Я плюс все Карен Давидович Арутюнянц
        Современная проза (Аквилегия-М)
        В безмятежную жизнь двенадцатилетнего Гоши врывается первая любовь к однокласснице Ире. Взрослея, он начинает обращать внимание на житейские проблемы родителей, увлекается театром, обретает новых друзей. После предательства Иры по прошествии года, полного ярких событий, к Гоше приходит настоящая любовь. Повесть полна оптимизма и смешных ситуаций, гармонично вплетённых в историю, рассказанную от лица самого Гоши.
        Для среднего школьного возраста.
        Карен Арутюнянц
        Я плюс все
        Часть первая
        Мяч

        Я люблю играть в футбол
        Кто же виноват?! Никто не виноват. Просто я люблю играть в футбол.
        Не ПРОСТО люблю, а с ума схожу, если не погоняю мяч перед школой или после школы.
        С ума схожу!
        Я бы целый день гонял мяч, но школа и всё другое отнимают столько времени!
        Ничего не поделаешь.
        Даже во сне я в футбол играю. И так это у меня здорово получается!
        Женька-Пузырь сказал мне однажды:
        - Клёво ты в футбол играешь! Как псих.
        Я играю в футбол до самого-самого, до потери сознания. Когда сердце в голове колотится и готово выпрыгнуть из ушей!..
        Уже все разбегутся по домам или в школу, а я ношусь по пустырю и не отпускаю кого-нибудь одного, чтобы голы забивать, ну, пока не заорёт:
        - Псих! Я - всё! Не могу больше! Я пошёл!
        Только тогда и отпускаю. А потом сам мчусь в школу. Или домой иду, если это суббота или воскресенье. Усталый такой иду. Счастливый. Хорошо!
        Приду домой, а там мама, папа, телевизор, ужин, яблоки. Книжки.
        Я книжки люблю. Мне их папа из библиотеки приносит. С работы. Он работает в аэропорту. Инженером. Каждую неделю приносит - про животных, про приключения, про путешествия.
        В основном я читаю книжки перед сном. И даже иногда ночью, под одеялом, с фонариком. Днём, конечно, тоже читаю. Когда не играю в футбол. И на уроках.
        Сейчас вот сижу на уроке труда и читаю про мушкетёра д’Артаньяна.
        Я свою железяку уже отполировал как следует - напильником-драчуном. И сижу себе, читаю. Всё равно учитель курить ушёл.
        Интересная книжка! Я такие люблю:
        - Убейте меня, если хотите! Я ничего не скажу!
        Д'Артаньян поднял её, охватив рукой её стан. Но, чувствуя, как тяжело она повисла на его руке, и понимая, что она близка к обмороку, он поспешил успокоить её, уверяя в своей преданности. Эти уверения ничего не значили для госпожи Бонасъе: такие уверения можно расточать и с самыми дурными намерениями…
        Это точно! Клясться можно в чём угодно. Но д’Артаньян никогда не обманет! Он честный. Это же д’Артаньян, а не какой-нибудь пройдоха кардинал!
        Вот у меня приятель - Федя Федотов. Он врёт и не краснеет.
        Он говорит сегодня на большой перемене:
        - Ты мне друг?
        Я говорю:
        - А что?
        Он говорит:
        - Я такое знаю! Про Ирку Демьяненко!
        Я говорю:
        - Что знаешь?
        Он говорит:
        - Она на балконе загорает!
        Я говорю:
        - Ну и что? Я тоже загораю.
        Он говорит:
        - Да она ТАК загорает!
        Я говорю:
        - Как - так?
        Он говорит:
        - Без ничего! Голая!
        Я говорю:
        - А ты видел?
        Он говорит:
        - Видел, в бинокль! В полевой! В отцовский!
        Я говорю:
        - Врёшь!
        Он говорит:
        - Чтоб мне лопнуть!
        Я говорю:
        - Ну да! Лопнешь ты!
        Он говорит:
        - Значит, не веришь?
        Я говорю:
        - Не верю!
        Он говорит:
        - А я вру, да?
        Я говорю:
        - И не краснеешь!
        Он говорит:
        - Приходи завтра.
        Я говорю:
        - Зачем?
        Он говорит:
        - Сам увидишь.
        Я говорю:
        - Что?
        Он говорит:
        - Ты приходи, приходи…
        И ушёл в буфет, посвистывая.
        Я поискал глазами Иру Демьяненко.
        Она стояла у окна и наблюдала за воронами.
        Вороны дрались на ветке. Кричали.
        Вдруг Ира обернулась и поймала мой взгляд. Видно, почувствовала, что я смотрю на неё. Улыбнулась.
        У меня почему-то всё внутри съёжилось, но я тоже улыбнулся в ответ. Ужасно глупо улыбнулся. Мне показалось, не улыбнулся, а скорчил рожу.
        Ира Демьяненко сказала:
        - Какие смешные вороны! Они похожи на вас.
        - На кого? - спросил я.
        - На тебя, на Женьку, на Федотова. Когда вы играете в футбол.
        Я уставился на ворон и подумал: «Ничего они не похожи на нас!»
        Я хотел ответить Ире Демьяненко, но она куда-то подевалась, как футбольный мяч во сне, когда хочешь по нему ударить, а он внезапно исчезает, и ты бегаешь по полю совсем один, а мяча всё нет и нет.
        Сплошные новые люди
        После уроков мимо меня прошёл Баран и дал подзатыльник. Мне. За что?!
        У меня потемнело в глазах. От негодования.
        Я схватил Барана за рукав, кричу:
        - Пусти меня! Пусти!
        Сам не понимаю, что говорю. При чём тут: «Пусти!»
        Баран старше меня года на три. Он учится в восьмом классе, хотя должен быть в девятом, потому что оставался когда-то там на второй год. Он здоровый, как лось, рыжий, с виду добродушный, но злой на весь мир и цепляется ко всем, кто младше или слабее. Я - младше.
        - Вали! - отмахивается Баран. - Кому сказал!
        Я не отпускаю его рукав. Что-то мычу.
        Баран смотрит на меня бесцветными глазами и замахивается, чтобы ударить.
        Я думаю: «Вот это кулак!..»
        Кулак у Барана огромный и красный, в каких-то пятнах. Обидно получить таким отвратительным кулаком по собственной голове.
        Я уже представляю, как у меня из носа кровь идёт…
        - Отпусти, - неожиданно раздалось сзади.
        Баран посмотрел на того, кто это сказал, а потом с ухмылкой произнёс:
        - Так это не я его тяну… Ты чего, не слышал?
        Последние слова Барана были обращены ко мне.
        - Говорю, вали!..
        Баран выдернул локоть из моих побелевших пальцев и сплюнул:
        - Чего пристал?
        А потом ушёл как ни в чём не бывало.
        Я наконец-то взглянул на своего спасителя. Снизу вверх. Причём сильно вверх.
        Спаситель оказался выше меня на две головы. Не меньше. Странно, раньше я его никогда не встречал.
        Я сказал:
        - Спасибо.
        - Да не за что, - ответил спаситель. - Если что, зови. Я из десятого «а».
        - Ладно… А как вас… тебя зовут?
        - Гошей нас зовут. А вас?
        - И меня, - обрадовался я.
        - Чудесно! - ответил Гоша. - Ну пока! Привет бабушке!
        Я засмеялся. Вот это парень! Сразу видно, настоящий! Таких - НАСТОЯЩИХ - в моей жизни не много. В книжках они есть. В каждой книжке обязательно наберётся человека два-три, а то и четыре.
        Вон как в «Трёх мушкетёрах»…
        - Д'Артаньян прав, - сказал Атос. - Пойдём умирать, куда нас посылают. Стоит ли жизнь того, чтобы так много спрашивать! Д'Артаньян, я готов идти за тобой.
        - И я тоже! - сказал Портос.
        - И я тоже! - сказал Арамис. - Кстати, я не прочь сейчас уехать из Парижа. Мне необходимо развлечься.
        - Развлечений у вас хватит, господа, будьте спокойны, - заметил д’Артаньян.
        - Прекрасно. Когда же мы отправляемся? - спросил Атос.
        - Сейчас же, - ответил д’Артаньян. - Нельзя терять ни минуты…
        …Вечер. Я бегу из школы домой. Прыгаю через лужи.
        Скоро придёт настоящая осень: с нудными дождями, со слякотью. И нельзя будет играть в футбол. Я-то в футбол могу играть в любую погоду. Но остальные…
        Да… Без футбола мне хана. Хана мне без любимого футбола.
        Конечно, я и один могу бегать с мячом по раскисшему пустырю, но разве ж это футбол? Что я, монах, что ли?
        Эх! Осень, осень!.. Жить бы в Африке! Там осени нет. Сплошное лето…
        У самого дома я слышу крики, удары по мячу и даже… Кто-то свистит в настоящий судейский свисток!
        Я обежал дом и увидел на пустыре пятерых незнакомых ребят старше меня. Класса из девятого-десятого.
        Четверо били по мячу как угодно: и ногами, и головами, и не давая ему упасть на землю, а пятый при каждом ударе пронзительно свистел в свисток. Иногда вместо свиста раздавалось то ли бульканье, то ли шипение, и тогда остальные смеялись и кричали:
        - Перестань! Прекрати! Замолчи!..
        Мяч взлетал то высоко, а то не очень. Но это было здорово, что я мог смотреть на их игру целый вечер, всю ночь и даже следующее утро…
        Надо же! Откуда они взялись? На нашем футбольном поле!..
        Странный сегодня день, сплошные новые люди.
        Я подошёл поближе, как вдруг мяч отскочил и полетел в мою сторону.
        Я не растерялся. Я подставил ногу и с лёту отправил мяч назад.
        - Ого! - воскликнул парень, упустивший мяч. - Здорово!
        Я покраснел от удовольствия.
        - Ты кто? - спросил у меня парень (он был в красной майке с надписью «Хоккей»), - Нападающий сборной?
        - А вы? - спросил я.
        - Мы - второй состав, - отвечает парень. - Не похожи?
        - Похожи, - улыбнулся я. - А вы из каких домов?
        - Из новых, за садами, - ответил парень в красной майке.
        В это время в небе загрохотало.
        Мы посмотрели вверх. Над нами расползлась огромная серая туча.
        - Сейчас польёт, - заметил парень со свистком.
        - Ну что, по домам? - продолжая смотреть на тучу, сказал парень в красной майке.
        - Побежали, побежали! - неожиданно завопил парень с редкими усиками под большим прыщавым носом.
        - А вы приходите в субботу! - крикнул я. - Поиграем!
        - С кем? - усмехнулся парень с усиками. - С тобой?
        Он мне сразу не понравился.
        - С нами! - крикнул я. - С нашим двором! Мы хорошо играем! Вы не думайте!
        - Ладно, - засмеялся парень в красной майке. - Придём. Только без ворот не получится.
        В небе загрохотало пуще прежнего.
        - А давайте поставим ворота! - выкрикнул я. - Настоящие!
        - Из чего? - снова завопил парень с редкими усиками и бросил испуганный взгляд на тучу.
        - Из досок, - выпалил я.
        - Из каких досок? - фыркнул парень с усиками.
        - Ладно, - перебил его парень в красной майке. - Что-нибудь придумаем.
        - Хорошо! - крикнул я.
        Тут мне на нос упала большая холодная капля.
        - Тебя как зовут? - спросил парень в красной майке. - Меня Васей.
        - А меня Гошей.
        Мы потрясли друг другу руки.
        - А меня Серёгой, - сказал парень со свистком.
        - Го… - повторил я.
        Но я не успел договорить. С неба полило, как из тысячи вёдер.
        Ребята что-то завопили и исчезли. А я помчался домой.
        Какая там погода?
        Утром я, как всегда, сделал себе гоголь-моголь. По собственному рецепту.
        Надо взять яйцо, разбить его в чашку, выловить кусочки скорлупы, добавить три чайные ложки сахарного песка, перемешать так, чтобы яйцо стало почти белым, таким пенистым, а потом добавить столовую ложку мягкого сливочного масла и чайную ложку какао-порошка. И снова перемешать. И кушать с белым хлебом. А запивать сладким чаем с вишнёвым вареньем.
        Вкусно!
        Ешь себе и читаешь книжку.
        …Дверь кабинета, где находился д’Артаньян, открылась, и в неё вбежала госпожа Бонасье.
        - Вы! Наконец-то! - вскричал д’Артаньян.
        - Молчите! - сказала молодая женщина, зажимая ему рот рукой. - Молчите и уходите той же дорогой, какой пришли.
        - Но где и когда я увижу вас? - вскричал д’Артаньян.
        - Вы узнаете это из записки, которую найдёте у себя дома. Идите же, идите!
        С этими словами она открыла дверь в коридор и выпроводила д’Артаньяна из кабинета.
        Д'Артаньян повиновался, как ребёнок, без сопротивления, без единого слова возражения, и это доказывало, что он действительно влюблён…
        Зазвонил телефон.
        Я облизал ложку. И решил угадать: кто бы это мог быть? А вдруг это она?
        Я запрыгал на одной ноге в коридор. Там у нас телефон. Стоит на тумбочке. Я запрыгал, как кенгуру, не от радости вовсе, а потому что потерял под столом тапок.
        - Алло! - заорал из трубки Федя Федотов. - А Гоша дома?!
        Снова этот Федя Федотов со своими глупостями.
        - Нет, - говорю я. - Гоша не дома.
        - А! Это ты?! - говорит Федя Федотов. - Ты чего, дома ещё?! Ирка уже на балконе!
        - Мальчик, - говорю я басом. - Ты ошибся. Это милиция. Не шали! Иначе мы приедем и оштрафуем твоих родителей на тысячу рублей!..
        Сказал я так, сердито очень, и повесил трубку.
        Не пойду я никуда. А позвонит ещё, в школе накостыляю!
        Я посмотрел в окно. Там приближалась туча. Всё! Конец сезона! Финальный свисток…
        Я взглянул на часы. Одиннадцать. Интересно, дядя Юра дома? Узнать бы у него, какая будет погода на этой неделе. Может, ещё получится мячик погонять?..
        Дядя Юра, наш сосед со второго этажа, - лётчик. Он особенный лётчик. Лётчик-метеоролог. Дядя Юра летает на специальном самолёте-зондировщике высоко над землёй и собирает разные данные. Об атмосферном фронте, о природных явлениях, о скученности облаков, о ветре - куда дует или будет дуть, о влажности и о всяких других полезных вещах. А потом составляет сводку погоды. На ближайшее время и даже на месяц вперёд.
        Я отыскал под столом тапок и решил пойти к дяде Юре.
        - О! - обрадовался дядя Юра. - Здорово, что ты пришёл! Я тебя отличными шпротами угощу!
        Дядя Юра всегда так говорит: «Здорово, что ты пришёл!» Я люблю к нему заходить.
        Дядя Юра треплет меня по голове и говорит:
        - Давай, финтифлюшки, на кухню!
        «Финтифлюшки» - это такое весёлое слово. Дядя Юра его всегда вставляет.
        На кухне у дяди Юры - как на корабле. Вместо окна огромный иллюминатор в полстены, а слева, почти до самого потолка, стоит многоярусный аквариум с золотыми рыбками.
        - Ты чего не в школе? - спрашивает дядя Юра и пододвигает ко мне глубокую тарелку, до краёв наполненную копчёными хвостами.
        - Это шпроты? - удивляюсь я.
        - А то, финтифлюшки! Ешь, ешь! Бери прямо руками!
        Я с аппетитом ем хвосты.
        - Я в школе, - объясняю я. - Только во второй смене.
        - A-а, ну-ну, - понимающе кивает дядя Юра. - Ну а как вообще? В принципе?
        - Ничего, - говорю я. - А вы?
        - Спасибо, - говорит дядя Юра. - Вот отдыхаю, рыбками любуюсь.
        Дядя Юра кивает на золотых рыбок в аквариуме.
        Я хихикаю. Смешно! Любуется рыбками и одновременно ест рыбьи хвосты!
        - Ты чего? - не понимает дядя Юра, но тоже улыбается.
        - Да нет, - говорю я, - ничего. Анекдот вспомнил.
        - Расскажи, - дядя Юра подхватывает один из копчёных хвостов и ловко забрасывает его в рот.
        - Чебурашка, - рассказываю я, - бегает вокруг бочки и бормочет: «Ну когда же этот забор кончится?!»
        Дядя Юра громко смеётся:
        - Вот финтифлюшки! Молодец!.. Молодец!.. Ты ешь, ешь…
        - Спасибо. Мне уже пора. Я пойду, - говорю я.
        - Ты молодец, что зашёл, - говорит дядя Юра.
        - Да, - говорю я.
        И иду домой. К нам, на четвёртый этаж.
        А про погоду я спрашивать не стал. Лучше ничего не знать, чем знать что-то печальное.
        Алё, кто это?
        До школы целый час. Чего бы поделать?
        Я подошёл к телефону и набрал номер: 35-74-32. Раздались гудки.
        А потом она спросила:
        - Алё, кто это?
        Я повесил трубку.
        Снова позвонил.
        - Алё, кто это? Не дышите!
        Я опять повесил трубку. Струсил!
        Я ещё раз набрал этот номер: 35-74-32. - Алё, кто это?
        - Я, - говорю я хриплым голосом.
        - Алё, кто это? Ничего не слышно, перезвоните.
        Что она заладила: «Алё, кто это? Кто это? Алё!..»
        Я бросил трубку, словно это не трубка, а какая-то мокрая кухонная тряпка.
        На нервной почве я проголодался. Ужасно! Прямо до икоты.
        Я открыл холодильник и схватил пакет молока. Молоко было холодное. Очень холодное. У меня горло заледенело. Ну и пусть! Голодный я!
        Я заел молоко сухариком и почувствовал, как у меня забурчало в животе. Зря я, конечно, выпил молоко. После шпрот.
        Я попрыгал, но мне сделалось ещё хуже.
        Я лёг на диван. Полежал. Вроде бы полегчало.
        Вдруг зазвонил телефон.
        Я, кряхтя, побрёл в коридор и поднял трубку:
        - Алё!
        Молчат.
        - Кто это? - спрашиваю я.
        Тишина…
        Да нет, кто-то сопит.
        - Не сопите, - говорю я.
        Повесили трубку - гудки.
        Ерунда какая-то. Сначала я. Теперь они.
        А может быть, это… она!
        Я набрал номер: 35-74-32! Занято!..
        Подождал. Телефон молчит.
        Снова набрал. Занято!
        Вернулся в комнату. Прилёг на диван. Бурчит в животе - всё громче и громче.
        Мама! Я схватился за живот и побежал спасаться! Никогда не запивайте шпроты молоком!
        Тут зазвонил телефон. Но я о нём уже и не думал…
        Влюбился…
        В школе Лёва Соколов спросил меня:
        - Ты чего такой зелёный?
        Я сказал:
        - Влюбился…
        - Да ну?! - поразился Лёва.
        Наивный, поверил…
        - От этого зеленеют? - спросил Лёва.
        - Конечно… Я всегда зеленею…
        - Да ну?!
        Я сел за парту.
        Начался урок.
        - Так, - сказала Изольда Яковлевна. - Что нам было задано?
        - Басня Ивана Андреевича Крылова «Лягушка и Вол». Наизусть, - напомнила Поросёнок.
        - Не вижу леса рук! - Изольда Яковлевна нахмурилась.
        Половина класса пригнулась к партам. Остальная половина легкомысленно уставилась в окна.
        Я вообще не пошевелился. Я прислушивался к собственному животу. И зачем я пришёл в школу?
        - Гоша, - Изольда Яковлевна посмотрела на меня. - Какой-то ты сегодня торжественный!
        Я испуганно уставился на учительницу. Только не меня! В таком состоянии я и двух слов не свяжу…
        - Ну что ты сидишь? - Изольда Яковлевна поманила меня пальцем. - Иди-ка сюда.
        Словно под гипнозом, я вылез из-за парты и пошёл к доске. Эх, шпроты-шпроты, и поел-то я вас граммов сто! Эх, молоко!..
        - Давно ты нам не читал басен! - сказала Изольда Яковлевна.
        - Да? - спросил я.
        - Да! - кивнула Изольда Яковлевна. - Сегодня твоя очередь! Мы с нетерпением ждём!..
        Я напряг все головные извилины и произнёс:
        - Басня И.А. Крылова… «Лягушка и бык»…
        - Вол! - поправила Изольда Яковлевна.
        - «Лягушка и Вол»… Ой! - вскрикнул я.
        Класс засмеялся.
        - Что такое? - спросила Изольда Яковлевна.
        - Что? - сказал я.
        - Учил? - спросила Изольда Яковлевна.
        - Да… Ой! - я незаметно схватился за живот.
        - Не учил… - вздохнула Изольда Яковлевна.
        Я тоже вздохнул.
        И тут я услышал третий вздох. Вздох Иры Демьяненко.
        Она смотрела на меня. Такая красивая!..
        - Лягушка, на лугу увидевши Вола, затеяла сама в дородстве с ним сравняться, - услышал я собственный голос. - Она завистлива была. И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться…
        «Сейчас надуюсь и взорвусь! - подумал я. Как лягушка!..»
        Но ничего не происходит. Наоборот, живот успокоился, а я и не заметил, как прочитал всю басню. Без единой запинки!
        Мораль басни я продекламировал с большим воодушевлением:
        - Пример такой на свете не один: и диво ли, когда жить хочет мещанин, как именитый гражданин, а сошка мелкая, как знатный дворянин!
        Фу-у!.. Надо же! Вот это да!
        - Пять с тремя плюсами!!! - просияла Изольда Яковлевна.
        Я с благодарностью взглянул на Иру Демьяненко. И вдруг я только сейчас увидел, какая у неё необыкновенная коса! Толстая и блестящая, как звёздная ночь!
        Ненова этот Баран!
        И снова этот Баран!
        Стоит у перил, по дороге в школьный буфет, ухмыляется.
        Жуёт спичку.
        Я иду мимо. Я улыбаюсь. Вроде бы даже не замечаю его.
        - Ап-чхи! - чихает Баран.
        Прямо в лицо. Мне! Снова за своё?!
        Спичка маленькой стрелой описывает дугу и задевает моё правое ухо.
        Пугает, что ли?
        Я останавливаюсь, смотрю на Барана и думаю: «Да нет, не пугает… Какой-то странный он сегодня, распухший. На себя не похож…»
        - Чего надо? - спрашивает Баран.
        При этом он гундосит, и я понимаю, что Баран не совсем здоров. Глаза красные, лицо зелёное, ноздри влажные.
        - Ну? Чего уставился? Ва-ва-ли! Ап-чхи!.. - Баран неловко утирает нос своим здоровенным кулаком.
        И неожиданно плаксивым голоском добавляет:
        - Заразу подцепил… Горло дерёт!..
        Вот это да! Неужели хочет, чтобы пожалели?
        - Иди, - говорю, - домой. Ты же больной.
        Баран таращится на меня:
        - Чего?!!
        Что-то я ничего не понимаю в этой жизни. То овечку из себя строит, а то тигром рычит.
        Я вздыхаю. Наверное, ни к чему с таким вот Бараном связываться. Ну его!..
        Я иду дальше. В буфет.
        - Вали, вали! Кому сказал?! - несётся вслед Бараний хрип, а потом - громкое троекратное: «Ап-чхи! Ап-чхи! Ап-чхи!..»
        В буфете толкотня. Все берут пирожки с яблочным повидлом.
        У тёти Дуси, буфетчицы, отличные пирожки! Я могу съесть сразу пять пирожков. Или шесть. Если голодный, конечно.
        В буфете собралось полшколы! Даже учителя выстроились в очередь. Я же говорю, чудесные пирожки у тёти Дуси!
        Тётя Дуся печёт свои знаменитые пирожки дома. Вместе с двумя сёстрами-пенсионерками. Раз в неделю. А потом продаёт их в нашем буфете.
        Все только рады. А больше всех - директор школы, потому что он сам обожает тёти-Дусины пирожки. И жить без них не может.
        Даже Лазарь-Пончик, которому его мамочка приносит каждый день в школу по двадцать пончиков (представляете?!) и следит за тем, чтобы сыночек съел их все до единого, даже Лазарь-Пончик топчется и пыхтит позади меня, и кричит:
        - И мне! И мне! Десять пирожков! И мне!
        Вот какие вкусные пирожки! С яблочным повидлом!
        Я получаю свои шесть пирожков и отхожу в сторонку, облизываясь.
        - Ой, - слышу я любимый голос. - А мне пирожков не досталось!..
        Ира Демьяненко говорит очень тихо и смотрит не на меня, а на тётю Дусю, которая разводит руками:
        - Всё, милые! До следующей пятницы!
        Ира Демьяненко не видит меня, и мне становится неловко. Как же я забыл? Мог бы и ей пирожки взять.
        - Угощайся, - говорю я Ире.
        Ира стоит ко мне вполоборота, и я замечаю, как у неё пульсирует на шее жилка. Такая маленькая, беззащитная жилка.
        - Что? - спрашивает Ира, наконец-то повернувшись ко мне.
        Мы смотрим на мои пирожки. Они румяные, с капельками яблочного повидла по бокам.
        - У меня шесть пирожков, - говорю я, не отрывая от пирожков взгляда.
        - Шесть, - повторяет Ира.
        Она дотрагивается до одного из пирожков и произносит шёпотом:
        - Горячий.
        Вокруг нас шумят, чавкают, цыкают зубами, а мы слышим друг друга, хоть и говорим почему-то тихо-тихо. Сами не знаем почему.
        - Ешь, - шепчу я, - пока не остыли.
        - И ты ешь, - шепчет Ира и поднимает на меня глаза.
        А я - нет. Я продолжаю смотреть на пирожки. У меня текут слюнки.
        - У тебя слюнка течёт, - хихикает Ира.
        Я краснею. Меня бросает в жар.
        - Ну что ты… - улыбается Ира. - Ешь.
        Я киваю. Я тоже улыбаюсь.
        Потом мы смеёмся вместе, я уже и не помню, над чем.
        Потом мы вдруг замечаем, что идём по школьному коридору и жуём наши пирожки. А они всё не заканчиваются. Словно у меня было не шесть пирожков, а шестьдесят шесть.
        Шестьдесят шесть тёти-Дусиных пирожков.
        Что ты сегодня делаешь?
        - Что ты сегодня делаешь? - спросила у меня Ира, когда мы вышли из школы.
        - Когда? - спросил я.
        - Сейчас и потом? - сказала Ира.
        - Сейчас? - переспросил я.
        - Да! - сказала Ира. - А пошли покачаемся на качелях!
        - Где? - спросил я. - На площадке?
        - Нет, у моей бабушки, - сказала Ира. - У моей старенькой бабушки в саду! Там чудесные качели!
        - У тебя есть бабушка? - удивился я.
        Почему-то мне показалось, что у Иры не может быть никакой бабушки, тем более старенькой.
        - Есть! - рассмеялась Ира. - У меня очень хорошая бабушка. Она выращивает цветы и сдаёт их в цветочный магазин.
        - Здорово! - сказал я. - Конечно!
        - Что «конечно»? - не поняла Ира.
        - Пошли! - сказал я. - Пошли к твоей бабушке! Я сто лет не качался на качелях!
        Бабушки дома не было, и мы сразу побежали в сад.
        Я никогда не видел такого сада. Вот это был сад! Из одних только роз!
        Белые, розовые, красные, жёлтые, пурпурные розы издавали такой аромат, что у нас закружились головы!
        - Ты нюхай, нюхай! - говорила Ира. - Когда я нюхаю бабушкины цветы, мне хочется летать!
        Мы взлетали на качелях, всё выше и выше.
        Качели были широкие. На таких качелях смогло бы уместиться по две Иры и по два Гоши. Но нам было и так хорошо.
        Мы взлетали, взлетали к маленьким белым облакам, которые плыли по синему прохладному сентябрьскому небу.
        Мы взлетали…
        - Кто тут? - услышали мы. - Кто тут? Кто тут?
        - Это мы, бабушка! - закричала Ира, не переставая взлетать к маленьким облачкам.
        Какой забавный голос у Ириной бабушки. Как у доброй вороны: хрипловатый и тёплый.
        - Ирочка! - обрадовалась бабушка. - А кто второй?
        - Это Гоша, бабушка! - закричала Ира. - Гоша!
        - Гоша! - обрадовалась бабушка. - Это хорошо! Вместе чайку попьём! Я пирожков напекла! С яблоками!
        Как мы захохотали!
        Какое счастье! В нашем городе все старушки пекут пирожки с яблочной начинкой!
        Вот это жизнь!
        - Я люблю пи-рож-ки! - закричала Ира.
        - Я люблю пи-рож-ки! - закричал я.
        - Я люблю пи-рож-ки! - закричали мы.
        А я подумал: «Я люблю…»
        И Ира, наверное, тоже…
        …После вкусного чая с необыкновенными пирожками, после смешных историй, рассказанных весёлой Ириной бабушкой, когда стемнело, я наконец-то вспомнил и позвонил домой. И долго объяснял маме, что я не попал под машину, и со мной всё в порядке, и где я, и что скоро приду, а уроки сделаю сегодня как миленький и не отложу на завтра.
        Ира сказала мне:
        - А пошли снова в сад.
        И мы пошли в розовый сад.
        Мы вдыхали аромат цветов и слушали, как шелестят листья. Как трава шуршит под ногами.
        Мы сидели на качелях. Но не раскачивались, а просто сидели. Рядом.
        Рядом.
        А потом Ира посмотрела на меня.
        Наши глаза встретились, и я поцеловал Иру. В уголок рта. И почувствовал носом её гладкую щёку.
        - Вот, - сказала Ира…
        Она сидела с закрытыми глазами.
        А я мчался по улице и задевал прохожих рюкзаком, который не надел, а держал в руке.
        Все спят
        - Мама, - сиплю я. - Дай попить…
        Мама взяла бюллетень.
        У меня ангина. «Острое инфекционное заболевание - воспаление нёбных миндалин, слизистой оболочки зева». Так написано в словаре.
        Это меня Баран заразил.
        А я - бедную Иру.
        Только у неё, слава Богу, температура поменьше. У меня - тридцать девять и пять… Я умираю…
        У мамы большие испуганные глаза. Мне её жалко. Вот умру я, и кто у неё останется? Только папа… И телевизор…
        - Гошенька, - говорит мама. - Ты полежи, а я пойду в аптеку.
        - Иди, - шепчу я.
        Или мне только кажется, что я шепчу…
        Иногда я сплю или не сплю, или думаю, что сплю, и тогда Д'Артаньян внимательно глядит мне в лицо и сочувственно шевелит усами.
        «Как он ими шевелит? - удивляюсь я. - Они же наклеенные?.. Я бы не смог так… шевелить наклеенными усами… А где же Атос, Портос, Арахис?.. А-а-а… Они спасают госпожу Монпансье… Молодцы… Они спасут её, конечно, спасут…»
        - Вот это, финтифлюшки!.. - доносится до меня голос.
        Очень знакомый голос. Только я никак не могу понять, чей же это голос. И, пока я вспоминаю, голос говорит, наверное, маме, кому же ещё:
        - Я её сам собирал… У матери в деревне… Полезная ягода… На стакан воды три ложки варенья…
        А тем временем Д'Артаньян укрывает меня своим грубым плащом, но мне почему-то совсем не жарко, а холодно, ах, как холодно!.. Видно, уже наступила зима и папа забыл законопатить окна.
        A-а… Папа… Где ты был? Как долго я тебя не видел… Где ты был? Как долго я тебя не слышал…
        - Спи, спи, - говорит папа. - Спи…
        Зачем ты меня упрашиваешь, папа, я и без того сплю и сплю…
        И Ира спит.
        И все спят.
        И даже Баран.
        Мы выздоравливаем
        Всё! Я выздоравливаю! Правда, ещё неделю у меня постельный режим. Но это даже здорово!
        Можно валяться и целый день ничего не делать. Только читать и болтать с Ирой по телефону.
        А уроки я потом нагоню! Что за проблемы?!
        Звонок. Я хватаю телефонную трубку.
        Мы уже целых три дня играем с Ирой в Даму и Кавалера.
        - Привет, - говорит Дама. - Доброе утро! - Привет, - отвечает Кавалер. - Доброе утро!
        - Какая у вас погода? - спрашивает Дама.
        - У нас, - отвечает Кавалер, - отличная погода! Дует северо-западный ветер!
        - А у нас, - говорит Дама, - дует юго-восточный! Представляете?! И льёт как из ведра!
        - А у нас, - говорит Кавалер, - льёт, как из бочки!
        - А что вы ели сегодня на завтрак? - спрашивает Дама.
        - Мы? - переспрашивает Кавалер. - А вы угадайте!
        - Вы ели… поросёнка, фаршированного гоголем-моголем? - отгадывает Дама. - И запивали ромом из тёплого молока?
        - Правильно! - радуется Кавалер. - А вы? Что ели вы?
        - На первое, - произносит Дама, - мы ели неизвестное блюдо из манной крупы! На второе - ватную булочку, а на третье… Вы не поверите!
        - Что же?! - восклицает Кавалер. - Не томите меня!
        - На третье… - продолжает Дама. - Вы готовы? Вам не станет дурно от зависти?
        - Ну же! Ну! - Кавалер нетерпеливо стучит кулаком по телефону, едва сдерживая смех.
        Дело в том, что проигравшим считается тот, кто засмеётся первым.
        - Итак, - торжественно произносит Дама. - Слушайте! На третье мне была подана молочная ириска, растворённая в тёплом лимонаде!
        Я хохочу. Я проиграл!
        - Двенадцать - три в мою пользу! - довольно говорит Ира.
        - Это нечестно! - протестую я.
        - Что нечестно? - хихикает Ира.
        - Всё нечестно! - я пытаюсь обидеться, но у меня не получается.
        Мне весело. Мне ужасно нравится такая жизнь.
        - А давай, - предлагает Ира, - позвоним! Знаешь кому?
        - Кому? - спрашиваю я.
        - Никогда не угадаешь! - говорит Ира.
        - Поросёнку? - спрашиваю я.
        - Не называй её так, - говорит Ира. - У неё же есть имя. А если бы я была толстой?
        - Но ты же не толстая! - радуюсь я.
        - А вдруг стану? - говорит Ира.
        - Вдруг не считается, - говорю я.
        - Ну а если? - настаивает Ира.
        - Тогда бы… - говорю я. - Я и тебя называл Поросёнком.
        - Что?! - возмущается Ира.
        - Что? - спрашиваю я.
        - Что ты сказал?! - бушует Ира.
        - Я сказал: «Лёве Соколову?» - говорю я.
        - Что - Лёве Соколову?! - сердится Ира.
        - Ты же сама сказала: «Давай позвоним знаешь кому?» - говорю я.
        - Не путай меня! - говорит Ира.
        - Я не путаю! Я отгадываю! - говорю я.
        - Ну и отгадывай! - говорит Ира.
        - Вот я и отгадываю. Лёве Соколову? - спрашиваю я.
        - При чём тут Лёва Соколов? - удивляется Ира. - Я предлагала позвонить знаешь кому?
        - Кому? - спрашиваю я.
        - Баранову! - говорит Ира.
        - Барану?! - изумляюсь я. - Зачем?
        - Мне его жалко… - говорит Ира.
        - Барана?! - ещё больше поражаюсь я.
        - Да… - задумчиво произносит Ира. - Представляешь? Лежит он со своей ангиной, несчастный… И никто его не любит… Никому он не нужен… Никто ему не звонит…
        - А ты что, знаешь его телефон? - спрашиваю я.
        - Да, - говорит Ира. - Конечно. Он же брат Гали Барановой.
        - Брат Гали Барановой?! Надо же! - я продолжаю удивляться. - Никогда бы не подумал, что у Барана такая сестра.
        - Какая?
        - Она мне книжки давала почитать.
        - Позвоним? - спрашивает Ира.
        - Я даже не знаю, - говорю я. - А что мы ему скажем?
        - Просто поболтаем, - Ира наклоняет голову набок.
        Я прямо вижу, как она это делает.
        - Ты голову наклонила? - спрашиваю я.
        - Да, - отвечает Ира. - А что?
        - Просто, - говорю я. - Интересно. А у тебя коса заплетена?
        - Заплетена, - отвечает Ира. - А что?
        - Да так, - говорю я. - А ты сколько подушек под себя подложила? Две?
        - Две, - отвечает Ира. - Ну что? Позвоним Боре?
        - Кому? - переспрашиваю я.
        - Баранову, - отвечает Ира. - У него имя такое - Боря.
        Я лежу и никак не могу понять - она что, шутит? Неужели она и вправду хочет позвонить Барану? Да о чём с ним говорить?
        - Алё? - слышу я Ирин голос. - Ты где?
        - Я тут, - отвечаю я.
        - Ну что? - спрашивает Ира.
        - А кто будет звонить? - спрашиваю я.
        - Давай скинемся, - предлагает Ира.
        - Давай, - соглашаюсь я.
        - На счёт три!.. - говорит Ира.
        - Ладно, - говорю я.
        - Камане, маргане, це-зи-кок! - выкрикивает Ира.
        Я выкидываю вперёд кулак, то есть «камень».
        - Что у тебя? - спрашивает Ира.
        - А у тебя? - переспрашиваю я.
        - Я первая спросила, - говорит Ира.
        - У меня… «камень», - говорю я.
        - А у меня - «бумага»! - говорит Ира. - Я выиграла! Тебе звонить.
        - Точно - «бумага»? - не верю я.
        - Точно-точно! - говорит Ира.
        - Я звоню, значит? - уточняю я.
        - Ты-ты! - Ира нетерпеливо постукивает ногтем по трубке.
        - Не стучи по трубке, - прошу я. - У меня ухо болит.
        - Ты будешь звонить или не будешь? - спрашивает Ира.
        - Барану? - спрашиваю я.
        - Боре, - отвечает Ира.
        - Ладно… - говорю я. - А когда?
        - Сейчас, - говорит Ира.
        - Ладно… - повторяю я. - А какой у него телефон?
        - Очень лёгкий: 2, 3, 4, 5, 6, 7! - отвечает Ира. - Позвонишь?
        - Ладно… - соглашаюсь я.
        - Ты потом перезвони, - просит Ира.
        - Ладно… - говорю я.
        Я вешаю трубку и смотрю в окно.
        Северо-западно-юго-восточный ветер упрямо бьётся в стекло, и, наверное, не только в наше…
        Досрочно выпущенный
        Я начал набирать цифры: 2… 3…
        Палец сорвался.
        Я снова принялся крутить диск: 2… 3… 4…
        Вдруг замок входной двери щёлкнул и в коридоре появился папа.
        Папа вернулся с работы!
        - Папа?! - закричал я. - Это ты?!
        - Да! Я! - крикнул папа. - Сейчас и мама придёт! Она с тётей Верой разговаривает!
        Тётя Вера - мама Женьки-Пузыря - лю бит кого-нибудь подловить в подъезде и по болтать. Значит, мама не скоро появится.
        - А почему вы так рано пришли? - раду юсь я.
        - Сегодня короткий день! - кричит папа из ванной. - Завтра же праздник!
        - Какой праздник? - кричу я.
        - Восьмое марта!
        Папа появляется с полотенцем в руках:
        - Международный день всех девочек!
        - Ой, - пугаюсь я. - А что я подарю маме?
        Папа говорит:
        - Ну ты даёшь!
        Я говорю:
        - Что же делать?
        Папа смеётся:
        - Вот это да! Какое Восьмое марта в конце сентября?!
        - Папа!!! - возмущаюсь я.
        - Один - ноль, - веселится папа.
        Мне хочется повозмущаться ещё, но тут раздаётся телефонный звонок.
        - Ну как? - спрашивает Ира. - Поговорили?
        - Да нет ещё, - отвечаю я. - Папа с работы вернулся.
        - А-а, - медленно произносит Ира. - Жаль… Ну ладно… А ты потом позвонишь?
        - Конечно! - говорю я. - Обязательно позвоню!
        - Ну ладно… - говорит Ира. - А хочешь, не звони.
        - Да, - быстро отвечаю я. - Конечно! Не надо звонить! Это самое правильное!
        - Почему? - спрашивает Ира.
        - Потому что… - отвечаю я. - Не знаю… Мы ведь даже и не враги с Бараном.
        - А разве у тебя есть враги?! - удивляется Ира.
        - Я не знаю, - я пожимаю плечами. - Вроде бы нет…
        «Наверное, нет у меня врагов… Баран не враг… - думаю я. - А разве это плохо?»
        Но я больше ничего не говорю Ире. Пришла мама, и мы попрощались до вечера…
        Мама принесла кучу всего: моё любимое «Юбилейное» печенье, тридцатитрёхпроцентные сливки, которые можно взбить и кушать с персиковым джемом, кукурузные хлопья, плавленый сырок «Дружба»!
        - Гошенька, как ты? - спросила мама и поцеловала меня в лоб.
        - Нормально, - я прижался к тёплой маме и искоса поглядел в окно.
        Там бушевала осень.
        - Будешь печёную картошку? - спросила мама.
        - С чесночной подливкой! - сказал я.
        - Нет-нет, с подливкой пока нельзя! - запротестовала мама.
        - Ну мам! - я чмокнул маму в нос. - У меня уже всё прошло!
        - Покажи горло! - приказала мама.
        - А-а-а! - я продемонстрировал маме свои опавшие гланды.
        - Так и быть, - вздохнула мама. - С чесночной подливкой. Только ложечку! Не больше. Да?
        Мама отправилась на кухню.
        И папа за ней - помогать чистить картошку.
        - Этот вернулся, - сказал папа маме. - Баранов. Выпустили досрочно.
        - Ой, - мама перебила папу. - Я же забыла сказать! Бурнашова распространяла билеты в цирк! Я взяла четыре!
        Они говорили громко, поэтому я слышал всё. Даже за звуками льющейся из крана воды.
        - Четыре? - рассеянно переспросил папа. - Почему четыре?
        - Нам троим и той девочке - Ире! - объяснила мама.
        «Ире?! - смутился я. - Зачем Ире?!»
        - Понятно… - сказал папа и добавил что-то странное: - Всё, хватит! Я за себя не ручаюсь! Мне надоело строить из себя мягкотелого интеллигента!
        «Мягкотелого интеллигента?! - удивился я. - Да у него такие мускулы! Он любого уложит!»
        - Ну что ты такое говоришь? - ласково сказала мама. - Зачем? Выбрось из головы… Мы тебя любим… Мы тебя так любим! Забудь… Не надо!
        - Что не надо?! - рассердился папа.
        - ВСЁ ЭТО НЕ НАДО! - по слогам произнесла мама.
        О чём они говорят?! Кто такой Баранов?! Ещё один Баранов! Сплошные Барановы: Баран, которого, как выяснилось, зовут Борей, его сестра, моя одноклассница Галя Баранова, и… досрочно выпущенный Баранов. Кто это? Откуда его досрочно выпустили?
        Моя рука непроизвольно тянется к телефонной трубке.
        2, 3, 4, 5, 6, 7.
        Раздаются длинные гудки, потом хриплый голос:
        - Алло-о? Кто-о?!
        - Здравствуйте, Борю можно? - говорю я.
        - Ну-у, - мычит Баран. - Кто-о?
        - Это Гоша, - говорю я.
        - Чего-о? Какой Гоша? - соображает Баран.
        - Из шестого «А», - говорю я.
        На том конце провода молчание.
        - Алё, - говорю я.
        - Чего-о? - отзывается Баран. - Ты чего-о?
        - Вот, - говорю я, - решил позвонить.
        - Ну, - говорит Баран. - Позвонил?
        - Да, - говорю я.
        - Ты, пацан, - раздражается Баран. - Чего тебе надо?
        - Ничего, - говорю я. - Просто звоню, хочу пожелать крепкого здоровья.
        На том конце провода снова молчание.
        - Алё, - говорю я.
        - Ты чего-о? - злится Баран. - Ты чего, меня бесишь, да?!
        - Нет-нет, - волнуюсь я. - Боря, ты меня не так понял!
        - Чего я тебя не так понял?! - хрипит Баран.
        - Я, наверное, не так выразился, - торопливо произношу я.
        - Чего ты там бормочешь, э?! - спрашивает Баран громко, но, правда, уже не так зло.
        - Я подумал, - объясняю я, - может, нам лучше спокойно поговорить. Ну не в школе, так хотя бы по телефону.
        - А чего говорить? - спрашивает Баран. - Я тебе что, телевизор, что ли?
        Баран хрипло хохочет.
        Мне, в общем-то, тоже становится смешно. И даже весело.
        - Слушай, как тебя там? - говорит Баран.
        - Гоша, - отвечаю я.
        - Ты анекдоты знаешь? - спрашивает Баран.
        - Знаю, - отвечаю я.
        - Ну давай, рассказывай, - требует Баран.
        - Прямо сейчас? - спрашиваю я.
        - Ну! - говорит Баран.
        - Чебурашка… - начинаю я свой любимый анекдот.
        - Это про велосипед, что ли? - перебивает Баран.
        - Нет, - говорю я, - это про забор.
        - A-а… Ну-ну, давай, валяй дальше! - говорит Баран.
        - Чебурашка, - продолжаю я, - бегает вокруг бочки и бормочет: «Ну когда же этот забор кончится?!»
        Баран, словно медведь, дышит в трубку. Сопит.
        Я говорю:
        - Всё.
        Баран говорит:
        - Чего?
        Я говорю:
        - Всё. Такой вот анекдот.
        Баран говорит:
        - Который?
        Я говорю:
        - Про Чебурашку.
        Баран говорит:
        - Повтори!
        Я повторяю анекдот:
        - Чебурашка бегает вокруг бочки и бормочет: «Ну когда же этот забор кончится?!»
        После недолгого молчания Баран спрашивает:
        - Ну? Чего ты там затих? Э, Гошан?
        Я говорю:
        - Я не затих.
        Баран говорит:
        - Слушай… Объясни!
        Я говорю:
        - Что?
        Баран говорит:
        - Ну, это… Анекдот…
        Я говорю:
        - A-а… Значит, Чебурашка бегает вокруг бочки… Это понятно?
        Баран говорит:
        - Ну чего я, совсем, что ли, баран?
        Я говорю:
        - Чебурашке кажется, что он бежит вдоль забора!
        Баран говорит:
        - Почему?
        Я говорю:
        - Потому что бочка сделана из таких деревяшек, которые похожи на забор.
        Баран говорит:
        - Ну?
        Я говорю:
        - Вот он и бормочет: «Когда же этот забор кончится?!» А он бегает вокруг бочки! Понимаешь?
        Тут Баран начинает хохотать. Он хохочет так долго, что у меня закладывает ухо.
        - Смешно? - спрашиваю я.
        - Иди ты! - хрипит Баран, с трудом успокаиваясь. - Ну ты молоток!
        Я терпеливо жду, когда он перестанет стонать и сипеть.
        - Этот Чебурашка чего - того?! - хохочет Баран.
        - Нет, - говорю я, - просто он маленький неопознанный зверёк.
        - Ну вообще! - голос у Барана такой счастливый, словно ему рассказали не анекдот, а даже не знаю что.
        Я такого счастливого голоса, наверное, никогда не слышал.
        - Слушай, - спрашивает Баран, - а чего ты мне позвонил? Ты чего, тоже больной?
        - Да, - отвечаю я, - ангиной.
        - Да ты чего?! - поражается Баран. - И я тоже. Только я уже всё!
        - Что? - спрашиваю я.
        - Ну - всё! - объясняет Баран. - Всё, значит!
        - Выздоровел? - подсказываю я.
        - Да, - говорит Баран. - В понедельник в эту… В школу уже… Слушай, Гошан, а откуда ты мой телефон знаешь?
        - Я же с твоей сестрой Галей Барановой учусь в одном классе, - отвечаю я.
        - Да ты чего?! - хрипит Баран. - Ты чего молчал?!
        - Не знаю, - отвечаю я.
        И вдруг, неожиданно для самого себя, спрашиваю, даже не подумав, что я говорю:
        - Боря, а ты не знаешь, что такое: «досрочно выпустили»?
        - Чего-о?! - говорит Баран. - А чего я должен знать?!
        - Ну вот когда говорят, - бездумно продолжаю я, - что человека «выпустили досрочно», что это значит?
        - Ты чего? - хрипит Баран. - Ты меня бесишь, да? Э-э, пацан?!
        - Извини, Боря! Я, наверное, опять сказал что-то не то. Ты не нервничай! - говорю я как можно спокойнее.
        - Ты чего? Да чего я нервничаю? - говорит Баран. - Ты просто это… Ты давай, анекдоты лучше трави!
        За окном ночь. А может, и вечер.
        А может, просто очень тёмный день.
        Я рассказываю анекдоты моему новому приятелю. Подробно их объясняю. И жду, когда Баран нахохочется.
        Но вот появляются мама и папа. С запечённой на противне картошкой, с молоком в кувшинчике, с мягким ароматным батоном, с вилками, с тарелками, с чашками.
        Сейчас мы будем пировать!
        - Ладно, Боря, - говорю я. - До свидания. Меня зовут.
        - Звони, Гошан! - хрипит Боря Баранов.
        - Да, конечно…
        Картошка пахнет так волшебно!
        Мама и папа приготовили чудесный ужин.
        Понедельник - день тяжёлый
        Сегодня прекрасный день. Бабье лето! Солнце светит, небо синеет.
        Только сегодня понедельник, а значит, тяжёлый день.
        И это так. Я уже выздоровел, а должен сидеть дома. До четверга! Где справедливость? Нет справедливости!
        Но что самое ужасное: у нас не работает телефон, а телефонист обещал прийти только после обеда. До пяти. Что за правила! Никогда не говорят точно, когда придут, когда исправят!
        Остаётся одно: читать. В книгах моё спасение!
        - О золотые мечты! - вскричал Арамис. - Да, жизнь прекрасна! Да, мы молоды! Да, для нас ещё настанут счастливые дни! Тебе, тебе одной - моя любовь, моя кровь, моя жизнь, всё, всё тебе, моя прекрасная возлюбленная!
        И он страстно целовал письмо, даже не глядя на золото, блестевшее на столе.
        Базен робко постучал в дверь; у Арамиса больше не было причин держать его вне комнаты, и он позволил ему войти.
        При виде золота Базен остолбенел от изумления и…
        Какой-то странный шум доносится со двора. А точнее, со стороны нашего пустыря.
        Я спешу к окну и столбенею.
        Те самые пятеро ребят, с которыми я познакомился до болезни, - Вася, Серёга, ещё двое и даже парень с редкими усиками под большим прыщавым носом, стоят возле груды деревянных ящиков и о чём-то говорят. Что они собираются делать? Зачем они притащили эти ящики из-под фруктов?
        И вдруг я понимаю! Надо же! Неужели? Если это то, о чём я подумал, как же это просто! Вот это да! И как мне самому такое в голову не пришло?! Тут же неподалёку этих ящиков навалом! На заброшенном складе!
        Я нетерпеливо распахиваю окно.
        Меня встречают тёплый ласковый ветерок и чириканье воробьёв.
        - Эй! - кричу я своим знакомым. - Эй! Я здесь!
        Я машу рукой.
        Вася поднимает голову и узнаёт меня.
        - Ого! - радуется Вася. - Выходи, поможешь!
        - Мне нельзя! - кричу я. - Я болею!
        - Чем? - кричит Серёга.
        - Ангиной! - кричу я.
        - Давно? - кричит парень с усиками.
        - Десять дней! - кричу я.
        - Не заразный? - кричит парень с усиками.
        - Я уже выздоровел! - обижаюсь я.
        - Тогда выходи! - кричит парень с усиками. - Это для всех!
        - А что вы делаете? - кричу я. - Ворота?!
        - Да! - кричит Вася.
        - Я так и подумал! - кричу я.
        - Молодец! - кричит Серёга. - Скрепим их проволокой, получатся отличные ворота!
        Устойчивые!
        - Здорово! - радуюсь я.
        - Выходи! - кричит парень с усиками. - Не бойся! Тепло!
        - Да я вижу! - кричу я.
        На небе ни единого облачка. Тепло, как летом, а ветерок только согревает.
        И правда, чего я сижу? Такой день! Когда ещё будет такой прекрасный день?!
        Я быстренько натягиваю на себя толстую фуфайку, спортивные штаны, носки, кроссовки и выскакиваю на улицу. С мячом! С моим родным футбольным мячом!
        - Привет! - здороваюсь я со всеми.
        - Тебя как звать? - спрашивает парень с усиками.
        - А тебя? - говорю я.
        - Меня Эдиком, - отвечает он.
        - А меня Гошей, - говорю я и протягиваю ему руку.
        Ладонь у Эдика сухая, а рукопожатие крепкое. Как у настоящего мужчины. Почему он мне в прошлый раз не понравился? Парень как парень. Ну, нос в прыщах! И усики редкие! И что с того? Наверное, я тогда уже заболел этой своей ангиной. Точно. Из-за ангины он мне не понравился.
        Я подхожу к двум другим ребятам. Один из них плотный и низенький, с меня ростом, а второй - высокий и худой.
        - Эдик, - говорю я.
        - Что? - спрашивает плотный и низенький.
        - Ой, - хихикаю я. - Меня Гошей звать.
        - Я слышал, - отвечает низенький парень.
        - А тебя? - спрашиваю я.
        - А зачем тебе? - спрашивает он.
        - Перестань! - говорит Вася низенькому.
        - А что? - хмурится низенький.
        - Он шутит, - говорит Вася. - Он у нас шутник.
        - Ладно, - говорю я. - Я так и буду тебя называть?
        - Как? - недовольно бурчит низенький.
        - Шутником! - отвечаю я.
        - Попробуй, - бурчит он.
        Но потом морщится и криво усмехается:
        - Меня Икаром зовут.
        - Икаром? - снова хихикаю я.
        - Да! - низенький дёргает плечом. Слышал историю про крылья из птичьих перьев и воска? Как этот самый Икар подлетел слишком близко к солнцу, а воск растаял, крылья отвалились! И он, болван, упал в море и утоп… Слышал?
        - Да, - отвечаю я.
        - Так вот, - Икар сплёвывает, - это папочка мой постарался. В честь первого летуна меня и обозвал! Икаром! А сам - тю-тю, смылся, когда мне и года не было.
        - Куда? - глупо спрашиваю я.
        - В Древнюю Грецию! - отвечает Икар. - Вот получу паспорт и…
        - Что? - спрашиваю я.
        - Стану Мафусаилом! - басом произносит Икар.
        - Слушай, - говорю я. - А по-моему, Икар - очень красивое имя.
        - Красивое? - фыркает Икар.
        - Да! Очень! Честное слово! - заверяю я.
        - Вот и бери его себе. Дарю… - хмыкает Икар.
        - Вы так и будете болтать? - спрашивает худой парень, имени которого я пока не знаю.
        - Гоша, - говорю я парню и протягиваю руку.
        - Петя, - говорит парень и протягивает мне ящик.
        Через полчаса ворота готовы. Не очень высокие и не очень широкие. Но «капитальные», как сказал Серёга - парень со свистком.
        Вот это была игра!
        Я лежу в постели и вспоминаю.
        Вот это была игра! Вот это были моменты! А пенальти?! А как я обошёл Икара и с ходу пробил по воротам, не попал, правда, но как летел мяч!..
        Эх!.. Только внезапно нагрянула осенняя гроза. Что может быть печальнее во время игры в футбол? И я сразу же промок до нитки.
        Снова болит горло…
        Что-то жарко мне… Толстое одеяло… Слишком толстое и тяжёлое…
        Телефон заработал, но уже полночь, кто же звонит в полночь? Разве только полуночники. Но я не полуночник…
        Я - Икар.
        Да-да! Мне подарили имя, красивое имя.
        И теперь я умею летать. У меня есть крылья. Хорошие крылья.
        Я взмахиваю ими. Я машу, но почему-то не могу взлететь.
        A-а… Понятно! Кто-то подшутил надо мной и прикрутил меня проволокой к ящику. К огромному деревянному ящику, в котором лежат арбузы, тыквы, баран.
        Ого! Да это же Баран! Мой приятель Баран!
        - Валяй! - говорит Баран. - Рассказывай анекдот про Чебурашку!
        - А кто такой Чебурашка? - не понимаю я.
        - Чебурашка, - вежливо разъясняет мой приятель Баран, - это такая неведомая зверушка, которая живёт в Тридевятом царстве, в Тридесятом государстве и питается копчёными хвостами…
        - Да-да! - вспоминаю я. - Я ел такие хвосты!
        - Значит, ты и есть Чебурашка, - говорит мой приятель Баран. - А вокруг тебя - Тридевятое царство, Тридесятое государство!
        - И я бегаю вдоль забора? - ужасаюсь я.
        - Да, - печально кивает головой мой приятель Баран, - бегаешь…
        - У него снова температура, - кому-то прошептала мама.
        - Я вызову скорую, - кому-то сказал папа.
        - Пневмония, - кто-то сказал громоко. - Сделаем укольчик…
        - Ты, Чебурашка, отдохни! - гладит меня по ушам мой приятель Баран. - Посиди на сундуке. В сундуке - утка! В утке - яйцо! В яйце - иголка! Острая! В ней твоя жизнь!
        - Моя жизнь?! - удивляюсь я.
        - А чья же ещё? - говорит мой приятель Баран. - Ты её береги!.. Береги… Береги…
        - Спи, мой маленький утёнок, спи, мой дорогой! - поёт кому-то мама. - Мой единственный ребёнок, я всегда с тобой. В небе звёздочка блеснула, тучка уплыла. И над озером уснула старая скала…
        Когда я добегу до конца забора, я стану большим и сильным.
        Я добегу до конца забора и у самого края увижу маму, папу, бабушку, дядю Юру, Васю, Серёгу, Эдика, Икара, Петю, тётю Дусю с пирожками, моего приятеля Барана.
        А ещё я увижу девочку по имени Ира.
        Я скажу ей:
        - Пошли на качели!
        А она скажет:
        - К моей бабушке?
        Я скажу:
        - Конечно! Это же самые прекрасные качели в мире!
        А она скажет:
        - Да! Они пахнут розами!
        И мы взлетим к облакам. Потому что без этого никак нельзя.
        Я тебя не люблю
        Я болел целый месяц. Даже больше. Тяжело болел.
        И вспоминать не хочется…
        Вот я спускаюсь по серой лестнице нашего подъезда. Сейчас я выйду на улицу. Под холодный дождь. Укутанный. Под зонтом. Слабый…
        И пойду в школу.
        Если честно, мне туда не хочется.
        Незачем мне туда идти.
        Кому я там нужен?
        Ей?
        Нет… Не нужен. Она меня разлюбила. Вчера она позвонила мне и сказала:
        - Ты знаешь… Ты не расстраивайся. Я тебя больше не люблю. Я люблю другого. Давай просто дружить.
        Спокойно так сказала. Внятно. И голос не дрожал.
        Я даже не спросил: «Ты шутишь?»
        Зачем? Я сразу поверил. Я понял - это правда. Она никогда не обманывает. Ира Демьяненко.
        Я выхожу из подъезда.
        - Гошан! - передо мной стоит мой приятель Баран. Боря Баранов.
        Уже две недели меня мучает вопрос: приятель он мне? А может, друг? Или враг?
        Пока я не знаю.
        Но что-то меня связало с ним. И, наверное, продолжает связывать. А что, я не пойму.
        Он ни разу не заходил ко мне. Всё это время мы болтали только по телефону. В основном по вечерам, когда становится особенно печально на душе, если ты чувствуешь себя одиноким. Тогда я ужасно радовался хрипловатому голосу Барана.
        - Э-э! Гошан! - гремел мой приятель. Ты чего не звонишь?
        - Здравствуй, Боря! - улыбался я. - Рассказать новый анекдот? Я его сам придумал!
        - А то! - сипел Баран. - Валяй! Трепись!
        - Чебурашка… - начинал я.
        - Это про забор, что ли? - перебивал меня Баран.
        - Да нет! - говорил я. - Сегодня придумал!
        - A-а… Ну давай!
        - Значит, идёт Чебурашка по улице, а у него в каждом ухе по банану. К нему подходит милиционер и говорит: «Вы почему идёте с бананами в ушах?» А Чебурашка отвечает: «По улице!»
        Баран, как всегда, молчит, пыхтит.
        - Ну? - подаёт он голос. - Чего дальше?
        - Всё, - говорю я. - Конец фильма… Объяснить?
        - Ты чего спрашиваешь? - отвечает Баран. - Объясняй давай!
        Я объясняю Один раз, второй.
        Наконец анекдот понят. Баран хохочет. Успокаивается.
        Мы болтали дальше…
        Однажды, неделю тому назад, Баран позвонил мне:
        - Слушай, Гошан! Ты это… Помнишь, ты спрашивал там? Ну, что кого-то выпустили? Досрочно… Помнишь? Я не понял, ты чего имел в виду? Ты не юли только!
        Я помолчал. А он и не торопил.
        Потом я сказал:
        - У меня отец говорил маме про какого-то Баранова. А я случайно услышал. Он сказал, что вернулся Баранов и его выпустили досрочно. И ещё он сказал, что за себя не ручается…
        - Кто сказал? - спросил Баран.
        - Папа. А потом добавил, что ему надоело строить из себя мягкотелого интеллигента.
        Я даже подумал: «Какая ерунда! Разве папа - мягкотелый интеллигент?! Да он любого уложит!» Он штангой занимается и на тренажёре качается. Года три, наверное. У него бицепсы, трицепсы - как гантели!
        - У отца, что ли? - спросил Баран.
        - Да! А мама стала его успокаивать, и просила, чтобы он что-то выбросил из головы… Одним словом, я чего-то не знаю, а они мне никогда не рассказывали. Я только догадываюсь и вспоминаю… Что-то произошло три года тому назад… Летом. Я тогда гостил у бабушки. Папиной мамы. Все три месяца. А когда вернулся, папа такой худой был, с огромными глазами. Я его даже не сразу узнал… Что-то случилось тогда! Точно! Было что-то… Нехорошее! Но они молчат, а я не пристаю с вопросами… Вот я и спросил у тебя про досрочно выпущенного…
        - Баранов, говоришь? - прохрипел Баран.
        - Да, Баранов, - ответил я.
        - Это мой старший… - Баран откашлялся. - Брательник мой… это!
        Я молчал. Баран продолжал:
        - Он, короче… Он избил какого-то мужика… Очкарика… И загремел… в колонию… на четыре года… Вот вышел… досрочно… За хорошее поведение…
        Я молчал. Баран спросил:
        - Алло?
        Я повесил трубку…
        …Дождь стучит по зонту.
        - Гошан! - передо мной стоит Баран.
        Боря Баранов. Мой приятель. Враг или друг.
        - А я тут подумал, - хрипит Баран. - Чего ты? Как ты?
        - Здравствуй, Боря, - говорю я. - Давно не виделись!
        - Да неделю всего! - сипит Баран.
        - Нет, - говорю я. - Полтора месяца.
        - Да ты чего?! - удивляется Баран. - Мы же говорили про брательника моего! Неделю назад!
        - По телефону, - уточняю я.
        - A-а… Ну да, - кивает головой Баран.
        Смешно так кивает. Как первоклашка.
        Он возвышается надо мной. Здоровый. Приветливый. Прямо Эйфелева башня.
        А я прячусь под зонтом и думаю: «Мы вдвоём под зонтом не поместимся. Промокнем… Ну и пусть!»
        - Что ты мокнешь, Боря? - говорю я.
        И мы идём в школу. Вместе.
        Под моим зонтом.
        Часть вторая
        Штанга

        Ты - левый, а ты - правый
        Контрольная по математике.
        Я смотрю в окно. Я свои задачки решил. Правильно - неправильно, какая разница?
        Скоро Новый год. Через месяц. А деревья стоят с голыми ветками. Без листьев и без снега.
        Мой сосед по парте - Алик - толкает меня в бок. Подмигивает.
        - Сыграем? - шёпотом спрашивает Алик.
        Он обожает играть в крестики-нолики. А я их терпеть не могу. Но я не хочу обижать Алика и тоже шепчу:
        - Сыграем.
        «Только разве это игра? - думаю я. - Какая же это игра?»
        Мой футбольный мяч тоскует в чулане. И для меня настали чёрные дай. Мама мне сказала:
        - Если ты хочешь вогнать себя в гроб, и меня тоже, иди! Играй в свой футбол и умирай от двустороннего воспаления лёгких! От туберкулёза! От чего хочешь!
        Папа сказал:
        - Потерпи. Куда ты гонишь? Выздоровей окончательно, а там и весна! Солнце! Никуда не денется твой футбол. Что ты, в самом деле?
        - Да, - сказал я. - Не волнуйтесь! Не нервничайте. Я не буду играть в футбол… Не буду…
        - Ты проиграл! - переживает за меня Алик.
        Он никогда не говорит: «Я выиграл!»
        - Ты проиграл… - говорит он.
        Ему почему-то неудобно, когда он выигрывает.
        Алик в нашем классе недавно. Он перешёл из другой школы. У меня с ним нормальные отношения. Даже, можно сказать, хорошие. Дружеские. Он занимается баскетболом. Хотя у него врождённый порок сердца. И ничего! Никто ему не говорит, что он хочет вогнать себя в гроб.
        - Без баскетбола, - сказал он однажды, когда мы шли из школы, - мне бы хана была! Баскетбол меня лечит…
        - Проиграл ты снова! - повторяет Алик.
        - Не переживай, - шепчу я. - В следующий раз выиграю.
        - Конечно! - заверяет меня Алик. - Обязательно! Обязательно выиграешь!
        - Тише! - делает нам замечание математичка Роза Максудовна и громко стучит по столу карандашом.
        Федя Федотов, который сидит прямо передо мной, вздрагивает от этого стука.
        Нервный он какой-то стал. Особенно в последнее время. Вздрагивает от любого постороннего звука. Даже от прикосновения дёргается.
        Я вытягиваю ногу под партой и нащупываю пятку Федотова. Почему-то мне ужасно захотелось ему сказать: «Всё нормально, Федул!»
        - А! Что?! - Федя подскакивает, как ужаленный.
        - Так! - кричит Роза Максудовна. - Федотов, вон из класса!
        Федя Федотов беспомощно таращится на математичку и втягивает голову в плечи.
        - Он не виноват, - говорю я с места. - Это я. Случайно задел его ногой.
        - Оба вон! - приказывает Роза Максудовна.
        Мы сдаём тетради и выходим в коридор.
        - Ты зачем, - спрашивает Федя, - меня пнул?
        - Кто пнул? - говорю я. - Сказал же: случайно! Всё нормально, Федул!
        - Что нормально? - спрашивает Федотов.
        - Всё! - говорю я. - Пошли в буфет.
        - Он же закрыт, - говорит Федотов.
        - Да сейчас звонок, - говорю я.
        Вдруг появляется директор.
        - Из какого класса? - спрашивает он.
        - Из шестого «А», - отвечаем мы.
        - Выгнали? - почему-то радостно спрашивает директор.
        - Да нет, - врёт Федотов. - Мы сами попросились.
        - А-а, - говорит директор и окидывает нас оценивающим взглядом. - Ну, тогда идите за мной.
        - Зачем? - настораживается Федотов.
        - Не бойся, - отвечает директор, - не съем!
        Директор быстро спускается по лестнице на первый этаж. Мы следом.
        Он подходит к своему кабинету, открывает ключом дверь и жестом приглашает нас войти.
        Мы входим.
        - Ну-ка, - говорит директор Федотову, - достань из-под стола коробку!
        Федотов лезет под стол и появляется с большой коробкой в руках.
        Директор снимает крышку. В коробке лежат ботинки. Лыжные.
        - Ух ты! - говорит Федотов. - Красивые!
        - Правда? - спрашивает директор. Финские! Вот купил сыну. И недорого. А теперь мучаюсь, не знаю, подойдут, нет? У тебя какой размер?
        - Тридцать девятый, - отвечает Федотов.
        - А у тебя? - директор смотрит на меня.
        - Тоже тридцать девятый, - отвечаю я.
        - Ладно, - говорит директор. - Надевайте! Ты - левый, а ты - правый.
        Мы сбрасываем кроссовки и примеряем лыжные ботинки. Я - левый, Федотов - правый.
        - Ну как? - спрашивает директор. - Жмут?
        - Немножко, - отвечает Федотов.
        - Да, - говорю я. - Чуточку.
        - Чудесно! - говорит директор. - Значит, моему впору будут.
        - Да, - кивает головой Федотов. - В крайнем случае растянутся.
        - А как вообще? - спрашивает директор. - Вам точно нравятся?
        - Нравятся, - говорю я.
        - Нравятся, - говорит Федотов.
        - Значит, и моему понравятся, - весело говорит директор. - Когда подрастёт.
        - А сколько вашему сыну лет? - осторожно спрашиваю я.
        - Моему? - переспрашивает директор. - Восемь. Он во втором классе учится.
        - А зачем же вы ему такие огромные ботинки купили? - изумляется Федотов.
        - Понимаешь… - задумчиво произносит директор. - Они мне самому очень понравились! Я о таких в детстве мечтал… Не о финских, конечно… О чешских! А тут увидел, думаю, чего бы не взять! Вот подарю, когда в пятый класс перейдёт. Мне папа лыжи подарил, а я своему - финские лыжные ботинки!
        - Да, - говорю я. - Здорово!
        - Да, - говорит Федотов. - Ну мы пошли?
        - Конечно-конечно, - говорит директор. - Спасибо, братцы, за помощь.
        В коридоре Федотов говорит:
        - А я думал, он родителей вызовет.
        - Всё нормально, Федул, - улыбаюсь я. Ты чего такой дёрганый стал?
        Федя посмотрел на меня странно. Но ничего не ответил.
        Тут зазвенел звонок. На урок.
        В буфет мы так и не попали. А там сегодня были тёти-Дусины пирожки с яблочным повидлом. Те самые.
        Дзынь… Дзынь!.
        Мама просит:
        - Сбегай к тёте Але, попроси три яйца. Я их завтра верну.
        Тётя Аля - жена дяди Юры. Она бортпроводница. Иначе говоря, стюардесса.
        Тётя Аля очень красивая. Особенно в своей форме, когда собирается в рейс.
        Я сбегаю на второй этаж к дяде Юре и тёте Але и дёргаю за колокольчик. У них на двери такой рычажок, который соединяется с колокольчиком. Дёргаешь за рычажок - колокольчик звенит.
        - Дзынь!.. Дзынь!..
        Никто не открывает.
        Я снова: дзынь-дзынь-дзынь!..
        Наконец раздаются шаги и дверь распахивается.
        На пороге стоит Марина. Дочь тёти Али и дяди Юры.
        Я её немного стесняюсь. Ей семнадцать лет. Она очень похожа на тётю Алю. Но выше и стройнее. И у неё две длинные косы.
        - Привет, - говорит Марина. - Ты к нам?
        Я киваю.
        - Проходи, - говорит Марина.
        Я бочком продвигаюсь по тёмному коридору.
        - Лампочка перегорела, - объясняет Марина. - Ты умеешь менять лампочки?
        - Умею, - говорю я.
        - Поменяй, пожалуйста, - говорит Марина и протягивает мне новую лампочку. - Вот, встань на табуретку. Тапочки можешь не снимать. А я тебе компота налью.
        Я беру лампочку, становлюсь на табуретку, выкручиваю перегоревшую лампочку и прислушиваюсь, что там творится на кухне. И где все? Мы что, одни?!
        - Ну как дела? - Марина выглядывает из кухни.
        - Сейчас, - говорю я. - Уже выкрутил старую.
        - Не торопись! - говорит Марина.
        - Я не тороплюсь… - бормочу я.
        Готово! Новая лампочка ввинчена.
        Я спрыгиваю с табуретки и протягиваю перегоревшую лампочку Марине.
        - Мой руки, - говорит она.
        - Зачем? - спрашиваю я.
        - Чтобы они были чистые, - отвечает Марина.
        Я иду в ванную и мою руки.
        - Вот чистое полотенце, - Марина протягивает мне выцветшее полотенечко.
        - Это моё, - говорит Марина. - Меня им вытирали, когда я была грудной.
        Я представляю, как обтирали грудную голенькую Марину этим самым лилипутским полотенцем, и краснею.
        - Спасибо, - говорю я, глупо улыбаясь.
        - Пошли пить компот, - зовёт меня Марина.
        И я иду пить компот…
        Я сижу за столом, на стуле, а Марина передо мной, на угловом диванчике.
        Марина смотрит на меня, подперев ладонями подбородок, а я пью тёплый компот мелкими глотками, словно это горячий чай.
        Я смущаюсь.
        - Не смущайся, - говорит Марина. - Пей себе спокойно.
        - Я не смущаюсь, - говорю я.
        Я смотрю на золотых дяди-Юриных рыбок.
        - А где все? - спрашиваю я, имея в виду тётю Алю и дядю Юру.
        - Все - в небе! - говорит Марина и взмахивает рукой. - Летят в своих красивых самолётах!
        - Здорово! - говорю я.
        - Что? - спрашивает Марина. - Ты тоже хочешь стать лётчиком, да? В нашем доме все летают!
        Мне не нравится, как она говорит. Как-то… не зло, а сухо, что ли?
        - Мой папа не летает, - говорю я.
        - Твой папа чинит, да? Все эти огромные стремительные машины, да?!
        - Мой папа инженер, - говорю я.
        - Да… - вдруг печально произносит Марина. - Твой папа инженер, а мама учительница французского… А мой папка летает, летает, летает… И мамка моя тоже летает, летает, летает…
        Я вдруг понимаю, почему Марина сердится.
        - Они всегда летали… - говорит Марина. - А я всегда их ждала. У этого вот окна.
        Я боюсь поставить чашку с выпитым компотом на стол и вообще издать какой-нибудь звук. Я сижу и не дышу.
        Марина не смотрит на меня.
        Я и не вижу, куда она смотрит. Может быть, никуда. Я не вижу.
        Марина вздыхает и улыбается:
        - Ты чего застыл?
        Я не знаю, что сказать.
        Вдруг Марина дотрагивается до моей щеки своими тёплыми тонкими пальцами и говорит:
        - У тебя скоро борода начнёт расти.
        Я сижу багровый и чувствую Маринины пальцы.
        Во мне всё дрожит. Всё во мне немеет. И перехватывает дыхание.
        - Тебя мама послала? - спрашивает Марина.
        - Да, - еле слышно отвечаю я.
        - За чем? - говорит Марина.
        - За тремя яйцами, - отвечаю я.
        - У нас только одно, - говорит Марина, заглядывая в холодильник. - Я все съела. Придётся тебе пойти к кому-нибудь ещё.
        Но мне не хочется ни к кому идти!
        Мне хочется сидеть так в сумерках. Перед Мариной. И слушать её голос.
        - Иди, - говорит Марина. - Уже поздно. Мама будет волноваться.
        Я встаю из-за стола. Я иду в коридор.
        Марина открывает мне дверь, а колокольчик позвякивает:
        - Дзынь-дзынь-дзынь!.. Дзынь!..
        Я поднимаюсь по лестнице.
        Марина стоит в дверях.
        Она водит своей косой по губам, и я не вижу, улыбается она мне или не улыбается.
        Наверное, всё-таки улыбается.
        Я иду к нашей соседке тёте Вере и одалживаю три яйца.
        А потом мама печёт блины. И мы их съедаем.
        Хочешь, я ему врежу?!
        На улице меня поджидал Баран.
        - Слышишь, Гошан? - сказал он. - Ты поговори с отцом.
        - О чём? - удивился я.
        - Да он брательника моего достал!
        - Папа?
        - Ну!
        Баран нервничает. Он, когда нервничает, начинает плеваться. Причём с невероятной скоростью. И практически после каждого слова.
        - Вот смотри, - волнуется Баран. - Если… (плевок) кто рядом (снова плевок), разговоры всякие ведёт… (ещё один плевок) о зеках (плевок), мол, это конченые люди… (плевок) говорит (очередной плевок), им не место среди нормальных людей… (сердитый плевок)…
        Баранов, брат Бори, устроился на старую работу, в аэропорт. Механиком. Вот и встречается там с папой. И, видать, часто…
        - Папа ТАКОЕ говорит?! - я не верю своим ушам.
        - Чего ты заладил?! (плевок) Значит, говорит, раз говорю! (плевок)
        Баран не смотрит на меня. Ему жутко неудобно. Да и я не в своей тарелке.
        - Лучше бы врезал ему, что ли! - говорит Баран. - И отстал бы! Он же своё отсидел!
        - Кто? - спрашиваю я.
        - Кто-кто?! Брательник мой.
        - A-а… Ну да! - киваю я.
        Мы колупаем стену дома носками ботинок. Баран не уходит. А мне как-то неловко оставлять его в таком раздражённом настроении. Ещё пристанет к кому-нибудь.
        - Ты сейчас куда? - спрашиваю я.
        - А ты? - говорит Боря.
        - За яйцами, - отвечаю я. - Только неохота ужасно! Не люблю я ходить по магазинам!
        Баран смотрит на меня. Соображает…
        Наконец он понимает, что я предлагаю ему составить мне компанию.
        - Чего там! - говорит Баран. - Пошли вместе! Я пожалуйста! Мне всё равно делать нечего…
        Мы идём к соседнему дому. В гастроном.
        Из гастронома выходит Федя Федотов.
        - Привет! - здоровается он и косится на Барана.
        Баран даже не смотрит на Федотова. А так - поверх его головы.
        - Привет, - говорю я и останавливаюсь.
        - Ты это… - спрашивает Федотов. - Математику сделал?
        И зыркает на Барана.
        - Сделал, - говорю я.
        Мы молчим.
        - Ну ладно, - говорю я. - Мы пошли.
        В магазине Баран хватает меня за локоть:
        - Чего ты с ним болтаешь?!
        - С кем? - говорю я.
        - С этим придурком?
        - С Федотовым?
        - Да я не знаю! Ну с этим, который про математику впаривал!
        - Это Федотов, - говорю я.
        - Да хоть этот… Джеки Чан! Ты чего, не знаешь?
        - Что? - спрашиваю я.
        - Да он же с Иркой ходит! Волочится за ней… как этот!..
        Я стою и смотрю на Барана. И думаю: «Что он такое сказал?»
        - Хочешь, я ему врежу?! - кричит Баран.
        - Чего разорались? - одёргивает нас кассирша.
        - Хочешь, - шепчет Баран, - я ему врежу?!
        Я стою перед Бараном, смотрю на него, а он почему-то расплывается перед глазами. Эх, как же это смешно!
        - Гошан, ты чего? - бормочет Баран. - Гошан?! Да не реви ты! Брось ты… это! Ты чего? Ты, того… Это самое…
        Баран треплет меня по шее. А я думаю: «Он мне так голову оторвёт… Ну и пусть… Буду ходить без головы… Зачем мне такая глупая голова?»
        - Слышишь, Гошан?! - Баран хлопает меня по спине. - Давай деньги. Я сейчас эти куплю… Яйца! А потом домой пойдём. Ты чайку попей и спать ложись… Лады? А завтра - новая жизнь! Житуха пойдёт! Лучше старой! Ну их всех! Слышишь, Гошан?! Бабы - дуры! Я, это… Я точно знаю! Ну! А давай я тебе, это… анекдот расскажу! Про Чебурашку! Бежит, значит, Чебурашка вдоль забора и, значит, это… думает: «Когда же бочка будет?!»
        Баран купил яйца. Довёл меня до дома. Поднялся вместе со мной на наш четвёртый этаж. А когда я позвонил в дверь, махнул мне рукой и умчался вниз. А точнее, с грохотом сбежал по лестнице.
        И хлопнул тяжёлой дверью.
        Федя Федотов?!
        Федя Федотов?!
        Неужели и с ним ты качаешься на бабушкиных качелях?!
        - Ты нюхай, нюхай! - говоришь ты Федотову. - Когда я нюхаю бабушкины цветы, мне хочется летать!
        Вы взлетаете на качелях всё выше и выше.
        Качели широкие. На таких качелях может уместиться по две Иры и по два Федотова.
        Но вам хорошо и так!
        Вы взлетаете, взлетаете к чёрным тучкам, которые мчатся по тёмному ноябрьскому небу.
        Вы взлетаете…
        - Кто тут? - слышите вы. - Кто тут? Кто тут? Кто тут?!
        Это твоя бабушка.
        - Это мы, бабушка! - кричишь ты, не переставая взлетать к чёрным тучкам.
        - Ирочка! - радуется бабушка. - А кто второй?
        - Это Феденька, бабушка! - кричишь ты. - Феденька!
        - Феденька! - радуется бабушка. - Какое замечательное имя! Такое имя может принадлежать только очень хорошему человеку! Как хорошо, как чудесно, Федя Федотов, что ты зашёл к нам! Сейчас мы попьём чайку! Я ведь пирожков напекла! С яблоками!
        Вы хохочете!
        Какое счастье! В нашем городе все старушки пекут пирожки с яблочной начинкой!
        Вот это жизнь!
        - Я люблю пи-рож-ки! - кричишь ты.
        - Я люблю пи-рож-ки! - кричит Федя Федотов.
        - Я люблю пи-рож-ки! - кричите вы.
        А потом!.. Неужели потом, после бабушкиных пирогов, ты его поцелуешь?
        Неужели?! Неужели?!
        …Как я войду завтра в класс?
        Я не знаю…
        …Три часа ночи.
        Где вы, мои мушкетёры?!
        Д'Артаньян задумался; душа миледи представилась ему какой-то бездонной и мрачной бездной…
        - Послушайте, - сказал Атос, взяв его за руку, - вы знаете, д’Артаньян, что я люблю вас. Будь у меня сын, я не мог бы любить его больше, чем вас. Поверьте мне: откажитесь от этой женщины! Я не знаю её, но какой-то внутренний голос говорит мне, что это погибшее создание и что в ней есть нечто роковое.
        - Вы правы, - ответил д’Артаньян. - Да, я расстанусь с ней. Признаюсь вам, что эта женщина пугает и меня самого.
        - Хватит ли у вас решимости? - спросил Атос.
        - Хватит, - ответил д’Артаньян. - И я сделаю это, не откладывая.
        - Хорошо, мой мальчик. Вы поступите правильно, - сказал Атос, пожимая руку гасконцу с почти отеческой нежностью. - Дай бог, чтобы эта женщина, едва успевшая войти в вашу жизнь, не оставила в ней страшного следа…
        Я сплю.
        До завтра ещё много снов…
        Я подумаю!
        Утром я проснулся очень рано.
        Я умылся. Оделся. И потопал на кухню.
        Я зажёг плиту. Наполнил чайник холодной водой из крана. Поставил его на огонь.
        И принялся ждать папу.
        Он ещё спит.
        Чайник закипает. Я завариваю свежий чай. Достаю из сушки тарелки, чашки, ложки.
        Разогреваю булочку на сковороде. Булочка немного подгорает. Но это не страшно. Так даже вкуснее.
        - Ого! Ты уже встал? - папа появляется в дверном проёме, растрёпанный, в трусах.
        - Да. Я жду тебя, - отвечаю я.
        - Меня? - папа чешет свою волосатую грудь.
        - Тебя.
        - Сейчас! - говорит папа и скрывается в ванной.
        Я слышу, как он чистит зубы и плещется под водой.
        - Что-то случилось? - спрашивает папа, снова появляясь.
        - Да, - говорю я.
        - Что?
        - Прости Баранова, - говорю я. - Не преследуй его. Пожалуйста.
        Папа смотрит на меня так, словно видит впервые.
        - Что?! - наконец, выговаривает он.
        - Я понимаю, - говорю я, - он поступил плохо. Паршиво поступил. Но он же своё получил? Да?
        Папа потихоньку краснеет.
        - Папа, - продолжаю я быстро. - Ты только не нервничай. Не сердись. Я, конечно, всего не знаю! Но я же не виноват! Вы ничего не рассказывали. Правда, я не спрашивал… А когда узнал…
        - Что узнал? - произносит папа тяжёлым голосом.
        - Про тебя и Баранова, - отвечаю я.
        - Откуда узнал? - спрашивает папа.
        - Мне сказал Боря Баранов, - говорю я.
        - Кто это? - папа вертит в руках чашку.
        - Брат Баранова, - отвечаю я.
        - Откуда ты его знаешь? - чашка опрокидывается на стол, папа её подхватывает.
        - Он учится в нашей школе, - говорю я.
        - Он твой друг? - говорит папа и продолжает мучить чашку.
        - Да, - говорю я.
        Чашка снова вываливается из папиной руки.
        На этот раз она падает на пол и разбивается.
        Папа встаёт и уходит. Скрывается в туалете.
        Я иду за веником. Веник стоит в кладовке, а совка нет.
        «Ничего, - думаю я. - Соберу осколки в старую газету…»
        Но тут дверь туалета приоткрывается и оттуда высовывается папина рука.
        Она протягивает мне совок.
        - Передай своему другу, - раздаётся папин голос, - что я подумаю!
        Он всегда так говорит: «Я подумаю!» Если уже не сердится.
        Я улыбаюсь.
        И иду подметать осколки.
        Ты театр любишь?
        У буфета меня окликнул Гоша из десятого «А»:
        - Тёзка! Ну как она?
        - Кто? - не понял я.
        - Жизнь! Никто не обижает?
        - Нет! - крикнул я.
        - Это хорошо, - сказал Гоша и подошёл. - Ты театр любишь?
        - Что? - удивился я.
        - Театр, - повторил Гоша.
        - Я больше футбол люблю, - ответил я.
        - А попробовать не хочешь? - спросил Гоша.
        - Что? - спросил я.
        - В театре поиграть, - предложил Гоша.
        - Я? - удивился я.
        - Да, - сказал Гоша. - Ты весёлый, у тебя получится. Я театр создаю.
        - Где? - спросил я.
        - У нас в школе, - ответил Гоша.
        - А кто в нём? - спросил я.
        - Я, ты… пока всё, - сказал Гоша. - У тебя никого нет, кто театр любит?
        - Наверное, есть… А для чего?
        - В спектакле играть, - сказал Гоша. - Ты узнай, поспрашивай!
        - А в каком спектакле? - спросил я.
        - Ну-у, я тут написал одну пьесу, - сказал Гоша.
        - А про что? - спросил я.
        - Про трёх друзей, которые долго не виделись и вдруг встретились, - сказал Гоша.
        - А как она называется? - спросил я.
        - «Серый пиджак без рукавов», - ответил Гоша.
        - Здорово! - сказал я. - А где у нас будет театр?
        - Можно репетировать у меня дома, - предложил Гоша. - А там видно будет! Понимаешь, главное - идея! Замысел! Главное - вжиться в образ! Ты сможешь вжиться в образ?
        - Я постараюсь, - пообещал я.
        Гоша порылся в кармане брюк и достал вчетверо сложенную тетрадь.
        - Вот, - Гоша протянул мне её. - Это пьеса. Она у меня в двух экземплярах. Почитай. А завтра скажешь своё мнение.
        - Спасибо, - я взял пьесу. - А когда завтра?
        - Давай, в час, прямо перед уроками.
        - Ладно, - сказал я.
        - Ну пока, - махнул рукой Гоша.
        - Пока, - махнул рукой я.
        Я купил в буфете компот и устроился за столиком. Торопиться было некуда. У нас заболела учительница по литературе, а замены не нашлось.
        Я отпил компот и раскрыл тетрадь. В ней оказалось всего четыре страницы.
        На первой странице крупно выведено название:
        СЕРЫЙ ПИДЖАК БЕЗ РУКАВОВ
        Ниже я прочитал:
        «Пьеса в одном действии.
        Действующие лица и исполнители:
        Он (мужчина неопределённого возраста) - играю я.
        Он (юноша в очках) - играет кто-то.
        Он (спившийся продавец игрушек) - играет кто-то.
        Действие первое.
        Всё действие происходит на фоне жёлтого занавеса. Это очень важно!
        Музыки никакой. Лишь изредка раздаётся тиканье часов, едва слышное, можно сказать, отдалённое.
        Итак…
        Входит Он (мужчина неопределённого возраста):
        - Как давно я покинул этот дом!
        Он (мужчина неопределённого возраста) ложится на пол и смотрит на небо:
        - Небо! Я давно не видел тебя!
        Раздаются громкие шаги. Вбегает Он (юноша в очках) и, заметив Его (мужчину неопределённого возраста), испуганно восклицает:
        - Кто вы?!
        Он (мужчина неопределённого возраста):
        - Я?
        Он (юноша в очках), приглядевшись:
        - Это ты?!
        Он (мужчина неопределённого возраста):
        - Да… это я…
        Мимо проходит Он (спившийся продавец игрушек).
        Он (юноша в очках) замечает Его (спившегося продавца игрушек) и кричит:
        - Я узнал тебя!
        Он (спившийся продавец игрушек) равнодушно произносит:
        - Ну и что?
        Он (юноша в очках):
        - Это же ты?!
        Он (спившийся продавец игрушек):
        - Допустим…
        Он (юноша в очках):
        - Как давно мы не виделись! Мы - три давних друга!
        Он (спившийся продавец игрушек) неожиданно зло бросает:
        - Короче! Чего ты хочешь?! У меня нет для тебя игрушек!
        Он (мужчина неопределённого возраста), переворачиваясь на живот:
        - Ты не изменился…
        Он (спившийся продавец игрушек) говорит злее, чем прежде:
        - Зато ты помолодел!
        Он (юноша в очках), сняв очки, задумчиво восклицает:
        - Когда я снимаю очки, весь мир кажется мне добрым и размазанным!..
        Спотыкаясь, уходит.
        Он (мужчина неопределённого возраста):
        - Ты опечалил его…
        Он (спившийся продавец игрушек) тихо говорит:
        - Возьми… Пригодится…
        Он (спившийся продавец игрушек) снимает с себя серый пиджак без рукавов и бросает Ему (мужчине неопределённого возраста). Уходит.
        Он (мужчина неопределённого возраста) медленно встаёт на ноги, подбирает с пола серый пиджак без рукавов, надевает его и, посмотрев на небо, произносит:
        - Да, будет дождь… Пора в дорогу!
        Тиканье часов усиливается.
        Занавес».
        На четвёртой странице написано только два предложения: «Главное - вжиться в образ! Сверхзадача № 1!»
        Честно говоря, я ничего не понял.
        Но мне понравилось.
        Главное - вжиться в образ!
        Сегодня я встретил её.
        Она, конечно, каждый день в школе. Но сегодня она спросила у меня, как в автобусе:
        - Ты выходишь?
        Просто я притормозил в школьных дверях. Задумался.
        А она спросила:
        - Ты выходишь?
        И прошла мимо.
        Потом появился Гоша со словами:
        - Прочитал?
        - Конечно! - ответил я.
        - Ну как?
        - Здорово! - сказал я.
        Л кого я буду играть?
        - Вот и я думаю, - Гоша схватил меня за плечо. - Понимаешь? По идее ты должен играть Его!
        - Кого? - спросил я.
        - Юношу в очках! - Гоша потряс меня. Но, понимаешь, было бы оригинальней, если бы ты вошёл в образ Спившегося продавца игрушек!
        - Да? - спросил я.
        - Я просто уверен! - воскликнул Гоша. - Кстати! Ты спросил своего знакомого?
        - Кого?
        - Ты же обещал! - расстроился Гоша. Ты же обещал узнать, будет он играть в нашем спектакле или не будет.
        - Я обещал? - спросил я.
        - Да! - закричал Гоша.
        «Что это он?» - подумал я.
        - Ты знаешь, - сказал я, - у меня есть один друг. Вообще-то, он бы подошёл на роль продавца игрушек.
        - Мы же договорились! - обиделся Гоша. - Старика играешь ты! А он будет играть Юношу в очках.
        Мне стало смешно.
        - Почему ты смеёшься? - занервничал Гоша.
        - Я представил Борю в роли Юноши, - ответил я.
        - Вот видишь, - сказал Гоша. - Главное - вжиться в образ! Это сверхзадача № 1! А твой Боря в нашей школе учится?
        - Да, - ответил я.
        - А я его знаю? - спросил Гоша.
        - Да, - ответил я. - Это Боря Баранов.
        - Баран?! - расстроился Гоша. - Не-ет… Он не подойдёт!
        - Почему? - спросил я.
        - Не подойдёт, и всё, - сказал Гоша.
        Я понял.
        - Ты знаешь, - сказал я, - тогда я не смогу играть в твоей пьесе.
        Гоша насупился.
        - Ладно! - Гоша хлопнул меня по плечу. - Играй Юношу в очках! А Баран будет Спившимся продавцом! А он вообще согласен? Ты ему говорил?
        - Нет, - сказал я. - Но он не откажется. - Ну, смотри, - Гоша кивнул и убежал на физику.
        Я тоже хочу сочинять
        После уроков я сразу же пошёл домой.
        Мне ужасно захотелось что-нибудь написать! Самому! Какую-нибудь пьесу. Но не здесь, в школе.
        Здесь шумно. Невозможно сосредоточиться.
        Поэтому я спешу домой.
        Правда, я задерживаюсь у наших футбольных ворот.
        Они потемнели.
        Они одиноко стоят на пустыре. Ждут нового футбольного сезона.
        Кто-то предложил играть в хоккей. Но снега всё равно нет. Да и не люблю я махать клюшкой…
        Я прикасаюсь к шершавой штанге.
        Я слышу наши вопли, удары по мячу… и бегу домой.
        - Как дела? - спрашивает мама.
        - Хорошо! - говорю я.
        - Иди ужинать, - зовёт мама.
        - Мам, я потом, - отвечаю я.
        - Ну как хочешь…
        Я достаю чистую тетрадь, беру ручку и вывожу первое слово: «Я…»
        Время идёт, а мне больше ничего не приходит в голову.
        Возвращается с работы папа.
        Заглядывает в комнату:
        - Как дела? - спрашивает он.
        - Нормально! - отвечаю я.
        - Ел? - спрашивает папа.
        - Я потом, - говорю я.
        - Ну-ну… - папа исчезает.
        «Я люблю море, - вдруг пишу я. - Я люблю, когда кричат чайки. Гудит пароход. Что там, за горизонтом?
        Ещё я люблю летящий мяч. Вот он сейчас упадёт, и я по нему ударю. Куда он полетит?
        Я люблю деревья. Как они раскачиваются. Дует ветер. А вдруг однажды деревья возьмут и улетят?
        Конец».
        Я закрыл тетрадь и подошёл к телефону.
        Баран взял трубку.
        - Боря, - спросил я, - ты хочешь стать актёром?
        - Чего-о? - удивился Баран.
        - Один человек, - сказал я, - создал театр, и он приглашает нас играть в своём театре.
        - Чего-о? - не поверил Баран.
        - Да, - сказал я. - Это очень хороший театр. А пьеса называется «Серый пиджак без рукавов».
        - Не… - прохрипел Баран. - Я не смогу…
        - Сможешь, - сказал я.
        - Да ну… - просипел Баран. - Смеяться будут…
        - Кто? - спросил я.
        - Народ, - ответил Баран.
        - А ты наплюй! - сказал я.
        - Не… не могу… - повторил Баран.
        - Да чего ты заладил, как баран?! - вдруг заорал я и бросил трубку.
        Я разозлился на Барана, на себя, на Гошу с его театром, на море, на пароход, на чаек, на деревья.
        Я только на штангу не разозлился, потому что она и без того мокнет под дождём.
        Потом позвонил Баран и сказал:
        - Да ладно… Чего ты бесишься? Буду я играть в вашем театре… А кого?
        Три товарища
        Через неделю, после седьмой репетиции, Баран спросил:
        - А чего это я… того?
        - Ты про что? - дёрнулся Гоша.
        - Чего это я «спившийся»?
        - Ты что, до сих пор не понял? - занервничал Гоша.
        - Ну не понял, - напрягся Баран. - А ты объясни.
        - Что объяснить? - Гоша повернулся ко мне. - Что я должен ему объяснить?!
        - Объясни, - упрямо повторил Баран.
        - Он пил, пил и спился! - повысил голос Гоша.
        - А чего он пил?
        - Слушай, - Гоша выпучил глаза. - Вот он - Юноша в очках! Давай спросим у него: «Почему ты в очках?!»
        - Ну? - не понял Баран.
        - Что «ну»? Ты же не спрашиваешь у него, почему он надел очки? Это же тебе и так ясно! Верно?
        - Ну?
        - Ты же не спрашиваешь у меня, почему я Мужчина неопределённого возраста?
        - А почему? - спросил Баран.
        Гоша беспомощно взглянул на меня и как-то даже осунулся:
        - Где ты его нашёл?
        - Не! Ты объясни! - Баран встал со стула и зашагал по комнате.
        Комната у Гоши очень уютная. Она мне сразу понравилась.
        Комната почти пустая: только кровать, небольшой стол, два старых деревянных скрипучих стула и шкаф для одежды, где, кроме одежды, хранится Гошина библиотека.
        По стенам Гошиной комнаты развешаны плакаты: с музыкантами и актёром Бельмондо. Над кроватью висит портрет писателя Антона Павловича Чехова. В тоненькой красной рамочке. Баран в первый день увидел Чехова и сказал:
        - Я этого мужика по телику видел. Он про кенгуру рассказывал.
        Гоша схватился за голову и выбежал на кухню. Я подумал, холодной воды попить, чтобы успокоиться, а он вернулся с тортом.
        Мы с Бараном очень удивились и засмущались. Гоша сказал:
        - Надо же отпраздновать! Это такое знаменательное событие - создание собственного театра!
        Мы заулыбались.
        - Ну! - согласился Баран. - Событие!
        - А как мы его назовём? - спросил я.
        Гоша задумался.
        - ГГБ! - вдруг выпалил Баран. - Гоша, Гоша, Боря!
        Мы с Гошей переглянулись.
        - Это первый вариант, - дипломатично заметил Гоша. - А я предлагаю название «Комната»!
        - А чего? - важно заметил Баран. - Тоже нормально!
        - А ты? - спросил у меня Гоша.
        - Папа однажды приносил книгу из библиотеки, - вспомнил я. - Она называлась «Три товарища».
        - Хорошее название, - сказал Баран. - Культурное.
        - Да, - потёр подбородок Гоша. - В этом что-то есть… Проголосуем?
        - А чего голосовать? - сказал Баран. - Мне больше Гошана название нравится - Три товарища».
        - Ну что ж, - согласился Гоша. - Значит, «Три товарища»! Итак, за «Трёх товарищей»!
        Мы «чокнулись» кусками торта…
        Это было неделю тому назад.
        А сейчас Баран, по-бараньи пригнув свою большую голову, шагает по Гошиной комнате и талдычит своё:
        - Объясни! Объясни!..
        - Да не буду я тебе ничего объяснять! - горячится Гоша. - Хочешь, играй, не хочешь, скатертью дорога!
        - Ну и вали! - говорит Баран. - Мы сами разберёмся!
        - Кто - я?! - Гоша зеленеет.
        Мне смешно. Я встаю между ними и тихо так говорю:
        - Ринг! К бою!
        - Чего?! - рычит Баран.
        - Что?! - вопит Гоша.
        - К бою, - повторяю я.
        Внезапно они хватают меня и начинают щекотать.
        - Ай! - визжу я. - Нет! Нет! Только не это!
        Мир восстановлен. Репетиция продолжается.
        - Небо! Я давно не видел тебя! - завывает Гоша.
        - Чего ты орёшь? - перебивает его Баран. - Чего ты бесишься?!
        А я думаю: «Надо же, Баран прямо как режиссёр… Во всём хочет разобраться… А анекдоты не понимает…»
        Увлекающиеся натуры
        Алика пересадили. Уж очень он азартно играет в крестики-нолики! Что же поделать! Баскетболист, нападающий. Да и я футболист. Хоть и любитель. Игроки! Увлекающиеся натуры…
        Наша классная сказала:
        - Алик, на тебя жалуются учителя! И на тебя, Гоша, тоже! Я понимаю, вы дружите! И если я разлучу вас, вы сделаете из этого трагедию! Но это жизнь, мои хорошие! Поэтому… ты, Алик, посиди с Ирочкой. Нет-нет, не с Демьяненко! А с Ирочкой Второй… А ты, Жанна, пожалуйста, пересядь на место Алика…
        - Ты не переживай! - вздохнул Алик, расставаясь со мной.
        - Не волнуйся! Я не переживаю, - ответил я. - Ты же всё равно рядом! Подумаешь! В метре от меня.
        Сдружились мы…
        Жанка шумно плюхается рядом.
        - Привет… - шепчет она.
        - Привет, - киваю я. - Давно не виделись.
        Жанка хихикает.
        Вообще-то, она серьёзная. К ней не подступишься. Поэтому её хихиканье меня слегка удивляет. Даже настораживает.
        - Угощайся, - снова шепчет Жанка.
        Она открывает под партой жестяную коробочку с леденцами и кладёт её на краешек своего стула.
        - Спасибо, - вежливо отказываюсь я. - Сладкое не ем.
        Вроде бы отстала.
        Вдруг шепчет:
        - У тебя есть красная ручка?
        - Нет, - шепчу я. - Только зелёная. И то не пишет…
        - Вообще не пишет?
        - Вообще.
        - Хочешь, я тебе подарю? - шепчет Жанка. - У меня есть!
        - Спасибо. Не нужно, - шепчу я.
        Замолчала. Но, чувствую кожей правого уха, не успокоилась.
        - Ладно, - шепчу я, - давай свою ручку!
        Жанка радостно подмигивает:
        - У меня их много! И все зелёные!
        Она протягивает мне маленькую изящную шариковую ручку длиной с полпальца.
        - Откуда? - спрашиваю я.
        - Дядя подарил. Мамин брат, - Жанка забавно морщит нос.
        Я разглядываю ручку. Красивая. Только выскальзывает из пальцев. Слишком миниатюрная.
        - Она с ароматом ананаса, - шепчет Жанка. - Индийская.
        Я пишу в тетрадке этой самой ручкой с ароматом ананаса и чувствую резкий запах. Я с трудом сдерживаю чих.
        Странный запах у индийских ананасов.
        - Мне этот аромат ужасно нравится, - шепчет Жанка. - У меня от него голова кружится… А у тебя?
        Я шепчу:
        - Тише! Ракетка смотрит!
        Ракеткой мы называем нашу классную. Она тощая и играет в теннис. И всё время рассказывает про какие-то кремлёвские шлемы. Я особенно не прислушиваюсь, но при чём тут география, не пойму.
        Ракетка преподаёт нам географию.
        Оригинально преподаёт.
        Например, она может сказать:
        - Ну-ка, Федотов, покажи-ка мне свою фуфайку… Так-так… Турецкая… Подойди, пожалуйста, к карте!
        Федя идёт к доске.
        - Покажи-ка нам Турцию… Так-так… Южнее, южнее ищи, это, Федечка, Финляндия… Вот молодчина. А теперь, Федя, расскажи нам про землетрясения. У нас ведь в Турции часто землю трясёт…
        И Феде приходится пыхтеть и отдуваться и вспоминать про эпицентры, сейсмические станции и характеристики интенсивности землетрясений…
        - Гошенька, - обращается ко мне Ракетка. - Что это у тебя в руках?
        - Ручка, - говорю я.
        - Покажи-ка!
        Я подхожу к Ракетке и протягиваю ей ручку.
        - Ой! - Ракетка вдыхает аромат ананаса. - Какое волшебство! Откуда оно у нас? Так-так… Мэйд ин Индия… Ну что же… Покажи-ка нам Индию…
        Я нахожу Индию.
        - Так-так… А какой у нас океан назвали в честь Индии? Правильно, Гошенька, Индийский… Ну, тогда расскажи нам про этот океан, а заодно про Тихий океан, про Атлантический…
        Получаю свою четвёрку.
        Возвращаюсь за парту.
        Жанка виновато улыбается:
        - Извини.
        - Да ладно, - шепчу я. - Какая разница? Не спросила бы про индийскую ручку, спросила бы про китайские джинсы или про твои леденцы!
        Я улыбаюсь Жанке, а потом угощаюсь леденцами. Нашими, российскими. Из Санкт-Петербурга.
        Я снова пишу
        Мне понравилось сочинять.
        Я написал пьесу о компьютерном футболе.
        «НАЖМИТЕ ЛЮБУЮ КНОПКУ!»
        Я думал над этим названием три часа пятьдесят шесть минут… Правда, хорошее название?
        НАЖМИТЕ ЛЮБУЮ КНОПКУ!
        Пьеса в двух таймах.
        Действующие футболисты и исполнители:
        Подросток - играю я.
        Компьютерный Дядя - играет Баран.
        Глуховатый Старик - играет Гоша.
        Действие первое (тайм первый).
        Почти весь тайм происходит в компьютерном клубе, на фоне большущего компьютерного экрана. Там проходит компьютерная футбольная встреча между компьютерными сборными командами Коста-Рики и Сенегала. Весь первый тайм слышны гул компьютерного стадиона, голос компьютерного ведущего (на английском языке), свисток компьютерного судьи.
        Музыки никакой. Только звуки трубы и барабанов, в которые стучат компьютерные болельщики.
        И вот…
        В компьютерный клуб входит Подросток.
        На его пути становится Компьютерный Дядя. Он мрачно спрашивает у Подростка:
        - Чего надо?
        Подросток (торжественно):
        - Я хочу стать чемпионом! Компьютерный Дядя начинает душить Подростка и хрипит во всё горло:
        - Давай доллар!
        Подросток задыхается:
        - У меня только двенадцать рублей! Компьютерный Дядя отталкивает от себя Подростка и насмешливо хохочет:
        - Ха-ха-ха!!! Вали! Вали отсюда! Становится темно. Воет ветер. Освещено лишь лицо Подростка.
        Подросток бредёт по мрачному городу. В руке у него недопитая бутылка напитка «Колокольчик».
        Подросток останавливается и произносит свой монолог:
        - Я - подросток. Я хочу играть в компьютерный футбол! Играть или не играть? Вот в чём вопрос… Но разве я смогу сыграть в эту игру, если у меня нет одного доллара, а Компьютерный Дядя душит меня и насмешливо хохочет надо мной? О-о! Как я несчастен! Я заливаю горе остатками «Колокольчика»… Допивать или не допивать?! Ладно, допью!
        Подросток жадно допивает напиток «Колокольчик» и заканчивает свой монолог:
        - Эх, только чудо сделает меня счастливым! Только чудо!
        Появляется Глуховатый Старик:
        - Мальчик, не выбрасывай бутылку!
        Подросток протягивает бутылку Глуховатому Старику:
        - Возьмите, дедушка, допейте! Это «Колокольчик»!
        Глуховатый Старик:
        - Когда-то я был космонавтом… Ты не пожалел для меня своей недопитой бутылки! В благодарность за это я скажу тебе, где я зарыл сундук со своими деньгами! Я получил их за совместный полёт с южноафриканскими астронавтами! Я зарыл сундук под одним деревом в…
        Глуховатый Старик наклоняется к Подростку и что-то шепчет ему на ухо, а дошептав, спрашивает:
        - Ты понял, Подросток, где я спрятал свои сокровища?
        Подросток, хватая дедушку за морщинистую старческую руку, выкрикивает:
        - Дедушка! Огромное вам спасибо! Но как же вы?! Это же ваши деньги!
        - Я уже стар… - отвечает Глуховатый Старик. - Проживу и на пенсию…
        Утро. Светлеет. Дедушка ложится на лавочку в парке, укрывается газетой и засыпает.
        Подросток уходит.
        Воет ветер.
        Действие второе. Тайм второй.
        Почти весь тайм происходит в компьютерном клубе, на фоне большущего компьютерного экрана. Там проходит компьютерная футбольная встреча между компьютерными сборными командами Китая и России. Весь второй тайм слышны гул компьютерного стадиона, голос компьютерного ведущего (на английском языке), свисток компьютерного судьи.
        Музыки никакой. Только звуки барабанов и труб, в которые дует какой-то компьютерный болельщик.
        Но вот…
        В компьютерный клуб входит Подросток.
        На его пути снова становится Компьютерный Дядя. Он мрачно спрашивает у Подростка:
        - Принёс доллар, полудурок?
        Подросток (торжественно):
        - Вот!
        Компьютерный Дядя нюхает доллар. Потом он проверяет доллар на зуб. Потом просвечивает на машинке. Потом говорит:
        - Всё в порядке! Но помни, через сорок минут, я вырублю компик! Ха-ха-ха!
        Подросток садится за компьютер.
        Вдруг на экране высвечиваются слова:
        «НАЖМИТЕ ЛЮБУЮ КНОПКУ!»
        Слышно, как Подросток нажимает на любую кнопку.
        Потом он снова нажимает на любую кнопку.
        Потом он в третий раз нажимает на любую кнопку.
        Так проходит сорок минут.
        Подросток горько смеётся:
        - Хо-хо-хо!.. И об этом я мечтал?! Нет! Нет! Нет! Это глупая ерунда! Ничто не заменит мне настоящего футбольного мяча! Прочь отсюда! На свежий воздух! Я пропах сигаретным дымом! Прочь отсюда! На футбольное поле! На мой пустырь!
        Занавес.
        Я побежал на почту и отксерил пьесу в двух экземплярах: Барану и Гоше.
        Интересно, понравится им «Нажмите любую кнопку» или нет?
        Слёзы, которые я увидел
        За ужином папа сказал:
        - Твой Баранов дурак.
        - Боря? - испугался я.
        - Нет, Борин брат, - сказал папа. - Баранов…
        - Почему? - спросил я.
        - Потому что его снова отправят в колонию, - сказал папа.
        - А что он натворил? - спросила мама.
        - Он? - переспросил папа. - Он спёр бочку авиационного спирта! Его поймали и арестовали.
        Я выскочил из-за стола и быстро оделся.
        - Ты куда? - спросил папа.
        - Папа! Папа! - крикнул я. - Я должен увидеть Борю!
        Папа схватил меня за шиворот и сказал:
        - Подожди. Я пойду с тобой!
        - Зачем? - я попытался вырваться.
        - Не бойся, - ответил папа. - Я постою внизу.
        Он посмотрел в окно:
        - Темно уже. Ночь.
        Папа надел сапоги, куртку, вязаную шапочку, и мы вышли.
        Мы шли быстро. Молча. И почти бежали.
        У Бориного дома папа сказал:
        - Ладно, ты иди. Я подожду.
        Лифт не работал. Я помчался по лестнице на шестой этаж.
        Боря открыл дверь. Он был очень бледный и с красными глазами.
        Боря любит брата и считает его невезучим.
        - А чего ты хочешь? - как-то раз сказал мне Боря. - Он отца потерял в девять лет.
        - Кто? - спросил я.
        - Брательник. Кто же ещё…
        «Странно, - подумал я, - но ведь и ты потерял того же отца… И твоя сестра - Галя Баранова - потеряла его… И были вы совсем малышами…»
        Боря кивает мне:
        - Гошан… Здорово…
        - Боря, что случилось?! - я почти кричу.
        - Да вот… - говорит Боря. - Беда у нас… Брательника замели… Снова…
        - Кто это? - доносится из комнаты женский голос.
        Это Борина мама. Я ни разу её не видел. Как-то так получилось.
        - Это ко мне! - кричит Боря.
        Я и дома у него никогда не был.
        - Ты извини, - говорит Боря. - Давай завтра поговорим.
        - Да, конечно! - отвечаю я. - Я понимаю!
        Боря закрывает дверь…
        Я выхожу к папе.
        Папа топчется на месте, подпрыгивает. Видно, холодно ногам. Его сапогам лет десять.
        Он меня не видит. Стоит ко мне спиной.
        Я подхожу.
        - О! - радуется папа. - Ну что? Как дела?
        - Да никак, - говорю я. - Пошли домой.
        Мы идём по пустым улицам. Быстро, чтобы согреться. И тут мы замечаем, что с неба на нас сыплется первый снег.
        Я подставляю ладонь. И снежинки на ней превращаются в капельки, очень похожие на слёзы, которые я увидел в Бориных глазах.
        Скоро Новый год
        Скоро Новый год. Через девять дней.
        - Что ты подаришь маме? - спросил папа.
        - Вязальные спицы, - сказал я.
        - А мне? - спросил папа.
        Я чуть было не проговариваюсь.
        - Ну папа! - воскликнул я.
        - Шутка! - развеселился папа.
        - А ты что подаришь? - хитро произнёс я.
        - Тебе? - уточнил папа.
        - Да! - сказал я.
        - О! - воскликнул папа. - Это удивительная штука! Ты будешь в восторге!
        Я обрадовался. Люблю получать подарки. И дарить люблю.
        - А маме что подаришь? - спросил я.
        - Не могу сказать, - прошептал папа.
        - Почему? - шёпотом спросил я.
        - Потому что у тебя длинный язык и ты всё разболтаешь.
        - Кто?! - возмутился я.
        - Где мешок? - спросил папа.
        - Какой мешок? - не понял я.
        - Я не знаю, - сказал папа. - Ты сам спросил.
        - Про что?
        - Про мешок!
        Наконец-то я понял, что папа шутит.
        - Ну, папа! - закричал я.
        - Тише! - попросила мама из коридора. Она разговаривала с бабушкой по телефону. - И что? - спросила мама.
        Бабушка что-то ответила.
        - А ты? - спросила мама.
        Бабушка ответила.
        - Напрасно! - сказала мама.
        Бабушка ответила.
        - Не надо было ему ничего обещать! - сказала мама.
        Бабушка ответила.
        - Мама, - сказала мама, - лучше всего позвони ему и скажи, что ты не можешь.
        Бабушка ответила.
        - Ладно, мамулечка, - попрощалась мама, - до завтра.
        И положила трубку.
        Папа подошёл к маме и обнял её.
        Я улыбнулся.
        - Что будем делать? - спросил папа.
        - А давайте наряжать ёлку! - предложила мама.
        - Девять дней до Нового года, - удивился я.
        - А Рождество? - сказала мама.
        - Точно! - обрадовался папа. - Двадцать четвёртого! Послезавтра!
        - Двадцать четвёртого - Сочельник, - поправила мама папу. - А двадцать пятого - Рождество.
        Мама и папа отмечают католическое Рождество. Потом Новый год. Потом православное Рождество. Потом старый Новый год.
        Любят праздники.
        Я тоже, конечно, люблю. Кто же их не любит? Но, честно говоря, немного утомляюсь. Мне больше нравятся не сами праздники, а каникулы. То есть расстояние между первым праздником и последним.
        Праздник - это ураган. А каникулы - это приятная погода.
        Мы спустили с антресолей нашу пластмассовую ёлку, которую я помню с раннего детства. Достали коробки с игрушками и гирляндами и принялись за дело.
        - Ой! - вскрикнула мама, заглянув в одну из коробок. - Моя любимая игрушка!
        Мама потянула за ниточку и показала нам то, что осталось от разбитой ёлочной шишки - матовый красно-оранжевый осколок.
        Мама пригорюнилась.
        - Не переживай, - сказал я и погладил маму по голове.
        - Да… Не буду… - вздохнула мама. - Я помню эту шишку с детства. Она старше меня… Она бабушкина…
        - Жалко, - сказал папа. - Ну что поделаешь?.. Значит, такая у этой игрушки судьба. Она радовала стольких людей. Дай Бог здоровья остальным игрушкам!
        Мне почему-то стало жалко и маму и папу.
        Я вдруг представил, что когда-нибудь, через много лет, я буду так же сидеть со своим сыном, или со своей дочкой, или со своими внуками.
        Мы спустим с антресолей нашу старенькую ёлочку и коробку со старыми ёлочными игрушками. Я открою вот эту самую коробку и так же вскрикну:
        - Ой! Моя любимая игрушка!
        Я вытяну за растрепавшуюся ниточку осколок ёлочного домика или шара.
        - Я помню этот шар с детства… - вздохну я. - Он старше меня… Он бабушкин…
        И кто-то меня так же пожалеет, как жалею я маму и папу, и подумает: «Там, где радость, там и печаль».
        Наверное, для того и существуют праздники, чтобы увидеть печаль и почувствовать вкус радости. И понять, что это навсегда.
        Хочешь быть бабушкой?
        Я вижу сон.
        Я плыву на кораблике.
        На игрушечном ёлочном кораблике по синему морю с белыми волнами-барашками.
        Я приглядываюсь.
        Да нет! Это не волны-барашки. Это мелкие осколки ёлочных игрушек, которые принадлежали моей маме, моей бабушке, моей прабабушке, прапрабабушке…
        Они хрустят под корабликом. Я зажимаю уши, чтобы не слышать этого хруста.
        И тогда я слышу только слабое шуршание: так пенятся прибрежные волны, волны, омывающие крохотный островок.
        Кто-то машет мне с берега.
        Я подплываю ближе.
        Это же Жанка! Какая она забавная! Она сама похожа на ёлочную игрушку. На клоуна, что ли?.. На одинокого клоуна, которого угораздило попасть на необитаемый остров…
        - Эй, Жанка! - кричу я. - Хочешь стать бабушкой моих внуков?
        - Хи-хи-хи! - хихикает Жанка.
        - Что ты хихикаешь? - сержусь я. - Я говорю серьёзно!
        - Я хочу на твой кораблик! - говорит Жанка.
        Мы плывём дальше. Мимо других островов и подводных рифов, мимо китов и старых портов с кораблями, на которых спущены паруса и брошены тяжёлые якоря.
        - Ой! - вскрикивает Жанка. - Мы же плывём на бумажном кораблике! Мы утонем!
        - Ничего! - успокаиваю я Жанку. - Этот корабль сложил из газетной бумаги мой прапрадедушка! Ему можно доверять! Раньше газеты были толстыми! Не то что сейчас!
        - Откуда ты знаешь? - спрашивает Жанка.
        - Как это откуда? - удивляюсь я. - Я и есть собственный прапрадедушка! Видите, любезная, какие у меня усы и какое пенсне! Как у писателя Антона Павловича Чехова! А какие часы на цепочке!
        - Ой! - Жанка прижимает руки к груди. - А где же мой принц?!
        - Я ваш принц! - отвечает мой прапрадедушка. - Поцелуйте меня! Расколдуйте! Я и есть ваш прекрасный принц!
        Тут снова появляюсь я.
        - Как тебе не стыдно! - стыжу я прапрадедушку. - Ты такой старый, с усами, а пристаёшь с поцелуями!
        - Я не старый! - обижается прапрадедушка. - Я заколдованный. Я ещё мальчик, я люблю играть в чудесную игру футбол!
        - Ого! - говорю я. - Так что же ты молчал?! У нас отличное поле! Где мой мяч?
        - Я его проглотил, - вздыхает прапрадедушка. - Нет у нас мяча…
        - Врёшь, брат! - смеюсь я. - Вот мой мяч!
        Я достаю из кармана ёлочный шар и показываю прапрадедушке.
        - Вот он! - радостно смеюсь я.
        - Чур, я стою на воротах! - кричит Жанка.
        Тут прапрадедушка подбегает к Жанке и целует её.
        И Жанка превращается в милую старушку. Но она не замечает этого.
        И я не замечаю.
        И наши дети. И наши внуки. И прапрадедушка.
        - Прелесть! Прелесть! - повторяет он. - Просто прелесть!
        - Прелесть! Прелесть! - шуршат волны-осколки. - Просто прелесть!
        А я бью по мячу, и он разлетается над головой миллиардами звёзд, которые повисают в небе, как на гигантской невидимой ёлке.
        Дядя Юра
        Дядя Юра замечательный человек!
        Когда-то он разбил перед нашим подъездом маленький садик.
        Поставил в нём небольшой столик. Две лавочки. Провёл к садику электричество.
        Мы часто сидим в этом садике. С Женькой-Пузырём, с другими ребятами. До поздней осени. И даже зимой, когда всё вокруг в снегу. И вроде бы холодно сидеть. Но в дяди-Юрином садике почему-то тепло. Почему-то не мёрзнешь.
        А вчера дядя Юра установил в своем садике чудесную ёлку с лампочками.
        Лампочки мигают разноцветными огнями. И на них можно смотреть и смотреть. А вокруг зимняя ночь. Снег. Огни в домах. Красота.
        Надо бы забежать к дяде Юре. Сказать спасибо.
        Я тяну за собой Женьку.
        - Пошли, - говорю я, - поблагодарим человека!
        Мы взбегаем на второй этаж, звоним в колокольчик. Но никто нам дверь не открывает. Жаль! Видно, все в рейсе, а Марина, может, спит, не слышит…
        - Ну ладно, - говорит Женька-Пузырь. - Я пошёл. Поздно! А то мамка заругает!
        Я остаюсь один. Не ухожу.
        Что-то сдерживает меня.
        Я снова дёргаю за колокольчик. Прислушиваюсь. Точно, никого.
        Я иду домой. И правда поздно уже. Давно пора - «кушать и баиньки».
        Я открываю дверь своим ключом. Странная в доме тишина.
        - Мам! - кричу я.
        Мама появляется из кухни. С заплаканными глазами. Она подходит ко мне. Обнимает. Так крепко, что у меня перехватывает дыхание. Что это она?
        - А где папа? - спрашиваю я.
        Папа выходит из кухни. Стоит, не шевелится.
        - Что случилось? - спрашиваю я.
        Они молчат. Они что-то хотят сказать мне. Но молчат.
        Я повторяю:
        - Ну что случилось?!
        Папа смотрит куда-то вбок. Губы у него дрожат. Он кивает и что-то пищит.
        - Что? - спрашиваю я.
        Мне становится больно в груди. Я знаю, он скажет сейчас очень страшную вещь. Такую страшную вещь, наверное, невозможно вынести, но люди выдерживают. Иначе бы вокруг никого не осталось.
        - Дядя Юра, - сказал папа, - разбился. Сегодня утром.
        Я заплакал.
        И-кар
        Мы бродили с Жанкой вокруг кинотеатра.
        Я увяз в снегу. За ночь выпал глубокий снег.
        - Промокнешь, - сказала Жанка. - Иди сюда.
        Я отряхнул сапог и встал на узенькую тропинку. Рядом с Жанкой.
        Над нами на голой ветке сидела ворона. Она каркала, словно икала, и кашляла. Наверное, простудилась.
        - Как тебя зовут? - спросила Жанка у вороны.
        - И-кар… - ответила ворона.
        Я вспомнил Икара и остальных ребят. И наш футбольный матч, и как я потом заболел. И болел долго-предолго. Я думал, что умру. Но потом я выздоровел, и вот теперь стою с Жанкой, слушаю ворону.
        - Сколько тебе лет? - спросила Жанка у вороны.
        - И-кар, и-кар, и-кар!.. - ответила И-кар.
        - Сколько? - Жанка вопросительно посмотрела на меня.
        - Не знаю… - я пожал плечами.
        Жанка подумала и сказала:
        - Триста лет.
        - Старая… - сказал я.
        - Что ты видела? - спросила Жанка у вороны.
        - И-кар, и-кар… И-кар… - ответила И-кар.
        Жанка перевела:
        - Много чего… Всего не упомнишь…
        - Спроси, - сказал я Жанке, - она видела счастливого человека? Хотя бы одного?
        Жанка спросила у вороны:
        - И-кар, ты видела счастливого человека? Хотя бы одного?
        Ворона взглянула на нас и ответила:
        - И-кар! И-кар!
        - Видела, - перевела Жанка. - И даже не одного, а двух.
        - И-кар-р-р! - крикнула И-кар.
        Она взмахнула крыльями.
        - До свиданья, детки! - перевела Жанка.
        И-кар перелетела на крышу соседнего дома.
        - Кар-р-р, кар-р-р! - поприветствовали её подруги-вороны.
        Мы зашагали дальше.
        Воскресенье только начиналось.
        Завтра Новый год.
        Серый пиджак без рукавов
        Всё-таки мы решили сыграть наш спектакль.
        Сегодня премьера! Сегодня второе января.
        Вчера мы репетировали целый вечер.
        Гоша нервничал:
        - У нас нет жёлтого занавеса!
        - А это что? - Баран совал ему под нос оранжевую простыню с красными ромашками.
        - Дальтоник! - кричал Гоша.
        Я становился между ними и привычно командовал:
        - Ринг! К бою!
        - Гошан! Погоди! - раздражался Баран и отстранял меня своим красным кулаком.
        - Отстань от него! - Гоша надвигался на Барана.
        - Что за шум? - раздавался из-за двери бас Гошиного деда. - А драки нет?
        Гошин дед - полковник, дирижёр военного оркестра. В отставке.
        Баран его уважает.
        - Цыц! - Баран зыркал на дверь. - Дед нервничает!
        - Это мой дед! - возмущался Гоша.
        - Цыц! - повторял Баран.
        - Ладно, ладно! - Гоша переходил на шёпот. - Давайте лучше подумаем, кого мы позовём на премьеру.
        - Да кто тут поместится? - Баран разочарованно оглядывал Гошину комнату.
        - Ну почему? - Гоша на цыпочках перемещался вдоль кровати и шкафа, от стула к стулу и назад к столу. - На кровати поместятся трое! Спокойно поместятся! Даже четверо! Вот ещё два стула! Здесь поставим табуретку. Итого - семь зрителей! А здесь протянем занавес.
        - А в шкафу будем переодеваться, - подал голос я.
        Баран и Гоша посмотрели на меня и вдруг дико захохотали.
        Это у них началась предпремьерная истерика.
        Когда она закончилась, мы в последний раз прогнали текст нашей пьесы и составили список приглашённых, в который вошли: почётный зритель - военный дирижёр Борис Моисеевич (Гошин дед), мои мама и папа, Галя Баранова (сестра Барана), Жанка, Алик, а также Женька-Пузырь (его мы посадим на табуретку, ему не привыкать).
        Потом мы молча постояли. Каждый в своём углу.
        Потом разбежались по домам.
        Полночи я не мог уснуть. То ли оттого, что нервничал перед премьерой, то ли оттого, что слушал радио, которое я нашёл первого января под новогодней ёлкой. Мне его подарил Дед Мороз, то есть мама с папой. Я о таком давно мечтал.
        И вот - премьера! Первая премьера в нашей жизни.
        Я смотрю сквозь дырочку в «жёлтом» занавесе.
        Зрителей полный зал. Все пришли.
        Я поворачиваюсь к своим друзьям. Мы волнуемся.
        Баран всё время застёгивает и расстёгивает на своём сером пиджаке без рукавов единственную пуговицу и бормочет свою роль: «Ну и что?.. Допустим… Короче, чего ты хочешь?!»
        Гоша входит в образ. Он одет в белую сорочку и чёрные брюки.
        Когда я увидел Гошу в таком праздничном наряде, я недоверчиво спросил:
        - Разве так должен выглядеть мужчина неопределённого возраста?
        - Не уверен, - ответил Гоша. - Но уже поздно что-то менять.
        Я поправляю на носу старые бабушкины очки с толстыми стёклами. Они всё время спадают с носа. К тому же сквозь них практически ничего не видно. Я, можно сказать, передвигаюсь на ощупь.
        - Пора, - произносит Гоша.
        Он заводит будильник, который, как написано в пьесе, должен изображать «едва слышное, можно сказать, отдалённое» тиканье часов.
        Будильник громко тикает и внезапно разражается оглушительным звоном.
        Гоша сердито стучит по нему кулаком.
        Будильник замолкает и, как ни странно, начинает «едва слышно тикать».
        - Ну! - хрипит Баран и подталкивает Гошу к занавесу. - С Богом!
        Гоша вываливается в зал с диким воплем:
        - Как давно я покинул этот дом!
        Он брякается на пол, смотрит в потолок и заунывно воет:
        - Не-ебо! Я давно-о не видел тебя-я-а!..
        Следом выскакиваю я. Придерживая бабушкины очки, я чуть было не спотыкаюсь о Гошу и испуганно ору:
        - Кто вы?!
        Гоша почему-то хватает меня за ногу.
        - Я-а-а? - ревёт Гоша.
        Я пытаюсь вырвать ногу из цепких Гошиных пальцев.
        Гоша хватает меня за вторую ногу.
        - Это ты?! - кричу я и валюсь на Гошу.
        Гоша подхватывает меня. Бабушкины очки летят с моего носа вниз и стукают Гошу по лбу.
        У бабушки очень тяжёлые очки.
        - Да… это я… - Гоша потирает ушибленный лоб.
        Неожиданно занавес падает и перед публикой предстаёт ошалевший Баран.
        Лицо у него такого же цвета, как упавший занавес.
        Я продолжаю барахтаться на Гоше. У Гоши никак не получается спихнуть меня с живота.
        Я стараюсь выкрикнуть:
        - Я узнал тебя!
        Баран мычит:
        - Ну и что?
        Наконец я вскакиваю на ноги.
        - Это же ты?! - кричу я и неожиданно чихаю.
        Баран садится на пол. Видно, ноги не держат.
        - Допустим… - кряхтит Баран.
        Я тоже сажусь рядом. Подбираю бабушкины очки и напяливаю их на нос.
        - Как давно мы не виделись, - говорю я Барану. - Мы - три давних друга.
        Пропустив половину текста, Баран произносит:
        - У меня нет для вас игрушек!
        Гоша подсаживается к нам и тоже говорит какую-то ерунду:
        - Ничего! Не переживай! Мы их купим!
        - А то! - кивает головой Баран.
        Полный провал! Только я верен тексту. Я говорю:
        - Когда я снимаю очки, весь мир кажется мне добрым и размазанным…
        Хотя это совершенно не к месту. Полная белиберда…
        Гоша молчит. А он должен произнести:
        - Ты опечалил его…
        И Баран молчит. Он снимает с себя серый пиджак без рукавов и набрасывает его на Гошу. Прямо на голову.
        Гоша снова молчит. А он должен медленно встать на ноги, подобрать с пола серый пиджак без рукавов, надеть его и, посмотрев на небо, произнести:
        - Да, будет дождь… Пора в дорогу!
        И тиканье часов должно усилиться.
        А потом должен опуститься занавес.
        Но ничего этого не происходит.
        Зрители смотрят на нас, едва сдерживая рыдания. Или гомерический хохот. Я не вижу через бабушкины очки.
        Потом полковник Борис Моисеевич, утерев слёзы, говорит нам:
        - Орлы! Сейчас будем чай пить! С яблочными пирогами!
        Видно, других пирогов в нашем городе не пекут.
        Часть третья
        Ворота

        Письмо
        Я получил письмо.
        На первый взгляд оно показалось мне странным.
        На конверте был указан только мой адрес. А в графе «Адрес отправителя» написаны лишь две буквы:
        «А» и «О».
        С такими инициалами я никого не знаю.
        Но самое удивительное, что на конверте стоял штемпель с датой отправления - 20.12. Это значит - двадцатое декабря. А год я вообще не смог разобрать. Он плохо пропечатался.
        Получается, письмо было послано четыре месяца тому назад. Даже чуточку больше.
        Сегодня двадцать первое апреля. Через двадцать дней мой день рождения!
        Я вскрыл конверт. В нём лежал тетрадный листок.
        На листке я прочитал:
        «Ты никогда меня не простишь! Я знаю. Но всё-таки прости меня. Больше я ничего не хочу от тебя. Пожалуйста, прости меня! Моя глупость будет наказана. Она уже наказана. Пожалуйста, прости меня».
        И всё. Я повертел листок. Больше ничего.
        Я снова пробежал глазами письмо.
        Знакомый почерк.
        Только это не её почерк. Я помню её почерк. Он такой наклонный и ровный.
        А это какие-то каракули.
        И потом, инициалы - «А. О.».
        Да нет у меня таких знакомых. Ни в нашем городе, ни на всей Земле.
        Я положил письмо на тумбочку и задумался.
        Вот кто-то четыре месяца тому назад взял ручку и написал мне эти слова в надежде, что я получу их вовремя и что-то изменится в его или в её жизни. Но письмо затерялось где-то. А потом всё-таки нашлось. Только поезд ушёл, как любит повторять моя бабушка. И, когда она говорит это, мне всегда становится одновременно и грустно, и спокойно, и весело на душе.
        И вот почему.
        Однажды мы с мамой (мне было тогда года четыре) собрались куда-то ехать. Я уже не помню куда.
        Стояло жаркое лето. И, наверное, мы ехали на море. Раньше мы часто отдыхали на море.
        Мы ужасно торопились, потому что опаздывали на поезд. До отхода поезда оставалось минут пять.
        И вдруг у входа на вокзал мама увидела апельсины. Мама обожает апельсины. Когда она видит апельсины, у неё загораются глаза. Ни о чём другом она уже больше не может думать. Только об апельсинах.
        Мама подскочила к ларьку и крикнула продавщице:
        - Пять кило апельсинов!
        Продавщица, не торопясь, взвесила пять килограммов оранжевых апельсинов. И пересыпала их в пакет.
        - Спасибо! - завопила мама.
        Она схватила апельсины и скомандовала мне:
        - Скорее! Бегом! За мной!
        Мы выбежали на перрон. Поезд ещё стоял.
        Мы помчались к своему вагону. Маме было ужасно неудобно бежать. К животу она прижимала пакет с апельсинами, а сзади, по спине, её била сумка с вещами. Да и я к тому же всё время отставал.
        И вдруг, когда мы уже почти добежали до своего вагона, пакет с апельсинами разорвался прямо у мамы в руках! Поезд в это время тронулся с места, а апельсины покатились по перрону - такие оранжевые мячики. - Они катились, и провожающие бросились подбирать и совать их маме. А пассажиры и проводницы смеялись.
        Мама бегала и ловила свои апельсины.
        Они снова падали.
        И поезд ушёл.
        И вот почему, когда бабушка говорит об ушедшем поезде, мне становится одновременно и грустно, и спокойно, и весело на душе. Мама сказала мне тогда:
        - Как весело катились апельсины! Как грустно, что ушёл поезд! Но как мне спокойно, что ты - рядом! И я с тобой!
        ПЖВ
        Федю Федотова вызвали к доске.
        Роза Максудовна сказала:
        - Федотов, читай задачу вслух! Потом решай! На доске!
        Быстро!
        Роза Максудовна толстая, но очень энергичная женщина.
        Федя Федотов панически боится Розы Максудовны.
        А когда боится, начинает заикаться.
        Запинаясь, он читает:
        - В а-автобусе б-было н-несколько п-пассажиров. На п-первой ос-становке…
        - Федотов! Верни учебник!
        Роза Максудовна сердито читает вслух задачу, причём обращаясь именно к Феде Федотову:
        - Федотов! Ты слышишь? Итак! В автобусе было несколько пассажиров! На первой остановке вышло 8 и вошло 5, а на второй вышло 9 и вошло 16! Кого, Федотов?!
        - К-кого?
        - Пассажиров! Сколько пассажиров было в автобусе до первой остановки, если после второй остановки их стало 35?
        Федотов закатывает глаза и через три секунды сообщает:
        - Т-тридцать один…
        У Феди Федотова исключительная способность - он поразительно быстро считает в уме.
        Я как-то раз спросил у него:
        - Федул! Как это у тебя получается?
        - Не знаю, - ответил Федя. - Как-то так… само…
        Мне стало ужасно завидно. А потом я успокоился. Это же необъяснимое явление. Чему тут завидовать?
        - Федотов! - раздражённо произносит Роза Максудовна. - Я у тебя не ответ спрашиваю, а решение задачи! Бери мел и пиши!
        Федотов берёт мел и начинает писать: «Было - неизвестно сколько. Вышло 8 пс. Вошло 5 па. Вышло 9 пр. Вошла 16 пж. Стало - 35. Значит, было - 31 пжв».
        - Федотов! Ты можешь быстрее? - спрашивает Роза Максудовна и смотрит на доску.
        Класс умирает со смеху.
        - Федотов! - кричит Роза Максудовна. - Где уравнение?! Что такое «пс», «па», «пр»? Что такое «пж», «пжв»?!!
        - Ой, - ойкает Федя, стирая «в» у «пжв». - Это п-пассажиры…
        - Садись, Федотов! - красная Роза Максудовна пододвигает к себе классный журнал и берёт ручку. - Жалко мне тебя, Федя… Гений ты наш… Садись, садись… Три с минусом…
        Честно говоря, всю эту историю я слушаю вполуха. Меня больше заинтересовывает то, что написал Федотов. И даже не что, а как! То есть Федин почерк.
        На перемене я подошёл к нему и сказал:
        - Федул, ты нормальный человек?
        - Ч-что? - спросил всё ещё заикающийся Федя.
        Я достал из кармана сложенное письмо от «А.О.», развернул его и показал Федотову.
        - Это твоё? - спросил я. - Признавайся, если ты нормальный!
        Федотов покраснел.
        - Ну?! - сказал я.
        - М-моё… - промямлил Федотов.
        - А за что я должен тебя простить? - спросил я.
        - М-меня? - переспросил Федотов.
        - Ну а кого! - сказал я. - Это ты писал: «Ты никогда меня не простишь… Пожалуйста, прости меня»? Или не ты?!
        - Я… - сник Федотов.
        - А что такое «А. О.»? - спросил я. - Ты же «Ф. Ф.»!
        - Это н-не я… - Федотов старался на меня не смотреть.
        - А кто? - спросил я.
        - Она… - ответил Федотов.
        - Да кто - она?! - громко и зло сказал я.
        Проходившая мимо нас девчонка испуганно отпрыгнула в сторону.
        - Ира… - ответил Федотов.
        Я, конечно, подозревал, но всё равно для меня это было ударом. Ниже пояса.
        - А поч-чему «А. О.»? - заикаясь, проговорил я.
        - Потому что, - тихо сказал Федотов, - её имя и фамилия заканчиваются на эти буквы… Вот почему…
        Мне стало тоскливо.
        - Оно, - я показал на письмо, - пришло только вчера.
        - Жаль, - сказал Федотов.
        - Тебе, что, правда, жалко? - изумился я.
        - Да, - сказал Федотов. - Она ведь меня уже не любит… Разлюбила ещё тогда, зимой…
        - Ну и что теперь? - спросил я.
        - Не знаю… - ответил Федотов.
        - Ладно, - сказал я. - Ладно…
        Федя Федотов смотрел на меня такими глазами, словно провожал на войну, и больше никогда не увидит.
        - Ты меня не жалей, Федул, - сказал я.
        У меня в жизни всё чудесно.
        - Да, - ответил Федотов. - Хорошо. Конечно.
        - И себя не жалей, - сказал я.
        И тут мы заметили Иру Демьяненко. Мы увидели, что она хочет к нам подойти.
        Но мы отвернулись и пошли по коридору.
        К туалету с табличкой «М» на двери. Чтобы спрятаться за этой дверью от всех женщин мира.
        Дневник
        23 апреля.
        Я начал вести дневник. Вдруг я стану знаменитым? Разве такое не может произойти? Могу же я прославиться? Как футболист или как писатель.
        У меня спросят (какая-нибудь журналистка или спортивный комментатор):
        - Наверное, вы, как и многие известные люди, вели в детстве дневник?
        Я отвечу:
        - Конечно. Вёл.
        У меня спросят: - И что вы записывали в своём дневнике?
        - Мысли, - скажу я.
        - Великих людей? - спросят у меня.
        - И великих людей тоже, - отвечу я скромно.
        - На что вы намекаете? - спросят у меня.
        - Видите ли, - отвечу я, отпив из высокого бокала апельсиновый сок, - мысли посещают не только великих людей, но и одарённых детей.
        - О-о! - скажут мне. - Значит, вы можете процитировать и себя?
        - Конечно, - отвечу я, хлебнув сока. - Вот, к примеру… «Самая величайшая игра в мире - это футбол!» Или - «И театр велик!» Или - «Футбол… театр… любовь… Что важнее?»
        - Поразительно! - воскликнут журналисты или спортивные комментаторы. - А может быть, вы записывали в своём дневнике какие-нибудь интересные или, наоборот, забавные случаи из вашей жизни?
        Я улыбнусь такой усталой улыбкой и скажу:
        - Я прочитаю вам несколько интересных и забавных случаев из своего дневника…
        Я надену очки в золотой оправе, открою свой дневник, но предварительно сделаю небольшое вступление:
        - Это было в ту пору, когда на некоторых футбольных полях ворота были сделаны из деревянных ящиков для фруктов. Это сейчас в каждом дворе стоят лёгкие ворота из пластика и стекла. Но тогда мы гоняли мяч по пыльному пустырю и били, били по воротам, не жалея ни ног, ни мяча, ни, тем более, наших странных ворот!
        Я откашляюсь и начну читать…
        …Сегодня 23 апреля. Жанка спросила у меня:
        - Можно я поиграю с вами в футбол?
        - С нами в футбол? - засмеялся я.
        - Да, - сказала Жанка. - Я очень люблю футбол! Не смейся!
        Она сердито посмотрела на меня.
        - Я никогда не играл в футбол с девчонками… С девочками, - поправился я.
        - Не играл - поиграешь! - сказала Жанка.
        - А вдруг тебя толкнут? Ты упадёшь, поранишься!
        - Ты боишься только этого? - спросила Жанка. - Или, может быть, ты стесняешься?
        - Я? - сказал я. - Ничего я не стесняюсь!
        Мы пришли на наш пустырь. Никого ещё не было.
        Я сказал:
        - Ты по мячу бить умеешь?
        - Научи, - ответила Жанка.
        Я показал, как надо бить по мячу. Жанка ударила, но очень слабо.
        - Бей резче, - сказал я. - Иначе удара не будет.
        Жанка снова ударила.
        - Да нет! - сказал я. - Не сильно, а резко! Вот так!
        Жанка повторила.
        - Да зачем тебе это? - удивился я. - Играй в свой бадминтон! Ты же здорово машешь ракеткой!
        - Ты будешь меня учить? - перебила Жанка.
        - А давай попробуем знаешь что? - предложил я.
        - Что?
        - Стань в ворота! - сказал я. - У тебя прыжок хороший! Ты не боишься мяча?
        - Я? - фыркнула Жанка. - Бей!
        Я ударил. Жанка поймала мяч.
        - Молодец! - похвалил я. - Здорово!
        - Бей, бей! - крикнула Жанка. - Сильнее бей!
        Я отошёл от мяча. Разбежался. Ударил.
        Жанка поймала и этот мяч и с довольным видом отпасовала его назад.
        Следующий удар был намного сильнее предыдущего.
        Жанка подпрыгнула, отбила мяч кулаками и упала в пыль.
        Я подбежал.
        Жанка лежала на боку молча, с крепко закрытыми глазами и сжатыми зубами.
        - Что с тобой? - спросил я.
        Жанка открыла глаза и с трудом ответила:
        - Мне больно…
        - Где? - крикнул я.
        - Нога… - сказала Жанка.
        Я потрогал Жанкину лодыжку.
        - А-ай! - завопила Жанка.
        - Ничего страшного, - сказал я. - Подвернула. Просто очень сильно. Давай-ка вставай! Пошли к нам. Только осторожно… Надо лёд приложить, а потом перебинтовать. Не бойся… Потерпи немного…
        - Да подожди ты! - разозлилась Жанка. - Куда ты меня тянешь?! Я так быстро не могу!
        Мы доковыляли до нашего подъезда.
        Покорили четвёртый этаж…
        Я открыл дверь. Помог Жанке войти и сесть на стул в прихожей.
        - Сейчас, - сказал я и побежал за льдом.
        Он у меня всегда в холодильнике. На всякий случай.
        - Ай! Ай! Ай! - запричитала Жанка, когда я приложил к лодыжке лёд.
        - Терпи, терпи, - сказал я.
        Жанка послушно умолкла.
        Я принёс мокрое полотенце и вытер Жанке лицо, руки, шею. Отряхнул ей волосы. Она же была вся в пыли, в земле.
        Жанка смотрела на меня, как щенок. Большими глазами.
        Вдруг она сказала:
        - А я тебе нравлюсь.
        Я ничего не ответил.
        - А ты меня любишь, - сказала Жанка.
        Я снова промолчал.
        Потом Жанка сказала:
        - Ой, что это у тебя? На голове! Нагнись! Я нагнулся.
        Жанка поцеловала меня в щёку и сказала: - А мы поженимся!
        Я снова ничего не сказал.
        Потом я перевязал Жанке ногу. Хорошо перевязал. И позвонил Жанкиному дяде. Чтобы он приехал за ней на машине.
        Не мог же я нести её на себе по всему нашему району!
        Даже если это моя будущая жена.
        Доживём!
        Мама стояла у окна и плакала.
        - Мама, - сказал я. - Не плачь…
        - Ну как не плакать? - лицо у мамы сморщилось в кулачок. - Вкалываем, вкалываем, а толку никакого. Ещё десять дней до зарплаты! Что мы будем кушать?!
        Папа что-то пробормотал и вышел из комнаты.
        - Всё у нас будет! - сказал я. - Выкрутимся, как всегда!
        - Вот именно - «как всегда»! - снова заплакала мама. - Что у нас будет?! Оладьи с ложечкой сметаны?!
        - И прекрасно! - крикнул папа из кухни. - Растолстели, а теперь похудеем!
        - А Гоша?! - крикнула мама.
        - Я тоже буду кушать оладьи! - сказал я. - Ты такие вкусные оладьи готовишь!
        - Правда? - спросила мама, сморкаясь в платок.
        - Конечно! - сказал я.
        - Тебе приготовить оладьи? - спросила мама и поцеловала меня в ухо.
        Какая у неё мокрая щека! Вся в слезах! Бедная мама…
        - А я что, рыжий?! - крикнул папа.
        - Я приготовлю тебе оладьи, - сказала мне мама, не обращая внимания на папины выкрики.
        - А я пойду в магазин и куплю кефир! - папа появился в дверях.
        - Интересно, - спросила мама, - на какие деньги?
        - Вот на эти! - сказал папа и показал пять долларов.
        - Откуда они у тебя? - спросила мама.
        - Подали! - говорит папа. - На паперти!
        А потом рассказал:
        - Сегодня Бибилашвили поспорил со мной, что я не смогу выпить банку воды! Трёхлитровую! Махом! На эти самые пять долларов!
        - Ну и что? - ужасается мама.
        - Вот я и выпил! - просиял папа.
        И отправился за кефиром. А я вместе с ним.
        Доллары мы обменяли в Сбербанке. Зашли в магазин. Набрали в корзину: кефир, пять чудо-сырков и кукурузные хлопья без сахара. И ещё сдача осталась - рубль.
        Кефир, сырки, хлопья. Это наша потребительская корзина на сегодняшний день. Разве плохо?!
        А завтра будет видно. До завтра ещё надо дожить.
        Приказано - жить!
        - Приказано - жить! - скомандовал за дверью полковник-дирижёр Борис Моисеевич, Гошин дед.
        - Чего это он? - испугался Баран и пригнулся.
        - По телефону разговаривает, - объяснил Гоша. - С ветераном.
        - А-а-а, - Баран с уважением поглядел на дверь. - У меня дед тоже воевал!
        - Мой не воевал, - сказал Гоша. - Его в суворовское училище взяли. Как сына Героя Советского Союза, погибшего на фронте.
        - Надо же! - Баран выпрямился.
        - Как же твой дед воевал? - спросил Гоша. - Сколько ему было лет?
        - Да он пацаном воевал, - сказал Баран. Он сыном полка был.
        Ну всё! Баран разговорился, теперь его не остановишь!
        - Мне мамка рассказывала, - продолжал Баран, - я сам деда никогда не видел… Он с кухней ездил. С этой… с полевой кухней. Так вот, случай был! Везут они кухню. Вдруг стрелять начали. Они с дороги - в кусты! А там два немца с автоматами. Обрадовались ужасно! Кричат: «Дафай! Дафай! Каша! Русский каша - карашо! Гут! Гут!» А наших - только повар и мой дед - пацан! Повар - руки кверху, а дед встал перед кухней и кричит: «Не пущу! Это нашим!» Немцы сначала обалдели, а потом заржали. Дали деду под зад. Крикнули повару: «Ты - плохой зольдат! Киндер - хороший зольдат!» Поржали ещё… И отпустили!
        Весело Баран рассказывает.
        Я смеюсь так громко, что начинаю икать.
        - Ладно, - говорит Гоша. - Мы репетировать будем или не будем?
        - Ик! - отвечаю я. - Будем.
        - А может, не будем? - предлагает Баран. - Пойдём пошатаемся! Такая погода!
        Погода прекрасная! В окне, как в красивой раме, висят белые облака на фоне голубого неба и совсем вдали летит маленький самолётик…
        - А пойдёмте к брательнику! - вдруг говорит Баран.
        Мы с Гошей переглядываемся.
        - Ик, - напоминаю я. - Он же в тюрьме.
        - Ну и что? - говорит Баран. - А мы ему передачу понесём. Я, вообще-то, не хотел раньше времени говорить… Нехорошая примета… Короче, с него, наверное, обвинение снимут. Не воровал он бочку спирта!
        - Чудесно! - радуется Гоша.
        - Это отец твой разузнал, - говорит мне Баран.
        - Папа? - удивляюсь я. - Ик!..
        - Да, - говорит Баран. - Прямо как этот… частный детектив! Он чего-то там раскопал и всё, что надо, этому… следователю сообщил. Скоро выпустят брательника! Не воровал он!
        - Ура! - закричал Гоша.
        - Ура! - завопил я. - А что мы ему понесём?
        - Имеется яблочный пирог! - сообщил громкий голос из-за двери.
        Я засмеялся.
        Добрый дед у Гоши - военный дирижёр Борис Моисеевич. И слышит прекрасно.
        А Гоша утверждает, что дед глуховат на одно ухо.
        Как сказать по-шведски?
        Мы по уши в грязи.
        Льёт как из ведра. Грохочет гром, бьют по крышам молнии. Гроза!
        Мы носимся с Женькой-Пузырём по нашему пустырю. Лупим по мячу изо всех сил. И смеёмся, как ненормальные.
        Нас двое. Больше таких сумасшедших не найти. Во всём квартале не найти. Во всём городе. Во всём мире. Мы - фанатики.
        Из-под мяча, из-под наших ног да с нас самих летят брызги во все стороны! А мы не можем остановиться, бегаем и бегаем за мячом - от ворот до ворот и назад.
        Я задеваю кочку. Лечу головой в лужу.
        Женька пытается дотянуться до мяча, но сам поскальзывается и присоединяется ко мне.
        Мы барахтаемся в мутной воде.
        - Который час?! - спрашиваю я, доползая до Женькиных ворот.
        - Откуда я знаю?! - отвечает Женька. - Может, час, а может, и больше!
        Пошатываясь от усталости, я встаю на ноги и перекатываю мяч через воображаемую линию ворот.
        - Гол, - говорю я. - Двадцать четыре - двадцать три в мою пользу!
        - Всё! - трясёт Женька мокрой головой. - В школу пора! Время! Если я и сегодня опоздаю, Ракетка отца вызовет…
        - Да откуда она узнает? - говорю я. - Первый урок - Фрекен Бок!
        Фрекен Бок - учительница немецкого языка.
        - Нет, всё! - говорит Женька. - Капут!
        - Ладно! - выдыхаю я. - Но я выиграл!
        - Выиграл, выиграл… - соглашается Женька.
        Дома первым делом я смотрю на часы.
        Ёлки-палки! Всего семь минут до звонка!
        За эти четыреста двадцать секунд я успеваю: прыгнуть под душ, кое-как обтереться полотенцем, натянуть на себя одежду, подхватить рюкзак, закинуть в него яблоко, запереть квартиру, сбежать по лестнице вниз, домчаться до школы (вдоль забора до ворот и назад к чёрному ходу, потому что на парадном всегда висит огромный замок), взбежать на второй этаж, ворваться в класс. И, заметьте, не в качестве опоздавшего!
        Следом за мной входит наша немка. Она старенькая, худенькая и маленькая, почти с меня ростом. Но кто-то прозвал её Фрекен Бок. И вот почему.
        Иногда, не так уж и часто, где-то раз в месяц, Фрекен Бок спрашивает у нас:
        - Немецкий или шведский?
        Те, кто терпеть не могут немецкий, вопят:
        - Шведский, шведский!
        На уроках немецкого языка наша странная добрая немка ставит даже «бананы». А на уроках шведского, который в школах не изучают, мы получаем одни пятёрки. Потому что шведский - это просто так. Для души.
        Фрекен Бок обучает нас шведскому как бы подпольно. Это наш общий секретик, о котором больше никто не знает.
        Фрекен Бок ужасно любит, когда мы выбираем свенск - шведский. В институте Фрекен Бок изучала два языка - немецкий и шведский.
        - Но шведский, - утверждает Фрекен Бок, - намного интереснее немецкого! Это удивительный язык!
        На самом деле причина в другом. Просто нашей учительнице ужасно хочется поболтать по-шведски. А всё потому, что дедушка Фрекен Бок был самым настоящим шведским моряком. Он плавал на сухогрузе, который как-то раз встал на якорь в Санкт-Петербурге. В Санкт-Петербурге дедушка по уши влюбился в будущую бабушку Фрекен Бок. Потом они поженились, у них родился сын, сын вырос, тоже женился, и у дедушки Фрекен Бок появилась внучка, которой много лет спустя мы и дали это прозвище - Фрекен Бок.
        К сожалению, дедушка Фрекен Бок воспитывал свою внучку один. Потому что Фрекен Бок была сиротой. В четыре года, совсем крохотулечкой, она потеряла в блокадном Ленинграде и маму, и папу, и бабушку… Они умерли от голода. Из их семьи выжили только Фрекен Бок и её дедушка… Дедушка Фрекен Бок очень заботился о Фрекен Бок. И души в ней не чаял. А по вечерам он беседовал с маленькой Фрекен Бок на своём родном языке, шведском, и тосковал по родине, да и вообще грустил без жены и сына. Потом Фрекен Бок выросла, стала учительницей. И принялась ухаживать за дедушкой.
        Так они и жили вдвоём, Фрекен Бок и её дедушка. Жили не тужили, но однажды дедушка покинул Фрекен Бок. Он ушёл туда, откуда никогда не возвращаются, и Фрекен Бок осталась одна: с дедушкиным шведским языком и памятью о тех вечерах, когда они с дедушкой разговаривали друг с другом по-шведски…
        Вот почему Фрекен Бок решила сделать из нас шведов: ей нужны были собеседники.
        - Шведский или немецкий?! - разносится по классу её тоненький голосок.
        - Шведский! - кричу я.
        - Шведский! - подхватывают остальные.
        - Эй, Гоша! - приветствует меня по-шведски Фрекен Бок.
        Это означает: «Здравствуй, Гоша!» или «Привет, Гоша!» Так здороваются шведы - «Эй!»
        - Эй! - машу я рукой.
        - Хюр хар ду де? - спрашивает Фрекен Бок.
        Я должен перевести. У нас такое правило: Фрекен Бок произносит свою фразу по-шведски, а мы переводим её на русский язык.
        - Как поживаешь? - перевожу я и быстро отвечаю. - Такк, бра! Спасибо, хорошо! Я у Женьки выиграл! Двадцать пять - двадцать четыре!
        - Двадцать четыре - двадцать три! - кричит с места Женька.
        - Эй, Женя! - здоровается Фрекен Бок.
        - Эй! - отвечает Женька. - Чего ты мелешь? Ты всего двадцать четыре гола забил!
        - Хюр эр де? - очень серьёзно, несмотря на Женькино «Чего ты мелешь?», продолжает Фрекен Бок.
        - Хюр эр де… - бормочет Женька. - А! Ну да! Как у тебя дела?
        Женька выскакивает из-за парты:
        - Бара бра! Всё хорошо!
        - Ду кан сила, Женя! - говорит Фрекен Бок.
        - Ты можешь сидеть, Женя! - переводит Женька. - Да мне чего-то не сидится!
        Федя Федотов ржёт, как молодой жеребец. Обострённое у него чувство юмора.
        - Эй, Федя! - здоровается с Федотовым Фрекен Бок.
        - Эй, Федя! - повторяет Федотов.
        - Вар эр ду ню? - спрашивает Фрекен Бок.
        - Чего? - переспрашивает Федотов.
        Фрекен Бок улыбается и переводит сама:
        - Где ты сейчас?
        - Здесь, - отвечает Федотов.
        У него такой глупый вид, что мне даже не смешно. Остальные, правда, веселятся.
        И вдруг поднимает руку Ира Демьяненко.
        - Я, Ира. Хар ду ноон фрога? - спрашивает Фрекен Бок.
        Ира Демьяненко стоит ко мне вполоборота. Мне кажется, что она взглянула на меня. Но нет, она обращается к Фрекен Бок.
        - Да, Ира. У тебя вопрос? - переводит Ира и продолжает: - Я… Яг хар эн фрога… Да… У меня вопрос…
        - Вад фёр фрога хар ду? - спрашивает Фрекен Бок.
        - Какой вопрос? - переводит Ира и внятно произносит: - Хюр сэйер манн «Я тебя люблю» по свенска? Как сказать по-шведски: «Я тебя люблю?»
        - Яг эльскар дэй, - отвечает Фрекен Бок как ни в чём не бывало.
        И Ира Демьяненко повторяет:
        - Яг эльскар дэй.
        Она говорит так тихо, что все вокруг перестают шуметь и валять дурака.
        - Яг эльскар дэй. Я тебя люблю.
        Ира смотрит на меня.
        Вот упрямая!
        Жанка уже не хромает.
        - Нога прошла! - сообщает Жанка.
        - Хорошо, - говорю я. - Совсем не болит?
        - Совсем! - отвечает Жанка.
        - Чудесно, - говорю я.
        - Прошла нога! - повторяет Жанка. - Пошли на пустырь!
        - Зачем? - спрашиваю я.
        - Учи меня дальше! - требует Жанка. - Ты же сам говорил, у меня хороший прыжок.
        - Ну и что, - говорю я. - А лодыжки слабые.
        - У кого? - спрашивает Жанка. - У меня лодыжки слабые?
        - У тебя, - говорю я. - Снова растянешь!
        - Я растяну? - возмущается Жанка. - Пошли, я тебе говорю! Пошли тренироваться!
        Вот упрямая!
        Мы пришли на пустырь. На поле разминались Женька-Пузырь, Вася, Серёга, Эдик, Икар, Петя, ещё двое ребят из нашего дома - Жора и Арик.
        - О! - крикнул Вася, увидев нас. - Полный комплект.
        - Какой полный? - сказал Эдик. - Нас девять человек!
        - А я? - спросила Жанка.
        - Что ты? - не понял Эдик.
        - Я десятая! - сказала Жанка. - Я могу на воротах стоять!
        - Да не слушайте вы её! - возмутился я. - Что ты мелешь?
        - Я мелю?! - разозлилась Жанка.
        Она направилась к воротам.
        - Я мелю?! - крикнула Жанка. - Эй! Вон ты!
        Она показала рукой на Эдика:
        - Давай! Бей!
        Жанка застыла перед воротами и уставилась на мяч.
        - Сильно бей!
        Эдик ухмыльнулся, разбежался и ударил по мячу.
        Мяч попытался влететь в девяточку, но Жанка ловко его отбила.
        - Ого! - завопили ребята. - Во даёт!
        - Теперь ты бей! - крикнула Жанка Арику, который с пенальти забивает десять из десяти.
        Арик загипнотизировал нас, мяч, и, как нам показалось, Жанку.
        Потом он ударил по мячу. Коварно ударил. Вспоров поле, мяч промчался по земле в нижний правый угол, но Жанка кошкой метнулась к мячу и остановила его… ногой! Не отбила! Остановила! Так легко, словно занималась этим всю свою жизнь!
        «Публика» зааплодировала.
        - Кошка! - заорал Арик. - Играй за нашу команду!
        - За нашу! - крикнул Серёга. - Мы тебя не обидим!
        Жанка раскраснелась.
        - Ну что? Есть ещё желающие? - спросила она и бросила мяч в «публику».
        «Желающим» оказался… я.
        Меня словно кто-то дёрнул, наверное, чёртик, я подхватил мяч и крикнул Жанке:
        - Становись! Становись на ворота!
        - Бей! - ответила Жанка. - Бей! Не тяни!
        Такого со мной не было сто лет - все засвистели и заулюлюкали! Потому что после моего удара мяч взлетел к небу, после чего, рыдая в душе, я поплёлся выуживать его из колючих кустов шиповника, которые росли на противоположном краю пустыря.
        Там больше пенсия!
        5 мая.
        Через шесть дней мне исполнится 12 лет.
        И пойдёт тринадцатый - чёртова дюжина. Я в приметы не верю. То есть почти не верю. Но, может быть, это и есть примета. Примета для меня.
        Тринадцатый год - жди неприятностей.
        И вот они - неприятности.
        Если это можно назвать неприятностями. Это не неприятности. Это хуже…
        Утром мама сказала:
        - Нас зовут работать в Москву. Папу и меня.
        - Кто зовёт? - удивился я. - Зачем?
        - Дядя Гриша, - ответила мама. - Он теперь работает вице-президентом в большой фирме по грузоперевозкам.
        Дядя Гриша - мамин старший брат.
        - Вот прислал письмо, - мама протянула мне розовый листок, заполненный крупным почерком. - Читай отсюда: «…Приезжайте! Что вы там потеряли, в вашем Мухо-Цокотухове? Маетесь, понимаешь… Устроим обоих на денежную работу. Купим вам двухкомнатную квартиру. Заживёте! Гошку пожалейте! Что он не видал в вашем Тьмутараканове?! Мается, понимаешь… Москва Гошке понравится. Устроим его в спортивную школу, станет футболистом! Гошка, ты за кого болеешь? За “Спартак” или “Динамо”?»
        - Мы что, переедем в Москву? - спросил я. - А что говорит папа?
        - Папа не против… - ответила мама.
        - А ты? Ты хочешь ехать в Москву? - спросил я.
        - Я даже не знаю… - ответила мама.
        Мы решили сначала посоветоваться с тобой.
        - Со мной? - спросил я.
        - Да, - сказала мама. - Ведь надо всё хорошенько обдумать…
        - Вы будете работать, - сказал я. - А что буду делать я?
        - Как что?! Ты пойдёшь в школу! У тебя появятся новые друзья! - как всегда, откуда-то донёсся папин голос.
        Да откуда - откуда-то?! На кухне он. На нашей крохотной кухне нашей малюсенькой однокомнатной квартирки…
        Да, конечно, в Москве будет хорошо… Просторная квартира… Много денег… Новые знакомые…
        Только мне это всё не нужно!
        У меня и так много прекрасных друзей! У меня есть Баран, Гоша, Жанка! И квартирка наша - моя родная квартирка - меня полностью устраивает! Разве плохо, когда всё под рукой?!
        А деньги? Это же бумажки! Когда их достаточно, это здорово. Когда их мало, всегда можно выкрутиться.
        И как же я буду без нашего театра? Такого театра нет нигде в мире! А такого чудесного деда, как у Гоши? Такого замечательного полковника - дирижёра Бориса Моисеевича? Где я такого найду в этой вашей Москве?
        И как я стану жить без неё? Без моей дорогой Жанки?
        Об этом кто-нибудь подумал?
        - Но если мы всё-таки решим ехать, - сказала мама, - только после твоего дня рождения, Гошенька…
        «…Если мы всё-таки решим ехать…»
        Да они уже всё решили без меня. Давным-давно! Они уже упаковали чемоданы! Купили билеты! Они уже там, в своей Москве!
        Зачем они морочат мне голову?
        - А как же бабушка? - спросил я.
        - И бабушка переедет, - ответила мама.
        - Там пенсия больше! - крикнул папа.
        - Да, - сказала мама. - Намного больше…
        Потом она обняла меня.
        Я хотел отстраниться. Но не смог. Не мог я злиться на неё. На маму.
        Молодец, бабушка!
        Бабушка наотрез отказывается переезжать.
        Молодец, бабушка!
        Я, как всегда, заскочил к ней в субботу и с порога завопил:
        - Бабушка! Скажи! Как мне быть?!
        - Мой руки, - сказала бабушка. - Пять раз! С мылом!
        Бабушка обожает чистоту.
        В бабушкином доме блестят не только полы, мебель, посуда и люстра, но и бабушкины руки. Мои, кстати, тоже. Когда я навещаю бабушку по субботам.
        Бабушка признаёт только чистые дома.
        Поэтому у нас она бывает редко. По праздникам.
        В пятый раз намылив руки, я спросил:
        - Бабушка, ты точно решила не ехать?
        - Да, - ответила бабушка, подавая мне чистое полотенце.
        - Как же ты будешь одна? - спросил я.
        - Как всегда, - ответила бабушка. - И потом, кто тебе сказал, что я одна? А Маленький Человечек Амбарцумян?
        Это верно. Я и забыл.
        Вот уже девять лет за нашей бабушкой ухаживает маленький человечек по фамилии Амбарцумян. Даже не ухаживает, а как бы присматривает.
        Бабушка овдовела девять лет тому назад. А Маленький Человечек Амбарцумян влюбился в нашу бабушку ещё до её замужества. Но так как Маленький Человечек Амбарцумян был другом нашего покойного дедушки (они работали вместе - портными в ателье), а бабушка любила только нашего дедушку, Маленький Человечек Амбарцумян заходил иногда в гости к бабушке и дедушке, угощался бабушкиными пирогами, слушал дедушкины байки, а потом, печально вздохнув, возвращался к себе домой.
        Дедушка не ревновал бабушку. Он сочувствовал Маленькому Человечку Амбарцумяну, потому что был невероятно добрым.
        Чтя память нашего доброго дедушки, после его кончины, Маленький Человечек Амбарцумян не решался предложить нашей бабушке руку и сердце.
        Он просто продолжал регулярно наведываться к бабушке, смотрел на неё, вздыхал и исчезал до своего очередного посещения.
        - Он только вздыхает и смотрит на тебя, - сказал я.
        - Согласись, - заметила бабушка, - это совсем немало.
        Я хмыкнул.
        - Вот ты, - спросила бабушка, - часто смотришь на свою девочку и вздыхаешь, как Маленький Человечек Амбарцумян?
        - На какую девочку? - смутился я.
        - На свою, - сказала бабушка.
        - Нет, - сконфузился я. - Не часто.
        - Вот видишь!
        Бабушка украдкой посмотрелась в зеркало. Бабушка обожает зеркала. Они висят у неё на каждой стене.
        - Тебе далеко до Маленького Человечка Амбарцумяна, - сказала бабушка. - Очень далеко… Он маленький… Но он высокий!..
        «Высокий! - подумал я. - Ха! Какой же он высокий, если я выше на целый сантиметр! Правда, когда он в тапочках, а я в ботинках…»
        - Между прочим, - бабушка открыла коробку с конфетами, - ЭТО принёс он. Угощайся.
        Я взял сразу две шоколадные конфеты…
        Вкусные! Я такие люблю. С кисленьким мармеладом.
        - И, между прочим, - сказала бабушка, со[одия он собирался ко мне зайти.
        Бабушка взглянула на часы:
        - Через десять минут… Ой, поставь, пожалуйста, чайник! И давай сменим скатерть! На ту, с розочками! Она в комоде!
        Я побежал на кухню. Поставил на огонь чайник. Достал из комода скатерть с розочками.
        И через десять минут на столе, на этой самой розовой скатерти с белыми розочками, стояла непочатая бутылка армянского коньяка, которую Маленький Человечек Амбарцумян подарил дедушке на день рождения двенадцать лет тому назад. А рядом с бутылкой коньяка красовались: коробка конфет Маленького Человечка Амбарцумяна с шоколадными конфетами, вазочка с бабушкиным вишнёвым вареньем и, конечно же, бабушкин фирменный яблочный пирог с корицей.
        Раздался звонок.
        Бабушка заторопилась в коридор, открыла дверь и в замешательстве отступила назад. Я придержал бабушку. Чтобы она не упала.
        На пороге стоял Маленький Человечек Амбарцумян. Он держал в руках огромный букет цветов, среди которых я узнал тюльпаны, розы, гвоздики, гладиолусы. Такого букета я не видел никогда в жизни! Вот это красота!
        Маленький Человечек Амбарцумян с трудом выглянул из-за букета и сказал моей бабушке:
        - Милая! Стань моей женой! Я тебя люблю!
        Меня Маленький Человечек Амбарцумян так и не заметил.
        Безумно красивый стих…
        Я увидел такой сон.
        Не касаясь пола ногами, мы плыли с Жанкой по школьному коридору. А первоклашки осыпали нас цветами: тюльпанами, розами, гвоздиками, астрами, гладиолусами…
        Коридор был длинный… Цветы салютом взлетали над нашими головами… А мы плыли и плыли… Плыли по длинному солнечному коридору…
        Я проснулся. Вскочил. Схватил ручку и принялся записывать в дневнике своё первое стихотворение. Оно мне показалось безумно красивым.
        Наверное, нескромно хвалить собственное сочинение. Но оно мне очень понравилось. Очень. Честное слово!
        Цветы для Жанны
        Я подарю тебе цветы!
        Они как ты!
        Я подарю тебе тюльпан!
        Твой стройный стан
        На этот вот похож тюльпан!
        Ну а потом
        Приду к тебе с букетом роз!
        Чтобы его твой нюхал нос,
        Его принёс в твой дом!
        Ты полюби мои цветы!
        Они живут для красоты!
        Когда-нибудь люди прочтут это стихотворение и узнают, что я посвятил его тебе.
        Жанка! Ты мне будешь писать, когда я умчусь на поезде в эту далёкую-далёкую Москву?! Я буду! Каждый день! И каждую ночь! Под одеялом, с фонариком.
        Баран рассказал анекдот
        Баран рассказал анекдот. Про динозаврика.
        Шёл по лесу динозаврик. Вдруг навстречу волк.
        - Значит, так, - говорит динозаврик. - Завтра утром придёшь на опушку леса. Я тебя съем. Вопросы есть?
        - Нет, - ответил волк.
        Назавтра он пришёл на опушку леса. Динозаврик съел волка.
        Пошёл динозаврик дальше. Вдруг навстречу лиса.
        - Значит, так, - говорит динозаврик. - Завтра утром придёшь на опушку леса. Я тебя съем. Вопросы есть?
        - Нет, - ответила лиса.
        Назавтра она пришла на опушку леса. Динозаврик съел лису.
        Пошёл динозаврик дальше. Вдруг навстречу заяц.
        - Значит, так, - говорит динозаврик. - Завтра утром придёшь на опушку леса. Я тебя съем. Вопросы есть?
        - Есть, - отвечает заяц. - А можно не приходить?
        - Можно.
        Баран рассказал анекдот и попросил:
        - Объясни.
        Пошутил, конечно. Научился Баран понимать анекдоты…
        - Боря, - сказал я, - а мы скоро переедем.
        - На новую квартиру? - обрадовался Баран.
        - Нет, Боря, - сказал я. - Мы вообще уезжаем… В Москву!
        - Да ты что?! - ещё больше обрадовался Баран. - Здорово! А когда?
        - В начале лета… - вздохнул я.
        - А чего ты такой кислый? - удивился Баран.
        - Ничего ты не понимаешь, Боря… - ответил я. - Ничего ты не понимаешь…
        - Объясни! - потребовал Баран.
        - Это, Боря, не анекдот… - сказал я. - У меня не получится…
        - Да брось ты, Гошан! - Баран легонько ткнул меня в плечо своим красным кулаком. - Понял я! Не дрейфь! У меня брательник в Москве! Он, это… самбист!
        - Сколько их у тебя? - спросил я. - Этих брательников?
        Боря прикинул в уме и сказал:
        - Много! Это мой двоюродный брательник. Лёха Баранов. Он в Солнцево живёт. Если что, звони ему. Я тебе потом его телефончик продиктую!
        - Ладно… - сказал я. - Спасибо… Но только дело не в этом… Я не дрейфю…
        - А чего? - ласково спросил Баран.
        - Я уеду… - в горле у меня застрял комок. - А вы же тут останетесь! Ты, Гоша, Жанка…
        Баран задумался.
        - А мы к тебе в гости завалим! - вдруг сказал Баран. - Хочешь?
        - Хочу… - ответил я. - Конечно…
        - На Новый год и завалим! - пообещал Баран. - А до этого письма будем писать.
        - Ладно… - сказал я. - Конечно…
        - Письма писать научусь! - обрадовался Баран. - Я никогда писем не писал. И получал только от брательника. Из тюрьмы… Его скоро выпустят, обещали!
        - Конечно, - сказал я. - Выпустят. Он же не виноват.
        - Не виноват, - кивнул Баран и весело улыбнулся. - Как динозаврик! Так далее.
        Я люблю не только футбол
        11 мая.
        Мой день рождения. Мне 12 лет.
        В одном журнале для тинэйджеров, то есть для подростков, есть такая страничка - «Друзья по переписке».
        Надо заполнить купон - коротко рассказать о себе - и отослать его в редакцию журнала. Потом купон напечатают и к тебе повалят письма со всей страны от тех, кто захочет с тобой переписываться.
        В этом купоне есть такая строчка: «Я люблю…» Можно написать что угодно. Например: «Я люблю гонять на велосипеде!» или «Я люблю читать детективы, смотреть видик, считать мух!», «Я люблю решать головоломки, переписываться с девочками-близнецами!», «Я люблю животных, играть в хоккей, плести фенечки», «Я люблю играть в футбол!»
        Я так и заполнил эту строчку: «Я люблю играть в футбол!»
        А весь купон «Друзья по переписке» выглядел в моём исполнении так:
        «Меня зовут Гоша. 11 мая мне исполняется 12 лет. Я люблю играть в футбол! Я хочу переписываться с футболистами: любителями и профессионалами! Пишите по адресу…» И так далее.
        Я, конечно, люблю не только футбол.
        Я люблю: маму, папу, бабушку, своих друзей, я люблю Жанку, я люблю хорошую погоду, я люблю ветер, дождь, я люблю, когда люди смеются, когда они в хорошем настроении, я люблю смотреть на облака, я люблю летать на самолёте, я люблю читать, я люблю мечтать, я люблю мороженое и взбитые сливки, я люблю яблоки, груши, арбузы, дыни, сушёные финики, я люблю своего оловянного солдатика, которого мне подарили две девочки-близняшки, когда мне было девять лет…
        …В тот солнечный день с юга дул сильный ветер. Тёплый степной ветер. Даже не тёплый, а горячий. Словно ты сидишь рядом с открытой плитой, в ней печётся картошка, а рядом гудит вентилятор и обдаёт тебя волнами разогретого воздуха.
        Я возвращался из школы, пятясь, словно рак, чтобы пыль не летела в лицо. Но всё равно она набивалась в уши, в глаза, в нос. И хотелось чихать и кашлять. Но больше всего я мечтал поскорее попасть под крышу родного дома. До него оставалось метров сто.
        Вдруг я услышал тоненькие голоса:
        - Мальчик! Мальчик! Иди сюда!
        Несмотря на яркое солнце, на улице не было ни души. Во всяком случае, мне так казалось.
        Я посмотрел по сторонам и у торцевой стены дома, мимо которого я шёл, борясь с порывами горячего ветра, заметил двух девочек-близняшек.
        Девочки были младше меня года на три. Они сидели в огромной картонной коробке и выглядывали из неё, как два гнома.
        Девочки помахали мне и снова позвали:
        - Мальчик! Мальчик! Иди в наш дом! Иди! Иди! Тут не дует!
        В их картонном домике и вправду не дуло. И он был просторный.
        - Входи, - сказала одна из сестричек.
        Я «вошёл» - перешагнул через стенку домика - и осторожно, чтобы не разрушить это чудесное убежище, присел на корточки.
        - Как тебя зовут? - спросила вторая сестричка.
        - Гоша, - ответил я.
        - А нас, - сказала первая сестричка, - лисички-сестрички. Мы тебя спасли от ветра!
        - Спасибо, - поблагодарил я.
        - Пожалуйста, - ответили лисички-сестрички и замолчали.
        Они внимательно следили за пустой дорогой и, наверное, думали: «Сейчас появится ещё кто-нибудь! И его тоже надо будет спасать…»
        Я тихонечко сидел рядом с ними и слушал, как дует ветер, как стучат на этажах форточки, как мелкие камешки бьются о стены картонного домика.
        Я сидел бы так всю жизнь. Мне было хорошо и спокойно. Но потом я подумал: «Надо идти… Ведь может появиться ещё какой-нибудь бедолага, и ему не хватит места в этом домике… И лисички-сестрички огорчатся…»
        - Ну ладно, - сказал я. - Я пошёл.
        - Да, - согласились лисички-сестрички. - Пора!
        Одна из девочек протянула мне оловянного солдатика. В каске и с ружьём за спиной.
        - Возьми, - сказала девочка. - Он защитит тебя в дороге.
        - Спасибо, - ответил я. - Но пускай солдатик останется с вами.
        - Нет, - сказала вторая девочка. - Он тебе нужнее.
        - Да, - повторила лисичка-сестричка. - Нужнее.
        Я взял оловянного солдатика. Я зажал его в кулаке и тронулся в путь. Сквозь ветер и пыль - к родному дому…
        День рождения
        Сегодня 12 мая.
        Вчера мне стукнуло 12.
        Это был самый лучший день рождения в моей двенадцатилетней жизни!
        В семь часов утра зазвонил телефон.
        Я в это время размышлял во сне: «Просыпаться или не просыпаться? Вот сейчас проснусь, и у меня начнётся день рождения… А если не проснусь, он начнётся у меня потом… когда я проснусь…»
        Телефон продолжал трезвонить, но никто к нему не подходил. Все мирно спали: сегодня же воскресенье.
        Я прошлёпал босыми ногами в коридор и поднял трубку.
        Баран проорал:
        - Гошан! Брательник вернулся!
        - Поздравляю, - пробормотал я и поудобнее устроился на стуле.
        - Спасибо! - проорал Баран. - Ты чего делаешь?
        - Просыпаюсь, - ответил я.
        - Молодец! - проорал Баран. - А потом?
        - Потом… - начал я.
        - Слушай! - ещё громче заорал Баран. - Ну я вообще!.. Такое забыл! Гошан! Ты меня слышишь?! С днём рождения тебя! Гошан! Желаю тебе… ну всего, понял?!
        - Понял! - я улыбнулся широко-широко. Спасибо. Боря!
        Я проснулся окончательно.
        - Да ты чего?! - продолжал орать Баран. - На здоровье, Гошан!
        - Ты потом приходи, - напомнил я. - К одиннадцати, на пустырь. В футбол поиграем. С ребятами. А после футбола к нам пойдём, отмечать…
        - Отметим! - проорал Баран. - Ещё как отметим!
        Я положил трубку и поднялся со стула.
        В зеркале я увидел счастливую физиономию. Это был я.
        «Как хорошо! - подумал я. - Такой праздник впереди! И друг уже позвонил! Баран… Не забыл!»
        Тут появились мама с папой. Они меня расцеловали, обняли, снова расцеловали. Потом потащили меня в комнату.
        - Закрывай глаза! - сказал папа.
        Я закрыл.
        Мама с папой зашушукались. Папа сказал:
        - Открывай глаза!
        Папа показал на большую коробку, которая лежала на столе.
        - Разворачивай! - сказал папа.
        Я быстро освободил коробку от красивой шуршащей обёртки.
        В коробке лежал новый футбольный мяч. Совершенно белый.
        Это хорошо! Молодцы! А то мой заслуженный мячик совсем постарел.
        Я подбросил мяч и попал в люстру.
        - Осторожно! - вскрикнула мама.
        - Ничего! - сказал папа. - На новой квартире будет новая люстра!
        Мне взгрустнулось.
        Да и мама с папой как-то странно посмотрели друг на друга.
        - Ну, умывайтесь, - сказала мама. - А я иду печь блины!
        У нас поднялось настроение.
        Через несколько минут по нашей квартирке разнёсся чудесный блинный дух.
        Мы прибежали на кухню. Стало тесно, шумно, весело.
        Зазвонил телефон. Бабушка поздравила меня с днём рождения. Я услышал, как кто-то подсказал бабушке:
        - И от меня поздравь!
        Кажется, это был голос Маленького Человечка Амбарцумяна.
        Я посмотрел на часы. Начало девятого. Надо же! Как рано он пришёл в гости к бабушке!
        Расправившись с блинами, папа собрался в магазин за пепси-колой и моим любимым «Колокольчиком».
        - Подожди меня! - крикнул я. - Я с тобой!
        - Сиди отдыхай! - по-царски произнёс папа. - Радуйся жизни!
        Папа ушёл, насвистывая мелодию из «Чебурашки» - «К сожаленью, день рожденья только раз в году!..»
        Мама принялась хлопотать на кухне. Она решила порадовать гостей своим бесподобным яблочным пирогом с цукатами. Хороший у нас город. Много яблок вокруг.
        Я принял душ. Оделся во всё чистое. Расчесал волосы на пробор.
        Прошёлся по комнате.
        Никто не звонил. В общем-то, рано ещё. И девяти нет…
        Я выглянул в окно. И на пустыре никого.
        Я обвёл глазами комнату. Чем бы заняться?
        О! Я же «Трёх мушкетёров» так и не дочитал. Сам не знаю почему. Осталось всего ничего. Стыдно даже. А ещё читать люблю.
        Я раскрыл книгу…
        - Итак, у меня не будет больше друзей, - сказал д’Артаньян, - и, увы, не останется ничего больше, кроме горестных воспоминаний!
        Он поник головой, и две крупные слезы скатились по его щекам.
        - Вы молоды, - ответил Атос, - и ваши горестные воспоминания ещё успеют смениться отрадными…
        «Эх!.. - подумал я. - Через месяц я буду жить в большом, очень большом городе… Но там я не увижу ни одного родного лица… Конечно, если не считать мамы, папы и дяди Гриши… Ни одного знакомого…»
        Тоскливые мысли прервал звонок телефона.
        Я схватил трубку, закричал:
        - Алё! Алё! Кто это?! Я слушаю!
        В трубке откашлялись.
        - Простите, - произнёс незнакомый голос. - А можно Георгия Георгиевича?
        Голос был такой, словно человек жуёт горячую картошку.
        - Его нет дома, - ответил я. - Он скоро придёт. А что передать?
        В трубке помолчали.
        - Алё? - спросил я. - Кто это?
        - Это Баранов, - ответил голос. - Я хотел бы поблагодарить Георгия Георгиевича.
        - Его нет, - повторил я. - Он будет через полчаса.
        В трубке снова помолчали.
        - Алё? - спросил я. - Вы меня слышите?
        - Я позвоню через полчаса, - сказал Баранов и повесил трубку.
        - Ну и ну… - сказал я. - Барану до брата далеко! Баран по сравнению с ним профессор!
        - Что? - крикнула из кухни мама.
        Я пошёл к маме.
        Мама мне очень обрадовалась.
        - Гошенька! - улыбнулась она.
        Я застеснялся. Надо же! Собственной мамы.
        - Какой ты большой! - проговорила мама.
        А потом прослезилась.
        - Мам, - сказал я. - Ты что?
        Мама прижала меня к себе и сказала:
        - Я тебя очень люблю!
        Я прижался к маме покрепче.
        - Мне так хочется, - сказала мама, - чтобы ты был счастлив…
        Тут вернулся папа и крикнул из коридора:
        - Я всё слышу! Вы говорите обо мне!
        Мы не успели ответить. Снова зазвонил телефон. Сегодня он будет трезвонить целый день!
        Папа поднял трубку.
        - Да, - сказал папа. - Это я.
        Я подошёл к нему и взял из руки пакеты с пепси-колой и «Колокольчиком».
        - Кто это? - спросил я.
        Папа ничего не ответил. Он слушал своего телефонного собеседника с невероятно озадаченным видом. У папы приподнялась правая бровь. Это говорит о том, что он очень удивлён и не знает, что сказать.
        Потом папа положил трубку на место.
        - Кто это был? - спросил я.
        - Баранов, - ответил папа, пожевав губами. - У него появился отец.
        - Что? - удивился я. - Он же умер!
        - Нет, - сказал папа. - Он жив. Это я.
        - Что?! - спросил я.
        - Да, - сказал папа. - Этот Баранов горячо поблагодарил меня за то, что я раструбил всему миру о его невиновности, и за то, что я вытащил его из тюрьмы, а потом горячо заверил, что никогда этого не забудет, и я ему теперь «заместо родного отца»!
        Папа прошёл на кухню и сел на стул.
        - У нас появился взрослый сын-уголовник, - сообщил папа маме. - С днём рождения!
        - Да я слышала, - вздохнула мама.
        Она поцеловала папу в макушку.
        Папа обнял маму и поцеловал её в подбородок.
        - А знаете что?! - вдруг воскликнула мама.
        - Что? - спросили мы с папой.
        - Что-то я давно не видела, как вы играете в футбол! - ответила мама.
        - Кто? - спросили мы.
        - Да вы! Вы! - сказала мама. - Бегите на поле, а я на вас из окна посмотрю. Я очень люблю, когда вы играете в футбол!
        Папа снова поцеловал маму в подбородок и закричал:
        - Где мои кроссовки?!
        Мы переоделись, подхватили новый мяч, и через пять минут выбежали на пустырь.
        На поле ещё никого не было. В нашем распоряжении был целый час.
        Мы помахали маме. Мама помахала нам.
        Даже сюда доносился вкусный запах яблочного пирога, который дозревал в маминой духовке.
        Через пятнадцать минут папа плюхнулся на тёплую зелёную травку и пропыхтел:
        - Перерыв! Какой счёт?
        - Четыре - один! В мою пользу! - ответил я.
        - Не может быть! - удивился папа. - Я же забил три гола.
        - Когда?! - возмутился я.
        - Значит, показалось… - сказал папа и лёг на спину.
        Я лёг рядом.
        - Посмотри! - папа кивнул на облако, которое проплывало над нами. - Оно похоже на футбольный мяч.
        - Да, - сказал я. - А теперь на утюг.
        - На утюг? - переспросил папа. - Точно! А теперь на кенгуру.
        Облако быстро растаяло.
        - Представляешь, - сказал папа, - какой там, наверху, сильный ветер!
        - Да, - ответил я. - Представляю…
        Я закрыл глаза. Я представил синее небо. Вот я лечу по нему. Дует ветер. Внизу лежит папа на зелёной траве. Мама печёт яблочный пирог. И аромат пирога доносится до меня, несмотря на сильный ветер. А папа кричит:
        - Го-оша-а! Проснись! Проспишь день рождения… Го-оша-а!
        Папа кричит и смеётся. И смех у него какой-то странный. Словно смеётся не папа, а целая толпа мальчишек…
        Папа растолкал меня:
        - Гоша!
        Над нами стояли все мои друзья и смущённо посмеивались.
        Ух ты, сколько их! Все собрались! И Жанка, и Баран, и Гоша, и Алик, и Женька-Пузырь, и Вася, и Серёга, и Эдик, и Икар, и Петя, и Жора, и Арик. И все они - мои друзья! Друзья! Как хорошо, когда у тебя много друзей. И, наверное, как плохо, когда их нет…
        Мы сыграли в чудесный футбол. В самый настоящий: с двумя таймами по сорок пять минут и с перерывом. И были счастливы, даже тогда, когда кубарем летели в пыль и сшибались носами.
        А в самом конце второго тайма я забил прямо в девяточку и меня подбросили несколько раз в воздух!!!
        Наша команда - Жанка, папа, Женька-Пузырь, Баран, Гоша, Алик и я - была самой прекрасной командой за всю мою жизнь! У меня ещё никогда не было такой команды!
        Мы выиграли со счётом 12:11! Двенадцатый гол был моим.
        Потом мы пошли домой, к праздничному столу.
        Мы ели мамин пирог. Мы чокались пепси-колой и «Колокольчиком» за моё здоровье, за мамино и папино, за здоровье моей бабушки и вспоминали тех, кого нет рядом с нами, и снова чокались - за здоровье моих друзей.
        А потом пели, рассказывали смешные истории и хохотали.
        Потом все разошлись.
        Потом мы убрали со стола. И наступил вечер.
        И вдруг в нашу дверь позвонили.
        - Привет, - поздоровалась Марина. Дат к) не виделись.
        - Ой! - крикнул я. - Как хорошо, что ты пришла! У меня сегодня день рождения!
        - Я знаю, - сказала Марина.
        Она отступила влево, и я увидел небольшой аквариум, который стоял на расстеленной газете справа от порога, прямо у стены.
        В аквариуме плавали две золотые рыбки.
        - Это папины. На счастье… - сказала Марина. - С днём рождения.
        Потом она отвернулась и пошла по лестнице вниз.
        Я внёс аквариум в дом.
        Я поставил его на стол. Сел перед рыбками и принялся их рассматривать.
        - Красивые, - сказала мама.
        - Золотые, - сказал папа.
        Я ничего не сказал. Я подумал: «Дяди-Юрины».
        В сказках золотые рыбки исполняют желания людей…
        Я закрыл глаза. А вдруг?! Но я не успел загадать желание.
        Потому что снова зазвонил телефон.
        - Алё! - сказал я.
        - Гошка! - прорычала трубка - Узнаёшь?!
        - Дядя Гриша! - крикнул я.
        - Гошка! - прорычал дядя Гриша.
        Я тебя поздравляю!.. И, в общем, желаю того-сего!..
        Мама подбежала к телефону.
        - По-моему, с ним что-то не так, - прошептал я.
        - Гошка! - рычал дядя Гриша. - Зови маму!
        Я передал маме трубку и услышал, как дядя Гриша продолжает рычать:
        - Сестричка! Сдавайте билеты! Я уже не вице-президент!.. Нашей конторе крышка!
        Потом дядя Гриша гомерически захохотал.
        А потом, кажется, заплакал.
        И мама принялась его успокаивать. Своего старшего брата Гришу, который весит сто двадцать килограммов и может придержать одной рукой заведённый мотоцикл с коляской.
        Почему не лает собака?
        Мы сидим с Жанкой на лавочке. Ждём Гошу и Барана.
        Сегодня у нас репетиция. Она и вчера была. И позавчера. И завтра будет. Каждый день, до конца лета.
        Мы репетируем пьесу, написанную Гошей по мотивам книги «Три мушкетёра». Каждый из нас играет по нескольку ролей. А женские роли исполняет Жанка.
        Да! У театра «Три товарища» пополнение. В нашей труппе появилась актриса. Жанка. Очень хорошая актриса и чудесный партнёр. Жанка оказалась не только талантливой актрисой, но и прекрасным организатором.
        Когда Жанка не на сцене (в Гошиной комнате), а мы продолжаем репетицию, Жанка готовит на кухне омлет и какао. Это фирменная еда «Трёх товарищей».
        Ещё Жанка следит за нашими костюмами, например, штопает, если надо. Вытряхивает, гладит, пришивает пуговицы.
        По вечерам обзванивает актёров, напоминает об утренней репетиции. Ну и так далее. В «и так далее» входит много чего.
        - Что-то они опаздывают, - ворчит Жанка.
        Сегодня мы решили порепетировать неподалёку от футбольного поля. За кустами шиповника. На небольшой полянке. Здесь всегда тихо, и никто нам не помешает.
        Честно говоря, надоело сидеть в Гошиной комнате. Тесновато в ней. Да и вообще, душно.
        - Никуда не денутся, - говорю я, срывая травинку.
        Жанка высматривает Гошу и Барана.
        На дороге пусто. Только бегает какая-то вислоухая собака. Туда-сюда, туда-сюда. Смешная собака.
        - Ты роль подучил? - спрашивает Жанка, не глядя на меня.
        Я щекочу ей шею. Травинкой, которую сорвал.
        Жанка отмахивается. Думает, муха.
        - Подучил? - повторяет Жанка.
        Я продолжаю водить травинкой по Жанкиной шее.
        - Ах, ты!.. - Жанка поворачивается ко мне и успевает заметить, как я отдёргиваю руку.
        Она вырывает у меня травинку и со смехом пытается пощекотать мне ухо. Я фыркаю, вскакиваю с места. Отпрыгиваю от лавочки.
        Мы носимся по пустырю, размахиваем руками, поднимаем пыль. И смешная дворняжка бегает за нами. Но при этом она почему-то совершенно не лает.
        Я останавливаюсь.
        - Странно, - говорю я. - Собака не лает.
        Собака садится напротив. До неё метра два. Я хочу подойти к ней. Делаю шаг. Но собака отходит на полметра и снова садится.
        - Собака, - говорю, - не бойся.
        - Мы тебе ничего не сделаем, - говорит Жанка. - Может, она голодная?
        - Котлету хочешь? - спрашиваю я у собаки.
        Собака приподнимает своё большое мохнатое ухо и смотрит на меня умными глазами.
        - Конечно, хочет! - говорит Жанка.
        - Ладно, - говорю я. - Постереги её. Чтобы не убежала. А я за котлетой сбегаю.
        Через пять минут я возвращаюсь с котлетой.
        Обнюхав котлету, собака в полсекунды расправляется с ней.
        - Вкусная? - спрашивает Жанка, сглатывая слюну.
        - Конечно, - отвечаю я вместо собаки и спрашиваю Жанку. - А ты? Ты хочешь котлетку?
        - Да! - говорит Жанка и смотрит на меня такими же, как у собаки, умными глазами…
        Через три минуты я прибегаю назад.
        Жанка котлету не обнюхивает. Она съедает её сразу и с наслаждением.
        Тут, словно из-под земли, вырастает Баран.
        - Что это вы едите? - с интересом спрашивает он.
        - Гошина мама, - дожёвывая котлету, отвечает Жанка, - готовит замечательные котлеты!
        - Вкусно пахнет! - говорит Баран, принюхиваясь к Жанке.
        - Хочешь? - спрашиваю я.
        - Что? - спрашивает Баран.
        - Котлету, - говорю я.
        - Котлету? - Баран задумывается. Хочу!
        Я бегу домой. Возвращаюсь с тремя котлетами, завёрнутыми в целлофан. Одну котлету я отдаю Барану.
        - А эти кому? - спрашивает Жанка.
        - Мне и Гоше, - отвечаю я.
        - А если Гоша не придёт? - спрашивает Жанка.
        - Придёт, - отвечаю я. - Он ещё ни разу репетицию не пропускал.
        - Никогда! А что? - с этими словами появляется Гоша.
        - Да вот, Гошан котлетами угощает, - говорит Баран.
        - И мне причитается? - спрашивает Гоша.
        - Конечно, - говорю я и даю Гоше его котлету.
        Свою котлету я делю пополам.
        Первую половину протягиваю задумчивой Жанке.
        Жанка тут же её съедает.
        Я делю оставшуюся половинку ещё раз пополам и бросаю кусочек молчаливой собаке.
        Собака тут же его проглатывает.
        - Гав, - неожиданно произносит собака.
        Негромко, но вежливо.
        - Надо же, - говорю я. - А я думал, она немая.
        - Благодарит, - объясняет Гоша.
        - Да я бы целый день так благодарил, - говорит Баран. - Вот это котлета! Молодец у тебя мамка!
        - Гав! - вдруг гавкает Жанка.
        Она смотрит на мой кусочек котлеты с такой надеждой, что я не выдерживаю этого взгляда и отдаю котлетку ей.
        Я облизываю котлетные пальцы и говорю Жанке:
        - Ты станешь великой актрисой!
        - Когда ещё! - отвечает Жанка.
        - А когда Гошан забьёт свой тысячный гол в ворота сборной Бразилии, - говорит Баран.
        Это, наверное, самая длинная фраза, которую я слышал от него за всё время нашей дружбы.