не из таких передряг выплывал…
        Капитон промолчал на это. Он стряхнул с себя руки Анны и поднялся.
        Анна заметила, что раздражение его еще не прошло. Капитон, потирая руки, будто замерз, прошелся по комнате. Остановился у окна, вытащил сигарету и, нервно комкая пачку, закурил.
        - Серьезное дело предстоит мне,  - сказал он, глядя в заоконное пространство.  - А ты, Анька, должна обеспечить, чтобы один из фрагментов этого серьезного дела прошел нормально. Понимаешь? Если Седой на меня попрет, то так просто мне отмазаться не удастся.  - Он так и не обернулся к ней.  - Это очень важно. Только ты и сможешь этого своего пассажира опознать. А уж потом…
        - А если окажется, что мой пассажир и… бородатый ничего общего между собой не имеют?  - осторожно спросила Анна.
        - Жопой чувствую,  - поморщился Капитон.  - Я думаю, не мешай. Мне еще перед Седым оправдываться надо будет.
        - Я все сделаю, как надо,  - сказала Анна.
        Очевидно, слишком спокойный тон Анны окончательно взбесил Капитона.
        - Ты сделаешь, как надо!  - заорал он, резко обернувшись к ней.  - Попробуй только не сделать, как надо! Сука дешевая!
        Анна, широко открыв глаза, отступила на шаг от бешено глядящего на нее Капитона и уперлась спиной в стену. От неожиданности она не могла произнести ни слова.
        - Ты!  - продолжал верещать Капитон.  - Все сделаю, как надо! Еще бы ты не сделала! От тебя только и требуется, что раком стоять! Тоже мне нашлась! Блядь самоотверженная! А туда же - стремится к высшему обществу! Кина, сука, насмотрелась… Не дура вроде и жизнь уже видела, а все верит во что-то… Да ты знаешь, что такое настоящая жизнь?! Ты знаешь, что надо вынести, чтобы настоящие бабки заработать?! Да ни хера ты вообще не знаешь! Думаешь через мохнатую дырку свою в царство небесное въехать?! Хрена лысого, поняла?! Подохнешь под забором или от аборта загнешься через два года!..
        Капитон замолчал так же внезапно, как и начал свой спонтанный монолог.
        - Это если меня слушаться не будешь,  - заговорил он более или менее нормальным голосом.  - А будешь за меня держаться, все хорошо будет…
        Он снова закурил и отвернулся к окну.
        - Годика через два,  - продолжал он,  - когда мы вместе с тобой поработаем, у тебя уже капитал будет небольшой. Разоденем тебя и… За перспективного человечка замуж выдадим. Будешь ты у нас женой банкира. Или режиссера какого-нибудь.
        Губы у Анны дрожали так, что она не могла выговорить ни слова. Она внезапно подумала, что уже давно не плакала - даже вспомнить не может, когда плакала в последний раз.
        Капитон все смотрел в окно.
        - Ладно,  - глухо сказал он.  - Что-то я того… Расклеился… Нервы.
        Неловко наклонив большую круглую голову, он прошел к двери. Анна вздрогнула, когда дверь хлопнула за ним.
        Она опустилась на корточки у стены. Рваные клочья тумана метались у нее в голове.
        - Совсем ничего не понимаю…  - прошептала она, не замечая, что произнесла эти слова вслух,  - ничего не… Поспать бы,  - пришла ей в голову спасительная мысль.  - Нет, сначала надо Капитона успокоить. А то он так разнервничался, что на меня попер. Ему, конечно, надо на ком-то выместить то, что накопилось в душе, но уж больно бурно вымещает… Как бы сейчас не треснул меня по роже, как мне тогда работать - с синяками?
        Она вышла из комнаты в прихожую и огляделась. Капитон, судя по звукам, был на кухне - рылся в холодильнике в поисках спиртного, не поверив Анне на слово.
        Осторожно ступая, Анна подошла к Капитону и обняла его за плечи.
        - Успокойся,  - сказала она.  - Все образуется. Этот Седой и ногтя на твоей руке не стоит. Уж я-то знаю, какой ты. Ты умнее его, конечно…
        - Гы-ы…  - осклабился Капитон.  - Конечно, умнее. Только у него связей больше… Он же старый бандюга… Шесть или семь… или восемь ходок сделал - вор в законе.
        - Ходок?
        - Ну… на зоне шесть раз был,  - снисходительно пояснил Капитон.  - Какая же ты дура, Анька… Ведь давно в городе живешь, пора бы знать…
        Анна промолчала.
        - Нервы развинтились совсем,  - снова пожаловался Капитон.  - Никто, сука, ни хрена не понимает. Все самому приходится…
        - Бедный мой,  - пожалела его боявшаяся нового взрыва эмоций Анна.
        - А и правда.  - Капитон внезапно обернулся к Анне и крепко сжал руками-клешнями ей бедра.  - Полчаса у меня есть…
        Он отстранил Анну, посмотрел на часы и принялся сдирать с себя широкие семейные трусы.
        Анна послушно распустила поясок халата. Халат сразу упал к ее ногам. Раздевшись, Капитон почесал волосатое брюхо и несильно хлопнул Анну по голой спине.
        - Иди-ка сюда,  - он толкнул Анну к подоконнику,  - ты же знаешь, как мне нравится…
        Анна встала у окна, опершись о подоконник локтями и широко расставив ноги.
        - Вот та-ак…  - прокряхтел Капитон позади нее.  - Совсем другое дело…
        Капитон вдруг остановился, сжал плечи Анны с такой силой, что она вскрикнула от боли.
        - Если ты кому-нибудь проболтаешься о том, что я сегодня говорил, тебе не жить… Понятно?
        - Понятно…
        Капитон замолчал и спустя минуту запыхтел, словно растревоженный еж. Анна мягко и послушно двигалась в такт его телу.

«Что-то очень опасное и важное происходит вокруг меня,  - подумала она вдруг.  - Как бы мне не потеряться в этом… Надо очень постараться, чтобы выгадать из этой ситуации как можно больше для себя. А пока нужно держаться крепче за Капитона… Уж он-то меня не оставит. Все-таки я с ним так давно…»

* * *
        Времени и сил для того, чтобы перетащить бесчувственного Матроса в джип Семена, у Щукина не было. Единственное, что он успел сделать,  - это схватить в охапку Лилю, добраться вместе с ней до джипа, завести автомобиль и вырулить с пустыря, залитого кровью и заваленного трупами.
        И только тогда стали слышны милицейские сирены, вой которых Николай ожидал услышать с минуты на минуту - все то время, пока был на пустыре.
        Выкатив на ночную улицу, Щукин свернул в первый попавшийся переулок, остановил машину и заглушил мотор. Посмотрел на себя в зеркало заднего вида и до крови закусил губу из-за яростной волны злости, захлестнувшей его с головой.
        - Фраер…  - прошипел Щукин, с ненавистью глядя на свое отражение в зеркальном стекле.  - Как щенка слепого водили за нос всю дорогу… И кто водил? Ляжечка, червяк навозный… Тьфу!
        Николай застонал и заскрипел зубами. Нашарив сигареты в кармане брюк, он закурил. А сделав две глубокие затяжки подряд, немного успокоился и почувствовал в себе силы трезво осмыслить сложившуюся ситуацию.
        - Итак,  - пробормотал под нос себе Щукин,  - что мы имеем?.. А имеем мы то, что нас имеют - во все дыры и со всей радостью… Ладно, это лирика, размыслить, как я буду отрывать голову Ляжечке, надо будет как-нибудь на досуге. А сейчас лучше подумать о том, что мне делать дальше. Семена и «братков» его уже не вернешь. Как не вернешь и тех пятерых людей, которых перестрелял в наркотическом дурмане Матрос… Матрос… Ну, Санька остался с ментами разбираться. Вот пусть они приведут его в чувство и расспросят о том, что на пустыре происходило. А он им и расскажет - о крысах, жрецах, мертвецах и человеке с бородой…
        Щукин снова посмотрел на себя в зеркало и несколькими движениями сорвал с лица порядком облезшую и похожую на серую мыльную пену бороду.
        - Вот так,  - проговорил он, растирая ладонью подбородок,  - и нет человека с бородой. Есть Щукин. Николай Владимирович. Готовый действовать. Та-ак… А в каком направлении готов действовать Николай Владимирович Щукин? Ну, перво-наперво надо все-таки вернуться к Ляжечке. Рассказать ему все, как было, живописать ужасы перестрелок, пусть доложит своим хозяевам. Второе - коли уж не попали мы на паром и в ближайшее время, наверное, не попадем, надо заняться выяснением личности этого странного заказчика, которого никто не видел - ни Матрос, ни я, ни даже Ляжечка. Ляжечка ведь как-то связывается с ним - вот через Ляжечку и попробовать выйти. Да! Подать весточку Седому - хотя бы через этих парней Семена… Ну, или по телефону - телефон у них узнать. А потом? А потом,  - решил Николай,  - посмотрим. После небольшого тайм-аута Щукин снова выходит на поле. Разбегается и бьет - судье по роже. А что? Теперь по моим правилам играть будем.
        Он завел машину и выехал из переулка. Медленно покатил по почти безлюдной улице, ища глазами ближайшую телефонную будку. Надо было звонить Ляжечке и сообщать о случившемся.

«И почему это Седой так печется о Лиле - обыкновенной телке?  - подумал еще Щукин, закуривая сигарету.  - Сентиментальничать - не в его характере. Любовь? Какая на хрен любовь! Да еще, понимаешь, в его возрасте. Любви на свете вообще не существует».
        Как только промелькнула в его голове эта последняя мысль, Николай сжал зубы и поморщился, словно от острого приступа головной боли.
        Усилием воли он постарался отогнать неприятные воспоминания, но сейчас у него это не получилось.
        - Не бывает любви,  - угрюмо пробормотал Щукин,  - и все тут…

* * *
        Николай Щукин почти с самого детства привык не доверять никому. Это его мировоззрение не изменилось, конечно, и теперь. От коммунистических идеалов, которые ему вбивали в молодости в школе, он давно отказался, а псевдодемократию, царящую в нашей стране, просто считает удобным политическим строем для удовлетворения потребностей лидирующего класса. Щукин не верит ни в бога, ни в дьявола. Он вообще не признает каких-либо высших сил, считая, что все, творящееся в мире,  - дело рук самих людей. И никто не определит судьбу человека, кроме него самого.
        Щукин давно избавился от чувства сострадания к ближнему, жалости к убогим, утратил способность к самопожертвованию и прочей высокопарной ерунде. Он считает подобные чувства уделом слабых и умственно ущербных людей, не способных на серьезный поступок. Им не движут никакие моральные принципы. Он считает правильным только то, что доставляет удовольствие и идет ему на пользу.
        Однако у Николая все же существуют кое-какие представления о чести. Щукин никогда не лишит старуху последнего пятака на хлеб. Зато может оставить без средств к существованию семью состоятельного человека, перешедшего ему дорогу. Он никогда не убьет человека без веской причины. Зато может зверски изувечить кого-нибудь, кто мешает ему жить.
        Щукин даже пройдет мимо девушки, к которой пристает хулиган, посчитав, что она сама в этом виновата (как, кстати говоря, и бывает в большинстве случаев). Но ту же самую девушку он может не раздумывая вытащить из объятого пламенем дома. Просто потому, что ей еще рано умирать.
        Вообще, Николай - человек настроения. Если ему плохо, то он запросто набьет морду тому, кто «не так» на него посмотрит. А в хорошем расположении духа может полчаса извиняться перед каким-нибудь лохом за то, что наступил ему на ногу.
        Да и… Щукин - одиночка.
        У него масса приятелей, но нет ни одного настоящего друга, хотя есть много людей, ради которых он согласен рисковать своей жизнью, и Седой - из числа таких людей.
        Щукин легко обзаводится подружками, но ни к одной из них никогда не испытывал глубоких чувств, если не считать одного случая из ранней юности, о котором сам Николай предпочитает не вспоминать.
        Даже на дело Щукин практически всегда идет в одиночку, считая, что лучшее прикрытие - это точный расчет.
        Щукин - хороший психолог от природы. Он очень тонко понимает, что нужно его собеседнику, и поэтому может легко расположить к себе любого человека. Так же легко он, пользуясь доверием к себе, получает от людей любую информацию, используя их в своих целях. Причем делает это так, что большинство и не догадывается о том, что их поимел Щукин.
        Он очень скрытен и недоверчив. Именно поэтому никто из его знакомых не подозревает об истинном роде деятельности Щукина, считая его бизнесменом средней руки. Некоторые, конечно, о чем-то догадываются, но никто всерьез не считает его преступником.
        Вырос Николай обычным парнем. Немного хулиганистым и достаточно сообразительным, чтобы уметь избежать наказания.
        Как уже сказано, после школы он пытался поступить в институт, но провалил экзамены и пошел в армию. После службы Николаю удалось все-таки поступить в экономический институт. Но Щукин быстро понял, что образование без наличия капитала не сделает его богатым. А если есть деньги, то жить красиво можно и без высшего образования.
        А если добавить, что Щукину всегда претила работа «от звонка до звонка», то ничего удивительного в том, что он бросил институт, не было. Но вот чем ему заняться дальше, Николай не знал - не подозревал еще, что всего через несколько лет превратится в настоящего русского вора - профессионала, способного обмануть сотрудников любой уголовки.
        А нашел себя Николай случайно. Еще во время учебы он ломал голову, отыскивая способ разбогатеть, а когда, бросив институт, без цели мотался по улицам родного города, не зная, куда приложить кипящую в нем творческую энергию, встретился случайно с приятелем детства.
        Этого приятеля Щукин и узнал-то не сразу, да и узнать в накачанном «братке» замурзанного щербатого парнишку было сложно, только шрам на лбу от угодившей туда шайбы указывал на сходство. А зубов у приятеля Николая со времени детских забав так и не прибавилось - сказывалась специфика профессии.
        Этот приятель, узнав, что Щукин прошел подготовку в разведроте внутренних войск, пригласил его к себе - заниматься делом по тем временам довольно прибыльным и почти безопасным - рэкетом.
        Новая деятельность увлекла Щукина, но ненадолго - Николай превыше всего ценил личную независимость и быстро понял, что жизнь «братка» не для него. Щукин решил порвать с группировкой и сделал это с максимальной выгодой для себя - в один прекрасный день исчез с горизонта своих бывших коллег, а вместе с ним бесследно пропала бандитская касса.
        Щукин прекрасно понимал, что в родном городе ему оставаться уже нельзя, поэтому с легкостью принял тяжелое для других людей бремя кочевой жизни, мотаясь по необъятным просторам страны, заводя новые знакомства и подыскивая себе очередные жертвы.
        Именно на этот период и выпадает Щукину, наверное, главное в его жизни испытание, после которого он с полной уверенностью может утверждать - «не бывает любви».
        Николай знакомится с девушкой Аллой - удивительнейшим, по его мнению, созданием - и влюбляется в нее с такой страстью, с какой может любить человек сильный, решительный и необузданный.
        Алла отвечает Щукину полной взаимностью и как-то в порыве откровенности рассказывает Николаю, что ее отец - бывший партийный функционер, а ныне крупный деятель нового бизнеса - постоянно издевается над ней и ее матерью.
        Щукин решает наказать папашу, но наказать по-своему - обанкротить его фирмы, лишить бизнесмена нажитого состояния, а вырученные деньги передать возлюбленной и ее матери.
        В скором времени план Щукина осуществляется, но Алла - то ли по глупости, то ли еще по какой причине - с потрохами продает Щукина отцу. В результате Щукин оказывается на нарах следственного изолятора, а после короткого предварительного следствия - на скамье подсудимых, где и получает приговор: наказание в виде лишения свободы сроком на пять лет, с отбыванием заключения в колонии общего режима.
        Вот с этого момента, а точнее - с самого первого часа, проведенного им в тюремной камере, Щукин напрочь лишается веры в любовь.
        Но нет худа без добра. Погоревав немного, Щукин начинает активно осваиваться в новой для него среде, и очень скоро благодаря отличному знанию человеческой психологии, прекрасным физическим данным и способности никогда не теряться и не падать духом Николай обрастает знакомствами с авторитетами блатного мира - знакомствами, очень пригодившимися ему, когда через три года его выпускают по амнистии.
        А с возвращением на волю для Щукина начинается совсем другая жизнь, в которой он - сам себе тактик и стратег, берется за любое дело, сулящее более или менее значительные барыши.
        И жизнь эта, бурная и произвольно меняющая декорации, казалось бы, должна приучить Щукина к тому, что ничего стабильного, раз и навсегда утвержденного нет и быть не может. Но только одно Николай знает точно - «вообще не бывает любви».
        И понимает он, что и сам Седой, старый и битый волк, должен знать это, но сейчас разбираться в тонкостях психологии человека, которого не видел несколько лет,  - на это у Николая нет времени.

* * *
        Толик Ляжечка подъехал на назначенное Щукиным место встречи спустя час после звонка. Толик был на синей «шестерке» - той самой, на которой он вытащил Щукина из смертельно сжимавшегося вокруг того кольца ментовской опеки. Только номера, конечно, были перебиты.
        Николай с Ляжечкой перетащили Лилю в «шестерку» и двинули в центр города, оставив джип Семена в ближайшей подворотне.
        Ляжечка был бледен и необычно молчалив. Когда Щукин по дороге поведал ему о своих ночных приключениях, ни словом, естественно, не обмолвившись о встрече со старинным приятелем Семеном, но ярко живописав паскудства обдолбанного Матроса, Ляжечка едва слышно присвистнул и проговорил негромко:
        - Зря я Матроса на это дело подписал… Я-то думал, что он поможет тебе, если подобная ситуация случится. Откуда же мне было знать, что Санька обдолбается настолько вусмерть, что своих перестреляет… Боже мой, как мне теперь отчитываться? Не-ет, надо что-нибудь поправдоподобней придумать…

«Ага,  - злорадно усмехнулся про себя Щукин,  - получишь теперь нагоняй от своего хозяина. Придумывай, придумывай… На то ты и крыса, чтобы изворачиваться…»
        Щукин снова почувствовал прилив энергии.
        - Короче, так, Толик,  - сказал он, серьезно глядя перед собой,  - на такую туфту я не подписывался. Мы договаривались о чем? Чтобы я просто доставил девчонку на паром, а с парома туда, куда мне скажут. А что получилось? Я, как сумасшедший из заморских боевиков, кручусь целыми днями и ночами со «стволом», стреляю, в меня стреляют… Кровь льется, машины бьются, взрывы и выстрелы… Нет, ты меня, Толик, извини, но я честный российский вор, а не терминатор какой-нибудь. Я выхожу из игры. И на этот раз ты меня не заставишь передумать. Вот сейчас доедем с тобой к центру, ты меня высадишь, и я в аэропорт пойду…
        - Да ты чего, Колян?!  - взвыл перепуганный Ляжечка.  - Как же я без тебя управлюсь?
        Ведь осталось-то совсем немного - завтра вечером паром уже отходит. Билеты есть - места забиты для вас. Сядете спокойно и доедете. А потом ты получишь свои деньги. У тебя что - миллионный счет в банке, если ты такими бабками бросаешься?
        - Какими бабками?  - деланно удивился Николай.  - Никаких бабок я не видел. Только обещаниями кормишь. Не, Толик, я ухожу…
        - Да погоди ты!  - воскликнул несчастный Ляжечка.
        - Чего годить?  - невозмутимо сказал Николай.  - Поедем мы с Лилей на паром, а там таких же гавриков со «стволами», как те, которых я перестрелял на пустыре,  - видимо-невидимо. Ты их, что ли, отводить будешь? А как все дело закончится, так сунешь мне пару тысяч в лапы и до свидания скажешь. Что ж я, твои методы не знаю, что ли.
        - Не знаешь,  - поспешно ответил Ляжечка,  - вот век воли не видать… Последняя блядь и распадла буду, если с бабками тебя кину, Колян. Можешь мне поверить - у меня уже и чемодан с бабками для тебя подготовлен, стоит и ждет. Как дело сделаешь - сразу и получишь. Честное благородное слово…
        - Чемодан?  - усмехнувшись, переспросил Щукин.  - А что - и посмотреть можно? Мы ведь сейчас к тебе едем, так ведь? Вот и покажешь.
        Ляжечка даже икнул от неожиданности.
        - Чемодан я на съемной квартире не храню,  - быстро сказал он,  - что я, лох, что ли? В камере хранения он. Так что…
        - Так что,  - перебил его Щукин,  - если чемодан не покажешь… Нет, если прямо сейчас не передашь мне чемодан со всей суммой, мне причитающейся, то я работать не буду. Ухожу. Понял? Нет денег - нет работы.
        - Да ты чего?!  - заголосил Ляжечка.  - Где же я тебе такие бабки… То есть - как так можно?! Ты будешь работать - везти Лильку из города,  - тебе нужно следить за ситуацией, быть собранным, а ты еще отвлекаться будешь на то, чтобы смотреть, как бы твой чемодан не сперли! Ты же профессионал, Колян, ты же знаешь, что…
        - Это моя забота,  - очень спокойно отозвался Щукин, он даже сумел зевнуть.  - Короче, завтра… то есть сегодня к утру у меня будут деньги?
        Ляжечка попробовал было еще поторговаться, но Николай оборвал его:
        - Не пыхти, как я сказал, так и будет. Если мне опять под пули лезть, деньги мне душу согреют. Я буду думать не о том, что погибаю за телку, которую в первый и последний раз вижу, а за кровно заработанные бабки…
        - Да я просто…
        - Я же сказал - не пыхти…
        Тяжело вздохнув, Ляжечка смолк. Молчал он несколько минут, делая вид, что очень занят управлением автомобиля,  - они как раз свернули с центральной улицы и въехали через узкое и длинное горло подворотни в какой-то темный маленький дворик.
        У одного из подъезда дома во дворе Ляжечка остановил машину.
        - Приехали,  - сказал он.
        - Ну так что?  - продолжая прерванный разговор, жестко спросил Щукин.
        Ляжечка ответил - неожиданно весело прозвучал его голос:
        - Не ссы, Колян, будут тебе деньги. Утром и будут. Мое слово верное - если обещал, выполню.
        - Вот это дело!  - преувеличенно громко произнес Щукин и, наклонившись вперед, сильно хлопнул Толика по плечу.  - Вот это по-нашему!
        - Ага,  - проговорил Ляжечка,  - рад, что тебе угодил. Ну, чего?
        Он опустил стекло и выглянул наружу, потом вышел из машины и воровато оглянулся.
        - Давай,  - скомандовал он Щукину,  - выволакивай эту мочалку из тачки и тащи в подъезд… Вроде никого вокруг нету.
        - Понял,  - легко согласился Николай и взял под руку Лилю, смирно сидящую рядом с ним на заднем сиденье автомобиля.
        Через минуту, когда они с Лилей вслед за Ляжечкой поднимались по темной и воняющей кошками и мочой лестнице, Щукин мрачно тряхнул головой.

«Очень нехороший знак, что Ляжечка согласился передать мне все бабки авансом,  - подумал он,  - это значит, что меня ожидает либо серьезная слежка во время всего дела, либо… пуля в затылок после дела… А скорее всего, и то и другое… Ну ладно. Надеюсь, до этого не дойдет. Мне только нужно все еще раз обдумать и… и, кажется, в голове моей зарождается какой-то план, для окончательного составления которого не хватает полной и ясной картины происходящего. Не хватает, в частности, маленького штришка… Я выяснил, против кого ведется игра, но пока не выяснил, кем эта игра ведется… Что ж… Думаю, скоро это узнать…»
        - Сюда,  - раздался сверху хриплый шепот Ляжечки,  - вот дверь.
        Щукин втолкнул Лилю, а потом сам вошел следом в какую-то темную дыру, где воздух отдавал чем-то кислым так сильно, что сводило скулы и было трудно дышать.
        - А почему темно так?  - спросил Николай и услышал, как захлопнулась за его спиной дверь, щелкнув английским замком.
        - Сейчас все будет,  - сказал Ляжечка и нашарил в темноте выключатель.
        Через секунду действительно вспыхнул яркий электрический свет.

* * *
        В институт Анна в этот день не пошла. Капитон, хоть и относился недоброжелательно к ее прогулам, сегодня, кажется, просто забыл о том, что Анна, помимо основной своей работы, является и студенткой высшего учебного заведения.
        Он оставил Анну при себе. Возможно, просто по рассеянности - из-за столь страшных и неожиданных событий даже хваткий и хитрый Капитон мог быть выбит из колеи, а может быть, ему был нужен рядом человек, с которым можно поделиться своими размышлениями и тревогами. Могли быть у Капитона и какие-то другие причины оставить Анну сегодня при себе. То, что Анна не знала полного расклада, его мало волновало. По его мнению, она знала достаточно.
        Однако содержание своих частых сегодня телефонных звонков он тщательно от нее скрывал, запрещая ей выходить из комнаты, когда он звонил.
        Впрочем, Анна не стремилась что-то подслушать.
        Давно общаясь с Капитоном, она уяснила для себя - чем меньше знаешь, тем крепче спишь. На какие-то комбинации собственного сочинения она способна не была, а вот в случайном разговоре передать кому-нибудь важные для Капитона сведения опасалась.
        Но один разговор Анна все-таки услышала.
        Она находилась в одной комнате с Капитоном, когда зазвонил лежащий на ночном столике сотовый телефон.
        Капитон схватил телефон и, приложив к уху, быстро проговорил:
        - Алло?
        И тут же осекся. Лицо его перекосилось и вытянулось. Анна поняла, что это и есть тот самый звонок, которого Капитон опасался все утро. Боялся и ждал.
        Капитон не приказал Анне выйти из комнаты, а весь превратился в слух и даже, как с удивлением отметила Анна, задрожал, словно испуганный кролик - роль удава выполняла, конечно же, злосчастная телефонная трубка.
        Проговорив первое свое «алло», Капитон еще сказал упавшим голосом:
        - Да, Седой, конечно, узнал… Сколько лет, сколько зим…  - и замолчал надолго, слушая, как квакает в его руке телефон.
        Слушал он минут пять, и по мере того, как слушал, лицо его все больше бледнело. Под конец на Капитона было жалко смотреть.
        Он порывался вставить хотя бы слово, но его обрывали и приказывали слушать. В конце концов невидимый собеседник Капитона рявкнул:
        - Повтори, сука, чтобы лучше запомнить,  - так громко, что эту фразу расслышала Анна.
        - Ты мне живот распорешь, кишки к березовому сучку привяжешь и заставишь вокруг березы бегать, пока кишки не обмотаются вокруг ствола,  - послушно повторил Капитон.
        Собеседник еще что-то сказал.
        - Понял,  - произнес с тяжелым вздохом Капитон,  - конечно, понял, Седой, но дай и мне сказать… Понимаешь, я делал так, как надо… Ради нашей с тобой дружбы. Но тут появилось одно обстоятельство…
        Теперь Капитон своим грозным собеседником не прерывался и мог говорить в свое оправдание сколько угодно. И он тараторил, стараясь вместить как можно больше слов в как можно меньший промежуток времени, заикаясь от страха и вытирая ладонью холодный пот, струящийся по лицу.
        - Такое дело…  - говорил Капитон,  - у этих уродов, которые телку твою увели, появился какой-то крендель - очень компетентный в вопросах охраны… Он…
        Тут Капитон заметил наконец, что в комнате он не один, и знаком приказал Анне выйти вон.
        Она вышла и больше ничего не слышала.

* * *
        Ляжечка включил свет на кухне, отчего по стенам разбежались крупные и черные, как подсохшие сливовые косточки, тараканы.
        - Лачуга,  - сказал он, кивая на ободранный потолок кухни,  - но это временно. Пока я здесь живу - всего несколько дней, в течение которых мы работаем… Ты работаешь… Тебе-то какую квартирку сняли - помнишь? Блеск, а не квартирка.
        - Ага,  - кивнул Щукин, усаживаясь за стол и закуривая,  - только меня едва не грохнули на той квартирке, как… как таракана.
        - Издержки производства,  - развел руками Ляжечка,  - кто же знал, что они тебя вычислят? Это, я думаю, Матроса они засекли и через него на хату вышли.
        - А Матроса подписывать на дело было твоей идеей,  - напомнил Щукин.
        - Моей,  - печально согласился Ляжечка,  - дурак я. Но я же не знал, что он неизвестно какой дрянью обширяется… Тут злой рок вмешался… И вообще,  - продолжал подлизываться Ляжечка,  - если бы не ты, дело наше точно провалилось бы. Конец.
        - Да,  - усмехнулся Щукин,  - пой, птичка, пой…
        - Да нет!  - горячо воскликнул Ляжечка.  - Я серьезно!
        - А если серьезно,  - сказал Щукин,  - тогда бабки гони. Они мне сердце согреют, когда мы с Лилей снова под пули полезем… Кстати,  - спросил вдруг Щукин,  - не пора ей укольчик сделать?
        Ляжечка посмотрел на часы.
        - Нет,  - сказал он,  - не пора еще. Сделаю, когда надо. Это уж моя забота - не твоя.
        - Ну-ну,  - проговорил Щукин,  - давай. Только про бабки не забудь.
        - Не забуду,  - мрачно произнес Ляжечка.
        Он нашарил у себя в кармане сотовый телефон и, кивнув Щукину, направился вон из кухни.
        - Ты куда?  - осведомился Щукин.
        - Позвонить,  - ответил Ляжечка.  - Надо же дать знать нашим клиентам, что ты захотел ни с того ни с сего всю сумму авансом… Вот только что они на это скажут, интересно…
        - Интересно,  - согласился Щукин.  - Ну, валяй, звони.
        Ляжечка вышел из кухни и накрепко захлопнул за собой дверь, предварительно вежливо, но так же мрачно осведомившись, не возражает ли против этого Щукин.
        Щукин не возражал. Однако, когда дверь закрылась и шаги Ляжечки стихли, Николай тут же вскочил со своего места, подбежал к двери и прислушался. Тихо зазвенели балконные стекла, и Николай удовлетворенно хмыкнул, а потом, не теряя ни секунды драгоценного времени, подбежал к окну и открыл форточку - осторожно, стараясь не шуметь.
        Затем, не переводя дыхания, Щукин взгромоздился на подоконник и высунул в форточку голову. Тихо было в предрассветном городе, и Щукин прекрасно слышал, как вышедший на балкон позвонить Ляжечка, сопя, набирает номер на своем мобильном телефоне.

«Интересно,  - подумал вдруг Щукин,  - если какой-нибудь ранний прохожий поднимет голову и увидит мою башку, торчащую в форточке, что он подумает? Хотя, увидев и толстого придурка Ляжечку, базарящего по своей «трубе», поймет в чем дело…»
        Щукин мысленно усмехнулся.

«Дурак жирный,  - прошептал он по Ляжечкиному адресу,  - не мог выйти в туалет или в ванную, боялся, что я смогу подобраться и подслушать, поперся на балкон. И не подумал о том, что я легко могу услышать все, что он там говорит, если открою форточку. А я ведь почти уверен был, что Ляжечка именно на балкон направится, он бы и на крышу поперся, если бы лифт работал и не нужно было бы тащиться по лестнице вверх. Самое главное - предугадать поведение объекта, а это довольно просто, если хорошо этот объект знаешь. Уж мне ли Ляжечку не знать…»
        Какие-то еще мысли торжествующе клубились в голове Щукина, но незначительным усилием воли он избавился от лишнего в своем сознании, как только раздалось первое Ляжечкино:
        - Алло!
        Щукин замер, прислушиваясь.
        - Ага,  - хрипло проговорил Ляжечка после минутной паузы,  - это я. Ну да, с главным соединяй. Как чего? По поводу отчета за последнюю операцию…
        Тут Ляжечка замолчал, будто его прервали.
        - Ну да,  - немного растерянно проговорил он через несколько секунд,  - я так и подумал - главный уже знает… Доложили? Ага, ну естественно, просто я хотел сказать, что это… ситуация немного вышла из-под контроля, но благодаря моему прямому руководству и контролю за это… за операцией все закончилось благополучно. Девчонку ведь удалось успешно увезти с квартиры… Прежде чем за ней приехали эти отморозки… Звери прямо какие-то, устроили побоище на окраине города, но мы же отбились от них… Матрос? Д-да, он, конечно, был немного не в себе… Пятеро сотрудников?  - упавшим голосом повторил Ляжечка.  - Н-нет, я знаю, конечно, об этом, все это так печально, что я не могу удержаться от… Я придуриваюсь?  - воскликнул вдруг Ляжечка и быстро затараторил что-то - видимо, в свое оправдание, но был резко прерван своим телефонным собеседником.  - Да,  - тяжело вздохнул Ляжечка через минуту,  - ситуация оказалась сложной, но разрешимой. Матрос, конечно, того… В нем я ошибся, но ведь и для него нашлось применение? Где бы вы достали такого исключительного козла отпущения? Он ведь ничего не помнит из-за своей дури, и на
него можно повесить все, что угодно. А о вас он ничего не знает. Все побоище спишут на обдолбанного Матроса, и концы в воду. А пятеро ваших сотрудников, которые должны были встретить Лилю в сопровождении с моим подчиненным…  - Ляжечка снова вздохнул,  - это, так сказать, издержки производства. Дело, которое мы с вами ведем, сложное и опасное, а пятеро человек…
        Ляжечка опять замолчал. На этот раз он молчал довольно долго. Щукин даже успел немного переместиться на подоконнике - из-за неудобной позы у него затекли ноги.

«Что-то не нравится мне этот разговор,  - озадаченно размышлял Щукин,  - как-то странно Ляжечка общается с клиентом. И эти слова… «сотрудники», «главный»… Не говоря уж о том, что меня он своим подчиненным назвал… Ну это ладно. За этот базар он отдельно ответит. А вот «сотрудники»… «операция»… «главный»… уж очень все эти слова напоминают общение ментовских чинов между собой… Так, спрашивается, кто этот загадочный клиент? Кто «главный»? Пока неясно, но предчувствие у меня уже очень нехорошее. Не наврал ли мне Ляжечка, что свалил от своей ментовской «крыши»? Если судить по этому разговору - наврал…»
        На этом месте Щукин снова был вынужден прервать свои размышления - Ляжечка заговорил.
        - Да,  - говорил Ляжечка,  - необходимо встретиться. Нужно обсудить очень важное дело. Нет, это не меня касается, это касается моего подчиненного…

«Обо мне говорит»,  - догадался Щукин, усмехаясь.
        - Дело в том,  - продолжал Ляжечка свой разговор с телефонным собеседником,  - что мой подчиненный выдвинул новые требования. А он такой человек, что если его требования в точности не исполнить, то он просто откажется работать. Не разводить же мне всю катавасию заново, чтобы затащить его к себе…

«А вот это место я что-то не понял,  - настороженно подумал Щукин,  - что значит - катавасия? Как это - меня затащить? Значит, вся эта круговерть в городке моего отдыха была не просто трагическим стечением обстоятельств, а?..»
        - Не телефонный разговор,  - сказал Ляжечка в трубку,  - и не вам решать, извините, вопрос с требованиями моего подчиненного… Без него мы не обойдемся, а он просит такое… Так что надо мне с главным повидаться… Что значит - исключено?  - удивился Ляжечка.  - Вот так просто говорить по телефону? Ну, хорошо… Значит, он требует всю сумму сейчас. Да, сразу. Чтобы деньги всегда были при нем… в чемоданчике. Или в сумочке… Или в авоське там, я не знаю… Я понимаю, что это придурь, но ничего поделать не могу. Его не переубедить - это факт. И факт еще - без него нам не обойтись. Так что мне делать?  - спросил Ляжечка.  - Что ему передать? Ага,  - забормотал Ляжечка,  - понял, понял… Значит, вы передадите главному, а он через вас
        - ответ. Хорошо, хорошо… Так где мы с вами встречаемся?
        Ляжечка еще несколько секунд молчал, а потом Щукин услышал, как он повторил сказанное ему собеседником:
        - Через два часа во дворе тридцать третьего дома. По какой улице?
        И Щукин услышал название улицы.

* * *
        Николай услышал писк отключаемого телефона и соскочил с подоконника. Он быстро, но тщательно закрыл форточку, оглядел подоконник, проверяя, не осталось ли каких следов, способных навести Ляжечку на определенные подозрения, потом сел к столу, взял остывшую уже чашку кофе.
        И очень вовремя - скрипнула дверь, и в кухню вошел Ляжечка.
        - Ну как?  - невозмутимо отхлебнув кофе, осведомился Щукин.
        - Все в порядке,  - ответил Ляжечка бодро, будто это не он только что мялся и скулил, общаясь со своим заказчиком.
        - Когда у меня будут бабки?  - спросил еще Щукин.
        - Я сейчас пойду за ними,  - сообщил Ляжечка.  - Заказчики тобою очень довольны, так что, думаю, проблем с выплатой не будет. Остается только одна проблема…
        - Какая еще может быть проблема?  - удивился Щукин.
        Ляжечка достал из кармана необъятных спортивных штанов сигарету и закурил.
        - А вот какая,  - сказал он.  - Если вдруг ты задумаешь сдернуть с бабками… У тебя ничего не получится. Ты помнишь, как я быстро вычислил, что за квартирой, где находились вы с Лилькой и Матрос, следили?
        - Ага,  - сказал Щукин,  - помню.
        - Так вот,  - продолжал Ляжечка,  - за этой квартирой была установлена серьезная слежка. Настолько серьезная, что…
        - Что смотрящие допустили возможность провала,  - хмыкнул Щукин.  - Как те отморозки могли вычислить нас, а?
        Ляжечка нахмурился.
        - Черт его знает,  - проговорил он медленно,  - я сам об этом думал, голову сломал. Но я уже консультировался с… с заказчиками, и мы вместе пришли к такому выводу…
        Ляжечка помедлил, сминая в пепельнице докуренную сигаретку.
        - Ведь те, кто за тобой гонялся сегодня ночью, явно не местные, так? Так,  - ответил он сам себе,  - они за нами по пятам шли. И обогнали немного - судя по тому, что ты вляпался в перестрелку еще под Питером. А теперь они, скорее всего, нашли в этом городе кого-то, кто им здорово помогает. Какого-то по-настоящему серьезного человека - с нормальными связями и практически неограниченными возможностями. И на вас они вышли через Матроса, наверное… Да, точно через Матроса
        - по-другому никак не получилось бы…
        - Хочешь сказать, что Санька был засланным казачком?  - спросил Щукин.
        - Может быть,  - качнул наголо обритой головой Толик Ляжечка,  - а может, и нет. За ним просто могли следить. Его же в Питере знают. И знают, что в Питере никто из местных с ним связываться не стал бы, а вот иногородние легко могли его на какую-нибудь работу подписать. А что из этого следует, как думаешь?  - хитро прищурился Ляжечка.
        - Не знаю, что из этого следует,  - пожал плечами Щукин, хотя ответ уже забрезжил где-то на задворках его сознания.
        - А следует из этого,  - заговорил Ляжечка,  - во-первых, то, что сами отморозки, которые за нами по следам идут, может быть, и могли бы его подписать на работу, да им отсоветовал тот самый серьезный человек, который контролирует их мероприятия в Питере.
        - А во-вторых?
        - А во-вторых,  - поднял Ляжечка вверх толстый палец, похожий на насосавшуюся крови пиявку,  - этот самый серьезный человек мог предположить, что на Матроса выйдут другие иногородние деятели, то есть мы.
        - То есть ты,  - уточнил Щукин,  - ведь идея нанять мне в помощь Матроса от тебя исходила. Если бы ты до этого не додумался, глядишь, Лиля была бы уже в Швеции, а я на Багамах отдыхал бы.
        Ляжечка неопределенно пожал плечами.
        - Насчет Багам сомневаешься?  - усмехнулся Щукин.  - Так я и знал, что ты уже план разработал, как меня с моей наградой кинуть…
        - Да нет!  - быстро ответил Ляжечка.  - Ты чего? Мои… наши заказчики люди серьезные и обязательные - как сказали, так и будет. Они честно работают!
        - Они-то, может, и честно,  - туманно проговорил Щукин,  - а вот ты…
        И тут же поднял руку вверх, предупреждая готовые сорваться с толстых Ляжечкиных губ слова возмущенного оправдания.
        - Ладно, ладно,  - примирительно проговорил Николай,  - это я так - шучу. То есть предупреждаю. Я согласен работать на твоих заказчиков, только мне гарантия нужна, что меня не кинут. Тогда и я…  - Николай подмигнул открывшему рот Ляжечке,  - буду ответственно относиться к своему делу. Понятно? Если у меня на руках бабки будут, то и гарантия, значит, будет, что кидать меня никто не собирается. Просекаешь тему?
        - Да,  - хмуро кивнул Ляжечка.
        - Вот и молоток.
        Щукин сладко потянулся и достал из своей пачки, лежащей на столе, еще одну сигарету.
        - Спать охота,  - сказал он,  - сил нет. Ты вали за бабками и за дальнейшими указаниями, а я покемарю немного.
        - Ага, ага,  - быстро забормотал Ляжечка, поднимаясь из-за стола,  - покемарь, только не очень-то это… не расслабляйся. Я быстро сгоняю - одна нога здесь, другая там. На стук или звонки в дверь не открывай - у меня ключ есть. Если вдруг что-то случится, звони мне на сотовый - телефон в спальне стоит.
        - А мне ключ оставишь?  - спросил Щукин, лениво затягиваясь.  - Вдруг мне выйти понадобится - за сигаретами или еще куда?
        - Ты что!  - воскликнул Ляжечка необыкновенно писклявым голосом и замахал руками, точно был птицей и собирался взлететь.  - И думать забудь! Исключено! Ты должен неотлучно находиться при девчонке. И спать рядом с ней и… все остальное… А из квартиры тебе выходить никак нельзя! Просто - никак. Поэтому ключ тебе оставить - даже не проси. Да и зачем тебе выходить? Я скоро приду - часа в два, два с половиной обернусь. А сигареты я тебе оставлю свои, а на обратном пути тебе сам куплю! Какие купить?
        Щукин хотел было ответить, но осекся и тягуче зевнул.
        - «Давидофф» мне,  - проговорил он, сладко почмокав губами после длинного зевка,  - две пачки. Или три. Облегченного.
        - Понял, сделаю…  - кивая головой, как китаец-официант, сказал Ляжечка.
        - И еще… постой… Ага, сигар гаванских. Таких, знаешь, по десять баксов штука - толстых и громадных, как докторская колбаса. Очень я эти сигары уважаю. Их гаванские мулатки на голых бедрах скручивают из табачных листьев… Штук десять сигар принеси.
        - Что-нибудь еще?  - спросил Ляжечка, становясь уже совсем похожим на официанта.
        - Пожрать,  - ответил Щукин,  - у меня после долгого и здорового сна просто зверский аппетит. Бифштекс с кровью, копченую рыбку дальневосточную и икру севрюжью - только настоящую, а не концентрат какой-нибудь!  - строго предупредил он.
        - Сделаем,  - уверил его Ляжечка,  - какие проблемы. Ты хорошо работаешь, мы… я должен о тебе хорошо заботиться. Так?
        - Так,  - милостиво согласился Щукин и снова зевнул.  - Глаза сами собой закрываются,  - пожаловался он,  - боюсь, прямо за столом упаду и засну.
        - Ну и спи,  - забормотал Ляжечка, задом пятясь к двери,  - а я молнией - туда и обратно. Только очень-то не расслабляйся.
        - Не буду,  - пообещал Щукин.  - И вот что еще!  - крикнул он вдогонку.
        - А?
        - О самом главном, смотри, не забудь!  - наставительно напомнил Щукин.
        - О чем это?
        - О бабках, о чем!  - рявкнул в ответ Щукин.  - И не вздумай мне «куклу» сунуть или еще какое-нибудь говно. Я тебе не фраер вокзальный - в фальшивках разбираюсь лучше многих профессиональных мастырщиков, сам такую могу сделать, что…
        Не договорив, он снова зевнул.
        - Все в порядке будет,  - с излишней категоричностью заявил Ляжечка и задом вышел в коридор.
        В прихожей он еще несколько минут возился, надевая ботинки и тяжелую кожаную куртку.
        - Эй!  - закричал еще Щукин.  - Насчет сигар я передумал! Не десять штук, а пятерки хватит!
        - Будет сделано,  - сказал появившийся в проеме кухонной двери Ляжечка.

«Вот так,  - мстительно подумал Николай,  - я тебе покажу - «мой подчиненный». Сам, сука, на цирлах бегать будешь передо мной и шестерить - только чтобы я, не дай бог, не подорвал с выданными мне бабками. Однако надо проводить моего «хозяина»…
        Зевая и лениво почесывая себе живот под спортивной майкой, Николай выбрался в прихожую.
        - Все,  - сказал уже полностью одетый Ляжечка,  - я пошел. Смотри тут… Не особенно расслабляйся,  - снова напомнил он.
        Николай кивнул.
        Ляжечка еще помялся у дверей и вдруг, подмигнув Щукину, полушепотом проговорил:
        - А ведь она не чувствует ничего,  - и кивнул на дверь в комнату, где спала Лиля.  - Не пробовал ее это самое?.. Пока она не очухалась.
        - Это самое - не пробовал,  - ответил Щукин,  - а что? Какой интерес с бревном возиться? Понадобится, раздобуду себе бабу, которая и мертвого расшевелить может. Я таких люблю. Вот когда у меня куча бабок будет - когда мы дело закончим,  - тогда и гужанусь.
        - Хозяин - барин,  - пожал плечами Ляжечка и снова вдруг хихикнул.  - А она ничего телка,  - сказал он,  - я как-то ее пощупал - все на месте. И сиськи, и жопа… И все остальное. А отхарить ты ее зря не хочешь. Это же идеальная женщина - не вопит, не сопротивляется и бабки не требует потом. Ну и с возможным потомством никаких проблем не будет.
        - Может быть, и попробую,  - сказал Николай,  - только когда высплюсь по-человечески.
        Проговорив это, Щукин зевнул.
        Ляжечка опять хихикнул и положил руку на скобу дверного замка.
        - Давай,  - сказал он,  - пока. Часа через два-три я буду.
        И исчез.

* * *
        Как только за Ляжечкой закрылась входная дверь, с Щукина мгновенно слетела вся его напускная сонливость. Он прошел в комнату Лили и остановился, задумчиво глядя на нее. Девушка спала - или, может быть, дремала, погруженная в непрекращающийся наркотический транс.
        Щукин, постояв минуту над ней, отошел к окну и, осторожно отодвинув занавеску, посмотрел во двор. Синий «жигуленок» Ляжечки стоял прямо у подъезда. Вот Ляжечка подбежал к автомобилю, воровато оглянулся на пустой еще двор и, достав из кармана ключи, шмыгнул в автомобиль. Через минуту мотор гулко взревел, и «жигуленок» тронулся с места.
        Николай опустил штору и вернулся к Лиле.
        Возле нее он стоял всего пару секунд - ровно столько ему понадобилось на то, чтобы мысленно доработать сложившийся в его голове план дальнейших действий.

«Все, гад,  - подумал Щукин,  - если сегодняшняя моя задумка удастся, играть со мной втемную ты уже не сможешь…»
        Николай наклонился над неподвижно лежащей на диване девушкой и деловито обыскал ее карманы.
        Ничего.
        - Как же,  - хмыкнул Николай,  - разве Ляжечка хоть что-то оставит без внимания. Наверняка он выгреб из карманов Лили все в тот самый день, когда она попала в его руки. А теперь,  - с едва ощутимой ноткой торжественности в голосе проговорил он,  - перейдем к первому отделению концерта по заявкам телезрителей…
        Щукин быстро и аккуратно раздел девушку догола и, немного полюбовавшись на совершенные формы женского тела, прикрыл ее валявшимся неподалеку грязным пледом - ничего более подходящего на роль покрывала он найти не смог.
        Сумочка с косметикой и парик лежали рядом с диваном.
        Николай собрал в охапку одежду, парик и сумочку с косметикой и направился в ванную, где, как он успел заметить, было большое - почти в человеческий рост - зеркало.
        Глава 13
        Одним из самых важных умений, полученных Щукиным во время прохождения службы во внутренних войсках тогда еще Советской армии, было умение изменять свою внешность. Изменение внешности - целая наука, ведь это не просто банальная маскировка: наклеить фальшивую бороду и фальшивые усы сможет каждый дурак, а вот вести себя так, будто ты всегда ходил с бородой и усами, да еще сделать голос, манеру двигаться, говорить, смотреть, курить, смеяться, отличными от собственных манер,  - в этом и состоит вся тонкость данного умения.
        Щукин своей способностью перевоплощаться заметно выделялся среди сослуживцев, но это, конечно, не значило, что он умел лишь изменять свою внешность. Николай превосходно стрелял из многих видов оружия, отлично владел приемами рукопашного боя, а в метании ножей мог дать фору любому спецназовцу.
        Но именно сейчас ему нужно было припомнить все тонкости умения перевоплощаться, освоенного в армии и отточенного за годы его бурной послеармейской жизни.
        Поэтому Николай, внимательно осмотрев женскую одежду, отложил ее на край ванны и повернулся к зеркалу. На подставке под зеркалом стоял прибор для бритья, принадлежащий, по всей видимости, Ляжечке. Щукин брезгливо повертел в руках дешевую бритву и, тяжело вздохнув, намылил лицо.
        Выбирать ему не приходилось. Щукин без колебаний чисто выбрился и взялся за косметику. На наложение соответствующего макияжа у него ушло пять минут. После этого Николай критически осмотрел себя в зеркале, подправил помаду у края губ и гуще наложил румянец, скрадывающий совсем не женские очертания его лица.
        Затем Николай быстро переоделся в женское платье, не забыв про колготки и туфли.

«Слава богу,  - подумал он,  - что Ляжечка купил темные колготки, а не белые, скажем, в крупную сеточку - у него на это ума и вкуса хватило бы. Хорошо бы я смотрелся в колготках, через дырочки которых выпирала бы буйная растительность…»
        Покончив с переодеванием, Щукин приладил у себя на голове рыжий парик и еще раз осмотрел себя в зеркале.
        По всей видимости, осмотром он остался доволен, потому что уже через несколько секунд жеманно улыбнулся, умело подражая женской мимике, и послал собственному отражению кокетливый воздушный поцелуй.
        Еще несколько минут у него ушло на то, чтобы смоделировать свой голос, сделав его более или менее похожим на женский.
        - Все,  - сказал Щукин, мельком посмотрев на часы,  - хватит. И так потратил на перевоплощение полчаса. Как бы мне не опоздать к месту встречи. Да!  - воскликнул он.  - Чуть не забыл!
        Николай выскочил из ванной. На кухне он схватил первую попавшуюся вилку и сунул ее в карман. Потом, проверив Лилю, вышел из квартиры, захлопнул за собой дверь и присел возле нее на колени.
        Достав из кармана вилку, Щукин каким-то диковинным образом загнул ее зубья и вставил одно из зубьев в замочную скважину. Затаил дыхание и, слегка нажав ладонью на дверь, повернул вилку в замке.
        Тихо щелкнув замком, дверь открылась.
        - Порядок,  - прошептал Николай, опуская вилку обратно в карман.
        Умению проникать без ключей в любое запертое помещение Щукина в армии не учили - этому научили его на зоне, во время трехгодичной отсидки.
        Через минуту Николай уже был на улице.
        Стараясь двигаться как можно быстрее и не забывая при этом, что нужно сохранять женскую пластику движений, Щукин пересек двор и остановился на проезжей части.
        Там он поднял руку, голосуя, и, когда остановилась машина, Щукин открыл дверцу, просунул в салон голову в рыжем парике и пропищал:
        - Подбросишь, шеф?
        - Куда, красавица?  - буркнул мрачный водитель, мельком взглянув на «красавицу».
        Щукин назвал ему адрес, который услышал от Ляжечки.
        - Двести,  - оценил водитель.
        - Идет,  - легко согласился Щукин и уселся на заднее сиденье, а не на переднее - как это всегда делают женщины, когда им нужно разместиться в машине, где, кроме водителя, никого нет.
        - И побыстрее,  - попросил еще Щукин.  - Опаздываю.
        - На свиданку, что ли?  - посмотрев на Николая в зеркало заднего вида, осведомился водитель.
        - Ага,  - небрежно ответил Щукин и, тоже глядя в зеркало, поправил локоны рыжего парика.  - Представляешь, один придурок меня уже два часа ждет. Я ему назначила, а потом забыла. Так вот он мне позвонил только что - пришлось срочно придумывать оправдание… А теперь спешу - как бы он окончательно не обиделся и не ушел.
        Водитель неопределенно хмыкнул.
        - Жалко такого бросать,  - вздохнул Щукин, будто отвечая на вопрос водителя,  - при бабках мужик и со знакомствами нужными…
        - Деньги вперед дашь,  - проговорил водитель,  - а то знаю я вас. Десять лет вожу - как только разговор заводят о бабках да о ресторанах, значит, все…
        - Что все?
        - Мозги пудрят,  - объяснил водитель.  - Довезешь до какого-нибудь места, а она - ой, сигареты куплю… Или - ой, подружке забыла купить «Реми Мартен», она просила. Остановлюсь, а она шмыг из машины и в ближайшую подворотню.
        - Нет,  - твердо сказал Щукин,  - я не из таких. Я девушка честная.
        И достал деньги.

* * *
        Кадр с обдолбанным Матросом сменился на телеэкране взволнованной физиономией диктора.
        - Я уверен,  - сказал диктор,  - что местные власти все-таки примут надлежащие меры и разберутся с разгулом преступности в Северной столице. Вина человека, которого вы видите на своих экранах, почти доказана. Правда, следователям не удалось выжать из него пока ни одного вразумительного слова, кроме бредовых инсинуаций. Кто он? Отмороженный член одной из бандитских группировок, для которого убить человека так же просто, как высморкаться, или наемный убийца, умелый и безжалостный, хитро прикидывающийся теперь невменяемым? Кто он? Этот вопрос остается открытым. Смотрите на нашем канале репортажи из милицейских докладов о допросах подозреваемого. А теперь о текущих новостях страны…
        Филин выключил телевизор и сказал, мрачно глядя в погасший экран:
        - Видал суку? Зуб даю, это он наших ребят положил…
        - Он один?  - с сомнением отозвался Петя Злой и, поморщившись от боли, поправил повязку на недавно простреленной руке.
        - А то,  - проговорил Филин и с трудом приподнялся на подушке.  - А, черт…
        Видимо, боль, пронзившая его при этом движении, была очень сильной. Филин открыл рот, и на его внезапно побелевшем лице проступили крупные капли пота. Минуту Филин боролся с затухающей постепенно болью и, когда приступ прошел, сдавленным голосом сказал:
        - На лицо его поганое посмотри. Это же отморозок полнейший. Такому только автомат в руки, и он пойдет косить направо и налево.
        - Что же он,  - не сдавался Петя,  - всех ребят кончил? И Семена, и Сивого… всех… Он же не Рембо все-таки.
        - Он один, что ли, на разборке был?  - угрюмо спросил Филин.  - Там еще пять трупов нашли. Те, которые до сих пор опознать не могут. Наших-то всех опознали, а эти… Какие-то крутые ребята, наверное, наших покосили. А наши тоже не девочки из Красного Креста - пятерых положили, этот придурок только в живых остался, да и то
        - крышей поехал из-за ширева и ранения.
        - Что-то туфту гонят по телику,  - задумчиво проговорил Петя.
        - В смысле?
        - Не знаю, как там было,  - медленно выговорил Петя и снова поправил повязку на руке,  - но сердцем чую, что не так, как менты докладывают. Темное дело.
        - Темное,  - согласился Филин,  - да и Капитон ничего определенного сказать не может. Вроде он по своим каналам пытался узнать, что именно произошло, но тоже ничего не узнал. Говорит, сами менты в догадках теряются…
        Они помолчали немного.
        - Какая разница, как дело было,  - проговорил бледный и мрачный Филин,  - только ведь теперь не вернешь никого из наших ребят. Семен бы хоть остался в живых. Он бы что-нибудь придумал. А сейчас нам что остается делать? Валить домой раны зализывать?
        - Не раны,  - поправил его Петя Злой,  - а Седому жопу лизать, чтобы он нас в расход не пустил. По злобе - может. Ты не звонил ему?
        - Звонил,  - сказал Филин,  - а чего толку? Он только наорал на меня и трубку бросил. Больше звонить не буду. Хочешь - сам давай. А Седой мне, кроме мата, ничего не выдал. Никаких указаний, никаких инструкций.
        - Чуть позже надо позвонить,  - предложил Петя.  - Седой сейчас не в себе, так что соображать не может. А потом - когда отойдет - позвоним. Надо же нам узнать, что делать дальше.
        - А кто будет звонить?  - осведомился Филин.
        - Ты.
        - Я?  - изумился Филин.
        - Ну да,  - сказал Петя Злой,  - не я же. Ты у нас парень умный, ты и поговори с Седым. Объясни ему, что мы ни при чем тут. К тому же с тебя и взятки гладки - ты раненый.
        - А ты будто нет,  - криво усмехнулся Филин.
        - У меня легкие ранения, а ты - почти труп… Седой, как узнает, залупаться меньше будет.
        - Типун тебе на язык,  - плюнул Филин.  - Нашел время про трупы трещать. Их и так слишком много.
        - Ну ладно, ладно…  - поморщился Петя.
        Филин замолчал, глядя в черный экран выключенного телевизора. Петя молчал тоже. Минут пять стояла полная тишина, которую нарушил телефонный звонок.
        - Телефон!  - завопил Филин.
        - Слышу я,  - дернулся Петя,  - не ори. Это мой - мобильный…
        Петя вскочил со стула, ринулся к столику за мобильным телефоном, лежащим там, схватил телефон и взвыл от боли, словно простреленный. Перехватив мобильник другой рукой и зажав его между плечом и ухом, он некоторое время еще тяжело дышал сквозь зубы, баюкая истекающую болью руку, как орущего ребенка, пока не сообразил, что не включенный еще телефон все испускает мелодичные трели.
        - Алло,  - проговорил Петя, включив телефон,  - кто это?
        Ему ответили, и он кивнул, словно собеседник стоял рядом с ним.
        - Кто?  - громким шепотом спросил Филин.
        Петя в ответ надул щеки и растопырил руки, отчего стал похож на толстую заглавную букву «Ф».
        - Капитон,  - догадался Филин.
        Петя в знак того, что его приятель угадал, подмигнул ему. И тут же полностью переключил внимание на телефонный разговор.
        - Да,  - сказал Петя,  - узнал. Что-то хорошее сказать хочешь? Нашел этих козлов, которые наших ребят замочили?
        Голос Капитона верещал в телефонной трубке так громко, что был слышен даже лежащему на диване Филину, он мог разобрать каждое слово.
        - Как я могу их найти?  - удивлялся Капитон.  - Ты разве не понял? Телевизор не смотришь, что ли? Пятерых там завалили - это и были те, кто вашу девчонку похитил. Да еще наемник тот - Матрос, который теперь за всех отдувается. До Матроса я, извини, добраться не могу. Его теперь все главные следаки города крутят круглые сутки. Даже моих связей не хватит, чтобы его хотя бы на минутку на разговор развести. Да и ничьих, я думаю, связей не хватит. Дело-то громкое - столько человек положили…
        - Ты не свисти мне, не свисти,  - злым и придушенным голосом прервал его Петя,  - если всех этих уродов положили, то кто тогда Лилю при себе держит?
        Капитон осекся. Трехсекундное молчание могло иметь какое угодно значение, но Петя вдруг подумал, что Капитон просто аккуратно подбирает слова, чтобы помягче сообщить какую-то страшную новость.
        - Ну,  - поторопил его Петя,  - чего заглох?
        - Я это…  - потише и как-то неуверенно проговорил Капитон,  - вот чего подумал. Может быть, того… Может, вам уже не стоит искать вашу телку… Те отморозки могли ее и того… пристрелить от греха подальше. Если судить по человеку, которого они наняли, покойные были такими же отмороженными беспредельщиками, как Матрос. Я вот еще что…
        - Ты что базаришь!  - заорал в трубку Петя, а Филин, словно оправдывая свое прозвище, хрипло загугукал, таким образом выражая негодование.
        - Я ничего не утверждаю,  - заблеял Капитон,  - просто предположил. Я так понимаю, что у Седого к телке какие-то свои счеты, так вот и неплохо, что телка уже по всем счетам оплатила…
        - Урод!  - крикнул Петя и замахнулся на телефонную трубку, зажатую между плечом и ухом, забинтованной рукой.  - Нам эта девка живой нужна! Понял? Живой!
        - Да понял я, понял,  - забормотал Капитон примирительно,  - чего не понять… Только и вы меня понять должны - я все, что могу, делаю, а тут со всех сторон на меня орут…  - Голос Капитона окреп и стал намного громче и увереннее.  - И вообще!  - зарокотал он.  - Какого хрена мне перед тобой-то отчитываться? Ты сам-то много можешь сделать? Лежи вон и лечись!
        - Зачем позвонил тогда?  - немного обескураженно проговорил Петя.
        - Потому что меня ваш хозяин попросил,  - объяснил Капитон и прокашлялся.  - Он мне звонил, и мы с ним обо всем договорились. Дальнейшие действия я беру на себя, а вы спокойно долечиваетесь здесь и выбираетесь потом с вашей телкой обратно. Когда ее получите, тогда и поедете…
        - Да?  - растерянно проговорил Петя и посмотрел на Филина.
        Тот пожал плечами.
        - Ну ладно,  - сказал Петя,  - только вот… Как мы Лильку обратно повезем, если… я еще ходить могу, а вот Филин вообще валяется, только до сортира ковыляет и назад.
        - Не боись!  - успокоил его Капитон.  - Я и с врачом говорил. Он мне сказал, что через недельку вы поправитесь настолько, что сможете машиной управлять. Бояться вам теперь нечего - судя по всему, главную силу группировки, которая занималась похищением, уже уничтожили, а с остальными я сам разберусь. Так что вам останется только руль крутить и за девчонкой присматривать.
        - Нормально,  - оценил Петя.  - И когда же нам это самое… руль крутить и за девчонкой присматривать?
        - Когда я ее найду,  - логично заявил Капитон.  - Да не боись,  - снова сказал он,  - беру все на себя. Так что - сидите на своей хате и не дергайтесь. Понятно?
        - Погоди…  - совсем уже озадаченно проговорил Петя и замолчал, переваривая в своей несчастной голове все услышанное.
        - Давай, давай!  - подбодрил его Капитон.  - Думай быстрее! Я тебе что - миллионер, немереные бабки за мобилу отдавать?
        Петя посмотрел на Филина. Тот снова пожал плечами, показывая, что он разбирается во всем происходящем не лучше Пети. Но у того тем временем созрел новый вопрос к Капитону.
        - Ты это…  - начал Петя,  - ты реальный мне расклад дай - как, что и почему? Я что-то не совсем врубаюсь…
        Капитон вздохнул нетерпеливо.
        - А чего тут врубаться?  - усмехнулся он.  - Расклад такой - мои люди ищут следы похитителей. Другие люди - парни покрепче, которые больше руками работать привыкли, чем головой, контролируют выезды из города. Кроме того, у мусоров на руках ориентировки на вашу Лилю. Если ее мусора прихватят, то она наша. Понятно?
        - Ну.
        - Баранки гну!  - не выдержал наконец Капитон.  - Ты чего такой заторможенный? Тебя в руку ранило или в голову?
        - Не баси,  - угрожающе проговорил Петя,  - меня в руку ранило. Но не настолько, чтобы не суметь морду набить тебе…
        - Давай поосторожнее с выражениями,  - высокомерно отозвался Капитон,  - за базаром, короче, следи.
        - Я-то как раз слежу…
        - Ладно.  - Капитону не очень хотелось усугублять не особенно приятные отношения с Седым, поссорившись из-за глупостей с его людьми.  - Не будем ругаться. Меня Седой, которого я очень уважаю… он меня… попросил помочь. Я ему помогу. А он обещал мне хорошо заплатить. Это ясно?
        - Ясно,  - сказал Петя, не догадывавшийся, что Капитон бессовестно врал ему, говоря, что Седой обещал заплатить.
        В последнем телефонном разговоре Седой не обещал Капитону никаких денег. Старый вор, сохранивший и до преклонных лет буйный нрав, просто сорвал на Капитоне свою злость и отчаяние, обвинил его в том, что из-за глупости, а может быть, из-за какого-то расчета Капитон погубил Семена с «братками» и теперь ведет к тому, чтобы завалить все дело.
        Испуганно оправдывавшийся Капитон все отрицал и клялся в верности, дружбе и тому подобной сентиментальной чепухе и в результате так обозлил Седого, что законник пригрозил ему войной в случае, если похищенная Лиля не будет найдена и доставлена обратно.
        О деньгах разговора не было, но Капитон, прекрасно зная крутой нрав Седого и его возможности и связи, решил лишний раз не спорить, а финансовый вопрос поднять как-нибудь потом.
        В заключение Капитон торжественно поклялся разыскать Лилю, уложившись в самые кратчайшие сроки,  - на этом разговор завершился.
        - Ясно,  - сказал не догадывавшийся о деталях разговора Петя и добавил еще: - Ты уж того… постарайся. Седой не обидит, отблагодарит по-царски.
        - Да уж,  - непонятно сказал Капитон и, попрощавшись, положил трубку.
        Петя бросил телефон обратно на столик и повернулся к Филину.
        - А нам чего делать?  - спросил Филин.
        - Раны зализывать,  - сказал Петя Злой,  - жопу Седому уже Капитон зализал.

* * *
        На лавочке в одном из питерских дворов, в просторечии именуемых «колодцами», сидела молодая, на вид довольно нескладная женщина в длинном платье, уродливой красной блузке, с ярко-рыжими волосами. Кроме нее, на скамейке сидели еще двое довольно молодых людей, одетых в дорогие, но нечистые костюмы. Они бурно разговаривали между собой, размахивая руками, будто подчеркивали каждую сказанную фразу жирной чертой.
        - Да ну, что ты говоришь, у меня точно такой же случай был!  - закричал вдруг, перебив своего собеседника, один из молодых людей - шапка буйно-кудрявых волос на его голове была почти так же черна, как кромки его ногтей, и звали молодого человека, как можно было понять из разговора, странным именем Бяша. На красной жилистой Бяшиной шее красовалась массивная золотая цепь.
        - И какой… случай?  - поинтересовался его собеседник.
        - А вот,  - начал рассказывать кучерявый Бяша,  - я раз еду на своем «мерсе»… ну там музычка у меня, скорость так… влегкую - под сто. Вдруг из-за поворота выползает бабка какая-то. Скрюченная, как это… как спичка сгоревшая. Я по сторонам засмотрелся и вдруг - ба-бах! Короче, сбил ту бабку на хрен. Она аж метров на десять откатилась.
        - На десять - это еще что,  - заметил собеседник Бяши,  - я раз одного козла даванул. Он у меня через всю дорогу перелетел и стекло в ларьке башкой разбил.
        - Я сначала типа притормозил,  - продолжал Бяша,  - а потом опомнился, дал по газам.
        - Свалил?
        - Какое там,  - вздохнул кучерявый Бяша,  - мусора из-за поворота выворачивают. Дорогу мне сразу перегородили. Остановили меня, короче. И ведь какие идейные попались, падлы! Я им бабки сую, они не берут. Орут - попытка дачи взятки должностному лицу при исполнении… Ну, думаю, все. Сейчас, думаю, права отнимут, тачку отгонят - в натуре, как позорный, на автобусе домой поеду… Не, ничего, права только отняли.
        - Ну и что?  - пожал плечами собеседник Бяши.  - Новые права сделать - как два пальца…
        - Так меня ведь потом на суд вызывали!  - горько воскликнул Бяша.  - Хорошо, я адвоката толкового взял сразу - Гапона. Знаешь? Он раньше с Васькой Рыжим работал… Так этот Гапон за пять минут доказал, что бабка сама во всем виновата. По нему выходило, что она сама башкой на капот кинулась. Можно сказать, спас меня.
        - А что с бабкой этой было?  - спросил собеседник Бяши.
        - Старуха отмазалась,  - вздохнул Бяша,  - на бабки ее не получилось поставить. В натуре круто отмазалась - подохла в больничке…
        Они коротко поржали.
        Женщина с рыжими волосами поджала губы, выслушав до конца белиберду одного из молодых людей. Они, впрочем, не обратили на нее никакого внимания, как не обращали внимания на рыжеволосую двое людей, сидевших спиной к ней на соседней лавочке.
        Один из них - высокий и костистый, с орлиным носом - постоянно оглядывался по сторонам и говорил полушепотом, будто боялся, что его могут подслушать. Второй - низенький, толстый и бритоголовый, в спортивном костюме и тяжелой кожаной куртке - напротив, говорил довольно громко, и костистый то и дело одергивал своего собеседника, знаками приказывая ему вести себя немного потише.
        Рыжеволосая женщина, не обращавшая никакого внимания на разговор Бяши с приятелем, тем не менее прислушивалась к беседе, которую вели между собой на соседней лавочке, прислушивалась старательно, хотя никто из случайно взглянувших на нее не мог бы сказать, что она занимается именно этим. Просто обыкновенная женщина, ну, немного нескладная и со слишком резко очерченным лицом - но много ли на свете настоящих красавиц?  - грелась на весеннем солнышке и изредка курила тонкие дамские сигареты.
        А разговор, который она подслушивала, заключался в следующем…

* * *
        - Почему он заговорил о деньгах?  - шипел костистый своему бритоголовому толстенькому собеседнику.  - Ты что, Лажечников, дал ему какой-то повод для подозрений? Или он хорошо тебя знает и почти уверен, что ты попытаешься его кинуть после удачного исхода операции?
        - Ничего подобного, товарищ майор!  - воскликнул тот, кого называли Лажечниковым.  - Я ведь только…
        - Не называй меня по званию!  - немедленно хрипнул на него костистый.  - Идиот! Хочешь все дело провалить?!
        - Не буду,  - пообещал Лажечников,  - только вы напрасно беспокоитесь… Кому тут нас прослушивать - тем идиотам, что горланят рядом? Или бабке, которая из окна первого этажа высунулась? Или вон этой дуре рыжей…
        Лажечников оглянулся, и странная женщина тут же опустила голову и принялась рыться в недрах своей сумочки. Лажечников на мгновение прищурился, словно увидел что-то знакомое в облике женщины, но потом усмехнулся сам себе и мотнул головой.
        Как только он отвернулся, женщина снова выпрямилась, старательно прислушиваясь.
        - Я ведь, честное благородное слово, ни звуком ему ничего не выдал,  - продолжал Лажечников.  - Он потому бабки попросил, что чувствует - дело опасное, и ему как-то… надо при себе стимул какой-то иметь. Он от этого лучше работать будет. А работает он и так очень хорошо. Правда ведь?
        - Правда,  - сказал костистый майор,  - твоя единственная заслуга в том, что ты вывел нас на этого парня. Пришлось, конечно, помытарить его немного, чтобы загнать к тебе на заброшенную лодочную станцию, но без этого ведь ничего не вышло бы?
        - Совершенно точно вы сказали, товарищ ма… извините,  - подхватил немедленно Лажечников,  - Щукин хоть и служил, как вы у себя выяснили, во внутренних войсках, с государственными структурами сотрудничать не будет ни в какую. Во-первых, он судим и сидел, а это уже накладывает на человека определенный отпечаток, а во-вторых - он же до глубины души прогнил. В том смысле, что - упорный вор. Работать не хочет, а вот немного пошевелить мозгами и хапнуть - это он может.
        - Можно подумать, ты у нас ангел, Лажечников,  - слегка усмехнулся майор,  - рецидивист с целой кучей судимостей… Ладно, все, что ты говоришь, я и без тебя знаю. Щукин никогда бы не согласился играть против Седого. Если бы его в Москве прихватили, когда он наших бизнесменов дурил по-черному, он бы все равно на договор не пошел - западло ему, как у вас говорится, работать на органы и против своих, как вы их называете, «братков»… Д-да, пришлось дать ему спокойно уйти. А потом зацепить… всего и делов.
        - Придумано гениально!  - льстиво хихикнул Лажечников.  - Вы же его пасли, когда он этих колбасников дурил, дали гужануться от души, а потом развели втемную… Загнали его прямо мне в руки. Он бы и со мной работать не стал - он всегда в одиночку работает, да еще про меня в последнее время пошла слава… что я… ну, что я с вами повязан…  - Лажечников мельком взглянул на неподвижного костистого майора и прокашлялся.  - Так как Щукину деваться было некуда, он и пошел на меня работать. То есть на вас.
        Лажечников похихикал. Майор поморщился. Видно было, что ему очень неприятно находиться рядом с этим человеком и он сидит здесь только в силу крайней необходимости. Майор нахмурил брови, язвительно искривил губы, будто хотел сказать Лажечникову что-то нехорошее и даже пугающее.
        И сказал.
        - Не очень-то веселись,  - скосил на Лажечникова глаза майор,  - между прочим, труп его бабы… Как ее? Вероники… На тебе висит.
        Лажечников мгновенно изменился в лице и как будто стал меньше ростом.
        - Вы же знаете, товарищ майо… товарищ… гражданин начальник, вы же знаете, что это не я,  - зашептал он, быстро-быстро проговаривая слово за словом,  - я же хотел, чтобы она только того… немного без сознания повалялась - я ж с ней знакомился специально для этого, цветы дарил и шампанским поил только для того, чтобы она мне в нужный момент дверь открыла. Я ее траванул, но я не знал же, что это… до смерти… Просто не рассчитал дозировку. Я хотел, чтобы все было по плану - чтобы она в коматозе валялась, а Щукин свалил от нее, а потом менты, а он потом подумал бы…
        Лицо странной рыжеволосой женщины на мгновение исказила гримаса. Она тряхнула головой, но в следующее мгновение справилась с собой, закурила сигаретку, но рука у нее теперь заметно дрожала.
        - Ну, там никто не разбирался - рассчитал ты дозировку или нет,  - сказал майор.  - Мы тебя до поры до времени прикроем, а если когда-нибудь что-нибудь… Смотри, старое дело нетрудно поднять. А с твоими прошлыми делишками это дело на расстрельную статью тянет.
        - Да я же…  - жалобно взвыл Лажечников.
        - Хватит!  - оборвал его майор, который, судя по всему, уже пожалел, что напомнил об отравленной.  - Переходим к нашему делу… Итак, зачем мог твой Щукин потребовать бабки сразу? Один вариант ты уже сказал. Сколько у тебя вариантов?
        - Два,  - пискнул Лажечников.  - Второй - самый верный, кажется…
        - Давай.
        - Даже не знаю, как сказать,  - едва перевел дух Лажечников.  - Короче говоря, Щукин такой человек, что все должен держать в своих руках - ну, он привык так. А если у него не получается все в своих руках держать, он начинает беситься и это… фортели всякие выкидывает. К тому же бесит его еще и то, что он подо мной работает. Он ведь меня… как это… не особенно уважает…
        - Понятное дело,  - хмыкнул майор.
        Лажечников не посмел возразить.
        - Значит, ты считаешь, что Щукин ничего не подозревает?  - спросил майор.
        - Ничего,  - истово ответил Лажечников,  - ничего он не подозревает. Вот век воли не видать… то есть честное благородное слово! Если бы он что-то подозревал, то подорвал бы давно от меня…
        - Есть вероятность, что, получив в свои руки деньги, он так и поступит,  - нахмурившись, проговорил майор.  - Хотя я подозреваю в твоем Щукине настоящего авантюриста, который в любом деле, где сохраняется даже малейшая возможность получить хоть какое-то вознаграждение, рискнет сыграть до конца. Даже если выигрыш будет ничтожен. Вот ты - ради чего влез во все это дело?
        - Вы знаете,  - вздохнул Лажечников,  - куда мне было деваться? Я же не могу отказаться…
        - Вот именно,  - глубокомысленно проговорил майор и подтянул под скамейку длинные ноги.  - Тебя заставили, у меня служба такая, кто-то старается из-за денег, кто-то из-за очередного звания, а такие, как твой Щукин,  - из-за самой игры. Из-за процесса игры. Им нравится… Я с такими сталкивался,  - добавил майор таким тоном, словно обращался уже не к Лажечникову, а к самому себе.  - Я поэтому тебя и попросил найти такого человека, чтобы он помог все дело провернуть,  - мои ребята не потянут. Да, Щукин… Авантюрист… Русский вор… Такие самые опасные и есть…
        - Опасный он - это точно,  - подтвердил Лажечников.
        - Итак, что мы имеем,  - подытожил майор.  - Щукин пока ничего не подозревает. Я вообще думаю, что он слишком увлечен бурно развивающимися событиями, чтобы по сторонам оглядываться. Он не знает, что Лиля на самом деле не любовница Седого, а его дочь, которую он скрывает от всего мира. От своих дружков-уголовников, потому что вору в законе не полагается иметь семью. От милиции, потому что, если милиция узнает об этом, она узнает и о том, что у Седого есть уязвимое место. Ведь он любит свою девчонку…
        Тут майор замолчал, словно что-то обдумывал.
        - Сколько мы пытались добраться до Седого - ничего не получалось. По закону к нему не придраться, а остановить его надо, слишком уж обширную и энергичную деятельность Седой развернул в своем городе и прилегающих к нему окрестностях. Даже до Москвы ниточка дотянулась - вот мы по этой ниточке и раскручиваем… Ладно…
        Майор провел рукой по лицу и продолжил разговор с Лажечниковым.
        - Деньги я тебе выдам,  - сказал он,  - деньги при мне. И не забывай, что за всю сумму ты отвечаешь головой. Это не мои деньги, конечно, а из министерства я вытряс под собственную расписку. Едва мне это удалось в такие краткие сроки. Сколько нервов это стоило мне и моему начальству. По крохам собирали. Могли бы и фальшивками обойтись, у нас в сейфах этого добра хватает - вещдоков, но твой Щукин враз раскусит подделку, он ведь в этих вещах специалист, да и время у него будет, чтобы пересчитать и изучить. Но вот чтобы свалить с деньгами - у него не будет ни времени, ни возможности. До самого парома его будут вести наши люди - те, кто уже засветился перед ним, а на пароме я буду за ним следить. С парома он никуда не денется - не кинется же вплавь. А в Финляндии его снимут с парома под белы рученьки. И никуда он уже не денется…
        - Точно,  - поддакнул Лажечников,  - никуда он не денется. Нам бы, главное, через границу переправить Лильку, а там головорезы Седого не достанут. И можно начинать веревки из Седого вить. Он за свою ненаглядную доченьку все сделает. Голыми руками мы его возьмем…
        - Мы возьмем,  - поправил майор, сделав упор на первом слове.
        - Да-да,  - сказал Лажечников.
        Они посидели еще несколько минут молча.
        - Ладно,  - проговорил наконец майор,  - пойдем к машине, там получишь и деньги, и билеты.
        Лажечников поднялся первым. Когда поднялся майор и куда они направились с Лажечниковым, рыжеволосая женщина уже не видела: она встала со скамейки чуть раньше Лажечникова и уже довольно быстро удалялась в сторону подворотни - выхода из двора.
        Рыжеволосая женщина, то есть Николай Щукин, никогда не узнала о том, что болтающие на лавочке рядом с ней Бяша и его собеседник на самом деле сотрудники правоохранительных органов, задание которых было обеспечить майору и Ляжечке безопасность, контролируя ситуацию во дворе. Даже Ляжечка об этом не знал. Именно благодаря им майор и его стукач могли вести свою беседу, не опасаясь, что их подслушают, но разве могли они догадаться, что женщина, рассеянно покуривавшая сигарету, и есть тот самый человек, который не должен ничего знать о содержании разговора майора и Ляжечки? Мнимый Бяша и его собеседник прошли специальную подготовку, но ведь и Щукин прошел хорошую школу маскировки, когда служил во внутренних войсках.

* * *
        Немолодой седоволосый мужчина в одиночестве сидел ночью в кафе, припоминая, когда это он вот так потягивал пиво, сидя один, без охраны и без всякой цели - не дожидаясь нужной и важной встречи, а просто потому, что ничего больше не хотелось делать, только сидеть и пить пиво.
        Хоть охраны с ним сегодня не было, он ничего не опасался, тем не менее не забывая, что на свете есть по меньшей мере человек полтораста, желающих его смерти или хотя бы пожизненного заключения. Седоволосый просто привык ничего не бояться, да и чего ему бояться, если это кафе принадлежало ему.
        Часы на стене позади столика седоволосого протикали половину первого ночи. Ни одного посетителя не было в зале - пусто было и полутемно. Время работы кафе уже закончилось.
        Седоволосый снова приложился к своей кружке. Потом еще раз, потом еще, пока не раздался рядом с ним вкрадчивый и осторожный голос халдея:
        - Седой!
        Мужчина ничего не ответил.
        - Седой!  - снова позвал халдей, во все глаза глядя на него.  - Может, тебе еще пива принести?
        Тот, кого называли Седым, недоуменно посмотрел на халдея. В смущении и страхе тот отошел прочь на несколько шагов, но Седой уже опустил глаза в кружку и увидел, что она пуста.
        Он усмехнулся.
        - Пива…  - снова осмелился выговорить халдей,  - ну, или еще чего-нибудь… А то я смотрю, ты пустую кружку туда-сюда таскаешь - со стола ко рту…
        - Давай,  - пожал плечами Седой.
        - Пива? Водки? Коньяку? Или поесть? Поел бы - ночь скоро, а ты с утра тут сидишь.
        - Пива,  - сказал Седой.
        Халдей кивнул и почти бегом отправился к стойке, но на полдороге остановился, потому что открылась входная дверь и в кафе заглянул какой-то мордастый парень - сильно навеселе и явно желающий продолжить праздник жизни в этом заведении.
        - Нельзя!  - закричал халдей.  - Неграмотный, что ли? Кафе уже полтора часа как закрыто!
        - Не свисти!  - весело ухмыльнулся парень.  - Вон старикан сидит, пиво трескает, а мне нельзя, что ли? Эй!  - крикнул парень, обращаясь к седоволосому.  - Батя! Скажи этому придурку, чтобы не трещал над ухом.
        Седой не повернулся к нему.
        - Батя!  - погромче крикнул парень.  - Ты чего - глухой? Или уже нажрался? Вот старый пень, ни хрена не слышит…
        Халдей даже присел от ужаса и посмотрел на оттопыренный правый карман брюк Седого, в котором, если верить легенде, Седой всегда носил старинный трофейный пистолет
«вальтер».
        Парень уверенно двинулся к Седому, очевидно, приняв реакцию халдея на свой счет.
        - Батя!  - повторил парень, без приглашения брякаясь на стул напротив Седого.  - Что празднуем-то?

«Убьет,  - мелькнуло в голове у халдея,  - сейчас же достанет «ствол» и пристрелит пьяного дурака на месте. Он же сам не свой. Весь день сидит тут и молчит. Никого с собой не привел, что с ним редко бывает. Это он, по слухам, с тех самых пор, как бабу у него похитили. Она в нашем кабаке и сидела, когда ее похитили… А сегодня он в подсобное помещение выходил по мобильнику базарить - всех выгнал, дверь запер и базарил полчаса, наверное… Дверь-то запер, а все равно слышно было, как он в трубку матерился и орал… Господи, он сейчас этого парня застрелит! Ему-то хорошо - его никто не тронет, ни менты, ни братва… А мне? Я же не Седой. И я один тут - труп-то на меня повесят!» - вдруг пришла в голову халдея страшная мысль.
        - Нельзя!  - кинулся халдей к столику Седого.  - Пошел вон отсюда, придурок, не видишь, кафе закрыто!!!
        - Да не кипешись… Вон я с батей посижу, пивка попью. Принеси мне кружечку… Какое у тебя есть? Ты, батя, какое пьешь? Я угощаю!
        Тут Седой впервые поднял глаза на неугомонного посетителя и подумал вдруг, что если рассказать кому-нибудь о своей тяжелой, звериной и сумеречной жизни, то хоть немного станет легче.
        Подбежавший халдей схватил парня за плечи.
        - Да ты чего!  - возмущенно заорал парень, но Седой поднял руку.
        - Остынь,  - сказал он халдею.  - Пошел вон.
        Халдей послушно опустил руки и почти на цыпочках вышел из зала.
        Парень во все глаза смотрел на странного старика - и удивление в глазах парня постепенно сменялось страхом.
        - Тебя как зовут?  - тяжело ворочая языком, словно отвыкшим от человеческого общения, спросил Седой.
        - Павлик,  - ответил парень.
        - Работаешь, Павлик, или учишься?
        - Учусь,  - сказал парень и посмотрел на пустую кружку Седого,  - в юридическом.
        - В юридическом?  - усмехнулся Седой.  - Хорошее дело… Кем стать собираешься - прокурором?
        - Как повезет,  - настороженно, но пытаясь казаться небрежным, проговорил Павлик.
        Он оглянулся на стойку, но халдея там не увидел.
        - Нет никого,  - проговорил парень, стараясь не попадать своими глазами в колючие глаза Седого,  - и правда кафе закрыто. А я не понял сначала… Я, признаться, выпивши… Ну, я пойду?
        Он поднялся.
        - Сиди.
        Мордастый послушно опустился на стул.
        Несколько минут они молчали. С Павлика слетел весь хмель, и он чувствовал себя очень неуютно под прицелом пристальных глаз старого вора.
        - Я вот тоже всю жизнь юриспруденцию изучал,  - заговорил Седой.  - Только с другой стороны.
        - Как это?  - очевидно, из вежливости спросил Павлик.
        Седой усмехнулся.
        - Ну, в первый раз я в колонию по глупости влетел,  - медленно выговорил Седой, постукивая по столу пальцами.  - Шли по утрянке с приятелями по проспекту, смотрим, лоток с мороженым стоит, а продавец отвернулся - шнурки на ботинках завязывал, что ли, хрен его знает… Только жопу из-за прилавка видно. Ну, мы сдуру и взяли себе по порции, да и пошли дальше… Как профессионал, скажи мне - как это называется?
        - Кра… кража,  - сглотнув, ответил парень,  - мелкая.
        - Ну а сзади нас воронок ехал,  - рассказывал дальше Седой,  - так он, может, по каким другим делам ехал, а только нас оттуда заметили. И не посигналили ничего, не шумнули, а просто два мусора вылезли, за нами тихонько пошли - нас трое было - да сзади схватили и в воронок.  - Седой и сам посмеялся тому, как у него складно выходило.  - Ну и припаяли нам. Время тогда другое было, не то, что сейчас…
        - Сейчас закон гораздо гуманнее к малолетним преступникам,  - робко заметил Павлик.
        Седой кивнул, давая понять, что считает это замечание очень ценным для себя и для целостности рассказа.
        - Там же, в колонии, и чифиря я первый раз попробовал, и марафету. Годик покантовался, поумнел, заматерел, да и как-то ночью мы с приятелем - дежурными были - вертухая кастрюлькой по тыкве оглушили и в бега… Года три я побегал, потом к деловым одним прибился, потом магазинчик мы подломили, я и еще человек пять влетели, ну и опять нам по полной… Вот всю жизнь мне так,  - горько усмехнувшись, проговорил Седой.
        Парень молчал.

«Нет,  - подумал Седой,  - что-то не получается… Как ведь это бывает - в Америке вонючей люди, если у них душа болит, ходят к психиатру и изливаются ему, так сказать… Душу лечат. А у нас принято кому-нибудь в жилетку поплакаться, в рубашку сморкнуться, выплеснуть эмоции, короче говоря… И тогда вроде легче становится… А мне почему-то не помогает. Смотрю я на эту рожу брыластую и только раздражение чувствую, а никак не облегчение…»
        Седой поморщился, чувствуя, как в душе у него нарастает глухое раздражение, грозящее перелиться в бешенство. Теперь ему уже хотелось, чтобы парень ушел.
        Но тот не уходил. Сидел, блуждая глазами по стенам, и явно подыскивал какой-то комментарий к словам Седого.
        - Повезло, что живой остался,  - сказал Павлик,  - при такой-то жизни… Дай бог, чтобы дальше так…
        - Чего?  - поморщился Седой.
        Он повернулся к парню и приподнялся на стуле - смотрел внимательно на парня.
        - Повезло, говорю,  - повторил Павлик, опуская глаза.
        - Не понял,  - сказал Седой, больше всего на свете желая, чтобы парень ушел и больше никогда не попадался ему на глаза.
        - Чего не понять-то?  - засуетился Павлик, до крайности встревоженный переменой настроения собеседника.  - Сам же говоришь, что жизнь у тебя… у вас была того… тяжелая…
        - Это я понял,  - терпеливо произнес Седой,  - а что ты имел в виду, когда сказал:
«Дай бог, чтоб дальше так?» Я ж тебе про зону рассказывал…
        - Ну, это…  - промямлил Павлик, со страху мало уже что соображая,  - мало ли чего…
        - Так,  - Седой с трудом поднялся,  - ты чего это?
        - А?
        - Недоговариваешь чего?
        Седой почувствовал, что уже не сможет себя сдержать. Он, огибая стол, двинулся на парня. Павлик смотрел на приближающегося к нему старика, и глаза его постепенно расширялись.
        Парень вскочил со своего стула.
        - Эй, эй… Помогите!  - крикнул он, очевидно, обращаясь к халдею.  - Не надо… Не…
        Неизвестно, откуда и силы взялись у Седого. Он схватил Павлика за горло, приподнял его так, что ноги парня болтались в полуметре от пола.
        - Ты чего темнишь, сука?!  - заорал он.  - Чего темнишь, падла? Слепых на столбы наводишь?! А, гнида? Мне не ясно, что ли, что ты знаешь что-то и молчишь? Задушу гада!  - вдруг совсем по-звериному заорал Седой и, присев, отшвырнул Павлика к входной двери.
        Парень грохнулся о дверь, но тут же вскочил. Толкнулся на выход, но дверь почему-то не открывалась. Он обернулся и увидел Седого, идущего прямо к нему.
        Павлик задохнулся от ужаса.
        - Помогите,  - пискнул он, скребясь слабой лапкой в дверь.

* * *
        Щукин вернулся обратно гораздо раньше Ляжечки - не зря он давал последнему многочисленные указания насчет покупки разного рода деликатесных продуктов и сигар, которые в любом ларьке не продаются.
        Но сейчас Щукину было не до сигар. Всю дорогу до Ляжечкиной квартиры в груди его мрачно ворочалось, словно раскаленный лом, чувство глубокой ненависти к этому низенькому, толстенькому и бритоголовому существу, которое так грубо и примитивно обмануло его.

«Это же надо,  - скрипя зубами от злости, думал он,  - попасть так глупо… Оказывается, менты пасли меня еще в Москве - наверняка вышли на меня по указке Ляжечки, который подыскивал себе компаньона в порученном ему деле. Мне дали довершить мое дело, не стали трогать, хотя могли прихватить, дали уехать из Москвы, дали расслабиться, а потом устроили такую веселую жизнь, что я сам прибежал в лапы к Ляжечке и сам на его дело подписался… Ну, сука толстая… Что угодно, но вот Веронички я тебе не прощу никогда. За это, падла, ты кровью умоешься… А я, оказывается, на мусоров работаю. Вот блядство, никогда бы не подумал, что такое может случиться. Если бы мне кто сказал с недельку назад, что я на легавку работать буду, морду бы тому раскрошил. А теперь…»
        Щукин ожесточенно потряс головой. Таксист с удивлением посмотрел в зеркало заднего обзора на странную женщину, которую он вез, ни с того ни с сего вдруг начавшую трясти своими рыжими кудрями.

«А Лиля-то - дочь Седого, а не телка его,  - подумал еще Николай,  - я же говорил - любви не бывает…»
        Потом его мысли принялись скакать, словно табун обезумевших мустангов.
        - Ну, Ляжечка,  - прорычал Щукин, уже совсем забыв о несчастном шофере такси, который боялся смотреть в зеркало заднего вида на странную женщину, трясущую головой и рычащую страшным басом.

«Ладно, личные счеты потом,  - решил Щукин, усилием воли заставляя себя успокоиться.  - Сейчас нужно думать, как выбраться из того поганого положения, в которое я попал».
        И он надолго задумался. А когда такси подвезло его к дому, где находилась квартира, снятая Ляжечкой, план Щукина был готов.

* * *
        Ляжечка появился примерно через час после того, как приехал Щукин. У Щукина было время переодеться и уничтожить все следы, могущие указать на то, что он куда-то отлучался.
        Лиля, кстати говоря, стала немного отходить от своего мутного сна, вызванного наркотическим дурманом,  - это значило, как подумал Щукин, что пришло время для очередного укола.
        Но на этот счет у него было собственное мнение.
        Ляжечка вошел в прихожую, держа в одной руке пакет с покупками, а в другой - небольшой кожаный чемоданчик.
        - Что там?  - спросил встречающий Ляжечку в прихожей Щукин, указывая на чемоданчик.
        - Догадайся!  - подмигнул Ляжечка Щукину.
        Николай едва удержался от порыва сейчас же съездить Ляжечке по физиономии и измордовать его за все унижения, которым подверг его Толик.

«Не сейчас,  - успокоил себя Николай,  - придет еще мое время… А сейчас нужно сделать над собой усилие и проявить как можно больше дружелюбия и братской любви…»
        - Братан!  - заорал Николай, обнимая Ляжечку.  - Ты мне бабки достал!
        - Достал,  - подтвердил Ляжечка, глупо улыбаясь.
        - Ну, ты вообще!  - продолжал восхищаться Щукин, якобы от избытка чувств похлопывая Ляжечку по бокам.  - Просто гигант! Как тебе все удается?
        - Я волшебное слово знаю,  - сказал зардевшийся от нескончаемого потока лести Ляжечка.  - Ну ладно тебе, ладно… А то я совсем это… загоржусь…
        - Как скажешь,  - легко согласился Щукин, отходя от Ляжечки.  - Я сейчас,  - сказал он, направляясь в ванную,  - рожу ополосну только. А то спал все время, пока тебя не было, глаза слиплись…
        И оставил в прихожей Ляжечку, не подозревавшего о том, что в результате дружеских похлопываний по бокам из кармана у него исчез шприц, приготовленный для очередной инъекции Лиле.
        Оказавшись в ванной, Щукин мгновенно вытащил из рукава куртки шприц и выплеснул его содержимое в раковину. Потом принюхался, поморщился, будто только что откусил от сочного лимона порядочный кусок, и открыл кран. Тщательно смыв всю дрянь из шприца, он набрал холодной воды в заранее приготовленную чистую баночку и набрал из баночки в шприц ровно столько, сколько там было одурманивающего зелья.
        Проделав все это, Щукин проверил, чтобы в шприце не оказалось ни крохотной капельки воздуха, спрятал шприц в рукав, наскоро ополоснул лицо и намочил волосы. Потом, с полотенцем на шее, вышел из ванной.
        Ляжечку в прихожей он не застал - Ляжечка находился уже в комнате, где была Лиля. Он стоял возле дивана, озадаченно смотрел на бездумно глядящую в пространство Лилю и рылся по своим карманам.
        - Где-то здесь…  - растерянно пробормотал он, оглянувшись на вошедшего в комнату Щукина,  - чего-то я… это…
        - Потерял что-нибудь?  - осведомился Щукин.
        - Ага,  - озабоченно проговорил Ляжечка, не переставая рыться по карманам.
        - Смотри!  - воскликнул вдруг Щукин, указывая на Ляжечку, будто увидел на нем по меньшей мере громадного доисторического комара инфубуса.
        - Что?  - испугался Ляжечка и приготовился уже отпрыгнуть в сторону, но Николай протянул руку и ловко вытащил из нагрудного кармашка Ляжечки искомый предмет.
        - Это потерял?  - протягивая шприц Ляжечке, поинтересовался Щукин.
        - Это,  - проворчал Ляжечка, подозрительно глянув на Николая.
        Тот спокойно выдержал его взгляд, а через несколько минут проговорил, заложив руки в карманы:
        - Он у тебя, как косточка обглоданная, торчал. Как же ты по улице-то шел?
        - Да я его вроде в другой карман клал,  - сказал Ляжечка.  - Да ладно, не важно…
        Он присел на колени перед Лилей, ловко закатал ей рукав и, обнажив руку, вколол содержимое шприца девушке в вену. Использованный шприц Ляжечка повертел в руках и, не зная, что с ним делать, сунул под диван.
        Щукин отметил это.
        - Готов горчичник,  - выпрямляясь, пропыхтел Ляжечка.  - Пойдем,  - сказал он, обращаясь к Щукину,  - ей полежать надо, а нам с тобой - побазарить.
        - О чем?  - спросил Щукин, выходя вслед за Ляжечкой из комнаты.
        Ляжечка не отвечал, пока они не достигли кухни. Там Ляжечка уселся на стул и достал из сумки, которую он подхватил, проходя через прихожую, бутылку водки.
        - Садись,  - пригласил он Щукина.
        - Присаживайся,  - поправил Николай и уселся за стол.
        Ляжечка вздохнул и с необычайно торжественным видом принялся откручивать жестяную крышку бутылки.
        - Стаканы-то достань,  - попросил он.
        Щукин нашел два стакана, наскоро ополоснул их под струей воды из крана и поставил на стол.
        - По какому случаю праздник?  - спросил он.
        - Не праздник,  - строго произнес Ляжечка и наклонил бутылку два раза - сначала над одним стаканом, потом над вторым,  - просто как бы… Ведь теперь мы подступаем к финальной части нашей операции. Последний, как говорится, и решительный бой.
        - И герл,  - добавил Щукин.
        - Чего?  - не понял Ляжечка.
        - Бой, говорю, и герл,  - сказал Щукин,  - то есть я и Лилька твоя. Последние и решительные…
        Ляжечка поморщился - судя по всему, от чрезвычайных мыслительных усилий, но, так ничего и не поняв, махнул рукой.
        - Ладно,  - сказал он,  - хватит шуточки-то шутить. Сегодня вечером паром отходит от пристани. Скоро ты в Швеции будешь. На эти бабки,  - он кивнул на чемодан, который Николай поставил у своих ног,  - сможешь себе новую ксиву замастырить и жить не тужить за бугром… Но перед этим должен перевезти туда девчонку. Что мне тебе говорить,  - вздохнул Ляжечка так тяжело и фальшиво, будто по долгу службы находился на чужих похоронах,  - ты и сам знаешь, как опасно все это предприятие… Пороху уже понюхал за последние… сколько? Два дня. Не боишься?
        - А чего мне бояться?  - беспечно откликнулся Николай.  - Башли есть,  - он толкнул ногой чемодан,  - а с ними уже не страшно.
        - Ты это!..  - заметно повысил голос Ляжечка.  - Говори, да это… не заговаривайся! Подорвать, что ли, хочешь?
        - Да ты что?  - усмехнулся Николай.  - Опять по себе меня судишь? Щукин если подписался, то сделает…
        - Вот так,  - с облегчением проговорил Ляжечка,  - а подорвать тебе все равно не удастся. Тебя вести будут до самого парома, да и на пароме - тоже. Помни об этом и глупостей не делай лучше… На чем я остановился?
        - На том, что я подорвать хочу,  - напомнил Николай.
        Ляжечка гневно сверкнул глазами, но ничего на это не сказал.
        - Билеты - вот они,  - проговорил он, выкладывая на стол две глянцевые бумажки,  - вот все документы, необходимые на выезд, бабки…  - он покосился на чемодан,  - у тебя имеются. «Ствол» верни. «Ствол» тебе не поможет. Тем более там металлоискатели везде - фирма-то, которая паромами заведует, нерусская.
        Щукин достал из-за пояса пистолет и положил его на стол.
        - Так-то лучше,  - одобрительно кивнул Ляжечка.  - Девчонка, после того как я сделал ей укольчик,  - шелковая будет. Таскай ее с собой повсюду под ручку и притворяйся, будто разговариваете. Чтобы никто на вас косяка не давил… Нет, лучше не таскай - просто сядьте на лавочку или в баре и сидите себе… Ну, короче говоря, ты сам знаешь, что и как делать, не новичок, не олень какой-нибудь, в конце концов…
        - Холодно,  - проронил Щукин.
        - А?
        - Холодно, говорю,  - повторил Николай,  - водка стынет.
        - А-а…
        Ляжечка взял в руку свой стакан, поднес было его ко рту, но потом, мотнув головой, поднялся и, возвышаясь над столом, словно старинный грузный комод, торжественно произнес, четко проговаривая каждое слово:
        - За успех операции,  - и одним глотком засадил содержимое стакана себе в глотку.
        - Ура, товарищи,  - добавил Николай и тоже выпил.
        Проглотив водку, Ляжечка сморщился, ткнулся носом в пропотевший рукав куртки и коротко рыкнул, как растревоженный пес. Потом выдохнул и на минуту замер, словно прислушиваясь к тому, что происходит у него в желудке.
        - Еще надо выпить,  - сказал он так, будто увидел где-то соответствующий знак.
        Щукин кивнул.
        Они разлили еще по одной, Ляжечка снова поднялся и открыл рот, явно намереваясь выдать еще один тост, но, очевидно, ничего не придумав, махнул рукой и выпил молча.
        Выпил и Николай.
        - Я еще одну накачу,  - подумав, проговорил Ляжечка,  - день сегодня хлопотный выдался и… тяжелый. А тебе нельзя. Тебе несколько часов осталось до вечера - готовься, собирайся с мыслями… Ну, что хочешь делай, короче говоря. Только держи себя в форме.
        - А ты до вечера со мной торчать будешь?  - поинтересовался Щукин.
        - Да,  - строго ответил Ляжечка,  - мне так поручили.
        - Тогда я, пожалуй, гулять пойду.
        - Иди,  - разрешил Ляжечка,  - на балкон. Но не дальше…
        - Значит, гулять тоже нельзя,  - задумчиво проговорил Щукин.
        Он пожал плечами, наклонился, поднял с пола чемодан, положил его на стол, открыл и присвистнул.
        - Что?  - самодовольно крякнул Ляжечка.  - Много бабок? То-то… Вот что значит работать с профессионалами. Они… то есть я слов на ветер не бросаю. А ты чего делаешь?  - спросил он вдруг.
        - Считаю,  - спокойно ответил Щукин, просматривая на свет очередную купюру.
        - Ну, ты даешь!  - поразился Ляжечка.  - Ты чего - не веришь, что ли?
        - Я никому не верю,  - сказал Николай, продолжая перебирать руками денежные знаки.
        Ляжечка хмыкнул и налил себе еще.
        - Вот это правильно,  - сказал он,  - никому в жизни доверять нельзя. Даже родному брату. Я тебе рассказывал, как меня брат кинул? Ведь вторая моя отсидка как раз из-за него случилась. Я тогда пытался отмазаться от дела, которое мне мусора шили, да ничего не получилось. Братан мой родной, его Петькой звали… зовут… на очной ставке раскололся. Зеленый был, не выдержал прессовки мусорской. Я у него дома склад устроил - шмотья заграничного туда подвалил. Своя-то квартира была под завязку завалена. Как меня накрыли, у меня уже отмаз был на этот случай приготовлен железный. А мусора, уроды чертовы, Петьку прихватили и начали прессовать - откуда шмотье? Он, конечно, в несознанку, как я его и учил,  - мол, купил, приятели подарили… Не для продажи, а для себя. Но мусора-то не работники собеса, их обмануть сложно, они же знают, в чем дело, да и видят, что Петька - пацан зеленый. Ну, я уже обрадовался - хоть и влетел, но сидеть не буду, и Петька вроде нормально держится. А мусора что удумали - как-то ночью нагрянули на хату к Петьке, прихватили его - и в отделение. На три дня в камеру. В одиночку. Три дня
держали, без допросов, без курева, без пайки - без ничего… Тут и не такой зеленый измучается, неизвестность-то страшнее всего… А после трех дней вывели, к следаку доставили, а тот ему в лоб - давай пальчики катать будем, семерка тебе светит. Петька в слезы - за что? А они - братан твой, Толик Лажечников, уголовная кличка Ляжечка, дал показания, что ты торгуешь спекулятивным товаром, проводишь незаконные экономические операции… да еще уличен в связи с иностранными спецслужбами, которые в проданное тебе тряпье вставляют подслушивающие устройства и прекрасно теперь знают настроения нашего советского народа. Раз - статья, два - статья, три - статья… А сейчас мы тебе и четыре, и пять устроим, хочешь?! Легко! Вот времена были,  - вздохнул Ляжечка, прервав свой рассказ,  - сейчас полстраны занимается тем, за что раньше срок давали. Называется - бизнес. А раньше называлось - фарцовка.
        - Ну и что там дальше было с твоим братом?  - без всякого интереса спросил Николай, все так же пересчитывающий купюры.
        - Дальше?..
        Ляжечка снова вздохнул.
        - А дальше ничего не было,  - сказал он.  - Петька тут же, в кабинете, разрыдался и сдал меня с потрохами. Да еще припомнил кое-что такое, за что мне лишний год накинули… Понял? Вот так вот,  - закончил свой поучительный рассказ Ляжечка,  - никому верить нельзя, даже собственному брату. Родному.
        - Очень интересный рассказ,  - сказал Щукин, захлопывая чемодан,  - все правильно.
        - Я и говорю,  - наливая себе еще, повторил Ляжечка,  - даже брату родному верить нельзя.
        - Ага,  - сказал Щукин,  - все правильно - все бабки на месте. И ни одной фальшивки.
        - А ты думал!  - осклабился Ляжечка.  - Фирма веников не вяжет…
        Он хлобыстнул еще стакан, отдышался и вдруг хлопнул себя по лбу.
        - Ну и дурак я!  - воскликнул он.  - Я же закусона целый вагон притаранил, а мы, как алкаши под детским грибочком, сидим - голую водку хлещем. Сейчас я…
        Он тяжело поднялся.
        - Водка-то уже кончилась,  - заметил Николай.
        - Да?
        Ляжечка поднял бутылку на уровень глаз и посмотрел сквозь нее на свет.
        - И правда,  - огорчился он,  - жалко. Надо бы еще… Да нельзя, наверное… Эх, черт… А как хочется… Недогон - хуже смерти…
        Коротко простонав, он замолчал. С минуту в нем шла борьба долга с желанием, и наконец Ляжечка с исключительной решительностью, медально отпечатанной на лице, подошел к раковине, открыл кран, набрал полный стакан водопроводной воды и одним махом выпил.
        Желание, зашипев, угасло.
        - Покемарю пойду,  - сообщил Ляжечка,  - а ты смотри… это… не это…
        - Чего - не это?  - притворился непонимающим Щукин.
        - Того,  - ответил Ляжечка.  - Между прочим, за домом тоже следят. За квартирой, где мы находимся, следят. А ты как думал - дело-то очень серьезное, бабки тут шевелятся крутые.
        - Это я понимаю,  - сказал Щукин, толкнув ногой чемоданчик под столом.
        Ляжечка с хрустом потянулся и поднялся из-за стола. Щукин подошел к окну и стоял там неподвижно, пока из прихожей не раздался оглушительный храп.

«Он что - в прихожей, что ли, уснул»?  - удивленно подумал Николай и пошел посмотреть.
        В прихожей он застал следующую картину: Ляжечка, постелив себе свою кожаную куртку, спал без задних ног на самом пороге двери, как пес, охраняющий хозяйское добро.
        Щукин усмехнулся и поднял с пола свои ботинки.

«Вот придурок,  - подумал он, возвращаясь на кухню,  - выпил и улегся сторожить. Неужели он думает, будто я настолько глуп, что попытаюсь убежать вот сейчас? За квартирой же следят - это абсолютно точно. Как я уже установил, хозяева Ляжечки - люди действительно серьезные, менты. Вот только и мышление у них сугубо ментовское. Поэтому нетрудно будет оставить их с бо-ольшим носом».
        Щукин снова усмехнулся и, утвердив один свой ботинок на коленях, отодрал кусок каблука и извлек пакетик с порошком, который он вытащил из кармана Матроса. Растворив порошок в ложке с водой, Щукин подогрел получившийся раствор и сцедил его в шприц, легкомысленно брошенный Ляжечкой под диван, на котором спала Лиля.
        Кстати, когда Щукин ходил за шприцем, Лиля проснулась и посмотрела на него. Николаю показалось, что взгляд ее стал более осмысленным, чем был все то время, пока она находилась в наркотическом трансе.
        - Как ты?  - спросил он, чтобы установить, оправилась девушка от наркотиков или еще нет, но не получил ответа.
        - Подождем еще,  - решил Щукин,  - тем более что время у меня есть - до вечера.
        Шприц с раствором зелья Матроса Николай аккуратно завернул в тряпочку и спрятал в карман. Пока он ему был не нужен, но использование его предполагалось для успешного осуществления одного из пунктов разработанного уже плана.
        Теперь Николаю оставалось ждать вечера.
        Глава 14
        Большая черная машина иностранного производства с тонированными стеклами петляла по извилистой горной дороге. Позади нее ехал приземистый джип, очень похожий на громадную бойцовскую собаку. В иномарке, идущей первой, на заднем сиденье полулежал погруженный в дремоту Седой.
        Неспокойные мысли не давали ему уснуть окончательно.

«Да,  - думал он,  - очень плохо, что лекарства от хандры еще не изобрели. Обычно всем людям помогает просто человеческое общение, а мне и это не помогло… Тогда в ночном кафе я так озверел, ни с того ни с сего набросился на этого фраерка - будущего прокурора - и так изметелил, что тот едва жив остался. Убил бы, если б халдей меня не оттащил. Надо бы ему какую-нибудь премию выдать, халдею-то. Пришиб бы до смерти того юриста - были бы у меня проблемы лишние. А лишние проблемы никому не нужны. Тем более мне. Тем более сейчас. И из Питера нет никаких вестей. Так и свихнуться можно. Эх, Лиля, Лиля… Где ты сейчас? Жива или нет?»
        Седой протяжно вздохнул, но вспомнил, что он не один в салоне автомобиля, и чтобы замаскировать перед водителем свою хандру, успел переделать вздох в зевок. Водитель тут же сбросил скорость, и машина пошла мягче.
        - Да не сплю я, не сплю,  - проворчал Седой, поднимая голову и открывая глаза.  - Давай, быстрее поехали, а то плетешься, как бабка за пенсией…
        Водитель послушно увеличил скорость.
        Седой полез в карман за сигаретами, но его пачка почему-то оказалась пуста.
        - Эй,  - позвал он водителя,  - курить у тебя есть?
        - Конечно,  - откликнулся тот и принялся судорожно рыться в «бардачке» в поисках сигарет. В зеркале заднего обзора Седой видел его лицо, перекошенное от чрезмерного стремления угодить,  - и Седому стало противно. А когда водитель, больше увлеченный поиском сигарет, чем наблюдением за стремительно бегущей на него черной лентой дороги, на секунду выпустил из рук руль, автомобиль здорово тряхнуло
        - и только чудом вовремя сориентировавшийся водитель удержал иномарку от падения в пропасть, зияющую по левую сторону горной трассы.
        - Ну ты,  - сквозь зубы проговорил Седой,  - придурок. За дорогой лучше смотри… Чуть не угробил меня.
        - Извините,  - выговорил водитель, и голос его от только что пережитого мгновенного испуга был хрипл.  - Я вам сигареты искал и…
        - За баранку лучше держись,  - посоветовал Седой, который и думать забыл о сигаретах,  - я перебьюсь…
        - Слушаюсь,  - ответил водитель.
        Седой, чувствуя в себе снова закипавшую злобу, еще долго матерился вполголоса. При каждом его слове водитель вздрагивал.
        Наконец Седой замолчал.
        Он вдруг подумал, что впервые за многие годы стал понимать, какой страх он вызывает у людей своего окружения.

«Надо сдерживать себя,  - мысленно проговорил Седой,  - что-то я совсем расклеился, как фантик бумажный… Уже всем известно, что Седого злить нельзя, что у него горе… А какое, к черту, горе может быть у вора-законника, если у него похитили какую-то телку? Мало ли телок на белом свете и что из-за них горевать… Наверное, и слухи пошли, что Лиля - вовсе не любовница моя, как я всем давал понять, а… кое-что другое… Да и уже то, что ее похитили, должно навести пацанов на соответствующие мысли. Чтобы человеку по-настоящему досадить, его лишают самого дорогого… А по мнению моего окружения, баба - просто увлечение. Сегодня одна, а завтра другая. Я и сам так думаю, но Лиля-то - не баба… Она моя дочь. Кровь от крови, плоть от плоти… Эх… и откуда те, кто ее похитил, узнали самый важный мой секрет? Кто знал о том, что Лиля - моя дочь, кроме меня и Семена? Да никто. Семен теперь мертв, но он и живой был - могила. В смысле - умел секреты хранить. Мать Лили - та бикса с Крымского побережья, с которой я двадцать лет назад крутил роман,  - давно загнулась от сифилиса, а вот Лильку я спас. Девятнадцать лет жил, зная,
что у меня есть дочь, а никакого значения этому факту не придавал. И только когда ее в первый раз увидел случайно, то понял, что кровиночку свою больше никуда от себя не отпущу… И ведь никто не знал, что она - моя дочь. Семен знал, но он молчал. Я - подавно. Да и Лилька понимала, что, скажи она кому-то - тут же над ней повиснет опасность, как туча. И тоже молчала… Кто? Откуда и кому стало известно?»
        На этом месте, как обычно, мысли Седого зашли в тупик. Он угрюмо уставился за окошко автомобиля и принялся насвистывать первую всплывшую в памяти песенку, чтобы отвлечься.
        И тут зазвонил телефон в его кармане.
        - Да!  - сказал Седой, вытаскивая телефон и поднося его к уху.
        - Седой…  - раздался в динамиках неуверенный голос, обладатель которого старался говорить как можно развязнее, но получалось у него так скомканно, что Седой даже поморщился. Впрочем, голос этот показался Седому знакомым. Да и кто незнакомый может звонить ему по личному мобильному телефону?
        - Петя Злой, ты, что ли?  - вспомнил наконец Седой.
        - Ага, я,  - захрипела трубка,  - я вот что…
        - Новости есть?  - не выдержал Седой.
        - Что? Новости… Это… нет пока. Но я по поводу того…
        Седой терпеливо слушал, ожидая, пока Петя Злой, прожевывая и глотая слова, сформулирует наконец нужные ему фразы.
        - Короче… мы с Филином это… Мы же тут одни остались… Нам-то что делать?
        - Ждать,  - ответил Седой.  - Как только Капитон получит обратно девчонку, отвезете ее ко мне. Как там у вас… здоровье?  - после небольшой паузы спросил он.  - Я слышал, вас зацепило немного?
        - Есть немного!  - почти эхом ответил Петя, и голос его зазвучал намного радостнее и бодрее, после того как сам Седой поинтересовался здоровьем его и Филина.
        Седой вспомнил, кстати, что в прошлый раз, когда Филин звонил ему с тем же вопросом, он просто наорал на него и бросил трубку. Сорвался. Сорвался, когда узнал, что Лилю так и не смогли отбить, а лучшие его люди мертвы.

«Поласковее надо бы с пацанами,  - подумал Седой,  - они все-таки тоже пулю получили… А то от меня все последнее время шарахаются - особенно после того случая с пацаном-юристом. Водитель вон чуть меня в пропасть не уронил от усердия, сигареты в «бардачке» искал».
        - От Капитона слышно что-нибудь?  - спросил еще Седой, стараясь, чтобы его голос звучал мягче.
        - Не-а,  - совсем весело и залихватски ответил Петя,  - но он железно подписался помогать нам.
        - Еще бы,  - проворчал Седой,  - если б ты знал, сколько бабок я ему отвалил. Он, сука, по телефону со мной два часа торговался, вперед много взял… Борзеет, падла. А девчонку, в натуре, достать надо,  - как можно небрежнее проговорил Седой,  - тут не в ней самой дело, а в том, что на меня наехали. Какая-то паскуда, понимаешь, будет моих баб воровать.
        - Найдем,  - убежденно пообещал Петя,  - а как найдем этого гада, он у нас говно жрать будет… Кровью харкать…
        - Ко мне бы его…  - вырвалось у Седого, и он испытал приступ такой ненависти, что едва не потерял сознание от удара крови, хлынувшей к голове.
        - Достанем,  - сказал Петя,  - из-под земли достанем.
        - Ну, лады,  - справившись с собой, сквозь зубы проговорил Седой.  - Если Лилю привезете… то есть если этого козла привезете - просите у меня, что хотите… Как в сказке, знаешь?
        - Ага,  - счастливо всхлипнул Петя Злой.
        - Ну, давай,  - сказал Седой и отключил телефон.

* * *
        За много километров от той горной трассы, по которой несся автомобиль с сидевшим в нем Седым, на съемной квартире в Санкт-Петербурге Петя Злой сложил свой мобильный телефон и повернулся к лежащему на диване Филину.
        - Понял?  - торжествующе проговорил он.
        - Чего?  - хмуро переспросил Филин.
        - Понял, говорю, как с людьми общаться надо?  - повторил Петя Злой.  - Наорал он на меня, как на тебя в прошлый раз? Нет, еще и поинтересовался, как у меня здоровье…
        - Ну и что?
        - А ничего,  - сказал Петя.  - Теперь я уверен, что когда мы домой вернемся, нас ногами мутузить не будут. Да еще и наградят чем-нибудь… Седой сказал - проси, чего хочешь, если привезешь гавриков, которые Лилю украли…
        - А саму Лилю?
        Петя задумался.
        - И саму Лилю,  - неуверенно сказал он,  - да, кажись, был базар… Нам же с самого начала сказали - вернуть телку… Слушай, а как ты думаешь, чем нас наградят, если мы это… Если мы Лильку обратно привезем, а?
        - Бабок дадут?  - предположил Филин.

* * *
        В институте, где училась Анна, никто за ней и не пытался ухаживать. Во-первых, потому, что Капитон, когда испытывал потребность в женском обществе, имел привычку посылать за ней «братков», которые несколько раз уже бесцеремонно вваливались посреди лекции в аудитории и, прерывая лектора, громогласно требовали «Анютку». Кто же осмелится создавать конкуренцию таким серьезным ребятам?
        А во-вторых, Анна никогда не скрывала рода своих занятий - а зачем, если зарабатывала она в десятки раз больше всех подрабатывающих студентов вместе взятых, а предметы ее повседневных туалетов неизменно вызывали жгучую зависть у всех сокурсниц.
        Вот и сейчас, когда к университету подкатила шикарная иномарка - как раз в тот момент, когда толпа студентов, и Анна в том числе, вывалила на улицу покурить на весеннем солнышке,  - все знакомые Анны мгновенно прервали разговоры и рассосались по углам университетского двора, откуда принялись наблюдать за происходящим.
        Выбравшийся из иномарки плечистый «браток», сверкая на солнце гладко выбритым затылком, вальяжно подошел к Анне и взял ее под руку.
        - Пошли,  - коротко сказал он.
        - Семинар у меня еще,  - безуспешно пытаясь освободиться, проговорила Анна.  - Капитон подождет пару часов, он же сам мне говорит - учение прежде всего.
        - Капитон сказал - срочно.
        - Так приспичило?  - усмехнулась Анна.
        - Дело у него к тебе есть,  - сказал «браток»,  - не это самое… а дело…
        - Какое дело?  - удивилась Анна.
        - А я знаю?  - пожал плечами крепыш.  - Мне сказано тебя привести - и как можно скорее. А!  - вспомнил он.  - Что-то связано с каким-то… то ли бородатым, то ли не бородатым… Короче, с тем хреном, которого ты вроде бы на тачке своей катала.
        Анна вздрогнула.
        - Капитон его поймал, что ли?  - понизив голос, спросила она.
        - Да не знаю я!  - вышел наконец из себя «браток».  - Я же тебе говорю - мне сказали только привезти тебя. Ну, едешь или нет? А то сейчас в охапку возьму и силком в тачку кину.
        И он растопырил руки, словно хотел осуществить это намерение.
        - Руки убери!  - прошипела Анна, направляясь к машине.  - А то Капитону скажу, он тебе живо пальчики укоротит…
        - Сразу бы так,  - хмыкнул крепыш, следуя за Анной,  - а то ломалась, как эта…

* * *
        Квартира Капитона была полна бритоголовыми крепышами, каждый из которых был похож на «братка», привезшего Анну из института. Самого Капитона Анна застала сидящим в отдельной комнате в глубочайшем раздумье - он даже не сразу и заметил, как Анна вошла в комнату. Ей пришлось сказать: «Привет»,  - только тогда он поднял голову.
        - А…  - проговорил Капитон,  - наконец-то… А я уж думал, тебя в институте нет.
        - У меня, между прочим, семинар сегодня,  - сказала Анна,  - очень важный. Преподаватель говорила, что тех, кто пропустит, до зачета не допустят.
        - Да ладно,  - рассеянно махнул рукой Капитон,  - допустят. Розу ей подаришь или это… шоколадку. Не об этом речь.
        - А о чем?  - поинтересовалась Анна.
        - Я вот думал, думал,  - медленно проговорил Капитон,  - спрашивал у своих людей, которые видели того бородатого… и…
        Не договорив, он снова тяжело задумался.
        - И - что?  - почему-то шепотом спросила Анна.
        - Ты знаешь,  - сказал Капитон, взволнованно закуривая сигарету,  - конечно, все то, что я тебе сейчас скажу, говорить не нужно, но так как ты уже замешана в этом деле, то скажу. Опасно, но все-таки…
        - Если опасно, то не надо!  - запротестовала было Анна, но Капитона было уже не остановить.
        Энергичным жестом заставив ее замолчать, он подбежал к двери, проверил, надежно ли она закрыта, и, вернувшись к Анне, заговорил тихим голосом:
        - У меня в ментовке есть связи кое-какие. А из-за этих последних событий, ну, с убийствами на пустыре, помнишь?.. из-за этих событий я все время усиленно собирал информацию - что ментам известно об этом деле, как ведется следствие и так далее. И знаешь, что я выяснил?
        - Что?  - поинтересовалась Анна, хотя ей вовсе не было интересно; она, скорее, не хотела получать сведения, которые могут быть опасными для нее.
        - Что мусора сами ни хрена почти не знают,  - совсем тихо проговорил Капитон,  - я все сведения собирал по крупицам. Слухи, то-се… Короче, вроде выяснил, что ведется секретная операция - контролируют ее мусора из Москвы, а в Москве уровень, сама знаешь… не то, что у нас. Если там захотят, то… Меня же ведь мусора не бесплатно сведениями снабжают… Я им тоже кое-что сообщаю - некоторые малоизвестные факты из жизни местных авторитетов. А так как я подобных фактов знаю немало, меня ценят… Так вот…
        Капитон подозрительно оглянулся, будто в комнате мог кто-то прятаться, и, понизив голос до такой степени, что Анне приходилось максимально напрягать слух, чтобы хоть что-нибудь услышать, продолжал:
        - Операция серьезная. Вроде бы органы давно пытаются добраться до одного из крупнейших в стране авторитетов - вора в законе Седого, ну, ты про него ничего не слышала… С юридической точки зрения, к Седому никак не подкопаться, да и с любых точек тоже… Седой все свои дела проворачивает через кучу подставных лиц, но эти самые дела так досадили ментам, что они решили наконец избавиться от Седого. А как это сделать?
        Задав вопрос, Капитон уставился на Анну, будто ждал от нее ответа. Так как Капитон ничего больше не говорил, она попыталась ответить на его выжидательный взгляд.
        - Не знаю,  - сказала она.
        - Во,  - продолжал Капитон,  - и они не знали.  - Седой окопался в горном особняке, прямо как чеченский полевой командир, там у него боевиков с «пушками» больше, чем вся Российская армия. Так просто на приступ не пойдешь, а военные действия разворачивать вроде бы не с руки - все-таки формально Седой перед законом чист, свое он отсидел давно, да притом его в округе власти опекают, он купил всех. А кого не купил - убил. Так вот, каким-то образом органы прознали, что у Седого есть дочь. Мало того, что он признает ее, так она еще и живет с ним. Понимаешь, что это значит?
        - Нет,  - призналась Анна,  - а что в этом удивительного? Я тоже жила с родителями… до определенного момента. На то она и дочь, чтобы рядом с отцом жить. Он, наверное, ее воспитывает…
        - Представляю, как он ее воспитывает,  - хихикнул Капитон.  - Ну да ладно, речь не о том. А все дело в том, что Седой - вор в законе. А ворам в законе понятия строго запрещают иметь семью. Понимаешь?  - снова спросил Капитон.
        - Почему это?  - поинтересовалась Анна.
        - Да потому, что имеющий семью - уязвим!  - веско проговорил Капитон.  - У такого человека есть слабое место. А вор в законе, которого все другие воры уважают, которому доверяют держать свой общак, не должен иметь уязвимых мест. Ведь он не только за себя отвечает, он, так сказать, держит марку. Да и тем более воровской общак держать, это тебе не семечками торговать на базаре. Там же бабки-то - о-го-го! Так… Отвлекла ты меня… О чем я говорил?
        - О том, что органы пронюхали…
        - Да! Органы пронюхали, что у Седого есть дочь!  - вспомнил Капитон, на чем он остановился.  - А это многое значит. Может, например, эта новость дойти до других воров. Тогда они сходняк устроят - и вполне может решиться так, что Седой потеряет свою исключительную власть. Насколько я знаю Седого, он просто так свои позиции не сдаст. Может на всю страну загреметь новая война за передел сфер влияний, как это в ментовских сводках называется. Мусора так, конечно, поступать не станут - им лишний геморрой на хрен не нужен. Они, как я понял, решили по-другому сделать. Они дочь Седого похитили и переправляют ее за границу, чтобы Седой не смог дотянуться до нее. Вот когда они ее переправят, тогда и будут его прессовать. Они же нащупали его слабое место и начнут в это место бить - типично ментовская тактика. И Седому придется туго…
        Капитон подумал немного.
        - Если он, конечно, не откажется от дочери,  - добавил он.  - Теперь понимаешь?
        Анна не все поняла из взволнованной речи своего патрона, но твердо уяснила одно - зря она все это слушала. Информация эта - более чем серьезная, и получивший такую информацию автоматически получает возможность быстрой смерти. Капитон-то, за которым стоит столько денег, связей и прочего, Капитон сам озирается и говорит шепотом - значит, боится. Ну а она как должна бояться? Если из покровителей у нее
        - тот же Капитон, который, конечно, сдаст ее кому угодно ради собственной выгоды, не говоря уже о безопасности. Вот уж у кого-кого, а у Капитона в этом плане нет уязвимых мест.
        Но, раз уж она узнала то, что ей знать не полагается, пускай она будет максимально полезна Капитону, чтобы у того было меньше поводов избавиться от нее.
        - Ну,  - вздохнула Анна,  - а мне ты зачем все это говоришь?
        - Я еще не все сказал,  - ответил Капитон,  - а то, что сказал, ты уяснила?
        - Д-да,  - сказала Анна.  - Я не уяснила только, откуда тебе стали известны все эти детали, если операция эта жутко секретная?
        - О милая моя,  - залыбился Капитон,  - ты что, забыла, в какой стране живешь? У нас секрет ядерной бомбы можно купить за бутылку. А за две - саму ядерную бомбу. Главное - угадывать моменты и иметь подход к людям… То есть…
        И Капитон выразительно пошелестел в воздухе пальцами, как делают, когда имеют в виду деньги.
        - Итак,  - сказал он,  - продолжаю…
        Обреченно вздохнув, Анна приготовилась слушать.

* * *
        Ляжечка храпел, как паровоз, но Щукину это было на руку. Он должен был быть уверен, что Ляжечка действительно спит и, следовательно, не может ничего слышать. Конечно, Николай допускал, что Толик перестраховывается и лишь притворяется спящим, чтобы узнать, что намерен делать в этом случае Николай.
        А у Николая были вполне определенные планы, которые он намеревался осуществить, пока Ляжечка испускал высокохудожественный храп, подделать который, как полагал Щукин, было невозможно.
        Щукин посмотрел на часы. Прошло уже два с половиной часа с тех пор, как Ляжечка уснул на пороге квартиры.

«Пора бы нашей красавице хоть немного оклематься»,  - подумал Николай и направился в комнату к Лиле.
        Когда он вошел, она сидела на диване, уставившись мутными глазами в пустую стену с отстающими обоями.
        Щукин плотно прикрыл за собой дверь, ненароком при этом слишком сильно пристукнув по ней ладонью.
        Лиля вздрогнула и посмотрела на него.

«Отлично,  - прошептал Щукин,  - значит, она уже реагирует на внешние раздражители. Осталось только выяснить, соображает ли она хоть что-нибудь».
        Он подошел к ней и сел на диван рядом.
        - Привет,  - сказал он.
        Лиля долго-долго смотрела на него.
        - П-привет,  - немного запинаясь, проговорила она.
        Щукин недовольно поморщился. Ему показалось, что девушка вовсе не ответила этим словом на приветствие, просто повторила ничего для нее не значащий, но понравившийся ей набор звуков.
        - Тебя как зовут?  - спросил он.
        Лиля надолго задумалась. Щукин молчал, не желая мешать этому процессу, и только когда тишина, нарушаемая только громогласным храпом Ляжечки, затянулась более чем на пять минут, он повторил свой вопрос:
        - Как тебя зовут?
        Девушка часто-часто заморгала ресницами, явно не понимая, чего от нее хотят.
        - Я - Коля,  - сказал Щукин, ткнув себя указательным пальцем в грудь.  - Коля…  - терпеливо повторил он.  - А ты?
        Лиля склонила голову вправо и прищурила глаза, в которых, как показалось Щукину, промелькнул какой-то отблеск осмысленности.

«Вот накачали девчонку,  - подумал Николай,  - интересно, сколько ее держали под такого рода наркозом? Она же рискует никогда не вернуться в нормальное состояние. Останется навсегда такой же дурочкой… Нет, из этой Лили сейчас ничего не вытянешь. Надо было, наверное, оставить все как есть. Так легче было бы с ней управляться…»
        Однако он решил попробовать еще раз.
        - Я - Коля,  - повторил он, опять ткнув себя пальцем в грудь,  - а ты?
        - Ли…ля,  - выговорила вдруг девушка, поняв наконец, что от нее хотят.
        Щукин едва удержался от восторженного восклицания.
        - Лиля?  - снова спросил он.
        - Ли… ля…  - подтвердила девушка.
        Николай мучительно поморщился, придумывая следующий вопрос, достаточно простой, чтобы девушка смогла на него ответить.
        - Как ты сюда попала?  - не придумав ничего лучше, спросил он.
        Лиля снова замолчала надолго.
        - Я… не знаю,  - ответила она наконец.
        - Откуда ты?
        - Я… не знаю…

«Не складывается что-то разговор,  - подумал Щукин,  - что ж, попробуем перейти сразу к важной теме. Должно получиться. Лиля хоть и начинает уже что-то соображать из-за того, что не получила очередного укола, но все равно продолжает находиться под действием зелья, которое еще не выветрилось из ее головы. Значит, можно попробовать запрограммировать ее на поступки…»
        - Хочешь домой?  - спросил он.
        - Да!  - неожиданно быстро ответила девушка, и Щукин с удивлением увидел, как лицо ее исказилось и слезы потекли из глаз.
        - Если хочешь домой,  - медленно и внушительно проговорил он,  - ты должна слушаться меня. Поняла?
        - Д-да…
        - Встань и дойди до окна,  - ради пробы скомандовал Щукин.
        Лиля медленно поднялась с дивана и, ступая неуверенно, добрела до окна. Остановилась и повернулась к Щукину, словно спрашивая - что теперь?
        - Теперь,  - сказал Николай,  - вернись обратно.
        Лиля послушно села на диван рядом с ним.
        - Отлично,  - хмыкнул Николай,  - все у нас получается. Слушайся меня и попадешь домой… Короче, держи хвост пистолетом!
        Лиля вскочила с дивана и, недоуменно, но послушно посмотрев на Щукина, вдруг неуверенно прогнулась, выставив по направлению к Николаю задницу.
        - Ты чего?  - не понял Щукин.
        Лиля, не разгибаясь, потопталась на месте, будто ей хотелось идти сразу во всех четырех направлениях, и остановилась, повернувшись вполоборота.
        - А!  - догадался Щукин.  - Это ты восприняла мое выражение «держи хвост пистолетом» буквально!
        - Держи… хвост… пистолетом,  - подтвердила Лиля.
        - Очень интересно,  - сказал Щукин самому себе,  - значит, мне надо за базаром следить. Соображалка у этой девочки работает пока слабо, а вот подчиняется она железно… Интересно, что было бы, если б я сказал что-нибудь вроде… «даю голову на отсечение…» Она бы за топором побежала?
        - Отставить,  - проговорил он, строго глядя на девушку,  - ложись на диван.
        Она легла.
        - Закрывай глаза,  - приказал Щукин.  - Вот так… Теперь спи, пока я не разрешу тебе проснуться…
        Она послушно засопела.
        - И еще,  - вспомнил Щукин,  - слушайся только меня. Поняла? Ничьим больше приказам не подчиняйся. Хорошо?
        - Хорошо,  - сказала Лиля и почему-то улыбнулась.
        Храп в прихожей прекратился. Щукин хотел вскочить с дивана, но было уже поздно - до него долетел хриплый со сна голос Ляжечки:
        - Колян, ты где?
        - Ч-черт,  - сквозь зубы прошипел Щукин,  - теперь застукает, гад. Спи!  - приказал он девушке.
        Она смолкла и вытянулась, будто и правда погрузилась в глубокий сон. Впрочем, скорее всего, так оно и было.
        Дверь в комнату отворилась.
        - Ага,  - проговорил Ляжечка, появляясь на пороге комнаты,  - вот ты где… А что ты делаешь?
        Он засмеялся, увидев, что Щукин положил руку на грудь девушки.
        - Все-таки не удержался? Молоток!  - оценил Ляжечка.  - Я вот тоже… Каждый раз, когда один на один с этой лярвой оказываюсь, не упущу возможности прощупать… хе-хе… почву. А что? Она сопротивляться не будет…
        Щукин засмеялся в тон Ляжечке, что стоило ему немалых усилий - с большим удовольствием Николай двинул бы сейчас по этой раскрасневшейся роже, но… пока этого делать не стоило. Тем более что для Ляжечки у Николая было припасено кое-что другое.
        - Ну ладно,  - зевнув, поднялся Николай с дивана,  - сколько там времени? Не пора ехать?
        Мгновенно сделавшись озабоченным, Ляжечка посмотрел на часы.
        - Скоро,  - сказал он.  - Ты извини, Колян, что я тебе кайф обломал, но нам надо собираться. Пока переоденем эту клушу, пока то-се… Эй!  - прикрикнул Ляжечка на лежащую Лилю.  - Подъем!
        Девушка не шелохнулась.

«Не подчиняется ничьим приказам, кроме моих»,  - вспомнил Щукин и решил вмешаться до того, как Ляжечка успеет заметить, что с Лилей что-то не то.
        - Давай-ка я,  - предложил Николай.
        - Что - ты?  - не понял Ляжечка.
        - Ну, я сам ее раздену,  - проговорил Николай, многозначительно подмигивая,  - чего тебе возиться-то?
        - Не скажи,  - хмыкнул Ляжечка, потирая руки,  - размерчик у нее самый подходящий - третий. А вот то, что она не в себе, так сказать, это плохо. Я как-то пытался заставить ее в рот взять, так она мне чуть все это дело не отгрызла - не понимает же ни хрена! Есть хотела, вот и подумала, что я ее покормить решил…
        Ляжечка хихикнул и направился к выходу из комнаты.
        - Давай-давай,  - напоследок сказал он,  - только не это… не увлекайся. А то раздеть-то разденешь, а одеть забудешь…
        - Не боись,  - сказал Николай, и Ляжечка покинул комнату.
        Подождав немного, Щукин подошел к двери и закрыл ее на крючок, предварительно проверив, не подслушивает и не подглядывает ли за ним Ляжечка - с него станется. Убедился в том, что Толик никак подслушивать не может - судя по звуку льющейся воды, Ляжечка принимал душ, чтобы освежиться после недавних обильных возлияний.
        - Тем лучше,  - шепотом сказал Николай.
        Потом он уселся на диван рядом с безучастной Лилей и закурил.

* * *
        - Значит, так,  - медленно выговорил Капитон, и Анна вдруг подумала, как редко она видит Капитона таким серьезным и сосредоточенным,  - положение у меня, как я уже говорил тебе, незавидное. С одной стороны, я подписался помочь Седому. И если я этого не сделаю, у меня будут проблемы. А если дело сорвется, что скорее всего - ведь дело-то органы курируют, падлы,  - то у меня все равно проблемы будут из-за того же Седого. Скажет - или не старался, или… связался с похитителями, а они мне больше заплатили… Он вечно на меня наговаривает… Так, а если я все-таки сделаю как надо, то менты могут на меня выйти - и очень просто. Потому как серьезная операция это, очень серьезная. Если у них все выгорит, они Седого к ногтю прижмут. Но до того, как они его прижмут, он успеет из меня кишки выпустить… Так вот…
        Капитон внимательно посмотрел на Анну и, видимо, нашел, что она недостаточно верно представляет себе всю серьезность сложившейся ситуации.
        - А ты не переживаешь?  - желчно осведомился он.  - Зря.
        - Почему?  - испуганная таким оборотом, спросила она.
        - А потому, если меня у тебя не будет, что ты будешь делать?  - рявкнул Капитон.  - Что? Попробуешь прибиться к блядской конторе какой-нибудь, так из тебя там куклу резиновую сделают… А поставить ты себя не умеешь, хватки нет. Ты же на все готовенькое пришла - я тебя не обижал ведь?
        - Н-нет…  - пробормотала Анна.
        - Значит, и жизни ты ни хрена не знаешь,  - подытожил Капитон.  - Ну, даже если у тебя и получится нормально устроиться - то что? Через десять лет все равно будешь никому не нужна и подохнешь под забором… Я-то ведь как хотел - чтобы ты выучилась, стала нормальной деловой женщиной. Тебя можно было бы подкладывать… то есть выдать замуж за какого-нибудь нужного человека. И сама бы как сыр в масле каталась, и мне помогала бы… информацией… Вот и подумай - лучше тебе будет, если меня не станет, или хуже. Прикинула? И теперь ты отказываешься мне помогать?
        - Я не отказываюсь,  - чуть не плача выговорила Анна.
        - И хорошо, что не отказываешься,  - немедленно сменив тон на менее суровый, сказал Капитон.  - Значит, поможешь мне?
        - А что надо делать?  - спросила Анна.
        - Это другой разговор,  - отметил Капитон,  - это деловой разговор. Разговор двух деловых людей. Что, говоришь, тебе делать надо? А вот ты послушай. Я тебе примерный расклад дам, чтобы ты врубалась…
        Он на минуту замолчал, собираясь с мыслями, потом заговорил снова.
        - Мне известно не все,  - говорил Капитон,  - а из того, что известно, я тебе не все, конечно, скажу. Короче, суть дела такова. Есть некий человек, который в этой большой игре вроде бы пешка. Это если посмотреть поверхностно, так сказать. А если глубже глянуть, так он едва ли не самая крупная фигура. Из того, что я знаю от своих ментов, я могу предположить, что это его ты подвозила на своей тачке, это на него была засада. Это из-за него ты в ментовке сидела. Помнишь? Когда тебя так странно отпустили - не допрашивая и не проверяя почти?
        - Ага,  - сказала Анна,  - помню.
        - Это тот самый человек, как мне кажется, который устроил побоище на пустыре.  - Из-за этого побоища теперь по телику днем и ночью передачи про «братву» крутят и боевики показывают, пробивают тему, так сказать. Это он под городом подстрелил Петю, только он тогда с бородой был, этот человек… И именно этот человек - если я правильно понял своих ментов и если я доверяю… своей интуиции - повезет Лилю, дочку Седого, на пароме. Больше некому, кроме него… А вот я… Что мне делать?
        - Ликвидировать,  - подсказала Анна,  - этого козла. Из-за него меня пристрелить могли!
        - Он тебя сам мог бы… того…  - сказал Капитон.  - Так мне кажется…
        Они помолчали немного. Анна - потому что ее неприятно поразили слова Капитона, а сам Капитон - потому что напряженно раздумывал о чем-то.
        - А ты его знаешь?  - спросила Анна после паузы.
        - А?  - очнулся от своих размышлений Капитон.  - Кого знаю?
        - Ну, его,  - повторила Анна,  - этого самого… Который то с бородой, то без бороды…
        Капитон пожал плечами.
        - Может быть, и знаю,  - сказал он,  - а может быть, и нет. Во всяком случае, есть у меня кое на кого подозрение… Был я знаком когда-то с одним пацаном - серьезным таким… По почерку вроде на него похоже…
        - Как это - по почерку?  - не поняла Анна.  - По какому почерку?
        - В том-то и дело, что ни по какому,  - вздохнул Капитон и развел руками.  - У того пацана, которого я знал, всегда была уйма планов, и каждый из них - даже самый безумный - он был в состоянии осуществить. А почерк… У него была привычка - никогда не повторяться. И если сейчас против меня играет тот, о ком я думаю, дела мои обстоят еще хуже, чем можно было предположить. Хотя хуже, кажется, некуда.
        Анна молчала, не зная, что сказать.
        - Хочешь меня спросить, что я намерен делать?  - осведомился Капитон, хотя Анна не собиралась его ни о чем спрашивать.
        Она неопределенно мотнула головой.
        - Я тебе отвечу,  - сказал Капитон.  - Этого парня, из-за которого весь город который день уже гудит, как жопа геморройщика, надо или валить, или играть на его стороне. Одно из двух. Теперь так - если я его завалю, на меня менты выйдут, это уж как пить дать. Ведь до сих пор у каждого постового на руках липовые ориентировки с рожей дочки Седого. А начнут крутить, откуда пошли эти ориентировки, и тут-то мои менты меня и сдадут. Если уже не сдали. Значит, мне остается одно - привлечь пацана на свою сторону. И в этом ты мне поможешь…
        Анна уже успела оправиться от первого потрясения, и теперь ее мозги работали более или менее нормально. Она сообразила, что чем-то может помочь Капитону, следовательно, нужна ему. Но чтобы включаться в эту очень опасную, как она уже поняла, игру, нужно знать как можно больше - и об игроках, и об игровой доске.
        - Погоди,  - сказала она,  - Капитоша, у меня только два вопроса… Нет, три. Три вопроса. Можно я их сначала задам тебе, а потом уже…
        - Валяй,  - разрешил Капитон.
        - Первый вопрос,  - начала Анна,  - что я должна делать?
        - Пожалуйста,  - качнул головой Капитон,  - ничего особенного. Просто я решил устроить вам встречу…
        - Как?!  - вскричала Анна, не дав Капитону договорить.
        - Не ори!  - повысил голос Капитон.  - На встречу пойдем с охраной. Он ничего плохого не сможет тебе сделать - я обещаю…
        - А как ты встречу-то собираешься устраивать?  - удивилась Анна.  - То не мог поймать его, то так спокойно говоришь о встрече, будто сам договорился.
        - Не спокойно,  - раздраженно проворчал Капитон,  - это во-первых. А во-вторых - я знаю место встречи. А место встречи, как известно, изменить нельзя. Они собираются переправлять Лилю на пароме… этом Силья… как его? Ну, короче, понятно… А в-третьих…  - тут Капитон помедлил и заговорил после паузы снова: - Понимаешь, Анютка, когда речь шла об услуге Седому, то дело делалось с такой скоростью и таким усердием, на какие я только был способен. Теперь - когда речь идет о моей собственной шкуре - мне приходится делать невозможное. Так что - встреча будет, и тебе на ней ничего не угрожает. Кроме того, тебя не одну нужно свести с этим нашим загадочным товарищем…
        - Вот отсюда и второй мой вопрос,  - сказала Анна.  - А смысл встречи?
        - Подтвердить мои предположения,  - коротко ответил Капитон.  - Все?
        - Еще один вопрос,  - проговорила Анна.  - А что я буду со всего этого иметь?
        - Не понял?
        Анна повторила.
        Капитон удивленно посмотрел на нее.
        - Раньше ты таких вопросов не задавала,  - заметил он.
        - Раньше ты не просил меня встретиться с человеком, перестрелявшим целую банду
«братков»,  - ответила на это Анна.
        Капитон хмыкнул.
        - Разбаловалась ты,  - сказал он,  - забыла, кто ты есть такая и откуда я тебя вытащил? Хочешь обратно? К родителям своим? К папашке? Самогон хлебать и говно месить в коровнике?
        Анна помрачнела.
        - Замнем вопрос,  - сказала она.

* * *
        Чем меньше оставалось времени до выхода из дома, тем взволнованнее становился Ляжечка. Потирая руки, он ходил по квартире, то и дело закуривая вонючую дешевую сигарку, пачку которых он купил взамен заказанных Щукиным сигар. Раз двадцать Ляжечка осматривал наряд Лили, критически ощупывал взглядом невозмутимого Щукина и все никак не мог успокоиться и минуту посидеть на одном месте.
        - Ты чего шухер наводишь?  - Щукину пришлось даже одернуть Ляжечку, когда он разбил один за другим два стакана, из которых пытался напиться воды из-под крана.
        - Непонятно, почему ты так спокоен,  - ответил на это Ляжечка.
        - То есть?
        - То есть то, что я нервничаю,  - это нормально,  - сказал Толик.  - Но мне-то предстоит только довезти тебя до места, а потом тебя другие люди пасти будут… На тебя вся основная часть мероприятия приходится, а ты спокоен, как дохлый слон.
        - А чего мне беспокоиться?  - удивился Щукин.  - Бабки при мне. Телка тоже. Документы, все дела… Сядем на паром - через несколько часов я буду уже в Швеции. Чего мне париться?
        - Забыл, как на вас напали на пустыре?  - осведомился Ляжечка.  - Как выследили квартиру и вы с Матросом еле успели ноги унести?
        - Так унесли же - успели… А насчет того нападения… Матрос всех тех пацанов перестрелял,  - сказал Щукин,  - никого не осталось. Я видел - я уезжал последний. Кто на меня теперь напасть может?
        - Да тот, кто хату выследил!  - взорвался Ляжечка.  - Не сами же приезжие «братки» занимались слежкой! У них на это ни мозгов, ни знания города не хватит! Вот и подумай! Зуб даю, что тот, кто вас выследил, знает, на каком пароме вы поедете…
        - Да?  - очень натурально удивился Щукин.  - Так почему же тогда вы не отмените… мероприятие?
        - Почему-почему…  - отводя глаза в сторону, проговорил Ляжечка.  - Дураки они - вот почему… Сказано нам - сегодня, значит - сегодня…
        Проговорив это, Ляжечка сверкнул на Щукина глазами и отвалил в туалет.

«Понятно, почему, даже зная об опасности очередного нападения, менты не переносят время и место операции,  - мысленно усмехнулся Щукин.  - Во-первых, они столько средств угрохали на документы и все остальное… Бабки вот мне достали - что просто удивительно… К тому же я ведь не их сотрудник. Если меня закабанят, то Лилю-то точно отобьют. Я, можно сказать, выступаю в качестве громоотвода. Кто из ментов подпишется на такое дело? Провезти Лилю в Швецию - а там, если я, конечно, в живых останусь, меня - в наручники и обратно в Россию. Знаю я эти ментовские штучки. Только на этот раз прокол у них выйдет…»
        Появившийся из туалета Ляжечка оборвал дальнейшие мысли Николая резким восклицанием:
        - Ешкин хобот! Времени-то сколько!
        - Сколько?  - поинтересовался Щукин.
        - Много!  - веско ответил Ляжечка, подтягивая штаны.  - Бери девчонку и спускайся к машине. Я пойду первым.
        - Почему это?
        - Экономия времени и сил,  - пояснил Ляжечка,  - и нервов. Чтобы тебе и Лильке - только выйти и бегом к машине. А я уж стартану с места.
        - Ладно,  - сказал Щукин,  - как говорил мой прадед Фаддей из рязанской деревни Захребетино - итс о’кей, пипл…
        - Чего?  - наморщился Ляжечка.
        - Ничего,  - сказал Щукин,  - иди на позицию. Как заведешься - сигналь.
        - Ага,  - сказал Ляжечка и направился к двери.

* * *
        Как Щукин и предполагал, едва машина, в которой находились они с Лилей и Ляжечка, двинулась с места, следом покатила черная «девятка» с тонированными стеклами.

«Очень хорошо,  - оценил Щукин,  - что менты еще не додумались пустить на «хвосты»
«газик». Или БТР с ОМОНом».
        До пристани они доехали без приключений. Ляжечка был до того взволнован, что, почти не таясь, оглядывался в зеркало заднего вида на неотступно идущую следом
«девятку». Щукину - против его желания - передалось беспокойство Ляжечки.

«Как у меня все получится?  - невольно подумал он.  - Надо тонко сыграть. С одной стороны, менты, а с другой - те, кто пытается похитить Лилю. Уверен, что Семен со своими «братками» - не единственная сила, которая противостоит тому, чтобы Лилю вывезли из страны. Уж Седой-то расстарается из-за своей дочки».
        У пристани Ляжечка остановил машину и, уже не таясь, вздохнул с облегчением.
        - Все,  - сказал он,  - приехали.
        - Нормально доехали,  - констатировал Щукин.  - Теперь нападения ожидать не придется. То есть вероятность остается, конечно, но минимальная.
        - Почему ты так думаешь?  - поинтересовался Ляжечка.
        - Удобнее было бы напасть во время движения,  - сказал Щукин,  - на пристани слишком много народу. И ментов там полно… патрульных,  - добавил он, заметив, как Ляжечка подозрительно зыркнул на него.
        - Полно,  - подтвердил Ляжечка.  - Ну что - пошли?
        - Разве на этом твоя миссия не закончена?  - спросил Щукин.  - До пристани ты нас довез…
        - Провожу,  - коротко сказал Ляжечка.
        - Проводи,  - разрешил Щукин.
        Они вышли из машины и направились к зданию пристани. Ляжечка шел впереди, семеня короткими ножками и смешно подкидывая толстый зад. Щукин следовал за ним, ведя под руку Лилю в новой одежде и рыжем парике. А, отставая на несколько шагов, за ними торопились сурового вида мужчины в штатском - Щукин засек в зеркале заднего вида, как они выбирались из «девятки».

«Мне повезло, что Ляжечка слишком взволнован, чтобы обращать внимание на наряд Лили,  - подумал еще Щукин.  - А то бы он вспомнил, что почти так же была одета рыжая женщина, сидевшая на скамейке, когда он разговаривал с гражданином начальником. Впрочем, и тогда Ляжечка по сторонам не очень-то смотрел - этот товарищ майор ему такую выволочку устроил… да еще и напомнил про Вероничку, которую этот гад позорный отравил… Нет, сука, Вероничку я тебе никогда не прощу…»
        У входа в зал ожидания Ляжечка остановился.
        - Вам туда,  - сказал он.
        - А ты?  - спросил Щукин.
        - У меня билета нет,  - проговорил Ляжечка,  - меня не пустят. Но я еще не ухожу. Я тебя буду, так сказать, морально поддерживать. Я во-он там посижу - в кафе.
        Николай оглянулся туда, куда указал Ляжечка, и увидел, что штатские с суровыми лицами рассаживаются вокруг одного из столиков.

«Ага,  - подумал Николай,  - инициатива гражданина начальника. Крепко тебя держат, Толик… Товарищ майор, после того как сам же и застращал тебя возможной карой за смерть Вероники, теперь боится, что ты когти рвать будешь, закончив свое дело… Не-ет, дорогой Ляжечка, такие уроды, как ты, ментам нужны. Поэтому они тебя до самой твоей смерти не отпустят. И сейчас ты не меня поддерживаешь, а, выполняя очередной приказ, сидишь под наблюдением у этих хмырей в штатском, которые, кстати говоря, и за мной тоже смотрят».
        - Ну, давай,  - сказал Николай.  - Увидимся еще или нет?
        - Нет,  - качнул головой Ляжечка,  - на паром сами пойдете. Если что вдруг - беги к стоянке. Помнишь, где я тачану свою оставил?
        - Да,  - кивнул Щукин.
        - Вот я там буду, когда вы на паром пойдете - на всякий пожарный случай.
        - Понял,  - сказал Щукин.  - Ну давай, покедова. Будь здоров, Толик, не кашляй…
        - Удачи,  - пожелал Ляжечка и, ссутулившись, пошел по направлению к кафе.
        А Николай вместе со своей дамой направился в зал ожидания и, предъявив на входе билеты, уселся на свободное кресло, усадив Лилю рядом с собой.
        Устроившись поудобнее и установив чемоданчик себе под ноги, Щукин посмотрел на часы.
        - Полчаса осталось,  - пробормотал он,  - теперь спокойно бы дождаться начала посадки и… Того, кто за мной следить будет, я уже знаю в лицо - ну а он и не подозревает об этом. Штатские из кафе со мной на пароме явно не поедут. Мне остается вычислить - один майор будет на пароме или с подкреплением, а потом начинать действовать. А теперь - ждать.

* * *
        Того, что случилось всего через несколько минут, Щукин никак не ожидал. Металлический голос через динамики во всеуслышание объявил:

«В администрацию городской пристани поступила информация о заложенной бомбе в здании пристани. Просьба ко всем находящимся в здании спокойно, не создавая паники, покинуть помещение. Все рейсы временно отменяются. Повторяю…»
        Хотя пассажиры все еще сидели на своих местах, раскрыв рты в ожидании повторения, будто надеялись услышать какие-то дополнительные сведения, Щукин уже вскочил с места. Он посмотрел в сторону кафе - и мимолетного взгляда ему хватило, чтобы понять, что произошло что-то незапланированное.
        Приехавшие на черной «девятке» люди в растерянности повставали со своих стульев - так поспешно, что едва не опрокинули столик. Ляжечка, выпучив глаза и раскрыв рот, остался сидеть, видимо, от неожиданности потеряв способность двигаться.

«Ситуация изменилась,  - мелькнуло в голове у Щукина,  - это явно дело рук не милиции - вон как они удивились. Случайность? Вряд ли… Не верю я в случайности… Не бывает случайностей… Не может это быть случайностью - именно сейчас. Помнится, я думал примерно так, когда вот тоже на вокзале, только железнодорожном, ко мне два мусора подвалили, чтобы проверить документы. А перед этим я проснулся в постели рядом с мертвой Вероничкой. А после того как я убежал с территории вокзала (хотя, как сейчас я понимаю, меня вовсе не хотели поймать, только загнать, как охотники волка), была ментовская засада - и тачка Ляжечки. Стечение обстоятельств, думал я тогда. Идиот! И еще считал Ляжечку своим спасителем!»
        Не рассуждая больше, Щукин прихватил свой чемоданчик, взял под руку Лилю и быстрым шагом направился прочь от своего места, но не к выходу из зала ожидания, потому что к выходу уже бежали менты в штатском, а позади них семенил Ляжечка, а к полуоткрытой двери служебного входа.
        Николай уже добежал до двери, когда помещение пристани превратилось в единый бурлящий людской водоворот. Обезумевшие от страха граждане метались бестолково туда-сюда, мало что понимая и не внемля увещеваниям металлического голоса, который снова зарокотал в динамиках:

«Уважаемые пассажиры! Ситуация под контролем! С минуты на минуту ожидается прибытие милиции и саперов. Просьба всем сохранять спокойствие и эвакуацию производить только через установленные для этого…»
        Истошный женский крик поглотил окончание фразы. Впрочем, Щукин и не слышал, что там говорит диктор. Он действовал по привычному принципу: если ситуация сложная и вы не в силах пока изменить ее - дождитесь удобного момента для импровизации.
        Такой момент наступил.
        Немного растерявшись вначале, Щукин теперь чувствовал себя как рыба в воде - менты в штатском были далеко, у самого входа в зал ожидания, безуспешно боролись с людским течением, стараясь пробиться к Щукину, который в это время уже втаскивал по-прежнему ничего не соображающую Лилю в темный коридор служебного прохода.
        И вот они уже бегут по длинным и узким коридорам - мимо кабинетов с открытыми дверями, где суетятся обеспокоенные паникой сотрудники.

«Куда, интересно, я направляюсь?  - спросил у себя Щукин и сам себе ответил: - А черт его знает! Главное сейчас - свалить отсюда подальше. Бабки при мне и телка при мне. Конечно, разработанный план летит к черту, но… что это был за план - когда я разрабатывал его, я больше полагался на импровизацию, слишком много ожидалось моментов, которые нельзя было предугадать. Зато сейчас мы играем на равных… Даже нет - у меня два козыря на руках… Вот только предчувствие странное меня гложет все-таки… А что, если эта бомба не плод воображения телефонных хулиганов, а действительно взрывное устройство, подложенное настоящими террористами, не имеющими ко мне и к Лиле никакого отношения…»
        Додумать эту мысль Щукин не успел.

* * *
        Потому что, повернув на очередном повороте, остановился как вкопанный - и все мысли моментально вылетели у него из головы. И правда - как могли оставаться какие-нибудь мысли в голове, к которой приставлен черный ствол крупнокалиберного американского пистолета?
        - Оп-паньки,  - сказал Николай, инстинктивно крепче сжав в руке чемоданчик, и повернулся к Лиле, которую все так же держал за руку.
        На лице девушки не отражалось ни удивления, ни страха - вообще никаких чувств. Она только чуть запыхалась и раскраснелась от бега.
        Потом Щукин перевел взгляд на того, кто держал пистолет у его головы.
        Несколько секунд пролетели в напряженной тишине.
        - Ты кто?  - с искренним интересом спросил наконец Николай.
        Незнакомец - бритоголовый крепыш - молчал. Пистолет он держал твердо, но Щукин отметил в уголках его прищуренных глаз искорки страха.

«Молод еще,  - сразу же определил Щукин,  - нарвался на меня случайно, хотя ловил меня… но надеялся, что меня кто-то другой задержит. Теперь молчит, не знает, что делать… Ждет подкрепления. Интересно, кто он? Мент? На мента вроде не похож… Тогда кто? А если это?..»
        - Тебе чемодан мой, что ли, нужен?  - широко улыбаясь, спросил Николай.
        Незнакомец молчал.
        - Так на, возьми,  - предложил Щукин, делая легкое движение вперед.
        Крепыш немедленно отступил на шаг, не отклонив дуло пистолета от цели - лба Николая - ни на сантиметр.
        - Не двигайся,  - проговорил он.
        - Может, я руки вверх поднять хочу,  - сказал Щукин.
        - Не двигайся,  - повторил крепыш,  - руки у тебя и так заняты. Нечего их поднимать.
        Голос его звучал глухо и надорванно, но говоривший явно хотел показать, что он не новичок в таких делах.
        Впрочем, как подумал Щукин, держался он молодцом.
        - Как знаешь,  - сказал Щукин,  - я хотел, чтобы тебе удобнее было.
        Николай широко улыбался, стараясь не глядеть в черное дуло. Незнакомец стал нервничать все больше: к нему на подмогу никто не шел, а Щукин вел себя более чем неестественно - какой нормальный человек станет лыбиться, если на него «пушку» наставят?
        - Так ты кто?  - продолжал допытываться Николай.  - Из ментов или наоборот? А? Чего молчишь, как убитый? Это ведь не я на тебя, а ты на меня «ствол» направил… Из ментов, спрашиваю?..
        - Мен… тов,  - мелодично повторила вдруг Лиля.
        Незнакомец вздрогнул, а Щукин с удивлением посмотрел на нее.
        - Ого!  - сказал он.  - Заговорила! Представляешь,  - продолжал он, обращаясь к крепышу,  - молчала всю дорогу, как засланная, и вот начала говорить… Чудеса, да и только… Слушай, ты что - немой? Да нет, вроде только что говорил.
        Позади крепыша раздался торопливый топот, он отпрыгнул в сторону, все так же держа Щукина на мушке, быстро обернулся и, узнав бегущих к нему, облегченно вздохнул.
        Щукин же, напротив, помрачнел, поняв, что так просто он теперь сбежать не сможет. На смену уставшему уже крепышу спешили еще трое молодых людей достаточно крепкого телосложения, и глупостью со стороны Щукина было бы предполагать, что они не вооружены.
        - Чего вы так долго-то?  - прошипел крепыш, опуская свою «пушку» только после того, как в Щукина прицелились еще два черных дула.  - Быстрее ведите его…
        Один из подбежавших зашел сзади и толкнул Щукина в спину.
        - А девчонку?  - спросил он.
        - Ты что - дурак?  - рявкнул на него крепыш.  - И ее тоже!
        - А ну пошел!  - зарычал тот, что сзади, и еще раз двинул Николая кулаком в спину.
        - Пошел вперед!
        Стиснув зубы, Щукин пошел вперед - а что ему еще оставалось делать?

* * *
        Получив утвердительный ответ на свой вопрос, Капитон просиял. Он даже рассмеялся - таким легким ему показалось то дело, из-за которого он весь извелся сегодня. Отсмеявшись, он достал из кармана мобильный телефон и набрал номер.
        Ему ответили, как только отгудел первый сигнал.
        - Алло?  - проговорил Седой.
        - Это из Питера,  - сказал Капитон в трубку.  - Узнаешь?
        - Понял, что из Питера,  - буркнул Седой,  - по междугородному сигналу. Привет, Капа. Какие новости?
        - Хорошие новости,  - весело ответил Капитон,  - можешь откупоривать шампанское. Нашли мы того, кто все дело… проворачивал. Он, наверное, и пацанов твоих положил.
        - Лиля с ним?  - отрывисто и быстро задал вопрос Седой.
        - С ним,  - ответил Капитон.
        - Ништяк,  - отреагировал Седой, и Капитон услышал, как тот вздохнул.
        - Что дальше?
        - А?
        - Что дальше, говорю, делать?
        - А ты не знаешь?.. Того, кого поймали… Ч-черт, сам бы хотел ему кишки выпустить, да боюсь, упустят его, пока перевозить будут,  - уж очень он прыткий. Сам его кончай.
        - Сделаю,  - легко пообещал Капитон.
        - А девчонку ко мне отправь,  - скомандовал Седой,  - да к моим пацанам приставь охрану - они сейчас слабые, раненые все-таки. Сколько хочешь охранников приставь, заплачу каждому в отдельности и тебе еще - за беспокойство,  - сказал Седой, прекрасно зная, что Капитон, чтобы увеличить цену, вполне может отправить вместе с Филином и Петей целый батальон братвы.  - Внакладе, Капа, не останешься. Понял?
        - Секу!  - сказал Капитон и, прикрыв трубку рукой, спросил у человека, стоящего возле двери комнаты: - Скоро?
        Тот кивнул.
        Тогда Капитон приблизил трубку к губам и сказал, обращаясь к Седому:
        - Извини, говорить больше не могу. Ведут этого козла. Побазарю с ним немного, и надо сматываться. Кажется, небольшой шухер поднимается.
        - Осторожнее там,  - в голосе Седого явственно слышалось беспокойство.
        - Не боись!  - хохотнул Капитон.
        Распрощавшись самыми вежливыми выражениями, предполагаемыми на этот случай, они закончили разговор. Как раз в тот момент, когда Капитон отключил свой телефон, в комнату ввели Щукина. Он шел все так же - в одной руке держа руку Лили, а в другой сжимая чемоданчик. Четверо вооруженных молодых людей следовали за ним.
        - Оба-на!  - проговорил Капитон, широко разводя руками, будто для объятий.  - Вот так встреча. Как говорят - вот ты какой, северный олень.
        - Привет,  - поздоровался и Щукин, оглядываясь.  - А где это я?
        - В комнате матери и ребенка,  - хохотнул Капитон, находившийся теперь в лучшем своем расположении духа.  - Знаешь, были такие комнатки в советские времена в помещении каждого вокзала. Когда-то там и правда матери и ребенки сидели, а теперь в таких комнатках бляди клиентов обслуживают. Конечно, с разрешения администрации, с которыми они заработком делятся.
        - Весело,  - отреагировал Щукин,  - и кто же меня обслуживать будет?
        Четверо за его спиной онемели от неожиданности. Осекшийся на полуслове Капитон побагровел, но сдержался. Только сделал резкий знак рукой тому, кто стоял у двери,
        - тот пожал плечами и вышел, притворив за собой дверь.
        - А теперь этой комнатки как бы и нет,  - медленно проговорил Капитон, в упор глядя на Щукина.  - Слышишь?
        Щукин услышал тяжкие удары снаружи.
        - Дверь заколачивают,  - криво усмехнувшись, объяснил Капитон,  - снова. Всей администрации вокзала известно, что эта комната не годна для эксплуатации из-за создавшейся здесь… аварийной ситуации. Пол типа проваливается или потолок. Или все вместе. Короче говоря, мои хорошие знакомые из здешних администраторов предложили мне именно этой комнаткой воспользоваться - сюда никто не заглянет, ни менты, никто… Даже если облава будет.
        - Будет,  - уверенно сказал Щукин.
        - Все шутишь?  - осведомился Капитон.  - Нисколько ты не изменился, Колян, за все это время… Сколько мы с тобой не виделись?
        - Да я не считал,  - сообщил Щукин, разглядывая потолок,  - невелико событие - повидаться с таким вонючим боровом, как ты… Помнишь, как ты меня кинуть пытался? И как после этого мусорам подметки лизал, чтобы они тебя отмазали от…
        - Рот закрой!  - взревел Капитон, искоса взглянув на четверку за спиной Щукина.
        Те сделали вид, что ничего не слышали.
        - Все шутишь,  - продолжал Капитон,  - да теперь дошутился. С каких пор ты, Колян, ссучился, а? На ментов работаешь? Своего старого приятеля продал? Седого-то? Наверное, много тебе заплатили - ты же специалист классный по всяким экстремальным мероприятиям, только вот не знал я, что ты по найму работаешь, а то бы сам тебя нанял… Жалко!  - Капитон даже причмокнул языком вроде как от сожаления.  - Менты тебя первыми перехватили. А это кто у нас?  - он посмотрел на Лилю.  - Это и есть та самая манда, из-за которой все веселье началось? А что это она такая тормознутая?
        - Обдолбанная,  - пояснил Щукин,  - как валенок. Вмазывается постоянно чем ни попадя и ходит днем и ночью в коматозе… Так на чем мы остановились?
        - На том, что я тебя нанять хотел, а тебя мусора перехватили…
        - Кто меня перехватил и когда - не твое дело,  - сказал на это Щукин.  - А ты не боишься со мной тут базарить? Ведь в помещении мусоров полно, да еще, говорят, приедут - вместе с саперами.
        - Что мусоров полно - это я знаю,  - сказал Капитон.  - Сюда они не сунутся - с администрацией у меня все схвачено и перетерто… А вот насчет того, что кто-то приедет с саперами,  - это ты зря. Если кто и приедет, так те мне не помеха. Даже наоборот.
        - А…  - догадался Щукин.  - Бомба в помещении пристани - твоя работа?
        - А то как же?  - довольно прищурился Капитон.  - Ловко, а? Как говорится, быстрота и натиск. Простота - залог успеха. Так что ты меня не торопи, разговор у нас с тобой будет длинный и содержательный. А если вздумаешь рыпнуться…
        И Капитон выразительно кивнул на четверку вооруженных.
        Щукин не оглянулся на них.
        - Ловко,  - сказал он.  - И что же ты теперь намереваешься делать?
        - А вот увидишь,  - загадочно сказал Капитон,  - только сначала я должен кое-что проверить.
        - Что?  - поинтересовался Николай, но не получил ответа.
        Капитон шагнул в сторону и приоткрыл небольшую дверку в углу комнаты - эту дверку Николай раньше не заметил. В комнате появилась девушка в обтягивающем свитерке и джинсах.
        - Да,  - сказала она, поглядев на Щукина,  - это он. Это его я подвозила. Это из-за него, козлины поганого, меня в ментовку таскали.
        - Спасибо, Анютка,  - ласково проговорил Капитон,  - свободна… То есть не свободна, а позови следующих и посиди пока там…
        Девушка кивнула и исчезла.
        - А у тебя самого методы ментовские,  - негромко проговорил Щукин,  - прямо очную ставку мне устроил.
        - А что?  - сказал Капитон.  - Неплохие задумки неплохо и копировать. Но на твоем месте про ментов и тому подобное я бы не очень… распространялся…
        - Мен… тов…  - проговорила вдруг Лиля.
        Молодые люди за спиной у Щукина вздрогнули. Сам Щукин усмехнулся.
        - Что-то ее прорвало сегодня,  - сообщил он Капитону.  - Молчала, молчала… Два слова от нее слышал за все время, пока с ней вожусь, а сейчас… Так и прет из нее. И притом, что удивительно, на одну и ту же тему.
        - А ты не беспокойся,  - как-то даже ласково сказал ему Капитон,  - недолго тебе ее общество терпеть осталось.
        - А сколько примерно еще?  - деловито поинтересовался Щукин.
        - А пока ты окончательно меня из себя не выведешь и я не прикажу тебя пристрелить, волчина позорный,  - сдержанно ответил Капитон.  - Понял намек?
        Щукин понял намек. Уж в его-то положении… Он замолчал - он и так слишком много наговорил Капитону.
        Незаметная дверка снова приоткрылась, впуская в комнату матери и ребенка сразу двух новых посетителей - один держал перед собой забинтованные руки, что делало его вид несколько комичным, а второй и вовсе опирался на первого и был бледен.
        Щукину лица этих людей показались знакомыми.
        - Это он!  - выкрикнул первый, с забинтованными руками.  - Это он, сука, только он бороду сбрил! Ах ты, гнида, я тебе сейчас!..
        Капитон едва успел прыгнуть на обезумевшего вдруг забинтованного и схватить его поперек туловища. На мгновение в комнате закипела сумятица, потому что забинтованный, хрипя и рыча, лез к Щукину, размахивая своими культяпками. Капитон изо всех сил пытался его удержать, а четверо молодых людей спорили - кому из них помогать шефу, а кому оставаться охранять Щукина.
        Николай напрягся, прикидывая, не настал ли момент для того, чтобы попытаться освободиться, но решил, что все-таки пока не стоит. Сражаться без оружия с четверкой, вооруженной пистолетами,  - дело гиблое даже для такого подготовленного физически человека, как Щукин. Он бы легко справился с одним вооруженным, даже с двумя, но трое или четверо - это перебор. Да еще и дверь заколочена…
        Наконец силами Капитона и того крепыша, который первым наткнулся на Щукина в коридоре, порядок в комнате был восстановлен. Забинтованного выдворили за дверь - туда, откуда он и появился, а отдувающийся и багроволицый Капитон, оправляя на себе одежду, повернулся ко второму пришельцу.
        - Ну как, Филин?  - спросил Капитон.  - Узнаешь? Вот Петя Злой, тот узнал. Сам видел, как он отреагировал на этого козла.
        - Это он,  - слабым голосом сказал тот, кого Капитон назвал Филином,  - он, гад, точно. Слушай, Капитон, когда ты его кончать будешь, свистнешь мне, а? Он в меня пулю всадил, так я ему тем же отплачу.
        - И я!  - раздался из-за закрытой двери рев Пети Злого.
        - Вот видишь, как тебя народ любит,  - усмехнулся Капитон Николаю, отправив крепыша умерить вокальные порывы Пети.  - Что ты на это скажешь?
        - А что мне говорить?  - пожал плечами Щукин.  - Зря ты эту профанацию устроил с очными ставками - спросил бы меня, я бы тебе все и рассказал…
        - Ну да,  - колыхнул животом Капитон,  - тебе только верить…
        - А тебе?  - поинтересовался Щукин.
        И тут в кармане Капитона зазвонил телефон.
        Глава 15
        Ситуация изменилась молниеносно.
        Включив мобильник, Капитон поднес его к уху и минуту слушал, что говорили ему. Как только невидимый собеседник высказался, Капитон, чье лицо необыкновенно вытянулось и посерело, сложил мобильник и, глядя в пространство мутными глазами, изрек:
        - Все, братцы… Приехали.
        - Что случилось?  - немедленно поинтересовался Щукин.
        Капитон глянул на него и повернулся к тому самому крепышу, который первым наткнулся на Николая в коридоре.
        - Тачаны где?  - коротко спросил Капитон.
        Крепыш качнул головой.
        - Там, где их и оставили,  - сказал он,  - на стоянке. А что?
        - А то!  - рявкнул Капитон.  - Не могли в другое место поставить?!
        - А что произошло?
        - Ментов полное помещение - вот что!  - заорал Капитон.  - Группа захвата здесь! Вроде бы ментов вызвал кто-то из пассажиров, чтобы ликвидировать бомбу, которой нет. Но на самом-то деле… Ведь в этом помещении проводится операция ментовская - так они могли быстро сориентироваться и прислать группу захвата, чтобы пресечь все… неожиданности, которые могут случиться из-за паники.
        - Уже случились,  - сказал Щукин.
        - Кр-ретины…  - прорычал Капитон.  - Я же говорил вам…
        - Ничего ты не говорил…  - буркнул крепыш, но Капитон его уже не слушал.
        Видимо, тот, кто позвонил ему, сообщил такие нерадостные новости, что Капитон немного потерял ощущение действительности и рассуждал вслух, забыв о том, что в комнате, кроме него, находятся еще люди.
        - Надо было учесть все возможные действия…  - бормотал он.  - Да как их учтешь, если они только предполагаемые… Я-то думал, что если операция секретная, то мусора не будут кипеж поднимать, а попробуют разобраться своими силами… Ч-черт возьми, что теперь делать-то?
        Опомнившись, Капитон подозрительно оглядел всех присутствующих, задержав свой взгляд на Николае.
        - А я-то при чем?  - ответил на его взгляд Щукин.  - Не я же ментов вызвал. У меня и мобильника нет. Тем более твои псы меня постоянно на мушке держат.
        - Как же теперь свалить отсюда?  - простонал Капитон, ни к кому не обращаясь.  - Поодиночке-то мы могли бы рассосаться, а вот этих гавриков…  - он кивнул на Щукина и Лилю,  - их-то куда девать? Их в карман не спрячешь! А тачки на стоянке явно уже под надзором ментов.
        - Попал в трудное положение?  - осведомился Щукин.  - Ты не беспокойся, Капитон, из всякого положения есть выход. Даже, казалось бы, из безвыходного…
        - Заткнись!  - посоветовал Капитон и вытер пот с посеревшего лица.  - А не то…
        Кто-то ткнул Щукину «ствол» между лопаток, но Николая уже ничто не могло остановить. Он вдруг почувствовал свою власть над ситуацией и как следствие этого
        - приступ неуемного вдохновения.
        - Слушай, Капа,  - медленно проговорил он,  - ты ведь в курсе, наверное, что я не по собственной воле влез в это дело, так?
        - Почему я должен быть в курсе?  - подозрительно сощурился Капитон.  - Мне никто об этом не докладывал…
        - Не думаешь ли ты, что я по собственной воле ссучился и на органы стал работать?
        - поднял брови Николай.  - Уж тебе-то должно быть известно, что такое честный вор…
        Капитон был настолько взволнован, что вряд ли обратил особое внимание на тонкий привкус лести в словах Николая. Тем не менее Капитон был этим высказыванием польщен, но все же оставался подозрительным.
        - Вообще-то,  - сказал он,  - я и сам удивился, когда увидел тебя в роли похитителя этой швабры… Конечно, я думал, что сделать такое, что ты сделал, не всякий сможет… И мне на ум не раз приходила твоя кандидатура, но я отметал ее только потому, что думал: ты на подобное дело не подпишешься… Ты же с Седым в корешах был вроде?
        - Ага,  - подтвердил Щукин,  - только почему был? Я и сейчас ему кореш. Мне приходилось играть против его ворот - так не по своей воле…
        - Капитон!  - подал голос крепыш.  - Надо что-то решать. Менты с минуты на минуту тут будут. Я предлагаю этого говорливого завалить, а телку… Телку мы как-нибудь выведем наружу…
        - Как ты ее выведешь?  - скривился Капитон.  - Менты ведь ее ищут. Нет, тут надо что-то другое…
        - Капитон…  - заговорил было снова Николай, но был прерван тем же крепышом.
        - Не слушал бы ты его, Капитон,  - сказал тот,  - не верил бы ты ему…
        - А зачем мне врать?  - удивился Щукин.  - Капа, я тебя давно знаю и думаю, мы сможем договориться. Я ведь тоже в дерьме по уши…
        - Ну еще бы…  - хмыкнул у него за спиной крепыш.
        - И не потому, что мне в спину «стволом» тычут твои «братки», а потому, что я вынужден делать то, чего не хочу…
        - И что ты предлагаешь?  - осторожно спросил Капитон.
        - Шеф…  - завел было опять свою пластинку крепыш, но Капитон так на него взглянул, что тот замолчал.
        - Я предлагаю вот что,  - начал Николай.  - Сначала мы с тобой должны остаться один на один. Я ментовский расклад знаю, поэтому могу точно оценивать ситуацию. И если ты будешь слушать то, что я говорю, мы все получим то, что хотим,  - менты останутся с носом, Седой получит свою… Лилю…
        - А ты?
        - А я свалю,  - сказал Щукин.  - Вот с этим чемоданчиком. Мне больше ничего не надо.
        Капитон усмехнулся.
        - Гарантирую, что никаких эксцессов не будет,  - быстро добавил Щукин.  - У меня оружия нет, а ты можешь, если хочешь, хоть базуку при себе держать…
        - Я так и поступлю,  - сказал Капитон и продемонстрировал Николаю большой никелированный пистолет явно американского производства.  - Видал? С трех шагов прошибает бронежилет спецназовца. Убойная штука. Последние разработки…
        - Шеф,  - осмелился опять заговорить крепыш,  - я бы на твоем месте ему не доверял… Этот псих столько народу положил на том пустыре - с утра до вечера телевизор только и долдонит…
        - Ша!  - оборвал его Капитон.  - У тебя самого есть какие-нибудь предложения?
        - Есть,  - обрадовался тот.  - Я уже говорил - этого хмыря завалить, а девчонку…
        - Понял,  - сказал Капитон,  - пошел вон.
        Крепыш остался стоять на месте, непонимающе хлопая глазами.
        - Тупой?  - произнес Капитон.  - Пошел вон, я сказал!
        Ворча, как растревоженный пес, крепыш покинул комнату - ушел в ту же каморку, где находились Анна и Петя с Филином.
        - К тому же,  - проводив глазами крепыша, проговорил Щукин,  - не я пацанов положил на пустыре.
        - А кто?
        - Санька Матрос,  - сказал Щукин,  - слыхал о таком? Странно, что ты не слышал,  - ведь по телику и правда его морду часто показывают.
        - Ну, если верить всему, о чем по телевизору говорят…  - криво усмехнулся Капитон.
        - Так, чтобы времени не терять, что ты мне хотел предложить?
        - Я же тебе сказал - только мы с тобой. Один на один. А так в этой комнате слишком много ушей.
        - Это мои «братки»,  - сказал Капитон,  - они нигде трепаться не будут. Мы же с ними общее дело делаем.
        - Нет,  - качнул головой Щукин,  - так не пойдет. Уж лучше сразу меня здесь кончайте, как предложил этот козел. Я и попал-то в ментовские руки, потому что нужная информация достигла ушей… того, кого не надо. И повторять свою ошибку я не намерен. Так мы с тобой тет-а-тет побазарим?
        Капитон колебался еще минуту. Потом приказал «браткам», все так же стоящим за спиной Щукина:
        - Обыщите его!
        Что и было исполнено в мгновение ока. В карманах у Щукина не было ничего, кроме фальшивых документов, денег и шприца, заполненного наркотическим раствором из порошка Саньки Матроса.
        - А это что?  - брезгливо поморщился Капитон, указывая на шприц.
        - Это для нее,  - Щукин кивнул на Лилю,  - она же на ширеве сидит конкретно. Если ее не вмазать вовремя, подохнет от ломки. Седой тебе разве не говорил?
        - Об этом редко говорят,  - ответил Капитон.  - А ну-ка…
        Один из «братков», подчиняясь безмолвному приказу Капитона, ловко засучил рукава на обеих руках девушки.
        - И правда,  - медленно проговорил Капитон, увидев многочисленные следы уколов на сгибе локтя Лили,  - наркоманка… Ладно… А в чемоданчике что?
        - А то,  - сказал Щукин,  - из-за чего я так хочу оторваться от мусоров. Плату-то за свои услуги я у них уже выбил…
        - Открой,  - потребовал Капитон.
        Щукин послушно открыл чемоданчик. Капитон заглянул в него и присвистнул.
        - Вот это да…  - проговорил он.  - Никогда не думал, что у мусоров столько денег. Но, зная их блядские повадки, могу предположить, что бабки эти они тебе не насовсем выдали.
        Щукин сделал вид, что крайне встревожился из-за этих слов Капитона.
        - То есть?  - с придыханием спросил он.
        - А то и есть, что мусора явно решили тебя кинуть, как только ты выполнишь задание,  - снисходительно объяснил Капитон.  - Что ты как ребенок? Тебе телку куда надо отвезти - в Швецию?
        - Откуда ты знаешь?
        - Я все знаю,  - авторитетно заявил Капитон,  - поэтому-то я и здесь. Только, мне кажется, в Швеции тебя с парома снимут уже в наручниках. Так что бабками этими ты воспользоваться не успеешь…

«Правильно догадывается,  - подумал Николай.  - Впрочем, тут догадаться несложно…»
        - И правда,  - вздохнул Щукин, но быстро поднял голову.  - Этого не случится,  - сказал он,  - потому что по счастливой случайности я просек их планы раньше. Я ведь только недавно узнал, кто такая Лиля. И о том, что я против Седого работаю, тоже нечаянно узнал и тоже недавно. Я ведь чувствовал, что дельце, на которое подписываюсь, гнилое, но у меня выхода другого не было… Ладно, потом расскажу, если захочешь… Теперь ты понимаешь, что я на твоей стороне? Я и сам хотел Лильку вернуть Седому, но меня вели до самой пристани - не было удобного момента, чтобы свалить. А твое вмешательство сделало все намного проще…
        - Да…  - промычал Капитон, думая о том, что предложение сотрудничества, идущее от Щукина, тоже сделало его работу намного проще.
        - Так мы поговорим один на один?  - снова спросил Щукин.
        - Ладно,  - выдохнул Капитон,  - давай.

* * *
        Николай приступил к обещанному разговору с Капитоном только тогда, когда никого, кроме них двоих, в комнате матери и ребенка не осталось. Увели даже Анну, Петю Злого и Филина - из маленькой каморки, соединенной с комнатой тонкой перегородкой. А то, что комната матери и ребенка была заколочена, оказалось липой; доски, правда, и на самом деле прибиты были к двери - крест-накрест, что создавало видимость соответствующую. Кто-то из сообразительных людей Капитона даже паутину нацепил на дверь - чтобы обмануть ментов из группы захвата. «Братки» Капитона рассосались во внутреннем дворе морвокзала, приняв вид разнорабочих,  - по приказу изобретательного Капитона.
        Полчаса разговаривали Капитон и Николай, и никто не слышал, о чем они говорили. Один раз их разговор был прерван голосами осматривающих помещение ментов - посовещавшись возле якобы заколоченной двери, менты решили аварийное помещение не осматривать. А когда прошло полчаса, в комнату матери и ребенка ворвался крепыш, с самого начала сомневавшийся в искренности щукинских слов, и прошипел, обращаясь к Капитону:
        - Беда, шеф!
        - Чего такое?  - встрепенулся Капитон.
        - Мусора помещение шерстят!  - объявил крепыш, с ненавистью посматривая на Николая.
        - Не иначе как этот крендель навел. Они скоро здесь будут - они каждую комнату проверяют. С понтом ищут бомбу. А сами каждую телку встреченную рассматривают. И помещение оцепили - никто не может ни выйти, ни войти… Это все он!  - крепыш ткнул пальцем в Щукина.
        - Глупостей не болтай,  - строго оборвал его Капитон.  - Во-первых, они уже проходили тут, а во-вторых… он на нашей стороне…
        Крепыш раскрыл рот.
        - А ты думал? Он - честный вор и против своих не пойдет. Не такой он, чтобы ссучиться… Понял? А сейчас слушай мою команду: передай всем пацанам, чтобы они этого человека не задерживали, а сами постепенно рассасывались по углам. «Стволы» пусть скинут. Не хватало, чтобы их тут попалили… Ясно?
        Крепыш поморщился.
        - Ясно, я спрашиваю?
        - Ясно…
        - Выполняй!

* * *
        - Значит, так,  - наморщив лоб, проговорил Капитон, когда дверь за крепышом закрылась,  - до чего мы договорились?
        - Первое,  - начал Щукин,  - ментам во что бы то ни стало надо убедиться, что я с Лилькой сел на паром. Для этого там будет находиться сотрудник - майор. Я знаю его в лицо, и мне не нужно будет его вычислять. Со мной на паром пойдут двое твоих людей. Я с Лилькой покажусь майору, когда паром только будет готовиться к отплытию, и дождусь, пока майор передаст по рации об успешном начале операции. Как только он это сделает, я дам знак твоим людям, и они без лишнего шума уберут его.
        - Замочить мента?  - задумчиво проговорил Капитон.
        - Его надо только нейтрализовать на время,  - терпеливо пояснил Николай,  - вовсе не нужно мочить. Ну, это в крайнем случае. Надо, чтобы он не поднял шухер, увидев, что нас с Лилей нет на пароме, а паром отходит.
        - Это понятно,  - кивнул Капитон.
        - Теперь следующее,  - продолжал Щукин.  - В помещении пристани будут находиться сотрудники органов, которые ведут меня с самой квартиры, где я находился последний день,  - их я тоже засек и знаю их лица. Следовательно, я смогу остеречься их, когда буду валить с парома перед самым его отходом. После этого я сажусь в машину, которую ты мне выдаешь, и смываюсь куда-нибудь подальше отсюда.
        - Ко мне на дачу,  - предложил Капитон,  - я водителю скажу, чтобы он тебя туда отвез. На моей даче безопасно - посидите там с Лилькой несколько часов, пока все не закончится…
        - На дачу так на дачу,  - легко согласился Щукин.  - Значит, с этим тоже решили.
        - Ага…
        - Теперь дальше. Чтобы запутать ментов, надо дать им ложный след. Так ведь?
        - Ага…
        - Для этого мне нужна девушка, которой можно доверять,  - сказал Щукин.
        - У меня как раз такая есть,  - просиял Капитон,  - да ты ее знаешь - Анютка. Ты с ней ехал в тачке, она тебя подвозила.
        - Да, она подойдет,  - оценил Щукин.  - Она такого же роста, такого же возраста, что и Лилька. Я дам ей рыжий Лилькин парик, она его наденет. Полного сходства нам не требуется, нужно лишь, чтобы примечательные черты похожи были. Рыжий парик - это самое то… Теперь следующее… Ты этой своей Анне доверяешь?
        - Обижаешь!  - развел руками Капитон.  - Я ее, можно сказать, крестный отец - вспоил, вскормил и это…  - Капитон хихикнул.  - Женщиной сделал…
        - Ну, это уже частности,  - усмехнулся и Николай,  - мне это знать не обязательно. Я должен знать только одно - способна она сыграть свою роль правильно?
        - Способна,  - убежденно проговорил Капитон,  - она способна сделать все, о чем я ее попрошу. Это уж точно…
        - Вот и славно,  - подытожил Николай.
        Он посмотрел на свои часы:
        - Времени мало. Начнем, что ли?
        - Ага,  - сказал Капитон.  - Начнем. Только вот…
        - Что еще?
        - Я тебе, Колян, конечно, доверяю,  - издалека начал Капитон,  - только ты и меня пойми - мне нужны какие-нибудь гарантии, что ты меня не это самое… не кинешь. Справедливо?
        - Справедливо,  - осторожно согласился Николай,  - а какие гарантии тебя устроят?
        Капитон выразительно кивнул на чемоданчик Николая.
        - Бабки,  - нежно сказал он,  - пускай пока побудут у меня.
        - Нет,  - твердо проговорил Щукин,  - никак нельзя.
        - Почему это?  - удивился Капитон.
        - Потому что на пароме я должен быть с чемоданчиком,  - объяснил Щукин.  - Менты-то рассчитывают снять меня с парома в Швеции и бабки отжать мои. А если они увидят, что я на паром сел без чемоданчика… Они немедленно начнут шерстить пристань и выяснять, кому я мог передать бабки. Это ж для ментовки такие бабки огромные! Они ведь не из своего кармана их выдали - наверное, под какую-нибудь расписку получили…
        - Это верно…  - потирая подбородок, промычал Капитон.  - Но ведь они в чемоданчик заглядывать не будут?
        - Нет,  - сказал Щукин, уже понимая, к чему клонит Капитон, и размышляя над ответом ему.
        - Так вот,  - продолжал Капитон, не сводя глаз с чемоданчика,  - ты тару пустую возьмешь, а бабки мне отсыпешь. Так идет?
        - Нет,  - помотал головой Щукин.
        - А как?
        У Николая было меньше минуты на раздумья, но мозг его работал со скоростью хорошей вычислительной машины, делающей миллионы сложных операций в минуту. Щукин понимал, что доверять Капитону ни в коем случае не стоит. Сейчас Капитон пошел на сотрудничество со Щукиным, чтобы отвести от себя подозрения милиции, которой все-таки боялся,  - он знал, что если он грубо вмешается в ход операции, то менты мобилизуют все силы, чтобы найти и деньги, и девчонку. А следуя хитроумному плану Щукина, по которому получалось, что менты будут одурачены, но не сразу поймут это, прямого подозрения со стороны органов он избегал, к тому же выигрывал время, за которое он может скрыться или так или иначе замести следы. Но, когда опасность минует, где гарантии, что Капитон будет продолжать придерживаться составленного Николаем плана?
        Да нет никаких гарантий.
        Вот поэтому в голове Николая возник новый ход, который, кажется, ставил все на свои места.
        - Я придумал,  - сказал Щукин,  - как нам быть. Если мы поступим так, то никто внакладе не останется.
        - Ну?  - поинтересовался Капитон.  - Как?
        - А так,  - начал рассказывать Николай.  - Сейчас кто-нибудь из твоих архаровцев мухой бежит в магазин «Дорожные товары» - это в помещении пристани, я видел, когда в зале ожидания сидел,  - и покупает чемоданчик, похожий вот на этот - мой. В купленный чемоданчик мы суем какую-нибудь дрянь… Вот эти старые газеты, которые лежат в углу…  - Щукин обернулся и показал на газеты, Капитон, внимательно слушавший его, согласно кивнул.  - Ну, и дело в шляпе. Один из чемоданчиков будет со мной, а другой мы используем для того, чтобы замести следы.
        - А какой чемоданчик будет с тобой?  - подозрительно спросил Капитон.
        - Конечно, липовый,  - широко улыбнулся Щукин,  - ты же не дурак, чтобы я так легко тебя обманул!
        - Не дурак,  - самодовольно улыбнулся Капитон и посмотрел на часы.  - Ну что?  - сказал он.  - Начинаем операцию со второй части - заметания следов?
        - Да, начнем прямо сейчас, чтобы не терять времени, которого и так нет.
        - Так где, ты говоришь, находится этот твой крысятник… Как его?
        - Ляжечка,  - сказал Щукин.
        - Во-во…
        Николай точно описал приметы Ляжечки, его автомобиль и место, где Ляжечка должен был ожидать Щукина на случай непредвиденных ситуаций.
        - Только поаккуратнее,  - попросил он,  - чтобы твои люди без шума и пыли вытащили Толика из его тачки и доставили сюда. И чтобы они «хвост» за собой не притащили. С одной стороны, в помещении пристани теперь сумбур и сумятица, все суетятся и бегают, а с другой - мусоров там более чем достаточно. Так что нужно осторожнее работать.
        - Не учи ученого,  - сказал на это Капитон,  - мои люди обучены хорошо. Сам обучал.
        - С Ляжечкой я поговорю лично,  - проговорил Щукин,  - и твоим людям от твоего имени дам указания, что с ним делать. Ты уж им скажи, чтобы они меня слушались…
        - Будут слушаться, как меня,  - торжественно заверил Николая Капитон,  - мы же с тобой теперь компаньоны?
        - Конечно,  - сказал Щукин.  - Вот чемоданчик с бабками - настоящий чемоданчик с реальными бабками - будет у Ляжечки, когда его и изображающую Лильку Анну в рыжем парике отправят на паром, идущий… все равно куда. Лишь бы менты, когда прочухают, что Ляжечка исчез, бросились его искать и получили бы информацию о том, что его с искомым чемоданчиком и рыжеволосой девицей видели улепетывающим на пароме. Как им тогда не подумать, что Толик пытается их кинуть? Только одна сложность - кто передаст информацию?
        - Не боись!  - сказал на это Капитон.  - Информацию передадут из верных рук в верные руки. Сами менты и передадут.
        - Как это?  - удивился Щукин.
        - Да просто,  - хохотнул Капитон.  - Ты думаешь, откуда я узнал об этой ментовской операции с Лилей? От наших местных ментов. У меня с ними тесная связь. Нет,  - испугался он,  - не подумай ничего такого, просто я кого надо купил и вот - результат налицо. Источник утечки информации находится в Управлении внутренних дел нашего города. Правда, сведения, полученные мною об этой операции, были из области слухов - операция все-таки секретная, но все же… от своих ничего не утаишь… И потом… Надо уметь в каждой легенде найти рациональное зерно. И нужно учитывать особенности страны, в которой живешь. Здесь секрет атомной бомбы можно за бутылку купить, а саму атомную бомбу…
        - На подробности нет времени,  - прервал Щукин разглагольствования Капитона.  - Итак, все решено. Твои купленные менты вроде бы случайно - ненароком, в виде хохмы,  - подкидывают сведения о том, что на каком-то пароме, идущем не в Швецию, а куда-то еще, был замечен человек с таким-то чемоданчиком и с такой-то рыжеволосой девушкой… Скажем, человек этот был пьян и что-то такое натворил… А уж приезжие менты делают из этого собственные выводы и берут под белы ручки Ляжечку, который якобы куда-то стремился убежать от них с бабками и Лилей в месте прибытия парома.
        - Все именно так и будет,  - заверил Капитон,  - здорово придумано! Ну, так что - начнем?
        Щукин кивнул.
        Капитон подозвал своих подопечных и начал отдавать приказания.

* * *
        - А у меня хорошие новости, Анютка,  - проговорил Капитон, когда Анна вошла в комнату.
        Анна еще не вполне понимала, что происходит, но знала уже от людей Капитона, что творится что-то несообразное, грозящее какими-то серьезными последствиями. И вправду - помещение пристани кишит ментами, а по служебным коридорам все еще бегают чем-то озабоченные парни с крепкими плечами и бритыми затылками. Менты вот-вот будут тут, а Капитон никак не закончит свои делишки и к тому же, как сообщил Анне позвавший ее «браток», Капитону что-то от нее надо.
        - Что?  - спросила она, видя рядом с Капитоном все того же типа, которого она подвозила как-то на своей «девятке».  - Что случилось?
        - А то!  - Капитон непонятно подмигнул Анне.  - Дела пошли лучше, чем я предполагал. Вот этот парень… Кстати, его зовут Колян. Он на нашей с тобой стороне. Так что можешь забыть все неприятности, с ним связанные.
        - Это было не более чем стечение обстоятельств,  - добавил и Николай.
        - Уже забыла,  - сказала Анна.  - А с Коляном мы знакомы. Только вот, когда мы знакомились, его, кажется, по-другому звали.
        Капитон хмыкнул. Николай равнодушно проговорил:
        - Бывает…
        - Теперь дела пойдут на лад,  - не мог успокоиться Капитон.  - Ой, как удачно все получилось! Ну, теперь я тебя отблагодарю, как полагается… Тебе только одно маленькое дельце провернуть надо. Это и будет платой за мой… так сказать, вклад в твою жизнь. Бабки, институт и все прочее. И клиентов тебе больше не надо будет искать. Одно только дело - и все! В золоте у меня ходить будешь, с золота есть… Будешь иметь все, что захочешь…
        Анна вдруг почувствовала, что у нее начала кружиться голова. «Неужели?  - Ее стало наполнять чувство восторга и веры в свое светлое будущее.  - Неужели?! Вот так быстро?.. Вот так все просто?.. Проснуться в одно утро и получить все, что захочешь… Завтра же буду иметь все, о чем так долго мечтала… Да врет он все Капитон. И снаряжает меня на явно опасное дело, очень опасное…»
        Восторг покинул Анну, и она почувствовала, что очень устала.
        - Домишко тебе купим,  - продолжал Капитон.  - Тачку престижную… Короче, ты должна понять - теперь весь город для тебя. Я свое слово держать привык. Ты мне помогла… то есть поможешь, и я тебе помогу…
        - Так что мне делать-то надо?  - без особого энтузиазма спросила Анна.
        - Дельце одно есть маленькое для тебя,  - небрежно проговорил Капитон, словно не слыша ее,  - на полдня буквально. Утрясти кое-какие проблемы и все… И отдыхай.
        - Какое дельце?
        - Эйн момент,  - с готовностью отозвался Капитон и, обернувшись к приоткрытой двери, щелкнул пальцами.
        Анна даже поморщилась, когда в комнату втолкнули этого человека - уж очень дикий вид он имел.
        - А ты не бойся,  - сказал Капитон Анне, хотя на ее лице уже не было ни капли испуга.  - Все получится у тебя. Эх, и заживем мы тогда с тобой, Анютка…

«Только день работы,  - подумала Анна,  - явно опасной, конечно, работы, зато потом… Я так и знала с самого детства, что получу от этой жизни все, что захочу… А если правда все, что Капитон сейчас говорит - что он со мной расплатится после того, как я проверну это дельце,  - это будет на самом деле здорово, я всю жизнь мечтала освободиться от сучьей своей судьбы, иметь все и чтобы ничего мне за это не было…»
        - А ловко твои ребята вытащили его сюда,  - проговорил Николай, отчего-то сверкающими глазами глядя на низенького, чем-то похожего на самого Капитона толстячка.
        - Профессионалы,  - гордо сказал Капитон.  - Один представился ментом и позвал его - будто на разбор, а второй сек, чтобы «хвоста» не было.
        - Молодцы,  - похвалил Николай.
        - Я же говорю - профессионалы…
        - Вы думаете, это вам так просто сойдет с рук?  - щелкая от страха зубами, сказал вдруг Ляжечка.  - Вы что - не понимаете, что это вам с рук не сойдет? Я ведь…
        - Заткнись!  - с видимым наслаждением оборвал его Щукин, и Анна поняла, что он за что-то ненавидит этого толстячка.
        - А ведь и правда,  - проговорил Капитон задумчиво,  - он меня видел, чего доброго узнает потом и сдаст ментам.
        - Да?  - произнес Николай, глядя в сторону.  - Нам это не нужно. Нам нужно что? Чтобы менты пошли по ложному следу. Время, так сказать, выиграть. А потом нам этот урод не нужен будет. Так что решай сам, что с ним делать, когда он станет не нужен.
        Капитон подумал немного и хмыкнул.
        Ляжечка молчал, но и до его одурманенных страхом мозгов стал доходить смысл сказанного Николаем.
        - Вы не посмеете!  - взвизгнул он.  - Только попробуйте меня пальцем тронуть! Колян! Ты же не знаешь, какая у меня «крыша»! У меня крутая «крыша»! Я…
        - Закрой рот,  - посоветовал Николай,  - все я уже знаю. И майор твой тебе не поможет.
        Вот тут-то настоящий ужас появился в глазах Ляжечки.
        - К-как ты узнал?  - запинаясь, выговорил он.
        Щукин ничего не ответил. Зато заговорил Капитон.
        - План твой хороший, Колян,  - сказал он,  - но если этот придурок и вправду рыпаться начнет? Рот ведь ему не заклеишь - он всегда на виду должен быть… Не рот, в смысле, а этот… как его?
        - Ляжечка,  - подсказал Щукин.
        - Вот-вот…
        - Ну, рот ему не заклеишь,  - медленно проговорил Николай, опуская руку в карман,  - а мозги ему вправить можно.
        И достал из кармана шприц, полный зелья Саньки Матроса.
        Ляжечка в ужасе отступил назад, но бежать ему было некуда - за дверью, как он знал, находились крепкие ребята, которые приволокли его сюда.
        - Станешь орать, будет хуже,  - пообещал Щукин, подходя к Ляжечке и поднимая шприц,
        - измордуем до полусмерти… Будешь орать? Будешь, ментовская рожа?
        - Н-нет,  - едва слышно проговорил сломленный Ляжечка и неожиданно для всех расплакался.
        Щукин, воспользовавшись моментом, с размаху всадил шприц в его руку - прямо через одежду. Потом прохрипел шепотом, глядя в потемневшие и расширившиеся от страха глаза Ляжечки:
        - Это тебе, падла, за Вероничку… Вот чего я тебе никогда не прощу… Чтобы твои поганые мозги от этого зелья ссохлись и никогда уже не оправились,  - пожелал он.
        Он схватил его за плечи и несколько раз с силой тряхнул. Ляжечка вдруг вырвался из его рук, толкнулся в закрытую дверь, потом забился в угол и стал там тихо всхлипывать, очевидно, прислушиваясь к своему организму и стараясь понять, что сейчас сделает с его сознанием этот дьявольский препарат.
        - Клиент готов,  - сообщил Щукин Капитону.  - Где чемоданчик, который твои орлы купили?
        - На столике,  - ответил Капитон,  - там же, где газеты.
        - Ага,  - сказал Николай и принялся набивать чемоданчик газетами.  - Ты посмотри,  - говорил он между делом,  - чемоданчик совсем такой же, как и мой, в котором деньги лежат… Ну, теперь менты точно купятся…
        - Главное, чемоданчики не перепутать,  - озабоченно сказал Капитон.  - Тот, что с бабками, будет держать этот… Ляжечка. А ты, Анна, смотри, чтобы чемоданчик не потерялся! Поняла?
        - Нет,  - сказала Анна,  - я вообще не поняла, что мне делать - вы же не говорили…
        - Сейчас скажу,  - произнес Николай, закончив укладывать газеты в чемоданчик.  - Ты берешь под руку этого типа, напяливаешь рыжий парик…
        - Парик-то зачем?
        - Не спорь!  - прикрикнул на нее Капитон.  - Надо так!
        - Ну,  - проговорил Николай, беря оба чемоданчика в руки,  - вот теперь все готово. Капитон, ты как?
        Капитон кивнул.
        - Анна?
        - А чего Анна?  - раздраженно откликнулась Анна.  - Вы бы сначала толком все рассказали… А то - наобещали с три короба, а на самом деле ничего не понятно…
        - По дороге все объясню,  - пообещал Капитон,  - а сейчас нет времени…
        - Лиля!  - повернулся Николай к своей молчаливой спутнице.  - А ты готова?
        Та подняла на него мутноватые глаза, в которых тем не менее светилось нечто осмысленное и здравое.
        - Что происходит?..  - морщась, выговорила она.
        - Наконец-то в себя начала приходить!  - воскликнул Щукин, радуясь тому, что вместо механических ответов на простейшие вопросы он впервые услышал вполне нормальное высказывание Лили.
        - Где я?  - слабым голосом спросила еще Лиля, прикладывая ладони к вискам.  - Такое ощущение, что я проснулась… Что я очень долго спала… А кто вы все? А папка где?
        - Потом все объясню!  - сказал радостный Щукин.  - Успеем еще накалякаться…
        - Папка…
        - Мамка!  - раздался вдруг голос из угла.  - Папка!
        Все присутствующие в комнате обернулись и увидели сжавшегося в комок Ляжечку. Он плакал - из глаз его, расширенных и совершенно безумных, катились крупные слезы.
        - Мы с папкой гулять ходили,  - всхлипнул Ляжечка,  - он, как всегда, нажрался, и его забрать хотели в мусорню. А я им говорю - он же академик… А они мне говорят - академики так не нажираются. А мой папка, он лучше всех был. Он не пил вообще. Он был умный. И я умный. Его звали - Владимир Ильич Ленин. А меня - Карл Фридрихович Маркс.
        - Приехали,  - констатировал Капитон,  - полный дурдом. Он ходить-то может?
        - Может,  - сказал Щукин с некоторым сомнением в голосе.  - По крайней мере твоим ментам будет что передать приезжим сотрудникам. Этот тип точно покажется странным.
        В комнату снова ворвался крепыш.
        - Ну вы что?!  - заорал он.  - Мусора с минуты на минуту здесь будут!
        - Начинаем,  - сказал Щукин, посмотрев на Капитона.  - Куда нам с Лилькой идти, после того как мы на пароме засветимся?
        - Я дам адрес!  - быстро проговорил Капитон.  - Вы должны оторваться от возможного
«хвоста». О твоем майоре мои люди позаботятся, но ты ведь говорил - нет никакой гарантии, что майор один будет на пароме, без прикрытия…
        - Диктуй адрес!
        - Начинаем,  - скомандовал Капитон, продиктовав адрес Николаю.
        Глава 16
        Как и следовало ожидать, группу захвата отозвали сразу после того, как Щукин со своей спутницей появились у трапа.
        Николай сразу заметил в толпе бледное лицо майора. Кроме него, в помещении пристани все еще маячили те люди в штатском с суровыми лицами, которые ехали на
«девятке» позади Ляжечкиной машины.
        Хоть группа захвата и уехала, ментов в здании не стало меньше. То и дело мелькали красные околыши, люди в камуфляже перерывали служебные помещения, куда их долго не допускала администрация, запуганная строжайшими запретами и угрозами Капитона, которого в здании, конечно, уже не было.
        Искали менты явно Ляжечку или какие-то следы его похищения. Щукин просто физически ощущал опасность того, что его могут каждую минуту сдернуть с парома и отправить на допрос,  - тот шухер, который поднялся после его исчезновения и последующего исчезновения Ляжечки был глобален. Да еще если прибавить к этому всеобщую панику из-за несуществующей бомбы…
        Но Николая с Лилей пока никто не трогал. У трапа клубились провожающие, Щукин и Лиля прошли контроль и проследовали на палубу. Поднимаясь вверх по лестнице, Щукин снова увидел майора, который, укрывшись от суетящихся людей полой пиджака, что-то говорил в динамик мобильного телефона.
        Все сжалось внутри у Щукина.

«Пора»,  - подумал он.
        И, крепче перехватив мягкую и податливую руку Лили, пошел обратно к трапу. Боковым зрением Николай видел майора. Майор, нервно вздрагивая костистым носом, чесал мобильником себе затылок. Потом, как заметил Николай, он двинулся вслед за ними, явно недоумевая, почему они возвращаются.
        Щукин не спешил, чтобы дать возможность майору поспеть за ним. Когда Николай с Лилей оказались у трапа, майор стоял всего в нескольких шагах от него.
        - Вы куда?  - спросила женщина, останавливая Николая.  - Отправление через пять минут. Вернитесь на паром, пожалуйста…
        - Да мне сигарет купить только!  - нарочито громко, чтобы услышал майор, воскликнул Щукин и махнул чемоданчиком по направлению к ближайшему киоску.
        - Сигареты продаются в кафе,  - вежливо, но довольно строго заметила женщина, немного удивленно глядя на Лилю, с отсутствующим видом уставившуюся на синюю воду за бортом судна.
        - Так у вас дорого!  - перекрикивая шум на пристани, горланил Щукин.  - Я не миллионер, чтобы такие деньги за курево платить! Вы думаете, у меня денег куры не клюют?! Думаете, у меня чемодан этот набит деньгами, что ли? Да там тряпье только! Вот посмотрите! Посмотрите!
        И Щукин совал в лицо тетке свой чемоданчик и кричал все настойчивее, пока она наконец не пропустила назойливого пассажира.
        - Только на пять минут!  - крикнула она ему вслед и проворчала: - Зальют глаза и лезут… Девка-то совсем окосела…
        Не прошло и полминуты, как следом за Щукиным с трапа сунулся и майор. Женщина попыталась было не пустить и его, но тот мельком показал ей заветную красную книжечку.
        Выскочив на пристань, майор чуть ли не бегом припустил за Щукиным.
        - Куда он идет?  - бормотал себе под нос недоумевающий милиционер.  - Какие сигареты? Дело тут не в сигаретах… Надо бы сообщить… И Лажечников куда-то пропал… этот толстый дурак. Может быть, испугался моих угроз и ударился в бега? А эта дурацкая бомба в здании вокзала… Обычная телефонная шутка или что-то еще?.. Надо бы сообщить…
        Щукин со своей спутницей подошел к ларьку и, вместо того чтобы обратиться в окошечко, вдруг круто развернулся и направился в темный переулок между задней стенкой киоска и каменной стеной пристани.
        Переулок был явно глухим, как прекрасно было видно майору со стороны, и милиционер не мог понять, что там понадобилось тем, за кем он вел наблюдение.
        Майор на мгновение остолбенел и, забыв о телефоне, который был у него в руке, в два прыжка преодолел расстояние до киоска и заглянул в крохотный переулок, где скрылись Щукин и Лиля.
        Там было темно, и Щукина и Лилю, которых он ожидал увидеть, майор не обнаружил - его глаза просто еще не привыкли к темноте. Зато прямо перед лицом майора, растерявшегося от не поддающихся никакой логике поступков объектов наблюдения, возникла глумливая рожа - совершенно незнакомая.
        Майор открыл рот, видимо, для того, чтобы что-то сказать или спросить, но не успел произнести ни слова - свистнувший откуда-то из темноты кулак врезался прямо в ухо майора, и весь мир для него погас.
        А через минуту к киоску подъехала иномарка с тонированными стеклами. Менты, суетящиеся в помещении пристани, не могли, конечно, увидеть, как двое крепких ребят погрузили в нее бесчувственное тело и тотчас исчезли.
        А вместе с ними в той же машине исчезли с пристани Щукин и Лиля.

* * *
        Дальнейшая судьба майора Щукину была неизвестна, да она его и не интересовала. Майор лежал себе спокойно в багажнике машины.
        - Что теперь?  - весело спросил Николай у водителя.  - Поедем за моими бабками?
        - Ага,  - сказал «браток» и обернулся.
        Николай вздрогнул, узнав того самого крепыша, который тогда в коридоре служебных помещений в здании пристани наставил на него пистолет. Но вздрогнул Щукин не только поэтому, и теперь крепыш, усмехаясь, смотрел в лицо Николая, а в руке его был пистолет.
        - Не понял?  - вопросительно проговорил Николай, хотя начинал уже понимать, в чем тут дело.
        - А чего не понять?  - сказал крепыш.  - Ты руку-то девчонки отпусти да выметайся из машины.
        - Капитон…  - выговорил Николай и облизал пересохшие губы.  - Капитон будет недоволен твоим поведением. Спрячь «ствол» и…

«Браток», сидящий рядом с крепышом на переднем сиденье, обернулся. Теперь в глаза Николаю смотрели дула двух пистолетов, а уверенный вид «братков» говорил о том, что дискуссия закончена.
        - Не дошло?  - снова осведомился крепыш.
        - Теперь дошло,  - уверил его Николай и выпустил руку Лили.
        - Не надо,  - проговорила вдруг она.
        - Зря я тебя от последнего укола отмазал,  - задумчиво произнес Николай,  - лучше бы ты оставалась такой же куклой, какой была раньше. Не почувствовала бы всего того, что я теперь чувствую. Надо полагать,  - добавил он, обращаясь к крепышу,  - ты приказ самого Капитона выполняешь?
        - Угадал,  - опять ухмыльнулся тот.  - А ты как думал? Капитон такой дурак, чтобы тебе поверить? Он тебя просто использовал, чтобы выйти из-под ментовской облавы… А теперь - ноги в руки и вали отсюда. А девчонку оставь. Ее передадут по назначению.
        - Вообще-то я сам собирался это сделать,  - сказал Николай.
        - Ну да!  - заржал второй «браток».  - Рассказывай! Кто с ментами связался, тот никогда уже на братву работать не будет! Молись, что живой остался! Это Капитон вечно перестраховывается. Побоялся почему-то тебя мочить… Ну да ладно, попадешься мне во второй раз - живым точно не уйдешь. Вали из машины.
        Щукин вздохнул и потянулся к ручке двери.

«Ладно, Капитон,  - подумал он,  - ладно, сучара. Я-то прекрасно понимал, что полностью тебе доверять нельзя, но не смог угадать, на каком этапе ты меня кинуть собирался. Хоть я и предпринял кое-какие меры, но сейчас ситуация складывается явно не в мою пользу…»
        - Эй!  - окликнул вдруг его крепыш.  - Не так быстро!
        - Чего еще?
        - Чемоданчик-то оставь…
        - Чемоданчик?  - удивился Николай.  - Зачем он тебе? Он же копейки стоит. Что-то, парни, вы совсем крохоборничаете…
        - Не чемоданчик нас интересует,  - подал голос второй «браток»,  - а его содержимое.
        Николай широко распахнул глаза.
        - Старые газеты?  - почти с болезненным изумлением спросил он.  - Я же на твоих глазах в этот чемоданчик старые газеты складывал… Ты же сам видел!
        - Ну да,  - мотнул головой крепыш.  - Так мы тебе и поверили. Конечно, я видел, как ты газетки совал в чемоданчик, да только в другой. Не в этот. Пока все косяка давили на того придурка, которого ты ширнул, ты чемоданчики и подменил… Думаешь, на дураков нарвался?
        Делать было нечего. Щукин швырнул чемоданчик себе под ноги и выскочил из машины. Автомобиль тут же взревел мотором и умчался.
        Оставшись в полном одиночестве на многолюдной улице, Щукин закурил и задумчиво посмотрел на то место, где еще минуту назад стоял автомобиль, укативший вместе с Лилей и деньгами в неизвестном направлении.
        - Живой остался,  - сам себе сказал Щукин,  - и на том спасибо… И все закончилось. Я никому ничего не должен, и мне никто ничего не должен.
        И он направился вперед, не зная ни цели свой прогулки, ни ее направления.

* * *
        Хоть Щукин и понимал, что легко отделался, таким образом выйдя из игры, желаемого успокоения в его душе не было.

«Сначала Ляжечка,  - думал он,  - потом эти менты поганые, теперь вот Капитон. Тоже включился в игру и выиграл. А я? Остался за бортом и ни с чем. Даже мое мухлевание с чемоданами не помогло. Капитон - тертый калач и понимал, что я не просто так чернуху раскидывал насчет чемоданов. А я рассчитывал на то, что он из-за спешки и волнения ничего не заметит. Просчитался. И что теперь мне делать? Убираться восвояси?»
        Николай даже остановился и выронил изо рта сигарету, настолько неожиданна была эта мысль.
        - Ну нет,  - вслух произнес он, испугав какую-то старушку, в этот момент поравнявшуюся с ним,  - никогда Щукин не сдавался. Не было этого и не будет.
        Николай двинулся дальше, размышляя над планом своих дальнейших действий.

«Что мы имеем?  - думал он.  - Только адрес, который назвал мне Капитон. Сомневаюсь, что этот адрес настоящий. Да и где я буду искать его дачу? Скорее всего, ничего по этому адресу нет стоящего… Погоди-ка!  - вспомнил вдруг Николай.  - А я ведь знаю адрес тех двух забинтованных - как их… Пети и Филина. Мне же Семен его сообщил… Итак, куда «братки» отвезут Лилю? Конечно, туда - к ее землякам. Вот и я двину туда же. Только неплохо бы мне для начала раздобыть какое-нибудь оружие… Да это в принципе нетрудно. Бабки кое-какие у меня еще есть - та сумма, которую я у Ляжечки выцыганил, почти нетронутая. А «ствол» купить можно на любом базаре - только знать надо, к кому обращаться. А я, кажется, не забыл еще барыг в этом городе…»
        Щукин посмотрел на название улицы и через несколько минут уже стоял на обочине, ожесточенно сигнализируя проезжающим водителям. Жажда мести и стремление к действию кипели у него в душе.
        Теперь он даже не вспоминал про Ляжечку. Теперь все его помыслы были направлены на то, как рассчитаться с Капитоном.

* * *
        Конечно, Капитон ничего никому не сказал о беглом Ляжечке. Он и так, по его мнению, достаточно засветился в деле о похищенной дочке Седого - и никаких людей вместе с Анной не отправил. Ляжечку нашли и без помощи Капитона, ведь мнимого беглеца искали во всех направлениях и всеми силами - и сообщение о странном человеке, который, будучи в невменяемом состоянии и не имея никаких документов на выезд, пытался сесть на паром, идущий в Финляндию, естественно, заинтересовало соответствующие органы. Особенные подозрения вызвал у ментов тот факт, что вместе со странным человеком была некая молодая девушка с ярко-рыжими волосами.
        Девушку задержали вместе с Ляжечкой, и спустя час после этого их вдвоем уже забрали из того опорного пункта милиции, куда привели с пристани.
        Ляжечку опознали тут же, а с девушкой возникли проблемы. Она не была Лилей - это менты поняли мгновенно,  - а на все вопросы отвечала, плача, что этот вот странный человек, Лажечников, снял ее на пристани и предложил весело прокатиться на пароме.
        Девушку Анну проверили и выяснили, что она на самом деле проститутка, так что с нее взятки гладки, тем более что своими рыданиями она достала всех сотрудников. Отпустили ее под подписку о невыезде и перешли к допросу Ляжечки.
        А от него добиться ничего нельзя было. Эксперты установили, что его сознание одурманено каким-то сильным наркотиком, по консистенции удивительно похожим на тот, которым обдолбался небезызвестный Санька Матрос.
        Матрос до сих пор еще от действия наркотика не отошел - опьянение вследствие стресса из-за ранения перешло в фазу невроза, и Матрос все еще был невменяем. Сопоставив эти факты, менты сильно засомневались, что Ляжечка когда-нибудь очухается.
        А чемоданчик?
        Там оказались только старые газеты. И ни копейки денег.
        Таким образом, следствие зашло в тупик.
        Лиля пропала. Наемник Щукин - тоже. Исчез и майор, курировавший операцию, вместе с деньгами, взятыми им под подписку.
        Следов никаких не было.
        А тем временем события вокруг девушки Лили начали разворачиваться с ошеломляющей быстротой.

* * *
        Щукин наклонился и, прислонив ухо к замочной скважине, откуда тянуло холодком, внимательно прислушался.
        За закрытой дверью было совсем тихо.

«Спят?  - подумал Щукин.  - Ну да, там же двое раненых да Лиля, которая еще не вполне отошла от наркотического бремени… Но неужели Капитон не оставил им охрану? Маловероятно».
        Щукин резко выпрямился и тряхнул головой. Он достал из кармана вилку с изогнутыми зубцами - ту самую, которой открывал дверь в квартиру, где временно жил Ляжечка,  - и просунул один из зубцов в замочную скважину.
        Легкий скрежет - и сразу после этого едва слышное движение в прихожей.
        Николай отпрянул от двери.
        Минуту он прислушивался и, не услышав больше никакого шороха, возобновил свои попытки разобраться с дверным замком.
        Очень скоро ему это удалось, и дверь, тихонько скрипнув, отошла на сантиметр от дверного косяка.
        И снова - странный шорох.
        Щукин, кусая губы, замер перед дверью.
        Уходить?
        Вполне возможно, что кто-то ждет его в прихожей: кто-то услышал, как он открывал дверь вилкой, и теперь стоит с пистолетом на изготовку.
        А может быть, и нет.
        Может, это просто шуршит на полу из-за сквозняка старая газета.
        Как бы то ни было, Николай не стал больше прятаться, а, передернув затвор у пистолета, купленного у барыги, сильно толкнул дверь.
        Это резкое движение и спасло ему жизнь.
        Едва успев скрипнуть, дверная перегородка исчезла из поля зрения Николая и ударилась о стену слева от него. Перед шагнувшим было в прихожую Щукиным мелькнули перекошенные изумлением и страхом лица. Кто-то из тех, кто ждал Николая, даже вскрикнул, вскидывая наверняка снятый с предохранителя, приведенный заранее в боевую готовность пистолет.
        Щукин отступил на шаг назад, но уже мгновение спустя опомнился и прыгнул влево, оказавшись в угловой комнате.
        Две пули тут же рассекли полутемную лестничную площадку, они с треском пробили дверь в квартиру напротив, оставив две довольно большие округлые дыры с рваными краями, через которые немедленно вылетел из той квартиры пронзительный женский вопль.
        Щукин вскочил на ноги и поднял пистолет. Сдернул рычажок предохранителя и, держа пистолет обеими руками у своего лица, медленно стал приближаться к смертоносному четырехугольному провалу соседней комнаты, откуда, как он определил, и стреляли.
        Когда до распахнутого входа в комнату осталось два шага, оттуда вдруг осторожно показалась остроухая голова. Она медленно поворачивалась в сторону Николая и, когда глаза ее оказались на уровне его глаз, он выстрелил в ту точку на переносице, где брови иногда сходятся (брови над побелевшими от мгновенного испуга глазами были белесые и редкие и на переносице не сходились).
        Щукин слегка отпрянул от струи крови, брызнувшей ему в лицо, а подергивающееся тело упало на пороге комнаты.
        Щукин прислушался. В комнате слышалась взволнованная приглушенная перебранка. Он выстрелил в том направлении. Голоса смолкли, потом перебранка возникла снова.
        Мужские голоса. Три или четыре человека.

«Ага,  - подумал Николай,  - не ждали меня! А рано было меня со счетов сбрасывать!»
        - Лиля!  - громко позвал Щукин.
        Голоса тут же смолкли.
        Щукин прокричал ее имя еще несколько раз, пока не понял, что ее может и не быть в этой комнате.
        Тогда Щукин мысленно пересчитал патроны, оставшиеся в обойме его пистолета, и на несколько шагов неслышно отошел назад.
        Секунду он стоял на месте, пытаясь сосредоточиться, а потом разбежался и, оттолкнувшись ногами о мягко качнувшийся труп на пороге, взлетел в воздух и приземлился за массивным диваном, который, как Щукин тут же увидел, стоял в комнате рядом со входом.
        Трое удивленно вытянутых лиц на мгновение мелькнули перед ним, как три белых оплывающих пятна, с их стороны не донеслось ни звука, когда Щукин открыл по ним огонь.
        Два лица тут же опрокинулись, словно мишени в тире, а третье метнулось куда-то и сразу исчезло из поля зрения Николая.
        Щукин нырнул за диван, желая как можно сильнее вдавить свое тело в покрытый старым ковром пол, и, закрыв голову руками, насчитал пять выстрелов. После каждого выстрела на Николая сыпалась труха и кусочки ветхой ткани, которые почему-то оказывались горячими.
        По звукам выстрелов Щукин легко определил тип оружия, из которого стреляли.
        - Обойма у него кончилась…  - пробормотал Щукин про себя, поднимаясь на ноги и отряхивая левой рукой куртку.  - Дилетант…
        Щукин поднял пистолет и два раза выстрелил в крепкого коротко стриженного паренька, который, скорчившись на полу, пытался вытащить из рукоятки своего прыгающего в трясущихся руках пистолета непонятно по каким причинам завязшую там обойму.
        Паренек - это был тот самый крепыш - затих, боком завалившись за тумбочку у кровати.
        Подняв валявшийся пистолет, Щукин легко перезарядил его, а свой, в котором не оставалось ни одного патрона, сунул за пояс.
        - Лиля!  - снова позвал он.
        Лили нигде не было. Не было также здесь и раненых бойцов Седого. В тишине Николай вдруг услышал голоса во дворе дома. Он выглянул в окно и увидел джип, остановившийся у подъезда. Оттуда выскакивали вооруженные люди.
        Николай послал последнее проклятие крепышу, успевшему вызвать подкрепление, как вдруг услышал тонкий девичий голос:
        - Помогите!
        - Лиля!  - узнал Щукин.  - Ты где?
        - Помогите!  - снова раздался вопль.
        Щукин метнулся в другую комнату, откуда, как показалось ему, кричала девушка. Но там никого не было.
        - Лиля?  - удивленно позвал Николай.
        - Помогите!  - откликнулась Лиля.
        На этот раз Щукин понял, откуда идет звук. Он упал на пол и заглянул под диван - там за высокими ножками, словно за решетками тюремного окна, белело бледное Лилино личико.
        - Помогите…  - повторила она и, увидев Щукина, радостно вскрикнула.
        Он протянул ей руку, и она довольно быстро выбралась из-под дивана.
        - Эти люди,  - морщась, проговорила она,  - я ничего не понимаю… Где я? Я ничего не помню… В каком я городе?
        - На объяснения нет времени,  - сказал ей Щукин.
        - А вы кто?  - спросила она первый раз с тех пор, как Щукин увидел ее.
        - Я от твоего отца,  - сообщил Щукин.  - Вкратце - тебя похитила банда уродов, теперь я тебя к отцу отвезу…  - Он вскочил на ноги, выглянул в окошко и добавил: - Может быть…
        - Что это зна…
        - Молчи!  - скомандовал Щукин.  - И иди за мной.
        Она послушно замолчала.
        Поманив за собой Лилю, Щукин выскочил из квартиры и побежал к лестнице, ведущей вниз. Лифт он благоразумно игнорировал.
        Николай все ниже и ниже спускался по лестнице. Когда достиг второго этажа, он выглянул во двор через подъездное окно. Вооруженные люди, воровато озираясь, сыпались обратно в машину. А один из них стоял рядом с подъездом и кричал что-то в телефон.
        Щукин сунул было правую руку с зажатым в ней пистолетом в боковой карман, но потом передумал и снова вынул пистолет.
        - Да, да… Да, тот самый… Ну, как ты мне и говорил… Да никто же не знал, что он сюда придет! Зря ты не велел его мочить!
        Николай вдруг узнал в говорившем по телефону «братка», вместе с покойным крепышом высадившего его из автомобиля. «Браток» озирался, слушал, что ему говорили по телефону, трубка оскальзывала в его мокрых ладонях.
        - Н-не знаю… Я туда не поднимался… Да он отморозок! Капитон, я тебе говорю, он просто отморозок!..
        Услышав имя «Капитон», Щукин зарычал от ярости.
        - Мы сваливаем!  - кричал «браток».  - Сейчас мусора тут будут… И все. Он еще не ушел… Вы здесь недалеко… Вы должны успеть. Он вроде не на тачке был… Ага, ага, понял… Менты же скоро будут!.. Все! Валим отсюда!
        Последнюю фразу «браток» сказал не в телефон, а крикнул своим товарищам, которые успели уже рассесться в машине. Как только «браток» прыгнул в автомобиль, джип взревел, развернулся и выехал со двора.
        Где-то далеко завыли милицейские сирены.

«Успеем?  - стукнуло в голове у Щукина.  - Или нет?»
        Он обернулся к Лиле - она растерянно смотрела на него.

* * *
        Они успели - выбежали из подъезда и, не обращая внимания на собиравшуюся уже толпу зевак, бегом пересекли двор и остановились только на автобусной остановке, за два квартала от злополучного дома.
        Щукин не забыл слова «братка» - Капитон где-то рядом, и Капитон вполне мог предположить, что Николай успеет свалить из дома до приезда ментов. В таком случае люди Капитона рыщут поблизости.
        - Какой это город?  - спросила снова Лиля.
        - Долго ты чухалась,  - сквозь зубы проговорил Николай,  - пока очухалась. Питер это…
        - Что?!  - изумилась Лиля.
        - Что слышала…
        - Как это Питер?  - жалобно простонала несчастная девушка.  - Это же за тридевять земель от моего дома… Как я здесь оказалась? Голова болит…
        - Разберемся,  - сказал Щукин, которому все происходящее начало казаться какой-то лихо закрученной компьютерной игрой.
        Вот и сейчас подошедший автобус и открывшаяся перед самым его носом дверь были восприняты Николаем как вполне закономерный ход какой-то космической игры, в которую он включился, когда первый раз увидел Лилю.
        Щукин с Лилей запрыгнули в полупустой из-за неурочного времени автобус, прошли на заднюю площадку. Щукин, думавший только о возможном нападении людей Капитона и о том, что нужно скрыться как можно скорее, удивленно обернулся на какие-то слова бородатого человека с женской сумкой на животе, с трудом угадав, что хотел от него бородатый, сунул ему мелочь, оставшуюся в кармане, получил взамен что-то совсем незначительное, невнимательно сунул это незначительное мимо кармана и, не обращая больше внимания на относящиеся, кажется, к нему возгласы бородатого и нескольких приплюснутых к креслам пассажиров, утвердился в задней части салона автобуса, повернувшись спиной к остальным, прислонившись лбом к ледяному стеклу.
        Несколько минут он просто дышал, отдыхая от сумасшедшей гонки, и чувствовал Лилю рядом с собой. Потом присмотрелся к машине, идущей за автобусом.
        Тут началось снова.

* * *
        Щукин заметил, что за ним погоня, еще когда красный джип и не думал обгонять автобус. Может быть, маячившие в салоне, словно бледные рыбы в темном аквариуме, лица показались ему зловещими и исполненными явной угрозы, а может быть, сработала интуиция, отточенная годами; так или иначе, он уже точно знал, что ему делать, когда до остановки оставалось ехать меньше минуты, а джип уже пошел на обгон.
        Он прошел через полупустой автобус, нащупывая в кармане заряженный пистолет. Лиля шла за ним.
        Водителем неожиданно оказалась женщина. Средних лет тетенька с серыми кудряшками на маленькой головке.
        - Ну и что из этого?  - подходя к ее кабине, проговорил Щукин первое, что пришло ему в голову.  - Все равно…
        - Простите?
        - Сейчас будет остановка,  - Щукин уже обращался к женщине.
        - Ну да… Я остановлю, не беспокойтесь.
        - Нет,  - сказал Щукин,  - вы не поняли… Не надо останавливать на остановке. Остановите там, где я укажу вам.
        Водитель иронически усмехнулась. Начала было фразу:
        - Если вы, молодой человек, выпили, то хотя бы постарайтесь вести себя…  - и осеклась, увидев пистолет совсем рядом со своей маленькой головкой.
        - Не кричи,  - Щукин понизил голос,  - я тебе не сделаю ничего…  - И добавил, чтобы ей стало понятно и оттого менее страшно: - Гонятся за мной. Мусора. Видишь, на красном джипе обгоняют автобус? Будут меня на остановке ждать. Побыстрее проскочи остановку и… Там повернешь где-нибудь, я спрыгну…
        - Деньги покрал, что ли?  - Водителя объяснение Николая неожиданно успокоило.
        - Да,  - не стал спорить Щукин.
        - Проеду остановку,  - сказала она.  - Все равно здесь никто не выходит. Редко когда
        - утром. А сейчас и народу-то нет… А пистолет убери… Боюсь я. Пальнет он чего доброго случайно…
        Щукин положил в карман пистолет.
        - Учти,  - сказал он,  - если что не так будет… Набирай скорость.

* * *
        На приличной скорости автобус миновал остановку.
        Щукин глянул в зеркало заднего вида - там мелькнули удивленные физиономии его преследователей, которые в твердой уверенности, что автобус вот-вот остановится, вышли из джипа и напряженно водили пальцами по спрятанным в карманах пистолетам.
        Не сбрасывая скорость, автобус повернул за угол, здорово подпрыгнул, попав колесом в какую-то выбоину, что уже не прошло незамеченным для пассажиров.
        - Как дрова везет,  - сердито сказала толстая старуха в засаленном, похожем на огромный старый блин платке, а бородатый кондуктор что-то предостерегающе воскликнул.
        - Вот тут останови!  - приказал Щукин, увидев, что с одной стороны улицы тянется бесконечный ряд засыпанных листьями гаражей-ракушек.
        Водитель сбросила скорость и притормозила. Открыла переднюю дверцу.
        Щукин тотчас выпрыгнул из автобуса, вытащил за собой Лилю и, уже перелезая через невысокий забор, отделяющий гаражи от проезжей части, подумал, что, как это ни глупо звучит, он забыл поблагодарить женщину-водителя.
        Лиля спрыгнула с забора ему на руки, и Николай вдруг поймал себя на мысли, что ее присутствие не тяготит его, а напротив - придает игре какой-то особенный привкус.
        Сзади резко ударил скрип тормозов.
        Щукин оглянулся, хотя мог бы и не оглядываться,  - он прекрасно знал, что за машина остановилась.
        В два прыжка он одолел расстояние между забором и коробками гаражей и, пригнувшись, нырнул в темное ущелье, где пахло мокрым железом и прелыми листьями. Лиля, тяжело дыша, бежала за ним.
        Он еще раз оглянулся. Джип, постояв немного, тронулся с места. Значит, преследователи решили продолжать погоню на машине.

«Странно,  - мелькнуло в голове Николая,  - у нас же так больше шансов уйти…»
        Ущелье закончилось. Щукин выбежал на открытую со всех сторон площадку и сразу же увидел джип, выезжающий из-за угла.
        В автомобиле, судя по всему, тоже заметили Николая - джип, прорычав что-то мотором, ринулся к нему.
        Выругавшись, Щукин побежал, но не от машины, как могли ожидать его преследователи, а, перескочив через дорогу перед тупым носом джипа, не выпуская руку Лили из своей руки, устремился к чернеющим по ту сторону дороги низеньким одноэтажным строениям, называемым обычно частным сектором.
        Джип резко развернулся и, презрев все правила дорожного движения, последовал за ним.
        Щукин побежал по темным узким улочкам, то и дело сворачивая в боковые ответвления. Рев мотора джипа уже не был слышен, но Щукин понимал, что так просто преследователи от него не отстанут. Задумываться о том, что будет, когда частный сектор кончится, у него не было времени, а эту часть города он знал плохо, в отличие от водителя джипа, который, кажется, прекрасно здесь ориентировался.
        Николай все время боялся, что джип внезапно вывернет из-за какого-нибудь угла.
        Однако рычания двигателя слышно не было, а может быть, его для Щукина заглушали собственное тяжелое дыхание и дыхание Лили.
        Пару раз из открытых калиток на них бросались с лаем лохматые дворняги, но, лениво пробежав несколько шагов, отставали, трижды он чуть не сбивал с ног бабушек с закопченными ведрами или хмурых бородатых мужиков в телогрейках и валенках.
        Низенькие строения кончились внезапно.
        Щукин выбежал на проезжую часть. Он быстро огляделся - джипа нигде не было видно. По дороге то и дело пролетали автомобили.
        Решив не терять времени на отлов того, кто пожелает остановиться, Николай оставил Лилю на обочине и ринулся наперерез первой же попавшейся машине.
        Взвизгнув тормозами, автомобиль остановился.
        Щукин шагнул было к дверце со стороны водителя и вдруг замер, вглядевшись сквозь лобовое стекло в лица сидящих в машине.
        - Оба-на…  - медленно проговорил Щукин.  - Вот так встреча…
        Глава 17
        Сразу же, как только ее отпустили из милиции, Анна поехала к Капитону. То есть позвонила ему на мобильный и договорилась о встрече. Капитон на встречу согласился охотно, тем более что Анна обещала рассказать ему, о чем ее спрашивали в ментовке.
        И рассказала - сидя в машине, откуда Капитон выгнал всех, даже водителя.
        - Ага,  - проговорил Капитон, когда Анна закончила.  - Значит, все прошло гладко. Вот так… А помнишь, как ты боялась, когда первый раз тебя забрали? Сказала, что менты называли тебя шлюхой и грозили сообщить в институт.
        - В институт - это ладно,  - вздохнула Анна.  - А вот если бы они родителям сообщили
        - тогда другое дело.
        - Какая разница?  - не понял Капитон.
        - Ну как…  - Анна пошевелила в воздухе растопыренной пятерней, не умея объяснить.  - Стыдно просто… Родители все-таки…
        - Родители,  - хмыкнул Капитон,  - помню я твоего папашку. Смутно, но помню… Зато теперь в ментовских сводках ты оформлена как проститутка. Это тебе сейчас и помогло… Значит, никакого разговора про меня не было?
        - Нет,  - сказала Анна.
        - А этот… как его… Ляжечка себя как вел?
        - Ужасно!
        Анна помотала головой.
        - Если бы я не знала, что для дела мне нужно нарисоваться вместе с ним, чтобы его менты засекли где-нибудь, я бы от него свалила - такой дурак…  - сказала она.  - Сначала-то он себя вроде нормально вел. Шел так тихо - только на прохожих оглядывался, будто боялся их. А потом у него крыша съехала, и он начал на улице прямо вопить. Что-то про родителей своих и крокодилов. То ли что его отца крокодил съел, то ли наоборот.
        Анна усмехнулась, Капитон тоже похихикал.
        - Ну а с посадкой на паром вообще хохма вышла,  - продолжала Анна.  - Его не пускают
        - он без билетов и без документов, а он прет и плачет - слезы у него льются прямо с мой кулак величиной, и откуда в нем столько воды бралось?  - Анна продемонстрировала свой кулак.  - Он умолял его пропустить, ревел, всякую чушь нес… Я едва со стыда сквозь землю не провалилась. Билетер даже растерялся сначала и хотел пропустить. Я уж испугалась, что уеду черт знает куда. Но потом билетер, конечно, опомнился и вызвал ментов… А потом… Ну, ты знаешь. Чемоданчик там остался
        - в ментовке.
        - А на хрена он мне?  - усмехнулся Капитон.  - Денежки-то вот они!
        Он указал на большую черную спортивную сумку, лежащую у его ног, словно спящая собака.
        - Этот кретин Щукин,  - со смехом рассказывал Капитон,  - подменил чемоданчики, когда шухер начался с Ляжечкой. Я бы, может, и не заметил - только я заранее знал, что он подобную штуку выкинет. Ну и принял соответствующие меры.
        - Какие?  - поинтересовалась Анна.
        - Какая разница. Бабки-то - вот они.
        - А сам Щукин?
        - А черт его знает,  - беспечно отозвался Капитон.  - Кто он такой теперь? За ним и мусора гоняются, и Седой его вне закона объявит, как только узнает, что это он помогал дочку его воровать. Короче говоря, конченый человек наш Колян.
        - Так ты его что - отпустил, что ли?  - удивилась Анна.
        - А что еще с ним делать?  - спросил Капитон.  - Мочить его как-то не с руки - возиться долго. Да и лишний труп никому не нужен. Мои ребята «стволом» ему ткнули в лоб, припугнули и отпустили. Еще и пинка дали для скорости. Он теперь, наверное, бежит со всех ног и поверить не может, что живой остался.
        Капитон рассмеялся, но Анна не разделяла его веселья.
        - Не знаю,  - задумчиво сказала она,  - я его боюсь. Непонятный он для меня какой-то человек. И опасный. Такой на все может решиться.
        - Да ладно тебе!  - махнул рукой Капитон.  - На что он теперь может решиться? Он кто? Ноль без палочки и все…
        Тут в кармане у него запищал мобильный телефон.
        - Да,  - важно проговорил Капитон, поднеся телефон к уху.  - Я слушаю.
        И тотчас лицо его исказилось гримасой мгновенного испуга.
        - Как?!  - закричал Капитон.  - Откуда он взялся? Со «стволом»?! Сколько человек завалил?! Мать вашу! А вы что?
        Примерно полминуты Капитон слушал квакающую в его руках трубку, потом заорал еще громче:
        - Да кто же это мог предположить?! А я знаю? Откуда он узнал адрес? Откуда? Идиоты… Где вы?.. Вот и валите оттуда быстрее! Вы засветились уже, уроды! Я сейчас всю братву свою пришлю… Они прочешут район лучше всяких ментов… Он без тачки, говоришь? Далеко он уйти не может… Черт, интересно, он телку с собой прихватит или…
        Не договорив, Капитон вырубил телефон.
        - Что случилось?  - испуганно спросила Анна.
        - Случилось…  - сквозь зубы пробормотал Капитон.  - Вот так лопухнулся я… Эх, черт, надо было валить его…
        - Да кого?
        - Его!  - заорал Капитон.  - Щукина этого поганого! Он откуда-то узнал адрес квартиры, где мы Лилю держали, откуда, ума не приложу! Слава богу, что Петю с Филином я на свою дачу услал лечиться, а то бы и их он убил…
        - У него оружие?  - округлила глаза Анна.  - Откуда?
        - Оттуда же, откуда и адрес!  - рявкнул Капитон.  - Хрен знает откуда!
        - И… куда мне сейчас?
        - Со мной поедешь,  - сказал Капитон, коротко о чем-то подумав.  - Всю братву я оставлю здесь - пускай прочешут весь район, но этого козла найдут. А сам я свалю. Незачем мне тут оставаться, через минуту мусоров будет здесь как грязи. И лучше, если меня тут уже не будет. А еще лучше будет, если мои ребята поймают этого козла раньше, чем мусора его возьмут, ведь в ментовке он черт знает чего наговорить может.
        - Все, что угодно,  - подтвердила Анна.  - Он тебя сдаст, чтобы от всего отмазаться, ведь срок-то ему грозит немаленький…
        - Это точно,  - сказал Капитон.
        Он выскочил из автомобиля, пересел на переднее сиденье, и через минуту машина уже тронулась с места. Выехала на центральную улицу.
        Анна только вздохнула с облегчением, как вдруг услышала гортанное восклицание Капитона. Она подняла глаза и первое, что увидела - после того как Капитон инстинктивно нажал на тормоза, чтобы избежать неминуемого, казалось бы, столкновения с каким-то сумасшедшим, выбежавшим на дорогу перед мчащимся автомобилем,  - было лицо Щукина.
        Он и оказался тем самым сумасшедшим.
        Капитон открыл рот.
        - Оба-на…  - медленно проговорил Щукин.  - Вот так встреча…
        И тут Анна заметила Лилю, стоявшую у обочины.

* * *
        Капитон молчал. Он, очевидно, ругал себя за то, что притормозил, когда Щукин выбежал на дорогу прямо перед машиной. Задавил бы Николая, и дело с концом. Но инстинкт сработал скорее, чем появился в мыслях Капитона какой-то расчет,  - и вот результат.
        Пока Капитон приходил в себя от такой неожиданной встречи, Щукин уже ловко прыгнул на переднее сиденье рядом с ним и, ткнув ему стволом пистолета между ребер, проговорил:
        - Здорово, толстый…
        - Здо… рово…  - пробормотал Капитон.
        Щукин махнул рукой, и Лиля села на заднее сиденье - туда, где сидела Анна. Анна молча отодвинулась, не зная, как себя вести.
        Впрочем, Лиля была, кажется, погружена в собственные мысли, а Щукин был занят Капитоном. Так что на Анну никто никакого внимания не обращал.
        - Чего стоишь?  - весело осведомился Щукин.  - Не ожидал такой удачи, а? Твои псы меня ищут, а я сам к тебе в руки пришел… Чего стоишь, говорю? Вон тебе сзади уже сигналят. Поехал быстро вперед и не задерживай движения.
        Капитон послушно тронул рычаг переключения скоростей деревянной рукой.
        - И что ты теперь намерен делать?  - осторожно поинтересовался он.
        - Ничего хорошего,  - снова ткнув Капитона в толстый бок стволом пистолета, сказал Щукин, который, казалось, и сам был ошеломлен неожиданной встречей.
        С минуту ехали молча.
        - Все на месте,  - начал говорить Николай, чтобы, как поняла Анна, привести в порядок собственные мысли.  - Капитоша, наша любезная Анютка, Лиля и я… А бабки?  - спросил вдруг Щукин.  - Лилька, посмотри, нет ли у тебя под ногами чемоданчика? Такого, знаешь, маленького, дорожного…
        - Что?  - очнувшись от раздумий, переспросила Лиля.
        - Чемоданчик, говорю, пошарь под ногами!  - повысил голос Щукин.  - Или бабки ты скинул уже в другое место - безопасное?  - Это он спросил Капитона, сопроводив свои слова внушительным тычком стволом пистолета под ребро.
        Капитон что-то жалобно пискнул, но ничего определенного не сказал.
        - Чемодана нет,  - сообщила с заднего сиденья Лиля, добросовестно пошарив руками у себя под ногами.
        - Обидно,  - нахмурился Щукин.  - Где бабки, падла?  - спросил он у Капитона.
        Тот снова только пискнул.
        - Чемодана нет,  - продолжала Лиля,  - тут только сумка черная спортивная.
        - Сумка?  - заинтересовался Щукин.  - А что у нас в сумке?
        Капитон вдруг закашлялся.
        - Ты что это?  - заботливо спросил Николай.  - Заболел, дорогой мой? Ты себя храни, а то ты мне еще нужен.
        - Зачем это?  - осмелился подать голос полумертвый от страха Капитон.
        - А как же?  - удивился Щукин.  - Кто мне будет долг возвращать?
        - К-какой долг?
        - А тот самый!  - Голос Щукина окреп и стал угрожающим.  - Кинуть меня хотел, сучара бацилльная? Бабки мои честно заработанные отхапал?
        - Я не это…  - пропищал Капитон.  - Я тебя не грабил… Я тебя спас… От ментов… А бабки…
        - Что бабки?  - грозно перебил его Щукин.
        - Ну… того…
        - Взял в виде моральной компенсации за услуги,  - предложил вариант Николай.  - Так?
        - Вроде того…
        - Ого!  - сказала вдруг Лиля.
        - Что там?  - немедленно откликнулся Николай.
        - В сумке полно денег,  - сообщила Лиля.  - Откуда столько?
        - Это мои,  - деловито сказал Щукин.  - Я угадал?  - спросил он у Капитона.
        - Твои,  - наконец справившись с собою и обретя способность мыслить логически, проговорил Капитон.  - Это твои деньги. Бери, конечно, я ничего против не имею… Я, честно говоря, хотел тебя разыскать и отдать деньги…
        Тут Капитон понял, что плетет полную ерунду, и заткнулся.
        - Вот как?  - удивленно и насмешливо протянул Щукин.  - Такие мы честные… Практически - Робин Гуды. Что ж ты, падла, их раньше мне не отдал?
        Капитон не ответил. Замолк и Щукин. Анна тоже молчала - она с удивлением смотрела на Лилю. Не то чтобы девушка вызывала ее интерес как особа, из-за которой столько проблем возникло, просто Лиля вела себя, как определила Анна, довольно странно. Она еще более странно выглядела сейчас, чем тогда, когда Анна увидела ее в первый раз.
        Тогда Лиля еще не вполне отошла от наркотического дурмана, и лицо ее ничего не выражало. А теперь на лице Лили ясно читалась какая-то судорожная борьба - точно девушка пыталась вспомнить что-то важное и никак не могла.
        - Слушайте,  - проговорила Лиля наконец.  - Объясните мне, что происходит. Я ничего не понимаю и ничего не помню… Я знаю только, что меня чем-то напичкали и я как дурная была… Почти неделю… А вот ничего, помимо этого, я не помню…
        - Куда мы едем?  - прервал ее Капитон.
        - Я так понимаю, что вопрос адресован мне,  - проговорил Щукин, явно упиваясь своей неожиданной победой над обстоятельствами: столько времени судьба была к нему сурова и вдруг повернулась с ласковой улыбкой.  - Если ты меня спрашиваешь, Капитоша, будь добр, обращайся ко мне по имени и отчеству.
        - Николай…  - помолчав, начал Капитон.
        - Владимирович,  - с готовностью подсказал Щукин.
        - Николай Владимирович,  - покорно повторил несчастный Капитон.  - Можно у вас осведомиться… Куда мы все-таки едем?
        - За город,  - уверенно проговорил Щукин.  - Самое главное - выбраться из этого города, который мне уже порядком осточертел. А потом разберемся. Потом,  - поправился он,  - я решу, что делать с тобой и очаровательной девушкой Анной.
        - Пошел ты!  - неожиданно для себя воскликнула Анна.
        - Грубо,  - оценил Щукин.  - Очень грубо.
        - Пошел ты!  - с той же экспрессией повторила она.
        - Да погодите вы!  - с тоской и отчаянием в голосе закричала Лиля.  - Кто-нибудь скажет мне, что происходит?!
        - Охотно,  - снова подал голос Николай.  - Тебе с самого начала?
        - Конечно!
        - Тогда слушай!
        И упивающийся победой Щукин повел рассказ о долгих своих злоключениях, начав с событий, предшествующих его встрече с Ляжечкой, и заканчивая неожиданной и чудесной встречей, которая произошла всего несколько минут назад…

* * *
        Пока Щукин неторопливо и со вкусом вел свой рассказ, автомобиль выехал за город. Николай заметил придорожное кафе и, ткнув пистолетом в бок Капитону, приказал остановиться.
        - Жрать хочу,  - пояснил Щукин,  - сил нет. Сейчас мы подзаправимся, а потом я решу, что делать с вами, дорогие товарищи. Только без шуток.
        Сразу после этих слов он ловко обыскал Капитона, извлек у него из карманов пистолет, мобильный телефон и, кстати, бумажник.
        - Бабки лишними не бывают,  - сказал при этом Щукин.  - А теперь дамы… Лиля!
        - Что?  - откликнулась Лиля, которая снова о чем-то тяжело задумалась.
        - Чего ты спишь-то на ходу?.. Обыщи свою соседку, будь добра…
        - Хорошо,  - согласилась Лиля, не перестававшая, судя по ее озабоченному виду, о чем-то размышлять.
        Обыск Анны ничего существенного не дал, кроме ее бумажника и того же мобильного телефона. Мобильник Щукин благоразумно оставил себе, а бумажник вернул.
        - Это вам на двоих с Капитошей,  - проговорил он, усмехаясь.  - А теперь - вся группа на выход! Ползем к кафе, садимся за столик и жрем. Без лишнего шума и всего прочего… А если что…
        И Николай продемонстрировал два пистолета - один свой, а второй изъятый у Капитона.
        - Все на выход,  - повторил Щукин.
        Они вышли из машины и направились к кафе. Щукин прихватил с собой и черную спортивную сумку: предварительно он заглянул в нее и остался очень доволен осмотром.

* * *
        Когда они поели, молчавшая во время трапезы Лиля попросила у Щукина телефон.
        Тот потянулся рукой к карману, но почему-то помедлил.
        - Куда ты собралась звонить?  - осведомился он.
        - Ну как куда?  - криво улыбнулась она.  - Надо же дать знать родителю, что я жива.
        - Хорошее дело,  - сказал Николай, но не спешил дать Лиле телефон.
        - В чем дело?  - нахмурилась она, протянув руку.  - Я что - не могу позвонить?
        Кольнувшее вдруг Щукина предчувствие пропало.
        - Все в порядке,  - проговорил он.  - Звони, пожалуйста.
        Лиля взяла телефон и поднялась из-за столика.
        - Ты куда?  - удивленно спросил Щукин.
        - В дамскую комнату,  - потупилась Лиля,  - извини… Ты много для меня сделал, как я поняла из твоего рассказа, но… сам понимаешь, с отцом мне нужно поговорить наедине. Ведь и моя вина есть в том, что все это произошло…
        - То есть?  - насторожился Щукин.  - Не понял?
        - Если бы я не была так беспечна…  - проговорила Лиля и пожала плечами.
        - А-а…  - протянул Щукин.  - Ты вон о чем. Ну, что ж, звони.
        Она ушла, кивнув ему.
        Глава 18
        Первое, что Щукин вспомнил, когда очнулся, были те самые его слова.

«Ты вон о чем,  - сказал он тогда этой чертовой суке.  - Ну, что ж, звони».
        Николай приподнялся на руках и огляделся. Потом поморщился и снова опустился - на те самые нары, на которых и очнулся.
        - Вот оно как вышло,  - медленно проговорил Николай, глядя в покрытый цветными пятнами плесени потолок тюремной камеры,  - вот оно как…То, что случилось через полчаса после того, как Лиля ушла звонить по телефону якобы своему отцу, не ожидал не только я - все это было полной неожиданностью и для Капитона, и для Анны…
        И, закрыв глаза, чтобы не видеть хорошо знакомый ему интерьер тюремной камеры, Щукин замолчал. События того дня проносились перед его глазами, словно кадры ускоренной съемки. Кинохроники, так сказать.
        Вот он, Щукин, смеющийся едет в машине. Рядом рулит насупленный и мрачный Капитон, который только что лишился крупной суммы денег и которого впереди ожидает полная неизвестность. Позади сидят Анна, тоже ошалелая от неожиданности, и погруженная в свои мысли Лиля - теперь понятно, о чем она думала.
        Николай с шутками и прибаутками рассказывает Лиле о своих приключениях, многие из которых вовсе не были смешными, но казались забавными, тогда когда он думал, что все передряги уже позади. Капитон хмурится и мучается, Анна молчит, Лиля жадно слушает.
        Потом - кафе. Они едят, пьют, Лиля просит у Николая телефон, чтобы позвонить отцу.
        Вот оно!
        Кольнуло тогда Николая предчувствие! Кольнуло, но он не обратил особого внимания на это, здравый смысл заглушил внутренний голос - мол, чего плохого, если девчонка, столько пережившая за последние дни, поговорит со своим отцом, который так любит ее, наедине? Да ничего плохого в этом быть не может.
        Конечно. Только вот Лиля разговаривала по телефону вовсе не с отцом.
        Щукин такого и предположить не мог, что она будет связываться с кем-то другим. Это потом, на первом допросе, Николаю все доброжелательно разъяснил следователь, явно рассчитывающий на то, что Николай, против которого говорят все улики и свидетели (кроме Ляжечки, который, как и Матрос, так и не пришел в себя после адского зелья), ничего не станет скрывать от следствия.
        Оказалось - так, посмеиваясь, рассказывал следователь,  - что Лилю никто не похищал. Она сама предложила милиции свои услуги по поимке собственного папашки. Откуда взялись такие мысли у папенькиной дочки Лили - трудно понять. Может быть, она затаила на него обиду за то, что он бросил ее мать, оставив гнить от полученного от кого-то сифилиса. Или тут что-то другое: жажда денег, славы… дурная наследственность, наконец. Важно то, что Лиля сама связалась с ментами - ведь никто не знал о ее истинных родственных отношениях с Седым.
        А менты решили по-своему. Так Лиля, вместо денег и славы, получила наркотический дурман и Ляжечку. Менты не доверяли ей, и справедливо: та, которая способна с потрохами продать собственного отца, могла продать и их самих.
        Так вот, ее не похитили, а она сама пришла к ним в руки.
        А очнувшись от дурмана, она сообразила, что тайна ее все равно откроется - менты ее в покое теперь не оставят, и ей тогда не жить, нрав своего отца Лиля знала прекрасно. И из дамской комнаты пригородного кафе она позвонила тем, кто контролировал ее похищение, и предложила в обмен на свою свободу сдать Щукина вкупе с Капитоном… Ну и Анну заодно, которая все равно являлась соучастницей.
        А через полчаса неожиданно явившаяся группа захвата положила всех посетителей кафе на пол и тут же арестовала всю компанию.
        А сама Лиля попала из своего и так нерадостного положения в еще более безвыходное. Менты, конечно, никуда ее не отпустили. Где она находилась теперь, Щукин не знал, следователь ему этого не говорил, но Николай не очень удивился бы, если бы ему сказали, что Лиля сидит в соседней камере.
        Три дня Щукина таскали на допросы. Следователь услужливо предлагал ему сигарету, крепкого чаю и держался так, будто был Николаю закадычным другом. Часто повторял - мол, что тебе терять, нам все известно, и тебе нужно только подписать чистосердечное признание, которое, как известно, облегчает вину.
        Оказать посильную помощь следствию.
        И очень удивлялся, когда Щукин не торопился рассказывать и признаваться.
        А когда понял, что Николай ушел в глухую несознанку, так разозлился, что хватил его по голове попавшейся под руку пепельницей.
        Вот после этого Николай очнулся и почему-то вспомнил слова, которые сказал этой чертовой суке Лиле:
        - Ты вон о чем… Ну что ж… Звони…
        Николай понимал, что дела его из рук вон плохи. Несмотря на его упрямство, его вина будет доказана как пить дать. И мотать тогда Щукину срок до конца жизни.
        Но маленькая надежда еще оставалась у Николая: он из телефонных разговоров своего следователя понял, что его собираются переводить в Москву - для разъяснения некоторых фактов его предыдущего московского дела.
        А в дороге…
        А в дороге всякое может случиться.

* * *
        - Ничего не понимаю,  - сказал себе Седой.
        Он сидел совершенно один за столом в своем кабинете в неприступном особняке
«Орлиное гнездо». Стол его, в былые времена усыпанный бумагами, теперь заставлен был бутылками, неопрятно валялись по всей комнате огрызки яблок, лохматые кисти винограда, обрывки колбасной кожуры и воняющие рыбные шкурки.
        - Ничего не понимаю,  - повторил Седой.
        Он поднял глаза, глянул прямо перед собой и вздрогнул - кто-то смотрел на него, взгляд был полон ненависти и страха, отчаяния и тупой тоски; в общем, столько плохого было в этом взгляде, что у Седого будто ледяными тисками сдавило сердце.
        Через минуту он отвел взгляд в сторону и, глухо застонав, помотал головой, пытаясь вспомнить, когда и в каком состоянии он снял со стены старинное зеркало в массивной посеребренной оправе и водрузил его на стол перед собой.
        И не смог вспомнить.
        Целую неделю Седой безвылазно сидел в своем особняке, запершись в кабинете, никого не желая видеть и выгнав из особняка почти всех, кроме самых верных и необходимых людей.
        Случайно набредя на эту мысль, Седой горько усмехнулся.
        Самые верные и необходимые…
        Самым верным был Семен. Он в Питере остался и сюда уже не вернется. Если, конечно, не затеять долгую волынку с перевозом праха.
        А самой необходимой в жизни Седого стала его дочь Лиля. После того как ее похитили, старик не находил себе места - и в самом деле превратившись в старика, он бродил целыми днями один по городу, без охраны, словно пытая судьбу, что еще она готовит для него, какие удары?
        И последний удар, почти доконавший Седого, прогремел неделю назад: ему сообщили, что все питерские, занимавшиеся поисками его дочери, угодили в ментовку. Только Пете и Филину удалось спастись - они были на Капитоновой даче, когда разразилась облава, а как только почувствовали опасность, рванули домой.
        До дому они, правда, не доехали: если Петя Злой еще мог передвигаться без посторонней помощи, то Филин был совсем плох. Они застряли под Питером в какой-то грязной гостинице, звонили оттуда Седому, просили прислать людей, но Седой отказал, велел им сидеть в гостинице и ждать, когда им позвонят и попросят отвезти Лилю в «Орлиное гнездо» - как и договаривались.
        Седой прекрасно знал, что все, с кем он договаривался насчет Лили, либо мертвы, либо повязаны, но, надеясь неизвестно на что, он все-таки запретил Пете и Филину ехать домой, оставляя себе последний малюсенький шанс.
        Седой снова посмотрел в зеркало.
        Где он - этот последний шанс?
        Ничего в зеркале не видно, кроме собственной исхудавшей рожи, покрытой белой щетиной.

* * *
        Щукину уже приходилось сидеть в тюрьме, проходить предварительное следствие и много разных других процедур, так что он знал, каким словам следователя стоит верить, а каким нет.
        И после сложного процесса отфильтровывания правды от обычной ментовской лжи, направленной на то, чтобы сломать подследственного, в сознании Щукина четко отпечаталось: да, его переводят в Москву, но не только для того, чтобы возобновить то уголовное дело, которое отложили, когда отпустили Николая из столицы, а еще и для того, чтобы передать Щукина в руки столичных профессионалов, которые постараются вытрясти из него все.
        И вот уже целый день Щукин видел перед собой одно и то же. Зарешеченное оконце, в котором с немалой скоростью пролетали деревья, начавшие уже зеленеть, рыхлые придорожные косогоры, полуразвалившиеся деревеньки российской глубинки, грязный снег в прогалах спускавшихся к железнодорожному полотну крутых откосов.
        Да еще два конвоира, ехавшие тут же, в купе, дверь которого запиралась на ключ, стоило кому-нибудь выйти или зайти.
        Николай молчал, лежа на своей полке и закинув за голову скованные наручниками руки. Сначала конвоиры косились на него, словно ожидая от опасного преступника какого-то подвоха, а потом перестали обращать внимание, занятые только тем, как бы избавиться от снедающей их скуки.
        К концу дня Щукин стал наблюдать за ними, гадая, придет им смена на ночь или нет.

* * *
        Конвоиров, как уже сказано, было двое. Один совсем молодой - с белесыми короткими ресницами, молочно-белыми, точно выгоревшими на солнце волосами и детскими губами, беспрестанно что-то жующими.
        Второй - постарше и, судя по всему, гораздо опытнее, пышноусый и дородный, он разговаривал хриплым басом и посматривал на Щукина так, будто тот давно был его собственностью, тогда как во взгляде младшего конвоира Николай часто ловил любопытство и некоторый даже страх.
        Часа через два Щукин понял, что смены конвою не будет. Они и сами, видимо, на такое паскудство со стороны начальства не рассчитывали, потому что совсем приуныли, когда за зарешеченным окном сгустились сумерки.
        Щукин лежал молча, апатично глядя в потолок, слушал разговоры конвоя.
        - Вот суки,  - тонким голосом сетовал молодой, его звали библейским именем Моисей, по крайней мере так его величал дородный - Иван Иванович.  - Вот суки,  - говорил Моисей,  - сами, наверное, водку жрут да с бабами ерзают, а мы тут припухаем. И нельзя выйти никуда… А я после дежурства! Что же мне - тройной наряд выполнять, что ли?
        - Да!  - густым и размеренным басом проговорил Иван Иванович.  - Служба наша не сахар. Но на то она и служба, чтобы ее нести.
        - Иваныч!  - помолчав, проговорил вдруг Моисей.  - Может, я того… сгоняю на полустанке за пивом?
        - Сдурел?  - укоризненно посмотрел на него почтенный Иван Иванович.  - Это тебе не пассажирский поезд. Ты бы еще вагон-ресторан спросил. На полустанках не останавливаемся, а если когда и стоим, выходить на перрон строго воспрещается. Инструкция такая, система,  - говорил Иван Иванович, которому, кажется, очень нравилось, объясняя сложности милицейской службы, произносить такие слова, как
«инструкция» и «система».  - Структура,  - сказал еще Иван Иванович,  - милицейских органов - это да-а…
        Протянув последнее слово, Иван Иванович замолчал, не зная, о чем говорить дальше. На молодого Моисея такие слова, как «структура» и «система», произвели гнетущее впечатление.
        - Так нам что?  - горестно осведомился он.  - Всю ночь тут припухать?
        - Ага,  - кивнул Иван Иванович.
        - И даже пиво нельзя?
        - Нельзя,  - строго проговорил Иван Иванович.  - И спать нельзя.
        - А если я прикорну, а ты подежуришь?..
        - По инструкции не положено,  - сказал Иван Иванович, покосившись на неподвижного и безмолвного Щукина.  - Мы должны вести постоянное наблюдение за конвоируемым.
        - По инструкции,  - выговорил ненавистное слово Моисей,  - нас давно сменить бы должны. А мы здесь припухаем без всякой инструкции.
        - Нельзя так говорить!  - повысил голос Иван Иванович.  - Милицейская структура в системе государства переживает не лучшие времена. Но последнее время вся направленность государственной политики нацелена именно на улучшение вы… вы… вышеозначенной структуры…  - Иван Иванович закатил глаза к потолку, словно вспоминая что-то, напрягся и выговорил: - Такая вот тенденция!
        От последнего слова Моисею стало совсем нехорошо. Он потупился, некоторое время рассматривал носки своих форменных ботинок, потом предложил:
        - Может, в картишки?
        - Играли уже,  - не таким голосом, каким он выдавал сложные слова, а вполне человеческим ответил Иван Иванович.
        - В шашки?
        - Неохота.
        - А может быть, в шахматы?
        - В шахматы я не умею,  - сказал Иван Иванович.
        Моисей обреченно замолчал.
        - Тогда я выйду покурю,  - предложил он.
        - Не положено,  - и на это сказал Иван Иванович.  - Кури здесь. Кстати, и мне дай сигареточку.
        Они вдвоем задымили. Щукин сглотнул горькую слюну и отвернулся к стене.
        Минут пять в купе не слышно было разговоров. Потом Моисей снова начал нудеть, тоскливо сминая в пальцах сигаретный окурок.
        - Спать хочется,  - говорил он,  - прямо ужас какой-то. Нам всю ночь не придется спать?
        - Такова служба,  - степенно ответил Иван Иванович.
        - Давай, может быть, в подкидного?
        - Надоело.
        Моисей замолчал. Густая, как табачный дым, скука клубилась вокруг него. Он вроде бы даже физически ощущал ее, как ощущают неприятный запах изо рта собеседника.
        - Спать хочется,  - проговорил он и, обернувшись, посмотрел на Николая. Тот молча лежал, отвернувшись к стене.  - Ему можно,  - неприязненно выговорил Моисей,  - а нам нет. Почему так? Это же мы его охраняем, а не наоборот. Он делает что хочет, а мы, как гаврики, сидим и даже вздремнуть нет никакой возможности.
        Иван Иванович не отвечал Моисею, и тот через какое-то время стал разговаривать сам с собой.
        - Конечно, ему сидеть, а нам до Москвы только доехать и обратно. С другой стороны
        - еще неизвестно, что лучше, а что хуже. Вот ему каждый день и жилплощадь бесплатная, и горячая пища. А я уже второй день горячей пищи не видел. И с жилплощадью у меня проблемы. Тесть, старый козел, не хочет квартиру разменивать, так я с Ленкой на съемной квартире это самое… ютюсь… ющусь… Понятно, короче. Нет, а если с другой точки зрения посмотреть, так у меня отпуск бывает, мне отпускные платят, правда, маленькие… Хотя какие-никакие, а деньги. Ленке можно обновки купить, да тесть - старый козел - просил взаймы. Опять, гад, не отдаст…
        Иван Иванович достал из кармана горсть грецких орехов и начал есть их, с шумом разгрызая крепкую скорлупу и бросая огрызки прямо на пол. Щукина, который стал уже задремывать, разбудил этот хруст. Моисей тоже зыркнул на Ивана Ивановича, потом замолчал и начал смотреть на него пристально, словно ожидая, что тот угостит его орешком. Но Иван Иванович молча щелкал один орех за другим.
        Какие-то мысли забродили в голове Щукина. Он вдруг ощутил что-то похожее на вдохновение и подумал, что давно уже не чувствовал ничего, кроме тупой апатии и полного безразличия к себе.
        Впрочем, почему безразличия?
        Ведь он не пропускал мимо ушей ни одного неосторожно сказанного слова своего следователя. Другой кто на месте Николая, может быть, и прослушал бы что-то важное, но Николай-то уловил какие-то крупицы правды в речи мента, обращенной к нему, и по старой тюремной привычке отсеял их от привычной, вязнущей в ушах лжи.
        - Дай орешек,  - не выдержав, попросил Моисей у Ивана Ивановича.
        - Последний,  - сказал Иван Иванович.
        Моисей замолчал.
        Иван Иванович опустил руку в карман и достал еще один орешек. Разгрыз его, плюнул скорлупку на пол и снова полез в карман. Извлек еще один орешек и так же ловко разгрыз и его. Потом достал еще один.
        - Ты же говорил - последний?!  - возмутился наконец Моисей.
        Иван Иванович удивленно посмотрел на орешек в своей руке.
        - Последний,  - подтвердил он.  - И как он у меня в кармане завалялся?
        Съев и этот орешек, Иван Иванович снова опустил руку в карман. И достал сигареты.
        Моисей шумно выдохнул.
        - Чего ты?  - покосился на него Иван Иванович.
        - Скучно,  - отвечал Моисей.  - Одуреть можно от скуки. И главное - спать хочу, а глаза закрою, и все плывет. Тошнит и спать не хочется.
        - Это от переутомления,  - авторитетно заявил Иван Иванович.  - У меня тоже такое бывает.
        - Слушай,  - взмолился Моисей.  - Сделай ты что-нибудь! Ты же это - опытнее меня, придумай, как хоть немного развлечься!
        Иван Иванович закурил и выпустил струю дыма с таким видом, будто готов был прямо сейчас изречь пророчество, способное изменить ход истории. Моисей во все глаза смотрел на него.
        - Ладно,  - сказал Иван Иванович и, покосившись на Щукина, полез в карман своей форменной куртки, висевшей на полке рядом с ним.
        Щукин открыл глаза.
        - Вот,  - сказал Иван Иванович, и Николай услышал восторженный голос Моисея:
        - Водка!
        - А ты думал,  - прогудел Иван Иванович.  - Первое средство от скуки. Хотел на ночь оставить, да смотрю, ты совсем измучился.
        - Молодец…  - сказал Моисей.  - Я и правда совсем измучился. А закусывать чем? Не скорлупой же от твоих орехов.

«Скорлупа,  - стукнуло в голове у Щукина.  - Скорлупа ореха…»
        Перед глазами его мелькнули солнечные летние вольные дни - широкий базар, многолюдная толпа и Вячик, старинный приятель Щукина, последние годы своей длинной жизни промышлявший на базаре игрой в скорлупку,  - Вячик, научивший Щукина всем нехитрым премудростям этой игры.

«А что?  - подумал вдруг Щукин.  - Чем черт не шутит. Дай-ка попробую…»
        Это был момент истины.

* * *
        - Мужики!  - рывком поднявшись, проговорил Щукин.  - Дайте водяры стакан.
        Моисей и Иван Иванович ошеломленно молчали.
        - Вот это да!  - первым опомнился Моисей.  - Молчал, молчал всю дорогу, а теперь заговорил!
        - Я ведь ее очень долго не попробую,  - постаравшись придать своему голосу жалобные интонации, сказал еще Щукин.
        Моисей и Иван Иванович переглянулись.
        - Нам и самим мало,  - сказал Моисей, а Иван Иванович строго посмотрел на Николая и добавил:
        - С конвоируемыми воспрещается разговаривать. Тем более - водку пить.
        - Водку пить вообще нельзя,  - сказал Щукин.  - В смысле, на работе. Тем более - на вашей.
        - Ты чего это?  - возмутился Моисей.  - Накапать хочешь?
        - Нет,  - проговорил Щукин.  - Ни в коем случае. Лучше вы мне накапайте стакан. Или полстакана.
        Моисей посмотрел на Ивана Ивановича и пару раз хлопнул белесыми ресницами.
        - Может, и правда дать ему немного?  - неуверенно предложил он.
        - Ни за что на свете,  - твердо произнес Иван Иванович.
        - Да он же ее сколько лет не увидит,  - сказал Моисей.  - Эй ты,  - обратился он к Щукину.  - Сколько тебе дали-то?
        Щукин не успел ответить.
        - Его еще не судили,  - сказал за него Иван Иванович.  - Везут на следствие.
        - Вот видите,  - тут же подхватил Николай.  - А по закону, пока я не осужден, я считаюсь только подозреваемым. Может быть, я вообще невиновный? Как вы мне в глаза посмотрите, когда через год встретите на улице?
        - Угрожает,  - произнес Моисей, глядя на Ивана Ивановича.  - Обещает встретить, как выйдет…
        - Нисколько я не угрожаю,  - поторопился Николай.  - По-человечески прошу - дайте стакан водяры. Это ведь немного. Вы завтра гулять будете по улицам, хоть сотню бутылок сможете купить на свои бабки, а я в камере пухнуть буду… Ну дайте,  - проныл Щукин,  - чтобы хоть вкус ее не забыть.
        Моисей снова посмотрел на Ивана Ивановича. Тот молчал.
        - За что тебя?  - спросил Моисей у Щукина, тиская в руках заветную бутылку.
        - Улицу неверно перешел,  - невесело усмехнулся Николай,  - с чужим баулом.
        - Да ладно тебе,  - сказал Иван Иванович, но не Щукину, а Моисею.  - Чего ты его слушаешь? Когда они правду-то говорили?
        - Значит, не дадите?  - вздохнул Щукин.
        - Почему это?  - поднял брови Иван Иванович.  - Может быть, и дадим граммулечку. Вот только…
        - Что?  - жадно спросил Щукин.
        - Спляшешь для нас или споешь, тогда подумаем,  - проговорил Иван Иванович и подмигнул Моисею, как бы приглашая его к бесплатному веселью.
        - Издеваетесь…  - горестно констатировал Николай.
        - Мы?  - удивился Иван Иванович.  - Ни в коем случае…
        Николай замолчал, как бы задумавшись тяжело, потом предложил:
        - А давайте сыграем? Если я проиграю, то спою вам и станцую - все, что вы захотите. А если кто-нибудь из вас проиграет - нальете мне стакан водяры. Идет?
        Иван Иванович и Моисей переглянулись.
        - Идет?  - повторил Щукин.
        - А во что играть будем?  - осторожно спросил Моисей.  - В карты? Или в шашки?
        - Во что хотите…  - развел руками Щукин.
        - Нашел дураков!  - воскликнул Иван Иванович.  - Кто же с тобой в карты играть сядет! Вы же, падлы, на этом собаку съели! Играть с уголовником в карты - все равно что с налоговым инспектором ссориться, бесполезно.
        - Ну, почему в карты сразу,  - сказал Щукин.  - Можно вот…
        Он опустил глаза в пол, и его взгляд вроде бы случайно наткнулся на ореховые скорлупки.
        - В скорлупку вот можно,  - предложил Щукин.
        - В скорлупку?  - заинтересовался Моисей.
        - Ага.
        - Жульничество,  - подумав, уверенно выговорил Иван Иванович.  - Он нас как липку обдерет.
        - А что мы теряем?  - резонно возразил на это Моисей.  - Стакан водки? Ерунда какая. Зато хоть небольшое, но развлечение…
        - Ну ладно…  - с явно неохотой согласился Иван Иванович.
        Глава 19
        Через час уже до крайности возбужденный Моисей кричал:
        - Да ты не мельтеши! Ты медленно показывай!
        - Да пожалуйста,  - пожал плечами Щукин.  - Вот…
        Он снова шаркнул по столу звякнувшими наручниками и завертел тремя скорлупками, гоняя между ними жестяную пробку от водки.
        - Где пробка?  - внезапно остановившись, спросил Николай.
        - Тут,  - ткнул пальцем Иван Иванович.
        - Нет, тут,  - показал на другую скорлупку Моисей.
        - Так где?  - переспросил Щукин.
        - Вот тут,  - повторил Иван Иванович.
        Щукин медленно поднял скорлупку. Под ней поблескивала жестяная пробка.
        - Вот черт…  - с сожалением проговорил Николай.
        - Опять проиграл!  - завизжал Моисей.  - Давай какую-нибудь русскую народную!
        - Русскую народную?  - задумался Щукин.  - А вот…
        Он посмотрел на табачный дым, поднимавшийся кверху от тлеющей сигареты Ивана Ивановича, и с удивлением ощутил, как его собственные тягучие мысли стали складываться в длинные и печальные слова:
        Разлу-ука, ты ра-азлука…
        Чужая сторона-а…
        Никто нас не разлучи-ит…
        Лишь мать сыра земля-а…
        - Все,  - закончив, констатировал Щукин.
        Нетронутая еще бутылка водки стояла на столе. Щукин посмотрел на нее и демонстративно сглотнул слюну.
        - Еще раз,  - потребовал Моисей.
        - Хватит,  - становясь вдруг мрачным, проговорил Николай.
        - А чего так?  - усмехнулся Иван Иванович.  - Думал нас обмануть, а ничего не получилось? Теперь печалишься?
        - Неудобно в наручниках,  - объяснил Щукин.  - Сблочил бы браслеты, начальник… Это золото без пробы…
        Моисей вопросительно посмотрел на Ивана Ивановича.
        - Нет,  - твердо сказал тот.  - Даже и не проси. Наручники не сниму. Мы устав, конечно, нарушаем, играя с заключенным, но…
        - Я не заключенный!  - возмущенно выкрикнул Щукин.  - Я подозреваемый! Прошу не забывать!
        - Мы устав, конечно, нарушаем,  - невозмутимо продолжал Иван Иванович,  - но до того, чтобы браслеты сблочить… тьфу! Наручники снять - до этого дело не дойдет!
        - Ладно,  - вздохнул Щукин,  - песен я еще много знаю. Давайте еще раз попробуем. Только так нечестно - неудобно мне в браслетах, вся ловкость рук ни к черту.
        - Привыкай,  - усмехнулся Иван Иванович.
        Щукин снова закрутил на столе скорлупками.
        - Кручу-верчу, обмануть хочу!  - приговаривал он.  - Где шарик? Отвечай поскорей, не задерживай добрых и честных людей.
        Он остановился и поднял глаза. Дыхание у него вдруг сперло.
        - Вот тут,  - ткнул пальцем в скорлупку Моисей.
        Щукин приподнял скорлупку. Снова блеснула пробка от бутылки.
        - Проиграл!  - восторженно воскликнул Моисей.
        - Спой что-нибудь эстрадное,  - заказал Иван Иванович.  - Только потише. А то сверхсрочники прибегут. Они, сволочи, дрыхнут уже, но кто знает…
        - Нет!  - замотал головой Моисей.  - Теперь пускай станцует! Станцуй!  - приказал он Щукину.
        - Что танцевать?  - обреченно вздохнул тот.
        - Цыганочку,  - вспомнил Иван Иванович.  - С выходом! Можешь?
        - С выходом, это как?  - спросил Щукин, стараясь успокоить рвущееся наружу сердце.
        Иван Иванович, очевидно, сам не знал, как это - с выходом. Он подумал и кивнул Щукину головой.
        - Можно без выхода…
        - Без выхода…  - повторил Щукин, вкладывая в эти слова иной, только ему понятный, смысл.  - Нет, уж лучше с выходом.
        Он поднялся и, отметив подозрительный блеск в глазах Ивана Ивановича, торжественно объявил:
        - Русский народный танец! Цыганочка с выходом!
        И вскинул скованные наручниками руки кверху.

* * *
        Моисей только крякнул от неожиданности и крайнего изумления, когда на голову Ивана Ивановича обрушились тяжелые металлические наручники. Иван Иванович даже крякнуть не смог - он молча повалился со своей полки на пол, и ореховые скорлупки захрустели под его телом.
        Опомнившись, Моисей крутнулся, вскакивая, но не тут-то было. Щукин, понимая всю серьезность ситуации, когда нельзя медлить ни на миллионную долю секунды, рванулся к нему и, коротко размахнувшись, заехал наручниками Моисею прямо в лоб.
        Закатив глаза, Моисей повалился к стенке. Щукин подхватил его и аккуратно переложил так, чтобы его тело не заслоняло проход.
        Теперь, когда с первым пунктом плана было покончено, Щукин поднял с пола еще дымящуюся сигарету Ивана Ивановича и глубоко затянулся, одновременно отмечая, как истосковались по никотину его легкие. Потом он быстро и ловко обыскал конвойных, достал ключи от наручников и освободился.
        Вытер окровавленные руки о собственную одежду, перед тем как снять ее.
        Полминуты - или даже меньше - помедлил, чтобы успокоить взвинченные нервы и хоть что-то слышать за бешеным шумом бьющейся о его виски крови.
        Потом выдохнул и снова принялся за дело.
        Еще минута ушла у него на переодевание, и вот из купе вышел человек в форме конвойного. Фуражка была глубоко надвинута на лоб. В коридоре вагона трясло и качало еще сильнее, чем это ощущалось в купе, да и шум стучащих колес слышался явственнее.
        Кто-то мелькнул в дальнем конце прохода - и Щукин немедленно повернул в другую сторону.

«Пожалуйста,  - взмолился он всем известным ему богам.  - Пошлите мне хоть немного удачи на этот час! Честное слово, больше никогда и ни о чем не буду просить! Немного удачи и все! Мне бы только уйти отсюда - уйти и никогда не возвращаться!»
        Человек в другом конце коридора что-то крикнул Щукину. Николай не разобрал слов, но предположил, что его спрашивают, куда он идет. Пряча лицо в тень, Щукин крикнул в ответ что-то неразборчивое из-за стука колес и махнул рукой по направлению к туалету.
        Темная фигура помаячила еще немного и исчезла.
        Щукин вздохнул свободнее.

* * *
        Николай остановился в тамбуре. Все двери, которые он дергал, были закрыты. Окна - зарешечены. А те, какие не были зарешечены, являли собой такую почти непроходимую преграду из толстенного пыльного стекла, что Щукин, только что вырубивший двух конвойных, немного растерялся.
        Он понимал, что времени у него крайне мало. Конвойные вот-вот очнутся, и тогда начнется такой кипеж, что небо потемнеет.
        Впрочем, оно и так темное - ночь на дворе. Что на руку, конечно, Щукину.
        Николай пожалел, что не захватил с собой наручники - ими было бы так удобно разбить сейчас стекло. А голыми руками несподручно…

«И потом,  - мелькнула в голове Щукина еще одна мысль,  - поезд мчится с той скоростью, на какую он только способен. Если прыгать на такой скорости, можно сломать себе шею».
        Щукин огляделся.
        Стоп-кран!

«Нет,  - мгновенно подумал Николай,  - стоп-кран в данном случае не подойдет… Если поезд в таком экстренном порядке остановится, все вертухаи кинутся искать, что случилось. Тогда сразу и обнаружится, что эти два гаврика в отключке лежат, а я, так сказать, отсутствую… Далеко я уйти не успею…»
        Тут внезапный шум в другом конце вагона спугнул мысли Николая. Его кинуло в пот.
        Щукин бросился в другой вагон.
        Там никого не было, но, чтобы как можно на большее расстояние оторваться от возможных преследователей, он пробежал еще два пустых вагона и остановился в очередном тамбуре.
        Решив больше не рассуждать, он оглянулся.
        На стенке висел огнетушитель.
        - Вот им-то я стекло и раздербаню,  - пробормотал Щукин.
        Он снял огнетушитель со стены и размахнулся.
        От быстрого бега кровь в его голове колотилась еще сильнее, чем колеса поезда. Наверное, поэтому он не услышал шаги приближающихся людей. Единственное, что успел сделать Николай - это отвернуться к окну и сложить пальцы у рта, точно курил сигаретку.
        Человек в милицейской форме вошел в тамбур. И остановился, неприязненно глядя на Щукина. Николай только сейчас вспомнил, что в левой руке он все еще держит огнетушитель.
        - Ты чего?  - сказал человек.
        - А что?  - не поворачиваясь, спросил Щукин.
        - Ты из какого отряда?  - подозрительно сощурился вдруг человек в милицейской форме.
        Больше ничего не говоря, Николай рывком развернулся и огнетушителем врезал собеседнику в переносицу.
        Коротко что-то вякнув, тот повалился навзничь, еще и приложившись затылком к противоположной стене тамбура.
        Отвернувшись от поверженного, Щукин снова размахнулся и изо всех сил ударил огнетушителем в стекло. Треснув, оно со звоном разлетелось на куски.
        - Свобода!  - радостно выдохнул Щукин.
        Но на этом происшествия не закончились - дверь, через которую вошел человек, сейчас неподвижно лежащий у стены, снова открылась, и в тамбуре появилась девушка, понурившая голову. Щукин заметил на руках у нее наручники, а когда она подняла голову, он с величайшим изумлением узнал в ней Лилю.
        - Ты откуда?  - только и смог спросить Щукин.
        Она не успела ответить, инстинктивно оглядываясь.
        Николай понял все без слов.

«Два вертухая,  - мелькнуло у него в голове,  - они ее в сортир вели. Один впереди, другой сзади. Одного я грохнул, а второй… Но как Лиля оказалась в этом поезде? Зачем ее везут в Москву?»
        - Что здесь случилось?  - строго проговорил, глядя на Лилю, второй конвойный, ступая в тесный тамбур.  - Почему шум?
        Взгляд его наткнулся на тело товарища - конвойный раскрыл рот и потянулся к кобуре у себя на боку. Струя свежего воздуха из разбитого окна ударила ему в лицо. Он повернулся и в короткий отрезок времени успел заметить красный корпус огнетушителя, летящий ему в глаза.
        - Мама…  - тихо проговорил конвойный.
        Больше ничего сказать и сделать он не успел - рухнул ничком на тело своего коллеги.
        - Как ты здесь оказался?  - задала Лиля Николаю тот самый вопрос, который он только что задал ей.
        Но Щукин понимал, что сейчас не время для игры в вопросы и ответы. Схватив ее за цепь наручников, он подтолкнул девушку к окну.
        - Давай!  - прошипел он.
        - Ты что?  - воскликнула она.  - Я же разобьюсь!
        - Ну и черт с тобой,  - злобно откликнулся Щукин.  - Хочешь в тюряге сидеть всю оставшуюся жизнь?
        - Ме… меня не посадят…  - растерянно проговорила Лиля, оглядываясь на бесчувственные тела своих конвоиров.  - Я же помогаю органам, они…
        - Тогда какого хрена ты тут в наручниках?
        Лиля не нашлась, что ответить.
        - Я запуталась…  - только и проговорила она тихо.
        Николай с поразительной ясностью ощутил, что медлить больше нельзя ни секунды. Хорошо бы, конечно, забрать отсюда Лилю, но если она сама не протиснется в это разбитое окошко, то толкать ее туда насильно - слишком долгий и тяжелый труд.
        А если она, чего доброго, заорет?
        - Короче, пойдешь со мной или нет?  - коротко и зло спросил Щукин.
        Поколебавшись еще секунду, она шагнула к окошку - и через полминуты ее испуганный крик взвился и затих, заглушенный стуком колес.

«Хоть бы она себе ничего не сломала,  - мелькнула еще у Щукина мысль,  - тащить ее тогда на себе…»
        И он втиснулся в окошко, сразу же захлебнувшись от хлестнувшего его по лицу холодного ветра.
        А через две секунды никакого Щукина в этом поезде не было.

* * *
        Лиля сломала ногу при падении с поезда - то есть случилось то, чего Щукин и опасался. Впрочем, он был счастлив от того, что сам отделался лишь несколькими синяками, но зато был свободен.
        Щукин, задыхаясь и обливаясь потом, тащил на себе Лилю, пока не наступило утро.
        Николай опустил плачущую от боли, страха и полной безнадежности Лилю на землю и присел рядом с ней.
        Она все еще была в наручниках.
        - Так почему же ты все-таки оказалась в этом поезде?  - спросил он.
        Она ничего не ответила, заливаясь слезами.
        Терпеливо подождав несколько минут, Щукин повторил свой вопрос.
        - Они,  - всхлипывая, проговорила Лиля,  - они просто воспользовались моментом и решили перебросить меня в Москву - там папке труднее будет меня вытащить… Если он все еще желает спасти меня…
        - Спасти?  - хмыкнул Щукин.  - После того, что ты ему сделала?
        - А ты откуда знаешь?  - вскинула на него глаза Лиля, но Щукин только снова усмехнулся.
        Она замолчала.
        Слезы катились у нее по лицу, но Николаю не было ее жалко. Вообще ему казалось, что он из-за крайней усталости - физического и душевного истощения - уже не способен ни на какие чувства.
        Впрочем, он знал, что это пройдет. Нужно только немного отдохнуть, выправить себе новые документы и раздобыть денег. А для этого…
        - А для этого нужна мне только ты…  - улыбаясь, пропел Щукин.
        - Ты чего?  - сквозь слезы спросила Лиля.
        - Ничего,  - ответил Щукин, а следующие слова вырвались у него как-то сами собой.  - Предательство,  - серьезно сказал он,  - самый страшный грех… Ты ведь не только отца потеряла, ты потеряла саму себя.
        Лиля вряд ли поняла сейчас смысл слов Николая. Ее волновало другое.
        - Зачем я тебе?  - спросила она.  - Брось меня…
        - Ну нет, моя дорогая,  - рассмеялся Щукин.  - Как я могу тебя бросить? Ты ведь - мой билет в будущее. Без тебя мне трудно придется… Сейчас за мной, пока у меня ни документов нет, ни денег, все менты страны гоняются. А мне нужно только найти телефон, чтобы все это закончилось…
        - Зачем?  - испуганно спросила Лиля.
        Она, кажется, понимала - зачем.
        - А затем, чтобы позвонить твоему папашке,  - охотно объяснил Щукин.  - Не знаю, рад он будет тебя видеть или нет, но людей своих за тобой вышлет - это точно. Того же Петю и Филина. Они, наверное, уже поправились… Ведь Седому нужно вытащить тебя от ментов хотя бы для того, чтобы не опасаться больше за свою независимость. Он упрячет тебя подальше, и все. Останется тот самый железный вор - Седой. До которого ментам ни в жизнь не добраться. Не будет уже у него слабых мест. А я поживу немного у Седого… деньжишками обзаведусь да ксивой новой… А потом посмотрим…
        Лиля снова заплакала.
        А Щукин подумал, что неплохо бы сейчас закурить. Жалко, нет сигареты… И опять вдруг пришли ему на ум тягучие слова старинной русской песни:
        - Разлу-ука, ты, разлука…
        Эпилог
        Немолодой, но крепкий еще мужчина с серебряной головой сидел напротив Щукина в полутемном кабинете.
        - Еще по одной?  - предложил мужчина.
        Щукин кивнул.
        Тишина, нарушенная этими словами, продолжалась еще долго. Потом Седой невесело усмехнулся и проговорил:
        - Одного я не понимаю, как тебя Петя Злой и Филин не хлопнули по дороге? Я уж думал, хлопнут - за все хорошее, что ты им сделал.
        Это было шутка, но Николай ответил серьезно:
        - Я ведь, прежде чем им позвонить, звонил тебе. А ты уж все объяснил им - дал полный расклад. Они как раз были на полпути сюда. В Питере-то им оставаться никакого резона не было. Капитона взяли - еще бы чуть-чуть, и до них добрались бы…
        - Не хотели они возвращаться,  - кивнул Седой.  - Только-только вырвались из всего этого мусорского кошмара, как опять надо ехать, тебя забирать. Так вы что - те двое суток, пока они ехали к вам, так в лесу и сидели?
        - Ага,  - сказал Щукин.  - А чего - весна все-таки, тепло… Я на станцию, откуда тебе звонил, еще один раз ходил - пошукал немного по карманам тамошней публики, потом в магазин… А Лильку наручниками к дереву пристегнул. И рот ей пришлось кляпом забить
        - кто ее знает, что у нее в башке. Орать бы начала - и снова все насмарку. Два раза она с мусорами пыталась контакт наладить, а что получалось? Если не дурь в вену, так наручники и вертухаи…
        Он помолчал немного и добавил:
        - А все-таки жутковато в лесу было - раза два или три вертолеты над нами кружили. Я специально шалаш сделал - под листьями-то нас не видно было. Да мусора в лесу-то не искали как следует - так, для проформы. Они же считали, что мы где-нибудь поближе к цивилизации находиться будем, а мы…
        И Щукин снова замолчал. Воспоминания о тех днях напряженного ожидания и волчьей жизни в лесу теснились в его голове. Чтобы отделаться от них, он крепко зажмурился и заставил себя думать о чем-нибудь приятном. Например, о той сумке, которая лежала у его ног - смирно, будто послушная собака. В сумке, тесно прижавшись друг к другу, покоились новенькие купюры - это Седой взялся возместить Щукину ущерб от изъятого у него чемоданчика с ментовскими бабками… Правда, на этот раз денег у Щукина оказалось немного меньше… Но какая разница? Кто будет думать о таких мелочах, когда есть более важные проблемы.
        - И куда ты теперь?  - спросил Седой.
        Щукин пожал плечами. Он и правда не знал направления и цели своей предстоящей поездки.
        - Я бы на твоем месте за границу свалил,  - проговорил Седой, внимательно глядя на Щукина,  - хоть и ксива у тебя новая. Менты - это такое говно, от которого, если вляпался, не так-то легко отмыться. Они тебя еще долго искать будут по всей стране.
        Николай снова пожал плечами.
        - А то оставайся у меня,  - предложил Седой,  - работу тебе всегда найти можно… Правда, мои «братки» тебя по понятным причинам не особенно жалуют, но это вопрос времени.
        - Да,  - сказал Щукин и вдруг спросил: - А с Лилькой ты что делать будешь?
        Седой нахмурился.
        Щукин не стал больше расспрашивать его, но подумал, что про заграницу Седой заговорил не зря. Может быть, он дочку свою собирается туда сплавить?.. И хочет попросить Щукина сопроводить ее?
        Ну, нет… С этой девчонкой Николай напрыгался достаточно. Больше он не намерен связываться с ней.
        - Еще?  - спросил Седой, кивая на стоящую на столе бутылку с дорогим коньяком.
        - Давай.
        - А Капитона адвокаты отмазывают,  - как бы между прочим сообщил Седой.  - По слухам, он им столько бабок отвалил, что ему впору из СИЗО на пост президента баллотироваться… И ведь отмажется, падла… Чистым выйдет… А мне нужно на дно уходить…
        Седой проговорил это и замолчал - ушел на дно собственных мыслей.
        И Щукин тоже задумался - а правда, куда ему дальше податься? Может быть, действительно за границу? Помнится, был у него один знакомый - старый урка, который еще до войны колесил по Европе и брал иностранные посольства. Времена сейчас не те, но… попробовать можно.
        И Щукин мысленно усмехнулся.