Опыты психоанализа: бешенство подонка Ефим Гальперин
        А ведь всей этой херни могло не быть!
        К столетию события, которое до сих пор оказывает огромное влияние на ход мировой истории!
        Успешная операция Генерального штаба Германии по навязыванию России марионеточного правительства с целью выведения её из войны. Так называемое принуждение к миру.
        В мировой истории эта авантюра фигурирует под названиями: «Октябрьская революция в России» или «Октябрьский переворот».
        И уж совсем цинично - «Великая пролетарская революция».
        Триллер. Действующие лица - Ленин, Сталин, Троцкий, Свердлов, Пинхас Рутенберг, Граф Мирбах, американские журналисты Джон Рид, Луиза Брайант и т. д.
        И ещё Михаил Терещенко. Мальчик, родившейся «с золотой ложечкой во рту». Наследник одного из крупнейших состояний. Землевладелец, фабрикант, юрист, денди 1900-х, издатель. Владелец самого большого в мире голубого бриллианта и самой большой паровой яхты.
        В тридцать лет он волей судьбы сначала министр финансов, а затем министр иностранных дел Временного правительства России. Потом будет арест. Тюрьма. Чудом он будет спасён от расстрела. А ведь должен был быть убит. Потому, что перешёл дорогу германскому кандидату на власть в России Ульянову-Ленину.
        Ефим Гальперин
        Опыты психоанализа: бешенство подонка
        Предисловие
        А ведь всей этой херни могло не быть!
        Ни Второй мировой войны, ни коммунистического Китая и Вьетнама, ни Северной Кореи, ни холодной войны, ни Карибского кризиса, ни берлинской стены, ни маккартизма. Ни миллионов жертв.
        Понятно, что наверняка была бы какая-нибудь другая херня. Но уж точно не эта, которая вот уже почти сто лет оказывает огромное влияние на ход мировой истории.
        Речь идёт об успешной операции Генерального штаба Германии по навязыванию России марионеточного правительства с целью выведения её из войны. Так называемое принуждение к миру.
        В мировой истории эта авантюра фигурирует под названиями: «Октябрьская революция в России» или «Октябрьский переворот». И уж совсем цинично по отношению к пролетариату - «Великая пролетарская революция».
        Нет ничего хуже, чем незавершённое прошлое. Эта книга - апокриф. Я принципиально отступаю от канонического описания событий того времени. В том числе и от мемуаров. Советских - заведомо лживых. И зарубежных, авторы, которых старательно замалчивают факты, чтобы не стала ясна их неприглядная роль в случившемся.
        Используя метод Джоэля Кармайкла - заполняя лакуны, расшифровывая недоговоренности и несуразности в официальной версии событий - я позволяю себе разрушить многолетний миф о том, что возникновение Советской власти было результатом свободного волеизъявления народа. И смею представить себе действительный ход событий. А в допущении, что не все знакомы с историей вопроса, повествование сопровождает глоссарий.
        Ориентируясь на клиповость мышления сегодняшнего читателя и восприятие им действительности в медийной форме, форма подачи текста - литературный киносценарий. Жанр выбран самый популярный - политический триллер. И, обязательно, актёр Ди Каприо в роли Ленина.
        Будем надеяться, что читателям хватит фантазии представить картинку без принятых в традиционной литературе описаний природы и нервических движений бровей героев.
        Действующие лица - Ленин, Сталин, Троцкий, Свердлов, Пинхас Рутенберг, Граф Мирбах, аналитики Генерального штаба Германии, командир оперативной группы гауптман Штольц, американские журналисты Джон Рид, Луиза Брайант и т. д.
        И ещё Михаил Терещенко. Мальчик, родившейся «с золотой ложечкой во рту». Наследник одного из крупнейших состояний. Землевладелец, фабрикант, юрист, денди 1900-х, издатель. Владелец самого большого в мире голубого бриллианта и самой большой паровой яхты.
        В тридцать лет он волею судеб сначала министр финансов, а затем министр иностранных дел Временного правительства России. Потом будет арест. Тюрьма. Чудом он будет спасён от расстрела. А ведь должен был быть убит. Потому, что перешёл дорогу германскому кандидату на власть в России Ульянову - Ленину. Да-да. Под увеличительным стеклом момент приведения проходимца к власти. Типичная ситуация для десятков и сотен революций, случившихся и случающихся сегодня… Важно, что найденный тогда на свалке кандидат на власть, с которого сдули пыль, почистили, отмыли и пустили в дело, был Ленин.
        Потом он с соратниками станет править полученной ими страной. Да так, что охнут в России, а потом в Германии. Да и во всём мире. Увы, до сих пор охают…
        Именно эта ситуация - дуэль прожженного политикана Ленина и честного, но, увы, наивного и благородного Михаила Терещенко (о, загадочная русская душа!), не нашедшая до сих пор отражения ни в кино, ни на театре, содержание триллера.
        Но, главное, что при всех хитросплетениях политических интриг, в центре повествования глубокая человеческая история о любви и ненависти, о дружбе и предательстве. Ключевое слово - Честь!
        А ещё, как и положено, в триллере, будут погони, переодевания, стрельба. Да ещё какая! 152 миллиметровое корабельное орудие крейсера «Аврора»!
        Секс? А как же без него! Ленин с госпожой Арманд, Терещенко с дочерью английского посла.
        Есть и изнасилование. Юной солдатки женского батальона, стоявшего на охране Зимнего Дворца.
        И вообще, вся эта история, как предчувствие изнасилования подонками Великой страны.
        Санкт-Петербург (Петроград). Площадь на углу улицы Садовой и Невского проспекта
        Солнечный день. Грохот пулемётов. Под пулями мечутся сотни людей. Женщины, дети, солдаты…
        ТИТР: Пятое июля 1917 года
        От крупных деталей: крови, лиц в крике, метаний тел камера поднимается вверх, на очень общий план, как на хрестоматийной фотографии Виктора Булла, известной в советской историографии под названием «Расстрел мирной демонстрации рабочих и солдат 4 июля 1917 года», но которая на самом деле по атрибуции должна называться: «Июльский кризис. Попытка государственного переворота^1^. Провокация большевиков 5 июля 1917 года».
        Пулемётчик на крыше бьёт из «Максима» по площади длинными очередями. Расплываясь в кокаиновой улыбке, оглядывается на заказчика - щеголеватого стройного мужчину. Это Гауптман (не кличка, а звание капитана в германской армии).
        Пулемётчик снова приникает к прицелу и снова с ухмылкой даёт длинную очередь.
        Не видит ни он, ни его сосед за своим пулемётом, как гауптман поднимает парабеллум и стреляет им в затылки. Потом скрывается в чердачном окне.
        Спустя два часа к зданию, с крыши которого велась стрельба, подъезжает новый пятидесятисильный «роллс-ройс», типа «Сильвер Гоуст». Из него выходит Терещенко^2^.
        С ним его адъютант - поручик Чистяков.
        Полицмейстер вытягивается в струнку. Отдаёт честь. Они вместе начинают подъём по лестнице в доме. Потом через чердачное помещение на крышу.
        Пока они поднимаются, проходят все служебные титры фильма. Открывается вид с крыши на площадь. На ней санитарные автомобили, повозки. Сбор раненых и погибших. На этом кадре главный титр фильма.
        ТИТР: ОПЫТЫ ПСИХОАНАЛИЗА: БЕШЕНСТВО ПОДОНКА
        На крыше эксперты прокуратуры изучают место преступления. Осматривают трупы пулемётчиков. С ними коренастый мужчина в пенсне. Это Рутенберг^3^.
        - Вот огневая позиция, - показывает гостю полицмейстер. - Видимо, кто-то из толпы, а то и сами казаки смогли нейтрализовать обоих пулемётчиков.
        - Не порите херню, полковник! - перебивает его Рутенберг. - С площади сюда достать невозможно. И потом, по показаниям медицинского эксперта, оба пулемётчика убиты сзади. Как утверждает эксперт по оружию…
        Эксперт добавляет:
        - …стреляли из немецкого парабеллума.
        - Та же картина на той крыше, - Рутенберг показывает на соседнюю крышу:
        - Два пулемётчика и оба в затылок.
        Терещенко осматривается, а Рутенберг в это время внимательно рассматривает его.
        Это, действительно, довольно экзотичная птица для крыш Петрограда. Такой себе денди с обложки журнала мод. Элегантный светлый костюм английской шерсти. Брюки с божественно отглаженной складкой, башмаки из мягкой кожи. И западня для любой дамы - прядь седых волос спадает на лоб. Говорит он снисходительно-покровительственно, с лёгкой иронией в голосе. И рассматривает место трагедии с любопытством постороннего наблюдателя.
        Вот он ловит взгляд Рутенберга, представляется:
        - Я Министр Временного правительства Михаил Иванович Терещенко.
        - О! Читал о вас месяц тому, - говорит Рутенберг. - Вы тот «…самый юный и в то же время единственный богатый министр во всём правительстве этих министров-капиталистов…»
        - Это где же так пишут?
        - В «Нью-Йорк Таймс». «Меценат! Внук простого крестьянина, построившего свой капитал на производстве сахара. Владелец самой большой паровой яхты и самого красивого бриллианта…»
        - Тут говорят, сто тридцать человек погибло. И раненые…
        - Вы плохо информированы для министра. Погибло 216 человек и 812 ранено. Дети, женщины, старики… Могло бы быть меньше, если бы полиция сразу же среагировала.
        - Перестаньте! - вмешивается в разговор полицмейстер. - Паника! Давят друг друга. Ну, вы же не представляете, как ведёт себя расстреливаемая толпа.
        - Это вы мне рассказывать будете, как ведёт себя расстреливаемая толпа?! Охуеть!
        Рутенеберг отходит к чердачному окну, рассматривает следы на раме.
        - Кто это? - тихо спрашивает Терещенко у полицмейстера.
        - Приятель Керенского. Рутенберг, - тихо отвечает полицмейстер. - Три дня как приехал из Америки и уже, на тебе, заместитель коменданта города. Партийная кличка «Мартын». Тот самый, что со священником Гапоном попал под расстрел девятого января. Потом он задушил священника! Сидел в Крестах. Я молоденький тогда в охране…
        Полицмейстер не выдерживает и кричит Рутенбергу:
        - Жаль, Пи-н-х-а-с, что я тебя не приколол тогда в девятьсот пятом в Крестах!
        Рутенберг подходит к полицмейстеру и вглядывается в лицо:
        - Ба! Вахмистр! Да ты карьеру сделал, оказывается… Вона как! А ведь в удачном месте мы встречаемся. Само напрашивается, с крыши тебя сбросить!
        Полицмейстер с опаской отходит от края крыши.
        - Правильно, вахмистр, делаешь. Берегись меня!
        - Я не вахмистр, а полковник.
        - Нет, это для гражданина министра ты полковник. А для меня… Ох, помню, кричал «жид на православного священника руку поднял!». Вахмистр ты!
        Рутенберг поясняет Терещенко:
        - Это же, как судьба сводит! Он, будучи в охране, меня, в кандалах, заколоть хотел. Отбили другие жандармы. А теперь я сбросить его с крыши не моги. Свобода, равенство, братство. «Libert, galit, Fraternit»… Те-те-те!
        - Понаехали! Паршивый еврей! - кричит полицмейстер, оказавшись на безопасном расстоянии от края крыши.
        - А ты паршивый русский. Что для России вообще опаснее.
        - Мне кажется, вы как-то грубы, - пробует Терещенко укорить Рутенберга - Не интеллигентно делаете замечания…
        - Это вы мне? Человеку, который едет с другого конца света с надеждой на новую Россию, а тут та же грязь, кровь и бестолковщина. Нет власти!
        - Ну, как же?! Мы… Правительство…
        - Да, бросьте! Если бы не казаки, большевики уже бы правили бал. И вы, министры, в лучшем случае сегодня бы в тюрьме. А в худшем здесь под стенкой валялись бы. Разорвала бы вас пьяная матросня на части. И ботиночки ваши присвоила бы. И костюмчик. А вы говорите, полиция, власть… Нет в России ни того ни другого!
        Внизу площадь полная трупов и раненых. Стоны, крики, носилки, санитарные машины…
        Санкт-Петербург. Театр «Летний Буфф». Вечер
        Представление оперетты «Сильва». Неистовый канкан. В середине зрительного зала на помосте актриса, играющая Сильву, поёт свою арию. Зрители в зале - мужчины во фраках, женщины в вечерних нарядах. Допевается ария. Аплодисменты.
        Антракт. Буфеты, официанты, оживлённые разговоры в фойе. По фойе во фраке, с бокалом шампанского в руке во фраке и в сопровождении двух телохранителей движется Ленин^4^.
        Натыкается на Рутенберга. Тот тоже с бокалом.
        - О! Кого я вижу. Сам Пинхас Рутенберг! - удивляется Ленин. - Собственной персоной!
        - Простите… - Рутенберг всматривается, поправляя очки, - Никак господин Ульянов! Здесь?!
        - Да! Я люблю оперетту!
        - Ну, да! Это же по вашей части! Столько вы их устраивали в жизни… Большевики, меньшевики, антипартийные группки… Вы большой либреттист! Правда, я смотрю, вы последнее время склоняетесь к кровавым сюжетам. И масштабы вашей деятельности жутко расширились. Сидеть бы вам в Цюрихе со своей сектой. Ан, нет…
        - Перестаньте. Вы известный грубиян. А почему вы прибыли… И не к нам, а к Керенскому? Вы же революционер с огромным стажем, батенька!
        - Вы знаете, Ульянов, я был в отношениях с Азефом^5^. Думал, что подлее человека быть не может. Оказалось, есть! Вон мальчишки-газетчики разоряются. «Ленин сказал, Ленин требует». Сколько платите писакам? А, ну да! Вы же свои газеты наплодили. Штук тридцать всяких правд… Откуда деньги берёте, Ульянов? Или нашли богатую вдову? Веселую? - напевает мотив из оперетты «Весёлая вдова». - Так у мадам Арманд столько денег нет!
        Ленин вскипает. Сжимает кулаки. Телохранители Ленина, чувствуя, что тот вне себя, угрожающе надвигаются на Рутенберга.
        - Э, граждане! - предупреждает тот.
        - Товарищи… - поправляет Ленин.
        - Нет, это для вас, Ульянов, они товарищи, а для меня срань. Рутенберг напирает на телохранителей:
        - Во первых, мальцы, я «чалился на нарах» в «Крестах». Так что за себя стою! Во вторых спор у нас с вашим паханом теоретический и в интеллигентном месте. Оп-е-ре-т-та!
        А в третьих я со вчерашнего дня заместитель коменданта города Петрограда и окрестностей.
        Вот ведь кликну сейчас дежурный наряд казаков. Понятно! Ленин уводит своих молодцов от греха подальше.
        Не видит Рутенберг, что к Ленину сквозь толпу протискивается невысокий усатый человек в потёртой тужурке и кепке. Это Сталин^6^.
        Он, по-волчьи озираясь по сторонам, сообщает что-то Ленину. Вся группа растворяется в толпе.
        А на Рутенберга выплывает из толпы Терещенко с Марго и со своей сестрой Пелагеей.
        И все с бокалами шампанского.
        - О! Вы тоже любитель оперетты! Вот, девочки, разрешите представить. Пётр Моисеевич Рутенберг. Сегодня на крыше познакомились. Это Марго. А это моя сестра Пелагея.
        - Б-г мой, гражданин министр! Вот уж воистину, если Всевышний даёт, то щедрой рукой! Рад познакомиться, прекрасные дамы!
        - Помнишь про революцию 1905 года. «Кровавое воскресение»^7^, - говорит Терещенко сестре Пелагее. - Вот! Тот самый легендарный Пётр Моисеевич, который своими руками задушил попа Гапона.
        - О, вы такой безжалостный?! - вскрикивает манерно Пелагея.
        - Нет, я такой справедливый! - улыбается Рутенберг. - Я и оперетты больше всего люблю за простодушие героев.
        - Кстати, я ведь прямо с заседания министров, - говорит Терещенко. - Из-за этого на первое действие не успел. Так вот, господин Рутенберг, там у нас возобладала именно ваша точка зрения. Заслушав доклад Алексеевского, правительство приняло решение арестовать Ульянова-Ленина и весь их центральный комитет. По обвинению в шпионаже на Германию.
        - Ах, как жаль, уважаемый министр, что вы не сообщили это мне десять минут назад!
        - А что?
        - Так я как раз с этим самым Ульяновым разговаривал. Он ведь тоже любитель опереттки. Ой, теперь, боюсь, нескоро мы его увидим.
        Санкт-Петербург. Двор и сторожка завода “РУССКИЙ РЕНО”. Раннее утро
        Птички поют. Пустынно. Хотя нет. У ворот, вдоль забора и даже на деревьях охрана. Бригадир у них Сталин. Он строго проверяет посты вокруг домика сторожа. Потом проходит внутрь и мостится на краешке табуретки у входа.
        В помещении Ленин, Троцкий^8^, Зиновьев^9^, Каменев^10^, Свердлов^11^, Орджоникидзе^12^. В углу у окна сидит Иоффе^13^.
        Панорама - знакомство по лицам присутствующих в сопровождении дикторского текста.
        ДИКТОР:
        Ленин Владимир (Ульянов). Прибыл 3 месяца назад. Отсутствовал в России 9 лет. Пересёк Германию в пломбированном вагоне. Председатель исполнительного комитета большевиков.
        Троцкий Лев (Бронштейн). Прибыл 2 месяца назад из США. Отсутствовал в России 11 лет. В июне неформальный лидер «межрайонцев». Сотрудничает с большевиками.
        Каменев Лев (Розенфельд). Вернулся 3 месяца назад из сибирской ссылки. Член исполнительного комитета большевиков.
        Зиновьев Григорий (Радомысельский). Прибыл 3 месяца назад. Отсутствовал в России 9 лет. Пересёк Германию в пломбированном вагоне вместе с Лениным. Член исполнительного комитета большевиков.
        Свердлов Яков (Гаухман). Вернулся 4 месяца назад из сибирской ссылки. Тогда же впервые встретился с Лениным. Член исполнительного комитета большевиков.
        Иоффе Адольф. Вернулся в Петроград 4 месяца назад из сибирской ссылки. Сотрудничает с большевиками.
        Орджоникидзе Серго. Вернулся 4 месяца назад из сибирской ссылки. Член исполнительного комитета большевиков.
        Сталин Иосиф (Джугашвили). Вернулся 4 месяца назад из сибирской ссылки. Занимается охраной исполнительного комитета большевиков.
        - …Эти сволочи юнкера! - разоряется Ленин. - Стоять надо до последнего! Особняк Кшешинской - это наш боевой штаб!
        - Сдавать будем штаб, - замечает негромко Иоффе, наливает себе из термоса чай в стакан. - Не желаете чаю, Владимир Ильич?
        - Да, плесните мне… Ну, если Иоффе говорит «сдавать», будем сдавать.
        - Боюсь, что эта шахматная партия нами проиграна, - вздыхает Троцкий.
        - Идиоты, те, кто руководил матросами. Надо перестраивать наши порядки! - читает из газеты. - «Указ правительства. Арестовать по обвинению в шпионаже в пользу Германии, лидеров большевиков Ленина-Бланка, Радомыльского-Зиновьева, Луначарского, Коллонтай, Семашко, Раскольникова, Рошаля». Пока это вас, большевиков, касается, Владимир Ильич. Но мне кажется, имеет смысл, чтобы часть товарищей, не большевиков, тоже ушла на нелегальное положение. Я, например, об этом подумываю.
        - Архиглупость, товарищ Троцкий! - хорохорится Ленин. - Мы должны дать отпор этой клевете через прессу!
        - Боюсь, что прессы у нас уже нет. Вам не кажется странным, что резко увеличилось количество патрулей на улицах? Юнкера, казаки. В любой момент могут начаться аресты уже просто членов Петроградского Совета. Противник нащупал слабый участок.
        Троцкий зачитывает из другой газеты:
        - Вот! «…Суд, на котором будут предъявлены имеющиеся вещественные доказательства предательства большевиков, их связи с германским генштабом…». То есть обратите, товарищи, внимание на слово «имеющиеся»…
        Он смотрит в глаза Ленину:
        - Есть ли они в природе, эти самые «вещественные доказательства»? Вот вы можете, Владимир Ильич, заверить нас, что ничего не всплывёт?
        - Не дай Бог! - вскрикивает Каменев и зачитывает ещё один газетный текст - Вот «Петроградская Газета». «Ленин и его шайка - заведомые немецкие шпионы, посланные кайзером для нанесения революции отравленного удара ножом в спину». Ну, знаете… Это сильно подрываёт наш авторитет в стране.
        - Да, плевать! - огрызается Ленин. - Этот прапорщик Ермоленко… Фальшивка! И потом эти бульварные газетёнки…
        - Конечно, можно списать всё это на шпиономанию и вражду между нами и бундовцами. Но, а вдруг… - поднимает палец вверх Каменев - Нечто такое, что может дискредитировать все партии, входящие в нашу коалицию. Я считаю, что некоторым товарищам надо уйти в тень. Дистанцироваться от публично действующих структур.
        - Кого вы имеете в виду, товарищ Каменев?! - подбоченивается Ленин.
        - Скажу прямо. Речь идёт о словосочетании «пломбированный вагон»^14^, - заявляет Троцкий.
        - Ну-ну?! А вот почему вас не подозревают?! Вы же как - никак американец. Паспорт выдан лично президентом Вудро Вильсоном! - язвит Ленин.
        - И вообще, этот ваш сука Парвус^15^, этот Гельфанд, блядь…
        - Владимир Ильич, я как вы знаете, давно и публично отрёкся от него. Я заявил, что не считаю его своим учителем. Отношусь крайне отрицательно.
        - Но ведь это он, сука, мстит за то, что я его отставил. Не захотел быть товаром на его прилавке!
        - Может быть. Вы же его отставили! И не надо тыкать мне американским паспортом! С Россией, между прочим, Германия воюет! А не Америка.
        - А вы, товарищ Троцкий, не в своём цирке «Модерн» выступаете, а на заседании исполнительной комиссии ЦК большевиков…
        - Не надо сориться - успокаивает Свердлов - Мне кажется, что товарищу Ленину и товарищам, которые проследовали с ним через территорию Германии, стоит на некоторое время… Выступления, митинги… Без этого!
        - А я думаю, что наоборот! Указ об аресте… Пожалуйста! - петушится Ленин. - Вот я пойду и сдамся властям. Если, конечно, ЦК большевиков подтвердит постановление Временного правительства. Мы превратим суд в трибуну!
        - Не уверен, товарищ Ленин, - говорит Свердлов.
        - А я уверен, товарищ Свердлов! Вот приду и скажу - арестовывайте!
        И тут от двери звучит реплика. Важная реплика. Её произносит с характерным акцентом скромно примостившийся на табуретке человек с неопределённым статусом. То ли боевик, то ли телохранитель. Ну, в общем «принеси-подай». Это Сталин:
        - Боюсь, юнкера даже не довезут товарища Ленина до тюрьмы… Вон моего подельника в Тифлисе закололи штыками по дороге в камеру… Или из камеры в суд…
        После этой реплики Сталина Ленин сдувается, как проколотый шарик и сползает на стул. Дрожат губы, слеза из глаза. Иоффе быстро подносит ему стакан с водой. Ленин лихорадочно глотает. Зубы стучат о стекло.
        - Послушайте, грузин, что вы встряёте! - кричит Троцкий Сталину. - Видите что натворили! Вы вообще, что здесь делаете?
        - Я охрана! И я не грузин! Я осетин! - Сталин бросается к Троцкому. Его пытаются сдержать Зиновьев и Оржоникидзе. Иоффе внимательно наблюдает перепалку.
        А Ленин оглядывает всех. До него наконец-то доходит весь ужас его положения.
        Сейчас, после неудачной попытки переворота возникает угроза его ареста, а, следовательно, допроса и дачи им показаний. Конечно его должны убрать. Как основного свидетеля по делу. Кто будет убивать и под каким соусом… Вполне это могут быть юнкера. И штыками. Он вспоминает виденное им через забор во дворе военного училища. Там юнкера отрабатывали штыковые удары на чучеле под команду: «Коли, раз!».
        - Постойте, постойте! Нам только драки не хватает - Ленин переводит дыхание, с трудом поднимается со стула, встаёт между Троцким и Сталиным. Напряжённо вспоминает фамилию (этим ведь он славится в мифах):
        - Вы, товарищ Джу-га…
        - Джугашвили. Партийная кличка Сталин.
        - Товарищ Джугашвили высказал, увы, довольно верное предположение. Ведь не довезут меня, Лев Давыдович. И боюсь, что среди присутствующих найдутся такие, кто не сильно этому огорчится. А, вы, товарищ Джугашвили, напрасно, батенька. Осетин… Это мелко! Нужно позиционировать себя с большим народом. Грузия! Правильно, товарищ Орджоникидзе?
        Орджоникидзе гордо кивает.
        - А как же тогда товарищ Ленин сможет руководить процессом?! - спрашивает Зиновьев.
        - Во-первых, руковожу процессом не я, а мы вместе. А во-вторых, действительно, как же мне быть? - замечает Ленин скромно.
        - А просто - предлагает Свердлов - Вы, Владимир Ильич, будете по прежнему возглавлять ЦК, но из подполья. С крепкой охраной. А мы уж под открытым огнём будем строить… Делегируйте свои полномочия тому, кому вы доверяете больше. И этот товарищ будет передавать свои пожелания и советы нам. Вот кого Вы предлагаете в качестве представителя?
        - Зиновьева! - говорит Ленин.
        - Извините, но товарищ Зиновьев из того же пломбированного вагона, - ехидно уточняет Троцкий.
        Ленин оглядывается вокруг и, язвительно улыбаясь Троцкому, указывает на Сталина. А потом смотрит на Иоффе. Тот морщится. Но Ленину вожжа под хвост:
        - Вот! Джуга…
        - Джугашвили. Сталин, - поправляет Сталин.
        - Да! Я настаиваю на кандидатуре товарища Джугашвили!
        Сталин оглядывается, становясь как бы выше ростом. Да - «В правильное время, в правильном месте».
        Троцкий переглядывается с Каменевым и Свердловым.
        Орджоникидзе радостно, но незаметно жмёт руку Сталину. Тот улыбается.
        Из домика сторожа выходят и расходятся в разные стороны участники совещания.
        На крыльце Иоффе тихо что-то объясняет Ленину. Тот упрямо качает головой. Шепчет:
        - Нет и ещё раз нет! Я… Они сделают из меня козла отпущения! Я сейчас живой компромат! Я с ним уйду! - показывает на Сталина. - Он ничей. Дикий. Бывалый. Просто уголовник.
        Ленин требовательно протягивает руку. Иоффе даёт Ленину стопку купюр. Ленин берёт. Уходит по дорожке к ожидающему его у калитки Сталину.
        Санкт-Петербург. Улицы. Раннее утро
        Сталин выглядывает, машет рукой. Подъезжает пролётка с поднятым верхом. Из калитки выходит Ленин. Садится в пролётку. Охранник и Сталин по бокам. Ещё один охранник рядом с извозчиком. Щека Ленина подвязана носовым платком. Как бы флюс. На голове кепка Сталина. Ленин всё время поправляет повязку на лице и переспрашивает у Сталина:
        - Бородку не видно? Бородку не видно?
        Слышны выстрелы, пулемётные очереди. Ленин вздрагивает.
        - Это казаки моряков из Петропавловской крепости выкуривают, - успокаивает Сталин.
        Пролётка останавливается у дома. (10-я Рождественская улица, дом 17 - ныне улица 10-я Советская).
        Один из охранников проверяет подъезд. Выглядывает, машет рукой - всё чисто. Сталин выходит из пролётки. Оглядывается по сторонам. Они входят в подъезд.
        Поднимаются с Лениным на пятый этаж в квартиру номер 20.
        - Здесь я живу, - шепчет Сталин. - У друга.
        Сталин с Лениным проходят в квартиру. Здороваются с всклокоченным, явно со сна, Сергеем Алилуевым^16^.
        - Алилуев! - представляет его Сталин. - Верный человек!
        - Сергей! Извините, я с ночной смены. Электрик я на подстанции…
        - Бриться! - командует Ленин. - Немедленно!
        Ленин сидит перед зеркалом. Алилуев суетится. Взбивает в стаканчике пену для бритья. Намыливает лицо Ленину. А тот смотрит на пену в стаканчике и вспоминает…
        Берлин. Железнодорожный вокзал (Messegelaende). Вечер
        ТИТР: 29 Марта 1917 года.
        Вечер. Белый туман. Пломбированный вагон с социалистами, едущими через Германию в Россию на запасном пути в тупике. У вагона, сопровождающие группу немецкие офицеры.
        За будкой стрелочников останавливается автомобиль. Двое господ в штатском подходят к вагону. Тихо переговариваются с офицерами.
        Из вагона, оглядываясь, спускаются Ленин и Карел Радек^17^. Вместе со штатскими они уходят к машине. Зажглись фары. Застучал мотор.
        Берлин. Здание Генерального Штаба Германии (Generalstab). Кабинет. Вечер
        Высокие потолки. Инкрустированные ценными породами дерева стены. Зеркала. Яркие лампы. У стола генерал с бакенбардами. Ну, просто вылитый император Вильгельм. С ним Ленин и Радек. Разговор идёт на немецком языке.
        - Ну, я надеюсь, мы друг друга, герр Ульянов, поняли? - важно излагает генерал, - И, будучи благодарны господину Парвусу-Гельфанду за его идею и первые инициативы, пойдём дальше уже сами. Правильно? (Richtig?)
        - Правильно (Richtig!) - улыбается Ленин.
        - «Лорелея»^18^. Такое будет название у нашего сотрудничества. Вы, конечно, знаете эту легенду?
        Ленин кивает.
        К ним приближается настоящий ариец. Граф Мирбах^19^.
        - Разрешите представить, Граф Мирбах. - торжественно произносит генерал. - Он возглавит группу, которая будет поддерживать вас в России практическими делами. Граф с 1908 по 1911 гг. служил советником германского посольства в Санкт-Петербурге. И он… Подробности по поступлению и расходованию средств и материально-технической поддержке наши люди обсудят с вашим представителем. Вы рекомендуете… Герр Радек? Правильно?
        Ленин кивает. Радек улыбается.
        Генерал меряет Радека снисходительным взглядом (Радек ростом 154 см. генерал 190 см.)
        Радек обиженно закусывает губу.
        Здесь и в дальнейшем с помощью титров и диктора мы будем заглядывать в будущее героев фильма. Ведь всегда так интересно, как ложатся карты…
        Берлин. Набережная канала. День
        Эпизод стилизован под кинохронику.
        ТИТР: Ноябрь 1918 года.
        Революционные события осени 1918 года в Германии. Красные флаги. Машина генерала окружена боевиками. Генерала вытягивают из машины. И пока он не выпрямился во весь свой рост, именно Радек стреляет ему в лоб. Тело сбрасывают в канал.
        ДИКТОР:
        Последнее что увидит в своей жизни генерал в дни революционных событий в Германии, будет как раз лицо Карела Радека.
        Берлин. Здание Генерального Штаба Германии (Generalstab). Кабинет. Вечер
        ТИТР: 29 Март 1917 год.
        Работники финансового отдела почтительно подхватывают Радека под руки и, гордого, уводят на инструктаж.
        Под рукой генерала мнётся чиновник. Такой архивный червь. Настойчиво шепчет что-то генералу на ухо. Кладёт бумаги перед Лениным.
        - Ах, да! - говорит генерал. - Забыл! Подпишите здесь, герр Ульянов.
        - Не понял?! - настораживается Ленин. - Я не буду ничего подписывать!
        - Увы, мы, немцы, народ педантичный. И потом, вы же расписываетесь не в частной какой-то лавке под кредит на покупку шубы. Как-никак мы вам выделяем огромное финансирование. И это просто соблюдение формальности…
        - Никаких подписей! - Ленин вскакивает.
        - Ну, не горячитесь. Герр Мирбах, угостите гостя кофе, пирожными.
        Санкт-Петербург. Квартира Алилуева. Утро
        Ленин сидит перед зеркалом. Алилуев, добривает одну щёку. На лице полбороды и половина усов. Взбивается в стаканчике пена.
        Берлин. Здание Генерального Штаба Германии Generalstab). Вечер
        Ленин с Мирбахом проходят в комнату с большими стрельчатыми окнами, выходящими во внутренний дворик Генштаба.
        Сидят, пьют кофе. Ленин возбуждён и категоричен. Мирбах миролюбив и любезен:
        - Как вам архитектура? Обратите внимание, чудный дворик. Действительно, встроенный внутрь здания дворик выглядит как парк.
        Высокие деревья, скамейки, фонтаны, скульптуры.
        И вдруг Ленин напрягается. Он видит, что по дворику рядом с каким-то германским офицером гуляет очень знакомая ему личность. Ленин не верит своим глазам:
        - Простите, но это же…
        - Да - соглашается граф Мирбах.
        - Что он здесь делает?!
        - Ну, честно говоря, тоже, что и вы. Понимаете, мой заместитель герр Розенберг говорит, что вы излишне категоричны и как бы себе на уме. Можете подвести. И он настаивает на этой кандидатуре. Но я уверен, что иметь дело стоит именно с Вами.
        Ленин задумывается.
        - Я изучал ваши статьи и выступления, - продолжает спокойно граф Мирбах. - Знаю о том, какой вы непримиримый в борьбе с противниками. И ещё понимаю, что это ваш, можно сказать, последний шанс. Согласитесь, это будет горьким событием, если сейчас на полпути вас завернут, а в Россию поедет этот герр… И там, используя ваши же наработки, будет устраивать эту, как бы… революцию. И ещё один очень важный момент. Мы ведь изучали все группы, находящиеся в оппозиции. Выяснилось что большинство ведущих «революционеров», простите, евреи. Нет, дело не в антисемитизме. У меня самого в друзьях масса евреев. Но согласитесь, странно будет. Вождь России и не русский. Нонсенс. А вы…
        Во всяком случае, по официальной версии…
        - Но, есть, в конце концов, левые эсэры. Та же Спиридонова…
        - Простите, мы бы хотели иметь дело с человеком мыслящим более-менее адекватно.
        Ленин встаёт. Долго смотрит на гуляющую во внутреннем дворике пару. Решительно распахивает дверь в коридор.
        Идёт быстро по коридору. Мирбах едва успевает за ним. Ленин распахивает дверь в кабинет. Они входят. Дверь закрывается.
        Санкт-Петербург. Квартира Алилуева. Утро
        Пока Ленина бреют, Сталин пьёт чай в кухне. Пьёт он на восточный манер. Не спеша. Мелкими глотками. Думая. Дочка хозяина, шестнадцатилетняя девушка в коротеньком домашнем халатике ставит перед ним тарелку с баранками.
        ДИКТОР:
        Алилуева Надежда. Через год жена Сталина. В ночь с 8 на 9 ноября 1932 года погибнет. Официальная версия - самоубийство.
        Ленин смотрит в зеркало. Гладковыбритое лицо уже немолодого человека. Мешки под глазами и бегающие красные глаза.
        Санкт-Петербург. Улица. Утро
        Из здания выходят и идут по улице на набережную к рейсовому катеру в Кронштадт три человека. Двое - Ленин и охранник - в матросской форме. Сталин в гражданской одежде. Садятся на катер. Катер благополучно отчаливает. Ленин, придерживая бескозырку, смотрит на удаляющийся Петроград.
        К причалу подъезжает автомобиль. В нём уже знакомый нам гауптман. Он смотрит вслед катеру.
        Кронштадт. Конспиративная квартира. Ночь
        Сталин наливает чай в стакан. Несёт его в комнату. Там на стуле при свете керосиновой лампы сидит Ленин и безучастно смотрит перед собой на пустую стену. Когда Сталин касается его плеча, он резко оглядывается. И снова утыкает взгляд в стену.
        Сталин ставит на стол возле него стакан с чаем и выходит на кухню, садится у окна. Пьёт чай.
        Санкт-Петербург. Мариинский Дворец. Зал заседаний Временного Правительства. Вечер
        На трибуне вещает Керенский^20^. Министры скучают. Среди них Терещенко.
        Рутенберг с места перебивает Керенского.
        - …А очень просто! Надо чтобы Указ правительства выполнялся!
        - Продовольственный вопрос, Пётр Моисеевич, в связи с которым Вы приглашены, у нас следующий на повестке дня, - отбивается Керенский. - Так что…
        - Нет! Я же вижу, Александр Фёдорович, что вы уже идёте на попятный?! И вот это как раз имеет прямое отношение к ситуации с хлебом в Петрограде. Ведь невооружённым глазом видно, что трудности с продовольствием в городе искусственные. Явный саботаж с целью вызвать взрыв недовольства у жителей. И всё дело в Ульянове, которого поддерживают немцы. Если мы сейчас не захватим эту шайку…
        - Перестаньте! Володя Ульянов учился у моего отца!
        - Ну, мало ли какая шваль могла учиться у Вашего отца, Саша.
        - Бросьте, Пинхас. И вообще у меня нет времени. Мне пора на митинг в цирк.
        - О! Наконец-то я подобрал ключ к тому, что наблюдаю вот уже неделю. Цирк!
        - Перестаньте паясничать!
        - Перестану, если вы дадите жёсткую команду сыскному отделению. Пусть расшибутся в доску, но достанут из-под земли. Троцкого тоже под суд! Вам доложили результаты расследования расстрела демонстрации на Невском?!
        - Это голословно. Бундовцы могут печатать в своей газетёнке любой бред. Я как адвокат с громадным стажем вижу, что веских доказательств нет. Большевики выиграют суд.
        И вообще, я тороплюсь. У меня выступление.
        - Езжайте, Саша. На манеж! Там вам и место. Оркестр туш! Та-та-та! На арене сам Керенский. Спаситель России!
        - Вы, Пинхас, много на себя берёте!
        - Вы даже не представляете, гражданин Керенский, как много я на себя взял!
        И тут в перепалку вмешивается Терещенко.
        - Но простите, гражданин Рутенберг! Что вы хотите? Вот я, например, тоже не верю в эту болтовню! - Терещенко весело оглядывается на министров, приглашая их повеселиться вместе с ним, - А, граждане министры?! Сейчас все ловят шпионов. Вон и вдовствующую императрицу Марию Фёдоровну обвиняют. Давайте её, старушку, под суд. Тоже! Хотя нет! Кто же будет у нас в стране вдовствующей… Чепуха всё это! Ленин-Пенин… У вас гражданин Рутенберг, какая-то идея фикс, честное слово!
        - Вы так считаете?! - ощеривается Рутенберг.
        - Да! Как министр иностранных дел, я…
        - Вы министр?! Ну, я тогда японский император. Вы просто дойная корова! Им, - он показывает на министров, - нужны не вы с вашими красивыми пустыми словами, а деньги и связи династии Терещенко. Вас раскрутили на военный заём как последнего фраера. Министр он, бля! Как там в «Нью-Йорк таймс»: «мальчик, рождённый с золотой ложечкой во рту! Олигарх!» Какой вы на хер олигарх?!
        - Как это?
        - А так! Олигарх - этот тот, кто идёт во власть для пользы себя и своего бизнеса. А вы!? Мало того что, не заработали, так ведь ещё и разорились. Тоже мне… Министр иностранных дел! Где ваши решительные заявления? Где ваше встряхивание за шиворот союзников?! Зато приятное времяпрепровождение, коктейли, фраки и возможность потрахивать дочерей и жён послов. Главное, чтобы вам было не скучно? Верно?! Да, я вижу, в завещание наследства от дедушки Николы пункт - поделиться умом - внесён не был.
        - Что?! Как вы смеете!? Да, я вас… Вызываю на дуэль! Терещенко бросается на Рутенберга, но его удерживают.
        - Бросьте, гражданин Терещенко! - говорит Рутенберг. - Ну, не надо так горячиться. Я не из дворян. Да и вы не из князей. Дуэль это не из нашего обихода. Вот морды друг другу набить… Хотя нет! Детей не бью!
        Рутенберг выходит из зала заседаний. Терещенко смотрит вслед.
        Пригород Санкт-Петербурга. Сестрорецк. Пристань. Утро
        Ленин сходит на берег. Он уже в одежде рабочего. Такой себе конторщик Путиловского завода Ильин. Сопровождает его тот же Сталин. Уходят по улочке.
        Пригород Санкт-Петербурга. Сестрорецк. Окраина. Утро
        Жарко. Солнце слепит. Пыль. Из своего авто выходит Терещенко. Элегантный и весёлый. За ним из машины выходит адъютант поручик Чистякова. Терещенко останавливает его:
        - Не боись, Чистяков. Всё в порядке. Видишь, птички поют. Пройдусь пешочком. Жди здесь.
        Терещенко идёт по переулку вдоль заборов, сверяясь с запиской, рассматривает дома. Останавливает мальчика девяти лет.
        - Скажи-ка, малец, где тут дом Емельянова?
        Мальчик подводит Терещенко к дому. У калитки женщина, тревожно оглядывает улицу.
        - Тётка Надежда, тут вот Емельяновых спрашивают.
        - А чё?! - пугается женщина. - А-а-а… Мы никак не Емельяновы. Мы это…
        - О!? Тётка Надька?! Емельянова ж ты? - удивляется мальчик. - У нас на квартале других Емельяновых и нет.
        - Ну, ладно! - громко, чтобы услышали в доме, говорит женщина, - Емельяновы мы! Не расслышала. Но вам ежели молока, так это через три дома.
        - Нет, я к вам, - Терещенко сам открывает калитку, проходит по двору. Женщина семенит рядом. Терещенко поднимается на крыльцо.
        В доме суматоха. Сталин вынимает наган, Емельянов^21^ нож. Вместе с Лениным они переходят из гостиной в кухню.
        Терещенко входит в дом. Женщина паникует:
        - Вы чё безобразничаете, господин хороший?! Я чичас власть позову. Городового.
        - А я власть и есть, - весело сообщает Терещенко. - Позвольте представиться. Михаил Иванович Терещенко. Министр иностранных дел. Хотел бы встретиться с господином Ульяновым.
        - Какой-такой Лянов-Белянов?! Не знам такого! Идите отсюда! Вы видали, министр он!
        - Поверьте мне, я не враг господину Ульянову. Я пришёл поговорить.
        - Вы с ума сошли господин хороший! Уходите по добру, по здорову!
        На кухне Сталин показывает жестом - чирканье по горлу. Ленин отрицательно качает головой.
        - Успеем, - шепчет Ленин. - Проверьте вокруг! С кем он? Казаки? А я…
        - Да, Бросьте вы, мадам! - продолжает Терещенко. - Мне нужен Ульянов. Он здесь!
        - Конечно, здесь! - Ленин, как в омут с головой, выходит в комнату. - С вами я не буду играть в прятки. Потому что весьма и весьма… Наслышан. Вы тот самый герой, который своими действиями разогнал это идиотское правительство князя Львова. Позвольте пожать Вашу героическую руку! Мы, большевики, ведь тоже за предоставление независимости Украине. Проходите, садитесь. Сейчас чайку попьём! - усаживает Терещенко, проходит к дверям на кухню. - А ну-ка, хозяюшка, наладьте-ка нам с гражданином министром самоварчик! Сядем, будем чаи гонять. С баранками. Вы любите свежие баранки, Михаил Иванович?
        - Баранки люблю. Да… Я вообще-то ненадолго, - Терещенко выкладывает перед Лениным газету. - Вот у нас спор случился. Я проголосовал против Указа о вашем аресте…
        - Почему? Не верите газетам?!
        - Нет! Я верю только в то, в чём сам убедился. Пощупал. Вот и сейчас… Пришёл спросить. Прямо. Глядя Вам в глаза. Это же печатный орган революционной партии. Бунд. Как я понимаю, они социалисты тоже. В какой-то степени соратники ваши.
        - В том то и дело, что в какой-то степени, Дорогой Михаил Иванович! Вы, насколько я знаю, в политике человек свежий. А ведь это такая особенная французская борьба, батенька. Да ещё к тому же без всяких правил. Подножки, оплёвывание, наговоры, явное враньё! И потом Бунд мелкобуржуазная еврейская секта. Они давно отошли от линии, увязли в болоте национализма. Враги революции!
        - Ну, для меня все эти ваши партийные дела тёмный лес…
        - А я, знаете ли, батенька, этим занимаюсь всю жизнь. И поверьте мне, это войны… Убитые, раненые. Ведь идёт борьба за чистоту идеи. И в ход идут самые жуткие средства. Похуже газов на войне. Всякий иприт это ерунда по сравнению с…
        - А мне помнится, - Терещенко рассматривает гладковыбритого Ленина. - У вас усы были. И бородка. Когда мы встречали вас на Финляндском вокзале.
        - Да… - Ленин трёт голый подбородок. - Но сами понимаете, таких как вы, мудрецов, не верящих в газетные бредни и провокации архи мало! Так что это для тех, кто, не заглянув в святцы, уже бьёт в колокола! Лжецы, клеветники, кадетские негодяи. Давайте без обиняков. Мы же с Вами умные люди. Реалисты! Вот я смотрю вам прямо в глаза. Располагает ли прокуратура, ваши министры и, наконец, разведка какими-то доказательствами? Кроме вот этих бредней! Ну, документы какие-нибудь. Моё досье, как, ха-ха, шпиона? Вот! Всё инсинуации этих негодяев! Милюковы, Гессены, Даны и прочие…
        Ленин выглядывает на кухню:
        - Так как там с чайком для нас?! Емельянов шепчет ему в ухо:
        - На площади стоит автомобиль. Водитель и офицер. Ни полиции, ни казаков.
        Ленин вздыхает облегчённо и возвращается в комнату с самоваром, за ним испуганная женщина выносит чашки и вазу с баранками. Ленин, улыбаясь:
        - Чаёк поспел. Поговорим сейчас вдоволь. Я вижу, вы умный и мудрый. И вас волнует судьба России, как и нас.
        - Простите. Посидел бы с удовольствием. Но водитель так плутал по Сестрорецку, что время всё вышло. У меня в три встреча с представителями Красного Креста.
        - Ничего страшного. Езжайте. Но только, батенька, дайте слово, что вы приедете завтра. Баранок с вареньицем. У хозяйки чудное кизиловое… Поговорим. Жду-с! С нетерпением. Ну и сами понимаете, никому ни слова. Не все такие, как Вы, Михаил Иванович.
        Ленин с улыбкой провожает гостя к двери.
        Терещенко спускается с крыльца. Пересекает двор. Хлопает калитка.
        Ленин, в изнеможении падает на стул. Поднимает голову на вышедших из кухни спутников:
        - Бляди! А говорили, безопасное место, безопасное место. Немедленно уходим! Ни минуты!
        Пригород Санкт-Петербурга. Сестрорецк. Окраина. День
        Мостик над ручьём. На перилах мостика сидит тот самый соседский мальчик. А мимо быстрым шагом проходят соседи Емельяновы (муж с женой) и Сталин.
        Мальчик подбегает к тётке Надежде, дёргает её за юбку.
        - Тётка Надька, а барин мне целый целковый отвалил!
        Тётка оглядывается и мальчик видит, что это не соседка, а какой-то дядька, но в платье и платочке тётки Нади. Это переодетый Ленин. Он крепко ухватывает мальчишку за плечо и перегибает через перила мостка.
        - Молчать, мальчик, а то утоплю к чертям!
        Он говорит таким шёпотом, что мальчик не умом, а всем содрогнувшимся нутром понимает, что дядька утопит.
        Беглецы торопливо исчезают за поворотом.
        ДИКТОР:
        Через два десятка лет мальчик будет выступать перед пионерами и бойко рассказывать, как дядя Николай Емельянов посылал его с едой для товарища Ленина в шалаш на Разливе.
        Журчит ручей. Успокаивает. Мальчик сидит, болтает над водой ногами. Обдав пылью и запахом бензина, возле мальчика останавливается автомобиль. В нём гауптман^22^ и шустрый морячок Лёха^23^.
        - Эй, малой! - окликает гауптман. - Тут соседи твои Емельяновы? Ты их не видел?
        - Никого не видел! - огрызается мальчик.
        - Да… - Лёха выбирается из авто. - Это не так надо, Франц Иванович. Он присаживается рядом мальчиком. Достаёт из кармана конфету. Даёт.
        Из другого кармана рубль. Тоже даёт.
        - Как звать?
        - Минька?
        - Чё!? Строго наказали молчать?
        - Ага! Утопить грозился!
        - Кто?
        - Да, дядька что в платье тётки Надьки нарядился.
        - И куда этот дядька пошёл?
        - Да на станцию они пошли. На Дибуны.
        Лёха встаёт. Достаёт ещё рубль. Отдаёт. При этом Мальчик замечает, что подмышкой у морячка пистолет.
        - Наган! Дай подержать, дядя!
        - Тороплюсь, - улыбается Лёха и гладит мальчика по голове. - Но в следующий раз обязательно. Только про нас уж точно, чтобы никому. Ага?
        Лёха садится в машину:
        - На Дибуны едем. Может, хоть тут успеем.
        - Д-а-а! И чтобы я, Лёха, без тебя делал - улыбается гауптман.
        Платформа пригородного поезда станции Дибуны. День
        Ленин в женском одеянии со Сталиным и Емельяновым ждут поезда. Садятся в вагон. Уезжают.
        Гауптман и Лёха выбегают уже на пустой перрон. Смотрят вслед поезду.
        - В Финляндию уходит, - говорит гауптман.
        Станция Удельная. Перрон. Вечер
        Ленин в женском одеянии со Сталиным идут по переулку. Заходят во двор дома.
        Санкт-Петербург. Мариинский Дворец. Коридор у зала заседаний Временного правительства. Вечер
        Министры расходятся после заседания. Терещенко с гордым видом подходит к Рутенбергу, ведущему разговор с министром продовольствия. Останавливается. Достаёт коробку сигар:
        - Прошу! Угощайтесь! Кубинские!
        Рутенберг и его собеседник не отказываются. Берут по сигаре.
        - Кстати, гражданин Рутенберг, а ведь всё клевета. Ульянов чист! - победоносно улыбается Терещенко, - Никаких связей с немцами!
        - Это с чего вы взяли?
        - А он мне дал честное благородное слово. Буквально три часа назад. Звал с ним чаи погонять. С баранками! Но я торопился. А завтра ведь погоняю. С таким интересным собеседником…
        Довольный, что вот так эффектно он отомстил Рутенбергу, Терещенко уходит.
        Рутенберг смотрит ему вслед. Потом срывается с места, бежит по коридорам, по лестницам. Выбегает из Дворца. Пересекает улицу. Вбегает в Губернскую Управу.
        Санкт-Петербург. Губернская Управа. Вечер
        Рутенберг останавливается перед дверьми сыскного отдела прокуратуры. Отходит к окну. в коридоре. Барабанит пальцами по стеклу и всё-таки не успокаивается.
        Врывается в кабинет. Подходит к столу. На него поднимает невинные глаза ротмистр Маслов-Лисичкин^24^ с напомаженным пробором и аккуратно подстриженными усиками.
        - Послушайте, ротмистр! Адрес, по которому прятался Ленин… Да! Который вы получили от своего осведомителя. По долгу службы, вы должны были принять в разработку и выслать наряд для задержания! Я не знаю, сколько вам дал Терещенко, чтобы… Сто, триста рублей!? Для него это херня. Ладно, этот «мешок золота», играющий в демократа и патриота… Но вы?! Считайте, ротмистр, что это были тридцать сребреников. Вы же русский офицер! И я еврей, вам, говорю «Вы продаёте Россию!». Ох, как пожалеете!
        ДИКТОР:
        Ротмистр Маслов-Лисичкин будет расстрелян в августе 1921 года вместе с Николаем Гумилёвым по подозрению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева»
        Пригород Санкт-Петербурга. Сестрорецк. Окраина. День
        Всё там же останавливается авто Терещенко. Теперь он привычно проходит по улице. Заходит во двор дома Емельяновых. Взбегает на крыльцо. Дверь забита. Окна забиты.
        Оглядывает двор. Из-за забора высовывается соседка.
        - А вам, господин, чего? Молока? Так ремонт у хозяев. Съехали они к родне. А корову мне оставили. На пока. Так что, пожалуйте за молочком.
        Из-за угла сарая появляется Рутенберг. С ним ротмистр Маслов-Лисичкин и мальчик-сосед.
        - Ну, что, гражданин министр, попили чаю? С баранками? - язвительно говорит Рутенберг. - Судя по опросу, в доме было трое мужчин. Сильно вы рисковали, Михаил Иванович. Зарезали бы как барашка. К чёртовой матери! А как только вы вышли, они поднялись и бёгом. Этот ваш с честными глазами даже переоделся в платье хозяйки. Спугнули…
        Два автомобиля пылят по улочкам Сестрорецка. «Ролс-Ройс» Терещенко и старенький «Рено» следственной группы.
        Санкт-Петербург. Штаб Военного Округа. Двор. Вечер
        Командующий округа генерал Половцев. Перед ним офицер и взвод юнкеров.
        - Пункт назначения станция Удельная, - офицер повторяет полученный приказ - Цель-арест гражданина Ульянова. Разрешите выполнять?
        - Есть вопросы?
        - Есть, - тихо говорит офицер - Желаете получить этого господина в цельном виде или в разобранном?
        - Ну, знаете, - усмехается генерал Половцев - арестованные ведь часто совершают попытки к побегу.
        - По коням!
        Юнкера взлетают в сёдла.
        Станция Удельная. Вечер
        Ленин, уже в мужской одежде, в парике, с удостоверением на имя сестрорецкого рабочего Константина Петровича Иванова в сопровождении Сталина идут по железнодорожным путям.
        Подходят к паровозу. Ленина знакомят с машинистом. Сталин шепчет:
        - Там в Гельсинфорсе на вокзале встретит… Верный человек! Тоже кавказец. С усами. С букетом гвоздик.
        Ленин поднимается в паровозную будку. Сталин платит машинисту за контрабандный провоз через границу в Финляндию. Паровоз пыхтит.
        Ленин смотрит на огонь в топке паровоза. Потом в окно на проносящиеся перелески. Там остаётся Россия. И он всем нутром понимает, что он уже не хочет назад. Ни за какие коврижки.
        Хельсинки (Гельсинфорс). Вокзал
        Среди прибывших пассажиров в очереди на контрольно-пропускном пункте к финскому пограничнику стоит Ленин. Он взглядом выискивает в толпе встречающих кавказца с усами и букетом. Переглядывается с ним.
        Ленин протягивает пограничнику удостоверение рабочего Иванова.
        - Господин Иванов?
        - Да. А что? - напрягается Ленин.
        Пограничник смотрит на стоящего среди встречающих гауптмана. Тот кивает.
        - Ничего. Просто вас, господин Иванов, встречают.
        Ленин выходит за барьер. И его любезно под руку подхватывает гауптман. Они идут к выходу на площадь.
        Кавказец торопится за ними, но спотыкается об подставленную ногу. Падает. Вскакивает и бросается на обидчика. Это Лёха, который ласково улыбается и показывает парабеллум под пиджачком.
        Ленин с гауптманом, нервно оглядываясь, выходит на привокзальную площадь.
        - В чём дело?! Почему вы идёте со мной рядом?! На нас смотрят! Это нежелательный контакт. При этом скандале… - твердит истерично Ленин.
        - Успокойтесь, герр Ульянов. Мы не в Петрограде. Мы в Финляндии. Птички поют.
        Люди гуляют. Напрасно вы не связались с нами сразу. И в панике бросились бежать. Пришлось вычислять. Кронштадт, Сестрорецк, Удельная, Терриоки… Герр Мирбах очень волновался за вас…
        Они вместе садятся в пролётку. Едут. Потом идут через дворы. Входят в дом.
        Хельсинки (Гельсинфорс). Дом начальника милиции Гельсинфорса
        Из кресла встаёт в мундире начальник милиции города Густав Ровио^25^.
        - Очень приятно. Рад такому гостю! Разрешите представиться. Начальник милиции Гельсинфорса Густав Ровио.
        И тут у Ленина случается нервный срыв. Он покрывается холодным потом, валится как пустой мешок на пол…
        Санкт-Петербург. Здание суда. День
        Полицейские выводят под конвоем арестованных Троцкого, Рошаля, Коллонтай и других членов Петроградского совета депутатов. Сажают в арестантский фургон. Вокруг толпятся репортёры.
        Австрия. Курорт Бад Гаштайн. Клиника. День
        Ленин открывает глаза. Белые потолки, белые стены. Он в кровати. Внимательные глаза профессора Адлера^26^.
        - Ну, всё в порядке. Я профессор Адлер. Можете встать?
        Ленин оглядывается. У кровати на стуле сидит, улыбаясь, Карел Радек.
        Ленин неуверенно встаёт. Поддерживаемый санитаром он проходит по палате. Подходит к окну. За окном чудный пейзаж - заснеженные вершины Альп. Он вопросительно оглядывается.
        - Да, пастор Брик, вы в Австрии. Бад Гаштайн. Альпы. Вам предстоит небольшой курс лечения нервной системы. И модный сегодня психоанализ. Всё будет хорошо. Вопросы?
        - Какое сегодня число и какой год? - спрашивает Ленин.
        - Пятнадцатое июля 1917 года. Есть какие-нибудь просьбы?
        - Бумагу, ручку. И свежие газеты.
        - Давайте договоримся, герр пастор. Первые две недели никаких газет.
        - Соглашайтесь, Учитель - улыбается Радек.
        - Хорошо. Тогда работы Маркса и Энгельса.
        - Найдём, - улыбается Радек. - Разве что на немецком языке.
        - Пусть! Буду переводить!
        Санкт-Петербург. Мариинский Дворец. Кабинет Керенского
        В кабинете сам Керенский, Савников^27^, Терещенко, Рутенберг. Керенский кричит:
        - Это попытка мятежа! - Oн обращается к Терещенко. - Дорогой Михаил Иванович, вот вы министр иностранных дел, вы понимаете, что будут говорить о нас на Западе!
        - Да, резонанс может быть огромный, - важно произносит Терещенко. - Послы стран Антанты в один голос, что призывать диктатора это чересчур. В конце концов, эти Советы депутатов решаемая проблема.
        - А вы, Борис?! - Кричит Керенский Савинкову - Кто Вам дал право вести переговоры за моей спиной?!
        - Почему за спиной?! Ведь вы сами…
        - Нет! Я не поддерживал идеи с Корниловым^28^. Нет и ещё нет! Вы всё себе нафантазировали!
        - Господа, вы ошалели! Что вы делаете?! - кричит Рутенберг.
        - А у вас, Рутенберг, вообще нет права голоса, - отбивается Керенский - Вы напросились побыть здесь, пользуясь дружбой со мной и с Борисом. И теперь сидите и молчите!
        - Поймите, эти большевики… Вы понимаете, кому вы сдаёте Россию! - Рутенберг поворачивается к Терещенко. - А вы?! Нашли кем пугать! Послами, бля! Они спят и видят Россию в жопе! Временное правительство должно поддержать Корнилова! Дайте ему войти в Петроград и уничтожить эту мерзость!
        - Простите, но демократия требует… - Керенский становится в позу оратора.
        - Демократия?! Ха-ха.… Эта ваша подлость! С генералом Крымовым^29^… Вы заманили его! А я знаю, Саша, почему вы… - говорит Рутенберг.
        - Почему?!
        - Да потому что поняли, что Корнилов повесит и вас. И поделом! - Oбращается к Савинкову - Как считаешь, Борис?
        - Я всегда и во всём был не согласен с Рутенбергом - говорит Савинков - Но сейчас сто процентов твоя правда, Пинхас. Послушайте его, Александр!
        - Ой! Рутенберг - провидец! Патриот России… - саркастично смеётся Керенский. - Вы вообще, Пинхас, перебежчик! То вы креститесь, то опять в иудаизм!
        - Да! Потому что с вами, православными дремучими идиотами… Власть временного правительства это шагреневая кожа и она с каждым вашим словом, Саша, съёживается донельзя. Скоро только на один Мариининский Дворец и будет распространяться. А там, глядишь, на один ваш сральник. Прекратите клоуном на манеже работать! Огромная страна в ничто превращается!
        Терещенко с улыбкой наблюдает спор.
        Фургон для перевозки арестованных. Вечер
        Ленин в фургоне в наручниках и ножных кандалах. Машина останавливается.
        Ленин спускается по ступенькам из фургона. Вокруг фигуры юнкеров. Он делает два-три шага. И вдруг один из юнкеров втыкает в него примкнутый к винтовке трехгранный штык.
        С удовольствием проворачивает. Ленин пытается ухватить штык руками. Крупно руки и текущая кровь. И тут другой юнкер с криком «Коли!» втыкает свой штык, ему в спину. И вот уже над кучей сбившихся юнкеров только взлетают приклады винтовок.
        Австрия. Курорт Бад Гаштайн. Клиника. Ночь
        Крик несётся по коридору клиники. Дежурный санитар влетает в палату. Там бьется в истерике Ленин. Ему делают укол. И он снова засыпает, но еще некоторое время бдительно вскидывает веки. Он боится заснуть и снова уйти в кошмар.
        Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. Процедурные комнаты. День
        Калейдоскоп процедур клиники того времени. Массаж, ванны, водолечение, грязи, гипноз. Ленина массируют. Ленина опускают в ванну. Обмазывают грязью. Гипнотизируют.
        И наконец, главное - психоанализ. Ленин на кушетке и профессор Адлер с блокнотом в руках.
        Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. Палата. Вечер
        На столе толстые тома «Маркс» и «Энгельс» немецких изданий и словарь. Ленин старательно выписывает оттуда цитаты в синюю тетрадь. Переводит на русский язык.
        Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. Палата. День
        Ленин с удовольствием пишет. Стопка исписанных листов почтовой бумаги растёт.
        Поезд Стокгольм - Гельсинфорс (Хельсинки). Вечер
        Такой себе тихий, аккуратный человечек. Видно, что бухгалтер. Он пьёт чай. Выходит в тамбур. Закуривает. Рядом с ним стоит ещё один курящий. Именно он незаметно открывает замок двери вагона.
        Поезд приближается к мосту над речкой. Дверь открывается в нужный момент. Толчок. И тело бухгалтера, для верности ещё и проткнутое ножом, улетает вниз в воду.
        Курильщик проходит в купе, забирает портфель бухгалтера. Проходит через пару вагонов. Заглядывает в купе. Передаёт портфель Карелу Радеку.
        Радек рассматривает содержимое портфеля и озадачено качает головой.
        - Как же так?! Ведь доверяли скотине! Все копии банковских документов!
        - Вы должны выйти на этой станции, - предупреждает курильщик, - А то ненароком заедете в Россию.
        Станция. Перрон
        Радек с портфелем выходит и пересаживается в поезд, возвращающийся в Швецию.
        Санкт-Петербург. Финляндский вокзал. Вечер
        Ротмистр Маслов-Лисичкин из сыскного отдела проверяет готовность агентов. С ним рядом Рутенберг. Ждут прихода поезда.
        - Сразу не подходить, - просит Рутенберг. - Пусть он выйдет на привокзальную площадь.
        Подходит поезд. Выходят пассажиры. На них внимательно смотрят агенты. Пустой перрон. Рутенберг проходит вдоль вагонов. Останавливается у одного из них. К нему подбегает ротмистр. Разводит руками.
        Санкт-Петербург. День
        Мальчишки-газетчики снуют между прохожими и выкрикивают:
        - За отсутствием улик Троцкий и Рошаль выпущены на свободу! Газета «Новое время»! Только у нас! Троцкий на свободе!
        Санкт-Петербург. Возле ворот тюрьмы «Кресты»
        Из ворот выходят выпущенные на свободу Троцкий, Рошаль, Коллонтай, Бубнов и т. д. Кучка демонстрантов, размахивающих красными флагами. Крики «Ура!». Иоффе и Троцкий обнимаются. Иоффе набрасывает на плечи Троцкого лёгкое пальтецо:
        - Накиньте, Лев Давыдович. Ведь сажали вас летом, а уже осень. Троцкий становится на принесенную тумбу и произносит речь.
        На углу стоит автомобиль. Оттуда за происходящим наблюдают Мирбах и гауптман.
        Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. Открытая веранда на фоне Альп. Утро
        Сеанс воздухолечения. Ленин сладко спит в гамаке.
        Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника
        Кабинет Профессора Адлера. Утро
        На спящего Ленина из окна кабинета смотрит Мирбах. Потом он возвращается к столу:
        - Кстати, профессор, вам привет от герр Иоффе. Адольф Иоффе. Ваш бывший пациент и большой фанатик психоанализа. Именно он порекомендовал Вашу клинику.
        - Как же, отлично помню! Светлая голова! И где он сейчас?
        - В России. Лекции, практика. Продвигает в жизнь Ваше учение о психоанализе.
        - Ну, не надо. Я всего лишь скромно оппонирую Фрейду. По поводу же вашего протеже… Пастора Брика? Ведь так по документам? Правильно?
        - Правильно. Пастор Брик. Из Венгрии.
        - Курс лечения завершён. Состояние стабильное. Выписываем. Что же до клинической картины. Очень неустойчивая психика, масса всяческих фобий. Перенапряжение запустило процесс деградации. Плюс клиент пережил очень сильный испуг. Развилась мания преследования. Ему всё время кажется, что его закалывают штыками. Только это. Не стреляют, не отравляют, а именно штыками. В живот. Причём триггером невроза стала встреча с человеком по фамилии… Славянская фамилия. Турчнкин, Тереченкин, Терещенко…
        Мирбах записывает варианты фамилии.
        - Наблюдается паранояльность, ревнивость, - продолжает профессор.
        - подозрительность, склонность к патологической интерпретации событий. Повышенная оценка собственного предназначения. Агрессивность, вспышки гнева… Предполагаю изменения в височных долях. Основанием для этого - наблюдаемая у клиента ярко выраженная гиперграфия. Погашение возбуждение писаниной. Обычно это галиматья, но изредка бывает и какой-то удобоваримый, но крайне вторичный трактатик. Он, действительно, читаемый автор? Я пытался осилить его труд «Материализм и эмпириокритицизм». Смесь ученичества и невежества неофита. Хотя допускаю, что просто перевод на немецкий язык выполнен плохо. Да! Ещё у клиента органические изменения… Запущенная форма сифилиса. И эпилепсия с детства.
        - Как долго он продержится? - Граф Мирбах показывая на голову. Мол, мозги?
        - Ну, года четыре. А потом резко… - профессор чертит рукой в воздухе резкую нисходящую кривую.
        - Ну, нам этого хватит, - по-хозяйски резюмирует граф Мирбах. Профессор Адлер задумчиво смотрит на него.
        Москва. Улицы. День
        ТИТР: Москва 6 июля 1918 года.
        Шикарный кабриолет «ролс-ройс» везёт Ленина, Свердлова и Чичерина в Денежный переулок. Ленин в прекрасном расположении духа. Заходят в германское посольство.
        Там в гробу убитый посол Германии в Советской России граф Мирбах.
        Ленин, Свердлов и Чичерин отдают почесть у гроба. Ленин произносит речь на немецком языке.
        - Я приношу германской стороне извинения правительства Советской России по поводу случившегося внутри здания посольства, т. е. на неконтролируемой советским правительством территории. Конечно, дело будет немедленно расследовано и виновные понесут заслуженную кару.
        Всё очень формально. Выходят. Ленин, Свердлов и Чичерин садятся в кабриолет «ролс-ройс». Отъезжают.
        - Когда я с Радеком готовил эту речь, - смеётся Ленин, - я хотел сказать «Mitleid», а надо говорить «Beileid».
        Поясняет Свердлову:
        - «Beileid» это «соболезнование». А «Mitleid» означает «соучастие». Ха-ха.
        Берлин. Улицы. День
        ТИТР: Берлин. Ноябрь 1918 года
        Грузовики с вооружёнными солдатами и рабочими. Красные флаги. Революционные события. (Эпизод снимается под хронику).
        Карел Радек с группой боевиков-спартаковцев идут сквозь те же величественные коридоры и залы, что в эпизодах с Лениным. Под дулом пистолета ведут того самого чиновника - канцелярскую крысу, которая требовала подписи Ленина. Тот показывает, где в архиве все документы по России. Ящики выволакивают в зимнюю оранжерею и сжигают.
        Чиновник, глядя обезумевшим взглядом, как поступают с документами, падает замертво от разрыва сердца.
        - Вот архивная крыса! - смеётся Радек. - И патрона тратить не надо!
        Австрия. Курорт Бад Гаштайн Клиника. У входа. Утро
        Солнечно. Чемодан Ленина грузят в багажник. Ленин, бережно прижимая к груди небольшой пакет, садится в машину. Пациента провожает сам профессор:
        - Счастливого пути, господин пастор. Успехов вам! Профессор смотрит вслед удаляющемуся авто.
        ДИКТОР:
        Адлер Альфред - автор теории о «социальных комплексах» Президент Венского психоаналитического общества. Бывший соратник, а затем оппонент Фрейда. Умрёт неожиданно в мае 1937 года в Шотландии. Официальная версия смерти - сердечный приступ. Его дочь, проживавшая в СССР, будет расстреляна в 1938 году.
        Автомобиль движется вниз по серпантину. В машине рядом с Лениным на заднем сидении граф Мирбах.
        - Не с пустыми руками еду, - говорит ему Ленин. - Вот целая книга. «Государство и революция».
        Мирбах кивает.
        - А вы меня обманывали, герр Мирбах, - говорит укоризненно Ленин. - Нехорошо.
        В апреле вы говорили, что всё случится в две недели. Только выступления, призывы и всё покатится. А потом в июле… Мол, всё готово. Теперь вы мне говорите про октябрь. Но ничего. Имея такое руководство к действию…
        Ленин нежно прижимает к груди рукопись. Все 85 листов.
        Город Могилёв. Вокзал. Утро
        Ставка Главнокомандующего русской армии. Заканчивается визит послов стран Антанты. Играет оркестр. Блики солнца на трубах, на клинках шашек почётного караула. Послы жмут руку генералу Духонину.
        Суета погрузки. У вагона стоят Терещенко и генерал Духонин^30^.
        - Спасибо вам, Михаил Иванович! - говорит Духонин. - Эти послы ну просто замучили. Особенно этот француз. Скажи, да скажи. А что говорить?! Я боюсь, что моя власть простирается разве что до конца этого перрона. И даже в этом я неуверен. Вата! Если бы не вы с вашим шармом и умением уводить разговор, я бы не выкрутился.
        - Да, что вы, Николай Николаевич! Вам бы дипломатом работать. Так хорошо вы углы обходили.
        - Ещё раз спасибо, что вы с послами навестили генерала Краснова. Уж очень двусмысленное у него положение. Вроде бы под арестом, а… Конечно, взгляды у него патриархальные. Такой себе «Слуга царю, отец солдатам». Вы подняли ему настроение. До встречи!
        Они пожимают друг другу руку. Состав трогается. Терещенко заскакивает на подножку. Удаляется перрон, на котором стоит генерал Духонин.
        ДИКТОР:
        Через полтора месяца на этом перроне генерал Духонин будет арестован матросами, присланными Лениным. Поднят на штыки и растерзан толпой солдат.
        Поезд. Утро
        Терещенко проходит по вагону, шутит с юнкерами из охраны, заглядывает в купе к послам, успевает ущипнуть дочку английского посла Мюриэль. Проходит в своё купе, где уже раскладывает его чемодан адъютант поручик Чистяков.
        За окнами поезда мелькают перелески, деревни, пасущиеся коровы… Россия. Средняя полоса.
        Станция Дно. Утро
        Поезд послов, пропуская состав с военной техникой, идущий на запад, стоит у перрона. Косой осенний дождь не очень мешает снующей по перрону толпе. Это в основном дезертиры. Играет гармошка. У будки с надписью «Кипяток» очередь. Солдатские котелки, чайники.
        Послы и Терещенко завтракают. Кофе, пирожные, бутерброды. Виски. Коньяк. Лёгкий непринуждённый разговор, шутки. Терещенко разглядывает в окно станцию.
        Внимание Терещенко привлекает какая-то суета.
        По перрону тащат упирающегося солдата. Командует этим «Мордатый». Вот он срывает с солдата шинель. Теперь видно, что это офицер.
        Его толкают к стенке. И отступают. «Мордатый» собирает расстрельную команду.
        Терещенко не выдерживает. Как есть, в белой рубашке, он пролетает сквозь вагон и вылетает на перрон. Врезается в толпу с криком:
        - Прекратить!
        Подбегает к «мордатому».
        - Робя, смотри, ещё один буржуйчик набежал! - «мордатый» хватает Терещенко за руку и бросает к стене. При этом успевает оценить на ощупь ткань. - Хороша рубашка! Шёлк! Заряжай!
        Всего две минуты отделяют Терещенко от тепла вагона и кофе с марципаном до этой красной кирпичной стенки под дождём.
        Терещенко с офицером у стены. Смотрят искоса друг на друга.
        - Дождик, - пожимает плечами Терещенко.
        - Да, дождик. Штабс-капитан Радашев - представляется офицер.
        - Михаил Терещенко.
        А толпа дезертиров густеет. И беснуется перед ними «мордатый» и выстраиваются добровольцы расстрельной команды.
        Из вагона вылетает поручик Чистяков с десятком юнкеров. Они пробивают толпу и становятся в шеренгу, ощерившись карабинами, прикрывая Терещенко и офицера. Чистяков телом заслоняет Терещенко.
        Толпа тоже щетинится винтовками. Действительно, что такое десяток юнкеров. Щёлкают затворы. Крики:
        - Стреляй юнкеров! Буржуи!
        - Товсь! Целься! - даёт команду «мордатый».
        Пулемётная очередь разрываёт воздух над толпой. Все оглядываются. На вагонных площадках поезда пулемёты. И пара пулемётных юнкерских расчётов уже заняли позиции прямо на перроне. Поезд то специального назначения. Послы Антанты это не хухры-мухры.
        Раз и «мордатый» растворяется в толпе. И сама толпа быстро рассасывается.
        Станция Дно. Вагон поезда. Утро
        Терещенко с офицером возвращается в вагон. Послы, наблюдавшие всё из окон, устраивают овацию. А дочка английского посла смотрит на Терещенко с восхищением.
        - Штабс-капитан Радашев, - представляется всем офицер. - Тут, прямо в багажном отделении завалили девку трое. Во главе с этим мордатым. Я….
        Потом они с Терещенко вдвоём стоят у окна. Курят.
        - …Влепил пощёчину командиру полка, - рассказывает Радашев. - Так не воюют! И пресмыкаться перед солдатами негоже. Скотина! Слава Богу, просто приняли отставку. Направляюсь в Петроград.
        - Согласны служить у меня?
        - А вы кто?
        - Министр иностранных дел Временного правительства.
        - Непонятно. Знаете, у меня в роте обычно занятия с солдатами проводил фельдфебель Гуляйветер. Вот поднимет солдата и хрипло так «Отвечай, кто у нас внутренний «враХ»? А тот выкатит глаза и рявкает без запинки «Жиды и скубенты». Я всегда на это смотрел как на анекдот. А вот теперь… Так что большое спасибо за участие в моей судьбе, но ваше приглашение я не принимаю. В Петрограде сейчас бывший соученик по юнкерскому… Полковник Врангель. Он клич бросил. Вот с ним буду. Позвольте идти спать. Устал смертельно.
        Санкт-Петербург. Витебский вокзал. Утро
        С Финского залива дует резкий, сырой ветер, и улицы затянуты мокрым туманом. Моросит дождь. Послы шумно высаживаются из вагона.
        - Подвезти? - спрашивает Терещенко Радашева.
        - Буду признателен. На Фонтанку.
        Санкт-Петербург. Улицы. Утро
        Машина «Ролс-Ройс» останавливается. Радашев выходит. Выходит и Терещенко. Смотрят друг другу в глаза.
        - Дождик, - улыбается Радашев, - жмёт руку Терещенко, поправляет котомку за спиной, поворачивается и уходит.
        ДИКТОР:
        Штабс-капитан Радашев Василий Александрович, по приказу Ленина, как и сотни других офицеров, будет утоплен в 1920 году на барже в Крыму.
        А вокруг шумит Невский. Очереди за хлебом, бегают мальчишки - газетчики и назойливо кричат - Газета «Правда»! «Солдатская правда»! «Серая правда»! «Рабочая правда»!
        Санкт-Петербург. Николаевский вокзал. Сортировочная. Пакгаузы. Утро
        Туман. Дождь. Подъезжает Терещенко на своём «Ролс-Ройсе». Его проводят по огромному совершенно пустому гулкому складу. Потом маленькая лестничка вниз в подвал. И взгляду открываются уходящие вдаль горы мешков с мукой. На одном из них сидит усталый Рутенберг. Рядом с ним ротмистр Маслов-Лисичкин.
        - Извините, Пётр Моисеевич, в Управе сказали, что вы здесь.
        - Рад Вас видеть, Михаил Иванович. Присаживайтесь.
        Ротмистр уступает место Терещенко на мешке с мукой, уходит к своей следственной команде.
        - В течение месяца… - говорит Рутенберг, - шли панические рапорты от управляющего складов «Задержки эшелонов по вине железной дороги, хлеб не прибывает, пакгаузы пусты». И тут, оказывается… - показывает на горы мешков с мукой. - Здесь на десять дней кормить весь город. И таких дыр, куда проваливается поставляемое продовольствие, масса.
        - А что теперь говорит управляющий?
        Рутенберг показывает на укрытые брезентом тела:
        - Уже молчит. Убит за час до нашего приезда, И помощник тоже.
        - Проделки спекулянтов?
        - Ну, что вы. Такой размах! А вы, какими судьбами?
        - Ездил в Ставку Верховного Главнокомандующего. Мрак! Фронты разваливаются. Массовое дезертирство. Не с кем больше разговаривать. Я пришёл к вам, Пётр Моисеевич.
        Я пришёл вас услышать!
        - Да, чего тут. Вы же видите. Перебои с хлебом. Сахара нет хронически. А на Васильевском острове мы нашли огромное хранилище его. Это всё называется создание взрывоопасной обстановки. Наши сыскари ловят, ловят. Но только мелочь продажная. За червонец, за понюшку кокаина. А если крупнее фигура, то уже неживая. Конспирация у них на высоком уровне.
        - Что вы хотите, многолетний опыт революционной деятельности…
        - Бросьте! Нет, это, Михаил Иванович, не какие-то самодеятельные пролетарии и студенты. Такой профессионализм под силу только государству. Надо ли спрашивать какому?
        - Ну и что стоит, по вашему, предпринять? Выступить на заседании Правительства.
        - Два месяца как попугай твержу…
        - Броситься опять к Корнилову!
        - Поздно. Петросовет уже лёг под большевиков. А Ленин откуда-то шлёт каждый день директивы. Но не появляется. Чуёт кошка, чьё сало съело.
        - Как он может?! В конце концов, он же дворянин! Русский человек!
        - Кто?! Его мать внучка шлимазла Мордехая Бланка из Житомира.
        - Да, но отец хотя бы чуваш!
        - Какой чуваш?! Отец, как минимум, трёх детей Ульяновой некий доктор Покровский!
        - Но почему про это никто не говорит?!
        - У приличных людей не принято обсуждать, кто валялся в койке с барышней. Одно я знаю точно. Идёт вброс больших денег. Куча типографий, печатающих листовки большевиков. Столько оружия! Город наводнён немецкими боевиками. Всё сыпется. Мы медленно погружаемся, как кролики в пасть удаву под названием «большевики». Чтобы разбудить всех, нужна оглушительная бомба. Реальные документы. Мы пытались вытащить из Швеции человека… Бухгалтера с германскими банковскими переводами на имя Ульянова, Зиновьева, Бубнова. Надеялись, что к суду Троцкого и Рошаля предъявим. Но, видно, человек забоялся. Пропал. Вы министр иностранных дел. Наконец вы входите в такие круги! Неужели у вас нет никого, кто бы прошерстил подвалы генштаба Германии?!
        - Есть. Мой покровитель. Человек он азартный, увлекающийся. Побеждал даже в олимпийских играх.
        Гельсинфорс (Хельсинки). Вокзал
        Из вагона пришедшего поезда Санкт-Петербург - Гельсинфорс (Хельсинки) спускается Сталин. Оглядывается по сторонам.
        - Это совершеннейшее безобразие! Никакого воспитания! - в дверях вагона возникает Крупская^31^ с большим чемоданом. - В конце концов, достопочтимый сударь, эти ваши дикарские замашки… Возьмите у меня чемодан! И помогите спуститься. Вам когда-нибудь объясняли как надо вести себя с женщиной?! Тем более, я старше вас.
        Сталин нехотя берёт чемодан. И так же, нехотя, помогает Крупской спуститься на перрон.
        - Вы, видно, только спустились с гор. Эти патриархальные устои… Я вынуждена буду рассказать Владимиру Ильичу… Неотёсанный мужлан!
        И всё время, пока они идут к дверям вокзала, стоят в очереди на контрольно-пропускном пункте, выходят на площадь и садятся в подъехавшую пролётку, из которой выскакивает, встречающий их телохранитель Ленина Эйно^32^, Крупская ворчит и активно возмущается.
        Потом они едут в пролётке. Эйно сидит на облучке рядом с кучером, а Крупская со Сталиным внутри. Эйно прислушивается к ругани Крупской. На его губах гуляет довольная улыбка.
        Гельсинфорс (Хельсинки). Дом начальника полиции. День
        Крупская, Сталин и Эйно входят в дом. Ленин бросается навстречу Крупской, сжимает её в объятиях, целует:
        - Надюша, Дорогая! Как же истосковалась душа моя! - жмёт руку Сталину. - Спасибо, дорогой товарищ Джугашвили. Мы поговорим, поговорим… Потом! Потом!
        Выпроваживает Сталина и Эйно за дверь.
        Гельсинфорс (Хельсинки). Дом начальника полиции. Двор. День
        Сталин и Эйно сидят на скамеечке под деревом. Эйно достаёт свой кисет с самосадом. Хвастается. Даёт понюхать Сталину. Потом набивает трубку и закуривает. Сталину не предлагает. Сталин достаёт свой маленький кисет и набивает свою трубку. Сидят, курят, глядя в разные стороны. Поглядывают на окно, за которым проходит свидание Ленина с женой.
        Гельсинфорс (Хельсинки). Улица у дома начальника полиции. Вечер
        Возле пролётки Сталин и Эйно. У калитки Ленин прощается с Крупской. Обнимает. Подсаживает в пролётку:
        - Наденька, Родная. Как я без тебя?! Ты ещё только уезжаешь, а я по тебе уже скучаю. Жду!
        Ленин в хорошем настроении. Передаёт Сталину несколько конвертов:
        - Дорогой мой Джугашивили! Вот это Иоффе. Это Свердлову. А это Троцкому. Не перепутайте ни в коем случае! Пролётка трогается. Ленин машет рукой.
        Стокгольм. Усадьба Эдуарда Ротшильда. Гостиная. Вечер
        Камин. Ротшильд^33^ и Терещенко. Терещенко знакомится с документами.
        - Бесценный подарок, Метр! Вы рисковали? Эти бумаги! А потом, вы же не знаете, как я ими распоряжусь.
        - Ну, во-первых, Мишель, я твой должник. А во-вторых, обрати внимание на уровень моего обслуживания. Кожаная папка «от Тиффани»! И бонус - два свинцовых клише высоко качества контракта с подписью фигуранта, - он весело показывает папку и свинцовые листы клише. - Можно сразу ставить в набор газетного листа. Такого качества клише тебе в России не сделать. Ну и, в-третьих, чем хуже, тем лучше для основных игроков в этом безумном всемирном казино.
        - Почему смеёмся, Эдуард?! - вчитывается в текст Терещенко. - Ведь это страшно своей очевидностью.
        - Я смеюсь по другому поводу. Дело в том, что ты держишь в руках оригинал договора. Да-да! Наш агент испугался, заторопился и не стал делать копию. Просто подхватил сам документ.
        - И вы думаете, что никто не заметит пропажи?
        - Ну, это моя любимая тема. Где особенно педантичны, там самый большой беспорядок! Агент сообщает, что пока никто… Они по-прежнему уверены, что им есть чем держать Ленина на коротком поводке. Ну, а вот эти банковские проводки - копии. Но если потребуется подтверждение, то банальная аудиторская проверка… Такие огромные суммы спрятать невозможно.
        Эдуард говорит и в это время заряжает кинопроектор тех лет. Маленькая коробочка с лампой и ручкой, чтобы крутить плёнку.
        - А я освоил новую специальность! - хвастается Эдуард. - И если меня мой клан Ротшильдов выгонит из миллиардеров, пойду в киномеханики. Дамы их любят до одури. Профессия будущего. Ну что ты уткнулся в бумаги?! Лучше смотри хронику с полей войны.
        На экране бегут солдаты, летят самолёты, плывут корабли.
        - Но неужели вам не отвратно?! - Терещенко трясёт бумагами. - Это предательство Родины!
        Эдуард смотрит на него. Терпеливо достаёт из портмоне сто франков, и фунт стерлингов. Просит у Мишеля российскую ассигнацию. Потом вынимает из ящика стола брусок золота:
        - Вот эти бумажки имеют национальность. А вот это нет. Господи, ну, кому это я рассказываю! Блестящему финансисту! Банкиру! Нет, видно, славянская сущность перевешивает в тебе. Как и во мне - любовь к Франции…
        - Может всё дело в Парвусе, который Гельфанд?
        - Ну, что ты, Мишель. Этот Парвус-Гельфанд клоп, пытавшийся заработать на посредничестве. Подносчик дров в костёр. Первыми гибнут именно они. Смотри, это испытания нового танка!
        Эдуард крутит ручку кинопроектора. На экране огромная махина. Башни, пушки.
        На экране один из первых в кинооператорских изысков: ракурс снизу - огромная гусеница закрывает экран. Танк как бы наваливается на зрителя.
        Эдуард выключает проектор, наливает коньяк, присаживается рядом:
        - А что если ты, мой друг, забросишь всё это к чёртовой матери! Ну, поиграл мальчик в министра. Целых три правительства продержался. Слава Б-гу, ты выходишь хоть и с долгами, но не раздетый догола, как бывало, из казино. Неужели тебе не хватило общения с твоими как бы «соотечественниками». Ты человек мира. Ведь очевидно, что где-то в две недели там, увы, с твоим участием или без твоего, но взорвётся. Оставайся. Чтобы не задело осколками. Я выдерну за три дня оттуда всю твою маму, сестру. Слышишь, как счастливо хохочет наверху твоя Марго…
        - Это дело чести, Метр. Моей чести.
        - Принимаю. Но зачем тащить туда любимую женщину?!
        По лестнице вниз сбегает сын Ротшильда восьми лет, а за ним хохочущая Марго^34^.
        - У Вас чудный мальчишка. Он так по-взрослому рассуждает!
        - А что если вам, Марго, остаться здесь слушать философствования моего сына, а Мишель съездит на недельку в Петроград и вернётся. Уже насовсем - предлагает Эдуард.
        - Я?! Здесь!? - смеётся Марго. - Вы даже не представляете, Эдуард, какое количество женщин запрыгнет сразу же к нему в постель. В Санкт-Петербурге будет стоять очередь на километр.
        Гельсинфорс (Хельсинки). Дом начальника полиции. Вечер
        Свечи. Шампанское в бокалах. За роялем Инесса Арманд^35^ играет «Патетическую сонату». Первую часть Grave она играет эротически. И allegro dimolto e con brio (быстро, с большой силой). За её спиной мягко, как кот, прохаживается Ленин. И когда в музыке звучит подъем, Ленин подходит сзади и запускает руки в декольте. Одновременно дует на свечу. Темнота.
        Гельсинфорс (Хельсинки). Дом начальника полиции. Двор. Вечер
        Поглядывая на тёмные окна, сидят и курят трубки Сталин и Эйно.
        Гельсинфорс (Хельсинки). Кафе. Вечер
        За столиком Граф Мирбах и Радек.
        - Я вызвал вас, герр Радек… - говорит Граф Мирбах. - Что-то надо предпринимать. Мы сделали ставку на герр Ульянова. Деньги поступают регулярно. Вы не представляете, сколько наших оперативных групп в поте лица зачищают Петроград. И Москву. На всех уровнях. От правительства и до рабочих комитетов на заводах. А он гуляет по парку, бомбардирует свой ЦК и Совет кучей директив! Учит их, как надо. Но отсюда! И ведь устроился то как! Жена и Инесса Арманд. По очереди. Фрау Арманд, та вообще… Играет ему по вечерам Бетховена. Особенно эту… «Патетическую сонату». Понимаете, герр Радек… Мы ориентированы на конец октября. То есть меньше месяца осталось. Что примечательно… герр Ульянов гуляет в парке вдоль ветки железной дороги в сторону Санкт-Петербурга. Смешно?
        - Ну, что я могу?
        - Простите, но через вас, герр Радек, идут все денежные потоки в Россию. Ваша шея ещё больше под топором, чем моя. Объясните ему, наконец, на своём партийном языке. Он всё-таки ваш учитель, наставник. Скажите ему. Ну, хотя бы на идиш.
        Оба смеются.
        - Сегодня не надо. Там как раз играется «Патетическая». Бетховен и Ульянов… Ульянов и Бетховен… Завтра! А пока познакомьтесь…
        К столику подсаживается Смилга^36^.
        - Смилга Ивар Тенисович, - представляет гостя Граф Мирбах. - Председатель Областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии.
        - Карел Радек.
        - Наслышан о вас от Владимира Ильича, - говорит Смилга. - Мы ведь встречаемся буквально ежедневно.
        - У герр Смилги чудные ребята! - восхищённо говорит Граф Мирбах. - Все как на подбор. Гвардия. До трёх тысяч штыков!
        - Да. У нас у всех отличная физическая подготовка. Высокие результаты по стрельбе.
        - Дисциплина какая! И наличие мотивировки! - добавляет Мирбах. Поднимает бокал, - За независимую Финляндию!
        Они выпивают. Стоя.
        ДИКТОР:
        Радек Карл (Собельсон) Примет активное участие в революционных событиях в Германии. Выполнит поручение Ленина по уничтожению архивов Германского Генштаба. В 1936 году будет арестован по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра». 30 января 1937 года приговорён к 10 годам. Убит в тюрьме. Официальная версия - драка заключённых.
        Гельсинфорс (Хельсинки). Дом начальника полиции. Утро
        Ленин, Эйно, Радек. В руках у Радека огромная корзина полная шведских деликатесов и сверху бутылка французского коньяка. Он оглядывается:
        - Ну, вы отлично устроились, Учитель. Под крылом у полицмейстера.
        - А вы прекрасно выглядите, Карел. Ну, просто крупный банкир. Повернитесь-ка. Чудные башмаки! Какие ранты! Какая кожа!
        - О чём разговор! - Радек снимает башмаки. - Дорогому Учителю!
        - Ну, что вы, что вы, Карел! Хотя, знаете… Вы себе ещё купите. А мне в революцию надо в чём - то вступать! Снимайте, снимайте! Сейчас мы вам что-нибудь подберём из запаса. Эйно, поглядите там…
        Ленин натягивает башмаки. Проходит гоголем.
        - Теперь мне не страшны булыжники Петрограда. Но перейдём к делу. Отчитывайтесь, банкир!
        Они уходят в глубину квартиры. Ленин, поскрипывая новыми башмаками, возвращается на кухню, прихватывает привезенную Радеком корзину с продуктами и бутылку. Двери в комнату закрываются.
        Полдень. Условный стук в дверь. Эйно Рахья открывает. Входит Смилга. На цыпочках они проходят по коридору и приникают к замочной скважине. Там Радек, расхаживая перед Лениным, читает что-то с листов. Вздымает палец к верху, как опытный торговец. Ленин, развалившись в кресле, потягивает коньячок и закусывает балычком. Удовлетворённый, кивает головой в такт.
        Гельсинфорс (Хельсинки). Окрестности. Лес. День
        Ленин, Смилга, Радек и Эйно высаживаются из пролётки.
        ПРИМЕЧАНИЕ:
        Весь этот день пройдёт под попурри - «Патетическая» Бетховена и разухабистая песенка «Без женщин жить нельзя на свете, нет» из оперетты «Сильва». В принципе это главная музыкальная тема всего фильма.
        Лесной лагерь. Смилга демонстрирует Ленину и Радеку своих бойцов. Стрельбы, строевые приёмы. А в конце занятий сто молодых финнов строем, старательно печатая шаг, идут под знаменем независимой Финляндии. А Ленин, Радек и Смилга, стоя на холмике, принимают парад.
        Смилга суров и сдержан, держит руку у козырька.
        ДИКТОР:
        Смилга Ивар. В период с 1918 по 1921 годы член Реввоенсовета последовательно Западного, Южного, Кавказского и Крымского фронтов. 10 января 1937 года Военной коллегией Верховного Суда СССР в возрасте 44 лет за «участие в троцкистской контрреволюционной террористической организации» приговорён к расстрелу. Приговор будет приведён в исполнение в тот же день.
        Гельсинфорс (Хельсинки). Парк возле железной дороги. Вечер
        Ленин со Смилгой и Радеком гуляют вдоль железнодорожных путей. Ленин доволен. Башмаки, коньяк, парад в лесу… Он демонстрирует Радеку уютный парк провинциального Гельсинфорса.
        Мимо, маня огнями и обдавая ветром, в сторону России проходит поезд. Ленин в мигающем свете вагонных окон, перекрикивая стук колёс:
        - А знаете, я ведь созрел! Я готов драться! Эйхья, мы едем в Петроград!
        Поезд Стокгольм - Петроград. Вагон. Вечер
        Именно в этом, проносящемся мимо поезде как раз возвращается в Петроград с досье на Ленина Терещенко. В купе он и Марго. Адъютант поручик Чистяков, расчищая места на столе для ужина, пытается взять в руки папку с досье.
        - Ну, знаете, дорогой Чистяков, это не трогайте. Я сам, - говорит Терещенко.
        Санкт-Петербург. Роскошная квартира Терещенко. Утро
        Терещенко сидит в кресле у кофейного столика, с сигаретой в руке. На диване Рутенберг рассматривает документы.
        В дверь заглядывает мать Терещенко. Рутенберг почтительно встаёт.
        - Позвольте представить. Моя мать Елизавета Михайловна, - говорит Терещенко. - А это Пётр Моисеевич Рутенберг.
        Мать Терещенко меряет Рутенберга взглядом, кивает и выходит.
        - После прочтения этого нормальный человек, - говорит Рутенберг, - не должен был бы уже возвращаться.
        - Почему?
        - Боюсь, мы опоздали с этими бумагами на месяца два! Паралич! В Петрограде хозяйничает Совет депутатов. Шайка с Троцким во главе. Тысячи митингов. Уже шутка гуляет «При Романовых мы триста лет молчали и работали, теперь будем триста лет говорить и ничего не делать». Какое-то поветрие! Все выступают и говорят, говорят… Причём все без исключения несут полную херню! От Троцкого до последнего солдатского депутата. Нет на них Корнилова!
        - Мы можем продемонстрировать бумаги на очередном заседании Совета министров!
        - Какие министры? Власть правительства распространяется разве что на дворников у Мариинского Дворца. А Керенский… Не удивлюсь, если окажется, что он тоже… инфицирован… немцами. И что, на него тоже могут быть такие же бумаги?
        - Следственное управление? Прокуратура?
        - Дупель «пусто»!
        - В прессу? Сразу в несколько газет?
        - Газеты?!
        - Но не листовки же на стенки. Уж очень специфический материал. «Транши», договор с Лениным… Это на немецком языке. Требуются разъяснения.
        - Армия! Но кто? Краснов под арестом, генерал Духонин в Могилёве мнётся…
        - Послушайте, Пётр Моисеевич, здесь в Петрограде генерал Лечицкий. Очень авторитетен в aрмии. Давайте поедем к нему.
        - Нет, встречаться с ним должен славянин.
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Комната Председателя Петроградского Совета Адольфа Иоффе. Утро
        Карта Петрограда. Торчат флажки, закрашены некоторые участки. Иоффе в бухгалтерских нарукавниках ставит ещё один флажок. Именно он курирует раздачу оружия, демонстрации, создание отрядов Красной Гвардии. В комнате сидит группа агитаторов, координаторов из районов Петрограда. Даётся разнарядка на день. Крыленко^37^, Чудновский^38^, Подвойский^39^, Дзерэинский^40^, Бонч-Бруевич^41^ и др.
        - Товарищ Крыленко! Завтра с утра в казармы бронедивизиона. Вместо одиннадцати броневиков, они выпустили из гаража шесть! А вам, Подвойский, на Путиловский завод. Колеблются! - Иоффе поворачивается к Дзержинскому: - Феликс! Уважаемый! Не сочти за… Но идти агитировать солдат в таком виде…
        Действительно на Феликсе Дзержинском полосатые брючки, бордовая жилетка, приталенный сюртук, галстук бабочка. Расфуфыренный шляхтич.
        - Всё сам пошил! - заявляет гордо Дзержинский.
        ДИКТОР:
        Дзержинский Феликс, 40 лет - боевик, агитатор. В общей сложности провел 11 лет на каторге и в ссылке. В дальнейшем руководитель главной карательной организации страны ВЧК - КГБ. Умрёт в 1926 году. Официальная версия - инфаркт.
        - Шикарно! - восхищается Иоффе. - Поздравляю! Но… Посмотри на Крыленко. Дорогой Бонч! - обращается к Бонч-Бруевичу: - Обеспечь Эдмундыча шинелкой и всем что положено. Завтра у Вас, товарищ Дзержинский, выступление на митинге в Кексгольмском полку. Там много польских солдат…
        Иоффе передаёт разнарядку по броневикам Крыленко. Тот читает.
        ДИКТОР:
        Крыленко Николай Васильевич, 32 года - агитатор. Прапорщик. Будет назначен Лениным Верховным Главнокомандующим российской армии. В дальнейшем министр юстиции. В 1938 году арестован и расстрелян.
        - Всё всем понятно?! Пожалуйста… За работу, товарищи! - командует Иоффе.
        Переговариваясь, агитаторы выходят в основной зал штаба Петросовета, набитый народом, табачным дымом, криками и суетой. В комнате задерживаются Подвойский и Чудновский.
        - И как вы со всем этим управляетесь, товарищ Иоффе? - удивляется Чудновский.
        - Так… Мальцы! Займитесь делом! Будет время и настроение, поделюсь секретами. Давай, давай выходи из царских покоев!
        Действительно, комната у Иоффе, хоть и небольшая, но всё оборудовано для жизни. Буфет, самовар, бутерброды, пирожные, баранки, крепкий банковский сейф.
        К Иоффе в комнату заглядывает Сталин.
        - О, заходите, Дорогой Иосиф!
        - Тут вот был у Владимира Ильича. Новые директивы.
        - Конечно, конечно. Давайте! Садитесь. Чаю, кофе? Чачу?
        - Откуда чача?
        - Грузинские товарищи…
        Иоффе наливает стопку, кладёт рядом бутерброд. И ещё конверт с купюрами. - Здесь за поездку в Гельсинфорс и жалованье за сентябрь…
        Сталин с удовольствием берёт конверт. Выпивает и закусывает. Иоффе пробегает глазами текст. Кричит в большой зал штаба:
        - Аксентьев! - вбегает Аксентьев. - Вот, милый, текст Ленина. Сразу же на первую страницу «Правды» и по всем другим нашим газетам. А вот этот кусочек в листовку. И передайте Каменеву, пусть не суёт нос. Не его дело.
        Аксентьев выбегает. Заглядывает Свердлов.
        - О, Яков, дорогой! Владимир Ильич и тебя не забыл. Личная записочка. Вот, товарищ Джугашвили принёс…
        Звонит телефон. Иоффе снимает трубку.
        - Иоффе слушает. Да, знаю. Вы в газете «Новая жизнь». Тише! Что?!
        - Иоффе привстаёт. - Успокойтесь! Ну, принёс Терещенко… Публикации требует. Да. Слушайте, Федя! Вы кто в газете? Кор-р-ректор. И не вам давать советы главному редактору. Храните молчание. Большое спасибо за информацию.
        В дверях почему-то на секунду застывает Свердлов. Да и Сталин перестаёт жевать бутерброд и прислушивается. Иоффе медленно кладёт трубку. Задумывается.
        Тут влетает Фёдор Раскольников^42^и разводит руками:
        - Полная херня! Я им, а они мне…
        - Оп-па! Спокойно, товарищ Фёдор! - подхватывает Иоффе. - Это мы уже в июле проходили. Значит, переговорщиков к казакам! Срочно! Обещать золотые горы и эшелоны для отправки их на Дон!
        Санкт-Петербург. Финляндский вокзал. Вечер
        Дождь. Из вагона спускается на перрон Ленин в сопровождении Эйно. Он в одежде пастора. На голове седой парик. Среди встречающих гауптман. Они переглядываются. Гауптман делает успокаивающий жест. Мол, всё в контроле. Ленин и Эйно выходят на площадь, садятся в автомобиль. Едут. Сзади автомобиль гауптмана.
        Санкт-Петербург. Подъезд жилого дома. Вечер
        Ленин в сопровождении Рахья проходит по лестнице черного хода на третий этаж. Везде на этажах маячат охранники, руководимые Сталиным. Он же и вводит Ленина в квартиру через чёрный ход.
        Присутствуют: Зиновьев, Каменев, Троцкий, Свердлов, Коллонтай, Иоффе, Урицкий, Коллонтай, Бубнов и др.
        В неярко освещённой комнате заканчивает свой отчёт Свердлов. Из боковой двери входит какой-то человек. Все вглядываются. Шум узнавания. Это Ленин. Он чисто выбрит. Ни бородки, ни усов. На голове седой парик.
        - Ну, просто пастор из ближайшей лютеранской церкви! - ахает Коллонтай.
        - А что?! Сегодня я буду русским Лютером! - Ленин приглаживает обеими руками сползающий парик, потом просто снимает его. - К чёгту! Итак, товарищи, начну с ругани. На повестке дня лозунг «вооружённое восстание». А вы… Демонстрации, митинги… Вчерашний день, товарищ Троцкий! Хватить цацкаться! Ждать формального большинства наивно! Ни одна революция этого не ждала. Сначала захват, а потом большинство! Завтра же прибываю в Смольный. И пусть это кое-кому из вас может не понравиться, но речь пойдёт о вооружённом захвате власти. Как можно быстрее! Военно-революционный комитет должен, наконец, заработать, товарищ Иоффе! Вспомните слова Маркса «восстание есть искусство». Ждать до Учредительного собрания, которое явно будет не с нами, бессмысленно!
        - Извините, Владимир Ильич! - взвивается Троцкий. - Вы достаточно долго отсутствовали и не считаетесь с ситуацией! Вы говорите об искусстве восстания, но сами не следуете своим же словам. Правильно, товарищ Каменев? Считаю, что это, так сказать, «восстание» должно быть как можно меньше похоже на захват власти одной партией. Поэтому надо дождаться начала Всероссийского съезда Советов. И на съезде… Вместе с делегатами от всех партий, выйдя на массовую манифестацию, потребовать от Временного правительства…
        Санкт-Петербург. Редакция газеты «Новая жизнь». Ночь
        В типографии у наборной кассы редактор и пожилой, усатый наборщик, заканчивающий укладку набора.
        - Знаем только мы, Фёдорович. Давай быстрее, - шепчет редактор. - Через полчаса начнём печатать тираж.
        В затылок редактору упирается ствол парабеллума. Это в типографию тихо вливаются боевики гауптмана.
        - Интересно тут у вас - говорит Лёха, оглядываясь по сторонам.
        - Кто вы такие!? Кто вам дал право?! - редактор пытается протестовать, но ему затыкают рот. Уволакивают в конторку.
        Гауптман разглядывает набор, пытается прочесть. Командует наборщику:
        - Сделай оттиск!
        Тот прокатывает сигнальный лист. Там, в обрамлении текста факсимильная расписка Ленина.
        - Ещё!
        Прокатывается ещё три экземпляра. Гауптман показывает на большое свинцовое клише, на котором как раз и вытравлена расписка.
        - А как вынуть вот это?
        Наборщик шилом поддевает пластину.
        - Ты делал?
        - Привезли готовое. Я только в набор вставляю.
        - А как по размеру подгоняешь, если что?
        - А вот резачок.
        Гауптман режет клише на мелкие кусочки. Потом переворачивает ящик с набором страницы. Сыплются свинцовые буковки. Гауптман аккуратно складывает бумажные оттиски. Даёт команду боевикам, которые держат наборщика. Мол, кончать. Выходит.
        Санкт-Петербург. Двор редакции газеты «Новая жизнь». Утро
        Во дворе собираются мальчишки-газетчики. Кричат:
        - Дяденька! Дяденька! Давайте газеты, уже торговать пора!
        Стучат в окно. Приоткрытая дверь. Входят в типографию. Заглядывают в конторку.
        В конторке лежит зарезанный главный редактор.
        Санкт-Петербург. Конспиративная квартира. Утро
        (Сердобольская улица, дом 1, квартира 41)
        Ленин в приподнятом, боевом настроении даёт указание своему телохранителю Эйно:
        - Дуйте за газетами! И, я думаю, часа через два мы едем в Смольный. Работать! Работать!
        Эйно уходит. Ленин, напевая арию из оперетты, проходит по пустой квартире на кухню. Наливает себе стопку водки, с аппетитом составляет большой бутерброд. И уже было приступает к трапезе, но тут в дверь стучат.
        Ленин осторожно, на цыпочках проходит к входной двери. Стук повторяется. И это условный стук. Ленин ворчит:
        - Идиот этот финн! Забыл ключ.
        Приоткрывает дверь. На пороге гауптман. Ленин пытается захлопнуть дверь:
        - Вы что?! Совсем с ума спятили! Прийти сюда?! Мне было обещано, что прямых контактов не будет!
        - Не волнуйтесь. Все предосторожности соблюдены, - входит, закрывает дверь. - Просто срочно поставить вас в известность.
        Гауптман разворачивает оттиск из типографии «Новая жизнь». Ленин смотрит оттиск.
        Там цифры с большими нулями.
        - Что вы мне суёте какие-то цифры! Миллионы марок… Ну?!
        - Это как бы копии ваших банковских счетов. Смотрите ниже. Скорее всего, фальшивка, но…
        Ленин вглядывается в лист. Там фотокопия его договора с Генштабом. И отдельно крупно его роспись на документе. Он шепчет:
        - Это не фальшивка! У них в руках копия моего контракта!
        Ленин топает ногами, задыхается, сползает по стене. Гауптман бросается на кухню.
        А у Ленина опять видение. Тёмный двор. Один из юнкеров втыкает в Ленина трехгранный штык и с удовольствием проворачивает. Ленин пытается ухватить штык. Крупно руки и текущая кровь. И тут другой юнкер с криком «Коли!» втыкает свой штык, примкнутый к винтовке в спину.
        Гауптман брызгает водой на лицо Ленина:
        - Волноваться пока не надо. Всё случилось вовремя. Редактора уже нет. Наборщик, который это набирал, покоится в Неве. Клише уничтожено. И, сами понимаете, теперь мы уж обязательно контролируем все газеты. И здесь и в Москве.
        - Вы знаете источник? - слабым голосом спрашивает Ленин.
        - Помните Терещенко? В июле у вас была с ним несанкционированная встреча в Сестрорецке…
        Ленин закрывает глаза. Предчувствие его не обмануло.
        - Документы переданы ему в Стокгольме. Сюда он их привёз три дня назад.
        - Убейте его! Покушение, несчастный случай! - шепчет Ленин.
        - Мы уже обсуждали с герр Мирбахом. Это слишком громко. Министр иностранных дел. И потом трогать человека из мира больших денег… В самом крайнем случае. Это серьёзнее, чем убрать вашего Керенского.
        - Моего Керенского?! Он скорее ваш! А если это может появиться не только в газетах!?
        - Будем выяснять. Хотелось, чтобы вы, герр Ульянов, тоже были начеку.
        Санкт-Петербург. Министерство иностранных дел. Кабинет министра. Утро
        В кабинете несколько сотрудников и адъютант Чистяков.
        - Михаил Иванович, у вас через час встреча с американским послом, - напоминает секретарь.
        - Я же просил… - Терещенко, стоя, перебирает газеты на столе, - все газеты каждый день! Где «Новая жизнь»?!
        Все переглядываются.
        - А сегодня «Новая жизнь» не вышла - говорит адъютант - поручик Чистяков.
        - Почему?!
        - Да такая история… Главный редактор убит прямо в редакции. Старший наборщик исчез…
        Санкт-Петербург. Лестница и конспиративная квартира. Утро
        По лестнице с пачкой газет поднимается Эйно. Входит в квартиру. Тишина. Стучит в комнату Ленина.
        - Газеты куплены, Владимир Ильич. Машина в Смольный будет через час.
        Тишина. Эйно приоткрывает дверь. Ленин лежит в постели, укрытый одеялом. Приподнимается и говорит шёпотом:
        - Мы никуда не едем.
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб
        Иоффе в пальто, в шляпе и с зонтиком выходит из своей комнаты в большой зал набитый народом, табачным дымом, криками и суетой. А как иначе - штаб восставшего народа.
        Подходит к Свердлову, берёт его под локоток и ласково почти на ухо:
        - Яков Михайлович, требуется твой бархатный бас. Поговори с ректором университета. Студентов на демонстрации надо отпускать. Вот адресок и сведения об этом деятеле.
        - О! Феликс! - Иоффе обнимает Дзержинского. Тот в длинной кавалерийской шинели нараспашку. Под ней солдатский мундир, - Ну, просто бывалый солдат!
        Подбегает рабочий:
        - Товарищ Иоффе, Мы с завода «Русский Рено». Пришли за оружием!
        - Так. В Кронкверский арсенал! А почему так поздно получаете винтовки?
        - Да понадеялись на оружейный завод. А там раздали…
        - Тогда торопитесь. А то опять из-под носа уведут. Дорогой Бонч с Бруевичем, выпиши им требование!
        - На триста! - говорит рабочий.
        - Почему триста? Если я не ошибаюсь, у вас же три тысячи рабочих. Так что хотя бы пятьсот надо освоить. И патроны. Всё в арсенале. Что значит, вас не пустят. Посмотрите на свой бравый вид. Вот вам для подкрепления пара бравых моряков с линкора «Заря Свободы». С ними!
        Налетает следующий проситель. Иоффе отфутболивает его к Подвойскому.
        Тут перед ним возникает, как всегда навеселе, американский журналист Джон Рид^43^ со своей боевой подругой Луизой Брайант^44^.
        - О, мисс Луиза! О, мистер Джон! Чудновский, возьми на себя Америку и, я прошу тебя, не злоупотребляй виски!
        Протискивается сквозь толпу в коридоре. Спускается в столовую Смольного.
        Огромный гулкий зал в махорочном дыму, пропахший щами. За всеми столами едят. Солдаты, рабочие, матросы.
        К Иоффе с почтением подбегает повар - толстый человек в когда-то белом, а ныне замызганном халате. На голове поварской колпак:
        - Был неправ вчерась, господин Иоффе!
        - Товарищ… - поправляет Иоффе.
        - Вот и говорю, товарищ Иоффе, неправ был! К вечеру аж шестнадцать пудов мяса! И капусты… Навезли! Завались!
        - Просто надо вовремя ставить вопрос. Кормите, товарищ Егоров. Всех! И строго своим работникам… Руки мыть! Нам дизентерия не ко времени будет.
        Санкт-Петербург. Улицы. Утро
        Иоффе выходит в парк за зданием Смольного. Пересекает его и выходит на тихую улочку. Здесь он уже не торопится. Такой себе преуспевающий делец гуляет по осеннему Петрограду. Заходит в маленький уютный ресторанчик.
        Санкт-Петербург. Ресторан. Утро
        Иоффе садится за угловой столик, заказывает кофе и блины с икрой. Пока он ждёт, перед ним неожиданно присаживается на свободный стул юркий люмпен:
        - Здоров, дядя! - показывает наган. - Тихо! Кошелёк на стол, а то «раз и ваши не пляшут».
        Иоффе спокойно смотрит на грабителя:
        - В марте «откинулся»? «Птенец Керенского»? Ох, не туда ты залетел, птенец. Извинись и дуй!
        - Ты не понял, дядя. Считаю до трёх.
        - Начали! Раз! - Иоффе неожиданно для своего крупного тела ногой подсекает стул. Уголовник падает. Иоффе садится на него и выворачивает из руки наган.
        Тут же набегают официанты. Уголовника выносят, а Иоффе приносят кофе и блины с икрой. Иоффе, как ни в чём не бывало, ест, поглядывая в окно.
        На углу напротив ресторана останавливается автомобиль.
        Иоффе подзывает официанта, расплачивается. К нему подходит хозяин ресторана:
        - Вы уж извините, господин Иоффе. Большой недогляд. Большой. Но уже так получил, что забудет дорогу, наглец.
        Санкт-Петербург. Улицы. Утро
        Иоффе выходит, садится в автомобиль. За рулём гауптман. Здороваются.
        - На что жалуется больной? - улыбается гауптман.
        - Саботаж офицеров эскадры. Заперли Гельсинфорс. А нам для шухера матросы нужны в больших количествах. А устойчивой связи с Советами нет. Ни в Гельсинфорсе, ни в Кронштадте. Всё с оказией посылаем. В письменном виде. Пакетами. С оказией и получаем.
        - А радио?
        - Радио в Главном штабе и в военном министерстве. А туда мы ещё не добрались…
        - Понял. Что ещё?
        - Что-что… А не завалялся ли у вас в кармане какой-нибудь линкорчик? А то как-то солидности не хватает. В Кронштадте только миноносцев пара. А нужно что-то такое увесистое.
        Гауптман задумывается. Потом спрашивает:
        - У вас есть часок?
        Гауптман выходит из машины, проверяет переднее колесо. Это, видно, сигнал.
        В автомобиль на заднее сидение как бы ниоткуда плюхается Лёха. Авто трогается.
        Мелькают пейзажи осеннего Петрограда. Ворота верфи.
        Санкт-Петербург. Верфь. День
        Охрана. Гауптман высовывается, предъявляет мандат:
        - Особый уполномоченный Временного правительства. Едут по территории верфи.
        - А сейчас закройте глаза, господин Иоффе - просит гауптман.
        Машина останавливается. Гауптман выводит Иоффе с зажмуренными глазами, помогает ему сделать пару шагов:
        - Открывайте глаза!
        Иоффе поднимает голову. Он ошеломлён. Над ним высится громадный линейный корабль.
        - Крейсер «Аврора». На плановом ремонте. Уже с год.
        - Калоша! - ласково произносит Лёха.
        - Ну, калоша, не калоша… Крейсер! - говорит гауптман.
        - О! Ах, какой подарочек! Заверните! - смеётся Иоффе.
        - Это не я! Разрешите представить, Лёха! Он заметил. Не знаю, чтобы вообще я без него делал бы.
        - Да бросьте, Франц Иванович. Я вам по гроб жизни обязанный. - говорит Лёха.
        - Так что же мои оболдуи не… - удивляется Иоффе. - Ведь под носом такая махина стоит!
        - А потому что оболдуи. Это же душевная лодочка, - говорит Лёха. - Вон пушечки родные… Я ведь вообще комендор. С линкора «Императрица Мария». Меня, когда рвануло, Франц Иванович, как кутёнка из воды выволок.
        Иоффе смотрит на гауптмана. Вот ведь - рвануть корабль с двумя тысячами матросов на борту немецкий диверсант мог, рука не дрогнула, а парнишку пожалел. Спас. Проходят по трапу. Гауптман вызывает через дневального матроса капитана крейсера в ремонте - молоденького лейтенанта Николая Адольфовича Эриксона^45^
        Показывает ему мандат Временного правительства.
        Идут по палубе. Огромный пустой корабль. Тут и там доски, трубы, банки с краской. Ремонт - он и есть ремонт.
        Проходят через кубрик. В углу гора мешков. Один порван и из него вывалились бескозырки с ленточкой «Аврора». Капитан ловит удивлённые взгляды гостей:
        - Прислали. Новенькие. Недоразумение! Ведь когда ещё вступать в строй. У меня команда сорок человек всего. А здесь на 570 голов.
        Поднимаются на мостик. Капитан старательно распинается перед начальством:
        - За зиму были капитально отремонтированы паровые машины. Новые котлы системы Бельвиля-Долголенко. Артиллерия главного калибра модернизирована с увеличением дальности стрельбы с 53 до 67 кабельтовых. Кроме этого установлено шесть 6 специальных 76,2-мм аэропушек системы Лендера.
        - Простите, а может вот сейчас крейсер тронуться с места? - перебивает его Иоффе - Ну, хотя бы вон, до Николаевского моста пройти?
        - А чего нет. Главное чтобы фарватер позволил. А зачем вам это?
        - Да так. Восхищаюсь. Ведь чудо-то!
        Капитан шепчет что-то извиняющее на ухо гауптману. Тот отзывает Иоффе в сторону:
        - Он говорит, мне можно, а вот вам нет! - улыбается гауптман. - Секретная часть. Радиорубка. Так что, давайте, я ознакомлюсь, а вы тут побудьте.
        - То есть и радио есть?!
        - Да! Говорит, что вот только установили. Новое, мощное. Связь с эскадрой! - гауптман тихо командует Лёхе: - Бескозырки дело хорошее. Прихвати.
        Они с капитаном уходят. Лёха смотрит вслед и восхищённо:
        - Это же, как Франц Иванович легко всех разводит на «фу-фу»…
        Лёха ныряет в кубрик, выволакивает большой мешок с бескозырками.
        Оглядывается. Никто не смотрит. И дневальный отошёл от трапа. Раз! И мешок уже в машине. Лёха возвращается, потирает руки.
        - Молодец, Лёха! Ну, вот ты, чего сунулся в наши дела? - спрашивает Иоффе.
        - Так революция же! Я ещё в селе туда, где свадьба или похороны… Душа просит!
        А вы чего? Интерес какой деловой?
        - Нет. Здесь я с тобой, Лёха, категорически совпадаю. Люблю, чтобы было весело. Большевик?
        - Сочувствующий. Как после тонул… Я всем сочувствующий.
        Иоффе смотрит на него. Да, такой убить может легко. И задушить. А котёнка ведь пожалеет.
        - Откуда родом?
        - Полтавские мы. Село Сорочинцы.
        - У! Это же Гоголь из тех мест!
        - Кто такой?
        - Тоже был весёлый человек. Выпить хочешь?
        - А есть?
        - Всегда!
        Иоффе достаёт маленькую металлическую фляжку. Наливает Лёхе в походный стаканчик. А сам из фляжки. Чокаются и пьют.
        - Хороший самогон! - крякает Лёха.
        - Ну, предположим это французский коньяк. Ну, да Бог с ним. Я тебе, Лёха за такой подарок должен вообще большой пир закатить. Обещаю!
        Иоффе открывает портсигар, угощает. Лёха улыбается, берёт папиросу. Закуривает.
        ДИКТОР:
        Лёха. Матрос, комендор линкора «Императрица Мария», взорванного немецкими диверсантами в 1916 году. Спасён гауптманом Гансом Штольцем. Активный сотрудник его боевой группы. Летом 1918 года в Украине станет атаманом банды. Примкнёт к Махно. В 1920-ом в Крыму прикрывая его отход, погибнет.
        Санкт-Петербург. Улицы. День
        Иоффе, гауптман и Лёха возвращаются на автомобиле с верфи. Иоффе смотрит в свой блокнотик.
        - Пожалуйста, на пару минут. Здесь цирк «Модерн». По нашему расписанию сейчас выступает Троцкий.
        Втроём выходят из автомобиля. У входа в цирк бойко продаются билеты, но гауптман показывает мандат и они проходят в зал.
        Санкт-Петербург. Цирк «Модерн». День
        Обшарпанный мрачный амфитеатр, освещенный пятью слабо мерцавшими лампочками, свисавшими на тонкой проволоке, забит снизу доверху: солдаты, матросы, рабочие, женщины, и все слушают с таким напряжением, как если бы от этого зависела их жизнь.
        С площадки оркестра витийствует Троцкий. Слов его не слышно. Просто воздух как бы наэлектризован. Стоящие спереди передают обрывки фраз стоящим подальше. И всем хорошо. Крики «Долой!» И «Да здравствует!» сменяют друг друга.
        Иоффе и гауптман смотрят на лица людей.
        - Ну как?
        - Умеет шаманить, - говорит гауптман.
        - А текст? Как вам его тезисы?
        - Это ваши внутренние российские дела. Главное, поддерживать температуру кипения.
        Вдруг Иоффе кто-то хлопает по плечу. Это из толпы выныривает Джон Рид.
        - Вы всюду поспеваете мой американский друг!
        - А если пропущу сенсацию, - смеётся Джон Рид. - Ведь мне за каждую платят.
        И потом… - он шепчет на ухо Иоффе, - моя подруга говорит, что в этих скоплениях народа есть такое животное электричество… Оно приводит её в сексуальное возбуждение. Вплоть до оргазма. По два-три за день. Смотрите.
        Невдалеке, среди толпы слушающих Троцкого, боевая подруга Джона Рида Луиза Брайант. Она уже вся в предчувствии оргазма. Раскрасневшаяся. Блестят глаза.
        - Согласитесь, - говорит Джон Рид, - неплохо иметь рядом всё время возбуждённую женщину… Но удовлетворённую! Кстати, вы же психоаналитик. Что-нибудь про это понимаете?
        - Да! Сублимация. Именно то, где мы расходимся с Фрейдом. Мой профессор…
        - Адлер?!
        - Правильно! Адлер!
        Санкт-Петербург. Конспиративная квартира. Вечер
        За окнами дождь. Кухня. Ленин играет с Эйно в шахматы, насвистывая что-то нервное из оперетты «Сильва». Он небрит и в затрапезе. У окна Сталин пьёт чай.
        - Послушайте, товарищ Джугашвили…
        - Извините, Владимир Ильич. Зовите меня, пожалуйста, Сталин.
        - Нет уж, голубчик, партийное прозвище надо заслужить. Вот вы, Джугашвили, отнесли моё письмо о контроле над печатью? Вы добились выполнения моего указания?!
        - Я передал товарищу Свердлову.
        Ленин сметает шахматные фигуры на пол, подлетает к Сталину. Весь дрожит и фальцетом:
        - А что мне Свердлов?! Вы, Джугашвили, мой представитель в ЦК! Я архи-жалею, что выбрал вас. Пустое место! Говно! Тупица! Балбес! Олух!
        Эйно улыбается в усы и это видит, глядящий исподлобья, Сталин.
        ДИКТОР:
        В сценарии Александра Каплера «Ленин в Октябре» - фильм снят в 1937 году - должен был быть показан телохранитель при Ленине. И Сталин будет внимательно читать сценарий, чтобы не случился памятник этой скотине, этому финну.
        Сталин стоит с опущенной головой, шепчет старое осетинское проклятие:
        - Чтобы тебя никогда не похоронили в земле. Чтобы я топтал твой прах…
        ДИКТОР:
        Сталин реализует своё пожелание в 1924 году. На Политбюро пройдёт его предложение мумифицировать тело Ленина и построить мавзолей, как трибуну для приёмов парадов.
        В истерике Ленин топает ногами, раскалывает стакан и ударяет палец. Обморок. Выскочившая на шум хозяйка квартиры Фофанова^46^, подносит нашатырь Ленину под нос, возится с пальцем. Успокаивает Ленина. Машет рукой Сталину. Мол, уходите.
        - Я пойду? - спрашивает Сталин.
        - Дуйте! На хер! И передайте, власть не выпрашивают. Её берут! Ленин ловит себя на том, что фраза удачная и повторяет:
        - Власть не выпрашивают. Её берут! - убегает к себе в комнату и начинает писать.
        - Всё. Раз пишет, то скоро отойдёт, - успокаивает хозяйка квартиры Сталина.
        Сталин уходит. Проходит в подворотне мимо дворника, который метёт листья. Моросит дождь.
        В трёх кварталах его ждёт автомобиль с шофёром. Сталин садится. Сидит. Молча. Переживает. Шофёр подсовывает ему трубку и зажигалку. Сталин закуривает.
        ДИКТОР:
        Иосиф Сталин будет руководить страной на протяжении 24 лет. Умрёт 1 марта 1953 года. Официальная дата 5 марта. Версия смерти - кровоизлияния в мозг.
        САНКТ-Петербург. Квартира прославленного генерала Лечицкого. День
        Терещенко и генерал Лечицкий^47^ стоят у стены возле картины. На ней изображено поле после боя. Дымы, тела и стая налетающих воронов.
        - Очень! Кто художник?
        - Да, солдатик у меня был в японской компании, - покашливает генерал.
        - Чудно рисовал.
        - А как фамилия?
        - Да спился…
        Они возвращаются к столу с самоваром и вареньями. Пьют чай. Генерал маленький, сухой старичок, весь белый, с большими белыми усами, с упорным взглядом узких, недоверчиво смотрящих глаз. Напевно говорит:
        - А вчерашнего дня с таким же предложением как вы, ко мне приходил Союз русских офицеров. Их представителя генерал - майора Врангеля я знаю с японской компании ещё поручиком. Боевой офицер.
        - И что? - спрашивает Терещенко.
        - Я ответил ему то, что говорю вам. Старый, я старый. В Наполеоны не гожусь.
        В политике ничего не смыслю.
        - Да дело не в ней. На глазах гибнет Россия. И вы боевой генерал. Авторитет для…
        Генерал слушает, опустив голову. Терещенко думает, что старенький задремал.
        А тот вдруг поднимает голову и говорит уже рубленно, глядя прямо в глаза Терещенко:
        - А для кого я должен спасать? И про какую это вы Россию? Царя или Гришки Распутина? И что такое Россия для вас, господин хороший, живущий в Париже? С яхтой, которая больше, чем яхта царя - батюшки. И с самым большим в мире бриллиантом. Так для кого спасать? Для вас? Или для понаехавших жидов?!
        - Для себя, для детей своих.
        - Дети?! Да! Перед моими глазами стоит мой ученик. Генерал Крымов! Которого предали! Все! А вы лично, мальчишка, ещё красиво так перчатку ему в гроб положили. Да вы и мизинца его не стоите!
        Генерал подбегает к висящему на стене большому портрету генерала Крымова в чёрной рамке. Что-то хочет сказать ещё… Распахивает дверь:
        - Убирайтесь на хер!
        ДИКТОР:
        Генерал Лечицкий Платон Алексеевич. В 1921 году будет арестован и заключён в Таганскую тюрьму Москвы. Умрёт 2 февраля 1921 года в Первой Московской тюремной больнице.
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Вечер
        Довольный Иоффе, напевая арию из оперетки, пересекает набитый табачным дымом, криком и суетой штаб, проходит к своей комнате. По дороге он прихватывает Антонова-Овсеенко^48^.
        - Володичка! Дорогой наш Антонов да ещё и Овсеенко. Ты наша армия, ты наш флот! Ты, вообще, вся наша надежда. Есть дело. Заходи.
        Через несколько минут из комнаты Иоффе в восторге вылетает Антонов-Овсеенко. Кричит в дверь:
        - Товарищ Иоффе, чтоб вы не сомневались! Крейсер - это же… Назначим комиссара и полный вперёд. Свистать всех наверх! А ещё и с Петропавловки бабахнем! - Радостный убегает.
        Иоффе в дверях потирает руки. Оглядывается. Зовёт:
        - Мальцы! Чудновский, Подвойский! Я обещал… Заходи.
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Комната Иоффе. Вечер
        Чудновский и Подвойский входят в комнату. Иоффе достаёт из сейфа конверты с купюрами. Вручает каждому:
        - Это за октябрь. Теперь урок. Как-никак, я в двух университетах учился. Берлинский, Цюрихский. Плюс ещё один…
        - Который? - спрашивает Подвойский.
        - Тобольская губерния, вечная ссылка… Короче. Первое. Всё надо делать обстоятельно. Карту видите. Флажки. Это значит, не покладая языков, работают группы агитаторов. А тут папочки. Справа список крупных предприятий. Депутаты Совета ответственные, чтобы вовремя реагировать на настроения. Картотека… Расположение воинских частей, типографии. Тут вот гаражи, где брать транспорт. Маршруты патрулирования. Группы быстрого реагирования. И главная папка. Почта, телеграф, мосты и вокзалы. Э-э-э! Сюда не лезть! Это у нас секретная часть.
        - А если не получится? - спрашивает Чудновский.
        - Что не получится? Поверьте, мальцы, слишком много причин, чтобы получилось.
        - «Революцию делает меньшинство. Но на стороне революционеров история» - тужится, вспоминая цитату, Подвойский.
        - Да! Это Плеханов. Старик умел закрутить. Короче. Запоминайте, будущие вожди и министры. Принцип у меня такой. Возникает вопрос. Ты его решаешь. Возникает следующий. Ты его решаешь. Главное что? Ну-у, Коля-Николай! Главное, не забывать ставить «галочку». Выполнил и «галочка». Вот и весь секрет успешного функционирования индивидуума.
        - А если вопрос не решается? Вон, казаки? - спрашивает Чудновский.
        - Заметьте, стараемся обходить стороной. Мы их, а они нас. Нейтралитет. Почему?
        - Ну… Всё охватить невозможно. Я не Бог. Так что только Петроград и окрестности. Вот, например, Кронштадт. Прекрасный резерв массы, готовой побузить! При этом в одном месте собраны.
        - Да ну их! Сущие черти! - машет рукой Подвойский - Приказов не слушают.
        И на кокаине. Это у них «балтийский чай» называется.
        - В ссылке меня таёжный охотник дед Егор учил костёр разжигать. Дрова сыроваты. Нужен мох. Легковоспламеняющаяся субстанция. Вот это они. Крестьяне, привыкшие к простору и запёртые в плавающие консервные банки. И спичку подносить не надо. А как с ними себя вести? Есть, Николай, поговорка «моряки те же дети, только хуй потолще, а ума поменьше». И потом на них у нас есть Антонов-Овсеенко - Иоффе показывает в окно.
        Санкт-Петербург. Смольный. Двор. Вечер
        Направляясь на верфь к «Авроре», выезжает кавалькада - броневики и грузовики с вооружёнными матросами, а в середине открытый автомобиль с Антоновым-Овсеенко.
        В авто несколько журналистов. Среди них Джон Рид и его боевая подруга Луиза Брайант.
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Комната Иоффе
        - Вот. Человек с партийной кличкой «Штык»… - комментирует Иоффе.
        - Он, чего хочешь, для вас отчебучит. С ветерком да громом. Как-никак подпоручик. Наполеон Буонапарт черниговского разлива. Кстати, земляк Ваш, Коля. А вы же, Гриша, тоже с Украины?
        - Екатеринослав.
        - Слушайте, так тут украинское землячество!
        - А вы нет? - спрашивает Чудновский.
        - Ну, я - то вообще из Крыма. Сосед. Вполне можем отложиться и создать фракцию в партии. Весело будет.
        Распахивается дверь. Тяжело дыша, вваливается Троцкий и падает на стул. Весь дрожит.
        - О! Ещё и Лев Давыдович! Вы же тоже с Украины?! - весело спрашивает Подвойский.
        Троцкий глотает ртом воздух, жестом зовёт Иоффе и валится на пол, дёргаясь.
        - Доктора! - вопит Чудновский.
        - Спокойно! Я доктор! У Льва Давыдовича с детства эпилепсия - объясняет Иоффе, распахивая окно - А тут не жалеет себя. Митинги, митинги … Он профессионально всовывает в рот Троцкого ложку. Вытягивает и прижимает язык. Кричит Подвойскому и Чудновскому:
        - Пошли вон, босяки!
        Троцкий бьётся, скребя пальцами грязный пол.
        ДИКТОР:
        Троцкий Лев. В дальнейшем один из руководителей Коммунистической партии советского государства. Министр иностранных дел, военный министр. В 1929 году выслан за пределы СССР. В 1940 году будет убит ледорубом в Мексике по приказу Сталина. Семья и все родственники будут уничтожены.
        Санкт-Петербург. Министерство иностранных дел. Кабинет министра
        Терещенко сидит за столом и смотрит в пустоту. Выглядит он, вообще, по-прежнему элегантно. Одет с иголочки, пострижен, гладко выбрит. Та же седая прядь спадает на лоб.
        Но это другой человек. Что-то неуловимо изменилось. Даже плечи как-то сникли. И задора нет в фигуре.
        В дверях секретарь.
        - Вот уже два дня как к вам просится на приём член Петроградского Совета депутатов гражданин Джуга…
        - На пять минут. Мне уезжать.
        Входит Сталин. Немного смущается, но с интересом рассматривает роскошный кабинет.
        - Чем я могу быть вам полезен, гражданин Джуга…
        - Джугашвили. Иосиф Джугашвили.
        - Если вы с идеей о признании автономии Грузии в составе России, то позавчера у меня была делегация из Тбилиси и мы…
        - Нет, я по другому поводу. У вас имеется определённый материал, и вы всё силитесь его опубликовать. Я могу помочь.
        - Про что это вы, гражданин Джуга…?
        - Джугашвили!
        - Мне кажется, вы что-то напутали. Какой такой материал? Вы утверждаете что я… Министр… Не могу опубликовать?!
        Сталин смотрит на Терещенко, улыбается нагло в усы. Разводит руками:
        - Утверждаю. А вы, гражданин Терещенко, украинец?
        - Да. А что?
        - Дело в том, что я пишу сейчас большую работу по национальному вопросу. Столкнулся с понятием «национальный архетип». И вот хочу понять, что такое архетип украинца. У нас, в Петросовете, есть много людей с Украины. Но в основном еврейского архетипа. Вообще, ведь украинцы это большой народ?
        - Как я понимаю, с архетипом грузина вы знакомитесь в зеркале. Кто Вас прислал? Троцкий? Или Ленин?
        - Зачем прислал! Я сам.
        - Любите оперетту?
        - Ненавижу!
        - Послушайте, господин… Швили. Позвольте Вам выйти вон!
        ДИКТОР:
        Через пятнадцать лет Сталин постарается уменьшить этот большой украинский народ.
        Санкт-Петербург. Кабинет редактора газеты «Копейка»
        Перед редактором сидит Рутенберг.
        - Понимаете… - мнётся редактор.
        В дверь врывается взъерошенный репортёр:
        - Даже Аверченко не смел трогать мои тексты! - кричит он возмущённо.
        - Значит, я просто перестаю вас публиковать, Бугаев! - огрызается редактор.
        Репортёр, побледнев, исчезает. А редактор снова поворачивается к Рутенбергу:
        - Кстати, то же я хотел сообщить и Вам, Пётр Моисеевич. Никакой возможности публикации. Будем считать, что Вы ничего не приносили, я ничего не читал.
        - Но вы же обещали?! - говорит Рутенберг.
        - Я посоветовался с людьми.
        - Я знаю этих людей?
        - Да. То есть, нет. Вы не знаете! Это моя жена.
        - Но я помню, вы были такой боевой журналист, когда освещали в девятьсот пятом мой процесс…
        - Ну, знаете, с тех пор много воды утекло.
        - Да. Вы женились…
        - И это в том числе.
        - Жаль.
        Рутенберг идёт к дверям. Редактор окликает его:
        - И ещё, Пётр Моисеевич, тут вот один человек хотел бы с вами встретиться. Вот телефончик.
        Санкт-Петербург. Мариининский дворец. Буфет. День
        За столиком Терещенко и украинская делегация - Винниченко, Зарубин и Стешенко^49^. Выпивают.
        - Огромное вам спасибо Михаил Иванович за Вашу поддержку Рады! И за курс на федерацию! - говорит Винниченко - Украина этого Вам никогда не забудет.
        - Ну, что вы, что вы. Я делаю всё возможное, но знаете, - извинительно шутит Терещенко, - ещё один кризис правительства я себе позволить не могу. Ситуация в стране напряжённая. Но я уверен. Вот только проведём Учредительное собрание. Именно его решение и придаст статус закона Универсалу Центральной Рады…
        - Вообще, Михайло Иванович, вы же наш! - радостно провозглашает Стешенко. - Бросайте этот клятий Петербург и на родную Украину. Вы так нам нужны. Ваша мудрость… Станете Головою Ради!
        - Спасибо. Обязательно. Со всей душой. Но сначала утрясём дела здесь. До свидания! - Терещенко встаёт. Уходит. Стешенко смотрит ему вслед:
        - Добрий парубок. Але мабуть, масштабу мало йому, бiсову сину. Мать його так! Чули? Вiн на нашой мовi не того…
        Винниченко с Зарубиным переглядываются.
        Санкт-Петербург. Ресторан. День
        Входит Рутенберг. Отсчитывает столики от входа. Четвёртый в углу.
        - Позволите?
        Садится. Внимательно смотрит на сидящего напротив и пьющего кофе Адольфа Иоффе. Заказывает себе пиво. Ждёт, пока принесут. Отхлебывает глоток.
        - Откуда еврей? - улыбается Иоффе.
        - Я думаю, что информацию обо мне вы уже собрали.
        - Так же, как и вы обо мне. Просто в соответствии с традицией после «откуда еврей?» должно идти «Что делает еврей?» Ответ будет «Эпэс!» И мы легко переходим на другой, более интимный уровень общения. Не правда ли?
        - Да, мне говорили, что вы человек весёлый. И без шутки никуда.
        - Признаюсь, есть за мной такое.
        - Я тоже люблю повеселиться, особенно пожрать.
        - О-па! Откуда текст? Можно взять на вооружение?
        - Из тюрьмы. «Кресты».
        - Ах, ну да. Вы же сидели за убийство Гапона. Уголовное дело.
        - Будем считать, что уголовное. Не столь чистое, как у вас, «политических». Но мне кажется, что Вы пригласили меня не для изучения тюремного фольклора. Так что давайте в этом же непринуждённом тоне перейдём к основной части доклада.
        - Понимаете, есть вопрос, который нас волнует… Тревожит.
        - Давайте уточним. Волнует или тревожит?
        - Тревожит.
        - Это отрадно.
        - Ну, бросьте!
        - Бросаю.
        - Мой учитель по психоанализу профессор Альфред Адлер…
        - Позвольте уточнить. Вы у него учились или лечились?
        - И то и другое.
        - Н-да. Простите… Аф бэнэмунэс (на прямоту - идиш) А что, во всей большой России, среди всех рабочих, крестьянских, матросских и солдатских депутатов всех этих советов не могли найти никого кроме как вас, Иоффе, чтобы сорганизовать революцию?
        - Ну, знаете! Тогда… Неужели среди всех истинных патриотов и спасителей старой России не оказалось никого кроме вас и этого мальца по кличке «Мешок с золотом»?
        - Ладно. Я готов слушать вашу арию. Кстати, вы ведь должны любить оперетту. «Сильва» Кальмана?
        - «Весёлая вдова»!
        - Так, во вкусах мы не сходимся. Пойдём дальше. Итак?
        - В России, обычно, когда сватаются, сват говорит «У вас есть товар. У нас есть купец»…
        - Ну, какой у нас товар, я понимаю. А купец у вас погань. И какую сумму он может предложить «мешку с золотом».
        - Как объяснили те, кто послал меня, большую.
        - Какую?
        - Жизнь. И вам тоже!
        Рутенберг внимательно смотрит на Иоффе:
        - То есть вы готовы признать, что у вас купец не из местечковой лавки, а…
        Иоффе смотрит на Пинхаса впервые холодно. Произносит тихо на немецком языке одно слово:
        - Натюрлих (конечно - нем.) Молчание за столиком.
        - Вы отдаёте пакет с… - продолжает Иоффе. - Забываете всё и живёте себе дальше. Весело!
        Рутенберг смотрит на Иоффе. Вспоминает.
        Санкт-Петербург. Мариинский Дворец. Кабинет Керенского. Утро
        Рутенберг весело здоровается с адъютантом Керенского и, несмотря на его возражение, заглядывает в дверь кабинета.
        Керенский за столом. Перед ним кто-то в кресле. Лицо у Керенского очень серьёзное. Даже испуганное. Он, увидев Рутенберга, спрашивает:
        - У вас что-то важное, Пинхас?!
        - Да нет. На бегу… Просто хотел сказать «Привет, Саша!»
        Сидящий в кресле визави Керенского с интересом оглядывается. Это Иоффе.
        Санкт-Петербург. Ресторан. День
        - Обдумываете предложение? - сочувственно спрашивает Иоффе.
        - Нет. Вспоминаю. Я же видел вас. Вы тихо разговаривали с Керенским… За неделю до того как он объявил генерала Корнилова «изменником». А ведь, я, было, решил тогда, что это он по глупости. А потом стал сомневаться. Только не знал я вас. А это тогда вы ему цену объявляли. И мальчик Саша выбрал… Интересно, что он у вас выторговал в качестве бонуса? Пожизненный пансион в Париже? Или в Нью-Йорке? И ведь генерал Крымов не сам застрелился. Так?
        - У вас богатая фантазия…
        - Срок ультиматума?
        - Сутки.
        - Где еврей будет праздновать Хануку?
        - В семье.
        - Что вы говорите!? Насколько я знаю, Берта Ильинишна от вас ушла. К Островскому. Да-а-а?! Спросите у любого психоаналитика, Иоффе… Хотя, что это я?! Вы же сами большой психоаналитик. Этим не стоит лечить сердечные раны, юноша.
        - Чем этим?!
        - Ну, вот этим… «Натюрлих»!
        - Это вас не касается!
        - О! Я боюсь, что это уже касается не только меня, но и всей России. Итак, что у нас выпало в осадок? Я передам предложение «купца». Извините, но как говорят у вас в партии, я имею право лишь совещательного голоса.
        Рутенберг допивает пиво. Долго смотрит на Иоффе. Уходит. Иоффе нервничая, пьёт кофе, смотрит вслед.
        Санкт-Петербург Литературный салон Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского. Вечер
        На улице ветер, дождь, а тут полумрак, свечи, запах кокаина, тени. И знаменитости: Александр Блок^50^, Фёдор Сологуб, Андрей Белый, Валерий Брюсов, Вячеслав Иванов, Василий Розанов, Николай Бердяев^51^. Конечно, при них девицы.
        В прихожей появляется Рутенберг. К нему подплывает Зинаида Гиппиус^52^.
        Высоко откинув острый локоть, она подносит к близоруким зелёным глазам золотой лорнет и, прищурившись:
        - Боже мой, кого я вижу! Вы, и у меня в салоне! Это большая честь!
        - Я тоже счастлив, Зинаида Павловна. Мне срочно нужен Михаил Иванович Терещенко.
        - Он как раз спорит с Блоком о строении силлабического стиха, но я немедленно его приведу. Иначе вы меня, Пинхас, повесите, как попа Гапона.
        - Не порите хуйню, Зина! Лучше скажите, чтобы нам принесли водки. Рутенберг усаживается на диванчик в углу.
        - Может «балтийского чаю»? - переспрашивает Гиппиус - У нас кокаин чистый. Без аспирина.
        - Не балуюсь я этим. Должен же я как-то от вас, поэтов, бля, отличаться. А в большой зале как раз играет Вертинский на рояле и поёт песню «Кокаинеточка»: «Я знаю, что крикнув, вы можете спрыгнуть с ума…»
        В дальнем углу разговаривает с Мережковским редкая гостья - мать Терещенко - Елизавета Михайловна. Разговаривает она вежливо, допуская к участию в разговоре дочь Пелагею. А рядом сидит Марго - гражданская жена Михаила Терещенко - и смотрит на публику удивлёнными глазами. Она всегда такая удивлённая.
        На диванчике у Терещенко с Рутенбергом жёсткий разговор.
        - Что вы слушаете этого писаря при Ульянове! Канцелярская крыса!
        - Такого бы вам писаря, Михаил Иванович, и вы были бы уже стояли наравне с Рокфеллером. Повезло большевикам. Прибился к их берегу. Или его прибили…
        - Что вы мне предлагаете, Пётр Моисеевич?! Сдаться?
        - Нет. Зачем! Я вас просто предупреждаю. Ровно через сутки нас погонят, как зайцев. И обязательно убьют. А вмешаться некому. Правительства нет. Все полицейские и сыскные службы парализованы. И охотник не сранный Ленин, а государство Германия.
        - Мне плевать…
        - Аналогично. Страшнее, Михаил Иванович, другое. Позвонили из газеты «Биржевые ведомости». Они отказываются. Газета «Речь» тоже не берётся. Все типографии под большевиками.
        - Я готов выкупить у них газеты и типографии. Пусть назовут цену!
        - А куда они денут потом эти деньги? В гроб к себе класть? История с газетой «Новая жизнь» у всех на слуху. Мы с вами, Михаил Иванович, в вакууме.
        - Завтра я еду в посольства. К американцам, англичанам… Но я не могу же показывать им эти документы. Это позор!
        - Что вы!? Это для них ведь не будет новостью. Но ухватятся! Как - никак конкретные доказательства. Во всяком случае, Михаил Иванович, с завтрашнего вечера вам бы перестать появляться в людных местах. Ах, казаки! Ах, идиоты! Почему они держат нейтралитет?! Ведь им же это аукнется!
        Рутенберг допивает водку, уходит.
        Терещенко возвращается к маме, сестре Пелагее, Марго. С ними Гиппиус и Мережковский^53^.
        - И что у тебя общего с этим грубым евреем? - спрашивает мать Терещенко у сына.
        - О, Елизавета Михайловна. Это мистический человек! - вещает Гиппиус. - Задушить своими руками… Попа! Он ваш друг, Михаил Иванович?
        - Друг? Да, нет…
        - Тогда может быть враг?! Общение с врагом закаляет, бодрит…
        Терещенко пожимает плечами. К нему наклоняется Мережковский. Черные, глубоко посаженные глаза горят тревожным огнем библейского пророка:
        - А зачем же вы с ним общаетесь, если он ни то ни это?
        Санкт-Петербург. Улицы. Двор. Вечер
        Под деревом стоит Иоффе и смотрит в окна квартиры на втором этаже. Там за стёклами, как в аквариуме, безмолвно течёт спокойный вечер семьи. Женщина расставляет тарелки на столе. Ей помогает её маленькая дочь. Мужчина зажигает свечи.
        Семья садится к столу. Ужинать. Иоффе смотрит. Мокрое лицо. Ведь дождь идёт.
        ДИКТОР:
        Иоффе Адольф. В дальнейшем Председатель советской делегации, подписавшей мир с Германией. Организатор революции в Германии осенью 1918 года. Погибнет в 1927 году в Москве. Официальная версия - самоубийство. Обе его жены и дети от обоих браков будут подвергнуты репрессиям.
        Санкт-Петербург. Река Нева. Вечер
        Через сетку дождя завораживающий эпизод отхода огромного и пустого (всего 40 человек экипаж!) крейсера «Аврора» от стенки верфи. Проводка его по Неве и причаливание к набережной. Это должно быть действие по канонам психоанализа. Завязка, кульминация… Сексуальный символ - жерла пушек главного калибра… Огромная военная машина на полных парах.
        А по набережной едет на лихачах свадьба. Пьяные размахивают шампанским. Вышли люди из оперетты. Стоят, смотрят и напевают мотивчик «Без женщин жить нельзя на свете, нет». Дворники курят. Матросики, солдатики. Проститутки.
        На мостике крейсера преисполненный чувства ответственности капитан - молоденький лейтенант Эриксон. Рядом, сгорая от восторга, Чудновский и Подвойский. Кочегары бросают в топку уголь. Отсветы огня на их лицах. В радиорубке возле радиста гордый комиссар крейсера Белышев. Радист гонит морзянкой в Гельсинфорс и Кронштадт.
        - Я «Аврора»!
        Стоит на набережной под зонтом довольный Иоффе и Антонов-Овсеенко. Проплывает тело «Авроры» мимо Терещенко. Неподалёку группа гауптмана. Радуется Лёха.
        Двор. Ночь
        Юнкер втыкает в Ленина трехгранный штык и с удовольствием проворачивает. Ленин пытается ухватить штык. Крупно руки и текущая кровь. И тут другой юнкер с криком «Коли!» втыкает свой штык, примкнутый к винтовке в спину.
        Санкт-Петербург. Конспиративная квартира Ленина. Ночь
        Ленин открывает глаза. Он лежит на кровати. Встаёт, вытирает выступивший пот. Меряет шагами свою комнату. Нервничает. Разгорячённым лбом прижимается к оконному стеклу.
        Фары машин в переулках. Редкие, скудные уличные фонари. Цоканье копыт казачьих разъездов. Изредка вдали выстрелы. Тревожная ночь.
        Ленин жадно пьёт на кухне воду. Спит хозяйка квартиры. В прихожей у двери на половичке спит охранник Эйно. Ленин берёт его наган. Взводит курок. Примеряется. К виску или в рот…
        Санкт-Петербург. Посольство Великобритании. Кабинет посла Джорджа Бьюкенена. Утро
        Рассаживаются три министра Временного правительства - Терещенко, Коновалов и Третьяков.
        Стук в дверь. В кабинет входит, скромно потупившись, дочь посла Мюриэль:
        - Извините, я тут забыла свою книгу.
        - А ты, дорогая, была права, когда не поверила… - говорит посол дочери.
        - Вот видишь, папа! - она берёт книгу и так же, скромно потупившись, ни на кого не глядя, выходит.
        - Дело в том, господа, что я не ожидал вас увидеть, - поясняет гостям посол. - Один из кадетов, присланных для охраны посольства, сообщил мне, что исполком Петроградского Совета постановил образовать Советское правительство. И что большевики выдворят министров с их постов в течение ближайших двух дней.
        - Ну, вот видите, слухи о нашей смерти преждевременны. Мы, наоборот, пришли вас заверить, что делается всё возможное и невозможное.
        - Русская революция миновала уже несколько фаз и теперь подошла к последней, - важно произносит министр Коновалов. - Я подразумеваю под этой «последней» не что иное, как торжество контрреволюции. То есть, порядка.
        - Ну, тогда, как мне кажется… - потирает руки посол. - Я не смею давать советы, но если немедленно в течение сегодняшнего дня не арестовать большевистский исполком Петроградского Совета, момент будет упущен. Ведь вечером начинается их съезд. И если они утвердят это самое решение о правительстве…
        Санкт-Петербург. Улицы. Утро
        Дождь. Туман. Улица напротив посольства. Из ворот выходят министры Коновалов и Третьяков. На углу машина. В ней гауптман и Лёха.
        - А где наш-то? - настораживается Лёха
        Санкт-Петербург. Посольство Великобритании. Коридор и комната. Утро
        Терещенко идёт по пустому коридору посольства. Вдруг его хватают и буквально вбрасывают в комнату. Дверь закрывается. В полумраке комнаты активная возня. С Терещенко сдёргивают пиджак. Его толкают в кресло. Руки начинают расстёгивать на нём брюки. Можно уже разглядеть в полумраке - это дочка посла активно раздевает Терещенко.
        Санкт-Петербург. Улицы. Утро
        Из ворот посольства, застёгивая пальто, выходит Терещенко с папкой в руках. Его сопровождают два кадета (охрана посольства). Они провожают его к автомобилю.
        Там уже ожидает поручик Чистяков и два сотрудника полиции. За ним наблюдают из автомобиля гауптмана:
        - С охраной стал ездить - говорит Лёха.
        Автомобиль Терещенко проезжает мимо. Автомобиль гауптмана трогается за ним.
        Санкт-Петербург. Посольство США. Кабинет посла Дэвида Фрэнсиса. Утро
        В кабинете Терещенко и посол.
        - Сегодня они открывают съезд советов депутатов. Мы ожидаем большевистское выступление буквально в ближайшие дни, - говорит Терещенко.
        - Если вы сможете его подавить, то я надеюсь, что оно произойдет, - улыбается посол.
        - Оно произойдет независимо от того, подавим мы его или нет. Я устал от неуверенности и напряжения.
        - Ходят слухи о каких-то документах, свидетельствующих о связи большевиков с Германией. О каких-то деньгах. Президент Вильсон интересуется…
        Терещенко приподнимает свою папку, готовясь предъявить документы о Ленине послу, но тот, увы, торопится закончить фразу:
        - Мы готовы заплатить…
        Терещенко поджимает обиженно губы и опускает папку:
        - Александр Фёдорович Керенский просил Вас… Он хотел бы сегодня вечером отправиться к генералу Краснову за помощью. Но не уверен, что его не остановят.
        Могли бы вы помочь? Всё-таки когда машина американского посла…
        - Несомненно. В котором часу подать авто?
        - К шести. Второй подъезд Мариинского Дворца. Тот, что за углом.
        Санкт-Петербург. Улицы. День
        С Финского залива дует резкий, сырой ветер, и улицы затянуты мокрым туманом.
        Терещенко едет в автомобиле. Разглядывает номера домов.
        - Остановите, пожалуйста, здесь - говорит он шофёру.
        Выходит у ворот казармы четвёртого донского казачьего полка. Не разрешает выходить из машины ни поручику Чистякову, ни сотрудникам полиции. Сутулясь под мелким дождиком, обращается к часовому:
        - Пожалуйста, дежурного офицера!
        Невдалеке останавливается машина гауптмана. Наблюдают. К воротам выходит есаул:
        - Есаул Калмыков. Чем могу служить?
        - Я хотел бы встретиться с командиром полка.
        - Изволят отсутствовать. Вот есть Председатель совета полка. Мелехов, подь сюда!
        У ворот появляется хорунжий Мелехов с группкой казаков. Весёлый. Стоят и лузгают семечки:
        - Чаво?
        - Простите, Я Министр Временного правительства Терещенко. Хотел бы поговорить с казаками.
        Странно смотрятся они рядом. В элегантном пальто, шляпе «с иголочки» Терещенко и разболтанные, расхлябанные - голенища сапог гармошкой - казаки.
        - А, вы, которых дел министр?
        - Иностранных.
        - А! Иностранных. Ха-ха! Ну, вот ими и занимайтесь, господин хороший! А мы не иностранные!
        Мелехов смеется, и все казаки вместе с есаулом подхватывают.
        Санкт-Петербург. Палуба крейсера «Аврора». День
        Моросит дождь. Антонов-Овсеенко в сопровождении адъютанта - огромного матроса - ходит по палубе крейсера «Аврора». Спотыкается о доски. Чертыхается. Кричит в глубину кубрика:
        - Эй! Есть кто живой на этой консервной банке?!
        Появляется закопчённый, в промасленном комбинезоне матрос с большой маслёнкой в руках. Это комиссар Белышев. Докладывает:
        - Матрос первой статьи, машинист Белышев! Комиссар крейсера!
        - Как комиссар!? - Антонов-Овсеенко поправляет очки, вглядывается - Ну да! Вспомнил! Я же тебя дня два тому назад назначал. Правильно? Где капитан?
        - Отъехали. Обедать. До затрева…
        - Команда?
        - По городу шастают.
        - Стрелять из пушки умеешь?
        - Никак нет. Я ж при машинах. Это… Белышев кричит в глубину кубрика:
        - Евдоким!
        На палубу вываливается раздражённый матрос. Это комендор Огнев:
        - Ты чего, Саня, разорался?!
        Он видит офицера. А ещё больше пугается огромного матроса за его спиной. Натягивает бескозырку на белобрысую голову. Вытягивается во фронт. Докладывает, шмыгая носом:
        - Матрос первой статьи, комендор Огнев.
        Антонов-Овсеенко показывает на орудия главного калибра на верхней палубе.
        - Эти пушки стреляют?
        - Никак нет! Усе без затворов. К следующему лету если…
        - А что-нибудь на этом сранном крейсере стрелять может?!
        - А вон…
        Комендор Огнев ведёт их к носовой пушке и шмыгая носом:
        - Пушка системы Кане… Калибр шесть дюймов. Тип затвора…
        - Значит, завтра утром она может выстрелить?
        - Могёт. Чего ж нет.
        - Ну, значит, из неё будем стрелять!
        - Никак нет! Не получится.
        - Почему?!
        - Так, это… Ремонт, он и есть ремонт. На судне и патрона сейчас не найдёшь. А тут вы хотите снаряд к такой пушке… - он утирает нос рукавом бушлата - Простите, простуженный я.
        Антонов-Овсеенко поворачивается к адъютанту - огромному матросу.
        - Кровь с носу! Чтобы до вечера были снаряды! Холостые! - и уже к Огневу: - И дюжину! Беглым огнём! Шарах-шарах…
        - Никак нет! Не получится.
        - Чего не получится?! - орёт Антонов-Овсеенко. - Заладил себе «никак нет, никак нет».
        - Беглым не получится! На это упражнение команда комендоров должна быть восемь человек. А я один.
        - Хер с ним. Не беглым. - Антонов-Овсеенко смотрит на город в сетке дождя - Эх, жалко! Иоффе сказал холостыми стрелять. А я бы, бля…
        Он грозит городу кулаком, поворачивается к комиссару Белышеву и орёт:
        - Короче! Ты, комиссар! - тычет ему под нос свои карманные часы. - Заруби на носу! Завтра. Утром! В девять ноль-ноль «Огонь!» Понял?! Дюжину! И не сомневайся, снаряды будут!
        - Так точно! - вытягиваются в струнку комиссар Белышев и комендор Огнев.
        От крейсера по набережной отъезжает кавалькада Антонова-Овсеенко. Броневик впереди, броневик позади. В середине два грузовика моряков и легковой автомобиль с «самим».
        Комиссар Белышев и комендор Огнев провожают кавалькаду уважительными взглядами. Переглядываются.
        Санкт-Петербург. Министерство иностранных дел. Кабинет министра. День
        Терещенко проводит пресс-конференцию для бойких иностранных журналистов. Среди них Джон Рид и его боевая подруга Луиза Брайант.
        - Надеюсь, я ответил на все вопросы и теперь хочу… Для меня пресса - это мощный инструмент воздействия на сознание людей. И я надеюсь, что с вашей помощью мы сможем донести миру…
        Терещенко решительно раскрывает папку, чтобы предъявить журналистам документы, но всё дело портит разбитной Джон Рид:
        - Простите, мистер Терещенко, мой вопрос, - озорно говорит он. - А вам приходилось когда-нибудь видеть Ленина? Я уже здесь второй месяц. Много слышал о нём. Бла-бла-бла… Никогда не видел. Может это миф? Как у вас русских детей пугают… Это… «Бабай придёт».
        Журналисты смеются.
        - К сожалению, такой человек есть, - Терещенко решительно складывает документы обратно в папку. Застёгивает её: - Следующая наша встреча будет через два дня в это же время и здесь же.
        - А вы уверены в этом, мистер Терещенко? - продолжает озорничать Джон Рид. - Что через два дня вы здесь будете?!
        - Уверен! - зло отвечает Терещенко. Журналисты весело вываливаются в коридор.
        Пустой кабинет. Терещенко сидит за своим столом в оцепенении. Входит Рутенберг.
        - День добрый, Михаил Иванович. Я надеюсь, вы предъявили бумаги послам, журналистам! Какая реакция?
        - Не предъявил, - тихо произносит Терещенко.
        - Почему!?
        Терещенко поднимает голову. Долго и пронзительно смотрит на Рутенберга. Потом неожиданно вскакивает и бросает в Рутенберга папье-маше от письменного прибора. Малахитовая штука пролетает мимо. А Терещенко набрасывается на Рутенберга. Трясёт его и кричит истерично в лицо:
        - Что вы здесь делаете, еврей?! Жид! Христопродавцы! Слетелись вороны! Со всех концов мира!
        Рутенберг бьёт в ответ. Они падают и продолжают друг друга тузить, перекатываясь по полу. Терещенко всё время орёт в лицо Рутенбергу:
        - Учуяли падаль! Налетели! Да-да! Я тоже нездешний! Но я хоть не рвать кусок! Не брать! Я давать! Давать!
        Они закатываются под стол. Тузят друг друга под столом.
        В кабинет на крики влетает поручик Чистяков. Подбегает к столу. На полу, уже успокоившись, сидят помятые Терещенко и Рутенберг. Тяжело дышат.
        - Всё нормально, Чистяков, голубчик, - Терещенко переводит дыхание. - Идите, пожалуйста.
        Удивлённый Чистяков выходит.
        - Какую иудейскую молитву вы более всего пользуете, Пётр Моисеевич?
        - Прости меня, Господи! - Рутенберг произносит сначала фразу на иврите, потом переводит: - Ибо не ведаю, что творю.
        - «Не ведаю». Я провёл сегодня день удивительно бездарно. Встретился с тремя послами. Провёл пресс-конференцию со сранными иностранными журналистами. Потрахал дочку… В общем был трах. Хотя ведь давал себе зарок больше с ней не…
        - Почему?
        - Ну, как бы вам сказать… Не люблю, когда не я, а меня трахают. Вообще, сумасшедший дом. Военный министр Верховский заикнулся о заключении мира с Германией.
        - Действительно, сумасшедший дом. Мир надо было заключать года два назад. А ещё лучше было не лезть в эту бойню. Так почему вы не предъявили никому документы?
        - Потому, что они все бляди! Им просто нужно что-нибудь жареное. Это наше внутреннее дело! Мы сами справимся. И потом… Бьюкенен похож на ворона. И все эти оголтелые журналисты - вороньё. Все собрались у гроба. Все ждут с радостью смерти! «Пусть этот большой дредноут «Россия» утонет». Это сказал сука Бьюкинен в разговоре с французским послом! Мне донесли…
        Молчат.
        - Душа болит, - тихо произносит Терещенко. - Что делать?
        - А ничего. Значит проснулась. С чем и поздравляю.
        - Я в последнее время стал замечать… Вокруг мёртвые. Вот разговариваю с ними, а они мёртвые.
        - И я?
        - Нет, вы живой.
        - А вы?
        - Вот я к себе и присматриваюсь… Воняет…
        - Где? Чем?
        - Кислым… И эти идиоты немцы. Ведь они думают, что взорвут эту бочку с порохом, а сами уцелеют. А может, людям не нужна эта правда? - Терещенко машет папкой с документами.
        - И одни люди без правды свернут шею, как цыплятам, миллионам других людей, которые окажутся без правды. Большевики… Крысы! Дурацкая опереттка. Актёришки картонные. Тянут козлетончиками. Но, увы, всё это почему-то происходит… Тут. Как во сне! Ни рукой, ни ногой пошевелить. Наваждение!
        - А давайте освободим Николая Второго!
        - Ну, это без меня, - Рутенберг встаёт. Помогает подняться Терещенко.
        - Вы должны сейчас уехать, - отряхивает пыль с костюма Терещенко. - По тому адресу! И только на условный стук открывать… В два часа ночи! Я очень серьёзно договорился. Мой большой друг. Малоизвестная типография на окраине. Бумагу завезли. И весь огромный тираж утром на этой манифестации, которую готовят в Совете… Мальчишкам-газетчикам! «Экстренный выпуск!». Как бомба будет! Так что надо продержаться до ночи.
        Снова заглядывает поручик Чистяков.
        - Поручик Чистяков, я очень на вас надеюсь. Ни на шаг не отпускайте, - просит Рутенберг. - Полицейские агенты с вами?
        - Так точно!
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. День
        Расталкивая всех, через зал пробираются возбуждённые Зиновьев и Каменев. Влетают в комнату Иоффе.
        Иоффе сидит на полу, на аккуратно расстеленных листах газеты «Правда» в позе буддийского монаха. Медитирует.
        - Товарищ Иоффе, это же провокация! - кричит Зиновьев. - Это заявление Ленина… Разве мы не имеем право высказать своё мнение публично?! Если нас не слышит ЦК! Мы должны призвать к благоразумию, используя прессу. А газета «Правда» нам этой возможности не предоставляет!
        - Да! Я как-никак редактор «Правды»! - кричит Каменев - И мне затыкают рот, как последнему корректору! Ленин смеет назвать нас штрейкбрехерами! Изменниками делу революции. А мы уверены, что любое вооружённое…
        Иоффе выходит из процесса медитации. Открывает глаза. Смотрит вверх на мечущихся болтунов. Делает им пальчиком, мол, наклонитесь. Те затихают и наклоняются.
        - Товарищи! - тихо и спокойно говорит Иоффе. - У вас есть Троцкий. Есть Яша Свердлов. А я готовлю съезд… Я готовлю всё. Практикой занимаюсь. А по вопросам теории… Как учит нас товарищ Троцкий - вода кипит при температуре сто градусов! Как учит нас товарищ Ленин - воду надо довести до температуры сто градусов. И она закипит!
        - Не юродствуйте! - орёт Зиновьев.
        - А я не юродствую. Я хочу, чтобы вы были реалистами. Обливайте друг друга, чем хотите. На бумаге! Ситуация предопределена. Вопрос просто в драматичности развитии событий. И вообще, жаль, что вы не занимаетесь психоанализом. Вот профессор…
        - Адлер! Адлер! - раздражённо орут хором Зиновьев Каменевым и вылетают из комнаты. Они пробираются через толпу суетящихся активистов в зале штаба.
        ДИКТОР:
        Зиновьев Григорий. В дальнейшем один из руководителей коммунистической партии России (СССР). Председатель Коминтерна (международной коммунистической подрывной сети). Осуждён и расстрелян как приверженец Троцкого в 1936 году. Семья - все три жены и дети - репрессирована.
        Каменев Лев. В дальнейшем один из руководителей коммунистической партии России (СССР). Министр советского правительства. Осуждён и расстрелян как приверженец Троцкого в 1936 году. Уничтожены все члены семьи. Жена, дети, брат с женой, дети брата.
        Рассекая толпу, Каменев и Зиновьев наталкиваются на Антонова - Овсеенко и выбивают у него из рук бумаги. Листы рассыпаются по полу. За этим наблюдает Сталин. Он сидит в углу у окна и пьёт чай. Продолжая спорить, Зиновьев и Каменев движутся дальше. Антонов-Овсеенко и его адъютант подбирают бумаги с пола. Антонов-Овсеенко зло смотрит им вслед.
        ДИКТОР:
        Когда в 1936 году будут судить Зиновьева и Каменева, Антонов-Овсеенко обратится к Сталину с просьбой предоставить ему возможность лично их расстрелять.
        Санкт-Петербург. Палуба крейсера «Аврора». День
        По набережной к крейсеру подъезжает грузовик. Группа рабочих сгружает и заносит на корабль ящики со снарядами. Комендор Огнев показывает место рядом с пушкой. Ящики тяжёлые. Рабочие неаккуратно тащат их по палубе. Крышки отваливаются. И вездесущий дождь начинает моросить на зарядные картузы с порохом.
        Санкт-Петербург. Внутри здания Губернской Управы. Вечер
        Рутенберг идёт по пустым гулким коридорам. Дёргает двери кабинетов. Всё закрыто. Доходит до своего кабинета. Входит.
        Со стула поднимается ротмистр Маслов-Лисичкин из сыскного отдела. Тот самый, что с напомаженным пробором и аккуратно подстриженными усиками.
        - Слава Богу, дождался Вас, господин Рутенберг.
        - В чём дело? Почему никого в здании?
        - Оперативная информация… Сегодня ночью в город под видом матросов эскадры прибывают ударные группы из Финляндии. Они заменят рабочих и солдат во всех патрулях и оцеплениях казарм, расставленных Петросоветом. А завтра примут участие в этом многотысячном шествии к Мариинскому Дворцу. Апофеозом манифестации будет арест правительства. А потом Съезд депутатов, который начинается сегодня, берёт власть в свои руки.
        - Неужели нельзя организовать оборону!?
        - С кем?! Сами знаете, в гарнизоне ни одной боеспособной единицы. Казаки держат нейтралитет. Юнкерские училища годятся только для затыкания дыр. Увы, удержать информацию в нашем управлении не удалось. Так что все ушли. И в полицейские участки сообщено. Тоже расходятся. Я остался вас предупредить. Уходите. Сейчас лучше всего никуда и ни во что не вмешиваться.
        - А что с охраной чиновников?
        - Оставлена только у соответствующих форме «номер один».
        - А сотрудники, которых мы выделили от вашего управления для охраны министра Терещенко?!
        - Они доложили, что Терещенко с супругой уехали в Зимний Дворец обедать. Доложили и тоже ушли-с.
        - Как?! Но ведь Терещенко нужна охрана!
        Санкт-Петербург. Набережная возле Зимнего Дворца. Вечер
        Толпы слоняющихся без дела моряков. В город их из Кронштадта привезли, а «Разойдись!» команда не поступала. Держаться, мол, вместе. Экипажами кораблей. От безделья, холода и сырости они жгут костры, пристают к редким прохожим.
        Мимо них проезжает кавалькада секретаря Петроградского военно-революционного комитета Антонова-Овсеенко. Броневик впереди, броневик позади. В середине два грузовика моряков и автомобиль с «самим». С ним иностранные журналисты. Среди них Джон Рид и его боевая подруга Луиза Брайант.
        Матросы криками и свистом знаменуют проезд начальничка.
        Возле Зимнего Дворца стоит автомобиль. В нём гауптман. Он в солдатской шинели и папахе. Рядом грузовик с боевиками из его группы. Кто в солдатской одежде, кто под рабочего замаскирован, кто под матроса.
        - Почесали вожди, бля. А что за девка там у него и ребята странные?
        - Журналисты. Иностранные. Так! Начинаем, Лёха. Вот схема. Третий этаж. Это комната, где он обычно останавливается, когда наезжает во Дворец. Окна сюда. И тихо! Главное, папка с бумагами. Да и сам он. Живой!
        Двое боевиков из группы гауптмана отжимают замок на подвальном люке, используемом для доставки угля и дров во Дворец. Ныряют в проём на разведку. Остальные группируются для входа. Ждут.
        Никого. Тогда в проём ныряет Лёха.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Подвал
        Лёха осторожно движется по коридору. За углом шум.
        - Не положено тут шляться! По каким таким делам?! Сейчас вызываю начальника караула! - разоряется фельдфебель.
        Рядом схваченные юнкерами боевики гауптмана. Лёха бегом возвращается назад.
        Санкт-Петербург. Набережная возле Зимнего Дворца. Вечер
        Лёха подбегает к гауптману.
        - Полундра, Франц Иванович. Напоролись на патруль. Ну, что, заваливаем юнкеров?
        - Ты что?! Повторяю, шум нам не нужен!
        - О! - Лёха смотрит на матросов у костра - сейчас их кликну.
        - С ума сошёл?!
        - Франц Иванович. Команда какая?! Чтоб без шухера. Правильно? Но при хорошем большом шухере мы будем шуровать уже как бы в абсолютной тишине. Так что дайте, пожалуйста, вот эту вашу бутылку вина.
        Он достаёт из ящичка в авто гауптмана красивую бутылку.
        - Э-э! «Абрау-Дюрсо» 1900 года! - кричит гауптман.
        Лёха подмигивает ему. Размахивая бутылкой, он несётся к группе матросов.
        - Братва! Юнкера-суки кореша обижают! Мы туда за вином наладились, а они, падлы…
        - Вино?! А, ну-ка дай! - оживляется «бойкий матрос» и его приятели.
        - Да, там его в подвалах залейся! Царские запасы! А моего кореша… Мол, не имеешь права. А у нас ведь, братцы, все права!
        - Как вы туда забрались?
        - Так покажу! Только кореша вызволите, братцы!
        Волна матросов врывается в люк.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Подвал. Вечер
        Матросы несутся по коридору. Патруль юнкеров сметён. Лёха сверяется с планом, выводит матросов на нужные двери. Взламывается засов. Бочки, ящики с вином… «Весело»! Толпа рвётся внутрь. Лёха с грустью вздыхает, но дело, прежде всего.
        Убегает по лестнице вверх. А за ним боевики и сам гауптман.
        Санкт-Петербург. Улицы. Вечер
        По вечерним улицам несётся автомобиль. За рулём ротмистр Маслов - Лисичкин. На Дворцовой площади у ворот Зимнего Дворца автомобиль резко тормозит.
        Выскакивает Рутенберг. Он показывает пропуск юнкерам и проносится по лестнице Дворца.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Малая Столовая. Вечер
        Горят люстры. Фраки, белые скатерти, официанты. Фарфор, хрусталь. Это обедают министры и сопутствующие: контр-адмирал Вердеревский, министры Кишкин, Коновалов, Маслов, Ливеровский, Гвоздев, Малянтович, Салазкин, Бернацкий, Никитин, Карташев, Верховский. И министр иностранных дел Терещенко. С Марго.
        В дверь влетает Рутенберг. Машет рукой Терещенко. Тот неторопливо подходит.
        - Почему вы здесь?! - задыхаясь от бега, шепчет Рутенберг.
        - Ну, знаете, у беременных женщин свои причуды, - спокойно говорит Терещенко. - Мари очень любит именно эти котлеты «де валяй». Упросила.
        - Немедленно! Хватайте Марго! Уносите ноги!
        Тут до Терещенко наконец-то доходит. Они все выскакивают из столовой. С ними поручик Чистяков.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Коридор. Вечер
        - Туда, к машине! - кричит Рутенберг.
        - Но моё манто и сумочка! - возмущается Марго.
        - Минуту! Здесь, рядом комната, в которой мы останавливаемся, - поясняет Терещенко.
        Они бегут к комнате.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Комната. Вечер
        Терещенко, Марго, Рутенберг и поручик Чистяков влетают в комнату.
        - Надеюсь, что документы в надёжном месте - спрашивает Рутенберг.
        - Да! Вот они при мне в этой папке!
        - Остолоп! - кричит в досаде Рутенберг.
        Стук в дверь. Рутенберг и поручик Чистяков хватаются за револьверы.
        - Войдите! - кричит адъютант Чистяков.
        В дверях официант кухмистерской службы:
        - Господин министр, котлеты «де валяй» поданы! - величаво объявляет он - Горячие. Извольте фрыштыкать.
        Удаляется с достоинством.
        - Чистяков, голубчик, берите Марго, - торопит Рутенберг, - и к моему автомобилю! Он со стороны площади. Там ротмистр Маслов - Лисичкин. Мы за вами. Но, если через десять минут нас не будет… Ходу!
        - А Михаил Иванович?! - беспокоится Чистяков.
        - Я как-нибудь. Я с другом, - Терещенко показывает на Рутенберга.
        - А вы, месье Рутенберг, забавный - лепечет Марго.
        - Да, уж забавней не бывает. Сейчас, мадмуазель, шлёпнут нахуй и вас и меня и Мишеля. Бегите, поручик! Уводите девочку! Быстрее, быстрее!
        - Осторожно! Не поцарапайте сумочку! - вскрикивает Марго.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Лестница. Вечер
        Поручик Чистяков с Марго быстро спускаются по лестнице. Мимо, не обратив внимания на офицера с дамой, пробегает Лёха с боевиками.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Комната. Вечер
        Стук в дверь.
        - Да-да! Мы уже идём! - кричит Терещенко. - Эти навязчивые официанты. Интересно, царя они тоже теребили?
        Дверь распахивается. Влетает Лёха и пара его подручных. Рутенберга они не замечают. Тот ныряет в портьеру у двери.
        - Ну! Здравствуйте вам, господин Терещенко! - говорит Лёха.
        - В чём дело?! Потрудитесь выйти! - кричит Терещенко.
        - А сейчас и выйдем. Без шухера! - достаёт маузер. - Только вместе с вами, барин и с папочкой. Красивая такая…
        - Какая папка?
        Терещенко машинально оглядывается. На столе нет папки, а в комнате Рутенберга.
        - Понял. Не хотите по мирному. - Лёха обыскивает Терещенко, нет ли оружия. - Петро, выводи дядю, а мы тут пошарим.
        Рутенберг за портьерой. Папка у него подмышкой. Он тихо извлекает ключ, вставленный в замок с внутренней стороны и выскальзывает в коридор.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Комната. Вечер
        Рутенберг вставляет ключ с внешней стороны двери. Ждёт.
        Выходит Терещенко. Как только на пороге появляется сопровождающий его Петро, Рутенберг с размаху захлопывает дубовую створку прямо тому в лоб.
        Дверь захлопывается. Ключ поворачивается. Запертые боевики начинают ломиться в дверь.
        - Бегите быстрее, Миша! Я попридержу! Да и царские двери крепкие. В столовую! При свидетелях вас побоятся тронуть! Спрячьте где-нибудь папку!
        Рутенберг перебрасывает папку Терещенко. Терещенко бежит по коридору. Рутенберг стреляет сквозь дверь. Там крик. На некоторое время от двери отошли и не ломают. Рутенберг стреляет сквозь двери ещё несколько раз и бросается следом за Терещенко. Он уже в конце коридора, когда дверь всё-таки раскрывается от ударов и вылетевшие из комнаты боевики открывают огонь. Рутенберга легко ранят. В руку. Он делает ещё пару выстрелов и отбрасывает ненужный револьвер. Бежит.
        Санкт-Петербург. Дворцовая Площадь. Вечер
        Среди штабелей дров, ежегодно заготовляемых для отопления дворца, стоит автомобиль Рутенберга. В нём поручик Чистяков и Марго. За рулём ротмистр Маслов-Лисичкин. Он слышит выстрелы и трогает. Автомобиль выкатывается с площади.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Анфилады. Вечер
        Стрельба и крики привлекают внимание гуляющей по Дворцу пьяной толпе матросов. Они бегут по анфиладе. Большая дверь. Матросы распахивают её и попадают как бы в другой мир.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Малая Столовая. Вечер
        Фраки, белые скатерти, зеркала. Фарфор, хрусталь. Серебряные супницы. Официанты в белых перчатках. И что важно, на случай аварии с электричеством, несмотря на люстры над головой, на столах батарейные фонари, как на кораблях.
        - Батюшки! - изумляется «бойкий матрос». - Это что ещё за хуйня?!
        Толпа застывает в дверях. Только бойкий матрос проходит к столам, где замерли от неожиданности министры.
        - Вы кто такие? - строго спрашивает министр юстиции Малянтович^54^.
        - А вы кто такие?!
        - Мы министры Временного правительства! Вы не имеете права здесь находиться!
        Ропот в толпе. Бойкий матрос оглядывается на своих:
        - Мы… это… Революция. Долой буржуазию! Понятно. Значит, рубаете щи с котлетами. Ну-ка!
        «Бойкий матрос» поднимает крышку супницы, которая в руках застывшего от ужаса официанта. Нюхает.
        Терещенко влетает в столовую. Оценивает ситуацию. Пользуясь моментом, что все смотрят на матросика и официанта, лихорадочно оглядывается. Ищет глазами, куда деть папку. Сначала суёт под скатерть на столе. Потом отходит к стене и засовывает её в щель между отошедшими дубовыми панелями.
        К этому времени в столовую вбегают раненый Рутенберг и преследователи. Последним появляется и сам гауптман.
        - Я министр юстиции Малянтович! - кричит министр. - Я требую немедленно прекратить безобразие. Пошли вон!
        Толпа гудит.
        - Ша, братва! Сейчас. - кричит «бойкий матрос». - Это ты кому «пошли вон!». Это ты нам, боевым морякам, шкуру за тебя… под немецкие снаряды… Чтобы ты тут с этой миски серебряными ложками хлебал?!
        «Бойкий матрос» хватает супницу из рук официанта и переворачивает на голову Малянтовичу. Толпа гогочет и с рёвом начинает вливаться в дверь столовой.
        Гауптман выхватывает маузер и стреляет в потолок. Вокруг него, ощетинившись маузерами, группируются боевики.
        - Всем стоять! Перестреляем нахер! Выходить! - кричит гапутман. Лёха подскакивает с маузером к «бойкому матросу»:
        - Ай-яй-яй, братишка, я же тебе где вино показал. На хера ж ты по лестнице поднялся? А, ну, пошёл!
        Толпа в замешательстве вываливается из столовой. Дубовые двери закрываются. Официанты начинают баррикадировать их столами. Заодно баррикадируют двери на кухню.
        Терещенко пробирается к Рутенбергу. Вместе салфеткой со стола они перевязывают руку Рутенбергу.
        - Хорошо, что только царапнуло.
        - Папка? - шепчет Рутенберг.
        - Спрятал.
        К гауптману подходит министр Малянтович, с которого официанты стащили супницу. Но трюфеля ещё на голове и в усах лапша.
        - Спасибо, гражданин солдат! Вы восстановили справедливость!
        В это время очнувшаяся от гипноза толпа начинает реветь. В двери начинают ломиться. Лёха стреляет по дверям:
        - Отойти от дверей, братва! - он бросается к гауптману - Берём «дядю». Вон он! И уходим через кухню. Повара показали как.
        - Не можем! Нет! - говорит твёрдо гапутман. - Это высшие чиновники! Власть! Мы сюда допустили пьяную матросню и на нас ответственность. Продолжаем блокировать все двери. Думаем, Лёха, думаем!
        За окном гудки. Лёха и гауптман выглядывают в окно.
        Санкт-Петербург. Набережная возле Зимнего Дворца. Вечер
        По набережной в обратную сторону движется кавалькада Антонова - Овсеенко. Впереди броневик. Сзади броневик.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Малая Столовая. Вечер
        Лёха соображает. В два прыжка, схватив со стола фонари, он бросается к окну. Стреляет в сторону кавалькады, привлекая внимание. А потом, высунувшись и рискуя вывалиться, начинает семафорить этими фонарями.
        Санкт-Петербург. Набережная возле Зимнего Дворца. Вечер
        Внизу в кавалькаде матросы читают Антонову-Овсеенко передаваемый текст. Сигнал «Внимание, прошу помощи!». Колонна останавливается. Все смотрят вверх. Лёха орёт из всех сил и неистово машет руками:
        - Полундра!
        Антонов-Овсеенко с отрядом врывается во дворец.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Анфилады. Вечер
        Гульба. Матросы гоняются за медсёстрами из госпиталя. В углу уже выстроилась очередь. Там насилуют солдаток из женского батальона. Валяются пьяные матросы. Группа Антонова-Овсеенко прорывается к столовой. У дверей беснуется толпа. Огромный матрос, адъютант Антонова-Овсеенко расталкивает толпу:
        - Кончать бузить! Открыть двери!
        Двери открываются. Антонов-Овсеенко со своей группой входит в столовую.
        Санкт-Петербург. Набережная. Крейсер «Аврора»
        Пусто на палубе, пусто на трапе. Дождь. В кубрике пьют двое. Комиссар Белышев и комендор Евдоким Павлович Огнев. Выпито изрядно. Взгляд Белышева падает на часы, висящие в кубрике. На них скоро девять. Правда, девять часов вечера, но что для пьяного время суток?
        - Евдоким! Я вспомнил! У девять ноль-ноль! Приказ по Центробалту! Сам главный… Антонов-Овсеенко! Иди, стреляй! Кому говорю!
        Комендор пьяно отмахивается.
        - Контр-кон-тр-еволюционер ты, Евдоким! - с трудом произносит комиссар Белышев - Я доложу товарищу Анто… что ты про…
        - Нет, я за!
        - Тогда пошёл и… Огонь!
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Малая Столовая. Вечер
        Сбившиеся в кучу официанты и министры. Один из официантов аккуратненько заворачивает в салфетку десяток серебряных вилок, ложек, ножей и незаметно втискивает в ту самую щель, куда засунул папку Терещенко. Потом от жадности суёт туда и серебряный поднос.
        Гауптман представляется Антонову-Овсеенко:
        - Иван Балодис. Выполняю специальное задание Петросовета и товарища Иоффе. Здесь министры временного правительства.
        Антонов-Овсеенко подходит вплотную к министрам, поправляет очки, вглядывается в лица:
        - Оп-па! Да! Министры! Вот вы, это…
        - Министр юстиции Малянтович!
        - А чего вы тут делаете?
        - Обедаем! Как я понимаю, вы представитель этого самого… Совета депутатов.
        Я от имени всех министров прошу принять меры к нашей охране. Иначе нас просто разорвут на части.
        - Охранять… - туго соображает Антонов-Овсеенко. - Только как? Вон какая толпа под дверьми.
        - Да, не удержим матросню. Пьяные. А вы… - подсказывает гауптман, - министров арестуйте. И выводите.
        - Да? Ну, да! - решает Антонов-Овсеенко. - Я вас это… Официально… Арестую!
        Оглядывается, потому что двери разлетаются и толпа врывается в столовую. Охрана Антонова-Овсеенко ощеривается винтовками. Но у толпы тоже винтовки. Всё замерло.
        Санкт-Петербург. Набережная. Крейсер «Аврора». Вечер
        Комендор Евдоким Огнев выбирается на мокрую палубу. Ковыляет к пушке, спотыкаясь о доски, трубы. Становится у пушки и преображается. Куда делась вся его пьяная расхлябанность. Он весь как взведенная боевая пружина. Хорошо, видать, муштровали комендора. Сам себе командует:
        - Трубка «Восемь»! Прицел «Два»! Заряжай! Чёткими отработанными движениями заряжает.
        - Изготовиться! Пали! Дёргает шнур. Выстрел!
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Малая Столовая. Вечер
        Громовой раскат выстрела. Как-никак пушка 152 мм! Да ещё и близко. Все инстинктивно пригибаются. Замирают. Потом осторожно поднимают головы. Сам Антонов-Овсеенко потрясён этим эффектом.
        - Погоди, а чего это сегодня? - бормочет он себе под нос. - Это же завтра должно быть! - Прокашливается и громко, уверенно заявляет - Слыхали! Это «Аврора» по моему приказу! Прошу сохранять революционную дисциплину! Именем Петроградского совета депутатов! Временное правительство арестовывается! И мы их… в Петропавловскую крепость! Всех!
        Министр Малянтович, с опаской оглядывается на толпу с её пьяными выкриками. Он испуган выстрелом, но старается соблюсти приличия:
        - Временное правительство подчиняется насилию!
        Санкт-Петербург. Набережная. Крейсер «Аврора». Вечер
        Комендор Евдоким Огнев опять сам себе командует.
        - Трубка «Восемь»! Прицел «Два»! Заряжай! Чёткими отработанными движениями заряжает. - Изготовиться! Пали!
        Дёргает шнур. Тишина. Ещё раз дёргает. Тишина. Открывает другой ящик со снарядами. Там вода.
        - Бля! Сырой порох…
        Комендор с трудом ковыляет по палубе под дождём. Спускается по трапу в кубрик.
        Кричит Белышеву:
        - Саня! Сырой порох привезли, суки!
        Белышев спит мертвецким сном. Огнев не удерживается на ногах, падает и засыпает.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Малая Столовая. Вечер
        Антонов-Овсеенко жмёт руку гауптману:
        - Спасибо за содействие. А то порвали бы их, как бобиков.
        - Одно дело делаем, товарищ. Разрешите моему сотруднику провести операцию по отправке. Человек он умелый, ответственный.
        - Давай!
        Гапутман подмигивает Лёхе. Тот озорно поправляет бескозырку, маузер на боку:
        - Полундра! Пары держать! Швартовы отдать! Построили министров - капиталистов в колонну по одному. Примкнули штыки! Взяли в коробочку! Пошли!
        Мигает своим подручным. Двое из них, с маузерами, становятся по бокам возле Терещенко. Так и выходят, охраняя его. В результате выстраивается живой коридор из бойцов отряда Антонова - Овсеенко. Толпа расступается. Крики со всех сторон:
        - Да, штыками их. У, жирные морды! В Неву! Топить!
        Министров выводят. Среди них раненый Рутенберг. Кто-то из толпы пытается ударить Терещенко. Боевики пресекают эту попытку.
        Санкт-Петербург. Набережная возле Зимнего Дворца. Вечер
        Дождь. Министров усаживают в крытый брезентом грузовик из эскорта Антонова-Овсеенко.
        Боевики гауптмана тянут Терещенко в свою машину. Но Рутенберг вцепился и не пускает.
        - Не имеете права! Все министры должны быть вместе!
        А тут ещё набегают иностранные журналисты из кавалькады Антонова-Овсеенко. Среди них Джон Рид и его боевая подруга Луиза Брайант. Рид смотрит на Терещенко. Терещенко на Рида. Забрать Терещенко на виду у всех нельзя. Боевики гауптмана отступают. Рутенберг и Терещенко садятся в грузовик к остальным министрам. Кавалькада Антонова-Овсеенко двигается к Петропавловской крепости.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Малая Столовая. Вечер
        В опустевшей столовой под руководством гауптмана идёт тщательный обыск помещения. Ему подносят разные бумаги и портфели. Он их пересматривает и отбрасывает. Идёт вдоль стен. Его внимание привлекает щель в дубовой панели. Показывает на неё. Один из подручныъ засовывает туда руку. Ничего.
        Боевик берёт большой столовый нож, отгибает панель. Выуживает оттуда поднос и свёрток с серебряными ложками. При этом папка Терещенко опускается за панелью ещё глубже. Боевик показывает найденное гауптману. Они смеются. Больше к этой щели не подходят.
        Санкт-Петербург. Конспиративная квартира. Вечер
        Ленин пишет. Потом спохватывается. Смотрит на часы. Выбегает на кухню. Просит хозяйку квартиры:
        - Маргарита Васильевна, дорогая! Вы уж извините, но это архисрочно. Прямо Свердлову! Мимо этого остолопа Джугашивили.
        Хозяйка квартиры надевает пальто, берёт зонт. Уходит. Ленин проходит в кухню. Там Эйно задумчиво стругает какую-то деревянную игрушку.
        - Послушайте, Эйно, необходимо, чтобы Вы доставили вот эту записочку товарищам на Путиловском.
        Эйно быстро собирается:
        - Нарушаю инструкцию, Владимир Ильич. Оставляю одного. Но вы уж осторожненько. К двери и не подходите.
        - Перестаньте, Эйно. Я конспиратор опытный.
        - Владимир Ильич, я всё хотел спросить, - шепчет Эйно. - А если с фронта войска перекинут в Петроград? Как в июле?
        - Немцы не позволят Керенскому снять с фронта ни одного солдата, - шепчет ему Ленин.
        Эйно пытается осознать услышанное.
        ДИКТОР:
        Рахья Эйно. В разговоре с Фёдором Шаляпиным утверждал «талантливых людей надо резать, потому что ни у какого человека не должно быть никаких преимуществ. Талант нарушает равенство». Он умрёт в 1936 году. Официальная версия - туберкулез и злоупотребление алкоголем Эйно уходит. Ленин прислушивается и когда хлопает дверь, крадучись, покидает квартиру.
        Санкт-Петербург. Подъезд и дворницкая в доме конспиративной квартиры. Вечер
        Ленин спускается по лестнице в подвал. В дворницкую. Проходит мимо дворника. Тот подхватывается и, взяв метлу, выходит во двор караулить.
        В дворницкой на столе кипит самовар. Человек, сидящий спиной к двери, пьющий чай, наливает вторую чашку и пододвигает присевшему к столу Ленину. Это Граф Мирбах.
        - Чай с баранками, как вы, герр Ульянов, любите.
        - Какие новости?
        - Отследили. Он появился в Зимнем Дворце. Там ведь по-прежнему действует царская кухмистерская служба. Повара отменные… Постараемся взять Терещенко. Главное, документы и понять, нет ли утечки.
        - А если уже… Вы же мне обещали! Тогда в Берлине…
        - Генеральный штаб это огромный бюрократический аппарат. У них свои правила. Бумага входящая, бумага исходящая. И обязательно найдётся человек, который за большие деньги сделает копию. А заплачено было видно много. Теперь по сути…
        - Мы с Троцким… - вступает Ленин.
        - Простите, «Мы с Троцким» некорректное утверждение. Вы же умный человек.
        - У Бронштейна свои директивы. Оттуда… И он должен их придерживаться. Пока наблюдается совпадение интересов. Но конфликт обязательно случится. Это, кроме того, что вы оба большие наполеоны.
        - Вы правы, герр Мирбах. Я ему о вооружённом захвате власти, а он тянет до Съезда и твердит, что рано, рано…
        - Сегодня рано, а завтра может быть поздно! Во всяком случае, для вас, герр Ульянов. Сами понимаете, что… Проделана большая работа, потрачены миллионы. Здесь. В Москве. Везде!
        - Сегодня рано, а завтра может быть поздно, - бормочет себе под нос Ленин.
        - Тут ведь и лупа не понадобится, чтобы разглядеть намерения Троцкого. Хотим мы или нет, но в Петрограде сегодня хозяин он. И он хочет придать легитимность этому своему положению. Поэтому ему нужно, чтобы сначала съезд Советов… Пусть даже усечённый. Но всё-таки. И съезд утверждает его полномочия. Что тогда? Его придётся признать. И не только нам.
        Опрокинутое лицо Ленина! Он в отчаянии.
        - Короче! - рубит Мирбах, - Через три часа город будет полностью накрыт нами. Все казармы будут заблокированы. Почта, телефон, телеграф, мосты, вокзалы.
        - Почта, телефон, телеграф, вокзалы… - бормочет Ленин.
        - Да, вокзалы! Это была наша ошибка в июле. Тогда казаки из Москвы… Итак, завтра утром кто-то должен от имени народа арестовывать Временное правительство и объявлять себя властью…
        - Вы, герр Мирбах, наверное, жалеете, что остановили свой выбор на мне, а не на … Ну, на том… Которого предлагал ваш заместитель…
        - Откровенно? - спрашивает Граф Мирбах.
        - Да.
        Граф Мирбах долго смотрит на Ленина…
        Вдруг хлопает дверь. Собеседники вскакивают. По ступенькам сбегает гауптман. Что-то докладывает Мирбаху на ухо. Мирбах начинает смеяться. Поворачивается к Ленину.
        - Это достойно занесения в анналы! Герр Штольц должен получить орден сразу от двух государств! Ха-ха. Была попытка взять Терещенко. А в результате… Это смешно. Такой исторический казус. Захвачен целый Зимний Дворец и арестовано Временное правительство.
        - Вами?!
        - Нет! Всё как положено. Дворец взят штурмом революционных матросов. А там в это время всё правительство… Обедало.
        - В ходе нашей операции произошла инфильтрация матросов в винные подвалы Дворца - объясняет гауптман. - Напились. Напоролись на министров. На счастье объявился вовремя Антонов-Овсеенко. И чтобы пьяные матросы не разорвали министров в клочья, их пришлось арестовать и в Петропавловскую крепость. Отсечь Терещенко нам не удалось. Американские журналисты были рядом. Помещения во Дворце, где находился Терещенко, проверено. Ничего не найдено. А ведь он вошёл во Дворец с папкой.
        - Езжайте, гауптман, в крепость, - говорит Мирбах - Поговорите с этим Терещенко построже!
        - «Зачистить»?
        - Он, конечно, производит впечатление наивного человека. Но думаю, что подстраховался. Так что его исчезновение может, наоборот, привести к выбросу информации в самых неожиданных местах и виде…
        - Могу ли я, герр Мирбах, поехать с гауптманом? - спрашивает Ленин.
        - О! Мне нравится ваше настроение, - улыбается граф Мирбах - Гауптман, поступаете в полное распоряжение герр Ульянова.
        Санкт-Петербург. Улицы. Вечер
        Дождь. Авто «Паккард». За рулём гауптман. Рядом Ленин. Сзади, ощерившись штыками, гремит грузовик с боевиками гауптмана. Кто в матросской форме, кто-то в солдатской шинели. При повороте на мост, грузовик отстаёт. Ох, не вовремя. Дорогу одинокому авто преграждает казачий разъезд. Трое на лошадях.
        - А ну стоять! Кто такие?! Документы?! - шумит казак. Гауптман протягивает бумагу.
        - Какой к чёртовой матери, Совет депутатов? Выходить из машины!
        - Может, как-то договоримся, господин хорунжий.
        - Что-то ты по-русски не очень-то гутаришь?
        - Я латыш.
        - А, чухня. А ну из машины! И ты, лысый, давай! - говорит он Ленину, сдёргивая с плеча карабин. - Сейчас к стенке поставим, и договаривайтесь с архангелом Гавриилом…
        Тут из-за угла выворачивает, задержавшийся было, грузовичок сопровождения. На крыше кабины грозно поводит дулом пулемёт, за которым Лёха. С машины спрыгивают боевики и залегают цепью.
        - Твои што ли? - ёжится казак.
        - Вот и говорю, давай договоримся.
        Казак возвращает пропуск, козыряет и казачий разъезд растворяется в тумане.
        Группа гауптмана подъезжает к воротам Петропавловской крепости. Матрос с фонарём читает по слогам мандат. Въезжают. Гауптман тихо Лёхе:
        - Блокируйте ворота. И караульное помещение. На всякий случай.
        Санкт-Петербург. Петропавловская крепость. Трубецкой бастион. Вечер
        В камеру полную министров заглядывает матрос Егор:
        - Кто тут Терещенко?! На выход!
        Терещенко переглядывается с Рутенбергом. Идёт к двери. Рутенберг, превозмогая боль, пробирается за ним и пытается как-то поладить с матросом. Тот его грубо отталкивает в толпу. Терещенко выводят. Ведут по тусклому коридору. Вводят в пустую камеру. Тишина. Лязг замка. В камеру входит гауптман. Молча, но вежливо обыскивает Терещенко. Потом выходит. В камеру входит Ленин. Лязг замка. Теперь они наедине. Молчат.
        Санкт-Петербург. Смольный. Актовый зал. Коридор. Штаб и комната Иоффе. Вечер
        По коридору несётся Каменев. Он пробегает через штаб и влетает в комнату к Иоффе.
        - Они уходят! - кричит он. - Правые эсэры…
        На большее его не хватает. Заглатывая воздух, как рыба на берегу, он зовёт всех с собой.
        Иоффе, Троцкий, Зиновьев, Коллонтай и другие быстро бегут к сцене. Выглядывают в зал. Да. Правые эсэры и меньшевики встают и покидают съезд. Много свободных мест в зале. Иоффе оценивает обстановку. Рядом трепыхается Каменев. Растерянность на лицах Троцкого, Зиновьева.
        - У вас есть список выступающих? - спрашивает Иоффе Каменева.
        - Вот!
        - Прекрасно. Идите, объявляйте следующего. Вон, действительно, очередь к трибуне… - Иоффе встряхивает Каменева за плечи, смотрит ему в глаза: - А-у! Лев Борисович! Съезд идёт! И-д-ё-т!
        Иоффе поворачивается, уходит по коридору к себе в комнату. За ним растерянные соратники.
        - Подвойский, Чудновский! - громко зовёт Иоффе. Влетают оба.
        - Там в коридорах, и особенно в столовой, - говорит Иоффе, - шалается куча народу. Груши околачивают! Отбираете с рожами поприличнее и в зал съезда на свободные места!
        - Так они же не депутаты… - недоумевает Чудновский.
        - Кто тебе это сказал, Гриша?! - орёт на него Иоффе, - Товарищ Каменев? Товарищ Зиновьев? Кто?! Это вам контрольная работа, мальцы! Возник вопрос, и вы его решаете. Вперёд! Чтобы зал был полон! Неровен час, набегут иностранные журналисты. Кстати, а где они, эти вездесущие засранцы? Этот наш американский друг с боевой подругой?! - Иоффе с улыбкой поворачивается к Троцкому: - Вот таким образом, Лев Давыдович! Завтра эти делегатики проситься назад будут. Правильно?
        Троцкий обнимает Иоффе. В этот момент в комнату влетает ошарашенный Антонов-Овсеенко:
        - Лев Давыдович! Товарищи! Такая хуйня! Объезжаю, значит, казармы, миноносцы, проверяю готовность к демонстрации. Попросил братков на «Авроре» и в Петропавловке ударить завтра из пушек. И представляете… Еду по набережной… Буза! Матросы в Зимнем Дворце!
        - А зачем нам Зимний? - удивляется Иоффе. - Там на втором этаже госпиталь.
        - А! Кухня царя! Такой беф-строганов, пальчики оближешь. И официанты во фраках. Недели две тому назад удалось… Но как туда матросики попали? Охрана слабая, но всё же охрана.
        - А им кто-то показал прямой ход в подвалы с вином. И они… А нажравшись, расползлись по Дворцу. Гуляют! Громят госпиталь. Медсестричек и девок из женского батальона насилуют. Ну, это, хер с ними. Дело в том, что они случайно наткнулись на министров. Обед у них, блядь! Ну и наши братишки им морды бить. Хорошо, что товарищ Балодис со своим летучим отрядом там оказался и взял министров под охрану. А то бы поубивали.
        - И что?!
        - А что? Я дал команду. Министров арестовали и аккуратненько в Петропавловскую крепость. Там со вчера комендант товарищ Серёгин из Балтийского экипажа. Проверенный большевик.
        - Так что? Временного правительства нет?!
        - Вы что?! - взвивается Троцкий. - Кто дал команду?! Как это, арестованы министры?! Товарищ Иоффе?!
        - Да, как-то с опережением идём, - озадаченно произносит Иоффе.
        - И к чему тогда, спрашивается вся эта… Завтрашняя всеобщая демонстрация?! - задумывается Чудновский.
        - То есть Мариинский дворец окружать не надо! - радуется Подвойский, - Ну, удружил ты мне, Володя! С меня причитается!
        Все радостно шумят. Обнимают, хлопают Антонова-Овсеенко по плечам. Мол, герой.
        ДИКТОР:
        Антонов-Овсеенко Владимир. В дальнейшем Командующий Петроградским военным округом. Командующий советскими войсками юга России. Потом командующий всеми вооружёнными силами Украинской ССР. Примет активное участие в установлении советской власти и подавлении сопротивления народа с применением авиации и химического оружия. Осуждён и расстрелян как приверженец Троцкого в 1937 году. Уничтожены все члены семьи. Обе жены, дети.
        Троцкий переглядывается с Зиновьевым. Отходят оба к Иоффе.
        - Что делать будем? - спрашивает Троцкий.
        - Да-а-а. Если час назад лозунг Съезда «Долой Временное правительство!», то, что сейчас «долой»?! - задумывается Зиновьев.
        - Давайте так, - соображает Троцкий. - Каменев там продолжает вести съезд, как ни в чем, ни бывало. А мы… - громко к присутствующим: - Товарищи! В интересах нашего общего дела будем считать информацию товарища Антонова-Овсеенко секретной. И подумаем, как преподнести эту новость съезду. Я правильно говорю, товарищ Иоффе?
        Иоффе кивает.
        Санкт-Петербург. Смольный. Актовый зал. Вечер
        В двери ручейками вливаются, собранные по Смольному псевдоделегаты и занимают свободные места. Каменев опять на трибуне. Представляет следующего делегата из окопов. И смотрит долго в зал. Лица, лица. В ушах скрежет.
        Окрестности Санкт-Петербурга. Полустанок. Вечер
        Дождь. Это, оказывается, скрежет железнодорожной стрелки. Переводятся рельсы. И очередной поезд из Гельсинфорса с финскими боевиками движется в сторону Петрограда. И ведь никто не ощутил тогда, что с этим скрежетом весь мир становится на другие рельсы…
        Телеграфист подходит к молчащему телеграфному аппарату. Начальник полустанка смотрит вопросительно. Телеграфист разводит руками.
        Санкт-Петербург. Финский вокзал. Перрон. Привокзальная площадь. Вечер
        В сетке дождя из вагонов выходят вооружённые люди в форме матросов, строятся в колонны. Смилга. Рядом с ним Карел Радек. Команды на немецком, на финском. К зданию вокзала подъезжают грузовики. Группы загружаются и отъезжают.
        Санкт-Петербург. Улицы. Вечер
        Блокируются пулёмётами казармы запасных полков. Боевики вбегают в здание Главпочтамта. Втекают ручейками через все входы в Центральную телефонную станцию. Грузовики останавливаются у ворот Государственного банка.
        Санкт-Петербург. Николаевский вокзал. Входная стрелка. Вечер
        Устанавливаются пулемёты.
        Санкт-Петербург. Витебский вокзал. Входная стрелка. Перроны
        Перроны оцеплены. Устанавливаются пулемёты.
        Санкт-Петербург. Николаевский мост. Вечер
        Производится смена караулов на мосту. Смилга говорит начальнику караула Красной Гвардии:
        - Распоряжение Петросовета. Смена караулов. Спасибо! Отдыхаете.
        Он жмёт руки рабочим-красногвардейцам. На посты заступают боевики Смилги.
        Санкт-Петербург. Редакция газеты. Вечер
        Боевики Смилги под наблюдением Радека крушат линотипы. Сапогами топчут рассыпанные на полу свинцовые буковки.
        Санкт-Петербург. Казармы Четвёртого донского казачьего полка. Вечер
        - Станишники! Это же никуда! - кричит с табурета Председатель совета полка Мелехов. - Вы меня делегатом на съезд выбирали?! Всем миром!? - казаки сбиваются в кучу. - Ну, я выступаю на этом Съезде, значит…. Излагаю. А мне жидок, что командует, кому за кем выступать, шипит «давай, заканчивай». А я ж с людьми гутарю! Чин чином! А он мне… И из зала его люди мне начали свистеть. Оборвали, короче, падлы!
        - Это как же так! - шумят казаки. - Он же выборный! Казакам рот закрывать! Жиды! Поднимайся, робяты! Седлать коней!
        Казаки разбирают оружие, пики. Выбегают из казарм. Под дождём бегут к конюшням. Один из казаков распахивает ворота на улицу. И застывает.
        Из переулка выкатываются два мощных пушечных броневика «Ланчестер» и становятся прямо перед воротами.
        Казак свистит своим. Все подбегают к воротам. Башни на броневиках угрожающе ворочаются. Пушки, пулемёты. Дождь, туман.
        - Рассупонивай коней, станишники! - кричит Мелехов. - Подаваться надо к себе на Дон. Там мы хозяева!
        Санкт-Петербург. Петропавловская крепость. Трубецкой бастион. Одиночная камера. Вечер
        Терещенко и Ленин. Молчат. Терещенко не выдерживает первым.
        - Документы в надёжном месте. Если я завтра не буду на свободе, мои люди отправят это телеграфом во все губернии и штабы армии и флота. И от того, что вы держите в кулаке один город, пусть и столицу… Вы враг. Иностранный агент!
        - …И за деньги германцев хочу развалить страну. Побойтесь Бога, батенька! Что разваливать? Руины. Вы по-прежнему прямолинейно мыслите, дорогой Михаил Иванович. Простите, но разве наша маленькая кучка большевиков толкнула Россию в эту бойню, связав её невыносимыми обязательствами перед странами Антанты? Разве большевики наживались на военных поставках? А это… Отречение царя от престола! Что? Тоже большевики?! Нет! Это вы с Гучковым и Милюковым подталкивали страну в ту пропасть, в которую она сейчас валится? А может это тоже делалось за немецкие деньги? Или за английские? А может быть за ваши, господин Терещенко?!
        - Наоборот! Я организовал военный заём в США, поручившись своим капиталом!
        - Когда?! Ваш заём только ускорил развал. И потом, его начали разворовывать ещё до того, как он вошёл в российские банки. А здесь уже просто доворовывали остатки. Да! Признаю! Я с моей партией собираюсь прийти к власти, бесстыдно пользуя немцев. Потому что их интересы на данном этапе совпадают с нашими. Германия хочет вести свои действия на западном фронте, не волнуясь за свою спину. В конце концов, эти англичане и французы… Привыкли чужими руками жар загребать, сволочи! А России сейчас, как никогда, нужен мир. Почему? Ну, вы же министр иностранных дел! Три состава правительства! Вы общаетесь с этими скотами. С этими самодовольными послами, которые ведут себя здесь, как хозяева. Им не нужна крепкая Россия да уже почти уже с выходом в Босфор и Дарданеллы! Кстати… А что если мы вам предложим должность министра иностранных дел в свободном от обязательств с Антантой новом правительстве России?
        - А кто вы такой, чтобы предлагать?
        - Ну, мы просто с вами беседуем…
        - То, что мы с вами разговариваем, гражданин Ульянов, вовсе не означает, что мы беседуем.
        - М-м-м… Сегодня есть возможность вывести страну из-под удара. С нами, большевиками, народ! Наши идеи…
        - Не дурите мозги, Ульянов! С вами народ… Вы чужие! Давно не были в стране, ничего толком про нынешнюю её жизнь не понимаете. Вон сколько бьются кадеты, эсэры, которые местные. Свои! У них не получается, а у вас, большевиков, раз-раз и в дамки. Всё просто. Я худо-бедно, но финансист… У них, у всех нет столько денег, сколько вам отваливает Германия. Эх, это же, сколько швали сбегается к вам на ваши деньги! Вы финансируете десятки газет, агитаторов, нечистых на руку полицмейстеров, чиновников, генералов и министров. И потом, я читал ваши работы, Ульянов. Эти «Апрельские тезисы»… «Программа-минимум», «программа-максимум». Там всё о том, как разрушить. И ни слова о том, как строить.
        - Ну, что Вы, любезный Михаил Иванович! А вот моя новая книга «Государство и революция»… Ведь даже в названии «Государство»! У меня есть чёткий план. Обеспечить на местах демократический выбор депутатов. Довести страну до Учредительного собрания. И в январе законодательным путём передать власть ему. Я хочу удержать страну, чтобы она не свалилась в гражданскую войну. В резню всех со всеми. Ну, вы же видите, что такое Керенский. И эти болваны царские генералы. А на другой чаше весов эта банда… Зиновьев, Каменев. А я готов взять ответственность на себя. Это же моя страна. Я русский человек! В отличие от этих - он перекривляет акцент Зиновьева - мы с Вами славяне, Михаил Иванович.
        - Ну, я бы не советовал поднимать эту тему, внук Менделя Бланка из Житомира.
        Ленин молчит некоторое время и трагическим шёпотом продолжает.
        - Представьте, каково мне… Знающему, что делать. Сидеть, сложа руки. Нет, не сложа! Из-за вас я со связанными руками! Да, я наивный человек. Сами знаете, эти немцы такие педантичные… Но теперь, пользуясь ситуацией… Эта свора! Во главе американский иудушка Троцкий, французский Каменев… А немцы ведь не только на меня делают ставку. Вон левые эсэры с их зверьём - моряками… Вы же видите, что делает кокаин с их недоразвитыми крестьянскими мозгами. Ну как я могу их обуздать, зная, что надо мной, как дамоклов меч висит эта дурацкая бумажка!? Я вам даю честное благородное слово дворянина, что всё будет… Учредительное собрание. Независимость Украины. Вот вы там намудрили с присоединением губерний… Всё! Ваша Украина станет независимой республикой. Поверьте мне. В конце концов, если я сделаю что-то не так, у вас будет полное право взорвать свою бомбу. Если я… Вы на главной площади сможете меня расстрелять!
        Терещенко молчит, низко опустив голову.
        - Мы из разных поколений, - вкрадчиво продолжает Ленин. - Но попытайтесь меня понять, дорогой Михаил Иванович. Вся моя жизнь… Я ведь к этому моменту шёл, обрекая себя на голод, холод, постоянную борьбу, ссылку, аресты. Это ведь единственный шанс в моей жизни! Я уже старый человек…
        Ленин рыдает совершенно искренне. От бессилия и обиды. Жалко ему себя - небритого, мятого, в затрапезной одежонке:
        - Меня отодвигают жалкие авантюристы… А эти наглые безграмотные мальчишки! Свердлов, Рошаль! Кто такие?!
        Терещенко поднимает голову. Порывисто встаёт:
        - Я не наивен, Ульянов. И я вам не верю. Но… Хочу верить! Вы очень хитрый человек, и может быть, обойдя всех, совершите справедливый поступок…
        Ленин бросается его обнимать. Высокий Терещенко и коротенький Ленин. И столько открытости и простодушия в словах Терещенко, что Ленин немного отступает и долго смотрит в лицо Терещенко. И если вначале это взгляд бывшего в истерике жалкого попрошайки, и в тоже время артиста, сыгравшего удачно в искренность, то теперь это взгляд человека, делающего для себя важное открытие.
        - Господин Ульянов, вот Вам моё честное слово. Но имейте в виду. Я буду вправе…
        - Несомненно! Вы будете вправе! Завтра утром все министры будут на свободе. Вы в первую очередь!
        - Тогда, пожалуйста, ещё Пётр Моисеевич Рутенберг. Я его подвёл. Запишите «Рутенберг».
        - У меня хорошая память, - говорит Ленин, вытирая слёзы.
        Санкт-Петербург. Петропавловская крепость. Трубецкой бастион. Вечер
        Ленин выходит из камеры. В коридоре его ждёт гауптман. Молчаливый вопрос - убивать? Ленин отрицательно качает головой. Известным по памятникам жестом он протягивает руку вперёд. Решительно идёт по коридору. Выходит к машине. Садится. Гауптман, недоумевая, садится за руль.
        - В Смольный! На Съезд!
        Машина трогается. За ней грузовик сопровождения. Выезжают из ворот Петропавловской крепости.
        Санкт-Петербург. Автомобиль. Вечер
        В машине Ленин и науптман.
        - Он назвал место, где находятся документы? - спрашивает гауптман.
        - Зачем?! Он даёт гарантии.
        - Гарантии?!
        - Честное благородное слово, что никаких действий предпринимать не будет.
        - Человек чести?
        - Да!
        Едут. Ленин смотрит прямо перед собой. И вдруг бьет себя по колену:
        - Чёрт, чёрт, чёрт! Наваждение! Как пелена с глаз. Я понял, с кем имею дело. Вернее, с чем…
        - Ну?
        - Вам, немцам, это не понять.
        - Загадочная русская душа?
        - Совершенно верно. Архизагадочная, блядь!
        - До-сто-ев-ский? Правильно? «Идиот»? Князь Мышкин? Да?
        - Да! Прекраснодушные идиоты! - Ленин улыбается. Резко поворачивается к гауптману. Окидывает его взглядом. - Герр гауптман, насколько я помню, герр Мирбах сказал, что вы в полном моём распоряжении.
        - Так точно.
        - То есть, ха-ха, и костюмчик на вас тоже… В моём распоряжении… Ну, не могу же я появиться на съезде в таком затрапезном виде. Ну, ботинки у меня, допустим, ого-го.
        Санкт-Петербург. Ресторан «Астория». Мужской туалет. Ночь
        За стеной гремит оркестр. Смех. Гауптман открывает свой саквояж, достаёт бритвенный прибор, развешивает свежую рубашку и кальсоны.
        - Всегда вожу с собой.
        - Вы настоящий немец! - смеётся Ленин - «Порядок-основа всей жизни»!
        Гауптман весело кивает. И под музыку из оперетты, доносящуюся из зала ресторана, он бреет Ленина. Тот смотрит в зеркало и напевает мелодию «Без женщин жить нельзя на свете, нет»…
        Санкт-Петербург. Петропавловская крепость. Трубецкой бастион. Общая камера. Вечер
        Матрос Егор заносит бадью воды:
        - Пейте досхочу!
        - Послушай! - тихо говорит ему Рутенберг - Где тот человек, которого ты выводил? Терещенко?
        - А в шестой камере. Кашляет до упада. Там же печки нет.
        - Переведи к нам. Тут тепло.
        - Это с какой - такой стати?
        Рутенберг незаметно для всех снимает с руки часы и суёт матросу Егору. Тот рассматривает их. Довольный, прячет.
        Распахивается дверь общей камеры. Качаясь, входит кашляющий, дрожащий от высокой температуры Терещенко. Рутенберг бросается к нему. Ведёт к печке.
        - Боже мой! Вы живы, Михаил! Идите сюда, поближе к печке. Господа, подвиньтесь!
        - Вы меня помните, господин Рутенберг? - говорит Малянтович, подвигаясь, - Я был прокурором на вашем процессе и требовал повешения.
        - Как же, помню. Поэтому дайте пальто для вашего коллеги. Видите, у него жар.
        Министр Малянтович отдаёт своё меховое пальто:
        - Вы же не министр, Рутенберг? Как вы оказались в нашей несчастной компании? А! Вы возглавляли охрану Зимнего Дворца! Верно?
        - Я?! Кому на хер нужен ваш Зимний?! Кроме ваших харчей там же ничего нет!
        Рутенберг укутывает Терещенко. Подносит кружку с горячей водой. Укладывает на нары. Терещенко засыпает. Кашляет во сне. Тяжело дышит. Рядом сидит Рутенберг.
        Санкт-Петербург. Ресторан «Астория». Мужской туалет. Ночь
        Ленин стоит во весь рост перед зеркалом и рассматривает себя уже в новом одеянии:
        - Да. Всё в размере. Правда, пиджак узковат. Отъел я брюшко. Но, ладно, не буду застёгивать! Просто жених! Хоть под венец. И невеста ведь… Революция!
        - Настоящий! - гауптман достаёт флакончик одеколона - «Kolnisch Wasser».
        - Как же! Помню этот запах, - Ленин, не жалея, прыскает на себя одеколон.
        Санкт-Петербург. Ресторан «Астория». Ночь
        Зал, полный дам в вечерних платьях, мужчин в смокингах. Ленин и гауптман перемигиваются, подходят к буфетной стойке. Заказывают по лафитнику водки.
        - Как вас величают ваши хорошие знакомые, гауптман?
        - Ганс.
        - Очень приятно, Ганс. Выпивают.
        ДИКТОР:
        Гауптман Ганс Штольц. Уцелеет в дни революции в Германии, благодаря Иоффе. В 1929 году будет участвовать в организации встречи Сталина с неудавшимся немецким путчистом Адольфом Шикльгрубером (Гитлером) на яхте в Чёрном море. Убит 30 июня 1934 года в «ночь длинных ножей», когда Гитлер станет убирать бывших своих соратников - штурмовиков Рёма.
        Санкт-Петербург. Возле Смольного. Ночь
        Горят огни. Подъезжают и отъезжают автомобили и мотоциклы. Огромный броневик с развевающимся красным флагом выползает из ворот. Костры. У входа стоят пулемёты со снятыми чехлами. Во дворе ещё несколько броневиков с работающими моторами.
        Санкт-Петербург. Смольный. Актовый зал. Штаб. Коридоры. Ночь
        Много людей. Все курят. В коридорах и в актовом зале тоже. На трибуне сменяются ораторы.
        В комнате Иоффе Троцкий с Зиновьевым работают над проектом постановления:
        - …И я думаю, что в постановлении Съезда обязательно должны быть зафиксированы руководящие товарищи, - говорит уверенно Троцкий.
        Входит Свердлов.
        - А ты знаешь про Зимний, Яша? - Подзывает его, загадочно улыбаясь, Иоффе.
        - Нет. А что?
        - А то…
        Иоффе шепчет ему на ухо новость:
        - В связи с… - громко, репетируя, произносит Троцкий, - «Съезд принимает на себя всю полноту власти в стране и утверждает исполнительный орган управления!» И тут даём перечисление имён. «Зиновьев, Каменев, Троцкий…
        - Простите, товарищи, а почему в этом перечислении отсутствует Ленин? - удивляется Иоффе. - Это как-то…
        - А как мы будем объяснять съезду? Нет, мы не можем фигурировать именами отсутствующих! - Троцкий наклоняется к Иоффе и шепчет, - Послушай, Адольф, занимайся своим делом. У тебя здорово всё получается.
        Троцкий Свердлову, который, с трудом осваивает полученную от Иоффе информацию:
        - Мы, товарищ Свердлов, готовим состав руководства. И хотели бы вас туда включить. Вы не против? Вас и Подвойского. Или это будет уже много?
        - Многовато. Мне кажется не надо размазывать, - говорит Зиновьев. - Четыре основных фигуры. Чтобы не было путаницы. Троцкий, Каменев, Зиновьев, Свердлов.
        Санкт-Петербург. Ресторан «Астория». Ночь
        Ленин и гауптман выпивают очередную рюмку. К стойке пробирается пьяный Джон Рид и случайно толкает Ленина:
        - Pardon. I am so sorry.
        - Американец?! - удивляется Ленин.
        - Специальный корреспондент прессы США Джон Рид. Сегодня! Своими глазами! Арест министров временного правительства! Уже отправил телеграмму в The Associated Press. Процессом откомандовал чудный парень - он смотрит в блокнот - Антонов. Ну, просто будущий Наполеон. А вообще, честно говоря, скучно тут у вас. Мало стрельбы, взрывов. И совсем нет вождей. Вот Мексика… Там всё пахло порохом! Панчо Вилья! Эмилиано Сапата! Личности! Я с ними вот так… Лицом к лицу. Сидел, пил тэкилу. Не читали? Две мои книги. «Мексика в огне»! А тут… Какие-то безликие «соратники», «товарищи». Только один вроде бы более… - заглядывает в блокнот, - Троцкий-Бронштейн.
        - А Ленин?! - спрашивает Ленин.
        - О! Загадка! Упоминается часто. Но его давно никто не видел. Может, его нет в природе. Миф?!
        - Позвольте представиться, Ленин!
        - Да, бросьте! Разыгрываете бедного пьяного журналиста. Вот Вам, хаха, Ле-ни-ин, моя визитка. А ваша? Ах, у вас нет?! Ну… Короче, если окажетесь Лениным и вождём, звоните. Я возьму у вас колоссальное интервью и прославлю на весь мир.
        Ленин и гауптман протискиваются по залу среди дам с большими декольте. Гремит музыка. Оркестр играет выходную арию из оперетты «Сильва». Гауптман даёт на чай швейцару.
        Выходят на улицу. Мимо прокатываются грузовики с финскими боевиками.
        Ощущение нового шикарного костюма на плечах и принятая водочка после стольких волнений:
        - Ну что, Ганс, поедем делать нашу революцию, - улыбается Ленин.
        - Тьфу-тьфу! - гауптман суеверно плюёт через плечо. - Вашу!
        - Хорошо. Сначала нашу…
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Библиотека. Анфилада. Ночь
        Из шкафа пожилой матрос достаёт голую, всю в крови девочку - солдатку женского батальона, чудом не затраханную насмерть в массовом изнасиловании. Спрятал он её. Девочка в нервном тике трясёт головой. Дрожит. Матрос натягивает на неё штаны, одевает её в матросскую шинель. Сапоги на ноги. Бескозырку на стриженую голову. И ведёт её по коридору Зимнего Дворца. Вокруг пьяная матросня. Танцует, испражняется на картины, прикладами разбивает скульптуры.
        Санкт-Петербург. Набережная у Зимнего Дворца. Ночь
        Туман. Моросит дождь. Матрос выводит девочку на набережную. Вытирает кровь с лица.
        - Уходи, родная. Ты прости их всех, ангел!
        Девочка идёт, качаясь. Мимо катится очередной автомобиль с матросами. С него кричат:
        - Эй, юнга. Что? Перебрал? Пить надо умеючи! Девочка растворяется в ночи и тумане.
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Ночь
        Хозяйка конспиративной квартиры Ленина, передав записки Свердлову, собирается уходить:
        - И что передать Владимиру Ильичу?
        - Что всё идёт в соответствии с его директивами, - при этом Свердлов бросает записки в ящик стола, не глядя в них. - Кстати, как там? Какие-нибудь неожиданности? Крупская?
        - Была три дня назад.
        - Арманд?
        - Вчера.
        - Что делает в остальное время?
        - Каждое утро скупаю для него все газеты. Пишет. Насвистывает из оперетты что-то и пишет.
        - Писатель… Привет передавайте от всех нас. Свердлов уходит в комнату Иоффе.
        Санкт-Петербург. Петропавловская крепость. Трубецкой бастион. Общая камера. Ночь
        Терещенко просыпается, Рутенберг поит его тёплым чаем:
        - Вы простите, Михаил, я втянул вас в смертельное дело.
        - Нет! Это вы из за меня, Пётр Моисеевич, вляпались. Вы же ранены?!
        - Да ладно, легко зацепило. Главное, теперь выбраться. Газеты уже, увы, в руках Советов. Но буквально на этой неделе мои люди постараются организовать всё-таки публикации в Москве и Нижнем Новгороде. И потом телеграфом по стране. В конце концов, через месяц Учредительное Собрание. Пойдём к депутатам. Предъявим на первом же заседании. И весь этот большевистский кошмар развеется как сон.
        - Нет.
        - Что значит «нет»?!
        - Сегодня вечером в камеру ко мне приходил Ульянов…
        - Ну, да. Ленин. Ангел, Сатана… Спокойно! У вас жар.
        - Нет. Действительно, приходил Ленин. Мы с ним долго разговаривали. И он мне дал слово, что он не употребит эту заинтересованность Германии в мире во вред русскому народу и республике… Он мне дал честное благородное слово!
        - Ну, честное благородное слово могу вам дать и я, что…
        - Но я дал ему своё слово, что до Учредительного собрание ничего не буду предпринимать.
        - Вы идиот. Клинический идиот!
        - Он обещал, что всех утром выпустят. Нас с вами в первую очередь. Я назвал вас? Это ничего?
        - Ничего, ничего…. Спите.
        Рутенберг трогает горящий лоб Терещенко, качает головой. Обнимает его. Сидит, смотрит в стенку.
        Санкт-Петербург. Возле Смольного. Ночь
        Большое оживление. Жгут костры. Транспаранты. Флаги. Всё для завтрашней манифестации.
        Гауптман ведёт машину. Сзади грузовик с группой сопровождения.
        - Ах, сколько листовок! Сколько бумаги! А плакаты! Транспаранты! Наглядная агитация! Живенько! - радуется как ребёнок Ленин.
        - Бумага, краски, типографии. Всё наше!
        - А вдруг у вас такое случится, Ганс… - шутит Ленин.
        - Что вы! Мы немцы! Ха-ха. Наши граждане не возьмут вокзалы, а пойдут брать перронные билеты.
        Оба смеются. Автомобиль с ними и грузовик сопровождения подъезжают к Смольному. Выбираются из машины.
        - Ну, просто, пчелиный улей гудит. Сможем пройти?
        - А как же! Ведь улей гудит за деньги фатерлянда!
        Гауптман идёт впереди. Ленин смотрит ему вслед. Нехорошо смотрит. Как убийца. А как же - ведь костюмчик уже снял…
        Тут Ленина со всех сторон окружают боевики гауптмана. Винтовки, штыки. Все в матросских бушлатах. И у каждого на голове новенькая бескозырка. И на ленточке гордо «Аврора». Так в середине этого каре он и входит в Смольный. Впереди Лёха. Он ведёт уверенно. Знает куда.
        Санкт-Петербург. Смольный. Ночь
        В прокуренном донельзя коридоре, в клубах дыма среди толпящихся депутатов Съезда, к выходу пробирается хозяйка конспиративной квартиры Ленина. Вдруг её оттесняют к стене. Батюшки мои! В группе матросов, решительно рассекающих толпу, буквально рядом проходит, распространяя запах хорошего немецкого одеколона, её жилец - Ленин. На нём чудный костюм из габардина, отличное чёрное пальто английской шерсти и шотландская кепка. Всё из гардероба гауптмана.
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Комната Иоффе. Ночь
        Входит Ленин.
        - Здравствуйте, товарищи! С победой нас! - сжимает кулачок. - Вот где теперь оно, это сранное временное правительство. И поделом! Объявляем на Съезде! Утверждаем низвержение! И вся власть большевикам!
        Пауза как в «Ревизоре». Ленин, гарцуя в своём наряде, скрипя башмаками в наступившей тишине, проходит по комнате.
        - Надо бы, Лев Давыдович, родной, - говорит он опешившему Троцкому, - проект постановления Съезда записать. И огласить. Вы что-нибудь набрасывали?
        - Да… То есть, нет ещё!
        Троцкий переглядывается со Свердловым и незаметно сминает свой проект Постановления.
        - Ну-с, тогда начнём! Послушайте, товарищ Иоффе, а есть ли выпить чего?
        - О чём речь, Владимир Ильич?! «Смирновская»! Чистая слеза! - Иоффе достаёт большую бутыль и, наливая в стакан, тихо говорит Ленину, - Очень рад вас видеть. Очень!
        - За великую Октябрьскую социалистическую революцию! - провозглашает Ленин, поднимает рюмку - А что же вы, товарищи? Тут много.
        Все в оцепенении. Первым всё соображает Сталин. Подходит и наливает себе. А следом другие. Свердлов, Подвойский, Дзержинский, Зиновьев. Последним ломается Троцкий. Все выпивают за революцию. Стоя.
        - Закусывайте, товарищи! - Ленин протягивает блюдо с бутербродами. Этакое кормление с рук. Все жуют бутерброды. Ленин оглядывает Свердлова. Тот одёргивает на себе новенькую хрустящую чёрную кожаную куртку (униформа шофёров броневиков).
        - С обновкой вас, Яша. Яков Михайлович!
        - Это Иоффе постарался.
        - Вот, видите! Для вас постарался, - шутит Ленин. - А меня, бедного, обошёл…
        Он смотрит на Дзержинского и проверяет свою память:
        - А вы… Дужинский?
        - Почти, Владимир Ильич. Дзержинский.
        - Ну-у-у! Да вас просто не узнать! Вы всегда такой модный поляк. Котелок, тросточка. А тут вот шинель. Мужественно! И ростом выше!
        - А это по совету товарища Иоффе.
        Всё это внимательно слушает Сталин в своей куцей тужурке (в его гардеробе шинель и френч возникнут уже после Царицына).
        - Ох, уж этот Иоффе! - игриво говорит Ленин. - Ну, в конце концов, товарищи, Адольф, как-никак специалист по психоанализу. Учился у самого профессора…
        - Адлера! - хором кричат все.
        Взрыв хохота. Сталин смотрит на этих крикливых, визгливых, суетящихся людишек.
        Тут распахивается дверь. Влетает разгорячённый Каменев.
        - Лев Давыдович, пора! Давайте быстро текст Постановления. Будем оглаш…
        Каменев осекается. У стола со стаканами в руках весь ЦК. А в центре, ну просто «с иголочки», пахнущий одеколоном, Ленин.
        - За революцию пьём, Лев Борисович! Присоединяйтесь! - говорит Подвойский.
        Он тянется к бутыли, чтобы налить Каменеву, но Иоффе забирает бутыль:
        - Э, нет! Это пусть уж Владимир Ильич допивает. Ему выступать.
        Иоффе достаёт свою прославленную записную книжку и ставит сразу две «галочки». Против «Опыт психоанализа» и против «Докладчик на съезде».
        Санкт-Петербург. Смольный. Актовый зал Съезд Депутатов. Ночь
        В три часа ночи Каменев стоит на трибуне и как конферансье в цирке:
        - Товарищи! Слово предоставляется… Владимиру Ильичу Ленину!
        Аплодисменты. Ленин выходит на трибуну. Смотрит в зал. Находит взглядом гауптмана, сидящего в стареньком костюме Ленина. И они друг другу улыбаются. Потом Ленин хозяйским взглядом обводит сгрудившуюся сзади в проёме двери на сцену группку «соратников». На мгновение Ленин закрывает глаза, глубоко вздыхает:
        - Товагищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, свершилась. Наш Съезд Советов, опираясь на свершившееся в Петрограде победоносное восстание рабочих и гарнизона, берёт власть в свои руки! Самым жгучим, самым больным вопросом современности является вопрос о мире. Мы, Советское правительство, считаем необходимым безотлагательно сделать формальное предложение перемирия всем воюющим странам, как союзным, так и находящимся с нами во враждебных действиях.
        Аплодисменты. Тут Ленин опять смотрит на гауптмана. Оба улыбаются.
        - Es schwindelt (кружится голова) - артикулирует Ленин по-немецки и делает вращательное движение рукой возле головы.
        ДИКТОР:
        27 октября 1917 года, через два дня после захвата власти группировкой Ленина, германское правительство выделит для закрепления успеха 11 миллионов марок.
        Ленин машет аплодирующим делегатам, одёргивает жилет и натыкается на кусочек картона в кармане. Это визитка американского журналиста Джона Рида. Ленин весело усмехается и, передавая эту визитку стоящему за ним Иоффе, говорит тихо:
        - И разыщите вот этого журналиста из Америки. Сегодня утром, скажем… В одиннадцать, я готов дать ему интервью.
        Санкт-Петербург. Литературный салон Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского. Вечер
        Мережковский, Гиппиус, Александр Блок. Марго рыдает. Мать Терещенко обнимает её за плечи. Рядом рыдает сестра Пелагея.
        - В конце концов, я могу увидеть, - кричит мать Терещенко, - хоть в одной газете! Пусть это будет их «Правда»! Что с министрами?! Хотя чёрт с ними со всеми! Но мой сын! Вы «властительница дум»! Звоните чёрту, дьяволу… Большевикам! Они же все бывали у вас в салоне…
        - Вот! - Мережковский находит визитную карточку - Троцкий. Он всегда заходил.
        Гиппиус крутит ручку телефона:
        - Барышня, номер 13 -27. Алло. Секретарь Троцкого? Это Зинаида Гиппиус. Могу ли я говорить с Львом Давыдовичем в такое позднее время?
        Слушает. Кладёт трубку:
        - Его секретарь ответил, что Троцкий на съезде. И торжественно… Нет! Восторженно заявил, что выступает Ленин.
        - Ну и что из этого? - раздражённо спрашивает мать Терещенко.
        - Почему Ленин? Троцкий же! - удивлена Гиппиус.
        - Вот я говорил тебе, милочка! - Мережковский потирает руки. - Ленин! Ле-н-и-н!
        - Да какое это имеет значение?! - кричит мать Терещенко. - Троцкий, Ленин… Эти ваши жиды!
        - Простите! - возмущается Мережковский. - Ульянов-Ленин русский! Потомственный дворянин!
        - А ты потомственный сранный импотент, твою мать! И ты, Зинка, блядь ебучая! Вы охуели! Где мой сын?! А ты, дура! - кричит мать Терещенко дочери. - Зачем мы сунулись в эту сранную дыру?! Чувство долга, чувство долга… Перед родным народом. Нести свет! Заигрались! - переходит на французский для Марго, - Не плачь, девочка.
        Я виновата перед тобой. Мы уедем из этой дурацкой страны, и вы поженитесь, родится ребёнок. Дорогая моя! - тут же кричит дочке: - Перестань причитать, дура!
        - Но ведь культура народа всегда… - вступает задумчиво Блок.
        - А! Поэт! - разворачивается мать Терещенко к Блоку. - Твою мать! Накаркал! «Революционный держите шаг!» Сажать их всех надо было! Стрелять! Это я вам говорю, дочь боевого российского генерала. А вы им уси-пуси. «В белом венчике из роз впереди Исус Христос». Нет! Впереди смерть! Проклятая страна! Идиотов непуганых! Когда же вы, наконец, испугаетесь?!
        Замолкает. Все прислушиваются. На улице крики. За кем-то гонятся. Выстрелы. Ужас.
        - К кому проситься на приём? - бормочет мать Терещенко.
        - К Троцкому, - говорит Гиппиус.
        - К Ленину, - говорит Мережковский.
        - Пошли вы все на хуй! Буду проситься к обоим. На коленях поползу!
        Санкт-Петербург. Петропавловская крепость. Трубецкой бастион. Общая камера. Утро
        Распахивается дверь и разудалый матрос Егор командует:
        - Всем встать! Построиться! И молчать!
        Все заключённые поднимаются, выстраиваются. Входит злой Троцкий. Проходит вдоль шеренги министров. Останавливается перед Терещенко и Рутенбергом. Долго смотрят друг другу в глаза. Троцкий выходит.
        - Вольно! - орёт матрос Егор. - Получи баланду! Заносят баки с кашей. Начинается раздача еды.
        - Терещенко, Рутенберг! С вещами на выход! - командует матрос Егор. - В больницу!
        Терещенко и Рутенберг выходят в коридор. У Терещенко жар. Его качает. Рутенберг поддерживает его.
        - Вот видите! - шепчет Терещенко. - Он держит своё слово, этот Ульянов. Ленин!
        Машина уже стучит у входа.
        - Стоять! Пары держать! - матрос Егор останавливает Терещенко и Рутенберг в коридоре, а сам подходит к коменданту тюрьмы. Достаёт из кармана бушлата кисет и тихо:
        - Слышь, Серёгин, тут такое дело…
        - Так курили уже? - удивляется Серёгин.
        - Да, погляди! - матрос Егор открывает кисет. Там полно золотых монет.
        - Ого! Ну и чего?
        - Вот… - матрос Егор показывает записку, - эти мне перекинули. Из восьмой камеры. Всё равно ж кого в больничку. Подлечат и назад.
        - Так эти же… Которые с весны сидят. Ещё царские.
        - Так тоже министры. Сейчас такой кавардак…
        - Ну-у-у, - Серёгин чешет затылок. - Ладно. Давай их!
        - Эй, на шлюпке, табань! - матрос Егор заворачивает Терещенко и Рутенберга обратно к камере.
        - Почему?! - кричит Рутенберг. - Ему надо в больницу. Он болен. У него жар! Это безобразие! Требую коменданта!
        Матрос Егор, молча, прикладом вталкивает их в камеру. Лязгает засовом и торопится к камере номер восемь. По записке вызывает тех, кто дал ему кисет. Из камеры выходят очень довольные два чиновника царского правительства. Торопливо садятся в санитарную машину марки «Джефере». Шофёр - уже знакомый по станции Дно «мордатый».
        Машина выкатывается за ворота Петропавловской крепости. Им вслед смотрит комендант Серёгин и матрос Егор. Серёгин протягивает руку.
        - Давай сюда!
        - Так это… - мнётся матрос Егор, но отдаёт кисет.
        - Не бзди. Поделим.
        Санкт-Петербург. Улицы. Утро
        Туман. Дождь. Санитарная машина переезжает мост. Сворачивает в переулок. Едет вдоль глухой каменной стены завода. Впереди возникает толпа, которая с криками движется на машину. Шофёр выскакивает и убегает. Толпа вламывается в машину. Вытягивают чиновников. Бьют. Убивают.
        Тут из-за угла выезжает грузовик как бы с красногвардейцами. Они стреляют в воздух и толпа аккуратно разбегается.
        Из пролома в стене выходит Сталин. Подходит к разбитой машине. Смотрит на трупы. Дождь. Всё мокро, грязно, склизко.
        - Не те! - матерится Сталин на осетинском языке.
        Подбегает тот самый сбежавший шофёр - «мордатый». Разводит руками:
        - Кого посадили, тех и повёз, - он смотрит на убитых. - Эх, быстро их, голубчиков. Это же кому скажи, не поверят…
        Сталин бросает на него взгляд. Отходит и даёт команду своему помощнику. Как раз тому, кто командовал убийством:
        - Разобраться в Петропавловской крепости. Чтобы комар носа…
        Санкт-Петербург. Петропавловская крепость. Трубецкой бастион. Утро
        Начальник караула Серёгин сдаёт заместителю списки арестованных. Они идут мимо камер.
        - Вот здесь, здесь. Эти двое уже отправлены утром…
        - А ты куда, Серёгин?
        - Да вот… Даже машину прислали. Забирают в Смольный. Чем-то большим буду командовать.
        Дождь. Комендант Серёгин вместе с матросом Егором, который принёс ему кисет с золотыми монетами, садятся в машину. Шофёр - всё тот же «мордатый». Машина выкатывается за ворота.
        Санкт-Петербург. Набережная реки Нева. Утро
        Дождь. Машина едет по пустой набережной. Останавливается. Серёгина и Егора, уже зарезанных, выносят из машины. Перед тем как сбросить в Неву, их обыскивает «мордатый».
        - Ну, чё ты там под дождём возишься?! - кричит из машины помощник Сталина.
        - Чичас! - «Мордатый» аккуратно прячет в карман американские часы, берёт кисет, но не заглядывает вовнутрь. Сбрасывает трупы в реку и возвращается к машине.
        - Голота! Вот только кисет.
        - И это сгодится. Покурим! - смеётся помощник Сталина, забирает кисет.
        Машина трогается.
        Санкт-Петербург. Петропавловская крепость. Трубецкой бастион. Общая камера. Утро
        Заместитель Серёгина с листами бумаги в руках:
        - Ну, граждане министры, выходи с вещичками. Свободны будете! Представляться!
        Каждый из министров, выходя, называет имя и фамилию. Очередь Терещенко.
        - Терещенко! - называет себя Терещенко и идёт к выходу.
        - Отставить! - командует заместитель Серёгина. - Терещенко здесь нет… - смотрит в другой лист. - Вот. Тут есть! Ты, буржуй, в «Кресты» едешь. Рутенберг! Тоже. Выходи сюда!
        Санкт-Петербург. Петропавловская крепость. Двор. Утро
        Министры шумно рассаживаются в подъехавший автобус. Терещенко и Рутенберга сажают в небольшой автомобиль.
        Санкт-Петербург. Смольный. Подвал. Утро
        Ленин и Сталин. В глубине подвала группа боевиков Сталина.
        - А может и к лучшему, что их не того… Пока они живы… Те у кого документы, побоятся пускать их в дело, - тихо говорит Сталин.
        - Только не надо оправдываться. Наломали дров, Джугашвили!
        - Сталин, - тихо говорит Сталин. Ленин испытующе смотрит на него:
        - Хорошо! Сталин! Ну, и где они сейчас? Заложники!
        - Я их отправил в тюрьму «Кресты».
        В углу подвала шум, крик в группе Сталина. Убивают кого-то.
        - Что там такое?!
        - Да тут в моей команде один говорливый затесался - поясняет Сталин.
        - Неужели нельзя было подождать, пока я уйду! - возмущается Ленин.
        Но вдруг он отстраняет Сталина. Проходит в угол подвала. Там с перерезанным горлом бьется в агонии тот самый «мордатый». Ленин смотрит, пока тело перестаёт биться. Сладострастная улыбка на лице. Смакует. Взгляд маньяка. Потом Ленин резко поворачивается, закладывает пальцы в жилетку знакомым ленинским жестом. Уходит, напевая что-то из оперетки «Сильва». Сталин смотрит вслед. А помощник Сталина обыскивает убитого. Достаёт часы Рутенберга и перекладывает себе в карман. К кисету с золотыми монетами.
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Утро
        Ленин протискивается сквозь круговорот галдящих, суетящихся людей. Проходит мимо раздающего указания Иоффе:
        - Товарищ Крыленко, быстро в Броневой дивизион! Там буза! Пойми, Родной, у кого броневики, у того и город! - Подвойскому - Коля! Бери Чудновского и на Гатчину! Там разыщете Петерса и его латышей.
        Иоффе входит к себе в комнату.
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Комната Иоффе. Утро
        У стола с едой хозяйничает Ленин. Он наливает из термоса чай и организовывает себе бутерброд.
        В дверь всовывается Подвойский. Кричит Иоффе:
        - А можно роту из Семёновского полка прихватить?! Ребята просятся.
        - В жопу семёновцев! В Гатчине нам нужны серьёзные бойцы, а не эта дезертирская шваль! Вперёд, Коля! И дверь прикрой! - Иоффе поворачивается к Ленину - Всё нормально, Владимир Ильич! Возникают вопросы…
        - …и вы их блестяще решаете! Что с прессой?
        - Все газеты закрыты. Все типографии опечатаны. Выставлены караулы.
        - А мы ещё и Декретик им о прессе^55^. Этим писакам! Вы великий человек, Иоффе. И ваш профессор Адлер великий человек! Продолжайте, Дорогой! - он пьёт чай и жуёт бутерброд. - Как говорил генерал Трепов в девятьсот пятом году «патронов не жалеть»! И денег тоже. Нам дадут ещё!
        Ленин останавливается перед дверью, ведущей в штаб. Там ор, звенят телефоны, и висит плотное облако табачного дыма. Ленин морщится, ёжится. Поворачивается и выходит через маленькую дверь в углу, ведущую на чёрный ход.
        Санкт-Петербург. Смольный. Кабинет Ленина. Утро
        Входит Ленин, напевая. Его уже ждут. Джон Рид и его боевая подруга Луиза Брайант.
        - Моя жена и прекрасный журналист Луиза Брайант - представляет Джон Рид.
        - Ленин, - представляется Ленин с лукавой улыбкой. - Не миф! Нуте-с. Я обещал вам вчера? И как видите, сдерживаю слово. Вы первый журналист, берущий у меня интервью в первый день нового мира! Спрашивайте!
        Джон Рид и Луиза Брайянт открывают блокноты.
        ДИКТОР:
        Джон Рид в августе 1919 года станет одним из основателей Коммунистической рабочей партии США. Приедет в Москву и будет избран членом Исполкома Коминтерна. 19 октября 1920 года умрёт в Москве. Официальная версия - тиф.
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Каптёрка. День
        Терещенко и Рутенберга стригут наголо. Рутенберга стригут вторым, и когда он заходит в каптёрку за робой, то Терещенко уже облачён в рваную куртку размера на два больше и в короткие штаны с дырками. Рутенберг смотрит на Терещенко. Не может сдержать улыбки.
        - Ты про «Мартына» слышал? - спрашивает он сурово каптёрщика.
        - А то. Это ж ты «Мартын»?!
        - Правильно. И за этого парня я стою. Понял?
        Каптёрщик быстро подносит Терещенко пусть и не новые, но чистые и целые куртку и штаны в размер
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Тюремная больничка. День
        Тюремный врач осматривает Терещенко:
        - Слава Б-гу, не воспаление лёгких. Бронхит. Выпишу аспирин. Банки будем ставить. И у вас, Слава, Б-гу, просто царапина, - смотрит он рану на руке Рутенберга. - Счастливчики вы, господа. А что?! Вы разве не знаете? Сегодня утром везли двух арестованных чиновников министерства финансов из Петропавловской крепости в больницу. А толпа разъяренных рабочих машину остановила, перевернула. И их убили. Ужас, что делается, господа!
        - А ведь это нас ждали разъяренные рабочие, - шепчет Рутенберг Терещенко. - Видите! Ваш Ленин держит слово!
        Входит начальник тюрьмы. За ним маячат два матроса, на которых он всё время оглядывается:
        - Здравствуйте, здравствуйте. С прибытием к нам. Перевязки сделаны, лекарства употреблены? Развести по камерам! Извините, но приказ «раздельное содержание».
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридоры. Камера. День
        Терещенко и Рутенберга ведут по тюремному коридору. Лязгают засовы. Двери камер закрываются. Терещенко оглядывается. Присаживается на топчан. Тишина.
        ПРИМЕЧАНИЕ:
        Все видения - воспоминания Терещенко в тюрьме должны быть выдержаны в лучших традициях киноромантизма. Всё изображение светится. Ярко, размыто. Приём: - кинокамера это взгляд Терещенко. Его наблюдение. Самого его в кадре не будет. Разве что иногда рука или нога…
        Видения Терещенко:
        Париж Подъём по лестнице через огромный букет роз. Дверь распахивает розовая от сна, смеющаяся Марго.
        Пробег по набережной. Рука Марго в его руке.
        Канны. Набережная Круазет. Проезд в автомобиле. Солнце в летящем по ветру шарфе Марго.
        Вот Марго взбегает по трапу на яхту, оглядываясь на камеру.
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридоры. Камера. День
        Терещенко, небритый, заросший ходит по камере. Приоткрывается окошко в камеру. Надзиратель вбрасывает пакетик.
        - От «Мартына» - шепчет он.
        В пакетике маленький кисет с табаком, несколько кусочков бумаги для скрутки и спички. Терещенко учится сворачивать самокрутку. Получается. Закуривает.
        Видения Терещенко:
        Средиземное море. Волны океана плещут о борт яхты. Блики на воде. Шампанское искрится в бокалах. И опять улыбка Марго.
        Монако. Казино Рулетка Роковая женщина напротив. Игровой стол накрывают чехлом (то есть казино проиграло). Извиняющийся толстяк - владелец казино - кланяется и кланяется. И говорит, говорит.
        Санкт-Петербург Контора издательства «Сирин». Торжествующая сестра Пелагея рядом склонилась над первой книгой, изданной в издательстве «Сирин». И Александр Блок читает стих, а потом растроганный бросается с объятьями.
        Киев. Рукоплещущая толпа горожан. Ножницы в руке, которые разрезают красную ленту. Это торжественное открытие консерватории.
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Камера. День
        Терещенко в камере. Смотрит в окно. За решёткой валит снег. Ветер. Открывает кисет, высыпает на бумажку остатки табака. Закуривает.
        Видения Терещенко:
        Украина. Усадьба Терещенко. Строгая мама вдруг улыбается и протягивает руки маленьким детским ручкам навстречу.
        Антверпен. Ювелирная лавка. Осторожный еврей в полутёмной комнатке достаёт из кармана бархатный мешочек, похожий на кисет и извлекает оттуда бриллиант. И вся комнатка озаряется его светом.
        Индийский океан. Марго на палубе. Волны за бортом. Рассвет. Розовые облака.
        Станция Дно. Дождь. Лицо штабс - капитана Радашева. Лица солдат расстрельной команды. Стволы винтовок.
        Кадры кинохроники - танковые гусеницы.
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Комната Иоффе
        Ленин рвёт и мечет. Кричит на Бонч-Бруевича:
        - Разогнать к чёртовой матери! Никакого выступления «кадетов» завтра! Нам не нужны их иезуитские запросы! И вообще хватит! На хер это Учредительное собрание! Пусть расходятся по домам! В конце концов, есть там наша охрана! Наше присутствие?! Вообще, где товарищ Иоффе?!
        - Болеет. Испанка, - говорит Бонч-Бруевич.
        - А вы все без него как слепые котята!
        - Понимаете, Владимир Ильич, латышам Берзиня не заплатили вовремя, и они ушли с постов.
        - Что?! Мы платим бешеные деньги! Бешенные! Где Радек?! А что моряки Раскольникова?
        - Пьяные в стельку!
        - А если ввести в Таврический роту китайцев, - предлагает Подвойский.
        - Дисциплинированные, черти!
        - Вы что?! - орёт Ленин.
        Он проносится по кабинету, выскакивает за дверь и втаскивает ничего не понимающего, но вежливо улыбающегося китайца-часового. Показывает на него:
        - Ну?! У нас же русская революция? Вы представляете, какая вонь начнётся! Белены объелись, товарищ Подвойский?!
        Влетает Радек:
        - Учитель! Всё в порядке! Деньги латышам уже везут! А пока, представьте себе, нашлись трезвые матросы. Экипаж товарища э-э-э… Железнякова. Инструкции им уже получены. Всё будет вежливо. Я с ними.
        - Возьмите с собой Сталина и его людей! Чтобы завтра утром и духа не было этой Учредительной херни!
        Ленин смотрит на часы и быстро выходит.
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Кабинет Ленина. Утро
        У окна примостился на стуле Троцкий. За столом Ленин. Перед ними три женщины. Мать Терещенко, её дочь Пелагея и гражданская жена Терещенко.
        - Маргарет Ноэ.
        - Вы должны мне помочь. Я заберу сына. Мы уедем из страны. В конце концов, жена Михаила беременна.
        - Что вы говорите?! - сочувственно - злорадно восклицает Ленин.
        - Я не понимаю, почему уже всех министров отпустили и некоторые вообще с вами сотрудничают. А мой сын…
        - Буду с вами предельно откровенен, уважаемая Елизавета Михайловна. Мы не совсем контролируем ситуацию в городе. Вы же знаете, что случилось с депутатами Учредительного Собрания от партии кадетов Шингаревым и Кокошкиным. Известно что у вашего сына есть враги. Как-никак, а он был министром во всех трёх правительствах. Так что будем рассматривать нахождение вашего сына в тюрьме акцией спасения. Очень хочется в это трудное время сберечь его для государства и для вас.
        Троцкий с удовольствием слушает Ленина, поражаясь его иезуитству. В дверях появляется Свердлов.
        - Владимир Ильич, тут у меня…
        - Заходите, Яков Михайлович, - говорит матери Терещенко - Это товарищ Свердлов. Он Председатель Всероссийского Исполнительного комитета. Можно сказать, хозяин страны. Мы его все боимся. А это, Яков Михайлович, семья бывшего министра Терещенко.
        Свердлов здоровается. Внимательно смотрит на семью.
        - Вот решаем вместе, как сберечь нам товарища Терещенко - говорит проникновенно Ленин.
        - Это очень важно, Владимир Ильич! Я со своими мелочами попозже зайду.
        Свердлов выходит. У двери он оглядывается и ещё раз смотрит на семью Терещенко.
        - Я думаю, что волноваться не надо. Ждать осталось немного, - Ленин жмёт руку матери и провожает их всех к двери.
        Дверь за ними закрывается.
        - Спасибо вам, Лев Давыдович, что посидели с таким сочувственным выражением на лице. А то эта мадам…
        - Долг платежом красен, Владимир Ильич. Надеюсь, что и вы на каком-то моём разговоре посидите с этим сочувственным видом. Кстати, американский посол просил не задерживать семью Терещенко в стране.
        - Да пусть выметаются. К чёртовой матери!
        Три женщины идут по коридору. Плачет Марго.
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридоры. Камера. День
        Терещенко огрызком химического карандаша пишет записку:
        «Дорогая мама, не ждите меня. Поднимайтесь. Увозите Марго. Уезжайте все до одного! Как только меня выпустят, я приеду к вам».
        Сворачивает лоскуток бумаги. Прячет в башмак.
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Двор для прогулок. День
        Идёт снег. Заключённые на прогулке идут по кругу. Терещенко и Рутенберг разъединены. В центре двора старший надзиратель. Вдруг все останавливаются, потому что из города слышна стрельба и рокот пулемётов. Ветер доносит вой толпы.
        Встревоженный старший надзиратель свистит в свисток:
        - Прогулка закончена! По камерам! Забегали надзиратели.
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридоры. Камера. День
        Заключённых быстро ведут по коридорам. Разводят по камерам. Гремят засовы. И где-то вдалеке залпы. Стрекочут пулемёты.
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Камера. Вечер
        Рутенберг не спит. В тюрьме шумно. Слышно, как въезжают в тюремный двор машины. Рутенберг выстукивает тюремным телеграфом по стенке камеры вопрос. Ждёт ответ. Получает. Сидит и раскачивается от горя.
        Видения Рутенберга:
        Снег. Мороз. Во главе толпы рабочих, женщин с детьми идёт священник Гапон с высоко поднятой рукой. В руке крест. Рядом с ним идёт молодой Рутенберг.
        ТИТР: 9 января 1905 года «Кровавое воскресенье»
        Расстрел царскими войсками мирной манифестации. Густая цепь солдат на фоне Зимнего Дворца. Команда «Целься!» Частокол винтовок. Залп. Мятущаяся под пулями толпа. Рутенберг бросается и своим телом накрывает священника. Тащит его подальше от выстрелов. Вокруг кровь, тела в агонии. Вылетают казаки на конях с шашками наголо. Рутенберг прячет за забором священника. Переодевает его в своё пальто. Состригает ему бороду. Чтобы не узнали. А Гапон в истерике вырывается из рук. Рутенбергу приходится бить его по щекам, чтобы привести в чувство.
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Тюремная больничка. День
        Терещенко на кушетке. Ему ставят банки. Он передаёт врачу записку. В соседнем отсеке делают перевязку Рутенбергу. Тут же сидит матрос - надзиратель. Так что поговорить нельзя. Только переглядываться.
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридор. Камера. День
        Терещенко ведут по коридору обратно в камеру. Он проходит мимо поста дежурного. Видит обрывок газеты на тумбочке. Хватает и быстро прячет под тюремной курткой. В камере Терещенко расправляет листок. Это обрывок газеты «Правда». Читает.
        Видения Терещенко:
        Атлантический океан Район Антильских островов. Солнце танцует на гребнях волн.
        В иллюминаторах солнце и бескрайний океанский простор. На постели бесстыдно раскинулась Марго.
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Коридоры. Камера. День
        Открывается дверь камеры Терещенко.
        - Эй, сиделец. Баня! - объявляет надзиратель.
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Банное отделение. День
        Голый, отощавший Терещенко получает тазик, кусок солдатского мыла. И тут в моечную запускают Рутенберга. Они радостно обнимаются.
        - Такая интимная обстановка, Миша, - шутит Рутенберг. - Теперь я, как честный человек обязан на вас жениться. А пока потрите мне спину, пожалуйста.
        - Я впервые в жизни украл… - шепчет Терещенко, трёт спину. - Кусок газеты «Правда». Там пишут, что Учредительное собрание закончилось без каких-либо решений и постановлений. Странно.
        - Оно не закончилось. Ленин его разогнал. А когда пошла мирная демонстрация с требованием «продолжить работу Собрания!» он её расстрелял. Из пулемётов, за которые он поставил латышей и китайцев. Да! Это то, что мы слышали во время прогулки. Тысячи жертв! В том числе так ему «близких по духу пролетариев». С Путиловского, Обуховского, Патронного и других заводов. И ведь они шли под красными знаменами Российской социал-демократической партии! То же самое случилось в Москве. А месяц назад в Могилёве растерзан матросами генерал Духонин.
        Терещенко начинает рыдать. Гулкая с битым кафелем баня. Ржавые краны. Голые герои.
        В баню осторожно, оглядываясь и говоря шёпотом, входит начальник тюрьмы.
        - Господа, извините, к сожалению, не имею возможности с вами открыто общаться. В охрану тюрьмы включены… Сегодня эти два матросика взяли увольнительные, а комиссара я отправил за углём для кочегарки. Поэтому вот тут… Записка, Михаил Иванович, от вашей маман. И от поручика Чистякова. А вам, Пётр Моисеевич, ничего нет. Я должен быть осторожен, господа. У меня большая семья. Старуха мать. Четверо детей - добавляет - Немцы под Нарвой. Никакого им сопротивления. Идут на Петроград.
        - Ну, вот. Долг платежом красен. Сдаст этот мерзавец Петроград - говорит Рутнеберг.
        Он поворачивается к начальнику тюрьмы:
        - А вот вы, господин начальник, можете организовать нам побег? Такой классический. Мы вывезем во Францию и вас, и вашу старуху-мать и детей. И кормить вас будут и лелеять до конца дней.
        - Что вы, господа. Я делаю для вас всё возможное. Питание, медицина. Смена белья вовремя. Напишите записочки, я передам. Будьте осторожны.
        Начальник тюрьмы выходит, крадучись.
        - Так себя нагло вести! Я боюсь, что они уже нашли мою папку, - говорит Терещенко.
        - Нет! Мы же ещё живы. Есть, видно, в них боязнь, что если они нас… Тогда тот, у кого мы, ха-ха, дальновидные и мудрые оставили документы… Его, мол, ничего не будет сдерживать и он бросит документы в оборот. Американцам. В европейскую прессу. Да и здесь сейчас в России всё-таки, я думаю, есть, кому поднять шум. Так что мы заложники. И будем живы, Миша, до тех пор пока они не найдут документы. Или что-то поменяется в их мозгах.
        Капает вода из ржавого крана.
        - Но я же старался! Военный заём. Поручился своими деньгами. Именем! - говорит Терещенко.
        - Ой! Ваше имя! Оно, как и капиталы, не ваши, а ваших предков. Это они, недоедая и недосыпая, приумножали. В этом капитале, извините, нет и рубля заработанного вами.
        - Как?! А акции, которые удачно…
        - Это тоже не вы, а ваш финансовый консультант мудрейший Соломон Шаевич. Вы наблюдатель, Миша. И обязательно, масон. Ну, признайтесь. Такой масон-масон… Глубокомысленный властитель умов. Вы даже не представляете, насколько вы… И ваше участие в заговоре об отречении царя. И три правительства… Причём, участвовали бы вы или нет, это всё равно, увы, случилось бы. Но беда в том, что вы принимали в этом активное участие. На вас вина участия.
        Рутенберг умолкает. Думает. И признаётся:
        - И на мне тоже! Я ведь в 1904-ом, В 1905-ом… Не ведал. И участвовал. Слепой кутёнок! Встрял! Нет, с попом Гапоном это я правильно… Но всё остальное! Я ведь, Миша, приехал сюда, чтобы искупить ту свою вину. Вину участия. Но боюсь, что замарался ещё больше, - кричит, - А ведь, видит Бог, я старался!
        Терещенко смотрит на отчаявшегося Рутенберга:
        - Вот теперь я верю, что вы могли задушить попа Гапона сами. Без всяких там рабочих.
        - А так оно и было. Они стояли и причитали «Как же так, батюшка?!». Так что своими руками. Вот этими.
        Рутенберг выливает на себя таз холодной воды:
        - Я ведь общался с этим Иоффе - большим фанатиком входящего в моду психоанализа… Почему я у него не спросил, что значит, когда всё время снится болото? А? Что снится вам, Миша?
        - Танк. Вы знаете, что это за штука? Гусеницы танка накатываются.
        - Ну, это и Фрейдом быть не надо. Берегите себя, Миша. Интересно, что снится этому подонку Ульянову?
        В дверях появляется надзиратель:
        - Эй, сидельцы! Хорэ! По камерам, чистенькие!
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Кабинет Ленина. День
        Ленин разговаривает с Фёдором Раскольниковым. Тот в морской военной форме.
        - …Вы у нас самый большой специалист по флоту, Дорогой товарищ Фёдор! Товарищ Троцкий, конечно нарком военных дел, но Вы… - Ленин смотрит на Раскольникова.
        Оратор, способный зажечь массы, любимец женщин. И всего 25 лет! Есть во взгляде Ленина огромная зависть к этому молодому, высокому, широкоплечему… Поэтому Ленин строго продолжает:
        - Что вы, товарищ Раскольников, можете сказать о первом помощнике начальника военного отдела Центробалта Щастном? Вот его план вывода флота из Гельсинфорса. А то ведь, неровён час… Немцы захватят флот.
        - Так ведь вроде… Брест. Переговоры с Германией^56^. Там ведь про флот целый раздел.
        - Хрен они получат, а не флот! Нет, мы им, конечно, обещаем. И Балтийский и Черноморский. Куда деваться. Но… Короче. Человек по фамилии Щастный?^57^
        - Знаю лично. Доверять можно. Вы же, Владимир Ильич знаете как с офицерами… Контра! А Алексей Михайлович Щастный на заседании Центробалта при всех… Дал своё честное благородное слово!
        У Ленина темнеет в глазах. Он неожиданно вскакивает. Несколько минут нервно ходит по кабинету. Выглядывает в дверь:
        - Сталин здесь? - спрашивает он секретаря. - Пригласите его! - возвращается к разговору: - Значит, вы считаете, что можно ему поручить ему это архиважное дело. Как - никак две сотни боевых кораблей. Там ведь ещё и британцы, сволочи, хотят поживиться…
        Входит Сталин. Здоровается. Раскольников добродушно улыбается ему, встаёт и пожимает руку. Сталин смотрит исподлобья, снизу вверх. (Сталин ростом 154 см. Раскольников 187 см.)
        - Так что давайте, Фёдор, - говорит Ленин - Раз ручаетесь, то вот и карты в руки.
        Ленин передаёт Раскольникову планшет с планом Щастного:
        - Императорский флот умер. Мы строим наш новый Красный флот! Торопитесь!!! Времени нет.
        Раскольников выходит. Сталин смотрит вопросительно на Ленина.
        - «Те-ре-щен-ко»! - произносит Ленин. - И этого! Пинхаса…
        В том, как он произносит «Терещенко», сопровождая слово взмахом ладони, есть приговор.
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Кабинет начальника тюрьмы. Вечер
        Начальник тюрьмы, Терещенко и Рутенберг.
        - Ну вот, Слава Богу! - говорит начальник тюрьмы - Справедливость! Она всегда торжествует! Так что завтра в восемь утра…
        - Почему? - тихо спрашивает Рутенберг. - Приказ уже у вас? Вы можете отпустить нас сейчас.
        - Как это? - шёпчет начальник тюрьмы, - освобождаемых всегда выпускают в восемь. По расписанию. Что вы! У меня большая семья…
        - Да. Старуха-мать. Дети… - Рутенберг смотрит в глаза начальника тюрьмы. - На рассвете. Часов в пять? И через кочегарку. Я думаю, вы понимаете…
        Начальник тюрьмы задумывается. Кивает головой.
        - И ещё просьба, - говорит Рутенберг. - Тут я у вас в тюремной библиотечке наткнулся на университетский курс гидродинамики профессора Бушмича. Можно?
        - О чём речь! С дорогой душой!
        Санкт-Петербург. Улицы. Раннее утро
        Шикарное пальто Терещенко превратилось в рогожу. Сбитые ботинки. Да и Рутенберг выглядит, как нищий. Они ныряют из одного двора в другой. Ведёт Рутенберг.
        - Главное, подальше от тюрьмы…
        - А давайте, пока рано и мы недалеко… - предлагает Терещенко, - сходим в Зимний Дворец за папкой.
        - Да, бросьте! Они наверняка нашли уже. Потому и выпустили, чтобы теперь встретить за воротами и прирезать в тихом…
        - Нет. Тогда бы так долго не держали бы. Есть предчувствие, что там папка.
        - Тогда сюда! - Рутенберг направляется в переулок.
        - И как вы знаете, Пётр Моисеевич, какой двор проходной?!
        - Я хорошо ориентируюсь в этом городе. Как бы иначе я тогда спас бы попа Гапона…
        - А правда, что вы были настолько дальновидны, что прихватили с собой ножницы. Чтобы когда начался расстрел демонстрации обстричь попа для маскировки…
        - Миф! Просто, у меня был швейцарский ножик. А в нём ножнички. Азохн вэй, те ножнички. Но обкорнал попа за милую душу. И привёл к Максиму Горькому.
        Рутенберг и Терещенко подходят к Литейному мосту. Мост разведён.
        - Подождем. Немного осталось. Они спускаются под мост. Холодно.
        - А верёвку чтобы повесить? С собой принесли?
        - Опять миф! Шнур от штор в том доме был. Вот на нём - то… Вы лучше расскажите, как вы обанкротили казино в Монако.
        - Не поверите! Два раза!
        - Поверю. Господь, если даёт, то полной пригоршней. Если бриллиант, то самый большой. Если яхта то самая большая. Если женщина… Скажите, Миша, а дам в шампанском купали? Ха-ха…
        - Купал!
        Опускаются фермы моста, Скрючившись от пронизывающего ветра два оборванца - Рутенберг и Терещенко - переходят пустой мост. Идёт снег.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Раннее утро
        Через разбитое окно Рутенберг и Терещенко пробираются в пустой Зимний Дворец. По заснеженной лестнице они поднимаются на второй этаж. Заходят в столовую. Через разбитые окна намело снег. Терещенко проходит вдоль стены. Дует на замерзшие руки. Отодвигает сломанные кресла. Засовывает руку в щель между панелями. Ничего. Выламывает панель. Но от этого папка скользит по балке в глубину. Падает в пыль на межэтажное перекрытие. Но этого Терещенко и Рутенберг не видят. Треск привлекает внимание. В столовую с ружьём в руках заглядывает старик-сторож:
        - Это что за безобразие! Сейчас рабочую милицию кликну. А ну, марш отсюда, архаровцы!
        Санкт-Петербург. Тюрьма «Кресты». Раннее утро
        Начальник тюрьмы осторожно из-за занавески выглядывает в окно. Сквозь пелену падающего снега на углу чернеет автомобиль. Ждут выхода Терещенко и Рутенберга. Потом из машины выходит человек. Подходит к проходной тюрьмы, что-то спрашивает. Машина уезжает. Начальник тюрьмы крестится.
        Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Комната сторожа. Раннее утро
        В печке горит огонь. Чайник на плите. На топчане сидят Терещенко и Рутенберг. Блики огня на лицах. Пьют чай.
        - А все картины комиссары снесли в подвалы и запечатали. Опять же только подвалы и топим. А Дворец весь на ветру. Вы, господа, грейтесь, а я пойду. Машина с углём обещана.
        Уходит.
        - А почему бы нам, Миша, не бросить на хер этот холодный Петроград и не податься в родную Украину. Мы ведь оба родом оттуда. Отобьем её у Ленина, сделаем её независимой. Вы будете министром. Сразу и финансов и иностранных дел. А я при вас евреем. И ещё инженером по электрической части.
        - Нет уж, увольте. В политику я ни ногой. Никогда! - качает головой Терещенко - Осталось у меня есть только одно дело.
        - Выбросьте из головы этот бред!
        - Нет! Я должен! Иначе… Не прощу до скончания века. Мне говорили про вас, что вы даже крестились, а потом… Через позор и плевки, вернулись в иудаизм. К своим.
        - Я бы не сказал, что к своим. К себе - да. Послушайте, родной…
        - Не уговаривайте. Это моё твёрдое решение.
        - Ну, тогда зачем мы вышли из тюрьмы так рано?! Надо было выспаться, выйти по расписанию и нас бы прирезали там прямо у проходной. Нет! Я вас заклинаю! В конце концов, я вас просто не пущу!
        - Пётр Моисеевич! Тогда я умру от стыда.
        - За что?
        - За всё, что… И потом я должен посмотреть ему в глаза!
        - Вы понимаете, что это, скорее всего, будет последний взгляд в вашей жизни.
        - Ну, как любит сложно выражаться мой приятель Александр Блок «Я не буду стараться быть убитым» Вот, Пётр Моисеевич, адрес. Поручик Чистяков надёжный человек. Он ждёт меня. Объясните, что я приду попозже. Вас переправят…
        - Но вы?!
        - А что я?! У меня с господином Ульяновым джентльменское соглашение.
        - Вы клинический идиот, Миша. Я восхищаюсь вами. Мне казалось, что такие уже не рождаются, - Рутенберг обнимает Терещенко. - Убереги вас, Господь! Был рад с вами познакомиться, господин Терещенко. Спасибо за адресок. Попробую. А то ведь загонят, как зайца борзые.
        - А вы куда, Пётр Моисеевич?
        - А куда стремится всю жизнь еврей, делая при этом глупые прыжки в сторону? В Иерусалим! Поеду я, Михаил, в Палестину. Недаром же мне Господь в тюрьме этот курс гидродинамики подсунул. Напоминает, что я всё-таки инженер.
        Рутенберг достаёт из котомки книгу «Курс гидродинамики», бережно прижимает к груди:
        - Здесь свет не скоро понадобится. А там самое время строить электростанции.
        - А я поучаствую в финансировании.
        - Вы сначала поучаствуйте в своей судьбе. Не ходите, Миша. Ну, хотите, я как бывший христианин… Христом Богом молю!
        Санкт-Петербург. Дворцовая площадь. Утро
        С высоты каменного Ангела, венчающего Александрийскую колонну на снежной целине Дворцовой площади две фигуры. Они обнимаются и расходятся в разные стороны.
        Ссутулившись от пронизывающего ветра, идёт Терещенко. Рутенберг останавливается и долго смотрит ему вслед… Снежная позёмка.
        ДИКТОР:
        Рутенберг Пётр. Уедет в Палестину. Построит там в 20-х годах первые электростанции. Создаст и возглавит, существующую и поныне в Израиле, Электрическую компанию. Один из создателей отрядов самообороны «Хагана», предшественницы Армии обороны Израиля. Член комитета при первом премьер-министре страны. Умрёт в Израиле в январе 1942 года.
        Санкт-Петербург. Смольный. Штаб. Кабинет Ленина. Утро
        Ленин. В кабинет входит Радек. Разводит руками.
        - Учитель, встреча Терещенко у тюрьмы сорвалась. Они с Рутенбергом ушли раньше. Начальник тюрьмы делает круглые глаза. Мол, приказ на освобождение ведь вчерашний… Что делаем?
        - Да, хрен с ним с этим юнцом! Действительно, вчерашний день! Давайте к делу…
        Входит секретарь Горбунов:
        - К вам настоятельно пробивается какой-то гражданин. Те-ре-щ-е-н-ко. Ленин с Радеком переглядываются.
        - Как зовут?! - спрашивает Радек.
        - Михаил Иванович.
        - Пусть войдёт.
        Входит Терещенко. Снимает рваную шляпу. Короткая тюремная стрижка. Порванное, подгоревшее пальто, битые ботинки.
        - Прошу. Садитесь, - говорит Ленин. - В ногах правды нет. Честно говоря, я не ожидал вас увидеть ещё раз в своей жизни.
        - А я вот пришёл, - Терещенко садится.
        - Да, сильно изменились. Я привык видеть вас таким… С обложки модного журнала. А тут вы ну просто как люмпен последний.
        Ленин выходит из-за стола. На нём чёрный костюм из шотландской шерсти. Белоснежная рубашка. Галстучек красный, в горошек. Английские башмаки. Он становится перед Терещенко, покачиваясь с пятки на носок.
        - Умные люди давно уже сориентировались. А вы как-то, не очень, товарищ Терещенко.
        - Гражданин!
        - Да, уж действительно вы нам не товарищ. Итак, чего изволите?
        - Я пришёл посмотреть вам в глаза, Ульянов.
        - Ленин! - поправляет Радек.
        - Ульянов! Вы не сдержали, данное мне, честное благородное слово. Вы разогнали Учредительное Собрание! Вы узурпировали власть! Вы послали войска в Украину! Так что я свободен от обязательств.
        - Голубчик, - произносит Ленин издевательски. - Всё всегда нужно делать вовремя. Ложка ведь дорога только к обеду. Ну, пожалуйста, доставайте свои сранные документы…
        Терещенко смотрит на него и понимает, что документов у Ленина нет.
        - И куда вы эти бумажки? Всё! - Ленин сжимает свой сухонький кулачок.
        - Вот где у нас вся Россия, батенька! Поймите, это был момент. Сегодня уже поздно. Расклейте на всех столбах. Кричите на всех углах. Можете подтереться!
        Ленин не выдерживает, прыскает, срывается в смех и детскую считалочку:
        - Обманули дурака на четыре кулака, а на пятый кулак вышел Терещен-ко дурак!
        В этом «ко» вся ненависть Ленина к свидетелю его слёз. Терещенко вскакивает.
        - Да, вы свободны. Бывший министр, бывший банкир, бывший олигарх. И вообще, бывший. Прощайте! - Ленин машинально подаёт руку Терещенко. А тот демонстративно закладывает свои руки за спину.
        - Знаете, вы ведь теперь, Ульянов, лицо руконеподаваемое. Человек без чести.
        Произнесённое звучит для Ленина, как пощёчина. Он начинает дрожать. Истерично. Пена на губах.
        Радек щёлкает пальцами и в долю секунды Терещенко оказывается скрученным двумя латышами, выскочившими из-за ширмы в кабинете.
        Ленин придвигается вплотную, готовый впиться ногтями в лицо и цедит:
        - Мальчишка!!! Идиот! Не надо путаться под ногами Истории. Раздавим!
        - Радеку - К чёртовой матери! Он мне уже не нужен. Вы поняли?!
        Радек кивает. Латыши выводят Терещенко через заднюю дверь.
        А Ленин носится в бешенстве по кабинету. Чтобы успокоиться, хватает карандаш и листок бумаги. Пишет так энергично, что прорывает лист. И проговаривает в это время сам текст:
        - Этих мерзких интеллигентов надо ставить к стенке пачками, закалывать штыками. Рвать на куски, чтобы они захлёбывались своей кровью. Выкорчевать до седьмого колена этих прекраснодушных идиотов c их сранной «честью»! Чтобы эта мразь не путалась под ногами! Выслать из страны! Заморить! Газом, голодом, физическим трудом… К ебене матери!
        Отбрасывает исписанный лист на пол.
        В дверь заглядывает Подвойский. Он как-никак в это время нарком (министр) по военным делам.
        - Есть минута, Владимир Ильич? Посоветоваться! Я вот тут надумал эмблему для Красной Армии.
        Показывает Ленину эскиз с нарисованной красной звездой. Как на этикетке пива Heiniken.
        - Ха-ха! Чудно, Коля! Да, помню, я в Париже очень любил именно пиво Хейнекен.
        Озаботьтесь, Карел - говорит Ленин Радеку. - Пару ящиков. Архи-вкусно!
        Тут он замечает, что Радек подбирает исписанный им лист и аккуратно его складывает:
        - А что это вы листок подобрали?
        - Для Вашего же собрания сочинения, Учитель. Ведь затеряется. А так в одном из томов на видном месте.
        - О! Да! Этак томов пять…
        - Ну, что вы, Учитель. Штук тридцать наберём!
        ДИКТОР:
        После смерти Ленина Политбюро вынесет строгое постановление, требующее от партийцев, имеющих письма, записки, обращения к ним Ленина, передать в архив ЦК. Эту записку Радек не сдаст. Но она будет найдена в его бумагах после ареста и передана на хранение в спецхран. Никогда не публиковалась.
        Справка - Первое издание Собрания сочинений Ленина (1920 -26) будет состоять из 20 томов (26 книг). А юбилейное издание, посвящённое столетию рождения вождя мирового пролетариата, состояло из пятидесяти пяти томов в переплётах с золотым тиснением. И вышло на десяти иностранных языках и на всех языках народов СССР. Общий тираж - около миллиона экземпляров.
        Санкт-Петербург. Смольный. Коридоры. Лестницы, подвал. Утро
        Латыши ведут Терещенко по лестнице вниз. Долгий путь в расстрельную комнату. Достаточный, чтобы диктор успел произнести:
        ДИКТОР:
        Владимир Ульянов физически будет присутствовать в этом мире до 24 января 1924. Как индивидуум, он прекратит своё существование летом 1921 года. Правда, будут некоторые ремиссии, но… Вот рапорт лечащего врача в секретариат ЦК Сталину датированный 16 декабря 1923: «…пациент в последнее время ведёт себя плохо. Все лекарства, которые ему выписываю вовнутрь, он пробует на вкус. Фактически не расстаётся с кошкой. Кладёт её в постель, постоянно носит на руках. Часами плачет, с каждым днём срывы учащаются. Если раньше, примерно полгода назад, он плакал 1 -2 раза в неделю, то в настоящее время он стал плакать по 1 -2 раза в день. Пациент на протяжении нескольких суток отказывается чистить зубы. Он считает, что в зубном порошке яд, который проявится после выпитого чая или кофе. Изо рта пациента исходит жуткий неприятный запах. На вопрос врачей о происхождении запаха пациент отвечает, что специально не будет чистить зубы, чтобы сбивать с ног контру и заговорщиков, которым он будет дышать в лицо. Пациент убивает время в постоянной писанине, которую затем распихивает по тайникам. Его письма сотрудники и
медперсонал находят в самых неприличных местах. Я прямо-таки устал изымать эти конверты с бесчисленными указаниями. После пробуждения пациент, как правило, старается попасть к телефону. Когда ему отвечают, что с Москвой нет связи, он впадает в истерику. Таким образом, он испортил уже четвёртый телефонный аппарат. После истерики, как правило, безмолвствует, это длится на протяжении часа, полутора. Затем ещё несколько часов ходит по дому. Гуляет мало. Ест плохо. Много пьёт воды и постоянно ходит в уборную, через каждые 30 -40 минут. По дому мочится».
        Коридор в подвале. Терещенко заводят в маленькую каморку. Стены заляпаны кровью. Песком присыпана кровь на полу. Его сажают на табурет. Высокий латыш достаёт наган.
        Терещенко зажмуривает глаза. Звучат два выстрела. Нет, три. Пороховой дым наполняет помещение.
        Терещенко открывает глаза. В расползающемся клочьями дыму он видит на полу тела латышей. А вокруг почему-то возникают китайцы в кожаных куртках с маузерами.
        - Китайцы? - шепчет Терещенко. - Наверно, посмертные галлюцинации. Надо будет спросить у специалистов по психоанализу.
        В это время ему подносят под нос тряпку с хлороформом. И темнота.
        Санкт-Петербург. Квартира с забитыми окнами. Вечер
        Терещенко открывает глаза. Он лежит на кровати в какой-то комнате. Входит китаец в кожанке, с постоянной вежливой улыбкой. Ставит на стол коньяк, бутерброды, чай, пирожные. Подносит таз. Молча, предлагает помыть руки. Льёт из кувшина. Подаёт полотенце. Исчезает.
        Терещенко садится за стол. Выпивает, ест. Дверь открывается. Входит Свердлов.
        - Добрый вечер! Я Свердлов. Яков Михайлович Свердлов. Подсаживается к столу. Наливает себе и выпивает. Полумрак комнаты.
        Красный абажур над головами.
        - А я знаком с вашей матушкой.
        - Это как же? - удивляется Терещенко.
        - Товарищ Ленин представил, когда она приходила за вас просить.
        - Угу. И кто вы в этой иерархии вождей?
        - Председатель ВЦИК. - «цик-цик»… Это что?
        - Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет. Правительство.
        - О! То есть я разговариваю с премьер-министром. Мне встать?
        - Ваша мама со всей семьёй и вашей женой Марго Ноэ уже в Мурманске. В американском консульстве. В полной безопасности. Ждут открытия навигации.
        - Спасибо за добрую весть! Думаю, что вы спасли меня не для того, что я поделился опытом работы в правительстве. Так?
        - Так.
        - Чем могу быть полезен? Все банки, насколько я слышал, вами национализированы. Зарубежные авуары арестованы ещё со времени получения мною займа на Россию. Я гол, как сокол.
        - Я хотел чтобы мы друг друга поняли, - Свердлов крутит пальчиками, - Камушек. Вы пишете записочку. Маме, жене, сестре Прасковье. Кому доверяете… Так, мол, и так. Без подробностей, конечно. Я переправлю её в Мурманск. И происходит обмен. Мне…
        А я вас вывожу в Финляндию. Район Куокаллы вам знаком. Там ведь дача вашего приятеля Шаляпина. И Репина.
        - И вы мне даёте честное благородное слово, что всё будет именно так.
        - Ну, что вы - улыбается Свердлов. - Мы «гимназиев» не заканчивали. Не привычен я, Михаил Иванович, к этому.
        - Вот, теперь я вам поверил. Но всё будет не так. Устройте мне встречу с господином Чистяковым. Запишите адрес. Диктую. Он получит от меня инструкции. И я вам в знак благодарности… Камушек. До сих пор всё тело болит от рук этих латышей.
        - А ведь я вам хотел помочь с публикацией этих злополучных документов, Михаил Иванович. Присылал Сталина, а вы его выгнали. Взашей. Зря.
        Граница Финляндии и России. Район Куоккала. День
        Заснеженное поле. Недалеко опушка леса. Автомобиль останавливается. Терещенко и Свердлов выходят на снег. Охрана Свердлова - четыре китайца - тоже выбирается из автомобиля.
        - Нет! Прогуляемся только мы с вами. Вдвоём, - говорит Терещенко.
        Оставив китайцев у машины, они идут по тропинке между сугробами к опушке леса.
        На опушке останавливаются. Вдруг из снега поднимаются люди в белых халатах. Среди них поручик Чистяков.
        - Не волнуйтесь, господин Гаухман, - говорит Терещенко Свердлову. - Это мои люди.
        Свердлов оглядывается по сторонам. В это время из леса выходят два финских пограничника. И тут Свердлов замечает, что они миновали занесённый снегом пограничный столб:
        - Э-э! Мы в Финляндии! Вон финские пограничники!
        - А как же, господин Гаухман. Официальная власть.
        Пограничники стоят в стороне и курят.
        - Да… - нервничает Свердлов. - Красиво вы всё обставили.
        - У меня хорошие учителя.
        - Этот ваш Рутенберг?!
        - Нет, этот ваш Ульянов. Вы не волнуйтесь, господин Гаухман, я держу слово. Просто, если бы я не так обставил… И передал бы вам камушек там, я не оказался бы здесь. Сунули бы труп в какой-нибудь сугроб. За эти месяцы я повзрослел на сто лет. Поручик Чистяков, будьте добры, отдайте господину пакет.
        Чистяков передаёт пакет Свердлову.
        - Всё? - спрашивает Терещенко.
        - Надеюсь, мы останемся с вами в приличных отношениях? У вас ведь ко мне нет претензий? Кстати, будете в Нью-Йорке, зайдите к моему брату. Бродвей, 120. Банк «Гаухман энд Ко». Передадите привет. Банкир банкира…
        Свердлов уходит по тропинке назад. Пересекает границу. Не доходя до своей машины, не выдерживает и открывает пакет. Там обещанный камушек.
        Это удивительно красиво - на фоне белого снега и голубого неба, играющий гранями бриллиант.
        Свердлов оглядывается, машет рукой. Но на опушке уже никого. Будто привиделось. Свердлов идёт по тропинке к своей машине.
        ДИКТОР:
        Свердлов Яков (Гаухман) скончается спустя год в возрасте тридцати трёх лет. Официальная версия - грипп-испанка. Исследователи уверены, что это было отравление, и не сходятся лишь в одном - кто был заказчик. При вскрытии сейфа Свердлова в Кремле было обнаружено золотых монет царской чеканки на сумму сто восемь тысяч пятьсот двадцать пять (108525) рублей, золотых изделий с драгоценными камнями, - семьсот пять (705) предметов.
        Терещенко проходит с поручиком Чистяковым и его людьми между деревьями к стоящему на дороге автомобилю.
        - Поехали со мной, Чистяков.
        - Спасибо, Михаил Иванович. Я назад. На Дон уйду. К Краснову.
        Терещенко обнимается с поручиком. Садится в автомобиль. Там Эдуард Ротшильд. Машина трогается.
        - С возвращением, Мищель. Ты стал похож на своего деда, - улыбается Эдуард.
        - Это чтобы не сказать «как ты постарел».
        - Перестань. Он был очень порядочный человек. Набрось шубу на ноги. Сегодня мороз. Твои векселя - заём для России - мы перекроем. Естественная убыль. Но советую, в Европе лет десять не объявляться. Для твоей же безопасности. Сиди в Швеции.
        - Но почему!?
        - Любишь ты себе, Мишель, врагов наживать. Как там по-русски? «Бережённого Бог бережёт».
        Машина катится по заснеженному лесу.
        ДИКТОР:
        Терещенко Михаил Иванович будет ещё долго жить. Оглядываясь. До семидесяти. В Швеции, в Африке, на Мадагаскаре, в Австрии. Будет молчать о своей России с момента её окончания. Умрёт в Монако в казино Монте-Карло 1 апреля 1956 года. Официальная версия смерти - разрыв сердца.
        Санкт-Петербург. Зимний дворец. Малая столовая. День
        Разобраны стены, пол. Ремонт - он и есть ремонт.
        ТИТР: Осень 1994 года.
        Маляр поднимает в межэтажном перекрытии папку, стряхивает пыль.
        - Вася, беги сюда! Чего надыбал! Кожа! Настоящая! Так, чур, папочка моя!
        Подходит ещё один маляр:
        - Ну и чё тут?
        Открывают папку. Там десяток пожелтевших от времени листов с печатями и текстами. И металлическая пластина-клише для линотипа. Трусят папку. Больше ничего не выпадает.
        - Слышь, а если за подкладочкой брулики какие. Дай я аккуратно - маляр номер два поддевает ножом подкладку. Но там тоже ничего.
        Он скребёт ножом клише:
        - И пластинка тоже не золото. А что за бумажки вообще-то? На английском?
        - Нет. Я в школе учил «тэйбл, Мэрри»…
        - Да ну, на хер! Кому нужны эти старые бумаги. Папка мне, а это пали! И они бросают бумаги в огонь печки, на которой греют клей для обоев.
        В огне будет корчиться этот самый злополучный контракт Ленина с Германским Генштабом. И крупно - перед тем как превратиться в пепел - подпись «Ульянов».
        ТИТР:
        «Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в разгар своей деятельности нечто чудовищное, потрясающее, он разорил величайшую в мире страну и убил миллионы людей, а среди бела дня спорят: благодетель он человечества или нет?»
        (Лауреат Нобелевской премии писатель Иван Бунин)
        «Верно, половина человечества «оплакала» его смерть. Надо было бы оплакать рождение».
        (Писатель Марк Алданов)
        ТИТР: ОПЫТЫ ПСИХОАНАЛИЗА: БЕШЕНСТВО ПОДОНКА
        ТИТР: Конец фильма
        События и персонажи
        (Возраст персонажей указан на период описанных событий)
        1. ИЮЛЬСКИЕ ДНИ (ИЮЛЬСКОЕ ВОССТАНИЕ, ИЮЛЬСКИЙ КРИЗИС), 3 -5 (16 -18) июля 1917 года. Санкт-Петербург (Петроград). Попытка государственного переворота с целью немедленной отставки Временного правительств и передачи власти большевикам для заключения мира с Германией. Погромы, строительство баррикад. Для нагнетания хаоса и беспорядков в центре города провокационно была расстреляна из пулемётов многолюдная мирная демонстрация.
        2. ТЕРЕЩЕНКО МИХАИЛ, 31 год - наследник одного из крупнейших состояний Российской Империи. Землевладелец, юрист, фабрикант, денди 1900-х, балетоман, издатель. Владелец самого большого в мире голубого бриллианта и самой большой паровой яхты.
        В 30 лет участник заговора по отречению царя Николая Второго от престола. Министр финансов, а затем министр иностранных дел Временного правительства России. Владеет семью языками.
        Ранней весной 1917-го Терещенко приложил огромные усилия для размещения на западных рынках «Займа Свободы». По примеру главы французской ветви Ротшильдов Эдуарда он не только вложил в российские бумаги собственные средства, но и предоставил личные гарантии по обязательствам своей страны. Эти деньги не могли спасти русскую демократию, зато самого Терещенко эта операция фактически разорила. В дальнейшем после отказа Ленина платить по долгам старого режима вчерашний богач превратился в безнадежного должника.
        Будет работать в банковской сфере в Швеции, в Африке, на Мадагаскаре. Спасёт финансы Австрии от Гитлера. Умрёт в Монако в казино Монте-Карло 1 апреля 1956 года. Официальная версия смерти - разрыв сердца.
        3. РУТЕНБЕРГ ПЁТР (ПИНХАС), 39 лет - политический деятель. Вместе с православным священником Георгием Гапоном возглавлял мирную манифестацию в день «Кровавого воскресенья». Был одним из самых активных её руководителей революции в России в 1905 году. Организовал убийство Георгия Гапона, оказавшегося провокатором. Инженер.
        В связи с женитьбой на православной девушке принял крещение. Затем вернулся в иудаизм. Уехал в Палестину. В дальнейшем один из руководителей сионистского движения и организаторов Еврейского Легиона и Американского еврейского конгресса. Один из создателей отрядов самообороны «Хагана», предшественницы Армии обороны Израиля. Член комитета при первом премьер-министре Израиля.
        Построит в 1920-х годах первые электростанции в Палестине, создаст и возглавит существующую и поныне в Израиле Электрическую компанию. Умрёт в Израиле в январе 1942 года.
        4. ЛЕНИН ВЛАДИМИР (УЛЬЯНОВ), 47 лет - марксист-теоретик средней руки, графоман, интриган, невропат. Предводитель одной из самых маленьких, по иронии судьбы взявших на себя прозвище «большевики», оппозиционных к правительству Российской империи группировок, находящихся в эмиграции. В дальнейшем глава Советского государства и руководитель партии коммунистов (официально до смерти в январе 1924 года). Затем икона всего мирового коммунистического движения.
        5. АЗЕФ ЕВНО ФИШЕЛЕВИЧ, 48 лет - российский революционер-провокатор. Один из руководителей партии эсеров и, одновременно, секретный сотрудник Департамента полиции. Как глава Боевой организации эсеров, организовал и успешно провел ряд терактов, в числе которых убийство брата царя Николая Второго, Великого князя Сергея Александровича. В то же время, как агент Охранного отделения, раскрыл и сдал полиции множество революционеров. Умер в Берлине 24 апреля 1918.
        6. СТАЛИН ИОСИФ (ДЖУГАШВИЛИ), 39 лет - грабитель банков, боевик, старший охранник при группировке Ленина. В дальнейшем будет руководить Россией (Советский Союз) на протяжении 24 лет. Будет играть большую роль в мировой истории. Диктатор. Умрёт 1 марта 1953 года. Официальная версия смерти - кровоизлияния в мозг.
        7. «КРОВАВОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ» - 9 (22) января 1905 года в Санкт-Петербурге - разгон мирного шествия петербургских рабочих к Зимнему дворцу, имевшего целью вручить царю Николаю II коллективную Петицию о рабочих нуждах. Во главе шествия был священник Георгий Гапон. Против безоружных рабочих было применено огнестрельное оружие. Погибло несколько сотен человек. В марте 1906 года по обвинению в сотрудничестве с властями и предательстве революции Гапон убит в Озерках группой боевиков-эсеров во главе с Рутенбергом.
        8. ТРОЦКИЙ ЛЕВ (БРОНШТЕЙН), 39 лет - оратор, журналист, примкнувший к группировке Ленина. В дальнейшем один из руководителей Коммунистической партии советского государства. Министр иностранных дел, военный министр. В 1929 году выслан за пределы СССР. В 1940 году будет убит ледорубом в Мексике по приказу Сталина. Семья и все родственники будут уничтожены.
        9. ЗИНОВЬЕВ ГРИГОРИЙ (РАДОМЫСЕЛЬСКИЙ), 34 года - марксист-теоретик, член группировки Ленина. В дальнейшем один из руководителей коммунистической партии России (СССР). Председатель Коминтерна (международной коммунистической подрывной сети). Осуждён и расстрелян как приверженец Троцкого в 1936 году. Семья - все три жены и дети - репрессирована.
        10. КАМЕНЕВ ЛЕВ (РОЗЕНФЕЛЬД), 34 года - агитатор, пропагандист, член группировки Ленина. В дальнейшем один из руководителей коммунистической партии России (СССР). Министр советского правительства. Осуждён и расстрелян как приверженец Троцкого в 1936 году. Уничтожены все члены семьи. Жена, дети, брат с женой, дети брата.
        11. СВЕРДЛОВ ЯКОВ (ГАУХМАН), 32 года - агитатор, боевик, примкнувший к группировке Ленина. В дальнейшем премьер - министр советского правительства. Умрёт через год в результате отравления. При вскрытии сейфа Свердлова в Кремле было обнаружено золотых монет царской чеканки на сумму 50.000 долларов, золотых изделий с драгоценными камнями, - семьсот пять (705) предметов.
        12. ОРДЖОНИКИДЗЕ ГРИГОРИЙ, 31 год - революционер, агитатор. Член группировки Ленина периода эмиграции. Приятель Сталина по тюрьме. В дальнейшем министр тяжёлой промышленности. Один членов партийного руководства страны. Погиб в феврале 1937 года в Москве. Официальная версия - самоубийство.
        13. ИОФФЕ АДОЛЬФ, 34 года - агитатор, марксист, выдающийся организатор, примкнувший к группировке Ленина. Психоаналитик. Куратор российской стороны в операции Германского Генерального штаба (кодовое название «Лорелея»). В дальнейшем Председатель советской делегации, подписавшей мир с Германией. Активный организатор революции в Германии осенью 1918 года. Погибнет в 1927 году в Москве. Официальная версия - самоубийство. Семья будет подвергнута репрессиям.
        14. «ПЛОМБИРОВАННЫЙ ВАГОН» - установившееся в историографии название трёх поездов, в которых, следуя из Швейцарии через Германию в Россию в апреле 1917 года, проехала большая группа российских революционеров-эмигрантов. В более узком употреблении под «пломбированным вагоном» подразумевается только тот вагон первого из поездов, в котором через Германию перемещался В. И. Ленин. Уинстон Черчилль как-то язвительно заметил, что Ленин был ввезён в Россию в пломбированном вагоне «как чумная бацилла».
        15. ПАРВУС АЛЕКСАНДР (ГЕ ЛЬФАНД), 50 лет. Крупный деятель международного социал-демократического движения. Теоретик марксизма. Затем крупный бизнесмен, банкир. Сыграл очень большую роль в истории России и всего мира в начале ХХ века. В январе 1915 года, настаивая на полном совпадении интересов правительства Германии и русских революционеров, предложил Германскому Генеральному штабу вывода Россию из войны.
        Идея проста. Используя волну социальных протестов, охвативших в это время мир и в том числе Россию, привести к власти в стране марионеточное правительство, которое заключит сепаратный мир с Германией на выгодных ей условиях.
        Парвусом-Гельфандом был разработан бюджет операции и предложен и список кандидатов во власть. В нём были несколько оппозиционных к правительству Российской империи группировок, находящихся в эмиграции, среди которых была и группировка некоего Ленина. Она была крайне незначительна, но по иронии судьбы взяла на себя самоназвание «большевики».
        Идея Генеральному штабу Германии пришлась по душе. Другое дело, что вёл себя Парвус-Гельфанд не достаточно подобострастно. Это не понравилось немцам и они на раннем этапе разработки проекта исключили Парвуса из процесса. Как показала история, совершенно напрасно.
        Парвус умер в декабре 1924 года. Официальная версия - инсульт. После его смерти пропал весь его архив. Исчезло и всё его состояние.
        16. АЛЛИЛУЕВ СЕРГЕЙ, 51 год - социал-демократ. Отец Надежды Аллилуевой, в будущем тесть Сталина. Умрёт в 1945 году в Москве.
        17. РАДЕК КАРЛ (КАРОЛЬ СОБЕЛЬСОН), 32 года - революционер, агитатор. Приближённый Ленина. Финансовый агент в Стокгольме, через которого осуществляется финансирование Германией группировки Ленина в России. В дальнейшем один из организаторов революционных событий в Германии. Выполнит поручение Ленина об уничтожении архивов Германского Генштаба по операции «Лорелея». В 1936 году осуждён как приверженец Троцкого. Приговорён к 10 годам заключения. Убит в тюрьме по приказу Сталина.
        18. ОПЕРАЦИЯ «ЛОРЕЛЕЯ» - проект Генерального штаба Германии по выводу России из войны путём приведения к власти в стране марионеточного правительства.
        19. МИРБАХ ВИЛЬГЕЛЬМ, 46 лет - граф. Член Верхней палаты Пруссии, императорский германский посланник, почетный кавалер Мальтийского ордена. Руководитель операции (кодовое название «Лорелея»). В дальнейшем посол кайзера Вильгельма II в Советской России. Шестого июля 1918 года в Москве будет убит по приказу Ленина.
        20. КЕРЕНСКИЙ АЛЕКСАНДР, 36 лет - юрист, политический и общественный деятель, министр, затем министр-председатель Временного правительства (1917). После октябрьского переворота эмигрировал. Сначала во Францию. Потом в США. Умрёт мирно в 1970 году в Нью-Йорке.
        21. ЕМЕЛЬЯНОВ НИКОЛАЙ, 46 лет - Знакомый Сталина. В 1932 году репрессирован. Вместе с женой, приговорен к 10 годам лагерей, затем находился в ссылке в Казахстане. Освобождён после смерти Сталина.
        22. ГАУПТМАН ГАНС ШТОЛЬЦ, 32 года - немецкий разведчик, диверсант. Руководитель одной из боевых групп операции Германского Генерального штаба (кодовое название «Лорелея»). В 1929 году будет участвовать в организации встречи Сталина с неудавшимся немецким путчистом Адольфом Шикльгрубером (Гитлером) на яхте в Чёрном море. Убит 30 июня 1934 года в «ночь длинных ножей», когда Гитлер станет убирать бывших своих соратников - штурмовиков Рёма.
        23. ЛЁХА, 24 года - матрос, комендор линкора «Императрица Мария», взорванного немецкими диверсантами в 1916 году. Спасён одним из диверсантов, гауптманом Гансом Штольцем. Активный сотрудник его боевой группы. Летом 1918 года в Украине станет атаманом анархистов. Примкнёт к Махно. В 1920-ом в Крыму прикрывая его отход, погибнет.
        24. АЛЕКСЕЙ МАСЛОВ-ЛИСИЧКИН, 27 лет - ротмистр следственного отдела Временного правительства.
        25. РОВИО ГУСТАВ, 30 лет - начальник милиции Гельсингфорса (Хельсинки). В 1938 году осужден Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания по обвинению в контрреволюционном троцкистском заговоре. В тот же день расстрелян.
        26. АЛЬФРЕД АДЛЕР, 47 лет - врач, психоаналитик, автор теории о «социальных комплексах» Президент Венского психоаналитического общества. Бывший соратник, а затем оппонент Фрейда. В дальнейшем учёный мирового уровня. Профессор американских университетов и клиник. Умрёт неожиданно в мае 1937 года в Шотландии. Официальная версия смерти - сердечный приступ. Его дочь, жившая в СССР, будет расстреляна в 1938 году.
        27. САВИНКОВ БОРИС, 38 лет - революционер, террорист, русский политический деятель - один из лидеров партии социал - революционеров России, руководитель её боевой организации. Управляющий военного министерства Временного правительства. В августе 1917 года по указанию Керенского вёл переговоры с генералом Корниловым. После отказа Временного правительства от сотрудничества с генералом Корниловым подал в отставку. В дальнейшем активный участник сопротивления советской власти. Писатель. Арестован в Москве в мае 1925 года. Уничтожен по приказу Сталина и Троцкого.
        28. КОРНИЛОВ ЛАВР ГЕОРГИЕВИЧ, 47 лет - прославленный офицер. Генерал, намеревавшийся летом 1917 года навести порядок в России, подавив всякую анархию путём установления диктатуры. В дальнейшем активный участник войны с советским правительством. Убит в марте 1918 в результате диверсии большевиков.
        29. КРЫМОВ АЛЕКСАНДР, 46 лет - боевой генерал. Командующий авангардом войск Корнилова, двинувшихся к Петрограду, чтобы подавить анархию. Обманом изъят из войск. Официальная версия смерти - застрелился.
        30. ДУХОНИН НИКОЛАЙ. 41 год - генерал-лейтенант, Верховный Главнокомандующий российской армии в ноябре - декабре 1917 года. Будет арестован матросами, присланными Лениным. Поднят на штыки и растерзан толпой.
        31. НАДЕЖДА КРУПСКАЯ, 48 лет - жена Ленина.
        32. ЭЙНО РАХЬЯ, 32 года - боевик, телохранитель Ленина. Умрёт в 1936 году в Ленинграде. Официальная версия - туберкулез и злоупотребление алкоголем.
        33. ДЕ РОТШИЛьД ЭДУАРД (фр. DOUARD ALPHONSE JAMES DEROTHSCHILD), 49 лет - барон, финансист. Директор Банка Франции. Дуэлянт. Занимался поло. Бронзовый призёр летних Олимпийских игр 1900. Долговой поверенный Терещенко. В дальнейшем влиятельная фигура в мире. Его называли самым предусмотрительным человеком в Европе и считали «настоящим королем Франции» и «королем железных дорог». Умер мирно в Париже 30 июня 1949 года.
        34. НОЭ МАРГО (MARIE MARGARET NOE), 31 год - француженка, гражданская жена Михаила Терещенко. В дальнейшем жена и мать двоих детей Терещенко.
        35. АРМАНД ИНЕССА (УРОЖДЁННАЯ ЭЛИЗАБЕТ ПЕШО Д’ЭРБЕНВИЛЛЬ (фр. LISABETH PCHEUX D’HERBENVILLE) - 43 года - любовница Ленина.
        36. СМИЛГА ИВАР, 25 лет - Председатель комитета армии, флота и рабочих Финляндии. В дальнейшем член Военного Совета всех фронтов Советского государства. Арестован как приверженец Троцкого 10 января 1937 года. Расстрелян в тот же день.
        37. КРЫЛЕНКО, НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ, 32 года - агитатор. Прапорщик. Будет назначен Лениным Верховным Главнокомандующим российской армии. В дальнейшем министр юстиции. В 1938 году арестован и расстрелян.
        38. ЧУДНОВСКИЙ ГРИГОРИЙ, 27 лет - агитатор, присоединился к группировке Ленина вместе с Троцким. Погибнет спустя три месяца в Украине.
        39. ПОДВОЙСКИЙ НИКОЛАЙ, 37 лет - агитатор, революционер. Член группировки Ленина периода эмиграции. В дальнейшем военный министр. После смерти Ленина отойдёт от политики. Умрёт мирно в Москве в 1948 году.
        40. ДЗЕРЖИНСКИЙ ФЕЛИКС, 40 лет - боевик, агитатор. В общей сложности провел 11 лет на каторге и в ссылке. В дальнейшем руководитель главной карательной организации страны ВЧК-КГБ. Умрёт в 1926 году. Официальная версия - инфаркт.
        41. БОНЧ-БРУЕВИЧ ВЛАДИМИР, 44 года - агитатор, журналист, член группировки Ленина. В дальнейшем, помощник и секретарь Ленина. После смерти Ленина отойдёт от какой-либо политической деятельности. Умрёт мирно - по старости - в 1955 году.
        42. РАСКОЛЬНИКОВ ФЕДОР (ИЛЬИН), 25 лет - агитатор, боевик. В дальнейшем участник разгона Учредительного Собрания. Заместитель военного министра советского государства по морским делам. Затем дипломат. Невозвращенец в Советский Союз. Автор открытого письма Сталину о его диктаторстве. Погиб в Ницце, Швейцария, 12 октября 1939 года. Официальная версия - самоубийство.
        43. РИД ДЖОН С., 30 лет - американский левый журналист. Освещал в прессе революционные события в Мексике и России (1910 -1917). В дальнейшем автор известной книги о событиях в России «Десять дней, которые потрясли мир». Станет одним из основателей Коммунистической партии США. Будет избран членом Исполкома Коминтерна (международной коммунистической подрывной сети). В 1920 году умрёт в Москве. Официальная версия - тиф.
        44. БРАЙЯНТ ЛУИЗА, 27 лет - американский левый журналист. Жена Джона Рида.
        45. ЭРИКСОН НИКОЛАЙ, 27 лет - лейтенант, капитан крейсера «Аврора» на период ремонта.
        46. ФОФАНОВА МАРГАРИТА, 34 года - слушательница сельскохозяйственных курсов, хозяйка конспиративной квартиры.
        47. ЛЕЧИЦКИЙ ПЛАТОН, 61 год - прославленный офицер российской армии. Генерал. В дальнейшем будет арестован (1921 год). Умрёт в тюрьме.
        48. АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО ВЛАДИМИР, 34 года - боевик, бывший подпоручик российской армии. Примкнул к группировке Ленина. В дальнейшем Командующий Петроградским военным округом. Командующий советскими войсками юга России. Потом командующий всеми вооружёнными силами Украинской ССР. Примет активное участие в установлении советской власти и подавлении сопротивления народа с применением авиации и химического оружия. Осуждён и расстрелян как приверженец Троцкого в 1937 году. Уничтожены все члены семьи. Обе жены, дети.
        49. ВИННИЧЕНКО, СТЕШЕНКО, ЗАРУБИН - члены делегации Украинской Рады, прибывшие для обсуждения в правительстве вопроса о предоставлении независимости Украине.
        50. БЛОК АЛЕКСАНДР, 37 лет - известный российский поэт, классик русской литературы xx столетия.
        51. ФЁДОР СОЛОГУБ, АНДРЕЙ БЕЛЫЙ, ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ, ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ, ВАСИЛИЙ РОЗАНОВ, НИКОЛАЙ БЕРДЯЕВ - цвет российской интеллигенции, философы, писатели.
        52. ГИППИУС ЗИНАИДА, 48 лет - русская поэтесса и писательница, драматург, литературный критик. Владелица литературного салона в Петрограде. В дальнейшем эмигрировала во Францию.
        53. МЕРЕЖКОВСКИЙ ДМИТРИЙ, 51 год - русский писатель, поэт, литературный критик, переводчик, религиозный философ. Муж поэтессы Зинаиды Гиппиус. В дальнейшем эмигрирует во Францию.
        54. МИНИСТР МАЛЯНТОВИЧ, 48 лет - министр юстиции Временного правительства. В дальнейшем будет сотрудничать с Советской властью. Арестован и расстрелян в возрасте 70 лет в январе 1940 года.
        55. ДЕКРЕТ О ПЕЧАТИ - 27 октября (9 ноября) 1917 года. Один из самых первых Декретов (законов) Советской власти. С него начинается история безжалостной советской цензуры.
        56. БРЕСТСКИЙ МИР, БРЕСТ-ЛИТОВСКИЙ МИРНЫЙ ДОГОВОР - сепаратный международный мирный договор. Подписан 3 марта 1918 года в Брест-Литовске представителями Советской России, с одной стороны, и Центральных держав (Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии) - с другой. Ознаменовал поражение и выход России из Первой мировой войны.
        57. ЩАСТНЫЙ АЛЕКСЕЙ, 36 лет - капитан 1-го ранга. Командовал Балтийским флотом во время Ледового похода 1918 года - операции по спасению кораблей Балтийского флота от захвата германскими и финскими войсками и перевода их из Ревеля и Гельсингфорса в Кронштадт. После этого арестован и отдан под суд. Главным и единственным свидетелем против Щастного выступил Троцкий. Расстрелян 22 июня 1918 года.