Язык его пропавшей жены Александр Анатольевич Трапезников

101 прозаик XXI века #0
        У странного гостя нотариальной конторы в горах при сходе лавины погибла жена. Но некоторые мистические признаки дают основание предполагать о ее существовании. Автор вовлекает читателя в детективное расследование, а параллельно погружает его в таинственную историю древних языков и цивилизаций, которыми занимается главный герой, стремясь отыскать единый праязык человечества. В этой познавательной остросюжетной книге много других неожиданных загадок и их расшифровок, а также авантюрных приключений и столь необходимой в поисках истины любви.
        Александр Трапезников
        Язык его пропавшей жены
        Глава первая. Гроб Святогора
        Четвертого июля перед молодым юристом в нотариальной конторе «Рябцева и сын» сидел запоздалый и довольно-таки странный посетитель. Он был как-то неряшливо одет, хотя и в дорогой костюм «от Армани». Но одна пуговица болталась на ниточке, а другая вообще ушла куда-то прогуляться. Модные туфли из мягкой кожи, но нечищеные. Белая сорочка грязновата. На лице небритость, прическа - «Только что проснулся». Казалось, человек совершенно равнодушен к своей внешности и в зеркало заглядывает не часто. Было ему около сорока пяти лет.
        Молодой юрист же, собственно, и был единственным сыном госпожи Рябцевой, которая в настоящий момент пребывала по служебной надобности в Германии. Он свято чтил наказ матушки - стараться не упустить ни одного клиента, даже самого завалящего. Дела конторы шли не слишком валко, конкуренты заедали со всех сторон, а арендная плата за уютное помещение в одном из арбатских переулков подскочила в разы. Словом, не до жиру. А этот посетитель дорогой, сразу видно.
        Потому он и слушал его предельно внимательно, не перебивая, хотя никак не мог взять в толк: чего же тому, в конце концов, нужно? А мужчина говорил сбивчиво, как будто бы ни о чем и, в то же время, обо всем сразу. Его рассеянный взгляд соответствовал речи. Сначала она завелась о жаркой летней погоде, потом перекинулась на грядущие выборы, затем скакнула на инфляцию и ценовую политику, метнулась на футбольное поле Еврокубков и совершенно уж неожиданно перебежала к инфернальным явлениям в природе.
        «Как же его зовут?  - напряженно вспоминал молодой юрист.  - Назвался так неразборчиво, будто бутерброд сжевал».
        - Вся полнота мистики заключается именно в чудесах,  - заключил тем временем странный гость,  - они происходят с каждым из нас, просто мы не всегда готовы их принять и понять. Да и не желаем того.
        Согласившись, Вадим Рябцев подумал: а не ошибся ли этот человек дверью? Тут рядом, на этаже, располагалась еще одна контора, какое-то «Общество просветленного сознания», куда то и дело сновали всякие «просветленные» личности с мутным взором. Он уже хотел напрямую спросить об этом, но мужчина опередил его, словно угадав вопрос:
        - Мне нужна ваша юридическая помощь. Так что я, кажется, не ошибся дверью.
        Вадим вздохнул с облегчением. А затем еще раз - уже с некоторой тоской, поскольку стрелки старинных настенных часов с кукушкой подходили к цифре семь. Дело в том, что именно в это время в маленьком соседнем азербайджанском ресторанчике «Шеш-Беш» возле метро «Смоленская» у него была назначена встреча с девушкой, которую он в глубине души начинал с приятным испугом считать своей «второй половиной». Да так оно, в сущности, и было, оставались лишь кое-какие формальности.
        - А знаете что?  - предложил вдруг молодой юрист, найдя неожиданное решение.  - Мы все равно сейчас закрываем. Так вот, не продолжить ли нам нашу приятную беседу тут за углом, в кофейне?
        - Пожалуй,  - кивнул мужчина, словно это было само собой разумеющимся, и он даже ждал этого приглашения.
        А из древних рябцевских часов в этот момент как раз и выскочила на пружинке кукушка, напомнив о времени, а может быть, до кучи, и о земных сроках. Задерживаться в кабинете больше не стали. Вышли на воздух и последовали по назначению. Причем за ними тотчас же двинулась и крепкая фигура в черном костюме, отделившись от газетного киоска. Шла шагах в трех, как привязанная. Вроде дождавшейся хозяина преданной собаки.
        - Мой телохранитель,  - виновато пояснил мужчина, отвечая на недоуменный взгляд юриста.  - Пришлось, знаете ли, нанять по сугубо семейным обстоятельствам. Да вы не обращайте внимания.
        - Мне все равно. Главное, чтобы не кусался.
        Через четыре минуты они уже входили в полутемный зальчик, где веяло желанной прохладой, а за одним из боковых столиков скучала за фруктовым коктейлем рассерженная эффектная брюнетка с признаками фотомодели. Вадим направил свои стопы прямо к ней, увлекая за собой и негаданного спутника.
        - Зря вообще пришел,  - капризно заметила девушка.  - Я уже уходить собиралась. Целую вечность жду.
        На нотариального клиента она даже не обратила внимания, словно его и не было. Так, какая-то постаревшая тень Вадима.
        - Но мы же в семь договаривались,  - возразил потенциальный жених.
        - А сейчас скока?
        - А семи еще нет,  - соврал Вадим, поскольку никакого другого объяснения ему не влезло в голову.
        - А вот я сейчас встану и уйду,  - продолжила гнуть свое жгучая брюнетка. Вот так и начинают складываться счастливые семьи, прямо по Толстому. А потом под поезд бросаются.
        - А хватит вам языком трепать,  - грубовато вставил клиент, будто рефери на ринге. И уселся за стол, пододвинув к себе меню и углубившись в карту вин.
        Вадиму также ничего другого не оставалось, как присоединиться к ним третьим. Но теперь уже невеста переключила все свое внимание на этот посторонний предмет в мужском костюме, вторгшийся за ее столик. После пристального изучения, она лаконично спросила:
        - Это - что?
        Вадим отчего-то сам с любопытством уставился на своего клиента и совсем уж непонятно почему вновь солгал:
        - Это - так. Родственник.
        - Я думала, у нас будет серьезный разговор. О нашем будущем. Без посторонних… родственников.
        Обиженная невеста сделала попытку встать. Но лишь перекинула одну стройную ножку на другую. Однако градус накала не сбавляла. Это было видно по ее нахмуренным бровкам. А у столика уже услужливо стояли две официантки в национальных одеждах и терпеливо ждали, когда закончится спор хозяйствующих субъектов. Обстановка разрядилась не без помощи клиента.
        - Вы, милая, допустили две лингвофилософские ошибки,  - обратился он к ней.  - Если, допустим, можно ждать «целую вечность», то кто-то в этой гипотетической очереди, когда надоест, захочет ограничиться ее половинкой или четвертью. Это как попросить отрезать от головки сыра грамм триста. Вечность неделима на время. И нельзя при этом вести какие-либо серьезные разговоры о будущем, поскольку оно и есть вечность и это все равно, что ловить пустоту сачком. Ни черта не поймаешь. А вот то, что все мы генетические митохондриальные родственники - чистая правда. Я в этом совсем недавно убедился, на собственном опыте, в Юрьевце,  - и странный мужчина при этом выразительно посмотрел на них.
        После сей маловразумительной речи, которая, тем не менее, пришлась почему-то задиристой невесте по душе, официантки стали принимать заказ. Кормили здесь всегда вкусно и не слишком дорого. Принесли различные салаты, пирожки, блинчики, зелень, фрукты, а потом еще рыбу и мясо, а также пару кувшинчиков вина. За ужином говорил в основном загадочный клиент. Его «жужжанию» никто не мешал, поскольку юрист и модель обладали отменным аппетитом, а с набитым ртом что возразишь и как поспоришь? Лишь раз только девушка улучила момент, толкнула Вадима в бок и тихонько спросила:
        - Как зовут эту балаболку?
        - Хрен знает,  - отозвался сотрапезник, запивая красным вином шашлык из осетрины. На том временно и успокоились, продолжая слушать и кушать. Мужчина же лишь ковырял вилкой в тарелке, но забывал доносить до рта, который не закрывался по другой причине. Был полон слов.
        - Вот сказал я вначале, что все мы одна родня, а теперь поясню. В ДНК каждого мужчины, а именно в Y-хромосоме, имеются определенные участки, в которых постепенно, раз в несколько поколений, раз за разом в нуклеотидах накапливаются мутации… Y-хромосома - единственная из всех 46 хромосом, точнее, из 23-х, несущих сперматозоид, извините, девушка…
        - Да ничего, я уже знаю, что это такое. Взрослая девушка.
        - …которая передается от отца к сыну, и далее к каждому очередному сыну по цепочке времен длиной в десятки тысяч лет. Сын получает Y-хромосому от отца точно такую же, какую тот получил от своего отца, плюс новые мутации, если таковые произошли при передаче от отца к сыну.
        - Вы закусывайте, а то пьете все,  - прервал его Вадим.
        - Благодарствуйте, сыт. Возьмем, к примеру, славян. Славянские языки, по данным лингвистов, разошлись примерно тысяча триста лет назад. Но генеалогически славяне - русские, украинцы, белорусы, поляки, чехи, словаки, сербы, хорваты, боснийцы, македонцы и другие,  - принадлежат к различным родам. И история этих родов совершенно разная. Поэтому западные и восточные славяне как «этнокультурные сообщества» - это несколько разные понятия. Одни в массе католики, другие - православные. Язык заметно различается. А в рамках ДНК-генеалогии - это одно и то же, один род, одна и та же метка в Y-хромосоме, одна и та же история миграций, один и тот же общий предок. Одна и та же предковая гаплогруппа, наконец.
        - Хоть салат с крабами попробуйте,  - участливо сказала невеста.
        - Потом, потом,  - он словно спешил куда-то. Может, хотел выговориться?  - В языкознании «славяне» - это одно, в этнографии - другое, а в ДНК-генеалогии - третье. Но гаплогруппа, род образовался тогда, когда ни наций, ни языков еще не было, ничего не было, кроме…  - Мужчина хотел подобрать какой-то яркий образ, но лишь покрутил пальцем в воздухе, а потом просто махнул рукой и закончил свою мысль:  - Поэтому принадлежность к своей гаплогруппе - первична. Как первична не материя, а Слово. Да, Слово было, а языков еще нет. И каждый из нас носит определенную метку в ДНК. И эта метка в мужском потомстве неистребима. Она может быть истреблена только вместе с самим потомством. Целенаправленно, если хотите.
        - Никто этого здесь не хочет,  - успокоил его Вадим.
        - Да? Ладно. Но эта метка вовсе не означает, что она - показатель некой «породы» человека. Она не связана с генами и не имеет к ним никакого отношения. А именно гены могут быть при желании связаны с «породой». Гаплогруппы же и гаплотипы никак не определяют форму черепа или носа, цвет волос или глаз, физические или умственные характеристики человека. Но они навсегда привязывают носителя гаплотипа к определенному человеческому роду, вначале которого был его патриарх. Потомство его выжило и живет в наши дни, в отличие от миллионов других оборвавшихся генеалогических линий.
        - Жалко птичек!  - вздохнула девушка. На что мужчина ответил:
        - Жалость - понятие относительное, как и неизбежность. Какую бы религию ни поменяли потомки в ходе тысячелетий, какой бы язык ни приобрели, какие бы культурно-этнические характеристики ни изменили, точно та же гаплогруппа, такой же гаплотип, разве что с несколькими мутациями, упрямо появляются в потомках. Достаточно протестировать определенные фрагменты этой Y-хромосомы. И тут уж неважно, мусульманин ли ты, христианин, иудей, буддист, атеист или язычник.
        Ковырнув вилкой шашлык, но забыв отправить его в рот, мужчина добавил:
        - С научной точки зрения все мы имеем один и тот же цветовой пигмент кожи: это меланин. И он темно-коричневый. Так что все мы в этом смысле одинаковые, нравится вам это или нет. Но если у человека меланина нет вообще, как у альбиносов, которые унаследовали мутационный дефект, то у него цвет кожи бледный или розоватый. Кожа европейца производит небольшое количество меланина, а негра - повышенное, вот и вся разница. И, кроме того, среда обитания играет также важную роль. Мы ведь не рождаемся на свет с генетически запрограммированным количеством меланина. Напротив. У нас имеется генетическая способность производить необходимый меланин в разном климате. Родись вы, девушка, скажем, на юге Африки - были бы мулаткой.
        - Спасибо, не надо,  - ответила невеста.
        - А что, мне Наоми по нраву,  - возразил Вадим.
        - Вот и женись на ней!
        - Да уже поженихался кто-то, из русских. Опоздал.
        - Тогда другую поищи. В дешевом борделе.
        - Почему в дешевом-то? Я уж в таком случае в бизнес-класс пойду.
        - Катись.
        Мужчина с интересом наблюдал за их перепалкой и улыбался. Потом остановил загорающуюся ссору словами:
        - Разрез глаз также у всех одинаковый. Что у китайца, что у русского. Разница лишь в том, какое количество жира собрано вокруг глаз. Просто у азиатских народов его больше, чем у европейских. А так-то все люди на нашей планете произошли от одной матери. От так называемой митохондрической Евы. Такой вывод сделали биологи и генетики, проследив историю и развитие ДНК современного человека. А Адам и Ева, скорее всего, были смуглолицыми, с темными волосами и карими глазами. Но Господь Бог создал человека по Своему образу и подобию, надо об этом никогда не забывать. И мы все с вами произошли от одной крови, как сказано в Библии, и потому одинаково равны и ценны в глазах нашего Небесного Отца.
        - Вы генетик?  - с любопытством спросил Вадим.  - Монах Мендель, часом, не ваш родственник будет? Но ситуация примерно ясна. Давайте переходить к сути,  - он надеялся, что сейчас-то клиент заговорит о деле, но тот воспринял его слова по-своему.
        - Хорошо,  - кивнул мужчина.  - Суть такова. Гаплотипы чрезвычайно чувствительны к происхождению, если говорить о генеалогических родах. Дерево гаплотипов - это перевернутая пирамида. Вершина внизу - это гаплотип общего предка рода. Основание пирамиды, на самом верху - это мы, современники, это наши гаплотипы.
        - Голова кругом,  - пожаловалась невеста.
        - Не налегай больше на вино,  - заботливо посоветовал жених. И тихо добавил:  - Или заткни уши.
        Ужин всегда хорош, когда сопровождается приятной музыкой или легкой беседой, а тут было и первое и второе. Хотя «второе» оказалось слегка тяжеловато для «пищеварения». В глубине зала играла зурна, между столиками танцующей походкой сновали официантки, а легкое вино действительно кружило голову.
        - Россия - страна чудес,  - взял другую «ноту» клиент.  - Не какая-нибудь там унылая Европа, у нас что ни новый век - так очередное веселье, а то и по два сразу на одно столетие. Да и начиналось-то как, еще в языческие времена? Вот возьмем, скажем, такую поразительную былину о Святогоре.
        - Возьмем,  - притворно согласилась девушка и, потянувшись, взяла со стола горку миндальных орехов, поделившись ими с Вадимом.
        - Едут, стало быть, богатырь Святогор со своим другом Ильей по широкому полю. Куда едут - сами не знают. Это, заметьте, одна из самых примечательных черт русского характера. Немец бы непременно по делу шел, хоть за кружкой бира, француз - к чужой жене. А эти просто так, дурью маются. Про Илью Муромца мы более-менее знаем, русский святой, мощи его покоятся в Киево-Печерской Лавре. Но кто такой Святогор? Какой древний народ и какое государство он представлял? Объясняю. Я специально изучал этот вопрос. Можно предположить, что, во-первых, этот народ много старше славян, раз Илья Муромец находился при нем на положении младшего брата. А во-вторых, речь все же идет о родственных славянам народах.
        - Венеты?  - вспомнил свое университетское образование Вадим.
        - Ваны,  - поправил мужчина.  - А венеты это и есть славяне. Ванское же царство - самоназвание Урарту. Иначе говорят - неситы. А неситы - это уже те же хетты. Их держава располагалась рядом с Араратом, громила Ассирию и Египет. Так-то вот. А Святогор с Ильей Муромцем, я проследил их маршрут с лупой, ехали все-таки не просто так, а двигались от Арарата точно на юг, в район восточного побережья Средиземного моря, к горе Елеонской. Но надо все же сказать, что древняя география была совершенно отлична от современной, привычной нам. Она непременно включала в себя кроме реальной топонимики еще и умозрительные, то есть воображаемые ориентиры. Так что тут сам черт ногу сломит.
        - Что вы имеете в виду под этими «воображаемыми ориентирами»?  - спросил Вадим, все же радуясь внутри, что привел к невесте столь умного собеседника. Глядишь, и сама наберется чего-нибудь. Позже он глубоко пожалеет об этом. Уж лучше бы оставалась такой, infant terrible. Ужасное дитя времени.
        - Мистические Центры Мира,  - коротко ответил мужчина.  - Это гора Меру, страна Агарти, Гиперборея, Шамбала, которая помещалась то на Север, то на Восток, в зависимости от политической конъюнктуры. Есть и другие Центры Х, как я их называю. Тем не менее, современный исследователь, опираясь на достижения предшественников, может попытаться отделить реальные географические представления древних народов от фантастических.
        - О, фэнтези я люблю,  - воскликнула невеста.  - Гарри Поттер такой лапочка!
        Вадим покраснел, а клиент продолжил, не обратив на слова красавицы ни малейшего внимания:
        - Но гора Елеонская вполне реальна, и именно туда совершали свои походы хетты. Там, еще в тринадцатом тысячелетии до нашей эры, состоялась решающая битва при Кадеше между хеттами и египтянами. Иерусалима в то время еще не существовало. На горе Сион стояла только крепость Иевус ханаанского племени иеусеев. Это племя позже покорил царь Давид, после чего и заложил Иерусалим. Но былинный Святогор находит свою смерть как раз на Святой земле, у подножия будущего города трех религий, еще одного Центра Мира, куда и стремился вместе с Ильей Муромцем. А как это произошло?
        - Да, как?  - спросила жгучая брюнетка, прекратив вкушать мидий.
        - Святогор, наш дальний генетический предок, всю жизнь маявшийся от своей бесполезной силы, запертой в горах, вдруг встречает Илью. И тотчас же вызывает его на поединок. Ну, причуда у него такая была: со всеми драться. Однако это нисколько не свидетельствует о его враждебности. Скорее, Святогор только русских богатырей считал равными себе. Выслушав учтивую и уважительную речь Ильи Муромца, он отказывается от поединка и предлагает: «А поездим-ко со мной да по Святым горам». И они отправляются к будущему Иерусалиму, «прискакали на гору Елеонскую». Эта гора маслин, Масличная, расположена к востоку от Иерусалима, и отделена от города Кедронской долиной. Она играла важную роль в священной истории, описанной еще в Библии. Здесь Иисус Христос молился о чаше в Гефсиманском саду. Для нас же важно, что в сознании обоих былинных богатырей два места библейской истории - Арарат и Елеонская гора - сливаются воедино. Тут я сделаю одно лирическое отступление.
        - Может, не надо?  - попросила невеста.  - Лирику не люблю. Факты давай.
        - Можно и факты. Итак, Муромец, как мы знаем, сидел сиднем тридцать три года, пока его калики перехожие с печи не подняли. Еще одна, кстати, образцовая русская черта характера. А невеста Святогора лежала «во гноище» тридцать лет. И вот оба они получают чудесное исцеление.
        - Как же невеста-то поправилась? Не с помощью ли Геннадия Малахова?  - полюбопытствовал Вадим, мельком взглянув на свою суженую.
        - Это целая поэма,  - охотно пояснил мужчина.  - Святогор, следуя тексту былин, поехал в какую-то свою служебную командировку в Северные горы. Там стояла кузня некоего чудесного кузнеца, кующего человеческую судьбу. Можно предположить, что это Кавказский хребет, который по отношению к Армении и Анатолии действительно расположен на севере. Тем более что Кавказ в то время был важнейшим центром металлургии. И кузнец объявляет Святогору, дескать, «твоя невеста в царстве Поморском, в престольном городе тридцать лет лежит в гноище». Поморье - север России. И Святогор, чтобы избежать несчастливой судьбы, не будь дураком - кому ж охота такую невесту в жены брать?  - решает ее найти и убить.
        - О, как! Какое мудрое решение проблемы,  - восхитился Вадим, и вновь посмотрел на свою невесту, даже многозначительно подмигнул ей, а та лишь недовольно фыркнула.
        - Найдя девицу,  - продолжил оратор,  - Святогор бьет ее ножом в грудь, и откупается от убийства, оставив на столе пятьсот рублей. Мало это или много,  - вопрос инфляции. Сейчас не об этом. Но невеста не погибает от удара. Наоборот, после ухода Святогора с ней происходит чудесное исцеление: с кожи спадает короста. А на оставленные богатырем деньги - пригодились все ж!  - она начинает большую морскую торговлю, быстро богатеет, строит флот и по Синему морю едет в «город великий на Святых горах», где воссоединяется во всей своей красе, славе и богатстве со своим женихом - Святогором.
        - Деньги решают все,  - задумчиво произнесла модель.  - Есть деньги - будет тебе и флот и любовь, нет их - ни счастья, ни даже утлой семейной лодочки.
        - Смысл этого сказания довольно прост,  - поправил ее мужчина.  - С исторической точки зрения был заключен союз между двумя древними государствами или народами. При этом одно из них, по былине - более молодое, это Русь. Которая находится в плачевном состоянии и нуждается в военной помощи, то есть в силе Святогора, и экономической поддержке - его пятистах рублях. А Поморское царство, возможно, это легендарная Троя - Иллион. До нас дошли сведения о заключении союзного договора между Иллионом и Хаттусой - столицей Хеттского государства. Но тогда не является ли упоминание о тридцатилетней болезни невесты Святогора иносказанием о многолетней осаде Трои? А ведь в таком случае выходит, что и Илья Муромец принимал участие в битвах против ахейцев-греков. И Русь существовала задолго до того, как принято считать.
        - Намекаете, что Троя - славянский город?  - спросил Вадим.
        - Не только намекаю, а утверждаю это. А откуда же взялись в Италии этруски, то есть русские, еще задолго до древних римлян? Да все оттуда же, из поверженной Трои. Вспомните «Слово о полку Игореве»: «О Боян, соловей старого времени! Как бы ты эти полки воспел, скача славою по мыслену древу, летая умом под облаками, свивая славы обе полы сего времени, рыща в след Трояни, через поля да горы?» Или там же: «Были века Трояни, минули годы Ярослава, были походы Олеговы, Олега Святославича». И еще: «На седьмом веке Трояни бросил Всеслав жребий о девице себе милой». Таких упоминаний имени Трои в «Слове» достаточно.
        Помолчав немного, знаток древности продолжил:
        - Из истории нам всем известно, что трояне назывались сперва пеласгами, потом - фракийцами, затем - тевкрами, после этого - дарданами и, наконец, обрели имя своего города и страны. А в результате падения Трои стали называться уже пергамлянами и кемеянами, поскольку Кемь и Пергам построил Эней с остатками троянцев, избежавших гибели в Иллионе. Но у фракийцев, равно как и у пеласгов, мы встречаем множество племенных названий чисто славянских, между которых, по Геродоту, есть руссы и русины. Само слово «пеласги», как отмечал еще Ключевский, означает «перелетный аист», что вообще свойственно славянской душе, характеру, все время меняющему образ жизни, перебирающемуся с места на место, ищущему лучшей доли. А, кроме того, фракийцы носили чубы, как малороссияне.
        - А вот это надо держать в строжайшем секрете,  - предупредил Вадим, даже с подозрением оглянулся.  - Хохлы услышат - беды не оберешься, все под себя перепишут. А не перепишут, так обкусают и выплюнут, потом съесть будет невозможно.
        Услышали ли их чудом сохранившиеся в «Шеш-Беше» малороссияне, неизвестно, но к столику вдруг подошел лысоватый, субтильного сложения человек среднего возраста и, наклонившись к клиенту, что-то зашептал на ухо. Тайную информацию передавал минуты три. Потом так же незаметно исчез.
        - Еще один телохранитель?  - поинтересовался Вадим.
        - Нет. Частный детектив. Ситуация обязывает.
        - И тоже в связи с семейными обстоятельствами?
        - Примерно так. Да я вам потом все объясню. А что касается истории, то ее надо не переписывать, а снимать нанесенную на нее идеологическую пленку пласт за пластом… Глубина народной памяти просто поразительна,  - подытожил мужчина.  - Расшифровка древнерусского фольклора уводит нас в глубину тысячелетий, во времена неолита. Во всяком случае, сказочный сюжет смертельного боя между тем же Муромцем и чудовищем на «калиновом мосту» можно интерпретировать как отголосок охоты наших предков за мамонтом. Где-то в тундре. Ягель ведь схож с калиной.
        - Вы фольклорист, филолог?  - спросил Вадим.
        - Он просто душка,  - ласково ответила невеста. Настроение у нее менялось довольно часто. Особенно после выпитого.
        - Я на данный момент всего лишь ваше досадное недоразумение, хотя еще и не кошмар,  - произнес загадочный клиент.  - Но поверьте, скоро им стану, потом исчезну, а вы еще об этом глубоко пожалеете.
        А вот это уже прозвучало как-то несъедобно. Неудобоваримо даже. Молодые люди встревоженно переглянулись. А странный человек, как ни в чем не бывало, продолжал:
        - Однако фольклор передает нам не только хронологическую, но и географическую память об исторических событиях. Русские былины зафиксировали знакомство древних русичей не только с соседями - Ордой, Литвой, Турцией, но и с Каспием, это «Хвалынское море и Сокол-корабль», Иерусалимом, о чем я уже вам пропел, Италией - «Земля Тальянская», Арабским Востоком - «Сарацинская земля». Чем древнее былинный сюжет, тем более отдаленный пласт исторической географии он нам открывает. Например, Илья Муромец борется то с печенегами и половцами, то вообще отправляется истреблять Идолище Поганое в Константинополь. А вот сюжет о богатыре-нахвальщике истолковывается как воспоминание о столкновении с Хазарским каганатом: «Земля Жидовская и богатырь Жидовин». А сказка о Царь-девице - как рассказ о борьбе с сарматами: «Девичье царство, Подсолнечное царство».
        - Возникает вопрос…  - решил перебить его Вадим, надеясь развернуть мысль собеседника к делу: какого хрена ему вообще надо от нотариальной конторы «Рябцева и сын»? Завещание-то на кого составлять? На Илью Муромца, что ли? Или на Святогора? Но мужчина не дал ему договорить.
        - Да, вопрос действительно возникает,  - в охотку подхватил он.  - Насколько глубоко простирается географическая память древнерусской фольклорной традиции? И насколько точно мы можем определить историко-географические реалии по дошедшим до нас поэтическим описаниям? А я вам отвечу. Народный эпос, былины, легенды, предания, плачи, сказки - содержат в себе зашифрованную информацию о событиях далекого прошлого. Надо только уметь правильно расшифровывать эти поэтические образы, суметь понять их смыслы, коды и значения. И все это, конечно же, между прочим, есть еще и в Библии.
        - Ну как же без Библии-то,  - вяло согласился юрист. Не дай Бог еще и в ней увязнет. Авраам родил Иакова и так далее. Нет, клиент двинулся в другую сторону, в Индию:
        - Славянская фольклорная поэзия сопоставима с самыми архаичными формами греческого стиха. Из которых вышел и гекзаметр, и ритмика древнейших гимнов «Ригведы». Так что все связано, повязано и перевязано. Вот, к примеру, былина о Волхе Всеславиче. О завоевании царства Индийского. Главный герой, родившийся от колдовства, «волхования», слывший оборотнем, собирает дружину и выступает в поход против угрожавшего Руси Индийского царства.
        - Вампир, что ли?  - с надеждой спросила девушка, ожидая, что ей под вечер расскажут хорошую голливудскую сказку.
        - Почти. Сразу бросается в глаза, что врагом Руси поименована не Орда, не Литва, а далекая Индия. Это может указывать на то, что данный сюжет дошел до нас в наименее искаженном виде, и описывает переселение арийских племен в Арьявату, страну ариев - центральную часть Северной Индии, еще за две тысячи лет до нашей эры. Поход прошел успешно, и Волх Всеславич с дружиной поселяются в Индийском царстве после истребления всего местного населения. Короче, перебили всех дравидов и заняли их место.
        - Как все-таки в прошлом, во время великого переселения народов, мир был жесток,  - огорченно произнес Вадим.
        - А сейчас добрее, что ли?  - резонно заметила невеста.  - И теперь «переселение» идет, не знаешь разве? Только гастарбайтеров. Скоро они со своими дружинами в час Х и нас всех истребят. Жди. В своей нотариальной конторе.
        - Следует, однако, заметить,  - продолжил мужчина,  - что зафиксирован и второй вариант того же былинного сюжета, в котором главный герой называется не Волхом, а Вольгой, и Индийское царство заменено на Турецкую землю. Но это является примером того, как древний сюжет привязывается к новому врагу и к новым историческим реалиям. Хотя в самом тексте былины о Вольге и «царе Турец-сантале» встречается анахронизм: главному герою вместе с царем-турком противостоит царица Панталовна, а это имя ассоциируется не с Турцией, а с династией Пандавов в Индии. И вот что особенно любопытно. В походе Волх-Вольга Всеславич, пользуясь своими способностями оборотня, обувает-одевает, кормит дружину, ведет разведку против Индийского царства и побеждает индийского царя. В этом случае он напоминает другого древнего героя - греческого бога Диониса.
        - Дионис-то тут при чем?  - устало спросил Вадим, уже начиная глубоко сожалеть о том, что приволок сюда этого клиента-параноика.
        - Ну как же! Он ведь по преданиям тоже совершил поход в Индию с войском вакханок, и чудесным образом кормил их в пути. Однако при этом необходимо отметить, что славянский Волх гораздо древнее, архаичнее Диониса. Это, скажу честно, приятно осознавать. Диониса можно считать древним культовым героем первобытных земледельцев, ставшим божеством урожая. А Волх Всеславич, наш «сукин сын» - это образ бога охоты и рыболовства. Он не просто оборачивается зверем и птицею, но и избивает животных на прокорм дружине, так что «и волку и медведю спуску нет».
        - Дионис бы так не поступил,  - в сердцах бросил юрист.
        - Потому и пил только. С лозы виноградной. А Волх, чтобы захватить Индийское царство врасплох, превращает свою дружину в муравьев. Этот образ поддается такому истолкованию: войска ариев, вторгшиеся в Индию, были бесчисленны, как муравьи. А преодолев неприступную каменную стену, которая может быть представлена как образ Гималайского хребта, муравьи снова превращаются в людей. Войско Волха Всеславича истребляет все население страны, оставив для себя только семь тысяч красных девиц.
        - Это разумно,  - согласилась девушка.  - И даже в какой-то степени благородно.
        - Но так же вели себя в исторической реальности и переселенцы арии, частично истребив, частично ассимилировав местное дравидское население Северного Индостана. Белая индусская раса в настоящее время насчитывает около ста миллионов человек из более чем полумиллиардного населения Индии. Откуда они там взялись? Белые индусы - это восточные иафетиты, то есть протославяне. Те самые загадочные арии. А Веды можно назвать арийской «Библией».
        - Вы пейте, пейте,  - посоветовал Вадим, подливая ему вина, втайне надеясь, что клиент опьянеет, «нажрется и засохнет». Но так ведь не бывает: если куст жимолости поливать, то он расцветает еще более пышным цветом. Вот и тут. Зловредный «куст», изрядно глотнув, воодушевился еще больше:
        - Еще один былинный сюжет - о Михайле Потоке. Страна царя Вахрамея Вахрамеича, куда отправляется богатырь Михайло с дипломатическим поручением, находится у «корбы темныи, грязи черныи». Он едет вроде бы просто поиграть в шахматы - «тавлеи золотые». Но это является довольно прозрачным образом дипломатической игры, хотя в данном случае ставка здесь - голова главного героя. А где эта страна лежит?
        - И где?  - заинтересованно спросила брюнетка.
        - Корба - это ложбина, поросшая дремучим лесом, а грязь - это болото. Так что царство Вахрамея расположено где-то между пересеченной лесистой местностью и болотом. Правда, есть еще одно указание, позволяющее привязать рассматриваемый сюжет к реальной истории. Миша по кличке Поток идет вслед за умершей женой Марьей Лебедью Белой в подземное царство, бьется там с гадкой змеей и воскрешает Марью. А «в благодарность» та пытается извести супруга. Каково?
        - Вот ведь ведьма! Да что ж они все такие злодеи и злодейки?  - расстроилась девушка и даже платочек достала. Но вытерла не глаза, а губы. Поскольку ела мороженное.
        - Время было такое. Впрочем, как и сейчас. Но корни данного сюжета можно отнести к временам борьбы праславян со скифами и сарматами, где «брачный союз» славян со степью таит в себе опасность гибели - поглощения главного героя. Вот вам и ответ. Только геополитика, ничего личного.
        - Вам бы книжки писать да кино снимать,  - сказала невеста.  - А я бы у вас в главной роли снялась. Лебедь Белую или эту… которая флотом разжилась.
        - Договорились,  - кивнул мужчина.  - Но я книжек уже и так немало насочинял. Что же касается сармат, то они жили первоначально в Поволжье и Южном Приуралье, но потом переселились в степи Причерноморья, вытеснив оттуда родственных им скифов. Это позволило им не только подчинить окрестные скотоводческие племена, но и богатое Боспорское царство, основанное греческими колонистами за пятьсот лет до нашей эры на берегах Керченского пролива - Босфора Киммерийского. А после прихода сарматов Боспорское царство превращается в Греко-Сарматское государство.
        - И таким образом…  - начал Вадим, все еще надеясь перевести разговор в другое русло - юридическое, но попытка вновь сорвалась.
        - И таким образом, Михайла Поток едет поиграть в «тавлеи золотые» к царю Вахрамею именно туда, в боспорский Пантикапей или в Танаис. Тогда «грязь черная» и «корбы темныя» получают свое истинное истолкование. Боспорское царство занимало территорию Керченского полуострова, Таманского полуострова, низовья реки Кубань, восточное Приазовье и устье реки Дон. Но в древности на месте современного Азовского моря существовало гигантское болото, названное греками Меотидскими топями. В настоящее время от него остался лишь Сиваш, Гнилое море. Во времена Боспорского царства участки открытой воды, пробитые течением Кубани и Дона, чередовались с заросшими камышом болотами. Это и есть «грязи черные», а под «корбами темными» подразумевались заросшие лесом лощины Керченского полуострова.
        - А сучка эта что ж?  - спросила невеста. Ей сказки гостя нравились. Она вообще таких людей впервые видела. А то все эти да эти. Мажоры, одним словом. Безъязыкие, но рукастые и карманистые.
        - Сейчас доложу. Будущая жена Михайлы - Марья Лебедь Белая - тоже оборотень, и, обернувшись птицей, летает «по тихим заводям, а по тым зеленым по затресьям». Это соответствует описанию в древнегреческих «периплах» - лоциях для мореплавателей - западной оконечности Таманского полуострова. Тогда на его месте существовали отдельные острова - Киммерия, Фанагория, Синдика. Они были отделены от материка дельтой Гипаниса - современной Кубани, которая впадала в древности не только в Азовское, но и в Черное море… Надо бы нам еще винца заказать, как вы думаете?  - добавил он без всякого перехода.  - Хорошо идет.
        - Идет - догоним,  - подал официанткам знак рукой Вадим и утвердительно произнес:  - Вы - историк.
        - Вы еще даже не догадываетесь, кто я,  - туманно отозвался мужчина.
        Тут девушка напомнила:
        - А как же смерть?
        - Какая смерть?
        - Да Святогора же.
        - Ах, да. Это ведь тоже, если не поэма, так метафизический философический трактат в духе Гегеля или Спинозы. Хотя нет. Те слишком скучны, а тут опять же мегатрагический катарсис в жанре верлибра. Итак, прибыли они, Святогор с Ильей, конным ходом, на гору Елеонскую. Где их поджидала судьба. Рок.
        И мужчина на память процитировал:
        - «Стоит тута дубовый гроб; как богатыри с коней спустилиси они ко гробу этому да наклонилиси». Продолжение известно. Вот смотрите: француз всякий, немец ли, гей-голландец, мимо бы прошмыгнули, от греха подальше, а эти остановились и разглядывают. Что да почему, какой такой гроб, зачем тут? Есть во всем этом некий сакрально-мистический умысел. Загадка. Богатырям надо непременно руками гроб ощупать, заглянуть вглубь. Дальше - больше. Сначала Илья в гроб ложится - маловат. Или великоват, не важно, главное - не подходит по размеру. Затем сей деревянный макинтош примеряет на себя Святогор. Ага! В самый раз, сшит как по заказу, у лучших портных с Брайтон-Бич. Но и этого ему мало, он еще и крышку гроба на себя натягивает. Короче, затворяется напрочь. И все.
        - Все?  - с огорчением спросила невеста.
        - Ну, почти все,  - усмехнулся клиент, положив в рот темную виноградинку.  - Святогор из мира видимого исчезает, а его чудесная сила передается Илье. А в его образе и всей Руси, России. Как писал апостол Павел к Галатам: «Я умер для закона - фарисейского - чтобы жить для Бога». Но тут мы уже подходим к иным, более горним материям. Не за пахлавой же, право, толковать об этом. Добавлю лишь, что, по словам еще одного святого, Макария Великого, когда слышишь о гробах - представляй мысленно не только их видимость. А почему? Да потому что и они, и могила для тебя - твое сердце…
        - Как это понимать?  - спросил Вадим.
        - А понимай, как хочешь!  - отмахнулся рассказчик.  - Я и сам еще толком этого не понимаю. Время, может быть, еще не пришло. Но мне важно во всей этой давней истории другое: какого черта, в конце концов, он добровольно полез в гроб? А ведь только русский человек на подобное и способен, не так ли? Вот вы, девушка, полезли бы?
        - Дудки!  - бросила та. А потом, подумав немного, добавила:  - Хотя, если для рекламы погребальных аксессуаров, если в цене сойдемся, почему бы и нет? У меня такой фотосессии еще не было.
        - Ее Марина зовут,  - сообщил Вадим.  - И она не русская, а карелка.
        - Да какая разница, это не имеет значения,  - отозвался мужчина.  - Главное не кровь, а почва, земля, ее дух с душою. Которыми мы пропитаны. Здесь, в России, за десять лет жизни и Халли Берри русской станет. Если, конечно, полюбит ее. Побелеет даже.
        - А вот вы-то все-таки - кто? Историк-географ?  - поинтересовалась Марина. Как девушка с прагматичным складом ума, она, должно быть, хотела основательно «прошерстить» все окружение своего будущего мужа. Но тут к столику подплыли две дежурные азербайджаночки с игральными кубиками и предложили метнуть кости. Мужчина с удовольствием потряс деревянный стаканчик и бросил на поднос кости. Сразу выпало две шестерки.
        - Вам полагается еще один кувшинчик вина за счет заведения,  - поздравила одна из девушек.
        - Вот и несите,  - сказал Вадим и обратился к своему визави:  - Как это вам удалось? Сколько раз здесь ужинал, играл - и никогда двух высших цифр не выбрасывал.
        - Я профессионал,  - скромно ответил клиент. И добавил:  - Метать кости надо не рукой, а мозжечком и гипофизом, которые просто нужно в данный момент активировать. Ну, как ввести пин-код в банковскую карту.
        - А какие сказки вы еще знаете?  - спросила невеста.  - Страсть как люблю слушать, на ночь глядя.
        - И какие у вас вообще-то проблемы?  - спросил юрист.  - О деле-то мы так и не поговорили. Давайте начистоту. Марина не помешает.
        - Да проблемы-то, может быть, не у меня, а у вас,  - каким-то нехорошим голосом отозвался тот. Еще и сощурился. Неким холодком повеяло от его лица. Даже Марина зябко поежилась, хотя она порой была девушкой отчаянной и без тормозов. Вадим решил уточнить:
        - Но ведь вам нужна моя юридическая помощь?
        - Да,  - последовал короткий ответ. И мужчина угрюмо замолчал, словно ему теперь вообще расхотелось разговаривать.
        Тут как раз принесли обещанный кувшинчик вина, а заодно и ароматный кофе - было чем занять рот. Затем произошло нечто странное. Вадиму, отяжелевшему от вина и пищи, вдруг показалось, что из глубины зала к выходу идут, покачиваясь, три изогнутые и полупрозрачные фигуры - двое мужчин и девушка. И хотя видел он их со спины и мельком, да еще и сквозь какую-то ватно-молочную пелену, но готов был отдать все что угодно на отсечение (впрочем, не все)  - что эта уходящая троица как две капли воды (точнее, три) походила на них самих, сидящих сейчас за столом. Будто двойники или некая отделившаяся от их тел субстанция.
        Он вновь испытал какие-то нехорошие предчувствия, словно в скором времени ему, да и всем им, предстояло пережить нечто до такой степени невообразимое, великое и ужасное одновременно, что перевернет и в корне изменит всю их дальнейшую жизнь.
        Вывел его из оцепенения голос Марины:
        - Когда мама возвращается?
        - Через неделю,  - механически отозвался он.
        Ужин подходил к концу. «Ну а теперь-то что? Когда же он перейдет к своему делу?» - подумалось Вадиму. Он все еще не в силах был отойти от странного потустороннего видения в ресторане.
        - А дело у меня вот какого свойства,  - сухо проговорил мужчина, словно отвечая на его мысль.
        - Слушаю внимательно. Простите великодушно, но я там, в конторе, так и не разобрал толком, как вас величать? Любомир…
        - Велемир Радомирович. Так вот. Я хочу, чтобы меня развели с моей погибшей тринадцать лет назад женой. Официально, в судебном порядке. И выдали бы гербовую бумагу. С печатью.
        Сказав это, вернее, даже чуть ли не потребовав обиженным тоном, мужчина откинулся на спинку стула и еще острее и пронзительнее сощурился. Ну, почти как Ульянов-Ленин, выбравшийся вдруг из Мавзолея и отправившийся с таким, не предвещающим ничего хорошего, взглядом в Кремль. На стрелку с Путиным. Тут только Вадим впервые сообразил, что имеет дело с обычным городским сумасшедшим, фриком. И это еще в лучшем случае.
        - Мы такими услугами не занимаемся,  - растерянно пробормотал он.  - К тому же официальный факт смерти уже означает… состояние развода. Чего же боле? Ведь есть же у вас какая-то… «гербовая бумага» о ее кончине?
        - Ну, есть.
        - И достаточно.
        - Нет, не достаточно. Я хочу еще, чтобы нас развели. В разные стороны.
        Клиент вскинул голову и упрямо закусил верхнюю губу. Теперь он стал походить на Наполеона. Даже ладонь сунул за лацкан пиджака.
        - Без ее присутствия сделать это невозможно, по крайней мере, весьма затруднительно,  - только и нашел что сказать в ответ Вадим.
        - А мне по фаллосу,  - совсем уж грубовато отозвался Велемир Радомирович. Марине, как суперсовременной девушке, это понравилось.
        - Да разведи ты их как-нибудь - и делу конец,  - решительно вмешалась она.  - Проблем-то! Договорись с каким-нибудь ЗАГСом, впервой, что ли? И не такое творят. Вон, всю страну на бабки разводят, а ты?
        В этом она была права. Но одно дело - разводить народ с помощью, например, налогов на воздух, сливая доходы от углеводородов в свои закрома, и совсем иное - оформить развод живого мужчины с мертвой женщиной. Это уж совсем ни в какие ворота. Так и все другие чудить начнут. Скажем, станут требовать юридических прав на «мертвые души» покойных родственников. Для перепрописки их из гробов в дома. В целях уменьшения квартплаты.
        - Надо подумать,  - ответил тем не менее Вадим, случайно икнув и запивая свои слова красным вином.  - Но вы должны рассказать мне все более подробно.
        - А чем я, по-вашему, здесь занимаюсь?  - насупился клиент.  - Но история моя слишком сложна, чтобы понять ее вот так, сразу. Тут двух слов недостаточно.
        - Вы говорите, говорите,  - приободрила его Марина.  - Время у нас есть. У нас вообще весь вечер свободный.
        - Мы же в ночной клуб собирались?  - напомнил Вадим.
        - А мне по фаллосу,  - повторила цитату невеста.  - Здесь поинтересней будет. Когда еще ума набираться, если не сегодня?
        - Вот как? Чего-то ты, подруга, перепила.
        - Тормози, присяжный. Не езди мне по мозгам.
        - Дороги нехоженые, все равно ни пройти, ни проехать.
        - Вот и отстань. Сутяга.
        - Стоп!  - остановил их загорающийся спор таинственный собеседник. И добавил:  - Да, вы правы, время у вас еще есть. Но вы даже не догадываетесь, как мало его осталось.
        Прозвучало это как-то апокалиптически. Словно напоминало о близком Страшном Суде. Молодые люди вновь встревоженно переглянулись. А Велемир Радомирович хладнокровно произнес:
        - Однако пора и рассчитаться. Лучше отсюда уйти. Расплачиваться буду я.
        Глава вторая. Три дня назад
        Над ним склонилась то ли луна с белесыми глазами, то ли моргающая лампочка. «А лицо-то без абажура»,  - механически отметил он. Где-то не так уж и далеко натужно выла собака. Или волк. Потолок в грязных подтеках перестал покачиваться, «корабль» занял устойчивое положение. А из раскрытой двери дуло столь сильно, что даже ложечка в стакане на столе позвякивала.
        - У вас нос в крови,  - невесело произнесла молодая женщина и показала ему платок с темными пятнами.  - Это, наверное, потому, что вы мордой об пол шмякнулись. Простите, лицом. Чего это с вами? И часто так?
        - Не знаю,  - ответил он и попытался встать.
        - Лежите, лежите. Пол чистый. Еще не успели насвинячить. А я вам подушку под голову подложу.
        - Не надо.
        - А чего надо? Может, грелку? Впрочем, ее тут днем с огнем не сыщешь. Тем более, ночью… Странно, на эпилепсию не похоже. Я знаю. У меня брат эпилептик. Так вся морда была бы в пене. Опять же, извините, лицо. Привыкла я тут к мордам. Сердце?
        - Валидол дайте,  - сказал он, скосив глаза в сторону кровати, на которой, как ему показалось, лежал кто-то еще.  - Там, в сумке.
        Женщина отошла, порылась в его барахле, бормоча что-то себе под нос. Вернулась с валидолом, сунула таблетку ему в рот. И продолжала с любопытством разглядывать его.
        - Ну, лучше?
        - Сейчас. Пройдет.
        - Врача не нужно?
        - Обойдусь.
        - А врача-то и нет. Как грелки. Это я так спросила. Из вежливости.
        Мужчина с неудовольствием наморщил лоб. В сознании всплыло другое женское лицо, он все вспомнил. Лежать дальше на полу, пусть даже еще «ненасвиняченном», показалось ему глупо. Оценив расстояние до ближайшего стула, он решил встать. Конечно, удобнее было бы теперь улечься на кровать, но и в этом виделась какая-то недостойная для мужчины поза. Другое дело, если это была бы его жена. Но перед супругой он бы он и не ударился «мордой», как любит выражаться «эта», в пол. Кстати, кто она? Неважно. Оседлав шаткий стул, мужчина спросил:
        - Ладно, как тебя зовут?
        - Катя. А вас-то?
        Он не ответил, продолжая размышлять. Даже прошептал вслух:
        - А чего ты ждал?..
        Но чего-то ждала и эта особа, стоя перед ним. Собако-волк за окном вновь принялся выть. Нудно и жалобно.
        - Это Альма,  - сказала наконец Катерина.  - У нее на днях щенков утопили. А куда их, по-вашему, деть-то? Тут детей скоро топить станут.
        Вновь не дождавшись никакого ответа, она задала другой вопрос, более существенный:
        - Мне уйти?
        - Оставайся,  - не сразу отозвался мужчина. И повторил несколько иным тоном:  - Да, останься. Я тебе, так или иначе, заплачу.
        - Вот это хорошо,  - обрадовалась она.  - А то меня муж обратно домой не пустит.
        - Ты замужем?
        - А как же. Мы тут все замужем.
        - А зачем же этим занимаешься?
        - Вот потому что замужем.
        Ответ прозвучал как-то непонятно, бестолково. Будто все тут сожительствовали друг с другом, и это было в порядке вещей. Тревожные мысли не покидали его, а в груди продолжало покалывать. Но уже медленно отпускало. Если бы только не вой этой несчастной Альмы на улице… И таинственно-серебристый свет луны, сочившийся как из перерезанного стебля алоэ.
        «Город призраков,  - подумалось ему.  - Зря я сюда приехал».
        - Кто - «все»?  - хмуро спросил мужчина.
        Женщина пожала плечами, будто вопрос был настолько глуп, что и не заслуживал внимания. Ей было около тридцати лет. Лицо кругловатое, глаза и губы чуть припухшие. «Плачет, что ли, часто? Еще бы! С таким-то мужем и братом-эпилептиком!». Одета скромно, без провинциального шика, а в темных волосах есть уже седые нити. Лунного света. И что теперь с ней делать? Выгнать, как Альму?
        - Водку будешь?  - уж совсем грубо буркнул он.
        - Буду,  - коротко и кротко ответила она.
        Мужчина налил себе чуть-чуть, а ей, в пластиковый стакан, побольше. «Голодная, наверное?» - подумал он, глядя на нехитрую снедь на столе.
        - Угощайся.
        Они выпили молча и не чокаясь, как на похоронах. Вот только где усопший? Уже на кладбище или еще в соседней комнате? И вообще - покойник или покойница?
        Катерина закусывать не стала. «Значит, сытая,  - снова подумалось ему.  - Все они тут в провинции притворяются, будто жрать нечего! А поглядишь - каждый с избытком веса. Или пухнут, что ли, от голода?»
        - А вы надолго к нам?  - спросила женщина.
        Ее вопрос остался без всякого резонанса. Мужчина снова налил, а после второй стопки стало как-то повеселее. Поспокойнее на душе. Даже слегка забылось найденное на столе послание, которое и привело его в ужас. Короче, на пол.
        - Меня зовут Патермуфий,  - важно соврал он.  - Нет, Истукарий.
        - Не может такого быть. Нет сейчас таких имен.
        - Ладно, нет. А Велемир устроит?
        - Ну, это еще куда ни шло.
        - А ты не так проста, как кажешься. Расскажи о себе. Кто ты? Откуда? Где живешь? С кем, кроме этих эпилептиков? Дети есть?
        Катя будто ждала подобных вопросов, поэтому тотчас же стала отвечать, как зубрилка на уроке:
        - Живу здесь, тут же и родилась, рано осиротела, ребеночек у меня был, да помер, сама инвалид, работаю прачкой, а в огороде ничего не растет…
        «Все врет!  - почему-то радостно подумалось ему.  - Это у них у всех тут песни такие: «Играй гармонь» называется».
        - Хватит, который час?  - перебил он.  - Что-то у меня стрелки остановились.
        - А у меня и часов-то нету, сроду их не носила,  - ответила она.  - Мы время по солнцу да по звездам сверяем. Дело сейчас идет к полночи. Точнее, без десяти двенадцать.
        - У тебя внутри биологические часы, что ли?
        - У меня внутри много чего,  - усмехнулась она.  - Еще и телефон с телевизором, интернет только все никак не подведу. Дорого.
        «Что ж, с чувством юмора у нее все в порядке»,  - отметил про себя мужчина. После третьей Катерина стала закусывать. А в коридоре гостиницы вдруг началась какая-то беготня, толкотня и повизгивание. Причем явно детского свойства.
        - Черт!  - произнес мужчина.  - А это еще что такое? Уж полночь близится, Германа все нету, а дети притащили тяте мертвеца в сетях?
        - Не обращайте внимания, тут всегда так,  - осведомленно отозвалась женщина.  - Это не тятя, а тетя одна из Самары, у нее штук пять ребятишек. Они по ночам беснуются, а днем дрыхнут. Бойкий народец. Сейчас и другие проснутся.
        - Какие другие?
        - Ну-у… Эти, из Иваново. Старик со старухой. Впрочем, они вообще никогда не спят. Все бродят и бродят, ищут чего-то, сами не знают чего. Будто кошелек потеряли или сами потерялись… И те - двое. Транзитные, из Чебоксар. Никак, сволочи, не уедут, всех уже достали своей пьянкой. Вторую неделю глушат. Во! Слышите?
        До Велемира и в самом деле стал доноситься какой-то отдаленный песенный вой, на два голоса: один с горьким надрывом, другой - с бесшабашной удалью. Под этот стон-песню шла фонограмма щенячьей радости из коридора. А тут еще и Альма за окном подключилась к этому конкурсу «Минута славы».
        - Да что тут у вас происходит?  - спросил мужчина.  - Раньше такого не припомню.
        - А вы здесь и прежде бывали?  - поинтересовалась Катя.
        - Давно. С женой.
        - А-а. Тогда понятно.
        - Что «понятно»?
        - Понятно, почему я вас не знаю. Я ведь с семейными парами не работаю, только по индивидуальным заявкам.
        - Нет, это действительно черт-те что!  - выдохнул постоялец, откинувшись на спинку стула, отчего тот едва не рухнул.  - Дурдом какой-то. «Индивидуальные заявки»! Куда я вообще попал-то?
        - В Юрьевец,  - усмехнулась женщина.  - Сами приехали. Добровольно. А зачем?
        - По жене соскучился,  - отозвался Велемир, впервые, наверное, отчетливо осознав, какой метафизический зов привел его в этот городок на Волге.  - По ее лицу, голосу. Языку,  - добавил он, немного помолчав, и пошел к раковине, наливать воды в чайник.
        Но жидкости в кране, конечно, никакой не было. Из него даже ржавой капли не выпало. В конце концов мужчина просто от злости открутил вентиль и, не зная, куда его бросить, сунул себе в карман.
        - Забыла предупредить. Можно и не манипулировать,  - посочувствовала женщина.  - Сегодня же пятница, тринадцатое, всегда так.
        - А в другие дни?
        - И в другие тоже.
        Тогда кой хрен - пятница или средовторник? Тринадцатое или сорок седьмое?
        Катерина не ответила, виновато пожав плечами, словно это она накануне выпила всю воду.
        - «Манипуляция» в переводе с латыни - это «пригоршня»,  - заметил Велемир, вынимая из сумки термос.  - Мы все время ладонь в надежде тянем, а им, манипуляторам, только того и надо. Посмеиваются лишь. Пошли.
        - Куда?
        - К роднику вашему! Жажда. Ну и чаек поставим. А там подумаем, как дальше быть. И что делать.
        Мужчина пропустил ее в коридор, запер дверь. Ключ был величиной с перезрелый огурец, да еще с железной култышкой на цепочке; все это весило не меньше килограмма. Должно быть, от древних ворот Юрьевца. Уже сделав несколько шагов по коридору, Велемир на всякий случай вернулся и толкнул дверь. Она открылась.
        - Замок снаружи не запирается,  - пояснила Катя.  - Впрочем, изнутри тоже. Это все так, антураж. Да вы не бойтесь, у нас воровства нет.
        - Идиотизм какой-то!..  - пробормотал мужчина.  - Ключ-то тогда зачем?
        - А как же иначе? Для порядка.
        - Какой же «порядок», если это форменный кавардак?
        - Целая пригоршня манипуляций и декораций,  - охотно и даже как-то весело согласилась женщина.
        - А если дети забегут и разобьют что-нибудь?
        - Они только по коридору носятся.
        Будто в подтверждение ее слов откуда-то с лестничного проема высыпала армада ребятишек - от пяти до десяти лет - мальчики ли, девочки - сразу и не поймешь. Растрепанные, полуодетые, кто в одном тапке, а кто сразу в трех, потому что лишняя зажата в кулачке и ее используют как мухобойку - по затылкам, с криками и визгом. Досталось мимоходом и Велемиру, а нечто с косичкой врезалось ему головой в живот. Катерина благоразумно прижалась к стенке. Весь этот смерч промчался в конец коридора, развернулся и с тем же шумом понесся обратно, падая, перекатываясь и тут же поднимаясь вновь на прыгучие ноги.
        - Днем, говоришь, более спокойны?  - полюбопытствовал мужчина, подбирая с пола выпавшего из торнадо железного солдатика. Положил его в карман, к вентилю и ключу.  - А куда мамаша смотрит?
        - Она мужа ждет. Он должен вот-вот приехать. Извелась вся.
        - А нельзя ждать как-то потише?
        - Может, можно. Просто она давно ждет. Дети совсем от рук отбились. Без отца-то.
        - А где он?
        - А кто ж знает.
        - А почему она, черт возьми, здесь ждет, в гостинице, а не где-нибудь в другом месте, у себя дома, к примеру?
        Велемир понимал, что разговор этот становится все более бессмысленным, поэтому даже не удивился ответу Катерины:
        - А здесь велено.
        Все его расспросы утыкались в какую-то стеклянную стенку. Или тонули в покрытом болотной ряской озере, как камешки. Оставались лишь круги на воде, да и те быстро исчезали. А тут еще, когда они шли по коридору, из «детского» номера открылась дверь, оттуда высунулась богатырского вида женщина в ночной рубашке, уставилась на Велемира и разочарованно произнесла:
        - Нет, кажется, не он.
        - Не он,  - подтвердила Катерина.
        - Значит, не пришел еще? Не видела?
        - Нет. Я скажу когда.
        Дверь с протяжным скрипом, словно издав горестный стон, затворилась. Они стали спускаться по лестнице.
        - Откуда ты здесь все про всех знаешь?  - задал вопрос Велемир, держась за перила и осторожно нащупывая ступени: лампочка светила так тускло, что лучше бы и не горела вовсе.
        - А я живу тут, на заднем дворе, во флигеле.
        - И давно? В смысле, где-нибудь еще бывала?
        - Не помню.
        - Как не помнишь?
        - Да просто не хочу ничего такого помнить!  - вырвалось у нее.
        «Это уже кое-что,  - подумал он.  - Выходит, есть и у нее какой-то «скелет в шкафу». Прошлое. А то тут все как в томатной банке с бычками законсервировано».
        В холле за стеклом, положив голову с кудряшками на ладони, спала администраторша. Они вышли на улицу. У входа в инвалидной коляске сидел мужичок в кепке. Огонек его сигареты уставился на них, как красный глаз.
        - Муж мой,  - пояснила Катя, когда они прошли несколько десятков метров.  - Переживает.
        - За тебя?
        - Зачем за меня? За Альму. Потом что это он щенков утопил. Завыл бы от тоски сам. Да немой.
        - Не твой?  - совсем уж глупо спросил Велемир, поскольку стал вновь путаться в мыслях. А все из-за бумажного послания, оставленного в номере на столе. Но тут действительно все выглядело странно и нелепо. Какая-то самарская тетя ждет мужа в Юрьевце, а дети ее по ночам как очумелые носятся по гостинице, инвалид переживает о собаке, как о родной жене, хотя сам же и утопил ее щенков, а жена эта идет рядом с ним неизвестно куда. Нет, известно куда - к роднику.
        - Языка нет,  - ответила на его вопрос Катерина.  - На Кавказе отрезали. И еще кое-что. По мелочи.
        Велемир решил не уточнять - что именно. И вообще, больше вопросов не задавать. Все равно без толку. Лишь сейчас он обратил внимание, что за ними увязалась и какая-то дворовая собака. Должно быть, та самая Альма. Она близко не подходила, но шла, как привязанная, метрах в трех сзади. И смотрела так, словно хотела выговориться - все равно кому, хоть этим двум, похожим, вроде бы, на людей. Но она ведь тоже без языка. Как и они.
        - Лена, прости, а я ведь подзабыл, где этот родник находится,  - сознался он.
        - Я покажу,  - ответила женщина.  - Только меня не Лена, а Катя зовут. Катерина Рябцева.
        «И чего это у меня вырвалось? Тринадцать лет никого так не называл. Видно, ночь какая-то совсем мистическая и безумная…» Ночь действительно была необычной, в Москве таких нет: совершенно безлюдно, во всех деревянных домиках погашены огни, на улице тепло, как в предбаннике, тишина густая, звенящая, словно струится со звезд. Гравий под ногами вкусно похрустывает. И, конечно же, полнолуние.
        Они шли по такой узкой улочке, что по ней можно было проехать, наверное, только на велосипеде, а если высокий человек расправит руки, то, кажется, непременно достанет ими до обоих заборов, с той и другой стороны. Домики кончились, впереди был глубокий, поросший кустарником и чахлыми деревцами овраг. Вниз вела деревянная, вросшая в землю лестница с корявыми перилами.
        - Здесь поосторожней,  - предупредила Катя.  - Скользко.
        - Знаю, падал уже,  - откликнулся он.
        И хотя опыт был, но вот и теперь он едва не загремел всеми костьми на середине лестницы. Успел ухватиться за Катерину, которая шла первой. Он буквально повис на ней, почувствовав исходящий от нее аромат свежеиспеченного хлеба.
        - А кладбище тут где?  - зачем-то спросил Велемир, не отпуская ее плечи.
        - За оврагом,  - ответила она, тоже не торопясь к освобождению.  - А вам и туда надо?
        Он развернул ее к себе лицом и решительно поцеловал. Может быть, даже чересчур сильно и грубо. Но она нисколько не сопротивлялась, напротив, прижалась к нему всем телом. Глаза ее в темноте зеленовато светились.
        - Пошли!  - резко сказал Велемир и отпустил женщину.
        - Куда? На кладбище или к роднику? Или обратно в гостиницу?
        Он двинулся вниз, в глубину оврага. Катя задержалась. А Альма так и осталась наверху, не доверяя крутым ступеням. Легла на землю, устроив мордочку между лап. Решила подождать людей здесь, если они, конечно, вернутся.
        Родник журчал где-то рядом. Слева от лестницы. Надо было пройти еще несколько метров. Тропинка, вымощенная камнями, вела к деревянному навесу, острый шпиль которого венчал крест. Была и скамеечка для отдыха, с двумя резными фигурками по бокам. Очевидно, какой-то местный умелец-плотник постарался. Выглядели они как живые - старик и старуха с посохами, со склоненными лицами, застывшие в вековой печали. А вода из родника струилась им почти под ноги - в обложенное булыжниками корытце-колодец.
        Велемир отвинтил крышку термоса и нагнулся к источнику.
        - Водица славная,  - сказал вдруг кто-то позади него.
        Голос звучал трескуче, как сухие ветки в костре. От неожиданности Велемир едва не упал в этот колодец. Но удержался.
        - Да. Редкая водица,  - повторил старик - ожившая резная фигура из дерева. Он не шевелился, только шамкал ртом. Руки опирались на посох. И смотрел даже не на Велемира, а куда-то сквозь него, в пустоту. Что видел там - непонятно, но что-то явно с интересом рассматривал. А глаза были подернуты белесой пленкой, поэтому и казались неживыми.
        - Старуха ваша тоже не из болтливых? Или только под деревяшку косит?  - спросил, немного отойдя от первоначального испуга, Велемир. Он был очень зол. Так обмишуриться!
        - Это те самые наши постояльцы из Иваново,  - пояснила, подходя, Катя.  - Здравствуйте. Не нашли еще?
        - Нет, ищем. Вечер добрый,  - ответствовал старик. Старуха продолжала молчать, будто ничего и не слышала. Она настолько ушла в себя, что действительно обратилась в скорбную деревянную статую. Интересно, сколько они тут сидят? Такое впечатление, что целую вечность. А впрочем, перед водой и огнем можно и окаменеть.
        - А что потеряли-то?  - поинтересовался у старика Велемир.
        - Язык,  - ответила вдруг старуха. Словно половица скрипнула. И снова ушла в какое-то инобытие.
        - Праязык,  - поправил старик. И добавил:  - Который был изначально.
        Эта тема оказалась близка Велемиру, но сейчас было не до нее. Его возмутило: что ни час, что ни новая встреча, то какой-то иллюзион, мистический фильм ужасов «Сонная лощина». Тайны Юрьевца. Он стал жадно, до ломоты в зубах, пить воду, наслаждаясь этой единственной животворящей реальностью, журчащей весело и радостно, как сама жизнь. Потом набрал полный термос и закрутил крышку. Подумав, вытащил из кармана детского железного солдатика и установил его на краю колодца. Пусть родник охраняет.
        Что же ему все это напомнило? Только сейчас он сообразил: действительно какое-то кино, то ли Бергмана, то ли Тарковского, даром, что его музей где-то в городе. Да и сам он тут родился. Вот и происходят на его малой родине всякие метафизические чудеса. А может, это и не фильм даже, а лишь один замысел, черновик, уцелевший сценарий, плохо смонтированная старая черно-белая пленка, которая так и не попала на экран. Нереализованная идея, сюжет с движущимися или застывшими фигурками. Без звука, без языка. И он, Велемир, в их числе. Но каждый жест, немое слово или предмет декорации имеют свое значение. Тайный смысл, который еще предстоит разгадать.
        Вот уж не думал, что поездка обернется таким душевным смятением. Вхождением почти в потусторонний мир, сакральной встречей с исчезнувшими и мертвыми, утерянными и возвращенными вновь. И почему это происходит именно здесь, в Юрьевце? Ну, город как город, типичный, среднерусский, поволжский. Основанный, кажется, еще до татаро-монгольского ига.
        Перед задумавшимся Велемиром вдруг возникло светящееся облачко, прямо над струившимся родничком, отдаленно напоминающее женский силуэт.
        - Ты видишь?  - толкнул он уже давно прикорнувшую у него на плече Катерину.
        - Что?  - очнулась она.
        - Неважно.
        - А я вижу,  - проскрипел старик.  - Это душа родника, его язык.
        Велемир не стал спорить, его эта версия вполне устраивала…
        В сознании Велемира отворилась какая-то дверца, как в потаенном хранилище. Будто и не забытое вспомнилось, а то, что было вообще сокрыто от глаз, но всегда незримо присутствовало в душе, погруженной в сон, в морок, лежащей под спудом нынешнего чужебесия, как под крышкой гроба. Нет, видно, не случайно он оказался в Юрьевце. Словно пришел в старый кинотеатр, где вдруг замелькали кадры давно минувшего. И где неожиданно он получил это странное послание, весточку с того света…
        Скамеечка у родника была хоть и короткой, но места хватило всем. Велемир уселся рядом с Катериной, между стариком и старухой. А вода продолжала журчать, повествуя о чем-то. Все молчали и слушали. Слова старика о Праязыке навели Велемира на мысль, что тот, по сути, прав, хотя вкладывает в это, возможно, какой-то свой метафизический смысл, не научный. Не лингвистический. Но искать надо действительно здесь. Почему? Да всё очень просто. Велемир последние лет двадцать тщательно изучал этот вопрос.
        Происхождение человечества и, соответственно, Праязыка, взаимосвязаны. Ориентировочно - два - два с половиной миллиона лет назад. Это олдовайская и шелльская культура на востоке Африки. Но почти одновременно, по историческим меркам, на Алтае сформировалась галечная культура, и, в тоже время, гоминиды осваивали Францию и территорию реки Дунай. А еще - Среднерусская возвышенность, где и расположен нынешний Юрьевец. Именно в этих местах и в эти сроки появилась членораздельная речь. Другого времени для появления Праязыка попросту нет.
        Полтора миллиона лет назад произошло первое оледенение. Сдвинувшись с мест, смешались африканские и евро-азиатские группы. Затем последовал еще один ледниковый период. И семьсот тридцать тысяч лет тому назад сформировался вербальный, словесный язык. На это указывает, в частности, родство франко-кантабрийской мифологии, существование которой предполагает язык, с мифологией средне-нижнего палеолита. Велемир даже лекции читал на эту тему. И статей написал кучу.
        Может быть, именно отсюда следует считать начало создания для человечества единого Праязыка? Дата неопределенная, но хоть что-то… Хоть какой-то исток. А памятники олдовайской и шелльской культур распространены на обоих обитаемых в то время континентах - в Евразии и в Африке. На территории России следы древнейшего шелльского человека обнаружены на Северном Кавказе и в Прикубанье. Аналогичные памятники открыты в Азербайджане - в пещере Азых, в юго-восточной Англии - у города Клэктонон-Си, в Закарпатье на горе над Тиссой - так называемая «стоянка Королёво», на реке Северный Донец, правом притоке Дона, в Изюмском районе Харьковской области, в Луганском крае. А в Юрьевце? И в Юрьевце, разумеется, они тоже есть, должны быть. Только не ищут.
        Ведь в России южная граница ледника доходила до реки Оки и низовьев Припяти. Древние люди вынуждены были переселяться в обширные области Русской равнины с её Среднерусской возвышенностью. Этот исторический промежуток времени - четыреста тысяч лет тому назад - следует считать окончательным периодом, когда популяции древнего человека были настолько разделены, что в результате этого было положено начало двум совершенно разным человеческим линиям. Но главное - произошло первое разделение языков.
        Наука определяет возраст Праязыка близким возрасту появления человека вообще. Более того, генетики определили различия между последовательностями митохондриальных ДНК людей и шимпанзе. И по известной дате отделения ветви шимпанзе (пять миллионов лет назад) вычислили время и первого разделения групп предков ныне живущих людей. По их данным, такое разделение произошло 180 -190 тысяч лет назад.
        Это дата наиболее древней мутации в митохондриальных ДНК, которую генетики могут распознать. Дальше - стена, мрак. Но на этом уровне обычно кончаются и возможности глоттохронологии - сравнения корней древнейших языков людей. Получается словно бы необоримая преграда на пути к истине. Кто же её перед нами воздвиг? Уж не отец ли лжи? Или нам еще не дано знать то, что не положено, поскольку еще не пришло время? Вопросы эти повисают в воздухе. Как повисло вдруг перед задумавшимся Велемиром светящееся облачко.
        Начало всей человеческой истории пролетело перед глазами Велемира за тот час, что он сидел на скамеечке у родника. Он словно бы просмотрел удивительный фильм, созданный настоящим мастером. Как будто пришел на последний сеанс в открытый кинотеатр, где неожиданно увидел полустертую ленту Тарковского или другого, неизвестного еще, но великого режиссера. Творца правд.
        Тут внимание всех «жителей» скамейки привлекло еще одно «облачко», но на сей раз, кажется, вполне реальное. Деревянные ступени лестницы стали поскрипывать, за кустарниками показалось белое платье - кто-то еще спускался к роднику.
        - У вас сюда прямо ночное паломничество,  - проговорил Велемир.
        - Знатная водица,  - ответил за всех старик.
        - Но это не к нам,  - добавила Катерина.  - Она к могилам идет. Тут, через овраг, будет покороче.
        - Кто - она?
        - Так… Вдова.
        Больше Велемир никаких разъяснений не получил. А белое платье действительно скрылось где-то в глубине оврага, в зарослях. Очередная тайна Мадридского, то есть Юрьевецкого двора. Почему именно ночью нужно пробираться на кладбище, рискуя сломать себе в темноте шею? Покойный муж не может обождать до утра, что ли? Об этом Велемир и спросил Катерину.
        - Живет там,  - просто ответила она, болтая ногами. Будто это было в порядке вещей: жить в могиле.
        - Как? В гробу?
        - Ну почему. В сторожке. Правда, без удобств. Электричество срезали, как бесперспективный объект. Зимой дровами топит. Она ведь типа смотрителя на кладбище.
        - Да уж, объект и в самом деле бесперспективный, какая, право слово, перспектива у мертвецов?  - усмехнулся Велемир.
        Прежде ему как-то не довелось побывать вместе с женой на этом кладбище. Может, сходить завтра? В провинциальных русских кладбищах есть какая-то притягательная сила. Словно захоронены здесь не люди, а древние сокровища, клады. Впрочем, в некотором виртуальном смысле так оно и есть. Теперь ему показалось, что он ослышался старика, и тот сказал не «знатная водица», а «знатная вдовица».
        - Молодая?  - на всякий случай поинтересовался он.
        - Лет сорок.
        «Как было бы и Лене»,  - подумал он с непонятной тревогой.
        - А давно здесь?
        - Приехала годков двенадцать назад. Вместе с мужем.
        - Уже покойником?
        - Здесь умер,  - как маленькому пояснила Катя.  - Утонул в Волге, на второй день. Пошел купаться и… А тело так и не нашли. Это бывает, течение все же. А Лена так переживала, что решила тут и остаться. Сторожка-то уже пустая была. Прежний смотритель так пил, что в открытую могилу и свалился. Да сразу и умер. Только закопать осталось.
        - Лена?  - испуганно переспросил Велемир.
        - Имя такое, редкое,  - Катерина внимательно посмотрела на него и перестала болтать ногами.  - Но я точно не знаю всей этой истории. Говорят, что муж не утонул, а сбежал, бросил ее. Вот она умом и повредилась.
        Ему стало как-то трудно дышать, а сердце вновь защемило. Достав таблетку валидола, он сунул ее под язык. Нет, надо непременно сходить на это кладбище. Поглядеть на вдовицу. А вдруг?.. Какие-то совершенно безумные мысли полезли в голову. Он вытер носовым платком взмокший лоб. Просто форменная чертовщина.
        - Пошли, что ли?  - предложила Катя.
        Наверное, она имела в виду гостиницу, но Велемир понял по-своему. Ему сейчас стало страшновато, он хотел оттянуть визит на погост, в сторожку, до утра, до солнечного света.
        - Успеем к могилам. Надо еще водки выпить,  - сказал он.
        - Вот и двинули,  - согласилась она.
        Старики продолжали сидеть не шевелясь, как деревянные истуканы. Ждут, когда Праязык или Слово им само в руки свалится. А ведь и он тоже ищет того же. Жена-то уже нашла. Теперь говорит языком мертвых, мертвым языком.
        - Ну, прощевайте,  - произнес Велемир, будучи уверен, что его не слышат.
        - Скоро свидимся,  - трескуче бросил ему в спину старик, когда они уже шли к лестнице.
        … Через час от всех пережитых треволнений и размышлений он был уже настолько пьян, что начинал видеть себя как бы со стороны. Но никак не мог понять: где находится и кто эти люди за столом? И почему он рассказывает инвалиду в коляске о «благородном римлянине Меркурии»? Тот ведь глухой. Нет, немой, кажется. А-а, какая разница!..
        - …и вот, когда ему сонному подло отрезали голову,  - заплетающимся языком продолжал Велемир,  - произошло чудо. Воин Меркурий встал, взял главу свою в руки и понес в город Юрьевец. Стоп! Не в Юрьевец, в Смоленск. Впрочем, без разницы. Во всех русских городках был свой Меркурий. А татары в ужасе побросали оружие и бежали, давя и убивая друг друга. На них нашло помешательство. Как на меня сейчас. А вы, дурни, хоть знаете, что ваш юрьевецкий святой, блаженный юродивый Симон мог ходить по воде как по суше? Над ним смеялись, издевались, били, а по его молитвам погас пожар, грозивший уничтожить весь Юрьевец?
        - Мне тоже кое-что отрезали,  - произнес инвалид в клубах табачного дыма.
        - Погоди. Ты же немой?
        - А я притворяюсь. Просто говорить неохота. Надоело.
        - Это правильно. Давай тогда помолчим.
        Велемир потянулся к столу за самогоном, налил в два граненых стакана, и они выпили. Захрумкали свежими зелеными огурцами, юрьевецкими, знаменитыми. Можжевеловый самогон доставил, кажется, брат Кати, эпилептик. Он сейчас возбужденно спорил о чем-то с двумя меднолицыми широкоскулыми мужиками, похожими на индейцев. Это, как он догадался, транзитные из Чебоксар. На койке спала какая-то женщина в кудряшках. Сама Катерина сидела рядом с Велемиром и прижималась к его плечу.
        - Отстань!  - он указал пальцем на мужиков.  - Как звать?
        - Вася и Митя.
        - А дрыхнет это кто тут на моей койке?
        - Администраторша. Люся. Ты все забыл?
        - Местами,  - сознался он. Но все же с усилием воскресил в памяти начальную картину: как, встретив по пути в гостиницу брата-эпилептика, ходили все вместе в какой-то «самогонный дом» на окраине, потом сошлись с чебоксарцами, подняли в номер «отрезанного мужа» вместе с его коляской, а Люсьен, наверное, сама приперлась, на правах хозяйки. А вот за самогоном, кажется, брат бегал еще пару раз.
        - Термос где?  - спросил Велемир.
        - Ты его детям отдал,  - ответила Катя.  - Они пить хотели.
        - Какой я славный. А больше ничего не отдал? Деньги там, одежду, фотоаппарат?
        - Нет.
        - Жаль. Берите все! Мебель, зубную щетку, жену.
        - У тебя же нет жены,  - напомнил инвалид.  - Ты говорил, она в Париж сбежала, с любовником.
        - Разве?  - удивился Велемир.  - И как только смогла… Ее ведь здесь убили. В Юрьевце.
        - Вот горе-то,  - посочувствовала Катя.  - А как, кто?
        - «Кто»! Да кто-то из вас. А «как» - вам лучше знать.
        Он задумался, потирая виски. Ему представилось, что так оно и было на самом деле. В Париже она была, но вместе с ним. Сразу после свадьбы. А вот из Юрьевца-то и не вернулась. Тут на кладбище и похоронена. Он даже сам горсть земли кидал и цветы клал. Синенькие такие, фиалки. И, кажется, даже упал на гроб, как принц Гамлет. Нет, просто поскользнулся, ведь дождь шел, глина мокрая. Вот как все было, или должно было бы быть. Инвалид молчит, потому что разговаривать надоело, а ему ничего и вспоминать не хочется. Лучше все заново выдумать.
        - Из нас никто никого не убивал,  - сказала Катерина.
        - Ну почему же?  - не согласился инвалид.  - Я это делал довольно часто.
        - Ты - на войне, это другое,  - она погладила его по обритому до синевы черепу.  - И вообще, чего-то ты сегодня разболтался.
        - Не убивали!  - хмыкнул Велемир и указал пальцем на ссорящихся мужиков.  - А эти чем занимаются?
        Они сейчас действительно уже не только ругались, но начали хватать друг друга за грудки, все трое. Затем брат-эпилептик и транзитные сцепились-слиплись в какой-то слоеный гамбургер, издавая одни лишь междометия и мат. А вскоре эта мясная котлета стала с ускорением двигаться от стенки к стенке, пока не опрокинулась на пол. На короткое время она распалась на три огрызающихся части, а затем вновь сфаршировалась.
        - Бифштекс выйдет с кровью,  - предположил инвалид.  - Останется только лучком посыпать.
        А его на столе было много. И порей, и петрушка, и свежие помидоры, и вареный картофель, и сальце,  - все, чем богата славная земля Юрьевца.
        - Разнимать не надо,  - предупредила Катя.  - А то перепадет ненароком. Они дикие.
        Да Велемир бы и с места не тронулся, пусть убивают. Впрочем, настоящей драки так и не получилось. То ли тротил иссяк, то ли о самогоне вспомнили. Все трое разом поднялись с пола и с угрюмой решительностью уселись за стол. Проснулась и администраторша, запоздало прикрикнув:
        - Эй, вы чего это тут? Я вот вам!
        - Ты - нам!  - огрызнулся брат-эпилептик.  - А мы вот от тебя и не возьмем!
        - Поговори у меня, идол! Враз из флигеля выпишу.
        - Сщас! Как бы сама на улице не осталась. С голой жопой.
        - Чего-чего?
        Назревала новая ссора. Наверное, вирус такой сорный проник в номер, а то и в город, а может быть, и во всю Россию, в провинцию, по крайней мере, уж точно. Вроде собачье-кусачьего гриппа. Но он долго не жил. Не выдерживал накала людских страстей и сам от страха самоуничтожался. Вот и администраторша спокойненько встала, одернула юбку и тоже присела к столу. Даже как ни в чем ни бывало засмеялась и чокнулась самогоном с братом-эпилептиком, благодушно толкнув его кулаком в бок.
        Тут только Велемир заметил и Альму, выглядывающую из-за тумбочки. Он бросил ей кусок колбасы и подумал: конечно, никто из них Лену не убивал. Она вообще скончалась от сердечного приступа. Кажется. Хочется в это верить. Так проще.
        Ну, разве может быть убийцей этот вдруг заплакавший, зарыдавший навзрыд без всякой видимой причины эпилептик? Или эти транзитные, принявшиеся его утешать и хлопать по спине да по плечам? Или бритый, отрезанный инвалид с обреченными глазами? Или его жена, которая, может, и не блудница вовсе, а святая? Монашка, вышедшая погулять. Да на них земля российская держится. Только вверх ногами.
        Ему самому сейчас захотелось то ли пустить слезу, то ли расхохотаться. А за столом уже вновь оживленно заспорили, и тема была очень важная: о перекупщиках сельхозпродукции на подступах к рынку. Лишь инвалид молчал, курил одну за другой.
        - Я ему говорю - по четыре, а он - по два, и ни в какую!  - талдычил кто-то из транзитных, то ли Вася, то ли Митя.  - А помидоры ждут, еще день и потекут. А ему, Магометке, что? Он сидит в своей машине и музыку слушает. Ждет, когда я сломаюсь. А на базаре станет по сорок толкать. Я ему - три, а он - два.
        - Во-во!  - подхватил второй, Митя или Вася:  - И полицаи за них. И фашистские старосты в наших поселках. И гауляйтер области.
        - Выше бери,  - поддержал вдруг инвалид.  - Сам наместник Кремля за них. Это его скрытая ударная сила, резервные полки из азиатов и кавказских овчарок. Чуть что - с поводка спустит, и всем хана. Начнут рвать и резать, только держись. Да скоро и без приказа бросятся.
        - Их орда целая,  - добавил брат-эпилептик.
        - Каганат,  - хором отозвались Вася с Митей.
        - А вы, хлопцы, когда отсюда съезжать будете?  - завела, должно быть, свою любимую пластинку администраторша.  - Всех уже достали. Деньги, что ли, еще не кончились? Выпишу ведь. Мешаете только приличным людям отдыхать,  - она указала на Велемира.  - Вон, человек из Москвы прибыл, могилу жены подправить, а вы? Помидоры! Наливай уже.
        По коридору прогрохотал, пронесся табун детишек. Теперь они, наверное, изображали многовагонный состав, поскольку издавали на разные голоса паровозные гудки. Велемир почувствовал даже легкое сотрясение под ногами. Вполне возможно, что здесь, под Юрьевцем, проходит какой-то геологический тектонический разлом. И он только увеличивается от всей этой беготни и трескотни. Или же от чего-то иного. Мысли и образы ведь точно так же влияют на физическую сущность земли, как и поступки. В ином месте скапливается столько боли и страха, что когда начнешь бурить там нефтяную скважину, оттуда кровь хлынет. Нельзя шутить с природой. Особенно в пятом часу утра в Юрьевце.
        - А это не к ней, к покойнице, недавно сестра приезжала?  - спросила вдруг Катерина. Обращалась она к Велемиру, но ответила Люся:
        - Точно - к ней! Вчера утром. Сказала: хочу могилку проведать. Сначала решила в гостинице остановиться, я уж и бланк дала, а она вдруг: нет, у меня есть где. Передумала. Красивая такая, сразу видно, что из столицы. Или уж, на худой конец, из Владимира.
        - Вы сейчас о ком?  - спросил Велемир, блуждая взглядом по их лицам. Ему вдруг показалось, что Катерина едва заметно подморгнула администраторше. А та объяснила:
        - Так про эту… которая к вдове вашей. Тьфу, к жене. Это вы - вдова, опять же - тьфу, вдовец, а она… Ну, словом, вы меня поняли. Наливай! Так и заявила: у меня есть где. Я и подумала: найдет место, не пропадет. У вас тут родня не проживает?
        - Нету у меня никакой родни!  - разозлился Велемир.  - И жены тоже нету!
        - Ну, нет, так будет,  - усмехнулся инвалид, все время к чему-то прислушивавшийся, словно ждал кого-то еще. Этих было мало.
        - А раз есть, где остановиться, то, знать, только у любовника,  - продолжала гнуть свое Люся.  - Но я ее прежде чего-то не видела. Она в бланке только имя успела написать: Ирина. И зачеркнула. Говорит: есть у меня где…
        - А кто же у нее тут может в любовниках ходить?  - вступил в разговор брат-эпилептик.  - Не Максим ли Иванович, электрик с насосной станции? Почитай, самый видный мужчина. И всегда с капустой. Власть! Кому хочет свет вырубит.
        - Электричество тут ни при чем,  - заявила Люся.  - Главное, холост.
        - А может - к этому, Ферапонтову, директору школы?  - предположила Катя.  - Так он женат.
        - Это ничего,  - утешил инвалид.  - Ты же ведь тоже замужем.
        - Да не было у нее никакой сестры,  - слабо возразил Велемир, начиная уже и сам верить во все, что они тут болтали. Но его никто не услышал. Собравшиеся за столом продолжали гадать: к кому из местных могла приехать эта столичная штучка? Ну, кроме местных покойников; покойницы то есть, по долгу, так сказать, службы.
        А Велемира изнутри стала бить какая-то нехорошая дрожь. С того момента, когда администраторша назвала имя приезжей незнакомки. Он ведь солгал, была у Лены сестра, и звали ее именно так. Но только та Ирина уже давно проживала в Германии, в городке Вендель, на улице Бергбердштрассе, 21. Вышла замуж за сына обрусевшего немца из Саратова, и укатила. Их там всех принимают, в Дойчланд. Хоть русского, хоть еврея, хоть татарина, главное, чтобы был немцем. И чего, спрашивается, ей теперь в Россию назад переться, да еще в какой-то там Юрьевец? Которого даже на картах германского генштаба наверняка нет. Ерунда какая-то. Все тут сплошная головоломка.
        Но ощущение холода внутри и мурашки по всей коже не проходили. А эти идиоты все спорят: к кому из любовников приехала Ирина? Они уже полгорода перебрали. Вот теперь и главный банщик Юрьевца маячит на горизонте с шайкой и веником, и какой-то армянин Гурген с балыком подмышкой - хозяин продуктового магазина, и даже местный поп с кадилом, хотя у него-то непременно есть своя попадья. И другие, мелочевка всякая.
        А Ирина была действительно красавица, это он отлично помнил. Только постарше Лены. Или помладше? Погодки, одним словом. Родились одна за другой. А кто за кем - это теперь уже и не важно. И вообще, причем тут сестры? А записка на столе? Или ее тоже не было?
        Велемир сунул руку в карман и нащупал листок бумаги, но вынимать и разворачивать при всех, чтобы убедиться, не стал. Хотя, может быть, это просто завалялась какая-то квитанция. Счет за услуги. Но, если вдуматься, таинственное послание тоже было неким счетом, предъявленным к оплате. Чересчур запоздалым, правда. Из совсем другого времени. И места, коли уж на то пошло.
        - Потерял что?  - тихонько спросила Катя, от которой не укрылись его жест и озабоченное выражение лица.
        «Слишком уж любопытна,  - подумал он.  - Это тоже подозрительно. И когда это она успела со мной на ты стать? Знает больше, чем говорит. Похоже, она тут вообще самая главная. Косит под серую мышку, а на самом деле атаманша всей этой шайки».
        - Может, опять сердце?
        «Заботливая,  - продолжил он рассуждать, не отвечая.  - Притворяется. Старается казаться лучше, чем есть. Мужу изменяет, чуть ли не у него на глазах. Дурная наследственность, брат-то эпилептик. А может, он и не брат ей вовсе? И муж не муж. Все тут наверняка все врут. Куда-то заманивают. Театр кошмара, фильм ужасов, цирк дю солей, музей абсурда, галерея Марата Гельмана».
        - Хочешь прилечь?  - участливо, в третий раз задала вопрос женщина.
        - Куда, в гроб? Чего ты меня все время уложить пытаешься?  - ответил он наконец. Причем довольно громко и сердито. А после его слов за столом внезапно установилась тишина. Будто все мгновенно протрезвели и приобрели нормальный естественный вид. Сбросив карнавальные маски.
        Впрочем, какой там «нормальный»! У одного с носа капало, а он даже не думал вытереть, у другого так вспухли на лбу и шее кроваво-синие жилы, что готовы были в любой момент разорваться. У третьего появилось какое-то бельмо, а может быть, это к глазу прилепился кусочек огурца, четвертый скалил редкозубую пасть, пятая вообще походила на крашеную горгулью, смесь певички Мадонны с Филей Киркоровым. Все они на несколько секунд застыли и замолчали, обратив лица-личины к Велемиру. И в то же время из-за тумбочки жутко завыла Альма. А Катерина вдруг рассмеялась.
        - Ну что ты, глупенький!  - ласково проворковала она.  - Кто же этого хочет?
        - Никто,  - серьезным тоном подтвердила Люся и заботливо утерла нос эпилептику.
        - Никто,  - эхом повторили транзитные чебоксарцы.  - Никто по четыре не возьмет. И по три тоже. Разве теперь по полтора.
        - Никто насильно в гроб не ляжет, только добровольно,  - загадочно произнес инвалид. А братец тоже хотел сказать это «никто», но вместо слов у него изо рта вдруг пошла пена.
        «Сейчас все они лопнут,  - догадался Велемир.  - И мираж исчезнет». А чтобы колдовские чары побыстрее развеялись, он занес кулак и двинул кого-то из сидящих за столом троллей и гоблинов в харю. Попал, очевидно, в нос, потому что кровь брызнула фонтанчиком. А Велемир еще и выдернул из-под себя стул и «угостил» им лампочку.
        Номер погрузился в темноту, раздавались со всех сторон лишь вопли. Велемир, как резиновый мячик, упруго поскакал к двери, вывалился в коридор. Соображал он плохо. Ему вообще казалось, что все это происходит во сне. В каком-то очень страшном, но интересном, когда и просыпаться-то не хочется. А сзади неслись крики:
        - Держи!.. Лови!.. Где он?.. Тут, поймал!..
        Поймали, очевидно, кого-то другого, а Велемир помчался по тускло освещенному коридору. Он был черен, длинен, извилист и напоминал прямую кишку. Прямую-то прямую, но с заворотами, нишами, боковыми лестницами и черными ходами - вниз и вверх, в подвал и на чердак, а пропитан был действительно запахами нечистот из туалета. Воды-то не было, слива тоже. Еще и мертвечиной какой-то несло. Не то дохлой кошкой, не то тухлой рыбой. А может, и человечиной. Впрочем, сейчас было не до ароматов.
        Велемир мчался вперед, а на скользком полу его кидало от стенки к стенке. Один раз он упал, но продолжал поступательное движение, как на льду. В другой раз влетел головой в неожиданное препятствие: ударился в грудь многодетной богатырши. Женщина в ночной сорочке завопила, пытаясь уловить его юркое тело:
        - Что, кто?.. Пожар, муж?.. Видел его, видел?..
        Велемир выскользнул, умудрившись еще и лягнуть великаншу, и включил «третью скорость». Он никогда не думал, что может бегать так быстро. Кажется, в коридоре даже поднялся ветер, а на облезлых обоях стали вспыхивать искры. Того и гляди и в самом деле все тут загорится. Плохо то, что Велемир совершенно не имел представления - куда бежать? И, в принципе, зачем? От кого? От себя?
        Однако бег и погоня продолжались. Велемир слышал крики не только своих недавних собутыльников, но еще и басистый рык гигантской матроны. Та, очевидно, тоже включилась в этот легкоатлетический кросс. Оглянувшись, он даже углядел у нее в руке вместо эстафетной палочки древко от метлы. А тут еще навстречу ему откуда-то из-за угла с дикими воплями выскочила толпа детей. Они попытались облепить его, как осы, но Велемир метнулся к боковой лестнице, застучал по ступеням. Шаткие перила с грохотом стали падать вниз.
        Едва не сломав шею, он выскочил в гостиничный холл. В дверь с улицы как раз входили старик и старуха. В жидком предрассветном кефире они выглядели очнувшимися трупами. Эти зомби бережно поддерживали друг друга, чтобы не упасть, не рассыпаться прахом.
        Велемир, несшийся прямо на них, едва успел притормозить.
        - Нет, не нашли еще,  - треснул старик, будто отвечая на заданный вопрос.
        - А вы?  - спросила старуха.
        - И я тоже, но обязательно найду,  - отозвался Велемир и проскочил между ними. Это вышло не совсем удачно, поскольку расстояние было слишком узким. Старик со старухой попадали в разные стороны, как кегли. Хорошо еще, что по бокам от двери стояли два кресла, в них-то они оба и угодили.
        Велемиру было некогда извиняться - в холл со всех трех лестниц уже сыпались монстры: рогатые мужики, чешуйчатые женщины, карлики, притворявшиеся детьми. Как нечисть из древнерусских сказок. Понимая теперь, что испытывал Хома Брут, отпевая панночку, Велемир на предельной скорости рванул в открытую дверь и выскочил на площадь, к пустынным торговым рядам и прилавкам. Вместе с ним с заливистым лаем бежала Альма. Но она, кажется, единственная из всех воспринимала погоню с весельем и не собиралась никого кусать.
        А сзади слышался не только топот лап, но даже скрип ржавой инвалидной коляски. Вот этого-то Велемир опасался больше всего, колеса все-таки. Почти «бентли». Теперь ему вместо криков чудились кровожадные завывания. Он пролетел площадь на одном дыхании, промчался по какому-то переулку, где самым приметным был черный дом с вывеской «Баня», и выскочил на заброшенную пристань с искореженной техникой и огромными бетонными плитами, из которых торчали острые штыри арматуры. Ноги его стали увязать в земле. Не хватало еще, чтобы тут оказались зыбучие пески.
        Впереди лениво катила свои спокойные темные воды великая река.
        - Вот она, Волга!  - почему-то радостно выдохнул он, словно именно с целью наконец-то увидеть ее и совершал свой рискованный предутренний променад. Увидеть Волгу и умереть. Альма рядышком не менее радостно потявкивала.
        Но воодушевление прошло быстро, и Велемир тотчас же подумал: «Эге! Тут-то меня и накроют. Самое удобное место». Ноги понесли его куда-то вдоль берега, покрытого тиной, водорослями и мертвыми рыбешками.
        А по Волге шел теплоход с зелеными огоньками.
        Глава третья. Пешком к Цветному бульвару и дальше
        Теперь, покинув гостеприимный «Шеш-Беш», они шли, просто прогуливаясь, по вечернему Садовому кольцу, а Велемир Радомирович вновь увлеченно рассказывал. За ними, на расстоянии трех шагов, следовал молчаливый, но глазастый, как бы с пчелиным фацетным круговым зрением телохранитель в черном костюме. И уж наверняка с наплечной кобурой под пиджаком. Марине такой эскорт нравился. А вот куда делся частный детектив? Она с юной непосредственностью и спросила об этом.
        - Изучает обстановку и вникает в детали, как и положено,  - туманно ответил их спутник. Вадим уже давно понял, что он любит подпускать дыма и огня, и то загорался, как фальшфейер в руках болельщика, то так же внезапно выгорал и потухал, становился молчаливым и равнодушным ко всему. «Очевидно, последствия личной драмы,  - решил юрист.  - Но когда же он перейдет к делу?» Тут-то клиент как раз и перешел:
        - Вообще-то я по образованию филолог, семантик, историограф, языковед, отчасти нейролингвист, немного археолог и прочее. У меня много дипломов, но все мои интересы лежат в плоскости древних языков, исчезнувших цивилизаций. А последние двадцать лет я только тем и занимался, что искал Праязык человечества. Первый, единственный, ностратический моноязык, который изначально был на Земле у всех. А жена - химик, всю жизнь что-то химичила с реактивами, катализаторами. Превращала воду в вино. Вот только свинец в золото не умела. И преподавала в Университете, там же, где и я. Мы прожили вместе не так уж и мало - почти десять лет. И очень хорошо прожили. В любви и согласии.
        - Как она умерла? Погибла, то есть,  - подал голос Вадим, подпустив на лицо скорбной маски.
        - Погодите, сейчас не об этом,  - отрезал мужчина.  - Вы согласны с тем, что в начале всего было Слово?
        - Ну… да,  - растерянно отозвался юрист, далекий от богословия и теологии. А Марина благоразумно промолчала, решив не дразнить гусей, в данном случае одного «гуся», вышагивающего рядом. Она вообще была атеисткой и со смехом относилась к «поповским сказкам».
        - Поисками Праязыка занимались лучшие умы человечества, на протяжении практически всей его истории,  - увлеченно продолжал Велемир Радомирович.  - Да так и не нашли. Хотя версий и гипотез существует множество. А те, кто особенно глубоко погружался в эту тему, как правило, сходили с ума. Вот был в девятнадцатом веке такой ученый-самоучка, малороссийский помещик, друг Пушкина и Гоголя, Платон Акимович Лукашевич, который на расстояние шага приблизился к Праязыку. Так он окончил свою жизнь в «желтом доме». И многие другие тоже. Это очень опасные поиски. Тут вмешиваются инфернальные силы. А почему?
        - Да, почему?  - спросила на сей раз Марина. Все, что было связано с потусторонним миром, ее занимало. Притягивало. Вадим же подумал: «Вот ты и проговорился, сам признался, отчего крыша прохудилась и тараканы в доме завелись».
        - А потому,  - начал объяснять филолог-нейролингвист,  - что в основе зарождения мира лежит духовное начало. Дух воздействует на материю, находящуюся в состоянии хаоса, и творит, упорядочивает ее формы. А Праязык, исходно данный людям Божественным Духом, служил основой для построения многочисленных языковых «деревьев», где он играл роль начальной части ствола. Подлинную историю мироздания можно реконструировать только через язык. И если «В начале было Слово», то и окончание мира также будет связано со Словом. Только с «черным словом», лживым, антихриста. Как известно, эсхатология - это учение о конце мира: эсхатос - конец, логос - слово…
        - Ну да, проходили,  - вяло поддакнул юрист.
        - Язык - это основной инструмент управления человечеством, потому что только он позволяет создавать, разрушать и передавать смыслы безусловного. Все остальные орудия строительства и разрушения мира смыслов и материального, явного мира, подчинены также только Языку. Священное Писание прямо говорит нам: на всей земле был один язык и одно наречие. Адам и был живым языком, ходящим непосредственно пред Отцом Богом. И язык этот был целомудренным, ему подчинялись ум, тело и вся жизнь. Первородный грех расколол разум Адама, все вокруг раздвоилось. Стало два языка - два ума: душевный и плотский. А умирая, Адам предрек, что на том месте, где его похоронят, будет распято Слово. Это Голгофа. Здесь можно еще схематично добавить, что Змий искушал Еву, соблазняя ее своими речами - языком отца лжи. Забыв на миг Язык Бога, она прислушалась к искусительным речам Змия, перешла на чуждый для нее язык, по сути, «иностранный», ино-странный, ино-славный, который заглушил родной и стал управлять ее разумом.
        - К покойной супружнице бы поближе,  - с тоской проговорил Вадим.  - А то мы этак никогда до дела не доберемся.
        - Обождите, еще чуть-чуть,  - отмахнулся исследователь. Речь его завораживала. Вадим прямо на ходу, продолжая двигаться, начинал подремывать, а вот Марина, напротив, слушала очень внимательно.
        - Изучая древние языки, историографию, знакомясь с трудами выдающихся лингвистов прошлого и нашего времени, отечественных и зарубежных, причем даже тех, которые находятся за семью печатями запретности, а таких, поверьте, немало, я - да не только один!  - пришел к неоднозначным выводам. Многие теории индоевропеистики, базирующие свои выводы не на славянских древних субстратах, а на иноязычных, подлежат переосмыслению и пересмотру. Что я и делаю, чем и занимаюсь всю свою сознательную жизнь.
        - И вы один со всем этим справляетесь?  - с изумлением спросила Марина.
        - Ну, не в одиночку же, конечно,  - отозвался он.  - Мне мои студенты помогают, аспиранты, ученики. Соратники. Жена вот тоже оказывала огромную поддержку и помощь. Пока не погибла. Или,  - добавил он, помолчав,  - ее не убили намеренно. Но продолжу.
        Они шли по Садовому кольцу к Цветному бульвару, просто получая удовольствие от неспешной прогулки. Но казалось, что двигаются в прошлое - к истокам человеческой истории. И все благодаря Велемиру Радомировичу.
        - …Если взять всю Евразию, начиная от Великобритании и кончая даже Аляской, то весь этот север, действительно, в каменном веке был весь русским,  - продолжал рассуждать он.  - Складывается такое впечатление, что русский был тем самым единым языком, о котором в Библии написано, что был один язык до построения Вавилонской башни. Поэтому русская (и вообще славянская) лексическая современность вполне реально может оказаться славным прошлым древнелатинского до его деградационных изменений, а также праиранского языка и прасанскрита. И еще. Главное заключается в том, что в русском живом языке находятся в большом количестве трехбуквенные корни, способные в смысловом поле заполнить предметно и символьно все фонетические комбинации согласных. В других языках такого положения нет. Это - особая структурная организация нашего языка.
        - Я уже на седьмом небе,  - не скрывая насмешливости, произнес Вадим. А Марина толкнула его локтем в бок.
        - А почему некоторые нации так стремятся к тому, чтобы попасть в одну из языковых индоевропейских групп и быть ближе к Праязыку?  - спросил Велемир Радомирович.  - Почему принадлежность к индоевропейской семье считается престижной и даже служит основанием для националистических идей исключительности и избранности? Ответ содержится в разделе языкознания, изучающем связь языка и мышления, а точнее, влияния языка на организацию процесса мышления. Это уже из области нейролингвистики.
        Он улыбнулся, вспомнив что-то.
        - Приведу такой пример из своей практики. Как-то мне довелось многократно принимать экзамен по исторической грамматике у студента одной из малых кавказских народностей. Сдав, наконец, после многих трудных попыток экзамен, он подошел к доске и сказал: «Велемир Радомирович, я хочу вам сделать один подарок». И начал писать на доске русскими буквами непонятные длинные слова. Он исписал половину доски, а потом повернулся и сказал: «Я написал на родном языке то, что произошло здесь сейчас и что можно выразить одним русским словом - «выкрутился». А чтобы понять и изложить историческую грамматику - сами понимаете. Когда я выучил ее на русском языке - мне стало значительно легче думать обо всем. Спасибо вам». И ушел.
        - Действительно, ценный символический подарок,  - улыбнулась Марина.
        Вадим, в отличие от своей невесты, буквально засыпал на ходу. Слишком много съел и выпил за ужином. А Велемиру Радомировичу было все нипочем.
        - Если представить, что в голове человека управляют одновременно два главных языка, то он сойдет с ума или тут же, как Иуда, повесится. Сказано ведь: не можете одновременно служить Богу и мамоне. Хотя мозг непрерывно плодит всякие вспомогательные языки на все случаи жизни и для любой ситуации. Но закон монархии одного языка давно доказан психологией, психолингвистикой и кибернетикой. Так что родной язык - царь в голове человека. И власть этого царя в голове свергнуть невозможно.
        Остановившись и раскурив трубку, Велемир Радомирович с наслаждением затянулся ароматным табачком. Потом дополнил свою мысль:
        - Американец Сперри в 1981 году получил нобелевскую премию за эпохальное «открытие» с расовым душком - функциональную ассиметрию полушарий головного мозга. Суть в следующем. Кто-то левополушарный, кто-то полушарный справа, ну и одни, стало быть, поумнее других. Всех, обладающих высокоразвитым левополушарным мышлением, сразу же объявили истинными носителями «общечеловеческих ценностей». Ими «почему-то» оказались люди, наиболее способные к знаковым наукам и занятиям в сферах экономики, математики, финансах, культуры, филологии. Информатики, разумеется, тоже. Как вы понимаете, это, в основном, жители городов, мегаполисов и «цивилизованных стран». А вот корневое сельское население по всему свету сразу стало неперспективным, поскольку оно «правое» - с неразвитым левым полушарием. Чуете, куда и откуда ветер дует? Это одна из самых древнейших матриц: «Каин - Авель».
        - Подуйте еще, что-то я пока не врубилась,  - попросила Марина.
        - Человеческая история,  - охотно пояснил Велемир Радомирович,  - по сути, завершается той же сценой, с которой когда-то началась: высокоразвитый Каин-урбанист, построивший некогда первый город, добивает на поле Авеля. Логика подсказывает, что на роль Каина подходят именно англосаксы и иудейский народ, как первенец, а на роль Авеля - русский, как последний богоизбранный народ. Это метафизическое братоубийство мистическим образом соединяет начало с концом времен.
        - Да что толковать о неизбежном и неотвратимом даже по Откровениям Тайнописца,  - усмехнулся Вадим.  - Чему быть, того не миновать.
        - И вы так спокойно к этому относитесь?  - удивился мужчина.  - И вас не трогают за живое провидческие картины Босха, который изобразил евронароды чудовищными карликами и уродцами? А Брандту пришлось усадить их на «Корабль Дураков», чтоб с глаз долой, а Шпенглер показал им «Закат Европы». Дарвин «открыл», что все народы произошли от обезьяны Бога, и дал новую заповедь естественного отбора. Маркс подменил Благодать Божию деньгами и товаром. Ну а Фрейд лишил Отцовства и заменил разум либидо - сексуальной энергией…
        - Валяйте дальше,  - сказала Марина, поскольку Велемир Радомирович на некоторое время замолчал. Тут он словно бы очнулся от своих грустных мыслей:
        - Теперь доламывают словесное существо. А для чего, как вы думаете, планета вся опутана электронно-информационными сетями? А человек стал подобно живому узлу связи всего со всем. Выдерни штепсель и посмотри - что станет с современным человеком? Весь его внутренний мир - этот первородный интернет - набит знаками, формами, формулами, а все родное и вечное в нем задавлено вездесущим хаосом. Истинные связи разорваны, а взамен их создаются, сплетаются чужие, поверхностные, временные.
        «Не надо было его тащить с собой в «Шеш-Беш»,  - подумал Вадим.  - Ох, не надо. До добра это не доведет…»
        - Состояние речи - это состояние мысли,  - продолжал Велемир Радомирович.  - Состояние мысли - это состояние сознания. А состояние сознания - это предпосылка поступков. Поступки же - сущность поведения людей, а сущность поведения людей - это судьба народа. И для жизни независимого государства, а таковым вроде бы пока еще является Россия, необходим высокий уровень владения языком его граждан. А каков этот уровень сейчас? Я даже не беру мигрантов-гастарбайтеров, дворников из Средней Азии или абреков с Кавказа. Включите телевизор, послушайте дикторов, загляните в «желтую» гламурную газету, откройте массовую беллетристику или просто выйдите на улицу и послушайте. Состояние удручающее.
        - Да уж,  - согласился Вадим.  - Но что же с супругой-то приключилось?
        Хорошо хоть погода стояла отменная, жара уступила место легкой прохладе, темнеть только начинало, все вокруг было тихо, спокойно и миролюбиво. Как в стародавние времена.
        - Жена обождет, теперь уже ей спешить некуда,  - осадил его Велемир Радомирович. Он остановился возле цветочного киоска, выбрал букет бордовых роз и преподнес Марине. И продолжил свою речь:  - «Пастухи», чтобы стадо не разбежалось, а вело себя покорно, применяют сейчас информационное нейролингвистическое оружие. Мне эти методы хорошо знакомы, они существовали всегда, еще с добиблейских времен, только под разными названиями. Как появился первый язык - так и началось оболванивание. Племенные вожди, жрецы, маги, знахари - каждый использовал Слово к своей выгоде. Я выступал с лекциями об этом и в университетах России, и практически на всех континентах. Пока меня не «запретили». Но это уже после гибели Лены.
        - А как она поги…  - начала было Марина, но Велемир Радомирович не дал ей договорить.
        - Психолингвистикой доказано, что только родной язык, как целостная смысловая система, настроен на внутренние струны души-ума человека. Активно же изучаемый иняз всегда является системой разделительной, что вносит в мышление бессмысленные цели, глушит и забивает, как сорняк, родные языковые корни. Запад, внедрив во все сферы нашей жизни невиданный, веками накопленный им моральный, да и физический разврат, нанес нам самый страшный в истории удар по русскому языку, по культуре, по образованию, по институтам семьи. А ведь семья - это колыбель народа. А язык - это сам народ и есть. Не случайно еще два века назад это были тождественные понятия.
        Помолчав немного, он с горечью добавил:
        - Вот меня и лишили семьи… Жены, которая была моим «народом», моим «языком»… Я занимаюсь цефалогенезом, антропологией, психологией, психолингвистикой, семиотикой, информатикой, много еще чем, и о многом могу рассказать. Науке давно известно, что в языке содержится больше исторической и культурной информации о носителе, чем в самом народе, если «вживую» изучать его нравы, традиции, обычаи. Исследуя любой древнейший язык, можно восстановить-оживить образ его носителя-народа, след которого давно исчез в веках. Вот почему языки позволительно считать «мертвыми» только в том смысле, что некому стало их озвучивать. Поскольку их «беушные» носители-народы когда-то предали Слово Бога, развратились и пропали в пучине мирской истории. Как древние греки и римляне, как десятки, а то и сотни цивилизаций. Что грозит и нам. Умирают лишь носители-народы, а не языки, когда Слово покидает их, как души - усопших. Ведь именно Дух пользует и вразумляет плоть, а не наоборот.
        Телохранитель, шедший следом, прислушивался к его словам. Велемир Радомирович, надо признать, умел говорить и гипнотически завораживать слушателей, даром что нейролингвист. В вечерней летней тихой Москве, пока они шли по Садовому кольцу, чувствовалось благоухание цветов. И звучали слова их спутника. Велемир Радомирович остановился и повел рукой в сторону группы агрессивно настроенной молодежи, движущейся им навстречу. Они громко переговаривались, хохотали, толкали друг друга. Вадим поспешил утянуть Марину к краю тротуара, заблаговременно уступая дорогу еще не разыгравшемуся торнадо. А нейролингвист продолжал громко говорить, словно вызывая огонь на себя:
        - Тела современных людей - это мировая свалка, помойка, геенна огненная, откуда квинтэссенция гниения и испарений поднимается в мозг, как в синтезатор-ассенизатор и воплотитель в жизнь главных идей и желаний плоти. Вот поглядите. Полюбуйтесь на них. Сытая жизнь для тела и бесконечных плотских удовольствий стала единственной целью и пределом мечтаний. Разве не так?
        Отвязанная молодежь прошла мимо, не задев его. Очевидно, с помощью своих нейролингвистических фокусов он умел управлять и таким вот «торнадо». А может, просто на молодежь подействовали стальной блеск в глазах телохранителя и намеренно отодвинутая им пола пиджака, обнажившая наплечную кобуру с «пушкой».
        - Что вы за рекламной тумбой прячетесь, идите сюда!  - позвал Марину и Вадима Велемир Радомирович.  - Суть этого нового неоязычества, о котором я говорю, заключается в том, что плоть человеческая обрела активный язык, который неудержимо тащит человека ко всякой твари вместо Творца. И современное неоязычество многократно усилило этот убийственный для человека язык всевозможными айподами и айфонами, иными техническими и электронно-информационными штучками. Несчастную молодежь уже превратили в последнее поколение живых динамиков и усилителей, чрез которые сам лукавый орет и прокачивает свою поп-механику. Это нововавилонское поколение. А неоязычество - это апокалиптическое торжество плоти, ее последний крик.
        Они пошли дальше, и тут только Вадим тревожно спросил, чувствуя, что их против воли тянет вперед какая-то неведомая сила:
        - А куда мы вообще идем-то?
        - Да туда, куда выйдем!  - с хитрой и даже, как показалось, коварной усмешкой ответил спутник, свалившийся на их головы черт знает зачем и откуда. Как посланник инфернального мира.
        - Итак,  - произнес он,  - Человек и Вселенная имеют одно наречие, а вся Природа, Космос, логосно-словесна, то есть пронизана грамматическими структурами и человеческими свойствами. По антропному принципу. Воистину все сущее создано и расписано одним почерком Слова. Во Вселенной все со всем и со всеми общается и соединяется. Это как космическая литургия - песнь о всецелостности Мироздания. Ведь Мир - это большой Человек.
        Сделав театральную паузу («Он еще и артист отменный»,  - подумал Вадим), Велемир Радомирович продолжил:
        - Но сегодняшний хаос лжеинформации разрушает внутренний мир человека и поселяется там сам. Чтобы были не слышны из глубин естества праотцовские слова-корни. Чтобы все люди обменивались хаосом, потребляли друг друга и становились «гуманоедами» - последней популяцией людей.
        - Ну, хорошо. А причем тут ваша жена?  - вновь напомнил уже вовсю загрустивший Вадим, представив себе, что эта вечерняя прогулка никогда не закончится, а странный, но интересный субъект отныне будет идти с ними по жизни до гробовой доски. Той, которую когда-то «натянул» на себя Святогор, а теперь вот, похоже, и Велемир Радомирович.
        - Сейчас отвечу,  - пообещал «инфернальный посланник». Но говорить стал опять про другое:  - Теперь слово «русский» заменено на «россиянин». Ну конечно, любой получивший гражданство России негр, несомненно, станет россиянином, но ведь это нисколько не свидетельствует о его истинной национальности. Национальность - это имя народа. Еще в начале двадцатого века русский этнопсихолог Овсянико-Куликовский говорил, что только слабоумные и идиоты лишены национальных признаков. Но верен и обратный силлогизм: человек, лишенный национальных признаков, попросту слабоумен и идиот. На Руси с давних времен, провожая родного человека в дальнюю дорогу, напутствовали: «Помни имя свое!» Имя народа - его священное наследие. Без имени - нет и именуемого. Вот и хотят превратить русских в недоделанных «россиян». Нам с преступным умыслом твердят, что русские люди всегда испокон веков были варварами, дикарями, колонизаторами, врывались в хутора, аулы, кишлаки, стойбища, сея коренным народам лишь смерть и разрушения.
        - А разве не так?  - наивно спросила Марина.
        - А почему же тогда, замечу, они оставляли после себя школы, больницы, театры, музеи, университеты, фабрики и заводы? Русская литература служила и служит питательной средой многочисленных культур народов России. А русский язык выполнял и выполняет в многонациональной России объединительную роль, являясь важнейшим скрепом и залогом безопасности государства. Однако наши «управленцы» руководствуются своим примитивным взглядом на образование как на «сферу услуг», подчиняясь лишь командам «господина Доллара». Их принцип: для «кухаркиных детей» - минимум знаний. А дети элиты и сами не хотят получать никаких знаний. Куда ж придем?
        - Да туда, куда выйдем!  - словами самого же Велемира Радомировича ответил Вадим, тем самым «отомстив» ему за его «поводырство». Но тот лишь отмахнулся:
        - Все, что происходит в последние два десятилетия, удивительным образом соответствует задачам, поставленным международной закулисой в двадцатом веке, прежде всего программой Стенфордского «Фонда Чарльза Кеттеринга» - «Изменение образа человека», под руководством Уиллиса Хармона. Я тщательно ознакомился с ней, когда читал лекции в Гарварде и копался там в архивах. Она официально принята правительством США. Ее цель - достичь изменения образа мыслей и представлений широких масс в нужном направлении.
        - Что это еще за шняга такая?  - спросила Марина. Велемир Радомирович охотно пояснил:
        - Программа использует, прежде всего, «шоковое воздействие» на сознание народных масс, метод «потрясений». Допустим, появляется в эфире чудовищно безнравственная, цинически бесстыдная информация (а сейчас они почти все такие), нарушающая все традиционные представления о морали. Вслед за бурей протестов начинается «обсуждение ситуации», то есть спор о бесспорном. Это первый этап растления масс. Затем идут манипуляции с сознанием для снижения уровня стыдливости, с помощью ангажированных СМИ, рекламы и так далее. Программа Хармона доводит обывателя до помрачения информационными «вспышками», происходит «замешательство сознания», снижение уровня стыдливости, нравственности, культуры. И все это нацелено на резкое снижение духовных начал и коренных понятий, обеспечивающих нормальное развитие человека и народа в целом.
        Видя, что молодые люди уже слегка утомились и начинают украдкой позевывать, он свернул тему:
        - Расскажу для разнообразия один исторический анекдот. В конце XIX века командующий французскими войсками в Марокко и Алжире генерал Луи-Жубер Лиоте однажды решил пройтись пешком. Был полдень, нещадно палило солнце. Генерал приказал своим подчиненным обсадить дорогу деревьями, которые давали бы тень. «Но, Ваше превосходительство, деревья вырастут только через 50 лет»,  - заметил один из офицеров. «Именно поэтому,  - прервал его генерал,  - работу надо начать сегодня же…» К чему это я? А к тому, что этот забавный факт был приведен во введении к совершенно секретному документу британской разведки СИС. В котором в 1950-х годах, совместно с ЦРУ, были впервые сформулированы стратегические основы ведения психологической и нейролингвистической войны против «коммунистических» стран. И выбрано кодовое слово для этой операции - «Лиоте». Смысл его заключался в том, что, приступая к осуществлению своей программы, ее авторы намеревались получить результаты спустя десятилетия. Получили…
        Выдержав еще одну паузу, достаточную для осмысления сказанного, Велемир Радомирович добавил:
        - Однако русский народ оказался самым живучим и эластичным в мире. Лишь за последние сто лет он пережил монархию, тоталитаризм, идеократию, социализм, теперь вот переваривает демократию с уклоном в дикий капитализм. Накопленный нами веками опыт выживания в любых условиях принес, с одной стороны, неимоверные страдания, а с другой - дал тяжелый, а значит, тем более бесценный опыт.
        Некоторое время они шли молча.
        - Так что же с вашей женой приключилось?  - выбрав удобный момент, в который раз спросил Вадим.
        После этого вопроса их спутник стал как-то зримо затухать - огонь в фальшфейере иссяк.
        - Да, жена…  - пробормотал он.  - Это ведь тоже своеобразные поиски, вроде поисков Праязыка. Языка пропавшей жены. Помните, у Блока: «О Русь моя, жена моя!..» Тут нечто подобное. Русь без языка, жена тоже.
        - Чего-то я совсем запутался,  - признался Вадим.  - Русь, жена, Праязык… Каша какая-то. Метафизическая. Так пропала ваша супруга на самом деле или все это… аллегория?
        - Нет. Пропала. Вместе с языком,  - как-то невнятно отозвался мужчина.
        - Расскажите о ней поподробнее,  - попросила Марина.
        - Что ж сказать? Больше всего на свете, кроме меня, смею надеяться, Лена любила свою химию, кино и горы. Вот горы-то ее и погубили. Ну, и кино тоже, поскольку в 2002-м году она увязалась за съемочной группой Бодрова-младшего в Кармадонское ущелье в Северной Осетии. А так каждое лето ездила то на Урал, то на Памир, то еще куда. Сам-то я не ходок, оставался в Москве.
        - Искали Праязык человечества,  - съязвив, подсказал Вадим.  - Конечно, где ж ему быть, как не в Южном Бутово или в Бирюлево? Оттуда все и зародилось, все слова матерные.
        Велемир Радомирович юмор не оценил, ответил так:
        - Здесь, в архивах да библиотеках и копался. А кроме того, многое почерпнул из бесед с академиками и профессорами Троицким, Тюриным, Чудиновым, Гриневичем и другими умами. Так вот. Потянулась она, значит, за киношниками, звонила мне радостная из гостиницы во Владикавказе, говорила, что завтра, двадцатого сентября, идет в горы. А на следующий день, в двадцать часов пятнадцать минут с вершины двинулся ледник «Колка» - двести лет не трогался с места, а тут - на тебе! Да еще со скоростью триста метров в минуту.
        - Как «Феррари»»,  - добавила Марина. Гоночные машины она также уважала.
        - И всех разом накрыло. Все ущелье. Льдом, камнями… Высотой в несколько сот метров. Подсчитали, что погибло сто двадцать семь человек, через два года откопали тела лишь семнадцати. Лены среди них не было.
        - Значит, официально она считается пропавшей без вести?  - уточнил Вадим.
        - Официально они все считаются погребенными под ледником,  - ответил Велемир Радомирович.  - Свидетельство о смерти мне не выдали, только справку. Тело-то не нашли. Но забыть Лену я не могу.
        - А зачем вам вообще надо разводиться?  - задала очередной вопрос Марина.  - Да еще задним числом. Уж коли вы ее так любите. Любили,  - поправилась она.
        - И буду любить, и помнить до конца жизни. Но это ненормальная ситуация. Любить мертвую все же лучше, чем пропавшую в неизвестности. И это не какая-нибудь моя прихоть, с разводом. Она, Лена, как бы это потолковее объяснить?.. Она меня «не отпускает». Все время рядом, будто наблюдает за мной, следит. Мне, видите ли, порою становится просто страшно. Боюсь даже, что сойду с ума.
        «Уже сошел, и не только от поисков Праязыка»»,  - подумал Вадим, но вслух спросил:
        - Как это - «не отпускает»?
        Помолчав, словно собираясь с силами, соломенный вдовец продолжил, вновь разгораясь, как фальшфейер:
        - Сначала это были всего лишь метафизические, мистические ощущения ее присутствия. Но вот неделю назад я поехал в городок Юрьевец, на Волге, на родину Андрея Тарковского. Один языковед, доктор наук, старенький, сказал мне, что там можно обнаружить некие древние артефакты, следы Праязыка. И дал рекомендации к человеку, старожилу Юрьевца, который мог мне помочь. Место там тихое, спокойное, самый большой разлив Волги. Да и мы с Леной в прошлом иногда ездили туда отдыхать. Нравилась церквушка на холме. Родник с какой-то чуть ли не живительной влагой. Словом, решил туда прокатиться. Совместить полезное с приятными воспоминаниями.
        - Ну и?  - подстегнул его Вадим, поскольку мужчина опять замолчал, погрузившись в себя, как в подводную лодку. Только глаза-перископы уставились вперед. Велемир Радомирович очнулся.
        - Приехал я вечером. Пустых номеров в гостинице, как всегда, навалом. Она у них двухэтажная и единственная. А можно и удобный домик или квартирку снять при желании. Но у меня-то такого желания не было. Я вообще человек неприхотливый, ношу, что есть, ем, что дадут, и живу, где сон сморит. Где кровать да лампа. А сплю вообще мало, два-три часа в сутки.
        - Это заметно,  - сказала Марина.  - Пуговицу бы вам пришить не мешало. Заняться, что ли?
        - А сумеешь?  - съехидничал Вадим.  - Никогда не видел, чтобы ты что-то руками делала, дщерь бога Гламура.
        - А ты - офисный планктон, белый воротничок, пасынок Креатива,  - тотчас откликнулась она.
        - Не бранитесь, дети мои,  - развел их Велемир Радомирович.  - Успеете еще. И жениться, и развестись и снова жениться. Как Элизабет Тейлор с Ричардом Бартоном, не один раз. Так вот. В гостинице, как обычно, горячей воды не было. Мало того, холодной тоже. Зато возле нее, даже в холле и на этажах, много местных детей-попрошаек.
        - Это везде так, по всей России,  - согласился Вадим.
        - Можно подумать, что ты много по стране ездишь,  - возразила Марина.  - Да ты дальше Садового кольца носа не кажешь. С Николиной горы на Смоленскую и обратно, вот и весь твой маршрут.
        - А ты? Давно ли в своем Олонце была? Как приехала в столицу три года назад, так из фитнес-клубов да фотосессий и не вылазишь. Тебе ли знать, чем живет провинция?
        - Я-то хоть корнями к земле ближе, а ты - к асфальту!
        - Иной асфальт чернозема стоит.
        - Ах, так?
        - Ричард, Лиз, хватит вам,  - вновь остановил их «старший по званию».  - Интересная у вас в скором времени семейная жизнь начнется. Не соскучитесь. Даже по-доброму завидую. У нас-то с Леной как-то все без особых ссор обходилось. Пресновато. Хотя конфликты случались. Ну, ладно, слушайте дальше. Тут-то самое главное и начинается.
        - Наконец-то!  - хмыкнул Вадим.
        - Присядем?  - предложил Велемир Радомирович, кивнув на уютную лавочку, спрятавшуюся среди кустарника на Цветном бульваре. Любопытно, что никто из них, ну, может быть, кроме одного, не задавался вопросом, куда и зачем они идут? Просто шли и шли, а теперь вот присели передохнуть. Чтобы продолжать слушать и говорить. А телохранитель устроился неподалеку.
        - Итак, заселившись в гостиницу, я стал думать, как бы скоротать вечерок? Время было позднее, не до встреч с местным старожилом-артефактом, который наверняка спит лучшую часть светового дня. Отложил до утра. Честно говоря, я уже начинал слегка разочаровываться в своей поездке. Ну, какие следы Праязыка можно обнаружить в Юрьевце? Хотя как сказать… Как сказать,  - повторил мужчина, задумавшись на короткое время. Потом увлеченно продолжил:
        - Вот, скажем, еще в 1961 году в Трансильвании, на родине Дракулы, в маленьком румынском поселении Тэртерия археологи обнаружили сенсационную находку. Она поломала вековые устои в отношении Праязыка и имела поистине поворотное значение в лингвистике, в науке о языках. А случилось вот что. Археологи нашли три крохотные глиняные таблички с пиктографическими изображениями. И они оказались на тысячи лет древнее шумерских! А ведь многие ученые считали именно шумеров изобретателями всего на свете, в том числе и древнего первого языка. Оставалось только гадать: каким образом почти за семь тысяч лет, да еще далеко за пределами прославленных древневосточных цивилизаций, очутились вдруг древнейшие на сегодняшний день в истории человечества письмена, датируемые с помощью изотопных анализов четвертым тысячелетием до нашей эры? Ну-ка, кто из вас ответит?
        - Никто,  - обреченно отозвался Вадим, поняв, что Велемир Радомирович вновь оседлал своего любимого «конька» и остановить его нет никакой возможности. Но Марине нравилось все таинственное, поэтому она еще и пришпорила эту «лошадку», задав провокационный вопрос:
        - Шумеры ведь, насколько я помню, были инопланетяне, прилетели к нам с какой-то планеты?
        - С планеты Нибуру,  - уточнил мужчина и улыбнулся:  - Но вы не можете этого помнить, поскольку были тогда еще слишком малы.
        - Ну не настолько, на тот момент уже двести с гаком исполнилось,  - возразила Марина.
        - Тогда да. Тогда вы должны помнить и две другие не менее загадочные цивилизации, возникшие чуть позднее. «Чуть», разумеется, по историческим меркам: каких-то семьсот-тысячу лет спустя. Древнеегипетскую - в долине Нила в 3100 году до нашей эры и древнеиндийскую - в долине Инда. И обе они, несомненно, испытали на себе сильнейшее влияние Шумера, удивительные достижения которого потрясают воображение современного человека до сих пор. Ведь шумеры стали первооткрывателями почти в сорока сферах человеческой деятельности. И это при том, что подобные знания не были нужны людям на заре цивилизации. Загадка? Еще какая. Более того, зародившаяся шесть тысяч лет назад цивилизация Шумера так же внезапно и таинственно исчезла.
        - А может быть, они - действительно инопланетяне?  - спросила Марина.
        - Такая версия невольно всплывает у многих исследователей этой цивилизации. И это вполне естественно, поскольку подобное объяснение самое простое. Откуда у древнего народа были такие потрясающие знания? Между Марсом и Юпитером шумеры «видели» неизвестную большую планету. Они называли ее Нибуру, что означает «перетекающая». Нибуру якобы имела очень вытянутую и наклоненную орбиту и проходила между Марсом и Юпитером раз в 3600 лет. Именно с этой планеты, как прочли в шумерских текстах, на Землю пришли анунаки, «сошедшие с небес на Землю» примерно 445 тысяч лет назад. Причем, как утверждают шумерские письмена, «сходили» не один раз, а регулярно, каждые 3600 лет. Кстати, скоро опять «сойдут», поскольку цикл из этих очередных 3600 лет вот-вот закончится.
        - И что же нас ждет?  - поинтересовался Вадим.
        - Ничего хорошего,  - ответил Велемир Радомирович.  - А может… Черт его знает! Я, право, не в курсе. Вопрос не ко мне. Но зачем же жители Нибуру высаживались на Землю? Оказывается, эта планета столкнулась с экологической проблемой. Для защиты своей атмосферы анунаки создали щит из золотых частиц. Точно такая же идея используется в современных космических кораблях для защиты космонавтов от радиации. Вот и анунакам было нужно золото. Его они обнаружили на седьмой планете нашей Вселенной, то есть на Земле, и отрядили на нее первую экспедицию. Сначала они безуспешно пытались добывать драгоценный металл из вод Персидского залива, а потом взялись за разработки шахт в Юго-Восточной Африке. Около 300 тысяч лет назад анунаки, работавшие на золотодобыче, устали от тяжелой работы и подняли мятеж. Тогда инопланетные ученые с помощью генетических манипуляций создали специальных работников - хомо сапиенс. То есть нас.
        - Из обезьян слепили людей. Теория Дарвина полностью подтверждается,  - торжественно заявил Вадим.
        - Ну, для кого как,  - ответил Велемир Радомирович.  - Есть же еще и божественная история. Она мне как-то ближе. А по этой теории инопланетяне наделили «новоделов» своими знаниями и умениями. Постепенно произошло слияние двух цивилизаций - земной и инопланетной, у хомо сапиенс и анунаков появились общие дети. Это всего лишь уфологическая версия, весьма, надо признать, любопытная. Но вот что странно. Современные археологические исследования подтвердили, что в Южной Африке в период каменного века действительно велись горнодобывающие работы. Археологи открыли обширные золотодобывающие шахты глубиной до 20 метров и определили возраст шахт - от 80 до 100 тысяч лет! Кстати, легенды племени зулу гласят, что в этих шахтах работали рабы из плоти и крови, искусственно созданные «первыми людьми».
        - Типа таджиков-дворников,  - совсем не толерантно вырвалось у Марины.
        Вадим погрозил ей пальцем, а Велемир Радомирович продолжил:
        - Но меня, как нейролингвиста, интересует, прежде всего, вопрос: являлись ли шумеры создателями письменности? То есть, были ли они и тут первыми? Можно ли считать их родину - местом искомого Праязыка?
        Вадим вновь заскучал, его от всей этой «лишней» информации коробило. А Марине нравилось. Она словно бы восполняла недостаток знаний, полученных в двух университетах. Хотя, по правде говоря, дипломы о высшем образовании попросту купила, как это теперь делали многие, да практически все.
        - Шумеры создали уникальную форму письменности - клинопись. Шумерские письмена позволили ученым проследить сложный путь превращения знаков-рисунков в фонетические знаки, в знаки подлинного письма, передающего звуковую речь. Но это не то. Не Праязык человечества.
        - А в чем проблема-то?  - устало спросил Вадим.
        - Сейчас там, в долине Тигра и Евфрата, звучит арабская речь. Но это совсем не та речь, на которой разговаривали шумеры. Две тысячи лет назад тут говорили по-арамейски. А если «отсчитать» еще две тысячи лет от нашей эры, то «столкнемся» здесь уже с аккадской речью. Процесс можно еще больше «угл?бить», как говорил один наш политический вредитель, колорадский жук, взглянуть на шесть тысячелетий назад. И вот тогда только в Двуречье мы услышим шумерскую речь. Жители этой местности не только говорили по-шумерски, но и писали на этом языке. До нас дошло большое число «глиняных книг», обожженных табличек, покрытых рисуночными письменами. А исследования последних лет - археологические, лингвистические, антропологические - показали, что не шумеры были аборигенами Двуречья. Таким образом, цивилизация в Двуречье - дело рук не шумеров, а их предшественников «протошумеров».
        - Это еще что за птицы?
        Голос, как ни странно, принадлежал телохранителю, который стоял возле лавочки. О нем они все как-то и позабыли. Но безъязыкое «существо» тоже вдруг оказалось живым человеком.
        - Да ты присаживайся,  - пригласил Велемир Радомирович и начал охотно объяснять:  - Обычно приставка «прото» употребляется в смысле «первые», «ранние», «самые первые». Однако предшественники шумеров говорили не по-шумерски, их язык был иным. Поэтому в науке принято другое наименование творцов древнейшей цивилизации Двуречья. По времени возникновения она до недавних пор являлась самой ранней цивилизацией на нашей планете. По имени холма, где впервые эта цивилизация была обнаружена и который по-арабски называется Эль-Убайд, их называют убаидцами. Происхождение убаидцев до сих пор остается загадочным. Дело в том, что «люди убаидской культуры» как-то сразу и внезапно осваивают плодородные земли низовьев Тигра и Евфрата, основывают здесь первые поселки, которые позднее вырастут в знаменитые шумерские города. Эти пришельцы предстают перед нами с самого начала как носители высокоразвитой культуры.
        - Кто же они?  - спросил любопытный телохранитель.
        Получив пополнение аудитории, нейролингвист словно бы обрел «второе дыхание»:
        - Поскольку первыми создателями цивилизации Двуречья были убаидцы, можно употребить термин «убаидская», говоря о древнейшей системе письма, существовавшей в Двуречье еще до появления там шумеров. Восприняв ее, шумеры создали свое письмо - протошумерское - на основе убаидского. Подобно тому, как они восприняли и развили другие достижения убаидцев в области материальной и духовной культуры. Но ведь и убаидцы также являются пришлыми в долине Тигра и Евфрата. Вот ведь в чем загвоздка! До них тут существовала иная очень примитивная культура. Стало быть, не в Двуречье, а в ином месте надо искать истоки «убаидского письма», некое еще более древнее «протописьмо»…
        - Это как матрешка в матрешке,  - заметил телохранитель.
        - Да, пожалуй. Есть такой нейролингвистический прием, чтобы запутать,  - согласился Велемир Радомирович.  - От этого «протописьма» отделилось письмо убаидцев, когда они пришли из некоего Центра Х на юг Двуречья. Вторая ветвь дала начало протоиндийскому письму, а третья - протоэламскому. Помимо трех самых известных цивилизаций Древнего Востока - Двуречья, Египта и Индостана - существовала еще одна, не менее древняя, но гораздо менее известная - эламская. Об Эламе знают удивительно мало, а между тем здесь, в горных областях Ирана, были раскопаны древнейшие города, шедевры изобразительного искусства, обнаружены загадочные письмена, которые до сих пока еще не расшифрованы.
        Тут терпение Вадима наконец-то лопнуло. Не выдержав более, он в сердцах бросил:
        - Может, хватит уже о шумерах, убаидцах и прочей лабуде? Вы уж определитесь, что ищете: Центр Х, Праязык или свою жену?
        - И то, и другое, и третье, все имеет для меня огромное значение,  - невнятно отозвался Велемир Радомирович, ничуть, впрочем, не обидевшись. И добавил:  - Но вы правы. Прибьемся течением времени вновь к Юрьевцу. Итак, заселившись в гостиницу, я решил, чтобы не скучать в одиночестве, скоротать вечерок в обществе шуйской водки. Кстати, очень неплохая. Рекомендую, ежели будете в тех краях.
        - Я текилу предпочитаю,  - заявила Марина.
        - Отрава,  - тотчас же возразил Вадим.
        - Сам ты «отрава»,  - последовало в ответ.
        - Зато не паленка, как некоторые.
        - Ах, так?!
        - Слышала бы ваши ссоры Лена!  - с какой-то грустью вмешался в их разговор Велемир Радомирович.
        Жениху с невестой стало немного стыдно: тут о святых воспоминаниях, а они - про некачественный алкоголь.
        - Продолжайте,  - кашлянул Вадим.
        - Продолжаю. Администраторша в гостинице намекнула мне, когда я заполнял листок, что можно скрасить одиночество и «другим способом». Ну, вы меня понимаете.
        - Интим-услуги с широким выбором мулаток и мулатов?  - спросила Марина.
        - Вот именно. Работы-то как таковой ни у кого нет, особенно, у женского пола. Мужики пьют, женщины… Ну, словом, я отправился в магазин за продуктами. Ресторанов или кафе там тоже мало. Вернее, есть что-то несуразное, но и оно закрывается очень рано. Народу на улице почти никого. Больше собак. Да и те какие-то сонные, квелые от постоянного безделья, даже не тявкают.
        - Итак, вы остались наедине с шуйской водкой.
        - Почти так. Я вернулся с продуктами в свой номер, стал резать хлеб и колбасу. И тут вдруг обнаружил на столе записку. Послание. Когда я уходил, его не было. Значит, появилось только что. Листок бумаги, сложенный пополам. Я развернул. И, поверьте, едва не упал со стула. Мне буквально кровь бросилась в глаза.
        - Что же там было написано?  - задала вопрос Марина.
        Велемир Радомирович полез в карман, порылся и вытащил на свет листок бумаги, вырванный, судя по всему, из блокнота.
        - Вот, сами смотрите.
        Марина взяла листок двумя пальчиками, как ядовитую гадюку, и зачитала вслух:
        - «Я ищу тебя! Где ты? Твоя жена Лена».
        - Это ее почерк,  - добавил Велемир Радомирович.
        - Точно?  - спросил Вадим.
        - Я сличал потом с другими ее письмами.
        - Все равно нужна графологическая почерковедческая экспертиза.
        - Уже делается. Но суть-то в другом. Даже если это высококлассная подделка, то кому и зачем понадобилось так страшно шутить? А если не подделка, то… еще страшнее.
        Теперь уже Вадим начал исследовать записку со всех сторон, даже зачем-то обнюхал ее, чуть ли не попробовал на зуб, и вернул владельцу.
        - Да, действительно очень странно,  - сказал юрист, переглянувшись со своей невестой. Та согласно пожала плечиками.
        - А что, если это посланьице предназначалось вовсе и не вам?  - предположила она.  - Ну, давайте рассуждать так. Приехала в Юрьевец какая-то Лена, не ваша. Ждет мужа. Номером ошиблась. Почерк у нее похож. Все женщины пишут почти одинаково аккуратно и старательно. Не дождалась - уехала. Вот вам и вся разгадка.
        Велемир Радомирович недовольно хмыкнул.
        - Если бы так! Я сверялся у администраторши. В гостинице, кроме меня, за последние сутки останавливались только несколько человек. Одна громадная тетка с выводком детей из Самары. Ивановская пожилая чета, почти безъязыкая. И пара бездельников с Чебоксар, транзитных. Никаких Лен не было и в помине.
        - Что же было потом?  - спросил Вадим.  - Ведь на этом, как я понимаю, история не закончилась? Выпили вы, в конце концов, шуйскую водку или нет?
        - А что мне оставалось?  - мужчина усмехнулся.  - Но уже не один.
        - Как это?  - вырвалось у обоих.
        - Не в том смысле, что пил… с Леной. Понимаете, после того, как я прочитал записку, мне уже повсюду стала мерещиться она. Подойду к окну, отдерну занавеску - на улице стоит женская фигура… А это просто фонарный столб. Слышу шаги в коридоре. Открываю дверь - никого. Кто-то тихо постукивает за стенкой. Иду к администраторше, требую открыть соседний номер. Он пуст. Словом, начиналось какое-то тихое помешательство. Нервы совсем разболтались от всей этой чертовщины.
        - Представляю,  - сочувственно произнесла Марина.  - Я бы, наверное, просто сбежала.
        - А я бы просто напился,  - предложил свое решение данной проблемы Вадим.
        - Я сделал и то, и другое,  - ответил Велемир Радомирович.  - Сначала я крепко принял на грудь, а потом, пообщавшись с местной публикой, пустился в затяжные бега. Но все это было потом. Пока же я собирал вещи и чего-то ждал. Надо было уходить, я понимал это, но продолжал сидеть в номере. Порывался вскочить, а ноги делались как ватные. Я мысленно прокручивал в голове всю свою жизнь с Леной. Мне думалось, что это действительно она написала записку. Явилась с того света. Но с какой целью?
        - Ну, это вы… слишком,  - неуверенно возразил Вадим.
        - Я ведь мистик. Но что-то мы тут, друзья мои, засиделись. Встали - пошли.
        И они продолжили путь к Трубной площади. Марине смертельно хотелось дослушать сказки «новой Шахерезады» до конца. А Вадим нервничал все больше и больше. Но времени впереди было еще много. Особо торопиться некуда. Так, по крайней мере, казалось и Вадиму, и Марине. Они не знали и не могли знать, что все только начинается. Что остаться наедине удастся уже не скоро. Что они уже втянуты в некий раскручивающийся маховик событий. И события эти коснутся не только каждого из них или Велемира Радомировича, возникшего на безоблачном горизонте, как челябинский метеорит возмездия, но многих и многих, близких и совсем чужих.
        - А дальше?  - потребовала Марина.
        - Дверь в номер открылась, в проеме обрисовалась женская фигура, силуэтом напоминающая Лену, и я потерял сознание, шмякнувшись лицом об пол. «Мордой», как выразились потом.
        Некоторое время они шли молча. Обдумывали сказанное каждый по-своему.
        - Пришли,  - произнес вдруг «посланник с Нибуру», останавливаясь у дома с башенками.
        Глава четвертая. Два дня назад
        Погони за своей спиной он больше не чувствовал. Да и была ли она вообще, не пригрезилась ли в разгоряченной и поплывшей от самогона голове? Велемир добрел по вязкому песку до пляжной отмели. Здесь он когда-то загорал с Леной, они кормили хлебными крошками мальков, купались. Но уже тогда на берегу было очень много снулой рыбы. Волга умирает, и все, что в ее водах, тоже.
        Подумав, Велемир стал раздеваться. Альма присела рядышком, с любопытством наблюдая за ним: что еще выкинет? Уж не топиться ли собрался? Если так, то это надо делать подальше, у валунов, где и глубже и течение покруче. Там, знала собака, и муж Лены с кладбища утоп.
        Велемир сбросил с себя все, кроме трусов. Потом, поглядев вокруг, снял и их тоже. Утренняя свежесть и ветерок с реки приятно холодили вспотевшее тело. Сложив всю одежду на округлый камень, он пошел в воду. Почти по ней, как блаженный Симон Юрьевецкий. Но здесь было совсем мелко, по щиколотку. Да святого бы из него и не вышло. Рано еще.
        Пройдя несколько метров, Велемир попробовал окунуться, но в воде стало настолько холодно, что защемило сердце, и он поспешил выскочить обратно на берег. Альма, словно ждала этого, сразу затявкала, будто поздравляла с возвращением к жизни. А он вдруг представил себе, как плывет по течению реки, раздувшийся, словно бревно, с уставившимися в синее небо мертвыми глазами. Картина была столь отвратительной, что он чертыхнулся, а потом еще и наступил босой ступней на бутылочный осколок.
        - Вот сволочи!  - совсем разъярился он.  - Где пьют, там и гадят.
        Допрыгав на одной ноге до камня, Велемир попытался в позе «мальчика, вынимающего занозу», высосать из ранки кровь. Когда с этими манипуляциями было покончено, он принял другую скульптурную композицию - роденовского мыслителя. Голый человек, подперев скулу кулаком, сидел на берегу реки и глядел на текущие воды. О чем он думал? О Лене, конечно. И теперь, казалось, и вовсе окаменел. А собака легла рядом, у его ног.
        Размышления Велемира прервало появление длинного, жилистого, загорелого до черноты человека в плавках и с вафельным полотенцем на плече. Ступал он бесшумно, был похож на скрученный темный провод, а рыжая голова отливала золотом, как клемма.
        «Наверное, это и есть здешний знаменитый электрик с насосной станции»,  - догадался Велемир. Просто никто иной такую «электрическую» внешность иметь не мог. «Ему бы еще два светящихся миньона вместо яиц».
        - Доброе утро!  - приветливо сказал мужчина, мимоходом взглянув на «мыслителя».
        - И вам не хворать,  - отозвался Велемир, натягивая трусы.
        Электрик, между тем, напротив, плавки сбросил и с разбегу кинулся в воду. И, самое удивительное - поплыл! Видно, знал тут какое-то глубокое место, где можно было не опасаться зацепиться брюхом за дно. Велемир с любопытством наблюдал за его фырканьем. «Как же его величали, там, в гостинице?» - вспоминал он. Добравшись до бакена, мужчина повернул обратно. Вылез на берег и начал тотчас же растираться, поминутно отплевываясь.
        - Погода-то, погода какая, а?  - радостно сообщил он.
        - А какая?  - спросил Велемир.
        - Ну-у… Это вам не вчера.
        - А вчера - что?
        - Не то.
        - Вот и я так думаю,  - согласился Велемир.  - А завтра?
        - Тоже,  - уверенно ответил мужчина.
        - Интересный вы человек, Максим Иванович, глубоко роете.
        - Вы меня знаете?
        - Наслышан. А я вот Велемир Радомирович.
        - И я о вас в курсе,  - явно соврал электрик, из вежливости. А может быть, и вправду знал что-то.  - Рад познакомиться.
        И он тут же приступил к физическим упражнениям. Стал выбрасывать в стороны длинные руки, сгибаться пополам, приседать и подпрыгивать. Альма смотрела на него с беспокойным интересом: с ума сошел, что ли? Ведь лежать или сидеть гораздо удобнее и приятней. Но, очевидно, для электрика это были ежедневные процедуры. «Человек, так энергично заботящийся о своем здоровье, долго не проживет»,  - подумалось Велемиру. Любые лишние перемещения тела в пространстве укорачивают отпущенное этому телу время. Износ металла, закон физики.
        - На завтрак мы что едим?  - зачем-то спросил он.
        - Овсянка, яйцо всмятку, стакан молока,  - охотно отрапортовал Максим Иванович.  - Самая полезная пища. И, разумеется, без соли. А хлеб лучше всего слегка поджарить. И без масла.
        - Так я и думал,  - кивнул Велемир.  - Курение?
        - Ну что вы! Яд.
        - Тогда об алкоголе и не спрашиваю.
        - Нет, выпить немного можно. Но исключительно хорошего виноградного вина.
        Электрик стал отжиматься на песке.
        - Секс?  - продолжил допрос Велемир.
        - Обязательно. Три раза в неделю,  - его, казалось, не смущали подобные вопросы. Он словно бы интервью давал заезжему журналисту.
        - Почему не четыре?
        - Совесть не позволяет,  - изменяя своим шаблонным фразам, ответил физкультурник. Велемир не стал допытываться: ну, не позволяет - так не позволяет, может, чрезмерно совестливый человек, электрики все такие, под напряжением работают.
        - А вы, значит, приезжий?  - теперь сам Максим Иванович задал наводящий вопрос.
        - Забредший,  - ответил Велемир. И добавил, поправив:  - Заблудший.
        - Бывает. А к кому?
        - Пока еще точно не знаю. Не решил. Время покажет.
        - Это вы верно заметили. Ну, когда покажет, тогда меня кликните, я приду, сниму показания со счетчика.
        «Эге! А он тоже далеко не так прост, как и все тут. Здесь дураков нет,  - подумал Велемир.  - А чего ты ждал? Приехал сюзерен к своим вассалам? Загордились там, в своих столицах…»
        - Обязательно кликну.
        Электрик стал глубоко вдыхать и выдыхать воздух, вентилируя легкие. Затем начался бег на месте. Потом опять дыхательная гимнастика.
        - А Ирина, часом, не к вам приехала?  - спросил Велемир в лоб, пока тот не успел отдышаться.
        - Вы и о ней знаете? Ко мне, к кому же еще.
        Максима Ивановича, казалось, ничто взять не могло. Никакие допросы с пристрастием или подковырки. Он протянул Велемиру руку и сказал на прощанье:
        - Все, ушел. Режим, работа. Вы заходите сегодня вечерком. Поужинаем, поболтаем.
        - Спасибо, непременно,  - ответил московский гость, уже не уверенный здесь ни в чем.
        Сам он тоже поднялся с камня, облачился в свою одежу и, в сопровождении юрьевецкой волчицы, побрел наугад, куда глаза глядят. Альма будто обрела в нем хозяина. Может, чувствовала что-то близкое, родное. Ведь она потеряла своих детей, а он - жену. И никого уже не вернешь. Но собака не фамильярничала, деликатно держалась чуть позади, не лезла со своими песьими повадками на брудершафт. Хотя и хотелось.
        Они поднялись на косогор, прошлись вдоль ветхого деревянного заборчика, спустились по крутой улице вниз, а потом вновь начался подъем, едва ли не под прямым углом к небу. «Просто какое-то хождение для мытарей»,  - подумалось Велемиру. Холмистая местность. И как здесь люди живут? вот так и живут,  - ответил он сам себе,  - в трудах и тяжбах».
        А на вершине пирамидальной горы стояла церковь. С какими-то хозяйственными пристройками. Судя по всему, храм был древний, века семнадцатого. Стены выбеленные, с синевой, купол сияет. А вот тяжелая массивная дверь открывалась плохо, негостеприимно. Не всякой старушке под силу. Путь к Богу непрост.
        Велемир сначала даже подумал, что врата заперты. Раз подергал, другой, а на третий все-таки с трудом, но отворил. Перекрестившись, вошел внутрь. Свет чуть падал из верхних оконцев, ни одной свечи не горело, но храм не был пуст. Да это и понятно. Даже если бы никого не было. А тут сразу два человека сидели на скамеечке у правого придела и тихо разговаривали. Солнечный луч как раз лежал у их ног. Один был стар, сед и длиннобород, другой - моложав, модно стрижен и даже молодцеват. Этот и бросил раздраженно в сторону Велемира:
        - Закрыто еще!  - словно тот вошел в продовольственный магазин за водкой. В неурочное время.
        Велемир повернулся, чтобы уйти, поскольку «покупать», после такого приветливого приема, ничего не собирался.
        - Да пусть,  - остановил его другой голос, мягкий, принадлежавший старику-патриарху.  - Пусть помолится.
        - Спасибо, батюшка,  - поблагодарил его Велемир.
        - Батюшка здесь - я!  - еще более раздраженно откликнулся модник. Ранний прихожанин явно вызывал у него какую-то неприязнь.
        - А я всего лишь мирянин,  - улыбнулся старик. Волосы его ниспадали до плеч, были такие же серебристые, как и борода. Оба человека были в цивильной одежде, поэтому сразу и не разберешь. Но молодой никак не походил на священника, наверное, только что из семинарии. И говорил резко, и смотрел косо. Вот и сейчас сердито добавил:
        - Службы сегодня не будет. Молитесь поскорее да уходите.
        Как будто Велемир где-то перешел ему дорогу, или втайне намеревался занять его место в приходе. Даже прошла охота приложиться к иконам, разглядеть помещенные на стенах образа. Отворить душу после вчерашнего бультерьеро и покаяться. Украсть он сюда пришел, что ли?
        - В такой спешке я молиться наотрез отказываюсь,  - заявил Велемир.
        - Ваше дело,  - усмехнулся иерей.  - Вам и отвечать.
        И опять сказано было грубовато, с нажимом каким-то, дескать, чего тогда приперся-то? Вали отсюда. Но тут в дело вмешался благообразный старичок, действительно очень похожий на ветхозаветного пророка:
        - Если бы не пришел и не говорил им, если бы не сотворил между ними дел, каких никто другой не делал, то не имели бы греха, а теперь и видели, и не имеют извинения, и как убегут от осуждения, как?..
        - Чего?  - спросили они оба одновременно. Несколько растерявшись.
        А старец, вроде бы даже подхихикнув, пояснил:
        - Это из Библии. О свободе воли. Господу не нужны послушные заводные игрунки, пусть и любящие его. Любовь не может быть по принуждению. Но почему тогда познание добра и зла, а оно априори греховно, неразрывно связано со свободой воли?
        Молодой поп и Велемир молчали, словно нерадивые ученики на уроке пения. Скорее, от неожиданного напора старца, чем от собственной бестолковости. А священнослужитель вообще уж наверняка должен был бы давно привыкнуть к манерам своего «мирянина».
        - И что?  - еще строже повторил юрьевецкий пророк.  - И где теперь эта истинная любовь вместе со свободой воли? Вот и спрашиваю вас: как убежите от осуждения, когда посылают к вам пророков и мудрецов, а вы их гоните из города в город и убиваете в храмах и синагогах, в мечетях и молельных домах, прямо на жертвенниках. О, Иерусалим!  - возвысил он голос:  - О, тайна беззакония твоя! Отец лжи всюду. И как? И как, спрашиваю я? Отвечать!
        Велемир достал из кармана платок, вытер вспотевший лоб (хотя в церкви было довольно прохладно) и тихо спросил у священника:
        - Он что, сумасшедший?
        - Сам ты это слово,  - отозвался тот.
        Велемир вновь не понимал: что происходит, где он находится и куда вообще попал? Повторение вчерашней фантасмагории. Только на ином уровне. Молодой поп робко молчит и слушает словесные кривляния этого местного юродивого. А тот наслаждается Словом. Языкастый дедушка. Кто из них тут благочинный? «И зачем мне весь этот «односторонний диспут»? Старик-то даже поболтливее меня будет. Тоже с нейролингвистическими способностями, не иначе»,  - раздумывал Велемир.
        - О, сыновья и дщери земные, порождения ехидны, псы и волчицы поганые, захлебнувшиеся собственной блевотой! Пошто сало жрете? Племя крысиное, слуги бесовские, наложницы сатаны!..  - завыл тут блаженный.
        Велемир, не слушая его больше, подумал: «Чего он пургу какую-то гонит?» Старик сейчас нравился ему еще меньше, чем поп, который как-то плотоядно улыбался, словно сосал ириску. Он был слишком уж краснощеким и здоровым, прямо кровь с молоком, бабы таких любят. Наверняка своей попадье изменяет налево и направо. Тот еще кобель в рясе.
        А слова приволжского новоявленного расстриги Илиодора летали вокруг них, как тополиный пух, назойливо забиваясь в нос и уши. Когда старчик на минутку прервался, Велемир задал попу давно томивший его вопрос:
        - А это не к тебе Ирина приехала?
        - Какая еще Ирина?  - поморщился иерей.
        - Тебе, отец, лучше знать.
        - Не ведаю я никакой Ирины.
        - Уж будто. А если подумаем?  - откуда-то у него вдруг появилась ухватка прожженого следака:  - Все уже в городе ведают, а ты - нет. Брось. Зачем запираться? Не надо. И попадья уже в курсе дел. А ты все в несознанке.
        - Да я…  - начал было оправдываться поп, совершенно обескуражившись, но тут его прервал библейский патриарх, ласково так сообщив:
        - Это - ко мне. Ирина то есть. Разрешите представиться: Ферапонтов, директор средней школы. Матвей Яковлевич. По совместительству - учитель истории, русского языка, литературы, физики, географии и математики. Словом, всего на свете. Еще и сплясать могу. Хотите?
        - Нет, не хочу!
        - А вас как?
        - Никак,  - зачем-то огрызнулся Велемир, но тотчас поправился, поскольку стал видеть в директоре объект для исследования:  - Радомир Велемирович, вот как. Можно и наоборот.
        Он вспомнил то, зачем приехал в Юрьевец. Да ведь к этому Ферапонтову же! К этому вот артефакту. К нему и дали рекомендации из Москвы по поводу Праязыка.
        - Я наоборот буду, если не возражаете.
        - Да как угодно. Имя - не клеймо на лбу. Стереть - что плюнуть. А можно с вами поговорить наедине? По сугубо важному делу.
        - Можно,  - охотно кивнул старик и поглядел на часы.  - Только сейчас я в школу, она рядышком, а после уроков - милости просим. Часикам к двенадцати.
        - Ночи?  - почему-то решил Велемир.
        Директор, учитель, пророк и артефакт в одном флаконе засмеялся.
        - В полдень, юноша, в полдень,  - сказал он и, кивнув священнику, засеменил к выходу.
        - Да юноше-то уже сорок пять будет,  - бросил ему вдогонку Велемир.
        - А это не важно,  - ответил за Ферапонтова поп.  - Он всех принимает. Вы и ко мне заходите.
        - Зайду-с. Время выпадет.
        И Велемир, перекрестившись, также не стал здесь больше задерживаться, провожаемый недружелюбным взглядом. Но на выходе из храма солнце встретило его радостным сияющим светом. И на душе как-то полегчало. Все хорошо, жизнь прекрасна. Надо только в ней разобраться. И он решил догнать Ферапонтова, но того и след простыл. Шустрый оказался старичок. Будто растворился в воздухе. Да и школы никакой поблизости не было видно.
        «Ладно,  - подумал он.  - Найду. Коли назначено в двенадцать, в полдень и явлюсь, как тень отца Гамлета. Не отвертится!» Потом Велемир вспомнил, что сегодня, кажется, второе июля, воскресенье, да и вообще лето. Какие, к черту, уроки? Каникулы же. Чего он там преподает и кому? Крысиную азбуку мышам? Велемир посмотрел на Альму, но та не ответила, виновато вильнув хвостом.
        Зато он опять услышал какой-то противный, ржавый скрип инвалидной коляски. Собственно, этот звук преследовал его всю дорогу - от берега Волги до церкви, мерещился на каждом углу. Потому-то он и нырнул в храм. Теперь вот снова. Самой коляски не было видно, а смычком по «скрипке», как плохой и даже отвратительный музыкант, кто-то периодически водил.
        «Выслеживают!  - решил Велемир.  - Надо уходить в баню». Почему именно в баню, он не знал, но чувствовал, что это самое верное средство от преследования. А впрочем, даже логично: среди голых тел и затеряться легче. К тому же все равно нужно было смыть липкий ночной пот. Уж если не удалось полноценно окунуться в великую русскую реку, то хоть поплескается в шайке. А вот почему его продолжает преследовать другая «шайка» - на этот вопрос у Велемира ответа не было.
        Первым делом он проверил в карманах наличные. Основная сумма у него была припрятана в бритвенном приборе, но тот остался в гостиничном номере. Не возвращаться же себе «на погибель»? Но несколько сотен рублей все же набралась. Хватит и на баню, и на колбасу. Только сейчас он вдруг почувствовал зверский аппетит. Даже засосало в желудке, словно там включился пылесос вместе с полотером. Велемир подхватил с земли корявую палку - так, на всякий случай, и зашагал вниз по склону. Где-то тут должен был быть продуктовый магазин…
        Он нашел его через несколько кварталов. Редкие прохожие с провинциальной приветливостью улыбались ему, а на душе у Велемира становилось все спокойнее и даже веселее. Если бы не этот проклятый скрип колеса, который постоянно настораживал и заставлял крепче сжимать в руке осиновый кол. А так городок вполне милый и гостеприимный. Вот тут надо было Олимпийские игры проводить, вместо того, чтобы в Сочах всяких. Или, на худой конец, Параолимпиаду. Для местных жителей. Муж Кати - первый претендент на золото.
        Выбеленный лабаз с кривой вывеской носил малопонятное название - «Дары Хилендара», но ниже были нарисованы кочан капусты, яблоко и селедка. Велемир резво вошел внутрь и, не снижая скорости, спросил у темнокожего носатого продавца, то ли армянина, то ли грека:
        - Сосиски есть?
        - Есть, есть,  - ответил тот, и в свою очередь поинтересовался:  - А дрын зачэм?
        Велемир оперся на свою палицу и задал новый вопрос:
        - Хилендар - это в Турции?
        - Афон,  - обиделся продавец.  - У нас всэ продукты монастырскыи, с грядок.
        - Селедка тоже?
        - Даже хлэб, ручного замэса,  - кивнул носатый. Он был в белом фартуке, но с какими-то грязными красноватыми разводами. Мясо в подсобке рубил, что ли?
        - Взвесьте полкило,  - сказал Велемир, присматриваясь к товарам.
        - Чэго?
        - Докторской.
        Продавец сноровисто махнул тесаком по батону колбасы, бросил половинку на весы.
        - Исключительная точность,  - похвалил Велемир.  - В снайперских ротах не служили? Дырки в головах врагов не делали?
        - Могу прэдложить свэжую брынзу,  - отозвался греко-армянин.  - Будэтэ?
        - Буду. Двести грамм. И бородинского.
        - Пыво?  - угадал тайное желание Велемира продавец.
        - Три бутылки. Самого дешевого. Одну открыть. Все остальное сложить в пакет. И медленно передать мне. Вторую руку держать на виду.
        На его придурливость лабазник перестал обращать внимания. А может, не все понимал по-русски. Он выполнил указания покупателя и назвал цену.
        - Когда у вас баня открывается?  - спросил Велемир, расплачиваясь.
        - В восем. Ужэ работаыт. Што ыщо?
        - Ышо вот что. Женщину тут одну не видели? Приезжая. Светловолосая. Симпатичная такая. С родинкой на щеке. Зовут Ирина. И, часом, не к тебе ли она и приехала?
        - Зачэм ко мнэ? У мэня жэна, дэти. Она к учытэлю. Вмэсте вчэра прыходыли. Балык взяли, шампанско. А што? Ыщите?
        - Ыщу, родненький, ыщу.
        Велемир вышел из магазина, сел на скамеечку возле лабаза и начал рассуждать. Попутно откусывал колбасу и делился ею с Альмой. Насчет родинки он задал армянину вопрос наугад, но, судя по всему, попал в точку. У обеих сестер были одинаковые родинки. В одном и том же месте, на левой щеке, где ямочка. Генетическая наследственность.
        Конечно, это невероятно, чтобы Ирина из Германии приехала сюда, но чем черт не шутит! А если… действительно сюда, в Юрьевец, то что же получается? Проведать могилу Лены? Бред какой-то. Она ведь покоится под многометровой толщей ледника «Колка» в Кармадонском ущелье. Сумела выбраться? Проще сразу сойти с ума, чем думать об этом.
        Когда он познакомился с Леной, в 1992 году, Ирина уже готовилась к эмиграции, выйдя замуж за какого-то саратовского немца. Штампа, кажется. Так его звали. Или как-то иначе, сейчас трудно вспомнить. Он ведь ее плохо знал. Но на его свадьбе с Леной она вместе со своим «Штампом в паспорте» была. Потом в девяностые еще несколько раз приезжала к ним в Москву в гости. А вот они к ней в Дойчланд так и не удосужились. Но, скорее всего, он идет по ложному следу. Искать надо в другом месте. И кого искать-то? Он даже не заметил, что разговаривает вслух.
        - Ну, теперь - в баню!  - как полководец перед решающим штурмом, скомандовал он Альме. И, подобно Ганнибалу с его любимым слоном, они выступили в поход на Рим, оставив место временной стоянки.
        Билет в баню стоил двадцать копеек. Велемир сначала заплатил, а потом недоуменно вернулся к окошечку.
        - Как - двадцать? Вы чего тут?..
        - А это только сегодня,  - ответила кассирша, настоящая кустодиевская красавица.  - По случаю дня рождения Митрофана Васильевича. Возврат в прошлое, так сказать.
        - Кто таков?  - смягчившись, спросил Велемир. Ему идея Митрофана Васильевича пришлась по душе.
        - Банщик наш. Главный. Он там сам сейчас всех и парит.
        - Ну, дайте тогда еще и мочалку, что ли… А может, по поводу его именин и бабы вместе с мужиками моются?
        - Нет, этого нет. Этого и при советской власти не было.
        - Много вы знаете! А пиво тоже по старой цене?
        - Пива вообще нет. Все с собой приносят.
        - Действительно, все как в прежние времена,  - кивнул Велемир. Его это еще больше порадовало. А также то, что он предусмотрительно купил три бутылки. Жалко только, не было с собой бритвенного прибора.
        - Там побреют,  - угадала его желание привратница.
        Из парилки доносились какие-то крики. Словно там была и не парная вовсе, а один из подвалов гестапо. Или, что еще хуже, первый круг ада. Сжавшись, Велемир приоткрыл дубовую дверь и шагнул в самое пекло. В клубах пара и полумраке он едва различил лесенки полок и разнокалиберных мужиков: кто сидел, кто лежал, кто стоял, но говорили практически все вместе. А один, растянувшийся на самом верху - орал. Потому что его охаживало сразу двумя вениками волосатое и кряжистое идолище, похожее на корягу или корень дуба.
        - Этого сюда!  - прокричал главный банщик, сталкивая пытаемого вниз.
        Велемир не сразу сообразил, что имеют в виду именно его. Каким-то образом, очевидно, с помощью чужих рук, он очутился на верхней полке, прижатый к ней мощным коленом. Сначала палач-именинник стал долбить его по позвоночнику кулаком и пересчитывать ребра, потом вообще уселся на поясницу и принялся выворачивать шею. Внутри у Велемира все хрустело и ломалось, а сам он скрежетал зубами и стонал, но вот - в какой-то миг - наступило и облегчение.
        - Следующий!  - проорал Митрофан Васильевич и спихнул его с полки.
        Велемир вприпрыжку побежал под душ, и на этот раз ледяная вода показалась ему благом. Источником жизни. Такого внутреннего очищения и нахлынувшей вдруг радости он уже давно не испытывал. Какие там ванны в Москве! Ай да Митрофан Васильевич, ай да сукин сын!.. Жаль, забыл спросить, не к нему ли Ирина приехала? Вот это была бы парочка.
        Омывшись, Велемир возвратился на свое местечко, где завернулся в прикупленную заранее простыню. Вальяжно вытянул ноги и закрыл глаза. Чудесное тепло разливалось по всему телу, словно он выпил амброзии. Но и пиво было ничуть не хуже. Небольшими глотками он осушил одну бутылку, а со второй решил подождать. Сквозь приятную дрему Велемир невольно начал прислушиваться к разговору сидящих неподалеку мужиков.
        Их было двое. Ничего такого особенно выдающегося, голые как голые, они все одинаковые. С прилипшими к телу березовыми листочками. А разговаривали полушепотом. Хотя в каменной «мыловарне» каждое их слово отдавалось гулом. Как в филармонии. Бу-бу-бу-бу. Но слышалось что-то знакомое.
        - Я ведь ему говорю ясно: бери по четыре, а он - по два. Магометка проклятый. Помидоры-то ждать не могут, потекут.
        - Знамо дело, испортятся. Потом и за два не возьмет. Только по полтора. У меня тож вся машина ими забита. А куда девать? А полицаи за них.
        - И гауляйтер. И наместник Кремля, только своим в доску прикидывается. А сам за зверей стоит. По два! Ишь чего захотели! Да я удавлюсь скорее.
        - И удавишься. Все мы скоро сами собой удавимся. От такой жизни.
        Велемир смекнул, что это те самые транзитные, из Чебоксар. Только среди голых тел никто никого, конечно же, не узнавал. Да и пьяные вчера все были в полный дребадан. Кто кого запомнит? Но на всякий случай Велемир пересел от транзитных подальше. Тут, среди трех мужиков, тоже шел интересный и продуктивный разговор.
        - …Куры несутся, как очумелые,  - гудел один из них.  - Просто ничего не могу понять, никогда такого не было. И ведь главное - петуха-то нет, зарезали еще в прошлом годе. А как вышло? Люба моя помирать собралась, грит, хочу супчика из петушиных потрошков, напоследок, ну я и тюкнул топором.
        - Кого? Ее, что ли?
        - Зачем ее? Она оклемалась. А петушка-то я уже тюкнул. А куры уже год как несутся и несутся. Со скоростью пять яиц в ночь. Без петуха. И яйца все какие-то в крапинку, как перепелиные.
        - Слышь, а ты часом сам по ночам в курятник не бегаешь?
        Раздался хохот. Потом один из них произнес:
        - Это знак. Так, сказывают, перед большими бедствиями бывает. А еще белая вдова ходит. Сейчас ее тоже видели.
        - Брось заливать-то.
        - Не, ходит.
        - Та, что ли, старуха с кладбища?
        Вот на этих-то словах о кладбище Велемир и навострил ушки.
        - Она и по городу ночью бродить стала,  - продолжил один из мужиков.  - Иной раз и в окна постукивает. Будто зовет куда-то кого-то. Покойного мужа, что ли? Ну, того, который утоп.
        - Она и по городу ночью бродить стала,  - продолжил один из мужиков.  - Иной раз и в окна постукивает. Будто зовет куда-то кого-то. Покойного мужа, что ли? Ну, того, который утоп.
        - Да она сама покойница,  - возразили ему.  - Смотреть на эту смерть страшно.
        - Не, знаки подает. Чтоб готовились. Чтоб не проспали.
        - А чего? Царствие Небесное, что ли?
        - А я знаю? Событие какое-то. Может, землетрясение. Или пожар. Мало ли чего. Так тебе сразу и ответят. Вот когда случится, тогда и узнаешь.
        - Это верно,  - согласились с ним.
        - Вот и куры тоже. Главное дело - без петуха. И в крапинку.
        - И комету вчера видели над Юрьевцем. Летела прямо на нас. Чуток не долетела, метров пятьсот, а то бы… Как в Челябинске. Потом стекла вставляй.
        - Кабы только стекла. Гробами запасаться надо, вот что я вам скажу.
        Морда одного из мужиков показалась Велемиру знакомой. Больно на брата-эпилептика смахивал. Впрочем, вчера было темно в глазах, не разглядеть. Но теперь этот мужик и сам смотрел на Велемира пристально, припоминая что-то. Пришлось в ответ кисло ухмыльнуться. А тот вдруг, обращаясь к нему, спросил, словно у третейского судьи:
        - А вот вы лично, что думаете по этому поводу?
        Пришлось отвечать.
        - Я лично по этому поводу ничего не думаю, и думать не намерен. Мне сильно много думать врачи запрещают, особенно по поводам и без поводов. А вот сколько у вас за бритье берут? Тоже копеек двадцать, или по валютному курсу?
        - Нет, двадцать только сегодня, а у парикмахера день рождения через неделю. Вот тогда и приходите,  - пояснил один из мужиков, наиболее симпатичный из всех, поинтеллигентней.
        - Мне ждать некогда. Тем более что тут кометы всякие с курами летают. А у меня свиданка. И со щетиной идти к даме ну просто никак нельзя.
        - Уж не к белой вдове ли намылились?  - спросил тот, кто походил на брата-эпилептика.
        - Намылиться я еще всегда успею, но только после третьей ходки в парную. А вот вам, товарищи, стыдно тут всякую мистику под ногами разводить!  - и Велемир укоризненно указал на пол, словно именно там «мистика» по обыкновению и разводится. Правда, под скамьей действительно были лужицы от мокрых ног. Но он повторил:  - Стыдно.
        Хотя стыдить голому голого глупо. Это все равно, что дуть на одуванчик против ветра: толку-то?
        - Черемисинов,  - представился самый интеллигентный, симпатичный, приподняв тощий зад, даже одной рукой до плешки дотронулся, будто был в шляпе и хотел ее снять.  - Местный предприниматель. Мелкий.
        - Тоже,  - охотно ответил Велемир, причем сделал ударение на втором слоге. Прозвучало это как какая-то зарубежная фамилия: «Тожэ».
        Остальные банные сокамерники знакомиться не пожелали.
        - Товарищ Тожэ из Испании?  - полюбопытствовал Черемисинов.  - Идите спокойно брейтесь, камрад, я пригляжу за вашим бельишком.
        - Спасибо, это по-партийному,  - пожал ему руку Велемир и, плотнее завернувшись в простыню, торжественно зашлепал в цирюльню, откуда доносился лязг ножниц. Брюки, впрочем, он на всякий случай прихватил с собой.
        Вернувшись уже без щетины, но с двумя порезами - на щеке и подбородке, он тотчас приступил к той теме, которая терзала его во время бритья. Хотя трое голых разговаривали теперь совершенно о другом.
        - Явление комет на Руси накануне моровой язвы, голода или нашествия татар - дело обыкновенное,  - вклинившись, начал Велемир.  - А вот с вашей «белой вдовой» еще предстоит разобраться. Я, собственно, за тем и приехал. Чтобы вывести мошенницу на чистую воду. Так вы говорите, она на кладбище обитает?
        Голые озабоченно переглянулись. Ответил Велемиру Черемисинов:
        - Вообще-то тут как бы две «белые вдовы». Одна история тянется давно, а другая - недавно. Вам какую надо?  - он словно рыбу предлагал на базаре: вот эта - посвежее будет, но дороже, а ту, вяленую, отдам за десятку.
        - Давайте пока ту, которая короче,  - выбрал Велемир.
        - Извольте. Да тут, собственно, и говорить нечего. Живет там, в сторожке, одна женщина. Откуда взялась - неведомо. Более десяти лет назад. Зимой и летом в одном рваном платье ходит. Действительно, белом. Ну, сером уже, грязном. С ней никто и не общается. Говорят, ведьма. Да и она сама носа с кладбища не кажет. Чем питается - неизвестно. Наверно, тем, что на могилах оставляют. Или… даже сказать страшно. Я раз столкнулся с ней - шел покойного тестя проведать, так чуть в штаны не наложил от испуга, она откуда-то из-за крестов выползла. Так рядом с любимым тестем бы и улегся. Жуть могильная.
        - Одежды у нее белые потому,  - добавил второй мужик,  - что покойников-то в белые рубахи одевают. Материала много. Ну а насчет еды… Тут действительно страшно и подумать. Ее все боятся.
        - Ферапонтов вон не боится.
        «Опять этот Ферапонтов,  - подумал Велемир.  - Вот где ключик-то».
        А вслух спросил:
        - Ну а вторая история?
        Вновь стал отвечать Черемисинов:
        - Ну, для этого вам, товарищ Тожэ, надо бы сходить в наш краеведческий музей. Есть там одна редкая книжка, называется «Мифы и легенды древнего Юрьевца», написал ее некий Трапезонтский, литератор московский, был тут лет пятнадцать назад, все выспрашивал. Тираж маленький, экземпляров сто всего. Так вот там рассказывается об этой «белой вдове», которая еще со времен Батыя стала появляться. Как какой-то непорядок в государстве - так она тут как тут. И почему-то именно в Юрьевце. Хотя… может быть, и в других городах тоже.
        - Любопытно,  - произнес Велемир.  - Так может, та вдова и эта - одно и то же лицо?
        - Вам, камрад, по этому поводу лучше всего поговорить с Ферапонтовым,  - сказал Черемисинов.
        - Точно, с ним,  - согласился второй.
        - А с кем же еще? Только с Ферапонтовым,  - подтвердил и третий, похожий на брата-эпилептика.  - Он у нас тут самый умный. Все про все знает… А вот почему,  - здесь он сделал небольшую паузу,  - почему, камрад, ты вчера в морду инвалиду дал, а?
        Такого разворота в теме Велемир никак не ожидал. Даже подавился глотком пива.
        - Так это… вы, ты?..  - пробормотал он.  - Брат, что ли?
        - Ну, я, а кто же еще? Да ты не переживай так. Я его сам луплю, когда больше бить некого. Делов-то! А мы тебя потом до утра искали, самогона-то еще навалом. Думали - утонул.
        В это время из предбанника в клубах пара выступил волосатый корень дуба в фартуке, похожий на языческого бога, и разговор, к облегчению Велемира, прервался. Все, кто тут был - почтительно загудели, а некоторые даже повскакали со своих насиженных мест.
        - Митрофану Васильевичу слава! Долгие лета!  - понеслось с разных сторон.
        А сам банщик, оглядев свое голое войско, окатил себя поочередно из нескольких шаек холодной водой. Потом грозно погрозил неведомо кому мощным кулаком и вновь скрылся в своих застенках.
        - Во человек!  - в восторге прокричал брат-эпилептик.
        - По своим талантам - равный Ферапонтову,  - согласился Черемисинов.  - Вы, товарищ Тожэ, обязательно должны с ним познакомиться.
        - А я к нему и намерен отправиться прямо сейчас,  - произнес Велемир.  - Тем более он сам назначил мне на двенадцать.
        - Могу проводить,  - предложил мелкий предприниматель.  - И у меня к нему есть кое-какое дельце.
        Тут брат-эпилептик, наверное, от переизбытка чувств, стал как-то нехорошо дергаться. На губах у него появилась пена, словно он никак не мог проглотить кусок мыла. Затем повалился на бетонный пол и начал биться об него головой. И все, кто был рядом, принялись тотчас же бестолково его хватать и удерживать.
        Из бани Велемир вышел вместе с Черемисиновым. Не стали дожидаться, когда брат - эпилептик придет в чувство. Причем оделись второпях, мелкий предприниматель даже позабыл носки, а Велемир зачем-то прихватил казенное полотенце. Его он замотал вокруг шеи, как шарф. Альма поднялась с земли и двинулась следом. В раскаленном воздухе вновь что-то ржаво скрипнуло.
        - Не люблю покойников,  - сказал новый знакомец.
        - Кого вы имеете в виду?
        - Да этого, припадочного… Собственно, отмучился бы, наконец, поскорее, что ли.
        - А вы помогите. А скрипит тут кто?  - покосился на него Велемир, подозревая нечто механическое и в суставах мелкого предпринимателя.
        - А это - старая техника на пристани. Ковши всякие, землечерпалки. Ежели бы их маслом смазывали, то и не скрипели бы. А с другой стороны - чего смазывать, коли все равно не работают? Да и некому.
        - Так уж и некому? Полгорода бездельничает. Дурку валяет.
        - Работать, может, и есть кому, это я неправильно выразился, да самой работы нету. Потому техника и проржавела, а смазать-то ее не проблема. Было бы кому. Но поди, заведи, коли и масла нету.
        «Здорово он все объяснил,  - подумал Велемир.  - Не иначе, как у Ферапонтова в школе учился. Одно непонятно: как с таким постоянным скрипом в ушах жить? Это что же за железные нервы надо иметь в славном городе Юрьевце?»
        До школы они добрались достаточно быстро. Она оказалась сразу же за церковью, будто приросла к ней с торца. Одноэтажное деревянное зданьице на несколько комнат-классов, с дровяным сараем и жилым флигелем, над которым поднималась печная труба. Вся эта конструкция походила на пароходик, который натужно тянул за собой и школу, и саму церковь.
        - Вот тут он и живет,  - с каким-то придыханием произнес Черемисинов и боязливо постучал в некрашеную дверь флигеля.
        Ответа не последовало. Они молча потоптались минуты две. Альма зевнула и улеглась. В конце концов все это бестолковое ожидание Велемиру надоело, и он попросту бесцеремонно пнул ногой дверь. Она сама собой приветливо отворилась, и они вошли внутрь.
        В затхлом полумраке ощущалось чье-то дыхание. Велемир набил шишку об косяк, затем ушиб ногу, споткнувшись о ведро, и только после этого разглядел возле занавешенного окна женский силуэт. Тонкая фигура показалась ему до боли знакомой, у него даже перехватило дыхание, а в сердце ударил чугунный рельс. Но в ту же секунду он понял, что ошибся. Женщина отдернула занавеску, впустив в горницу солнечный свет, повернулась и проговорила:
        - Здрась-сь-те вам! А мне Матвей Яковлевич велел вас тут дожидаться. Принять, как положено.
        Это была Катя Рябцева.
        - Как банька-то наша, понравилась? С легким паром!
        «Откуда она про баню знает? А-а, наверное, от покойника-брата. Тьфу, от брата-эпилептика. И когда только тот успел передать? Тут и мышь ни от кого не спрячется».
        Все это промелькнуло в ушибленной голове Велемира за пару секунд, пока он прыгал на одной ноге, как цапля. Ведро все еще каталось по полу, словно заведенное. Наконец, утихло.
        - Хозяин куды упер?  - грубо спросил он, подстраиваясь под простонародье.
        - А капусту полить,  - ответила женщина, будто вчера ночью ровным счетом ничего не произошло. А ведь действительно, ничего и не случилось. Порезвились малость, и все. Никто никого даже не убил. Но он все же произнес:
        - Катюша, ты уж извини, я, кажется, вчера твоего мужа как-то неловко локтем задел. Случайно, право.
        - Да ерунда какая! Никто ничего и не заметил, уверяю. А ему не привыкать.
        Черемисинов поднял ведро и вернул его на место, возле двери. «Нарочно, гад, так ставит, чтобы люди об него щиколотки ломали!» Велемир стал рассматривать комнату. Обои цвели синими васильками, две стены занимали книжные полки, на столе стояла старенькая пишущая машинка, настоящий раритет, и глобус. Еще лежала кипа бумаг. Сразу видно, здесь живет человек ученый, древний, может быть, даже из допотопного человечества. А вот икон и образов почему-то не было. Почти сразу Велемир углядел и тонюсенькую книжку Трапезонтского «Мифы и легенды древнего Юрьевца», но полистать не успел.
        - Идет!  - торжественно сообщила Катерина, оправляя платье, как ученица. Глаза ее при этом будто бы даже загорелись, засветились. «От счастья, что ли?» Видно, Ферапонтов у них тут у всех был на каком-то особом положении.
        И в ту же минуту в комнату вошел сам Матвей Яковлевич с садовой лейкой. Сейчас он напоминал известного римского императора Диоклетиана, поменявшего государственные дела на капусту. И нашедшего в этом свое истинное предназначение и счастье. Хотя и с управлением Римом справлялся не худо.
        - А! Хорошо, что пришли,  - произнес юрьевецкий цезарь, кивнув гостям.  - Тогда прямо сейчас и приступим.
        - К чему?  - тревожно спросил Велемир.  - А Ирина где?
        - Так она же уехала.
        - Как так?
        - Да не волнуйтесь вы, ради Бога. Просто отправилась во Владимир на своей «тойоте», а потом, может быть, еще и в Суздаль прокатится. Словом, решила по Золотому Кольцу проехаться. Но дня через три вернется. Вещи-то ее здесь. Так что дождетесь. Если вы сами никуда не торопитесь… И если чего не случится,  - добавил директор школы как-то очень уж зловеще и многозначительно.
        - Никуда я не тороплюсь,  - с вызовом ответил Велемир.  - А даже наоборот.
        - Все-то у вас наоборот.
        Тут слово вставил и Черемисинов:
        - Товарищ Тожэ ради такой знаменательной встречи с нею даже побрился. Жаль, теперь придется бриться во второй раз.
        - Ладно, начнем дискуссию,  - произнес Ферапонтов.  - Сегодня мы с вами будем говорить о природе Бытия и Небытия, что из них ценнее и где больше Пустоты. Замечено, что проблема «небытологии»…
        - Погодите,  - остановил его Велемир, обратив внимание на то, что Черемисинов вытащил откуда-то блокнот с карандашиком и приготовился конспектировать.  - Не желаю я говорить об этой природе. Что я, совсем очумел? Я хотел с вами о другом потолковать.
        - Молчите,  - попросила его Катерина. Чуть ли не умоляющим голосом.
        - Да, камрад Тожэ, да,  - уже как-то сурово сказал и мелкотравчатый.
        - Но я…
        Слово ему давать явно не собирались.
        - Вот что,  - душевно промолвил Матвей Яковлевич.  - Я вам сейчас все объясню. Это, в конце концов, моя обязанность. Разберем на конкретном примере. Вот у вас шишка на лбу болит?
        - У меня сердце ноет,  - признался Велемир.  - На остальное - чихать.
        - Отлично!  - обрадовался Ферапонтов.  - Следовательно, боль становится символом Бытия… А Пустота Небытия полнее самого концентрированного Бытия, поскольку внутри себя не встречает абсолютно никакого сопротивления. Логично?
        - Ну-у… да идите вы все!  - озлился вдруг Велемир и даже зашвырнул книжку Трапезонтского, которую все это время держал в руках, в угол комнаты.  - Чего вы мне задницу морочите? Я вам где? Вам балаболить не надоело? Куда вы дели Ирину?
        - Ирина Сажэ не за горами,  - спокойно ответил Ферапонтов.
        - Почему - Сажэ? Какая такая Сажэ?  - забеспокоился Велемир.
        - Фамилия такая,  - пожал плечами хозяин.  - А что?
        - Вот вы же - Тожэ,  - подвякнул Черемисинов.  - А она - Сажэ. Даже в рифму получается: Сажэ - Тожэ.
        Катерина хихикнула, а Матвей Яковлевич заулыбался. Но Велемиру сейчас было вовсе не до смеха.
        - А вы ничего не путаете?  - спросил он.  - Не Штамп?
        - Нет, молодой человек, не Штамп. Я ее давно знаю. И она всегда была как сажа Сажэ.
        То ли Ферапонтов вновь придуривался, то ли говорил правду, но Велемир начал успокаиваться. Значит, это другая Ирина. Но взглянуть на нее все равно хотелось. Для абсолютной уверенности.
        - Товарищ Тожэ к диалогу явно не готов,  - заметил Черемисинов, убирая блокнот в карман.
        - Ему Небытие не нравится,  - добавила Катя.  - Еще со вчерашнего вечера. Я это сразу сообразила.
        - Хорошо. Тогда поговорим о другом,  - с умильной улыбкой на устах согласился Ферапонтов.  - Интересных тем много. Можно порассуждать о депопуляции российских пространств и связанной с этим проблемой оленеводства. Это очень важно.
        - Да, это меня устраивает,  - кивнул предприниматель.  - Как раз об этом-то я пришел с вами потолковать. Посоветоваться. Я решил разводить в Юрьевце оленей. Для начала думаю взять пару сотен копыт.
        - И правильно!  - поддержал его учитель.
        - Погодите,  - вновь вмешался Велемир.  - Закройте клапан. Мне дали к вам рекомендацию из Москвы профессор Чудинов и доктор наук Гриневич. Нам надо поговорить о Праязыке человечества, а не об оленях.
        Какая-то тень удовлетворения промелькнула по лицу Ферапонтова, он явно воодушевился, но перед остальными слушателями нужно было держать марку.
        - Не сейчас, потом,  - другим голосом проговорил он.  - Олени тоже важны.
        - А ему они, видети ли, не по душе. Капризный какой!  - промолвила Катерина.
        - Да дурак просто!  - достаточно громко прошептал Черемисинов.  - А в бане интеллигента из себя строил.
        Велемир швырнул в его сторону казенное полотенце с шеи. Еще и плюнул. Но не попал. Он был уже на таком взводе, что ему было все равно. Пусть думают о нем, что хотят.
        - А давайте поговорим пока о глобальных мировых войнах, очередь до которых дойдет через пять-десять лет, когда исчерпаются все залежи газа и нефти в России, Нигерии, Венесуэле и на Ближнем Востоке?  - предложил Ферапонтов.
        - Вам потрепаться не с кем? Не буду.
        - А тогда о реформе русского языка одна тысяча девятьсот семнадцатого года.
        - Ну, это мне как-то ближе по профессии,  - с сомнением отозвался Велемир, ожидая какого-то очередного подвоха.  - Но я хотел…
        Ферапонтов оборвал его на полуслове своей фразой:
        - Что, опять не нравится? А ведь эта пресловутая реформа целенаправленно проводилась криптозоологами-каббалистами, чтобы ослабить главнейшие духовные скрепы русского народа. Насекомых, по их мнению. Они первым делом отбросили наименования букв кириллицы и их численные значения, ликвидировали славянское шрифтовое начертание, отменили некоторые буквы, поменяли отдельные правила грамматики. Но истинной, тайной целью реформы языка 1917 года было навсегда отсечь народ от его святых православных созидательных корней - духовности, нравственности, культуры, традиций, обычаев, ослабить его волю к сопротивлению. Как делается это и сейчас теми же каббалистами, но уже криптоботаниками. Поскольку из насекомых мы уже превращаемся в придорожные лопухи.
        - Я не хочу быть растением, хочу, по крайней мере, в клетку, к обезьянам,  - сказал Черемисинов.  - Там бананами кормят.
        - Для тебя сделают исключение,  - погладил его по голове Ферапонтов.  - Посадят к крокодилам. Симптоматично, что в церковнославянском языке алфавит начинался с местоимения первого лица единственного числа - «Азъ», а нынешний им заканчивается - «Я». В первом случае человек воспринимает язык как сотворенный по Образу Божьему, а во втором - как случайный результат игры бездушных сил.
        - Интересно и не случайно, что слова «мир» и «мiр», имеющие разные смыслы, превратились в одно,  - согласился с ним Велемир, начиная увлекаться разговором.  - А выкинутая ять оставила нас без понимания различий многих кажущихся «однокоренными» слов, которые теперь подсознательно связываются в современном шизофреническом, не различающем, «омонимическом» сознании.
        - А чем, например, «вещий» Олег отличается от «вещевого» рынка?  - тотчас подхватил Матвей Яковлевич.  - Но особая ответственность лежит, в первую очередь, на тех, кто говорит и мыслит на наиболее хорошо сохранившихся от Первобытного наречиях. Неочаромутненных, по Лукашевичу. А среди них - на тех, кто именует себя языковедами и лингвистами. Как вы, к примеру. Вы ведь нейролингвист?
        - Откуда вы знаете?  - опешил Велемир.
        - А мне Гриневич писал. Так что я вас давно поджидаю. Черемисинов все это время чиркал в блокнот, записывая каждое слово своего учителя. Может, и умнел при этом. На лице не отражалось. А наставник повел речь дальше. «Да он сам и есть тот артефакт, о котором мне говорил Гриневич»,  - подумал Велемир, слушая Ферапонтова.
        - А как вы относитесь к древним иконам?  - спросил вдруг Матвей Яковлевич, словно предлагал новое изысканное блюдо.
        - Нормально отношусь, очень даже люблю,  - настороженно ответил Велемир, еще не совсем представляя, к чему тот клонит.
        И тут в комнату тихо, почти незаметно вошла пожилая довольно крупная женщина в темном платке и мужских башмаках. В руках она несла миску с ярко-красной крупной клубникой. Ни на кого не глядя, молча поставила на стол и также бесшумно удалилась.
        - Спасибо, Марфушка! Покорми там чем-нибудь Альмушку,  - бросил ей вслед хозяин и обратился к гостям:  - Угощайтесь.
        «Супруга,  - стопроцентно определил Велемир.  - У такого Цицерона жена может быть только глухонемой, для равновесия сил в природе». Он взял ягодку и съел. Потом еще горсть. Клубника была вкусной, не то что в Москве, химическая. А старушка снова вошла в комнату, на этот раз с трехлитровой банкой молока и кружками. После чего исчезла.
        - Верная спутница моей жизни,  - любовно произнес Ферапонтов.  - Настоящая Марфа Посадница.
        - Посадница-то вроде бы того… бунтовала,  - сказал Велемир.  - Да и вдова была.
        - А я в другом смысле,  - как всегда охотно откликнулся хозяин. У него, кажется, на все был готовый ответ в кармане. Как пригоршня семечек.  - Я ее посадницей называю потому, что во Владимирском централе сидела. За убийство первого мужа. Топором.
        - А вы, стало быть, второй?
        - Я - третий. Да это не важно. Иконы вы, значит, почитаете?
        - Я же православный. Как-никак.
        - Так как, или никак?  - строго спросил Черемисинов. Прямо прокурор. Мелкий. Велемир не удостоил его ни ответом, ни даже взглядом.
        - Хорошо,  - продолжил директор словесного департамента.  - Тогда вам будет любопытно узнать, что здесь, в Кривоезерской пустыни, в двух верстах от Юрьевца, хранился чудесный список древнейшей Иерусалимской иконы, написанной, по церковному преданию, самим евангелистом Лукой. Апостол Лука оставил по себе много знаменитых икон, взять хотя бы Владимирскую, к которой рано утром отправилась ваша, наша то есть, Ирина Сажэ. А вас не удивляет, что все они, так или иначе, очутились на Руси?
        - Нет. Где же им еще быть? Не у турок же.
        - Ну, на Афоне, например. Вопрос сложный. Но это тоже сейчас не самое главное. А с Иерусалимской иконой произошло следующее. Когда апостол Лука приготовил две кипарисовые доски, то на одной из них образ Богоматери чудесным явлением изобразился сам. Без помощи рук и красок. Эта икона позже прославилась в Антиохии и получила название Трапезундской.
        - Трапезонтской?  - переспросил Черемисинов.  - Через «т» или «д»?
        - Через колено,  - рявкнул на него Велемир.  - Не лезь, пес.
        Он вспомнил почему-то об авторе, книжку которого зашвырнул в угол комнаты. Ферапонтов мягко улыбнулся, словно угадав его мысли.
        - Нет, тот, с кем вы так небрежно обошлись, к Антиохии имеет лишь косвенное отношение, хотя дальние предки его из Трапезунда. Но вот он-то и проводил некие разыскания по поводу Кривоезерской Иерусалимской иконы. Собственно, мы вместе этим занимались. И Праязыком тоже. Ну, насчет последнего мы еще успеем с вами потолковать. А пока обратимся к иконе, написанной на второй кипарисовой доске.
        Велемиру понравилось, что Матвей Яковлевич сейчас говорит спокойно и ясно, без всякого юродства. То ли тема такая, то ли ему самому порой надоедала собственная словесная клоунада.
        - Но сначала позвольте рассказать предысторию.
        - Позволяю,  - кивнул Велемир, приканчивая клубнику и наливая себе уже вторую кружку парного молока. Краем глаза он заметил, что Черемисинов снова достал свой блокнот с карандашом и изготовился вести протокол собрания. Экий хлыщ! И все-то он за Ферапонтовым конспектирует. Видно, в отличники набивается. Катя же сидела молча, не пошелохнувшись, во все глаза глядя на юрьевецкого гуру.
        - До середины десятого века эта икона оставалась в Иерусалиме,  - продолжил Матвей Яковлевич.  - Затем греческим царем Львом Великим была перенесена в Константинополь и помещена в храме Богородицы Пигии, что означает «источник». Она и являлась духовным живительным родником для всех страждущих. При императоре Ираклии на Константинополь напали скифы. Кстати, скифские изображения встречаются и на орнаменте нашей церкви, которая была построена еще до татаро-монгольского ига, в самом начале тринадцатого века. Например, кентавры. А ведь известно, что скифский воин был с конем одно целое, об этом еще Геродот писал, «отец истории». Так что мы, юрьевцы, может быть, последние уцелевшие скифы.
        Черемисинов строчил карандашом по бумаге, как заведенный, не поднимая головы.
        - Тогдашнее нашествие скифов на Константинополь удалось отразить лишь по молитвам всего греческого народа перед Иерусалимской иконой Богоматери. А когда на Византию предприняли поход руссы, в начале X века, икона была взята в Херсонес. Почему? Думаю, промыслительно. Ведь в Херсонесе позже крестился святой князь Владимир, который и увез этот образ с собой в Киев. Вот и получается, что вместе с Иерусалимской иконой к нам на Русь пришло и Православие. Так святыня перемещалась в пространственно-ключевых точках Истории. И так она оказалась на Руси. Проходит еще несколько столетий. Отечественная война, Наполеон. Французы входят в столицу, во многих храмах устраивают конюшни. Воруют церковную утварь. Похищают и Иерусалимскую икону. Вывозят ее в Париж, где она и находится доныне в соборе Нотр-Дам.
        - А Кривоезерский список?  - задал вопрос Велемир.
        - С Иерусалимской иконы существовало несколько списков,  - ответил Ферапонтов.  - Один из них, в селе Измайлово, был столь тяжелый, что поднять его могли вместе с ковчегом лишь восемь человек. Другой находился на Волыни, в селе Онышковцах. Есть в Бронницах, в Чернигове, в других местах. Все они чудотворные.
        - Как правильно писать: «Анышковцы» или «Онишковцы»?  - вскинул голову Черемисинов.
        - Уймись, дурак!  - толкнул его в бок Велемир, отомстив за предыдущего «дурака» в свой адрес.  - Продолжайте.
        - Самый чудотворный и почитаемый, хотя так говорить и нельзя, все - намоленные и божественные, хранился в Кривоезерском монастыре. Точнейшая копия Иерусалимской иконы. Икону отпускали во все ближние и дальние городки и села, где она спасала от чумы, холеры, голода, пожарищ, поднимала немощных, возвращала зрение. К примеру, в июле 1859 года в Гребецком овраге в Юрьевце произошел пожар. В доме одного мещанина, Черемисинова.
        - Я?  - вскинул голову мелкий предприниматель.
        - Ты, ты, такой же,  - кивнул Ферапонтов.  - Огонь распространялся очень быстро, сразу же сгорело еще четырнадцать домов. К счастью, Иерусалимская икона в это время находилась в соборе. С молитвенной честью ее вынесли и приблизились к месту сосредоточения огня. И почти мгновенно ветер, дувший на северо-восток, переменил свое направление на запад, а искры, сыпавшиеся на город, начали падать внутрь оврага и на гору. С того времени юрьевцы относятся к Иерусалимской иконе с особенной теплотой и почитанием.
        - А Черемисинов?  - спросил Черемисинов.
        - Тот исчез, а этот - вот тут,  - улыбнулся Ферапонтов, вновь погладив его по голове. Очевидно, он относился к нему как к любимому, но бедному умом пасынку. А может, видел в нем себя в молодости.
        - Так Иерусалимская икона сохранилась?  - спросил Велемир.
        - Нет,  - ответил хозяин. Улыбка не сходила с его уст. Такая же загадочная, как у Моны Лизы. Он молчал, словно не хотел больше говорить на эту тему. Но, пристально вглядевшись в Велемира, все же произнес:
        - Но я точно знаю, что она где-то в Юрьевце. Укрыта до поры, до времени.
        - Как?.. Где же?.. Почему?..  - спросили, кажется, все трое, одновременно. Вырвалось разом.
        А Ферапонтов в ответ произнес загадочную фразу:
        - Иконы являются и исчезают и ждут своего часа.
        И добавил, еще раз внимательно посмотрев на Велемира:
        - Однако мне пора назад в школу. Ребятишки заждались. Продолжим в другой раз.
        Глава пятая. Песнь о языках
        Дом с башенками на Трубной площади оказался элитным жилым строением и ничего подозрительного в себе не таил. К тому же у подъезда маячили два полицейских из вневедомственной охраны.
        - Вот здесь я и живу,  - произнес Велемир Радомирович.  - Давайте зайдем и продолжим. Хватит гулять без толку. В ногах правды нет.
        Но, поскольку они колебались, он добавил, многозначительно поглядев на Марину:
        - У меня есть текила. Золотая.
        - У нас у самих есть текила,  - недовольно буркнул Вадим. Ему как-то не очень хотелось водить невесту к посторонним людям. Знаем, чем это заканчивается. Ничем хорошим. Но, в то же время, интересно было узнать продолжение, а может быть, и окончание всей этой странной истории. Такое же желание владело и Мариной. И любопытство взяло вверх.
        - Ненадолго,  - согласился юрист, взяв девушку под руку.  - Буквально на полчасика.
        Однако какие-то нехорошие предчувствия уже стали поскребывать в его сердце. Пока они поднимались по лестнице на второй этаж, «соломенный вдовец» молчал, но в квартире - весьма просторной, трехкомнатной, правда, основательно запущенной и запыленной - сразу повел их к висевшему на стене фотопортрету и поспешно, словно наверстывая упущенное, заговорил:
        - Это она, на свадьбе. Снимали на Воробьевых горах. Двадцать три года назад.
        Со снимка на них несколько удивленно глядела изящная красивая девушка, очень похожая на Николь Кидман, в белом подвенечном платье, который теперь напоминал саван.
        - Давайте сюда цветы, мы поставим их в вазу.
        Велемир Радомирович забрал у Марины букет роз и передал их телохранителю, который ушел на кухню. А из соседней комнаты вдруг появился тот самый лысоватый мужчина субтильного сложения, мелькнувший в ресторане «Шеш-Беш». Частный детектив.
        - Знакомьтесь,  - представил его хозяин квартиры.  - Мой старый школьный приятель Марк Иванович Гаршин, бывший следователь по особо важным делам Главной прокуратуры. В ранге генерала. Но профессионалы нынче не ко двору, теперь вот частным сыском занимается. А это его сын Иван, служил в спецназе ГРУ,  - указал он на вернувшегося с цветами в хрустальной вазе телохранителя.  - Так что здесь все свои.
        Он достал из серванта квадратную бутылку, рюмки, уже нарезанный лайм и солонку.
        - Сколько ей здесь было лет?  - спросил Вадим, не отрываясь от фотопортрета.
        - Двадцать два, как и мне.
        - Мой любимый возраст,  - добавила Марина.  - Потому что и мне столько же.
        Все впятером они расположились в удобных креслах вокруг низкого полированного столика из карельской березы. Велемир Радомирович налил текилу в крохотные рюмки.
        - За Лену, мою жену, не чокаясь,  - сказал он и выпил. Остальные последовали его примеру. Частный детектив и его сын пока не проронили ни слова.
        - Ну а что же было дальше?  - спросила Марина.  - После того, как вы потеряли сознание? И кто это приходил? Не Лена же?
        - Видите ли, я был настолько наэлектризован этим потусторонним посланием, что войди в номер кто угодно - и я бы все равно не выдержал, рухнул. А еще я рисовал себе такую картину, реконструируя те давние трагические события. Допустим, сошедший с гор ледник «Колка» не раздавил Лену, а лишь задел ее краем. И она сумела каким-то чудом выбраться, но потеряла память. Амнезия. Возможно, ее кто-то приютил. А может быть, память ее частично восстановилась. И она смогла добраться до Юрьевца. Потому что там ей было всегда хорошо. И уже тут ее взяли «в оборот». Молодая симпатичная женщина, беззащитная, к тому же лишенная прошлого и будущего. Идеальный вариант, чтобы сделать из нее куклу. Ну, вы понимаете, что я имею в виду.
        Он мельком глянул на фотопортрет и добавил:
        - Как Николь Кидман в «Догвиле». И я почти уверил сам себя в этой версии. У меня в голове неустанно стучала «Цисмольдская прелюдия» Рахманинова, ее еще называют агонией заживо погребенного человека, бьющегося в гробу. Вот таким было мое состояние в те минуты. Поэтому нисколько не удивительно, что я потерял сознание при виде этой молодой женщины.
        Вадим и Марина переглянулись. Только сейчас они обратили внимание на то, что в квартире преобладает определенный цвет. Темный. Черные бархатные гардины, пурпурные обои, иссиня-угольный персидский ковер на полу. Не говоря уж о траурной рамке и креповой ленте на фотопортрете.
        - А кто она была?  - вновь спросила Марина, самая любопытная из всех.
        - Так, просто местная жительница, посланная ко мне администраторшей гостиницы,  - неохотно отозвался Велемир Радомирович.
        - Понятно,  - тактично ограничился всего одним словом Вадим.
        - Спасибо хоть, что она не сбежала тут же, а хлопотала возле меня, пока я не пришел в чувство. Да и потом стала мне как бы путеводителем по Юрьевцу. Проводницей по кругам ада. Хотя тут я немного и преувеличиваю.
        Хозяин квартиры принялся набивать трубку. Затем обратился к частному детективу:
        - Ты сделал почерковедческую экспертизу?
        - А как же!  - ответил тот.  - В лучшей лаборатории ГРУ, у самых опытных экспертов. Хочешь знать результат?
        - Не тяни.
        - А выдержишь?
        - Ты меня тридцать пять лет знаешь. Я и не такое выдерживал. Почерк ее?
        - На девяносто девять процентов.
        - Но этого же не может быть! Потому что не может быть никогда. Она погибла в Кармадонском ущелье.
        - Вот потому-то я считаю, что это супервысококлассная подделка. Такую могли изготовить только наши специалисты. Из ФСБ или ГРУ. Но их уже не осталось. Тогда какое-нибудь ЦРУ, АНБ. Там могут. Но зачем? Тебя и так наглухо закрыли. И здесь, в России, и там. К чему копья ломать?
        - А я тебе отвечу. Потому что я на расстояние шага приблизился к Праязыку. Еще чуть-чуть - и его тайны откроются.
        - Не сходи с ума, Велемир. Ты сам хорошо знаешь, чем заканчивались и заканчиваются подобные исследования. Брось, оставь.
        - Пусть. Но я все равно не оставлю. Это дело всей моей жизни. И Лена бы не допустила, чтобы я бросил.
        - Лены больше нет.
        В разговоре наступила минутная пауза. Остальные, напряженно слушавшие их диалог, ждали продолжения. Хозяин добавил в рюмки текилу, пожевал дольку лайма. Затем произнес:
        - А записка?
        - Я тебе так скажу. Если бы почерк совпадал на семьдесят-восемьдесят процентов, то, как ни странно, это гипотетически могла быть Лена. Поскольку прошло тринадцать лет со дня ее гибели, а почерк за подобный длительный срок видоизменяется именно на такое процентное соотношение. Но почти идентичное совпадение говорит лишь о том, что это редкой степени достоверности фальшивка. Кто-то тебя, Велемир, водит за нос. Дурит голову. И вполне возможно, чтобы довести до инсульта.
        - Нет, Марк. Я чувствую, что тут что-то другое.
        - Инфернальное? Но ты забыл, что я практик, опытный следак, а не экзорцист, изгоняющий дьявола. Я работаю с реальными персонажами и, желательно, при дневном свете.
        - Вот потому-то и обратился к тебе за помощью. Уж ты, Марк, возьми на себя всю бытовую часть дела, а мне оставь мистическую. Попробуем разобраться. Все вместе. У нас получится. Вот и молодые люди нам помогут. Ведь поможете?
        - А как же!  - резво ответила Марина. И за себя, и за своего жениха. Тот попытался что-то возразить, но потом лишь вяло махнул рукой. Такая невеста, став законной женой, оседлает почище панночки из гоголевского «Вия». Надо еще крепко подумать, брать ли ее в супруги?
        - Ну, хорошо,  - с сомнением в голосе согласился бывший следователь.  - Уговорил, чертяка.
        За это они вновь и выпили.
        - Кстати,  - вспомнил вдруг Вадим.  - В этом вашем гребаном Юрьевце у меня живет дальняя родственника, седьмая вода на киселе. То ли троюродная сестра, то ли еще кто. Мама лучше знает. Да я и видел-то ее всего пару раз. Приезжала к нам в гости два года назад. Катерина, так, кажется, ее зовут. Тоже Рябцева.
        - Знаю,  - усмехнулся Велемир Радомирович.  - Привет вам шлет. Это она меня к вам и направила. А как бы иначе я вышел на вашу маленькую нотариальную контору?
        - Ну, не такая уж она и маленькая,  - растерянно отозвался молодой юрист.  - А почему сразу не сказали?
        - Да к чему? Вы бы еще не так поняли. Вот, выдался случай, и сказал.
        - Хм-м… Вот уж действительно все в этом мире взаимосвязано.
        - А вы сомневались? И, кстати, никогда не следует забывать о том, что у тебя за спиной всегда кто-то стоит. В прямом и переносном смысле. Но это так, афоризм «от Толбуева». Толбуев - это я. А Катерина и привела меня в чувство, когда я грохнулся. А потом… показывала «достопримечательности» Юрьевца.
        Велемиру Радомировичу не хотелось рассказывать о том, чем троюродная кузина Вадима занимается в этом городке, и как «обслуживает» гостиницу. Вообще не хотелось говорить о своих приключениях в городе. Знали о них лишь Марк Гаршин и его сын. Но они и должны были быть в курсе всего, чтобы анализировать и принимать правильные решения. А эти молодые люди - пока обойдутся минимумом информации.
        - Значит, Ирины ты так и не дождался?  - спросил Гаршин, переводя разговор в другое русло.
        - Нет. Но времени зря не терял, уж поверь. Польза ощутимая. В моих исследованиях, я имею в виду. А насчет Ирины я сильно сомневаюсь, что это сестра Лены. Сажэ какая-то… Какая Сажэ, когда она - Штамп?
        - И все равно надо перепроверить. Я привык не выпускать из рук ни единой ниточки. Какая-то из них, самая тонкая и рвущаяся, может и оказаться главной.
        - Хорошо. Займись этим сам.
        - И нам, думаю, все равно надо вновь ехать в Юрьевец.
        - Согласен. Завтра и тронемся.
        - Ну а что же было потом?  - вновь поинтересовалась Марина. Ей не терпелось узнать все и сразу. Но так не бывает. Путь к разгадкам всяческих тайн, особенно мистических и сакральных, всегда долог. И надо затратить немало усилий, чтобы докопаться до истины. Или так и не узнать ничего. Но, по крайней мере, хоть попытаться сделать это, пройти той дорогой, на которой тебя на каждом шагу подстерегают опасности и ошибки. Зато тебе непременно, так или иначе, воздастся за эту решимость.
        Но Велемир Радомирович и не ответил на вопрос Марины. Он вновь раскурил трубку, а Вадим принюхался к ароматному индийскому табачку. Некоторые опасные насекомые-хищники выделяют пахучие вещества - феромоны, на которые сползаются и слетаются другие, более мелкие букашки, а там уж они попадают в ловушку. Почему-то именно этот зоологический факт вспомнился сейчас молодому юристу, когда он ощутил слегка дурманящий запах.
        «Галлюциногенный табачок-то»,  - подумал Вадим. Сам он никогда в жизни не курил, и всегда чувствовал себя скверно, когда кто-то рядом баловался сигаретой. Вот и теперь у него чуть закружилась голова, а сердце стало аритмично постукивать. Молодому человеку стало казаться, что предметы в квартире и лицо самого Велемира Радомировича начали как-то расслаиваться, изгибаться. Менять свои очертания. Повторялась сцена в ресторане, когда он увидел странную виртуальную троицу, похожую на них самих.
        Наверное, то же самое чувствовала сейчас и Марина. Она полузакрыла глаза и откинулась на спинку кресла. «Вся его история связана с нечистой силой,  - подумал Вадим.  - Да он и сам черт». Ему казалось, что кто-то равномерно, тихо, но настойчиво стучит в дверь. Уж не Лена, ли? Которая, не достав супруга в Юрьевце, отправилась вслед за ним сюда, в Москву. Нет, надо посидеть еще немного и уходить. Бежать отсюда сломя голову. И от самого Велемира Радомировича, и от этих двух оборотней.
        А хозяин глядел прямо на него и загадочно улыбался. А фотопортрет на стене качнулся, и белые пальчики отодвинули траурную ленту, которая мешала выбраться…
        - Надо открыть дверь,  - заплетающимся языком пробормотал Вадим.  - Так нельзя…  - успел он еще добавить, и больше уже ничего не мог сказать или сделать, проваливаясь в темноту.
        Прошел, наверное, час, не меньше.
        - Зачем Юрьевец? Какой такой к собакам Юрьевец?  - протирая ладонью глаза, спросил Вадим. В креслах, кроме хозяина продолжали сидеть частный детектив и телохранитель. Невесты не было.
        - Ну, городок этот, о котором я только что рассказывал,  - ответил Велемир Радомирович.
        - А Марина?
        - Марина устала, спит. Пошла в соседнюю комнату, легла на диван, и я укрыл ее пледом.
        - А я?
        Вопрос был бестолковым, но хозяин терпеливо ответил и на него:
        - А вы также вроде бы придремнули, но слушали. Даже головой кивали. Хотите тоже прилечь?
        - И гроб по размерчику найдется?  - невесело пошутил Вадим, вспомнив былину о Святогоре.  - Это все ваша текила виновата. Поганая она, уж извините. Если не с нашим, то с каким-нибудь мексиканским стеклоочистителем.
        - Тогда… коньяк? «Ной», пять звездочек,  - любезно предложил Велемир Радомирович.
        - Я вообще-то не пью так много, и свою норму на неделю вперед уже выполнил. Но… А, ладно, давайте!
        Хозяин вытащил из того же серванта початую бутылку армянского коньяка, а лайм и к нему годится. Налив гостю, он сказал:
        - Я продолжу. Понимаете, иногда в сознании происходит какое-то смещение оси времени. Бывает коллективное «смещение», когда История повторяется, а бывает «по индивидуальной программе». То есть мы возвращаемся туда, где были, даже если уходим в будущее. Ведь даже Второе Пришествие Христа - это исход к началу. Я уверен, убежден в том, что разумный, мыслящий человек проживает не только свою жизнь, но всего человечества, всего земного бытия. В генах его, как в матрице, заложена история Адама и Евы, грехопадение, Вавилон, исход из Египта, Потоп, Голгофа, крестовые походы, ну и так далее. Вплоть до Апокалипсиса, может быть, только в иной последовательности, не знаю. Ведь геном жизни изучить и познать нельзя, сколько бы ученые ни бились. Это как учебник Истории, только написан на незнакомом нам и, пожалуй, даже несуществующем языке. Можно лишь разобрать отдельные слова. И попытаться что-то домыслить. Картина становится ясной после смерти - личного апокалипсиса, когда уже поздно. Сделанного не воротишь.
        - А к чему вы это?  - подозрительно спросил Вадим.
        - Да все к тому же, к Юрьевцу,  - ответил за хозяина Гаршин. А Велемир Радомирович добавил:
        - Это касается загробной жизни. Мы ведь все живем среди тайн и чудес, только не замечаем, настолько обременены бытом. Бежим куда-то, суетимся, торопимся… А человек лежит.
        - Какой человек?
        - Ну, это я так, образно. Но вот конкретный случай, исторический факт. Беру наугад из памяти, у меня их целая коллекция… Итак, идет 1845-й год, Лифляндия. Под Ригой, в пансионате для благородных девиц ведет уроки классная дама, некая Эмилия Сажэ, француженка из Дижона… Черт!  - остановился он, замолчав.  - Опять Сажэ! Только сейчас сообразил. Как та неведомая Ирина, из Юрьевца. Нет ли и тут какой-то временной связи?
        - Будем разбираться. Когда отец проснется,  - сказал Иван.
        - Ладно. Эта Сажэ - блондинка с прекрасным цветом лица, характера спокойного, ровного, здоровье отличное. Тридцать лет. И вот по пансионату начинают ползти слухи. То ее видят в одной комнате, то в другой, то на лестнице, то в коридоре - и почти всегда одновременно. И это повторяется все чаще и чаще, ошибки быть не может, объяснений этому тоже нет. Другие воспитательницы говорят девицам, что все это их вздор и фантазии. Но вскоре стали происходить вещи еще более странные и невероятные.
        - Нет, надо все-таки разбудить Марину,  - разволновался Вадим.  - Она мне не простит, что пропустила такие фантастические истории. Живьем съест.
        - А я ей повторю их, если захочет,  - пообещал хозяин.  - Слушайте дальше. Если раньше Эмилия Сажэ появлялась в разных местах одновременно, то теперь - сразу и вместе, в одной комнате или в саду. Например, одна Эмилия стоит возле доски и пишет мелом, другая сидит за столом и листает книгу. А то обе они помогают сзади застегивать платье какой-нибудь из девиц - и это отражается в зеркале.
        - Невероятно,  - скептически возразил Вадим.
        - Все невероятное - наиболее вероятно,  - ответил Велемир Радомирович.  - А все очевидное - как раз-то и неочевидно. Продолжу. Бывало и так, что одна Сажэ вставала и выходила из класса, а на ее месте тотчас же, словно из воздуха, появлялась вторая. И это видели все сорок две воспитанницы и десять человек обслуги. Их потом опрашивала полиция, и все это есть в документах и протоколах. Почитайте священника Григория Дяченко, который сам там присутствовал и оставил воспоминания. Служитель Православной церкви лгать не станет.
        - Сестра-близнец исключается?  - спросил Вадим.
        - Да. Это и невозможно, ведь двойник появлялся из ниоткуда и исчезал в никуда. И кто из них был кто? Более того, до двойника можно было даже дотронуться, он имел некоторую плотность. А продолжалось это восемнадцать месяцев. В конце концов Эмилии Сажэ вынуждены были отказать от места, поскольку дольше терпеть такие форменные безобразия было нельзя…
        - А как она сама к этому относилась?  - голос принадлежал Марине, вышедшей из соседней комнаты.  - Славно отдохнула, теперь как новенькая. Но я все слышала.
        - Поздравляю. С пробуждением к новой жизни!  - иронично заметил жених.
        - Мучилась,  - ответил Велемир Радомирович.  - Но вот что особенно любопытно. Подобные чудеса проявлялись с ней лишь в Нейвельке, в этом пансионате под Ригой. На всех прежних работах, в других географических точках ничего такого не случалось. И у нее там везде были наилучшие аттестации. Кстати, она ведь не умерла тотчас же, как можно было бы предположить. Дескать, человек после появления своего астрального двойника непременно должен умереть. Нет. Она уехала в глубь России, правда, следы ее потом затерялись.
        - Уж не в Юрьевец ли и уехала?  - задумчиво пробормотал Вадим.
        - Вполне возможно,  - отозвался хозяин.
        - Даже наверняка,  - сказала Марина.  - Ох, как же мне хочется побывать в этом Юрьевце!
        Вадим, уже сообразив, куда клонит его невеста, строго сказал:
        - Даже не думай.
        А Велемир Радомирович спокойно произнес:
        - Я вам сейчас привел эпизод из Области Таинственного. Который официально задокументирован. Можно возразить, что все это случаи какого-то массового гипноза. Но восемнадцать месяцев водить полсотни человек за нос! На это Сажэ вряд ли была способна. Можно ли поверить в такую всеобщую и длительную галлюцинацию? Вы сами знаете, что бы вам на это ответил Станиславский.
        - Все это расшатанная психика давно минувших времен,  - не найдя нужного заключения сказал молодой юрист.  - Но я понимаю, что вы ведете разговор к тому, что в Юрьевце каким-то чудесным образом вдруг проявилась ваша жена. Точнее, ее призрак. Так?
        - Так, так,  - отозвался проснувшийся Гаршин.  - Именно об этом он и ведет речь все время. Как его ни переубеждай.
        Он встряхнул головой, потянулся и докончил свою мысль:
        - Призраки существуют только в одном месте - в нашем сознании.
        Теперь все снова были в общем сборе и в боевой готовности.
        - Спорный вопрос,  - сказал хозяин квартиры.  - Но и он требует разрешения. И немедленно. Классные дамы могут подождать, им уже торопиться некуда, а мне ждать нельзя… Так вы едете вместе с нами в Юрьевец?  - обратился он к жениху и невесте.
        - Когда?  - с готовностью спросила Марина.
        - Завтра утром,  - ответил Велемир Радомирович. И, посмотрев на часы, поправился:  - Нет, уже сегодня.
        Вадим задумался. Он знал, что невесту уже не переубедить. В любом случае отправится, хоть с ним, хоть без него. Тогда уж лучше вместе. Но он тянул с ответом. Ему даже льстило, что от его слова сейчас зависит многое. А если посмотреть на это дело иначе, то какая разница, где провести уик-энд, в душной Москве или в Юрьевце, на берегу Волги?
        Получив тычок от Марины, он важно изрек:
        - Погоди, дело это серьезное, надо все продумать. А машина есть?
        - Разумеется,  - ответил Велемир Радомирович.  - Джип.
        - У меня нет зубной щетки.
        Это был его последний аргумент «против».
        - По дороге купим.
        - А как долго продлится наша «командировка»?
        - Пока не докопаемся до истины.
        - Дня три, не больше. Думаю, этого времени хватит,  - вступил в разговор Гаршин. И обратился к хозяину квартиры:  - Я ведь тоже не сидел без дела, кое-что выяснил. По поводу Иерусалимской иконы.
        - Отлично, об этом потом. Решайтесь, Вадим. Не пожалеете.
        Тот, выпустив из груди воздух, наконец великодушно смилостивился:
        - Ну ладно. Только за бензин плачу я.
        - А это как вам будет угодно,  - согласился Велемир Радомирович, а Марина захлопала в ладоши. Единственная девушка в их странно сложившейся компании чувствовала себя принцессой. Да и они все относились к ней так же.
        - Поедем через Ногинск, Владимир, Иваново и Кинешму, это самый короткий маршрут,  - предложил Гаршин.  - Всего-то полтыщи километров, восемь часов езды. За рулем будем меняться. Все умеют водить?
        - Да я даже воздушным шаром управляла!  - возмутилась Марина.
        - Когда же это?  - поинтересовался Вадим.
        - А-а, в Дубаи. А вот почему Иван все время молчит?
        Сын следователя еще больше засмущался. Девушка явно с самого начала произвела на него сильное впечатление. Он то и дело поглядывал на нее, а потом поспешно отводил взгляд. Чтобы не раскрыли. Но это было и без того всем видно.
        - Натура такая,  - ответил за своего отпрыска Марк Иванович.
        - И зачем вам вообще понадобились телохранитель и частный детектив?  - задал более резонный вопрос Вадим.  - В чем причина?
        - Объясняю. Во-первых, еще с первого июля, когда я приехал в Юрьевец, возле меня стала крутиться какая-то опасная карусель. И кого она заденет боком - еще неизвестно. Предупреждаю заранее, чтобы все были готовы к самому непредвиденному. И спецназовские навыки Ивана просто необходимы. Это раз. Во-вторых, аналитические способности Марка выше всяких похвал. Только он способен распутать этот клубок тайн. Я имею в виду дело моей погибшей-пропавшей жены и исчезновение Иерусалимской иконы. А уж с Праязыком я сам разберусь.
        - А что это за икона такая и что с ней приключилось?  - спросила Марина.  - Я сейчас точно в сказке нахожусь,  - добавила она,  - все перевернулось: раньше были одни лишь бессмысленные тусовки да фотосессии, а сейчас - будто дверь в новый мир открылась. Все интересно.
        Велемир Радомирович, набивая трубку своим редким табачком, произнес:
        - Это хорошо, человек и должен открывать все новые и новые двери, а не торчать в одной и той же комнате, вернее, в чулане даже. А насчет иконы нам после Марк Иванович расскажет. Я же пока, чтобы скоротать время до отъезда, приоткрою еще одну таинственную дверь в удивительный мир языков-народов.
        - Только, если можно, не курите больше,  - решительно попросил Вадим.  - А то я опять в анабиоз впаду. У меня идиосинкразия на табачный дым.
        - Штраф - три тысячи рублей,  - добавила Марина.
        - Да без проблем!  - и Велемир Радомирович убрал трубку в карман. Зато вытащил из серванта бутылку красного чилийского вина. И сказал:  - В середине девяностых годов виноградная лоза во Франции в непогоду погибла, но ее успели привить в странах Латинской Америки и Южной Африке. А бренд остался, его никаким градом не прибьешь. Поэтому всё, что теперь выходит под французской маркой «Божоле» или «Каберне» - слабая копия прежнего. А настоящее - в Чили, Аргентине или ЮАР. Рекомендую по глотку для гемоглобина.
        Никто отказываться не стал. А хозяин, смакуя прекрасное сухое вино, выдал «на гора»:
        - Я, друзья мои, ищу древний единый Праязык допотопного человечества «археологическим способом». Снимаю пласт за пластом «слои земли» - современные языки, устаревшие, забытые, новые, мертвые, искусственно сконструированные, средневековые. Все больше приближаюсь к первобытным. Вгрызаюсь в грунт, в скальные породы, в известковые отложения, погружаюсь в подземные воды, озера, моря, в сталактитовые пещеры, пробираюсь по узким коридорам и туннелям в темноте и на ощупь. Путь долог, конца по-прежнему не видно, а цель постоянно ускользает. Порою меня манят ложные огоньки, я сворачиваю на обманный путь, но возвращаюсь обратно и упорно продолжаю двигаться вперед. Чтобы вновь, не останавливаясь, искать истину. Меня ведет мысль и дух, и я не намерен отступать. Это теперь главная задача моей жизни. После смерти Лены.
        Закончив столь «песенное» вступление, он продолжал, снизив пафосный тон:
        - На каких языках говорили Нума Помпилий или хан Батый, жившие в относительно близких исторических временах? Ведь где для нас - тысячелетие, для Господа - один день. А уж хронологические рамки и даты всегда очень условны, часто не точны и порою намеренно искажаются. На каком языке отдавались приказы в войсках Иисуса Навина, Александра Македонского, князя Святослава? На иудоэллинском? На иврите? На койне? На суахили? Этими вопросами озабочены все исследователи-лингвисты.
        Гаршин вновь начал подремывать, очевидно, все это он уже слышал от своего друга не раз, но остальным, особенно Марине, было в диковинку. Велемир Радомирович встал и начал расхаживать по комнате с бокалом в руке, роняя капли вина на персидский ковер.
        - В Северной Италии и Южной Франции в большем ходу была латынь. На севере Франции, в Германии и Англии говорили на разнообразных германских диалектах. В Восточной Европе - на старославянском. Каждый из так называемых индоевропейских языков развивался на базе общего языка-предка. Но всё же можно предположить, что в те некие времена житель, скажем, Галлии понимал язык обитателя Галиции с усилиями не большими, чем теперь русский понимает белоруса… В Средние века на континенте и Британских островах развилось несколько пошибов - стилей латинского курсивного письма. Это итальянский или лангобардский, меровингский во Франкском королевстве, вестготский в Испании, немецкий и островной. Все это было тысячу и даже больше лет назад. А вскоре появились старо-французский, старонемецкий и староанглийский языки. И всю эту «старину» в XV -XVI веках считали античностью. Очень слабо тогдашние лингвисты представляли себе язык своих предков. А лингвистика имеет свои строгие законы, понятные только посвященному в неё. А традиционная историография вообще творит с языком анекдотические вещи.
        Велемир Радомирович сел и тотчас же вскочил снова:
        - Например, великий Данте объявляется творцом итальянского литературного языка, хотя после него все авторы еще двести лет пишут исключительно на латыни. А итальянский литературный язык как таковой формируется на базе тосканского диалекта только в XVI веке… Также и французский язык стал официальным государственным языком Франции лишь в 1539 году, а до него таким языком была латынь. А вот в Англии якобы в XII -XIV веках официальным языком был французский, за 400 лет до введения его в государственное делопроизводство в самой Франции! Тут, чтобы объяснить этот и другие казусы, надо принять во внимание утверждение Кеслера, что причины, вызывающие то или иное разветвление языкового древа, лингвисты ищут в исторических событиях, придерживаясь при этом традиционной хронологии. А должно быть наоборот: задача языковедов - указывать историкам возможное направление процессов. В том числе определять хронологические рамки… Словом, не стоит больше ломать голову над всеми этими историческими языковыми чудачествами. Которые, впрочем, не так смешны, как кажутся. Скорее даже наоборот, плакать хочется. Ведь
лингвистика, языкознание, филология,  - всё это такие действительно сакральные знания, которые не напрямую, а опосредованно, подсознательно, чуть ли не исподволь, тайно, на вселенском генетическом уровне влияют на пути развития человечества. Не зря же из лингвистики высвободилась такая психотропная ветвь, как нейролингвистическое программирование. А кто владеет словом и языком - тот владеет и всем миром. К чему и стремится его «князь» со всеми своими присными.
        Хождение прекратилось. «Князь» усадил его снова в кресло.
        - В настоящее время мы имеем более шести тысяч различных языков-культур. От самых известных, перечислять их не буду, до таких, о которых мало кто вообще слышал, например, мао-яо или малалаям. А ведь и они тоже составляют отдельные ветви на могучем генеалогическом древе. Ствол же его - это главные языковые семьи - индоевропейская, семито-хамитская, кавказская, тюркская, финно-угорская, китайско-тибетская и некоторые другие. Всего тринадцать. Да еще мертвые языки. Кроме латыни и санскрита их целая куча. А как хорошо все начиналось!.. Один Праязык и одно человечество. Но мир, как показывает история, все время разделяется сам в себе и постоянно дробится. Но может быть, когда Господь в последний раз вразумит людей и этот процесс вдруг остановится, то к нам вернется и искомый Праязык?
        - А что, если создать новый язык для человечества?  - предложил Вадим.
        - Да такие попытки были, и еще будет масса!  - откликнулся Велемир Радомирович.  - На протяжении многих веков в научной и околонаучной среде, в художественной литературе, филологии, языкознании, футурологии, лингвистике и даже геополитике самым активным образом шло и продолжает идти обсуждение мирового языка в будущем человечества. Один из предлагаемых путей - принятие в качестве мирового какого-либо мертвого языка - латыни, древнегреческого, санскрита. Второй путь - естественный отбор одного из мировых национальных языков, чаще всего это английский. Или же, третий путь, создание искусственного языка. Лингвопроектирование. Но это утопия. А ведь искусственных языков, сконструированных целенаправленно, уже более тысячи, и постоянно создаются все новые и новые.
        - Эсперанто,  - подсказал Вадим.
        - Масса, говорю же вам!  - повторил хозяин квартиры. Пик языкотворчества в лингвопроектировании приходится на XIX -XX века. Но уже в античности, где весьма интересовались проблемами идеального общества и единого для него языка, понимали желательность оградить «избранную нацию» и ее культуру от языка варваров. Исследователи упоминают имя Алексарха, родственника Александра Македонского, который разработал некую утопическую систему и где-то в 316 году до нашей эры основал город Уранополис на вершине Афона. Для нового общества был специально разработан и новый, искусственный язык… Платон в своих социальных утопиях также упоминал о необходимости общего языка, но, естественно, недоступного пониманию варваров. Любопытное напрашивается сравнение с сегодняшним «цивилизованным миром», представляющим собой «золотой миллиард» и «прочим отребьем». Его утопические мечты, возможно, в скором времени и сбудутся. К этому идет.
        Он подлил в бокалы чилийского вина, чокнулся со всеми и продолжил:
        - В этой связи представляет определенный интерес не полностью дошедший до нас трактат стоика Ямбулоса, где описываются жители одного из островов, которые обладали весьма забавной особенностью. Они имели раздвоенный язык, то есть два языка, и могли вести сразу два разговора. Для «посвященных» и для простых людей. Причем умели производить огромное количество самых разных звуков. А чтобы оценить эту способность, попытайтесь правильно произнести звуки бушменских языков, произносимых на вздохе и на выдохе. Теория эта и сама по себе интересна - один резонатор - рот и нос, два активных органа - языки, и один мозг, обладающий способностью к двум параллельным речемыслительным процессам.
        - Может быть, у них и еще что-то было в двойном разрезе?  - игриво-простодушно спросила Марина, но Велемир Радомирович ее вопрос проигнорировал, а Вадим на невесту даже шикнул.
        - В эпоху Средневековья вопрос общего языка был решен практически, во всяком случае, для образованной части общества. Им стала латынь. И она властвовала безраздельно на всей территории Западной Европы вплоть до Нового времени. Собственно, средневековая латынь в период с пятого по тринадцатый века и в течение многих последующих лет являлась профессиональным международным языком Европы. Однако со временем латынь классического типа стала лишь средством интернационального научного общения. Вспомним, что еще Ломоносов большинство своих работ писал на латыни. А писатели-утописты особенно нещадно взнуздывали латынь, считая именно ее, мертвую и даже мертворожденную, языком будущего. Кампанелла, к примеру. Но, как свидетельствует история лингвопроектирования, подавляющее большинство авторов лингвопроектов стремились и стремятся к максимальному упрощению грамматической системы своих творений. Я вас не слишком утомляю?
        - А тебя все равно уже не остановишь,  - ответил очнувшийся следователь.  - Ты еще в школе заговаривал учителей до смерти.
        - Ну, ты уж скажешь!.. В общей сложности в XVII веке в Европе появился 41 проект искусственных всеобщих языков разного типа. Среди авторов - такие великие умы прошлого, как Декарт, Коменский, Сорель, Ньютон, Лейбниц и ряд других не менее известных персон. Логично предположить, что в ученой среде тогдашней Европы господствовала некая лингвофилософская парадигма, основания которой были заложены еще в Средневековье, оживленная духом Ренессанса с его интересами к вопросам языков и культур. Следующий век принес уже 50, а девятнадцатое столетие - вообще 246 проектов искусственных языков. Идея, можно сказать, «овладела массами»… Причем среди философов стало своего рода хорошим тоном хотя бы вскользь упомянуть об универсальном языке. Вико ратовал за некий Умственный язык, общий для всех наций. Фактически, это был призыв к разработке более совершенной философской системы классификации понятий. Вторил ему и маркиз Кондорсе, который в своем трактате «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» мечтал о создании логического языка, понятного всем нациям и переводимого на языки мира без потерь
смысла. Этьен Кабе в своем «Путешествии в Икарию» вводит в обиход, по примеру Томаса Мора, искусственный язык. Икарийцы разговаривают логично и благозвучно. Интересно отметит в связи с последним такую деталь: критерии «простота, логичность и благозвучность», являясь, в сущности, субъективными, в новейшее время стали де-факто формальными интерлингвистическими критериями в работах создателей проектов искусственных языков.
        Помолчав, Велемир Радомирович пошел дальше:
        - Фурье одной из главных задач для нового общества, объединяющегося человечества, также считал введение всеобщего языка. Но такой язык, по его мысли, должен возникнуть стихийно, в результате совместной жизни человечества. Правда, злые языки поговаривали, что у самого Фурье были большие трудности с изучением иностранных языков, многочисленность которых он считал «злом человеческим», и при каждом удобном случае высказывался против их существования. А необходимыми предпосылками к языковому единению, по его идее, являются принятие «единых мер, типографских знаков и других способов общения». Можно по этому поводу только улыбнуться. Ведь в настоящий момент всё это уже есть в Европе, взявшей на вооружение многие утопические мечты прошлого: и унифицированное законодательство, и единые валюта, стандарты, меры, шрифты и прочее. Однако это почему-то ни на шаг не приблизило европейцев к языковой гармонии. Напротив, только обострили все проблемы. А дальше будет еще хуже.
        - А может лучше?  - не согласился Вадим.
        - Для кого как. Вот Вейтлинг в «Гарантиях гармонии и свободы» не только утверждал, но и пытался обосновать неизбежность введения всемирного языка. Такая возможность, по его разумению, появится только в коммунистическом обществе, то есть когда будут созданы экономические и политические предпосылки для него. Но это мы уже проходили. Очередная утопия. Он разработал и предлагал внедрить следующую схему принятия общеязыка. Первое поколение изучает местный, этнический, родной язык, а также один из всеобщих. Второе поколение вводит всеобщий язык в семейную и общественную жизнь. И третье, наконец, уже целиком пользуется им. Думаю, однако, что «три поколения» - это слишком маленький срок для человечества, чтобы отменить этнические языки и заменить их всеобщим. Следует отметить, что под всеобщим языком Вейтлинг понимал либо один из древних, либо же новоизобретенный, искусственный. Всё это очень субъективно… То, что «благозвучно» для русского уха, может вполне оказаться полной какофонией для уха китайского или французского и наоборот. Ведь, по сути, любой этнический язык является логичным, иначе его было бы
невозможно ни учить практически, ни исследовать теоретически. Проблема в другом.
        - В чем же?  - подал голос Иван-молчальник.
        - Логика языка отлична от формальной, аристотелевой логики, и пока еще с трудом поддается формализации. Добавлю к списку мечтателей о всеобщем языке, этаком Праязыке наоборот, известного французского социалиста Прудона, Фихте, Паоло Мантегацци, грезившего о космическо-космополитическом языке для Соединенных Штатов Земли, Уэллса. Этот фантаст прогнозировал оставить на планете лишь несколько пиджинов - испано-американский, англо-индийский, англо-негритянский, франко-негритянский и англо-китайский. Кто-нибудь сможет мне объяснить, что такое, к примеру, англо-негритянский?
        Никто не смог, да и не захотел этого сделать. Хозяин же, удовлетворившись этим «ответом», продолжал:
        - Но таким образом, 6000 языков, существующих ныне, редуцируются до четырех и пяти образований сомнительного качества. А Давид Пэрри, еще один «пророк», в «Багровом царстве», переведенном на русский язык в 1908 году, вводит такое новшество. Это «словомер», хитрый приборчик, который крепится на горле и позволяет произнести только определенное количество слов за сутки. Полезная штучка! Имеются и особые инспекторы словоговорения, которые строго следят за тем, чтобы не был превышен лимит в тысячу слов в сутки. А кто его превысил, тот подлежит ликвидации. Вот такое будущее нам уготовлено некоторыми прогрессистами. А что? Ведь предела техническому совершенству нет, а новый «мировой порядок» уже не за горами. Ждем-с.
        «Подождав» немного и «не дождавшись», он вновь вернулся к теме, которую задал Вадим:
        - Искусственные языки созданы воспаленным разумом. В известном романе Оруэлла «1984» речь идет о методах «промывания мозгов», о конгломерате психологических и языковых «технологий», которые могут быть применены и в настоящее время и, впрочем, довольно успешно применяются. Я имею в виду нейролингвистическое программирование, и не только его… А первым проектом по образцу живого языка был «универсалглот», созданный в 1868 году в Париже Жаном Пирро. Имя этого человека и его «детище» сегодня почти забыто, хотя он предвосхитил многие детали позднейших проектов и, по сути, является первым разработчиком искусственных языков. Подобных «шуток» в истории много.
        Чилийское вино кончилось, Велемир Радомирович достал аргентинское.
        - Следующим проектом международного языка стал волапюк, созданный в 1880 году немецким пастором и языковедом Шлейером, и вызвавший уже большой резонанс в обществе. Сейчас это слово употребляется как синоним тарабарщины или неграмотной речи. Да есть еще и смешной персонаж с этим именем из «Принцессы цирка» Имре Кальмана, не прибавляющий авторитета и уважения к термину. Но на самом деле, это вполне законченный язык международного общения, действительно первым побывавшим в употреблении. В нем был соблюден такой принцип: говорю, как пишу, пишу, как читаю. Ударение в волапюке всегда падало на последний слог. А слова складывались словно из кирпичиков, причем из английской, французской, немецкой и латинской лексики. Причем сам Шлейер обычно использовал не полные слова, а их части, которые соединялись между собой, как детский конструктор. Как пазлы, говоря современным языком. Подобное мы наблюдаем сейчас в Интернете, особенно, на молодежных сайтах и блогах. Вот уж где полная, зачастую намеренная безграмотность и победоносная тарабарщина. Возращение волапюка состоялось.
        - Олбанский язык,  - добавил Иван.
        - Точно. Я и сам порой, когда слишком долго сижу в Интернете, начинаю на нем «думать»,  - кивнул Велемир Радомирович.  - Но любопытно, что этот «язык мира» неожиданно снискал поддержку в католическо-протестанских церковных кругах. Вот только непонятно, почему и с какой целью это было сделано? Ксендзы и пасторы забыли историю Вавилонской башни? Ну ладно, Бог с ними… Однако очень скоро у волапюка появились фанатичные поклонники. Он стал распространяться по миру со сказочной быстротой. А сам пастор Шлейер (не путать с пастором Шлагом из «Семнадцати мгновений весны», впервые вставшем на лыжи), по-видимому, уже ощущал себя мессией, которому выпало подарить заблудшему человечеству новую речь. Но постепенно волапюкисты начали замечать в этом языке явные недостатки. Можно было попытаться их устранить, однако «мессия», как ему и положено по высокому штату, занял непримиримую позицию. Тогда в лагере его единомышленников началось брожение. «Паства» взбунтовалась. Не выдержав такого коварства от неблагодарного человечества, пастор назло ему в оскорбленных чувствах взял и умер. В 1912 году. А вслед за ним, в
тот же високосный год, скончалось и его любимое детище. И практически сразу же стерлась и память о популярном некогда «языке мира». Sic transit Gloria mundi…
        - Так проходит слава земная,  - пояснил для невесты жених, изучавший латынь в Университете.
        - Однако «свято место пусто не бывает». Уже через семь лет после изобретения волапюка вызрел другой проект искусственного языка. Создателем его стал врач-окулист, еврей из Варшавы Людвиг Элиэзер Заменгоф. Свой труд «Международный язык» он выпустил в свет под псевдонимом «Доктор Эсперанто» (надеющийся). Псевдоним и стал названием языка. Строительство Новой Вавилонской башни продолжилось… Предельно упростив грамматику своего языка, «доктор Эсперанто» предполагал, что изучить его можно будет «шутя». На освоение основ отводил полчаса, а на весь язык - несколько дней. Однако и ему не суждено было стать всемирным, хотя он и получил довольно широкое распространение. Особенно сейчас, в Интернете.
        Ему не сиделось на месте, и он опять вскочил, начав расхаживать от стенки к стенке.
        - Славянское влияние на эсперанто на фонологическом уровне достаточно велико. В нем нет ни одной фонемы, которой не было бы в русском или в польском языках. А эсперантский алфавит напоминает чешский, словацкий, хорватский и словенский алфавиты. В нем также активно используются символы с диакритикой. На основе эсперанто появились новые плановые языки, получившие в интерлингвистике название эсперантоиды.
        - Очень похоже на сперматозоиды,  - хихикнула Марина.
        - Так оно в каком-то смысле и есть,  - согласился Велемир Радомирович.  - Ведь языки, даже искусственные, рождаются и живут, а последние еще и клонируют сами себя. Например, итальянский математик Пеано создал «латино-синефлексионе». Эстонец Валь спроектировал «окциденталь». В 1928 году появился «новиаль» датчанина Есперсона. Это уже разновидность идо, в который добавлена суповая ложка окциденталя, для вкуса. К потомкам эсперанто относится «интерлингва». А еще «словио». Этот искусственный панславянский язык был разработан Марком Гуцко. И «фарлинго», язык романского типа, созданный в начале уже нашего, двадцать первого века, Владимиром Фарбером. Менее заметные ветви - это языки «нэо», «эсперантидо» и другие, в настоящее время практически неиспользуемые в живом общении.
        - Жаль, нет карандаша и бумаги, я бы конспектировал,  - шутливо произнес Вадим.
        - А я принесу,  - предложил Иван и даже приподнялся с места.
        - Нет, не надо!  - тотчас же откликнулся юрист.
        - Да уж, ни к чему,  - улыбнулся Велемир Радомирович.  - К наиболее известным языкам подобного типа относятся также идо и бейсик-инглиш. С долей иронии можно упомянуть и суржик, этакую помесь русского с мовой, хохлацкого с москальским, но это уж, скорее, для «домашнего пользования», для «спора славян между собою». Но если серьезно, то Россия также внесла свой вклад в эти проекты. Еще при Екатерине II была создана Комиссия для изучения мировых языков с целью выработки единого универсального языка. А на II Конгрессе Первого Интернационала в 1867 году по инициативе российской фракции была принята резолюция, в которой значилось, что Конгресс считает всеобщий язык благом и что он содействовал бы единению народов и братству наций.
        - В гробу мы видели это «братство наций»,  - промолвила Марина.
        - В истории лигвопроектирования имеется любопытный факт создания «музыкального» языка сольресоль, представленный Сюдором в 1827 году в Париже и получивший ряд восторженных откликов современников и различных наград. Фактически это была целая философская классификационная система, но с необычным способом выражения. Формой выражения служили семь нот. Например, «доредо» - это время, «дореми» - день, «дорефа» - неделя, «доресоль» - месяц, и так далее.
        Велемир Радомирович остановился, задумавшись вдруг: а не выглядит ли он сейчас в глазах этих молодых людей и своего друга Гаршина как тот же Ферапонтов из Юрьевца? Когда он сам три дня назад с изумлением и раздражением взирал на него, слушаю болтовню «патриарха»? Но, махнув рукой, продолжал. Остановиться уже не мог:
        - А вот еще что весьма любопытно. Некоторые, на первый взгляд, безусловно, естественные языки, при детальном анализе кажутся такими же искусственными, как эсперанто. Ну, или, в достаточной степени умело сконструированными. Например, на ретороманском говорит сейчас около шестидесяти тысяч человек в швейцарском кантоне Граубюнден. В Швейцарии, как известно, четыре государственных языка: немецкий, французский, итальянский и вот этот самый пресловутый ретороманский, который, по сути, является собирательным из нескольких, хотя и родственных, но невзаимопонимаемых языков романской группы. Диалекты ретороманского - это фактически самостоятельные языки. Даже простое слово «да» в них звучит по-разному. А раньше швейцарские официальные документы вообще публиковались поочередно, чтобы никого не обидеть, на двух самых распространенных диалектах ретороманского - сурсельвском и верхнеэнгадинском. Год на одном из них, год на другом.
        Зорко окинув пустые бокалы, он подлил всем вина.
        - Но в начале 80-х годов прошлого столетия ретороманская лига решила на основе трех самых распространенных диалектов создать один общий литературный ретороманский язык. Слова начали собирать в «общую копилку» с миру, то есть с каждого диалекта, по нитке. Принцип отбора - «как Бог на душу положит». Собрали, положили и назвали этот «локальный эсперанто» «Руманш Гришуна». Функционирует этот местный лингвопроект уже более трех десятков лет, и довольно успешно: на нем печатаются официальные документы, ведутся телепередачи, переводятся книги с иностранных языков и даже с самого исконного ретороманского. Который сам не отличается естественностью происхождения. Так одно искусственное языковое образование порождает другое. А если точнее, кушает само себя…
        В это время у Вадима зазвонил сотовый телефон. Именно в эту ночь в Европе произошло еще одно очередное наводнение. Вот по этому поводу и звонила его мать. Она застряла где-то на границе Германии с Францией, в городке Вендель, никак не могла выбраться. Дороги размыты, до ближайшего аэропорта не доехать, да и вряд ли взлетно-посадочные полосы находятся в нормальном состоянии. Так что скоро не жди.
        - А я вот в Юрьевец собрался махнуть, в такой же российский Вендель, где ты сейчас,  - сообщил сын.  - С Мариной. Заодно Катю проведаю.
        Поговорив еще немного, он отключил мобильник.
        - Вендель…  - механически повторил Велемир Радомирович, задумавшись о чем-то. Потом произнес:
        - Вот что, Вадим. Можете вы перезвонить маме и попросить ее об одной услуге для меня?
        - Легко.
        - Скажете, что ваш клиент в этом заинтересован.
        - Конечно. Сейчас у нас пять, а Германии семь. А что сделать-то?
        - Пустяк. Пусть она выйдет на улицу Бергбердштрассе, найдет дом двадцать один и спросит у привратника под любым предлогом, не уехала ли куда Ирина Штамп? Всего одно: дома она или нет? Это очень важно.
        - Разумно, решит одну из проблем,  - одобрил следователь.
        Вадим начал перезванивать и объяснять суть дела. Велемир Радомирович тем временем ушел на кухню готовить завтрак, а отец с сыном сели играть в шахматы. Марина же включила телевизор и стала щелкать программы. Через некоторое время хозяин вкатил в комнату столик на колесиках, на котором расположились огромная сковорода с яичницей, бекон, хлеб, масло, сыр «дор блю», кофе, сливки, липовый мед и две бутылки «боржоми».
        Пока завтракали, в ожидании звонка из Венделя, Велемир Радомирович вновь «оседлал» своего излюбленного «конька»:
        - В истории языковедения мы можем обнаружить прецеденты подобные ретороманскому, о котором я недавно рассказывал. В конце восемнадцатого века всё чешское городское население давно говорило по-немецки и свой собственный этнический язык не знало. Достаточно сказать, что основоположник чешской поэзии Ян Неруда выучил родной язык только в возрасте восемнадцати лет на курсах в специальном кружке. Чешские говоры оставались лишь в сельской местности, причем крестьяне из разных деревень почти не понимали друг друга. Тогда, видя такую удручающую картину, заботливые чешские интеллигенты по крупицам собрали то, что еще оставалось. В одном «говорильном котле» оказались разные диалекты. Как в «Руманш Гришуна», не к ночи он будет помянут!
        - А сейчас уже все равно утро,  - сказала Марина.  - Пятое июля наступило как-то незаметно.
        - Да?  - удивился Велемир Радомирович и, отодвинув шторы, выглянул в окно. А рассвет, будто только и ждал этого, хлынув в комнату.  - А ведь и правда… Но всё равно, чешский язык никогда не развивался естественным образом на основе господствующего диалекта,  - он сказал это так, будто ушедшая ночь была в том и виновата.  - Как, например, итальянский - на основе флорентийского, французский - на основе парижского, русский - на основе московского и так далее. Кроме того, в разговорном чешском языке, естественно, отсутствовали многие слова, обозначающие абстрактные понятия. И их пришлось искусственно выдумывать!.. Да сами чехи считают свой язык очень трудным. Еще бы, по тринадцати склонений и спряжений, вместо трех в близкородственном словацком. Даже местные профессора общаются между собой на простом разговорном чешском языке, а не на этом литературно-модифицированном. А «чешский разговорный» - это, чтобы было понятней - язык бравого солдата Швейка. В общем, нужно признать, что язык, кодифицированный в конце восемнадцатого столетия деятелями Чешского Национального Возрождения, до сих пор несет на себе
некую печать искусственности.
        Яркий солнечный свет почему-то раздражал хозяина квартиры, поэтому он опять задвинул шторы.
        - Есть и другие «искусственно-возрожденные» языки. Назову еще два лингвопроекта. Один из них - иврит - оказался исторически более-менее удачным, другой - кафаревус - нет. Когда в конце XIX века Бен-Иегуда начал свою деятельность по возрождению иврита, на этом языке выходили газеты, журналы и книги, но никто из евреев разных стран мира не говорил на нем в быту. Бен-Иегуда решил, что языком его первенца, родившегося в 1882 году, будет иврит. А для этого мать не должна была разговаривать с ребенком. Тогда для ухода за малышом удалось найти женщину, достаточно хорошо говорившую на иврите. А через двадцать лет, к 1902 году, уже каждая десятая семья в Иерусалиме ввела в своем доме этот язык. В древнем языке отсутствовали слова для многих современных понятий. Пришлось их создавать переносом значений древних слов, или от уже существовавших в языке корней по законам ивритской грамматики. Или же комбинированием двух корней. И это был единственный пример в истории человечества, когда язык, на котором практически никто не говорил, вновь стал живым, разговорным.
        Покончив с ивритом, Велемир Радомирович перешел к следующему:
        - Другой лингвопроект - кафаревус. Уже по звучанию ясно - откуда он родом. Дошла у нас очередь и до греков. К началу XIX века греческий язык претерпел значительные изменения по сравнению с древнегреческим. Упростилась морфология, изменился словарь. Затронуты были даже родовые пласты лексики, которые обычно в любом языке остаются неизменными на протяжении многих веков. А изменения произошли вот по какой интересной и необычной причине, достойной изучения и подражания… Греческий свободолюбивый народ на протяжении многих веков боролся против турецкого ига. И черпал для этого силы в своей славной истории. А патриотический порыв коснулся и языка. Его устный вариант многих не устраивал большим количеством заимствований из других европейских и турецкого языков. Тогда Адамантиос Кораис создал язык, названный им «кафаревуса глосса», то есть «чистый язык».
        - Что это такое?  - спросила Марина. Она, как ни странно, впитывала в себя каждое слово учителя-нейролингвиста.
        - После освобождения Греции от турецкого господства в 1821 году кафаревуса формально стала официальным языком, в то время как «димотики», то есть «народный язык» использовался в повседневном общении. А существовал еще и так называемый язык «обросший шерстью». Но я так и не смог выяснить, сколько ни бился, что он из себя представляет. Ведь на нем сейчас, как и на кафаревусе, не говорит и не пишет ни один нормальный грек.
        - А ты, значит, захотел стать «ненормальным»?  - посочувствовал Марк Иванович.  - Да тебе и хотеть не надо. Сразу видно.
        - Будет тебе! Но вот споры по поводу «правильности» того или иного варианта языка продолжались вплоть до 1976 года, когда димотики был официально объявлен государственным языком Греческой Республики. Но кафаревуса за это время оказала столь значительное влияние на димотики, что процесс лингвистической стабилизации до сих пор нельзя считать законченным. А чтобы оценить масштабы и последствия этого лингвистического эксперимента, длительностью более чем в полтора столетия, представим себе, что в российских школах сейчас преподавание физики и литературы ведется на слегка модернизированном старославянском языке. Или даже - фантастическая картина!  - на церковнославянском. На нем же вещает телевидение, пытается произнести речь с высокой трибуны Путин, поет куплеты Кобзон, смешит народ Ургант и так далее. Тогда как в повседневной жизни, в живом общении все разговаривают нормальным языком, по-русски. Представили? То-то.
        - Картина маслом,  - согласился Вадим.
        - О турецком языке тоже надо сказать «пару добрых слов». Лексика любого языка, как правило, имеет очень древнее происхождение. Но у некоторых слов и выражений есть свой конкретный «именной» автор. Например, слово «промышленность» придумал и ввел в употребление впервые Карамзин, а Достоевский изобрел слово «стушеваться», а Зощенко - словосочетание «в растрепанных чувствах». Но есть язык, у которого словарный запас на сорок процентов состоит из совсем недавно придуманных слов. Этот язык - современный турецкий. Исторически его лексика и грамматика испытала на себе сильное влияние арабского и персидского языков. И его литературный язык в шестнадцатом веке и вплоть до восемнадцатого был буквально перенасыщен арабо-персидскими лексическими заимствованиями. Собственно тюркской оставалась лишь грамматика. Следите за моей мыслью?
        - Уже и след потеряли,  - снова сыронизировал Гаршин.
        - Тебе-то, следаку, об этом бы лучше не говорить. Вытеснение большинства арабо-персидских слов и замена их на исконно тюркские произошла лишь в тридцатые годы прошлого столетия. Это стало результатом активной языковой политики, проводившейся в жизнь Ататюрком. Вместо иностранных заимствований предлагалось не только вернуть давно вышедшие из употребления турецкие слова. Или применять диалектные, но и использовать множество неологизмов, созданных на основе существующих корней и суффиксов. Делалось это так. Журналисты турецких газет писали свои статьи на османском, затем передавали их так называемым «заменщикам слов». А те, в свою очередь, пользуясь широко растиражированным «Сводным словником», заменяли каждое арабское или персидское слово на соответствующий новотурецкий эквивалент.
        - И что же получилось в итоге?  - поинтересовался Иван.
        - А вот что. Не случайно, анализируя этот лингвистический эксперимент, британский исследователь Джоффри Льюис назвал свою книгу - «Турецкая языковая реформа: катастрофический успех». Катастрофический, потому что в результате этого искусственного конструирования турецкие читатели уже в конце XX века не в состоянии были понять без перевода книги своих родных турецких писателей, изданные чуть более полвека назад.
        - А что вы скажете насчет русского языка?  - спросил Вадим.
        - Не обойду и его вниманием, коли угодно. И не думайте, что я уж такой записной патриот. Я, прежде всего, ученый, исследователь. Истина дороже. И то, что я сейчас скажу, многим может и не понравится. Но любой чистый и классический литературный язык, в отличие от своего насквозь «натурального» разговорного собрата, в определенной мере искусственен. Святые Кирилл и Мефодий обновили «русские письмена», добавив несколько греческих букв, изобрели также множество слов, обозначающих абстрактные, не существовавшие в праславянском языке, понятия. Например: благодать, добродетель, прелюбодеяние, единородный и так далее. Они ввели также в употребление целый инструментарий синтаксических средств, прежде в разговорном языке не употреблявшихся. Однако необходимых для нужного оформления сложных идей. Так что, выходит, и им, по праву, принадлежит место в ряду изобретателей искусственных языков.
        Его «Песнь о языках» подходила к концу. Да и вино кончалось. И время поторапливало. Но звонка из Венделя всё не было.
        - Предчувствие создания объединительного языка, безусловно, есть, оно витает в воздухе,  - сказал Велемир Радомирович, посмотрев на часы.  - Для того собираются разные международные конгрессы, встречаются специалисты, чтобы обсудить: как возводить это новое языковое здание? Очень напоминающее, на мой взгляд, очередную затею с Вавилонской башней… Только тогда, во времена Нимрода, единый язык смешался, разделился на множество, а теперь, напротив, хотят собрать их воедино, но при помощи глобализации и единого мироустройства. Нового мирового порядка. Пытаются выработать общий международный алфавит, основанный на выводах уже появившейся новейшей естественной науки - антропофоники. В этот язык вошло бы всё звуковое богатство, накопленное различными расами и племенами, так как все национальные алфавиты страдают, по их мнению, значительными недочетами.
        - А как же национальные поэзия и художественная литература? Как же все слова для выражения человеческих чувств, симпатий, антипатий, одним словом, всё то, что присуще каждому народу?  - возмутился Иван, впервые, кажется, дав волю сдерживаемым эмоциям.
        - А никак!  - ответил Вадим.  - Всё это уже будет лишним.
        - Вот именно,  - добавил хозяин квартиры.  - Но зато всё, что необходимо для путешествий в чужих странах - и прежде всего, названия кушаний в ресторанах, будет постепенно делаться общим, понятным для всех. И трудности «купли - продажи» отпадут. Но меня эта перспектива не устраивает. Сейчас в деле обезличивания мы столкнулись с чем-то совершенно поразительным и новым: обезличиванием через овеществление. Вещизм ныне поставлен краеугольным камнем мировой идеологии. Включая российскую. Вещи - идолы нового вавилонского язычества. Закономерен и следующий этап - новый «вавилонский язык». Каким он мне видится в общих чертах? Скорее всего, это будет набор примитивных звуков, обозначающих команды: «делай то», «иди туда», «жри», «совокупляйся» и так далее. Большего и не надо. А между собой люди, или уже нелюди, могут и не говорить, достаточно и жестов. Словом, назад, в «обезьяний мир»…
        - Наш мир дан нам не просто в восприятии, не только в опыте - он дан нам в Языке,  - добавил Гаршин, очевидно, уже «поднахватавшийся» от Велемира Радомировича за долгую дружбу с ним. А может, и сам «допёр» до этой мысли:  - Между нами и миром всегда находится Язык, и он не просто отражает мир в нашем сознании. Он еще и ограняет и проводит в мир наше понимание и самовыражение. Лишь на поверхности Языка находится то, что мы называем мышлением, речью и письмом - это одни из средств его проявления и выражения.
        - Молодец, запомнил,  - похвалил его одноклассник.  - Образы, архетипы и мифы, подсознательные программы, глобальные установки, вроде: «самое главное в жизни - это…», чувство прекрасного, даже человеческий генетический код, вообще всё человеческое, о чем можно говорить - представляет разные стороны и уровни Языка. И, скажу проще, кто «монополистически» владеет Языком - тот владеет миром. Язык - это и есть то самое первое, что обусловливает нас в любых попытках мыслить, творить, жить вообще. Язык - это тот координатор реальности, который, с одной стороны, представляет нам мир таким, каким мы его видим, а с другой стороны, буквально сам создает нас и весь наш мир.
        Он потянулся за вином, но Гаршин остановил его коротким словом:
        - Хватит!
        - И то верно. В Юрьевце еще успеем напиться. Без этого там нельзя. Слишком много проблем, которые на трезвую голову не разрешить. Тогда скажу вот что. У нашего таинственного соотечественника Платона Лукашевича не было тех данных, которые добыты сейчас археологией, историей, лингвистикой и другими отраслями знаний. Но все же, благодаря выведению общих законов поисков Праязыка, он смог пройти очень далеко. За полвека обработал материал, с которым вряд ли имел дело какой-либо лингвист или даже целая академия. И Господь дал ему вещие знания и вверил пророческие слова. А суть его открытия такова. Всю историю человечества сопровождало, и в большой степени определяло, явление, названное Лукашевичем «Чаромутие». Что значит речесмешение, смешение языков.
        - Что за чаромотина такая?  - спросила Марина, поморщившись.
        - А вот что. Первобытный Язык долго хранился у жрецов для руководства к чаромутному и составлял их нерушимую тайну, и даже таинство. Секрет жреческой методологии в создании различных языковых структур, концепций, выражаемых тем или иным вероисповеданием или «эзотерической системой», или собственно искусственных языков. Что это означает? И в чем тайный смысл этого? В созидательном применении это, конечно, наука. Но в злонамеренном приложении искусственный язык навязывает нам некую картину мира, которая подается и воспринимается человеком как «объективная» - и это есть игра, в которой побеждают не игроки, а ее создатели… Наконец, применение, скажем, «знаний предков» может быть благонамеренным, но вера в исключительную силу этого «знания», некой системы, то есть в пределе данного искусственного языка, который задает картину мира, делает такого «собирателя знаний предков» попросту оглашенным, эгрегором, идолом.
        Велемир Радомирович все-таки улучил момент, когда Марк Иванович отвернется, и залпом выпил бокал вина. После чего с новыми силами продолжил:
        - Вот и носится человек с этими знаниями, как с писаной торбой, и даже безо всяких «тайных правителей» становится игроком, возможно, интереснейшей и даже «правильной», «доброй» игры, но одновременно и фигурой.
        Гаршин взял со стола бутылку и унес на кухню. От греха подальше.
        - Нарисуем такую картину,  - усмехнулся на это Велемир Радомирович.  - Существует, живет единый Язык человечества. И вдруг Некто говорит: а давайте-ка мы слепим из него другой. И начинается все невинно: вот слова стали на себя не похожи, язык вроде бы как другой, но все связи остались. Дальше - больше. А давай-ка я придумаю для него буковки особые. И вот еще сильнее меняется написание и произношение. Начинают утрачиваться взаимосвязи слов, взаимосвязи понятий, целостная множественность значений и смыслов. И, главное, вкладывается намерение жрецов, создающих данный язык. А если жрецы имеют в виду завоевание мира? Стяжание материальное и знанческое? Непреходящесть власти одних над другими? Деление людей по признаку владения «священным знанием»? Все будет в языке, в понятиях и их взаимосвязях, в их цепочках, в «философическом строении речи», «разуме народа» или в «разуме слова», по Лукашевичу. Это, в принципе, и есть современное нейролингвистическое программирование. И главное, что из живущего и дышащего язык превращается в мертвый, искусственный. И понять это, находясь внутри искусственного языка,
формальными методами, попросту невозможно, как невозможно выиграть в игре у создателя ее правил.
        - Вы же спец в этой области, значит, тоже вольно или невольно принимаете в этом участие,  - с неодобрением произнес Вадим.
        - Жрец,  - добавила Марина, но с каким-то уважительным оттенком в голосе.
        - Нет, я просто опытный исследователь и аналитик в этом вопросе,  - не согласился Толбуев.  - Скажу так. В жизни языки не смешиваются. Праязык уходит все более в подсознание всех народов, а связи его с надстройками, собственно «языками народов», становятся все более жесткими или вовсе рвутся - это и есть чаромутие по Лукашевичу. Все люди по-прежнему говорят на одном и том же языке, в разной степени испорченном по сравнению с первоначальным состоянием. И в разной степени и в разные стороны от первоначального состояния развитом. Языки также и не соединяются, всегда один язык поглощает другой. Сегодня, это мое мнение, вопрос стоит так. Либо живой язык воспрянет и включит в себя искусственные. Либо искусственные языки зажмут и заморозят его до смерти, а вместе с тем погибнет и человечество.
        - Вот это уже понятней,  - сказала Марина.
        - Ярким примером здесь, как это не покажется странным, является математика. Ведь математика - это просто некий язык. Говорящий на нём, использующий язык математики как надстройку в своем мышлении, всегда будет упираться в исходные положения этой науки. Одно из главнейших в ней - это возможность тождества левой части уравнения правой. Это положение присутствует в математике в виде знака равенства, и, выходя за рамки отдельных граней частных задач, проникая в мировоззрение человека, скрывает от него особость, в том числе собственную, как глубочайшее свойство человека. Торжествует, не допуская уточнений и тем других трактовок, герметический принцип - что вверху, подобно тому, что внизу - все различия становятся условны, диалектичны, а сам мир - сферически замкнутым, однородным, самоподобным и самоотражённым. И это - главная тайна и высшее понимание не только математиков, но и жрецов всех времён и народов… Искусственный язык никогда не сможет ответить на все вопросы, который ставит язык человеческий. Который изначально ставил перед человечеством Праязык,  - подытожил хозяин квартиры.
        - Надо потихоньку собираться,  - сказал Гаршин.
        - Еще чуть-чуть,  - отозвался Велемир Радомирович.  - Вопрос слишком важный. Арабский язык - один из важнейших для приближения к Праязыку. Почему? По выводам Лукашевича «арабская говорка», как он сам её называл, на шестую часть или даже больше состоит из древнейших славянских слов. Это даже не чаромутный язык, а язык «ублюдочный», смешанный из языков многих народов. И здесь нет противоречия с утверждением о «несмешении», потому что «смешанность» касается словарного состава. У нас, в русском языке, ведь тоже есть и латынь, и греческий, и немеччина, и французчина, а верх в сознании берет все же разум того или иного языка. То есть вопрос должен стоять о «сознательном» языке, об устройстве языка народа, соответствующей языковой картине мира. О глубине погружения в подсознание Праязыка, о качестве его связей с сознательным языком.
        - Короче, говорка арабская,  - поторопил его следователь.
        - Но что же еще выделяет арабский, кроме хранения древнейших наших русских слов, и, соответственно, определенной части соткания нашего разума, нашей философии? То, что Арабский - единственный из языков, не принявший славянские числительные, но создавший свой счёт. Какими числами мы пользуемся сегодня? Кто дал науку «великой западной цивилизации» задолго до «Просвещения»? Таким образом, арабский, несомненно, действительно является, в каком-то смысле, системным языком мозга. Но тогда русский - системозадающий, и на этом уровне арабский причастен к нему. А точнее, к Праязыку, от которого современный русский ушёл далеко как раз славянским слоем. А на уровне собственно «системы» одиночество арабского скрашивают, разумеется, еще латынь и греческий, связи с которыми у него двойные - через Орду и через Русь.
        Толбуев вскочил и начал расхаживать по комнате.
        - Во всём этом «чаромутии» меня занимает еще и вот какой вопрос: почему случилось именно так? Если принимается, что враг вовне лишь отражение внутренней вражды, то ведь носители остатков сохранившегося Праязыка что-то делали не так? Тогда чему нас должно научить чаромутие, что должна показать устойчивость в том числе «жреческой методологии»? И здесь мы выходим за рамки, скажем так, «учения Лукашевича о языке» и приходим к смыслу его открытия, который он прямо, философски, не выражал. Что же побеждает, пересиливает могущество Праязыка, если, по определению, ничего мощнее быть не может?
        Никто ему не ответил, да он и не ждал этого. Сам сказал:
        - Принимая любую религию, проходя и через эллинский гностицизм, и через выкрест, и через атеизм, живя в любой стране, говоря на любом языке, преодолевая и даже задавая любое «так устроено» во всех смыслах от надгосударственного до бытового, зная или не очень зная Талмуд и собственно «иудейские традиции», иудеи показывают одно. Верность тому, что на самой грани языка. Есть у них какое-то внутреннее убеждение: «мы будем так!», и оно побеждает все условности. Только не всем это «так» по нраву, и не все включены в «хорошо» в этом «так». А у нас есть ещё нечто более высокое - вера в то, что за гранью. Иначе говоря, своё «не то!» сложившимся системам и Системе мы пока не сказали ясно и внятно на весь мир - так, чтобы мир от этого изменился. А сопротивляемость, устойчивость - падает. Но с другой стороны, по словами Лукашевича, без противодействия и любви к Родине, России, Язык не живёт. И мы уверены, что в конечном счете дело не во врагах, а в отношении к испытанию и сообразном действии, в первую очередь внутреннем. Без придирок к словам и ярлыкам вроде названий вероисповеданий - за ними ведь живые люди,
называйся они «иудеи», «христиане», «даосы», «коммунисты» или «капиталисты». Мы, русские - взрослее, и не пристало нам так застревать на этих детских кличках.
        - Ну, кончил?  - грубовато спросил Гаршин.
        - Почти. В работах, посвящённых чаромутию,  - а других у Лукашевича почти и нет - он вывел основные положения и законы чаромутия и разобрал в подтверждение десятки тысяч слов. В отличие от тех, кто строит свои воззрения на том, что человеческий язык произошёл от бубнения и бормотания обезьян, Лукашевич рассматривал изменения и превращения языков в первую очередь как искажение Первобытного. Искажённые языки искажались и далее, в том числе смешивались с другими искажёнными, и возникали всё более удалённые от Первобытного языки. От Праязыка. …Праславянский язык, предок русского и других славянских языков, был наименее искаженным, языком первого и второго образования. Чаромутие вызывалось тщеславием жрецов, изобретавших новые языки и раскалывающих единство народа, а также злобой и стяжательством воинствующих поработителей, более мягко и современно - колонизаторов и цивилизаторов, от нашествия которых страдал в первую очередь Язык. И если смешение языков пошло от чрезмерной гордости человека, выразившейся в строительстве Вавилонской Башни под руководством жрецов, то стоит задуматься, к чему приведет
происходящее сейчас новое строительство или восстановление некогда разрушенной Промыслом Божиим Пирамиды, и сопутствующее её насаждение универсального языка. Мертвого и плоского языка, исключительно подходящего для примитивного калейдоскопического мышления добровольных рабов-зомби, для торговли и обмена информацией, для управления Пирамидой через лишенные смысла биты и байты.
        - Обезьяний мир,  - задумчиво произнес Иван.
        - Да, мир, где строится новая Вавилонская башня. Чтобы уничтожить народ - нужно уничтожить или исказить его язык. Язык лежит в основе мышления, в основе любой мало-мальски сознательной деятельности. А потому в основе всех и любых возможных парадигм, концепций, теорий, моделей, которые, сколько ни разрабатывай их искусственный язык, никогда не могут выйти за рамки Языка, за рамки построенного на человеческом языке мировоззрения, за рамки смысла слов. Выражая мировоззрение, язык всегда был главным и незримым орудием, а как разум народов становился первой жертвой всех войн. Если не искажено мировоззрение, если человек различает правду и ложь и может огласить своё понимание соответствующим словом и делом - то завоевать народ невозможно. Его можно только уничтожить физически. Что сейчас и пытаются проделать с Россией. Именно поэтому поработителям так важно доказать, что славянские языки появились совсем недавно что история славян - коротка и бесславна, что свет цивилизации принесен темным варварам прогрессивным Западом, истоком наук и искусств, мерилом истины. Точнее, не доказать - этого они сделать не
могут, а скрыть обратное. И это тоже нейролингвистика. Её тайные законы и правила.
        - Стало быть, вы там «свой среди чужих»?  - спросила Марина.
        - Ну, примерно так. Разведчик в стане врагов. Не все на Руси караси… Но именно поэтому Лукашевич был объявлен сумасшедшим. А то, что его работы до сих пор скрываются,  - вернейший показатель как продажности жрецов от науки, так и того, что он был на верном пути. Лукашевич развил и серьезно обосновал свое открытие, которое наносит сильнейший удар по нелепому, но общепринятому взгляду на историю и язык.
        На этой ноте у Вадима зазвонил сотовый телефон. Юрист поспешно подключился к абоненту. А выслушав, сказал:
        - Спасибо, мама. Жду домой.
        Потом оглядел присутствующих и сообщил:
        - Ваша Ирина Штамп там больше не проживает. Уехала неизвестно куда еще тринадцать лет назад, после смерти мужа.
        - Любопытно,  - ограничился коротким словом Гаршин.
        - А мне вот что странно,  - произнес Велемир Радомирович.  - Тринадцать лет назад в Кармадонском ущелье погибла моя жена, и в это же время умирает муж ее сестры. А сама она исчезает с горизонта.
        - Пора ехать в Юрьевец,  - заключил следователь.  - Время не ждет.
        Глава шестая. Похождения продолжаются
        Возвращаясь от Ферапонтова в гостиницу, Велемир размышлял о том, что перед ним теперь четко обозначились три задачи, три цели. Первая, многолетняя - поиски Праязыка человечества, его тайны, а значит, и мистического Центра Х. Вторая - загадка его погибшей, пропавшей без вести жены, ее неожиданное послание «с того света». Что это за потусторонний «язык», на котором она вдруг решила с ним пообщаться? Язык мертвых? И третья, появившаяся только что, внезапно: это тайна Иерусалимской иконы монаха Корнилия, о которой рассказал, вернее, лишь намекнул Матвей Яковлевич. И которая укрывается где-то здесь, в Юрьевце.
        За нейролингвистом плелись Альма и Черемисинов, но последний вскоре отстал и где-то затерялся. Собаки же своих не бросают. На фоне человечества они настоящие люди. «Вернусь в Москву, сразу же позвоню Гаршину,  - решил Велемир.  - Только он способен взять след и бежать по нему до тех пор, пока не вцепится в ногу злодея». А кто злодей-то? На этот глупый вопрос он отвечать не стал. Отмахнулся. Даже если нет злодея, есть обстоятельства. Клубок тайн и противоречий, который необходимо распутать. Марк справится. А злодея можно и назначить. Да тут их пруд пруди, возьми любую собаку.
        - Да, Альма?  - спросил Велемир. Та виновато наклонила голову.
        Он шел в гостиницу, а вышел на берег Волги. Ноги сами вынесли. Вдали, почти на середине реки виднелся небольшой островок, а на нем стоял деревянный крест. Что это там, могила? Тогда кого? Уж не супруга ли белой вдовы с кладбища, который здесь и утоп? Вспомнив об этой странной особе, Велемир подумал и о том, что нужно непременно сегодня же навестить ее. В ней тоже таится какая-то загадка, подлежащая дешифровке. И можно не ждать Гаршина, с которым он намеревался тотчас же встретиться в Москве. Если, конечно, сумеет вернуться.
        Катя сказала, что этой белой вдове лет сорок. Но вот эти идиоты в бане говорили, что она - старуха. Неувязка. В глубине души Велемир почему-то отчаянно надеялся, что белая вдова, появившаяся здесь, в Юрьевце, десять лет назад, и которую тоже звали Лена, как и его погибшую жену, и которой было столько же лет, как и ей,  - это одно и тоже лицо. Мысль совершенно безумная, но она раскаляла сердце. Наполняла его тоской, страхом и ожиданием. Да еще какой-то болезненной любовью.
        - Сейчас же к ней и тронусь,  - сказал Велемир, привыкнув уже в этом городке говорить вслух, находясь в полном одиночестве.  - Тронусь умом,  - добавил он, продолжая стоять на берегу и всматриваясь в крест на острове.
        - А вот это и есть бывшая Кривоезерская пустынь,  - услышал он позади себя женский голос. Оглянулся - Катя Рябцева. А ожидал отчего-то увидеть белую вдову. Или кого?..
        Женщина указывала рукой на небольшой островок посреди реки.
        - Ты что же, выслеживала меня? Или приняла эстафету от Черемисинова?
        - Почему? Просто Матвей Яковлевич просил не оставлять тебя одного. Шла поодаль и… дошла. А Черемиска оленей покупать отправился. Тот еще обормот.
        - Где же он их достанет?
        - Да уж достанет где-нибудь. Хоть в зоопарке в Иваново или Костроме. Предприниматель все ж таки.
        - Мелкий.
        - Они с Гургеном из «Хилендара» скооперировались. Черемиска будет стадо разводить, а тот олениной торговать. Дело пойдет.
        - А ты, стало быть, пасти станешь? Как меня.
        На это Катерина ничего не ответила. Помолчав немного, Велемир задал очередной вопрос:
        - А откуда про пустынь знаешь?
        - Я ведь раньше тут экскурсоводом работала. Пока должность эту не упразднили. Пришлось вот при гостинице остаться уже в ином качестве.
        Сказала она это без всякого сожаления. Может, это «новое качество» ей и больше нравилось. Ходить по городу не надо, говорить тоже, только лежать.
        - Ну, давай тогда, рассказывай, вспомни старое,  - произнес Велемир.  - А после вместе к белой вдове двинем. Уж коли Ферапонтов тебя ко мне соглядатаем приставил.
        И Катерина послушно и даже в охотку начала разъяснять:
        - Их ведь два Юрьевца-то, и оба в честь Георгия Победоносца. Один на крохотной речке Колокше в Ополье, потому и называется Юрьев-Польский, он старше нашего почти на сто лет, а наш раньше носил прибавочку «Повольский». Объяснять почему - не надо. Первый Юрий Долгорукий заложил, наш - его внук Георгий. В прежние времена его еще так и называли - Георгиевском. У нас намоленный город, чтоб ты знал. А иногда ночью вдруг появляется неземное сияние. Я сама несколько раз видела. Правда, давно, в детстве. А теперь уже и не упомню, когда оно в последний раз было. Надо у Ферапонтова спросить.
        - Спросим,  - сурово пообещал Велемир.  - Со всех по полной программе спросим. Никто не отвертится.
        - Наш князь Георгий сложил голову в сражении с татарами через тринадцать лет после основания Юрьевца,  - продолжила Катерина.  - Вся его дружина тоже погибла. А тело самого князя было найдено на поле боя без головы. Потом ее нашли и… она приросла! Его святые мощи несколько веков покоились в Успенском соборе Владимира. А когда в советское время решили их исследовать в медицинской академии, то выяснили невероятное. Действительно, вопреки всем законам медицины, разрубленные шейные позвонки срослись. На мертвом теле. Как это тебе?
        - Как. Так. Никак.
        - А в девятнадцатом веке город оказался в стороне от торговых путей и стал приходить в упадок. Хотя как сказать. По-моему, напротив, он словно бы «ушел в себя», в особую заповедность. Начал сосредотачиваться. Для каких-то высших целей. И даже хорошо, что промышленность обошла его стороной. И это еще чудо, что он спасся от затопления, когда строили водохранилище. Но вот Кривоезерская пустынь ушла под воду…
        - Там?  - жестом Цезаря указал Велемир на маленький островок с крестом.
        - Там,  - подтвердила экскурсовод.  - А колокольня нашей церкви, в которую ты забрел, одна из пяти самых высоких на Волге. Семьдесят метров со шпилем.
        - А вот шпиля-то я и не заметил, все под ноги смотрел,  - с некоторым огорчением произнес Велемир, почесав нос.
        - Калязинская колокольня была похожа на нашу. Только тот собор ушел под воду, одна колокольня и высится над зеркальной гладью, а наш сохранился.
        - Везет вам.
        - Еще как! Особенно если учесть, что Кривоезерскую пустынь сначала разрушили, а потом тоже утопили. При постройке Горьковского водохранилища в пятидесятые годы. А тот крест, который ты видишь, не такой уж и маленький - двенадцать метров. Его только пятнадцать лет назад установили. А сама пустынь, или монастырь, если угодно, стоял напротив Юрьевца в окружении трех пойменных озер. Да ты и сам прекрасно знаешь и видел и его и это место.
        - Когда же это я мог видеть?  - удивился Велемир.  - Мне же не сто лет. Ты меня уж совсем за снежного человека держишь.
        - А на картинах Левитана,  - улыбнулась Катя.  - Помнишь, наверное, его «Тихую обитель» и «Вечерний звон»? Или, живя в Москве, никогда в Третьяковке не был?
        - Был, конечно,  - смущенно ответил Велемир.  - Но и ты, подруга, особенно-то не наглей. Совсем страх потеряла.
        - Вот тут он и работал в конце девятнадцатого века. Сам потом вспоминал, что его сюда тянет неведомая сила, что он любит бродить вокруг монастыря, что все здесь переплетено: и красота, и таинство. Кстати, тут же им написаны и «Волга в пасмурный день», и «Омут», который словно из сказки вышел.
        - Так выходит, что Иерусалимская икона ушла под воду вместе с монастырем?
        - Так все считали и считают. Вот почему я так же, как и ты, удивилась, когда Ферапонтов сказал, что она где-то в Юрьевце укрывается до поры до времени.
        Они оба замолчали, вновь вглядываясь в далекий крест на островке.
        - А еще,  - продолжила Катерина,  - в нашем городе Ермак родился. И протопоп Аввакум жил. Его еще тут чуть «батожьем» попы не убили. Ночью бежал. И архитекторы братья Веснины тоже отсюда. Это которые конструктивисты. И Андрей Тарковский здесь родился. Ну, не совсем в Юрьевце, рядом, в селе Завражье, но это дело не меняет. Он тут в детстве по крышам лазил и яблоки в чужих садах рвал. И вообще… В музее-то его ты хоть был?
        - Был, с Леной.
        - Помнишь «Страсти по Андрею»? А фразу из этого фильма: «Нет ничего страшней - когда в храме Божьем снег идет!»? Так это отсюда. Потому что он сам в детстве бродил здесь по заброшенным и запущенным церквям. А отец его, поэт, стихи написал, сейчас вспомню. «Вот Юрьевец, Юрьевец - город какой - посмотришь в бинокль на него с высоты - у самой воды, под самой горой в две улицы тянется на три версты…»
        - Молодец,  - похвалил ее Велемир.  - Много знаешь, не все еще подзабыла при новом ремесле. У князя Григория постельничим бы была.
        - Брось. Не кори.
        - Да я так. Ты, наверное, и впрямь была хорошим экскурсоводом.
        - Единственное, что я люблю - это свой город,  - серьезно ответила Катя.
        - А мужа?
        - Мужа… Да честно говоря, никакой он мне не муж. Так, игра все это. Еще со школы. Просто жалко его. Вот мы оба и притворяемся.
        - Странные вы все здесь какие-то, сразу и не раскусишь,  - со вздохом сказал Велемир. Вздохнула и Альма, внимательно слушавшая их все это время.
        - А я тебе вот еще что могу про нашу Иерусалимскую икону рассказать,  - радостно сообщила Катя, явно ободренная похвалой Велемира.  - Она… молодит человека. Который достоин. И безвинно страдает.
        - Как это? Чего плетешь-то?
        - А вот послушай. Был такой случай. Одна девица жестоко страдала водянкой и едва могла передвигаться. Но дело даже не в этом. Она так хотела увидеть Иерусалимскую икону, что собрала все силы и двинулась в церковь. А по дороге упала. И когда принесли ее обратно домой, то все домашние подивились: лицо было покрыто безобразными и глубокими морщинами. И выглядела она уже не на тридцать или сорок лет, а на все семьдесят. Прошло какое-то время. И девица вновь собралась к Иерусалимской иконе. На этот раз дошла. Сама, без посторонней помощи. И что ты думаешь?
        Экскурсовод помолчала, поглаживая собаку.
        - Да не тяни ты, язва!  - в сердцах бросил Велемир.
        - Лишь только она приложилась к иконе, как все ее морщины стали постепенно исчезать. И она вновь стала молодой, да еще и здоровой.
        Гость Юрьевца задумался. Потом наконец изрек:
        - Так. Ладно. Хватит рассусоливать, пошли к белой вдове. Веди меня, мой Вергилий, по следующим кругам ада. А наука и вера в Господа не только не противоречат друг другу, но они совместимы и идут рядом. Вот мой ответ.
        И они отправились по назначению. А по дороге возле них вновь как-то незаметно образовался Черемисинов, словно и не уходил никуда. Вначале Велемир специально не обращал на него никакого внимания, но затем все же снисходительно спросил:
        - Ну как, ненецкий каюр, достал олешек-то?
        - Вы, товарищ Тожэ, буквально обижаете мелких предпринимателей, буквально третируете их с высоты своего столичного роста,  - отозвался тот.  - Олени - это ведь иносказательно, я коз хочу разводить. Речь о козах и козлищах шла. Их и доставать незачем. Они - всюду.
        Тут уж возразить было нечего. Стоило только посмотреть вокруг. А через некоторое время они подошли к покосившейся кладбищенской сторожке. Дверь в нее висела на одной петле. Признаков жизни внутри не наблюдалось. «Бесперспективный объект»,  - вспомнил Велемир вчерашние слова Катерины. «А Россия - объект перспективный? Для кого как. Пока еще что-то можно нарыть и прихватить с собой. Покойники здесь останутся. Хотя и их можно пустить в дело…»
        Но философствовать и политогизировать на эту тему под ярким солнцем не хотелось. Надоело об одном и том же. Надо жену искать. Ее язык. И Праязык тоже. С Центром Х. Да и икону Иерусалимскую монаха Корнилия также было бы не худо отыскать. Вот тогда что-то с места и сдвинется. Все от человека зависит, особенно когда он одержим. И один - на кладбищенском поле - воин.
        Такие мысли каруселили в голове Велемира, пока он стоял перед сторожкой, а войти внутрь все не решался. Катя с Черемисиновым и даже Альма терпеливо смотрели на него. Ждали указаний. Когда на штурм Измаила идти? А генералиссимус, собравшись с силами, твердо произнес:
        - Всем стоять здесь, никуда не уходить, даже не двигаться. Я один.
        И он решительно толкнул плечом дверь, которая в ответ скорбно заскрипела. В сторожке царил полумрак, но в углу что-то белело. И слышалось натужное дыхание.
        - Есть кто живой?  - на всякий случай спросил Велемир. Вопрос был глупым, поскольку мертвый бы и не откликнулся, а все остальное - в зависимости от обстоятельств, которые незваному гостю в данный момент не подчинялись. Так что нечего и навязываться. Проще повернуться и вывалиться вон. Но Велемир упрямо продолжал стоять на месте, не решаясь двинуться вперед, чтобы ненароком не сломать себе в темноте шею.
        - Эй!  - вновь позвал он.  - Отзовитесь.
        В гробовом молчании прошло минуты три.
        - Ну, отозвалась,  - услышал он наконец женский голос.  - Чего надо-то?
        Наличие в сторожке признаков (или призраков?) биологической жизни прибавили Велемиру смелости.
        - Я, собственно, вот по какому делу…  - поспешно сказал он, но ему не дали договорить.
        - А мне плевать. Проваливай.
        - Можно и провалиться,  - послушно согласился он.  - Однако это не по-советски. Разве вы не желаете узнать, зачем я пришел?
        - Нет. Даже видеть тебя не хочу.
        - А почему, позвольте спросить?
        - Потому что ты мне смертельно надоел.
        - Да мы же даже не знакомы!
        - Еще как знакомы! Ты мне всю жизнь сломал.
        Велемир начал холодеть. Началось с ног, дошло и до ушей. Он понял, что разговаривает с полубезумной белой вдовой, но вот голос… Голос напоминал его жену Лену. Да и манера изъясняться у нее была порой точно такая же. Когда она пребывала «не в настроении». Могла даже запустить чем-то в голову. Но не тяжелее пепельницы. Так что язык соответствует.
        - Когда же я вам успел «жизнь сломать»?  - вяло пробормотал он, уже зная, каким будет ответ:
        - Всегда и ломал, скотина. А потом бросил меня здесь одну. Помирать.
        Или он действительно разговаривал с привидением, или сам начал трогаться умом, как и предполагал на берегу Волги часа полтора назад. Но отступать было уже поздно. Да и некуда.
        - Лена,  - сказал он,  - ты решительно не права. Или принимаешь меня за кого-то другого. Или сама другая. Или другие все, кроме нас.
        Эта силлогическая конструкция не выдерживала никакой критики. Женщина в глубине сторожки засмеялась. И вновь ему показалось, что он узнает этот родной смех. «Черт знает, что такое!  - подумал Велемир.  - Нет, бежать, бежать, очертя голову, прочь отсюда, изыде!»
        Но какая-то магическая сила сковала все его члены, вцементировала ноги в дощатый пол. Не отпускала. А смех так же резко прекратился, как и возник. Зато чиркнула спичка, поднесенная к огарку свечи. Слабый язычок пламени едва высветил лицо женщины. Глаза были мертвы и бездонны. Словно он заглядывал сейчас в жуткую отталкивающую и безысходную вечность. А вот кожа на лице этой «вечности» была изрезана безобразными морщинами. Или шрамами? Оставшимися от ледника «Колка»?
        Смертельный холод в теле Велемира сменился нестерпимым жаром. Просто адским пламенем, начавшим жечь его со всех сторон. Он не понимал, что с ним происходит. Даже на безумие не похоже, какое-то сошествие в преисподнюю, провал в инфернальный мир. Этой женщине, белой вдове, было лет шестьдесят, не меньше, и все же она чем-то неуловимо напоминала Лену…
        Сколько еще прошло времени, он уже не знал. Просто стоял, как вкопанный, пока не погас огарок. Да и потом, в темноте.
        - Иди,  - произнесла наконец хозяйка сторожки. Но уже другим, более мягким голосом. И добавила:  - Сейчас я тебя отпускаю. Придешь после полуночи. Тогда и объяснимся.
        Автоматически, будто на шарнирах, он развернулся, нащупал в полумраке дверь и вывалился на солнечный свет. Но еще успел услышать позади себя голос белой вдовы:
        - Не забудь, после полуночи!
        И она добавила его имя. Нет, не полное: «Велемир», а сокращенное: «Веля». Так обычно в домашней обстановке звала его Лена. Ему это никогда не нравилось, напоминало какую-то собачью кличку, но жена, вместе со своей сестрой Ириной, будто нарочно дразнили его. Или белая вдова сказала: «Валя»? Теперь он уже ни за что не ручался. Рад был просто тому, что снова оказался на белом свете среди людей. Хотя, все же, и на кладбище. Но одно другому не помеха.
        А его войско терпеливо дожидалось своего главнокомандующего. Отдышавшись, успокоив прыгающее в груди сердце, Велемир попытался вновь напустить на себя грозный вид. Главное - не показать соратникам слабины духа. Сместят ведь. А то и расстреляют.
        - Валим отсюда!  - сурово произнес он и, слегка покачиваясь, зашагал впереди всех.
        На подходе к гостинице Велемир повернулся к своему эскорту и бросил:
        - Как звали мужа белой вдовы? Который тут вместе с Кривоезерской пустынью утоп?
        Первым откликнулся Черемисинов (нет, еще раньше Альма что-то пролаяла):
        - Вы, товарищ Тожэ, задаете какие-то несусветные вопросы, на которые просто решительно нет никакой возможности ответить. Это все равно, что спросить: как звали жену папы Карла?
        - Заткнись. Пусть на это ЕГЭ экскурсовод отвечает.
        - Да кто ж теперь помнит?  - откликнулась Катерина.  - А зачем тебе? Что там было-то, в сторожке? Расскажи хоть. Все нормально?
        - Тебе рано знать. Маленькая еще. Так было у него имя или нет?
        - Надо у Люси спросить. Она ведь их в гостинице прописывала. Амбарная книга должно быть сохранилась.
        - Не. Сгорела,  - возразил заслуженный оленевод Юрьевца.  - Помнишь, какой пожар был шесть лет назад? Полгорода в пепел вылетело.
        - Помню. А спросить все равно надо. Пусть хоть все горит синим пламенем, но амбарные книги, я читала у Булгакова, не горят. Да вон, кстати, и она сама!
        В скверике у входа в гостиницу на лавочке сидели знакомые лица. Транзитные, брат-эпилептик и кудрявая администраторша. Угощались пивком. Ну и водкой, конечно же. За деревом справлял нужду прямо из коляски инвалид. Вскоре и он присоединился к честной компании.
        - Вот они интересуются, как звали утопленника,  - разъяснил Черемисинов, принимая «на грудь» протянутую эпилептиком стопку. Велемир от своей дозы отказался.
        - Какого именно? По счету?  - спросила администраторша.  - Их тут много тонет. Почитай, зараз пять за сезон. А в високосный год и поболе. А ежели еще и солнечное затмение, не дай Бог, выпадет, то… и говорить нечего. Так и прут один за другим. Успевай только на берегу собирать.
        - Брось, Люська, прикидываться,  - встряла Катерина.  - Нашего московского гостя только конкретный жмур интересует. Который с белой вдовой приехал.
        - А-а… этот. Дай вспомнить.
        Пока администраторша напрягала тормозящую память, чебоксарцы завели вновь свою волынку, будто она не имела ни конца, ни края:
        - Я же ему, морде носатой, говорю: по четыре, а он - по два!
        - Каганат!
        - Ребята, о чем вы все толкуете-то?  - вмешался Велемир.  - Может, моя помощь нужна?
        - Не, не поможешь. За ними - власть!  - ответил Вася.  - За сорок тысяч фуру с помидорами не возьмет. Да и я бы сейчас уже не взял. Половина сгнила.
        - А возьмет за рупь, да нам же на базаре и впарит. По сорок,  - добавил Митя.  - А куда денешься? Невидимая рука рынка! Она все по своим местам расставляет.
        - Сегмент экономики,  - согласился Вася.  - Сколково!
        - А, может, ты, парень, у нас по четыре возьмешь?  - предложил Митя.
        - Да хоть и по три,  - дополнил Вася.
        Велемир задумался.
        - Нет, по три не возьму. Только по два,  - ответил он, наконец.  - Да мне и свои-то помидоры девать некуда. Тоже текут. В Кострому отвезть, что ли?
        - Туда даже не суйся - азиатчина! Кавказтчина!  - начали отговаривать транзитные.  - Были уже, наелись тумаков. Поезжай в Собинку или в Шую. А то и в Лыткарино. Да и там засилье. Своим нигде ходу нет.
        - Тогда… наливай!  - нелогично сказал Велемир. Он понял, что сейчас для него важнее всего. Это - выпить.
        Администраторша, тем временем, продолжала вспоминать, морща лоб. Катерина поторопила ее:
        - Ну, скоро родишь-то?
        - Не мешай. Сколько лет прошло!
        - Да, не мешайте ей думать, товарищи,  - вставил Черемисинов.  - Горькие думы о жизни - единственное, что осталось у народа, погрязшего в разврате, воровстве и пьянстве. Сенека сказал. Далеко, собака, глядел. И мне налейте.
        - А ты что молчишь?  - обратился к инвалиду Велемир.
        - Да он же немой!  - напомнил брат-эпилептик.
        - Ага. Вчера так болтал, только успевай записывать.
        - Тебе спьяну померещилось,  - объяснила Катерина.  - Мне тоже иногда кажется, что он что-то бормочет. А чем? Язык-то отрезан.
        - Во! Вспомнила!  - радостно воскликнула Люся.  - Валентин его звали. Или Валера,  - добавила она неуверенно.  - А может, Велемир? Как-то вот так, вычурно.
        - Да ты уж определись с чем-то одним,  - сплюнул эпилептик.  - Вспоминалка!
        - А я виновата? Их много, а я одна. Скажите спасибо, что хоть троих утопленников вспомнила. Вам какого именно подать?
        Будто на выбор рыбу из меню предлагала.
        - Взвесьте всех и заверните,  - отозвался Велемир, чувствуя, что вновь начинает пьянеть со старых дрожжей.  - Ладно. Мне надо срочно повидать многодетную мать.
        У него внезапно появилась новая идея-фикс. Которая, как ему теперь казалось, должна была разрешить часть проблем.
        - Пошли,  - послушно ответила Катерина.  - Далеко ходить не надо. Второй этаж, там же, где и ты. А тебе зачем она?
        - Интервью хочу взять. Для «Космополитена». Специально за тем и приехал, если честно.
        И они двинулись в гостиницу. Вместе с Альмой, статус которой с приездом Велемира значительно возрос. Никто ее теперь не шпынял и не гнал, поскольку она наконец-то обрела хозяина. Попробовали бы только!
        - Как звать эту тетку из Самары?  - спросил, остановившись перед номером, Велемир. И, не дожидаясь ответа, толкнул дверь. Катерина и Альма вошли следом.
        Женщина громадного телосложения стояла спиной к ним возле окна и выглядывала кого-то. Мужа, конечно. Дети спали прямо на полу, укрытые всяким тряпьем. Они просыпались только ночью. На приветственный лай Альмы гренадерша с «материнским капиталом» обернулась.
        - Мадам!  - галантно начал Велемир.  - Мы делегированы к вам от отцов-основателей Юрьевца. И вот что я, как руководитель этой общественной организации, уполномочен спросить. Если у вас, конечно, есть минуточка времени.
        - Спрашивайте,  - растерялась женщина.  - Но я ничего такого не делала.
        - Ну, делали или не делали - этим займется местная прокуратура, а мы здесь совершенно по другому поводу. Присаживайтесь. Пока.
        Мадам опустилась на стул, который едва не треснул. Расселись и остальные. Велемир продолжил:
        - Итак, первое. Имя, отчество?
        - Елизавета Петровна.
        - Хорошо. Так и запишем.
        Но писать ничего не стал, да и бумаги с карандашом под рукой не было. Надо было бы с собой и Черемисинова захватить, тот с этими принадлежностями не расставался. Конспектолог хренов. Ладно, обойдемся.
        - Второе. Второе… Забыл. Переходим сразу к третьему. Где ваш муж?
        - Велел здесь дожидаться.
        - Вы вообще-то русский язык понимаете? Я спрашиваю, не что или чего он велел, а где сам прячется? От алиментов.
        Женщина стала нервничать, покрываться бурыми пятнами и тяжело дышать. Ее тревога передалась и Альме, которая заерзала лапами по линолеуму. Пауза начала затягиваться.
        - Ладно, поставим вопрос иначе. Когда вы видели его в последний раз?
        - Да уж месяц назад будет,  - ответила за Елизавету Петровну верная экскурсоводша.  - Так, что ли?
        - Так,  - подтвердила женщина-мать.  - А вы его встретили? Где он?
        - Вопросы здесь задаю я. Куда он отправился?
        - Да, куда?  - полюбопытствовала и Катерина.  - Это всех в Юрьевце интересует. Был - и сплыл.
        - Вниз по Волге,  - добавил Велемир.  - Так ведь и утонуть можно.
        - Ой, типун вам обоим на язык!  - всплеснула руками богатырша. И приготовилась зарыдать. Слабой оказалась в душевной конструкции, несмотря на огромные телеса.
        - Успокойтесь, Елизавета Петровна,  - смягчил тон дознаватель.  - Я ведь не утверждаю, что он непременно утоп. Но может. Если вы нам не посодействуете.
        - А что надо делать-то?
        - Отвечать четко и ясно. Больше ничего. Где, куда, когда, сколько. Ну и далее, по списку. Попробуем смоделировать такую ситуацию. Я буду экстраполировать на вас некую схему, а вы покуда просто слушайте и наматывайте на ус.
        Велемир обратил внимание, что у женщины действительно пробивались усы. Видно, с гипофизом не все в порядке. Бывает при гигантизме. Он встал и начал расхаживать по номеру.
        - Допустим, что ваш муж уехал не месяц назад, а… Кстати, зачем?
        - А я знаю? Сказал - надо. И ждать велел.
        - Ловко! Вот подлец, пьет сейчас где-нибудь в соседней Кинешме горькую, все уже до трусов пропил, а ей ждать велел! И ведь ждет, дура-баба. Ну, как тебе это нравится?  - обратился Велемир к Кате.
        - Это у нас повсеместно распространено,  - ответила она.  - Ничего нового.
        - Нового ничего, согласен, но как теперь этой суррогатной матери жить, и на какие шиши?
        - Ей народ помогает, несет кой-чего помалу. А в гостинице так живет, задаром. Не гнать же на улицу?
        - Да пошла бы хоть землю рыть, вон какая здоровущая. Хотя какую землю? Вся в Германию вывезена.
        Тут Елизавета Петровна, наконец-то, зарыдала. Завыла просто в полный голос. Наверное, слышно было на краю Юрьевца. Но дети, как ни странно, не пробудились. Крепкий сон - залог здоровья. А может, привыкли к подобным звуковым сопровождениям. Как и другие жители городка.
        Подождав, когда женщина успокоится, Велемир продолжил:
        - Экстраполируем дальше. Предположим, что муж пропал не месяц, а десять лет назад. Более того. Погиб в авиакатастрофе. И все эти десять лет ты, Лиза, зная, что он разбился, продолжаешь сидеть в Юрьевце и ждать. Как велено. И вот, наконец-то, получаешь странную весточку. А там написано черным по белому: «Молодец, подожди еще немного, скоро буду. Твой любящий муж…» Как его звали-то, покойника?
        Женщина вновь завыла. Тут уж и Альма подхватила. Но Велемир остановил их щелчком пальца, как гипнотизер.
        - Плакать надо было раньше, когда замуж шла. А теперь я хочу понять, каковы будут твои действия? Первое. Сходишь с ума. Второе… Второе опять забыл. И третье. Берешь у инвалида пистоль, я знаю, он прячет где-то, с войны привез, и стреляешься. Мало того. Как Геббельс, уводишь за собой на тот свет еще и детей. Если у тебя есть четвертый вариант, говори. Только без мокроты.
        - Саша жив, я верю, он не мог нас бросить, с ним просто что-то случилось,  - сказала Елизавета Петровна.  - Он попал в беду, а я буду ждать здесь.
        - Ответ засчитывается,  - произнес Велемир и встал.  - О, русские женщины! В огне не тонут и в воде не горят. Мы уходим, а ты, Лиза, держись.
        Выйдя из гостиницы, Велемир задумчиво поглядел на шумную компанию в скверике. Поманил пальцем Черемисинова.
        - Куда теперь?  - спросила Катерина.
        Ответ последовал не сразу. До полночи было еще далеко.
        - К Ферапонтову. Чего-то недоговорили. Надо кончать с этим.
        - С кем?  - услужливо спросил Черемисинов.
        - С тобой тоже. Пошли.
        Всю дорогу Велемир сосредоточенно молчал, обдумывая происшедшие события и оценивая свою собственную роль в них. Не проронили ни слова и его спутники. А когда добрались до флигеля директора школы и вошли внутрь, то кроме хозяина встретили там еще и молодого священника, с которым Велемир успел столь недружественно познакомиться утром.
        - О!  - радостно воскликнул Ферапонтов.  - Проходите, проходите! А мы тут с отцом Владимиром о языке мира и языке церкви спорим. Вообще о языках. Я ведь, как уже говорил, язычник. Присоединяйтесь. Пока что к разговору, а к язычеству сами потом придете. Как все лингвисты.
        - Не выйдет,  - угрюмо ответил Велемир. Но присоединился, поскольку это «О!» отнес в первую очередь на свой счет. Да так оно на самом деле и было. С кем же тут еще Ферапонтову вести умные речи? Не с Черемисиновым же. А насчет «язычества» он, судя по всему, опять придуривается…
        - Вот что я вам скажу, уважаемый Матвей Яковлевич,  - продолжил прерванный разговор импозантный поп, который на появление гостей лишь недовольно поморщился.  - Изучать язык и традиции Церкви означает быть готовым ко многим поразительным открытиям. Так, например, мы находим в творениях святителя Григория Богослова утверждение, что «Новаторы» - это «неразумное название предусмотрительных». Что оно означает? На первый раз не сразу и поймешь… А это высказывание, если вдуматься, своеобразный вызов, потому что ставит перед Церковью важные вопросы: «Что определяет нововведения?» и «Кто является новатором?» Многие православные сегодня могут не согласиться с Григорием Богословом, так как нововведения, как правило, считаются дерзостью и синонимом секуляризации. Да и сами отцы Церкви в свое время решили отказаться выражать догматы языком только Священного Писания и использовали другой язык.
        «Умен, сучий потрох, не только за модой следит да по салонам красоты бегает»,  - подумал Велемир вслушиваясь в речь иерея.
        - …А вот известный богослов Папафанасиу Афанасиос пишет, что опасность обмирщения действительно существует, но мы, тем не менее, не можем не признать тот факт, что Церковь сама обещает миру всеобъемлющую новизну: образование полностью нового тварного мира, его преображение через общение с Богом. Да ту же мысль можно найти и в книге Откровения. Следовательно, жизнь верующего - это не просто пассивное ожидание конца, но и активное участие в осуществлении Божьего замысла. Другими словами, Церковь в истории является предвосхищением и лабораторией этого эсхатологического конца. В этой лаборатории мир постепенно превращается в Тело Христово. Вы согласны?
        - Продолжай, клирик,  - снисходительно отозвался Ферапонтов.
        - К четвертому веку Церковь давно покинула палестинскую колыбель и прочно обосновалась во всем Средиземноморье, неизбежно оказываясь лицом к лицу с господствующей в это время греко-римской культурой. Эта культура определяла способ жизни, стиль мышления и язык, который в значительной мере отличался от иудейского. Церковь оказалась перед решающим выбором: ограничиться иудейством или открыть себя всему миру. И она выбрала второе, открыв себя для других народов, и для этого использовала их язык и способ мышления. И этот выбор был далек от заигрывания с обыденностью. Это было историческим решением, основанным на самой природе Церкви… Чтобы понять взаимоотношения Церкви и мира, мы всегда должны помнить следующее. Церковь и мир не являются двумя онтологически, то есть по своей природе противоположными сущностями. Одно не сделано только из «священного» вещества, а другое - из «злого». В христианском видении весь мир без исключения - это творение Божие, и Бог - единственный Творец. Он призвал этот мир к бытию из ничего, и создал его для того, чтобы мир был причастником вечной и полной любви жизни.
        - Помедленней, пожалуйста!  - попросил Черемисинов, который уже строчил в блокнот.
        - Можно и помедленней,  - кивнул отец Владимир.  - Богословы разъясняют, что главная задача мира - возжелать стать телом Сына, второй Ипостаси Святой Троицы, и этим, по собственному волеизъявлению, войти в вечную жизнь Троицы. Конечно, это нелегко. Но это приглашение приходит не из этого мира, поэтому оно всегда звучит непостижимо для него, и мир недоумевает: «Кто может принять это?» Ответ человечества на Божие приглашение очень точно выражен чисто славянским определением Георгия Флоровского «Подвиг - это аскетическое совершенствование, явление свободы в истории». Поэтому мы можем сказать, что Церковь - это часть мира, которая уже отозвалась на Божие приглашение. Вторая часть еще ему сопротивляется, и все еще не нашла дорогу в Церковь, хотя не является ни злобной по своей природе, ни чужеродной Церкви.
        «Какие люди живут в Юрьевце!  - вновь подумал Велемир, пока шел монолог священника.  - Глыбы! Москва отдыхает…»
        А завершил свою речь иерей укоризненными словами:
        - Каноны Церкви никогда не были бы написаны, так как первым языком Церкви был разговорный язык того времени. То есть язык простого народа. Да и апостол Павел говорил, что члены Церкви должны использовать понятные слова, чтобы каждый мог постигнуть сказанное. Ведь главная задача каждого христианина состоит в убеждении других и созидании Церкви. А построение Церкви - это далеко не магический ритуал. Магия предполагает автоматическое действие, независимое от воли и намерений человека. Но стать членом Церкви можно только сознательно. А у нас полгорода на литургию не ходят, не исповедуются и не причащаются. И вы им еще в этом пример подаете, Матвей Яковлевич.
        - На то есть свои причины,  - отозвался тот.
        - Вы же настоящий богослов. Библию, наверное, даже назубок знаете.
        - Меня больше Праязык волнует. И я не понимаю, почему Православная Традиция не беспокоится и не тревожится из-за наличия множества языков, как среди различных народов, так и в течение разных периодов истории одного народа. После попытки создания Вавилонской башни люди потеряли связь с Богом и друг с другом. Их общий язык был утрачен и превратился во множество разных наречий, в результате чего народы рассеялись по всей земле. А множественность языков есть следствие греха. Тем не менее, Церковь никогда не пыталась исправить эту ситуацию, то есть создать единый язык для всех времен и народов. Она принимает реальную ситуацию множественности языков и старается создать из них новую плоть истины.
        - Вы и правы и не правы одновременно. Фактически сегодня по ряду причин превалируют два языка. Первый - это английский, который форсирует к всеобщему языку. Второй - интернет и общение в нем - становятся своего рода новым универсальным и сильным «языком». Глобальная сеть, несомненно, поражает воображение, предлагая возможности для обмена информацией между удаленными уголками земли, но, с другой стороны, предлагает сомнительный идеал общения без реальной встречи, бестелесный контакт. И Церковь это тревожит. Будет ли человечество использовать эти технологии в качестве полезного инструмента, способного помочь встрече человеческих личностей, или же все сведется к «спиритуальному» образу жизни, где никто вовсе не заботится о человеческом общении? Покажет будущее…
        Вздохнув, он добавил:
        - Но это уже вызов Церкви. А она никогда и ни при каких обстоятельствах не оставалась в стороне от собранных веками языковых богатств. Но, в то же время, Церковь должна быть готова нести свидетельство в новых и, возможно, непредвиденных обстоятельствах. Ее язык не должен быть ни подобием музейной выставки, ни древним ископаемым. Ее корни уходят в далекое прошлое, но ветви должны цвести сейчас и готовить плоды для будущего… Есть язык веры и язык мира. А язык истинной веры с языком истинного мiра всегда совпадает, да иначе и быть не может.
        «Каков молодец!  - мысленно похвалил молодого священника Велемир, изменив к нему свое прежнее негативное отношение.  - Ловко Ферапонтова уел».
        - Даже с языком ученых совпадает?  - спросил Черемисинов, оторвавшись от блокнота.  - И с языком мелких предпринимателей?
        - Наука ищет Бога на своём поле, в «объективном», в том, что можно обозначить словами,  - ответил отец Владимир.  - Она понимает «бога» как некое существо, подтягивая словечки вроде «теизм» и «деизм», но тут же нахохливается - это, дескать, «антинаучно»… И совершенно верно считает недостойным человека поклоняться этому существу! Но только разве речь об этом? Им, как в русской пословице, «про Кузьму, а они всё про Ерёму», им про смысл, а они про слова… А кроме того - ведь никакие точные науки не спасут человека от болезней душевных. И страх перед ними не лечится наукой. Поскольку за знаниями стоит Язык. И именно взаимоотношения Языка с Верой, замкнутого мира Яви и Нави с Правью, Условий и безусловным Выбором - определяют наш Мiр. А насчет мелких предпринимателей не знаю. Тоже самое.
        - Так-то, Черемиска,  - вставила Катерина.
        - Скажу больше,  - подумав, продолжил священник.  - Нарушения любого церковного канона, вообще говоря, возможны, но духовно опасны. Все лингвистические, шрифтовые и иные средства церковно-славянского языка - это есть специализированная церковная технология выражения благой вести. Своеобразный лингвистический канон. Поэтому допустимо говорить и о «лингвистическом богословии», ибо в Церкви Святой Дух действует везде: «изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым», по апостолу Петру. Многие вероучения употребляют, часто чрезмерно и надуманно, всяческие средства определения сакральности слов, букв, образов, символов. Православию же во всем дарована Духом Святым гармоничная абсолютная полнота, в том числе и в духовно-молитвенном оружии нашего богослужебного языка, дабы Слово Божие росло и распространялось.
        Ферапонтов, обращаясь к Велемиру, с улыбкой сказал:
        - Они оба у меня в школе учились. И Катерина тоже. Да и все тут, почитай. И у каждого своя дорога… Кстати, Ирина часа два назад звонила. Из Переславля-Залесского. Вы все еще хотите ее видеть?
        - А как же!  - встрепенулся Велемир. Об этой загадочной особе он как-то подзабыл.
        - Тогда ждите. Впереди у нее еще Ростов, Углич, Гороховец и так далее.
        - А обо мне вы ей что-нибудь говорили?
        - Хотел, да связь прервалась. Ждите.
        А ничего другого и не оставалось. Вот только еще заполночь с белой вдовой встретиться. Но время есть, пока можно и «языками» развлечься. О них-то сейчас Ферапонтов и предложил потолковать, предоставив исполнение арии «московскому гостю». Тот и рад был.
        - Феномен происхождения языка как такового до сих пор остается в области догадок,  - начал нейролингвист.  - Очевидно, что на любой язык, как органичную развивающуюся систему, влияют многие естественные и искусственные факторы. Однако на человеческие языки, как и на судьбы народов, сильнее всего действует именно духовный мир, в первую очередь,  - Божественный промысл. И этот промысл наделяет языки высшими смыслами и единством. Важно также соотношение языка и мышления, несомненно, имеющего не только вербальный, словесный характер. Об этом свидетельствуют, например, поэтическое творчество и интуиция. Кроме того, мышление контролируется нашим сокровенным внутренним «я» - душой. Язык связан с иррациональными метапроцессами относительно сознания. Через них в человеке возникают высшие типы молитв. Поэтому несомненно, что существуют православное мышление и метапроцессы, основанные, прежде всего, на Законе Божием.
        - Верно!  - похлопал ему священник.  - А я-то вначале подумал, что вы просто турист какой-то заезжий.
        - Я заезжий, но не турист. Речь конкретного человека возникает и формируется в социальной среде. Однако обнаружены также наследственные и генетические механизмы языка. Люди обладают ответственными за речь физиологическими и анатомическими структурами, отсутствующими у животных. Эти образования, из-за порога сложности, не могли самопроизвольно возникнуть в ходе «эволюции» по Дарвину. Звуковая речь формируется с помощью сложного произносительного аппарата, в который входят гортань, горло, язык, соответствующие разделы мозга и многое другое. Само создание звуков, согласно нейромоторной теории, происходит не под влиянием механических резонансов голосовых связок, подобных колебанию струны, а управляется мозгом.
        Тут в горницу вошла Марфа Посадница с подносом, на котором стояли заварной чайник, чашки и бублики с маком. Выставив все это на стол, она так же безмолвно удалилась. А Велемир продолжил:
        - Эти биологические особенности свидетельствуют о целенаправленном предназначении органов человека для речи и мышления, и промыслительной стержневой роли языка как средства общения с земным и горним. Вспомним, например, как исторически появился церковно-славянский язык. На основе научной лингвистической и духовной переработки византийского уставного письма святыми Кириллом и Мефодием. Из этого письма заимствуются 24 буквы. Оба святых прекрасно знали греческий, иудейский и ряд иных языков, а также все соответствующие разнополярные духовные традиции и учения, понимали роль языка для самоосознания народов, формирования их духовности и воли к жизни. Святые Кирилл и Мефодий, будучи гениальными богословами, лингвистами и философами, гармонично и молитвенно соединили в церковно-славянском языке достоинства древнегреческого, древнеиудейского и древнеславянского языков на основе новозаветной, а также, как ее прообраза, ветхозаветной духовности.
        - Вот когда камрад Тожэ говорит коротко и резко, я все понимаю. А когда длинно и заумно - вполовину,  - огорченно пожаловался Черемисинов.
        - Ты и в школе всегда двоечником был, сын мой,  - усмехнулся священник.
        - Какой я тебе «сын», за одной партой сидели!
        - И не Тожэ он, а Толбуев,  - заметила Катерина.  - Я в регистрационную карточку заглядывала.
        - А Толбуев тоже Тожэ,  - упрямо огрызнулся Черемисинов.
        - Да угомонитесь вы!  - шикнул на них старый учитель.  - Дайте человеку выговориться.
        - Спасибо,  - поблагодарил его Велемир.  - Константин, взяв за основу греческое уставное письмо, унициал, изобрел простую и удобную форму для начертания славянских букв. Он дополнил азбуку знаками, передающими звуки, свойственные славянской речи и отсутствующие в греческой. Недостающие знаки Константин заимствовал из коптского письма и какого-то более древнего славянского.
        - Азбука, конечно, создавалась не на пустом месте,  - подхватил Ферапонтов.  - Славяне уже владели достаточно высокой письменной культурой.
        - Да,  - согласился Велемир.  - Глаголица, например, состоит из сорока знаков с такими замысловатыми, причудливыми и своеобразными формами, что при поверхностном взгляде очень трудно найти какое-либо сходство с другими алфавитами.
        Тут Ферапонтов решил сам продолжить:
        - Глаголица является письмом буквенным, а не слоговым или иероглифическим, поэтому можно сказать, что она изобретена кем-то на основе славянских рун, но вовсе не представляет собой сами эти руны. Что же касается Кирилла, то вряд ли он был изобретателем глаголицы, хотя бы потому, что она принадлежит и совсем другой культуре, и совсем другой эпохе. А как возникли названия славянских букв? Ведь они вовсе не похожи на греческие названия, а появились вместе с глаголицей! Более того, как объяснить продуманность отражения в алфавите славянской фонетики? Ведь если составлял человек, берущий за основу обыденный уровень греческого языка и письма, то вряд ли бы он смог справиться с решением проблемы создания букв для особых славянских звуков. Как объяснить происхождение букв чисто славянских, для которых, как известно, в греческом алфавите не было и нет соответствующих аналогов? В качестве примера можно привести Библию четырнадцатого века на языках народов, исповедующих монофизитство: армянском, арабском, коптском, сирийском и эфиопском. Каждая из этих письменностей содержит знаки, напоминающие буквы
глаголицы, только в одном алфавите это будут одни, а в другом - другие. Что же из этого следует? А ровным счетом ничего. Сказать, что глаголица возникла из армянского, грузинского или эфиопского алфавита невозможно.
        Сделав короткую передышку, Матвей Яковлевич дополнил свою мысль:
        - Нордические руны, известные, по крайней мере, со второго века нашей эры, вполне могли стать основой для создания славянами их собственной буквенной письменности. Наиболее древняя и правдоподобная версия об авторстве связана со святым Иеронимом. Это был один из величайших учителей ранней Западной Церкви. Он родился около 347 года в Стридоне, на Словенском побережье. Перевел всю Библию - Вульгату - на латинский язык, а также написал ряд аскетических, монашеских и теологических работ. Хотя, скорее всего, подобно тому, как святой Кирилл не был изобретателем кириллицы, но предложил ее устроение, так и святой Иероним имел дело с уже готовой глаголицей, «протоглаголицей», которую, очевидно, тоже отредактировал, чтобы приспособить ёе для передачи славянских звуков при переводе христианских книг. Разница между святыми Иеронимом и Кириллом состояла не столько в том, что один жил примерно на 400 лет раньше другого, а в том, что глаголица поначалу обслуживала западных славян, тогда как кириллица - восточных. Тем самым получается как в русских народных сказках: чтобы понять, как возникла кириллица, надо
исследовать глаголицу, а чтобы понять глаголицу, надо заняться нордическими рунами. Но славянская письменность хранит еще много тайн.
        - Современное русское гражданское письмо вообще можно стилизовать по-разному,  - сказал Велемир.  - Например, написать строго по-русски, или начертать кирилловским шрифтом. Или то же самое стилизовать под глаголицу, или под арабский шрифт, или под китайские иероглифы, или под письмо индийцев, и под любые другие начертания. При всем том основные параметры букв остаются неизменными… Но нет никаких оснований полагать, что до глаголицы у славян существовала пиктография. Более того, уже точно известно, что до буквенной письменности у славян была письменность слоговая.
        - Буквенная, слоговая - какая разница?  - спросила Катерина.
        - А я, с вашего позволения, разъясню,  - взглянул на Ферапонтова Велемир и, получив «добро» кивком головы, ринулся в ораторий:  - В мире существует всего четыре основных типа письма. Идеографическое, словесно-слоговое, силлабическое и буквенно-звуковое или алфавитное. А протославянское идеографическое письмо одно из самых древнейших в мире, древнее финикийского или шумерского. Самым полным комплексом идеограмм следует считать систему славянских свастических символов. Число таких идеограмм более трехсот.
        - Черемисин, брось списывать, вникай ухом!  - прикрикнул Ферапонтов.  - А то из класса выгоню.
        «Мелкий» испуганно отложил блокнот, но через минуту вновь украдкой стал чиркать за Велемиром.
        - Основой словесно-слоговой системы письма также является многозначная идеограмма. А конкретная привязка знака каждый раз к определенному слову обеспечивается добавлением знаков, выражающих чисто звуковые элементы слова. Перевожу с научного на русский с помощью примера. Вот в шумерском рисунке знаки «вышка» плюс «решетка» с элементом «божества», то есть с рисунком «звезды», читались как «бог Энлиль». А с элементом «земля» - уже как «Нибуру». Названием планеты, особенно почитаемой у шумеров, и где жил этот самый Энлиль.
        - У меня был приятель с такой фамилией,  - вспомнил вдруг Черемисинов.  - Вместе распродажу биотуалетов в Вичуге налаживали. Так мало того, что они там никому были не нужны, городок-то махонький, нужду за любым кустиком справить можно, так этот Энлиль еще и надул меня и сбежал с кассой куда-то в Хайфу.
        - Так тебе и надо,  - сказала Катерина.  - Не будешь с энлилями всякими якшаться.
        - Кто ж знал, что он шумером окажется? Я вот, может быть, тоже шумер, но так не накалываю.
        - Не обращайте на них внимания, продолжайте,  - посоветовал Ферапонтов.  - Дети, что с них взять.
        Марфа Посадница вновь вошла в горницу, убрала со стола и также молча удалилась. «Странная женщина. Неужели могла зарубить топором собственного мужа? А с виду такая кроткая и смиренная. Хоть и крупная, как платяной шкаф»,  - подумал Велемир.  - Силлабическим называют письмо, где каждый знак передает только какую-либо последовательность звуков как таковую, а не слово,  - продолжил слегка озадаченный супругой Ферапонтова Велемир.  - Наиболее широкое распространение подобные системы письма получили в древности на Крите и Кипре, в Индии и Юго-Восточной Азии. По одной из гипотез, в третьем тысячелетии до нашей эры в эти регионы пришли протославянские переселенцы и принесли сначала идеографическое, а потом сформировали и силлабическое письмо. После этого местные веддидо-австралоидные автохтоны так и не смогли улучшить европейское письмо. А протославян, принесших им письменность, ассимилировали. Хотя и не всех.
        - Куда уж им всех-то!  - с гордостью вставил Черемисинов. Словно и сам избежал ассимиляции автохтонами.
        - Древнейшим индийским силлабическим письмом, повидимому, было брахми, происхождение которого неясно до сих пор. Более важна система кхароштхи, образованная, видимо, из арамейского алфавита. Системы письма брахми и кхароштхи допускают очень точную, близкую к фонетической транскрипции передачу звукового состава текста. Обе эти системы, как и большинство позднейших разновидностей письма, распространились в Южной и Юго-Восточной Азии из Северной Индии - региона первоначального расселения пришлых протославян-ариев, наследников Трипольской культуры. Важнейшая система письма этой группы - деванагари, применяемая для санскрита, хинди и других языков. Преимущество силлабического письма - в меньшем числе знаков, их от ста до трехсот, а недостаток - некоторая громоздкость и трудность в выборе правильного чтения, особенно при отсутствии словоразделов.
        - Пока всё верно,  - словно учитель на экзамене подтвердил Ферапонтов.  - Переходите к алфавитному письму. Где и когда оно зародилось?
        - Эти вопросы «с повестки дня» могут быть сняты раскопками в прошлом веке на стоянке Костёнки близ Воронежа. Там археологами была найдена палеолитическая фигурка славянской богини Макоши. Датируется это изображение около сорока двух тысяч лет до нашей эры. На груди фигурки сделаны насечки в виде «решетки», вполне ассоциируемые со славянским свастическим символом, а на спине - отчетливо виден ряд знаков, безусловно напоминающих современные буквы. Был предпринят ряд попыток сравнения этого вида письменности с уже известными. Но главное, археологически установлено, что протославяне с Русской равнины уже сорок тысяч лет назад постигли большинство из горизонтов абстрактного мышления. А изображения этих достижений запечатлены в находках того времени. Археологические находки с других мест Русской равнины формируют последовательную цепь доказательств возникновения, существования и развития письменности именно на территории Русской равнины.
        Велемир, взяв паузу, сделал вывод:
        - Найдены и артефакты с письменами, относящиеся к пятнадцатому тысячелетию до нашей эры. Это Мадленская культура, которая была распространена на западе Русской равнины, начиная с территорий расселения древних славян - современная Германия - и заканчивая современными же испанскими землями. Часть символов на них вполне идентифицируема как различные элементы слогового письма или даже алфавитного. Таким образом, мы можем уже с почти полной уверенностью сказать: где, когда и кем была положена основа письменности. А в дополнение к этой научно лингвистически и археологически обоснованной теории, мы должны добавить письмена Лепенского Вира на реке Дунай, где были обнаружены много галек с геометрическим орнаментом. Это семь тысяч лет до нашей эры. И другие артефакты, относящиеся, например, к культуре Винча. Географическая малоудаленность этих находок позволяет сделать предположение о преемственности достижений культур Лепенского Вира, Винча, Мадлен и Костёнок. Здесь налицо географическая и временная преемственность письменной протославянской культуры. Что и требовалось доказать, выводя аксиому о зарождении
письменности. Более того, в «репертуаре» Винчанских знаков имеются графемы практически всех современных нам букв. Если их, конечно, считать таковыми, а не древними. Ведь всё современное - оно же и самое древнее.
        - И это тоже верно,  - одобрительно отозвался священник. Велемир поблагодарил его взглядом.
        - Из сказанного должно быть ясно: нет никаких оснований полагать, будто все эти знаки наносились палеолитическими предками славян неосознанно. Тем более что в то время эти же люди уже несколько тысячелетий пользовались другими, вполне аналогичными, достижениями абстрактного мышления, как то: счёт, магия, ритуал, календарь, астрономические воззрения и так далее.
        И вот уже в который раз на «горизонте» вновь появилась супруга Ферапонтова с веником. Чем-то она была явно недовольна. Мусором на полу? Так его ж не было. Никто не плевал и не бросал окурки. Нет, видно дело было в другом…
        - Обратимся теперь к фонетической основе письменности,  - сказал он.  - Она является сильнейшей привязкой именно к устному разговорному языку. И отсюда сразу же вытекает следующее. С переходом от смыслового наполнения символов к их фонетическому наполнению письменность каждого народа начинает изменяться вместе с самим языком. А языкам, надо сказать, свойственна сильная изменчивость. Как и женщинам.
        - Стало быть, женщина - это язык,  - вновь вставил Черемисинов.  - А мужчина - бицепс в мозге.
        Катя засмеялась, а Матвей Яковлевич неожиданно согласился со своим бестолковым учеником:
        - А что? Некоторые очень уж оригинальные и продвинутые исследователи считают, что для интенсивного развития языка, прежде всего, необходимо главное психологическое условие - болтливость. То есть, если говорить серьезно, желание и потребность немедленно что-то сообщить другим людям. Все, что они сами видели, узнали или выдумали. Что ж, на заре человечества это вполне возможно. А потребность скорости заставляла сокращать все распорядительные слова, имеющие лишь косвенное значение. Таким образом, считают они, шло развитие и письменности. Более того, поскольку болтливостью, в первую очередь, обладают женщины, то им и принадлежит главенствующая роль в создании и развитии Праязыка. Мужчина ведь большую часть увиденного и услышанного только принимает к собственному сведению, женщина же тотчас бежит сообщить всем другим. Мужу, детям, подругам, соседкам…
        - Логично,  - усмехнулся Велемир, подумав почему-то о Лене. Она тоже была слишком «разговорчивой».  - Примем эту теорию к сведению. И даже дополним ее своими наблюдениями. Как пример - произведения печатной литературы. Создание художественного текста требует от автора долгого, а порой и полного одиночества, уединения. В толпе, в общежитии писать рассказ, повесть или поэму чрезвычайно затруднительно. Если это только не макулатура. Вот почему подавляющее большинство великих, да и просто средних прозаиков и поэтов - мужчины. Талантливых женщин-писательниц во всем мире можно пересчитать по пальцам. Правда, сейчас иначе, но это все - халтура, «донцовщина», идущая все от той же женской болтливости. И кстати, в языках латинского корня слово «женщина» - femina, femme - одного и того же доисторического происхождения, как и слово fama - молва. А по-гречески даже слово «говорю» произносится «феми». Да и библейское имя «Ева» означает не только «Жизнь», но также и «возвещать», «говорить».
        - Интересный у нас получается разговор,  - сказал отец Владимир.
        Решив блеснуть знаниями, Велемир добавил к сказанному:
        - Есть так называемая гипотеза Сепира-Уорфа. Очень своеобразная и популярная в лингвистике. Некоторые ученые считают даже, по аналогии с теорией относительности Эйнштейна, что она является лингвистическим принципом относительности. Что это такое? А вот что: в соответствии с этим принципом, каждый язык содержит определенный взгляд на мир, который не только влияет на наблюдения говорящего, но и определяет его познавательные возможности вообще. Например, структуру его науки. Народы, потерявшие единство письменности и языка, начинают и по-разному мыслить. Ясно, что о легком достижении каких-либо скоординированных действий людей с разным мировоззрением, с самим стилем мышления, и говорить не приходится.
        - То, что происходит сейчас с многонациональной Россией,  - произнес Ферапонтов.
        - Ну да,  - кивнул Велемир.  - А тогда, с переходом к фонетическому письму, человечество быстро «рассыпалось» на отдельные народы. И если для периода неолита отмечалось сильное сходство разных культур, то с III тысячелетия до нашей эры и до наших дней мы вынуждены констатировать сильнейшую культурную пестроту разных народов. А что еще нужно для господства принципа «разделяй и властвуй»?
        - Кому нужно торжество этого принципа, ясно,  - тотчас подхватил иерей.  - По ходу изменения языков люди отдаляются не только друг от друга, как народы в целом, но и от Божественного языка, от Слова Господа.
        - Но некоторые исследователи считают, что после Вавилонского столпотворения был утерян не единый язык, а некие сакральные знания, переданные ранее людям богами-цивилизаторами,  - вновь вступил в разговор Ферапонтов.  - И битва, в результате которой был разрушен Вавилон, происходила между этими «богами-цивилизаторами» и «богами второй волны», победившими их. И новая система письменности якобы не взялась «с потолка», а была дана людям богами-победителями.
        - Добавлю к вашим словам и то,  - поддержал его Велемир,  - что это объясняет любопытные странности языков у некоторых народов, необъяснимые с позиций естественной лингвистической эволюции. К примеру, в 80-е годы прошлого столетия боливийский специалист по вычислительной технике Иван Гусман де Рохас случайно обнаружил, что аймарский язык не только очень древний, но и «придуманный», то есть сознательно и искусственно сконструирован. Но… аймарский язык существует тысячи лет! Тем не менее, его синтаксис имеет настолько «жесткую» структуру и настолько однозначен, что это было бы просто невероятно для нормального «органического» языка. Его синтетическая и высокоорганизованная структура означает, что аймарский язык легко может быть преобразован в компьютерный алгоритм для машинного перевода. А откуда взяться таким специалистам за сотни лет до нашей эры?
        И тут Велемир неожиданно без всякой связи с предыдущим задал давно мучивший его вопрос:
        - А почему ваша хозяйка, Матвей Яковлевич, все время молчит, будто язык проглотила?
        - Так она обет молчания дала.
        - Какой такой обед?
        - Во искупление греха. После убийства второго мужа. Она его тоже топором зарубила. Оба злодеями оказались.
        - Зачем же так-то? Есть же суды, полиция.
        - Да там злодеи-то еще почище будут,  - вздохнул Ферапонтов.  - Сами кого хочешь угрохают.
        - А вам самому теперь не боязно?
        - Нисколечко. Снаряд уж третий-то раз в воронку не попадет. Вы лучше поближе к теме.
        - Ладно, только я уже позабыл о чём?
        - О смешении языков и народов,  - напомнил отец Владимир.
        - Да. После этого «богами второй волны» вполне мог быть задействован запретительный механизм на использование предыдущей письменности. А в преданиях и легендах явно сохранились отголоски такого «запрета»: всякая попытка человека проникнуть в сверхзнания богов провозглашалась одним из самых «страшных прегрешений», которая «новыми богами» нещадно каралась. Целые отрасли знаний оказались под запретом, от чего до нас дошло негативное отношение не только к колдовству и магии, но и к астрологии, алхимии, просто к попыткам «постичь тайны древних знаков».
        Велемир по привычке стал расхаживать по горнице. Он всегда делал так на своих лекциях во всех университетах мира.
        - Взглянем на забытую письменность древних инков. Современные историки иногда выдвигают версию, что именно запрет на использование письменности и уничтожение письменных артефактов явились результатом соперничества двух жреческих кланов. Однако, следуя их логике, можно предположить, что в соответствующих преданиях речь идет о противостоянии не жречества, а именно богов. А противоборствующее жречество исполняло их волю. И как объяснить удивительные научно-технические достижения древних индейцев? Долгое время считалось, что они были незнакомы с колесом. Однако их знаменитый календарь основан на использовании принципа именно двух взаимодействующих шестеренок, которые и представляют собой не что иное как «колеса». Более того, на американском континенте найдены древние детские игрушки… на колесиках! Свой календарь «тцолкин» майя составляли из расчета на 11958 дней, что почти полностью соответствует 405 лунным месяцам, что обеспечивало его точность до одного дня в течение 4500 лет, включая все будущие солнечные и лунные затмения. Это удивительное достижение.
        - Из какого расчёта?  - переспросил Черемисинов.  - Я не успел зафиксировать.
        Катерина попросту дала ему подзатыльник. Как, наверняка, делала это же и в классе. А Велемир «пошел» дальше:
        - Поборники инопланетных гипотез ставят такой, на их взгляд, вполне закономерный вопрос: могла ли вообще пиктографо-иероглифическая письменность фигурировать в роли «единой письменности человечества» до Вавилонского смешения языков? Могла ли она быть письменностью самих богов, фиксирующей собственные достижения познания мира? И может ли «примитивная», как ее представляет официальная лингвистика и история, пиктографо-иероглифическая письменность быть атрибутом высокоразвитой цивилизации? И отвечают: могла и может, поскольку реально не уступает «преимуществам» современной алфавитной системе письменности. И в качестве доказательства приводят такой древнекитайский миф. Однажды мудрец Фу Си, которого считают в Китае «автором» иероглифов, сотворил письменные знаки по образу и подобию необыкновенных рисунков и начертаний, увиденных им в один прекрасный день на спине крылатого дракона, показавшегося из реки Хуанхэ. «На спине дракона» - чем не НЛО?
        - Да, чем?  - подал голос неугомонный Черемисинов.  - Мне вот тоже один раз драконы привиделись. Правда, накануне до утра день рождения отмечали. Уж так наотмечались, доложу я вам…
        Тут он получил тумака и от одноклассника-иерея. Велемир продолжил:
        - Косвенно данная тема пересекается с одним занятным наблюдением, которое мелькает у заядлых уфологов. Я имею в виду то, что «пришельцы» демонстрируют явную «тягу» к пиктограммам и иероглифам. Обломки розуэльского НЛО содержат значки именно пиктографо-иероглифического, а не алфавитного характера. Также среди «очевидцев», утверждающих, что они не только видели НЛО, но даже побывали внутри них, нет никого, кто бы упоминал о каких-то «буквенных» надписях. Напротив, все они в один голос говорят, что знаки, которые они видели, являются пиктограммами или иероглифами. Причем, чем-то похожими на египетские иероглифы. А Египет - вот уж поистине страна чудес. Тем же сходством с пиктограммами отличаются и таинственные «следы на полях», оставляемые НЛО. Среди этих следов нет ни одной «надписи», хоть сколько бы напоминающей алфавитное письмо. Ну, разумеется, за исключением тех, которые специально творят многочисленные группы фальсификаторов, чтобы прославиться.
        - НЛО - это бесы,  - заявил священник.  - В демонов нельзя верить.
        - Да я и не призываю,  - ответил Велемир.  - Но гипотез о Праязыке много. Почему бы не рассмотреть каждую из них? Даже самую невероятную. По преданию, единый язык, на котором разговаривали все люди мира до Вавилонского столпотворения, сохранил Авраам. Это язык «лошн койдеш», Священный язык, на котором Создатель говорил с Адамом. Некоторые исследователи полагают, что это иврит. По имени Евера, потомка Сима. Хорошо. Пусть так. Примем пока условно эту версию.
        - Примем,  - вякнул Черемисинов.  - Энлиль её задери!
        - Ведь на факт использования первыми людьми древнееврейского языка указывает и Писание, согласно иудаистской Торе. Обиходным же языком Авраама был арамейский, весьма близкий к священному языку, но - в результате всеобщего употребления - утративший чистоту, строгость и грамматическую стройность иврита. Примерно тоже можно сказать и о другом семитском языке - арабском. Арабский как живой язык превосходит иврит письменных памятников изобилием синонимов и наличием точных обозначений предметов и выражений. Этими достоинствами, безусловно, обладал и иврит в эпоху пророков. Поэтому, читая поэтические отрывки Писания, мы сталкиваемся с совершенно другой лексикой, зачастую со словами, которые встречаются в Писании только один раз. Это объясняется тем, что в результате длительного пребывания евреев в изгнании, первоначальное богатство Священного языка было утеряно, и дошедший до нас язык Библии - это лишь уцелевший остаток древнего иврита.
        В горницу вновь заглянула Марфа Посадница. На этот раз она с каким-то грозным осуждением обвела взглядом запозднившихся гостей и исчезла. Ферапонтов зевнул. Ему уже спать хотелось, глаза слипались. Велемир посмотрел на часы: дело шло к одиннадцати. Он торопливо продолжил:
        - Лукашевич вот дал серьезное обоснование тому, что все современные языки произошли от славянских, выросших на русских корнях. А научные доказательства этому приводятся сейчас академиком Тюняевым, профессорами-лингвистами Чудиновым, Гриневичем, Троицким и другими отечественными исследователями. И они предлагают считать первородным языком палеорусский или палеославянский. Но их пока в сумасшедший дом не упрятали.
        - Упрячут еще,  - пообещал Черемисинов. Велемир мельком взглянул на него, а темп не сбавлял:
        - Ученые всего мира интуитивно давно уже осознали происхождение языков из единого источника. Так, еще в семнадцатом веке немецкий философ Лейбниц, отвергая «еврейскую теорию» происхождения языков от иврита, склонялся к признанию единого первоначального языка. Его он предпочитал называть «адамическим», то есть ведущим происхождение от Адама. Другое, современное название - ностратический. От этого первобытного протоязыка произошли все семито-хамитские, индоевропейские, урало-алтайские и другие языки. Лингвистам СССР, где была хорошая школа исследования языков, удалось восстановить еще один протоязык - «Ден-кавказский», который являлся прародителем китайского и ряда других азиатских языков. А американский лингвист Джозеф Гринберг, пользуясь методами советских ученых, показал, что языки коренного населения Америки происходят из трех протоязыков, один из которых родственен «Ден-кавказскому»…
        И на этих словах в горницу опять вошла Марфа Посадница, но на сей раз с топором на плече. Это был настоящий колун, которым дрова рубят. Или головы. Тонкий намек на многообещающее продолжение диспута. Первым дошло до Черемисинова.
        - Пора по домам!  - вскочил он со своего стула.  - И не уговаривайте, Матвей Яковлевич, не останусь, в койку хочу.
        - Да, надо расходиться,  - добавил отец Владимир.  - Засиделись.
        - Ну, чего уж тогда… Надо так надо,  - улыбаясь, ответил Ферапонтов.  - Завтра продолжим.
        А до полночи оставалось совсем немного.
        Глава седьмая. В Юрьевец!
        Вот уж никак Вадим не мог бы себе представить, что еще вчера будет преспокойно ужинать в московско-азербайджанском «Шеш-Беше», а сегодня, пятого июля поутру, мчаться на джипе в какой-то провинциальный Юрьевец. И, главное дело, зачем? Ради прихотей сумасбродного клиента и настырного любопытства невесты? Совсем пал в собственных глазах, подавили его волю с обеих сторон. Он злился сейчас и на самого себя, и на Марину, и на всех остальных. Чувствовал, что добром вся эта затея не кончится. Но ничего поделать не мог. Ехал дальше, не выходить же где-то в Опалихе?
        Машину вел Иван, рядом с ним сидел Велемир Радомирович, а сзади - невеста, он сам и Гаршин. Все, кроме водителя, подремывали. «Железный парень,  - подумал о нем Вадим.  - Нам в контору как раз такой охранник требуется. Надо с ним переговорить при случае. А Толбуев? Ничего определенного сказать нельзя. Помешан на своих идеях-фикс. Жену его, конечно, жалко, но уже не вернешь. Сам только этого не понимает. Ладно, прокатимся в Юрьевец, встречусь со своей кузиной, а там будь что будет…»
        И он тоже задремал. А когда позади остались Химки и Люберцы, очнулся, получив толчок в бок от Марины. Поскольку Гаршин рассказывал что-то интересное, и она не хотела, чтобы жених пропустил это мимо своих сонных ушей.
        - Времени у меня было крайне мало, всего полтора суток,  - говорил следователь,  - но я подключил ребят из Управления, и пока одни делали почерковедческую экспертизу, я с другими рыл носом архивы КГБ. А третьи занимались твоей погибшей женой, Веля.
        - Не называй меня так!  - взорвался Толбуев.  - Терпеть не могу.
        - Прости. Но ведь так тебя и в школе звали. И Лена.
        - Все равно не люблю. И она не погибла, а пропала.
        - Хорошо. Пусть будет пока по-твоему. Я отправил одного смышленого паренька, Родиона, во Владикавказ, чтобы он хотя бы отчасти восстановил события. Хотя тринадцать лет прошло… Сам понимаешь.
        - Нет, не понимаю.
        - Какие за это время могут остаться следы? И потом все это давным-давно изрыто и перекопано журналистами. Вся трагедия освещена в прессе. По-моему, даже книга написана. Но если бы не Бодров-младший, никто бы этим не занимался.
        - Выходит, ей еще повезло, что она попала под «Колку» вместе с его группой?
        - Я другое имею в виду. Разницу между обычным человеком и фигурой известной, публичной. Бодров был талантливым артистом, символом времени, его любили. А попади под ледник простые лыжники-туристы, прошло бы без особой шумихи.
        - А что может разыскать во Владикавказе ваш смышленый паренек?  - спросила Марина.
        - Сам не знаю,  - честно признался Марк Иванович.  - Но хоть какие-то зацепки должны быть. Ведь это последнее место, где видели Лену. Но когда? В две тысячи втором году. А это все равно что опрашивать глухонемых. Причем без сурдопереводчика.
        - Исключая Юрьевец четыре дня назад,  - хмуро возразил Толбуев.
        - Да ты же сам не уверен, что ее там видели.
        - А записка? Почерк, как мы уже выяснили, ее. А в послании четко и ясно написано: «Я ищу тебя! Где ты? Твоя жена Лена».
        Возразить на это было нечего. Гаршин, помолчав немного, произнес:
        - Ладно, перероем и весь Юрьевец тоже. Правда, ты там уже успел «поработать» и наследить, как ломовая лошадь. Всех, наверное, распугал. От тебя там, должно быть, уже по углам прячутся.
        - А вот приедем - посмотрим. А кто в щель залез - за волосья на белый свет вытащу. Но главное, дождаться Ирины.
        - А если это не ее сестра, а совершенно посторонняя женщина?  - подключился к разговору Вадим.
        - Что ж. Но мне почему-то кажется, что это она.
        Проехали Котельники, впереди были городки Дзержинский и Королев. Джип мчался легко, плавно. Летел вперед, как большая океанская птица, альбатрос, стремящийся к желанному берегу.
        - Когда устанешь, я тебя сменю,  - сказал отец сыну.
        - Угу,  - отозвался тот.
        - А по-моему, Иван не устает никогда,  - улыбнулась Марина.  - У него внутри батарейки, а сам он изготовлен из легированной стали по новой нанотехнологии. Терминатор прямо.
        - Это комплимент?  - повернул голову водитель.
        - А то!
        - Не заигрывай,  - сказал Вадим.  - Семейная лодка разобьется, вместе с джипом.
        - Хочу и буду.
        - Вынь да положь. И так во всем.
        - Сейчас опять ссориться начнут,  - объяснил другу Велемир Радомирович.  - Они такие, во всем берут пример с Элизабет Тейлор и Ричарда Бартона.
        - Хороший образец, а с кого ж еще брать-то? Не с Пугачевой же с Галкиным, так недалеко и до «румына» Киркорова докатиться,  - усмехнулся тот.  - Ладно, теперь о том, что мне удалось выяснить в архивах по поводу Иерусалимской иконы. Монах Корнилий сделал не один, а несколько списков с той чудотворной Иерусалимской иконы Успенского собора, с которой пришло на Русь православие. Пять или шесть. В Кривоезерской пустыни находились две из них. Одна была запасной. А еще одна возвратилась на Святую Гору Афон и установлена над царскими вратами Покровского собора русского Пантелеимонова монастыря.
        - Вот так икона, византийская по происхождению, несколько веков спустя совершила путешествие в обратном направлении - на Афон,  - в раздумье произнес Велемир Радомирович.  - Это промыслительно.
        - Другая Иерусалимская икона в 1928 году оказалась в Дании у тяжело больной императрицы Марии Федоровны,  - продолжил Марк Иванович.  - Здесь образ прославился мироточением и стал известен как «плачущая Копенгагенская икона Матери Божией». Сам Корнилий Уланов позже стал игуменом Кривоезерского монастыря, управлял Ивановским монастырем, Макарьев-Унженским, принял великую схиму с именем Карион. Прожил долгую и благодатную жизнь, создав целую иконописную школу, особый духовный мир. Значение его для России ничуть не меньше, чем Андрея Рублева. И все его иконы поистине чудотворны. Так, через его Иерусалимскую икону был остановлен страшный пожар в Юрьевце. А во время пожара 1781 года в Кривоезерской пустыни, практически уничтожившего всю обитель, сама икона не только сохранилась, но даже не закоптела. Только на левой руке Пречистой Богородицы оказался большой бугор, как будто у живого человека.
        - И все это затопили!  - с горечью воскликнула Марина. Велемир Радомирович с удивлением взглянул на нее. Девушка преображалась прямо на глазах. Вся гламурная мишура слетала с нее как шелуха.
        - Затопили позже, сначала пожгли,  - уточнил следователь.  - При закрытии монастыря в двадцатых годах прошлого века безбожники разожгли чудовищный костер, в котором сгорело пятьсот икон, двадцать две были Иерусалимскими, а пять из них написаны самим Кириллом Улановым.
        - Так же сжигали еретиков во времена инквизиции,  - добавил Толбуев,  - только это была «ересь» в глазах новой фанатичной религии - воинствующего атеизма.
        - Таким образом,  - подытожил Гаршин,  - Троицкий Кривоезерский монастырь был стерт с лица земли. Под водой оказался великолепный ансамбль из четырех церквей - Троицкой соборной, Александро-Невской, Иерусалимской и Антипьевской. Русь лишилась одного из великих поволжских монастырей, как лишилась Макарьевского Калязинского, Паисиева Угличского, Кассианова Учемского, Мологского Афанасьевского… И все это стало «Русской Атлантидой».
        - Китежем,  - подсказал, украдкой зевнув, Вадим.
        - Кстати, по преданию, в этой «Атлантиде» русалки водятся, так что поосторожней там,  - улыбнулся Велемир Радомирович.  - Сразу по прибытии в воду не лезьте. Да и вообще на многих деревянных домах в Юрьевце в резьбе изображены то ли русалки, то ли сирены. А на некоторых идет еще и надпись на древнерусском: «Я жена фараона!» И это неудивительно, поскольку в мифологии христианских народов русалки произошли от затонувшего в водах Чермного моря воинства фараона. Вот только как они доплыли до Волги? Путь-то не близкий.
        - Выясним и с русалками,  - пообещал следователь.  - А пока я хочу сказать вот что. Генерал-губернатор Ростопчин был не такой дурак, чтобы оставлять все ценное в Москве на съедение Наполеону. Он вообще наперекор приказу Кутузова намеревался оборонять столицу. Но сил ополчения было явно маловато. Поэтому кое-что он заблаговременно отправил в провинцию. Думаю, то же самое случилось и с Иерусалимской иконой апостола Луки из Успенского собора в Кремле. А чтобы не создавать паники, не сеять страх и неуверенность среди населения, Иерусалимская икона была тихо заменена на копию. И, скорее всего, это был один из списков монаха Корнилия. Других равных не было. А взамен в Кривоезерском монастыре появилась древняя Иерусалимская. Так что французы обмишурились и уловили сами себя за нос. Украли не то, что хотели.
        - Интересная гипотеза,  - произнес Велемир Радомирович.  - Мне она нравится.
        - Но для подтверждения ее требуется радиоизотопный анализ обеих икон,  - сказал Гаршин.  - Той, что в Париже, и корнилиевской. А ее-то и нет.
        - Ферапонтов утверждает, что она где-то укрыта до поры до времени,  - напомнил Толбуев.
        - И он прав,  - кивнул следователь.  - Вот тут-то и начинается самое главное. Как известно, после революции монастырь был закрыт, с 1923 года в нем размещалась тюрьма, а с 1929 года - завод. Перед затоплением в 1955 году его постройки были вообще разобраны дочиста. Но Иерусалимской иконы в монастыре не могло быть, по крайней мере, уже с начала двадцатых годов. Куда же она могла подеваться в то смутное время? Монахи припрятали? Нет. Не успели. Они были все расстреляны. Тогда кто?
        - Но вы же говорили, что все иконы сожгли?  - сказала Марина.
        - Кроме Иерусалимской. Ее в монастыре уже не было.
        - Как так?  - спросил Вадим. Они уже проезжали Балашиху.
        - Ее выкрали.
        - Объясни потолковее,  - попросил Велемир Радомирович.  - Когда, кто? Зачем?
        - Зачем - это понятно,  - начал Марк Иванович.  - Икона была украшена драгоценными камнями и облачена в золотой оклад. Такие вещи всегда привлекают внимание грабителей, а духовная ценность им не важна. Нашлись подобные люди и в Юрьевце. Русская земля всегда была богата и на разбойников, и на праведников. Их, пожалуй, поровну среди общего числа населения. И так во все времена. Одни уравновешивают других, поэтому Россия никак не может окончательно упасть вниз или выкарабкаться наверх.
        - Ладно, без философствования, давай ближе к теме,  - остановил его Толбуев.
        - Изволь. Накануне революции, в конце шестнадцатого года, Иерусалимская икона была похищена из монастыря. Но монахи, чтобы опять же не создавать паники и отчаяния - паники тогда и без того хватало,  - снова заменили икону, как сделал это в свое время Ростопчин, на еще один корнилиевский список. Запасной.
        - Откуда ты знаешь?
        - Оттуда. Из закрытых архивов ГПУ. Мы с ребятами перелопатили все, начиная с семнадцатого года и по двадцать третий, вплоть до закрытия монастыря. А также советский тюремный архив Юрьевца и царский. И нам повезло. Эти факты еще никогда не были обнародованы. Думаю, дело даже не в том, что они не подлежат гласности, срок давности давно прошел, а кому-то очень не хочется, чтобы Иерусалимская икона вновь выплыла на белый свет. Пусть уж лучше считают, что ее сожгли, или что она была затоплена вместе с Кривоезерским монастырем. Никто не станет искать и копаться. А стало быть, еще одной святыней на Руси будет меньше. Причем той, которая относится к числу самых главных.
        - Логично,  - согласился Велемир Радомирович.  - А дальше?
        - Дальше вот что. Организаторами святотатственной кражи были местный юрьевецкий мещанин Варфоломей Черемисинов и его любовница Прасковья Ферапонтова, а подельниками - профессиональный карманный вор Ананий Починок и золотых дел мастер из Кинешмы Лейба Мендель, сменивший потом фамилию на Медведев. Его в тридцать седьмом расстреляли. А Починок сам утонул, полез спьяну в Волгу. Он сразу после революции возглавил здесь, в Юрьевце, местную власть. Лютовал страшно. Самое любопытное, что ведь всю эту гоп-компанию зимой шестнадцатого года жандармы арестовывали.
        - И что?  - задал вопрос Иван, не поворачивая головы и следя за дорогой.
        - Дело в том, что во всех кабаках Юрьевца Починок и Черемисинов спьяну хвастались, что совершили эту кражу. Но им не верили, потому что Иерусалимская икона висела в монастыре на том же месте. Не поверили даже тогда, когда они на допросах в жандармерии признались, что в доме Черемисинова, что в Гребецком овраге возле Вознесенской горы, рубили икону топором, дабы поскорее отделить драгоценные камни и золото. А может быть, царским следователям и жандармам было уже не до них, не до признательных показаний, самим бы куда поскорее спрятаться и уцелеть. От «народного гнева». Но что это был за «народ», вроде Черемисинова, Починка, Менделя и Ферапонтовой, мы теперь уже знаем. Короче, дали им пинка под зад и выпустили. Но бумаги сохранились.
        - Значит, икону разрубили?  - спросила Марина.
        - Нет, частично только. Просто камни выковыряли. А Мендель их уже потом распродал, или себе присвоил. Поскольку другие фигуранты дела богатством воспользоваться не смогли. Черемисинов позже бедствовал, даже успел перед смертью в юрьевецкой тюрьме посидеть. Той самой, которую открыли на месте монастыря. Вот как получается: где украл, там и очутился. Интересно, что ему по ночам снилось? А в тюрьме, кстати, он вновь признался, что похитил с подельниками икону. Видно, совесть замучила. Это зафиксировано в протоколах. Которые потом отправили в Москву и засекретили. Но Починок уже был при власти, ему незачем было афишировать, и Черемисинова просто напросто тихонько в тюрьме и удавили…
        - А остальные?  - Толбуеву становилось все более и более интересно. Дело приобретало неожиданный оборот.
        - Прасковья Ферапонтова спилась и в тридцатых годах повесилась, а судьбу Починка вы уже знаете. Но я не думаю, Веля, прости, Велемир, что твой Черемисинов, о котором ты мне вчера рассказывал, знает что-либо обо всей этой истории и о своем прадеде Варфоломее. А вот Матвей Яковлевич - вполне возможно, что-то и слышал. Скорее всего, даже от своей бабки Прасковьи. Недаром он уверен, что Иерусалимская икона все еще в Юрьевце.
        - Согласен с тобой. Но Ферапонтов не тот человек, чтобы самому прятать бесценную святыню. Это исключено. Да и «мелкий» Черемисинов, конечно, тоже не в курсе. Но вот что занятно. От одного предка Черемисинова в Гребецком овраге в середине позапрошлого века в Юрьевце страшный пожар заделался, который полгорода спалил, другой прадед, уже в прошлом веке, Иерусалимскую икону выкрал. А третий… коз разводит. А так просто пустое место.
        - А Ферапонтов ваш?  - спросила Марина.  - Чем он отличается?
        - Юродством,  - подумав, ответил Велемир Радомирович.  - Но мужик ученый, ничего не скажешь. И тоже забавно как-то: бабка его воровством подъедалась, а сам он на двойной убийце женат.
        - Ничего забавного или занятного тут нет, просто наследственность. Однако, так или иначе, но следы ведут именно к ним, а значит, и искать надо где-то рядышком,  - подытожил Гаршин.
        За разговором проехали Видное и Железнодорожный, а в Лыткарино Вадим предложил остановиться и перекусить. Да и вообще мышцы размять. Никто возражать не стал. Вышли возле придорожного кафе, выбрали столик на пятерых и заказали, кто что хотел.
        - А какие вообще-то люди в Юрьевце?  - спросила Марина.
        - Славные,  - коротко ответил Велемир Радомирович. И добавил:  - Плохие пока еще не попадались. У Христа плохих людей нет. Как и народов. Перед Богом и лингвистами все языки-народы равны. Нас интересуют даже щелкающие «птичьи» африканские языки, поскольку и в них может открыться секрет Праязыка. Ведь не будь у человека чего-то, чего нет у животных, его язык так и остался бы воем, щелканьем и пересвистом, хотя дело, конечно, не в форме.
        - А на каком языке говорил сам Христос?  - задал вдруг вопрос Иван.
        - Сейчас отвечу,  - воодушевился Толбуев.  - Спор, на каком языке говорил первочеловек Адам или, хотя бы, Ной со своими сыновьями, идет давно. Ответ «на святом» лингвистов не устраивает, потому что он «не научен», а «древнееврейский» - понятие слишком расплывчатое и сомнительное. Но то, что это был не иврит, абсолютно точно. Даже среди еврейских традиционалистов существует точка зрения, что не только Авраам, но даже Ной говорили на арамейском языке. Это не очень согласуется с научными данными, но приближает к пониманию того, почему Иисус Христос тоже проповедовал по-арамейски. Бытует мнение, которое разделяют и представители Православной Церкви, в частности святой Иоанн Кронштадтский, что все языки произошли от некоего «архаичного еврейского». Но так заявлять некорректно потому, что разные языки существовали уже тогда, когда евреев как таковых не было и в помине, а для письма использовались иероглифы или клинопись.
        Подкрепившись, они встали из-за столика, и пошли к джипу, а Велемир Радомирович не умолкал:
        - Праотец многих народов Авраам, а с арабского его имя Абу-Рам переводится как «отец арамейцев», по выходе из Ура Халдейского, шумерского царства, говорил, скорее всего, на аккадском. То есть на ассиро-вавилонском, либо каком-то ином семитском наречии. Это приблизительно тысяча девятьсот лет до нашей эры. Потом место аккадского занял арамейский язык, позже ставший имперским. А древнееврейский язык, измененный вариант которого впоследствии стал именоваться ивритом, сформировался как самостоятельный к двенадцатому веку до нашей эры. Прародителем еврейского алфавита был финикийский - ханаанский - а финикийское письмо считается палеоеврейским.
        Сели в машину и поехали, под лекторскую речь Толбуева:
        - Конечно, трудно сказать, на каком языке говорил Иаков с сыновьями, и на каком языке общались евреи, выйдя из египетского рабства. Несомненно одно - язык, который мы сегодня называем ивритом, близок языку хананеев, а возможно, и является одной из его ветвей. Еще совсем недавно в семитской группе языков самым древним считался арабский, сейчас - древнеханаанский или хамитский. Что же касается арамейского языка, то он пришел в Сирию и Северную Месопотамию с юга в конце первого тысячелетия до нашей эры и почти полностью ассимилировал более раннее хуррито-аморейское население этих исторических областей.
        Сделав, как и положено профессиональному трибуну, паузу, чтобы закрепить материал, он продолжил:
        - Арамеи, кстати, это единственный древний народ Передней Азии, который наряду с персами дожил до наших дней. Само слово «арамей» означает, вероятнее всего, «кочевник». Они всюду смешивались с местным населением и легко его ассимилировали. В Палестине же евангельских времен арамейский язык был вообще разговорным, поэтому и неудивительно, что первые христиане говорили именно на нем.
        Жаль, что в джипе нельзя было встать и начать расхаживать по салону, как Велемир Радомирович привык это делать на своих лекциях. Поэтому он просто сменил позу:
        - На протяжении более чем полутора тысячелетий арамейский был одним из важнейших и наиболее распространенных языков Ближнего Востока. По-видимому, именно через арамейский язык произошло распространение алфавитного письма по всему древнему Ближнему Востоку. Прежде всего благодаря торговле. А после падения Ассирийского и Вавилонского царств аккадоязычные ассирийцы и вавилоняне слились с арамеями и перешли на их язык. А вот в постбиблейские времена арамейский, наряду с древнееврейским, стал языком иудаизма…
        Помолчав немного, он продолжал, а за его неспешной речью пролетели Щербинка и Щелково. Что еще делать в дороге, кроме того, чтобы просто смотреть в окно или слушать попутчика? А он говорил важные вещи, будто рисуя картину древнего мира.
        - После арабских завоеваний седьмого века и создания халифата сирийско-арамейские диалекты были вытеснены арабским языком. Процесс этот, однако, был долгим и в основном завершился лишь к пятнадцатому веку. Ныне существующими наследниками арамейского языка, помимо ассирийского и мандейского диалекта, являются говоры отдельных деревень в Сирии, где живет несколько тысяч человек, по большей части христиан…
        «Вот ведь птица-говорун, нейролингвист чертов»,  - подумал Вадим, чувствуя, что начинает засыпать. Марина рядышком тоже стала подремывать. О Гаршине и говорить нечего. Он просто тихо похрапывал. Внимательно слушал, кажется, лишь один Иван, следя за дорогой.
        - Четверть пути уже проехали,  - сказал он.  - И пока без приключений.
        - А они должны быть?  - спросила Марина, очнувшись.
        - Приключения подстерегают человека всегда,  - ответил Толбуев.  - Но никогда не знаешь, когда и где именно. В этом-то и вся прелесть и горечь жизни одновременно.
        Поглядев в окно, словно увидев там нечто важное, он добавил:
        - Все семитские письменности отличаются левосторонностью, когда строки текста пишутся справа налево. А вот индоевропейские народы пишут наоборот, и это расхождение до сих пор вызывает споры в среде этнографов и психологов. Вполне возможно, что левосторонностъ письма является показателем его древности. Любопытно, что поначалу справа налево писались также этрусские и эфиопские буквы и, по всей видимости, руны. Но под влиянием греческого алфавита и христианской культуры эфиопское письмо стало правосторонним. И наоборот, испытав воздействие ислама и арабской науки, знаки мальдивского письма - тана - превратились в левосторонние.
        - А я в детстве была левша,  - сообщила Марина.
        - Да? И я тоже,  - признался Иван.
        - Вас не надо было переучивать,  - сказал Велемир Радомирович.  - Все левши очень талантливые люди. И счастливы в любви. Но продолжим. Другая особенность - это стремление к курсивности. Именно в семитской традиции письма беглая форма букв становится основной. Яркий тому пример арабское письмо и тана. Есть также в этой письменности некоторая приземистость и геометризация букв. Первая характеристика является следствием курсивности. В поздних семитских алфавитах буквы как бы посажены на нижнюю горизонтальную черту «сатх», или «маддат». В каллиграфических пошибах она может непомерно ужирняться, что создает странный эффект. Так, например, в индийских письменностях известна верхняя надбуквенная черта «матра». Еще одно следствие курсивности и каллиграфической стилизации - наличие аллографов. Это варианты букв в зависимости от того, находятся ли они в начале, середине, конце слова или пишутся отдельно. У каждой буквы может быть четыре аллографа, как в арабском и сирийских алфавитах, или три, как в монгольских, или же две - в мандейском. Консонантизм, как и левосторонностъ, являются графическими
универсалиями или, если хотите, архетипами всех семитских письменностей.
        - Хотим или не хотим - какая уж теперь разница?  - произнес проснувшийся Вадим.  - Всё равно никуда не денемся. Из джипа.
        Толбуев юмора не уловил, продолжал витийствовать:
        - Принципы его состоят в том, что буквами фиксируются только согласные звуки (консонанты). Такое неполное отображение фонетической структуры слова на письме было возможным только благодаря специфическому устройству семитских языков. Количество гласных в них ограничено (а, i, и). Корень глагола и отглагольных имен, как правило, состоит из трех согласных, несущих основное словарное значение, в то время как гласные уточняют это значение, либо передают грамматическую категорию… Но семитские письменности можно подразделить еще и на следующие группы. Первая: на основании языковой принадлежности. Это собственно семитские и периферийные - хамитские или сахаро-нильские и ирано-монгольские или центральноазиатские. Вторая: на основании формы знаков. Это слитные горизонтально-ориентированные - арабское, сирийское, авестийское, монгольское письмо. Третья: на вертикально ориентированные - набатейское, сабейское, арамейское, ливийское, эфиопское письмо. И четвертая: на основании фактора времени.
        - А как на сегодняшний день выглядит «картина маслом»?  - спросил Иван.
        - Вот как. Ареал распространения семитских алфавитов выглядит как бесспорное доминирование арабского письма. На фоне его непрерывного континуума остальные близкородственные алфавиты напоминают разрозненные, вкрапления, которые, за исключением еврейского и эфиопского письмен, сохранились только в культовой сфере. Ими пользуется незначительное число человек. Ареал арабского письма в сто раз больше ареалов других семитских алфавитов. Эта картина напоминает сопоставление Солнца с вращающимися вокруг него планетами. Только эфиопское и отчасти монгольское письмена сохранили стабильные ареалы существования. А современное еврейское письмо, как государственное, еще сравнительно молодо. Монгольское же письмо функционирует за пределами собственно Монголии. А мальдивское письмо тана гибридно по своему характеру и действует параллельно с арабским. Я удовлетворил, Ваньша, твое любопытство?
        - Вполне.
        - А уж моё-то как!  - ядовито добавил Вадим.
        - Что же касается древнейших памятников семитских языков, то это аккадские клинописные тексты Ирака и эблаитские в Сирии. Из всех семитских квазиалфавитов выделился финикийский. От него произошло большинство национальных систем письма Азии, Африки и Европы. Это собственно финикийское письмо, получившее дальнейшее развитие в пуническом и новопуническом алфавитах Карфагена. И арамейское письмо исторической области Арам. Поначалу оно было курсивной формой финикийского. А позже стало официальным алфавитом позднеассирийских и древнеперсидских канцелярий. И это источник иранских гетерографических систем на основе пехлеви - парфянское, хорезмийское, согдийское, уйгурское и другие письмена. До наших дней сохранились вертикальное письмо монголов в Китае и авестийское письмо зороастрийского культа парсов в Индии и гебров в Иране.
        - Так персы или парсы?  - вновь задал вопрос Иван.
        - Персы - одна из народностей индоиранской группы, а парсы - последователи зороастризма. Но живут рядышком,  - пояснил Толбуев.  - К этой же разновидности примыкает письмо манихейской религии, ушедшей в небытие в 14 веке. Это по официальной версии. Я же думаю, что религия эта не только не исчезла, но видоизменилась и существенно окрепла. А к строительству «Нового Вавилона» она имеет непосредственное отношение. Есть еще самаритянское письмо приверженцев одноименной секты иудаизма в Палестине. Единственное из ныне существующих, которое непосредственно восходит к финикийскому письму. Есть еврейское «квадратное» письмо - стилизация арамейского. После воссоздания государства Израиль в 1947 году оно существенно расширилось.
        Промелькнул еще какой-то населенный пункт, пустынный в этот необычайно жаркий летний день: столбик термометра зашкаливал за тридцать пять градусов. Но в джипе было прохладно.
        - Пальмирское письмо - другая стилизация арамейского, характеризующаяся обилием лигатур и витиеватостью форм. Но после третьего века оно не встречается. Набатейское письмо - прототип арабского алфавита, одной из наиболее распространенных в современном мире систем письма. А сирийские письмена - несторианский, эстрангело и яковитский изводы - с седьмого века стали алфавитами культа восточнохристианских церквей Сирии, Ливана, Ирана и Турции. Есть также Мандейское письмо гностической околоиудейской секты болотных арабов Южного Ирака. Мандейские буквы наиболее отошли от первоначальных форм финикийских прототипов. И, наконец, мальтийский язык, единственный среди семито-хамитских, обслуживающийся в настоящее время латинским письмом.
        - Наконец ли?  - усомнился Вадим.
        - И еще,  - Толбуев продолжал говорить,  - семитология - область языкознания, изучающая семитские языки и письменности, включает такие комплексные дисциплины, как ассирология, арабистика, арамеистика, сабеистика, угаритоведение, гебраистика, эфиопистика и другое тому подобное. Вот к ним мы сейчас и отправимся.
        А позади уже остались и Старая Купавна, и Жуковский, и Электроугли. Быстро летели время и километры. А стрелки часов показывали полдень. И ничто еще не предвещало трагедии, катастрофы… Которая, перефразируя самого Толбуева, подстерегает человека всегда. Потому-то и надо быть все время настороже. Но пока день был солнечным, небо - ясным, а настроение у ехавших в джипе людей - приподнятым. И обещанное Велемиром Радомировичем путешествие во времени к ассирийцам, хеттам, венетам и другим, дивным и древним, племенам и народам началось.
        - Ассирология как наука возникла почти в одно и то же время, когда Платон Лукашевич писал свои труды. Он, на примере славянско-вавилонских лингвистических соответствий, раскрыл не просто филологические, но и мировоззренческие особенности Изначального Языка - Истота, сравнивая религию, мифы и магию древних народов Ассирии и Руси. Его изыскания, скажу я вам, носят тотальный характер и посвящены языческо-языковому мировоззрению. И они способствуют не механическому, а внутреннему и живому восприятию славянской изначальной религии и культуры. И нисколько не противоречат христианским верованиям по той простой причине, что самого христианства в те давние времена просто не существовало. Религия - это одно, а лингвистика - совсем другое.
        - А юриспруденция - третье,  - вставил Вадим, просто затем, чтобы хоть что-нибудь вставить. От нечего делать.
        - В середине XIX века ассирийский язык еще не был расшифрован, а все артефакты (клинописные глиняные таблички) покоились под развалинами царских дворцов в Уре, Ашшуре, Хорсабаде, Уруке и Ниппуре. Древние письмена еще ждали археологов в тростниковых корзинах, в кувшинах и ящиках. Они еще не были прочитаны, но слово «Ассирия» уже витало в воздухе и владело просвещенными умами. Так бывает, когда Нечто вдруг овладевает массами. Ну, не всеми, а наиболее продвинутыми людьми своего времени. Как сейчас слово «Рынок». Им казалось, что от разгадки «Ассирии» зависит очень многое, чуть ли не всё в истории и лингвистике. И тайна Праязыка, и понимание происхождения народов, и верное толкование Библии, и обретение истины.
        - Истина - в Конституционном суде,  - тотчас добавил молодой юрист.
        - Ассирология - это не просто история месопотамской культуры,  - не обращая на него внимания, гнул Толбуев.  - Нет, по «гамбургскому счету»,  - это история всего древнего мира, в том числе, конечно, и славян, увиденная сквозь призму народов древнего Междуречья. Через шумеров, хеттов, хурритов, Урарту, Элам, древнюю Эблу, Сирию и Аккад, то есть через Вавилон и Ассирию, вместе взятых… Ей, ассирологии, всего чуть более ста пятидесяти лет. Совсем ребенок, по историческим меркам. Но это дитя-индиго, с большими возможностями, когтями и зубками, и еще неизвестно, какие открытия оно нам сулит в будущем. Что несет в себе? Пользу или вред, добро или зло? Ладно, не будем гадать, пока что мы имеем то, что имеем. За сто пятьдесят лет ассирийский язык был дешифрован, и это ударило по многим «непреложным авторитетам». Особенно это коснулось устоявшихся толкователей Библии, в частности, Ветхого Завета. Он превратился в «священное писание» лишь для одного из народов, не будем пояснять - для какого именно, и так ясно. А для других - едва ли не просто в источник по истории Древнего мира.
        - Неплохой, кстати, источник,  - сказал Гаршин.
        - Есть два поистине гениальных ассиролога позапрошлого века, хотя и прошлого тоже, поскольку работали на стыке двух столетий. Это Фридрих Делич и Альфред Йеремиас. Так они разобрали всю Библию буквально «по кирпичику», обнаружив на каждом из них печать Ассирийской империи. Более того, через ассирийские языки, а их было много, они поняли суть самой Ассирии, а через нее - суть Библии. Однако Лукашевич создавал свои труды «Чаромутие…» и «Древнюю Ассирию…» до Делича и Йеремиаса, а оттого они имеют первостепенное значение. И, кроме того, подход у Платона Акимовича был совсем иной. Вместо «языка как языка» Лукашевич искал «язык как ключ к Праязыку». Ассирийские языки были нужны Лукашевичу как пример «чаромутия», самодоказывающих свою вторичность по отношению к языку Истоти,  - добавил он.
        Проехали Лосино-Петровский, городок, основанный еще Петром I. Задерживаться в нем не стали.
        - Лукашевич считал, что единый истотный Праязык рассыпался на множество языков чаромутных, сохраняемых жрецами столь разных народов, как германцы, кельты, индийцы, славяне и другие. А от множества чаромутных языков пошли и чаромутные наречия. Но в каждом народе сохранились и отголоски истотного Праязыка. Прежде всего - в старинных песнях. Ведь они своего рода лакмус. По ним можно судить: жив этот народ или уже нет? Где вы сейчас, кстати, услышите русскую народную песню? И в заброшенных деревнях-то уже не поют, а по телевизору - только как издевательский фарс Бабкиной да Кадышевой.
        - Да пусть уж хоть такой,  - не согласился Гаршин.  - А то вообще ничего.
        - Они - стилизованная подделка,  - возразил Велемир Радомирович.  - А автор «Чаромутия» обратился к народной песне потому, что она сохранила реликты необычайно древнего песнопения. При этом нисколько не изменив «истотности», первозданности старинного песенного гласа. И этот «глас», отражающий ритмику «первобытного языка», был единым для всех народов славянского корня. Они пели единым ритмом, говорили единым «праязыком», что, конечно, признается сегодня любыми лингвистами… Лукашевич был убежденным сторонником Божественности языка как такового. То есть того языка, на котором возносились богам священные гимны, а само слово «славяне» многие лингвисты производят от понятия «славить». Так что славяне - это те, кто правильно славят своего Бога. Еще точнее - при правильном дыхании и верном созерцании создают с помощью голосовых связок естественный и идеальный поток звуковых вибраций.
        - Это что-то новенькое,  - усмехнулся Вадим.
        - Нет, старенькое. А чтобы доказать это, обратимся к гимнам Ригведы. Конкретно - к мандале X, гимн 125. Там прямо излагается, что мир был создан именно такими вибрациями. Да и сама «Веда Гимнов» (буквальный перевод «Ригведы») есть собрание священных гимнов, именуемых на санскрите «Рич». И отсюда же, путем обоснованной Лукашевичем «чаромутной инверсии», происходит санскритское слово «чарча» (разговор, речь). А также армянское «чар» (говорить), родственное слову «рич» (чир, чар). Отсюда же, из «чарча», производное «чара». Оно имеет расширенное значение. Кроме волшебства, еще и лекарство, отрава, злое зелье, предвещение, а у чехов - черта. Язычники-славяне использовали магические возможности языка, как для гадания, так и для угождения богам, и все это происходило в дописьменную эпоху «черторезия» и «чаромутия».
        - Ну да: «Мир - Рим», и наоборот,  - вспомнил что-то слышанное когда-то Вадим.
        - Правильно. А также, например, Русь - Сурия - Сирия. То есть Русь, по Лукашевичу, соответствует слову Ассирия, Яссурская земля… Получается, что вся Сирия и Персия сплошь до Индии были населены славянскими племенами. И вас нисколько не должно удивлять это оборотное «чара-речь». Подобных инверсионных перестановок, происходивших прямо внутри корня, в древности было необычайно много. И об этом писали исследователи языка самых разных школ и направлений, так что это не моя выдумка, и, тем более, не Платона Лукашевича. Он просто заглянул далеко вперед многих современных ему лингвистов. Да практически дальше и глубже всех… В ряде случаев, по Лукашевичу, происходит «чарная истоть», когда речь (чарча) оглушается или озвончается относительно исходного произношения. И так возникает великое множество языков, восходящих к некому единому Первоглаголу. Или Первофеномену, по словам Гете. Или еще проще - к Праязыку. Вот и я его ищу до сих пор. Уже и жену потерял, вместе с ее голосом и языком, а все продолжаю искать.
        - А может, хватит? Пора и остановиться?  - произнес Вадим. Вкладывая в эту фразу двойной смысл. Но Велемир Радомирович не ответил. Зато Марина по привычке и по старой доброй устоявшейся уже традиции пихнула своего жениха локтем в бок. Скоро на этом месте гематома образуется. Боевая девушка. Настоящая амазонка. Как раз для Ивана. Так подумал Толбуев, продолжая рассказывать:
        - Современный исследователь Хади Джиффи убедительно показал, что открытия Лукашевича были предельно близки к истине. Вот почему. Появившиеся около 4000 лет назад «индоевропейцы» есть суть, по версии Джиффи, прямые наследники империи Шумеро-Аккада, созданной на территории Междуречья около 4500 лет назад.
        Пососав пустую вишневую трубку, Велемир Радомирович дополнил:
        - Джиффи считал, что германские руны были введены в употребление аккадской царицей Туатаной, «вещей девой» и жрицей солярного культа. У Гомера эта же Туатана описывается как царица амазонок по имени Антиопа. Она была безначально мудра. И поведала своим подданным тайну рун, употребляемых при общении с богами. Таким образом, руническое письмо предшествовало алфавитному, которое появилось в эпоху египетских гиксосов. Джиффи объясняет это тем, что гиксосы и прочие «народы моря» были также выходцами из Аккада, колыбели всех языков, образованных от смешения изначального аккадского языка аккадского с языками иных народов. Это, по сути, тождественно образованию чаромути, по версии Лукашевича.
        - А что это за «народы моря» такие?  - спросила Марина.
        - Это условное обозначение племен или народов, первоначально обитавших, возможно, на Балканском полуострове или в Малой Азии,  - пояснил Велемир Радомирович.  - Упоминание о них имеется в египетских источниках. Финикия также испытала это нашествие «народов моря». А финикийцы ведь создали буквенное консонантное письмо - одно из самых древнейших в мире, которое, по официально принятой в настоящее время версии, считается родоначальником всех видов алфавитного письма. Но первое, на что тут хочется обратить особое внимание, это то, что время появления финикийского фонетического алфавита совпадает со временем нашествия «народов моря», которое историки увязывают с Троянской войной.
        - Опять Троя!  - с деланным ужасом произнес Вадим.
        - Опять. А потому, что «народы моря» и принесли финикийцам письменность. А не они сами ее выдумали. О чем это говорит? Этнически финикийцы принадлежали к ханаанской ветви европеоидных протославянских племен. И все свои навыки кораблестроения и мореходства, как и большую часть культуры, включая письменность, почерпнули, или унаследовали из общего протославянского единства. Кстати, все древнейшие артефакты письменности в материковой Италии принадлежат этрускам, и которые тоже пришли откуда-то из Малой Азии, а по ряду версий даже являлись, как и элимы, выходцами из Трои…
        - Все они,  - помолчав, добавил он,  - мигрировали в XII веке до нашей эры из Малой Азии и нападали на Египет. По-видимому, данные народы представляли собой остатки автохтонного населения западного и юго-западного побережья Малой Азии, обитавшего в ней до завоевания ее хеттами, греками и хурритами. Пеласги также упоминаются в ряде источников как догреческое население Греции. Таким образом, получается, что народы, покинувшие Трою, или, точнее, Троаду, могли иметь самое прямое отношение и к «народам моря». Да, по сути, ими и были.
        - Славянами, то есть,  - сделал вывод Иван.
        - Да. А историю смешения языков Джиффи излагает так. Около четырех тысяч лет назад эта самая царица-жрица Туатана распорядилась о том, чтобы подвластные ей аккадцы начали переселяться в другие страны. Армии гиксосов под руководством Киана отправились завоевывать вавилонский Багдад. На военных штандартах дорийцев и палестинцев было изображение аккадского Бога Дагана, а доблестные амазонки сражались с греками - как носителями той культуры, которую Джиффи именует «аккадской», либо «праиндоевропейской». Но мы-то теперь знаем, что эта культура тоже протославянская.
        - Спор славян между собой, почти по Пушкину,  - усмехнулся Гаршин.
        - Ну, приблизительно так, если полностью принимать гипотезы Лукашевича, Чудинова, Гриневича и других. Борьба между вавилонским Мардуком и Туатаной завершилась расчленение последней и созданием нашего мира. Это есть праобраз большинства всех религиозных конфликтов, происходящих сначала между индо- и древнеевропейцами, а затем, после ликвидации последних,  - внутри индоевропейской религии. И на стыке её с религией семитической, многое от неё почерпнувшей. Около III тысячелетия до нашей эры весь индоевропейский мир чётко распался на две фатальные половины, первая из которых признавала Богами Дэвов, изрекая проклятия в адрес Ахуров, тогда как вторая, наоборот, почитала Асуров, именуя их «Ахурами», что совершенно одно и то же, и изрекая проклятия в адрес Дэвов. К слову сказать, русский язык сохранил нам как асурическое отношение к мертвецам («Царствия им небесного!»), так и типично дэваическое. Это когда провинившегося, но ещё живого человека, посылают куда-нибудь, матом, дабы он переродился в новом и лучшем виде.
        - А в результате чего асуриты превратились в сатанистов для «дэваитов», а дэваиты - в тех же самых соответственно для асуритов,  - снова подвёл черту сообразительный Иван.
        - Последнее даже более верно,  - подтвердил Толбуев.  - Так как традиции дэвопоклонников были намного терпимее, нежели строгие аскеты Ирана, видевшие мир как арену борьбы только лишь двух начал - «Чёрного» и «Белого». Именно по этой причине одно из имён «Демона гневливости», перекочевавшее в библейскую книгу Товит под видом «сына Сатаны Асмодея», происходит из авестийского имени «Эшма дэва» - то есть, ругательства, изобретённого асуритами для «сатанизации» одного из Дэвов. Так «Бело-бог» стал «Ваалом», поводом для ругательств библейских пророков, мысливших, в целом, по принципу асуризма. А чтобы проверить это, достаточно открыть «Кодекс против Дэвов», относящийся к главнейшим частям Авесты. И понять, что раскол между асуритами Ирана и индийскими, а также славяно-балто-элладскими дэваитами был серьёзнейшим эпизодом всей древнейшей истории религии. Это, фактически, поворотный момент, после которого религия индоевропейцев раскалывается надвое. Кроме того, именно в это время появляется «сатанизм».
        - Давно бы уж пора!  - вздохнул Вадим.
        - Зная всё это,  - не обращая на него внимания, промолвил Велемир Радомирович,  - нам уже проще будет разобраться в той невнятице с легендой о «Ваале и Белобоге», о которой в связи с культом ассирийского Бела повествует Платон Лукашевич. По его версии, славянский Белобог - это и есть ассиро-вавилонский Бог Бел, ставший позднее библейским «Ваалом». Со ссылками на Геродота и моего старого приятеля Диодора Сицилийского Лукашевич добавляет, что греки почитали Бел-Бога под именем «Зевс», а латиняне звали его - «Юпитер».
        - А он действительно ваш приятель?  - спросила Марина.
        - А как же! В одни термы с римскими блудницами ходили. Но добавлю также, что в последнее время сама типично асурическая проблематика «Белобога и Чернобога» как враждебных друг другу Богов, стала особенно модной. Круг российских мифологов, публикующих сборники «Мифы и магия индоевропейцев» широк и гламурен. Они стремятся с усердием доказать, что религия Древней Руси сводилась к простому дуализму. К противопоставлению Белого Бога - Чёрному. При этом последнего, как правило, усиленно демонизируют, тогда как первого (и без того, впрочем, белого)  - всё более обеляют.
        - Но с появлением на Руси христианства солнечный культ Белобога никуда не девался,  - заспорил вдруг Гаршин.  - Тот же Перун еще очень и очень моден. А Илию-пророка вообще представляют как своего рода «Перуна во Христе».
        - Да, согласен. Я познакомлю вас в Юрьевце с одним замечательным во всех отношениях язычником. Но именно так рождалась складная система, в дополнение к которой не хватало лишь тождества Чернобога и Велеса, а также истории конфликта между Ильёй и святым Николой, этим народным «Велесом во Христе». Но этого шага не сделали лишь потому, что у Велеса в имени обнаружилось явное сходство именно с Белобогом - объяснение этого факта требовало жертвы, то есть, отказа от «чёрно-белого мышления». При таком понимании под Белом нужно понимать не конкретного Бога, а, скорее, сам принцип Божественности - некий космический закон, который в германской традиции ирминизма связывался с Бальдром.
        - Что еще за Бальдр?  - полюбопытствовала Марина.
        - Древний германский бог. А принцип Бальдра, славянского Белобога и ассирийского Бела - это принцип «возвращения», лежащий в основе всех дэваических культов и неасурических религий. Западному сознанию, зомбированному шаблонами асуризма, зачастую непросто понять, каким образом имя Бога может прикладываться к другим Богам, а носители одного - воплощать в себе иное духовное начало. Между тем, в традициях дэваических это явление повсеместное. По этой причине «Бел», «Белиал» и «Бальдр» предстают в дэваической перспективе как определённые космические принципы, проявлять которые могут и звери, и люди, и Боги. Подобно тому, как в славянской традиции Белобогом Киева являлся Перун, Белобогом Арконы - Свентовид, Белобогом Новгорода - Знич, а Белобогом Ретры - Радегаст. Точно так же и в ассиро-вавилонской традиции под именем «Бел» понимался не какой-нибудь «личный Бог», а, скорее, безличное Божество, способное к проявлению под любой физической оболочкой.
        - Иван, дай-ка теперь я за руль сяду,  - попросила Марина.
        - Попозже,  - откликнулся тот.  - Здесь участок опасный.
        Толбуев продолжил:  - Но тут сталкиваются между собой два совершенно разных человеческих типа, два учения о богах, два стиля жизни. Аборигены Европы, «древнеевропейцы», исповедовали культуру Земли и плодородия, «мир Белой Богини», «древних Венер», «мир матушки Фрейи», Астарты и Богини Макоши. Последняя - чисто славянская богиня. У них отрицалось загробное царство как таковое. Идея перерождения главенствовала. Считалось, что Темная Мать-Земля вечно рождает людей, а те, в благодарность, воздают ей почитания. Еще в I веке нашей эры Помпоний Мела рассказывал о конгрегации из девяти жриц, бывших девственницами и проживавших на острове Сена неподалёку от берегов Бретани. Он уверял, что они обладали большими магическими способностями и могли пением вызывать шторма, превращать одних животных в других, предсказывать будущее и исцелять любые недуги.
        - Познакомиться бы!  - во второй раз вздохнул Вадим. За что получил очередной тычок от невесты.
        - И подобных им жриц было множество,  - подметив это, улыбнулся Велемир Радомирович.  - Их почитали как воплощения Женского Божества, производя родословные только по женской линии. Но это не значит, что асурический человек не имел некой загробной жизни, наоборот. Эта «загробная жизнь», будь то безрадостно-свидригайловская «баня с пауками», либо же однозначно приятное место невозвращенцев, есть чистейшее изобретение асуризма, тогда как в религиях дэваизма человек возвращался в «загробную жизнь» по множеству раз. Даже во сне, закрывая глаза, он оказывался в «загробной жизни», зная её соблазны и внутренние ориентиры. Свами Вивекананда по этому поводу говорил, что иногда человеку снится, что он видит ангелов, приходящих к нему и говорящих с ним, ему кажется, что он в состоянии экстаза, что слышит музыку, раздающуюся в воздухе. Такой сон означает, что человек находится в особенных условиях просветления. А французский философ Лаберж добавлял: «Лучше быть в сновидении, но не сновидением». Приведу уж «до кучи» и слова китайского мудреца Гуань инь-Цзи: «Когда вещи доходят до крайней точки, они непременно
возвращаются». А заодно и Кафку: «Ясность всех событий делает их таинственными». Что, на мой взгляд, особенно уместно в данном контексте.
        - Таинственнее тебя, друг мой, ничего на свете нет,  - со значением произнес Марк Иванович.  - А уж какой «контекст» ты тут развёл - ста мудрецам не разобраться!
        - Я же вот разбираюсь помаленьку,  - возразила ему Марина.  - И Ваня тоже. Вот и до вас дойдет. А Вадиму это просто не нужно. У него в голове одни параграфы и уложения Гражданского кодекса. Крючки да закорючки.
        - Зря ты так,  - обиделся жених.  - Продолжайте, Велемир Радомирович, я весь внимание. Жаль, диктофон забыл. Но у меня память разведчика.
        - На языке Иоганна Якоба Бахофена это была эпоха «гинайкократии», эпоха правления женщин, строгой матрилинейности и почитания Великой Матери,  - последовал его совету Толбуев.  - А то, что произошло потом, можно считать как бы «первой гражданской войной». Гиперборейской. Тут были разные антропологические типы. Следует усложнить картину и обозначить на ней главные этапы.
        - А может, не надо?  - и в третий раз, как апостол Петр, отрекающийся от знакомства с Христом, вздохнул Вадим, отодвинувшись, на всякий случай, от своей невесты подальше.
        - Надо, Вадя, надо,  - отозвалась она, всё же достав его своим амазонским кулачком.  - Помолчи лучше. Выключи свой «телевизор», дай другим послушать. А Велемир Радомирович продолжал:
        - Первым из них был момент вторжения индоевропейцев на территорию, занимаемую древнеевропейцами. Образ верховного Бога индоевропейцев, проникший в религию аборигенов Европы, был связан с Солнцем и идентичен во всех индоевропейских культурах. Культ этого Дэуса-Тиуса-Тиу-Яровита-Свентовита - Перуна-Юпитера, вооружённого ваджрой, булавой или стрелами, стал вытеснять всю предшествующую религию, вследствие чего и возник основной миф индоевропейцев, качественно отличный от не менее «основного», но полностью ему противоположного мифа древнеевропейцев. При сходстве сюжета и фабулы мы имеем лишь разную точку зрения: для культуры Великой Матери змея и земля священны, для культуры номадов-колонизаторов, этих конкистадоров древнейшего мира, нет большего врага, нежели змеи - «духи местности» той земли, с которой индоевропейцев ничего не связывало.
        Сделав очередную паузу, поглядев в окно на проплывающие дома и переулки и жителей Ногинска, он сказал:
        - На этом этапе мы наблюдаем любопытнейшее превращение материнских Богинь в элемент пантеона патриархальной цивилизации. Например, древняя Богиня Венера (Утренняя звезда, Аврора, Кибела) перерождается в такого же светлого Люцифера, ставшего демоном лишь с наступлением христианства. В «ураническую эпоху», затронувшую весь мир от Пиренеев до Центральной Азии по окончании неолита, правителем мира Богов и людей является Солнцебог… На следующем этапе всё еще больше усложнилось и запуталось. Появилась дуалистическая модель, чётко расцвечивающее «Белое» с «Чёрным» и всячески отрицая возможность их взаимоперехода. Тут уже Люцифер превращается в демона. Появляются и образы «Белобога» и «Чернобога», так или иначе стянувшие на себя силу Богинь матрического периода. Это особенно ясно видно в образе Астарты (германской Остары), ставшей в концепции христианского демонизма падшим духом по имени «Астарот». О ней еще в «Фаусте» говорится.
        - Это я читала,  - созналась Марина.
        - А общим выводом из всего сказанного должно стать вот что. Единство и борьба, а точнее - взаимодействие и взаимовлияние двух компонентов арийской души, то есть древнеевропейского и индоевропейского, матрического и чаромутного,  - это и есть основная пружина любого мировоззрения, возникшего на территории Европы после вторжения туда индоевропейцев в середине III тысячелетия до новой эры. Через неё вся история тайных мужских союзов, знахарства, вотанизма, тамплиерства, альбигойства, монтанизма, иезуитства, инквизиции, марксизма даже и так далее становится нам более понятной и объяснимой.
        - Начёт марксизма - это вы хорошо сказали,  - одобрил Вадим.  - Терпеть его не могу.
        - А кто может?  - бросил ему Иван.
        - Ну, не знаю. Спецслужбы, наверное. ОМОН всякий. Это ведь тоже как бы тоталитарная секта.
        - Чем же вам ОМОН-то не угодил? Небось, как прижмет, сразу к нему с Болотной площади побежите.
        Между ними уже начиналось некое ревнивое соперничество. Так подумал Велемир Радомирович, не желая умолкать:
        - В любопытном исследовании Франца Кислинга, посвященном «Загадке земляных пещер», есть, к примеру, любопытное предположение. Древнейшую Европу якобы населяли гномы и карлики, ростом не более ста сантиметров. Эти крохотные существа рыли себе причудливые норы и обитали прямо в земле, видимо, почитая ее в качестве матери и Богини. Среднеевропейские гномы, или кобольды, карлы и горные человечки жили, по Кислингу, всюду, где мы находим дольмены и земляные ходы, то есть по всей территории Европы. В ирландских сказаниях они именуются «хульду фолк», что в переводе означает «древний народ», «старшие». Это те самые «белые альвы», которых иначе именуют «эльфами», «сидами» или «Жителями Холмов». Почему-то сейчас среди «продвинутой» молодежи очень распространены ролевые игры в этих самых гномов, троллей и эльфов. Не пробуждается ли генетическая память на исходе времен? Как версия. И почему у многих народов мира в легендах и сказаниях всегда упоминаются эти «маленькие человечки»?
        - Еще и «зеленые»,  - добавила Марина.
        - Затем их потеснили менее теллуричные индоевропейцы, и все рассказы о гномах, донесенные до нас в сказках, преданиях и легендах,  - это не что иное, как всего только память о древнейшем столкновении индоевропейцев с аборигенами Древней Европы. Своего рода отголосок их удивления, наступившего при контакте с «абсолютно иным народом» в самом начале эпохи бронзы. Что ж, конечно, Кислингу можно и не верить, связав всю его идею со сказками братьев Гримм или с психическим расстройством.
        - Да уж!  - согласился Вадим.
        - Но неверие - всегда один из самых худших аргументов в научном споре,  - возразил Толбуев.  - Ведь можно поставить вопрос иначе: а не был ли образ «земляных лилипутов» своего рода «жупелом», созданным против матриархально-теллурического народа его покорителями-индоевропейцами? Либо же - не являлось ли это «политическим клише», плодом «истории, написанной победителями»? То есть, в данном случае, индоевропейцами. И даже если подобного рода цверги - не просто остроумное измышление полемистов, но реально существовавший народ, как были убеждены в том Парацельс, Агриппа, Ганс Гёрбигер и многие другие уважаемые люди, то и в этом случае их врожденная тяга к земле - как носительнице Жизни и Силы - это памятник некой ушедшей эпохи. И один из самых странных отголосков одной из самых великих и загадочных войн за всю историю человечества.
        Перед Черноголовкой остановились, прошлись немного по зеленой травке, а потом за руль села Марина.
        - Следующим буду я,  - потребовал Вадим.  - Не люблю все время чувствовать себя пассажиром. Это меня угнетает и расслабляет до безобразия.
        - Вы правы,  - кивнул Марк Иванович.  - Расслабляться нам никак нельзя.
        - Главные приключения впереди,  - добавил Велемир Радомирович.
        - Да что вы все о каких-то приключениях толкуете?  - возмутилась Марина.  - Хоть намекните, чтобы подготовиться. А то я в дерево врежусь.
        - Если б знать!..  - вздохнул Толбуев.  - Но тогда это были бы просто серые и унылые будни человечества. Ведь большие знания - это и большие скорби.
        Дальше ехали молча, чтобы не мешать девушке. Марина вела джип старательно. Это только блондинки нажимают на газ, когда надо тормозить, а брюнетки руль управления держат твердо. Впрочем, в определенные моменты жизни хорошо и то, и другое. А также и плохо. Но до Павловского Посада в дерево не врезались. И Электрогорск проскочили благополучно. Повезло. А после Ликино-Дулево за руль сел Вадим и все вздохнули с облегчением. Тут-то Велемир Радомирович и вспомнил о своих обязанностях «народного нейропросветителя»:
        - Итак, на чем мы остановились?
        - На том, что не мешало бы где-то и отобедать,  - ответил Гаршин.
        - Предлагаю дотянуть до Владимира,  - сказал Иван.
        - Почему же «дотянуть»?  - обиделся Вадим.  - Я могу и до самого Юрьевца вас подбросить. В цене сойдемся.
        - Хетты заплатят,  - отрезал Толбуев.  - Кстати, это один из самых таинственных народов в мировой истории. В Библии о них упоминается как-то вскользь. Например, царь Давид соблазнил жену хетта Урия. Потом коварно лишил его жизни, а с вдовицей прижил сына, который был не кто иной, как всем известный мудрец Соломон. Этот полукровка, иудо-хетт, так же, как и его папаша, питал слабость к хеттским женщинам. Библия рассказывает, что среди его семисот жен и трехсот наложниц было «много жен хеттских». Гены, что тут скажешь.
        - Не встретил в своей жизни еще ни одной хеттской женщины,  - зачем-то сказал Вадим. И добавил:  - Кроме Марины.
        - Как дам в глаз!  - тотчас же отозвалась та.  - Жаль, шофера потеряем.
        - Все касающиеся хеттов открытия были случайны,  - продолжил Велемир Радомирович.  - Лишь в конце девятнадцатого века наконец-то появилось хотя бы приблизительное представление о масштабах Хеттского царства. Его центр по своим размерам равнялся собственно Вавилонии и Ассирии и примерно вдвое превосходил населенную территорию Древнего Египта. И это, безусловно, было великое царство.
        На скорости проехали Орехово-Зуево. Вадим вел джип мастерски. Прирожденный гонщик. А речи Велемира Радомировича его только мобилизовывали.
        - 1907 год принес крупнейшее археологическое открытие века. Турецкие рабочие в Богазкее извлекли свыше десяти тысяч таблиц и фрагментов. На них оживали хеттские правители, военачальники и дипломаты, верховные жрецы, историки и поэты. Они убеждали нас в своем существовании. Но радость археологов и лингвистов омрачало одно обстоятельство. Хеттские клинописные тексты не поддавались прочтению. Этот язык оставался тайной за семью печатями. В большой степени он остается таковым и по сей день.
        - Неужели так и не смогли расшифровать?  - спросила Марина.
        - Частично. Позже пришли к выводу, что хеттский язык относится к индоевропейской группе. Как и сам народ, который на нем говорил. Однако откуда же он взялся в Малой Азии? Да еще с такой своеобразной культурой во времена догомеровской и даже домикенской Греции? Пока на этот вопрос четкого ответа нет, есть только гипотезы.
        На горизонте показался Покров. И пока все шло без обещанных «приключений».
        - Не стану сейчас вдаваться в лингвистические подробности, захотите - прочитаете в моих статьях, найдете в Интернете. Скажу только, что по характеру некоторых своих звуков хеттский язык относится к западноиндоевропейской группе языков «кентум»». Это, например, греческий, латинский, и романские языки, а также кельтский и все германские. Но и к группе языков «сатем» также относится. А сюда входят все языки славянские, балтийские, иранские, индийские, а также армянский и албанский. Хеттский язык, таким образом, непосредственно примыкает к итало-кельтским языкам, прежде всего к латинскому, и является также родственным славянским языкам. Так что мы с хеттами в какой-то степени близкие родственники.
        - А кто старше?  - спросил Иван.
        - Догадайся сам. Впрочем, я уже рассказывал вчера в «Шеш-Беше» о Святогоре и Муромце, которые отправились в Хеттское царство на прогулку. Но дело этим не ограничивается. В Богазкёе были найдены немногочисленные тексты на неведомом языке, который совершенно отличался от индоевропейского хеттского. Это еще более древний и неведомый хаттийский язык. Судя по всему, им пользовались во время богослужений, так же как католики различных национальностей - латынью. Или православные священники - церковнославянским. Но тогда что это был за язык и какой еще более древний народ говорил на нем? И был ли он уже давно мертв или еще жил одновременно с хеттским? Структура этого языка показывает, что он не являлся ни индоевропейским, ни семитским. К какой же группе он в таком случае принадлежал? Ответы на эти вопросы существуют лишь приблизительные. Весьма вероятно, что это был язык коренного населения Хеттского царства. Возможно, что в период расцвета государства хеттов он был уже мертв. Не исключено, что он был родствен северо-восточным кавказским языкам. Или праславянским. Версий много.
        - Выкладывай по порядку,  - сказал Марк Иванович.
        - Хорошо. Швейцарский филолог Эмиль Форрер в 1919 году высказал предположение, что этот язык правильнее называть канесским, по имени города Канес, и предложил употреблять не «хетты», «хеттский язык», а «канесане», «канесский язык», но это предложение было отвергнуто научным миром. Ни к чему создавать искусственные осложнения путем замены одного названия для хеттского языка другим. Достаточно тех хлопот, которые до сих пор доставляет ученым Богазкёйский архив. Ведь там нашлись тексты еще на нескольких языках, о которых также дошли сведения со времен Хеттского царства. Каких же? Прежде всего, это лувийский язык порабощенных крестьян, по всей видимости, индоевропейского происхождения. Затем - хурритский, сейчас уже достаточно изученный неиндоевропейский, вероятно, родственный языку населения Урарту, древней Армении. И, наконец, палайский, видимо, индоевропейский, на котором говорили жители города и области Пала. Если прибавить к этому еще вавилонский как язык дипломатии и ассирийский как деловой язык ассирийских купцов, то можно говорить о «Восьми языках Богазкёйского архива». Включая протославянский
или палеорусский.
        Вот и Петушки пролетели, а за ними и Лакинск.
        - Сейчас уже считается доказанным, что иероглифы были первоначальным, древним письмом хеттов, и весьма вероятно, что они сами их изобрели. Когда? По всем данным, еще до своего появления на арене мировой истории в пределах Малой Азии. Притом изобрели их хетты независимо от египтян, с которыми не имели никаких связей. Клинопись же они, напротив, только позаимствовали. Но и переняв клинопись, хетты по-прежнему пользовались своим первоначальным иероглифическим письмом, которое, несмотря на всю сложность, имело более широкое распространение. Этим письмом хеттские цари увековечивали свои деяния на скалах и памятниках, хеттские священнослужители писали свои религиозные сочинения, а хеттские поэты - свои стихи. Между тем как применявшаяся одновременно клинопись была письмом государственных канцелярий и международных сношений.
        Вновь достав трубку, Велемир Радомирович сунул ее в рот и на некоторое время замолчал.
        - Вы из нее словно волшебную силу черпаете,  - заметила Марина.
        - Так оно и есть. Подарок одного чудом уцелевшего хетта. Добавлю, что согласно другой гипотезе, клинописные и иероглифические хетты были разными, хотя и родственными народами, которые на протяжении столетий поочередно играли ведущую роль в хеттской культуре. Сначала преобладали клинописные хетты, затем иероглифические, удержавшиеся в окраинных областях и мелких государствах и после падения Хеттского царства. Соответственно этому в разных местах обнаруживаются документы, составленные с помощью различных типов письма и, возможно, на разных языках. Дело в том, что дерево, полотно и известь подвержены уничтожающему действию времени больше, чем окаменевшие обожженные глиняные таблички, а серебро представляет слишком большой соблазн для воров. Когда завершилась полутысячелетняя история Хеттского государства (точкой в конце ее последней главы было взятие и сожжение Хаттусаса около 1200 года до нашей эры), подавляющая часть иероглифических текстов на этих материалах стала жертвой всеобщего опустошения. Затем завоеватели уничтожили каменные памятники и надгробия. Приходится еще радоваться, что от их
внимания ускользнули рельефы и иероглифические надписи в скальном храме Язылыкая.
        Собинка также осталась позади. А перед поселком Радужным Вадима за рулем сменил Гаршин.
        - Через три тысячелетия в развалинах столицы остался только клинописный архив на глиняных табличках,  - продолжал Велемир Радомирович.  - Малозначительные окраинные города каким-то образом пережили уничтожение Хаттусаса, и в столицах государств-наследников еще столетия спустя возникали новые каменные памятники с иероглифическими надписями. Их-то и нашли археологи среди развалин. Но понятно, что значительных государственных архивов с клинописными табличками они там не обнаружили… Когда филологи признали гипотезу, согласно которой хеттский язык принадлежит к индоевропейской группе, историки не без иронии спрашивали их: «А как же ваши индоевропейцы попали в Малую Азию?» Но на данный вопрос следовало бы по справедливости отвечать им самим, а не филологам-лингвистам. Ответ дан только в наши дни. И то - как версия. По ней хетты - автохтонное, коренное население современной Турции и Сирии. Опирается эта версия главным образом на Библию, и в форме так называемой «солнечной теории» ее отстаивают некоторые турецкие историки, стремясь доказать, что турки - прямые потомки хеттов и что современный турецкий
язык произошел от хеттского. И более того, в равной степени от шумерского… Согласно другой теории хетты пришли в Малую Азию из Европы. Вероятно, из своего первоначального местопребывания в южнорусских степях через Балканский полуостров, то есть тем же путем, которым в конце XIII века до нашей эры пришли «народы моря», уничтожившие Хеттскую империю. И, наконец, в соответствии с третьей гипотезой прародиной хеттов была область вокруг Каспийского моря, откуда они несколькими волнами переселились в Закавказье, восточную Малую Азию и Северную Сирию.
        - Так откуда же хетты пришли?  - задал вопрос Иван.
        - Из Москвы, глупенький,  - отозвалась Марина. Но Толбуев дал более пространный ответ:
        - Откуда бы хетты ни пришли - они пришли в суровый и негостеприимный край. Он ничем не напоминает «дар Нила», как называют Египет, или «земной рай», каким была когда-то Месопотамия… Но в отличие от вавилонян хетты имели в изобилии строительный камень. Во всем Вавилоне из камня были возведены только две постройки, все остальное, в том числе и прославленная Вавилонская башня, строилось из кирпичей, и в отличие от египтян у них было вдоволь древесины, особенно кедра. А поскольку Малая Азия является «естественным мостом» между Европой и Азией, Хеттское царство имело наилучшие предпосылки для выгодной транзитной торговли. Но самое главное - внимание!  - когда хетты пришли туда, где обрели свою родину и могилу, он не был необитаемой страной. Прежде всего, тут жили племена хатти, которые дали этому краю свое имя, заимствованное затем хеттами. Кроме них его населяли многочисленные «дохеттские племена», происхождение и название которых науке пока не удалось установить…
        - От них осталась только одна керамика,  - грустно добавил он.  - Да еще могилы, в которых были захоронены в скрюченном положении люди с черепами долихоцефальной и мезоцефальной формы. Одновременно с хеттами - или в промежутках между отдельными волнами их переселения - пришли сюда и другие индоевропейские народы, среди них лувийцы, второй древнейший малоазиатский народ индоевропейского происхождения. По одной из версий - и праславяне тоже.
        - Вот что я все время и ожидал услышать,  - усмехнулся Вадим.
        - И услышите еще не раз,  - ответил ему Велемир Радомирович.  - И я еще вот что вам скажу. Всегда считалось, что греческая культура рождена единственно «гением Эллады» и вышла из него словно Афина из головы Зевса. Но археологические открытия в Месопотамии и Сирии показали, что многое из того, что мы принимали за оригинальный вклад греков, было лишь унаследованной и преумноженной лептой вавилонян, ассирийцев, финикийцев, египтян и, как мы видим, хеттов. Ведь родиной греческой классической культуры была не материковая Греция, а малоазиатское побережье с Эфесом, Милетом, Галикарнасом, Книдом и островами Хиос, Лесбос и Самос - эта богатая кайма на большом куске материи бывшего Хеттского царства.
        Впереди уже показался пригород Владимира. Заканчивая свою речь, Велемир Радомирович добавил:
        - Исследование греческой мифологии свидетельствует, что греки в весьма значительной степени черпали ее содержание именно отсюда. А если они черпали здесь сюжеты своей мифологии, почему бы им было не почерпнуть из того же источника и нечто иное? Например, некоторые производственные навыки, физико-математические знания, астрономические и медицинские сведения. Большинство ученых как раз в этой передаче эстафеты предшествующих достижений науки грекам видят величайшую историческую заслугу хеттов. Но разве хетты не передали свои знания и народам Ближнего Востока, прежде всего иудеям, финикийцам и предшественникам обитателей нынешнего Ирана и Закавказья? Не соответствует ли истине, что этруски, русские, перенесли некоторые элементы хеттской культуры в Италию, а кельты - в Среднюю и Западную Европу прямо, без посредничества греков? А ведь, сколько об этой культуре мы еще не знаем! Какие ответы принесет дальнейшее изучение царства хеттов, и какие новые вопросы всплывут из глубин тысячелетий, когда археологи перекопают Малую Азию столь же тщательно, как Египет и Месопотамию?
        - Стоп! Приехали,  - произнес Гаршин, останавливая джип на Соборной площади Владимира, который почему-то встречал их тревожным колокольным звоном.  - Здесь тебе на все эти вопросы дадут полный ответ. А что сегодня за праздник?
        - Да просто Божий день,  - ответил Толбуев.  - До Петра и Павла еще неделя. Сам не пойму.
        - Что-то случилось,  - высказалась Марина.  - Вадя, спроси у кого-нибудь.
        Но юрист, надув губы, остался сидеть в машине. Не хотелось, чтобы другие думали, что им помыкают. Из джипа вышел Иван, а через несколько минут вернулся.
        - Поглядите-ка туда,  - сказал он, указывая на белокаменный монумент, установленный в честь 850-летия Владимира. На усеченной трехгранной пирамиде стоял бородатый черный человек и что-то орал. Однако из-за колокольного гула слов было не разобрать. Внизу толпился народ.
        - Это каким же образом он туда залез?  - поинтересовался Велемир Радомирович.
        - Каким - не важно, главное - что орет?  - усмехнулся Иван.  - А кричит он: «Аллах акбар!». Отморозок игильский. Хочет показать, что они уже и этот древний русский город под себя подмяли. А православные в колокола бьют, чтобы, значит, заглушить его вопли. Нет чтобы залезть да сбросить придурка.
        - А полиция где?  - спросила Марина.
        - Она их не трогает,  - заметил Гаршин.  - Скоро вот так же и Собор Василия Блаженного оседлают.
        - А может, мне его вниз скинуть?  - предложил Иван.
        - Не вмешивайся,  - ответил отец.  - Тебя же и посадят. За разжигание национальной розни.
        - Поехали отсюда,  - сказал Велемир Радомирович.  - Пусть сами разбираются. Если не хотят окончательно в рабов превратиться.
        До Иваново ехали молча, в каком-то подавленном состоянии. Противно было, словно их всех измазали в чем-то липком и грязном. А что делать? Но ближе к Кохме настроение немного улучшилось. А когда слегка перекусили в шуйском ресторанчике и отправились дальше, Велемир Радомирович, чтобы отвлечь спутников от навязчивых мыслей, вновь заговорил на свою излюбленную тему:
        - О венетах-то мы как-то и позабыли… А я ведь обещал.
        - Обещанного три года ждут,  - быстро спохватился Вадим.  - Так что подождем и дальше.
        - Нет уж. До Вичуги я еще успею кое-что рассказать.
        Но… не успел. Его хватило только на несколько фраз:
        - Венеты или венеды - еще одно таинственное племя на земле. Начало русско-венетского суперэтноса следует относить к эпохе неолита и энеолита. Это пятое тысячелетие до нашей эры. Но что мы вообще о них знаем? Среди всех славянских племен, которые попадали в поле зрения отечественной лингвистики, наименее известным осталось именно венетское наследие. А их исходный язык служил основой для всех первых индоевропейских языков. Это протославянский язык, если уж говорить точнее. И все этрусские надписи, между прочим, теперь дешифрованы как буквенные славянские…
        Сказав это, Велемир Радомирович стал… засыпать. Прямо на ходу. Вот говорил человек с необыкновенным увлечением, а потом вдруг - раз - и уснул. Устал, видно, до предела.
        - Не будить ни в коем случае!  - тихо, но требовательно произнес Вадим.  - И мы отдохнем вместе с ним.
        Так и ехал Толбуев до самой Вичуги, раскачиваясь в такт движению и что-то еле слышно бормоча себе под нос. А в Кинешме они сделали последнюю остановку перед Юрьевцем. Теперь оставалось уже немного. Час езды, не больше. Проснувшись и закурив, наконец-то, на свежем воздухе свою «волшебную» трубку, Велемир Радомирович произнес:
        - Так на чем я остановился? Ах, да. На том, что славяне - одна из наиболее многочисленных и древних групп среди индоевропейских народов. Многие лингвисты высказывают мысль, что с этногенетической точки зрения русско-венетские народы, то есть славяне, представляет собой стержневой массив индоевропейцев. От него по его пространственной «периферии» постепенно, в течение тысячелетий, отпочковывались другие индоевропейские народы: хетты, армяне, греки и так далее.
        В это время у Гаршина зазвонил мобильный телефон. Толбуев замолчал, а Марк Иванович несколько минут молча выслушивал абонента. Потом произнес только одну фразу:
        - Проверь турбазы, она могла остановиться в одной из них.
        И отключил связь. Велемир Радомирович, да и все остальные с любопытством смотрели на него. Что скажет? Судя по выражению лица следователя, поступившая к нему информация была важной.
        - Да не тяни ты!  - поторопил Толбуев.
        - Погоди, дай сначала сам осмыслю.
        Прошло еще минуты две. Солнце заволокло тучами, стал накрапывать дождь.
        - Ну, тугодум, осмыслил уже?  - вновь набросился на него старый друг.
        - Теперь - да. Короче, дело обстоит так. Мой человек во Владикавказе за день облазил все гостиницы и отели в городе. Даже самые маленькие. И ни в одном из них девятнадцатого сентября две тысячи второго года Лена не была зарегистрирована.
        - Не может быть!  - усомнился Велемир Радомирович.
        - Ты лучше спроси: каких трудов ему это стоило? А он человек дотошный, моей выучки, не проверенную досконально информацию зря сливать не станет. Лучше премию ему выпиши.
        - Выпишем, не волнуйся. Но она же сама мне звонила из гостиницы! Как прилетела. И я сам брал ей билет во Владикавказ и провожал до аэропорта. Еще дождь шел, погода была ветреная. И даже видел, как самолет взлетал. Помахал еще шляпой.
        - Шляпу в холодный сентябрь лучше с головы не снимать, простудиться можно. Но факт остается фактом. Тут может быть такое объяснение. Лена прилетела во Владикавказ, но заселилась не в гостинице, а отправилась сразу на одну из турбаз. Где ее ждали друзья-альпинисты с разных концов России. А тебе звонила уже оттуда. Ты не можешь припомнить конкретно весь телефонный разговор?
        Велемир Радомирович призадумался, потом сказал:
        - Нет, теперь уже вряд ли. Помню только, что у нее был очень радостный голос. И может быть, ты прав. Это уже потом я решил, что она упоминала слово «гостиница». Скорее всего, она вообще об этом ничего не говорила. Просто позвонила и все. Сказала только что завтра с утра идет в горы. Вслед за киношниками Бодрова-младшего. Дальнейшее - известно.
        - И больше никаких звонков не было?
        - Ну какая может быть связь из Кармадонского ущелья? Билайн еще туда не пробрался.
        - Значит так,  - подвел итог Гаршин.  - Родион будет сегодня шерстить все турбазы, а потом еще, если хватит времени, и частный сектор в оборот возьмет. Местные ФСБ и прокуратура ему людей в помощь выделит. Они уже в курсе, я еще вчера звонил. А ты пока не комплексуй. Разберемся. От меня еще никто не уходил.
        - Это я знаю,  - с надеждой проговорил Толбуев.
        - А от сына вашего?  - спросила Марина.
        - Что - от сына?
        - Тоже никто не уходил?
        - А вот пусть он сам и ответит.
        Но Иван лишь улыбнулся, а Вадим сердито бросил:
        - Дурной разговор, хватит балаболить. Кто за руль сядет?
        - А вот он!  - кивнул на Велемира Радомировича Гаршин.  - Я же вижу, что ему не терпится въехать в Юрьевец на боевом коне победителем, во главе своего войска.
        Марина фыркнула, но то, что озвучил Марк Иванович, было чистой правдой. Толбуев втайне думал о том же. Однако водителем он оказался никудышным. Худшим из всего «войска». Джип дергался, то набирая скорость, то замедляя темп, дребезжал всеми своими хромированными членами, подскакивал на ухабах, сопротивлялся неумелому ездоку, как взнузданная лошадь. К тому же Велемир Радомирович продолжал говорить, совершенно не следя за дорогой. Благо, что машин на трассе было мало. Но дождь усилился.
        Километра за два до Юрьевца их стала обгонять темно-вишневая «тойота». Велемир Радомирович рассеянно бросил на нее взгляд и вдруг замолчал. Ему показалось, что там, за рулем сидит… Нет, не может быть! Но женщина-водитель очень напоминала Лену. Или это была ее сестра? Или опять мерещится? Он даже за сердце схватился.
        - Ты что?  - встревоженно спросил Гаршин.  - Плохо?
        «Тойота» уже обогнала их и рвалась вперед, к финишу. За первым местом.
        - Хуже некуда,  - ответил Толбуев, поддав газу.  - Но от меня тоже еще никто не уходил.
        - Эй, гонки-то не надо устраивать!  - сказал Вадим.  - Нейролингвист вы справный, спору нет, но Шумахер из вас никакой.
        - И вы не картошку везете,  - добавила Марина.  - Полегче на поворотах.
        - Сам знаю!  - огрызнулся Велемир Радомирович.
        - Давайте-ка я за руль сяду, дядя Веля,  - предложил Иван.
        - Без сопливых обойдемся.
        - Ты эту «тойоту» хочешь догнать?  - догадался Гаршин.  - Кого ты в ней углядел?
        - Лену!
        - Совсем с ума спятил!
        - А хоть бы и так!
        - Осторожней!  - закричала Марина, но было уже поздно.
        Джип на скользком и неровном асфальте пошел юзом, потом его бросило в сторону, к обочине, машина вылетела в кювет и на полной скорости врезалась в придорожный дощатый забор, окружавший чей-то дачный домик.
        Глава восьмая. Белая вдова и Каббала
        - Какое сегодня число?  - спросил Велемир, когда они вышли из флигеля и попрощались с отцом Владимиром.  - Что-то я тут с вами совсем запутался.
        Он сейчас пребывал в благодушном настроении, поскольку вновь окунулся в свою родную стихию - лингвистику. Она лечит.
        - Второе июля,  - ответила Катя.
        - Вы еще год спросите. И век,  - подъелдыкнул Черемисинов.  - А на какой планете находитесь, думаю, сами знаете: Нибуру. Ну, вы как хотите, а я спать пошел.
        - Скатертью дорога!  - бросил ему вслед Велемир.  - И чтоб тебе Энлиль приснился.
        Он погладил жавшуюся к его ноге Альму. До полуночи оставался еще час, а благодушие уже начинало сменяться тревогой. Не страхом, нет, а ощущением какого-то неизбежного финального трагического аккорда в реквиеме. Звуки этой мистической музыки звучали повсюду.
        - Что делать будем?  - спросила Катерина. Она, судя по всему, была готова на все: что скажет, так и поступим.
        - А пойдем к электрику в гости?  - предложил вдруг Велемир.  - Максим Иванович сам утром приглашал, я не навязывался.
        - А пошли!  - охотно согласилась Катрин.  - Он сова. И тоже наш одноклассник.
        - А инвалид?
        - На два года раньше меня школу окончил.
        - Смотри-ка! Ну, пошли, красавица.
        - Да какая же я красавица?
        - Обыкновенная, русская. Такие сами о себе ничего не знают, пока им не скажешь. А говорить почаще надо бы.
        Минут через десять они уже стучались в квартиру электрика. Звонок почему-то не работал. Сапожник, как обычно, без сапог. Максим Иванович был не один. В доме пребывали еще два представителя местной фауны. А все трое представляли собой забавное и колоритное зрелище. Сам хозяин походил на жилистый темный провод с золотистой клеммой вместо головы. Гурген, владелец продуктового магазина «Дары Хилендара», выделялся огромным носом, да так, что все остальное за ним просто терялось. А знаменитый банщик Митрофан Васильевич был вылитым лесным сказочным корнем дуба.
        - С днем рождения!  - вспомнив, поздравил последнего Велемир.
        - Принимается,  - ответил тот.  - А ну-ка повернись, хлопчик… Твой затылок я помню, сегодня утром в бане парил.
        «Хорошо хоть не попросил спину с задницей показать»,  - подумал Велемир.
        - А дрын гдэ?  - спросил Гурген.
        - Улику сбросил. А колбасу съел.
        - Присаживайтесь,  - радушно предложил хозяин.  - Еще подкрепитесь. Ирина, кстати, только что звонила. Из Ростова Великого.
        «Быстро же она в пространстве перемещается,  - подумал Велемир.  - Так вскоре и до Юрьевца долетит».
        - Привет вам передает,  - добавил Максим Иванович.
        - Мне?  - удивился-растерялся Велемир.
        - Ну, может, не вам лично. Но я сказал, что приехал человек, который ею интересуется. Она и попросила поприветствовать. Вот, передаю.
        На этом официальная часть закончилась. Стол был уставлен всякими деликатесами из «Хилендара», а вино особое, греческое, из Карпенисиона, темно-вишневого цвета, с насыщенным чудесным ароматом и античным послевкусием. Дивный напиток! Тоже, наверное, от Гургена. Пока новые гости с аппетитом насыщались столь славными яствами, избранная элита Юрьевца продолжала неспешную беседу. А речь, как ни странно, велась о том, чем он всю жизнь и занимался. Еще один сюрприз для Велемира.
        Позже выяснилось (Катя на ушко шепнула), что Корень, Клемма и Нос, как мысленно окрестил их Толбуев, только на первый взгляд производили захудалое провинциальное впечатление, а на деле оказались людьми разносторонне образованными и даже как бы вынужденными занимать в силу смены политической формации не свое место. Клемма, к примеру, окончил физмат МГУ с красным дипломом и успел поработать в легендарном ФИАНе вместе с самим нобелевским лауреатом Жоресом Алферовым. Пока никому это стало не нужно. Нос на своей родине в Армении был профессором и доктором филологических наук. Пока в отделившейся республике не наступил голод и холод. А Корень в свое время вообще окончил МГИМО и знал с дюжину языков. Пока режиму не стали угодны не государственники-профессионалы, а лишь Смердяковы да Сердюковы. Судьба. Или злая воля управителей России.
        Но сейчас эти люди за праздничным столом как-то изменились и преобразились, словно вернулись в свое привычное естество. Скинули защитные маски, отставили в сторону банные веники, мясницкие резаки и монтажные отвертки, сбросили с себя колдовские чары «нового времени». Вот так же было и вчера ночью, когда Велемир пил в компании брата-эпилептика и транзитных. И даже каким-то волшебным образом сумел «разговорить» инвалида без языка. И он тогда точно так же ощущал некие земные толчки под ногами, как сейчас. Нет, все-таки под Юрьевцем проходит какой-то тектонический геологический разлом.
        Люди здесь порой странно меняют свою сущность, вернее, возвращаются к ней, а все наносное исчезает. Может быть, так же произойдет и с белой вдовой, когда он придет на кладбище? Велемир вспомнил рассказ Катерины о девице, которая, приложившись к Иерусалимской иконе, излечилась и избавилась от старческих морщин. Возможно, то же случится и с безобразными шрамами белой вдовы и она также помолодеет? Станет той Леной, которую он ждет? Надо только найти икону.
        Пока же он с удовольствием прислушивался к разговору, благодатно поглощая вкусные кушанья и не забывая о кувшине с карпенисионским вином. А входило в него литра три. Да еще две подобных же емкости стояло на подоконнике. Словом, для придания духовных и физических сил перед походом на кладбище хватит. Потому что идти туда ему было все-таки боязно. И не идти нельзя.
        И вот что еще странно. Грозный кряжистый Корень за беседой как-то подобрел и смягчился, утончился в облике, Клемма еще больше зазолотился своей шевелюрой, словно на голову ему упал неведомо откуда взявшийся солнечный луч, а Нос стал постепенно терять свой кавказский акцент, как тапочки.
        Греческое вино начинало действовать. Но не так, как шуйская водка или самогон, которые вчера пил Велемир. Тогда он только дурел, а сейчас благодушествовал. И наслаждался. Словно попал в элизиум античных теней. О греках и римлянах сейчас и шла речь.
        - О великой античности Европа впервые узнала даже не от самих греков-переселенцев, а от арабов из Испании,  - говорил Корень.  - И от них же получила первые знания. И лишь много позже гуманисты-гуманоиды эпохи Возрождения, едва «найдя» древние рукописи и вооружившись приобретенными знаниями, взялись «возрождать античность» и «улучшать» ее. Прежде чем делать списки с найденных рукописей, как латинских, так и греческих, они занимались их исправлением. А по сути писали заново. На Руси в это время делали списки с византийских икон, а в Европе руками Петрарки, Колюччо, Салютати, Леонардо Бруни, Валлы и других известных гуманистов делали глоссы, маргиналии и правку того, что им досталось. Ведь как они «переводили»?
        - Да, как?  - спросил Клемма.
        - Ситуация с языками в Средние века была совсем не такой, как много позже, с изобретением книгопечатания. По словам Триссино, каждый город, каждый замок, каждая вилла, каждая семья и даже, более того, каждый человек - образовывал некий новый язык, отличающийся от других и словарем и произношением. Но именно в этом и проявляется процесс дифференциации языков, характерный для местностей с неразвитыми общественными отношениями и общей культурой. И можно предположить, что при переводах царил полный произвол. Так как знать достаточно хорошо аттический, эолийский, дорийский, понийский и другие диалекты древнегреческих и древнеримских оригиналов итальянцы не могли. Таким образом «античные тексты» XIII века и превратились в «оригиналы».
        - То есть считаешь, что нет ни Платона, ни Аристотеля, ни других античных авторов?  - усмехнулся Нос.
        - Все это поздние выдумки Средневековья. «Аристотель» по-гречески означает - «наилучшее завершение». А имя софиста Прокла, с которым спорит в своих трактатах Аристотель, переводится как «далекий». Что из этого следует? Неизвестный средневековый автор, оставаясь анонимом, опровергает в своих научных работах идеи о неразрывности связи имен и их предметов другого анонимного автора - «Далекого», предлагая, тем самым, «Наилучшее завершение» его трудам. А что это за трактаты? Они сейчас широко известны и с большим удовольствием муссируются всеми кому не лень. Это «Политика», «Риторика», «Поэтика», «Этика» и «Метафизика». Но «метафизика» вообще-то, если разобраться - пустое слово. Оно означает лишь «после физики». «Мета» по-гречески «после». Очевидно, неизвестный автор подустал от своих «трудов», или умер, или просто ничего лучшего не смог придумать, чтобы как-то назвать свой последний трактат, идущий вслед за «Этикой». Вот и возникло это расплывчатое и ничего, в сущности, не значащее словцо: «метафизика». Но которое можно применить ко всему высокоумному и философичному.
        - Как филолог не могу с этим согласиться,  - возразил Нос.
        - Значит, и ты тоже яйцеголовый. Ведь все эти трактаты, как и воззрения Прокла и других антиков, не представления о мире древних людей, а представления о древних, сложившиеся в эпоху Возрождения. «Платон», кстати, погречески - «Обширный», то есть не имя собственное, а определение свода трудов. Поверь, как знатоку древнегреческого. А рукописей Аристотелевых сочинений нигде нет, никто их не видел. Приписываемые ему трактаты были изданы сначала в латинском изложении и даже для достоверности с латинскими комментариями от имени испано-арабского философа Аверроэса из Кордовы в 1489 году в Венеции. А через шесть лет появилось и их греческое изложение, изданное Альдом Мануцием. Который до этого точно также «переводил» с латинского «назад» на греческий и «Платона».
        - Но Аристотель был учителем у Александра Македонского, этого-то ты не станешь отрицать?  - сказал Нос.
        - Стану. Да, по замыслу средневековых умников «Наилучшее Завершение», сиречь Аристотель, родилось на свет в Македонии еще в 381 году до нашей эры и скончалось через 53 года. Но потом «оно» пролежало где-то в полном пренебрежении на острове Эвбее, или еще где-то, а затем вдруг нашлось и стало необычайно популярным. Причем «нашлось» (или «воскресло») в восьмом веке уже нашей эры сначала почему-то в переводах на арабский язык, а затем уже в тринадцатом и четырнадцатом веках распространилось между учеными и лингвистами Западной Европы. И стало столь значимым,  - это после двух тысяч лет беззвестия!  - что его принято было считать «верховным учителем в человеческих делах». Вот так делается история и имя в ней. А по сути, всего лишь оригинальная пиар-акция из эпохи Возрождения. А вы говорите… История учит нас тому, что любой, даже самый достоверный документ можно сфальсифицировать, да так, что и не отличишь от подлинника. Каббалисты и устроители «Нового Вавилона» особенно преуспели в этом деле.
        Помолчав немного, Корень добавил:
        - Событие в документе служит лишь выражением представлений автора о нем и никогда не свидетельствует о его точности. Особенно в тех случаях, когда автор это событие не наблюдал, а сообщает нам от имени других лиц. Неких «Далеких», «Обширных» и «Наилучших завершений». Которые также вряд ли что-либо могли знать лично.
        Велемир внимательно слушал, стараясь не пропустить ни слова. Пока он не решался вступить в разговор, накапливая силы. А Корень продолжил:
        - Когда ученые Западной Европы стали от имени «античных авторов» и по латыни и по гречески излагать свои мысли, то придумали и целые школы и направления. В том числе, и в лингвистике, как это произошло с «первым лингвистом» Проклом. Или же с индусским грамматиком Панини, написавшим восемь томов грамматических правил для индусов и жившим якобы одновременно с Аристотелем. Или с огромным сводом лексикографических трудов китайцев, существовавших будто бы за тысячу лет до этого. Однако всё это чистейшей воды фикция.
        Отделав банным веником Аристотеля с Платоном и Проклом, Корень набросился на всех греков и римлян сразу.
        - Становление греческой языковой традиции в собственном смысле началось в так называемый период эллинизма, когда после распада империи Александра Македонского греческий язык и греческая культура распространились по северу Африки и в Азии. Да там и остались. А многие из античных авторов и лингвистов и вовсе не были греками по происхождению. Центром изучения греческого языка стала Александрия в Египте. Сосредоточие эллинистической культуры и учености, знаменитое своей библиотекой. Римляне же в это время требовали только «хлеба и зрелищ».
        - Я в твою пользу приведу один характерный исторический эпизод,  - подсказал Клемма.  - В Александрии в те далекие времена жила умна и образованная женщина - Гипатия. Это она изобрела астролябию и многое другое, столь же полезное. Трудилась по двадцать четыре часа в сутки. Говорила своим ученика: «Сохраняйте своё право думать, потому что даже думать неправильно лучше, чем не думать вообще». Потом пришли римляне, которым астролябия и другие ценные изобретения были совершенно ни к чему, подавай только войну и празднества. И изрезали Гипатию на мелкие кусочками острыми ножницами для разделки устриц. «А не учи других, не думай и живи так, как мы».
        Нос, почёсывая нос, с печалью в голосе проговорил:
        - Похоже, сейчас в «Россиянском олигархическо-олигофреническом королевстве» наступают подобные времена. Одни зрелища и никакой культуры и науки. Чем это может кончится - приведу другой пример из истории Древнего Рима. Последний его император Гонорий застал падение Рима в Равенне. К нему прибежал испуганный евнух и сообщил об этом.
        « - Как Рим пал?  - вскричал самовлюбленный Гонорий, чем-то очень напоминающий то ли косноязычного Ельцина, то ли крупноголового Медведева, любителя айфонов.  - Да он же только что ел из моих рук!» А «Римом» звали его излюбленного бойцового петуха. Когда же евнух объяснил, что пал вовсе не петух, а город, разграбленный гуннами, Гонорий тотчас же успокоился.
        « - А-а, ладно,  - зевая, отозвался он.  - А то я, понимашь, уже начал расстраиваться…»
        Клемма с Корнем посмеялись, а последний через минуту продолжил:
        - Здесь любопытно добавить, что эллинизация Африки и Азии в точности повторилась в Европе, где в монастырских школах латынь стала основным предметом. Родной язык изгонялся не только как предмет преподавания, но даже из общения учащихся. За вылетевшее из уст отрока родное слово его жестко наказывали: вешали ему на грудь «бирку позора». Освободиться от нее можно было, лишь «подловив» на том же однокашника. Отсюда - постоянная слежка друг за другом и доносительство, характерные родовые черты среднего европейца. Когда же в Италии, во Франции и Германии народно-корневая словесность сливается с однородными движениями, папство берется за меч и анафемы. Оно осуждает на сожжение великое творение Данте «Божественную комедию», не успев казнить автора при жизни. Осуждает лишь за то, что гениальный поэт, оставаясь чистосердечным католиком, желая быть справедливым, вполне по достоинству засадил некоторых пап и их клевретов на сковороды в свой ад.
        - Но вот некоторых ближайших продолжателей Данте - Петрарку и Боккаччо, например, папы облекают священным саном и держат при дворе,  - добавил Нос.  - А именно они - родоначальники открытого язычества, а ныне и порнографии. А закончится всё это совершенным изгнанием Бога из школ Европы. Да, в общем-то, во всем «толерантном мире» уже и закончилось.
        - Скажу больше,  - снова вступил Корень.  - Европейцы не способны читать и понимать своих классиков, изданных три-четыре века назад, даже англичане - Шекспира. А французы сами говорят, что их примитивный бэушный французский язык - язык во язычестве, удерживающий их в пергаментной ветхой оболочке, делающий еще похожими на человеков.
        - Ты переводчик и полиглот, тебе виднее,  - согласился Клемма.  - А я где-то читал, что сами средневековые гуманисты понимали, что латынь - язык искусственный, созданный главным образом из греческого и итальянского. И «древний» в том смысле, что для них и двести лет было древностью. Но в шестнадцатом веке была выдвинута и другая теория происхождения латыни. Из этрусского. То есть из русского. Но откуда вообще взялись латынь, санскрит, древнееврейский языки?
        Корень стал объяснять:
        - Официальная история учит нас, что латынь, к примеру, появилась у предтечей Римской империи - латинян, некогда населявших Аппенинский полуостров. Само имя «латынь» происходит от Лациума - области средней Италии. Но там говорили с незапамятных времен на таком же италийском языке, как и в других провинциях этого «географического сапога». Частично это их родной, естественный язык, частично - действительно наследие этрусков и частично - заимствования у древних греков. Однако та же «история» избегает главного вопроса о том, почему же он стал «мертвым языком»? А я предполагаю, что он никогда и не был живым.
        - Не ты один,  - вставил Нос.  - Он был сконструирован как инструмент, а точнее сказать - оружие, для проведения своих замыслов в жизнь. Другое дело, что создавался он на основе русского и арабского языков. Когда идеологи Ватикана, создавая историю «Древнего Рима», повели её от «Древней Греции», то «великому» Риму как-то не пристало перенимать у виртуальных греков еще и алфавит. Тогда они извлекли на свет латынь - фонетический алфавит этруссков - руссов, действительных основателей древней цивилизации на Юге Европы и острове Крит.
        - Такая изуродованная «латынь» стала вроде «жаргонной блатной фени» для идеологов Ватикана во времена поголовной и жестокой католизации народов Западной Европы,  - пошел дальше Корень.  - Она насаждалась во всех сферах: государственном делопроизводстве, полиграфии, в школах и университетах. И в исторически короткий срок в языках произошло смешение «латыни» с конкретными живыми индоевропейскими диалектами. Так возник западноевропейский лингвистический «винегрет». Латынь, по сути, использовали не во благо, а во зло, чтобы развести людей по лингвистическим, а затем по национальным и религиозным коридорам.
        - Позвольте и мне высказаться?  - взял слово Велемир.  - Я ведь тоже лингвист. Лингвохирург даже. И попал к вам как в родную стихию. Вот взять латынь. Это ведь тоже фикция. Да, современный латинский алфавит лежит в основе письменности большинства европейских языков. Но в котле Западной Европы в прошлом люди разговаривали на огромном количестве языков и наречий. На этом фоне библейский миф о Вавилонском столпотворении не выглядит преувеличением. Поэтому тогдашняя «глобализация» могла быть успешной только в рамках мировой религии, имеющей свой базовый язык. И им, безусловно, стала латынь. А оттенков ее или видов в ходе эволюции было много. Могу перечислить.
        - Жаль, Черемисинова нет, записывал бы,  - высказалась Катя.
        - Это точно,  - согласился Клемма.  - И в школе так всегда делал, а потом учителям ябедничал. Так какие оттенки?
        - Это архаическая латынь, классическая, серебряная, поздняя, народная, вульгарная и даже так называемая «поросячья», представляющая собой в основном зашифрованный английский. И относящаяся к категории «тайных языков». Она, эта «поросятина», отличается принципами перемещения начальных согласных в конец слова и добавления некоторых специфических окончаний. Как способ шифровки используется иногда и в других языках.
        Корень, Клемма и Нос посмотрели на него с уважением. О Катерине и говорить нечего. Она с него и так глаз не сводила.
        - Следует дополнить,  - продолжил Велемир, гордясь вниманием,  - что с помощью исковерканной латыни самым тщательным образом старались обрезать и вычистить древнее русское наследие в Европе. Из памяти народов всячески стремились изъять русский дух и его самое живое проявление - русский язык. И, надо признать, им это удалось сделать. Не случайно уже в шестнадцатом веке всех европейцев на Руси называли «немчурой», «неметчиной», то есть онемевшими, забывшими родной язык…
        Помолчав немного, он продолжил:
        - Что еще интересно: фонетически в речи людей представлены практически все звуки, но после написания слов, часть из них теряется, что приводит к механической замене «акрофонического» использования алфавита на «абстрактно-символьный». А учитывая существующие правила фонетики и грамматики латинского языка, можно констатировать, что минимальные огласовки в латинских словах служат только абстрактно-символьному подходу в интерпретации алфавита.
        - Таким образом, можно сделать окончательный вывод о том, что латинский язык как абстрактно-символьная система был создан искусственно,  - подытожил Корень.
        - Да, он является вторичным вариантом славянской и греческой письменности,  - сказал Велемир.  - Его целевое назначение - натурализация народов, заселяющих Западную Европу под главенством католической церкви. И эта задача была выполнена. Латынь умерла, да здравствует… Что и кто? Какой еще искусственный лингвопроект подсунут людям на сей раз? В маске будущего общечеловеческого языка. Вкупе с единой мировой религией, скорее всего, экуменистической, включая сатанинские секты, призванной ускорить, обслужить и ублажить пришествие Антихриста.
        - А как вам сама латиница?  - задал вопрос Клемма.  - Как вы ее можете охарактеризовать?
        - Плохо,  - ответил Велемир.  - Под данным словом мы привыкли подразумевать не только латынь - мертвый язык, но и его производные ныне живые языки. И, конечно же, в первую очередь английский. Поэтому, говоря «латиница», имеется в виду некий сплав мертвого языка - языка науки и живого английского. Но уже как бы и полудохлого тоже, наподобие детища Франкенштейна. Этакий своеобразный чудовищный монстр, не живой и не мертвый. Однако на сегодняшний день уже две трети населения планеты общается на этом монструозном говоре. Латинице придан статус международного языка. Ныне человек, не владеющий им, становится ущербным по определению. В существующей системе международных ценностей вход в «цивилизованный мир» ему закрыт.
        - Конечно, куда ему!  - согласился Корень.  - Он не сможет получить целого ряда престижных профессий и работы, лишается возможности общения по Интернету и так далее. То есть, по сути, мы можем говорить о том, что нынешняя «глобальная система мироустройства» стремится к тому, чтобы латиница стала единственным и единым языком будущего человечества.
        - Мертвые языки в давние времена созданы потомками эмигрантов из исторических территорий Италии, Египта и Балканского полуострова, подзабывшими неупотребительные на чужбине звуки их родной речи,  - добавил Велемир.  - Вследствие чего древнеиталийский язык превратился под готским влиянием в латинский, о чем писал еще наш историк Татищев. Арабский перешел в Испании, Египте и Италии в древнееврейский, самое имя которого в переводе значит - переселенческий. А греко-славянские языки Византии, смешавшись в Индостане у балканских проповедников Христа, положивших начало касте браминов, создали санскрит, подобно тому, как немецкий язык превратился у польских евреев в «новоеврейский».
        - Вот с этого места поподробнее, пожалуйста,  - сказал Клемма.
        - Да без проблем!  - откликнулся Велемир.  - Развитие живых этнических языков происходит только естественным путем. И пройти вновь по этому пути, повторить опыт невозможно. Потому-то в строгом смысле слова и лингвистику нельзя считать наукой, которая отличается от «не науки» тем, что любой опыт может быть воспроизведен в тех же самых условиях и с тем же самым результатом. Зато существует в языкознании наука семантика, то же, что и семасиология, которая изучает смысловую сторону языка слов, частей слова и словосочетаний. Или же, как ее еще называют - лингвистическая семантика.
        Помолчав, он повел свою речь дальше:
        - Но к чему это я? А к тому, почему буква обязательно должна являться «единицей смысла»? Можно ли под привычными для нас буквами алфавита представлять сочетание процессов, явлений, векторов движения, инверсионность и многое другое? Где находится смысл произносимых и записываемых нами букв? Из всего этого вытекают еще более сложные и глубокие вопросы, а семантика обретает иные, философские черты. Что такое «поток сознания»? Как мы воспринимаем мысли и чувства человека, и что они из себя представляют? Как пробивается к нам генетическая память? Все эти процессы очень сложны, иногда отчетливо, а то и еле уловимые, быстро меняющие друг друга, затрагивающие не только холодный разум, но и всего человека полностью. И обязательно отражающихся в языке.
        - Хороший гость,  - одобрительно вставил Нос.  - Налейте ему полную чашу.
        - Если «алфавит» необходим для перепрограммирования населения, уже владеющего языком и развитой письменностью, эффективней применять так называемый «акро-фонический принцип» - совокупность кодирующих фраз, позволяющих каждому звуку языковой системы придать однозначное графическое и смысловое соответствие. Тогда буква становится единицей смысла и из алфавита или азбуки можно даже построить варианты посланий предков потомкам в виде заветов. При этом, безусловно, происходит некоторое упрощение языковой системы, но результат достигается продуктивно. То есть, управляешь языком народа - управляешь его сознанием.
        «Хороший гость» одним махом заглотил полную чашу карпенисионского и запросил другую. А одолев и ее, причем с огромным удовольствием, начал говорить дальше:
        - А если целевые функции алфавита нужны, в первую очередь, для «натурализации» большого количества людей на огромных территориях, то его представляют в виде упрощенного стандартизированного базиса как абстрактно-символьную систему, предназначенную для коммуникации в обществе. А правила в языке появляются только тогда, когда на данную алфавитную систему переводится огромный объем достаточно разнородной интеллектуальной информации. В этом случае приходится этот упрощенный аппарат базовой письменности искусственно усложнять инородными элементами и функциями, но уже в виде грамматики, лексики, орфографии, морфологии, фонетики и тому подобное.
        - Кстати, по поводу последней, я должен отметить, что звуки речи в каждой стране держатся особенно прочно,  - подхватил Корень. Они все тут понимали друг друга с полуслова.  - Это не только мое мнение, а всех серьезных исследователей языка. Бодуэн-де-Куртенэ, признанный отец нашей сравнительной лингвистики, говорил: «Особенности произношения долее сохраняются, чем сам язык, когда он переходит в другой». Точно также очень прочен и грамматический строй всякой национальной речи. Сколько греческих слов вошло в современные нам европейские языки, однако же, каждый народ склоняет их по своей грамматике, а не по греческой.
        - Простые фразы люди воспринимают без отторжения на бытовом уровне и этого им достаточно для их осмысления, а сложные мысли могут воспринимать только с помощью «толмачей», желательно, на уровне веры,  - сказал Нос.  - Но при выполнении одного условия - авторитетности самих этих «переводчиков». Или «учителей». Данный подход весьма эффективен при решении задач «глобализации». А есть ли иные функции алфавитных систем?
        - Обязательно есть,  - ответил Велемир,  - только они находятся под большим спудом секретности. Впрочем, они и сами по себе закодированы в текстовых и образных системах. И участвуют в управлении сознанием народов. А теперь представьте, что произойдет, если люди научатся свободно синхронизировать свои мысли, произношение и письменность?
        - Что же?  - простодушно спросила Катя, не совсем понимая, о чём тут вообще идет речь.
        - Мы, дорогая Катенька, получим самодостаточных людей, которым не нужны будут «толмачи», и управление которыми нужно будет вести на иных принципах,  - отозвался Нос.  - Куда тогда деваться манипуляторам сознанием человека и человечества? Где сыскать такого «Суркова», который придумает новый управленческий принцип зомбирования?
        - Вот-вот,  - подтвердил Велемир.  - К сказанному добавлю, что с функциями управления, на которые мы вышли в ходе нашего разговора, постоянно сталкиваешься в исследованиях по нейролингвистическому программированию и психотропным разработкам, как в отечественных, так и в зарубежных трудах. Большинство из которых, разумеется, недоступны простому читателю. Мне повезло больше, я знаю об этом не понаслышке, поскольку основательно «окунулся» в нейролингвистику и здесь, и за рубежом…
        - Повезло ли?  - с сомнением спросил Корень. Вопрос был риторическим, поэтому Велемир отвечать не стал. Хотя и сам задавал его себе не раз. Просто досказал свою мысль:
        - Давайте же понимать под «семантикой» такую науку, которая изучает смысл букв, слогов и слов, синхронизированных как в написании, так и в произношении. То есть она не раздел семиотики, а в первую очередь - знаковое отражение фонетики. Тогда и базисная система букв для нас будет представлять не набор кодирующих фраз, а основание для восприятия информации сознанием и подсознанием без конфликта на уровне веры. И таким образом, «язык» будет исполнять предназначенную ему Богом сакральную функцию. Поскольку «Вначале было Слово…».
        На последних фразах он даже встал со стула:
        - Касательно же русского народа и русского языка, то у нас с вами есть так называемая «генетическая грамотность», нам не надо объяснять смысл таких слов как «справедливость», «совесть», «правда» и так далее. Нам не нужны импортные «толмачи» и «переводчики» истинных смыслов. Жить по «совместной вести», то есть «ведать слово творящее, не имеющее границ». Сам русский язык объединяет народ. Это даже не искомая национальная идея, а основа всего и вся, главный стержень. Вынь его - и все рухнет, исчезнет в прах. Это единый базис для мировоззрения и мощнейший выразитель мироощущения народа. Которому вовсе не случайно Достоевский, столь ненавидимый Чубайсом на своем «генетическом уровне», дал самую точную и емкую характеристику - «богоносец».
        Сделав перерыв, Нос с Корнем вышли в коридор покурить, а Велемир решил задать Клемме вопрос, не дававший ему покоя с утра:
        - А зачем к вам приехала Ирина? Если вы, конечно, не пошутили.
        - Нет, не пошутил, я ее давно знаю, еще с девяностых годов, и давно сватаюсь. Она часто сюда приезжала. Но тогда была замужем, а теперь свободна.
        - А сестры у нее не было?
        - Точно не помню. Кажется, была. А вам зачем?
        - Не знаю. Может быть, я что-то и путаю. И это совсем другая женщина, которая мне нужна. А может, та самая. Когда она обещала вернуться в Юрьевец?
        - Дня через два-три.
        Велемир взглянул на часы и спохватился:
        - Кажется, мне пора. У меня свидание.
        - В столь поздний час?
        - Самое время.
        - Я с тобой,  - сказала Катя и тоже поднялась со стула.  - Знаешь, Макс, куда он собрался? К белой вдове.
        - Не советую,  - предупредил электрик.  - Дело темное и опасное.
        - Вот и я говорю. В прошлом году один приезжий все крутился возле нее, потом пошел, ночью, и исчез. До сих пор ищут. Помнишь, Макс?
        - Да не он один! И знаете, что я вам скажу? Она каббалистка. Мне как-то удалось разговорить ее, ради любопытства, и она призналась. Что после гибели мужа, или что там с ним приключилось, всецело с головой погрузилась в каббалу.
        - Это кто тут говорит о каббале?  - спросил Корень, вернувшийся вместе с Носом в комнату.  - Я вам о ней сам много чего могу порассказать. Специально изучал, чтобы врага в лицо знать.
        - Вот и расскажи. А мы послушаем,  - ответил Клемма.
        И Велемир решил задержаться здесь еще на некоторое время. Не только потому, что и каббала лежала в сфере его лингвистических интересов, но еще и от того, что при жизни с ним Лена сама ею увлекалась. Ведь где химия, там и алхимия. И выходит, что если чисто гипотетически белую вдову можно считать его пропавшей женой, то… Многое сходится. Чем черт не шутит, а он большой мастак на подобные выходки. При том еще, что тут замешана каббала.
        - Итак,  - начал Корень,  - Авраам, от которого берут исток все три главные монотеистические религии - иудаизм, христианство и ислам, по версии самих каббалистов считается и отцом каббалы. Но, скорее всего, это плод нескольких авторов, синкретическое учение, смесь Моисеевой веры, языческой мистики и тогдашней философии бытия. А то, что Авраам, он изначально был идолопоклонником, никто не оспаривает. На тот момент все человечество было языческим. Сегодняшний глава каббалистов Михаэль Лайтман пишет, что особенность евреев в том, что это не народ - а группа, выделившаяся из Древнего Вавилона, чтобы постичь Творца. В них проявилась точка в сердце - начало души. Авраам, вавилонский жрец, ощутил это стремление в себе путем работы над собой, раскрыл методику изменения отношения человека к миру. Но по своему интеллектуальному складу Авраам был шумером, а не вавилонянином.
        - А Моисей, к слову, этот великий пророк и законодатель, автор Пятикнижия, сплотивший израильские колена в единый народ, вообще окутан непроницаемой тайной,  - добавил Нос.  - Древнеегипетские письменные источники и археологические находки не содержат никаких сведений о нем и об Исходе. Но существует немного «экзотическая» версия, согласно которой Моисей и фараон Яхмос I - это одно и то же лицо, а Исход евреев из Египта действительно имел место быть, но эти события перепутаны позднейшими переписчиками Торы. По этой версии, Яхмос-Моше-Моисей не вывел, а выгнал евреев вместе с гиксосами после взятия Авариса в 1545 году до нашей эры.
        - Тут я позволю себе добавить,  - вступил в разговор Велемир,  - что Торы в письменном виде до вавилонского плена не существовало, а там она была записана арамейскими квадратными буквами. Свитки «Закона Моисеева» хранились потом рядом с Ковчегом Завета Господа в Иерусалимском храме. Сама Книга Бытия - Библия - возможно, была составлена Моисеем на основании очень древних документов, первоначально существовавших в виде глиняных табличек. Шумерских, разумеется. Но сам он писал на папирусных свитках и, конечно, не клинописью. А как?
        - Сложный вопрос,  - откликнулся Корень.  - Есть версия, что он использовал родной ему древнеегипетский и иероглифы, а впоследствии этот текст был переписан - переведен по-древнееврейски финикийскими буквами. Но есть и другое предположение, выдвинутое эзотериками-каббалистами. Моисей знал первоначальный язык Посвященных, как знал его каждый египетский жрец, и был ознакомлен с числовой системой, на которой он обоснован. А если допустить, что этот язык Посвященных тождественен «Чаромутию» Лукашевича, священному языку магов, волхвов и жрецов, то получим следующее. Пророк Моисей писал на праславянском рунами. Так называемыми «чертами и резами».
        - Вы и о Лукашевиче знаете?  - удивился Велемир.
        - А как же! Мы тут не просто веником в бане машем.
        - И не только колбасой торгуем да лампочки ввинчиваем,  - добавил Нос.
        - Ну, тогда вы и сами Посвященные,  - уважительно произнес Велемир.
        - В каком-то смысле - да,  - всерьез ответил Нос.  - Я ведь наполовину перс. А магию, как известно, создали в древней Персии.
        - Тут ты ошибаешься,  - возразил Корень.  - Магии столько же лет, сколько и человечеству. Она появилась в мире вместе с первыми расами людей. И умрет с ними. А маги, священнослужители Персии, это мобеды, древние гхеберы, и даже в наше время они называются магои. Кассиан упоминает трактат по магии, хорошо известный в четвертом и пятом веках, приписываемый Хаму, сыну Ноя, который в свою очередь, как говорят, получил его от Джареда, четвертого поколения Сета, сына Адамова.
        - А халдеи? Тоже ведь маги и каббалисты,  - произнес Клемма.
        - Существует много версий относительно халдеев,  - сказал Велемир.  - С давних пор историки разделяли халдеев - народность и халдеев - жрецов. В шестьсот двенадцатом году до нашей эры они в союзе с мидийцами свергли ассирийское государство. А уже через пятнадцать лет безраздельно правили в Вавилонии, основав Нововавилонское царство. Именно с ним связан вавилонский плен, хотя Вавилонию этого периода правильнее называть Халдеей… Халдеи были жрецами Бела - Мардука, якобы унаследовавшими тайную трансовую культуру от працивилизации, погибшей в Индийском океане двенадцать тысяч лет назад.
        - Атлантида?  - спросила Катя.
        - Вполне возможно. Часть этой трансовой культуры была заимствована иудеями во время вавилонского пленения и вошла позднее в еврейскую каббалу. Тайна «плена вавилонского» состоит из ухода монотеизма к пантеизму и поклонения мамоне вместо Бога. А также постепенной замены веры Моисеевой фарисейским талмудизмом, левитов - халдейскими жрецами, наследников Сима - смимикрировавшими потомками Хама. Тут вы, Митрофан Васильевич, абсолютно правы.
        - Послепотопная эпоха породила и новую форму мирового зла, которого человечество не знало прежде,  - снова взял слово Корень.  - Кроме, может быть, гипотетических атлантов. Это зло - имперская гордыня Вавилона, а ныне Штатов. И ее первым носителем в истории оказался внук Хама, сын Куша - Нимрод. Его главенство, согласно Библии, было основано не на каких-либо духовных преимуществах, но исключительно на физической силе и вошедшей в пословицу удачливости в охоте. Но в основном охоте на людей, на их души.
        - Само понятие «Вавилон», носящее в Старом и Новом Заветах негативный смысл, в талмудической литературе превозносится,  - добавил Нос.  - Это одна длинная ода самому названию Вавилон.
        - А протоиерей Сергей Булгаков считал, что Вавилон вообще имеет значение собирательное, есть понятие не столько географическое и политическое, сколько морально-мистическое,  - заключил Клемма.  - Вавилон - это начало и конец апостасии, дерзкий вызов Богу… А не сделаешь ли ты нам кофейку, Катя?
        - Отчего же не сделать?  - улыбнулась она.  - Только вы без меня не продолжайте, мне интересно. У меня бабушка знахаркой была, типа вещуньи.
        - Да я помню,  - сказал хозяин.  - Вот и мне нагадала, что я женюсь только один раз и навсегда. На женщине в мире и покое, но почему-то еще и в саже. Что за ерунда такая? В покое, значит, мертвой уже? Бр-р… И покрытой пеплом, сгоревшей, стало быть, заживо. Еще нелегче. Но я был тогда еще мальчишкой, не понимал. Долго ломал голову над этой загадкой, а только недавно до меня дошло. Да ведь это Ирина! Я ее уже лет двадцать безответно люблю, а Ирина по-гречески - именно мир и покой. И новая фамилия ее теперь - Сажэ. Все сходится.
        - Осталось только получить ее согласие,  - усмехнулся Корень.  - А его она, насколько я знаю, никак не дает. Но ты жди, жди. Или воспользуйся магией.
        - Мы тебе потом объясним, как привораживать,  - подхватил Нос.
        А Велемир вновь подумал о своей жене и белой вдове. Пора было уходить, время час ночи, но после слов хозяина ему и вовсе захотелось остаться. Казалось, что все три женщины - белая вдова, Ирина и погибшая Лена - каким-то образом связаны друг с другом незримыми каббалистическими нитями.
        Дождавшись, когда Катя принесет кофе, Корень продолжил:
        - Что касается Атлантиды. По одной из ненаучных версий, адептом которой является мадам Блаватская, там жили исполины, спасшиеся потом от Потопа. Они были великими астрологами и получили от «сынов Бога» сокровенные знания, оставив их после вавилонским жрецам - магам. Ну, «сыны Бога» - это падшие ангелы во главе с Люцифером, а исполины - каиниты и хамиты… Итак, наряду с ростками Талмуда именно в Вавилоне формировалась еврейская каббала, главной составляющей частью которой стала астрология. И тут уж начинается прямая область колдовства. Поскольку астрология, столь модная в наши дни - специально нам ее навязывают, что ли?  - это часть каббалы, заимствованная от древних язычников, сабеистов, потомков Хама, живших в Халдее, и поклонявшихся звездам, которые они считали «одухотворенными». Они вообще считали, что магией слов можно изменить судьбу человечества.
        - Любая магия, включая «белую», в итоге приводит к обожествлению каббалы,  - сказал Клемма.
        Велемир вернул разговор к лингвистической теме:
        - Довольно сложно проследить ареал распространения потомков Хама, жрецов-каинитов. Они могли действовать среди племен, языки которых лингвисты нашего времени не относят к «хамитическим». Именно они передали хеттам, угарийцам, финикийцам, критянам религию, основанную на осквернении отеческого начала. От критян эту религию частично унаследовали греки, от финикийцев - карфагеняне. Но внутри хамитической традиции или рядом с ней мы должны различать более глубокую струю каинитства, опознавательным знаком которой служат культ братоубийства, урбанизм, магия огня.
        - Но эта же «струя» прослеживается во всех великих цивилизациях древности: египетской, хеттской, ассиро-вавилонской, мидо-персидской, и не иссякла до наших дней,  - высказался Корень.  - Философ Хомяков так охарактеризовал хамское начало: это фаллизм, присущий кушитским религиям. Неспроста половой инстинкт - единственное божество, которым пронизана Каббала. А плотское наслаждение - вот та святая святых, то откровение, в котором проявляется деятельное присутствие их божества.
        - Ну а сейчас что, иначе?  - не выдержала Катя.  - Геи, педофилы, однополые браки, скоро скотоложство из всех щелей полезет. Сплошная каббала.
        - Победное шествие по планете,  - согласился Корень.  - Змий, как причина удаления первых людей из рая, и орган, который в лице Ноя стал посмешищем его недостойного сына, обратились в два главных момента каббалистического либо демонического культа. С самого начала зла они суть эмблемы тайны и шабаша, священные знаки религиозных и политических ассоциаций оккультизма. Они - альфа и омега, первое и последнее слово Каббалы. А сатанинским верованиям всегда сопутствуют секс, насилие и вампиризм или каннибализм. Не случайно изначально Каннибал - жрец Ваала. Хамы, изуверы и извращенцы, а также их тайные покровители и руководители так или иначе, но непременно проявляют духовное сродство с представителями бестиария. Особенно с так называемыми рептилоидами. Видимо, поэтому, обращаясь к фарисеям, Христос заклеймил их такими словами: «Змеи, порождения ехидны!» Змеи, гадюки - здесь надо понимать в прямом, а не переносном смысле…
        - А я хотел еще сказать вот о чем,  - произнес Велемир.  - Что тоже имеет отношение к каббале. В богословской науке мнения о понятиях «священный» и «святой» весьма определенны, но вот в лингвистике иначе. Содержания понятий «священные и святые языки» нельзя считать устоявшимися. Иудеи справедливо утверждают, что сохранение священного для них языка иврита является условием существования и силы еврейского народа, его духовности, нравственности, культуры, традиции, обычаев. Так почему же отказывают в этом другим народам? Они придают своему языку сверхкосмическое, божественное значение. Это полезно принимать во внимание при оценке и церковно-славянского языка. Кроме того, не следует забывать и об измышлениях каббалистической и иной нумерологии, для того, чтобы избежать их оккультных, магических и эзотерических соблазнов. Сама по себе священность языка еще не означает его святости. Святость есть особая законная священность - отделенность конкретно для Бога и по воле Бога.
        - Поконкретней, пожалуйста,  - попросил Клемма.
        - Святость - это абсолютная полнота истины, жизни, веры, надежды, любви и мудрости. А какая-либо своя священность текстов и предметов есть признак любой религиозной принадлежности. Те или иные священные языки используются в разных вероучениях: созидательных, или, наоборот, деструктивных. Например, у сатанистов применяется так называемый енохианский священный язык. Противоположный святости. Собственные священные языки отмечаются и в других демонических культах. Таким образом, имеются святые священные языки и демонические священные языки. Кроме того, надо иметь в виду, что каждый священный текст можно, с неодинаковой мерой соответствия, записать и читать на любом светском языке: естественном или искусственном, жестовом или созданном для слепо-глухо-немых и так далее.
        По привычке встав из-за стола и начав расхаживать по комнате, он продолжил говорить:
        - В целом, священные языки можно разделить по следующим категориям. Одни возникли при божественном, или, наоборот, демоническом участии целенаправленно. Другие признаны священными каким-либо вероучением. Третьи активно используются преимущественно в сакральной сфере. Четвертые имеют какую-либо внутреннюю систему правил и оценки сакральности букв, шрифтов, слов, лексико-семантических конструкций, предложений и текстов. Например, для алфавита: имя и числовое значение каждой буквы, специальные графика и знаки и тому подобное. Пятые обладают широкой метафоричностью, используют поэтические, мелодические, шрифтовые, а также иные средства для выражения сакрального смысла.
        - Поэзия, конечно, обладает священно-сакральным смыслом в высшей степени,  - согласился Нос.  - Если только она подлинная. Как армянская.
        - Не сомневался, что ты это скажешь,  - усмехнулся Корень.  - Как же без Ованеса Туманяна и Егише Чаренца обойтись… Указанными вами признаками, насколько я понимаю, обладают, в разной мере, древнеиудейский, древнегреческий, древнеарабский и церковно-славянский языки. Так?
        - Так. Однако только два из них отвечают требованиям священности и святости полностью, целенаправленно при божественном участии возникли и сохраняются преимущественно как языки Священного Писания и богослужения.
        - Какие?  - спросила Катя.
        - Это - древнеиудейский иврит и церковно-славянский язык. Иврит с первых веков нашей эры был не разговорным, а преимущественно священным языком. Его священный вариант использует, главным образом, два жестко канонизированных в шрифтовом и символическом отношении алфавитных стиля: ассирийский или квадратный - «Ктав ашури», а также каллиграфический - «Стам». В отличие от иврита, в церковно-славянском языке нет строжайшей канонизации, особенно, символической, алфавитных шрифтов, хотя многие сакральные особенности написания устойчиво сохраняются. Применяемые в иудаизме толкования букв, слов и словосочетаний священных текстов, основанные на их числовом и ином сакральном значении, называется «гематрия». Еще в начале нашего тысячелетия использовались тридцать два способа интерпретации текста Торы. Двадцать девятый способ состоит в исследовании «первичной гематрии»,  - арифметической (не взвешенной) суммы значений всех букв слова… Известны разные гематрии. Например, «редуцированная гематрия» (малая гематрия или малое числовое значение) составляется так же, как и первичная гематрия, однако у слагаемых
отбрасываются крайние справа нули. «Полная гематрия» образуется суммой первичных гематрий самих названий всех букв слова. Имеются гематрии, основанные на взаимозаменяемости и перестановке букв, а также прибавлением по особым правилам других дополняющих цифр, это так называемый «колель».
        - К чему вы это?  - заинтересовался Клемма.
        - А к тому, что схожий православный анализ гематрий употребил епископ Иннокентий в критике адвентизма. Находясь в Харбине, он в 1930 году писал, что сам адвентизм имеет в себе нечто антихристово. Число имени антихриста, по апокалипсису, как известно - 666. Теперь, говорит епископ, посмотрите, не это ли число содержит в себе и самый адвентизм, по церковно-славянскому счислению? Далее он подсчитывал первичную гематрию фразы «самый адвентизм», опираясь на числовые значения церковно-славянских букв. И в сумме получалось сатанинское число 666…
        Велемир вновь сел на свое место, но рассуждал дальше:
        - При чтении Торы в соответствии с правилами «библейских кодов» в ключевом с мессианской точки зрения пророчестве обнаруживается зашифрованная фраза: «Йешу восстал из мертвых», то есть воскрес. В иудейской традиции имя «Йешу» - уничижительная форма, относящаяся единственно к Иисусу Христу. Это имя упоминается через «библейские коды» Торы и в других важнейших ветхозаветных пророчествах о Мессии. А «библейский код» - это недавно обнаруженная форма гематрии. В его расчете использовались так называемые эквидистантные (равноотстоящие, расположенные с равными промежутками) буквенные последовательности в подлинных текстах Торы с вероятной значимостью порядка 99,99 %. Кстати, в других книгах, созданных людьми, такие закодированные сообщения отсутствуют. Более того. Каббалистическая нумерология имеет дополнительные методы толкования: «нотарикон» и «темура». Нотарикон означает развертывание слов в целые фразы и свертывание фраз в слова. Темура основана на замене одних букв на другие для получения нового слова, поясняющего или модифицирующего смысл прежнего. Вот такая получается «петрушка»…
        - Да не петрушка уже, а целый набор приправ к блюду из человечины,  - отозвался Нос. Корень выразился определеннее:
        - Древний иврит, в силу крайне законнического и безблагодатного характера нынешнего иудаизма, уподобляющегося в этом магизму, активно используется для обоснования каббалистических учений, причем не только в собственно иудаизме, но и в оккультизме, гностицизме и сатанизме. Это весьма знаменательно при оценке течений иудаизма, каббалы и нумерологии.
        - В церковно-славянском языке есть свои специфические знаки, имеющие сакральное значение,  - дополнил Велемир.  - Например, титлы. Они указывают на словесную невыразимость некоторых явлений, а вовсе не служат для экономии места. У иудеев наблюдается нечто схожее. В их священных текстах, скажем, слово «Бог» всегда пишется как «Б-г», также пишутся и все производные от этого слова. И церковное титло практически всегда сигнализирует об особых, сакральных свойствах слов. Поэтому самочинный отказ от титл и других надстрочных знаков может привести к ослаблению и обеднению духовного содержания, молитвенности наших православных священных текстов. Например, надстрочный знак «звательцо» есть, с духовной точки зрения, молитвенное поминание православных византийцев,  - разновидность духовной связи с ними. А для любого православного очевидна значимость единства духа и веры с нашими христианскими предками даже в подобных «мелочах».
        Велемир снова посмотрел на часы. Зачем вообще белая вдова позвала его именно ночью? А сейчас еще и полнолуние. Что хочет сказать? Ночь, кладбище, каббала. Что делать? Идти или не идти?
        - Не ходите,  - угадал его сомнения Клемма.  - Не стоит связываться с нечистой силой. Это вредно для здоровья.
        - А куда он собрался?  - спросил Нос.
        - К белой вдове.
        Корень от удивления присвистнул:
        - Даже я бы на это не решился. А мне уж приходилось и местных колдунов, и заезжих шаманов парить. Но женщина с кладбища - это нечто особое. Прошлое ее - тайна.
        - Говорят, она чудом выбралась из каких-то развалин,  - добавил Нос.  - То ли после камнепада в горах, то ли после землетрясения. Я помню Спитак и знаю, что это такое. Люди там, которые уцелели, с ума сходили. Но приобретали, тем не менее, какую-то мистическую силу. Преображались, жили вне времени и пространства. Многое из того, что с ними было в прошлом, не помнили, зато могли предвидеть будущее. Не все, конечно. Некоторые.
        - Тем более мне надо идти,  - сказал Велемир. Но с места не тронулся. Решил еще немного времени задержаться. Разговор о каббале не отпускал.
        - Когда хотят, чтобы никто их не понял, кроме тех, кому предназначено послание, обычно применяют шифровку, то есть, как правило, изображение слов условными знаками,  - начал говорить Корень.  - Есть и другие способы, иносказательные, к примеру, или цифровые, и так далее. Содержание такого письма будут знать лишь посвященные в систему знаков и символов. Каббала - наука специально иудейская, а потому в основу исследования законов мироздания в нее была положена еврейская азбука. Как уверяют талмудисты, данная самим Богом при создании первого человека. Что весьма спорно.
        - Я в этом и не сомневаюсь,  - согласился Велемир.  - Но поглядите, к чему привела каббалистическая еврейская азбука? Или уж, точнее, завела. Читая древние еврейские книги по каббале, мы там находим, прежде всего, апологию числа 22. К чему бы это? Ответ таков. Еврейская азбука заключает в себе двадцать две буквы, то есть, по каббалистическим понятиям, в ней - «двадцать два волшебника, слагающие все еврейские слова»…
        - А неизвестный автор «Сефер Иедира», что в переводе означает «Шифр Творения», особо восторженное внимание уделяет буквам М, Ш и А, добавил Корень.  - По еврейским преданиям это был сам праотец Авраам.  - И кто знает еврейский язык, как я, тот легко заметит, что всё это выведено потому, что с буквы М начинались такие еврейские слова, как «закон» и «вода» - немая стихия. Буква Ш составляла основной звук в словах: «вина» и «огонь». Который был в тоже время и шипящей стихией. Буква же А была первой с словах: «правда» и «воздух» - нечто среднее между стихиями огня и воды. Сообразно с этим тройственным принципом и все другие буквы еврейской азбуки были разделены только на три группы - немые, шипящие и средние, подгоняемые под тройственное число, которому талмудисты придавали основное значение для всего существующего в мире. Таковы теоретические обоснования первоначальной кабалистики: буквы - шифры всего, всех имен, понятий и тайных талмудических знаний. Таким же каббалистическим методом выводятся и все свойства небесных светил, а по сути - всего мироздания.
        - Подобный каббалистический принцип исследования Вселенной возник из увлечения первых грамотных людей удивительными свойствами фонетического алфавита,  - подхватил Велемир.  - Алфавит казался великой тайной, волшебством. Прежде всего, для первых жрецов и магов. На Руси - волхвов, о чем говорит в своих работах Платон Лукашевич. Однако у греков и евреев буквам стали позже придавать и другое значение. Их «пытливая мысль» пошла еще дальше, теперь каждая буква обозначала еще и определенное число. Употребление тех же самых букв, как для письма, так и для счета привело к следующим результатам. Каждое имя и слово, написанное такой азбукой, оказывалось, вместе с тем, и некоторым числом. Надо было только сложить числовые значения всех его букв. Этакое древнее «лего». Игра в лексико-числовой конструктор для взрослых.
        - В средние века «ученые» продвинулись еще дальше,  - продолжил Корень.  - Они чуть ли не поголовно занялись подобным «строительством». Начали складывать букв из имен богов, древних героев, простых людей, кто обращался к ним с такой просьбой. А потом ломали голову, что бы это значило? И находили удобное и выгодное для себя «значение». Таким образом, они действительно попадали в кабалу к своему ошибочному методу исследования. И втягивали других, думая определить всё на свете этим способом. «Число имени» стало для них неотъемлемым свойством не только этого имени, но и носящего его предмета или человека. Становилось для него «роковым числом». Судьбой.
        - То же и сейчас,  - сказал Клемма.  - Даже среди моих друзей физиков,  - ученые вроде бы люди, ядерщики!  - бытует мнение, что такое-то число месяца является для них «плохим», такая-то цифра - опасна, а другая, напротив, благоприятна для свершения открытий. Но фундаментальных открытий как не было, так и нет. Финансировать науку надо, а не в оффшоры деньги гнать. Теперь еще и Академию Наук фактически развалили. Я вам вот что скажу. Наши правители - тайные каббалисты.
        - Ну, это ты уж совсем загнул. Они и слова-то такого не знают. Просто неучи и выскочки,  - посмеялся Нос.
        - В тех же средних веках возникли попытки каббалистического определения всех исторических событий от сотворения мира. Это уже так называемая каббалистическая хронология - продолжил Корень:  - Вот жил в то время такой Жозеф Жюст Скалигер - французский гуманист, историк, поэт, астроном, полиглот, математик, теолог, издатель и комментатор античных текстов Итальянец по происхождению, но, скорее всего, еврей.
        - Не многовато ли для одного человека?  - спросила Катя.
        - Ему и этого было мало. Еще и каббалист впридачу. Тайных знаний он поднабрался у масонов в Шотландии. В современной России имя Скалигера практически неизвестно, как не упоминалось оно и в советский период, но до того ему отдавали должное и безоговорочно признавали выдающимися умом человечества. Считалось, что именно он своими трудами «построил» мировую историю, периодизировал ее и синхронизировал по странам.
        - Он немало сделал и в области лексикологии,  - подтвердил Велемир.  - Скалигер фактически впервые сформулировал понятие «языковой группы», или, в его терминологии, «матрицы», разделив все известные ему европейские языки на 11 групп, произошедших от 11 праязыков-матриц. Но вот что особенно любопытно. Им была выдвинута гипотеза, которую позже подхватили на вооружение многие лингвисты. Это то, что все 11 языков-матриц произошли от иврита после вавилонского столпотворения. Что, конечно же, неверно.
        - Но главная его «заслуга» - в создании «новой хронологии»,  - кивнул Корень.  - Познания Скалигера в языках и истории многих народов, в математике, астрономии и теологии были действительно уникальны для своего времени. Известно, что он считал себя автором истинной квадратуры круга. Он систематически изложил свою версию «новой хронологии», с таблицами вычислений, ссылками на древние документы и так далее. А его труды получили уже дальнейшее развитие в исследованиях по хронологии иезуитов Дионисия Петавиуса, Джованни Баттиста Риччиоли и ирландского епископа Джеймса Ашшера. Так что наши современные отечественные «новые хронологи» в этом деле «ниспровергателей календарных дат» не первые.
        - Ты имеешь в виду этого Фоменко и второго… как его? Забыл,  - подал свою реплику Нос.
        - Их, их. В 1575 году Скалигер занялся наиболее спорным вопросом мировой истории: происхождением европейских народов. Одни авторы в то время настаивали на библейском, другие - на классическом происхождении французов от греков. Третьи считали, что франков можно отыскать в первых веках христианской эры, когда варваров впервые упомянули классические авторы. Крепкие корни имела в источниках троянская версия происхождения французов. А исторические «контакты» между древним Израилем, Лондоном и Парижем и вовсе никого не удивляли. Графтон сравнивал историческую науку того времени с зеркальным лабиринтом. Центры древних культур легко отыскивались не в Греции и языческом Риме, а в Испании, Франции, Англии. Выдвигались все новые и новые версии. Любая нация могла быть наделена звездной ролью в забытых драмах мировой истории.
        Он тоже встал, видно, не сиделось на месте. Типичная черта преподавателей вузов. Пусть даже бывших.
        - Скалигер пришел к выводу, что тут смешивается классическое сокровище с современным хламом, античность со Средневековьем. И новая хронологическая система Скалигера была принята интеллектуалами того времени из-за того, что обладала мощной доказательной базой, но притом оставалась неясной и запутанной, с трудно перевариваемыми календарными расчетами.
        - А как вели счет хронологи до Скалигера?  - спросила Катя.
        - Они говорили: на день данного события прошло столько-то времени от некоего другого события. Например, 200 лет от Рождества Христова (или от его распятия). Или 300 лет от бегства Магомета из Мекки в Медину. Иди 753 года от основания Рима. А то и вовсе: пошел второй год правления нашего славного короля, который начал править через 288 лет от воцарения императора Диоклетиана. Легко запутаться. Да еще задача усложнялась тем, что необходимо было привязать гражданскую историю к библейской. Сопоставить их. От сотворения Адама до светских событий, которыми жил весь христианский мир. Дело это архисложное, как выразился бы наш дорогой друг и товарищ Ленин…
        Клемма убрал со стола опустевший кувшин и принес новый с карпенисионским вином. А Корень, после добротного возлияния вместе с друзьями и гостем, продолжал:
        - Таким образом, изобретение Скалигера имело определенный научный смысл. Но правомерность разделения «золота» и «хлама» нужно было еще доказать. А тут уже сказались сильные математические стороны личности Скалигера. В ход пошли астрономические расчеты, ибо в произведениях античной литературы встречались упоминания о каких-то солнечных или лунных затмениях. Даже в «Илиаде» и «Одиссее» Гомера. Но абсурдность такого «доказательного» подхода очевидна, так как сочинения любого летописца, хоть Геродота, хоть Фукидида, хоть Иосифа Флавия - не учебники по астрономии. А по имеющимся неточным и приблизительным описаниям затмений, если они вообще были, а не выдуманы «для красного словца» античными авторами, их можно расположить в самых разных частях «шкалы» вследствие повторяемости этих явлений природы. И тут мы подходим к главному.
        Велемир решил вступить в разговор, ему тоже было что сказать. А молчать и просто слушать он не любил:
        - Девятка в оккультных науках - главная. Она символизирует полное совершенство, так как включает все цифры ряда, а также является числом посвящения в тайну мироздания. Это означает полный путь, от начала до самого конца, от рождения до смерти и, далее, от смерти до возрождения. Где мы можем обнаружить это «совершенное число», по мнению каббалистов? Да, прежде всего там, где оставили свой след создатели хронологии - в датах. В «Шкале времени» Юстуса Скалигера, в его «Формуле».
        - Чтобы понять каббалистическую суть многозначного числа, необходимо свести его к одному из чисел основного ряда,  - пояснил Клемма для Кати.  - Это делается по правилу нумерологического сложения, согласно которому необходимо складывать все цифры данного числа до тех пор, когда складывать уже будет нечего. В школе ты никогда не была сильна в математике, поэтому возьми, к примеру, дату смерти еще одного каббалиста Мишеля Нострадамуса - 1566 год. Проделай математическое сложение: 1+5+6+6=18, 1+8=9. Теперь посмотри на дату его рождения, 1503 год. Сложи. И в итоге получишь тоже девятку. А между рождением и смертью знаменитого предсказателя прошло 63 года. Опять выходит цифра 9.
        - Все числа,  - продолжил Корень,  - являются для каббалистов нумерологическими эквивалентами девятки. Она в оккультизме мистический круг жизни, законченный цикл. Как оборот в 360 градусов: 3+6+0=9. И эту самую девятку и использовал каббалист Скалигер в своих хронологических расчетах, а также и его последователи, создавая циклическую историю.
        - Выходит, суть творения Скалигера в том, что он превращал человеческую историю в фата-моргану,  - заметил Нос.  - Он ее не выдумывал, а «отправлял» в прошлое копии реальных событий, считая настоящие явления лишь закономерным повторением прошедших.
        - А в основе этой «закономерности» лежит каббала,  - утвердительно отозвался Корень.  - Скалигер растиражировал реальные события и рассчитал для них даты, создав некую историческую матрицу, а последующие историки всячески разрисовали и раскрасили эти «ксерокопии» так, что некоторые из них стали ярче и богаче оригиналов. По сути, они подменили «Божественную историю народов» «человеческой», то есть злонамеренно выдуманной ее создателями для своих целей. А цель у них все та же: построение новой вавилонской башни в преддверии прихода антихриста. И таким образом, каббалистическая матрица Скалигера превратилась в общепринятую версию мировой истории.
        - Задача, стоявшая перед Скалигером, была неимоверно сложная, это надо признать,  - дополнил Велемир.  - Ему было необходимо создать целые исторические миры, имея при этом малоинформативные, отрывочные и разрозненные документы, повисшие, как правило, вне времени и пространства. А фактически нужно было сделать из ничего все. И он, надо отдать ему должное, с этой задачей справился блестяще. До сих пор плутаем в этом «зеркальном лабиринте». Но зато мир «обрел» прошлое, властители дум - цели в будущем, а простые люди - спокойное настоящее. Трудно переоценить психотерапевтический и даже нейролингвистический эффект от его деятельности.
        Ему было легко и удобно с новыми знакомыми. Они понимали друг друга с полуслова, как старые приятели. И он совсем не ожидал встретить здесь соратников и единомышленников. Вот как бывает! Но, взглянув на часы, Велемир вновь задумался: идти или не идти? После всех этих разговоров о каббале очутиться вдруг по своей собственной воле на кладбище… И еще неизвестно, что там тебя ждет… Врагу не пожелаешь.
        Но все-таки ноющее в груди смертельное желание разгадать тайну этого мистического послания от жены «с того света» пересилило все остальное. И он стал прощаться со знатоками древности.
        - Все же решились пойти, испытать судьбу?  - спросил Клемма.  - Возьмите с собой хоть фонарик. Я вам дам, у меня мощный.
        - Спасибо, верну… Если вернусь.
        Вслед за ним вышла, разумеется, и Катя, не отходившая от него за этот день ни на шаг. А у порога их поджидала Альма. Так, втроем, они и двинулись в сторону оврага. Потом спустились по лестнице к роднику. Там, у журчащей воды, на привычном месте сидели в застывших позах старик со старухой из Иваново. Выглядели еще более живописными мраморными изваяниями, чем вчера.
        - Привет вам, дети Луны!  - торжественно произнес Велемир, но статуи даже не шелохнулись. Тогда он обратился к Катерине:
        - Вот что, дорогуша. Ты за мной не ходи, а сядь рядышком с ними и охраняй пока их покой. Я один.
        - Но…
        - Не спорить! Кто тут главный?
        - Хоть Альму с собой возьми.
        - Это можно.
        И Велемир, подсвечивая себе фонариком, пошел дальше. Дорогу к сторожке он хорошо запомнил. Да и луна, круглая, как зрелая желтая тыква, светила достаточно ярко. Правда, напоминая отчасти изготовленную для Хэллоуина маску. Но у нас Россия, не Америка, такие номера с играми в нечисть не проходят. Здесь свои законы. И своя нечисть.
        Велемир перекрестился, прочитал на память несколько молитв и вскоре оказался возле сторожки. Дверь в нее была распахнута настежь. А внутри - темень. Но такое ощущение, что там притаилось нечто необъяснимое и чудовищное, не поддающееся человеческому разуму. Таится и ждет.
        Альма глухо зарычала, прижавшись к его ноге. Велемир постоял так некоторое время, светя фонариком в черный зев сторожки. Готовый поглотить его вместе со всеми потрохами и сумбурными мыслями. Потом он услышал вкрадчивый голос:
        - Ну, иди же, чего встал? Заходи, Веля…
        Или ему опять послышалось, а белая вдова сказала: «Валя»? Черт, так и не выяснил точно, как же звали ее усопшего мужа… Да это теперь уже и не важно. Главное, он принимает ее за свою Лену, а она - за… Кого? Мужа Валентина-Велемира? А что, если никто из них не ошибается? Мы ведь не всегда живем в реальном мире, по большей части - в вымышленном.
        - Заходи же!  - уже более требовательным голосом сказала из глубины строжки белая вдова.  - Я жду. Я тебя уже тринадцать лет здесь поджидаю. Наконец-то приехал.
        - Кто ты?  - холодея от ужаса, но все еще не решаясь переступить порог сторожки, спросил Велемир.
        - Как «кто»? Твоя жена, Лена.
        - Этого не может быть!
        - Еще как может. И мы сейчас с тобой любовью займемся. Как прежде. Помнишь?
        И тут нервы у Велемира не выдержали. Понимая, что превращается в полубезумное животное, он издал сдавленный крик и бросился бежать, петляя по кладбищу, как трусливый заяц. При этом едва не угодил в чью-то разверстую, приготовленную для покойника могилу. Еще и фонарик потерял.
        Альма от него не отставала, хоть собаке спасибо. А белая вдова осталась в сторожке. Не погналась. Тоже - мерси. Прыгал так по могильным плитам Велемир довольно долго, минут пятнадцать. Потом наконец-то остановился, прижавшись всем туловищем и головой к какому-то склепу, и начал успокаиваться. Хорошо, что сумел вырваться из липких лап инсульта с инфарктом. Эта парочка всегда приходит непрошеной. А впрочем, мы сами их и зазываем. По собственной глупости.
        - Что теперь?  - пробормотал он.  - А теперь надо срочно ехать в Москву. С первым же рейсовым автобусом до Иваново, а там - на поезд и - в столицу нашей необъятной родины Эр-эфии. Только меня тут и видели. И обязательно надо встретиться с Гаршиным, все ему рассказать. Он разберется. И не такие мотки шерсти распутывал. А потом вернемся. И поглядим. И надо еще, на всякий случай, с Леной развод оформить…
        Наметив, таким образом, план дальнейших действий, Велемир оторвался от благодатной стены старинного склепа, у входа в который застыла скорбная статуя монашенки с крестом, и твердым спокойным шагом двинулся в сторону оврага. Альма бежала впереди, словно указывая дорогу.
        «Молодец, псина,  - подумал Велемир.  - Возьму ее потом с собой в Москву. Буду по Трубной прогуливать».
        У родника его поджидали Катя и два изваяния.
        - Ну, вот и все,  - сказал он.  - Сейчас мы пойдем в гостиницу, попьем чайку, а потом ты меня проводишь до первого автобуса. Но через два дня я вернусь. Не надейтесь так легко от меня избавиться. Передашь всем нашим друзьям привет, и очень-то шибко тут не балуйтесь. С винишком. Мне оставьте. Номер в гостинице Люся пусть за мной сохранит. Да еще один, на всякий случай. Береги Альму.
        Получив инструкции, Катерина спросила:
        - А как же Ирина Сажэ?
        - А!  - махнул Велемир рукой.  - Ферапонтову скажи, чтобы он ее каким-либо образом задержал до моего возвращения. А с ним самим у нас еще разговор не закончен.
        - А чего тебе в Москве делать?
        - Да много чего. Надо еще путную нотариальную контору сыскать.
        - А я тебе могу и адресок подкинуть.
        - Дельно.
        - Ну а с белой вдовой-то что?
        - Вопрос открыт, дело в производстве. Тебе знать пока не положено.
        - Мы по тебе скучать будем. Привыкли уже.
        - Время пролетит быстро.
        Велемир в который раз посмотрел на беззвучно шевелившего губами старика. Кого-то он ему напоминал. Какого-то очень нужного человека, которого, как казалось ему, знал давно. И с которым делали одно общее важное дело. Но никак не мог вспомнить.
        «Ладно,  - подумал он,  - всех тайн Юрьевца за один присест не разрешить». И это была сущая правда.
        Глава девятая. С пятого на шестое июля
        Джип смял не только дощатый забор, но снес еще чуть ли не половину фанерного домика, въехав в жилую комнату, да так там, наконец-то, и остановившись. На переднем сиденье сработали подушки безопасности, а те, кто находился сзади, тоже особенно не пострадали. Словом, все пассажиры и водитель отделались лишь синяками и шишками. Но ощущения были не из самых приятных. Будто в ушах громыхнул гром, в глазах сверкнула молния и ударила где-то рядом. Господь миловал.
        За столом в этой единственно уцелевшей комнате как раз ужинала семейная пара средних лет. Что-то праздновали. Так и остались неподвижно сидеть, с поднятыми вилками и рюмками. Да еще с зависшими в воздухе изумленными взглядами. Подобным макаром гости к ним еще никогда не заявлялись.
        Велемир Радомирович, с трудом высвободившись от ремней безопасности и раздувшейся нейлоновой подушки, выбрался из джипа и представился:
        - Толбуев, историк-нейролингвист. А это мои друзья. Юрист, сыщик, модель и солдат войны. Приехали к вам в Юрьевец с краеведческой целью, изучать местные нравы.
        - З-здрас-сьте,  - заикаясь, ответил мужчина. Его жена продолжала приходить в себя. Женщины вообще замедленнее в физиологических реакциях на окружающий мир. В этом-то их и сила.
        - Все целы?  - оборачиваясь к выкарабкивающимся из машины спутникам, спросил Велемир Радомирович.  - Кто ж знал, что ухаб под колесо бросится?
        - Сам ты ухаб,  - отозвался Гаршин.  - Извините, хозяюшка. Ужин вам испортили.
        - Да уж,  - сказал Вадим, присматриваясь к столу, покрытому осыпавшейся штукатуркой и щепками.  - Это что, утка? Ничего, спрыснуть водой и можно есть заново. А вот салат придется выбросить. Водила за него заплатит. Как и за все прочие разрушения.
        - П-прис-саживайтесь,  - так же заикаясь, произнесла женщина. Все-таки, в Юрьевце проживают очень гостеприимные и милые люди.
        - А что празднуем?  - спросила Марина, растирая ушибленный лоб и опираясь на руку Ивана.
        - Г-годовщину с-свадьбы,  - отозвался мужчина.
        - Д-десять лет вместе,  - дополнила женщина.
        - Это хорошо, у меня тоже скоро свадьба. Наверное.
        Марина сняла с шеи янтарное ожерелье и протянула женщине.
        - С пустыми руками являться неудобно, примите как подарок от невесты.
        - С-спасибо.
        - А это от меня вашему мужу,  - добавил Иван, выкладывая перед мужчиной наручные часы.  - Отлично ходят, даже бегают наперегонки и никогда не отстают.
        Тут уж и Вадим с Гаршиным расстарались: один положил на стол «Паркер» с золотым пером, другой - малахитовую заколку для галстука. А Велемир Радомирович сказал:
        - А я вам джип оставлю. Все равно мы на нем уже никуда не уедем. Это в целях компенсации за причиненный ущерб. А если он вам не понравится, то на обратном пути мы еще раз заглянем и тогда уж я расплачусь сполна. Как, идет?
        - Идет,  - тотчас же сообразил мужчина, перестав заикаться.  - Я как раз автослесарь. Ничего, починим!
        - Он всегда мечтал иметь такую машинку,  - радостно добавила женщина.
        Лица их мгновенно просветлели, печаль как рукой смыло.
        - Вот и сладились,  - подытожил Велемир Радомирович.  - За приглашение к ужину, конечно, благодарим, но нам пора. Время позднее, надо еще до Юрьевца дотопать да в гостинице обосноваться.
        - Можно и у нас,  - робко предложила женщина.
        - У вас теперь тесновато будет,  - с сомнением произнес Вадим.  - Остальные комнаты ведь пока временно вышли из строя. Ничего, дойдем как-нибудь.
        - И еще раз примите наши искренние поздравления,  - сказал Гаршин.  - Долгих вам лет счастливой семейной жизни.
        - Так хоть посошок, на дорожку?  - предложил мужчина.
        - Это можно,  - согласился Велемир Радомирович.
        Тотчас же нашлись уцелевшие разнокалиберные рюмки и стаканы. Женщина наполнила их темным терпким вином. Все ждали тоста от Толбуева, как самого говорливого. И он не подкачал:
        - Знаете ли вы, что пресловутое «на посошок» - это только одна десятая часть из дошедшей до нас народной мудрости? А чтобы соблюсти русские традиции, прощальные стопки нужно пить в такой последовательности. Сначала - «застольная» - в знак уважения к остающимся. К вам, то есть, дорогие хозяева. Потом - «подъемная» - при покидании стола. Затем - «на ход ноги» - это движение от стола. Следующая идет «запорожская» - при преодолении порога помещения, в котором происходит застолье. Пятая рюмка называется «придворная» - при выходе во двор. А вот шестая-то как раз и есть «на посошок». Это когда гостю вручали посох и ставили на него рюмку. Но если гость проливал вино, ронял стопку или не доносил ее до рта, то его полагалось оставить ночевать в гостях. Но это еще не все. Полагалась и седьмая рюмка - «стременная» - прежде чем гость поставил ногу в стремя.
        - Сколько ж их еще?  - с тихим ужасом спросила Марина.
        - Еще три. «Седельная» - за то, что сумел подняться в седло. «Приворотная» - перед выездом за ворота. И, наконец, десятая, последняя - «заворотная». За то, что все-таки сумел выехать. Вот так-то, друзья мои. Но все десять рюмок мы сейчас пить не будем, а то до Юрьевца так и не доберемся. А поднять я хочу тост «застольный», за милых хозяев, которым мы совершенно нечаянно причинили такие неудобства. И чтобы всегда у вас в доме был уют и комфорт! А уж остальные девять мы выпьем в гостинице.
        …Муж с женой еще долго смотрели им вслед, стоя на дороге возле своего полуразрушенного дачного домика. А те оборачивались и махали им на прощанье рукой. Солнце, разогнав тучи, клонилось к закату.
        - Какие все-таки интересные люди,  - произнес супруг.
        - Никогда сроду таких не видела,  - согласилась его верная спутница жизни.  - Из столицы, наверное.
        - Инопланетяне просто,  - обнимая ее, добавил муж.
        А «инопланетяне» не спеша шли в город, очертания которого с холмистой дороги уже виднелись вдали. С каждым шагом Юрьевец представал все отчетливее. Даже в красных лучах закатного солнца он был прекрасен и полыхал яркими красками, среди которых преобладала зелень деревьев и зарослей на склонах. А за ним лежала тихая и спокойная гладь Волги. А в самом городе - сияние куполов церквей, зримо ощутимая теплота деревянных домов, их многовековой уют. И тайны существования и победительной силы самой Святой Руси. Юрьевец притягивал к себе как намоленный храм. Словом, это был истинно русский город, основанный будто бы по прямому указанию Божьему.
        - Но я вам не дорассказал про венетов,  - напомнил вдруг Велемир Радомирович.  - А это очень увлекательная тема.
        - У вас все увлекательно,  - сердито отозвался Вадим.  - И гроб Святогора, и хетты с ассирийцами, и езда на джипе. Вы, извините меня, просто сумасшедший.
        - А все нейролингвисты такие,  - любезно согласился Толбуев.  - Особенно те, кто заняты поисками Праязыка человечества. Вспомните Лукашевича.
        - Ты лучше не забывай, зачем мы сюда приехали,  - сказал Гаршин.  - Разгадать тайну послания твоей жены с того света.
        - Одно другому не мешает,  - вступилась за Толбуева Марина.  - Продолжайте, Велемир Радомирович. Мне вот интересно, а остальные могут и не слушать.
        - Почему же? Мне тоже про венетов крайне любопытно,  - вставил Иван.  - У нас с Мариной общие вкусы.
        - Ну, спелись!  - плюнул Вадим и, ускорив шаг, пошел впереди всех.
        А Велемир Радомирович начал:
        - О венедах, кроме Корнелия Тацита и Плиния Старшего, писали еще в Певтингеровых таблицах - дорожнике, составленных при римском императоре Августе в начале новой эры. К этому следует добавить, что в употреблении было и название винды, использовавшееся, например, финикийскими мореплавателями. В свое время было распространено мнение, что они относятся к кругу галльских племен или иллирийских праславян. Но в действительности никаких венетов кельтского или галльского происхождения в природе не существовало… Древние авторы размещают венетов в северо-западной части Апеннинского полуострова, в Центральной Европе, на побережье Адриатики и на южном берегу Балтийского моря. Но это далеко не весь ареал их распространения. Известно, например, что в Северном Причерноморье на Таманском полуострове и на северо-восточном побережье Чёрного моря в первом тысячелетии до нашей эры жило племя синдов, входившее в группу синдо-меотских племен. В V -IV веках до нашей эры они создали свое государство - Синдику. Затем вошли в состав Боспорского царства, а после слились с сарматами.
        Велемир Радомирович обращался исключительно к Марине и Ивану, поскольку Гаршин также ушел вперед, к Вадиму, и теперь они обсуждали что-то свое. Вновь стал накрапывать мелкий летний дождик. Но он нисколько не мешал путешествию по времени и повествованию.
        - Иногда высказывается мысль, что изначально предки славян проживали на некоторой небольшой территории, с которой и расселились по необъятным просторам планеты. Расселились-то они расселились, и действительно по всей земле, но суть в том, что никакой «маленькой» прародины славян не существовало, да и не могло быть. Это согласно закономерностям и особенностям длительного этногенеза больших «массивов». Уже на заре своей истории предки славян представляли собой многочисленные родственные индоевропейские племена, населявшие обширные территории. От Средиземного и Черного морей на юге до Балтики и Белого моря на севере. И от северной Италии и бассейна Эльбы на западе до Малой Азии и бассейна Волги на востоке…
        - Более того,  - продолжил он через минуту,  - предками славян могли быть представители различных и не индоевропейских этнических групп. Это некоторые древние иранские народы, и скифы, и сарматы, а также угро-финские, тюркские и иные племена. Но во многих случаях ассимиляция была частичной. Да и в наши дни рядом со славянами живут прямые потомки народов, сохраняющие язык и культуру своих предков, отдельные части которых слились со славянами. К ним, например, относятся осетины (аланы). Они, разумеется, не могут рассматриваться как прото- или праславяне.
        - Уж тот, кто залез на монумент во Владимире, точно со славянами не слился, даже частично,  - заметил Иван.  - Но, может быть, хоть таким своеобразным способом пытался?
        - Я говорю о далеких предках, а не о современных обезьянах, умеющих только по деревьям да обелискам лазить,  - отозвался Велемир Радомирович.
        Помолчав, Толбуев задал новый вопрос:
        - Кто из вас слышал об адмирале Шишкове?
        - Герой гражданской войны со стороны белых,  - блеснула эрудицией Марина.  - Типа Колчака. Бил Троцкого.
        - Герой, только Отечественной двенадцатого года,  - улыбнулся Велемир Радомирович.  - А позже - Президент Российской академии наук. Так вот, ему принадлежат замечательные слова. Примерно такие: если даже только по историческим событиям рассуждать о славянском языке, то очевидно, что он был самодревнейший, и ближайший к первобытному. Ибо одно только исчисление скифо-славянских народов, под тысячами разных имён известных и по всему лицу земли расселившихся, показывает уже как великое его расширение, так и глубокую древность. И он был абсолютно прав, сделав немало на ниве просвещения и языкознания. А еще он говорил, что чем больше в языке тело предпочитает духу, тем более портится язык и упадает дар слова. Тоже примечательное высказывание. Но даже при жизни он был оболган и осмеян. И поношения эти продолжаются по сей день. Вот так мы относимся к своим мудрецам и героям. Вернее, не мы, а неискоренимая либеральная интеллигенция… Ой, извините, мне надо позвонить.
        Он достал мобильник и начал нажимать на кнопки. Затем сказал:
        - Катюша, встречай! Мы приехали. Через час будем в гостинице. Только без фейерверков.
        Он взглянул на своих спутников:
        - Что будете на ужин? Делайте заказ.
        - Черепаховый суп с лангустами,  - ответила Марина.
        - Жареный картофель с салом,  - сказал в трубку Велемир Радомирович.  - Все, отбой.
        А после продолжил:
        - За всю свою многотысячелетнюю историю русско-венетские народы осваивали одни территории и утрачивали другие. Это они заложили Рим в 753 году до нашей эры. На Апеннинском полуострове тогда существовало три русско-венетских государственных образования. В южной части полуострова - Rosia. В средней - Хетрурия и в северной - Венеция.
        - Rosia - это Россия, что ли?  - спросила Марина.
        - Таковы факты,  - кивнул Толбуев.  - А попытки их отрицания связаны с систематическими усилиями римлян и германцев переписать историю с целью умаления роли русско-венетской цивилизации. А также чтобы дать оправдание своей агрессивной политики в отношении русско-венетских народов. Археологические и лингвистические исследования позволяют отметить на этой воображаемой карте еще ряд венетских территорий. Это северо-западная Франция и часть юго-восточной Британии… Говоря об утрате, начнём с русско-венетских территорий в Малой Азии. Из них отметим лишь Пафлагонию, поскольку точно неизвестно, какие ещё земли принадлежали в древности русско-венетским народам. В первом веке до нашей эры Пафлагония была расчленена: прибрежная часть вошла в римские провинции Понт и Вифинию, внутренняя - в состав Галатии. Позже была завоёвана турками.
        - Картина напоминает расчленение Советского Союза,  - произнес Иван.
        - История всегда повторяется, словно ходит по кругу,  - согласился Велемир Радомирович.  - А на Апеннинском полуострове русско-венетские образования - Росия, Хетрурия и Венеция - были утрачены для славян в результате римской экспансии. Остались лишь древнерусские названия гор и долин, городов, населенных пунктов, рек и озёр. В Венецианской лагуне в качестве памятников русскому прошлому до сих пор возвышаются небольшие острова с именами Бурано, Мурано, Торчелло, на которых сохранилось огромное число - тысячи!  - каменных надгробий с древнерусскими надписями. Галльские венеты также утратили все свои земли на территории современной Франции. В Венгрии значительные потери славяне понесли в результате нашествия гуннов. Паннония перестала существовать как славянская земля. Тем самым единая русско-венетская территория в Европе оказалась расчленённой на южнославянские, западнославянские и восточнославянские земли… Территория современной Германии была одной из основных мест русско-венетской цивилизации. Прежде всего, речь идёт о лужицких венетах, позже - славянах, затем о поморских, сейчас это Померания, и
других венетах. Достаточно взглянуть на карту Европы 862 года в энциклопедии Брокгауза и Эфрона, чтобы уяснить, что на территории нынешней Германии восточнее Лабы в то время существовали только славянские княжества. Почти все эти территории были утрачены. Остались лишь названия венетских городов. Но об этом достаточно много рассказывает с эстрады юморист Задорнов, повторяться не буду.
        Остановившись и раскурив трубку, Толбуев пошел дальше:
        - Русско-венетская цивилизация внесла огромный, воистину неоценимый вклад в становление и развитие всех сфер жизни человечества. Это тоже непреложный факт. Но особую страницу составляет история русско-венетского письма. Уже три тысячи лет назад славяне имели самую развитую в мире систему буквенно-звуковой письменности. Именно нашим предкам - русско-венетским народам - принадлежат выдающаяся роль и честь открытия и практической реализации одного из самых главных принципов оптимизации графического кодирования звуковой речи человека.
        Впереди показался велосипедист, но он был еще далеко, лица не разобрать.
        - Многолетние исследования русских ученых, таких, скажем, как Леднев, Кленов, Гриневич и другие, с достоверностью доказывают преемственность и непрерывность развития между древним миром славян и еще более давними цивилизациями их предков - венетов, отодвигая границы письменности на тысячелетия вглубь веков. Русский алфавит надо рассматривать не как производный от греческого или финикийского, а как родственный древнейшему в Европе венето-этрусскому письму.
        До пригорода Юрьевца было уже рукой подать. Гаршин и Вадим остановились, поджидая их.
        - К тому же существуют многочисленные находки «славянских рун»,  - продолжил Толбуев.  - Они выполнены, например, на ритуальном сосуде из села Войсковое на Днепре, на глиняном черепке из Рипнева, на Микоржинском камне, на камнях острова Валаам и так далее. Русские летописи упоминают также о некой древнейшей письменности в виде «черт и резов». И различные образцы этих «черт и резов» действительно обнаруживаются на некоторых археологических находках… Письмо у славян, конечно же, существовало. Одни только берестяные грамоты того времени свидетельствуют о высочайшем уровне грамотности русского населения.
        - Как же на них писали-то?  - спросила Марина.  - Трудно, наверное.
        - «Берёсто», как сами новгородцы называли эти свитки, были обычным распространенным бытовым предметом. Единожды использовав, их не хранили, выбрасывали. Потому-то и найдено столько, несколько тысяч. Буквы на бересте обычно выдавливались на ее внутренней, более мягкой стороне, на отслоенной части, специальным образом вымоченной, выпаренной, развернутой и таким образом подготовленной для письма. Современный русский язык унаследовал именно то письмо и тот язык, которые представлены в берестяных грамотах. А не в церковных книгах. Между ними, как говорится, большая разница…
        Всматриваясь в приближающегося велосипедиста, Велемир Радомирович подвел предварительный итог:
        - Культурные центры древних цивилизаций возникали и исчезали, меняя свой облик и состав населения. Троя и Рим, Франция и Британия, Германия и Прибалтика, Новгород, Киев и Москва - это звенья одной исторической цепи развития венето-славянской цивилизации, где каждый элемент имеет свою ценность и свой смысл. А вот антиславянская идеология создавалась и создается политиками с целью дезинформации и дискредитации… Здравствуйте, Максим Иванович, как поживаете? Совершаете вечерний променад?
        Велосипедист притормозил возле них.
        - С возвращением вас, Велемир Радомирович. Заждались. Поддерживаю вот спортивную форму.
        - Это вы любите, я знаю. Кашку с собой на тренировку взяли?
        - А как же! Питательная смесь со мной, в термосе. А вы, значит, теперь к нам с целой делегацией?
        - Одному во всей этой каббале не разобраться. Призвал на помощь экзорцистов. А Ирина Сажэ не возвращалась?
        - Нет, ждем со дня на день. Ну, покручу педали дальше, встретимся еще.
        - Обязательно.
        Проводив взглядом электрика, Толбуев обронил:
        - Если у кого плохо с лампочкой в голове или замкнуло где - он поможет.
        Они подошли к поджидавшим их спутникам, и тут к Велемиру Радомировичу неожиданно бросилась лохматая собака, притаившаяся около забора. Прямо на грудь скакнула, возбужденно лая и все время намереваясь лизнуть его в лицо. Но не доставала.
        - А, Альмочка!  - обрадовался Толбуев.  - Вот ты где меня караулишь, проказница, у самого порога Юрьевца. Молодец! Соскучилась, поди? Ну, пошли домой.
        - Можно подумать, что здесь у вас свои квадраты имеются,  - произнес Вадим.
        - Почему нет? Я уже как-то сроднился с этим городом. А квартиры тут не слишком дорогие. Вот еще подумаю немного - и куплю.
        - Здесь его все любят, я заметила,  - сказала Марина.  - По крайней мере, ждут и скучают без него.
        - Флаг в руки,  - добавил Гаршин.  - Ну, и что же вам наш нейролингвист на сей раз вкручивал?
        - Лампочки в мозг,  - ответила Марина.
        - Тогда еще пару светильников вверну, до кучи,  - усмехнулся Велемир Радомирович.  - Мы рассуждали только что об агрессивной антиславянской идеологии. И это имеет место в отношении всей истории русско-венетской цивилизации, где мифы радикальным образом искажают реальную картину. В системе человеческого знания, видите ли, наряду с истинным, собственно научным, существует большой пласт ложного знания, псевдонаучного. Особенно велик объём этой псевдоинформации в социальной сфере, где ложное знание появляется не только в результате неизбежных ошибок учёных, но и создается преднамеренно. Особенно тут потрудились прикупленные нейролингвисты, зомбируя мозг. Вкручивая свои «лампочки», как выразилась Марина. Но которые не светят и не греют, а вносят одну лишь смуту и хаос в сознание населения. Правда, приятный и комфортный для него хаос, которым легко управлять, сидя на головах.
        Они шли по улочкам Юрьевца, направляясь в сторону гостиницы.  - А начало антивенетскому мифотворчеству положили римляне. Восхищаясь псевдодостижениями римлян, мы забываем о том, что у них было и второе лицо - хищника. Да им, по сути, только «хлеба и зрелищ» и надо было. А германцам так же, как и римлянам, антиславянское мифотворчество было необходима для оправдания своей агрессивной политики в отношении соседей. Этим немцы занимались профессионально, с размахом. Агрессию против славян поддерживало и духовенство Римско-католической церкви, вдохновлявшее крестовые походы во все времена. Жестокость оккупантов в отношении славян всегда была необыкновенной. И в то же время, чтобы оправдать свою бесчеловечность, римляне и германцы первыми начали создавать миф о славянской жестокости. Кто громче всех кричит в толпе: «Держи вора!»? То-то и оно…
        - Славяне по своей природе менее агрессивны, более этно- и веротерпимы,  - продолжал Толбуев.  - И это оформилось в широко распространенную легенду о загадочности «русской души». В военном смысле их довольно трудно расшевелить. Трудно, но можно, если очень сильно разозлить.
        - Тогда мало не покажется,  - добавил Иван.  - Скорее бы уж разозлили до предела. Сил больше терпеть весь этот бардак нету. Кулаки чешутся.
        - Спокойнее, Ваня, спокойнее, я скажу, когда можно начинать,  - пообещал Велемир Радомирович.  - Так вот. Когда славяне, не выдержав, наносили ответный удар, их объявляли агрессорами. Даже специальное слово придумали. После одного из ответных ударов по Риму их стали называть варварами. Кричали на весь мир, что они, дескать, сжигали книги. Но вот что интересно. Книги эти были написаны на человеческой коже - на пергаменте. Следовательно, «варвары-вандалы» попросту «похоронили» эти «произведения», то есть сожгли прах сотен тысяч убиенных людей. Об этом почему-то молчат…
        - Уже в те времена были заложены основы теории и практики двойных стандартов, а также информационной политики «перевертышей»,  - добавил он после небольшой паузы.  - В сущности, речь идет о том, что оккупировать исконно венетские территории, истреблять и вытеснять автохтонное славянское население, проявляя неимоверную жестокость,  - можно и правомерно. А наносить ответные удары по агрессорам - варварство.
        Навстречу им шел сам Ферапонтов с посохом.
        - Здравия желаю, дорогой Матвей Яковлевич!  - поприветствовал его Толбуев.
        - Оставь меня, зрелый отрок, я в печали,  - ответил вздорный старик, мимоходом взглянув на него.
        - А что так?
        - Думы горькие думаю. Опосля потолкуем.
        - Ну-ну. Вот это тот самый знаменитый язычник и есть,  - пояснил Велемир Радомирович, глядя Ферапонтову вслед.  - Языкастый, то есть, очень. Но шибко умный, аж страшно.
        - Даже поязыкастее вас?  - улыбнулась Марина.
        - Куда мне до него! Этот всем нейролингвистам нейролингвист. Понейролингвисясьтие других будет. Матерый человечище, прямо Лев Толстой с картины тушью «Иду на грозу!»
        Глядя и ему вслед, Толбуев с горечью добавил:
        - Удивительно, но всякого рода байки на тему отсталости славян писали и пишут и наши отечественные авторы, в том числе и именитые, вроде академика Лихачева. Ведь это он вкрадчиво утверждал, что 988 год - изначальная дата для всей русской и восточнославянской культуры. А это принципиально неверно. Лихачев закрывал глаза на реальные исторические факты. Возьмем, к примеру, теорию и практику политического устройства на основе разделения властей, созданную и реализованную еще русско-венетскими народами, переданную ими этрускам, от которых она перекочевала в так называемое «римское право»…
        Вытащив из кармана и отдав Альме припасенную специально для нее куриную косточку, он дополнил:
        - И вообще, вклад русско-венетской цивилизации в мировую культуру настолько велик, что всего не перечислишь. Как филолог-лингвист назову лишь приоритетное создание системы буквенно-звукового письма, используемого во всем мире. А уж о первом полете человека в космос и говорить нечего. Как и о многом другом, подобном. Вы не хуже меня знаете.
        - Знаем,  - вздохнул Гаршин.  - Все - в прошлом.
        - Таким образом,  - подвел итог Велемир Радомирович,  - антиславянская доктрина, создававшаяся столетиями, пустила корни и бурно проросла. И сейчас наступило затмение общественной памяти, своего рода социальная амнезия. И как следствие всего этого - амнезия Праязыка. А ведь русский язык, о чем я уже неоднократно говорил, имеет своим предком праславянский как первооснову всех языков. Хотя его сложный путь от Праязыка требует, конечно же, еще тщательного изучения и неопровержимой доказательной базы. Но приведу напоследок такой пример.
        Толбуев вдруг заулыбался, словно вспомнив нечто забавное.
        - Однажды мне попалась очень древняя карта Египта, на которой значился город… Самолет. Я настолько опешил, что не сразу поверил своим глазам. Надпись была выполнена арабскими знаками с соблюдением всех правил. В подлинности карты сомнений не было. Работавшие со мной арабы, в том числе и ученые, смысла слова, его семантики, не понимали, а говорили, что это уж очень древнее какое-то, разумеется, родное арабское клише. Но в арабских словарях этого слова не было. Наши же толковые словари ничего, кроме тривиального «летательного аппарата тяжелее воздуха», не давали. То есть определяли смысл слова уже после начала эпохи самолетостроения.
        - И как это объясняется?  - заинтересовался, наконец-то, Вадим.
        - Я только позже докопался, что термином «самолет» постарорусски именовался «паром», «паромная переправа». Даже в XIX веке у нас еще встречался этот смысл, например, в названии известной пароходной кампании «Кавказ и Меркурий»: «пароходная и самолетная кампания».
        - И дальше?  - поторопила Марина.
        - Я бросился к старожилам-арабам. Никто ничего не знал ни о каких паромах, ни о самолетах. И только один очень старый копт вспомнил, что да, действительно, раньше в этом месте была древняя паромная переправа, но потом построили мост. Сознательно оставляю этот пример без комментариев. Но, на мой взгляд, этого вполне достаточно, чтобы начать говорить о древнем слое лексики славянского языка в древнеиранской и древнегреческой ветвях индоевропейской языковой общности. И предположить соответствие праславянского языка и Праязыка человечества.
        Проходя мимо магазина «Дары Хилендара», Велемир Радомирович предложил:
        - Давайте зайдем, купим что-нибудь к ужину. Да и с пустыми руками являться в гостиницу к дружбанам-аборигенам как-то неудобно.
        - Я и сам об этом подумал,  - согласился Гаршин.
        Марина осталась на улице, а мужчины зашли внутрь. За прилавком стоял Нос и беседовал с Корнем, банным богом Юрьевца.
        - Добрый вечер, Гурген! Митрофану Васильевичу - слава!  - торжественно произнес Велемир Радомирович.  - Нам бы что-нибудь вкусненького. И карпенисионского, конечно. Литров девять.
        - Не многовато ли?  - усомнился Вадим.
        - Мало даже,  - подумав, ответил Толбуев.  - Давайте двенадцать.
        - Рад, что вы вернулись,  - сказал Гурген, «потеряв» свой акцент. Это он, наверное, только с незнакомыми покупателями притворялся, а с проверенными говорил «чисто».
        - И мне приятно видеть вас вновь,  - добавил Митрофан Васильевич.  - Прошу завтра со своими друзьями ко мне в парилку. Отделаю по милую душу. Вернее, вытрясу.
        - Отлично, я баньку люблю,  - обрадовался Иван.
        Пока Гурген нагружал продуктами и вином сумки, Митрофан Васильевич отвел Толбуева в сторонку и тихо произнес:
        - А вам письмо. Послание. Просили передать лично в руки.
        Почувствовав что-то неладное, Велемир Радомирович стал меняться в лице. Вспомнилась та записка, которую он обнаружил на столике в гостинице четыре дня назад. Опять? История действительно ходит по кругу.
        - От кого? Кто просил?
        - Белая вдова. Третьего числа я был на кладбище, пришел проведать могилку супруги. Вы к тому времени уже уехали из Юрьевца. А она, белая вдова то есть, будто поджидала кого-то. Подошла ко мне сзади, да так, что я чуть рядом с женой не лег. Сунула мне в руку конверт. И сказала: «Передай тому, кто приходил ночью». Ну, я сразу понял, что вам. Это ведь вы после нашего разговора о каббале на кладбище отправились. С тех пор так с собой и ношу. Знал, что вы возвратитесь.
        Он вытащил запечатанный конверт и добавил:
        - Или порвать? Я бы на вашем месте так и поступил.
        - Нет, не надо.
        Толбуев принял конверт, мельком взглянув на него. Там было написано всего два слова: «Моему мужу». Он снова похолодел, да еще и мурашки побежали по коже. Похоже на то, что безумие первого июля возвращалось. Не распечатывая, он сунул конверт в карман. Потом, в гостинице. Наедине с собой. Но эта сцена не укрылась от глаз наблюдательного Гаршина. На улице следователь спросил у друга:
        - Что он тебе передал? Что-то важное?
        - Важнее не бывает. Я тебе после покажу, не сейчас. Сейчас пока давай просто отдохнем и повеселимся. Может быть, напоследок.
        - Ой, что-то не нравится мне твое настроение. Это опять как-то с Леной связано?
        - Возможно. Обещаю, что ты первым узнаешь. Пока все.
        И они пошли дальше, до гостиницы оставалось еще чуть-чуть. И надо было заканчивать «лекцию». Сконцентрировавшись на главном, Велемир Радомирович продолжил:
        - На сегодняшний день в официальной лингвистике наиболее древними считаются следующие письмена. Древнеегипетские - с конца четвертого тысячелетия до нашей эры. Шумерские - с начала третьего тысячелетия. И развившиеся из шумерского эламская иероглифика и протоиндийское письмо. А также критское письмо - с начала второго тысячелетия. И китайское, появившееся чуть позже. Ну, еще письмо племени майя. Но эта классификация принята не всеми лингвистами и исследователями. Почему-то в ней «чудесным» образом отсутствуют протославяне со своими системами письма. А ведь это тоже следствие той антиславянской и антирусской доктрины, о которой мы говорили. Но новейшие археологические данные, а также передовые исследования в области языкознания, полностью опровергают навязываемую нам «классификацию».
        Лежащий в кармане конверт не давал покоя, хотелось немедленно вынуть его и вскрыть, посмотреть, что внутри. Но Велемир Радомирович, собрав волю в кулак, повел речь дальше:
        - Более адекватная версия выглядит так. И все мои предыдущие высказывания подводят именно к ней. Еще приблизительно пятьдесят тысяч лет назад первым появилось палеославянское письмо. Оно на тысячи лет старше древнеегипетского. Это была базовая система письма. Из нее в разное время, в период с седьмого по первое тысячелетие до нашей эры, вышли славянское и древнерусское письмо. Затем - трипольское, а из него - протоиндийское, авестийское, ведическое и санскрит. Далее идут шумерская идеографическая клинопись, эламская иероглифика, хараппское письмо, аккадская клинопись, а также хеттская, урартская, угаритская, древнеперсидская. Следующее письмо - пеласгийское (тоже протославянское), а из него - протобиблское, финикийское, греческое и критское. И только потом наступает время древнеегипетских и докитайских идеографических и иероглифических систем письма.
        «А какое письмо лежит у меня в кармане?  - вновь подумал он.  - На каком языке моей погибшей жены оно написано?»
        - Особо подчеркну, что здесь мной представлены лишь некоторые виды письма, но самые главные, основные, сыгравшие определяющую роль в истории человечества. Однако теперь общая картина становится более прозрачной и понятной. И ясен алгоритм развития письменности. Остается лишь искать дальше, сгенерировав все стройные теории лингвистики и языкознания. Но направление поисков задано. А дальнейшие доработки и уточнения лишь внесут еще большую ясность в понимание феномена зарождения и развития письменности на Земле.
        До гостиницы оставалось совсем немного. Оставалось завершить экскурс в историю Праязыка. А Вадим обратил внимание на то, что Марина смотрит на Велемира Радомировича с нескрываемым восхищением.
        - Мы настолько привыкли уже к кириллическим знакам нашей письменности и к тому, что они отражают не только последовательность звуков речи, но и наименования сущностных понятий, что не пытаемся уже даже осознать, как это происходит,  - подвел итог Толбуев.
        И на этих словах они подошли к гостинице, возле которой столичных пришельцев-инопланетян встречали Катерина и Черемисинов.
        Неподалеку в коляске сидел инвалид, а рядом покачивался брат-эпилептик. Да еще транзитные чебоксарцы на лавочке, конечно же, с бутылью и закусью. А Люся-администраторша выглядывала из дверей. Не хватало только духового оркестра и хора мальчиков. Но цветы-незабудки в руках Катерины имелись.
        - Я же сказал: без помпы,  - недовольно поморщился Велемир Радомирович. Он чувствовал, как конверт жжет ему карман.  - Время позднее, пора заселяться да спать.
        - А мы по чуть-чуть,  - ухмыльнулся Черемисинов.  - Как же дорогих гостей не ублажить? Не по-русски это. Не пошумерски даже.
        - Ладно, докладывайте, что тут без меня случилось?
        - Мир еще не перевернулся. Но готов.
        - Ну, здравствуй, кузина!  - сказал родственнице Вадим.  - Давненько не виделись.
        - Привет, братик,  - ответила Катерина, сама обняла его и поцеловала в щеку.
        - Номера ждут,  - объявила Люся.  - Самые лучшие. Проходите, а потом все вместе и поужинаем.
        - И то дело,  - согласился Гаршин.
        Пока все знакомились друг с другом, Велемир Радомирович поинтересовался у Кати:
        - А что же твой эпилептик в сторонке жмется? Он ведь тоже Вадиму родственник.
        - Нет, он мне сводный брат,  - пояснила она.  - У нас с ним отцы разные. Мой - Рябцев, а его - Починок.
        - Как?  - переспросил Толбуев и многозначительно взглянул на своего друга. Тот отреагировал без дальнейших разъяснений:
        - Да, любопытно. Потомок еще одного фигуранта дела о краже Иерусалимской иконы. Но я так и предполагал, что все они обитают в Юрьевце. Куда же еще деваться? От иконы-то.
        - А о чем вы говорите? Какая кража?  - спросила Катерина.  - Она же затонула вместе с Кривоезерским монастырем.
        - Потом объясню,  - ответил Велемир Радомирович.  - Дай хоть умыться с дороги.
        И он направился в свой знакомый номер на втором этаже, прихватив врученные ему незабудки. А заодно и Альму. Не на улице же ей оставаться, коли хозяин нашелся? В комнате он бросился на кровать и некоторое время просто лежал, успокаивая сердце. Потом встал, плеснул в лицо воды,  - она на этот раз ради дорогих гостей из крана текла - и начал нервно ходить по номеру. Альма настороженно следила за ним. Чего это с хозяином? Уж не заболел ли?
        - Заболел,  - сказал ей Толбуев.  - Тут не только заболеешь, Кондратий хватит. Кегли протянешь.
        Затем он вытащил конверт и вскрыл. Внутри лежал листок бумаги, на котором корявыми буквами было написано: «Куда ты убежал? Жду снова, и всегда буду ждать. Приходи. Твоя жена Лена».
        Смяв в злости конверт, не разрешая себе расслабиться, Велемир Радомирович пошел в соседний номер, к Гаршиным. Следователь был один.
        - А где Иван?  - спросил Толбуев.
        - Отправился с Мариной на Волгу полюбоваться.
        - Не поздно ли? А Вадим что же?
        - Да он со своей кузиной заболтался. Ладно, не тяни. Что там, в конверте?
        Велемир Радомирович молча протянул ему листок бумаги.
        - Почерк не ее,  - сразу определил Гаршин, прочитав текст.  - Тут и без экспертизы ясно.
        - А может, она нарочно его изменила?
        - Ты сам-то хоть понял, что говоришь?  - постучал по лбу сыщик.  - Нет, тебе действительно нужен психиатр. От кого послание? Что сказал этот банщик?
        - От белой вдовы.
        - Займусь ею завтра утром. Пробью по нашей базе данных, соберу все сведения, опрошу местных. Кончик найдется. А ты не нервируй. Пошли лучше поужинаем. Нас ждут.
        И они, прихватив с собой свои сумки с продуктами, отправились на банкет. Он состоялся на открытом воздухе - Люся с Черемисиновым вынесли на лужайку пару складных столиков, а освещением служили фонари возле гостиницы. Стульев не полагалось - так больше внутрь влезет. Стоять, не сидеть. Но Толбуеву ничего в рот не лезло, очередное послание не давало ему покоя. Это уже не мистификация и не розыгрыш, поскольку имеется конкретный отправитель. Белая вдова, которая почему-то ассоциирует себя с его женой. Но этого же не может быть. Или может?
        Закуски на столиках было много, но Велемир Радомирович на всякие котлеты и жареную картошку даже не глядел, просто приналег на водку. Карпенисионское вино тут не поможет, слишком нежное. А дело требует жестких размышлений. Вот он и постарался поскорее довести себя до состояний протрезвления от сумбурных мыслей. Иногда водка очень помогает в подобных случаях. Не пьянит, а сосредотачивает. Выводит на иной уровень реальности.
        Толбуев пил и мрачнел все больше. Погружался в себя, в свои думы. Уходил на дно, как утопленник. И на окружающих уже не обращал никакого внимания. Даже не понимал, о чем они говорят и над чем смеются. Не различал лиц. К нему обращались с какими-то вопросами, хлопали по плечу, но он лишь сурово хмурил брови и молчал.
        Потом подумал: «А почему бы мне прямо сейчас и не отправиться к белой вдове? Чтобы все разъяснить. Поставить точки над «i». Уже полночь, самое время. Надо только от Марка как-то улизнуть, а то все мероприятие испортит». И он решился. Стал незаметно отступать от столика, выходить из освещенного пространства в темноту ночи.
        - Ты куда?  - тотчас же насторожился Гаршин. Следователя по особо важным делам не проведешь.
        - Да в туалет!  - огрызнулся Толбуев.  - Придержи Альму, чтобы не бегала за мной.
        Войдя в гостиницу, Велемир Радомирович пересек холл и вышел через запасной вход. Потом обогнул здание и быстрым шагом направился в сторону оврага. Даже порадовался, что все так удачно сложилось. От всех ушел, словно Колобок. Но не знал и не мог видеть, что за ним незримо и неслышно двинулась еще какая-то тень…
        А полная луна уже третьи сутки как пошла на убыль. Ночь стояла теплая, безветренная. В кустах трещали сверчки. Прохожих на улице не было. В домах все уже давно спали, а кто не спал, тот пил, как банкетщики. Но тоже не мешал двигаться и сосредотачиваться. Перед встречей… с женой?
        Толбуев начал спускаться по деревянной лестнице к роднику. Там, как он и ожидал, привычно сидели старик со старухой. Два застывших странника, занесенных из прошлого в наш век. Кого же он все-таки ему напоминает? Где его видел? В какой пожелтевшей книге? Да, именно в книге, там был портрет этого старика. В профиль. Но вспомнить никак не мог.
        Велемир Радомирович присел рядышком, на скамейку. Помолчав некоторое время, он спросил:
        - Как водица?
        - Славная,  - ответил старик.  - Редкая водица.
        - А почему вы все ночное время тут проводите?
        - А где же еще-то? Тут славно. Тут думается.
        - Все Праязык ищете?
        - Ищу.
        - И как?
        Старик не ответил. Видно, вопрос показался ему глупым. Да Толбуев и сам знал, что ответа на него нет. На себе испытал. Можно только приблизиться к пониманию Праязыка, а все тайны до конца никогда не раскроются. Это ведь как Апокалипсис - точного времени не знает никто. Кроме Господа.
        Уходить отсюда не хотелось. Здесь было тихо, спокойно, мирно. А там - впереди - что его ждет? Встреча с Леной? С белой вдовой? С утерянной любовью или с каббалой? Ему вдруг даже захотелось остаться тут навсегда, так и сидеть безмолвно вместе со стариком и старухой до конца жизни. Славные они.
        - А как вас зовут?  - поинтересовался он.  - Простите за любопытство.
        - Ничего, можно,  - ответил старик, не поворачивая головы.  - Платон Акимович.
        И тут будто молния сверкнула перед глазами Толбуева. Он наконец-то вспомнил, где его видел! Этот гордый профиль. Да в книге же о древних волхвах и магах, в той редкой книге о чаромутии языков, которую он с таким трудом раздобыл в лингвистических архивах академии. Там был рисованный портрет автора, выполненный каким-то неизвестным художником девятнадцатого века.
        - Лукашевич?  - все еще не веря своим глазам, потрясенно произнес Велемир Радомирович.
        - Именно,  - подтвердил старик.
        - Быть не может!
        - Может.
        Ну, если такие дела, если сам великий, самобытный и незаслуженно забытый исследователь Праязыка сидит сейчас рядом с ним, то тогда нет ничего удивительного и в том, что белая вдова вполне может оказаться его женой Леной. В этом реально-виртуальном мире все возможно. Даже встречи с давно ушедшими людьми. Утерявшими свой язык.
        - А вас, значит, выпустили из «желтого дома»?  - совсем уж глупо спросил Велемир Радомирович.
        Старик посмотрел на него и впервые, кажется, улыбнулся. А то так и носил на себе лицо как застывшую маску.
        - Я там и не был никогда,  - сказал он.
        - Но… Я же читал вашу биографию. Современники об этом пишут. И в письмах Гоголя сказано, что он навещал вас там. Как же так?
        Велемир Радомирович ждал ответа, но старик молчал. Так прошло минуты три. Потом, наконец, тот произнес:
        - Это мой прапрадед. Гоголь его навещал, не меня, к сожалению. Но я рад, что вы, молодой человек, храните память о Лукашевиче. Таких людей и тогда-то было мало, а теперь, наверное, и вовсе нет.
        Вот все и разъяснилось. Толбуев вздохнул с некоторым облегчением. А то вновь чуть с ума не сдвинулся.
        - Вы даже не представляете, как я рад нашему знакомству!  - с душевным порывом сказал он.  - Нам есть о чем поговорить. О многом. Я ведь тщательно изучал труды вашего предка. И считаю, что он во всем абсолютно прав. Ведь это он, приоткрывая завесу языкотворения, речесмешения, сакрального знания, объяснил технологию древних жрецов, погрузивших мир в чаромутие. И практически открыл Праязык?
        - Верно,  - согласился старик. И, тщательно подбирая слова, словно ему было тяжело говорить, добавил:  - Еще он говорил в своих трудах, что ближайший к первобытному языку - язык малоазийских славян, и, судя по остаткам, полабский. А из живых языков - лужицко-сербский… Добавлял при этом, что из русских наречий все драгоценны, но более печати первобытности в малорусском.
        - Язык до Киева доведет?  - улыбнулся Велемир Радомирович.
        Потомок Лукашевича надолго замолчал. Но через какое-то время все же отозвался:
        - А вот то, что он никогда не публиковал… Я обнаружил это в его рукописях, в семейном архиве… Он писал, что первобытный язык рода человеческого, если сравнить его с русским, имел еще семь звуков, которых в последнем не достает… Следственно, его азбука или алфавит заключали в себе около сорока звуков или букв… Тогда языческие жрецы или главы народов, желая себе приписать славу изобретения оных… а также быть основателями новых царств и языков, на которых установили восхвалять своих идолов… сократили первобытную азбуку более или менее наполовину и, по попущению и воле Создателя, установили читать ее следующим образом.
        Велемир Радомирович слушал его, затаив дыхание, стараясь не пропустить ни слова.
        - Первое,  - продолжил Лукашевич.  - Каждую букву, или пругву, должно было так точно выговаривать, как она есть. Второе. Писать ими слова Первобытного языка от правой руки к левой, а читать, за исключением окончаний оных, от левой руки к правой, и наоборот… Таким образом, должно было и говорить.
        - Я понимаю, понимаю,  - быстро сказал Толбуев.  - Например, писалось муча, напяча, а выговаривалось чума, япанча. Это и есть чаромуть.
        - Да,  - едва слышно пошевелил губами человек-артефакт.  - Третье. Когда слово первобытного языка писалось нововымышленными чарами… и читалось не в обратном порядке… тогда оно должно было произноситься не по прежнему выговору, а сообразно чарным звукам. Писали: зверевой, страждь - а выговаривали по чарам - свирепый, страсть: это есть чарная истоть… А прямая или собственная истоть есть каждое слово первобытного языка, сообразно его выговору произносимое… И четвертое. Когда мы раскроем словарь какого бы ни было языка… то можем видеть в нем чарную истоть и чаромуть, как бы перемешанные в беспорядке: сие свойство есть смешение. Так он писал под конец своей жизни. Уже находясь в «желтом доме»… упрятанный туда современниками-фарисеями.
        И вновь Платон Акимович замолчал, и, казалось, не произнесет больше ни слова. Толбуев сам продолжил, за него:
        - Упрятали не только его. Всегда за семью печатями прятали и сведения о славянской письменности. И не только скрывали, но еще и тщательно искажали. А ваш предок упорно доказывал, что род человеческий исконно был то выше нынешнего, то унижался, то опять принимал образ и подобие миро-творца, то есть творца мира. А славянский язык есть история рода человеческого. И все народы мира, не пройдет и двухсот лет, а это уже скоро, с намерением узнать сокровенный и истинный смысл слов и образов, станут изучать его. И если мы сами, русские, не будем участвовать в этом всемирном направлении к разработке «единого языка», то нас все осмеют и поделом. А после, писал он, весь свет будет говорить на одном из усовершенствованных славянских языков. Здесь нет какого-либо тщеславия или оскорбления другим языкам. Наш язык есть свой всем народам мира.
        Ветхий старик произнес:
        - Да. Мой прапрадед сделал именно такой вывод… Славянский язык - язык первобытного мира, древности незапамятной… Богатство его равняется богатству языков чаромутных, всех вместе взятых… Бог сохранил его неприкосновенно или пощадил от чаромутия на память всему роду человеческому. И мы многие тысячелетия прожили не чужим, а своим умом и разумом… Вот что главное.
        - Им проделан титанический труд в сравнительной лингвистике, открыты тайные истины языкознания,  - согласно кивнул Толбуев.  - Он, наверное, первым заметил, что мы употребляем «огреченные» или «олатиненные» слова, нимало не подозревая, что они взяты греками и римлянами из нашего же языка, а потом чрез них нам же переданных в искаженном виде! Это горестно и доказывает только страдательное положение славянских народов с незапамятных времен. Да, мы принимаем в свой язык нередко свои же искаженные, мученические слова, которых вовсе не в состоянии опознать. И заново учимся на могилах наших предков замерзшими их словами. История целого мира не представляла себе ничего подобного…
        Вздохнув, он добавил:
        - Но несомненно и то, что носители русского и других славянских языков, я подразумеваю тут Праязык, обладают сильнейшей устойчивостью к «идеологическому» воздействию, ко всякого рода попыткам управлять «сверху», которые непременно строятся на том или ином искусственном языке. И несомненно, что в еще большей степени такой устойчивостью обладали раньше.
        - Интересна и такая его мысль,  - тихо сказал Платон Акимович.  - Славянские языки отличаются от прочих тем, что в них каждое имя в названии предмета имеет два смысла… Первый есть внешний, то есть имя вещи или предмета, а второй внутренний, означающий свойство или качество сего же самого предмета… для узнания которого нужно читать слово в обратном порядке… Но сбудутся ли его пророческие слова о первобытном славянском языке… который вновь станет единым языком обновленного человечества?
        - Если устоит мир,  - отозвался Велемир Радомирович.  - А это возможно лишь в том случае, если не произойдет построение на земле Нового Вавилона.
        - Вы знающий человек,  - улыбнулся старик.  - С вами интересно, но теперь давайте просто помолчим… Мне трудно много разговаривать. Я и так за весь день всего несколько фраз произношу, а тут - вон сколько…
        - Хорошо, хорошо,  - поспешно согласился Толбуев.  - Отдыхайте. Да и мне пора. Здесь, неподалеку… Еще успеем пообщаться.
        И он, встав с лавочки, нагнулся к роднику, прямо в ладони зачерпнул живительной воды и с наслаждением утолил жажду. А затем отправился через овраг на кладбище. Уже с новыми силами, как бы окрепнув и вдохновившись на любые свершения и испытания… А незримая и неслышная тень, притаившаяся на лестнице, скользнула вслед за ним.
        Велемир Радомирович двигался уже привычным маршрутом к сторожке. Ему было легко и спокойно. Нашлось еще одно подтверждение его гипотезе о Праязыке. Да не его одного, а целого сонма отечественных лингвистов, историков, археологов и других ученых и исследователей. А тут он словно бы получил благословение от самого самобытного патриарха-языковеда Платона Акимовича Лукашевича. И пусть это был всего лишь его далекий потомок, но все же…
        Может быть, поэтому, окрыленный негаданной встречей, поглощенный радужными мыслями, Толбуев и потерял бдительность. А этого делать никогда нельзя, даже на пике счастья. Тем более когда идешь на встречу с погибшей женой. Велемир Радомирович, уже подходя к сторожке, вдруг почувствовал какое-то беспокойство и тяжесть в груди, на сердце. Что-то, какая-то неведомая, но охранительная сила настойчиво предупреждала его: стой, ни шагу дальше! Звучала в мозгу. Но было уже поздно.
        Он не прислушался к внутреннему голосу, отмахнулся от него. Подошел к порогу открытой, как и прежде, двери. Внутри на этот раз горели свечи. Множество свечей, натыканных повсюду. Они освещали все пространство сторожки, каждый уголок. Но в помещении никого не было. Ни единой души.
        Толбуев вошел внутрь. «Прячется она, что ли?» - подумал он. Странно. Или ушла куда? Но зачем же тогда свечи? Все это походило на какой-то ритуал. Похоронный или каббалистический. Тем более что на столике лежал череп. И стояло несколько разного размера зеркал. На одном из них кроваво-красной губной помадой было написано: «Жена». На другом - «Муж». Или это была не помада, не краска, а кровь? И эти зеркала будто смотрели друг на друга. Из потустороннего мира.
        И тут дверь вдруг неожиданно захлопнулась. Словно кто-то только и ждал того, что Толбуев окажется в ловушке. Птичка попалась в клетку. Велемир Радомирович рванулся назад, подергал дверь, но она уже была крепко заперта снаружи. Может быть, ее даже подперли чем-то.
        - Эй, что за шутки?  - громко сказал он.  - А ну-ка отворите!
        - Сгоришь в гиене огненной,  - услышал он тихий вкрадчивый голос. Мужской или женский - не разобрать. Голос смерти. Ему стало совсем не по себе. Надо же так попасться! И глупо, и нелепо. Действительно, как мотылек на огонек свечи.
        Он посмотрел вокруг, ища какой-нибудь тяжелый предмет, лом на худой конец, чтобы попытаться выломать дверь. Но ничего подходящего не обнаружил, все было заботливо заранее вынесено. Да и кроме того, Толбуев заметил несколько новых укрепляющих петель на двери. Наверное, еще и засов какой-нибудь снаружи. А то и амбарный замок повесили.
        А вскоре он почувствовал запах дыма. Стены сторожки уже начали потрескивать от огня. Ее умело подожгли со всех четырех сторон. Возможно, керосин плеснули. Профессионалы! Но кто? Белая вдова? Или некто другой, другие? Сейчас было не время выяснять, догадываться. Велемир Радомирович понимал, что еще три-пять минут - и он сгорит заживо. Если прежде не задохнется от дыма, который уже начал наполнять всю сторожку. А поделать ничего не мог.
        «Вот и конец»,  - подумал он равнодушно. Будто оценивал всю ситуацию и смотрел на себя как бы со стороны. «Ну и ладно». Он вернулся к столу, сел в кресло и спокойно приготовился к смерти. А снаружи в это время раздался еще один голос, не тот, который пообещал ему прежде «гиену огненную», другой. Голос, кажется, знакомый. Потом послышались глухие удары по двери. Кто-то ломал засов или сбивал замок.
        А Велемир Радомирович от едкого дыма уже начал терять сознание. «Интересно, чем все это закончится?» - еще успел подумать он, проваливаясь в черноту небытия, но пытаясь уцепиться за свет. И увидел, что дверь рухнула, буквально разлетевшись в щепки, а в сторожку вбежал Иван. Он-то и вытащил Толбуева на свежий воздух и уложил безжизненное тело на траву.
        …Через некоторое время Велемир Радомирович пришел в себя.
        - Ты как здесь?  - спросил он, пытаясь встать на ноги. Но голова все еще кружилась.
        - Лежите, лежите,  - ответил Иван.  - Вам лучше пока не делать резких движений. А здесь я потому, что все время шел следом. Я ведь, дядя Веля, как-никак ваш телохранитель, а отец строго-настрого запретил мне упускать вас из вида. Мало ли что. Жаль, опоздал немного.
        - Опоздал к ужину, к шведскому столу?  - попытался пошутить Толбуев.
        - К пожару,  - пояснил Иван.  - Он начался, когда я был еще далеко. И поджигателя или поджигателей уже не застал.
        - Значит, не видел, кто это?
        - Нет. Мелькнуло только что-то белое. И исчезло. Как сквозь землю провалилось.
        - Может, и провалилось,  - раздумывая, сказал Велемир Радомирович.  - Окрестности хорошо знает. Похоже, белая вдова. Но не уверен. Выводы делать рано. Их твой отец сделает.
        Они разговаривали при ярком свете полыхающей сторожки. Толбуев поднялся, чувствуя себя гораздо лучше. Если это действительно белая вдова, то зачем она хотела его убить? Вернее, сжечь заживо? Из каких-то своих личных или каббалистических устремлений? Принимает за своего утонувшего мужа? Или за мужа реального, но бросившего ее? Или видит в нем именно Велемира? Тогда это сошедшая с ума Лена, его жена. Вопросы повисали в воздухе, ждали ответа. Но его не было и пока не могло быть.
        А сторожка весело догорала. Даже залихватски пощелкивала и потрескивала поленьями и углями. Толбуев и Иван, стоя поодаль, молча наблюдали за этим мистическим действом, означавшим конец кладбищенской каббалы. Огонь съедал ее всю, подчистую, без остатков. И вскоре на месте сторожки, догоревшей дотла, образовалась просто куча черных обугленных деревяшек. Между которыми продолжали тускло поблескивать закопченные зеркала. Да еще лежал потемневший череп.
        - А я ведь еще не поблагодарил тебя за спасение,  - произнес Велемир Радомирович.  - Если бы не ты… Зачтется.
        - Само собой,  - ответил Иван.  - Зачетку когда принести? Но если серьезно, то после ваших впечатляющих лекций в эти дни я решил действительно заняться языкознанием. Буду, наверное, осенью поступать на филологический. А то все выбирал - куда? Теперь ясно. Лингвистика - великая и самая увлекательная из всех наук.
        - Ну и правильно. А я тебя поднатаскаю перед экзаменом. Но мы с тобой об этом еще после потолкуем. А теперь пошли в гостиницу. Пока они там все котлеты не съели и водку не выпили. Сейчас самое время подкрепиться.
        - Оставят, не сомневайтесь.
        - То-то и оно, что не уверен, там такие профессионалы по этой части. Свое дело добре знают. Не хуже поджигателей кладбищенских сторожек вместе с тупыми нейролингвистами.
        Они двинулись в путь и через полчаса были уже около гостиницы. В чем в чем, а в последних фразах Велемир Радомирович оказался абсолютно прав. Лужайка была безлюдна, тарелки на столиках пусты, а вся водка выпита. Цирк закрыт, клоуны развалились. На отдельные части.
        - У нас в номере еще карпенисионское вино осталось,  - напомнил Иван.  - Вместе с балыком.
        - Ну, пошли туда. Есть все равно охота. Да и с отцом надо поговорить, рассказать все.
        Разговор с Гаршиным длился около двух часов. Пока не кончилось вино и не была уничтожена вся оставшаяся снедь. А потом Велемир Радомирович пошел спать, дав наконец-то отдых натруженной голове. И проспал, как ни странно, вполне спокойно и долго, до полудня, почти как в детстве. Спустившись в холл, он застал там только еще не вполне протрезвевшую администраторшу, Ивана и Катерину.
        - А где остальные?  - спросил Толбуев.
        - Кто где,  - ответила Катя.
        - Отец розысками занимается, Вадим с Мариной отправились в музей Тарковского,  - более подробно разъяснил Иван.
        - Ну, пошли тогда… на рыбалку. Где можно удочки раздобыть?
        - Сей момент, сейчас принесу,  - пообещала Люся. И действительно, через пять минут два спиннинга были у него в руках. Очевидно, это был казенный инвентарь гостиницы. Для особо дорогих гостей.
        На берегу Волги выбрали укромный уголок, подальше от пристани. Но Велемир Радомирович ловил рыбу так, как и управлял джипом. У Ивана получалось получше, но все равно они ничего не поймали. Через полчаса Толбуеву эта дурацкая затея надоела.
        - Надо бы по городу прогуляться,  - предложил он.  - Заодно и перекусим где-нибудь.
        Так и поступили. Все желания нейролингвиста сегодня выполнялись беспрекословно. Побродив некоторое время по Юрьевцу, послушав своего личного экскурсовода Катю, которая, как верный оруженосец, несла в руках спиннинги, они встретили возле Торговых рядов Марину с Вадимом, и все вместе направились в кафе «Ермак». Время подходило к трем часам. Отобедав, стали решать: что делать дальше?
        - Вы сегодня какой-то странно неразговорчивый,  - сказала Марина.
        - И это вам очень к лицу,  - саркастически добавил Вадим.  - Таким и оставайтесь. Хотя бы до завтрашнего утра.
        - Просто устал. Горячая была ночка,  - усмехнулся Велемир Радомирович, взглянув на Ивана.  - Пошли опять порыбачим?
        Они вышли к тому месту на берегу, откуда виднелся маленький островок с установленным на нем деревянным крестом. Печальная память о затонувшем Кривоезерском монастыре.
        - Сама Россия - это и есть Центр Х, о котором я толковал прежде,  - тихо промолвил Велемир Радомирович.  - Но уже, к великому сожалению, как исчезающая на глазах Атлантида.
        - Что-то у вас сегодня какое-то пессимистическое настроение,  - сказал Иван.  - А я вот так не думаю.
        - Что ж, ты молод. Тебе и положено верить и радоваться жизни. А я через пару десятков лет совсем стану как Ферапонтов. Вот он, кстати, уверяет, язычник чокнутый, да и многие другие серьезные ученые, лингвисты и исследователи тоже подтверждают, что название «Россия» происходит от имени бога солнца Ра. Общего бога высокоразвитой древнейшей цивилизации, давшей начало всем остальным основным центрам Х на земле. И ведь действительно, этот бог почитался и в центральной Америке у инков, и в Древнем Египте, а исконное название реки Волги - Ра-река. Эта цивилизация имела общую древнеарийскую или древнеславянскую культуру, а судя по дошедшим до нашего времени памятникам письменности и другим историческим данным, она же дала начало Крито-микенской культуре, Трое, Этруссии, Ирану, Индии… И именно из России произошло переселение части народа в Америку, благодаря чему возникли цивилизации инков и майя. Язык, на котором в те времена говорили, был общим. Сравните только некоторые слова.
        Он помолчал, подбирая примеры.
        - Священные книги индусов называются «Веды», русское - «ведать». «Будда» и «будить». «Рубль» и «рупия». Имя древнеегипетского бога Птаха переводится как «птица». Случайно ли совпадают русское слово «ил» и название священной для египтян реки Нил? Индийский профессор-санскритолог Дурга Шастри был немало удивлен, когда в московской гостинице ему дали ключи от комнаты 234 и сказали по русски: dwesti tridtsat chetire. На санскрите 234 так и будет: «двишата тридаша чатвари». Возможно ли где-нибудь большее сходство? Вряд ли… Язык сохраняет в себе слова, зарождавшиеся на заре человеческой речи, и несет их сквозь века, вбирая в себя слова новые, вновь возникающие. Таким образом, накапливается золотой фонд для всех грядущих поколений. Это - бесценное наследие минувшего и в нем можно обнаружить отпечатки всего, что пережил народ за долгие тысячелетия своего развития, всего, что он помнит. Включая и то, что он уже активно не осознает, но что имело место в далеком прошлом и сохранилось в языке. А в том числе сохраняются следы его встреч с другими народами и этносами, свидетельствующие иногда о неожиданных для
наших современников, неизвестных или слабо изученных исторических событиях.
        Толбуев взял у Катерины спиннинг и забросил в Волгу блесну.
        - Попробую и я тоже,  - сказала Марина.  - В Олонце даже щук за жабры вытаскивала.
        - А тут из этой Ра-реки кроме старых калош ничего не выловишь,  - усмехнулся Вадим.  - Вся рыба давно сдохла или эмигрировала в Темзу.
        - Ядовитый вы всё-таки человек,  - заметил Велемир Радомирович.  - Юристы все такие? Русская Волга не просто река, а ключевая, подобно Нилу в Египте, Инду и Гангу в Индии, Хуанхэ и Янцзы в Китае, великим рекам Африки и Америки, давшим жизнь великим цивилизациям древности… А в пользу этой гипотезы, что бог Ра дал название России и Волге говорит ряд фактов. Арабский ученый двенадцатого века Ал-Идриси в своей «Географии» упоминает эту местность, с которых берет начало река Русиййа. Очевидно, Ра-река имела краткое название Ра и полное - Ра-сия. Ра - сияющий. И такое же название тогда имела и наша страна - Ра-сия… Россия и в наше время на английском языке называется Russia - произносится как “Рашшиа” или Рассия, если шипящие “шш” заменить на “сс”. С течением времени это слово могло трансформироваться в Россию или Руссию, как у Ал-Идриси. Это может помочь нам объяснить и слово Рус как имеющее смысл “солнечный” или рыжий. Отсюда и слово “русый” - то есть солнцеволосый, рыжий.
        Толбуев перемотал катушку и забросил леску еще раз.
        - Мое убеждение в правильности такой трактовки основывается на фундаментальности самого слова Ра как символа жизни и света, давшего начало многим словам и понятиям, таким как Ра-дость, У-Ра, Ра-зум, Ра-свет, Ра-дуга и даже Ра-диация. А вот название реки Ра было изменено на скандинавское Волга (Хельга, Вольга) в исторически близкое нам время. С высокой степенью вероятности это время крещения Руси. Страны сияющего Солнца в буквальном смысле. Когда сжигались все древние книги, изобреталась новая азбука, переписывалась история и уничтожалось все, что каким-то образом могло напоминать народу о его великой культуре и истории. Но такая река как Ра с ее стержневым, цивилизационнообразующим названием, вокруг которого строилась жизнь и система миропонимания народа, являлась колыбелью древнейшей на земле цивилизации, на которой Ра-сия и народ русов - солнечных людей - живут многие тысячелетия, а не одну только тысячу лет христианской истории. Тут Ферапонтов прав.
        - Клюнуло!  - радостно выкрикнула Марина, подсекла и вытащила плотвичку.  - Вот тебе и калоша, Вадька.
        - Случайно,  - ответил жених.  - Это был последний головастик из семейства мутагенных жаброкрылых водорослей.
        - Что касается светлого и солнечного облика людей - наших прямых предков, живших на территории Руси сорок - пятьдесят тысячелетий назад,  - продолжил Велемир Радомирович,  - то их описание мы можем найти в следующих строках «Махабхараты», посвященных владыке Вселенной Рудра-Хара: «Носящий светлые косы, камышеволосый, русобородый, лотосоголубоокий всех существ Предок».
        - Красиво сказано,  - произнес Иван.
        - Да ты и сам на такого похож,  - заметила Марина.  - Только без бороды.
        - Вырастит еще,  - добавила Катя.  - Вылитым владыкой станет.
        - Вы ему льстите,  - недовольно произнес Вадим.  - И в краску вгоняете, гурии чёртовы.
        А Велемир Радомирович досказал:
        - И здесь нам следует обратить внимание на еще одно культурообразующее слово - имя бога Рода. Который в Индии был объединен с богом - источником жизни - Шивой, названным так, возможно, по имени богини жизни Живы. В Индии он называется Рудрой-Шивой и является по - существу мужским воплощением бога Солнца и Жизни. Похоже на то, что бог Род является одним из названий того же бога Ра, если иметь ввиду их первичность как источников жизни и жизненной энергии… Так, например, такие слова как руда, кровь, рдяный и рудый (красный) также происходят от этих первичных слов Ра и Род. С именем Рода связаны наземные источники - “родники” и подземный огонь пекла “родьство огненное”. Латинское слово «радекс», обозначающее корень, также происходит от него. И все остальные промыслительные слова - природа, народ, урожай, плодородие и так далее.
        Вновь вытянув пустую леску, он с огорчением добавил:
        - Соединение идеи продолжения рода, то есть бога Рода с идеей животворящего бога Ра имеет место в фигурах женского божества. Так, голова богини часто оформлялась как солнечный диск, а иногда огромный знак солнца покрывал почти всю середину женской фигуры. По всей видимости, эта богиня представляет собой не что иное, как женское воплощение бога Солнца и Жизни - Коляды (Колады), несущей людям жизнь и продолжение рода… Неудивительно в связи с этим, что празднование бога Рода и рожаниц оказалось самым живучим из всех исконно русских обрядов даже уже в христианское время. Против культа Рода как единого бога, которого иудеи уравнивали со своим верховным божеством Саваофом,  - а это искаженное заимствование имени бога Сварога, велась наиболее целенаправленная и ожесточенная борьба.
        А вот Марина вновь выловила карасика. Катя даже зааплодировала ей.
        - Знай наших,  - сказала она.  - Это вам не Шивы какие-нибудь. Тут - Живы.
        - Таким образом, как мы видим, вокруг бога солнца Ра и представлений о нем как источнике жизни и света формировались все основные и первичные представления о священных силах и началах жизни, о ее первоисточниках, о плодородии и продолжении рода,  - невозмутимо продолжал Толбуев.  - И, конечно же, такие понятия как Расия - Русия - Русь - Россия и исконное название Волги должны были играть у наших предков стержневую роль. Поэтому эти названия ни в коем случае не могли быть случайными. В силу их величайшей значимости в системе представлений о мире, через которую привносилось огромное организующее начало в жизнь народа.
        Так ничего и не выловив, он с досадой бросил спиннинг на песок.
        - Отсюда можно сделать достаточно обоснованное предположение о том, что вся европейская цивилизация, начиная с Древней Греции и Древнего Рима, берет свое начало и обязана своим существованием еще более древней и высокоразвитой цивилизации древних ариев-руссов, прямыми потомками которых являются славянские народы, с их культурой и языком. Это и есть та древнейшая протоцивилизация земли, которую я сравниваю с тонущей на наших глазах Атлантидой. Пошли отсюда, молодежь.
        …Вечером в гостиницу вернулся Гаршин. Он застал Толбуева в его номере, играющим с Иваном в шахматы. А Катя сидела рядышком и скучала. Следователь, не теряя времени, с ходу начал:
        - Белая вдова исчезла. Просто испарилась в воздухе. Мы прочесали с местными полицейскими все кладбище и почти весь город, но ее будто и след простыл. Может быть, она тебе привиделась?
        - Призрак? Не шути так,  - ответил Велемир Радомирович.
        - Да она здесь уже почти тринадцать лет обитает,  - добавила Катя.
        - Значит, тихо и незаметно ушла из Юрьевца. Сразу же после неудавшегося пожара.
        - Пожар-то как раз удался на славу,  - возразил Иван.  - Просто цель не достигнута. Но зачем она это сделала?
        - Объяснений два. Либо Велемир чем-то очень сильно ей насолил, причем до такой степени, что она решилась на такой шаг. А на это, поверьте, не каждый потенциальный преступник способен. Либо с каким-то ритуальным умыслом. Та же каббала, к примеру.
        - Есть еще и третий вариант,  - предположил сын.  - Она попросту маниакальная шизофреничка.
        - Тоже рассматриваем,  - согласился отец.  - И на это указывает ряд факторов. Во-первых, личная драма. Во-вторых, проживание в столь мрачном и безлюдном месте. И, в-третьих, опять же, занятия каббалой. Что подтверждают многие. Но есть еще нечто, что вызывает мои сомнения. И даже снимает в какой-то степени подозрения с белой вдовы. Вполне возможно, что это не она заманила Толбуева в сторожку, а потом подожгла ее.
        - Излагай,  - сказал Велемир Радомирович.
        - Дело в том, что на месте пожарища обнаружены отчетливые следы мужских ботинок. А накануне, как вы помните, шел дождь. Белая вдова была женщиной субтильной, и даже если она и носила грубые башмаки, то никак не сорок третьего размера. Кроме того, кто мог так старательно укрепить новыми петлями дверь и приделать засов? Тут должен был постараться умелый плотник. А ни к кому из местных она не обращалась. Мы выяснили. Сама же с такой работой справиться не могла. Как показали те, кто ее хоть сколько-нибудь знал, белая вдова вообще не умела делать ничего. Только разжечь печку и заварить чай. Ей даже дрова рубили сердобольные люди. И еду приносили.
        - Да, занятно,  - произнес Иван.  - А ты, Катя, что скажешь?
        - Жила тихо и неприкаянно, как бомжиха,  - подтвердила та.  - Никто на нее и внимания-то не обращал. Божий одуванчик, одним словом.
        - Тут два слова,  - поправил ее Велемир Радомирович.  - Следи за своей речью. Но если так, то куда она делась и зачем?
        - «Зачем» - отпадает,  - ответил Марк Иванович.  - Если не она поджигатель, то и бежать ей было ни к чему. Бегут преступники. А вот «куда»… Может быть, как раз-то никуда она с кладбища и не уходила. А продолжает оставаться там.
        - Это как же понимать?  - спросил Толбуев. Да и остальным хотелось задать тот же самый вопрос.
        - Осталась на кладбище, потому что там же и лежит,  - пояснил Гаршин.  - Ты говорил мне, что еще третьего числа ночью, когда приходил к белой вдове в первый раз, а потом бежал, то едва не загремел в приготовленную для кого-то могилу. Вот, может быть, именно там. Или в любом другом более-менее подходящем месте.
        - Выходит, ее могли убить?  - задал вопрос Иван. Отец кивнул головой.
        - А зачем?  - спросила Катя.
        - Затем, чтобы не мешала. Или лишний свидетель. Она волей и неволей свое дело сделала: заманила Велемира в ловушку. А потом стала не нужна. Даже, скорее всего, еще раньше. До того, как мы приехали в Юрьевец. Да и письмо-то, может быть, было написано не ею. А уж свечи в сторожке, череп, зеркала - все это декорации. Любой может, остается только притаиться где-нибудь неподалеку в кустах и ждать. Когда рыбка клюнет.
        - Ничего у вас тут в Волге не клюет,  - обронил Велемир Радомирович.  - Но кому же я здесь не угодил?
        - Сам подумай,  - сказал Гаршин.  - Вопрос не ко мне. Ищи причины этого внутри себя. И «не угодил» ты, может быть, не в Юрьевце, а где-нибудь в другом месте. Но здесь удобнее.
        Они помолчали. Ситуация вырисовывалась довольно странная и загадочная. Если не сказать - зловещая.
        - Завтра вместе с полицейскими будем искать ее снова на кладбище,  - продолжил следователь,  - но уже в земле. В свежевырытых могилах и в подобных местах. Не могла она незаметно покинуть город. Кто-нибудь на остановках должен был ее непременно видеть. Водители, пассажиры. Опросим всех. Но я почти уверен, что она здесь, в Юрьевце. Живая или мертвая.
        На этом вроде бы разговор был закончен, но Гаршин добавил:
        - Фамилии ее так никто вспомнить не смог. Имени мужа - тоже. Даже неизвестно в точности, утонул он здесь на самом деле или нет. Может быть, она все сама напридумала, а другие поверили. Так бывает. Вроде коллективного гипноза. А со временем миф этот оброс еще большими наслоениями. И вот уже она - несчастная белая вдова и так далее. Но в действительности все может быть совершенно иначе. И в этом еще предстоит разобраться. Сейчас в Москве пробивают ее по базе данных.
        - Какие же «данные», если их нет?  - спросил Велемир Радомирович.
        - Косвенные. Человек всегда оставляет какие-то следы. Важно хотя бы то, что она появилась в Юрьевце примерно двенадцать лет назад. А кто-то двенадцать лет назад откуда-то исчезает. Кроме того, есть же словесный портрет, другие детали. На почту она несколько раз заходила. Что-то получала, что-то отправляла. У нас свои методы и своя специфика, так что не волнуйся. По крупицам собираем. Следы отыщутся. А теперь спать.
        Иван, взглянув на шахматную доску, сказал:
        - Завтра, дядя Веля, доиграем, положение у вас аховое,  - и послушно пошел вслед за Катей и отцом к двери. И тут раздался голос Толбуева:
        - А вас, Гаршин, я попрошу остаться. Еще на минуту.
        - Ну, чего еще?  - недовольно спросил тот.  - Заигрался в Мюллера.
        - Твой паренек из Владикавказа не звонил?
        - Звонил. Положение там такое. Лена действительно остановилась не в гостинице, а на турбазе «Кармадон». Там ее знали и хорошо помнят. Но вот ведь в чем дело. Она прилетела девятнадцатого днем. Оставила в номере свои вещи. Потом ушла. И больше не возвращалась.
        - Как так? Она отправилась вместе с альпинистами двадцатого, вслед за группой Бодрова-младшего.
        - Нет, последний раз ее видели именно девятнадцатого.
        - Ошибка исключается?
        - От ошибок никто не застрахован, свидетели и очевидцы тем более. Прошло ведь тринадцать лет. Но, извини, можно задать тебе один нескромный вопрос?
        - Попробуй.
        - Во Владикавказе у нее был любовник?
        - У нее даже в Москве такого не было. Совсем спятил? Не дури. Ты же ее сам хорошо знал.
        - Ну-у… Мало ли. Женщина - всегда тайна.
        - А как ты сам можешь объяснить этот факт?
        - Никак. Или очевидцы действительно ошибаются, и она просто проспала в номере до утра, никто ее разгуливающей по турбазе не видел, а утром ушла в горы с альпинистами. Или что-то ей не понравилось, и она сменила жилье, поменяла на частный сектор. Так тоже бывает. Женщины - это еще и капризные тайны. Или, опять же извини, бойфренд выглядывает.
        Велемир бросил в него горсть шахматных фигур, но Марк ловко ускользнул за дверь.
        - Все равно мне грозил мат,  - произнес Толбуев, глядя на безнадежно испорченную позицию на шахматной доске.  - А так хоть китайская ничья будет.
        Глава десятая. Язычник
        На следующий день, седьмого июля, наибольшую активность проявил Гаршин, с утра отправившись в ГУВД Юрьевца и подняв там всех на уши, используя свои московские связи и личный авторитет. А вот остальные столичные гости просто загорали на берегу и купались в Волге. Только Альма в воду не лезла. В баню к Митрофану Васильевичу на обещанную им процедуру решили пойти к вечеру.
        Первую новость принесла Катерина.
        - Приехала Ирина Сажэ,  - сказала она.  - Если все еще хочешь ее видеть, пошли к Ферапонтову.
        Велемир Радомирович стал торопливо одеваться. Иван, конечно же, последовал за ним. А вот Марина с Вадимом так и остались на бережку, подремывая под испуганные крики чаек. Толбуев еще вчера подметил, что между женихом и невестой пробежала какая-то черная кошка: они скупо разговаривали друг с другом, отворачивались, и вообще не было уже той любовной прыти и взаимного подтрунивания. А теперь даже загорали на расстоянии десяти шагов.
        Вторую новость притащил на хвосте Черемисинов, встретившийся по дороге. Он, как также отметил Велемир Радомирович, всегда попадался под ноги, как булыжник. Кстати и некстати. Но этот раз его сообщение имело важное и во многом определяющее дальнейший ход событий значение.
        - Баня горит!  - радостно сказал он.  - Пойдем, поглядим.
        Нет чтобы: «Пошли тушить!», а вот так как-то, пообывательски. Но что возьмешь с мелкого предпринимателя, да еще с таким предком, подворовывающим иконы? И пока спешно двигались к полыхающему зданию, он продолжал возбужденно щебетать:
        - Это уже второй пожар в Юрьевце за двое суток. Сначала сторожка на кладбище, теперь банька. Надо же! Неспроста. Что-то еще случится. Уж поверьте. Быть беде. Ой, не нравится мне все это.
        Но ему-то как раз, судя по кошачьему в сметане лицу, пожары в городе нравились. Хоть какое-то развлечение. А Велемир Радомирович подумал, что это действительно, вполне возможно, неспроста. Какая-то взаимосвязь тут есть. Он это интуитивно чувствовал.
        Баня сгорела легко, быстро и красиво. Когда подошли - от детища Митрофана Васильевича остались одни головешки да тазики. Хорошо хоть люди не пострадали, успели выбежать. Так теперь голыми и толпились вокруг пепелища, бывшего когда-то излюбленным местом отдыха. Среди них понуро бродил и сам Митрофан Васильевич. Правда, в фартуке. А тут как раз и пожарная машина подъехала. Чуть ли не из Кинешмы. Своя-то, родная, на ремонте.
        - Пошли отсюда,  - сказал Велемир Радомирович.  - Чего любоваться? Голых не видели?
        По пути он задал новый вопрос:
        - У вас тут никто пироманией не страдает, поджогами не увлекается?
        - Да нет, вроде бы…  - ответила Катя. Хотела еще что-то добавить, но промолчала. Однако Велемир Радомирович почувствовал неладное. Вопрос его, вроде бы, попал в точку. Скрывает что-то. Черемисинов на сей раз оказался опять «кстати».
        - Как же «нет»?  - еще радостнее выкрикнул он.  - Когда «да»! А брат твой, Антоша? Он ведь даже в дурке лежал, после того как спалил школу. Забыла, что ли?
        - Да это по молодости,  - смутилась она.  - И по глупости. Завуч ему, видите ли, не угодила, из класса выгоняла. А Ферапонтов одни колы ставил. Да и другие училки тоже. Так школу и не окончил.
        - Зато она, выходит, закончила свои земные терзания,  - заметил Иван.
        - На ниве образования всегда опасно и трудно, что учителям, что школьникам. Что самим школам,  - добавил Велемир Радомирович.  - А после, Катюша, за ним ничего такого подобного не наблюдалось?
        - А как же!  - вновь вклинился Черемисинов.  - Он же эпилептик. Иной раз совсем не помнит, что с ним происходило. Не знает даже, что делает. Однажды его просто за руку схватили, когда он ночью возле магазина «Хилендар» крутился. Два года назад.
        - А рука, конечно, была с факелом?  - подсказал Иван.
        - Ну, почти. С петардой.
        - Да это хлопушка просто, безвредная,  - вступилась за сводного брата Катя.
        - Ага!  - засмеялся Черемисинов.  - Безвредная. А почему же она была порохом напичкана? Да фитиль уже горел? Хлопушка!.. Так хлопнула бы, от «Хилендара» только копченый балык и остался бы. Хорошо, что Гурген не спал. Зря он его тогда в полицию или опять в дурку не отправил. Пожалел пиротехника.
        - Каков Герострат!  - похвалил поджигателя Рейхстага Толбуев.  - А «коктейли Молотова» он бросать не пробовал?
        - Нет еще,  - ответил Черемисинов.  - Но дело не за горами.
        - А когда у нас, вернее, у вас, позавчера банкет был, он никуда не отлучался?
        - Спросили бы что-нибудь полегче, все же в дым были.
        - Вы думаете, что это он причастен?  - задал Велемиру Радомировичу вопрос Иван.  - И в том, и в другом случае?
        - Не знаю. Подождем с выводами. Катя, а какой у него размер ступни? Ты же должна знать. Дарила, чай, братику башмаки.
        - Ну, сорок третий. Бросьте на него валить. Сыщики! Прокуроры. Вам бы только безвинного человека засудить.
        - «Безвинный!»,  - тут уж Черемисинов просто захохотал, а собака залаяла, словно ей тоже стало смешно:  - Да на нем пробы ставить негде. Вот буквально только на копчике и осталось. Чуть что - так драться. Мало того, что из дурдома не вылазит, так еще и на шконках у параши успел пару-тройку раз посидеть. Правда, сроки были маленькие, врать не стану. По мелочи, воровство всякое. Это даже не считается. Я бы амнистировал.
        - А ты Вышинский, что ли?  - набросилась на него Катерина.  - У самого все рыло в пуху! Кто взял подряд на укладку асфальта, а бюджетные деньги по кабакам размотал? Не ты ли со своими подельниками из мэрии? И ведь все с рук сошло. Одна шайка.
        - Ну, то дело иного рода,  - начал оправдываться Черемисинов.  - Тут погодные условия помешали. Зима-то в прошлом году была морозная, снежная, битум подчистую замерз.
        - А кто ж в январе асфальт кладет?
        - Да по всей России так, один я, разве?
        - Вот дороги никогда и не отремонтируют. Вам сколько ни дай, все мало будет. Скажут: вот тебе золото вместо битума, клади на шоссе, но чтобы ни одной ямки. Возьмешь ведь клятвенно, по вагонам рассуешь, а ямы как были, так и останутся. Даже прибавятся. Ворюги!
        «А ведь она права,  - подумал Велемир Радомирович.  - Но как, все же, любопытно повторяется натура тех Черемисинова и Починка в их потомках! До седьмого колена, что ли, они будут маяться за грехи отцов? Тогда, значит, и Ферапонтов тоже? Но кража чудотворной иконы только такого наказания и стоит. Это не булку из магазина спереть». Вслух же произнес:
        - Будет вам лаяться, пришли уже. Ферапонтов вас помирит.
        Дверь во флигель была распахнута, словно приглашала гостей.
        - Странно, а «тойоты» ее я не вижу, час назад была,  - сказала Катя, оглядываясь вокруг.  - Уехала, выходит, опять.
        - Чего же она такая прыткая-то? А какого цвета ее машина?  - спросил Толбуев.
        - Темно-вишневого.
        - Не ее ли вы и догоняли, перед тем как в дачный домик врезаться?  - догадливо спросил Иван.
        - Может быть,  - с сомнением в голосе отозвался Велемир Радомирович, вновь вспомнив лицо той женщины, сидящей за рулем.
        На пороге флигеля появился сам хозяин.
        - Заходите, заходите!  - радушно пригласил он.  - А Ирина Сажэ в Ростов Великий отправилась. Там еще не успела побывать. Снова вам не повезло. Но завтра вернется.
        - Точно? Может, мне пока к вам заселиться, чтобы не упустить? Конуру сдадите?  - Толбуев был зол, что встреча с таинственной Ириной вновь откладывается. Будто судьба водила его за нос. Не подпускала к разгадке. Что ж, подождем еще немного.
        - Сдам, сдам, даже на цепь посажу и кормить буду. Два раза в день,  - весело пообещал Ферапонтов.  - А это что же за молодец такой?
        - Иван,  - представился Гаршин-младший.  - Прибыл к вам по путевке комсомола. Водокачку строить.
        - Очень хорошо, а то все пожары да пожары, тушить нечем.
        Они всей гурьбой прошли в горницу. Альма деликатно осталась у порога, куда Марфа Посадница вынесла ей миску гречневой каши. А гостям - смородиновый чай с пряниками. Матвей Яковлевич сегодня пребывал в благодушном настроении. Видно, все думы горькие еще позавчера отдумал.
        - А почему вы язычником прикидываетесь?  - напрямую спросил Толбуев.  - Вы же в церковь ходите, историю христианства досконально знаете. А икон в доме нет. Не веруете, что ли?
        - Я по-своему верую,  - помолчав, отозвался Ферапонтов.  - И сейчас поясню. Для язычников первичен русский язык. Да и вся земля была тогда Русью. Даже Ной со своими сыновьями говорил на праславянском, душевном языке, который со временем стал портиться, постепенно становясь мирским наречием, то есть плотским, осквернялся. А церковнославянский для нас отнюдь не русский, но важен в какой-то степени лишь для избавления от «чаромути». Как писал Лукашевич. Продолжать?
        - Конечно,  - услужливо сказал Черемисинов, вытаскивая свой знаменитый блокнот, с которым, кажется, не расставался никогда.
        - Наличие у славян при смене религии двух алфавитов - это неслучайный и нетривиальный феномен, он имеет глубокую основу. Не вызывает сомнений факт существования дохристианской славянской письменности. Но она была языческой, и исторических шансов выжить у нее не было.
        - С этим я, как лингвист, спорить не буду,  - сказал Велемир Радомирович.  - Но что из этого следует?
        - А то, что дохристианская религия Перуна - это поздняя религия этрусков. Известно лишь одно имя бога язычников-монотеистов европейской части Византии - это Перун. Символика Перуна обнаружена в античных этрусских погребениях и городах в различных местах Апеннинского полуострова, Византии, Болгарии, славянских княжеств. Очень важно то, что эта дохристианская религия была уникальной: в Европе не было другой полноценной реальной дохристианской религии кроме той, которая была у этрусков, затем у славян.
        - Ну да, конечно, греческая мифология не была связана определенными религиозными культами с пантеоном богов и реальной религией не являлась,  - согласился Толбуев.  - В энциклопедии «Британника» написано, что у греков не было даже самого слова для обозначения религии.
        - Когда я вплотную занялся этрускологией,  - продолжил Ферапонтов,  - на меня будто свет пролился. А ведь до этого я был примерным христианином. Но археологические открытия предыдущего столетия стали революционными не только для меня - для всей историографии Европы. Они дали исчерпывающий материал, который позволил полностью идентифицировать культуру этрусков, включая язык, религию, традиции, обряды, быт с предысторией славян. Ведь и сами этруски являются протославянами.
        Марфа Посадница стала убирать со стола пустые тарелки и чашки. Велемир Радомирович невольно поежился. Тяжелый у нее был взгляд. Да еще и косила. И тут он обратил внимание на ее мужские башмаки. Не меньше сорок третьего размера. Это уже интересно. А Матвей Яковлевич вдохновился еще больше:
        - Практически все наши старые традиции восходят к обычаям этрусков, включая Масленицу - этот этрусский праздник Весны. И традицию украшать яйца. Оно было весьма почитаемым объектом у этрусков. До XVIII века Русь встречала Новый Год, как и античные этруски, первого марта. Первый календарь этрусков имел десять месяцев и начинался с марта. Множество славянских имен и названий этрусские. Например, Валерий, Юлий, Лариса, Лена…
        «Моя жена,  - подумал о ней Велемир Радомирович, как о живой.  - Где она сейчас?».
        - Важным материальным признаком исторической идентификации культуры является обряд захоронений. Этруски кремировали и хоронили в урнах. Этот обряд сохранился у дохристианских язычников Руси. Есть достаточные основания утверждать, что император Август также был этруском по происхождению. Это знали и русские князья в X веке, когда выводили от него свою родословную. Известны факты, говорящие о том, что несохранение манускриптов этрусков, древних славян в прошлом не всегда было результатом стихийных бедствий. Они намеренно подвергаются уничтожению новыми «жрецами от культуры». Чаромутными магами и волхвами современности. Лукашевич тут абсолютно прав…
        - Главным богом античного пантеона этрусков был Яве, Иеова-Солнце. Короли Македонии также поклонялись ему на одном из самых высоких мест Тракии,  - продолжал он.  - Это и был единственный бог всего сущего - славянский Перун. Его имя происходит от этрусско-латинского слова «perus» - палить, жечь, обжигать. Но вот что, на мой взгляд, несколько странно, и на что до сих пор не обращали внимания все исследователи-лингвисты. Уж больно созвучны слова «Яве», «Иеова» с именем ветхозаветного бога иудеев «Яхве», «Иегова». Нет ли тут исторически-преемственной связи? И не получается ли так, что иудеи, этруски и славяне - все происходят от одного корня?
        - Это вопрос спорный,  - ответил Толбуев.  - Но, продолжая вашу мысль, добавлю, что первоначально в Византии употреблялось и еще одно имя Христа - «Радимир». А уж его этимология чисто славянская. Оно означает «спаситель». Константин Великий и его отец употребляли именно это славянское имя Христа при обращении к нему. В Европе за всю ее историю были известны лишь две монотеистические религии: Перуна и Христа-Радомира. В выборе между ними и состояла религиозная проблема протославян и многих императоров Рима и Византии, включая Константина Великого.
        - Вот видите?  - подхватил Ферапонтов.  - Даже первый христианский император до конца своей жизни не мог окончательно порвать с религией предков. Потом, в начале шестого века в Византии произошел исторический раскол. Часть протославян, придерживавшаяся старой языческой религии Перуна вынуждена была покинуть Византию. В литературе на византийско-греческом языке появился термин «склавин». То есть «славянин». А религиозно-политический раскол положил начало формированию отдельных славянских государственных формирований. Но это не решило внутреннюю проблему европейской части Византии. Колебания между Христом и Перуном продолжались. Император Юстиниан заявлял о своей приверженности Христу, его преемник Юстин II - Перуну.
        - Для языческой Руси Константинополь действительно оставался главной столицей - Царьградом,  - подтвердил Толбуев.
        - Хочу особенно подчеркнуть этот важный факт,  - кивнул Матвей Яковлевич.  - Заметьте, не для христиан, а для язычников, которые не принимали христианство еще более трех веков. А вот христианская столица Византии была для них главным городом. Русские дружины воевали на стороне Византии, будучи язычниками… Но переход в начале XI века восточных славянских княжеств в христианство довершил дело. Мощная языческая религия этрусков-римлян-славян ушла. К великому сожалению вместе с ней ушла и дохристианская предыстория, и культура славян. Но я-то, к вашему сведению, еще никуда не делся,  - завершил он свою речь.
        «А ведь он наверняка знает, где таится Иерусалимская икона из Кривоезерского монастыря,  - подумал вдруг Велемир Радомирович.  - По крайней мере, догадывается. Как бы его растормошить?»
        - А откуда такое название - этруски?  - спросила Катя. Ответ дал Велемир Радомирович:
        - Был русский город Мир, возможно, религиозный центр. Латиняне произносили это слово как «А-мор». От него, вероятно, произошло и слово «аморфный», выражающее негативное отношение окружающих латинян к русскому городскому населению. В первичном отрицательном восприятии - бесформенный, неразличимый и чуждый. Затем именно в городе, а не в его окрестностях происходит естественное изменение соотношения русского и латинского населения в пользу последних. Завершается всё латинским переворотом и подавлением или истреблением русского населения. Отныне город носит наименование победителей - Рома. Нет больше никакого Амора, есть чисто латинский город Рома. Рим. Русские естественно исчезают из этой истории и никогда более не упоминаются. Но возникает научная «загадка» этрусков. Вероятно, они существенно отличались по внешнему виду от латинян. Русские в среднем повыше ростом и более светловолосые. Южане-латиняне соответственно - ниже и чернее. Русские в толпе естественно выделялись, что обозначалось высказываниями «это - русские». А в слитном редуцированном произношении давшем - «этЪруски».
        Вновь в горницу вошла Марфа Посадница, всем своим видом намекая, что гостям пора и убираться. Здорово она охраняла своего язычника-мужа от всяческих треволнений. Велемир Радомирович заговорил торопливее, стараясь досказать важные вещи:
        - Для лучшего понимания судьбы поселенцев, локализованных в составе автохтонного населения, можно посмотреть эволюцию других колониальных городов, не обязательно русских. Вот, например, англичане, в Индии. Живут, естественно, вначале в крепостях, превращающихся затем в города. Но постепенно наплыв окружающего их коренного населения сначала разжижает, затем и вовсе растворяет их. Так что, в конце концов, они практически исчезают. И достижения цивилизации, организуемые исключительно для себя, постепенно переходят в руки тех, для кого они первоначально вовсе не предназначались. Такова судьба всех культурных анклавов.
        - А некультурных?  - показал зачем-то на себя рукой Черемисинов.
        - Некультурными анклавами называются сельские местности, откуда мигранты проникают в города. Вроде киргизов, таджиков и чеченов. Плотность их заселения непрерывно возрастает, достигает критической массы и тогда, рано или поздно, начинается борьба за главенство, завершающаяся подавлением, порабощением, изгнанием или уничтожением прежних хозяев. И в дальнейшем - отрицание самого их существования, когда бы то ни было. То, что именно так произошло с древними славянами в Западной Европе, видимо, означает, что русское население, будучи просто культурнее окружающих автохтонов, жило преимущественно в городах. Что в исторической перспективе обрекало их на поражение в отсутствие поддержки окружающей среды. Это отражено в известных мифах. Великан Антей, задушенный невысоким Гераклом, погибает, лишенный поддержки земли… А отсюда следуют и «научные рекомендации» по правильной и необратимой колонизации. Вначале заселяются не города, а окружающая сельская местность, с вытеснением оттуда в изолированные «культурные центры» колонизируемых автохтонов. Затем следует необратимый захват этих центров. С заменой
населения, культуры и соответственно языка. В первую очередь, именно языка.
        - Но тоже самое происходит и в наши дни,  - сказал Иван.
        - Да, разумеется, и не только в России, всюду,  - согласился Толбуев, прислушиваясь к тому, как Марфа Посадница на кухне принялась точить колун. Вжиг-вжиг…
        - Принцип захвата остается тем же,  - поспешно сказал он.  - Вначале осваиваются окраинные и непрестижные городские трущобы, откуда начинается второй этап наступления, теперь уже собственно в центр, с вытеснением оттуда прежних хозяев. Которые надеются отсидеться в загородных коттеджах. Откуда их в один прекрасный момент тоже выбросят. Никакая охрана на Рублевском шоссе не поможет. Так происходит теперь в Западной Европе, успешно колонизируемой мусульманами и африканцами. И в США - латиносами и неграми. И конечно с нами, русскими, заселяемыми с юга среднеазиатами и кавказцами, а с Востока китайцами. Такая колонизация необратима, так как является «научно правильной».
        - Куда бежать-то?  - понурился Черемисинов.
        - За пивом,  - подсказала Катя.  - Что-то в горле от всех этих ужасов пересохло.
        Вновь в горницу вошла Марфа Посадница. С колуном на плече.
        - А не испить ли нам пивка?  - предложил Велемир Радомирович, сам уже стараясь поскорее уйти от ужасной Марфы Посадницы. Тоже наверняка язычница. Да еще и с уклоном в человеческие жертвоприношения и людоедство. Может, и пироманка к тому ж. И башмаки у нее никак не меньше сорок третьего размера. Но надо было договорить:
        - Точно также происходило с американскими индейцами. Или с этрусками. Или со славянами на ныне германских землях. И совсем уж близкий пример - с коренным население города Грозный, который заложил еще в позапрошлом веке наш генерал Ермолов. Там ведь одни русские жили. Но теперь «таинственно исчезли». А пройдет лет сто - двести, и, возможно, историки точно так же будут вообще гадать о русском народе: кто они и куда так же внезапно испарились? История повторяется. Всё делается целенаправленно и планомерно. В строящемся Новом Вавилоне русским места нет, и не будет. Задумаемся пока не поздно.
        - Задумались,  - пробормотал Черемисинов.  - Ну а дальше-то что?
        - Тебе же ясно сказано: за пивом,  - толкнула его Катя.
        - Тут уж за водкой надо,  - усмехнулся Толбуев.  - Но вот таков научный ответ на вопрос, почему исчезли этруски, и почему это стало необратимо. Вовсе не потому, что русские были такие «добрые». Просто они, как англичане в Африке были «культурнее». Жили не сплошь на местности, а в выделенных городских анклавах. Что в перспективе и предопределило их обреченность. Но Европа, вероятно, также обречена. То же относится и к Израилю, окруженному арабами. И к США. И к современной России, к несчастью. Никакие преграды не смогут остановить проникновение, закрепление и изгнание мигрантами коренного населения с уже освоенных территорий. А властям только того и надо - сменить старый народ на «новый», более удобный и покладистый. Но покладистым он будет только до поры до времени. А потом и власть эту растопчет. Да еще с особой жестокостью, уж поверьте моему слову.
        - Все, пошли рысью, сеанс окончен!  - вскочил со стула Черемисинов, глядя на вставшую в дверях грозную Марфу Посадницу. С орудием возмездия на плече.
        - Да куда же вы?  - ласково бросил им вслед Матвей Яковлевич. Но гостей было уже не остановить.
        Однако, выскочив вместе с остальными из флигеля и сделав несколько шагов, Велемир Радомирович вдруг остановился. Вспомнил, что ему обязательно нужно задать Ферапонтову еще один вопрос.
        - Вы как хотите, но я на минутку вернусь,  - произнес он.  - А если погибну, как астронавт, то считайте, ради всего космоса.
        Иван не успел его остановить, но пошел за ним. В горнице, протиснувшись мимо все еще застывшей в дверях Марфы Посадницы, Велемир Радомирович произнес:
        - Вы уж извините, Матвей Яковлевич, но только одно. Напоследок. Второго числа при нашем знакомстве вы сказали, что иконы являются и исчезают и ждут своего часа. Фраза мудрая, метафизическая. Сакральная даже. И многообещающая в каком-то смысле. И я хочу задать вам напрямую такой вопрос. Ваша бабка Прасковья Ферапонтова никогда не говорила вам, не намекала, где может быть до сих пор укрыта Иерусалимская икона? Или еще «час» не выпал?
        - Ого!  - удивился хозяин.  - А вы время в Москве даром не теряли. Ну что ж, отвечу вам так. Тоже несколько иносказательно, а вы уж сами думайте. Где хранится память? В голове. Память - субстанция духовная. К иконе это тоже приложимо. А голова - это кладбище мыслей. Вот пока и все на этом. А теперь мне спать пора, я перед обедом подремываю. Марфушка об этом знает, не злите ее больше.
        И Велемиру Радомировичу с Иваном пришлось удалиться. По улице до гостиницы Толбуев шел молча. И только перед самым входом спросил, словно бы задав этот вопрос себе:
        - Ну и что значат его слова?
        Иван пожал плечами, а Катя с Черемисиновым и вовсе не имели представления, о чем речь.
        - И Ирина Сажэ эта куда-то подевалась,  - продолжал недоумевать Велемир Радомирович.  - И пожары кругом. И белая вдова исчезла. Да еще язычник этот тумана подпускает. Нет, только водку! И как можно скорее.
        Определившись с ближайшими планами, Черемисинова снарядили в «Хилендар». А сами стали подниматься в номер к Толбуеву. Но в коридоре путь им преградила многодетная женщина-гренадер. Правда, без своих спящих днем отпрысков. Зато за спиной ее маячил, то высовываясь, то прячась обратно, какой-то тощий и невзрачный мужичонка. Да еще с подбитым глазом. Альма даже облаяла его с перепугу.
        А мать-героиня прямо так и бросилась на Велемира Радомировича, едва не раздавив его в своих объятиях. При этом повторяла одно и то же:
        - Спасибо! Вот уж спасибо! Спасибо вам! Вашему другу спасибо!
        Толбуеву с помощью Ивана с большим трудом удалось вырваться из борцовской хватки. Он-то поначалу решил, что его придушить хотят. За какие-то всплывшие вдруг грехи. Но к рождению ее детей он был непричастен.
        - Что это на вас нашло, Елизавета Петровна?  - озадаченно спросил Велемир Радомирович.
        - Спасибо, спасибо! Вот он, вот! Вот мой Саша!  - и усатая гусар-девица вытолкнула вперед мужичонка.
        - Ах, да,  - пояснила Катя.  - Привезли сегодня ее мужа. В полицейской мотоциклетке. А все благодаря Марку Ивановичу. Это она его еще вчера днем попросила помочь в розысках, как узнала, что твой друг - следователь.
        - Быстро сработал,  - сказал Толбуев.  - Но он такой. А где нашли-то?
        - Да в Вичуге. До Москвы, куда ему было надо по делам соцзащиты, так и не добрался. А встретил в Вичуге дружков и два месяца они сверхурочно квасили без перерыва на обед и выходные. Все до трусов пропили. А я ей говорила, что он где-то рядышком.
        - Ну, вот и славно, что все так разрешилось,  - отозвался Велемир Радомирович.  - Теперь пусть отдохнет немного, отпарится,  - ах, да, баньки-то больше нет,  - и надо опять снаряжать в Москву. Или уж сразу в Вичугу.
        Он пожал Александру руку, одобрительно похлопал по плечу и оставил семейную пару в коридоре. А минут через пять вернулся Черемисинов. Пока пили и закусывали, Велемир Радомирович постоянно думал о загадочных словах Ферапонтова. Прокручивал их и так, и этак, но ключика к замку подобрать не мог. «Память хранится в голове. Это субстанция духовная. Икона тоже. А голова - кладбище мыслей». Что бы все это могло значить? Вот чертов язычник!
        - Ты-то что думаешь?  - спросил он Ивана. Тот сообразил, что имеет в виду Толбуев.
        - Ясно одно: ничего не ясно.
        - Какая глубокая мысль.
        Вскоре к ним присоединился и Гаршин, забежавший всего на несколько минут, после розыскных мероприятий.
        - Перекушу у вас, и обратно,  - сказал он.  - Перерыли все кладбище, но пока не нашли. У вас-то хоть есть какие-либо новости? Кроме пожара в бане.
        - Муженек нашелся,  - ответил Велемир Радомирович.
        - Мы же вдову ищем? Когда она успела гендерную ориентацию сменить?
        - Я имею в виду нашу соседку по этажу. Благодарит тебя, что помог.
        - А-а!.. Пустяшное дело. Выеденного яйца не стоит. Что-нибудь серьезное еще имеется?
        - Тогда вот что.
        И Велемир Радомирович передал ему слова Ферапонтова. Гаршин на недолгое время задумался, но потом махнул рукой.
        - Голова другим занята. После обмозгуем. Но скорее всего, старик просто чудит, как обычно. А вот у меня кое-что есть. Касаемо опять же белой вдовы.
        - Доложи по форме, как положено,  - потребовал Тол-буев, вскрывая для друга банку со шпротами.  - Выйди и постучись снова.
        - Идиот,  - отпустим ему комплимент следователь.  - Тебя иногда невозможно заносит. Нейролингвисты часто умом валятся? Ладно, слушайте. Наконец-то выяснили ее фамилию. На почте сохранилась квитанция, пять лет назад белая вдова получала заказное письмо. Не по паспорту, а по какой-то справке. Может, липовой, но девушка сжалилась и выдала. И даже фамилию запомнила, потому что простая. Медведева. Так что уже кое-что.
        - А откуда письмо?  - спросил Велемир Радомирович.
        - Вот тут самое интересное. Ты только сразу в обморок не падай. Из Владикавказа. Но не делай поспешных выводов. Фамилия-то не твоя. А Лена, насколько я помню, тоже была Толбуевой.
        - Сам же говоришь, что справка могла быть фальшивой.
        - Так-то оно так, но вот когда пробьют ее по базе данных - а теперь дело быстрей пойдет - тогда и падай сколько угодно.
        Гаршин скоренько проглотил пару бутербродов и поманил за собой в коридор Толбуева. Там он тихо сказал:
        - Напрасно ты так откровенничаешь при Черемисинове. Не нравится мне он.
        - А что я такого сказал?
        - Об иконе, например. Не забывай, что его предок был одним из тех, кто ее выкрал.
        - Да этот-то Черемиска совсем дурак. Куда ему что-то красть, кроме битума.
        - И все же. Первое правило следователя - никому ничего лишнего. Любой возле тебя может оказаться преступником, или, что не менее худо, информатором. Намотай это себе на ус.
        И Гаршин убежал по своим делам. Велемир Радомирович вернулся в номер и продолжил застолье, искоса приглядываясь к мелкому предпринимателю. «А ботиночки-то у него тоже сорок третьего размера, никак не меньше»,  - подумал он. Черемисинов был длинный и костлявый. Но если подозревать всех, кто рядом - с ума сдвинешься. Однако, что все-таки означают слова Ферапонтова?
        Размышления его прервала Марина, явившаяся в номер без стука и без Вадима. Иван, да и все остальные, обрадовались ее приходу.
        - Скучно там, а у вас весело,  - сказала она.  - Вот пришла послушать очередную лекцию. Привыкла уже. Чем-то вы меня, Велемир Радомирович, облучили.
        - Он же нейролингвист,  - улыбнулся Иван.  - Может.
        - А где жених?  - спросил Толбуев.
        - Дрыхнет. Да и не жених он мне больше. Мы решили расстаться. Пока временно. Но я даже в другой номер переехала. А что дальше будет - посмотрим.
        Вот это была новость так новость.
        - А почему?  - Катя удивилась не меньше прочих.
        - Да так как-то. Вроде бы без причин. Но характеры у нас разные.
        - Это я заметил,  - согласился Иван.  - Ну и правильно. На твоем пути, Марина, женихи еще будут просто штабелями ложиться.
        - Чур, я - первый!  - тотчас же вскинулся Черемисинов.
        - Охолони,  - попридержал его за плечо Иван.  - В очередь, сукины дети, в очередь.
        Марина с Катей засмеялись. А Велемир Радомирович подумал, что все-таки не напрасно они приехали в Юрьевец. Тут людские судьбы решаются. В Москве разве такое возможно? Там все лживым туманом застлано, а здесь глаза открываются.
        - Что ж,  - сказал он вслух.  - Доставай, Черемисинов, свой блокнот, начнем, пожалуй. Среди наших соотечественников есть один удивительный человек, настоящий подвижник, живущий и ныне, имя которого уже сейчас окружено легендами. Это он, Геннадий Станиславович Гриневич, направил меня в Юрьевец за артефактами, касающимися Праязыка. И именно ему, не побоюсь этого сказать, принадлежит фундаментальный труд, открывающий древнейшую письменность славян. Он по профессии лингвист-дешифровщик. Ему удалось «прочесть» загадочный Фестский диск, этрусские надписи, праславянские каменные памятники и многое другое. И доказать, что письменностью славяне пользовались, по крайней мере, на протяжении шести тысячелетий, до перехода на буквенное письмо, созданное Кириллом и Мефодием.
        - А что это за Фестский диск такой?  - спросила Марина.
        - Сейчас расскажу. Это увлекательнее любого детектива. Он «прочел» его еще тридцать пять лет назад, причем за одну ночь, применив свой метод дешифровки. К тому времени человечество уже научилось читать египетские иероглифы, таинственные послания других племен из глубины веков. Но не удавалось распознать ни одного слова, оставленного этрусками, о которых мы только что говорили с Ферапонтовым. Молчал и Фестсткий диск. Открытие Гриневича, несомненно, одно из самых значительных прорывов в истории мировой культуры и языкознания. Для русских оно имеет особое значение, поскольку доказывает право нашего народа, нашей славянской цивилизации быть названной в ряду первых цивилизаций земли. Но именно поэтому открытие Гриневича встретило замалчивание и критику на Западе, да и в родной стране со стороны недобросовестных лингвистов. Прошло уже столько лет, а открытие Гриневича так и не заняло свое достойного места в ряду достижений мировой культуры. Мало кому оно известно и в России. А ведь метод Гриневича очень прост и понятен. И каждый может сам в этом убедиться. Любой, овладевший им, сможет прочитать
загадочные послания наших далеких предков.
        Испив огненной жидкости, Толбуев вновь двинулся вслед за славянами, которые ненадолго остановились, поджидая его:
        - Изгнанные из Среднего Поднепровья они проторенными путями устремятся на юг, на Балканы, а затем далее - в Эгеиду, уже под именем «пеласги». Сюда же, через Малую Азию придут их соплеменники - рысичи, оставив свои города у подножий Гималаев… А все вместе на острове Крит они создадут могучую Критскую державу, искусство которой станет предтечей великого искусства Древней Греции. И снова, на этот раз уже природа захочет испытать наших предков на прочность. Она пожелает стереть их с лица земли. Я имею в виду всё тот же взрыв вулкана на острове Санторин. Рысичи покинут Крит. Но, вопреки всему, через несколько веков потомки индских и критских «рысичей» - «росы» обретут прежнюю силу и могущество, но уже на иной земле, в Италии, в той ее части, которую принято называть Этрурия. Принявшись за обустройство вновь обретенной земли, и заботясь, прежде всего, о своей безопасности, славяне возведут огромные крепости и «Змеевые валы», которые протянутся аж до Киева.
        А заключая свою «тронную речь», Толбуев добавил:
        - Гриневич особенно подчеркивал, что за словом и его смыслом всегда стоит нечто большее, то, что будит в каждом из нас не один только научный интерес, но и дает священное право славянину любить все славянское, и это столь же естественно, как любить своих родителей.
        Он перестал ходить по номеру, сел за стол и на некоторое время замолчал. Однако остановиться в движении своих мыслей уже не мог.
        - Знаменитый ученый-логик Александр Зиновьев сказал мне как-то, что реальная история человечества сфальсифицирована и фальсифицируется систематически уже в настоящем. А в прощальной своей книге «Фактор понимания», обобщая главное, что он хотел донести до думающих людей, Зиновьев говорит еще более жестко и пессимистично: если в двух словах подвести итог эволюции человечества за прошедшую историю, то он уложится всего в одну-единственную фразу - человечество как целое утратило смысл самого своего социального бытия. Оно убило сам фактор своего понимания… Человечество погибнет от своей глупости.
        Помолчали. Потом Толбуев заметил:
        - Неудивительно поэтому, что многие законченные исследования замалчиваются или шельмуются, а их авторы сталкиваются с большими неприятностями или даже могут получить тюремный срок. Примеры известны и я не намерен их приводить. Но такова практика всех «цивилизованных государств»… Скажу лишь, что похожая непростая судьба выпала и на долю Геннадия Гриневича. Был застрелен один из его учеников. Другого, Николая Энговатова, довели до самоубийства.
        - Как «довели»?  - спросила Катя.
        - К такому якобы выводу пришло следствие. Но, скорее всего, тоже убийство «по вызову». Энговатов сумел доказать, что непонятные знаки на монетах русских князей - это не результат оплошности граверов, а литеры докирилловского письма, точнее, письма типа «черт и резов». Или, иначе, «рунического» письма. И он столь остро поставил вопрос о возможности существования у славян письменности в докирилловскую эпоху, нанес такой серьезный удар традиционным формальным концепциям, что… застрелился. Из охотничьего ружья. Чего бы это вдруг, когда был на самом взлёте своих исследований? Этот факт говорит только о том, что в официальной лингвистике и историографии существует особая «мафия», которая строго блюдет свои интересы.
        - Дело-то это, оказывается, опасное, лингвистика ваша,  - заметил Черемисинов.  - Лучше уж коз разводить. Так спокойнее.
        - Кому что,  - ответил Велемир Радомирович.  - А сами работы Гриневича постоянно замалчиваются. И всё потому, что он замахнулся на слишком многие основы. Но даже то, что он успел сделать, поистине фантастично. Его исследования являются своего рода ключом, в том смысле, под каким слово «ключ» понимается в криптографии, для решения ряда проблем в истории и лингвистике. Дело всё в том, что история Древнего Мира известна нам чисто мозаично, в ней не хватает многих существенных деталей. И эти зияющие дыры в понимании будут всегда отражаться и на других областях знания. А переводить древних очень трудно. Сопоставление смыслов, разделенных тысячелетиями, возможно с известными оговорками.
        Время летело сколь быстро, столь и незаметно. А слова Велемира Радомировича буквально обволакивали сознание слушателей.
        - Вот мой учитель в нейролингвистике, известный во всем мире математик и философ Владимир Налимов часто повторял, что всё многообразие смыслового содержания слова как бы закодировано для нас, скрыто. Оно выявляется только через потенциальную возможность построения безграничного набора фраз. Но, в тоже время, смысловое поле меняется во времени. В свою очередь это может оказывать решающее влияние на иерархически вышестоящие системы, на мышление человека. Имеются и более глубинные связи слов языка, их значений и Реальности. Древние слова и их значения всегда живут на каком-то уровне подсознания.
        Сделав тактическую паузу, Толбуев пошел раскрывать секреты нейролингвистики дальше:
        - Внезапное овладение некоторых людей древними языками хорошо известно и описано, например, у Юнга. Эти явления случаются и в настоящее время. Не менее интересны случаи, когда древние архаические слова вдруг через тысячелетия всплывают в качестве общеупотребительных простонародных словечек. Например, «лох».
        - Я знал, я верил, что «лохи» существовали всегда, во все времена,  - хихикнул Черемисинов.
        - Уж ты-то точно,  - кольнула его Катя.
        - А если признать, что текст Тэртерийской таблички озвучен Гриневичем правильно,  - невозмутимо продолжал Толбуев,  - то следует отметить, что слово «еть» в значении «иметь» употребляется также исключительно в простонародных выражениях в русской глубинке, в том числе и в составе ненормативной лексики. Или слово «крия», означающее по-этрусски «печень». А в Индии и на Тибете есть производные слова, как, например, «крияшакти», «криямана», обладающие настолько глубоким смыслом, что для раскрытия его потребовалось бы написать целую книгу… Или еще одно этрусское слово: «Белана». В других языках, к примеру, на койне, «баланос» означает «желудь», «головка члена». По-видимому, «белана» это и есть «священный фаллос», которому молились этруски. И хотя об эсхатологических представлениях этрусков нам ничего неизвестно, однако, судя по смыслу надписей на памятниках древности, они имеют много общего с эсхатологией тибетской «Книги мертвых». Доблестные воины, герои племени, рода, снова через рождение приходят в тварный мир к своим соплеменникам. Может быть, в этом и состоял смысл древних фаллических культов? Не
молятся же, в конце концов, в наше время перед аналогичными изображениями на заборах и стенках в туалете? Ныне фаллический культ скрыт под другими личинами, но для тех, кто смотрел фильм «Матрица», понятно, что, изменяясь, все остается тем же самым.
        - Фильм классный,  - сказала Марина.  - Я его несколько раз смотрела.
        - Может, еще и священному фаллосу поклоняетесь?  - снова захихикал Черемисинов.
        - А я ведь могу и в рыло залепить, мне раз плюнуть,  - ответила ему девушка.
        - А не пора ли нам где-нибудь перекусить?  - предложила Катя.  - Тут неподалеку славная кафешка есть.
        - Отличная идея!  - согласился Иван.
        - Только Вадима надо все-таки с собой захватить,  - сказал Велемир Радомирович.  - А то неудобно как-то. Сами же в Юрьевец позвали и голодом морим.
        Через некоторое время они, уже вшестером, расположились в летнем заведении «Рояль у Ирины» и с удовольствием поглощали вареники в сметане. Запивая «бургундским» местного разлива.
        Молодежь отсутствием аппетита не страдала, а вот Тол-буев ел медленно, рассказывая дальше:
        - Гриневичу принадлежит и оригинальная гипотеза о прародине человечества вообще. Тут она совпадает с версией ректора Бостонского университета Уоррена, выдвинувшего её еще в середине позапрошлого века. Ректор считал, что им обнаружен Рай у Северного полюса. Уоррен обработал источники на двадцати восьми языках, проанализировал мифы всех стран мира вплоть до экваториальной Африки и Центральной Америки и пришел к выводу, что во всех мифологических системах библейский Рай находился на севере. Более того, он утверждал, что душа Земли или ее информационный полюс тоже находится над Северным полюсом.
        Тут Велемир Радомирович задумался, вспоминая своё сумбурное пребывание в Юрьевце с первого по третье июля. А поскольку он умел управлять несколькими своими мыслительными процессами одновременно, то автоматически продолжал речь:
        - В начале двадцатого века ученый брамин Тилак публикует исследования «Орион, или исследование древности Вед» и «Арктическая родина в Ведах». На основе тщательного изучения текстов священных книг и проделанных вычислений положений созвездий им было убедительно доказано, что описываемые в Ведах реалии относятся к приполярным районам. Выводы его в настоящее время не оспариваются. Более того, получены дополнительные подтверждения, например, в древних индийских преданиях фигурирует гора Гандхамадана, а в Карелии, на вашей родине, Мариночка, есть гора Гандамадана. Словом, на этой земле могли существовать относительно высокоразвитые цивилизации, развитие которых невозможно без обретения письменности. Во всяком случае, на Севере еще остается много тайн и загадок.
        - Гандамадана рядом с Олонцом, где я выросла,  - подтвердила Марина.
        Потом они вернулись в гостиницу и разошлись по своим номерам. А Велемир Радомирович с Иваном сели напоследок поиграть в шахматы.
        - Итак, новая партия?  - сказал Велемир Радомирович, расставляя фигуры.  - Жаль, ту не закончили. У меня победа была в кармане. Кто-то доску опрокинул.
        - А мы восстановим композицию,  - ответил Иван.  - Я запомнил.
        Велемир Радомирович только скривился, добавив:
        - Зря я тебе в детстве обучил шахматам.
        …Когда Гаршин пришел к ним в номер, его сын выигрывал уже вторую партию.
        - Бросайте ваши забавы, есть хорошая новость,  - сказал следователь, наливая себе остатки чая из стеклянной банки.
        - Нашли белую вдову?  - спросил Толбуев.
        - Нашли ее прошлое. Это, как и предполагали все нормальные люди, кроме отмороженных нейролингвистов, конечно же, никакая не твоя жена. Хоть погибшая, хоть пропавшая. Кстати, звонили из Владикавказа, еще раз подтвердилось, что турбазу она покинула девятнадцатого. Но об этом после. Сейчас проверяют весь жилой сектор, где сдавали комнаты приезжим москвичам. А по поводу белой вдовы вот что. Она уроженка Юрьевца. Фамилия ее действительно Медведева. Елена Анатольевна. Словесный портрет с имеющимися фотографиями совпадает. В восемнадцать лет вышла замуж и уехала в Нальчик. Поэтому ее здесь никто и не помнит.
        - А как мужа звали?  - задал новый вопрос Велемир Радомирович.
        - Велес. Вот почему она тебя и кликала так: Веля, сокращенно. Принимала за своего мужа. Она в каждом мужчине видит именно его, даже если тот совершенно не похож.
        - Это имя языческого бога древних славян,  - сказал Толбуев.  - «Скотий бог», покровитель всякой домашней скотины, да еще, как ни странно, поэзии.
        - Когда смешиваешь козлов со стихами, получается черт-те что,  - усмехнулся Иван.  - Вельзевульщина какая-то.
        - А так она его, между прочим, иногда и называла, мужа своего,  - продолжил Гаршин.  - Вельзевул. Об этом говорят его родственники, которых мой паренек разыскал во Владикавказе. Туда Медведевы переехали из Нальчика в конце девяностых. Там же и пострадали после террористического взрыва на центральной площади. Но остались живы. Вот откуда шрамы на лице белой вдовы. А родственники иногда и посылали позже сюда денежные переводы и письма.
        - А Велес что, он с рогами и копытами был?  - спросил Толбуев.
        - Просто чернявый и нос крючком. А насчет копыт и хвоста не уверен, тут должен бы патологоанатом разобраться, но Велес-Вельзевул вроде бы действительно утонул, купаясь в Волге. Однако тело так и не нашли. И, на мой взгляд, он попросту сбежал от своей Лены, которая уже к тому времени подавала явные признаки шубообразной шизофрении.
        - Несчастная,  - сказал Иван.
        - Это смотря как поглядеть,  - не согласился отец.  - Безумие - форма абсолютного и счастливого покоя. Если ты не мешаешь другим. А Лена Медведева после исчезновения мужа никому не мешала. Даже себе самой. Ну, увлекалась каббалой, но это для нее был единственный свет в окне.
        - Свет-то ложный,  - возразил Велемир Радомирович.  - Люцифер, то бишь Вельзевул, тоже свет излучает. На этом, наверное, она еще больше помешалась.
        - Да. Тут я не спорю. Но самое-то интересное я вам еще не сказал. Знаете, кто был прадедом этой Медведевой?
        - Догадываюсь,  - Толбуев налил всем в стаканы.  - Поворот, чувствую, крутой.
        - Лейба Мендель! Золотых дел мастер из Кинешмы. Сменивший фамилию после революции и расстрелянный в тридцать седьмом. Подельник Варфоломея Черемисинова, Анания Починка и Прасковьи Ферапонтовой. Вот как все спеклось в одну кашу. Все их потомки каким-то провидением собрались снова здесь, в Юрьевце. Где их прадеды и бабки выкрали Иерусалимскую икону из Кривоезерского монастыря. Жизнь иногда, случайно ли или намеренно, заваривает такие сюжеты, что диву даешься. Но из этого вовсе не следует, что кто-то из них знает или знал, где эта икона укрыта.
        - Кроме Ферапонтова,  - сказал Велемир Радомирович.  - Чувствую, что уж он-то в курсе. А не говорит, потому что язычник.
        - Ну, может быть,  - кивнул Гаршин.  - По крайней мере, благодаря их предкам, икона сохранилась. Как ни парадоксально это звучит, но если бы не кража, то икона утонула бы вместе с Кривоезерской пустошью. Так что им надо еще спасибо сказать. А икону теперь обязательно найдем. Завтра и приступим.
        Он начал зевать. Видно было, что сильно устал. Да и сын тоже. Они оба последние дни пребывали в постоянном напряжении. Один Толбуев мог сутками напролет работать и не спать. Такая натура. Особенно когда всецело был поглощен какой-то идеей или целью.
        Проводив Гаршиных до двери, Велемир Радомирович так и не стал ложиться. Слова Ферапонтова не выходили у него из головы. Он долго ходил по своему номеру от стенки к стенке и размышлял. Надо подобрать к этой фразе какой-то код, найти ключевое слово. Или применить метод Гриневича для дешифровки.
        И тут его осенило. Ну, конечно же! Как он сразу не догадался? Все очень просто. По-язычески. Память - субстанция духовная, это так. Но икона имеет физические очертания. И если голова - кладбище мыслей и памяти, то, по аналогии, где можно укрывать материальный объект, который также является памятью? Только ирреальной, иррациональной, метафизической. Сакральной памятью человека. И это тоже вполне в языческом духе и стиле.
        Толбуев стал торопливо собираться. Ему не хотелось ждать завтрашнего утра, как предлагал Марк. Терять время на сон? Глупо. Еще успеет наспаться. Хотелось разъяснить все сейчас. Немедленно. Мысли бурлили в нем, будто водоворот, утягивая в омут. Оставаться дальше в номере было просто невыносимо. И Велемир Радомирович, черкнув на листе бумаги: «Ушел к Ферапонтову», спешно покинул гостиницу.
        Он почти бежал по темным улочкам Юрьевца, направляясь к церкви на холме. Но его целью был не храм, а языческий флигель. Ему хотелось еще раз переговорить с Ферапонтовым. Подтвердить свою догадку. Он был почти уверен, что нашел истину. Так же, как почти определил истоки Праязыка.
        Но когда увидел впереди яркий свет, Толбуев остановился. Потом пошел медленнее, понимая, что все равно опоздал. Языки пламени уже долизывали останки флигеля. А вокруг толпился возбужденный народ, и чуть поодаль стояли Матвей Яковлевич с Марфой Посадницей, равнодушные ко всему. И более всего, к этому своему сгоревшему в адском огне языческому алтарю.
        Глава одиннадцатая. Жертвоприношение
        Народ постепенно стал расходиться, обсуждая очередное, третье по счету пожарище за последние дни. Не многовато ли для малонаселенного Юрьевца? На пепелище остались лишь трое.
        - Что здесь все-таки произошло?  - спросил Велемир Радомирович.
        - Сами разве не видите?  - отозвался Матвей Яковлевич.  - Хорошо хоть огонь на церковь не перекинулся.
        - А вас бы это не порадовало? Вы же язычник.
        - Ну-у… Я ведь не против христианства и храмов. Я приверженец старой истинной веры, вот и все. И никому зла не желаю. А вот вы что тут делаете в столь поздний час?
        - К вам шел. Спросить кое о чем надо.
        - Спрашивайте. Я даже уже знаю, о чем. Но не здесь же, на пепелище, разговаривать. Пойдем в церковь. Прохладно тут стало.
        - Она же заперта.
        - А я вместо сторожа. Володька все равно в епархию уехал, так что там нам никто не помешает.
        Марфа Посадница молча двинулась следом за ними. Ферапонтов открыл массивным ключом церковные двери, и они вошли внутрь. Потом Матвей Яковлевич аккуратно запер за собой. Гулко ступая по каменному полу, женщина принялась зажигать свечи. В храме стало гораздо светлее, но по углам все равно притаился полумрак.
        - Итак, что вы имеете мне рассказать?  - произнес директор-сторож, присаживаясь на скамеечку, возле свечной лавки и предлагая Толбуеву сделать то же самое. Но тот остался стоять. Так ему было удобнее, да и обзор лучше. Велемиру Радомировичу постоянно казалось, что в церкви присутствует еще кто-то. Прячется где-то в этом полумраке, за алтарем или в кельях.
        - Где икона?  - прямо спросил он.
        Ферапонтов развел руками, указывая на различные образа.
        - Какая из них вас интересует?
        - Матвей Яковлевич, хватит прикидываться. Я имею в виду Иерусалимскую икону, которую ваша бабка, Варфоломей Черемисинов, Ананий Починок и Лейба Мендель похитили из Кривоезерского монастыря. И где, кстати, белая вдова, куда вы ее дели? Не убили, надеюсь?
        Ферапонтов засмеялся. Сначала тихо, потом все громче и громче. Наконец, остановился и произнес:
        - Вы меня просто до слез доводите. Убили! Да кто ж решится безвинную душу погубить? Даже древние язычники на это не всякий раз шли. Леночка!  - позвал он.  - Выходи, радость моя. Стесняется… Марфушка, сходи за ней.
        Марфа Посадница послушно отправилась в одну из келий и вывела к ним за руку белую вдову. Та смотрела на них так, словно ничего и не видела. Глаза совершенно пустые, мертвые.
        - Цела и здорова,  - добавил Ферапонтов.  - Хотя насчет здоровья я несколько погорячился, но так даже лучше. Проблем меньше. Вот тут она и прячется теперь от вашего суетного и погрязшего в грехах мире. После того, как вы ее сторожку спалили.
        - Это не я, а уж вы, скорее,  - возразил Велемир Радомирович.  - Или супруга ваша.
        - Ну, хорошо, согласен. Не вы, а мы.
        - А сколько вас еще?
        - Увы, мало. Но надеюсь, со временем будет гораздо больше. Когда люди осознают и вернутся к истинной вере предков. Возвратятся в свой исконный древний славянский мир.
        - Прошлое исчезло.
        - Тут вы не правы. Оно всегда повторяется. Я прав, Черемиска?
        Из другой кельи вышел мелкий предприниматель. Нагло и бесстыже улыбаясь, он подошел к ним и уселся рядом со своим учителем.
        - Здрасьте вам!  - сказал он, потирая ладони, словно перед ним стояло очень вкусное блюдо.
        - Давненько не виделись,  - ответил Велемир Радомирович.  - А с банькой кто поработал? Уж не пироман ли наш эпилептоидный?
        - А кто же еще? Я только голые тела развлекал, а уж он своим любимым делом занимался,  - и Черемисинов крикнул в гулкую пустоту:  - Антоша, выползай на свет Божий!
        Из-за столбовой колонны выдвинулся Починок. Он был не то чтобы сильно пьян, но раскачивался и смотрел угрюмо и враждебно. Видно, его еще и чем-то наркотическим напичкали.
        - Все собрались, славно как,  - произнес Толбуев.  - Ну а уж флигель, как я понимаю, вы, Матвей Яковлевич, сами добровольно спалили? Не пойму только, зачем?
        - А, надоел. Это символ отречения от прежней жизни. Огонь очищает. И это только начало. Пожары в городе продолжатся. Весь сгорит, если не одумается. Если не станет целиком языческим. Первым вновь языческим городом на Руси.
        - Церковь тоже?
        - Разумеется,  - кивнул Ферапонтов.  - Володя, отец Владимир по вашему, все больше и больше склонен верить мне, а не Спасителю. А не послушается, и храм спалю.
        - Вы безумны. Вот куда завела вас ваша языческая гордыня. Вельзевульская, по сути. Ну а меня-то вместе со сторожкой вы почему решили сжечь?
        - А вы слишком близко подобрались к тайне Иерусалимской иконы. И напрасно я вам вообще рассказал о ней. Вы человек очень умный. Вот и к Праязыку подошли на расстояние последнего шага. Но такие люди долго не живут. К несчастью. Или с ума сходят. Как наша белая вдова, Леночка. Да как я даже. Думаете, я сам не знаю, что уже давно свихнулся от своей мудрости? Мне ведь так одиноко, и я так хочу поделиться с кем-нибудь своими знаниями, с тем, что меня переполняет. Это просто наружу рвется. Не с ними же, ослами безмозглыми, мне общаться?  - и он поочередно ткнул пальцем в Черемисинова, Починка, белую вдову и Марфу Посадницу.  - С ними только весело время проводить, куражиться. А мне умный собеседник нужен. Хорошо, что вы приехали. Только жаль вот даже, что теперь тут и останетесь. Навсегда.
        Велемир Радомирович давно понял, что вновь оказался в западне. И опять по собственному глупому нетерпению. Но что было делать? Одному ему с ними пятерыми никак не справиться. Оставалось только тянуть время и надеяться на чудо. Да еще на то, что Гаршин или Иван вдруг проснутся и заглянут в его номер. Тогда увидят записку на столе.
        - Так где же вы все-таки прячете Иерусалимскую икону?  - спросил он.  - На кладбище? Голова - кладбище мыслей и памяти… Ключевое слово - кладбище.
        - Догадались, это хорошо. Я знал, что вы придете к такому выводу. Поймете, а потом первым делом явитесь ко мне. За дальнейшими разъяснениями. Даже время угадал: сегодня ночью. Так все и произошло.
        - Но вы не ответили на мой вопрос.
        - В склепе. Там еще статуя скорбной монашки с крестом. Родовой склеп Ферапонтовых. Не все из них были язычниками, как я и моя бабка. Некоторые верными христианами.
        Велемир Радомирович вспомнил: это был тот самый старинный склеп, к стене которого пять дней назад он благодатно прижимался, успокаивая прыгающее в груди сердце, после позорного бегства от белой вдовы. Укрытая там Иерусалимская икона, наверное, и придала ему дополнительные духовные силы, чтобы не потерять разум от нахлынувшего тогда ужаса.
        - О чем еще поговорим?  - любезно спросил Ферапонтов.  - Или приступим?
        - К чему?
        - Ну, вы же не полагает, что выйдете отсюда с этими тайными знаниями?
        - Скорее, вынесут,  - добавил Черемисинов, вновь плотоядно улыбаясь и потирая руки.
        - Кончай тянуть,  - раздраженно сказал брат-эпилептик, Антоша Починок.  - Водка стынет, и спать пора.
        - Это будет как жертвоприношение, только и всего. Вы даже ничего не почувствуете,  - успокаивающе произнес Ферапонтов.  - Марфушка, неси топор.
        - А где вы это сделаете? На алтаре, что ли?  - спросил Велемир Радомирович.  - Я так не согласен. Кощунственно как-то.
        - А где бы вы хотели? Выбирайте сами,  - не стал возражать Матвей Яковлевич.
        - На воздухе нельзя?
        - Там вы громко кричать станете. Хитрюга какой. Люди сбегутся. Нет, не подходит. Этот вариант отпадает. Давайте, предлагайте другой. Всего у вас три попытки.
        Толбуев старательно задумался, оглядываясь кругом.
        - Рожай быстрее,  - поторопил его Починок.
        - Сейчас, не спеши. Дело серьезное и ответственное,  - откликнулся Велемир Радомирович.  - Это тебе не стакан опрокинуть. Тут - вечность. А если наверху колокольни?
        - Ага, а ты вдруг вырвешься, да в колокол начнешь бить?  - засмеялся Черемисинов.  - И опять народ проснется, сбежится.
        - Вот ведь какой вы привередливый,  - заметил Ферапонтов.  - Чем вам алтарь-то плох? И Авраам своего сына на алтаре резал. А чем вы лучше Иакова?
        - А вы, стало быть, себя под Авраамом чистите?
        - Да какая разница? Я рыбу люблю чистить,  - зевнул Матвей Яковлевич.  - Что-то спать, и вправду, захотелось. Пора уже. Давайте третий вариант, и на этом покончим.
        Марфа Посадница уже стояла позади Толбуева и держала на отлете колун. Велемир Радомирович чуть подвинулся, чтобы боковым зрением следить за ее движениями. Еще махнет сдуру, без приказа. С нее станется. Тут, похоже, все сумасшедшие без тормозов. Каков их поп, таков и приход.
        - Ну, выбрали наконец место?  - нетерпеливо спросил Ферапонтов.
        - Выбрал,  - ответил Велемир Радомирович, призывая на помощь все свое нейролингвистическое мастерство и небесные силы.
        - В трапезной?  - попробовал угадать главный язычник Юрьевца.
        - Мимо,  - почти радостно отозвался Толбуев.  - А я вам тоже три попытки даю. Так будет справедливо.
        - А если я с трех раз не угадаю?  - включился в игру Ферапонтов.
        - Тогда… вы меня все равно в мелкую капусту порубите и на пирожки пустите. Но вам же наверняка обидно будет, что проиграли?
        - Конечно. Я еще никому не уступал. Тогда дайте подумать.
        Матвей Яковлевич что-то прикидывал, оглядывая пространство храма. Потом наконец осторожно произнес:
        - В купели?
        - Опять в «молоко».
        - Да вы это нарочно!  - возмутился старик.  - Что бы я ни сказал, всегда будет мимо цели.
        - А я вот напишу лобное место на бумажке и в кармане спрячу. А вы потом проверите.
        - Ну, хорошо, это честно. Валяйте, пишите.
        Велемир Радомирович, отодвинувшись еще подальше от страшной Марфы Посадницы, сел на скамеечку. Так, по крайней мере, у него были защищены спина и затылок. Вырвал из блокнота листок и черканул всего одно слово.
        - Теперь можно,  - сказал он.  - Но перед тем, как вы проиграете, поскольку ни за что не отгадаете, даю вам еще одно тренировочное задание. Шараду.
        - Какое еще?  - насупился Ферапонтов.  - Здесь я шарады раздаю.
        - Да это пустяки, она вам просто поможет в отгадке. Видите, я же за вас беспокоюсь, даже подыгрываю. А потому что добрый и заранее все прощаю.
        - Ну, ладно,  - кивнул Матвей Яковлевич, а Починок не сдержавшись, выкрикнул:
        - Да что с ним валандаться! Бей, Марфа, обухом, и вся недолга!
        - Это он нарочно время тянет,  - поддержал эпилептика Черемисинов.  - Он же вас, Матвей Яковлевич, за нос водит.
        - Никто меня за нос не водит,  - оскорбился язычник.  - Нет еще такого человека, которому это бы удавалось. Хотел бы я на него поглядеть.
        - Конечно, нет,  - согласился Велемир Радомирович.  - Ты что, Черемиска, белены объелся, старших обижаешь? Совсем страх потерял? Впрочем, ты тоже можешь включиться в эту угадайку. Все могут. Кроме палача. Она обет молчания дала.
        Ферапонтов обдумывал некоторое время предложение нейролингвиста, потом вынес свой вердикт:
        - Ну, давай поиграем в угадайку. Времени до утра у нас еще много. Не надейся только меня провести. Я все равно умнее.
        - Кто бы сомневался!
        У Толбуева оставалась одна последняя надежда на Гаршина и Ивана. Но тут вдруг очнулась белая вдова.
        - Не верь Велесу, он обманет,  - медленно, заторможенным голосом проговорила она. Как медиум на спиритическом сеансе.  - Веля мне всегда лгал. Он гадкий. Убей его сразу.
        Но еще неожиданнее прозвучали звуки, изданные Марфой Посадницей, в которых с большим трудом можно было различить фразу:
        - Долго мне еще тут с топором стоять?
        - Цыть вы, обе!  - прикрикнул на них Ферапонтов.
        А Велемир Радомирович с неподдельным удивлением произнес:
        - Надо же! Разговаривает. А я думал, вы ей язык откусили. А обет как же?
        - Обедать будем без тебя!  - заверещал Черемисинов.  - Тобой! Матвей Яковлевич! Умоляю вас! Не играйте вы на его поле! Он же нейролингвист. Специально нас тут всех заморачивает.
        - И ты заткнись!  - заорал на него Ферапонтов.  - Никуда он уже не денется. Двери заперты. На дворе ночь. Нас пятеро. Что такого может произойти, чтобы ему выкарабкаться? Землетрясение?
        - А друзья его?  - хмуро спросил эпилептик.
        - Так спят же. Знаю я этих москвичей. Живут без забот, без руля и ветрил. У них сон крепкий. А потому что совесть и стыд отсутствуют. Одни грехи тяжкие, они и тянут на дно. В бессознательное состояние духа.
        «Еще и философствует,  - с отвращением подумал Велемир Радомирович.  - На себя бы поглядел, гриб-мухомор». Вот уж никак он не ожидал, что Ферапонтов вдруг обернется к нему такой стороной. Проявится как негатив со старой пленки. Но надо продолжать игру, тянуть как можно дольше время, в этом было его единственное спасение.
        - Говори свою шараду, да поскорее,  - резко сказал язычник.
        - Извольте. Сейчас. Дайте вспомнить. Это из английского фольклора, не вошедшего в «Алису в стране чудес».
        У него не было ничего заготовленного заранее, или просто более-менее подходящего, поэтому Велемир Радомирович попросту скороговоркой выдал первое, что пришло на ум. Поток слов, получилось стихами даже:
        - На горе - горка,
        Под горкой норка.
        За горкой кот
        Задом наперед.
        Сидит, смеется,
        Нам достается
        От его хвоста
        Всем два по ста…
        Что бы это значило?
        - Чего-чего?  - грозно спросил Ферапонтов.  - А ну, повтори. Только медленнее и членораздельней.
        Велемир Радомирович охотно повторил. Даже нарочно затягивал паузы.
        - Два по ста, стало быть, двести,  - вступил в «угадайку» Черемисинов.  - Если речь о фунтах стерлингов, то, выходит… почти двести пятьдесят долларов. А если перевести на рубли, то…  - он стал подсчитывать в уме, прикидывая на пальцах, но замер после окрика своего учителя:
        - Идиотина, заглохни! Не мешай думать! При чем тут рубли и стерлинги?
        Он замолчал, сам что-то прикидывая и бормоча под нос:
        - Горка… норка… Кот… Почему «задом наперед»? Где логика? А точно из Льюиса Кэрролла?
        - Точнее не бывает,  - утвердительно кивнул Толбуев.  - Когда я был в Англии, то сам обнаружил в его архивах. И разгадка там же была написана его же рукой. Сбоку от текста.
        Врал он безбожно, но деваться было некуда. Ложь во спасение.
        - Так… Пойдем сначала. Дай-ка сюда бумагу!
        Черемисинов вырвал из своего блокнота листок и услужливо протянул вместе с карандашом.
        - Еще раз повтори, а я запишу,  - потребовал Ферапонтов.  - Со слуху плохо улавливаю, мне наглядно надо.
        А Велемиру Радомировичу только того и требовалось. Он стал еще медленнее диктовать, выговаривая каждое слово. Как учитель словесности на уроках русского языка в младших классах:
        - На… горе… Тире. Горка. Запятая. Под… горкой… норка. Точка.
        Так продолжалось еще минут десять. Пока Ферапонтов обдумывал, глядя на листок и шевеля губами, в игру встрял и эпилептик, решив блескануть своими умственными причиндалами:
        - «Два по ста» - это же любой мудила из каждой пивной знает. Чего вы? А с прицепом - полный стакан.
        - Ну и что?  - уставился на него Ферапонтов.  - Тоже идиотина. Да еще в квадрате. Этот хоть доллары умеет считать, а ты только стаканы.
        Он посмотрел на Толбуева:
        - Так же с трех раз будем угадывать?
        - Можно и с пяти,  - милостиво разрешил нейролингвист.  - Вам скидка по возрасту.
        - Тогда… пиши снова на бумажке.
        - Что писать?
        - Отгадку Кэрролла. Не надуешь.
        - Пожалс-ста!
        И Велемир Радомирович опять вырвал из своего блокнота листок и что-то написал. А потом сунул бумажку в карман, к предыдущей.
        - А двери точно заперты?  - вдруг забеспокоился Черемисинов, оборачиваясь к выходу.  - Что-то мне кажется…
        Он не успел договорить. Так и остался сидеть с открытым ртом. Поскольку двери тихонько открылись, а на пороге возникли две фигуры. Гаршин и Иван. «Ну, слава Богу!  - подумал Толбуев.  - Наконец-то!» Еще никогда он с таким удовольствием и радостью не видел их лица. Следователь тотчас же оценил обстановку, увидев топор в руках Марфы Посадницы.
        - А-а, с-суки! Порву!  - заорал эпилептик и ринулся на них. Но, получив от Ивана всего один короткий прямой удар в челюсть, отлетел к стенке и затих.
        - Нокаут,  - констатировал Велемир Радомирович, уворачиваясь от опускающегося на его голову топора. Тогда Марфа Посадница попыталась достать своим колуном Ивана, но и тут сплоховала. Спецназовец сделал ей подсечку, а потом применил болевой прием, вывихнув руку. Да еще придавил к полу коленом и удушающим захватом сжал шею.
        - Вообще-то я женщин не бью,  - сказал он, поглядев на отца, будто оправдываясь,  - но тут случай особый: женщина с топором - это уже как бы и не совсем женщина. Верно, папа?
        - Правильно, сынок. Я звоню в полицию.
        Черемисинов и Ферапонтов так и оставались сидеть на скамеечке, не делая никаких попыток к сопротивлению. А белая вдова продолжала пребывать в каком-то своем трансе.
        - Дежурный?  - проговорил в трубку мобильного телефона Марк Иванович.  - Это генерал Гаршин. Быстро наряд полиции сюда, в церковь. Белая вдова нашлась. И еще кое-что. На месте определимся.
        …Минут через десять, когда всех ферапонтовцев вместе с самым главным выводили из церкви, Матвей Яковлевич, проходя мимо Толбуева и не глядя на него, задал вопрос:
        - Что вы написали на бумажке? Ваш третий вариант лобного места?
        Велемир Радомирович вытащил из кармана листок, протянул ему:
        - Возьмите на память.
        - «Русь»,  - прочитал Ферапонтов.  - Что это значит?
        - Место казни,  - пожал плечами Толбуев.
        - А разгадка шарады?
        - Ее нет. Это просто один из нейролингвистических приемов. Называется: «Уловка № 34». Есть и другие. Суть ее в том, что надо увлечь тем, чего нет, предложить объяснить то, чему нет и не может быть никакого объяснения. А за одним увлечением тут же последует другое, еще более увлекательное. Это как матрешка в матрешке. Только конца не имеет. Я бы вас еще долго заставил мучиться.
        - Вот как…
        - Иди-иди, старик!  - подтолкнул его в спину полицейский.
        Велемир Радомирович задумался, с сожалением глядя ему вслед. Мысленно прощаясь навсегда. Потом повернулся к Гаршину:
        - Как вам удалось открыть дверь?
        - А отмычка на что? Я ее всегда с собой ношу. Еще с тех пор, когда работал в Главной прокуратуре. Мало ли куда потребуется войти без приглашения. А хочется невтерпеж.
        - И записку на столе тоже он обнаружил,  - добавил Иван.  - Не спалось, вот и решил к вам зайти, поболтать.
        - И знаешь, что я тебе скажу, Веля?  - продолжил Марк.
        - Вот только не называй меня так. Сколько раз просить!
        - Ну, хорошо, Велемир. Я ведь не спал потому, что все время думал об этих словах Ферапонтова. И, кажется, сообразил, в чем там корень. Икона спрятана на кладбище. Вот и пришел к тебе в номер, чтобы порадовать. А потом понял, что ты снова как всегда попал в беду. По собственной глупости.
        - Ты меня другим порадовал. Что сюда пришел. А об иконе на кладбище я вперед тебя догадался. Вот и в школе всегда опережал. Она в фамильном склепе Ферапонтова. Он сам признался. Надеялся, что я уже ни о чем не расскажу.
        Они стояли возле церкви и смотрели, как задержанных грузят в спецмашину.
        - Куда их теперь?  - спросил Толбуев.
        - В Управление,  - ответил Гаршин.  - Пока оформят, отпечатки снимут, пройдет какое-то время. Я туда позже подъеду, когда допросы пойдут. Думаю, дело будет интересным. Громким. Тебе тоже надо будет явиться в Управление. Вместе и поедем. Да, капитан?  - обратился он к человеку в штатском. Тот кивнул головой:
        - Часика через два ждем, Марк Иванович. Я за вами к гостинице машину пришлю.
        - Только прошу вас об одном,  - задержал его на минутку Велемир Радомирович.  - Не давите на них. Особенно побережнее с Ферапонтовым. Ему и так мало осталось. И много досталось. А он все-таки человек редкий.
        - Реже не бывает,  - согласился капитан.  - Я сам у него учился и знаю. Все будет по закону, не сомневайтесь.
        Спецзак в сопровождении полицейских «Жигулей» отъехали, а Гаршин произнес, посмотрев на своего друга:
        - А икону из склепа мы завтра вынем. Вместе со специалистами. Вернее, уже сегодня. Скоро утро. Никуда она теперь от нас не исчезнет.
        - Не от нас,  - поправил его Велемир.  - От Юрьевца и всей России.
        …К полудню это знаменательное событие и случилось. Следует отметить, что оно не было тайным: информация о нем еще раньше каким-то образом первым делом просочилась в прессу, а уж мэрия была поставлена в известность полицией. А слухи в мгновение ока расползлись по городу. И хотя кладбище было оцеплено, но народ просачивался к фамильному склепу Ферапонтовых, как песок сквозь сито. Таким образом, уже к вечеру вышли местные газеты с подробным, но не всегда достоверным описанием этого действа.
        Одни писали, что вся заслуга в обретении Иерусалимской иконы всецело принадлежит директору школы Матвею Яковлевичу Ферапонтову, чья бабушка Прасковья Ильинична с риском для жизни уберегла ее от поругания в большевистское ненастье, а он охранял святыню до сего дня, как часовой на посту. Другие намекали на какие-то высшие метафизические силы, подвигнувшие к чудесному обретению иконы. Ну а «желтая пресса» и вовсе занималась привычным ерничеством и зубоскальством. И нигде ни разу не было упомянуто имя Толбуева или Гаршина.
        О задержании Ферапонтова и других также ходили разные слухи. Многие недоумевали и негодовали. За что? Видели в нем жертву обстоятельств, ошибку правосудия, происки врагов, а то и жидомасонов. Его любили в Юрьевце. Он пользовался огромной популярностью. Вечером перед Управлением полиции даже собралась значительная толпа народа, требующая его освобождения. С плакатами и гневными выкриками. Того и гляди двинутся на штурм и самочинно вызволят узника совести.
        Мэр города и начальник полиции не знали что делать. К тому же ему нечего было инкриминировать в юридическом плане. Покушение на убийство? Так Толбуев от своих первоначальных показаний отказался, заявив, что все это было игрой, розыгрышем, правда, не слишком веселым. Черемисинов твердил, что оказался в церкви случайно и вообще не понимал, что там происходило в ночные часы. Починок «включил дурочку». Марфа Посадница просто молчала, прикидываясь немой. Ну а с белой вдовы и вовсе что взять? И только сам Ферапонтов говорил много, но совершенно не по делу: в основном о язычестве. Но эта тема полицию абсолютно не интересовала.
        Тогда было принято решение всех выпустить, взяв, на всякий случай, подписку о невыезде до окончания следственного дела. Ферапонтова на пороге Управления полиции забросали цветами и понесли дальше на руках. Вот только куда нести, не знали. Флигель-то сгорел. Тогда понесли к гостинице, как к месту временного проживания. Пока мэрия не выделит новую квартиру или даже целый дом, как и положено директору школы и одному из самых авторитетных людей Юрьевца.
        Донесли и оставили там, наконец-то, в покое. А остальные «подельники» дошли до гостиницы сами, своим ходом. Администраторша Люся на выделенные мэрией бюджетные средства определила Ферапонтову, его супруге и белой вдове лучшие номера, Антошу Починка отправила во флигель к сестре, а Черемисинова погнала в «Дары Хилендара» за горячительным. Так драматическая история с похищением Иерусалимской иконы в прошлом веке и с возвращением в век нынешний обернулась фарсом.
        Но вот что самое любопытное. Еще второго июля, шесть дней назад, Катерина, рассказывая Велемиру Радомировичу о родном городе, упоминала о появлявшемся прежде над Юрьевцем странном ночном неземном сиянии, несущем духовное успокоение и благодать. Даже сама в далеком детстве видела. С тех пор его ни разу не было. Но вот этой ночью оно вновь проявилось. Длилось это сияние всего несколько минут, но факт был зафиксирован многими ликующими жителями Юрьевца. Что бы это значило?  - как сказал бы Толбуев Ферапонтову, предлагая отгадать очередную шараду из «Уловки № 34».
        Кстати, сам Матвей Яковлевич и Велемир Радомирович встретились в коридоре гостиницы только утром следующего дня, девятого июля. Не глядя друг на друга, поздоровались и разошлись. Как и положено мирным христианам с язычниками.
        Через час в номере Толбуева собрались на совещание все столичные гости. Да еще Катя.
        - Что будем делать дальше?  - спросил Вадим, сидя рядом с родственницей, подальше от Марины.  - Икону нашли, пора возвращаться в Москву.
        - Нашли-то, нашли, но моя личная история еще не закончена,  - напомнил Велемир Радомирович.
        - Да, так до сих пор и не выяснили, кто написал послание,  - добавил Иван.
        - А вот я вас разведу с вашей погибшей в Кармадонском ущелье супругой, тогда и успокоитесь,  - пообещал юрист.  - И перестанет всякая небыль мерещиться.
        - Но это не решит дела,  - взял слово следователь.  - Экспертиза ведь установила подлинность почерка. Вот что самое странное.
        - И загадочное,  - дополнила Марина.  - А ты, Вадим, можешь отправляться.
        - Нет, останусь. Мне тоже интересно доглядеть это кино до конца. Фильм Тарковского прямо.
        - Тогда… даже не знаю, как приступить к поискам,  - честно признался Гаршин.  - Ни за какой кончик этого клубка не ухватишься. Их попросту нет.
        - Но остается еще таинственная Ирина Сажэ,  - отозвался Толбуев.  - И это - моя единственная и последняя надежда.
        - Которая может оказаться пустой,  - сказала Марина.  - Сколько ни ждем, она так и не появляется.
        - Призрак,  - усмехнулся Вадим.
        - Отчего же так?  - откликнулась Катя.  - Этот «призрак» сейчас вместе с электриком на пляже загорает. И весело смеется, я сама видела, когда мимо шла.
        - А что ж сразу не сказала?  - рассердился Велемир Радомирович.
        - А ты кому-нибудь слово даешь вставить?  - резонно ответила она.  - Только тебя и слышно.
        - Вот это - в самую точку!  - порадовался за свою кузину Вадим и даже пожал ей руку.  - Молодец, сестра. Наша кровь, чувствую. Ловко нейропаталогоанатома осадила.
        Толбуев был уже на ногах и ринулся к двери. Гаршин на всякий случай последовал за ним. Мало ли что опять приключится? За всеми неприятностями с другом не углядишь. Сегодня был выходной день, поэтому на местном пляже народу было достаточно много. Но электрика они не обнаружили, а как выглядит Ирина Сажэ, не знали. Нет, если бы это была та Ирина, сестра Лены, тогда конечно. Но одиноких женщин средних лет вообще не наблюдалось, все - парами.
        - Опять испарилась,  - с горечью промолвил Велемир.  - Да что ж она такая непоседа? Неуловимая птичка прямо. Вот что. Пойдем на квартиру к электрику. Может, они там?
        Однако и тут им не повезло. На стук в дверь никто не отзывался. Прождали полчаса, делая скидку на то, что Ирина с Максимом могли заниматься чем-то иным, чем игрой в шашки, но отпущенное время истекло, а квартира молчала. И им пришлось не солоно хлебавши вернуться в гостиницу. А там, в холле, их поджидал новый сюрприз.
        Люся, выйдя им навстречу из-за администраторской стойки, сообщила:
        - Радуйся, Велемир! Твоя Ирина Сажэ только что заселилась в пятом номере. Максим Иванович ее привел.
        - Как же мы разминулись?  - пробормотал Толбуев и поспешил в указанном направлении. Но и оно оказалось неверным. Поскольку номер был пуст. Нет, дамские платья в шкафу, на тумбочки - духи и прочие женские мелочи, а самой Ирины - нет.
        - Ума не приложу, куда подевалась?  - удивилась Люсьен.  - А главное, как мимо меня прошла? Я же не спала, не дремала даже.
        - Ты всегда спишь, когда накануне пьешь. А пьешь накануне, насколько я тебя знаю, всегда, потому и спишь тоже,  - вывел вот такое логическое заключение Велемир Радомирович.
        Люся на эту жесткую критику не обиделась, а включила свою женскую логику:
        - Тогда… давай сегодня вечером и отпразднуем.
        - Что именно?
        - Ну-у, отъезд. Вы же все завтра утром в Москву уезжаете?
        - Кто сказал?
        - Вадим ваш.
        - Я, честно говоря, тоже думаю, что нам здесь больше делать нечего,  - вступил в разговор Гаршин.  - Это как затягивать петлю на шее. Причем добровольно. Ты сам позже поймешь, что так лучше. Нет, этот день мы здесь еще проведем, Ирину Сажэ, конечно же, отыщем, но это будет последним в нашей юрьевецкой саге. А насчет прощального банкета ты, Люся, здорово придумала. Есть что отпраздновать. Хотя бы возвращение в город Иерусалимской иконы.
        - И ты, Марк, туда же?  - произнес Велемир.  - Что же получается? Записка от погибшей жены так и останется для меня тайной?
        Гаршин развел руками:
        - Выходит, что так. Но с тайной, поверь мне, как опытному сыщику, жить всегда интереснее. Она не дает тебе безмятежно и уныло существовать, постоянно тормошит, подбрасывает все новые и новые идеи, ведет к цели, будит ум и заставляет его работать. А что еще надо человеку, чтобы не превратиться обратно в обезьяну, или того хуже - в растение?
        - Возможно, ты прав. Тогда, Люся, составляй список приглашенных. Банкет я оплачиваю. Но Ирину Сажэ надо немедленно найти. Это как бы моя последняя просьба перед повешением.
        Они поднялись в номер, чтобы обсудить план дальнейших действий. Никто отсюда так и не расходился. Чай пили. А Иван с Вадимом еще и играли в шахматы. Быстро оценив позицию на доске, Толбуев произнес:
        - Юриспруденция ныне не в чести. Сама себя уловила. А потому, что страшно далека она от народа.
        - Просто я фигуру зевнул,  - отозвался Вадим.  - Случайно. Нашли вашу Ирину?
        - Пока нет.
        - А я вам скажу почему. Это та самая Эмилия Сажэ, о которой вы нам рассказывали четыре дня назад на своей квартире. Которая могла появляться в нескольких местах одновременно. А потом уехала из Лифляндии в глубинку России. Теперь я понимаю - куда? В Юрьевец. Так что ищите-ищите. Это бесполезно.
        - Давайте, господа, разделимся на три группы,  - предложил Гаршин.  - И прочешем весь город. И если это та Ирина, о которой думает Велемир, то в каждой группе должен быть человек, который ее знал. Я вот достаточно хорошо ее помню, мы с ней даже были свидетелями на свадьбе Лены и Вели. Поэтому возглавлю первую группу. Сам Велемир - вторую. Ну а третью, если никто не возражает, Катерина. Она тут все ходы и выходы знает.
        Толбуев достал портмоне, вынул из отделения фотографию жены и протянул ей.
        - Сестра была похожа на Лену, так что не ошибешься. А в помощники кого определим?
        - Я с вами хочу пойти,  - сказала Марина.
        - Мне с кузеном удобнее,  - решила Катя.
        - Ну а сын тогда достанется мне, как и положено,  - подытожил Гаршин.  - Почти все - родственные пары. И учтите, вечером у нас прощальный ужин, и мы должны вовсю постараться, чтобы отыскать наконец эту таинственную особу. А теперь - за дело.
        Выйдя из гостиницы, они по двое разошлись в разные стороны. Первым от этого наваждения очнулся Вадим. Не пройдя и несколько десятков метров, он насмешливо сказал Катерине:
        - Ты всерьез думаешь, что я стану гоняться за призраками? Не тому меня учили на юридическом факультете. Пошли в кафе, поговорим лучше о тебе.
        - Но…
        - Не спорь.
        Выбрав столик и заказав прохладный лимонад с мороженым, Вадим продолжил:
        - Мама говорила мне, что тебе надо перебираться в Москву. С обустройством мы поможем, с работой тоже. Ты же девушка умная, у тебя профессия, а экскурсоводы там нужны. Чего ты здесь прозябаешь? У нас есть клиент из Оружейной палаты, мамин приятель. Подучишься немного, и станешь гостей столицы по залам водить, о шапке Мономаха рассказывать. Это же классный шанс. Второго такого не будет. Совсем другая жизнь начнется, увидишь. Как?
        - Не знаю,  - честно ответила Катя, помолчав.  - Неожиданно как-то.
        - А инвалида твоего в какой-нибудь хоспис сдадим,  - добавил Вадим.  - Там ему лучше будет. Чем с этим эпилептиком водяру жрать. Того надо вообще в институт Бехтерева отправить, для опытов над мозгом. А инвалид может и по вагонам метро в коляске ездить. Тоже прибыток. А то вообще усыпим, к чертям собачьим.
        - Иногда ты совсем полную чушь несешь! Почему такой циник?
        - Жизнь такая. В Москве добреньким быть нельзя. Затопчут. Так как?
        - Во-первых, инвалид мне не муж. У нас фиктивный брак. Он еще со школы за мной бегал. А когда вернулся с войны в коляске, я и пожалела.
        - Тем более. Мне развести - раз плюнуть. Я даже Велемира нашего с его покойной женой сейчас развожу по разные стороны баррикад,  - похвастался кузен.  - Думай, сестра, думай.
        Катя задумалась, потом ответила:
        - А меня ведь и Иван в Москву зовет.
        - Ну что же. Он парень видный. Соглашайся. Только работа у него больно опасная. Того и гляди самого пристрелят. Вдовой останешься.
        - Да я вообще не хочу никуда из Юрьевца уезжать!
        - А тут что, медом намазано?
        Катерина надолго замолчала, не зная, что еще сказать брату, чтобы он понял.
        А Гаршины в это время сидели в другом летнем кафе. Перед ними на столике стояли две кружки темного пива.
        - …Я ведь нарочно сказал, что мы поисками этой Ирины Сажэ займемся, чтобы только Велемир успокоился, а то он совсем с ума сходит,  - говорил отец.  - Достаточно и того, что случилось прошлой ночью. Не знаю даже, что с ним и делать. Как отвлечь от навязчивой идеи?
        - Есть хороший способ: влюбиться заново,  - ответил сын.
        - Возможно. Но Лену из его головы не выбросишь. Она как кол в мозгу. А ведь все совсем не так просто, как ты думаешь.
        - Я, папа, об этом совсем не думаю. Это не мое дело. Ты же знаешь, я никогда не лезу с ботинками в чужую душу. Я тело охраняю. Для того меня олигархи и нанимают… А почему ты говоришь, что не просто?  - все-таки не выдержав и противореча своим словам, спросил он.
        - Мне звонил из Владикавказа Родион. Он докопался до истины. И она еще хуже, чем все мы предполагали.
        - А что может быть хуже смерти?
        - Даже тебе сказать не могу, не говоря уж о Велемире.
        И Гаршин тоже, как и Катерина в соседнем кафе через улочку, надолго замолчал, не зная, что еще добавить.
        И только сам Велемир Радомирович с Мариной и Альмой старательно занимались поисками, обходя все достопримечательные места Юрьевца. Вернее, девушка только делала вид, что заинтересована в том же, что и Толбуев, но думала о своем. Потом, не выдержав, наконец сказала:
        - Давайте хоть передохнем на лавочке.
        - Пожалуй,  - согласился он.
        Они находились в шумящем зеленой листвой парке. Многовековые дубы помнили, наверное, еще времена князя Андрея Боголюбского. А покрытые мхом камни были вообще свидетелями ледникового периода, не иначе. Но главные приметы прошлого сохранялись в прогуливающихся по парку людях. В их лицах таились и радость, и печаль, и надежда, и много другое, невысказанное и необъяснимое. Как и в глазах Марины сейчас.
        - О чем будем говорить?  - спросил Велемир Радомирович.  - Я предлагаю: о языках и культуре малых народов Севера, Сибири и Дальнего Востока. Это очень интересная тема. Ительмены, к примеру…
        - Хватит!  - решительно остановила его Марина.  - Ну как вам не надоест?
        - Это моя работа,  - слегка понурился он.  - А что, вам совсем не хочется услышать, как живут чукчи или эвенки, ненцы, ханты, манси, селькупы, гольды, нивхи, коряки, вепсы или долганы с ульчами, и на каком языке они общаются?
        - Вот абсолютно не хочется! Более того, даже знать их не желаю. И все они мне просто даром не нужны. И даже за деньги.
        - Но… Что может быть важнее языка малых народов Севера?
        - Жизнь.
        - Важнее всего-всего?
        Марина отвечать не стала. Зато спросила сама, перейдя вдруг на «ты»:
        - Велемир, а ты очень любил свою жену?
        - Конечно.
        - Тогда давай поговорим серьезно.
        Но сама вдруг замолчала, как Гаршин и Катерина. Слова пришли позже.
        Глава двенадцатая. Девять дней одного года
        …В гостинице, куда все возвратились через какое-то время, стоял предпраздничный переполох. В холл вытаскивали столы, стулья, расставляли приборы, украшали помещение полевыми цветами, словно готовились летом к встрече Нового года. Люся командовала, куда что нести и ставить. Помогала гостиничная обслуга, транзитные из Чебоксар, Саша - пропащий многодетный муж Елизаветы Петровны, она сама, даже Антоша Починок и Черемиска, тщательно прятавшие глаза от Велемира Радомировича.
        Отдельно в креслах сидела ветхая чета Лукашевичей. Рядом с ними пристроился в своей инвалидной коляске фиктивный муж Кати. А чуть поодаль молчаливо стояла белая вдова с обезображенным шрамами и с ранними, от пережитых несчастий, морщинами лицом. Присутствовал и банный погорелец Митрофан Васильевич, беседовавший о чем-то с молодым попом Владимиром. Максим Иванович проверял электричество, повсюду включая и выключая лампочки. Марфа Посадница задвигала в угол кадку с пальмой. А Гурген заносил все новые и новые сумки с продуктами и карпенисионским вином. Были здесь и другие жители Юрьевца, например, та семейная пара, в чей дачный домик на полной скорости влетел джип Толбуева. Даже кое-кто из администрации мэрии. Ферапонтова только не было видно.
        - Через час начнем,  - сказала москвичам Люся.  - Переодевайтесь пока и готовьтесь.
        - А где все-таки Ирина Сажэ?  - спросил Велемир Радомирович.
        - Да в твоем номере, тебя же, голуба, и дожидается.
        - Вот как?  - не слишком-то радостно произнес он, поскольку у него все внутри уже перегорело. Но отправился наверх. А там, открыв дверь и увидев сидящую к нему спиной изящную женщину, шагнул к ней навстречу и произнес всего одно слово:
        - Лена?
        Женщина повернулась к нему:
        - Ты ошибся. Ты, Велемир, всегда ошибался в жизни, даже несмотря на то, что такой умный. Но все равно, давай хоть обнимемся и поцелуемся, не чужие все-таки.
        Это была Ирина, сестра его жены. Они всегда были похожи. И теперь ничуть не изменилась, сохранив такую же красоту и молодость. Только приобрела еще какой-то заграничный лоск. Стала настоящей европейкой, утратив свою русскость.
        Позже, сидя рядом с ней, он спросил:
        - Как ты здесь вообще оказалась? И почему - Сажэ?
        - Просто соскучилась по России, по Москве, по Юрьевцу. Я ведь здесь в прежние времена часто бывала. И одна, и вместе с сестрой. Да, кроме того, у меня тут и личный многолетний ухажер имеется - Максим. Никак не оставит надежду, что я за него замуж выйду. И духовный наставник есть, Матвей Яковлевич. Ты его наверняка знаешь.
        - Знаю. Но лучше бы не знать и не видеть.
        - Это твое дело,  - сказала она.  - Что между вами пробежало, меня не интересует. А как я стала Сажэ? Тоже все очень просто. Прежний муж скончался, у него было больное сердце, что мне было дальше делать? Оставаться в Венделе вдовой и жить на немецкую пенсию? А тут еще один ухажер подвернулся, француз. И я уехала вместе с Гийомом в Марсель.
        - Ну и как, счастливо живете?
        - Поначалу - да, потом он связался с какой-то алжирской группировкой и его во время налета застрелили полицейские. Словом, я оказалась вновь одна, но зато владелицей шикарного дома и приличного состояния. Теперь вот путешествую. А может, мне и правда за Максима выйти?
        - А вот это уже твое дело,  - в тон ей ответил Велемир.  - Он вообще-то мужик дельный, как-никак кандидат физико-математических наук. Забирай его с собой в Марсель, там он принесет больше пользы, чем здесь. Тут ученые мужи не нужны.
        - Я подумаю,  - сказала она.  - Но ты-то как? Все своей нейролингвистикой занимаешься? И Праязык ищешь?
        - Уже почти нашел.
        О Лене они оба старательно избегали говорить. Но она словно бы присутствовала рядом с ними. Незримо. Прислушивалась к их беседе.
        - А я тут за тобой уже несколько дней по всему Юрьевцу гонялся,  - усмехнулся Велемир.  - Начинал всерьез думать, что эта Сажэ - какое-то привидение.
        - Можешь ущипнуть, чтобы убедиться в обратном. Хорошая у тебя собака, ласковая,  - добавила она, гладя Альму по шерстке.
        - Ей много досталось,  - отозвался он.  - Как и мне.
        - Все не можешь забыть Лену?  - она впервые вслух произнесла ее имя.
        - А как это сделаешь?
        - Как хочешь, постарайся. Напейся до чертиков, влюбись в кого-нибудь. Смени образ жизни. Отправься в далекое путешествие на край света. Переживи какое-нибудь страшное приключение.
        - Я уже пережил позавчера ночью.
        - Да? И не помогло?
        - Еще хуже стало.
        - Веля, пойми одно: ее для тебя уже нет.
        Она произнесла это так, словно Лены нет именно для него, не для других. Даже непроизвольно сделала акцент на слове «тебя». Велемир уловил этот оттенок в голосе и насторожился. Что-то тут не так. Какая-то тайна, еще не раскрытая до конца.
        - Не называй меня это собачьей кличкой, сколько раз просил!
        - Забыла, что ты не любишь. Но и Лена ведь так тебя всегда звала.
        - Когда хотела меня позлить. А теперь говори правду,  - с нажимом произнес он, посмотрев ей прямо в глаза. Она растерялась.
        - Хорошо, скажу,  - помолчав немного, ответила Ирина.
        Но тут им помешал Гаршин, явившийся в номер и обрадовавшийся, увидев сестру Лены и тотчас же узнав ее.
        - Так и чувствовал, что это ты,  - сказал он, почеломкавшись с ней.  - Как поживаешь, эмигрантка? Евросоюз еще не развалился? Геи с лесбиянками к власти на штыках-фаллоимитаторах не пришли?
        - Погоди,  - остановил его прыть Велемир.  - Ирина хочет мне что-то важное сказать. О Лене.
        Гаршин, оставив свою шутливость, сел напротив друга. И произнес:
        - А я и без нее знаю, только пока говорить тебе не хотел. Не знал, как подступиться. Уж извини. Ты же становишься просто бешеным, когда речь заходит о Лене. Вернее, об ее образе, созданном в твоем воображении.
        - Что ты хочешь этим сказать?
        - А то, что мне утром сообщил мой человек из Владикавказа. Родион на всякий случай проверил аэропорт «Магас» рядом с городом. Куда девятнадцатого сентября прилетела из Москвы Лена. И вот что выяснилось. Бросив на турбазе ненужные ей вещи, она снова вернулась в аэропорт.
        - Зачем?  - недоуменно спросил Велемир.
        - У нее был билет на рейс авиакомпании «EL AL» в Париж. И в тот же день самолет улетел в солнечную Францию.
        - Но она же сама звонила мне из Владикавказа?!
        - Лена звонила тебе уже из Парижа,  - вступила в разговор Ирина.  - Из отеля «Бристоль». Я сама бронировала им номер и находилась там, когда она с тобой разговаривала.
        - «Им»?  - переспросил Велемир.
        - Да, им. Из Владикавказа они вылетели уже вдвоем, вместе с Франсуа.
        На Толбуева было жалко смотреть, а Марк еще и добавил:
        - Я так и предполагал, что это очень хитрая и чисто женская комбинация. Ей не хотелось терять ни тебя, ни этого Франсуа. Вот она и полетела во Владикавказ, позволив тебе даже проводить себя до взлетно-посадочной полосы. Чтобы только ты ни о чем не догадывался. Нет, чтобы просто поговорить начистоту и расстаться. Наверное, и Франсуа тогда с ней летел, на соседнем кресле. Или ждал ее в «Магасе». Она, должно быть, надеялась отдохнуть с любовником пару недель в Париже, а потом вернуться в Москву. К законному и любящему мужу.
        - И любимому,  - поправила его Ирина.  - Она любила Велемира не меньше, чем Франсуа. Но просто никак не могла сделать окончательный выбор. А на следующий день, двадцатого, выбор был сделан уже за нее. Так судьба распорядилась.
        - Ира имеет в виду, что произошла трагедия в Карма-донском ущелье. И все информационные агентства мира сообщили об этом,  - дополнил Марк.
        - А ты ведь знал, был абсолютно уверен, что Лена ушла в горы вслед за съемочной группой Бодрова-младшего. И там погибла под «Колкой»,  - продолжила Ирина.  - Что ей теперь оставалось? Возвращаться к тебе побитой собачкой и снова лгать? Или говорить правду? А тут все так удачно сложилось. «Удачно» - плохое слово, там действительно произошла настоящая трагедия. Но для Лены это был выход из положения. И решение всех запутанных вопросов. Тут и все концы в воду. Вернее, в ледник. Уж лучше пусть ее будут считать мертвой.
        - Мертвые сраму не имут,  - заключил Марк.
        Велемир слушал их безмолвно, не проронив ни слова. Будто онемел. Но мысли бились в голове, как об прутья клетки. Невыносимые мысли.
        - Но почему?  - спросил он, наконец.  - Что же у нас было плохо? Мы же были так счастливы…
        Ответил Марк, посмотрев на Ирину, словно ища подтверждения своим словам:
        - Как видишь, нет. Ей, оказывается, чего-то в этом твоем «счастье» не хватало.
        - Правильно,  - согласилась Ирина.  - Ты, Веля, прости, слишком мало уделял внимания своей любимой жене. Да попросту игнорировал ее, когда занимался своим злосчастным делом. Поисками первобытного языка. Она сама мне столько раз жаловалась! Для тебя древность - это все, нейролингвистика - мать родная, а отец сущий - именно этот Праязык человечества. И живущие рядом с тобой люди - так, песчинки во времени. Не стоящие особого внимания. Даже Лена, когда ты с головой погружался в какой-нибудь Шумер или отправлялся к своим друзьям-венетам.
        - Она права,  - подтвердил Марк.  - Я сам это замечал. Ищи причину всех своих проблем и несчастий в самом себе, тогда, глядишь, и проблем этих с несчастьями станет меньше. Ты сам упустил ее. Себя и вини.
        Это было жестоко слышать, но Велемир и тут промолчал. А Ира продолжила «добивать»:
        - Ты не понял язык своей жены. Отрезал его от себя. И он ушел в свободное плавание. Как народ, изгнанный со своей земли и ищущий новую родину.
        - Образно сказано,  - похвалил Марк и подбавил в костер «хвороста» от себя:  - Ты же ничего не видишь вокруг, живешь в выдуманном тобой мире. А он ненастоящий.
        - Ирреальный,  - произнесла Ирина.  - У него нет ни настоящего, ни будущего. Даже прошлое под сомнением. Все эти манускрипты, памятники, древние наречия… Да были ли они вообще?
        - Одно слово: чаромутие,  - кивнул Марк.
        - Нет,  - ответил, наконец, Велемир. И уверенным твердым голосом повторил:  - Нет, вы ошибаетесь. Это ваш мир не настоящий. Ваш мир выдуманный. Еще со времен Ноя. Вы сами не хотите этого понять и признать. Он уже давно рушится, изменился, истончился, стал почти эфемерным и скоро исчезнет навсегда. А я, пока он не растаял окончательно, буду продолжать заниматься своим любимым делом. Несмотря ни на что. Так себе и запишите.
        Наступила пауза в разговоре, тянувшаяся несколько минут.
        - Ну что с него возьмешь?  - в итоге развел руками Марк.  - Его уже не переделать. Но, может быть, найдется какая-то другая женщина, которая хотя бы попробует это?
        - Кто знает,  - ответила Ирина.  - Теперь он свободен.
        - Да, я свободен,  - согласился Велемир.  - А лингвистика никогда не была мне путами, она только помогала жить. И теперь я совершу еще больше.
        - Блажен, кто верует,  - снова процитировал библейскую истину его друг.  - Пришлешь мне записку, когда совершишь очередное открытие. А мы тебя дружно на Нобелевскую премию выдвинем.
        - Ах, да!  - вспомнил Велемир.  - Записка. Как она очутилась первого июля на столе в моем номере? Кто ее писал и зачем?
        - Ну, кто писал, это теперь понятно, все вопросы сняты,  - ответил Марк.  - Разумеется, сама Лена. А вот «как» и «зачем» пусть Ира разъяснит.
        И она, несколько смущенно, начала:
        - Это вышло совершенно глупо и случайно. Месяца два назад мы сидели с ней в одном парижском кафе. И она сказала: «Как же мне хочется вновь встретиться с Велей, увидеть его, поговорить, обнять, прижаться к плечу. Я без него скучаю». А потом говорит: «Ты же скоро в Москву отправляешься? Передай ему от меня крохотную записочку. Пусть он знает, что я жива. И все еще жду. И надеюсь, что он меня когда-нибудь простит». А после добавила: «Но передай ее как-нибудь инкогнито. А то и тебе на орехи достанется». Тут же и написала на бумажке. А когда я прилетела в Москву, то все думала, как же эту записку тебе подбросить? Несколько раз звонила, надеялась встретиться, но твой домашний телефон молчал. А сотового я не знала. И я поехала в Юрьевец. А тут - надо же!  - оказалось, что ты и сам здесь. Я мельком увидела твое имя в регистрационной книге у администраторши. Но заявляться вот так неожиданно пред твои умные очи я не решилась. Тогда у меня созрел такой план. Я все равно уже передумала снимать номер в этой гостинице, решив найти другую. Поэтому просто подождала некоторое время, когда ты уйдешь, поднялась в
твою комнату и положила записку на стол. Вот и все.
        - «Все»!  - с сарказмом повторил вслед за ней Марк.  - Да ты знаешь, что из-за этой вашей злосчастной шутки, или как там ее называть, он чуть умом не тронулся? Уже и голоса с того света начал слышать, загробные тени мерещились. Меня с Иваном растеребил, а я всех своих сотрудников, бывших и нынешних, на уши поднял. А весь Владикавказ, наверное, от Родиона теперь просто шарахается. Вы чем со своей сестрой думали? Головой или… Не буду добавлять при нейролингвисте.
        - Но мы же не предполагали, что все так обернется,  - стала оправдываться Ирина.  - Никто никаких треволнений или неприятностей не хотел. Все вышло спонтанно. И сама записка, и ее путешествие со мной в Юрьевец, и все остальное.
        - А вы знаете, я даже рад, что получил это послание,  - вступил вдруг в их диалог Велемир.  - И еще больше рад, что Лена жива и здорова. Что она нашла наконец то, что хотела. А прочее - не важно. Я ее, конечно, прощу, но не встретимся мы с ней больше никогда.
        С этими словами он встал и пошел к двери. А за ним тотчас же побежала и Альма. Велемир направлялся в номер к Ферапонтову. Хотел объясниться с ним напоследок. Постучав и не услышав ответа, он просто толкнул дверь плечом и вошел. Старик лежал на кровати лицом к стене, а плечи его вздрагивали. Велемир догадался, что Матвей Яковлевич плачет. И, наверное, уже довольно давно.
        Он не стал ничего говорить, а просто сел на стул и стал ждать. Зачем мешать человеку изливать свои чувства? Но язычник уже осознал его присутствие в комнате и, не отворачиваясь от стены, спросил:
        - Чего пришли?
        - Так. Все-таки нас очень многое связывает.
        - Это верно.
        Матвей Яковлевич, наконец-то, повернулся к нему лицом, вытер ладонью слезящиеся глаза, затем встал с постели.
        - Вы напоминаете меня в молодости. Такая же одержимость. Но тут главное, чтобы цели не были ложными. А бесы большие мастаки подбрасывать на пути идущего всякие ловушки.
        - Это я знаю. Но не будем говорить о той западне, что вы мне устроили. Вы же не бес.
        - А почему вы в этом так уверены?
        - Матвей Яковлевич, да не стройте вы из себя некое инфернальное существо. Не тот у нас получается разговор. Я понимаю, что ваш ум и память настолько могучи, а знания и опыт столь велики, что вам место на какой-нибудь столичной университетской кафедре, а не в провинциальной школе. Где вы попросту растеряли свой талант. И от безвыходности ударились во все тяжкие, сами того не замечая. Постарайтесь собраться с силами и обратиться к истокам. Не мне вас учить, но иногда надо честно переосмыслить настоящее, чтобы вернуться в прошлое. И двигаться дальше, но уже по истинному пути.
        - Легко сказать.
        - Легко и сделать. А пока поезжайте куда-нибудь отдохнуть. Забыть то, что случилось. Мой вам совет.
        - Да куда ж ехать-то? Весь мир - тюрьма, как говаривал Гамлет.
        - Куда угодно, есть еще заповедные уголки в России. Отправляйтесь на Соловки, на Валаам, на остров Зилот. Там вы обретете покой, и душа очистится.
        - Денег нет.
        - Пешком идите. Хотя нет, не дойдете, возраст. Я вам на дорогу подброшу. Мэрия даст, вы же теперь почти герой - икону Юрьевцу возвратили. Помните, как вас на руках несли? Забавно было смотреть. Нынешние космонавты такой чести не удостаиваются.
        - Лучше бы уронили. Но я хочу перед вами повиниться. Я и не предполагал, что вы такой отходчивый.
        - А я сегодня всех прощаю.
        Альма подошла к Ферапонтову и положила голову ему на колени, внимательно, с каким-то чисто собачьим ожиданием глядя в глаза.
        - Вот и она вам хочет что-то сказать, но человеческого языка нет, а я переведу: «Не гневи Бога, а лучше дай колбаски».
        Ферапонтов улыбнулся, потом засмеялся даже. Остановившись, серьезно произнес:
        - Шутка это была. Типа розыгрыша.
        - Поконкретнее.
        - Ну, там, в церкви. Вроде обряда инициации, посвящения в язычники. Переиграли только. Марфушка перестаралась со своим топором. Да и другие тоже, но они-то просто балбесы неотесанные.
        - А пожары как же? Это-то не шутки. Они реальны.
        - И тут переусердствовали. А флигель мне действительно надоел, видеть его больше не мог.
        - Знаете что?  - подумав, ответил Велемир Радомирович.  - Я вам и хочу поверить, но не верю. А потому что вы зашли в своем язычестве слишком далеко. И рано или поздно нечто подобное могло произойти. Не со мной, так с кем-нибудь другим. И я прошу вас еще раз: остановитесь. Будет жаль, если такой гигантский самобытный ум канет втуне. А теперь собирайтесь, пошли вниз.
        - В ад, что ли?
        - Зачем же так сразу? Есть еще время для покаяния. А в холле нас на прощальный ужин ждут.
        - Я не пойду.
        - Пойдете. За воротник поведу. Я вас тут одного не оставлю. Еще застрелитесь или гостиницу подожжете.
        - Вам бы шутить все.
        - Так меня ведь тоже одни «шутники» и окружают.
        Они вышли из номера вместе. Спустились в холл, где заканчивались последние приготовления к банкету. Народ толпился и расхаживал по помещению кучками, разговаривали, смеялись.
        - Велемир!  - помахала рукой Марина.  - Иди к нам! Она стояла в компании с Иваном, Катей и Вадимом.
        - О чем беседуете?  - спросил, подходя, Толбуев.  - Надеюсь, о древних языках?
        - Не надейтесь,  - с деланным ужасом отозвался Вадим.  - Слышать о них больше не могу. Давайте хоть сейчас без хеттов обойдемся. Тут своих ассирийцев вдоволь.
        - А говорим мы о том, что худой мир лучше доброй ссоры,  - пояснил Иван.  - Вот и Вадим с Мариной уже помирились.
        - Но замуж за него она не выйдет,  - добавила Катя.
        - Это почему же?  - спросил Велемир Радомирович, хотя знал ответ. Там, в шумящем зеленой листвой парке, где они сидели на лавочке с Мариной, все неожиданно для него самого и прояснилось.
        - Да, почему?  - повторил юрист.
        - А потому, что я люблю другого.
        - Вот так быстро и полюбила?
        - А как можно иначе? Три года ждать? Или пока морщинами не покроюсь? Как наша вдова белая.
        - Ну и к кому же ты уходишь? Он хоть среди нас или в Москве кого-нибудь подцепила? Наколола на свою шпильку, как мотылька?
        Вадим не мог не съёрничать. Хотя обиду с лица стереть не удалось.
        - Вот он,  - спокойно ответила Марина и указала на Велемира Радомировича. А тот лишь смущенно развел руками и сказал:
        - Вы уж извините, Вадим. Но так звезды сошлись.
        - Тут во всем нейролингвистика повинна,  - рассудила с улыбкой Катя.  - Компостировка мозгов, если проще. А Велемир мастер по этой части. Скольких ты так околдовал? Из женщин?
        - Только двух,  - честно ответил он.  - Но первый опыт был неудачным. Как выяснилось. Надеюсь, что второй сложится лучше. Однако поживем - увидим.
        Вадим некоторое время растерянно молчал, потом махнул рукой.
        - Ну и черт с вами!  - сказал он без особого огорчения.  - Все равно мы с Мариной настолько разные, что не ужились бы в одной берлоге. Только помучились бы годика два. А потом наверняка бы разбежались в разные стороны. Так что желаю теперь вам мучиться.
        - Любовь - это и есть постоянные мучения сердца,  - произнес Велемир Радомирович.  - А мне к ним не привыкать.
        - Тогда такой вопрос: а как же ваша погибшая жена? Будете с ней разводиться, заниматься мне дальше этим делом, как юристу?
        - Непременно. Сейчас даже это стало еще более актуально. Но для этого придется вам, Вадим, в Париж слетать. Я, разумеется, все расходы оплачу. Мы с вами вернемся в Москву, контракт подпишем.
        - Хорошо. Не пойму только: Париж сейчас - царство мертвых, что ли? Туда теперь все покойники съезжаться стали?
        - Вроде того. Но об этом мы после поговорим. Кажется, уже начинают приглашать за стол.
        Люся действительно взяла в руки микрофон и громко объявила:
        - А теперь, дорогие друзья, жители Юрьевца и столичные гости, а также русские эмигранты из Парижа, прошу усаживаться. Начинаем наш праздничный ужин в честь возвращения в город старинной чудотворной иконы. И по случаю прощания с полюбившимися нам москвичами, которых мы, конечно же, с особой радостью будем ждать снова. И надеемся, что очередная встреча не за горами. Кто хоть раз приехал в Юрьевец, тот уже не забудет его никогда.
        Марина, сидя рядом с Велемиром, шепнула ему:
        - Умеет, зараза, речи толкать. А я-то думала, что у нее в голове только мат один.
        - Ты еще не все мои речи слышала,  - так же тихо отозвался он.  - Я вот тоже потом выступлю.
        А Люся продолжала:
        - Но особую благодарность, тут со мной, наверное, все согласятся, я, как официальное лицо, выражаю нашему почетному гражданину города, горячо любимому и уважаемому всеми Матвею Яковлевичу Ферапонтову. Герою дня, если хотите. Ведь это он сохранял икону, пока не пришла пора явить ее всему белому свету. Поаплодируем ему стоя, как он того и заслуживает!
        Все так и сделали, громыхая стульями и роняя вилки, поскольку отдельные нетерпеливые личности уже начали украдкой жевать. Тыкать столовые приборы в ветчину, огурцы и баклажаны. Заметив это, Люсьен не решилась идти дальше против народного волеизъявления и поторопилась закончить речь:
        - Мы теперь сделаем так. Кто хочет говорить какой-нибудь тост, тот пусть и говорит, по очереди. В микрофон только, а то нас много, все скоро шуметь начнут, ничего не услышим. А пока начинайте есть, пить и закусывать.
        Последняя фраза была уже лишней, поскольку все, не дожидаясь приглашения, и так «начали». А столы просто лоснились от яств и поражали своим изобилием. Да и вина с коньяком и водкой было вдоволь. Наверное, все окрестные продуктовые магазины, включая «Дары Хилендара» Гургена, очистили. Словом, праздник вышел что надо.
        Выступающих было много. Всем хотелось что-то сказать, выговориться. И о главном, что представляло общественный интерес, и о своем, личном, более мелком. Но для них самих не менее важном. Одни говорили долго, тогда их зашикивали, другие коротко, но тогда и это вызывало неудовольствие у публики, будто ей, в дополнение к многочисленным блюдам, требовались, как жгучая приправа, еще и острые меткие слова и фразы.
        Ирина сидела рядышком с электриком, Максим что-то ворковал ей на ушко, и она улыбалась. Катя занимала место между Иваном и Вадимом, слушала то одного, то другого, кивала головой. Белая вдова с Марфой Посадницей хранили суровое ледяное молчание, но вскоре заметно оттаяли. Семейная пара из пригорода Юрьевца просто радовалась чудесному вечеру и тому, что им волею судеб достался долгожданный в мечтах джип. Гурген угощал всех карпенисионским вином и расхваливал его тонкий вкус и аромат. Инвалид ездил в коляске вокруг столов, чокаясь со всеми своим стаканом и делая уже четвертый или пятый круговой заезд. Антоша Починок с транзитными из Чебоксар попросту в спешном порядке надирались водкой. Елизавета Петровна со своим стабильно пропадавшим Сашей, которого она теперь не выпускала из рук, горячительные напитки намеренно игнорировали. Митрофан Васильевич и Черемисинов активно обсуждали воздвижение новой бани, причем мелкий предприниматель брался взять подряд на строительство у мэрии. Ферапонтов сидел как бы отстраненно ото всех и благоразумно помалкивал. Отец Владимир изредка зачитывал молитвы, чтобы не
слишком-то уж разбаловывались с водкой. Чета Лукашевичей ничего не ела и не пила, пребывая неведомо где. А Гаршин, сидевший по правую руку от Велемира, вдруг встал и громко произнес:
        - Ну а теперь слово предоставляется самому, пожалуй, главному участнику всех этих событий - Велемиру Радомировичу Толбуеву.
        И тому ничего иного не оставалось, как отправиться в центр холла, к микрофону.
        - Восемь дней назад, первого июля, я получил странную записку, послание, которое на некоторое время отравило мою жизнь, но потом, по сути, преобразило ее. Все началось с недоразумения, с глупой шутки, но она повлекла за собой ряд событий, изменивших в результате судьбы многих людей, не только меня одного. Сегодня девятый день моего пребывания в Юрьевце, поскольку, даже отъезжая отсюда на короткое время в Москву, я мысленно оставался здесь. И, находясь тут, многое понял, еще больше открыл для себя и значительно важные вещи переосмыслил. Особенно в личном плане. Но сейчас речь о другом. Я постараюсь коротко, хотя это вряд ли получится. Скажу несколько фраз о своей профессиональной деятельности. О языке, если по-простому. О Слове…
        Шум в холле и посторонние разговоры постепенно начали стихать. Толбуеву было не привыкать выступать в больших и разных аудиториях. И перед студентами, читая им лекции по лингвистике, языкознанию, семантике, фонетике, исторической грамматике, и перед научным сообществом, делая доклады о новых гипотезах в области исследований древнейших языков. Причем практически во всех столицах мира, не только в России. Но сейчас он почему-то волновался.
        - Приведу на память слова двух великих людей. Один из них, Михайло Ломоносов, говорил: не предосудительно ли славе российского народа будет, ежели его происхождение и имя положить столь поздно, а откинуть старинное, в чем другие народы себе чести и славы ищут? То есть он говорил о нашей самими же отринутой древности, которую другие народы для себя безуспешно ищут или выдумывают. Вторая - Екатерина Великая сказала, что даже по летописям видно, что славяне до Нестора письменность имели, да оные утрачены или еще не отысканы, и потому до нас не дошли. Они, как видите, относились к отечественной истории более бережно и разумно, чем иные нынешние ученые филологи, историки, лингвисты и даже богословы. Не говоря уж о правителях и министрах культуры.
        Он постарался перебороть минутное волнение, вернуться в привычную среду нейролингвистики. Говорить проще и аргументированно.
        - Русский язык, писал наш самобытный соотечественник Платон Акимович Лукашевич, чей потомок сейчас присутствует в этом зале, будет состоять в приближении к первородным его образцам и благозвучию, в усвоении того, что было оставлено и позабыто. Русский язык более пяти тысяч лет беспрерывно терял свои свойства и перерождался. И столько же лет может возобновлять первобытные образы, слова и произношения и вместе с тем совершенствоваться. А совершенство, изящность, благозвучность - это определительная суть свойства первобытного языка. Он есть вместе с тем язык, свидетельствующий славу и бессмертие рода человеческого. Чем более теперь мы сохраним от утраты свое словесное богатство, тем скорее и удобнее развяжется Гордиев узел прежних его судеб. И тем скорее оно провидит свою славную будущность. Так говорил этот поистине великий человек. Вот уже сколько великих людей нашего Отечества я назвал и процитировал за столь короткое время. Но прежде чем закончить, назову и других.
        Велемир Радомирович заметил, что слушать его стали более внимательно.
        - Мы еще не научились проникать в удивительный, интересный и своеобразный сущностный мир слова, мир, отчасти недоступный и замкнутый, имеющий свои загадки, нераскрытые тайны, свои особенности, закономерности и незримые связи… Пока мы еще не знаем достоверного ключа к этому миру, не нашли его потому, что долгие годы считали, что нам уже все известно о нашем и других языках. Мы привыкли следовать мнению авторитетов, зачастую руководствующихся корыстными узконациональными стремлениями, а не научными интересами всего лингвистического сообщества… Мой духовный учитель и предшественник, знаменитый русский лингвист Потебня утверждал, что самая главная заслуга языкознания - это участие в образовании понятия о человечестве. Ход исторического движения человечества дает мысль о его единстве. Греки и евреи, например, ее не имели и потому применяли правила нравственности только в среде своей национальности. Эта мысль о единстве человечества не дается ни физиологией, ни анатомией, ни какой другой наукой в такой степени, как языкознанием, стремящейся к великой цели познания. Об этих его словах не надо забывать.
Вместе с тем, накопились многочисленные факты, да и многие известные уже переосмыслены, чтобы расстаться с привычными представлениями, о том, что нет никаких таинственных, сакральных слоев смысла, а тем более чудес влияния мысли на события и вещи. И никаких непосредственных влияний на сознание и окружающий мир за пределами звука слово вроде бы не имеет. Вроде бы… Но вспомним Тютчева: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». А это тоже есть великая тайна.
        Он уже полностью владел вниманием зала. Сидящие в нем люди даже перестали пить и закусывать. И это его порадовало. Нет ничего горше того, когда твои мысли сопровождает громкое чавканье.
        - А теперь я вновь обращусь к провидческим словам Лукашевича. Он сказал, что, невзирая на сильныя против русского языка нападения, которые еще долго и долго будут продолжаться, он восторжествует по причине весьма естественной. Потому что для всех народов мира это есть первородный и первоначальный язык, и вместе с тем язык вечный, бессмертный, не умирающий. Так, Платон Акимович?  - обратился он к старику в холле.
        Тот кивнул головой. Их было двое, самых пожилых людей здесь - потомок Лукашевича и Ферапонтов. И оба, наверное, понимали его слова как никто другой. А Велемир Радомирович продолжил, обращаясь теперь исключительно к Матвею Яковлевичу:
        - Рядом со Словом Божиим искони очищалось и слово русского языка. Рядом с гнилым словом загнивают и слова, окружающие его. Сейчас во всем мире все приходит в духовный тлен и запустение. Но нельзя допустить, чтобы на тлен и запустение был обречен и русский язык, как разговорный, так и книжно-литературный, некогда великий и могучий. Но нет смысла и возвращаться в язычество, надеясь найти только там заветные ключи к духовному возрождению. Не стоит забывать библейское предупреждение: «Всяко гнило слово да не исходит из уст ваших…» Вышедший из Праязыка человечества, русский язык может и спасти его от окончательной погибели. И только он - русский язык - может и должен стать нашей главной национальной идеей.
        Толбуев обвел взглядом всех сидящих перед ним людей.
        - Почему я так говорю, утверждаю это? Есть же много других идей. Но только через Слово передается все лучшее: знания, вера, благодать, любовь, надежда, правда. А главное - Истина. Вот потому-то я не устану повторять, что наш русский язык - это единственное еще оставшееся наше драгоценное богатство, наша духовная опора и сила… Место нравственных идеалов русского народа все больше занимают черты иных, более «престижных» менталитетов. Ставится задача лишения нас исторически сложившегося образа мыслей и чувств, преемственности векового духовного опыта. Этого допустить нельзя. Иначе «Новый Вавилон» погребет под своими неминуемыми обломками и нашу Россию.
        Голос Велемира Радомировича становился не то чтобы громче, но звучал отчетливее в наступившей тишине, а слова обретали еще более ясный пронзительный смысл.
        - Достоевский в своем дневнике приводит такую сценку. В глуши, в захолустье, на проселочной дороге, хозяйка постоялого двора вдруг спросила его: «Батюшка, скажи ты мне, а как нас там за границей-то теперь порешили, не слыхать ли чего?» Федор Михайлович подивился тогда на эту простую женщину. Которая своим крестьянским умом дошла, что нас, Россию, за границей то и дело «порешают». А теперь, правда, еще и внутри нее - верные клевреты «нового мирового порядка». Но есть и еще и «русский порядок», и «русская тайна». Лучше всего смысл этого выразил Победоносцев, обращаясь к будущему императору Александру III: «Где вы себя распустите, там распустится и вся земля. Ваш труд всех подвигнет на дело, а ваше ослабление и роскошь зальет всю землю послаблением и роскошью - вот что значит тот союз с землею, в котором вы родились, и та власть, которая вам суждена от Бога».
        Он помолчал, готовя акцент на заключительных фразах:
        - Эти слова относятся ко всем русским, ко всему многонациональному населению нашего Отечества, не только к правителям, царям и президентам, к так называемой элите общества, которая, по сути, чужеродна России. И чтобы народ и его язык не зачахли и не превратились в мертвое Древо, надо непрестанно помнить об этом. Иначе и вся земля распустится… Вот и все, что я хотел сказать.
        Толбуев не ждал аплодисментов от слушателей, но они неожиданно раздались. Сначала тихие, одиночные, но потом все громче и громче. А вскоре хлопали уже все в холле, причем, опять же поднявшись со своих стульев.
        - Спасибо,  - произнес всего одно слово Велемир Радомирович и пошел к своему месту.
        - Я горжусь тобой,  - шепнула ему Марина. А потом, спустя короткое время, сказала, указывая на окна:  - Гляди! Что это?
        Да и остальные тоже обратили на это внимание, поворачивались, вытягивая шеи, чтобы лучше разглядеть. А потом, не сговариваясь, начали покидать столы, опрокидывая в спешке стулья. Высыпали на лужайку перед гостиницей. И стали задирать головы, смотреть на то неземное чудесное сияние в небе, которое уже наблюдалось прошлой ночью.
        Последними к ним присоединились Велемир с Мариной.
        - Вернулось, кажется, навсегда, и теперь оно уже никуда не денется,  - коротко и просто сказал он. И добавил, немного помолчав:  - Надеюсь, и ты тоже…