Тамоников Александр, Холодная Акватория- библиотека РусЛит

Холодная акватория Александр Александрович Тамоников
        Сентябрь 1942 года. Новороссийск захвачен фашистами. Предприятия города эвакуированы. В акватории порта советскими инженерами тайно затоплен образец новейшей торпеды. Немцы, узнав об этом, начали активные поиски, чтобы наладить собственное производство этого мощного оружия. Опередить противника, найти и уничтожить торпеду поручено группе майора Максима Шелестова. Бойцы пробираются в оккупированный город, надеясь разыскать единственного оставшегося в живых участника затопления. Они не предполагают, что у этой тайны есть еще один свидетель…
        Александр Александрович Тамоников
        Холодная акватория

        Глава 1
        Строительство оборонительного района велось и днем и ночью. Но к началу наступления фашистов на Новороссийск закончить работы и завершить оснащение всех огневых точек и позиций так и не удалось. Уже шли бои, а войска оборонительного района с помощью местных жителей продолжали строительные работы. Войска держались на передовом рубеже, который протянулся по левому берегу реки Кубань и находился в 40 - 60 километрах от города. Заканчивались работы на основном рубеже от Анапы до мыса Дооб. Много сил было брошено на создание тылового рубежа прикрытия на окраинах города.
        Но силы были неравны. Враг бросил на город две пехотные и три кавалерийские дивизии. А все, чем располагало командование под Новороссийском, все, что удалось отвести с Тамани и Темрюка, не позволяло создать полноценной обороны. Немцы превосходили обороняющихся по численности своих войск почти в четыре раза.
        Мощным ударом со стороны Краснодара враг оттеснил наши потрепанные в боях части к станице Крымской и за одни сутки вышел к передовым позициям Новороссийского оборонительного района. Несмотря на превосходство врага, войска 47-й армии и части морской пехоты остановили гитлеровцев, не дав им прорваться к городу. Но фашисты перебросили дополнительные силы с туапсинского направления и нанесли сокрушительный удар в районе Анапы, заставив наши войска отступить. В районе Темрюка, Варениковской и Красного Октября отрезанными от основных сил оказались части морской пехоты. Командование запретило отступать и приказывало держаться до последней возможности, сковывая силы врага.
        Но в ночь на 10 сентября враг все же занял Новороссийск. К этому времени Новороссийская военно-морская база была уже переведена в Геленджик. Из самого города удалось частично эвакуировать оборудование и запасы готовой продукции нескольких заводов. В том числе чудом удалось эвакуировать оборудование и материалы Научно-исследовательского центра гидромеханики.
        Заведующий «Лабораторией-28» профессор Горобецкий стоял посреди своего кабинета с черными от копоти руками и просматривал бумаги. Рядом стояло большое жестяное ведро, в котором горел огонь. Десятки документов, чертежей уже были брошены в костер. Кроме уже отправленных архивов, лабораторных образцов, оставался еще личный архив профессора и переписка. Все, что не поместится в черный портфель с двумя металлическими замками, должно сгореть. Нет уже возможности выносить и грузить коробки, ящики, не осталось машин и почти не осталось сотрудников в здании. Эдуард Васильевич Горобецкий, как капитан терпящего бедствие корабля, намеревался покинуть лабораторию последним. Убедившись, что врагу не останется ничего.
        В здании еще были слышны чьи-то шаги, хлопали двери. Со звоном разбилось и полетело на улицу стекло. Канонада раздавалась уже совсем близко. За сегодняшний день дважды налетала вражеская авиация. Люди выбегали из домов и смотрели, как несколько советских истребителей пытались остановить армаду немецких бомбардировщиков.
        Бомбы падали на окраине города и в порту. На дороге горела машина, где-то ржала раненая лошадь. По улицам разбросаны вещи, поломанные повозки и тележки. Кто мог, уходил из города вместе с предприятиями, остальные пробирались к родным и близким южнее по побережью.
        Но у многих такой возможности не было, они с тоской, злобой и страхом смотрели на эвакуирующихся. Никто не знал, что их ждет, когда отступят части Красной армии. Никто не знал, удастся ли удержать город.
        Эдуард Васильевич знал, что по городу ползут самые страшные слухи. Немцы войдут и начнут расстреливать коммунистов и тех, кто поддерживал советскую власть.
        Но не это сейчас волновало профессора Горобецкого. До сих пор не вернулся в бухту катер «Катран». Связь с судном прервалась пять часов назад. На борту кроме экипажа находились сотрудники лаборатории, проводившие испытания секретной торпеды, которую разрабатывал НИЦ гидромеханики, и в частности «Лаборатория-28». Самым главным было то, что лаборатория не могла вывезти экспериментальный образец, который находился на испытаниях в море.
        - Лида! - снова крикнул профессор, не отрывая взгляда от бумаг, которые посматривал, сминал и бросал в огонь. - Лида!
        - Да, Эдуард Васильевич! - раскрасневшаяся от волнения, растрепанная молодая женщина вбежала в кабинет.
        - Лида, где «Катран»? Что известно? Где, в конце концов, Белохвостов?
        - Я здесь, - мягко отстранив секретаршу, в кабинет вошел грузный лысеющий мужчина. - Нет связи. У нас батарея села, а связисты уже уехали. Я попытался с моряками связаться, с комендантом порта, но там такое творится… Я же не могу открытым текстом запрашивать, не видел ли кто наш катер с секретным образцом на борту. Помогите, дело государственное…
        - Николай Кондратьевич! - Профессор замер на месте и с недоумением посмотрел на сотрудника. - Вы соображаете, что вы говорите? У нас секретный образец черт знает где, а мы не можем ждать и должны уехать. Вы руководитель испытаний, вы должны все обо всем знать. Вы должны были еще пять часов назад поднять весь гарнизон, НКВД, моряков, черта лысого, но найти «Катран». Найти и эвакуировать изделие. Это наш последний образец, самый совершенный! Ничего не хочу слышать! Срочно найти «Катран»! Вы понимаете, что мы с вами под расстрел пойдем из-за потери образца?
        Белохвостов закивал головой и попятился. Он еще никогда не видел заведующего лабораторией в таком состоянии. Профессор Горобецкий был человеком выдержанным, прекрасным ученым, хладнокровным интеллектуалом. Проводя эксперименты или готовя теоретическую базу, он всегда был сдержан, не опускался до бесконечных споров, всегда находил изящное научное и техническое решение. И вот сейчас… Белохвостов кивал, глядя на профессора со страхом. Как война людей меняет, как калечит…
        Продолжая рвать и бросать в огонь бумаги, Горобецкий прислушивался к грохоту орудийных выстрелов, бесконечной дроби ружейной и пулеметной стрельбы. «Неужели враг войдет в город?»
        Ученый не сразу услышал женский крик. Когда в кабинет вбежала Лида с сумасшедшими глазами, профессор, наверное, впервые в жизни испугался очень сильно. Эдуард Васильевич всегда умел находить выход из любого положения, из любой ситуации, всегда верил в силу власти, армии и милиции. Ничто не могло его вывести из равновесия, и вот…
        - Что? - сорвавшись на фальцет, спросил Горобецкий.
        - Белохвостов… там, - глотая слезы, секретарша бессмысленно тыкала рукой куда-то за свою спину.
        - Да что случилось? - почти закричал профессор, догадываясь, что грянула еще одна беда.
        - Николай Кондратьевич… Там… застрелился!
        Горобецкий смотрел на женщину и не замечал, что из его похолодевших рук на пол валятся бумаги. Сейчас он осознавал только то, что за все теперь отвечать придется ему одному, его все бросили. И даже Белохвостов. Как он мог? В такую минуту…
        Шелестова привезли на Лубянскую площадь в три часа ночи. Проезжая через затемненный город, глядя из окна машины на темную массу кремлевских стен, на пустой в ночное время Александровский сад, Максим думал о том, сколько еще впереди горя и страданий. Тяжелый 1941 год, полный непонимания и отчаяния, позади, но вот наступление фашистов приостановлено, вот уже отбросили их полчища от Москвы. Дорогой ценой, но отбросили. И как вздохнул народ! Ведь смогли же - целую армию осилили! И снова появилась надежда в глазах людей, вера появилась! Напряжением сил всего народа и каждого человека в отдельности куется победа. Раскручивается тяжелый маховик, с неимоверными усилиями раскручивается. И когда раскрутится, его уже будет не остановить.
        Когда машина выехала на Лубянскую площадь, внутри шевельнулось что-то животное, холодное. Сразу нахлынули воспоминания о проведенных здесь месяцах, о допросах, о чувстве безысходности и отчаяния, которого он никому не показывал. Только сам Максим знал, чего ему стоило тогда выжить.
        - Разрешите, товарищ старший майор? - Шелестов привычно вытянулся по стойке «смирно», хотя был в обычном гражданском костюме.
        Платов, не поднимая головы, сделал жест рукой, приглашая войти и указывая на стул возле небольшого приставного столика. Максим помедлил, бросив взгляд по сторонам. Давно он не был в этом кабинете, но казалось, что здесь ничего не изменилось. Привычки сильны не только у простых людей, но даже у таких серьезных разведчиков, как Платов.
        Стоит им только оказаться дома, в хорошо знакомой обстановке, как сразу начинают проявляться привычки. И настольная лампа с зеленым абажуром на столе, а ведь лампа другая, не та, что видел Шелестов в прошлом году. Но вот зеленый цвет нравился хозяину кабинета, успокаивал его, помогал размышлять. И на окнах не видно собранных в гармошку белоснежных занавесок. Во всех кабинетах они есть, а в кабинете Платова нет. И даже сейчас, когда окна задернуты плотными шторами светомаскировки, Максим был уверен, что нет за ними белых занавесок. Не любил старший майор Платов легкомысленного белого цвета и различных кружавчиков и оборочек. Только зеленый абажур, только плотное зеленое сукно на столе и темно-коричневые тяжелые шторы на окнах. А на столе стакан в подстаканнике все с той же вмятиной на боку, которую хорошо помнил Шелестов.
        - Приехали? - то ли констатировал, то ли спросил Платов. Скорее просто выдержал этим бессмысленным вопросом паузу, чтобы была возможность перестроиться на новую тему, оторваться от бумаг. - Поспать нам с вами сегодня не удастся. Видать, после войны отоспимся.
        - Вам и сроки ее окончания известны? - не удержался от сарказма Шелестов.
        - Сроки? - Платов посмотрел на собеседника задумчиво, без гнева за эту колкую вольность. - Можем подискутировать, опираясь на аналитику, и назвать с относительной точностью сроки окончания войны. Только я смысла в этом не вижу. Никакой практической пользы. Тем более в рамках вашего предстоящего задания.
        - Слушаю вас, - сухо ответил Шелестов и сложил руки на столе, готовясь запоминать и анализировать сведения, которые сейчас получит.
        - Задание у вашей группы будет непростое, - откинувшись на спинку кресла, заговорил Платов. - Осложняется оно тем, что работать вам придется по ту сторону линии фронта.
        Максим продолжал смотреть на своего начальника, не выражая никаких эмоций. Хотя в душе он был удивлен. Для таких заданий у закордонной разведки есть свои силы и средства. И большой опыт. Что это Платову взбрело в голову посылать за линию фронта свою группу? Или это приказ Лаврентия Павловича? Берия часто совершал поступки, на первый взгляд лишенные понятной логики. Но в конце концов оказывалось, что интуиция и холодный расчет всемогущего наркома никогда не подводили.
        - Понимаю ваше удивление, Максим Андреевич, - кивнул Платов, правильно уловив сомнения командира группы. - Но давайте все же анализировать, а не использовать только одни чувства. Эмоции вредны даже взводному командиру на передовой. А уж вам-то с вашим опытом, при вашей профессии, так вообще опускаться до элементарного удивления нехорошо. Я подбирал состав вашей группы таким образом, чтобы иметь под рукой специалистов разноплановых, опытных. Мы будем терять время и развивать эту тему?
        - Ставьте задачу, - сухо ответил Шелестов, уязвленный тем, что Платов снова убедил его своей убойной логикой, наблюдательностью и умением работать с людьми.
        - Тогда вникайте в ситуацию. - Платов поднялся из своего рабочего кресла и прошелся по кабинету, задумчиво глядя в пол. - Думаю, вы в курсе, что враг занял Новороссийск. Из города удалось вовремя и с минимальными потерями эвакуировать многое, что не должно было достаться гитлеровцам. Но кое-что все же осталось. И это «кое-что» вам нужно найти и уничтожить. Речь идет о секретной разработке Научно-исследовательского центра гидромеханики. Идея абсолютно новая, нестандартная. И эта идея не должна попасть в руки врага потому, что в Германии тоже есть ученые и они быстро поймут принцип и смогут воссоздать то, что не успели сделать мы.
        - Что это? Катер? Двигатель?
        - Торпеда. - Платов присел на край стола, покачивая носком сапога. - Торпеда, которая может развивать скорость до нескольких сотен километров в час. Она быстрее существующих типов в несколько раз. Уничтожить ее или свернуть ее с курса не сможет ни одно судно, даже если вовремя засечет всплытие подводной лодки или атаку торпедного катера. Понимаете? Подводники, чтобы наверняка поразить цель, вынуждены подходить к вражеским судам очень близко, а это риск - тебя догонят эсминцы и забросают глубинными бомбами.
        - Но как это возможно? - удивился Шелестов.
        - Как-то возможно, - развел руками Платов и снова начал расхаживать по кабинету. - Нам с вами не важна техническая сторона, нам важно найти экспериментальный образец и уничтожить его. Не дать возможности врагу познакомиться с технической идеей. Иначе мы рискуем остаться без военно-морского флота, а фашисты окажутся хозяевами морей. Торпеда затонула во время испытаний где-то в Темрюкском заливе. Катер, на котором проводились испытания торпеды, затонул во время налета вражеской авиации. Так что вам предстоит не просто техническая работа по взрыву объекта - вам его еще предстоит найти. Мы не имеем сейчас ни одного свидетеля, который мог бы указать место, где затонула торпеда. Она или исчезла во время пуска, или затонула вместе с катером. Этого мы не знаем. Когда наши войска отступали, под Темрюком осталась бригада морской пехоты. Они дрались в окружении, обеспечивая поиски катера. Катер не нашли. Командование и разведуправление фронта приняло единственно возможное решение, хоть как-то гарантирующее уничтожение торпеды. Они отбомбили предполагаемые участки акватории. Так что, Максим Андреевич, имейте
в виду, что бригада морской пехоты там полегла. Конечно, не стоит говорить, что из-за торпеды - они бились с врагом, уничтожали его, сковывали силы фашистов, давая возможность нашим войскам перегруппироваться, давали возможность эвакуировать из города все важное и ценное.
        - Я понял вас, Петр Анатольевич. И ответственность оцениваю реально. Мы имеем представления хоть о каких-то границах зоны поиска?
        - Боюсь, что нет. Вам предстоит сначала искать людей, владеющих информацией о торпеде, а уж потом, на основании полученных сведений, искать ее саму.
        Михаил Сосновский в тренировочных штанах и майке не спеша бежал по дорожке стадиона бывшего пионерского лагеря «Зорька». Здесь размещалась база, на которой формировались и готовились разведывательно-диверсионные группы для заброски в тыл врага. После боев под Москвой, когда Отдельная мотострелковая бригада особого назначения войск НКВД была брошена на передовую, бойцы этого подразделения выполнили множество успешных операций в тылу врага. Тогда подразделения бригады, личный состав которой набирался из спортсменов и специалистов в самых разных областях, ставили минно-взрывные заграждения и проводили подрывные работы перед наступающим противником на подступах к Москве и в полосе Западного фронта. Тогда же, зимой 1941/42 года, мобильные лыжные отряды ОМСБОН провели множество успешных рейдов в ближнем тылу противника. С января 1942 года, когда бригаду переподчинили 4-му «диверсионному» Управлению НКВД, основной задачей соединения стала подготовка отрядов для действий в глубоком тылу противника. Теперь оно находилось в непосредственном подчинении у Берии. Уже к началу осени 1942 года в тыл врага было
заброшено 58 таких отрядов. Как правило, они превращались затем в крупные партизанские отряды.
        Сосновский знал это, но сейчас ему хотелось со стороны посмотреть на человека, который войдет в их группу для заброски в Новороссийск. Самое правильное впечатление о незнакомце создается, когда он не знает о твоем внимании, когда он не играет, не пытается казаться лучше, чем есть на самом деле. Каждый человек неосознанно при общении с новым человеком пытается играть. Такова наша природа.
        Михаил бежал по дорожке, глядя, как тренируются бойцы. Силовая тренировка, гимнастическая. У того высокого мужчины специальная тренировка: хорошо двигается. Сразу видно, что боксер. А этот - лыжник - руками работает. Трудно лыжнику летом форму поддерживать. А вот это пловчиха!
        Молодая женщина лет двадцати с небольшим в тренировочном синем костюме с вылинявшей надписью «СССР» на спине поднималась и сбегала вниз по деревянной скрипучей лестнице, ведущей на верхний ярус трибун. Потом она стала подниматься, прыгая на одной ноге, затем сменила ногу. Потом растяжка - она положила одну согнутую в колене ногу на край парапета. Плечи у женщины были сильные, широкие. Короткие русые волосы, серые пронзительные глаза, упрямые тонкие губы. Работает на тренировке серьезно, без слабины. Привычка, закалка серьезной спортсменки.
        - Уф, - Сосновский подбежал к женщине и сразу сбавил шаг. - Хорошо, что сегодня не так жарко.
        Спортсменка покосилась на общительного незнакомца и снова начала делать наклоны. Сосновский улыбнулся. «А ведь она чуть дольше, чем надо, задержала на мне взгляд», - подумал он. Так женщины смотрят, если мужчина понравился, если в нем она сразу увидела что-то привлекательное. Кому-то нравятся утонченные или правильные черты лица, кому-то внешняя харизма, кто-то видит глубину души. «А что, - с иронией подумал Сосновский, - я харизматичный, привлекательный и довольно душевный мужчина».
        - Сентябрь в этом году жарковат, не находите? - Сосновский сделал несколько взмахов руками, потом перешел к упражнениям по восстановлению дыхания, хотя в этом не было никакой необходимости.
        - Вы кто? - Женщина выпрямилась и пристально посмотрела Михаилу в глаза. - Вам что-то от меня нужно?
        - Ну почему сразу что-то нужно? - постарался как можно искреннее «возмутиться» Сосновский. - Просто мы с вами в одном месте, в одно время занимаемся одним делом. Почему бы не переброситься парой фраз?
        - Чем вы тут занимались, я поняла. Видела, - с иронией в голосе ответила спортсменка.
        - Нагрузку давал маленькую? - засмеялся он. - Или бежал нетехнично? А вдруг я после ранения и мне нельзя резко увеличивать нагрузку? Если мне можно начинать с легких упражнений? Хотите проверить? Давайте четырехсотметровку с высокого старта, а там посмотрим, кто у нас в форме, а кто нет?
        - А вы не рассыпетесь по дороге? - наконец улыбнулась собеседница. - Как вы сюда попали? И кто вы?
        - Что вы все «кто да кто»! - сокрушенно заметил Сосновский. - Вы просто подумайте, что посторонний человек сюда попасть не может, праздношатающихся здесь нет. Значит? Значит, я один из ваших!
        - Из каких наших? - мгновенно отреагировала женщина.
        - Из спортсменов! - уверенно ответил Михаил. - Вы всегда так неприветливы с мужчинами, Мария?
        - Вы меня знаете? - Женщина стала смотреть на Михаила более внимательно. - Мы знакомы?
        - Почему сразу знакомы? - улыбнулся Сосновский как можно доброжелательнее. - Кто же не знает мастера спорта международного класса олимпийского призера Марию Селиверстову? Я помню ваш знаменитый заплыв кролем, когда вы французскую соперницу оставили позади, а ей все знатоки и журналисты прочили победу. А вы ее как школьницу обошли!
        - Вы там были? - Взгляд Марии потеплел. В нем даже мелькнула легкая грусть. И о довоенном счастливом прошлом, и о былых победах. О полной и насыщенной спортивной жизни, которая осталась далеко позади.
        - Знаете, Маша. - Сосновский уселся на лавку и положил руки на ограждение. - Мир спорта так же несовершенен, как и любой другой мир, созданный людьми. Новое олимпийское движение молодо и неразрывно связано с политикой. И так, я думаю, будет всегда. Но мы ничего толком не знаем и о древних олимпийских играх в Греции. Какой смысл они вкладывали в эти соревнования, для чего проводили? Я далек от гуманистической оценки этих мероприятий, но смотреть на здоровое соперничество приятно.
        - А гуманизм должен быть у каждого в душе, - возразила Селиверстова. - Вот тогда он будет присутствовать и довлеть и на соревнованиях, и в политике, и на производстве. Все ведь идет от человека!
        - А вы гуманист, Мария! - покачал головой Михаил. - Не верю я в ваш гуманизм. Спортсмен такого уровня гуманистом быть не может. В большом спорте побеждают сила воли, напор и стремление к победе над другими.
        - Странно вы рассуждаете, - усмехнулась Селиверстова. - Как вас, кстати, зовут?
        - Михаил, - представился Сосновский. - И что же вам показалось странным в моих словах?
        - А все! Вы знаете, чья заслуга в том, что олимпийские игры были возрождены в конце прошлого века?
        - Вы имеете в виду Пьера де Кубертена?
        - Да, именно! Не случайно человеком, возродившим олимпийское движение, стал историк и писатель. И вы говорите, что в этом нет гуманизма. И вообще, мне кажется, что вы начали этот разговор, чтобы произвести на меня впечатление? Поумничать решили, Михаил?
        - Нет, скорее наоборот. - Сосновский стал серьезен. - Я не пытался произвести на вас впечатление и тем более умничать. Я хотел понять вас, увидеть вас такой, какая вы есть. Я же неожиданно к вам подошел, а в ситуации человек, как правило, не успевает надеть маску и остается самим собой. Нам с вами работать предстоит, Мария Селиверстова.
        - Работать? - Женщина насторожилась. - У меня будет задание? Но почему вот так? Не вызвали в штаб, не…
        - А потому, Маша, - вздохнул Михаил, - что в нашей работе и вообще на войне редко бывает так, как нам хочется, или так, как мы привыкли. Война диктует свои правила, работа в разведке тоже. Отвыкайте от шаблонов и начинайте привыкать к импровизации в каждом шаге. На привычках сгорает много разведчиков. И еще больше на стандартности мышления. Учитесь мыслить нестандартно.
        - Вы мой командир?
        - Нет, я такой же член группы, как и вы. Мне приказано познакомиться с вами и подготовить к работе, объяснить суть задания. И еще, мы с вами вместе переходим линию фронта. И не беспокойтесь, я прекрасно знаю, что такое субординация. Разумеется, мы сейчас здесь не будем ничего обсуждать, разве что погоду. Официальный приказ вы получите от своего командования, как и положено по уставу. А мне просто захотелось узнать вас немного в неофициальной обстановке.
        Из-за трибун показался молодой солдат в очках с толстыми стеклами. Щурясь на солнце и приложив руку «козырьком» к глазам, он нашел Марию и Сосновского и побежал к ним неумелой трусцой.
        - Товарищ Селиверстова, вас срочно к командиру бригады! - выпалил боец.
        Михаил многозначительно развел руками: ну вот, о чем я вам и говорил.
        Стиснув зубы, собрав в кулак свою волю, Шелестов спускался к камерам внутренней тюрьмы на Лубянке. В кабинетах арестованных допрашивать было запрещено. Для этого была оборудована комната допросов. Это Максим тоже хорошо помнил. Приказать доставить к нему в кабинет арестованного мог только Берия, иногда Платов, но и они этого, насколько знал Шелестов, тоже не делали. Психологическое давление должно быть постоянным. Сколько допросов прошел сам Шелестов, сколько их вынесли члены его группы: Буторин, Коган, Сосновский…
        «Ты разведчик, соберись», - требовал от себя Максим, понимая, что сейчас нужна ясная холодная голова. От того, с какими данными группа перейдет линию фронта, насколько полученная информация будет полной и точной, зависит не просто успех операции, но и жизнь членов группы. Сейчас война, требуется особая бдительность, необходима самая тщательная проверка всех и каждого. Самое малое упущение, слабина может стоить десятков и сотен жизней разведчиков и тысяч жизней солдат на передовой. Нет права сейчас на жалость и слюнтяйство. Каждый проступок будет иметь последствия. Невиновные все равно будут оправданы, но это еще нужно доказать.
        Эти мысли помогали сохранять спокойствие и хладнокровие, но стоило перенести их на себя, на то, что испытано на собственной шкуре, - и хладнокровия уже не хватало.
        Сопровождавший Шелестова сержант госбезопасности остановился возле двери допросной комнаты.
        - Если будет нужна помощь или когда закончите, нажмите кнопку под крышкой стола.
        Максим кивнул и вошел.
        Арестованный сидел на табурете посреди комнаты. До боли знакомая картина. Человек в изодранной окровавленной рубахе сидит на стуле прямо и смотрит точно перед собой. Так приказано. Руки скованы за спиной наручниками. За столом охранник, вскочивший сразу, как только Шелестов вошел.
        Сколько лет этому человеку? Изможден, избит, седина в волосах. По седине возраст здесь не определить, здесь и молодые седеют. Кивнув охраннику, чтобы тот вышел и ждал за дверью, Максим прошел к столу.
        Теперь он смог внимательнее рассмотреть арестованного. Интеллигентный человек с твердыми, уверенными складками возле губ. Сейчас лицо этого человека выражало обиду и боль. Это, скорее, пародия на маску уверенности. Тем более что свет настольной лампы направлен ему прямо в лицо. Вот так. По-другому у нас не умеют. Опять ссылаться на войну, что иначе нельзя, что «лес рубят - щепки летят»… Так можно думать и рассуждать тому, кто сам не побывал в роли «щепки». Шелестов выключил лампу.
        - Профессор Горобецкий, - произнес Шелестов. - Заведующий «Лабораторией-28» Научно-исследовательского центра гидромеханики. Меня зовут Максим Андреевич. Мне нужно с вами о многом поговорить.
        - Вы мой новый следователь? - спросил профессор хриплым голосом. - Разве в моем деле что-то еще непонятно органам? Я виновен, я готов понести наказание. Виновен лишь я один. Я отвечал за лабораторию и должен был все контролировать, а не перекладывать ответственность на чужие плечи.
        - Эдуард Васильевич. - Шелестов увидел на столе ключ от наручников, встал и подошел к арестованному. - Поймите, что сейчас важнее не ваше раскаяние и не самобичевание. Сейчас важнее всего найти эту вашу злосчастную торпеду. Найти и уничтожить. Уж вы-то лучше меня понимаете, что, попади она в руки врага, и идея ваша уплывет и возродится во вражеском изделии, и тогда страшно будет всему миру. Вы же это понимаете?
        - Понимаю. - Профессор опустил голову и стал растирать запястья со следами наручников. - Но других следователей интересовало мое признание в предательстве, на кого я работал и за сколько продал Родину.
        - А я не следователь, я человек, который отправляется искать вашу торпеду. И вы мне должны помочь.
        - Вы? - Городецкий поднял взгляд на Шелестова. - Туда?
        - Туда, - ободряюще улыбнулся Максим. - Давайте вместе вспоминать все поминутно, в деталях. Мне нужен максимум информации. Ведь в Новороссийске сейчас фашисты.
        - Да. - Лицо профессора впервые искривилось от душевной боли. - Сдали город, не удержали. Но я думаю, что торпеду можно найти. Понимаете, если пуска не было, а его не должно было быть, потому что мы уже знали, что фашисты прорвались, что они подходят к Анапе… И бомбили все время. Не до испытаний было. И «Катран» должен был вернуться. Вы знаете, что такое эта новая торпеда, в чем ее хитрость?
        - Вот вы мне это и расскажете. Я должен знать не меньше вашего, профессор.
        - Мы разработали условия, в которых изделие может развивать даже в водной плотной среде большую скорость. Мы нашли способ снизить сопротивление воды. Торпеда двигается в паровой подушке - кавитационном пузыре. Как бы вам это проще объяснить. Для этого в носовой части установлен парогенератор, он выделяет большое количество пузырьков воздуха. Они как бы обволакивают торпеду, ее носовую часть. Понимаете, она сама себе создает на пути область пониженного сопротивления. И развивает колоссальную скорость для водной среды! Это все просто. Я удивляюсь, почему никто раньше до этого не додумался. Не надо разрезать плотную водную среду на пути, не надо изобретать форму капли для носовой части. Нужно разрежение среды, вот и все.
        - Хм, действительно просто. - Шелестов покачал головой. - Но думаю, что самое сложное - разработать этот самый парогенератор в носовой части торпеды и заставить его создавать ровную разреженную среду.
        - Так и есть, - кивнул Горобецкий. - К сожалению, застрелился руководитель испытаний Белохвостов. Смалодушничал, испугался ответственности. Теперь не восстановить того, что он знал о последних минутах «Катрана».
        - «Катран» - это название вашей торпеды?
        - Нет, это наш катер, фелюга обычная рыбацкая. Просто на ней установлены мощные двигатели и кое-какое оборудование. А торпеда именовалась по документам и в формуляре как изделие № 28.
        - Кто капитан вашего «Катрана»? Сколько человек экипажа? Кто из сотрудников был на борту катера?
        Шелестов задавал вопросы, выстраивая в голове схему из имен и фамилий. Кто имел отношение, кто знал, кто был с изделием до последнего. Искать придется всех. К сожалению, оперативники не смогли найти всех сотрудников, выбравшихся из Новороссийска накануне оккупации города фашистами. Кто-то не доехал и пропал без вести, кто-то погиб под бомбами. А может, кто-то вообще не смог выехать? Но самое главное - где катер? Может, капитан увел его на юг, к Геленджику? А может, не успел и спрятал катер и изделие в лиманах?
        Борис Коган устало потер руками лицо. Было два часа ночи, уже выпито несколько чашек кофе и выкурено неисчислимое количество папирос, отчего во рту неимоверно горчило. Лейтенант госбезопасности Лосев старательно исписывал очередной лист бумаги. И никуда от этой старательности было не деться. Если бы оперативник, курировавший в Новороссийске Научно-исследовательский центр гидромеханики, был и раньше таким же старательным, многих бед удалось бы избежать. Хорошо хоть начальство на Лосева не вешало «всех собак». Недалекий, в прошлом деревенский парень, который по разнарядке пришел в органы, тянет свою лямку не спеша, старательно и в меру своей дисциплинированности. Но ни на шаг в сторону и без всякой инициативы.
        - Хорошо, - просмотрев еще один исписанный лист, Коган взглянул на лейтенанта. - «Подозрений не вызывал», «не замечен ни в чем предосудительном», «лояльность к власти». Но все же мне хотелось бы без письменных отчетов услышать от вас мнение, почему застрелился Белохвостов? Он неврастеник, трусливый человек, он так испугался ответственности, что его посадят?
        - Я не знаю, Борис Михайлович, - честно ответил Лосев. - Чужая душа - потемки!
        - За честный ответ спасибо. Еще не хватало, чтобы вы выдумывали причины. А насчет чужой души это вы зря. Это часть вашей работы - знать, что за душой у тех людей, кто занят такой важной работой и связан с государственной тайной.
        - Я всех проверял, - недоуменно возразил лейтенант. - Что положено, я делал: запросы оформлял, анкеты отправлял. А в остальном… я же не доктор! Морально никто не разлагался, все вели приличный образ жизни.
        - Ну, ясно, - со вздохом ответил Коган. - Не психолог и не психиатр. И все же, Аркадий Сергеевич, давайте думать и соображать о возможных причинах самоубийства. Насколько я понял, Белохвостов был вдовец?
        - У него жена умерла давно. Еще до меня. И сам Белохвостов в центре еще не работал тогда. Где-то лет восемь назад, кажется, умерла. Женщины у него вроде бы не было. Коллектив небольшой. Если бы с кем закрутил, я бы знал.
        - Это если в коллективе. А если за пределами учреждения у него с кем-то были отношения? Не знаете? Ладно.
        - У него в Новороссийске живет брат жены. В личном деле есть сведения. Белохвостов указал, что поддерживает с ним отношения. - Лосев полистал личное дело ученого и показал пальцем на соответствующую строку.
        - Это уже интересно, - согласился Коган, переписывая данные родственника. - И теперь последний вопрос: кто был свидетелем самоубийства Белохвостова? Кто находился в этот момент в соседних помещениях? Ведь лаборатория фактически на тот момент была эвакуирована?
        - Я не знаю, - смутился лейтенант. - Я уехал со второй партией, когда отправляли секретный архив. Меня в здании… и в Новороссийске не было тогда.
        - Сколько сотрудников НКВД сопровождало архив? - Коган с интересом посмотрел на Лосева.
        - Не знаю, наверное, несколько человек. Я сдал архив под охрану и…
        - …и уехали тоже, - кивнул Борис Михайлович. - Вопросов больше не имею.
        Коган шел по улице под моросящим дождем, подняв воротник плаща. Он снова и снова пытался уложить в голове то, что услышал, и сделать выводы. На основании этого им с Шелестовым придется планировать операцию на оккупированной врагом территории. А данных почти нет. Почему? Да потому что курирующий научный центр сотрудник НКВД постарался поскорее убраться из города под видом сопровождения секретного груза, который прекрасно перевезли бы и без него. И охрана была выделена. Один струсил и застрелился, другой струсил и сбежал. А третий понадеялся на этих двоих, на выполнение ими своих должностных обязанностей и сидит теперь в камере, и его мордуют на допросах, пытаясь выбить подтверждение связи с немецкой разведкой. Или английской. Теперь Горобецкому уже все равно, в чем его обвиняют. Если мы найдем эту торпеду, то можем спасти профессора. Доказать, что его вины в потере секретного образца нет. Ну хоть срок поменьше дадут и допрашивать с пристрастием перестанут.
        Итак, катер находился на испытаниях торпеды. С испытаниями торопили, потому что изделие очень нужно армии. Наверняка был приказ, обязательно письменный, в котором требовалось, несмотря ни на какие трудности, продолжить исследования. И люди рисковали, проводя испытания в прифронтовой полосе. Ясно, что переводить лабораторию куда-то - это обязательное прекращение ее работы, остановка проекта. Побоялись отдать такой приказ. И на юг переправить институт побоялись, а вдруг фашисты прорвутся вдоль Кавказского хребта до самой Абхазии? А потом началось наступление. Катер стал возвращаться, и что-то с ним случилось. При такой логике событий все выглядит просто, и нет никаких следов вражеского вмешательства. Следов вообще пока нет. А они нужны, их придется отыскать, чтобы найти то место, где пропал катер. Или погиб, или захвачен врагом, или просто спрятан в лиманах…
        Глава 2
        Майор Штанге остановился возле закопченного ведра, стоявшего посреди кабинета. Здесь недавно жгли документы, много бумаг. А вот и железный пруток-кочерга, который валяется на грязном паркете, он лишает всякой надежды понять, что же здесь жгли.
        Майор присел на корточки и осторожно сунул руку в ведро. При определенной сноровке можно было попробовать прочитать, что написано на сгоревших клочках.
        - Вы что-то нашли, господин майор? - спросил заглянувший в комнату обер-лейтенант Дейс.
        - Пока не знаю, - задумчиво ответил Штанге, разглядывая ведро. - Вы знаете, что это за кабинет? Это кабинет начальника секретной лаборатории.
        - Почему секретной? - легкомысленно спросил Дейс. - Я не вижу в помещении никаких мер предосторожности - больших сейфов и решеток на окнах.
        - Это Россия, обер-лейтенант, - хмыкнул майор. - Поверьте офицеру абвера. Здесь уповают не на решетки и надежные замки. Здесь привыкли доверять сторожу. Есть такая профессия у русских. Сторож, охранник, часовой, но из гражданских. Он не спит, обходит помещения и поднимает тревогу, если видит опасность.
        - Нерационально. А что тут может быть секретного?
        - Что может быть секретного? Советская база черноморского флота, Научный центр гидродинамики, следы активной и успешной эвакуации. Если бы это был институт рыбного хозяйства, то русские бросили бы все, включая мальков, разведенных для выпуска в водоемы. Пошлите своих солдат, пусть найдут большой лист бумаги или какую-нибудь большую тряпку. Надо высыпать из ведра остатки сожженных бумаг, может, среди них найдутся целые клочки.
        Вскоре один из солдат принес лист плотной ватманской бумаги. Майор осторожно высыпал на него содержимое ведра и стал карандашом разгребать пепел. Несгоревшие частички бумаги, к счастью, были. Вытащив из нагрудного кармана форменного френча пинцет, майор стал выбирать обгоревшие кусочки и раскладывать на столе. Пот катился градом из-за духоты в здании. Майор стянул кожаные перчатки, снял фуражку, повесил ее на вешалку у входа, расстегнул воротник френча.
        Вернувшись к столу, он снова стал рассматривать остатки бумаг. Почти не было обычной писчей бумаги. Она тонкая и сгорала в первую очередь. А вот плотная бумага, чуть желтоватая, была. На такой бумаге обычно печатают технические формуляры, карточки личных дел и инвентарные документы. И хотя принадлежность обгоревших кусочков сейчас уже не определить, содержание тоже утеряно навсегда, но вот наличие таких обгоревших частичек говорит о многом. Жгли то, что не должно было достаться противнику. Техническая документация, формуляры, карточки учета. Значит, лаборатория занималась вопросами вооружения.
        За спиной послышались шаги, солдаты втолкнули в комнату старика с растрепанной седой бородой. Фуфайка, старая цигейковая шапка на голове, кирзовые сапоги. «Крепкий еще старик, - подумал майор, с интересом разглядывая доставленного. - Он и должен быть крепким, если пошел работать сторожем. И взгляд такой гордый, непреклонный. А ведь он и в самом деле считает себя все еще охраняющим материальные ценности своего учреждения, несмотря на то что город уже захватил противник. Странный народ, эти русские».
        - Сторож, герр майор, - доложил солдат.
        Следом вошел обер-лейтенант Дейс. Он брезгливо посмотрел на старика и отошел к окну. Приоткрыв створку, заявил:
        - Мы нашли его в комнате под лестницей. В комнате стеклянная дверь с окном и ящик с ключами от дверей многих помещений. И журнал, в котором отмечались сотрудники лаборатории, приходя на работу и уходя домой.
        - Как тебя зовут, старик? - на ломаном русском языке спросил сторожа Штанге.
        - Сидорчуком меня зовут, - неприязненно глядя на майора, ответил сторож. - Старый солдат русской армии, два «георгия» имею за то, что воевал с вами в 14-м году.
        - Что? - Немец удивленно посмотрел на старика, потом понял, что тот хотел сказать. - Понимаю. Ну, мне кажется, ты плохо воевал, старик, раз мы снова пришли сюда. России больше не будет.
        Сторож презрительно промолчал в ответ и покосился на автоматчика за спиной, на долговязого обер-лейтенанта у окна. Штанге отошел от стола, отряхивая перчатки. Он рассматривал свои руки и говорил, старательно выговаривая русские слова:
        - Если хочешь жить, старик, ты должен отвечать на мои вопросы. И тогда у тебя будет жизнь и еда. Ты даже сможешь помочь своим близким. У тебя есть близкие?
        - Нету близких, германец, - процедил сквозь зубы Сидорчук. - Сын был, так он на фронте погиб. Жинка его была, так вы ее убили, когда она с другими женщинами помогала укрепления строить. Один я, по вашей милости, вражины!
        - Ну, война есть война, - усмехнулся майор. - Не надо было идти против нас, надо было идти против ваших коммунистов, и никакого горя бы не было. А вы за оружие взялись.
        - Когда в твой дом приходит враг, ты сам берешься за оружие. Так было во все времена, - ответил сторож.
        Но майор его резко перебил:
        - Хватит! Вы проиграли эту войну, и пора с этим смириться. Пришло время выбирать - жить или умирать. Жить будет только тот, кто признает господство Германии. Отвечай на вопросы, старик! Сколько морских судов и какие имелись у вашего Научно-исследовательского центра гидромеханики и этой лаборатории?
        - Можно и ответить, - усмехнулся Сидорчук. - Вон к окну подойди и сразу увидишь.
        Штанге удивленно посмотрел на сторожа, ведь из окна этого кабинета моря не видно. Обер-лейтенант поморщился, приложив к губам шелковый платок. Карл Дейс очень боялся вшей и поэтому на войне носил только шелковое белье и пользовался шелковыми платками. И сейчас он попятился, чтобы не приближаться к этому неопрятному пожилому человеку. А Сидорчук, сделав несколько шагов в сторону окна, поравнялся со столом, на котором Штанге разбирал обгоревшие бумаги.
        Никто не ожидал от этого пожилого человека такой прыти. Да, сторож не выглядел перепуганным, подавленным, но что он мог сделать, когда в комнате находились трое крепких вооруженных мужчин?
        Сидорчук схватил со стола железный пруток и ринулся к окну. Если бы Дейс каким-то чудом не увернулся в последний момент, мелькнувшая железка разбила бы ему лицо. Но реакция не подвела немецкого обер-лейтенанта, и удар пришелся по оконной раме. Стекло со звоном разлетелось на куски, часть упала вниз с третьего этажа. Старик страшно закричал и вскочил на стоявший у окна стул. Он снова замахнулся на Дейса, который растерялся и вжался в стену, хватаясь за кобуру на ремне. Штанге не успел его остановить, через секунду в помещении гулко ударил пистолетный выстрел. Сидорчук согнулся пополам и медленно повалился вперед. Его тело выломало остатки оконной рамы и полетело вниз на камни мостовой.
        - Дурак! - заорал майор, бросаясь к окну. - Неврастеник, мальчишка! Какого черта вы выстрелили?
        Погода была вполне приличная, сухая. Это радовало Шелестова, одетого поверх гражданского костюма в черный танкистский комбинезон, чтобы не перепачкаться. Нести с собой много вещей он не мог, учитывая сложности перехода через линию фронта.
        Город протянулся вдоль долины реки Цемес. Восточную его часть, самые окраины, немцы захватить так и не смогли. Более того, речная долина и расположившийся в ней город были с двух сторон зажаты горами. Попасть в оккупированный Новороссийск можно было только морем через Цемесскую бухту или со стороны Таманского полуострова.
        Максим лежал в темноте среди обломков бетона и ждал начала минометного обстрела. Посмотрев на наручные часы со светящимся циферблатом, он смирился с тем, что ждать придется еще полчаса. Безлунная ночь приносила слабым ветерком запах застаревшей гари, горелой древесины, солярки, ржавчины и еле заметный трупный запах. После боев за последние две недели тела собрали и закопали, но, видимо, под обломками оборонительных сооружений еще остались убитые.
        В небо снова взметнулась осветительная ракета, потом, чуть дальше, еще одна. «Это наши пускают со своих позиций», - определил Шелестов и снова глянул на часы. Время тянулось мучительно долго. Длинный огненный пунктир трассеров протянулся в сторону немецких окопов. Спустя секунду донеслась дробь станкового пулемета.
        Началось! Шум на левом фланге должен был отвлечь немцев от участка, на котором переходил линию фронта Шелестов. Максим не был уверен в успехе именно здесь. Ведь если враг насторожится, поднимет и выведет в первую линию окопов боевые подразделения, то майору не пройти. Но командир батальона, капитан, которому было поручено провести операцию прикрытия, только усмехнулся на это:
        - У нас свои хитрости. Не первый раз перебрасываем.
        Два бойца батальона, лежавшие метрах в пяти от Максима, шевельнулись. Один из них поднял руку и бросил в сторону Шелестова камешек. Максим кивнул и приготовился ползти. И вдруг слева, где только что взлетали ракеты и бил пулемет, зашелестело, зашипело, и на передовых позициях немцев стали рваться мины. В небо взлетело сразу несколько ракет, заливая все вокруг мертвенным серо-белым светом. И в этом свете в поле, неподалеку от советских окопов, то поднимались, то падали темные тени, похожие на фигуры солдат.
        Понять, что там происходит, было сложно. Видимо, и немцы не понимали. То ли это ночная разведка боем, то ли наступление. Со стороны немецких позиций грянул шквальный огонь. Максим не знал, что в батальоне давно были заготовлены шесты с перекладинами, уложенные на расстоянии от окопов боевого охранения. На шесты накинуты старые шинели, рваные солдатские плащ-палатки. Из окопов эти шесты приподнимали и снова роняли на землю. В темноте, в отблеске осветительных ракет создавалось впечатление, что это наступает перебежками пехота. Неудивительно, что фашисты стянули свои силы к месту возможной атаки.
        - Пошли! - громко шепнул солдат справа, яростно жестикулируя.
        Максим следовал за бойцом то ползком, то короткими перебежками. Краем глаза Шелестов видел мелькавшую правее фигуру второго бойца, прикрывавшего их сбоку. Потом они долго ползли по колючей траве среди кустарника. Дважды их путь пересекали небольшие овражки и балки. И тогда боец замирал, как будто присматривался или что-то вспоминал. Он часто менял направление: они шли то по склону в самой верхней его части, не спускаясь на дно оврага, то снова ползли по кочкам, среди горелого ржавого металла. И когда Шелестов потерял уже счет времени, боец остановился и поманил его рукой:
        - Все, мы прошли охранение. Смотрите вон туда! Слева окопы, справа болотистая местность, но ее прикрывают дзоты. Есть сухая тропа. Видите березку с расщепленной верхушкой?
        Как он видит в темноте, не мог понять Шелестов, старательно всматриваясь во тьму, пытаясь взглядом найти границу между ночным небом и лесом. Березу он все же разглядел.
        - За ней между кустами тропа. Через тропу три поваленных дерева. Это как нора. Ползите, а когда выберетесь, будете вне сектора обстрела двух дзотов. Дальше чисто, только патрули шастают. Спешите, а то наши будут шуметь еще часа два. Потом немцы поймут, что мы их дурим, и успокоятся. Или начнут искать, из-за чего шум-гам. Но здесь они усиливать охрану и количество патрулей не станут. Они считают, что болото непроходимое.
        Коменданта оберста Клее волновал не столько союзнический долг, сколько то, что прибытие представителей итальянского военно-морского флота оказалось неожиданным. Но каждый старший офицер вермахта знал и должен был помнить об особых отношения фюрера и дуче[1 - Д?че (итал. Duce) от лат. dux («лидер, вождь») - титул главы Национальной фашистской партии Бенито Муссолини, который он носил с 1925 года. Одновременно Муссолини возглавлял Совет министров Италии, что фактически делало его главой государства. Хотя в годы войны Италия была конституционной монархией.]. Гитлер называл Муссолини не иначе, как своим братом.
        Встречать на пирсе итальянских офицеров было унизительно для германского оберста. Клее приказал доставить гостей сразу к нему в кабинет. Так он мог продемонстрировать свою лояльность к союзникам.
        Когда адъютант распахнул дверь, впуская гостей, комендант неторопливо поднялся, вышел из-за стола и протянул руку вытянувшимся перед ним молодым итальянцам. Гости были в форменных фуражках, а Клее находился в своем кабинете с непокрытой головой, что позволило ему насладиться ситуацией, когда союзники отдавали ему честь, а он лишь благосклонно улыбался в ответ.
        - Прошу, прошу, господа. - Оберст сделал широкий жест рукой. - Располагайтесь! Коньяк или, может быть, прохладного вина?
        - Благодарю, герр оберст, - ответил темноволосый красавец с погонами первого капитана. - Но у нас еще служба впереди.
        - Ценю ваше служебное рвение, - кивнул Клее. - У войны свои законы гостеприимства. Фридрих, сделайте нам кофе.
        Адъютант мгновенно исчез за дверью, а комендант уселся напротив гостей, забросив ногу на ногу.
        - Я могу вам чем-то помочь в вашей миссии? - спросил он. - Мне передали, что вы прибудете, и просили оказать возможную помощь. Помещение для вас подготовили. Мой адъютант вас проводит. Что вы будете искать? Может быть, вам дать моих солдат и катера?
        - Благодарю вас, герр оберст! Не стоит беспокоиться и тратить на нас свое время и силы. Наше командование обеспечивает нас всем необходимым для выполнения нашего союзнического долга. Наша задача - поиск и разминирование крупных объектов, которые могли оказаться на дне этой бухты. Ведь союзникам нужна такая удобная военно-морская база для дальнейшего наступления на Кавказ?
        - Безусловно, безусловно, - закивал Клее. - Как ваш командир, князь Боргезе? Я встречался с ним на совещании в ставке. Тогда его представили как командира 10-й флотилии. За это время ваша часть совершила много интересных и дерзких операций.
        - О да. - Итальянцы с улыбкой переглянулись. - Мы слышали, что обсуждается перевод 10-й флотилии сюда, в порт Новороссийска. Для поддержки вермахта на Кавказе. Князь обещал прибыть лично, для осмотра города.
        - Я бы на месте Боргезе не спешил. - В голосе оберста послышалась настороженность. - Город еще полностью не очищен от противника, на восточных окраинах идут бои.
        Кофе был выпит, вежливые вопросы заданы - ритуал гостеприимства наконец был завершен. Адъютант отправился показывать помещение, которое комендант выделил для итальянских моряков. Когда они вышли во двор, первый капитан Аймон Парето удержал за локоть своего помощника, лейтенанта Аккарди.
        - Отправляйтесь с немцем, Гаспар, размещайтесь, осмотрите все помещения. Вы понимаете, на что следует обращать внимание. И не позволяйте никому приближаться к нашему оборудованию и подводному снаряжению. А я пройдусь по городу, посмотрю порт. И вообще, постараюсь оценить обстановку.
        - Готовить группу к погружению?
        - Да, завтра на шесть утра, пока спокойная вода.
        Михаил Сосновский стоял на палубе в одних плавках и энергично растирался грубым полотенцем, стараясь согреться. Мария без стеснения смотрела на него, высушивая полотенцем волосы. «Что она на меня так пялится? - удивился Михаил. - Я же так могу невесть что подумать о ней».
        - Мышечная масса у вас маловата, - вдруг заявила женщина. - Хотя выносливость есть. Это значит, что ваши мышцы достаточно снабжаются кровью, а кровь переносит кислород.
        «Извращенец, - с иронией мысленно обозвал себя Сосновский. - Женщина перед операцией оценивает мои физические данные, от которых зависит наша с ней жизнь, а я думаю черт знает о чем. Хотя кто их разберет, этих женщин, вполне может оценивать и другие мои достоинства».
        Михаил уселся на складной стул и принялся растирать полотенцем ноги.
        - Я же не пловец, хотя к спорту всегда имел определенное касательство, - улыбнулся он, стараясь отводить взгляд и откровенно не рассматривать Селиверстову, стоявшую в трех шагах от него в одном купальнике.
        Это было трудно. Фигура у спортсменки была красивой. Может, излишне широкие и мускулистые плечи, но талия была узкой, а сильные бедра не лишены стройности.
        - Я думаю, что все виды спорта, которыми вы хоть немного занимались, не заставляли вас нагружать мышцы. Они лишь вырабатывали у вас выносливость, разрабатывали правильное дыхание, а это сейчас для нашего дела важнее, чем чугунные мышцы борца. Отдохнули, Михаил?
        - Ну, в какой-то мере, - попытался отшутиться Сосновский.
        - Хорошо, пусть мышцы отдыхают, а мы займемся легкими. Давайте продолжать учиться правильно дышать.
        - Трудно правильно дышать, когда ледяная вода сковывает тело, - вздохнул Сосновский. - Я всегда думал, что гидрокостюмы непроницаемы, что в них тепло.
        Михаил прекрасно знал все о современных гидрокостюмах, ему просто хотелось продлить время на палубе и подольше не лезть в воду. Пять лишних минут ничего не решают, а наслаждение от того, что еще не надо лезть в воду, невероятное.
        - Костюмы бывают разные, все зависит от целей погружения, - сразу же начала рассказывать Селиверстова. - Есть и герметичные, но это условная герметичность, потому что на глубине вода все равно лазейку найдет. А это очень неприятно, когда к теплому телу прорывается струйка ледяной воды. Есть и вот такие костюмы, как наши, в которых мы с вами погружаемся. Они менее стесняют движения, вода, которая их пропитывает, нагревается от нашего тела и служит своего рода изолирующим слоем. Когда нужно много плавать и энергично работать руками и ногами, то лучше использовать именно эти костюмы.
        - Что мы и делаем, - кивнул Михаил и бросил на лавку полотенце. - Используем. Ладно, продолжаем, товарищ учитель!
        Несмотря на то что Сосновский хорошо плавал и в прошлом даже занимал призовые места по плаванию в своем ведомстве, угнаться за Селиверстовой ему было сложно. К тому же об аппаратах, позволяющих автономно перемещаться под водой, не будучи соединенным дыхательным шлангом с поверхностью, он знал лишь понаслышке. Теперь пришлось знакомиться с этой системой, учиться дышать, держать глубину, соблюдать правила погружения. Слишком большая глубина погружения могла вызвать отравление, мешок с воздухом на груди очень мешал плыть. Всему приходилось учиться.
        В ночь заброски Михаил не мог уснуть. Он лежал в маленьком кубрике торпедного катера и слушал гул моторов. Селиверстова была рядом, но он не видел и не слышал ее. Спала спортсменка или нет? Вполне могла спать, учитывая ее бойцовский крепкий характер. А может, тоже волновалась, как и всегда перед ответственными соревнованиями. До точки выброски им идти часа три, если удастся избежать столкновения с вражескими катерами.
        Стараясь переключиться с тревожных мыслей на рабочую волну, Михаил стал вспоминать свою работу в довоенной Германии. Разведчик под прикрытием дипломатического паспорта - это очень тонкое, артистичное дело. В работе на разведку своей страны подозревают всех иностранных дипломатов. Разумеется, есть среди них и кадровые разведчики, есть дипломаты, которые занимаются дипломатической разведкой. Мало кто знает, но есть и такая форма деятельности.
        За дипломатами установлен постоянный надзор со стороны спецслужб. И ошибиться здесь нельзя, нельзя давать повод для сомнений в своей лояльности. Агентурой у дипломата или разведчика с дипломатическим паспортом всегда служат люди публичные, информированные. И чтобы на «засветить» своего агента или доверенное лицо, нужно работать ювелирно. Такие агенты действительно на вес золота. И уж тем более если тебе удалось завербовать высокопоставленное лицо не за деньги или прижав его к стенке компроматом, а найти человека, который будет работать за идею.
        Итак, моя задача на первом этапе, размышлял Сосновский, - пробраться в город, выйти на связь и получить документы немецкого офицера с приемлемой легендой. Этап второй: завести знакомства в рамках моей легенды и наблюдать, не заинтересовался ли кто нашей группой, поисками в море и на берегу. И не ведет ли враг аналогичный поиск из-за утечки информации. Третий этап, заключительный: помочь вывести группу из игры, прикрыть, в случае необходимости используя немецкую форму, легенду и имеющиеся на тот момент связи. Хотя если там работает гестапо, то связи не помогут. Ну, будем надеяться, что максимум, с кем мы столкнемся, - это будет абвер. Моя задача оценить, что в абвере знают о разработке, получили они какие-либо документы или только устные сведения, не имеющие подтверждения. М-да, задачка, если еще учесть жесткий лимит времени. А Маша спит!
        Маша не спала, она тоже лежала и думала. Спортсменке никак не удавалось отвлечься, и она лежала напряженная, как сжатая пружина. Это было плохо. Нужно расслабиться, дать отдохнуть мышцам и нервам.
        Селиверстова стала думать о своем спутнике. Кто он? Спрашивать нельзя, не положено спрашивать, но Мария догадывалась, что Миша - сотрудник НКВД, опытный и грамотный. Другого просто не послали бы. И немецкий язык он знает как родной. А вообще он симпатичный, но, наверное, женатый. Такие красавчики всегда женаты. Господи, о чем это я? Мне о деле нужно думать, о задании, а я о мужиках. Хотя от меня в этой операции мало что зависит. Они меня будут охранять, будут искать место, а потом я просто нырну и зацеплю трос, чтобы поднять торпеду. Или установлю взрыватель на носовой части. И все. Немножко страшно! Не смерти я боюсь, призналась себе девушка, не опасностей, а того, что не смогу выполнить задание. Сколько людей вовлечено в операцию, сколько сил положено, а на мне все сорвется. Вот что страшно. Нет, не сорвется! Надо будет, я, не сомневаясь, взорву торпеду с собой вместе. Война! Родина в опасности! Каждый должен сделать для победы все, что может. И даже больше того.
        - Ты что? - тихо спросил Сосновский. - Сон неприятный увидела?
        - Нет, - улыбнулась Мария и пожалела, что они лежат в темноте и Миша не видит ее улыбки. - Показалось, что мышь. Я мышей боюсь.
        «Заботливый, - подумала девушка. - И кажется, что нет войны и мы с ним просто лежим вместе, как друзья во время похода. Или не как друзья. А что, я бы согласилась, чтобы не как друзья…»
        Мысли у обоих почему-то сразу потекли спокойнее. И кажется, оба разведчика задремали под мерное покачивание катера, под ровный гул моторов.
        Мария встрепенулась первой, когда почувствовала продольные удары. Это катер вошел в чей-то кильватерный след. След, который оставил недавно прошедший здесь корабль, череда волн.
        Через несколько минут в кубрик спустился матрос:
        - Поднимайтесь наверх, командир зовет! Срочно!
        - Ну вот и отдохнули, - хмыкнул Сосновский, проворно вставая с кровати.
        Катер скакал, как на кочках, разбрызгивая вокруг себя мелкие волны. Командир стоял у лобового щитка, глядя на компас и на лоцию прибрежных вод этой части Черного моря. Обернувшись, он крикнул, пытаясь перекричать рокот моторов:
        - Здесь немцы были недавно. Если они патрулируют акваторию возле побережья, нас теперь точно засекут по нашему следу. Если вы готовы, я могу вас высадить ближе к берегу, а там уж как получится. Уходить будем, маневрировать.
        - Большой риск для вас? - спросила Селиверстова.
        - Война, - просто отозвался командир. - Я приказ должен выполнить. Если готовы, я меняю курс и иду к берегу вот на этот мыс. Здесь точка выброса.
        Сосновский посмотрел на карту. До берега было километров десять, или чуть больше пяти морских миль, если говорить флотским языком. Для торпедного катера с его скоростью это не расстояние, но вот дадут ли немцы ему уйти? Возможно, на мысе есть береговая батарея, хотя на момент разработки операции ее не было. В районе Анапы могут патрулировать акваторию морские охотники и эсминцы. Нужно сразу попасть в анапские плавни.
        - Мария, давайте выносить снаряжение. Командир, мы будем готовы через несколько минут. Сбросите нас по обстоятельствам. Главное, нам знать наше точное местоположение.
        - Хорошо, у вас пять минут. А я пока попробую укрыться в их же следе.
        Спустившись в кубрик, Михаил и Мария собрали свое снаряжение и стали выносить его на корму катера. Мария помогла застегнуть грузовой пояс, проверила крепление, открыла и закрыла воздушный кран. Потом стала проверять свое оборудование. Сосновский видел, с каким напряжением смотрит на него девушка. Сердце разведчика сжалось. Он взял Машу за руку и наклонился к ее уху:
        - Боишься?
        - За себя? - удивилась Селиверстова. - Нет, Миша, я боюсь, что ты не доплывешь до берега. Расстояние слишком большое.
        - За меня не переживай, - улыбнулся Сосновский. - Ты помни главное. Если мы потеряемся, если со мной что-то случится, идешь к берегу, уходишь в плавни и действуешь по нашему плану, но уже одна. Ребята тебя найдут, ты, главное, отсидись и выходи к поселку Рыбачьему.
        Он посмотрел назад и увидел заметный даже в темноте пенный след за катером.
        Неожиданно по волне скользнул луч прожектора, потом еще один. Командир катера крикнул: «Самый полный!» - и легкая посудина, задрав нос, понеслась по спокойному морю, развивая скорость в 55 узлов. Где-то вдалеке гулко ударили орудийные выстрелы, и над головой прошелестели снаряды. Михаил невольно прижал Марию к палубе, но девушка уже сама догадалась, что по катеру открыл огонь какой-то немецкий корабль.
        - Полный вперед, курс двести тридцать! - кричал командир. - Боцман, поставить дым на развороте!
        Катер шел на максимальной скорости. Справа и слева по курсу стали с грохотом вздыматься фонтаны воды. Все ближе к борту, все точнее по курсу. И тут катер резко повернул. Из кормовой каморы повалил черными клубами дым. Он стелился за катером, поднимался над водой, расползался во все стороны. Уже через минуту участок моря, где только что был советский торпедный катер, покрылся плотным серым туманом. Эсминцы пошли на сближение, нащупывая прожекторами цель. Но мощные лучи света упирались в пелену дыма, как в стену. Немцы боялись нарваться на торпеду и не слишком спешили догонять катер, надеясь больше на свои орудийные башни.
        - Ближе к берегу не смогу. - Удерживаясь за леера, командир катера пробрался на корму к разведчикам. - Сможете отсюда или сделаем еще один заход? Попробуем фашистов обмануть.
        - Попробуем, - покачала головой Селиверстова. - Сколько здесь до берега?
        - Не больше мили. Через полчаса начнет светать.
        - Хорошо, застопорите ход.
        - А черт! Полный вперед! - Командир снова кинулся к штурвалу.
        Сосновский повернул голову и увидел, что справа в разрывах пелены замелькали чужие тени. Какие-то скоростные суда!
        Советский катер с места стал набирать скорость, разведчиков сильным рывком корпуса опрокинуло на спину. Командир сам встал к штурвалу и резко положил его вправо. По короткой дуге судно развернулось и понеслось к берегу. Сосновский понял смысл этого маневра. Немцы ждут, что неизвестный начнет удирать в открытое море, и попытаются перекрыть ему путь. Теперь есть возможность выполнить задание и высадить пловцов как можно ближе к берегу. А потом… Что будет потом, никто не знал.
        Катер несся под острым углом к берегу. В предрассветной мгле уже были видны строения Анапы. Вскоре к гулу моторов добавились новые звуки. Это приближались немецкие катера, догадавшиеся, что прорвавшийся к берегу противник не ушел в открытое море, а находится где-то у побережья.
        Сосновский стиснул зубы, глядя на хладнокровное лицо командира катера. Тот повернулся, как будто почувствовав на себе его взгляд, и крикнул:
        - Готовы?
        Сосновский вопросительно посмотрел на Селиверстову и кивнул капитану. Через несколько секунд показался остов небольшого, притопленного на мелководье корабля. Катер резко сбавил скорость. Еще несколько напряженных секунд. Экипаж и разведчики смотрели в сторону открытого моря на рассеивающийся дым, не покажутся ли вражеские суда.
        - Пошел!
        Сосновский надвинул на лицо маску и взял в рот загубник. Мария сжала его руку и первая соскользнула в воду. Михаил бросился за ней следом. И тут же над головой забурлила вода. Катер резко развернулся, буквально на месте, и понесся к дымной пелене. «Успеет или не успеет?» - с тревогой подумал Сосновский, работая ногами и двигаясь вслед за Марией.
        Вода бурлила, ориентироваться было невозможно. Разве что по серой, более светлой пленке над головой различалось, где верх, а где низ. Но Селиверстова плыла уверенно, ее ласты мелькали перед лицом Михаила.
        Темная масса затонувшего судна возникла впереди неожиданно. Мария остановилась, взялась рукой за поручень на борту и жестом подозвала к себе своего спутника.
        Сосновский не сразу смог подплыть. Здесь, возле притопленного по самые палубные надстройки судна, вода билась о металл, откатывалась и отбрасывала его назад. С третьей попытки Михаил все же сумел добраться до Селиверстовой и ухватиться рукой за какую-то железку. Мария показала на запястье, намекая на часы, а затем стала тыкать пальцами вверх и подкладывать руку под щеку, как будто предлагала лечь спать. Было понятно, что девушка предлагала переждать светлое время суток. Сейчас на берегу, возле самого города, их будет видно. Да и в акватории у Анапы вполне могут находиться различные суда.
        Михаил отрицательно покачал головой и тоже сделал жест, как будто смотрит на часы. Времени ждать и осматриваться не было.
        Пловцы осторожно поднялись на поверхность. Две головы без всплеска появились над водой. Сосновский и Мария стали осматриваться. Город возвышался на берегу небольшими домами.
        Слева у берега покачивались рыбацкие лодки. Правее - немецкие катера, у пирса пришвартовался сторожевой корабль. Если выходить на берег, то гораздо левее причала рыбаков. Значит, надо проплыть еще метров четыреста под водой и не сбиться с курса. Небо на востоке начинало светлеть.
        Сквозь легкий плеск волны возле рубки затопленного корабля послышался звук лодочного мотора. Сосновский подплыл к надстройке и выглянул из-за нее. С запада к ним подходила надувная десантная моторная лодка. У руля сидел человек в странной военной форме, а на носу изготовились двое с аквалангами в серых прорезиненных гидрокостюмах.
        Сосновский показал Марии на аквалангистов в лодке. Та понимающе кивнула. Когда Михаил вытянул из ножен, прикрепленных к голени, кинжал, Селиверстова посмотрела на него огромными напряженными глазами, но послушно сделала то же самое. А ведь у нее это первая в жизни схватка с врагом. «Вот ведь как нас угораздило, - с сожалением подумал разведчик. - Спортсменка она хорошая, а вот людей убивать не умеет. И тут главное не сила, а умение. А их трое».
        Голоса раздавались по другую сторону затопленной рубки. Михаил прислушался: говорили по-итальянски. Итальянские пловцы? Уж не 10-я ли флотилия? Что здесь делают подводные диверсанты? Только этого не хватало! Эх, Машка, с тобой-то мне как быть? А может, как раз она и поможет?
        Лодка остановилась возле наклонившегося к воде борта. Рулевой подтянул свое резиновое суденышко к железному борту и привязал коротким фалом. Аквалангисты еще о чем-то поговорили, один из них сел на край лодки, вставил загубник и опрокинулся в воду почти без всплеска.
        Второй итальянец замешкался со снаряжением.
        Сосновский медленно опустился под воду. В первых лучах солнца, начавших пробивать водную толщу, он увидел аквалангиста, который плыл вдоль судна на глубине трех метров. Скоро он поравняется с краем борта.
        Михаил положил руку на плечо своей спутнице, потом приложил палец к губам и кивнул на итальянца. Девушка непонимающе смотрела на Сосновского. Он показал жестами, чтобы она, когда он даст знак, показалась противнику. Мария, увидела, как Сосновский стиснул рукоять кинжала в руке, и кивнула, поняв, что ей предстоит быть приманкой.
        Выждав нужное время, Михаил чуть подтолкнул Селиверстову. Девушка двинулась вниз, бесшумно перебирая ластами. Итальянец увидел чужого и замер, прижавшись к стальному корпусу.
        Сосновский оттолкнулся ногами от борта и сверху опустился на противника. Левой рукой он перехватил руку итальянца, сжимающую нож, а правой сдавил его сзади за горло. Он приставил к шее аквалангиста свой кинжал и надавил что было силы, быстро заработав ластами.
        Под водой невозможно наносить удары, в таких условиях можно только колоть или резать. Через несколько секунд борьбы острие кинжала Сосновского вошло в горло итальянца. Тело противника несколько раз дернулось и обмякло. Сосновский за руку потащил убитого в сторону открытого люка. Затолкать туда труп удалось довольно быстро.
        Второй итальянец появился следом за первым - Михаил увидел белые пузыри воздуха после его падения с лодки. Надо было ждать, куда поплывет второй аквалангист. Выругавшись про себя, Михаил смотрел, как итальянец поплыл в другую сторону. Он стал огибать затонувшее судно с противоположной стороны.
        Прячась за надстройками, Сосновский поплыл вдогонку, старясь не привлекать внимания противника. Пару минут он сокращал расстояние, умудряясь прятаться, когда аквалангист оборачивался. Видимо, итальянец был удивлен тем, что не видит своего напарника. Михаил обрадовался, что почти догнал вражеского пловца. Если так пойдет и дальше, он сумеет напасть на него со спины и убрать без лишней борьбы.
        Но сделать этого не получилось. Когда Сосновский был уже готов парой сильных гребков догнать аквалангиста и схватить его за воздушный шланг, тот неожиданно обернулся. Увидев незнакомца, итальянец сразу подтянул ноги и сильными толчками стал менять положение в воде, чтобы оказаться выше.
        Сосновский ринулся на врага с кинжалом, но обманные движения не помогли. Итальянец умело перехватил его руку и сам попытался ткнуть ножом в ответ. Михаил все же схватил его за кисть, и началось бестолковое кувыркание в воде.
        Дыхание сбивалось. Ясно, что итальянец выжидал, рассчитывая на помощь своего напарника.
        И вдруг за спиной итальянца мелькнула тень. Сосновский узнал Марию. Девушка смело подплыла к аквалангисту, схватила воздушный шланг и одним движением кинжала перерезала его. Итальянец забился, заметался, пытаясь вырваться из рук своего противника, но Сосновский крепко держал его руки, понимая, что сил у врага хватит всего на несколько секунд. Аквалангист начал захлебываться, он кое-как высвободил руки, но сил всплыть уже не хватило, и тело его на глазах обмякло.
        Отпустив мертвеца, Сосновский показал рукой вверх, на днище лодки. Ткнув пальцем в Марию, он показал девушке, чтобы она поднялась на поверхность возле носа лодки, а он поднимется возле кормы, где сидел матрос-рулевой.
        Селиверстова поняла, и они начали неторопливо подниматься, старясь быть на одном уровне и всплыть одновременно.
        Был риск, что итальянец в лодке понял, что внизу произошла схватка, что он правильно оценил буруны, образовавшиеся на поверхности воды, когда воздух вырывался из разрезанного воздушного шланга. И сейчас он вполне мог держать в руках пистолет или автомат, расценивая любое движение на поверхности воды как попытку нападения. «Но рисковать придется», - понимал Михаил. Он еще сильнее заработал ластами, намереваясь всплыть быстро, чтобы на ответные действия у итальянца не осталось и секунды времени.
        Бросок получился. Когда голова Селиверстовой показалась на поверхности, итальянец резко повернулся по направлению к носу. В этот момент из воды за его спиной показался Сосновский. Он одной рукой схватил моряка за ворот куртки, второй за руку с зажатым в ней пистолетом и потащил итальянца в воду. Матрос бился и пытался вырваться, но Михаил опускался все ниже и ниже. Вскоре противник стал хватать широко раскрытым ртом воду, а затем перестал вырываться.
        Забраться в лодку было делом нескольких минут. Одеваясь в форму итальянских моряков, Сосновский торопливо говорил:
        - Сейчас мы особенного внимания не привлечем. Просто лодка, которая вышла в море и теперь возвращается назад. К тому же итальянская форма, а издалека не особенно разберешь, кто здесь. Пойдем вдоль берега до рыбачьих лодок. Метров через сто утопим наше снаряжение. Вон там пустырь и кустарник. Бросим лодку и двинемся пешком вглубь. Уйдем в плавни, там нас никто не найдет. Собака след не возьмет, там много воды. Да и не сообразят они, кто убил их аквалангистов и украл лодку.
        - Надо закрепить руль и отправить лодку с заведенным мотором от берега, - предложила Мария. - Если ее найдут, то поймут, что мы поблизости, увидят, где мы сошли на берег.
        - Соображаешь, - улыбнулся Сосновский.
        Ему понравилось, что Селиверстова не впала в ступор из-за подводной схватки, из-за реальной угрозы смерти. Вон и глаза горят боевым огнем. Верит она в своего спутника, не паникует. И мыслит конструктивно. Михаил и сам собирался отправить лодку от берега, но что до этого додумалась девушка, ему понравилось.
        «Будет толк, она спортсменка крепкая и девчонка боевая», - решил Михаил.
        - Бросай снаряжение, - приказал он.
        Глава 3
        Найти человека в незнакомом городе довольно сложно. Тем более если город оккупирован врагом. И в Горсправку не пойдешь, и на работе в отделе кадров не спросишь. Искать надо там, где этот человек бывал по роду своей деятельности, по своим увлечениям. Конечно, архив «Лаборатории-28» вывезти успели. И в личном деле капитана катера «Катран» был его домашний адрес, только вот от дома ничего не осталось. Как и от половины улицы. Здесь, среди развалин, расспрашивать о моряке Иване Афанасьевиче Буруне бессмысленно. Родственников у капитана не было. Можно найти на местном кладбище могилу его жены, умершей пять лет назад. Но надеяться, что именно в ближайшие дни Бурун пойдет на могилу, нелепо.
        Поскольку в порту стояли только немецкие суда, Буторин отправился к рыбакам. Проверить рыбацкие поселки на окраине Новороссийска было необходимо. Среди рыбаков было много бывших моряков, ходивших в прошлом на больших и малых судах. Почти все они знали друг друга. Это было морское братство портового города. Да вот только не подойдешь к ним и не спросишь, не знаете ли вы такого-то человека? И где мне его найти сейчас? Посмотрят на тебя с недоверием и страхом, а то и с ненавистью. Ведь за городом, да и в самом Новороссийске, несколько дней шли жестокие бои. Теперь в город пришел ненавистный враг. Жители, со страхом выглядывавшие на улицу, видели и трупы красноармейцев, и как фашисты вели пленных. Кто-то даже видел, как их, раненых и безоружных, расстреливали. А тут ты с расспросами!
        Одетый в старую застиранную спецовку и кирзовые сапоги, выставив напоказ штопаную и перештопанную тельняшку, Буторин шел по берегу. На голове выгоревшая мичманка со следами «краба» гражданского флота. Ноги проваливались по щиколотку в песок вперемешку с мелкой щепой и выброшенными на берег морскими водорослями. Магазины не работают, на рынок люди боятся выходить. Но тем, кто остался в городе, что-то нужно есть. И рыбаки, пересиливая страх, вышли на берег. Кто чинил лодки, забивая пробоины, смоля днища, кто готовил снасти. Все настороженно посматривали на немецкие береговые патрули и на вражеские суда, курсировавшие недалеко от берега. Как-то оно будет? Разрешат ли им ловить рыбу?
        Завидев старика, смолившего днище большой лодки, Буторин достал из кармана кисет, клочок газетной бумаги и стал сворачивать самокрутку. Старик был сухощавый, кожа - почти коричневая от южного солнца. Движения сноровистые, неспешные. Заметив незнакомца, старик нахмурился, но работу не бросил. «Не те времена, когда хочется казаться приветливыми, - подумал Буторин. - Обычно общее горе сближает, а здесь люди сторонятся чужаков».
        Виктор уселся на старый чурбак и закурил, глядя то на море, то на старика. Неподалеку у берега покачивалась лодка с тремя рыбаками. Правее еще несколько человек стаскивали лодку в воду.
        - Эй, дед! Помочь?
        - Ступай, куда шел, молодец, - проворчал старик, не прекращая работы.
        - Куда шел, - повторил Буторин слова рыбака, стараясь придать голосу горечь и отчаяние. - Было время, шел и цель видел. А теперь, куда ни иди - все едино. Может, и пришел уже.
        - Что так? - Старик оторвался от лодки и пристально посмотрел на незнакомца.
        - Да так, - пожал плечами Буторин. - Ни дома, ни семьи, ни друзей.
        - Молод ты для таких речей, - хмуро заметил рыбак. - Седины много, да разума она тебе, видать, не добавила.
        Виктор провел ладонью по волосам и усмехнулся. Недоверие. А когда он вообще встречался в этой жизни с доверием? Может, еще в школьные годы? В детстве? Родители и то к нему осторожно относились. Дети всегда врут. Виктор теперь понимал, что и взрослые детям частенько врали.
        - Откуда пришел-то? - снова спросил рыбак. - И что тебе там не жилось, откуда явился? Думаешь, нам тут вольготно?
        - В этом и беда, старик, - вздохнул Буторин. - Не помню я ничего. Из больницы я как три дня. Как попал туда, не помню. Врачи сказали, что люди на улице подобрали. Контузия. Подлечили. А как немцы к городу стали подходить, меня и выпроводили. Как жить, теперь не знаю. И кто я, не знаю.
        - Эк тебя, парень, угораздило. - Взгляд старика стал мягче. - А ночуешь-то где? Крыша есть над головой?
        - Нашел тут подвал пустой, лежанку сделал, - вздохнул Буторин, не забывая посматривать по сторонам, следить, не привлекает ли он внимания. - Днем хожу, ищу, кому помочь. Хоть за кусок хлеба. Вот к вам пришел, думал, может, рыбаки возьмут в артель.
        Виктор таким образом обезопасил себя от лишних расспросов. С одной стороны, тельняшка на нем намекала, что он свой - моряк или рыбак. Но если кто-то заподозрит его в неумелости или незнании морских тонкостей, вполне можно сослаться на то, что не знаю я, откуда у меня тельняшка. В больнице, когда выписывали, кое-какую одежонку собрали. Часто за эти дни в разговоре с незнакомыми людьми он добавлял, что у него и справка из больницы есть… с диагнозом.
        Рыбаки посмотрели на него, подумали, переглянулись. Кто-то нахмурился и отвернулся, кто-то пожал плечами. Наконец один из них, видимо, пользовавшийся большим авторитетом, старый грузный рыбак, которого все называли «Боцман», махнул рукой:
        - Ладно, бедолага, оставайся. Работать будешь, будешь и есть с нами. Сколько потопаешь, столько и полопаешь. А нет, так уж не обессудь. Не умеешь, так оно нашему делу всегда научиться можно. А что будет завтра, мы и сами не знаем. Видишь, что вокруг делается. А дома жены и дети. Нету мужиков взрослых. Только вот мы старики да калеки немощные, в городе остались. Ты-то хоть с руками и ногами. Голова у тебя не работает, но руки-то есть. Они вспомнят.
        Наблюдать Буторин умел. И кое-что делать руками тоже. Работа разведчика научила его в свое время безошибочно играть разные роли. И сейчас, глядя и оценивая, что и как делают рыбаки, он старался копировать их действия, и у него вскоре стало получаться. Как сообща спустить сеть, так чтобы она за баркасом накрыла большую площадь, охватила косяк рыбы. Как сеть выбирать, чтобы не порвать и чтобы рыбу не упустить. Да и тяжела мокрая и полная рыбы сеть. Ее не просто выбрать из воды. Хотя за то время, что Виктор был с рыбаками в море, более или менее приличный улов у них случился только раз. И то благодаря Боцману, который хорошо знал, где и когда лучше всего брать рыбу. Сейчас вода становится холодной, пищи больше на мелководье, вот рыба и пытается подойти ближе к берегу.
        Небольшое судно с крестом на борту, судя по всему, сторожевой корабль, направился к рыбакам. На баркасе все замерли. Немец шел прямо на них, и никто не мог точно сказать, остановится, отвернет сторожевик или так и пройдет, подмяв корпусом деревянное рыбацкое суденышко.
        Но сторожевик все же сбавил ход. Рыбаки стояли на баркасе, мокрая сеть лежала под ногами, кое-где трепыхалась пойманная рыба. Немецкое судно подошло борт о борт с рыбаками. Через леера перегнулся немецкий моряк в сдвинутой на одну бровь форменной фуражке и закричал на ломаном русском:
        - Эй, русские рыбаки! Кто есть у вас старший? Староста?
        - Я старший, - шагнул вперед Боцман.
        - Слушай, староста. - Немец поднял вверх указательный палец. - Мы разрешать вам ловить рыба. Но от берега отходить одна миля. Дальше будем вас убивать. Стрелять будем. Дальше нельзя!
        - Понял, - кивнул Боцман. - Ловить рыбу вы разрешаете не дальше одной мили от берега.
        - Молодец, - засмеялся немец. - Умный рыбак. Мы будем смотреть за вами! Ловить только свои. Чужих среди вас нет.
        - Нет чужих, - заверил Боцман, бледнея. - Только свои.
        Сторожевик загудел двигателями и, поднимая винтами белые буруны, ушел в открытое море. Рыбаки разом облегченно вздохнули и сели, кто где стоял. Ноги не держали. Обошлось, хотя от фашистов можно было ожидать чего угодно.
        Боцман посмотрел на Буторина, но ничего не сказал. Виктор понял этот взгляд. Мол, смотри, парень, сейчас все рисковали из-за тебя. Никто ведь поручиться за чужака не может. Буторин молча принялся расправлять и укладывать свой конец сети, готовя ее к заброске. Рыбаки перекурили, поворчали и опять взялись за работу.
        Вечером, когда стемнело, когда рыбаки расправляли для просушки сети, когда женщины и детвора утащили домой корзины с рыбой, Боцман подошел к Буторину.
        - Так значит, ты не помнишь даже имени своего?
        - Ничего не помню. - Виктор отрицательно помотал головой. - Один там, в больнице сказал, что я точно не моряк, наколок на мне нет никаких. У вас у всех вон есть.
        - Так мы рыбаками-то стали потом, а сначала были моряками.
        - Странно, но когда я к вам пришел, мне как-то на душе спокойнее стало. Мне кажется, я с моряками имел дело до контузии. Как-то с морем был связан.
        - Вспоминается что-нибудь? - спросил один из рыбаков, чинивший сеть.
        - Не знаю. То ли здесь что на берегу увидел, то ли правда из прошлой жизни воспоминания появляются. Катран знаете?
        - Ну, акула это черноморская, - ответил Боцман.
        - Акула? - Виктор задумчиво посмотрел на рыбаков. - Ну да, акула такая мелкая. А еще может и название судна. Может, знаю, а может, придумал сам себе. Вы не слышали такого здесь, в этих местах?
        - Вон она в сеть сегодня попалась, любуйся, - усмехнулся рыбак и занялся сетью.
        Боцман постоял рядом, потом двинулся к поселку.
        Буторин покосился на других рыбаков. Еще человека три точно слышали его вопрос. И все промолчали. Странно, ведь это рыбаки, они каждый день выходят в море и знают все суда в округе. Примелькались им названия, это совершенно точно. А вот то, что никто не признался, что все промолчали, могло означать только одно - рассказывать о «Катране» не хотят. Почему? Что случилось с судном? С капитаном Буруном? Его фамилию Виктор не называл, он еще не придумал, как свой вопрос преподнести. Но, судя по реакции на название испытательного катера из «Лаборатории-28», спешить с фамилией капитана не стоит.
        - Эй, слышь, Найденыш! - один из рыбаков дернул Буторина за рукав. - Пошли, уха поспела. Поужинаешь с нами.
        Найденыш! Прилепили уже прозвище. Ладно, пусть так. Почему же не похлебать настоящей ушицы? Тем более что завтра день опять будет напряженный. А для рыбаков мне надо как-то умудриться стать своим. Ладно, пойдем есть уху, а там, у костра я им расскажу несколько баек, которые они еще не слышали. Про созвездия, греческие легенды и мифы. Поверят, что я в мореходстве что-то смыслю. В навигации, например. Мне капитана Буруна надо найти, а без них никак. Да и сам «Катран» тоже придется искать.
        Стадо баранов было не очень большим. Всего голов шестьдесят или восемьдесят. Пастухов-погонщиков было трое. Все в кавказских меховых папахах, на плечах свернутые в тугой жгут войлочные бурки. Они гнали блеющих животных по дороге со стороны ущелья, что-то громко выкрикивая и помогая себе длинными палками.
        Небольшая колонна немецких мотоциклистов, столкнувшись со стадом, вынуждена была остановиться. Солдаты во главе с мордастым рыжим ефрейтором начали громко смеяться, двое потянули с плеч автоматы, намереваясь подстрелить нескольких животных на ужин.
        Один из погонщиков, старик с длинными седыми усами, бросился к мотоциклистам, размахивая руками. Он сорвал с головы папаху, вытащил оттуда какую-то бумагу и стал показывать немцам. Ефрейтор нахмурился, взял бумагу, пробежал ее глазами и резко одернул своих солдат. Те убрали оружие, уселись на мотоциклы и стали ждать. Двое погонщиков, молодой парень невысокого роста и другой, постарше, с выпуклыми глазами и орлиным носом, поспешили погнать стадо дальше.
        - Вах, спасибо тебе, друг, - старик подошел к пастуху с большим носом. - Такой документ где хочешь проведет. Считай, что я тебе два барана должен за твою услугу. А если попадется знающий немец, если какой генерал увидит этот документ? Не прикажет расстрелять меня и сына? Не заберет нашу отару?
        - А ты не показывай его больше никому, - посоветовал Коган. - Тебе до места, где тебя будут ждать и куда тебе велено перегнать отару, осталось всего километров пять. Вон до той реки. Там ты и продашь своих баранов. Я знаю, я немцам свинину два дня назад привозил. Они хорошо платят.
        Дальше Борису с горцами было не по пути. Послушают они его совета или нет - это вопрос их жадности. Может, немцы и правда купят баранов. А могут и просто забрать. Но это дело самого хозяина. Если ты готов продавать еду врагам, выкручивайся сам, как знаешь. Кара Божья, какой бы ты веры ни придерживался, тебя все равно найдет. Или земная кара. Но если у старика Арслана все выгорит, то с ним лучше поддерживать хорошие отношения. Легализация в Новороссийске Когану была нужна. Таковы условия операции.
        - Ну, будь здоров, Арслан. - Коган пожал его сильную сухую ладонь. - Теперь наши пути расходятся, но я тебя найду!
        Взобравшись по склону, Коган оглянулся, махнул пастухам рукой и скрылся в дубовой роще. Там он стянул с головы меховую папаху и стал озираться по сторонам. Из глубины рощи раздался призывный свист коростели. Коган насторожился и посвистел в ответ. Коростель откликнулась, но теперь звук уже раздался ближе. Через несколько минут из-за деревьев, вытирая рукавом старой спецовки лоб, вышел Буторин.
        - Ну, все обошлось? - спросил он, протягивая руку.
        - Шею несколько раз чуть не сломал, а так все в норме, - улыбнулся Коган. Разведчики обнялись. - Ты как?
        - Перешел нормально, вживаюсь. Пытаюсь заслужить доверие у местных рыбаков. Пошли, надо быстрее выбраться к городу, пока не стало темнеть. Место я тебе нашел, пока поживешь в подвале с двумя выходами в центре города.
        Коган даже остановился:
        - Центр города - это хорошо. Это же самое сосредоточение командования, там всегда зачищают для безопасности и жилые кварталы, и нежилые. Что ты мне там нашел, Витя?
        - Помещение под кафе, как и планировали. Бывшая заводская столовая. Какие у тебя документы? Чем тебя снабдили? Знаешь, я, конечно, не претендую на лидерство по интеллекту, но я бы не стал афишировать, что ты еврей. Владелец кафе еврей - это шинкарь. Не тот менталитет у немцев, чтобы принять твое кафе как место для отдыха.
        - Все нормально, по документам я грек, - усмехнулся Коган. - А греки на побережье Черного моря жили всегда и всегда торговали. Тут все продумано.
        Затолкав под камень бурку и папаху, Коган и Буторин развалинами пробрались с окраины города в центр. Где-то, всего в паре десятков километров, грохотала артиллерийская канонада, по расчищенной от завалов улице проехала немецкая колонна. Жителей не видно, Буторин объяснил это тем, что близится комендантский час и многие просто не рискуют выходить из дома.
        - Моя задача не изменилась? Что Максим Андреевич?
        - Шелестов в городе. Прибыли все, ты, Боря, - последний. Легализуемся потихоньку. Ты будешь заниматься связями вместе с Сосновским. Ты ведь должен еще и продукты закупать для своего кафе. Через тебя связь с партизанами и подпольем.
        - А они здесь есть? - Коган с сомнением посмотрел на друга. - Времени прошло слишком мало с момента оккупации. Думаешь, движение уже сформировалось?
        - Шелестов перед отправкой получил подтверждение от Платова. На случай сдачи города закладывались несколько баз. Есть люди, которые оставлены в этом районе для разведывательно-диверсионной работы. Это как раз проходит по ведомству Платова. Его епархия. Все контакты у Шелестова. Там все законспирировано так, что с ходу не получится связаться. Конечно, Москва по своим каналам предупредит, что прибыла группа для выполнения задания. Но в таких случаях требуются подтверждение и перепроверка.
        - Как у вас все сложно, шпионы! - усмехнулся Коган.
        - А у вас, следователей, все просто! - в тон Борису ответил Буторин. - Вы на слово верите тому, кого допрашиваете? Проверяете каждое показание, устраиваете одну, вторую, третью, да потом еще и перекрестную проверку. Не так?
        - Все правильно, - поморщился Коган. - Давай лучше вот о чем поговорим, Витя. Я пока добирался, много чего передумал. Знаешь, полезнее будет, если в какой-то момент мы подсунем меня как наживку.
        - Ты что, Борис? В таких операциях планы не меняются.
        - Я не предлагаю менять план, я предлагаю иметь в голове запасной вариант. Смотри, если вдруг вы нащупаете ниточку, если поймете, что немцы вышли на след изделия или вышли на наш след, чтобы отвести их в сторону, нужно дать ложную ниточку - придется сдать меня. Пусть клюнут, пусть заподозрят кафе как явочную точку. Пока они мной занимаются, вы успеете доделать дело.
        - Лихо! А связи, что проходят через кафе? Тоже засветим?
        - Надо светить только подставные связи, - покачал головой Коган. - Специально подставлять их офицеров, пособников и изменников. Пусть своих подозревают и разрабатывают. Это у них займет уйму времени. А потом вы меня вытащите.
        - Ладно, подумаем. Я Максиму доложу о твоей идее, - задумчиво проворчал Буторин. - Только не нравятся мне такие эксцессы. Проще схемы должны быть и понятнее. Сложность всегда тянет за собой сбои и нестыковки по времени.
        - Не ворчи, - засмеялся Коган и вдруг замер на месте. Он схватил Буторина за рукав и потянул его в развалины. Впереди по улице двигался немецкий патруль.
        Оберст Клее хмуро посмотрел на носки своих запыленных сапог. Чертова страна! Это вам не Париж, это вам не цивилизованная война. Другой народ давно бы сдался, поднял руки, полностью подтвердил бы свою лояльность победителю. И пили бы мы сейчас крымские и кавказские вина, ели фрукты и купались в теплом море. Но нет! Мы вынуждены лазить по развалинам, вынуждены бомбить и разрушать, чтобы выкуривать из окопов и оборонительных линий этих обезумевших фанатиков!
        Второй год войны, а я уже начал уставать от нее. С этим народом невозможно сражаться. Их миллионы, и все они готовы вцепиться нам в глотку. Просторы страны так необъятны, что начинаешь сходить с ума от этих расстояний. Это вам не Европа, где от столицы до столицы можно за полдня доехать на танке на одной заправке.
        Штанге стоял рядом и ждал. Клее наконец поднял глаза на абверовского офицера. И эти еще! Разведка. Что они говорили перед началом войны? Что Советский Союз - это колосс на глиняных ногах, что его надо просто подтолкнуть, и он сам упадет. Хотя говорил это, конечно, фюрер, но информацию ему поставлял абвер, именно военная разведка убедила фюрера, что Советский Союз слаб.
        - Прошу ко мне, майор! - кивнул Клее и стал подниматься по лестнице чудом уцелевшего в центре города особняка.
        В кабинете, сделав приглашающий знак рукой, Клее уселся в кресло у окна, дождался, пока Штанге сядет напротив, и спросил, сложив пальцы в замок у подбородка:
        - Так что вам известно об обстановке в городе, майор? Что необходимо знать войскам?
        - Мы военная разведка и тайн от командования вермахта у абвера нет, - развел руками Штанге, но Клее пропустил мимо ушей его высокопарную фразу. Словоблудия в штабах и при ставке Гитлера за время своей военной карьеры он наслушался достаточно.
        - Наши войска остановлены на восточных окраинах города, майор. - Оберст заговорил медленно, как будто рассуждая вслух. - Сейчас этот город не тыловой, а прифронтовой. И у нас нет возможности проводить здесь оккупационные мероприятия. Нужны иные решения, нужна защита тактических тылов армии. Мы не можем разрушить и сжечь город. Нам нужен порт, нам нужен целый город, нам нужна база для флота.
        - Вы правы, герр оберст, - согласился Штанге. - Прифронтовой город требует проведения мероприятий прифронтового характера. Таких же мероприятий, которые мы проводим на месте дислокации армейских частей в местах их боевого расположения. Минимальное количество увольнительных для солдат, круглосуточное патрулирование города. Запрет на перемещение гражданских лиц из местного населения.
        - Черт побери, майор, а вопросы снабжения армии? А отдых отведенных в тыл подразделений? В городе должны работать магазины, кафе для офицеров. Элементарный надзор за соблюдением санитарных норм. Нам придется или выселить все население города, или расстрелять его, или разрешить торговать, перемещаться и просто жить. Вы это понимаете?
        - Конечно, понимаю, герр оберст, - заверил Штанге. - Тогда нам предстоит блокировать город целиком, чтобы контролировать перемещение населения, чтобы не допустить проникновения в город разведчиков и диверсантов. Придется выдать всем жителям города временные документы и навести учет, но, боюсь, в условиях близости фронта это невозможно.
        - Вы - разведка, делайте все, что в ваших силах. Это ваша работа, в конце концов! Я подниму военную полицию. Отныне, несмотря на близость фронта, этот город будет подчиняться гарнизонной жизни. Я оговорю некоторые вопросы с командующим армией. Полагаю, что и вам есть с чем обратиться к руководству.
        - Я бы хотел обратиться к вам, герр оберст, - чуть улыбнулся майор.
        - Слушаю вас.
        - Что здесь делают итальянцы? Я имею в виду моряков из 10-й флотилии.
        - Мне сказали, что представители союзников прибыли в поисках места для своей базы. Это согласовано с командованием.
        - У меня тоже есть такая информация, герр оберст, - кивнул майор и, наклонившись вперед, понизил голос. - Сегодня на рассвете итальянские пловцы потеряли трех человек. Даже учитывая, что город прифронтовой, как вы изволили выразиться, герр оберст, в черте города мы не имеем потерь среди армейских чинов. А союзники в акватории города несут потери. Что они ищут, герр оберст? И с кем они столкнулись под водой? С русскими пловцами? Вы понимаете, что все это значит?
        - Все я знаю, Штанге, и все понимаю! - едва сдерживая раздражение, повысил голос Клее. - Русские диверсанты пытаются прорваться в наш тыл. Не исключено, что моряков из 10-й флотилии прислали именно для того, чтобы обезопасить нас с моря. Если у русских имеются такие же подразделения боевых пловцов, как у итальянцев, то помощь союзников нам очень кстати.
        - Мы не располагаем сведениями о подобных подразделениях у русских, - покачал майор головой. - Давайте говорить откровенно, герр оберст. Это в наших общих интересах. Нужно понять, что происходит.
        - А не проще вам поговорить с союзниками? - не удержался от ехидного замечания Клее. - Что мешает адмиралу выяснить этот вопрос? Это же братство моряков![2 - Имеется в виду глава абвера адмирал Канарис.]
        - Я непременно передам адмиралу ваше пожелание. - Штанге поднялся из кресла, взял со стола свою фуражку и коротко кивнул.
        Сбегая вниз по ступеням, майор сосредоточенно думал о поведении Клее. Или оберст в самом деле ничего не знает, или по каким-то причинам предпочитает хранить сведения даже от абвера? Но ведь итальянцы что-то ищут? Или они прибыли, чтобы узнать, что ищут русские? Кто из них ищет, а кто пытается помешать? И какими разработками занимался Научно-исследовательский центр гидродинамики? Архив вывезен, личные дела сотрудников вывезены. Информации крохи, но все же удалось узнать, что у центра был свой небольшой флот в несколько катеров. И самый большой из них, «Катран», исчез незадолго до захвата города. Где он сейчас? Где его экипаж? Участвовал ли «Катран» в каких-то испытаниях?
        «Русские обязательно будут искать то же, что и я, - подумал Штанге. - Но начали они активно - итальянцы понесли существенные потери в первой же стычке. А может, не первой? Затонувший баркас недалеко от берега в районе Анапы - там все произошло. Но, судя по всему, никто там ничего не нашел, раз итальянцы еще здесь. А может, русские взяли с баркаса все, что нужно, и ушли? Сомнительно. Нужны данные обо всех затонувших судах от Таманского полуострова до Новороссийска».
        Встреча должна была произойти возле старой водонапорной башни, где образовался стихийный рынок. Здесь не было строений, нет и следов разрушений - битого кирпича и обломков строительных конструкций. Часть пустыря заросла диким кустарником. На другой его стороне сейчас расположились старики и старухи, несколько женщин с детьми, подростки, снующие между ящиками и просто расстеленными на траве газетами. Народ толпился, разговаривал, рассматривал товар, торговался. Продавали все: от старой поношенной одежды до продуктов. В основном овощи и фрукты. Кто позапасливее, выложил мясо и даже довоенные папиросы.
        Шелестов в стоптанных ботинках и старом плаще посматривал по сторонам из-под козырька низко надвинутой на глаза кепки. Чтобы слиться с небольшой толпой стихийного рынка, нужно прежде всего не выделяться. Если здесь неожиданно появится молодой крепкий мужчина, это сразу бросится в глаза. Такой человек должен быть на фронте. Или, если он специалист какого-то предприятия или учреждения и имеет бронь, он должен быть в эвакуации. Иначе что такой делает в оккупированном городе? И кто он?
        Максим старательно хромал, изображая инвалида. Он сутулился и делал страдальческое, усталое лицо. Связной уже должен был явиться, но Шелестов пока не видел старика с седой бородой и котомкой, на которой была пришита алая в белую полоску заплата.
        А если он не придет? Максим старался не думать о плохом, но тревога в его душе постепенно нарастала. Времени на операцию очень мало, враг может узнать о торпеде раньше и успеть захватить ее. Пока есть возможность уничтожить объект так, чтобы фашисты не догадались о его существовании, нужно успеть это сделать.
        Если связник от партизанского отряда сегодня не явится, то контакта не будет еще три дня. И три дня пропадут впустую. А если враг что-то пронюхал? Если советских разведчиков здесь ждут? Тогда времени нет совсем.
        Связь с партизанским отрядом была нужна по многим причинам. Платов в Москве это тоже понимал. Фактически заложенные базы и подготовленные люди имелись под Новороссийском и в Тамани еще с начала этого лета. Руководство НКВД прекрасно понимало, что неудача под Москвой заставит Германию искать ресурсы для продолжения войны. А для этого им будут нужны плодородные земли, уголь, нефть и железная руда. Значит, главной целью наступления станет юг страны: Украина, Кавказ, Закавказье. И что сейчас происходило в Сталинграде, было лучшим доказательством этого предположения.
        Что-то незримо изменилось на рынке. Шелестов еще не увидел ничего подозрительного, но уже почувствовал напряжение. Стараясь не делать резких движений, он попятился назад, прикрываясь кустом сирени. Вот оно что! На рынке появились четверо, нет, пятеро странных людей. Ношеные, но вполне добротные пиджаки, брюки заправлены в сапоги. Хорошие сапоги, почти новые и даже недавно чищенные гуталином. Одинаковые серые кепки надвинуты на лоб. Руки в карманах, головы крутятся, как на шарнирах, вправо и влево.
        Немцы! Абвер или гестапо? Почему здесь? Что им тут нужно? Неужели получили информацию о встрече? Надо уносить ноги, пока есть возможность. Лишь бы связник не пришел, лишь бы его здесь не было. И будет ли теперь связь после такого провала, неизвестно. Не пострадал бы партизанский отряд. Да и над группой нависа угроза. Ой, неспроста тут немцы появились.
        Шелестов пробрался кустами и торопливо пошел к развалинам. «А ведь я попался, - неожиданно пришла в голову страшная мысль. - Если рынок прочесывают немцы в гражданской одежде, значит, они кого-то ищут. Не исключено, что они и вокруг рынка все оцепили. И уж, конечно, развалины тоже под наблюдением».
        Правая рука машинально нащупала под полой пиджака трофейный «вальтер». На душе стало чуть спокойнее.
        И тут он увидел котомку. Алая заплата в белую полоску! Человек сутулился и торопливо шел через развалины. Еще секунда, и его спина скрылась за разрушенной стеной.
        Шелестов замер на месте. «Не спеши, - остановил он себя. - Надо осмотреться, оценить ситуацию».
        То, что он не поспешил за стариком, который наверняка был связником от партизан, спасло жизнь им обоим. Не успел Максим выйти из-за разросшейся густой сливы, как среди развалин мелькнули фигуры двух мужчин в серых пиджаках и в одинаковых серых кепках.
        Идти по каменному крошеву без звука невозможно. Это вам не трава. Хруст камня под подошвой слышен на много десятков метров вокруг. Максим прыгнул на разбитую плиту перекрытия и перебежал по ней до оконного проема. Незнакомцы, прижавшись к стене, сначала наблюдали, потом поспешно двинулись следом за стариком.
        Перебравшись через подоконник, майор тихо спрыгнул на пол. Здесь почти не было битого камня и можно было идти быстро, почти бежать.
        Старик шел быстрым шагом, то и дело озираясь по сторонам. Но его преследователи были хитры и умелы. Вот фигура старика скрылась за поворотом между двумя зданиями. Немцы коротко перебросились несколькими фразами и разделились. Один последовал за стариком, второй перелез через пролом справа и поспешил своей дорогой. Ясно, они хотят взять связника «в клещи» на расстоянии. Хватать партизана они пока не хотят, они ждут, куда он их выведет.
        Сейчас это было самым важным. О себе Максим не думал. Группа, случись с ним что-нибудь плохое, все равно задание выполнит. Виктор Буторин все сделает как надо, он опытный разведчик, справится.
        Немцам нельзя давать ниточку к партизанам, а от них и к группе. Значит, сейчас любой ценой надо спасти связника, убрать слежку. Любой ценой!
        Шелестов смог изучить окрестности рынка и путь отсюда до карьера, где находилась его база. Еще метров пятьсот будут развалины обувной фабрики. К ним примыкают развалины нескольких жилых домов. Потом снова начнутся уцелевшие кварталы. Там он не сможет помешать немцам следить за связником. Тем более что они вряд ли будут ходить за ним весь день. Постараются взять его, если он не приведет их на явку в ближайшее время.
        Достав пистолет из-за брючного ремня, Шелестов переложил его в карман пиджака. Оглянувшись по сторонам, вытащил из ножен, закрепленных на предплечье, финку с длинным лезвием. Ступая осторожно, выбирая места, где можно перебежать открытое пространство и снова замереть, он сократил расстояние до немца сначала до двадцати метров, потом до десяти. А вот и удобное место…
        Немец шел вдоль стены, поглядывая на спину старика с котомкой. Шелестов прибавил шагу и двинулся по правую сторону руин. Он рисковал опоздать или выйти одновременно со своим противником.
        Но расчет оказался верным. В тот момент, когда Максим с финкой в руке остановился, прижавшись спиной к кирпичной кладке, он услышал торопливые шаги слева. Немец приближался, но шел очень осторожно. «Значит, у меня будет только одна попытка», - подумал Максим.
        Он сжался в комок, напрягся, как пружина. Права на ошибку у него не было. Видимо, немец все же что-то заподозрил. Услышал или успел заметить в развалинах мелькнувшую тень. Он появился с пистолетом в руке, но русского разведчика скрывал небольшой выступ стены. Всего толщиной в кирпич, он создавал иллюзию пустого пространства.
        На секунду немец почувствовал, что его тревога напрасна. И этой секунды Шелестову хватило для того, чтобы нанести единственный точный удар в горло врага.
        В самый последний момент немец попытался отклониться, но у него не хватило времени. Максим оказался быстрее. Финка вошла по самую рукоятку, разрывая трахею и кровеносные сосуды. Руки раненого не смогли ничего сделать, у него даже не хватило сил, чтобы нажать на спусковой крючок.
        Немец упал на колени, захлебываясь кровью. Оглянувшись по сторонам, Шелестов подобрал пистолет, оброненный абверовским офицером, сунул его в карман, и только потом выдернул свое оружие из горла умирающей жертвы. Кровь с клинка он вытер полой пиджака убитого и сунул финку в ножны, спрятанные в рукаве пиджака. Один есть…
        Второго немца Шелестов нагнал уже на окраине развалин. Картина, которую он увидел, заставила его сердце сжаться. Ведь он едва не опоздал! Еще минута - и было бы поздно. Старик стоял, подняв руки вверх. Его котомка с приметной заплаткой валялась у ног. Немец, вытирая кепкой вспотевшее лицо, стоял напротив связного, наведя на него дуло пистолета. То ли интуиция у старика сработала, то ли выхода он иного не видел, но, заметив за спиной фашиста человека, который к тому же пытался идти неслышно, связной начал отвлекать немца на себя. Максим мысленно одобрил поведение связного. Тот стал громко разговаривать, активно жестикулировать, будто оправдывался и пытался что-то показать немцу. Тот прикрикнул на старика раз, другой, пытаясь заставить его замолчать и то и дело оглядываясь по сторонам. Пока немец оглядывается, к нему не подойти. Он ждет своего напарника, задержавшегося в развалинах.
        Неожиданно старик начал пятиться назад, старательно изображая, что сейчас бросится бежать. Немец грозно закричал, снова навел на старика пистолет и стал на него наседать. Короткий замах - и немец ударил связного по лицу.
        Этих секунд Шелестову хватило, чтобы коротким броском преодолеть расстояние до немца. Всего метров десять, но в этот бросок он вложил все свои силы, всю ненависть и желание убить врага. Когда Максим был уже у цели, старик упал в ноги немцу, изображая мольбу, и тот отшатнулся назад. И в этот момент финка вошла ему под лопатку, пробив легкое. Немец захрипел, но Шелестов зажал ему рот рукой. Второй рукой он вывернул противнику руку, отбирая пистолет. Свалив убитого к своим ногам, Максим старательно вытер клинок финки и с улыбкой сказал:
        - Да, дед, артист ты еще тот. Театр по тебе плачет. Быстро уходим, а то по твоим следам слишком много фашистов идет.
        - А на что я им? - удивленно заявил связной. - Я никого не трогаю, и меня никто не тронет. Ты, молодец, не слишком раздухарился? Как бы беды не было.
        - Хватит комедию ломать, - устало проговорил Шелестов. И добавил условную фразу пароля: - Куплю довоенный «Казбек» в жесткой пачке. Грозненской фабрики или Ленинградской.
        - Ленинградские папиросы дороже, - тут же ответил старик. - Если вам перед женщиной форсить, то курите трубку. Есть табак «Капитанский».
        - Предпочитаю «Золотое руно». - Шелестов подхватил с земли котомку старика и снова повел его через развалины, но теперь уже в другую сторону.
        Где-то за спиной завыла автомобильная сирена, воздух прорезала сухая автоматная очередь.
        Не зря Максим изучал карту города. Он безошибочно вышел к Владимировским карьерам. Здесь, в лабиринте штреков, он устроил свою базу. Схемой его в Москве снабдил Платов, разыскав человека, который хорошо знал эти места. Часть проходов разведчики заминировали, часть замаскировали. Скрытно подойти к лагерю врагу было невозможно.
        Наконец над головой каменные своды, гулко звучат шаги. Пройдя первый поворот, Шелестов включил фонарик и остановился.
        - Здесь осторожнее. Видишь проволоку? Перешагивай.
        Мария ждала командира в большой пещере, где горел масляный светильник. На лапнике вдоль стены устроены постели. Вдоль другой стены - ящики со снаряжением для погружения в воду, оружие, патроны, взрывчатка.
        Селиверстова стояла у дальней стены с автоматом на изготовку, но, увидев командира, улыбнулась и опустила оружие.
        - Вот, Маша, знакомься, это Степан Матвеич из партизанского отряда, - снимая кепку и бросая ее на ящик, сказал Шелестов. - Наш связной. Едва не попались мы с ним, но все обошлось. Садись, Степан Матвеич, чайку попьем, поговорим, как быть дальше. Видишь, как нам фашисты все планы сломали. Мало того что тебя в отряд возвращать надо, нужно еще понять, откуда немцы узнали о встрече. Случайность это была или они нас с тобой искали?
        Старик с улыбкой покивал, уселся на предложенный ящик, покрытый брезентом. Маша стала готовить чай на спиртовой горелке и прислушиваться к разговору. Оказывается, информация о встрече с командиром группы была получена по радио из Москвы. Командир отряда отправил Матвеича, но никто, кроме них, об этом задании не знал. Секретность в партизанском отряде была на высоте. Руководил отрядом опытный чекист, оставленный специально для этой работы в тылу, и дело он свое знал хорошо.
        Но факт оставался фактом. Группе без помощи партизанского отряда НКВД, где бо`льшая часть бойцов были местными жителями, обойтись будет трудно. Район поисков торпеды очень велик, информации нужно очень много, много людей опросить. И все это за короткий срок. Каждый лишний день увеличивал риск того, что немцы первыми найдут экспериментальную торпеду. И сегодняшние события на рынке подтверждали, что в Новороссийске активно работает абвер.
        - Вот что, Матвеич, в городе тебе появляться теперь нельзя. Немцы тебя в лицо знают. Из города мы тебя выведем, прикроем, если что, а связь с отрядом придется поддерживать другим способом. И нужно искать предателя, немецкого агента.
        - Если предатель в отряде, - со знанием дела заявил старик, - то тебе, командир, там появляться никак нельзя. Не знает тебя немчура в лицо, и слава богу! Квартиру в городе найти надо, где можно было бы встречаться. Дела обговаривать и планы строить.
        - Хорошо, я найду квартиру, Матвеич. А ты вот что передай своему командиру…
        Глава 4
        Лейтенант Аккарди подошел к своему командиру, молча стоявшему у самой воды со сложенными на груди руками. Тела убитых пловцов погрузили в кузов грузовика и увезли. Даже предварительный осмотр не оставлял сомнений, что моряки погибли в схватке под водой. Комендант города обещал посодействовать в проведении вскрытия в военном немецком госпитале.
        Но Аймона Порето беспокоило другое. Почему во время своего первого же погружения его пловцы столкнулись с противником? Кто там, под водой? Русские? Диверсанты? Разведчики? Какова их цель? И сколько их? Совпадение с первым погружением или не совпадение? Или его моряки сразу напали на след?
        - Что? - Порето повернулся к своему лейтенанту.
        - Лодку нашли немцы в трех милях от берега. Скорее всего, ее просто отправили в самостоятельное плавание пустой. Руль был зафиксирован. Там, на берегу, снаряжение. Мы его подняли со дна. Нашли под водой недалеко от берега. Его утопили на расстоянии трех кабельтовых друг от друга. Два комплекта. Их было двое. И это русские.
        - Ну-ка, покажи на карте!
        Лейтенант развернул перед командиром карту побережья и показал места, где нашли акваланги. Порето провел пальцем линию, которая соединила притопленный баркас, возле которого были убиты его пловцы, и места, где были сброшены в воду акваланги. Дальше воображаемая линия упиралась в берег возле населенного пункта.
        - Что это за место, Гаспар? - спросил капитан.
        - Пригороды Новороссийска. Рыбачий поселок, - пояснил Аккарди и, оглянувшись по сторонам, добавил уже тише: - К нам подходил тот немецкий майор, о котором вы предупреждали.
        - Штанге?
        - Да. Расспрашивал, осматривал тела. Но мы, как вы и приказали, ничего ему не сообщили. Я слышал, как он говорил, что той ночью в море был бой с каким-то русским катером. То ли приходил разведчик, то ли это была попытка прорваться с торпедами к молу и потопить одно из немецких судов. Катеру удалось уйти в море, немцы его не догнали.
        - Он высадил пловцов, - уверенно заявил капитан. - Вот так, Гаспар! Это была случайность, что они столкнулись под водой у этого затопленного баркаса. Значит, русские тоже ничего не знают точно. Хорошо!
        Но командир группы итальянских пловцов напрасно надеялся, что Штанге так просто оставит его в покое. Майор догнал его на пирсе и пошел рядом, похлопывая кожаной перчаткой себя по бедру.
        - Примите мои соболезнования по поводу гибели ваших моряков, капитан, - произнес немец. - Поверьте, я это говорю искренне, а не потому, что этого требует союзнический долг. Вы солдат, и я солдат. Мы оба понимаем, что такое терять боевых товарищей.
        - Благодарю, майор, - кивнул итальянец.
        - Я хотел поговорить с вами наедине, Парето.
        - Даже так? - Капитан остановился и внимательно посмотрел на немца. - Я вас слушаю.
        - Давайте говорить откровенно. Я из разведки, вы из флотской разведки, из 10-й флотилии. Я знаю, чем славится ваше подразделение и ваш командир. У нас общий противник, и обоим нам будет полезно делиться друг с другом информацией. Для общего дела.
        - Но что я вам могу сказать еще? - пожал итальянец плечами. - Наша задача - подобрать место для базы флота. Мы осматриваем акваторию, затопленные суда, оцениваем возможность их подъема. Прибрежные воды должны быть безопасными для плавания. Мы ищем неразорвавшиеся бомбы. Обычное дело, рутина. Приходится сталкиваться и с вражескими диверсантами. Они ведь тоже имеют боевых пловцов и умеют вести разведку. Кстати, я не собираюсь делать тайны из результатов вскрытия тел моих моряков. Господин оберст был так любезен, что отдал приказ провести эти исследования в вашем госпитале. Вы всегда сможете ознакомиться с результатами. И сделать свои выводы. Господин майор, прошу прощения, но меня ждет служба!
        Итальянец отдал честь и двинулся дальше вдоль пирса. Штанге смотрел вслед капитану, продолжая в задумчивости похлопывать себя перчаткой по бедру. «Крепкий этот моряк, - подумал майор. - Ни один мускул не дрогнул. Залив они очищать приехали! Значит, каждый за себя, каждый работает на свое ведомство. Ничего, господа союзники, вы еще придете ко мне за помощью».
        Лейтенант Гаспар Аккарди неторопливо шел по городу, глазея по сторонам и едва успевая отдавать честь встречным немецким офицерам. Итальянец, хотя и выглядел праздношатающимся, был занят выполнением приказа своего командира. Лейтенант должен был оценить обстановку в Новороссийске. Насколько свободно по городу ходят его жители, много ли патрулей и как они несут свою службу. И вообще, есть ли ощущение, что русские вот-вот отобьют город назад? Или они выдыхаются и совсем скоро вермахт погонит красные орды дальше на восток и на юг вдоль Кавказского хребта, до самой границы с Турцией?
        Блуждая по улицам Новороссийска, лейтенант не чувствовал себя на передовой или поблизости от линии фронта. Тем более на западных окраинах и в порту. Вчера он ездил с несколькими моряками в Тамань и ловил себя на мысли, что там стало как-то тихо, как будто не чувствовалось войны. Были уныние, тоска, страх. Люди выходили из домов, прикрывая глаза от солнца, смотрели на проезжающих мимо немцев. Начали работать на своих участках в садах. Как-то приспосабливаются. Часто стали собираться возле столбов и тумб, на которых оккупационная администрация вывешивала свои объявления и приказы. Стояли, читали и расходились с обреченными лицами.
        Проезжая Тамань, Анапу, Темрюк, итальянский лейтенант замечал, что жизнь оживает. Начала процветать торговля, кое-где предприимчивые люди пытаются открыть кафе для господ офицеров. Конечно, немецкая администрация следит за этим, проверяет всех претендентов.
        В Анапе он увидел вывеску над дверью двухэтажного белого домика. Мужчина в белой куртке с полотенцем на шее подметал крыльцо. Вывеска на двух языках: русском и немецком. Лейтенант решительным шагом направился к двери. Носатый черноволосый мужчина с выпуклыми глазами перестал мести и уставился на итальянского офицера.
        - Здравствуйте, - весело блеснув зубами, поздоровался итальянец на вполне приличном русском языке. - Вы хозяин этого заведения?
        - Да, я хозяин, - без улыбки, чуть настороженно ответил человек. - Только мы еще не открылись. Приходите через два дня, когда я получу разрешение.
        - Хорошее место. - Лейтенант оглядел строгую линию кипарисов вдоль берега. - Думаю, у вас будет хороший доход. Сюда будут приезжать посетители.
        - Дай-то бог! - проворчал хозяин и неловко стал переминаться с ноги на ногу, явно не зная, как себя вести с офицером.
        - Как вас зовут? Вы еврей? - поинтерсовался Аккарди.
        - Грек я. Зовут Орестис Анаджи. Только я не здешний. Из Туапсе, там вся моя родня. А здесь… приехал вот в прошлом году на заработки, да так и остался. Вот думаю, может, торговлишкой перебьюсь. Мы всегда торговали. И при царе, и при советах. А вы румын? Тут неподалеку румынская часть.
        - Итальянец, - засмеялся лейтенант. - Скажите, а трудно получить от немецкой администрации разрешение? Как они смотрят на частное предпринимательство?
        - Хорошо смотрят, не препятствуют. Вы, может, зайдете, господин офицер? Мы хоть и не открылись, но выпить для гостя всегда найдется.
        Михаил Сосновский, заложив руки за спину, стоял на перекрестке и смотрел, как двое немецких солдат копаются в двигателе грузовика. Черт угораздил их сломаться именно в этом месте. Здесь самый короткий и безопасный проход узким двором к карьерам. И улица пустынная. А в обход двигаться и дальше, и можно встретить нежелательных свидетелей.
        Поежившись от прохладного ветра, Сосновский неторопливо пошел к машине. Солдаты не замечали его, переругиваясь между собой. Михаил остановился, вытащил из кармана пачку немецких сигарет, небрежно сунул одну в рот и согнутыми пальцами постучал по крылу автомашины.
        Солдаты обернулись и, увидев высокого подтянутого гауптмана с холодными глазами и капризной складкой возле губ, тут же соскочили на землю и вытянулись по стойке «смирно».
        - Спички, - процедил сквозь зубы Сосновский, рассматривая засаленные мундиры водителей.
        Один из солдат остался стоять, вытянувшись в струнку, а второй поспешно полез в карман. Вытащил зажигалку, несколько раз щелкнул кресалом и поднес огонек офицеру. Сосновский затянулся и снисходительно посмотрел на грязный бампер машины.
        - Русская грязь, - процедил он сквозь зубы. - Немецкая техника не выдерживает.
        Солдаты подобострастно уставились на офицера. Было понятно, что это не матерые фронтовики, а тыловые водители. Небрежно бросив полупустую пачку с сигаретами на крыло машины, Сосновский двинулся по переулку, вышагивая с важностью павлина.
        «Не переигрываю? - спохватился он. - Что-то сегодня слишком много встреч. Город наполняется войсками. Не готовит ли вермахт прорыв вдоль побережья?»
        На востоке снова загрохотало. Бросив окурок, Михаил осторожно обернулся и тут же шагнул вправо за каменную стену. Теперь, когда его не было видно, он поспешно двинулся к карьеру, лавируя между развалинами.
        Вот и нужный лаз. Отодвинув сухой куст, прикрывавший штольню, Сосновский сунулся в темноту. В большой пещере, служившей во времена разработок карьера инструментальной комнатой и складом, его ждали Шелестов и Мария.
        - Миша, как дела? - Селиверстова вскочила с ящика навстречу разведчику.
        - Нормально, - улыбнулся Сосновский, отдавая девушке форменную фуражку и расстегивая портупею. - Максим Андреевич, а в городе что-то изменилось. Не замечали?
        - Пополнение? - Шелестов посмотрел на Сосновского.
        - Похоже, прибывает. И не свежие части, а потрепанные. С других участков. И тыловиков много. Патрулей заметно прибавилось. У меня сегодня даже документы проверили. Пришлось показывать удостоверение СД.
        - А это не опасно? - испуганно спросила Мария. - Все-таки сотрудники СД толпами по улицам не ходят, наверное, каждый прибывший в город известен, его знают в лицо и по фамилии. Все-таки такая служба. Это не армия, не вермахт.
        - Ну, допустим не всех и не всегда, - засмеялся Шелестов, от которого не ускользнуло необычное беспокойство Селиверстовой. - Имперская служба безопасности совсем не стремится афишировать работу своих людей за пределами Берлина, особенно в районе боевых действий. Думаю, что удостоверение Михаила скорее отпугнет, чем насторожит. Тем более что выполнено оно почти идеально.
        - Почти? - насторожилась Мария.
        - А что вообще в этом мире идеального? - легкомысленно спросил Сосновский и взял со своей постели полотенце. - Маша, польешь мне?
        Уплетая горячую тушенку с черным хлебом, Михаил рассказывал о результатах дня. Итальянцы погружаются в двух местах: севернее Абрау-Дюрсо и между Анапой и Витязево. Место под базу комендант для союзников выделил в районе озера Соленое. А еще немцы привезли два тягача и дизельный компрессор. Собираются опускать водолазов у третьего пирса в морском порту. Скорее всего, это имеет какую-то иную цель, а не поиск торпеды, заявил Сосновский. Потому что на берегу возле третьего пирса он ни разу за это время не видел майора Штанге.
        - Миша, ты все-таки уверен, что итальянцы знают о торпеде из «Лаборатории-28»? - спросил Шелестов. - И немцы, по-твоему, тоже узнали, и теперь между ними идет молчаливое соперничество?
        - Хорошо вы все сформулировали, - облизывая ложку, сказал Сосновский. - И добавить нечего. Именно такое у меня и складывается впечатление. Кстати, у итальянского командира есть помощник - зеленый лейтенантик с хитрыми глазами уличного карманника. Так вот этот лейтенантик чаще занят не погружениями и не командой над своими моряками. Он слоняется по городу и его окрестностям, ко всему присматривается. А за ним ведется наблюдение. Грамотное, хорошо организованное.
        - Абвер? - предположил Шелестов, доставая папиросы.
        - Думаю, да. Штанге не лезет к итальянцам, хотя, как я понял, попытки были. Я видел, как капитан Парето смотрел на майора. С подозрительным презрением. Но ведет он себя деликатно.
        - Откуда такие наблюдения? - Максим с горящей спичкой в руке подозрительно посмотрел на Сосновского.
        - Ну, познакомился я с итальянским капитаном, - пожал плечами Михаил. - Так, выпили за содружество, представились. А потом, когда Штанге заявился в кабак, я ретировался. Кабачок открыл какой-то ушлый местный в станице Раевской. Хорошее местечко, прохладное, на берегу речушки.
        - Раевская? - Шелестов достал из-под подушки карту, развернул на коленях. Мария подвинула поближе масляный светильник. - Интересно, это уже совсем не побережье. И что итальянских моряков потянуло туда?
        - Не всех, а только их капитана. Он был с женщиной. По виду русская, хотя могу ошибаться. Я поэтому и пошел на контакт с итальянцем, чтобы понять, кто она такая. Кстати, исчезла она довольно быстро. И лица я ее не успел разглядеть. Есть ощущение, что ее увезли на машине. И исчезла она в тот момент, когда в кабачке появился Штанге.
        - И что ты думаешь по этому поводу?
        - Есть у меня пара идей, Максим Андреевич. - Сосновский потрогал свое левое ухо, задумчиво глядя на огонек светильника. - Любовниц так от абвера не прячут. Если абвер будет интересоваться связями союзника, то и так найдет ее. Прятать нет смысла. Проще не вывозить свою пассию в свет, не ходить с ней по кабакам. И тем более с женщинами так не обращаются. Пусть и с теми, с кем развлекаешься, с которыми тебя не связывают серьезные отношения. Должна быть хотя бы видимость учтивости. Если вы скажете, Максим Андреевич, что это могла быть обычная проститутка, которых в нашей стране отродясь не было, то я вам возражу. С проститутками общаются в других местах, простите за подробности, Маша. И в приличные места с ними не ездят. Свою репутацию берегут. Вот я и думаю, что ее привезли для того, чтобы опознать кого-то, кого она знает в лицо. Понять, кого ей показывали, я не смог. Увы.
        - Если ты прав, Михаил, - Шелестов затянулся и выпустил струю дыма, - тогда итальянцы занимаются еще и розыском людей, имеющих отношение к их цели или владеющих важной информацией. Значит, эта дама или из центра гидромеханики или кого-то там знает, кто интересен морякам.
        - Возможно, - кивнул Сосновский. - Но есть у меня для вас и еще один сюрпризик. Этот итальянский лейтенант вошел в контакт с Коганом.
        - Когда? - поперхнулся папиросным дымом Шелестов. - Что же ты молчишь?
        - Сегодня, три часа назад. Итальянец крутился в Анапе, а потом увидел кафе и подошел к Борису. Они поболтали, Борис, как вежливый хозяин пусть еще и не открывшегося кафе, пригласил гостя выпить. Ну и поговорили они немного за стаканчиком. Точнее, итальянец расспрашивал, а Боря выкручивался.
        - Коган владеет итальянским языком? - удивилась Селиверстова.
        - Хороший вопрос, молодец! - с усмешкой кивнул Шелестов.
        - Они говорили по-русски, - развел руками Сосновский. - Этот лейтенант Гаспар Аккарди, как выяснилось, хорошо говорит по-русски. Его отец какое-то время служил в дипломатической миссии. И паренек несколько лет жил в Советском Союзе. Выводы делайте сами. Именно его с собой привез капитан Парето, как знающего язык и обычаи. И он выполняет его особое задание: бродит везде и что-то высматривает, заводит знакомства и расспрашивает людей.
        - Так, давай подробно, о чем он Когана расспрашивал?
        - Туманно очень, вопросы неожиданные. Делал вид, что интересуется этими местами. Правда, про заводы, народное хозяйство и науку тоже спрашивал. Искал, что тут интересного было. Борис мне сказал, что после ухода итальянца у него осталось ощущение, что тот его прощупывал на предмет вербовки.
        Ветер трепал листья на деревьях. Дорожки между могилами давно никто не убирал, и Штанге приходилось иди по усыпанной листвой траве, перешагивать через сухие сучья. Он не понимал, почему на кладбище такое запустенье. На старых могилах стояли каменные или чугунные кресты. Новые захоронения выглядели менее торжественно. Их украшали дубовые кресты или простые сваренные трубы. Много памятников в форме пирамид со звездой на макушке.
        Кажется, здесь. Майор сверился с номером участка и пошел вдоль свежих могил, вглядываясь в надписи на памятниках. Не тот, не тот… Женщина, женщина, снова не тот. Штанге бродил между могилами минут тридцать, пока, наконец, не увидел обычный для этого места маленький памятник в виде пирамидки со звездой на штыре. «Белохвостов Николай Кондратьевич. 10.02.1897 - 04.09.1942».
        «Вот ты где, мой молчаливый свидетель, - мысленно произнес Штанге. - Все совпадает, надеюсь, что нашел именно того, кто мне нужен».
        Оглянувшись по сторонам, немец не увидел ни одной живой души. Да, не время сейчас посещать близких. Заложив за спину руки в черных кожаных перчатках, Штанге неторопливо двинулся в сторону домика администрации кладбища. Он рассматривал памятники и кресты, размышляя о живших здесь когда-то людях. Рождались, влюблялись, женились, создавали семьи и умирали. И всю жизнь они прожили в этом городе, на этом берегу. Иногда странно думать об этом, но такие мысли почему-то приходят в голову. Штанге усмехнулся: «Наверное, мы, немцы, - очень сентиментальная нация».
        Домик был ветхий. Покосившаяся крыша, позеленевший от влаги, треснувший местами шифер. Но у порога подметено, и на ступенях лежит тряпка, чтобы вытирать об нее ноги. Эту черту русских Штанге тоже приметил - оставлять после мытья полов у входа тряпку.
        Дверь открылась с ужасающим скрипом. За столом у окна сидел пожилой мужчина в очках. Шило, дратва, небольшой полиграфический пресс. Этот человек переплетал какие-то журналы или тетради. Он удивленно посмотрел на вошедшего немецкого офицера и робко поднялся на ноги.
        - Ты кто? - спросил Штанге, ткнув пальцем в сторону мужчины. - Управляющий кладбищем?
        - Я? - Мужчина нервно поправил очки, вытер испарину со лба. - Я тут бригадир вроде как. Могилки копаем, памятники, если надо, устанавливаем.
        - Покажите мне документ, - медленно произнес трудные русские слова Штанге. - Документ, где вы отмечаете умерших, похороненных каждый день.
        - Журнал захоронений? - Мужчина удивился и стал торопливо рыться в выдвижном ящике стола. - Да, сейчас, конечно. У нас строго с этим. Мы всегда регистрируем…
        Штанге повернул к себе потрепанный журнал за текущий год. Он медленно листал страницу за страницей, пока не дошел до нужной даты. Он провел пальцем по строке и остановился на фамилии:
        - Кто этот человек?
        - Этот? - Мужчина заволновался еще больше, не понимая, зачем немецкий офицер пришел на кладбище, что ему здесь нужно и, вообще, чем все это закончится. - Это так водится у нас. Записываем, значит. Покойничек же не сам себя хоронит. Кто-то из близких его привозит, заявление пишет, метрики всякие оформляет…
        - Кто этот человек? - повторил с угрозой в голосе майор.
        - Родственник покойного, - поспешно ответил мужчина. - Он, значит, его и хоронил, расписывался в захоронении…
        Штанге еще раз перечитал запись с данными, потом вырвал нужный лист из журнала и сунул в карман. Мужчина, стоя по другую сторону стола, побледнел так, что стал похож на лист бумаги. Интуитивно он понял, что немец его убьет. Штанге и правда намеревался убрать свидетеля своего визита. Но потом передумал. Нет, нужно продолжать игру. За кладбищем и этим домиком следует установить наблюдение.
        «Если русские думают и действуют так же, как и я, они придут сюда. И тогда мы познакомимся с тем, кого они прислали. Я подожду этого человека и через него узнаю все, что мне необходимо».
        Буторин сменил свою полуморскую-полурыбацкую одежду на вполне обычную. Свободные летние брюки, туфли с дырочками, тенниска со шнуровкой на груди. Брюки были в пыли, туфли потерты, а тенниска заштопана в двух заметных местах. Так что щеголем и франтом он не выглядел. Ну, может, немного добавляла значимости кепка. Однако в таком виде молодому мужчине в прифронтовом оккупированном городе появляться нельзя. Первый же патруль сгребет и станет выяснять личность.
        Буторин кутался в старый замызганный плащ и снял его лишь возле самого дома, где жил Юрасов. Улица была тихая, окраинная. Двухэтажные дома коммунального типа поселка Борисовка строились для работников совхоза «Черноморец» еще до войны. Больше трех домов построить так и не успели. Виноградники сгорели еще в 1941-м, технику частично вывезли, частично уничтожили перед приходом немцев. Сейчас дома наполовину пустовали, в окнах почти не было стекол. Где-то оконные проемы были забиты фанерой, где-то их заткнули старыми ватными одеялами.
        Лестница была до ужаса скрипучая. Виктор сделал всего пару шагов и вынужден был остановиться. Так весь дом, а то и другие дома услышат, что кто-то здесь поднимается. Поразмыслив, он решил, что самая скрипучая часть ступеней - это центральная часть. Если ступать ближе к перилам или стене, то скрипа будет значительно меньше. Эксперимент удался, и Буторин почти бесшумно поднялся на второй этаж.
        Стены коридора выглядели скверно. Обнажившаяся дранка торчала из-под штукатурки. Провода в коридоре оборваны - здесь, видимо, давно уже не светит ни одна лампочка. В доме было почти тихо. Где-то в конце коридора хныкал ребенок, да с первого этажа, видимо, с кухни, доносился разговор двух глуховатых старух, которые никак не могли расслышать друг друга. Дойдя до нужной двери, Буторин постучал.
        - Кто там? - Голос мужчины прозвучал удивленно и испуганно.
        А ведь к нему давно никто не приходил, догадался Виктор. И еще здесь, наверное, не принято стучать.
        Толкнув дверь, Буторин вошел в большую и основательно захламленную комнату. Пыльная штора у входной двери висела криво, на давно небеленых стенах красовались несколько портретов, два окна до середины были заклеены газетами. Невесело, пыльно и неустроенно.
        Сам хозяин комнаты, в мятых брюках, серой вылинявшей майке и дерматиновых шлепанцах на босу ногу, стоял посреди комнаты с молотком в руке и удивленно таращился на гостя. На круглом столе посреди комнаты ножками верх лежал стул, который Юрасов, видимо, пытался починить.
        Осмотревшись, Буторин повесил свой плащ и кепку на вешалку у двери, пригладил волосы и улыбнулся располагающей улыбкой.
        - Здравствуйте, Андрей Иванович. Вот, еле нашел вас. Рад, что вы живы и здоровы. Вы позволите войти?
        - Да, проходите, - растерянно пробормотал Юрасов. Он положил молоток и вытер ладони о майку. - А вы, простите, кто будете? Я вас не помню. Мы знакомы?
        - Нет, мы не знакомы, - покачал головой Буторин. - Называйте меня просто - Иван Иванович. А вы, я вижу, ремонтом мебели занялись? Хорошее дело, только у вас стул так долго не прослужит. Тут не гвоздями нужно закреплять - клей вам нужен казеиновый. А гвозди расшатаются через два дня, и снова будете падать. Вы ведь падали с этого стула уже?
        Буторин рассмеялся, взял второй стул, подвинул к столу и уселся, закинув ногу на ногу. Юрасов поколебался, потом снял со стола сломанный стул, отставил его в сторону и уселся на край дивана напротив визитера. Он нервно потер хилую волосатую грудь и с надеждой посмотрел на Буторина.
        - Так я вас слушаю?
        - Вы как живете, Андрей Иванович? - вместо ответа спросил Виктор. - Точнее, как выживаете?
        - Да как я живу? - пожал бледными плечами Юрасов. - Как все. Что-то продаю на рынке, что-то меняю на продукты с огородов. Хорошо хоть это не запрещают. Несколько раз ходил на железную дорогу работать. Там за тарелку похлебки надо день отработать - восстанавливать полотно и насыпь. Немцы готовят паршивую похлебку, но хоть так. А вы не сказали, кто вы, Иван Иванович. И откуда.
        - Да я, собственно, из НКВД, - дернул плечом Буторин, как бы давая понять, что это вполне естественно. - Дело у меня к вам, вот и решил наведаться.
        Юрасов замер с открытым ртом, не веря тому, что услышал. Как можно сейчас так спокойно и обыденно говорить такие слова? Делать такие признания? Ведь это смерть, верная смерть. За несколько дней, что в городе обосновалась немецкая оккупационная администрация, на расстрелы Юрасов налюбовался вдоволь. Он даже перестал переживать по этому поводу. Или просто устал бояться - сработал инстинкт самосохранения. Выживать, просто выживать. Но этот человек, что назвался Иваном Ивановичем, кажется, вовсе не боится. А может, он не тот, за кого себя выдает? Но зачем? Чего он хочет добиться обманом? И от кого? От несчастного испуганного голодного человека.
        - Вы сумасшедший? - очень искренне, даже с каким-то уважением в голосе спросил Юрасов. - Вас убьют, если только узнают, что вы оттуда.
        - А как они узнают? - улыбнулся Буторин. - Вы не расскажете, а мысли читать на расстоянии фашисты не умеют. Мучить стариков, женщин и детей умеют, презирать все народы, кроме своей немецкой расы, умеют. А больше ничего. Думаете, что они воевать умеют лучше нашего? И тут вы ошиблись Андрей Иванович.
        - Но ведь второй год мы отступаем. - Хозяин комнаты понизил голос почти до шепота.
        - Вы думаете, что мы отступаем потому, что немцы умеют лучше нас воевать? Нет, не поэтому. Они навалились на нас силой втрое больше нашей, они собрали под свои знамена не только немцев, но еще много кого. Были просто лучше нас готовы, они рвали нас стальными танковыми клиньями и рушили наши тылы. Мы несли большие потери. Но мы их остановили. И под Москвой, и под Ленинградом! Они топчутся в Сталинграде, пытаясь прорваться на Кавказ. Поверьте, эта война становится другой, они еще горько пожалеют, что решились на нее. Но давайте поговорим о том, зачем я к вам пришел.
        - Да, конечно, - кивнул Юрасов. - Раз вы пришли, раз так рисковали, значит, это важно. Хотя я совсем не понимаю, чем могу вам быть полезен. Наверное, это как-то связано с Николаем? Братом моей жены?
        - Вот видите, вы все понимаете, - улыбнулся Буторин и похлопал Юрасова по руке. - Именно поэтому я к вам и пришел. Николай Белохвостов работал в «Лаборатории-28»?
        - Да, он был физиком, занимался гидродинамикой и всегда был на хорошем счету у руководства.
        - Несмотря на то что вашей сестры и жены Николая давно нет, вы с ним поддерживали хорошие родственные отношения?
        - Да, просто у него никого нет, у меня никого нет…
        - Вы хорошо знали Николая, вы даже хоронили его. Скажите, почему он мог застрелиться? У него были основания? Может, он был болен или с нервами что-то расстроилось. Причин много, не все выдерживают.
        - Он не застрелился. - Юрасов опустил голову.
        - То есть? - Буторин удивленно смотрел на собеседника. - А что же произошло? Почему вы так уверены, что Николай не застрелился?
        - Чем? Пальцем? - с горькой усмешкой спросил Юрасов. - Откуда у него оружие? Коля всегда был сугубо штатским человеком, он даже в армии не служил по состоянию здоровья. Скажете стресс, испуг? Я его знаю, он бы бился в истерике, может, плакал бы, а скорее смирился бы с неприятностями и позволил судьбе тащить себя по течению. Я помню похороны жены. Он очень любил мою сестру, души в ней не чаял, пылинки сдувал. А потом такое горе. И он смирился. Он сидел у гроба, он шел за гробом со всеми вместе на кладбище. Он смирился, понимаете? Не плакал. Просто опустил плечи и стал жить дальше без нее. Изменился сильно, замкнулся.
        - Может, его судьба все же сломала? - предположил Буторин. - Бывает же, что человек достигает предела прочности, а потом просто ломается.
        - Это вы рассуждаете, как человек сильный и мужественный, как сотрудник НКВД, а туда к вам слабаков не берут, я понимаю. У вас, может быть, такое и случается, когда нагрузки запредельные, когда вынести больше не может человек. А Николай был тряпкой, понимаете? Он умел красиво ухаживать, дарить цветы, стихи читать, он был прекрасным ученым. Он весь в науке и далек от проблем этого мира. Но дело не только в этом. Николай панически боялся боли. Для него порез пальца - целая трагедия, а вы хотите, чтобы он выстрелил в себя? Духу не хватило бы у Николая совершить такое.
        - Ну, это все слова, а в жизни бывает порой такое…
        - Пуля попала ему в сердце, - неожиданно перебил гостя Юрасов. - Но Николай не мог стрелять в себя с расстояния в несколько метров.
        - Что вы имеете в виду? - насторожился Буторин.
        - Поверьте мне, я знаю, о чем говорю. Да и вы, наверное, разбираетесь в таких вещах. Я ведь в молодости в милиции служил, потом по ранению комиссовали. Николая дома переодевали. Я старушек приглашал, чтобы как положено все сделали. Обмыли, переодели. Я одежду Николая видел, в которой его убили. Кровь есть, дырочка от пули есть. Нет следов сгоревшего пороха, а если стрелять в упор, то на светлой рубашке остались бы черные частички, ткань обожженная была бы.
        - Его застрелили? - Буторин в задумчивости откинулся на спинку стула, но тот подозрительно заскрипел, и Виктор сразу же выпрямился.
        - Вот и думайте, - развел руками Юрасов. - Я рассказал вам свои соображения и привел свои доводы. Выводы сами делайте. А нам сейчас не до выводов, когда германец пришел.
        - Сразу вопрос, Андрей Иванович. - Буторин с надеждой посмотрел на собеседника. - Кто? Хоть какие-то мысли, хоть маленькие подозрения у вас есть? Кому это было надо? Может, что-то Белохвостов рассказывал, жаловался на что-то или на кого-то? Делился какими-то подозрениями?
        - Не знаю. - Юрасов отрицательно покачал головой. - Да и не виделись мы с ним месяца два. У них там испытания какие-то сложные, сроки… Он весь в мыле был, но я не сказал бы, что подавленный или испуганный. Просто весь в работе, в любимой работе. Это по глазам видно. Нет, ничего не могу вам сказать, нет у меня подозрений. Ну не шпионы же какие-то его убили? Зачем? За что? Тайну какую-то не захотел выдать? Тут уж вам разбираться, это по вашей части, а я бывший милиционер, мне «бытовуха» ближе, это моя область…
        Буторин первый услышал шаги на лестнице. Кто-то торопливо взбегал по ступеням на второй этаж общего коридора и тоже столкнулся с ужасающим скрипом ступеней. И этот человек, вернее, несколько человек, сразу остановились и попытались идти медленно, чтобы избежать скрипа. Слишком властные шаги, слишком твердый шаг.
        - К кому это идут? - спросил Виктор, глядя на Юрасова. - Есть в доме люди, которые так ходят?
        - Откуда тут… - начал было хозяин и тут же замолчал, догадавшись. - Уходить вам надо!
        - Уходим вместе, быстро! - Буторин вскочил со стула и схватил с вешалки свой плащ. В его руке появился немецкий «вальтер». - Давай по коридору до конца. Там под окном мусорка.
        - Уходите, я-то им зачем? Они вас ищут!
        - Они тебя ищут, - резко ответил Виктор. - Тебя все ищут, только я раньше нашел. Про меня не знают, это за тобой! Пошли!
        К окну нельзя - тут все как на ладони.
        Буторин толкал в спину Юрасова и оборачивался назад. Вот-вот появятся гитлеровцы. А окно закрыто. Наверняка еще присохла краска, когда подновляли раму. Не откроется сразу. Бить стекло?
        Каким-то непонятным чутьем Буторин почувствовал, что немцы уже наверху, что они поднялись по лестнице и сейчас окажутся в коридоре. Ему с Юрасовым ни за что не успеть выпрыгнуть. И Юрасов неуклюжий, давно потерял форму.
        Последняя дверь в коридоре слева. Туда? Толкнуть? Выбить? А если там женщина, ребенок? Немцы станут стрелять! Вот ведь невезение какое!
        - Прыгай! - прорычал Виктор и с силой ударил плечом в оконную раму,
        Старый шпингалет не удержался в рассохшейся древесине, и оконные рамы с треском распахнулись.
        За спиной затопали ноги. Значит, кинутся хватать. Пока мешкают, можно успеть, если сразу стрелять не стали. Живыми мы им нужны!
        От сильного толчка Юрасов вылетел вперед головой. Буторин прыгнул следом. Они приземлились на кучу прелых листьев и старого бытового мусора. Что-то больно ударило Виктора в бок, в нижнее ребро. Он скрипнул зубами и, схватив Юрасова за руку, стащил его с кучи и поволок к углу дома. Сверху закричали, хлестнули один за другим три пистолетных выстрела. Одна пуля ударила в кирпичную стену рядом с головой Буторина, осыпав его красной крошкой. Он, не оборачиваясь, дважды выстрелил в сторону окна. Юрасов снова упал, но Буторин подхватил его под мышки и стал поднимать.
        - Бежим, дурак, нельзя останавливаться! - прорычал Виктор и вдруг почувствовал, что его ладонь стала мокрой. И липкой.
        Юрасов не стоял, он сползал и хрипел. Его тело стало мягким и безвольным, как у тряпичной куклы. Виктор опустил Юрасова на землю. Черт, пуля угодила ему под левую лопатку. Почти в сердце. И кровь хлещет. Глупо как. Ведь могли уйти!
        - Прости, друг, - прошептал Буторин, вытирая липкую руку о пижамные штаны убитого. - Лучше так, чем попасть к ним…
        Отбежав от дома, Виктор перемахнул через деревянный забор, чувствуя боль в боку от ушиба, но понимая, что ребро не сломано. Хоть в этом повезло. Еще несколько выстрелов, и только одна пуля попала в доску забора в метре от беглеца.
        «Ага, потеряли, лупят наугад», - обрадовался Буторин и побежал в сторону парка.
        Поднырнув под низкие ветви старой березы, Виктор выскочил на дорожку. Еще минута, и он окажется на окраине, а дальше лес.
        Но тут перед ним выросли два солдата с автоматами.
        - Hande hoch! - гаркнул немец.
        Буторин мгновенно оценил ситуацию. Все промелькнуло в его голове за долю секунды. Этот чуть постарше и покрупнее своего товарища. Второй явно моложе и неопытнее. С испугу может и выстрелить, а у них приказ: брать живым, иначе сразу стали бы стрелять. Сместившись вправо, чтобы прикрыться опытным солдатом от молодого, Буторин демонстративно поднял свой пистолет и бросил под ноги немцам. Отвлекающий жест сработал. Оба автоматчика сразу почувствовали себя в безопасности. Они даже успели проводить взглядом летящий им под ноги пистолет. Именно в этот момент Буторин прыгнул вперед.
        Немец был «левша», это хорошо заметно по тому, как он держал автомат. И Виктор прыгнул вправо, туда, куда его противнику неудобно поворачивать оружие. Это даст лишнюю секунду времени. Отбив локтем в сторону ствол «шмайсера», Буторин ударил немца пальцами по глазам. Гитлеровец взревел от дикой боли. Его напарник попытался обойти товарища, но Виктор все время оказывался по другую сторону и не давал немцу возможности выстрелить.
        Схватка продолжалась несколько секунд. У неопытного солдата не было времени на осмысление ситуации. А Буторин вывернул рукоятку автомата, перехватил его указательный палец, и ствол мгновенно оказался у немца под подбородком. Короткая очередь, и фашист рухнул, захлебываясь кровью, хлеставшей из горла.
        Не выпуская оружия из рук и не снимая пальца со спускового крючка, Буторин повел стволом чуть в сторону и второй очередью свалил второго противника.
        Не оборачиваясь, Виктор снова бросился в кусты, прикидывая, сколько патронов у него осталось. Он продрался через высокий кустарник и побежал вдоль лесополосы. Слева заброшенный парк, справа поднимается склон невысокой горы. Туда уйти будет сложно. Пока поднимешься, тебя десять раз срежут очередями. Или снайпер снимет. У немцев в каждом подразделении есть штатный снайпер.
        Стрельба за его спиной то начиналась, то прекращалась. «Неужели они меня потеряли? - подумал Виктор с надеждой. - Куда дальше? Город слева, впереди дорога, которая ведет в сторону Тамани, справа горы».
        Он бежал до тех пор, пока в нос не ударил запах пыли. И снова звук автомобильного мотора. Деревья кончились как-то сразу, Буторин по инерции чуть не выбежал на открытое пространство. Дорога поднималась, потом шла извилисто между холмами и небольшим группами деревьев.
        Машина выехала из-за лесочка, Виктор ее хорошо видел. Фургон, в кабине двое, за машиной плотный хвост пыли. «Как дымовая завеса», - подумал разведчик и тут же обрадовался этой неожиданной мысли. А ведь это выход!
        Он присел на корточки за кустами, пропустил машину мимо себя, а когда она отдалилась, бросился бежать, как в молодости на стадионе с низкого старта. В клубах пыли было не разглядеть, что в зеркалах мелькнула человеческая фигура. Серая пыль, серый плащ. Да и машину нещадно бросает на ухабах грунтовой дороги.
        Буторин догнал ее и, вцепившись руками в поручень, запрыгнул на заднюю подножку фургона. Он едва не сорвался на очередной кочке, пока не устроился на узкой железной подножке. Стоять стало удобнее. Пыль стелилась из-под колес и поднималась вверх, но в промежутке, где стоял Буторин, еще как-то можно было дышать. Он прикрыл рот и нос краем плаща и стал ждать.
        Машина удалялась от города в сторону поселка Большие Хутора.
        «С такой скоростью они доберутся до поселка часа за два».
        Буторин не намеревался удаляться от Новороссийска так далеко. Ему нужно было обязательно увидеться с Шелестовым.
        «Скоро дорога станет каменистой, и тогда пыли будет меньше. Значит, надо прыгать. Не позже, чем фургон поднимется вон до тех камней. Желательно на очередном крутом изгибе дороги. Еще немного…»
        Глава 5
        Кафе стало пустеть. Коган отпустил двух своих помощниц из местных и стал ждать, когда угомонятся два немецких офицера и какой-то жирный немец-коммерсант. Что они обсуждали, он слышал плохо, но, кажется, толстяк уговаривал офицеров помочь ему выйти на командование. Решить какой-то вопрос с поиском винным погребов.
        Дверь хлопнула, к барной стойке подошел лейтенант Аккарди. С ним был еще один итальянский моряк, но тот остался за крайним столиком - развалился и надвинул на глаза фуражку.
        - Как дела, Орестис? - спросил лейтенант. - Хорошая сегодня выручка? Много немцы выпили?
        - Они еще продолжают пить, - улыбнулся Коган. - Хотите хорошего вина? Мне привезли из горных районов. Думаю, вы такого не пробовали.
        - Вы полагаете, Орестис, что итальянца можно удивить вином? - Аккарди снял фуражку и бросил ее на стойку. - Что нового?
        - Новости есть, господин лейтенант, - понизил голос «грек». - Майор Штанге приходил. Расспрашивал меня про русских рыбаков. Искал через меня выход на них. Он ищет какого-то капитана. Какого судна, я не знаю.
        - А в связи с чем ему нужен этот моряк? Он как-то описал его внешность, назвал его имя, фамилию?
        - Нет, господин лейтенант, он не называл, он хотел через меня выйти на тех людей, которые знают моряков на этом побережье. Есть и еще новость. Вами интересуется один человек.
        - Мной? - удивился лейтенант.
        - Нет, не лично вами. - Коган, как настоящий актер, для большей убедительности понизил голос. - Он интересовался итальянскими моряками, которые сейчас работают в районе Новороссийска. Город еще до конца не очищен от красных войск, а они уже что-то вынюхивают.
        Борису было интересно увидеть реакцию лейтенанта на его слова. Уж слишком непроницаемо было лицо этого молодого итальянца. Невольно начинаешь верить, что он просто шатается по городу и его окрестностям и собирает сплетни. Но сегодня глаза Аккарди его выдали. Когда Коган умышленно проговорился, что итальянцы, по мнению этого немца, «что-то вынюхивают», лицо лейтенант дрогнуло, глаза стали напряженными. В точку! «Вынюхивают, - с удовлетворением подумал Борис. - Чего бы ему меня вербовать!»
        - А еще я с ним молодую женщину видел.
        - Женщину? Какую? Как она выглядит?
        - Высокая, стройная. - Коган начал не спеша, с наслаждением описывать внешность Селиверстовой. - Волосы короткие, темно-русые. Что еще? Плечи прямые, спортивные такие плечи. Может быть, она гимнастка. Вели они себя как хорошие знакомые. Не думайте, у меня глаз наметан. Если бы они были любовниками, я бы догадался. Они вели себя как друзья. Я думаю, она славянка, а он - настоящий немец, из арийцев. Холодные глаза, голову держит как барон.
        - Интересно, - кивнул Аккарди. - А когда этот немец с девушкой были здесь?
        - Вчера, в первой половине дня. Придут ли они еще, понравилось ли им здесь, я не понял. Может быть, они просто проездом были? О, стойте, господин лейтенант, я кажется, вспомнил, как его зовут. Девушка в разговоре называла его… Сейчас вспомнил. Известная династия немецких музыкантов! Карл Хагель и его сын Рихард Хагель. Я еще подумал, может он тоже из музыкантов? А потом решил - вряд ли. У него глаза не музыканта.
        - Да, и какие же у него глаза? - усмехнулся лейтенант.
        - Простите. - Коган замялся. - Как бы вам сказать. Ну, у него глаза, скорее, убийцы, чем человека из области культуры.
        - А вы его боитесь, Орестис, - засмеялся лейтенант, забирая со стойки свою фуражку. - Вы трус, поэтому у вас есть все шансы выжить в этой войне!
        - Ну да, - с готовностью согласился Коган. - Я такой.
        Шелестов поднялся на разрушенный бруствер и медленно стянул с головы кепку. Картина была ужасающей. Почерневшая земля, вывороченные камни, бревна, разбитые в щепки. Следы окопов, следы гусениц, остатки изуродованного оружия, остовы сгоревших танков, машин, раздавленные и пробитые каски - немецкие, красноармейские. Обрывки одежды. Здесь был ад. Каким бы ты его себе ни рисовал, увидеть его в истинном свете можно было здесь, на Таманском полуострове, на Веселовском плацдарме, где сражалась и погибла бригада морской пехоты, остановившая немцев на самом опасном направлении. Они дали возможность организованно отвести советские войска на оборонительные рубежи Новороссийска. Они нанесли фашистам такой урон, что вермахт не смог дальше активно продвигаться, не смог полностью захватить Новороссийск. Не говоря уже о том, чтобы пройти берегом моря до абхазских берегов.
        - Кто не видел войну, никогда не поймет, насколько она страшна, - тихо проговорила стоявшая рядом Мария. - Ведь здесь сражались не боги, не титаны, а простые люди. Но они превзошли всех.
        - Когда любишь Родину, в тебе и просыпаются титанические силы, - согласился Максим. - Когда ненависть переполняет, когда защищаешь свою землю, своих близких. Французам, бельгийцам, голландцам этого не понять. Всей Европе не понять. Там война шла за владение территориями и ресурсами. Гитлер хотел покорить другие страны. И они легко сдавались. Париж, видите ли, захвачен врагом, значит, война проиграна. Гитлер даже не всю Францию оккупировал! А с нами фашисты ведут войну на уничтожение! Они на своей шкуре поймут, что такое советские люди в бою, когда они защищают свой дом!
        - Что вы хотите здесь найти, Максим Андреевич?
        - Не знаю, - покачал головой Шелестов. - Понять пытаюсь, имело ли смысл держать здесь боевые части? Что давала эта оборона? Продержать немцев для проведения дислокации? Возможно. Сдержать напор на этом направлении, дать возможность перевести морские базы Керчи и Новороссийска южнее? И это разумно. А если они держали здесь оборону, пока кто-то искал утерянную торпеду?
        - Неужели какое-то открытие, пусть даже очень важное, стоит стольких жизней?
        - Маша, ты понимаешь ценность этого изобретения? Та страна, которая будет владеть скоростной торпедой, от которой не сможет уйти ни один современный корабль, которую не успеет при приближении расстрелять ни одно судно, та страна станет владычицей морей. Она победит на море! А господство на море даст победу в войне, потому что это уничтожение вражеского флота, это прекращение снабжения по воде, это полный крах!
        - Тогда нужно все силы бросить на эту разработку! - горячо заговорила Селиверстова. - Это же очевидно!
        - Очевидно другое, Машенька, - грустно улыбнулся Шелестов. - Очевидно, что есть идея, очевидно, что до реализации проекта еще нужно много работать. Готовую модель могут получить через месяц, а могут через год, через десять лет. Это революционный проект, но он еще далек от реализации. Главная опасность состоит в том, что гитлеровцы могут узнать об этой идее, перехватить ее и реализовать быстрее нас. Вот что главное - не дать врагу завладеть материалами по этому проекту. В науке так: порой обычный намек выводит ум на гениальные решения. А у немцев хорошая научная школа, там есть грамотные ученые. И чтобы не дать им в руки эту идею, наша страна может пойти на большие жертвы. Насчет того, что морские пехотинцы сражались, потому что кто-то искал затопленную торпеду, - это только мое личное предположение. Я просто знаю, что в этом районе затоплено много катеров. По имеющимся сведениям, примерно штук шестнадцать. Из тех, что не могли быть отремонтированы и не должны попасть в руки врага. Может, среди них и «Катран».
        - Можно осмотреть разрушенные блиндажи, - предложила Селиверстова. - Может быть, моряки спрятали там торпеду, не успели взорвать или вывезти.
        - Может быть, Маша, - снисходительно улыбнулся Шелестов. - Но нам с вами вдвоем с такой работой не справиться. Да и вряд ли торпеду кто-то прятал на берегу. Она или в море, на дне, или ее уничтожили. Нам информация нужна, очевидцы. Если она цела, то, скорее всего, лежит в море.
        Холм свежей рыхлой земли был братской могилой. И, похоже, не единственной здесь. Обычно для таких захоронений на поле боя используют большие воронки от авиационных бомб или снарядов большого калибра. Иногда специально взрывают фугасные заряды, чтобы образовалась необходимая яма. Не всегда есть время рыть вручную, соблюдать обряды и традиции. Бросать убитых нельзя, хотя, как бы ни было больно это сознавать, приходится отступать, оставляя тела твоих товарищей врагу. Сколько их, числящихся без вести пропавшими, а на самом деле убитых и не преданных земле!
        Старик шел между воронками, заглядывал в засыпанные окопы и блиндажи, ковырял их палкой. Седобородый, в рваной шапке, одно ухо поднято, второе опущено вниз. Из фуфайки клочьями торчала вата, кирзовые сапоги были велики старику размера на два.
        Шелестов обратился к старику:
        - Здравствуйте, дедушка! Вы местный?
        Старик испуганно отшатнулся. Наверняка он был глуховат и не слышал чужих шагов. Шелестов улыбнулся и приветливо приподнял кепку.
        - Здравствуйте, говорю, дедушка!
        - И тебе не хворать, сынок, - прошамкал старик беззубым ртом. - Забыл здесь чего или ищешь?
        - Да вот, - Шелестов пожал плечами, - хочу узнать, какие тут бои недавно шли. А вы-то, дедушка, здесь чего потеряли? Вам вроде не по возрасту оружие тут искать.
        - Оружие мне без надобности. - Старик немного осмелел, посмотрел на Селиверстову. Присутствие девушки подействовало на него успокаивающе. - Стар я для оружия. А вот металл ищу, это верно. Перековать можно, в хозяйстве использовать. А бой тут был несколько дней такой, что небо почернело. И души человеческие почернели. Это ведь сколько народу побито! А за-ради чего? Что супостату на нашей земле надо? Кто его звал? Эх, сынки, много их тут полегло. Морячки, веселые ребята. Один все на гармони играл. Тут всех и закопали. Все тут остались. Как один.
        - Не отступили, значит, - кивнул Шелестов.
        - Не отступили, - горестно согласился старик. - Нам уходить велели, а куда идти-то? Так, попрятались, кто где мог. Раненых все на катерах вывозили, грузы какие-то. А морячки держались, пока не погибли тут все.
        - Вы их хоронили? - Максим показал рукой на свежий холм.
        - Мы. Тяжко было, а надо. Не по-христиански павших воинов без погребения оставить. Какой-то немец сжалился, лошадь оставил нам и телегу. Да где там! Сил нет ни у меня, ни у баб с детишками, чтобы, значит, убитых на телегу поднять. Мертвые - они же неподъемные. Так мы брезент стелили и вроде как волокушами возили к воронке. Видал я сынок на этой земле горе, германскую прошел, голод видел, как человечину едят, видел. Но как бабы морячков хоронили… такого лучше бы не видеть.
        Дед повел Шелестова и его спутницу к землянкам. Там уселись у костра. Максим достал из вещевого мешка две буханки хлеба, несколько банок тушенки и консервов, четыре пачки галет. Старик позвал свою жену. Разговор шел неспешно. Дед показывал, где были окопы морских пехотинцев, откуда немцы наступали. Как несколько раз моряки, сбросив бушлаты, в одних тельниках поднимались в штыковую.
        - Страшно боялись этого немцы, - качал старик головой. - Если не могли стрелять издалека, сразу бежали назад, только их и видели. Наш моряк, он, если его разозлить, может такое, что всем фашистам тошно будет. Кровь хлестала, по земле катались, ногтями и зубами рвали врага. Такого я на своем веку еще не видел.
        - Оксаночка, ты бы шла к нам, поела бы! - раздался старушечий голос. Дед повернул голову, прищурился, потом улыбнулся.
        - Соседка наша, Оксана. Морячка любила, понесла от него. Все надеялась, что поженятся, вместе будут. А он вот тут остался. Навсегда рядом, как и обещал.
        Из-за холма, под которым была вырыта землянка стариков, вышла молодая женщина. Туго повязанный платок, фуфайка, сапоги и… пустые глаза. Шелестову даже показалось, что девушка слепая. Девушка? Да нет, ей же лет пятьдесят! И снова, как наваждение, образ пропал. Молодая кожа, горестные складки возле рта и седой локон, выбившийся из-под платка.
        - Сядь, Ксюша, - прохрипел старик. - Гости тут у нас. С гостинцами от чистого сердца. Голодная ведь, не ела сегодня ничего…
        Старуха быстро согрела воду в котелке, побросала туда овощи и вывалила банку тушенки. Нашлись в хозяйстве и деревянные старые ложки. Шелестов делал вид, что активно ест, а сам старался отгонять кусочки мяса в котелке. Разговор снова вернулся к недавним боям. Оксана съела несколько ложек бульона, потом замерла, глядя в развороченную боями степь до самого Кизилташского лимана.
        Селиверстова не выдержала и заговорила с девушкой:
        - Оксана, надо жить, ради ребенка, которого носишь от любимого человека. Есть надо, бороться надо. Трудно, но ведь надо!
        - Бороться? - странным голосом ответила девушка. - Трудно.
        - А вы знаете, что такое трудно, невыносимо трудно?
        - Конечно, жизнь состоит из трудностей…
        Максим хотел остановить Марию с ее неуместными утешениями, но тут Оксана вдруг заговорила окрепшим голосом. И столько в нем было боли, что у него самого похолодело внутри. Будто он сам участвовал в этих страшных событиях. А Оксана все говорила и говорила, она заламывала руки, рвала волосы на голове и говорила, говорила.
        Постепенно вся ужасная картина недавнего времени предстала перед глазами гостей.
        Последний бой был самым страшным. Вечером немцы прорвались к позициям моряков. Слишком мало оставалось защитников, кончались патроны. Разбиты все противотанковые орудия. Последние гранаты связывали проволокой по несколько штук и бросались с ними под гусеницы немецких танков. Кто мог, вставал в полный рост и шел на врага с винтовкой, с лопаткой, с ножом, а то и просто с камнем. Морские пехотинцы рвались в свой последний бой.
        А потом танки ушли вперед, к лиманам. Над окопами, над развороченными позициями повисли тишина и поднимающаяся в небо удушливая копоть. Черным было все: и сгоревшие танки, и черные бушлаты моряков, и даже кровь, смешавшаяся с землей. И когда стало ясно, что немцы ушли далеко, из землянок и уцелевших неподалеку хат вышли женщины. Их было немного, тех, кто остался в поселке, кто всего несколько дней назад носил морякам воду, кто с мольбой смотрел в глаза этих молодых, веселых парней в бескозырках.
        Они умерли все. И эти женщины вышли на закате и упали на колени перед мертвыми моряками. Десять женщин чуть живого поселка рыдали, размазывая слезы по грязным от копоти и крови щекам. Они стонали от неимоверной тяжести, но волокли к большой воронке тела погибших.
        Оксана нашла своего Лешеньку. Она лежала с ним рядом и держала его руку, холодную, но такую родную. Прижимала к губам его пальцы, целовала их и шептала нежные слова. Ни одной раны не было на его теле, и от этого ей казалось, что он вот-вот очнется и встанет. Женщины долго не могли оторвать Оксану от мертвого Алексея.
        А потом они плакали и засыпали могилу. У женщин было всего две лопаты, несколько обломков досок и их руки. К утру они насыпали над могилой высокий холм. Немецкая колонна проходила в этом месте утром. Чужие солдаты смотрели на русских женщин, лежавших без сил на кургане. Грузный унтер в очках распорядился, и к могиле подвели хромую лошадь, запряженную в разбитую телегу. И тогда оставшиеся тела стали возить на куске брезента, который тащила лошадь. Закидывать трупы на телегу сил у женщин уже не было.
        Утром, переночевав в тесной землянке со стариками, Шелестов и Селиверстова ушли из поселка. Они шли по узкой тропе, по краю обгоревшего лесочка, когда заметили, что неподалеку что-то шевелится на земле. Мария решила, что это собака, но Максим покачал головой. Он оглянулся по сторонам, убеждаясь, что немцев рядом нет, и подошел ближе.
        Это был блиндаж, почти разрушенный и засыпанный. И в нем кто-то был. Максим приложил палец к губам. Минут через пять из дыры в земле высунулась взъерошенная грязная голова и шмыгнула носом.
        - Вам чего надо? - осведомился мальчишка. - Идете своей дорогой, и идите.
        Это выглядело бы комично, если бы не тот факт, что мальчишке было всего лет восемь и в руке он не держал бы гранату. Шелестов строго посмотрел на парнишку, убедился, что усики чеки, как и положено, разведены в стороны, и только потом заговорил:
        - Мы уйдем. Но нам совсем не хочется, чтобы тебя убило этой гранатой и мама твоя плакала от горя.
        - Не убьет, - заверил мальчишка. - Я что не понимаю! Я видел, как надо бросать. Пока чека на месте, не убьет. А мамки нет у меня. Я с дедом Прохором живу. А он плакать не станет.
        - Как тебя зовут? - дружелюбно поинтересовалась Селиверстова, доставая из кармана платок и пытаясь вытереть чумазую мордашку мальчишки. Но тот вырвался, шмыгнул носом и строго посмотрел на чужаков.
        - Митькой меня зовут, а вам-то что…
        - А зачем тебе граната, Митька?
        - Фашистов взорву!
        - А с дедом Прохором что будет? - строго спросил Шелестов, сжимая в руке гранату. - Ты погибнешь, деда немцы убьют. Ты думаешь, что поступаешь правильно?
        - А пусть они по нашей земле не ходят! - насупился мальчишка. - Они враги! Фашисты!
        - Заруби себе на носу - воевать надо с умом. А то, что ты задумал, - глупость. Ты самый сильный мужик в доме. На тебе дед старый, ему помочь надо. А ты всех угробить хочешь. Умнеть пора, Митька, взрослым пора становиться. Мой тебе совет: перестань гранатой махать, думай, где еды достать и лекарства для деда, как обогреться - зима на носу. Глупо погибнуть, в этом нет никакой доблести. А вот близкого человека спасти - это дело, достойное мужчины. Понимаешь меня, Митька?
        - Понимаю, - неохотно согласился мальчишка.
        - Ну то-то же, - одобрительно кивнул Шелестов. - А теперь скажи, ты - человек сухопутный или море любишь?
        - А кто ж его не любит? - заулыбался Митька. - Я моряком стану, на большом корабле ходить буду.
        «И правда, моряк растет, - подумал Максим. - Ведь сказал же не «плавать», а «ходить»! Хороший паренек, искренний. Жаль, если погибнет».
        - Ты, Митька, расскажи нам вот что. Ты не видел перед самым приходом немцев, чтобы какое-то судно в этих местах затонуло? Большой катер, например? Может, в шторм или немецкий самолет разбомбил?
        - Да много тут лодок и катеров всегда было, - махнул рукой Митька. - Как близко фашисты подошли, так стали плавать и с Керчи, и с Тамани. И все туда, в Анапу, а может, в Новороссийск. Бомбили немцы - страх как сильно! Я видел, как катер тонул. Но это уже когда здесь бой был сильный. Несколько дней назад. Моряки на него что-то грузили, торопились очень, а сами стреляли, чтобы катер ушел. Немцев не подпускали к берегу.
        - Где это было? Покажи, - обрадовалась Селиверстова.
        - А вон там, - Митька указал на небольшую бухточку за мысом. - Там еще на берегу причалы остались для рыбацких лодок…
        Распрощавшись с Митькой и взяв с него честное пионерское слово, что он не станет больше искать гранаты, Шелестов с Марией отправились к берегу. Пришлось очень осторожно передвигаться на местности. Недалеко проходили две дороги, на которых то и дело появлялись немцы. Хорошо, что им не было дела до разрушенных позиций. Они спешили к Новороссийску.
        Дойдя до берега, Максим предложил спуститься к самому обрыву, чтобы их случайно не увидели со стороны дороги. Узкий песчаный пляж был усеян мелкими древесными обломками, в которых можно было узнать остатки лодок и снастей. Местами волны выбрасывали на сушу стреляные гильзы, солдатские гимнастерки, обмотки. Дойдя до деревянных помостов, вдававшихся в море метров на двадцать, Шелестов остановился.
        - Возможно, здесь, на дне, и лежит наша цель. Надо запомнить это место, Маша.
        - А что запоминать, Максим Андреевич? - буквально загорелась девушка. - Может, я нырну?
        - Опасно, Мария. - Шелестов покачал головой. - Да и увидеть нас могут.
        - Я осторожно, а вы покараулите! Вы только подумайте, что все наши поиски закончатся, если мы сейчас найдем то, что ищем. Вот здесь, недалеко! А вдруг и правда? Мы же с вами задание выполним, Максим Андреевич!
        - Маша! - строго осадил девушку Шелестов, а сам с сомнением посмотрел на море.
        Если верить мальчишке, то катер отошел от берега не так далеко. А если Селиверстова права? Слишком много поставлено на кон, но слишком велика и цена ошибки. А если им не удастся вернуться сюда, а если они погибнут и группа не узнает ничего? Может, девочка и права? Может, стоит рискнуть?
        Кивнув Марии, он пошел вверх по тропинке. Поднявшись на край обрыва, Максим осмотрелся по сторонам. Дорога далеко. Балки с кустарником, разбитые позиции, следы боев… Кого сейчас потянет в это место?
        Мария не смотрела по сторонам, приложив руку к глазам, она глядела на море.
        - Максим Андреевич, посмотрите, там верхушка оснастки катера видна.
        - Где?
        - Да вон же, смотрите по направлению линии причалов, а потом метрах в ста от берега градусов на тридцать влево. Торчит из воды совсем немного, как шест. Видите?
        Шелестов долго смотрел в море, стараясь предугадать возможные варианты развития событий. Кажется, придется согласиться с предложением Селиверстовой. Далеко без лодки, да и сентябрь на дворе.
        - Вода холодная, Маша, ты это понимаешь? - спросил Максим, глядя девушке в глаза.
        - Не такая уж и холодная. Сейчас время, которое называется «бархатный сезон». Холодает, жары нет, а вода еще теплая. Она же больше двадцати градусов, Максим Андреевич!
        - И лодки нет, передохнуть тебе негде будет. Ты это понимаешь? Тебе туда метров двести плыть. Потом нырять и снова плыть.
        - Двести метров - это сущая ерунда для спортсмена, Максим Андреевич, поверьте. А там я буду держаться за мачту или как она там называется. Полежу на воде и снова нырну. А когда устану, вернусь.
        - От холода сведет судорогой ногу, и я не успею тебе помочь!
        - Даже не пытайтесь, - улыбнулась Мария. - У нас, у пловцов, есть свои секреты, как бороться с судорогой. Ничего страшного не случится. Ну что? Я поплыла?
        - Ох, что с тобой делать, - засмеялся Шелестов. - Ладно, приняли решение - пути назад нет. Значит, так. Я остаюсь здесь, наверху, прикрываю тебя. Услышишь шум, стрельбу значит, уходи. Уходи, как сможешь - морем или сушей. Любым способом. Ты просто знай и будь уверена, что я тебя прикрываю. Думай не обо мне, а о себе. И самое главное - не бравируй, не геройствуй без нужды. Работай спокойно, почаще посматривай сюда, на берег, где я нахожусь. Все поняла?
        - Так точно, поняла, - серьезно ответила Селиверстова. - Разрешите выполнять, товарищ командир?
        Усевшись на корточки под раскидистым кустом, Шелестов держал в поле зрения бухточку, часть моря и край лимана. Отсюда же ему было хорошо видно все пространство до самой дороги. Если вдруг машина или группа немцев двинутся к берегу, он их заметит и сумеет дать знак Селиверстовой. Главное, чтобы она не забывала смотреть на берег.
        Мария раздевалась внизу, у самой воды, аккуратно складывая одежду на край деревянного помоста. Максим вдруг поймал себя на мысли, что любуется фигурой спортсменки. Высокая, стройная, с тонкой талией, красивыми сильными ногами. Ее не портили даже широкие спортивные плечи. Она была эстетически совершенная…
        «О чем ты думаешь, командир, - с усмешкой осадил себя Шелестов. - Женщины давно не было? Ишь, залюбовался».
        Но отвести взгляд от обнаженной фигуры Марии было трудно. И тогда Максим стал смотреть назад, в сторону дороги.
        Мария разогрелась, размялась на берегу, а потом прыгнула в воду и поплыла. Шелестов проводил ее взглядом и снова стал наблюдать за окрестностями. Несколько раз на дороге поднималась пыль - там проходили небольшие группы фашистов. Это опасно, что небольшие группы. Большая колонна будет двигаться без остановки, а мелкие группы могут и к берегу свернуть, чтобы искупаться, например, пока начальство далеко. Но пыль оседала, и снова вокруг становилось пустынно. Вдали, у самого горизонта, над морем появились и исчезли надстройки какого-то корабля.
        Селиверстова была уже на месте. Она держалась рукой за верхушку антенны, видимо, восстанавливала дыхание и готовилась нырять. Вот голова девушки исчезла под водой. Максим машинально засек время. Десять секунд, двадцать секунд, всплеск. Мария появилась, энергично тряхнула головой, вытерла ладонью лицо и как-то странно прижалась лицом к металлическому штырю антенны, едва видневшемуся на поверхности. Что с ней?
        Шелестов едва не вскочил на ноги, но вовремя спохватился. Пусть отдыхает, она же на поверхности. Когда Максим снова взглянул на Селиверстову, та делала дыхательные упражнения, снова готовясь нырять. На него она не смотрела.
        - Что же ты, - прошептал Шелестов, - дай хоть какой-то знак, что все хорошо, что ты в порядке.
        И тут Мария стала вдруг подавать рукой сигналы, кажется, она показывала куда-то левее него. Шелестов тоже повернул голову - никого. Что Селиверстова хотела ему сказать, куда показывала? Он снова повернулся в ее сторону, но Маша уже ушла под воду. И снова напряженное ожидание, снова бесконечные секунды. Но теперь девушки не было дольше - почти минуту.
        Но вот голова ее снова на поверхности! Маша тряхнула волосами, вытерла лицо. Легкая волна от прошедшего недавно вдалеке судна достигла бухты. Шелестов снова стал осматриваться, помня знаки, которые ему делала Селиверстова.
        Наконец Мария поплыла к берегу. Она двигалась медленно, совсем не по-спортивному. Может, ей и правда плохо, может, надо помочь ей?
        Девушка все ближе к берегу, вот она добралась до мелководья, чуть не дотянулась рукой до деревянного помоста и… упала. Выругавшись, Шелестов бросился вниз. Пока он, спотыкаясь, сбежал с обрыва, Маша все же выбралась из воды самостоятельно. Она стояла абсолютно голая перед своим командиром, кажется, сейчас в ее голове было что угодно, только не смущение. Маша даже на пыталась прикрыться руками. А глаза… Максим вдруг увидел в глазах девушки столько ужаса и боли, что схватил ее за плечи и притянул к себе.
        - Что с тобой, Маша? Что случилось? - Он несколько раз встряхнул Селиверстову, но она только замотала головой.
        - Максим Андреевич, я вам махала рукой. Там недалеко от вас кто-то был. Я голову видела, а потом он исчез.
        - Одевайся скорее! - приказал Шелестов и бросился наверх.
        Как же он не догадался! А если бы и догадался? И следить за Машей и рыскать по берегу одновременно он не мог. Хорошо хоть с ней все в порядке. Или нет? Взобравшись на край обрыва, Максим немного отдышался, вытащил из кармана пистолет. Он смотрел в сторону кустов и поломанных ветром деревьев. Туда показывала Селиверстова. Напрямик метров двадцать, но так можно и на пулю нарваться. Тогда лучше слева обойти, по низинке. И тогда, кто бы там ни был, окажется прижатым к обрыву.
        Шелестов лег на живот и пополз влево. Перекатившись у самого края низинки, он поднялся на четвереньки, прислушался и быстро пошел вперед. Примерно здесь, решил он и остановился. Теперь без шума подняться. Так и есть, он оказался точно за теми кустами, к которым шел. Пачкаясь в пыли, Максим выбрался из низинки и стал углубляться в заросли.
        Прошло несколько минут, но он, обойдя кусты, так никого и не обнаружил. И только в одном месте, у самого обрыва, его внимание привлекла сломанная веточка, висевшая только на узенькой полоске коры. Свежая, и часа не прошло. Даже листья не повяли. И трава тут чуть примята. Кто-то лежал и смотрел на Марию, пока она ныряла. Не курил, не ел и не пил. Кто же это? Да теперь уже и неважно кто, надо как можно скорее убираться отсюда.
        Выйдя на край обрыва и не вставая в полный рост, Шелестов стал знаками показывать Марии, чтобы она поднималась к нему наверх. И когда девушка оказалась наверху и устало опустилась на землю, он поспешно заговорил:
        - Кто-то здесь был, но ушел. Скорее уходить надо. Расскажи быстро, что видела, и уходим.
        И тут Селиверстова вдруг зарыдала и бросилась на грудь командиру. Ее трясло от рыданий, слезы лились так, что плащ у Максима стал мокрым на груди. Он погладил Машу по голове:
        - Ты что? Что с тобой? Машенька, да говори же ты наконец! Что произошло?
        - Там, на катере… - девушка говорила, с трудом справляясь с дрожью. - Там только раненые, понимаете. В бинтах, на носилках, привязанные, чтобы не свалиться в воду. Они все там… И санитарки-девочки… Всех утопили… Они мертвые там, под водой! Их спасти хотели, а эти гады… они расстреляли катер и утопили раненых… Всех… Это страшно, Максим Андреевич, страшно смотреть, как они там качаются под водой… мертвые.
        Капитан Парето, активно работая ластами, подплыл к железной лестнице, ухватился за нее и стал подниматься на небольшую баржу, которую его моряки приспособили под плавучую базу для погружений. Сильные руки втянули командира на палубу, стали расстегивать пряжки акваланга.
        - Все поднялись? - спросил капитан, вынув загубник дыхательного аппарата.
        - Все, вы последний, - отозвался Аккарди. - Эту часть бухты мы обследовали. На участке четыре: два катера береговой охраны, два рыбацких баркаса, которые русские приспособили под военные нужды. И еще торпедный катер.
        - Торпедный катер? - Парето взял из рук матроса полотенце, но так и не донес его до лица. - Ты уверен, Гаспар?
        - Да, я хорошо его видел, хотя прозрачность воды была низкая. Судя по обводам, это советский торпедный катер типа «Г-5».
        - Срочно отбуксировать понтон туда! - приказал Парето. - Выслать два катера с охраной, обследовать акваторию на две мили вокруг.
        - Не успеем подвести воздух. - Лейтенант посмотрел на часы. - Последней заправки не хватит даже на одно погружение.
        - Проклятие. - Капитан ударил кулаком по деревянному настилу. - Бросить буй, выставить круглосуточную охрану и патрулирование вдоль берега.
        - Что это? - Один из моряков уставился в сторону берега. - Там блеснули стекла. Кто-то смотрит на нас в бинокль.
        Парето повернулся и тоже успел заметить блеск на высоком берегу. Бинокль или оптика снайперской винтовки? Но какому идиоту придет в голову стрелять в итальянских моряков?
        - Быстро два катера туда! - приказал капитан. - Один вон к той отмели, а второй правее на кабельтов. Если он прячется от нас, то сейчас попытается уйти. Возможно, у него там машина или мотоцикл. Можно стрелять, но лучше брать живым! Антонио!
        Лейтенант, возглавлявший охрану района погружения, вскинул руку к фуражке - и два быстроходных катера понеслись к берегу. Аккарди все это время не отрывал бинокль от глаз - смотрел и комментировал, что видел:
        - Вон он, побежал в сторону города. Молодой человек, невысокий, русые волосы. Серые брюки, белые теннисные туфли. Лица не разглядел!
        - Узнаешь его, если увидишь снова? - спросил капитан, стягивая с помощью матросов гидрокостюм.
        - Не думаю. Слишком далеко, к тому же он очень быстро скрылся. Хотя по манере двигаться, может быть, и узнаю… Вы думаете, это немец? Кто-то из абвера?
        Итальянские моряки высадились на берег в двух местах. Это было хорошо видно с понтона. Несколько человек быстро побежали вверх по склону и скрылись за кустарником. Капитан смотрел и ждал выстрелов, но никто не стрелял. То и дело среди деревьев и на краю обрыва показывались его моряки и снова исчезали. Постепенно круг поиска расширялся.
        Парето приказал идти к берегу. Когда он сошел на песок, к нему подбежал запыхавшийся лейтенант.
        - Не успели. Наверняка его ждала машина. Но лежал он тут долго - траву успел помять сильно. С биноклем. Там, на земле, отпечатались его локти. Он нас хорошо разглядел.
        - Что ему это дало? - пожал плечами Аккарди. - В лицо нас и так все знают, результата сегодня никакого. Он не узнал ничего нового.
        - Хорошо, господа, - надевая фуражку, приказал Парето. - С завтрашнего дня готовимся к поискам основательно. Обязательно выставляем охрану на берегу, в местах возможного расположения наблюдателя. Возьмите его живым!
        Глава 6
        Буторин отцепился от машины на повороте, когда столб пыли, тянувшийся за фургоном, закрыл плотным облаком и дорогу, и кустарник на обочине. Задержав дыхание, Виктор перебежал дорогу, упал и скатился в кювет. Облако пыли немедленно накрыло его.
        Выждав несколько минут, когда гул автомобильного мотора затих вдали, Буторин поднял голову. «Можно сказать, выбрался», - мысленно похвалил он сам себя.
        Автомат лежал рядом. Судя по всему, в магазине, после очередей, которыми он свалил двух немцев, еще есть патроны. Пистолет так и остался валяться там, на улице. Ничего, надо пробраться в город, встретиться с Шелестовым.
        Буторин осмотрелся по сторонам и быстрым шагом двинулся через низкое редколесье в долину.
        Вспоминая карту, Виктор решал, как ему лучше добраться до Владимировских карьеров. Спуститься вдоль дороги в город, в районе поселка Борисовка, и двинуться через город к окраине? Или свернуть вдоль русла небольшой речушки Озерейка и выйти сразу на западные окраины? Пожалуй, не стоит соваться в город после такой перестрелки. Выбрался, так нечего опять лезть в мышеловку. Во второй раз может и не повезти.
        Буторин свернул к каменистому берегу речушки, извивавшейся между лесными участками и размывавшей каменные насыпи. Идти быстрым шагом под гору было легко. Немного вязли ноги в мелком каменном крошеве и часто приходилось спотыкаться о крупные валуны.
        «Шумно иду», - подумал Виктор, с неудовольствием прислушиваясь к шороху камней под сапогами. Хотя вокруг ни души, места здесь нежилые. Кому тут быть? Даже пастухам здесь делать нечего.
        - Стой! - раздался грозный окрик. - Не шевелись, а то стреляю. Медленно положи «шмайсер» на землю.
        Буторин выругался под нос и медленно, за ремень, опустил автомат на камни. Он старался не делать резких движений. Сейчас главное понять, кто его остановил. Тот, кто приказывал, скорее всего, сидит вон за тем низким дубочком с густыми ветвями. В такой ситуации лучше всего идти на сближение, делать вид, что ты сдаешься и не напуган.
        - Ну положил! - громко ответил Буторин и сделал несколько шагов в сторону деревьев. - Дальше что?
        - А дальше стой, где стоишь, а то ведь я могу и выстрелить. Учти, я тебя не знаю, ты меня не знаешь. Бродишь по лесу с немецким автоматом. Чего мне голову ломать? Нажать на спуск и забыть, что ты был на этом свете.
        - Философ! - съязвил Виктор. - Сенека просто!
        - Какой такой Санек? Никаких Саньков не знаю. Ты руки-то подними, чтобы я видел. А то у тебя, может, пистолет в кармане или граната за поясом.
        - А ты проверь! - Буторин продолжал оглядываться по сторонам.
        Теперь он точно знал, откуда слышен голос. И «резину тянет» этот человек потому, что ждет кого-то. Значит, он здесь один. Эх, броском вперед с кувырком через голову! Нет, не хватит толчка. Метра два не долечу, он меня в воздухе срежет. Ладно, надо сближаться или выяснять, кто он, и договариваться. Можно удрать, что, между прочим, в моем положении незазорно.
        Но ничего предпринять не удалось, потому что послышался тяжелый топот нескольких ног. И как раз за спиной. Оттуда, откуда Буторин только что пришел. «Ладно, - подумал Виктор, - если сразу не шлепнут, значит разберемся. Видно будет, как себя вести».
        Он повернул голову. Трое мужчин бежали вдоль каменистого русла. Одеты в простые пиджаки, брюки заправлены в сапоги. Двое с винтовками, точнее, с немецкими карабинами, а третий со «шмайсером». Самое интересное, что все трое были хорошо выбриты. Значит, не лесные жители, дома живут, имеют возможность бриться с горячей водой. Уж не националисты ли украинские? Или из абвера?
        - Вот он, - с трудом переводя дыхание, сказал тот, что постарше. - Молодец, хорошо, что ты успел его остановить.
        Они обступили Буторина со всех сторон, наставили стволы. Из леса вышел невысокий мужичок с обширной лысиной и веселыми глазами. «Типичный юморист, - подумал Виктор. - Но главный вот этот, с автоматом. Кто же они такие?»
        - Ты кто? - спросил мужчина с автоматом. - На машине откуда ехал? Почему спрыгнул?
        - Глазастые какие, - покачал головой Буторин. - Все разглядели: и как ехал, и как спрыгнул. В такой пылище самолет в небе не увидишь, а вы меня заметили.
        - Хватит языком трепать, - перебил старший. - Думаешь, что мы с тобой в остроумии соревноваться станем? Пристрелим, и с глаз долой. Пусть тебя твои ищут. Нам спокойнее.
        - Интересно! - возмутился Буторин. - Это кто же вы такие, что берете на себя право решать, кому жить, а кому умереть? Судьями себя возомнили? Судьбы мира вершите?
        - Народом мы себя возомнили! - резко бросил старший. - Советским народом, который воюет с вероломным врагом. А у народа есть святое право решать за отдельных индивидуумов. Тем более бегающих по лесу с автоматом.
        - А сам-то ты с детской погремушкой, что ли, бегаешь? - огрызнулся Буторин, понимая, что убивать его не будут.
        - Гляди-ка, разговорчивый какой! - усмехнулся старший, и тут же кто-то ударил Буторина в спину прикладом. Не успев увернуться, он вскрикнул от боли и упал на колени. Тут же два винтовочных ствола грубо ткнулись ему в шею, свалив на камни.
        Старший наклонился к Буторину вплотную:
        - Ты, друг ситный, говори, да только по делу. Нам разговорчивые не нужны, нам надо знать, что было в той машине и зачем ты на ней катался?
        - Вы партизаны? - спросил Виктор.
        - Ну вот что с ним делать? - зло бросил старший, выпрямляясь.
        Он резко дернул затвор автомата и дал короткую очередь из трех патронов. Пули ударились в камни неподалеку от головы Буторина. Шутки закончились.
        Виктор лежал, прижатый дулами винтовок, и ждал, что будет дальше. Он понял, что этот человек с автоматом оценил его выдержку.
        - Ладно, хватит нервов, - спокойно сказал Виктор. - Считайте, что впечатление вы произвели - меня напугали. Могу я встать? Или лежа будем разговаривать?
        - Поднимите его, - приказал старший и кивнул в сторону леса. - Пошли.
        Там новые знакомые Буторина расселись на валунах, которых среди деревьев было в избытке. Виктор, не спрашивая разрешения, уселся тоже.
        - Так, значит, вас та машина интересует? Разочарую: я не знаю, откуда и куда она ехала. И тем более что в том фургоне везли. Мне надо было срочно вырваться из города, вот я ею и воспользовался. Случайно. А вам она зачем? Там что-то интересное было? Тогда почему она без охраны шла?
        - Хватит вопросов, - перебил Буторина старший. - Если не врешь, то это похоже на правду. Почему ты бежал из города, почему за тобой гнались?
        - Ну, вас это не касается, - рассмеялся Виктор. - У вас свои дела, у меня свои. Мы друг другу не мешаем.
        - Вторая очередь может быть точнее. Подумай! - пригрозил старший, положив руку на «шмайсер».
        - Ну хватит, - сменил тон Буторин, он вдруг заговорил властно и твердо. - Я понял, что вы партизаны. И я вас не пытаю, чем вы тут занимаетесь. Вы поняли, что я не враг, не фашист. Может, не будем время терять? Если я тут нахожусь, значит, так надо. К допросам я готов. Допрашивали меня достаточно в моей жизни. Если хотите по-серьезному, проводите меня в отряд, там поговорим. Я хоть отдохну немного.
        - Ладно, - вдруг согласился старший. - Пойдем к нам, но без оружия. Вам оно пока не нужно. Наведем кое-какие справки, потом решим, верить вам или нет.
        «Перешли на «вы»? Хороший признак. Уже какое-то равенство в отношениях, - подумал Буторин. - Не знаю, какие они там справки наведут, но, думается, это тот самый отряд, откуда мы связного ждали. И этого связного я видел, и он меня видел. И Шелестов его в отряд отправил. Так что есть там свидетель моей благонадежности. Раз уж получилось попасть к ним помимо планов, будем разговаривать. Все же Москва им приказала нам помогать. И их командир - сотрудник НКВД, а не завхоз с галантерейной фабрики».
        Майор Штанге в задумчивости прохаживался по комнате, разглядывая портреты на стенах и стул, который почему-то стоял на столе. Да, этот человек жил как нищий. И никаких признаков профессиональной деятельности. Чем он занимался? Работал на советскую разведку? Нет, они бы его так не отдали, законспирировали бы. А тот, кто был сегодня у Юрасова и которому удалось уйти, убив двух солдат, явно имеет специальную подготовку. Это их агент, прибывший в город, чтобы увидеться с Юрасовым. «Я опять опаздываю на шаг, - с сожалением подумал Штанге. - Но я угадываю их шаги, они идут тем же путем, что и я. Значит, и я иду правильным путем».
        - Дейс, что там с телом? - крикнул майор в коридор.
        - Думаю, Юрасова застрелили наши люди. - Вошел обер-лейтенант, осмотрелся, хотел сесть на свободный стул, но брезгливо поморщился и остался стоять. - Они отстреливались, наши стреляли тоже.
        - Оба отстреливались?
        - Нет, господин майор, отстреливался только тот, второй. В плаще.
        - Зачем он нужен был советской разведке, Дейс? Почему к нему прислали разведчика высокого класса, который легко ушел от наших агентов? Что он мог знать или что он должен был передать разведчику из рук в руки? Это был не просто связник, Дейс.
        - Не понимаю, господин майор, - пожал плечами обер-лейтенант.
        - Зато я понимаю, - усмехнулся Штанге. - Наконец-то я на шаг впереди советской разведки. Теперь опаздывают они. Я знал, что мы идем одной дорогой, но я их обогнал. Юрасов - брат жены сотрудника «Лаборатории-28» Белохвостова. Белохвостов был ведущим ученым в этой лаборатории. За несколько дней до того как мы взяли город, он застрелился возле кабинета директора. Почему? В чем причина? Вот и советский разведчик прибыл сюда к Юрасову, чтобы задать этот же вопрос. Но разведчик не додумался до того, до чего додумался я. Мы перерыли документы, которые они не успели эвакуировать из здания местной милиции. Там мы нашли материалы этого дела. Как такового расследования не было потому, что фронт рядом, и они все бросили так, как есть. Из этих материалов предварительного расследования стало ясно, что Белохвостов не застрелился - его застрелили.
        - Значит, русские тоже пойдут искать эти сведения в милиции? - вскинул брови обер-лейтенант. - И их можно будет во время этой попытки взять?
        - Вот теперь мне нравится, как вы мыслите, Дейс, - одобрил Штанге. - Жаль только, что все документы лаборатории вывезены русскими. Мы никого не знаем, не можем даже предположить, кому нужна была смерть Белохвостова. Чтобы что-то скрыть? Что? Преступление? Или он что-то знал, из-за чего его нельзя было оставлять в живых? Например, его вербовали, а он отказался и пригрозил, что выдаст этого человека НКВД?
        - Логично, господин майор. Осталось выяснить, кто мог вербовать сотрудника лаборатории.
        - Во-первых, почему именно его? Значит, он знал больше других, был связан с тем, что интересно противнику. Во-вторых, абвер его не вербовал. Значит?..
        - СД? - предположил Дейс. - Думаете, они сюда влезли и не стали сотрудничать с нами?
        - Не думаю, - отрицательно мотнул головой Штанге. - Управление имперской безопасности здесь ни при чем. Это итальянцы, Дейс. Итальянцы. Вот за кем я пытаюсь следить и днем, и ночью. Союзники, они в фаворе у фюрера. Поэтому приходится вести с ними себя вежливо. Пока приходится.
        - Господин майор, здесь должны быть партизаны, какое-то подпольное сопротивление. Всегда среди местного населения найдутся те, кто выступает против нас. Но здесь я не слышал ни о каких активных выступлениях.
        - Вы правы, Дейс. Вы хороший ученик. Здесь есть партизаны, обязательно есть. У русских такой тактический ход. Они оставляют на территории, которую мы собираемся оккупировать, свои базы и присылают опытных людей, способных организовать сопротивление. Нам надо найти эти отряды. Они помогут нам выйти на тех, кто ищет то, чем занималась «Лаборатория-28». Мы уже продумали несколько способов. Например, машины-ловушки!
        Сосновский чувствовал, как Мария стиснула его пальцы. Довольно сильно, учитывая, что это руки спортсменки. «Волнуется, - подумал Михаил. - Для нее это все впервые».
        Они стояли возле телефонной будки на углу и ждали, когда из здания выйдет капитан Парето. Итальянец вчера вечером привез сюда ту самую загадочную женщину, вошел с ней внутрь, а через десять минут уехал. Интуиция подсказывала Сосновскому, что сейчас, подъехав на машине, итальянец заберет ее и повезет куда-то в другое место. Следить за ними открыто опасно - можно спугнуть раньше времени, а вот убедиться в некоторых деталях не помешает.
        Тяжелая резная дверь открылась, и на пороге появился итальянский капитан. Он огляделся по сторонам, не спеша сошел по ступеням на тротуар и направился к машине. Следом торопливо сбежала та самая молодая женщина. Пока Парето обходил машину, она открыла дверь и уселась на заднее сиденье.
        Сосновский потянул Марию за руку, и они вышли на улицу в двух десятках метров от машины. Селиверстова, как и договаривались, взяла Михаила под руку, и они пошли, разговаривая и улыбаясь. Сосновский делал вид, что не узнает итальянца, он даже не посмотрел на машину, в которой сидел моряк. Ему было важно, чтобы тот увидел и запомнил Марию.
        Был и другой момент, который интересовал Сосновского и Шелестова. Нужно было понять, какие отношения между итальянцем и этой женщиной. Сейчас, мило болтая с Селиверстовой, Михаил уже анализировал увиденное. Вчера, когда машина остановилась возле дома, итальянец вышел из нее первый, он даже открыл дверь даме, но руки не подал. Невоспитанность? Вряд ли. Там не было и намека на галантность. Парето вышел из машины первым, чтобы осмотреться. То, что он открыл дверь пассажирке, - не любезность, а команда на выход. Хорошее слово «команда». Так и есть. И руки он ей не подал, когда они поднимались по ступеням. Хотя по привычке он держался, как и полагается кавалеру, на полшага ниже. Но это, скорее, привычка. И статус спутницы здесь никакой роли не сыграл.
        - Все, мы можем возвращаться? - спросила Маша. - Как ты думаешь, они разглядели меня настолько, чтобы узнать в следующий раз?
        - Думаю, разглядели. - Сосновский похлопал спутницу по руке. - Не волнуйся, все прошло замечательно. Итальянец пялился на тебя так, что чуть стекло лбом не выдавил.
        Маша стала говорить о погоде, а Михаил снова погрузился в свои впечатления.
        Итак, со вчерашним днем понятно. Теперь сегодняшнее утро. Снова итальянец вышел и не подал руки даме. И в машину она села сама. Элементарная вежливость требует открыть женщине дверцу, если она едет с тобой. Значит, не любовница. Это точно. А если еще вспомнить, как в кафе Парето выпроводил спутницу, когда там появился Штанге. Один случай - это случай, два - совпадение, три - это уже закономерность. Трижды в разных ситуациях итальянский капитан косвенно подтвердил, что женщина, с которой его видят, - не любовница. У них чисто служебные отношения. Надо устанавливать, кто она. Нужно фото, которое потом пойдет в Москву Платову. Пусть его сличат с досье НКВД или предъявят сотрудникам «Лаборатории-28». Эта штучка вполне могла мелькать и там, налаживать какие-то контакты. Ее могли запомнить.
        Они шли по улице, расчищенной от мусора: высокая красивая женщина и статный молодой армейский гауптман с холодными глазами и небрежной улыбкой. Гражданские, если и появлялись на улице, сразу перебегали на другую сторону, пара немецких солдат вытянулась, отдавая честь офицеру и восхищенно рассматривая его спутницу.
        Машина Парето свернула на перекрестке, и итальянец сразу уставился в зеркало заднего вида. Нет, «хвоста» не было. Может, вчера показалось? Вполне возможно, но квартиру надо менять. И этот гауптман… как он тут оказался?
        - Кто этот офицер? - спросила женщина. - Вы так на него смотрели!
        - Не пугайтесь, милая, - усмехнулся итальянец. - Я думаю, что он из СД. Все сейчас здесь, всем интересно, чем занимался в Новороссийске Научный центр гидродинамики.
        Коган стоял за стойкой бара и протирал стаканы. Две его помощницы суетились в зале, убирая со столов посуду, смахивая салфетками крошки. Посетителей сегодня было мало. Вот и эти два немецких офицера сейчас уйдут. Трое румын ретировались еще час назад, увидев входящих немцев. Неприязненные отношения между союзниками, недолюбливают они друг друга. Даже итальянцы, на что уж ведут себя независимо, но и те стараются не сталкиваться в подобных местах с заносчивыми немецкими офицерами.
        Дверь открылась, и в зал вошел майор Штанге. Подойдя к барной стойке, он снял фуражку, стянул кожаные перчатки и небрежно бросил на стойку.
        - Кофе, господин майор, или коньяк? - вежливо осведомился Коган.
        - Кофе, - кивнул немец. - Черный, по-турецки.
        - Одну минуту, господин майор. Угли горят, песок еще горячий. И зерен я вам намелю свежих, чтобы вы ощутили аромат.
        - А вы умеете варить хороший кофе, Орестис Анаджи. Я даже начинаю подозревать, что вы не грек.
        - А кто же? - улыбнулся Коган, продолжая колдовать с кофемолкой.
        - Может, вы турок и есть? - предположил майор, подперев кулаком скулу и пристально разглядывая собеседника. - А может, марокканец? Хотя нет, марокканцы похожи на берберов, как и на все кочевые народы Северной Африки. Бывал я там. Нет, у вас типаж именно турецкий, а не арабский.
        - Вам с вашим опытом виднее, - пожал плечами Коган, двигая турку на раскаленном песке, не давая кофе в ней закипеть и вылезти пенной шапкой наружу.
        - Слушайте! - Штанге ощутил озарение. - Орестис, а может, вы и не Орестис? Может быть, вы еврей? Мойша какой-нибудь! А я думаю, что это за типаж такой знакомый!
        - Вчера кофе был невкусный, господин майор? - вежливо спросил Коган. - Так я его готовлю всегда одинаково.
        - Одинаково? - Штанге вздохнул и снова подпер голову кулаком. - Нельзя ничего делать одинаково, мой друг. Вы неизбежно погрязнете в рутине, будете все делать монотонно, без души. А приготовление кофе, как и любое другое занятие, требует вдохновения, полета фантазии, подъема настроения. Только вдохновение и никакой рутины!
        Коган скромно улыбнулся и промолчал, старательно орудуя туркой. Что-то в поведении Штанге сегодня было странное. Нервный он какой-то, раздраженный, а может, просто играет? Тоже, кстати, неплохой способ вызвать на откровение подозреваемого. Сначала ссылка на хандру, потом на общее недовольство, потом несогласие с системой, а потом и вызов на откровенный разговор. Правда, Коган, как бывший следователь особого отдела НКВД, хорошо понимал, что подобные приемы действуют исключительно на рядового обывателя - на домохозяек и престарелых профессоров, от которых ты хочешь получить компромат на коллег и соседей по дому. Так, не способ, а мелкая провокация. Если же перед тобой враг, если ты столкнулся с человеком, которого не так-то просто прижать к стене, слюни пускать перед ним бесполезно. С идейными нужно сражаться идеей. «А меня он, - усмехнулся Коган, - считает мелким обывателем».
        - Ваш кофе, господин майор. - Коган осторожно перелил в чашку густую жижу. - Все как вы любите! Хотите сыра?
        - Нет, я люблю кофе ради самого кофе, - покачал головой немец и вдохнул аромат горячего напитка. - Все дополнительные привкусы только портят впечатление. Готовить кофе вы и правда умеете хорошо, а вот врать не умеете совсем, Орестис.
        - Мне незачем врать, господин майор, - заверил его Коган, протирая и без того чистую стойку. - Я мирный человек, никому не желающий зла. Я хочу заниматься своим делом.
        Говоря так и спокойно улыбаясь, Борис вдруг понял, что эта беседа с майором абвера лишена всякого смысла. Штанге просто ждет, когда уйдут два подвыпивших офицера. А те и в самом деле стали подниматься, роняя стулья. Махнув хозяину рукой и бросив на стол несколько марок, немцы вышли из кафе. Женщины тут же протерли стол, собрали грязную посуду и ушли на кухню. Через несколько минут работницы заглянули в комнату и попросили разрешения уйти домой. Штанге смотрел на «грека» с любопытством. Но Коган ничем не выдавал своей тревоги.
        - Ладно, пора заканчивать, - немного разочарованно проговорил майор и одним глотком допил остатки кофе. - Закрывайте свое заведение и поехали. Дейс!
        В кафе тут же вошли высокий обер-лейтенант и два солдата. Один тут же отошел к окну, на случай, если «грек» бросится бежать, второй солдат перекрыл выход из зала на кухню. Обер-лейтенант вытащил из кармана наручники и подошел к Когану. Ничего не оставалось, как вложить запястья в железные «браслеты». Щелкнул замок.
        Борис нисколько не удивился, когда его привезли в бывшее здание районной милиции. Здесь было все, что нужно для подобного рода службы, в том числе отдельные кабинеты и камера для задержанных. Когда Когана втолкнули внутрь, он обернулся и спросил:
        - За что меня арестовали, господин майор?
        - У нас будет время обсудить этот вопрос, господин еврей, - усмехнулся Штанге и захлопнул дверь.
        - Далась тебе моя национальность, - пробормотал Борис и принялся шагать по маленькой грязной камере, пропахшей потом и мочой.
        Он выбрал чистый край деревянной лавки и улегся. Что мог узнать Штанге? Какие у него основания подозревать, что я советский разведчик? Какие подтверждения, что я имею отношение к розыску торпеды? Никто этого не знает. И не добьется он никаких признаний. Выследил? Вряд ли. У Штанге только подозрения - и ничего больше. Догадки! Должна быть явка в этом районе, и вот она, самая удобная - кафе. Вот и все его умозаключения. Абвер никогда не умел толково работать. Сплошные схемы!
        День подходил к концу, близился вечер, но никто за ним не приходил, никто его не допрашивал. Вскоре за маленьким оконцем под потолком, забранным изнутри сеткой, потемнело. В здании было тихо, только где-то далеко периодически трещали автоматные очереди, да за городом ухали зенитки. Немцы так и не продвинулись дальше восточных окраин Новороссийска. Но здесь, в Анапе, было уже спокойно.
        Оставалось только гадать, какие вопросы готовит ему Штанге. Ведь когда-то же он станет допрашивать Орестиса Анаджи.
        Солнце стало клониться к западу, когда к развалинам домов в западной части города подъехали сразу несколько грузовиков. Автоматчики прыгали из машин на землю и сразу становились в оцепление. Всего было блокировано три квартала, в основном те, где дома разрушены бомбежками и артиллерийским огнем во время боев. Потом с собаками на коротких поводках немцы пошли прочесывать развалины.
        Шелестов возвращался из города, где должен был встретиться с Коганом. Бориса он так и не дождался и теперь спешил назад, на свою базу во Владимировских карьерах. Услышав лай и короткие очереди, Максим поднялся по каменистому склону, прикрываясь чахлыми деревцами, и остолбенел.
        Немцы тремя неровными цепями двигались через развалины. И, судя по всему, все три они сойдутся именно на карьерах. Значит, догадались: решили зачистить этот район.
        «Почему? Моя стычка повлияла или подпольщики активизировались? Только этого мне не хватало. И Буторин запропастился куда-то».
        Максим еще не знал, что произошло на квартире Юрасова, не знал, что Виктор едва ушел от преследования, убив двух немецких солдат.
        Майор смотрел, как передвигаются немцы, как рвутся с поводков собаки. Нельзя рисковать. База удобна во всех отношениях, но если гитлеровцы настроены серьезно, они все здесь перевернут вверх дном, заодно прочешут все штреки в карьере. Надо уходить, надо все бросать и уходить. Черт с ним, с оружием, с патронами, с запасами провизии. Придется бросить дыхательные аппараты, а без них добраться до затопленной торпеды невозможно. На какую глубину способен опуститься без акваланга тренированный человек? На пять, на десять метров? А здесь везде почти под двадцать, если судить по советским лоциям. Селиверстова не справится. Но и вытащить дыхательные аппараты возможности нет. Хотя есть одна. Если он сам отвлечет немцев, примет бой, а Селиверстова будет спасать аппараты! Черт, не сможет она, нет у нее такого опыта. Девчонка, спортсменка, толком в бою не была, не умеет себя вести на оккупированной территории. И все равно аппараты попадут в руки немцев! Как ни крути, а выхода нет.
        И тут Шелестов увидел еще одну группу немцев, которая выходила со стороны восточной части города от гор. Шли они молча, не стреляли, потому что на их пути не было развалин, была только хорошо просматривающаяся местность.
        «Сейчас они отрежут нас от второго выхода. А если и от третьего тоже? Если оттуда тоже выходит группа?»
        Думать больше было некогда. Шелестов скатился по склону и бросился ко входу. Пройдя до первого изгиба, он остановился, включил фонарик, перешагнул проволоку, привязанную к чеке гранаты, и пошел дальше.
        Селиверстова бросилась навстречу, увидела встревоженное лицо командира.
        - Одевайся, куртку надень! Возьми пистолет с тремя обоймами, «шмайсер» с подсумком и гранаты по карманам рассуй.
        Схватив несколько пачек динамита, Шелестов вернулся ко входу и уложил их рядом с гранатами.
        Если немцы заденут проволоку, взрыв будет такой силы, что отобьет у них охоту лезть дальше. Усилить минирование других входов времени не было. Максим вернулся в пещеру и схватил «тревожный» рюкзак.
        - Что случилось? - насторожилась Мария. - Немцы?
        - Да, и очень близко. Все минируем здесь и уходим!
        - А дыхательные аппараты? Как же мы без них? Максим Андреевич, их надо вытаскивать! Вы же говорили, что есть запасной выход по тоннелю?
        - Маша, нам не успеть! - отрезал Шелестов. - Они совсем рядом. Сейчас рванет, и нас может здесь засыпать. Надо уходить. Взорвем пещеру, и немцы не догадаются, что здесь было. А как нырять, мы придумаем потом. Сейчас главное - уйти и все здесь взорвать!
        Шелестов готов был силой вытолкать Селиверстову, если она хоть секунду станет препираться и задавать вопросы дальше. Еще несколько минут, и придется взрывать пещеру вместе с собой.
        Они побежали по узкому извилистому проходу. Хорошо уложенный рюкзак мягко похлопывал Максима по спине. Немного еды, спальные мешки, патроны - все необходимое, чтобы можно было продержаться несколько дней без крыши над головой.
        Коридор был длинный, местами осыпавшийся. Он был удобен тем, что выводил прямо к реке. Шелестов исследовал этот путь сразу же, как только они здесь устроились. Вовремя поставил отметки и понятные только ему указатели.
        Сзади раздался лай собак. Значит, немцы пустили собак в штреки. «Надо успеть добежать до последнего поворота, и тогда можно будет пустить Машу вперед себя, - подумал Шелестов. - Там больше нет заминированных участков».
        И тут грохот взрыва ударил по ушам. Через несколько секунд следом за звуком в спину ударили взрывная волна и струя пыли. Это у главного входа немцы попались в ловушку. Шелестов не удержался на ногах и упал вперед, повалив вместе с собой и Марию. Переждав несколько секунд, Максим перевалился на бок, помогая ей освободиться.
        - Вставай, Машенька, вставай, - хрипя от набившейся в горло пыли, прошептал он. - Надо торопиться!
        И тут сзади, рыча, выскочила овчарка. Она была вся в пыли, только белели ее оскаленные клыки, и горели злобой глаза. Видать, собаку сильно ударило взрывом, из-за этого она только больше разозлилась, выполняя команду.
        Шелестов едва успел увернуться и выставить автомат. Он нажал на спуск в последний момент, когда овчарка уже бросилась на него. Он видел, как пули разорвали плоть, как брызнула кровь. Максим выставил ствол автомата, и зубы умирающей овчарки сомкнулись на металле. С минуту она билась в агонии, потом Шелестов кое-как спихнул с себя окровавленное тело.
        Впереди забрезжил свет, прибавляя сил. Шелестов с Марией выбрались на четвереньках из узкого прохода и упали на землю, тяжело дыша.
        - Как вы, Максим Андреевич? - Мария вытерла рукавом лицо. - Как она выскочила, пасть жуткая! Я думала разорвет нас.
        - Это не самое страшное, - с шумом выдохнул Шелестов. - Нас могло завалить. К счастью, обошлось. Пока они там разгребают, надо уносить ноги. Догадаются, что это не случайно, что это мы так свой побег обставили, и перекроют нам все выходы со стороны города.
        - А куда мы сейчас? - Мария поднялась на ноги, потерла ушибленный локоть.
        - Надо срочно добраться до Анапы. Коган нам подготовил там запасную «лежку». Да и события, я думаю, будут развиваться в основном там. Не зря итальянцы именно в том районе пасутся, и немец туда зачастил. Вставай, Маша, побежали. Нам сегодня придется много бегать. И по холодной воде тоже.
        - Собаки? - догадалась Селиверстова. - Да уж, не хотела бы я снова с ними встретиться.
        Шелестов поправил на спине рюкзак, поудобнее перехватил автомат и пошел в сторону реки. Он крутил головой во все стороны, прислушивался. Стрельба, звуки моторов доносились откуда-то с другой стороны карьеров. По крайней мере, пока только оттуда.
        Речка была неглубокая, протекала она в ложе из мелкого щебня. Крупные валуны тоже встречались, но их легко можно было обойти.
        Максим первым ступил в ледяную воду, еще раз осмотрелся. Никого. Он прибавил шагу и побежал неторопливой трусцой. Следом шлепала по воде Селиверстова. Через несколько минут кирзовые сапоги промокли, и ноги охватило холодными тисками.
        «Я хоть несколько минут бежал с сухими ногами, - подумал Шелестов. - А вот Маша в своих ботинках сразу ощутила всю прелесть ледяной воды».
        Бежать было удобно, но ноги скоро потеряли чувствительность. Появлялось ощущение, что ты бежишь на протезах или на ходулях. Но придется терпеть. Стоит выйти на берег, там останется твой след, а так хоть какие-то гарантии. Не все собаки имеют так называемое верхнее чутье, не все могут уловить запах человека, который остается над водой.
        Шелестов оглянулся на Селиверстову - та ответила ему вымученной улыбкой. Кажется, и ей было несладко. Ничего, еще минут тридцать, а потом можно будет уйти на юго-запад и лесом, по склонам добраться до Анапы. Там обсушиться и согреться, и поесть.
        Ноги не слушались, но бежать все равно надо. Максим услышал справа шум моторов. Что это? Новое оцепление выставляют или просто рядом дорога? Если вспомнить карту, то, наверное, дорога. На Борисовку. Она должна остаться в стороне. Нет, не должна. Они пока еще бежали левее дороги и не пересекли ее. Речушка течет по большой трубе под дорогой. Там довольно открытое место.
        Он упал, сильно ушиб колено, но показывать слабость нельзя. Селиверстова хоть и спортсменка, но и для нее это испытание на пределе возможностей. Она пловчиха, но не бегунья на марафонские дистанции по пересеченной местности.
        На повороте реки Максим остановился, дожидаясь спутницу. Селиверстова тоже дышала, как загнанная лошадь.
        Через реку пронеслись две машины и бронетранспортер. Не оцепление, просто военный груз. Нельзя ждать, надо рисковать, подсказывали Шелестову опыт и интуиция.
        - Пошли, пошли, - хрипло приказал он и подтолкнул Марию, сам побежал рядом с ней.
        Снова звуки моторов, но уже не так близко. Можно успеть. Максим снова упал - он совсем не чувствовал ног. Селиверстова схватила его за руку и начала поднимать.
        - Вперед! - крикнул Максим и оттолкнул девушку, заставляя ее бежать к трубе. - Не останавливайся!
        Они добежали до трубы. Здесь воды было больше, чем по колено. Еще немного, и покажутся заросли, там можно укрыться. Шелестов бежал, стискивая зубы, которые от холода лязгали так, что, казалось, стук было слышно по всей округе. Еще чуть-чуть, еще немного. Они уже не бежали, а шли на ничего не чувствующих ногах. Еще несколько метров!
        Шелестов ухватился за ветку дерева, подал Марии руку и вытолкнул ее на берег, потом выбрался сам, сделал несколько шагов и рухнул на траву. Нужно согреться, нельзя так лежать!
        - Маша, разувайся, - приказал Шелестов, но девушка уже снимала свои ботинки, закатывала брюки.
        Из рюкзака она достала рубашку и насухо вытерла ноги. Потом появились шерстяные носки. Ими Селиверстова начала с силой растирать ледяные ступни. Кожа быстро покраснела. А Шелестов никак не мог стащить сапоги. Мария бросилась к нему, села напротив и стал помогать. Наконец сапоги полетели в сторону, туда же мокрые портянки. Девушка вытерла командиру ноги, потом достала из «тревожного рюкзака» шерстяной свитер и принялась растирать им замерзшие конечности.
        - Я сам, - хотел остановить ее командир, но Маша только покачала головой.
        - Вам нельзя, вы застыли. Лежите, я все сделаю, я умею. Я вам массаж сейчас…
        Через несколько минут Марии стало жарко. Она вытерла испарину со лба и продолжила делать интенсивный массаж Максиму. Мышцы сладко заныли, стала появляться чувствительность. Шелестов лежал и думал, что вот уже стал сказываться возраст. Он не молод, эта девочка оказалась выносливее. И сама согрелась, и его согрела.
        - Все, спасибо, Машенька. - Шелестов остановил девушку.
        Озноб прошел. Теперь ощущалось, что и сентябрьское солнце здесь на юге пригревает, и земля еще относительно теплая, а камни так вообще горячие. Намотав сухие портянки, Шелестов поднялся на ноги, но сделав шаг, снова упал. Несмотря на то что чувствительность вернулась, идти было сложно. Ноги еще не слушались.
        Селиверстова подскочила, забросила руку командира себе на плечо, и они пошли через лес, постепенно поднимаясь в гору. Нужно добраться наверх, потом пройти небольшим ущельем и выйти к берегу. Вдоль кромки холмов, к Анапе, где их ждет Коган.
        Идти становилось все труднее. Камни осыпались под ногами, Мария хоть и чувствовала себя лучше, чем Шелестов, но и она не могла идти быстро. Ее ноги тоже еле передвигались.
        - Так дело не пойдет, - остановился Максим. - Сейчас доберемся с тобой до ущелья, выберем укромное место и разведем костер, пока светло и огня со стороны не видно. Там густые деревья, они нас скроют. Нам нужна горячая еда, нужно отдохнуть, согреться изнутри. Утром двинемся дальше.
        - Хорошо, Максим Андреевич, - согласилась девушка с заметным облегчением. Не любят спортсмены казаться слабыми.
        Они сидели в глухой части ущелья, с блаженством вытянув босые ноги к огню. Здесь возле ручейка, протекавшего по самому дну ущелья, было много поломанных деревьев и высохших до серого цвета веток, принесенных весенними потоками. Они горели ровным жарким огнем, даря тепло и истому.
        Сапоги Шелестова и ботинки Марии сначала набили сухой травой и дали им сопреть. Так выбрали лишнюю влагу. Потом, повесив обувь на колья, поставили сушиться возле огня. Тут же развесили брюки, портянки и носки.
        Когда в котелке закипела вода, Шелестов бросил туда крупу. Мария, сознавшись, что совсем не умеет готовить, с интересом следила, что делает командир. Максим объяснил, что согревает лучше всего не огонь, а горячая еда. И именно жидкая. Поэтому лучше варить не кашу, а суп, чтобы было достаточно горячего жирного бульона.
        Часто и подолгу Шелестов замирал, прислушиваясь.
        Потом они ели вместе из солдатского котелка. А на углях стояла кружка с кипятком и галеты, которые сейчас казались очень вкусными. Сладкий чай потом приятно обжигал горло.
        Когда стемнело, они потушили костер. Шелестов приказал спать, пообещав устроить подъем еще до восхода солнца. Они лежали рядом в спальных мешках и смотрели на небо через густые кроны деревьев.
        - Какие здесь леса, - вдруг сказала Маша. - У нас в Подмосковье густые лиственные, сосны прямые на буграх растут. А ельники какие! А здесь все деревья низкорослые, кривые. Говорят, что дерево прямое, если почва хорошая, если корням ничто не мешает. Корень прямой и ствол прямой. Правда, все как у людей, Максим Андреевич? Какие корни у человека, такой и он сам!
        - Спи, философ, - усмехнулся Шелестов. - Не намоталась за день?
        Мария замолчала. Но Максим видел, что она лежит с открытыми глазами и смотрит на звезды.
        - А как вы думаете, Максим Андреевич, где сейчас Михаил?
        - Михаил в Тамани. Работает. Ему нельзя возвращаться в карьер. И поэтому нам с тобой, Маша, обязательно нужно добраться до Когана завтра, чтобы предупредить Сосновского. Он туда тоже должен прибыть. Там и решим, как быть дальше. Может, будут какие новости. Меня больше беспокоит, что от Виктора нет вестей. Он должен был еще сутки назад объявиться. Не случилось ли чего?
        - Мне кажется, Буторин у вас опытнее всех. Он такой серьезный, молчаливый.
        Шелестов промолчал. Он сейчас тоже думал о членах своей группы. Как странно их свела судьба. Вот уже не первый год они работают вместе. Каждый в группе не похож на других и в то же время у них много общего. Все четверо едва не сгинули в подвалах НКВД из-за надуманных обвинений. Им повезло, что их таланты и опыт понадобились Платову и Берии. Обвинения пока так ни с кого и не сняли, но приходилось верить на слово, что после успешной работы группы все четверо все же сотрут с себя пятно врага народа, которое им прилепили по ошибке. В этом Шелестов был уверен, как был уверен во всех своих ребятах. И в самом себе тоже.
        Глава 7
        Снова все повторяется, подумал Коган, когда среди ночи стали открывать дверь его камеры. И этот тоже любитель допрашивать по ночам. Никакой фантазии! Один расчет. Хотя способ испытанный.
        Два солдата грубо вытолкали его в коридор и всю дорогу, от лестницы и потом, в коридоре второго этажа, подгоняли чувствительными тычками в спину. Везде было темно, только в середине коридора горела одинокая лампочка под потолком.
        Бориса привели в мрачную комнату, и он снова подумал, что сценарий везде простой и хорошо знакомый.
        Штанге сидел за столом. Настольная лампа освещала его лицо, руки, какие-то бумаги на столе. Бумаги, скорее всего, были простой видимостью документов, ведь «дела», как и повода для ареста Когана, нет. Пока нет.
        - Садитесь, Анаджи, - сухо приказал майор.
        - В чем меня обвиняют? - сразу же спросил Коган. - Я арестован, господин майор?
        - Послушайте, Анаджи. - Голос майора стал угрожающим. - Вы что, идиот? Вы не понимаете, что мы пришли к вам не с тем, чтобы захватить и поменять власть на удобную нам? Вы всерьез полагаете, что мы пришли освободить вас от большевиков и подчинить Рейху? Зарубите себе на вашем длинной еврейском носу: мы пришли уничтожить вас, стереть с лица земли, как расу самого последнего сорта.
        - Ну нет, господин майор, я, конечно, не идиот. Я знал с самого начала войны, каковы ваши истинные цели. Вы меня не удивили и ничего нового мне не сказали. Можно было и там, в моем заведении, сказать мне об этом, а не тащить сюда.
        Штанге сделал жест рукой, и Когана тут же ударили между лопатками с такой силой, что он слетел со стула и грохнулся на пол. Дыхание перехватило, а тут еще пришлось упасть так неудачно и удариться локтем о деревянный пол. Аж искры из глаз полетели. «Не вяжется что-то с логикой у Штанге, - подумал Борис. - Пришел уничтожать - уничтожай! Есть вопросы - задавай. А не развлекайся с задержанными по ночам. Абверу заняться нечем? Что это за игра? Вот что нужно понять! Если есть ко мне серьезные претензии, он бы с них и начал. А раз стали бить, значит, хотят сломать, а потом уж расспрашивать. И никакой конкретики. Он сам ничего не знает! Когда понимаешь противника, мотив его действий, всегда легче ориентироваться в ситуации самому. Да, будет больно, очень больно, но все же понятно. Придется терпеть до последнего, а потом соглашаться работать на него. Видимо, иного сюжета Штанге и сам не видит. Сволочь арийская!»
        Коган начал будить в себе злость, пытаться распалить себя. Когда чувства через край, когда ты зол, как сатана, то и боль переносится легче, и, кстати, смерть не так страшна.
        Арестованного схватили за плечи, рывком подняли с пола и снова швырнули на табурет. Коган еле успел ухватиться за него руками, иначе он опять слетел бы от такого толчка на пол. Штанге повернул плафон настольной лампы, направив свет в лицо арестованному. Коган прищурился, стараясь смотреть немного в сторону. Но его тут же схватили за волосы и повернули лицом к майору.
        - Быстро отвечай на мои вопросы! - рявкнул Штанге. - Кто ваш резидент? Быстро!
        - За кого вы меня принимаете? О чем вы спрашиваете? - попытался возмутиться Борис. - Я простой человек, я держу кафе. Я не состою ни в каких…
        Удар по голове снова сбросил Когана с табурета. Он ждал этого удара и даже видел замах по тени на стене. За долю секунды до удара он напрягся и начал склоняться в сторону падения. Но, несмотря на попытку смягчить удар, в голове все равно зазвенело. Машинально Борис сжался в комок, весь напрягся, защищая живот руками. И не ошибся - удары ногами посыпались с двух сторон. Арестованный извивался на полу, старясь не подставить лицо и живот. Дважды сапог угодил ему в поясницу. Сволочи, так можно и без почек остаться!
        Удар в лицо он все же пропустил. Бровь - самое слабое место на лице. Рассечь ее легко, кровотечение обильное и на нервы неопытному человеку действует сильно. Сапог скользнул по голове, и лицо сразу стало заливать теплым и липким.
        Когана схватили за шиворот и опять посадили на табурет. Он смотрел на Штанге одним глазом и молчал. Майор некоторое время любовался результатом работы своих костоломов, потом вытянул из пачки сигарету и закурил.
        - Вам нравится ваше положение Анаджи? Мне кажется, вы довольны, потому и упорствуете.
        - Уже хорошо, что вы снова признаете меня греком Анаджи, а не евреем Мойшей, - тихо ответил Борис. - Не понимаю, зачем меня бьют, ведь меня ни о чем толком не спрашивают. Я готов отвечать.
        - Вот и хорошо. Вот вам и объяснение того, зачем вас били. Чтобы вы поняли, что мы не шутим и с готовностью пошли на сотрудничество.
        - Предложили бы вы мне его в моем кафе, я бы прямо там дал свое согласие. Еще бы и кофе вас угостил за счет заведения.
        - Вы работаете на советскую разведку? - без всякого перехода и не меня интонации спросил Штанге.
        - Нет, - отрицательно покачал головой Коган, - я не имею отношения ни к каким разведкам. Я сам по себе.
        - Как давно вы живете в Новороссийске? - так же бесстрастно осведомился майор.
        - Три месяца. Прописаться мне не дали, потому что нет жилплощади и родственников, которые дали бы согласие на прописку. Скитался, числился разнорабочим в порту, получил место в общежитии, искал возможность устроиться где-нибудь, где платят хорошо и работа не грязная.
        - В каком общежитии вы жили?
        - Ни дня не жил, - покачал Коган головой. - Только прописался, и все. Снимал квартиру.
        Все, что Борис сейчас рассказывал Штанге, не имело документального подтверждения. Кадровые документы портофлота сгорели, а дом, в котором Анаджи «снимал» квартиру, был разрушен бомбежкой еще до прихода немцев, его жильцы эвакуированы. Ничего Штанге не найдет и обвинить грека во лжи не сможет.
        - Вас отправят в концентрационный лагерь к евреям. Будете работать и носить желтую звезду на спине. Думаю, вы там умрете довольно быстро от непосильного труда и невыносимых санитарных условий.
        - Я могу быть вам полезен здесь, господин майор! - заверил Коган и для достоверности шмыгнул носом. - Ко мне ходит много иностранных офицеров. Они много пьют и еще больше говорят…
        - Идеальное место для советского разведчика, - усмехнулся Штанге. - Сиди себе, протирай стаканы и слушай. Вы полагаете, что меня может заинтересовать чья-то пьяная болтовня?
        - А вы полагаете, пьяная болтовня может заинтересовать советскую разведку? Они-то чем хуже? - вопросом на вопрос ответил Коган и сразу уловил, что солдат за его спиной напрягся, ожидая приказа ударить. Что-то злое промелькнуло в глазах мойра, но тут же исчезло. Приказа не последовало. Коган тут же продолжил свою мысль: - А между прочим, напрасно. Разговоры порой бывают очень интересные. Например, румыны ищут старинные иконы и церковные украшения. Они мечтают выгодно продать их в Европе. Итальянцы тоже что-то ищут в море и налаживают контакты с русскими рыбаками.
        Майор махнул рукой - две сильные руки сняли Когана с табурета и вытолкали в коридор. Он шел по его темному пространству и прислушивался к своему организму. Подручные Штанге не умеют бить. Так можно легко забить человека насмерть и ничего не узнать. Неумело работают. «Но мне от этого не легче», - думал Борис.
        Этот катер Сосновский нашел в сарае санатория ВЦСПС совершенно случайно. Мотор оказался почти в порядке. Сторож, бывший механик торгового флота, за три часа привел технику в порядок и помог спустить ее на воду. За это Сосновский отдал старику целый вещевой мешок продуктов. Сторож нахмурился, но продукты взял. Михаил подумал, что правильно сделал, что пришел к этому человеку не в немецкой форме.
        Сейчас, когда отмытый до приличной белизны катер летел по водной глади, Сосновскому стало казаться, что все опять как до войны: что это он под Ялтой или на Рыбинском водохранилище катается с девушками. Как же тогда было красиво и весело! И радостно, и светло на душе! А потом все перечеркнула война. Одним кроваво-грязным мазком!
        Селиверстова сидела рядом в легком плаще поверх ситцевого платья и придерживала рукой соломенную шляпку. Кажется, она сейчас тоже вспоминала довоенное время.
        - Маша, думай о деле! - напомнил ей Михаил. - Хватит мечтать!
        - А как ты догадался, о чем я сейчас думаю? - Селиверстова повернулась к нему и заулыбалась. - Неужели по лицу прочитал? А может, и у тебя такие же воспоминания?
        Сосновский не ответил, только с серьезным лицом указал вперед, туда, где примерно в миле от них покачивались на воде деревянная платформа и несколько катеров. Там итальянские моряки занимались подводными работами.
        С берега, из укромного места, он долго рассматривал в бинокль аквалангистов, самого капитана Парето и девушку, которую он уже видел однажды с итальянским капитаном в кафе. Интересно, что она там делает? У Парето своих пловцов не хватает? А девушка явно не загорать с ними отправилась.
        С понтона смотрели на приближающийся катер в бинокль. Сосновский понял, что подчиненные Парето узнали его, и капитан дал команду не останавливать незваных гостей. Лихо развернув катер на девяносто градусов, Михаил обошел итальянцев и приблизился к командирскому катеру.
        - Капитан Парето, я рад вас приветствовать! - крикнул Сосновский, вставая в полный рост. - А мы вот решили прокатиться. Это так романтично - посетить места древнего Боспорского царства.
        - Здравствуйте, капитан. - Итальянец из вежливости тоже поднялся, с досадой наблюдая, как его пловцы поднимаются из-под воды и выкладывают на дощатый настил куски обшивки затопленного судна. - Вы интересуетесь древней историей?
        - Изучение древней истории благотворно влияет на нервную систему, - имитируя опьянение, засмеялся Сосновский. - Они умерли, а мы живы! И все их подвиги и достижения - ерунда по сравнению с веками. А мы вот живы, несмотря на то что не имеем никаких исторических достижений. Или вы имеете, Айман? Вы не клады здесь случайно ищете?
        - Что вы, какие клады! - Итальянец сделал вид, что шутка Сосновского его позабавила. - Обычные работы по разминированию и осмотру фарватера.
        И тут на поверхность поднялась та самая девушка, которую Михаил видел с итальянским капитаном в кафе и здесь, на понтоне. Она стянула маску, загубник и стала подниматься по лесенке. Итальянцы бросились помогать девушке. И только теперь она увидела гостей. Снимать гидрокостюм девушка не стала, только приняла из рук одного из моряков полотенце и стала сушить волосы.
        - Хотите настоящую кубинскую сигару, Айман? - Сосновский взял с приборной панели деревянную коробку и открыл крышку. - Аромат просто сказочный!
        - Благодарю, Клаус, но я не курю, - улыбнулся итальянец, демонстрируя феноменальную выдержку.
        - Напрасно, напрасно, - развел руками Сосновский. - Под коньяк очень замечательно выкурить сигару. А знаете, что здесь, в Анапе, лучшее заведение с приличным коньяком - как раз у вашего знакомого. У того, где мы с вами виделись в последний раз. Ну, этот грек, Анаджи!
        - У Анаджи и коньяк, и вино очень хорошие, - согласился итальянец. - Он знает толк в напитках.
        - Жаль, не выпивать нам больше у него, - погрустнел Сосновский. - Не знаю, уж что там такого знает этот славный грек, но его арестовала наша военная разведка. Не могу понять, неужели абверу больше нечем заняться? Или они решили выведать у бедного грека адреса его поставщиков алкоголя?
        Сосновский покосился на лейтенанта Аккарди, который старательно прислушивался к разговору своего командира и подвыпившего немецкого гауптмана, который, как они подозревали, служит в СД. Присев на борт катера, чтобы быть ближе к итальянскому капитану, Сосновский заговорил серьезно и немного тише, но так, чтобы Аккарди все же разобрал его слова:
        - Айман, я вам симпатизирую. Вы замечательные солдаты и верные союзники. Не зря фюрер с большим уважением относится к дуче и называет его братом. Мы с вами братья по оружию, и мне не нравится, когда кто-то так относится к своему долгу. Если бы я видел, что у вас есть интерес к какому-то человеку, то не стал бы использовать служебное положение в своих целях. Я бы обязательно с вами обсудил это. А Штанге знал, что вы бываете у этого грека, что у вас сложились с ним хорошие отношения. И я знаю, что его избивают и пытаются выбить признания об истинных отношениях с вами. Некрасиво. Но я на вашей стороне, если придется докладывать начальству! И знаете почему? Потому что грек молчит!
        С торжествующим видом Сосновский отчалил и погнал катер дальше вдоль побережья. Капитан Парето выругался вслед подвыпившему немцу и подошел к девушке.
        - Ну что скажешь?
        - Нет, это не то. Обычный рыбацкий баркас. У него и надпись на борту хорошо видна. Недавно красили.
        - Хорошо. Гаспар, последнее погружение. Осмотреть дно вокруг судна, и уходим. На сегодня все.
        - Командир. - Аккарди подошел к капитану. - Вы верите этому немцу?
        - Гаспар, если он и работает в СД, то его туда устроил какой-нибудь влиятельный родственник, чтобы парень не попал на восточный фронт. Он правда попал в этот район, но я думаю, исключительно из-за своих кутежей и связей с женщинами неарийской крови. Не думаю, что он такой уж великолепный актер, чтобы разыгрывать такой образ. Чтобы установить с нами деловые отношения, можно было поступить гораздо проще. Думаю, что это обыкновенное соперничество или элементарная месть за что-то. Я думаю, хуже не будет, если мы наведаемся к этому майору Штанге.
        Катер отчалил и пошел вдоль берега. Других судов поблизости не было. Сосновский взялся за руль, а Селиверстова быстро достала лист бумаги, карандаш и уверенными движениями стала рисовать. Минут через десять она протянула Михаилу портрет.
        - Похожа?
        - Да ты просто великий портретист, Маша! - восхитился Сосновский, разглядывая два изображения: на одном незнакомая девушка была нарисована в профиль, на втором анфас. - Теперь бы еще передать эти твои художества в Москву. Только быстро ведь не получится. Придется как-то самим разбираться здесь. Результат опознания через Москву займет уйму времени. А у нас его совсем нет. Сможешь еще нарисовать? Чтобы можно было показать разным людям в одно и то же время.
        - Смогу, - кивнула Селиверстова. - А знаешь, Миша, мне ее лицо кажется знакомым.
        - Да? Откуда? Вспоминай. - Сосновский сбавил скорость катера и посмотрел на девушку. - Это ценный момент. Интуиция, если она есть, никогда не подводит. Если что-то вспомнилось, постарайся выжать из памяти все. Ты спортсменка, она тоже ныряет с аквалангом.
        - Я думаю, что мы наверняка встречались на международных соревнованиях. Там я могла ее видеть. Только и она меня может вспомнить!
        - Не у всех такая память, как у тебя. Не факт, Маша, не факт!
        Шелестов сидел за самодельным столом, покрытым старой изодранной клеенкой, и рассматривал рисунки, которые принес Сосновский. Максим и не подозревал, что Мария так хорошо рисует. Почему она этого не говорила? И в личном деле таких способностей отмечено не было. Не посчитала нужным, поэтому и промолчала. Думала, баловство, и только. А оно вон как пригодилось. Получше фотоаппарата. Молодец, Селиверстова!
        Сосновский сидел напротив, расстегнув воротник форменного немецкого френча, и маленькими глотками, смакуя, пил ледяную колодезную воду.
        - Получилось? - спросил Шелестов, кладя рисунок на стол.
        - Думаю, что получилось. Реакция у них на меня предсказуемая, значит, я их правильно понимаю. Не верили бы, что я из СД, давно бы послали куда подальше или стали бы игнорировать. А они терпят и любезничают. Значит, ждут пользу от знакомства со мной.
        - Ладно, подождем их реакцию на твои сведения. Борису там несладко!
        - Думаешь они его допрашивают? - Сосновский покачал головой. - У них нет ничего на Когана. Даже близко ничего нет. Подозревать его - значит, подозревать любого в Анапе. Нет, Максим Андреевич, я думаю, что у Штанге иной план. Потрясти они его потрясут. Но цель не в этом. Майора итальянцы интересуют, а Боря у него - лишь инструмент.
        - Твоими бы устами да мед пить, - вздохнул Шелестов.
        - Моими можно и квасок из бочки возле кинотеатра на Серафимовича, и водочку. А еще давненько я не пробовал хорошей наливочки домашней.
        - Все будет, лишь бы задание выполнить, - пообещал Шелестов. - Значит, говоришь, лицо этой дамочки Маше показалось знакомым? Да, в Москву мы рисунки отправим, но пока они их проработают, пройдет уйма времени. Надо самим что-то придумать. Сдается мне, что она местная. Может, поэтому ее итальянцы так прячут от чужих глаз?
        - Были у меня такие мысли. Надо прощупать ее, надо оказаться с ней в одном месте, в одно время и с выпивкой. Может, вечеринку какую организовать для господ офицеров узким кругом? Хотя не факт, что Парето ее туда приведет.
        - Меня беспокоит, что Виктора долго нет. Непонятно, что у него получилось с братом жены того сотрудника лаборатории, который застрелился. Неужели Буторин засыпался? А если так, значит, и немцы вышли на этого Юровского. Выходит, и они много чего знают. Да, сейчас самое время стравить абвер с итальянцами. Сегодня встреча с партизанами. Возможно, у них есть сведения о сотрудниках лаборатории, кто остался в городе. Странно, что никаких следов капитана Буруна. Хоть кого-нибудь из экипажа «Катрана» найти бы, ведь куда-то катер же делся…
        Такого успеха майор Штанге даже и предположить не мог. Он специально обставил арест Анаджи так, чтобы об этом узнало как можно больше людей и чтобы до итальянских моряков слух об этом дошел незамедлительно. Но чтобы они заявились к нему уже на следующий день, о таком он и мечтать не мог.
        Солнце склонялось к западу, когда Дейс доложил, что прибыли итальянские морские офицеры. Майор потер руки с довольным видом.
        - Все идет отлично, обер-лейтенант. Они заинтересовались, они пришли, они готовы торговаться. Только я не буду торговаться, я им просто отдам грека, как отработанный материал. Он выглядит сейчас именно так. Люди готовы?
        - Так точно, господин майор, - кивнул Дейс. - Наблюдение за итальянцами круглосуточное. Аппаратура прослушивания работает. У нас есть подозрение, господин майор, что за итальянцами наблюдает еще кто-то. Это очень осторожные люди. Мы их засекли дважды, но оба раза наблюдатель ускользнул.
        - Ничего, не ускользнет. Это совершенно точно советский разведчик. У него тоже нет информации, и поэтому пусть погуляет пока на свободе. Он обязательно активизируется, когда итальянцы найдут то, что ищут. Для нас найдут, Дейс, понимаете? Они все сейчас работают на нас, они наши руки, глаза и уши. А когда придет время, мы своей властной рукой все это прекратим и заберем то, что нам нужно. Вот так!
        Двое вошедших итальянцев небрежно вскинули руки к козырькам фуражек. Штанге поднялся с видом радушного хозяина. Теперь он мог себя вести так, ведь они были уже знакомы, не было необходимости ломать комедию. Все складывалось естественно и просто.
        - Господин майор!
        - Капитан Парето! - Штанге протянул руку. - Лейтенант Аккарди! Рад видеть вас, господа. Прошу, проходите. Кофе, коньяк или, может быть, шнапс?
        - Благодарю вас, господин майор, - ответил Парето. - Если можно, кофе. Мы слышали, что вы получаете посылки из Аргентины.
        - Да, один из родственников моей жены имеет плантации в предгорьях Анд. Это давняя и неинтересная история, господа. Но кофе и правда восхитительный. Сейчас я распоряжусь, а мы пока с вами поговорим о делах. Итак, с чем связан ваш визит? Чем могу быть полезен?
        - Кстати, о кофе и хорошем коньяке, - улыбнулся Парето, продолжая смотреть на майора холодно. - Здесь, в Анапе, было приличное заведение, где подавали неплохие напитки, и работала приличная кухня.
        - Да-да. - Штанге покивал головой, сделав сокрушенное лицо. - Если помните, и я любил туда заходить. Особенно в ненастную погоду, когда с моря дует холодный ветер, а там горит камин, и можно выпить горячего крымского вина. Оно так согревает. Я бы сказал даже, что горячее вино у открытого живого огня согревает не столько тело, сколько душу.
        - Вы романтик, господин майор, - усмехнулся Парето.
        - При моей профессии необходимо быть романтиком. Даже поэтом. Хотя, господа, я то же самое могу сказать и о вашей профессии. Морские диверсанты, боевые пловцы. Отдаю дань уважения вашему «черному князю» Боргезе за создание вашего уникального подразделения, которое прославит итальянский флот на весь мир.
        - Благодарю вас, господин майор. - Парето приподнял чашку с кофе, как поднимают бокал с вином. - Но теперь на побережье господам офицерам негде отдохнуть и провести приятный вечер.
        - Могу предложить хорошего повара, - улыбнулся Штанге, сделал глоток кофе и поставил чашку на стол. Лицо его стало серьезным. - Значит, вас интересует Орестис Анаджи? Могу я спросить, почему?
        - Нам нужен этот человек, майор, - веско ответил Парето. - Он владеет информацией, которая необходима нашему командованию. Вы арестовали его. Можете вы сказать, в чем он обвиняется?
        - Господа, вы понимаете, что находитесь в зоне действий вермахта и в зоне ответственности германский военной администрации. Но я хочу также отметить, что готов с вами обсуждать это вопрос. Исключительно из союзнических побуждений и личной к вам симпатии. Как офицер офицерам.
        - Это ценно, господин майор. Мы запомним это, а также ваше желание пойти нам навстречу и обсудить некоторые аспекты этой проблемы. Зачем вам Анаджи?
        - У меня были подозрения, господа, о его связи с советской разведкой и партизанами. Вы в курсе, что в городе, да и почти на всем Таманском полуострове, активизировались подпольщики, стали появляться вооруженные группы местного населения, которые нападают на военные объекты, на солдат и офицеров вермахта? Согласитесь, это очень удобная позиция - кафе. Неограниченные возможности контактов и обмена информацией между подпольщиками и разведчиками, прибывающими через линию фронта. Причем зафиксировать такие контакты очень сложно. Мне нужно было проверить кое-какие свои умозаключения. А какого рода информация есть у Анаджи, которая заинтересовала вас?
        Штанге смотрел на итальянцев с легкой, благожелательной улыбкой. Он ждал ответа и думал: моряки искренни в своих словах, они откровенно соврут или уйдут от ответа. Разумеется, решение майор уже принял, от формы и содержания ответа гостей ничего уже не зависит. Они все равно теперь «на крючке». Сейчас ему было интересно, как поведут себя союзники.
        - Безусловно, мы можем ответить, господин майор, но в пределах определенных требований секретности, - согласился Парето. - Анаджи еще до прихода в город немецких войск был лично связан с интересующими нас людьми. Это адреса, фамилии, кое-какие контакты. Интересы итальянского флота пересекаются с разработками и военными секретами советского флота. Безусловно, если итальянскому военному командованию станет известно нечто, имеющее военную и научную ценность, то с этой информацией немедленно будут ознакомлены соответствующие немецкие представители. Союзнический долг превыше всего. Но поймите нас как разведчик разведчиков. На стадии разработки и проведения оперативных действий даже минимальное разглашение нежелательно и опасно. Если Анаджи вам не нужен, если он не представляет для вас серьезного интереса, мы могли бы надеяться на удовлетворение нашего интереса к его личности?
        - Некоторый интерес еще есть, господа, немного неясностей и несколько вопросов. Но если вы хотите допросить нашего подопечного, я, безусловно, отдам соответствующее распоряжение. Когда вы хотите побеседовать с Анаджи?
        - Если позволите, сегодня же.
        - Прошу, господа! Разумеется, я не стану препятствовать!
        Коган очень удивился, когда его завели в комнату, в которой не было никого, кроме двух итальянских офицеров. Хорошо знакомый лейтенант Аккарди и капитан, видимо, его командир. Его Борис видел всего пару раз, и то издали.
        - О, вы плохо выглядите, - покачал головой Аккарди, стоявший у окна. - Вас били, и это прискорбно.
        - Это не только прискорбно, - проворчал Коган, - это еще и больно. А еще вдвойне обидно, потому что не понимаешь, что происходит, за что тебя арестовывают.
        - Разве немцы не задавали вам вопросов, не требовали определенных ответов?
        Коган старался понять, знает ли итальянский капитан русский язык или сидит просто так, для представительности? Или он все же будет разговаривать через переводчика? Или он вообще явился для веса? Зачем? Ладно, раз пришли, значит, я им для чего-то нужен. Надо разыгрывать свою карту.
        - Задавали, но мне кажется, они эти вопросы задают всем. «На кого работаешь?» «Кому передаешь информацию?» Скажите, кому нужна информация о количестве выпитого вина и шнапса немецкими офицерами и их союзниками? Я живу открыто, у меня все на виду! Я боюсь, что господин майор забьет меня здесь насмерть. Господа, заберите меня отсюда, скажите, что я вам нужен, а я вам расскажу одну важную вещь! Вы ведь ныряете с дыхательными аппаратами?
        Аккарди стал что-то говорить своему капитану по-итальянски, тот слушал спокойно, не показывая ни волнения, ни заинтересованности. Коган подумал, что может получиться так, что он сделает себе еще хуже. Если итальянцы расскажут Штанге о его предложении, майор из него душу вынет. Придется играть до конца, что-то показывать, куда-то их везти и потом пытаться удрать по дороге. А это уже другая игра. Если ты хочешь удрать, то косвенно подтверждаешь, что в чем-то виновен. Это азбука. А показать пока нечего, долго голову морочить ни немцам, ни итальянцам ему не удастся. Возможно, у итальянцев меня увидит Сосновский, и тогда ребята меня вытащат. Хорошо, играем итальянскую карту.
        - Господин капитан просит рассказать подробнее о том, что вы знаете, - заговорил Аккарди по-русски. - Что за тайна?
        - Ко мне приходил один человек, обещал поставлять хорошее вино из местного винограда, а еще греческие и турецкие вина Измир. Я пообещал ему подумать. Цену он предлагал очень хорошую. Я попытался расспросить его, и знаете, что удалось понять? Здесь, неподалеку, есть затонувшее судно с этим вином. Он хочет поднять его и продать мне. Я не возражаю. Но если удастся сделать это без него, то я буду рад, и даже готов взять вас, господа, в долю!
        - Вы думаете, что нам это интересно? - с сарказмом скривил губы Аккарди.
        - Я не знаю, - жалобно посмотрел на итальянцев Коган. - Но за этим суденышком охотится не только этот человек, но и еще кто-то. Он искал водолазное снаряжение и, видимо, проболтался. Я подозреваю, что и господин майор Штанге его ищет. Видимо, он не верит, что там вино, а думает о каком-то другом грузе.
        Аккарди снова заговорил по-итальянски. Теперь уже его командир проявил признаки волнения. Он поднялся со стула, они с лейтенантом отошли к окну, где несколько минут что-то обсуждали. Наконец Аккарди вернулся к Когану.
        - Слушайте, Орестис, покажите на карте, где примерно лежит это судно с вином.
        - Я показать не смогу, я же не моряк, да и не военный. Никогда с картами дела не имел, ничего в них не понимаю. На местности показать, наверное, смогу, мне рассказывал тот человек.
        - И где это место, расскажите так, без карты, назовите ориентиры.
        - Названий я не знаю, - начал говорить Коган, изображая, что впал в задумчивость. - Я эти места знаю плохо, я в Новороссийске прожил до этого всего два года. Но кое-где бывал, с женщиной встречался. А этот человек - он ее знакомый. Я через нее с ним и познакомился. Еще до войны. Так вот, это где-то в районе лиманов, дальше от Анапы в сторону Тамани. Мы на птиц ездили с ней любоваться. Могу показать, там приметные места такие есть, он про них мне говорил, а как это вам назвать здесь, я не соображу.
        - Лиманы тянутся километров на двадцать, - покачал головой Аккарди.
        - Да-а? - искренне удивился Коган. - Я не знал. Но не думаю, что мы с ней так далеко заезжали. Отвезите меня, я на месте постараюсь вспомнить. А еще этот человек ко мне обещал прийти в кафе. Знаете, что я вспомнил? Я с ним видел одного человека, который, как мне кажется, немец. В военной форме я его ни разу не видел, но выглядит он как немец. Высокий такой, стройный. Глаза холодные, ледяные. Держится прямо, надменный такой тип.
        Сейчас Борис описывал Сосновского. Пусть итальянцы заподозрят его, только заподозрят. И тогда вес самого Орестиса Анаджи в этой истории значительно вырастет. Можно упомянуть и женщину, описать ту же Селиверстову, но на это Коган не решился без согласия командира. Все-таки Сосновский и так был в контакте с итальянцами, а вот Машу подставлять он не имел права. Так что о ней ни слова.
        - Опишите человека, который предлагал вам вино с затонувшего судна. Что вы знаете о нем?
        - Этого человека? - Коган снова изобразил глубокую задумчивость. - Его, я слышал, все называли Кочубей. То ли фамилия, то ли прозвище. Где живет, не знаю, но думаю, он делец откуда-то из Тамани или Керчи. Он не моряк, хотя, возможно, имел отношение к порту. Плечистый, крепкий, возраст - около сорока. Голос низкий такой, резкий. Говорит отрывистыми фразами. Но я бы не сказал, что он по натуре агрессивный. Скорее умеет находить подход к людям. Говорю же, типичный делец.
        - Он русский?
        - Думаю, что русский. Говор немного такой… малороссийский, но вы не определите этих тонкостей в произношении. Знаете, я думаю, он инженер или ученый, возможно, к кораблям отношения имел: строил их, на верфи работал или в каком-нибудь научном учреждении.
        Все это Коган рассказывал, будто вспоминая детали и делая на ходу выводы. Он заметил, как загорелись глаза Аккарди при упоминании научного учреждения. Тот сразу начал переводить своему командиру слова «грека». «Клюнули, - решил Коган, - заглотили по самые жабры».
        Он поморщился и потрогал свою подсохшую бровь. Говорить, когда у тебя отекло полголовы и пульсирует в висках при каждом движении, было трудновато. Да и бока побаливали. Попинали его основательно.
        Глава 8
        Буторина посадили в небольшую землянку и поставили у входа часового. Хотя землянкой это строение назвать было сложно. В каменистый склон она уходила всего на пару метров. И метра три оставались снаружи и представляли собой бревенчатые стены, где уплотнителем служил естественный мох. Крыша была сложена в несколько рядов из жердей. Сверху засыпана землей, и все это теперь держалось корнями приличного разросшегося густого дерна. Вот только двери оставляли желать лучшего. Тонкие доски и большие щели пропускали свет и звуки снаружи.
        Осмотревшись, Виктор с наслаждением вытянулся на деревянных нарах. Толстый слой соломы, покрытый чистым брезентом, приятно удивил. Лежа с закрытыми глазами, Буторин пытался собраться с мыслями. Не шлепнули сразу - уже хорошо. Ничего, разберемся. Это ведь свои, советские люди, которые поднялись на борьбу с фашистами. Времени, конечно, у меня совсем нет, чтобы препираться и на вопросы отвечать. Меня ведь Шелестов потерял. Нужно срочно доложить, что до Юрасова добрались немцы, что они идут по следу, ищут сотрудников лаборатории или близких им людей. Кто-нибудь обязательно скажет про торпеду.
        Снаружи послышались голоса. Виктор прислушался. Кажется, кто-то из партизан разговаривал с командиром.
        - Ну что, Степан? Как разведка?
        - Чуть не вляпались, Игорь Иванович. Засада там была на дороге. Причем в самом удобном месте. Я в бинокль посмотрел, кажется, через километр в ущелье еще одна засада с пулеметом. Не нравятся мне эти фургоны с маленькой охраной. И что им гонять из Новороссийска в Анапу по суше, когда по морю ближе и не так накладно?
        - Очень похоже, что кто-то нам эти машины подставляет. Говоришь, рессоры просажены, груженая машина.
        - Точно, груженая. Не меньше тонны груза. А еще мы человека взяли. С этой машины спрыгнул. Русский.
        - Какого человека? Как с машины? Ну-ка подробнее, Степан!
        - Он из города на ней ехал. Прицепился к фургону, на подножке стоял, а потом спрыгнул на повороте, когда пыли побольше было. Со «шмайсером» в руках. Мы его взяли, конечно, пугнуть решили, но он не из пугливых. Черт его знает, что за личность. Сюда привели, сидит сейчас в «гостевой»!
        Голоса удалились. Буторин попытался в щель рассмотреть говоривших, но увидеть ему ничего не удалось, кроме кроны дерева и кусочка неба. В дверную щель он видел только фуфайку своего сторожа и приклад его автомата. Торопить, конечно же, бесполезно. Эти люди понимают только свое право. Пока не убедятся, что ты свой, что можно тебе верить, относиться будут как к врагу. И обижаться тут бессмысленно.
        Виктор снова лег и прикрыл глаза. Прошло не менее часа, пока он снова не услышал голоса. Потом скрипнул деревянный засов. Буторин поднялся и остался стоять, прислонившись плечом к стене.
        Вошедший человек явно имел военную выправку. И взгляд у него был волевой, властный. Привык командовать. И одет он был приметно: обычные брюки заправлены в командирские яловые сапоги, кожаная тужурка подпоясана командирским ремнем с двумя плечевыми ремнями. Сухощавый, остроносый с проницательными карими глазами, он бегло осмотрел гостя и, видимо, сразу составил о нем свое впечатление.
        - Садитесь, - велел он, кивнув на лавку возле самодельного стола из жердей. Сам сел по другую сторону на табурет. - Рассказывайте, кто вы такой, что делали в лесу, куда и зачем ехали, прицепившись к немецкому фургону.
        - Имени своего я вам назвать не могу, - спокойно ответил Буторин. - Да и не скажет оно вам ничего, потому что я не артист Большого театра. На машине я удирал из города от фашистов. Случайно подвернулась. Удалось незаметно к ней прицепиться и так же незаметно спрыгнуть за городом.
        - Почему вы убегали? Почему за вами гнались?
        - Потому что была перестрелка. Я убил двух солдат и вырвался за оцепление. Удалось скрыться. Больше сказать вам ничего не могу, не имею права, но прошу мне поверить. А вы видимо, партизанский отряд?
        - Вы не в том положении, чтобы задавать мне вопросы, - холодно возразил мужчина. - Вам нужно сейчас думать о том, как спастись от расстрела. Потому что все слишком похоже на легенду немецкого агента.
        - Перестаньте, Игорь Иванович, - чуть качнул головой Буторин. - Вы не колхозный бригадир и не школьный учитель. Я уверен, вы прекрасно понимаете, что ваша задача не со мной разбираться и не к стенке меня ставить. Ваша задача - борьба с врагом. И вы не единственный на свете человек, перед которым стоит такая задача. Шлепать каждого подозрительного - это непозволительная роскошь для ответственного командира. Так скоро воевать некому будет. Да и не погладят вас за это по головке.
        - Как интересно вы рассуждаете, - нисколько не смутился командир. - А вдруг я как раз такой колхозный бригадир и вижу свою задачу исключительно в уничтожении предателей и агентов гестапо?
        - В городе гестапо нет, это фронтовой город, а не тыловой. Вы это знаете. Здесь управляет военная администрация, подчиненная командующему. Давайте к делу. У вас есть связь с другими отрядами в этом районе? Вы кадровый командир, я вижу это. У вас должна быть связь. Мне нужно связаться со своим командиром, но я могу это сделать только лично или через отряд «Витязь».
        Командир смотрел на Буторина спокойно, без всяких эмоций, видимо, размышляя, как ему поступить. «Скорее всего, он будет тянуть время и самостоятельно попробует связаться с отрядом НКВД «Витязь». - подумал Виктор. - Ну, с его-то командиром мы как-нибудь друг друга поймем».
        Неожиданно скрипнула дверь, и в землянку вошел боец. Он наклонился к уху командира и что-то зашептал. Тот выслушал, кивнул. Боец быстро вышел, а командир снова стал рассматривать Буторина.
        - А вы популярный в этом районе человек, - сказал он. - Не скажу, что вы сидели и прятались, когда вас попытались схватить фашисты. Вы сильно рискуете, ведя такую активную жизнь в прифронтовой полосе. Сейчас придет человек, с которым вы виделись несколько дней назад. Я думаю, что у меня снова возникнет к вам несколько вопросов.
        Снаружи затопали шаги, раздались тихие голоса. Потом снова скрипнула дощатая дверь, и в землянку вошел Боцман. Тот самый бригадир рыбаков, с которым Буторин рыбачил и которого расспрашивал о капитане «Катрана» у костра, пока варилась уха. Вошедший уставился на Буторина, тоже, видимо, опешивший от такой неожиданной встречи. Виктор улыбнулся ему, как своему старому приятелю.
        - Здорово, Боцман! Ты сегодня не выходил в море? Или немцы не разрешают больше рыбачить?
        - Та-ак, - медленно протянул командир, переводя взгляд с Боцмана на Буторина и обратно. - Значит, знакомые? Хорошо. Расскажи, Боцман, что ты знаешь об этом человеке?
        - На берегу он к нам прибился. Мы в море выходили в тот день. Говорил, что контуженный, что память потерял. Ни имени своего не помнит, ни откуда сам. Живет, мол, в подвале, ест, что найдет или что заработает. С нами выходил в море, рыбы мы ему дали, ухой накормили. Работать руками умеет, но не моряк. И не рыбак. Ногти больно чистые.
        - Вот как интересно, - усмехнулся командир. - То вы память потеряли и не помните ничего, а то вдруг все помните, но не имеете права говорить. Но знаете про отряд «Витязь». И у вас, как выяснилось, есть командир. А он тоже потерял память?
        - Ну что за сарказм, Игорь Иванович, - усмехнулся Буторин. - Вы на моем месте стали бы с ходу рассказывать все подряд незнакомым людям? Я вот тоже не склонен был вам верить, может, вы не настоящий партизанский отряд, а «Бранденбург 800» или батальон «Нахтигаль». А вот Боцману я верю. Я с ним из одного котла ел, в глаза ему смотрел.
        - Ну спасибо! - засмеялся командир. - Мои глаза вас, значит, чем-то не устраивают. Или котел приказать принести? О чем еще вы с этим человеком разговаривали, Боцман?
        - Расспрашивал он про капитана Буруна, интересовался, не видели ли мы катер «Катран», на котором Бурун ходил в последний раз.
        - Было дело, расспрашивал, - подтвердил Буторин. - Катер этот приписан к Научно-исследовательскому центру гидромеханики. Катер был в море и не успел вернуться в порт до прихода в город немцев. Судьба экипажа, нескольких ученых и самого Карпа Афанасьевича Буруна неизвестна. Я должен его найти.
        - Какое отношение вы имеете к этому центру? Почему вас интересует судьба катера? Тут целые эсминцы на дно уходят…
        - Я не обсуждаю приказы, я их выполняю, - уже без улыбки ответил Буторин. - Приказано найти, я ищу.
        - Кем приказано? - подхватил командир партизан.
        Буторин промолчал. Отвечать на такие вопросы и что-то объяснять не было смысла. Он и так рассказал больше, чем имел право. Дальше уже нельзя, будь перед тобой хоть маршал. Но командир отряда вдруг стал рассказывать сам:
        - Бурун ушел в партизаны, как только в городе появились фашисты. Это был стихийно собравшийся отряд. Карп Афанасьевич погиб в первый же день. Был бой, они нарвались на фашистов, а оружия было мало, почти не было патронов. Много их тогда погибло. Местные похоронили убитых, но тела Буруна там не было. Точнее, его не нашли.
        - И больше вы о нем ничего не слышали? - спросил Буторин. - А катер? Где его катер?
        - Могу и про катер рассказать, - ответил командир партизан. - Вы ведь все равно отсюда не уйдете, пока мы не убедимся, кто вы на самом деле… Катер погиб во время бомбежки. Где это произошло, я не знаю, я с Буруном не разговаривал. Он хотел о чем-то доложить кому-нибудь из большого начальства, чуть ли не в Москву. О чем? Неизвестно. Тут кое-кто его на смех поднял, мол, выжил из ума капитан. Но теперь уж точно не скажешь.
        - А откуда вы про катер знаете? Кто рассказал, что катер погиб?
        - Бурун сказал, - пожал плечами командир.
        - Сам? - не унимался Буторин.
        - Нет, не сам, - вставил Боцман. - Паренек его, матрос с того катера. Они вместе к нам пришли.
        - А где этот матрос? - Буторин стиснул край стола, чувствуя возбуждение. «Вот он, близок результат!»
        - Погиб, наверное, вместе с Буруном, - пожал плечами командир отряда. - Мы не знаем, не видели его с тех пор.
        - А местные жители, которые хоронили убитых партизан? Они могут описать, кого хоронили? Документов у партизан, я так понимаю, не было. Вы про Буруна знаете, что его тела там не нашли, а остальных?
        - Вот ведь какой настырный! - рассмеялся командир. - Ладно, хватит болтать. Посидите пока здесь. Появятся доказательства, что вы свой, тогда и поговорим. А если нет…
        - Давайте без драматических сцен, - нахмурился Буторин. - Вы ведь знаете, что Бурун о чем-то хотел доложить наверх. А он не был впечатлительным мальчишкой, он старый моряк и ответственный человек!
        - Каким был Карп Афанасьевич, мы знаем…
        Обломки баркаса лежали на дне у самого берега. Во время шторма так разметало рыбацкое суденышко, или это сделала немецкая бомба… Один из моряков, поднявшийся на поверхность, взял в руки карандаш и набросал схему разброса обломков относительно очертания берега.
        - Понятно, - кивнул Парето. - Судно пошло ко дну, прибойной волной его постепенно разбило о камни. Небольшой баркас, я бы даже сказал, большой катер. Что-то ценное на борту было?
        - Ничего там нет, - покачал головой моряк. - Ходовая рубка даже не сохранилась. Поэтому ни вахтенного журнала, ни каких-то других документов. Если это рыбаки, то должны быть бумаги на собственность или на управление судна.
        - Да, вы правы. У русских с этим всегда был порядок. Документы они чтили. Но если это рыбацкий баркас, то его капитан вполне мог за счет личной дружбы с местным начальством ходить и без документов. Они могли погибнуть во время крушения.
        - Я думаю, что это не просто рыбацкий катер, - подумав, ответил моряк. - Корпус разбит, внутри два двигателя. Я сам удивился. Мы видели здесь рыбацкие суда. У них, как правило, один старый дизельный мотор, а у этого вполне современные и сразу два. А корпус старый и изношенный.
        - Он в камнях у берега! - крикнул наблюдатель.
        - Смотреть внимательно, не упускать! - отозвался Парето, не поворачивая головы.
        «Как же его поймать, этого таинственного наблюдателя? - в который раз со злостью думал итальянец. - Он то появляется, то исчезает. И засады на него делали, а он не появлялся. Кто он, на кого работает? Немец, русский, может, англичанин? На чью разведку работает? Партизаны? Они, кажется, тоже появились в этих местах. Но почему никто не пытается напасть? Значит, они ждут и смотрят за нами. Ну уж на этот раз ты не уйдешь!»
        - Связь с берегом! - приказал капитан. Он не спеша прошелся по понтону и присел на корточки рядом с радистом. Тот протянул командиру наушники и микрофон. - Гаспар, как слышишь? Хорошо! Гаспар, он снова здесь. Не спеши только! Он в камнях у берега. Ориентир - большой валун в тридцати метрах от берега на конце каменной косы. Смотри, чтобы он не ушел через кустарник в балку. Обойдите его сверху, развернитесь в цепь и загоняйте к воде. Когда я вас увижу на обрыве, отправлю два катера на помощь. И прошу, Гаспар, не стрелять!
        - Голова исчезла, - доложил наблюдатель. - Но он не ушел. Там не выбраться, если не встать в полный рост и не прыгать по камням. Он неудачное место сегодня нашел!
        - Спокойно. Наблюдать.
        - Вот опять отражение стекол его бинокля! - доложил торжествующим голосом наблюдатель с понтона. - Он даже не понимает, что его обходят с берега.
        - Всем вести себя спокойно, - приказал капитан. - На катерах, приготовиться, по моей команде заводить моторы. Антонио, переберись с понтона на второй катер, делайте вид, что разбираетесь с двигателем. Кто занят погружением, продолжают работать. Никаких резких движений. Сегодня ему не уйти, только бы не спугнуть его раньше времени.
        Парето очень хотелось самому взять бинокль и посмотреть в сторону камней. Но противник сразу поймет, что обнаружен, и предпримет попытку скрыться. Куда? Некуда ему бежать.
        Но и капитану не хотелось сегодня рисковать. Этот неизвестный и очень хитрый малый начинал его бесить, кем бы он там ни был, к какой бы разведке ни относился. Каждый день мог принести капитану удачу, но показывать это кому-то из своих противников было глупо.
        Сейчас предстояло разбирать корпус на глубине двенадцать метров и поднимать двигатель. Вполне возможно, что это и есть тот самый катер советской «Лаборатории-28». Возможно, именно эти двигатели и были той самой секретной разработкой русских ученых. Ведь изделие, которое испытывали до самого последнего дня перед захватом города, может быть и новым двигателем. Для советских катеров, например.
        - Внимание! - приказал Парето. - Всем внимание!
        И тут на краю обрыва появились его моряки. Их головы замелькали над густым кустарником, двое уже начали спускаться по каменистой осыпи слева. Парето приказал катерам двигаться к берегу и не дать уйти неизвестному. Бинокль все еще лежал на камнях, капитан хорошо видел отражение солнца в его стеклах.
        Но тут в душе итальянского командира возникли сомнения. Слишком долго лежит неподвижно среди камней наблюдатель. Парето не выдержал и вскочил в полный рост на понтоне. Он смотрел, как несутся к берегу два его катера, как с обрыва его моряки спускаются к самым камням, где должен быть неизвестный, наблюдающий за погружением итальянских аквалангистов.
        Этого не может быть! Парето хорошо видел в бинокль, как моряки с оружием на изготовку бегают между камнями, прыгая с одного на другой, как смотрят вниз и никого не находят. Вон появился Аккарди. Он подошел к тому месту, где недавно находился наблюдатель, и, наклонившись, поднял бинокль. Он поднял его над головой, демонстрируя командиру находку.
        - Катер мне! - со злостью в голосе приказал Парето.
        Заработал двигатель третьего катера. Капитан прыгнул на борт, и суденышко понеслось по спокойной глади бухты по направлению к берегу. У самых камней рулевой сбавил ход, развернул катер боком. Парето ловко выскочил на сушу и подошел к Аккарди. Лейтенант неуверенно топтался на месте и молчал.
        - Он опять ушел, - тихо сказал Парето. - Он услышал вас или знал, что здесь засада. Когда вы приблизились, он ушел. Но как и куда? Мы все время смотрели на него. Он не поднимался с камней, он никуда не бежал, у него не было лодки!
        - У меня есть одно предположение, но оно слишком нереальное, - заявил лейтенант. - Посмотрите туда.
        Капитан проследил за рукой своего помощника. Тот указывал в сторону бухты, где из воды еле заметно выступали верхушки двух камней. Расстояние от того места, где наблюдатель лежал с биноклем, до этих камней было около шестидесяти метров. Нереально проплыть столько под водой без акваланга. Но здесь, среди этих камней, негде спрятаться. Здесь все как на ладони.
        - На катер, - приказал Парето и первым прыгнул с камней на борт суденышка.
        Аккарди последовал за ним, и через несколько секунд они уже неслись к еле заметным камням на краю бухты. Сбавив скорость, рулевой подвел судно к месту. Офицеры осматривали камни молча. Да, небольшая гряда едва выступает над водой. Довольно глубоко. От этих камней по прямой до берега еще метров сорок.
        Парето покачал головой. Нет, для него, человека, который не понаслышке знает, что такое плавание с подводным снаряжением, такое было немыслимо. Ну десять, ну пятнадцать метров может проплыть под водой тренированный человек. Но не шестьдесят же!
        Капитан приказал рулевым двигаться к берегу.
        Несколько камней, невысокий берег, переходящий в каменистую косу, густой кустарник. Спрыгнув на берег, Парето вытащил из кобуры пистолет и осмотрелся. Рядом встал Аккарди, тоже с оружием в руках. Капитан показал рукой влево. Помощник кивнул и медленно пошел в указанном направлении. Сам Парето пошел вправо, осматриваясь в поисках хоть каких-то следов. Он так и не поверил до конца в реальность такого заплыва.
        Не утопился же наблюдатель, когда решил, что его заметили? Или хотел уплыть и не смог, захлебнулся? Может, отправить на то место пловцов? Пусть обследуют дно. По крайней мере, когда найдется труп, ситуация перестанет быть загадкой.
        И тут капитан увидел, что Аккарди энергично машет ему рукой. Парето бросился бежать, прыгая с камня на камень, увязая по щиколотку в мелких камнях.
        За крайними кустами лежали большие спортивные ласты. Еще мокрые. Итальянец присел на корточки. Да, в этих ластах недавно плавали. Что ж, это многое объясняет. С ластами можно преодолеть такое расстояние под водой и без дыхательного аппарата. Это подтверждает, что здесь действовал тренированный человек. И умный. Он предвидел такой вариант и все равно пришел наблюдать. Значит, на кону что-то серьезное, если человек идет на такой риск.
        Уже стемнело. Буторин со злостью начал свыкаться с мыслью, что ему придется провести ночь здесь, в этом отряде. Наверное, его накормят, наверное, он не замерзнет в этой землянке. Но время тикает неумолимо - операция группы под угрозой срыва. И немцы «наступают на пятки», и итальянцы что-то упорно ищут в море. Неужели и они узнали о торпеде? А чего удивляться? Столько людей знают о проекте: кто-то мог попасть в плен и расколоться, кто-то сболтнул лишнего не в том месте. Услышали, передали - и пошло-поехало. Даже необязательно, что рядом в этот момент был враг. Просто появились слухи, «кухонные» разговоры, что, мол, вот у нас что изобретают, только - никому, это большой секрет.
        Ужин все не несли, и Буторин стал настраиваться спать на голодный желудок. Получалось с большим трудом, потому что он ничего не ел уже почти сутки. Он стал думать о Москве, о том далеком лете, когда ничто не омрачало его мыслей о будущем. Тогда все казалось достижимым, светлым и праздничным. И тот дачный поселок, и та речка, и та девушка в полосатом купальнике.
        «Что-то мне часто стали девушки сниться, - подумал Виктор с усмешкой. - Либо старею, либо… одно из двух».
        В этот момент к двери землянки подошли какие-то люди. Сквозь щель в двери мелькнул свет фонаря. Трое, не меньше. Они что-то обсуждали вполголоса, и Буторину подумалось, что с таким настроением ужин узникам не носят. Скорее всего, пройдут мимо. Но тут стукнул засов, и Виктор поспешно поднялся с лежанки. В землянку ввалились сразу четверо с двумя керосиновыми фонарями «летучая мышь». Виктор всматривался, щурясь от яркого света, который слепил после темноты.
        - Нашлась пропажа! - весело крикнул невысокий человек в ушанке, лица которого Буторин никак не мог рассмотреть. - Его обыскались, а он здесь, значит, подъедается!
        Митрич! Связной из отряда «Витязь». «Ну наконец-то, - облегченно вздохнул Буторин. - А то и правда, засиделся я в гостях».
        - Подъедаюсь, говоришь, Митрич? - громко ответил Буторин. - Не больно-то тут кормят. Отощаешь от такого житья.
        - Пойдемте, - раздался голос командира отряда. - Будет вам и ужин, и чарочка. Мы так рано не ужинаем. Привыкайте к нашим порядкам, если решите еще погостить.
        В командирской землянке их осталось четверо. Тот самый Степан, который недавно в лесу стрелял из автомата возле головы Буторина, командир отряда Игорь Иванович, оказавшийся лейтенантом милиции и местным участковым, который из-за операции по удалению аппендикса не смог вовремя эвакуироваться. И улыбчивый балагур Митрич.
        Командир читал переданное Митричем послание со ссылкой на радио из Москвы. В нем говорилось, что все партизанские отряды Таманского полуострова и Кавказского Причерноморья должны объединиться и действовать по единому плану в соответствии с указаниями Москвы. В частности, говорилось, что все приказы будут присылаться через командира отряда НКВД «Витязь». Командовал этим отрядом специально оставленный на оккупированной территории капитан госбезопасности Лавроненко.
        - Здесь сказано, что одно из заданий мой отряд получит через вас. - Игорь Иванович внимательно посмотрел на Буторина.
        - Это не очень простое задание. Скорее, посильная помощь в выполнении нами задания. А вот чем вы действительно можете помочь, так это информацией. Нам нужен капитан Бурун и его катер «Катран». Или тот, кто в день исчезновения катера был на его борту. Понимаете?
        - Ну что ж, я с вами уже поделился и ничего не скрыл из того, что знаю. Правда, что Бурун попал тогда вместе со своим отрядом в заварушку западнее Новороссийска. Правда, что очень много погибших, и установить, погиб ли Бурун, мы сейчас точно не сможем. Но кое-кого, кто имел отношение к Научно-исследовательскому центру гидродинамики, мы, наверное, разыскать сможем. Что еще?
        - Возможно, понадобится ваша помощь в освобождении нашего товарища. Его арестовали немцы.
        - Здесь, на Таманском полуострове? Отбить с боем? Здесь же на каждом углу фашист, а то и двое! Тут что-то другое нужно придумывать. Открытый бой ничего не даст. Один сигнал по радио - и через полчаса они на нас дивизию кинут.
        Митрич вошел, стащил с головы кепку и чуть ли не в пояс поклонился:
        - Здоровьичка вам и не хворать, люди добрые. Я к вам с вестями, а вы ко мне с новостями.
        - Здорово, Митрич, - обрадовался Шелестов, вставая и протягивая старику руку. - А это кто с тобой?
        - Друзья Боцманом кличут, ну так и привязалось оно ко мне, - прогудел широкоплечий грузный мужчина с наколками якорей на руках. Вот и с вашим товарищем так познакомились. Боцман и Боцман. Тем более что я на сухогрузах именно боцманом и плавал.
        Шелестов крепко обнял Буторина, похлопывая его по спине. Виктор с благодарностью раскрыл свои объятия. В настоящей мужской дружбе слова мало что значат.
        Буторин подошел к ведру с водой, взял алюминиевую мятую кружку и с наслаждением стал пить воду.
        - Ну, что там? Давай по порядку, пока Михаил не явился, - велел Шелестов. - Может, у него свежие новости будут. Потом будем решать сообща. По возможностям каждого.
        - Юрасов погиб, - сразу начал Буторин. - На него немцы вышли, я на полчаса опередил их. А когда уходили через окно, он пулю в спину получил. Умер у меня на руках.
        - Оборвалась, значит, ниточка, - вздохнул Шелестов.
        - Оборваться-то она оборвалась, но Юрасов успел мне кое-что сказать. Они дружили с Белохвостовым даже после того, как у того умерла жена, сестра Юрасова. Так вот, Юрасов его и хоронил, незадолго до прихода фашистов. Хоронил как единственный родственник. Юрасов считает, что Белохвостова застрелили, он не сам себя убил.
        И Буторин подробно пересказал все, что узнал от Юрасова о характере и об образе жизни Белохвостова. А заодно и о признаках криминального характера, которые привели того к мысли об убийстве.
        - Зачем? - после долгого молчания спросил Шелестов. - Какой в этом смысл?
        - Этого Юрасов сам не мог понять, но факты он привел.
        - Ладно, теперь уже ничего не изменить, - кивнул Шелестов и повернулся к Митричу. - Вот что, связной, передай Лавроненко про машины-ловушки, которые стали пускать гитлеровцы. Вон Боцман тебе подробно расскажет.
        В дверь постучали условным стуком. Буторин поднялся и с автоматом в руке стал сбоку от двери, осторожно выглянув на улицу поверх занавески. Дождавшись его сигнала, Шелестов отпер дверь, и в комнату вошел Сосновский. Как всегда подтянутый и собранный. Обвел холодным взглядом присутствующих, а потом будто маску снял: выдохнул и опустился на лавку, бросив рядом с собой немецкую фуражку. Сейчас на лавке сидел обычный улыбающийся Миша Сосновский. Немного усталый, но, как всегда, благодушно улыбающийся и готовый балагурить.
        - Есть новости? - спросил Шелестов.
        - Есть! - кивнул Михаил и заулыбался. - Не знаю уж, что там за игру затеял Борис, но Штанге его передал итальянцам. Говорю сразу: его не отпустили на свободу, в свое кафе он не вернулся. Держат его в том же доме, где и ту дамочку, про которую я рассказывал, которая погружалась с аквалангом, когда мы с Машей приплывали мимо итальянцев.
        - Любопытно! - согласился Максим. - Штанге его отдал. Сам арестовал и сам же отдал? Это может означать только то, что не Борис затеял игру, а сам майор абвера Штанге ее придумал и успешно продвигает. Ведь у него контакта с итальянцами не получилось. Не стали они делиться секретами.
        - Для того чтобы сыграть, Борис должен был выдать какую-то полезную информацию Штанге или итальянцам, - возразил Буторин. - Правдоподобную, иначе они не заинтересовались бы. И абвер, и боевые пловцы близко подошли к теме «Лаборатории-28». Сколько он продержится на лжи, даже на очень красивой и правдоподобной? День, два? Нет, его нужно срочно вытаскивать.
        - Нужно как-то намекнуть Борису, когда и как мы будем его отбивать, - предложил Сосновский. - Он должен быть в курсе. Проводить полномасштабную войсковую операцию мы не можем. Все должно произойти за несколько минут или даже секунд. Каждая лишняя минута увеличивает риск того, что фашисты подтянут силы и блокируют нас. Итальянцев здесь мало, но мы не должны обольщаться. Штанге будет наблюдать за союзниками и днем и ночью. Он никому не верит. И он не упустит никого.
        - Предлагаю так, - заявил Боцман и, смущенно глядя на остальных, почесал затылок. - Надо выбрать место недалеко от берега, сказать, что здесь что-то важное на дне. Намекнуть запиской вашему товарищу о наших планах. Пусть ведет итальянцев на место, а мы их там и перебьем. И уйдем морем. А еще лучше разделиться.
        - Это, конечно, все красиво, - согласился Шелестов. - Но у нас есть одна сложность. И немцы, и итальянцы ждут нападения, даже планируют его. Они прекрасно понимают, что советская разведка не останется в стороне, если и правда из лаборатории может утечь государственная тайна. Вполне вероятно, что, не веря до конца в причастность Когана к нашей разведке, они все же будут использовать его как приманку. И мы можем в это ловушку попасться. Одна надежда у нас сейчас на тебя, Михаил.
        Сосновский сразу подобрался, стал серьезным. Опытный разведчик, он хорошо чувствовал такие вещи. Противодействие разведок - дело обычное. Он кашлянул в кулак.
        - Я понял, Максим Андреевич. Моя задача - выйти на контакт с Коганом, уточнить ситуацию с его арестом, как он ее чувствует и понимает. Оговорить с ним варианты и сроки освобождения.
        - Сроки? - не понял Боцман.
        - Именно, - терпеливо отозвался Сосновский. - Коган лучше всех нас знает и чувствует ситуацию вокруг себя и вокруг нашей цели. Он вполне может сказать, что освобождение преждевременно. Он может считать, что в состоянии выполнить задачу, находясь в руках врага.
        Михаил Сосновский шел, отмахивая правой рукой, как на плацу. Он старался изображать человека предельно взбешенного. Сейчас ему лучше под горячую руку не подворачиваться. Из своего опыта он знал, что люди, которые привыкли видеть тебя в благодушном настроении, всегда на какое-то время теряются, видя в человеке такие разительные перемены. И не сразу решаются контактировать. Каждый хочет понять, что же произошло. Тем более что следом за гауптманом шли пятеро: сурового вида лейтенант и четверо солдат с автоматами.
        Михаил прекрасно знал, что Когана содержат в том же доме, где живет та самая загадочная молодая женщина, которая ныряла вместе с итальянцами у затопленного баркаса и которую Сосновский видел в кафе вместе с капитаном Парето. И охраны в этом доме большой нет. Сейчас там только лейтенант Аккарди. Вот этим Сосновский и решил воспользоваться. Пока подчиненные итальянского командира видят, что Парето и гауптман в хороших отношениях, может все получиться. А если не получится, тогда рухнет не только этот план, но и вся роль «гауптмана Клауса Хагеля».
        Сосновский еще раз обернулся на идущих за ним партизан в немецкой форме. Степан со своими партизанами вели себя правильно. Ни на кого не отвлекались, но ситуацию вокруг наблюдали внимательно. Честь никому не отдавали, пусть все видят, что группа на боевой операции.
        Сосновский взбежал по ступеням и несколько раз постучал в дверь. Его сопровождающие встали так, чтобы их не сразу заметил тот, кто откроет. На улице тревожно свистел ветер, гоняя пыль, обрывки бумаг и сорванные с деревьев еще зеленые листья. Совсем не было прохожих, только несколько военных машин с ревом пронеслись и скрылись за поворотом.
        Дверь приоткрылась, в проеме показалось лицо итальянского моряка. Тот удивленно посмотрел на немецкого офицера. По его глазам Сосновский понял, что моряк узнал гауптмана, с которым так приветливо разговаривал капитан Парето. Вот только знает ли этот человек немецкий язык? Сейчас выясним.
        - Лейтенант Аккарди? - потребовал Сосновский, старательно произнося слова, чтобы они точно легли на слух итальянца. - Гаспар Аккарди?
        Итальянец замешкался, но Михаилу этого было достаточно. Он махнул рукой своим «солдатам» и толкнул дверь, оттесняя итальянца в глубь помещения. Тот окончательно растерялся, когда вслед за знакомым гауптманом в прихожую ввалились еще пятеро вооруженных немцев.
        - Аккарди! - громко крикнул Сосновский. - Гаспар Аккарди!
        Михаил шел по коридору, заглядывая во все двери. В первой комнате никого не было, из второй выскочил один итальянец в военной форме, но его оттеснили назад, и в проеме замер с автоматом на изготовку коренастый «немец». Он очень многозначительно положил палец на спусковой крючок.
        Еще два итальянских моряка вышли навстречу из последней двери в конце коридора. Одним из них оказался лейтенант Аккарди. Оба потянули было пистолеты из кобур, но, увидев направленные на них автоматы немецких солдат и того самого «гауптмана» во главе процессии, не решились размахивать оружием и послушно вернулись в комнату. Там же Сосновский увидел и молодую женщину, которую в этой квартире прятал Парето.
        - Господин гауптман хочет поговорить с вами, - копируя немецкий акцент, заговорил по-русски Игорь Иванович. - Кто еще есть в доме? Прошу всех перейти в соседнюю комнату.
        Автоматчики красноречиво повели стволами «шмайсеров», и итальянцам пришлось подчиниться, хотя по их лицам Михаил видел, что они раздражены и не знают, как поступить. Но устраивать перестрелку с СД никто не собирался.
        Сосновский сразу же, как только они вошли в комнату, увидел еще одну дверь. Она была заперта снаружи, ключ торчал в замочной скважине. Как и полагалось спесивому немецкому офицеру, Сосновский бесцеремонно повернул ключ и распахнул дверь.
        Коган сидел на деревянной лежанке, сложив руки на груди, и ждал развязки странных событий снаружи. Сосновский оглянулся, убедившись, что в комнате никого нет, и шагнул внутрь.
        - Боря, говори быстро, что за игры вокруг тебя. За что тебя арестовал Штанге и почему передал итальянцам? Мы хотим тебя вытащить.
        Коган кивнул и коротко рассказал, что вынужден был заинтриговать итальянцев, чтобы вырваться из лап Штанге. Судя по тому, как легко это удалось сделать, у майора ничего на Орестиса Анаджи не было. Возможно, он сам хотел подсунуть грека итальянцам, чтобы узнать, что ищут боевые пловцы. Сосновский согласился с его предположениями.
        - Они тебя уберут потом, Боря. Ты не нужен как свидетель ни тем, ни другим. Вот что, раз ты описал Буторина, как человека, который приходил к тебе по поводу вина с затонувшего судна, подсунем им Буторина. От тебя ничего не требуется, только опознай Виктора, когда увидишь его с итальянцами или с немцами. Дальше мы все сделаем сами.
        Сосновский вышел и запер дверь снаружи. Ох, как хотелось ему прямо сейчас перебить итальянцев и увезти Когана с собой. А заодно и эту дамочку-ныряльщицу. Но рано, еще много неясного, нужно узнать, что итальянцы знают и от кого! Они явно идут впереди абвера. И Штанге это тоже беспокоит.
        Выйдя в большую комнату, где сидели итальянцы под дулами автоматов «немецких солдат», Михаил заговорил по-немецки. Игорь Иванович начал переводить на русский, старательно копируя акцент.
        - За вашей работой и за нами наблюдают какие-то люди. Вы знаете об этом?
        - Да, - помедлив, согласился Аккарди. - Мы несколько раз замечали это. И дважды мы пытались захватить наблюдателя, но он уходил.
        - Кто за вами следит? Русские?
        - Прошу прощения, господин гауптаман. - Аккарди попытался улыбнуться. - Но иногда мне кажется, что за нами могли следить люди майора Штанге. Он проявляет большой интерес к нашим работам по очистке акватории.
        - Черт бы побрал этого Штанге, - выругался Сосновский. - А что же такого интересного вы нашли, что за вами так упорно следят? Вы так старательно осматриваете затопленные суда, даже совсем небольшие.
        - Разумеется, господин гауптман, - охотно подтвердил Аккарди. - Даже на маленьких судах могут быть взрывчатые вещества или неразорвавшиеся боеприпасы. Все это представляет опасность для судоходства и для предполагаемой базы 10-й флотилии, на которую мы имеем разрешение.
        - Что за человек у вас под замком? Это же грек, хозяин кафе в Анапе? Почему он у вас?
        - Прошу прощения, но на такие вопросы я не уполномочен отвечать, - нахмурился итальянский лейтенант. - Вы могли бы спросить об этом моего командира капитана Парето. Если это официальный запрос, он вам официально и ответит, если у вас есть личные договоренности об обмене данными, то я не вправе вам отвечать. Прошу понять меня правильно, господин гауптман. Это всего лишь мой долг как офицера.
        - Хорошо, передайте капитану Парето, что у меня есть человек, который приходил в кафе после того, как вы арестовали грека. Я его взял, он у меня.
        Глава 9
        Шелестов ходил по комнате из угла в угол, ежась и стискивая плечи руками, будто ему было холодно. Сколько бы он ни думал, с какой бы стороны ни пытался рассматривать ситуацию, иного выхода придумать не удавалось. Комбинация красивая, тут и опыту Сосновского верить нужно. Уж он-то в Германии до войны работал в категории «белых воротничков». Это вам не грубые диверсионные мероприятия, не устранение нежелательных лиц. Это чистой воды интеллектуальная разведка. Михаил до этого ни разу не дал повода обвинить его в необдуманности поступков или в неточности выводов.
        Подставить своего человека. А ведь итальянцы сразу поймут, что он не беженец, потерявший память, догадаются, что он опытный разведчик. И тогда перестанут верить ему сразу и навсегда. Тогда он обречен, его передадут в гестапо. А если не раскусят? Успеем мы провернуть дело, пока они думают и гадают, кто перед ними?
        - Ладно, Михаил, давай еще раз проиграем ситуацию. - Шелестов вернулся к столу, уселся напротив Сосновского и сложил перед собой руки. - Итак, ты офицер СД, ты захватил человека, который пытался продать владельцу кабака бесхозное вино, которое нужно поднять со дна залива. Он намекает, что там есть еще кое-что интересное, на чем можно заработать. Так?
        - Так, Максим Андреевич, - подтвердил Сосновский. - Только не упускайте один важный момент: Буторин проболтается, что ему нужны акваланги, чтобы спуститься под воду. Отметьте, не аквалангисты, которых можно послать, а сами акваланги. Итальянцы поймут разницу? Поймут, они же диверсанты. Человек не хочет лишний раз светить свой канал, ему не нужны исполнители, а нужен только инструмент. Значит, он скрывает что-то, значит, там может быть не только вино. А может быть, там вина вообще нет. Акваланги ему нужны, вот и все. Думаю, они эту схему вычислят за пять минут. И потащат его показывать место. Понимаете, какой момент азарта? Искали - не знали что, не знали где, а тут - вот вам! Неужели наконец удача?
        - Борис тебя понял? Ты уверен?
        - Уверен, - кивнул Сосновский. - Он все продумал и выстроил хорошую схему. Логичную и стройную. Купятся итальянцы, я уверен. Хотя мы все же не знаем, какой информацией они располагают, но думаю, что, имей они точные сведения, давно нашли бы то, что ищут.
        - Вот эта мысль и заставляет меня с тобой согласиться. Имей они точные сведения, давно бы уже все нашли. Как там Борис?
        - Ну, честно говоря, внешне не очень, - нахмурился Сосновский. - Досталось ему у Штанге. Но голова работает. Вы же знаете, он умеет строить комбинации. Собственно, поэтому вы его и послали кафе открывать для офицеров. И подставился он мастерски. Все его в чем-то подозревают, и никто не может четко объяснить в чем.
        - Эх, Миша, хотел бы я, чтобы это было правдой. Там тоже не дураки служат. Дураков сюда не присылают.
        Среди партизан группы Лавроненко нашелся один морячок, в прошлом альпинист. Странное сочетание, но факт остается фактом: сверхсрочник, главный корабельный старшина Клим Ершов был мастером спорта по альпинизму и несколько раз ходил на семитысячники в составе сборной РККА и Военно-морского флота.
        Когда солнце осветило изрезанный осыпями бок Медведь-горы, Ершов уже поднимался к ее вершине.
        Шелестов перевел бинокль на море. Катеров итальянской группы не было видно, хотя в море они вышли еще тридцать минут назад.
        - Ершов передает, - раздался голос связного, которому приказано было переводить, что будет семафорить Ершов.
        Шелестов посмотрел вдаль. Клим стоял на вершине в полный рост и энергично махал флажками. Моряк, лежавший рядом, стал переводить:
        - Море чистое. Цель не наблюдаю.
        Максим посмотрел на часы. Что-то итальянцы запаздывают. Дорога вдоль моря плохая, надо успеть к месту их сегодняшнего погружения, пока они около берега.
        Буторин покусывал травинку и смотрел в небо на облака, которые пытались разъединиться, но у них никак не получалось. Длинный рукав, соединяющий два расплывшихся бесформенных пятна, все тянулся и тянулся, как бесконечный шлейф.
        «Вот нервы! Облаками он любуется», - подумал Шелестов.
        - Есть семафор! - доложил моряк. - Три катера. Итальянцы. На траверсе Утриша. Два кабельтова от берега.
        - Виктор, Михаил! - Шелестов кивнул своим ребятам. - Пора, они идут в нашем направлении!
        Капитан Парето приказал причалить к берегу и устроить временный лагерь. Две группы пловцов стали готовить снаряжение к погружению. Один из катеров отошел от берега осмотреть буи. Эти буи итальянские моряки выставили еще позавчера. Сосновский видел сам. Расчет как раз и строился на том, что сегодня Парето приведет своих людей именно сюда, к затопленной небольшой каботажной барже.
        Лейтенант Аккарди, сидя в отчалившем катере, сразу увидел машину и немцев возле нее. Он приказал рулевому сбавить скорость и потянулся за биноклем. Но через минуту увидел, что на дороге, у самого моря, стало происходить что-то странное. Аккарди приказал рулевому срочно остановить катер и поднялся с биноклем в полный рост.
        Он хорошо видел гауптмана Хагеля, который вышел из легковой машины, а следом за ним двое солдат вытащили на дорогу человека со светлыми волосами. Сначала Аккарди подумал, что это тот самый таинственный наблюдатель, которого они безуспешно пытались поймать. Но потом разглядел, что человек возле машины просто был седым.
        Солдаты держали его под дулами автоматов, а гауптман что-то от него требовал. Незнакомец кивал и показывал рукой на море, куда-то севернее Анапы.
        Итальянец так увлекся изучением лица незнакомца, сравнивая его с описанием винного афериста, полученным от Анаджи, что пропустил момент, когда все произошло. Удар ногой - и один из автоматчиков согнулся пополам от боли. У второго седой выдернул из рук автомат, короткая очередь пришлась в грудь гауптману. Тот, как подкошенный, упал лицом в пыль. Следом отлетел в сторону второй автоматчик. Еще одна очередь - и тело солдата последний раз дернулось на дороге.
        Выстрелы услышали и на берегу. Моряки задрали головы, но им ничего не было видно. Аккарди стал показывать рукой вверх, но понял, что это бесполезно. А там, наверху, незнакомец затащил в машину тела убитых и теперь толкал ее, выкручивая руль, в сторону обрыва. Еще минута, и машина покатилась под уклон, набирая скорость. Она чиркнула днищем за самый край обрыва, перевалилась через него и камнем полетела вниз. Колеса продолжали вращаться в воздухе. Удар - и почти сразу же вверх взметнулся яркий столб огня - это взорвался бензобак.
        - К берегу! - закричал Аккарди. - К берегу!
        Катер ткнулся носом в песок. Аккарди выскочил на сушу, едва не упав, побежал к командиру. Тот уже ждал своего лейтенанта, тревожно посматривая на горную дорогу вдоль побережья.
        - Там, наверху, - глотая от волнения слова и вытирая со лба липкий пот, заговорил Аккарди. - Только что убили гауптмана Хагеля и двух его солдат. Я все видел в бинокль!
        - Кто? Партизаны?
        - Нет, тот самый человек, о котором говорил Анаджи. Тот, который предлагал ему купить вино. Он вырвался, отобрал у немцев оружие и застрелил их. Потом затолкал тела в машину и спустил ее с обрыва.
        - Где это? - Парето поспешно вытащил карту и разложил ее на песке.
        - Вот здесь. - Аккарди ткнул пальцем. - Дорога делает поворот и подходит близко к краю обрыва. Точно, здесь.
        - Так, значит, ему удалось сбежать и он показал хорошую подготовку? И Хагель убит? А ведь это нам на руку, Гаспар! Быстро всех на дорогу, а ты бери два катера и пройди вдоль берега до Утриша. Там дорога идет вниз. Перехватите его, если он пойдет туда. Некуда ему деваться: там скалы, здесь обрыв. Он пойдет туда, где можно укрыться, где есть место для маневра.
        Оставив двоих моряков на берегу со снаряжением, Парето полез с пятью другими по узкой тропе вверх. Аккарди на двух катерах еще с шестью моряками помчался к Утришу.
        Шелестов хмуро наблюдал, с какой прытью итальянцы отреагировали на увиденное. Слишком хорошо отреагировали! Он уже отдал приказ забрать Сосновского с другими «убитыми» и подтянуть наблюдение к месту, где, по его плану, Буторина успеют взять итальянцы. Виктора нужно было прикрыть. Неизвестно, как развернутся события.
        Ершов снова наверху принялся семафорить. Это он передавал приказ Шелестова ворваться в дом, где итальянцы прятали Когана и девушку. Судя по наблюдению, после визита Хагеля их оттуда никуда не переводили. И охрану не усилили. Сейчас в доме было от силы трое итальянцев.
        Пятеро подготовленных сотрудников НКВД из состава партизанского отряда Лавроненко были готовы в любой момент к атаке. Машина запущена, многоходовая операция началась, теперь все зависит от исполнителей. Часто, очень часто возникают на войне непредвиденные обстоятельства, которые ломают самые надежные планы. Всего предусмотреть невозможно. Тем более случайности.
        Буторин не стал брать с собой автомат. В случае, если он столкнется с группой немцев, автомат не поможет - даст возможность продержаться минуты три или четыре. А потом конец. Если тебя задержат без оружия, то предъявить тебе сопротивление будет сложно. Да и любой офицер решит сначала допросить задержанного, а уж потом решать его судьбу. А вот этот процесс очень важен и неоднозначен. Умный человек, владеющей информацией, всегда сможет построить допрос в нужном для себя русле. Это и было решено проделать с итальянцами. И поэтому Буторин должен попасть в руки именно итальянцев.
        Он бежал по дороге в сторону Утриша. Где-то здесь должен быть спуск к берегу. С дороги нужно убираться. Тут то и дело идут немецкие колонны. А он должен «попасться» в руки именно итальянцев. И на катере был Аккарди, а не Парето. Капитан будет перекрывать дорогу в сторону Дюрсо, а Аккарди - со стороны Анапы и Утриша.
        Натужные звуки мотора послышались сзади. Там дорога идет на подъем, машины будут здесь через несколько минут. До спуска впереди еще метров шестьсот. Не успеть, и место открытое.
        Буторин стал всматриваться и наконец нашел то, что искал. За реденьким чахлым кустарником у обочины виднелась довольно глубокая промоина. Пробежав несколько метров, он нашел участок, где кустарник был гуще, и упал на живот. Главное, чтобы по сторонам не смотрели те, кто поедет по дороге.
        Звук моторов все ближе. Буторин замер, постарался не дышать. Судя по звуку, мимо проезжали легковая машина и два грузовика. Вот звук стал удаляться. И снова на дороге воцарилась тишина. Виктор приподнял голову. Пыль оседала медленно. «Ладно, с пылью как-нибудь сладим, выжить бы», - подумал Буторин и снова побежал по дороге.
        Спуск нашелся сразу. Метров пятнадцать пришлось сходить боком, чтобы не упасть и не проехать носом по камням. Цепляясь руками за высохший кустарник, Буторин сбегал вниз, оставляя за собой пыльное облако. Наконец, он сбежал на галечный пляж и принялся отряхивать пиджак и брюки.
        Итальянцев не было, и это оставляло чувство досады. Из-за чего вся суета, если итальянцы сюда не успели? Нерасторопные какие! Тут по кустам скачешь, по канавам валяешься, а они…
        - Стой! Руки вверх! - по-русски приказал кто-то, и Виктор облегченно вздохнул.
        Они обступили его с трех сторон, наставили автоматы. Аккарди с пистолетом в руке осторожно стал ощупывать карманы Буторина. «А ведь в таких делах опыта у них - кот наплакал, - усмехнулся про себя Виктор. - Я же сейчас в две секунды ему руку сломаю, заберу пистолет и перестреляю этих двоих. А нет, пардон, господа хорошие, вас тут шестеро! Ладно, не будем экспериментировать!»
        - Документы! - потребовал итальянский лейтенант.
        - Нет документов, - покачал головой Буторин.
        - На катер, быстро! - приказал Аккарди, а сам стал озираться по сторонам.
        Убедившись, что никого вокруг нет, он двинулся к берегу и забрался в тот же катер, куда посадили задержанного. Пора было начать играть свою роль, и Буторин спросил, демонстративно рассматривая форму моряков:
        - А вы сами-то кто такие будете, господа хорошие? Форма непонятная, говорите по-русски.
        - Молчать! - приказал Аккарди, сверля Виктора напряженным взглядом.
        - Могу и помолчать, - пожал плечами Буторин. - Раз уж задержали, так сами, думаю, и расскажете, что и зачем.
        До пляжа, на котором оставались лодки, было недалеко. Буторина высадили на берег, но он успел посмотреть и на лодки, и на снаряжение, сложенное на песке и укрытое брезентом. Акваланги.
        Усадив задержанного на камень под самым обрывом, Аккарди сел напротив, еще раз осмотрел незнакомца с ног до головы и спросил:
        - Кто вы такой?
        - Я бы сказал, что человек, но вы же меня за такой ответ ударите. Я могу назвать вам с десяток имен, на которые у меня есть документы. Дело не в том, кто я, а зачем я здесь.
        - Вы много говорите и не отвечаете прямо на вопросы, - с угрозой в голосе сказал Аккарди. - Вы совсем недавно на дороге убили немецкого офицера и двух солдат, уложили тела в машину и столкнули ее с обрыва. Офицер, которого вы убили, был сотрудником германской имперской службы безопасности. Это тяжкое преступление против Германии. За него вас ждет смертная казнь. Так вы будете отвечать?
        - Буду, - кивнул Буторин. - Вы слишком убедительны, лейтенант Аккарди.
        - Вы знаете мое имя? Откуда?
        «Диверсанты! Мать вашу, - насмешливо подумал Буторин. - Любопытные, как бабки на базаре. На первый важный вопрос ответа не получил, а на менее важный требует. Эх, вы! Дилетанты».
        - Я видел вас в кафе у Орестиса Анаджи. Он мне показал вас. Так вы в самом деле итальянцы?
        - Какие дела у вас были с Анаджи? Какое вино вы пытались ему продать?
        - А, вон оно что. - Буторин сокрушенно покачал головой, посмотрел на свои запыленные ботинки. - К рукам прибрать, значит, решили? Нечестно, господа хорошие, совсем не по-европейски. Винишко я нашел, дайте же заработать по-честному.
        - Какое вино? Где? - резко спросил Аккарди. - Где это затопленное судно, о котором вы говорите? Что там есть еще ценного?
        - Ценного? - Глаза Буторина загорелись почти настоящим азартом. - Всем ценного хочется! Я понимаю вас, господин лейтенант. А давайте я вам заплачу? Я заплачу вам за акваланги! Я куплю их у вас!
        - Что там есть еще? - перебил Буторина Аккарди. - Говорите, или я вас убью.
        - Не убьете. Я слишком много знаю. Вон и господин гауптман меня грозился убить. Да только пугал больше. Слушайте, давайте серьезно? К черту этого грека Анаджи! Я его знаю не первый год, с ним дело не сделаешь. Мелко он мыслит. Честно говоря, нет там никакого вина. Вино есть в подвале, который я нашел недалеко от Супсеха. Решил схитрить. Думал, он мне поможет с аквалангами. Он же и с вами дружил, и с майором Штанге. Да только Штанге его, кажется, и арестовал.
        - Я понял вас. Если не хотите попасть в руки майора Штанге, да еще с убийством двух немецких солдат и офицера за плечами, лучше расскажите.
        - Хорошо. - Буторин посмотрел на часы. - Леший с вами. Я ведь почему тороплюсь, я проболтался у Хагеля о месте, где затоплен катер. Может, он уже кого послал туда. Поехали, еще успеем. А вам я верю больше, чем немцам! Там какие-то научные ценности. Я читал на ящиках. Там надписи были: «Научный центр» и еще что-то. Кажется, «гидродинамика». Обидно, если немцы перехватят. Думаю, то, там лежит, стоит побольше, чем несколько ящиков турецкого вина.
        Лейтенант вскочил на ноги. Он прошелся по берегу, глядя то на наручные часы, то вверх на тропу, откуда должны были появиться его моряки вместе с капитаном. Потом, закусив губу, долго смотрел на море, размышляя, какое принять решение.
        - Витторио, - позвал он старшину, - возьми двоих и оставайся охранять снаряжение до возвращения капитана. Передашь, что мы задержали того человека с дороги. Он показывает нам затонувший корабль и важный груз. Мы взяли с собой три комплекта для погружения.
        Достав карту, Аккарди вернулся к Буторину и велел указать место, куда плыть. Тот с готовностью ткнул пальцем в район Кизилташского лимана. Лейтенант приказал старшине показать эту точку капитану Парето, когда тот вернется.
        - Этого человека в катер. Глаз с него не спускать! Если попытается бежать, стрелять по ногам. Вперед!
        Два больших катера понеслись вдоль берега. Буторин обернулся на второй катер. «Купился» лейтенантик. Впятером решили идти? Ничего. Поглядывая на часы и на ориентиры на берегу, Виктор рассчитывал время, за которое нужно успеть провернуть операцию. Места оживленные, не так много дорог в скальных массивах между Анапой и Новороссийском. Кто-то из немцев уже наверняка заметил сгоревшую машину под обрывом. Наверняка уже установили, что она пустая. И по номеру вполне могут определить, откуда она угнана. И Штанге не дурак, сообразит, почему машина у моря оказалась, у берегов, где итальянцы что-то ищут. А тут еще пришлось им грека отдать. Так он же наверняка глаз теперь с итальянских моряков не спускает. Значит, ситуацию понял и вызвал роту автоматчиков. Скоро они будут здесь. Точнее, там, где итальянцы и их приметные катера серии MAS.
        - Господин лейтенант! - позвал Буторин. - Здесь нужно пристать к берегу. Я не моряк, на воде место не могу точно указать. А на берегу я вешки оставил. По ним могу определить точнее. Как в геометрии, знаете. По двум точкам, если их совместить, можно продолжить линию в открытое море, а расстояние от берега я знаю. Вон видите, на берегу стоит обугленный телеграфный столб? К нему плывите. Я покажу вторую вешку.
        - Если вы попробуете сбежать в результате этого вашего хитрого плана, то имейте в виду…
        - Господи, да вы что? Не верите мне? - возмутился Буторин. - Да я вам докажу, что я честен с вами. Я даже на берег не сойду. Идите одним катером сами. Когда за столбом встанете, найдите на берегу у самого уреза воды шест. Их там несколько - для просушки сетей. Я все сломал и выбросил, оставил один, как раз он и будет второй точкой. Понимаете?
        - Хорошо, - неохотно согласился лейтенант. - Вы, трое, не спускать с него глаз. Ждите нас здесь.
        Отдав приказ морякам на катере, где находился Буторин, Аккарди с двумя другими своими подчиненными направился к берегу. Виктор спокойно ждал, зная, что нет там никакого шеста на берегу. Обгоревший столб есть. Возле него сейчас топтался итальянский лейтенант и его матрос. Третий оставался с автоматом на изготовку в катере.
        Наконец, терпение Аккарди лопнуло, он стал призывно махать рукой, чтобы к берегу подошел второй катер с пленником.
        - Давайте его сюда! - со злостью крикнул лейтенант.
        Двое моряков вытащили Буторина из катера и по колено в воде погнали к берегу.
        - Да ну вот же, вот же, - пытался возмущаться Виктор, тыкая пальцем в каменистый берег. - Ах ты, незадача какая. Это кто же мой шест сломал? Сейчас я найду, где он стоял, минуточку, господин лейтенант!
        Виктор нашел подходящее углубление, в котором якобы недавно торчал шест. Ему повезло даже найти обломки шеста, который он выдал за свою метку. Заставив одного из моряков взять обломок шеста и присесть на корточки, удерживая его в вертикальном положении, Буторин бесцеремонно схватил за рукав Аккарди и потащил его к обгоревшему телеграфному столбу.
        Это был сигнал: когда Виктор поднял руку и резким движением опустил ее, указывая в море, с двух сторон ударили выстрелы.
        Итальянец, сидевший на корточках с обломком шеста, был убит первым. Он повалился лицом на камни и остался лежать, поджав колени. Рулевому на катере пуля угодила в висок. Он отпрянул, пытаясь схватиться за борт, но рука уже не слушалась, итальянец рухнул спиной в воду. На втором катере рулевой успел поднять автомат, но так и не понял, откуда стреляли. Он замешкался всего на пару секунд, - этого хватило, чтобы пуля ударила его в плечо, потом в колено. Третья угодила в затылок. Моряк упал на дно катера, заливая его кровью.
        Аккарди все понял и попытался рвануть из кобуры пистолет, но Буторин не дал ему этого сделать. Он схватил лейтенанта за запястье, второй рукой пережал ему горло. Они топтались так, пытаясь справиться друг с другом.
        Когда упали четвертый и пятый итальянские моряки, сраженные выстрелами партизан, Аккарди сделал то, чего Виктор от него никак не ожидал. Он выпустил из руки пистолет. Буторин машинально попытался перехватить оружие, которое вот-вот упадет на камни. Бояться было уже нечего: все итальянцы были мертвы.
        Аккарди этим воспользовался: он резко ударил локтем, вывернулся из-под руки Буторина и бросился к берегу. Не к катерам, а к чистой воде. В последнюю секунду Виктор понял, что сейчас итальянец нырнет, и тогда его не достать. Все же он - тренированный пловец, аквалангист.
        Кричать, чтобы стреляли, было поздно, перехватить лейтенанта на берегу было некому. Да и сам Буторин не успел бы его догнать. Тем более в воде. Он поднял пистолет, целясь в ноги. Звук выстрела совпал с тем моментом, когда Аккарди нырнул. Виктор выругался и поспешил к берегу.
        Так и есть. Тело лейтенанта покачивалось на поверхности в трех метрах от берега, а вокруг расплывалось кровавое пятно.
        К катерам бежали партизаны во главе со Степаном. Кто-то на ходу собирал оружие убитых.
        Степан вместе с Боцманом подошли к Буторину. Постояли немного у самой воды, помолчали.
        - Ну и зачем ты это сделал? - спросил Степан, угрюмо глядя на труп Аккарди. - Он нам живой был нужен.
        - Ушел бы, - вздохнул Виктор. - Я и так в последний момент стрелял. Угораздило его нырнуть, когда я ему в ноги целил.
        - А чего ты вообще стрелял? Куда бы он делся? Пустынный берег, открытое море. Катера наши.
        - А ты знаешь, как они плавают? - хмыкнул Буторин. - Намаялись бы мы с ним, а времени нет. И вообще я стрелял в ноги, а он нырнул. И что ты меня отчитываешь?
        Буторин вспылил, представляя, как на него посмотрит Шелестов и как ему придется оправдываться перед своими ребятами. А оправдываться Виктор не любил и не умел.
        Партизаны быстро вытащили из катеров снаряжение, затолкали в большие мешки и унесли к разбитым позициям Веселовского плацдарма.
        - Что с трупами делать, командир? - подбежал один из партизан. - Далеко в поле таскать. Надорвемся.
        - А может, притопим, а? - предложил Боцман. - Натолкаем под одежду камней, отойдем от берега - и в море их. Кто там искать станет? А если и найдут, нам уже все равно будет.
        - Давай, - неохотно согласился Степан. - Только быстро, у нас по графику шесть минут осталось.
        Когда все трупы были сброшены в море на расстоянии двухсот метров от берега, Степан снова посмотрел на часы.
        - Все, мы свою часть выполнили. Уходим, братва! Все помнят? Уходить тремя группами, каждая идет своим маршрутом. Боцман, стопори рули у катеров и направляй их в море. Пусть идут от берега, а там, кто хочет, пусть найдет. Будет гадать, что за бесхозные корыта!
        Две группы партизан побежали от берега. Одна в сторону Веселовки, другая - в обход лимана. Степан и Буторин оглянулись на Боцмана, который копошился возле катеров. Когда его окликнули, чтобы поторопился, тот выпрямился, вытер пот со лба и покачал головой:
        - Тросик перебит, - заявил он. - Пуля угодила в борт, вода набирается, и руль не слушается. Не починить быстро.
        - Ну и хрен с ним, оттащи на буксире подальше от берега и брось. Может, сам утонет.
        - Нельзя, - Боцман посмотрел по сторонам. - Место оживленное, немецкие посудины часто ходят. У них в Анапе база морская.
        - Вот что, Степан. - Буторин вышел вперед. - Я сделаю. Уводи людей, сообщи, что акваланги взяли и в условленном месте спрятали. Это сейчас самое главное. А я с катерами разберусь.
        - Э, нет! - засмеялся Боцман. - Видел я, какой из тебя моряк. Рыбачили вместе на баркасе, забыл? Уводи людей, командир, а катера - дело морское. Уведу, не сомневайся. Никто не догадается, что мы здесь были. Я знаю как!
        Степан посмотрел на своего товарища и кивнул. Опасно, но из всей группы именно Боцман - лучший и самый опытный моряк. Кто же не знает Василия Акимыча Северцева! Вытащив из-под ремня еще три полных магазина к «шмайсеру», Буторин протянул их Боцману, хлопнул по плечу и побежал догонять своих.
        Северцев быстро привязал длинный фал, взяв поврежденный катер на буксир, и завел мотор. План у него созрел простой. Идти к Новороссийску и бросить катера там, вблизи базы итальянцев, было опасно. Можно даже мимо Анапы не пройти. А если вообще идти к побережью Крыма? Если бросить катера там, по другую сторону Керченского пролива? Это даже ближе, чем до Новороссийской бухты. Да и бензина до Новороссийска может не хватить. А как бы хотелось проскочить еще дальше на юг, до Геленджика. Здрасте, друзья-товарищи, а я вот партизаню, приказ выполняю. Бьем мы там врага, как можем, и ждем родную Красную армию.
        Мысль была приятная, красивая мысль. Боцман улыбался, направляя катер на запад, в сторону крымского побережья. Мощный мотор мерно урчал, выбрасывая пенную струю за кормой. Второй катер нещадно мотало сзади, когда встречалась поперечная волна от прошедшего недавно в этом районе судна.
        «Места тихими не назовешь, - думал Боцман. - Проскочить бы подальше да утопить этот балласт. Тогда и самому легче будет. Надо до пролива дотянуть!»
        Впереди показалось большое судно, судя по очертаниям, транспортный корабль. Он шел к Керченскому проливу. Боцман взял левее, чтобы обойти транспортник, пусть и в пределах видимости, со стороны кормы. Если команда заметит одинокий катер, это не страшно, могут просто не обратить внимания, а вот два катера, когда один тянет поврежденный, - это бросится в глаза.
        Василий Акимович подтянул за фал второй катер и перерезал его ножом. Удерживая фал в руке, он открыл люк носового рундука, выдернул чеку из гранаты и бросил ее внутрь. Оттолкнув второй катер, прибавил газу и стал уходить. Через четыре секунды носовую часть итальянского катера разнесло в щепки. Боцман, пригнувшись, смотрел, как рассеивается дым, как катер замедлил ход и стал зарываться носом в воду. Еще несколько минут, и он пойдет ко дну. Порядок.
        Но сделать задуманное Северцеву не удалось. Увы, не одиночный транспортник шел по фарватеру Керченского пролива. Там шел караван, который охраняли эсминец и несколько быстроходных катеров. Боцман повернул и направил свое суденышко к таманскому побережью, но было поздно. Его заметили, один из немецких катеров отделился от каравана и пошел на сближение с неизвестным судном. Что там было в голове командира, или он не разглядел вымпел 10-й итальянской флотилии на носу катера, но он упорно преследовал одиночное суденышко. Боцман успел подумать, что караван в пути, видимо, не раз атаковали, в том числе подлодки и торпедные катера. Вот они и кидаются на каждый шорох.
        Гул выстрелов автоматической пушки донесся со стороны пролива, и тут же в воздухе зашелестели снаряды. Взрыв, второй, третий, четвертый. Всплески легли впереди по курсу катера. Предупредительный залп! «А ведь не попадут», - с азартом подумал Северцев.
        Снова гул выстрелов - он резко положил руль вправо. Новые всплески от разрывов снарядов легли теперь далеко слева. Вот так и поиграем, а там и берег близко!
        Боцман засмеялся и тут же поперхнулся. Нельзя ведь! Какой берег? Ну, пусть я уйду, пусть смогу скрыться, а катер? Захватят и все поймут, будут искать, прочешут побережье. Могут найти акваланги. Черт их разберет, как у них все там устроено. Эх, мать честная, нельзя ведь к берегу…
        Василий Акимович с грустью посмотрел на далекий берег, на вершину горы Зеленской. Да, моряк, видать, не лежать тебе в земле. Моряку уготована другая участь. Морское дно - его могила. Так всегда было. Простите, братцы, ежели что не так делал или говорил. Ежели что, так я же и исправлю!
        И Северцев повернул штурвал катера. Суденышко, подняв пенные буруны, развернулось почти на месте и, задрав нос, понеслось навстречу немецкому катеру. Боцман дотянулся и сорвал вымпел со штока. Не годится русскому моряку умирать под вражеским флагом. Своего под рукой нет, так пусть душа морская будет флагом! Сняв брезентовую куртку, сорвав через голову рубаху, Василий Акимович вдохнул полной грудью морской воздух, провел рукой по обтягивающий его мощный торс тельняшке.
        Он хотел запеть во весь голос «врагу не сдается наш гордый «Варяг», но тут снова раздалась очередь из автоматической пушки. Немецкий командир, испугавшись маневра неизвестного катера, приказал открыть огонь на поражение. Два снаряда разорвались точно перед носом катера, третий ударил в приборную панель - вспышка ослепила Боцмана. Он успел почувствовать только сильный удар. Как его тело взлетело в воздух и упало в воду, Василий Акимович уже не почувствовал. Душа моряка понеслась над водой, оглашая просторы Керченского пролива криком чайки.
        Штанге узнал о нападении на конвой в Керченском проливе уже через два часа. К вечеру он был в Тамани, куда доставили тело выловленного из воды диверсанта.
        Обер-лейтенант Дейс, находившийся в тот день в Тамани, успел опросить капитана сторожевого катера, который расстрелял атаковавшее их судно.
        И сейчас в свете заходящего осеннего солнца майор стоял на бетонном пирсе и смотрел на тело крупного мужчины. Тот даже лежал с какой-то гордостью.
        Голова пробита выше правого глаза, две глубокие раны на груди и почти оторвана нога. Тело обезображено, но Штанге узнал этого человека.
        - Это рыбак из Новороссийска, - уверенно сказал майор. - Я помню его. Он у местных рыбаков был кем-то вроде старосты. А потом исчез. Они потом все ушли, и больше никто рыбу там не ловил. Да и правильно, слишком часто туда залетали снаряды - бои шли совсем рядом. Значит, ушел к партизанам? Их стало много, Дейс, пора кончать с подпольем. Но что значит этот демарш с катером? Он нес торпеду? На нем была взрывчатка? Он хотел атаковать караван? Но это же безумие!
        - Вот что выловили наши моряки вместе с телом, - Дейс поднял с брезента, на котором лежал Боцман, обрывок цветной ткани.
        - Что это? Это морской вымпел с уничтоженного катера? - майор развернул мокрую ткань и прочитал:
        «X? flottiglia MAS»
        - Итальянцы, - подтвердил обер-лейтенант. - Но капитан говорит, что на катере был один человек. Значит, этот русский медведь украл катер у капитана Парето?
        - Вы еще не знаете, Дейс? - хмуро ответил майор. - Сегодня утром партизаны перебили половину отряда итальянских пловцов. Шестеро ушли в море с каким-то человеком и исчезли. Вот вам и след. Этот катер и этот человек. Парето вне себя от ярости - погиб, судя по всему, его помощник - лейтенант Аккарди. Симпатичный малый и неглупый. Но кто-то оказался все же умнее его.
        - Что за пленный, о чем вы говорите, господин майор?
        - Моряки показали, что слышали на дороге над обрывом выстрелы. Аккарди в бинокль видел, как какой-то партизан убил гауптмана Хагеля и двух его солдат. Потом сложил тела в машину и спустил ее с обрыва. Мы осмотрели все, что осталось от сгоревшей машины, но в ней не было человеческих останков. Так вот итальянцы выловили этого человека, и Аккарди на двух катерах куда-то уплыл с ним. Результат перед вами. Это был один из итальянских катеров. Но какого черта он, безоружный, напал на наш конвой? Что рассказал капитан сторожевика?
        - Их дважды атаковали в Средиземном море субмарины, а потом уже в Черном - авиация. Когда они увидели катер, который обходил их и явно пытался выйти к корме самого крупного судна, сторожевик повернул ему навстречу. Катер стал удаляться - понял, что его заметили. Капитану приказали догнать и установить, что это за судно. Было бы позором понести потери уже в Таманском проливе. Они сделали несколько предупредительных выстрелов. После чего катер развернулся и на полной скорости пошел на сближение. Естественно, в такой ситуации капитан принял решение расстрелять его в упор. С расстояния чуть больше кабельтова.
        - Вот так. - Штанге нахмурился и неторопливо пошел к краю пирса.
        Остановившись, майор стал смотреть на море, на парящих над волнами чаек. События этих дней, особенно сегодняшнего дня, дополнили картину: напрашивающиеся выводы были далеко не радужные. Его доклад командованию будет воспринят однозначно негативно. «Вас провели, Зигфрид, - представлял Штанге голос своего начальника. - Вас провели, как мальчишку!» Да, он будет кричать, и еще как!
        Значит, он сам собственными руками отдал итальянцам русского разведчика. И тот каким-то образом выведал цели 10-й флотилии в этом районе. А выведав, перебил половину пловцов, забрал два катера и несколько аквалангов. Вот почему они взорвали каменоломни. Там у русских была база, точно была. И там были приготовлены акваланги. Но после гибели базы им понадобились другие. И они их захватили. Исчез «убитый» гауптман Хагель. Значит, вот почему он обхаживал этого грека из Анапы. Или не обхаживал, а он сам - один из диверсантов. Ответ на запрос по поводу личности этого Хагеля еще не пришел. Начальство пока не ответило. Но теперь ясно, что никакого Хагеля нет и не было никогда. Результат? Я упустил двух русских разведчиков, я проворонил третьего, я не смог установить, что тут ищут русские и зачем им, как теперь выяснилось, акваланги. Несколько ниточек, которые были у меня в руках, оборваны. И вот одна из них… лежит на брезенте.
        - Необходимо немедленно подготовить и распечатать портрет человека, который якобы убил Хагеля, на самого Хагеля, на девушку, которую возил с собой Хагель. Передать всем морским службам ориентировки и предупреждение… Начинаем операцию «Конвой»! Мы должны очистить Таманский полуостров от партизан и задушить подполье.
        Шелестов вышел в коридор, когда Коган снимал и отряхивал плащ. На улице лил сильный дождь, но именно это помогло добраться до явочной квартиры без проблем.
        - Миша, черт… Живой! - Максим обнял Когана и похлопал по спине. - Ну, ты молодец! Только вот видок у тебя не самый лучший!
        Борис потрогал подживающую бровь, поморщился, но глаза его блестели довольным блеском. Они прошли в комнату. Усадив Когана на стул, Шелестов снял с керосинки закипающий чайник и принялся наливать кипяток в две алюминиевые кружки.
        - Сейчас мы тебя согреем горячим чайком, в такую погоду самое то. Ты есть-то хочешь? Может тебе тушенку открыть?
        - Нет, - помотал головой Коган, - только чай с травами. Как ребята сработали? Все получилось? На квартиру нагрянули так, что я думал, это бомбежка.
        - Все нормально, - кивнул Шелестов. - Акваланги захватили, следы замели. Буторина вывели из игры, и Сосновского тоже. Рановато, конечно, но нам нужно было быть уверенными, что итальянцы клюнут. Акваланги здесь есть только у них. У немцев тяжелое водолазное снаряжение.
        - Ну, это хорошо. А где искать катер, куда погружаться? Хоть какие-то наметки есть?
        - Есть, Борис, есть, - улыбнулся Шелестов. - Ты знаешь, с кем сидел вместе взаперти в том доме, откуда вас партизаны вытащили? Сейчас узнаешь.
        Глава 10
        В комнате стало шумно, задымили самокрутки и папиросы. Шелестову пришлось осадить курильщиков, потому что в доме сразу стало нечем дышать, а окна открывать было опасно. Лавроненко, подтянутый, высокий, с лихо зачесанным назад чубом, пожал руку каждому.
        - Не помяли вас мои орлы? - спросил он Когана.
        - Если вы про это, - показал Борис на свою заживающую бровь и не спавшую до конца опухоль, - то это заслуга других людей. Но вашим ребятам спасибо. Сработали четко.
        - Ну ладно, рассаживайтесь, - предложил Шелестов. - Буторин, доложи.
        - Сработали в график, - ответил Виктор. - Разыграли спектакль, итальянцы увидели и клюнули. На месте засада сработала хорошо, только лейтенант их чуть не сбежал. Короче, убит при попытке к бегству. Виноват, Максим Андреевич, готов понести наказание.
        - Да, живым, - кивнул Шелестов. - Но нам повезло - у нас есть еще один информатор, но об этом позже. Степан, акваланги надежно спрятали?
        - Так точно, - ответил партизан. - Все по инструкции сделали. Проверили, что место для закладки никто не посещал. Уложили комплекты, проверили давление, замаскировали. Катера ответили. Короче, следов нет. Трупы утопили в море в двухстах метрах от берега.
        - Что случилось? - Шелестов уловил смятение в голове партизана.
        - Боцман наш, Василий Акимович, погиб.
        Буторин хмуро глянул на партизан, потом на Шелестова. Лавроненко постучал костяшками пальцев по столу, как будто собирался с мыслями.
        - Геройский был мужик, наш Боцман, - сказал он, глядя на присутствующих. - Я считаю, что решение в той ситуации он принял правильное. Рассудительный был мужик, вдумчивый, не склонный к поспешным решениям. Он катера увел в море, затопил поврежденный, а на втором, видать, решил подальше от Тамани уйти. Верно, тут полно немецких судов разного калибра, а за проливом спокойнее. Столкнулся с караваном кораблей, как я понял. Уходить стал, а его сторожевик догнал. Ну, и расстреляли из пушки его катер. В щепки, короче. Надежно скрыл наши следы товарищ Северцев. Я шифровку в Москву отправил. На награждение. Посмертно. Так вот, товарищи.
        Все помолчали, каждый подумал о том, а как он сам в трудную минуту, когда надо будет принять нелегкое решение, сможет ли он пойти на смерть, чтобы помочь делу, спасти товарищей, отвести беду? И вот Боцман. Хороший был дядька, умный, рассудительный и правильный. И всегда за своих горой стоял. Что на судах, где и правда боцманом ходил, что в рыбацкой артели.
        - Коль уж я слово взял, - Лавроненко вопросительно посмотрел на Шелестова, - так скажу. По нашим сведениям, фашисты готовят масштабную операцию по уничтожению партизанских отрядов и городского подполья в нашем районе. Они широко используют засылку своей агентуры в отряды, устраивают засады на путях передвижения наших групп возле селений, в которых, как они подозревают, партизаны получают продукты питания и теплую одежду. Новое изобретение фашистов - машины-ловушки. Они устраивают засады и пускают груженые фургоны без охраны. Распространяются слухи, что в фургонах еда, медикаменты и другой груз, который может быть интересен партизанам. В наиболее удобных для засад местах фашисты сами планируют устраивать засады. И в машинах находятся вооруженные до зубов солдаты.
        Совещание закончилось быстро. В доме остались только группа Шелестова и капитан Лавроненко. Сосновский и Мария Селиверстова ввели в комнату девушку. Та, не поднимая глаз, уселась на табурет.
        - Ну вот, прошу любить и жаловать, товарищи, - сказал Лавроненко. - Лидия Полонская. Секретарь директора «Лаборатории-28» профессора Эдуарда Васильевича Горобецкого. Так сказать, правая рука и первый его помощник. Именно ее мы взяли вчера на явочной квартире, когда освобождали вашего товарища. Ну, посмотри в глаза представителям советского народа, подними глаза, Лидия Полонская, бывшая комсомолка, бывшая спортсменка.
        Девушка только затрясла головой и закрыла лицо руками. Шелестов смотрел на нее и не видел особого раскаяния. Скорее всего, Полонская играла свою очередную роль, играла раскаяние в надежде на снисхождение. Максим поднялся, прошелся в задумчивости по комнате из угла в угол, потом стал спрашивать:
        - Когда и при каких обстоятельствах вы, Лидия Полонская, были завербованы итальянскими фашистами?
        - На 3-й рабочей олимпиаде в Бельгии в Антверпене, летом 37-го года, - тихо ответила девушка. - Я была в составе нашей сборной команды пловцов.
        - Вот откуда мне твое лицо знакомо, дрянь ты этакая! - вспылила Селиверстова, но Сосновский буквально зажал ей рот рукой.
        Полонская даже не подняла головы.
        Шелестов продолжал задавать вопросы, и постепенно картина стала проясняться. Молодая девушка, инженер, уже в то время была сотрудницей Научного центра гидромеханики. Побывав за границей, Полонская увидела разницу между жизнью в СССР и жизнью в Европе. Ей показалось, что там больше свободы, что там сытно и богато живется всем. Нет, Полонская не сразу задумалась о том, чтобы изменить свою жизнь. Постепенно, в процессе знакомства с зарубежными коллегами, тренерами, представителями прессы, она и не заметила, как ее втянули в антисоветские разговоры. А когда она наговорила столько, что могла спокойно получить дома лет 25 лагерей, ее стали успокаивать добрые дяди, обещая не бросить в беде, обеспечить красивую жизнь и безбедную старость.
        Лида не сразу пришла к этому решению. Сначала ее убедили, что в Советском Союзе процветает тирания и лучшие умы сидят по лагерям, а потом втянули в антисоветскую деятельность. Для начала Полонская помогала писать статьи, критикующие социалистический строй, помогла в распространении антисоветской литературы. А потом пришли двое итальянцев и вовлекли впечатлительную девушку в шпионскую деятельность. Лидия имела представление о том, какие суммы добрые дяди из Рима переводили на ее счет в национальном банке. Ее научили, как сделать так, чтобы ее перевели на работу секретарем директора «Лаборатории-28».
        Как ученый Полонская не состоялась, до научной работы ее не допустили, а как секретарь она, как ни странно, доступа к секретной информации не получила. Более того, она даже не знала, что кроется под производственными терминами: «изделие 315», «изделие 64», «изделие 77». Здоровая спортивная злость, воспитанная в большом спорте, помогла и здесь. Лида разозлилась и стала работать, как говорится, не за страх, а за совесть. Это было делом принципа. Ей очень понравилось, как растет ее банковский счет, ей очень хотелось уехать в Италию и поселиться на морском побережье в собственном доме. Все это ей было обещано, и она старалась. Давно были забыты лозунги и принципы, которыми она жила с детства, будучи пионеркой и комсомолкой. И когда лаборатория вовсю готовилась к эвакуации, когда вывозились последние цинковые ящики с документацией, она поняла, что близок крах ее мечты.
        Именно в тот день она услышала, что Николай Кондратьевич Белохвостов не знает, где находится катер «Катран», на котором проводились какие-то научные испытания. И директор накричал на него, пока жег бумаги в своем кабинете. Лида видела, как Белохвостов вышел бледный, с трясущимися руками, и стал искать карту маршрута и точки пусков. Что это, она не знала, но поняла, что это ее шанс. Скоро в городе будут немцы и итальянцы. И она должна сделать все и даже больше, чтобы узнать, где этот катер с секретным образцом и что за испытания он проводит.
        Полонская вошла в кабинет Белохвостова, исполненная ярости и решимости пойти на все ради своей цели. Она наставила пистолет на запаниковавшего Белохвостова и потребовала карту маршрута испытаний. Ученый отдал ей карту, но тут же выяснилось, что это прошлогодняя карта, а новая на катере. Лида поняла, что это конец. Она выдала себя и не получила результата. А Белохвостов обязательно расскажет о ней особистам. Она шипела как змея и требовала сказать, что за изделие испытывается на «Катране», но побелевший от страха Белохвостов только мотал головой и закатывал глаза. Полонская выстрелила. Она стояла почти минуту, приходя в себя. Потом снова к ней вернулась способность мыслить спокойно и по-спортивному ясно. Она вложила в руку мертвого ученого пистолет и поспешила к директору. Там она в ужасе закричала, что Белохвостов застрелился.
        - Кто это? - спросил Сосновский.
        - Где? - не понял Буторин и стал озираться по сторонам.
        - Ну куда ты смотришь, - недовольно проворчал Михаил. - Вон, правее кустов движется голова. Вот остановилась!
        - А кто это? - Буторин тихо ругнулся и посмотрел на часы. - Время - половина четвертого утра. Кто может ползать в районе нашего тайника с аквалангами? Слушай, это не немцы! - уверенно заявил Виктор. - Ну, не работают они так. Немцы захватили бы тайник или устроили засаду и взяли бы нас, когда мы пришли за комплектами. А чего туда-то лезть? А если там заминировано?
        - А там заминировано? - поинтересовался Сосновский.
        - Ты что? И так вон какой ценой они нам достались, чтобы еще взорвать все к чертовой матери от случайного прикосновения!
        - Да, цена большая, - согласился Сосновский. - Гибель только одного гауптмана Хагеля чего стоит. Замечательный был, между прочим, человек. Слушай, наши только через час подойдут. Так и будем смотреть на этого пластуна? Может, возьмем его, а?
        - А если он не один? Стрельбу поднимем.
        - Стрельба будет, когда наши доберутся и начнут извлекать акваланги. Ты что, Виктор? - Сосновский поежился, кутаясь в брезентовую накидку. - Давай так, я иду туда, спугну его и буду гнать на тебя. Ты его спеленаешь, и мы поговорим с ним по душам. Если он не один, то рискуем лишь мы с тобой. Но, скорее всего, он один. Мы лежим с тобой всю ночь и засекли его случайно и только что. Нет там никакой засады. Очень хочется узнать, кто это такой ловкий. Уверен, какой-нибудь местный пацаненок добычу ищет.
        - Ладно, давай, - согласился Буторин.
        После того как «погиб» Хагель, Сосновский вынужден был исполнять обычную роль наблюдателя. Легально он действовать уже не мог. Как не могли теперь появляться на людях и Буторин с Коганом. Кстати, Коган все же мастерски вытянул из этой Полонской сведения. Она по наивности и со страха не смогла соединить в голове разрозненные данные, а Коган, как опытный следователь, помог ей. В результате на карте появился примерный маршрут «Катрана», намеченный на период последних испытаний. Он был связан с заправкой двигателя и с «изучением влияния волнения моря на изделие», как она сумела дословно вспомнить. Пришло время доставать из тайника акваланги и обследовать некоторые участки акватории.
        Сосновский двигался медленно. Иногда ему казалось, что неизвестный поворачивался к нему лицом и подолгу застывал в таком положении. Приходилось замирать и Михаилу. Но потом человек начинал двигаться, и Сосновский шел за ним следом, старясь не попасться на глаза. Иногда он приседал, чтобы скрыться за большим кустом или прятался за толстым стволом дерева.
        Прошло не менее тридцати минут, прежде чем Сосновский оказался в двух шагах от тайника. Именно в этот момент неизвестный, одетый в темную одежду, что позволяло ему сливаться в ночи с окружающими предметами, начал осторожно стаскивать горелые старые доски с крышки тайника.
        Нет, это был не местный мальчишка. Это был человек вполне нормального роста и довольно плечистый. Сосновский потянул из-за пояса пистолет, и тут незнакомец замер. Михаил мысленно ругнулся, потому что случайно стукнул стволом о пряжку брючного ремня, и этот звук услышал человек, сидевший на корточках в нескольких шагах от него.
        А дальше произошло невероятное. То ли у незнакомца была нечеловеческая интуиция, то ли феноменальный слух. Человек в черном вдруг прямо с корточек прыгнул в сторону и побежал к деревьям, низко пригибаясь.
        - Стой! - громким шепотом приказал ему Сосновский и бросился вдогонку.
        Сразу дотянуться до беглеца и ухватиться за его одежду Михаил не смог. Человек ловко вильнул в сторону, пальцы Сосновского схватили воздух. Почему-то ему показалось, что беглец не станет стрелять. «Если воспользуется холодным оружием, тогда поборемся, - думал Михаил. - Главное, остановить его, не дать сбежать. Да что ж ты прыгучий какой».
        Он снова схватил воздух вместо рукава незнакомца, впереди мелькнула большая черная тень, раздался короткий вскрик и шум падающего тела.
        Шумно дыша, Сосновский подошел к лежащему на траве телу. Откуда ни возьмись поднялся, отряхивая руки, Буторин и спокойно сказал:
        - Готов.
        - Ты что? - опешил Сосновский.
        - Нормально, не убил же, - проворчал Виктор.
        Когда рассвело, группа собралась на явочной квартире на окраине Анапы. Буторин вытащил из машины связанного человека и осторожно затащил в дом. С пленника сняли брезентовый плащ, развязали руки и ноги.
        Перед группой сидел молодой парень лет двадцати с небольшим. Светловолосый, вполне спортивный. Он медленно приходил в себя. Во время пути, в машине, он пытался развязаться и удрать. Буторину, опасавшемуся немецких патрулей и не желавшему лишнего шума, пришлось снова ударить парня.
        Открыв глаза и покрутив головой, пленник вдруг уставился на Сосновского, прищурился и сжал зубы. На Когана он тоже посмотрел с нескрываемой ненавистью. И с большим презрением смерил с ног до головы Машу Селиверстову.
        - Ты кто такой? - спросил Сосновский.
        Но парень отвернулся и стал смотреть в стену. Тогда Михаил повторил свой вопрос по-немецки. Но пленник только дернул плечом и продолжал молчать.
        - Ну вот что. - Шелестов посмотрел на часы, потом на пленника. - Церемониться нам с тобой некогда. Или ты отвечаешь на вопросы, а мы решаем, верить тебе или нет, или молчишь, и тогда, извини, ты слишком много знаешь, оставлять тебе жизнь не в наших интересах.
        - Можете убить меня сразу, фашисты, - с презрением заявил парень и сплюнул на пол через передние зубы. Помнится, среди дворовой шпаны такое умение добавляло авторитета. Как и умение выругаться по-взрослому и к месту.
        - А если мы не фашисты? - спросил Шелестов.
        - А кто? Итальянцы? Так у них тоже у власти фашист стоит - Муссолини.
        Дверь приоткрылась, и в проеме появилась голова Игоря Ивановича.
        - Двигать пора, пока туман у берега! - тихо сказал он. - А то застрянем, елки-моталки, до завтрашнего дня.
        Пленник повернулся на стуле и уставился на партизана. Тот смотрел на светловолосого паренька, не понимая, чем вызван такой ступор. И тут пленник расплылся в радостной улыбке:
        - Дядя Игорь, Игорь Иванович, товарищ лейтенант! Вы же наш участковый с поселка! Не узнаете?
        Игорь Иванович внимательно посмотрел на незнакомца, хмуря брови. Тогда и Буторин, и Шелестов тоже подошли к парню, глядя на него с недоверием. С недоверием смотрел и пленник. Он переводил взгляд то на бывшего участкового, то на «гауптмана Хагеля». Откуда-то он знал, что Сосновский ходил в немецкой форме, и, видимо, знал, что Коган был хозяином кафе в Анапе.
        - Ты кто же такой? - спросил Игорь Иванович. - Ты меня вроде как знаешь, а я твою личность не припоминаю. Не припоминаю я его, товарищ командир. Не могу поручиться.
        - Надо торопиться, - согласилась Селиверстова. - Мне еще с итальянским оборудованием надо познакомиться. У них снаряжение не такое, как у нас.
        Пленник посмотрел на Шелестова, оценив, что все обращаются к нему, как старшему, да еще и бывший участковый назвал его «товарищем командиром». Тогда паренек вытянулся, как и положено перед командиром, и уверенным голосом произнес.
        - Товарищ командир, черноморский моряк, старшина второй статьи Яков Белянкин. В плену не был, во время бомбежки волной выброшен за борт. Нахожусь на временно оккупированной фашистами территории, веду наблюдение, собираю военные сведения для передачи советскому командованию.
        - Ну, ты… - начал было Буторин, а потом потряс головой и отошел в сторону.
        - Белянкин? Ну, точно Белянкины, - обрадовался участковый. - Вера Матвеевна матушка твоя?
        - Да. - Парень вдруг стал грустным. - Перед самой войной я приезжал на побывку. Хоронить.
        - А чего же ты, старшина Белянкин, за всеми следил? И за немцами, и за итальянцами, да и за нами, похоже, тоже следил.
        - Я же думал, что вы тоже итальянцы! Я как увидел среди них эту девушку, ну, из лаборатории, так и заподозрил неладное. Дело-то секретное.
        - Так, стоп! - Шелестов остановил разговоры, взял моряка за плечо, усадил за стол. Сам сел напротив.
        - Давай, черноморский моряк Яков Белянкин, рассказывай с самого начала. Какое ты отношение имеешь к «Лаборатории-28»?
        - Я проходил службу на лидере «Ташкент». Имею второй класс электрика судовых установок и первый класс торпедиста. А еще категорию водолазную. Входил в состав дежурной группы. А потом меня, как классного специалиста откомандировали в Научный центр для испытаний. Ну, там не только я, конечно, был. Торпеду новую испытывали.
        - Дальше, дальше, Яша! - взмолился Шелестов.
        - А дальше радио пришло, чтобы нам срочно возвращаться. Мы аж за Темрюк ходили, вот назад когда шли, уже после Тамани, сказали, что немцы прорвались на вторую линию. Мы бы успели вовремя, но тут «мессеры» налетели, а еще шторм поднялся. Волнение усилилось. Не доходя Витязево, нас начали гонять самолеты. Бомбы малокалиберные бросали с «мессеров» - одна близко от борта упала, и меня взрывной волной выбросило за борт. Я потом очнулся уже на берегу. Вроде целый. Как выплыл, не знаю. И что с «Катраном», тоже не знаю. Но катер прошел Витязево, это точно, и ушел к Новороссийску.
        - Плохи наши дела, - подвел итог Буторин. - Мы ведь, товарищ Белянкин, и присланы сюда, чтобы эту торпеду найти и уничтожить. А получается, что снова надо гадать на кофейной гуще.
        - Нет, я теперь точно знаю, где катер, - уверенно заявил моряк. - Раз капитан жив остался, значит, недалеко от берега его потопили. А за итальянцами я зря, что ли, следил? Они весь маршрут прошли, я знаю. У них прибор был, который железо на дне засекает. Они до Утриша прошли и в районе Витязева и Веселовки все обшарили. Я все время следил за ними, знаю, что они ничего не нашли. Один раз чуть не попался им, но ушел. Катер надо искать в районе устья реки Сукко, недалеко от Утриша. Там еще большой корабль какой-то утопили. Вроде немецкий сторожевик.
        - Немцы там берега прочесывают, - тихо добавил Игорь Иванович. - Трудно стать невидимками. Как в сказке - шапку надел, и нет тебя. Твори, чего хочешь. Хоть по карманам шарь.
        - Ну что же, товарищи. - Шелестов развернул на столе карту. - Завтра день на подготовку, а послезавтра на рассвете проводим операцию. Партизанам выдвинуться на берег, устроить засаду на краю поселка Сукко. Заминировать дорогу Утриш - Варваровка на случай, если немцы подтянут крупные силы. Буторин, Коган, ваша задача - прикрытие группы аквалангистов с моря. На катере отсекаете противника, если он подойдет с моря. Если группа не сможет самостоятельно уйти с места погружения, вы - запасной вариант эвакуации. Сосновский, Селиверстова и Белянкин, вы - основная группа. Взрываете торпеду.
        Шелестов полез во внутренний карман куртки и достал несколько листков бумаги. Развернул их и протянул Сосновскому.
        - Вот, Миша, разберитесь с ребятами. У вас Яков теперь есть, электрик. Здесь схема активации самоуничтожителя на торпеде. Завтра после заката маленькой группой выходим на место. В темноте определяем положение катера и идентифицируем его. Работаем на следующий день.
        - Товарищ командир, я могу без акваланга нырнуть. Там возле Сукко небольшие глубины. Не больше восьми метров. Так незаметнее будет, если без акваланга, только с подводным фонарем, - предложил Яков.
        - Хорошо. Завтра только подготовка и работает Белянкин. Без акваланга.
        В темноте на малых оборотах без включенных огней шел от берега маленький катер. Шелестов сидел на носу рядом с Белянкиным, который натягивал гидрокостюм и перебирал грузы для более быстрого погружения.
        - Эх, товарищ командир, сейчас бы все сделать и сегодня же рвануть ее. Может, попробуем? А, Максим Андреевич?
        - Ты сколько в воде продержишься на восьми метрах без акваланга?
        - Ну да, - согласился Белянкин. - А надо еще панель открутить и контакты замкнуть, активировать кислотный взрыватель. Просто заманчиво.
        - Нам сегодня надо бы понять, что это ваш катер, а не очередная ржавая посудина. Ты хоть какие-то приметы помнишь вашего «Катрана»? Можешь определить, он это или нет?
        - Могу. У нас над ходовым мостиком приметная радарная установка стояла с круглым отражателем. А еще самодельный трал на корме. Его при мне варили, там два рычага торчат, как ноги у кузнечика. С коленками.
        - Есть! - громко сказал Шелестов, когда фал глубиномера дернулся в его руке. - Стоп машина!
        Самым сложным было зафиксировать катер в темноте на одном месте. Для этого Шелестов предложил грузы, которые будут помогать Белянкину быстро опускаться вниз, привязывать блинными фалами. Они будут играть роль якорей. Обрезать фал в случае опасности не составит труда.
        - Я готов, Максим Андреевич. - Белянкин встал в полный рост в гидрокостюме и ластах, стал натягивать на лицо маску.
        - Ну, если все помнишь, то давай, Яша. Удачи тебе!
        - Удачи, Яша, - повторила Селиверстова, сидевшая рядом, тоже облаченная в гидрокостюм на случай, если понадобится помощь.
        Белянкин спустился по пояс в воду, сделал несколько глубоких вдохов, потом принял из рук Шелестова большую железную чушку и без всплеска ушел под воду. Десятиметровый фал стал энергично разматываться. Два витка остались неразмотанными.
        Катер покачивался на воде. Его чуть относило в сторону, фал стал снова разматываться. Шелестов уперся ногой в борт катера и взялся за фал. Секунды шли одна за другой. Маша сидела рядом и размеренно отсчитывала вслух секунды. На сороковой секунде из-под воды показалась голова Белянкина.
        - Плохо видно, - отплевываясь, прошептал он. - Точнее, ничего не видно. Муть подняло со дна, неспокойно внизу. Низовое течение потянуло от реки. По антенне вроде наш катер. Сейчас еще разок, Максим Андреевич. На корме осмотрюсь, «ноги» у трала пощупаю.
        - Отдохни, - посоветовал Шелестов. - А торпеда где должна находиться?
        - Обычно она по правому борту в рундуке железном лежала, в держателях. Перед пуском ее вынимали и клали на ложемент. Там нет пускового аппарата. Ее просто сваливали за борт по лотку. Так удавалось выдерживать точное направление. Рундук запирался простыми зажимами. Замка не было. Ну, я отдышался, пошел еще раз?
        - Давай!
        Несколько глубоких вдохов - и моряк снова ушел вниз с фонарем в одной руке и железной чушкой под мышкой. Теперь ждать пришлось дольше. Когда прошло и сорок секунд, и пятьдесят, Маша начала нервничать.
        Но вот всплеск, и снова на поверхности голова Белянкина. Он дышал широко открытым ртом, хватая его с хрипом.
        - Есть… Он… Проверил. Это «Катран»!
        - Ты уверен? Точно? - схватил его за руку Шелестов.
        - Так я из-за этого и фонарь утопил, - улыбнулся Яшка. - Кормы нет - ее или взрывом оторвало, или о скалы ударило. Но я на борту название прочитал. А рядом сторожевик немецкий лежит. Все правильно, Максим Андреевич. И рундук на месте. По правому борту. Закрытый.
        Бой то разгорался сильнее, то утихал. Шелестов несколько раз поворачивался назад и смотрел в бинокль на вспышки. Партизаны взорвали обе дороги и теперь медленно пятились назад под напором наседавших гитлеровцев. Машины и бронетранспортеры остались перед взорванными завалами. Но автоматчики пробирались, и еще по позициям партизан начали работать два миномета, которые подвезли из Новороссийска.
        Светало, катер несся вдоль берега, прикрываясь обрывистыми осыпями. Так надежнее, чем маячить вдалеке от берега и привлекать внимание. Отметив очередной ориентир, Максим приказал повернуть, и теперь катер пошел под углом к месту, где под водой лежали два судна. На втором катере Селиверстова и Белянкин, уже одетые в гидрокостюмы, помогали друг другу закрепить дыхательные аппараты. Позади на малых оборотах шел третий большой катер с двумя пулеметами - группа прикрытия.
        Катер с аквалангистами дошел до места. Оттуда сбросили груз.
        И тут со стороны Утриша вылетели несколько быстроходных приземистых катеров. Шелестов насчитал четыре. Хотя в полумраке осеннего утра, когда над водой еще стелется белесый туман, можно и ошибиться. Тут же взревел моторами большой катер - это Буторин погнал его навстречу вражеским катерам. Коган развернул на турели крупнокалиберный пулемет.
        - Витя, держи прямее, вдоль волны держи, я сейчас им дам…
        Длинная очередь хлестнула по волнам, зацепив крайний катер. Потом вторая очередь. Теперь яркий пунктир уперся во второй катер, сорвался и скользнул по волнам. Что-то задымило впереди, и катера резко ушли в сторону. Оттуда в ответ застрекотали пулеметы…
        Шелестов ждал с секундомером. Аквалангисты ушли под воду, уже работают. Сколько им нужно времени? Вчера они несколько часов репетировали, проверяли каждое свое движение. Теперь им проще, ведь Белянкин в море во время испытаний много раз открывал рундук и помогал извлекать торпеду.
        Вдруг наверху пронеслось громогласное «ура». Значит, партизаны пошли в контратаку. Или это подошла помощь? Может Лавроненко успел? Снова начал бить крупнокалиберный пулемет с катера. Шелестов поднес к глазам бинокль и сразу увидел, как от борта катера, на котором были Буторин и Коган, полетели щепки. Но судно развернулось, вышло из-под огня и снова стало носом по курсу. И опять длинная пулеметная очередь, которая заставила вражеские катера держаться на предельном расстоянии.
        Две попытки обойти их ребята отбили. Они повредили два катера и еще один сожгли. Но к итальянцам, а это были они, подошли на подмогу другие катера. Еще немного - и сюда выйдут суда покрупнее, и тогда конец. Что там внизу ребята копаются?
        Шелестов не знал, что под водой разыгралась другая трагедия. Селиверстова и Белянкин нашли рундук, открыли его и отвинтили кожух головной части. Когда Яков начал активировать самоуничтожитель, из темноты появилось что-то большое. Оказалось, что это подводный транспортировщик, к которому пристегнуты три аквалангиста. Белянкин схватил Марию за руку и подтянул к рундуку. Он показал ей шестеренку, которую надо докрутить до соединения двух меток. Потом нажать на активатор, и тогда включится кислотный запал: кислота начнет разъедать проволоку предохранителя. Через 20 - 30 секунд запал сработает.
        Маша поняла и начала крутить верньер, а Белянкин, вытащив из ножен кинжал, поплыл к вражеским аквалангистам. Итальянцы не заметили Марию. Яков отвлек их на себя, заманивая ближе к корме. Главное, чтобы успела Мария. Они кружились вчетвером, пытаясь дотянуться друг до друга кинжалами, схватить за воздушный шланг, сорвать маску.
        Белянкину удалось ранить одного пловца, но ему нанесли резаную рану на ноге. Воду стало затягивать розовым облаком. Итальянец увидел Селиверстову и направился к ней, активно работая ластами. Маша от неожиданности отпрянула, оттолкнулась ногами от железа, и это ее спасло. Изуродованный во время бомбежки кран-балка еле держался. От толчка Селиверствой верхняя часть пошла вниз, придавив итальянского пловца.
        Третий боролся с Белянкиным, тому удалось перерезать воздушный шланг противника.
        Маша хотела вернуться к торпеде, но подплывший Яков стал толкать ее на поверхность и показывать, что он сделает все сам.
        Селиверстова вдруг почувствовала, что у нее перестал работать редуктор или упало давление в системе. Она бросилась вниз, но дышать стало нечем. Яшка толкнул ее и с кинжалом снова бросился к торпеде. Последнее, что увидела Мария: из-за потопленного немецкого судна выплыл еще один подводный транспортировщик с боевыми пловцами.
        - Яша сказал уходить, - едва дыша и жадно хватая воздух ртом, прошептала она. - Уходите, сейчас будет взрыв.
        Маша хотела снова броситься в глубину и помочь Белянкину без акваланга, но Сосновский втянул ее на катер и резко нажал на газ. Судно полетело по поверхности воды.
        Шелестов вздрогнул от неожиданности, хотя только этого и ждал. Столб воды взлетел в воздух с грохотом и гулом на том самом месте, где под водой лежали останки катера «Катран». Успели! Ребята молодцы, они сделали все как надо!
        Еще раз взглянув на катер, где лежала испуганная Мария в гидрокостюме и откуда Сосновский делал знак, сложив руки крестом, Шелестов взял с приборной доски ракетницу. Две красные ракеты взвились в воздух и повисли над побережьем, где кругами все еще расходилась после взрыва грязная вода.
        Ракеты видели и два морских охотника, тихо шедших морем и готовых прийти на помощь. Взревели моторы, корабли пошли навстречу маленьким катерам, чтобы прикрыть их, взять людей на борт и уйти к Геленджику, на морскую базу.
        Шелестов оглядывался на катер, прикрывавший их. Он не видел, как Коган стоял у крупнокалиберного пулемета и, оскалившись, поливал преследовавших итальянцев очередями. Не видел, что Буторин сидел на палубе, прижавшись спиной к бронещитку, и что есть силы перетягивал бедро рукавом тельняшки, а из его ноги хлестала кровь. Не видел он, как Селиверстова прижалась и плакала на груди Сосновского, повторяя только: «Яша, он там остался… как страшно, Миша, как страшно!»
        - Что передать по радио? - крикнул с борта морского охотника капитан-лейтенант, когда аквалангистов поднимали на борт.
        - Передайте: «Закат», - ответил Шелестов. - Повторяю, «Закат»!
        А потом силы оставили его, и он опустился на палубу.
        notes
        Примечания
        1
        Д?че (итал. Duce) от лат. dux («лидер, вождь») - титул главы Национальной фашистской партии Бенито Муссолини, который он носил с 1925 года. Одновременно Муссолини возглавлял Совет министров Италии, что фактически делало его главой государства. Хотя в годы войны Италия была конституционной монархией.
        2
        Имеется в виду глава абвера адмирал Канарис.